VII. Учение А. Спира о религии, ее сущности и происхождении.

А. Спира, как философского мыслителя, у нас почти не знают; в нашей периодической печати его взглядов никто не касался; за тем ужасным шумом и криком, которые были подняты в последнюю четверть X IX века германскими материалистами, дарвинистами и эволюционистами, не было слышно тихого голоса скромного философского мыслителя. Спир не был увлечен общим потоком бурного времени. Он находил слишком поверхностным и легкомысленным учение Дарвина; по этой же причине не мог он удовлетвориться и эволюционизмом Спенсера; вечно плачущие ученики пессимистов- Шопенгауэра и Гартмана, по его мнению, – были больше похожи на капризных детей, чем на серьезных мыслителей: своими заплаканными глазами они не могли увидеть истины, находившейся даже под их носом; позитивисты были ему не по душе, потому что в искании истины они останавливаются только на половине пути. Из новейших философских мыслителей мы можем назвать только Гербарта, к воззрениям которого Спир относился с уважением; но своим собственным учением он больше всего приближался к древне-греческому пантеистическому мыслителю Пармениду. Спир согласен с Кантом, что «вещь сама в себе» для нас не постижима, но она не постижима для нас только потому, что мы ищем ее не там, где следует. Кант искал ее в изменчивом мире явлений и, конечно, не нашел, ибо найти неизменяемое в изменяемом невозможно. Вещь сама в себе лежит за пределами опыта, она трансцендентна. Вещь сама в себе всегда тожественна с собою и в тожестве состоит сущность вещей; но явления феноменального мира никогда не могут быть тожественными сами с собою уже потому, что они постоянно изменяются. Ясно, что среди постоянно изменяющихся вещей мы не можем найти положение тожества, сколько бы мы его ни искали, и если мы мыслим его, то потому, что оно дано нам а priori, а не почерпнуто из опыта. Это тожество вещи с собою и есть то, что мы называем субстанцией. Так как по самому понятию своему тожество невменяемо, то оно не может быть и множественным; а потому Спир учит, как самый последовательный пантеист, что субстанция едина, безусловна, невменяема, устойчива, безотносительна, блаженна и совершенна. Мир явлений есть только внешнее, временное, случайное и неадекватное выражение или объектирование субстанции.

С этой точки зрения Спир думает разрешить и вопрос о религии, ее сущности и происхождении⁷¹.

Впрочем, прежде чем излагать взгляд А. Спира на сущность религии, мы познакомимся с его мнением о том, что нужно разуметь под религией и что он разумеет под этим словом.

Есть два вида религии, говорит Спир, религия страха и религия любви. Эти два вида ничего не имеют общего между собою, кроме того обстоятельства, что в сознании людей совершается постоянный переход от первой к последней. В этом переходе естественно находится смешение обеих. Отсюда и общее название: религия. Религия страха основывается на чувстве зависимости от какого-то могущественного существа; религия любви- на чувстве родства или сродства с высшим, благим и совершенным существом. Первая не находится ни в какой первоначальной связи с нравственностью, напротив слишком часто она только причиняла сильный вред нравственности своих исповедников и помрачала их моральное сознание. Последняя же теснейшим образом соединена с нравственностью и всеми высшими импульсами жизни в человеке, она даже представляет естественное увенчание их. Первая встречается не смешанною только на самой низшей ступени человеческого развития, почти только в фетишизме дикарей. Последняя совершенно нигде не встречается несмешанною. Что обыкновенно разумеют под религией, есть смешение этих двух видов, происходящее вследствие того, что предмет одной религии, действующее и могущественное, считается тожественным с предметом другой, т. е. с благим и совершенным. Это смешение разнородных элементов и есть основание для тех противоречий, которые находятся у корня религий и производят хотя медленное, но несомненное их уничтожение. Отсюда- то беспокойство, та борьба в области религии, которая возгорается тотчас, как только сознание стряхивает иго авторитета, господствующего мнения, или только начинает чувствовать это иго. Чтобы сделать возможными окончательное примирение и единение, для этого нет другого пути, кроме уяснения религиозного сознания, очищения его от всех чуждых, не принадлежащих к его существу элементов. Судя по господствующему в настоящее время течению мнений, нужно опасаться, чтобы чужеродным и ложным, что примешано в религию, не была бы затемнена и уничтожена в душах людей и самая религия. Поэтому вдвойне необходимо, по мнению Спира, принять решительные меры.

Так как, по общепринятому определению, религия есть отношение человека к Богу, и так как этого определения придерживается и сам Спир, то естественно прежде всего поставить вопрос: признает ли он бытие Божие и, если признает, то что он разумеет под словом «Бог»? Как известно, говорит он, словом «Бог» было обозначаемо весьма различное. Во-первых, – безусловное; а затем также и то, что содержит основание всех вещей, а следовательно и бывания в природе и порядке их, – кратко: всемогущее. Стремление направлялось не к очищению и обособлению, а напротив – постоянно к накоплению атрибутов в понятии Бога. Не довольствовались даже тем, чтобы смотреть на безусловное как на основание естественного порядка вещей. Только, приписав ему природу, подобную человеческой, разум, волю и сознание самого себя, считали это достойным имени Бога. Наконец, под Богом разумеется также благое и совершенное. Но спрашивается: какого рода связь существует между понятием всемогущего и понятием благого? Известна ли эта связь а priori или познается из опыта? Другими словами это значит: знаем ли мы наперед, что всемогущее как таковое есть и благое или же о благости его мы заключаем из его действий в природе?

На эти вопросы Спир отвечает таким образом. Если говорят, что всемогущее, как таковое, благо, то этим утверждается, что только то благо, что делает или повелевает всемогущество, и что нет другого критерия для отличия доброго от дурного. Но утверждать это едва ли кто захочет. Ибо против этого восстают все лучшие инстинкты; человеческой природы. Объявлять силу источником добра, а следовательно-и права, и нравственности значит- удалять корень его из собственной природы человека, а человека делать простою вещью. Ибо вместе с этим была бы уничтожена его самостоятельность в важнейших делах его жизни. А так как в пользу такого утверждения не может быть приведено никакого доказательства, то оно не нуждается и ни в каком дальнейшем опровержении.

Таким образом твердо установлено, – говорит Спир далее, – что могущественное как таковое не есть также и благое. О благости его можно, следовательно, заключать только из его действий в природе. Но каковы эти действия, известно всем. Кто станет утверждать, что естественный порядок вещей морально добр? Это- факт, что о благости действующего принципа из природы вещей можно заключать только тогда, когда мы наперед склонны и решились считать его благим. Таким образом мы стоим пред альтернативою и должны решить ее в определенном смысле. Бог может быть мыслим только или как действующее и всемогущее или как благое. Безотчетное смешение обоих пониманий неистинно и вредно. Чистою и действительною является та религия, для которой прежде всего другого Бог есть благое и совершенное, которая не приписывает Ему никаких дальнейших атрибутов, кроме тех, которые находятся в неразрывной связи с этим основным свойством. Чистая религия может довольствоваться сознанием, что благое и совершенное существует и что мы участвуем в его существе. Чем еще иначе может быть благое и совершенное, для религиозного сознания безразлично. Единственною его заботою должно быть то, чтобы не затемнить понятия о Боге никакими чужеродными элементами, т. е., к понятию благого не примешивать, по своему произволу, дальнейших атрибутов, а наоборот- удалять все, что необходимо к нему не относится.

Прежде чем излагать далее рассуждение Спира, мы остановимся несколько на том, что уже высказано Спиром относительно понятия о религии и о Боге. Не знаем, как на кого, но на нас изложенное рассуждение Спира произвело неприятное впечатление. Не ему, очевидно, разрешить столь трудный и в практическом отношении черезвычайно важный вопрос, как вопрос о религии, ее сущности и происхождении в роде человеческом. Этот вопрос или ему не по силам, или он взялся за него не для того, чтобы честно и беспристрастно разрешить его, а для того, чтобы своим решением его оправдать свое школьно-философское мировоззрение.

Прежде всего неприятно поражает нас то, что Спир имеет в виду не действительно существовавшие или существующие религии, а религию им самим измышленную и в действительности никогда не существовавшую. Он говорит, что есть два вида религии- религия страха и религия любви, – и тот час прибавляет, что этих видов, не смешанных между собою, нигде нельзя встретить. Но если их нигде нельзя встретить, то где же они есть? И откуда Спир знает, что они есть, если их нигде нельзя встретить? В действительности Спир знает только религию, которая представляет смешение двух указанных видов. Но если действительная религия такова, то кто же дал Спиру право насильственно разделять ее на части и виды? Как и все в мире, религия не тожественна сама с собою, она находится в процессе развития, постоянно изменяется и переходит в новые изменчивые формы. Как же определить ее сущность? Если нигде не встречаются в чистом виде ни религия страха, ни религия любви и если эти виды религии заключают в себе разнородные элементы, не имеющие между собою ничего общего; то где же найти их сущность, т. е., общее им обоим? Не самопротиворечие ли это? Для религии страха Спир делает некоторое исключение: в фетишизме можно найти ее в несмешанном, т. е., в чистом виде. Но по действительным ли фактам Спир составил себе представление хотя об этой религии? Нет! И здесь он следует не действительности, а лишь одной своей фантазии. Он утверждает, что предметом этой религии является не благое и совершенное, а только действующее и могущественное. Но действительность нам говорит не то. Дикари – фетишисты веровали и веруют, что Бог есть существо не только всемогущее, но и благое. На верования современных дикарей мы уже указывали⁷²; но и древние скифы, по рассказу Курция (VII, 8), говорили Александру: «Si Deus es, tribuere mortalibus beneficia debes».

Еще более неприятное впечатление производит на читателя рассуждение Спира о том, что нужно разуметь под словом «Бог». Первоначально, говорит он, под Богом разумели безусловное. Но кто же это так разумел? Все народы, которых только знает история, и культурные и некультурные, и цивилизованные и дикари всегда веровали в Бога, как Существо личное, высочайшее и совершеннейшее, и ни в одной религии, за исключением только позднейших форм религии индийской- браманства и буддизма (которых, собственно, и нельзя назвать религиями)- безусловное, как начало абстрактное, не было почитаем Богом. Религия есть союз Бога с человеком; а союз может быть заключаем только с существом личным, которое может любить человека, может помогать ему в его нуждах, может внимать его молитвам. Безусловное, как бытие безличное, как начало пантеистическое, религиозному человеку не нужно. Зачем оно ему?

Далее Спир утверждает, что разум, воля и сознание Богу были приписаны только впоследствии, а еще позже стали будто бы разуметь под Богом благое и совершенное. Это утверждение совершенно ни на чем не основано и есть плод одной необузданной фантазии. Доказательств для него Спир привести не может, а потому и опровергать его нет никакой возможности. Наконец, в рассуждении Спира нельзя не отметить еще одной странности. Он думает, что благость и могущество, совершенство и деятельность- понятия несоединимые и взаимно исключающие друг друга. Бог, как благое и совершенное, не может быть мыслим как могущественное и действующее, а чистою и подлинною (echt) оказывается только та религия, для которой Бог есть благое и совершенное и которая не приписывает Ему никаких дальнейших атрибутов. Но что это за благое, которое не есть действующее, что это за совершенное, которое не есть могущественное? Кому и для чего в таком случае нужны его благость и совершенство? О благости Бога, говорит сам Спир, мы можем знать только и единственно только из Его действий в природе; но если его бог есть не действующее и не могущественное, если оно не производит никаких действий и в природе, то откуда же Спир знает, что он есть благое и совершенное? Если он не могущественное и не может открывать себя людям, то откуда же Спир знает, что он есть совершенное? Откуда он знает, наконец, и о том, что благость и могущество- понятия непримиримые и что могущественное не может быть благим, а благое могущественным? Опыт и логика ничего такого нам не говорят. Ясно, что все высказанные выше положения Спира произвольны, фантастичны и не оправдываются ни опытом, ни логикою.

И так, Спир приступает к решению вопроса о религии, ее сущности и происхождении в роде человеческом, имея в виду не действительно существовавшие или существующие религии, а религию самоизмышленную, фантастическую и отрицая бытие Бога, в Которого всегда веровало и верует человечество, заменяя его каким-то собственным пантеистическим божеством, в действительности не существующим. Можем ли мы надеяться, что такой мыслитель удовлетворительно разрешит интересующий нас вопрос? Но не будем забегать вперед. Послушаем сначала, в чем он полагает сущность религии вообще.

По своей собственной сущности, говорит Спир, всякая вещь тожественна сама с собою. Понятие безусловного есть простая спецификация понятия тожественного с самим собою. Это значит, что безусловное есть не что иное, как собственная сущность вещей, в отношении к которой данная действительность есть «явление». Явление, мир, отличается от безусловного тем, что он содержит элементы, которые сами по себе чужды сущности вещей, не принадлежат к ней. Эти элементы суть: множественность с принадлежащею ей относительностью вещей, далее изменение (бывание), зло и неистинность. Существование этих элементов в вещах мира определяет их условность и несовершенство. В противоположность этой эмпирической природе действительности собственная, вечная сущность вещей, т. е., безусловное едино, благо и совершенно. С изменением и злом, господствующими в мире, оно не имеет ничего общего, не находится с ними ни в каком отношении. Это – говорит Спир- и есть действительный Бог. Доказательством объективной ценности выше приведенного понятия а priori доказывается также и бытие Божие. Теология по истине имеет то же основание, как учение о познании и мораль. Положение тожества выражает сущность Бога. Тем не менее корни свои религия имеет не в понятии. Реальное зерно ее, религиозность, не есть представление, но внутреннее чувство сродства с Богом. Если бы отношение человека к Богу было внешним, как отношение действия к его причине, тогда религия была бы простою теорией, делом веры и мнения. Но в действительности Бог есть не что иное, как истинная, высшая сущность самого человека, точно так же как и всех вещей вообще. Поэтому религия в своем основании не есть взгляд на отношение человека к Богу, но само это отношение, как оно может быть в суб ективной природе человека, именно- как внутреннее чувство родства с Богом. Вот почему человек, в котором это чувство живо, не нуждается ни в каких доказательствах бытия Божия. Бог для него есть факт его внутренней жизни, следовательно, – известен непосредственно. Таким образом, – говорит Спир далее, – религиозность не есть род познания, но самый факт. Особенность этого факта состоит в том, что он не может существовать без истолкования или интерпретации. Религиозность есть отношение человека к Богу. Но Бог не есть предмет опыта подобно вещам, самое свойство которых дано в опыте. Поэтому человек не может сознавать своего отношения к Богу, не составляя себе представления о Боге, которое не дано непосредственно при данном отношении. Это представление есть интерпретация, истолкование внутреннего факта религиозности; и такие различные истолкования его мы видим в различных религиях, насколько они хотя несколько постигают истинную, действительную религиозность, что не всегда было и есть. Таким образом, заключает Спир, не в самой религиозности, которая одинакова во все времена и у всех людей, а в интерпретациях, в истолкованиях ее, т. е., в религиях может находиться погрешность и различие. Истинная религия есть истинное истолкование внутреннего факта религиозности.

Указав на внутреннее чувство родства с Богом, как на сущность религии, Спир предлагает своим читателям, по его мнению, и истинное истолкование самого внутреннего факта этого чувства или религиозности, чего он не находит ни в существовавших, ни в существующих религиях. Таким образом вместо того, чтобы раз яснить смысл и сущность действительной религии, он намерен создать новую, свою собственную, которая однако же будет более удовлетворительною, чем все действительные религии, так как она лучше их представит интерпретацию или истолкование внутреннего чувства родства человека с Богом. Посмотрим же, читатель, что это за истолкование религиозности, которое нам так восхваляют, а вместе с тем и обсудим действительно ли новое лучше старого.

Спир усматривает в религии две стороны: субъективную и объективную и о каждой из них рассуждает особо. Первой, впрочем, он посвящает гораздо более внимания, чем второй.

Вот что он говорит о ней.

Природа есть явление Бога, т. е., безусловного, в формах, которые сами по себе ему чужды. Поэтому мы не можем познать Бога из простой природы. Существо Бога здесь представляется покрытым чужеродными элементами. Тем не менее природа, как явление Бога, должна находиться с Ним в какой либо, конечно, неизвестной нам связи, должна что-либо содержать из Его существа. Таким образом пред нами невольно возникает вопрос: что является в природе элементом божественного?

Я думаю, говорит Спир, что на этот вопрос не может быть двух ответов. Элемент божественного в мире, а следовательно, и собственное реальное зерно действительности вообще суть чувства или чувственная жизнь человека. Это положение Спир старается доказать более убедительными доводами.

Все реальное содержание мира, по его словам, состоит из чувств (удовольствия и неудовольствия) и объективных восприятии (цветов, звуков, запаха, вкуса и т. д.). То, что мы познаем как внешний мир, есть не что иное, как наши ощущения. Познание внешнего мира не имеет другого реального содержания, кроме ощущений цветов, звуков и т. д. Хотя содержание этих объективных ощущений, т. е., внешний мир должен находиться в связи с существом Бога, тем не менее последнее, вследствие качественного многоразличия объективных ощущений, очень сильно закрыто в нем чужеродными элементами, чтобы мы могли надеяться найти в нем непосредственное откровение Бога. Бога мы должны искать не во внешнем мире, а в своем собственном внутреннем существе. Но внутреннее существо человека, как известно, имеет три главных стороны, – волю, интеллект и чувства. Одно из этих трех должно быть органом или элементом божественного в нас, а вместе с тем и в мире опыта вообще.

Итак, по мнению Спира, откровения Божия во внешнем мире находить нельзя, вследствие качественного разнообразия объективных ощущений. Это значит, что за сильными раскатами грома Спир не может услышать гласа Божия; сильный свет солнца ослепляет и его духовные очи сердца; сильный запах цветов делает его неспособным восприять благоухание присутствия Божия. Он советует нам искать Бога во внутреннем существе своем. А разве здесь легче найти его? Разве в нашей душе нет чужеродных Ему элементов? К числу таких элементов Спир выше отнес зло; а разве грехи не зло? разве человек своими грехами недостаточно еще сильно затемняет следы Божий? И история естественных народов ясно говорит нам, что внешняя природа, окружающая человечество, всегда ясно говорила ему о Боге, как своем Творце На этом основании очень многие мыслители построили так называемую натуралистическую гипотезу о происхождении религии в роде человеческом. Это, собственно говоря, признает и сам Спир, указывающий как на первоначальный вид религии на религию страха. Да и внутреннее существо человека разве не принадлежит к миру явлений? Правда, натуралистическая или естественная религия есть религия ложная; но не в этом дело: это значит только, что человек не понял свидетельства внешней природы о Боге, а не то, что в ней нет следов откровения; но если человек не понял или ложно понял свидетельство природы о Боге, то в этом виноват, только он один, его внутреннее существо, омраченное грехами и через то ставшее неспособным находить Бога во внешнем мире. Как на причину, препятствующую человеку познать Бога во внешнем мире, Спир указывает на наши впечатления; но разве наши впечатления, как бы разнообразны они ни были, разве они чужды нашему внутреннему существу и ему не принадлежат? Ясно, что путь, избранный Спиром, односторонен. На последуем за ним далее.

Какую же из трех способностей человека нужно считать органом божественного существа?

Считать волю элементом безусловного, «вещью самою в себе» в человеке, как это делает Шопенгауэр, говорит Спир, нельзя. Ибо воля есть простое истечете (Ausfluss) чувств, основывается на присущей им тенденции изменяться, вследствие чего человек может быть побуждаем производить изменения также и вне себя. Ясно и даже очевидно (?), что воля не есть реальное содержание или предмет, но простое стремление предметов к изменению, и отличается от всякого другого стремления тем, что имеет свое основание и свою цель в чувствах.

Это рассуждение Спира существенно важного значения не имеет; но что оно ложно само по себе, этого нельзя не отметить. Что воля, как явление, есть предмет (Gegenstand), это ясно и очевидно уже из того, что Спир о ней рассуждает и даже отличает ее от других предметов. Что цель воли и ее основание заключаются не в чувствах, об этом свидетельствует не только опытная психология, но и само сознание каждого; это думает (хотя и говорит другое) сам Спир, объявивший выше волю вместе с чувствами и интеллектом главною стороною (Hauptseite) внутреннего существа человека. Что воля может быть изменяема, – это правда; но она менее способна к изменчивости, чем чувства: непостоянство чувств известно каждому.

Не высоко ценит Спир и познавательные силы человека. Считать за «вещь саму в себе» в человеке разум, интеллект, как делает это Кант, говорит он, столь же мало возможно, как и волю. Ибо функция интеллекта- отражать существующее, и свое назначение он выполняет тогда, когда верно передает существующее. Таким образом по самой природе своей интеллект есть нечто подчиненное. Поэтому интеллект хотя есть необходимое условие, но не собственно орган божественного откровения, не элемент божественного в нас. Тем не менее без известного развития разума невозможно присутствие Бога в живых существах, как это мы видим у животных. В интеллекте находится не Бог, не само безусловное, а только понятие о нем. Поэтому наш интеллект может познавать и небожественное в мире не непосредственно, а через умозаключение, между тем как наше чувство небожественную природу вещей, и проникающее их (реальное) противоречие воспринимает непосредственно как скорбь и зло. Интеллект сам в себе и по себе, собственно, совершенно не знает Бога в Его божественном свойстве. Он знает только безусловное, самосуществующее, понятие которого выражается в логическом положении тожества. Что безусловное, а также благое и блаженное, т. е. Бог существует, это мы можем познавать только через посредство наших чувств. Ибо эти свойства имеют сбой смысл только в отношении к чувствам.

Чтобы увидеть лож в этом рассуждении, для этого немного нужно. Что чувства могут быть предметом познания, это верно; но чтобы чувства посредственно или непосредственно могли что либо познавать, об этом мы слышим в первый раз в жизни. Чувства выражают (т. е. дают познавать разуму) только внутреннее настроение человека; способность же познания до сих пор всеми мыслящими людьми была признаваема принадлежностью только интеллекта (т. е. разума и рассудка, ума). По словам Спира, интеллект, собственно, совершенно не знает Бога в Его Божественном свойстве. Но каким же путем- спрашивается- сам Спир узнал о Боге все те подробности, которым он нас поучает? Неужели в столь серьезном деле он нашел возможным обойтись без разума и без рассудка? А ниже мы еще увидим, в какое противоречие впадает он, утверждая, что философия (неужели и она не дело интеллекта?) есть единственно верная и надежная истолковательница религии и религиозности, как внутреннего сродства человека с Богом.

Не признав органом божественного ни воли, ни интеллекта, Спир естественно остановился на чувствах. Наши чувства, говорит он, суть та сторона, где Бог соприкасается с миром опыта. Но место этого соприкосновения находится не в нашем опыте. Мы имеем от него только субъективное впечатление, чувство и внутреннюю уверенность в более высоком. Напротив обычное содержание наших чувств весьма небожественно и неблаженно. И иначе быть не может, потому что элемент Божественного в нас помрачен и искажен. Во-первых, множественность индивидуумов, а следовательно, и самая их индивидуальность чужды истинному существу вещей, т. е., Богу и обусловливаются интеллектом. В действительности индивидуум есть только процесс, изменение чувственных состояний, ощущений и мыслей, которые совокупляются в единство чувствующей, живущей личности только через единство самосознания, т. е., через функцию интеллекта, который, по самопротиворечивому мышлению Спира, имеет свое основание и цель будто бы в тех же самых чувственных состояниях– idem per idem! Далее, – что касается качества чувств, говорит Спир, то скорбь и неудовольствие суть прямое выражение внутреннего противоречия, т. е., существования чуждых, небожественных элементов в индивидууме; и даже очень многие виды удовольствия или удовлетворения также не суть выражение богоподобного состояния, т. е., истинного тожества с собою или истинного удовлетворения, но содержат в себе много призрачного и обманчивого и иногда являются совершенно предосудительными. Только чистейшие и возвышеннейшие наслаждения дают нам предчувствие того, что есть Бог действительно. Но они не принадлежат к нашей ежедневной жизни. Что вообще может постоянно поддерживать в нас возвышенное настроение и высший уровень внутренней жизни, – это- общее чувство и коренящаяся в нем уверенность в божественном и нашем родстве с ним. Это-то чувство и эта уверенность и есть религиозность. По этому религиозность образует естественное завершение и внутренний союз всех высших стремлений и воодушевлении человеческого духа.

Эту мысль Спир старается обосновать в частностях и рассуждения его по этому предмету достаточно интересны, чтобы познакомиться с ними поближе.

Высшие стремления, говорит Спир, обнаруживаются в трех различных областях психической жизни, как моральность, как поэзия и искусство и как философия. Поэтому истинная моральность, истинная поэзия и истинная философия в своей сущности необходимо религиозны.

Каким же это образом? спросим мы Спира.

Моральное отношение человека к подобным ему, отвечает он, есть простое следствие его отношения к Богу, т. е., к истинной сущности вещей. По нашей эмпирической природе мы настолько отделены друг от друга, что как будто бы мы сошлись из различных миров. «Различие пространства, отделяющее меня от другого, отделяет меня также от его счастья и горя», говорит Шопенгауэр. Но так как материальный мир, а следовательно, и разделение пространством, – рассуждает Спир далее, – существует не в действительности, а в простом представлении, то он есть только символ и выражение действительного отделения, которое заключается в самой природе индивидуумов и без которого они не были бы индивидуумами и не составляли бы множества. Действительное отделение основывается на том, что каждый живой индивидуум в самом себе имеет основание и цель своих стремлений, что эгоизм есть основной закон его природы. В противоположность этому моральное настроение не может иметь никакого другого законного основания, кроме внутренней уверенности, что множественность и индивидуальность не принадлежат к истинной, собственной сущности вещей или- другими словами-что все люди, по своей высшей, не эмпирической природе, т. е., в Боге суть одно. Таким образом, заключает Спир, истинная моральность необходимо религиозна.

Но как же утверждают некоторые, что и атеисты бывают людьми честными и нравственно-безупречными? Есть у Спира ответ и на этот вопрос. Это, говорит Спир, легко объяснить. Эмпирическая природа человека представляет такие средства, которыми можно воспользоваться при воспитании и которые сами по себе могут рождать продолжительное моральное настроение. Высшая, не эмпирическая природа человека и вещей вообще, т. е., Бог есть не единственно возможное, а только единственно законное основание моральности, т. е., то основание, без которого моральность была бы простым искусственным продуктом и предрассудком (Yorurtheil). Таким образом, по Спиру, выходит, что с одной стороны нравственность необходимо является религиозною, а с другой стороны ей нет ниткой необходимости быть религиозною! Впрочем, Спир указывает и другое основание, почему моральность может обойтись без религиозности. Человек, говорит он, может иметь чувство высшего в величайшей живости, не сознавая всего смысла его. Вследствие этого его стремлением будет- принять ифическую тенденцию без сознательной религиозности. Как на самый нагляднейший пример такого поглощения религиозности моралью Спир указывает на индийского Будду, Шакья-Муни. Этот великий и достойный удивления муж, говорит Спир, имел живое, энергическое чувство и сознание скорби жизни и элемента неистинности, присущего вещам этого мира. Но вместо того, чтобы вывести отсюда заключение об отличной от мира, истинной или собственной сущности вещей, – ибо вещи не мыслимы без свойственной им сущности, – он имел в виду только практическое заключение о желательном достоинстве радикального уничтожения, погашения жизни. Таким образом его возвышение над природою привело его не к Богу, а к нирване. Чувство высшего этим путем утратило у него религиозный характер, но проявилось в величественном самопожертвовании в пользу блага и искупления (?) людей, которым он посвятил всю свою продолжительную жизнь, полную труда и лишений.

Поэзия и искусство, по словам Спира, также необходимо должны быть религиозными.

Во внешнем мире, как уже замечено выше, говорит Спир, мы не должны искать прямого откровения Бога. Но тем не менее и на внешнем мире находится распространенным отблеск божественного, называемый красотою. Как является красота в вещи, об этом мы не имеем никакого понятия и относительно этого не можем устанавливать ни какой догадки. Одно только ясно, именно, – что красота свойственна вещам мира не сама по себе, не так, как свойственно их формам геометрическое. Красота существует только для восприимчивого сердца и без него не мыслима. И возвышенное совершенно не может находиться в самых материальных вещах, а только в производимом ими возбуждении сердца. Для простого мышления весь материальный универс не есть возвышенный предмет, потому что мышление, совершенно не может признавать (?) даже существования этого предмета. Представим себе только телесный мир, как он мыслится эмпирическою наукою, именно как неисчислимое множество атомов и молекул без воспринимаемого качества, которые в безмолвной темноте вертятся между собою. Как можно было бы найти в нем что-либо прекрасное или возвышенное? Существование прекрасного и возвышенного обусловливается следовательно восприимчивостью сердца. Эта внутренняя восприимчивость к откровению божественного в вещах мира есть поэзия. Таким образом, заключает Спир, мы можем назвать поэзию непрямою религиозностью, а искусство- истолковательницею ее через чувственные знаки и предметы.

Но ведь и поэзия, и искусство часто бывают не только чужды религиозности, но и враждебны ей. Как же объяснить это?

Медиум высшего откровения, – говорит Спир, – здесь есть именно эстетическое наслаждение, которое мы получаем, смотря на вещи или слушая звуки. Но это наслаждение необходимо имеет чувственные элементы, потому что оно опосредствуется чувственным восприятием. Таким образом является неизбежным, что наслаждение этого рода возможно и без религиозного содержания. Область эстетических наслаждений обнимает очень различные состояния, от впечатления прекрасного и возвышенного в их наивысшем значении до расположения к тому, что просто вкусно и приятно. Только эстетические возбуждения первого рода проникнуты религиозным чувством и свою наивысшую задачу поэзия и искусство исполнили в служении религии. Тем не менее это служение не ограничивается участием во внешнем культе. Истинный художник постоянно религиозен, даже когда он имеет дело с мирскими предметами. Ибо его одушевление постоянно зависит от чувства высокого. Таким образом и здесь, по Спиру, выходит, что поэзия и искусство с одной стороны необходимо должны быть религиозными, а с другой- неизбежно бывают нерелигиозными.

Остается философия. Ее предмет, говорит Спир, есть понятие безусловного, т. е., божественного. Следовательно, правильно понимаемая, она необходимо должна быть религиозною. Что бывали нерелигиозные философы, это происходило исключительно от твердо укоренившейся у людей веры, что безусловное должно содержать достаточное основание данной действительности. Человек с прямым и ясным смыслом, видя в безусловном причину мира, во всяком случае не может считать его за Бога, но скорее, как это делает Шопенгауэр, за «распятого разбойника», за существо, которое своим внутренним отсутствием блаженства побуждается создавать миры, полные зла и страданий, не зная, к чему и для чего.

Естественно, – говорит Спир далее, – что философия имеет и светскую сторону, именно- рассмотрение понятия безусловного, не насколько оно обосновывает высшее сознание, а насколько оно есть самый принцип согласного с опытом знания. Непосредственная цель философии- вовсе не познание божественного, но познание действительного вообще, ясность мышления о себе самом и его постоянство с самим собою. Для философии безусловное, собственно говоря, есть не что иное, как само с собою тожественное, самосуществующее, субстанция. Ее высшее основное положение есть поэтому логическое, а не теологическое положение. Но чувство и внутреннюю уверенность в высшем, которая составляет религиозность, только философия может превратить в уверенность научную, когда путем теоретического доказательства она показывает, что мир опыта не представляет собственно истинной сущности вещей, что безусловная сущность вещей, «вещь сама в себе» едина и совершенна. Поэтому философия есть единственно законный интерпретатор или истолкователь религиозности, а следовательно и находится с нею в теснейшей связи. И как каждое представление подчинено своему предмету, так и философия подчинена религиозности, не так, что она как будто бы получает от нее указания, но просто потому, что в своем возвышении над опытом она является простым толмачем религии, представляет ясное сознание факта, который есть она сама непосредственно. Таким образом, заключает Спир, в своей высшей задаче сама философия есть не что иное, как религия.

Итак, и здесь Спир, впадая в непримиримое самопротиворечие, только остается верным самому себе: то философия необходимо должна быть религиозною, так как она сама есть религия, то, по самому существу своему, она не может быть религиозною, так как и цель ее- вовсе не познание божественного!

Но послушаем еще, какой общий вывод из всего рассуждения о субъективной стороне религии делает Спир.

Таким образом, говорит он, мы видим, что религиозность, чувство божественного и нашего сродства с ним, есть союз и естественное увенчание всех идеальных стремлений человеческого духа. Веровать в Бога значит не что иное, как веровать в высшую природу человека и вещей вообще. Бог, следовательно, есть источник всякого возвышения не через свое действие, а через свое простое существование. Поэтому он совершенно не находится ни в каком отношении и к нашему эгоизму. Относительно нашего чувственного благосостояния мы не должны ни бояться, ни ожидать чего либо от истинного Бога. Ибо Он не двигает ни одного атома с его места, а еще менее дает Он заповеди или грозит наказаниями Наше отношение к Богу не есть отношение служебное, а отношение сродства и притяжения и поэтому нам предоставлена полнейшая самостоятельность в наших делах. Если мы отрицаем Бога, в мышлении ли то или в поведении, то наказание за это приходит не от вне, но заключается оно в нас самих. Ибо через это мы отрицаем также нашу собственную лучшую природу, следовательно, сами увеличиваем свое зло счастье и унижение. По этому факт бытия Божия имеет для нас неизмеримое значение. Ибо по ответу на вопрос, существует ли Бог или нет, разрешается и вопрос, имеют, ли высшие стремления нашего духа реальное основание в действительности или они пустые мечты фантазии, – другими словами, – простые ли мы совершенно продукты природы или одною стороною нашего существа возвышаемся над всякою природою. В истинном, лучшем смысле человек является человеком только через божественное в нем.

Этим Спир и заканчивает свое суждение о религии и ее сущности в той части, которую он называет субъективною стороною религии. Тем не менее мы пока еще воздержимся от общей оценки его взгляда, так как Спир не ограничился только приведенным суждением; он посвящает еще достаточно внимания и той стороне религии, которую он называет объективною. Последнее его рассуждение тем более возбуждает к себе интереса, что под объективною стороною религии он разумеет совсем не то, что обыкновенно принято разуметь под этим названием. Поэтому мы и приступаем прямо к ознакомлению с тем, в чем Спир полагает сущность объективной стороны религии.

Философия, говорит Спир, есть единственный компетентный и удовлетворительный истолкователь религиозности. Что касается субъективного в этом деле, именно особенного отношения человека к Богу, то философия ничего не может сделать более, как перевести в понятие то, что есть и содержит религиозность в действительности. Но религия имеет также и объективную сторону, именно понятие о Боге не только в его отношении к одному человеку, но также и в его отношении к данному миру вообще. А в этом религиозное сознание не может быть простым истолкованием внутреннего чувства религиозности. Ибо отношение Бога к человеку естественно не обнимает и не содержит непосредственно также Его отношения к миру вообще. Это и есть пункт, который больше всего обусловливает различие религиозных воззрений. Поэтому должно тщательнее постараться исследовать, какое понятие об отношении между Богом и миром соответствует требованиям и нуждам истинной религиозности и какие понятия об этом отношении непримиримы с нею. Этот вопрос, говорит Спир, мы хотим исследовать столько же положительно, через изложение истинного понятия, сколько и отрицательно, через исследование ошибочных понятий.– Есть только два пути к выходу за пределы данного нам мира опыта, именно: или через заключение от данного опытом, как условного, к условию, или основанию его, которое само понимается как безусловное, – иди через сознание, что опыт показывает нам вещи не такими, каковы они сами по себе, т. е., по своей собственной, безусловной сущности, – что- другими словами- означает, что опыт содержит элементы, которые чужды безусловной сущности вещей. Последний есть путь критического сознания, критической философия, и первоначально в собственном смысле был открыт Кантом; но, конечно, сам Кант ясно не провидел выводов из своих принципов. Оба эти пути не примиримы между собою и только один из двух может вывести действительно за пределы опыта и привести к истинному понятию о безусловном. Первый путь есть самый обыкновенный и всеми употребляемый; но другой есть единственно верный и единственно соответствующий истинному понятию о безусловном. Если же опыт содержит элементы, которые чужды первоначальному существу вещей, т. е., безусловному, то эти элементы естественно не могут иметь в нем своего основания и не могут быть из него выведены. Но кроме сущности вещей, само собою понятно, нет ничего действительного, что могло бы содержать основание этих элементов. Следовательно, они совершенно не имеют никакого основания; их существование просто непонятно и необъяснимо. Признание этого факта есть труднейшее, что может представиться человеческому сознанию.

Что мир опыта есть нечто, чего не должно было бы быть, что он чужд своему собственному существу, отпал от самого себя, это, говорит Спир, на самом деле есть ужасная мысль, которую можно понять только с натяжкою. Тем не менее эта мысль почти столь же стара, как само рефлектирующее человечество, свойство окружающих нас вещей ее неустранимо навязывает сознанию каждого внимательного и размышляющего человека. Следы этой мысли находятся в древнейших преданиях народов. Здесь я напомню только о библейском мифе (?) о грехопадении. Достопримечательно однако же не самое это странное свойство вещей, а невозможность объяснить его, то, что возбуждает у людей наибольший соблазн. Пока люди воображали, что умели объяснить себе каким либо образом это ненормальное свойство вещей, они были довольны и спокойны. Что наши мнимые объяснения расходятся по всем странам света, это нас не заставляет заблуждаться. Какое либо объяснение безусловно должно быть. Даже мысль Гегеля– представить внутреннее противоречие истинною сущностью, а отпадение от самих себя- естественным образом развития вещей, т. е. самую задачу сделать основанием объяснения- достигла одобрения целого мыслящего поколения. Но признать, что мир непонятен, и притом- не только для нас, но вообще непонятен и необъясним, с этим мы меньше всего согласны. Мы охотнее желаем успокоиться очевиднейшими, нагляднейшими противоречиями, чем согласиться с указанным предположением.

Критерием для отличия истинной религии от религий неистинных состоит в том, говорит Спир, что первая находится в непосредственном отношении только с высшею природою человека, а с его низшим, эмпирическим существом, основным законом которого является эгоизм, не имеет никакого общения, между тем как последняя наоборот непосредственно обращаются к эмпирической природе человека и не находятся ни в какой прямой связи с его высшими инстинктами и стремлениями. Из двух выше упомянутых путей к выходу за пределы данного положения истинная религия, очевидно, соответствует пути критической философии, достигающей понятия безусловного через сознание, что опыт содержит элементы чуждые сущности вещей, т. е., Богу, и не имеющие, следовательно, в Нем своего основания. Напротив все не- истинные религиозные воззрения основываются на признании, что Бог есть условие или основание всех вещей. Истинными и чистыми моральность и религиозность являются только тогда, когда они в собственной природе человека имеют свое вечное, не деланное основание. А это, очевидно, возможно только тогда, когда сам Бог есть истинная сущность человека и всех вещей. Единственно лишь тогда, говорит Спир далее, наше отношение к Богу есть отношение родства и притяжения. Тогда и Бог не находится ни в каком отношении к нашей низшей, эмпирической природе, не содержит для нашего эгоизма никаких мотивов- ни страха, ни надежды, потому что Он вообще не есть действующая причина. Такое понимание есть единственно истинная религия, религия любви. Напротив как только Бог не понимается как сама истинная сущность, а как основание или творец вещей, следовательно, как действующее и могущественное, наше отношение к нему есть отношение страха и служебности. Высшие стремления наши не имеют тогда основания в нашей собственной природе; они должны получать свою санкцию от вне, от авторитета и могущества Бога, т. е., при посредстве эгоистических мотивов. Тогда мы должны делать добро не потому, что оно соответствует самой истинной нашей природе, а потому, что оно повелено Богом. И если бы Всемогущему захотелось повелеть что-либо, что, по нашим понятиям, не морально или несправедливо, – кто мог бы противиться Ему, как скоро нам стала известною Его воля? А между тем патриарха Авраама прославляют именно за такое слепое, безусловное исполнение божественной заповеди. Это- религия страха и зависимости, вообще же- религия эгоизма. Что Бог не содержит достаточного основания данной действительности, и именно не содержит основания зла и бывания в ней, – это есть настоящей жизненный принцип, истинный принцип истинной религиозности, – и должно быть поэтому основным догматом религии.

Спир думает, что против его учения о сущности религии можно сделать только одно возражение, именно- «что Бог, который не действует, есть простая абстракция, а не реальная сила, с которою можно было бы считаться». Хотят признавать реальностью, говорит он, только «живого», т. е., неспокойного, делового Бога. Но по истине дело находится в обратном положении. Именно деловой, действующий Бог не может быть непосредственною силою в нашем духе, – но вечно покоящийся, действующий не через свое напряжение, а через свое простое существование. Ибо только когда Бог есть не причина, а собственная высшая сущность самых вещей, он может непосредственно присутствовать в нас, т. е., быть фактом нашего религиозного чувства и внутренним фактором нашей моральной жизни. Напротив если бы Бог был причиною вещей, то мы непосредственно имели бы не его самою, а только понятие о нем. Тогда именно Бог был бы для нас простою абстракцией. Во всяком случае всеми признается, что в нашем духе действует не сам «живой» Бог, но только вера в него. Никто не станет утверждать, что Бог действует также и в духе не верующего человека. Поэтому, – продолжает Спир, – почитатели действующего Бога справедливо (т. е. с их точки зрения) приписывают вере наибольшее значение. Ибо органом откровения и внутреннего действия вне нас находящегося Бога могло бы быть только понятие, интеллект. Всякая ссылка на чувство и внутреннюю непосредственную уверенность в божественном у почитателей действующего Бога может быть только следствием недоразумения, смешения действующего Бога с истинным Богом, который есть сама высшая сущность вещей.

Вот учение Спира о религии и ее сущности. Бог у него есть самая сущность вещей; сущность религии – внутреннее сродство человека с Богом, т. е., с сущностью вещей; объективная форма религии – философское мировоззрение. Откуда могло произойти такое учение о религии и ее сущности? Очевидно, – только из общего философского мировоззрения, которое выработал и усвоил себе Спир. Поэтому, само собою понятно, что и достоинство учения Спира о религии и ее сущности всецело зависит от достоинства его общего философского мировоззрения.

К какому же философскому направлению принадлежал Спир?

На этот вопрос ответить не так-то легко. Так как с одной стороны, по учению Спира, Бог есть «вещь сама в себе», сущность всех вещей, а с другой стороны – Он не есть существо личное и находится не вне мира, а внутри его, то казалось бы, что общее философское мировоззрение Спира есть мировоззрение пантеистическое. Но сам Спир сильно восстает против этого; он не хочет, чтобы его считали пантеистом и самое мировоззрение пантеистическое объявляет одним из нелепейших философских учений. Вот что он говорит о пантеизме. «Ничто не может быть менее примиримым с религией, как пантеизм, отожествление Бога и природы. Ибо что бы мы ни мыслили под религией непосредственно ясным кажется одно, именно, – что на есть возвышение духа над природою. Но если сама природа есть наивысшее, само безусловное и совершенное, тогда это возвышение, очевидно, не может иметь ни основания, ни смысла. Прекрасно сказал Шопенгауэр: «Если мир есть теофания: то все, что делает человек, даже, что делает и животное, также божественно и прекрасно: ничего нельзя порицать и ничто не может быть восхваляемо пред другим; таким образом этики нет», а мы прибавим – нет и религии в ее истинном смысле».

Впрочем, это заявление Спира не должно смущать нас. Из истории развития философских мировоззрений мы знаем, что многие, если не все, пантеистические мыслители осуждали пантеизм, как ложное учение, подвергали его в своих сочинениях основательной критике, и это однако-же нисколько не мешало им самим оставаться пантеистами и при том – самыми решительными и последовательными. Отчасти это можно сказать, как увидим, ниже, и о Спире. Только все таки последовательным пантеистом его назвать нельзя. Но каково же его общее мировоззрение?

Спир жил и писал в 60 и 70 годах 19-го столетия. Всем известно, что это было за время. Мы знаем, в каких ужасных размерах царили тогда безбожие, неверие, враждебность к христианской религии, грубо-материалистическое направление, социализм, коммунизм и нигилизм. И Спир был сыном своего времени. Он не обладал тою крепостью духа, которая бы дала ему возможность удержаться против общего течения. Как видно из его сочинений, он очень мало был знаком вообще с учением Божественного Откровения; его познания по этому предмету ни в каком случае не превышали общего уровня самых посредственных знаний гимназического курса. При таких условиях для него было легко разорвать всякие узы, соединявшие его, быть может, и без того весьма слабо с его христианским вероисповеданием; а ограниченность знания с одной стороны, общий дух времени – с другой подготовили удобную почву для того, чтобы неверующий и безбожный Спир вместе с тем объявил себя и самым непримиримым врагом христианства, открытым поносителем и порицателем его. Спиру не было нужды далеко ходить за примерами, которые ясно говорили, что бывают эпохи, когда легко можно пожать лавры, когда можно приобрести популярность за одну только беспочвенную враждебность к христианству, за одно только хуление и поношение его. И Спир пошел по этому пути искать славы и популярности. Но религия слишком глубоко коренится в человеческом духе, чтобы можно было от нее легко отделаться. Спир сам скоро почувствовал, что без Бога человеку жить нельзя, что без Бога человек оказывается не только одиноким, но и беспомощнейшем существом в мире. И Спир начал искать Бога, Которого раньше так легкомысленно оставил. К сожалению, он стал искать Его там, где Его найти было нельзя. Поворот к христианству на естественных основаниях для Спира был невозможен: путь к нему был загроможден как собственным эгоизмом честолюбивого мыслителя, так и общим духом времени. Пример – поучительный для многих! Спир обратился к философии. Все говорили тогда о Гербарте; но Гербарт не надолго задержал у себя Спира. Спиру больше понравилось увлекательно и картинно изложенное учение Шопенгауэра; но и у Шапенгауэра ему понравилась не самая система философского мировоззрения, а лишь то, что он нашел общего у Шопенгауэра с Кантом. Вот почему от Шопенгауэра Спир и направил свой путь к Канту. У Канта ему очень понравился прежде всего общий характер философствования- критицизм. Критическая философия ему пришлась по душе, потому что в ней он увидел нечто родственное с своим предшествовавшим настроением и своим враждебным отношением к богооткровенной религии: враждебное отношение к христианству он признал тожественным с отношением критическим. Кроме того, как мыслителю посредственному, Спиру нравилось и то, что у Канта он не нашел, как у Шопенгауэра или Гербарта, цельного философского мировоззрения, совладать с которым не всякому по силам. Ему казалось практичным, что Кант не доводил своего учения до конца и сумел остановиться на половине дороги. Наконец, Спир позаимствовал у Канта его учение о прирожденности, априорности или субъективности форм воззрения- пространства и времени. При этом ему стало понятным и учение Шопенгауэра, что мир опыта или явлений не имеет реальной действительности, а есть только простое, субъективное представление человека, и мы видели, что это учение Спир удержал за собою. Но и Кант не мог вполне удовлетворить Спира. Пред ним восстал еще один трудный вопрос -роковой для всякого мыслителя – вопрос о зле, господствующем в мире. Учение Канта о радикальном зле в человеческой природе Спир нашел тожественным с учением ненавистного ему христианства, – и он простился с Кантом, взяв у него лишь то, что ему было нужно. Начались новые поиски в сложной куче самых разнообразных философских учений; начался, так сказать regressus in infinitum... Таким образом Спир дошел до древне-языческого мудреца- Парменида... У Парменида ему понравилось учение о единстве или тожестве как сущности всех вещей. Одного не нашел Спир у Парменида, – это- разрешения вопроса о зле, господствующем в мире и источнике его происхождения. Но искать где-нибудь еще разрешения этого вопроса было невозможно, и Спир махнул на него рукой, признав его вопросом неразрешимым и необъяснимым. Таким путем из различных философских мировоззрении Спир сшил себе тот «Тришкин кафтан», в котором он приступил к разрешению вопроса о религии, ее сущности и происхождении.

Теперь для нас незатруднительно будет высказать свое окончательное суждение о том, насколько Спир удовлетворительно разрешил вопрос, который он сам себе поставил. Первая и коренная ошибка его состояла в том, что сам он искал и думал найти разрешение этого вопроса у философов, которых он наперед призвал наилучшими интерпретаторами или истолкователями религии. Он обманулся сам и хотел обмануть других. Он обещал своим читателям разрешить вопрос о религии и ее сущности. И действительно, в своих рассуждениях он постоянно употребляет слова: «религия», «Бог», «вера№ и т. д. Но на самом деле оказалось, что он говорил вовсе не о религии, а о философии. В конце он и сан откровенно сознался в этом, когда объявил торжественно, что истинная религия есть философия и что объективная сторона религии есть именно критическая философия!.. Но после того, как сам Спир сознался, что он все время говорил не о религии, а о философии, даже странно ставить вопрос: удовлетворительно или нет указал он своим читателям, в чем состоит сущность религии. Как можно спрашивать об этом, когда он даже и не имел в виду религии? Да он ведь и не мог разрешать вопроса о сущности религии, объявив наперед, что наш ум (интеллект) совершенно неспособен познать Бога...

Спир был не в состоянии дать нам ответа на вопрос о сущности религии еще и по другой причине. Религия есть союз Бога с человеком. Но Спир не признает самого бытия Божия; как же он мог судить о религии в ее общепринятом смысле? Правда, Спир часто употребляет имя Божие; но что такое у него Бог? Он не признает бытия Бога, как Творца и Промыслителя мира. У него Бог не действующее и могущественное, а только благое и совершенное. Он не хочет признавать Бога не только духом, но даже и личным существом, – т. е., существом премудрым и самосознающим. Его Бог существует, но не действует; Он пребывает в вечном покое; Он не может сдвинуть ни одного атома с его места. Но что значит – пребывать в вечном, абсолютном покое? Это и значит – не существовать. Жизнь проявляется в деятельности; кто не может действовать, тот мертв; тот не существует. Ясно, что, объявляя Бога абсолютно или вечно покоящимся и не действующим, Спир ео ipso отрицает самое бытие Божие. Да он и не мог поступить иначе, оставаясь верным тем философским учениям, которые он усвоил. Его Богу, так сказать, даже и негде было действовать. Он отрицает реальную действительность феноменального мира; по его учению, мир есть только представление. А если мир имеет только призрачное бытие; то где же Бог мог бы и действовать? Если мир реально не существует; то он никогда и не был сотворен. Ясно, что с этой точки зрения, нельзя признавать Бога ни Творцом, ни Промыслителем мира.

Рассудительный читатель легко мог заметить, что Спир говорит о Боге только ради приличия и стыдясь открыто объявить себя атеистом. Он говорит, что Бог есть не действующее и всемогущее, а только благое и совершенное. Но что такое благость? Что такое совершенство? Это – лишь свойства или качества предмета. Но свойства и качества мыслимы только при предмете, сами же по себе они существовать не могут. Ясно, что утверждая, что Бог есть только благое, Спир этим самым отрицает бытие Божие, а употребляемое ими слово есть пустой звук, не имеющий никакого значения.

Впрочем, отвергая, что Бог есть существо действующее, Спир не был настолько откровенным, чтобы утверждать, что такое учение несогласно с усвоенным им философским мировоззрением; нет, он старается доказать, что он потому не мог признать Бога действующим, т. е., Творцом и Промыслителем мира, что такое учение, исповедуемое всеми религиями, будто бы ложно и неистинно. Познакомиться с этими доказательствами Спира, конечно, интересно; жаль только, что при этом Спир обнаруживает свою крайнюю враждебность к богооткровенному учению. Тем не менее обойти молчанием это крайне враждебное христианству рассуждение Спира невозможно, так как люди неверующие всегда могут истолковать наше молчание слабостью самой богословской науки. Поэтому, скрепя сердце, мы решаемся привести его со всею точностью и добросовестностью.

Итак, как отвечает сам Спир на вопрос: почему он не может признать Бога действующим и могущественным, т. е., Творцом и Промыслителем мира?

Теистический взгляд, который лежит в основании всех религиозных воззрений и по которому Бог мыслится причиною жизни природы и ее порядка, даже Творцом природы, – говорит Спир, – есть основная и коренная погрешность Бог и природа совершенно не могут быть мыслимы в причинной связи между собою. Понятие причинности не может нас вести ни от природы к Богу, ни наоборот от Бога к природе. Ибо признание безусловной причины противоречит закону причинности и столько же противоречит понятию о Боге или о безусловном – быть причиною. Теистический взгляд основывается на смешении двух радикально различных предметов, именно – на смешении Бога, Который образует истинную, безусловную сущность вещей, но находится вне их эмпирического существования, с действующим принципом природы, который есть всеобщий связующий элемент вещей и составная часть самого мира опыта, кратко – то, что называют вообще силою. К заключению о силе или действующем и связующем принципе мы достигаем посредством индукции. Ибо индукция есть не что иное, как заключение от постоянного совместного бывания известных явлений к связи их. Таким образом, тем же естественным путем, которым мы познаем причины данных действий и действия данных причин, мы приходим также и к признанию чего-то, что связывает между собою причины и действия. Признание законов, по которым неизменно следуют одно за другим явления, есть вместе и признание силы, образ действия которой открывается в законах. Но так как сила есть общее реальное основание причинных отношений, то она не может быть самою причиною, т. е., членом особенного причинного отношения. Так как она есть связующий принцип явлений, то она также не может быть самым индивидуальным явлением или индивидуальным предметом. Сила, действующий и связующий принцип природы, есть самый мир опыта, но с другой, недоступной восприятию стороны его существования, где отдельно данное в восприятии соединено между собою. Таким образом оказывается, что сила, действующий принцип, хотя сама не чувственна, тем не менее есть непременная составная часть чувственного мира; иначе мы никогда не могли бы достигнуть до нее через индукцию. Ибо индукция, заключение от подобных случаев к подобным, не может, очевидно, вести за пределы опыта.

В высшей степени важным обстоятельством является то, говорит Спир, что всеобщий, действующий принцип природы родствен нашему субъективному существу, именно всеобщему самому по себе элементу в нас, т. е., разуму или мышлению. Первое есть реальное представление того принципа, идеальным представлением которого является последнее. Как действующее и связующее в природе проникает все вещи, так наше сознание обнимает их в своем представлении. Это сродство в самой сущности есть основание сходства в действиях, которое так сильно поражало постоянно размышляющих людей. Мы видим, как в природе целесообразно, как бы разумом, образованы и устроены многие вещи, и при том – с кажущимся искусством и предусмотрительностью, которая далеко превосходят нашу предусмотрительность и наше искусство. Поэтому было прямо неизбежным, что люди от сходства действий заключили к сходству в самой сущности между действующим в природе принципом и их собственным разумом, т. е., приписали тому принципу представление, волю и сознание своего действия. Что в природе происходит многое, что совершенно несоединимо с признанием принципа, действующего в ней с сознанием и рассуждением, – что действие природы вообще хотя и показывает планосообразность, но нигде не обнаруживает ясно намерения, – чтобы заметить это требовалась уже известная степень предусмотрительности и беспристрастия в суждении, которых, к сожалению, людям вначале долгое время недодавало.

В действительности, продолжает Спир, существует не сходство, а сродство между действующим принципом природы и нашим суб ективным существом. Но религиозность именно есть чувство и непосредственная уверенность в нашем сродстве с Богом, высочайшим существом. Здесь то и заключается основание для смешения Бога с действующим принципом природы. Кроме того оба они имеют общее свойство: неизменяемость. Все изменения в природе естественно подчинены закону причинности. Но закон причинности означает не что иное, как неизменяемость отношения между причинами и действиями, а всеобщий, действующий принцип вещей есть реальный базис всех этих (причинных) отношений. Он неизменяем и открывается в неизменных законах. Это – новое основание для смешения Бога с действующим принципом природы. Но что накладывает на это смешение печать неприкосновенности и делает его совершенно неизбежным, есть столь твердо укоренившаяся и считающаяся сама собою понятною вера, что Бог, безусловное, содержит достаточное основание всех вещей, т. е., что он есть причина жизни и порядка природы. Ибо через это Богу уже наперед, а priori, приписывается роль действующего принципа, – не из действий Его делается заключение о божественности этого принципа. Как Богу, так и действующему принципу человек родствен, но- по двум совершенно различным сторонам своего существа. Бог родствен нашему, неэмпирическому, высшему существу, он составляет его субстанцию. Действующий принцип напротив родствен в нас нашему эмпирическому существу и именно – разуму. Через смешение этих обоих принципов мы делаем самого Бога эмпирическим предметом и остаемся с своею религиею в границах опыта. Ничто не поможет отличить Бога от природы, когда Ему приписываются свойства и действия существа природы. Тогда Он есть только обоготворенное существо природы, которое в этом свойстве естественно не существует нигде, кроме воображения людей. Неужели, действительно, думают через изменение имени изменить что-либо в самой вещи? спрашивает Спир и отвечает: религия действующего Бога есть и остается по истине поклонением природе. Когда действующему принципу приписывают свойства истинного Бога, благость и совершенство, то происходит противоречивое понимание, которое хотя в некоторых отношениях выше, чем чистое поклонение природе, почитание могущественного просто как такового, но в других отношениях более неистинное и более вредное, чем первое. Эта смесь чужеродного, которая происходят преимущественно в монотеистических религиях, есть основание нетерпимости, отличающей их пред всеми другими религиями. Эта смесь чужеродного обусловливает извращение всех понятий справедливости и омрачение нравственного сознания. Действующий принцип природы содержит основание зла и скорбей в мире. Ибо зло и бедствия происходят по неизменным законам природы, представляющим только образы действия этого принципа. Когда действующий принцип считают Богом, самым высочайшим и совершенным существом, то происходит сильное противоречие, которое тяготит на сознании исповедников, и в течение двух тысяч лет напрасно стараются устранить его. Попытки сгладить противоречие, существующее между признанием абсолютно благого и совершенного виновника природы и существованием зла и бедствий в ней, суть опыты теодицеи, а каковы они, известно всем. Ими могут быть удовлетворены только те, для которых весьма интересно находить в них удовлетворение. Кто же не имеет такого интереса, тот во всех попытках теодицеи увидит только фразерство.

На этом, кажется, Спир мог бы остановиться. Он уже раньше объявил, что вопрос о существовании в мире зла есть неразрешимая и необъяснимая загадка, т. е., вернее сказать, он не нашел разрешения этой загадки у тех философов, которых он изучал. Но это – самое больное место у него. Он не может мириться с мыслью, что разрешение этого вопроса люди верующие находят в учении Божественного Откровения. И вот каждый раз, как только затягивает он этот вопрос, он не может удержаться от того, чтобы не обнаружить всей своей закоренелой враждебности к учению христианскому. То же случилось и здесь.

Что все попытки теодицеи ложны, говорит Спир, это еще не беда. А дурно то влияние, которое они производят на моральное и правовое сознание. Через старание – оправдать дурное – порождается дух внутреннего лицемерия, отравляющий самые лучшие элементы человеческой природы. «Люди называют Бога доброжелательным на словах, заметил Бентам, но редко они думают, что Он доброжелателен на деле». Правильность этого замечания будет признана, когда мы рассмотрим существующие у людей представления о Боге. Даже христианство, которое наиболее восприняло в себе элементы истинной религии, ясно показывает, как через веру в причинность Бога искажаются и извращаются понятия о Боге, нравственности и справедливости.

В христианской догматике, говорит Спир, содержится учение, что первый человек сам заслужил свой прискорбный жребий своим преступлением божественной заповеди, – что его скорбь есть наказание за его грех. Взгляд, что бесцельные и бесполезные страдания необходимы, не имеет разумного основания и совершенно несоединим с очищенными понятиями о справедливости. Но христианский Бог не должен был довольствоваться бесцельным наказанием первого преступника. Все его потомство, даже вся живая природа вообще должны быть проклятыми за его преступление. Чтобы искупить людей от этой скорби, нужно было страдание Невинного, Который, как местозаступающая жертва, должен был примирить Молоха справедливости. Таким образом мы наказываемся за вину другого и нужна заслуга Другого, чтобы освободить нас от этой незаслуженной вины и наказания! Но кто объявит себя в настоящее время согласным с таким пониманием наивысшей справедливости? Какое представление о Боге обусловливает этот взгляд и какие следствия для практического поведения людей вытекают из него! Бог, создающий человека из ничего для страдания и скорби, естественно, не может иметь целью благо своих творений. Но какое же побуждение можно приписать этому Богу? Очевидно, только одно: его собственную славу. Слава Божия таким образом последовательно должна быть наивысшим законом также и для поведения людей. Здесь – основание всего служения букве и того безмерного значения, которое приписывается формулам, обрядам, церемониям и суеверной практике, т. е., основание особенного господства внешнего благочестия пред истинным, внутренним, и – что хуже всего – основание кровавой ревности, с которою исповедники действующего Бога бесновались против всех иномыслящих. Неверие или, по их взгляду, ошибочная вера в глазах этих, людей последовательно было оскорблением самого Бога, т. е., тягчайшим из всех преступлений. Отсюда – бесчисленные человеческие жертвы, которые были принесены христианскому Богу. Это – горький плод заблуждения. И к жертвам этого фанатизма мы должны причислить самых преследователей почти в такой же мере, как и преследуемых. Ибо легко видеть, какое затемнение, какое демоническое, злосчастное настроение духа должно господствовать в человеке, убивающем своих ближних во славу своего Бога. Бог такого фанатика есть демон во всем, кроме имени. Что этот Бог инквизиций и религиозных войн имеет что либо общее с истинным Богом, источником чистейших импульсов и возвышеннейших одушевлений человеческого духа, – предположить это хотя бы только на один момент было бы неизвинительно. Истинный Бог не находится совершенно ни в каком отношении к страданиям людей, а тем более – к их страстям. Он их ни произвел, ни допустил, ни предвидел. Постоянно повторяют, что вера в действующего и наказывающего Бога есть опора нравственности и сообщает моральному закону величайшую силу. Да, – говорит Спир, – но за какую цену? Эта опора моральности уничтожает дух ее, истинным, наилучшим побуждениям подставляет эгоистические мотивы, – страх и надежду на будущую награду. Достоинство истинного морального настроения нужно ценить весьма низко, чтобы желать таких опор моральности. К тому же весьма сильно преувеличивают влияние, которое оказывает вера в наказывающего Бога на внешнее благоповедение людей. Факты этого не подтверждают. Напротив, – мы видим, что религия, не знающая страха пред Богом, именно буддизм, есть единственная, которая распространилась только путем убеждения, без применения хитрости и насилия, и смягчила нравы своих исповедников в такой мере, как никакая другая. Действительнее, чем суеверным страхом, побуждают человека к добру, когда показывают ему, что все дурное чуждо его истинному существу и недостойно человечности в нем. Проповедуйте, как Будда, сострадание ко всему живущему. Представляйте понастойчивее, как тяжко и ничем неоправдываемо преступление – увеличивать гнетущую человечество скорбь несправедливостью и жестокосердием. Доверяйте вообще больше лучшей природе человека, – и вы достигнете лучших и больших результатов. Лож и обман не могут принести истинного благословения.

Таким образом, заключает Спир, мы видим, что вера в действующего Бога слишком далека от того, чтобы быть необходимою для удовлетворения религиозной потребности, напротив она непримирима с духом истинной религиозности и вообще враждебна высшей природе человека. Но не трудно показать, что в представлении действующего Бога мы не можем найти утешения и не сделаем никакого приобретения даже для нашего эгоизма. Ибо, каковы бы ни были наши религиозные воззрения, не подлежит сомнению тот факт, что все в природе происходит по неизменным законам, образ действия которых мы знаем из опыта. Ничего другого мы не можем и не должны ожидать от природы, кроме того, что нам показывает относительно ее опыт. Бога, побуждаемого просьбами и подарками вторгнуться в течение природы и изменить естественное отношение причин и действий, нельзя удержать уже в виду свидетельства фактов, хотя бы мы и не хотели видеть ничего недостойного в таком представлении Бога. Следовательно, через боготворение действующего принципа мы ни в каком отношении не приобретаем ничего, но мы усложняем только гнетущую тяжесть противоречия, существующего между печальным состоянием вещей и признанием божественного виновника их. Кто не может довольствоваться представлением действующего Бога, тот однако же не должен думать, что он совершенно должен отрицать Бога. Напротив, – он-то именно вполне и способен познать истинного Бога. Истинный Бог не есть Бог армий и попов. Не в Его честь устанавливаются auto-da-fe и воспеваются Теdeum’ы на трупах умерщвленных, после достигнутых побед. С действием темных сил, которые, к сожалению, большею частью господствуют над жизнью, он не находится совершенно ни в каком, даже отдаленнейшем и непрямом отношении. Он есть высшая, истинная и собственная сущность всех вещей и возвышается над всяким общением с эмпирическою природою их. Он есть основание всех идеальных инстинктов и стремлений нашего духа; и насколько мы уверены, что мы сами не погибнем всецело в мире опыта, настолько не может быть потрясено для нас и бытие Божие.

Мы предоставили Спиру право высказаться вполне; к сказанному он ничего не может добавить. До сих пор мы только слушали его; мы не останавливали его даже на тех местах, где он впадал в явную односторонность, становился в противоречие с самим собою, вдавался в сторону от поставленного вопроса, намеренно или ненамеренно искажал общеизвестные факты. Теперь мы можем с полным хладнокровием и беспристрастием обсудить все, сказанное здесь Спиром, и высказать о нем свое мнение и заключение. Но для того, чтобы мы лучше и основательнее могли обсудить сказанное здесь Спиром, мы выделим из него сначала те положения, которые в нем доказываются, и кратко изложим их в том самом порядке, в каком старался развить их сам Спир.

Истинный Бог есть внутренняя сущность человека, говорит Спир. Он есть основание всех идеальных инстинктов и стремлений нашего духа; но Он ее есть Бог действующий; напротив, Он пребывает в вечном и абсолютном покое, не имея возможности сдвинуть с места ни одного атома. Только по недоразумению человечество смешало действующего Бога с пребывающим в вечном покое. Это смешение произошло от того, что человек нашел сходство между действующими в природе силами и своим разумом; но на самом деле такого сходства нет между ними, а есть сродство. Другая причина, заставившая человека выработать себе представление о действующем Боге, та, что он нашел сходство между пребывающим вечно в покое Богом и неизменными законами природы в неизменяемости. Но созданная человеком вера в действующего Бога послужила только во вред ему, потому что с нею необходимо соединилась нетерпимость и вражда к другим людям. Если Бог создал мир, то Он создал и зло; людей Он создал не для блага, а только для страданий Мотивом Его действий была только Его собственная слава Ради этой славы Божией люди, верующие в действующего Бога, стали преследовать и умерщвлять иноверцев; но сами они не получили от этой веры никакой пользы даже для своего эгоизма, так как в течение природы Бог вмешиваться не может. Христианское учение о происхождении зла в мире и об искуплении человека Спир объявляет неудовлетворительным. Вот те положения, которые хотел доказать Спир.

Но из этих положений Спира ни одно не может быть признано верным и научно обоснованным. Спир даже не ответил удовлетворительно и на свой главный вопрос: чем объяснить существование во всех религиях веры в Бога действующего, т. е., в Бога, как Творца и Промыслителя мира? Спир утверждает, что человечество обоготворило силы природы; но откуда у человека могла явиться мысль искать Бога в природе? Нам понятно, как некоторые мыслители стараются этот процесс обоготворения природы объяснить прирожденною человеку идеею живого личного Бога, которая и послужила для него мотивом искать соответствующего ей объектирования. Но как понять этот процесс обоготворения природы с точки зрения Спира? Правда, Спир утверждает также, что нам свойственна уверенность в своем сродстве с Богом, что Бог есть сущность человека и всех вещей и находится в человеке, а не вне его; но Бог у Спира есть начало мертвое, не подвижное, которое не может сдвинуть атома с места. Ясно, что такой Бог не может побудить человека искать его где бы то ни было. Спир говорит, впрочем, что его Бог есть основание всех идеальных инстинктов и стремлений человека; но ведь это только одни пустые слова, ровно ничего не говорящие. Если Бога пребывает в вечном покое, то Он и сам в себе не имеет стремлений; а если Он сам не имеет никаких стремлений, то Он не может возбудить их и у людей.

Но допустим недопустимое и немыслимое. Допустим, что мертвый и вечно покоящийся Бог Спира как либо возбудил у человека стремление где либо искать Его. В этом случае естественно предположить, что человек стал бы боготворить нечто подобное своему Богу, т. е., мертвое, неподвижное, вечно покоящееся и недеятельное. На самом деле человек боготворит силы природы и именно потому, как проговорился сначала и Спир, что он нашел сходство между ними и тем, что составляет его внутреннее существо, разумом. И, действительно, обоготворение сил природы может быть объясняемо только тем, что человеку присуща идее живого Бога, а не вечно покоящегося и мертвого. Спир увидел свою ошибку и, в противоречие с самим собою, стал уже утверждать, что между силами природы и человеческим разумом существует не сходство, а сродство в пантеистическом смысле, так как Бог есть истинная сущность не человека только, но и всех вещей мира. Но пантеистическое мировоззрение, как мы видели, назвал бессмысленным сам Спир. И действительно, какое сродство может усмотреть здравомыслящий человек между разумом человеческим и физическими или химическими силами природы!

Происхождение веры в действующего Бога Спир хочет объяснить, между прочим, тем, что люди нашли сходство между неизменяемостью Бога и неизменяемостью законов природы и вследствие этого религия превратилась в поклонение природе. Огюст Кант и все защитники так называемой натуралистической гипотезы о происхождении религии в роде человеческом думали как раз наоборот. Познание изменности законов природы они приписывали только ступени высшего (по Канту) позитивного развития. На первой же ступени своей умственной жизни люди считали явления в природе свободными, произвольными, случайными, которые были производим подобными людям свободными существами или богами. И понимание этих мыслителей несомненно правильнее, чем понимание Спира. Их ошибка состоит в том, что, по их мнению, под влиянием благотворных или разрушительных явлений природы люди будто бы создали самую идею Божества. Но если бы они признали эту идею прирожденною человеческому духу, то их гипотеза была бы единственно пригодною для разрешения вопроса о происхождении язычества. Во всяком случае религия у людей существовала уже задолго до того времени, когда люди пришли к мысли о неизменности законов природы т. е., когда для них стало возможным научное объяснение явлений в области внешнего мира. Понятие о неизменности законов природы возможным становится для человека только после длинного ряда наблюдений над явлениями одного и того же порядка, а это предполагает уже существование чисто научного изучения жизни природы. Первою ступенью развития религиозного сознания обыкновенно признают фетишизм. Но еще и в настоящее время есть не мало дикарей, которые поклоняются фетишам и в то же время считают многие (если не все) явления природы случайными и произвольными, как действия одушевленных и свободных существ или богов.

Вообще нужно заметить, что гипотеза Спира представляется крайне неправдоподобною уже по одному тому, что у дикарей, виновников веры в действующего Бога, ею предполагается высокая степень развития ума или способности обобщения. Первоначально люди имели, по его словам, понятие о Боге, просто как о безусловном, Боге, вечно покоящемся и неподвижном; сходство разума с силами природы, правильное соотношение причин и действий в области природы и в жизни человеческого духа, неизменность законов природы и вечно покоящегося Бога привели их к представлению о Боге действующим, т. е. о Боге, как Творце и Промыслителе мира, а затем они приписали ему личность и интеллект. Таким длинным и сложным путем могут составлять себе понятие о Боге только философы, но ни как не первобытные люди или дикари.

Наконец, Спир совершенно ложно думает, будто бы грубые язычники боготворили когда либо силы природы. Составлять понятие о силах и законах природы могут только люди умственно развитые и ученые. Есть дикари, которые покланяются, как Богу, рыбьей кости. Какую силу природы могут боготворить здесь грубые язычники? То же нужно сказать о боготворимых чурбанах, камнях и т. д. Язычники боготворили не силы природы, а носителей каких-то необычайных, сверх естественных сил. Если дикие язычники, по аналогии с своими собственными действиями, и могли судить о явлениях внешнего мира, которые производили на них особенно сильные впечатления, напр., о громе, молнии, грозе, бурях, дожде и т. п., то они мыслили не иначе, как представляя себе, что есть в мире или вне его какие-то необычайные существа, которые обладают способностью неизвестным для человека образом производить эти явления. Язычники – дикари, в первобытном состоянии, могли наблюдать явления; как непонятные для них действия, могли представлять себе и причины их в виде живых, свободных существ. Но о силах природы – магнетизме, электричестве, теплороде и т. д. они не могли иметь никакого понятия. Если в наше время ни у одного ученого естествоиспытателя мы не можем найти точного и верного ответа на вопрос: что такое сила природы?– то что же сказать о доисторическом дикаре? А если дикарь, создавший религию, не мог иметь понятия ни о силах природы, как действующей причине явлений, ни о неизменности законов природы, то он не мог и воспользоваться ими для создания веры в действующего Бога, т. е., в Бога, как Творца и Промыслителя мира. Нет, без признания врожденности идеи о Боге, как существе абсолютном и всесовершенном, т. е., живом и действующем (ибо мертвое или вечно покоящееся начало не есть и всесовершенное) вера в Бога, каким нам изображают Его религии, не может быть объяснена ни какими аналогиями между действиями человеческими и силами природы.

Ложно утверждает Спир также и то, будто бы действующий Бог, как всемогущий Творец мира, неизбежно должен быть признаваем виновником зла. Все религии – от самого грубейшего фетишизма до богооткровенной и истинной религии христианской -говорят против мнения Спира. Все религии без исключения (браманство и буддизм не могут быть названы религиями, а должны быть признаваемы только философскими пантеистическими мировоззрениями) ясно учат о Боге, как о Творце мира, как о Существе действующем и всемогущем, и ни одна из них не называет Бога виновником зла. Правда, в религии Зороастра происхождение зла в мире объясняется действием бога- Аримана. Но персидская религия представляет собою самый типичный дуализм. Она знает двух богов- доброго и злого-и последний по отношению к первому занимает подчиненное положение.

Спир указывает на библейское учение о грехопадении прародителей; уверяет, что ему известны следы такого верования, сохранившиеся и в других религиях. Мы имели случай показать больше, – именно, – что нет ни одного народа, который не сохранил бы преданий о том, что вначале первые люди блаженствовали, а затем, нарушив заповедь Божию и таким образом разорвав союз с Богом, сами себя лишили первоначального блаженства, которым они наслаждались откачала, и стали испытывать скорби и бедствия⁷³. Ясно, что Спир утверждает совершенно несправедливо, будто бы, по теистическому учению, свойственному всем религиям, Бог создал людей только для страданий и скорбей.

Христианское учение о грехопадении прародителей, происхождении в мире зла и искуплении человечества Спир представляет в крайне искаженном виде. Несомненно, он познакомился с ним не по самым книгам Св. Писания ветхого и нового завета, даже не по древним святоотеческим творениям, а по поверхностному изложению какого-либо заурядного лютеранского богослова. Никто так не извратил этого важнейшего христианского учения, как Лютер. Чтобы отвергнуть значение добрых дел и подвигов и объявить веру единственным средством оправдания человека пред Богом, Лютер вынужден был представить в слишком преувеличенном виде последствия первородного греха или, как справедливо заметил один из русских богословов⁷⁴, с мыслью о наследственной греховности он «соединил слишком преувеличенные понятия о силе первородного греха в людях и объего разрушительных следствиях». По его учению, природа человеческая настолько зла сама по себе, что совершенно неспособна ни к какому доброму делу. В таком духе понимают христианское учение все протестантские богословы ортодоксального направления, а под их влиянием, к сожалению, находятся и многие русские богословы. Враги христианства, в роде Спира и Л. Толстого, это учение Лютера выдают за подлинно-христианское и пародируют его. «Мы наказываемся за вину другого и нужна заслуга Другого, чтобы освободить нас от этой незаслуженной вины и наказания», – говорит Спир; но он не захотел прибавить, что заслугами Богочеловека, по учению христианского богооткровенного учения, мы можем воспользоваться только тогда, когда и сами «распнем плоть свою со страстьми и похотями» (Гал. 5, 24) и умрем со Христом (1Сол. 4, 14). Впрочем, мы не будем здесь останавливаться на этом вопросе, так как в своем сочинении «Зло, его сущность и происхождение» мы со всею обстоятельностью показали, как враждебные христианству писатели искажают его и как действительно нужно понимать его в духе Православной церкви и святоотеческого толкования.

С поразительным легкомыслием и явною тенденциозностью говорит Спир также и о том, будто-бы христианский монотеизм неизбежно возбуждает между людьми вражду, служит причиною кровопролитных войн, инквизиций, судов над еретиками и т. п. Так, впрочем, имеют обыкновение клеветать на христианство все, ослепленные фанатическою враждебностью к Божественному Откровению. Чтобы бросить грязью в учение Христа, они не стесняются отождествлять папство с христианством, политические мотивы с религиозными; для них достаточно, чтобы совершивший преступление носил имя христианина или жил в христианском государстве, и тогда они уже прямо утверждают, что совершенное преступление явилось следствием христианского вероучения. Древне-языческие римляне не были монотеистами, – и однако-же в течение двух с половиною веков они подвергали ни в чем неповинных христиан ужасным кровавым гонениям. Китайцы и индийцы, исповедуя буддизм, не веруют ни в какого Бога – ни в действующего, ни в вечно покоящегося, – а сколько кровопролитии они совершили! Крестовые походы, по словам Спира, были предприняты по религиозным побуждениям; чем же в таком случае объяснить жестокости крестоносцев по отношению к византийской империи? Есть ли в Евангелии заповедь- учреждать инквизиции и предавать казни хотя бы и таких людей, как Бруно и Ванини? Были ли инквизиции у первенствующих христиан, в Византии и России? Отрицательный ответ на эти вопросы должен служить вместе с тем и опровержением той клеветы, которую взводит Спир на христианское учение.

Итак, после сказанного ясно, что Спир и сам не понял и своим читателям не разъяснил того, в чем нужно полагать сущность религии. Мало того, – своим рассуждением он еще раз доказал ту великую истину, что для мыслителя, чуждого непосредственной веры в бытие живого и личного Бога, не руководящегося учением Божественного Откровения, невозможно разрешение вопроса о сущности религии. Мыслитель, утративший непосредственность религиозного настроения и не ощущающий в своей душе живой веры в Бога, но принимающий на себя непосильный труд- разрешить вопрос о сущности религии, подобен слепорожденному, пожелавшему рассуждать о цветах. Самое меньшее, что может случиться и случается с такими мыслителями, так это то, что они смешают религию с каким либо посторонним для нее явлением, которое и будут принимать за религию. Это именно и случилось со Спиром. Он не знает Бога: для него Бог есть только отвлеченная, метафизическая сущность вещей; учение об этой сущности вещей для него- религия. Вследствие этого, говоря только о философии, он наивно воображал, что рассуждает о религии. Отсюда может быть сделан только один вывод: разрешения вопроса о сущности религии мы должны ожидать не от теории, а от опыта; религия есть факт эмпирический; о значении и достоинстве религии может судить верно лишь тот, кто сам религиозен, для кого религия есть основание самой жизни его, руководительница его деятельности; судить же о том, чего мы опытно не знаем, чего мы не пережили и не испытали на себе значит – терять напрасно время. «Кто хочет творить волю Божию, – говорит Спаситель (Иоан. 7, 17), – тот узнает о проповедуемом Мною учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю».