Охота

(Hunting)

Охота, древнейшее среди известных занятий человека, являет собой один из основополагающих архетипов человеческой культуры и поведения животных. Мирное сосуществование людей и животных в Едемском саду сменилось после потопа «страхом и трепетом», когда человек получил разрешение употреблять животных в пищу (Быт.9:2–3). Среди ярких библейских образов охоты и охотников есть несколько персонажей мужского пола (в библейском мире охота была, прежде всего, мужским занятием), настолько искусных в этом деле, что сами их имена ассоциируются с охотой. Но охота связывается также с образами преследования врагов или врагами. Даже Бог изображается Небесным Охотником, преследующим Своих врагов.

В процессе охоты человеческой ловкости и изобретательности противостоят острое чутье, способность быстро передвигаться, сила и свирепость диких животных. Хотя в библейские времена мясо получали, в основном, от домашних животных, Израиль и другие древние культуры были наследниками тысячелетнего опыта занятий охотой и разнообразного арсенала оружия, способов и приемов, применявшихся при охоте на дичь. Для ловли птиц и некоторых животных охотники пользовались хитроумными силками и ловушками. Сетями можно было ловить птиц и мелких животных, а более крупные животные завлекались в специально устроенные ловушки, где их убивали. Для охоты на крупных животных использовались глубокие замаскированные и слегка прикрытые ямы, в которых добычу добивали оружием. Охотник мог незаметно подкрадываться к добыче, а затем оставшееся расстояние преодолевали копье или стрела, хотя такое оружие принадлежало, в основном, воинам и царственным особам. В Египте, Сирии, Ассирии и Палестине использовались и высоко ценились охотничьи собаки. Не имея современного огнестрельного оружия, в Древнем мире охотник полагался не только на надежность своего оружия, но и на отточенность своего мастерства и хорошее знание повадок объекта охоты.

Самые запоминающиеся охотники в Библии – Нимрод и Исав. Нимрод был «сильный зверолов пред Господом», и его репутация увековечена известными словами: «Сильный зверолов, как Нимрод, пред Господом» (Быт.10:9). Наиболее достопамятным из охотников можно, пожалуй, считать Исава. Этот пышущий здоровьем сын Исаака показан мужественной личностью, «искусным в звероловстве, человеком полей» (Быт.25:27), хорошо знакомым с «колчаном и луком» (Быт.27:3). Он должен был принести отцу с охоты любимой им дичи, а затем получить благословение патриарха. Но пока он охотился, ситуация изменилась, и в результате обмана, совершенного Ревеккой и Иаковом, Исав стал трагической фигурой, чьей ловкостью охотника воспользовались как прикрытием и приманкой.

Охота была сродни войне, и искусный охотник часто бывал одновременно опытным воином. Среди «храбрых мужей» Давида, его отборного воинства, мы видим Ванею, который в опасной ситуации и на холоде нашел в себе мужество, «сошел и убил льва во рве в снежное время» (2Цар.23:20; пар. 1Пар.11:22). В день, когда большинство людей предпочитало оставаться в тепле, Ванея увидел попавшего в заснеженный ров льва и придал блеск своей славе, спустившись в ледяную яму, чтобы сразиться с самым опасным из хищников. Молодой Давид тоже отрекомендовался Саулу как человек, спасавший овец своего отца из пасти медведя и льва (1Цар.17:34–37). Звание великого охотника, буквально «победителя дичи», связывалось, в основном, с царским достоинством. Гильгамеш, древний шумерский правитель Урука, показан в «Поэме о Гильгамеше» великим охотником, а в дворцовом искусстве Ассирии ассирийские цари нередко изображались в сценах охоты. На самом же деле царские охоты часто бывали в высшей степени ритуальными и хорошо срежиссированными действиями для поддержания мифологизированного представления о царе как о бесстрашном охотнике.

В Библии иногда выражается мнение об охотнике с точки зрения жертвы. Тем, кто в минуту слабости безраздельно доверился ближнему или связал себя с кем-то, надо всеми силами стараться вырваться: «Спасайся, как серна из руки и как птица из руки птицелова» (Притч.6:5). Образ животного, преследуемого охотником, находит выражение в плачах Израиля: «Всячески усиливались уловить меня, как птичку, враги мои, без всякой причины» (Плч.3:52). Псалмопевцы нередко говорят о личных врагах, завлекающих их в свои скрытые ямы, сети и ловушки (Пс.30:5; 34:7–8; 63:6; 139:6; 141:3; ср. Пс.9:16). В этих случаях образ преследования охотником принимает отрицательный смысл ловушки, расставляемой нечестивыми хищниками, в которую попадают праведники.

Охотником, всегда настигающим добычу, иногда изображается Бог. Он задал Иову риторический вопрос: «Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов?» (Иов.38:39). Это делает Бог. Псалмопевец взывает к Богу, чтобы «бедствия преследовали притеснителей» (Пс.139:12 NIV). Образ Бога как Охотника может принимать устрашающий вид, когда добычей становится Израиль, у которого не остается иного выбора, кроме как прятаться на холмах. У Амоса мы видим образ грядущего суда Яхве над Израилем: «И хотя бы они скрылись на вершине Кармила, и там отыщу и возьму их» (Ам.9:3). А в Книге Иеремии Бог говорит: «Пошлю множество охотников, и они погонят их со всякой горы и со всякого холма и из ущелий скал» (Иер.16:16). В день Господень все враги Яхве побегут от Его гнева, «как преследуемая серна», которая стремительно мечется туда-сюда, отчаянно пытаясь избежать неотвратимой участи (Ис.13:14). На древнем Ближнем Востоке образ небесного охотника использовался применительно к таким богам, как Нингирсу, богу Лагаша, который держал своих врагов в охотничьей сети. В этих же смысловых рамках можно рассматривать такие места, как Иез.17:20, где Бог говорит: «И закину на него [Седекию] сеть Мою, и пойман будет в тенета Мои» (ср. Иез.12:13; 19:8; 32:3). Мастерство и необычайная точность действий Бога как Охотника служат вполне подходящими образами для выражения мысли о божественной силе, царственности и полновластном управлении делами этого мира.

См. также: ЖИВОТНЫЕ; ЛОВУШКА; ОРУЖИЕ; ПТИЦЫ; РЫБА, РЫБАК, ЛОВЛЯ РЫБЫ.

Библиография:

О. Keel, The Symbolism of the Biblical World (Winona Lake, IN: Eisenbrauns, 1997) 89–95.