Письмо № 39. В.М. Сытиной

14 VII [1950, с. Большой Улуй] ¹⁸⁵

Дорогая Верочка.

Я давно не писал, так как было много работы на службе, а сегодня она кончилась, и с завтрашнего дня я в отпуску на 10 дней, оставшихся от весны. После того как стало очевидно, что приехать тебе этим летом не удастся, конечно, защемило сердце. Но не для утешения, а по существу это, конечно, так и должно быть.

Разве можно сейчас тебе ехать в такую даль! А что касается сердца, то ему и полагается щемится. Я так радуюсь, что (благодаря или в связи с тем, что ты не поехала сюда) ты проводишь это время с Колей. Он пишет мне, какое большое значение он видит в этом для себя, в такое ответственное и, может быть, решающее для него время. Он пишет всегда очень непосредственно и искренно. Я очень хотел бы подсмотреть на ваши вечера или те часы, когда вы вместе.

Слава Богу!

Подслушать волю Божию о себе можно только, прислушиваясь к внешнему течению своей жизни, ее устроению.

Я рад, что иду в отпуск. Чудесная погода, солнце, еще много цветов. Правда, в этом году мошка заедает, даже по селу летает, подлая. В прошлом году были дожди и холода и ее было меньше. В эти 10 дней раза два схожу в поле на картошку, а то я ее запустил, потом так поброжу, почитаю. Достал приятные книги: «Из истории Московских улиц» ¹⁸⁶ и в этом роде, потом могу еще раз погрузиться в переписку молодого Герцена. Ты мне писала про сонеты Шекспира, я их не знаю и хотел бы знать, раз ты говоришь о них так значительно.

Конечно, я не знаю, получаешь ли ты мои письма. Я и заказное тебе посылал на Москву, просил написать подробней о Колиной женитьбе. Он с радостью писал, что мама полюбила Лиду «помимо меня» (т<о> е<сть> не благодаря ему, а «благодаря ей»), просил моего благословения на брак. Я перекрестил их крестиком Марусиным, – ее благословение легко и благословенно. Но все же я ничего не знаю, что она, какая она, будут ли они друг другу помощью, опорой в жизни. Не думаю, что это праздные вопросы или пустое беспокойство. Пусть пришлют карточку, только не казенную, а «любительскую», может быть, найдется кто-нибудь, кто снял бы разок вас всех за столом, или на диване, когда солнышко светит и вам всем хорошо (хотя бы и с «щемящим сердцем»), ведь бывает же так хорошо, так много, наверное, и у вас хороших часов, солнечных звеньев жизни.

Вот и прислали бы.

Мне, конечно, стыдно про себя и говорить – у меня во многом легкая, покойная жизнь.

Я все в прежней комнате, скоро 2 года ¹⁸⁷, хозяева относятся хорошо, привыкли ко мне. Надолго ли такое благополучие? Но так как уже прошло много времени, то, может быть и еще пройдет много в этой тихой комнате.

Девочки меня начисто забыли. Я вполне это понимаю и не обижаюсь. Жаль только, что я не знаю, дошли ли до Вареньки вторые 2 книжки, т<ак> как, если бы я знал, я послал бы еще. На днях с запозданием послал ей 50 руб.

Иногда жить трудно, но не более ли удивительно то, что мы вообще еще живем. Очень все же огорчаюсь при мысли, если у тебя нет совсем времени покоя для себя. Но, может, я напрасно огорчаюсь и у тебя это время все же есть? Я не знаю, как ты живешь, почти не знаю. Колины случайные фразы дают мне о твоей жизни больше твоих писем.

Очень плохое письмо, а так хотелось написать хорошее и так хорошо внутри говорилось. Вечер был на закате совсем розовый.

Твой С.

Здесь лип нет.