Письмо № 18. Н.С. Фуделю

10 V (1949, с. Большой Улуй] ¹¹⁰

Дорогой мой Николашенька. Я со стыдом признаю, что на два последних твоих письма я еще совсем не ответил, а на третье, от 10 IV, отвечал кратко, в то время как я гораздо свободнее тебя от дел. Сегодня пришло твое от 2 мая и меня очень порадовало. Что касается предыдущего, от 24 IV, на Пасху, вместе с маминым, то мне так было радостно его получить, что я тотчас же послал благодарственную телеграмму на Загорск (дошла ли она? это было 1–2 мая). Судя по твоему сегодняшнему письму, я вижу, что одно мое письмо до тебя не дошло, там, где я пишу, что маме не надо, по-моему, ехать сюда летом ¹¹¹, так как такое короткое свидание не стоит таких громадных денег (1500 руб.), труда труднейшей дороги и риска оставленного дома и детей. Маме нужно во что бы то ни стало за лето подготовиться хоть как-нибудь к зиме, запасти сена, дров и обработать огород. Это три трудные и большие задачи, а сил у нее очень немного. Как же можно при наличии этого, да еще забот о девочках, куда-то уезжать и отрывать к тому же от дома деньги.

Если бы ты как-нибудь смог бы помочь весной с огородом – было бы очень хорошо, и я думаю, что так это и будет и ей не придется надрываться. Ты пишешь, что мама стала здоровее нервами с того времени, когда осталась в Загорске и не ездит на работу в Москву. Это понятно, и надо, чтобы это было и дальше, но некоторые физические работы ей совсем не под силу и ей надо помочь, несмотря ни на какие препятствия.

Я приготовил тебе ко дню рождения послать 100 руб., но, прости меня, сегодня послал их телеграфом маме на наем кого-нибудь для вскопки огорода, меня беспокоит ее здоровье, я знаю, что оно все время под большой опасностью. Видишь, какой я нехороший: и письма не пишу, и подарок не послал, и мучаю тебя какими-то мыслями об огороде, и даже пишу не логично: то выражал уверенность, что ты поможешь ей с огородом, и тут же оказалось, что я сегодня отослал ей деньги на этот огород. Я еще и телеграмму ей послал, где я прошу Машу и тебя ей помочь.

Ты можешь справедливо осудить меня. Но если можешь, не осуждай. Я боюсь остаться и без т<ети> Маруси и без мамы. Мне почему-то всегда казалось, что сам я буду жить долго, но долго ли будет жить мама, не знаю. Конечно, у меня и нервы больные, кто вообще что-нибудь знает. Я буду сейчас жить, но я живу сейчас все время в ожидании письма или телеграммы о т<ете> Марусе ¹¹². Все это мне страшно. Я правду тебе писал в том первом письме, что впервые в моей жизни мне стало страшно одиночество. Раньше я был слишком занят собой, литературой, философией и т.д. Сейчас все больше уходит туман вокруг и остаются на земле только живые и любимые люди, вот отчего стало страшно. Страшно: чем ближе человек к концу своей жизни, тем вся жизнь и все отношения в ней делаются для него не только все более драгоценными, но и все более реальными; так, наверное, осенью, когда воздух чист и прозрачен, видимость предметов больше и слух слышит лучше.

«И льется тихая и теплая лазурь

На отдыхающее поле» ¹¹³.

Ты меня очень насмешил: пишешь, что ты «достиг середины деятельной жизни», т<о> е<сть> 25 лет. Я себе представил тогда, что значит я (в 49 лет) ¹¹⁴ уже кончаю ее и теперь у меня наступает созерцательная жизнь, вот я верну долги и начну созерцать, ничего не буду делать больше.

Говоря серьезно, думаю, что как раз наоборот: созерцание больше к лицу юности. Во всяком случае я лично отнюдь не собираюсь созерцать.

Послал я два письма т<ете> Марусе на днях. Напиши мне: дошло ли до нее то, которое было вместе с письмом к Тамаре.

Нине я уже написал в начале апреля, но так как она не отвечает, я не знаю, получила ли она – спроси ее.

Между прочим: не осуждать – это совсем не значит соглашаться или одобрять. Это значит только не выносить смертельного приговора или, попросту говоря, быть снисходительным, а быть снисходительным не значит отказываться от своих мнений. Это я все боюсь, что ты меня слишком осудишь.

Это письмо – не то большое, о котором я писал в письме к т<ете> Марусе. То совсем большое, и вряд ли я его напишу. На днях 3 года, как я из дома – 16 мая ¹¹⁵, а 17-го от т<ети> Маруси. Тебя же я не видел еще больше, но за эту разлуку мы стали гораздо ближе и нужней друг другу. Очень меня порадовало твое письмо в пасхальную ночь. Когда я совсем «сам с собой», я всегда слышу ее где-то рядом, не вижу, но слышу, и тогда мне хочется и дыхание затаить, чтобы не помешать слуху. Есть голоса, есть жизнь, которой мы не знаем.

Ты хорошо написал про апрельский лес, где был с Варенькой. У нас <весна> тоже начинается, но с перерывами, сегодня и вчера был снег. Читать я почти не читаю, кроме того, что мы с тобой читали в Вологде ¹¹⁶. Так лучше, я много уже читал в свей жизни, хватит, пожалуй. Зато сплю, как никогда в жизни, много, крепко и хорошо. Утром встаю рано, часов в 6 ¹/2, когда солнце еще совсем чистое и безмятежное, и тогда особенно хорошо и безмятежно тоже. Я вспоминаю, когда-то я вставал у т<ети> Маруси в комнате тоже рано (случайно), и переулки были совсем, совсем тихие и добрые, и шаги звучали по асфальту. Как мне странно, что этой комнаты на Арбате больше нет ¹¹⁷.

Машенька мне написала, все жалуется на маму, что она ворчит на нее, и сама мама пишет, что она «сердится на жизнь». Как бы мне хотелось, чтобы у них был мир, чтобы благодать Божия была с ними.

Вчера набрал себе первых цветочков и украсил стол. Конечно, мне легче, чем маме. Вряд ли она думает о «цветочках», а все о коровином пойле, наверное, или о клизме для Вареньки.

Сейчас уже поздно, собаки лают за окном и подвывают, пойду спать. Что-то я перестал представлять себе, какая сейчас Варенька, какой характер, очень ли капризна или непослушна, любит ли вас всех. У Маши будет трудный путь, если она похожа на Нину. Машу я ясней представляю. Как все-таки мне будет странно увидеться с ними, с девочками, они как-то росли без меня.

Крепко тебя целую, дорогой мой. Ты пишешь, что «познание ночи» ¹¹⁸ у тебя еще впереди, сейчас вроде как это преждевременно. Ты прав, во всяком случае в том отношении, что никакое познание не должно быть искусственным, «деланным», не вытекающим из организма.

Познание должно быть органичным. Бытие – вся утроба человека – должно определять сознание, вернее: рождать его. У апостола есть одна фраза: «до чего мы достигли, так и должны мыслить и по тому правилу жить» ¹¹⁹.

Твой п.