Грехопадение человека
Падение произошло в той области, в которой человек и должен был осуществить свое назначение, – в области произволения. Здесь начало зла. На зло преп. Максим смотрит под углом зрения Ареопагита, обычным, впрочем, вообще для всего греческого богословия. Зло не есть что-либо субстанциальное или имеющее бытие по естеству; оно – лишь недостаток (ελλειψις) естественной энергии, неправильное движение ее400; само по себе, независимо от естественной энергии, оно – небытие (ανυπαρξία) 401. Обнаруживается зло лишь в свободной воле разумных существ, когда они по ложному суждению402 движутся помимо истинной своей Цели – Бога403, в Котором только и можно найти истинную опору бытия404 и отделение от Которого приближает к небытию405. В таком неправильном движении сил души и заключается грех первого человека. Вместо Источника жизни и обожения он обратился, как к чему-то более реальному, к чувственным благам406, и в видимом мире стал искать для себя точек опоры407. Вместе с этим все силы души его получили неподобающее направление, наклонились ко злу, ко страстям. Ум забыл свое истинное питание, ведение духовное, и прилепился к чувствам, вместе с чем подпал духовной слепоте, страсти неведения Бога и вещей божественных –αγνοια 408, утратил способность созерцать божественное, видеть духовную истину, таинственно возвышаться к Богу409. Вслед за отпадением от духовной истины и наклонением к чувствам, в человеке – под влиянием чувственного познания природы как источника наслаждений и страданий («no-знания добра и зла») – возобладали плотские влечения410. Разум (λάγος) потерял силу нравственного руководства над неразумными (страстными) силами души – похотью (επιθυμία) и раздражительностью (θυμός)411 – и подчинился их беспорядочным движениям, побуждавшим человека стремиться только к удовольствию (ηδονή) и избегать страданий (οδύνη)412, и, таким образом, впал во власть плотского самолюбия (φιλαυτία), страсти плотоугодия (извращение επιθυμία) 413 и страсти насильничества (τυραννίς), побуждавшей к борьбе за мирские блага, средства услаждения, и выражавшейся в ненависти ко всему, что препятствует удовольствию и причиняет страдание (извращение θυμός)414. Так развились эти основные, а из них и другие неестественные страсти (τα παρα φύσιν πάθη)415. Заблуждение в истине и привязанность к чувствам (πλάνη, απάτη)416, страстная любовь или ненависть к чему-либо чувственному417 наполнили жизнь человека и составили в нем закон плоти, закон животной жизни, подчиненный плотскому мудрованию418. В конце концов оказалось, что человек не только не одухотворил и не возвысил своей плоти, но и сам в познании и деятельности подчинился ей; оторвался от Бога, истинного бытия, и доверился веществу, которое само по себе – небытие419; вместо того, чтобы стать богом, предпочел стать прахом420; стал служить плоти, чтобы поддержать свое существование421, в действительности же поставил себя на краю погибели422. Греховному направлению воли человека правдой Божией положен был предел. Разрушая неестественное расположение его воли, Господь к неправедному удовольствию присоединил праведное наказание, и именно в той части, к которой обратились его греховные склонности (плоть)423. В элементы (στοιχεια) тела человека введено было противоборство, и в силу того оно стало грубым и тленным, подверженным страданиям и смерти (облечение в «кожаные одежды»)424. Ко греху произволения присоединился, таким образом, «грех естества» (наказание за грех), естественная немощь425, так называемая «страстность» (παθητόν, подверженность страданиям, «естественным страстям»)426, ставшая как бы новым естественным законом (φυσικος νόμος)427 для человека. Эта «страстность» (παθητόν) естества была явным осуждением греховного пристрастия к удовольствию и неоспоримо обнаруживала его несостоятельность428.
Но мало того. Человек не только лишен был нетления своей природы, но и осужден на страстное рождение от семени по образу животных429. Тело его было вполне подчинено законам добровольно избранной скотской жизни. Закон греха – чувственное удовольствие – нашел себе выражение в самой низкой форме скотского сладострастия. Сила этого осуждения была в особенности велика. Вместе с греховным рождением постоянно передавался и грех произволения (ηδονή) и грех естества (παθητόν, тление, οδύνη)430, так что в рождении всегда суммарно повторялся весь грех. Рождение (γέννησις вместо первоначального γένεσις) стало каналом, который приобщал человека с самым началом его бытия к потоку греховной жизни431. Оно поэтому стало синонимом первородного греха432.
Свобода воли человека греховной порчей не была уничтожена433. Человек мог противостоять злу. Если он преклонялся ко страстям, то в этом каждый раз виновно было его нерадение434. Однако греховная порча в общем ослабила силу человеческого произволения. Наследственный грех постоянно жил в человеке, и в «страстности» плоти находил себе опору для дальнейшего развития. В естественных страстях он имел поводы для произведения разного рода «неестественных страстей»435. Так, тленность плоти давала все побуждения к тому, чтобы ради ее благополучия стремиться к удовольствиям и избегать страданий, словом, служить плотскому самолюбию436. Грубость плоти, закрывая своей толщей силу мысленного зрения и подчиняя ум чувствам437, делала почти невозможным для него духовное ведение438, которое, впрочем, при греховном направлении воли не могло уже быть для него полезным439. Само собой разумеется, что при таких условиях в связи с «страстностью» естества всегда развивались и основные страсти самолюбия и неведения, и ничто не могло положить предела развитию этого зла, как одна только смерть. Она была последним и страшным осуждением греховного естества.
Состояние падшего человека было, таким образом, весьма печальным и тем более ужасным, что совершенно было безысходным440. Жизнь человека необходимо начиналась неправедной сластью ηδονή) рождения, этим зачатком развития страстей, и необходимо кончалась заслуженной и праведной смертью441. С момента зачатия человек грехом чувственного удовольствия был оторван от Бога и подчинен диаволу, власть которого «под пупом" (Иов.40:11)442. И с этого же момента на нем лежало ничем не отвратимое осуждение «прародительского греха» – смерти443.
* * *
Prol. ad Tahl. I,PG.90, 257А, p.7 [р.п.II, 29]. Дионисий Ареопагит, см. гл. «Аропагитики», прим. 28. Св. Григорий Нисский, Oratio cat. 6.7, PG.45, 28В,32С; р.п.IV,22,27; In psalm, inscript. I,8,10, PG.44, 480A,540C; р.п.II,52–53,115; De anima et resurrectione, PG.46, 93A-B; р.п.IV,269 (небытие); ibid. 89A; р.п.IV,265; De mortals, PG.46, 528B-C; р.п.VII,522 (злоупотребление). Евагрий, De octo vitiosis cogit., PG.40, 1276D; р.п., с.607; Сар. practica 65, PG.40. 1240В [ср. Cap. practica 12, Прилож., с.57]. Св. Афанасий Великий, Contra gentes 6, PG.25, 12D-13A; р.п.I 2, 131. Св. Василий Великий, hom.ilia quod Deus non est auctor malorum, 3–7, PG.31, 332C-345C; р.п.IV.4 125–135. Блаж. Диадох, Λόγος ασκητικός, гл.3, с.24 (издание проф. К.Д.Попова). Авва Дорофей, Doctrina X, 3; XI,5, PG.88, 1725D,1737D; р.п.(Москва 1856), с.122,133.
Ambigua, PG.91, 1332А, f.232a. – Бог зла не знает ( не хочет) (Quaest. ad Tahl. XLI, schol.3, PG.90, 412B, p.101 (cap.quing.II,44); Ambigua, PG.91, 1085BC, f.126a-b). Следовательно, оно не существует по естеству.
Сар. de charitate II,17 [р.п.I,109]. Св. Григорий Нисский, De orat. Dom. Or.3, PG.44, 1156C; р.п.I,423; Or.cat. 22. 5, PG.45, 60C,24D; р.п.IV,59. 18; De virginitate 12, PG.46, 369C; р.п.VII,342.
Prol. ad Tahl. I,PG.90, 253B-C, p.7; 257B, p.9 [р.п.II,26].
Ambigua, PG.91, 1116C, f.140a.
Mystagogia 1, PG.91, 668B, p.495 [р.п.I,158].
Ambigua, PG.91, 1348A, f.238A. Quaest. ad Tahl. LXI,PG.90, 628A, p.213 (cap.quing.IV,33).
Prol. ad Tahl. I,PG.90, 257A, p.9 [р.п.II,29].
Prol. ad Tahl. I,PG.90, 257А,253С, p.9,7 [р.п.II,29,27]; ср. Quaest. ad Tahl. XVI,301В, p.35 [р.п.II,61].
Quaest. ad Tahl. LIX, PG.90, 604C, p.199 (cap.quing.IV,18). Quaest. ad Theopemptum, PG.90, 1396B, p.636 [р.п.I,204]. В развитии (под влиянием демонов) этой страсти человек дошел до всех видов религиозного заблуждения и даже до безбожия: Quaest. ad Tahl. LXII,PG.90, 653В, p.228; 657В, p.231 (cap.quing.IV,64); LXIV, 697AB, p.252; XXXVII. schol.4, 388C, p.84 [р.п.II,258] (cap.quing.II,24).
Prol. ad Tahl. I,PG.90, 253C-D,257AB,257C,260A-B, p.7,9,10 [р.п.II,27. 29. 30]; Quaest. ad Tahl. I,269A, p.15 [р.п.II,33] cap.quing. I,65 (с сылкой на св. Григория Нисского, по-видимому, на De anima et resur., PG.46, 53A. 57B-C; р.п.IV,234,239 (животные влечения); De virgin. 12, PG.46, 369B; р.п.VII,342; De hom. opif.18, PG.44, 129A-C; р.п.I,149,50); XXXII,373D-376A, p.77. Ambigua, PG.91, 1112B, f.138a. св. Афанасий Великий, Contra gentes 3, PG.25, 8C-9A; р.п.I.2,128–129 (чувственное познание и страсти). св. Григорий Нисский, De virginitate 12, PG.46, 373D-376A; р.п.VII,347 (удовольствие – начало падения).
Ambigua, PG.91, 1196А, f.176а. св. Григорий Нисский, De oral. Dom. Or.4, PG.44, 1161C; р.п.I,432; De anima et resur., PG.46, 61B; р.п.IV,242. Немезий, гл.1, PG.40, 532B, p.26. – Троечастное деление души встречается у преп. Максима чаще всего (в особенности в применении к задачам аскетики): Cap.de charitate I,67,79; II,12; III,20,35; IV,15,44 [р.п.I,103,104,108,123,136,138–139]; Quaest. ad Tahl. V, PG.90, 277D, p.21 [р.п.II,40]; XVI,ЗООС. 301В, p.34,35 [р.п.II,60,61]; XXII,schol.7, 324C, p.48 [р.п.II,240] (cap.quing.I,63); XXVII,356C, p.66 [р.п.II,97]; XXXIX, schol.1, 393B, p.87 [р.п.II,258] (cap.quing.II,25); XLIX, 449A, p.118 [р.п.II,153]; schol.11, 461А, p.125 [р.п.II, 277] (cap.quing.II,72. 77); L, 472B, p.130 [р.п.II,164] (cap.quing.II,95); LIV, schol.11, 528D, p.161 [р.п.II,305]; LV, 544A. 548D, p.169. 172 [р.п.II,199. 202–203]; LXIV, 704D. 705C, p.257. 258; LXV, 765B, p.291; Quaest. et dubia 79, PG.90, 852D, p.332. Νους рядом с λόγος встречается реже (Ambigua, PG.91, 1112D, f.138b; 1248B, f.198Ь). Указанное деление вообще часто встречается у древних церковных писателей (см. гл. «Мистика св. Макария египетского...», прим. 26,30).
Prol. ad Tahl. I,PG.90, 256АВ, p.8 [р.п.II,27–28] (cap.quing.I,53); 249C,257В,260А,D. 261A, p.5,10,11,12 [р.п.II,24,29,30,31] (cap.quing.I,55,51,52); cp.Quaest. ad Tahl. XLIII,412D, p.98 [р.п.II,133] (cap.quing.II,33); 413A (II,34); LVIII,schol.21, 601D, p.198; LXI,628A, p.213 (cap.quing.IV,9,33); 629D, p.215.
Prol. ad Tahl. I,253D, p.8 [р.п.II,27]. Cap.de charitate II,8. 59 [р.п.I,108,115].
Ep.2. PG.91, 397A, p.221 (cap.quing.I,31: άγνοια, φιλαυτία, τυραννίς); Quaest. ad Tahl. XLIX, schol.11, PG.90. 461A, p.125 [р.п.II,277] (cap.quing.II,77). Prol. ad Tahl. I,PG.90, 256C, p.9 [р.п.II,28] (φιλαυτία δι᾿ οδύνης). Cм. гл. «Аскетика», прим. 20–22.
Quaest. ad Tahl. XVI,PG.90, 301A, p.34 [р.п.II,61]; XXI,313B, p.42 [р.п.II, 71] (в отличие от или безукоризненных страстей); XXXIX, 393А-В, р.87 [р.п.II,122]; LI,481D, р.136 [р.п.II,171] (cap.quing.II,98); LIV, 513С, p.154 [р.п.II,187]; LV, 541A, p.168 [р.п.II,198]; schol.5, 560C, p.179 [р.п.II,320] (cap.quing.III,47); LXII,657C, p.231; LXIV, 708A, p.258; LXV, 769B, p.293.
Ambigua, PG.91, 1112B,1117A, f.138a,140b; 1132B, f.147a; Quaest. ad Tahl. LXII,PG.90, 657C, p.231; Quaest. et dubia 67, PG.90, 841A, p.327. Ep.1, PG.91, 384B, p.213.
Cap.de charitate I,35 [р.п.I,99].
Quaest. ad Tahl. XXXIII,PG.90. 373D-376A, p.77 [р.п.II,108–109] (cap.quing. II,10). Ambigua, PG.91, 1121B, f.142b; 1132A, f.147a.
Ambigua, PG.91, 1085А, f.126a. Св. Афанасий Великий, De incarn. Dei Verbi 4. 5, PG.25, 104BC. 105A; р.п.I.2,196,197.
Ambigua, PG.91, 1092D, f.129a.
Prol. ad Tahl. I,PG.90, 257B, p.9 [р.п.II,29] (cap.quing.I,55).
Ambigua, PG.91, 1308C, f.222b; cp.1084D,1164A, f.125b,161b. Quaest. ad Tahl. LXI,PG.91, 633B, p.217 (cap.quing.IV, 47).
Ambigua, PG.91, 1093A, f.129b. Quaest. ad Tahl. LXI,PG.90, 628A, p.213 (cap.quing.IV,33); LVIII,schol.21, 601D, p.198 (cap.quing.IV,9); XLII,408B, p.95 [р.п.II,130]; cp Prol. ad Tahl. I,256A, p.8 [р.п.II,28]. св. Григорий Нисский, Or.cat. 8, PG.45, ЗЗА-В,36В; р.п.IV,28,30. – Вообще о первом грехе и его следствиях см. у св. Григория Нисского, De virgin. 12, PG.46, 373D-376A; р.п.VII,347 (удовольствие – начало падения, причина облечения в «мертвые кожи» и осуждения на рождение от брака).
Ambigua, PG.91, 1104А-В. 1156D-1157A, f.134a-b. 158b-159a; cp.Quaest. ad Tahl. LXI,PG.90, 632D-633A, p.217. св. Григорий Богослов, Or.38, n.12, PG.36, 324C; р.п.III.3,201 (облечение в «кожаные одежды»). св. Григорий Нисский понимает «кожаные одежды», с одной строны, как подверженность смерти (Or. cat. 8, PG.45, ЗЗС; р.п.IV,29), как совокупность всех признаков тленности естества (зачатие, рождение, питание, смерть; De anima et resur., PG.46, 148C-149A; р.п.IV,316), с другой – как совокупность свойств неразумных животных (похоти, гнева и пр.; De mortuis, PG 46, 524D; р.п.VII,518). О противоборстве стихий в теле ср. также св. Григория Нисского, De virgin. 22, PG.46, 404В; р.п.VII,380.
Quaest. ad Tahl. XLII,PG.90, 405C, p.94 [р.п.II,130]. св. Афанасий Великий, De incarnatione Dei Verbi 7, PG.25, 108D; р.п.I.2,200.
Quaest. ad Tahl. XXI,PG.90, 313A, p.42 [р.п.II,71] (см. о «естественных страстях» гл. «Полемика с монофизитами», прим. 34; здесь – прим.16).
Quaest. ad Tahl. XXI,PG.90, 312В, р.42 [р.п.II,71]; LXII,656C, p.230 (cap.quing. IV, 63); ср. XXVI,345C-D, р.60 [р.п.II,91]; LV, 537C, р. 166 [р.п.II,196]. Этот закон, к которому в эмпирическом состоянии обычно примешивается закон греха, закон плоти, – удовольствие – (о нем см. здесь. прим. 19), нужно отличать от φυσικος νόμος, как «естественного» нравственного «закона» (Quaest. ad Tahl. XVI,349А, p.62 [р.п.II,60]; LXIV, 724C-D, р.268–269 cap.quing.V,9), – проявляющегося в человеке, а также и во всем видимом естестве, и познаваемого в λόγοι путем естественного созерцания (Quaest. ad Tahl. LI,PG.90, 477B, p.134 [р.п.II,168]; Ambigua, PG.91, 1129A, f.146a). Об этом последнем законе речь будет ниже, в гл. «Закон и благодать».
Quaest. ad Tahl. LXI. PG.90, 628B, p.213 (cap.quing.IV,35); Cap.quiag.I,25.
Ambigua, PG.91, 1321A,1348A,1309A, f.228a. 238а-b,223а. Cв. Григорий Нисский, De hom., opificio 18, PG.44, 192A-B; р.п.I,149; De mortuis, PG.46, 521D-524A; р.п.VII,515–516.
Quaest. ad Tahl. XXI,PG.90, 313A, p.42 [р.п.II,71]; XLII,405C. 408C, p.94. 96 [р.п.II,129,130]. LXI. 632B, p.216 (cap.quing. IV, 44); 633B, p.217 (cap.quing.IV,47); 629A, p.214; 636B, p.219. Quaest. et dubia 3, PG.90, 788B, p.301. Понятие вины, проклятия, как и понятие греха, не имеет у преп. Максима самостоятельного значения – значения особой юридической величины, – наряду с греховной порчей и тлением; оно нераздельно мыслится и в том и другом и применяется у преп. Максима и к тлению произволения, и к тлению естества. Quaest. ad Tahl. LXII,652C, p.227–228; первое есть нарушение λόγος᾿а του ευ ειναι, второе – αει ειναι. О греховной сласти рождения см. у св. Григория Нисского, Or.cat.16, PG.45, 49D; р.п.IV,48; ср. 13, ibid. 45A; р.п.IV,41; о страстности и тленности плоти – De virgin. 13, PG.46, 377С; р.п.VII,351.
Ambigua, PG.91, 1317A, f.226a-b. Quaest. ad Tahl. XXI,PG.90, 312B, p.41–42 [р.п.II,71].
Ibid. LXI,633D, р.218; LXV, 756В, р.285.
Западные ученые (Landerer, 585–586; Wagenmann, 136), воспитанные большей частию на блаж. Августине, конечно, признают недостатком системы преп. Максима отсутствие у него учения о полном извращении или потере свободной воли человека. Но это – такого рода «недостаток», который является общим для всего греческого богословия и который в свою очередь может служить основой для критики начал августинизма. – Греческие церковные писатели (не говоря уже о представителях антиохийского богословия, из которых некоторые, например Феодор Мопсуэстийский, прямо склонялись к пелагианству) всегда отчетливо отмечали значение свободы воли и не поступались ею в пользу другого какого-либо принципа. С их точки зрения, самое наказание падшего человека (одеяние его в «мертвые кожи») было осуществлено в таких размерах, чтобы нисколько не нарушить величайшего дара Божия человеческому естеству – свободы: оно рассчитано было лишь на то, чтобы побудить его свободную волю к исправлению (св. Григорий Нисский, De mortuis, PG.46, 521D-524D; р.п.VII,515–518), но не касалось ее по существу. В человеке, таким образом, и по падении осталась свобода выбора (св. Афанасий Великий, Contra gentes 4, PG.25, 9С; р.п.I.2,129; св. Григорий Нисский, De mortuis, PG.46, 521D-524B. D; р.п.VII,515–516. 518; De orat. Dom. Or.4, PG.44, 1165D-1168A; р.п.I,438): от нас и теперь зависит избирать доброе и злое (преп. Марк Подвижник, De baptizmo, PG.65, 989А; р.п., с.125; De his qui putant se ex operibus justificari 56 (p.п., гл.61), ibid. 937D; с.53); мы можем удерживаться от худых дел и исполнять закон (преп. Марк, De his qui putant 23(24), 933В, с.46–47; De lege spiritual! 31, 909В, с.14). Зло поэтому зависит от нашего нерадения (св. Григорий Богослов, Or.40, n.45, PG.36, 424А; р.п.III3, 263; преп. Марк Подвижник, De baptizmo, PG.65, 1016АВ; р.п., с.163–164). Оно поэтому и вменяется нам; без свободы же невозможно было бы нравственное вменение (св. Григорий Нисский, От. cat. 5, PG.45, 24С; р.п.IV, 18; преп. Макарий Египетский, hom.3, n.6; 27, n.21, PG.34, 472В-С. 708С-709А; р.п., с.21. 219). – Само собой разумеется, что это учение о свободе воли не вело ни к умалению значения первородного греха, ни к отрицанию необходимости благодати. Правда, преп. Марк утверждал, что на нас переходит не преступление Адамово (которое есть дело свободной воли), а лишь смерть (De baptizmo, PG.65, 1017С,1025C-D; р.п., с.168,181), но это была крайность, обусловленная полемикой с мессалианством; уже в V в. это мнение, по-видимому, было одиноким. По вопросу о необходимости благодати все писатели были единогласны. Преп. Марк учил, что без благодати мы не можем достигнуть освящения, осуществить вполне требования закона (De his qui putant 33 (24), PG.65, 933B; De lege spir. 31, 909В; р.п., с.46–47.14), как не можем и избавиться от греха Адамова – смерти (De baptizmo, ibid. 1012B, с.158). Равным образом и другие церковные писатели признавали необходимость благодати для осуществления (св. Григорий Нисский, De orat. Dom. Or.4, PG.44, 1165A; р.п.I, 436; De proposito sec. Deum, PG.46, 304D; р.п.VII,281; преп. Макарий Египетский, см. гл. «Таинства как плоды Божественной благодати», прим. 19) и даже для желания добра (св. Григорий Богослов, Or.37, n.13, PG.36, 297D; р.п.III,186). Преп. Максим руководствуется главным образом воззрениями св. Григория Нисского, и лишь яснее и раздельнее, чем вышеуказанные отцы, раскрывает вопрос о грехе, свободе и благодати, различая виды греха [грех прародительский (произволения и естества) и грехи личные – страсти] и благодати [общепромыслительной, евангельской, возрождающей, просвещающей и обожающей: с.94.4, 96–97, 972].
Cap.de charitate II,82 [р.п.I,118]; ср. III,92 [р.п.I,133].
Quaest. ad Tahl. XXI,PG.90, 313А-В, p.42 [р.п.II,71–72]. – св. Григорий Нисский, De beatitud. 4, PG.44, 1237А, р.п.II,406 (диавол всегда стремится обратить естественные пожелания в неестественные страсти). В силу тленности плоти в человеке имеет место тяжелая наклонность ко греху: De hom., opificio 18, PG.44, 193 B-C; р.п.I, 152; немощность к добру: De orat. Dom. Or.4, PG.44, 1164C; p.п.1,435.
Quaest. ad Tahl. XXI,PG.90, 316A, p.43 [р.п.II, 73]; LXII,657C, p.231.
Ambigua, PG.91, 1112B. 1121B, f.138a. 142b. Quaest. ad Tahl. LIII,PG.90, 505C, p.149 [р.п.II,183]; XXXIII,373D-376A, p.77 [р.п.II,108–109]; XLIII,413A, p.98. св. Григорий Богослов, Or.39, n.8, PG.36, 344A; р.п.III,213.
Ambigua, PG.91, 1353D, f.241a-b (cap.quing. V, 99).
Cp.Cap.de charitate III,70 [р.п.I,130].
Quaest. ad Tahl. XXI,PG.90, 313В, р.42 [р.п.II,72].
Ibid. LXI,632D-633A, p.317.
Ibid. XXI,313A-B, p.42 [р.п.II,71]; XXVI,348D, p.62 [р.п.II,93]; LXIV, 696B-697C, p.252. Ambigua, PG.91, 1300D, f.219b (cap.quing. V, 96; ср. св. Григория Богослова, Or.40, n.40, PG.36, 416C; р.п.III,259); Quaest. et dubia 67, PG.90, 841 A, p.327.
Liber ascet. 1, PG.90, 912B, p.367 [р.п.I,75].