1819 г.

От чрева матере моея Ты еси мой покровитель... Не отвержи мене и во время старости: внегда оскудевати крепости моей, не остави мене (Псал. 70:6, 9).

Я родился 15 марта 1819 года. Родители мои были Михаил Сергеевич и Стефанида Ивановна.

Отец мой был сын диакона Крестовоздвиженской церкви села Палеха, Вязниковского уезда, Владимирской епархии, Сергия Никитича; родился 20 сентября 1783 года. Оставшись в малолетстве круглым сиротой, он воспитывался в доме священника и благочинного того же села Палеха Ивана Ефимовича Дмитревского (уроженца Вологодской епархии), женатого на сестре деда его, Никиты Феодоровича, Ирине Феодоровне. 11 или 12 лет он, обучившись грамоте, определен был к той же Крестовоздвиженской церкви, при которой был его отец, на должность пономаря и вскоре посвящен был в стихарь.

Мать моя, Стефанида Ивановна, родилась в 1788 году, была дочь также диакона села Гориц, Шуйского уезда, Суздальской (ныне Владимирской) епархии, Ивана Ивановича. Дед ее, также Иван Иванович, был дьячком в селе Горицах, а прадед о. Иоанн в том же селе был священником. Овдовев, он поступил в число братии в Николо-Шартомский монастырь, находящийся от Гориц в 4-х верстах. Здесь, приняв монашество с именем Иоасафа, он возведен был в 1780 году в сан игумена, но в ночь на 29 число августа 1786 года, неизвестно кем, был убит в монастыре, как замечено в старинном монастырском синодике¹.

Как у моего родителя была только одна сестра Аграфена Сергеевна, бывшая в замужестве за священником в селе Богородском, Шуйского уезда, о. Александром: так и у матери моей был только один брат Петр Иванович, который был сначала дьячком при Горицкой Богородицкой церкви, а потом при той же церкви диаконом.

Отец мой, как мне его описывали, был невысокого роста, с русыми волосами и красивым лицом: при живом и веселом характере, отличался любознательностью и пользовался добрым расположением прихожан и родных, коих как в Палехе, так и в Горицах было очень много. Кроме исполнения своих служебных обязанностей по церкви, он занимался домашним столярным ремеслом, – вставкой в оконные рамы стекол и даже художеством – иконописью. Известно, что во второй половине XVIII столетия палеховцы заимствовали искусство иконописания от иконописцев г. Шуи – главного тогдашнего центра стариной Суздальской иконописи². У меня и теперь цел образ Божией Матери всех скорбящих радости – произведение кисти моего родителя. Впрочем, на этом образе ему принадлежит только доличное, т. е. платье, а лица писаны другим, более искусным, мастером. В Суздальской, а равно и в Палеховской иконописи существовало следующее разделение труда: один левкасит, т. е. грунтует алебастром, смешанным с простым клеем, доски, другой по заготовленному на доске рисунку пишет лица, третий – доличное (платье), четвертый подписывает, пятый накладывает серебро, шестой окрашивает поля (края образа) и последний олифит³.

У родителей моих было трое дочерей и ни одного сына: поэтому, естественно, отцу моему чрезвычайно хотелось иметь наследника – сына, и Господь внял его пламенному желанию: но ему не дано было утешения видеть появление на свет желанного сына.

В январе 1819 года Михаил Сергеевич был в Горицах у своей тещи Анны Васильевны в гостях. Возвращаясь оттуда домой, он сильно простудился и, после кратковременной болезни, 25 числа того же января скончался на 36-м году от рождения, оставив беременную жену с тремя дочерьми.

Мать моя, Стефанида Ивановна, вскоре после кончины своего мужа, оставила Палех и переселилась с дочерьми на свою родину в село Горицы, где у нее оставались еще в живых мать Анна Васильевна и младший брат. На первый раз она поместилась у брата своего, диакона Петра Ивановича, в особом небольшом флигеле на дворе, и здесь-то 15 числа марта 1819 года разрешилась от бремени рождением первого и последнего сына, которого во святом крещении нарекли Иоанном в честь преподобного Иоанна описателя лествицы, коего память совершается Церковью 30 марта. Восприемниками при моем крещении были: означенный диакон – Петр Иванович и старшая его дочь девица Елизавета Петровна, которая вскоре после того скончалась. Итак, мне суждено было, по воле Божией, родиться не под родительским кровом, а в чужом, хотя и родственном доме. Не было ли это предзнаменованием моей страннической жизни, моего постоянного перехождения из места в место, из города в город?!

Младенчество мое, как мне сказывала старшая сестра, сопровождалось болезнями и лишениями. На первом же году жизни я страдал от кровавого поноса и был в крайней опасности жизни. От этой болезни меня лечили красным вином с растопленным сургучем и поили водой с какого-то целебного камешка, хранившегося у какой-то благочестивой, а, может быть, суеверной старушки, известной под именем «Малинки». Как бы то ни было, но храняй младенцы Господь сохранил мою слабую жизнь и хранит ее, по своему неизреченному милосердию, до сего дня. Для моего питания требовалось молоко, но у матери моей своей коровы еще не было, а просить молока у брата своего, у которого была корова, она, вероятно, стеснялась: так как у него было свое немалочисленное семейство. К моему счастью нашлась в соседстве одна добрая и сострадательная крестьянка, Феодора Михайловна Чайкина, которая, тайно от родных моей матери, каждый день доставляла для меня свежее молоко. Я помню хорошо эту благодетельную мою кормилицу; но ее давно уже нет в живых. Упокой, Господи, ее добрую душу.

Кроме небольшого домика, в котором я родился, у моего дяди и отца крестного рядом был другой старинный дом из толстых сосновых бревен, на «подклете», т. е. двухэтажный: внизу, спереди была жилая изба и вместе кухня, а сзади кладовая; вверху напереди светлая просторная комната с старинной кафельной печью и лежанкой, а сзади через сени другая такая же комната, но холодная, без ночи.