1866 г.

Новенького не знаю что сказать, разве о демонстрации в честь сенатора Кавалленти; это было накануне нового католического года, папа слушал Те Deum в церкви иезуитов; сенаторы по обычаю в церкви в Капитолии и здесь стечение народа было гораздо больше, чем при папском молебствии. По окончании служения народ закричал: vivat Cavalletti и благодарил его за некоторые новые распоряжения в пользу бедных граждан и для преграждения злоупотреблений купеческих. Папе дано было знать об этом в тот же вечер. В самый день нового года его святость, принимая сенат, заметил Каваллетти, что не нужно обольщаться подобными демонстрациями, что он сам в начале своего царствования еще более видел оваций, но эти же крикуны изготовили ему и изгнание. – Затем в журнале римском под 3-м числом января сенат напечатал воззвание к народу, где хотя благодарил за демонстрацию, за выражение сочувствия, но на будуще время просил народ воздерживаться от таких публичных выражений своих чувств.

Ни на один из моих вопросов не получаю я ответа, ужели опять не доходят мои письма? После всего этого попрошу об одном, если владыка не разрешить никому из моск. епархии в январе отправиться ко мне на помощь на 4 месяца, известите меня об этом телеграммной. Посольство в случае обещается действовать другими путями, хотя-бы я не желал его посредства, обещаемого впрочем из явного участия ко мне.

Принося усрднейшее приветствие с новым годом и свидетельствуя истиннейшее почитание и совершенную преданность, имею честь быть»...

Это было последнее письмо от моего доброго, товарища и друга: 13-го числа января 1866-го г. он скончался.

Наступивший 1866 год был последним годом моей, жизни в первопрестольной столице. Мне предстояло переселение из Москвы, сделавшейся второю для меня отчизной, в страну, для меня совершенно чуждую и неприятяую. Но об этом будет речь в своем месте; здесь же буду продолжать свою повесть в обычной последовательности.

10-го января обратился ко мне председатель совета Высочайше утвержденного миссионерского общества, преосвященный Герасим³⁹⁸, епископ Ладожский, викарий С.-Петербургский, с следующим предложением.

«Совет Высочайше утвержденного миссионерского общества честь имеет всепокорнейше просить ваше преосвященство принять на себя звание почетного члена – покровителя общества в полной уверенности, что просвещенное содействие и покровительство вашего преосвященства весьма много могло-бы содействовать развитию общества и успешному достижению той благой цели, во имя которой общество учреждено».

В ответ на это писал я от 5-го февраля:

«На отношение вашего преосвященства от 10-го минувшего января (№ 60), коим изволите уведомлять меня, что совет Высочайше утвержденного миссионерского общества предлагает мне принять на себя звание почетного члена – покровителя общества, для содействия развитию сего общества и успешному достижению той благой цели, во имя которой общество учреждено, – имею честь ответствовать, что я, как сын и служитель православной Христовой церкви, с усердием готов споспешствовать, по мере возможности, достижению благой цели миссионерского общества. Что же касается до принятия мною звания почетного члена – покровителя общества, то я, принося искреннюю благодарность совету миссионерского общества за оказанную мне честь, долгота поставляю объяснить вашему преосвященству, что настоящее мое положение не представляет мне удобства к исполнению тех обязанностей, какие соединены с предлагаемым мне званием».

13-го ч., после продолжительного изнеможения, скончался в Риме настоятель нашей посольской церкви, архимандрит Порфирий. Весть о его кончине возбудила общее сожаление и искреннее сочувствие во всех, кто знал его близко и с кем он был, в тех или иных отношениях. Сочувствие это высказано было и в печатных статьях. Так, довольно подробный и обстоятельный некролог составлен и напечатан был в Душепол. Чтении 1866 г. ч. 1, стр. 109–127, сослуживцем покойного по Московской академии, А. Ф. Лавровыми, (неделе архиепископом Литовским Алексеем)³⁹⁹. Другая, менее пространная, но не мненье сердечная, статья помещена в журнале «Труды Киевской Д. Академии» (1867 г., т. 2, стр. 126–134) бывшими учениками о. Порфирия по академии Вороновым и Терновским⁴⁰⁰ – наставниками Киевской академии.

16-го ч. писал мне из Омска Акмолинской области генерал-майор Павел Александрович Семенов, с которым не раз встречался я в Москве:

«Временные пути наши широко разошлись в широких пространствах великой Росии нашей, но сердце мое искало всегда, ищет и ныне общения с мужами, поучащими нас в высоте духовной глаголам вечной истины, с теми же из сонма их преимущественно любовь, которых согревала меня теплотою получаемых от них святых благословений и выражением некоторой сочувственности в сношениях со мною.

Вот первый повод моего напоминания вам о себе и моего желания вызвать ваше преосвященство на письменное собеседование со мною странником, стареющимся уже воином Небесного царя и земного Его помазанника, воином, хотя ни в чем еще не отличившимся, но ревнующим отличиться по мере удела своего, исполняя заповедь для всех христан обязательную – делайте, дóндеже день есть.

В последние дни временного пребывания моего в Самаре, где покинул болящею жену мою, я имел утешение получить письмо от преосв. Леонида⁴⁰¹, столько же лаконическое, сколько и примечательное по мысли, в нем содержащейся о значении церкви московской, а также успокоившее мой дух благоприятным, извещением о состоянии здоровья обожаемого всею православною Русью нашего маститого старца-митрополита Филарета. Но преосвящ. Леонид не почтил меня изъяснением озабочивающего меня обстоятельства, крывшегося в смысле моего письма к нему – полезны ли стремления моей ревности по заявлению о христианских нуждах нашего края, ныне увеличившегося в пространствах своих покорением еще новой области с языками во тьме и сени смертной ходящими, – или владыка Филарет чрез молчание свое указывает умолкнуть и не вопиять вотще?

Это второй повод утруждать вас письмом моим и просить об ответе.

Но руководимому правилами совести и гражданскими своими, как мыслю обязанностями, а при том поощренному высокопреосвящ.Евсевием Могилевским⁴⁰², мне привелось, по собрании некоторых любопытных сведений об наших кочевниках – киргизах, в 3-х или 4х письмах, с любовию им принятых, выразить вместе и мои соображения о вопиющем деле упреждения на юге Западной Сибири миссонерской проповеди. Снедаемый же ревностью к преуспению в отечестве нашем дела православия, я увлекся и далее – до решимости писать к маститому иерарху московскому, а недавно, и все о том же предмете, камнем улегшемся на душе моей и возбуждающем меня делати, доколе жив есмь, я писал еще к дяде моему Авр. Серг. Норову⁴⁰³.

Примите-же труд меня уведомить о воззрении на это дело московского владыки и какaво было истинное впечатление, произведенное на его высокопреосвященство дерзновенным письмом моим? – Этим заключу третий повод к вам писать, оставаясь в нетерпеливом ожидании получить ответ ваш».

В ответ на это писал я от 24-го февраля.

«По поручению вашего превосходительства изъясненному в письме вашем от 16-го минувшего января, я напоминал высокопреосв. митрополиту о вашем письме к его высокопреосвященству относительно учреждения на юге Западной Сибири миссионерской проповеди.

Его Высокопреосвященство изволил поручить мне прежде всего просить извинения пред вашим превосходительством в том, что до сих пор он не мог отвечать вам по множеству занятий и отчасти по своей старческой немощи.

Что касается до вашего предположения относительно учреждения на юге Западной Сибири миссионерской проповеди, владыка вполне одобряет оное и искренно сочувствует вашей христианской ревности в столь святом деле. Но для осуществления вашей прекрасной мысли потребны материальные средства: имеются ли они в виду?

В настоящее время, как известно основано в Петербурге миссионерское общество с целью распространения православного христианства между язычниками в пределах империи. Деятельность этого общества предполагается обратить на первый раз к местностям Алтая и Забайкалья; и в этих видах приступлено уже к устройству миссионерского монастыря в пределах Алтайской миссии⁴⁰⁴, но затем по мере возможности, предполагается перенести миссионерскую деятельность общества в Среднюю Азию, а следовательно и туда, где-бы вы предполагали учредить миссионерскую проповедь. Посему его высокопреосвященство полагал бы обратить внимание вашего превосходительства на это новое миссионерское общество и, с своей стороны, советовал бы вам войти в сношение с этим обществом, а вместе с тем обратиться к содействию местного епархиального начальства.

Вот все, что владыка изволил поручить мне изъяснить вашему превосходительству в ответ на ваше письмо к его высокопреосвященству.

Призывая вам, с своей стороны, благословение и помощь Божию в предприемлемом вами святом деле просвещения ходящих во тьме и сени смертней, имею честь быть»...

В след за тем от 31-го марта г. Семенов снова писал мне:

«Письмо ваше от 24-го февраля доставило мне большое утешение, и я поспешаю, прежде всего, свидетельствовать вашему шреосвященству мою искреннейшую признательность.

Около средины минувшей четыредесятницы проехал чрез Омск начальник алтайской миссии о. архим. Вдадимир⁴⁰⁵, с которым, в течении краткого его у нас пребывания, Бог привел мне сблизиться на столько, что в следствие задушевных, бесед последовало между нами соглашение стараться одновременно съехаться в пределах Семипалатинска, чтобы оттуда уже вместе проехать по киргизским степям чрез г. Копал до укр. Верного, посетив и некоторые местности, лежащие в стороне от почтового тракта.

Обозрение здешнего края архим. Владимиром считаю делом настоятельно полезным, на каковое он, кажется, уполномочен. А ежели и наше правительство не откажет содействовать устроению в некоторых пунктах киргизских образовательных школ первоначально хоть в общих видах научения русскому языку и письменности и ежели в тоже время сами преподаватели изучат обычаи и язык киргизский, знаемый впрочем отлично многими уже здешними казаками, но к сожалению в ущерб сохранению среди кииргиз добрых их по природе нравов, то такое основание, полагаю, поведет со временем к благоуспешному делу открытия в крае миссионерского христианского учения.

При чем было бы желательно, чтобы последовало некоторое изменение и в приемах к образованию в здешнем кадетском корпусе (ожидающем переименования, по примеру прочих, в военную гимназию) детей высших инородческих фамилий, остающихся в течении всего научного своего курса совершенно чуждыми понятиям о христианском учении, что для их юношеской любознательности, по меньшей мере, могло-бы быть не менее интересно, как напр., приобретаемые ими сведения в физике, механике и пр.. Насаждать и поливать насаждаемое прямое ведь дело всякого благоразумного хозяина; но мы, русские хозяева, и на своей-то почве работаем несовсем прилежно, а об акклиматизации у себя растений инородных озабочиваемся еще менее. Не употребив же в дело разумных и при том настоятельных трудов, можно ли ожидать плодов?

Читаю в Иркутских Епарх. Ведомостях немало любопытных эпизодов о подвигах забайкальских наших труженников – миссионеров и думаю, что ежели-бы и к нам явились подобные старатели-деятели, покровительствуемые при том правительством, то несомненно, что Бог возрастил-бы и в здешних, ближайших к русскому православию, пределах достаточную пшеничку к необходимому обсеменению, хотя еше и дикой, но по природе довольно мягкой, почвы киргизской.

Благодарный, за слово утешения чрез вас мне сообщенное от владыки Филарета, припадаю к стопам его высокопреосвященства и прошу святых молитв его и благословения себе и болящей подруге моей. Искреннейшее почтение свидетельствую и преосв. Леониду.

Отвечать на письма ваши, вы видите, для меня отрадно: – да не останется бесследным время, проведенное мною вследствие отеческого благословенья владыки московского на службе в сибирских наших пределах, а при том желал бы я, чтобы мое возвращение к родному очагу устроилось бы на основании правила пригодного всем человекам и преподанного смиренномудрием высокопр. Филарета в одном из писем к покойному Гавриилу Рязанскому⁴⁰⁶ в следующих приснопамятных выражениях «если бы я был уволен, – писал владыка, – управления делами паствы без моего в сем участия, чтобы мне не отвечать за свою волю, а только следовать высшей воле, я благодарил бы Бога».

Примите уверение в чувствах глубокого уважения и преданности поручающего себя молитвам вашим».

На этом и остановилась наша взаимная переписка. Но между тем, как происходила у меня эта мирная переписка с военным генералом, я вел горячую полемику с пресловутым священником Тверской епархии г. Калязина Иоанном Белюстиным⁴⁰⁷. – Изложу обстоятельства этой полемики в последовательном порядке.

Еще в июле 1865 г. препровождена была митрополиту, при указе из Св. Синода, рукопись И. И. (т. е. иерея Иоанна) Белюстина, под заглавием: «Страстная неделя по своду сказаний евангельских с примечаниями и очерком предшествовавших событий», – для поручения мне рассмотреть оную 1-го октября того же года на означенном указе последовала такая peзoлюция eгo выcoкoпpeocвящeнства: «пpeocвящeнный можайcкий испoлнить тpeбyeмoe и возвратить с мнением».

3-гo oктябpя пpиcлaнa была мне для paсcмoтpрения рукопись Белюстина и в тoт жe дeнь получаю, я письмо от Обер-прокурора Св. Синода тафа Д. А. Toлcтогo. Он пишeт мне от 30-гo ceнтября за № 4932:

«Пpи указе Св. Синoдa oт 3-гo июля l865 г. за № 1118 пpeпpoвождeнa к выcoкoпp. митpoпoлитy Mоcкoвcкoмy pyкoпись свящ. Белюстина под заглавием: «Страстная неделя, по своду сказаний евангельских, с примечаниями и с очерком предшествовавших событий», для поручения рассмотрения оной вашему преосвященству и представления мнения о том, может ли она быть одобрена к напечатанию.

Имею честь обратиться к вашему преосвященству с покорнейшею просьбою, не изволите ли признать возможным ускорить доставлением отзыва вашего об означенной рукописи.

Поручая себя молитвам вашим, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть»…

На это, показавшееся мне несколько странным, требование отвечал я 9 декабря в следующих выражениях:

«На отношение вашего сиятельства от 30-го сентября текущего года (№ 4932), коим требуется от меня ускорить доставлением отзыва о рукописи свящ. Белюстина, под заглавием: «Страстная неделя, по своду сказаний евангельских», и пр., препровожденной при указе Св. Синода от 3-го июля 1865 г. за № 1118 к высокопр. митрополиту московскому для поручения рассмотрения оной мне и представления мнения о том, может ли она быть одобрена к напечатанию, – долгом поставляю ответствовать, что означенная рукопись получена мною для рассмотрения 3-го прошедшего октября. При сем честь имею присовокупить, что рукопись эта в настоящее время мною рассмотрена и в непродолжительном времени будет представлено о ней мнение высокопреосв. Митрополиту».

На рассмотрение порученной мне рукописи о. Белюстина немалое время употреблено было мною, и вот результат моих критических трудов:

«Содержание рассматриваемого сочинения свящ. Белюстина составляют, как видно из самого заглавия оного, 1) свод сказаний евангельских о последних днях земной жизни Господа нашего Иисуса Христа, с примечаниями сочинителя, и 2) очерк предшествовавших сим дням событий.

I

Относительно свода евангельских сказаний ничего особенного сказать нельзя; можно только заметить, что сочинитель, с одной стороны, (буквально заимствуя из евангелия повествования о разных событиях дней земной жизни Спасителя, не всегда объясняет связь между тем или другим событием. Напр., он так начинает описывать 1-й день страстной недели: «на другой день, когда приближались к Иерусалиму» и пр Ествественно спросить: после чего на другой день и кто приближался? Или начинает описание третьего дня (л. 30 об.): «поутру, проходя мимо, они увидели» и пр. Опять не видно, о ком именно идет речь. С другой стороны, сообщая отдельные черты из евангельских повествований об одном и том же событии, для связи оных, вставляет иногда свои, не весьма уместные слова. Так, напр., сводя сказания Ев. Марка и Матфея о засохшей смоковнице (л. 30 об.), он пишет: «да, если кто скажет горе сей» и пр. Какая странная вставка слова Спасителя!

II

Что же касается до очерка предшествовавших последним дням земной жизни Спасителя событий и примечаний сочинителя к своду евангельских сказаний, то здесь, многое подлежит сомнению и недоумению. Так например:

л. 1. Сочинитель пишет: «все обстоятельства земной жизни Господа Иисуса, от самого начала его проповеди, слагались так, что неизбежно вели к страшному для него концу». – Следовательно, по мнению Белюстина, страдания и крестная смерть Иисуса Христа есть неизбежное, неминуемое последствие обстоятельств Его жизни, а не действие Божественного провидения и бесконечной любви Самого Спасителя к грешному роду человеческому? Какой-же после сего смысл будут иметь слова Господа: «Аз душу мою полагаю, да паки приму ю: никто же возмет ю от мене, но Аз полагаю ю о себе» (Ин.10.17:18)? – Итак, мысль автора, очевидно, ложная и несогласная с учением православной церкви.

На том же листе далее читаем: «самое язычество приняло в этом событии (т. е. страданиях и смерти Иисуса Христа) свою долю участия: искупительная кровь Богочеловека, проливаемая за все человечество, и пролиться должна была представителями всего человечества»… – Представитель действует по воле и полномочию того, чье лицо он представляет. Когда же и какими образом весь род человеческий, начиная с Адама и до последнего из его потомков, уполномочивал иудейских первосвяшенников и книжников, а также Пилата и римских воинов осудить на смерть и предать распятию Богочеловека? Опять мысль произвольная и ни на чем неоснованная.

На обороте 1-го л. сочинитель пишет: «само собою разумеется, что основанием этого очерка (событий) будет Св. Евангелие: но не будет лишним, если для большей ясности очерка представляется некоторые сведения из еврейского писателя, почти современного Господу Иисусу, Иосифа Флавия... Поэтому он может послужить немалым пособием для предположенного нами очерка. Ссылок, впрочем, в каждом взятом из него месте мы не будем делать; кому угодно и кто может, пусть поорудится прочесть его книги сам и проверить сведения, взятые у него».

Нелегкую обязанность возлагает сочинитель на своих читателей, рекомендуя им для проверки сведений, заключающихся в его небольшом очерке и заимствованных якобы из сочинений Иосифа Флавия, прочитать все сочинения сего писателя, заключающиеся в нескольких томах. Но что неудобоисполнимо для каждого читателя сочинения свящ. Белюстина, то почти обязательно для того, кто имеет от начальства специальное поручение внимательно рассмотреть сочинение. – Посему я долгом поставил, если не все указанные свящ. Белюстиным сочинения И. Флавия прочитать от начала до конца, по крайней мере проверить те места, которые показав на полях рассматриваемой мною рукописи. Но сличивши все места, указанные свящ. Белюстиным с подлинными сочинениями И. Флавия, я, к удивлению, многого здесь не нашел. Напр. на л. 3, Белюстин, говоря об Архелае, правителе Иудеи, цитует – Ioseph. Antiquit XVIII, XII. 2 – смотрю указанную книгу Древностей И. Флавия и в ней XII гл. вовсе не нахожу ни в подлинных сочинениях Иосифа, изд. в Париже в 1845 г., ни в русском переводе 1795 г.

На л. 7 описывая еврейского книжника, Белюстин указывает на XII гл. XX кн. Древностей иудейских, но в этой книге показанной главы вовсе также не существует.

На обороте того-же 7-го л., при описании окрестностей Иерусалима, Белюстин ссылается на X гл. XVIII кн. Древностей; но и здесь напрасны поиски указанной главы: ее нет в помянутых мною изданиях сочинений И. Флавия.

Здесь же далее Белюстин приводит свидетельство И. Флавия о том, что Галилеяне большую часть своей жизни проводили под открытым небом, и цитует Ioseph. Antiqu. XV, XI. 5, 6. Но на следуюшем 8-м л., в примечании 6-м, тоже самое место из сочинений И. Флавия приводить в подтверждение того, что Ирод перестроил храм, созданный Зоровавелем. В указанной XI гл. §§ 5 и 6, действительно идет речь о перестройке храма, но о Галилеянах не говорится ни слова.

На л. 20, при описании красивой местности г. Иерихона, Белюстин, между прочим, приводить из Древн. иудейских IV. IV. 1., но в этом месте об Иерихоне и помину нет.

Можно было бы указать и еще несколько подобных примеров неверности и неточности цитат, приводимых свящ. Белюстиным; но довольно и сих, чтобы иметь повод усомниться в самостоятельности мнимо-ученого труда сочинителя. – Видно, что автор, указывая на сочинения И. Флавия, как на пособие при составлении предпринятого им очерка предшествовавших последним дням земной жизни Господа Иисуса событий и возлагая на своих читателей нелегкий труд прочитать помянутые сочинения, сам между тем освободил себя не только от труда прочитать все сочинения Флавия, но и от поверки тех мест, которые указывает в своем сочинении.

Чем же объяснить допущенные свящ. Белюстиным неверности в цитатах, и откуда же он почерпал сведения, которых в указываемых им местах из сочиинений И. Флавия не оказывается? – К крайнему удивлению, открывается, что сочинитель сведения свои, заключающиеся в его очерке предшествовавших последним дням земной жизни, Спасителя событий, а равно и в примечаниях его к евангельскому тексту, заимствовал не из первоначального, на который он указывает, а из другого, более мутного, источника: это – пресловутое сочинение неблагонамеренного французского писателя Ренана: Vie de Iesus, против которого так много писано было как в иностранной так и в нашей духовной литературе.

При сличении сочинения православного священника Белюстина с сочинением неправомыслящего и неблагонамеренного французского писателя, оказывается, что первое есть ничто иное; как компиляция из последнего. Для удостоверения в этом я выпишу некоторые места из того и другого сочинения, заметив предварительно что у меня под руками было сочинение Ренана, напечатанное в Париже 1864 г. 11-м изданием⁴⁰⁸.

Далее на об. 3-го л. и след., сведения о Капернауме, о Генисаретском озере, о городах и селениях, лежащих окрест сего озера о происходящих из сих городов и селений учениках и ученицах Иисуса Христа извлечены из разных мест сочинения Ренана, какь то: pag. 133, 139, 141, 149–153.

Л 4 об. примеч. 1. Сведения об устройстве иудейских синогог и о порядке чтения в них закона Моисеева сообщаются у Ренана на стр. 135 и след. – Здесь свящ. Белюстин, выписывая из сочинения Ренана цитаты, допустил немаловажную ошибку; вместо – Деян. XIII, 15, он написал XVIII, 15.

Л. 5. Об отношении Ирода Антипы к И. Христу см. у Ренана на стр. 321 и сл. – Здесь также Белюстин в одной из цитат допустиль грубую ошибку; вместо Марк. VIII, 15, он ставить XVIII гл., каковой главы ни в одном кодексе или издании евангелия от Марка не существует.

Л 6–7. О путешествиях Иисуса Христа в Иерусалим и об отношениях иерусалимлян, и в особенности фарисеев, к Галилеянам см. у Ренана на стр. 205–209.

Л. 8. О храме иерусалимском и его значении для народа – у Ренана pag. 211–213.

Л. 9. Изгнание из храма иерусалимского торговцев и меновщиков у Ренана pag. 213–214.

– об. О нравственно-религиозном упадке иудейского священства и об учреждении повсюду синогог –у Ренана pag. 215 и сл.:

Л. 10. О Никодиме – у Ренана pag. 219 и сл.

Л. 13 об. – Об Иоанне Предтече – у Ренана pag. 333 и сл.

Л. 17. О портике (или притворе) Соломоновом – у Ренана р. 356.

– об. О горе Елеонской – у Ренана р. 340.

Л. 18. О Марфе и Марии, о Лазаре и Симоне прокаженном – у Ренана р. 341. 342.

Л. 19. О празднике обновления – у Ренана pag. 357.

Л. 20. Об Иерихоне и Закхее – у Ренана р. 358.

– об. 21. О вечери в доме Симона прокаженного – у Ренана р. 372 и сл.

Л. 23 об. и сл. О первосвященниках Каиафе и Анне – у Ренана р. 364.

Л. 25. О Понтие – Пилате – у Ренана pag. 400 и сл.

Таким образом все почти сведения, заключающиеся в предварительной части сочинения Белюстина, почерпнуты из сочинения Ренана.

Но в примечаниях своих относящихся к евангельскому тексту, Белюстин также пользовался отчасти услугами французского писателя – ориенталиста. Например:

Л. 66 прим. 10. Сведения о крестной казни заимствованы у Ренана из стр. 414.

Л. 67 прим. 13. О Голгофе – у Ренана р. 415.

Л. 68 прим. 17. О кресте в виде буквы: Т – у Ренана. р. 419. – Но здесь Белюстин намеренно, или нет, входит с Ренаном в некоторое разноречие; он пишет, что подножия у креста не было; между тем как Ренан утверждает противное.

Л. 70 об. прим. 29. О прободении ребра Иисусова и об истечении из оного крови и воды – у Ренана р. 428. – Но здесь Белюстиин позволил себе такую свободу в объяснении явления истечения крови и воды, какой не допустил французский писатель. – Тогда как Ренан согласно с другими учеными, смотрит на это явление как только на знак прекращения жизни (се qu on regarde comme un signe de la cessation de vie), Белюстине видит в этом «несомненный признак, разложения, начинающегося со смертью». Но поскольку разложение по учению медицины, есть распадение органического тела на основные его элементы, и следовательно равнозначительно тлению или гниению, то значит, что Божественное тело Спасителя, по мнению Белюстина, подверглось тлению и разрушению. Между тем Ап. Петр, беседуя с иудеями, между прочим, о воскресении Иисуса Христа, пророческие слова псалмопевца: «яко не оставиши души моея во аде, ниже даси преподобному твоему видети истления» (Дян. II, 27) относить именно к воскресшему Господу. Кроме того, прав. церковь в истечении воды и крови из ребра Господня видить таинственное указание на таинство крещения и евхаристии. С сим духовным воззрением совершенно несообразна мысль о естественном физическом раззрушении тела. Итак объяснение Белюстина совершенно произвольно и противно ясному учению слова Божия и духовному воззрению прав. церкви.

Таким образом из рассмотрения сочинения свящ. Белюстина открывается, что сочинение это –

1) Не есть труд самостоятельный, а большею частью, или почти всецело, заимствованный из сочинения французского, и притом весьма неблагонамеренного писателя – Ренана;

2) и в тех местах, которые, по-видимому принадлежать самому автору, не всегда отличается основательностью и добрым направлением.

Посему полагаю, что сочинение свящ. Белюстина к напечатанию одобрено быть не должно»⁴⁰⁹.

Разбор рукописи свящ. Белюстина окончен был мною 26-го января и вскоре затем представлен мигтрополиту. Владыка, рассмотрев его, присоединил нечто и от себя, в донесении Св. Синоду, а именно он писал:

«Соглашаясь с заключением Преосвященного, что сочинение свящ. Белюстина под заглавием «Страстная неделя» не должна быть одобрено к напечатанию, дабы яснее показать мое убеждение в семь, долгом поставляю присовокупить следующее:

(Слишком известно, что книга Ренана: «Жизнь Иисуса» написана с целью представить жизнь его цепью приключений, происшедших от естественных причин, и устранить идею Бoжecтвeнногo oткpoвeния, чyдec, дoмocтpoитeльства искупления рода человеческого от грехов, повинного вечному ocyждeнию. Пpиcкopбнo и удивительно, чтo такая известность не вoзбyдилa в oбpaзoвaннoм пpaвocлaвнoм священнике пpoницaтeльнocти и ocтopoжнocти чтoбы не oзнаменовать cвoегo сочинения чертами Ренана.

Сочинение нaзывaeтcя: Стpacтнaя неделя; но из 73 лиcтoв 25, т. е. треть сочинения, содержать в себе то, чтo не принадлежит к cтpacтнoй седмице, и Ренан призван на помощь, чтoбы увеличить сию поcтopoннюю чacть coчинeния.

Лиcт 3. «Первая же проповедь Ииcyca в этом городе (в Назарете) вoзбyдилa пpoтив него ярость слушателей. Пo этому случаю oн, пepeсeлилcя в Kaпepнayм». Выпиcaнo ли это из Ренана, или нет, только здесь слышится дух Ренана, кoтopый желает пpeдcтaвить Ииcyca исксателем влияния на народ, сделавшим oпыт говорит к народу в отечественном городе, но не имевшим успеха, потерявшим надежду успеха здесь, и потому переселяющимся в другой город, чтобы там искать успеха. На это неистинный вид Евангельского события. Проповедь Иисуса в Назарете была не первая его проповедь; прежде сей проповеди «весть изыде по всей стране о нем; и той учаше на сонмищах их, славим всеми» (Лк.4:14:15). При проповеди Иисуса в Назарете «вси дивляхуся о словесах благодати, исходящих из уст Его» (22); но Ренан или свящ. Белюстин пропускает сие, а говорить только, что проповедь возбудила ярость. После сказания о Назаретской проповеди Евангелист не говорит, что Иисус по сему случаю переселился в Капернаум, а говорит просто: «и сниде в Капернаум» (31). В Капернауме же и прежде сего пребывал Иисус, как видно из самой его Назаретской проповеди: «елика слышахом бывшая в Капернауме, сотвори и зде во отечествии своем» (23).

Л. 5, «Антипа не преследовал его (Иисуса), – неверно. Фарисеи говорили Иисусу: «иди отсюду, яко Ирод хощет тя убити» (Лк.13:31).

В Галилее налагается «cpeдoтoчие деятельности» Иисуса. И это неверно. Средоточие деятельности Его Иерусалим.

Ирод желал видеть Иисуса, «но Иисус отказал ему в этом». И это неверно. Иисус никогда не произносил такого отзыва.

Для чего же на одной странице допущены три сии неверности? – дабы провести лукавую мысль, что Иисус преимущественно Галилею избрал для действования и успешнее в ней действовал, что ему не препятствовала политическая власть.

Л. 6 и далее. «Какие впечатления должен был выносить оттуда (из Иерусалима) Иисус? – «во-первых общее со всеми Галилеянами». – За сим длинно излагаются причины ненависти Галилеян к Иерусалиму, даже до того «будто самые окрестности Иерусалима не могли не производить грустных и неприятных впечатлений на Галилеян»? – К чему все это? не к тому-ли, чтобы приписать Иисусу племенную Галилейскую ненависть к Иерусалиму, а не Божественными воззрениями объяснить Его строгие к Иерусалиму?

Л. 73. «По ходу событий согласиться должно с Марком». – Это значит, что показание Ев. Луки несправедливо. Как было не догадаться, что такое суждение несообразно с православным понятием о лостоинстве Евангелистов?

Ограничиваюсь немногими примерами, потому что не имел времени рассматривать все сочинение».

Вследствие сего, рукопись свящ. Белюстина Св. Синодом была запрещена, и указом от 14-го августа 1867 г. предписано было Тверскому преосвященному, архиепископу Филофею⁴¹⁰: 1) внушить свящ. Белюстину, что подобное произведение, по большей части или всецело заимствованное из сочинения, приобревшего известность своею неблагонамеренностью и написанного с целью устранить идеи божественности лица Господа Иисуса Христа, откровения, чудес и домостроительства искупления рода человеческого и поколебать самые первые основания христианства, недостойно православного священника, и 2) обратить особое архипастырское внимание на образ мыслей и направление свящ. Белюстина»⁴¹¹.

Граф Д. А. Толстой, покровительствовавший свящ. Белюстину, когда прочитал мой разбор и критику на его сочинение, переменил свое о нем мнение и одобрительно отзывался о моем разборе, бывши в Твери в октябре 1869 г. – Вот что писал по этому поводу из Твери в Витебске начальнице женского духовного училища, баронессе М. А. Боде⁴¹², известный поэт Ф.Н. Глинка⁴¹³: «на днях я обедал с министром народного просвещения и дух. дел, Д. А. Толстым. Мне отрадно было слышать его отзыв о вашем архиерее. В бытность викарным у Филарета, ему поручена был разбор книги беспокойного свящ. Белюстина, и этот разбор обнаружил в рецензете и такт, и ученость, и высокое понимание православия – Так вот какой у вас архиерей Савва!! Это сущее сокровище для епархии Витебской, которая теперь, вместе с губерниею, сливается с коренными русскими областями» (письмо окт. 1869-го г.).

Возвращаюсь назад.

30-го января писали, мне ректор академии А. В. Горский:

«Кажется в первый еще раз после того, как пользовался я благосклонным приютом вашим, берусь за перо, чтобы писать к вам, и потому прежде всего приношу вам усерднейшую благодарность за вся ваша благая ко мне.

Нынешний год все что-то я чувствую себя нездоровым. Хотя болезнь горла и прошла, но к этому присоединились какие-то приливы крови к груди и я подвергаюсь нередко нервным болезненным припадкам. Вот и сегодня провел ночь без сна, а потому должен был отказаться от служения. Боюсь, как-бы не возвратилась ко мне эта болезнь в той степени, как беспокоила меня назад тому лет 10–11, когда я должен был даже отказаться на год и более от употребления чая. Иногда бывает помысл посоветоваться с кем-л. из ваших врачей, напр., с О. В. Варвинским⁴¹⁴. Эту мысль предлагал мне и мой здешний врач Нил Петрович⁴¹⁵. Не знаю, что будет вперед; но если припадки бессоницы будут продолжаться, то может быть я и воспользуюсь временем, и тогда буду просить у вас дозволения приютиться.

Давно меня занимает вопрос: не имеете ли вы каких-нибудь частных сведений о последних днях о. Порфирия в Риме. Угасла свеча и не загорится снова! – Где покоиться будут его останки? Что стало с его книжными приобретениями и тетрадями? Говорят, у него много было домашних работ, которые стоили-бы сохранения. Может быть нелишне было бы доложить об этом Первосвятителю; не найдет-ли он средств сохранить работы труженика от растраты. Родственникам труднее что-нибудь сделать».

14 февраля писал мне ректор академии А.В. Горский:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за вашу любовь и призывающую и успокоивающую.

Здоровье мое, при помощи рекомендованного Осипом Васильичем лекарства, слава Богу, значительно улучшилось. Волнение утихает и я начинаю пользоваться сном спокойным. На первой неделе и от чтений и от службы я удерживался; только Господь сподобил приобщиться и приобщить студентов в субботу. Чувствуется еще боль в груди, но доктор обещается и это поправить.

Теперь я регулярно каждый день делаю прогулки, и нахожу себе освежение в пользовании воздухом.

Еще раз свидетельствую вашему преосвященству искреннейшую благодарность за вашу постоянную заботливость о мне».

16-го ч. скончался мой почтенный друг, Арбатской Троицкой церкви протоиерей Сергий Ив. Тихомиров-Платонов⁴¹⁶. Я совершил над ним отпевание и погребение на Ваганьковском кладбище.

17-го ч. писал я ректору Московской д. академии А. В. Горскому:

«Душевно радуюсь, что Господь при помощи добрых советов врачей восстановляет и укрепляет ваше для многих и многих драгоценное здоровье. Но убедительнейше прошу вас и на будущее время быть послушным внушениям врачей.

Сообщаю вам печальную весть о кончине моего доброго старца – Троице-Арбатского прототиерея Сергия Ивановича; помолитесь о упокоении его души. Кончина старца, последовавшая вчера в 11-м часу утра, была так же мирна и тиха, как и его жизнь. На место усопшего, вероятно, пермещен будет Ипполит Михайлович⁴¹⁷.

Прося вашпх святых молитв пред Угодником Божиим Сергием, имею честь быть...

Вашей достопочтенной матушке⁴¹⁸ и всей академической братии прошу усердно кланяться от меня».

4-го марта писал мне секретарь цензурного комитета при моск. д. академии профессор П. С. Казанский⁴¹⁹, к которому я обращался с просьбою, по поручению Н. П. Киреевской⁴²⁰, о скоррейшем разрешении к напечатанию книги Аввы Дорофея⁴²¹.

«Радуюсь случаю исполнить поручение ваше, и спешу его исполнением. Зная, как Оптинские дорожат своим переводом, я не решился делать какие-либо исправления в их труде. Давно знакомую и любимую мною книгу Аввы Дорофея с любовью пускаю за своею подписью к новому изданию.

Я в долгу пред вами, преосвященнейший владыко. А. Васильевич передал мне ваше благосклонное желание иметь экземпляр составленной мною первой части учебника Всеобщей Истории. За честь для себя принимая это желание, замедляю исполнением по обстоятельствам скоро устранимым».

16 ч. писал мне ректор академии, А. В. Горский:

«Пользуюсь случаем, чтобы побеседовать с Вами о текущих слухах и делах. Слухи к нам проходили, что преосв. Леонид или вы скоро должны оставить Москву, что затем должны последовать и другие движения: возвышения и перемещения. Чему тут верить, чему не верить? Нельзя и нам оставаться равнодушными при этих переменах, потому что они должны коснуться отчасти и нашего уголка.

Но пришедшее вчера от Святителя письмо указывая нашему о. Михаилу⁴²² новое, неожиданное назначение – в коммиссию «для окончательных работ по преобразованию д.-учебных заведений», должно было на время положить преграду, – это на время положит преграду, – это к передвижениям. Как то Бог даст вести здесь дело в отсутствие его, когда нет у нас человека, которым бы вполне можно было заменить его по инспекторству.

Но беседе конец. О. эконом требует письмо. Пусть же он договаривает, что не удалось мне написать о себе. Да и что писать? Cura melius должен я сказать себе».

29-го ч., во вторник на светлой неделе, преосв. Леонид писал мне:

«Его высокопреосвященство ожидает нас сегодня к 5 часам.

Так как у меня праздниками бывает всенощное в 7, то я приеду к 5 и благословите мне доклад начать, а вы если угодно, приезжайте к 6, так как владыке нужно отвлечение от однообразия дел, по его собственным словам; может быть, он расположится поговорить с вами, как вчера говорил со мною. Он был вчера на вид очень удовлетворителен, и, по свидетельству Владимира Ивановича⁴²³, не служил в пасху, потому что, без совета со врачем, сам себя стал укреплять к служению «домашними средствами» и расстроил себя.

До свидания».

Главною причиною болезни, лишившей старца-святителя духовного утешения совершить в светлый день Пасхи литургию, было крайнее изнурение сил письменными трудами в предшествовавшие дни. Ему хотелось непременно пред праздником отправить в св. Синод дело по рассмотрению московским комитетом, в коем я был председателем, трудов С.-Петербургского комитета по преобразованию духовно-учебных заведений. Наш комитет давно уже представил владыке свои записки для представления оных синоду, но он не хотел быть передатчиком наших записок, ему хотелось присоединить к ним, по обыкновению и свои замечания, а между тем время у него было постоянно занято другими важными делами. И вот он решился, наконец, употребить на рассмотрение наших довольно обширных, записок и на составление своих замечаний последние дни страстной седмицы; но эти неблаговременные и усиленные труды лишили его последних сил, так что он не в состоянии был в первый день Пасхи служить, – и это лишение произвело в нем глубокую сердечную скорбь: он со слезами жаловался нам на оскудение своих телесных сил.

5-го апреля, во вторник Фоминой недели, утром мирно беседовал я за чаем с инспектором моск. дух. академии, архим. Михаилом, отправлявшимся в Петербург для участия в комитете по пересмотру Уставов духовно-учебных заведений. В это время подают мне записку от преосвящ. Леонида. Раскрыв пакет, я с ужасом прочитал в записке следующие слова:

«Преосвященнейший владыко!

Депеша Генерал-Губернатору:

«Сегодня в 4-м часу пополудни (т. е. вчера, 4 апр.) в то время, когда Государрь Император, кончив прогулку в Летнем саду, изволила, садиться в коляску, неизвестный выстрелил на Его Величество из пистолета. Божие провидение сохранило драгоценные дни Августейшего нашего Государя. Преступник задержан. Расследование производится. Министр внутр. дел Валуев».

Посему назначен сегодня в полдень благодарный о сохранении жизни Государя молебен в Чудове. Ризница белая. Может быть, владыка и сам прибудет».

При записке приложено было печатное объявление от Московского Генерал-Губернатора следуюшего содержания:

«Вчера, 4 апрля в 4½ час. по полудни, когда Его Императорское Величество Государь Император изволил выйти из летнего сада, чтобы сесть в экипаж, неизвестный выстрелил на Его Величество из пистолета, но по воле Провидения драгоценная жизнь и здоровье Государя благодаря Всевышнему, сохранены и злоумышленник схвачен.

Московский Генерал-Губернатор, поспешая известить о семь жителей Столицы, приглашает их 5 сего Апреля в 12 часов дня, в Чудов Монастырь для слушания благодарственного Господу Богу молебствия за спасение жизни и здравия Его Величества.

Военным и гражданским чинам быть в парадной форме.

5 Апреля 1866 года».

В 12 часов раздался в Кремле призыв церковного благовеста. Церковь Чудова монастыря не могла вместить желавших молиться о спасении драгоценной жизни царя. Архипастырь Москвы не мог, по болезни, совершить молебствия. Священнодействовали оба викария в сослужении многих архимандритов и старшего московского духовенства.

Вечером, в тот же день, мы с преосвящ. Леонидом были у митрополита на Троицком подворье с обычным докладом, и здесь общим советом положили немедленно отправить в Петербурге депутацию от лица московского духовенства приветствовать Государя с чудесным избавлением Его Величества от руки злодея. Депутатами избраны были наместник Троицкой Лавры архим. Антоний⁴²⁴ и старший из московских протоиереев, настоятель Петропавловской, на Басманной, церкви Петр Матвеевич Терновский⁴²⁵. Им вручены были образа для Государя и Государыни, и письмо следующего содержания:

«Благочестивейший Государь! Благословен Бог, верный в словесех своих, недремлющею силою провидения Своего исполнивший и ныне Свое древнее слово: не прикасайтеся помазанным Моим.

Сколько преступная, столько-же безумная дерзость подняла против Тебя руку; но ее невидимо отразил ангел (хотя видимо чрез человека), и Твоя жизнь и здравие сохранены, а преступление попущено сделать только то, чем оно обличило само себя и повергло позору и правосудию.

Благословен Бог, совершивший над Тобою, Благочестивейший Государь, свое древнее слово: не прикасайтеся помазанным моим.

Ужас верноподданных и скорбь о том, что нашелся в России такой человек, умягчается только живейшею радостью о Твоем сохранении и благодарною к Господу молитвою.

Так, после соборного благодарственного молебствия в храме Святителя Алексия, невместившийся в храме, но наполнявший Кремль, народ просил, чтобы сие молебствие вторично совершено было среди его, и оно вторично совершено тем же собором со всеобщим, умилением и радостью.

Вместе со мною, все вверенное мне московское духовенство, и, не колеблюсь сказать, вся Московская церковь и ее народ, все искреннейше приветствуем Ваше Императорское Величество с светлым на Вас знамением охраняющего вас провидения Божия, не преставая взывать к Богу: Господи, спаси царя!

Святитель Алексий, который в своем храме близ своих св. мощей, благословил, твое вступление в православную церковь, чрез свой образ, освященный на его мощах, да преподаст Тебе охраняющее благословение Божие на грядущие времена Твоей дражайшей жизни».

Письмо это подписано было митрополитом архиепископом Евгением⁴²⁶, двумя викариями, 15-ю архимандритами, 1 игуменом, 1 пртопресвитером, 248 протоиереями и священниками и всеми монашествующими и священнослужащими по московской епархии⁴²⁷.

Письмо вручено было Его Величеству 8-го числа, а 9-го последовал на имя московского архипастыря митрополита Филарета Высочайший рескрипт следующего содержания:

«Приняв с благоговением присланную мне вами икону святителя Алексия, искренно благодарю вас и все московское духовенство за выраженные чувства верноподданиической преданности. Призванный на царство всемогущим промыслом, я возлагаю все мои надежды на Вседержителя Бога, в Его же деснице цари и народы, и глубоко верую, что благое проидение охранить дни мои, доколе они будут нужны для дорогой мне России. Как ни тягостна моему сердцу мысль о покушении на мою жизнь, всецело отданнудо любимому отечеству, но она исчезает пред благою Божественною волею, отвратившею от меня опасность; а единодушное сочувствие ко мне всех сословий верного моего народа, со всех концов обширной Империи, доставляем мне ежеминутные трогательные доказательства несокрушимой связи между мною и всем преданным мне народом; эта священная связь да останется на веки неизменным залогом силы, целости и единства нашего обшего великого отечества. Призываю святую Церковь молиться о благоденствии и славе России.

Поручая себя молитвам вашим пребываю всегда к вам благосклонный».

По примеру духовенства поспешило отправить депутацию с адресом в Петербург и московское градское общество, а в след за тем и прочие сословия, корпорации, государственные и общественные учреждения и отдельные лица посылали адресы, письма, телеграммы. По примеру Москвы и прочие города поспешили выразить свои чувства по поводу чудесного избавления помазанника Божия от руки злодея⁴²⁸. Мало сего: многие положили сохранить чудесное избавление это в памяти народа сооружением храмов и часовен, основанием благотворительных заведений и учреждением ежегодных молебствий с крестными ходами. – Последняя мысль усвоена была и Св. Синодом и на осуществление ее испрошено было Высочайшее соизволение. Впрочем этой мысли не разделял наш московский первосвятитель. Вот что он писал по этому поводу Синодальному обер-прокурору, графу Д. А. Толстому от 22-го апреля:

«Сиятельнейщий граф, Милостивый государь!.

Есть слух, что Св. Сиинод полагает солбытие 4 дня сего апреля увековечить в памяти народа ежегодным торжественным по всей России богослужением с крестным ходом,

Должен русский народ помнить 4-е апреля, с благодарением Богу за сохранение царя, с молитвою о будущем его сохранении, с неугасающею ревностью к охранению своего царя, и к конечному истреблению крамолы.

Но предполагаемый образ всегдашнего церковного воспоминания сего дня возбуждает недоумения.

Церковно-исторические крестные ходы сами собою указывают свой предмет, направление и предел. Например, в день Богоявления крестный ход идет на реку в память Иордана; в день пророка Илии в память его 40-кадневного путешествия к Боговидению в Хориве крестный идет в церковь прор. Илии. По сему образцу крестный ход 4 апреля в Петербурге может идти к часовне Летнего сада. Куда пойдет сей крестный ход в других городах, и особенно в селах? Ответа с основанием нет.

Если предположить торжественное богослужение без крестного хода, и в семь встречаются недоумения.

4-е апреля нередко случаться будет в великий пост и на страстной неделе, от которой церковный устав устраняет всякое постороннее празднование, кроме единственного праздника Благовещения.

4 апреля будет приносить с собою два воспоминания.

Во 1-х, воспоминание чудесного сохранения жизни Благочестивейшего Монарха. Сохранить сие в живой памяти народа и желательно и полезно.

Во 2-х, страшное и горькое воспоминание, что была на русской земле жестокая крамола, поднявшая дерзкую руку против Монарха. Надобно-ли сим воспоминанием торжественно поражать русское сердце? Надобно-ли каждый год торжественно напоминать народу, что возможно восстание против Царя, которое он прежде почитал невозможным?

На сии вопросы знаменательно ответствует высокий пример в Бозе почившего Государя Императора Николая Павловича. За свое особенным провидением Божиим сохранение в 14 декабря он ежегодно совершал благодарственное молебствие в своей придворной церкви, но всенародного церковного торжества по сему событию не учредил.

Посильная ревность моя о том, чтобы чистая преданность православных Россиян Благочестивейшему Самодержцу не потерпела некоего ущерба от смутных впечатлений, побуждает меня покорнейше просить ваше сиятельство представить вышеизложенные мысли на рассуждение членов Св. Синода, и, если нужно будет, довести оные до Высочайшего сведения Его императорского Величества».

В Москве, по случаю события 4-го апреля, в продолжении целого месяца ежедневно совершались общенародные молебствия на городских площадях и улицах. Тоже происходило и в прочих русских городах. Правительство признало наконец, нужным ограничить и прекратить эти торжественные церемонии. Обер-Прокурор Св. Синода по соглашению без сомнения, с министром внутр. дел обратился по этому случаю с секретным письмом от 30-го апреля (№ 50) ко всем епархиальным архереям. Вот содержание этого письма.

Верноподданнические чувства к Государю Императору, чудесно избавившемуся от угрожавшей опасности, с истинным единодушием выражавшиеяся чрез благочестивое участвование народа в торжественных духовных церемониях, не перестают доселе в некоторых местах располагать жителей к продолжению общественные духовных торжеств; Государь Император с утешением взирая на таковое проявление народной преданности и вполне ценя оное, изволить находить, что дальнейшее продолжение этих торжеств, достаточно уже доказавшее всю силу вернопдданнических чувств, может отвлекать народ от его обыкновенных занятий и обязанностей.

Имею честь сообщить о сем вашему преосвященству с тем, не изволите-ли вы милостивый государь и архипастырь по конфиденциальном соглашении с начальником губернии, негласно оказать зависящее влияние к приостановлению вышеупомянутых духовных церемоний, если они продолжаются еще по вверенной вам епархии».

9 числа писал я ректорру Московской дух. академии А. В. Горскому:

«Пишу вам на сей раз по поручению первосвятителя.

Вчера в беседе с нами владыка между прочим, коснулся вашего ходатайства о единовременном награждении Сергея Константиновича Смирнова⁴²⁹, и при этом заметил, что, так как ходатайство ваше изъяснено в частном письме, распоряжение о сем сделал неудобно. Посему изволил поручить мне написать вам чтобы вы распорядились войти к его высокопреосвященству с формальным о том представлением или от вашего только имени или от всего академического правления.

Исполняя сим архипастырское поручение, имею честь быть»...

10-го апр. получил я письмо от пребывающего на покое в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии преосвящ. епископа Игнатия (Брянчанинова)⁴³⁰. Он писал мне от 30-го марта:

«Примите мою искреннейшую признательность за распоряжение ваше о снятии для меня списков с подробных жизнеописаний святого Нифонта и святого Андрея. Эти жизнеописания очень важны в отношении к учению о духах; но не знаю, смогу-ли воспользоваться вашею милостью, как должно: силы мои истощились до невероятности, и не только не могу заниматься письменным трудом, но даже и чтением. Знакомым моим в Москве я поручил выразить мою благодарность занимавшимся перепискою жизнеописаний.

Приношу вашему преосвященству усерднейшее поздравление с наступившим праздником праздников, при желании вам всех благ».

19 ч. писал я ректору Московской д. академии А. В. Горскому:

«Некогда вы изъявляли желание приобресть для академической библиотеки бумаги, касающиеся обозрения Волынской епархии, совершенного в 1831–32 г. покойным Троице-Арбатским о. протоиереем Сергеем Ивановичем⁴³¹. Супруга покойного Любовь Яковлевна, по моему предложению, охотно соглашается передать эти бумаги в ваше распоряжение. Чтобы вам иметь предварительное понятие о содержании этих бумаг, посылаю вам краткую о них записку. Если вам угодно будет иметь у себя этот архив, потрудитесь написать мне, и я не замедлю распорядиться пересылкою, оного.

Дело о назначении меня в Витебск приостановилось и, может быть, вовсе не состоится.

В субботу, 21 числа, я отправляюсь на несколько дней в Берлюковскую пустынь для освящения храма и для обозрения окрестных Церквей; 24 числа возвращусь в Москву: в этот день ожидается сюда прибытие Царской фамилии.

Поручая себя вашим св. молитвам, имею честь быть»...

13 мая преосвящ. Леонид писал мне:

«От о. наместника чудовского⁴³² получено мною извещение, чтобы для высокопреосвященнейшего Киевского⁴³³, на станцию железной дороги, к десятому часу высланы были лошади; но как мне нужно ехать на служение, аще Бог благословить, то не благоволите-ли вы своих коней послать (я посылаю в шорах), о чем прошу уведомления.

Если изволите у Его В-ства Киевского митр. быть, изъясните, почему я медлю».

На это отвечал я, что кони к назначенному времени и в надлежащей форме (т е в шорах) будут высланы.

Вечером 15-го ч. преосвящ. Леонид снова пишет мне:

«Для владыки Киевского нужны кони завтра в полдень. Мои будут далеко; ваши близко. О. наместник говорит: не найдете-ли вы удобным вашу четверню от Заяицкой церкви прислать в Чудов. Владыка Киевский съездит к нашему проститься и коней взвратить прежде, нежели они понадобятся вам для обратного пути. Парою катать его, думаю, неприлично, когда в Москве есть несколько парадных архиерейских упряжей.

Впрочем сие представляется лишь на суждение ваше. Надобно, чтобы о. наместник благовременно знал ответ».

В прежнее время Московский владыка не только для таких важных особ, как митрополит Киевский, но иногда и для младшпх архиереев, предлагал для поездок по Москве своих коней – шестерню; но с некоторого времени прекратил это, возложив эту повинность на своих викариев. Поводом к этому послужило следующее в курьезное обстоятельство. Чрез Москву проезжал в Иерусалим новорукоположенный епископ Кирилл (Наумов)⁴³⁴, – это было в октябре 1857 г. – Митрополит хотел оказать ему, как епископу-миссионеру, особенное внимание, предложив для посешения Московских соборов и монастырей шестерню своих вороных коней. Преосвященный Кирилл воспользовался митрополичьими конями не только для обозрения Московских достопамятностей, но и для посещения своих родных и знакомых. Кто-то из его родственников жил на одной из больших Московских улиц в верхнем этаже небольшого флигеля, внизу коего находилось питейное заведение. Все мимоедущие и мпмоидущие, видя митрополичий экипаж у кабака недоумевали, зачем тут митрополит. Это сделалось владыке известным, и вот с этих пор он перестал отпускать свой экипаж для проезжих архиереев.

24-го ч. писал мне ректор академии, протоиерей А.В. Горский:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за сообщение краткой описи дел по обозрению Волынской епархии покойным о. протоиереем Сергием Ивановичем в 1831 и 1832 г.г. и, посоветовавшись с здешними любителями русской старины, прошу покорнейше сообщить Любови Яковлевне о нашем желании воспользоваться для науки собранными о. протоиереем материалами. Это будет, достойным памятником достопочтеннейшего члена нашей конференции.

Получили мы и от обер-прокурора и владыки-святителя уведомление о назначении Архипастыря нашего ревизором по академии, с разрешением употребить на помощь себе кого-либо из подведомых, ему лиц. Думаем, что жребий помощи падет опять на вас и заранее просим вашего к нам благоснисхождения».

30 ч. писал я ректору Московской д. академии А. В. Горскому:

«Препровождая к вам при сем собрание бумаг по делу обозрения Волынской епархии, желаю, чтобы ваши деятели по церковно-русской исторической науке извлекли из этих бумаг хотя некую пользу.

Приехать к вам в качестве помощника ревизора едва ли мне ныне случится, но явиться в Лавру в качестве поклонника, быть может, и доведется. Слух о назначении меня в Витебск снова возникает, и на этот раз, кажется, уже решительный. Предаю себя, и судьбу в волю Божию; и позвольте мне надеяться, что, где бы я ни был, вы не лишите меня вашей дорогой для меня дружбы и молитвенного воспоминания».

Возвращаюсь несколько назад.

Еще в 1860 г., по настоянию покойного митрополита Новгородского Григория⁴³⁵, преосвященный Василий⁴³⁶, архиепископ Полоцкий и Витебский, вынужден был подать прошение об увольнении его на покой. Какой был к этому ближайший повод мне с достоверностью неизвестно⁴³⁷. Известно только, что митрополит Григорий с давнего времени питал к преосвящ. Василию личное неудовольствие. Может быть при этом имел некоторое значение неблагоприятный отзыв о нравственных качествах преосвящен. Полоцкого сделанный обер-прокурору Св. Синода графу Александру Петровичу Толстому⁴³⁸, директором синодальной канцелярии Петром Ив. Соломоном, который в 1858 г., путешествуя по поручению обер-прокурора, по Западным русским епархиям был, между прочим, в Витебске. В путевых записках своих которые мне, пред отправлением на Полоцкую епархию, довелось прочитать, г. Соломон пишет, между прочим, о. преосвящ. Василии со слов бывшего тогда губернского прокурора, товарища Соломону по воспитанию, что преосвященный часто бывает в гостях, подолгу там остается и предается неумеренному употреблению вина.

Еще более мог служить поводом к удаленно архиеп. Василия от управления епархиею отзыв флигель-адьютанта князя А. В. Оболенского⁴³⁹, производившего в 1859 г по высочайшему повелению, осмотр церквей в Витебской губернии. – Государь, выслушав нелестный отзыв князя о полоцком архиепископе, послал его в Москву, для совета с митрополитом Филаретом как надлежит поступить с архиепископом Василием. Митрополит подал мысль об удалении его от епархии (об этом лично сообщил мне 30 марта 1881 г. кн. А. В. Оболенский).

Но в след. затем, как послано было в Св. Синод преосвящ. Василием прошение об увольнении его от управления Полоцкою епархию, получено было в Витебске известие о кончине митрополита Григория. Это было в июне 1860 г. Преосв. Василий тотчас же отправил по эстафете другое прошение, в котором изъяснил, что он переменил свое намерение касательно увольнения его на покой и просил прежнее прошение оставить без последствий. – Об этом слышал от бывшего управляющего Витебскою Казенною палатою, действ. ст. сов. Матюнина.

Посланный в 1863 г.. в звании главного начальника Северо-Зап. края, в Вильну, для усмирения польского мятежа, генерал инфантерии, Михаил Николаевич Муравьев⁴⁴⁰, строго преследовавший мятежных ксендзов и католических епископов, зорко также следил и за направлением деятельности мнимо-православных иерархов возвратившихся в 1839 г из унии и занимавших минскую и полоцкую кафедры. Судя по официальной переписке главного начальника края с Полоцким архиепископом, можно ясно видеть, что отношения между тем и другим были далеко недружелюбные. В 1864 г начал носиться уже слух⁴⁴¹, что Муравьев настойчиво требует удаления архиеп. Василия от Полоцкой епархии. Синод таким требованием поставлен был в немалое затруднение и не знал, как в этом случае поступить, не возбуждая укоризненных толков в западном католическом мире. Обратились за советом к мудрому московскому архипастырю Филарету. Тот подал такой совет: вызвать архиепископа полоцкого в Св. Синод, для присутствования, на год, и затем оставить в Петербурге навсегда. Так и было поступлено: в мае 1865 г. преосвящ. Василий вызван был для присутствования в Св. Синоде в Петербурге, а в марте 1866 г. совершенно для неожиданно всемилостивейшее был уволен от управления полоцкою епархиею, при чем награжден был званием члена Св. Синода и орденом Св. Владимира 1-й степени, с обращением ему при том в пожизненную пенсию всего содержания, каким он пользовался на полоцкой кафедре, т. е. около 7,000 рублей. Такая неожиданность, как сказывал мне бывший эконом архиерейского дома, игумен Тихон, сильно поразила преосвященного. И действительно. Легко ли ему было расставаться с епископскою властью, которою он, в продолжении 27-ми лет, пользовался почти неограниченно, – с польским светским обществом, которым он любил себя окружать и в котором находил для себя развлечение, – с сельскохозяйственными занятиями, которые составляли для него едва ли не главный предмет забот и попечений в летнюю пору. Агрономия – это, как он часто выражался, его любимый конек. О преосвящ. Василий, по справедливости, можно сказать тоже, что сказано об одном из иудейских царей (Озии): «бе муж любо земледелен» (2Пар. 26:10).

Преемник графа М. Н. Муравьева Конст. Петр. фон-Кауфман⁴⁴², при немецкой фамилии искренний православный христианин, был столь же пламенный ревнитель восстановления и утверждения в западном крае православия и русской народности, как и его предшественник, хотя менее чем тот, счастливый. Разделяя мысли графа Муравьева относительно удаления от полоцкой епархии архим. Василия он вполне убежден был, что требование Муравьева Св. Синодом будет удовлетворено, и потому озабочен был мыслию о преемнике преосвящ. Василия. В частных беседах с преданными ему русскими чиновниками он не раз возбуждал вопрос кто бы мог, в случае увольнения от управления полоцкою епархиею архиеп. Василия, с пользою для православия и с достоинством занять его место. Между чиновниками Кауфмана было несколько москвичей и между прочим, Ник. Ник. Новиков – окружный инспектор народных училищ – Эти-то москвичи и указали Кауфману на меня, о чем мне лично сообщил в конце декабря 1865 г. сам г. Новиков, приехавши из Москву. Эта нечаянная весть сколько польстила, моему самолюбию, столько же и опечалила меня. Одно представление перемещении из древле-православной Москвы в ополяченный окатоличенный западный край возбуждало во мне самые мрачные и безотрадные чувства. – Но, подумал я, может быть, Господь и избавит меня этой беды. – Однакож сбылось предсказание г. Новикова и оправдалась рекомендация москвичей.

При рассуждениях в св. Синоде о назначении преемника архиеп. Василию, имелось в виду 3 кандидата Преосвящ. Василий ходатайствовал о перемещении на полоцкую кафедру своего родного племянника уфимского епископа Филарета⁴⁴³. Митрополит Киевский Арсений⁴⁴⁴ и обер-прокурор граф Д. А. Толстой указывали на ректора Вятской семинарии, архимандрита Павла⁴⁴⁵. Но митрополит Новгородский высокопреосвящ. Исидор⁴⁴⁶ настаивал, чтобы на полоцкую епархию назначен был я. Какими он руководствовался при этом соображениями, мне тогда было неизвестно, но впоследствии объяснилось. Между тем, кто то из членов предложил меня послать на Владимирскую епархию, но протоиерей И. В. Рождественский⁴⁴⁷ объяснил, что я родом из Владимирской епархии, и потому едва ли удобно меня туда посылать. Как бы то ни было, но голос члена св. Синода имел перевес над прочими голосами. Итак решено было определить меня на Полоцкую кафедру. Оставалось только спросить согласия на это московского первосвятителя. Высокопреосвящ. митрополит Новгородский обратился по этому предмету с письмом к митрополиту Филарету, но получил на первый раз отрицательный ответ. Владыка московский писал, что епископ можайский ему самому пока еще нужен. Митрополит Новгородский повторил просьбу, убедительно прося от имени св. Синода отпустить на полоцкую кафедру второго викария. Московский святитель должен был уступить, хотя не без сожаления, столь настойчивому требованию.

В апреле 1866 г. (на Фоминой неделе), среди обычного доклада епархиальных дел и в присутствии преосвящ. Леонида – старшего викария, владыка митрополит обратился ко мне с вопросов: «слышали ли вы об открытии архиерейской вакансии в Полоцкой епархии и желали ли бы занять эту вакансию»? На первую половину вопроса ответил я утвердительно, а на вторую – совершенным отрицанием. Но он объявил мне что моя судьба решена, что он дал Новгородскому митрополиту свое согласие отпустить меня на полоцкую кафедру, и при этом сообщил мне вышеизложенные обстоятельства дела. Нетрудно понять с каким горьким чувством принял я эту неожиданную и прискорбную для меня весть: у меня невольно брызнули из глаз слезы. Но я не прекословя более митрополиту, предал себя, как и всегда прежде в подобных случаях, в волю Божию. После сего мне оставалось только ожидать окончательного решения моей судьбы.

Между тем. я написал в Петербург к инспектору моск. дух. академии, архимандриту Михаилу, который вызван был туда, как было уже сказано выше, для участия в делах комитета о преобразовании духовно-учебных заведений, и просил его наблюсти за движением в св. Синоде дела о моем новом назначении. О. Михаил от 22-го апреля писал мне: «Вчера, наконец, удалось мне узнать нечто совершенно достоверное об одном из ваших поручений (секретно) и я спешу сообщить вам о сем Св. Синод обращался к нашему (московскому) святителю с вопросом: отпустить ли он вас на Полоцкую кафедру? Святитель отвечал уже, что хотя ему и жалко отпустить вас от себя, но если польза церкви того требует то отпустить. На этом пока и остановилось дело; окончательное определение еще не состоялось, собираются сведения о других кандидатах (о ком – мне не сообщили)⁴⁴⁸. Как скоро состоится определение не премину уведомить».

В след за тем, от 10-го мая архимандрит Михаил писал мне следующее:

«К сообщенному мною вашему преосвященству относительно одного из ваших мне поручений долгом считаю присовокупить следующее вполне достоверное: св. Синод имеет в виду более назначить вас на кафедру Владимирскую, чем на Полоцкую, и об этом была уже речь в Синоде. Преосвящ. Нектарий⁴⁴⁹, который сообщил мне эту весть, убедительно просил вас подержать ее в секрете. Я сообщил Преосвященному, что вы родом из Владимирской епархии, а есть опыт что преосвященные неохотно поступают на кафедры той епархии, в которой родились. Преосвященный сказал, хорошо бы узнать ваше мнение о сем для того, чтобы в случае вашего нежелания он мог заявить, что вы родом Владимирской епархии. Если, преосвященнейший владыко, благоволите сообщить о сем мне, то, конечно, дело остается в секрет?»...

На это я отвечал о. Михаилу от 16-го того же мая:

«Мне известно, что в св. Синоде знают о моем происхождении из Владимирской епархии, и потому заявление моего желания или нежелания едва ли поведет к чему-либо. Но у меня собственно одно желание – не спешить из Москвы; во всем прочем я решительно прение себя в волю Божию и в распоряжение высшей церковной власти. Но во всяком случае я покорнейше просил бы вас, любленнейший о. архимандрит, известить меня немедленно, если последует какое-бы то ни было решительное определение св. Синода относительно меня».

Но, вместо письма архим. Михаила я получил весьма обязательное письмо от 25 мая от преосвящ. Нижегородского Нектария, присутствовавшая тогда в Синоде.

Письмо это следующего содержания:

«Преосвященнейший владыко, Возлюбленный брат о Господе!

По желанию вашему слышу уведомить ваше преосвященство, что сегодня (т. е. 25 мая) св. Синод назначил вас на кафедру Полоцкую. Об утверждении Государем Императором, этого назначения вы, я думаю узнаете прежде нас, потому что доклад о сем св. Синода г. обер-прокурор, при отъезде своем из Петербурга около 8-го июня, думает взять с собою и представить лично Государю Императору в Москве или в Ильинском, и по утверждении оного, без сомнения, в бытность свою в Москве, сообщить вашему преосвященству о вашем назначении.

Покорнейше прошу содержать сие известие пока в совершенном секрете. На бумаге еще ничего нет, – все еще решено только на словах. В случае если бы, последовало какое изменение в этом решении, не премину уведомить ваше преосвященство»...

Действительно граф Д. А. Толстой в первых числах июня прибыл в Москву и в селе Ильинском близ Москвы, где тогда имел пребывание Государь Император, предложив Его Величеству доклад св. Синода о моем назначении на Полоцкую кафедру на Высочайшее утверждение, которое и последовало 17-го числа. По возвращении из Ильинского в Москву граф публично поздравил меня с новым назначением пред лицом старшего московского духовенства, собравшегося в его квартиру для обычного приветствия его сиятельства с прибытием в столицу. Чем торжественнее было это поздравление, тем для меня грустнее.

Между тем, пока все это происходило, я продолжал с обычным усердием исполнять свои обязанности по званию викария московской епархии, но в тоже время начал собирать сведения о новой, вверенной мне пастве.

Во второй половине мая по поручению высокопр. митрополита, я отправлялся в Берлюковскую пустынь для освящения возобновленного храма, во имя Спасителя, лобзаемого Иудою. Хотя я и был уже в этой обители в 1864 г., тем не менее владыка озаботился сам составить для меня маршрут. По этому случаю он писал мне из Лавры от 19-го числа:

«Вашему преосвященству мир.

Хотя я сказал Берлюковскому игумену⁴⁵⁰, что будет в воскресенье освящение храма но в отвращение могущего случиться недоразумения, призовите теперь же иеромонаха Берлюковской часовни, и велите тотчас послать к игумену известие. Ему надлежало бы устроить путешествие ваше. В последние две мои поездки в Берлюковскую пустынь я ездил по Богородской дороге; потом поворачивал с большой дороги налево. На повороте должен стоять указатель, и проводить до монастыря проселочною дорогою».

Получив это архипастырское послание, я отправился в путь 21-го числа в полдень и осмотревший по пути 4 церкви в 6 ч. вечера прибыл в пустынь, а чрез час велел начать благовест ко всенощной, которая продолжалась до 11-ти час ночи. На другой день, в воскресенье, при многочисленном стечений богомольцев, совершено освящение храма. Храм каменный обширный и весьма благолепный. В благоукрашении храма особенное участие принимал московский купец И. С. Соловьев, который близ пустыни имеет обширную шелковую и бархатную фабрику. За такое благочестивое усердие к обители купцу Соловьеву дана была мною в благословение икона⁴⁵¹.

В понедельник, 23-го ч., выслушав раннюю литургию домовой церкви и панихиду по Митрополите Платоне, восстановитель Берлюковской пустыне, я отправился для обозрения окрестных сельских церквей. Осмотревши 8 церквей, на ночь возвратился в пустынь. В одной из обозренных мною церквей именно в погосте Пружках, Макарово тож, я видел странное изображение во весь рост мученика Христофора: он представлен с песьею головою. И эта икона в особенному почитании у народа.

Во вторник, 24-го ч., выехавши из пустыни в 7 час утра в 9 час 30 мин прибыл в г Богородск, и здесь то кладбищенской Тихвинской церкви совершил литургию. Вечером того же дня возвратился в Москву.

От 11-го июня, за № 258, высокопреосв. митрополит писал мне:

«Преосвяшеннейший Владыко!

Имея от Синода поручение обозреть Московскую Духовную Академию, лично, или с пособием другого состоянием моего здоровья вынуждаюсь просить ваше преосвяшенство посетить оную, и присутствовать на испытаниях в важнейших предметах 14, 15, 16 и 17 дней, простирая ваше обозрение и на другие предметы. Вы примете труд доставить мне сведения о сем обозрении, а также и о том, которые дни будут удобными для открытого испытания».

Исполнив в назначенный срок возложенное на меня поручение, я по возвращении в Москву, словесно доложил его высокопреосвященству о том, что мною замечено в такой ограниченный срок доброго и недоброго в академии и этим думал ограничить свой отчет, но владыка потребовал, чтобы я непременно на бумаге изложил то, что объяснил ему на словах. В след за тем повторил свое требование из Лавры чрез преосвящ. Леонида. Не постигая цели такого настойчивого требования со стороны митрополита, я вынужден был представить ему письменный отзыв, разумеется, согласный с моим словесным докладом. И вот что было мною написано от 11-го июля того же 1866 г.:

«Предписанием вашего высокопреосвященства от 11-го минувшего июня (№ 258) требовалось от меня, чтобы я посетил Московскую Духовную Академию и присутствовал, на испытаниях в важнейших предметах 14, 15, 16 и 17 дней, простирая обозрение и на другие предметы, с тем, чтобы о сем обозрении доставлены были мною вашему высокопреосвященству сведения.

Во исполнение сего, имею честь донести вашему высокопреосвященству следующее:

14-го числа (июня) производимо было, в моем присутствии, испытание студентов академии низшего отделения по логике, психологии, нравственной философии и истории новой философии. Из ответов студентов мною усмотрено, что преподанные им лекции усвоены ими с ясным пониманием и отчетливостью; на частные вопросы, предлагаемые, как мною, так и другими, присутствовавшими на испытании, слышались ответы, большею частью, удовлетворительные.

Логику и историю новой философии преподает экстраординарный профессор Василий Потапов⁴⁵². Наставник этот, проходя должность с 1858 г., приобрел уже достаточную опытность в преподавании наук. Не отличись даром слова, но имея основательные познания в преподаваемых им науках, лекции свои он излагает ясно и отчетливо.

Преподаватель психологии и нравственной философии, Бакалавр Александр Смирнов⁴⁵³, при весьма хороших дарованиях и усердии к делу, подаем о себе добрые надежды.

15 и 16 ч. – испытываемы были студенты высшего отделения по догматическому богословию. Справедливость требует сказать, что ответы студентов по сему важному предмету, за некоторыми исключениями, были не вполне удовлетворительны: определения догматических истин излагались многими воспитанниками недовольно отчетливо; приводимые из свяш. писания тексты читались не всегда буквально, а равно и объяснение сих текстов не всегда было точно и с должным разумением (напр. один из лучших студентов изъяснил, в словах пр. Исаии: наказание мира нашего на Нем (53:5), выражение: мира в смысле: мир).

Но в настоящем случае, недостатки учеников, без сомнения, не могут бросать тени на достоинства учителя. Отличные дарования, глубокие и обширные сведения в науках богословских, ревность и многолетняя опытность в преподавании наук профессора догматического богословия, протоиерея Александра Горского известны, и высшему начальству, и всему ученому миру. Причиною же не вполне удовлетворительных ответов по догматическому богословию академических воспитанников, по моему мнению, служить, между прочим, назначение в руководство по сему предмету слишком обширной печатной книги (православно-догматическое богословие преосвящ. Макария). Воспитанники, приготовляясь по сей книге к экзамену, едва могут прочитывать каждый трактат по одному, и не более, как по два раза; а отсюда естественно должно проистекать только поверхностное усвоение догматических истин. Более основательного и глубокого изучения догматического богословия можно было бы ожидать от воспитанников академии, если бы им, вместо готового обширного руководства, даваем был по примеру некоторых других наук, краткий конспект науки с тем, чтобы на изложенные в конспекте вопросы ответы составляемы были ими самими; печатная же книга служила бы только пособием и руководством при составлении сих ответов.

17-го ч. происходило испытание студентов высшего отделения по классу учения о вероисповеданиях и расколах. Ответы воспитанников по сим предметам, большею частью, были обстоятельны и удовлетворительны.

Преподаватель сих наук – экстраординарный профессор Николай Субботин⁴⁵⁴. О способностях сего наставника и познаниях в преподаваемых им науках достаточно свидетельствуют его печатные статьи по истории русского раскола.

В отношении к нравственному состоянию воспитанников академии, студенты низшего отделения, как по моему личному наблюдению, так и по отзыву академического начальства, отличаются преимущественно пред студентами высшего отделения благонравием и благоповедением.

Экономическое и материальное состояние академии, при помощи средств, дарованных вашим высокопреосвященством от избытков Московской кафедры, можно назвать весьма удовлетворительным. Содержание воспитанников пищею и одеждою очень достаточного. Помещения студентов, а равно академическая больница, приведены в приличное благоустройство и содержаться в должной чистоте.

Академическая библиотека содержит, в себе все необходимое для удовлетворения ученым потребностям как учащих, так и учащихся. В последние два года, сверх приобретенные на собственные академические средства, в библиотеку сделаны от разных лиц довольно значительные приношения книгами и частью рукописями.

Дела академического правления и конференции производятся без замедления и в законном порядке.

При сем честь имею представить вашему высокопреосвященству журналы испытаний за те дни в которые я присутствовал при испытаниях».

Высказав в своем донесении митрополиту не вполне одобрительный отзыв об ответах студентов по догматическому богословию, я не ожидал от этого никаких неприятных последствий для преподавателя этого предмета, ректора академии, протоиерея А. В. Горского. Что же однако оказалось? Митрополит в своем донесении Св. Синоду от 11-го сентября о последствиях академической ревизии не только буквально прописал мой отзыв об ответах студентов по догматическому богословию, но к этому присовокупил еще, что и в его присутствии, на открытом испытании, ответы студентов по этому предмету были также неудовлетворительны. – Св. Синод был изумлен таким отзывом митр. Филарета о Московской д. академии, которую он в прежние годы всегда превозносил. Вследствие сего отзыва, сначала предложено было сделать прот. Горскому строгий выговор, но затем ограничились только тем, что велено было сделать ему внушение относительно преподавания догматич. богословия.

В след за донесением Св. Синоду, митрополит писал товарищу обер-прокурора Ю. В. Толстому⁴⁵⁵ от 21-го того же сентября между прочим, следующее:

…«В 23 день июня открытое испытание студентов академии посещено было мною. На испытание в богословии догматическом употреблено было преимущественно долгое время. Были ответы удовлетворительные, и частью неудовлетворительные, что более или менее случается и в лучших учебных курсах, но можно думать, что сей курс едва ли во всех отношениях равняется с некоторыми предъидущими. Впрочем и на поле не всякий год урожай одинаков.

Особенности нынешний курс отстал от прежних тем, что к испытаниям не было представлено сочинений, пишемых обыкновенно студентами для получения следующих ученых степеней. По сему предмету дано академическому правлению предложение.

Преосвященный: Савва замечает, что обширность книги назначенной в руководство по богословию догматическому не благоприятствует основательному приготовлению к испытанию. Мысль сия заслуживает внимания начальства. Студент, имея при себе широкую классическую книгу, видит, что ему и готового не вместить, и следственно не до того, чтобы вырабатывать что-нибудь от себя. Таким образом ум не возбуждается к деятельности; память хватает скорее слова, нежели мысли, с страниц книги, на краткое время удерживает оные, и, когда понадобится извергает, иногда в полноте, а иногда в отрывках и смешено. Классическая книга должна содержать систематическое учение не в широком изложении, а по возможности, в кратком, но полном значения и силы. Такая книга не обременяет памяти, а сосредоточенными выражениями, требующими углубления, развития, уяснения, призывает действие ума. – Здесь открывается поле деятельности для учености наставника, и возбуждается деятельность ума наставляемого и прилежание к урокам. И тогда ум углубляет и утверждает в памяти преподаваемое учение, и оно может перейти в кровь и жизнь»…

Обо всем этом узнал я не ранее декабря от синодального секретаря Мир. Гр Никольского, явившегося в Витебск на должность секретаря консистории. Такая весть сколько была для меня неожиданна, столько же и прискорбна. Доселе у меня с прот. А. В. Горским были самые добрые и, можно сказать, дружественные отношения; и я не мог не дорожить дружбою такого многоученого и высоконравственного мужа, но это обстоятельство естественно, должно, было разрушить эту дружественную связь. – Как ни глубоко был проникнут Александр Васильевич добрыми христианскими чувствами, но тем не менее от не мог не почувствовать огорчения, причиненного ему моим неодобрительным, хотя и справедливым отзывом. Он прекратил со мною надолго письменные сношения.

Спрашивается теперь: какая же была побудительная причина для покойного митрополита так строго отнестись к. ректору академии, которого он всегда высоко ценил и уважал? Не отрицая того, что это допущено было по чувству справедливости которое всегда было присуще-высокому духу московского святителя, ближайшею причиною сего было, как мне сделалось известным впоследствии, неудовольствие митрополита на протоиерея Горского за то, что не только сам не хотел принять монашества, несмотря на усиленное приглашение к тому со стороны владыки⁴⁵⁶, не только- не поощрял к монашеству воспитанников академии, но даже отклонял тех, которые желали монашества. Так между студентами XXV курса было два вдовых священника, которым, судя по прежним примерам, весьма естественно было принять монашеское звание, но они выпущены были из академии теми же священниками, и, как говорят, по убеждению самого, о. Горского⁴⁵⁷. Такое отвращение от монашества со стороны ректора академии было крайне неприятно митрополиту, так что он раскаявался будто бы в том, что предоставил должность ректорскую прот. Горскому.

3-го июля 1866 г исполнилось 45 лет со дня вступления на московскую кафедру высокопреосвященного митрополита Филарета. Высшее московское духовенство с викариями во главе возъимело желание принести по сему случаю своему великому архипастырю поздравление. Избрав двоих депутатов, оно отправило их в Троицкую лавру, где в это время имел пребывание владыка, и вручило им, для представления высокому юбиляру, адрес следующего содержания:

«Высокопреосвященнейший владыко, Милостивейший архипастырь и отец!

Старшее духовенство московское, а в его лице и все духовенство московской епархии, выразило желание, чтобы в день сорокапятилетия архипастырского вашего высокопреосвященства служения в первопрестольном граде, повергли мы пред вами те чувства сыновней признательности и преданности к вам которыми оно преисполнено.

Мы не можем принять на себе быть истолкователями чувствований отдельных лиц и семейств, тем или другим способом облаготворенных вами: их сердца – глубины Единому Сердцевведцу открытые; знаем только что их много и что молитвенный пламень сих сердец возносится к Богу и горит пред его престолом за благодетеля.

Но мы можем свидетельствовать, о его общей сыновней, всем открытой благодарности к вам за блага, простираемые вами на всех в совокупности. Не говоря о всей общеполезной деятельности вашей, ограничиваемся указанием только на те блага, которые в течении последних пяти лет исключительно или преимущественно на духовенство московской епархии излились.

Духовенство русское издавна отличается любовью к просвещению духовному, находя в нем, после тайнодействий и молитв, наилучшее для себя оружие. Два торжественно отпразднованные юбилея академии и семинарии довольно показали, как много вам обязано духовное просвещение, в течение более, нежели 50-ти лет. И в недавнее время открытие Общества любителей духовного просвещения, улучшение и распространение училища для сирот-девиц духовного звания, усиление окладов содержания наставникам – все сие исполняет сердца благодарностью к вам и возносить их к Богу в молитве, да поддержит он силы ваши на пользу духовного образования в эпоху всеобщих преобразований.

Духовенство наше представляет исключительный пример сословия, которое при неопределенности и вообще скудости содержания проходить множество трудных и ответственных должностей и за все сие остается беспомощным в старости. Открытие приютов для священно-церковно служителей престарелых уже много слез горести отерло, слез умиления извлекло и на вас призвало много благословений. Да подаст вам господь силы к укреплению и развитию этих учреждений в пример другим.

Московское духовенство со скорбью взирало, как близ святынь Московского кремля коренится древо церковного раскола, принося обилие злых плодов. С утешением видит оно теперь, что самые крепкие, плодовитые ветви этого древа вашею рукою привиты к благородной маслине православия. Сей успех архипастыря поощряет и иных делателей. Да умножит Вертоградар небесный лета жизни вашей для делания и руководства делателей в вертограде Христове.

Высокопреосвященнейший владыко! чего не досказали мы, то доскажут почтенные члены духовенства Московского. Даниловский о. архимандрит⁴⁵⁸ и кафедральный о. протоиерей⁴⁵⁹, изъявившие готовность быть всех нас представителями.

В тот час, когда изводите получить это письмо, в Чудове монастыре старшее духовенство Московское с благочинными вознесет к Богу молитвы благодарные за хранение вашей жизни и сил ее и просительные о приложении вам лет живота для общего нашего блага».

Составивши этот адрес преосвященный Леонид спрашивал меня запискою, желаю ли я подписаться под этим адресом, прося в тоже время исправить изменить и дополнить его, если найду нужным. Я отвечал, что проект адреса не нуждается в исправлении и что я охотно подпишу его.

Таким образом под адресом подписались мы с преосвящ. Леонидом и несколько архимандритов и протоиереев.

На этот адрес владыка ответствовал следующим архипастырским посланием на имя своих викариев:

«Преосвященные отцы, Богом данные мне сотрудники!

Угодно было вам, купно с братьями нашими, священнослужителями Московской церкви, воспомянуть мое сорока-пятилетие, и ознаменовать оное молитвою и словом благоволения.

Благодарю за молитву как за дело милосердия к моему смирению, много мне благопотребное.

Что касается до слова благоволения, не удостоиваю себя принять оное, как заслуженное, а утешаюсь оным, ощущая в нем дух церковного единения и братолюбия в окружающих алтарь Господень.

В сем духе да сохранит Господь нас всех и будущих по нас.

В сем духе приносимые вами о мне молитвы, благодатью Божиею, надеюсь, будут мне благотворны».

6-го июля писал мне из Казани преосвящ. Гурий⁴⁶⁰, епископ Чебоксарский викарий Казанский:

«Один боголюбец, пожелавший скрыть свое имя, вручил мне экземпляр «апостольских постановлений» (в казанском переводе)⁴⁶¹, обязав препроводить его к вашему преосвященству

Исполняя желание оного боголюбца, имею честь уведомить вас, что редакции «Православного Собеседника» передано ваше заявление о том, чтобы книжки «Собеседника» высылались уже не в Москву, а по новому месту вашей службы – в Витебск. Надеюсь, что это будет исполнено, как скоро здесь получится газетное извещение о состоявшемся перемещении».

Июля 10-го получен был, наконец, мною указ из Св. Синода от 5-го числа о бытии мне епископом Полоцким и Витебским. Уведомляя об этом высокопреосвящ. митрополита, я писал ему от 11-го числа в Лавру:

«С благоговением, хотя и не без страха, с преданностью в волю Божию, хотя и не без смущения, принял я сие решение (т. е. назначение на Полоцкую кафедру) высшего церковного священноначалия и державной власти о назначении мне нового поприща служения Христовой церкви.

В указе Св. Синода, между прочим предписывается мне передать узаконенным порядком, кому от вашего высокопреосвященства поручено будет, что было в непосредственном моем ведении по званию викария Московской епархии.

Доводя о сем до сведения вашего высокопреосвященства, ожидаю ваших архипастырских распоряжений и приказаний.

Если вашему высокопреосвященству благоугодно будет приказать мне продолжать исполнение моих обязанностей по званию вашего викария впредь до назначения мне преемника, то возникает вопрос: как надлежит мне подписываться под делами, которые будут мною рассматриваемы и решаемы в качестве викария – с прежним ли титулом (т. е. можайский), или с новым наименованием, или как иначе? – Благоволите разрешить мне сие недоуменнее».

На это в тот же день владыка изволил ответствовать следующим, весьма утешительным для меня посланием:

«Преосвященнейший Владыко, Возлюбленный о Господе брат!

Приветствую вас на Полоцкой кафедре. Господь да дарует вам – и надеюсь, что дарует – свою благодатную помощь, чтобы право правити слово истины, и благоустроить вверенную вам церковь.

С сожалением для себя лишаюсь вашего со мною служения, но благодушно уступаю вас другой церкви с желанием, чтобы поприще вашей деятельности расширялось, и плоды ее умножались.

Сохраню благодарное воспоминание вашего со мною служения, всегда мне верно благопомощного, всегда взаимным доверием облегчаемого.

Как я не получил указа Св. Синода о вашем новом назначении, то не могу сделать никакого распоряжения. В ожидании сего, надеюсь, что вы, именуясь Полоцким, не откажетесь продолжить ваше мне содействие, как прежде, когда именовались Можайским.

Примите мое о Господе братское целование.

Вашего Преосвященства усердный слуга Филарет М. Московский».

Таким образом я должен был оставаться в Москве, к моему удовольствию до тех пор, пока не будет назначен мне преемник. – И потому я продолжал по прежнему заниматься делами епархиального управления, отправлением церковных богослужений и рукоположением ставленников.

Вскоре между тем, представился мне следующий недоуменный случай. Числа 15-го июля нечаянно является ко мне в Высокопетровский монастырь депутация под предводительством состоявшего тогда за прокурорским столом моск. Синодальной конторы чиновника, А. А. Арапова, с приглашением на торжественный обед, который предположено было дать 17-го числа, в зале Московского Университета, по случаю возобновления издания Московских Ведомостей под редакциею М. Н. Каткова и П. М. Леонтьева. Так как мне было известно, что издание Московских Ведомостей было прекращено на несколько месяцев, по распоряжению правительства, за какие-то непомерно резкие статьи оскорбительные для министра вн. дел, П. А. Валуева⁴⁶², и как предположенный обед по случаю возобновления издания этих Ведомостей был, по моему мнению, ничто иное, как открытая демонстрация против министра, то я почел неблагоразумными и неприличными принять участие в таком обеде, и потому уклонился от приглашения. – Но так как на эту пору в Москве кроме меня не было другого архиерея (преосвящ. Леонид отправился в свой Саввинский Звенигородский монастырь), и как распорядителям пиршества, очевидно, хотелось, чтобы за обедом непременно присутствовал архиерей, то та же депутация и, помнится, в большем еще количестве членов на другой день вторично явилась ко мне и почти настоятельно требовала, чтобы я был за обедом. Но я решительно отказался от такой чести. Мой отказ от участия в пиршестве, без сомнения, оскорбил не только депутацию, но и почтенных виновников торжества, как показали последствия.

Недоумевая, правильно или нет поступил я в настоящем случае, я обратился за разрешением этого недоумения к мудрому решителю всяких недоумений моих высокопр. митрополиту. – В день самого обеда 17-го числа, писал я, между прочим, к владыке:

«На ряду с делами службы позвольте повергнуть на воззрение и суд вашего высокопреосвященства мой частный поступок.

Сегодня дань был, по подписке, обществом избранных лице в зале Университета обед по случаю возобновления издания Моск. Ведомостей под редакцией Каткова и Леонтьева. Распорядители обеда в числе 4-х человек (между ними А. А. Арапов) еще третьего дня явились ко мне с приглашением и почти настоятельно требовали, чтобы я принял участие в этом торжественном обеде.

Не имея близкого знакомства ни с г. Катковыми, ни в особенности с Леонтьевым, и смотря на этот обеде не иначе, как на особого рода демонстрацию, я не решился изъявить свое, согласие на участие в этом обеде, чем, вероятно, оскорбил пригласителей.

Хорошо или худо поступил я в настоящем случае, благоволите, высокопреосвященнейший владыко, произнести ваш справедливый суд, и тем вывесть меня из недоумений».

Вот что на это отвечал мне владыка от 20-го числа:

«Что вы уклонились от обеда в честь г. Каткова, то, думаю, нелишняя осторожность. Он человек достойный уважения и сочувствия, но людям, преимущественно церковным, иногда неполезно вдаваться в явления политические, хотя и благонамеренные. Пожелаем г. Каткову продолжения полезной деятельности, не держа во время сего, желания в руках чаши с вином».

В этом же письме владыка писал мне:

«Благодарю, что продолжаете вашу вспомогательную нам деятельность. Я писал не раз из Петербург, чтобы ускорить дело о вашем преемнике. Не знаю, от чего медленность».

Медленность эта, как я после узнал, зависела от Новгородского митрополита Исидора, который уехал в Новгород и не спешил возвращением в Петербург.

Пока я находился еще в первопрестольной столице, я получил с разных сторон и от разных лиц о состоянии новой, вверенной мне епархии, немало таких сведений, которые невольно возмущали мою душу.

Так еще в апреле мне писал, со слов студентов – воспитанников Полоцкой семинарии, профессор Московской д. академии, С. К. Смирнов:

«В Витебске 13-ть православных церквей, в том числе два собора: кафедральный и приходский. В первом протоиереем – Никонович⁴⁶³, человек без образования и способностей, умеющий с трудом подписать имя; в другом – протоиерей Голембиовский⁴⁶⁴, недалекий также по образованию, но обучавшийся тонкостям в обращении с людьми и мало искренний… Секретарь Консистории С... человек свойств неодобрительных».

В первых числах июля мне представлена была учителем Динабургской гимназии А. А. Смирновым записка, в которой он сообщил о Полоцкой епархии следующие сведения:

«В Витебской губернии латыши – католики желают принять веру Царя, т. е. православную, но этому делу мешают ксендзы и помещики... Ксендзы стараются даже совсем стирать и уничтожать православные приходы.... Особенную силу в уездах имеют мировые посредники, назначаемые теперь из русских. Но мало быть только русским, нужно принять на себя весь труд уничтожения полонизма, а на это не все способны по неразвитости убеждений, лени и др. причинам. Так, на вопрос председателю съезда Д… о том, как идет дело православия он отвечал: «а нам что за дело до него? Это не наше дело, пускай присылают миссионеров».

Духовная консистория организована плохо, а потому плохо и поддерживает православных священников. Вот один современный случай: одна женщина перешла из католицизма в православие, вследствие чего начались против ее преследования и гонения со стороны католиков. Бедная женщина убежала к православному священнику, но священник сказал ей, что он только тогда может защитить ее, если она подаст жалобу ему и в консисторию, и стал хлопотать о ней. Каково же было удивление священника, когда, он получил от консистории замечание, чтобы он не вмешивался не в свои дела...

Сельские пастыри слишком равнодушны к своим прихожанам – крестьянам, не заботятся об их образовании, а пекутся только о своих выгодах... Притом большая часть духовенства не есть чисто православные по духу и не воспитывались в православии.

Бывший архиерей витебский Василий в душе, как говорят, остался униатом.

В Динабурге православные задумали построить церковь и собрали сумму. Когда им дано позволение начать стройку, архиерей Василий прислал для производства работ подрядчика – своего родственника (Глазко или Реута), который потом за что-то был сослан в Сибирь… Храм вышел хорош, но угрожает падением»…

Помянутый выше Н. Н. Новиков (окружный инспектор народных училищ) препроводил ко мне из Вильны при письме от 24го июля выдержку из письма к нему А. В. Рачинского⁴⁶⁵; при чем сообщил, что г Рачинскйй был некогда нашим консулом в Молдавии, затем мировым посредником в двух западных губерниях, а в 1866 г. состоял в распоряжении попечителя Виленского учебного округа. Летом 1866 г. г. Рачинский, по поручению попечителя округа, ездил в витебскую губернию для археологических и археографических разысканий. И вот что он, между прочим, сообщал о витебской губернии и полоцкой епархии г. Новикову:

«Что скажете вы о православно-русском монастыре, в котором, в благословенное 1866-е лето, божественная служба совершается по униатским книгам 1761 г., изданным в Почаеве, при полном отсутствии круга православно-русского Московской, Киевской или иной печати, и когда по сознанию самого настоятеля, 16 сентября отправляется на ряду служба блаженномученику Иосафату Кунцевичу⁴⁶⁶. Над клиросом повешено огромное изображение распятого Спасителя, со креста правою рукою дающего благсловение преклоненному пред ним Базилиану в орденской одежде … В ризнице древнее во весь рост изображение Иосафата Кунцевича; в одной руке у него пылающее сердце с пальмового ветвью, а в другой – чаша с мученическою кровью; лик и вбитый в чело бердыш⁴⁶⁷ слабо закрашены и по обе стороны разделенная надпись: «Св. Василий Великий».

В этом же монастыре до весны настоящего года хранился в ризнице ковчег с локтевою частью руки Иосафата Кунцевича. Предметы эти взяты в консисторию и ныне там хранятся, ожидая разрешения нового преосвященного.... На горнем месте главного алтаря, в углублении каменной стены, найдена надпись углем следующего содержания: «1837 г. ноября 4 дня сюда вставлено (sic!) бутылку (sic!) водки совершенно полную. – Иеромонах Симеон-прусак, Св. Василия ордена инок». – Под подписью найдена бутылка, действительно почти полная опечатанная печатью с изображением архимандричьей митры, крыжа, жезла и под щитом букв «X. S. Р. В.», т. е. «ксендз Симеон-прусак Базилиан». – Антиминс, освященный униатским епископом Красовским. В таком виде найден мною 1-го минувшего июня второклассный Тадулинский монастырь⁴⁶⁸, служивший во время оно столицею Белорусским Базилианам.

Ризница Николаевского кафедрального собора в Витебске, переделанного из иезуитского костела, кроме предметов самого скудного вида, служащих для православного богослужения, обильно наполнена костельными принадлежностями; несколько таблиц от алтарей с частицами костей латинских святых, несколько каменных антиминсов от их алтарей 8 процессионных фонарей бывшего иезуитского коллегиума, множество монстраций⁴⁶⁹ и т. п. Здесь же в узелке, запечатанном двумя печатями архиепископа Василия (Лужинского), частицы одежд, в которых будто бы убит был Иосафат Кунцевич, между ними, как значится по описи митра с драгоценными каменьями.

Прилегающие к собору коридор с кельями и покори для преосвященного преисполнены воспоминаниями об иезуитах: громадные круцификсы⁴⁷⁰, образки патронов иезуитского ордена и, наконец, в самом зале несколько превосходных полотен художника Ксаверия Розы. Между ними замечательны следующие: смерть Ксаверия Сальского; благословляемый Св. Троицею Игнатий Лойола⁴⁷¹, которому из уст сына Божия виднеется следующее обетование: «Ego vobis Romae propitius ero»; в двух медалионах поясные изображения женских лиц; еще образ трех иезуитов – миссионеров держащих по большому кресту и наконец, портрет Алонзия Гонзого».

Далее, со слов священника витебской Христо-рождественской церкви Петрашки, г. Рачинским записано: вдова протоиерея Глыбовского, получая с двумя взрослыми дочерями 100 р. пенсии, преспокойно исповедует римское католичество. Жена находящегося на месте протоиерея Голембиовского открыто принадлежит к римской церкви. Да сам преосвященный, выдав племянницу свою, дочь бывшего униатского священника Лужинского, за помещика Глазко, исходатайствовали, ей право быть в римском обряде, на том основании, что знатным родственникам ее мужа стыдно иметь в своем родстве схизматичку.

Дьячки во всех приходских церквах, происходя большею, частью из местного мещанства, недавно униатского, а ныне униатствующего, играют важную роль посредничеством своим между церковниками и мирянами. В них, по моему мнению, главнейшая сила униатских обычаев, сохраняемых по преданию…

Церкви до крайности бедны и почти все ожидают правительственной помощи.

Замечательно, что в городах на местах приходских священников вы не увидите воспитанников последних курсов семинарии. До последнего времени существовал систематический или выгон их в чиновники; или загон в самую отдаленную глушь, так что мещанство, с живым в нем униатским обычаем, соприкасается со столпами унии, большею частью, лишенными образования. Резкие примеры таких столпов можно видеть в названном мною священнике Петрашке и члене Консистории, соборном протоиерее Никоновиче, из коих последний не окончил курса даже уездного училища.

В то время, когда православные храмы по воскресеньям бывают пусты, костелы наполняются призжающими из деревень на рынок православными крестьянами, которых особенно привлекает главный Антониевский костел с посвященным Иосафату Кунцевичу алтарем, над которым красуется изображение сего епископа в православные одеждах с ярко вызолоченным бердышем в голове.

Тоже можно сказать и о Полоцке, где доминиканский костел переполняется усердными чтителями Андрея Боболи⁴⁷², в доминиканских одеждах почиющего во граде св. Евфросинии, в виду мирной обители ее с драгоценным памятником XII в.».

Здесь оканчиваются выдержки из письма г. Рачинского. Затем г. Новиков продолжает от себя:

«Обозревая в прошлом (т. е. 1865 году) Витебскую губернию, г. Главный Начальник края (К. П. фон-Кауфман) нашел, что кафедральный собор содержимся весьма небрежно; православные церкви находятся в страшном запустении; не только враждебный католицизм давит их великолепном и громадностью костелов, но и крайняя неразвитость многих, сельских священников, упадков их духа и равнодушие к пастве дают окончательный перевес ксендзам, и помогают им в ополячении и окатоличении, нашего искони русского края; в каждой из осмотренных церквей есть следы латинства: латинские образа, латинские распятия с таковыми же надписями; даже над входными дверями древней и прекрасной церкви Маркова монастыря близ Витебска начальник края заметил польскую надпись. Запрестольный образ в Боровской церкви (близ города Дриссы), несоответствующий по роду живописи русскому храму, стоит на прежнем месте, несмотря на то, что 4-е года тому назад прислан туда прекраснейший образ, всемилостивейше пожертвованный государынею Императрицею, который доныне стоит прислоненным к стене без рамы».Когда в Витебске получен был указ о назначении меня на Полоцкую кафедру, ректор семинарии архим. Никанор⁴⁷³, как старшее лицо в епархии, поспешил телеграммою поздравить меня с этим назначением и при этом просил уведомить, когда и каким путем прибуду я в Витебск. Получив от меня в ответ, что времени отбытия из Москвы я определить еще не могу и что предполагаю ехать чрез Петербург, он обратился ко мне с письмом от 16 го июля, в котором признал полезным сообщить мне о некоторых обстоятельствах вверенной мне епархии. Вот что, между прочим, он писал:

«Помещения архиерейского жалче здешнего на своем веку я нигде не видел: мебель была крайне скудная, но и ту слышно предместник вашего преосвященства вывез в собственное имение; иконы для архиерейских комнат, слышно, куплены только на днях; едва ли есть при архиерейском доме экипаж и лошади… Излишним считаю говорить об архиерейских церковных облачениях и утварях: как все это ни было жалко, многие вещи, слышно, взяты предместником, как собственность. При архиерейском доме один только иеромонах. Регента нет, был регент старик диакон Кутузов, но тот уезжает в Александро-Невскую лавру. Есть и, архидиакон и протодиакон, но протодиакон состоит не при кафедральном соборе, а архидиакон протодиаконского в себе имеет мало. Иподиаконов при кафедральном соборе нет. Полного прибора облачения на всех служащих сколько-либо добропорядочного нет; все сборное, многое, в самые великие дни, крайне ветхое и грязное, особенное же диаконские стихари. Хор жалкий и те заморены голодом и заедены всякого рода скудостью.

Довольно. Для практических соображений вашего преосвященства теперь пока на месте вашего пребывания будет достаточно этих сообщений. А здесь по неволе усмотрите вещи баснословного свойства.

А главное – вашему преосвященству придется здесь чуть не все создавать, и страница в истории церкви ожидает вас, как первого искони православного преемника униатских и униатствовавших архиереев.

А ждут ваше преосвященство здесь с некоторою тревогою, немногие с боязнью, а большинство с благими надеждами по той причине, что, не говоря об известном здесь факте – сюда искали архипастыря доброго и милостивого, не говоря об общем мнении, приписывающем особе вашей прямоту и мягкость нрава, ухудшить, более исковеркать здесь отношения святительской власти к подчиненным, ей невозможно».

В ответе на письмо о. архимандрита я писал ему от 25-го июля следующее:

«Усердно благодарю, вас. за благовременное сообщение мне известий, хотя и не весьма утешительных. Но в вашем письме сообщаются сведения, большею частью предположительные и основанные на слухах; а мне хотелось бы и необходимо иметь сведения точные и положительные. Посему прошу вас доставить мне и без замедления точные ответы на следующие вопросы:

1) Кто в настоящее время заведывает архиерейским домом?

2) Есть ли при архиерейском доме церковь?

3) Есть ли опись архиерейского дома и архиерейской ризницы; и если есть, то прикажите, кому следует, извлечь из этой описи краткий перечень вещей – по дому, напр., сколько значится мебели, экипажей и пр., – по ризнице – сколько, наперсных крестов, панагий, митр, мантий и пр., – и прислать мне.

4) Есть ли план архиерейского дома? Если есть, то нельзя ли прислать мне или подлинный, или копию с него; если же нет готового плана, то нельзя ли на скоро начертить расположение дома, с объяснением, где и что до сего времени помещалось?

5) Какие средства имеет архиерейский дом и сколько суммы имеется в наличности?

6) Что прежде и более всего признается необходимым прибресть для архиерейского дома и домовой церкви? Что можно купить или сделать на месте, и чего нельзя?

7) Кто были иподиаконы при моем предместнике и куда они девались?

8) Был ли при преосвящ. Василии особый письмоводитель, остается ли теперь, кто он и какое его содержание?

9) Какие средства для архиерейского хора, и есть ли из наличных певчих кто-либо способный обучать пению других, пока не найдется регент?

Мой выезд из Москвы зависит от назначения мне преемника по званию Викария. До сих пор нет еще сведений, состоялось ли это назначение. Во всяком случае мое пребывание в Москве продолжится еще не менее 2-х недель».

На изложенные выше вопросы архим. Никанор представил мне официальное донесение от 29-го июля за № 824, в котором изъяснил:

1) «Архиерейским домом заведывает казначей иеромонах Иона, единственный иеромонах при доме; кроме его был только послушник, который просится во дьячки.

2) Церковь в архиерейском доме есть, но не при кельях, которые находятся во втором этаже дома, тогда как церковь внизу и отделена от келий тремя прихожими.

3) Опись, по которой теперь принято консисториею имущество архиерейского дома, имею честь представить вашему преосвященству. – В объяснение описи имею честь почтительно присовокупить, что а) архиерейские кельи теперь покрашены и имеют довольно благообразный вид; б) мебели оказывается достаточно и довольно приличной; в) в зале есть несколько картин не только итальянского, но чисто католического стиля и даже содержании, а иконы – ни одной; г) подсвечники нужны; ни люстр, ни ламп нет; д) скудное в количестве серебро негодно к употреблению по изветшалости; е) столового белья нет; ж) столовая и кухонная посуда есть – годная к употреблению; з) экипажа нет; есть две кареты – летняя, в которой ездил еще преосвящ. Смарагд⁴⁷⁴ в начале тридцатых годов, и зимний тяжелый рыдван: то и другое к употреблению негодно; и) четыре лошади, приведенные из Петербурга, годны к употреблению.

4) Особой ризницы архиерейского дома нет, а есть только соборная, но и та скудна. – В частности: а) архиерейское облачение прилично одно только красное-бархатное, устроенное в прошлом году; б) из митр две могут быть употребляемы; но светлую полезно приобресть новую, а траурную необходимо; в) необходимо приобресть выносный подсвечник для архиерейского свяшеносца; д) дикирий и трикирий – две пары серебряные; д) посох есть серебряные; е) необходимы сулки для посоха; ж) наперсный крест один; з) панагий две. – Священнических риз одномастных нет ни одного прибора, для шести человек; а диаконских стихарей цельного прибора нет решительно ни одного.

5) Плана архиерейского дома ни в доме, ни в консистории не оказалось. Я поручил о. казначею архиерейского дома попросить епархиального архитектора составить чертеж дома.

6) По штату полагается жалованья архиерею на стол, на келейников и прислугу 3200 р.; на свиту как то: эконому, духовнику, крестовыми иромонахам, ризничему, он же и казначей, при нем писцу и иеродиаконам 980 р.; на служителей и мастеровых – 300 р.: итого 4.480. – На ремонт архиерейских домов и церквей, а также собора с ризницею – 358 р., да на наем служителей – 2200 р., а всего – 7038 р., – Остаточной суммы в архиерейском доме имеется в наличности – 4801 р. 12¼ к.

7) Для архиерейского дома необходимо приобресть иконы, серебро столовое и чайное, столовое белье, подсвечники и экипаж. А для домовой церкви нужно приобресть все утвари и ризницу.

8) Иподиаконы были: умерший диакон Алексий Жданов, а другой – диакон Георгий Кутузов, он же и регент – человек старый малорослый и принятый ныне в Александро-Невскую лавру.

9) Письмоводителем при преосвящ. архиеп. Василии был и теперь числится некто Михаил Чернявский из окончивших курс воспитанников семинарии. Жалованья по штату письмоводителю 250 р. в год.

10) На архиерейский хор ассигнуется 1140 р.; из этой суммы почти все большие певчие получают жалованье – одни по 4 р. 16 к. в месяц, а другие по 3 р. 75 к.; на остаток же содержатся малые певчие.

11) Из наличных архиерейских певчих способного обучать пению я не знаю. Выбывающего Кутузова имелось в виду заменить свящ. Соколовским».

Получив такие неутешительные сведения о положении кафедрального собора и архиерейского дома, я пользуясь пребыванием в Москве, поспешил обратиться с просьбою к знакомым мне настоятелям и настоятельницами Моск. монастырей, а также к известным своею благотворительности частным лицам. И просьба не оказалась напрасною: собрано было довольно ризничных и утварных вещей и 600 р. деньгами⁴⁷⁵.

В тоже время явился ко мне на помощь заведывающий делами по обеспечению сельского духовенства и постройке православных церквей в западном крае Тайный Советн. Помпей Николаевич Батюшков⁴⁷⁶, который на эту пору случился в Москве. Он благосклонно предложил мне свое содействие к благоустроению церквей вверенной мне епархии и в последствии честно сдержал свое обещание. О его заслугах для Полоцкой епархии будет сказано в своем месте.

В начале июля посетила меня теща, Пр. Ст. Царевская⁴⁷⁷. Проводивши ее из Москвы, я вслед затем писал ей в Муром от 19-го июля:

«Мое дело окончательно решено: 10-го числа я получил уже- из Св. Синода указ; но до сих пор остаюсь в Москве и неизвестно еще скоро ли оставлю ее: к крайнему моему удивлению, до сих пор еще ничего не слышно о назначении мне преемника. Между тем из Витебска спрашивают уже меня, скоро ли я туда прибуду.

Тяжело мне разлучаться с Москвою и с добрыми моими друзьями; но немалое утешение для меня в этой разлуке составляет то общее чувство с каким добрые люди провожают меня из Москвы. Сам Первосвятитель почтил меня таким посланием, которое доставило мне величайшее утешение и которое составляет для меня наилучшую награду».

26-го ч. ездил я на короткое время в Лавру, для личного объяснения по некоторым делам с владыкою митрополитом.

Возвратившись в Москву, я получил из Вифании письмо своего нареченного преемника по можайской кафедре, о. архим. Игнатия⁴⁷⁸. Вот что он писал мне от 28-го числа:

«На вчерашний вопрос вашего преосвященства позвольте предложить теперь некоторый ответ, хотя я и не видел еще здесь великого Святителя, приехав вчера в Лавру уже в половине всенощной.

Вчера Святитель вечером благоволил передать вифанскому о. ректору⁴⁷⁹, что им получена телеграмма о назначении и утверждении нового викария, и что указа не прислано, потому что отдано в переплет последование архиерейской присяги. Отец же наместник⁴⁸⁰ пред всенощною говорил о Никодиму, что Святитель предполагает совершить наречение 5 августа, а самое посвящение в Лавре – 7-го августа, в воскресенье, если Господь восхощет и препятствий не будет. Прошу впрочем оставить сие между нами.

Поспешаю уведомить о сем pro secreto ваше преосвященство, и вместе долгом поставляю изъявить глубокое сожаление о том, что я должен с вами, разлучиться.

И всегда, и особенно в последние годы моего ректорства, я премного обязан любви вашего преосвященства. Часто пользуясь возможностью приходить к вам, я всегда выходил с великим утешением; и в часы скорбные посещение вас приносило мне отраду и успокоение. Позвольте надеяться, что и в Полоцке сила молитвы и любви вашей будет на меня благотворно действовать при новых трудах гораздо больших сравнительно с прежними. Благословите меня».

30-го ч. получил я от преосвящ. Леонида краткую записку след. содержания:

«Не имея сил для посещения вас, усерднейше сим прошу: скажите 2 слова о здоровье владыки, освящал ли церковь и что предполагается?»

В ответе на это писали я:

«Утром я хотел быть у вас, но дела и люди не пустили, а теперь я знаю, что вам неудобно принять меня.

Святитель наш, слава Богу, здравствует. Церковь в Вифании освящать и литургию по освящении совершал. На мой вопрос (с удивительным знаком) о том, как он перенес такой подвиг и не чувствует и каких-либо от сего неприятных последствий, с улыбкою изволил ответствовать: «никаких; напротив, я чувствую себя лучше».

Вчера указа о назначении моего преемника получено еще не было; если получен будет на сих днях, то в будущую пятницу (5-го ч.) предполагается быть в Лавре наречению, а 7-го Хиротонии Владыка будет о сем писать к нам.

Больше пока ничего не могу сообщить вам. До свидания».

В первых числах августа получен был наконец из Св. Синода указ о назначении мне преемником по званию викария ректора Московской семинарии архим. Игнатия. Наречение его во епископа происходило 5-го числа в трапезной церкви Троицкой Лавры, а хиротония 7-го числа там же в Успенском соборе. Господь сподобил и меня быть участником в тайнодейственном совершении хиротонии моего преемника.

По возвращении из Лавры в Москву, я начал уже собираться в путь, делая в тоже время прощальные визиты своим добрым знакомым.

15-го августа я снова отправился в Лавру, чтобы еще раз поклониться тамошней, столь родственной для меня, святыне и проститься с владыкою-митрополитом. Он в это время был в Гефсиманском скиту и там принял меня; в благословение вручил мне икону Божией Матери и напутствовал меня отеческими благожеланиями.

По возвращении из Лавры, 18-го ч. писал я Н. П. Киреевской:

«Мир Господень и Божие благословение вам и присным вашим.

Примите, возлюбленная о Господе мое глубокое искреннее благодарение за ваше христианское расположение и усердие ко мне. Не нахожу слов для выражения признательности моей за те приношения, какие вы сделали ради меня и для меня. Драгоценны для меня ваши приношения и сами по себе, но они еще драгоценнее по той деликатности, с которой делались и делаются. Небесный Мздовоздаятель да ущедрит вас и воздаст вам сторицею за ваши щедрые дары и приношения.

Простите Бога ради, что нескоро отвечаю на ваше письмо от 31 минувшего июля. В последнее время я так был занят, развлечен, озабочен, что решительно не имел времени писать к вам обо всем обстоятельно: не далее, как 9-го или 10-го числа сего августа освободился я официальных занятий по делам епархиальным; затем все время проходило и проходить в сборах в путь, в приеме посетителей, приходящих проститься со мною, и частью в посещении добрых знакомых.

На прошедшей неделе в четверг, вместе с Пар. Алекс.⁴⁸¹ и Ел. Алекс.⁴⁸² Мухановыми, приглашен я был на вечер к Ее Сиятельству, графине Анне Егоровне⁴⁸³. Добрая графиня встретила меня рыданием и искреннею скорбью о разлучении со мною; затем предложила мне богатое приношение, состоящее в разных дорожных принадлежностях, о которых вам уже известно.

Вообще Москва, благодарение Господу, напутствует меня щедрыми дарами. Узнав о разных недостатках моей новой кафедры, многие с любовью обратились ко мне с разными приношениями. Первый подал к сему добрый пример мой преемник, преосв. Игнатий предложив мне, с соизволения владыки, из монастырской Богоявленской ризницы довольно богатую митру, по фиолетовому бархату украшенную жемчугом и сребропозлащенными дробницами. Но еще прежде, Новодевическая игуменья⁴⁸⁴ принесла мне в дар к празднику ее обители, 28-му числу июля, также митру своего произведения, простую, но очень изящную по рисунку и отделке.. Затем, все почти настоятели и настоятельницы монастырей сделали в пользу Полоцкой кафедры разные пожертвования, частью, готовые облачения священнические и диаконские, и множество воздухов; частью парчевые и бархатные покровы с гробов умерших, из которых я распорядился сшить также облачения в особенсти диаконские стихари и, между прочим два архиерейских саккоса с принадлежностями. Между дарами, крест с частью мощей преп. Евфросинии и панагия с изображением муч. Адриана и Наталии. Одним словом, не тощ я явлюсь на новую Полоцкую кафедру.

15-го числа вечером ездил я в Лавру поклониться, может быть в последний раз, тамошней святыне и проститься с Первосвятителем. Беседа наша с старцем длилась часа два с половиною. Преподав мне наставления и советы владыка с искренним чувством простился со мною, благословив меня своею десницею и святою иконою Владимирской Божией Матери».

Днем выезда из Москвы назначено, 24-е число. Накануне этого дня отправлен был мой багаж в Витебск чрез Смоленск под присмотром племянника моего П. И. Успенского⁴⁸⁵. В тот же день писал я в Лавру к высокопр. митрополиту:

«Высокопреосвященнейший владыко!

Милостивейший архипастырь и отец!

Наконец после шестнадцатилетнего служения моего, под покровительством и руководством вашего высокопреосвященства, в древлепрестольном граде, я должен, по воле Божией и по распоряжению высшей власти, оставить этот священный град и лишиться вашего отеческого руководства. Прискорбная разлука тяжкое лишение!

Из всех благ, какие дарованы мне Всеблагим провидением до сих пор испытать в жизни, без сомнения, наилучшим благом я должен признать мое служение в Москве, под ближайшим руководством и покровительством вашего высокопреосвященства. Незабвенны будут для меня те уроки и наставления, какие имел я счастье получить от мудрой опытности вашей. Надеюсь, что сии уроки и наставления не будут бесплодны для меня на дальнейшем поприще моего служения.

Еще раз приношу вашему высокопреосвященству глубокую сыновнюю благодарность за все ваши ко мне милости и благодеяния.

Предприемля завтра путь к месту моего нового назначения, прошу вас, милостивейший архипастырь, еще раз напутствовать меня вашим отеческим благословением и вашею святительскою молитвою».

Тогда же писал я в Витебск архим. Нииканору:

«Благодаря вашему благовременному извещению о нуждах и недостатках Витебского кафедрального собора по части ризничных принадлежностей, я успел не мало приобресть ризничных на других вещей от благочестивого усердия Московских хритстолюбцев. Пожертвования эти, вместе с моими собственными вещами отправлены по транспорту шоссейным путем чрез Смоленск. При них находятся один вдовый священник из Владимирской епархии, которые мною принимается в полоцкую епархию, племянник мой – чиновник, кучер и повар с семействами. Транспорт, который двинулся в путь сегодня может придти в Витебск не ранее как дней чрез десять. Пусть к этому времени казначей архиерейского дома приготовить помещения для означенных лиц и, когда они явятся в Витебск, даст им все, потребное к содержанию: а привезенные вещи поместить в удобном и безопасном месте.

Завтра после полудня если Бог благословит, отправляюсь и я в путь. Несмотря на быстроту нынешних сообщений, путь мой до Витебска не может быть совершен скоро. По пути к Петербургу я намереваюсь заехать в Новгороде и там пробыть не менее двух дней. Пребывание мое в Петербурге продолжится также несколько дней. Затем, вероятно, понадобится иметь хотя краткую остановку в городах Полоцкой епархии, лежащие на пути от Петербурга к Витебску.

В рассуждении вступления моего в Витебске я не могу сказать пока ничего определенного. Для объяснения как по сему, так и по некоторым другим вопросам, я приглашу вас или Кафедрального о. протоиерея в Полоцк.

Диакона Кутузова задержите до моего прибытия в Витебск.

Место пребывание мое в Петербурге будет на Троицком, подворье».

24-го числа, в среду, в день празднования свят. Петру, первопрестольнику Москвы, я совершил в последний раз божественную литургию в Сергиевском храме Высокопетровского монастыря, которым суждено мне было управлять 4½ года. За литургией, равно как и накануне за всенощной цели необыкновенно стройно чудовские певчие, под руководством талантливого регента Багрецова⁴⁸⁶; и это привлекло великое множество богомольцев. По окончании литургии, после краткого отдохновения в покоях, я снова вошел в главную монастырскую церковь во имя Боголюбской Божией Матери, где совершил поклонение святыне и откуда в мантии, простившись с братиею, дошел до святых врат, где приготовлена была карета, в которой я, в сопровождении новорукоположенного преемника моего, преосвящ. Игнатия, отправился на станцию Николаевской жел. дороги. Здесь ожидали меня некоторые из наиболее преданных мне лиц, между прочим, Д. А. Шер⁴⁸⁷, которому я очень много был обязан по делам хозяйственным и, особенно в последние дни, по сборам в отдаленный путь. В два часа пополудни двинулся поезд, и я навсегда оставил незабвенную для меня Москву, в самом грустном настроении духа.

Но если мне тяжело и грустно было разлучаться с Москвою, где проведены лучшие годы моей страннической жизни и где так много встречал я отрадного для души, то и Москва в свою очередь не была равнодушна к моему удалению от нее. Вот что писали из Москвы вслед за отбытием моим в Витебск:

Преосвящ. Игнатий от 31-го августа:

«Писал я Святителю, что я проводил вас не без скорби, что московское духовенство очень благодарно вам. Святитель отвечает: «преосвященного Саввы лишились с сожалением и мы. Но надобно было уступить: требованию службы»⁴⁸⁸.

Вскоре потом владыка митрополит писал (от 20-го октября) преосвящ. Алексию⁴⁸⁹, еп. Таврическому:

«С сожалением отпустил я преосвященного Савву, и в отношении к тому, что лишился, и, в отношении к тому, что его встретил и трудности. Может быть, я не успел бы, если бы решился сему противиться, но я не решился поставить свою волю пред волею начальства, в которой видел общее благо и волю, Провидения. Надеюсь, что Господь не оставит его своею благодатною помощью».

Профессор моск дух. академии С. К. Смирнов от 27-го сентября:

«Москва доныне воспоминает и долго будет воспоминать вас. После отъезда вашего преосвящ. Леонид писал владыке, что дай Бог ему и его новому товарищу видеть к себе хотя десятую долю того сочувствия, которое выказали жители столицы, разлучаясь с вами».

Преосвящ. Леонид еп. Дмитровский от 24-го числа октября, между прочим, писал мне.

«Был (27-го сентября) в Зосимовой пустыие и понял, почему вы были- так расположены к святой обители. Таковых бо есть царствие Божие, и они хранимы Богом для распространения на земле даров благости Божией. Я не служил там, но, пробыл 24 часа в общении молитвы и беседе душеполезных с матушкою и старшими сестрами. Там хранится о вас самая приятная память. И в Москве мы воспоминаем о вас очень часто не только в кругу родных, но и со знакомыми. Ваша судьба всех интересует, и все уверены, что вы выйдете, с Божиею помощью, победителем из всех затруднений, добудете долговечную в стране славу своему высокому имени и вечную славу в жизни за могилой»...

Графиня. А. Г. Толстая от 21 октября писала в ответе на письмо от 10-го того же месяца:

«Письмо ваше от 10-го числа я получила, поспешаю вам выразить мою признательность: я очень тронута вашим молитвенным о мне воспоминанием, среди таких разнообразных трудов и забот, которые вы встретили в новом месте вашего служения.

Но если вы о Москве и знакомых ваших в ней воспоминаете, то и она и все вас душевно уважающие, к числу коих прошу причислить и меня, очень часто мысленно к вам обращаются.

Мы утешаемся здесь надеждою, что чем больше трудов, тем больше будет вам и наград; а при вашем бескорыстном усердии к церкви нельзя сомневаться, что труды ваши увенчаются успехом.

Благодарю вас усердно также за присылку образа Саввы Вишерского, который будет поставлен в церкви; освящение ее еще не совершенно, но все уже готово, и я надеюсь, что, наконец, после таких долгих ожиданий, я буду иметь великую отраду присутствовать при литургии у себя в дом; в день же освящения будут вынимать части за ваше здравие».

Художник Д. А. Шер, также в ответе на мое письмо, писал мне в Витебске от 30-го ноября:

«Нет дня, чтобы я не вспоминал несколько раз о вас о вашем ко мне радушии; и вспомнить не могу без грусти о наших беседах с вами столь приятных. Если когда бывало сгрустнется, то бежишь к вам, и все, что на душе тяготить, и все скорби откроешь и вы всегда примете участие и утешите, и облегчите скорбь, и сделается легко на душе. – Но теперь трудно придти в Петровский монастырь; все пусто, все не то и нет того родного и радушного владыки…

Я забыть не .могу, как ваш письмоводитель в последнюю минуту нас с вами разлучил, и мы поверили его нелепостям⁴⁹⁰, я себе простить не могу; я не помнил в то время ничего: так тяжела была разлука; и когда я опомнился, то было, уже поздно.

Я с графинею Анною Егоровной⁴⁹¹ часто вспоминаю о вас... Ее домовую церковь совершенно приготовили к освящению. Владыка решительно отказался освящать церковь. Будете освящать преосвящ. Леонид. Преосвящ Игнатия графиня не желает и говорить графу, что она с ним незнакома. Другое дело – преосвящ. Сава: мы были близкие знакомые, говорить она»…

Наконец, в декабре писала мне игумения Московского Страстного монастыря Антония⁴⁹² и, между прочим, выразила свою скорбь о разлуке со мною в, следующих словах:

«Не: скрою от вас, милостивейший владыка, чувства своей скорби об отдалении вашем из Москвы; я привыкла обращаться к вам, как к отцу, в недоумениях моих по монастырским делам, пользуясь милостивым вашим вниманием»...

Прибыв 25-го ч. августа рано утром на Чудовскую станцию, я здесь остановился в ожидании парохода, чтоб отправиться по р. Волхову в Новгород. Ожидание это продолжилось около 11-ти часов. К счастью моему, близ станции нашлась очень приличная квартира, где я мог и хорошо отдохнуть после крайнего утомления в пути и душевного волнения, возбужденного обстоятельствами предшествовавших дней, и пообедать: добрая хозяйка дома приготовила для меня прекрасный обед, который весь почти состоял из свежих сигов. Время до прибытия из Новгорода парохода проведено было мною частью в чтении, частью в прогулке по берегам исторического Волхова. В 4½ часа пополудни пароход двинулся вверх по Волхову: это было первое мое путешествие на пароходе. Вечер был ясный и тихий; изредка я выходил на палубу полюбоваться селениями и военными поселениями, расположенными по обоим берегам бурной реки, но большую часть времени проводил в каюте за чтением книги. Пассажиров было не очень много, и между ними ни одного мне знакомого. Между пассажирами оказался один монах, который, узнавши моем архиерейском сане, подошел ко мне и принял от меня благословение. На мой вопрос: кто он? – отвечал, что он настоятель Новгородской Филиппо-Иранской пустыни игумен Арсений. Я был очень рад такому доброму спутнику, с которым можно было побеседовать. В 9½ часов пароход пристал к пристани в Новгороде; и я, при ночном мраке, не без труда доехал на извозчике до Софийского собора, при котором находится помещение Новгородского викария, которого я искал себе приюта. Бывший в это время викарием преосвящ. Серафим⁴⁹³, предваренный о моем приезде высокопреосвящ. Митрополитом Исидором, у которого я письменно разрешения заехать в Новгород, принял меня очень радушно.

В Новгороде привлекло меня частью естественное любопытство видеть тамошние исторические памятники древностей, а главным образом желание поклониться тамошней святыне и в особенности небесному покровителю моему преп. Савве Вишерскому, которого имя я ношу на себе с 1-го октября 1848 г.

На другой день, по прибытии в Новгород 26-го числа, в день торжества коронации Государя Императора, я присутствовал при литургии в знаменитом Софийском соборе, которую совершал соборне преосвящ. Серафим. После литургии, к преосвященному заходили на закуску все городские чины, бывшие в церкви, начиная с вице-губернатора (губернатора в это время в городе не было). Но обедали мы только, вдвоем с преосвященным. Беседа шла, между прочим, о Московском митрополите Филарете и об его отношениях к преосвящ. Антонию⁴⁹⁴, бывшему Оренбургскому и затем управлявшему Ставропигиальным Воскресенским монастырем, откуда, наконец, он послан был на покой сначала в какой-то Тамбовский монастырь, а затем переведен в Смоленский архиерейский дом, где и скончался. – Преосвящ. Серафим, как сослуживец Антония по Казанской Академии, непомерно превозносил нравственные качества сего последнего и сильно порицал митроп. Филарета за то, что он допустил осудить Антония за какие-то неправильные его действия по управлению Воскресенским монастырем. Так как мне более или менее известны были обстоятельства этого дела, то я почел долгом защищать владыку-митрополита против несправедливых укоризн со стороны Новгородского викария.

После обеда преосвящ. Серафим отправился в путь для обозрения епархии, оставивши меня на попечении эконома архиерейского дома. Между тем в тот же день я осмотрел соборы: Никольский, Знаменский, церковь Пятницкую, часовню Владимирской Божией Матери Печерской, Блаженного Феодора и пр. – Вечером был в знаменитом Юрьеве монастыре, где за вечернею слушал стройное столповое пение монахов, обозрел драгоценные сокровища в ризнице, любовался видом озера Ильменя на берегу коего расположена обитель; затем в настоятельских роскошных покоях беседовал с о. архим. Германом⁴⁹⁵ о смиренном архимандрите Фотие⁴⁹⁶ и о благочестивой графине А. А. Орловой⁴⁹⁷.

Утром 27-го числа осматривал древний митрополичий дом – обширный и украшенный множеством портретов разных, как духовных, так и светских лиц, но между ними портрета Московская митроп. Филарета не примечено. – В собрании портретов особенное внимание обращает на себя портрет знаменитой Марфы посадницы.

В 8 ч. отправился, в сопровождении Юрьевского о. архим. Германа, в Саввине Вишерский монастырь, отстоящий от Новгорода в 10-ти верстах. Погода была пасмурная и дождливая. Монастырь – небольшой, стоит на низменном месте, на левом берегу р. Вишеры, впадающей в Волхов. Мощи преп. Саввы под спудом против южных врат алтаря главного Вознесенского храма. – Отстояв литургию, я выслушал молебен пред ракою Угодника Божия Саввы, к которой сделано было мною небогатое, но усердное приношение – сребропозлащенная лампадка с приличною на ней надписью. – В северо-западной башне ограды стоит большой дубовый крест, сделанный преп. Саввою. – Невдалеке от смиренной обители Вншерской находится дача, принадлежавшая знаменитому земляку моему, графу М. М. Сперанскому⁴⁹⁸.

Посетив келью, настоятеля и напившись у него чаю, к обеду возвратились в Новгород, где посещен был мною монастырь преп. Антония Римлянина, в стенах коего помещается и Новгородская духовная семинария.

Вечером, после малой вечерни, осмотрен 6ыл мною во всей подробности, под руководством настоятеля собора, Софийский собор со всеми его святынями и достопримечательными древностями. Без особенного чувства сердечного умиления и благоговения нельзя было взирать на это многовековое святилище – бесценный памятник благочестивого усердия древних князей и владык новгородских, из коих многие почиют здесь своими нетленными телами.

С вечера всенощную службу и на другой день, 28-го ч. в воскресенье, раннюю литургию слушал я в домовой церкви Свят. Иоанна Новгородского. Затем видел келью сего святителя и в ней тот рукомойник, в котором он, по сказанию его жития, молитвою заключил беса.

В 9 ч утра оставил я Новгород и в 1ч. пополудни на том же пароходе возвратился на Чудовскую станцию Николаевской ж. дороги, откуда с первым поездом отправился в Петербург, куда и прибыл благополучно в 9 ч. вечера. Квартира здесь приготовлена была, по распоряжению о. наместника Троицкой Лавры, архимандр. Антония на Троицком подворье, в митрополичьих покоях, которые, за неприсутствованием с 1842 г. в Синоде Московского владыки, занимал в течении многих лет, в качестве арендатора, А. Н. Муравьев. Эконом подворья иеромонах Евфимий встретил и угощал меня, во все время моего пребывания в столице, с особенным усердием и радушием.

Утром 29-го числа в день Усекновения главы св. Иоанна Предтечи, выслушав раннюю литургию на Троицком подворье, я поспешил видеть главные Петербургские храмы: Казанский и Исаакиевские соборы, и затем, приехавши в Александро-Невскую лавру и поклонившись главной святыне ее – нетленным, почивающим под спудом, мощам св. Благоверного великого князя Александра Невского, я представился священно-архимандриту Лавры, высокопр. митрополиту Исидору. Владыка принял меня на первый раз очень холодно; сделал замечание, почему я неохотно приняло назначение на Полоцкую кафедру и почему так долго не выезжал из Москвы и пр. В заключение однакож краткой аудиенции, соизволил пригласить меня на следующий день, к участию в Лаврском празднестве преподав при этом наставление, какими путями я должен был ехать с Троицкого подворья в Лавру, чтоб не встретиться, с крестным ходом, совершаемым обыкновенно в этот день из кафедрального Исаакиевского собора.

После свидания с митрополитом, я поспешил повидаться с прочими синодскими властями; но застал дома только преосвященных архиепископов – Фнлофея⁴⁹⁹ и Василия⁵⁰⁰. Преосвящ. Филофей, знавший меня по Москве на должности Синодального ризничего, принял меня чрезвычайно ласково и любезно. Преосвящ. Василия нашел я не совсем здоровым: жаловался на расстройство желудка. Для меня, конечно, интересно было бы получись от него какие-либо сведения о полоцкой епархии, которую мне суждено было от него принять, но ни он не сообщил мне ничего особенного на этот раз, а жаловался только на излишнее вмешательство в епархиальные дела со стороны, светских властей, ни я не решился затруднять его какими-либо вопросами, в виду его болезненного состояния, рассчитывая при том еще раз видеться с ним, когда он выздоровеет. Но мне видеться с ним уже не пришлось. Правда, я хотел было у него быть вторично, но был отклонен советом митрополита. Между тем, преосвящ. Василий ожидал, что я явлюсь к нему за советами: но как его ожидание осталось тщетным, то он был крайне недоволен и это ясно высказывал некоторым из витеблян, посещавших его Обстоятельство это послужило первоначальным поводом к неприязненным отношениям ко мне со стороны моего достопочтенного предшественника. И хотя все синодские власти, как духовные, так и светские, единогласно удостоверяли меня, что голос преосвящ. Василия не имеет в Синоде никакого значения, и потому мне нечего было опасаться его, однакож последствия доказали противное.

30-го числа, в день Лаврского праздника, мне дозволено было облачиться на ряду с прочими архиереями на молебен, который обыкновенно совершается пред литургиею и быть при встрече у святых ворот крестного хода и затем Государя Императора, но после литургии для приветствования Его Величества выходить из алтаря мне было возбранено. В ожидании крестного хода, все архиереи, в полном облачении, сидели по обычаю в палатке при входных вратах. – Председатель собора любуясь своими великолепным облачением и взяв рукою саккос приподнял его и, устремив взоры на меня, изволил вслух всех сказать: «вот таких тяжелых облачений митрополит Московский не употребляет». Когда после встречи крестного хода, который был сопровождаем викарием Аполлосом⁵⁰¹, снова возвратились мы в палатку для ожидания Государя, с нами остался и преосвящ. Аполлос, облаченный в розовый или малиновый бархатный саккос, с раскрасневшимся от продолжительного путешествия лицом, митрополит Исидор, обратившись к нему сказал: «вишь, какой красный пришел, да и саккос-то у неги красный и волосы-то красные, и весь красный».

После литургии, в покоях митрополита, был обычный завтрак, на котором, изволил быть Государь Император со всею своею свитой. Все архиереи присутствовали при этом завтраке; только мне, как пришельцу воспрещен был вход в гостиную, опасения де, чтобы мое представление Государю не возбудило каких-либо вопросов. – Это в высшей степени оскорбило меня. После отбытия Государя и его свиты, приготовлен был в покоях митрополита обеденный стол, к которому приглашены были только; архиереи и некоторые из Синодских чиновников.

Вечером пил я чай у преосвященного Нектария⁵⁰²; много беседовали мы с ним о разных церковных делах.

Еще утром того же 3-го числа распространился в Петербурге слух о внезапной кончине графа Мих. Ник. Муравьева⁵⁰³. Эта прискорбная весть до крайности огорчила меня. Пред выездом моим из Москвы я просил добрую знакомую мою Д. И. Сушкову, ближайшую родственницу супруги графа Муравьева, спросить графиню Пелагею Васильевну⁵⁰⁴, могу ли я видеть в Петербурге графа Михаила Николаевича и вот что было получено в ответ: «передай Николаю Васильевичу (Сушкову, мужу Дарьи Ивановны), любезная сестра, что муж с большим удовольствием готов передать преосвященному Витебскому все то, что он знает про тот край; а знает ли он? Это представляю вам решить. Однако боюсь, чтобы приезд преосвященного не был в одно время с нашим отъездом в деревню, 20 или 21–до 28 числа». – Итак мне не суждено было видеться с главным деятелем по усмирению польского мятежа 1863 г. и получить от него потребные для меня сведения по церковным делам северо-западного края.

31-го ч., после ранней литургии, на Троицком подворье совершена была панихида по новопреставленном рабе Божием болярине граф Михаил. К общей церковной молитве присоединил и я свою частную усердную мольбу к Отцу духов и всякие плоти о упокоении усопшего.

По поводу кончины графа Михаила Николаевича я писал в Киев к брату его, А. Н. Муравьеву, выражая ему искреннее сочувствие в его семейной горести; при этом я благодарил Андрея Николаевича за уступку мне его квартиры – просторной и удобной для меня. – В тоже время я благодарил и лаврского наместника, о. архим. Антония за оказанное мне, по его распоряжению, гостеприимство.

1-го сентября я приглашен был, вместе с преосвящ. Нектарием, новорукоположенным епископом Вологодским Павлом⁵⁰⁵ и нареченным во епископа Кинешемского, викария Костромской епархии, архим. Ионафаном⁵⁰⁶, к протоиерею Ораниенбаумской придворной церкви Гавр. Марк. Любимову на обед. По дороге в Ораниенбауме, я познакомился с Синодским Обер-секретарем Н. И. Павловским⁵⁰⁷, относительно которого мне тут же было внушено, чтобы я время от времени делал приношения этому чиновнику, как человеку нуждающемуся – де в средствах к жизни. – Хозяин дома о. протоиерей Любимов, принял нас с искренним радушием. – После обильного угощения мы обозревали красивые окрестности Ораниенбаума; были во дворце Великой Кн. Елены Павловны, и отсюда в огромную зрительную трубу смотрели на Кронштадта и с Екатерининской башни любовались взморьем.

На обратном пути из Ораниенбаума я заезжал в Сергиевскую пустынь, где и ночевал. Настоятель пустыни архим. Игнатий (Макаров – из петербургских купцов) принял меня с любовью. На другой день в 7-м часу утра, мы ездили с ним на лошадях в Петергоф обозрения тамошних достопримечательностей. Мимоездом видели Стрельну и Знаменское – дачу Вел. Кн. Николая Николаевича. По возвращении в пустынь, осмотрели здешние храмы, из коих некоторые очень красивы и благолепны. В главном монастырском храме слушал я позднюю литургию и наслаждался стройным пением монашествующих. После обеда отправился на ближайшую станцию петергофской ж. дороги, где совершенно неожиданно встретился с генерал-адъютантом Мих. Александ. Офросимовым⁵⁰⁸, бывшим Московским генерал-губернатором; оба мы, как родные, обрадовались этой нечаянной встрече. В 2½ часа пополудни возвратился я в Петербурге с простудою в теле и расстройством в желудке. Но употребив, немедленно против той и другой болезни простые домашние средства я почувствовал себя на другой день почти совершенно здоровым.

Бывши в первый раз в Петербурге, я почел долгом, сколько можно, более ознакомиться с достопамятностями северной столицы.

В воскресенье, 4-го числа, в соборе Александро-Невской лавры совершена была хиротония помянутого выше ректора Олонецкой семинарии архим. Ионафана во епископа Кинешемского, викария Костромской епархии. В хиротонии участвовали все, бывшие на лицо в Петербурге, архиереи, в том числе и я недостойный; не участвовал только за болезнью архиепископ Василий. Новорукоположенный епископ Ионафан после литургии устроил на свой счет, в покоях митрополичьих, скромную, но приличную трапезу, не только для своих рукоположителей, но и для некоторых из синодских чинов. Преосвящ. Ионафан известен мне был и прежде, когда состоял на должности ректора Вологодской семинарии.

Во время пребывания моего в Петербурге, кроме членов Св. Синода и высших чиновников Синодального ведомства я посетил 1) главного священника армии и флота досточтимого земляка моего о. протоиерея М. Изм. Богословского⁵⁰⁹, который не раз бывал у меня в Москве; 2) тайного советника П. Н. Батюшкова⁵¹⁰, от которого получил напрестольный крест и дарохранительницу для Витебского Кафедрального собора; – 3) Авг. Матв. Гезена⁵¹¹, который с давнего времени был знаком мне по Москве.

В свою очередь и мне делали посещения как синодские власти, так и посторонние. – Между прочим, посещал меня бывший директор канцелярии Обер-Прокурора Св. Синода, тайный советник К. С. Сербинович⁵¹², могущественный при графе Протасове временщик. Но в это время он был уже член комиссии прошений, подаваемых на Высочайшее имя. Не без особенной цели посещал меня не раз г. Сербинович: у него в Полоцком Спасо-Ефросиниевском монастыре родная сестра игумениею. О ней то он каждый раз вел со мною беседы.

Вечером, 5-го сентября, явился я в последний раз, к высокопреосвящ. митрополиту Исидору, чтобы попросить его опытных советов на предстоящую мне деятельность на новом поприще, служения, и чтобы принять от него напутственное архипастырское благословение. На этот раз Новгородский первосвятитель принял меня благосклонно; беседовал со мною более двух часов и напутствовал меня следующими советами и наставлениями:

1) Действовать не круто и с благоразумием.

2)При обозрении епархии не только непредосудительно входить в домы польских панов и латинские костелы с слушанием в них литаний, но и полезно в видах привлечения католиков к православию. Напротив не следует посещать те уезды, где много раскольников.

3) Полезно чрез благочинных обревизовывать церкви, не принадлежащие к их округам, давая им для сего подробные инструкции.

4) Осмотреть в Динабурге церковь и освидетельствовать купол.

5) Мысль о перенесении мощей прей Евфросинии из Киева в Полоцк оставить однажды навсегда.

6) Обратить внимание на протоиерея Копаевича⁵¹³, как человека способного и благонамеренного.

7) Обратить также особенное. внимание на ректора семинарии архим. Никанора⁵¹⁴, оставившего по себе недоброю память в Саратовской семинарии, и на инспектора – иеромонаха Александра⁵¹⁵, нестрогого блюстителя постов.

При этом владыка вручил мне несколько бумаг, касающихся полоцкой епархии, а именно; а) две свои собственноручные записки; б) докладную записку смотрителя полоцкого дух. училища, прот. Юркевича от 18 ноября 1863 г за № 173, с приложением двух списков с прошений того же Юркевича в Св. Синоде, и в) письмо регента витебского архиерейского хора, диакона Георгия Кутузова от 15-го янв. 1866 г.

Собственноручная записка его высокопреосвященства следующего содержания:

1) Юркевич под именем жида снимает подряд на поставку продуктов для училища. Мука в Семинарии 65 к., а у него 85-ть.

2) В одну поездку по епархии преосвящ. Василий переместил 80 священников и 75 причетников. Помещики старались вооружить архиерея против духовенства, а духовенство раздражить против архиерея, который не понимал интриг революционеров.

3) Преосвящ. Василий отдал племянницу за помещика Глазко. Она сделалась католичкою. Муж был исправником и клеветал на священников, из коих многие пострадали. У Глазко был комитет повстанцев и заготовлялось оружие, почему он и содержится в крепости. А жена его была в тоже время членом комитета у Дроздовской.

4) Преосвященному Полоцкому прочитать дело в Св. Синоде 1866 г марта 17-го (протокол), по доносу свящ. Молянтовича о почитании Кунцевича и пр.

В докладной записке своей на имя митрополита прот. Юркевич пишет:

«Всевышний благословил меня недостойнейшего послужить с успехом делу распространения и утверждения св. православия в возведенной с православною церковью в 1839 г. стране. Своеобразные действия нынешних духовных представителей православного народонаселения в витебской губернии ко вреду православия вынудили меня заявить о таковых пред св. Синодом в прошениях от 2-го и 5-го ноября сего (т. е. 1863 года). Список с таковых прошений при настоящей записке вашему высокопреосвященству, как первосвятителю нашей Российской православной церкви всемиреннейше честь имею, для скорейшего обеспечения православия в Полоцкой епархии, на святительское вашего высокопреосвященства благовнимание приложить».

В первых из двух означенных прошений от 2-го ноября Юркевич пишет донос на ректора Полоцкой семинарии (в г. Витебске), архим. А…., в котором излагаются следующие обвинительные пункты:

1) употребление польского языка в обращении даже с учениками; 2) постоянные распри его с наставниками семинарии и начальниками училищ; 3) исключение 20% учащихся в семинарии и потом снова возвращение их в семинарию; 4) любимая тема для собеседования на уроках с учениками: «поповство и жидовство – одно и тоже»; 5) несоблюдение постов; 6) публичное нарушение обрядов православной церкви при богослужении, как, напр., служение литургии вдвоем с священником или иеромонахом без иеродиакона; при чем священник исполняет обязанности диаконские по обычаю латинской, или униатской церкви; 7) украшение рук кольцами; 8) допущение проживать на монастырском хуторе родственницам с женскою прислугой и 9) непринятие в семинарию для обучения двух сыновей прот. Юткевича».

В другом прошении заключается донос на настоятеля Полоцкого Богоявленского монастыря, архим. Сергия (Оссовского) Архимандрит обвиняется в том что 1) дозволяет братии монастыря употреблять мясную пищу; 2) не всегда совершает в высокоторжественные дни и никогда не совершает поминовений по преставльщимся лицам Царствующего дома; 3) дозволяет монастырским послушникам носить светскую одежду; 4) разрешаете монашествующим совершать мирские требы в домах прихожан градских церквей; 5) учредил совершение в продолжении всего года, всенощных богослужений с вечера; 6) уничтожить лепной фронтон у главной монастырской церкви заменив его железным навесом; купол на теплом Екатерининском храме окрасил зеленою, а стены – черною краской и, наконец, 7) берет на дом из присутствия Духовного правления тяжебные дела и по многу месяцев удерживает их у себя. В заключение Юркевич просит назначить в Богоявленский монастырь такого настоятеля, который бы не руководствовался произволом во вред православия».

Диакон Кутузов в помянутом выше письме от 15-го января выражая горькую жалобу на тяжкие угнетения его со стороны преосвящ. архиепископа. Василия, излагает, между прочим следующие факты, относящиеся до состояния архиерейского хора в Витебске: 1) помощник регента хора Заборовский человек набожный и благочестивый, был сослан в монастырь единственно за то, что сеял на архиерейском фольварке горох. 2) В архиерейском доме нет ни малейшего надзора за малолетними певчими; они отданы на произвол склонностей и привычек. Посему певчие оказываются самыми худшими учениками из всего училища; многие из них поисключены за безуспешность и дурное поведение, а один попал даже в тюремный замок. 3) Не лучше нравственного и материальное состояние певчих. Каждому певчему выдавалось на неделю не более, как по 12 фунтов черного хлеба, и о прибавке никто не смел говорить. Голодные певчие с одним из басов решились было однажды просить у эконома прибавки необходимой пищи, но, по доведении о сем до сведения преосвященного, малых певчих велено было пересечь розгами, а баса тот час же удалить из хора. По одежде и обуви малые певчие совершенно походят на нищих, так что городское общество дало однажды концерт в пользу голых архиерейских певчих. 4) В последнее время, по распоряжению преосвященного, певческая сумма отделена от прочих сумм архиерейского дома и отдана в заведывание кафедрального протоиерея Никоновича с тем, чтобы он заботился как о содержании певчих, так и о нравственности их, но и до сих пор певчие все-такие же оборванные и худые. А нравственное наблюдение ограничивается только тем, что по временам о. протоиерей приходит из своей отдаленной квартиры в певческую комнату и здесь собственноручно исправляет провинившихся польским ременным безуном (т. е. плетью), который и приносит в своем кармане. Такие расправы протоиерей нередко чинит и в праздничные дни пред литургиею и пр. В заключение письма диакон Кутузов просит о принятии его в С.-Петербургскую или Новгородскую епархию, с пострижением его, как вдового в монашество.

Еще в Москве (18 авг.) получил я от преосвящ. Игнатия сведение, что директор Канцелярии обер-прокурора Св. Синода, Н. А. Серпевский⁵¹⁶ имеет сообщить мне нечто весьма важное. Действительно, по прибытии в Петербург, я получил от г. Сергиевского записку на имя обер-прокурора от 15-го мая 1866 года с подписью: «православный из воссоединенных».

Записка заключает в себе следующие сведения:

«В Тадулинском монастыре хранятся какие-то мощи Иосафата Кунцевича: они были и есть предмет благоговения для многих православных из простонародия, – зло тем больше, что православное духовенство до сих пор не смело открыто противодействовать ему, потому что оно находило поддержку в местных властях духовных и главным образом в епархиальном начальстве.

«Архимандрит Онуфрий возведен в сан архимандрита и сделан настоятелем Тадулинского монастыря не за личные заслуги, а за услуги лицу. Он во всех отношениях не на своем месте, и потому для пользы церкви и государства следовало бы удалить его от занимаемой должности и на его место определить другого.

Архимандрит А….., когда еще был ректором семинарии, по поводу бывших в его время дрязг в семинарии, несколько раз публично в классе отзывался, что из Полоцкой семинарии не будет никакого добра, потому что она основана на крови мученика (Иосафата Кунцевича). Эти немногие слова, слишком много говорят, о его религиозных убеждениях. А так как витебский Марков монастырь, находясь в одной версте от города Витебска, постоянно посещается жителями оного, которых многие еще не забыли унию и неравнодушны к ней, то во избежание вредного на них влияния архим. А… последнего следовало бы из Маркова монастыря перевести, тем более, что со времени управления его монастырь этот день это дня в больший и больший приходит упадок. Настоятелем Маркова монастыря не худо было бы назначить местного преосвященного в видах увеличения его содержания; чрез это однакож не малую пользу приобрел бы и монастырь. Архимандриту же А..., если присутствие его неизбежно в полоцкой епархии, можно было бы дать в управление Вербиловский монастырь, находящийся в Себежском, искони православном уезде. – От должности благочинного монастырей архим. А…., во всяком случае следовало бы уволить.

Штатного содержания для полоцкой семинарии ежегодно ассигнуется на 120 человек казеннокоштных воспитанников, да 2000 р. с. отпускается правительством, по милости главного начальника северо-западного Воспитанников же на казенном содержании, с давнего уже времени, обыкновенно бывает не более 80-ти человек; следовательно, на каждого из них на содержание пищею и одеждою приходится 110 р.

Как подумаешь, что на того же духовного воспитанника, но только уездного училища, ассигнуется всего 40 р. и что содержание его разве одеждою очень немногим чем хуже содержания воспитанника семинарии, то и кажется, что было бы гораздо лучше, если бы хозяйственная часть по семинарии была поручена особой из градского духовенства комиссии, состоящей из трех или даже и пяти членов. Хорошо было бы, если бы избрание членов комиссии и эконома семинарии было представлено самим воспитанникам (!), или по крайней мере, духовенству.

Члены Пололкой д. консистории уродились в родню толсты, да, может быть, не в родню просты; одним словом они, по выражению их же патрона, архиеп. Василия, олухи, болваны. Избрать таких лиц в означенные должности архиеп. Василий, конечно, имел свои причины, которые надеемся, при новом владыке не будут существовать, и потому желательно было бы, чтобы для чести и пользы правительства и полоцкой епархии духовенства избраны были в члены консистории другие лица.

Жена члена консистории, витебского градского благочинного, протоиерея Голембиевского никогда не бывает в православной церкви, а постоянно посещает римско-католические костелы, где и исповедуется у ксендзов. Тоже самое должно сказать о родной племяннице архиеп. Василия Терезе Глазко. Это всем в Витебске известно и имеет своего рода влияние если не на всех, так, по крайней мере, на простонародье.

Следовало бы предупредить нового Полоцкого и Витебского владыку, чтобы он при приеме имущества архиерейского дома и кафедрального собора отнюдь не руководствовался теми описями, которые ему будут предъявлены, а имел бы в виду описи прежних лет и непременно приходо-расходные книги за все время управления епархиею архиеп. Василия.

Было бы желательно, чтобы при настоящем составе присутствия консистории поскорее был назначен в полоцкую епархию преосвященный».

Кстати помещу здесь одно письмо, полученное мною от неизвестного, но близко знакомого с обстоятельствами Полоцкой епархии, лица из Петербурга, спустя полгода по моем водворении уже в Витебске (именно 13-го февр. 1867 в.). – Вот что изложено в этом письме:

«При предместнике вашего преосвященства дела духовенства Полоцкой епархии, особенно если взять лет 5–8 назад, были удивительно плохи: нельзя вспоминать об этом грустном прошедшем без глубокой грусти. Это время деспотизма, деспотизма не только консистории и благочинных, но и ксендзов панов польских, даже самой мелкотравчатой шляхты. Становой, капитан – исправник, ксендз–помещик, сановитый член консистории – словом все подставляли священнику на каждом шагу ногу, и бедный сельский священник, из чувства самосохранения и сохранения семейства, всем им низко кланялся. – Понятно, заветным желанием всех о.о. духовных было – перемена епископа. И хотя последняя польская смута подняла несколько духовенство в его правах и положении – дано ему большие свободы и самостоятельности, но тем не менее желание перемены епископа оставалось сильным по прежнему, потому что в духовенстве явилось желание более коренных перемен, перемен благочинных и членов консистории, как людей не только не понимающих своих прав, но и злоупотребляющих этими правами.

«Но – глас народа – глас Божий»: это закон вековой – Вот и желанная перемена епископа!... Бесполезно было бы распространяться с каким чувством было это принято духовенством; каких планов, предположений, ожиданий; надежд не построил этот добрый долготерпеливый народ, – этот столп русской народности!... Понятно первое ожидание, – это в следствие непредзанятого взгляда вашего на людей и вещи – переверстка благочинных и членов консистории.

Чтоб осмыслить такое упорное желание со стороны духовенства перемен, я для обобщения, так сказать, характеристики благочинных, опишу личность более выдающуюся из этой группы – это именно протоиерея г. Полоцка Юркевича. – Было время, когда этот человек в своем благочинии (т. е. Полоцком) значил столько, сколько и епископ. Его слово все решало, и он смотрел на духовенство, как на плебеев, даже больше, как на несчастных пресмыкающихся, которые обречены на то, чтобы Юркевнч давил их тогда, когда явится у него желание, т.е. грабил и разорял духовенство по собственному воодушевленно. Добрыми делами своими этот призванный общественный деятель обратился в притчу во всей полоцкой епархии, не только в духовной, но и в светской среде. И долго владычествовал этот сильный мира; и долго лились по его милости слезы бедного духовенства, страдавшего лишь потому, что это угодно было Юркевичу. С этой стороны далеко известен этот человек: в Петербурге, Риге, Москве, Вильне и т. д. – Наконец, этот человек распространил свой произвол даже на мирных жителей г. Полоцка. Из более крупных фактов, касающихся этого предмета укажу на самый выдающийся: это именно то обстоятельство, как о. Юркевич, из за рублевого расчета, ворвался в дом, где было мертвое тело, приготовленное к выносу, сорвал в порыве христианской ревности покрывало с тела и разбросал подсвечники и т. д. (это дело до мелочей известно в Петербурге, приводится часто как пример кстати…). И за такой поступок он только лишен был должности благочинного!! – Это обстоятельство, как следовало ожидать, было встречено единодушным одобрением духовенства.

Но странное стечение обстоятельств: после всего описанного Юркевич опять благочинный, и таким образом рассказывает он историю получения настоящей власти, что будто эта власть куплена им у вашего преосвященства за 500 руб., что теперь он тот же Юркевич по своей силе, потому что даже консистория в его руках. Прибавлю к сказанному, что в упоении своею властью и мнимою силою, Юркевич стянул колокол в Казимировской церкви. Все есть: и улики, и свидетели, а между тем молчать – боятся. Значит: надежды, планы, энергия – пришиблены!.... А как грустно!..

Это, разумеется, одна из крупнейших личностей, но много еще остается личностей весьма подобных, о которых пока я отложу речь.

Есть в епархии и весьма светлые личности, но они затерты; им даны не те места, которые они в состоянии и должны занять. Я укажу на некоторые из них: прот. В. Покровский⁵¹⁷, священники: Дан Гнездовский⁵¹⁸, Вас. Пясковский⁵¹⁹, Вас. Фащевский⁵²⁰, Илья Орлов⁵²¹ и немного других».

6-го ч. вечером предположено было оставить Петербург и отправиться в дальнейший путь.

Из Петербурга к Витебску было тогда два пути: до г. Острова Псковской губ. по железной дороге, а от Острова или по шоссе чрез Невел и Городок. или по железной дороге чрез города Режицу, Динабург и Полоцк. Я избрал последний путь, имея в виду из Динабурга проехать в Вильну для свиданья с Литовскими митрополитом Иосифом (Семашко) и главным начальником северо-западного края К. П. Фон-Кауфманом.

Мысль о поездке в Вильну занимала меня еще пред выездом из Москвы, и я предложил ее на суд Московского Святителя, но он не дал мне совета заезжать, в Вильну, как бы предвидя случившееся к тому препятствие. Тем не менее, однакож я решился предложить на разрешение его следующий казуистический вопрос: если рано или поздно мне случиться быть в Вильне, и поскольку мне известно, что там монашествующие, начиная с архипастыря, употребляют мясную пищу, то как мне поступить в том случае, если и меня будут понуждать разделять их трапезу? Владыка так разрешил мой вопрос: «можно немного вкусить от предлагаемого, а потом дома восполнить неудовлетворенное чувство голода». Этот мудрый совет он дал мне, по всей вероятности, на основании собственного опыта. В день коронации (26 авг. 1856 г.), возвратившись домой с царского обеда, требовал себе кушать. На вопрос Лаврского наместника: «что это значит; ужели вы недостаточно покушали за Царскою трапезою (за которою и сам наместник был)»? владыка отвечал: «там все пропитано было мясным бульоном, и потому я ел мало, а труда было много».

По прибытии в Петербурге, я получил из Витебска от архим. Никанора письмо, В котором он, отвечая на последнее мое письмо к нему из Москвы, между прочим, пишет:

«Одновременно с посланием вашего преосвященства я сообщение из Вильны, что тамошнее общественное мнение ждет вашего прибытия в Вильну для посещения тамошних авторитетов – преосвящ. митрополита Литовского и г Начальника края».

Я обратился по этому предмету за советом к Новгородскому владыке и получил, от него утвердительный совет. После сего я поспешил написать, пред выездом своим из Петербурга к Литовскому владыке письмо следующего содержания:

«Высокопреосвященнейший владыко, милостивейший архипастырь и отец!

По пути к месту моего нового служения я намерен посетить Вильну, чтобы иметь честь представиться вашему высокопреосвященству с надеждою получить от многолетней опытности вашей потребные для меня советы и наставления относительно управления вверенною мне паствою.

Предуведомления о сем ваше высокопреосвященство, покорнейше прошу не отказать мне в помещении на время моего краткого пребывания в вашем епархиальном граде.

Из Петербурга я отправляюсь сегодня (6-го сент.) с вечерним поездом до Динабурга, где располагаюсь быть, не более суток».

Письмо это произвело немалую тревогу, как передавал мне после иером. Варнава, бывший в это время в числе братства Виленского Св. Духовского монастыря. Старец – митрополит прежде всего озабочен был тем, чем и как угощать архиерея, едущего из Москвы с строгими понятиями о посте. Велено было для угощения такого гостя отыскивать где бы то ни было рыбы. Нашли несколько малых рыбиц в роде щук и окуней и с спокойным сердцем стали ожидать гостя. К счастью, тревога оказалась напрасною: мне не суждено было на этот раз быть в Вильне. Почему? Увидим далее.

Наконец, в 6 ч. вечера, 6-го сентября, я двинулся по Варшавской ж. дороге к пределам вверенной мне епархии. Если сообразить все, что выше мною изложено, если припомнить все те сведения, какие мною получены с разных сторон о Полоцкой епархии, то нетрудно вообразить, с какими мрачными мыслями, с какими горькими чувствами, я вступал в пределы вверенной мне епархии… А что еще ожидало меня впереди?..

Утро следующего дня озарило меня уже в пределах Витебской губернии. В 7 ч. 15 м. поезд остановился на Режицкой станции. Здесь градский голова с двумя градскими священниками и некоторыми из православных граждан встретил меня, по русскому обычаю, с хлебом-солью. Такая встреча очень порадовала меня, но когда я узнал что во всем Режицком уезде только две православных церкви и что как город, так и уезд, населены исключительно почти католиками и раскольниками – беспоповцами, моя радость превратилась в душевную скорбь.

В 10 ч прибыл в г. Динабург, где на станции встречен был градским головою лютеранином и местным благочинным. Со станции, где от меня потребовали, по случаю военного положения, указаконенного вида о моей личности, меня привезли к церкви, где я встречен был почину настоятелем церкви и несколькими священниками из окрестных сел. В Динабурге так же, как и в Режице, преобладающее население – католическое, лютеранское, раскольническое и еврейское: православных было в то время не более 500–600 душ. Церковь, о которой мне сообщены были уже сведения, довольно обширная и благолепная; я освящена в августе 1864 г. во имя Св. Александра Невского. После краткого обзора церкви, меня пригласили в здание гимназии, где в квартире директора, на эту пору отсутствовавшего из города, мне приготовлен был завтрак. Здесь я узнал, что Начальник края выехал из Вильны на ревизию в Минскую губернию. Это неожиданное известие расстроило мой план относительно поездки: в Вильну. Посему я вынужден был снова писать к Литовскому Владыке:

«Спешу, – писал я ему, – принести извинение пред вашим выcoкoпpeocвящeнcтвoм, что я преждевременно обеспокоил вас своим письмом.

Намереваюсь посетить Вильну, я имел в виду также свидание и с г. Глaвным Haчaльникoм кpaя. Ho, прибыв в Динaбуpг я узнaл, что Кoнcт. Петр. Кауфман находится вне Вильны. Полсему я нe вполне дocтиг бы cвoeй цели, если бы тeпepь приехал в Вильну, и потому путeшecтвиe тудa думаю отложить до другого удобного времени».

Но К.П. Кауфман, выехавши в первых числах сентября из Вильны, более туда уже не возвращался. Вследствие польских интриг, он вызван был из Минска в Петербург, и там оставлен был на некоторое время без всякого назначения. На его место, в должность Глaвногo Haчaльникa cевepo-зaпaдногo кpaя вступил гpaф Э. Т. Бapaнoв⁵²² – с русской фамилией, но с лютеранскою верою, впрочем, как опыт показал, человек добрый и благонамеренный. – Таким образом мне несуждено было видеться ни с митрополитом Иосифовом, ни с г. Кауфманом, с которым я встретился впрочем в августе 1867 г. в Москве, на пути его в Ташкент, где он как бы в воздаяние за нанесение ему в западном крае огорчение, стяжал себе столь громкую славу.

Не имея более причин медлить долее в Динабурге, я тот же день, т.е. 7-го ч., поспешил в Полоцк, куда и прибыл в 8½ ч. вечера. На станции я встречен местным благочинным, прот. Юркевичем и некоторыми другими лицами. Мне подана была старая монастырская карета на стоячих рессорах, в которой я, по ужасным мостовым, при ночном мраке, с великим трудом мог добраться до Богоявленского монастыря. В монастыре настоятель архим. Сергий (Оссовсикй), на которого сделан был донос пр. Юркевичем, лежал в постели разбитый параличом; казначея нет вовсе. Меня встретил расходчик-иеродиакон; помещение дано было мне в нижнем этаже, где постоянно почти жил сын архимандрита – светский чиновник, который главным образом и заведовал монастырскою экономиею. Комнаты, в которых я расположился, и все спальные принадлежности до того пропитаны были смрадным запахом курительного табака, что я почти всю ночь не мог заснуть. Так приняла меня на первый раз моя новая паства!

На другой день утром, 8-го ч. в день праздника Рождества Пр. Богородицы, я вошел в главную монастырскую церковь во имя Богоявления Господня, где собрана была братия. Тут увидел я одного иеромонаха от которого уже слышан был винный запах, троих белых священников, из коих один (Чичкевич) эпитимиец, одного иеродиакона, который также не отличался трезвостью, и троих послушников: вот и весь штат второклассного городского монастыря. Три священника приготовились к соборному совершению литургии, а иеромонах ради дванадесятого праздника оставался без служения.

Литургию служил я, по убедительной просьбе пр. Юркевича, в градском Софийском соборе, где он в то время был настоятелем. Собор стоит на высокой горе над рекою Западною Двиною. Как снаружи он имеет вид латинского костела, так и внутри есть .особенность, чуждая православного храма, а именно, главный алтарь в нем не при восточной; а при северной стене, хотя придельный позднейшего времени алтарь устроен при стене восточной. Внутренняя архитектура собора очень красива. До 1839 г. собор этот был кафедральным для полоцких униатских епископов. При совершении литургии не замечено было мною ничего особенного:- чтение и пение было удовлетворительно. При выходе из собора меня сопровождали, по здешнему обычаю, цеховые с своими значками, а в паперти граждане встретили с хлебом солью.

Из Софийского собора я проехал в другой – Николаевский собор. Храм этот еще обширнее и благолепнее Софийского, но к сожалению, как по внешнему виду, так и по внутренним украшениям, остается до сих пор чуждым характера православного храма. Он сооружен иезуитами во времена Стефана Батория и до 1832 г. был латинским костелом; а в этом году, при восстановлении в Полоцке православной епископской кафедры, он обращен был в православную церковь и служил до переведения кафедры в 1840 г. в Витебск кафедральным собором. Затем передан был в ведение Полоцкого Кадетского корпуса, ныне военной гимназии; наконец, по случаю устройства внутри гимназического корпуса теплой церкви, снова передан в епархиальное ведомство. В этом храме три престола в ряд, и все они при западной стене, а главный вход в храм с восточной стороны. Над горним местом главного алтаря находится огромная картина с изображением побиения камнями Св. Первомученика Стефана⁵²³. И по содержанию своему, и в особенности по стилю письма, картина эта совершенно неуместна на горнем месте православного храма. Есть в соборе еще несколько картин в совершенно-латинском стиле, неприятно поражающих взор православного христианина.

Затем обозрены были мною остальные городские церкви: Покровская, Иоанно-Богословская, обращенная из бывшего картезианского монастыря, и Благовещенская – единоверческая.

Вечером посещен был мною Спасо-Евфросиниевский женский монастырь, основанный в XII ст. преп. Евфросиниею, Кн. Полоцкою, и находящийся в одной или в двух верстах от Полоцка. Храм в этой древней обители небольшой каменный, сохранившийся, хотя и с некоторыми неважными пристройками, от времени первоначального устроения обители. На хорах при западной стене храма существует малая молитвенная келья преподобной основательницы монастыря. Тут же хранится драгоценный крест с частями св. мощей разных святых, устроенный преп. Евфросиниею в 1161 г. После обозрения храма и поклонения: святыне, я посетили келью игуменьи и существующее при монастыре женское училище. Игуменья Евфросиния родная сестра помянутого выше К. С. Сербиновича. О ней, равно как и состоянии вверенной ей обители и училища сказано будет ниже.

Из Богоявленского монастыря виден за Двиною не в далеком расстоянии от города древний Борисоглебский монастырь, но я был в нем на этот раз не мог по не удобству пути. Монастырь этот, нескудный средствами, очень скуден был братством: в нем только настоятель-игумен и два послушника. Вызванный мною в город настоятель-игумен Тихон⁵²⁴ (Кудрявцев) оказался земляком и совоспитанником по Владимирской семинарии, исключенным из низшего отделения оной и в 1836 г. поступившим в Полоцкую епархию на должность причетника: в последствии он посвящен был в диакона. Овдовевши, поступил в архиерейский дом и был, при преосвящ. архиепископе Василии, несколько лет экономом сего дома. С увольнением преосвященного от епархии, оставил и он должность эконома и, по пострижении в монашество, возведен был в сан игумена и назначен настоятелем заштатного Борисоглебского монастыря. Я был очень рад такой нечаянной встрече с земляком и признал полезным и даже необходимым взять его с собою для сопровождения меня в Витебск, так как при архиерейском доме не только не было эконома, но и казначей иером. Иона, пред моим приездом, скоропостижно помер от холеры, как о том извещал меня архим. Никанор в письме от 28-го августа.

В Полоцке не мог я не обратить внимания на довольно обширный Доминиканский костел, в котором лежит полуистлевшее тело некоего Андрея Боболи⁵²⁵, о котором впрочем речь будет впереди.

На другой день, 9-го ч., предположено было выехать из Полоцка, но каким путем ехать? Рижско-Динабургско-Витебская жел. дорога, строившаяся немецкою компаниею, хотя в это время доведена была уже вплоть до Витебска, но участок от Полоцка до Витебска, не был еще открыт для пассажирских поездов. Между тем начальнику губернии, генерал-майору Влад. Ник. Веревкину хотелось сделать для меня на первый раз приятную услугу. Архим. Никанор сообщал в письме от 28-го авг., что начальник губернии ждет моего прибытия с величайшим радушием и готов с своей стороны сделать все мне угодное, что он рад сделать мне всякие возможные аттенции, потому де, что он видит в моем прибытии не простую перемену, а начало новой эры для здешней губернии, что он предполагает даже ехать на встречу мне в Полоцк. Но с 28-го августа и по 9-е сентября жар усердия в г. Веревкине остыл: сам он в Полоцк, для встречи меня, не поехал, а только отдал приказ, с свойственною ему важностью, ближайшим распорядителям железной дороги и Полоцким полицейским властям, чтоб устроен был для меня поезд по железной дороге. В исполнении его приказа отказа не было сделано, и мне с вечера было доложено начальником Полоцкой полиции, что на другой день в 8 час. утра поезд для меня будет готов. Еще 7-го ч. вечером получена была мною в Полоцке от начальника губернии телеграмма след. содержания:

«Приношу вашему преосвященству сердечный привет по случаю прибытия к вверенной вам епархии и покорнейше прошу почтить меня уведомлением, когда именно изволите приехать в Витебск».

Спросивши полициймейстера, сколько часов нужны мне для проезда по железной дороге до Витебска и получивши в ответ, что не более 3-х или четырех часов, я поспешил ответить также телеграммой г. Начальнику губернии, что выехавши из Полоцка 9-го числа в 8-м часов утра, я надеюсь быть в Витебске около 12-ти час. дня. Нетрудно вообразить, какую тревогу должна была произвесть в Витебске эта телеграмма, тем более, что здесь торжественной встречи новых православных архиереев никогда еще не было. 9-го числа, с раннего утра все городское население, как мне сказывали, было в напряженном ожидании моего прибытия. К 12-ти часам все городские власти собрались – одни в кафедральный собор, другие – в Богоявленскую за Двиною церковь, где ожидало также все городское духовенство и откуда надлежало мне идти с крестным ходом в кафедральный собор. 12-ть часов пробило; но о моем приезде и слуху нет; прошел еще час, и два, и три, а поезда все еще невидно. Наконец, в 5-ть часов явился я на Витебской станции ж. дороги. Что же это значило? От чего так замедлилось мое путешествие? Дело в том, что гордые и упрямые немцы, оскорбленные настойчивым и повелительным требованием губернатора, захотели доказать ему, что не слишком уважают власть его. Посадивши меня в 8 ч. в приличий первоклассный вагон и прикрепивши этот вагон к платформам, наполненным разными тяжестями и материалами, они двинулись в путь, но едва не на каждой версте останавливались для складки по дороге материалов и тяжестей. Остановки эти, иногда среди поля, были по получасу и более. К счастью, я имел спутника, помянутого выше игумена Тихона, в беседе с коим для меня не так еще ощутительна была такая неожиданная поездка. – Но каково было ожидать меня столько времени духовенству и гражданам!

Когда я, утомленный от столь продолжительного затвора в вагоне, вышел из него, мне подана была взятая на прокат карета, запряженная четвернею казенных лошадей. В ней подвезли меня к Богоявленской церкви, где собрано было все градское духовенство и воспитанники духовно-учебных заведений. Облачившись в мантию, с жезлом в руке, пошел я, предшествуемый духовенством и певчими, и сопутствуемый огромною толпою граждан, к кафедральному собору чрез деревянный мост, построенный на р. Двине на сваях. Когда я подходил уже к противоположному берегу реки, то почувстовал, что я шатаюсь со стороны в сторону. Мне подумалось, что это происходить со мною от крайнего утомления в пути, но оказалось совсем иное. Келейник подбежал ко мне и на ухо сказал: мост рушится! Действительно, когда в след за мною ринулись массы народа, мост зашатался, и если бы шедшие позади меня вице-губернатор и полициймейстер не распорядились остановить народ и возвратить его на берег, могла бы произойти страшная катастрофа: вступление первого православного епископа в епархиальный город могло бы ознаменоваться погибелью многих сот душ! – Великое тогда была бы торжество для врагов православия и русской народности! – Но милосердый Господь сохранил от напрасной смерти и пастыря и пасомых.

При вступлении в кафедральный собор, прежде чем я успел приложиться к поднесенному мне настоятелем собора кресту, начальник губернии обратился ко мне с приветственною речью, которая и меня удивила, и для других показалось совершенно неуместною. После краткого молитвословия, приложившись к св. престолу и к местным иконам, я осенил народ, наполнявший собор и в мантии вошел в архиерейский дом, прилегающий к собору. Было уже темно. – После краткой беседы с начальником губернии и двумя архимандритами, оставшимися у меня в гостиной, я, после легкого ужина, поспешил лечь в постель, что бы сколько-нибудь отдохнуть душою и телом после столь напряженного состояния всех сил во время продолжительного пути от Москвы до Витебска⁵²⁶.

На другой день – это была суббота, выслушав в кафедральном соборе литургию, я сделал посещение Начальнику губернии: при чем нечаянно допустил такую ошибку, которая чрезвычайно поразила мое сердце. Вместо иконы, которую я предназначил в благословение его превосходительству, мне положили в карету другую именно ту, которую я сам получил в благословение от московского святителя. Ошибку эту я заметил лишь тогда, когда, вынувши икону из картонки, стал уже подавать ее губернатору. Нетрудно представить мое при этом смущение и досаду. Ошибка эта несколько недель не давала мне покоя. Наконец, я решился объяснить ее Владимиру Николаевичу и попросил его принять от меня в замене данной ему иконы другую, которая была предназначена именно для него. Таким образом ошибка была исправлена, и я успокоился.

В следующий, воскресный день, совершена была мною в кафедральном соборе первая торжественная и вместе с тем плачевная литургия при многочисленном стечении богомольцев. Говорю: плачевная, потому что ни я не знал еще местных обычаев и порядков при богослужении, ни местное духовенство не разумело не только добрых и правильных порядков, но и никаких. Если бы келейник, приехавший со мною из Москвы и хорошо знакомый с церковными порядками, не помог своими указаниями служащим со мною, я не знал бы, как окончить литургию. Первое священнослужение и первое огорчение!

После литургии по обычаю явились в мой дом, для представления, под предводительством начальника губернии, все городские власти и чины, между прочим, католический ксендз – декан Де-Вальден. Между представлявшимися я встретил только одно, несколько знакомое лицо это вице-губернатора Н. П. Мезенцова⁵²⁷, которого я встретили раз в 1861 г. в Ярославле, в покоях преосвящ. архиеп. Нила⁵²⁸. – Из духовенства я знал лично также только одного – инспектора семинарии, иеромонаха Александра, который несколько месяцев жил в Московском Новоспасском монастыре, где я раза два или три его видел.

На другой или на третий день, являлась ко мне, для приветствия, депутация витебских евреев.

Итак я, с Божиею помощью, водворился на новой, мне вверенной кафедре!

Надлежало приступить к делу и действительно на новом служебном поприще. Но с чего начать и как, в каком духе и направлении, повесть дела епархиального управления? Идти ли по следам моего авторитетного предшественника, или мне надлежит идти своим собственным, самостоятельным путем? Но чтобы следовать путем предшественника, продолжать его дело, надобно предварительно узнать, какой был этот путь – прямой, или косвенный, истинный или ложный. Для того, чтобы решить этот вопрос в положительном или отрицательном смысле, я постараюсь представить нравственную и служебную характеристику моего достопочтенного предметника на основании тех данных, какие имеются у меня под руками.

Преосвященный Василий Лужинский родился в 1791 г. от отца-униата и матери-католики. Оставшись в младенчестве сиротою, он воспитан был дядею, помещиком Кельчевским, без сомнения, также католиком. Образование получил сначала в Белорусской семинарии затем в Полоцкой академии бывших иезуитов, и, наконец, в Виленском университете, где изучал богословские предметы, преподаваемые по учению Галликанской церкви. Само собою разумеется, что при таких условиях воспитания и образования Лужинский не мог не проникнуться чувством глубокой ненависти к православной – схизматической, по понятиям римских католиков, церкви. – Впоследствии, он служил в должности префекта при главной Виленской семинарии с званием кафедрального каноника. Когда ему исполнилось 40 лет от роду, униатский митрополит Иосафат Булгак († в феврале 1838 г.)⁵²⁹, не отличавшийся особенным расположением к православию, избрал его своим викарием – епископом, с наименованием Оршанского. При тесных взаимных отношениях между митрополитом и викарием, естественно было ожидать, что и последний проникнуть был такими же чувствами в отношении к православию, какие питал первый⁵³⁰.

После сего можно ли допустить, что бы переход преосвящ. Василия из унии в православие был результатом его глубокого, сердечного убеждения в правоте последнего и в несостоятельности первой? Иное дело – в Бозе почивший преосвященный митрополит Иосиф (Семашко)...

И если бы преосвящ. Василий действительно проникнуть был чувством и сознанием превосходства православия пред униею, то он, без сомнения, постарался бы в многолетнее управление свое Полоцкою епархию, изгладить, по возможности, следы бывшей унии. Между тем, что оказывается на деле? Богослужение в некоторых монастырях и во многих приходских церквах до последнего времени совершалось по прежним униатским книгам; сохранились при богослужении многие не только униатские, но даже чисто латинские обряды; продолжалось торжественное чествовать лютого врага православия Иосафата Кунцевича; имелись в каждой церкви, начиная с кафедрального собора⁵³¹, его изображения, и только со времени прибытия в Вильну М. Н. Муравьева изображения эти стали преобразовываться то в Василия В., то в Николая Чудотворца, то, наконец, (о, ужас) в самого Христа Спасителя, что я видел в 1868 г. собственными очами в Хотинской церкви Лепельского уезда.

Если бы преосвященный Лужинский искренно предан был православию, то он не предпочитал бы латинских ксендзов православным, и в особенности древлеправославным священникам, панов польских – русским помещикам, не предавал бы в жертву польскими помещикам православных священников, не преследовал бы древлеправославных пришедших из внутренних русских епархий священнослужителей и не перемещал бы их, по несправедливым жалобам помещиков-католиков, десятками в раз с одного места на другое⁵³²; не дозволил бы своей родной, им воспитанной, племяннице переменить православную веру на католическую при выдаче ее в замужество за помещика-католика.

Если бы преосвященный Лужинский был истинно-православный пастырь, то он не позволял бы себе открыто, к соблазну подчиненного ему духовенства, в особенности древле-православного попирать уставы православной церкви в отношении, напр., постов.

Если бы преосвященный Лужинский был истинный служитель, православной церкви и верный сын отечества, то он и сам не делал бы у себя в доме, во время последнего польского мятежа, списков так называемого польского катехизиса⁵³³ и не распространял бы их в обществе (сообщено архим. Тихоном) и племяннице своей Глазко не позволял бы участвовать в революционных собраниях Дроздовской, а ее мужа не допустил бы до острога за участие в мятеже.

В делах епархиального управления преосв. Василий руководствовался личными соображениями или, вернее, произволом, нежели правилами соборными и консисторским уставом. Бывали случаи, что, когда ему показывали при докладе о делах ту или другую статью закона, он, вырывая из рук докладчика книгу законов, клал под себя, приговаривая: «вот у меня где ваши законы».

К такому попиранию законов церковных Лужинский поощрялся без сомнения излишнею снисходительностью к нему, как воссоединенному епископу со стороны обер-прокурора графа Протасова и тесною дружбою с ближайшим орудием Протасова директором его канцелярии К. С. Сербиновичем, воспитанником тех же иезуитских школ⁵³⁴. – «40 лет мы знакомы – писал Сербинович преосвящ. Василию от 28-го июля 1858 г.; – могу сказать, что из них вот уже 20 лет служу и вам, как могу, верою и правдою; с тем и глаза закрыть желаю». – Но услуги со стороны Сербиновича по Синоду для преосвящ. Лужинского прекратились гораздо прежде, чем он успел закрыть свои глаза. Глаза его закрылись в февраль 1874 г., а из Синода он ушел в конце 1858-го, или в начале 1859-го. Вместе с удалением Сербиновича угрожало удаление от епархии и его клиенту.

Особенного внимания заслуживают поездки преосвящ. Василия по епархии с целью обозрения церквей. Обозрение церквей в прежние годы, до польского восстания, служило для его высокопреосвященства, кажется, только прикрытием его главной цели – посещения знатных польских панов; и где, в каком. уезде, больше было этих гостеприимных панов, туда чаще и направлял он свой путь. А где не было польских помещиков, туда он или вовсе не показывал своих архипастырских очей, или показывал очень редко. Так, напр. в Велижском уезде, где народонаселение исключительно православное и где польских помещиков вовсе почти нет, преосвящ. Василий с 1847 г. ни разу не был. – Поездки преосвященного по епархии для бедных приходских священников служили тяжким испытанием. Многие из польских панов, принимая у себя со всевозможною роскошью православного архипастыря или, как они обыкновенно выражались о Василия Лужинского пользовались этим случаем приносить ему на своих приходских православных священников всякого рода жалобы, и правосудный архипастырь не отлагая надолго удовлетворение этих справедливых или не справедливых жалоб, тут же на месте производил суд и расправу. Нередко случалось, что обвиняемый священник, участвуя с своим архипастырем в роскошной трапезе помещика, внезапно удаляем был от трапезы и тут же в виду пиршествующих гостей должен был становиться в углу, как провинившийся школьник, на колена. Иногда нелицеприятный Архипастырь, пребывая по целым неделям в одном и том же поместье, упражнялся в перемешении священников и причетников с одною места на другое, часто весьма отдаленное. Так, в одну поездку он переместил, как сообщено мне Высокопреосвященным митрополитом Исидором, 80 священников и 75 причетников⁵³⁵. – И к этому порядку или лучше беспорядку вещей Полоцкое духовенство до того привыкло, что перемещаемые священнослужители и причетники прибыв на новое место службы, не спешили приводить в порядок свои домашние вещи в ожидании нового перемещения.

Исключением из общего правила может служить последняя поездка преосвящ. Василия в 1864 г., которую он должен был предпринять и совершить по требованию главного начальника края графа Муравьева главным образом с целью освящения новосооруженного храма в г. Динабурге. Но из Динабурга преосвященный отправился для обозрения церквей уездов Режицкого Люцинского Дриссенского, Себежского и Невельского.

Очень интересно было читать красноречивый отчет об этой поездке Полоцкого архипастыря, изложенный в его предложении Полоцкой Д. Консистории от 17-го окт. 1864 г. № 2113-м, и в извлечении напечатанный в Витебскнх Губернских Ведомостях 1865 г. Я не могу удержаться, чтобы не поместить здесь хотя несколько страниц этого отчета, любопытного во многих отношениях и характеризующего личность составителя оного.

«Посетив лично многие церкви, – так начинается предложение преосвященного консистории – и все духовенство то на местах их жительства, то вызывая к себе, в уездах Динабургском, Ржицком, Люцинском, Дриссенском, Себежском и Невелском, с того времени, как я выехал из г. Витебска прямо в г. Динабург, т. е. с 26-го августа, и окончив, при помощи Божией, в продолжении пяти слишком недель, благоуспешно, в городах и селах свои архипастырские деяния до 4-го числа октября, я возвратился в епархиальный город, исполненный радости. И есть по истине, чему порадоваться: приходские священники, за исключением не многих, при настоящей архипастырской ревизии, найдены вполне соответствующими своему назначению на поприще пастырском усердием деятельностью, твердым благочестием, нравственностью и направлением; и пасомые ими возрастают и укрепляются в благонравии и благочестии и в особенности заметил я в них, пасомых пламеннейшую любовь к Государю и России – отечеству своему и благодатную теплоту чувств к святой православной вере и церкви. Скажу не обинуясь, что я видел ясные знаки всего этого из их напряженного внимания к беседам моим с ними, из отзывов их в слух всем, из образа всех тех встреч, коими чествовали они меня в городах, селах и деревнях, чрез которые следовал я, и из того высокого их благоговея при архиерейских богослужениях, которым удивляли всех присутствоваших иноверцов разных чинов и званий. На эти богослужения стекались они тысячами – от трех до пяти – с своими детьми малютками со всех сел и деревень, даже отдаленнейших. Зная положительно из многолетних опытов, как благотворно влияют на народ архиерейские торжественные богослужения с преподаванием архипастырского благословения и по кусочку освященного хлеба и святого антидора, в свое время, каждому порознь, я и потщился с того самого времени, как посетил г. Динабург, отправить соборне во всех городах и некоторых селах с подобающею торжественностью архиерейских богослужений тридцать. Всенощные бдения начинались мною всегда ровно в 7 часов пополудни, а оканчивались с преподаванием архипастырского благословения и освященного хлеба в одиннадцать часов; а божественные литургии начинал я в одиннадцать ровно часов по полуночи; и сии богослужения с преподаванием потом каждому порознь из молившихся и присутствовавших архипастырского благословения и по кусочку св. антидора, занимали времени всегда до пяти часов, а когда было освящение храма, тогда и более шести часов».

Преосвящ. Василий обозрение церквей поручал иногда и подчиненным ему должностным лицам, или, как он любил выражаться, сановникам. Так, в 1859 г.. он поручил произвесть подробную ревизию Церквей Лепельского уезда настоятелю Маркова монастыря, архим. Павлу. О. Павел, родом из Могилевской епархии, воспитанный в строгих правилах православия, получил полное семинарское образование, вел строгую монашескую жизнь и отличался высокою честностью и неподкупною правдивостью. При таких нравственных качествах о. Павла, естественно было ожидать, что он исполнить возложенное на него архипастырем поручение с должным усердием и с полною добросовестностью. И действительно, ревизия церквей произведена была им со всею тщательностью; собраны были им подробные и обстоятельные сведения как о состоянии церквей с их имуществом, так и о нравственных качествах приходского духовенства, равно как и о религиозно-нравственном состоянии прихожан. Сведения эти, изложенные в обширной записке, до того были неожиданны для преосвящ. Василия и так возмутили его, что он признал их совершенно невероятными, и, вместо благодарности за честно исполненный труд, изъявивши о. Павлу крайнее неудовольствие, поручил тотчас же произвесть новую ревизию тех же церквей настоятелю Лепельского собора, прот. Иоакиму Копаевичу⁵³⁶. Копаевич, как человек опытный и много невзгод испытавший в своей жизни со стороны преосвящ. Василия, был рад случаю сделать угодное своему архипастырю в надежде заслужить его благоволение. Снабженный его высокопреосвященства подробною инсгрукциею, он так же, как и архим. Павел, сделал подробный обзор всех церквей от первой до последней и представил архипастырю также обаятельный отчет, но далеко уже не возмутительный для архипастырского сердца. Я выпишу здесь из отчета о. Копаевича последнюю VI-ю статью, озаглавленную так: «о разных сведениях и замечаниях».

«Как независимо от всего вышеизложенного, – пишет Копаевич, – по произведенной ревизии, инструкциею таковой предписано еще а) внимательно рассмотреть по каждой церкви: не существуют ли еще где-либо вещи, свойственные только западной церкви и могущие возбуждать в простом народе воспоминание об унии, и б) поверить на местах в какой мере справедливы взводимые на духовенство укоризны, то по отношению к первому предмету, при самом внимательном рассмотрении и обсуждении всех вещей. какие в чем-либо могут сходствовать с римско-католическими, оказываются таковыми по некоторым только церквам и только некоторые иконы и резные распятия Христа Спасителя с таковыми же апостолами и другими, весьма немногими, православных святых фигурами, о коих всех составлена особая ведомость, с пояснением в оной, что именно предположено сделать с каждою, и независимо от сего сделано везде на месте указание местным благочинным и приходским священникам, чтобы они всевозможно озаботились все таковые, более чуждые православной церкви вещи изменить в чем возможно, или другие вовсе сокрыть без огласки, впредь до распоряжения о них Епархиального Начальства, особенно же пользуясь случаем настоящего исправления некоторых церквей. Что же касается до прочих Латинской церкви вещей, как-то: бюстов и статуй римских пап, скамей костельных, чаш с водою и распятием у входа в церковь как в костелах униатских книг, кoнфeccиoнaлoв, кoлoкoльчикoв, упoтpeблявшиxcя при богослужениях и пр., тo из тaкoвыx вовсе ничего и. нигде не oкaзaлocь⁵³⁷.

Равным oбpaзoм и по отношению к упрекам и укоризнaм, пoмpaчaющим чecть духовенства, то в опущении оным богослужений, или oтпpaвлeнии таковых не по правилaм cв. церкви и не по пpaвocлaвным cлужeбникaм, а также в совершении литургии без всенощных и вечерен в церкви, вычитываемых только на дому, и таинств по униатским требникам; то в неумении отправлять службы или в совершении таковых с небрежением и невниманием к оным; то в незаботливости о благолепии, чистоте и опрятности церквей; то в равнодушии яко бы не только к присоединению к православию иноверцев и раскольников, которые будто бы и сами стремятся к уразумению учения православной церкви, но и к утверждению православных в истинах веры, правилах благочестия и обрядах православной церкви, и пр., – вовсе ничего этого не оправдались по ревизии, при самом строгом исследовании всего этого на месте и поверке на самом опыте; из чего следует, что такое несправедливое и крайне обидное для духовенства заключение есть чья-либо лживая и злословная клевета, воздвигнутая людьми, непонимающими ни дела, ни сущности православия, ни здешнего народа, ни местных трудностей и препятствий, которыми стесненно здешнее духовенство. А если бы и могли замечаться за кем-либо из духовенства какие-нибудь недостатки, свойственные всем и каждому, всех званий и сословий, то из таковых частностей опровергать или пререкать общему благоустройству и порядкам епархиального управления в общем отношении может только разве одна какая-либо личная вражда, которая неразумно затмевает и память и благодарность, наипаче к тому духовенству, которое, быв некогда отторгнуто от православия насилием, воссоединению впоследствии, по благодати Божией, любовью»⁵³⁸.

На рапорт прот. Копаевича 10-го декабря 1860 г за №125, при коем он представил его высокопреосвященству свой отчет о ревизии церквей, признательный архипастырь от 16-го того же декабря изволил положить следующую резолюцию: «Кто ни прочитает представленный при сеи с надлежащими ведомостями отчет ревизии церквей и духовенства Лепельского уезда, произведенной в сем году отцом протоиереем Копаевичем, и всякий тот приидет к тому глубокому убеждению, что все возгласы, речи и писания людей на счет воссоединенных пастырей и пасомых ими в том уезде были ложь и клевета, усиливавшиеся затмевать заслуги добрых, верных долгу службы, пастырей тех – заслуги, ярко бросающиеся в глаза всех и каждого. О. протоиерей Копаевич, любящий правду, руководящийся голосом чистой совести, своим исследованием открыл, что не было и нет никаких доказательств вины вышеупомянутых пастырей, столь тяжело оскорбляемых донощиками, или какими-то ни было людьми, отуманенными нехристианским чувством, темным предубеждением, или ненавистью к ним. Прося Господа Бога, да воздаст всеми благами о. протоиерею Копаевичу, поборающему по правде, я от всей души изъявляю ему архипастырскую благодарность и вменяю в обязанность Консистории объявить о. протоиерею Копаевичу таковую благодарность для внесения очной в формулярный список».

При назначении на священнослужительские места преосв. Василий не всегда руководствовался, как известно, строгою справедливостью и бесприcтраcтием. Так прот. Никонович заведомо человек необразованный и малограмотный, которого сам преосвященный нередко называл очень нелестными именами, был однакож удостоен высокой чести – звания настоятеля кафедрального собора. Н этою честью он обязан был влиянию прот. Юркевича, женатого на родной племяннице преосвящ. Лужинского прот. Юркевич, состоящий в должности благочинного, имел полномочие переводить, в пределах своего благочиния свяшенно-церковно-служителей с одного места на другое, с донесением о том только к сведению его высокопреосвященства. Такую же власть по отношению к монашествующим имел благочинный монастырей архим. А….

Итак, судя по изложенным мною свойствам, качествам и действиям моего досточтимого предшественника, пример его был для меня неудобоподражаем. Оставалось посему мне идти своим собственным, самостоятельным путем. И я, призвав на помощь себе Бога, пошел....

Первым делом моим, по водворении в Витебске, было обозрение градских церквей. В 1866 г. в Витебске было, кроме двух соборов – кафедрального Николаевского и градского-Успенского, 9-ть приходских церквей и 2 церкви единоверческих. – Так как все эти храмы, за исключением единоверческих церквей, были обращены в разное время в православные церкви из униатских церквей, а некоторые даже из латинских костелов, то они остались по наружному виду своему с характером, чуждым православным храмам. Впрочем надобно отдать справедливость первоначальным создателям этих храмов в том, что все эти храмы, построенные из каменных материалов, отличаются прочностью, а некоторые даже архитектурным изяществом. – Из них особенного внимания заслуживают:

1) Кафедральный Николаевский Собор. Он находится в центре города, среди довольно обширной площади. – Первоначальное устройство этого храма относится к второй половине XVII ст., именно, он сооружен был в 1664 г. иезуитами и с примыкающими к нему обширными зданиями составлял лучший и богатейший в Витебске иезуитский кляштор (монастырь). По удалении, в двадцатых годах, из России иезуитов, кляштор этот перешел в руки униатских монахов – базилиан. В последствии, и базилиане удалены были отсюда, и монастырские здания вместе с церковью поступили в заведывание гражданского или военного начальства. – По недостатку должного наблюдения, здания, равно как и храм, мало по малу стали приходить в упадок и даже подверглись расхищениям, что из стен храма вынуты были по местам железные связи, следствием чего были значительные в стенах и куполе трещины, угрожавшие разрушением здания. – По воссоединении в 1839 г бывших униатов с православною церковью и по перенесении православной архиерейской кафедры из Полоцка в Витебск, переданы были в православное ведомство сначала здания базилианского монастыря, где устроено было помещение для архиерея и его свиты, а затем и находящиеся при сих зданиях церковь. Церковь эта, находившаяся в полуразрушенном состоянии, потребовала значительных исправлений. – Исправленная и благоустроенная на счет синодских сумм, она была освящена 17-го октября 1843 г. во имя Св. Николая чудотворца, а в октябре же следующего 1844 г обращена в кафедральный собор Полоцкого епархиального архиерея. – Но как при возобновлении, этой церкви в 1842–1843 г. не было обращено внимания на помянутые выше трещины в стенах и куполе, то в 1858 г епархиальное начальство вынуждено было вновь возбудить переписку о необходимости поддержания здания, в предохранение его от совершенного разрушения. Между тем, пока эта переписка продолжалась, прошло 8-м лет. В 1866 г., в след за моим прибытием, прибыл сюда и заведывавший делами по постройке православных церквей в западном крае, тайный советник П. Н. Батюшков. Он, внимательно осмотревши собор и найдя его в крайне опасном положении и притом, по латинскому стилю его, далеко несоответствующим характеру православного храма, тогда же поручил наблюдавшему за постройками церквей в Витебской губернии полковнику Барановичу составить проект и смету на капитальную перестройку здания. О дальнйшем ходе этого дела будет сказано в своем месте.

При обозрении мною ризничных и утварных вещей кафедрального собора, оказалось, что количество этих вещей было довольно значительно, в особенности много было священнических и диаконских облачений но все эти облачения были разноцветные и большею частью ветхие, так как они присланы были из разных епархий, как-то: С.-петербургской ярославской и курской еще в 1833 г., при восстановлении Полоцкой православной епархии. С того времени вновь приобретено было только четыре священнических ризы и три диаконских стихаря, устроенные на испрошенную в 1856 г. у Св. Синода сумму, и одно армейское облачение, пожертвованное в 1864 г., по ходатайству начальника губернии В. Н. Веревкина, родственником его, Московским дворянином Н. Г. Рюминым.

Иконостас в соборе, устроенный в 1842 г., далеко не соответствовал высоте храма; освещение собора было очень скудное. Собор считался теплым, так как в нем находилось 8-мь печей, но эти печи давали не тепло, а только угар. Колокольный звон был очень недостаточен. Большой колокол весом немного более 100 пудов, но на нем имеются две любопытные надписи, одна латинская, и другая польская. Вот как они читаются в русском переводе: «1) отлил меня во имя св. Иосифа Михаил Дьяченкин в Витебске, 1818 года»; 2) «вылил меня Иван Игольник и таким образом, когда я в общем пожаре вместе с церковью сгорел, вторичною дал мне жизнь по милости своей. Теперь же, когда я также по несчастью раскололся на двое, то вами, витебские обыватели, возрожденный, ваше же благодеянье радостными провозглашаю звуками».

Материальные средства кафедрального собора, как бесприходного, были весьма ограничены. По приходо-расходным книгам за 1865 г. значилось в приходе 476 р. 54 к., а с остаточными от предидущего года 109 p. 55½ к., – всего 586 р. 9½ к.; в расходе 541 p. 67½ к.; затем к 1866 г. в остатке было 44 р. 42½ к. При таких, можно сказать, ничтожных средствах, очевидно, нельзя было поддерживать собор в должном благолепии и устроять ризницу. И потому я поспешил обратиться за помощью к благодетелной Москве.

2) Успенский Собор. Он стоит на возвышенном месте над рекою Западною Двиною и поражает своею прочною, в высшей степени легкою и изящною внутри архитектурою; заложен был базилианами в 1747 и окончен в 1778 г.; в 1797 г. передан был в ведомство православного исповедания и в 1799 г. освящен могилевским епископом Анастасием Братановским⁵³⁹.

В этом храме одновременно с его постройкою возведен был каменный в три яруса иконостас с круглыми колоннами. Но в 1840 г устроен был и приставлен к каменному, с разборкою колонн, новый деревянный иконостас, который вместе с иконами, писанными смоленским иконописцем Михаилом Адриановым Щокотовым, стоил 22,940 р. ассигн.

Хотя при Успенском соборе имеется приход, но он так малочислен и прихожане, большею частью мещане, до того бедны, что поддерживать в приличном виде собственными средствами столь обширный и величественный храм решительно не в состоянии.

3) Рынково-Воскресенская церковь. Небольшая, но по наружной архитектуре очень красивая церковь, так что все приезжающие в Витебск обращают на нее внимание. Сохранилось даже предание, что Наполеон 1-й, бывши в 1812 г в Витебске, до того залюбовался Воскресенскою церковью, что будто-бы однажды сказал: «если бы было возможно, то я из всего Витебска взяль бы только эту церковь и перенес ее в Париж».

И прочие городские церкви, по своей наружной архитектуре, более или менее заслуживают внимания.

Что-же касается внутреннего украшения этих церквей и богослужебных принадлежностей, то много нашел я здесь чуждого духу православной церкви. Немало пришлось мне видеть икон и священных изображений на стенах совершенно в латинском духе, с папскими и кардинальскими шапками на главах, с пылающими сердцами проч.; между священными и церковными утварями – и монстранции, и так называемые пушки, и процессиональные фонари, и т. п; словом, все то, что найдено было архим. Павлом в церквах Лепельского уезда было и здесь. Что можно было тотчас же уничтожить, исправить и сокрыть от глаз, все это было сделано, по моему распоряжению без замедления.

С состоянием прочих, уездных и сельских, церквей я не мог тотчас, по вступлении на кафедру, непосредственно познакомиться, как по причине осеннего времни, так и по множеству на первый раз занятий письменными официальными и полу-официальными делами. Поэтому мне пришлось относительно этих церквей ограничиться только теми сведениями, какие к концу года были представлены мне благочинными. Из этих сведений оказалось, что в 1866 г. из числа 290 православных церквей 17 церквей были совершенно ветхи так, что требовали замены их новыми и 45 церквей нуждались в починке. И так как собственных средств у церквей не было, то как сооружение новых церквей, так и починка ветхих производились на счет сумм министерства внутр. дел.

Здесь кстати замечу, что, при постройке и возобновлении церквей, Полоцкое епархиальное начальство устранено было от всякого участия в этом деле, вследствие неблагоприятных отношений начальников витебской губернии к преосвящ. Василию и в особенности вследствие предубеждения против него со стороны завдывавшего делами по посторойке церквей в западном крае, тайного советника Батюшкова. Когда об этом узнал, от самого-же Батюшкова покойный митрополит Филарет, то не одобрил такого порядка ведения церковно-строительного дела, и устранение от участия в деле созидания церквей православного епископа назвал делом антиканоническим.

Но прежде чем я успл окончить осмотр градских церквей, я должен был вступить в ежедневные сношения с главным орудием моего административного действования во вверенной мне епархии, т. е. Духовною Консисториею.

Представлю здесь краткую характеристику неторых консисторских деятелей.

Архимандрит Никанор, как ректор семинарии, не обязан был ежедневно посещать присутствие консистории. Он и пользовался этим правом. Если же посещал иногда консисторию, то не без особенных личных целей; и если принимал на себя труд рассматривать дела, то не без особенного разбора. Попросить, напр. кто-либо о. Никанора из его друзей или знакомых защитить и оправдать того или другого подсудимого, он охотно исполнить эту просьбу; и хотя бы подсудимый был не совеем прав, у о. Никанора будет непременно прав, тем более, что противников, равных ему по уму и диалектике, в консистории не было, а главный начальник епархии, т. е. архиеп. Василий, находился в Петербург. Архим. Никанор вообще не отличался беспристрастием. И вот однажды какой вышел курьез. Никанор, по расположению к одному ученику семинарии, захотел оказать внимание его отцу – сельскому священнику, получившему впрочем полное семинарское образование, и просил консисторию, чтобы она распорядилась перевесть этого священника в епархиальный город. Но как у этого священника был жив еще отец, также сельский священник, но с весьма ограниченным образованием, то консистория, по ошибке, вместо сына перевела в Витебск отца – вместо Евфимия Гнездовского⁵⁴⁰ Иоанна Гнедовского⁵⁴¹. И это незадолго пред моим прибытием в Витебск. Впрочем это был не единственный случай произвольного перемещения лиц с одного места на другое. Пользуясь отсутствием архипастыря и руководясь его примером, консистория позволяла себе свободно, без всякой разумной причины, переводить священноцерковнослужителей с лучппих мест на худшие, под предлогом пользы службы, но в сущности для того, чтобы лучшие места предстаавлять родственникам, или клиентам того или другого члена консистории и секретаря с его чиновниками. При моем вступлении на кафедру, мне подано было много жалоб на такие произвольные действия консистории.

Архим. А., может быть, чаще, чем Никанор, посещал консисторию, когда удален был от должности ректорской, но его посещения еще менее, чем Никаноровы, приносили существенной пользы для дела. Он не затем ездил из Маркова монастыря в консисторию, чтобы серьезно заниматься делами епархиального управления, а только, ради прогулки и свидания с членами консистории. Предлагаемые ему бумаги он подписывал обыкновенно не читавши, от того не раз происходило, что он подписывал указы на свое собственное имя.

Протоиерей Никонович слыл за окончившего курс в Полоцкой Греко-унитской семинарии в 1834 г., но его образование ограничивалось собственно риторическим классом, а в 1834 г. он только допущен был к слушанию некоторых наук, приготовительных к священству. Когда он, в 1839 г., посвящен был во священника, то в клировой ведомости показал о себе: «еще во младенчестве изучал классические языки в Полоцкой д. семинарии, и окончил полный курс оной». Официальные бумаги, какие мне случалось получать от о. Никоновича, и его резолюции по делам консисторским показывали в нем крайне невысокую степень умственного развития и научного образования.

Прот. Голембиовский, по окончании наук в витебском светском училище, слушал, будто бы, по примеру Никоновича, богословские и прочие духовные науки в Полоцкой д. семинарии еще в 1827 г. – При таком образовании, он не мог однакож не только составлять проповедей, но даже сочинять резолюций по делам консисторским. Резолюции писал для него обыкновенно столоначальник, а он не без труда переписывал их. Главное достоинство о. Голембиовского заключалось в его мягком и благодушном характере.

Свящ. Хруцкий⁵⁴², хотя и получил полное богословское образование в Греко-унитской семинарии, но при крайне ограниченных дарованиях и флегматическом характере, никакой пользы не мог, приносить в звании члена консистории.

Свящ. Волков⁵⁴³ с хорошими природными дарованиями при полном семинаарском образовании с званием студента, подавал добрую о себе надежду впереди, но в 1866 г. только один год был членом консистории и потому не приобрел еще достаточной опытности в делах. Отличался живым, но непостоянным характером.

Секретарь консистории Смирнов, по окончании в 1825 г. учения в Боровском уездном училище целый век проходил канцелярскую службу в духовных судилищах. Был секретарем в Тверской консистории, но оттуда удален и был причислен к канцелярии Обер-прокурора Св. Синода. В 1861 г. назначен был секретарем в Полоцкую консисторию, но в 1866 г., прежде чем я успел прибыть в Витебск, предположено было удалить его от должности. На его место мне предложено было, в бытность мою в Петербурге, директором канцелярии Обер-Прокурора Св. Синода Н. А. Сергиевским избрать одного из двух кандидатов: синодского секретаря Мирона Никольского, или секретаря Каменец-Подольской консистории Якова Беневоленского, моего товарища по академии. Но я отклонил этот выбор впредь до личного моего усмотрения. Впрочем эта отсрочка была не слишком продолжительна. По прибытии в Витебск, я тотчас лично убедился в не достатках секретаря Смирнова, о которых мне было уже известно. Каждый раз являлся он ко мне с крепким сивушным запахом. И у нетрезвого и при том мало образованного секретаря могли ли быть трезвые взгляды на дела и основательные о них суждения?

Помощник секретаря Сикорский получил семинарское образование, в дЬлах был сведущ.

Вот какой персонал найден был мною в Полоцкой Д. Консистории!

Удивительно ли посему, что делопроизводство в консистории находилось в самом плачевном состоянии? После близкого знакомства с ходом дел в московской консистории, я печально поражен был неустройством делопроизводства в консистории Полоцкой. В постановлениях консисторских большею частью встречал я отсутствие не только логических и юридическо-канонических оснований, но и грамматического смысла. Это объясняется тем, что малообразованный столоначальник составит проект определения; малограмотный писец перепишет ошибочно; члены присутствия и секретарь подпишут переписанное нечитавши. Случалось и так, что мне представлялипсь секретарем журналы, никем, даже и им самим, неподписанные. Медлительность в делах и невнимательность к требованиям не только епархиального архиерея, но и Св. Синода, были поразительные. Я нашел, немало дел, остававшихся без рассмотрения и решения, с сороковых и пятидесятых годов. Архиерейские резолюции и даже Синодские указы не были приводимы в исполнение по несколько лет. О ведомости нерешенных дел не было даже и понятия. При вступлении моем в управление епархиею, мне представлен, был секретарем рапорт, в котором значилось нерешенных дел по консистории 414. Судя по малочисленности приходов Полоцкой епархии для меня и эта цифра показалась слишком значитеною, но впоследствии я удостоверился, что эта цифра была вымышленная: в действительности нерешенных дел к моему приезду в Витебск было гораздо больше.

К исправлению столь явных по консистории беспорядков и к приведению в лушее положение косистореких дел я принимал разные меры: делал и личные внушения и наставления, как членам присутствия, так в особенности секретарю; покупал руководственные книги и давал в руки членов консистории; не раз выписывал из московской консистории решенные дела разного содержания и предлагал их членам консистории для образца; просил сам, наконец, у опытных людей советов и наставлений как мне лучше устроить и настроить мой консисторский поврежденный механизм. Так, я обращался за советами ио этому предмету к секретарю 1-й экспедиции московской д. консистории – Н. П. Розанову⁵⁴⁴, человеку весьма опытному в делах и притом образованному, – и между прочим писал ему:

«С благодарностью возвращаю вам присланные мне из московской консистории три дела.

Почтенные члены моей консистории и чины канцелярские с назиданием и, вероятно, не без пользы рассматривали и читали эти дела.

Желательно, чтобы прислано было еще нисколько разнородных дел, между прочим: ставленническое, о раскольниках, о посылке на эпитимию мирских лиц и пр.

Просил бы я покорнейше вас прислать мне образчик того, как ведутся у вас настольные докладные реестры.

Прошу также ответить мне на следущие вопросы:

1) Представляется ли куда-либо именная ведомость нерешенным делам (у меня в консистории вовсе не существует такой ведомости и никто не знает положительно сколько нерешенных дел по настоящее время и какие именно)?

2) Часто ли представляются архиерею журналы, по которым консистория приводит в исполнение свои определения без предварительного утверждения архиереем?

3) Какого рода дела могут быть решаемы и приводимы в исполнение консисториею, без представления архиерею на утверждение?

Точное ршение мною предложенных и им подобных вопросов необходимо для меня, потому что в здешней консистории никто не имеет должного понятия о правильном ведении дел. Предшественник мой, как происшедший из униатских епископов, сам нигде не учился правильному производству консисторских дел, а потому и других не мог научить. Не моту и я похвалиться достаточною опытностью и знакомством со всеми подробностями консисторских дел, а потому естественно и мне искать посторонней помощи и научения. Очень было бы полезно и даже необходимо, чтобы кто-нибудь из сведущих чиновников московской консистории комагдирован был в здешнюю, хотя на короткое время; для указания правильных приемов в производстве и решении дел. Если бы кому-нибудь из вас довелось увидеть, как до сих пор велись здесь дела, то вы пришли-бы в изумление».

Февр. 10 д. 1867 г.

На это письмо получен мною от г. Розанова следующий ответ:

«Преосвященнейший владыко, милостивый архипастырь!

До земли кланяюсь вашему преосвященству за милостивое внимание, которым удостоили меня в письме от 10-го сего февраля. Кланяясь заочно вашему преосвященству и принимая архипастырское ваше благословение, посильно ответствую на предложенные в письме вопросы.

1) Ведомость нерешенным делам в присутственном месте большой важности. Ее непременно надо иметь. По 119 ст. Св. Зак. Учрежд. Губернских т. 2 (изд. 1857) ведомость нерешенным делам в каждом присут. месте велено иметь на столе; а по 291 ст. Устава Д. Консистории в устройстве присутствия Консистории во всем велено согласоваться с постановлениями законов Росс. Империи. След., и в присутствии консистории надо иметь ведомость нерешенным делам. Форма такой ведомости показана в Уставе Д. К. в прибавлении № XX. По окончании года Еп. Архиереи прежде, на основании 343 ст., ведомость нерешенным делам представляли Св. Синоду; но указом Св. Синода от 17-го декабря 1865 г. велено присутствиям Консисторий представлять ведомости о нерешенных делах ежегодно Епархиальному Архиерею, а в Св. Синод представляются перечневые (по форме в Уставе Консисторий № XXV). Ведомость нерешенным делам в присутствии надо иметь по каждому столу в канцелярии. По такой ведомости очень можно наблюдать за правильным и скорым делопроизводством: 1) самому делопроизводителю иди столоначальнику, 2) секретарю и присутствующему, которому поручен в заведывание стол, и 3) Еп. Архиерею, который повременно можеть требовать к себе ведомости и видеть успех или неуспех делопроизводства.

2) О журналах Консистории. По Уставу Д. К. 328 ст. все журналы Консистории должны быть представляемы на рассмотрение преосвященного. Только в случае отсутствия Еп. Архиерея журналы К. по 335 ст. Устава обращаются к исполнению по подписании всеми присутствовавшими членами, да сам преосвященный может допускать сие и в других случаях для большей поспешности с тем, чтобы журналы, непересмотренные им прежде исполнения, были представляемы ему по окончании месяца, для освидетельствования их.

3) Консистория должна помнить 1 ст. Устава Д. Консисторий, в которой определяется ее значение, что она «есть присутственное место, чрез которое, под непосредственным начальством Еп. Архиерея, производится управление и дух. суд». – Следовательно, Консистория без своего Еп. Архиерея, никакого действия, сама по себе, по еп. управлению и суду обнаружить не в праве. В Уставе Д. Консисторий необширные действия предоставлены самой Консистории, как-то: по 108 ст. выдача в церкви (по прошениям) книга для писания брачных обысков, 148 ст. выдача венчиков, налагаемых на усопших и разрешительных молитв, 274 ст. выдача метрических свидетельств; но и в показанных случаях консистория, понимая свое значение при сомнительных случаях, должна обращаться к Епархиальному Архиерею.

Обращаясь в сем случае к общим учреждениям присутственных мест, (которые подробно изложены во 2 томе Св. Зак.), Консистория в праве принимать прошения, которые написаны в консисторию на Высочайшее имя; на все действия Консистории по таким прошениям должны быть с разрешения Еп. Архиерея (исключая предметов, показанных выше).

4) Прошения о перемещении священно-церковнослужителей на другие места, как и все ставленниические дела, на основании т. 5-го Св. Зак. О пошлинах ст. 117 п. 3 производятся на простой, а не на гербовой бумаге. Что прошения священноцерковнослужителей о перемещении их на другие места относятся; к ставленическим делам, надо обратиться к указам, на которых основана упомянутая статья, а именно 1742 г. сент. 23 и 1807 г. генв. 31 (в Полн. Собр. Зак. № 22442).

5) Образец или форма настольного докладного реестра для всех консисторий находится при Уставе Д. Консисторий № XV. Этот реестр самая необходимая вещь в канцелярии; и, ежели не ведется его, то непременно надобно ввести его употребление. По сему реестру 1) и столоначальник как делопроизводитель, может наблюдать хорошо за течением производимого дела. и 2) секретарь видеть, как все дела идут у столоначальника, и 3) присутствующий или член, который обязан наблюдать и за делопроизводством, во всякое время может следить за исправностью делопроизводства.

Обяснив вышеизложенное по пунктам вашего письма, как старый служака Московской Консисторий, могу присовокупить что для благоустройства делопроизводства в Консистории следует: 1) обзавестись хорошими столоначальниками т. е. способными. Пусть они будут молодыми, неопытными, но ежели имеют способность к делопроизводству (расторопность и сметливость, прилежание) из дела делу научатся скоро. 2) Особенно за столоначальнииком следует наблюдать, чтоб у него бумага по делу была вписана в настольный докладной реестр, и по графам (когда исполнение сделано, когда послано подтверждение и пр.) делаемы были отметки. 3) Секретарь непременно должен требовать от столоначальника, чтобы он изготовлял по делу черновые бумаги (исходящие бумаги, проекты протоколов, резолюций), потому что таким образом столоначальник может вучиться делу, сделаться хорошим делопроизводителем и помощником секретаря. Ему же столоначальнику, поручать делать выписку из законов к делу (из алфавитных указателей к Своду Законов, к Полному Собранию Законов и пр.). Само собою разумеется, все это должно в деле быть под главною редакциею секретаря. Секретарь не должен отягощаться тем, что часто бывает легче самому написать, чем исправить чужое. После будет за то секретарю легче и хорошо, а для пользы службы выработаются хоррошие служаки не один, а несколько человек. Столоначальник для облегчения себя может употребить этот же метод для своих помощников, поручая им по возможности составление бумаг. Этим методом и себе он наготовит хороших помощников, а для службы дельцев. 4) Секретарю подобает поучаться в законе день и нощь. Он должен знать законы и гражданские (в Св. Зак. и Полн. Собрании Законов, куда внесены и Указы Св. Синода) и духовные в Книге правил (с греческ. переводом) и Кормчей книге. К упомянутым законам есть алфавитные указатели, которые много способствуют к приисканию законов… Хотя-бы и молодой человк находился секретарем в консистории, но ежели он с охотою будет сам заниматься делом и бдительно наблюдать за столоначальником, чтоб они правильно и аккуратно вели дела, скоро может сделаться хорошим секретарем, потому что, как я выше заметил, из дела научаются делу. В консистории непременно для успеха делопроизводства надо наблюдать, чтобы 1) каждый стол по указу Св. Синода 1828 г. марта 14 и на основании 298 ст. Устава Дух. Консисторий поручен был особому наблюдению одного из членов, – чтобы он по 345 статье устава поверял еженедельно настольный докладной реестр и наблюдал за действиями столоначальника: 2) чтобы секретарь исполнял свои обязанности, указанные ему в Устав Д. консисторий, как то: а) поверял еженедельно у столоначальника настольные реестры (ст 345), приннмал от них каждый месяц перечневая ведомость о движении дел (ст. 340), б) наблюдал над регистратором, сданы ли им по входящему реестру в свое время бумаги столоначальникам, соствлены ли в свое время журналы, и пр. В Уставе хорошо изложены обязанности всех должностных лиц в канцелярии Консистории. По опыту, преосвященнейший владыко, осмеливаюсь утверждать, что для успеха делопроизводства в консистории всего более помогает, ежели секретарь хотя не еженедельно, но в месяц раз, осмотрит настольные докладные реестры у столоначальников; само собою разумеется со вниманием и побуждением к делопроизводству; при таком наблюдении дела пойдут быстрее и правильнее. – Нет ничего хуже, когда дела остаются без движения. В таком случае делопроизводство хуже стоячей воды портится. Дурно и то, ежели дело зря движется. Делопроизводитель, т. е. столоначальник или секретарь, при получении бумаги, непременно должен задаваться вопросом, как бы начатое дело скорее окончить? Для сего в начале дела надобно дать делу направление правильное и стараться как бы его поскорее окончить. Иначе дело, как баснословная гидра, возрастет и трудно будет с ним справиться. В делопроизводстве особенно важно составление протоколов по большим делам, как-то по делам следственным. По старому порядку в протоколах прописываются все обстоятельства дела, т. е. почти переписываются все листы дела на белую бумагу. Мы и доселе придерживаемся сего порядка. Но это обрвменяет только канцелярию перепискою; а делу мало помогает. По моему мнению, как-бы дело ни было сложно и велико надобно протокол начинать... слушали дело о…. приказали: (излагать существо дела или обстоятельства, на которых выходит полагаемое заключение). Подробно-же обстоятельства дела могут быть видимы в самом деле (для сего кратко указывать в протоколе листы в деле). Новое судопроизводство по гражданскому ведомству совсем оставило прежний порядок, да и мы стали оставлять его.

Преосвященнейший владыко! передавая вышеизложенное не лично, а письменно, и при том отрывочно, при всем моем желании, не могу передать всего потребного для благоустройства поспешного делопроизводства. Но желание ваше о благоустройстве делопроизводства во вверенной вам консистории дает большую надежду, что ваша консистория начнет получать желаемое незамедлительно. Во всяком деле нужно более всего старание, чтоб оно было хорошо. При помощи Божией дело и сделaeтcя хорошо. Много способствует к хорошему течению дел в канцелярии консистории, ежели повременно Епархиaльный начальник будет требовать к ceбе и настольные рeеcтры (в которых видна будет вся кaнцeлярcкaя суть) и ведомость нерешенным делам».

Но нecмoтря нa все, мною принятые меры, течение дел в подведомой мне консистории мало улучшалось. Я пришел, нaкoнeц, к тому убеждению, что по Евангельской притче нельзя вливать нового вина в мехи ветхие; нельзя рaзвивaть и совершенствовать того, что нecпocoбнo к развитию и совершенствованию. Старого учить, как гласит известное прислoвиe, вce равно, что мертвого лечить. Посему я вынуждн был приступить к постепенному изменению личногo cocтaвa моей почтенной консистории. Я начал с секретаря.

От 12-го октября 1866 г. я писал частным образом к Обер-Прокурору Св. Синода, графу Д. А. Толстому:

«При вступлении моем в управлению вверенною мне паствою, я сeйчac-жe ycмотрел многое, к чему уже заранее бoлеe или менее был приготовлен, но вот что поразило меня своею неожиданностью. В eпaрхии, где менее 300 церквей, оказалось бoлеe 400 нepешeнныx дел: я не говорю уж о том, в каком виде я нашел многие из решенных и сданных уже в архив дел. Такая запущенность и такое небрежение о делах, по моему мнению, сколько зависели от невнимания членов прнсутствия, столько же или еще бoлеe от малоспособности и нераспорядительности секретаря. К приведению в порядок нерешенных дел и вообще к благоустроению консисторской канцелярии нет другого средства как настоящего секретаря Смирнова, который и по преклонности лет и по недостаточному образованию неспособн к развитию, заменить кем-либо другим, бoлеe способным и распорядительным. В бытность мою в Петербурге H. А. Сергтевский рекомендовал мне в секретари Полоцкой консистории секретаря Св. Синода Мирона Никольского. Если бы вашему сиятельству угодно было назначить на место Смирнова г. Никольского, я охотно принял-бы его, как человека с академическим образованием. Но в случае увольнения от секретарской должности Смирнова, неблаговолено ли будет дать ему, как человеку многосемейному, другое какое-либо назначение, соответственное его способностяи и силам».

Граф отвечал мне на это официальной бумагой от 29-го октября за № 6233.

«Ваше преосвяшенство, – писал он, – в письме от 12-го текущего октября, сообщая о беспорядках по делопроизводству в Полоцкой консистории, изволили выразить желание о перемене секретаря Смирнова, с предоставлением ему другого какого-либо назначения, и определении на эту должность младшего секретаря Св. Синода, титулярного советника Никольского.

Вполне соглашаясь на назначение секретарем Полоцкой консистории титулярного советника Никольского, я не нахожу возможным дать какое-либо место Смирнову; почему долгом поставляю покорнейше просить ваше преосвященство, не изволите-ли предложить Смирнову чтобы он подал прошение об увольнении от службы. По получении сей просьбы мною будет сделано надлежащее распоряжение об увольнении одного и о назначении другого».

По объявлении этой бумаги секретарю Смирнову, он не замедлил подать мне прошение об увольнении его от должности. Прошение это препровождено было мною к Обер-Прокурору при бумаге от 11-го ноября. В след за тем назначен был секретарем на местто Смирнова Никольский.

Из двоих рекомендованных мне, как выше было сказано, Н. А. Сергиевским кандидатов, я предпочел М. Никольского Я. Беневоленскому, хотя они оба мои земляки-владимирцы. Но Беневоленского я ближе знал, как своего товарища по академии; его капризный и заносчивый характер никогда не возбуждал во мне к нему симпатии, и потому я не надеялся иметь в нем доброго, и полезного мне сотрудника. Правда, и о Мироне Никольском я имел не слишком высокое понятие в нравственном отношении. В первый раз встретил его в 1862 г. во Владимирской семинарии на должности преподавателя словесности, когда я там был в качестве ревизора семинарии. Из представленных мне ректором семинарии сочинений учеников словесности я увидел, что Никольский упражняет своих учеников, между прочим, в переложении с французского языка на русский кощунственных стихов известного легкомысленного французского поэта Беранже. Я погрозил ему за это отставкой от службы, но он принес мне искреннее раскаяние в своем легкомыслии и обещал впредь не допускать сего.

Удаливши консистории малоспособного и неблагонадежного начальника канцелярии-секретаря, я должен был озаботиться безотложным обновлением и личного состава присутствия. Но удалить одного секретаря и получить на его место другого, более способного (но более-ли благонадежного, это увидим далее), для меня не стоило большого труда. Нельзя того-же сказать относительно членов присутствия консистории. Здесь я должен был сам делать выбор достойных кандидатов и представлять на утверждение Св. Синод. Но откуда было мне взять таких кандидатов?

Между священниками Полоцкой епархии, при моем вступлении на кафедру, было только трое получивших академическое образование, но все они занимали должность законоучителей в светских учебных заведениях и потому на службу в консистории определены быть не могли. При том из них только один был в Витебске; прочие были в уездных городах – в Полоцке и Динабурге. Из наличного духовенства г. Витебска, сколько я мог на первый раз с ним ознакомиться, рекомендовать в члены консистории никого я не мог – одних по недостаточному образованию, других по преклонности лет, а третьих по нравственной неблагонадежности. С духовенством уездных городов и сел в скором времени ознакомиться лично я не имел возможности. Посему я признал за нужное пригласить благочинных, чтобы они представили мне подробные и обстоятельные сведения об умственных и нравственных качествах подведомых им священников. Не все однакож благочинные исполнили мое требование. Но из тех, кои исполнили требование более других оказать мне на этот раз услугу упоминаемый выше Лепельский протоиерей и благочинный Иоаким Копаевич: он представил мне обстоятельные отзывы о священниках не только своего благочиннического округа, но и прочих четырех округов Лепельского уезда, так как он, производя, по поручению архиеп. Василия, в 1860 г. ревизию всех церквей и причтов этого уезда, имел возможность близко ознакомиться с здешним духовенством.

В заключение своей обстоятельной характеристики духовенства Лепельского уезда о. Копаевиич написал два следующих примечания:

«I) Которые священники оказываются несовсем прилежными к церковным богослужениям и уставам церкви, – это означает, что таковые отправляют часто божественные литургии без вечерен и утрень, или совсем не отправляют никаких служений, даже в воскресные и праздничные дни, не совершают, также вовсе и преждеосвященных литургий в великий пост, да и не умеют служить таковых и не заботятся о том, чтобы хотя сколько-нибудь ознакомиться с столь важною и божественною службою, каковым недугом, к прискорбию христианской души, заражено почти все духовенство целого уезда, кроме весьма немногих. Есть и такие священники, которые в великий пост даже, когда собираются к исповеди прихожане, для угождения своим прихотям и привычкам, совершают литургию утром до прибытия еще исповедников, которые обыкновенно собираются здесь в церковь для исполнения долга исповеди, и после служения сказанные священники идут домой – пить чай, курить табак и подкрепиться прочим, и затем уже, возвратясь в церковь, исповедают готовящихся к сему и приобщают оных или оставляемыми нарочно для сего, или даже запасными, дарами. Все сие и подобное бесстрашное нерадние дозволяют себе под разными предлогами, единственно из самоволия, которое в высшей степени ощутительно развито здесь и время от времени более и более усиливается наипаче между молодыми священниками, получившими какое-то особенное и совершенно противное духу православной веры и церкви направление.

II) Которые священники показаны образа жизни, несоответствующего духовному сану и приличию, это означает, что таковые ведут жизнь более светскую, рассеянную и какую-то глупо франтовскую, как то: одеваются по своему вкусу в разные нескромные, разного цвета и форм, рясы, а часто, для большего щегольства, являются в благородные даже собрания и без оных, в одних кафтанах без поясов и даже в сюртуках светских; носят шапки разного манера: летние – серые, белые и даже красные, часто светские и даже пружинные; и зимние – сибирки, боярки, расколки, мужички и даже польские конфедератки (четверо-угольные с висячею кисточкой). Неосторожно попивают не только в приходах и заездных домах, но даже и в приличных собраниях до неприличия; курят табак разных изделий и в разных видах и формах, не только в своих домах и в других, но даже публично – пред евреями и раскольниками на улицах прохаживаясь в одной руке с тростью, а в другой – с папиросою или сигарою. Есть и такие священники, которые дозволяют, себе и не совестятся, к помрачению чести духовенства, даже танцевать в собраниях, считая все сие современным и приличным, по общему настроению духа ко всему ложному безнравственному».

Вот какие неутешительные сведения об умственных и нравственных качествах духовенства Лепельского уезда доставлены были мне почтенным протоиереем Капаевичем. В верности и добросовестности этих сведений сомневаться нельзя: в действительности всего, сообщенного мне о. Копаевичем, я в последствии удостоверился и собственным наблюдением и свидетельствами других достоверных лиц, и, наконец, официальными и формальными исследованиями о поведении некоторых священников.

Но если представляемые мне протоиереем Копаевичем сведения сличить с теми, какие он представил о том же духовенстве в своем отчет о ревизии, в 1860 г., моему предшественнику, то не знаешь, чему больше удивляться двоедушию ли и малодушию Копаевича, или нежеланию архиепископа Василия знать сущую правду о своих подчиненных, чтобы своевремненно предпринимать законные и справедливые меры к исправлению недостатков этих подчиненных: ревизор – архим. Павел представляет его высокопреосвященству верные и добросовестные сведения о беспорядках и нравственных недостатках духовенства Лепельского уезда, он с гневом отрицает справедливость этих сведений; прот. Копаевич сообщает о том же духовенства заведомо лживые и пристрастные сведения, и эти сведения принимаются с чувством восторга и архипастырской признательности… По истине, любяй неправду ненавидит свою душу (Пс.10:5).

Подобна прот. Копаевичу, и другие благочинные делали также неодобрительные отзывы о некоторых из подведомых им священников.

Велижский Благочинный свящ. М. К… в своем годичном донесенин за 1866 г так охарактеризовал с нравственной стороны все вообще духовенство Полоцкой епархии: «Общий нравственный недостаток духовенства Полоцкой епархии – неискренность во взаимных отношениях и некоторое недружелюбие. Эти качества выросли на пути частых, иногда беспричинных и во всяком случае бесполезных перемещений священноцерковнослужителей. Зависть, стремление устроить себе лучшее положение на счет ближнего и легкая надежда на осуществление подобных стремлений руководят в доносах на собратий и открывают в них слабые стороны» – Но надобно заметить, что все, что здесь говорит священник К… невыгодного о других, прежде всего относится к нему самому. Никто более его, за исключением разве протоиерея Юркевича, не упражнялся в доносах тайных и явных, не только на свою братию, но и на Епархиальное начальство. Об этом впрочем подробнее будет сказано в свое время и в своем месте.

…Независимо от благочинных, довольно много получено было мною нелестных отзывов о духовенстве вверенной мне епархии и со стороны светского начальства.

Итак, если сообразить все вышеизложенное и если принять во внимание другие данные, какие мне известны были из других источников, то умственное и религиозно-нравственное состояние Полоцкого духовенства в данную эпоху можно изобразить в следующих чертах:

I) В отношении к умственному образованию. Из 320-ти протоиереев и священником, за исключением троих, получивших академическое образование и состоявших на законоучительских должностях, прочие принадлежат к следующим категориям: 1) большинство окончили курс частью в Белорусской Греко-унитской семинарии, а частью в православной Полоцкой и других русских епархий как-то: Смоленской, Могилевской, Псковской и пр. (таких было – 29 человек); и из окончивших курс очень не много студентов, большая-же часть второразрядных; 2) более 10-ти священников неокончивших курса; 3) около 30-ти обучавшихся в низших духовных училищ и 4) несколько священников домашнего образования.

О последних трех категориях здесь не может быть и речи. Нельзя также принимать в особенный рассчет и тех священников, которые получили образование в Греко-унитской семинарии. Не говоря уже о том, что преподавание наук в этой семинарии вообще было неслишком успешно, относительно православия, кроме общего понятия о нем, как о схизме, не сообщалось там решительно ни каких сведений По словам заштвтного протоиерея Клодницкого, бывшего униата, им т. е. униатам, до воссоединения унии с православием в 1889 г воспрепцалось даже читать что-либо о православной русской церкви. В православной Полоцкой семинарии дело преподавания шло, без сомнения, лучше, но также не всегда с одинаковым успехом, что зависело от неодинаковых личных качеств и преподавателей семинарии. Из поступивших на службу в Полоцкую епархию, в разное время, из других епархий были люди с хорошими дарованиями и с добрыми нравственными качествами, но, при стеснительных условиях жизни и при угнетении их со стороны господствующего униатствующего элемента немногие из них устояли твердо на прямом пути и сохранили прежние добрые качества. Из этих пришельцев особенное внимание мое обратили на себя только следующие лица: священники – Василий Волков⁵⁴⁵ – из Черниговской, – Феодор Иваницкий⁵⁴⁶ – из Курской и Феодор Одинцов⁵⁴⁷ – из Воронежской епархии.

Первого из них, т. е. Волкова, от Витебской едино-верческой церкви я определил в настоятеля Успенского собора, с возведением в сан протоиерея и с назначением в должность градского благочинного. Второго перевел от сельского прихода к Полоцкому Софийскому собору, с возведением в сан протоиерея, а третьего назначил духовником в Полоцкий женский Спасо-Евфросиниевский монастырь.

Из питомцев Белорусской Греко-унитской семинарии можно было бы указать здесь на протоиерея Андрея Юрьекича как на человека способного и при том два года слушавшего лекции в С.-Петербургской Д. Академии, но его нравственный характер таков, что лишал его права на какое-бы то ни было доврие со стороны епархиального начальства. Эта личность составляла в среде Полоцкого духовенства какое-то особенное, необычное нравственное явление. Юркевич был женат на родной племяннице архиепископа Василия, и в этом, по моему мнению заключалась главная причина его нравственной испорченности. Приняв Юркевича из Минской епархии, к которой он принадлежал по своему происхождению и где был священником, преосвящ. Василий тотчас же сделал его настоятелем Полоцкого Софийского собора с возведением в сан протоиерея, назначил благочинным и членом Духовного Правления представил ему должность смотрителя в Полоцкому Д. училище, и возлагал на него, как на особо доверенное лицо, разные более или менее важные поручения; осыпал его всякого рода милостями и наградами; воспринимал у него при крещении детей, коих у Юркевича было более 10-ти человек, и при этом каждый раз жаловал ему, как говорят, не менее тысячи рублей; почти ежегодно или представлял его к наградам, или сам объявлял ему за самые маловажные заслуги, в самых изысканных выражениях, свою архипастырскую признательность со внесением разумеется в послужной список. В 1858 г. преосвященный усиленно домогался, чрез своего клеврета Сербиновича, наградить Юркевича орденом св. Анны 2-й степени, хотя в это время Юркевич находился под каким-то делом, и потому секретарь консистории Квятковский⁵⁴⁸ отказался подписать формулярный его список. Орден Юркевичу, разумеется, был дан. При таких отношениях родственника – архипастыря к протоиерею Юркевичу, последний не знал меры своему величию и, в надежде на своего великого патрона, позволял себе всякого рода злоупотребления по службе и тяжкие обиды и оскорбления в отношении к подчиненным. Если бы собрать вместе все жалобы на Юркевича со стороны подчиненных его, то составился бы очень, очень длинный список. Не мало возникло по консистории и официальных дел о злоупотреблениях Юркевича, но все эти дела до поры до времени прикрывались милостью благосердого архипастыря. Но как всему бывает на свете конец, так пришел конец и могуществу Юркевича. В 1863 г., в эпоху польского мятежа, последовал решительный разрыв столь близких, родственных отношений между дядею и племянником. По словам одних, поводом к этому разрыву послужили будто бы крайние злоупотребления Юркевича, о которых и прежде не мог не знать преосвященный, а теперь, вероятно, заставили его не только узнать, но и принять против них законные меры; по словам же самого Юркевича, мною от него слышанным, причиною гнева на него со стороны преосв. Василия было подозрение, что будто бы племянник преосвященного помещик Глазко был заключен в Динабургский острог, по доносу его, Юркевича, за участие в польском мятеже. Как бы то ни было, только с этого времени преосвящ. Василий не только прекратил всякие родственные сношения с о. Юркевичем, но стал преследовать его Юркевич, в свою очередь, не остался в долгу у своего любезного и высокочтимого дядюшки. Он поспешил написать на него в Св. Синод такой жеcтoкий дoнoc, от кoтopогo почтенному дядюшке cильнo не пoздоpoвилocь. B этом доносе, как говорят, Юркевич изобразил в самых ярких красках и нравственную сторону преосвящ. Лужинcкогo, в особенности его неблаговидные отношения к мнимой племяннице его Терезе Глазко, и его пoлитичеcкyю неблагонадежность пpи тогдашних обстоятельствах края. Что удивительного: может быть, и этот донос имел отчасти вляние на cyдьбy пpеocвящ. Василия, т. е. на его удаление от епapxии. Но и caм Юркевич не очень долго после сего наслаждался миром и спокойствием. Он не только удален был от всех должностей, но и, подобно свойственнику своему Глазко, испытал тюремное заключение, о чем подробнее будет изложено далее. И с этим почтенным о. Юркевичем мне пришлось вести непрерывную борьбу от начала до конца моего пребывания на Полоцкой кафедре.

Между священниками, получившими образование в Полоцкой православной семинарии, не мало можно указать людей с живыми умственными способностями, которые могли бы служить хоррошими задатками для службы на высших епархиальных должностях; но должно заметить, что для этих должностей, кроме умственного образования, требуются еще другие, более важные условия, как-то: религиозное настроение, доброе нравственное воспитание, миролюбие, бескорыстие и пр. Некоторые из даровитых молодых священников были уже на таких должностях, но оказали неблагонадежными. Так напр., свящ. М. К…, один из даровитых священников Полоцкой епархии, был и членом консистории, и благочинным, и председателем съездов духовенства, но нигде не мог долго оставаться по своему раздражительному и немиролюбивому характеру. Священник С......, которого я нашел, при вступлении своем на Полоцкую паству, в числе клира кафедрального собора, также один из лучщих студентов, по характеру не только не мог быть допущен до каких-либо высших должностей, но и не мог оставаться при кафедральнм соборе.

II) В отношении к религиозно-нравственному состоянию. В этом отношении духовенство Полоцкой епархии также как и в отношении к умственному образованно разделялось на несколько групп Те из священников, которые получили этот сан до воссоединения унии с православием равно как и те, которые получили образование в Белорусской Греко-унитской семинарии, естественно привязаны были к прежним религиозными понятиям и к прежним церковным обычаям и порядкам, и не легко могли освоиться с православными учением о догматах веры и с православным церковным церковным богослужением, которому им негде и не от кого было научиться. Стоявший во главе этого духовенства архипастырь, до вызова его в Св. Синод в 1865 г., едва ли и сам близко и основательно знал догматы православной церкви, изучивши наперед в Виленской главной семинарии догматы веры, как выше было замечено, по учению Галликанской церкви; что же касается изучения устава церковного богослужения православной церкви, то он и сам мало об этом заботился, и других к тому не возбуждал. Обряды церковные для него были – вещь совершенно безразличная. Он это публично провозглашал. Вот что, напр., говорил он в своей проповди в неделю православия: «многие православные христиане, не находя в здешнем крае того, что видели в своей стороне: тот в Рязани, а другой в Калуге или Орле, тот во Владимире или Казани, а другой в Туле или Харькове, или еще где-нибудь, – из за обрядовых разностей, неизбежных во всякой поместной церкви, которым заповедует церковь являть апостольское снисхождение, лишь бы они не нарушали единства веры, возгараются ревностью к православию не по разуму, как говорит апостол, и в порыве предзанятых взглядов, не затрудняются смущать совесть и таким образом производить в убеждении народа реакцию и колебание своею клеветою, хулою к поношению чести и веры единоверных и одноплеменных себе, от которых и раздается повсюду укоризненный голос». – И далее: «единая, святая, соборная и апостольская церковь в уровень с догматами не ставит обрядовые разности, напр., слдующие: молиться по-русски, или по-латышски, т. е. по-латински? (так как латыши в это время все почти были римские католики): – преклонять колена, или класть поклоны, – молится стоя на коленях, или в прямом положении, сложив руки на крест или воздев их к небу, – творить знамение крестное такими или иными пальцами», – и пр.⁵⁴⁹…. В силу такого широкого и либерального воззрения Полоцкого архипастыря на церковные обряды, в Полоцкой епархии, именуемой православною, до благословенного 1866 г., и богослужение невозбранно совершалось по латинско-униатским книгам, с провозглашением, где следует, если не всегда громогласно, то шепотом имени папы римского, и торжественно чествовалась память Иосафата Кунцевиича, ии совершалось освящение трех престолов в один раз, и допускалось обливательное крещение, и совершались священниками литургии без приготовительных священнослужений, и вместо литургии преждсосвяшенных даров совершалась в среды и пятницы великого поста литургия Златоустого, и читались молитвы в церкви, по польским книжкам, и не возбранялось семействам православных священников ходить в римские костелы и бывать на исповеди у латинских ксендзов, и не считалось неприличным самому архипастырю сопровождать свою племянницу-католичку, на глазах православного народа, едва не вплоть до Витебскго Антониевского костела⁵⁵⁰ и пр...

Священники молодого поколения, вышедшие из православной Полоцкой семинарии, изучали, конечно, догматы веры по православным учебным руководствам, но не все, разумеется, в одинаковой мере усвояли это учение, а некоторые из них, особенно происходившие от униатских родителей, нечужды были и заблуждений римского вероучения. Так, напр., упоминаемый выше свяищ. Н. С…, сын униатского священника проповедь назначенную ему на крещение Господне, озаглавливает: «на праздник трех королей», по римско-католическому календарю.

Что касается до совершения церковных богослужений, то большинство и молодых священников так же, как и старшие священнослужители, мало были знакомы с правильным чином православного богослужения. Это зависело от того, что и негде, и не по чему было научиться правильному совершению богослужения. Проиизводиимые во священники немедленно по посвящении отправляемы были к месту своего служения, и не были при этом снабжаемы обычными ставленными грамматами, которые затем выдавались иногда священникам и диаконам по прошествии многих лет, в виде награды за исправность по службе. При моем вступлении в управление епархию, таких граммат, подписанных моим предместником, но невыданных по принадлежности, оказалось несколько десятков. Но если бы новорукоположенные и были оставляемы, для научения совершению богослужений в кафедральном, напр., соборе, то они не могли-бы получить здесь никакого наставления, так как соборный клир, начиная с настоятеля протоиерея Никоновича, сам не был достаточно знаком с чином православного богослужения. Попоступлении же на приход молодому священнику не было уже никакой возможности изучить чин богослужения, потому что в большинстве церквей не было, при моем поступлении на епархию, ни церковного устава, ни месячных миней, ни даже больщого требника. – При незнании правильного чина церковных богослужений, многие священники не понимали и смысла заключающегося в священных богослужебных действиях и церковных принадлежностях. Так напр., священник Прудинской церкви Дриссенского уезда, В. С..., студент не мог объяснить мне слова: алтарь – При таком прискорбном отсутствии знания и понимания смысла богослужения и значения церковных принадлежностей, не редко примечалось в священниках отсутствие и благоговения при совершении таинств и требоисправлениях.

Касательно нравственности духовенства Полоцкой епархии, за некоторыми исключениями, утешительного много сказать нельзя. Гибельный дух иезуитизма, более двух столетий гнездившийся в Полоцке и его окрестностях, не мог бесследно исчезнуть вместе с удалением в двадцатых годах текущего столетия, из пределов нашего отечества ревностных последователей Лойолы. Тесные и дружественные в былое время связи униатских священников с латинскими ксендзами, близкие также, хотя и зависимые отношения белорусского духовенства к богатому и любившему шумные пиры польскому шляхетству, слабое наблюдение за нравствственным воспитанием детей в духовных школах, и, наконец воспитание дочерей православного духовенства, до открытия в 1864 г. женского духовного училища, в польских пансионах, – все это не могло не иметь вредного, растлевающего влияния на нравственное состояние белорусского православного духовенства. И вот, отсюда-то, как я полагаю, та веселая и разгульная жизнь молодых священников, о которой пишет в своем отзыве протоиерей Копаевич, та изысканность в одежде, противная правилам православной церкви, та наклонность к курению табаку, почти общая всему духовенству и столь между тем ему неприличная, то пристрастие к карточной игре, простиравшееся, как мне известно, в некоторых священниках до растраты не только собственного, но и чужого имущества, то нарушение и оскорбление взаимных супружеских отношений, то равнодушие к бедственному положению не только родственников, но нередко и родителей, то взаимные ябеды и доносы то, наконец, неуважение к уставам православной церкви и привязанность к латинству.

Таково было умственное и религиозно-нравственное состояние белого духовенства при моем вступлении на Полоцкую кафедру.

Но говоря об умственных и религиозно-нравственных качествах священников вверенной мне епархии, нельзя кстати не упомянуть здесь, для полноты картины, и о прочих низших членах причтов. В 1866 г диаконов при соборах и приходских церквах было 75-ть. Из них окончили курс три человека; 9-ть исключены из среднего отделения семинарии; прочие все учились только в низших духовных училищах. – Большинство причетников также из низших училищ; а на пономарских местах были даже совершенно неграмотные; но и в этих лицах ощущался недостаток. При моем прибытии в Витебск, было 25-ть вакантных причетнических мест, и заместить их было неким. Как-же, спрашивается, совершалось богослужение там, где из двоих причетников один безграмотный, а другой мог заболеть или отлучиться? А вот как. Архимандрит Полоцкого Богоявленского монастыря Григорий передавал мне, что он, бывши благочинным церквей в Лепельском уезде, раз при обзоре вошел в одну церковь, во время совершения литургии, и увидел, что апостол читает пономарь, о котором ему известно было, что он совершенно безграмотный. Тихо подошедши к чтецу сзади, он прислушался к читаемому, – и чтo жe ycлышaл? Вместо дневного aпoстола, пономарь читал разные молитвы, какие им были выyчeны на память в детстве; и как скоро cвящeнник oкончил кaждeниe, прекратила чтение и пономарь. – Такое безчиние не могло не дойти дo свидения главного начальника края; и M. Н. Муравьев не преминул написать об этoм apxиeп. Василию. – По вceй вероятности, вследствие отношения M. H. Муравьева от 5-го января 1864 г. за № 4 пpeocвящ. Василий обратился в Св. Синод с представлением o разрешении ему войти в сношении с преосвященными дpyгиx eпapxий oтнocитeльнo приглашения желающиx занять причетнические места в Полоцкой епархии. Укaзoм из Cв. Синода oт 11-го марта 1865 г за № 838 дано былo знать его выcoкoпpeocвящeнcтвy, чтo Cв. Синодам пpeдпиcaнo пpeocвящeнным – Tвepcкомy и Cмoлeнскому предложить пo вверенным им епархиям кандидатам на причетнические места, не пожелает ли кто из них поступить на имеющиеся вaкaнcии причетников в Полоцкой епархии. Ho желающих оказалось в тверской епархии двoe тoлькo, а в Cмoлeнcкoй – ни oднoro.

Желая ближе ознакомиться и c дoмaшним бытoм дyxoвенства, в ocoбeннocти ceльcкогo, я поручил некоторым священникам излoжить на бумаге хотя некоторые черты этoro быта. Bcледcтвиe cero мне пpeдcтaвлeны были записки oт двyx cвящeнникoв Beлижcкогo уезда – I. Бopисовича Городецкой церкви и Д. Гнездовского бывшего Плосковской, а потом Ильинской г. Beлижa церкви. Записка первого дoвoльнo подробная и oбшиpнaя, а – втopoгo краткая, более интересная. Вот oнa:

«Влияние cpeды местного нapoдoнaceлeния ocoбeннo отзывается на быт нашего Белорусского и Beликopyccкого дуxoвeнcтвa. Taк, на cкoлькo нам известно по соседству и даже poдcтвeнным отношениям c некоторыми, cвящeнник, вне oфициaльныx отношений, в жизни домашней, пoчти тот-же земледлец-труженик, c тем разве различием, чтo знaкoмыe ему крестьяне, при встречах, почтительно приветствуют его и целуют руку. Другого внешнего отличия нет. Плечо в плечо c своим работником, идет батюшка за когою и даже сохою. Вэту пору на нем: cиний бaлaxoн до пят, на голове колпаке, на ногах туфли, вырезанные из старых сапог. Внешнняя физиономия его отличается от грубой физиономии батрака разве более длинными волосами. В таких же видах встречаются на поле с серпами и граблями матушки с своими дочерьми. Вообще нужно заметить, что великорусский сельский священник чужд изысканности. В доме у него – своеобразное приличие, деревенская простота и радушный прием.

Совершенно иным отзывается в быте нашего белорусского священника Витебской или Могилевской губерний. Здесь начиная от трости в руках и до мельчайшей вещи в доме включительно, все отдает какою-то порядочностью, или как называют – хорошим тоном. Наш священник не наденет балахона и колпака, не обует туфлей, на нем всегда приличный (хоть иногда и заштопанный) подрясник, всегда шляпа и непременно сапоги нередко под ваксою. Да, собственно говоря, ему и не нужно одеваться попроще, потому что он работать в поле не станет. Разве уже в крайнем случае возмет грабли, когда не хватает рабочих рук, а туча висит над головою. – Наш священник во всякое время старается быть по возможности приличное и изысканное: а вследствие этого и вся его внешняя обстановка, если и не роскошна, всегда безукоризненно опрятна, прилична. Так, в настоящее время в доме белорусского священника нередкость увидеть фортепиано. Положим, оно расстроенное; у хозяина не хватает часто средств призвать настройщика; – но все же оно есть и некоторым образом украшает комнату как-то роскошнее. Желание жить выше средств – в большинстве наших священников отдается каким-то болезненным состоянием. Случается, что у некоторых последняя копейка становится ребром на удовлетворение этой страсти казаться выше, чем он есть на самом деле. На нашей святой Руси есть одна дельная, здоровая пословица: «по одежке протягивай ножки» и ни к кому так не идет она в назидание, как к нашему священнику. Погостите у любого священника на селе день и вы непременно подумаете, что он богат. Так все у него в доме порядочно, начиная от роскошного обеда (сравнительно, конечно, с тем обеспечением, какое он получает), и уже никак не поверите, что этот человек на столько-же имеет долгов, на сколько роскошна его обстановка. Не говоря уже о том, что ни один из наших священников не простить себе, если два раза в день не напьется чаю, даже почти у каждого причетника имеются самовары, хотя пьют чай изредка. Зажиточнейшие священники не отказывают себеи в других, более ценных удовольствиях.

Нынешним летом, 20-го июля, в храмовой сельский праздник, нам пришлось видеть как один батюшка с шиком подъехал к дому своего соседа-священника, у которого был праздник. На изящной пролетке и породистой лошади, с ярчайшим колокольчиком под дугой, восседал этот отец и сам правил лошадью. За ним, в двухместном экипаже, в который заложена пара заводских лошадей, покоилась его жена с малюткою дочерью. К ним высыпали на встречу, со всевозможными благожеланиями и приветствиями, хозяин и гости. Так любят у нас местами встречать по одежде. И вот эта внешняя блестящая обстановка, по-видимому, вполне удовлетворяла самолюбию приезжих!

Рассказывали нам об одном молодом священнике, который с особенным, ему свойственным, величием ревнует о выставке своего сана. Нужно заметить, что он живет в захолустном селе, особняком от прочих жителей. Около его дома стоит одна лишь церковь. Селитьба причетников находится почти в версте. Но этот батюшка положительно не выйдет за порог своего дома без рясы и трости. Случается, что в течение всей недели он не увидит у себя ни одной посторонней души, кроме своих домашних; но ряса, трость неразлучны с ним везде и всегда. Вот у крестьянина родился младенец. Крестьянин отправляется в дом знакомого нам священника с просьбою окрестить младенца. Батюшка, конечно, соглашается, причем предлагает крестьянину выслать в село три лошади. Тот волей неволей обязан исполнить. Таков уже значит обычай. И вот в село являются три подводы. На что он? – Дело тотчас разясняется. На одну из этих подвод укладываются: полное священническое облачение, кадильница, свечи, два, стихаря для двух причтников все это завершается церковною купелью. На другую – усаживаются два причетника с грустным настроением. Они, видите, для сего события (совершаемог везде в церквах или домах священников, по заведенному издавна порядку), должны отрешиться от спешных домашних работ. Наконец, на третью лошадь садится саам батюшка в рясе и с тростью. Поезд отправляется в далекую деревню, где и совершается с должным великолепием обряд крещения, или погребения, как случится. Условия те же, если в деревне случится и больной. Причем каждый больной должен принять елеосвящение. Все это, конечно, похвально Но при этом нельзя все-таки не подметить какой-то принужденности, натянутости, словом фальшивости своего положения. Как бы то ни было, но подобный ревнитель великолепия в деле служебном и может быть только в Белоруссии, где внешность на первом плане.

Принимая во внимание то обстоятельство, что сельский Белорусский священник избегает физического труда, (белоручка – так сказать), сам собою напрашивается вопрос: чем-же занимается он в свободное от совершения треб время? А этого времени вообще довольно у каждого сельскаго священника, особенно при малочисленности прихода, а, следов., и при малочисленпостп самых треб. Куда девает он это свободное время? На этот вопрос ответить несовсем легко. И в самом деле, трудно, напр., определить: куда девает свое время человек, по-видимому, ничего неделающий, но который серьезно уверяет, что у нето от занятий нет свободнаго времени. О таких людях лучше всето сказать, что они серьезных занятий не знают или не хотят знать, благодаря исключительности своего положения, а только хлопочут, беспокоятся, чтобы все было сделано хоть и друтими. Проследим, напр., как проживает священник свой день день непраздничный? Время до 7 часов утра обыкновенно посвящается на молитву и на приведение в порядок своей внешности. Затем пьется чая в круту семейства. После чая, батюшка, в качестве прогулки, отправляется в поле для обозрения работ, если таковые произзводятся, или как выражаются сельские жители, на хлопоты по хозяйству. Часам к 12-ти все собираются обедать. После обеда – приятный отдых в сарае на свежем сене. Отдых этот иногда при мелком дождике и завываньи ветра, переходит в изрядную засыпку часов до 4-х и 5-ти вечера, если не нарушится покой какими-либо экстренными требами, или другими случайностями. В 5-ть часов, или около этого временил приготовляется вечерний чай. За чаем более или мене любознательный свяященник просматриваем газету, если есть возможность достать ее от кого-либо, или другую какую книгу, имеющуюся под рукой. После чаепития время часов до 8-ми посвящается опять на занятия по хозяйству; причем даются распоряжения работникам касательно следующего дня. Затем часов в 9-ть ужин; после чего все семейство укладывается спать. И так живет он изо дня в день, все в ожидании деятельности и полезного труда, лучше говоря, прозябает он, если на его спасение не пошлет ему Бог частых треб. Других каких-либо занятий, кроме приходских треб, да этих бесплодных, хотя и кропотливых, занятий по хозяйству, у многих наших сельских батюшек не предполагается. Читать иным на селе нечего, потому что в церкви, какая есть скудная библиотека – перечитана, а другим положительно ничего не хочется читать. Написать что-либо, напр., простое поучение к народу, не хочется; да почему-то и некогда. «Лучше спишу», думает. «Все равно: мужик не поймет, а замечательным проповедником не бывать же мне!» И утешая себя такими доводами, некоторые сельские батюшки списывают, да списывают проповедки, выхватывая их со всевозможных источников. – Не станет же, мол, Благочинный доискиваться, откуда списал я»?

Пиша эти строки, мы никак не смеем утверждать, что сельские священники решительно без исключения поживают таким порядком, как сказано выше. Есть много и очень много тружеников в деле пастырского своего служения, которые с благоразумною рассчетливостью распределяют полезные дни своей жизни. Мы только старались по возможности обрисовать быт некоторых сельских священников, живущих своеобразною и какою-то поддельною жизнью.

Касаясь быта нашего священника в материальном отношении, со стороны его зажиточности или бедности нельзя сказать положительно верно, что быть священника вполне обеспечен и даже роскошен. Правда, Белорусский сельский священник в настоящее время получает от правительства содержания до 400 р. сер. в год. Цифра по-видимому, очень почтенная, особенно для сельского обывателя, где вообще предполагается скромность и где хозяйство должно составлять главнейший источник средств. Но не нужно быть особенно сильным в счетной части, чтобы к концу года эту цифру содержания привести к нулю или проще сказать, к дому, включая сюда и хозяйственную прибыль и доходы, получаемые священником с прихожан за совершение некоторых треб. Странно, скажут, если теперь содержание сельского священника недостаточно, когда он получает жалованья 400 р. с. в год, то как же жил он, получая гораздо меньше? Так или иначе, но неоомненно, что в прежнее время и при меньшем жалованье священник был гораздо зажиточнее чем теперь. Да это нисколько неудивительно, принимая во внимание то обстоятельство, что в тогдашнее время, когда священник получал в год 120 р., он был вполне обеспечен важных потребностях жизни. Тогда крестьянин обязан был и починить священнику полуразвалившийся дом, как бы дорого ни стоило это, – и в течении года отоплять, хотя бы дрова, продавались на вес серебра и даже обработывать ему землю. Всего этого лишен священник в настоящее время. И не выходит ли, что прибавка жалованья не есть собственно прибавка, а только, так сказать, мена продуктов на чистые деньги? – И при том, нужно заметить, мена несовсем выгодная для священника, если принять во внимание настоящую высокую дороговизну рабочих рук и на все жизненные потребности, хотя бы и на самые дрова? Нельзя впрочем сказать, что Белорусский сельский священник по необходимости должен быть беден. Нет. Живя скромно, чисто по деревенски, подражая, напр., в этом отношении русскому духовенству, можно жить довольно безбедно. А если к этому у него нет детей, воспитывать которые он должен на свой счет, так он может еще, как говорится, зашибить деньгу. И если наше белорусское духовенство терпиит постоянную нужду, (а это факт!), если, при получении священником жалованья, оказывается, что он только посмотрел на него, а потом оно целиком опущено в карман жида-кредитора, так это происходит вовсе не от того, что священник забыть правительством, а совершенно от других причин. Причины эти главным образом кроются в той, если можно так выразиться, фальшивости положения в какое издавна поставил себя наш сельский священник – казаться выше того, чем он есть на самом деле. От чего, напр., русские священники, получая самое ничтожное содержание от правительства, живут несравненно зажиточнее белорусских? Это не тайна. Стоит только принаровиться к тем обстоятельствам, в какие поставлен человек, – заручиться условиями жизни среды, в которую бросила его судьба, тогда, и при малом обеспечении со стороны, сами собою откроются средства к жизни. Можно допустить также, вдумываясь в причины нужд духовенства западного края, что и польский элемент, под гнетом которого находился этот край, высосал из него все лучшие березовые соки и отразился в жизни белорусского духовенства».

От повсовования о состоянии: приходских церквей и приходского духовенства перейду к описанию положения монастырей и монашествующих лиц Полоцкой епархии.

При вступлении моем на Полоцкую паству, всех монастырей в епархии было 8-мь, из них 7-мь мужских и 1 женский.

Из числа мужских три: Витебский и Марков, Полоцкий Богоявленский и Тадулинский Успенский – штатные, а четыре: Невельский Преображенский, Полоцкий Борисоглебский, Вербиловский Покровский и Махировский Покровский – заштатные.

Все эти монастыри найдены были мною в следующем состоянии:

1) Витебскйй Марков Свято-Троицкий первоклассный монастырь. Он находится на правом берегу р. Двины, вниз по ее течению, в расстоянии от городской черты верстах в двух. Название Марков монастырь этот получил от первоначального основателя своего некоего Марка, жившего, как полагают, в конце XV в. – В первой половине XVII ст. (1633–1642 г.) он восстановлен и распространен, был князем Львом Самуилом Огинским, но впоследствии, неизвестно по каким причинам, обращен был в приходскую церковь. – В 1690 г. сын благочестивого князя Льва Самуила, Симеон Карл Огинский, вместо сгоревших монастырских зданий, вновь построил деревянные монашеские кельи и деревянную же церковь, которая 31-го мая 1691 г. освящена в честь св. Троицы и существует доныне.

До 1656 г. Марков монастырь, по воле восстановителя его, князя Огинского, был ставропигею Константинопольского патриарха, а с этого года он вместе с прочими православными монастырями и церквами в тогдашних Полоцком и Витебском воеводствах перешел в видение московского патриарха; впрочем это продолжалось недолго. Вскоре Марков монастырь поступил опять, на правах ставропигии, в ведение киевских митрополитов, и это продолжалось до 1773 г., т. е. до времени присоединения Белоруссии к России. С 1773 г. монастырь этот, по указу Св. Синода причислен был к Псковской епархии, а в 1795 г. перечислен был от Псковской епархии к Могилевской, и, наконец, от сей последней в 1833 г. перешел в новооткрытую Полоцкую епархию.

До 1798 г. Марковым монастырем управляли игумены, а с этого года и доныне он состоит под управлением архимандритов. Из архимандритов сего монастыря заслуживает особенное внимание, как по продолжительности управления монастырем, так и по особым трудами на пользу не только обители, но и целой епархии, архимандрит Павел Чичкевич⁵⁵¹. Он был настоятелем Маркова монастыря с 1832 по 1861-й год. О. Павел был сын священника, родом из Могилевской епархии. По окончании курса семинарии, был священнпком и смотрителем мстиславских духовных училищ. Овдовевши, принял монашество и был настоялелем Невельского Преображенского монастыря, откуда переведен был в 1832 г. в Витебской Марков монастырь с возведением в сан архимандрита; был членом Д, Консисторин; в 1833 г. присоединил из унии к православию 400 душ и в 1834 г. 221 душу. По поручению епархиального начальства, свидетельствовал все церкви воссоединенные из унии с православием; затем, разное время, по поручениям преосвящ. архиепископа Василия, осматривал церкви в разных уездах Полоцкой епархии, между прочим в Лепельском, о чем мною было сказано выше. В двадцатидевятилетнее управление архим. Павла Марков монастырь приведен был в большое благоустройство во всех отношениях. Об архим. Павле до сих пор сохраняется в Витебске признательная и почтительная память, как о человеке честном, основательно-образованном, глубоко-религиозном и строгом ревнителе православия⁵⁵².

Не таков был преемник его архимандрит А….

В Марковом монастыре по штату положено быть, кроме настоятеля, 8-ми иеромонахам, 4 иеродиаконам, 3 монахам и 5 послушникам, но на лицо, 1866 г. было меньше этого штатного числа, да и из наличных членов братии не все были способны к исполнению монастырских обязанностей, – одни по преклонности лет или болезненному состоянию, другие – по нравственным недостаткам. Впрочем, монастырь этот сравнительно с прочими монастырями епархии найден был мною, как по внешнему благоустройству, так и по внутреннему состоянию, в довольно еще удовлетворительном виде.

2) Полоцкий Богоявленский второклассный монастырь. Первоначальное основание его неизвестно. Возобновлен в 1633 году; находится он в центре города и расположен на берегу р. Двины. По штату в нем положено быть, кроме настоятеля, 6-ти иеромонахам, 3 иеродиаконам, 2 монахам и 4 послушникам. Между тем, при моем первом посещении этого монастыря, 8-го сентября 1866 г. на лицо оказалось братии едва половинное число против штата. В монастыре не было ни казначея, ни ризничего.

Имеющиеся на лицо четьте послушника все плохо читали и пели, нужно было бы заменить их другими, более сведующими в чтении и пении, но в виду никого не имелось.

Правильной, законной отчетности в денежных суммах по Богоявленскому монастырю не было производимо; и консистории об этом не было никакой заботы.

3) Тадулинский Успенский второклассный монастырь.

Монастырь этот находится в 30-ти верстах от г. Витебска и расположен на возвышенном берегу озера Вымно. Первоначальным основанием около 1740 г. и внешним устройством своим обитель эта обязана Троцкому воеводе, князю Фаддею Огинскому; отсюда, по всей вероятности, и наименование ее Тадулинскою (от латинского имени Thaddaeus). До 1839 г., т. е. до общего воссоединения унии с православием, здесь водворялись монашествующие униаты базилианского ордена, но и после воссоединения унии, в стенах Тадулинского монастыря сохранились до последнего времени дух и нравы базилианского монашества.

Вот в каком виде был Тадулинский монастырь в 1865 г., по описанию ревностного исследователя местной витебской старины А. М. Сечентовского⁵⁵³.

«Наружность большой холодной церкви во имя Успения Пресв. Богородицы чисто костельная. Это громадное каменное здание с двумя колокольными башнями на главном фасаде и треугольным фронтоном, посреди которого изображен огненный столп, с латинской вокруг надписью Talis est Basilius magnus; сверху столпа шифр (монограмма) Спасителя, над ним крест, а над кресом сердце.

Теплая церковь во имя св Александра Невского помещается в том-же здании, где и монастырские службы.

В большой Успенской церкви прежде всего поражают вас так несвойственные православному храму гипсовые статуи по бокам запрестольных образов. Так, по сторонам запрестольного образа Тадулинской Божией Матери четыре статуи, из коих две, с большими католической формы крестами, в папском, а две – в епискоиском облачении.

B церкви, на столбе, образ cв. Bacилия Beликогo. Святитель этот пpeдcтaвлeн дepжaщим в правой руке чашу, а в левой – пламенеющее cepдцe; в левом верхнeм углу oбpaзa изoбpaжeн пapящий aнгeл, цветочным венцем в одной и старинной униатской митрой в дpугoй руке. Пpи внимательном обзоре этого образа обнаруживается, что лик cвятитeля и cepeбpянoe сияние вокруг главы его сделаны вecьмa недавно и что в покрывающeй образ ризе тaкжe последовали некоторые изменения. Нам сообщили монахи, что образ этот преобразован из пopтpeтa Иocaфaтa Кунцeвичa»...

B мoнacтыpcкoй ризнице мeжду cвящeнными утвapями и дpугими достопримечательностями г. Ceмeнтoвcкий видел cepeббpяный кoвчeжeц, в кoтopoм хранилась, как святыня, ручная кocть Кунцевича.

Haружнocть мoнacтыpя, по cлoвaм Ceмeнтoвcкогo, вecьмa печальна, и следы разрушения виднеются на каждом шагу; расселины в стенах, опавшие кapнизы, поблекшая побелка, почерневшие кpoвли, пoвaлившaяся ограда – все это крайне неприятно пopaжaeт взop пpaвocлaвнаго путника; по всему видно, что обитель эта доживaет cвoй век и, быть можeт, нe так уже дaлeкo то вpeмя, когда следы Тадулинского мoнacтыpя останутся лишь в памяти нapoдa⁵⁵⁴.

Но ecли неприятно поpaзилa взop г. Сементовского нapужнocть Тадулинмкого монастыря, то еще поразительнее было внутpeннee, peлигиoзнo-нpaвcтвeннoе cocтoяниe этой обители.

B 1866 г в Taдулинcкoм монастыре, бpaтии было, кроме настоятеля, 2 иеромонаха, 4 cвящeникa, 1 диaкoн и 2 или 3 пocлушникa. Boт нpaвствeннaя xapaктepистикa этой почтенной братии, основанная на официальных документах:

Настоятель монастыря архим. Онyфpий (Caвoнович⁵⁵⁵), 65-ти лет. Poдилcя в римском католицизме, а воспитавался в Базалианском монсттыре. Оббpaзoвaниe получил в Bилeнcкoм университете; монашество пpинял еще до вoсcoeдинeния унии с парвославием, но и по воссоединении остался тем же Бaзилиaнoм, кaким и был; о православии и о пpaвocлaвнoй цepкви до кoнцa своей жизни нe имел почти никaкoгoи; с тpyдoм мог paзбиpaть cлaвянcкyю пeчaть. До пocтyплeния в нacтoятeля Тадулинского монастыря был экономом apxиepeйcкогo дoмa. О том, как проходил он должность эконома, сведений дошло до мeня немного, но, как он нacтoятeльcтвовaл в монастыре, об этом немало получил я достоверных сведений. Архим. Онуфрий вел очень странную жизнь: вставал в 3 часа утра и тут же пил чай, а в 5 или в 6 часов обедал; затем опять ложился спать и вставал не раньше 11-ти. Всегда употреблял мясную пищу, за исключением 1-й страстной седмицы вел. поста. В будние дни в церковь не ходил никогда; в воскресные и праздничные дни служил весьма редко, раза три или четыре в год; в высокоторжественные дни не только не служил, но и в церкви никогда не бывал. Когда готовился к служению литургии, то накануне за всеношную службою оставался только до чтения евангелия, а затем уходил вон из церкви. Хотя получил университетское образование, но книг ни сам не читал, ни братии не давал читать. С поступлением его в настоятеля монастыря, совершенно прекращена выписка духовных журналов и газет. Все время архим. Онуфрий употреблял на хозяйственные занятия и на прием гостей. Так как монастырское хозяйство было очень незначительно, то он предлагал свои услуги соседним помещицам. Так, он был в полном смысле управляющим имения вдовой помещицы Тринтроховой, так что без его ведома не делалось никаких распоряжений.

Дружбу вел о. Онуфрий преимущественно с польскими панами, как рожденный и воспитанный сам в духе польском. Поэтому он не безучастен был в последнем польском мятеже. Когда, по распоряжению русского правительства. Отбираемы были в это время у поляков оружия, шляхтич Паховский и другие соседи архим. Онуфрия отдавали на сохранение свои огнестрельные и другие оружия под мирный кров Тадулинской обители.

Сестры Миткевичевы в зимнее время жили в Петербурге, занимаясь швейным мастерством на полном содержании от Тадулинского монастыря, а летнее время проводили в св. обители Тадулинской. Обед и ужии приготовлялся для них в настоятельских покоях, а ночь проводили они в особом флигеле на монастырском дворе. Тут нередко происходили у них веселые оргии в сообществе молодых людей, частью соседних помещиков, а частью витебских чиновников.

Когда я узнал о таких безобразиях происходивших в монастыре, я настоятельно потребовал от архимандрита, чтобы беспутные польки Миткевичевы отнюдь не смели являться в монастырь. Тогда старшая из них, Роза имела бесстыдство придти ко мне и просить, чтоб я не лишал их столь приятного и выгодного для них приюта в обители, угрожая в противном случае жалобою на меня А. Н. Муравьеву, с которым она будто-бы знакома. Само собою разумеется, что эта угроза нисколько не устрашила меня, и я отверг ее наглую просьбу.

При таких качествах и при таком образе жизни настоятеля, мог-ли быть какой-нибудь порядок в обители и можно-ли было ожидать чего-либо лучшего и от прочей братии?

Вновь назначенный мною на место архим. А… благочинный монастырей, архим. Невельского Преображенского монастыря Григорий, в донесении своем 15-го ноября 1866 г. за № 120, охарактеризовал, мне братию Тадулинского монастыря в следующ. чертах:

Кроме иеромонахов Иустина и Варлаама, из коих каждому по 69-ти лет от роду, прочие все епитимисты а именно:

а) Вдовый священник Феодор Заблоцкий, 68 лет. Он находится в монастыре за пристрастие к горячим напиткам 8-й уже год.

б) Свящ. Петр Лебедев, 56-ти лет, имеющий жену и детей. Он за пьянство прежде содержался 6-ть лет в Невельском и Марковом монастыре, а затем пятый уже год находится в Тадулинеком.

в) Запрещенный в священнослужении свящ. Герасим Образский, 39 лет, имеющий жену (весьма нетрезвого поведения) и детей. – Он, после трехлетней монастырской епитимии, определен был на священническое место, но пробыв на оном не более 8-ми месящев, за пьянство, снова заключен был в монастырь с запрещением священнослужения.

г) Послушник Иулиан Извольский, 64-х лет, безграмотный, и

д) Послушник Петр Ильменский, 15 лет, занимающийся изучением причетнических предметов.

Вот личный состав почтенного Тадулинского братства, найденный мною в 1866 году.

Благочинный архим. Григорий в заключение своего донесения пишет:

«Признаюсь, св. владыко, что, по новости моего служения в должности благочинного, я стеснялся в этот раз войти и вникнуть подробно в экономическое состояние монастыря, тем более, что во время бытности моей там находился безотлучно при настоятеле молодой, бойкий до наглости, человек, какой-то окончивший курс семинарист Никифоровский, и что книги монастырские по всем частям обыкновенно приходят в надлежащий порядок к окончанию года, а до сего времени ведется общая валовая тетрадь расходам, где смешиваются веб как штатные, так и неокладные суммы».

Никифоровский, о котором здесь упоминается, сын пономаря соседней с Тадулиным церкви села Вымно, – человек с хорошими способностями, но с худым нравственным направлением. – Он с детства часто бывал в монастыре и был свидетелем всех беспорядков и всех бесчинств как самого настоятеля так и братии; а по окончании курса в семинарии в 1863 г., он, как сын бедного сельского причетника, не имея средств к своему существованию, поселился по приглашению архим. Онуфрия, в Тадулинском монастыре, для разбора монастырского архива и для занятия письменными по монастырю делами. С этого времени он, как очевидец и вместе с тем соучастника всех беспутств, совершавшихся в обители, возымел над архимандритом полную власть, так что последний должен был удовлетворять всем его потребностям, требованиям и прихотям. Впоследствии Никифоровский оставил монастырь и поступил на службу в витебскую Палату уголовного суда, но обязательные отношения к нему архим. Онуфрия не прекратились: он должен был доставлять ему все потребное для жизни, и даже больше, чем потребное. Никифоровский имел весьма ограниченное жалованье от казны, но у него был собственный дом в городе; он имел лошадь и приличный экипаж, чего не было у его начальника управляющего Палатою; у него немало было серебряных и золотых вещей. Никифировский, живя в городе, имел от архимандрита доверенность на заведывание многочисленными земельными участками (пляцами), находящимися в Витебске и принадлежащими Тадулинскому монастырю. Заключение с арендаторами контрактов и взимание с них условленной платы безусловно принадлежало Никифоровскому, и он действовал злвоь бесконтрольно. Со всех этих аренд едва ли третья часть поступала в казну монастырскую. Наконец, Никифоровский написал на свое имя имени Онуфрия дарственное письмо, по которому архимандрит обязывался все свое личное достояние передать ему, Никифоровскому, – а достояние это было очень значительно, одного серебра было не один пуд, и Никифоровский на основании этого письма, еще при жизни архим. Онуфрия воспользовался всем его имуществом.

Помянутый выше Сементовский, перечисливши в конце своей статьи о Тадулинском монастыре⁵⁵⁶ монастырские доходы, делает заключение, что Тадулинская братия имеет порядочные средства к жизни; но судя по убранству келлий, по крайней бедности сервировки трапезы, по грязной кухне и вообще по внешней обстановке монастыря, он заключает, что братия весьма умеренно пользуется этими благами. – Куда-же идут монастырские доходы, с удивлением спрашивает он? – на содержание, ответствуем мы, развратных полек-сестер Миткевичевых, удовлетворение нужд и прихотей пролетариев – Никифоровских и на приемы таких почтенных посетителей обители, каков г. Сементовский, который в заключении своей статьи о монастыре приносить «искреннюю душевную благодарность достойному старцу – настоятелю, отцу архимандриту Онуфрию, за его любезное гостеприимство»⁵⁵⁷.

4) Невельский Преображенский монастырь.

Монастырь заштатный, приписанный к Витебскому Маркову монастырю, откуда и получалась некоторая сумма для жалованья братии. Монастырь этот о первоначальном основании коего нет положительных сведений, находится в средние города и с трех сторон окружен обывательскими зданиями. – В мае 1865 г. обитель эта сильно пострадала от разрушительного пожара, истребившего большую часть города. Главный монастырский храм во имя Преображения Господня каменный, довольно обширный и красивой архитектуры, около 10-ти лет оставался после пожара невозобновленным по причине скудости монастырских средств.

Неутешительно внешнее положение Невельского монастыря, но еще печальнее было его внутреннее нравственное состояние.

При вступлении моем на паству казначеем Невельского монастыря был иером. Феоктист – тот самый, о котором в отзыве преосвящ. Василия за 1864 год говорится, что он «постоянно, беспросыпно предается страшному пьянству».

5) Полоцкий Борисоглебский монастырь.

По времени основания своего и по количеству принадлежавших ему населенных имений, этот монастырь был самым древним и самым богатым из существующих ныне мужских монастырей Полоцкой епархии. Он основан Полоцким князем Борисом Генвиловичем ок. 1190 г. Существующая доныне, хотя ужа и не в первоначальном виде, каменная церковь во имя св. Бориса и Глеба, заложена была в 1217: а окончена в 1222 г.

Борисоглебский монастырь, искони православный, в 1596 г. обращен был в унию; но вскоре владельцами: имений сего монастыря, Корсками, он снова возвращен был в православие; а в 1618 г. пресловутый гонитель православие архиеп. полоцкий Иосафат Кунцевич, силою отнял у православных этот монастыре населил его униатскими монахами.

С 1654 г., по случаю завоевания Полоцка царем Алексеем Михайловичем, Борисоглебский монастырь опять стал православным; а в 1686 г., с Полоцка Польше, он снова сделался достоянием униатских монахов – Базилиан, и был управляем сначчала архимандритами, а затем, так как Бориисоглебский монастырь был имениями богаче всех других монастырей полоцкой епархии, Полоцкие архиепископы испрашивали для себя у польских королей привиллегию на звание архимандрита этого монастыря. И это продолжалось до присоединения Белоруссии к Российской империи, т. е. до 1772 г. – С этого времени снова настоятелями монастырей были архимандриты, а с 1822 г даже иеромонахи⁵⁵⁸.

В 1834 г., по указу бывшей униатской коллегии, Борисоглебский монастырь поступил в ведение Оршанского униатского епископа Василия Лужинского и состоял в его распоряжении по 1842 г., до передачи принадлежаших сему монастырю населенных имений в казну. – Здесь с ним жила и воспитывалась под его бдительным надзором его мнимая племянница Тереза, и отсюда, полного курса в Полоцком польском пансионе, она поспешила вследствие особенных нравственных причин, выйти в замужество за польского помещика Глазко, принявши в то-же время, с соизволения своего высокого патрона, римско-католическую веру.

С 1847 по 1859-й г., за неимением на лицо монашествующих лиц, Борисоглебским монастырем заведывал, с употреблением разумеется, в свою пользу монастырских доходов, протоиерей Полоцкого Софийского собора Андрей Юркевич женатый, как известно, на родной племяннице архиепископа Лужинского. В летнее время, в настоятельских обширных, но безобразных по архитектуре, покоях, обитало обыкновенно многочисленное семейство Юркевича; и здесь нередко собирались веселые компании гостей обоего пола и давались пирушки с музыкою и танцами. – И это продолжалось даже до 1865 г. «В настоящее время (т. е. в 1865 г.), замечает в своей статье о Борисоглебском монастыре г. Сементовский, в Борисоглбском монастыре, и в монастырском доме, кроме временно помещающегося там семейства прот. Юркевича, живет вдовый священник в качестве управляющего монастырскою фермою»⁵⁵⁹. В начале 1866 г., при удалении архиеп. Василия от управления Полоцкою епархиею, он произвел эконома своего архиерейского дома иеромонаха Тихона в сан игумена и определил настоятелем Борисоглебовского монастыря. При игумене Тихоне было два послушника – и вот на этот раз все братство древнего Борисоглебского монастыря.

6) Вербиловский Покровский монастырь.

Монастырь этот расположен на берегу небольшого озера именуемого Вербилово, и окружен со всех сторон на далекое расстояние сосновыми вековыми рощами. Он находится на самой почти границе Себежского уезда с Опочецким Псковской губернии в местности, густо населенной, между прочим, раскольниками беспоповищинского толка.

Монастырь основан в 1638 г польским воеводою Иосифом Львовичем Корсаком и первоначально населен был подобно Тадулинскому, монахами Базилианского ордена. К этому монастырю основателем его приписано было множество десятин пахотной и сенокосной земли, лесу, озер и сверх того 1000 душ крестьян. При нем открыто шестиклассное училище, в котором обучались дети местного униатского духовенства и окрестных помещиков. Таким образом, монастырь этот имел на окружающую его местность не только религиозное, но и просветительное влияние, хотя, к сожалению, не в духе православия.

В 1833 г. Вербиловский монастырь из униатского обращен в православный, а существовавшее при нем шестиклассное училище преобразовано в духовное уездное училище, в котором до 1859 г. обучались, кроме детей православного духовенства, дети светских чиновников, окрестных дворян и даже крестьян.

Пока Вербилов монастырь был униатским и пользовался теми материальными выгодами, какие предоставлены были ему оенователем его, воеводою Корсаком, он находился в цветушем состоянии, чему свидетельством служит огромный деревянный храм, построенный в 1796 г. – Но с тех пор, как монастырь этот передан в православное ведомство и лишился прежних средств, и особенно с того времени, как, закрыто состоящие принем духовное училище, время от времени начал приходить в упадок и утрачивать религиозно-нравственное влияние на окружающую его местность, зараженную в значительной степени расколом. Главною впрочем причиною крайнего упадка этой обители было само монастырское братство. Братство это, по кр. мере, в последнее время на половину состояло частью из вдовых священников или диаконов, не желавших принимать на себя монашеское звание, да и не заслуживающих оного, частью из запрещенных священнослужителей, не отличавшихся благоповедением. Сами даже настоятели монастыря, весьма часто сменявшиеся, не подавали братии своим поведением доброго примера и мало заботились о поддержании и благоустройстве обители.

Вот краткий хронологический перечень заведываюших Вербиловским монастырем на четыре года до моего вступления на полоцкую кафедру и вот нравственная характеристика их:

1) По смерти настоятеля Вербилова монастыря архим. Игнатия Кулика, в 1863 г. управляющим монастыря был иером. Паисий. В 1864 г. иером. Паисий отдал монастырскую мельницу в аренду еврею на самых невыгодных для обители условиях, а в 1865 г. он удален был от заведывания монастырем за пьянство и зазорное поведение, и даже запрещен в священнослужении.

2) В апреле 1865 г. управляющим монастыря назначен был иеромонах Полоцкого монастыря Мелетий, который оставался на этой должности не далее сентября того же года. Он окавался совершенно неспособным к управлению монастырем, как по физическому расстройству, так и по нравственным качествам. Подобно предшественнику своему он также с запрещением священнослужения удален был от должности за нетрезвость и разные злоупотребления; – между прочим, при нем началось расхищение прекрасного монастырского леса, находящегося от монастыря на расстоянии 10-ти верст.

Кстати об этом лесе. Этот лес дан был от казны в надел монастырю при помянутом выше архим. Игнатии Кулике, по его личному указанию. Вместо того, чтобы испросить для монастыря лесную дачу из окружающих монастырь вековых сосновых рощ, он указал лес в 10-ти верстах него. По каким особенным соображениям? А вот по каким: архимандрит Кулик страстно любил охоту. Так как вблизи монастыря неудобно было заниматься этою забавой, он и пожелал иметь лесную дачу вдали от обители, чтобы там беспрепятственнее ему можно было удовлетворять своей, столь несвойственной его сану, страсти. Когда Кулик отправлялся на охоту, приглашали с собою и наставников духовного училища, между которыми однн, именно инспектор (Мицкевич), был его племянник; а вмгсто гончих собак употреблял учеников училища. – Свежо предание, а верится с трудом… Таковы были в Полоцкой епархии в шестидесятых годах обычаи и нравы!... И пример архим. Кулика не был исключительным явлением: охотой на зверей занимались и некоторые приходские священники.

3) В сентябре 1865 г. на место умершего иеромонаха Мелетия назначен был управляющим монастырем иером. Анатолий Точицкий, который не далее, как в 1864 г. был удален из Тадулинского монастыря за нетрезвую жизнь, соединенную с буйством и другими безобразиями и определен в Марков монастырь с запрещением священнослужения. – Настоятель Маркова монастыря и вместе Благочинный монастырей, архим. А…, желая освободить себя и свою обитель от такого почтенного брата, каков о. Точицкий, распорядился своею властно перевесть его в пустынный Вербиловский монастырь в июне 1865 г., а в сентябре, рекомендовал его к занятию настоятельской должности в этой обители, но, вероятнее, сам определил его, по праву благочиннической власти за отстствием архипастыря, который в это время, находился в Петербурге. Иером. Анатолий, как окончивший курс, семинарии, имел достаточное образование и мог бы быть полезен на службе, но непобедимая наклонность к пьянству была причиною, что он чрез 3 месяца тем же Благочинным удален был от настоятельской должности. В столь короткое время заведывания монастырем иером. Анатолия, расхищение монастырского леса, начавшееся при его предшественнике, до того усилилось, что лес доведен был до совершенного опустошения. «Огромная лесная монастырская дача, бывшая, по рассказам, постоянным жилищем красных зверей и лосей, имевшая мачтовые деревья, до того опустошена что теперь с трудом в ней, как говорят, и зайцам укрываться», – так писал мне в своем донесении, от 19-го декабря 1866 г. за № 138, благочинный монастырей, архимандрит Григорий.

4) На место удаленного от должности иером. Анотолия назначен был иером. Лаврентий, родом из Тверской епархии. О нем благочинный монастырей отзывался в помянутом выше донесении от 19 декабря одобрительно. Иером. Лаврентий, по его словам, позаботился поддержать возможною починкою скудную и ветхую ризницу приобрел Св. Евангелие, которого монастырские церкви не имели с незапамятных времен и богослужение совершалось в последнее время по евангелию, принадлежащему запрещенному свящ. Феодору Бобрикову, который прислан был в Вербиловский монастырь на епитимию; вообще иером. Лаврентий не запятнал себя, ничем.

Управление монастырем иером. Лаврентия ознаменовано было следующим примечательным случаем. 18-го сент. 1866 г (след., чрез полторы недели по прибытии моем в Витебск), – это был воскресный день, – начальник губернии генерал-майор В. Н. Веревкин, обозревая Себежский уезд, посетил Вербиловский монастырь. В то время, как управляющий монастырем иером. Лаврентий (единственный священнослужитель, незапрещенный в священнослужении), облачившись в свящ. одежды, готовился начать проскомидию, г. Веревкин вошел в церковь и, узнавши, что начальствующее лицо в монастыре есть иеромонах, готовящийся к совершению литургии, встуиил (и, вероятно, с мечем при бедре) в алтарь и потребовал о. Лаврентия, чтоб он немедленно показал ему монастырь и братию, и особенно священника Бобрикова, отзываясь недостатком времени для ожидания окончания литургии. Лаврентий не смел отказать в настойчивом требовании грозного Начальника. Снявши с себя ризу и надевши на подризник и прочие священные одежды рясу и камилавку, повел его превосходительство сначала в свои настоятельские покои, где представлена ему была братия. На вопрос: «где священник Бобриков?» – Бобриков подошел. «За что, спрашивает его губернатор, священник Околович разрубил вам шпагою голову?» – «За женщину», – был ответ. И когда Бобриков начал было излагать обстоятельства дела, губернатор велел ему замолчать. – Затем пошли в братские кельи, в кухню, в каменный флигель, в котором никогда помещалось духовное училище и где до настоящего времени сохранилась церковь. Губернатор, оставшись недовольным крайнею нечистотою и неопрятностью, в какой нашел он монастырь, гневно не раз повторил: «жиды здесь живут, или христиане?» – Бобриков на это дерзнул ответить: «нельзя не быть беспорядкам, когда по несколько дней и ночей братия не бывает в монастыре». – Губернатор снова приказал ему замолчать. Это было уже на монастырском дворе, где немало было народа, собравшегося из монастырской слободы к обедне. – Губернатор, обратившись к народу спросил: «часто-ли бывает богослужение?» – Ему ответили, что не только в воскресные дни очень редко бывает служба Божия, но и в самые большие праздники, как напр., в день Крещения Господня и даже в Светлое Христово воскресение богослужения не было. – На это начальник губернии, обратившись к братии, сказал: «как вы, отцы, не обратили этот народ в татар!... Вам, о. Лаврентий, поручаю донести преосвященном обо всем, а я сам доложу Государю».

С этими словами высокий посетитель оставил монастырь, вручивши управляющему 10 р. на починку напрестольного облачения; а иером. Лаврентий возвратился в церрковь и начал божественную литургию.

Иером. Лаврентий, не чувствуя в себе достаточных сил и способности к управлению такою жалкою братиею и к приведению в порядок столь расстроенной обители, обратился ко мне от 7-го декабря 1866 г. за № 61 с рапортом следующего содержания: «Имел я счастье утруждать смиреннейшею просьбою (по всей вероятности в промежуток времени от увольнения от управления епархиею архиеп. Василия и до назначения на его место нового епископа) Высокопреосвященнешего митрополита Исидора⁵⁶⁰ об увольнении меня с Полоцкой в Тверскую епархию для поддержания старца родителя моего, около 80-ти лет имеющего. По сношению милостивейшего архипастыря Исидора, преосвященнейший Тверской епархии Филофей изъявил согласие на принятие меня под свой отеческий покров, для меня в желаемый мною монастырь, гда колыбель юности моей и первоначальное воспитание, но вместо увольнения, коего я от души жаждал, епархиальное начальство определило меня в совершенно раззоренный и опустелый Вербиловский монастырь на должности управляющего. Повинуясь вполне милостивейшнму епархиальному начальству, я с детскими чувствованиями исполнил требуемое от меня во всей точности, но преданность родителю моему, сединами украшенному, ежедневно понуждает меня просить увольнения для поддержания скудости моего отца; а потому, приняв меры смелости, слезнейше прошу милостивейшего архипастыря и отца уволить меня в Тверскую епархию по прописанной надобности».

В следствие такой слезной просьбы, иером. Лаврентий уволен был не только от управления монастырем, но и вовсе из Полоцкой епархии. На его место назначен был мною с званием строителя.

5) – иеромонах Алексий принятый из Московской епархии, а уроженец владимирской епархии где, по окончании курса семинарии, был священником и, овдовении, принял монашество: монах скромный и совершенно трезвый.

Вот в каком виде новый строитель нашел в конце 1866 г. вверенную ему обитель:

Главная монастырская церковь во имя Покрова Пр. Богородицы, – писал мне строитель, – есть не иное что, как латинский костел, пришедший в ветхость и обезображенный. Кресты на нем изоржавленные странной формы; железная крыша, кажется, с основания храма не была перекрашиваема и исправляема, вследствие чего проржавела и пропускала сильную течь. Две высокие башни поверх храма полураскрыты и представляли безобразный вид. В многочисленных и огромных по размерам окнах рамы сгнили и стекла на половину выбиты, от чего в храме постоянно сквозной ветер и свободный доступ птинам, которые во время богослужения вторят поющим. Внутри храма – иконостас размерами своими совершенно несоответствующий вышине храма, одноярусный, обветшалый, совершенно утративший бывшую на нем позолоту. Образа в иконостасе и священные изображения на своде и стенах храма чужды характера православной живописи. Пред местными иконами, вместо подсвечников или , что-то в роде козелков, на которых вместо, так называемых поставных или наместных свеч, укреплены деревянные круглые палочки к которым прилеплялись копеечные свечки. – В священных и церковных утварях, а равно в ризничных принадлежностях был совершенный недостаток Евангелие напрестольное одно, в полулист покрытое черным плисом; священнослужебные сосуды низкого серебрра с позолотою униатской формы, без всяких священных на них изображений, в одном экземпляре; кадило одно медное, огромной величины и тяжести; вместо обычного сосуда для благословения хлебов на бдениях употреблялась простая столовая тарелка из белой глины. Священнических и диаконских облачений весьма мало, и при том ветхие и малоценные; в богослужебных книгах крайний недостаток. Для благовеста и звону к богослужениям существовало только два колокола, повешенных на столбах; из них один весом в 20, а другой в 12 фунтов.

Настоятельские и братские кельи, внутри деревянные снаружи обложенные кирпичем, существуя незапамятных времен без должной поддержки, пришли в крайнюю ветхость и требуют значительных средств к приведению их в надлежащий порядок. Прочие монастырские надворные строения требуют безотложной перестройки».

7) Махиров Покровский монастырь.

Монастырь этот находится в 15-ти верстах от г. Полоцка. «О первоначальном основании его не имеется никаких положительных сведений. Изхвестно только, что он был до 1839 г. униатским базилианским монасгарем, а с этого времени стал считаться православным. В нем две церкви – главная холодная во имя Покрова Богородицы с приделом в честь Святит. Николая, обращенным алтарем к югу, а теплая во имя св. Иосифа Обручника, устроенная в 1845 г. в настоятельских покоях.

Особенность этой обители составляло то, что при ней имелся приход, простиравшийся свыше 1500 душ обоего пола и монашествующие обязаны были исправлять все мирские требы и вести посему требуемую законом отчетность. Причиною этой странности и необычайности служила отдаленность от этой метности приходских церквей. Еще с 1847 г. началась переписка о закрытии этого монастыря и об обращении его в приходскую церковь, и только в 1870 г. предположение это приведено было в исполнение.

В 1866 г. настоятелем Махирова монастыря состоял ректор Полоцкой семинарии, архимандрит Никанор. При нем братии было: два иеромонаха, из коих один (Феодор) – совершенный базилианец, а другой Иоасаф – православный, но неотличавшийся трезвостью, вдовый диакон и один послушник.

8) Спасо-Евфросиниевский женский первоклассный монастырь.

Он находится верстах в двух от г. Полоцка, расположен на правом берегу р. Полоты. Основание его относится к 1125 г.⁵⁶¹.

Виновницей основания этой обители была дочь Полоцкого князя Святослава – Юрия Всеславича княжна Предислава, в иночестве Евфросиния⁵⁶². Она же была и первою в ней игумениею. Драгоценными памятниками ее забот, и попечений о благоустроении обители служат доныне сохранившееся – каменный храм во имя Преображения Господня и животворящий крест, окованнный серебром и украшенный драгоценными камнями, с частью древа креста Господа и с частицами мощей разних святых.

Спасо-Евфросиниевский монастырь, в течении семи с половиною веков своего существования, много испытал над собою разных превратностей.

По случаю грозного нашествия Татар на Россию в первой половине XIII ст., инокини Спасского монастыря, устрашенные молвою о приближении врагов к пределам Полоцкого княжества, по примеру окрестных жителей, спасались бегством и рассеялись по разным отдаленным местам, и некоторые из них не возвратились уже под сень обители и по миновании опасности.

Тоже самое повторилось и при завоевании в 1563 г. Полоцка войсками царя Иоанна Васильевича Грозного.

Польский король Стефан Баторий, овладев Полоцком, учредил в нем в 1580 г. иезуитский коллегиум и отдал во владение иезуитам почти все Полоцкие монастыри, в том числе и оставленный инокинями монастырь Спасский, со всеми, принадлежавшими ему, населенными имениями и угодьями. – Таким образом Спасский монастырь оставался в руках иезуитов 1821 г., когда они изгнаны были из Полоцка. – После сего он перешел к монахам ордена пиаристов⁵⁶³.

В 1832 г., по Высочайшему повелению, Спасская монастырская церковь передана была в ведение Могилевского православного епископа; а с учреждением в Полоцке в 1833 г. самостоятельной епископской кафедры, она, со всеми при ней строениями и угодьями, перешла в заведывание первого Полоцкого епископа Смарагда. Но в 1840 г. при этой церкви восстановлен, по Высочайшему повелению, древний девичий Евфросиниевский монастырь. Первоначально сюда были переведены воссоединенные в 1839 г. инокини бывшего базилианского ордена, жившие при Полоцком Софийском соборе.

Первою настоятельницею восстановленного Спасо-Евфросиниевского монастыря была прежняя настоятельница переведенного сюда от Софийского собора униатского монастыря Иннокентия Кулешанка; но она недолго управляла Спасским монастырем, ибо, происходя от родителей латинского вероисповедания, отказалась принять православие, почему в 1842 г. и удалена была от настоятельства.

На ее место определена была игумениею Евфросиния Дехтерева⁵⁶⁴, вызванная архиеп. Василием из Московского Спасо-Бородинского монастыря, но она в следующем 1843-м г. умерла.

После Дехтеревой монастырем управляла Клавдия Щепановская. Хотя она так же, как и Кулешанка, была из воссоединенных и по происхождению своему католичка, но отличалась совершенною преданностью православию. При ней, в 1844 г., учреждено было училище для сирот-девиц духовного звания. Щепановская сконгчалась в 1854 г.

На ее место назначена игумениею помянутая выше Евфросиния Сербинович.

При этой игумении, по словам автора жизнеописания Преп. Евфросинии, княжны Полоцкой, иеромонаха Сергия, как училищный дом, так и монастырские здания во многом исправлены и улучшены; церкви же снабжены во множестве разною ризницею, утварью и прочими принадлежностями от щедрот царских и столичных житилей. Но хозяйство монастырское и экономическая часть были не в цветущем состоянии. Вот что писал мне об этом в своем донесении от 24-го февраля 1866 г. Благочинный монастырей: «Настоятельница обители, игумения Евфросиния, довела обитель до такой крайности, что в начале сего (т.е. 1868) года не было в экономии ни одного зерна хлеба, хотя обитель занимается собственным землепашеством, и не было ни денежных средств, ни кредита на приобретение хлеба и прочного, и потому одолжено мною 300 рублей⁵⁶⁵. – Такой недостаток в средствах к содержанию обители происходит от того, что игумения произвольно принимает в монастырь неограниченное число монахинь и послушниц, из коих при том ежедневно бывает при ней постоянных и наряжаемых поочередно на дежурство не менее 5-ти лиц». Спрашивается: для чего необходим такой большой штат при особе игумении? – Для присмотра за собаками и голубями!... Не правда ли, что это очень странно, но тем не менее совершенно справедливо.

Когда я в первый раз, т. е. 8-го сентября 1866 г., приехал, в сопровождении Игумена Борисоглебского Тихона в Спасский монастырь, и, по обозрении церкви, пришел в покои игумении Евфросинии, в гостинную, вбежала очень большая собака. Это меня неприятно поразило. Когда на обратном пути из монастыря, спросил я игумена: откуда взялась собака? – он отвечал, что у игумении не однаа более десяти собак. – Действительно, в последствии я удостоверился в этом признанием самой игумении. Эту столь несвойственную монашескому лицу привязанность к псам игумения объясняла мне тем, что раз гостила у ней какая-то родственница, которая ненамеренно оставила у ней свою собаку; собаку эту она полюбила и ради нея завела еще несколько такого рода животных. Объяснение, очевидно, нелепое, но для игумении Евфросинии, не отличающейся крепким умом, извинительное. Не менее, чем к собакам, сильна была у игумении страсть к голубям, которых она ежедневно саама кормила зернами.

О моем посещении Игумения незамедлила написать в Петербург, к своему брату, К. С. Сербиновичу, а он поспешил написать мне благодарственное письмо. И, между прочим, вот что писал он:

«Получив от сестры моей приятное известие, что вы посещением своим обрадовали обитель преподобные Евфросинии, поспешаю приветствовать вас, милостивый государь и архипастырь, с прибытием в епархию, врученную, вашему пастыреначальству, и с тем вместе от себя принести вам искреннейшее чувство благодарности за милостивое внимание к сестре моей, в которой всегда изволите найти самую ревностную исполнительницу ваших архипастырских наставлений»....

В ответ на это я писал г. Сербиновичу от 14-го ноября:

«Мне очень понравилась скромная, но примечательная по глубокой древности своей обитель преп. Евфросинии. Несмотря на скудные средства монастыря, все в нем однакож содержится благоприлично: в храме чистота и порядок, в кельях и в трапезе не видно роскоши, но все прилично и опрятно; местность обители в летнее время очень красивая. Одно поразило меня не совсем приятно – присутствие собак в покоях настоятельницы. В московских женских обителях этой домашней принадлежности не существует.

Простите меня за искреннее и откровенное объяснение с вашим превосходительством: архиерею, как служителю Бога правды, надлежит всегда и пред всеми говорить чистую правду».

При первом посещении моем Спасо-Евфросиниевского монастыря не могло не обратить на себя моего внимания еще одно обстоятельство. Здесь, при женской обители, я нашел настоятелем и вместе духовником молодого (лет 45-ти) вдового священника И. Слупского. Это очень удивило меня, и я тут же заметил, что этого не следовало допускать и что, по правилам церковным, мирский, хотя бы и не вдовый, священник не может быть, без особенной нужды, духовником монашествующих, в особенности женского пола. Игумения не умолчали и об этом пред своим влиятельным братом. А он, как нежный и преданный брат, оберегая спокойствие своей сестры – игумении и интересы вверенной ей обители, не преминул мне писать о сем предмете. И вот что он писал от 25-го октября:

«Передавая вашему преосвященству, в проезд ваш чрез столицу, некоторые предварительные сведения о Полоцкой женской обители я ограничился немногим, по недостатку времени и в надежде скоро опять видеться, и не упомянул о духовниках, которых перебывало в ней несколько. Обитель сохранила особенно благодарное воспоминание об о. Онуфрие Никоновнче, который с этого места поступил в члены Консистории. После него самым лучшим назвать можно нынешнего духовника, о. Иоанна Слупского. Нарочно приисканный из надежнейших в епархии, он постоянно оправдывает ожидание, какое имело о нем начальство, скромным и назидательным исполнением обязанностей, совершенною нестяжательностью, примерным богослужением и при том опытным знанием хозяйственного порядка, к великой пользе обители и к облегчению игумении в надзоре за внешними работами. Но кто мог избегнуть зависти, поступив на место, которого желали другие? Я слышал, что тайная клевета старалась очернить его даже пред местными властями, когда не могла достигнуть этого пред властью духовного, но клевета оказалась ложною, что откроется и вашему преосвященству из дел.

Помня, сколько сестре моей было хлопот после выбытия из этой должности достойного о. Онуфрия, пока не определен к оной нынешний духовник, и зная, много спокойствие в обители зависит от добросовестности лица, занимающего это место, я почел долгом присовокупить к сообщенным уже мною сведениям и настоящее, на ваше, милостивый государь и архипастырь, благоусмотрение, тем более, что сестра моя, конечно, не могла иметь времени высказать Вашему Преосвященству сообщаемое мною, частью даже и неизвестное ей.

Остаюсь в надежде, что благосклонно примете от меня касающееся обители которой процветание составляет предмет и ваших архипастырских желаний. Дай Бог, чтобы нынешний духовник заслужил и ваше одобрение».

На это я отвечал Константину Степановичу в том же письме от 14-го ноября:

«Вы изволите рекомендовать духовников Полоцкой Спасской обители – бывшего и настящего. – О. Онуфрий Никонович, бывши священником и духовником сестер Полоцкого женского монастыря, вероятно, был более на своем месте, чем теперь в качестве настоятеля кафедрального собора и члена Консистории. Здесь требуется человек с лучшими способностями и с большим усердием и вниманием к делу и порядку служебному.

Что касается также до нынешнего духовника, то и он, не смотря на его добрые, по-видимому, качества, едва-ли на своем месте. При женском монастыре обычнее и безопаснее быть священнику невдовому. – А быть духовником монашествующих вообще белому священнику противно даже церковным правилам, и может быть допущено разве только в случае крайности, когда нет вблизи мужского монастыря. Между тем, в Полоцке существует два мужских монастыря. Мне кажется, духовником для Евфросиньевского монастыря надобно будет назначить кого-либо из монашествующих Богоявленского или Борисоглебского монастырей, если найдется достойный».

К крайнему стыду, ни в том, ни в другом монастыре не оказалось на этот раз благонадежного иеромонаха, которого бы можно было назначить духовником для Спасского монастыря, и потому я по необходимости должен был оставить до времени в звании духовника священника Слунского.

Между тем, Сербинович, получивши мое письмо от 14 ноября, обратился ко мне с следующим конфиденциальным посланием от 30 того же ноября:

«Приношу Вашему Преосвященству сердечную благодарность за письмо от 14-го ноября, как доказательство вашего доброго внимания, и особенно утешительный для меня отзыв о порядке, найденном в Спасо-Евфросиниевском монастыре, который, надеюсь, на будущее время еще более удостоится вашего одобрения, не сдавая повода и к малейшим неприятным впечатлениям.

Примите также искреннюю признательность за сообщение мнения вашего относительно назначения духовника к монастырю. Слагаю слова ваши в сердце моем. Если бы я это мнение теперь передал сестре моей, я поверг бы ее в уныние от одной мысли лишиться того, кто полезнее всех прежних (!?). – Но буду исподоволь приготовлять ее к этой мысли, согласно правилам церкви. Здесь же ограничусь известными, мне обстоятельствами местными. По отдаленности обители от города имеется при ней за оградою дом для постоянного жительства духовника, чтобы не прекращалось богослужение в церкви и преподавание закона Божия в училище: потому все равно будет ли назначен иеромонах из ближних или дальних монастырей даже из великороссийских лишь бы находился безотлучно и был бы высокой духовной жизни старец; хорошо, если бы не был чужд управления, ибо женщины непривычны к деловодству, требующему знания законов, а личный надзор за хозяйственными работами на полях монахиням даже и неприличен. – Держать для этого особое светское лицо убыточно и неудобно. Состоявшие при обители священники всегда охотно оказывали ей в этом существенную пользу. Если за неприисканием достойного старца из местного малочисленного монашества угодно будет выбрать богобоязненного и назидательного из женатых священников, то желательно, что бы это было не под влиянием прот. Юркевича, об отношениях которого к моей сестре долгом считаю заявить: когда он, при преосвящ. Василии, как его свойственник, пользовался почти неограниченным доверием, он позволил себе (в 1857 г) обидное обращение с нею за ее хлопоты о перекрытии кровли на училищном доме, прежде небрежно под его надзором устроенной и уже подвергавшейся гнилости, за что впрочем получил и от самого преосвященного строгое внушение и от лучших друзей своих порицание в письмах⁵⁶⁶... Ежели ваше преосвящество изволите принять это обстоятельство в соображение, то оно, может быть, пояснить собою последующие действия прот. Юркевича относительно игуменьи, и даже относительно нынешнего духовника, которому на беду, довелось против воли исполнять некоторое время благочинническую должность, прежде принадлежавшую протоиерею Юркевичу и теперь ему возвращенную. За сим ваша предусмотрительность отвратить всякую несправедливость, которая горько отягчила бы невинного, уже и без того терпевшего напрасные клеветы».

Пока я думал и соображал, что мне надлежит предпринять относительно вдового священника и духовника Слунского и кем, в стучае удаления его от монастыря, заменить его, попечительный о благе Спасской обители К. С. Сербинович снова продолжает речь о духовнике Слунском.

«После письма моего к вашему преосвященству от 30-го ноября, пишет он, я внушал от себя сестре моей мысль, что по наиболее принятому обычаю и согласию с правилами церковными, духовник при женской обители должен быть из монашествующего духовенства. Разумеется, не могло быть ни слова против правил, хотя бы из них по нужде и допускались исключения. Главное у нее на сердце личные достоинства того, кому вверяется назидание сестер и юных питомиц сиротского приюта. Если бы с передачею места можно было передавать и лестную опытность и полезный для обители знания, не говоря – уже о душевных свойствах, то перемена лица не внушала бы опасений, ограничиваясь простым, весьма изъявлением сожаления при прощании с тем, кто заслужил искреннюю признательность. Между тем я уже имел честь прежде объяснять, что долговременный 25-ти летний опыт показал сестре моей великую разницу между лицами, занимавшими эту важную должность, и что нынешний духовник оправдал все благие ожидания. Он не искал этого места; не он и причиною, что его сюда назначили: причиною тому была его известная добросовестность в исполнении дела. Если что может лично привязывать его к настоящему месту, то это малолетняя дочь его, воспитывающаяся в монастырском приюте… Он уже переходить в лета преклонные (сорока то пяти лет), всегда назидателен, полезен для обители в духовном отношении, и кроме того в хозяйственном...

Покорнейше излагая пред вами, милостивый государь и архипастырь эти соображения, льщу себя надеждою, что ваше преосвященство не захотите без какой-либо вопиющей необходимости приступать к мере, которой последствия еще неизвестны, тогда как настоящее не представляет ни малейшего опасения. Ежели из нового не выйдет лучшего, то уже будет хуже, и сестра моя трудами своими положившая основание всему нынешнему православному устройству дорогой из детства сердцу ее обители, едва ли будет в силах, на старост лет, перенести расстройство в ней нынешнего спокойствия и пособия к хозяйственному порядку, необходимых для ее блага, 1-го февр. 1867 г.»…

Но и здесь еще не конец разговорам г. Сербиновича о свящ. Слунском. Слыша, что Слунский остается еще на своем месте, хотя и не слишком прочно, Константин Степанович пишет мне от 5-го октября 1867 г.:

«Не нахожу слов благодарить вас, милостивый государь и архипастырь, за оставление в обители нынешнего духовника. Сестру мою однакож смущают беспокойные слухи о близком будто бы его перемещении. Я приписываю их людям, желающим занять его место, может быть и из числа занимавших, и советую ей совершенно полагаться вместе со мною на ваше преосвященство, не обращая внимание на слухи. Между тем ни при ком из предшественников его не было так спокойно, как при нем, по его кроткому и смиренному нраву, миролюбивому и терпеливому, и по его безукоризненности»...

Смущение игуменьи относительно перемещения монастырского духовника было не напрасно и слухи, до нее доходившие, были основательны. Я решил непременно удалить Слунского от монастыря, но медлил приведением сего в исполнение, потому что не мог скоро найти достойного и вполне благонадежнного для этого места священника. Наконец, Бог указал мне такого человека. Это – священник села Колпина Себежского уезда, Феодор Одинцов – старец благочестивый и в высшей степени нравственный⁵⁶⁷. Как скоро о. Одинцов изъявил свое согласие на перемещение к Спасо-Евфросиниевской обители, я поспешил священнику Слунскому дать место, при Лепельском соборе, но он недолго тут оставался- вскоре, вероятно, не без содействия петербургского покровителя своего, перешел из епархиального в военное ведомство, чему я был очень рад.

Побудительною для меня причиною к удалению свящ. Слунского от Спасского монастыря было, кроме положительного воспрещения быть при женских монастырих, вдовым священникам, – и то, что оба, нем более и более усиливались недобрые слухи. Какими высокими похвалами не превозносил г. Сербинович свящ. Слунского, в каких идеальных чертах не представлял его нравственный характер, но опыт показал, что о Слунский был обыкновенный, хотя действительно тихий и кроткий человек, с обыкновенными человеческими немощами. Еще в 1865 г. сделан был донос, по всей вероятности от прот. Юркевича, главному начальнику Сверо-западного края о неблагоповедении свящ. Слунского, но этот донос остался без особенных последствий, хотя и были поэтому случаю официальные сношения с полоцким епархиальным начальством. По прибытии моем в Витебск, стали и до меня доходить время от времени слухи о близких отношениях к одной из монахинь свящ. Слунского. Наконец, стали громко говорить, что свящ. Слунский имеет даже детей от этой моннахини и воспитывает их в доме священника ближайшего к монастырю села Струни, Конюшевского. К подтверждению справедливости этих слухов может служить отчасти то обстоятельство, что Слунский и из Лепеля нередко посещал Спасскою обитель, и останавливаясь каждый раз в доме преемника своего о. Одинцова на вечер уходил в монастырь, откуда возвращался не ране 2-х или 3-х часов пополуночи. Об этом впоследствии не раз мне со скорбью передавал почтенный старец Одинцов.

В 1844 г. при настоятельнице Спасо-Евфросиниевского монастыря Клавдие Щенановской, учреждено было, как я сказал выше, женское училище для бедных сирот духовного звания. Сначала оно содержалось исключительно на монастырские средства, но впоследствии когда число воспитанниц стало умножаться, монастырские средства оказались недостаточными; тут явилось на помощь епархиальное начальство и назначило некоторое пособие из сумм попечительства о бедных духовного звания. Затем исходатайствована была у Св. Свода, конечно не без участия К. С. Сербиновича, бывшего тогда на Синодской службе к ежегодному отпуску на училище сумма – 1000 рублей. Училище состояло трех отделений. В них преподавались следующие предметы: чтение славянское и русское, чистописание, Закон Божий, русская грамматика арифметика и рукоделие. Преподавателями были в прежнее время некоторые из наставников Полоцкого духовного училища. Но так как монастырь находится вне города, то за наставниками посылался каждый раз монастырский экипаж. Когда же игуменья Евфросинья перестала посылать экипаж, то и наставники превратили свои посещения. Поэтому, при моем посещении училища в сентябре 1866 г. преподавателями в училище оказались – священник Слунский, две монахини и одна священническая дочь.

Так как я на первый раз не имел времени близко и во всех подробностях ознакомиться с состоянием Спасского училища, то я, по прибытии в Витебск, поручил ректору семинарии, архим. Никанору, который в декабре месяце располагался отправиться в Полоцк для обозрения тамошнего духовного мужского училища, вникнуть в учебную часть означенного женского училища, а на благочинного монастырей возложил обязанность внимательно осмотреть экономмическую часть училища. И вот результаты той и другой ревизии.

Ректор архим. Никанор, в донесении от 15-го декабря 1866 г., представил мне следующие отзыв:

«Во всех трех отделениях мною спрошены по всем предметам все девицы, и оказалось:

1) В 3-м, высшем отделении по Закону Божию девицы читали твердо то, что изучили из катихиизиса на память. Но когда я стал предлагать им вопросы о самых коренных понятиях по катихизиису, литургике, свящ. истории, то получил ответы крайне слабые. По прочим же предметам, которые преподаются монахинею Иоанною, девицы оказали успехи весьма удовлетворительные, а чистописание идет даже, можно сказать отлично хорошо.

2) В 2-м, среднем отделении, занятия и успехи учениц умеют тоже направление и достоинство: читали по Закону Божию порядочно, но не понимали почти ничего, а по прочим предметам видно дельное направление, в котором ученицы сделали заметные успехи.

3) Что же касается до 1-го, низшего отделения, то ответы учениц были вообще слабы и успехи оказались небольше».

Благочинный монастырей, архим. Григорий после многократных посещений училища ии продолжительного наблюдения за его экономическим состоянием, представил мне в донесении от 13-го февраля 1868 г., следующие весьма неутешительные сведения: «казенно-коштной девочке на целый год дается одна только грубого холста рубашка, одна пара башмаков и одна пара шерстяных чулков, да к празднику Светлого Христова Воскресения шьется одно ситцевое платьице. Есть шерстяной материи платьица, построенные как говорят, при жизни покойной игумении Клавдии († 1854 г.), но платья эти надевают воспитанницы в особые праздники и другие, знаменательные дни, и носят их только до окончания обедни и события значительных постителей, потом сбрасывают и надевают обыденные, а потому платья те называются парадными. Постель состоит, из сенничка и шерстяного грубого одеяла; подушки же и наволочки должны быть собственные. Комнатное помещение постоянно сыро и холодно. В зимнее время топят чрез два, а иногда чрез три и четыре дня. Спальня невыносимо сыра и мокрота струится по углам, стенам и потолку. Смрад в ней невыносим, так что нельзя, войдя из свежего воздуха, пробыть в ней и минуты без отвращения и побуждения скорее оставить ее. Баня бывает для девочек в месяц раз. Пища самая простая и безвкусная. Хлеб постоянно с ячменем. От этих, без сомнения условий, большая часть девочек заражена чесоткою».

На отпускавшуюся ежегодно из Св. Синода сумму в количестве 1000 рублей предположено было содержать в училище не менне 25 сирот, но в 186 6/7 г. было таковых только 15. Отчета в этой сумме игумения, до моего поступления на паству, никому не представляла. Избыток, от скудного содержания воспитанниц она употребляла, по заключению архим. Григория, на покрытие передержек по монастырю, происходящих от неоразмерного с средствами монастыря количества монахинь.

О такоом печальном положении училища и незавидном вообще состоянии в материальном отношении Спасской обители я не преминул, хотя в общих чертах, сообщить высокому печальнику этой обители. Вот что писал я между прочим г. Сербиновичу от 15-го апреля 1868 г.:

«Относительно вашей сестры – игумении я должен откровенно сказать вашему превосходительству, что как обитель, вверенная ее управлению, так и находящееся при оной женское училипце далеко не в цветущем состоянии. Желательно чтобы та и другое приведены были в лучшее благоустройство».

Целое лето прошло в молчании со стороны Сербиновича. Наконец, в последних числах октября я получил от его превосходительства обширное послание следующего содержания:

«В последнем письме ко мне ваше преосвященство изволили упомянуть, что Полоцкая обитель прей Евфросинии и находящееся при ней училище, далеко не в цветущем состоянии и что желательно, бы привести их в лучшее благоустройство. Вы потом посетили Полоцк, а я был все лето отсутствии из Петербурга.

Между тем я не переставал думать о вашем замечании, которое вполне справедливо. Живо принимаю к сердцу состояние этой обители не потому только, что она вверена управлению моей сестры, но главное, потому что она есть древнейший памятник православия в северо-западном крае. Здесь-то мы с сестрою с самого детства мечтали увидим ли когда-нибудь возвращение этой святыни в нашу церковь, и, наконец, дождались этого счастья. Как же мне не сочувствовать вашему истинно пастырскому желанию? Могу уверить, что такое же, если еще не большее, усердие одушевляет сестру мою, которая и сама видит недостатки и очень желает устрашить их. Если бы указать на важнейшие, которые по собственному усмотрению вашего преосвященства требуют исправления прежде других, то нет ни малейшего сомнения, что она употребить все силы исполнить волю вашу. Но есть происходящие от местных обстоятельств с которыми не справится.

Не легко этой недавно возникшей обители достигнуть цветущего состояния, при нынешних средствах, в голодном Белорусском крае, между иноверцами и при возрастающей дороговизне. Отвели ей место, дали штатное содержание: вот и все! Но чтобы существовать, надлежало устроиться и обзавестись; а от местного населения нечего было и ожидать. Поездка преосвящ. Василия в 1841 г. в Москву и Петербург приобрела пожертвования, которые пошли на переделку иезуитского дома для монастыря, на построение теплой церкви, на заведение училища и проч.⁵⁶⁸ На все потребности и денег недостало. Сколько же после того трудов, выбиваясь из сил, понесла сестра моя, и только одна она, отправляясь несколько раз в обе столицы, испрашивая и вымаливая пожертвования. Был (тому свидетелем приснопамятный святитель Московский Филарет, одобрявший ее и благословлявший на эти труды. Собранные деньги обращались под ведением местных строительных комитетов, на исправления и новые постройки, которые впоследствии обветшали Собственно же в монастырь и церковь поступали только иконы и другие церковные вещи и украшения, которые они привозила с собою после каждой поездки⁵⁶⁹. Все это, как изволите видеть, не стоит и тени того, чем обилуют монастыри велико-русские; но и этого не было бы без таких усердных стараний, которым отдавало справедливость и начальство, предоставляя ей одной заботу о внутреннем православном в устройстве, с чем вовсе не была знакома тогдашняя игуменья, возведенная из унии. Тогда сестре моей не раз приходилось поливать слезами труды свои, встречая равнодушие и неудачи. Но и правильное служение и мирная трудовая жизнь достаточны только в смисле душеспасения; во всем прочем нельзя обойтись без внешней: поддержки. Для строительных нужд еще испрашивались суммы небольшие из казны. Но на этот источник немного можно надеяться. В Москве пришла мне мысль, нельзя ли обратиться к Русскому обществу. Редакторы тамошних газет готовы напечатать статью, которую долгом почитаю представить на предварительное благоусмотрение вашего преосвященства, и если получу благословение ваше, то и отправлю к ним, сделав в ней изменения, какие заблагорассудите. Когда бы нашлись охотники соорудить каменную ограду и колокольню, тогда чрез них открылся бы способ и в самом монастыре устранить нынешнюю тесноту помещения монахинь и воспитанниц, вредную в физическом отношении, особенно в зимние месяцы, вредную и в хозяйственном, и даже несогласимую с условиями строгого порядка и опрятности, которых требует благоустройство».

Упоминаемая здесь статья дала повод к дальнейшей переписке между мною и Сербиновичем. Но это будет изложено дальше; а здесь только замечу, что нелестные отзывы мои о Спасском монастыре и находящемся при нем училище, и в особенности удаление от монастыря свящ. Слунского, которого столько превозносил, похвалами Константин Степанович, без сомнения, со слов своей сестры-игумении, которая не знала цены Слунскому, как послушному во всем и покорному ее рабу, – все это, говорю, приобрело мне в г. Сербиновиче сильного и небезопасного врага. Мне с достоверностью известно, что он постоянно осаждал и обер-прокурора и прочих Синодских властей, не говоря уже об архиепископе Василие, горькими жалобами на мои будто-бы несправедливые и притеснительные для его сестры действия. Но жалобы эти не имели для меня особенных последствий.

К числу епархиальных монастырей может быть отнесен и архиерейский дом, при котором по штату полагается монашествующая братия.

Существующий в Витебске архиерейский дом преобразован из бывшего иезуитского, впоследствии базилианского, кляштора, или монастыря. Это – обширное каменное двухэтажное здание, как по наружности, так и внутри неотличающееся архитектурным изяществом. Оно стоит на берегу речки Витьюы, впадающей в Двину.

Здание это вместе с церковью (что ныне кафедральный православный собор) воздвигнуто было в 1644 г. иезуитами на месте, как гласит предание, древнего православного монастыря, ибо при копании рвов для фундамента пол колокольню, находившуюся до 1870 г. в связи с этим зданием, вырыты были гробы трех православных архиереев⁵⁷⁰.

До двадцатых годов текущего столетия обитали здесь и просвещали науками панское и шляхетское юношество достопочтенные отцы Общества Иисусова. А по удалении их из пределов России, кляштор их перешел во владение униатских монахов базилиан. Но базилиане недолго владели иезуитскими зданиями; они были переведены из Витебска и размешены, вероятно, по разным друтим монастырям того-же ордена, а здания поступили в казну и предназначены были для помещения в них военного госпиталя.

Преосвящ. Гавриил⁵⁷¹, епископ Могилевский, коему до 1833 г. были подчинены все православные церкви витебской губернии, отношением от 30-го июля 1832 г. за №130 обратился к обер-прокурору Св. Синода с просьбою о ходатайстве пред Правительством о передаче базилианских зданий в православное духовное ведомство, для устройства в них хотя небольшого помещения на случай приездов его в Витебск, для перемещения сюда из ветхого и тесного за Двиною здания витебского духовного училища и для переведения сюда-же зогородного Маркова монастыря. – Но просьба была оставлена без последствий.

Туже просьбу повторил в июле 1834 г. Преосвящ. Смарагд, первый епископ на восстановленной в 1833 г. древней Полоцкой епархии. Просьба эта имела успех. С 1835 г. началась переписка между гражданским начальством и епархиальным о передаче базилианских зданий в православное духовное ведомство. Переписка эта продолжалась года три. Наконец, в 1839 г. здания эти перешли в ведение полоцкого епархиального начальства и на исправление их отпущено из сумм Св. Синода 13000 рублей ассигнациями; но при сем им дано не то назначение, какое предполагалось преосвященными Гавриилом и Смарагдом. Вследствие совершившегося в марте 1839 г. воссоединения унии с православием, в г. Полоцке оказалось два православных епископа – преосвящ. Исидор⁵⁷² – древле-православный и Василий – воссоединенный; первый из них продолжал заведовать прежними древлеправославными приходами, находившимися в пределах Витебской губернии, а второй – воссоединенными из унии. – Но так как, по правилам древней вселенской церкви, два епископа не могут обитать в одном и том же городе, то и решено было, чтобы один из них переселился в Витебск. Жребий этот пал на преосвящ. Исидора. По этому случаю в означенных базилианских зданиях велено было устроить помещение для одного из епископов с его свитою и духовною консисториею. Преосвящ. Исидор прибыл в Витебск в конце того-же 1839 г., но переделки в полуразрушенном здании далеко еще не были приведены к концу. Преосвящ. Исидор, в 1866 г., лично мне передавал, что, когда ои перехал из Полоцка в Витебск, нашел приготовленными для него в верхнем этаже дома три или четыре комнаты, а кухня его была в нижнем этаже. Но так как прежние лестницы из нижнего этажа в верхний, от времени и от недостатка присмотра, разрушились, а новых не успели еще сделать, то кушанья для его стола из кухни поднимали на веревках. Недолго впрочем суждено было Его Преосвященству оставаться в Витебске: в апреле следующего 1840 г. он перемещен был на Могилевскую кафедру. – В след за тем переселился в Витебск и преосв. Василий, в руках коего соединена была епископская власть как над воссоединенными, так и над древне-православными церквами Полоцкой епархии. Перемещения православного епископа из Полоцка в Витебск требовало и то обстоятельство, что здесь как в губернском городе и притом резиденции существовавших тогда генерал-губернаторов, сосредоточены были все высшие губернские управления. – До 1839 г. православная епископская кафедра по необходимости должна была оставаться в Полоцке, так как в Витебске не было для православного епископа приличного помещния. – Не смотря однакож на это, полоцкие архиереи должны были, ради приличия, время от времени приезжать в Витебск, для совершения богослужений в нарочитые праздники, как, напр., в Пасху, и высокоторжественные дни, и в этих случаях они имели пребывание в подгородном Марковом монастыре. Но вот какое один раз случилось курьезное, или лучше сказать, печальное происшествие с преосвящ. Смарагдом. Приехал он в Витебск на Пасху и по обычаю остановился в Марковом монастыре. Служение в светлый день как утрени, так и литургии, долженствовало быть в градском Успенском соборе. Путь из монастыря к собору лежал чрез р. Двину. Так как тогда в Витебске не было еще постоянного моста чрез реку, то в весеннее время переправа была на пароме. Надлежало этим же способом переправляться чрез Двину к утрени в светлый день и преосвящ. Смрагду. Когда экипаж его поставлен был на паром, и паром отошел уже от берега несколько саженей, вдруг обрывается канат, и паром быстро пошел вниз по течению реки. К счастью, он остановился недалеко от города, прибитый ветром или направлением воды к выдающемуся на левом берегу реки мысу при даче Лукишках. Между тем в соборе продолжается благовест к утрени, собрался генералитет, прошло более часу, а Владыки нет. Наконец, догадались послать к реке, и тут-то узнали, в чем заключалась причина его замедления. Послали за город по берегу реки легкий экипаж, в котором он и приехал в собор. Таким образом утреня которая обыкновенно начинается в этот день вскоре после полуночи, началась не ране двух часов.

Преосвящ Василий, переселившись в 1840 г. из Полоцка в Витебск, продолжал приводить в порядок и благоустроять по своему вкусу архиерейский дом. Но так как св. Синоду не безъизвестно было, что он, владея с 1834 по 1842 г. богатыми имениями Полоцкого Борисоглебского монастыря, имел в своих руках обильные денежные средства, то и не было отпускаемо ему из синодских сумм, для дальнейших перестроек по архиерейскому дому, никаких пособий. Посему он должен был в 1848 г. на собственные средства устроить для себя домовую церковь, которой недоставало. Но устройство это состояло только в том, что в готовой комнате в нижнем этаже дома приделан был небольшой алтарь, устроен был небольшой и очень скромный иконостас; церковь была готова и он освятил ее в честь своего ангела, св. Василия Парийского (12 апреля).

Затем, во время пребывания преосвящ. Василия на Полоцкой кафедре, в apxиepeйcкoм доме вероятно, никаких поправок и возобновлений не было, и потому жилищe полоцкого apxииacтыpя к 1866 г пришло в такое положение, о кoтopoм peктор сeминapии, архим. Hикaнop в письме своем ко мне от 16-го июля означенного года писал: «помещения архиерейского жалче здешнего на своем веку я нигде не видал»… И только лишь за несколько дней до моего прибытия в Витебск архиерейский дом был приведен в некоторый порядок: своды и потолки в кoмнaтax повешены были иконы, кoтopыx в доме, кaк пиcaл архим. Hикaнop, вoвce нe было. Когда на другой дeнь, по вoдвopeнии моем в Витебске, вышел я в свoю обширную залу, я чрезвычайно неприятно поражен был видом каpтин, коими увешаны были все стены зaлы и из коих некоторые были во всю вышину стен. Мне показалось, что я нахожусь не в жилище православного архиерея, а в палатах генерала иезуитского ордена Игнатия Лойолы, благословляемого св. Троицею, и умирающего Ксаверия Сальского, и Алоизия Гонзого, и трех иезуитов-миссионеров с большими крестами в руках, и портреты женских лиц, и проч. и проч. – Я немедленно приказал удалить с глаз эти, столь несвойственные жилищу православного епископа, украшения. – Напрасно г. Рачинский в письме своем к Н. Н. Новикову называет картины эти превосходными и приписывает их кисти Ксаверия Розы⁵⁷³. Я показывал их бывшему у меня мимоездом академику Солнцеву⁵⁷⁴, и он одну только из них, не помню, какую именно, оценил рублей в триста, а прочие признал не заслуживающими никакого особенного внимания.

Кoгдa я нaчaл вcмaтpивaтьcя в xoзяйcтвo apxиepeйcкогo домa, то нашел, что при доме помещения овощей, ни бани, ни одного приличного экипажа, ни для выездов в городе, ни для поездок по епархии как мне, так и моей свите. Все это необходимо было сейчас же устроят и заводить вновь. К счастью, благодаря значительному промежутку между удалением от епархии архиеп. Василия (27-го марта) и моим вступлением на кафедру (9-го сент.), сбережена была при архиерейском доме довольно значительная сумма, а именно, около 5.000 р.

Что касается до столовой и чайной посуды, столового белья ковров и прочих домашних принадлежностей, о которых, писал мне еще в Москву архим. Никанор, то я приобрел все эти вещи частью в Москве, а частью в Петербурге, и привез с собою в Витебск.

Если я за что был всегда признателен моему достопочтенному предместнику, то это за приобретение из казны загородней дачи. Дача эта верстах в двух или трех от города; расположена на левом берегу речки Лучесы, впадающей в Двину. Земли под этой дачей около 100 десятин, большею частью пахатной; есть немного лесу и лугов. Местоположение очень красивое, а летом, в быстрой и холодной воде речки, купанье превосходное; при даче два небольщюх пруда с чистою ключевою водою, нополненных рыбою. – Дом на даче старинный барский, довольно просторный и удобный, с необходимыми, хотя и очень ветхими, надворными постройками. В 1858 г. на отпущенную из Св. Синода сумму построена была здесь деревянная небольшая, но очень красивая церковь во имя преп. Евфросинии, кн. Полоцкой, с отдельною при ней колокольнею.

По штату при архиерейском доме положено быть: эконому духовнику, крестовым иеромонахам, ризничему, он же и казначей, иеродиаконам и проч. В начале 1866 г. при Витебском архиерейском доме на лицо состояли: эконом, казначей и один послушник. Но эконом, при удалении преосвящ. Василия от управления епархию, возведен был им в сан игумена и определен настоятелем заштатного Борисоглебского монастыря, а казначей за несколько дней до моего прибытия в Витебске умер от холеры; таким образом весь штат архиерейского дома при моем вступлении на Полоцкую кафедру составлял один молодой послушник, но и тот вскоре, ушел на причетническое место. Впрочем пред моим приездом в Витебск консистория озаботилась приискать на место умершего казначея вдового заштатного священника И. Мацкевича, который пред этим был в звании управляющего Любашиковским имением преосвящ. Лужинского, но за присвоение себе нескольких пудов коровьего масла с бесчестием удален от приставления домовнего. Не более однакож верности и честности Мацкевич показал и на новом месте службы, как увидим далее.

В 1866 г в Полоцкой епархии, всех Духовно-учебных заведений. кроме женского училища при Спасо-Евфросиниевской обители, о котором уже сказано, было четыре: духовная семинария, два училища мужских и одно женское. Из них семинария, одно мужское училище и училище женское находились в Витебске, а другое мужское училище было в Полоцке. – Скажу несколько слов о каждом из сих заведений порознь.

I. Полоцкая духовная семинария основана была первоначально в 1807 г. униатским мирополитом Ираклием Лисовским в г. Полоцке. После нашествия в 1812 г. французов и по совершенном разорении неприятелями Полоцка, семинария в 1814 г. восстановлена была в имени Полцких униатских архиепископов – деревне Судиловичах Лепельского уезда. Отсюда в 1821 г. снова переведена быыла в Полоцке; в 1828 г. преобразована была применительно к уставу православных семинарий Высочайше утвержденному в 1814 г. До 1839 г. Полоцкая семинария называлась Белорусскою греко-унитскою, а с этого времени по воссоединении унии с православием, стала именоваться Полоцкою православною. В 1856 г. семинария, по распоряжению высшего начальства переведена была из Полоцка в Витебск и помещена в зданиях бывшего базилианского монастыря, близ Городского Успепского собора, на самой красивой местности города, на высокой горе над р. Двиною. В 1871 г Полоцкая семинария переименована в Витебскую.

В православной Полоцкой семинарии, с 1840 г. по 1866 г., сменилось 8 ректоров, а именно:

1) Первым ректором был протоиерей Фома Малишевский⁵⁷⁵ из инспекторов той же семинарии. Сын униатского cвящeнникa Литoвcкoй eпаpxии и poднoй пo мaтepи плeмянник архиеп. Василия, он получил образование в Виленcкoм университете, где и oкончил кypc в 1830 г. c звaниeм мaгиcтpa бoгocлoвия. Вступив в дoлжнocть peктopa Пoлoцкoй ceминapии в начале 1840 г., он в том же году принял мoнaшecтвo c имeнeм Филарета, а в августе вoзвeдeн в caн apxимaндpитa. В мае 1849 г пepeвeдeн на ту же дoлжнocть в Литовcкyю ceминapию.

2) Apxим. Павел Дoбpoxoтoв мaгистp XII кypca (1837 г.) C.-Петербургской дух. академии; был наставнпком в Литовской семинарии и священником; овдовевши в 1847 г., пpинял мoнaшecтвo и в 1849 г. нaзнaчeн peктopoм Полоцкой ceминapии и вместе с тем нacтoятeлeм Пoлoцкого Бoгoявлeнcкогo мoнacтыpя. Отличаясь либepaльным нaпpaвлeниeм мыслей, oн в кopoткoe вpeмя cвoeгo peктopствa успел посеять в умах cвoиx вocпитaнникoв нeдoбpые семена. Moжeт быть, такое нaпpaвлeниe мыcлeй было причиною тoгo, чтo oн так быстро пepeвoдим был из oднoй семинарии в дpyгyю⁵⁷⁶. С 1849 г. по 1866 г. oн был peктopoм ceминapий Пoлoцкoй, Рижской, Екатеринославской, Могилевской и Вятской. – Несовсем добрую память ocтaвил по cебе о. Пaвeл в Полоцке и как наcтoятeль монастыря. Отпpaвляяcь в сентябре 1851 г. на ректорскую должность в Рижкую ceминapию, он зaxвaтил с собою некоторые немалоценные вещи, принадлежащие Бoгoявлeнcкoмy мoнacтыpю. Кафедральный пpoтoиерей Peмeзoв, кoтopoмy пopyчeно было принять мoнaстыpь от архим. Павла, немeдлeнно дoнec о присвоении cим последним мoнaстыpcкиx вeщeй apxиeп. Василию, мeждy тем как о. Пaвeл, пoлyчив нeпpaвильным пyтeм (из кадетского кopпyca вместо ceминapcкогo правления) подорожную, поспешил oтпpaвитьcя в путь. Пpeocвящ. Bacилий приказал протоиерею отобрать от архим. Павла незаконно пpиcвoeнные им вещи; но о. протоиерей, догнав на пути о. Павла, тщетно требовал от него монастырские вещи и возвратился ни с чем.

3) Архим. Поликарп (Пясецкий) из инспекторов Орловской семинарии был ректором, семинарии ровно два года, с сентября 1851 г. по сентябрь 1853 г.; умер от холеры. Отличался благодушием и общительным характером. Он лично был извстен мне. Когда в 1850 г., по окончании курса в академии, я получил назначение на должность Синодального ризничого встретился со мною в Москве, бывши тогда инспектором Орловской семинарии, и в шутку, а, может быть, и серьёзно предлагал мне поменяться с ним должностью.

4) Архим. Фотий⁵⁷⁷ из инспекторов Новгородской семинарии; на должности ректора Полоцкой семинарии оставался так же, как и предшественник его, ровно два года, с декабря 1853 по декабрь 1855 г. Отсюда перемещен, вследствие представления архиеп. Василия, в Орловскою семинарию. – Родом был из Москвы и воспитывался в Московской дух. Академии, где в 1846 г. окончил курс в числе лучших студентов и получил звание машстра. Был человек весьма даровитый, но к сожалению вслем трезвый. Он был мне лично известен, когда лишь окончил курс в академии⁵⁷⁸.

5) Архим. Митрофан из ректоров Орловской семинарии – человек кроткий и добрый. С ним я познакомился в Москве, когда он проезжал в Полоцк. При нем Полоцкая семинария переведена в Витебск. От 6-го сентября 1856 г. о. Митрофан писал мне в Москву, благодаря меня в письме за присланную ему с витебским протоиереем Клодницким книжку (Указатель для обозрения Моск. Синодальной ризницы) и, между прочим, изясняя: «Бог привел мне служить в таком краю, о коем и не помышлял прежде, и который резко отличается от Великороссии: трудно привыкать мне к новому месту, но необходимо. Семинария наша из Полоцка перемещается в сем же меяце в губ. г. Витебск». – Но едва лишь добрый о. Митрофан переселился вместе с семинариею в Витебск, как в декабре того же 1856 г. переселился в страну вечности: он умер от чахотки и иогребен, в Марковом монастыре. – Таким образом, он был ректором Полоцкой семинарии не более одного года – Его место занял.

6) Архим. Сергий (Оссовский) из воссоединенных; получив образование в Полоцкой иезуитской академии, был женат и, ио смерти жены, принявши монашество, был ректором витебского духовного училища, откуда и поступил на должность ректора семинарии. Как обширны и основательны были познания в православном богословии о. Сергия – питомца иезуитской академии и как велика была его опытность, при 55-ти летах жизни, в управлении вверенным ему заведением, с точностью мне неизвестно. Известно только то, что во время его управления, Полоцкую дух. семинарию постигла было печальная участь. В 1860 г. назначен был в семйнарию ревизор профессор С.-Петербургской дух. Академии, В. Н. Карпов⁵⁷⁹. Проф Карпов, отличавшийся глубокою ученостью, высокою честностью и благонамеренностью, не мог, конечно, отнестись к возложенному на него высшим начальством поручению поверхностно и легкомысленно. Он, без сомнения, внимательно обозрел все части управления и вот какое прискорбное убеждение вынес он из этого обозрения. В донесении Св. Синоду о последствиях своей ревизии он писал, что Полоцкая дух. семинария найдена им по всем частям управления в таком расстроенном состоянии, что она не заслуживает дальнейшего существования, что ее следует закрыть, а воспитанников разместить по ближайшими семинариям. Такой грозный приговор о семинарии ревизора Св. Синод думал было утвердить, но приснопамятный московский святитель Филарет не допустить привесть в исполнение сего приговора. Он убедил Св. Синод оставить Полоцкую семинарию, подобно Евангельской смоковнине еще на едино лето в надежде, что, если она будет передана в другие, более надежные руки, она, быть может исправится и благоустроится⁵⁸⁰. Мудрый и благоснисходительный совет московского архипастыря был принят, и семинария пощажена, а главные приставники духовного вертограда, ректор архим. Сергий и инспектор И. Слиборский⁵⁸¹, были удалены, последний впрочем удален был только, от инспекторской должности.

Само собою разумеется, что архим. Сергия и г. Стиборского нельзя считать главными и единственными виновниками такого общего и глубокого расстройства Полоцкой семинарии, хотя и они. не могут быть вполне оправданы. Коренные причины, такого расстройства семинарии наддежит искать, по моему мнению, в предшествовавших обстоятельствах этого учебного заведения, а именно: а) в тесной связи новообразованной православной семинарии с прежнею греко-унитскою семинариею, из которой не могли не перейти некоторые безчиния и беспорядки и в первую; б) в удалении семинарии от ближайшего надзора со стороны епархиального, архиерея; в) в частой смене главных начальников заведения, из коих притом не все, как мы видели, отличались добрыми нравственными качествами, и, наконец, г) в скудости материальных средств сравнительно с теми, какими пользовалась Белорусская Греко-униатская семинария⁵⁸².

После архим. Сергия, Полоцкая семинария перешла в руки, к сожалению, не более, если еще не менее, надежные. Преемником его назначен –

7) Архим. А. Он не отличался ни особенною любовию к науке, ни особенною ревностью, как бывший униат, к православию. О нем-то писал «православный из воссоединенных» в письме к обер-прокурору Св. Синода от 15-го мая 1866 г., что он нераз пусблично отзывался, что из Полоцкой семинарии не будет никакого добра, потому-де, что она основана на крови мученика (разумеется И. Кунцевич). Страдая болезнью, известною под именем колтуна, был в высшей степени раздражителен, и это было причиною взаимных неудовольствий между ним и его подчиненными. Отсюда постоянные распри, жалобы и доносы на него со стороны наставников, как изъяснял в своем прошении в Св. Синод от 2-го ноября 1863 г. прот. Юркевич. Раздражительный характер архим. А. имел недоброе нравственное влияние и семинарии. В 1864 г. архим. А. вызван был в Петербурге на чреду священнослужения, а в 1865 г удален от должности ректора семинарии, как неблагонадежный, и оставлен в звании настоятеля Маркова монастыря. На его место переведен был ректор Саратовской семинарии. –

8) Архим. Никанор (Бровкович). Родом из Могилевской епархии; высшее образование получил в С.-Петербургской д. академии где окончил курс, в, 1851 г. первым студентом с званием магистра и где, по окончании курса, оставлен был бакалавром по класса о вероисповеданиях и русском расколе. Из академических его лекций составилась книга, которая в 1861 г. напечатана была под заглавием: «Описание некоторых сочинений в пользу раскола», – и которая вскоре была подвергнута запрещению, как благоприятствующая расколу. В 1856 г. о. Никанор был определен ректором Рижской семинарии где в короткое время успел расположить к себе тамошнего архиепископа Платона⁵⁸³; в 1857 г переведен был на ту же должность в Саратовскую семинарию, в видах противодействия влиянию на православное общество и духовное юношество со стороны только что открытой в Саратове Римско-католической семинарии вместе с учреждением там латинской епископской кафедры. Но, вместо ограждения духовных воспитанников от влияния латинской пропаганды, он сам внушал им не совсем правильные и основательные мысли⁵⁸⁴. Кроме того он имел неосторожность познакомиться с семейством тамошнего кафедрального протоиерея Чернышевского, который сам по себе был человек почтенный, но которого сын, известный писатель Чернышевский⁵⁸⁵, своими антирелигиозными и противоправительственными сочинениями, приобрел сколько громкую, столько-же и позорную славу. В следствие сего архим. Никанор в 1864 г. вызван был, для испытания, в Петербург и оттуда в декабре 1865 г послан был на должность ректора семинарии в Витебск. Здесь, за отсутствием преосвящ. архиепископа Василия, находившегося тогда на чреде в Петербурге, о. Никанор почти год играл между духовенством первенствующую роль и как человк даровитый и весьма образованный пользовался большим почетом и от светского общества. Пользуясь столь выгодным положением, он не слишком стеснял себя в образе жизни; любил часто бывать в светских обществах и там засиживаться за полночь, хотя-бы это было и накануне праздничного или воскресного дня; впрочем предосудительного в нравственном отношении он ничего себе не позволял. Говорил иногда в кафедральном соборе пропвведи, но при этом позволял себе излишнюю свободу в обращении к слушателям; так, однажды после некоторых наставлений, относившихся собственно до мущин, он обращается затем к женщинам с словами: «авы, левая сторона» и пр.. Такие выходки церковного оратора производили немало толков в обществе. Когда я, получив назначение на Полоцкою каферду, мимоездом был в Петербурге, митрополит Петербургский, преосвящ. Исидор предупреждал меня на счет архим. Никанора и поручил мне иметь за ним особое наблюдение. По прибытии моем в Витебске, я обратил, разумеется, особенное внимание на о. Никанора, но чем более я всматривался в него, тем более и более располагался к нему О. Никанор, как человек умный и по природе своей добрый, хотя и легко увлекающийся, тотчас понял свое положение и свои ко мне отношения. Все, что прежде он позволял себе, при независимости своей от какой-бы то ни было в городе власти, теперь он вдруг оставил и эта быстрая перемна удивила всех, кто знал его прежде; требования мои по службе исполнял он беспрекословно и замечания, какие приходилось делать ему, принимал благодушно. Всего чаще мне доводилось делать ему замечания за неуместное, употребление светских журнальных фраз и иностранных терминов в официальных бумагах. Раз я сделал ему замечание за преподавание уроков по Догматическому богословию. При изучении столь важного предмета, он не требовал от учеников заучивания на память текстов Св. Писания, а дозволял читать их по книге. Я потребовал, чтобы тексты читались наизусть, а не по книге, и мое требование, разумеется, было исполнено. Одного только требования с моей стороны не мог он исполнять без некоторого огорчения: это – частого назначения на церковные соборные богослужения. Я делал это по особому расположению к нему и по той причине, что в Витебске, на первое время, кроме его не было никого сведущего в порядках архиерейского священнослужения, а ему казалось, что это делается с целью унижения его ректорского достоинства. Но когда я, узнав о сем, перестал назначать его на служения с собою, он понял свое заблуждение и просил меня назначать его по-прежнему. В отношении к сослуживцам своим и воспитанникам семинарии о. Никанор не отличался постоянством в обращении и строгим беспристрастием: то был излишне фамильярен, то непомерно взыскателен.

В 1866 г. инспектором полоцкой дух. семинарии был иеромонах Александр (Кульчицкий)⁵⁸⁶. † Получив образовaниe в Литовcкой Дух. сeминapии, был неcкoлькo лет пpиходcким cвящeнником и, овдовевши, принял, по убеждению почившего в Бозе митрополита Иосифа⁵⁸⁷, монaшecтво, хотя имел у ceбя малолетнюю дочь. Затем вступил для дальнейшего образования в C.-Пeтepбypгcкyю Дух. академию, но до окончания в оной полного курса поcтyпил на службу в Пекинскую духовную миссию в Китае. Пробыв там 10 лет, в 1865 г. возвратился в Петербург и был помещен в Александро-Невской Лавре, но здесь случилось с ним нe очень важное, по-видимому, пpоисшествие, но котоpоe однакож имело значительное влияние на его последующую судьбу. Вот в чем дело: о. Aлeкcaндp, как уроженец cевeрo-зaпaдногo кpaя, вероятно, и в детстве еще не был приучен к строгому соблюдению постов православной церкви, не приобрел к этому навыка и в летах мужества. Посему, проживая в Невской лавре, он раз в среду или пятницу послал своего слугу за сливками к чаю в ближайшую лавку. Неосторожный слуга, купивший сливок, нес их по лавре откpыто в молочнике; между тем нечаянно с ним встретился, веpoятнo, во вpeмя пpогулки, выcокопpeоcвящ. митрополит⁵⁸⁸. На вопрос: кому он несет сливки, – смущенный слуга отвечал, что иеромонаху Александру. Без сомнения, владыке показалось весьма неприятным, что в его лавре монaшecтвующиe тaк откpыто нapушaют церковные пpaвилa о поcтaх. В следствие сего, бедный Александр удален был из лавры и перемещен в Московский Новоспасский монастырь, где впрочем он оставался не более полугода; в апреле 1866 г. он назначен был на должность инспектора полоцкой семинарии. – При свидании моем в сентябре того же года с высокопр. митрополитом Исидором, при проезде моем чрез Петербург в Витебск, владыка не преминул сообщить мне историю о молочнике, ни при этом передал еще более важные сведения относительно религиозных убеждений иеромонаха Алексанжра, полученные им от бывшего начальника Пекинской миссии, архим. Гурия⁵⁸⁹. И так я приехал в Витебск с некоторыми уже предубждениями против инспектора иером. Александра.

О. Александр, при перемещении на новое место службы, остался, конечно, при прежних застарелых навыках в рассуждении употребления пищи. – Чтоже касается его религиозных убждений, то ни я сам не замечал в нем ничего в этом отношении предосудительного, ни от других никогда не слыхал. Ближайший наблюдатель его мыслей и нравственных качеств, ректор архим. Никанор, в августе 1867 г. делал мне о нем такой письменный отзыв: «Инспектор семинарии иером. Александр – характера мягкого, миролюбивого, благонамеренного; наблюдатель за поведением учеников тонкий и благородный; преподаватель в классх весьма способный; жизни ровно-сдержанной, поведения доброго, отлично исправен и благонадежен». – Бывши в последствии, по моему назначению цензором проповедей и сам составляя проповеди, о. Александр ни рразу не обнаружил ничего противного учению православной церкви.

Учебная часть в Полоцкой семинарии к 1866-му г. была не в цветущем состоянии. Это зависело, между прочим, от недостатка учебных книг и пособий, хотя этот последний недостаток был только мнимый, а недействительный. – Вот как описывал в своей записке в семинарское правление от 9-го января 1866 г. ректор семинарии, архим. Никанор, состояние учебной части в вверенной ему семинарии, при его вступлении в декабре 1865 г. в должность. «В классе низшего отделения, – пишет о. Никанор, – я нашел ровным счетом только четыре греческих учебных книжки. В классе высшего отделения нашел только четыре библии. На экзамене (тогда экзамены были и пред Рождеством) ученики всех отделений по языкам выходили, большею частью, без книжек, а по свящ. писанию без библий. – Странное явление – по французскому языку у учеников не было ни одной хрестоматии. Ответ от библиотекаря и наставников я получал один, что книг нет. Спросил я на испытании по классу Историй – всеобщей и церковной, есть ли в семинарии карты, атласы, карта Палестины, и получил странный ответ, что были, да теперь нет… Между тем, при тщательном разборе мною самим собственно – учебной библиотеки все показания, мне библиотекарем данные, оказались несправедливы: всяких учебных книг и пособий, библий, догматик Антония, греческих и французских книг и прочих, оказалось множество, и не только подержанных, но и совершенно новых, которые без употребления лежали в шкафах запертыми. А библиотекарь Дружиловский по нерачительности, которую трудно извинить, оставлял учеников почти вовсе без учебных пособий. – Оказались и атласы всякого рода и географические карты, хотя некоторые из карт, без ведома библотекаря Дружиловского, очутились в городе у лиц, не принадлежащих к семинарии. Вся присутственная камера и канцелярия правления завалены новоприобретенными книгами, потому что библиотекарь Дружиловский не принимает их в библиотеку. Для книг, приобртенных в последние 5–6 лет, в библиотеке нет ни каталогов, ни далее сколько-нибудь правильной записи. Библиотекарь извинял это тем, что в библиотеке нет помещения, но мною найдено несколько совершенно пустых ящиков».

Вследствие сего заявления ректора о небрежном отношении к исполнению своих обязанностей со стороны библиотекаря Дружиловского, он немедленно удален был от должности и заменен учителем Богдановичем.

Нравственное состояние ученииков Полоцкой семинарии в 1866 г. вообще было дов. Удовлетворительно: в течении года было не более 2–3-х случаев нетрезвости.

Экономическая часть в Полоцкой семинарии в 1866 г была не в цветущем состоянии, что между прочим, зависело от неспособности эконома свящ. Шиндаревского, который поэтому вскоре и удален был от должности. Производилась в 1865 г. перестройка семинарской церкви, и по этой перестройке оказалась передержка в 500 р., но средств к покрытию этой передержки семинария не имела. Считался при семинарии с 1860 г. почетным блюстителем по хозяйственной части купец Димитрий Киселев, но он и в прежнее время не много приносил пользы заведению, а в последние два года (т. е. в 1865–66 г.) вовсе не исполнял своих обязанностей.

II. Витебское Духовное училище открыто в 1821 г и помещено в каменном одноэтажном доме за р. Двиною; дом этот приобретен был покупкою от Витебского аптекаря Гаучера на отпущенную из бывшей Коммиссии Д. училищь сумму в количестве 17729 р. 25 к. ассигн. (5065 р. 50 к. с.).

Еще в 1832 г в следствие представления ректора витебских духовных (уездного и приходского) училищь протоиерея Ремезова о тесноте и неудобствах училищного здания, возникла переписка с высшим начальством и делаемы были разные предположения, то о переведении этих училищ в другие здания – иезуитские и базилианские, то об исправлении и расширении прежнего училищного здания, то, наконец, о соединении витебского училища с полоцким; но вся эта 34-х летняя переписка не привела ни к чему. В сентябре 1866 г я нашел Витебское духовное училище в том самом здании, в каком оно помещено было в 1821 г., без всяких исправлений и улучшений. Теснота, убожество, грязь – вот что представилось моим взорам, когда, я в первый раз посетил это училище.

С 1863-го г. смотрителем училища был кандидат д. академии Н. Ф. Попов – человек не бойких дарований и невысокого образования, но с усердием занимался исполнением своих обязанностей. Преосвящ. архиеп. Василий сделал о нем в формулярном списке за 1865 г такую отметку: «поведения отличного и отлично же исправен и надежен».

Инспектором училища был студент семинарии В. И. Квятковский, состоявший на службе с 1837 г., сведущий преподаватель и опытный педогог.

Так как Витебское д. училище с 1840 г. находилось под ближайшим наблюдением епархиальных архиереев, а с 1856 г. поступило под непосредственный семинарского начальства то учебная и воспитательная часть в нем были в удовлетворительном состоянии.

Что касается до экономиической части, то она требовала немалого улучшения. С 1861 г. числился при Витебском училище в качестве почетного блюстителя тот же купец Киселев, который был в той же должности и при Семинарии, но для училищного хозяйства пользы от него почти не было никакой.

III. Полоцкое Духовное училище открыто в 1835 г. и находится в центре города близ Богоявленского монастыря. В 1866 г. оно помещалось в двух отдельных зданиях; из них в одном собственно-училищном здании помещались классы и столовая с кухнею, а в другом-монастырском были ученические спальни.

Смотрителем училища с 1865 г. был кандидат С.-Петербургской д. академии Ст. Иосиф. Григорович, перемещенный на эту должность из преподавателей Олонецкой семинарии. Архиеп. Василий дал и о нем такой же отзыв, как и о смотрителе витебского училища: «поведения отличного и отлично же исправен и надежен». Такой отзыв о Григоровиче оказался преждевременным: он не был им оправдан. Григорович, не смотря на академическое образование, был не на своем месте. И как преподаватель, он не принес, хотя и мог бы, надлежащей пользы для училища, но для начальствования у него вовсе не было потребных качеств. Он не отличался ни распорядительностью, ни достаточною энергией. От того и не было в училище добрых порядков.

В декабре 1866 г. ректор Семинарии, архим. Никанор, отправлялся в полоцкое училище в качестве ревизора, и нашел учебную часть очень неудовлетворительною, вследствие сего приняты были надлежащие меры.

Что касается до хозяйственной части училища, то она была в самом жалком состоянии. У казеннокоштных воспитанников не было никакой теплой одежды. При ежедневных, довольно неблизких, чрез дорогу переходах занятных комнат в спальни другого дома и при посещениях храма (в Богоявленском монастыре) в воскресные и праздничные дни, дети и летом зимою бегали в самых легких нанковых сюртуках. Имевшиеся для казеннокоштных воспитанников бумажные одеяла существовали с сороковых годов и доведены были до крайней только перемена. Училищное правление не имело будто бы средств к устранению этих существенных недостатков. Почетного блюстителя при училище не было.

IV. Полоцкое училище девиц Духовного звания. До 1863 г. дочери православного духовенства Полоцкой епархии, большею частью, воспитывались в домах своих родителей, но некоторые из них получали образование в польских пансионах, находившихся в Витебске и в некоторых других уездных городах, как напр. Полоцке. Последствия того и другого воспитания были сколько различны, столько же и неутешительны. Девицы домашнего воспитания не отличались достаточным умственным развитием и другими, свойственными образованным детям, качествами. Воспитанницы польских пансионов, находясь в продолжении нескольких лет под влиянием чуждой православному народному духу среды, вносили в свои семейства понятия и нравы, не соответствующие характеру православного духовенства.

Высочайше утвержденное 18-го ноября 1863-го г. и открытое 12-го апреля 1864-го училище девиц духовного звания в г. Витебске составляло истинную и существенную потребность для православной Полоцкой епархии. – По силе § 2 Устава сего училища, оно имеет своим специальным назначением, воспитание девиц духовного звания в правилах благочестия, по учению православной церкви, и в русском народном духе с тем, чтобы воспитанницы могли впоследствии иметь благотворное влияние на окружающую их среду строго нравственною жизнью и деятельным исполнением своих обязанностей. Опыт вполне оправдал благие надежды как высшего начальства, так и местного духовенства, какие соединены были с учреждением этого учебно-воспитательного заведения.

Полоцкое училище девиц духовного звания состояло под августешим покровительством Государыни Императрицы Марии Александровны.

Начальницей училища избрана и Высочайше утверждена Баронесса Мария Александровна Боде⁵⁹⁰, бывшая пред тем классною дамою в С.-Петербургском Воспитательном обществе благородных девиц (в Смольном монастыре), девица пожилых лет (ок. 50), литературно-образованная, религиозно-нравственная благонамеренная и в высшей степени добросовестная в исполнении своих обязанностей. Училище весьма много обязано ей своим процветанием как в учебном, так и в религиозно-нравственном отношении.

Училище первоначально помещалось за неимением готового казенного или церковного здания, в наемных квартирах. В 1866 г., при моем прибытии в Витебск, училище это помещалось недалеко кафедрального собора, над глубоким оврагом, в деревянном весьма ветхом и холодном доме в ожидании лучшего помещения в начатом тогда постройкою на казенный счет каменном доме при Св.-Духовской церкви.

Курс воспитания в училище назначен был шестилетний, с разделением на три класса, по два года в каждом классе. Предметы обучения: закон Божий скоропись, русский язык, русская словесность география, всеобщая и русская история, арифметика и начальная геометрия, педогогика, пение и рукоделья.

По первоначальному уставу, полагалось воспитанниц по 15 в каждом классе. Но так как в училищную программу не было допущено, по воле Государыни Императрицы, преподавания ни новейших языков – французского и немецкого, ни музыки с танцами, то некотооые думали, в том числе и преосвящ. Василий, что желающих отдавать своих дочерей в это училище окажется немного. Между тем, вышло наоборот: еще до начала курса в 1864 г. духовенство убедительно просило начальницу училища об увеличении числа воспитанниц. Вследствие ходатайства баронессы Боде, Государыня соизволила на принятие еще 5-ти девиц в качестве сверхштатных пансионерок. Потом число воспитанниц было много больше против первоначального штата.

Народонаселение Витебской губернии в религиозном отношении, очень разнообразно: наряду с православными и единоверцами есть там очень значительное число раскольников разных сект, весьма много римских католиков, довольно протестантов, множество евреев и пр. В 1866 г., по ведомости о числе жителей в витеб. губ. по вероисповеданиям, составленной А. М. Сементовским⁵⁹¹, из общего числа народонаселения – 834,343 душ обоего пола, было: 1) православных 466 089 д.⁵⁹²; 2) единоверцев – 2 625 д.; 3) раскольников разных сект – 52,640 д.; 4) римских католиков – 219 557; 5) протестантов – 12 314 д.; 6) евреев – 81,087 д. – Сверх сего, караимов 10 душ и могометан 21 душа.

Для наглядности представим здесь сравнительную ведомость о числе жителей по вероисповеданиям в пяти губерниях северо-западного края: Виленской, Витебской, Гродненской, Минской и Могилевской.

Народонаселение Витебской, равно как и других западных губерний, в отношении к вероисповеданиям, распределено по городам и уездам весьма неравномерно, а это имеет немаловажное значение по отношению к православию в той или другой местности губернии. Вот в каком виде за тот же 1866 г представляется с этой точки зрения Витебская губерния:

Из этой таблицы можно видеть, что преобладающий элемент составляют:

а) православные в городах: Велиж, Городке, Лепеле, Себеже, и Сураже, и в уездах: Витебском, Велижском, Городокском, Дриссенском, Лепельском, Невельском, Полоцком, Себежском и Суражском.

б) р. католики в уездах: Динабургском, Люцмнском и Режицком.

в) евреи в городах: Витебске, Дриссе, Динабурге, Люцине, Невеле, Полоцке и Режице.

г) раскольники в наибольшем числе находятся в уездах Режицком и Динабургском.

д) протестантов более всего в г.Динабурге и в Динабургском уезде.

Окруженое как в городах, так и в селениях, иноплеменными и разноверными элементами православие в Полоцкой епархии всегда подвергалось и подвергается более или менее сильному влиянию со стороны этих враждебных ему элементов. Не только русский раскол и римское католичество, но и еврейство имеет зловредное влияние в религиозно-нравственном отношении на белорусское православное народонаселение. Убедиться в этом весьма не трудно.

Мне предстояло вести против этих враждебных элементов, для ограждения ввереной мне православной паствы, немалую и нелегкую борьбу.

Но прежде, чем говорить о мерах, какие были предпринимаемы мною в этой борьбе, я должен, хотя кратко, охарактеризовать моих противников и объяснить, в чем заключалась их сила отношении к православию, или точнее, в отношении к православному белорусскому населению.

Так как наиболее опасным врагом православия в пределах Полоцкой, равно как и других епархий западного края, всегда был и продолжает быть римский католицизм, то я с него и начну свою речь.

Соблазном для православного населения Белоруссии и вообще западного края всегда служила и служит не столько сущность учения римского католичества, которой простой народа не понимает, сколько внешняя его сторона – устройство костелов с многочисленными, большею частью, мнимыми святынями, характер совершаемого, в них богослужения и наконец, хитрые неблагонамеренные действия латинских ксендзов.

В 1866 г. в пределах Полоцкой епархии, на 219,557 душ римско-католического населения, существовало костелов 93 и филий каплиц и ораториумов 207, а всего 300 молитвенных зданий⁵⁹³. Из этих зданий очень многие отличаются обширностью и архитектурным изяществом, как снаружи, так внутри. И эти качества католических богослужебных зданий тем более поражают взоры как латинян, так и православных, чем менее отличаются такими качествами православные храмы Божии, нередко стоящие рядом с костелами как-бы для того именно, чтобы своим убожеством еще болбе возвышать красоту и благолепие сих последних. Если где, то всего более здесь может иметь особенное приложение латинское изречение: opposite juxta magis elucescunt…

Притом многие, если не большинство латинских костелов, заключают в себе такую или иную святыню, истинную, или мнимую, собственно-католическую или чужую, присвоенную в былые времена хитростью или насилием от православных храмов.

Укажу здесь, на основании собранных мною в свое время сведений, наиболее чтимые католиками предметы святыни в том или другом кослеле⁵⁹⁴. Предметы эти суть: I, изображения, большею частью изваянные, Спасителя и разных святых, и II, мощи чтимых католиками святых.

I) Изображения

а) Спасителя.

1) Две рзные статуи, изображающие Спасителя в стоящем положении, с привешенными к ним человеческими волосами. Статуи эти до 1866 г. находились в Тринитарском Витебском кослеле, а в этом году за обращением этого костела в православную церковь, перенесены были в Михайловский косгел.

2) Резная фигура Спасителя в лежащем положении, длиною 1½ арш., пользующаяся особенным уважением между католическим населением. Она находилась в Кублическом костеле Лепельского узда.

3) Статуя, вышиною около 2-х аршин, представляющая Спасителя с связанными руками и в терновом венце. Она находится в Заскорском костеле того же Лепельского узда. Статуя эта, существующая в костеле с начала текущего столетия, почитается чудотворною. В простом народе распространяются и поддерживаются слухи, что чудотворную силу исцеления от означенного изображения испытали многие; и это делается не только для получения приношений; но и с целью совращения православных в латинство.

4) Резная фигура Спасителя, огромной величины находившаяся до 1868 г. в Чашницком костеле Лепельского уезда. Первоначальное устройство этой фигуры относят к 1600 г.; в помянутый же костел фигура внесена, была в 1772 г. и поставлена на горнем месте у восточной стены. Пред нею был соответствующей величины столб, на котором лежали руки Спасителя. Фигура эта издавна провозглашена была ксендзами чудовною, т.е. чудотворною; и вот, между прочим, о ней какие рассказываются чудеса. Одна крестьянка, у которой взяли последнего сына в рекруты, пришедши в костел, со слезами пала пред фигурой Спасителя и в порыве ммолитвенного экстаза откусила палец у ноги фигуры. В эту минуту фигура будто бы тронулась, с своего места и вышла на средину костела в присутствии многочисленнного собрания народа. После богослужения двумя ксендзами, с помощью 10-ти шляхтичей, она была поставлена на своем прежнем месте. Другое постоянное чудо при этой фигуре заключается в том, что возлагаемые ксендзами на главу этой фигуры искусственные волосы (парик) время от времени чудесно отростали. Распространяемые в простом и необразованном, но тем не мене религиозном и набожном, белорусском народе слухи о подобного рода чудесах, при совершенной притом скудости в белорусском крае православной, нарочито чтимой, святыни, естественно производят в этом народе сильное нравственное впечатление. Под влиянием этих слухов, народ слепо веровал в мнимые чудеса и с неудержимою ревностью стремился со всех сторон на поклонение мнимо-чудотворной святыне. В некоторые нарочитые праздники (в честь, напр., «Тела и сердца Спасителя» в дни Св. Троицы, Преображения Господня Вознесения, Богоявления, Свят. Николая, Воссоединения Унии и др) стекались богомольцы в чашницкий костел в огромном числе, без различия вероисповеданий, не только из Витебской. но и Могилевской, Минской и других соседних губерний.

5) Статуя Спасителя в столяровщинском костеле, Режицкого уезда, почитается чудотворною.

6) Резная фигура распятого Спасителя, величиною в рост человека, носит название «Цудовного Змитровского пана Иезуса». Фигура эта находится небольшой каплице, находящейся при филии Горбачевского костела в Полоцком уезде. Каплица с мнимо-чудотворною фигурою приносила большие доходы строительнице оной, помещице Сволынской, а ныне доставляет доход горбачевскому костелу. Горбачевские ксендзы в пятницу 10-й недели после пасхи, когда у католиков совершается праздник в честь Сердца Иисусова, в день Воздвижения креста, в день престаления Св. Иоанна Богослова, приезжают в упомянутую каплицу и совершают торжественные миссы. Так как эта каплица до воссоединения унии была униатскою и там служил священник Межевской церкви, то сюда и по ныне собирается немало воссоединенных с православием с посильными приношениями.

б) Антония Падевского (Падуанского)

7) Изображение Антония Падевского в Витебском костеле, который посвящен имени этого святого. Так как празднование этому святому совершается у католиков 13-го июня и как в этот же день, или около этого числа, приходится иногда православный праздник в память воссоединения унии (в 1839 г.), то православный народ, во множестве стекающийся на этот праздник в Витебск, безразлично посещает как православный собор, так и латинский костел.

8) Писанные красками изображения Антония находятся в костелах Себежском и Слобододисненском.

9) Такое же изображение Антония находится в Селищском костеле Лепельского уезда, где ксендзы отправляют, в честь этого святого, торжественное богослужение не без соблазна для православных.

10) Изображение Антония в молитвенном положении находится в Губинском костеле того же уезда и почитается чудотворным, хотя доказательств на это никаких не имеется.

в) Яна Непомуцена

11) Изображение на железном листе утвержденном на каменной колоние, вышиною 5 саженей, внизу которой изображено «непорочное зачатие Пресв. Девы Марии», а посреди колонны начертана золотыми буквами следующая латинская надпись:

«Dom»

«Divo Iohanni Nepomuceno bonae famae Patroni inculari suo et loci hujus tutelari. Ad perpetuam memoriam illustrissimus Excel-lentissimus Dominus Stanislaus de Kosielsk Oginsky, Castelanus Witebscenis colossum hunc erexit. Anno 1774.

«Huc oculos et cor flecte viator Deum in Sanctis adora, defunctis requiem, vivis prosperitatem precare».

Колонна эта находится в местечке Бешенковичах, в имении графа Хребтовича, Лепельского узда. К этой колонне, в следующее за девятым четвергом после Пасхи (когда у православных совершается торжество воспоминания о воссоединении унии), воскресенье до настоящего (1866 г.) совершается из Бешенковичского костела крестный ход, в чем, конечно, участвовали и православные.

г) Роха.

12) Статуя S-tego Rocha, имеющая вид человека большого роста в шляпе, с посохом в руке, а у ног собака с поднятою вверх головою. Из жизнеописания сего святого, канонизованного папою Урбаном XIII, известно, что во время свирепствовавшей в Италии язвы, он с самоотвержением ухаживал за болевшими, оказывая им помощь. Во время Констанцского собора, по случаю эпидемической болезни, совершен был крестный ход с изображением Роха; после чего святой сей сделался патроном против язв и эпидемических болезней. В 1831, 1848 и 1856 г.г. свирепствовала холера в местечке Креславке Динабургского уезда, почему, с разрешения генерального викария Фиалковского, 21-го июля1856 г., в видах прекращения холеры, устроен в Креславском костеле алтарь во имя св. Роха и в костельной ограде поставлена его статуя. Статуя эта сделана была в м. Друе и доставлена в Креславку ночью; между тем, ксендзы приготовляли народ, говоря, что скоро Бог пошлет угодника своего, который навсегда избавит людей от всех болезней и бедствий. Весть о статуе в Креславке быстро разнеслась по окрестностям собирая народ на поклонение и молитвы о помощи во время общественного бедствия.

д) Св. Анны (матери Пресвятой Богородицы).

13) Особенно чтимая икона праведной Анны с незапамятных времен имеется в Стайкинском кармелитском костеле, бывшего Суражского уезда. Празднование сей иконе совершается 26 июля (по римско-католическому календарю). В тот же день бывает в Стайках ярмарка, на которую стекаются и православные.

II) Мощи

1) Доната, чтимого римско-католическою церковью. Мощи эти с сосудом крови, вынутые будто-бы из римских катакомб Св. Лаврентия, присланы были в 1778 г., по распоряжению папы Пия VI, в м. Креславку, в следствие ходатайства фундатора Креславского костела, графа Плятера. В первое воскресенье после дня св. апостолов Петра и Павла, когда совершается празднество Донату, на поклонение мощам стекаются тысячи народа из дальних даже стран.

2) Андрея Боболи – в Полоцком доминииканском костеле.

Кто был этот Боболя, с точностью неизвестно. Об нем существуют разные взаимно противоречащие сказания. Сказания эти заключаются как в печатных изданиях, так и в письменных документах. На основании имеющихся у меня под руками источников изложу здесь обстоятельные сведения, как о личности Боболи, так и о судьбе мнимых его мощей.

Наиболее ранние сведения о личности Андрея Боболи заключаются в Большом иезуитском календаре за 1740 г. Вот что сообщается о нем здесь под 16 ч. мая: «о. Андрей Боболя – поляк, прежде настоятель Бобруйской обители, потом Пинский апостол, пойманный схизматиками – казаками, обнажен, ко пню привязан, жестоко сечен розгами и нагайками; ногти отрезали у него с мясом, выбили зубы, потом затащили его в местечко Яново, приковали железными гвоздями к столу, сняли кожу, выкололи глаза, обрезали уши и нос, язык вытащили назад, наконец, отрубив голову в Янове, 1657 г. Тело его перенесенное в Пинск, славится великими чудесами⁵⁹⁵.

В декабре 1807 г., за № 5109, предписывал витебский губернатор Сумароков правящему должность полицеймейстера, титулярному советнику Левковичу: «Его Императорское Величество, снисходя на всеподданнейшую просьбу генерала Езуитского ордена Фадея Березовского, Высочайше указать соизволил: тело Езуита Андрея Боболи, погребенного в 1657 г., Минской губернии в Пинском, бывшем езуитском, а ныне греко-российском монастыре, перевесть для погребения в Полоцк, в их монастырь под церковь. Сию Высочайшую волю г-н Министр внутренних дел предлагая мне, для зависящего в сем случае от меня распоряжения, дает притом ведать, что по подобному в 1804 г. случаю сделано от Св. Синода распоряжение, чтобы тело езуита Андрея Боболи перевезено было ночью, без всякой публичной процессии от монашествующих.

Вследствие сего предписываю вашему благородию, осведомясь от начальников полоцких ксендзов – езуитов о времени, в которое привезено будет в Полоцк тело езуитаа Андрея Боболи, и с какой стороны, наблюсти, чтоб перевоз оного был без всякой публичной процессии от монашествующих; о чем предварительно начальнику полоцких иезуитов объявить к исполнению. Коль скоро то тело привезеио будет, мне донести».

В феврале 1816 г. Себежский протоиерей Стефан Лихина секретно доносил преосв. Даниилу, Епископу могилевскому⁵⁹⁶, в ведении коего находились тогда православные церкви Витебской губернии:

«По случаю бытности моей в Полоцке, слыша я происшедший глас народа о почитании за святые нетленные мощи тело в тамошнем иезуитском монастыре хранящееся умершего иезуита Андрея Боболи и якобы чудесами прославившееся, убежден был для удостоверения испытывать ту истину неприметным образом, и на сей предмет нашел у одного знаменитого чиновника бумагу (которой прилагаю при сем копию с предписаиния бывшего витебского гражданского губернатора, т.е. Сумарокова), что только Высочайше дозволено перевезть оное тело, для пгребения, в Полоцк, в иезуитском монастыре под церковь, а о действительной святости сего тела надлежащего по узаконению от верховной власти засвидетельствования и утверждения в публике не имеется, кроме сего, что именем суеверия нарещися может, сиесть лишнее, ко спасению непотребное, на интерес только свой от лицемеров вымышленное, а простой народ прельщающее и, аки снежные заметы, правым истины путем итти возбраняющее и подвергающее дело строгому взысканию и уничтожению – Преосвященнейший владыко, меня в семь деле ни что иное не побуждает, как только ревность по благочестию, видя из числа православных простолюдимов с великими дарами обратившихся к поклонению тому иезуитскому телу наравне со святыми угодников Божиих нетленными мощами, заставляет изъявить таковые обстоятельства вашему преосвященству на благоуважительное архипастырское усмотрение, не соблаговолите-ль ваше преосвященство к пресечению такового соблазна принять архипастырские меры, при нынешнем удобном времени, за последовавшею высылкою иезуитов из столиц, – Но за всем тем ваше преосвященство всепокорнейшее прошу, при старости лет моих, не поставит меня на вид в роде доносителя, а ежели угодно будет вашему преосвященству о семь подробнее узнать, то, не именуя меня, истребовать яснейшего сведения от полоцких о.о. архимандрита и протоиерея. Они, по жительству в одном городе, должны больше о. сем знать и открыть тайну существенно своему архипастырю, к тому же, не сомневаюсь, что и почтенный муж, нынешний могилевский г. Губернский Почмейстер Завилейский, по нахождению его много лет в Полоцке, может быть сведущ о сей материи, и яко сущий сын церкви о удовольствием перескажет вашему преосвященству. Признаюсь, хотя меня и ничто не страшит в сем деле быть доносителем, но в случае потребования доказательства, старость моя и изнемогшие силы не могут устоять против многочисленного общества обогащенных иезуитов; дoвoльнo ужe мoиx тpудoв oкaзaнныx за веру с нeвозвpaтными убытками, с начала мoeго священства, более 40 лет, борствуясь с pимлянo-кaтoликaми и унитами».

На этoм дoнeсeнии peзoлюция пpeocв. Дaниилa последовала такая: «когда o пpeдстaвляемoм доказывать нет кoму, тo и пpeлcтaвляeмoe пpeдoстaвить вpeмeни, в кoтopoe оно сaмo coбой открыться можeт».

Затем далее тою же рукою написани:

«Я будучи за польского владения в Пинске, слышaл oт тамошних пpaвoслaвныx жителей, чтo пpoписaнный Бoбoлa был тaмoшнeй пpaвoслaвнoй цepкви блaгочeстивым ктитором и за ндопущение им, Бoбoлoю, отобрав сию церковь на унию, был иезуитами умepшвлeн, и когда тело умepшвлeннaгo oкaзaлoсь неистлевающим, тo oныe eзуиты облекли Бoбoлу умepшегo в иезуитские одежды и потом нapeкли eгo eзуитoм, каким oн, Бoбoлa, никoглa-дe нe бывaл. – Еписк. Дaниил».

В деле Пoлoцкoй Д. Кoнсистopии (1836 г.), в кoтopoм заключаются два, изложенные здесь, документа, на чистой странице наклеено нeбoльшoe поясное гравированное изобpaжeниe А. Бoбoли. – Лицо Бoбoли пpoлoлгoвaтoe, лoб высокий, голова стpижeнa, борода подстрижена; поверх нижней длинной одежды (сутана) надет плащ; в правой руке держит круг в сиянии с латинскими буквами: H+IS с тремя под ними гвоздями; в левой – длинный жезл. С правой стороны Боболи вверху парит ангел, держащий в правой руке венец, а в левой – пальмовую ветвь. Внизу печатная латинская подпись: V. M. P. Andereas Bobola. Soc. Iesu. – Corpus Pinsco Polociam in Eccl. P. P. S. I. – Attigit corpus V. M. B.».

Затем карандашом, неизвестно, чьею рукою написано: «Бантке, II. 191» (разумеется История Государства Польского, перев. с польского на русск. язык и напечатан в 1830 г., в 2-х частях, в СПб.).

Крашенский в «Истории г. Вильны» свидетельствует, на основании достоверных документов, что Андрей Боболя умер от чумы в г. Вильне⁵⁹⁷.

«Высланный в 1631 г., – пишет М. Волотовский, – из 1866 г Пинской иезуитской коллегии миссионер Андрей Боболя, для совращения православных в католическую веру, избрал местом своего жительства местечко Яново и, в течении 26-ти летнего старательного исполнения инструкций своего ордена, успел уже совратить множество православных.

…«В следствие подозрения в отвавленин Боболею православного семейства Кробов, городская чернь, поддерживаемая казаками, рано утром 19-го мая 1657 г., ворвалась во время утренней мессы в католическую церкови и, схватив Боболю, поволокла его на городскую площадь, где избив иезуитского миссионера и закидав его каменьями, полуживого, связанного по рукам и ногам, отправила в Выгово, так как и там был Боболя на своей миссионерской проповеди, принесшей немало бед для выговчан. Здесь толпа народа встретила его у въезда в самое местечко и, накинувшись на ненавистного иезуита, переломила ему руки и ноги и выкинула мертвого за город в выговичское болото. Старания папских иезуитов о причислении Боболи к лику св. мучеников пострадавших за веру Христову, были долгое время отклоняемы римским двором; однако папа Бенедикт XIII, спустя малого столетие, признал его св. мучеником, – и теперь Боболя почивает, как святой, в доминиканской церкви г. Полоцка»⁵⁹⁸.

Главный начальник, северо-западного края, генерал-адьютант М. Н. Муравьев писал от 29-го марта 1864 г. (№ 1924) к преосвящ. Василию, архиеп. Полоцкому:

«Вашему преосвященству небезизвестно, что в Полоцком доминиканском монастыре, на видном месте, выставлена рака, в которой погребен известный гонитель православия, иезуит Андрей Бобола, причисленный латинскою церковью к лику св. мучеников и что местное католическое духовенство с давних пор, пользуясь невежеством простолюдинов, утверждает в них убежденне о чудотворных исцелениях, производимых прахом Боболы; таким образом, имя этого иезуита и в настоящее время составляет в руках России и православия могущественное оружие к поддержанию между населением страны обрядов униатского раскола непризнаваемых нашею Церковью.

Так как обстоятельство это не может быть оставлено без внимания, поэтому долгом считаю покорнейше просить ваше преосвященство сообщить мне все сведения, какие имеются у вас по сему предмету, а также уведомить меня, в какой степени справедливы дошедшие до меня слухи, будто бы существует повеление предать земле прах Боболы и если действительно слухи эти имеют основание, то почему означенное повеление и по сю пору не приведено еще в исполнение».

В ответ на это преосвящ. архиепископ Василий от 24-го апреля за № 2352 сообщал начальнику края:

«Вследствие отношения вашего высокопревосходительства от 29-го минувшего марта за № 1924, долгом считаю уведомить вас, милостивый государь, что имел секретную переписку с здешним гражданским начальством и бывшим Обер-Прокурором Св. Синода графом Протасовым касательно принятия зависящих мер против канонизования мощей Андрей Боболи, находящихся в Полоцком доминиканском костеле, а прежде бывших в иезуитском.

Из означенной переписки видно. Бывший учитель Полоцкой д. семинарии, коллежский советник Ксеновонт Говорский, раппортом в начале 1852 г. донес мне, что, по собранным им из под руки сведениям в Полоцкий доминиканский монастырь было от митрополита римско-католических церквей предписание о немедленном доставлении сведений о чудесах и происхождении находящихся, в Полоцком доминиканском костеле мощей Андрея Боболи, что таковых сведений яко-бы требовал на латинском языке римский папа, чрез своего при С.-Петербургском дворе нунция с целью, на основании тех сведений канонизования сказанных мощей; что сведения те уже отосланы в Спб. к митрополиту вместе с копиею какой-то доставшейся доминиканцами от бывших полоцких иезуитов рукописной книги, в которой подробно описаны как происхождение мощей Андрея Боболи, так и множество чудес, от мощей этих бывших, и что о канонизации мощей Боболи будто-бы ходатайствуют в Риме какие-то знатные лица, и канонизация эта имеет последовать непременно. Это донесение учителя Говорского подтвердилось полученным мною 11-го апреля того-же года от протоиерея Полоцкого Софийского собора Андрея Юркевича письмом, в котором сказано, что прибывший в Полоцк адьютант б. генерал-губернатора князя Голицина Селехов, с стряпчим и городничим, 8-го апреля нашли бумаги по сему предмету, из которых видно, что вышеозначенных сведений о Боболе требовал официально Приор петербургский Иозефович от приора Полоцкого, так как иезуиты в Риме весьма усердно хлопочут о торжественном прославлении Боболи, и что Юзефович благодарил полоцкого приора за удовлетворительное исполнение его требования.

Тот же учитель Семинарии Говорский от 13-го апреля донес мне, что план открытия заграничной переписки о Боболе составлен был хорошо, почему и исполнение оного увенчалось хорошим успехом. И г. Селехов исполнил поручение начальства усердно и добросовестно; но, к сожалению, дальнейшие действия его в сем деле сопровождались важнейшими упущениями: 1) напрасно г. Селехов побоялся захватить для доставления правительству найденный им в келье приора железный ящик, содержащий в себе, как видно из приложенного при нем акта,12 документов, относящихся к Боболе, и с давних времен запечатанный несколькими печатями; 2) следовало-бы г. Селехову, обвинив Полоцких доминиканцев, не теряя ни минуты времени, принять меры, дабы они не успели известить о случившемся С.-Петербургских доминиканцев и, в следствие таких мер, если бы С.-Петербургская полиция начала врасплох на тамошний доминиканский монастырь, подобно тому как сделано в Полоцке то, без сомнеия, нашли бы много интересного и нужного для сведений нашего правительства и в других отношениях. Оплошность Селехова, как слышно было, произошла вследствие совещания его с городничным и стряпчим, из коих первый более привержен к латинскому, чем к православному духовенству, а стряпчий – католик.

По получении сих сведений, я тотчас же сообщил о сем бывшему Обер-Прокурору Св. Синода, графу Протасову от 20-го января за № 7 и от 18-го апреля №115, с таким заключением, что хотя-бы и не торжественно разрешено было в Риме желаемое римско-католиками канонизование мощей Боболи, это обстоятельство послужило бы во вред православной церкви, год от году, благодарение Богу, более торжествующей и укрепляющейся в здешнем крае. Даже один слух об этом канонизовании, распространившись в простом народе, может поколебать его верования. К сей цели без сомнения, направлены были в самом начале воссоединения Греко-униатов: 1) вымышленное явление, близ Витебска, на камне образа известного епископа Иосафата Кунцевича, убитого здесь за лютое преследование православных, по римскою церковью почитаемого мучеником; о чудесах сего явления в трех соседственных губерниях, как лично я слышал, были уже распространяемы многие сказания, – и 2) таковое же чудесное, якобы видениое жителями Дриссенского и Дисненского уездов, исшествие по воздуху; иконы Божией Матери из дерновичской, бывшей долгое время латинским костелом, церкви, по случаю поступления оной в православное ведомство. То и другое, по следствию чрез благонадежнейших духовных и гражданских лиц, оказалось ложным. Достоверно зная, что не иначе, как с этими лукавыми видами, может быть ходатайствуемо о разрешении в Риме канониизование мощей Андрея Боболи, к которым и теперь некоторые из окрестных православных простолюдинов притекают с молитвами, я признал крайне нужным убедительнейше просить г. Обер-Прокурора, дабы приняты были все зависящие меры против такого канонизования, чтобы не затруднило оно еще более моих усилий к искоренению того, что здесь посеяли иезуиты. Какое же сделано распоряжение по таковым моим сообщениям, не получил уведомления.

Генерал-Губернатор же князь Голицин на мое отношение о заграничной переписки доминиканцев, 26-го апреля за № 243, уведомил меня, что штаб-ротмистр Селехов, узнав самым секретным образом, что в доминиканском монастыре действительно находится заграничная переписка касательно мощей Боболи и что оную хотят уничтожить не теряя нисколько времени, пригласил городничего и уездного стряпчего и с ними, сделав ocмoтp нaxoдяшимcя в том монастыре бyмaгaм, нашел тaм две бyмaги под №№ 78 и 94, кающиеся пepeпиcки o мoшaх Андpeя Бoбoли, и в тoм caмoм месте, где были эти бумaги железный яшик, a в нем кoнвepт с 12 документами о cиx мoшaх, зaпeчaтaнный пятью печaтями, и aкт о перенесении мощей в дoминикaнcкий монастырь. Пoceмy Селехов, cocтaвив о сeм с городничим и стряпчим акты – один об учиненном им осмотре, a дpyгoй о конверте с пятью пeчaтями, упомянутые две бумаги и двa aктa пpeдcтaвил г. Гeнepaл-Гyбepнaтоpy; бумaги же эти во вxoдящyю книгу не зaписaны, рaвнo как не зaпиcaн и ответ на пepвyю бyмaгy по исходящей книге; ибо под № 106, зa кoтopым был пocлaн оный, зaпиcaн рапорт визитaтopy мoнacтыpeй о вступлении кceндзa Paчковского в должность настоятеля монастыря. Но что coдepжaлocь в yпoминaeмыx 12-ти дoкyмeнтax, какое было дальнейшее распоряжение о сем предмет по гражданскому ведомству, а равно было ли Высочайше повеление о предании останков Боболи земле, – епархиальному начальству неизвестно.

Что же кacaeтcя того, кто именно был Андрей Боболя, то, по пopyчeнию моему, учитель ceминapии Гoвopcкий, зaнимaвшийcя coбpaниeм исторических сведений о здешнем крае, собирал сведения о Боболе и нашел только в иeзyитcкoм календаре зa 1740 г., издaннoм в Вильне, очевидно вымышленное, кaк без малейших ccылoк нa документы, известие, что Андрей Боболя поляк, пpeждe настоятель в Бобруйске, потом миccиoнep пинский, казакaми изypoдoвaн и в 1657 г. обезглавлен в местечке Янове, oткyдa тело его пepeнeceнo в Пинск. Митрополит же бывших гpeкo-yниатcкиx цepквeй, Иocaфaт Бyлгaк, пpи жизни своей, многократно paсcкaзывaл мне и другим, что Андрей Боболя был русский пpaвocлaвный священник Минской губернии в Пинском уезде, где и найдены его останки с неистлевшими еще поручами и епатрахилью на груди золотой парчи, что верные тому доказательства имелись в архиве митрополичьем, на основании коих думали отобрать от иезуитов сии останки, перевезенные уже в Полоцкий иезуитский костел; но где ныне тот архив, мне неизвестно. Могли, конечно, хранится и в архиве полоцких иезуитов надлежащие о том сведения, которого теперь в Полоцке нет.

При чем крайне нужным считаю покорнейше просить ваше высокопревосходительство, приняв во внимание вышеозначенный вред, который может постоянно приносить для православия влиянием на простолюдинов чествование латинцами бренных останков Андрея Боболи, учинить зависящее от вас, милостивый государь, распоряжение о предании оных земле и о пресечении, таким образом, всякого от них соблазна для непросвщенных людей».

Какие сделаны были вследствие сего, М. Н. Муравьевым распоряжения, с точностью неизвестно; но из секретного отношения Витебского Губернатора П. П. Коссаговского, от 27-го мая 1868 г. за № 4272, главному начальнику Сверо-западного края, Генерал-адьютанту А. Л. Потапову⁵⁹⁹ видно, что дело не было оставлено без внимания, хотя и не имело желаемого успеха.

Вот что писал г. Коссаговский Потапову:

«В предложении от 15-го мая за №75, ваше высокопревосходительство указывая на неудобство перенесения из Полоцка трупа Иезуита Боболы, в том внимании, что имя его пользуется у католиков большим уважением, изволили передать мне, по сообщенным Министерством Внутренних дел сведениями, о состоявшихся в разное время постановлениях римских пап, коими иезуит этот признан мучеником, блаженным и пр…

Из этих постановлений нельзя не обратить особенного внимания на буллу Пия IX, 3-го июля 1853 г., которою постановлено, что епархия, к коей принадлежал Бобола, и общество Иисуса могут праздновать день 23-го мая, как 8-й день после мученической смерти Боболы. Здесь поражает совпадение числ: 23-го мая православная церковь празднует память Св. Евфросинии, княжны полоцкой; празднование это бывает ежегодно с особенною торжественностью и при большом стечении народа в г. Полоцке; – месте родины и подвигов святой. Весьма вероятно, что назначая тот же день, 23-е мая, и для празднования в честь Боболы римско-католическое духовенство имело целью парализировать распространение православия, увлекая разными приманками народ к поклонению Боболе Справедливость этого предположения подкреляется тем, что, назначение для празднования Боболы восьмого дня после его смерти не было следствием какой-либо необходимости и потому естественно рождается вопрос почему булла не установила никаких празднеств на 7, 15, 20 или другой какой-либо день. Остановясь на этом предположении, я желал проверить, насколько достигается цель римско-католического духовенства; для этого я командировал в Полоцке на 23-е мая особо доверенного чиновника⁶⁰⁰ и, не объясняя ему всего дела, поручил только, под видом частного лица, присмотреться ко всему, что будет происходить. Чиновник этот донес мне, что 23-го мая костел, где в особой пещере стоит гроб Боболы, отворен был в 6 часов утра; ожидающих поклонников было до 150 человек, преимущественно крестьян обоего пола. Пред началом богослужения ксендз отворил двери пещеры, туда хлынул народ и пал на колена; после молитвы ксендз взял бархатную шапочку от Боболы, возлагал ее на каждого из предстоящих; это продолжалось час и народ все время не уменьшался. После того началась обедня, а по окончании оной ксендз опять покрывал приходивших шапочкою и только в 11-ть часов утра обряд этот кончился. Большая часть приходивших крестилась по правилам православной церкви: из них многие жертвовали в костел деньги, воск, холст, лен, нитки и пр., а в замене получали оловянные крестики, обернутые ватою от гроба Боболы. Многих из крестьян чиновник видел после в монастыре, св. Евфросинии, где слышал разговор их, что они пришли по обещанию поклониться Боболе и Ерфросинии. Если высказанное мною предположение верно, то задуманная цель достигается вполне, при том невежестве простого народа в каком он ныне еще находится (на что римско-католическое духовенство постоянно и рассчитывает), и при том почитании Боболы, какое сумели внушить ксендзы не только католикам, но и православным, едва-ли возможно освободиться от влияния римско-католической пропаганды, постоянно действующей враждебно как в религиозном, так и политическом отношении.

По моему мнению, чтобы с успехом противодействовать такому вредному влиянию, необходимо обратить народ к поклонению святыне православной; религиозное чувство его скажется само собою – это видно из того, что когда в 1866 г провозили чрез Витебскую губернию мощи св. Иосифа Обручника и других святых, то тысячи народа из самых больших уездов, даже и католики, стекались в города и на станции, чтобы поклониться святыне, ожидал этого по несколько суток.

Считаю долгом представить благоусмотрению вашего высокопревосходительства, что ежели дело о перенесении Боболы в другое место не может уже состояться, то не изволите ли признать возможным возбудить вопрос о перенесении мощей св. Евфросинии, княжны Полоцкой, в монастырь ею-же устроенный в котором протекла и ее жизнь».

Но ожидать от Потапова преданного полонизму каких-либо распоряжений в пользу православия и в ущерб римскому католицизму, было, разумеется, совершенно напрасно⁶⁰¹.

Но латинские ксендзы и отцы иезуиты не довольствуясь собственною, мнимою или истиною, святынею, старались, во время польского преобладания в западном русском крае, присвоивать себе, хитростью, или насилием, православные святыни из русских православных храмов, без сомнения по корыстным побуждениям или с целью привлекать, в свои костелы православных белорусов.

По собранным мною сведениям, в следующих латинских костелах находятся чтимые иконы, в разное время из разных православных церквей взятые римско-католическим духовенством.

1) В Освейском костеле Дриссенского уезда с давнего времени существует неизвестно, впрочем, откуда взятая, икона Богоматери, с славянскою вокруг надлисью: «Достойно есть яко воистину» и пр… Икона сия благоговейно чествуется местным населением.

2) В Ушачском костеле Лееельского уезда почитаемый чудотворным образ Божией Матери большого размера, в серебряной ризе. В дни Успения и Рождества Пресв. Богородицы и (по римскому календарю) Розария Преблаженной Богородицы отправляется в костеле торжественное богослужение, привлекающее множество народа.

3) В Кубличском костеле того-же уезда икона Благовещения пресв. Богородицы, мерою в вышину 3 арш., в ширину 1½, в серебряной ризе, почитается чудотворною. В честь сей иконы совершается торжественное богослужение в дни Благовещения, Сретения Господня и, вопреки латинскому месяцеслову, Покрова Пресв. Богородицы, к соблазну православного населения.

4) В Аглонском монастыре Динабургского уезда икона Божией Матери с Предвечным Младенцем, древней византийской иконоииси. Икона чествуется не только местным римско-католическим, но и православным населением и даже раскольниками. О происхождении сей иконы существует два предания. Первое – будто на том месте, где ныне находится аглонский монастырь, был большой лес, в котором найдена на дереве упомянутая икона и признана явленною. Другое – будто икона принадлежала православной церкви; но, во время завладения Поляками того края, похищена у православных и каким-то польским вельможею подарена аглонскому монастырю. Празднование сей иконе совершается с особенною торжественностью, при большом стечении римско-католиков, православных и раскольников, 15-го августа, в день Успения Пресв. Богородицы. В этот день бывает крестный ход и вокруг костела обносится снимок с иконы; настоящая же икона никогда не выносится из костела, а показывается только народу в день Успения и другие большие праздники.

5) В Мариенгаузенском костеле Люцинского у. имеется икона Божией Матери, именуемая Ченстоховскою. Икона эта, по рассказам старожилов, отбита поляками у русского войска, почему и называется в народе военною. С недавнего времени пред этою иконою поставлены большие восковые свечи с позолотою, с явным рассчетом на привлечение в костел православных. 1-го октября в Мариенгаузене бывает ярмарка. Чтобы не допускать православных, стекающихся на ярмарку, до православной церкви, находящейся в одной версте от Мариенгаузена, ксендз 1-го октября, когда у римских католиков не бывает никакого праздника, совершает торжественное богослужение с праздничным звоном.

Кроме святыни, немалою приманкою к костелам для православного белоруса служит игра на органе и другие, более или менее возбудительно действующие на внешние чувства, принадлежности латинского богослужения, не говоря уже о тайном действовании на умы и сердца простого народа и в особенности женщин со стороны хитрых и лукавых ксендзов.

Естественным последствием всего этого для православных белоруссов было их равнодушие к своим православным храмам и невнимательность к их поддержанию и сохранению в приличном виде. Вот в каких горьких выражениях изъявлял о сем сердечную скорбь один из Витебских проповедников⁶⁰² в своем слове, произнесенном в 1863 г. в день храмового праздника градского Успенского собора: «Раз в году храм наш наполняется таким множеством богомольцев, как видим мы сегодня; раз в году и сердце наше услаждается такою радостью…

Радостно и вместе притсксорбноо!.... Радостно, что молитвенный фимиам душ христианским в таком обилии воскуряется ныне здесь; но грустно, что наша радость бывает так редка, что наша жатва ничтожна. Такой великолепный (в архитектурном преимущественно отношении) храм, ежедневное богослужение и такое редкое, единственное в году, посещение храма?! Завтра на литургии, как и вчера, число богомольцев не будет больше числа служителей алтаря и храма!..

Признаться, ревность снедает нас при виде как западные братья наши сеют на непринадлежащем им поле: их костелы никогда не бывают пусты»...

Другой писатель, светский, много лет занимавшийся изучением исторических памятников Белорусского края, А. М. Сементовский, вследствие личных наблюдений и на основании статистических данных, пришел к такому убеждению, что за исключением Каменец-Подольска, нет ни единого города, где бы православный народ так редко посещал храмы и так мало усердствовал к пользам церкви, как в Витебске⁶⁰³.

Тот же писатель приводит из предисловия к уставу Полоцкого братства следующие слова, в коих изображаются вредные последствия для православия в белорусссом крае от латинской пропаганды: «Известно, – пишется там, – что Белорусский край, искони принадлежавший России по своему народонаселению, в тоже время был краем православным по своей вере, и г. Полоцк, по своим религиозным преданиям, входит в число городов, из коих, как из центров, свет православной веры некогда распространялся на их окрестности. Но, примыкая к западной Европе, этот край издавна также испытывал много неблагоприятных влияний от соседей – поляков и от латинской пропаганды, – влияний особенно гибельных для веры белорусов. Хотя униаты, отторгнутые от единства православной церкви, воссоединены с нею еще в 1839 г., хотя, по прекращении последнего польского мятежа, наше высшее правительство принимает все меры к восстановлению и утверждению в белорусском крае русской народности, а вместе с тем и православной веры, как ооновного начала сей народности устрояя, напр., по местам народные школы, восстановляя и вновь созидая церкви, своими официальными мерами предупреждая опасности открытого совращения в латинство; однако, нужно быть на месте и видеть настоящее положение вещей, чтобы понять как много следов пропаганды остается и доселе, и какие нужны усилия со стороны не только правительства, но и общества, чтобы дело народности, и особенно православия, в Белоруссии было сознано народом, стояло твердо и находилось вне всякой опасности от чуждых влияний.

Неблаголепие храмов Божиих, с присоединением в иных мстах особенностей, заведенных во время унии и неизвестных в церкви православной, равнодушие православных белоруссов к посщению своих храмов, незнание самых основных истин веры и употребительнейших молитв, неразумный индифферентизм в деле веры большая наклонность к посещению латинских костелов, уменье читать молитвы и символ веры по-польски; кроме того, беспечность простого народа о своем благосостоянии, взаимное разъединение, так резко бросающееся в глаза при единодушии поляков и евреев, распущенность в женском населении низшего городского сословия составляющая такой позор для христианства в виду евреев, особенно-же нетрезвость, которой так легко предается в корчме промыщленника-еврея белорусский крестьянин, из-за которой делается его вечным крепостником, – все эти и подобные явления, составляя прямой плод прежнего порядка вещей в крае, на каждом шагу повторяются в настоящее время, и не могут не поражать каждого, кому нечужды интересы православной веры и русской народности. И эти явления едва ли прекратятся, если правительство будет действовать в крае одно, без дятельного сочувствия русского православного общества, потому что действия и распоряжения правительства преследуют внешнее проявление зла, не касаясь внутренних его основ, состоят в мерах, предупреждающих открытые совращения, тогда как возможны совращения тайные»⁶⁰⁴…

В предъидущих словах, между прочим, говорится об особенностях, заведенных в Белорусском крае, под влиянием, разумеется, католицизма, во время унии и неизвестных в церкви православной. Но вот какие особенности, чуждые православию, найдены мною в Полоцкой епархии в 1866 г. следовательно, спустя 27 лет по воссоединении унии с православием.

А. При совершении таинств:

1) Крещения

Общеупотребительная форма крещения была обливание, а не погружение в воде, как предписывает православная церковь. Причиною этого отступления от православного обычая был частью пример латинских ксендзов, а более всего леность православных священников, так как совершение таинства крещения чрез погружение продолжительнее, нежели чрез обливание.

Вода при крещении прежде употреблялась освященная, преимущетвенно в день Богоявления. Для того чтобы запас этой воды не истощился, священник вливал только несколько капель оной в простую воду, и этою смесью обливал младенца, и при том не все тело, а только голову затем стекшую с младенца воду обратно вливал в бутылку.

Крестов при крещении на младенцев не возлагалось под тем предлогом, что их негде было приобресть.

2) Покаяния и Причащения

В западном крае такого приготовления к этим таинствам, какое обыкновенно бывает во внутренних русских епархиях, никогда не было. Вместо того, чтобы ежедневно, в течении недели, приходить ко всем церковным службам, говеющие приходят здесь в субботу или воскресенье к утрени, а иногда и прямо к литургии, и после исповеди, разумеется, краткой и поспешной приступают без всяких приготовительных молитв, к причащению.

Такое бесчиние перешедшее здесь в православную церковь из унии и католицизма, объясняется следующими причинами: во 1-х, приходские церкви в белорусском да, впрочем и во всем западном крае, стоять, большею частью, уединенно, в поле; близ них нет почти никаких жилищ, за исключением разве причтовых, так как здешние приходы заключаются в малых поселках, разбросанных на большом пространстве; поэтому, для говеющих ежедневное посещение церковных служб, особенно в зимнее время, очень затруднительно, если не совсем возможно. Во 2-х, белорусским правосланым крестьянам, если бы и хотели, сколько можно, чаще бывать в храме Божием, им не дозволяло этого прежнее крепостное состояние, крепостная зависимость от помещиков-католиков.

Но и по освобождении крестьян от крепостной зависимости укоренившийся обычай не прекращается и доныне: в этом уже не может быть свободно от обвинения приходское духовенство.

При совершении исповеди, священник обыкновенно покрывает кающегося своею епитрахилью, чтоб по обычаю латинян не видеть его лица: это называется покупкой. – Каждый исповедующийся сам просит священника наложить, на него какую-либо епитимию. Наиболее обыкновенные епитимии суть: земные поклоны, лежание в церкви на полу с распростертыми крестом (крыжем) руками, ползание на коленях вокруг церкви и пр...

При причащении причастники становятся рядами на колена, и священник, обходя ряды, по порядку преподает св. тайны.

Некоторые небрежные и ленивые священники причащали своих прихожан в будние дни четыредесятнипы св. Дарами, приготовленными для преждеосвященной литургии, но литургии не совершали, да и совершать ее, большею частью, не умели.

Так как в римской церкви мирян причащают под одним только видом тела Христова, то младенцы оставляются там вовсе без причащения. По примеру латинян, оставляли младенцев без причащения и в униатской церкви, а оттуда этот неправильный и неразумный обычай перешел и в воссоединенную из унии с православием церковь.

3) Брака

При отправлении жениха и невесты в церковь и обратно оттуда, два или четыре холостых парня едут впереди верхом на лошадях, с перевязанными чрез плечи поясами или платками красного цвета. Эти парни имеют название вечерников. Во время совершения брака они кладут жениху и невесте под ноги деньги.

Когда в один и тот же день случится в приходе несколько браков, то они все вместе или по несколько пар венчаются зараз, что воспрещается в православной церкви. – При недостатки для всех пар брачных церковных венцов, недостаток этот восполняется из цветов, или из другого какого-либо вещества.

При выходе из церкви, новобрачные обсыпаются баранками или кусками обыкновенного хлеба, с мыслью о будущем изобилии их домашней трапезы.

Брачный обряд оканчивается тем что молодых у церковных дверей встречают и провожают до дома или до квартиры музыкой и песнями, часто нескромными и неприличными.

4) Елеосвящения

Во время унии таинство это совершалось, по латинскому, в след за напутствованием умирающего таинствами исповеди и причащения, и называлось – остатним помазанием. При совершении оного читалась одна только молитва: «Отче, Врачу душ и телес» и пр.

По воссоединении с православием, обыкновение совершать над больными таинство елеосвящения сохраняется преимущественно в городах; сельские прихожан не имеют почти и понятия об этом священнодействии. При елеосвящении, кроме других членов показанных в чинопоследовании таинства, помазывались и ноги больного.

Б. При богослужениях и молитвословиях:

а) в храме:

1) В день Сретения Господня 2-го февраля приносятся прихожанами, к утрени или литургии, в церковь восковые свечи для освящения. На утрени освящаются они чрез окропление св. водою пред чтением евангелия, а на литургии после заамвонной молитвы; при сем читается по униатскому требнику особая молитва. Зажженные на краткое время и потом погашенные, свечи эти приносятся в домы и хранятся в течении года. Их зажигают потом в известных случаях, как-то: во время сильной грозы (от чего он и называются инде громничными), при выгоне весною в первый раз со дворов скота в поле при подчистек пчел, и, наконец, эти свечи дают в, руки́ умирающим родственннкам, при отходе их в вечность. Этот обычай в Полоцкой епархии повсеместен⁶⁰⁵.

2) В день Благовещения заготовляются в большом количестве просфоры, которые на всенощной, вместе с обычными хлебами, благословляются и затем продаются прихожанам. Просфоры эти без сомнения в раздробленном виде, употребляются при засевании яровых и озимых полей.

3) На Страстной неделе, вопреки устава Православной церкви, четвероевангелие в церквах не читается. В великий пяток, в конец вечерни по обнесени вокруг церкви плащаницы, когда начнут к ней прикладываться, некоторые священники опрокидывают в алтаре малые столы, аналои, бросают на пол книги, в воспоминание землетрясения, бывшего в Иерусалиме, в час смерти на кресте Спасителя. Обычай совершенно католический.

4) В день Рождества Иоанна Предтечи, 24 июня приносятся в церковь, преимущественно женщинами, для освящения полевые цветы. Освященные и засушенные цветы употребляются при болезни кого-либо из домашних, в особенности детей: цветы сожигают и дымом окуривают больных.

Нельзя не упомянуть здесь о том безчинии, каким сопровождается собирание цветов по полям. Цветы собираются накануне 24-го числа вечером или ночью девицами с пением особых песен, прославляющих языческого купала, с разведением среди полей огня и с хороводными вокруг него плясками.

б) вне храма:

1) При крестных ходах вокруг церкви или на поля, реки и проч.

Во главе крестного хода шел иногда кто-либо из прихожан с барабаном в руках. При выходе из алтаря священника предшествовал ему в церкви, а по выходе из церкви шел впереди икон и креста и выбивал известные ему барабанные пиесы. По возвращении в церковь барабанщик впереди священника входил в алтарь царскими вратами (!) и обошедши вокруг престола, в пономарне оставлял свой инструмент.

В крестном ходу кроме икон и церковных хоругвей, употреблялись небольшие знамена называемыя хоронгреками.

При обхождении с крестным ходом полей или деревенских жилищ, каждый хозяин у своей полосы, или у своего дома, предлагал причту малое угощение. Священники и диаконы, принимая это угощение, пили водку и закусывали, не снимая иногда священных облачений. По обхождении же всего поля или деревни, приготовляема была у кого-либо в доме или среди поля общая закуска. После сего, при возвращении крестного хода в церковь священники, больщею частью, или ехали позади лощадях, или оставались на ночь в деревне, а крестный ход сопровождали причетники и народ при пении польских песен, с великим иногда безчинием.

2) В праздник Рождества Христова

Между тем как причт с крестом ходит по домам прихожан между литургиею и вечернею, почетннейшие из прихожаи в некоторых приходах ходили после вечерни и до полуночи с так называемою звездою, которая делалась из разноцветной бумаги, пропитанной, для большей прозрачности, жиром. Хождение это продолжалось несколько дней, иногда до нового года. Цель хождения со звездою – сбор денег в пользу церкви; в богатых приходах собиралось от 30 до 40 рублей, а в бедных от 5 до 10 р. – При входе в дом, звездоносцы обыкновенно пели тропарь и кондак праздника, а затем и другие песни апокрифического происхождения, сохранившиеся от времен унии. У меня имеется два рукописных сборника такого рода песней. В одном из них заключается 15 песен на Рождество Христово и 9 на Его Воскресение. В другом, кроме песнопений на эти-же великие праздники содержатся хвалебныя песни в честь Б. Матери и святых.

Для образца представляю здесь некоторые песни на Р Христово.

Песнь 1.

Вси язы́цы, купно лицы

Ангельстии ныне Младенца во яскине

Днесь грядите и узрите

Же во плоти, между скоти,

Возлежит повитый, хотя избавити

Человека, Всех Владыка,

Узы греха, смерти – Во век будут стерти

Рождеством жаданным, никогда слышанным:

От боку Девицы – Нескверной Агницы

Прошедшее Слово – Возвести готово

Погибшу натуру и т. д...»

Песнь 2.

Бог натуру, Бог натуру,

Хотяй избавити, Посадити во Сионе на троне,

Сам смирися, приобщися

Нам во всем. И по сем пребывает Бог.

Тайна многа, невидима – ма, ма, ма!

Дево сына – на, на – повивай и питаяй сосцы своими»...

Последняя из рождественнскиъ песней озаглавливается так: «Иная песнь на Рождество Иисус Христово, вместо небогоугодных обычных коляд простшим певцем служащая» – Вот эта песнь:

«Нова радость стала, яка не бывала:

2. Над вертепом звезда ясна светло воссияла.

Где Христос родился, з Девы воплотился

2. Як человек пеленами убого повился.

Ангели спевают, Слава восклицают,

2. На небеси и на земли покой возглащают и т.д.»

Само собою разумеется, что эти ночные хождения со звездою, кроме безобразного пения сопровождались и безчинным бражничеством, почему в первый же год по вступлении моем на Полоцкую кафедру, были воспрещены.

При погребении умерших

Так как в Белоруссии при крайней разбросанности приходов и при значительной отдаленности деревень от приходских церквей, при каждой почти деревне имеется особое кладбище, то отпевание над умершими редко совершается в церкви, но большею в домах, или на кладбищах при могилах. Иногда случалось и так, что родственники сами хоронили умерших без церковного отпевания, а потом спустя иногда целые мсяны просили приходского священника совершить по усопшем заупокойную литургию, после которой отправлялся и чин погребения. Заупокойныя литургии назывались литургиями за души чистовы (т. е. за души, находящиеся, по учению римской церкви в чистилище).

При смертных случаях соблюдались следующие, более или менее странные, обычаи:

а) Как скоро кто-либо в семейства умер, родственники умершего посылают к священнику с просьбою произвесть по умершем трезвон (в некоторых местах – трезвон в стихах)⁶⁰⁶.

б) При воротах дома, где есть умерший ставят т. н. хоронгерки, т. е. небольшие знамена, сшитые из черной и белой материи.

в) Умершего мужчину кладут в гроб в шапке. – Голову умершей девицы и в особенности невесты убирают как пред бракосочетанием.

г) Чтение в домах над умершим псалтири не везде в обычае.

д) В некоторых местах (как, напр., в Свечанском приходе Лепельского уезда) тела умерших до самого погребения держат непременно в сильно натопленных избах, хотя-бы это было летом в сильные жары, считая умершего дорогим гостем.

е) При выносе покойника из дома если умерший был хозяин дома ближайший из родственников осыпает его зерновым хлебом. – Тот же родственник кланяется всем присутствующим при выносе тела в ноги, прося прощения умершему, а наконец, кланяется в ноги и лошади, которая повезет тело, и целуя ее копыта, приговаривает: вези моего татуличку или мамуличку или братуличку, не растряси, не расколоти.

ж) По зарытии тела в могилу крестьяне тут-же на кладбище, поминают усопшего, предаваясь иногда излишеству в употреблении водки.

4) При отправлении братчины

В Полоцкой епархии сохранялись до последнего времени некоторые следы прежних православных церковных братств, которые, бесспорно, имели в свое время великое знaчeниe для oxpaнeния пpaвocлaвия в зaпaднoм крае oт зловpeдного влияния католицизма.

Каждое бpaтcтвo имело свою, особо чествуюмую икону. – Икона эта, в продолжении всего года, или несколько недель, находились в доме того или другого из братчиков. В навечерии годового праздника в честь иконы, приглашается местный пртич в доме, где находится, для совершения пред нею молебствия, и затем икона переносится в церковь. На другой день совершается торжественная литургия с молебном; в тот же день после вечерни икона относится в дом братчика, который пожелает иметь ее у себя в течении следующего года. Между тем, в этом доме, на счет денег, собираемых в течении года в кружку пред иконою, приготовляется т.н. братский обед, к которому приглашается и притч. К этому обеду, в некоторых местах, заблаговременно варили пиво, немало запасалось и водки. Братское пиршество не ограничивалось одним днем; оно продолжалось два, а иногда и три дня.

Из описанных мною религиозных особенностей и обычаев некоторые были почти повсеместны, а другие сохранялись только в некоторых уездах, или даже приходах, смотря по преобладающему там или здесь влиянию римского католицизма.

Как ни значительно было до 1866 г., в Витебской губернии, число раскольников (52.640 д. об.пола), но оно не имело такого ощутительного и вредного влияния на религиозное состояние првославной Полоцкой паствы, какое имел римский католицизм. Правда, были иногда случаи совращения из православия в раскол, но во 1-х, такие случаи были не слишком многочисленны; а во-вторых, совращение в раскол, в большинсве случаев, зависело не столько от нравственного влияния расколоучителей и внутреннего убеждения совращаемых, сколько от внешних обстоятельств. Раскольничекие наставники в Витебской губернии сами не отличались высоким образованием и особенною начитанностью, и потому не могли иметь сильного влияния на умы и убеждения простого православного населения. Если были случаи совращения из православия в расколо, то преимущественно вследствие брачных союзов; в особенности лица женского пола, вступая чрез брак в раскольническое семейство, редко оставались верными православию.

Не оставалось без вредного влияния на религиозно-нравственное состояние православной паствы и многочисленное (более 80 тысяч) население, в пределах витебской губернии, еврейского племени. – С одной стороны, евреи, захватив здесь в свои руки всякого рода торговлю и промышленность, в особенности торговлю крепкими напитками, всячески старались и стараются вовлечь простой народ в разорительное пьянство; а отсюда естественное и неизбежное последствие – отчуждение от церкви и нравственный разврат. – С другой, – немалое число православных обитателей белорусского края, волею или неволею, входят в близкие отношения с евреями, поступая к ним в услужение или исполняя для них по найму разные работы. В этом случае, православные делаются, можно сказать, пленниками евреев и почти вовсе лишаются свободы располагать собою и своим временем. – Как-бы ни велик был в православной церкви праздник, они не смеют оставлять своих ежедневных работ для того, чтоб идти на богослужение в церковь; многие из них лишаются даже возможности исполнять ежегодно существенный долг христианский – долг исповеди и св. причащения.

Вот обстоятельства и условия, среди которых началась с сентября 1866 года моя пастырская деятельность на полоцкой кафедре.

Начну теперь, с Божиею помощью описывать свою деятельность и дальнейшие обстоятельна моей жизни в последовательном порядке.

Оставляя Москву, я передал в распоряжение Московской Св. Синода Конторы нераспроданные экземпляры своих изданий, каковы суть: 1) Указатель для обозрения Московской патриаршей ризницы с приложением XV таблиц фотолитографированных снимков с замечательнейших предметов ризницы, М. 1863 г. 4°; 2) Sacristie patriarcale dite synodale de Moscou, M. 1859, 8º; 3) Sacristie patriarcale dite synodale de Moscou 2-me edition avec ХV tables photographiées et graves sur pierre des objets les plus remarquables de la sacristie, M. 1865., 4°; 4) Указатель для обозрения Московской Патриаршей библиотеки, М. 1858 г, 8°; 5) Палеографические снимки с греческих и славянских рукописей Московской синодальной библиотеки VI–XVII в. М. 1863 г., 4°. – При сем просил, контору, чтобы выручаемая от означенных изданй сумма употребляема была на потребности ризницы и библиотеки и, между прочим, на возобновление переплетов рукописей последней. –Синодальная контора сделав надлежащее распоряжение относительно переданных мною изданий, дала мне знать о том указом; от 1-го сентября 1866 г (№ 1021), в котором, между прочим, изъяснила, что ею постановлено о моем пожертвовании донести Св. Синоду с тем, чтобы от его имени изъявлена была мне благодарность. Но Св. Синод признал справедливым донести об этом пожертвование до Высочайшего сведенияи Его Величеству благоугодно было изъявить мне свою благодарность, о чем и изъяснено было в письме ко мне г. Обер-Прокурора Св. Синода, Графа Д. А. Толстого от 2-го октября за № 5528-м.

А. Н. Муравьев, которому писал я из Петербурга в Киев и, между прочим, благодарил его за доставление мне, в своей Петербургской квартире, покойного пристанища, во время моего пребывания в северной столице, отвечал мне от 7-го сентября, и вот что писал:

«Весьма я доволен, что Хотя несколько мог служить к вашему успокоению в Питере и что не так чуждым вам показалось с первой минуты в северной столице под родным кровом преп. Сергия, где воспоминается как и в Москве имя нашего владыки. Жаль только, что я вас там не увижу, ни на перепутьи в Москве по обычаю, ибо я здесь должен оставаться до половины Октября по случаю обновления Андреевской церкви.

Тяжкое семейное горе нас постигло и с кончиною брата (Михаила Николаевича) многого мы лишились, да и Россия не меньше.

Много будет вам хлопот в Полоцке; но я думаю добрым вам советником послужит сосед ваш преосвящ. Антоний Смиоленский⁶⁰⁷ и другой Антоний (Зубко)⁶⁰⁸, бывший Минский, живущий на покое.

Поклонитесь от меня в Витебске Вице-губернатору Мезенцову и напишите оттуда по призде, чтобы не прекращалось наше письменное общение».

В преосвященном Антонии, епископе Смоленском, о котором упоминает в своем письме Андрей Николаевич, действительно нашел было я доброго и почтенного соседа, но, к сожалению, он очень недолго оставался моим соседом: в ноябре того же 1866 г. он переведен был на Казанскую кафедру. С преосвящ. Антонием лично познакомился я за несколько дней до моего назначения на Полоцкую паству, в Троицкой Лавре в доме его родственника профессора Московской дух. академии, Е. В. Амфитеатрова. В это время он призжал в Москву и Лавру для поклонения тамошней святыне. 18-го июня, в день храмового праздника Высокопетровского монастыря в честь Боголюбской иконы Б. Матери, преосвященный присутствовал при литургии, мною совершаемой, и затем кушал у меня. С этого времени между нами начались добрые взаимные отношения. Когда я прибыл в Витебск, он не замедлил написать ко мне очень дружественное письмо. Вот что писал мне преосвященный от 27-го сентября:

«Преосвященнейший Владыко, милостивый архипастырь и возлюбленный во Христе брат и сослужитель!

Приветствую вас на новом месте вашей службы, на кафедре древнего и славного княжества полоцкого и витебского. Да поможет Вам Господь все благоустроить наилучшим образом в этой пастве, состоящей из столь разнородных элементов, надолго отчужденной от общего строя всероссийской церкви и в последнее время очень немало находившейся в руках администрации, не вполне нам родной... Полагаю, что много и много вам труда, и забот, и печалей. Да укрепит вас Господь и утешит благими успехами во всем этом!

С глубочайшею благодарностью и утешением сердечным воспоминаю я о посещении моем нынешним летом Москвы и Св. Лавры. Утешаюсь, что имел случай поклониться тамошней святыне, заключенной не в мертвых лишь памятниках, но живой и действeннoй и ощущаемой в благоухании ее благодатном. Приятно воспоминаю и о свиданиях с маститыми святителями и другими. Не могу забыть и вашего, преосвященнейший владыко, радушия и гостеприимства и готовности к братскому общению в духе любви Христовой, и приношу за все это усерднейшую благодарность. Вновь жалею, что не имел утешения видеть Вас на пути из Москвы в Витебск, но утешаю себя обещанием вашим посетить будущим летом вашего ближайшего соседа, аще живи будем, по милости Божией, и останемся на местах.

Что-то делается в Комитете, занимающемся проектом преобразований наших учебных учреждений? Слухи об этом не очень радостные, и многие предположения. Комитета, уже будто-бы одобренные и утвержденные, угрожают недобром… Да сохранит нас Господь от всего вредного и несогласного с истинным благом св. церкви».

Другой Антоний (Зубко), о котором говорит в своем письме А. Н. Муравьев, – бывший архиепископ Минский из воссоединенных, но он еще в 1848 г. оставил епархию и пребывал на покое в Пожайском монастыре Литовской епархии. Он лично со мною незнаком, но я с удовольствием читал его интересную статью «о греко-унитской церкви в западном крае», напечатанную первоначально в Русском Вестнике 1864 г., и перепечатанную потом в Холмском греко-униатском месяцеслове на 1866 г.

Вице-губернатор Н. П. Мезенцов, которому А. Н-ч поручает мне передать поклон, и в котором, как выше было замечено, встретил я в Витебске почти единственное знакомое мне лицо, – был в это время человек почтенных уже лет, человек очень образованный и искренно преданный церкви. С первой моей с ним встречи началось у нас самое близкое знакомство и продолжалось до его кончины в апреле 1874 г. В нем я имел самого приятного собеседника и доброго советника. У меня сохранилось немало его писем, очень интересных и искренних.

На другой день по прибытии моем в Витебск, я получил письмо от благочинного села Петрова-Городища Суздальского уезда Владимирской епархии, священника Андрея Альбицкого⁶⁰⁹, следующего содержания:

«Некогда я лично изъявлял желание служить под покровительством вашего преосвященства и теперь осмеливаюсь письменно повторить пред вами это желание. Под вашим руководством началась моя сознательная жизнь; под вашим же покровительством желал бы я и окончить дни свои. Вы содействовали развитию моих способностей, на служение вам желал бы посвятить и последние свои силы.

Смею уверить ваше преосвященство, что какое-бы место вы мне ни назначили, к какой бы ни определили должности я никогда не употреблю во зло вашего доверия; не исполню разве только того, что будет превышать мои силы. Тогда я отткровенно сознаюсь и вы сами увидите, и сами поможете моими немощам».

Священник Альбицкий, родом из села Иванова Шуйского уезда, был известен мне с детства. С ним я не только учился, но и жил вместе в продолжении многих лет, как в училище Шуйском, так и во Владимирской семинарии. Он был одним курсом меня ниже и пользовался моим руководством, о котором он и упоминает в своем письме. При дарованиях очень хороших, он невполне был прилежен к наукам; однакож окончил курс семинарского образования в числе лучших студентов. По окончании курса в 1842 г., он поступил на священническое место в означенное село Петрово-Городище, где я был у него в 1847 г. мимоездом из академии на родину и видел его очень приличную домашнюю обстановку. В последствии, когда я был уже на должности Синодального риизничего в Москве, до меня доходили не совсем добрые слухи о поведении Альбицкого, но с того времени как он лишился доброй и кроткой жены, оставшись с семерыми малолетними детьми, он переменил образ жизни и вовсе оставил употребление крепкх напитков.

У свящ. Альбицкого был двоюродный брат, А. В. Соловьев, также мой товарищ по школьному образованию. По окончании вместе со мною в 1840 г курса семинарии, он определен был на священническое место в Юрьевский уезд, смежный с Суздальским. Овдовевши, он явился ко мне в Москву, когда я получил уже назначение на Полоцкую кафедру, и просил принять его в число братства Высокопетровского монастыря. Но как мне сделалось известным, что при Витебском архиерейском доме не было эконома, то я пригласил его на эту должность, и он весьма охотно принял мое приглашение.

Когда я получиил письмо свящ. Альбицкого, я спросил Соловьева, что ему известно о поведении его двюродного брата, с которым он жил в продолжении 24 лет на расстоянии не далее 20 верст. Он уверил меня, что Альбицкий по смерти жены, в течении семи лет, неупотребляет никаких винных напитков."

Приняв с одной стороны, во внимание известные мне умственные дарования Альбицкого и удостоверение о его добром поведении, а с другой – крайнюю скудость способных и благонадежных священников в Полоцкой епархии, я решился принять его, Альбицкого, во вверенную мне епархию, о чем и велел священнику Соловьеву известить его.

По получении извещения, о. Альбицкий не замедлил прислать мне прошение о принятии его в Полоцкую епархию.

Вскоре после Пасхи свящ. Альбицкий приехал с семейством своим в Витебск. На первый раз он определен был на священническую вакансию к кафедральному Николаевскому собору; вскоре затем ему поручена была, должность кафедрального ключаря; в том же1867 г. он назначен был членом Полоцкой д. Консистории; наконец 6-го дек. 1870 г. возведен был в сан протоиерея с назначением в должность настоятеля кафедрального собора. – Зять его Лавр Преферансов в конце 1867 г рукоположен был во священника к одной из сельских церквей Полоцкой епархии.

Казалось-бы немало мною сделано было для Альбицкого сельского священника и пришельца из чужой епархии. Без сомнения, всего этого не мог и воображать, когда просил меня о принятии его в Полоцкую епархию. Не думал, конечно, и я, принимая его в свою епархию, сделать для него так много, но видно, велика была скудость в способных и благонадежных людях в Полоцкой епархии, что я вынужден был поставить во главе духовенства вверенной мне епархии выходца из епархии Владимирской. Что здесь не имело места личное пристрастие с моей стороны, в этом свидетельствуюсь моею совестью.

Но как же воспользовался моими милостями о. Альбицкий и оправдал ли оказанное ему мною великое доверие? – К крайнему прискорбью, он и себя посрамил и меня привел в великий стыд пред епархиею. Но об этом будет речь в своем месте.

Прошло не более недели по вступлении: моем в управление Полоцкою епархиею, как уже начала обнаруживаться одна из многих характеристических черт здешнего духовенства, именно наклонность к ябедам и доносам. 16-го сентября подана была мне на 2 ½ листах священником Креславской единоверческой церкви Александром Кузменко записка, в которой он, изложив историю единоверия в пределах Полоцкой епархии, возводить разные обвиненя на Благочинного единоверческих церквей, свящ. В. Волкова. Он пишет, что Благочинный Волков продал плащаницу, принадлежавшую Полоцкой единоверческой церкви, в Витебскую Рынково-воскресенскую церковь; что им продавались раскольникам старопечатные книги и рукописи, отбираемые, по распоряжению правительства, от раскольников же и присылаемые в консисторию для рассмотрения; что она, не следит за религиозным и нравственным состоянием подведомого ему духовенства, и пр. – Так как записка эта составлена была не самим священником Кузменко, как малограматным, а, по всей вероятности, прот. Юркевичем (что в последствии и подтвердилось); и притом голословно, то она оставлена была мною без последствий.

Но еще прежде моего прибытия в Витебск, сделан был донос одновременно Главному начальнику края и Обер-Прокурору Св. Синода от священника и благочинного г. Велижа Михаила Красовицкого на помощника Секретаря Консистории Сикорского, что будто-бы он умышленно замедлял выдачу жалованья прчтам Велижского благочиния. В следствие сего командирован был из Синодской канцелярии чиновник Н. В. Мясоедов, который приехал в Витебск почти вместе со мною. – По этому поводу писал мне товарищ Обер-Прокурора Св. Синода Ю. В. Толстой от 20 сентября:

«Мне очень прискорбно, что в бытность вашего преосвященства здесь (т. е. в Петербурге), за взаимными нашими разъездами, мне не удалось ни застать вас, ни иметь честь видеть вас у себя. Таким образом я не мог воспользоваться беседою вашею, а также передать на ваше усмотрение некоторые обстоятельства по вверенной вам епархии, заслуживающие вашего архипастырского внимания. Обстоятельства эти, вероятно, сообщены уже вам посланным в Витебск Н. В. Мясоедовым, которого позвольте вам рекомендовать как человека знающего дело и осторожного в делах; эти, именно, качества и остановили на нем мой выбор для поручения, которое на него возложено и в котором, при неосторожности, можно придать весьма неблаговидные юридические размеры делу, могущему, кажется, гораздо удобнее кончиться чисто административно. На случай, если бы г. Мясоедову пришлось и по какому-либо другому, возложенному от меня делу, обратиться к вашему преосвященству, усерднейше прошу вас не отказать ему в милостивом вашем содействии указанием, советом и делом».

По произведенному мясоедовым исследованию, донос Красовицкого не подтвердился, и Сикорский был оправдан.

Осмотревшись несколько на новом месте моего служения, я вспомнил о незабвенной для меня Москве и обратился к ней с выражениями и срдечной признательности за прежние благодеяния и горячей мольбы о новой помощи в разных епархиальных нуждах и недостатках. Прежде всего, разумеется, я почел долгом написать моему великому Покровителю, высокопр. митрополиту.

Вот что писал я его высокопреосвященству от 22-го сентября:

«Прежде всего священным долгом поставляю повтоврить мое искреннее сыновнее благодарение вашему высокопреосвященству за ваше моноголетнее милостивое ко мне внимание и за те отеческие наставления, которые я всегда умел ценить, но которые теперь, вдали от вас, начинают иметь для меня еще большую цену. Я не знаю, что было бы со мною и что я стал бы делать на новом месте моего служения, при тех непорядках и при той запутанности во всем, какие я здесь встретил, если бы я пришел сюда не из Москвы, если бы не имел некоторого запаса практических сведений, полученных мною от многоопытного и мудрого архипастыря и учителя, если бы не научился церковными порякам и уставам в древле-православных храмах и обителях древле-православной столицы. Правда, если бы я пришел сюда не Москвы, а отинуда, многие может быть, не поразило бы меня так неприятно, как поразило теперь. Будь я, напр., долгое время на службе в Петербурге, где все, или, по крайней мере, многое в церковном отношении иначе, нежели в Москве, как я имел случай опытно удостовериться, для меня мненее чувствительно было бы вступление в управление Полоцкою епархиею; для меня не показалась бы тогда слишком странною ни католическая архитектура храмов, ни внутреннее украшение их, ни порядки церковного богослужения.

Чтобы не обременять излишними подробностями внимания вашего высокопреосвященства, я постараюсь вкратце изложить, как вступил я в управление новою, мне вверенною паствою, как я был на первый раз принять гражданами и какие порядки или, точнее, беспорядки нашел я здесь.

Напутствованный вашими святительскими молитвами и благословением, я благополучно совершил свой путь чрез Новгород и Петербург до Витебска.

В Витебск прибыл я 9-го сего сентября в 6 часов вечера. На станции железной дороги встретили меня граждане с хлебом солью. За тем, в ближайшей к станции церкви, мимо которой мне надлежало ехать, я был встречен градским духовенством; и отсюда, по облачении в мантию, я шел в предшествии духовенства и в сопровождении всего православного городского народонаселения к кафедральнму собору, где был встречен соборным духовенством и начальником губернии с прочими властями. По совершении обычной литии и по благословении народа, из собора введен я был в архиерейский дом.

При вечерней темноте и при слабом освещении собора, я не мог на первый раз хорошо рассмотреть его, но когда, на другой день, пришел к литургии, я невольно смутился при виде бедности и неблаголепия главного городского святилища; а взошедши, по окончании литургии, в ризницу, я поражен был беспорядком и крайнею небрежностью в хранении священных утварей и различных вещей.

Состав кафедрального причта самый несчастный: протоиерей – настоятель, видный собою, но малограматный и малосведующий в порядке церковного богослужения; ключарь из сельских благочинных, в наказание за неисправность по службе, переведен в прошедшем году к кафедральному собору; другой священник, также из уездного города, по жалобе прихожан, перемещен к кафедральному собору; третий священник не отличается трезвостью; протодиакон, носящий почему-то название архидиакона, во все не имеет соответственных его званию качеств; прочие диаконы все молодые, недавно рукоположенные, совершенно неумеющие служить. Регент хора, запрещенный священник, нетрезвый и буйный. – При таком составе кафедрального клира, можно представить, каково было мое первое служение.

Консистория, кажется, еще в худщем положении. Члены частью малограматные, частью неопытные. Секретарь малоученый (из уездного училища) и не весьма трезвый; о прочих чиновниках и говорить нечего. Дела делались и делаются без соблюдения всякого порядка и формальности. В течении двух недель немало уже представлено было мне протоколов и журналов; но я не мог ни одного почти определения консисторского утвердить. Припоминая порядок делопроизводства по Московской консистории, начинаю мало по-малу обучать своих сотрудников порядочному ведению дел, но не надеюсь на скорый успех, потому что не вижу способных людей. Может быть, современем окажутся люди с способностями. Что же касается до секретаря, то мне хотелось-бы его немедленно удалить, как неблагонадежного и неспособного к развитию; и мне в Петербурге предлагали уже на его место из секретарей синодских.

Из семи монастырей Полоцкой епархии только один, именно, Марков, находящийся верстах в двух от Витебска, в порядочном состоянии; прочие как в материальном, так особенно в нравственном отношении, требуют нeмaлыx зaбoт и пoпeчeния. В Полоцком, напр., Бoгoявлeнcкoм второклассном и древнем монастрые, где я провел пoчти два дня мимоездом в Витебск, настоятель архимандрит с апреля месяца лежит в параличе; казначея нет и некого назначить; между наличною братиею один иеромонах и притом нетрезвый, два престарелых вдовых священника и также не без немощей, третий священник молодой, другой год находяшийся под епитимью, в разлучении с женою и семейством, также слабый; один иеродиакон и три послушника. И этот второклассный монастырь находился до моего прибытия под ведением иеродиакона. Я немедленно распорядился полчинить этому обитель наблюдению настоятеля ближайшего заштатного Борисоглебского монастыря, отстоящего от Полоцка менее, чем в двух верстах, хотя и в этом последнем монастыре, кроме настоятеля игумена, нет ни одного иеромонаха, а только двое послушников. – Верстах в 20-ти от Полоцка есть монастырь Махиров, где настоятелем состоит ректор семинарии. В этом монастыре один иеромонах и при нем дочь с женскою прислугою, и один вдовый священник – закоренелый униат. При монастыре имеется приход, состоящий более, нежели из тысячи душ мужеского пола. Так как вблизи этого монастыря нет никакой приходской церкви, то думаю лучше было бы этот заштатный монастырь обратить в приходскую церковь, к прекращению соблазна от неприличного поведения обитающих в оном.

В епархии есть немало заштатных священников очень порядочных, но они в монастыри не идут и монашеской жизни чуждаются. При крайней скудости желающих поступать в монашество, тем необходимее приглашать сюда людей благонадежных и способных к устроению монашеской жизни из иных епархий. Посему покорнейше прошу ваше высокопреосвященство оказать мне в этом случае ваше милостивое содействие увольнением из Московской епархии в Полоцкую тех лиц, которые изъявляли мне свое желание и о которых, вследствие предварительного личного моего доклада вашему высокопреосвященству, начались уже письменные сношения с московским епархиальным начальством.

Вот еще какое странное явление встретил я в вверенной мне епархии. Между тем, как священнических в диаконских вакансий в настоящее время в епархии нет ни одной, причетнических имеется более 20, но нет желающих занять их. Исключенных учеников из семинарии и двух училищ бывает очень немного, но и те предпочитают идти в монастыри. Следствием сего было то, что приичетнические места или оставались долгое время незанятыми или занимались лицами недуховного происхождения, нередко вовсе безграматными, кои в таком случае принимают на себя только такие обязанности по церкви, которые не требуют знания граматы, как-то: звон, топку печей, наблюдение за чистотой и пр. К прекращению такого порядка вещей не нахожу иного способа, как обратиться с просьбою к соседним епархиальным начальствам о снабжении Полоцкой епархии исключенными учениками.

Вот обстоятельства, при которых я начинаю свою самостоятельную деятельность в качестве епархиального архиерея. Не могу не признаться, что лучше было бы мне оставаться подчиненным деятелем, нежели быть самостоятельным лицом при таких условиях. Но да будет и ныне, как и всегда была, надо мною воля Божия – премудрая и всеблагая.

Не излишним почитаю довести до сведения вашего высокопреосвященства о моем пребывании в Петербурге. Прибыл я туда 28-го ч. августа вечером. На другой день утром, часов в 11, поспешил представиться его высокопреосвященству, первенствующему члену Св. Синода. Пасмурная ли погода, или заботы о предстоящем празднике имели влияние на прием, сделанный мне на первый раз его высокопреосвященством; по крайней мере, мне представилось, что этот прием не соответствовал моим ожиданиям. Мне сделано замечание, почему я неохотно принял новое назначение, как будто можно при переходе из теплой комнаты в холодную (из Москвы в Витебск), не испытать никакого ощущения. – Но это первое, не весьма приятное впечатление, было заглажено вторым приемом, сделанным мне пред выездом моим из Петербурга. На этот раз прием был приветливее; беседа продолжалась около двух часов, и я немало получил от его высокопреосвященства полезных советов для нового моего служения».

На это сыновнее письмо первосвятитель Московский не замедлил ответствовать мне отеческим посланием. 29-го-того-же сентября он писал мне:

«Получив ваше письмо при отбытии вашем из Москвы (от 23-го августа), я думала встретить вас своим письмом в Витебске, но, вместо того, встречаю ваше письмо из Витебска.

Простите. Вы знаете, как много времени отнимает у меня скудость сил, и как коснят меня дела особенно экстраординарные.

Радуюсь, что ваша новая паства приняла вас в порядке церковном, почтительно, усердно и подает вам добрую и мирную надежду. А найденные ее неустройства Господь да поможет вам благоустроить, чего и надеюсь, при вашей просвещенной ревности ко благу святые церкви.

Думаю, что вы скорее всего постараетесь приобресть для консистории способного и благонадежного секретаря.

Необходимо, хотя не вдруг, снабдить консисторию и Кафедральный собор спорными и благонадежными членами, хотя некоторыми, если нельзя всеми. Есть ли кто в другом месте лишился доверия и удален от должности, в сем уже заключается для начальства право отнять от него почетное в епархии место.

Есть ли из монашествующих будут желающие перейти к вам, отпустятся с миром. Только братию Лавры не искушайте приглашениями. Из нея нередко крадут людей и возводите на высшие должности, а от сего родится искушение честолюбия Благодарение Господу, люди есть, но место требует многих и многого от них.

Причетников можете брать столько, сколько угодно, только бы пошли. Посылать нет права, разве по воле Св. Синода.

Немалый, думаю, предлежит вам труд в очищении православия от праха прежней унии. Циркулярные подтвердительные предписания несильно ведут к цели. Нужно найти в духовенстве людей, особенно преданных православию и своему служению, и их со вниманием, благоволением и терпением направлять и поддерживать. Для них особенно должны быть открыты отношения к начальству свободные и простые. Тогда можно пробудить действование одушевленное и можно возбудить других к подражанию.

Мало говорите вы о сншениях ваших в Петербурге, и ничего о сношениях с вашим предшественником.

Впрочем это только из соучастия, а не выведывания… да будет и слово и молчание.

Остаюсь с благодарным памятованием вашего сотрудничества, и с любовью к вам о Господе».

При этом милостивом послании приложено было черновое письмо владыки от 17-го сентября к Обер-Прокурору Св. Синода, графу Д. А. Толстому, в котором он ходатайствует о представлении меня к награждению орденом Св. Анны 1-й ст. Вот содержание этого лестного для меня письма:

«Преосвященный Савва, до 17 дня прошедшего июня епископ Можайский, Московский викарий, а ныне Полоцкий, со времени рукоположения его в священство проходил церковную и училищную службу доныне 24 года, в том числе в сане епископа четыре года без одного месяца. Как ближайший наблюдатель его служения в должности синодального ризничего, потом ректора семинарии и академии и, наконец, викария, долгом справедливости признаю свидтельствовать, что он проходил сии должности всегда с отличным достоинством в нравственном ученом и административном отношении. Он доставлял мне в качестве викария полезную помощь по делам управления, по обозрению епархии и по его председательству в комитете о семинарском уставе. Комитет сей произвел солидную работу, заключающую в себе довольно основательных соображений. Оставляя Москву, епископ Савва во всех, имевших к нему отношения, оставил почетное о себе воспоминание. Посему он достоин, чтобы окончание служения его в Москве запечатлено было знаком высочайшего благоволения.

Притом как он поступает в новое служение в Полоцке, по особенным обстоятельствам соединенное с значительными затруднениями, то смею думать, что и в сем отношении было бы полезно, есть-ли бы он подкреплен был выражением высочайшего к нему внимания Благочестивейшего Государя Императора.

Утверждаясь на сих соображениях, решаюсь покорнейше просить Ваше Сиятельство доложить Его Императорскому Величеству, неблагоугодно-ли будет всемилостивейше удостоить епископа Савву сопричисления к ордену Св. Анны в 1-й степени.

Послужный его список при сем прилагается.

Когда письмо это доложено было в Синоде, Первенствующий член⁶¹⁰ с негодованием отверг ходатайство о мне Московского первосвятителя⁶¹¹, сказав, что его викарии уходят на епархии без этой награды. Но его высокопреосвященство сказал неправду. Некоторые из Петербургских викариев получали эту награду еще до поступления на самостоятельную епископскую кафедру, как, напр., преосвящ. Агафангел⁶¹² и оба викария – Гермоген⁶¹³ и Варлаам⁶¹⁴, из коих последний, получивший в 1877 г. орден Св. Анны 1-й степени, едва прослужил в сане епископа два года.

Таково внимание к старейшему и знаменитейшему Иерарху церкви российской и такова справедливость и беспристрастие со стороны первоприсутствующего в Св. Синоде?!

Но само собою разумеется, что для меня важнее и ценнее всякой награды тот лестный о мне отзыв, какой сделан в письме к Обер-Прокурору Московскимм Архипастырем.

Второе письмо от меня из Витебска было к почтенному преемнику моему по Можайской кафедре, преосвященному епископу Игнатию. 23-го сентября я писал его преосвященству:

«Вот уже две недели, как я вoдвopился в Витебске, но не устpoился еще надлежащим образом в свoем доме: кое как привел в порядок кабинет, нo спальни и молельни еще не имею. Очень естественно, чтo после тoгo, как в доме полтора года не было хозяина, многое в нем запущено. Ho этo еще невелика была бы беда, если бы нашел тoлькo apxиеpейский дoм в запустении; нo вoт мoе гopе: вo всем и везде я вижу крайнее запустение и бeспoрядoк, начиная с главного кaфeдрaльного святилища. Вчера я послал письмо к Московскому пepвoсвятителю с довольно подробным описанием всего, что мною найдено на пеpвый раз в вверенной мне епархии. Вероятно, это письмо не будет сокрыто от вас в секрете. Поэтому, не повторяя того, что мною там писано, сообщу вам только одно, в надежде получить от вас братскую помощь. Я хочу сказать о моей почтенной консистории. Дела в Полоцкой консистории велись и ведутся так, как, я думаю, нигде в свете: нет в них ни порядка, ни соблюдения формальности, ни даже подчас здравого человеческого смысла. Мне немало уже представляли журналов и протоколов, но я ни одного еще почти определения не утвердил, да и не могу утвердить без опасения подвергнуть себя ответственности. Мне приходится учить почтенную консисторию с азбуки, но я и сам не могу еще назвать себя довольно сведущим и опытным в консисторских делах, чтобы с уверенностью принять на себя звание учителя по этой части. Посему обращаюсь за помощью к древней и многоопытной учительнице – Московской консистории.

Вы крайне обязали бы меня, преосвященнейший, если бы благоволили приказать отобрать по одному экземпляру дел разного содержания из числа решенных и препроводить ко мне на краткое время, для образца и для руководства в производстве дел по моей консистории. За целость и сохранность этих дел я ручаюсь.

Вот еще одна моя просьба к вам. Еще в бытность мою в Москве подано было мне прошение диаконом Троицкой г. Дмитрова церкви Богословским о принятии его в Полоцкую епархию. Я решился его принять, если не будет препятствия со стороны Московского епархиального начальства, а препятствия, ажется, быть не может. Этому диакону я намерен поручить должность иподиакона, но его надобно предварительно обучить исправлению этой должности, и непременно в Москве, потому что в Витебске учить этому решительно некому. Посему не благоволите ли этого диакона вызвать в Москву и, поместив его на короткое время. в вашей обители, приказать вашему иподиакону обучить его, сколько можно, приемам и порядку иподиаконского служения».

Приближалось 1-е октября день моего ангела. На этот день назначено было освящение храма, устроенного из бывшего Тринитарского костела усердием витебского купца Волковича. Дела о передаче этого костела в православное ведомство началось в 1847 г., но по разным интригам ксендзов, не без участия впрочем и мнимо-православного архипастыря Василия, оно отлагалось с году на год, пока, наконец, консистория, воспользовавшись болезнью архиеп. Василия, не донесла, по настоятельному требованию приходского священника лукашевича, Св. Синоду, с просьбою об окончательной передаче костела в Полоцкое епархиальное ведомство. Дело, столь долго длившееся, получило, разумеется, благоприятный исход потерпеть, как он сам мне передавал, от своего архипастыря немалую неприятность. – Как бы то ни было, но ко времени моего прибытия в Витебск костел преобразован был в православный храм и приготовлен к освящению. К 1-му числу октября сделаны были все необходимые распоряжения для совершения освящения и приглашены уже были к этому торжеству из Риги родственники обновителя и украсителя храма, в это время уже умершего, почему все распоряжения по сему случаю делаемы были его супругою.

Что же однако случилось? Не далее, как 28-го сентября, т.е. за два дня до предположенного времени освящения храма, я, шедши из собора по холодному коридору, соединяющему собор с архиерейским домом, и остановившись с кем то для разговора, подвергся такой сильной простуде, какую редко мне случалось испытывать. Болезнь почувствовал я вечером; за врачом посылать не хотел, рассчитывая на помощь обычных средств, к каким я всегда в подобных случаях прибегал, но средства эти не помогли. Лежа ночью в постели, я рассуждал сам с собою: что, если болезнь моя продолжится и я не в состоянии буду совершить сам освящения храма, а между тем и другому поручить этого дела не могу, так как нет ни одного освященного антиминса? Среди этих размышлений, я обратился с молитвою к Божией Матери, в честь и славу которой предполагалось освятить новый храм, и к преподобным Савве Вишерскому и Сергею Радонежскому и что же? Внезапно вспомнил я еще одно средство к освобождению от простуды, мною совершенно забытое – это горчичники. Едва лишь употреблно было это средство, я тот час же почувствовал испарину, и освобидился от сильного стеснения в груди. На другой день я чувствовал себя лучше, а не третий был совершенно почти здоров. Таким образом, по милости Божией, я мог в назначенный день освятил храм. Храм освящен был в честь Покрова Пресв. Богородицы. Это тем было для меня честь Покрова Пресв. Богородицы. Это тем было для меня утешительно и даже знаменательно, что я, оставляя Москву, оставил там восстановленную моим тщанием домовую церковь в честь Покрова Божией матери и не успел ни разу отпраздновать в ней храмового праздника.

После литургии по обычаю приглашен я был в дом жены умершего возобновителя и украсителя новоосвященного храма, купчихи волкович, к обеденному столу, за которым вместе со мною были и некоторые витебские власти, в том числе и Вице-губернатор Н. П. Мезенцов.

В Витебске на первый раз никто еще не знал о дне моего ангела, и потому не было никаких поздравлений, но каким то образом сделалось это известным в Полоцке, и оттуда я получил две поздравительные телеграммы, одну от Марковского архимандрита Анатолия, бывшего там по должности благочинного монастырей, а другую от смотрителя тамошнего духовного училища Григоровича.

Телеграмма архимандрита Анатолия следующего содержания:

«Из древнейшего в епархии города от древнейших обителей – Богоявленского и Спасо-Евфросиниевской спешу поздравить ваше преосвященство с днем вашего ангела, моля, да осенит преподобный в лице вашем своим благословением город и обители».

Если на первый немого оказалось поздравителей со днем моего ангела из среды моей новой паствы, за то немало получено было мною поздравительных писем и телеграмм от старых моих друзей и приятелей из Мсквы и из других мест, не говоря уже о родных.

Общее и главное содержание всех писем было, разумеется, приветствие с ангелом и разные благожелания на новый год моей жизни, но при этом в некоторых письмах сообщались более или менее интересные для меня новости и известия. Например –

Преосвященный Игнатий, после обычного приветствия, пишет:

«С 6 сентября до 29-го я был один действующий в Москве архиерей, так как Дмитровский владыка⁶¹⁵ уезжал в Саввин монастырь на праздник Рождества Пресв. Богородицы, и приехал вчера в Москву к ночи. Служения очень частые и необходимые: множество ставленников. Протоколы консисторские, бесчисленные количество прошений о браках, особенно при новом письмоводителе, поглащали у меня все время, и я рад был, когда оставался на несколько минут один без посетителей сколько-нибудь отдохнуть и собраться с мыслями. Но должен я сказать, что сила Господня подкрепляла видимо в сие время, и при служении много было утешений духовных. И дела самые, по разнообразию своему, гораздо лучше семинарских.

Жду с нетерпением от Вас вести из Витебска.

Святитель в Лавре укрепляется. В сентябре ни единого не было праздника, который бы был свободен от священнодействия святителя. И, что особенно замечательно, Святитель служил в Троицком соборе не только в великие (8 и 14-го ч.) праздники, но даже в неделю пред Воздвижением. Москва радуется сему.

О Вашем Преосвященстве здесь воспоминают с любовью и благодарным чувством. Дай Бог, чтобы и в Витебске было столько же благодатных, сколько в Можайской епархии, и даже еще более».

К. И. Heвocтpyeв cooбщaл:

«С oтбытиeм вaшим мнoгo, гoвopят, cлyчилocь перемен в yпpaвлeнии... Пpeocвящeнный Лeoнид страдает физически и душевно, кажется.

В нашем пресловутом Обществе любителей духовного просвещения сделаны новые выборы; главные остались те же: о. Иаков⁶¹⁶ и Иван николаевич⁶¹⁷; оно открывает у себя публичные беседы. Но владыка не согласился на издание особого журнала для протонародия.

В обществе Археологическом печатаются два издания: одно – сборник, нелишенный занимательности. Но самое Общество, за отсутствием Председателя и основателя его, графа Уварова, по делам новой службы долженствующего быт в Смоленской губернии, едава ли не распадется.

Авр. Серг. Норов. С своею Археографическою Комиссиею, снова пристал к владыке с проектом печатнния макариевских Чети-Миней, и на сей раз владыка, кажется, уже волею и неволею устпить требованию. Новый соблазн и подрыв церкви!

Наш, от раскола обратившийся, о. Пафнутий, более по чувству оскорбления на Пятницкого священника Ив. Виноградова⁶¹⁸, в Кремлевских словопрениях сильно говорил против новоизданной о. Виноградовым книги о двуперстии и против автора ее. Об этом дано было знать владыке, – и пафнутию собеседования Кремлевские воспрещены. Сим он, без сомнения, обиделся, и руки опустил. Такие явления очень прискорбны. Какая требуется везде осторожность, а главное – прямоьа в действии… А Виноградова, между тем, делают членом Общества любителей духовного просвещения, по предложению Председателя, и Общества древне-русского искусства, по предложению о. архим. Амфилохия»⁶¹⁹.

П. А. Муханова⁶²⁰ к поздравлению своему присединила:

«Сегодня (1-го окт.) мы с Нат. Петр. Киреевской за Вас молились и слушали обедню в Петровском монастыре в домовой церкви, при вашем содействии и вашими трудами, в прошлом году, возобновленной, – и мысль, с молитвою вместе, переносилась к вам с всевозвожными желаниями о благоденствии вашем и об успешном приведении в порядок вверенной попечению вашему епархии… Сегодня также удалось слышать от преосвящ. Игнатия о вашем путешествии и прибытии на место жительства вашего»…

С. К. Смирнов, после краткого приветствия, продолжает:

О приезде вашем в ваш епархиальный город здесь получены радостные известия; тот неподдельный восторг, с которым сретила вас новая паства ваша, да сопровождает вас всегда и всюду, среди многотрудных занятий ваших.

Москва доныне воспоминает и долго будет воспоминать вас. После отъезда вашего преосвящ. Леонид писал владыке, что дай Бог ему и его новому товарищу видеть к себе хотя десятую долю того сочувствия, которок выказали жители столицы, разлучаясь с вами.

У нас начались обычные осенние занятия. Новый курс состоит из 75-ти человек; в прежнем классе он уже не умещается, и для слушания лекций отведена ему богословская зала».

Получив столько искренних и благожелательных приветствий по случаю дня моего ангела, особенно вожделенных и утешительных для меня на чужбине, я не мог не ценить их и не мог, в свою очередь, оставаться в долгу пред добрыми и почтенными поздравителями. Долг признательности естественно требовал от меня взаимного ответа на приветствия письма и телеграммы.

Так 2-го октября я писал его преосвященству епископу Леониду:

«Приношу вашему преосвященству и почтенной компании вашей усерднейшую благодарность за вашу память и ваш привет, столь дорогий для меня на чужбине.

Как бы в вознаграждение за лишение совершить в первый раз храмовый праздник в благолепный Московской, мною устроенной, домовой церкви, Господь даровал мне утешение совершить, в день моего ангела, первое во вверенной мне епархии освящение храма и – представьте – в честь Покрова Пресв. Богородицы. Храм этот, обращенный в православную церковь из католического костела, давно уже был готов к освящению, но мой предместник почему то откладывал это освящение, которое таким образом как бы нарочито подготовлено было к моему приезду и при том к столь знаменательному для меня дню. В этом обстоятельстве я не могу не видеть особенного устроения Промысла Божия…

Простите, преосвященнейший, что я до сих пор не писал к вам. Мне хотелось, как я и обещал вам, описать подробно все, что я найду на новом месте моего служения и жительства; но если я вашемк преосвященству доложу, что я нашел, прежде всего, во вверенной моему управлению епархии несколько сот (414) нерешенных дел, то смею надеятся, что вы не посетуете на меня, если я не так скоро собрался писать вам и если на первый раз ограничусь настоящими строками.

Современем, когда, при помощи Божией, поуправлюсь немного с делами, постараюсь исполнить обещанное».

Октября 7-го писал я в Муром к своим родным:

«Вот уже четыре недели, как я водворился на новом месте моего служения. В Витебск прибыл я 9-го минувшего сентября. Здесь меня встретили с подобающею честью и с добрым расположением, но я встретил и встречаю многое не весьма с приятным чувством. В особенности, на первый раз тяжело мне было видеть после Московских православных храмов здешние церкви, обрашенные большею частью из униатских костелов с латинским устройством и украшениями, чуждыми православному духу. За то с каким отрадным чувством, в день моего ангела, освятил я в самом городе храм во имя Покрова Пресв. Богородицы, хотя также обращенный из костела, но с иконостасом и иконами, устроенными вновь во вкусе, довольно близком к православному.

Много беспорядков нашел я в отправлении церковного богослужения, а о консистории и говорить уже нечего… Хорошо, по крайней мере, то, что все, кому я делаю замечания, сознают свои ошибки и невежество; есть, следовательно, надежда на исправление…

Что касается до моего материального положения, оно довольно удовлетвопмиельно. Средства к жизни достаточны, хотя и скуднее Московских, но, по старинной пословице, не тот богат, кто много получает, а тот, кто мало проживает. Эта пословица очень хорошо идет к настоящему положению: здесь и хотел бы проживает деньги, да не на что; хотел бы что-нибудь купить, да негде: все порядочное надо выписывать из Москвы или петербурга. Разве железная дорога, которая на сих днях открыта от Петербурга вплоть до Витебска, будет доставлять сюда предметы прихотей и роскоши. Предметы первой необходимости, как то: хлеб, капуста, картофель, молоко, яйца и пр… у меня некупленные. При архиерейском доме есть два фолварка, или загородные дачи, из коих одна отдается в аренду, а другая с довольно большим старинным домом и церковью служит летним местопребыванием для архиерея. При этой даче большой сад, много пахотной и огородной земли, скотный двор, два небольших, ни чистых пруда, наполненных рыбою.

Я очень благоразумно поступиил, что привез с собою из Москвы всю доманипюю свиту, среди которой я живу, как бы среди своего семейства. Здесь, в стране жидовской и латинской, очень нелегко найти честных людей».

9-го окт. отвечал я на поздравительное послание почтенным и благочестивым сестрам Мухановым.

«Усерднейше благодарю вас, – писал я им, – за вашу молитвенную о мне память и за ваши искренние благожелания. При предстоящих мне великих трудах и заботах по управлению вверенною мне паствою весьма благопотребна мне молитвенная помощь моих добрых Московских благожелателей.

Вы изволите любопытствовать, благополучно-ли довезены до Витебска мои вещи: слава Богу все привезено в целости и сохранности, но не все еще разобрано и приведено в порядок. Но ваш, приятный для меня подарок – искусное произведение ваших трудов, поступил уже в употребление, соответственное его назначению: на нем ежедневно совершается мое келейное правило и он ежедневно напоминает мне о вас и о вашем добром ко мне расположении».

6-го октября писал я преосвященному Антонию епископу Смоленскому⁶²¹:

«Приношу вашему преосвященству искреннюю благодарность за ваше благосклонное приветствие и за ваши благожелания, сопровождаемые молитвенным призыванием мне благодатой помощи на новом, поистине трудном, поприще моего служения. Немного еще времени пробыл я в Витебске, а много уже увидел около себя непорядков, требующих исправления, но сколько других и, может быть, еще важнейших беспорядков вдали от меня, о которых доходят до меня слухи и, без сомнения, более или менее верные. Много, очень много придется мне трудиться и работать.

Я не видел еще ни одной сельской церкви, и потому не могу судить о них, хотя о многих из них слышу печальные вести; впрочем, и городские храмы, какие случилось мне видеть в Полоцке и Витебске, произвели на меня также не весьма приятное впечатление – одни крайнею бедностью, а другие своим устройством – католическим.

Между приходским духовенством, кажется можно будет найти современем людей порядочных; но состав моего кафедрального клира очень жалкий: нет даже ни одного диакона. Мне помнится, ваше преосвященство изволили обещать мне отпустить из вашей епархии, в случае надобности, диакона с порядочным голосом. Если бы в настоящее время нашелся у вас таковый и если бы вы соиизволили отпустить его ко мне, я был бы очень признателен вашему преосвященству.

Но вот какое странное явление встретил я в вверенной мне епархии. В настоящее время, в здешней епархии, состоят вакантными до 25-ти причетнических мест, и некем их заместить. – Не окажется ли у вас, преосвящ. владыко, избытка в исключенных учениках семинарии или даже училищ, умеющих порядочно читать и петь и неукоризненных по поведению?

Мне весьма утешительно и полезно было бы видеться с вашим преосвященством, и я постараюсь это исполнить, если только не встречу непреодолимых к тому препятствий».

На это письмо получен был мною весьма скорый ответ. Преосвящ. Антоний писал мне 11-го числа:

«От души рад услужить вам чем могу. Посылаю при сем прошение диакона Сильницкого, которого я пригласил, согласно желанию вашему, переселиться в Витебск на диаконскую вакансию к вашему кафедральному собору. Он имеет очень изрядный голос и нравственности весьма доброй. Если угодно будет принять его, извольте отнестись ко мне об увольнении его из моей епархии, и он немедленно будет отпущен. – О причетниках пришлите формальное отношение, и я сделаю приглашение безместным, уволенным из Семинарии и училищ ученикам: охотники будут поступить в вашу епархию.

За обещание Ваше посетить Смоленск, душевно благодарю. Дал бы Господь дождаться благополучно будущего лета.

Да поможет вам пастыреначальник устроить скоро и благоуспешно все нестройное в вашей пастве!»

Тронутый таким живым участием в моих заботах, о благоустроении вверенной мне епархии со стороны преосвящ. Антония, я поспешил выразить его преосвященству мою искреннюю благодарность.

«Усерднейше благодарю ваше преосвященство, –писал я в Смоленск от 18-го ноября, – за братскую помощь и содействие к удовлетворению моих епархиальных нужд.

От всего сердца приветствую ваше преосвященство с возведением на высокую кафедру Казанскую и душевно радуюсь как за вас, так и за паству Казанскую, которая, без сомнения, возродится к новой жизни под управлением нового, деятельного и разумного архипастыря, но скорблю за себя, лишаясь в вашем преосвященстве доброго и благорасположенного соседа. Недавно я познакомился с вашим преосвященством и немного пользовался вашими беседами, но верьте, искренно и всею душею расположился к вам. Позвольте надеяться, что наши взаимные отношения, с отбытием вашим на восток, не прекратятся».

На письмо это, обращенное к епископу смоленскому, чрез десять дней я получаю ответ от епископа уже Казанского. И вот что писал мне от 24 ноября новый казанский владыка:

«Вам верно уже известно, что я еду далеко на восток, из крепко любезного мне Смоленска – В Казань; оставляю епархию весьма благоустроенную и мирную, а не знаю, что там меня ждет. По всем сведениям, там очень много предстоит трудов, и забот и скорбей. Да будет воля Господня! Назначение – это слишком необычайно и неожиданно. Вижу в сем особые пути Божии, и уповаю на Господа и Матерь Божию, которая как здесь споспешествовала мне, так и там будет заступницею. Жалею, что надежда моя – иметь в доброго соседа не осуществилась. Преемник мой⁶²² будет соседом тоже, вероятно знакомым вам.

Дальний путь заставляет меня спешить сборами, чтобы доехать до Казани к празднику Рождества. Да и преемник уже готовый ждет, кажется, с нетерпением моего выезда. Он поедет чрез ваш Витебск. Я писал к нему, чтобы не приезжал ранее 4-го ч. декабря Я же решился выхать из Смоленска 30-го сего месяца. Вот и опять придется быть в Москве, вероятно, и в Лавре. Это для меня немалое утешение и подкрепление в разлуке с Смоленскою паствою, которая и сама тоже крепко сочувствиет мне в скорби разлуки... К сожалению, вести о преемнике моем и его характере никого не радуют. Грустно, что у нас так нередко бывает, что один созидает, а другой разоряет, – Что касается до ректорства в Петербургской академии, то на это место ищут не монаха, а протоиерея и, не находя дома обращаются за границу!»⁶²³.

Этим дорогим посланием закончилась наша взаимная переписка с достопочтенным соседом моим и, к сожалению, более не возобновлялась. Но в этом случае больше виноват я, чем преосвящ. Антоний. Мне следовало написать ему в Казань, и он, без сомнения, не замедлил бы ответом. – Но погруженный в заботы, в официальные бумаги, в полуофициальную переписку с разными должностными лицами и в частную, со дня на день увеличивающуюся корреспонденцию с благодеющею мне Москвою, я по необходимости должен был избегать излишней переписки. – Итак, письменные сношения наши с преосвящ. Антонием прекратились, но не прекратились слухи, которые время времена достигали до меня о водворении его преосвященства на новом месте служения и о даьнейших обстоятельствах его казанской жизни и деятельности. Так прежде всего дошел до меня слух, что преосвящ. Антоний, при перемещении на казанскую кафедру, был огорчен тем, что не был вместе с тем возведен в сан архиепископа, – что никогда-де не бывало на Казанской кафедре. Этот сан дан ему не ранее, как чрез полгода16-го апр. 1867 г. – От 19-го апр. 1870 г. Ректор Казанской академии, архим. Никанор⁶²⁴ писал мне о своем архипастыре: «наш благостнейший для нас, архипастырь находится не в ладах со властями вследствие своих протестов на новые (духовно-учебные) уставы».

Прежде мною было уже сказано⁶²⁵, что я, по пути из Москвы к Петербургу, заезжал в Новгород и останавливался в квартире преосвящ. Серафима, тамошнего Викария – Из Новгорода отправился, в сопровождении Юрьевского архимандрита Германа, в Саввин Вишерский монастырь где, увидевши древний образ преподобного основателя обители Саввы, я попросил своего доброго сопутника распорядиться написанием копии с этого образа и прислать мне в Витебск; о. архимандрит в точности исполнил мое поручение: в октябре он доставил мне икону, и при этом от 18-го числа писал мне:

«Имею честь препроводить вам одновременно с сим письмом икону преп. Саввы Вишерского, снятую, по желанию вашему, с той, на которую вы обратили внимание в Вишерском монастыре....

На мне лежит еще неисполненный долг благодарности за тот дорогой для меня подарок, которым вы удостоили меня. Я разумею прекрасное издание ваше палеографических снимков. Книга эта, исполненная глубокой учености, послужит для меня не только памятником вашего милостивого ко мне внимания, но и обильным источником новых и весьма важных сведений. За подобный подарок нельзя не питать глубокой признательности».

На это немедленно отвечал я о. архимандриту в следующих выражениях:

«С чувством благоговения принял я присланную вами икону преп. Саввы, освященную прикосновением к раке Угодника Божия. Прииношу вашему высокопреподобию мою искреннюю душевную благодарность.

После Москвы и Новгорода Витебск произвел на меня не весьма приятное впечатление в церковном отношении. Здесь на каждом шагу вижу я следы унии и католичества. Потребно с моей стороны немало усилий, чтобы мало по-малу изглаждать эти печальные следы и водружать на место их знамения древнего восточного православия»…

В след за сим писал я к преосвящ. Серафиму. Выразив его преосвященству искреннюю признательность за оказанное мне гостеприимство, я присовокупил:

«Посещением Новгорода я чрезвычайно доволен: чрез это исполнил я и священный обет моего сердца, и удовлетворил моему любопытству видеть священные новгородские древности. Не могу без сердечного умиления представить св. Софии и прочих досточтимых древностей Великого Новаграда. – После Москвы и Новгорода, Петербург мало представил пищи для моего археологического вкуса, а о Витебске и говорить нечего. Здесь на каждом шагу самым неприятным образом поражают меня предметы, запечатленные характером унии или, вернее, латинства. Вообще первое впечатление, произведенное на меня Витебскому, весьма неблогоприятно.

Но и дальнейшие впечатления тоже не весьма отрадны. Приходится вести почти ежедневную борьбу с разными затруднениями. Много потребно терпения и сил, чтобы все привести в должный порядок. Прошу вашего братского молитвенного содействия мне на новом, поистине нелегком поприще служения».

Преосвященный не оставил без ответа моего краткого письма. Вот что писал он мне, между прочим, от 12-го ноября:

«После службы в Москве вашему преосвященству всякое место, кроме, миожет быть, Петербурга, должно показаться и быть действительно тяжелее, чем тому, кто постоянно служил в провинциальных городах. Это я знаю уже по собственному опыту. Но в Витебске это различие жизни должно быть еще чувствительнее, потому что там должно быть мало и русского и церковного духа, которым мы привыкли жить и дышать. Еще в настоящее время, при большем сосредоточении русских в западных губерниях, вероятно стало отраднее жить православному архипастырю, чем как это было прежде, в самом начале присоединения. Что делать? Видно нужно бывает и духовно попоститься т. е. поголодать духом самому, чтобы покормить других от своего исполнения.

Преосвященный Леонид⁶²⁶ избрал благую часть, захотев лучше слушать слово у ног учителя, нежели молвити о мнозе службе.

Алексей Осипович Ключарев⁶²⁷, как слышал я, наотрез отказался от занятия места ректора С-Петербургской академии, предложенного ему по случаю назначения преосвященного Иоанна в Смоленск. Видно, нелегко расставаться с Белокаменною».

Октября 19-го дня я вторично писал Московскому владыке. На этот раз моя бесда с его высокопреосвященством была так пространна, искрення и откровенна, как никогда и ни с кем. Вот что я писал:

«Наставительное послание ваше и приложенный при нем милостивый о моих служебных трудах отзыв, с испрашиванием мне Монаршей награды, взбудили во мне чувства глубочайшей благодарности к особе вашего высокопреосвященства.

Мне думается, что получение самой награды, если она последует, едва ли произведет на меня впечатление, более приятное, нежели то, какое я получил при чтении драгоценных строк, в коих выражен суд вашего высокопреосвященства о моих посильных трудах совершенных в течении 16-тилетнего моего служения в Москве, под непосредственным наблюдением и руководством вашим.

Последуя совету вашего высокопреосвященства, я приступил уже к делу относительно назначения в подведомую мне консисторию другого секретаря и написал о сем в Петербург. Со временем тоже намерен сделать и с некоторыми из членов консистории. Не могу однакож умолчать при сем, что консисторские судии, если еще не оказывают значительных успехов в исправлении своих недостатков, по крайней мере, добродушно признаются в своем невежестве и своей неопытности в делах и просят вразумления: это уже подает мне некоторую надежду на исправление, по крайней мере, некоторых из них.

Но, благодарение Господа, среди сельского духовенства я встречаю день ото дня более и более людей с здравым смыслом и с заметною пастырскою ревностью, хотя есть между ними немало и требующих вразумления и исправления. Преобладающие пороки в здешнем духовенстве, кажется, пьянство и наклонность к светским увеселениям напр., к игре в карты и даже, как слышно, к танцам.

Я имел уже утешение освятить здесь один храм, обращенный из католического костела. Приятно для меня при этом было то, что иконостас и иконы устроены вновь, если не в строго-православном, то и не в латинском стиле. Здесь, в настоящее время, эти превращения костелов в православные храмы не редкость. Но мне очень бы хотелось обратить в православный храм здешний главный костел, который у меня, с позволения сказать, как бельмо на глазу – прямо против окон моего кабинета, и тогда, как звон на колокольне моего кафедрального собора едва достигает до моего слуха, странный звук колоколов этого латинского святилища каждый день, по несколько раз, можно сказать, раздирает мои уши.

Но, к прискорбию моему, большая часть городских храмов, именуемых православными, которые я успел уже обозреть, требуют также, подобно латинским костелам, существенного преобразования. Я нашел их в совершенно том же виде, в каком они были в 1839 г., при воссоединении унии, с резными, напр., и при том грубыми фигурами святых, с образами, на коих святители, напр., написаны в папских тиарах и кардинальских шапках, и т. п. – Что можно было удалить, безопасно от взоров молящихся, я приказал тотчас же удалить, а иное оставил на своем месте до времени. Чтоб исправить в этих храмах все недостатки и привести их сколько-нибудь в благообразный вид, для сего потребны немалые средства, а их то здесь и нет: приходы вообще очень бедны и пожертвований от прихожан на украшение храмов ожидать нельзя.

К счастью моему, был у меня на сих днях известный вашему высокопреосвященству Помпей Никол. Батюшков⁶²⁸, и он был так благосклонен, что позволил мне обращаться к нему за пособиями для благоустроения и украшения храмов в вверееной мне епархии во всякое время. Таким образом, благодаря этому свиданию, я имею надежду на приведение, по возможности, в православный вид храмов моего епархиального града. Но, что особенно для меня утешительно, г. Батюшков обнадеживает меня отпуском суммы до 50 т. р. на капитальную перестройку кафедрального собора и около 3 т. особо на возобновление моей домовой церкви; сверх сего 3 т. ассигновано уже им на устроение моей кафедральной ризницы – двух перемен полных облачений для соборного служения.

Приятно видеть в здешнем крае, в настоящее время в русско-православном чиновническом мире общее сочувствие к делу православия и общую ревность к благоустроению церковных порядков и к возвышению нравственности в духовенстве. Только эта ревность, к сожалению, простирается иногда далее надлежащих пределов и не у всх проистекает из чистого источника.

Ваше высокопреосвященство изволили заметить, что я мало сказал в предъидущем письме о сношениях в Петербурге и ничего о сношениях со мною предшественника моего.

Много, очень много хотелось высказать пред вашим высокопреосвященством о моем девятидневном пребывании в Петербурге и о моих сношениях с разными лицами, но на письме нельзя передать всего, что видел, что слышал я в Петербурге и какие вынес оттуда впечатления. Постараюсь однакож с сыновнею откровенностью сообщить вашему высокопреосвященству, что могу припомнить.

Начну с первенствующего члена Св. Синода. Явившись к его высокопреосвященству накануне лаврского праздника 29-го августа, первым долгом почел я исполнить данное мне вашим высокопреосвященством поручение – засвидетельствовать от вашего имени его высокопреосвященству почтение, но это приветствие, к крайнему моему удивлению, было принято очень холодно. Затем я счел долгом выразить пред его высокопреосвященством мою личную благодарность за оказанное мне гостеприимство в Новгороде: ответа на это выражение не последовало. После сего мне оставалось только молчать и внимать тому, что, изволить говорить высокий хозяин дома. После некоторого молчания последовал вопрос: «где проводить лето владыка московский»? На мой ответ, что большею частью в Гефсиманском скиту, сделано возражение: «к чему жить в таком сыром месте; не лучше ли было бы проводить лето в Вифании?» Я почел неприличным опровергать это возражение и замолчал. В дальнейшей беседе, между прочим, сделан был мне упрек, почему я неохотно принял новое назначение. Беседа заключена была милостивым приглашением меня на лаврский праздник и сделано мне подробное наставление, когда и как мне ехать в Лавру с Троицкого подворья, чтоб не столкнуться с крестным ходом, но при этом дана мне следуюшая, неожиданная для меня, инструкция на завтрашний день: быть на молебне, который будет пред литургиею, участвовать в сретении крестного хода и затем Высочайших Особ, но после литургии не выходить из алтаря, на ряду с прочими архиереями для приветствования Государя и затем не сметь являться в митрополичьи покои к завтраку, на котором предполагалось присутствие Его Величества, а оставаться или в церкви, или где мне угодно. Какая же, спрашивается, сему причина? Причина та, что, при виде приезжего архиерея, могут де возникнуть у Государя какие-нибудь вопросы. Какие тут предполагались вопросы, это для меня осталось тайной. Должен искренно признаться, что такое распоряжение, на счет меня, показалось мне очень обидным, но я должен был повиноваться высшей власти, и на другой день, в уреченное время, когда прочие архиереи были на ряду с почетными гостями в гостиной, я должен был, как беглец, укрываться от взоров Царских в передней комнате за ширмой составленною из архимандритов.

При послидней аудиенции данной мне его высокопреосвященством 5-го сентября, беседа наша длилась часа два. Речь шла, большею частью, о делах полоцкой епархии; много дано было мне советов относительно того, как мне вести себя и дела во вверенной мне епархии. Советы эти тем более казались для меня обязательными, что давались архипастырем, опытно знакомым с обстоятельствами края, в котором мне суждено действовать. Некоторыми из этих советов с благодарностью воспользуюсь, но другие, по необходимости, должен буду оставить без исполнения, по причине перемены обстоятельств. Напр., его высокопреосвященство советовал мне, приобозрении епархии, не проезжать мимо католического костела, если он на эту пору открыть, и если ксендз, готов встретить меня, указывая при сем на собственный пример. Но что могло быть допущено без вреда, а, может быть, даже и с пользою, назад тому 30-ть лет, когда здесь латинство было преобладающею стихиею, того нельзя позволить себе ныне без опасения соблазна и оскорбления для православия, как в этом уверяют меня благонамереннейшие из духовных и светских лиц. А иные советы его высокопреосвященства показались мне непонятными, если даже не назвать пх странными; наприм., мне советуется не только не входить ни в какие сношения с раскольниками, но и не посещать тех уездов, где они, по преимуществу, сосредоточены, по той якобы причине, чтобы в случае безуспешности моих увещаний не подать повода к большому торжеству раскола над православием. На этом основании следует прекратить деятельность всех христианских миссий.

В конце беседы предложен был мною вопрос относительно перенесения мощей пр. Евфросинии из Киева в Полоцк, и когда при сем объяснено было мною, что эта мысль не отрицается и вашим высокопреосвященством, митрополит с живостью и решительным тоном произнес: «мы на это никогда не согласимся». После сего я должен был поучительно умолкнуть. и тем окончилась наша последняя беседа.

С предшественником моим я виделся только один раз и на короткое время. Был я у его высокопреосвященства на другой день моего прибытия в Петербург, 29-го авг., и нашел его несовсем здоровым: он жаловался на холерические припадки. В краткой с ним беседе я выслушал только от него жалобу на неуместное вмешательство светской власти в дела епархиальные, и эта жалоба, как я теперь убедился, не несправедлива. Я и сам, в столь короткое время, видел уже не один опыт доброго вмешательства в мои епархиальные дела со стороны начальника губернии, но я не отлагая вдаль, решился на сих днях объясниться искренно и откровенно с г. Губернатором, доказав ему ясно, что его вмешательства и незаконны, и неосновательны, и надеюсь, что он будет впредь осторожнее.

Проведши на первый раз несколько минут с преосвящ. Василием, я поспешил оставить его в покое, в надежде видеться с его высокопреосвященством еще, может быть, и не раз, но эта надежда не оправдалась. В праздник Александра Невского, и потом при хиротонии Викармя Костромского (Ионафана), его высокопреосвященство, за болезнью, не был. По освобождении от болезни, он приезжал было ко мне на Троицкое подворье, но не застала меня дома. – Правду сказать, особенного понуждения вторично видеться с его высокопреосвященством я тогда не имел. Вот теперь, быть может, и неизлишне было бы мне повидаться с моим почтенным предместником и попросить у него не столько совета, сколико объяснения относительно некоторых его распоряжений и действий, которые представляются для меня не только непонятными, но и странными. Напр., его высокопреосвященство рукоположив кого-либо во священника или диакона, не всегда тотчас снабжал его ставленною граматою, а иногда спустя несколько лет, почитая это, как мне говорят некоторою наградою. Таким образом, в полоцкой епархии, как вижу я из клировых ведомостей, очень многие священники и диаконы, служащие по пяти и по десяти лет, до сих пор остаются без ставленных грамат; о причетниках, посвященных в стихарь, я уже и не говорю.

Вот еще предмет моего недоумения. В ризнице Кафедрального собора я нашел очень много антиминсов, бывших в употреблении, но совершенно еще твердых, а некоторые даже вовсе новые. На мой вопрос: зачем так скоро взяты из употребления эти антиминсы? – мне отвечают, что преосвящ. Василий любил переменять антиминсы, как скоро на антиминсе оказывалось ходя малейшее пятнышко; или в случае обновления храма, которое он располагался совершать сам, он никогда не оставлял прежнего антиминса, хотя бы он был совершенно тверд и чист. – И даже вот какой странный случай довелось мне слышать на счет моего предшественника. Обозревая епархию, преосвященный приезжает в одно село, где в тот самый день освящен был, с его же, конечно архипастырского благословения, местным благочинным храм. Узнав о сем, архипастырь приказал тот час же разоблачить престол и сказал, что завтра он сам освятит этот храм, и освятил. Без сомнения, принадлежности для освящения храма были с ним в дороге. – Бывали, как говорят, и такие случаи, что трехпрестольные храмы освящаемы были его высокопреосвященством в день и за один раз.

По всей вероятности, все эти недоумения мои остались бы без удовлетворительного объяснения со стороны досточтимого предместника, и потому, не утруждая его, осмеливаюсь обратиться за разрешением этих недоумений к вашему высокопреосвященству. Благоволите, милостивый архипастырь дать мне отеческое наставление: 1) Как мне должно поступить относительно тех священников и диаконов, которые остаются до сих пор без ставленных грамат, и канонически-ли поступал мой предшественник, отпуская на места ставленников без грамат. Нужно, впрочем, заметить, что нвкоторые граматы, невыданные в свое время, найдены мною в канцелярии надписанными и подписанными его высокопреосвящнством, только не утверждены печатью. 2) Могу ли я, в случае нужды, употреблять, при освящении храмов, те антиминсы, которые изъяты из употребления, но которые совершенно еще тверды и чисты? 3) Сообразное с церковными правилами освящать по два и по три престола в один раз, и затем оставлять тот или другой из сих престолов без совершения на них в этот день литургии?

С особенным утешением каждый раз встречался я с преoсвяшeннeйщим Филофеем⁶²⁹, но, к сожалению, немного получил от него добрых советов и наставлений, по его известной скромности и молчаливости, а может быть, и по свойствевной каждому в Петербурге осторожности. Преосвящ. Филофей, как известно, всегда отличался твердостью своих убеждений и правотою действий, но долговременное пребывание его в Петербурге не осталось и него без вредного влияния на его высокий нравственный характер. К его светлому нравственному характеру примешалась здесь одна неодобрительная черта, которой у него не было приметно в Москве: это – лицемерие, или, вернее, малодушие. И эту темную черту сам же он дал мне приметить в нем по следующему поводу. В день хиротонии Олонецкого ректора Ионафана в епископа Кинешемского в Невской Лавре, когда новорукоположенный епископ, под руководством старейшего из иерархов, стал рукополагать во диакона и возложил на хиротонисуемого оба края омофора и обе руки преосвящ. Филофей обратился ко мне с вопросом: «так-ли совершают в Москве рукоположение во диакона?» – и когда я сказа, что с возложением одного только края омофора и одной руки, он чистосердечно признался, что и он у себя, на подворье, совершает эту хиротонию по московски, а в соборах – Исакиевском или Казанском – по петербургски. Вот – подумал я, – если и на такого мужа правды, каков преосвящ. Филофей, петербургская жизнь и петербургские отношения имеют такое пагубное влияние, что же сказать о других?

С преосвящ. Нижегородским (Нектарием)⁶³⁰ доводилось мне встречаться чаще всех. Ничего однакож особенно важного я от него не узнал, но и то, что он сообщал мне, сообщал каждый раз с оговоркою, чтобы это оставалось в тайне. Таково действие Петербурга: все боятся друг друга, никто никому ни в чем не доверяет… Не так живут в Москве....

С синодскими белыми властями я не виделся. У Василия Борисовича (Бажанова) был, но не застал его дома: он большею частью, жил на даче, и ни на какие церковные торжества не являлся. – Протоиерей И. В. Рождественский⁶³¹ в это время не возвращался еще из заграничного мореплавания с великим князем (Алексеем Аександровичем).

С светскими властями я виделся на короткое время на Лаврском празднике; а затем ни мне не удавалось видеть их на дому, ни они меня не заставали дома.

Вот моя чистосердечная исповедь пред вами, милостивейший архипастырь!»

На эту пространную сыновнюю исповедь не краткая дана была мне московским, архипастырем отеческая отповедь. Вот что писал мне владыки от 18-го ноября:

«Вид Петербурга, взятого вашим зрением, не отраден. Разговоры под святыми воротами, в сторожевой храмине, слушаю спокойно. Более задумываюсь над тем, что человек с знаменательным духовным направлением двоится: в своей церкви употребляет обряд, признаваемый правильным, а пред глазами Петербурга следует обряду менее точному, боясь употребить точный обряд из страха, идеже не бе страх. А в церкви воинствующей могут встречаться более важные случаи, требующие большей твердости. Утверждение на тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь!

Есть ли члены вашей консистории не искусны, но послушливо принимают руководство, с такими еще можно жить. Пусть будут благодарны вашему терпению, и не будет многих огорченных удалением от дел.

Скудость в средствах для исправления и улучшения в церквах не должна обезнадеживать. Это надобно делать постепенно так, чтобы вместе с сим исправлялось и народное мнение. Явится хороший пример – найдутся подражатели.

Удивляюсь рассуждению, которое препятствовало вашему приближению к Государю Императору. С вашими обстоятельствами особенно было бы сообразно, чтобы вы были представлены Его Императорскому Величеству.

Непонятно, как ваш предшественник мог освящать три престола в один день. Освятить престол и не совершить на нем литургии тогда же была-бы несообразность, ибо для литургии престол и освящается Но есть ли бы преосвященный, освятив один престол, пошел совершать освящение другого, а литургию на первом предоставил совершать священнику, то в одной церкви, в одно время, произошло бы два священнослужения, расстраиваемые одно другим. Так самое дело изрекает правило, что архиерею, не должно освящать три престола в один день.

Св. антиминсы переменять надобно только по крайней нужде, когда нарушено освящение, или ветхость не обеспечивает охранения св. даров. Но взятые вашим предшественником из церквей, по моему мнению, не должно возвращать, а, по вынутии святых мощей, предать огню.

Грамата ставленная есть существенный церковный документ, что имеющий ее рукоположен. И потому не должно выдачу ее откладывать далее того, когда рукоположенный достаточно наставлен будет в совершении служения.

Указ есть документ, который дается по нужде на время неудостоенноме посвящения или посвященному, переведенному с места, которое означено в грамате на другое.

Граматами подписанными и невиданными вашим предшественннком, вы можете воспользоваться для пользы службы. Вызвать надобно неимеющих грамат, испытать их и выдать им граматы ваши с означением времени их рукоположения; оказавшихся неудовлетворительными на испытании отослать по прежнему без грамат, доколе окажутся более достойными; граматы предшественника уничтожить.

Наконец, думаю, что не согрешу, есть ли сказанное мне по доверенности также по доверенности скажу вам, с целью сохранения или восстановления мира. Меня посетил начальннк витебской губернии, и некратко беседовал со мною о тамошних обстоятельствах. Я сказал ему, что, как мне известно, вы благодарны за его добрые к вам отношения. Но в продолжении беседы он рассказал мне о неприятном случае. Обозревая губернию, он посетил какой-то монастырь; нашед священника облаченным для служения литургии, но еще не начавшим часы, просил его показать монастырь, в следствие чего священник разоблачился, показал ему церковь и ризницу, и потом, по его требованию, собрал и показал братию, при чем один из братии делал неблагоприятные изветы на других. По возвращении его было между ним и вами объяснение, и дело казалось оконченным. Но потом вы написали о сем случае к г. Обер-прокурору, а он к шефу жандармов, и доведено было Государя Императора. На сие я сказал ему: «правила церковные обязывают нас еще с вечера готовится к литургии молитвою и охранением себя от всего нарушающего мир душевный и чистоту мысли; и что я, будучи на месте священника, не позволил бы себе, облачившмсь к литургии, затем разоблачиться н обратиться к посторонним делам». Но есть ли вы о сем объяснились и есть ли он обещал взять осторожность подобных случаев, то жаль, что это получило официальное движение. Простите меня: я и теперь думаю, что есть ли в личном объяснении он признал свою ошибку и обещал осторожность, то хорошо было бы остановиться на семь, чтобы обеспечить продолжение мирных отношений. Надюсь, сказал я ему, что дело ревности в церконом служении не оставить неприятных впечатлений, и что он сохранить мирные к вам отношения. Да дарует Бог, чтобы надежда сия была верна.

В уповании на Бога понесем трудности, и сохраним наш мир, хотя-бы не встречали его со стороны других. Ибо речено: с ненавидящими мира бех мирен. Да дарует же Господь и им возлюбить мир!».

Очевидно здсь идет речь о происшествии случившемся 18-го сентября в Вербиловском монастыре, о чем обстоятельно изложено было мною выше, при описании этой обители. Там в заключении, было написано, что Начальник, губернии, оставляя монастырь сказали управляющему иеромонаху Лаврентию: «вам, о. Лаврентий, поручай донести преосвященному обо всем, а я сам доложу Государю»⁶³².

Но прежде, чем он успел доложить о своем посещении монастыря Государю, об этом было уже доведено до Высочаийшего сведения, и его превосходительству повелено было явиться в III отделение собственной Его Величества канцелярии, где, и объявлен был ему высочайший выговор.

Вызванный по этому случаю в Петербург, г. Веревкин тщетно желал видеть Обер-прокурора Св. Синода, чтоб узнать, кем сделан был донос на него: до десяти раз приезжал он к графу Толстому, но не был им принять. Конечно, ему всего естественнее было заподозрить на этот раз меня, и с этим-то подозрением он отправился из Петербурга в Москву, где и принес на меня жалобу владыке-митрополиту.

Известие об этой жалобе, которая возбудила в сердце милостивого архипастыря такия нежные, отеческие чувства, было для меня совершенною неожиданностью. Почему я должен был поспешить разъяснением этого недоразумения и успокоить возмущенное сердце моего великого Благодетеля и Покровителя. 26-го ноября, выразивши в своем письме его высокопреосвященству сыновнее поздравление с днем его ангела (1-го декабря), я писал затем:

«К слову приветствия присоединяю выражение чувства сыновней признательности к вашему высокопреосвященству за ваше милостивое, полное ко мне участия, руководственное и миротворное послание от 18-го сего ноября.

Ваши мудрые и отеческие советы и наставления относительно освящения храмов, употребления ветхих антиминсов и ставленных грамат будут в точности мною исполнены.

Безмерно благодарен вашему высокопреосвященству за предупреждение меня относительно сообщения г Обер-прокурору о происшествии в монастыре, допущенном начальником здешней губернии. Случай, рассказанный вашему высокопреосвященству, действительно, был; при чем одно только не совсем точно вам передано, а именно, что будто-бы священник разоблачился и пошел показывать монастырь. Иеромонах, управляющий монастырем и приготовившийся в тот день совершать лиитургию, бывши у меня на сих днях, признался, что он, поспешивши удовлетворить требование начальника губернии, успел снять с себя только фелонь и, оставшись в подризнике и прочих священных одеждах, надел на себя рясу и камилавку и пошел с губернатором по монастырю. Было по сему случаю у меня объяснение с Владимиром Николаевичем, и он должен был признать свою неосторожность; тем дело и кончилось. А что будто-бы я писал о семь к г. Обер-прокурору это совершенно несправедливо. До сих пор я писал к нему только о перемене секретаря консистории, и больше решительно ни о чем. Я даже и не знаю как мне начать свою корреспонденцию с Петербургом. Писать о чем-бы то ни было к Обер-прокурору не сообщая в тоже время и высшим иерархическим властям, опасаюсь гнева последних, а писать к сим властям после такого приема, какой мне оказан, нет охоты, хотя бы и нужно было. Мне дано было тогда понять, чтобы я не слишком скоро и далеко уклонялся от системы действования моего предшественника.

Кто-же однакож, спрашивается, довел до сведения г. Обер-прокурора о происшествии монастырском? – Так как граф решился сообщить о сем происшествии шефу жандармов, то без сомнения, он получил об оном сведение или от лица официального, или от человка близко ему известного⁶³³.

Начальник губернии до сих пор не возвращался еще в Витебск. По возвращении, вероятно, он скоро даст мне заметить свое неудовольствие на меня, и я желал бы, чтобы он откровенно объяснился со мною на этот раз. Надеюсь, что наше взаимное объяснение окончится теперь, как и в первый раз, миром. С своей стороны, я желал бы навсегда сохранить мирные отношения с Владимиром Николаевичем, если бы только с его стороны была готовность и расположение к миру. Но в том-то и беда, что он, при своем властолюбивом и честолюбивом характере, не может никак допустить, чтоб без его участия делалось что-нибудь в губернии не только по гражданскому, но и по духовному ведомству. Кроме того случая, о котором он сам рассказывал вашему высокопреосвященству, было немало и других опытов его вмешательства в церковные дела. Вот, напр., какой был опыт его притязательности на почесть со стороны духовенства. При ревизии губернии нынешнею осенью, в одном селе он встречен был священником в церкви с хлебом-солью. Эта почесть так ему понравилась, что, когда он приехал в следующее село и здесь священник не догадался сделать ему подобную почесть, он до того обиделся, что обругал, священника публично, пред собравшимся народом. Об этом случае доведено до моего сведения местным благочинным. Или: приказал Ректору Семинарии, в отсутствии моего предшественника, написать проповедь на 19-е февраля и представить к себе на рецензию. Ректор не смел отказать в этом требовании и даже, по замечаниям строгого рецензента, был исправить поучение.

Г. Веревкин вздумал было и меня подчинять своей власти с первых же дней моего прибытия в Витебск. Так напр., он потребовал, чтобы я всенощную на день Воздвижения совершал не в Кафедральном, а в другом городском соборе; само собою разумеется, что получил в этом требовании отказ. А вот взгляд его превосходительства на сан архиерейский: в одной из первых бесед со мною он спросил меня, давно ли я посвящен в архиерея, и когда узнал, что я посвящен в 1862 г., с самодовольствием воскликнул: «ах так мы с вами в одном году произведены в генеральский чин». Можно ли ожидать от людей с такими понятиями правильных отношений к церкви и духовенству?

Примеру главного начальника следовали и прочие власти в своих отношениях к церкви и духовенству. Так напр., один военный начальник в одном из уездных городов, увидевши во время пасхальной седмицы на престоле плащаницу, прикаал священнику немедленно снять ее, утверждая, что это латинский обычай, и священник, опасаясь вредных для себя последствий в случае сопротивления военной власти, исполнил требуемое. Другой, также военный, начальник жаловался мне на одного настоятеля монастыря, что тот не в полной монашеской форме прогуливается по монастырю.

До моего прибытия в одном из уездных городов военный начальник магометанской веры, был председателем церковностроительного комитета. После неоднократных напоминаний с моей стороны о неприличии и несообразности с правилами православной церкви такого положения этого военного начальника; я едва достигнуть того, чтобы магометанин лишен был чести председательства в комитете о построении православных русских храмов.

Все, мною указанные и подобные им случаи, без сомнения, заслуживали бы того, чтобы о них доведено было до сведения высшего начальства; но я и не подумал этого сделать, пока не истощу всех мер убеждения и откровенного объяснения для сохранения взаимного мира. Для меня тем необходимые сохранять внешний мир, что у меня дома то, в моей церковной сфере, мало мира и спокойствия.

Не говоря о продолжающихся до сих пор непорядках и неурядицах по делам консисторским, я день ото дня более и более неприятные получаю вести о религиозно-нравственном состоянии уездного духовенства и монашества. Пьянство, буйство, небрежность и леность в отправлении богослужения, употребление в семействах, вопреки распоряжения правительственного, польского языка, воспитание детей в польско-латинском духе, привязанность к католичеству между женами священников и самыми иногда священниками, распутство вдовцев, вдов и даже девиц, в некоторых уездах явления очень обыкновенные. Доходят до меня и такие сведения, что некоторые священники совершают литургию без отправления вечерни, утрени и часов. И все эти печальные явления люди сведущие объясняют частью из системы предшествовавшего епархиального управления, а частью и из примера самого Правителя. До сих пор сколько покровительствуемо было духовенство униатствовавшее, столько-же, наоборот, угнетаемо было древле-православное. Знамение крестное по латинскому обычаю, употребление польских молитв и многое тому подобное встречало не порицание, а покровительство и поощрение. Один достоверный очевидец рассказывал мне, что при обозрении епархии, в одном из уездных городов (Динабурге), мой предшественник, пробеседовавши до двух часов за полночь в веселом кругу светского и общества, на другой день, без зазрения совести, совершал литургию. Такой пример пастыряначальника, очевидно, не мог не располагать к подражанию и подчиненных. Говорю о сем не в осуждение, а в объяснение существующих явлений».

В след за сим я снова писал, от 30-го того-же ноября, к Московскому Святителю:

В дополнение к последнему моему письму спешу представить вашему высокопреосвященству реляцию о славном мире, заключенном мною с г. начальником губернии на взаимных выгодных условиях. Условия мира таковы: его превосходительство обещал мне, что он во всех делах, касающихся церкви и духовенства будет предварительно объясняться со мною, и даже просил меня, чтобы я учил и назидал его в благочестии и благонравии. Я, с своей стороны, объяснил ему и уверил его, что до сих пор я сохранял и впредь, до последней возможности, намерен сохранять должные к нему отношения, и также обо всем предварительно объясняться с ним на словах.

По возвращении из Москвы в Петербург Владимир Николаевич узнал, что донос обер-прокурору о происшествии в монастыре последовал не от меня, а от кого-то другого, и что в Синоде, по поводу этого доноса, выражено даже неудовольствие не меня, почему я умалчиваю о таких событиях.

Итак, что же мне остается после сего делать? Доносить о подобных происшествиях в Синод значит нарушать домашний мир; умалчивать – навлекать гнев от высшей власти… Тесно ми есть от обоюду.

Высокопреосвяшеннейший владыко! научите меня, как мне поступать на будущее время в подобных случаях; что я должен избирать – гнев ли властей отдаленных, или вражду людей ко мне близких и ежедневно со мною соприкосновенных»?

Но ответа на эти вопросы из Москвы не последовало.

Возвращусь несколько назад.

Мой достолюбезный преемник по кафедре Можайской, преосвящ. Игнатий

а) В письме от 26-го Окт. между прочим сообщал:

«Ведомость клировая ныне же отправлена. Прочие трудные, решенные дела посланы 17 окт.

Очень интересно ваше письмо к святителю, писанное 19-го октября».

б) В письме от 28-го ч. между прочим, писал:

«Мы ныне собираемся в час пополудни в Успенский собор для торжественного благодарственного молебна по случаю радостного венчания Государя Наследника Цесаревича⁶³⁴.

Казанского (у Калужскнх ворот) протоиерея Ключарева приглашают в ректоры петербургской д. академии. По моему мнению московскому протоиерею, столько лет проведшему в совершенном спокойствии и уже несколько отвыкшему от трудов ученых, трудно было бы привыкать к великим заботам и ученым серьезным трудам академическими. Хорошо еще было бы, если бы он, по крайней мере, принял монашество».

в) Наконец, от 30-го ч. преосвященный писал:

«Воспомянул я, что приближается день преп. Иоанникия Великого – день вашего святительского рукоположения (4-го ноября). Спешу принести приветствие с сим великим днем и пожелать всего, чего желает боголюбивая душа ваша ко благу паствы вашей и укреплению оной в истинах и правилах древнего православия.

Вмести со днем хиротонии вашей соединяется день освящения Покровского храма⁶³⁵ и престола, который так для меня дорог. Думаю, аще Господь благословит, воспомянуть сей приснопамятный для Можайской кафедры день совершения литургии».

На все эти послания я отвечал его Преосвященству одним письмом от 7-го ноября.

«Приношу вашему преосвященству, – писал я ему, – усерднейшую благодарность за ваши частые братские послания, доставляющие мне немалое утешение на чужбине. Не лишайте меня и на будущее время такого утешения; только я просил бы вас писать мне не о том, что могу я узнать из газет, а о том, что не подлежит печатной гласности. Особенный для меня интерес имели бы сообщения ваши о ваших беседах на Троицком подворье, о всем том, что слышится вами из уст первосвятителя и к сохранению чего в тайне вы не обязываетесь архиерейским словом.

Кстати: мне любопытно знать, оба ли мои письма, ко владыке были вам показаны, или только одно последнее; и последнее все ли было читано вами, или только отрывками, – и какие по сему случаю были произнесены суждения? Напишите мне об этом, пожалуйста, откровенно, по-братски, и будьте уверены, что это останется между нами.

Посланные из Московской Консистории дела и форма клировых ведомостей мною получены. Моя почтенная консистория, при рассматривании этих дел, приходит в восторг от того порядка, в каком ведутся дела в консистории Московской. На сих днях я получил из Петербурга приятное извещение о назначении в мою консисторию, на место безграмотного и пьяного секретаря другого из синодских секретарей, именно, Мирона Никольского⁶³⁶, бывшего воспитанника мотовской д. академии. С новым, более или менее образованными, секретарем, у меня пойдут дела, вероятно, иначе, а до сих пор я решительно каждый день производил и произвожу жестокую брань и с секретарем, и с членами консистории, и даже с столоначальниками, потому что, чем более всматриваюсь в их прежние дела тем более усматриваю в них беспорядков, опущешй и даже беззаконий. Наконец от ежедневной борьбы и огорчений я начинаю чувствовать в здоровье.

Посылаю вам при сем рукопись, в которой трогательно и живо описано пребывание в Риме нашего возлюбленного собрата, покойного о. архим. Порфирия⁶³⁷. Записка эта составлена С. В. Сухово-Кобылиной⁶³⁸, которая с материнскою заботливостиью ухаживала за покойным во время его болезни и была свидетельницею предсмертных его страданий. Софья Васильевна препроводила ко мне из Рима эту записку, чрез посредство баронессы Е. С. Дёлер⁶³⁹, с тем, чтобы я рассмотревши ее, решил может ли она быть напечатана, как материал для биографии покойного о. Порфирия. По моему мнению, записка эта засуживает печати. Препровождая эту записку к вашему преосвященству, прошу передать ее о. редактору «Душеполезного Чтения»⁶⁴⁰ с тем, чтобы, если найдет удобным поместить оную в своем журнале, сделал несколько экземпляров отдельных оттисков статьи, для доставления сочинительнице и для распространения между друзьями и чтителями памяти покойного.

Прилагаемый у сего пакет на имя баронессы Дёлер прикажите доставвить по адресу».

В пакете этом заключались мои письма в ответ на письма С. В. Сухово-Кобылиной от 16–19 авг. 1866 г. из Альбано, близ Рима и Баронессы Дёлер от 1-го октября из Москвы.

К г-же Сухово-Кобылиной я писал от 5-го ноября в Рим:

«Приношу вам от лица всех друзей и почитателей покойного о. архим. Порфирия искреннюю душевную благодарность за ваше поистине материнское о нем попечение и за ваше красноречивое трогательное описание пребывания покойного в Риме.

С сердечным умилением прочитал я ваши строки, в которых так живо и так верно изобразили вы нравственный характер о. Порфирия, моего давнего товарища и доброго друга. Желательно, чтобы ваши «воспоминания» об о. Порфирии были напечатаны в каком-либо духовном журнале. Мне думается, что всего лучше напечатать их в Душеполезном Чтении, где покойный немало поместил своих статей и где о нем помещены уже краткие биографические сведения, экземпляр коих при сем имею честь препроводит к вам.

Тетради ваши, полученныя мною из Москвы от Е. С. Дёлер, я возвращаю в Москву, для доставления их в редакцию Душеполезного Чтения».

К сожалению редактор Душеполезного Чтения не нашел удобным поместить статью Г-жи Сухово-Кобылиной в издаваемом им журнале, частью по причине обширности ее, а частью и потому, что в его журнале были уже помещены достаточные сведения о почившем архим. Порфирии. В следствие сего, означенная статья напечатана была в Петербургском журнале «Странник» за 1867 г. под заглавием: «Воспоминание о последних днях жизни архимандрита Порфирия, настоятеля русско-посольской церкви в Риме»⁶⁴¹.

24-го октября писал я в Москву к Ив. Ив. Четверикову⁶⁴² о своих епархиальных нуждах, и вот что было писано:

«В начале текущего октября посетил меня, мимоездом из Киева, П. Н. Батюшков. Между разговорами он сообщил мне, что по приезде в Петербург, он тотчас распорядится отправлением к вам, в Москву, обещанной им мне суммы, 3 т. рублей, на устройство двух перемен полных облачений для соборного служения. При этом Помпей Николаевич выразил желание, чтобы праздничные облачения устроены были из рытого малинового бархата. Не имея с своей стороны ничего против этого возражать, я об одном только попросил бы вас покорнейше – предварительно прислать мне образцы материи; мне хотелось бы, что бы бархат был, по крайней мере, для архиерейского саккоса не малинового цвета, так как у меня есть уже такое облачение, только не рытого бархата, но пунцового или розового: такие цвета сообщают облачению более торжественный характер. Позвольте при сем напомнить вам, что омофоры к этому саккосу должны быть из другой материи.

Предположено также сделать две митры – праздничную и траурную. О траурной митре нишего не могу сказать вам: предоставляю устроение ее вашему рассуждению. Что касается праздничной, то мне желательно, чтобы она вышита была по золотому глазету, так как белая и малиновая митры у меня есть.

Вот еще одна покорнейшая просьба. У меня нет траурной мантии: нельзя ли на счет той же суммы устроить, хотя скромную, черную мантию.

Если бы у меня не было собственных архиерейских облачений и если бы я не привез с собою довольного запаса священнических и диаконских облачений из Москвы, то мне вовсе не в чем было бы служить. Но, с другой стороны, вот в какое затруднение я поставлен теперь: в Москве добрые люди делали мне приношения частью готовыми облачениями, а частью только материями из которых я должен был сам устроять облачения. Это устройство стоило более 800 рублей; из них 300 я уплатил И. М. Утенину (портному) при отъезде из Москвы, обещав остальные выслать из Витебска, рассчитывая найти такую сумму в Кафедральном соборе; но по приезде в Витебск, я нашел в соборной кассе менее 100 рублей, а в настоящую минуту имеется на лицо только 25 рублей. Приходится мне или платить из собственных., средств, или обратиться к тем же московским христолюбцам, которые снабдили материями для облачений мою бедную кафедру.

Достопочтеннейший Иван Иванович!

Вы крайне меня обязали бы, если бы так или иначе вывели меня из этого непрятиного положения. Вы приобрели уже такую опытность в изобретении средств благотворительности для церквей западного края, погашение такого долга, как 500 р., вероятно, не очень затруднит вас».

Эта последняя просьба была немедленно удовлетворена Иваном Ивановичем: деньги портному были уплачены. Что же касается первой просьбы – относительно устройства облачений, то она, не смотря на мое напоминание, осталась без исполнения.

Но, как бы в вознаграждение за это мне прислано было из Петербурга Помпеем Николаевичем от имени сестры его Юлии Николаевны Зиновьевой, полное архиерейское облачение, в том числе и митра, шитая золотом и украшенная разноцветными камнями по серебряному глазету.

Облачение это препровождено было ко мне при официальном отношении П. Н. Батюшкова от 29 октября за № 777.

Помпей Николаевич писал мне:

«Супруга Генерал-адьютанта Зиновьева (Юлия Николаевна), в ознаменование воссылаемого ею к Господу Богу благодарения за спасение ее от великой опасности⁶⁴³, пожертвовала полное архиерейское облачение предназначив его для вашего преосвященства, и заявив при этом желание, чтобы в день Св. архистратига Михаила, т. е. 8 ноября, был отслужен в витебском кафедральном соборе благодарственный, за избавление ее от опасности, молебен.

Отправив сего числа чрез Петербургский почтамть в г. Витебск, на имя вашего преосвященства, два ящика с означенными вещами по приглагаемой при сем описи, я имею честь покорнейше просить вас, преосвяшеннейший владыко, как о получении вещей этих, так равно и об исполнении желания жертвовательницы; не оставить меня уведомлением, для сообщения г-же Зиновьевой».

Получив ризничные вещи 9-го ноября, я отвечал г. Батюшкову 11-го числа в следующих выражениях:

«Имею честь уведомить ваше превосходительство, что присланное при отношении вашем от 29-го минувшего октября полное архиерейское облачение, как-то: саккос, омофоры большой и малый, епатрахиль, пояс, поручи, палица, подризник, воздухи и митра, мною получено 9-го сего ноября.

Долгом поставляю принести мою глубокую благодарность за такое многоценное приношение ее превосходительству, Юлие Николаевне, но при сем не могу не выразить крайнего сожаления, что благочестивое желание ее превосходительства касательно совершения молебствия не могло быть исполнено своевременно, по той причине, что вещи получены мною, как выше упомянуто лишь 9-го числа, и потому благодарственное Господу Богу молебствие за спасение от опасности христолюбивой благотворительницы не могло быть совершено мною ранее 10-го числа.

Препровождая при сем к вашему превосходительству икону Христа Спасителя, пред которою вознесены были мною соборне усердные мольбы о здравии и спасении рабы Божией, боярыни Юлии и ее сродников, покорнейше прошу вас, Милостивый Государь, представить сию св. икону ее превосходительству, Юлие Николаевне, как залог моей искренней душевной признательности за ее дорогой и священный дар».

Между тем я продолжал, время от времени, писать в Москву к моим благодетелям и друзьям.

Так 27-го октября писал я пребывающему в Донском монастыре на покое преосвященному архиепископу Евгению⁶⁴⁴ (бывшему Ярославскому) и благодарил его высокопреосвященство за многолетнее благосклонное ко мне внимание и благорасположение.

В ответ на это я имел утешение получить от маститого архипастыря следующее послание:

«Почтенное письмо вашего преосвященства от 27-го числа октября имел честь и удовольствие получить. Приношу чувствительнейшую благодарность за память вашу и за молитвы, в коих имею величайшую потребность по моей крайней скудости и по телу, и по духу. Сердечно радуюсь, что новое ваше жительство становится вам, по возможности, благопритятным, и что вы пользуетесь добрым здоровьем; но то прискорбно, что имеете скудость по епархии. Да дарует вам Господь пользоваться и впредь и добрым здоровьем и благоприятным расположением окружающих вас. Не могу не прибавить и того желания, чтобы благоволил Господь переместить вас во внутреннюю российскую епархию, где и знакомства и прислуга будто русские.

В надежде сего приятного события и утешения видеться и беседовать с вами, прошу себе святительских молитв ваших» и пр.

На каждого епархиального архиерея простирают свои притязания редакторы и издатели разных журналов, газет и всякого рода книг и брощюр, с требованием распространения в пределах епархии всякого литературного товара и хлама, и таким образом ставят архиерея в положение комиссионера. Этой участи не избег и я.

Лишь только прибыл я в Витебск, как, получаю красноречивое и убедительное письмо из Вильны от редактора-издателя журнала «Вестник Западной России», Кс. Говорского⁶⁴⁵, с просьбою принять это издание под свое покровительство. Вот что писал г. Говорский от 11-го сентября:

«От полноты души приветствую ваше преосвященство с принятием в свое пасение Полоцкого Христова стада, к которому и я имел счастье принадлежать более 26-ти лет, во время моего слувкения при Полоцкой д. семинарии; осмеливаюсь всепокорнейше просить вас, милостивейший архипастырь, принять издаваемый мною «Вестник Западной России» под свое просвещенное архипастырское покровительство.

«При сем случае не могу не выразить моего сожаления, не столько из корыстных видов, сколько из видов общественной пользы, что по нерасположенности ко мне высокопреосвящ. архиепископа Василия, не был объявлен по Полоцкой епархии указ св. Синода 1862 г. об обязательной подписке на «Вестник» для более достаточных церквей из церковных сумм; в следствие чего этот многополезный журнал, отстаивающий интересы нашей веры и народности так долго, так дерзко попираемые в западной России, и составляющий, в настоящее время, в руках духовенства и всех русских деятелей в этом крае, сильное оружие против латино-польской пропаганды, духовенству Полоцкой епархии почти неизвстен.

Смею надеяться, что ваше преосвященство к этому делу общественной пользы отнесетесь с большим безпристрастием благосклонностью, чем ваш предместник; поэтому и прошу покорнейше, соблаговолите, милостивый архипастырь, приказать дух. консистории вышесказанный указ циркулярно объявить вверенному вам духовенству, с приложением по одному экземпляру для каждого причта препровождаемого теперь мною в канцелярию вашего преосвященства объявления (в количестве 500 экз.) о продолжении «Вестника» в 1866/67 г.; а снисходя к скудным средствам церквей Полоцкой епархии, я считаю долгом понизить на него цену до 7-ми рублей» и пр.

Экземпляры объявления, без сомнения, были разосланы по церквам, но, много-ли в след затем оказалось подписчиков на журнал, не знаю. Помню только, что один благочинный, получив от некоторых церквей деньги на выписку журнала, денег ни в редакцию не отослал, ни в церкви не возвратил, за что состоял под консисторским судом⁶⁴⁶.

В след за Говорским является с подобною просьбою ко мне, но не как к епархиальному архиерею, а как к председателю Губернского училищного Совета, редактор, журнала: «Мирской вестник», генерал-маиор А. Ф. Гейрот⁶⁴⁷. Препровождая при своем письме от 13-го октября 100 экз. объявления о продолжении издания в 1867 г., он просил меня разослать эти экземпляры по уездным училишным советам.

Так как редактор Вестника Западной России вместе с письмом прислал мне несколько книжек издаваемого им журнала, то я не захотел оставаться у него в долгу и, в свою очередь, препроводил к нему свои издания по части археологии и палеографии. При этом я писал, между прочим, г. Говорскому от 1-го ноября:

«Вы напрасно гневаетесь на моего предшественника: упоминаемый вами указ Св. Синода 1862 г. об обязательной подписке на издаваемый вами журнал по сделаной мною справке, был объявлен причтам Полоцкой епархии своевременно. Если же не оказалось подписчиков, то, вероятно, причиною сего известная вам скудость церковных средств».

Ноября 3-го дня писал я в Москву к одному из более давних и усердных ко мне знакомых, московскому купцу Сергею Петровичу Оконешникову, извещая его о своих епархиальных нуждах и прося его благотворительной помощи.

«Примите, достопочтеннейший Сергей Петрович, выражение моей искренней признательности за ваше доброе ко мне расположение, ознаменованное столь многими знаками христианского усердия и лично ко мне, и к моей бывшей московской обители. Господь да воздаст вам за сие Своею богатою милостью!

Что скажу вам о себе? Должен признаться, что положение мое на первый раз очень тягостное: мне ежедневно приходится одно разрушать, другое созидать. Но то и другое, конечно, не обходится без большей или меньшей борьбы, по крайней мере, без сердечного волнения, а под час и раздражения; а это без сомнения, не может оставаться без вредного влияния на мое здоровье...

Вы, почтенный С. П., были так добры, что, при отбытии моем из Москвы, просили меня писать вам о моих нуждах. Личных нужд у меня почти никаких нет: по милости Божией, все потребное для удовлетворения моих насущных нужд я имею. Но вот какие нужды особенно меня озабочивают – это крайние недостатки моего кафедрального собора. Ежегодные соборные доходы не превышают 400 рублей, между тем ежедневное богослужение и частые архиерейские служения требуют немалых расходов. Собор обширен и требует значительного освещения, и хотя в зимнее время он отапливается, но, по экономическим рассчетам, отапливается очень недостаточно. От того происходит или холод, или, что еще хуже, угар, от которого раз я уже и пострадал, а в другой раз должен был оставить служение. Хотя правительство намерено произвесть капитальную перестройка собора и, конечно, приведет его в благоустроенный вид, но едва ли даст средства к поддержанию на будущее время этого благоустройства. Об этих-то средствах к обеспечению моего кафедрального святилища у меня теперь и лежит на сердце главная забота. Откуда же взять эти средства? На здешних граждан рассчитывать никак нельзя: православное народонаселение здесь не обладает достаточными средствами; все богатство, вся промышленность и торговля в руках евреев. Одна надежда на Бога, и на православную христолюбивую Москву.

В Москве многие, не только русские, но и иноземные архиерейекие кафедры имеют подворья, или другие какия-либо доходные статьи: почему же бы, думается мне, не поискать чего-либо в этом роде и для бедной полоцкой кафедры?

Добрый и почтенный Сергей Петрович! у вас в Москве немало знакомых и приятелей, известных своим усердием к храмам Божиим. Что, если бы вы приняли на себя труд попросить и склонить ваших добрых знакомых к посильному пожертвованию на пользу моей бедной кафедры, и особенно желательно было бы иметь в Москве какой-либо, хотя необильный, но постоянный источник доходов, в роде напр., лавки или небольшого подворья, для покрытия ежегодных дефицитов по кафедральному моему собору. Чрез сие вы приобрели бы право на вечное воспоминание о вас пред престолом Божиим».

Последствием этого письма, прежде всего, были следующие приношения от г. Оконешникова и от доброго приятеля его Ив. Ст. Камынина: 1) 10-ть подсвечников, из которых два большие; 2) кусок красного сукна и 3) 4 пуда восковых свеч.

Препровождая ко мне квитанцию Сергей Петрович писал, что он и впредь готов оказывать мне помощь и что, если я, вышлю на его имя сборную книгу или просительное письмо, он не откажется пригласить своих знакомых к благотворитедьным приношениям на пользу моего кафедрального собора. При этом он изъявлял намерение быть у меня в Витебске вместе с другом своим И. С. Камыниным.

3-го ноября писал мне из Петербурга А. Н. Муравьев.

«Из моих высоких палат, в которых воздуху вы так завидовали, пишу вам в ваши низкие под сводами кельи, которые однако конечно, не ниже ваших бывших высокопетровских; но, видно, сам владыка вырос из можайских в полоцкие, да еще с приварком Витебского. Но если вас туда посадили и под своды, все-таки радуется мое сердце что, наконец, несчастная Белоруссия стяжала такого доброго пастора (?), который будет служить украшением всех будущих его кафедр, не минуя и Грузии и столицы. Радуюсь; что мои кельи послужили вам гостеприимно. Я только неделя, как приехал, и в Москве много о вас вспоминал с общим нашим другом, с преосв. Леонидом».

На это краткое, но многозначительное дружеское послание отвечал я Андрею Николаевичу, 27-го того-же ноября, в следующих выражениях:

«Из низких витебских келлий шлю в высокие петербургские палаты усердное приветствие дорогому и почтенному имениннику и молю Господа, да дарует ему здравие и долгоденствие, а наипаче душевное спасение.

Вы радуетесь за Белоруссию, а я опасаюсь за немощь моих сил, коих едва-ли станет для приведения в порядок всех беспорядков и нестроений, которые день ото дня более и более открываются предо мною. Единственно только твердая вера в промысл Божий и упование на помощь свыше успокоивают и поддерживают меня в моем, поистине, трудном положении.

Общий наш друг, преосв. Леонид благую часть избрал безотлучно приседет при ногу московского первосвятителя. Если бы его, хотя на несколько дней, поставить в мое положение, я не знаю, что было бы с ним при его привычках и при его впечатлительности.

Меня утешает еще здесь любовь Москвы. Редкий проходит день, чтобы я не получал оттуда писем самых приятных, самых утешительных. Два послания, и последнее на двух листах, удостоился я получить великого московского первосвятителя, в коих он отечески и поучает, и утешает, и ободряет меня. А я, с своей стороны успел уже написать ему три очень полновесных письма, с объяснением всех обстоятельств моего пребывания на новом месте.

Желал бы я слышать от вас, А. Н., правдивое слово о тех слухах, какие достигают Северной столицы относительно моего начального здесь действования. Я продолжаю и здесь действовать так же, как действовал в Москве, т. е. прямодушно и нелицедейно: не знаю, годится ли здесь такой образ действования. Но действовать иначе я не могу и не хочу».

7-го ноября писал мне из Москвы профессор К. И. Невоструев:

«Усерднейше приношу вам «Описание Волоколамской плащаницы» (Из Известий И. Арх. О-ва», т. 6) и вновь книжку: «Древнерусских поучений»⁶⁴⁸, в предположении что прежнюю⁶⁴⁹ вы с пользою можете пожаловать кому-нибудь по усмотрению вашему: она в крае вашем нелишняя.

Недавно Синодальный Обер-Прокурор, за назначением Иоанна на епархию, ректорское место его в СПб Д. академии письменно, предлагал здешнему у Калужских ворот о. протоиерею А. О. Ключареву. Но сей, хотя владыка и благословили его, отказывалася от такой почести отсталостью от ученых занятий, слабостью зрения и еще семейными делами. А прежде его тоже место, говорят, было предлагаемо но также тщетно, известному при Дворе законоучителю о. протоиерею Рождественскому⁶⁵⁰. Инспектора же московской академии Михаила⁶⁵¹ Обер-Прокурор не жалует потому якобы, что в Комиссии по духовному образованию сей держит не Обер-Прокурорские идеи, а моск. святителя и от имени московскоой академии будто-бы заявил, что по суду ее лучше оставить духовные училища и семинарию при прежних их ничтожных средствах, но только на прежних же основаниях к духовному званию нежели возвысив их содержание и крайне сократив штат их, сделать более доступными прочим сословиям, нежели духовному.

Из семинарии Амфиан Лебедев⁶⁵² переходит в Университет на кафедру церковной Истории, и с Богом. Говорят, пошлют его предварительно на два года заграницу, хотя и в семинарии на лекциях своих нередко выходил он из границ, в особенности вооружаясь против монашества вообще».

На это письмо от 13-го ноября я писал почтенному Капитону Ивановичу:

«Приложенный при брошюре вашей снимок с плащаницы волоколамской очень интересен и сделан весьма исследование ваше об этой плащанице, без сомнения, также весьма интересно, но не знаю, удастся ли мне прочитать его. До сих пор, кроме Московских Ведомостей, я не смел даже и в руки брать ни одной почти книги. Да правду сказать, до сих пор и библиотека моя хранится еще в тех самых коробьях, в которых привезена из Москвы. Я наследовал от моего предместника обширные палаты и немало мебели, но ни одного книжного шкафа, ни одной даже полки, так что, если бы я не догадался привесть с собою из Москвы три этажерки, то решительно некуда было бы положить ни книги, ни тетради. Поэтому я должен был вновь заказывать книжные шкафы, и на будущей неделе обещают мне доставить их.

О каких либо ученых занятиях пока и мечтать мне непозволительно. При отправлении в Витебск, одну только и имел я утешительную надежду, что авось у меня будет здесь более свободного времени или свободных занятий, чем в Москве, потому что, думал, я, епархия небольшая, консисторских дел, вероятно, будет немного: оказалось совсем иное. Я должен заниматься ежедневно не только текущими делами, но и переделывать прежние дела, соприкосновенные с настоящими. Если же и остается несколько свободного времени по вечерам, то оно все без остатка поглощается корреспонденциею, которая не только удвоилась, но, можно сказать, удесятерилась сравнительно с Московскою.

Витебский губернский статистический комитет почтил меня избранием в свои почетные члены, и я раз был в заседании этого комитета, где присутствовал и католический декан и еврейский раввин.

Такой же чести удостоило меня, назад тому недели две, и Московское общество Истории и Древностей Российских. Но к чему, думаю я, сии почетные праздные титулы, когда нет ни малейшей надежды на какое-либо полезное содействие в ученых изданиях обществ?!»

Кстати замечу здесь мимоходом, что и Одесское Общество Истории и Древностей, 30-го ноября, единогласно избрало меня своим действительным членом, о чем извещал меня от 13-го декабря за № 237 Президент Общества, граф Строганов, а в след затем выслан был мне и диплом на звание члена.

Таким образом, разные ученые общества своим почетом как бы хотели утешить меня среди тяжких забот и душевных скорбей.

14-го того же ноября писал я в Москву Дм. Александр. Шеру.

Шер-свободный художник, обладавший замечттельным эстетическим вкусом: он и архитектор, и резчик, и ваятель. Им устроено было, по собственным рисункам, множество иконостасов для московских церквей; его художественные резные изображения имеются в Эрмитаже и в царских дворцах; Императорский трон в Андреевской зале Московского Кремлевского дворца его произведение. При таких художественных достоинствах, он отличался необыкновенно мягким и привлекательным характером, высокою честностью и необыкновенною услужливостью. С давних пор был он знаком с преосвящ. Леонидом, а чрез него и со мною. В продолжении многих лет он оказывал нам всякого рода услуги; нужно ли произвесть какую-либо поправку в церкви или в доме, требуется ли устроить какую-либо священную или церковную утварь – Дмитрий Александрович начертить изящный рисунок и найдет искусного мастера для осуществления этого рисунка. Нужно-ли приобресть новую мебель, или сделать какое-либо платье: без Дмитрия Александровича дело не обходилось. Одним словом, Д. А. был у нас свой домашний человек. И к такому-то человку писал я следующие строки:

«Примите мою искреннюю душевную благодарность за ваше многолетнее доброе ко мне расположение и любовь, за ваше горячее участие в моих радостях и скорбях, за вашу всегдашнюю готовность к услугам и особенно за вашу добрую помощь в моих последних сборах на чужбину. Часто и с сердечною признательностью воспоминаю я о вас.

При водворении моем на витебском новоселье, много пришлось и еще приходится мне устроять для себя потребных вещей, и чуть что-нибудь сделается не так, как бы мне хотелось: сейчас и за Дмитрия Александровича. Вот, думаю, если бы был здесь Д. А., это или то сделано было бы иначе. Впрочем, слава Богу, мало по малу все приходит в порядок. Каждый почти день у меня является что-нибудь новое: то принесут стол, то кресло; то привесят в окне штору, то повесят на стену картину. В гостиной я тотчас же распорядился закрыть, по примеру московскому, одно окно близ дивана; к прочим окнам делаются драпри; в зале повешана лампа, которой прежде вовсе не было; по стенам развешаны картины, или, точнее, эстампы в замене прежних картпн католических и иезуитских. Кабинет приведен уже в окончательный порядок. В спальной недавно поставлен дубовый киот для икон, довольно красивый, сделанный по рисунку епархиального архитектора. В столовой, довольно длинной комнате, на будущей неделе будут поставлены книжные шкафы, сделанные по рисунку того же архитектора.

На место двух старинных колымаг куплено два подержанных, но очень приличных экипажа – карета и коляска, и очень за сходную цену – за 500 р., тогда как в Петербурге просили с меня за одну карету 700 р. – Лошадей каретных 6-ть, да рабочих 5 ть: очень достаточно.

При моем городском, также как и при загородном, доме имеется церковь, которую я немного обновил и на сих днях освятил; но будущею весной предполагается ее совершенно переделать, и мне хочется иконостас устроить по подобию московской Покровской церкви, а иконы написать в Лавре.

Кафедральиый собор предполагается также с будущей весны переделывать образом.

В кафедральной ризнице оказались некоторые утвари очень изрядные: несколько панагий и наперсных крестов старинных, довольно красивых по форме и украшенных жемчугом и драгоценными камнями. Две митры – одна жемчужная малинового бархата, а другая белая глазетовая, местами украшенная драгоцеными камушками. Саккосов до 15-ти, но из них немногие с удобством могут быть употребляемы.

На прошедшей неделе прислали мне из Петербурга полное, не слишком дорогое, но изящное облачение, шелковое по белой земле с золотистыми и лиловыми цветочками, и митру, по белому глазету вышитую золотыми блестками и украшенную цветными камнями – красивую, но не во вкусе строгого судии, обитающего на Саввинском подворье (т. е. преосвящ. Леонида)».

На это письмо получен был мною от г. Шера самый трогательный сердечный ответ. Вот что писал он мне 30-го ноября!

«Я не нахожу слов, чтобы выразить вам мою благодарность за ваше драгоценное владыко, столь радушное письмо. Получив его, я от радости не мог с семьею моею читать его без слез: оно всю мою душу потрясло от восторга. Я готов был сейчас, лететь к вам, но, увы, вы не в Москве, а в Витебске.

Нет дня, чтобы я не вспоминал несколько раз о вас, о вашем ко мне радушии, и вспомнить не могу без грусти о наших беседах с вами, столь приятных: если когда, бывало, сгруснется, то бежишь к вам, и все, что на душе тяготить; и все скорби откроешь, вы всегда примете участие, и утешите, и облегчите скорбь, и сделается легко на душе. Но теперь трудно придти в Петровский монастырь: все пусто, все не то, и нет того родного и радушного владыки. Я бываю там очень редко, и то по делу.

Очень сожалею, что вам трудно созидать и устроивать все вновь. Мы с преосвящ. Леонидом погоревали и пожалели о вас; но что делать? Сам Бог вас избрал; Он вам и поможет: так мы и успокоились»⁶⁵³.

В тот день, как писал я в Москву к Д. А. Шеру преосвящ. Игнатий писал мне из Москвы, сообщая разные, более или менее интересные сведения.

«За рукопись, присланную мне, – писал преосвященный, – премного вашему преосвященству благодарен. Мне чрезвычайно утешительно было узнать, что моя телеграмма получена была в день смерти покойного о. архим. Порфирия, а письмо за несколько часов до его смерти, и успокоило его. Очень много для меня интересного нашел я в рукописи и желание ваше постараюсь исполнить⁶⁵⁴.

Письмо вашего преосвященства читано было все то, в котором подробно описан был праздник св. Александра Невского. Святителю угодно было, чтобы я вслух прочитал. Прежнее письмо, не знаю, было ли читано во время моего путешествия. Кажется, Святитель остался очень доволен подробностями. Дивится обычаю при хиротонии диаконов Филофея.

Когда узнал Святитель, что вы приказали отменить введенную прежде встречу губернатора с крестом, то говорить, что лучше бы подождать и предоставить сие течению времени.

Влад. Ив. (Рахманов-врач)⁶⁵⁵ сделал для нас некоторую льготу, сказав что для здравия преосвящ. Дмитровского (Леонида) полезно докладывать с открытию головою, и потому теперь мы докладываем просто без камилавок.

Статья: «Тяжелое нарекание», в Домашней Беседе и Трудах Киевской академии Певницкого заслужила одобрение»⁶⁵⁶.

17-го ноября конфиденицально писал мне (за № 168) Обер-Прокурор Св. Синода, граф Д. А Толстой:

«По возникшему в моей канцелярии делу по жалобе чиновницы Подобед на протоиерея Полоцкого Софийского собора, Юркевича, секретарь Полоцкой Д. Конснстории, вследствие данного ему предписания, представил от 26-го минувшего октября за № 7745 копию с состоявшегося в оной определения по сему делу, утвержденного 6-го числа того же месяца.

Из сего определения видно что консистория приняв во внимание долговременную, полезную и беспорочную службу Юркевича, заслуги его и одобрительный об нем отзыв тамошних жителей, признала его по означенному делу невинным, и оставила при настоящем месте, с возвращением ему должности благочинного.

Нельзя не радоваться, что протоиерей Юркевич получивший высшее духовное образование и занимавший столь долгое время несколько значительных должностей, оправдан по настоящему делу. – Но за всем тем нельзя не обратить внимания на то, что протоиерей этот в последние годы подвергался многим обвинениям и сам неоднократно входил к моим предместникам и в Св. Синод с жалобами, в которых, обвиняя высших лиц местного духовенства дозволял себе разные против них порицания, обнаруживающие во всяком случае немиролюбивый и беспокойный характер.

По исключительному положению вверенной вашему преосвященству епархии, долгом поставляю сообщить о сем на ваше, Милостивый Государь и архипастырь, усмотрение», и пр…

Документ этот имел для меня, очень важное значение: в нем, с одной стороны, видел я не весьма одобрительный аттестат протоиерею Юркевичу, а с другой – некоторую для себя опору на случай борьбы с этим неспокойным человеком – И недолго пришлось мне ожидать борьбы с о. Юркевичем: меньше чем чрез год я должен был удалить его от должности благочиннической, и чрез это подал ему повод к сильному неудовольствию на меня, которое не прекращалось во все последующее время пребывания моего на полоцкой кафедре.

«Протоиерей Юркевич, вступив снова в должность благочинного, не замедлил обнаружить свой беспокойный и немиролюбивый характер. 7-го ноября он приняли от исправляющего должность благочинного, свящ. Слуцского, дела, а 12-го он пишет уже мне донесение на сослуживца своего по собору, священника В. Пясковского, объясняя, что Пясковский не участвовал 23-го прошедшего мая, (когда Юркевич не был еще благочинным), в обратном крестном ходе из Спасо-Евфросиниевского монастыря в Софийский собор.

Прежде нежели успел я ответить моему доброму преемнику⁶⁵⁷ на письмо от 14-го числа, как, получаю, от него новое письмо. Он пишет мне от 21-го числа:

«Рукопись о приснопамятном о Порфирии я отдавал для просмотра священнику В. Нечаеву⁶⁵⁸, и он не решается у себя печатать по ее обширности, а предлагает, обратиться в Вологодские Епархиальные Ведомости, так как в Вологде чтится памяти о. Порфирия. Прилагаю при сем письмо редактора, которое возвращать мне нет нужды. Что же теперь мне делать с рукописью? Если вашему преосвященству благоугодно будет, то я отправлю ее в Вологду чрез префекта, здешний семинарии, и о последующем уведомлю.

14-го ноября мы (т. е. Викарии) после соборного молебна встретили на Троицком подворье вашего губернатора⁶⁵⁹. Святитель с ним любезно при нас беседовал, а после сказал, что лучше было бы вам не писать к обер-прокурору о том, что сделано г. Веревкиным в одном из монастырей, где священнодействовавший иерей, согласно его желанию, разоблачился пред литургиею. А довольно было бы объясниться с ним, и тогда быть уверенным, что подобного после не будет».

После сего я не мог уже не отвечать преосвященнейшему моему собрату, и вот что я писал его преосвященствуот 27-го ноября:

«Я не успеваю уже и благодарить вас за вашу братскую ко мне любовь, свидетельствуемую столь частыми посланиями.

Относительно рукописи о покойном о. Порфирии мне думается, не лучше ли напечатать ее, хотя в количестве экземпляров особою брошюрой. Это будет стоить не очень дорого издержки по напечатанию я могу принять на свой счет, а вас прошу поручить кому-нибудь распорядиться печатанием.

Дошедшие до вас вести о моих отношениях к здешней власти (т. е. к губернатору) несправедливы. Подробнее о семь вы можете узнать из моего письма, третьяго дня отправленного к первосвятителю от которого я удостоился получить послание на двух листах».

25-го ноября я удивлен был совершенно неожиданным для меня получением письма от моего досточтимого предшественника. Вот что писал мн от 22-го числа его высокопреосвященство:

Преосвященнейший владыко,

Милостивый государь и архипастырь!

Секретарь Полоцкой духовной консистории, коллежский советник Сергий Смирнов, увольняемый ныне от должности, во время бытности его здесь в С.-Петербург, по собственным делам, в июне месяце сего года, взял у меня на свои вопиющие нужды пятьдесят руублей серебром, с непременною обязанностью, возвратить мне это количество денег по приезде своем в г. Витебск немедленно.

Не получив от него, г. Смирнова, этих денег, и не зная, где он будет иметь местожительство свое после удаления своего из Полоцкой консистории и выезда из г. Витебска, я нужным счел решиться покорнейше просить ваше преосвященство, сделать зависящее распоряжение о вычете из жалования его, Смирнова, в консистории означенных пятидесяти рублей серебром и высылке оных ко мне в С-Петербург по месту моего жительства на Ярославском подворье?

Препровождая при сем к вашему преосвященству собственноручную его, Смирнова, росписку в получении сказанных денег имею честь быть с истинным почтением и совершенною преданностью».

Как ни желал я оказать на первый раз услугу своему высокочтимому предместнику, но, к сожаленйю, не мог этого исполнить, по той простой причине, что жалованье секретарем Смирновым заранее взято было до последней копейки. По этому я, по необходимости, должен был ограничиться следующим почтительным донесением:

«Высокопреосвященнейший владыко, Милостивейший архипастырь!

Ваше высокопреосвященство, препроводив ко мне при письме от 22-го минувшего ноября росписку секретаря полоцкой консистории Смирнова в получении им от вас заимообразно 50-ти рублей, изволите требовать, чтобы я сделал зависящее распоряжение о вычете из жалованья Смирнова означенных 50 рублей и о высылке оных к вашему высокопреосвященству.

Честь имею объяснить вам, милостивый архипастырь, что, по получении мною помянутой росписки, я тотчас же потребовал сведений, сколько получается в месяц секретарем жалованья и сколько может быть вычтено из оного законным порядком для уплаты долга по росписке, но оказалось, что по то число, когда я потребовал сведений, секретарь, по бедности своей и по многочисленности семейства, жалованье уже получил, а в след за тем получен из Св. Синода указ об увольнении его, Смирнова, от занимаемой им должности. Поэтому вычета из его жалованья, для уплаты долга вашему высокопреосвященству, сделать было невозможно.

Между тем Смирнов объявил мне, что он писал к вашему высокопреосвященству и просил отложить требование долга до личного его с вами свидания в Петербурге, куда он намерен отправиться немедленно по сдаче консисторских дел.

Возвращая присем вашему высокопреосвященству росписку г. Смирнова, прошу великодушно простить, что я не мог удовлетворить вашему требованию. Декабря 3 дня 1866 г.»...

Отпустивши одного секретаря консистории, я ожидал другого, но он не скоро явился. В последних числах ноября новоопределенный секретарь Мир. Гр. Никольский писал мне из Петербурга:

«К крайнему прискорбию моему, я до сих пор не могу выхать из Петербурга. Сдача дел, соединенная с формальностями и даже притязательностью, требующая от меня, за недостатком рабочих рук, много черной работы, задержит, по всей вероятности до конца недели.

Долгом поставляю довести о сем до сведения вашего преосвященства и присовокупить, что как только Синодальная канцелярия освободить меня от упомянутых скучных занятий, я в тот же день поспешу отправиться в Витебск один, без семейства; семейство же намерен перевезти, наняв в Витебске и устроив квартиру.

Всепокорнейше прошу извинить меня, если бы мое замедление послужило к каким-либо неустройствам и опущениям по епархиальному делопроизводству».

28-го ч. писал я в Москву Н. В. Сушкову:

«Очень вам благодарен за вашу доброю о мне память.

Не знаю, что сообщить нового для вас собственно.

В сношениях своих здешнего высшею гражданскою властно я следую тем наставлениям, какие мне преподаны были вами. Я начинаю теперь опытно дознавать, что между двумя равносильными и независимыми друг от друга властями могут сохраниться мирные отношения только до пор, пока та и другая власть ограничивается исполнением своих лишь обязанностей и не вмешивается в дела другой. Правда, нельзя не желать, чтобы одна власть подавала руку помощи другой, но для сего надобно знать в точности нужды и потребности того, кому желаем оказать помощь и содействие; иначе выйдет то, что сказано в басне Крылова: «услужливый.... опаснее врага».

В Витебске есть один из питомцев воспетого вами Благородного Университетского пансиона: это вице-губернатор Н. П. Мезенцов, которому я подарил экземпляр вашего описания этого пансиона и который очень им заинтересован. Г. Мезенцов благонамеренный и добрый христианин, которого я очень полюбил и пользуюсь его взаимным расположением; им одним пока и ограничивается мое здешнее знакомство.

Время мое от раннего утра до поздней ночи – все без остатка поглощается частью епархиальными делами, частью корреспонденциею, которая, можно сказать, удесятерилась здесь у меня сравнительно с Москвою, так что о каких-нибудь ученых занятиях и даже о чтении книг мне пока и думать непозволительно. А между тем меня продолжают чествовать разными учеными титулами. Витебский Статистический Комитет и Московское общество Истории и Древностей Российских почтили меня избранием в свои Почетные члены. Должно признаться, что совестно быть мертвым членом какого бы то ни было Общества, а быть живым и деятельным нет возможности».

В след за тем Н. В. писал мне от 8-го декабря:

«Ваше Преосвященство, Добрый пастырь и усердный молитвенник!

Вечером 2-го декабря долетела до меня ваша граматка. Тотчас же. она была прочтена вслух: мои жена и племянница пожелали насладиться вашею беседою. Ваш твердый почерк так же легко читается, как приятно слушается ваша речь. А разбирать мои каракули – труд и скука. Дорожа вашим временем и оберегая ваши глаза, я пишу вам чужою, рукой.

Сношения наши по времени были не очень продолжительны, а чувства мои к можайскому епископу понеслись всецело за Полоцким и всегда будут носиться за ним по пути его шествия и превращений архиепископа, из епархиального начальника в члена Св. Правительствующего Синода и т. д.

Встречаются, хоть не часто, и в среде римского духовенства личности не-иезуитские. В Пинске был один прелат (Домбровский), который не только содействовал мне в наблюдении за обращенными униатами, а даже готов был присоединиться и присоединить к православной церкви всех членов латинской ереси. Не его и не моя вина, что желание наше не исполнилось. Что до евреев, мне сдается, что они давно уже перестали ожидать второго пришествия Мессии: они придут к вашему преосвященству с поздравлением в день Р. Христова и в день Его Воскресения. Так бывало в мое время в Жмуди, Вильне, Минске, вероятно, и в других местах. Да это не обязывает духовные власти хлопотать о взыскании сомнительных им долгов священников, диаконов и причетников. На то суд и расправа. А в житейском быту без услуги еврейской в вашей стране не обойдешься. Но все же они надежнее поляков. Паны сетуют на праздники. Временно – обязанных крестьян не должны они в нерабочие дни утруждать работой: это так. Но нанимать охотников едва ли можно им запрещать.

Посмотрел бы я на ваше житье-бытье, да не все так с нами делается, как хочется, а как Бог велит. А старцу-полуслепцу, вступающему с пути жизненной деятельности в день труда и болезни, Бог велит сидеть дома.

Москва помнит вас. Все уверены здесь, что ваша паства будет приведена в цветущее состояние. Пособи вам Бог во всех намерениях и начинаниях.

Давно бы избрать вас в почетные члены «Общества Ист. и Др. Р. В архивах Полоцких и Витебских найдутся исторические материалы, а в народе устные предания о Полоцком княжестве о религиозной борьбе в крае, об иезуитах и т. д. Вот и передавайте все это Бодянскому⁶⁶⁰.

Новостей нет и быть не может: все, что было ново вчера, вчера же, или поздно завтра, узнается; пары и проволоки все передают скорее письма и даже журналов. Итак, о юбилее в честь Карамзина⁶⁶¹, о переменах на берегах Невы, о разных покойниках и покойницах, о глупостях человеческих, о суете мирской о болтовне людской, – все это вы знаете из ежедневных и еженедельных газет и журналов, из летучих вестей по проволоке, из грузных книг переслыемых к вам на парах.

Св. Старец наш все тот же в духе и силе. Недавно был у него известный Джунковский⁶⁶². Вот его формуляр: по рождению русский и православный, по произволу покинул отечество и вступил в братство иезуитов; оставил братство и, получив от него аттестат, проповедовал на всех концах земли римское католичество; будучи священником, женился и явился в Петербург. Тут напечатал прощальное пастырское и окружное послание⁶⁶³, в котором как будто бы обличает иезуитов и указывает на отступления латинского обряда от православия; но в сущности ничего нового не сказал. Уж не волк ли он в овечьей шкуре.

Владыка не пленился им. Дав ему волю наговориться до сыта и, стало быть, вполне высказаться, сам почти не говорил».

При написании этого письма, очевидно Н. В. имел в виду не только мое письмо, но и письма мои к Викариям, а может быть, и к самому владыке Московскому.

1-го декабря писал мне из Петербурга А Н. Муравьев:

«Благодарю вас за поздравление со днем моего ангела (30-го ноября).

Понимаю, что вам трудно в Витебске, но вас там очень любят и ценят, как мне известно от местных властей. Вас и самих должен утешать успех, который вы уже сами замечаете. Если же вы с вашей опытностью и при вашем твердом характере не надеетесь ничего сделать, то кто же после вас может что-либо там успеть? Итак благодушествуйте и действуйте как доселе».

В изложенном мною выше письме московского владыки Филарета от 29-го сентября, между прочим, написано: «немалый, думаю, предлежит вам труд в очищении православия от праха прежней унии. Циркулярные подтвердительные предписания не сильно ведут к цели». Имея в виду эти слова мудрого Святителя, я так и начал действовать на новом месте служения. Ежедневно видя и слыша о разных церковных непорядках, сохранившихся, под защитою моего предместника, от бывшей унии, я не прибегал к письменным официальным распоряжениям к прекращению этих непорядков, но старался лично и словесно, при всяком удобном случае разъяснять тому или другому должностному лицу, всю несообразность и всю неуместность в православной церкви того или другого латинского или униатского обычая. И, благодарение Господу, внушения мои не оставались без добрых последствий: с первых же, можно сказать дней моего управления епархиею, начали мало по малу оставляться те или другие прежние обычаи и заменяется новыми – православными, хотя и не везде на первый раз без ропота и сетования. Официальные сведения об этом изменения церковных обычаев я начал вскоре получать и от благочинных и от самих приходских священников. Так:

Лепельского уезда Бобыницкий благочинный, священник Виктор Игнатович, доносил мне от 8-го декабря 1866 г. за № 378:

«Словесное приказание вашего преосвященства, 19-го октября мне данное, относительно совершения таинства Св. крещения чрез погружение, лично мною было передано всякому, в ведомстве моем состоящему, священнику, со внушением в точном и неотступном исполнении сего; при чем предложено всякому и наставление, как погружать. Для сей надобности заготовив, по числу церквей, приличные купели, снабдил оными подведомые мне церкви с подтверждением совершать Св. таинство по чиноположению Св. православной церкви чрез погружение».

Причт Михаило-Архангельской церкви местечка Бешенкович, того же Лепельского уезда, в донесении своем от 18-го авг. 1867 г., объяснял, что никаких особенностей при таинствах не соблюдается, кроме таинства Св. крещения, которое совершалось доныне чрез троекратное обливание, а не погружение, а теперь совершается таким порядком только в крайних случаях. – В том же смысле были донесения относительно совершения крещения и от других причтов.

Причт Витебской Ильинской церкви, при которой существовал обычай, в праздник Рождества Христова, ночью ходить по домам со звездой, доносил мне в 1867 г., что обычай этот, по стечению неблагоприятных обстоятельств для тех, которые звездословят, совершенно уничтожен в прошлом 1866 году самими же прихожанами.

Военный начальник Лепельского уезда конфиденциально доносил начальнику Витебской губернии от 6-го февраля 1867 г что священник Пышнянской приходской церкви Никифоровский, явясь к нему лично объявши что 2-го февраля, во время совершения им литургии, собравшиеся в церковь прихожане имели каждый свечу, которые держали в руках зажженными, а, по окончании обедни, просили священника по принятому издавна обычаю, освятить те.

Когда священник объявил, что этого обычая в церковном уставе не положено, а затем и освящать свечей он не намерен, то между всеми прихожанами послышался шепот: «Москаль».

Велижский благочинный, священник Вл. Щербов, в донесении от 12-го января 1868 г., между прочим, доносил, что в г Велиже было обыкновение просить отслужить литургию за чистовые души (т. е. за души, находящиеся в чистилище), по римско-католическому обыкновению, то оно, при добром внушении пастырей, уничтожилось, несмотря заботливость велижских ксендзов поддержать это обыкновение. – Было также обыкновение, пред опущением гроба в могилу бросать в нее деньги и тем купить место умершему у других усопших, но и это уничтожено.

Тот жe блaгoчинный Щepбoв в пoлyгoдичнoм донесении от 22-го июня 1868-гo г., изложив сведения о рeлигиозных обычаях, употреблявшихся православными прихожанами велижского благочиния при совершении разных церковных обрядов и св. таинств (как то: при совершении заупокойных литургий – черное сукно с нашитым крестом – на полу; при браке – приглашение знахарей; при елеосвящении – помазание ног больного; при напутствовании больного таинствами исповеди и причащения – суеверное опасение за выздоровление больного; при братчинах – пьянство; празднование под 24-е июня ночью – Купале), в заключение пишет: «вce yниaтcкoe и вooбщe несообразное с ycтaнoвлeниями пpaвocлaвнoй цepкви иcкopeнeнo. Резные изoбpaжeния пo церквам, польские и лaтинские нaдпиcи на иконах, писанные в латинском духе, кресты, и т. под. заменены православными».

3-гo декабря писал я в Москву к H. П. Киреевской:

«Усерднейше благодарю вас за ваше горячее участие в моем церковном деле. Я и сам тоже думал поручить работу иконостаса честному и благочестивому Павлу Варфоломеевичу⁶⁶⁴: у нас в Витебске, где же найти бы то ни было мастеров по этой части? Если что особенно горько и прискорбно для меня здесь, то это совершенный недостаток в русских православных мастерах по всем родам церковных поделок и поправок. Нужно ли сделать вновь, или починить старые ризничные вещи? Надобно приглашать еврея. Нужно ли переплесть церковную книгу? Надобно обращаться к еврею. Нужно ли, наконец, исправить какую-нибудь священную утварь? – Опять нельзя обойтись без жида. Вот в какой жалкой зависимости от презренных евреев находимся мы – господствующее племя в русском православном царстве – государстве!... И на освобождение от этой постыдной зависимости не предвидится никакой надежды. – Итак без П. Варфоломеевича, при устройстве иконостаса для моей домовой церкви, обойтись нельзя. Но вот какая беда: у меня нет еще в руках средств; П. Н. Батюшков мне пишет, что в настоящее время, по не достатку денег, он не может исполнить данного мне обещания ранее нового года. Таким образом до нового года я не могу делать никаких распоряжений. Когда же будет отпущена мне сумма, тогда я немедленно напишу вам и пришлю рисунок иконостаса с планом церкви.

Меня еще утешает здесь, при моих ежедневных скорбях и затруднениях, любовь ко мне Москвы… О, если бы и здесь Господь даровал мне, начав службу слезами и скорбями, оставить по себе такую же память, какую сохраняет ко мне незабвенная для меня Москва!

В день тезоименитства (1-го числа) Московского первосвятителя я совершал торжественное служение в кафедральном соборе, который в первый еще раз огласился молитвенным призыванием имени праведного Филарета. После литургии и молебна явились ко мне высшие городские власти и принесли мне поздравление с высоким именинником. Этим выразили они и свое уважение к имениннику и засвидетельствовали свою любовь и расположение ко мне».

4-го того же декабря писал мне из Москвы преосвящ. Игнатий:

«Письмо ваше, адресованное к Святителю на Троицкое подворье, 2-го декабря вечером было мною читано. Кажется, имеете скоро получить обстоятельный ответ по вопросу о раскольниках. – Возможность совмещения магометанского учения с начальством по церковной части показалась нам зело удивительною, равно цензура проповеди ректора семинарии г. Веревкиным.

Святитель совершал на Троицком подворье литургию 1-го декабря и даже казначею Рождественского монастыря Евфросинию посвятил в сан игумении. Получил он немало поздравительных телеграмм от Императорского Двора.

Архимандрит Знаменский (Сергий)⁶⁶⁵ напечатал подробное описание своего монастыря⁶⁶⁶ к 27-му ноября, отпразднованному светло архиерейским служением».

В то самое время, как возлюбленный мой преемник чертил эти строки, я сам вел с ним письменную беседу. Вот что писал я 4-го дек. его преосвященству:

«Приветствую вас с прошедшим днем тезоименитства великого Святителя. Приснопамятный день 1-го декабря ознаменован был мною торжественным служением в витебском кафедральном соборе. После литургии и молебна неожиданно явились ко мне все почти высшие городские власти, начиная с начальника губернии и принесли мне поздравление с высоким именинником. Такая внимательность и такое сочувствие к Московскому Первосвященнику со стороны здешних светских властей для меня были весьма утешительны.

Назначение на должность ректора СПб академии, наконец, состоялось. Протоиерей Янышев – человек, конечно, весьма достойный, но слышно, что даже академические не совсем довольны назначением, вместо монашествующего, белого протоиерея. До меня достиг вот какой, достойный примечания, слух, что один из заграничных протоиереев (Базаров), к которому обращались с приглашением на ректорство, соглашался принять эту должность, между прочим, с таким непременным условием, чтобы академия изъята была из под ведения митрополита. Знаменательное требование!..

Сегодня (4 ч.) утром, мимоездом, посетил меня новый преосвященный Смоленский (Иоанн): впрочем пробыл у меня не более часа. Утешительно из Петербурга привез очень мало.

Приготовляюсь к празднованию храмового праздника в кафедральном соборе в первый, да, может быть, и в последний раз. С будущей весны предполагается капитальная перестройка собора, которая продолжится не менее 4-х лет; доживу ли я, по крайней мере, пробуду ли здесь до того времени, Бог весть».

7-го числа получил я письмо из Мурома от шурина своего, В. В. Царевского⁶⁶⁷, с прискорбною вестью о смерти мужа сестры его Варвары Васильевны – Василия Андреевича Терновского, учителя Муромского духовного училища.

9-го декабря писал я в Москву к почтенному благотворителю С. П. Оконешникову и благодарил его за пожертвования для кафедрального собора, причем изъяснял ему следующее:

«Многоценные и благолепные свещники и горящие на них свечи будут служить надолго драгоценным памятником вашею пламенного усердия к храму Божию.

Подсвечники еще не внесены в собор, но те, кому уже случилось видеть их, восхищаются ими, потому что ничего подобного здесь нет и, вероятно, не бывало.

Великое доставили бы вы мне удовольствие, если бы поспешили исполнением своего обещания посетить меня... Очень буду рад видеть у себя и почтенного вашего друга, Ив. Степановича⁶⁶⁸.

6-го числа совершил я храмовый праздник с подобающею торжественностью; только жаль, что, к этому дню не поспели ваши подсвечники и массивные свечи, которые еще более сообщили бы благолепия празднику».

12-го дек. обратился ко мне с письмом протоиерей погоста Неведро (Невельск. уезда) Стеф. Дубровский⁶⁶⁹ такого содержания:

«Одиннадцать лет с половиною прошло, как перемещен я из г. Городка, был я протоиереем собора, в погост Неведро совершенно безвинно, и с того времени вся 36-ти летняя служба моя церкви забыта и как бы, погребена. За выслугою 15-ти лет законоучителем, мне оставалось до пенсии только 10-ть лет, и я лишен ее. За 14-летнюю службу по должности благочинного на мою долю досталась скучная, печальная, в уголку епархии, деревня. В Городке и поныне остается собственный домик мой с садом, насаженным собственными моими руками, плодами коего не довелось мне пользоваться, а пользуются другие без всякой для меня пользы. При бывшем епархиальном управлении, в которое древле-православное духовенство было загнано и унижено, мне не оставалось никакой надежды к возвращению потерянного. Но судьбы Всевышнего изменили положение дел, и полоцкой епархии суждено ныне обновится в правом суде, милости и истине, при милостивом правдолюбивейшем архипастыре. А потому и мне блеснул радостный луч надежды, что милостивое, человеколюбивое воззрение архипастыря на прописанные обстоятельства моей жизни может воскресить и меня и мою службу. И если справедливо, как разнесся слух, что Городецкого собора протоиерей Иоанн Бобровский, старости лет просится в заштат, то я у святительских ног вашего преосвященства просил бы об оказании мне архипастырской милости перемещением меня в Городок на прежнее протоиерейское место к собору, где прослужил я двенадцать лет.

При чем неизлишним считаю довести до архипастырского вашего преосвященства сведения, что перемещен я из Городка в Неведро по следующему случаю. Чиновники римско-католики г. Городка подавали прошение митрополиту своему в Петербург, прося его разрешить им устроить в Городе костел. По сношении об этом митрополита с г. Министром Вн. дел, потребованы были от меня чрез епархиальное начальство сведения, нет ли местных каких-либо препятствий к устройству в Городке римско-католического костела. Так как Городецкий приход недавно тогда еще был присоединен из унии к православию и прихожане, увлекаясь еще римско-католическими обрядами, часто ходили в Витебске даже и другие ближайшие около Городка костелы на богомолье, то я и дал отзыв, что устройство в Городке, римско-католического костела решительно невозможно, как по означенному обстоятельству, по которому оно могло бы только послужить к совращению прихожан и обременительным перепискам по начальству, ослабить даже самый дух православия в прихожанах вредными внушениями римско-католических ксендзов, так и потому, что для 10-ти каких-либо человек в Городке чиновников римско-католического вероисповедания, имеющих и вблизи Городка костелы для богомоления, не заслуживало уважения строить костел внутри православного, из 3000 душ (обоего пола) состоящего, прихода. На основании какового отзыва и отказано было Министром Вн. Дел в постройке p. – католического костела в г. Городке.

Этoт случай cильнo вооружил пpoтив мeня как помещиков Гopoдeцкогo уезда и чинoвникoв г. Гopoдкa, так ocoбeнно Гopoдeцкогo уездного cyдью Яцынo преданногo душею папизму, выpaбoтaннoмy в нем иeзyитcким образованием. Он-то, имея близкий дocтyп к бывшему пpeocвящeннoмy Василию, как родственник, yпoтpeбил все силы cвoи к выведению меня из Гopoдка, как пpeграду его замыслам. А чтобы хитрые cвoи действия oблечь в фopмy cyдeбногo пopядкa и дать им вид зaкoнности, он возмутил против меня человек дo 20-ти молoдых, неопыных моиx пpиxoжaн, которые не были дaжe домoxoзяeвaми, и нacтpoил их подать нa меня прощение его выcокoпpeосвящeнcтву, в котором прописано было, будто я горд и отказываю пpиxoжaнaм в исполнении xpиcтиaнcкиx тpeб. Bce это, по xoдaтaйcтвy Яцыны, принято было пpeocвящ. Bacилиeм в уважение, и я без законного расследования и cyдa выведен был из Городка в Heвeдpo; не пpиняты в уважение ни мои oпpaвдaния, ни самый даже одобрительный отзыв обо мне во всех пpиxoжaн как пpaвocлaвногo исповедания, всех мещан и кpecтьян, так и caмогo пpeдвoдитeля двopянcтвa, пpocивших ocтaвить меня в Городке для самой пользы службы. В последствии вpeмeни, хотя по просьбе моей и произведено было исследование по этому делу пpoтoиepeeм Гopoдeцкогo coбopa, Иоанном Бобpoвcким, по коему я совершенно оправдан, но это ocтaвлeнo без вcякогo внимания. А между тем, по выбытии моем из Городка, pимcкo-кaтолики, ко вреду православия, успели выхлопотать разрешение и устроить в Городке костел⁶⁷⁰ и приходского ксендза, а я за действия мои в пользу православия и за ограждение моих прихожан от иноверного, вредного для них, влияния, пострадал и разорен».

Просьба эта осталась без последствий, так как протоиерей Бобровский вовсе не думал оставлять своего места в Городке.

Получив в дар от знаменитого историка нашего, С. М. Соловьева⁶⁷¹, только лишь вышедший 16-й том его истории России, я писал ему 12-го числа:

«Вы и на чужбине преследуете меня своим вниманием и своим добрым расположением, тем обязательнее это для меня. Примите мою искреннюю сердечную благодарность за ваш дорогой дар.

В XVI томе вашей Истории я успел прочитать те только страницы, где говорится учреждении Св. Синода. Любопытно и вместе с тем грустно читать эти страницы. Даже такое важное дело, как учреждение Синода, не обошлось без кощунственных острот со стороны великого преобразователя России и его достойного споспешника в делах церковных – Феофана⁶⁷².

Позвольте мне снова предложить вам мои услуги. У нас в Витебске, имеется какой-то т. н. центральный архив, в котором, говорят, собрано много весьма любопытных и редких документов, относящихся к истории Зап. России XVI, XVII след. веков. Не окажется ли для вас нужным и полезным осмотреть это хранилище древних актов и воспользоваться его сокровищами? – Приезжайте – все будет сделано для ваших услуг. Помещение у меня теперь, хотя и не патриаршее, но много просторнее и светлее Никоновских палат. А если вы пожалуете ко мне летом, то найдете у меня и воздух не хуже Покровского, а купанье еще лучше. У меня, при архиерейском доме, имеется загородная дача с большим садом и двумя прудами, на берегу небольшой, но чистой pечки, вообще на прекрасном местоположении».

14-го числа получил я письмо из Москвы от одной из самых благорасположенных ко мне особ, супруги Д. Ст. Сов. Н. А. Кашинцова⁶⁷³, Евдокии Владимировны. Вот что она писала от 9-го числа:

«Кладя на весы мысль, что, может быть, при ваших занятиях, письма неуместны, и требование души напомнить вам о себе, ясно вижу, что последнее должно перевесить, а чувство признательности за ваше постоянно милостивое к нам расположение, ваши молитвы за нас у престола Божия, столь многочисленные ваши благословения, которые я на себе ношу и в кивоте храню, даже увлекают к разговору с вами.

Какой христианин не поймет высокого вашего сана! Я, сколько вы меня знаете, одна из тех, которые высоко его чтут, но не уступлю никому 1-го № из тех, кто предан вам душой. Простите дерзновение, если скажу, что всегда видела в вас друга, разлука с вами, по преклонности моих лет, может быть вечная и тем для меня тяжелее; знаю и уверена, что в молитвах ваших мы не забыты; думаю и то, что и на память вашу мы часто приходим и что иногда и вам по нас сгрустнется. Но хотя это для нас и утешительно, но от души и чистого сердца желаю, чтобы грусть от вас была далека во всяких случаях; вашей жизни. Как бы хотелось заглянуть в теперешний ваш быт, по прежнему найти отраду в вашей беседе.... Но можно ли желать невозможного? – Останавливаюсь на мысли, что Господь милосердием Своим отвлекает нас от земли; ибо каждая потеря родных есть уже ступенька к нашему собственному переходу к той жизни; каждая разлука с ближними и в многочисленном обществе заставляет находить одиночество, а одиночество вводить нас в нас самих, и тут только мы можем понимать ничтожество мира.

В заключение вам скажу, что здоровье мое все хуже и хуже: ноша дел на мне лежит более, чем когда-нибудь».

В ответ на это я писал 18-го числа:

«Дорогое и утешительное послание ваше предварило мое намерение писать к вам.

Приношу вам душевную благодарность за ваше многолетнее, искреннее и вполне христианское ко мне расположение, которое я всегда ценил и буду ценить. В беседах с вами я всегда находил духовное утешение и всегда восхищался вашим высоконравственным настроением мыслей и душевных расположений. В вас я всегда видел пример благочестия, достойный подражания для каждой светской женщины, желающей быть доброй христианкой и многим из моих московских знакомых поставлял вас в образец. Я никогда не высказывал этого пред вами лично, не желая показаться льстивым, но теперь пишу об этом смело и прошу не оскорблятся моим откровенным и правдивым отзывом ваших нравственно-религиозных качествах.

Напрасно вы считаете свои письма неуместными для меня в настоящем моем положении: теперь-то, при моем одиночестве на чужбине, они напротив всего более уместны и отрадны для меня. Если что еще утешает меня здесь, то это именно любовь и добрая о мне память моих добрых друзей и приятелей московских.

Сердечно поскорбел я о том, что оставил Москву, не видавшись и не простившись с достопочтеннейшим Николаем Андреевичем, которому я обязан многими приятными часами в моей московской жизни».

14-го же декабря писал я в село Иваново Владимирской губернии, к известному мне священнику и благочинному. Дм. Фед. Певницкому⁶⁷⁴:

«По уверенности в вашем добром ко мне расположении, решаюсь обратиться к вам с поручением, которое да не покажется вам, странным. Чрез несколько дней я намерен послать на ваше имя некоторую сумму (100 р.) денег с тем, чтобы вы приняли на себя труда доставить эти деньги сестре моей Марье Михайловне⁶⁷⁵ лично, не давая о том знать ни кому из ее семейных и родных. Это делаю я потому, чтобы мою сестру избавить от беспокойства и от неприятностей, которых она не может избежать в случае, если бы, я послал деньги прямо на ее имя.

Если вам любопытна знать о моем настоящем положении, то скажу, что оно в некоторых отношениях до сих пор было не очень приятное. Если бы я приехал в Витебск не из .Москвы, а из другого какого бы то ни было, места, положим, даже, из Петербурга, или Киева, – вероятно не был бы я так неприятно поражен многим здесь, как поражен теперь. Характер народонаселения, по преимуществу еврейский, церковные порядки – на половину униатские, архитектура храмов и внутренние их украшения чисто католические: все это и многое другое произвело на меня, прибывшего из православной Москвы, самое тяжелое впечатление. Теперь, мало по малу начинаю ко всему привыкать и присматриваться. Правда, я успел уже, с помощью Божиею, кое-что, особенно в церковном богослужении, привести в порядок и устроить на свой московский лад; и это сделать для меня было тем легче, что я привез с собою из Москвы людей, сведущих в церковных порядках, у меня и регент из Москвы.

Очень много на первый раз затрудняли и беспокоили меня беспорядки по делам Консисторским: теперь и это дело у меня улаживается. На днях явился ко мне новый секретарь из Петербурга – земляки, вероятно, и вам не безъизвестный по службе во владимирской семинарии. М. Г. Никольский. С ним, надеюсь, дела наши пойдут быстрее и исправнее.

Много озабочивает меня крайняя скудость здешних храмов. Многие церкви, не говорю уже о сельских, даже городские нуждаются в самых существенных предметах по части утварей и ризницы; некоторые церкви не имеют даже полного круга богослужебных книг; в некоторых церквах не на что будто бы приобресть купели, и под этим предлогом совершают крещение не по чину православной церкви.

Достопочтенный Дмитрий Феодорович! Издавна известно мне благочестивое усердие почтенного Ивановского купечества к благолепию храмов Божиих. Посему великую оказали бы вы услугу моей бедной епархии, и много обязали бы меня если бы, изъяснив о крайних церковных нуждах оной, предложили известным вам особенною любовью и усердием к храмам Божиим лицам, как, напр., Я. П. Гарелину⁶⁷⁶ и др., принесть, возможную жертву на пользу вверенной мне епархии…

Есть у меня в епархии два женских училища, в коих учатся и воспитываются дочери священнические, а частью причетнические и даже вовсе сироты. Немалое было бы доставлено этим питомцам, в особенности сиротам, утешение, если бы кто-нибудь из Ивановских Христолюбцев поусердствовал прислать от своих мануфактурных произведений хотя бы самого скромного ситчику на платья. Горячо помолились бы эти сиротки о таком благодетеле, и эта молитва, конечно, услышана была бы небесные Отцом сирых»...

Но почтенный о. Димитрий, хотя и обещал обратиться к известным ему благотворителям с просьбою о пособии бедным церквам и училищам полоцкой епархии, с, надеждою на успех, но успеха никакого не получил: богатое Иваново не оказало ни малейшего сочувствия к нуждам бедной полоцкой епархии.

Расскажу затем нечто курьёзное.

Известно, что дисгармония цветов, где бы то ни было – в живописи, или в одежде, так же неприятно поражает эстетически развитое зрение, как дисгармония звуков болезненно раздражает гармоническое ухо. В следствие этого, как светские образованные люда, так и духовные, не чуждые эстетического развития, тщательно старается избегать в своей одежде, всякой пестроты и сочетания цветов, не гармонирующих между собою.

Покойный митрополит московский Филарет и особенно преосвящ. Леонида обращали большое внимание на взаимное соответствие цветов в своих церковных облачениях. Не чужд был этой заботы и я, пока был, в Москве, но, когда переселился в Витебск, предоставил заботиться об этом ризничим, у которых, конечно, не было никакого понятия о гармонии цветов. Светские дамы начали мне делать на этот счет замечания. Чтобы не оскорблять впредь их тонкого эстетического вкуса я поручил им же самим составить таблицу, с показанием, какой цвет с каким не гармонирует и дать эту таблицу в руки для руководства хранителям и распорядителям моих облачений. – Такая таблица и была действительно составлена целым комитетом нескольких высокопоставленных дам и прислана была мне при письме от 18-го декабря моим добрым приятелем. Н. П. Мезенцовым.

Вот эта таблица:

Вступивший на место отозванного от должности Главного Начальника Северо-западного края К. П. Кауфмана Граф Ед. Троф. Баранов обратился ко мне с официальною бумагою от 20-го декабря за № 2619 следующего содержания:

«В бытность Витебского губернатора в Вильне возбужден был вопрос о пользе, которую могли бы принести довольно значительному латышскому населению витебской губернии православные священники, знающие латышский язык относительно распространения и укрепления между ними правил господствующей православной веры.

Предварительно какого либо распоряжения по настоящему предмету я имею честь покорнейше просить вас милостивый архипастырь, почтить меня вашим заключением о том, не признаете ли вы полезным пригласить во вверенную вам епархию на первый раз хотя двух православных священников, знающих латышский язык, дабы, по получении от вас уведомления, можно было сделать выбор способных лиц, о которых не оставлю своевременно сообщить вашему преосвященству надлежащие сведения».

На это я ответствовал Его Сиятельству 9-го февраля следующего 1867 г.:

«В июне и прошедшего 1866 г. Полоцкая Д. Консистория, вследствие отношения г. Начальника витебской губернии, входила донесением в Св. Синод о необходимости в местности Люцинского уезда: Ержепольскую, Боловскую и Липинскую, населенные Латышами назначить, сверх имеющегося там священника, еще одного священника и двоих причетников, знающих латышский язык, с жалованьем первому 400 рублей, а последним по 120 рублей каждому.

Г. Товарищ Обер-Прокурора Св. Синода, препроводив ко мне упомянутое донесение Полоцкой Консистории, отношением от 21-го июля требовал от меня по сему предмету отзыва.

Признавая с своей стороны необходимым иметь в помянутых местностях другого священника и при нем двоих причетников, знающих латышский язык, я подтвердил мнение Консистории и сообщил о том Г. Товарищу Обер-Прокурора с присовокуплением, что, в следствие донесения местного благочинного относительно назначения помощника Боловскому священнику Попову, я определил туда временно другого священника из числа заштатных, с назначением ему месячного жалованья по 15 р. из суммы, отпускаемой правительством в распоряжение епархиального начальства для оказания единовременных пособий нуждающимся лицам белого духовенства».

Этим и окончились наши сношения по настоящему предмету с графом Барановым.

С 22-го декабря начал я получать с разных сторон и от разных персон поздравительные письма с приближавшимся праздником Р. Христова. Кроме общих обычных приветствий и благожеланий, в письмах этих немало заключалось разнообразных, более или менее интересных для меня, сведений. Изложу здесь по порядку эти сведения.

Ранее других приветствовал меня профессор моск. академии С. К. Смирнов. Он писал мне 17-го числа:

«Душевно благодарю вас, что удостоили меня послания вашего.

О. Ректору⁶⁷⁷ я читал письмо ваше и мог заметить, что он желал бы сам иметь от вас письмо. Простите, если я осмелюсь просить вас написать ему. Письмо ваше, как доказательство сохранения прежних ваших добрых отношений к нему, вместе с тем будет иметь особое значение при определении на службу некоторых лиц, в которых вы принимаете родственное участие. Я разумею В. В. Царевского⁶⁷⁸, который до сих пор еще не назначен на место.

Радуюсь, что у вас будет новый секретарь консистории, которого я знал с отличной стороны и питал к нему расположение, когда он был студентом. Да устроит Господь все окружающее вас так, чтобы вы могли пользоваться миром и спокойствием!

Новостей пока у нас нет, и мы на днях ожидаем великого собрания их из Петербурга, откуда возвращается о. Михаил (Инспектор академии)⁶⁷⁹. На этой неделе прислан к Владыке Н. А. Серпенский⁶⁸⁰ с поконченными делами Комитета о духовных училищах; дел эти поручается пересмотреть нашему святителю. Надеюсь видеть в Лавре.

12 и 13 числ был в Лавре преосвящ. Антоний⁶⁸¹, бывший Смоленский. Он служил литургию в Троицком соборе, и мы с ним провели обеденное время у о. Наместника⁶⁸², а вечер у о. Ректора. Он говорил много прекрасного о вас, а о предместнике вашем много курьезного.

Юбилей Карамзина⁶⁸³ у нас не праздновали по причине другого великого праздника. О. Ректор посылал телеграмму в академию наук и получил известие, что Петербургский Университет избрал его (т. е. о. Ректора) доктором Русской Истории.

О новом Смоленском епископе (Иоанн)⁶⁸⁴ – он предварительно известил, что не желает встречи и приехал ночью 4-го декабря. Ни в этот день, ни на другой никого не принимал, 6-го числа служил в домовой церкви раннюю литургию, потом явился в собор к молебну, но в служения молебна не участвовал, а по окончании оного уехал прямо к губернатору».

Вняв доброму совету почтенного Сергея Константиновича, я поспешил написать к о. Ректору академии, протоиерею А. В. Горскому, и вот что писал я ему от 23-го декабря:

«Простите достопочтеннейший Александр Васильевич, что я до сих пора, не писал к вам и не поблагодарил вас за ваше многолетнее доброе ко мне расположение, которого, быть может, я и не заслуживал. Я всегда высоко ценил ваши, можно сказать дружественные ко мне отношения и всегда дорожил вашими мудрыми и опытными советами. И здесь я ощущаю под час крайнюю потребность в добром совете, но, к прискорбию моему, не вижу пока ни в ком из окружающих меня благонадежного советника За разрешением некоторых вопросов я обращался к прежнему моему Руководителю и Наставнику – разумею московского первосвятителя – и получал от него, потребные вразумления. Спаси его Господи!...

Мне сделалось известным, что вы, по вашему христианскому ко мне благорасположению, по поводу вести о моей якобы опасной болезни, соборне вознесли усердное моление ко Господу об избавлении меня от болезни⁶⁸⁵; примите за сие мою глубочайшую благодарность и на будущее время не лишите меня ваших святых молитв. Действительно, в последних числах сентября я испытал довольно сильную простуду, которая угрожала мне продолжительным заключением в четырех стенах, но Господь, предстательством Пречистая Его Матери и преп. Серг. Радонежского и Саввы Вишерского, к которым я молитвенно воззвал в своей болезни, скоро воздвиг меня от одра болезненного.

Теперь по милости Божией я не изнемогаю телом, но душевно страдаю почти каждый день, при продолжающихся непорядках и неустройствах, которые вижу и о которых еще более слышу. Много очень много потребно терпения и сил, чтобы сколько-нибудь привести в благоустроенный вид вверенную мне епархию.

Недавно явился ко мне из Петербурга новый секретарь консистории, ваш питомец по академии, Мирон Никольский. Не видно еще, чтобы он достаточно быть знаком со всей консисторской процедурой; но есть надежда, что он, как человек толковый, скоро поймет канцелярские хитрости; тогда и мне будет полегче.

Есть также надежда, что и семинария с училищами, в руках настоящего начальства, придут в лучшее сравнительно с прежним состояние. Был я в семинарии на некоторых экзаменах и порадовался успехам учеников. Слышно что и нравственное состояние семинарии сравнительно с прежним теперь лучше. Прежнее, предшествующее нынешнему, семинарское начальство немало посеяло плевел в сердцах юношей из коих некоторые начинают уже обнаруживать плоды своего школьного воспитания»⁶⁸⁶.

На письмо не было, да и не могло быть ответа, вследствие печальной истории по поводу произведенной мною в июне академической ревизии, о чем было сказано, в своем месте.

23-го ч. приветствовал меня с праздником К. И. Невоструев в следующих задушевных выражениях:

«Честь имею покорнейше приветствовать вас с праздником Р. Христова и наступающим новолетием, искреннейше желая вам внити в радость и благодать воплотившегося Господа.

Покорнейше благодарю ваше Преосвященство за ваше благоснисходительное ко мне писание.

Искреннее почтение приказал мне свидетельствовать вам высокопреосвящ. архиепископ Камчатский Иннокентий⁶⁸⁷, от которого недавно получил я писание. В нем, между прочим, владыка изъявляет, что Гольды, обитающие в средней части Амура, желают креститься, но горе, что нет у нас миссионеров, и что трое Синодом присланных монахов оказываются неспособными даже и к требоисправлению; весною владыка сам намеревается посетить страну тех Гольдов. И в Америке благоуспешно дело проповеди по ревности одного из купцов иеромонаха Илариона, о чем преосвященный донес уже Св. Синоду.

Так как описание Типографской библиотеки известным вам комитетом медленно подвигается вперед (как и Синодальной), то Обер-Прокурор, желая скорее решить ее участь, поручил Прокурору Синод. Конторы набрать для сего новых лиц. Сей прокуроры с Н. П. Гиляровым⁶⁸⁸ усильно тянули меня в это дело, но я решительно отказался, и некоторым рекомендуемым на то лицам обещал лишь, в случае нужды, пособие советами.

Сказывал также мне проезжающий из Далматских училищ на ректору архим. Мефодий, что нигилизм и революционное направление в наставниках Пермской Семинарии (давно уже растасованных) проистекали собственно из Казанского Университета и в академии распространялись Щаповым⁶⁸⁹, что Ректор Палладий⁶⁹⁰, вам известный, в свое правление подавил было это зло, совсем выгнав из семинарии главного виновника его, профессора Никонова, который при слабом преемнике Палладия в сообществе с оставшимися единомышленниками, тем ожесточеннее стал действовать со стороны. По Польскому делу и Симбирскому пожару 80 человек студентов университетских содержатся в замке и двое, говорят, приговорены к расстрелянию, прочие – в Сибирь.

Сейчас получил я выписанный чрез Дейбнера знаменитый „Codex Friderico – Augustanus sive Fragmenta Veteris Testamenti e codice graeco antiqnissimo». – Это есть часть нашего Синайского кодекса Библии, вырванная из него и отпечатанная на счет Прусского правительства тем же Тишендорфом еще в 1846 г.⁶⁹¹, служащая поэтому необходимым дополнением Синайского кодекса. Есть еще экземпляр (если уже не продан), стоющий 18 талеров вместо 32-х объявленных».

Того же 23-го ч. писал мне Настоятель Московского Данилова монастыря, о. архим. Иаков⁶⁹²:

«От всего сердца благодарю вас, преосвященнейший, за утешение, которое доставили мне и братии моей вашим милостивым писанием.

На вашу долю выпала запущенная и поросшая тернием нива. Мы вместе с вами скорбим; но не этим ли только и может ограничиться наше сочувствие к вашему трудному положению? Вам не столько вещи нужны, сколько люди. Будут люди: найдутся и потребные вещи. Подвиг ваш велик; но не оставит вас без благодатной помощи великий Подвигоположник, пекущийся и о муравье и дающий огненную ревность ангелам неба и церкви. Вашим девизом должны быть терпение и вера. Мы молимся и будем молиться, да не оскудеют у вас эти великие силы.

Что вам сказать о себе? По консистории у меня не прекращаются, а умножаются дела о пьянстве, драках и других беспорядках низшего клира. Страшно надоели. Хоть бы и уйти консистории!.. В Обществе Любителей Духовного Просвещения есть, по-видимому, деятельность. Члены по очереди читают по воскресеньям, или просто беседуют с народом, изъясняя дневные евангелия и апостол. Слушателей бывает до 100 и более человек. Но собеседование требует твердой программы и избранных собеседников. Публика не всеми довольна. После святок нужно будет сделать перемены к лучшему. Печатать еще ничего не собрались. Владыка оказал обществу милость по случаю новых выборов: мы получили 3/т.р. на расходы. Председателем избран паки я.

Николаевское братство⁶⁹³ лишилось отличной надзирательницы, Ек. Ив. Коротковой, заведывавшей детьми в Ризположенском доме. Бескорыстная служительница умерла. Поплакали дети; поплакали и мы с Алексеем Осиповичем (Ключаревым). Найдем ли похожую на нее, Бог весть. Из отчета, который присем прилагаю, изволите усмотреть, что за женщина г-жа Короткова. Ал. Ос. почтил ее словом и обещает напечатать в Душепол. Чтении воспоминания о ней⁶⁹⁴. Стоит!..

В заседании 15-го дек. я предложил Обществу войти в соображения, как нам праздновать 5-е августа, день 50-ти летнего юбилея нашего Владыки. Есть надежда, что юбиляр доживет и переживет этот день. Нам, академии, всем служившим под руководством владыки и состоящим на службе по иным епархиям и чуть ли не по всей России предстоит долг принять участие во юбилее всероссийского митрополита. Нужно бы, по моему мнению, возбудить к сему всех, более или менее заинтересованных. Не укажете ли, преосвященнейший, чем бы Обществу приветствовать Попечителя и Владыку. Хорошо бы посвятить ему какой-либо сборник, но какой дать ему состав? – При жизни юбиляра многое неудобно. Помогите решению важного вопроса».

24-го п. писала: из Москвы П. А. Муханова и к поздравлению с праздником присовокупляла благодарность за посланные ей мною икону и жите преп. Саввы Вишерского. При том извещала, что игуменья Никитского монастыря Флора отправляет, ко мне по почте вышитые у ней в монастыре пять орлов для употребления при священнослужении.

Получив эти орлы, я писал от 31-го ч. почтенной старице-игуменьи.

Орлы, выпущенные из Московской Никитской обители, благополучно прилетели в Витебск 29-го сего декабря.

Приношу вами и трудившимся художницам мою душевную благодарность Орлы ваши будут мною употреблены при первом богослужении.

Повторяю вам мою усерднейшую благодарность за ваш священный дар, которым вы напутствовали меня в дальний путь. Дар этот (наперсный крест с частицею мощей преп. Евфросинии Полоцкой) я употребляю каждый раз с особенною любовью и, само собою разумеется, с молитвенным воспоминанием о принесшей оный. Желательно было бы мне иметь хотя краткое письменное сведение о происхождении этой святыни. Не откажите мне в этом, пришлите краткую записку, от кого, когда и по какому случаю досталось вам эта святыня. Вы мне сообщали это на словах, но я не могу припомнить теперь».

24-го декабря писал мне из Владимира инспектор дух. училища И. Г. Соколов⁶⁹⁵:

«Как мне хотелось прошедшим летом приехать в Москву и принять лично благословение ваше, но о. ректор семинарии не решился отпустить без владыки⁶⁹⁶, а владыка приехал в конце августа.

На прошедшей неделе пришла весть из Питера, что нашего о. ректора⁶⁹⁷ назначают в Томск на место скончавшегося владыки Виталия⁶⁹⁸. Кто-то будет здесь ректором? А если будет наш Феодор Михайлович (Надеждин)⁶⁹⁹, то кто-то будет у нас училищным начальником? Если случится эта перемена, она будет очень важна для меня. С иным трудно ужиться и приведется, может быть, расстаться с училищем в котором привелось прослужить 35 лет, и последние годы пожить так спокойно в казенном помещении. Этим обязан вашей любви. Никогда не забуду вашего благодеяния.

С нового года наши учебные заведения будут содержаться на епархиальные средства. Жалованье наставнику положено до 600 р. в семинарии, а в училище – 200, 250 и 300 р. Теперь можно будет существовать и наставнику училища».

Какие скромные и ограниченные, подумаешь, желания почтенного ветерана-педагога!..

30-го декабря протоиерей А. Юркевич частною запискою извещал меня, что 29-го ч., в зале Полоцкого Мирового съезда, было собрание, состоявшее из 14 лиц, для предварительного рассуждения об учреждении в г. Полоцке Братства и, по общему соглашению в основных правилах, решили: составление Устава поручить трем из числа бывших в собрании лицам, а именно: Законоучителю Военной гимназии о. Алексею Добрадину, Директору гимназии генерал-майору Григорию Кузмин-Короваеву и Председателю Полоцкого мирового съезда половнику Леониду Черкасову. Предположено братству быть при церкви военной гимназии, во имя Свят. Николая и пр. Евфросинии.

Так окончился для меня, на новом месте моего служения первый, 1866 г.

Немного прошло времени со дня прибытия моего в Витебск, но как много уже, в этот короткий срок, мною передумано, перечувствовано, переиспытано!..

А что ожидало меня еще впереди!..

Под влиянием испытанных мною в течении полугода со времени назначения моего на полоцкую паству, разнообразных чувств и душевных волнений, я думал было заключить представленный мною в Св. Синод первый отчет о состоянии Полоцкой епархии в 1866 г. такими словами:

Вообще религиозно-нравственное состояние Полоцкой паствы, в каком она найдена мною, таково, что оставляет многого желать для ее возвышения и утверждения в здравых понятиях веры и в чистых правилах христианской нравственности. Но при том множестве разнородных элементов, более или менее враждебных православию, действование православного пастыря сопряжено здесь с немалыми затруднениями, и в особенности затруднительно быть преемником на Полоцкой кафедре такого архипастыря, который, быв воспитан, вне сферы православных понятий, в течении многих лет, действовал здесь в особенном, ему лишь свойственном направлении. Его преемнику рожденному и воспитанному в инаковых совершенно условиях, неудобно продолжать действование по принятой до него системе, но и действование вопреки этой системе может быть для него еще затруднительнее и опаснее. Посему желательно и благопотребно было бы иметь особое наставление от Св. Синода касательно управления вверенною мне епархиею. дабы непогрешительно действовать ко благу св. церкви и на пользу паствы».

Но опасаясь что в Синоде, где заседал и мой достопочтенный предшественник, могут сказать: «жестоки слова сии, кто может послушати их?», я смягчив эти слова и заменил их следующими:

«Вообще религиозно-нравственное состояние Полоцкой паствы, в каком она найдена мною, таково, что оставляет еще многого желать для ее просвещения и утверждения в здравых понятиях веры и в чистых правилах христианской нравственности. Но при множестве разнородных элементов, более или менее враждебных православию, действование православного пастыря сопряжено здесь с великими затруднениями, и в особенности затруднительно на первый раз для епископа, мало знакомого с местными особенностями, как общественными, так и церковными.