Часть 1. Сектоведение как дисциплина

Введение

В первую неделю Великого поста в чине Торжества Православия Церковь анафематствует еретические заблуждения и прославляет защитников Православия, предостерегая верных чад от гибельных заблуждений, от ложных путей спасения, уводящих от Царства Божия.

Однако в лексиконе современного сектоведения наряду со святоотеческим богословским понятием «ересь» используются появившийся в русском богословии с конца XVIII в. термин секта и вошедшие недавно в употребление выражения тоталитарная секта и деструктивный культ. В то же время столь привычное и понятное воцерковленному человеку (да и не только ему) понятие «ересь», ясно и четко обозначающее, где истина, а где ее подмена, употребляется весьма редко. Получается, что в области сектоведения существует, по меньшей мере, два языка: богословский святоотеческий и новый, претендующий на статус богословского. Совместимы ли эти два языка, говорят ли они об одной и той же реальности или же обозначают две совершенно разные? Одни считают, что термин секта – это синоним ереси, если речь идет о группах, вышедших из христианской среды; другие, как сторонники доктрины тоталитарного сектантства, полагают, что это несопоставимые понятия, даже если речь идет о группах, имеющих христианские корни.

В современной церковной полемической литературе, посвященной деятельности различных антицерковных религиозных групп, терминологическая проблематика затрагивается лишь частично, в то время как она порождает целый ряд вопросов, непосредственно связанных с методологией противодействия сектам.

Следует отметить, что данная проблема возникла не в настоящее время и была сформулирована и поставлена еще сто лет назад, в начале XX в. Во второй половине XIX – начале XX столетия в России наблюдался очередной подъем сектантской деятельности. В то время активно распространялись лжеучения, как возникшие в России: хлыстовство, скопчество, молоканство, духоборчество, толстовство, иоаннитство, иеговизм, малёванщина и другие, так и проникшие с Запада – меннонитство и новоменнонитство, штундизм, баптизм, евангелизм и адвентизм седьмого дня. Группы, исповедовавшие эти лжеучения, именовали сектами.

В противостоянии им Церковь накопила большой опыт, и тогда же были предприняты многочисленные попытки его обобщения для выяснения природы сектантства, формулировки определения секты и ее критериев. В результате проведенной работы было предложено несколько определений понятия секты и ее признаков. Под сектой в самых общих чертах подразумевалась «группа людей, отделившихся от единства Православной Церкви и живущих отдельной самостоятельной жизнью в замкнутой среде своих религиозных идеалов».¹

В то же время отмечалось несовершенство существовавших определений сектантства и понятийного аппарата, используемого в сектоведении.² Обращалось внимание на то, что эти определения не указывали, чем разнится секта от раскола или ереси, а отдельные определения секты, применявшиеся, например, к баптистам, евангелистам или толстовцам, можно было приложить и к известным ересям (Ария, Нестория, Евтихия), и к раскольникам старообрядцам. В некоторых критических публикациях начала XX в. причину терминологической неопределенности видели в том, что термин секта сравнительно недавно проник из западного богословия в русское и был не полностью воцерковлен.

Тогда же отмечалось, что слово секта не встречается в Священном Писании, догматических документах Вселенских Соборов, восточных святоотеческих творениях, в том числе в ересиологических сочинениях, в канонических памятниках и в переводах этих текстов на русский язык. В доказательство понятийной неопределенности термина секта исследователи начала века ссылались на святителя Василия Великого, указывавшего на три вида отпадений от Православной Церкви, которые он называет ересью, расколом и самочинным сборищем. Под последним он подразумевал, как полагали, «не секту, а самовольные собрания, которые могут быть устрояемы непокорными пресвитерами без разрешения их епархиального епископа, или епископами – без согласия их митрополита, или же «ненаученным народом».³

Обращалось внимание и на то, что в Пространном катехизисе Православной Восточной Кафолической Церкви святителя Филарета (Дроздова) говорится только о ереси и расколе, а о секте даже не упоминается.⁴ Последнее замечание было очень весомым, так как митрополит Филарет пользовался большим авторитетом среди богословов.

В ходе исследования понятийно-терминологического вопроса в сектоведении многие миссионеры пришли к мнению, что слово секта по содержанию близко термину ересь.

Процесс обсуждения терминологической проблематики в сектоведении в России был, по сути, прерван после 1917 года и возобновлен в начале 1990-х гг. Частично работа в этом направлении продолжалась за границей в эмиграции. С 1994 г. наряду со словом секта в русском сектоведении стали использоваться термины, обозначающие новые понятия: «тоталитарная секта» и «деструктивный культ». Причем новыми терминами стали именовать и те группы, которые прежде назывались просто сектами, например, пятидесятников, иеговистов, мормонов. Таким образом, в русском сектоведении с 1994 г. существует несколько терминов для обозначения одних и тех же религиозных групп: ересь, секта, тоталитарная секта, деструктивный культ и культ, которые используются по-разному, то как отличные друг от друга понятия, то как синонимы. Некоторые сторонники теории тоталитарного сектантства заявляют: со второй половины XX в. Церкви противостоят секты с якобы принципиально новой природой, с которыми не приходилось сталкиваться святым отцам, и, следовательно, их опыт противостояния ересям не может быть использован в борьбе с новыми антицерковными группами – тоталитарными сектами и деструктивными культами. Поскольку новейшие термины тоталитарная секта, деструктивный культ появились недавно с претензией на единственно адекватное описание природы антицерковных групп и выдаются за православное богословие сектантства на современном этапе, то надлежит выяснить, насколько обоснованы подобные заявления.

Столь значительное внимание к терминологической проблеме в сектоведении, уделяемое ей с начала XX века, является не абстрактно-отвлеченным вопросом и не данью схоластике, но имеет практическое значение – ведь от того, в чем усматривается сущность сектантства, будут зависеть и методы борьбы с ним и их эффективность.

Одно дело, когда мы идентифицируем по заранее составленной классификации какую-то группу как тоталитарную секту и воспринимаем ее как нерелигиозную по природе, как мафиозную структуру, прикрывающуюся религиозной риторикой для сокрытия преступной деятельности, в которую вовлекаются люди помимо их воли и удерживаются в ней с помощью технологий изменения сознания, с целью выкачивания финансовых средств и захвата власти.

И совсем другое, когда какую-либо группу рассматривают как религиозную, проповедующую ересь, лжеучение, стремящееся разрушить дело спасения, совершенное Христом, или проповедующую нехристианское учение, язычество, утверждающее себя в противостоянии Православной Церкви, стремящееся подменить Православие или ассимилировать его, совращая православных верующих в свое заблуждение или увлекая к себе тех, кто является по культуре христианином.

Эти два различных представления о природе сект, обозначенные соответствующими терминами: тоталитарная секта или деструктивный культ и ересь или секта определяют две отличные друг от друга методологии противостояния им. В первом случае борьба с сектантством переводится в медицинскую и правовую плоскость, с привлечением соответствующих средств, не свойственных Церкви, а во втором случае в богословскую и тогда содержание полемики с сектантством будет заключаться в раскрытии тех положений православной веры, которые им искажаются или оспариваются, и Церковь будет бороться с ним данными ей благодатными средствами, что отвечает ее призванию и ее природе.

Поскольку теория тоталитарного сектантства является совершенно новой в богословии и претендует на название церковной, то надо сопоставить ее подход к сектантству с опытом Церкви, со святоотеческим подходом к нему, как «единственном «источнике» и «критерии» богословия»,⁵ т. е. критерием церковности суждений. Это предполагает выяснение целого ряда вопросов, в том числе связанных с предложенным новым понятийным аппаратом. Ведь сектоведение относится к богословским дисциплинам, и оно должно описывать предмет своего изучения, используя свойственный богословию понятийно-терминологический аппарат, классифицировать секты, изучать их, вести полемику с ними и т. п., исходя из принципов, принятых в богословии. Поэтому надо установить, будут ли термины тоталитарная секта и деструктивный культ, заимствованные из другой области знаний, эффективными и в богословской системе понятий; насколько они целесообразны и предпочтительны перед традиционным богословским термином ересь и более поздним секта; в какой мере они соответствуют сложившейся языковой практике, исторически первоначальному истолкованию, насколько удобно пользоваться ими и не приводит ли их употребление к противоречиям и дублированию общепринятых терминов. Решение этой задачи включает в себя изучение происхождения новых терминов, факторов, оказавших влияние на их формирование, путей и обстоятельств появления в православной литературе по сектам...

Учитывая тот факт, что теория тоталитарного сектантства заявила о появлении совершенно нового сюжета в развитии религий в мире – тоталитарных сект, то надлежит установить, в какой мере это утверждение истинно, в какой мере эта теория подтверждается эмпирически.

Принимая во внимание влияние западной литературы по сектам на изучение сектантства в России, в данном курсе будет сделан обзор западных доктрин сектантства и опыта противостояния им, чтобы избежать совершенных ошибок и выявить положительные моменты в борьбе с сектами на Западе. Вместе с тем, знание особенностей понятийного аппарата и подходов к сектантству поможет сориентироваться в огромном количестве зарубежной литературы по данной тематике. Хотя сектоведение является богословской дисциплиной, тем не менее, изучение религиоведческих и социологических теорий сектантства представляется весьма важным для уяснения понимания светской наукой природы сект, ее отношения к церковному подходу к данной проблеме, ее дискуссии с антикультовым движением и отчасти для понимания отношения светских властей к этой проблематике.

На протяжении всего бытия Церкви ей противостоят ереси и другие религиозные верования, стремящиеся ниспровергнуть Домостроительство нашего спасения. Упоминания об этой борьбе зафиксированы в самых авторитетных текстах Предания – в Священном Писании и церковно-исторических памятниках. Егезип говорит, что до времени смерти Иакова праведного «Церковь называлась чистою девою, ибо она не была еще растлена суетными учениями. Началось растление с Февуиса, недовольного тем, что его не сделали епископом; он принадлежал к одной из семи народных сект (τον επεα αιρεσεων). Из них же вышли и Симон, родоначальник симониан, и Клеовий, от которого произошли клеовиане, и Досифей, от которого – досифиане, и Горфей, от которого – горфеане, и Масвофей. От сих произошли менандриане, маркиониты, карпократиане, валентиниане, василидиане и сатурнилиане».⁶

Появление этих лжеучений связывают с принимавшими христианство иудеями и язычниками, не отказавшимися окончательно от своих прежних верований, которые они – одни по неведению, а другие вследствие неискреннего обращения – привносили в христианство и смешивали с ним.⁷ Упоминания о появлении еретического учения гностиков встречаются уже в посланиях апостольских, начиная с 60-х годов I века. Во Втором послании апостола Петра, в посланиях апостола Иуды, апостола Павла Колоссянам и Ефесянам, в пастырских посланиях, в посланиях апостола Иоанна Богослова и Апокалипсисе обличаются лжеучения, следование которым равносильно отвержению от искупившего их Господа (2Пет 2:1).

Ереси, или секты, как их именовали в богословской литературе в XIX в., возникшие в древности, не все исчезли и ушли в небытие. Многие из них продолжали существовать и еще долго оказывали влияние на формирование специфической религиозной среды, где возникали новые ереси. Некоторые церковные историки и светские историки религии в их существовании находят некое еретическое преемство, как бы некое противоцерковное ложное предание, дошедшее до нашего времени и оказывающее влияние на образование доктрин новых сект.

Проф. А. М. Иванцов-Платонов видит в ересях I-III вв. «основные типы, первоначальные образцы» поздних ересей: большая часть «сект, возникавших в христианском мире в I, II, и III вв., исчезли довольно скоро; лишь немногие из них продолжали существовать до IV, VI и VII столетий. Однако их влияние далеко не исчезло так скоро, но напротив, весьма сильно отражалось как на сектах позднейших, образовавшихся уже к средним векам христианской истории, так и жизни самого христианства. Прежде всего древнейшие секты независимо от частных пунктов вероучения и нравоучения со стороны общих начал и характера их представляют, так сказать, основные типы, первоначальные образцы, по которым стали образовываться позднейшие секты, подобно тому, как и в главных направлениях только что начинавшего тогда формироваться церковно-христианского богословия мы можем находить основные и вполне характерные типы позднейших направлений, развивающихся в христианском богословии».⁸

В развитии сект он усматривает своего рода еретическое преемство, «как бы своего рода еретическое предание» подобно церковному. Тем не менее, это не значит, будто бы одни секты представляют буквальное повторение древнейших. «Напротив, всякая позднейшая секта несомненно представляет что-либо новое, своеобразное: идеи сект древних, переходя в позднейшие, много видоизменяются под влиянием новых исторических и национальных условий и в сочетании с другими идеями, привходящими в позднейшие секты из новых исторических и национальных источников».⁹ Существование сектантства прот. проф. Иванцов-Платонов представляет как процесс «мысли, тождественной по своей основе для различных исторических эпох, но видоизменяющейся в своем развитии под влиянием новых исторических условий».¹⁰

Стремление выявить типологическую связь между сектантскими учениями, установить влияние одних доктрин на формирование идей других, выявить «первоначальные образцы» является не поздним изобретением, а встречается в первых противоеретических трудах церковных писателей, в частности, в труде святителя Иринея Лионского «Пять книг против ересей».¹¹ Попытки выявить некое еретическое преемство встречаются и в систематизации ересей блаж. Феодорита,¹² и в исследовании прот. И. Арсеньева.¹³ Наряду с гностицизмом другим примером концепции преемственности еретических идей могут быть протестантские конфессии и секты. Их возникновению и развитию предшествовали на Западе средневековые движения оппозиционного папству направления – секты катаров, вальденсов и лоллардов.¹⁴

ередко сами сектанты указывают на свое историческое и типологическое преемство древним ересям, а иногда пытаются показать оба вида такого преемства, чтобы доказать свою причастность к якобы древней христианской традиции. Так, баптисты и пятидесятники отмечают, что по разным вопросам вероучения их предшественниками были монтанисты, новатиане, донатисты, лолларды, вальденсы, богемские братья и анабаптисты и пуритане.¹⁵

Схожего мнения о существовании такого преемства придерживаются некоторые современные западные и отечественные светские историки религии. При этом иллюстрации такого «предания» у светских и церковных историков совпадают: так, в качестве такого примера они приводят гностицизм,¹⁶ который, по их мнению, может быть представлен и как преемство определенного круга основополагающих идей, и как «некое вечное умонастроение, вневременной настрой духа... И в пользу первого, и в пользу второго подхода можно привести определенные и вполне серьезные доводы».¹⁷

В первом смысле к гностицизму относят дохристианский гнозис, христианский гнозис: ересь гностиков и манихеев, павликиан (VII-IX вв.), богомилов (X-XIV вв.), а также альбигойцев или катаров (XI в.), генетически связанных с гностико-манихейским кругом идей и обнаруживавших тот же самый тип мышления и мировосприятия,¹⁸ который впоследствии проявился в каббале: «чистым гностицизмом является лурианская каббала, мистическое течение в иудаизме, созданное Ицхаком Лурией (Ари «Святым Львом“) в XVI веке».¹⁹

В русском сектантстве типично гностические идеи находили свое выражение в хлыстовстве.²⁰ Возрождение этих идей в сектах и движениях XX-XXI вв., и прежде всего в движении «Нью эйдж» («New Age »), отмечают современные православные богословы, в частности Блаженнейший и Святейший Игнатий IV, Патриарх Антиохийский: «Распространяющаяся сегодня новая «духовность» принимает чрезвычайно размытые формы – от оккультизма и магии до весьма тонких типов гностицизма – и начинает кристаллизоваться в мистическом движении, получившем название «New Age». Эта духовность кажется антихристианской, но разве христианство, которому она себя противопоставляет, не является слишком часто выродившимся, не сводится ли оно к сентиментальному пиетизму и злобному морализму манихейского толка».²¹ Гностические корни в мировоззрении этого движения усматривают и католические теологи.²²

Понятие «гностицизм» во втором смысле – как некое специфическое умонастроение – характерно, по мнению Е. Торчинова, для некоторых представителей русской религиозной философии.²³

Таким образом, вероучительная сторона сектантства и его опровержение ничего нового собою не представляют. В исследованиях по сектантству начала XX в. отмечалось, что круг вопросов, по которым ведется полемика с ним, известен от апостольских времен, когда начались споры о церковном и нецерковном предании, о том, кому принадлежит Библия, где хранится истина Христова, а затем эта тема была продолжена в диспутах об иконах и мощах, о призывании святых и молитвах за умерших, о понимании природы Таинств... .²⁴ Современное сектантство также возникло не в идеологическом вакууме, а представляет собою модификации идей своих предшественников.

Выявление исторической и типологической преемственности ересей позволяет лучше понять, объяснить мотивы их появления, историю и особенности вероучения и религиозной практики,²⁵ т. е. составить объективное представление о природе сект. Однако, несмотря на общность сектантских идей, их следует рассматривать, по мнению проф. Иванцова-Платонова, в динамике, поскольку различия между сектой-архетипом или движением-архетипом и вышедшими из них группами могут порою быть весьма существенными.

Очевидно, что хорошее знание сектантских доктрин и их особенностей является непременным условием эффективного опровержения этих заблуждений. Однако сектоведение не ограничивается лишь изучением сектантских доктрин и их опровержением. Оно не исчерпывается обличением заблуждений и выискиванием негативного в них. Цель сектоведения, как и богословия в целом, изначально положительна. Сектоведение имеет целью раскрытие православного учения, сообразуясь с заблуждениями еретиков. Именно такой подход при изучении и опровержении еретических заблуждений мы встречаем у святых отцов. Так, у св. Иринея Лионского «на первый план выступает полемика с гностицизмом, но не она главное, – полагает Э. Поснов. Ему, при его глубоко верной постановке дела, не было большого труда показать заблуждения гностицизма с точки зрения христианского теизма. Для него совершенно важнее и труднее была положительная сторона дела – укрепить, а иногда создать вновь те или иные положения как принципы христианства, ибо при удачной постановке принципиальных положений, твердом обосновании их и отчетливой формулировке выяснялась сама собою нелепость всех претензий еретиков».²⁶

Подход св. Иринея был не частным решением противоборства ересям. Так понимали суть и строили антисектантскую работу русские православные миссионеры в дореволюционное время. Главная цель их бесед с сектантами заключалась в изложении православного учения и оказании помощи заблуждающимся в уяснении их ошибок.²⁷ В настоящее время к такому же подходу к вызовам Церкви призывает Святейший Игнатий IV, Патриарх Антиохийский: «среди самых насущных задач... быть внимательными к современному неоязычеству – не столько ради того, чтобы его проклинать, но чтобы его преодолевать через углубление нашей веры, по примеру св. Иустина (II в.), различавшего во всем «семена Слова“».²⁸

Именно такими виделись задачи сектоведения, когда обсуждался вопрос об открытии кафедры сектоведения в МДА в 1905 г. Тогда отмечалось, что эта академическая дисциплина должна давать: во- первых, «точное и чуждое всякой тенденциозности исследование прошлой и ... современной жизни русского сектантства; во-вторых, образцы строго научной богословской полемики против сектантских заблуждений».²⁹

Для решения этих задач следует использовать исторический и полемико- догматический (полемико-богословский) метод. Исторический метод позволит проследить историю секты на всем пути ее развития: момент ее зарождения, дальнейшее развитие вплоть до современного состояния или до прекращения ее существования. Он даст возможность рассмотреть ту или иную секту как продукт исторических, политических и религиозно-бытовых условий жизни народа, а не только как отвлеченную доктрину, содержащую определенные теоретические положения, подлежащие опровержению. Изучение вероучения сект, их отношение к православному учению, опровержение сектантских заблуждений и изложение православного понимания оспариваемых сектантами вопросов, сопоставление принципов духовной жизни в сектах и Православии будут составлять суть богословского подхода к сектантству.

В первой части рассматриваются предмет сектоведения, его назначение, методы изучения сект, основные этапы становления сектоведения как академической богословской дисциплины, а также значение термина секта в западной литературе (поскольку термин секта латинского происхождения), от времени классической латыни до разделения западного христианства на католичество и протестантизм и появления двух взаимоисключающих экклесиологий, имеющих различные критерии для определения церкви и секты.

Во второй части речь идет о католическом и протестантском взгляде на сектантство. Принимая во внимание две версии о происхождении термина секта в русском богословии, из католического или протестантского богословия – в данных главах дается обзор истории и значения термина секта в этих богословских системах. Затем анализируются современные подходы к сектантству в католичестве и протестантизме, используемые в них определения понятий секта, новое религиозное движение и культ; излагается мнение западных теологов о факторах, способствующих развитию сектантства, мотивации вступления в секту и кратко рассматриваются классификации сект.

В третьей части дается обзор религиоведческих и социологических теорий новых религиозных движений (НРД), рассматривается понятийный аппарат, признаки НРД и их классификация; приводятся разные мнения западных ученых о причинах роста и факторах успеха сект (консервативных религиозных групп) по сравнению с традиционными для них христианскими деноминациями. Далее рассматривается история, идеология и практика антикультового движения, возникшего в 1970-х гг. на Западе и оказавшего влияние на богословие и методы противодействия сектантству и в католичестве, и протестантизме, а также в России, где идеология антикультового движения известна под названием теории тоталитарного сектантства. В рамках данной темы показан весь ход возникновения идеологии антикультового движения: от появления теории «промывания мозгов» применительно к военному времени на основании изучения опыта поведения американских военнопленных в китайских концлагерях с конца 1940-х – начала 1950-х гг. до использования ее для объяснения обращения человека в секту и поведения верующего в ней, с начала 1970-х гг. Рассматриваются различные модификации теории «промывания мозгов»: реформирование мышления, контроль сознания и др.; индикаторы применения контроля сознания; излагается предложенная антикультовым движением модель процесса обращения в секту, приводится также оценка этой теории представителями западных конфессий. Завершает эту часть краткий обзор оценок светскими учеными роли еврейского сообщества как в антикультовом, так и сектантском движении на примере США.

В четвертой части изучается сектоведческая проблематика в русском богословии в историческом и богословском контексте: от появления в России понятия секта в конце XVIII в. до его критики в конце XIX – начале XX вв., затем рассматривается деятельность VI Отдела по расколу и сектантству Предсоборного Присутствия, его проект анафематизмов на русское сектантство, сектантская тематика в работе Поместного Собора 1917–1918 гг. и в новой редакции чина Православия. Далее показана противосектантская деятельность Русской Церкви Заграницей на примере определения ее Соборов 1922 г., 1932 г., 1938 г., и излагается подход к новым сектам на примере противосектантских сочинений иером. Серафима Роуза. Затем кратко дается история сектоведения в России с 1988 г. и прослеживается эволюция понятийного аппарата в русском сектоведении по материалам документов Архиерейских Соборов, полемической литературы и церковных СМИ, от термина секта до термина тоталитарная секта. Показана семантическая связь теории тоталитарного сектантства с антикультовой идеологией и роль западных антикультовых центров в ее утверждении в России.

Поскольку теория тоталитарного сектантства появилась совсем недавно и выдает себя за православное богословие современного сектантства, то ее критерии сопоставляются со святоотеческим подходом к заблуждениям, так как Церковь принимает все новое, соотнося его с «правилом веры» или «правилом истины», т. е. Преданием. Кроме того, показана внутренняя противоречивость теории тоталитарного сектантства, ее неисторичность и социально-политическая обусловленность признаков тоталитарных сект.

После этого приводится обзор классификаций сект в русском сектоведении и святоотеческих творениях, и рассматриваются способы вхождения сектантов в Церковь и чин их приема, в зависимости от происхождения их сект и проповедуемого ими учения.

В этой же части рассматриваются причины появления и распространения сект в России с XIX в. до настоящего времени и дается краткое описания наиболее известных сект и движений на Руси с XI в. до начала XX в. Этот исторический и богословский экскурс позволяет на достаточно хорошо исследованном материале изучить природу сектантства, по степени уродства и изуверства превзошедшего современные действующие в России секты, закономерности его появления и развития в России, что, по мнению проф. Н. Н. Глубоковского, поможет лучше понять природу древних ересей. В завершение дается краткий исторический обзор регулирования сектантской деятельности в России с XIX в. до настоящего времени.

Пятая часть посвящена анализу динамики и тенденций развития традиционных религий и сект в мире и в России.

Сектоведение как дисциплина, относящаяся к области богословского знания, призвана обоснованно раскрывать истины православной веры, сообразуясь с еретическими учениями и различными религиозными заблуждениями, проповедующими отличающийся от православного или альтернативный ему путь спасения и религиозного делания.

Сектоведение как самостоятельная академическая дисциплина, по Уставу духовных академий, появилась в 1912 г., хотя первая попытка учреждения кафедры сектоведения в Московской духовной академии на средства Московской епархии в порядке частной инициативы была предпринята митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским) в 1905 г., но она не была успешной.

До учреждения самостоятельных кафедр сектантская тематика рассматривалась как часть других дисциплин. По Уставу духовных академий 1869 г., согласно которому все предметы делились на общеобязательные и специальные по отделениям, сектантство было отнесено к церковно-историческому отделению и изучалось в академиях в рамках Истории и обличения русского раскола.³⁰ Однако быстрое развитие противоцерковных движений и сект в России во второй половине XIX в., особенно вышедших из протестантской среды штундизма, баптизма (с конца 1860-х гг.), евангелизма (1874 г.) и адвентизма (1886 г.), показало, что приходское духовенство было не вполне готово дать ему отпор, приходские священники не знали учения сектантов и не всегда эффективно могли их опровергнуть.

Учитывая потребность в священниках, подготовленных для несения пастырского служения в условиях противостояния сектам, Св. Синод внес коррективы в учебный процесс, издав указ от 28 марта 1881 г. об открытии в Московской духовной семинарии и ряде других семинарий самостоятельных кафедр истории и обличения русского раскола (слово кафедра в данном случае обозначало отдельную дисциплину) с целью «практического руководства учеников, будущих пастырей Церкви, в собеседовании с раскольниками о важнейших предметах их разномыслия с Церковью».³¹ Предполагалось, что в семинарском курсе будет рассматриваться старообрядческий раскол и секты и, кроме того, в семинариях будут проводиться публичные диспуты с сектантами и раскольниками при участии воспитанников семинарий. Это давало возможность ежегодно направлять на приход подготовленных священнослужителей, обладающих определенными знаниями и опытом полемики с сектами.³² В осуществлении данного указа в некоторых семинариях, в том числе в Московской, помимо теоретического изучения устраивались беседы со старообрядцами и сектантами.

После очередной реорганизации духовных академий в 1884 г. дисциплина «История и обличение русского раскола» согласно новому Уставу была переименована и стала называться «История и критика русского раскола».³³ По новому Уставу, сохранились общеобязательные предметы, а распределение дисциплин по специальностям отменялось, вместо них студентам предлагалось по выбору изучать одну из двух групп предметов (в Казанской академии было три группы). К первой группе относились филологические дисциплины, ко второй – историко-богословские, в том числе история и критика русского раскола.

а фоне продолжающейся напористой деятельности сектантов в Казани с 9 по 25 июля 1885 г. проходило Собрание епископов поволжских и смежных епархий, где сектантство представляло серьезную опасность. Было признано необходимым учредить и в семинариях особые кафедры истории и обличения раскола и других сект. Святейший Синод принял во внимание эти предложения и постановил открыть эти кафедры в 24 семинариях.³⁴

Через два года в 1887 г. в Москве состоялся Первый миссионерский съезд, где главным образом рассматривались вопросы борьбы со старообрядчеством, однако и сектантству на нем также уделили внимание. Участники съезда предлагали ввести в круг предметов преподавания в высших и средних духовно-учебных заведениях новую дисциплину – обличение существующих и распространяющихся в России рационалистических сект, и также расширить программу по предмету учения о старообрядческом расколе.³⁵

Частично это пожелание было осуществлено через 10 лет, когда Св. Синод указом от 4 января 1897 г. к общеобязательным дисциплинам в МДА причислил предмет «Обличение русского раскола», наряду с историей и разбором западных исповеданий «как необходимых для пастырей Церкви, окончивших курс академии».³⁶ Однако этому начинанию в полном объеме суждено было сбыться только через 25 лет, когда секты заняли прочное положение в России... Все последующие миссионерские съезды обращали внимание на необходимость постоянного повышения качества преподавания и улучшения учебных программ по сектоведению.

Оценивая борьбу с сектантством в 1870–1880-е гг., главным образом с штундизмом и баптизмом, известный миссионер епископ Алексий (Дородницын) в 1909 г. писал, что Российской Православной Церкви в борьбе с ними «очень много недоставало для того, чтобы она могла быть успешной. Прежде всего у духовенства не было надлежащего знания заблуждений новой секты... Вина в этом случае падает не на духовенство, а на духовную школу, которая не дала своим питомцам надлежащих сведений о протестантизме и протестантских сектах. При отсутствии такого знания, естественно, духовенство не в состоянии было взять верный путь в полемике с сектантами, ограничиваясь скудными полемическими сведениями, находящимися в старых учебниках по обличительному богословию. Здесь сказался новый недостаток духовной школы дореформенного времени, питомцы которой хорошо объяснялись на средневековой латыни, знали математику, физику, медицину и сельское хозяйство, но не знали Библии, т. е. не знали именно того, с чем теперь в руках оперировали баптисты, хорошо изучившие библейский текст. При таком положения дела становилось вполне понятным, что в борьбе с баптизмом духовенство не смело нападать, а вынуждено было только защищаться. Именно таким защитительным (курсив – еп. Алексия) характером отличалась борьба духовенства с баптизмом-штундой от начала появления этой секты и почти до конца 80-х годов прошлого столетия (т. е. XIX в. – Р. К.)».³⁷

С целью повышения эффективности противостояния сектам, в частности, баптизму, в системе духовного образования наряду с реорганизацией учебного процесса (расширением программ семинарского преподавания некоторых богословских предметов, введением в семинариях кафедр (предметов) истории и обличения раскола и сектантства), обращалось внимание на «усиление нравственно-воспитательной стороны в духовных школах»,³⁸ поскольку сектанты часто указывали на нравственные недостатки в жизни духовенства, что соблазняло маловерующих и было одной из причин отпадения от Православия.

В условиях роста сектантской активности в 1905 г. митрополит Московский Владимир (Богоявленский) на средства своей епархии решил открыть в МДА самостоятельную кафедру по истории и обличению русского сектантства.³⁹ Проект программы разработал Д. Г. Коновалов, преподаватель греческого языка, интересовавшийся вопросами сектоведения и написавший диссертацию о русском мистическом сектантстве, материал для которой он собирал, занимаясь на медицинском факультете МГУ в нервной и психиатрической клиниках.⁴⁰ Диссертация, защищенная в Совете МДА 24 октября 1908 г., не была утверждена ректором и опротестована московским митрополитом в Синоде. Синод поручил архи- еп. Антонию (Храповицкому) дать отзыв о диссертации Коновалова. Поскольку рецензия была отрицательной, то Св. Синод не утвердил Коновалова Д. Г. в должности преподавателя сектоведения в МДА, и кафедра так и не была открыта, а Д. Г. Коновалов, согласно решению Синода от 14.08.1909 г., был уволен из МДА «за неправославный образ мыслей» в магистерской диссертации.⁴¹

В начале XX в. в семинариях сектоведение продолжало преподаваться в курсе истории и обличения старообрядчества и сектантства. Предмет «История и обличение старообрядчества и сектантства», равно как и «Обличительное богословие», согласно Уставу духовных семинарий вел один преподаватель, и на их изучение отводилось 7 уроков.⁴²

В 1908 г. по указанию Святейшего Синода была проведена ревизия духовных академий, и после отчетов ревизоров Синод принял решение переработать Уставы и пересмотреть штаты академий.

Очередная реорганизация академического образования состоялась в 1910 г. В соответствии с новым академическим Уставом, предполагавшим ряд изменений, все предметы были разделены на общеобязательные и изучаемые по выбору самими студентами, а также увеличивалось число кафедр, расширялся преподавательский состав и вводились новые предметы, в том числе «История и критика сектантства» в качестве дополнения к «Истории и обличению западных исповеданий».⁴³ Дисциплина «История и обличение западных исповеданий и русского сектантства» не относилась к общеобязательным, на нее отводилось пять лекционных часов.⁴⁴

Согласно «Изменениям» к данному Уставу, в 1911 г. сектоведение впервые было введено в круг общеобязательных предметов во всех академиях, но только по академическому Уставу 1912 г. была образована новая самостоятельная кафедра сектоведения, и оно выделялось в самостоятельный предмет «История и критика сектантства» в качестве общеобязательной дисциплины на третьем курсе, в то время как история и обличение западных исповеданий в связи с историей западной церкви от 1054 г. до настоящего времени были отнесены к числу наук, изучаемых по выбору студентов.⁴⁵ На сектоведение отводилось пять часов. В Уставе 1912 г. наконец-то воплотились чаяния русских миссионеров по введению в академиях кафедры сектоведения, право которой на существование в качестве самостоятельной дисциплины в отличие от ряда иных предметов утверждалось, по их мнению, самим фактом существования исследуемого ею предмета.⁴⁶

До 1914 г. было издано несколько пособий по сектоведению, где сектантство изучалось с историко-богословской и культурологической (бытовой) стороны, а также в общих чертах рассматривались теоретические основы сектоведения. Это такие пособия, как: Оболенский П. Б. Критический разбор вероисповедания русских сектантов-рационалистов. Воронеж, 1898; Кутепов Н., свящ. Краткая история и вероучение русских рационалистических и мистических ересей. Новочеркасск, 1910; Буткевич Т. И., прот., проф. Обзор русских сект и их толков. Харьков, 1910; Маргаритов С. История русских мистических и рационалистических сект. Симферополь, 1910; Кальнев М. А. Русские сектанты, их учение, культ и способы пропаганды. Одесса, 1913. Он же: Обличение лжеучения русских сектантов-рационалистов; Плотников К История и обличение русского сектантства. СПб., 1910. Вып. 1. Он же: История и обличение русского сектантства. СПб., 1913. Вып. 2. Наряду с пособиями было опубликовано несколько исследований по отдельным вопросам сектоведения: Кутепов К. Секты хлыстов и скопцов. Казань, 1882; Рождественский А., свящ. Хлыстовщина и скопчество в России. Москва, 1882. Он же: Южно-русский штундизм. СПб., 1889; Коновалов Д. Г. Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве. Сергиев Посад, 1908; Алексий (Дородницин), еп. Религиозно-рационалистическое движение на юге России во второй половине XIX столетия. Казань, 1909. Он же: «Материалы для истории религиозно-рационалистического движения на юге России во второй половине XIX столетия». Казань, 1908; Харузин А. Н. Очерки сектоведения. СПб., 1911.

После открытия духовных школ в советское время сектоведение как отдельная дисциплина существовало в семинариях и академиях, где оно преподавалось по одной лекции (2 часа) в неделю. В ходе очередной реформы системы духовного образования в 1990–2000-е гг. сектоведение в семинариях сохранилось в виде самостоятельного предмета и читается по 2 лекции (4 часа). В академиях оно отнесено к кафедре Богословия, но лишено статуса общеобязательной дисциплины и преподается на первом курсе церковно-практического отделения (две лекции, 4 часа), несмотря на то, что в современной России появилось много новых сект и возросло количество сектантов по отношению к численности православных в сравнении с началом XX в. Современная ситуация с преподаванием сектантской проблематики схожа с изучением сектантства в академиях после принятия Устава 1869 г. Тогда данная тематика изучалась на церковно-историческом отделении. Но в начале XX в. по причине активизации сектантской деятельности и недостаточной подготовки священнослужителей к противодействию сектантству сектоведение по Уставу 1912 г. было введено в круг общеобязательных дисциплин.

Для повышения качества подготовки будущих священнослужителей в области сектоведения в рамках семинарского курса по благословению Председателя Учебного комитета, ректора МДА архиепископа Верейского Евгения в 2007 г. на базе Нижегородской духовной семинарии состоялся семинар на тему: «Актуальные вопросы преподавания сектоведения в духовных семинариях».⁴⁷

В работе семинара приняли участие представители Московской и Санкт-Петербургской Духовных академий и 13-ти семинарий. На семинар в качестве экспертов были также приглашены заместитель председателя Экспертного совета при Минюсте РФ докт. филос. наук, проф. МГУ И. Я. Кантеров и специалист по психологии влияния судебный эксперт канд. филос. наук Е. Н. Волков.

В ходе семинара были обсуждены вопросы понятийно-терминологического аппарата, методологии изучения сект и преподавания сектоведения, место сектоведения в кругу богословских дисциплин, а также учебная программа по сектоведению и обеспеченность курса учебными пособиями. Участники семинара сочли весьма целесообразным проведение диспутов с сектантами в рамках учебного процесса.

Существуют два мнения о происхождении слова секта. Одни полагают, что существительное секта (secta) происходит от латинского глагола sequor (sequi), который означает «идти вслед», «следовать за».⁴⁸ Другие слово секта производят от глагола secare – «отсекать», «отделять». Последнюю точку зрения в западной литературе отстаивал американский ученый Лион (Leon) в своей книге «Исследование сект», вышедшей в 1891 г. Независимо от Лиона в начале XX в. такого же взгляда на происхождение слова секта в русском богословии придерживался В. Терлецкий.⁴⁹ Этимологические построения Лиона и В. Терлецкого хотя и являются самостоятельными и отличаются одно от другого, но, по мнению их современников, они не получили широкого распространения и были признаны не убедительными.⁵⁰

В настоящее время версия происхождения слова secta как производного от глагола secare – «отсекать», «отделять» рассматривается как одна из возможных, однако отмечается, что более правдоподобным является его происхождение от sequor (sequi), в значении следовать какой-либо личности или учению.⁵¹

В классическом латинском языке слово секта означало образ мышления или тип жизни, учение, группу людей и, в более конкретном смысле, обозначало философскую школу или же политическую партию. В последнем специальном значении древние писатели говорят о политических сторонниках римского государственного мужа Антония (ум. 30 г. до Р. Х.) как о секте. Тацит (род. ок. 50 г.) сектой именовал философские школы стоиков (stoicae sectae) и киников (cynican sectam).⁵²

В указанный период слово секта употреблялось для выражения скорее согласия и общности в чем-то, чем обособленности от чего-либо, и первоначально этимологически никакое оскорбительное или унизительное значение не было связано с этим термином.⁵³ В таком смысле западные церковные писатели первых веков используют этот термин применительно к христианству. Христианские апологеты, видевшие свою задачу в отстаивании христианской веры от нападок со стороны язычников, стремясь быть понятыми своими современниками, писали на латыни.

Минуций Феликс (ум. ок. 210 г.) в своем диалоге «Октавий» (ок. 197 г.) словом секта называет христианское сообщество.⁵⁴ Такое же словоупотребление встречается у Тертуллиана (ок. 155 – после 220), которого иногда именуют создателем церковной латыни,⁵⁵ применительно к христианству он использует слово секта (christianae sectae) в значении общества.⁵⁶ В другом месте он говорит о христианстве как божественном сообществе (Dei sectae), т. е. божией секте в смысле божиего собрания (общества).⁵⁷ Святитель Киприан (род. ок. 200–258), прекрасно владевший культурой латинского языка,⁵⁸ в своих сочинениях употребляет слово секта как в значении общества, так и в смысле учения⁵⁹ и веры.⁶⁰

В IV веке понятие «секта» было более конкретизировано в латинском переводе Библии – Vulgata. Перевод новозаветных книг блаж. Иеронимом Стридонским (340 или 350–420) представляет собою пересмотренные им более древние переводы текстов. Одной из особенностей языка древних переводов было сужение прежнего значения латинского слова, которое под влиянием греческого оригинала получало более конкретный смысл,⁶¹ это, в частности, характерно для перевода греческого слова ересь (αιρεσις). Блаж. Иероним часто (но не всегда) переводит греческое слово αιρεσις латинским secta. Так, например, греческое выражение η τον Ναξωραιον αιρεσις (представитель назорейской ереси (Деян.24:5)), Вульгата переводит sectae Nazarenorum. Это выражение принадлежит ритору Тертуллу, обвинявшему апостола Павла перед Феликсом. Тертулл и не мог назвать христианство иначе как ересью, ибо для него оно было явлением предосудительным.⁶² То же употребление в Деян. 28,22: греческое слово αιρεσις Вульгата переводит словом secta (в синодальном переводе греческое ересь переведено как учение; в церковно-славянском, как и в греческом, используется слово ересь).

В Деяниях слово секта приобретает отрицательное значение, оно обозначает учение, противопоставляющее себя общерелигиозной норме. В еще более конкретном значении употребляет Вульгата слово секта в переводе апостольских посланий.

В Послании Галатам в гл. 5 апостол Павел говорит о плодах деятельности по плоти и по духу, и к делам плоти он относит разногласия и αιρεσις,⁶³ лишающие Царства Божия.⁶⁴ В Вульгате в данном случае (Гал. 5:20) греческое слово αιρεσις переведено словом secta.⁶⁵

Во Втором послании апостола Петра в греческом тексте ересь употребляется в современном академическом значении этого понятия:⁶⁶ «.у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси и, отвергаясь искупившего их Господа, навлекут сами на себя скорую погибель (2Пет. 2:1.). В латинском тексте слово αιρεσις заменено термином секта.

Однако слово ересь в новозаветном греческом тексте не всегда употреблялось в смысле отступления от самой веры или некоторых ее истин. Так, например, в текстах Деян. 15:5; 26:5; 5:15⁶⁷ речь идет скорее о религиозном направлении в иудейском обществе. В Первом послании апостола Павла Коринфянам⁶⁸ слово ересь употреблено в смысле разногласий и споров, а не догматических заблуждений.

Вместе с тем, наряду со словом секта блаженный Иероним использует и латинизированный греческий термин ересь (haeresis), применительно к лжеучениям фарисеев и саддукеев (Деян. 5:17; 15:5).

Таким образом, в греческом тексте Нового Завета слово ересь употреблялось для обозначения религиозного направления или учения и для наименования извращения истин веры.⁶⁹ Эта особенность термина ересь греческого новозаветного текста отразилась и в латинском термине secta в Вульгате, где оно употребляется или в нейтральном значении для наименования религиозного учения (течения, партии), не давая им какой-либо оценки, или же используется для названия учения, противопоставляющего себя учению Церкви и отвергающего его, т. е. в качестве современного понятия ереси.

Из краткого обзора использования слова секта можно сделать вывод, что в западной христианской литературе шел процесс становления термина секта в значении, близком к греческому слову ересь, как сознательного уклонения от общехристианской догмы и жизни.⁷⁰

В последующем в западном богословии (V в.) такое употребление слова секта было сохранено. В таком смысле оно используется блаж. Августином (354–430).⁷¹ В VI в. в сочинении, названном «О сектах» (De sectis), авторство которого приписывают Леонтию Византийскому,⁷² приводится обзор всех известных ересей. Это значит, что для автора данного сочинения термины секта и ересь были синонимами.

Однако несмотря на попытки воцерковить слово секта в значении ереси, этот термин не получил широкого распространения в западной христианской литературе. «Древне-церковное право, вообще богословская наука на Западе, избегая слова secta, вместо него принимает греческое слово haeresis, haeretici и пр., и в уклонениях от церкви различают еретиков, которые колеблют авторитет церковный и придумывают новое учение, и схизматиков, которые не подчиняются только церковной иерархии».⁷³

Латинизированный греческий термин haeresis получил намного большее распространение, поскольку был более конкретным и ясным и указывал на искажение учения Церкви, тогда как слово секта помимо этого изначально использовалось для обозначения религиозного сообщества или вероисповедания без какой-либо оценки ее вероучения.

Поэтому в первых ересиологических трудах западных писателей преимущественно используется термин haeresis, а не secta. Слово haeresis употребляет в своих противоеретических работах святой Ипполит Римский (170–236).⁷⁴ Этот же термин использовался при переводе с греческого на латынь сочинения священномученика Иринея Лионского (130–202) «Eλεγχος και ανατροπη ψευδωνμου γνωσεως» («Обличение и опровержение лжеименного знания»), под названием «Contra haereses libri quinqu» («Пять книг против ересей»).

Тертуллиан также называл антихристианские учения ересями, используя, как и святой Ипполит, латинский вариант греческого слова ересь. В сочинении «О Крещении» он упоминает о некой Квинтилле, принадлежащей к ереси кайян (Caiana haeresi).⁷⁵ Блаж. Августин для описания лжеучений в своем сочинении «Книга о ересях» (428 г.) употребляет латинизированный термин haeresis.⁷⁶

Таким образом, в трудах западных церковных писателей преобладающее распространение получил термин haeresis. Его использование позволяло более точно классифицировать учения, в чем-либо несогласные с церковным сознанием, тогда как слово секта имело более широкий диапазон значения: от наименования вероисповедания (сообщества), придерживающегося определенного учения, до употребления в качестве синонима греческого ересь, – и, следовательно, было менее конкретным. И хотя с IV в. этот термин приобретает смысл, близкий понятию ересь, он, как свидетельствуют средневековые богословские труды и канонические постановления, не стал общепринятым.

овый этап в становлении значения термина секта начался на Западе со времен Реформации и последующего разделения западного христианства на католичество и протестантские деноминации. С этого времени содержание термина секта становится конфессиональным.

Завершая обзор этимологии термина секта, следует отметить, что в настоящее время это слово в пылу полемики некорректно пытаются применить к христианству. Иногда представители той или иной неправославной религиозной группы или ее апологеты, возражая против православных, называющих их сектантами, говорят, что христианство во время своего зарождения тоже именовали сектой в современном значении этого слова. Но такая аргументация неправильна, так как она не учитывает того, что слово секта в древности употреблялось в другом значении. Ошибка такого подхода заключается в том, что слово секта в его первоначальном значении пытаются использовать в совершенно ином культурно-историческом контексте, где за ним закрепилось другое значение.