Глава 2

У древних была пословица: «Выше в горы – ближе к Богу». Суровая красота гор, четкие линии скал на голубом фоне неба – точно перевернутого над землей хрустально-синего океана, по которому в бескрайний неведомый путь плывут облака, похожие на глыбы льда или корабли, распустившие паруса, – эта величественная картина располагает человека к размышлению о вечности. Недаром великий пророк Моисей 40 лет пас стада в горах, готовя себя молитвой и безмолвием к Синайской Теофании, Богоявлению.

На горе Кармил показывают пещеру, где жил пророк Илия. Там блаженный Иероним осуществил свой бессмертный перевод Священного Писания. В гористой Заиорданской пустыне жил величайший из христианских святых – Пророк и Предтеча Господень Иоанн Креститель.

«Если ты монах, иди в горы», – говорил преподобный Арсений Великий. Само монашество, ветхозаветное и новозаветное, имеет колыбелью своей горы Синая и Фиваиды, Ливана и Мертвого моря. Красота гор – особая. Там нет того, что развлекает взор, что пробуждает чувственность, что вносит в душу шум и смятение страстей. Горы – это иероглифы вечности. Горы – это символ любви и тоски земли по бескрайнему простору неба. Горы, уходящие своими вершинами в лазурный океан небес, – образ единения конечного с бесконечным.

Город Назарет расположен на гористой возвышенности, среди холмов, как будто на ладони Земли он поднят в высь. Его красота удивительная – нежно-девственная. Один знаменитый ориенталист, много лет путешествовавший по Ближнему Востоку, писал, что нигде он не видел таких прекрасных полевых цветов, как в окрестностях Назарета. Он выражал удивление, как может каменистая почва гор таить в себе столько дивных красок, соперничающих с блеском рубинов и жемчуга. Особенно много здесь росло лилий. Казалось, что белоснежные колокольчики цветов, раскачивающихся даже от слабых дуновений ветра, наполняют всю окрестность хрустальным звоном, который слышит не слух, а сердце…

Назарет – город, в котором родилась Дева Мария. Назарет – значит «избранный, отделенный». Это небольшой городок, стоящий в стороне от караванных дорог, от пшеничных житниц Палестины, от больших торговых городов; Господь точно оградил его от мира, спрятал, как жемчужину в глубине моря. Он не упоминается в Ветхом Завете, о нем молчит Иосиф Флавий. Только спустя несколько веков Назарет попадает на страницы исторических книг.

Здесь родилась Дева Мария, здесь прошли детские и юношеские годы Иисуса Христа. Назарет – город Божией Матери. Он не похож ни на нарциссы Саронских долин, ни на лилии Иерусалима, но похож на цветок, посвященный Божией Матери, – эдельвейс, который, как монах, любит горы, безмолвие и одиночество.

В Назарете жила святая супружеская чета – Иоаким и Анна. Иоаким происходил из колена Иудина, предком своим имея царя Давида, Анна – из священнического рода Аарона. В их семье соединились благословения помазанников-царей и первосвященников.

До преклонных лет у них не было детей. У всех народов мира дети почитались Божиим благословением. Рождение ребенка было радостью и праздником не только для родителей, но и для всех родных и друзей. Семья, в которой нет ребенка, сравнивалась с жилищем с потухшим очагом, где вместо огня один пепел, где холодно и темно. Если люди не имели детей, то сам их дом, казалось, был обречен на разрушение, должен был превратиться в одинокую могилу, в которой не захотят жить даже странники и пришельцы, как в месте, покинутом Богом.

Некоторые считают, что в древнем мире семейная жизнь ценилась выше, чем девственность и целомудрие, и что среди иудеев монашества не было. Но это не так. Монашество существовало всегда, во все времена, у всех народов – как неистребимая потребность человеческой души. В Палестине существовали целые монашеские поселения. В пустыне, на скалистых берегах Мертвого моря, жили ессеи, в другой пустыне, на юге, в горах Синая – ферапевты. Аскеты пользовались большим уважением среди народа и считались преемниками пророческих братств. Их жизнь описали Иосиф Флавий и Филон.

Всю жизнь молились Иоаким и Анна о даровании им ребенка. Их жизнь была продолжительной молитвой; только когда оба они были уже в преклонных годах, Господь даровал им дочь. Поэтому можно сказать, что Дева Мария – плод молитвы ее родителей. Святитель Иоанн Златоуст пишет: «Господь медлит, научая нас тем самым неослабному прилежанию (в молитве), и хочет, чтобы мы и за терпение получили награду». Иоаким и Анна дали обет посвятить своего ребенка Богу³. Жизнь Иоакима и Анны, рождение Девы Марии и Ее детские годы описаны в Евангелии от Иакова – старшего сына Иосифа Обручника. Это Евангелие не принято в Новозаветный канон, однако древняя Церковь относилась к нему с уважением. Евангелие от Иакова легло в основу храмового богослужения в праздники Пресвятой Богородицы.

Не было, нет и не будет девы, сияющей такой святостью и чистотой, как Дева Мария. Смирение сделало ее Дочерью Небесного Отца, чистота – Невестой Духа Святаго, Параклита, любовь – Матерью Сына Божия. Уже с древних времен святые Отцы называли ее Богородицей. А окончательно утвердил это имя III Вселенский собор в Ефесе.

Есть два вида пророчеств: пророчество через слово и пророчество через действие и образ. Святые Отцы находят в священной истории Ветхого Завета прообразы и символы Девы Марии, Матери Спасителя и Мессии. Но и Сама Она – образ духовного совершенства, и Сама Она служит символом Церкви, бытие которой заключается в вечном совершенствовании душ, в вечном приближении их к Богу. Свое понимание пророчеств о Божией Матери Церковь воплотила в гимнах и канонах, сложенных в честь Небесной Царицы.

Первым обетованием Божиим падшему человечеству было обещание, что семя жены сотрет главу змия (Быт. 3:15). Дева Мария – Мать Победителя смерти и ада.

Дева Мария сравнивается с ковчегом Ноя. Среди бушующих волн Всемирного потопа плывет ковчег, хранимый Провидением. Волны вздымают его над кипящей бездной, где сокрыты вершины Гималаев и Арарата, бросают в провалы волн, как в пропасть. В непроницаемой тьме ковчега как будто остановилось само время, но люди знают, что ковчег хранит благословение Божие, как невидимая рука. Этот ковчег – молитвенный покров Божией Матери; те, кто в покаянии призывают Ее, спасутся даже из самых темных глубин греха.

Дева Мария сравнивается с Небесной лестницей, которую видел во сне святой праотец и патриарх Иаков. Лестница поднималась от земли к небу, по ней восходили и нисходили Ангелы. Дева Мария – Матерь Божия. Господь, принявший от Нее плоть, сошел на Землю. Молитвы Девы Марии – это духовная лестница, по которой мы восходим к Богу.

Дева Мария сравнивается с чашей манны, хранившейся в алтаре Ветхозаветного храма. Манна – небесная пища, образ Христа Спасителя. Золотая Чаша – прообраз Богоматери. Также и в христианской литургике Евхаристическая Чаша, из которой причащают христиан – символ Девы Марии.

Святые Отцы, составившие свои комментарии к самой таинственной из библейских книг – «Песни песней», полагают, что под образом Соломона здесь подразумевается Сам Бог, а под образом Суламифи – Церковь, человеческая душа и Богоматерь.

Когда Деве Марии было шесть месяцев, мать поставила Ее на ноги и начала учить ходить. У Нее не было кормилицы, Ее окружали непорочные дети, чтобы никакая нечистота не коснулась чистейшей души. До трех лет Дева Мария жила в Назарете, в доме Своих родителей. Предание говорит о необычайно проницательном уме ребенка. Когда Ей исполнился год, то святой Иоаким пригласил в свой дом священников и левитов, как на самый большой праздник в своей жизни. Он поведал о том, что решил посвятить ребенка Богу, отдать на служение в Храм. После трапезы каждый из священников брал Марию на руки и благословлял Ее. Когда Деве Марии исполнилось два года, Иоаким хотел отнести Дочь свою в Храм, но Анна просила супруга подождать еще год, чтобы Она могла Сама совершить путь из Назарета в Иерусалим.

С трех до тринадцати лет Пресвятая Дева проживала в Иерусалимском храме. Ее послушанием было изготовление одежд для священников и храмового облачения. Она также ухаживала за странниками, для которых было построено помещение около Храма, и часто отдавала им Свое дневное пропитание. По церковному преданию, завеса, закрывающая вход во Святая Святых (алтарь ветхозаветного Храма), была вышита руками Девы Марии.

В Иерусалимском храме Мария дала Богу обет девства. В 13 лет она была обручена со Своим дальним родственником – 80-летним старцем Иосифом Обручником, ставшим хранителем Ее девства, по сути – вторым отцом. После Рождества Спасителя в Вифлееме Она вынуждена была покинуть Палестину вместе с Младенцем Иисусом, сопровождаемая праведным Иосифом и его старшим сыном Иаковом. Святое Семейство скрывалось от Ирода в Египте; лишь после смерти этого царя они возвратились в Палестину и поселились в городе, где родилась Мария – в Назарете.

Жилище Иосифа Обручника состояло из двух, выбитых в скале одна над другой, комнат, к которым вела каменная лестница. В верхней комнате жила Дева Мария. Внизу, в маленьком дворике, находилась мастерская праведного Иосифа, где он занимался столярным ремеслом. Там ему помогал Иисус Христос; по преданию, Спаситель часто делал ярма для упряжки быков и весы.

Ярмо символически означало Закон Божий, через который Господь управляет человеком. А весы – Божественную справедливость и будущее воздаяние. Под ярмом также подразумеваются тяготы, скорби и труды земной жизни, необходимые по закону духовному для нашего спасения, а под весами – ожидающие нас награда или наказание.

Божия Матерь помогала старцу Иосифу в домашнем хозяйстве, а в свободное время ткала пряжу и шила одежду. Она выходила из дома только к источнику, который протекал недалеко от их жилища. В праздники Святое Семейство посещало Иерусалимский храм.

Когда Иисусу Христу исполнилось 29 лет, Иосиф Обручник умер на его руках. Когда Господу исполнилось 30 лет, Он с Матерью Своей покинул Назарет.

Дева Мария поселилась в Капернауме, в доме апостола Петра. Здесь, в этом городе, подолгу останавливался Господь последние три года Своей земной жизни. Здесь Он совершил многие из Своих чудес. Про Капернаум Господь сказал: И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься (Мф. 11:23). Пребывание Спасителя в этом городе его жителям, которые оказались духовно слепыми, видя чудеса Господа, и глухими, слушая Его проповеди, послужило лишь к осуждению.

Господь говорит: «Кто близ Меня, тот близ огня». Огонь дает свет и тепло, но огонь сжигает и испепеляет. Через несколько веков от Капернаума, как от Вавилона, остались одни развалины.

После Распятия и Воскресения Спасителя Дева Мария оставалась в Иерусалиме, в доме апостола Иоанна Богослова, Своего близкого родственника. Всего лишь несколько раз покидала Она Иерусалим. Богородица посетила на Кипре святого Лазаря, которого Господь воскресил из мертвых, подарила ему вышитый Своими руками епископский омофор.

Церковное предание повествует, что во время этого путешествия корабль, на котором плыла Дева Мария, пристал к скалистым берегам Афона, и Богородица сказала: «Это место да будет Моим жребием, данным Мне от Сына и Бога Моего! Да почиет благодать Его на этом месте и на живущих здесь с верою и благоговением и сохраняющих заповеди Сына и Бога Моего!»

Через несколько веков Афон стал заселяться монахами. Он превратился в целое «монашеское государство». По греческим законам, которые соблюдало после падения Византии и турецкое правительство, мирские люди не имели права селиться на территории Афона, а женская нога – ступать на его землю. Эти законы действуют и в современной Греции.

Дева Мария посетила Ефес, где проповедовали Евангелие святой апостол Иоанн Богослов и святая равноапостольная Мария Магдалина. До сих пор в горах, в окрестностях Ефеса, показывают домик, в котором жила Дева Мария.

Божия Матерь собиралась посетить Грузию, землю, в которой Ей, согласно жребию, надлежало проповедовать Евангелие. Но Господь повелел Богородице оставаться в Иерусалиме. Грузия должна была просветиться проповедью другой девы – равноапостольной Нины.

Грузия и Афон – два удела Божией Матери – издавна связаны между собой духовными узами. Икона Иверской Божией Матери хранится на Афоне, Ее чудотворный список прислан в Грузию как благословение Афонских монастырей.

Церковное предание сохранило нам облик Богородицы. Она была ростом немного выше среднего, лицо – овальное, волосы – золотистые, цвета спелой пшеницы, губы – похожи на распустившиеся лепестки розы, глаза – цвета маслин, пальцы – слегка удлиненные.

Святой священномученик Игнатий Антиохийский, именуемый Богоносцем, – тот ребенок, взяв которого на руки, Иисус Христос сказал: если… не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф. 18:3), ученик апостолов Павла и Иоанна, – дает нам драгоценное свидетельство о Деве Марии: «Многие жены у нас, – пишет антиохийский Святитель Иоанну Богослову, – желают посетить Пресвятую Деву, чтобы услышать от Нее о многих и чудесных тайнах. У нас пронеслась о Ней слава, что эта Дева и Матерь Божия исполнена благодати и всех добродетелей. Говорят, что в гонениях и бедах Она всегда весела; в нуждах и нищете не скорбит; на огорчающих не только не гневается, но и благодетельствует им; в благополучии кротка; к бедным милостива. С твердостью защищает веру против врагов и служит нашему еще юному благочестию мудрою Наставницею и Учительницею всех верных на всякое доброе дело. Более всего любит смиренных, потому что Сама исполнена смирения пред всеми; и все, удостоившиеся видеть Ее, превозносят похвалами. Люди, достойные совершенного доверия, говорят, что в Марии, Матери Иисуса, по причине Ее святости, видимо соединены естество ангельское с человеческим».

Каждый народ внес свой вклад в историю цивилизации: китайцы изобрели компас, индусы – ракету, халдеи составили солнечный календарь, греки определили окружность Земли, а римский государственный гений обогатил мировую культуру двумя блестящими достижениями: обширным сводом законов («Римское право»), который лег в основу всех европейских законодательств, и крестом – самым мучительным видом смертной казни, предназначенной для разбойников, изменников государства и взбунтовавшихся рабов.

Свод римских законов, который казался жителям провинций величественным, как небесный свод над Империей, со временем в руках политических и юридических шулеров превратился в колоду игральных карт. Но крест вместе с победоносными римскими легионами стоял на страже спокойствия границ и порядка в метрополии непоколебимо. Он казался железной пятой Рима, готовой беспощадно раздавить всех врагов государства и кесаря. Крест, как голос рока, как меч Немезиды, предвозвещал неумолимое и неотвратимое возмездие и неминуемую кару явным, тайным и возможным противникам Рима.

Мучение на кресте было ужасным. Человека пригвождали стальными клиньями, а иногда, чтобы усилить муки, привязывали к кресту веревками, и тогда его страдания и агония длились в течение нескольких дней, долгих, как столетия. Смерть для распятого казалась самой великой милостью.

Присужденный к распятию лишался всех человеческих прав, даже права на погребение. Обычно тело его висело на кресте, пока не истлевало до костей, или же труп выбрасывали за город, как падаль, на съедение хищным птицам и шакалам, поэтому над местом казни кружились, словно черные тучи или дым над костром, стаи воронов. Крестная казнь должна была устрашать и парализовывать волю злоумышленников, поэтому солдаты сгоняли людей смотреть на распятие; но чаще всего толпа сама спешила на это мрачное зрелище. Казнь привлекала больше зрителей, чем театральное представление. Здесь не артист играл привычную роль, а реальный человек бился в конвульсиях боли: здесь текла не краска из пузыря, спрятанного под одеждой актера, а кровь еще живого человека. Поэтому для черни день казни преступников был праздником. «Хлеба и зрелищ!» – крики толпы, оглашавшие улицы Рима при Тиверии, сменились криками «Христиан – львам!» при Нероне.

Для римлянина Империя была божеством, а кесарь – ее олицетворением. На знаменах и эмблемах Рима кесарь изображался окруженным языческими богами; он восседал на высоком троне, как повелитель «вечного города» и ойкумены (обитаемой части Вселенной).

На картине III века провинции Рима были изображены в виде прекрасных девушек, приносящих дары Риму – Диоклетиану. Император Тиверий выразил свое негодование александрийским иудеям, узнав, что они молились за него, а не ему. Гению (духу) императора, как покровителю Рима, возводились храмы, смерть императора превращалась в апофеоз. Земные, хтонические божества, ведущие свое родословие от Нимврода – строителя Вавилонской башни, не желали разделять свою власть с Небесным Богом. Римские сатурналии, иудейский хилиазм (учение о тысячелетнем царстве изобилия), восточные мистерии внушали людям надежду, что мудрецы и мессии построят рай на земле, рай – как чашу неисчерпаемых наслаждений.

Христос был осужден на смерть. Многие недоумевают, за что распяли Христа, откуда такая жестокость? Надо удивляться другому: как ад и богоборческий мир могли терпеть проповедь Христа целых три года. Христа осудили на распятие. Христа осудили как врага иудейского народа – Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб, – сказал первосвященник Каиафа (Ин. 11:50); как врага императора – Всякий, делающий себя царем, противник кесарю (Ин. 19:12); как врага религии – Он богохульствует (Мф. 26:65). В сравнении с безопасностью кесаря и счастьем народа жизнь одного человека не стоила ничего. Приговор был вынесен, Крест – уже давно приготовлен. Христос, обагренный кровью, шел на Голгофу, шатаясь и падая под тяжестью Креста. Мессия был отвергнут, лжемессии – приняты с ликованием. И вскоре на месте обещанного царства Соломона лежал поверженный Иерусалим, обращенный в развалины и дымящееся пепелище, напоенный кровью, как будто одетый в багряницу.

В ветхозаветное время крест означал совершенное отвержение и полную гибель. Если у ада есть дно, то крест знаменовал собой дно ада. Поэтому Христос, будучи жертвой за все человечество, избрал распятие как вид страдания, совмещающего в себе все душевные и телесные муки. Кровь Христа, обагрившая Крест, искупила грехи человечества. Сын Божий, Божественный Логос, имел предвечно в Своей идее весь сотворенный мир, все человечество, и на Кресте Он принес Себя в жертву за Свое творение.

Христос страдал как Человек, но Его Божественное достоинство придало человеческим страданиям степень всеискупающей жертвы.

Сектанты упрекают православных в почитании Креста. Им кажется, что нельзя почитать орудие смерти и страданий. В этом звучит инерция ветхозаветного ужаса перед Крестом. Для них смерть ассоциируется с поражением, но для нас Крест – это символ величайшей из побед, победы жизни над смертью и царством ада. Не смерть на Кресте победила Спасителя, а Христос через Крест победил смерть. Для нас Крест – это та единственная сила, которая соединяет землю с небом, перекинутый через бездну таинственный мост, по которому человек приближается к Божеству. Для нас Крест и Воскресение неразделимы.

Перед крестными страданиями Господь сказал: Ныне прославился Сын Человеческий (Ин. 13:31). Крест – Его слава, Крест – вечное сияние Его любви. По словам святого Иоанна Златоуста, «Крест не только спас людей, но и Ангелов приблизил к Богу». В прощальной беседе с учениками Господь произнес: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга (Ин. 13:34). Без Голгофского Креста эта заповедь о жертвенной любви была бы нераскрытой и непонятной.

Господь сказал: Не мир пришел Я принести, но меч (Мф. 10:34). Крест – это духовный меч, который разрушает постыдный мир с грехом, который отделит в вечности истинных христиан от мнимых.

Тайну Распятого Бога не могли понять ни иудейский формализм, ни языческие аполлонизм и дионисийство, ни эллинская философия, ни римская культура, поэтому христианская Церковь сразу же стала гонимой. Крест – для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие (1Кор. 1:23). И теперь, в наше время, тайна «Распятой Любви» (выражение священномученика Игнатия Богоносца) остается камнем преткновения для многих из тех, кто носит имя христиан.

Праздник Воздвижения Креста соединяет в себе воспоминание о двух событиях: обретении Креста при императоре Константине (IV век) и возвращении его в Иерусалим при Ираклии (VII век).

Иудейскому князю, члену синедриона Иосифу Аримафейскому со стороны римского прокуратора Пилата была оказана особая милость – он получил разрешение похоронить Казненного на Кресте в своей гробнице. Тела разбойников по случаю наступающей Пасхи были спешно вывезены за город, а три креста – закопаны в пещере под Голгофским холмом.

В царствование святого равноапостольного Константина в Иерусалим с целью обрести величайшую из святынь – Крест Спасителя – отправилась мать императора Елена. При помощи нескольких жителей Святого Града, знавших о месте хранения Креста от своих предков, начались раскопки. Языческий храм, выстроенный на Голгофе во времена известного своими гонениями на христиан императора Адриана, был снесен вместе с фундаментом. Под землей обнаружилась пещера, где находились три креста и гвозди. Гвозди от Креста Спасителя казались выкованными из серебра. К Кресту Спасителя приносили больных, и они получали исцеление. Обретен был Крест перед Пасхой. Множество паломников собралось в этот год в Палестине. Улицы и площади Иерусалима были наполнены толпами народа, как будто потоки вод затопили город. Не было возможности всем богомольцам приблизиться к Кресту или даже издали взглянуть на него.

Иерусалимский патриарх Макарий вместе с духовенством взяли Голгофский Крест на руки и принесли его на высокий холм. Несколько раз они поднимали, воздвигали Древо Креста, чтобы народ мог увидеть его; люди при этом падали на землю, восклицая: «Господи, помилуй!» Императором Константином был построен огромный величественный храм Воскресения Господня, под сводами которого, как в священном ковчеге, как в бесценной сокровищнице, оказались главные святыни христианского мира – Голгофа и Гробница Христа.

Древо Креста поставили в алтаре храма Воскресения на горнем месте. Часть святого Древа, Подножие Креста и один из Гвоздей были подарены императором Константином Грузинской Церкви. Подножие хранилось в горных крепостях. При грузинском царе Георгии XII оно бесследно исчезло. Гвоздь находился в Манглисском храме. Царь Арчил при переезде в Россию взял его с собой. Имеется документ русского правительства, подтверждающий права потомков царя Арчила на эту великую святыню. В настоящее время Гвоздь находится в Тбилиси в алтаре Сионского собора. Часть Древа Животворящего Креста вложена в крест Мцхетского кафедрала Светицховели.

В начале VII века Иерусалим был захвачен персидским царем Хосровом, который в числе прочих трофеев увез в Персию и Древо Креста.

В это тяжелое для Византии время ее престолом овладел правитель Египта Ираклий I. Его походы в Персию сравнивают с походами Александра Македонского. Иран потерпел поражение. Старший сын Хосрова убил своего отца. Крест был возвращен в Палестину. Царь Ираклий на своих плечах нес Крест от ворот Иерусалима до храма Воскресения. Из благоговения к Кресту царь снял с себя корону и порфиру и шел по улицам Святого Града одетый в рубище.

Но вскоре на Востоке появился новый противник – арабы, противостоять которым обессиленные в долголетней войне Византия и Иран не могли. Палестина и Святой Град оказались под властью магометан. Иерусалимские патриархи должны были выплачивать огромные подати, чтобы сохранить христианские святыни от разрушения и уничтожения.

В XI веке Иерусалим взяли штурмом рыцари-крестоносцы. Православные христиане радовались этому, как освобождению от ига и плена. Однако вскоре наступило горькое разочарование. Крестоносцы захватили храмы, изгнали православное духовенство и стали силой распространять католичество. Иерусалимский патриарх был принужден покинуть Святой Град. Для православных власть их западных братьев оказалась тяжелее, чем иго мусульман.

При этом крестоносцы брали с собой в походы Древо Креста, как во времена Судей иудеи брали с собой на битву Ковчег Завета.

В XII веке египетский султан Салах-эд-Дин разбил крестоносцев. В ожесточенной битве на «Горе Блаженств» было уничтожено все их войско. Героическое сопротивление оказал отряд рыцарей, охранявших Крест. Только со смертью последнего из них Крест был взят мусульманами.

Византийский император и европейские государи предлагали Салах-эд-Дину за Древо Креста огромный выкуп, но султан был неумолим, так как считал Крест унижением для Божества. Только после смерти Салах-эд-Дина Крест был возвращен христианам. В настоящее время Голгофский Крест разделен на части, которые находятся во всех странах христианского мира. Самая большая часть его хранится в алтаре Иерусалимского храма Воскресения Христа Спасителя (католики со времен крестовых походов называют Иерусалимский кафедрал храмом Гроба Господня).

Четырехконечный Крест знаменует собой четыре стороны света, то есть искупление всего человечества; четыре времени года – вечную жертву. Церковные гимнографы называют Крест воплощением любви. Его вертикальная линия – любовь между Богом и человеком, горизонтальная – любовь между людьми.

Восьмиконечный крест включает в себя доску с надписью о вине Казненного и подставку (подножие Его ног) – распятый не висел, а стоял, прибитый к кресту. Надпись на Кресте Спасителя гласила: «Царь Иудейский». Это была насмешка Пилата и над Осужденным, и над Его врагами, но в мистическом значении слово «иудейский» соответствовало, согласно древней этимологии, «славе»: Царь Иудейский – Царь Славы. Насмешка над Христом стала откровением мистического значения распятия: слава – в жертвенной любви. Изображение Распятия – это икона Христа и, как икона, несет в себе элементы символики. Наклонное подножие означает нисхождение души Христа во ад и изведение из глубины ада ветхозаветных праведников.

Восьмиконечный крест символически означает вечность. Восемь – знак вечности, восемь – знак Воскресения (Воскресение Христа совершилось в день после субботы – седьмого дня).

Махатма Ганди в своей биографии проронил знаменательные слова. Он сказал, что удивляется, почему смерть Христа так потрясает сердца христиан, ведь в Индии есть мученики, которые претерпевали более продолжительные пытки. Индийский националист не понял и не мог понять тайну Креста. Для него Крест – это только физические страдания, боль мышц и жил, муки тела. А религиозная интуиция христиан чувствует в Кресте гораздо больше. Это духовные муки Спасителя, Который на Кресте пережил слитые воедино страдания всего человечества, возмездие за грехи всего мира, адский пламень, возжженный грехами и преступлениями людей. Творец вечности и времени сжал на Кресте вечность в пределы времени. Вечные муки и боль вселенной собрались в единую чашу, и эту чашу черного пламени выпила до дна душа Богочеловека. В Кресте Христовом соединены воедино все кресты и все муки земли и ада, страдания всех людей – от праотцев человечества до тех, кто увидит воочию Второе и славное Пришествие Господне.

Только вечность откроет тайну того, что совершилось на Голгофе.

Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы по своей структуре напоминает чертеж многоярусного дворца. Историческая основа праздника – посвящение Девы Марии Богу по обету Ее родителей, святых и праведных Иоакима и Анны; символический и духовный план – мистика храма, значение его для христианина, посвящение человеческой души Богу, цель и смысл православного монашества.

Когда Деве Марии исполнилось три года, то Ее родители вместе с Дочерью, в сопровождении многочисленных родственников, пешком отправились из Назарета в Иерусалим. На рассвете третьего дня они приблизились к Святому Граду. Чудная картина открылась их взору. Храм на уступе горы Мориа был похож на стоящий у пристани корабль с распущенными белоснежными парусами, казалось, что он готов подняться ввысь и поплыть по лазурному океану неба. Лучи восходящего солнца, отражаясь и искрясь на золотых спицах купола⁴, окружали Храм переливающимся призрачным облаком света, словно сияющим нимбом.

Навстречу паломникам вышел первосвященник, по преданию – праведный Захария, отец Иоанна Предтечи. Дева Мария, оставив родителей, быстро взошла по высоким ступеням Храма, не поддерживаемая никем, и обняла ризу первосвященника. Он взял Ее за руку и ввел в Храм, к изумлению священников и левитов – в алтарь, который назывался Святая Святых. Десять лет Мария жила при Храме. Душа Ее под его священными сводами сама стала живым Храмом Божества.

Храм – это икона Неба, храм – место невидимого присутствия Божия, поле Божественных сил и энергий. В храме Церковь земная соединена с Церковью Небесной. В храме непрестанно льются, как волны реки, песнопения Ангелов, их небесные хоралы слышит человеческая душа, погруженная в молитву; храм наполняет духовный свет, незримый для глаз, но видимый человеческим сердцем, омытым слезами покаяния. В храме проходит в священных символах и образах вся история человечества. В храме время теряет свою прямолинейную протяженность, будущее и прошлое во взаимопроникающих циклах становятся настоящим. В храме время, оцерковленное ритмами богослужения, отражает световой образ вечности. В храмовом богослужении раздается голос Пророков, возвещающих о пришествии Христа, и проповедь Апостолов о том, что спасение мира совершилось; в храме безгласно звучит пение серафимов, которым они славили Бога при мироздании; в храме предвозвещается будущий Страшный Суд над Ангелами и людьми. В храме само пространство и время открываются в новых таинственных глубинах и измерениях, в огромных внутренних емкостях, в которые вмещаются вся история мира и все пространство Вселенной. Храм – это Библия, воплощенная в камне, это иерархические ряды священных символов, через которые душа человека восходит к Богу. Храм – это место сокровенной встречи души с Божеством.

Круг храмового богослужения становится золотым кольцом, которым человек обручается с вечностью. Люди, не включенные в духовную жизнь, обычно воспринимают храм как синтез зодчества различных эпох, культур и народов, как достижение человеческой мысли и воплощение эстетического гения художника. Но это не так: храм является откровением Божественного Логоса на Земле, частью Священного Предания. Христианский храм несет в себе вечное и неизменное содержание, поэтому формы храма, его знаково-символический язык должны быть твердыми и устойчивыми, общими для всех регионов и времен. Образ ветхозаветной Скинии – походной церкви – был показан Моисею во время Теофании на Синайской горе.

План Иерусалимского храма составили цари-пророки Давид и Соломон. Один из них написал «Псалтирь» – основу богослужебных молитв, другой – «Песнь Песней», которую древние мистики сравнивали со Святая Святых храма. Все в храме священно, все имеет таинственный смысл. В Библии подробно указаны формы и пропорции храма, описаны внутреннее убранство и утварь, определен даже материал для его строительства и для изготовления богослужебных предметов (может быть, потому, что каждое вещество обладает неизвестными нам излучениями – эманациями).

В образе величественного храма апостолы Павел и Иоанн созерцали Царство Небесное. Идеи и пророчества ветхозаветного Храма раскрылись и воплотились в храме новозаветном. Здесь их генетическое единство и историческое различие – как между самими заветами – Ветхим и Новым. Ветхозаветный храм – храм надежды; новозаветный – храм благодати.

Мистическое значение храмового богослужения заключается в том, что молитва каждого вменяется всем, и молитва всех присутствующих возносится за каждого. Храмовая молитва становится единой и цельной, как неразделим свет от множества горящих свечей, как неотделимы друг от друга капли дождя в общем потоке.

Чем выше духовная культура человека, чем глубже его внутренний религиозный опыт, тем более он дорожит традицией – как сокровищницей, из которой боится потерять хотя бы один драгоценный камень. Некоторые говорят: «Если храм – это образ неба, то ведь наше представление о Космосе меняется, значит, и форма храма должна изменяться и эволюционировать». Но, во-первых, храм – образ духовного Неба, знания о котором на протяжении истории человечества скорее не приобретаются, а теряются; во-вторых, храм – не модель и не зеркальное отражение Вселенной, а сложная символика.

Храм – это живая Библия. Храм дает человеку возможность самому участвовать в событиях Священной Истории в качестве действующего лица. В храмовом богослужении человек через священные символы и ритуалы присутствует при творении мира, молится в Скинии, сопровождает Господа во время Его земной жизни, находится на Тайной Вечере с Апостолами, причащается из рук Спасителя, слышит весть мироносиц о Воскресении Христа из мертвых, видит картины Страшного Суда. Как белый цвет является не отсутствием цветов, а синтезом красок всего спектра радуги, так и безмолвие храма содержит в себе молитвы и священные песнопения Небесной и земной Церкви. Храм – это образ потерянного Эдема и возвращенного Рая.

Символика Храма учит человека смотреть на видимый мир как на образы и символы, тени и подобия мира духовного, чувствовать бесконечное в конечном, видеть, как просветы в тумане, отражение вечного во временном.

В Иерусалимском храме Дева Мария дала обет девства. Монашество существовало во все времена, у всех народов. Однако монашество остается непонятным явлением для страстного и чувственного мира, загадочным, как каменный сфинкс, стерегущий безмолвие пустыни. Многим монашество представляется отречением от всего ради ничего, бессмысленным самоистязанием, потерей лучшего, что дает человеку жизнь. Другие относятся к монашеству терпимо, но, не понимая его сути, считают только удобной формой для занятий научной и благотворительной деятельностью. Что же касается пустынников и отшельников, то они обычно кажутся мирским людям фанатиками или человеконенавистниками вроде Тимона Афинского. Ответить на вопрос, что такое монашество, так же трудно, как объяснить, что такое любовь, тому, кто никогда не испытывал этого чувства.

Уже древние философы учили, что Бог открывается миру как совершенная Сила и Могущество, как высшая Мудрость и Благо, как Неизреченная Красота. Большинство людей воспринимают Бога как всемогущую Силу и потому чаще всего обращаются к Нему в несчастии и скорби, когда особенно ясно ощущают свое бессилие, немощь и одиночество, когда рушится всякая надежда на человеческую помощь, подобно тому, как исчезают замки из облаков при порыве ветра.

Второй аспект – Мудрость и Благо. Это религия тех, кто ищет смысл человеческого бытия. Это вера подвижников, которые служат людям ради вечного спасения.

И третий, сокровенный план – Бог как Неизреченная Красота. Это, преимущественно, религия мистиков. Влечение к Божественной красоте, пленение Божественной красотой, упоение ею и возможность уподобления этой красоте являются тайной монашества.

Монашество – это всецелая любовь к Богу, которая не может разделиться между Богом и Его творением. Монашество – это томление по потерянному раю и жажда Небесной Красоты. А в волевом плане – непрестанное искание Бога, борьба с тем, что стоит между душой и Сотворившим ее, непрестанное стяжание Божественного Света, восхождение на духовный Фавор.

В интеллектуальном плане монашество – концентрация и сосредоточение ума на самых главных, онтологических истинах веры. Монашество – это соединение разума, чувства и воли в непрестанной молитве, в непрестанном устремлении к Богу. Монашество для монаха – высшая радость не только в будущей жизни, но и здесь, на земле. Монастырь и пустыня – условия для монашества, но далеко не само монашество. Монашество – постоянная обращенность души к Богу, постоянная битва с демоном в глубине человеческого сердца, соединение сердца с Единым.

Монашество – это звучащая в сердце песнь песней; плененная ею душа закрывает свой слух от страстных мелодий, они для нее безобразны и грубы. Монах тоскует в миру, как узник в темнице, не потому, что презирает мир и ненавидит людей, а потому, что в сравнении с Божественной красотой видимый мир – только сумрачные, неясные тени. Чем больше монах отдаляется от мира и приближается к Богу, тем больше он любит людей, но уже другой – духовной, светлой любовью. Он жалеет все существа и сострадает им. Он любит мир, но не в его распаде и тлении, а в софийной идее мира и его будущем фаворском преображении. Монах любит человека, но не за его достоинства, таланты или телесную красоту, а любит в нем образ и подобие Божие.

Монашество – это отвержение всех и всего ради Бога и любовь ко всем и ко всему также ради Бога. Противники и критики монашества, как вне Церкви, так и в Церкви, говорят о том, что монашество обедняет человеческую личность, делает жизнь серой и однообразной. Так ли это?

Христианское богословие является самой высокой философией о вечности и целях бытия, а Псалтирь – самой проникновенной и задушевной поэзией, которая когда-либо звучала на человеческом языке. Монах ограничивает общение с людьми, но беседует с Абсолютным Умом, с Богом.

Существует восточная притча: некий царь пригласил к своему двору китайских и византийских мастеров и поручил украсить стены только что выстроенного дворца. Китайцам и византийцам предоставлялась равная часть стен для росписи. После окончания работ царь и народ должны были решить, чья работа лучше, чье искусство выше и совершеннее. Возле дворца воздвигли строительные леса и закрыли их полотном, чтобы никто не мог видеть работы художников раньше времени. Китайские мастера покрыли стену слоями раствора, который сгладил все неровности, а затем стали рисовать картины гор, вздымавшихся уступами ввысь, сказочные леса, птиц в ярко-красном оперении, причудливые растения и цветы, сплетенные в изящные букеты. Они были уверены в своей победе.

Мастера же византийские приступили к работе не сразу. Они сначала исследовали, из чего сделана стена, и увидели, что она сложена из драгоценных камней, только необработанных и неотшлифованных. Они осторожно расчистили их и стали шлифовать – камень за камнем. Пока китайские мастера разрисовывали стену, византийские трудились над каждым камнем, оттачивая каждую грань. Прошло несколько лет, срок работы окончился. Китайцы убрали леса. Толпа зашумела, закричала от восторга, приветствуя их заранее, как победителей. Затем сняли завесу византийцы, и толпа застыла в безмолвном изумлении. Драгоценные камни сверкали дивной гармонией цветов. Казалось, что звезды сияют из глубины кристаллов таинственным, мягким, мерцающим светом, а через мгновение их грани искрятся, как лучи солнца. Разноцветные камни переливались и горели необычайными красками, то вспыхивали, как блеск молнии ночью, то светились нежными, прозрачными цветами зари. Они были всегда новыми и неповторимыми, как небо, которое отражалось в каждом из них. Народ воскликнул: «Победа за византийцами!».

Работа китайцев – это внешние знания, то, чем гордится мир. Работа византийцев – это внутренняя молитва, непрестанное призывание имени Иисуса Христа и покаяние.

Говорят, что жизнь монаха не нужна и бесплодна для других. Если смотреть на жизнь с точки зрения примитивного утилитаризма, который отрицает духовные ценности, то религия вообще не нужна. Но христианство свидетельствует, что молитва – это тот незримый свет, который противостоит сгущающейся тьме и наступающему хаосу – апокалиптической ночи. Молитва – это тот алмазный стержень, та невидимая сила, которая удерживает мир от окончательного распада и разрушения. Монашеская жизнь – не буддийская нирвана, а подвиг высшего духовного напряжения. Когда исчезнет дух благочестия и Православия, угаснет духовная молитва, а монастыри – острова света – погрузятся во тьму, тогда человечество само подпишет себе смертный приговор.

Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы – больше, чем праздник Ее Рождества. Это день Ее духовного рождения. Под сенью ветхозаветного Храма вырос цветок Нового Завета – Дева Мария.

Вознесение Господне относится к числу «двунадесятых», то есть самых великих праздников Православной Церкви.

Христианские праздники похожи на кольца золотой цепи, неразрывно связанные друг с другом. Через сорок дней после Пасхи наступает праздник Вознесения. Через десять дней после Вознесения – праздник Троицы, заключительный аккорд в симфонии богослужебного годового круга.

Прежде чем говорить о Вознесении, следует остановиться на вопросе о значении и смысле библейской и храмовой символики, о связи Священной Истории с храмовой литургикой. Участвовать в религиозном празднике – это значит не только вспоминать события Священной Истории, но и мистически включаться в них, духовно переживать их.

Через храмовую службу, ее обряды и ритуалы, ее символические образы человек становится реальным участником происходивших в истории мира и повторяющихся в ритмах церковного календаря событий. Вознесение Господне – это сияющее ослепительным светом завершение земной жизни Христа-Спасителя. Вознесение – венец христианских праздников. Это зримая форма возвращения Сына Божия к Своему предвечному бытию. Это раскрытие перед человеком бесконечных далей духовного совершенства.

В Своей земной жизни Христос подчинил Себя времени и истории, и вместе с тем Он стоит над временем и историей как их Творец и Владыка. Для христианина жизнь Христа из Назарета – не прошлое как прошедшее, а актуальное настоящее и бесконечное будущее. Христианский праздник – это соприкосновение вечного и временного, земного и небесного, это откровение духовного эона на земле и в сакральном пространстве храма.

Вознесение Христа имеет онтологическое, нравственное, духовное и эсхатологическое значение. В Евангелии от Марка дана величественная картина вознесения Иисуса Христа. Но мало иметь и читать Евангелие. Надо еще знать его особый язык, символику и другие средства изображения. Это вовсе не значит, что евангельская символика превращает события в отвлеченную и условную аллегорию. Нет, Евангелие – истина, но она многогранна и многопланова. В земном присутствует небесное, в историческом – вечное. Символ не подменяет, а углубляет смысл и открывает сакральный план событий.

Евангелие – это откровение Божественного ума через человеческое слово. Откровение о духовном мире, о вечной жизни, о союзе человеческой души с Божеством, о высшей реальности бытия, находящейся за пределами феноменологии, о том, что не может быть предметом чувственного восприятия или логического анализа. Оно воспринимается душой только через мистическую включенность, через интуитивное проникновение в мир духовных сущностей, в мир Божественных энергий, в мир сверхлогических категорий. Поэтому Священное Писание употребляет символ, который должен возводить ум от знакомого и привычного к таинственному, неизвестному, от видимого – к невидимому.

Библейский символ является духовным звеном между интеллектуальной возможностью человека и бездной Божественного гносиса. Когда мы берем в руки Библию, то становимся перед великой тайной. Соприкоснуться с этой тайной можно только через благоговение перед ней.

Сорок дней прошло от Пасхи до Вознесения. Сорок дней Господь пребывал со Своими учениками, уча их, по словам святителя Иоанна Златоуста, «тайнам Небесного Царства». До Воскресения Христа эти тайны были бы для них непонятны и недоступны.

Число сорок символизирует время духовного испытания и земную жизнь. Сорок лет вел Моисей народ по пустыне в Обетованную Землю. Сорок дней постился Иисус Христос перед Евангельской проповедью. Сорок дней Он пребывал на земле, являясь Своим ученикам и Апостолам, приготовляя их к принятию Божественной благодати и к будущей проповеди Евангелия.

Апостольскую проповедь можно представить в виде трех концентрических кругов, трех этапов со все более нарастающим напряжением:

1) послание Апостолов к их соплеменникам во время земной жизни Христа Спасителя;

2) после Воскресения Христа и до Его Вознесения – миссионерство по всей Палестине, что требовало большей духовной подготовки и самоотверженности;

3) всемирная проповедь Апостолов после нисхождения Святаго Духа, проповедь, которую почти все они окончили мученической смертью.

На сороковой день по Пасхе Господь, окруженный учениками, вышел из Иерусалима и направился к Елеонской горе. В прощальной беседе Он говорил о чудодейственной силе, которую дает человеку вера. Некоторые недоумевают, почему теперь явственно не происходят те дивные знамения веры, о которых говорил Христос.

Существуют разные степени веры:

1) вера как гипотетическая возможность и вероятность. Это вера рационалистов с подавленным и заглушенным религиозным чувством. Она похожа на мерцающий блеск звезд, которые не делают ночь светлей;

2) другая степень веры – это убеждение человека, но не согретое любовью сердца. Она похожа на холодный и мертвенный свет луны;

3) и, наконец, та вера, которая включает в себя и соединяет воедино ум, чувство и волю человека, которая становится главной потребностью души, целью и содержанием его жизни, непрестанным горением его сердца. Такая вера подобна свету солнца, лучи которого несут тепло и жизнь. Такая вера – подвиг души, такая вера чудодейственна и победоносна.

Евангелие повествует о Вознесении Христа на небо. Небо в Священном Писании употребляется в трех значениях:

1) атмосфера вокруг земли – то, что воспринимается нами как огромный голубой океан, в котором плывет, подобно кораблю, наша Земля;

2) космическое пространство. Это вид необъятного звездного неба, который вызывал вдохновение и трепет не только у поэтов, но и у философов и великих ученых. «Две вещи приводят меня в изумление – звездное небо надо мной и нравственный закон во мне», – писал Кант.

Когда Гагарина, возвратившегося из космического полета, спросили, видел ли он в небе Бога, тот ответил: «Нет». Такой ответ привел в восторг антирелигиозных примитивистов. Гагарин не понял, а скорее, не хотел понять, что космический полет был продвижением в физическом пространстве, в «царстве вещества», а к духовному миру отношения не имел;

3) внематериальная духовная сфера, которая не мыслится в физических категориях и измерениях. Она представляет собой уже другой план бытия. Однако эта сфера не антимир, не антиматерия, которые гипотетически допускаются наукой, а эон вечности. В системе сакральных библейских знаков и образов видимое небо может служить только символом духовных небес. Таким оно явилось в событии Вознесения – событии, исторически реальном и одновременно мистическом.

Вознесение Христа Спасителя имеет онтологическое значение. Сын Божий воспринял человеческую природу, которая по Вознесении вошла в Божественную славу. Вознесение имеет эсхатологический смысл. Оно явилось завершением земной жизни Христа, а Второе Пришествие будет завершением цикла земного бытия человечества. Вознесение имеет для нас значение нравственное. Мы должны помнить, что принадлежим не только земле, но и небу, не только времени, но и вечности, не только материи, но и духу. И, живя на земле, стараться мыслями и сердцем подниматься над всем низменным, грубочувственным и греховным. Повествуя о Вознесении Христа, евангелист Марк вводил образ-символ: Иисус Христос воссел по правую сторону Бога-Отца. Бог вневременен и внепространственен. Что значит это иносказание, эта антропоморфическая метафора? Когда император избирал себе соправителя или его сын-наследник достигал совершеннолетия, то совершался особый ритуал: интронизация. Во дворцовом зале ставили рядом два трона. На одном сидел император, к другому подводили сына-соправителя, и он садился по правую сторону от него. Это означало их одинаковое достоинство и единую власть.

Этот образ-символ еще более подчеркивает аксиологическое значение Вознесения. В лице Богочеловека – Христа Спасителя все человечество получило возможность бесконечного духовного восхождения.

Иисус Христос вознесся с простертыми в благословении руками. Апостолы и ученики, стоящие у Елеонской горы, представляли собой первую христианскую Церковь. Этот образ, полный любви и надежды, – знак и обетование того, что благословение Божие всегда пребывает в Церкви и будет хранить ее вовеки.

День Пятидесятницы – это начало новой духовной эры в истории Церкви, человечества и Космоса. Вознесение Христа соединило землю с Небом, с эоном вечности, а Пятидесятница само Небо низвела на землю, уничтожила пропасть между временным и вечным, между материей и духом. В излияниях Божественного Света и Божественных энергий Духа Святаго пред человеком открылась новая жизнь как возможность преодоления своей тварной ограниченности через приобщение к абсолютному бытию. Для Платона человеческое тело – «темница», для Сакья-Муни – «сгусток костей, крови и слизи», а для христианина – дивный инструмент души, форма неразрушимой индивидуальности человека, золотая оправа, в которую вложен, как драгоценный камень, бессмертный дух. В таинственном дне Пятидесятницы Божественная благодать воссоздала из распадающейся в противоречиях диады души и тела монаду человеческой личности.

По учению Церкви, человек – это ипостась, представитель Космоса, звено между духовным и материальным миром, поэтому освящение человека (микромира) является залогом и началом освящения Вселенной (макромира).

В День Пятидесятницы Дух Святый основал новозаветную Церковь и соединил ее с Церковью Небесной. Христиане стали членами духовной семьи, Отец в которой – Бог, а старшие братья – Ангелы.

Пятидесятница явилась вечным водоразделом между христианской Церковью, Церковью благодатной, полной Божественных сил и энергий, и другими религиями мира, где тени и осколки истины, но нет Христа и Духа, Света и Жизни; Пятидесятница проложила глубокую пропасть между мистикой Православной Церкви и экстазами древних и новых дионисийских культов; Пятидесятница стала непроходимой границей между Божественным Откровением, хранимым в живом организме Церкви, и плоским рационализмом религиозных богостроителей, софиологов и реформаторов с их бессильным и мертвящим интеллектуализмом, а также воздушными замками, которые строят религиозные пиетисты и фантасты.

В день Пятидесятницы Апостолы и ученики Иисуса Христа собрались на молитву в доме апостола Марка-Иоанна, находившемся в Иерусалиме на Сионской горе. Во время молитвы Дух Святый сошел на них в виде разделяющихся языков пламени. В день Пятидесятницы в излиянии небесного света, в шумных порывах бури, в сиянии и блеске дивных огней родилась новозаветная Церковь. После Сошествия Духа Святаго Сионская горница стала первым христианским храмом, а община учеников Христа – Вселенской Церковью. Всего 120 человек было первоначально в Церкви, но она являлась Вселенской по Божественной идее и предназначению, по полученному ею неисчерпаемому духовному потенциалу. Не количество членов, не внешние атрибуты, а присутствие Духа Святаго и верность истине делают Церковь Вселенской. В вечном, онтологическом плане Церковь – это благодать, объемлющая творения Божии в единстве их веры и любви. Поэтому Церковь, как мистическое тело Христа Спасителя, как излияние Духа Святаго, как носительница вечных истин, неизменна и тождественна себе самой, хотя ее «внешний двор» по историческим причинам может увеличиваться и уменьшаться.

Дух Святый сошел на Апостолов в чувственных и зримых образах потому, что день Пятидесятницы был началом преображения всего видимого мира, всего космоса. Сошествие Святаго Духа должно было не только стать субъективным переживанием Апостолов – фактом их внутренней жизни, – но и открыться миру в виде величественной Теофании.

В мцхетском кафедральном соборе Светицховели есть изображение солнца с двенадцатью лучами: символ Христа – духовного Солнца – и Апостолов – лучей, просветивших мир.

В новозаветной книге «Деяния Апостолов» описана жизнь первенствующей христианской Церкви, жизнь, полная сверхъестественных явлений Божественных сил, чудес, исцелений и пророческих вдохновений. Но самым великим чудом была духовная любовь, которая царила в христианских общинах, где каждый ощущал постоянную заботу всей Церкви, где исчезали мирские различия и преграды, где не было чужих, где все были близкими и родными друг другу, где каждый согревал другого теплом своего сердца.

Религиозные и философские учения древнего и нового времени тоже говорят о любви. Но как отличается эта любовь от евангельской!

Особенно чужда и непонятна миру заповедь о любви к врагам; она кажется разрушением всех общественных и этических устоев.

«Если я буду любить врагов, то что останется друзьям?!» – сказал Конфуций. Китайский моралист не понял, что, любя врагов, человек побеждает свою гордыню, очищает сердце от самости и зла, и поэтому его любовь к друзьям становится еще крепче и светлее; Конфуций не ведал, что духовная любовь, имеющая своим источником Бога, неисчерпаема и неразделяема. О любви говорил Будда, но в контексте его учения буддийская любовь – это пассивное и холодное доброжелательство. Любовь как чувство для буддиста – оковы души, привязывающие ее, как и ненависть, к крутящемуся колесу космического бытия. Высшим состоянием для буддиста является бесстрастие и безучастие ко всему.

О любви говорят Веды, но это – любовь к своей касте. Брахман даже от случайного прикосновения к парии считает себя оскверненным. Любви и милосердию учит синтоизм, у самураев был особый рыцарский кодекс – защита бедных, беспомощных, старых и больных. Но, по преданиям синтоизма, боги создали японцев, а остальное человечество сотворили низшие духи. Поэтому любовь к своему народу у самураев основана на чувстве национального превозношения.

О любви и дружбе писали античные философы, но эта любовь ограничивалась или узким кругом друзей, или пределами полиса и государства. Раб в античном мире был только вещью своего господина. Даже стоик и моралист Сенека, которого считают наиболее близким к христианству, писал: «Сострадательны старые женщины, а мудрец – никогда».

Современные вишнуитские и шиваитские проповедники говорят о некой универсальной любви. Но, во-первых, их книги, доступные для нас, – это продукт, выпущенный специально для европейцев, в расчете на психологию человека из христианского региона, где даже среди неверующих и индифферентных к религии людей действует инерция христианской морали и культуры. У себя на родине они говорят иное. Ведизм, разделив народ на касты, создал также элитарные ступени и среди своих приверженцев и адептов. Он похож на многоэтажное здание, где живущие на нижнем этаже не знают, что творится на верхнем. Но самое главное даже не в этом. Все индуистские течения, имеющие своим общим мировоззренческим основанием Веды, признают только одну реальность – реальность безликого Абсолюта, а личную и космическую жизнь считают иллюзорной.

Отождествляя свой дух с Абсолютом – Брахманом, отрицая реальность личного и индивидуального бытия, ведист тем самым лишает себя объекта любви. И если на нижних этажах индуистского храма любви поются гимны, то на верхних говорят о том, что добро и зло, бытие и небытие – это две стороны одной и той же монеты. Впрочем, и сама бхакти-йога (даже предназначенная для новоначальных) учит о некой безличной и беспредметной любви к абстрактному человечеству как безликому универсуму. Затем и этот универсум признается фикцией, а единственной реалией становится абсолютное «я»; любовь бхакти-йоги превращается в самообожание и самообожение.

Есть еще и некие страстно-экстатические состояния (искусственной нервно-психической экзальтации), которые в некоторых сектах и общинах выдаются за любовь, но о них я просто не хочу говорить здесь.

Великим чудом и необъяснимым феноменом истории была сама апостольская проповедь. Если бы Христос избрал Себе в ученики мудрецов и философов, интеллектуалов эллинистического и иудейского мира, то можно было бы предположить, что они своей личной гениальностью, блестящим красноречием и философской оснащенностью распространили и утвердили христианство среди народов мира. Но это были простые рыбаки, земледельцы и ремесленники, ничем не выделяющиеся из своей среды. Не их проповеднические дарования, а Божественная сила властно влекла сердца людей к учению Христа. Против христианской Церкви стояла боевым станом Римская империя. Ее блестящие интеллектуальные силы, языческие религии и оккультные системы с их захватывающими мистериями, мощный и гибкий административный аппарат, несокрушимые римские легионы – весь идолопоклоннический мир объединил свои силы в борьбе с Церковью, обрушился на нее всей своей тяжестью, зажег пламя гонений на христиан на трех континентах, напоил землю Империи, словно дождем, мученической кровью и пал, смертельно раненный в этой битве. Церковь одержала духовную победу и вышла из кровавых гонений еще более светлой, еще более сияющей своей духовной красотой.

Апостолы, укрепленные Духом Святым, донесли Евангелие, то есть благую весть, до «пределов земли» – самых отдаленных стран и областей античного мира. Они основывали христианские общины, рукополагали епископов и пресвитеров, следили с материнской заботой и отцовской строгостью за жизнью новоутвержденных Церквей, как будто носили их в своем сердце.

Апостольская проповедь пронеслась, точно на крыльях, над раскаленными песками Сахары, над снегами Скифии, достигла на Западе угрюмых скал Альбиона, а на Востоке – плоскогорий Аравии и островов Индийского океана. Апостолы свидетельствовали об истине своего благовестия явлениями силы Божией и дивной любовью, а завершали подвиг жизни мученичеством – свидетельством, написанным кровью.

Праздничное богослужение в день Пятидесятницы открывается пением молитвы Духу Святому: Царю Небесный, Утешителю… Бог – наш Владыка и Вседержитель. Он – Царь небесного мира, мира светозарных и светоносных Ангелов, и когда воцаряется в человеческой душе, то делает ее Небом.

Христианин называет себя «рабом Божиим». Некоторых людей шокируют эти слова, они считают их досадным архаизмом, чем-то противоположным понятиям «свобода и человеческое достоинство». Сделаю небольшое отступление, приведу пример из жизни известного древнего философа Сократа. В день рождения Сократа ученики пришли поздравить своего учителя и принесли подарки, каждый что мог. Один юноша, последним подойдя к Сократу, сказал: «Я беден, но дарю тебе единственное, что имею, – себя самого в твое полное распоряжение». Сократ ответил: «Твой дар – самый драгоценный из всех, которые я получил. Я принимаю его, но только для того, чтобы, обучив тебя, затем вернуть тебя тебе же самому, но в лучшем виде».

В рабстве Божием человек получает свободу от страстей и грехов – самого постыдного рабства, самой жестокой тирании. Он получает нравственные силы поступать по велению своей совести.

Мы – рабы Божии, но Бог не рабовладелец. Он приходит в сердце наше как Освободитель, как Жизнь и Свет.

Антирелигиозные агитаторы любят повторять фразу, ставшую для них хрестоматийной: «Христос победил потому, что Спартак потерпел поражение». Эту фразу они переписывают друг у друга, иногда с указанием, а иногда без указания источников. Но что бы произошло, если бы победил Спартак, что бы изменилось в государственной структуре? Вероятнее всего, была бы уничтожена римская аристократия и интеллигенция, появилась бы новая общественная элита из вчерашних гладиаторов, установилась бы правящая династия фракийцев, а рабство осталось бы таким же или еще более жестоким.

Христианство не отменило рабства декларативно, но уничтожило его корни. Античный мир в лице своих самых выдающихся представителей – Платона и Аристотеля – признавал рабство необходимым институтом государства и естественной формой социальной жизни. Учение Христа провозгласило равное достоинство раба и его господина. Оно лишало рабство какого-либо морального оправдания. Рабство исторически еще продолжало существовать, но уже как уродливая форма общественных отношений, как болезненный нарост на теле человечества. Христианство произнесло приговор рабству, и не его вина, если этот приговор не сразу был понят и исполнен.

Святой Дух назван «Утешителем». Все люди жаждут счастья, но каждый понимает и ищет его по-своему: большей частью – во внешнем и преходящем, в мертвой материи – там, где его нет. Поэтому люди несчастны, а история человечества – трагична. Человек думает найти счастье в утверждении себя, в удовлетворении своих стремлений и страстей, иногда – грубо чувственных, иногда – утонченных и опоэтизированных. Но душа, едва достигнув желаемого, ощущает пустоту и разочарование. «Это не то, что я ожидала», – говорит она. Только Бог, создавший человека из небытия, может наполнить Собой бездну его сердца и даровать ему Свой мир и покой.

В день Пятидесятницы Дух Святый основал христианскую Церковь. Древние и новые теософы говорят, что христианство – лишь один из многих путей к Богу. Но Христос сказал: Никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин. 14:6). В других религиях есть захватывающие мистерии, феерический блеск мысли, призрак неких высот и глубин, в них даже можно найти изречения, вербально схожие с евангельскими (чаще всего – заимствованные из Евангелия), но там нет Христа – Божественного Логоса и Духа Святаго – Божественной Силы.

Пятидесятница – не только начало Церкви, но и ее постоянное, продолжающееся бытие, излияние Духа Святаго и освящение верующих в молитвах и таинствах.

Господь основал в день Пятидесятницы Церковь на земле, чтобы человеческая душа, преображенная благодатью, стала дивно прекрасным храмом Божества навеки.

В каменной гряде Галилейских гор, окружающих Тивериадское озеро, как ряд крепостных стен с мощными башнями из булыжника и известняка, высится гора Фавор. На ее вершине находится небольшой греческий храм, а невдалеке – остов древней, разрушенной временем и войнами церкви и руины зданий, когда-то представлявших собой сторожевой пост римских легионеров или крепость, построенную мятежными иудеями, бросившими вызов могучей Империи.

Во времена земной жизни Христа Спасителя это была пустынная, заросшая кустарником и низкорослыми деревьями гора. На ее вершину Господь поднялся вместе с тремя Апостолами. Там перед учениками явил Он в зримом образе Свое Божественное величие: вечный Свет Божества, более яркий и чистый, чем лучи солнца, Свет, который не ослеплял, а наполнял душу неизъяснимой радостью, небесным покоем и блаженством. Этот Свет был откровением дивной красоты Божией, в сравнении с которой вся чувственная земная красота показалась бы темной, мрачной ночью, а земные наслаждения, если бы слить их в одну чашу, – напитком, горьким, как полынь. Этот Свет был началом, источником и полнотой бытия. На горе Преображения человеческой мысли ничего не хотелось знать, но только созерцать вечный, несотворенный Свет. Человеческое сердце ничего не могло желать, кроме одного – всегда пребывать в лучах Фаворского Света.

Перед Апостолами открылось таинство вечной жизни, как вечное озарение Божественным Светом, где в каждом мгновении – полнота всего счастья; и в то же время это счастье постоянно увеличивается и раскрывается в новых волнах Божественного Света. Поэтому вечная жизнь – это всегда новое, всегда неведомое, всегда нежданное, всегда дивно прекрасное и неповторяющееся в своей красоте.

Внутренняя жизнь христианина – восхождение на духовный Фавор, над обрывами и пропастями греха, сквозь колючие тернии своих страстей; это путь стяжания христианином Духа Святаго, того небесного Огня и Света, Который в вечности превратит его самого в свет и сделает подобным преобразившемуся Христу Спасителю. Господь преобразился ночью. Преображение – это тайна будущего века; ночь знаменует собой тайну.

Божественный Свет невозможно постигнуть мыслью, найти ему аналогии в земном бытии, воспроизвести в эмоциональной памяти. Когда он является душе, то молчит в изумлении ум, умирает страсть, пробуждаются некие утонченные чувства духа. Человек не знает, в нем ли этот Свет или вне его, но он воспринимает его как жизнь, как выход из своей человеческой ограниченности и обусловленности в свободу Божественного бытия.

Явление Божественного Света священномученик Дионисий Ареопагит назвал «временной вечностью», то есть вечностью, открывшей себя во времени и сквозь время.

Господь преобразился ночью, Божественный Свет далек от всех иных форм света, как солнечные лучи – от мрака глубокой и глухой ночи.

Почему Господь взял с Собой трех Апостолов, а не всех Своих учеников? Потому, что среди двенадцати был Иуда – богоотступник и предатель, недостойный в!идения Преображения и озарения Божественным Светом. В сердце Иуды царил ад, в нем клубился черный огонь преисподней. Иуда не мог и не должен был воспринимать Божественный Свет, Который он уже согласился продать за тридцать сребреников. Три ученика стали тремя свидетелями Преображения. Им предстояло во время грядущих испытаний укрепить других Апостолов в вере и надежде, что Христос – истинный Сын Божий.

Апостолы с изумлением увидели, как перед Христом предстали два ветхозаветных пророка – Моисей и Илия – и беседовали с Ним. Илия окружен в Ветхом Завете особым почитанием. Его служение сокровенно и мистично. Это – огненный дух веры, который противостоит тлетворному духу языческих цивилизаций и культу человеческих страстей. Это – то духовное пламя, угасить которое не может сатанинский дух, воплощающийся в тиранах и диктаторах на протяжении всей мировой истории и готовящийся с особой силой проявиться в лице грядущего антихриста – «апостола» и медиума сатаны.

Дух Илии – это всецелая преданность Богу, внутреннее очищение человеческого ума и сердца, делающее человека еще при жизни ангелоподобным. Это огонь любви к Богу, любви требовательной, бескомпромиссной, которая может показаться суровой и даже жестокой, жертвенно помогающей всякому добру и в то же время, как пламя, испепеляющей грех и зло. Илия должен прийти в конце мира. Он – Предтеча Второго Пришествия Христова. Он придет в то время, когда зло примет не виданные ранее колоссальные размеры и изощренные формы, когда земная власть и сам руль истории неожиданно окажутся в руках антихриста. Антихристом завершится та богоборческая ветвь человеческого рода, которая началась с Каина, протянулась к Нимвроду, дала миру, как ядовитые гроздья, древних и новых тиранов, убийц и насильников человечества. Квинтэссенция мирового зла – антихрист.

Первый Предтеча Христа – Иоанн Креститель – стал жертвой Ирода, царя из духовного рода антихриста. Предтеча Второго Пришествия Христова – Илия – станет жертвой самого антихриста. Явлением Илии на землю замкнется последнее звено истории мира. Черной бездне греха должен противостать ослепительный свет.

С Христом беседовал пророк Моисей. Он назван Боговидцем. На Синае Моисей принял от Бога Закон, но этот Закон должен был раскрыться и высветиться в своих глубинах на Голгофе. Этот Закон предвозвещал Евангелие; оно содержалось в нем, как сердце в груди человека, или как семя носит в себе начаток прекрасного цветка. На Синае Моисей просил Господа показать ему Свое лицо, но услышал в ответ, что может видеть только след Божества.

Толкователи Библии объясняют, что «следом» и «тенью» Божества назван видимый мир, который учит Боговидению и Богопознанию, а также – написанный Закон. Лик Божества – это само существо Божества, которое остается неведомым даже для светозарных духов. Наиболее четкое определение Божества – Бог, не постижимый мыслью и не выразимый словом.

Илия был живым взят на небо, то есть перенесен в другой эон существования, в другие, вневременные сферы бытия, в инобытие. В конце мира он должен прийти, чтобы отдать дань смерти, умереть как человек, но воскреснуть как причастник и общник Святаго Духа.

Моисей умер на горе Нево. Оттуда он видел расстилающиеся под его ногами просторы Обетованной Земли, а духовным взором созерцал Небесное отечество, в которое должен был ввести народы не меч Иисуса Навина, а Крест Иисуса Христа. До Голгофской жертвы душа Моисея, как и души всех людей, еще не искупленных Спасителем, находилась в аду. Но ад был для праведных не местом и состоянием мучения, а грустью о разлучении с Божеством, озаряемой надеждой на пришествие Мессии. Поэтому экзегеты считают, что Христос беседовал с пророками Илией и Моисеем о Своих страданиях, Распятии и Воскресении из мертвых.

Надо сказать, что теософы и антропософы⁵, основывающие свои мировоззрения на языческой космологии и антропологии Вед и Упанишад, гностиков и манихеев, нередко пытаются подтвердить Священным Писанием проповедуемую ими теорию перевоплощения (метампсихоза). В своих переложениях Евангелия под броскими названиями: «Евангельский эзотеризм», «Тайна открыта» и т. д. они пытаются доказать, что Иоанн Креститель – это перевоплощение пророка Илии. Здесь мы имеем дело, во-первых, с незнанием библейской символики и образного языка Евангелия; во-вторых, с фрагментом, взятым вне связи с определенным контекстом и всем Евангельским повествованием в целом.

Слова Спасителя Илия уже пришел (Мф. 17:12) означают сходство пророческого служения Илии и Иоанна Крестителя. Иоанн Креститель – Предтеча Первого Пришествия Христа, которым замыкается исторический цикл Ветхого Завета. Илия – Предтеча Второго Пришествия, которым должен завершиться новозаветный, последний цикл земного существования человечества, так как третьего Откровения и иного Евангелия не будет. В устных ветхозаветных преданиях Илия выступает как Предтеча Мессии, поэтому Иоанн назван, по величию и значению своего пророческого служения, Илией. Иоанн – проповедник покаяния, Илия – обличитель мирового зла.

В Евангелии повествуется, как иудеи спрашивали Иоанна Крестителя: Ты Илия? Он ответил: Нет (Ин. 1:21). Следовательно, по мнению антропософов, самопознание величайшего из пророков было намного ниже, чем оккультные знания их вождя – Рудольфа Штайнера.

Во время Преображения Господу явился Илия, а не Иоанн Креститель. Антропософы указывают, что это событие произошло после смерти Иоанна Крестителя, и опять попадают в логическую неувязку. Если перевоплощение теософы и антропософы связывают со ступенями духовной лестницы, то, значит, они считают, что жизнь Иоанна Крестителя – отшельника, проповедника покаяния и мученика за правду – ничего не прибавила к его прошлому существованию, то есть перевоплощение в Иоанна ничего не прибавило и не убавило для Илии. Тогда зачем же само перевоплощение? Для индуистов и теософов личности как нравственно-волевой духовной монады не существует. Для них лица – это театральные маски. Кончается космический цикл, день Брамы, артисты сбрасывают маски и исчезают за кулисами. Сцена космической истории погружается во тьму. Брама спит. Затем Абсолют пробуждается с непонятным желанием снова начать маскарад, снова разыгрывать сценарий, очередную выдуманную им самим трагикомедию на подмостках мировой истории, где зритель и артист – сам Абсолют. Любимым философом Штайнера был Яков Бёме, который учил, что мир – это отражение трагедий и противоречий, возникающих в недрах Самого Божества (то есть Бог – причина зла), а также – пантеист Гёте, для которого Христос и сатана в эмоциональном восприятии одно и то же.

Христос в Преображении явил Свое Божество, но не «Своего Бога», Сам будучи Богом. Мейстер Экхарт – один из предтеч Штайнера, учение которого вдохновляло Андрея Белого и Пшебышевского своим сатанинским декадансом, – отрицал Бога как Личность и Существо, допускал Его лишь как безликое Божество, как некую субстанцию мировой любви, и утверждал, что не человек должен быть благодарен Богу, а Бог человеку – за то, что в нем нашел для Своей любви объект. Этот примат человека над Богом проходит через всю неоязыческую, так называемую «идеалистическую немецкую философию» и одинаково уничтожает личность как Бога, так и человека. При этом «бог» у Гегеля и вообще в немецком неоязычестве играет еще более жалкую и забитую роль, чем Абсолют индуизма, тешащий себя своими иллюзиями и вечно играющий в шахматы с самим собой.

На Фаворе Господь явил Свет Божества. В XIV веке во время знаменитых споров паламитов⁶ с их противниками афонские монахи прислали в Константинополь томос, где на основании святоотеческих преданий и мистического опыта Афона утверждали, что Фаворский Свет – это вечные несотворенные Божественные энергии, которые отличаются от Божественного Существа тем, что имманентны (присущи, сообщаемы) сотворенному миру, тогда как Божественное Существо трансцендентно, то есть запредельно, и, будучи внепространственно, во всем всегда остается выше всего. Божественному Существу принадлежит понятие «Личность». Поэтому мы называем Его Богом, а Божественный надмирный Свет – силой и действием Божества.

Монахи Афона писали, что существует три вида света. Один свет – чувственный, которым человек воспринимает цвета, линии, очертания, то есть реалии земного мира. Этот свет доступен не только человеку, но и низшим существам. Преподобный Антоний Великий сказал знаменитому катехизатору Дидиму, слепому с детства, когда тот жаловался, что Священное Писание ему пришлось изучить лишь по слуху: «Не печалься, что не видят твои телесные очи, которые имеются у муравьев и стрекоз, а радуйся, что ты обладаешь оком сердца, которое видит Ангелов, созерцает духовный мир».

Второй свет – свет интеллекта, свет рассудка; это свет наших мыслей и представлений; свет, достигающий особой интенсивности у философов, ученых, художников и поэтов; свет логических суждений и творческой фантазии. Это свет души, свет сотворенный, которому недоступны реалии вечности.

Третий свет – это свет Божественных откровений, это свет Духа, свет Фавора, свет аскетов и подвижников, свет, озаряющий сердце во время молитвы. Это свет, в таинственную область которого нельзя проникнуть путем логизации или силой разгоряченного воображения. Он открывается душе как новая жизнь, как духовное прозрение. Это свет мистиков и богословов, свет Боговидения и Богообщения. Свет, который воспринимается душой как полнота бытия, как полнота гносиса и полнота счастья.

Интеллектуальный свет – это свет Афин, а свет духовный – свет Фиваиды и Иерусалима, Афона и Гареджи⁷. Это свет, озарявший мучеников, делавший огненными слова проповедников; свет, который был единственным сокровищем тех, кто лишал себя всего ради Христа. Обладатели его чувствовали себя богаче и могущественнее царей. Это свет, открывающийся душе в церковных таинствах, в молитве и аскезе, свет, исходящий от чудотворных икон и мощей святых; это нетленный свет догматов Православия и мистической жизни Церкви. Мир не знает духовного света. Для него высшая ценность – интеллект, и поэтому на основе умозрительных интеллектуальных представлений он хочет судить о духовном. Отсюда происходят ереси и секты, ложная мистика, реформаторство в Церкви, пренебрежение церковной традицией и желание заменить духовный свет интеллектуальным, страстным, ограниченным, судящим о небесном по-земному, имеющим критерием истины себя самого.

Паламитские споры наряду с прочим выявили и еще одно разделение между Восточной Церковью и Римом, проходящее через область аскезы и мистики. Для католического богословия нет различия между Божественным Существом и Его энергиями-действиями, а Фаворский Свет мыслится как нечто временное и сотворенное; не как явление Божества и тайны вечности, а как некая иллюминативная демонстрация силы. Поэтому Западная Церковь, потеряв учение о духовном свете, после разрыва с Восточной начала омирщвляться: сначала – через рационализм схоластики, затем – через натурализм Ренессанса.

А Православие сохранило себя, невзирая на все натиски со стороны всепроникающего духа времени. Сохранило себя не только в православных догматах, но и во всей жизни Церкви в ее цельности и неразделимости, ее мистике, ее обрядах и песнопениях, ее преданиях о внутренней молитве, ее блестящей патристике. Православная Церковь – хранительница Фаворского Света, Света Преображения, и только при включенности в нее, жизни в ней, человеческая душа может озариться вечным духовным светом и испытать мистическое воскресение прежде всеобщего Воскресения из мертвых.

…Изумленные величественной картиной собеседования Господа и двух Его пророков, Апостолы пали на землю. Но вот все кончилось. Христос стоял один.

Господи! хорошо нам здесь быть (Мф. 17:4), – сказал Петр. Ему хотелось навсегда продлить время Преображения. Это была радость будущего Небесного Царства. Только в лучах Божественного Света сердце человека получает истинную отраду и покой, ум его постигает сверхлогическую и сверхчувственную тайну бытия. Но свет угас. Нужен был подвиг жизни, апостольские труды и мученическая смерть, чтобы навеки стяжать в себе Божественный Свет, чтобы войти в его бесконечное Царство. Господь показал ученикам Свет Божества. Теперь они должны достигнуть его в духовной борьбе с плотью, миром и демоном. Для Христа Фавор предшествовал Голгофе, для последователей Его Голгофа предшествует Фавору.

Апостол Петр писал христианам в своем Соборном Послании: Вы – род избранный, царственное священство (1Пет. 2:9). Божественный Свет Преображения делает душу человека алтарем храма, а сердце – жертвенником, на котором приносится Богу непрестанное священнодействие молитвы.

Божественный Свет изображается на иконах как нимб вокруг лика святого. Это драгоценная корона, которой Господь венчает победителей. Божественный Свет Преображения – это тайна будущего века, когда в огне сгорят небеса и земля и будут новая земля и новое небо.

Иерусалим – один из самых древних городов мира. По христианскому и древнеиудейскому преданиям, его основал старший сын Ноя Сим и сам был в этом городе первосвященником и царем. Иерусалим означает «мир Божий». Голгофская жертва должна была примирить Небо с землей, человека с Богом, а сошествие Святаго Духа в Сионе – открыть человечеству Царствие Божие, царство бесконечного мира. Само царство Духа открывается в сердце как совершенный мир, где нет сомнений, нет противоречий, разделений, противостояний и вражды. В Иерусалиме должна была прозвучать первая проповедь о спасении человечества – чтобы откликнуться эхом во всех пределах и концах земли. В Иерусалимском храме Воскресения изображен круг с надписью «Центр мира». Эта надпись вызывает удивление и усмешку у тех, кто под центром земли подразумевает некую географическую точку. Между тем, Иерусалим, и прежде всего Голгофа и Гроб Господень, – это центр земной и космической истории. В космографическом отношении Земля – пылинка в пылающей звездами бездне галактики – одного из несчетных скоплений звезд. Но Земля в мистическом значении – центр Космоса. Из нее взял тело Свое Христос Спаситель. На Земле Христом была одержана победа над демоном, поэтому Земля остается центром и сердцем Вселенной.

Иерусалим как будто вобрал в себя все противоречия, все противостояния, яркий свет и глубокую тьму. Этот город – святой и преступный, город пророков и богоубийц, город героев и торгашей, которые за плату предают на смерть Мессию.

У Ездры сказано, что Господь выбрал из всех цветов лилию, а из всех городов Иерусалим (Ср. 3Езд. 5, 24–25). Иерусалим – город Божий, но и демон свил там свое гнездо. В Иерусалимском храме старейшины совершали языческие мистерии и поклонялись Бафомету.

Здесь во времена Антиоха тысячи героев, не только мужчин, но также женщин и детей, шли на смерть, на пытки и на усечение мечом во имя единого Бога. Здесь же тайные братства Люцифера, как пауки, плели паутину, чтобы опутать ею весь мир. Сюда пришел Христос, чтобы сделать этот город таинственной чашей Своей Крови – «каменным Граалем». Но сюда Христос пришел и потому, что в Иерусалиме скорее, чем в каком-либо другом месте, Его могли распять.

Дивный вид открывался паломникам с горы Сион. Город был похож на причудливое, слитое воедино здание. Он поднимался террасами по склонам гор и холмов. На утесе горы Мориа стоял храм Иеговы. Его построил Соломон, возобновил Зоровавель, украсил и расширил Ирод. Иерусалимский храм называли восьмым чудом света. В Иерусалиме Апостолы впервые произнесли слова, ставшие радостными и благословенными на всех языках мира: «Христос Воскрес». Здесь же была основана первая христианская община.

Господь оставил Церкви Своей великий дар – Свою Пречистую Матерь, благословив Ее долгой земной жизнью. Первые главы Евангелия от Луки – это рассказ Божией Матери о рождестве и детстве Христа. Но о Самой Деве Марии в Евангелии сказано немного. Священное Писание хранит о Ней молчание, потому что жизнь Божией Матери – тайна. Эта жизнь сокрыта от взоров людей. Царь Давид пророчески писал о Ней: Вся слава дщери Царя внутри (Пс. 44:14). Нельзя передать словом то, что выше слова.

Незадолго до Успения Божией Матери Ей явился Архангел Гавриил – Ее Ангел-Хранитель – с пальмовой ветвью в руке и сказал, что скоро Господь возьмет Ее к Себе. Пальмовая ветвь – символ победы.

Дева Мария – единственная из людей, кто сохранил всецелую чистоту души и сердца, кто никогда не изменил Богу ни одной мыслью, ни одним движением сердца.

Апостолы, ученики Христа, узнав о близкой разлуке, были поражены глубокой скорбью. Но Дева Мария утешала их, обещая, что смерть не разлучит их, что по смерти Она будет к ним еще ближе. В день Успения Богородицы Апостолы собрались к Ее одру. Внезапно они увидели Христа, Который взял на руки душу Своей Матери. Дева Мария носила у груди Своей Христа-младенца, а теперь Сын и Бог возносил Ее душу в Вечное Царство, из земного Иерусалима в Иерусалим Небесный. С пением гимнов и псалмов понесли Апостолы одр с телом Божией Матери через Иерусалим в Гефсиманский сад; они погребли Деву Марию у могилы Ее родителей – святых и праведных Иоакима и Анны.

…Когда заходящее солнце, опускаясь за горизонт, озаряет своим мягким светом землю, словно прощаясь с ней, когда синева неба кажется особенно прозрачной и глубокой, а края облаков окрашены в золотистый цвет, то чувство глубокой внутренней тишины и мира охватывает сердце.

Так однажды святой патриарх Иерусалимский Софроний в раздумье сидел на вершине горы Сион. Магометане, разбив византийский гарнизон, приближались к Святому Граду. Но вечер был тих и спокоен. Лучи закатного солнца озаряли небо цветами радуги. В эти минуты патриарх испытал необычайное чувство неземного покоя, ощутил дыхание вечности, как будто время с его бедствиями и войнами остановилось.

Патриарх написал на пергаменте слова, которые излились из его сердца: Свете тихий, святыя славы… Этот бессмертный гимн Церковь поет во время каждой вечерни. И Успение Божией Матери похоже на прощание солнца с землей.

Много видел на своем веку Святой Град. Войска вавилонян и римлян брали его штурмом, разрушали крепостные стены до основания, сжигали святыни, превращали город в руины; в опустевших домах обитали филины и дикие звери. По улицам Иерусалима гарцевали на своих скакунах воины-арабы, двигались стройными рядами закованные в латы рыцари-крестоносцы – казалось, что гранитные плиты мостовой стонут и дрожат под копытами их коней. Над воротами города сменяли друг друга знамя с римским орлом, двуглавый орел Византии, полумесяц со звездами, белый стяг с крестом, ливанский кедр и шестиконечная звезда. Иерусалим превращался в развалины и отстраивался вновь, точно воскресал из пепла. Но среди огненных шквалов гробница Божией Матери оставалась невредимой. Словно волны бушующего океана замирали у ног Девы Марии.

День Успения Божией Матери – великий праздник Православной Церкви. Смерть стала праздником. Само слово Успение означает «тихий сон», успокоение от земных трудов и скорбей, а затем – пробуждение в вечную радость, в вечный день, где нет ночи, где небесные сферы наполнены сиянием, подобны морю света. Святые говорили: «День смерти больше дня рождения». Смерть открывает человеку его самого.

Смерть высвечивает глубины души, тайники сердца человека, где в подсознании хранится закодированная, как бы засекреченная запись всей его жизни, его слов и поступков, желаний и тайных помыслов. Ничто не проходит без следа. Все остается в тайнописи памяти сердца. То, что, казалось бы, навсегда исчезло в темных провалах прошлого, сохранилось в подсознании.

Великая мудрость – познать себя. Но обычно мы видим только самую поверхность нашей психической жизни, ее верхний внешний слой, а глубины остаются для нас сокрытыми.

В Священном Писании человеческое сердце сравнивается с морем. Когда мы смотрим на расстилающееся перед нами бездонное, бескрайнее море, – то тихое и ласковое, как будто нарисованное лазурью и бирюзой, то потемневшее от гнева перед бурей, то вздымающее волны, похожие на хребты гор, покрытые снегом, – то видим только поверхность его, а глубина непроницаема для нас. Неизвестно, что таит море на дне, в своей глубине: драгоценные камни или чудовищ, растения, похожие на морские цветы, или мертвые подводные скалы.

В сердце суммируется все, что происходит с человеком. Смерть – последний момент в самоопределении человеческой личности. В вечности изменений нет. Там – раскрытие добра и зла, которые за время жизни человек накопил и спрятал в своем сердце, как богач – сокровище в глубоком подземелье. Для одних день смерти светел и прекрасен, для других ужасен, как день казни. Для праведника смерть – это пробуждение в дивно прекрасном мире света, среди лучезарных духов. Для грешников – это все нарастающий ужас.

Пробуждение грешника в аду страшнее, чем пробуждение уснувшего летаргическим сном в гробу. Очнувшийся в гробу не понимает, где он, что с ним произошло. Он кричит, зовет на помощь, но его никто не слышит – как в огромной безлюдной пустыне; он пытается поднять крышку гроба, но не может даже пошевелить ее. Она наглухо забита гвоздями, придавлена тоннами земли, сверху могильный камень лежит, как печать. Приходит смерть. А для грешника смерти как уничтожения не будет. Он вечно умирает в клубке таких же человекообразных змей. Конца нет, время застыло в вечности; это ад. Ад – место забвения, место, где нет любви; это море ненависти. Там душа делается демоноподобной. Как происходит это с человеком? Вы знаете, история представляет поразительные примеры людей-чудовищ, но и в нашей повседневной жизни мы встречаемся с мерзкими проявлениями жестокости и садизма, когда человек становится если не демоном, то мелким бесом, испытывает постоянную потребность и находит тайное наслаждение в том, чтобы причинять боль и страдание другим – хотя «мелкие бесы» ни за что не признаются в этом.

Как согласовать любовь Божию и существование вечных мук? Рай и ад – это прежде всего внутреннее состояние. Некоторые люди представляют ад, как огромную тюрьму, как ГУЛАГ космических размеров, и недоумевают, почему не дать грешникам полной амнистии, почему не открыть ворота этой темницы? Но будет ли грешнику, несущему ад в своем сердце, где-нибудь лучше, чем в самом аду? Будет ли человеку, сгнивающему от рака, легче и радостнее, если перед ним поставить блюдо с самыми прекрасными плодами, когда он не может проглотить даже крошку пищи? Разве будет счастлив больной бешенством и мучающийся от жажды при виде воды, если у него тотчас начинаются судороги, спазмы в горле? Сам Божественный свет будет томить и ужасать грешников подобно тому, как яркий свет мучителен для больных, воспаленных глаз. Всякий грех в его мистическом значении – вражда с Богом. Грех в потустороннем мире превращает саму душу грешника в черный беспросветный пламень ненависти к Богу.

Спасение – это синергизм, взаимодействие двух воль – Божественной и человеческой. Свободная воля – величайшее достоинство человека. Без свободной воли не существует личности. Но великий дар богоподобия таит в себе великую опасность ложного, погибельного самоопределения. Возникает новый вопрос: почему же Господь не уничтожил саму возможность греха, которая заложена в свободной воле? Но в таком случае человек из личности превратился бы в простой предмет этого мира. Он перестал бы быть нравственным существом, как мы не можем назвать нравственным автомат с заранее заложенной в него программой, какой бы прекрасной она ни была. Сама нравственность подразумевает свободу выбора и действия, потенциальную возможность зла, но в то же время – и победу над ним.

Земная жизнь дана человеку для самоопределения. Здесь, на земле, в глубинах человеческого сердца, решается роковой вопрос: «С Богом или без Бога?» Любовь соединяет, ненависть разлучает. Без любви невозможно Богообщение, без богообщения невозможно спасение. Вне Божественного Логоса и Его вечного Света открывается область тьмы и безумия, область ада и хаоса.

Ад – это внутреннее одиночество, вечная богооставленность, вечная деструкция и распад самого человеческого существа. Трудно найти подобие состояния совершенной богооставленности. Представьте космический корабль, который потерял управление и летит в бескрайние мертвые межзвездные просторы. Все дальше и дальше становится Земля, как будто она сама удаляется от корабля со страшной скоростью. Земля превращается в едва различимую точку, а затем теряется в космической ночи, как в огромной могиле – навсегда. Люди чувствуют себя в необъятном царстве смерти, они знают, что спасения нет, что они обречены, что они навеки оторваны от Земли, как ребенок от материнской груди. Они знают, что скоро придет смерть, но их тела не лягут в землю, не превратятся в теплую земную пыль, а затеряются в космосе, как на огромном кладбище; что они вычеркнуты из самой памяти Земли.

Знаменитый богослов III века Ориген нарисовал грандиозную картину апокатастасиса – всеобщего возвращения к Богу, спасения по необходимости, по некоему «надзакону», которому одинаково подчинены Бог и человек.

Эта «необходимость», замыкающая весь ход мировой истории в круг, где конец равен началу, похожа на рок язычников. Ориген, как все либералы-утописты, обещал человечеству даровой рай, который затем, точно в руках иллюзиониста, превращается в ад. Учение Оригена в нравственном аспекте было тайной апологией греха и поэтому представляло бо́льшую опасность, чем кровавые культы Молоха и ритуальные убийства индийских «душителей». Ересь Оригена была отвергнута и осуждена на V Вселенском Соборе как ложная надежда. Церковь не льстит страстному человеческому сердцу; она учит истине, хотя бы истина была суровой, как меч, реальностью. Она учит об аде, чтобы спасти людей от ада; о вечной смерти, чтобы даровать людям вечную жизнь…

Во время Крестных Страданий, обращаясь к Деве Марии и апостолу Иоанну Богослову, Христос сказал: Се, Сын Твой; се Матерь Твоя! (Ин. 19, 26–27). Экзегеты видят в этом таинственный смысл: усыновление Божией Матерью в лице Иоанна Богослова всех христиан.

В Деве Марии христиане обрели Небесную Мать. Ее сердце, расширенное страданиями, объяло своей любовью все человечество. Тайна Божией Матери – это тайна любви.

Больше всего чудотворных икон – Пресвятой Богородицы. Это видимый знак Ее невидимого присутствия. На иконе «Умиление» Ее лицо девственно-чистое, почти детское. На иконе «Кипрская» Она царственно прекрасна. На иконе «Семистрельная» Дева Мария изображена с семью клинками, пронзающими Ее грудь, на лице Ее – покорность воле Божией. На иконе «Огневидная» Она погружена в молитву, Ее окружает пламя благодати.

Как ребенок называет свою мать самыми ласковыми именами, так христиане выразили свою любовь к Божией Матери названиями икон: «Всех скорбящих Радость», «Утоли моя печали», «Споручница грешных», «Умягчение злых сердец», «Отрада» («Утешение»), «Избавительница», «Державная», «Взыскание погибших», «Нерушимая Стена». А преподобный Серафим Саровский называл Деву Марию «Радостью всех радостей».

Для христиан праздник Успения – это преображение самой смерти, победа над грехом, возвращение путника из дальнего странствия в отчий дом.

Божия Матерь с нами; Она не покинет нас, покуда солнце не отвернется от напоенной кровью и слезами земли.

Одна из самых величественных картин, открывающихся перед человеком, – это вид ночного неба. В ясную безоблачную ночь далекие острова звезд в иссиня-черном океане неба кажутся зажженными лампадами, огненными цветами и россыпью алмазов, брошенных в бездонные и бескрайние просторы, в бездну Вселенной.

Гимнографы часто сравнивают Церковь с небом, а святых – с бесчисленными сонмами звезд. Кажется, что звезды, как живые существа, своим далеким мерцающим светом беззвучно беседуют с душой человека и открывают тайну вечности его сердцу. Звездное небо похоже на лист Священной Книги, где зашифровано в светящихся иероглифах откровение о Творце мира. Звездное небо – это символ высших духовных сфер, где Ангелы и угодники Божии сияют, подобно горящим светильникам.

Есть имена святых, жизнь которых особенно много говорит человеческому сердцу, их подвиги и страдания затрагивают самые глубокие струны наших душ. Одно из таких имен, подобное драгоценному камню в небесной короне, – имя святого великомученика Георгия, названного Победоносцем. С этим именем идут в далекий путь, с этим именем вступают в бой, этим именем клянутся в верности, им благословляют родители своих детей. Это имя прославлено во всех христианских странах – от Сирии до Франции, от песков Сахары до снегов Сибири. Серебряные иконы великомученика прикрепляли на своей груди воины, готовясь вступить в бой.

В Грузии храмы во имя святого Георгия воздвигнуты в каждой местности, особенно почитают его в горных областях. Жизнь горца похожа на жизнь аскета. Вместо богатства он имеет свободу, вместо мирских развлечений – обычаи гор, которые жителям долин кажутся монастырским уставом. Путь пастухов и охотников часто проходит на головокружительной высоте, под ногами их расстилается бездна. Высокогорные тропы нередко так узки, что на них не могут разойтись два человека; здесь не за что удержаться рукой от падения, если камень выскочит из-под ноги: единственная опора для пробирающегося по едва заметной, прильнувшей к скале тропинке путника – молитва и сила воли. Если дрогнет, не выдержит сердце, то бездна поглотит человека, как змея, притягивающая к себе добычу своим завораживающим, гипнотическим взглядом. Поэтому горцы так почитали храмы святого Георгия – даже их развалины, руины и камни. Святой Георгий делает сердце человека в горах твердым, как меч в бою.

На гербе царей Грузии Багратиони святой Георгий изображен поражающим дракона. Прежде образ великомученика на знаменах грузинского войска был вышит шелком. Во время боя знамя держал Руставский епископ, а священники – иконы. Нередко изображение святого Георгия было вычеканено на латах воинов.

На многих языках мира Грузия называется землей Георгия. Этимологически можно по-разному объяснить это наименование. Но самое главное, что в сознании грузинского народа святой великомученик Георгий – его покровитель. Есть некая таинственная цикличность в истории. Последний грузинский царь носил имя Георгий, как бы в знак того, что с его смертью судьба страны вверяется святому Георгию. Последним императором России был Николай II – известно, что русские особенно почитают святителя Николая; последним византийским императором – Константин XII, а святой равноапостольный Константин Великий основал Царьград и Византийское государство; последним болгарским царем – Борис, а при равноапостольном Борисе в IX веке была просвещена Болгария; последним эфиопским императором – Соломон (Селассия): династия эфиопских императоров – одна из древнейших в мире – ведет свое начало от библейского царя Соломона и царицы Савской. Чем это объяснить, случайностью и совпадением или тем, что человеческая история имеет свой духовный подтекст? Нередко в своих ритмах и феноменах она разгадывается, как притча, и открывается, как пророческая запись. Само почитание святых народом, особая, теплейшая любовь к ним свидетельствуют, что они, эти святые, остаются его покровителями. Поэтому и герб, и боевые знамена Грузии вместе с чудотворными иконами и мощами святого Георгия служили щитом для страны в течение многих веков.

Также у горцев существовало предание, что в пещере скалы Казбек жил в древности подвижник по имени Георгий, которого они почитают как своего просветителя. Обычно такие предания имеют под собой в качестве основы исторический факт и являются памятью народа, поэтому к ним надо относиться с самым серьезным вниманием.

Праздник святого Георгия в ноябре установлен в память его колесования и пыток. Этот праздник вошел в плоть и кровь народов Грузии, история которой представляет собою сплошной мартиролог – летопись о мучениях. Колесование святого Георгия Победоносца – едва ли не единственный в Церкви праздник, когда прославляется один из мученических подвигов, отдельно избранный из всей жизни святого. Во времена нашествия Джалал-эд-Дина, который превратил Тбилиси в чашу крови, Тамерлана, который прошел, как призрак смерти с косой в руках, от востока до запада Грузии, шаха Аббаса, обратившего города в руины, а села – в логова диких зверей, такой необычный праздник, как память колесования великомученика Георгия, был особенно близок душе народов Грузии. В ноябре Церковь установила и еще один праздник в честь великомученика – в память перенесения его мощей из Рима в Палестину, в город Лидды – родину его матери, где впоследствии во имя Георгия Победоносца был построен и освящен храм. В старых грузинских календарях ноябрь называется месяцем святого Георгия.

Вообще в Грузии кроме церковных праздников святого Георгия существуют также местные народные празднества – по названию храмов и местностей: «Белый Георгий», «Млетский Георгий» и т. д.

Иудейский и языческий мир в лице Каиафы и Пилата осудили Христа на смерть. Повсюду проповедь христианства встречала ненависть и гонения, везде капли мученической крови становились зернами будущего восхода Церкви. Некоторые исследователи объясняют это только особенностью римского язычества, для которого само государство стало божеством. Но не менее жестокие гонения христианство испытало и за пределами Империи. Римский пантеон собирал в своих стенах богов всех побежденных народов и завоеванных провинций. Идолы мирно уживались между собой, как одна единокровная и единодушная семья. Наверное, тот, кто впоследствии назвал пантеоном элитарные кладбища, обладал тонкой наблюдательностью. Пантеон в переводе означает «Храм всем богам». Но христианство языческий мир встретил, как гладиатор с обнаженным мечом встречает на арене цирка своего врага. В период языческих императоров Церковь испытала десять великих гонений. Самое страшное из них, унесшее больше жертв, чем войны с варварами, разразилось после долгого затишья внезапно, как смерч на море, при императоре Диоклетиане.

Диоклетиан был сыном вольноотпущенника, раба, получившего свободу, и взошел по шатким ступеням трона благодаря своему проницательному уму и кипучей энергии. Рим в то время был похож на сотрясаемые подземными взрывами Помпеи. Междоусобицы и нашествия варварских народов грозили похоронить государство под лавой и пеплом. Диоклетиан быстро провел в стране и армии необходимые реформы. Он взял себе в соправители двух августов и двух цезарей, увеличил войско, расширил число и автономию провинций, основал в Никомидии новую столицу. Однако закончил император свое столь блистательное в начале правление мрачным злодеянием – многолетним гонением на христиан.

В сознании народа история Рима с его славными победами была неразрывно связана с языческой религией, государство – с культом императора. Христиане, отказывающиеся поклоняться идолам и воздавать божественные почести императорам, казались врагами государства и причиной всех зол. Нерон обвинил христиан в поджоге Рима, Диоклетиан – в поджоге всей империи. Нерон из ложи Колизея любовался, как умерщвляют христиан львы и гладиаторы, составляя при этом трогательные песнопения. Престарелый Диоклетиан из своего дворца в Никомидии, как из сторожевой башни, смотрел на страшную гекатомбу⁸, которая совершалась по всей Империи в течение нескольких лет. Во время этого гонения и был предан пыткам и смерти полководец Диоклетиана – великомученик Георгий Победоносец.

Святой Георгий родился в III веке в Каппадокии. Он происходил из княжеского рода; его отец занимал высокий пост в римском войске, однако вскоре претерпел смерть за Христа, и мать с ребенком переехала в свое имение в Палестину, в город Лидды. Она посвятила жизнь воспитанию сына, научила его Священному Писанию, часто рассказывала о христианских мучениках и о доблестном подвиге его отца.

Святой Георгий поступил на воинскую службу и благодаря своим способностям и мужеству, проявленному в боях, уже в молодости получил звание полководца и трибуна. В то время Диоклетиан под влиянием жрецов и своего зятя Галерия решил уничтожить всех христиан в Империи. Он точно хотел на христианах исполнить желание Калигулы: «Если бы у человечества была одна шея, то я одним ударом отрубил бы ее».

В Риме существовал сенат, но он давно превратился в подобие театральной декорации. Все главнейшие вопросы государственной жизни решались на тайном совете, в котором участвовали только император и его ближайшие друзья. Однажды, собрав такой совет ночью (как предписывал Платон в своей книге «Законы»), Диоклетиан объявил о решении огнем и мечом искоренить христианство. Присутствующие выразили свое одобрение. Решено было издать эдикт против христиан: христианское богослужение запрещалось, храмы предписывалось разрушать или передавать язычникам, все христианские книги подлежали немедленному сожжению. Само исповедание христианства приравнивалось к тягчайшим государственным преступлениям, караемым смертью. Отступники же от христианства освобождались от всякой ответственности и наказания, если только выражали согласие принять участие в языческих ритуалах.

Когда все это было сказано, святой Георгий, присутствовавший на совете, встал и обратился к императору и августам со словами: «Долг царя и правителей соблюдать справедливость и защищать жизнь и права своих подданных, а вы решились предать смерти неповинных людей и превзойти в злодеяниях варваров, не имеющих законов».

– Кто научил тебя сказать это? – спросил анфипат⁹ Магненций.

– Истина, – ответил Георгий.

– А что такое истина?

– Христос, Которого вы хотите снова распять.

Император дал знак слугам. Они кинулись на Георгия, связали его, стали бить по лицу и бросили в темницу. У тиранов во дворцах были особые тюрьмы – подземелья, где содержались самые опасные преступники, а чаще всего – личные враги. Тиран мог всегда проверить, как охраняется тюрьма, или, отдыхая от государственных дел, послушать стоны узников, закованных в цепи, и вопли тех, кого подвергают пыткам. Эта «музыка» – самая приятная для тирана.

На грудь святому Георгию положили огромный камень. На следующее утро Диоклетиан спустился в темницу и спросил:

– Как ты поживаешь, Георгий?

– Хорошо, – ответил тот.

Ответ привел императора в ярость, и он приказал предать святого Георгия колесованию – жестокой и изощренной пытке. Мученика привязали веревками к колесу, под которым находилась доска, утыканная лезвиями ножей, гвоздями и острыми крючками. Палачи вращали колесо, острия вонзались в тело и разрывали его на части; крючки, впиваясь в него, вырывали куски живого мяса. Обычно во время такой пытки человек умирал. Святой Георгий остался жив – для новых пыток.

Слова святого Георгия «мне хорошо», которые Диоклетиан принял как насмешку, были истиной: во время страданий Господь подает Своим страстотерпцам небесное утешение, недаром в одной из проповедей святитель Иоанн Златоуст сказал: «Со Христом и в аду хорошо». Через шесть месяцев после колесования святой Георгий был предан казни: ему отсекли голову мечом.

Промыслу Божию было угодно, чтобы просветительницей Грузии стала родственница святого Георгия – святая равноапостольная Нина. Жизнь и подвиги великомученика стали знакомы грузинскому народу из уст его сестры; имя Георгия Победоносца пришло в Грузию одновременно с ее проповедью. С тех пор оно сияет на небосклоне Иверской Церкви блеском утренней звезды. Больше всего храмов в Грузии освящено в честь Божией Матери и святого Георгия. Знаменательно, что храм, построенный над гробницей святой девы Нины, назван именем святого Георгия, словно сама равноапостольная Нина перед смертью беседовала со своим братом о будущем Грузии.

Изображение святого Георгия в виде всадника, поражающего копьем дракона, – это не только память о единоборстве с обоготворенным чудовищем и спасении от смерти ливанской царевны, это символ победы христианства над язычеством; победы христианина над драконом греха и страстей в человеческом сердце, победы добра и света над злом и духовной тьмой.

В конце XIX века в духовной жизни Грузии произошло знаменательное событие. Известный агиограф и иконописец Михаил-Гоброн Сабинин написал на основе древнегрузинских икон, фресок и миниатюр, которые он в течение своей жизни тщательно изучал, икону «Слава Грузинской Католикосской Церкви», похожую на величественный свод грузинской агиографии.

Будучи человеком глубоко религиозным, он с детства посещал монастыри и святыни Грузии, подолгу жил среди монахов, являлся подвижником в своей личной жизни и на склоне лет написал как священную поэму, как духовное завещание потомкам, как гимн Грузинской Церкви эту великолепную икону. Здесь в предельно сжатом пространстве он воплотил духовную историю Грузии в образах ее святых: мучеников и преподобных, царей и воинов, епископов и монахов.

В его творении, как в световом поле, отражена сама душа верующего народа. У этой иконы в молитвенном безмолвии слышится биение живого сердца Грузинской Церкви. Сабинин не только иконописец, но и действительно выдающийся агиограф и историк. Он собрал жития святых Грузии в обширный сборник, который издал на грузинском и русском языках. Каждое житие завершено составленной им молитвой. Древние иконы и фрески он не просто изучал как художник, но молитвенно созерцал и мистически переживал, поэтому его икона отличается непревзойденной внутренней композиционной гармонией, исторической правдивостью и высокой духовностью.

Православная икона – это откровение Божие, это реальное присутствие святых на земле. Это проявление духовного мира в визуальном плане, это поле Божественных сил и энергий, это явление Церкви Небесной в Церкви Земной, это мистическое окно в небо, откуда льется на землю незримый свет. Поэтому икона «Слава Грузинской Католикосской Церкви» – не столько достижение самого Сабинина, сколько дар Божий всей Грузинской Церкви. Мистические творцы иконы – преподобные и мученики, изображенные на ней.

Грузинская летопись «Картлис Цховреба», собор Светицховели и икона «Слава Грузинской Католикосской Церкви» – явления, не сопоставимые по своим измерениям и значению. Однако есть нечто общее между ними. Они воплотили в себе историю Грузинской Церкви: одна – на пергаменте, другой – в камне, третья – в красках.

В верхней части иконы изображен Иисус Христос, как на иконе Вознесения – с простертыми для благословения руками. От Христа исходят лучи света, озаряя две сферы – небо и землю, делая их взаимопроникновенными, объединяя в единую Церковь Божественного Логоса, Который открывается как жизнь и свет. По правую сторону от Христа изображена Богоматерь, в руках Ее омофор – длинный узкий платок, который носили иудейские девушки. Божия Матерь простирает светящийся омофор над Грузинской Церковью так же, как распростерла Она его над людьми, молившимися во Влахернском храме, когда Константинополь был осажден врагами, как будто сжат щупальцами огромного спрута.

По преданию, Иверия – это апостольский жребий Девы Марии. После Вознесения Апостолы собрались в Сионской Горнице, чтобы решить, в какую страну идти каждому из них. Дева Мария захотела принять участие в апостольской проповеди, и Ей выпал жребий – Иверия. Богоматерь собралась в путь, но Господь велел Ей оставаться в Иерусалиме и обещал, что Жребий Ее просветится в последующие времена. И тогда Богородица, призвав апостолов Андрея и Симона, вручила им Свой нерукотворенный образ для благословения Грузии. Сведения об этом имеются в грузинской и русской летописях, а также у Никона Черногорца. Грузию назвал Уделом Божией Матери великий святой последнего времени Преподобный Серафим Саровский, которому во время его земной жизни много раз являлась Небесная Царица.

В книге пророка Даниила описывается таинственная борьба Ангелов у престола Божиего. Один Ангел символически назван князем персидским, другой – князем греческим; Архангел Гавриил противостоит этим князьям.

Экзегеты, толкователи Священного Писания, поясняют, что Небесная Церковь участвует в Божественном Промысле о народах мира, что каждой стране, народу и племени даны Ангелы-хранители и символическая борьба Ангелов – это их молитвы о народах земли. В данном случае небесный покровитель иудейского народа Архангел Гавриил молился об окончании Вавилонского плена и возвращении иудейского народа на родину для восстановления Иерусалимского храма. Ангел-покровитель персидского народа молился о продлении плена, чтобы персы через иудеев пришли к вере в единого Бога. Оба Ангела ревновали о славе Божией, оба молились о спасении людей. Поэтому молитва их была благочестивой борьбой, проявлением любви к хранимому каждым из них народу.

Ангел-хранитель Грузии – Сама Царица Небесная. Это великая милость, но в земном плане – это Божий призыв к подвигу и жертвенности. Любовь Божия познается в испытаниях, о которых Господь сказал Апостолам: Чашу, которую Я пью, будете пить (Мк. 10:39). Жизнь Божией Матери была молчаливым служением Богу, была крестом и страданием, была духовной Голгофой. Исторический путь Грузинской Церкви – путь мученический, это многовековой путь борьбы за Православие с языческим и мусульманским миром. История Грузии – книга, написанная кровью страстотерпцев и слезами преподобных, освещенная багровым пламенем пожарищ и ослепительными молниями битв. Были времена, когда Грузия представляла собой остров среди бушующего моря иноверного мира, которое с грохотом и воем билось о ее берега, обрушивало на нее огромные, как горы, пенящиеся кровью волны, и казалось, что Грузия безвозвратно будет поглощена мрачной свирепой пучиной. Но милость Царицы Небесной была с Грузией, Ее светозарный омофор простерт над Грузинской Церковью.

Великие империи гуннов, хазар и монголов исчезли с лица земли. О многих народах, существовавших прежде, мы знаем только по какой-нибудь истертой надписи на камне или случайно найденной монете; другие народы и племена ушли, не оставив даже следа в анналах истории. А Грузия, отразив бури веков, сохранила как сердце свое – имя Христа, как душу свою – Православие.

Дева Мария – дивный цветок всех добродетелей. Но особенно сияет она смирением, чистотой и любовью. Если христиане не променяют в душе своей три эти добродетели на другие, призрачные, блага, то Ее светозарный омофор, как ангельские крылья, по-прежнему будет сохранять Церковь Грузии во времена всех испытаний.

Рядом с Девой Марией изображен святой великомученик Георгий Каппадокиец, родственник равноапостольной Нины. Он был блистательным полководцем, любимцем императора, но предпочел мучения за Христа мирской славе и умер, как подобает воину, в духовном бою, в котором сама смерть его стала победой. Образ святого Георгия, поражающего дракона, – бесстрашного витязя, небесного покровителя воинов – стал близок Грузии, которой часто приходилось вступать в единоборство с грозными и могучими врагами; здесь после Иисуса Христа и Девы Марии его имя чаще всего призывают в молитвах, особенно – в горных областях.

По левую сторону от благословляющего Христа стоят апостолы Андрей Первозванный и Матфий.

Андрей Первозванный – первый из Апостолов, кто последовал за Христом. Он проповедовал Евангелие в Мегарской колонии – Византии (будущий Константинополь), Колхиде, Иверии, на Северном Кавказе, в Тавриде (Крыму) и Скифии. А закончил свой путь в греческом городе Патры, где был распят на кресте.

Апостол Матфий был избран в число 12 Апостолов по жребию – на место Иуды Искариота. Он проповедовал в Абхазии, обратил в христианство сванов и их царицу Диодору, затем вернулся в Иерусалим, где принял ту же смерть, что и первомученик Стефан: синедрион приговорил его к побиению камнями.

Надо отметить, что в Грузии проповедовали также апостолы Симон Кананит, могила которого находится в Анакопии (Новый Афон), и апостол Варфоломей, обошедший с проповедью юго-восточную Грузию. По некоторым сведениям, Колхиду посетил и святой апостол и евангелист Матфей – перед своим путешествием в Эфиопию. Апостолы основывали первые христианские общины, рукополагали для них епископов и пресвитеров. Их проповедь была похожа на прозрачный и чистый свет утренней зари – лучи ее окрасили золотыми цветами вершины гор, но долины еще лежали во мгле и тумане.

Первая по времени святая Грузинской Церкви – блаженная Сидония, мцхетская иудейка, сестра раввина Элиоза¹⁰. Она не видела Христа, но, услышав о Нем, поверила в Него сразу как в Мессию и Спасителя мира, поверила всей силой и любовью своего сердца. И когда ее брат вместе с паломниками отправлялся в Иерусалим (это было в год казни Спасителя), она умоляла его привезти с собой во Мцхета, как великое благословение, какую-нибудь вещь, принадлежащую Христу. Элиоз исполнил просьбу своей сестры. Он находился у Голгофы при распятии Спасителя, купил Его Хитон у одного из воинов-совершителей казни и привез это бесценное сокровище во Мцхета. Святая Сидония встретила брата у ворот. Он рассказал ей, что произошло на Голгофе, и отдал Хитон. Сидония прижала Хитон к груди и от великой скорби о крестных страданиях Спасителя и великой благодати, исходящей от Хитона Господня, бездыханная упала на землю. Весь город собрался возле мертвой девы.

Узнал об этом царь Амазаер (Адарнас) и захотел взять Хитон, чтобы самому облечься в него. Но никакая сила не могла разжать рук мертвой девушки. Ее погребли в царском саду вместе с Хитоном на груди. На этом месте вырос могучий кедр, который покрыл могилу Сидонии своими корнями. Этот кедр, как печать на ее могиле, стоял три столетия. Жители Мцхета заметили, что больные птицы прилетали к кедру, садились на его ветви, клевали хвою и улетали здоровыми; что даже дикие звери приходили к кедру и поедали опавшую хвою. Прошли многие годы, люди забыли о Хитоне Господнем и могиле Сидонии, но сам кедр пользовался благоговейным почитанием народа.

Хитон Господень – это самая великая святыня Грузинской Церкви. В сакральном плане Хитон Господень, находящийся ныне, как в царственном кивоте, в соборе Светицховели¹¹, можно сравнить с духовным солнцем, льющим из недр земли свой незримый свет, или с подземным родником, который невидим для глаз, но питает собой корни цветов и растений. Это тот Хитон, который был соткан руками Пречистой Девы Марии и обагрен кровью Спасителя на Его крестном пути от Гефсимании до Голгофы. Из-за этой святыни Мцхета называли «вторым Иерусалимом». Внутри собора Светицховели построена часовня, похожая по форме на кувуклию – ту, которую воздвиг император Константин над гробом Господним в Иерусалимском храме Воскресения. Хитон Господень, привезенный из Иерусалима во Мцхета, связал духовными узами Палестину и Грузию, храм Воскресения и Светицховели. В сакральном плане Хитон Господень – это столп духовного пламени, достигающий небес, более дивный, чем тот, который вел Моисея с народом по Синайской пустыне среди враждебных племен в Обетованную Землю. Это место, где Ангелы нисходят на землю, а души людей в молитве восходят к небесам. В Евангелии говорится о том, как страдающая неизлечимой болезнью женщина, подойдя в толпе к Спасителю, тайно прикоснулась к Его Хитону и мгновенно исцелилась от недуга (Лк. 8, 43–48). И сегодня исцеления от Хитона Господня получают те, кто приходит к нему с верой и благоговением.

Собор Светицховели, где хранится Хитон, это сердце Грузинской Церкви, закованное в камень и гранит. Имя «Сидония» на финикийском языке значит «рыба». Рыба – символ христианина, так как в воде, при крещении, человек получает вечную жизнь.

Сидония стала первой христианкой Грузии. Не видя Христа, она полюбила Его всей душой, как одна из жен-мироносиц, и мысленно следовала за ним, как Мария Магдалина. Когда она услышала страшную весть о казни Христа, то ее любовь превратилась в страдание и боль, и она упала мертвой на землю, как лань, пронзенная стрелой охотника в самое сердце. Ее грудь стала священным престолом Хитона Господня. Так в древней Церкви в темницах на груди мучеников узники-христиане совершали литургию. Существует предание, что во время Второго Пришествия Господа нашего Иисуса Христа Сидония выйдет Ему навстречу, держа в руках Хитон, как свидетельство своей вечной любви.

Светицховели – это тот мистический центр, в котором сходятся и от которого расходятся световые лучи-радиусы, соединяющие Светицховели с каждым монастырем и храмом Грузии. А Сидония – его вратарница, которая отворяет для достойных дверь в священное пространство храма, во Святая святых, наполненное незримым духовным светом, напояет благодатью Хитона Господня, как водой бессмертия, всех, верой входящих в Мцхетский собор. Хитон Господень, обагренный кровью Спасителя, – это краеугольный камень Грузинской Церкви и ее сияющий венец.

Композиционный центр иконы «Слава Грузинской Католикосской Церкви» – Животворящий Столп, а под ним – тело Сидонии с Хитоном на груди. Вокруг в молитвенном созерцании стоят святые Грузинской Церкви. Их сосредоточенные в духовном порыве лица озаряет мягкий, тихий свет, исходящий от Животворящего Столпа и Хитона Господня. Как райские цветы, как зажженные светильники, как драгоценные камни в Небесном Иерусалиме, как струи благоуханного мира, исходящего от Хитона Господня, как неувядаемый венок, сплетенный руками Богоматери, как лилии Кавказских гор и розы Карталинии, как звезды, сошедшие с небес на землю, как алмазы и рубины, хранимые в сокровищнице Церкви, как земные Ангелы, стоят вокруг гробницы Сидонии мученики, преподобные, исповедники, святители, затворники, пустынники, Христа ради юродивые, столпники и праведники – крепость, защита, слава и сияние Грузинской Церкви. Этот сонм святых, окружающих Хитон Господень, похож на золотую царскую диадему, венчающую Грузинскую Церковь.

II век в Грузии ознаменовался гонениями на христиан, но гонения в Закавказских странах, в отличие от Римской империи и Ирана, имели случайный и ограниченный характер и не входили в государственную политику этих государств.

Первые известные мученики Грузинской Церкви – 17 князей, названных Месухевийскими по имени стратега, а впоследствии их духовного наставника Сухия¹². Эти князья – грузины по происхождению – служили в войске аланского царя и занимали высокое положение при его дворе. В горах Кавказа они приняли крещение от учеников апостола Фаддея и стали тайно вести подвижническую жизнь, скрывая власяницы под одеждами вельмож и доспехами воинов, собираясь по ночам на молитву. В свите аланской царевны они приехали в Армению. Но столичная жизнь тяготила их, как мучительное рабство, и князья решили по примеру Иоанна Крестителя и пророка Илии стать пустынниками. Они тайно покинули дворец, словно узники – темницу, обменяли княжеские одеяния на нищенские рубища и ночью вышли из ворот столицы, как Лот из обреченного города – не оглянувшись назад. Почему они отказались от богатства и славы? Пусть об этом скажет горный орел, который вырвался из позолоченной клетки, где его досыта кормили падалью, и, раскинув могучие крылья, плывет теперь в лазурном океане; города с великолепными дворцами и села в зеленой оправе полей кажутся ему с заоблачной высоты муравейниками. У орла и отшельника родина – небо и ущелья гор.

Сухия и его духовные братья поселились на дикой каменистой горе в верховьях Евфрата. В безмолвии и непрестанной молитве проходила их жизнь. Пустыня стала для них храмом; стенами этого храма были отвесные скалы, уходящие ввысь к небу и разверзающиеся пропастью под ногами; зажженными свечами – звезды, а хрустальным куполом – лазурное небо, окрашиваемое зарей восходов и закатов в пурпурные и золотые цвета. Они питались, как горные серны, корнями и травой, утоляли жажду водой, которая сохранялась от дождей в расселинах скал, и росой, выступавшей на камнях. От летнего зноя и зимней стужи тела их почернели и покрылись длинными волосами, как шерстью у зверей, плоть ссохлась и прилипла к костям, но их души, очистившись от грехов и страстей, сияли, как лучи света. Подвиг их, о котором знала только безмолвная пустыня, подходил к концу.

Аланский князь Барнанас со своими воинами нашел их в дебрях скал, где, казалось, никогда не ступала человеческая нога – так охотники находят орлят в гнезде, висящем над бездной. Он велел отшельникам отречься от Христа и вернуться в столицу, но те ответили: «Мы уже мертвы для этого мира, а наша жизнь – Христос». Воевода приказал своим слугам привязать их над землей к кольям, обложить хворостом и сжечь на медленном огне. Перед смертью отшельники запели псалом об исходе Израиля из Египта. Гора, где они нашли убежище от мира, как лани в камнях – от диких зверей, стала общей могилой для их костей и пепла.

Во II и III веках христианство продолжало распространяться в Грузии. Среди учеников священномученика Климента, сосланного в Тавриду, были колхи и иверы. Известны епископские кафедры в Понте и Колхиде. В Восточной Грузии преобладал в это время маздеизм – учение Заратустры, обычно называемое огнепоклонством, а в Западной – эллинистическое язычество и особенно культ Гекаты, богини смерти и магии, изображающейся в виде луны или женщины, обвитой змеями. Христианские общины становились оазисами в этой духовной пустыне.

Пришло время, когда Пресвятая Богородица просветила Иверскую страну через Свою избранницу – святую Нину. Приснодева благословила на апостольский подвиг деву. Невеста Параклита, Духа Святаго, избрала инокиню, посвятившую себя Богу с детских лет, и сделала ее Апостолом Грузии.

Святая Нина была родом из Каппадокии, страны, которая дала миру великих святых. Вся ее жизнь была подвижничеством, бескровным мученичеством и непрестанной битвой с силами ада. Как святой Георгий поразил дракона и спас ливанскую царевну от смерти, так святая Нина крестом, дарованным ей Божией Материю, победила язычество в Грузии, повергла идолов, вырвала из пасти чудовища Картли и Кахетию.

Существует связь между человеком и его именем. Одни производят имя Нина от «Нин» (ассир.) – «плодородный», другие от «Нона» (греч., копт.) – «монахиня, пустынница». Эти значения дополняют друг друга и придают ее имени новый смысл. Дева стала невестой Христовой и духовной матерью целой страны. Каппадокия славилась подвижнической жизнью монахов и анахоретов (отшельников), пустынями, скрывавшими христиан во время гонений, и пещерными монастырями. С детских лет душа Нины горела, как светильник, ангельской любовью к Богу. Отрочество ее прошло в святом граде Иерусалиме. Она была похожа на дивную пальму, растущую, как у источника вод, у иерусалимских святынь. Как некогда Дева Мария, она жила при храме и среди многолюдного восточного города была одинока, словно в пустыне. Гул толпы, точно огромного улья, блеяние овец, крики уличных торговцев и погонщиков верблюдов, свадебные песни и похоронные причитания, звон оружия легионеров, шум города, подобный шуму прибоя, разбивались и затихали у стен храма. В его незримом свете и таинственном безмолвии святая Нина слышала голос вечности. Ее воспитательница Нианфора рассказала ей о том, как Хитон Господень был перенесен из Иерусалима во Мцхета. Святая Нина захотела отправится в ту страну, где находился Хитон Господень, найти гробницу Сидонии, поклониться Ризе Христа и затем посвятить себя проповеди Евангелия жителям Грузии. Господь являлся святой Нине в видениях и благословил ее на апостольский подвиг, а Дева Мария чудесным образом вручила ей крест из виноградных лоз.

Лоза – символ Грузинской Церкви. Эта чудная лоза стала быстро расти и умножаться, дала обильные плоды, дотянула свои ветви до вершин Кавказа, а сенью листьев покрыла долины Грузии.

У Ездры написано: «Из всех растений Господь избрал Себе виноградную лозу». Лоза – образ Евангельского учения. У мистиков – образ любви к Богу, которая наполняет духовной радостью сердце человека. Лоза – это символ Евхаристической Чаши с Кровью Спасителя и чаши мученичества, наполненной до краев кровью святых.

В Тбилиси, в кафедральном Сионском соборе, хранится крест из виноградной лозы, обвитый волосами святой Нины. От времени ветви лозы согнулись, словно опущенные крылья птицы – как бы под тяжестью, которую несла Грузинская Церковь в многовековой борьбе с язычеством и исламом, с видимыми и невидимыми врагами Креста. Дева Нина встретилась со смертью лицом к лицу в Армении, когда слуги царя Тиридата рассекали мечами на части тела ее духовных сестер – Рипсимии, Гаянэ и других дев, посвятивших себя Богу. Но Господь вместо мученического венца приготовил ей другой – светлейший венец Апостола. Когда Пресвятая Дева с Младенцем Иисусом, скрываясь от Ирода, пришла в Египет, то идолы в Мемфийском храме пали, как будто земля заколебалась под ними. Теперь в столице Иверии, во Мцхета по молитвам святой Нины идолы разбивались в прах, предвозвещая падение язычества.

Святая Нина поселилась в царском саду, в хижине, сплетенной из древесных ветвей. В ней не было ничего, кроме подстилки, на которой она молилась и спала. К святой Нине приходили жители Мцхета и соседних сел, чтобы послушать ее проповедь о Христе, попросить ее молитв и духовной помощи. К ней приносили больных, и она исцеляла их, возлагая с молитвою крест, которым благословила ее Пресвятая Богородица. Она не расставалась с крестом, как воин в бою – с мечом. Тяжелобольные, одержимые демонами, умирающие получали исцеление у хижины святой Нины, как в Иерусалиме в Овчей купели, куда сходил Ангел.

Прошли века, не осталось следа от царских дворцов во Мцхета. Все унесла с собой река времени, но убогое жилище святой Нины стало местом непрестанного паломничества, как при жизни, так и по смерти ее. В греческих хрониках святая Нина названа пленницей. Она стала пленницей, но не людей, а своей любви ко Христу. В древнем мире был закон: когда господин покупал раба, то отрезал у него прядь волос и хранил у себя в доказательство того, что этот человек принадлежит ему. Этот обычай символически отражен в таинстве крещения и в монашеском постриге. Святая Нина, получив крест от Девы Марии, обвила его своими волосами в знак того, что она отрекается от себя и всю свою жизнь посвящает служению Богу. Пленница любви Христовой принесла народам Грузии весть об освобождении от духовного рабства извечной смерти. Как крестоносцы со знамением Креста, изображенным на груди и на щитах, шли на Восток освобождать Гроб Господень, так святая Нина – Иверская крестоносица – шла с крестом Божией Матери, чтобы в бою с силами ада освободить от Армаза и Задена, от языческих молелен и капищ место, где находилась великая Святыня христиан всего мира – Хитон Господень, чтобы дать духовную свободу и свет народам Иверии.

Шло время, и с каждым годом все больше народа со всех концов Картли собиралось под знамя креста. Перед царем Мирианом стоял мучительный вопрос: как быть дальше? Останется ли Грузия языческой страной, союзницей Ирана, или примет христианство по примеру Византии? Царь был похож на всадника, который остановился на перекрестке дорог в раздумье: куда направить шаг своего коня? Мириан знал о божественной силе и даре чудес девы Нины, в сердце своем тяготел ко христианству, но языческий мир еще держал его в плену своих чувственных страстей, привычных религиозных представлений и магических ритуалов. Персидский царь воспитал своего сына Мириана в кругу жрецов-мобиданов и поэтов, восхвалявших былое величие Ирана и подвиги его героев. А теперь, став царем Грузии, Мириан должен был решать судьбу своей новой родины. Он уже не раз защищал ее с мечом в руках, но… тогда ему помогал персидский шах. Жрецы-огнепоклонники, окружавшие царя, предрекали гнев Ормузда и Митры, их угрозы были похожи на карканье воронов и крики стервятников над полем боя, усеянном трупами.

Принятие христианства грозило местью со стороны Ирана. Царь стал склоняться к решению казнить святую Нину и уничтожить всех христиан в стране, но голос совести не давал ему покоя, и в тяжелом раздумье он удалился в горы на охоту, чтобы побыть наедине с самим собой. Языческий мир уже переживал состояние агонии, но как дикий зверь перед смертью особенно беспощаден и жесток, так и этот мир мог умереть, захлебываясь кровью своих жертв. Однако Промысл Божий не допустил, чтобы царь Мириан стал Диоклетианом для Грузии. Небесным знамением царь был обращен ко Христу.

Свою дальнейшую жизнь он посвятил распространению в Грузии христианства и строительству храмов. Существует предание, что царь совершил паломничество на Святую Землю, во время которого встретился с императором Константином, и тот подарил Мириану участок земли в Иерусалиме, где в древние времена росло древо Креста (дерево, из ствола которого был сделан Крест Спасителя). На этом месте был построен знаменитый Иверский Крестовый монастырь, в стенах которого монахи впервые перевели на грузинский язык книги Ветхого и Нового Завета. Это событие имело огромное значение для Грузинской Церкви.

Библия была переведена на грузинский язык там, где Пророки возвещали народу волю Божию, где происходили самые главные события в духовной истории мира, там, где Христос установил Таинство Евхаристии, был распят и воскрес, там, где Дух Святый сошел на Апостолов, где, казалось, сам воздух хранил звуки голоса Христа, беседующего с учениками и молящегося Небесному Отцу, а земля – следы Его ног. Перевод Библии в Крестовом монастыре – это неугасимое пламя, зажженное от Благодатного Огня у Гроба Господня, лучи света от Сионской базилики – первой христианской церкви – где сошел на Апостолов Дух Святый. Стены монастыря, как иконостас храма, не скрывают, а открывают для человека дали и глубины величественного мира, только мира иного, вечных сущностей и вечных световых эманаций.

Святитель Иоанн Златоуст писал, что Антоний Великий стоит рядом с Апостолами. Подвиг православной монашеской аскезы дает возможность войти в мистическое общение с Апостолами, прочитать Евангелие их глазами, увидеть сокровенные глубины Священного Писания, уловить те цвета, оттенки, звучания и вибрации слова, ту световую симфонию, к которой слеп и глух человек, погруженный в мирскую суету. Как путнику, поднявшемуся на вершину горы, звезды кажутся особенно яркими, точно живыми, так душа, очистившаяся в пламени безмолвия и молитвы, чувствует, как живое, каждое слово Библии в его мистических глубинах, силовых волнах и вечной красоте. Поэтому древние переводы Библии на грузинский язык навсегда останутся непревзойденными, навсегда останутся бесценным сокровищем и сакральным языком Грузинской Церкви.

В 326 году равноапостольный император Константин прислал в дар Грузии часть древа Животворящего Креста, один из гвоздей, которыми было прибито Тело Спасителя ко Кресту, мощи святых, богослужебную утварь, книги и священные облачения. С послами императора, доставившими письмо к царю Мириану, прибыло духовенство во главе с епископом Иоанном и зодчие.

В прозрачных водах Арагви, как в серебряной купели, было совершено крещение Грузии. Сначала крестились царь и вельможи, затем – остальной народ. В этот день стремительные струи Арагви смыли с лица Грузии кровь идольских жертвенников. Грузия стала похожа на невесту под венцом, одетую в белоснежные ризы и сияющую красотой. А царь Мириан и святая Нина с помощью греческих зодчих приступили к строительству храма на том месте, где на груди Сидонии покоится Хитон Господень.

В центре иконы изображен приготовленный из ствола мироточивого кедра столб, который Ангел поднял ввысь наподобие Воздвижения Креста. Он должен был служить главной опорой для купола строящегося храма. Это изображение имеет, кроме буквального, еще и символическое значение:

1) оно указывает на метафизическую сторону православного храма. Храм – это священное место, концентрация духовного света, где реально присутствует горний мир. Храм – явление вечности во времени и бесконечности в пространстве;

2) мистическое строительство храма – это распространение христианства на земле, оно будет продолжаться до Второго Пришествия Спасителя;

3) Небесная Церковь невидимо, но постоянно участвует в судьбах Церкви земной. Обе Церкви составляют единый мистический организм;

4) Ангел-хранитель помогает созидать храм нашего сердца. Главным столпом этого духовного храма является православная вера, стенами – надежда, вершиной – любовь.

Святая Нина закончила свой жизненный путь в Кахетии. Перед смертью она просила царя исполнить ее последнюю волю – не переносить ее мощи в столичный город Мцхета, а оставить на месте – как благословение и защиту Кахетии¹³.

Недолго после прощания с девой Ниной прожил и царь Мириан. Перед смертью он завещал своему сыну Бакару обратить в христианство кавказские племена. Царь Мириан и его супруга царица Нана похоронены под сводами Самтаврского собора.

Ревностным помощником святой Нины в проповеди Евангелия был потомок Элиоза Авиафар, иудейский раввин, который, приняв христианство, как апостол Павел, терпел всю жизнь скорби и шел за Христом по пути, усеянному терниями. Его смерть и могила остались неизвестными миру.

Месть Персии была быстрой и жестокой. Еще при жизни Мириана персидские войска вторглись в Картли, но были отражены. Особенно долгую и кровопролитную войну с Ираном пришлось вести Грузии во время царствования Вахтанга Горгасала¹⁴. Орел Византии парил далеко от Грузии, оглядывая свои необъятные владения, а лев Ирана лежал около самых ее границ, всегда готовый к смертоносному прыжку, поэтому Картли часто приходилось один на один бороться со своим могущественным врагом. Вахтанг Горгасал сражался в боях, как простой воин. О его мужестве слагали песни, его имя устрашало врагов. Но больше, чем воинскими подвигами, он прославился строительством городов и храмов, монастырей и крепостей. При нем был основан Тбилиси, а над могилой Сидонии на месте деревянной церкви – воздвигнут каменный собор. Он был великим зодчим Грузии, как Юстиниан – Византии. Мужество сочеталось в нем с кротостью, мудрость – с терпением. Когда архиепископ Михаил перед войском и народом ударил его в лицо, то царь не ответил на оскорбление, подавая пример своим подданным: почитать духовного отца больше, чем царя.

При Вахтанге Горгасале во многих монастырях и храмах открылись училища, где священники обучали народ, и скриптории, в стенах которых каллиграфы, преимущественно из монахов, занимались переписыванием Библии и богослужебных книг. Известен монастырь Каппата в Палестине, где жили грузинские девушки из аристократических семейств. Главным их послушанием также являлось переписывание книг, которые затем отправлялись в Грузию. При царе Вахтанге был заново отстроен Крестовый монастырь. Многие грузинские юноши получали образование в Антиохии, Эдессе, Низибии и других городах Малой Азии. Верным помощником царя Вахтанга в деле просвещения Грузии и новой организации Церкви был католикос Петр.

Большую часть своей жизни царь-воин провел не во дворце на троне, а в боевом седле, не со скипетром, а с мечом в руке. В одной из битв с персами он был смертельно ранен своим рабом, как Господь наш был предан на смерть Своим учеником.

Во время царствования Горгасала чашу мученичества испила до дна святая Шушаник, царица Ранская, дочь знаменитого армянского полководца Вардана, павшего смертью героя и страстотерпца в бою с персами, защищая христианство в Закавказье. Его жизнь и подвиги, подобные деяниям Иуды Маккавея, описаны очевидцем и участником тех событий Егише.

Имя Шушаник (Сусанна) значит «лилия». Святая Шушаник – белоснежная лилия, которая обагрила свои листья кровью страданий и пыток. Муж Шушаник – Питиахш Варскен – приехал к персидскому царю, в угоду ему принял маздеизм и обещал привести в огнепоклонство свою семью и народ. Весть о вероломстве и измене мужа поразила сердце Шушаник ужасом и скорбью, но ни угрозы, ни просьбы не могли сломить ее волю и поколебать любовь ко Христу. Как Варскен отрекся от Христа, так Шушаник отреклась от мужа, и он стал ее мучителем и палачом. Варскен заключил свою жену в тюрьму при дворце; в ней она провела 7 лет, как замурованная в каменном склепе. Питиахш вспоминал о ней только для того, чтобы подвергнуть новым избиениям и пыткам.

Святая Шушаник пребывала в своей темнице, словно схимница в затворе – в молитвах и псалмопении. Она носила цепи, в которые заковал ее муж, как подвижнические вериги. От бесчисленных поклонов и коленопреклонений цепи врезались в ее тело до костей. Под антиохийской мантией она скрывала власяницу, которую никогда не снимала со своего тела, покрытого язвами и ранами. Уже при жизни Шушаник получила дар исцелений. Народ приходил к ее темнице, как к стенам святилища, прося ее молитв. Когда царь Вахтанг Горгасал вернулся из индийского похода и узнал о мучениях и смерти Шушаник, он казнил Варскена. Тело Шушаник было перенесено в Тбилиси, в Метехский храм Пресвятой Богородицы¹⁵.

Могила Шушаник – это горящий светильник, зажженный на каменном подсвечнике Метехской скалы. Это духовная заря, сияющая над Исани – колыбелью Тбилиси. Две крепости – Исани и Нарикала за 15 столетий стали ковчегами крови и костей мучеников. Впоследствии, уже в нашем столетии, по сатанинской ненависти к святыне, Метехи – первый из построенных в Тбилиси храмов – превращали то в пороховой склад, то в тюрьму, то в театр, как будто история города начиналась с тюрьмы или театра. Но и тогда к поруганной и оскверненной святыне шли явно и тайно верующие и получали у стен Метехского храма исцеление, прощение грехов и небесную помощь. Теперь кончилось время второго плена и заточения святой Шушаник: храм открыт, зажглись лампады в его алтаре, могила святой освобождена от плена. Святая мученица внемлет нашим молитвам, как мать – страданию и боли своих детей.

Метехи – это святое место Тбилиси. Как река берет начало от источника, так от храма Пресвятой Богородицы начинался город с его многовековой летописью. Мимо гробницы Шушаник шли вереницы мучеников; здесь Вахтанг Горгасал размышлял о будущей столице Грузии, как император Константин – над картой Царьграда; здесь в горниле войн и гонений сгорали невинные жертвы, превращаясь в дивные небесные цветы.

Во второй половине V века Иран, отразив нашествие кочевников из Турана, сосредоточил свои силы на борьбе с христианством в Закавказье. Ареной этой борьбы, подобной арене римского Колизея, по которой три столетия текла мученическая кровь, стала Грузия. Пламя войны охватило всю страну. Днем не было видно солнца из-за дыма от горящих городов и сел, который нависал над землей, как грозовые тучи, и стелился по долинам, как черный туман. По ночам небосвод освещали вспышки багрового, как кровь, зарева пожарищ. Иран вел войну не только против живых, но и против мертвых. Персы оскверняли кладбища, выбрасывали трупы христиан на съедение псам и стервятникам.

Ближайшим соратником царя Вахтанга Горгасала был Ражден, перс из рода Сасанидов, который принял христианство в Грузии и остался до смерти верен Христу и своей новой отчизне. Царь поручил ему защищать подступы ко Мцхета. Ражден одержал несколько побед, но в одной из битв у крепости Армази был взят в плен. Персидский шах уговаривал своего пленника отречься от Христа и вернуться в маздеизм, употребляя все свое цветистое красноречие. Ражден ответил: «Твои обещания – прах и дым, а смерть за Христа – бессмертие».

Шах приказал пытать его. Раждена били по лицу, рвали волосы, выбили молотом зубы, влачили по земле, так что тело его превратилось в сплошную рану. Но никакие пытки не исторгли из уст пленника стона или мольбы о пощаде. Он был похож на утес во время бури, на который обрушиваются волны, но, разбившись о камни в брызги и пену, снова откатываются назад. Шах понимал, что он проигрывает бой с безоружным и истекающим кровью узником. Некоторые из вельмож дали совет отпустить Раждена во Мцхета попрощаться с родными, взяв клятву, что он вернется назад в назначенный для казни день. Царь согласился, надеясь, что пленник нарушит слово и останется во Мцхета, окажется таким образом в глазах грузин и персов трусом и лжецом.

Но Ражден избрал участь мертвого льва, а не живого пса. Он приехал во Мцхета, благословил детей, попрощался с родными и друзьями, раздал милостыню нищим и поспешил возвратиться в персидский стан. Персы были удивлены, увидев Раждена, который подобно Агнцу Божию сам привел себя к жертвеннику на заклание. Царь решил передать Раждена для истязаний и казни Цромскому правителю. Его подвергли бичеваниям и, закованного в цепи, бросили в темницу. Но дивном сиянии света ему явился Христос и благословил на последний подвиг. Сами палачи устали пытать пленника. Настал день его казни. Воины привязали Раждена ко кресту и затем, соревнуясь друг с другом, стали пускать в него стрелы, как в мишень. Он умер, пронзенный отравленными стрелами, от яда – как от укусов змеиных зубов. Царь Вахтанг послал за телом Раждена епископа.

Два раза оплакивали Раждена родные и друзья: когда он возвращался из Мцхета в персидский стан и когда привезли его тело для погребения. Мощи Раждена были положены в Икортском монастыре, и сразу же началось почитание его как святого. Поэтому Грузинская Церковь назвала Раждена первомучеником¹⁶.

Церковь прославляет мучеников-отроков Колийских, живших в селе Кола в верховьях Куры. Они приняли христианство и были убиты своими родителями и родственниками-язычниками. На них исполнились слова Спасителя: Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие (Мк. 10:14). Дети-мученики похожи на лилии, выросшие среди крапивы и терний, на нераспустившиеся цветы, которые скосил в поле серп, на еще не оперившихся птенцов, которых пожрала в гнезде хищная ночная птица. Дух Святый, осияв чистые сердца отроков, сделал их мудрее старцев-идолопоклонников, так как самая большая мудрость – жить и умереть со Христом.

На иконе изображен великомученик Евстафий Мцхетский, происходивший из высшего сословия жрецов-огнепоклонников, которые назывались магами и мобиданами. Он рос у подножия капищ Ормузда, следил за неугасимым «священным» огнем, которому поклонялись как божеству, учился в жреческой школе и по примеру своих родителей и предков готовился стать мобиданом. Ирак был не только соперником Византии на поле боя, он широко покровительствовал науке, искусству и философии. Многие философы и поэты, эллинисты, оставшиеся тайными или явными язычниками, приезжали в Иран и здесь находили приют и убежище. Маги-огнепоклонники знали эллинистическую и индийскую философии.

Ветхозаветный платоник Филон включал персидских магов, наряду с брахманами, в число мудрецов древнего мира. Но ни изощренная философия Греции и Индии, ни демоническая теургия Востока, ни блеск огней Зороастра не могли указать цели и смысла жизни, осветить темную тайну бытия и дать покой мятущейся и жаждущей истины душе Евстафия. Он решил искать неведомого Бога, Которому в древности воздвигли в Афинах алтарь. Так Евстафий покинул отчий дом, поселился во Мцхета, научился ремеслу кожевника и зарабатывал пропитание трудами своих рук.

Сын мобидана – князя магов, окруженный прежде слугами и жрецами, жил теперь в убогой хижине и трудился с утра до ночи. Он просил неведомого Бога открыть ему истину, хотя бы эта истина стоила жизни. Однажды он пришел в собор Светицховели и там его встретил архидиакон Самуил (впоследствии католикос Грузии), как Ангел, посланный Богом, чтобы просветить его. Беседа с Самуилом и благодать Светицховели открыли духовному взору Евстафия ту сокровенную Евангельскую жемчужину, ради которой он оставил всех и вся. Душа его встретилась со Христом так, как прозревший слепец в Иерусалимском храме со своим Исцелителем, славя и проповедуя Христа Сыном Божиим и Спасителем мира. Самуил стал для него наставником, отцом и вождем в духовном бою, Грузия – отчизной, Мцхета – родным домом, а Светицховели – каменной скрижалью богословия и купелью крещения.

Евстафия узнали его соплеменники. Они донесли персидскому правителю о том, что сын жреца-огнепоклонника принял христианство. Его привели на суд в Тбилиси к марзпану¹⁷, подвергли пыткам, пронзили ноздри железом, как зверю, заковали в цепи и заключили в темницу. В мрачном подземелье он, забывая о своих кровоточащих ранах, увещевал узников не падать духом и быть верными Христу. Когда на суде Евстафий услышал смертный приговор, то обрадовался, как великой милости – стать мучеником за Христа. Перед казнью Евстафий молился о том, чтобы Господь исполнил молитвы тех, кто будет приходить к его мощам и призывать его на помощь. Он просил, чтобы тело его было перенесено в город Мцхета, где он, как прозревший слепорожденный, увидел свет.

Был голос с неба, что молитва его услышана. Католикос Самуил положил тело Евстафия под престолом главного алтаря Светицховели. Благодать, исходящая от его мощей, изливается, как златоструйный дождь, на всех, кто с верою и благоговением входит во Мцхетский собор¹⁸.

VI век в духовной летописи Грузии знаменуется пришествием в Иверию сирийских подвижников – преподобного Иоанна Зедазенского и его 12-ти учеников.

После проповеди святой Нины Грузинская Церковь была похожа на цветник, взращенный руками католикосов и епископов, напоенный, как потоками вод, мученической кровью. Дивные цветы христианства, принесенные девой Ниной из Иерусалима в Грузию, сделали страну сыновей Таргамоса похожей на вторую Палестину. Но язычество в Грузии оказалось не пораженным насмерть, а только раненным зверем, который стал оживать и готовиться к новой борьбе с Церковью Христовой. В обеих столицах Грузии – Мцхета и Тбилиси – снова запылали огни зороастрийских капищ. В горных областях вновь обращались к язычеству целые племена.

Прежде Иран для борьбы с христианством посылал в Грузию свои войска: боевых слонов, сметавших все на пути, как ледники, спускающиеся с гор; легионы пехотинцев, закованных в железо; парфянских стрелков, поражавших противников, на скаку попадая точно в глазницы шлема. Но могучий Иран не смог похоронить под руинами городов Евангелие и огнем пожарищ выжечь из сердца народа имя Христа.

Тогда Иран перешел к другому виду борьбы, более коварному и опасному: он стал готовить для Грузии в философских школах проповедников маздеизма, которые нередко притворялись христианами и даже получали церковные должности, а также покровительствовать в самой Грузии манихеям и еретикам, чтобы разрушить Церковь, как крепость, изнутри.

Через Грузию проходили торговые пути из Ирана в Византию, из Индии в Скифию. Теперь караванные дороги стали каналами, по которым язычество вновь проникало в Грузию, особенно в большие города. Купцы и ремесленники, принявшие маздеизм, пользовались льготами и защитой Ирана. В Тбилиси рядом с христианскими храмами возводились молельни язычников.

И вот в это время Дева Мария прислала в Свой Удел, как духовное войско, как 12 новых Апостолов, Иоанна Зедазенского и его учеников.

Преподобный Иоанн был знаменитым сирийским подвижником¹⁹. Он жил в горах недалеко от Антиохии и, подобно Иоанну Лествичнику, игумену Синайскому, управлял монахами, обитавшими в скитах и кельях, вырытых в недрах скал. Монахи проводили жизнь в безмолвии и непрестанной молитве; только в ночь с субботы на воскресенье собирались они вместе в церковь, где причащались Святых Таин, а затем беседовали со своим игуменом.

Монашеская жизнь – непрестанная, невидимая миру борьба с чудовищами ада, которая совершается в человеческом сердце, как некогда бои со зверями на арене Колизея. Монашество – это любовь к Богу, которую человек не хочет разделять между Творцом и Его творением. Монашество – это желание души созерцать Божественную красоту. На пути к Богу стоят как безобразные призраки, как черные тени, человеческие страсти и грехи. Это темный полог, закрывающий Божественный Свет; поэтому монашеская жизнь прежде всего – борьба с самим собой. Темные силы противостоят человеку на духовном пути; они показывают картины греха в самом обольстительном виде, подобно сказочным сиренам поют свои песни. Тех, кто мужественно противится чувственным искушениям, они стараются обольстить духовной гордыней и отвести от Божественной красоты Евангелия обещаниями иных мистических глубин, иных духовных высот.

Один из главных даров наставника монахов – дар рассуждения: умение отличать истину от лжи, суррогата истины, светлых духов – от демонов, принимающих облик Ангелов. Жизнь монаха – непрестанная молитва; без нее сердце его становится мертвым и холодным, как пепел, а душа смрадной, как труп, наполненный червями. Духовный наставник должен иметь в своем сердце молитву, подобную текущему роднику; и не только учить, но и напоять этой молитвой тех, кто приходит к нему. Духовный наставник должен чувствовать, как бы видеть душу каждого из своих учеников, как мать даже во сне слышит биение сердца своего ребенка.

Поэтому наставник больше, чем учитель и отец; его называют словом «авва», словом, непереводимым на другие языки. Монашество – духовный свет мира, сердце земной Церкви.

Тринадцать монахов должны были противостоять Ирану и Турану, от натиска которых нередко приходили в смятение и обращались вспять прославленные легионы римлян. Дева Мария явилась преподобному Иоанну во сне и велела ему идти в Грузию. Он тотчас стал собираться в путь – как Авраам, услышавший голос Божий, повелевающий ему оставить Халдею и идти вместе с семейством своим на север, в далекую страну. Самым трудным для Преподобного было избрать из числа учеников, которых он любил больше, чем отец своих детей, двенадцать спутников. Он решил поступить, как Апостолы, бросавшие жребий в Сионской горнице: он написал на пергаментах имена учеников, положил на жертвенник, совершил литургию, а затем вынул 12 имен. Велико было горе тех учеников, которые должны были расстаться со своим учителем, но их утешала вера, что такова воля Божия и что Дева Мария будет невидимо пребывать с ними, как мать со своими детьми. Все монахи вышли провожать любимого наставника со священными хоругвями и иконами, как во время крестного хода. Они знали, что расстаются телесно, но духовно остаются вместе.

Преподобный Иоанн с 12-тью учениками пришел к своему духовному брату – преподобному Симеону Дивногорцу-Столпнику, которого называли «Солнцем Востока». Преподобный Симеон с высоты столпа, как с царского трона, благословил их идти в Грузию и обещал постоянно молиться за каждого из них. Преподобный Иоанн и его ученики не взяли с собой в путь ничего, как Апостолы, посланные Христом. Каждый из них имел только крест и посох, а один – преподобный Антоний – нес на груди Нерукотворенный образ Спасителя. Но с ними было сокровище большее, чем богатства всех земных царств – духовный свет, который они несли из Антиохийской пустыни на свою новую родину. Этот свет воплотился в монастырях и обителях Картли и Кахетии; этот свет стал алмазным столпом для Грузинской Церкви. Они несли с собой мистический опыт и устав сирийского монашества, у истоков которого стоял тайновидец и девственник Иоанн Богослов.

Мцхетский католикос Евлавий услышал во сне повеление выйти вместе с духовенством из ворот Мцхета, чтобы встретить на дороге Божиих людей. Облачившись в священные одежды, он вместе с диаконами, державшими зажженные свечи и кадила, и священниками в белоснежных одеяниях вышел из столицы. Дорога была пуста. Католикос пристально смотрел вдаль; и вот он увидел, как из-за поворота показались путники, направляющиеся во Мцхета. Это были монахи в ветхих и запыленных от долгого пути одеждах, изнемогающие от зноя и усталости, но, по обычаю антиохийцев, в клобуках и мантиях. Впереди, как полководец во главе своего войска, шел преподобный Иоанн. Католикос увидел светлое облако, окружающее монахов. Лица их сияли ангельской красотой. «Благословен ваш приход» – сказал Католикос и поклонился им до земли – так в древние времена хозяин дома встречал странников. Монахи в ответ склонились к его ногам, прося благословения. Затем они направились в Светицховели к Хитону Господню, как к источнику воды после долгого пути.

Три года пробыл святой Иоанн с учениками во Мцхета подобно Апостолам, до сошествия Святаго Духа не отходившим от Иерусалима. Монахи молились у Хитона Господня, точно ковали доспехи для будущих духовных битв. Но вот однажды преподобный Иоанн увидел на севере черные тучи, которые как смерч носились над вершиной Зедазени, высившейся над окружающими горами, как крепость над городом. Он понял, что это демоны, как вороны над трупом, кружатся над горой, где погребен Картлос – родоначальник грузин, понял, что пока этот акрополь Грузии не будет вырван, как трофей в духовной битве из власти адских сил, черные крылья сатаны останутся простертыми над страной.

Взяв благословение у Католикоса, преподобный Иоанн с 12-тью учениками взошел на Зедазени – обиталище бесовских полчищ, как входят победители в город, объятый пламенем. Монахи, защищенные благодатию Божией, остались невредимыми и не опаленными адским огнем. Затем, по обычаю антиохийцев, они устроили кельи в вырытых ими в горе пещерах. На месте идольского капища был сооружен храм во имя Иоанна Предтечи – небесного покровителя игумена – как будто вражеское знамя, развивавшееся над Грузией, было сорвано, и на его месте взвилась хоругвь со знамением Креста.

Слово «Зедазени» означает «ввысь и ввысь». Зедазенский монастырь похож на орлиное гнездо, свитое на вершине горы. Как молодые орлы, первыми покинули это гнездо два монаха – Исе и Авив, которые по воле Католикоса и царя были рукоположены в епископы двух древних епархий – Цилканской и Некресской. Исе прославился даром чудес, Авив – борьбой с огнепоклонством, которая окончилась для него мученическим подвигом. Прочих своих учеников преподобный Иоанн после вторичного явления ему Божией Матери разослал во все концы Карталинии и Кахетии, а сам остался на Зедазени вместе с диаконом Илией.

Как двенадцать пламенно горящих светильников, двенадцать учеников Иоанна озарили Карталинию и Кахетию неугасимым духовным светом евангельской проповеди – от Триалетских до Кавказских гор.

Грузинская Церковь прославляет преподобного Шио как анахорета и пустынника, духом подобного пророку Илие и преподобному Антонию Великому. Он имел власть над дикими зверями и понимал их язык, как Адам в Эдеме. Его монашеская мантия разверзала волны Арагви как милоть пророка Илии – Иордан. Он основал Шио-Мгвимскую обитель в ущелье гор, как преподобный Савва – Лавру близ Иерусалима, с кельями, высеченными в скале, спускающимися уступами вниз на дно глубокого оврага. Скалы около Мгвимского монастыря испещрены пещерными кельями, словно гора стала ульем пчелиных сот, где монахи собирают мед благодати с цветов молитвы и безмолвия. В конце своей жизни преподобный заточил себя, как судья узника, в каменное подземелье, похожее на глубокий колодец. Во тьме затвора душа его созерцала Божественный Свет. Он встретил смерть в своем каменном гробе как вечную жизнь. Церковь называет его «стеной и защитником Грузинского Царства».

Преподобный Давид Гареджийский поселился на горе, возвышающейся на западе Тбилиси. У него был особый дар молитвы. Казалось, что он приносил покаяние за всех жителей Тбилиси, даже за тех, кто отступал и отвращался от Христа, и своими молитвенными слезами, похожими на мученическую кровь, хотел угасить огни в капищах Зороастра, которые по ночам сверкали, как глаза волчьей стаи, собравшейся у подножия горы.

Шесть дней проводил преподобный Давид в уединенной молитве, а каждый четверг спускался в город, где проповедовал Евангелие. Многие отступники от Христа, сжигаемые огнем своей совести, обращались к покаянию и вновь принимали христианство. Толпы народа окружали Давида во время его проповедей, точно встречали своего царя, возвращающегося из похода с победой. Против Преподобного был составлен заговор: огнепоклонники решили опозорить Давида, чтобы сами христиане изгнали своего проповедника из города, как прокаженного. Падшая девица, подкупленная золотом, оклеветала его перед всем народом, как александрийская блудница, подкупленная арианами – святителя Афанасия Великого. Само слово «диавол» означает «клеветник», поэтому второе имя клеветницы – это диаволица. Как адский дух в человеческом образе, она называла святого – совратителем и девственника – блудником.

Люди заколебались и решили судить своего наставника и духовного отца. Но чудо Божие показало невинность преподобного Давида. Младенец возгласил из чрева матери, обличая ее во лжи. Народ просил у святого прощения и умолял не покидать Тбилиси, но он, огорченный казнью падшей женщины (толпа побила ее камнями), решил навсегда оставить столицу. Благодать Божия призывала его к прежнему подвигу пустынножительства. Люди закрыли ворота города, преградили все пути, чтобы святой Давид не мог уйти от них. Тогда Преподобный бросил свою мантию на воды Куры, взошел на нее вместе со своим учеником Лукианом, как на ладью, и они поплыли вниз по течению на восток. Народ, пораженный новым чудом, с плачем бежал за ними по берегу реки. Но Преподобный стоял, погруженный в молитву, не отвечая на крики и не оборачиваясь назад, пока город не скрылся за изгибом реки. В каменистой и дикой пустыне Гареджи, похожей на пустыни Египта, преподобный Давид основал монастырь, ставший впоследствии величественной лаврой, которую народ называл Иверской Фиваидой.

Преподобный Антоний повторил подвиг Симеона Столпника. На площадке высокой каменной башни зимой и летом, под белым саваном снега и под палящими лучами солнца, от которого раскалялись даже камни, он стоял, будто живой столп, высеченный из адаманта. Проповедники обходили города, села, а к подножию башни Преподобного беспрерывно шли толпы народа не только из Грузии, но и из далеких стран, как непрестанно текущие потоки. Его словам внимало больше людей, у его столпа обращалось в христианство больше язычников, чем если бы он сам прошел с проповедью всю Иверию.

Подвиг столпничества превышает человеческие силы; он возможен лишь при содействии особой благодати Божией, которая изменяет не только душу, но и само тело человека. В глазах людей столпник был подобен Ангелу, сошедшему на землю. Жизнь столпника – это непрестанное чудо, которое воочию видит народ.

Святой Исе, епископ Цилканский, получил в наследство от своего духовного отца, игумена Иоанна, дар непрестанной молитвы и его монашеский посох. Этим посохом, подобным жезлу Моисея, он совершал дивные чудеса: изводил из скалы источники вод, исцелял его прикосновением больных, отгонял демонов от одержимых. Адские силы не могли сопротивляться ему, как Моисею – египетские волхвы Ианний и Иамврий. Однажды после литургии он вместе с народом пришел к берегу реки Ксани и, помолившись, трижды опустил посох своего духовного отца в воды реки, а затем отправился обратно в Цилкани, и струи реки потекли, пошли за его жезлом, как стадо овец за пастырем.

Огнепоклонники построили у самых дверей Некресского собора свою молельню, где днем и ночью горел огонь – как неугасимое адское пламя. Они хватали христиан, идущих в церковь на молитву, и заставляли их поклоняться огню. Святой Авив в праздник Ормузда вышел на бой с демоном, как Георгий Победоносец – с драконом, и победил персидское божество кувшином воды.

Святой Неофит, арабский полководец, увидев над Шио-Мгвимским монастырем Ангелов и самого преподобного Шио в небесной славе, пораженный дивным видением, сменил свой меч на крест, воинские доспехи на монашескую мантию и стал воином Христа. Он прошел все монашеские послушания и за свою подвижническую жизнь был избран игуменом обители, а затем стал полководцем духовного войска, получив епископский сан. Ночью огнепоклонники похитили Неофита, увезли его за город и предали побиению камнями, как первомученика и архидиакона Стефана. Христиане привезли тело святителя-страстотерпца в Шио-Мгвимский монастырь, где он начинал свой монашеский путь. Он вернулся, словно победитель после боя в свой родной город, даровав обители, как трофей, свое мученическое тело, обагренное кровью²⁰.

Иосиф Алавердский проповедовал Евангелие в верхней Картли и Кахетии. Неприступные скалы и утесы Кавказа были его епархией. Он посещал села, которые казались гнездами, прилепившимися к уступам скал; поднимался по тропинкам, где не могли разойтись два путника; переходил через пропасти и стремительные потоки по мостам, сплетенным из ветвей. Часто ночь заставала его в снегу, а заря – в пути. Он казался горным орлом, который парит высоко над вершинами Кавказа. Он основал Алавердский монастырь и там окончил свою жизнь в затворе. Иосиф прошел все ступени духовного совершенства: от послушника до затворника. Игумен принадлежит своему монастырю, епископ – своей епархии, а затворник – всему христианскому миру.

Церковь прославляет учеников Иоанна Зедазенского: преподобного Стефана, одаренного духовной мудростью; Зенона, распявшего себя на кресте послушания; Пирра, проводившего жизнь в плаче и покаянии, подобно великому Ефрему; Михаила, достигшего простоты и чистоты ребенка по слову Спасителя: «будьте как дети» (Мф. 18:3); Фаддея – ревнителя веры и обличителя ересей; Исидора – благоуханный цветник всех добродетелей, ограда которого – безмолвие, а водоем – непрестанная молитва.

Диакон Илия, оставшийся со своим аввой на Зедазени, каждый день носил в кувшине воду из Арагви на вершину горы, как Лот из Кедронского потока – в Иерусалим. Ради молитв игумена Иоанна и послушания преподобного Илии Господь извел родник из скалы Зедазени. Учитель и ученик, не разлучавшиеся при жизни, не разлучились и по смерти: они похоронены рядом у алтаря.

Гробницы святых – неиссякаемый источник духовного света; их пещерные кельи и подземелья затвора – колодцы благодати, более дивные, нежели колодец Иакова, у которого Господь обещал дать «воду живую» самарянке – грешной человеческой душе.

VII век пришел в Грузию, как апокалиптический всадник на коне цвета горящего пламени, словно призрак грядущих войн. Под натиском магометан пала Персия. Лев Ирана склонился на колени перед халифом Омаром, как десятью веками ранее перед Александром Македонским. Византия, теряющая одну за другой свои провинции, была похожа на коралловый остров, размываемый волнами моря. Исламский мир приближался к границам Грузии с быстротой лесного пожара. Вскоре мусульманское войско, как удар клинка, глубоко врезалось в ее тело. В городах Картли и Кахетии встали арабские гарнизоны.

Особенно опустошительным было нашествие халифа Мурвана-Кру, которого за его жестокость называли «глухим». Преследуя армянского царя Сумбата, Мурван-Кру через Сурамский перевал вторгся в Западную Грузию. Недалеко от Кутаиси ему преградили путь войска грузин под предводительством двух Арагветских князей – братьев Давида и Константина. Передовые отряды Мурвана были разгромлены, но затем грузинское войско окружили полчища арабов. Кутаиси пал. Князья Давид и Константин оказались в плену. И главным трофеем Мурвана стал не Кутаиси, не оружие и кони падших воинов, а именно они. Мурван считал, что если князья примут ислам, то это будет для него победой большей, нежели победы, одержанные им на поле боя.

Халиф обратился к двум братьям не как к пленникам, а как к государям, равным ему по чести. Он предложил Давиду стать правителем Ирана – бывшего соперника Рима и Византии, а Константину обещал, что поставит его выше арабских князей, будет считать своим братом и не разлучится с ним, как со своей тенью. Только для этого князья должны выполнить одно условие – отречься от Христа и принять ислам. Князья ответили отказом. Халиф приказал подвергнуть их пыткам. И у древних, и у новых тиранов один закон: пытка спрашивает, а боль отвечает. Тела князей резали клинками, опаляли раны огнем, их привешивали вниз головой, вливали им в ноздри уксус, затем, бросив в подземелье, морили голодом и жаждой. К ним посылали имамов, которые говорили: «мы не язычники, а верим в единого Бога, как и вы, поэтому вы не отречетесь от Бога, перейдя в ислам». Те отвечали: «Христос наша жизнь, а отречение от Него – вечная смерть. Не все ли равно, где утонуть – на середине моря или у самого берега». Наконец, когда сами палачи устали от пыток, последовал приговор – казнь через усечение мечом.

В последней молитве князья просили Бога по смерти не разлучать их друг от друга и исполнять молитвы и прошения тех, кто будет призывать их на помощь. К телам казненных братьев привязали тяжелые камни и бросили в Риони, но произошло чудо: тела всплыли на поверхность и пристали к берегу. Казалось, что мощный поток реки не в силах сдвинуть их с места и увлечь за собой, – они лежали на волнах Риони, как на неподвижном ложе. Воины из дружины князей, скрывавшиеся от арабов в окрестностях Кутаиси, увидели над Риони свет – как будто заря стояла над рекой. Они крадучись подошли к берегу. Свет окружал тела князей. Воины подняли их из воды и решили с честью похоронить, но ночью в сновидении увидели Давида и Константина, повелевающих нести их мощи на восток и предать погребению на том месте, где застанет их утро. Тела мучеников обернули воинскими плащами, как погребальными саванами. Вначале несли на руках, но затем, опасаясь, что им встретится арабский отряд, положили на телегу, запряженную парой молодых бычков, укрыли травой и так продолжали путь.

При первых лучах зари бычки сами встали, как вкопанные, на месте, как будто невидимая рука удерживала их. Они остановились на уступе скалы над обрывом, на месте, которое казалось предназначенным для крепости, защищающей подступы к городу. Здесь воины погребли тела князей. Впоследствии над их могилой был основан монастырь, названный Моцамета – обителью мучеников. Их кости лежат в одной гробнице, подножием которой служат деревянные львы. Память Арагветских князей окружена благоговейным почитанием. В праздник Давида и Константина²¹ к монастырю стекаются богомольцы из всех концов Западной Грузии, и гробницу мучеников окружает народ более многочисленный, чем боевая дружина, когда они вступили в бой с Мурваном.

Царь Арчил взошел на трон, как на подножие креста. Его долголетняя жизнь была духовным мученичеством за свой народ. Страшное испытание постигло Грузию, едва лишь он надел на свою голову корону Вахтанга Горгасала и взял в руки скипетр, словно жезл Самуила – неподкупного судии. Вторжение Мурвана, одно имя которого наводило ужас на Востоке, было подобно смерчу из аравийской пустыни. Арчил со своим старшим братом Миром укрепились в Анакопии, как в орлином гнезде. Началась тяжелая осада. В крепости находилась могила апостола Симона Кананита. Молитвы его защищали город, как молитвы пророка Елисея – окруженную сирийскими войсками Самарию, и поэтому Анакопия оказалась для победителя Востока непреступной. Кровавый меч Мурвана, ударившись о стену Анакопии, как о скалу, притупился и изогнулся. Удача, которая казалась подругой халифа, отвернула от него свое лицо. Арабская конница завязла в болотах Колхиды, как войско Ксеркса в песках Сахары, и только остатки ее возвратились в Халифат.

Наступил мир, как день после долгой ночи, но само солнце ужаснулось, увидев страну обезлюдевшей и разоренной, как поле, с которого поднялись тучи саранчи. Царь Арчил дал народу то, что мог – свое сердце и остатки царских сокровищ, и взял то, что дал ему народ – чашу, наполненную слезами. В годы мира царь Арчил поднял страну из руин и собрал народы под сенью Столпа и Хитона Господня. Когда возводились стены разрушенных городов, рядом с каменщиками-мастерами лежали щиты и копья на случай военных тревог, а крестьянин, выходя в поле, брал с собой не только серп, но и меч.

Подвиг жизни царя близился к концу, как солнце склоняется к закату. Эмир Асум вызвал его в свой стан и там потребовал отречься от Христа. Царя уговаривали сделать лишь вид, что он принимает ислам, оставаясь при этом в душе христианином. Но царь поступил, как старец Елеазар, вдохновивший своей мученической смертью братьев Маккавеев на подвиг. Он отказался купить себе жизнь за 30 сребренников Иуды – ценой отступничества и вероломства – и склонил свою голову, убеленную сединой, под меч палача, как во время второго коронования. Его жизнь была достойна мученической смерти, а смерть – праведной жизни. Казнь мученика – это «Символ веры», написанный кровью. И живым, и мертвым царь Арчил был и остался примером для народа²².

В VIII веке арабский Халифат, как огромное пятно, расползся по карте мира. По своим размерам он превзошел Римскую империю времен ее великих цезарей: счастливого Августа и победоносного Траяна. Западные берега Халифата омывали свинцовые волны Атлантики, восточные границы проходили через покрытые пальмами острова Индийского океана и достигали Великой стены Китая; на юге он сливался с пустыней Сахарой, где среди песков, вздыбленных, как волны моря, границу определяют по звездам; на севере – врезался, как кривой клинок сабли, в землю хазар и скифов.

Здесь, в стране скифов и хазар, арабы то одерживали блистательные победы, то терпели неожиданные поражения и тогда откатывались назад через Дербендские ворота – так меч скрывается в ножнах до новой битвы. Багдад – столица Халифата – стал одним из самых великолепных городов мира: по своей сказочной роскоши и пленительной красоте он превзошел города Индии. Если средневековые алхимики тщетно пытались найти способ превращать металлы в золото, то арабские халифы умели превращать в золото кровь покоренных народов, а из камней разрушенных городов и храмов возводить стройные, как изваяния, дворцы.

В то время прославился мученическим подвигом аравийский юноша Або²³, родом из Багдада. Он приехал в Грузию в свите картлийского правителя Нерсеса. Страна находилась под властью мусульман, как Иудея времен Апостолов под властью Рима. В крепостях Тбилиси стоял арабский гарнизон. Рядом с храмами высились мечети и минареты; недалеко от Сионского собора находился дворец эмира, который мог свергать и назначать, судить и ссылать грузинских эриставов²⁴. Христиане были обложены тяжелой данью, словно выкупом за право жить. Многие из князей и вельмож принимали ислам, чтобы получить высокие должности в Халифате, а простой народ – чтобы защитить себя от поборов, насилия и произвола: жители Тбилиси, принявшие ислам, пользовались теми же правами, что и арабы. И в это самое время арабский юноша Або принял христианство, что сулило ему только одну награду – мученичество за Христа. Он принял крещение в Хазарии, затем удалился в горы Абхазии для уединенной молитвы и, укрепившись благодатию Божией в пустынном безмолвии и посте, как воин, надевший доспехи и приготовившийся к битве, вернулся в Тбилиси, чтобы проповедовать Евангелие своим соплеменникам-арабам.

Каждый день после церковной службы Або шел в арабские кварталы и военные казармы; там он читал Евангелие и рассказывал о Христе. По закону шариата мусульманин, принявший другую веру, должен быть казнен. Поэтому Або каждый день шел на проповедь, как на смерть. Каждую ночь он ожидал услышать шаги стражи, которая свяжет его и поведет на допросы в суд, а затем бросит в темницу, из которой только один путь – на место казни. Казалось, что Або сам ищет страданий и смерти, как люди этого мира ищут покоя и наслаждений.

Три года проповедовал Або тбилисским мусульманам, скрываемый благодатию Божией от глаз кадиев и имамов. Уже одно это было чудом. Три года продолжалась проповедь Спасителя, три года продолжалась проповедь Его раба. Господь был предан Своим учеником, Або – своими соплеменниками. В темнице, по ночам, узник пел на память псалмы Давида, как погребальные песнопения по себе самом. В праздник Крещения Господня он крестился крещением мученика – в своей крови. Чтобы мощи казненного не взяли христиане – как святыню, его тело привезли к подножию Метехской горы, обложили паклей, облили нефтью и сожгли, а кости и пепел зашили в шкуру овцы и бросили в стремительный поток Куры. Судьи думали, что река станет местом забвения для святого, безмолвной могилой, но мощи его вместе с камнем, привязанным к ним, всплыли около Метехского моста. Христиане тайно взяли их и унесли на север, в горы. А над мостом три ночи стоял огненный столп, как пламя огромной свечи, и звезды, подобные венцу, то сияли высоко над городом, то опускались к волнам реки.

На месте сожжения тела Або была построена часовня. Святой Або издавна считался покровителем и защитником Тбилиси, в его часовне служили молебны, когда городу угрожала опасность от врагов, междоусобиц, голода, эпидемий. Эту часовню в XX веке новые вандалы разорили и снесли до основания, словно хотели продолжить суд эмира над Або. Знаменательно, что через несколько дней после этого вспыхнула Вторая мировая война. До сих пор часовня не восстановлена. Покровителя Тбилиси как будто оставили без дома. Чудотворная икона Або, перед которой в часовне служили молебны, находится теперь в Метехи около гробницы святой Шушаники, точно мученица приютила своего духовного брата²⁵.

Грузинская Церковь причислила к лику святых двух братьев – мучеников Исаака и Иосифа²⁶. Их мать была христианка, отец – аравитянин. Хотя законами Церкви браки между христианами и иноверцами запрещались, но положение завоеванной страны было таково, что народ оставался беззащитным, и даже царевен из рода Багратиони нередко отдавали замуж за мусульманских князей и эмиров, чтобы найти себе союзников или предотвратить нашествия. Достаточным условием для этого считался уговор: не заставлять невесту насильственно переходить в мусульманство; однако дети от смешанного брака считались мусульманами. Часто арабы похищали грузинских девушек, но были также случаи, когда такие браки заключались по любви и согласию двух сторон.

Арабы, отторгнув от Византии Сирию и Египет, воспользовались огромным арсеналом эллинистической философии и науки. Через два столетия после образования Халифата арабы по своей культуре стояли выше европейцев. Для араба того времени слово «франк» было синонимом варвара. Хотя по Корану разрешалось многоженство, многие арабы сохранили древний обычай иметь только одну жену. В такой семье воспитывались два брата – Исаак и Иосиф. Мать тайно учила их христианству. Отец же был уверен, что они мусульмане, и готовил сыновей к службе в арабском войске. Достигнув юношеского возраста, братья для того, чтобы сохранить христианскую веру, решили тайно переправиться в Византию и поступить на службу к императору Никифору. Этот замысел стал известен властям. Их подвергли допросу и суду у эмира. По законам шариата мусульманин, принявший христианство, подлежал смертной казни – даже если бы он был сыном халифа. Братьев стали допрашивать: почему они хотели переехать в Византию к императору Никифору, врагу Халифата, который свое царствование провел в непрестанной войне с арабами? Исаак и Иосиф ответили, что они христиане и поэтому решили служить православному царю. Этот ответ поразил судей, как неожиданный удар грома. Они оцепенели и молча, с изумлением, смотрели на братьев, как на призрак, вставший из могилы.

Отец Исаака и Иосифа – один из аравийских князей, уважаемый в городе Карну человек, присутствовал на суде. Услышав, что его дети произнесли самим себе смертный приговор, он стал, указывая на свои седины, умолять их избавить себя от пыток и смерти, а его от позора, и объявить, что они решили принять ислам. Он не угрожал, а плакал, как ребенок, и просил их, как раб своих господ. Для братьев это была невидимая пытка, более страшная, чем пытка железом. Любовь и жалость к отцу разрывали их сердца, но победила любовь ко Христу. Исаак и Иосиф повторили, что они не лазутчики греков, а христиане, и направлялись в Византию для того, чтобы там свободно исповедовать веру, которую они впитали с материнским молоком.

Среди судей были родственники и друзья отца… Они стали убеждать братьев перейти в мусульманство, называли их ласковыми именами, вспоминали, как держали их на руках, когда они были детьми, просили не сводить убитого горем отца в могилу. Но братья были непоколебимы. Благодать Божия укрепляет мучеников в их подвиге и открывает перед ними духовный мир. Братья увидели, что демоны заседают вместе с судьями, что слезы, текущие по лицу отца, подобны саже, растворенной с кровью. Слышат они его мольбы – как змеиную песню, как дьявольское обаяние, которое хочет увести их от Христа в черную бездну.

Толпа мусульман, окруживших суд, громко требовала смерти Исааку и Иосифу. Судьи сами оказались в роли заложников, над которыми толпа могла учинить расправу. Слух, распущенный странствующими дервишами о том, что кадий подкуплен греками, уже полз по городу и грозил превратиться в пожар. Судьи нехотя, стараясь не смотреть на узников, подписали смертный приговор, как свидетельство о своем бессилии. Братья приняли его с радостью: теперь сами судьи и родные отправляют их с честью в далекий путь – не в Византию к императору, а в Царство Небесного Царя. Ночью столп света, подобный колонне храма, стоял над телами казненных. Родственники не решились отнести их на кладбище, где хоронили мусульман, и оставили тела на съедение голодным псам, которые стаями бродили по городу ночью. Но христиане тайно взяли мощи мучеников и погребли их за городом… Впоследствии на этом месте была построена церковь во имя Святой Троицы.

Жил в IХ веке в Грузии подвижник Иларион, который повторил подвиги древних Отцов и обладал таким обилием даров, что Церковь назвала его тем же именем, что и святителя Николая – Чудотворцем²⁷. Он происходил из знатного княжеского рода, но уже в отрочестве отказался от своего имения, подобно Антонию и Арсению Великим; пришел как странник в Гареджийскую Лавру и жил в пещерной келье в нищете, не имея даже второго хитона. Как рудокопы роют землю в том месте, где залегла золотоносная жила, чтобы найти крупицы драгоценного металла, так Гареджийская Лавра была испещрена пещерами, которые вырыли монахи. Там в непрестанной денно-нощной молитве они искали небесное сокровище – благодать Духа Святого. Как червь, заключив себя в кокон, будто в добровольную темницу, выходит оттуда другим существом – крылатой бабочкой, похожей на лепестки цветов, так человеческая душа в затворе обретает крылья и во мраке пещеры видит духовный свет.

Голос Божий повелел Илариону, подобно Аврааму, идти в чужую землю, и он, оставив Гареджийскую обитель, как родной дом, отправился в дальний путь, не имея с собой ничего, кроме имени Божия. Как пчела собирает мед со всех цветов, так он собирал благодать у святынь Палестины и Рима, Синая и Эллады. Он проповедовал Евангелие не язычникам, а христианам, забывшим о Христе, проповедовал не словами, а явлениями Божественной силы. Преподобный творил милостыню несчастным и больным, но не золотом, а даром чудес и исцелений. Свой путь он закончил в Солуни, городе великомученика Димитрия, городе, который стоял как крепость на границе Византии и варварских народов.

Византия была похожа на твердь христианства, а варварский мир – на бушующее море, волны которого то обрушивались на берег, то откатывались назад. Когда император захотел перенести мощи святого Илариона в Константинополь, то жители воспротивились, говоря, что Царьград имеет крепостные стены, высокие, как скалы, а Солунь защищена молитвами святых Димитрия и Илариона. Некоему монаху было видение: клокочущее пламя, как из жерла вулкана, с ревом вырвалось из ада; слышит он голос: «Это пламя зажег кесарь Василий своими грехами». Никто не мог не только угасить этого адского огня, но и даже приблизиться к нему. И видит монах старца, подобного Ангелу, который молится Богу: пламя уменьшается, а затем гаснет, как будто струи дождя залили его.

В дивном старце монах узнал преподобного Илариона. О своем видении он рассказал кесарю Василию, которого за военные подвиги сравнили с Александром Македонским, а за жестокость – с Эль-Гаруном. Тот велел построить себе келью у гробницы Илариона и часто уединялся туда для молитвы, как человек скрывается в непреступный замок от окружающих его врагов.

Церковь прославляет в один день с Георгием Победоносцем святого мученика князя Константина²⁸, который с детства отличался строгим благочестием. Обычно в своих родовых имениях князья вместе со свитой последними входят в храм на богослужение, где их прихода дожидается священник и народ, а святой Константин первым, как святитель Николай, задолго до службы приходил в церковь со своими детьми и последним выходил из нее. Его дом был открыт для нищих и странников, как для самых почетных гостей. Он не только кормил бедных, но и служил им за трапезой, как Филарет Милостивый, и омывал ноги приходящим странникам, как Авраам. За его столом всегда сидели священники и монахи, с которыми он беседовал о спасении души.

Часто святой Константин отправлялся на далекое богомолье с богатыми дарами и привозил оттуда самое великое сокровище – благословение монастырей и обителей, подобно купцу, который приводит из чужих стран караваны, нагруженные богатством. Он заботился о благолепии храмов, восстанавливал из руин разрушенные церкви, дарил иконы, утварь и облачения, помня, что храм – это образ Эдема и место явления Божества. Князь посылал жертвы ко Гробу Господню так же, как древние праведники часть своего имения отделяли для Иерусалимского храма; давал милостыню бедным, как дань своим господам. Свое сердце он сделал храмом Господним, где воссылал непрестанные молитвы Богу. Константин видел ту таинственную красоту небесного Иерусалима, перед которой солнечный свет кажется тьмой. В бою с арабами он был взят в плен и отправлен на суд в Вавилон. За отказ принять ислам князь был казнен и удостоился великой чести – пить ту чашу страданий, из которой пил Христос. Отрубленную голову Константина прикрепили к высокому шесту и подняли над крепостной стеной, как военный трофей, чтобы устрашить врагов ислама, но она, окруженная нимбом лучей, сияла над городом, как победоносное знамя веры.

Грузинская Церковь прославляет святого князя Гоброна, замученного за Христа в Х веке²⁹. Это было столетие, когда время исчисляли не по годам, а по нашествиям арабов. Гоброна называют «отважным» – это образец грузинского витязя, во многом схожего с тем, кого на Западе называли «рыцарем без страха и упрека». Он защищал в Тао-Кларджети свою родовую крепость, которая стояла на пути арабов, так же, как некогда спартанский царь Леонид с отрядом воинов преградил путь на узкой тропе полчищам персов. Долго продолжалась осада, казалось, что скорее разрушатся каменные башни от ударов таранов, чем сдадутся воины Гоброна. Тучи горящих стрел и куски скал, как град, обрушивались из каменометных машин на осажденный замок. Черный дым поднимался над крепостью, как извивающееся тело дракона. Один за другим падали воины со стен в огонь, охвативший замок, и на острия копий. Ворота рухнули, арабы ворвались во двор крепости, битва продолжалась внутри каждой башни. Гоброн защищал замок, как истекающий кровью орел защищает свое гнездо. В живых остались только он и 133 воина, у которых от изнеможения и ран мечи выпадали из рук.

Эмир потребовал, чтобы Гоброн принял ислам, обещая сохранить ему жизнь, вернуть родовые поместья и сделать полководцем в арабском войске. Гоброн и его воины предпочли смерть. Желая устрашить Гоброна, эмир приказал убивать пленников на его глазах. Он стоял, забрызганный кровью, среди трупов, как на поле боя. Когда убили последнего воина, эмир снова спросил Гоброна: согласен ли он принять ислам, – ведь теперь уже не будет живых свидетелей его отступничества. Гоброн стоял неподвижно, как изваяние, подняв глаза к небу. Казалось, что он не слышит звона оружия, не видит крови и мертвых тел, которые как холмы окружают его, что он в молитвенном порыве созерцает, подобно апостолу Стефану перед смертью, Сына Божия и Ангелов Его. Палач ударил Гоброна мечом; тот, омочив в своей крови персты, начертал у себя на челе крест. Этот крест засверкал ослепительным светом молнии. После третьего удара бездыханное тело мученика, как дуб под секирой дровосека, пало на землю. Гоброн вместе с убитыми воинами был погребен в общей могиле во дворе замка, рядом с гробницами своих предков.

Приближался конец первого тысячелетия от Рождества Христова. Время циклично; каждый цикл содержит в себе элементы последующей истории. Поэтому конец века, тем более тысячелетия, эсхатологичен, он носит на себе печать Апокалипсиса и освещен заревом будущих мировых катастроф. В это время люди находятся в томительном ожидании неотвратимых, неведомых бедствий, самый воздух как будто пропитан волнами тревоги. Даже звездное небо, открывающее человеку величие и беспредельность Божества, кажется пергаментом с таинственными знаками, подобными письменам, внезапно появившимся на стене вавилонского дворца во время пира Валтасара в последнюю ночь обреченного города. На рубеже двух тысячелетий тени эсхатологических бедствий покрыли землю, как тень луны во время затмения.

В это время Господь даровал Грузии и всему миру великих святых, просиявших на Афоне: Иоанна³⁰, Гавриила³¹, Евфимия³² и ГеоргиһПамять 27 июня/10 июля. – Ред.Святогорцев. Афонская Гора – это особое царство, где живет особый народ, не похожий на остальные народы и племена – монахи. В этой стране лавры стоят, как царские дворцы на берегу лазурного моря, монастыри – как замки на склонах горы; скиты и пещерные кельи – как крепостные башни. Афонская гора, выдвинутая, как остров в море, кажется кораблем, плывущим к небесам. Гора Афон – Удел Божией Матери, нерукотворенный храм, крепость Православия и образ небесного Иерусалима на земле.

Как четыре драгоценных камня, сверкают и сияют в небесном Иерусалиме имена четырех монахов – Иоанна, Гавриила, Евфимия и Георгия. Преподобный Иоанн, в миру – Тао-Кларджетский князь, построил Иверскую обитель и собрал грузинских монахов, подвизавшихся на Святой Горе, как пастух собирает агнцев в овчий двор.

Однажды Великим постом монахи увидели свет, идущий со стороны моря, который сиял ночью и не угасал днем. Свет исходил от иконы, стоявшей на волнах, как в каменном иконостасе. Монахи спустили на воду лодки, некоторые из них бросились к иконе вплавь, но икона отступила от них, и они увидели ее свет на горизонте, где море сливается с небом. Все монахи Афона собрались к морю, точно стаи голубей покрыли его берег. Монахи служили молебны Небесной Царице, в монастырях читалась неусыпаемая Псалтирь.

Настала Страстная Седмица. Весь Афон облачился в траур. Монахи приносили покаяние в своих грехах – от игуменов монастырей и схимников, десятки лет не покидавших затвор, до послушников, недавно пришедших из мира. Они знали, что грехи, не омытые слезами покаяния, как стена стоят между Небом и землей, заграждают путь Небесной Царице, подобно дыму, который отгоняет ластвицу от мирских жилищ.

Но вот пришла Пасха. Дева Мария, явившись преподобному Иоанну, сказала, что только один монах – Гавриил – может взять из моря икону. Гавриил продолжал подвиг древних восков³³. Он был странником на Афоне, не имел ни жилища, ни келии, бродил по дебрям лесов и скал, где редко ступала нога человека, воспевая день и ночь гимны Богу. Он питался плодами деревьев, корнями трав и тем, что подавали ему как нищему в монастырях Афона. Он ночевал, где заставали его короткие южные сумерки: в расселинах скал, дуплах деревьев или делал себе шалаши из веток. Этот подвижник не имел ничего, кроме имени Иисуса Христа и свободы от всего земного. Он был свободнее перелетной птицы, которая находит оставленное гнездо; не имел ничего, но был так радостен и счастлив, словно все принадлежало ему, как царю.

Преподобный Иоанн послал монахов в дебри и ущелья, чтобы отыскать его – своего духовного брата – прячущегося в скалах, будто серна. Преподобный Гавриил, узнав, что его ищет Иверский игумен, тотчас явился в монастырь. Помолившись Божией Матери, он вступил на волны моря, как Петр на воды Галилейского озера, и пошел к иконе, точно по вымощенному гранитом пути. Поднял икону и понес ее на берег. Трепеща и ужасаясь, Гавриил держал в своих руках чудотворный образ Богоматери, а благодать иконы невидимо держала его над бездной вод. Радостно приняли монахи образ – как Саму Пресвятую Богородицу, вступившую на землю Афона.

Икону поместили в монастырской часовне и оставили там – пока приготовят для нее место в соборе, где она должна была восседать, как царица Афона на троне. Затем икону перенесли в собор и поставили в алтаре. Но воля Девы Марии была иной – образ Ее на следующее утро оказался висящим над вратами обители. Снова внесли ее в храм, но и в последующие ночи повторилось то же чудо. Вразумленные Самой Царицей Небесной иноки более не противились Ее изволению. Икону оставили там, где это было угодно Божией Матери. Есть предание, что пока она находится в Иверском монастыре, Афон будет изливать чистый свет Православия, и силы ада не одолеют его. Но придет время, и икона исчезнет так же таинственно, как и пришла. Тогда монахи спешно должны покинуть Святую Гору, как христиане в одну ночь покинули Иерусалим, когда войска Тита готовились к новой осаде. На Афоне прежде был обычай: каждую неделю посланцы из всех монастырей приходили к воротам Иверской обители, чтобы узнать, стоит ли икона на своем прежнем месте; кланялись ей как Игумении Святой Горы и возвращались в свои монастыри с радостной вестью, что Божия Матерь не покинула Афон, что дух Православия Святой Горы светел и чист, как огни лампад, что ереси и лжеучения не могут поколебать Афон, как бури – его скал.

Преподобный Евфимий был сыном преподобного Иоанна и стал сыном своему отцу и по духу, когда принял монашество. После смерти Иоанна Евфимий получил вместо княжеского наследства – Иверский монастырь и великое звание – сан игумена. Как сын умножает сокровища родителей, так он расширил и украсил Иверскую обитель. Евфимий был примером для монахов. Он не пропускал ни одного храмового богослужения и стоял на игуменском место неподвижно, как зажженная свеча. Евфимий с юности до смерти носил на теле железную рубаху, как воин – кольчугу в бою. Божия Матерь, явившись ему в видении, повелела перевести Священное Писание на грузинский язык и коснулась жезлом его уст. С тех пор уста Евфимия стали златоструйным источником, точно родник, напоили всю грузинскую землю небесным вином. После службы, когда монахи расходились по кельям и монастырь погружался в сон, окно башни, где жил Евфимий, светилось, как звезда над Иверской обителью: игумен, склонясь над столом, переводил Писание и творения святых Отцов на грузинский язык. Он чувствовал каждое слово Библии, как живое существо, видел его в многомерных духовных измерениях, созерцая цвета и блеск его кристаллов и граней; свет Священного Писания он зажег, как неугасимый огонь в лампаде грузинского языка.

Третий игумен Иверской обители – преподобный Георгий докончил труд преподобного Евфимия. Он был мистик и поэт. Его переводы Библии похожи на иконы Бека и Бешкена, выкованные из золота и серебра. На гробнице преподобного Георгия – надпись: «Я утвердил столпы храма, да не поколеблются они вовек». Преподобные Евфимий и Георгий – два последних апостола Грузии, просветившие иверский народ переводами Священного Писания и своими творениями. В каждом грузинском храме при богослужении звучит их голос – в словах Писания; ему будут с благоговением внимать потомки, пока небо и земля не предстанут на Страшный суд, пока в мире звучит грузинская речь…

Вторым тысячелетием от Рожества Христова открылся новый цикл в истории Грузии. Тени грядущих бедствий нависли над землей, как тревожный колокольный звон. Народ, готовясь к войне, спешно возводит крепости, строит стены вокруг городов, чинит мосты и очищает рвы – так в начале XI столетия Грузия возводила духовные крепости. Первая из них – Светицховели, венец Грузинской Церкви, младший брат Цареградской Софии, рукотворный утес, возвышающийся над волнами времени и круговоротом истории. Кажется, что между Светицховели и Иерусалимским храмом Воскресения протянута золотая цепь. Вторая крепость – храм Алаверды, высящийся над Кавказом, кажется, воплотил собой полет в небеса и даровал крылья камню. Он похож на колонну, которая поддерживает лазурный небосвод. Алаверды лишен украшений; он прост, как одеяние аскета, его строгая красота похожа на лик пророка, вышедшего из пустыни. Третья крепость – это Кутаисский храм Баграта. Его орнамент и барельефы похожи на филигранную работу древних ювелиров; его стены из белого камня кажутся одеянием из виссона, которое можно пропустить через кольцо. Кажется, что храм Баграта строили трое братьев, из которых один был богослов, второй – мистик, а третий – поэт.

Едва были докончены эти крепости, как на границах Грузии появился новый враг – турки-сельджуки, будто зловещий призрак смерти с косой. Они пришли, как гунны при Аттиле из Алтая и Турана на запад, в поисках земли и добычи. Турки вторгались в Грузию каждый год. Города и села стояли обезлюдевшие, как после чумы. Дома на пепелищах и развалинах, в которых долго не зажигались огни, казались черными памятниками на могилах. Незасеянные поля поросли кустарником и крапивой. Три апокалиптических всадника – война, голод и смерть с обнаженными мечами промчались по Грузии. Страна была подобна кораблю с поломанными мачтами, порванными парусами, с пробоинами в борту, в которые устремилась вода. Казалось, что нет спасения: буря подымет корабль, как борец своего противника над головой, и с размаху бросит его о скалы.

Турки-сельджуки были страшнее, чем арабы. Если арабы, сохранившие обычаи бедуинов, были благородными разбойниками, то сельджуки не отличались от грабителей гробниц, готовых снять с тела мертвеца последний хитон. В это время Господь даровал Грузии величайшего из ее царей – Давида Строителя, «мужа по сердцу Своему» (Деян. 13:22), потомка Давида Псалмопевца. Народ назвал его Восстановителем Грузии. День царя начинался с молитвы еще до рассвета и оканчивался глубокой ночью за чтением Библии. Когда он отправлялся на войну, то брал с собой похожую на скинию походную церковь. Он присутствовал на литургии каждый день и часто причащался. На его груди, поверх кольчуги, была надета серебряная икона Архангела Михаила, который не раз спасал его жизнь. Даже на поле битвы царь не расставался с Евангелием. Он вырвал Тбилиси из рук агарян, как пророк Давид – Иерусалим из рук хананеев. Из ожерелья Грузинской Церкви он выбросил фальшивые камни и заменил их алмазами, которые выточили ювелиры Руиси и Урбниси. Царь Давид оставил «Канон покаянный», написанный словно кровавыми слезами и показал пример покаяния, завещав погребсти свое тело у порога Гелатского монастыря, чтобы все приходящие в обитель наступали на его могилу³⁴.

Память о святой царице Тамар звучит, как песня, над горами Кавказа, а имя ее сияет на небе блеском утренней звезды. Она отогнала врагов от пределов Грузии, как орел – стаю воронов. Она построила на вершинах скал часовни и храмы, будто надела на главы гор венцы, а на равнинах воздвигла соборы, словно изваяния, выточенные из камня, и монастыри, точно замки из роз, наполнившие благоуханием всю страну. Ее гробница неведома миру, как могила пророка Моисея, но живая и мертвая она принадлежит всей Грузии; в каждом уголке иверской земли слышится биение ее сердца³⁵.

Прошло 20 лет со дня смерти царицы Тамар, перевернулась страница летописи, и другая картина встала перед глазами: те же силуэты гор, то же течение рек, мирное и непрестанное, как поток времени, но вместо кипящих жизнью, как кубок вина, городов, – развалины и пепелища, около которых собираются стаи волков и поют тоскливо и заунывно песнь смерти. На полях вместо колосьев пшеницы, похожих на золотую парчу, – бурьян и выжженная земля. Церкви стоят с поломанными крестами. Вместо богослужения из алтарей доносятся крики скота; церкви обращены завоевателями-монголами в конюшни. По предсказанию Андрея, Христа ради юродивого, раскрылись медные ворота, которые Александр Македонский воздвиг на Востоке, и орды из пустыни Кара-Кум и Гималаев хлынули на Запад, уничтожая все на своем пути, как снежный обвал.

Умерла царица Тамар, как тихо опускается солнце за горизонт. Оплакав свою госпожу, царский двор Тбилиси предался пирам и веселью, как будто хотел превзойти блеском Багдад. Казалось, что цари и царедворцы играют страной, как маленький ребенок – алмазом, подбрасывая вверх и ловя на лету.

Один из немногих оставшихся в живых соратников царицы Тамар – ахалцихский князь Шалва предупреждал грузинское правительство о наступающей опасности – настойчиво, но безуспешно, как Лаокоон – троянцев. Казалось, что он слышит гул копыт монгольской конницы, который потрясал мир, как подземный гром – Помпеи, когда еще безмолвствовал Везувий.

И вот на границе Грузии появился хорезмийский царевич Джалал-эд-дин с огромным войском, как Аттила под стенами Рима. Победоносный меч Тамары в руках ее преемников оказался мечом с золотым эфесом, но с деревянным клинком. Зато кинжал измены поражал без промаха. Тбилиси пал. Только цитадель Исани продолжала сопротивляться хорезмийцам, подобно крепости Масада, которая отражала штурмы римских легионов при зареве пылающего Иерусалима.

Джалал-эд-дин решил одержать еще одну победу: обратить жителей Тбилиси в ислам или превратить Тбилиси в чашу крови. С Сионского собора сбросили купол и на кровлю поставили трон, где сел Джалал-эд-дин. Казалось, что он, как Нимврод, хотел дотянуться рукой до неба, а ногой попрать святыни Грузии – так гладиатор становится на грудь поверженного противника и приставляет острие клинка к его горлу.

Из Собора вынесли на Метехский мост иконы. Вдоль перил стали хорезмийцы с обнаженными мечами. Христиане Тбилиси должны были рядами переходить по мосту на другую сторону реки и в знак отречения от Христа плевать на лики икон, которые они всю жизнь почитали благоговейным лобызанием, перед которыми с детских лет молились и просили у Бога благословения. Христиане шли по мосту, как мученики – по арене Колизея, окруженные стаей голодных зверей, которые бросались на них и разрывали на части их тела. Хорезмийцы рубили христиан мечами и сбрасывали с моста раненых и мертвых. Иконы были залиты кровью мучеников. По трупам можно было перейти с одного берега на другой, не замочив ног в воде.

Воевода Шалва был захвачен в плен. Джалал-эд-дин уговаривал его принять ислам, обещая большее богатство и славу, чем он имел в своей молодости. Но получив отказ, приказал пытать его и бросить в темницу. Князя заключили в подземелье, как в волчье логово, – там не было ни тепла, ни света, – подвергали побоям, морили голодом, а затем задушили веревкой³⁶.

Месяц находился Джалал-эд-дин в Тбилиси, месяц продолжалось побоище, превосходящее жестокость ассирийских царей, которые писали число убитых пленников на скалах, как бы в назидание потомкам. Волны Куры были алыми от крови.

В истории имеются поразительные совпадения: таковы судьбы Ашота Куропалата и царя Димитрия Самопожертвователя. Один управлял страной после арабского нашествия, другой – после вторжения монголов. Оба подняли из руин и пожарищ Грузию, как Зоровавель после вавилонского плена – Иерусалим и его святыню – Храм. Оба кротко терпели обличения от своих духовных отцов: Ашот Куропалат – от святого Григория Хандзойского – мужа пророческого духа, а Димитрий Самопожертвователь – от преподобного Пимена юродивого, названного «Нафаном Грузинской Церкви». Ашот Куропалат был изменнически убит в храме, как пророк Захария, между жертвенником и алтарем, а царь Димитрий – самого себя принес, словно жертву за Грузию, монголам, чтобы своей кровью утолить их ярость, как голод волчьей стаи. Народ назвал его Самопожертвователем, самым прекрасным из имен.

А вот имя Шах-Аббаса³⁷ народы Закавказья вспоминают с проклятием. Казалось, целью его жизни было уничтожить Грузию или превратить ее в татарское ханство, как целью жизни Катона – сравнять с землей Карфаген, а камни стен его вырыть из основания и бросить в море. Много бед испытала за свою историю Грузия. Огнепоклонники мстили даже мертвым: разрывали могилы, выбрасывали трупы и кости на съедение птицам и зверям; монголы уничтожали все живое на своем пути, а Шах-Аббас не только превращал города и села в руины, но и приказывал вырубать деревья, выкорчевывать виноградники, вытаптывать и сжигать посевы на полях, словно хотел превратить Кахетию – сад Грузии – в долину Мертвого моря.

Для него все христиане были врагами, которых он заранее приговорил к смертной казни. Больше всех людей на земле Шах-Аббас ненавидел картлийского царя Луарсаба, не раз побеждавшего его на поле битвы и в состязаниях: в искусстве метать копье и управлять конем. Шах умел выжидать. Ненависть и зависть, кипевшие в его сердце, он скрывал под маской друга, как убийца прячет кинжал в складках своей одежды. Шах-Аббаса персы называли «львом Востока». Но царь пустыни и лесов никогда не кидается из засады сзади. Он благороден даже к своим врагам. Шах скорее походил на змею, затаившуюся у дороги, чтобы неожиданно вонзить свои зубы в тело путника, влить смертоносный яд в его кровь, а затем смотреть неподвижными холодными глазами, как ее жертва бьется в судорогах агонии. Но в отличие от змеи, тиран считает смерть слишком легким наказанием для своей жертвы. Он хочет провести противника через ад унижений, сломить его волю, сделать презренным в глазах народа. Для тирана высшая победа – видеть, что его враг умер не как мученик, а как пес. Персидский царь Сапор, взяв в плен цезаря Валентиниана, не убил его, а назначил на новую должность при своем дворе: в праздники цезарь должен был опускаться на колени, преклонять голову, и Сапор наступал сапогом ему на шею, как на подножие, когда садился на коня.

Шах-Аббас хитростью заманил царя Луарсаба в свой лагерь, как птицелов заманивает сокола в сеть игрою на свирели. Царственный гость стал его пленником. Шах знал, что никакие пытки не заставят Луарсаба отречься от христианства, и поэтому решил сломить его дух постепенно, как берут осажденную крепость. Малые грехи подобны малым щелям в борту корабля; они расширяются под напором воды, и корабль, захлебываясь, будто обессилевший пловец, идет ко дну, как в могилу. Грехи лишают христианина благодати; он становится беспомощным, как Самсон с остриженными волосами, в которых заключалась его прежняя исполинская сила.

Шах на пиру стал упрашивать Луарсаба нарушить пост из уважения к нему. Луарсаб понял, что над ним хотят посмеяться, как над трусом, что это – начало конца, а затем последует повеление принять ислам. Он встал и вышел из шатра шаха, обрекая себя на пытки и смерть, как восьмой Маккавей, ради отеческих законов. Семь братьев Маккавеев выпили огненную чашу пыток сразу, не отнимая ее от своих уст; «Иверский Маккавей» пил эту чашу в течение многих лет, счет которым он потерял в подобной склепу темнице. Память св. мч. Луарсаба II, царя Карталинского, совершается 21 июня/4 июля. – Ред..

Лезвие режет, копие колет, огонь жжет, а святая великомученица царица Кетеван³⁸ была подвергнута казни, в которой, казалось, все виды пыток соединились воедино. Ее тело резали раскаленными лезвиями, вырывали груди клещами, которыми кузнец вынимает из горнила искрящееся железо. Ее бросали на раскаленные гвозди, но дух царицы был крепче пламени и стали. Ни крика, ни мольбы не вырвалось из ее уст. Она тихо молилась: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», пока не изнемогла от пытки, и только струи ее крови с шипением текли на раскаленное железо. Имя Кетеван стало символом мужества для грузинского народа – как боевое знамя.

Однажды в ночь под Пасху персы увидели в горах Гареджи движущиеся огни. Шах-Аббас удивился, что еще остались в живых люди там, где проходило его войско, как если бы остались нетронутыми цветы на поле, которое покрыла туча саранчи. Ему сказали, что это монахи обходят Лавру крестным ходом с зажженными светильниками и свечами. Шах приказал убить их всех до единого. Войско персов окружило Гареджи подобно тому, как римские легионы внезапно взяли в кольцо осады Иерусалим в дни празднества ветхозаветной пасхи. Отряд конницы подъехал к монастырю; навстречу вышел игумен Арсений и просил, как великой милости, позволить им закончить литургию.

Персы согласились. Монахи исповедали грехи, испросили друг у друга прощения и причастились в последний раз. Казалось, что вся их жизнь сосредоточилась в этой молитве, они вложили в нее все силы, как раненый орел – в последний взмах своих могучих крыльев. Причастившись, монахи выходили из храма; смерть ждала за дверями: воины рубили их на части и бросали в глубокое ущелье. Впоследствии их кости были собраны и положены в пещерной часовне в одну гробницу, как сокровище, сокровенное в сердце скалы³⁹. Гареджийская гора, освященная молитвами и слезами монахов, была напоена их кровью, как гора Сион – утренней росой; она убелена благодатью, как вершины Ливана – снегами; над ней разливается невидимое сияние, как Божественный Свет, озаривший Фавор.

После смерти Шах-Аббаса I на персидский престол вступил Шах-Аббас II – словно для того, чтобы Грузия не забыла проклятого ею имени. При нем тюркские кочевые племена, под защитой персидских войск, наводнили Кахетию. На месте садов и виноградников паслись табуны коней и стада овец. Целые села кочевники захватывали в плен и продавали в рабство на рынках Стамбула и Трапезунда. Погасли светильники алтарей. Алавердский храм – краса Кахетии – стал обиталищем летучих мышей. Вместо завесы над алтарем висела паутина. В непогоду в опустевший храм пастухи загоняли скот. Из обломков иконостаса и досок икон разводили костры, чтобы согреться и приготовить пищу. Священный жертвенник алтаря превратили в стол, за которым пировали и играли в кости. Священные для кахетинцев могилы были покрыты слоем грязи, которую оставляли за собой стада; в темные и пустые, как глазницы черепа, окна с пронзительным свистом врывался зимний ветер, а летом был слышен похожий на плач и причитание крик совы – ночной птицы – точно женщины, оплакивающей мертвеца.

В это время князья Бидзина, Шалва и Элизбар⁴⁰ решили спасти Кахетию или умереть. С небольшим войском и отрядом горцев Ксанские князья стремительно, как отряд Гедеона, напали на полчища персов и татар. Решающее сражение произошло около Ахметы. Святой Георгий, покровитель Алавердского собора, был виден на небе над сражающимися войсками. Гонимые необъяснимым ужасом кочевники, побросав оружие, бежали, как сирийцы от стен Самарии, где молился пророк Елисей. Те, кто недавно попирали ногами грудь Кахетии, как своей пленницы, теперь искали спасения в бегстве – так кидаются люди с разбитого бурей тонущего корабля: кто на лодках, кто обхватив обломок мачты, кто – вплавь. Бушующие волны хоронят их в своей пучине, и только один пловец достигает берега и с ужасом смотрит на море, ставшее могилой его спутников. Из всего войска кочевников только один султан спасся живым – благодаря своему арабскому скакуну, а также тому, что он догадался первым покинуть поле боя.

Шах потребовал суда над князьями. Чтобы предотвратить новое нашествие персов, они добровольно отправились в Исфахан; так христианские мученики при Нероне, приговоренные к смертной казни, сами бесстрашно шли навстречу голодным львам и в огонь пылающих костров. Шах предал трех князей в руки родственников убитых татар.

По обычаю магометан, им предложили отречься от Христа и принять ислам, обещая прощение и свободу. По закону шариата, принявший магометанство освобождался от всякой ответственности за прежние деяния. Для этого надо было в присутствии свидетелей прочитать первую суру Корана. Три князя в ответ громко прочитали Символ веры и Отче наш… Осенив себя крестным знамением и обняв друг друга на прощание, они приготовились к казни. Татары сорвали с них одежды до пояса, и, обмазав тела медом, посадили на землю посреди городской площади, так что тучи ос и шмелей окружили их. От ядовитых укусов и палящих лучей солнца тела князей распухли и почернели. Эта пытка, похожая на сожжение на медленном огне, продолжалась целый день. Солнце казалось для мучеников беспощадным палачом, а рои ос, которые кружились над ними и заползали в рот и ноздри, – стаями змей, обвившими их и вонзающими зубы в тела. Элизбару и Шалве отрубили руки и ноги. Эта честь была предоставлена самим близким родственникам убитых татар. Затем обрубки тел были выставлены, как мишени, и каждый из татар мог считать, что исполнил долг мести, пустив в них пулю.

А для Бидзины приготовили пытку, которая в древней Персии предназначалась для тех, кто оскорбил Ормузда или его «земное воплощение» – персидского царя; подобной пытке был подвергнут великомученик Иаков Персиянин. Палач клещами выдернул у Бидзины ногти из пальцев рук и ног, затем стал резать тело по суставам. Во время такой пытки несчастная жертва от боли, забывая человеческий язык, кричит, как дикий зверь; но даже стона не вырвалось у князя. Он тихо читал Верую…и Отче наш.., пока последние силы не оставили его. Затем палач привычным движением рассек ему грудь, вырвал сердце, словно алую розу, и бросил на землю. Оно лежало под ногами толпы, как сердце Игнатия Богоносца на арене цирка среди диких зверей.

Икона «Слава Грузинской Католикосской Церкви» – не только великое прошлое, но и будущее Грузии. Святые Грузии предстоят Животворящему Столпу, как воины – боевому знамени, как Ангелы – Небесному Престолу. Они озарены лучами, исходящими от Хитона Господня, как от солнца, струящего тихий свет из гробницы Сидонии, из недр земли. Сгущаются сумерки. Тени апокалипсиса, как тучи, нависли над миром. Святые погружены в безмолвную молитву.