5. Способы содержания приходского духовенства

Печальная доля смирения и уничижения преследовала духовенство не только в отношениях его к разным начальствам, но и в отношениях к его собственным прихожанам, от которых оно находилось в постоянной материальной зависимости. Как в древней России, так и в XVIII в. до самого царствования имп. Екатерины II оно обязано было всеми средствами своего существования единственно доброхотству прихожан, за исключением лишь немногих и небольших окладов царской руги и отведенных ко многим церквам писцовых земель, которыми оно было обязано милости правительства, и то еще до начала XVIII в. Со времени реформы правительство не оказывало никаких новых пособий приходским причтам в течение более половины столетия. предоставляя обеспечение их самим приходам. Вся его заботливость об их благосостоянии ограничивалась только тем, что оно старалось сообщить некоторую официальность и обязательность условиям прихожан с духовенством касательно приходской руги или земли и, не увеличивая общей суммы наличных средств духовенства, устроить более выгодное для последнего распределение их по приходам с помощью новых приходских штатов, предотвращавших излишнее дробление приходов и непомерное размножение духовенства. Приступая к обозрению способов содержания приходского духовенства, мы должны поэтому начать с тех из них, которые зависели от прихожан; они были те же самые, как и в древнее время, и состояли в плате за требоисправления, в запросах или сборах по приходу, в приходской руге хлебом или деньгами и в земле, отводимой прихожанами на содержание причтов, большею частью взамен руги⁹⁷⁸.

Самым главным источником доходов духовенства были разные доброхотные подаяния за требы. Первобытная бесцеремонная форма собирания этих подаяний в виде платы за каждое священнодействие и таинство подвергнулась было сильному порицанию со стороны правительства с самого начала реформы. Старая простодушная Русь нисколько не соблазнялась этой формой, как она не соблазнялась даже такой грубой наемнической формой священнослужения, как священно-служение с крестца; в порядке вещей были и эти торгования за требы, когда прихожанин давал священнику известную плату за его труд, а священник с своей стороны требовал с него больше, и препирательства за сорокоусты, за которые священнослужители по рассказу Д. Регламента «великия цены домогалися, хотя бы их и не прошено о том, да и сами они сорокоустов служить не думали, а насильно платы, будто пошлины за смерть, изтязовали». В новой преобразованной России подобные явления оказывались уже неуместными. Не отвергая той мысли, что духовенству всего естественнее кормиться от алтаря, Д. Регламент сильно восстал против самой формы этого кормления и представил на своих страницах замечательный проект заменить ее другою, более благородною формою. „И се немалая должность, читаем в нем, как бы священство от симонии и безстудного нахальства отвратить. К сему полезно есть сделать совет с сенаторами, как много дворов к одному приходу определить, с которых всякий бы давал такую-то именно подать священству и прочим причетникам церкви своей, дабы они совершенное по мере своей имели довольство, и впредь бы не домогалися платежу за крещение, погребение, венчание и проч. Обаче сие не возбраняет доброхотным человеком подавать священнику, сколь много кто по щедрости своей похощет». Таким образом, с приходскими штатами, с определением известного числа дворов в каждом приходе Регламент связывал и вопрос об определении количества дохода с каждого двора в пользу причта в виде подворной подати или, по привычному словоупотреблению, обязательной руги. Так это распоряжение понимал тогда и св. Синод. «Понеже, читаем в одном из его докладов государю 1721 г., по Д. Регламенту надлежит о доходах церковных служителей учинить определение,... того ради должно, видится, градских церквей священником с причетниками определить с приходских их людей указную ругу, которою могли б они без нужды довольствоваться, и сбирать бы оную по указом обычайно и отдавать им церковником без задержания. А как то удобнее уставить, о том бы Синоду с Сенатом иметь собственную конференцию». Государь велел по этому докладу «учинить против Регламенту». В прибавлении к Регламенту 1722 г. опять было сказано: «понеже намерение есть его импер. величества так церкви распорядить, чтобы довольное ко всякой число прихожан было приписано, и определить, что всякий приходский человек должен в год причту своей церкви, так чтобы от подаяния тех всех причет тот мог иметь довольный трактамент: того ради св. прав. Синод, согласясь с мирскими честными властьми, сочинит совет и намеренное определение уставит; и когда се станется, то священники должны будут и малейшего за службы своя награждения не искать, разве кто с доброхотства своего похощет нечто подарить, но и то чтобы не в то время, когда священник потребу какую исправляет, но несколько недель спустя»⁹⁷⁹. Определение к церквам известного числа дворов, как известно, было исполнено церковными штатами; но вторая часть проекта об обязательном платеже прихожан в пользу клира так и не была осуществлена на деле; только в раскольнических приходах причтам положено было собирать с каждой приходской души по гривне в год, да по гривне же с каждого рождения, погребения и брака⁹⁸⁰. После Петра правительство уже ни разу не возвращалось к мысли Регламента в течение всего XVIII в., хотя она и не переставала высказываться некоторыми частными лицами очень близкими к администрации. Так в своем Рассуждении о поправлении государственных дел А. Волынский тоже предлагал „учредить по приходам сбор для содержания священников, не допуская их в необходимость заниматься хлебопашеством»⁹⁸¹. В 1740-х гг. ту же мысль высказывал Татищев: по его мнению, штатное число душ в приходах следовало возвысить до 1000 обоего пола и с каждой души собирать на причты по 3 коп. в год.⁹⁸²

Таким образом, доход духовенства с требоисправлений остался совершенно в прежнем виде. Количество доброхотных даяний за требы тоже не было определено и, вполне завися от местных обычаев и степени доброхотства дателей, было чрезвычайно разнообразно в разные времена и в разных местностях до самого 1765 г., когда правительство в первый раз выдало определенную и общую таксу для оплачивания треб. Чтобы иметь хотя приблизительное понятие о величине этих даяний, приведем цифры платежей за требы в московских приходах около половины XVIII столетия, которые, как относящиеся к приходам столичным, мы имеем, кажется, право принять за цифры высшей платы за требоисправления. За служение особой поминовенной литургии платилось 20–25 к.; крестцовые попы брали еще меньше, наприм. из одного дела 1760 г. видно, что один такой поп согласился служить литургию за 12 к., даже выпивши вина в кабаке; – как видно, плата эта была хорошая, если за нее можно было идти на преступление. Сорокоуст стоил 50–80 к. и доходил до 1 р. 50 к.; годовое поминовение 5–10 р. За крестины платили 10–25 к.; за свадьбу 25–50; за молебен на дому 2, 10, 15, 20 к., за акафист по 5 к., а за годовой до 5 р.; за всенощную на дому 15–20 к.; за соборование 25–40; погребение 10, 20, 30; за славление очень достаточной платой считалось 10 к., платили за него, как за некоторые другие малые требы, и натурой, хлебом и пирогами. Сумма денежных доходов была очень невелика даже и в Москве; по счету одного замоскворецкого причта в 1748 г. весь сбор за панихиды в Димитриевскую субботу простирался всего до 80 к. на весь причт, а от славления в рождество до 1 р. 5 к.⁹⁸³. В других городах, особенно уездных, а тем более в сельских приходах плата за требы была, разумеется, несравненно ниже, да и производилась большею частью не деньгами, а натурой: хлебом, яйцами, ягодами, грибами и другими предметами домашнего хозяйства.

Самый важный источник сведений о доходах приходского духовенства за требы составляют договоры членов клира с прихожанами при поступлении на должность. К сожалению, более подробные договоры, в которых находим не только условия о руге или о земле, но и о количестве платы за каждую требу, мы имеем лишь из одного юго-западного края. Так наприм. в одном договоре 1705 г. прихожане села Красной Слободы Черниговской епархии изложили обязательство давать своему священнику о. Евстафию ежегодно от каждого пахаря, имеющего пару волов, по четверику ржи, а кто пашет на одном воле, – половину, кроме того за требы: за венчанье холостых – по ползолотого, а за вдовых – полкопы, за похорон великий – ползолотого, за малый 5 чехов, за поминальный стол на дому 5 чехов, а за годовое поминанье ползолотого, за поминанье в церкви – копа, за субботнее поминанье – то же, и затем договорились, чтобы поп больше этого ничего с них не вымогал⁹⁸⁴. В 1745 г. прихожане с. Черняхов (Киевского уезда) заключили контракт с свящ. Михаилом Малецким и обязались платить за сорокоуст 3 рубля, за упис в субботник (поминанье) полтину, за похорон великий гривну, за похорон малый 5 коп., за панихиду великую с службою гривну, за панихиду простую 5 коп., за венчанье от первобрачных гривну, от второбрачных 2, от третьебрачных 3, за освящение пасох по копейке или по денежке, что кто с доброхотства даст, за крещение от кума и от кумы 1 алт., за молитву от отца дитинного копейку, за исповедь копейку или денежку, кто что с доброхотства своего даст». Остальные требы, елеосвящение, освящение дома, колодца и т. п., в договорах не упоминались и предоставлялись добровольному соглашению священника с прихожанами за каждый раз. Автор статьи, откуда заимствован последний договор, замечает, что в нем указываются средние цифры общепринятой на юго-западе платы за требы, цифры поэтому особенно для нас интересные. С викариями контракт заключался уже не парохиянами, а самим парохом, к которому поступал викарий на помощь; впрочем в большинстве случаев парохи не заключали с ними никаких особых договоров, прямо предоставляя в их пользование обычную треть своих доходов; контракт имел место на случай каких-нибудь только особых между ними условий. В одном контракте 1748 г. викарий выговорил себе такие доходы: от сорокоуста 60 коп., от субботника 10, от похорон 3–2, от венчанья 5, за великий пост и что кухле (стаканы с медом) бывают за усопших и за освящение пасох 1 руб. 20 коп., за крещение1 коп. и хлеб, что баба приносит, от молебна 2 коп., что же во время постов великого и Филиппова с молитвою от парохиян хлеба достается, то в волю настоятельскую за дачу слагаюся. В другом договоре доля викария определяется еще подробнее: за сорокоуст от 10 талерей дать ему злотых 5; когда дастся 10 коп, дать ему гривен 8; ежели дастся 8 коп, дать ему гривен 6; с венчанных тое дать, что с сорокоустных; за малый похорон, что по 5 копеек, дать ему коп. 2; ежели викарий крестить будет, доход пополам, а ежели настоятель, доход настоятельский весь; с исповеди, ежели настоятелю исповедаются, доход его, а ежели викарию, пополам; за молебны – по дискреции настоятеля; до больных кто пойдет исповедать или сакраментовать, его доход весь; ежели кухликов будет 50, викарию дать 15; с молитвою кто пойдет, доход его весь; ежели настоятель болен, а викарий пойдет, доход пополам; с кропилом кто пойдет (на крещенье), доход его весь. Подобного рода контракты, заключенные священниками с приходом или с викариями, переходили по смерти самих священников и к их наследникам, если только последние не заключали особых договоров.⁹⁸⁵

В великорусских епархиях таких подробных контрактов не видим. Причиной тому была здесь слабость приходских выборов. С священнослужителем, который поступал в приход по назначению архиерея, прихожане не видели особенного интереса вступать в какие-либо экономические условия, так что с умножением такого рода священнослужителей о содержании их пришлось позаботиться самому начальству, которое их назначало на места; со времени Петра архиереи при каждой перемене между членами приходского клира постоянно стали требовать от прихожан сведений о средствах, какие ими назначены в пользу их причта. Но заручные показания об этом предмете прихожан, вызванные административным путем, были далеко уже не то, что старинные свободные договоры; получив для прихожан характер официальных обязательств перед самим начальством, они совершенно перестали касаться разных мелких даяний за требы, имевших всегда характер не обязательных, а доброхотных дач, и ограничились обозначением только крупных и необходимых жертв в пользу причта, давно уже получивших для прихожан значение обязательное, именно – количества земли и руги⁹⁸⁶. Обозначение платы за требы сохранилось едва ли не в одних сибирских приходах, потому что по причине слабости епархиальной власти Сибирь хранила у себя приходские выборы дольше всех великорусских епархий. В одном выборе прихожан Идинского острога 1717 г. читаем: „жить ему священнику с мирскими людьми в добром согласии и послушании, брать от крещения по 10 коп, от браку по 20, от молитвы по 3», кроме назначенной ему от прихода руги хлебом. Священник с своей стороны обязывался жить мирно, ни в чем с прихожанами не спорить, никакого коварства над ними не изыскивать и проч. В других контрактах (все около 1728 г.) прихожане приговорили давать священникам руги по 10 пуд. с десятины или по 2 пуд. с венца, от венчания по 8 алт. 2 деньги, от молитвы и крещения по 2 гривны⁹⁸⁷. О других требах не сказано.

Кроме денежной платы почти каждая треба оплачивалась еще различными приношениями в пользу причта натурою, которые до того сроднились с практикой требоисправлений, что составили какую-то, можно сказать, необходимую принадлежность свящ. обрядов. Приношения эти были чрезвычайно разнообразны и многочисленны, так что их трудно и перечислить в каком-нибудь порядке. Вот наприм. какие приношения существовали при требах в XVIII в. в Малороссии. Родилось у кого-нибудь дитя, бабка шла к священнику за молитвой, неся с собою непременно курицу и бутылку водки. Являлся потом отец новорожденного с просьбою о крещении и должен был принести священнику калач и тоже бутылку водки. Калач или хлеб и бутылка с водкой были неизбежными приношениями, когда женщина приходила в 40-й день с просьбою о ее выводе, когда являлись сваты с просьбою о повенчании их детей или хозяин с приглашением на парастас. То же самое наблюдалось при приглашении священника в дом на крестинные, свадебные, поминальные и др. обеды, или когда он пред пасхой или рождеством обходил домы прихожан с молитвой. В других случаях особенно радостных или печальных в качестве приношений причту являлись разные предметы, служившее знаками народных представлений, связанных с обрядом или особого расположения к обряду и его совершителям. Так при браке молодые стояли не иначе, как на особой подстилке, полотенце или платке, руки их повязывались тоже платком; или наприм. мертвого провожали из дому с хлебом и солью, гроб его покрывали кусками полотна; – все эти предметы по окончании обрядов и делались достоянием причта. Иное богатое семейство после похорон отсылало священнику на поминок и ту пару волов с повозкой, на которой везли покойника на кладбище. Сюда же нужно отнести разные печенья и варенья, приготовлявшиеся к панихидам для поминовения покойников; все эти мисочки, которые хозяйки ставили у алтаря, как жертву о своих покойниках в осенние праздники до Филиппова поста, и целые груды книшей, паляниц, калачей, пирогов, вареников, жареных куриц, яиц, сала, мяса и проч. сносились после поминовения в коморы причта. В иных случаях между священником и прихожанами происходил взаимный обмен благожеланий и приношений; наприм. при освящении пасхи священник каждому семейству давал просфору и получал за нее перепичку, – особо для этого приготовлявшийся хлеб⁹⁸⁸. Обычай подобных приношений сохранился даже и доселе как в Малороссии, так и в других краях России. Церковные власти издавна старались ограничить его, по крайней мере прекратить приношение разных яств, особенно мясных, в самую церковь; но усилия их оказались бессильными против старого обычая и православный храм при известных случаях, как то во дни общих поминовений, во дни празднования некоторым популярным святым вроде Власия и др. обращался в настоящий рынок, где были выставлены разные посудины с маслом, яйцами, блинами, жареными, а инде и живыми курами, поросятами и другими предметами сельского хозяйства. Не говорим уже об обычае пасхальных приношений для благословения в храме пасхальных яств; этот обычай, принятый самою Церковью, сюда не относится, хотя повсюдная обстановка его, этот шум и толкотня народа около принесенных яств, перебранки причетников с хозяйками при отделении большей или меньшей части приношений в пользу причта и т. п., весьма любопытны и важны для представления того, что могло быть при подобных приношениях в доброе старое время.

Очень важным источником содержания приходского духовенства были его хождения по домам прихожан с крестом, св. водою или какою-нибудь чтимою иконою, если таковая имелась в церкви. Старая религиозная Русь чрезвычайно развила у себя эти хождения со святынями как в городах, так и в селениях, а иерархия успела обложить их в свою пользу даже особым окладом под именем славильных денег или праздничных гривен. Реформа сильно поколебала этот религиозный обычай, приучив русских людей слишком много обращать внимания на насмешки над проявлениями народной религиозности со стороны разных наезжих иностранцев, преимущественно протестантов. Само правительство нередко высказывало стыдливое опасение, чтобы в русской религиозности что-нибудь не могло «дать противным способа к поношению на православных», чтобы «не происходило на благочестие от иноверных порицаний», и для этого старалось наприм. сокращать число часовен, чудотворных икон, чудесных преданий, крестных ходов и проч.⁹⁸⁹. С этой же новой точки зрения оно стало дурно смотреть и на хождения причтов со святынями и славленьем. В 20-х годах явились даже указы с прямым запрещением этих хождений; сначала в 1722 г. запрещено было носить по домам св. иконы из церквей и монастырей; потом в 1724 г. последовало запрещение хождений по домам со св. водою и всех славлений, кроме одного рождественского⁹⁹⁰. Один причт в Петербурге за неисполнение этого указа подвергнулся даже отрешению от места и наказанию плетьми⁹⁹¹. В хождениях по домам со святынями действительно было много темных сторон; они часто сопровождались пьянством духовенства и, совершаемые без приглашения, обращались в какую-то обязательную повинность для прихожан, подвергали духовенство нареканиям в поборах и корыстолюбии. Но безусловное их уничтожение естественно было встречено народом, как дело не православное. На другой же год по смерти Петра в верховном совете возник вопрос о том, что так как это уничтожение славлений народ ставит себе в озлобление, то не следует ли доложить государыне об отмене запретительных указов, и решено представить этот доклад с мнением, «чтобы в том поступаемо было по древнему христианскому обыкновению»⁹⁹². Неизвестно, чем тогда это дело кончилось; по всей вероятности, было забыто, потому что верховному совету некогда было заботиться о таких мелких вещах при его важных занятиях разными придворными конъюнктурами и интригами. Отменение означенных указов последовало уже в царствование благочестивой Елизаветы Петровны⁹⁹³.

Вследствие бедности духовенства, необходимости жить сборами по приходу поводы к этим сборам чрезвычайно умножались. Кроме сборов за славленья, духовенство производило еще множество других, обыкновенно приурочивавшихся по времени к разным терминам народного хозяйства и оплачивавшихся разными хозяйственными продуктами: рожью, пшеницей, ячменем, овсом, льном, ягодами, яйцами, шерстью, гречей, луком, сметаной, горохом, сеном, грибами, лучиной, дровами, лыками и проч. Так явились эти петровщины, осенние сборы, льнования и мн. др., которые хранятся по местам и в настоящее время. Было много платежей местных, существовавших в одном и неизвестных в других местах. В некоторых местах наприм. доселе соблюдается обычай давать священнику деньги под крест, с которым он выходит после литургии для отпуста. В Малороссии существовал в XVIII столетии такой же сбор после чтения при богослужении евангелия. Чтение его обыкновенно происходило у царских врат, причем священник становился лицом к народу и раскладывал евангелие на преклоненные головы передних богомольцев; по прочтении все целовали прочитанную страницу и клали на нее кто грош, кто копейку⁹⁹⁴. Сюда же нужно отнести особый сбор священнослужителей за всенощной, известный под названием выкадки. Пред 9 песнью канона, совершив положенное каждение пред иконостасом, священник и дьякон отправлялись потом кадить по всей церкви и, проходя по рядам прихожан, принимали от них подаяния, священник в чашечку, а дьякон в подсвечник, нарочно для этого устроенный с чашкой посередине. Сбор этот назначался исключительно в пользу священнослужителей; причетники делали для себя особый сбор при чтении 1-го часа. До нас дошла жалоба одного священника Вологодской епархии на дьякона (относящаяся к началу царствования Петра I), в которой челобитчик жалуется, что дьякон берет себе не ¹/₃ дохода, как водилось прежде, а половину; владыка положил на этой челобитной такую резолюцию: «ему попу с ним дьяконом церковной выкадной и водосвятный доход делить – попу две доли, а дьякону треть против прежнего архиерейского указу»⁹⁹⁵. Выкадка во многих местах, как известно, существует и доселе⁹⁹⁶.

Не упоминаем о тех случаях, когда в видах умножения своего дохода духовенство прибегало к злоупотреблениям, пользуясь народными суевериями, наприм. разглашало ложные известия о чудотворениях от икон, служило молебствия и панихиды у «неведомых и не свидетельствованных Церковью гробов» или у какого-нибудь суеверно чтимого дуба, источника, камня и т. д. Подобного рода корыстное потворство народным суевериям, строго воспрещенное указами правительства⁹⁹⁷, в XVIII в. было явлением уже довольно редким и сопровождалось нещадным наказанием виновных. Укажем на более общий факт корыстного отношения духовных лиц к своему служению, бывший прямым следствием с одной стороны бедности духовенства, а с другой этого бесцеремонного перенесения старинной системы кормления со всеми ее недостатками на церковную службу, которое так часто заставляло и общество и само правительство жаловаться на симонию духовенства, на его торгашество святыней. Мы знакомы уже с служением крестцовых попов, у которых это коммерческое отношение к церковной службе доходило до крайних, цинических размеров. Но вот явление, которого нельзя обойти без внимания, явление совершенно однородное с крестцовой службой, но относившееся уже не к одному деморализованному классу крестцовых попов. В 1732 г. обер-прокурор св. Синода кн. Шаховский в бытность свою в Москве заметил у Спасских ворот множество духовных лиц, попов и дьяконов от приходских церквей, которые с необычайным криком и перебранками собирали тут перед литургией поминанья. Московская консистория по его распоряжению немедленно созвала в свое присутствие всех ружных и придельных священников и взяла с них подписки не ходить к Спасским воротам собирать памятны, пригрозив за неисполнение этого распоряжения плетьми и монастырским подначалом, а к воротам для поимки ослушников отрядила своего вахмистра с солдатами. Но собирателей памятцев оказалось также трудно разогнать, как и крестцовых попов. До самого управления м. Платона в воротах и в кремле каждый праздник с раннего утра толпилось множество духовных лиц, и штатных, и заштатных, которые приставали к каждому прохожему с предложением, не надобно ли ему помянуть кого за обедней, при этом шумно между собою спорили и даже вступали из-за памятцев в драку. Наприм. в 1752 г. Консистория производила дело о драке придельного попа от Спаса на Бору с придельным же дьяконом Благовещенского собора; при собирании памятцев на площади поп ударил дьякона палкой и прошиб ему голову „от простоты, обороняясь», как он объяснял на допросе. Консистория определила, что хотя его и следовало бы за это подвергнуть запрещению в священнослужении, но как, может быть, он и подлинно учинил то с простоты, обороняясь, то учинить ему на страх другим при консистории нещадное плетьми наказание и затем опять отпустить к должности. В 1761 г. протоиерей Покровского собора подал жалобу на придельного дьякона за то, что он ,,диакон делает похабство, а именно, которые боголюбивые по знакомству богомольцы в собор для поминовения родителям приносят наряду литургий и панихид с кутиею, то он диакон похабством своим отнимает у них кутии на монастыре (в ограде) и не допускает до церквей с кутиею; такожде и приносимые от боголюбивых подателей памятцы вырывает же безчинно»⁹⁹⁸.

Немного, впрочем, благовидного было и в обычном способе вознаграждения духовенства за его труд, в этом непосредственном платеже священнослужителю за каждую требу вслед за ее совершением, который в настоящее время недаром так усиленно стараются облагородить разными фразами о сближении духовенства с прихожанами и т. п., но который все-таки очень естественно наводит мирянина на мысль о торговле святыней. В прежнее время неблаговидного факта не умели да и не считали нужным прикрывать покровами искусственных объяснений и разных хороших слов; плата за требу так и выставлялась, как плата в настоящем ее смысле, и прихожанин прямо спрашивал священника, сколько наприм. у него стоит обвенчать свадьбу или крестить ребенка, а священник еще до совершения требы откровенно объявлял, сколько он желает за нее взять. Понятно, что прихожанину и в голову не приходило оценить труды священнослужителя во всей их совокупности, подумать об общем обеспечении существования своего приходского причта. Все внимание его было обращено только на частности, на плату за ту или другую требу в отдельности, причем самое уже множество этих мелких подачек, которые с него сходили, заставляло его думать, что духовенство богато и берет слишком уже много, обвинять его в жадности, усчитывать, давать ему по возможности меньше; кроме того совершение каждой отдельной требы, возглашение нескольких молитв и св. песней казалось таким легким делом, особенно по сравнению с каким-нибудь житейским, материальным трудом, что прихожанину невольно думалось, отчего же это легкое дело ценится так дорого и стоит ли за него давать гривну, когда оно в самом деле и гроша не стоит. Припомним, что духовенству нередко и теперь приходится выслушивать замечания вроде наприм. такого: «ваше дело легкое; мы вот все горбом, а вы только горлом. Сказал: Господи помилуй, Господи помилуй 40, – и гривна; потом: аллилуия, аллилуия... – и пятак». С своей стороны духовенство старалось оценить свой труд как можно дороже, поднять плату за требы как можно выше, запрашивало и торговалось. Отсюда постоянные жалобы на него прихожан за вымогательство, множество дел об этом вымогательстве и в консисториях, и в Синоде, энергичные против него обличения и угрозы со стороны как духовной, так и светской власти, которые единодушно обвиняли его в «симонии и безстудном нахальстве»⁹⁹⁹. При этом никто не обращал внимания на то, какие причины произвели подобные печальные явления в жизни духовенства и состоятелен ли самый порядок вознаграждения его за службу, из которого эти явления выродились; светлая мысль Петра о средствах, как отвратить симонию духовенства, была забыта. Репутация и авторитет духовенства жестоко страдали; над его жадностью издевалась народная молва, создавая всем знакомые сказки и прибаутки о попах, издевалось образованное общество и новорожденная литература¹⁰⁰⁰.

Не касаясь сущности дела, старались оградить прихожан от поповских вымогательств посредством назначения определенной таксы за требы. Начало этого таксирования треб видим еще в приходских договорах с духовенством, которым с течением времени, по крайней мере в юго-западной России, придавалось все больше и больше официального значения. Но когда с падением выборного значения духовенства до последней степени сократились и, наконец, вовсе стали уничтожаться и самые договоры духовных лиц с прихожанами, не стало и этой гарантии прихожан против поповских стяжаний. Тогда правительство решилось выдать уже свою обязательную таксу за требы; это случилось при имп. Екатерине II. В 1765 г. вышел сенатский указ, в котором, выставив на справку известное нам предположение Регламента о подворном сборе в приходах на содержание причтов, Сенат писал: „чего ради ее имп. в-во февраля 17 дня сего 1765 г... повелеть соизволила, чтобы теми священно- и церковнослужителями, в селах и деревнях состоящими, с крестьян, в приходах имеющихся, брано было, а именно: за молитву родильнице 2 коп., крещение младенца 3, за свадьбу по 10, за погребение возраст имеющих 10, а за погребение младенцев 3 коп., за исповедь же и причащение св. таин отнюдь ничего не брать, а за молебны и поминовение родителей давать каждому по соизволению и по возможности, которое положение определяется в рассуждении крестьянства и людей неимущих, что же касается до тех, кои по своему имуществу и желанию за какие из вышеписанных треб давать что по своему состоянию будут, оное им не запрещается, точию чтоб священно- и церковнослужители ни под каким видом большего себе за оные требы платежа не домогались, а довольны б были таковым указным и доброхотным подаянием»¹⁰⁰¹. Положение это велено было вывесить во всех церквах для всеобщего сведения.

Прежде всего нельзя не обратить здесь внимания на то, что цифры, показанные таксой, были очень малы в сравнении с количеством платежей за требы, утвержденных обычаем. Вот один современный указу о таксе договор (1769 г.) священника чигиринского уезда Никифора Исаевича с прихожанами с. Юсковец, принадлежавшего кн. Яблоновскому, именно такими прихожанами, каких имел в виду указ о таксе. Прихожане обязывались платить своему священнику: за сорокоуст 4 р., за каждое евангелие, читаемое при погребении, 4 коп., за погребение младенца гривну, возрастного 2 гривны, за крещение от кума и кумы по 2 коп., за елеосвящение 5 гривен, за венчание первобрачных полкопы, второбрачных 5 гривен, за постный кухлик 5 коп., за освещение дома 2 гривны, колодезя 5 коп., за молебен и акафист по 5 же, за литургию 2 гривны¹⁰⁰². В то же время в Москве причты обыкновенно получали: за крестины 25–50 к., за свадьбу 1–2 руб., погребение 50–80 коп., молебен с водосвятием 10 и 20 к., сорокоуст 1, 2 и более рублей¹⁰⁰³. Мы не можем, к сожалению, указать таких же определенных цифр относительно доходов за требы в сельских приходах Великороссии, но все-таки никак не можем допустить, чтобы и здешнее духовенство по прежнему обычаю не получало значительно больше против положения 1765 г. Приняв во внимание самое большое годовое количество треб на 100 приходских душ, именно до 10 рождений, 2 браков и 8 погребений (одного взрослого и 7 младенцев), мы и в таком случае найдем, что по положению весь доход причта от каждой сотни душ мог простираться не далее 1 руб. в год. Если по тому же размеру к этой сумме присоединить еще приблизительные цифры дохода за те требоисправления, о которых в положении не упомянуто, как то 10 молитв роженицам в 40 день по 2 коп., около двух елеосвящений копеек по 10 (наравне с погребением ), за разные молебствия (до 6 в год на дом) около 5 коп. с души, то и в таком случае общая цифра доходов с 100 душ дойдет только до 1 р. 90 коп. Так как по штатам один причт (из священника и двоих причетников ) полагался на 100–200 дворов, т. е. по обычному в XVIII в. переводу дворов на души – на 400 – 800 душ, то, принимая среднюю цифру 600 душ, мы найдем общую сумму годового дохода причта за требы всего в 11 руб. 40 к., – количество очевидно весьма недостаточное для обеспечения 3-х человек с семействами даже при тогдашней дороговизне денег; если оно и могло иметь некоторое значение, то разве в связи с разными сборами по приходу натурой, доходами от церковной земли и т. д. Общественное мнение, а тем более масса простого народа конечно не занимались подобными общими соображениями о средствах причтов. Не занялось ими и правительство, издавая свою таксу и обратив при этом свое сердобольное внимание лишь на одну сторону дела, на то, что народ часто страдает от поповских вымогательств. Любопытно, что положение запретило давать плату за исповедь и причащение, очевидно соблазнившись в отношении к этим таинствам коммерческим характером своей таксы, но дальше этого простодушного исключения не пошло и остальные таинства уже с чистой совестью обложило определенным платежом по таксе. Из всего этого видно, что указ, публиковавшей положение, совершенно напрасно сослался на Регламент и заявил претензию на то, что привел в исполнение заключавшееся там предположение Петра великого; между ними не было ничего общего, потому что Регламент проектировал совершенно уничтожить старую систему обеспечения духовенства, заменив ее годовым подворным сбором с прихожан в пользу причта и указав последнему не брать никакой платы за требы непосредственно за их совершением, тогда как положение 1765 г. создано все на старых началах и насквозь проникнуто старыми же понятиями со всею их узкостью и указанной нами неблаговидностью, которая скорее свойственна грубым понятиям черного народа, чем правительства философского века.

Такса, разумеется, не прекратила ни вымогательных поборов духовенства, ни жалоб на него прихожан, потому что причины, производившие эти печальные явления, оставались одни и те же. Даже в Москве производились наприм. такого рода дела. В 1767 г. один фельдшер из шведов Никита Ланшев жаловался консистории, что когда его приходский причт (из 5 человек) во время пасхального хождения по приходу был у него в доме и когда он по окончании святыни дал попу на собор 14 коп., то поп и дьякон с причетниками требовали еще 10 коп., печеного хлеба и пирога, а когда он не дал, то бранили его скверными словами, потом бросив ковчег с крестом, били его смертно, и при тех побоях поп укусил у него палец левой руки и едва оный прочь не откусил; в доказательство доношения он ссылался на свидетельство бывших у него на ту пору гостей. Автор Истории моск. епарх. управления замечает, что такого рода дел от того времени в московской консистории сохранилось много. Корыстолюбие московского духовенства особенно резко выказалось во время моровой язвы 1771 г.¹⁰⁰⁴. В указе, возвещавшем об убиении преосв. Амвросия, сказано: «некоторые из духовенства, имени сего и своего весьма впрочем почитаемого сана недостойные, богослужение в торжище обратили и руки к принятию гнусной мзды простерли»¹⁰⁰⁵. В следующем году вышел указ по поводу производившегося в св. Синоде дела священника каргопольского уезда Василия Иванова. По следствию оказалось, что он делал своим прихожанам многие обиды, разорения и взятки, с одной крестьянки за погребение ее брата требовал резной складень ценою в 2 р. 50 к., а с другой за погребение ее мужа 50 коп., и не получив требуемого, не хоронил мертвых тел целую неделю, так что в церковной трапезе, где лежали трупы, на лавках и по полу текла пересадная кровь, на телах показались черви и по всей церкви было страшное зловоние, потом похоронил их заодно общим погребением с умершим тогда младенцем женского пола, кроме этого, тоже по вымогательству лишнего платежа не хоронил еще двух младенцев, на которых уже и черви были, у одного крестьянина допустил умереть без крещения ребенка и т. п. Свидетели – 103 человека, в том числе приходский дьячок, приложили к своим показаниям длинный реестр поборов священника при крещении, венчании и погребении и довели его до полного сознания во всем. Определив лишить виновного священства и отослать в светскую команду, св. Синод указал публиковать об этом следствии по всем епархиям и обязал епархиальных архиереев иметь строгое наблюдение, чтобы духовенство везде воздерживалось «от таковых незаконных поступок»¹⁰⁰⁶.

Епархиальные архиереи действительно много заботились об искоренении вымогательств духовенства за требы; но понятно, что все попечения их по этой части должны были ограничиваться ничем иным, как поучениями, архипастырскими увещательными посланиями и разными исправительными наказаниями, т. е. теми же мерами, которым употреблялись и прежде и бесполезность которых была уже давным-давно испытана. Так, м. Платон в инструкции благочинным указывал последним строго наблюдать, чтобы духовные не были корыстолюбивы, ни за какую требу платы у прихожан не домогались и договора не чинили, а были бы довольны своими оброки и доброхотным даянием. В 1781 г. он обратил внимание на поборы духовенства с раскольников и разослал по епархии циркуляр, в котором писал: «известно нам, что приходские священники в праздничные дни с животворящим крестом не оставляют ходить и к раскольникам, которые не только сию святыню не приемлют с подобающим благоговением, но ниже их священников в то время во двор свой принять желают и тем немалое причиняют святыне бесчестие; а священники, льстясь на одну бесчестную корысть, всему тому подают случай, вместо того, чтобы им честь Церкви и сана своего надлежало бы уважать паче всего»; затем циркуляр строго запрещает духовенству входить со святыней в раскольнические жилища. В другом таком же указе 1787 г. митрополит запрещал брать, какие бы то ни было, денежные сборы с раскольников, объясняя, что «крайне соблазнительно священнику от человека, Церкви отвратившегося, чего-либо к подаянию требовать»¹⁰⁰⁷. Как бесплодны были подобные указы, показывает дело, поднятое тем же преосвященным об искоренении соблазнительных хождений духовенства по приходам в пасху с образами. В 1778 г. консистория доложила ему, что это обыкновение влечет за собою „крайне предосудительные и нарекательные на благочиние церковное и духовенство следствия, как то: с теми образами ходят не токмо так называемые богоносцы, но и самые священники в невоздержном и пьянственном образе; при ношении тех образов по суеверному мнению валяют попов в ризах по полям; а притом нередко случалось, что образа, поставленные в избах и клетях, сгорали, а иногда образа, как праздники обыкновенно случается в весеннее время, при разлитии вод утопали в реках; что все причиняет святыни бесчестие» и проч. Доклад предполагал заставить духовенство ходить по приходу без образов с одним крестом и в епитрахили. Преосвященный утвердил доклад, стал наказывать ослушных священников штрафами и монастырским подначалом, но старый обычай продолжал держаться по-прежнему, так что через два года тщетных попыток настоять на выполнении своего распоряжения митрополит должен был от него отступиться и, снисходя на просьбы многих крестьянских приходов, опять дозволил духовенству ходить с образами, „доколе Господь Бог снабдит церкви свои просвещеннейшими священниками, кои б в состоянии были и сами знать, в чем состоит истинное богопочтение, и других тому научить»¹⁰⁰⁸.

В других епархиях встречаем не менее выразительные распоряжения епархиального начальства, по которым можно наглядно изучать быт тогдашнего духовенства. Преосв. Кирилл Флоринский при вступлении в управление севской епархией разослал такой циркуляр духовенству: „часто случается с крайним сожалением правосл. нашу веру такими злоупотреблениями бесчестимою, иноверными поносимою видеть, которых и у самых неверных идолопоклонников не слышно, как наприм. когда нищий или неимущей умер человек, что ничего и ниоткуду на погребение свое не оставит, то завистливые священников сердца дотоле человечеством и совестию священническою не тронутся и сребролюбием кипящие утробы свои погребению неимущих сребра дотоле не подвигнут, пока нищего труп повержен на улице звания своего не исполнит, которое отправлял, пока т. е. не накопит денег бесстудным священником в жертву¹⁰⁰⁹. В Смоленске преосв. Парфений рассылал циркуляры, в которых, запрещая духовенству вымогательства за требы, особенно восставал против праздничных хождений по домам без зова и в сопровождении целой толпы священно- и церковно-служительских жен и детей, которые тоже при этом требовали от прихожан подачек на свою долю¹⁰¹⁰. Особенно замечательно одно распоряжение подобного рода, разосланное в 1788 г. (14 февр.) по Казанской епархии преосв. Амвросием Подобедовым. Оно показывает, что мудрый архипастырь, рассматривая жалобы прихожан на поборы духовенства, не вдруг решился обвинять во всем одно духовенство, как это делали другие архиереи в роде горячего, не умевшего сдерживать своих чувств и потому неспособного спокойно обсудить дело Кирилла севского, а отнесся к этим жалобам со всем вниманием и нашел, что многие из них не заслуживают никакого внимания. «Из многих производимых в консистории дел, сказано здесь, из подаваемых часто его преосв-ву просьб усмотрено, что многие прихожане доносят, что священники за исправление у них треб усильством своим берут немалую сумму деньгами, хлебом, скотом, птицами и др. разными вещами; но при рассматривании его преосв-вом в консистории таковые просьбы оказываются большею частью неосновательными: 1) что они, не давая священникам ничего, могли бы тотчас на них по закону просить во-первых словесно у благочинного, а потом письменно в дух. правлении и в консистории или у его преосв-ва; 2) таковые доносы бывают по весьма долгопрошедшем времени, и сие примечается не от чего иного, как по каковым-либо у них с священно- и церковнослужителями ссорам, которые не редко бывают с священниками самыми добрыми, требующими от них надлежащего должностей христианских исполнения, или же иногда и просьба их по требам случается незаконная, а священник не исполняет, по каковым делам не довольно духовной, но в собрании надлежащих к делу справок и светской команде бывает затруднение, при решении же сих дел не иное что выходит, как те просьбы всегда почти оказываются ложные, как доносители, не имев, чем более доказать на ответчиков, совсем хождения не имеют, а по другим из свидетельских показаний видно, что дача была доброхотная, и не принужденная, наконец сами больше, нежели священники, остаются виновными». Затем, приведя вполне уложение о требах 1765 г., указ продолжает: «и в пресечение показанных жалоб определил его преосв-во учинить следующее: из консистории сообщить в наместнические правления, дабы благоволили об оном высочайшем указе, через кого следует, дать знать всем по ведомствам своим городским и уездным приходским людям для ведома и исполнения с тем, дабы они впредь об оном неведением не отказывались и в просьбы напрасные, дав из доброхотства лишнее, не входили. А ежели бы от какого священника где-либо случилось какое домогательство или из сего остановка в требоисправлении, то бы в то же самое время по отдаленным местам приносили жалобу и требовали удовольствия от благочинных или от духовных правлений, а в ближних с тем же приходили б к его преосв-ву или в консисторию. А благочинным и дух. правлениям из консистории строжайше предписать, дабы как только таковая просьба от кого вступит, ни мало не медля сами отправясь или других священников послав, те требы исправлять, ежели найдутся законными, а о попе с ясным показанием, для чего он сделал остановку, и о том, ежели от того какой прихожанину произошел убыток, представлять к его преосв-ву не медля»¹⁰¹¹.

В начале текущего столетия правительство снова обратило внимание на доходы духовенства от требоисправлений и на первый раз решилось изменить положение1765 г., явно невыгодное для духовенства. Указом 3 апреля 1801 г., „согласно мнению св. Синода и по уважению возвысившихся цен», такса за требы была возвышена вдвое, причем, как и в указе 1765 г., на волю прихожан оставлено давать духовенству и больше положенного, без всякого однако со стороны духовных притязания и домогательства¹⁰¹². Указ таким образом не отступил от прежней точки зрения на дело и в сущности оставил нетронутым весь прежний порядок вознаграждения за требы. Но в то же время встречаем явления, которые показывают, что и в общественной и в правительственной сфере успело уже развиться довольно ясное сознание неприличия и несостоятельности этого порядка. Как и следовало ожидать, современникам прежде всего бросалась в глаза неблаговидность нищенских хождений приходских причтов по дворам в разные праздники. В 1805 г. архангельская градская дума прислала замечательное представление в св. Синод. Священнослужители, говорилось здесь, «по малоимению своих доходов принуждены бывают о св. пасхе, о рождестве и в прочие храмовые праздники ходить с крестом по домам прихожан, что не только противно указу 1724 г. августа 16 дня, но и отнимает должное к ним уважение: ибо во многие домы иногда святыни с подобающим благоговением не приемлют и священников с должною честью не пускают под разными предлогами». В отвращение этого дума положила заменить славленные сборы духовенства постоянным годовым жалованьем в количестве соразмерном с числом членов в каждом причте, соборянам в количестве 500 р., приходским причтам от 250 до 50 р., «каковую складку расположить уравнительно на городовых обывателей, производя сбор сих денег вместе с собираемою на содержание градской полиции суммою». Архангельский преосв. Евлампий нашел такое предположение полезным, заметив только, что хождений с крестом в домы прихожан, которые того пожелают, вовсе запрещать не следует и после осуществления предположения думы, и когда дума ответила на это замечание, что она именно так и понимала дело, представили ее предположение на утверждение св. Синода. Св. Синод определил: «поскольку означенное вместо собираемого при хождении с крестом дохода денежное содержание причтам не только может быть достаточно, но сверх того особо им послужит к вящшему уважению от прихожан, ибо они, хотя в домы их для славления в прочие праздники, кроме рождества Христова, в противность именного высочайшего 1724 г. указа навлекают на себя с одной стороны преступление закона (св. Синод на этот раз даже забыл, что этот закон был уже давно отменен), а с другой от прихожан унижение званию своему, через упоминаемый же способ все сие отвращено будет, а притом и они священно- и церковнослужители, будучи обеспечены средством, предполагаемым думою, в непотерянии своих доходов, ревностнее станут исполнять в праздники возложенные на них должности; и потому, утверждая архангелогородских граждан положение, яко полезное к улучшению жребия священно- и церковнослужителей, и относя цель сию, к собственной их граждан чести клонящуюся, к точнейшему соблюдению вышеозначенного указа, св. Синод полагает произвесть то положение в действие». По утверждении государем определение это разослано ко всем архиереям при указе, в котором им поручалось стараться о возбуждении такого же похвального рвения и в других городах и выражалась надежда, что пример архангелогородцев „по времени и случаю – сим великим посредникам деяний человеческих» – возбудит себе подражание повсюду¹⁰¹³. Примеры подражания скоро действительно явились в Одессе и Рыбинске. Одесское общество тоже составило приговор – взамен праздничного дохода причтов от хождений по дворам выдавать постоянное жалованье протоиерею 200 р., священникам по 150, дьяконам по 100, дьячкам по 75, пономарям по 30, взимая эту сумму с граждан по расположению вместе с сбором на городские повинности¹⁰¹⁴. В Рыбинске по предложению ярославского губернатора Голицина в 1808 г. положено было взамен дохода от славлений выдавать из городских сумм соборным причтам по 400, приходским по 150 р. в год¹⁰¹⁵. Но после этого два великих посредника деяний человеческих не проявляли ничем своего влияния на русское общество до самого последнего времени.

В 1808 г. вопрос о плате за требы поднят был по случаю начавшихся тогда широких преобразований во всех вообще способах содержания духовенства и духовных училищ, для обсуждения которых учрежден был особый комитет. Пересмотрев все наличные способы содержания духовенства, комитет этот нашел их весьма неудовлетворительными. «Одно воззрение на табель сих доходов, писал он в своем докладе государю¹⁰¹⁶, может удостоверить, сколь они недостаточны и даже в большей части церквей совершенно скудны. По ведомостям, из епархии присланным, на коих табель сия основана, из 26.417 церквей, ныне состоящих, едва находится 185, коих бы доход на каждый причт простирался до 1000 руб. Все прочие, нисходя от сего количества и постепенно умаляясь в их доходе, представляются в самом бедном состоянии, так что в некоторых доход показан от 5 до 10 руб. в год, а в самой большей их части составляет 50–150 р. Самое существо сих доходов подвержено весьма важным неудобствам. Сбор за мирские требы поставляет священника в непрерывное состязание с теми самыми лицами, коих любовь и уважение ему наиболее нужны. Упадая большею частью не на целое селение во всем его составе, но на некоторые только лица, сбор сей распределяется не по мере имущества, но по случайным происшествиям жизни и, следовательно, весьма часто тяготит людей недостаточных, сии и другие уважения давно уже заставляли помышлять об отмене платы за требы». С своей стороны комитет полагал вместо мелких сборов за требы определить на содержание церковных причтов доход постоянный, после чего обязать их все „необходимые требы», как то: крещение, миропомазание, причащение, покаяние, брак, елеосвящение, молитвы родильницам, отпевание и присоединение к Церкви иноверцев, совершать уже безмездно, а вознаграждение брать только за те требы, который зависят единственно от воли самих прихожан.

Таким образом, комитет очень близко подошел было к мысли Д. Регламента, которую даже и поцитовал в своем докладе; но в дальнейшем развитии своих соображений он потом совершенно от нее отступился на том произвольно принятом основании, что постоянные оклады причтов должны быть равны между собою, а между тем приходы, с которых нужно их собирать, далеко не равны, вследствие чего и сбор этот не может быть уравнителен. Неудобство это, рассуждал комитет, конечно, можно бы устранить тем, что, сложив всю сумму на содержание причтов в один счет, разложить ее налогом на всех вообще мирян на основании общих правил, принятых для казенных сборов, и выдавать ее причтам из казначейств и казенных палат; но 1) „подать сия несовместна с теми отношениями, какие соединяют духовенство с народом и в коих должно стараться по всей возможности удалять всякое понятие притязания и отягощения; 2) каждая перемена в количестве церквей и приходов, от переселения и других происшествий часто быть могущая, потребовала бы перемены и нового расположения и в самом налоге или дополнения из других государственных источников, а то и другое было бы соединено с важными неудобствами. Вследствие этого комитет предпочел обеспечить духовенство жалованьем из государственного казначейства и церковных экономических сумм. Как выполнены были его предначертания на практике, увидим в своем месте, при обозрении правительственных мер к обеспечению духовенства. В своих соображениях комитет очевидно опустил из виду, что общий годовой оклад на каждый причт мог быть такою же доброхотною жертвою со стороны самих прихожан, как и мелкие подачки за требы, мог быть только простым сложением в одну сумму этих самых подачек, стало быть, мог нисколько не нарушать известных отношений духовенства к прихожанам, а представил бы, напротив, только более рациональный вид того же вознаграждения духовенства за его труд, какое было и прежде; еще недавно сам св. Синод так радостно приветствовал назначение подобных окладов в Архангельске и Одессе. Не обратив внимания на эту важную сторону дела, комитет прямо понимал проектируемые им оклады на причты в смысле налога, подачи с прихожан, регламентированной правительством, и с этой точки зрения действительно имел резон их отвергнуть, как непригодные для цели.

На тех же началах и с той же точки зрения вопрос об обеспечении духовенства разрешался и в течение всего прошедшего царствования. При разработке его все внимание было обращено на одни правительственные средства к улучшению быта приходских причтов, преимущественно на оклады казенного жалованья; о средствах общественных, приходских почти не поминалось, по крайней мере не предпринималось никаких попыток к их регулированию. Относительно дохода духовенства с требоисправлений принято было то же правило, какое высказано в проекте комитета 1808 г.: во всех приходах, где введены уже оклады штатного жалования, предоставить духовенству пользоваться платой только за «произвольные» требы, а все «важнейшие», необходимые совершать бесплатно¹⁰¹⁷. Но так как оклады жалования далеко не могли доставить духовенству полного обеспечения, то это правило вовсе не решало вопроса о требах и повело только к тому, что духовенство, получавшее жалованье, встало в чрезвычайно фальшивое и тяжелое положение между необходимостью по-старому получать плату за требы и сознанием того, что этот источник его доходов перестал уже быть таким безгрешным, как прежде, сознанием притом же не свободным от серьезного страха всегда возможных придирок со стороны. До какой степени мало обращено было внимания на приходские средства содержания причтов, видно из того, что правительство забыло даже отменить уже совершенно отсталую таксу за требы по указу 1801 г.¹⁰¹⁸, так что для всех причтов, не получавших еще жалования, она удерживала всю силу закона и должна была сильно стеснять их, как всякая устарелая такса, которую по неволе надобно нарушать на каждом шагу. В западной России она давала панам постоянные поводы обвинять духовенство в вымогательствах, особенно после неудавшейся польской революции 1830 г., встретившей в духовенстве сильного для себя врага. Преосв. Кирилл подольский доносил св. Синоду, что помещики нарочно прибивали положение 1801 г. в своих экономиях, чтобы все видели, как много духовенство берет лишнего, и совершенно заваливали консисторию доносами о его вымогательствах из-за самого малого и необходимого возвышения с его стороны платы за требы¹⁰¹⁹.

В настоящее царствование старый и беспокойный вопрос о содержании духовенства подвергнулся новой разработке в начале 60-х годов, и на этот раз при участии самого духовенства путем гласного обсуждения дела. Духовные и светские журналы и епархиальные ведомости наполнились по этому поводу множеством статей, корреспонденций, заметок и проектов, которые, можно сказать, еще впервые во всей полноте раскрыли плачевное положение духовенства, до какого его довела необходимость кормиться нищенскими поборами по приходам и о каком даже и не помышляла гордая своим благочестием православная Русь. Само же духовенство с грустной правдивостью изобразило свою унизительную нищету и пересчитало все караваи и копейки, какие оно брало за свои священнодействия с прихожан, сборы по дворам по поводу праздников и разных терминов сельскохозяйственного быта, петровщины, осевины, нови, ленуванья, сборы всякого рода зерна по горстям, сена по клочкам, сметаны по ложкам, лука, капусты, даже совершенно неожиданных предметов, наприм. мочала, лык, лаптей, изобразило с ужасающей подробностью все остроты и бранные слова, которые ему приходилось при этом выслушивать от прижимистых хозяев и хозяек, все унизительные приемы, какие ему нужно было при этом употреблять, чтобы выпросить себе лишнюю кроху подаяния, описало, как в разных местах оно до последнего времени должно было производить и сборы под крест, и сборы посредством старинной выкадки, как посылало сторожей ходить перед обедней под окнами прихожан и собирать деньги с криком: «за обедню, за обедню», а в иных приходах на праздники и само ходило по дворам, припрашивая мучки или рыбки с словами: «не пожалуете ли на праздник», как даже в одном городе в родительские субботы собирало по субботнему базару и по лавкам подаяния с обычным нищенским приговором: «поминаючи родителей»¹⁰²⁰, и проч., проч. В литературе возникла горячая полемика по вопросу о лучшем устройстве содержания духовенства, между прочим и о том, следует или нет отвергнуть доход духовенства от требоисправлений. Среди этой полемики в качестве примиряющего среднего мнения снова стала многими высказываться та же знакомая мысль Д. Регламента о сложении всех мелких даяний за требы в один общий годовой сбор с прихожан на содержание приходского клира. Но при этом возник новый спорный вопрос, о том, насколько этот сбор должен быть обязателен для прихожан и можно ли его оставить, как бы желалось, вполне доброхотным. Большая часть духовных лиц, касавшихся этого предмета в своих корреспонденциях, требовала самой твердой обязательности такого сбора, предоставления его в руки начальства наряду с земскими и государственными сборами, превращения его в настоящий налог на прихожан. В подтверждение этого мнения, главным образом, указывали на то, что крестьяне редко без недоимки платят даже государственные подати, что русский человек способен к доброхотным даяниям только тогда, когда его просят и когда он находится под влиянием известного доброго возбуждения, но не способен к жертвам постоянным, методичным, по чувству отвлеченного долга, что русское общество не развилось даже до идеи общественной благотворительности, и милостыню умеет подавать только ручную, непосредственно самому нищему, тем более не поймет надобности давать деньги или хлеб на причт без конкретного представления о совершении последним той или другой требы и проч.; указывали на живую практику сборов духовенства по приходам, причем каждому члену клира приходится зорко наблюдать, чтобы хозяева не отпустили ему какого-нибудь гнилья и в обидно малом количестве, припрашивать, спорить, даже браниться из-за каждой горсти зерна или ложки сметаны. Во всех подобного рода корреспонденциях рисовалась картина такого поразительного упадка общественного значения духовенства и холодности к нему прихожан, что, казалось, дело идет не о православному русском обществе, а о народе, только лишь обращенном в христианство внешнею силою, которому духовенство навязано насильно и который должен кормить его поневоле, не чувствуя в нем никакой действительной надобности. Любопытнее всего то, что при разработке вопроса о замене частных платежей за требы одним общим сбором по приходским душам цифра этого сбора для каждой приходской души показывалась очень скромная, всего до 50–75 к. в год¹⁰²¹. Но духовенство не надеялось исправно получать с прихожан и этой суммы, умеренность которой в свое время многих даже удивляла.

Практического решения этого вопроса не видим и доселе, за исключением только нескольких частных примеров. Так, в таврической епархии взамен платы за требы еще с 1866 г. в некоторых приходах стало назначаться постоянное приходское жалованье в размере 600 р. священникам, 400 дьяконам и 300 причетникам; к 1870 г. число обеспеченных таким образом причтов доходило до 103. „К сожалению, замечает по поводу этого известия отчет синодального обер-прокурора за 1866 г., добрый пример таврической епархии еще не вызвал себе подражания. В других епархиях, как напр. в Пензенской, Курской, делаемые прихожанам предложения подобного рода пока не имели успеха или по недостатку участия к нуждам причтов, или по ограниченности средств сельского населения»¹⁰²². С 1867 г. та же мера обеспечения духовенства проводится по инициативе некоторых земских собраний, особенно рязанского; надобно впрочем заметить, что наше земство постоянно старается по возможности отстранять от себя всякие вопросы относительно содержания церквей и причтов, так что духовенство не питает на него никаких особенных надежд. Насколько движение вопроса о содержании духовенства успело обозначиться доселе, решения его можно надеяться главным образом от приходских советов и попечительств; к их помощи в последнее время епархиальные начальства обращаются и по частному вопросу о замене дохода за требы приходским жалованием, как поступили напр. епархиальные начальства донское, вятское, томское и др. Участие в этом деле епархиальных начальств в настоящее время особенно важно, потому что по случаю введения новых приходских штатов (19 апр. 1869 г.) в руках епархиальной администрации явилось к ускорению его решения довольно сильное средство, которым некоторые преосвященные уже и пользуются, стараясь распределять приходы именно так, чтобы самостоятельными оставались по возможности те из них, которые согласятся давать своим причтам достаточное жалование¹⁰²³. Можно не без основания надеяться, что рано или поздно наше духовенство освободится наконец от тяжелой и унизительной для него необходимости старого кормления от приходских треб и вступить в лучшие экономические отношения к своим прихожанам, которые будут более свойственны и его образованию и его высокому служению.

В заключение представленных сведений о доходах духовенства от треб считаем нелишним представить несколько фактов касательно раздела этих доходов между членами причта, фактов, которые показывают, что этот источник содержания действовал очень дурно не только на отношения духовенства к прихожанам, но и на доброе согласие в среде самих причтов. Большая часть доброхотных даяний всегда назначалась на целый причт или, как говорили, на собор; и только немногие из них раздавались по рукам. Все данное на собор поступало потом в раздел между всеми его членами. Копеечные даяния вели иногда к таким мелочным и придирчивым счетам при дележе, о которых могут дать понятие разве только известные всем дележи милостыни между нищими. Каждый пирог или яйцо были предметами величайших споров. Священник старался увеличить свою долю, которая и без того уже возбуждала зависть в его сослуживцах, утайкой общего дохода или присвоением себе таких доходов, которые исключительно принадлежали дьякону и дьячкам; последние в свою очередь постоянно подозревали своего настоятеля в корыстном дележе, подглядывали, сколько ему дают на собор при требах и славлениях, иногда вовсе не таясь при этом от посторонних глаз, старались его усчитать, лезли с ним в ссору, подавали на него жалобы благочинному или в консисторию. Епархиальная власть всегда была завалена подобными жалобами и очень затруднялась решением их, тем более, что в течение всего XVIII столетия для этих разделов не было никакого общего положения о долях каждого члена причта; в одних местностях священник получал ½ всего дохода, предоставляя из другой половины ¹/₄, дьякону и по ¹/₈ причетникам; в других местах принята была другая пропорция; не было также точного определения и о том, кому какие доходы должны принадлежать исключительно, без раздела с сослуживцами. Ссоры принимали особенно враждебный характер, когда возникали между причтами разных приходов. Из множества дел о разделе доходов приведем для примера одно, производившееся в московской консистории в 1732–1733 гг.

Дьякон и причетники замоскворецкой Никольской церкви подали прошение на священника, что он „отнял у них псалтырные по усопших, которые читаются в церкви, на могилах и в домех по 6 недель и по году», т. е. читал вместе с ними псалтирь и брал из дохода за это чтение обычную священническую долю, тогда как этот доход весь должен был принадлежать одним им, а священник вступаться в него вовсе не имел права; при прошении представлен был и самый счет, сколько из этого дохода в разное время он получил, – насчитано 6 руб. Священник оправдывался тем, что он всегда добросовестно делил доходы, что и теперь взял только обычную долю, а чтобы псалтырных денег в числе прочих доходов не числить, на то указов нет. За неимением указов консистория думала основать свое решение по этому делу на общем московском обычае и стала собирать справки, читают ли псалтырь другие московские священники и что за это получают. За этими справками дело протянулось целых 8 месяцев. Справки сказали надвое, что в одних церквах священники псалтири не читают, а в других читают, получая, впрочем, при этом из всего дохода одинаковую долю со всеми чтецами, а не священническую. Консистория склонилась к тому, чтобы священники псалтири не читали и в доходе за чтение ее не участвовали, и решила – означенные деньги 6 руб. с ответчика взыскать, да кроме того с него же взять судных пошлин с рубля по гривне и накладных по расчету 27 алт. 3 деньги. Челобитчики не удовольствовались этим решением и подали новое прошение о взыскании с него еще проести и волокиты по гривне на день, за 213 дней 21 руб. 30 к. Консистория удовлетворила и этой их просьбе. Так шестирублевый иск возрос до 28 рублей. Ответчик захотел увернуться от платежа этой немалой для того времени суммы и не выплачивал ее целых 9 лет. В течение этого времени дьякон, бывший в числе челобитчиков, успел постричься в монахи, сдав свое место зятю. Новый дьякон снова поднял замолкший было старый иск в 1742 г. В это время св. Синод приезжал из Петербурга в Москву; пользуясь этим обстоятельством, ответчик, которого консистория успела уже по новому прошению посадить у себя под арест, подал на консисторское решение апелляцию, выставляя его неправым, потому де что запрещения священникам читать псалтирь нет ни в каких указах, а по указу 1722 г. о сомнительных делах, на которые точных указов не имеется, велено доносить Синоду, от которого и резолюции требовать, потому и его дело нужно перенести в св. Синод, а проести и волокиты с него не взыскивать. Св. Синод по обыкновению передал это дело для решения опять в консисторию, заметив с своей стороны, что священнику читать псалтирь действительно не следовало, ибо это дело чтеца, а он не чтец. Консистория, разумеется, не упустила случая поблагодарить священника за его апелляцию и, повторив прежнее решение, потребовала с ответчика, кроме 21 р., еще уплаты бесчестья всем своим членам по закону в размер годового жалованья каждого. В виду этого нового грозного взыскания священник поспешил заплатить старое, а от уплаты бесчестия отписался тем, что двое членов, при которых дело его решалось (всех было тогда трое), уже померли, мертвым же бесчестье платить нигде не писано, а третий член оставил должность и, буде находится еще в живых, может сам просить о сатисфакции¹⁰²⁴.

Стараясь точнее определить взаимные отношения между членами причтов, м. Платон в своей инструкции благочинным между прочим требовал, чтобы священники дьяконов и причетников не обижали и доходов у них не удерживали, а в 1776 г. издал подробное учреждение о разделе церковных доходов, которое до последнего времени служило руководством для московского приходского духовенства; положено было: 1) где причт состоит из полного числа членов (четверых ), священнику брать половину, дьякону четверть, причетникам по ¹/₈ дохода; 2) где причт из 3-х лиц, без дьякона, священнику брать 6 частей дохода из 10, дьячку и пономарю по 2; 3) а где из 3-х же с дьяконом, священнику 5, дьякону 3, причетнику 2; 4) где только священник с причетником служат вдвоем, первому брать 7, второму 3; 5) где 2 священника, дьякон и 2 причетника, священникам по 3, дьякону 2, причетникам по 1. Но и после этого определения между московским духовенством возникали несогласия о разделе разных вещественных доходов, подножек при свадьбах, скатертей и салфеток при елеосвящении, холстов при погребении и проч. Митрополит указывал при этом руководствоваться прежними обычаями¹⁰²⁵. В Вологодской епархии до 1793 г. доходы делились так: священник из рубля получал 37 ¹/₂ коп., дьякон 25, причетники по 18 ³/₄. В этом году преосв. Ириней, вследствие частых тяжб между духовенством о дележе доходов и земли, установил такое положение о разделах: 1) полному причту делить доходы, как сказано в положении м. Платона; 2) где служат трое, священник и 2 причетника, священнику предоставлять и доходов и земли половину, а другую половину делить пополам дьячку и пономарю; 3) где 2 священника, дьякон и 4 причетника, священникам поровну половину, из другой половины дьякону ¹/₃, а ²/₃ причетникам поровну; 4) где 3 священника, 2 дьякона и 6 причетников, священникам поровну половину, другую половину делить на 5 долей, из которых ²/₅ отдавать дьяконам, а ³/₅ причетникам. В 1804 г. по жалобам недовольных этим положением дьяконов и причетников Вологодское епархиальное начальство входило было в св. Синод с представлением, не нужно ли убавить слишком большую долю священников, предоставив им вместо половины всего дохода только около ¹/₃; но св. Синод утвердил положение преосв. Иринея. В 1810 г. оно снова было разослано по епархии при указе преосв. Евгения¹⁰²⁶. В 1819 г. св. Синод вследствие доходивших до него тяжб о доходах решился издать о разделе доходов общее положение уже для всех епархий и с этою целью потребовал отовсюду сведений о том, как где этот раздел обыкновенно производится. В 1827 г. 10 октября состоялся общий указ св. Синода, в котором для всех епархий утверждено положение м. Платона с присовокуплением к его 5 пунктам некоторых новых, как то: где в штате положен 1 протоиерей и 2 священника, там протопопу выделять из 6 р. 20 к. 1 р. 50 к., священникам по 1 р., двоим дьяконам по 60 к., четверым церковникам и сторожу по 30; где 3 священника, из 6 руб. каждому по 1р., двоим дьяконам по 75. к., причетникам всем 1 р. 50 к.; при двойном штате, из 12 р. двоим священникам выдавать по 3, дьякону 2, четверым причетникам по 1 р. Положение это соблюдалось до позднейшего времени¹⁰²⁷.

Все указанные нами доселе даяния прихожан в пользу духовенства составляли непостоянные, так сказать, неокладные доходы последнего. Более постоянным, складным характером отличалось существовавшее во многих приходах обеспечение духовенства приходскою ругою или землею, составлявшее важное подспорье к доходу за требы. Приходская руга выдавалась деньгами или хлебом в более или менее крупных количествах на известные сроки и представляла собою один из самых лучших и рациональных способов содержания причтов, почти однородный с постоянным приходским жалованием, о распространении которого думает наше время, только в небольшом размере, не исключавшем для духовенства необходимости кормиться и от мирских треб.

Источники руги были довольно разнообразны. Одни церкви получали ругу от своих основателей и их наследников, другие обеспечивались ругою от вотчинников своего прихода, третьи от прихожан, и притом или от всей приходской общины, или от некоторых более богатых и благочестивых ее членов. Все эти обстоятельства имели большое влияние и на величину руги и на ее постоянство. Менее всего причтам можно было положиться на постоянство ружных даяний, которые шли в пользу их от доброхотства некоторых частных лиц в приходах. Хотя эти ружные даяния и значились в разных официальных документах о средствах прихода, (преимущественно в документах при ставленническом делопроизводстве), но по самой природе своей не могли получить никакого обязательного значения для доброхотных дателей точно также, как и в настоящее время обычные годовые приношения причту некоторых прихожан, от которых последние могут отказаться, когда им угодно. Известия об этой частной руге встречаем главным образом в городах¹⁰²⁸. В селениях весьма часто такой же непостоянный характер имела руга, отпускавшаяся причтам от помещиков, если только она зависела от одного доброхотства последних, а не входила в состав необходимых и потому обязательных для прихожан средств содержания церкви, не была утверждена за причтом официальным обязательством помещика пред духовною властью¹⁰²⁹. Впрочем, и в последнем случае помещики не только изменяли по произволу количество своих ружных даяний, но и вовсе иногда отказывались от платежа руги своим причтам. Обязательств своих относительно этого платежа пред духовною властью они вовсе не считали для себя компетентными и даже крайне обижались, когда духовная власть решалась настаивать на их выполнении потому что, избалованные своею громадною властью по своим имениям, они простирали владельческие права и на вотчинные церкви и на служащее при них духовенство, с гордостью возглашая известный помещичий принцип: „моя церковь, мой поп». По жалобам причтов на удержание руги архиереи должны были иногда вступать с этими своевольными господами в упорную борьбу и прибегать против них к очень крутым мерам. Так наприм. Платон Малиновский московский неоднократно посылал к таким помещикам своих консисторских повытчиков с объявлением, чтобы они выдали священникам удержанную ругу всю сполна без всякого продолжения и отговорок и впредь выдавали без удержания, и что ежели они того не учинят, то непременно в их селах церкви запечатаются, и неоднократно же приводил эту угрозу в исполнение¹⁰³⁰. Трудно, впрочем, сказать, кому страшнее была такая мера, тому ли, кого хотели ей исправить или же причту запечатанной церкви. Многие причты не смели даже и жаловаться на причиняемые им обиды частью за неимением средств к ведению судного процесса, а частью и оттого, что не только не надеялись получить удовлетворения по своим жалобам, но еще боялись из-за них быть высеченными на барской конюшне и терпеть потом еще большие прижимки¹⁰³¹; приходилось благодарить Бога и за то, что сердитый господин отнимал одну только ругу, а не распоряжался еще, чтобы его крестьяне ничего не давали и за требоисправления, – доходило иногда и до этого. Некоторые господа не боялись никаких угроз со стороны духовной власти, да и сама эта власть чувствовала необходимость обращаться с ними очень осторожно. Вот наприм. одна резолюция московского митрополита Серафима 1820 г., которая довольно ясно выставляет положение духовных лиц в помещичьих селах: „велеть объявить г-же помещице княжне К. через благочинного пристойным образом, чтобы она отдала сполна всю ругу дьячку, коей по собственному ее показанию ее сиятельство не выдала и которая принадлежит ему не по ее милости, но по праву: ибо она платит ругу сию за церковную землю, коею она владеет по согласию священно- и церковнослужителей, и чтоб она отвела для причетников покои, поскольку нынешние, кои по свидетельству благочинного оказались мерою в 7 аршин, весьма тесны для 7 человек, из коих состоят семейства дьячка и пономаря, с тем, что в противном случае церковь ее, яко малоприходная, – может быть приписана к другой церкви». Несмотря на всю резонность и деликатность такого определения, княжна отвечала явно обиженным тоном, что дьячок получит ругу, когда его выведут из ее вотчины в другое место, а домов других не отведет, потому что для других церковников тесно не будет, – рады будут и тому, что есть; в противном случае пусть церковь приписывают к другому приходу¹⁰³².

Несколько постояннее была руга, назначавшаяся причтам целой приходской общиной по договору, который заключался ею с членами клира при самом поступлении их на должность и гарантировался особой грамотой с заручными подписями как прихожан, так и самого кандидата на место. В юго-западной России руга известна была под именем роковщины, которым назывались, впрочем, и всякие годовые сборы духовенства по приходу, в великорусских приходах существовавшие отдельно от руги. Так как руга была обязательным и постоянным даянием прихожан причту, определенным по особому договору, а годовые сборы обусловливались доброхотством дающих, то роковщинные сборы получали значение руги тогда, когда количество их обозначалось в выборном контракте и делалось обязательным для прихода. Руга редко выдавалась священно- и церковнослужителям деньгами, большею частью состояла в разных хозяйственных припасах. Количество ее было чрезвычайно разнообразно, зависело от взаимного согласия обеих договаривающихся сторон. Где духовенства было немного, оно могло выторговать себе ругу высокую; напротив, где между кандидатами на места по многочисленности их возникала конкуренция и они готовы были согласиться на самую малую ругу, лишь бы получить место, расчетливости прихожан открывался полный простор развернуться. Самые большие руги встречаем в юго-западной Руси и в Сибири. Так, в одном договоре прихожан Черниговской епархии 1705 г. прихожане обязались давать своему священнику в год – от каждого пахаря, т. е. хозяина, имеющего пару рабочих быков, по четверику ржи, а кто пашет одним быком, – половину, от огородников по 5 чеков, а от подсоседков по шагу¹⁰³³. В известном нам договоре черняховских прихожан 1746 г. определено давать священнику „роковщины от пары волов по полдойнице меры киевской, от плуга или от четырех волов по дойнице меры киевской же какой кто возможет пашне (хлеба) дать, а от пешего по 5 копеек». В средней украйне роковщина собиралась в количестве ¹/₂ четверика зернового хлеба с двора. В местах близких к Польше и в польских владениях роковщина называлась десятиною на манер католических приходских сборов¹⁰³⁴. В дошедших до нас сибирских контрактах руга назначается в количестве 2 пудов с венца, 4 пуд. с двора и больше¹⁰³⁵. В великорусских епархиях руги большею частью были очень малые. В самом начале царствования Петра встречаем известную жалобу псковского митрополита Маркелла на то, что в псковской епархии церквами завладели мужики, берут к себе в попы пьяниц и бесчинников, только бы меньше руги давать, а добрым священникам отказывают, потому что эти больше руги просят¹⁰³⁶. Встречаем жалобы духовенства, что прихожане не хотели платить ему и той малой руги, какой обязывались в своих договорах. Напр. в царствование Петра (в 1719 г.) митрополиту Казанскому Тихону священник Рыбной слободы подал такую жалобу на своих прихожан: «твоим архипастырским рукоположением посвящен я богомолец твой в тое Рыбную слободу тому третий год, а по договору тое Рыбные слободы всех приходских людей надлежит мне богомольцу твоему с товарищем моим попом Прокопием Георгиевым и с причетники на них взять ружных денег с венца по два алтына, о чем явствует и в послушном указе и оные приходские люди чинятся по тому указу и по договору своему непослушны, тех ружных денег нам не платят тому многие годы и сговариваются всякими многими платежами и сборами; а нам богомольцам твоим за таким их упорством и сговорами твою архиерейскую дань и драгунских денег платить стало нечем. Милостивый великий господин преосв. Тихон м. Казанский и Свияжский! Пожалуй нас богомольцев твоих, повели, государь, оным нашим прихожанам по твоему архиерейскому и по другому послушному указам оные ружные деньги по 2 алтына с венца нам платить, чтобы нам твою архиерейскую дань и драгунские деньги было чем платить, и о том свой милостивый архиерейский указ учини. Великий господин, смилуйся!»¹⁰³⁷

В видах лучшего обеспечения духовенства Д. Регламент, как мы уже видели, старался сообщить приходской руге более постоянный характер, определив правилом точно обозначать количество ее или взамен ее земли в самых заручных выборах новых членов клира; правило это предоставляло епархиальным начальствам постоянное наблюдение как за количеством назначавшейся причтам руги или земли, так и за точным выполнением приходских договоров. В тех же видах духовное начальство обязывалось наблюдать за тем, чтобы причты обеспечивались достаточным количеством руги или земли при строении новых церквей. Определенные в 1722 г. правила о строении церквей требовали, чтобы это строение дозволялось не иначе, как после несомнительного удостоверения духовного начальства в том, что имеющая возникнуть церковь будет иметь достаточные средства для своего существования, причем обращалось внимание на число ее приходских дворов, количество приписанной к ней земли или данной ей руги¹⁰³⁸. Руга, назначавшаяся при этом храмоздателями, утверждалась самим св. Синодом и получала официальное и обязательное значение. Встречаем примеры очень продолжительного существования таких храмоздательских руг, обнимающего весь период времени с начала XVIII столетия до наших дней¹⁰³⁹. Св. Синод несколько раз подтверждал эти правила, и старался оградить их от всяких нарушений, особенно со стороны помещиков. В 1742 г. он узнал, что „разные помещики и прочие просят указов о строении и освящении вместо сгоревших и обветшалых новых церквей а в тех прошениях того, что при оных церквах в приходе коликое число дворов и мужеска и женска пола душ в наличии находится, и определенная при строении сначала тех церквей к содержанию священно- и церковнослужителей пашенная земля и сенные покосы за священно- и церковнослужителями без изъятия ль состоят, не объявливают», и что земля у многих церквей отнята и заменена малою ругою из денежной и хлебной дачи, так, что причты с нуждой питаются, а в церквах нет приличной утвари; вследствие этого снова было предписано, согласно определению 1722 пред освящением церквей каждый раз производить достоверное свидетельство о том, всем ли церковь удовольствована, сколько при ней дворов, вся ли приписанная земля находится в действительном владении причта и т. п.¹⁰⁴⁰. Именным указом 1756 г. св. Синоду велено накрепко подтвердить, чтобы новые церкви были открываемы только под условием указного числа дворов в приходе, а если явится крайняя необходимость строить новую церковь при недостаточном числе дворов, дозволять ее строение под тем лишь условием, если прихожане дадут обязательство прилично содержать при ней причт¹⁰⁴¹. Не полагаясь, впрочем, на одну ругу и храмоздателей, св. Синод постоянно требовал, чтобы бесприходных или малоприходных церквей вообще нигде не строили¹⁰⁴². В 1818 г. вышло очень важное распоряжение, которым в случае необходимости построения новой церкви при малом приходе дозволялось обеспечивать ее содержание, так сказать, постоянною ругою в форме процентного дохода с известного неприкосновенного капитала, положенного на нее в кредитные учреждения; на основании этого распоряжения в том же году открыт был один новый приход в Тверской епархии, в котором недоставало до штата 38 приходских дворов, причем для восполнения доходов духовенства с этих недостающих дворов храмоздателям дозволено было внести в кредитные учреждения 6000 руб.¹⁰⁴³.

Как много причтов было обеспечено приходской ругой, за недостатком фактов определить пока невозможно; не можем также указать и среднего или чаще других встречающегося количества этой руги. Можно заметить только вообще, что она была невелика и, что несмотря на постоянное сопоставление ее в справках о приходских средствах с землею, надел причтов землею на практике всегда преобладал над ружным их содержанием. Причина этого понятна; вспомним, что у нас всегда чувствовался недостаток не в земле, а в рабочих руках и что само правительство старалось заменять свои денежные и хлебные дачи служивым людям и ружникам именно земельным наделом¹⁰⁴⁴. Сельские да отчасти и городские общины постоянно жаловались на множество имевшихся у них пустых земель, с которых им приходилось платить подати и нести повинности, и находили для себя во всяком случае более выгодным отводить для своих причтов земельные участки, чем платить руги припасами, а тем боле деньгами. По той же причине земельный надел причтов был выгоднее и для помещиков в их приходах. Таким образом ружное обеспечение церквей могло развиваться преимущественно только в городах и в сельских приходах каких-нибудь богатых вотчинников, у которых житницы и кладовые были, что называется, полною чашей и для которых не составляло никакой особенной тягости выделить из них нисколько четвериков зерна и круп для вотчинных попов, чтобы эти усерднее молили Бога за барскую милость. В ХVII в. в наделении церквей землями приняло участие само московское правительство, указывая своим писцам отводить к церквам дачи из поместных и порожних земель по 10, 15 и 20 четей в поле. Вследствие всех этих обстоятельств земля сделалась одним из главных и существенных источников содержания приходского духовенства.

В начале XVIII в. Посошков описал материальный быт духовенства в таких чертах: „у нас в России сельские попы питаются своею работою, и ничем они от пахотных мужиков не отменны; мужик за соху, и поп за соху; мужик за косу, и поп за косу, а церковь святая и духовная паства остается в стороне... И сие како бы поисправити, не вем. Жалованья государева им нет, от миру им никакого подаяния нет же, и чем им питатися, Бог весть... У коих церквей по одному попу, то чаю и во весь год обеден десятка другого не отслужит; понеже аще пашни ему не пахать, то голодну быть. И ради земледельства поповского стоят церкви Божии, яко пустые храмины, без славословия Божия, а православные христиане умирают за их земледельством ничем же отменно от скота. И сельские пресвитеры ничем неоменны от простых мужиков»¹⁰⁴⁵ и проч. Знаменитый прежектер Петровского времени старался доказать, что земледельческий труд несовместен с пастырской должностью. Но мысли, которые он высказывал, весьма мало имели силы среди общества и духовенства его времени. Скудость других источников содержания, которую он сам же так резко выставляет, побуждала духовенство всеми силами стремиться к тому, чтобы получить себе хоть сколько-нибудь земли в пользование. Нужда в этом источнике доходов так была велика, что причты необеспеченных землею церквей охотно брали себе для возделывания участки даже из общинных тяглых земель, несмотря на то что должны были нести с них все общинные подати и повинности наряду с крестьянами¹⁰⁴⁶.

Отрицательный взгляд на обеспечение духовенства землею встречаем и после Посошкова. Так наприм. при восшествии на престол Анны Иоанновны в одном из тогдашних проектов о государственных преобразованиях, поданном от имени дворянства и написанном Татищевым, между прочим говорилось о том, что нужно рассмотреть доходы духовенства и дать ему возможность не заниматься пашней. Тот же Татищев в известных уже нам пунктах о ревизии, проектируя в пользу духовенства денежный сбор с приходских дворов, доказывал, что с помощью такого сбора мы „можем вскоре лучших священников получить, ибо от довольного дохода свободно им детей в научение отдавать и самим не столько о работах, сколько о читании книг и научении народа закону Божию и благонравию прилежать». Особенно подробно высказывается его взгляд на этот предмет в его завещании сыну, где излагаются разные правила жизни для русского дворянина и между прочим говорится об отношениях его к вотчинному духовенству; приводимый отрывок тем любопытнее, что весьма живо рисует пред нами грустное положение духовенства в вотчинных селах, всю его зависимость от господ и вместе все его материальное и нравственное унижение. «Старайся иметь попа ученого, который бы своим еженедельным поучением и предикою к совершенной добродетели крестьян твоих довести мог, а особливо где ты жить будешь, имей с ним частое свидание, награди его безбедным пропитанием, деньгами, а не пашнею, для того, чтобы от него навозом не пахло. Голодный, хотя б и патриарх был, кусок хлеба возьмет. За деньги он лучше будет прилежать к церкви, нежели к своей земле, пашне и сенокосу, что и сану их совсем неприлично, и через то надлежащее почтение теряют. А крестьяне, живучи в распутной жизни, не имея доброго пастыря, в непослушание приходят, а потом господ своих возненавидят, подводя воров и разбойников, смертельно мучат и тиранят, а иных и до смерти убивают. Когда же где есть ученый поп и доброго поведения человек, к тому же не имеющий крайней в деньгах нужды, то конечно приведет крестьян в благоденственное и мирное житие и злодеяний таких в тех местах мало бывает». Невежество и бедность духовенства, по взгляду Татищева, есть главная причина невежества и безнравственности крестьян. «Попы, получив от крестьян алтыны, мирволят и совсем на них того не взыскивают, к тому же почасту обращаясь с крестьянами братством, одно только им рассказывают и вымышляют праздники, велят варить беспрестанно пиво, сидеть вино, едят и пьют безобразно, а о порядочной и прямой христианской должности никакого и помышления не имеют. А потом пьяные, поссорясь, стараются крестьян научить отнять у соседа землю, зная, что челобитьем искать на челобитчике и веку человеческого не достанет» и проч.¹⁰⁴⁷. Нужно ли говорить, как мало было дворян, которые не имели и сотой доли такого, хотя обидного, но тем не менее весьма серьезного попечения об обеспечении своего вотчинного духовенства? Лет 20 с лишком спустя после того, как Татищев писал свое завещание, известный архиерей Арсений Мациевич жаловался в своем доношении св. Синоду: «приходские священники по большей части в крайней бедности находятся, податьми государевыми не меньше мужиков обложенные, делая землю к своему пропитанию; ежели будет богослов или астроном, то больше ничего не получит... У нас нынешнего века мнози изволят лучше кормить собак, нежели священников, церковников и монахов... Иные же помещики и теперь от церквей земли отнимают и управы на них не изыскать»¹⁰⁴⁸. В 1750-х годах само правительство озаботилось об отводе к церквам земель из помещиковых дач, предоставив, впрочем, помещикам право оставлять причты и без земли, если пожелают содержать их на довольной и безобидной руге¹⁰⁴⁹. Но желающих содержать их на руге оказалось мало и надел церквей землею по-прежнему остался самым главным средством к обеспечению материального быта духовенства.

Говоря о церковных землях, мы имеет теперь в виду лишь те земли, которые отводились к церквам от прихожан и которые резко отличались от земель, отводившихся к церквам по распоряжению правительства. Последние делались неприкосновенным церковным достоянием и постоянным, прочным источником доходов духовенства, тогда как первые, несмотря на все усилия иерархии подвести их под известные канонические понятия о церковном достоянии, считались собственностью прихожан, данною духовенству только в пользование по побуждениям доброхотства к нему приходских людей. Прихожане считали себя поэтому вправе во всякое время, когда им угодно, уменьшать или переменять участки церковной земли, или даже вовсе отнять у причта весь земельный надел. В XVII в. встречаем несколько примеров такого отношения прихожан к отведенным им для церквей землям и возникавших отсюда тяжб между духовенством и разными общинами, в которых воззрения на этого рода церковные земли той и другой стороны совершенно между собою расходились.¹⁰⁵⁰ Вопрос о праве собственности на эти земли приходских общин перешел неразрешенным и в XVIII век. Таким образом духовенство и в пользовании церковной землей, если только она была не писцовая или не собственная земля церкви, точно так же было зависимо от доброхотства к нему прихожан, как и в перечисленных нами доходах от прихода.

О степени прочности и удовлетворительности приходских земельных дач для духовенства можно ближе всего судить по фактам южнорусской церковной жизни, где обеспечение духовенства землей было почти в полной зависимости от одного доброхотства прихожан без примеси всяких начальственных влияний¹⁰⁵¹. В первой половине XVIII в. о церковной земле не спрашивали даже при ставленническом делопроизводстве в кафедре; в договорах ставленника с прихожанами обязательно говорилось лишь о руге и о плате за требы. Писцовых земель, какие были у церквей великорусских, здесь вовсе не было, и все земли, какими владело духовенство, состояли или из его собственных, родовых и благоприобретенных участков, или из отведенных в его пользование громадами и помещиками. Униатский визитатор Примович, описывавший в 1750–1752 гг. все приходы нынешней Киевской епархии, при описании православных приходов постоянно отмечает: «эрекций и фундушей нет, но ex antique usu et pacifica possessione дозволяется священнику пахотного поля и сенокосу столько сколько нужно ему и сколько он обработать может». Дозволение это вносилось иногда и в договоры прихожан со священником, наприм. в договоре жителей с. Лейбаховки читаем: «о. Никите поступаем земли пахать и сена косить, сколько может». Заметим кстати, что земля всегда давалась одному священнику; дьяки же ею не пользовались и оставались людьми бесхозяйными. В селах помещичьих земля и разные угодья, хутора, левады, права рыбной ловли, въезда в лес, винокурения и т. п., давались священнику с разрешения пана, которое выражалось эрекцией или презентом, – своего рода инвеститурой. Священник получал эту инвеституру, как панскую милость, обыкновенно после долгих поклонов и заискиваний или, как это большею частью было у панов католиков, покупал ее ценою известной суммы и разных обязательств пану. Цена презентов и эрекций была неопределенна от 30 до 150 руб. и вполне зависела от пана или, если пан жил не в селении и был слишком высокий господин перед холопским попом, от его комиссара. Случалось, что пан или комиссар пускали презент на парохию по торгам, кто больше даст. Если парох оказывался не в состоянии заплатить за презент, ему давалась рассрочка в платеже, но часто плата взыскивалась с него без всяких уступок посредством разных истязаний; у несостоятельного плательщика отнимали имение, хлеб, домашнюю скотину, а самого держали под арестом или морили дымом в хате, пока или сам не заплатит, или парохияне не выручат его из жалости мирской складчиной. Необходимо присовокупить к этому, что земля и угодья, даваемые таким образом духовенству, назначались не для церкви или церковной должности пароха вообще, а именно для известной личности пароха. Отсюда проистекали важные следствия. Так как субъектом прав на пользование этими дачами была известная личность, то в случаях особых условий с паном или приходской громадой эти дачи получали иногда характер почти полной собственности пароха, могли передаваться им в наследство как по мужской, так и по женской линии, что, как мы уже видели, весьма сильно содействовало к развитию наследственности церковного служения, могли также быть отчуждаемы и посредством продажи. Этою чертою малороссийские приходы резко отличались от великорусских, где земли давались не личности того или другого духовного лица, а церкви или причту вообще и где член причта мог развить свое право собственности лишь на построенный им двор или много-много что на лежащую под этим двором и около него усадьбу. Но зато в других случаях, когда при даче презентов и эрекций у принимавших не было никаких особых условий с дателями, владение землею, будучи предоставлено личности, а не должности пароха, было крайне непрочно и зависело от того или другого отношения к пожалованному лицу пана и парохиян. Наследник такого священника должен был снова просить об утверждении за ним привилегий его предшественника, проходить при этом снова всю процедуру поклонов и упрашиваний и даже вновь платить деньги за презент. Точно так же, если в парохии вместо старого пана являлся новый, священник снова должен был платить ему за презент, даже с лихвой; а иногда и один и тот же пан брал за один и тот ж презент или эрекцию другую и третью плату, так что этот презент или эрекция поднимались до значительной суммы, – от 50–30 руб. первоначальной цены до 150–190 р. При требовании новой платы владелец даже не заботился о назначении точной суммы, сколько желал взять с той или другой парохии, а назначал общую сумму со всех парохий своей вотчины огулом. Наприм. в 1777 г. кн. Любомирский, наследовав своему отцу, велел собрать со всех своих попов 4000 р. за старые презенты. Сбор поручен протопопам; один протопоп не добрал в своей протопопии 300 руб. и должен был заплатить эти деньги сам, да еще подвергся при этом экзекуции от княжеского комиссара. Подобные случаи были очень нередки на землях владельцев католиков; но они бывали также и в вотчинах совершенно православных панов, вроде известного нам бригадира Швейковского, и на землях казацких; в половине XVIII в. казацкая старшина вела себя ничем не лучше польских панов, точно так же считала духовных лиц своими хлопами, требовала от них безусловного послушания, а за непослушание отнимала у них земли и делала им всевозможные неприятности.

В великорусских епархиях подобных злоупотреблений со стороны прихожан и владельцев видим меньше. В дела обеспечения духовенства землями здесь постоянно вступалось само правительство, требуя неприкосновенности этих земель, как церковных. Но, как видим из приведенного указа св. Синода 1742 г., земли здесь иногда только номинально числились за духовенством, а на самом деле оставались во владении помещиков и прихожан, которые захватывали их, вознаграждая за них духовенство самою малою ругою только для формы. Приходские общины никак не хотели отступаться от прежнего взгляда на эти земли, как на свою собственность, и считали себя в полном праве распоряжаться ими по своему усмотрению. От первой половины XVIII столетия до нас дошло интересное дело о церковных землях псковской епархии, которое, хотя и относится собственно к этой епархии, но в то же время имеет весьма важный общий интерес, может верно определять общее положение вопроса об этих землях и отношение к нему обеих заинтересованных в нем сторон, и духовенства с его иерархией, и самих прихожан¹⁰⁵².

Псковские посадские люди еще в очень давнее время построили во Пскове, в его слободах и уезде несколько приходских церквей и для обеспечения их пожертвовали им разные населенные земли, которыми потом сами же и заведовали через своих выборных старост. Епархиальная власть давно уже была недовольна этим управлением мирских людей церковными вотчинами, которые по своим принципам она считала не подлежащими ведомству мирской власти. В 1686 г. митрополит псковский Маркелл писал царям Петру и Иоанну сильную челобитную, в которой жаловался, что в его епархии «архиереи над церквами воли не имеют, владеют мужики, а церкви все вотчинные, и теми вотчинами владеют и корыстуются сами, а архиерею непослушны; о чем указ пошлешь, не слушают и бесчестят, на счета нейдут, многая церковная казна за ними пропадает с давних лет... С священниками сговариваются на дешевую ругу, кто меньше руги возьмет, хотя которые попы пьяницы и бесчинники, тех и приимают, а добрым священником отказывают, и теми излишними доходы сами корыстуются... И от того архиерею великое преобидение и бесчестие, что церквами архиерей не владеет, а владеют мужики, а священники бедные и причетники у них церковных старост вместо рабов и говорить против них ничего не смеют». Правительство распорядилось тогда сделать опись церковного имущества во Пскове в присутствии доверенных дворян, одного – государева, другого митрополичьего¹⁰⁵³. Но через 2 года по случаю установления по епархиям новых окладов с церквей для сборов в архиерейскую казну по образцу патриаршей епархии м. Маркелл снова жаловался, что церкви с их доходами находятся во владении мужиков и новых окладов с церквей ему ввести никак нельзя, причем опять жаловался на злоупотребления церковных старост, – кто де ни побывает в старостах, все потом промышляют большими торговыми промыслами, палаты себе каменные строят, а церкви Божии находятся в упадке. Правительство распорядилось обложить церкви новыми окладами через воевод, в то же время предусмотрительно советовало митрополиту не посылать в церковные вотчины для сборов домовых митрополичьих людей, чтобы у них в том денежном сборе с приходскими людьми ссоры не было¹⁰⁵⁴. Борьба сторон успела уже, как видно, разгореться до значительной степени.

В 1700 г. псковичи выхлопотали себе из новгородского приказа грамоту, по которой заведывание церковными вотчинами было утверждено за ними на прежнем основании с обязательством отчетности по приходо-расходным книгам в одной только псковской приказной палате, помимо архиерейского дома. Потом в 1720 г. епископ псковский Феофан Прокопович собрал с них доимочные деньги за церковных крестьян, земли и угодья по прежнему окладу за все прежние годы по 1720-й в количестве 1000 рублей и дал им в том от кафедры отпись. На основании этих документов псковичи были вполне убеждены, что за тем окладом псковскому архиерейскому дому нет уже никакого дела до самого вотчинного хозяйства церквей, не за чем, стало быть, требовать ему с них и приходорасходных книг по этому хозяйству к счету, и они могут удержать за собою все свои прежние права относительно заведывания церковными вотчинами. Но на следующей же 1721 г. управитель архиерейского дома архим. Петр донес на них св. Синоду, что они „завладели многими церковными землями и крестьяны, а по какому указу – неведомо, и священником с причетники дают ругу от себя малую, сколько сами похотят, и тот расход как деньгам, так и хлебу, и за расходом бывает ли остаток, о том в архиерейском приказе ведения нет; они ж посадские люди к тем церквам дьячков и пономарей принимают без воли архиерейской и в счет о владении тех церковных земель и крестьян оные посадские в архиерейский дом чинятся ослушны». Донесение это не заключало в себе ничего нового против жалоб м. Маркелла, оно поднимало старый вопрос; но не по-старому уже отнеслась к нему новая церковная администрация, сильно проникнутая началом централизации и далеко неблагосклонная к автономии приходских общин. Началось длинное дело, в котором, кроме развития главного вопроса об отведенных прихожанами церковных землях, можно проследить между прочим и различные фазы развития церковной централизации и постепенного упадка экономической самодеятельности приходских общин. В самом начале дела мы застаем эту экономическую самодеятельность и автономию их еще в полной силе, простирающеюся не только на земли, данные прихожанами только в пользование церквам, но и на такие, которые пожертвованы были церквам во владение вотчинное, каковыми именно и были земли псковских церквей.

По донесению архим. Петра св. Синод двукратно посылал в главный магистрат указы, чтобы он запретил псковским мужикам вмешиваться в церковные дела. Но магистрат отнесся к этим указам очень холодно и ограничился одним общим предписанием псковским бурмистрам, чтобы они исполнили требование духовной власти, предписанием, посланным очевидно лишь для очистки дела. В Пскове ни на это предписание, ни на синодский указ не обратили ни малейшего внимания. Из архиерейского дома постоянно шли жалобы в св. Синод, что церковные старосты ни на счет в архиерейский дом нейдут, ни книг приходо-расходных не представляют, говорят, что книги в ратуше, где по ним производится счет на основании прежних грамот, а ратуша с своей стороны тоже не высылала в архиерейский дом ни книг, ни старост. Св. Синод в течение 1723 и 1724 гг. посылал по этим жалобам 5 указов в магистрат «с надлежащим подтверждением» и с требованием «сатисфакции», но магистрат упорно отмалчивался, не донося св. Синоду даже о получении его указов. Наконец в сентябре 1724 г. св. Синод окончательно обиделся и потребовал от Сената сатисфакции в такой противности магистрата. В Сенате это требование отложено было в дальний ящик, так что Синод целых 5 лет не получал на него никакого ответа. Ответ прислан был уже в 1730 г., и теперь только уяснились причины, почему псковичи не хотели давать отчета в своем управлении церковным хозяйством церковным властям.

В своем объяснении на запрос Сената псковичи писали, что церкви, о которых идет дело, с давних пор построены и снабдены всем необходимым псковскими посадскими людьми и с тех пор выборные их старосты духовенство с причетниками снабдевают постоянно хлебною и денежною ругою против прежнего сполна, а в иных церквах и с прибавкою, сполна же платят и данные деньги в архиерейскую казну, что напротив отдача церковных вотчин в управление самого духовенства всегда вела только к разорению церквей. Кроме этого псковичи указывали еще на некоторые грамоты, которые официально уполномочивали их управлять церковными вотчинами, на грамоту, присланную из Москвы в 7104 (1596 г.) по которой тех церквей приходом и расходом ведать попам запрещалось, а велено те церкви строить и всякие приходы и расходы ведать посадским людям, на грамоты, присланные из Москвы в 700 г. к воеводе Головину и м. Иосифу, по которым велено было переписать все вотчинные сборы церквей и следующие с них платежи в архиерейский дом, а по переписи отдать те вотчины в управление по-прежнему посадским старостам, наконец на указ о том же, присланный во Псков в 1727 г. из главного магистрата, где старостам церковным велено давать отчет по своему управлению церковными вотчинами во псковском магистрате, а не в архиерейском доме. Выставив таким образом свои права на управление церковными вотчинами, посадские люди затем в самых дурных чертах представляли деятельность по этому управлению самого епархиального начальства и его чиновников. Так, по челобитью в 206 (1698) г. митроп. псковского Илариона к псковскому архиерейскому дому приписано было 15 приходских церквей в Домантовой стене со многими вотчинами, бывшими прежде в управлении старост из посадских людей, и вотчины эти были потом все разорены от архиерейских домовых людей; по возвращении тех церквей в ведомство посадских людей после описи 1700 г. м. Иосиф „от тех церквей колокола и образы и сосуды и всякую утварь и казну и книги взял в архиерейский дом... и ныне те церкви стоят в запустении без пения и украшения и почти все развалились, потому что стояли многие годы без кровлей, а доходов тех церквей с вотчин в архиерейский дом сбирается многое число». В таком же положении находятся и другие церкви числом 8 и 18 монастырей со многими вотчинами и крестьянами, которые были приписаны к архиерейскому дому при прежних архиереях, между тем как церкви, оставшиеся в ведении посадских старост, все числом 22, находятся в добром порядке. Но и эти церкви подвергались разорению каждый раз, как попадали в хозяйственное ведение духовенства или епархиального начальства. Так, в 1712 г. Спасская церковь в Опочке отдана с вотчиною в ведомство местным попам, и последние начали расхищать в ней привесы, книги, утварь, всякое мирское подаянье; один поп Иларион Киров, кроме сборного с крестьян хлеба и других церковных приходов, в которых еще не считан, украл разных вещей на 600 руб., в чем и по розыску обличен, но за понаровкой консисторского судии архим. Вениамина остался не наказан; «и та церковь от них попов в великом оскудении, и кровли погнили и обвалились, и от течи образы повредились, и колокольня обвалилась, а колокола лежат на земли». В 1724 г. судья архим. Маркелл (Родышевский) да секретарь Вохин «самовольно и сильно, знатно за взятки», отдали во владение попам церковь Успенскую, которая ради имеющегося в ней чудотворного образа Богоматери получала много подаяний от прежних государей и перешла от старост во владение причта с большим количеством хлеба и денег (последних считалось до 1000 р., кроме тех, которые хранились в церковной казне за печатями); года в 3–4 все это, – и деньги и хлеб, было безнаказанно расхищено попами и сама церковь пришла в упадок и оскудела во всех потребах. В 1727 г. уже после приведенного указа из магистрата, который, как видится, очень раздражил епархиальное начальство, псковская консистория определила к некоторым приходским церквам, которые вотчинами довольнее, (Архангельской, Спасской, Петропавловской и Борисоглебской) для смотрения над вотчинами секретарей Вохина и Нестерова с протопопами и попами; – и вот в сентябре того же года Вохин с протопопом и незнаемыми людьми, «приехав архангельской вотчины в д. Неклач, выборного из посадских людей старосту Евсевия Рыжкова бил тростью и раздевал бить батожьем и пятинного хлеба молотить не дал, и из той деревни его выбил и говорил, чтобы он впредь ни для какого дела в тое вотчину не въезжал, а ежели поедет, и он Вохин похвалялся поймав убить до смерти»; потом он же с Нестеровым запрещали въезжать в вотчины церковные и другим старостам, угрожая в противном случае бить их батожьем и указ магистрата разбить у них старост на спине. Завладев вотчинами прямо вопреки этому указу, консистория вступила в полное управление ими и начала расправляться с крестьянами по-свойски, как подобало тогдашнему присутственному месту. Под предлогом неповиновения крестьян, на деревни наехали приставы чтобы забирать непокорных в консисторию, да еще с них же за это брали свое хоженое; в консистории эти крестьяне содержались скованные в тюрьме и подвергаемы были обычным тогдашним экзекуциям, – судья Вениамин и секретари били их плетьми и приговаривали, чтобы они прежних выборных старост не слушали, а слушали одних посланных из консистории, а после экзекуции заставляли их давать в повиновении консистории подписки. По вотчинам разъезжали секретари, протопопы, попы, дьячки и другие посланные консистории многолюдством, били крестьян, брали у них подвод многое число, заставляли их возить во Псков пятинный хлеб из дальних мест осенней порою в бездорожицу, и от того тем крестьянам чинили обиды несносные и разорение, а церквам запустение. Хлеб, остававшийся в церковных житницах, консистория запечатала, но потом замки и печати были сбиты и житницы без свидетельства посадских людей подверглись расхищению. Попам консистория прибавила руги, хотя в этом не было никакой надобности, потому что они получали ругу по их вольному договору, а между тем оттого в церковных строениях и в прочих потребах чинится немалое оскудение. На основании всех этих фактов Сенат определил: доходы с церковных вотчин сбирать выборным церковным старостам из посадских людей, в приходе и расходе считать тех старост в псковской воеводской канцелярии, псковской же консистории в управление и доходы тех вотчин не вступать и приходо-расходных книг к счету не требовать, окладные деньги на архиерейский дом им псковичам платить по окладу 175 г. Решение это немедленно сообщено было св. Синоду и предписано указом в псковскую канцелярию.

Псковский епископ Рафаил Заборовский счел долгом протестовать против этого решения и в начале 1731 г. подал в св. Синод доношение, в котором шаг за шагом опровергал показания челобитной псковичей. Прежде всего, писал он, псковичи посадские люди напрасно выставляют помянутые церкви исключительно своим строением, а вотчины их своею куплею и пожертвованием; те церкви строение прежде бывых в. князей псковских и всяких чинов приходских людей, князья же и все такие приходские люди снабдили их и вотчинами; заведовали же теми церквами до самого 1650 г. тех церквей протопопы с священниками и причетниками, а в этом году, как был во Пскове бунт, псковские посадские люди завладели ими и их вотчинами самовольством и после того постоянно владеют доныне, якобы своими купленными, и богатятся; ведая за собою корысти и неправды, уклоняются от отчетности в архиерейском доме; причтам дают малую ругу и притом плохим хлебом, а добрый хлеб возят в домы свои. Напрасно псковичи указывают на харатейные грамоты и крепости на земли и крестьян, данные церквам; грамоты эти „кроме их посадских людей даны были», а они „из каменных церквей тайно вынесли их и держат за собою в домех своих, о чем на них надзиратель Петропавловского собора со священниками во псковской канцелярии били челом, и видя они псковичи посадские люди свою неправость, во псковскую канцелярию крепости принесли, а харатейные грамоты за свинцовыми печатями у себя удержали, не знаемо для какого умыслу. Что касается до разорения некоторых церквей, то оно произошло не по вине епархиальной администрации и духовенства, а от других причин; в Домонтовой стене церкви и монастыри засыпаны землей в раскаты во время шведской войны, в других церквах складены всякие артиллерийские припасы, амуниция и бумаги псковской канцелярии, а иные церкви опустели от морового поветрия и пожаров. Напрасно также псковичи хвалятся своею заботою о благосостоянии церквей; они владеют церковными землями, а церквей не строят, и многие их церкви разорены и стоят без пения еще с морового поветрия; одни церкви развалились, у других растащена утварь, у многих сокращены против прежнего причты, а у некоторых и никого из священно- и церковнослужителей не имеется за недостатком руги. Так как псковичи ссылались в своей челобитной на старые грамоты, то и Рафаил постарался выставить в своем доношении равносильные аргументы, сославшись на грамоту 7200 г., данную одной псковской Пороменской церкви, по которой вотчинами этой церкви велено владеть протопопу с братией, и на указы св. Синода 1722 и 1723 гг. о том, чтобы старосты церковные подлежали отчетности в архиерейском доме. Указов этих псковичи не желали исполнять оттого, по его объяснению, что хотели скрыть воровство своих выборных старост, воровство очень немалое; наприм. в Пороменской церкви один староста украл церковных денег 48 р. 1 алт. и 4 ден., другой продавал ночною порою церковный хлеб, третий украл целый мешок церковных денег, в чем все они и были обличены по суду; старосты и надзиратели Архангельского собора, Спасской, Георгиевской и друг. церквей забирали к себе домой церковный хлеб, привесы от образов, ожерелья, убрусы, камки и другие церковные вещи, за что им посадским людям от этих церквей в назирании вотчин и отказано. На обвинение духовенства и органов епархиального начальства в расхищении церковного хлеба доношение представляет, что у них после отказа от церквей старост у самих хлеба в житницах оказалось самое малое число, – всего 632 четверти и 3 четверика, тогда как под присмотром духовных надзирателей с 1727 по 1730 г. в остатке за всеми расходами только у 6 церквей оказалось 2090 четвертей, кроме пятинного хлеба, собранного в 1730 г. и еще необмолоченного. В заключение всего Рафаил просил св. Синод ложному челобитью псковичей посадских людей не верить, церквей и церковных вотчин во владение их старостам не отдавать, а предоставить заведование этими церквами и вотчинами, равно как утверждение церковных старост в должности и счет их по приходо-расходным книгам, епархиальному начальству, потому что духовенство всех церквей определяется к ним по архиерейскому благословению, да и во всей империи в епархиях церкви и церковные всякие имения содержатся в ведомстве у архиереев, а не у простого народа. В том же году такое же доношение подал в св. Синод преемник Рафаила Варлаам.

Обе стороны достаточно высказались в своих требованиях, одна пред Сенатом, другая пред Синодом, но ни та, ни другая не представили для этих требований достаточных юридических оснований, ссылались на злоупотребления друг друга, которые трудно было разобрать, на старину, на жалованные грамоты, которые по своему частному характеру представляли собою не столько памятники права, сколько памятники изъятий из права. Св. Синод в своем решении склонился на сторону псковского епархиального начальства и при этом в первый еще раз в течение всего спора постарался поставить вопрос на юридическую почву. Изложив ход всего дела, он определил вышеозначенных вотчин посадским людям ни в чем не ведать, а быть им в ведомстве псковского архиерейского дома, куда немедленно представить все приходо-расходные книги, старост выборных счесть и, буде окажется недочет, сделать с них без упущения взыск; в основание такого определения представлено несколько ссылок на постоянную церковную практику, правила Номоканона (карфаг. прав, 26 и 33, Кирилла александр. 2, Свитка новых заповедей 22 гл. п. 56, гангрск. 8 прав, и заповедь Мануила в 61 гл. Стоглава) о подведомственности церковных имений епископам, о невмешательстве мирян в церковные дела и неотчуждаемости церковной собственности, и на постановление Д. Регламента (9 п. о должности дух. управителей) касательно обязанности св. Синода наблюдать за целостью церковных земель, пожитков и всякой прибыли. После этого главное положение псковской челобитной, что посадские люди сами строили церкви и сами снабдили их вотчинами, св. Синодом обращено к их же опровержению, «потому что данное к церкви уже церковное и состоит в смотрении духовной власти, а тем, от кого оное дано и к церкви укреплено, никакого владения иметь и интересоваться, по силе объявленных в выписке правил, а особливо по заповеди благочестивого царя Мануила греческого и Д. Регламента, весьма не надлежит».

Такое решение, разумеется, крайне не понравилось псковичам. Кроме того, что им вводилась непривычная для псковских приходских общин крайняя централизация хозяйственного управления церквами около епархиальной власти, устранявшая в этом управлении участие самих приходов, оно повело за собою возбуждение нового вопроса о том, имеют ли право собственности частные церковные учреждения, или же все, что приобретают эти учреждения, надобно считать собственностью церкви только в общем смысле, вопроса очень серьезного, но вместе с тем и очень трудного для решения. Как в синодальном решении, так и в приведенных им на справку правилах говорилось о достоянии церкви, о части Божией, об уделе Господа, употреблялись обычные в подобных случаях фразы, в которых самый субъект права церковной собственности оставался неопределенным. Пользуясь этою неопределенностью, псковское епархиальное начальство стало проводить в своих распоряжениях о вотчинах приходских церквей мысль о принадлежности этих вотчин не той или другой приходской церкви в частности, а церкви вообще, и о том, что епископская власть имеет право давать этим вотчинам разное назначение по своему усмотрению, помимо частных потребностей приходских церквей обращать их доходы на удовлетворение общих епархиальных потребностей, наприм. на заведение и содержание духовных школ. Вследствие этого, как скоро указ св. Синода стал приводиться в исполнение, между псковскими посадскими людьми поднялось сильное волнение против епархиальной власти, заставившее последнюю прибегнуть в свою очередь к крутым мерам. В мае 1732 г. псковские старосты с прихожанами подали в Сенат новую челобитную, в которой объясняли, что псковский архиерей наслал на церковные вотчины своих секретарей, доходы велел сбирать местному духовенству, у старост велел отобрать все старые крепости и приходо-расходные книги и для того держит человек 13 (30?) старост в каменной холодной тюрьме, некоторые вотчины велел приписать на содержание духовных школ, в других вотчинах новые управители из архиерейского дома и местные протопопы и попы берут с крестьян взятки и чинят им несносные обиды и разорение; ежели все вотчины в приходах и расходах будут ведомы в архиерейском доме, то и все остальные церкви также оскудеют и будут стоять без пения, как и прежде приписанные к архиерейскому дому; в заключение просили Сенат оставить в силе прежнее его определение, а определение св. Синода отменить.

Чтобы примирить между собою требования обеих спорящих сторон, Сенат в своем новом решении по поводу челобитной старался пройти срединою между своим прежним решением и решением св. Синода. «Понеже, писал он, как от подчиненных духовной власти, так и от купецких людей во владении тех церковных вотчин и в сборе с них доходов спор происходит не для чего иного, токмо для собственного интересу, того ради чтоб те церковные доходы неинако куда расходились и никто в том не интересовался, но подлинно на содержание церковное всяких надлежащих потребностей и церковных служителей ругою, для сбору оных выбирать как от духовных, так и от светских, а именно: от духовных, кому св. Синод заблагорассудит, а от светских быть выбранным от псковского купечества старостам, которым дать книги, чтоб один без другого ни в приход не принимал, ни расходу не чинил, – а по прошествии году их считать такожде определенным для того – одному от духовной, а другому от светской воеводы», с тем, чтобы и годичные ведомости подавать «духовным в архиерейский дом, а светским псковскому воеводе»; счесть и прежних старост тоже «в воеводской канцелярия купно 10 определенным от архиерейского дому,... и для того забранных ныне в архиерейский дом пскович посадских людей из под ареста освободить, дабы им от того разорения и в торговых промыслах остановки не чинилось». Вполне соглашаясь с тем, что по уставу царя Мануила церковное имущество действительно неприкосновенно для частных лиц и единой церкви надлежит, Сенат однако видимо не разделял воззрения на эту церковную собственность, высказанного духовными властями, по которому субъектом права на нее являлась собственно иерархия, управлявшая ею, и по которому в пользу архиерейского дома и для общих епархиальных целей отрицалось право собственности частных церквей. Все, пожертвованное в пользу известной церкви, по мнению Сената, должно действительно принадлежать ей; доходы с ее вотчин должны идти на нее же, и епархиальная власть, имея надзор за церковным имуществом, не имеет однако права ни отписывать от церквей вотчин, ни давать им другого назначения по своему усмотрению; эта общая мысль прилагается затем к частному вопросу о содержании дух. школ: «а на содержание школ архиерейского дому довольствоваться теми доходами, которые именно в Д. Регламенте положены, которые, как псковичи в челобитье своем изъявляют, и собираются особо». Наконец о вотчинах запустевших церквей, приписанных к архиерейскому дому, доходы с коих собираются в архиерейский дом, Сенат положил «рассмотреть св. Синоду, а с светской стороны псковскому воеводе и прислать в Сенат обстоятельную ведомость, сколько таких вотчин к тем церквам отдано и сколько каких доходов с них собиралось, и которого году оные вотчины приписаны к архиерейскому дому и по каким указам, и отчего те церкви запустели, и о том о всем в св. правит. Синод сообщить ведение, а во псковскую канцелярию послать указ».

Спор этим не кончился и перенесен был на высочайшее решение. И Сенат и Синод представили императрице доклады, первый в начале 1733, а последний несколько раньше – в конце 1732 г. Сенат писал, что псковское епархиальное начальство продолжает настаивать на своих прежних распоряжениях относительно церковных вотчин, что кроме тех псковичей, которые по этому делу арестованы были прежде, псковская консистория арестовала еще человек 10 старост и их родственников посадских людей и держит их яко злодеев, и от того многим в купечестве учинились убытки и разорение; по жалобе псковичей Сенат спрашивал было св. Синод, что им сделано по последнему сенатскому ведению, но Синод не отвечал ничего определенного, а только объявил, что о том он уже учинил резолюцию и ответ пришлется, который однако не присылался. В докладе св. Синода повторялись все прежние обвинения на псковичей, по-прежнему выставлялись хорошие стороны духовного управления вотчинами, повторены все прежнее указы, изложен весь известный нам ход дела и затем говорилось, что св. Синод находит способ управления вотчинами, предложенный Сенатом, в существе дела бесспорным, не желает спорить с Сенатом и о некоторых самоуверенных выражениях его ведения, как то: «яко бы по оному делу в действие вступил он (Сенат) по силе следующих к тому указов», хотя дело оное подсудно исключительно св. Синоду, но что, по мнению его Синода, «лучше б и приличнее было, яко до церкви надлежащее дело, оные прежние и нынешние счеты производить» совокупно духовным и светским доверенным лицам не в воеводской канцелярии, а во псковском архиерейском доме; кроме того псковичей посадских людей, как уже ясно обличенных в похищениях, в старосты к оным сборам впредь не определять. 9 июля 1733 г. по этим двум докладам состоялось наконец высочайшее решение длинного спора, тянувшегося с лишком 70 лет; решение это старалось удовлетворить требованиям обеих сторон, но все-таки сильно ограничивало прежнюю меру участия прихожан в церковной экономии их прихода. Счета прежних старост велено произвести в архиерейском доме с участием чиновников от воеводской канцелярии, решение о старостах, виновных в расхищении церковных доходов, учинить воеводе; а впредь тем вотчинам быть под ведением архиерейским; а в старосты к церквам и ко управлению тех вотчин выбирать прихожанам самим и быть по 2 года, а по прошествии того времени считать их в архиер. доме вместе с определенным от воеводы.

Дело о псковских церковных землях тем выразительнее очерчивает владельческие отношения прихожан к пожертвованным им в пользу церквей землям, что предметом рассуждений и споров в нем были такие земли, которые были уже закреплены за церквами по крепостным грамотам и составляли полную вотчинную собственность церквей, стало быть вовсе уже выходили из владения своих жертвователей. Права прихожан на земли, пожертвованные ими только для пользования приходских причтов, имеем основание считать еще шире и сильнее. В течение всей первой половины XVIII столетия за приходскими причтами не были упрочены даже те земли, которые назначались под их дворовые усадьбы при церквах. В первой главе нашего исследования мы приводили несколько фактов, как прихожане в качестве полноправных собственников этих прицерковных земель продавали их разным новым членам своих причтов в потомственное владение по купчим крепостям. Находим и другие противоположные примеры, как прихожане, преимущественно помещики, отбирали эти усадебные земли у духовенства для себя, а духовенство заставляли селиться на другом месте¹⁰⁵⁵. Закрепление этих земель за причтами в качестве постоянной и неотъемлемой церковной собственности произведено уже во время межевания земель при Елизавете Петровне¹⁰⁵⁶.

Некоторые церкви имели свои собственные вотчинные земли, которыми пользовалось духовенство для своего содержания; но таких церквей было очень мало, так что они составляют почти исключение. Как известно, щедрость благочестивых людей древней Руси, наделявших духовные учреждения вотчинами, вся истощалась на одни монастыри, а другой источник приобретения вотчин – покупка – был недоступен для церквей вследствие их бедности. В самом конце существования крепостного права в русской церкви комиссия о церковных имениях нашла, что почти вся церковная вотчинная собственность сосредоточена была во власти монастырей и архиерейских домов, за которыми числилось 875.863 души крестьян, тогда как за всеми соборными и приходскими церквами империи было всего только 35.003 души. Притом же большая часть из этих 35.000 душ падала на долю богатых кремлевских соборов: Успенского, Архангельского и Благовещенского. За исключением их и еще 27 разных городских соборов, владевших вотчинами, комиссия насчитала всего только 105 церквей, во владении которых было более 20 душ крестьян, тогда как общее число всех приходских церквей в 1764 г. простиралось до 20.000¹⁰⁵⁷. Вследствие такой редкости церковных вотчин вотчинные права церквей были даже мало известны некоторым светским начальствам; так наприм. в 1745 г., по случаю производившейся тогда переписи положенных в подушный оклад церковников из-за священнослужителей, за которыми они были записаны по первой ревизии, к светским владельцам, начальства, заведовавшие этим делом, в некоторых местах стали писать за светскими владельцами бобылей, живших на церковных землях деревнями и записанных за церквами еще по писцовым книгам, приводя при этом то основание, что духовным лицам иметь у себя крепостных людей и деревни запрещено прежними указами; Сенат должен был по этому поводу издать особый указ, в котором объяснялось, что такие бобыли и деревни принадлежат не духовным лицам, а самим церквам, «и токмо пребывающие при тех церквах с оных доходы в пропитание себе получают, как и за московскими соборы и другими церквами такие же деревни имеются»¹⁰⁵⁸. Из приведенного нами дела о псковских церквах видим, что некоторые очень важные условия вотчинного владения церквей не были надлежащим образом определены даже самим законодательством, что в понимании этих условий долго не могли сойтись между собою даже такие органы правительства, как Сенат и Синод, не говоря уже о второстепенных властях. Вследствие этого пользование вотчинными землями церквей почти так же слабо было гарантировано для причтов этих церквей, как и пользование землями приходскими, не укрепленными за церквами. Заявляли ли в отношении к ним свои владельческие притязания сами жертвователи или же они поступали в управление архиерейского дома, – и в том и другом случае для духовенства мог произойти чувствительный ущерб в материальных средствах. Жертвователи, как наприм. псковские посадские люди, по известному всем религиозному складу русских благочестивых людей все внимание свое обращали на внешнее украшение храмов, на улучшение их ризницы и утвари, строение колоколен, литье больших колоколов и т. п. и при своем управлении церковными вотчинами употребляли большую часть вотчинных доходов именно на эти предметы, а духовенство довольствовали какой-нибудь нищенской ругой. В свою очередь епархиальное начальство, проникнутое сознанием важности разных общеепархиальных потребностей, при употреблении вотчинных доходов обращало их на эти последние потребности и заставляло иногда бедствовать и церкви, и духовенство. Не даром в псковском деле с своих разных точек зрения обе спорившие стороны так энергично и уверенно обличали одна другую в злоупотреблениях церковною собственностью; каждая с своей точки зрения была действительно, если не совсем, то во многом права.

Примеры того, как доходы с церковных земель ускользали из рук приходского духовенства, встречаем не в одном Пскове, но и в других местностях; наприм. в Суздале и его уезде земли некоторых церквей, как и во Пскове, были во владении горожан, другие во владении монастырей, третьи приписаны к архиерейскому дому и заменены со стороны последнего ругою причтам¹⁰⁵⁹. Встречаем случаи, что архиереи и сильные монастыри захватывали церковные земли в свою пользу насильственно, без всякого права. В этом отношении особенно сделался известен в Малороссии горячий и властительный до самоуправства архиерей, Иродион Жураховский, в свое время раздраживший против себя и мирян и духовенство своей епархии и высших властей. Будучи ревнителем монашества, он отнимал у белого духовенства земли и угодья главным образом для приписки их к монастырям или к своему архиерейскому дому. Вот один случай этого рода. В селе Киреевке – вотчине Новгородсеверского монастыря у приходской церкви был во владении водяной млинок, пожертвованный ей по одному духовному завещанию и закрепленный за ней универсалами гетманов Мазепы и Скоропадского. Вдруг архиерею захотелось присвоить этот млинок Новгогородсеверскому монастырю; с этою целью он потребовал к себе приходского священника и громадского атамана, засадил их на цепь, одного в пекарню, другого в бондарню, и до тех пор мучил, пока не вымучил у них гетманских универсалов. После этого вместе с документами на владение в его руки перешел и млинок. Но священник с атаманом сохранили у себя списки актов, которые могли им пригодиться в случае тяжбы. Узнав об этом уже в отсутствии архиерея (Иродион уехал в Москву), наместник его снова потребовал обоих в архиерейский дом и начал вымучивать у них списки, потом, не добившись ничего, велел запечатать самую церковь. От Спаса, когда она была запечатана, до Покрова киреевцам негде было ни покойников хоронить, ни детей крестить, ни пения божественного послушать целых 8 недель, как писалось в их челобитной гетману; монахи уже тогда только распечатали церковь и воротили млинок, когда киреевцы целым селом собрались жаловаться на них в малороссийскую коллегию. Можно представить другой подобный же случай, где предметом такого же незаконного захвата в пользу архиерейского дома были собственные купленные грунты одного сельского священника с двором и мельницею. Это было в самом конце 1733 г. Священник Петр Вышинский был призван на архиерейский двор, где монахи сначала словесно убеждали его уступить грунты кафедре, а самому жить из приходских доходов, а потом начали бить нещадно каньчуками, забили в кандалы и с железною цепью на шее бросили в тюрьму. Несколько монахов отправились к нему на дом, отняли у попадьи ключи, взяли все грунтовые акты, самый двор вконец разорили, попадью выгнали и всем имуществом завладели. Несчастный священник был выпущен из тюрьмы и получил назад свои грунты уже благодаря вмешательству в это дело Киевского митрополита и управлявшего Малороссией кн. Шаховского, и то уже в следующем 1734 г. после лишения Иродиона кафедры¹⁰⁶⁰. Ввиду подобных примеров изъятия церковных земель из пользования церковных причтов мы никак не можем приписать этому источнику обеспечения духовенства в прежнее время характера фундушевого, который главным образом для него и необходим.

Обратимся к самому пользованию духовенства церковными земельными наделами. Удовлетворительность последних прежде всего, разумеется, зависела от их количества. К сожалению, мы не можем определить этого количества с надлежащей точностью, потому что оно зависело от разных случайных причин, которые имели влияние на доброхотство дателей, и было чрезвычайно разнообразно. Неодинаковы были даже земельные наделы церквей по писцовым книгам, которые мы могли бы принять за нормальные или, по крайней мере, более обыкновенные образцы для приходских наделов; по наказам 1680 и 1684 гг. писцам велено было отмежевывать ко всем церквам от 20 до 10 четей пашни в поле (по трехпольной системе хлебопашества), т. е. от 30 до 15 десятин во всех трех полях, и сенокосных лугов мерой по копне на 10 четей¹⁰⁶¹. По такому наделу священник очевидно делался хозяином мелким, которому трудно было пользоваться своей землей через отдачу ее в чужие руки, а нужно было обрабатывать ее самому лично. И вот, по словам Посошкова, попы становились «ничем от пахотных мужиков не отменны; мужик за соху, и поп за соху... Понеже, аще пашни ему не пахать, то голодну быть». Самая уже внешность священника принимала мужицкий характер, и порядочный человек XVIII столетия гнушался своего пастыря, ибо де «от него навозом пахло». Приведенные нами отзывы об этом предмете из сочинений Посошкова и Татищева замечают также и то, как чрезмерная, но неизбежная преданность духовенства сельским материальным заботам убивала его духовные силы и заставляла пренебрегать делом пастырства, оставлять свою паству в стороне. Практика действительно во многом оправдывала эти отзывы. Вот наприм. как описывает жизнь духовенства автор Очерков малороссийского духовенства в XVIII столетии: «священник заводил стада овец, выделывал и продавал сальные свечи, обделывал кожи, шерсть, сам шил и продавал свитки и кожухи, или же, нагрузив несколько возов пшеницей, рожью, овсом и под. и простившись на месяц – другой с семейством и приходом, отправлялся в Запорожье, в Крым, там продавал все, закупал в Крыму соль, на Дону рыбу, развозил по малороссийским ярмаркам и украинским местечкам, сам, сидя на возу, отмеривал покупателям соль, отсчитывал вялую и соленую рыбу, или же выпасал рогатый скот, сам с гайдаями гонял его в далекие места и продавал. Вообще священник распоряжался средствами своей земли, как знал и хотел... В доме отлучника священника в праздники дьячок прочитает в церкви часы и повечерие; умершего (прихожане) погребут сами при пении дьячка, священник приедет и запечатает гроб; с крестинами можно и подождать, особенно в летнюю рабочую пору, а дитя больное окрестит баба из воды; для поминовений же, парастасов, молебнов и проч. назначена осень, а к осени священник приедет и из далекой стороны... Когда в 1749 г. по Киевской епархии разослан из консистории указ, чтобы священники не отлучались из прихода более, чем на неделю, многие решительно отказались исполнять этот указ и не дали подписки на него; в 1775 г. опять распубликован такой же указ с угрозою отрешения от приходов, но опять безуспешно»¹⁰⁶². В великорусских приходах духовенство не отличалось таким промышленным характером и не делало таких больших отлучек из приходов; но оно зато больше малороссийского было всегда привязано к земледельческим занятиям, которые не меньше отвлекали его от исполнения его церковных обязанностей. По свидетельству Посошкова, за земледельством поповским христиане помирали без покаяния ничем неотменно от скота, а служба так была редко в церквах, что в одноштатном приходе поп во весь год обеден десятка другого не отслуживал; „в таковых суетах живуще, не токмо стадо Христово пасти, но и себя не упасти».

Но с другой стороны, и слабое исполнение пастырских обязанностей все-таки было большой помехой для хозяйственных занятий пастыря, так что настоящим земледельцем он все-таки сделаться не мог и должен был часто требовать в этих занятиях чужой подмоги; притом же, при всей привычке к сельским работам, укоренявшейся еще с детства, духовный человек все-таки не мог сравняться с настоящим мужиком ни по силе, ни по терпкости в работе. Отсюда эти поповские помочи, толоки, которые хорошо известны и доселе; духовенство и тут зависело от доброхотства своих прихожан. Как и теперь, помочи производились обыкновенно по праздникам, потому что в другие дни прихожане были заняты своими собственными работами или барщиной. Священник должен был при этом вдвойне содействовать к нарушению святости праздника – во-первых самой работой, а во-вторых неизбежным на всех помочах угощением своих пасомых, которое по принятому везде обычаю должно было доходить до самой крайней степени пьянства; с первым обстоятельством еще можно было помириться на том выработавшемся в народе убеждении, что хотя по праздникам и грех работать, но только на себя, а на других можно, на священника же даже должно; но что касается до спаивания прихожан, помириться с ним было весьма мудрено. В Малороссии приглашение на толоку делалось даже в церкви; после заамвонной молитвы священник выходил на амвон и вместо всякой проповеди говорил: „православные христиане! На сей неделе в такой-то день мы имеем такой-то праздник. Дай, Боже, нам счастливо дождаться и весело проводить его», и приглашал на толоку. Угощенье на толоке было невыгодно священнику, но его никак нельзя было оставить, потому что иначе никто бы не явился и на работу. Кроме сельских работ, помощь прихожан нужна была священнику и для удовлетворения множества потребностей его домашнего обихода, начиная с первоначального обзаведения при поступлении на приход, для разных домовых послуг, ухода за домашними животными и т. д. В некоторых приходах прихожане строили самое жилище священника. Мы видели, что это строение церковных домов для членов приходских причтов правительство, начиная с царствования Петра, стремилось сделать общею обязанностью всех приходов. При этом имелось в виду главным образом устранение известных нам неудобств при определении на церковные места достойных людей из ученых, которые были устраняемы от приходов наследниками священно- и церковно-служительских домов; но кроме этого, постройка прихожанами церковных домов должна была, разумеется, сопровождаться очень благотворными результатами еще для благосостояния приходского духовенства вообще. Указы о построении этих домов подтверждались почти каждое царствование; при имп. Екатерине за это дело взялись с особенной энергией; в Казани после пугачевского погрома правительство, помогая при обстройке города, само было даже взялось за устройство для духовенства каменных домов при церквах, ценой тысячи в 2 каждый (дело, впрочем, кончилось составлением одной сметы)¹⁰⁶³. Но все эти хлопоты, как мы уже видели, не имели никакого серьезного результата в течение всего XVIII и начала XIX столетия¹⁰⁶⁴.

В заключение представленного обозрения приходских средств к обеспечению духовенства нельзя не напомнить тех обстоятельств, описанных нами прежде, которые имели такое сильное влияние на уменьшение доброхотства прихожан к духовенству и развивали в них прискорбное равнодушие к его судьбе. Мы видели, как с постепенным упадком выборного значения членов клира, с вытеснением приходского влияния на церковные дела властью архиереев и с умножением кандидатов, поступавших на церковные места по праву наследства или по усмотрению епархиальной власти, духовенство все более и более отчуждалось от народа и замыкалось в особое изолированное сословие, терявшее расположение всех других классов общества уже по самой своей изолированности. Результаты его новой общественной постановки обнаружились еще в то время, когда эта постановка только лишь создавалась среди борьбы с прежним порядком вещей. Когда какой-нибудь купец Азбукин с своей братией – другими прихожанами гнал с клироса студента, присланного архиереем в качестве кандидата на приходскую вакансию, и во всеуслышание кричал, что он «плевать хочет на богословие» и что на случай вторичного появления этого кандидата «учинил генеральное определение – метлой его выгнать из церкви», – это было уже очень плохим предвестием для бедного бурсака насчет предстоявшей ему жизни в приходе, хотя архиерей и настоял на определении его к искомому им месту. В вольных малороссийских парохиях мы видели встречу таких кандидатов еще хуже этой. Ни на кого не было столько жалоб со стороны прихожан, как именно на этих священнослужителей, занимавших приходские вакансии помимо приходского выбора. В Малороссии, где право приходских выборов было сознаваемо гораздо живее, положение такого священнослужителя было невыносимо; перед ним запирали дверь, когда он ходил с молитвой, обходили в требоисправлениях, обращаясь к другим священникам, отказывали ему в роковщине, говоря: «кто тебя прислал, тот пусть тебе и платит; а нет, – довольствуйся тем, кто что даст з ласки своей»; малейшее требование вознаграждения за труд вызывало ропот на вымогательство и опасные жалобы по начальству, что священник «за мертвое тело, как бы за скотину какую, торжится, последнюю казал свиту скинуть, последнюю казал корову отдать» и проч. Не так относилась громада к своему выборному пароху. Вот наприм. любопытное описание первой встречи такого избранника прихожанами при самом вступлении его в должность. Громада сама давала ему подводу для поездки в кафедру за посвящением, снабжала его всеми харчами и кроме того отправляла с ним двоих или троих хозяев, которые потом ходили с ним по всем кафедральным инстанциям до самого окончания дела, заботились о всех его материальных нуждах, расходуя значительные суммы на подарунки и разные платежи в кафедре, и по окончании всего обратно привозили его в приход. Прямо из храма, где протопоп вводил его в должность, вся громада отправлялась к новому пану отцу в гости с поздравлением. Угощение ее стоило недешево, но зато, выражая довольство своим выбором, она тут же почти сразу устраивала все будущее хозяйство нового священника. Чтобы выборный священник – честь и гордость громады – не уступал ни одному из соседних попов, каждый прихожанин дарил ему что-нибудь на хозяйство, кто корову, кто теленка, кто овцу, плуг, копну-другую сена, хлеба в зерне, круп и т. п. Такой визит громады мог и бедного человека сделать исправным хозяином. Женщины так же точно устраивали хозяйство своей пани-матки, снося к ней кур, уток, гусей, лен, утиральники, скатерти и проч.¹⁰⁶⁵

Ряд административных мер к обеспечению духовенства идет с самого начала обозреваемого периода времени и преимущественно усиливается со 2-й половины XVIII столетия, когда отчужденность духовенства от общества и равнодушие последнего к первому стали особенно дурно отзываться на благосостоянии приходских причтов. Самое простое решение вопроса со стороны администрации могло состоять в обеспечении всего духовенства казенным жалованьем и наделе его достаточным количеством земли, но такая громадная жертва со стороны государства, как об ней ни мечтало всегда духовенство, не говоря уже о разных неудобствах ее для самого служения духовенства и для его общественного положения, оказалась решительно невозможною даже и в наши дни, тем более невозможна была в XVIII в. среди крупных государственных реформ, тяжелых и непрерывных войн и без нее уже невыносимого напряжения слабых материальных сил неокрепшего государства. Затрудняясь удовлетворением своих собственных нужд, правительство могло уделять из своих средств в пользу духовенства лишь только скудные вспомогательные даяния. Вследствие этого каждый раз, как только ему приходилось касаться вопроса об обеспечении духовенства, оно по необходимости должно было возлагать решение этого вопроса на те же общественные силы и средства, которые так быстро скудели для изолировавшегося духовного сословия, насколько возможно, стараясь только руководить ими и регулировать их приложение к жизни. Самыми рациональными и полезными распоряжениями его в этом роде были известные уже нам распоряжения касательно более выгодного для духовенства распределения приходов по числу приходских душ, ограничительные постановления о строении новых церквей, определении к местам новых членов приходского клира и о новых приходских штатах. Но затем, как только оно принималось ближайшим образом определять самые отношения прихожан к их причтам, оно тотчас же начинало отступать от своей руководительной роли, единственно законной в этом случае и впадало в привычный тон регламентации, который тут вовсе не годился и только вредил сущности дела; заходила наприм. речь о вознаграждении духовенства за его труды по требоисправлениям, и сейчас же в указах об этом предмете начинало развиваться понятие об обязательном налоге в пользу причта, даже с раскольнических дворов в приходе: отказывались от мысли о налоге, и начинали издавать указы о таксе за каждую требу. К этой же категории правительственных распоряжений можно отнести также распоряжения об обязательной для прихожан руге причтам или взамен ее о земельном наделе и отчасти о постройке церковных домов. Привычка к регламентации мешала прямому взгляду на дело в течение не только всего XVIII в., но и в текущем столетии, когда в административных сферах дошли уже до ясного убеждения, что «подать несовместна с отношениями, какие соединяют духовенство с народом», и что в этих отношениях «должно стараться по всей возможности удалять всякое понятие притязания и отягощения». Мы видели, что комитет 1808 г. об улучшении быта духовенства, который высказал это справедливое положение, в то же время никак не мог уяснить себе мысли, что духовенство может получать определенные оклады от своих прихожан и не в виде подати, наложенной от начальства, а в форме доброхотного даяния, определенного по общественной инициативе. Более полное уяснение того руководительного участия, какое может принадлежать в этом общественном деле правительству, принадлежит уже нашему времени.

Вспомогательные пожертвования правительства в пользу духовенства издавна состояли главным образом в ружных дачах некоторым причтам и в наделении церквей земельными участками; впоследствии, уже в текущем столетии, являются оклады казенного денежного жалованья духовенству.

В древнейшие времена княжеская руга тоже имела характер постоянного жалования в пользу церквей княжеской постройки; но потом, когда ругу стали выпрашивать и другие церкви не княжеской или царской постройки, обыкновенно церкви бедные и малоприходные, первоначальный характер ее потерялся и она обратилась в царскую милостыню для бедных церквей; как царская милостыня, дар личного усердия к церкви, она очевидно стала резко отличаться от жалования, определяемого законом. По количеству своему она была чрезвычайно разнообразна, определяясь в этом отношении или нуждами причтов, или всего более степенью внимательности к этим нуждам со стороны самого государя, назначавшего ругу. С таким характером царской милостыни она перешла и в XVIII столетие. Ружные дачи были или денежные, или хлебные, или смешанные – хлебом и деньгами вместе; к хлебу присоединялись еще разные припасы; кроме того, по большим праздникам и по случаю разных семейных торжеств и радостных событий в царском семействе ружникам выдавались еще прибавочным дачи «на молебны и заздравные милостыни» деньгами или сукном. Все эти дачи вообще были очень невелики и, кроме того, простирались на весьма небольшое число причтов сравнительно со всею массою духовенства; Котошихин наприм. насчитывал в свое время только 1500 ружных церквей по всей Великороссии. Но все эти церкви, за исключением разве некоторых городских соборов, входивших в их число, были до того бедны, что для причтов их была чувствительной подмогой в содержании и самая небольшая царская милостыня¹⁰⁶⁶.

Милостинный характер царской руги и ее непостоянство, непрочность обнаружились с самого же начала реформы. Как только правительство почувствовало нужду в материальных средствах, так и начало сокращать свои расходы на ружников. В 1695 г. велено было прекратить выдачу руги всем сибирским церквам, за которыми числились какие-нибудь земли и угодья, потому что, писалось в указе, по причине оскудения казны правительству пришлось допускать недодачи даже в денежном хлебном жаловании служилым людям, которые нужны для обороны против неприятеля¹⁰⁶⁷. В следующем году (от 12 мая) этот указ распространен на всю Россию; велено прекратить выдачу руги всем соборам и церквам, за которыми были приходские дворы, земли, покосы, мельницы, рыбные ловли и другие угодья и велено им содержаться от своих собственных доходов. Так как руга за немногими исключениями назначалась самым бедным церквам, у которых было самое малое число приходских дворов, земель и угодий, которые вследствие этого никак не могли довольствоваться одними собственными доходами, то указ Петра привел их в крайнюю степень бедности. С 1703 г. на основании этого указа не велено было давать руги белозерскому собору, несмотря на то что за ним была одна только пустошь, с которой собиралось возов 30 сена и которая дана была ему собственно на церковные потребы, на ладан, свечи и вино. В 1708 г. причт подал челобитную, в которой жаловался на свою бедность и просил о продолжении ему прежней руги (в количестве 71 р. 3 алт. в год ) и о выдаче ее за прежние годы; но когда кн. Меншиков доложил об этой челобитной государю, от него последовала решительная резолюция: «руги не давать, а довольствоваться тем, чем ныне довольствуются»¹⁰⁶⁸. Кроме того, с начала шведской войны сокращалось количество руги и тем церквам, за которыми не было ни земли, ни угодий; так с начала 1700-х годов до 1739 г. новогородские ружники получали только половину своих прежних окладов и дошли до того, что стали оставлять свои церкви для перехода на другие места¹⁰⁶⁹. Да и эти уменьшенные оклады не выдавались годов по 5 и больше¹⁰⁷⁰. Стремление ограничить число ружного духовенства и сократить его оклады не прекратилось у правительства и после Петровской реформы. Так, распоряжения о выдаче некоторым ружным церквам половинных окладов и о прекращении дач тем, у которых есть приходские дворы, подтверждены были еще в 1730 г.¹⁰⁷¹. Понятно, что ружные оклады при таких обстоятельствах не могли быть велики, а так как они оставались лишь у таких церквей, который кроме их не имели еще почти никаких источников содержания, то очень трудно представить, чтобы ружное духовенство могло быть удовлетворительно обеспечено ими. Вот наприм. какое содержание из казны до 1737 г. получало духовенство первенствующего петербургского собора Петропавловского, за которым вовсе не было ни приходских дворов, ни земель: протопопу шло в год 125 р., один священник получал 70, другой 60, дьякон 62¹/₂, дьячки по 12 р.; в 1737 г. оклады эти увеличены более чем вдвое. Почти то же самое количество получало духовенство собора Троицкого, за которым тоже не было приходских дворов. Священник петербургской Сергиевской церкви получал 60 р., дьякон и дьячки ничего не получали. Воскресенской церкви на Васильевском острове священник получал 50, дьячок 12, пономарь 5 р., с прибавлением, впрочем, значительных дач разными припасами¹⁰⁷².

В начале правления Анны Иоанновны постоянные жалобы ружников на то, что им выдавались неполные оклады, или даже вовсе не выдавалось ружное жалованье, заставили правительство издать несколько указов об удовлетворении их требований и о выдаче недоданного жалованья за прежние годы, по крайней мере в количестве половинном против окладов; но эти указы не имели силы на практике частью за недостатком денег на эти дачи, частью потому, что выдача руг с течением времени очень запуталась вследствие разных перемен, произошедших в состоянии ружных церквей и в ассигновке им ружных окладов¹⁰⁷³. Наконец в 1735 г. св. Синоду велено было составить новый штат для всех ружников, собравши для этого подробные справки о всех ружных церквах, где, когда, по скольку и по каким указам руга выдавалась прежде и выдается теперь, и производить выдачу ее из коллегии экономии и из штатс-конторы; но после этого вышло до 8 подтвердительных указов о скорейшем составлении штата прежде, чем он был составлен на самом деле, а между тем из епархий шли к св. Синоду горькие жалобы на нищету ружных церквей. Любопытно, что новогородские ружники, которым давно уже велено было выдать недоданные им половинные оклады, все еще жаловались, что они руги не получали и пришли от этого в крайнюю нищету; в 1741 г. кабинет министров предписал штатс-конторе выдать им полную ругу, но прошло еще 15 лет, а штатс контора по-прежнему все еще выдавала им только половинные оклады. Многим церквам в ожидании введения нового ружного штата даже и вовсе не выдавалось никакого пособия¹⁰⁷⁴. У коллегии экономии имелся уже ружный штат, составленный ею в 1740 г. по указу 1736 г.; но с одной стороны он еще не имел приложения, а с другой был не совсем удовлетворителен по своей неполноте и потому что назначал взамен ружных дач натурою денежные оклады по старым ценам очень низкими в сравнении с современными. Вследствие этого по новым жалобам ружников при имп. Елизавете в 1756 г. св. Синоду поручено было снова заняться делом о ружниках, чтобы составить о них „единственное положение», а пока этот новый однообразный штат будет составлен, велено было производить ружные дачи по прежним указам, но по текущим ценам¹⁰⁷⁵.

Екатерининская комиссия о церковных имениях нашла, что в ружном обеспечении причтов до нее не было никакого порядка. Руга собиралась из разных источников, из доходов коллегии экономии, из сборов штатс-конторы и из дворцовых канцелярий, выдавалась и деньгами, и хлебом, и другими припасами и притом разными окладами, отчего местам, заведовавшим ее выдачей, были немалые затруднения. Приняв в соображение штат 1740 г. и ведомости штатс-конторы и дворцовых канцелярий, комиссия положила: соборам и церквам обеих столиц, а также остзейских городов и церквам дворцовых сел быть на прежнем жаловании, только с заменой натуральных дач по справочным ценам денежными и за исключением жалования рижскому протопопу, – вместо прежних 400 р. ему положено выдавать 150 р. в год; при этом комиссия определила на будущее время уменьшить причты московских и дворцовых соборов и церквей, назначая для служения при них по одному священнику и по 2 причетника. Относительно других городовых соборов и ружных церквей определено: тем из них, которые получали ежегодно более 10 рублей, оставаться тоже при прежних ружных окладах; „которые ж соборы и церкви ружные ж, а получают оной руги не более 10 р. и к пропитанию своему приходов и никаких других доходов не имеют, тем ружного жалованья не производить для того, что тем малым жалованьем оным содержать себя не можно; в отвращение чего епархиальным преосв. архиереям о оных священно- и церковнослужителях и церквах надлежащее распределение учинить по своему благоусмотрению»¹⁰⁷⁶. После утверждения этого определения комиссии императрицей св. Синоду предстоял труд самого расписания ружных окладов по церквам и замены натуральных дач денежными.

Именным указом 1781 г. св. Синоду предписано было всем ружникам назначить вместо хлебных денежные оклады, «кои бы с одной стороны не были для пристойного их содержания недостаточны, а с другой и для казны не сделали бы излишних издержек против производимого за хлеб по справочным ценам количества, равно и за отпускаемое в церкви вино церковное, ладан, воск, мед и пшеницу такоже положить деньги». Как мало доселе было выработано ружное положение в частностях, видно из того, что Синод и теперь пришел в большое затруднение при исполнении порученной ему работы за неимением нужных для того сведений и прежде всего должен был заняться собиранием этих сведений из коллегии экономии, из консисторий и епархиальных архиереев. Сведения представлены были неудовлетворительные и неверные; нужно было требовать еще по ним разных объяснений, дополнений и поправок. Наконец уже после долгих хлопот и соображений в синодальной канцелярии составлена была «генеральная ведомость о всех в российской империи состоящих на руге соборах, монастырях и церквах, тех единственно, на которые сверх денежных окладов хлебное жалованье или другие припасы, также и принадлежащая на потребы церковные вещи, в натуре назначены». В этой ведомости показано, где и какие церкви и сколько получали припасов, и сколько требуется за все денег, как по коллежским, так и по консисторским ведомостям. По всем 24 губерниям, или в 21 епархии насчитывалось 202 таких ружных храмов (в том числе 38 соборов); священно- и церковнослужителей при них было 815 человек; на всех их следовало отпускать из коллегии экономии 18.247 р. 49 к., да кроме того из других ведомств 4358 р. 14 к., всего 22.605 р. 63 к, Представив эти данные, проверенные по коллежским и консисторским ведомостям и старым ружным окладам, св. Синод почел за нужное присовокупить к своему ружному положению, что некоторых церквей нельзя сводить на одни денежные дачи, наприм. в Якутской области, где на деньги многого вовсе нельзя достать и где поэтому дача хлебом и припасами может быть несравненно полезнее для причтов. В 1786 г. представление Синода с ассигновкой ружных окладов было утверждено и публиковано сенатским указом¹⁰⁷⁷. После этого положение о руге оставалось неизменным в течение всего XVIII столетия и дальше до назначения духовенству постоянных окладов казенного жалованья. В 1800 г. по поводу жалоб некоторых ружников на недостаточность ружного жалованья и просьб о прибавке св. Синод имел рассуждение о том, что с 1786 г., когда натуральные ружные оклады заменены денежными по тогдашним справочным ценам, цены на все предметы успели значительно подняться и что поэтому отпускаемая по этим старым ценам руга действительно может быть неудовлетворительна; но такое рассуждение не повело ни к каким прибавлениям в ружных окладах. Св. Синод сделал после него определение, которое решало трудный вопрос самым легким образом; положено было в предотвращение нужд ружных причтов уменьшать по возможности штатный состав последних, оставляя за ними прежнее количество ружных дач, наприм. вместо полного числа служащих лиц оставлять при церкви половину, „чем самым и жалованье при церкви той оставшимся удвоится»¹⁰⁷⁸.

Кроме разрешения вопроса о ружных церквах даже комиссия о церковных имениях показала первые опыты обеспечения духовенства постоянным жалованьем, которое с ее времени стало выдаваться церквам, имевшим за собою до этого времени вотчины. Главная задача ее работ собственно в том и состояла, чтобы учинить распоряжение о церковных вотчинах и учреждениях, которые пользовались с них доходами. Причислив все эти вотчины к числу земель государственных, комиссия назначила их прежним владельцам взамен их прежних вотчинных доходов оклады денежного жалованья. После этого все архиерейские домы и почти все монашествующее духовенство поступили на казенное жалованье; но в белом духовенства назначение окладов этого жалованья коснулось лишь очень немногих причтов. Мы уже видели, как мало оказалось тогда церквей, имевших за собой вотчины, да и эти церкви удостоились окладов казенного жалованья не все. Наконец самые оклады, назначенные их причтам, были очень малы сравнительно с их прежними вотчинными доходами.

При распределении жалованья на вотчинные соборы и церкви комиссия разделила их, как в свою очередь делила архиерейские домы и монастыри, на три класса¹⁰⁷⁹. К первому классу причислены только три кремлевские собора с жалованьем от 2752 до 1558 р.; ко второму и третьему классу причислены городские соборы и церкви в числе 132, у которых было не менее 20 душ крестьян, – из них во втором классе положены 22 собора с жалованьем по 115 р. в год на 6 человек причта в каждом, а остальные церкви числом 110 с причтами из трех человек (священник и два причетника) отнесены к третьему с жалованьем по 50 р. в год. Таким образом, обеспечение жалованьем обняло собою самое малое число церквей, которое в общем итоге всех церквей составляло гораздо меньше одного процента. „А тем градским соборам и церквам, сказано дальше, которые не более 20 душ крестьян за собой имеют, также и в уездах состоящим вотчинным церквам же, у которых приходы есть, довольствоваться своими приходами и имеющимися при них землями и другими, какие при тех соборах и церквах собственно есть, кроме крестьянских жеребьев, угодьи. А состоящим за теми соборами и церквами крестьянам с землями и угодьи, а буде есть где, и с мельницами, коими они ныне владеют, быть в ведомстве коллегии экономии». Обращаясь к рассмотрению самых окладов ассигнованного тогда жалованья, мы не можем не заметить, что они назначались очень скупо со стороны правительства, за исключением разве окладов трех кремлевских соборов. Из указанных сумм, назначавшихся для соборов и церквей I и II классов, нужно вычесть еще по 10 р. в год на церковные потребы; затем остальная сумма окладов распределялась так: протопопу назначалось 30, священникам по 20, дьяконам по 15, дьячкам по 10 р. в год. Цифры эти сделаются особенно выразительными, если обратим внимание на ту сумму, какую с отобранных церковных вотчин получало само правительство. Так как взятые в казну все церковные вотчины заключали в себе 910.866 крестьянских душ, то обложенные тогдашним полуторарублевым окладом они в первый же год должны были принести казне 1.366.229 р. с одних крестьян, не считая тоже громадного дохода с разных вотчинных угодий; при этом нужно взять во внимание еще то, что в 1768 г. крестьянский оброк был еще увеличен до 2 р. 70 к., а в 1783 г. на него еще набавлен один рубль, так что всего дохода с крестьян сходило в казну до 3.370.000 р., а между тем всего расхода на все церковные учреждения, у которых были отобраны вотчины, она несла 403.712 р., – меньше ¹/₈ против дохода. В частности, церковные и соборные вотчины, в которых было 35.000 крестьян, по тому же расчету приносили казне на первых же порах до 52.500 р., между тем как вся окладная сумма на храмы всех трех классов простиралась всего до 16.428 р. Для большей ясности возьмем какой-нибудь частный пример. Так, по жалованной грамоте Алексея Михайловича Смоленскому собору священно- и церковнослужители этого собора имели за собой значительные поместья, из которых на долю протопопа приходилось 154 души крестьян, на долю ключаря 86, протодьякона 130, четверых священников 50–75, пятерых дьяконов – 19–60; по полуторарублевому окладу с души первый должен был получать 231 р., второй 129, третий 195 и т. д.; кроме того собору шла руга в количестве 13 р. 8 алт. протопопу, 5 р. 28 алт. протодьякону, по 5 р. 21 алт. ключарю и священникам, по 4 р. 18 алт. дьяконам и уставщику, да по 16 алт. 4 деньги сторожам и просвирне. По окладу Екатерины протопопу назначено всего 60 р., ключарю 40, священникам и протодьякону по 30, дьяконам по 25 и столько же иподиаконам¹⁰⁸⁰.

Утвердив окладное расписание комиссии, императрица «пожаловала из сумм коллегии экономии денежную прибавку» на все соборы и церкви, вошедшие в новые штаты, но опять в самом ничтожном количестве, на причты 2 класса по 15, а на причты 3-го по 10 рублей в год¹⁰⁸¹. Казна очевидно получила от всей секуляризационной операции такой барыш, что при более щедрой ассигновке денег на духовенство могла бы не только значительно возвысить оклады, назначенные комиссией, но очень много помочь и тем 99% причтов, которые остались вне штатного положения, и притом без особенного для себя отягощения. Между духовенством недаром составилось и доселе еще живо убеждение, что время 1762–1764 гг., когда отобраны от церкви ее вотчины, было самым благоприятным временем для обеспечения материального быта белого духовенства и что, если бы правительство воспользовалось им надлежащим образом, вопрос об обеспечении духовенства далеко не имел бы в настоящее время той трудности, которую он теперь представляет. Правда, комиссия о церковных имениях обязана была еще озаботиться назначением из того же источника постоянных окладов для содержания духовных училищ, но эта задача была разрешена ею едва ли еще не хуже первой. Уже долго спустя после окончания работ комиссии в 1767 г. именным указом поведано было из коллегии экономии отпускать на все 28 духовно-учебных заведений, имевших более 6000 учеников, всего-навсего по 38.099 руб. 98 коп. в год; сумма эта, округленная до 40.000 р., отпускалась затем с небольшими только прибавками до 1784 г., когда число учеников возросло до 12000; с этого года до 1797 количество ее состояло из 77.431 р. 27 к.¹⁰⁸². Чтобы спасти бедные семинарии от упадка, епархиальные архиереи, уже лишенные теперь своих прежних богатых средств, прибегали к разным искусственным мерам, назначали в пользу семинарии разные штрафы по консисторским и благочинническим делам, возбуждали к пожертвованиям разных любителей духовного просвещения и определяли для той же цели особые сборы с епархиального духовенства; несмотря на указ Екатерины, освобождавшей духовенство от всех сборов в пользу духовных школ, благосостояние этих школ едва ли не главным образом зависело от скудных жертв того же духовенства, имевших совершенно такой же обязательный характер для последнего, как и в прежнее время, когда во всей силе господствовало еще церковное тягло; низшие школы даже исключительно содержались одними сборами с духовенства¹⁰⁸³. В 1797 г. имп. Павел Петрович возвысил штатный оклад на духовно-учебные заведения до 142.000 р. в год.

Вообще результаты комиссии по вопросу об обеспечении духовенства во всяком случае стоят в сильном противоречии с теми блестящими обещаниями, какие были высказаны императрицей в указе 1762 г., изданном при самом начале дела о церковных имениях¹⁰⁸⁴, так что при взгляде на эти результаты невольно припоминаются слова самой императрицы, которые были сказаны ей в указе об отмене крутых распоряжений, изданных относительно тех же церковных вотчин при Петре III: «кажется, надобность состояла только в том, чтобы отобрать у духовных их имения: а чтобы взять осмотрительные меры о порядочном и как для Церкви и духовного чина безбедном, так и для отечества полезном управлении, о том не подумано»¹⁰⁸⁵. Невнимательность правительства к судьбе белого духовенства в свое время, как видно, удивляла даже образованное общество, державшееся либеральных идей и сочувствовавшее секуляризации монастырских вотчин. Мы видели, что известный Сиверс (лютеранин по религии) почел долгом для себя обратить внимание императрицы на бедственное состояние сельского духовенства. Сколько можно заключать из его письма к Екатерине, о котором мы уже говорили, в обществе и среди духовных лиц ходила мысль, что вместо денежных окладов правительство хочет обеспечить причты земельными дачами, которые тогда тоже довольно удобно было выделить из массы секуляризованных церковных земель; Сиверс представлял императрице о настоятельной необходимости или дать причтам эти земельные участки, или назначить на их содержание небольшое жалованье, чтобы не дать им умереть с голоду и вместе «зажать рот злословию». В ответном письме императрицы находим решительное отрицание этой мысли; самое происхождение ее приписано влиянию «лукавых ханжей и святош». «Если точнее справитесь, писала Екатерина, то увидите, что прежнее положение причтов остается неприкосновенным; приходы в 500 душ могли бы очень хорошо содержать своих священников и не подавать им повода к жалобам. Излишнее раздробление приходов и вытекающее отсюда малое число прихожан конечно составляют неудобство, которое, надеюсь, ваш архиерей не будет вперед увеличивать еще более». К счастью для духовенства Екатерина не долго держалась таких мыслей, которые сама же осуждала в указах, изданных в начале своего царствования, и по поводу начавшегося в 1765 г. общего межевания земель обнародовала новые законоположения „об отмежевании земель церквам».

Наделение церквей землями остановилось еще с конца XVII столетия после составления последних писцовых книг 1680-х годов. Множество церквей в разных местностях и тогда не получило земельных наделов, а потом число этих безземельных церквей все более и более умножалось с открытием новых приходов; но правительство не возвращалось к вопросу об отмежевании к ним земельных участков в течение всей первой половины XVIII столетия, предоставляя это дело доброхотству самих прихожан и ограничиваясь только некоторыми мерами возбуждения этого доброхотства. Во второй половине XVIII в. вопрос этот снова был поднят при имп. Елизавете, которая в 1754 г. первая предприняла произвести общее межевание земель по всей империи. В том же году межевание начато было в губерниях московской и новогородской и в уездах великоустюжском и вятском, но в скором времени было оставлено вследствие возникновения множества жалоб на произвол межевщиков, которым тогдашняя межевая инструкция дала громадные полномочия производить ревизию всех крепостных актов на земли и редукцию всех примерных и захватных земель даже помимо вотчинной коллегии¹⁰⁸⁶. Вместе с тем остановилось и наделение землями церквей. При имп. Екатерине изданы были новые межевые инструкции, основанные на более рациональных началах, которые вошли в доселе действующее законодательство¹⁰⁸⁷, и генеральное межевание произведено было на самом деле. В этих инструкциях изложены были подробные правила как о размежевании церковных земель, состоявших за церквами еще до 1765 г., так и об отводе участков для церквей, которые доселе не имели земель.

Все имевшиеся доселе у церквей земли, приобретенные ими по писцовым книгам и разным крепостным актам, велено записывать не на имена священно- и церковнослужителей, а за самими церквами; в случае споров межевать их «по полюбовным со смежными владельцами отводам, так как и о владельческих дачах положено», предоставляя право полюбовного развода самим священно- и церковнослужителям¹⁰⁸⁸. Если у церкви по писцовым книгам и др. актам земли окажется менее положенного количества, то к этой земле велено примежевывать недостающее количество из соседних владельческих дач; если же больше, – то в случае бесспорного владения ею причтами межевать ее всю к церкви даже и с примерной землей, в случае же споров примерную землю отписывать к тем владельцам, из чьих дач она попала в церковное владение, за исключением однако того случая, когда вся писцовая земля церкви будет меньше надлежащей пропорции¹⁰⁸⁹. Земли после упраздненных церквей, опустевшие церковные кладбища и при них пустые земли велено было отдавать тем владельцам, из чьих дач они были даны к церквам или за неимением этих владельцев продавать другим соседним, или наконец отдавать в ведомство коллегии экономии¹⁰⁹⁰. Усадебные земли под дворы духовенства были утверждены за церквами, но об отмежевании этих земель вновь, где их при церквах не имелось, в инструкциях ничего не было сказано, а между тем в городах духовенство нередко в них очень нуждалось¹⁰⁹¹.

Говоря о наделе землями церквей, не имевших земельных участков в прежнее время, межевые инструкции имели в виду одни сельские помещичьи приходы, потому что городским церквам вовсе не велено было отводить пахотных и выгонных участков «затем, что сии церкви не яко уездные, а как градские, и священно-церковнослужители должны довольствоваться от приходов, а отводить земли к церквам, построенным в дворцовых и казенных селениях, предоставлено их специальным ведомствам. Межевание церковной земли в помещичьих приходах указывалось производить по отводу самих владельцев, с тем, впрочем, условием, чтобы земли были отводимы к одному месту поблизости церквей и в количестве не большем 30 десятин на пашню и 3 на сенные покосы. В инструкции межевых канцелярий и контор говорилось: «к построенным во владельческих селениях после писцовых книг церквам, к которым земель не дано, давать со всего того числа четвертей, сколько к которому селению и в смежных к оному тогож прихода деревнях и к ним в принадлежащих пустошах по нынешнему межеванию окажется, рассчитывая от каждого по пропорции, чтоб всего было с 500 четвертей и выше по 20 (10 десятин, потому что четверть = ¹/₂ десятины), а ниже 500 и до 100 четв. по 15 четвертей, а со 100 – 50 по 10 четв. в поле, а в дву потому ж; сенных покосов на четверть по копне, считая по 10 копен в десятине; сверх того по числу данных четвертей под дворы и огуменники, полагая на 100 четвертей по 15 десятин, что по пропорции надлежать будет. К ружным церквам, при которых священно-церковнослужители состоят не на пашне, хотя б они и ныне к ружному содержанию с обеих сторон были согласны, но до будущего впредь общего государственного положения назначенную пропорцию определять особо, а между тем ту землю оставлять за владельцами до тех пор, пока в том содержании обе стороны согласие свое содержать будут; когда же в оном произойдет несогласие, тогда такую землю отдать к церкви, а ружное содержание уничтожить». Сверх земельного надела приходскому духовенству предоставлялось пользоваться въездом в помещичьи и приходские леса, кроме заповедных, но при этом рубить лес лишь в количестве, нужном ему для собственных нужд, а отнюдь не на продажу¹⁰⁹².

Помещикам, разумеется, были вовсе неприятны такие узаконения, а потому, как только межевание началось на самом деле, с их стороны открылись сильные споры, которые потребовали особых разъяснений от Сената. Межевыми инструкциями велено, читаем в сенатском указе 1767 г., отводить к церквам земли по отводу владельцев к одному месту и поблизости церквей, „и сие постановление сделано в таковом всемилостивейшем уповании, что каждый владелец подлежащее число из своей дачи к церкви земли непринужденно, а из собственной своей воли отведет; но совсем ныне противное тому по самой практике правит. Сената межевою экспедицией усмотрено, что некоторые владельцы к построенным в селениях церквам, у которых они в приходе, а к тем селениям своими дачами прикосновенны, положенной пропорции земли самовольно не дают, под претекстом таким, что, от всех ли владельцев или от одного владельца с его деревнями к церкви землю давать, в вышеозначенном X гл. 3 п. будто бы точно не изъяснено, а тем самым в государственном межевании наносят помешательства»¹⁰⁹³. Нашлись и другие препятствия в практике межевания; так возникли вопросы о том, брать ли при отведении к церкви земель из разных дач участки у крестьян казенных, если они состоят в одном приходе с помещичьими; сколько у какого владельца брать земли для отвода к церкви, когда между владельцами идут споры о межах, которые еще не известно чем должны кончиться; как наблюсти правило, чтобы церковная земля была в одном месте и поблизости к церкви, когда она отводится из дач разных владельцев и следовательно в разных местах и проч. Оставляем вопросы, относившиеся к техническим затруднениям при межевании. Указ решил отводить землю не от одного того владельца, в селе которого находится церковь, а от всех, деревни которых приписаны к одному и тому же приходу и граничат своими землями с землями главного приходского селения, равно как и от казенных крестьян при таких же условиях, соразмеряя при этом количество земли, отводимой к церкви от каждой дачи, с сравнительной величиною последней, от деревень же как помещичьих, так и казенных, земли которых границами своими к землям главного приходского селения не прилегают, а находятся за дачами других владельцев, участков в церковный надел не отводить; для того, чтобы церковная земля, отводимая от нескольких дач, не распадалась на несколько участков, находящихся в разных местах, землемерам поручено уговаривать владельцев дач, чтобы они сами полюбовно отвели церковную землю в одном, а в случае необходимости хотя в двух или трех местах поблизости, а сами между собою обменивались для этого участками, уступая друг другу в способных местах, а если они не согласятся, предоставлять все дело на решение межевой конторы или канцелярии; контора или канцелярия имели право по представленному им плану нарезать к церкви земли от всех спорящих владельцев своею властью, в случае нужды даже от одного владельца, отрезывая ему взамен соразмерные участки из земель соседних владельцев; что касается до спорных земель, которые неизвестно еще кому из тяжущихся должны достаться, то их при нарезке церковной земли не велено брать во внимание, ограничиваясь при этой нарезке одними бесспорными участками; в избежание споров насчет качества земли Сенат положил лучших угодий, отводом которых помещики были бы обижены, к церквам не отводить, а чтобы не были обижаемы и священно-церковнослужители, велел отводить им земли преимущественно в тех местах, где они и прежде владели и „где безобидно владельцам и с удовольствием священно-церковнослужителей будет». В 17 п. того же указа находим важное распоряжение давать церквам планы и особые межевые книги только на земли писцовые, а на вновь отведенные планов и межевых книг, а также указов не давать, хотя бы они отведены были в дополнение прежней писцовой дачи, в межевых же книгах описывать их на владельческие того прихода дачи, что к той церкви на довольствие причта определено из дачи такого-то владельца там-то и столько-то. Распоряжением этим у новоотводимых к церквам земель очевидно отнимался характер в собственном смысле церковного достояния; земли давались лишь на довольство, в пользование причта. Но это едва ли могло относиться к невыгоде духовенства, потому что пользование этими землями было гарантировано за ними самим правительством, а между тем, не будучи церковным достоянием, земли эти не поступали в ведомство церковной власти и не могли получать от нее другого назначения по ее высшим административным распоряжениям, что, как мы уже видели, к большой невыгоде духовенства не раз и случалось¹⁰⁹⁴.

Приведенным указом противодействие наделению церквей землями со стороны владельцев не прекратилось; оно успело найти себе поддержку даже в нем же самом, воспользовавшись его уступками в пользу владельцев в некоторых его выражениях: отмежевывать по их отводу, не отводить лучших угодий. В октябре 1775 г. вышел новый сенатский указ, в котором читаем, что за всеми предшествовавшими «учреждениями и установлениями до сведения межевой экспедиции дошло, что владельцы к церквам из дач своих отдают земли не в близости, а в самой от церквей отдаленности и в таких местах, где они суть худого качества, а при всем том и к тем отдаваемым в отдаленности землям для проезда к ним дорог не оставляют и тем отъемлют все способы у церковнослужителей к обрабатыванию их, так что они остаются совсем бесплодными». В пресечение этого указ повелевал отводить земли в способных местах; «где ж оных в близости отвесть не будет способов, а отведены будут через владельческие, то б непременно оставляемы были для проезда по ним дороги, кои, и из числа настоящих дач исключая на планах, означивать и в межевых книгах, именно описывая»¹⁰⁹⁵. Нельзя не заметить, как в каждом из этих указов все более и более спадает решительный тон распоряжений, изложенных в первых инструкциях, вследствие разных уступок в пользу владельцев, – признак того, что противодействие последних было довольно сильно. В 1778 г. все эти указы и распоряжения оказалось нужным подтвердить новым указом, в котором между прочим замечено, что церквам необходимо отводить полные дачи земли, хотя бы причты «и просьбы о том не имели»¹⁰⁹⁶. При отводе земель в украинском округе возникла было мысль наделить тамошние церкви большими участками, но скоро оставлена, потому что войсковые жители и помещики края сослались на недостаток земель. В то же время здесь поднялся вопрос о межевании собственных земель священно- и церковнослужителей, которые у последних в этой местности были не редкость; указом 1775 г. все такие земли, приобретенные духовенством еще до запретительного указа при Анне Иоанновне, велено межевать не к церквам и не к именам их владельцев, а к селениям, к которым эти земли принадлежат или к которым сами владельцы их примежевать пожелают¹⁰⁹⁷. В 1779 г. вышел именной указ о наделении священно- и церковнослужителей усадебными местами; ближайшие к церквам дворовые места велено приводить в такое положение, чтобы они навсегда и неотъемлемо принадлежали местному духовенству, равно где есть удобные при церквах под дворы места, те отводить священно- и церковнослужителям по желанию последних, с тем однако, чтобы они никому из людей другого звания во владение переходить уже не могли¹⁰⁹⁸.

Несмотря на приведенные распоряжения правительства, отвод земли к церквам не был закончен повсеместно в течение всего царствования Екатерины; до вступления на престол Павла Петровича он обнял собою сельские приходы в губерниях: Смоленской, Тульской, Калужской, Московской, Владимирской, Ярославской, Рязанской, Тверской, Орловской, Воронежской, Слободоукраинской, Костромской, Могилевской, Пензенской, с. Петербургской, Новгородской, Псковской, Олонецкой и Вологодской, – затем при Павле Петровиче по 1797 г., когда о церковных землях последовали новые узаконения, в губерниях Витебской, Курской, Нижегородской и Тамбовской. Но и в этих губерниях по спорам помещиков земли достались далеко не всем церквам; к церквам в селениях казенных земли даже вовсе не были отводимы¹⁰⁹⁹.

На другой же год по вступлении своем на престол имп. Павел указом 18 дек. 1797 г. заявил, что „почитая попечение о благоустройстве Церкви и призрении к служащим ей одною из главнейших обязанностей царствования», он считает прежние милости правительства к духовенству еще не вполне удовлетворительными, и положил: 1) для тех причтов, которые помещены в штате 1764 г., возвысить их оклады, 2) в приходах же, где священно- и церковнослужители получают содержание от определенной им земли, поручить обработку последней прихожанам, о чем и сделать св. Синоду подробное определение вместе с Сенатом, 3) в губерниях, присоединенных от Польши, где священство еще доселе не устроено, городское духовенство соборов и знатных церквей подвести под штатное определение, а сельское обеспечить землями, поручив обработку этих земель тоже прихожанам¹¹⁰⁰. Прибавки к штатному жалованью были назначены в небольшом количестве, одинаковом и для соборов и для церквей, именно: протоиереям по 30 р., священникам 20, диаконам 15, причетникам по 10, за исключением трех кремлевских соборов, которые получили больше; но сличая эти прибавочные суммы с ничтожными окладами 1764 г., мы находим, что содержание духовенства, их получившего, увеличилось ровно вдвое¹¹⁰¹. Самой важной мерой указа 1797 г. было, разумеется, определение касательно обработки церковной земли.

Менее, чем через месяц (в янв. 1798 г.), явился требуемый в указе доклад св. Синода и Сената, где изложены и неудобства к исполнению предначертания государя и главные меры для его исполнения. Излагая первый, Синод и Сенат объясняли, что 1) так как приходы по числу дворов не равны между собою, то малые при обработке церковной земли будут обременены более приходов обширных; 2) то же неравенство обязательного труда для прихожан последует также от неравенства самых церковных дач в разных приходах; 3) хотя во многих местностях прихожане добровольно сами от себя обрабатывают церковную землю, но если распространить повсюду обязательную равномерную обработку ее, то во многих местах могут произойти с обеих сторон несогласия о времени работ на церковных землях, а также о способах и качестве обработки последних, что поведет к лишним спорам и тяжбам, а для правительства к затруднениям. Вследствие всех этих обстоятельств Синод и Сенат положили: 1) приходы в рассуждении исправления треб оставить в непременной зависимости от священников тех церквей, к которым они прежде приписаны; 2) все отведенные к церквам земли оставить за ними и считать церковными, а где недостает их до принятой пропорции 33-х десятин, там оставить их в настоящем количестве без дополнения; 3) землю эту, по 33 десятины к приходам отмежеванную, считая навсегда церковным уделом, присоединить к общему количеству земли, прихожанам принадлежащей, и предоставить им пользоваться ею под условием доставлять священно- и церковнослужителям натурою такое количество хлеба, где какой родится, также сена, соломы и гуменного корма, какое с 30 десятин пахотной и 3 сенокосной земли можно собрать по средней пропорции урожая; 4) для избежания при этом разных затруднений в рассуждении доброты хлеба и прочего предоставить духовенству на волю делать с прихожанами условия насчет замены натуральных даяний денежными по справочным ценам; 5) касательно вознаграждения за требы оставить в силе прежнее положение (т. е. 1765 г.); 6) писцовую землю свыше 33 десятин, оставив за церквами, дозволить священно- и церковнослужителям отдавать внаем, но обработку ее самим запретить, «яко дело с саном их несовместное»; 7) усадьбы и огороды духовенства оставить на прежнем основании за ним и предоставить ему кроме того право пользоваться выгонами обще с прихожанами; 8) для уравнения прихожан малоприходных и великоприходных церквей в работах на духовенство устроить эти работы так, что если бы случилось, что в одном приходе 300, а при другом только 200 дворов, то от первого отчислить для работ ко второму 50 дворов; 9) все эти правила иметь в виду и при даче дозволения на построение новых церквей; 10) действие их распространить на все приходские сельские церкви, которые не состоят на руге, не исключая ни приходов старообрядческих, ни приходов в бывших польских владениях. 11 января этот доклад был утвержден государем и публикован указами по всем губерниям, причем исполнение его поручено начальникам губерний, которые должны были через земскую полицию иметь наблюдение, чтобы священно- и церковнослужители определенное им содержание получали от прихожан сполна, в надлежащие сроки и непременно вскоре после жатвы¹¹⁰².

В начале 1799 г. правительство в первый раз еще обратило внимание на беспомощное состояние вдов и сирот духовных лиц, которое находило себе до сих пор лишь единственное облегчение в известной крепости между духовенством семейных уз, в том, что почти каждое духовное лицо всегда считало своим неизбежным долгом разделять свой иногда самый нищенский достаток с бедной родней и с первого же дня своей службы делалось тружеником кормильцем большей частью огромной семьи из лиц разного пола и возраста. Епархиальные начальства с своей стороны всегда были сильно озабочены нищенством этих вдов и сирот, но не находя никаких средств помочь им, по необходимости должны были предоставлять их участь тому же семейному призрению, развивая последнее зачислением за сиротами мест, скреплением семейных условий между наследниками этих мест и теми, кто на последние поступал и т. п. 7 марта 1799 г. государь указал св. Синоду сочинить на первый раз положение о призрении вдов и сирот после священно- и церковнослужителей городских церквей и соборов. Св. Синод, заинтересованный сам этим делом, с такой быстротой повел его, что к началу апреля доклад его об этом предмете был уже составлен и поднесен на утверждение государя. В начале его св. Синод вошел в подробное исчисление всех существовавших доселе способов призрения духовенства; способы эти показаны следующие: 1) дети умерших духовных лиц мужеского пола отдавались в духовные училища на казенное содержание, с предоставлением притом за некоторыми из них для пропитания семейств их священно- и церковно-служительских мест, а женского пола по достижении потребных лет выдавались замуж за церковников, которым преимущественно пред другими давались церковные места, доставлявшие содержание как им, так и прочему семейству умершего; 2) вдовы преимущественно пред другими помещались на просвирнические должности и в богадельни при архиерейских домах, а имевшие взрослых и женатых сыновей жили при них с прочими своими детьми. На будущее время Синод предполагал для прочности сего полезного дела к прежним средствам призрения присовокупить следующие: 1) так как по штатам 1764 г. при архиерейских домах велено для всяких разночинцев учредить богадельни с жалованьем на каждое призираемое лице по 5 р. в год, а с прибавкой 1797 г. – по 10, то в эти богадельни и принимать означенных вдов и сирот преимущественно пред другими, предоставляя им впрочем на волю, если не хотят поступать в богадельни, жить, где угодно, получая те же 10 р.; 2) желающих пострижения предпочтительно же пред другими принимать в монастыри на открывающиеся вакансии; 3) обратить в пользу их призрения остатки сумм от доходов с погребения на церковных кладбищах, остающееся после удовлетворения местных церковных нужд; 4) на тот же предмет обратить разные штрафы по духовному ведомству, которые идут на госпитали, кроме того сбирать прибавочные деньги с ставленников, с священника по 1 р., с дьякона по 50 к. сверх обычных сборов, не делая однако этой прибавки обязательною, принимать и др. доброхотные подаяния; 5) чтобы пособиями не пользовались люди недостойные их, назначать содержание тем только, которые достигли 40 лет или за болезнями и увечьем пропитать себя не могут, а также детям, ни под какое распределение не подходящим, прочим же предоставлять мещанские права; 6) детей мужского пола лет с 9 принимать на содержание в школы, «употребляя притом и те способы, кои наблюдаются ныне к содержанию и семейств их». Государь утвердил все эти предположения, кроме предположения о прибавочном сборе с ставленников. После этого св. Синод публиковал свой доклад указом по всем епархиям, предписав всем архиереям возыметь сугубое попечение о вдовах и сиротах городского духовенства, вести тщательный счет всем штрафным, остаточным и жертвованным деньгам и употреблять их точно для предписанного предмета, а в конце каждого года подавать св. Синоду подробные ведомости как о вдовах и сиротах, так и о всех на них расходах. В конце года разослан другой указ по всем монастырям о том, чтобы каждогодно посылали в св. Синод ведомости о всех остатках от их штатных сумм, которые оставались от незамещенных монашеских вакансий и тоже назначались на призрение духовных вдов и сирот¹¹⁰³.

Но все эти способы призрения очень скоро оказались неудовлетворительными вследствие самого уже множества нуждавшихся в пособии лиц; это предвидел самый указ, предписывая архиереям особенную осторожность в назначении пособий и ограничивая последние только людьми, имеющими в них крайнюю нужду. При этом некоторые из указанных способов призрения оказались очень ненадежными на первых же порах. Так, штрафные деньги, кроме того, что были не велики, назначались еще на разные нужды епархии, шли наприм. в подспорье к скудным окладам духовных школ. Отписка в пользу вдов и сирот остатков от кладбищенских денег повела, разумеется, к тем же утайкам настоящей цифры доходов, как впоследствии такая же отписка от церквей сумм свечных в пользу духовных школ. В московской епархии консистория сначала поручила сбор кладбищенских денег священникам под надзором благочинных и в избежание утайки, как следует, выдала для этого сбора запечатанные кружки; но ни кружки с печатями, ни благочинные отвратить утайки не могли. В 1800 г. главный начальник Москвы гр. Салтыков предложил поручить кладбища смотрению частных приставов, рытье могил предоставить нижним полицейским служителям под надзором полицейских чиновников, а сбор денег от погребения и расходование их на содержание и украшение кладбищенских церквей церковным старостам тоже под надзором полиции, во избежание же утаек и для облегчения контроля над кладбищенскими доходами назначить за каждую могилу определенную плату в 1 руб., из которой половину отдавать рабочим, а другую в пользу церкви и причта. М. Платон благоразумно отстранил такое крайнее вмешательство в это дело полицейской опеки и возложил все ведение прихода и расходов по кладбищенским церквам на одних священников и церковных старост, обязавши тех и других доставлять остатки кладбищенских доходов в консисторию; к прежним кружкам для устранения разных неисправностей по сборам и расходам прибавлены еще шнуровые книги¹¹⁰⁴. О практическом достоинстве подобных мер контроля над церковными суммами говорить теперь, кажется, совершенно излишне, когда несостоятельность их признана уже вполне самою администрацией. Вообще в практике епархиальной жизни после 1799 г. главной и специальной суммой на призрение духовных вдов и сирот считалась одна только богаделенная сумма, отпускавшаяся из казначейства. Но она простиралась всего до 500–250 р. на каждую епархию и очевидно была недостаточна для своей цели, тем более что вдовы и сироты никогда не любили поступать в самые богадельни, общежитие которых могло бы еще сколько-нибудь сделать эту сумму чувствительною для их обеспечения, а предпочитали получать назначенные на них богаделенные оклады себе на руки на местах своего жительства через благочинных. Сколько можно судить по практике тульской епархии, это богаделенное жалованье выдавалось очень немногим лицам и в небольшом количестве, – от 3 р. 94 к. до 7 р. 88 к. в одни руки за полгода. В списке призираемых за 1817 г. состоят только 13 человек обоего пола по всей епархии и всего жалованья на них положено было 65 р. за полугодие. Как же велико было число вдов и сирот, которые не получали и этих малых пособий¹¹⁰⁵. Нельзя не заметить при этом, что епархиальные начальства незаконно расширяли употребление богаделенной суммы на все духовенство своих епархий, потому что указ 1799 г. говорил о призрении на них одного только класса вдов и сирот городского и соборного духовенства¹¹⁰⁶. – Наконец, кроме вдов и сирот в духовном ведомстве были еще люди, не менее нуждавшиеся в пособиях, но доселе ничего не получавшие, – это неимущие престарелые священно- и церковнослужители. В 1791 г. имп. Екатерина вздумала основать пенсионный фонд для обеспечения заштатных священно- и церковнослужителей тех церквей и соборов, которые в 1764 г. были обеспечены жалованьем; для этого она указала св. Синоду положить в банк для приращения процентами накопившиеся тогда остатки от синодальной типографской суммы в виде неприкосновенного капитала, затем присоединять к этому капиталу ежегодные остатки той же суммы и из процентов (до 3000 р. в год) производить пенсию во-первых означенным духовным лицам, а во-вторых светским чиновникам духовного ведомства. В начале XIX столетия весь капитал, сформировавшейся таким образом, состоял из 110.000¹¹⁰⁷. Потом уже в 1801 г. положено было выдавать пенсию из государственного казначейства (до 5000 р. в год) полковому духовенству; священник должен был получать за 20 лет полковой службы 100 р.; то же количество назначено осиротевшему семейству такого лица; бездетная вдова получала половину; некоторым вдовам и сиротам назначались единовременные выдачи¹¹⁰⁸. В таком положении вопрос о призрении в духовном ведомстве оставался до 1823 г., когда устроены были духовные попечительства.

Далеко неудовлетворительными оказались на деле и распоряжения касательно церковных земель. Как только они стали приводиться в исполнение, так и открылись со всех сторон затруднения, каких и не предвидел синодальный доклад 1798 г. В следующем году св. Синод послал Сенату ведение, что дело об обрабатывании церковных земель прихожанами, как это явствует по доношениям из епархии, не только не приведено к окончанию, но в некоторых губерниях даже и не начинало приводиться в исполнение, несмотря на неоднократные отношения о том епархиальных начальств к губернаторам и в губернские правления, „отчего священно- и церковнослужители претерпевают крайний недостаток и нужду; хотя же по Тверской губернии и учинены некоторые распоряжения, но из приложенных при доношении преосв. Павла архиепископа Тверского тамошнего губернского правления в консисторию в копии сообщения и дошедших к нему от священно- и церковнослужителей жалоб видно, что оное учинено несогласно с помянутым высочайше конфирмованным докладом, без согласия и ведома его преосвященного одним гражданским правительством, и по препоручению его земским судам принуждают оные священно- и церковнослужителей к условиям к продовольствию их недостаточным и обидным; по Вологодской же губернии бывшим там гражд. губернатором Шетневым приходские дворы разделены на число церквей по всей губернии, и по сему разделению причитается на каждую церковь для обрабатывания земли 105 дворов, из коих причисляемые к некоторым церквам в недостающее при оных количество дворов души состоят по способности, а к другим в весьма отдаленном расстоянии, полагая ближних от 2 до 10, от 10 до 20 и до 50, а дальних от 500 до 100 и от 100 до 300 и более верст». Изложив эти обстоятельства, св. Синод просил Сенат подтвердить по светскому ведомству указом о скорейшем приведении доклада 1798 г. в исполнение, причем мнением своим представлял, что при всех распоряжениях по этому делу нужно иметь непременным основанием 33-десятинную пропорцию земли, средний урожай и справочные цены, самое дело вести не иначе, как по соглашению с епархиальными начальствами, приписку дворов от одного прихода к другому для обработки церковной земли „делать к тем токмо церквам, кои не имеют полного числа по закону приходских дворов, а имеющие оное положенное число оставлять, как до сего были, посредством чего как правительство, так прихожане и священно-церковнослужители не только могут избежать затруднений и неудобностей, как оные в некоторых местах и начинают уже оказываться, но еще оттого может быть обоюдная польза и скорейшее оного дела приведение к концу; в заключение всего Синод выяснял еще одно незаконное распоряжение Тверского губернского правления, по которому велено оставить без определения относительно земельного надела и обработки церковных земель церкви, получающие от прихожан ругу; под ружными церквами следовало, по его мнению, разуметь те только церкви, на которые отпускается известная сумма из казны, прочие же церкви, как приходские, нужно обеспечить или условленным от прихожан содержанием, или тою же 33-десятинною пропорцией земли. Согласясь во всем с этим ведением, Сенат к концу года выдал указ, чтобы губернаторы и губернские правления во всем поступали согласно с мнением св. Синода под опасением в случае жалоб от духовенства на лишение пропитания остаться под ответом и взысканием. Но после этого указа прошел еще целый год, а дело об обработке церковной земли все еще не подвигалось вперед, и Сенат должен был в ноябре 1800 г. снова повторить тот же указ почти слово в слово¹¹⁰⁹.

Особенно плохо исполнялись указанные распоряжения правительства в областях, приобретенных от Польши, которые, как мы видели, тоже подведены были под силу указа 1798 г. Светские начальства, от которых так много зависело и наделение церквей землею и распределение обработки ее между прихожанами, здесь были не только холодны, но большею частью даже прямо враждебны к интересам Церкви и православного духовенства. В 1800 г., после многих сношений с гражданским начальством Киевская консистория писала в одном циркулярном указе, что 1) многие церкви не только не получили нового земельного надела, но со времени публикации указа 1798 г. потеряли и свои старые эрекциальные земли, которые немедленно отбирались от них помещиками; «помещики же, дабы удержать за собою отнятую церковную землю, или же дабы там, где мало или вовсе нет земель, избегнуть удовлетворения оными священно- и церковнослужителей в надлежащем количестве, располагаются даже под предлогом уравнения приходов малых с великими упразднить самые церкви, 2) что по доношениям дух. правлений и благочинных Киевского уезда маршалами и другими светскими чинами по всем почти поветам составлены обидные для священнослужителей положения о шестилетней сложности урожая; 3) что, несмотря на неоднократные строжайшие предписания и подтверждения Киевского губернского правления подчиненным ему лицам о наблюдении за точным исполнением высочайших постановлений 1798 г., успех по оным происходит с крайнею со стороны светских чинов медленностью и очевидною для священно- и церковнослужителей обидою, составляющею единое их притеснение, к лишению дневной пищи относящееся, так что священно- и церковнослужители через долгое время претерпевают самую сожалительную участь, не имея дарованного им по высокомонаршей милости пропитания от ружной церковного удела земли, по единственному с помещичьей стороны препятствию и недеятельности в отвращение оного нижних земских судов или их членов, которые, как бы находясь в единомыслии с помещиками и их экономиями, не стараются простирать своего внимания к скорейшему исполнению толь важного дела, через течение коего с весьма слабым движением страждет все почти Киевской епархии духовенство». Затем указ приводит множество фактов из практики всех поветов Киевской епархии, как помещики уничтожали роковщину по своим приходам, отнимали у церквей все эрекционные земли, которые превышали указную пропорцию, да и остальную землю присваивали себе же, а между тем содержания духовенству не назначали или назначали в малом количестве и т. д.¹¹¹⁰.

В таком положении дело о церковных землях оставалось до конца царствования Павла Петровича. Как только восшел на престол имп. Александр, св. Синод подал ему доклад о всех неудобствах и затруднениях, какие были встречены при исполнении указа 1798 г. Результатом этого доклада был высочайший указ 3 апр. 1801 г., которым положение 1798 г. объявлялось отмененным. «При уважении первых начал сего положения, сказано здесь, открывается, что с одной стороны поставляя священно- и церковнослужителей в беспрерывной зависимости от прихожан в насущном их хлебе, с другой налагая на сих последних новую и необычайную им повинность, она разрывает между ими тот союз мира, любви и доброго разумения, каковой между всеми сынами Церкви, а паче между пастырями и стадом их словесным вера полагает». Но при этом у законодателя возникала мысль о том, что обрабатывание церковной земли, которое он желал снова предоставить самому духовенству, а не прихожанам, объявлено было прежде несогласным с достоинством свящ. сана; поэтому он почел нужным доказать противное, руководясь при этом отчасти религиозными примерами, отчасти тогдашними модными идеями о высоте и прелести натуральной простой жизни. „Духовенство, быв самим Богом предуставлено к назиданию нравов народа, имеет обязанность примером своим ободрять и привлекать его к трудолюбию и ко всем хозяйственным упражнениям; а как между ними земледелие есть благороднейшее, полезнейшее и в связи государственных нужд необходимейшее, то пред лицом нашим нет в империи состояния, коему бы вниманием к нему и даже самым непосредственным его производством заниматься было постыдно; напротив все, что относится к нему, в очах истинной мудрости почтенно и всякого одобрения достойно. Движимые сими причинами, признали мы за благо, согласно представлению св. Синода распоряжение, конфирмованное в 11 день января 1798 г. о землях церковных отменив, обратить часть сию в прежнее ее положение. Мы надеемся, что мирское духовенство, чтя в основателях веры и в древних патриархах первобытной церкви первых земледельцев и ревнуя св. их примеру, неуклонно пребудет в сей апостольской простоте нравов и упражнений, толико сан его украшающей и сближающей с состоянием людей, наиболее требующих духовной помощи и утешения»¹¹¹¹.

После этого указа правительство естественно должно было озаботиться скорейшим окончанием дела об отмежевании к церквам земель, без чего незачем было и говорить о том, чтобы духовенство само обрабатывало землю и кормилось трудами рук своих, как древние патриархи. К сожалению, дело это было при имп. Александре более запущено, чем когда-нибудь, так что в течение всего 24-летнего его царствования межевание церковных земель кончено всего только в двух губерниях, в Казанской (1803 г.) и Симбирской (1821 г.). Прежде всего в 1802 г. в Сенате возникли вопросы о том, что делать с землей, примежеванной прежде к церквам в количестве, большем против указного, а потом через каких землемеров производить межевание земли к тем церквам, которые ее еще не имеют; первый вопрос подняли экономические крестьяне Нижегородской губернии с. Байкова, которые жаловались на то, что в 1786 г. уездный землемер намежевал для их церкви 41 ¹/₂ десят. земли, хотя и по полюбовному соглашению крестьян с причтом, но не с общего согласия всех крестьян. Сенат решил: излишнюю землю в с. Байкове оставить сполна за церковью, а впредь межевать к церквам не более 33 десятин; межевание производить через уездных землемеров ко всем церквам, если только причты их не состоят на руге и не имеют крепостных земель, наприм. писцовых, дареных, приобретенных через духовные завещания или куплею; при нарезке земель к церквам в селениях казенных иметь в основании те же правила, какие предписаны межевой инструкцией в отношении к церквам селений помещичьих¹¹¹². В 1804 г. Сенат решил вопрос об усадебных землях духовенства, возникший по поводу жалобы одного дьякона и дьячка г. Тулы об отобрании у них усадебных земель, состоявших за церковью по писцовым книгам, потом отданных губернским начальством купцам и уже занятых постройками; Сенат определил: незастроенную землю от купцов отобрать, а вместо застроенной по указу 1779 г. отвести другие усадебные места поблизости церквей по сношении с епархиальным начальством, так же поступать и в других подобных же случаях и вообще дворовые места при церквах считать принадлежащими священно-церковнослужителям неподвижно¹¹¹³.

Несмотря на указ 1802 г. о продолжении надела церквей землями, св. Синод никак не мог дождаться этого продолжения. Множество церквей даже в помещичьих селениях оставалось без земельного надела, а в казенных отвод церковных земель еще и не начинался. В 1804 г. св. Синод просил Сенат распорядиться, чтобы там, где нельзя отвести к церквам землю, положена была по крайней мере руга для причтов, потому что в противном случае последние лишены будут всяких средств к содержанию. Сенат сделал после этого подтверждение о нарезке земли для помещичьих церквей межевой канцелярии и конторам, а относительно церквей в селениях казенных предоставил Синоду употребить настояние пред начальствами удельного и казенного ведомства¹¹¹⁴. На этом основании ко всем епархиальным архиереям посланы были синодальные указы, чтобы они, собрав предварительно сведения, где и к каким церквам земли не были отведены, настаивали, где следует, об отводе их¹¹¹⁵. Дело это тянулось чуть не 10 лет, а между тем с 1803 г. нарезка земли везде почти совершенно остановилась. По сведениям, представленным в Синод к 1814 г., оказалось, что даже в 24 уже обмежеванных губерниях при помещичьих селениях было 1016 церквей, которым земля была вовсе не отведена¹¹¹⁶ по спорам помещиков и вследствие медленного решения этих споров в межевой канцелярии и конторах. Наконец, сенатским указом от 18 января 1814 г. для ускорения надела церквей землею разрешено было производить намежевание этой земли ближайшим исполнителям – уездным землемерам, которые по губернским штатам положены в каждом уезде, потому что нарезка земли через генеральных землемеров, у которых и без того много дела, найдена была затруднительною¹¹¹⁷. Насколько эта мера ускорила дело и способствовала к обеспечению землями церквей, не получивших надела при генеральном межевании, не известно. Что касается до генерального межевания, то после приведенного указа оно было кончено, как мы видели, в одной только симбирской губернии, а затем с 1821 г. опять остановилось до 1828 г. Считаем нужным упомянуть здесь еще об одном указе 1816 г., которым разрешено было безденежно отпускать погоревшим сельским священно- и церковнослужителям на обстройку домов лес из казенных лесных дач наравне с казенными крестьянами в количестве 50 корней в средней и 25 в южной полосе России на каждый двор, – количество очевидно довольно скупое и даже унизительное для духовенства; да кроме того получение его было потом (в 1823 г.) сильно стеснено разными формальностями, – требовалось сначала удостоверение епархиального начальства о действительной надобности этого вспоможения для просящих, затем определение Синода, наконец каждый раз разрешение комитета министров¹¹¹⁸.

В украинских епархиях указ 1801 г. имел положительно дурные следствия. Во многих местах земли, отнятые у духовенства после указа 1798 г., не были уже возращены ему назад от помещиков, как оно об этом ни хлопотало по силе нового указа. В других приходах земли были отводимы не те, какими причты владели в прежнее время, а другие, похуже и в неудобных местах. Помещики пользовались в этом случае тем обстоятельством, что во многих приходах вследствие прежнего тревожного состояния края среди борьбы православия с унией у священно- и церковнослужителей потеряны были все документы на земли и они владели последними единственно по давности и по преданию, а потому, когда эти земли по поводу указа 1798 г. были от них отобраны, им оказалось совершенно невозможным восстановлять свои прежние владельческие права. Правительство само уже должно было вступиться в это дело и выдало указ о том, чтобы презенты, эрекции и другие документы православных церквей непременно были отысканы по архивам¹¹¹⁹. А между тем Киевское губернское правление вскоре же после указа 1801 г. выдало постановление отобрать у церквей для возвращения помещикам и те земли, которые по указу 1798 г. велено было отвести в пользование причтов вновь для восполнения 33-десятинного надела, оставив эти церкви только при землях, имевшихся у них в прежнее время; к счастью для духовенства это слишком уже широкое и несогласное с новым указом понимание отмены указа 1798 г. не получило законного применения к делу. Вообще местные начальства и теперь, как при Павле Петровиче, постоянно действовали вопреки интересам православного духовенства. Самое возвращение земель церквам сопровождалось крайне невыгодными для духовенства обстоятельствами и новыми обидами со стороны помещиков и их экономий. Указ 1801 г. (от 3 апреля) пришел сюда в мае, когда поля были уже обсеменены, и экономии тотчас же распорядились засеянного хлеба попам не давать на том основании, что они теперь сами должны обрабатывать землю и не имеют уже права на труд своих прихожан, а потому и самые земли возвратить им уже по уборке хлебов. Оставшись без земли и без хлеба на целый год, духовенство через своих благочинных бросилось с жалобами к епархиальному начальству; последнее заступалось за него очень усердно, но имело мало успеха. Митрополит Киевский Гавриил побудил генерал-губернатора выдать распоряжение отдать духовенству весь посев 1801 г. даже без возвращения семян; но распоряжение это разослано было уже после уборки хлебов, а потому экономии почли его запоздалым и не исполняли, потом, когда в это дело вступились земские суды и стали требовать, чтобы посев был отдан причтам и после уборки, многие экономии заставили своих священно- и церковнослужителей давать подписки в том, что они добровольно соглашаются принять от крестьян только половинную часть всего урожая, и представляли эти подписки в земские суды, освобождая таким образом себя от всякого взыска и в то же время оставаясь в больших барышах. Из подтвердительных указов консистории о сборе хлеба видно, что некоторые экономии успели засеять церковные земли и на следующий 1802 г. и тоже присваивали весь сбор с них в свою пользу. Вместе с этими предписаниями о хлебе постоянно издавались предписания о возвращении церковных земель. М. Гавриил успел настоять, чтобы церквам были возвращаемы все прежние земли сполна, хотя бы их было и больше указного количества; но это распоряжение, выданное генерал-губернатором, так и не было приведено в исполнение. Дело о межевании новых земель к церквам возобновлялось в 1807 и 1816 гг., но кончилось тем, что церкви потеряли много своих прежних земель, которые тогда отошли к помещикам, а потом навсегда укреплены за последними давностью¹¹²⁰.

Вялый ход дела о наделении церквей землями объясняется тем, что правительство, несмотря на указ 1801 г., где оно так идиллически отнеслось к похвальной простоте патриархальных занятий сельского духовенства земледелием, в самом деле все-таки считало этот источник содержания причтов не совсем удобным и склонялось к мысли об обеспечении духовенства денежным жалованьем. Мысль эта определенно была высказана в 1808 г., когда составлялся знаменитый проект комитета об усовершенствовании дух. училищ и улучшении содержания духовенства. Проект комитета не был приведен в исполнение, но при обозрении правительственных попечений о материальном быте духовенства его никак нельзя обойти без внимания, потому что он был полным выражением понятий об этом предмете лучших людей времени, заседавших в комитете, и получив полное сочувствие и утверждение со стороны государя, сделался вместе с тем полным выражением понятий о том же предмете самого правительства¹¹²¹.

Занявшись своим специальным вопросом об усовершенствовании дух. училищ, комитет скоро увидал, что этот вопрос нельзя разрешать изолированно, без связи с другим вопросом об улучшении быта всего духовенства, вопросом до того важным, что без разрешения его более или менее удовлетворительным образом все попечения о духовных училищах были бы похожи на метение лестницы снизу вверх. Мы видели, что современное материальное состояние духовенства комитет признал весьма неудовлетворительным, требовавшим немедленного улучшения. Пересматривая способы содержания духовенства и источники, из которых можно было бы извлечь лучшие средства для его обеспечения, он отвергал вместе с платой за требы и земельные наделы церквей, находя их с одной стороны противными закону, который до времен имп. Екатерины не признавал за духовенством права на владение недвижимыми имениями, а с другой мало удовлетворительным: „остающиеся ныне при церквах земли, писал он в своем докладе, по малому их количеству никогда не были признаваемы достаточным для них содержанием и в самом деле могут составить одно только самое бедное и насущное пропитание, в некоторых же местах по разным неудобствам земли сии и того не составляют. На этом основании, не задаваясь дальнейшими соображениями о том, нельзя ли это бедное и насущное пропитание увеличить посредством увеличения самых земельных участков при церквах, комитет затем прямо порешил произвести обеспечение духовенства посредством определенных окладов денежного жалованья причтам. С этою целью духовные места при церквах положено „разделить на классы и каждому (классу) предоставить соразмерные выгоды, дабы тем ввести соревнование и открыть путь достоинствам к приличным им преимуществам.» Классов с жалованьем предположено назначить 4, «так, чтобы от 300 руб. в низшем классе, на весь причт полагаемых, оклад сей возрастал и в первом простирался до 1000 р.» и „чтобы классы сии постановлены были в соответственность с учением и благонравием так, чтоб учение академическое всегда сопровождаемо было выгодами и отличиями, преимущественными пред учением семинарским». Руководствуясь табелями современного состояния церковных причтов, комитет причислил к первому классу 1436 причтов, на которые всего жалованья требовалось 1.436.000 руб., ко второму 1263 с жалованьем в 884.100 руб., к третьему 3277 с жалованьем в 1.638.500 р., к четвертому 6822 с жалованьем в 2,046,600 р.; таким образом на все четыре класса требовалось 6.005.200 руб. Затем оставалось еще 18.273 церкви, которые не вошли в состав означенных 4-х классов и составили из себя 3 новых класса, требовавших особенных средств к обеспечению. Пятую часть их (3654 церкви) составители проекта нашли возможными ввести в 4 класс с жалованьем в 1.096.200 руб., причем общий итог жалованья возрастал до 7.101.400 руб. Относительно остальных 14.619 церквей положено было: „1) чтоб, по удобности местного положения, приписывать приходы их к церквам первых 4-х классов с землями их и угодьями; 2) если при подробном составлении штатов от уменьшения причтов откроются остатки сумм, то обращать оные на приведение сих церквей в 4 класс, и 3) предоставлять на волю прихожан их содержание, коего однако же крайнею мерою полагать должно 300 р. на причт, кроме земли, при них находящейся. Для составления подробных штатов церквей комитет выработал „общие положения об определении и содержании духовенства при церквах», по которым в первый класс предназначались церкви, имевшие доходов не менее 1000 р. на каждый причт, во 2-й – имевшие доходу не менее 700, в 3-й – не менее 500, в 4-й – не менее 300 р. в год, а все прочие церкви должны были или приписываться к другим, или по мере возможности приводиться в состояние четырехклассных, через дополнение к их доходу количества, недостающего до 300 р. Кроме дохода полагалось необходимым, чтобы при всех церквах были церковные домы, построенные или на церковные, или на приходские средства, с отводом к ним в селениях достаточного количества усадебной земли и необходимых для сельского хозяйства построек, как то житниц и проч. Определение священников на места предположено производить не иначе, как по степеням полученного ими образования, за исключением одного 4 класса, в который в случае недостатка студентов разрешалось определять на священнические места из диаконов и достойных причетников.

Реформа в обеспечении причтов замышлена была в широких размерах и, судя по тогдашней ценности денег, действительно должна была произвести благодетельное влияние на быт духовенства по крайней мере на время, пока могла продержаться ценность назначенных окладов жалованья. Но комитету предстояло еще решить самый трудный вопрос всего проекта, откуда взять требуемые 7.101.400 рублей; он с честью вышел и из этого затруднения, сделал с своей стороны все, что было можно сделать при тогдашних обстоятельствах, и в своем проекте громадного капитала, имевшего составиться без особенного отягощения народа и государственного казначейства, представил редкий пример финансового творчества. Назначив такую громадную сумму на удовлетворение потребностей причтов, комитет прежде всего объяснял, что она не составит какого-либо нового бремени для государства, потому что на некоторые причты по штатам 1764 г. и последующим прибавочным ассигновкам государственное казначейство давно уже отпускало 245.482 р., потом большая часть означенной суммы 7 милл. „и ныне действительно с народа поступает, но с распоряжением для духовенства неудобным, а для обывателей весьма тягостным и неуравнительным; доходы причтов в виде платы за требы по уменьшенному их в епархиальном ведомстве исчислению составляют более 3.532.000, а по заключению комитета они простираются до 6.000.000 руб.; сие бремя, тяготящее ныне прихожан без различия состояния и часто упадающее на людей бедных, спадет вместе с положением духовенству постоянных окладов, и следов. оклады сии в существе своем не будут составлять издержки для государства новой, но одно преложение и лучший распорядок повинности, ныне существующей, с некоторым только в столь знатной сумме немного значащим и необходимым возвышением». Впрочем, самое распределение этой повинности через превращение частных даяний за требы в определенный налог на прихожан комитет, как мы знаем, отвергнул и признал возможным заменить извлечением потребной суммы из других источников общего государственного дохода. Кроме ассигновки окладов на духовенство из государственного казначейства обращено было внимание еще на экономические суммы церквей, оставшиеся от прежнего времени и хранившиеся при церквах, а также на ежегодные остатки церковных доходов, поступавшие в состав тех же экономических сумм. Количество этих сумм по исчислению комитета простиралось до 5.600.000 руб. Хотя они были плодом долголетних сбережений разных церквей и по-настоящему составляли частную собственность последних, но так как вообще права церковных учреждений на частную собственность у нас не были признаны, то комитет считал вполне справедливым распорядиться церковными сбережениями, помимо их частного назначения, на предположенное им удовлетворение общих церковных нужд и положил все эти суммы отобрать для хранения и приращения в государственные кредитные учреждения в качестве общецерковного капитала. Остатки от ежегодных доходов церквей были не велики, но комитет нашел средство усилить их, предположив восстановить данную церквам еще при Петре великом монополию продажи восковых свечей, которая по примерному вычислению должна была давать ежегодно до 3.000.000 руб. чистого дохода, могущего доставить важное, а между тем для народа неубыточное пособие к осуществлению всего комитетского проекта. Затем количество, недостающее до требуемого (8.431.986 р. на обеспечение и причтов, и духовных училищ вместе), восполнять уже ассигновками из государственного казначейства, причем последнее может быть облегчено приведением всего плана в исполнение не вдруг, а с определенной постепенностью.

Все дело предположено вести таким образом. Из 5.600.000 руб. церковных экономических сумм ¹/₅, или 1.120.000 руб. назначалась на устройство духовных училищ, а из доходов остальных ⁴/₅ этого капитала через обращение его в банке положено постепенно производить устроение для причтов церковных домов. В первые 6 лет назначено преобразовать одни только училища и только одного петербургского округа, на что требовалось до 1.353.000 р.; чтобы дать время к увеличению церковного экономического капитала, означенную сумму для петербургского округа положено выдавать ежегодно в течение всех 6 лет из казначейства. По истечении 6 лет ¹/₅ экономических сумм с приложением к ней процентов от обращения в банке должна была возрасти до 1.500.906 р., а ежегодный капитал из церковных остаточных сумм, начиная со второго года всей операции, когда положение о свечном доходе положено привести в исполнение, до 16.576.894 р. Потом из суммы 1.353.000 р. предполагалось употреблять на училища только 352.200 р., а остальные 1.000.800 тоже оставить на обращение в банке, что должно было дать через 6 лет еще 6.871.218 р. Таким образом к 1814 г. для содержания духовных округов должен был составиться капитал в 24.949.018 руб., после чего способы содержания духовных округов состояли бы из ежегодного дохода с этого капитала в 1.247.450 руб. и 3.000.000 ежегодного остатка от свечных и др. церковных доходов; к этим 4.247.450 р. комитет просил назначить с 1814 г. 2.000.000 р. дополнительной ежегодной ассигновки из казны на неопределенное время, пока основной капитал и доход от продажи церковных свеч не возрастут путем естественного развития, что в совокупности составило бы ежегодный доход в пользу духовенства и училищ в 6.247.450 р. – сумму, довольно близкую к требуемой. 26 июня 1808 г. этот проект, изложенный в докладе комитета, удостоился высочайшего утверждения. В тот же день вышли два именных указа, один об отпуске из казначейства требуемой комитетом суммы, другой о закрытии самого комитета, кончившего свое дело, и открытии комиссии духовных училищ, которая должна была заняться приведением комитетского проекта в исполнение¹¹²². 22 июля первенствующие член св. Синода м. Амвросий в сильной речи от лица св. Синода и всего духовенства высказал государю благодарственные чувствования за его высокую монаршую милость к духовному сословию, которое отселе, по его словам, имело совершать свое служение с радостью, а не воздыхающе¹¹²³. Проектированная комитетом финансовая операция возбуждала удивление всех, кто об ней знал, и подавала большие надежды духовенству. К сожалению, эти надежды должны были значительно охладиться, как скоро приступлено было к самому осуществлению блистательного проекта.

Прежде всего следовало заняться приведением в исполнение предположения об отобрании от церквей их экономических сумм и об устройстве свечного дохода. Экономические суммы обратили на себя внимание св. Синода еще раньше по поводу вмешательств в распоряжение ими со стороны светских начальств. В 1806 г. выдан был указ, чтобы светские люди в распоряжение церковною суммою сами собой отнюдь не входили, и чтобы эта сумма, как собственность церковная, находясь в хранении священно-церковнослужителей и старост, отныне была в ведении духовного начальства¹¹²⁴. Указ этот, высказавший тот же принцип, на признании которого иерархия настаивала в известном деле XVIII столетия о псковских церквах, положен был потом в основание всех последующих распоряжений касательно централизации церковных сумм и употреблении их на общие церковные нужды. В марте 1808 г., представляя на утверждение государя вновь составленную инструкцию церковных старост, св. Синод в докладе своем сделал новый шаг по тому же направлению, испросив высочайшее повеление о высылке всех этих сумм из церквей в дух. правления и консистории для отдачи на хранение в государственных кредитных учреждениях под тем предлогом, что хранение их в церквах не безопасно от расхищения и разных случайностей; а в первых числах июня вышел указ, в котором предписывалось на основании этого высочайше утвержденного доклада в течение 6-месячного срока выслать в консистории все церковные суммы, какие накопились в церквах к 1 января 1808 г., и изложены подробные правила как относительно самой высылки их, так и хранения их в кредитных учреждениях; здесь прямо уже, хотя и общею фразою, было сказано, что все эти суммы отсылаются из консистории в кредитные учреждения «для хранения и приращения на пользу церкви» (вообще)¹¹²⁵. Все дело наконец объяснилось докладом комитета, который показал, что отобранные суммы уже не будут возвращены церквам назад и составят основной капитал для предпринятой правительством церковной реформы. В конце 1809 г. подольская консистория, отослав в банк 6000 р. для приращения на пользу церкви из церковных сумм, прямо просила записать их не на свое имя, а на имя комиссии дух. училищ. Св. Синод сделал ей выговор за такую поспешность, объяснив, что о церковных суммах еще не сделано никакого точного определения¹¹²⁶. Действительно, об них пока еще только составлялись ведомости и отделение их отложено было до начала 1810 г., но приходы уже ясно предвидели исход этого дела и раньше означенного срока, вследствие чего стали противодействовать отсылке церковных денег в консистории еще с 1808 г., вопреки даже желанию причтов, которые естественно могли увлекаться результатами этой меры правительства, ожидая от нее впереди избавления от своей нищеты.

О противодействии приходов узнаем из любопытного дела, разрешенного указом 1827 г. о недоимках и долговых взысканиях по комиссии дух. училищ по поводу милостивого манифеста 1826 г. Здесь сказано, что некоторые прихожане, после получения указа о высылке церковных сумм поспешили употребить их поскорее на церковные нужды, а иные, по предрассудкам огорчась назначением высылки денег, даже прямо показали ослушание указу и деньги взяли себе¹¹²⁷. Епархиальные власти должны были в отвращение такого ослушания прихожан прибегать за помощью к гражданской власти и употреблять самые строгие меры с своей стороны. Вот несколько частных фактов в этом роде. В симбирской губернии при отобрании церковных сумм местные дух. правления встретили противодействие главным образом в помещичьих приходах, где эти церковные деньги во многих местах даже и хранились у помещиков; так сызранское правление доносило казанской консистории (так как симбирская губ. принадлежала к казанской епархии), что оно не могло собрать более 1000 руб. церковных денег от помещиков только трех селений, и просило о содействии гражданской власти. Консистория отнеслась по этому предмету сначала к земскому суду, потом, когда последний оказал слабое содействие, к губернатору, Из отношения ее видно, что одни помещики не отдали церковных денег по отлучке, другие отговаривались тем, что отослали эти деньги в Казань на покупку колоколов и других церковных вещей, а третьи удержали у себя требуемые деньги даже без всякого объяснения; приведя на справку указы о принадлежности церковного достояния ведению духовного начальства (особ. указ 1806 г. 10 августа), епархиальное начальство просило губернатора принять для истребования недоданных денег законные меры. В двух церквах по настоянию благочинных священники сами должны были снять с кружек печати прихожан без согласия последних и вынули оттуда все деньги для отсылки в правление¹¹²⁸. В воронежской епархии прихожане трех церквей не представили церковных денег, сославшись на то, что издержали их на покупку колоколов, книг и т. п.; несмотря на то, что при этом они указывали даже на словесное дозволение такой издержки со стороны архиерея, консистория все-таки завинила их в том, что они издержали церковные деньги «в противность узаконений, повелевающих церковной сумме быть в ведении духовного правительства, тем паче что ныне по высочайшему соизволению прошлогодние остатки оной предназначаются для особого употребления их к высшей пользе церкви,... указом же из св. Синода о сборе оной предписано принять деятельнейшие меры при содействии гражданского правительства»; вследствие этого о взыскании недоимки положено снестись с губернским правлением, а до взыскания служение в церквах запретить и церкви запечатать. Через две недели после такой решительной меры требуемая сумма была представлена по принадлежности¹¹²⁹. Как велика была вся недоимка за приходами, образовавшаяся по милости такого противодействия прихожан в связи с другими причинами, обозначилось в 1811 г., когда комиссия дух. училищ распорядилась все церковные суммы, какие были доселе представлены из разных мест в банки, слить в одну общую сумму и привести к одному сроку; оказалось, что вместо следовавших по расчету 4-х милл. с лишком, в действительном сборе оказалось только 1.223.606 р. 50 ¹/₂ к.¹¹³⁰. Собирание недоимки продолжалось не только при имп. Александре, но и в протекшее царствование. В 1827 г. ее числилось за церквами 278.560 р. Чтобы не потерять этой суммы по милостивому манифесту 1826 г., комиссия выхлопотала именной указ о прекращении взыскания только тех церковных денег, которые прихожане употребили на церковные нужды, а остальные все взыскивать по-прежнему¹¹³¹. Взыскание это продолжалось до 1830-х годов.

Расчет комитета на ежегодные остатки церковных доходов и на свечную сумму тоже не вполне оправдался на деле. Монополия свечной продажи была усвоена церквам при Петре в 1721 г. с назначением доходов с нее на устроение при церквах богаделен¹¹³²; в 1740-х годах вместе с удовлетворением богаделенных нужд велено употреблять свечные доходы еще на школьные нужды¹¹³³. Но в 1753 г. монополия эта была подорвана таможенным уставом, который (гл. X, ст. 4) дозволил торговать восковыми свечами крестьянам наряду с другими мелочными товарами. Церковь лишилась после этого важного источника доходов и не могла воротить его снова до 1808 г., до утверждения комитетского доклада. Сообразно предначертаниям комитета комиссия дух. училищ в августе 1808 г. представила государю доклад (написанный Сперанским) о свечной продаже, по которому частным лицам дозволялась только гуртовая продажа свеч, а розничная делалась монополией одних церквей¹¹³⁴. По утверждении государем доклад этот с следующего же года получил свое действие. После этого комиссия поспешила сделать свечной доход своим специальным доходом и притом уже в полном его составе, тогда как в предначертаниях комитета полагалось употреблять на общие нужды церкви только его остатки, остающиеся за местными расходами церквей, наряду с остатками других церковных доходов; это произведено было синодальными указами 7 окт. 1808, 8 июня 1809 и 14 ноября 1810 гг., которыми предписано препровождать для приращения на имя комиссии весь свечной доход церквей сполна за исключением только некоторой его части в каждой церкви для покупки воска и свеч в запас на следующий год¹¹³⁵. Очень немудрено после этого, что свечной доход оказался далеко не так велик, как предполагал комитет. С одной стороны монополия свечной продажи на первых же порах повела за собой контрабанду, а с другой в самих приходах обнаружилось известное экономическое явление, которое имело место всегда, когда администрация, какая бы она ни была, светская или духовная, взимала с своих управляемых средства для удовлетворения своих нужд не в форме определенного налога, а в форме отписки в свою пользу целых доходных статей, составлявших частную собственность, отобрания многолетних сбережений частных лиц и т. п., руководясь известным патриархальным принципом, что достояние подвластных принадлежит всецело самой власти; – мы разумеем неизбежную при этом умышленную утайку частного достояния и доходов от глаз администрации. Свечные доходы стали утаиваться в большом количестве и причтами, и старостами и прихожанами, которым естественно было желать, чтобы употребление доходов их церквей было более согласно с частными выгодами последних, тем более что одни кружечные и кошельковые сборы, из которых теперь приходилось производить все расходы на церкви, были очень недостаточны. В последнее время правительство и св. Синод многолетним опытом дошли до сознания всех неудобств старой системы свечного сбора и она заменена была наконец более рациональным процентным сбором с церковных доходов; но в первое время ее существования за нее крепко держались, считая утайку свечного дохода явлением случайным, которое легко устранить административными мерами, улучшением счетоводства, ревизиями, шнуровыми книгами и т. п.¹¹³⁶. Против контрабанды действовали усилением надзора за продажей свеч и заведением церковных свечных лавок¹¹³⁷. Много содействовало к уменьшению свечного сбора и то обстоятельство, что многие церкви были освобождены от взноса свечных денег; к этому разряду отнесены все церкви монастырские, архиерейских домов, некоторые соборы, церкви кладбищенские, полковые, церкви казенных и богоугодных заведений, а с 1821 г. даже церкви покровительствуемых всесильным Аракчеевым военных поселений; подобная льгота еще понятна в отношении к некоторым, особенно домовым церквам, но в отношении к другим, особенно монастырским церквам, которые могли бы доставлять громадное количество свечного сбора, может быть объяснена не иначе, как тем же патриархальным произволом администрации. Все эти обстоятельства были причиною того, что вместо 8 милл. проектированного свечного сбора в течение 1811–1817 гг. комиссия каждогодно получала только с небольшим один миллион, maximum (в 1812 г.) 1.211.491 р. 40 к. ассигн. и 1 р. 90 серебр., а с 1818 и 1820 гг., когда приняты были особенно сильные меры против злоупотреблений, 1.350.000 р. и в 1825 г. 1 ¹/₂ миллиона¹¹³⁸.

Понятно, что общая сумма всего капитала, находившегося в распоряжении комиссии, далеко не могла достигнуть тех размеров, какие показаны были в исчислениях комитетского проекта. При всем том комиссия должна была еще производить из нее очень крупные расходы на предметы, большею частью чуждые ее целей. Так, в 1812 г. из свечной суммы она выдала 1 ¹/₂ миллиона на составление ополчения; потом после войны из ее же сумм было выделено 3 ¹/₂ милл. (в том числе 1.987.500 р. из свечной же суммы) на исправление соборов, церквей, монастырей, училищных зданий и в пособие подвергшемуся разорению духовенству¹¹³⁹. В 1814 г. ею выдано 10.000 р. на женское патриотическое общество¹¹⁴⁰. В следующем году употреблено 197.000 р. в пособие Казанскому духовенству и на обстройку церквей и здания академии в Казани после бывшего здесь страшного пожара. В 1822 г. 25.000 р. отпущено в пособие Смоленскому духовенству по случаю неурожая. В 1823 г. 300.000 р. пожертвовано на выкуп пленных греков во время греческого восстания. В 1824 г. 700.000 р. пожертвовано на жителей столицы, потерпевших от наводнения, в том числе 200.000 р. на духовенство и чиновников дух. ведомства. Не упоминаем тоже довольно крупных расходов на содержание комиссии дух. училищ, на устройство ей дома, на награды и пенсии ее чиновникам и т. п.¹¹⁴¹. Следствием всех указанных недоборов и посторонних расходов из сумм комиссии было то, что, как ни строго она следовала программе комитетского проекта, как ни точно вела свои счеты, к 1815 г., когда ее капитал должен был по расчету комитета возрасти до 24.949.018 р., он едва мог дойти до 15 милл., до такой суммы, процентами которой можно было покрывать расходы только по училищной части. После этого приступать к выполнению другой части проекта, к назначению окладов церковным причтам оказалось невозможным, и комиссия ограничилась устроением одной училищной части. Самый капитал ее получил название в собственном смысле училищного.

К 1814 г. подготовлены были почти все материалы к расписанию церквей по классам, но самое назначение классных окладов получило совершенно другой вид, чем предполагал комитет. В высочайше утвержденном докладе комиссии (27 авг. 1814 г.) было определено: а) предположенные классные оклады присвоить не церквам, а известным достойным лицам, к каким бы церквам они ни поступали; б) право на получение этих окладов давать лишь заслужившим по просвещению своему степени докторов, магистров и кандидатов; в) доктору производить 500 р., магистру 350, кандидату 250 р. (ассигнац.); г) производство начинать со времени посвящения, а служащим при дух. училищах, если объявят желание принять св. сан, и до посвящения в дополнение к умеренным окладам их жалованья¹¹⁴². Кроме этих окладов и упомянутых нами единовременных пособий да еще пенсионных выдач, о которых сейчас скажем, духовенство таки ничего и не получало из капитала комиссии до царствования Николая Павловича, хотя для составления этого капитала должно было отдать все наличные суммы своих церквей, из которых прежде получало значительные доходы. Между тем, сузив свою задачу, комиссия в 1817 г. нашла возможным покрывать свои расходы по училищам одними своими суммами без помощи государственного казначейства и, принимая во внимание затруднительное положение казны, согласилась на прекращение ежегодной 2-миллионной выдачи, испросив себе впрочем право обратиться к монаршим щедротам в случае нужды¹¹⁴³. После этого вопрос о назначении окладов духовенству очевидно должен был закрыться без решения. Церковно-строительный капитал, который образовался из произведенного по комитетскому проекту отобрания церковных сумм в банки за отделением из него известной части на основание капитала училищного, тоже не принес духовенству никакой пользы. Комиссия употребляла его не на построение церковных домов, как предначертал комитет, а на постройку главным образом училищных зданий и отчасти на устроение бедных церквей, так что из его сумм с 1820 до 1860 г. выстроено едва ли не два только церковных дома – Казанского собора (в 1837 г.) и Николостолбовской церкви в Москве (1848 г.). Оба капитала очевидно составляли один, покрывавший главным образом нужды учебных заведений, так что отдельное существование их только усложняло бухгалтерские счеты постоянными переводами сумм из одного в другой. В 1862 г., как известно, они и на самом деле слились в один под названием духовно-учебного (по ук. 22 марта)¹¹⁴⁴.

Кроме классных окладов, выдававшихся духовным лицам, имевшим ученые степени, другим постоянным пособием духовенству из сумм учебного капитала, как мы сказали, была выдача пенсионной суммы по указу 1823 г., назначенная в количестве 150.000 р. (42.858 серебр.) в год к отпуску в ново-учрежденные тогда попечительства о бедных духовного звания¹¹⁴⁵. К этому времени в св. Синоде скопилось несколько представлений от епархиальных архиереев, в которых последние выясняли всю неудовлетворительность принятых до этого времени мер к обеспечению осиротевших духовных семейств, указывали на необходимость призрения в старости и самих священно- и церковнослужителей, остававшихся обыкновенно без всяких средств пропитания по оставлении своего служения. В то же время министр духовных дел вошел в св. Синод с докладом, что число вдов и сирот дух. ведомства все увеличивается, а вместе с тем увеличивается и их беспомощность, потому что сумма, существующая для их призрения, остается та же, да притом на всех и не простирается, что обязанность оказывать им пособия поступающих на места их мужей и отцов не выполняется как по возвышающейся на все дороговизне, так и потому что большая часть занявших эти места обременены собственными семействами; на этом основании министр предлагал предписать архиереям, чтобы они озаботились приисканием новых, более достаточных средств к призрению престарелых духовных лиц, а также духовных вдов и сирот, выражая надежду, что „точное сведение местных обстоятельств и благодетельная попечительность без сомнения откроют сии источники, если не во всех, то по крайней мере в некоторых епархиях». По указу св. Синода архиереи действительно представили свои соображения по этому вопросу, но при этом большею частью останавливались на тех же средствах к обеспечению показанных лиц, какие были и прежде, мало указывая новых, а из некоторых епархий прямо писали, что там и никаких средств не оказалось. Получив эти сведения, св. Синод сам составил новое положение о призрении бедных духовного звания, которое в 1823 г. и представил при докладе на утверждение государя. Признавая вполне крайнюю нужду в таком призрении и изложив предшествовавший ход дела по этому вопросу, положение входит потом в разбор доселе существовавших средств призрения духовенства как частных – относительно некоторых классов духовенства, так и общих. Первые оно признало неудовлетворительными и по их скудости, и потому что они относились только к соборному, городскому и военному духовенству, не касаясь массы сельского духовенства, которое особенно в них нуждалось. Из общих признано вполне законным и удовлетворительным принятие сирот мужеского пола на казенное содержание в училищах, а для сирот женского пола известных лет определение в просвирни на половинную долю причетнического дохода или на особое доброхотное подаяние от прихожан. Что касается до определения на места престарелых, больных и умерших духовных лиц их родственников или посторонних с известными обязательствами, а также до предоставления церковных мест за сиротами, для чего эти места, прокармливая последних, остаются на некоторое время праздными, то Синод обе эти меры признал решительно неудобными по известным уже нам причинам, но оставил их не отмененными, в качестве средств, употребляемых по необходимости. Не касаясь частных средств, как то пенсии духовенства ружного из капитала московской типографии и военного из государственного казначейства, а также пособий городскому духовенству, указанных в указе 1799 г., как средств уже принятых законом, положение указало затем новые пособия для призрения бедных всего вообще духовного звания; эти средства состояли в том, что а) в приходах предположено открыть добровольные пожертвования для бедных духовного звания и завести книги для записи этих пожертвований, б) с тою же целью учредить в церквах особые кружки и наконец в) ежегодно отделять на этот предмет указанную сумму во 150.000 р. из свечных доходов. Для управления делами призрения духовенства и расходования сумм предположено по всем епархиям открыть дух. попечительства из 3–6 лиц белого, а в случае нужды и монашествующего духовенства. Св. Синод представил при положении полный проект этих попечительств, их состава и канцелярии, с подробным начертанием правил для их собраний, занятий, сбора пожертвования, хранения и расхода сумм и отчетности в них; к суммам попечительств причислены и некоторые прежние суммы, указанные в 1799 г., как то штрафные по духовному ведомству и остатки от кладбищенских доходов. 12 августа положение удостоилось высочайшего утверждения, и св. Синод немедленно распорядился по всем епархиям 1) совершить молебствие о здравии его в-ва за оказанную духовенству милость, 2) открыть попечительства, 3) отослать в них из консистории списки лиц, требующих призрения, и 4) самые суммы на призрение, какие есть в наличности и какие будут поступать впоследствии¹¹⁴⁶.

Несмотря на всю благодетельность нового учреждения, средства его, однако с самого же начала оказались неудовлетворительными для своей цели. Попечительские кружки оставались почти пустыми; пожертвований по книгам тоже не было; штрафных денег было мало, а кладбищенские доходы употреблялись на разные украшения кладбищенских церквей, на люстры, колокола и т. п., как ни восставали иногда некоторые консистории против излишних расходов на такого рода предметы. Более важным источником призрения оставались, таким образом, лишь те 150.000 р., которые ассигновались на попечительства из свечных сумм; но, разделяясь на все епархии, эта сумма была очевидно недостаточна. Вот наприм. в каком положении были дела попечительства в тульской епархии, состоявшей в 3 классе. Из свечной суммы на него отпускалось 3000 р. на призрение бедных и 670 на попечительскую канцелярию; консистория передала в него своей старой суммы на призрение бедных 477 р. 70 к. и билет на 2600 р.; из пожертвования поступило 100 р. от тогдашнего преосвящ. Дамаскина и 803 р. 82 к. от духовенства г. Тулы. К следующему 1824 г. с прибавлением денег из других источников вся сумма попечительства дошла всего только до 5094 р. 54 к., кроме билета в 2600 р. Расход на бедных простирался до 4180 р. К 1825 г. всей суммы в приходе с остатком было 8917 р. 44 к., в 1826 г. 13978 р. и т. д. При таких средствах по множеству нуждавшихся в пособии дух. лиц попечительство могло производить лишь малые пособия в 10–50 р. ассигнац., и то не всем просителям, а только некоторым из них с крайней разборчивостью и после тщательных справок об их обстоятельствах, отказывая всем, у кого были родственники или небольшие участки земли. Преосв. Дамаскин постоянно напоминал попечительству, чтобы оно оказывало пособия только „самобеднейшим» семействам и лицам, и в своих резолюциях часто отказывал просителям, заменяя для них попечительское пособие предоставлением церковных мест, а некоторых оставляя на попечении родных или побуждая к работе; наприм.: «у NN вдовы есть брат дьяконом, почему же брату не содержать сестру, могущую работать и помогать ему в домашних надобностях»? или: «земля в NN уезде хороша вообще, – от ней просители могут получать пропитание»; «отказать, потому что за сыном вдовы предоставлено место сторожа и дан зять к дочери»¹¹⁴⁷. Таким образом учреждение попечительств очень мало служило к изменению прежнего порядка вещей с его так резко осужденными в положении о попечительствах средствами призрения. То же было и во всех других епархиях. С течением времени с возрастанием дороговизны и увеличением числа нуждающихся, далеко превышавшем возрастание попечительского капитала, попечительства еще менее стали удовлетворять своей цели. Со стороны администрации, впрочем, сделано было все, чего можно было от нее требовать в этом деле. Поэтому положение о попечительствах оставалось без существенных перемен до позднейшего времени, когда в решении вопроса о призрении духовенства стало принимать деятельное участие само духовенство¹¹⁴⁸.

В начале прошедшего царствования до 1828 г. со стороны правительства не видим никаких новых мер к обеспечению духовенства за исключением распоряжения 1827 г. об ассигновке ежегодной суммы из училищного капитала в пособие священно- и церковнослужителям, лишающимся домов и имуществ от пожаров. На первый раз в виде опыта указано выделить на этот предмет 25.000 р., потом указом 17 мая 1828 г. последовало именное повеление ежегодно отпускать 40.000 р. (ассигн.)¹¹⁴⁹. Наделение причтов землею пошло несколько успешнее и к 1828 г. кончено в губ. Екатеринославской и Херсонской; но этому делу по-прежнему мешали бесконечные споры помещиков, так что многие церкви оставались без надела и в обмежеванных губерниях. Некоторые епархиальные начальства, особенно в юго-западных епархиях, должны были предпринимать разные искусственные меры для обеспечения церквей землями. В этом отношении особенно замечательна деятельность Полтавского преосв. Георгия Ящуржинского (1824–1830), который имел за правило не иначе удовлетворять просьбам прихожан о разных церковных постройках и переделках, а также о посвящении разных новых членов приходского клира, как под условием с их стороны обязательства об отводе земли к их церкви или добавления неполных земельных дач. Этим средством он успел снабдить землями чуть не половину церквей своей епархии. Кроме того, им сделано было общее распоряжение по епархии, чтобы из денежных доходов всех вакантных священнослужительских мест половина шла по обычаю в пользу семейств наследников этих мест, а из другой половины, за отделением четверти временно служащему на месте, остальное отсылалось в консисторию для составления капитала на покупку земель церквам, остающимся без надела. Так скоплено было до 15.000 р. (ассигнац.). К сожалению, эта сумма не пошла по назначению; еще при нем же на эти деньги были выстроены у кафедрального собора лавки, с которых собор стал получать ежегодно до 1000 руб.; этот расход предполагалось впоследствии выплатить, но с переводом преосвященного в Архангельск деньги духовенства так и пропали. Известны также его довольно успешные действия против присвоения церковных земель помещиками, с которыми он вступил в серьезные столкновения за церковное достояние¹¹⁵⁰.

С 1828 г. правительство энергично взялось за дело обеспечения духовенства. 11 января вышел именной указ, в котором говорилось: „в постоянном нашем попечении о благе всех наших верноподданных состояние духовенства всегда привлекало на себя особенное наше внимание... Мы всегда желали, чтобы чин духовный имел все средства и ко образованию юношества, церкви посвящаемого, и к прохождению служения его с ревностью и свойственным ему достоинством, не препинаясь заботами жизни и безбедного своего содержания. Изъявив уже в разных случаях св. Синоду мысль и волю нашу о сих важных предметах, мы признали за благо сим снова повелеть, дабы св. Синод неукоснительно представил нам способы, какие найдет он нужными с одной стороны к успешнейшему образованию духовного юношества, а с другой, дабы лица, духовн. званию себя посвящающие, особливо же приходского духовенства, обеспечены были в средствах содержания их везде и особенно в приходах бедных»¹¹⁵¹. Вследствие этого повеления св. Синод в следующем году представил государю доклад с положением об усилении способов к образованию духовного юношества и обеспечению приходских причтов, которое по утверждении государем и было публиковано указом от 6 декабря 1829 г.¹¹⁵².

В начале положения говорилось о мерах касательно определения к местам новых священников только из кончивших курс семинарий и академий. Затем II отделение его излагало правила о наделении церквей землями и постепенном устроении для причтов церковных домов. «Поскольку многие сельские церкви не снабжены еще полным узаконенным количеством земли, а при иных церквах отмежеванные земли по разным случаям состоят в споре, то подтверждается, чтобы гражданские начальства отмежевание церквам узаконенного количества земли и дополнение оной, где не достает в сие количество, равно решение спорных о таковых землях дел производили неопустительно и немедленно, и чтобы затем как земли сего рода так и другие, где есть при церквах угодья оставались навсегда неприкосновенною церковною собственностью и ограждаемы были от всяких посторонних притязаний». Согласно с этим характером церковной земли ее не велено возвращать прежним владельцам, из дач которых она к церкви приписана, и по упразднении церкви, а приписывать к другой церкви, к которой отойдет приход упраздненной, как это было определено еще в 1808 г. «К вящшему усилению способов содержания духовенства в имениях казенных» постановлено земельные наделы церквам увеличивать до полуторной, двойной и тройной пропорции против обыкновенного 33-десятинного надела, смотря по количеству земли у казенных крестьян. На казенных горных и соляных заводах, в местностях обильных землею, положена тройная пропорция – 99 десятин. На частных горных заводах, имеющих пособие от казны, и на поссессионных фабриках тоже. При этом определено, чтобы каждая и обыкновенная, и увеличенная пропорция земли нарезывалась на каждый причт, хотя бы их было несколько при одной церкви, и подтверждены прежние правила касательно близости земли к погостам, способности их к хлебопашеству и неотвод лучших земель, на обработку коих крестьяне употребили значительный труд или иждивение, а также мельниц, рыбных ловель, особенной важности оброчных статей и лесов. Наделение положено производить в местах, где производится генеральное межевание немедленно, а в прочих постепенно через уездных землемеров, не отвлекая их от других занятий. Относительно церковных домов сказано только, чтобы приходы их „постепенно и по возможности» строили, т. е. почти ровно ничего не сказано. – Для причтов бедных приходов положение не придумало никаких других средств, кроме окладов жалованья из казны. Где можно, бедные церкви велено упразднять или приписывать к другим, а где нельзя, там ходатайствовать пред св. Синодом о назначении вспомогательного оклада от 300 до 500 р. на причт, смотря по надобности. Вспомогательный оклад по усмотрению архиерея и по согласию причта должен был обычным образом делиться между священником и причетниками (дьяконам в таких причтах быть не полагалось) или же идти на одного священника; причетникам взамен доли из него должна была отдаваться вся земля, нарезанная церкви, так как „они более имеют удобства вести жизнь рабочую, а священник более имеет надобности беречь время для занятий духовных». Оклад должно было прекращать, как скоро церковь выходила из ряда нуждающихся; при этом положение указало довольно ненадежное средство к удостоверению в перемене состояния прихода: – каждый раз, как в нем открывалось при церкви вакантное место, полагалось не замещать его в течение трехмесячного срока в ожидании, не подаст ли какой-нибудь достойный кандидат прошения на него без требования вспомогательного оклада, – «сие послужит признаком, что церковь не есть более нуждающаяся».

С 1830 г. положение это начало приводиться в исполнение. Отвод земель на причты в период времени от издания положения до 1843 г. по генеральному межеванию произведен в губерниях Саратовской, Вятской, Оренбургской, Пермской и Таврической. Но наделение ими причтов по частному межеванию производилось, как видно из отчетов за эти годы синодального обер-прокурора, по-прежнему довольно вяло. Нарезка земли в увеличенном размере назначалась, во-первых, для тех местностей, где много земли и где она поэтому самому доставляет мало дохода да и неудобна к возделыванию по недостатку рабочих рук, а во 2-х большею частью «по мере возможности», т. е. под таким условием, которое всегда мешало в подобных делах. Не знаем, как шла эта нарезка в приходах, где она была обязательна, в селениях казенных крестьян, но и здесь многие церкви не получили увеличенных наделов «за спором обывателей». Объяснение этой фразы можно видеть в рассказе одного крестьянина: «приехал землемер на въезжую, позвал выборного, велел кликнуть человек 5 коштанов предложил им об отрезке под церковь второй пропорции земли, получил от мира 100 руб. и уехал; через год или через два приехал другой и просил столько же, крестьяне дали только 25 руб., и землемер отрезал пол пропорции под церковь, т. е. 15 десятин земли и 1 ¹/₂ дес. лугов, а не полную пропорцию за спором обывателей»¹¹⁵³. В юго-западном крае дело наделения церквей землями шло еще хуже, чем прежде, потому что помещики поляки теперь были очень злы на православное духовенство за его противодействие неудавшемуся польскому бунту 1830–1831 гг. Вот наприм. какие факты узнаем из ведомости 1831 г. протоиерея Скворцова, приготовленной для отсылки в св. Синод после обозрения этим протоиереем Подольской епархии. Церкви православные были запущены, потому что помещики не дозволяли крестьянам работать на них, отнимали самые материалы на церковные постройки для своих корчем и винокурен. По эрекциям у духовенства было прежде земель более 33-десятинных пропорций, но помещики много из них присвоили себе, кроме того, делали частые перемеры их, меняя одни участки на другие и тоже с уменьшением прежнего количества. Комиссия о спорных землях действовала слабо и недобросовестно, мирволя помещикам; землемеры были тоже с ними заодно и переменяли в их пользу почти все хорошие земли причтов на худшие. Нередко это делалось и с согласия самих священников; один священник из неученых, чтобы попасть на место, письменным договором уступил помещику 50 десятин церковной земли за 27: так делали и многие другие. Особенно часто отнимались у церквей леса, потому что в старых эрекциях были показаны еще кустарником или вовсе не упомянуты. Въезд в лес, рыбная ловля и т. п. права были давно уже отняты у духовенства. Наконец помещики вовсе запрещали своим крестьянам работать на попов, так что последние должны были нанимать себе работников уже по чужим приходам. Со стороны духовенства поднялось множество тяжб, но от этих тяжб оно только приходило в нищету и подвергалось еще большим гонениям от своих панов. Тяжбы эти всегда решались в пользу помещиков, а если восходили до высших начальств и получали там решение благоприятное для духовных истцов, то местные власти этим решением пренебрегали. О заведении для причтов церковных домов при таких обстоятельствах, разумеется, не могло быть и речи; дьяки еще кое-как помещались в своих школках, а священники строили себе лачуги вроде крестьянских, крытые соломою, без полов и труб¹¹⁵⁴.

Всего полезнее для духовенства оказывались назначенные положением оклады денежного жалованья; но они были очень небольшие и чуть-чуть соответствовали только своему специальному названию „вспомогательных». Тем же указом, при котором разослано положение, велено было, начиная с 1830 г., отпускать из государственного казначейства в распоряжение св. Синода по 500.000 р. ежегодно «с тем, чтобы сумма сия ни на какие другие предметы не была обращаема и чтобы к оной прилагаемы были для того же употребления и все остатки, какие могут быть из сумм, состоящих в распоряжении комиссии дух. училищ». Сумма эта с 1830 г. действительно отпускалась в распоряжение св. Синода. В 1839 г. из нее назначены были оклады 1499 бедным приходам (преимущественно в западных – Минской, Могилевской и Волынской губерниях)¹¹⁵⁵. Комиссия дух. училищ до 1834 г. отпускала из своих остатков всего до 700 р., а с этого времени стала давать больше; так в 1834 г. из училищного капитала было отпущено на вспомогательные оклады 56.321 р. 20 к., в 1835 г. – 55.159 р. 57 к.; в следующем году отпуск увеличился еще более вследствие назначения вспомогательного жалованья духовенству, обращавшемуся из унии в Полоцкой епархии, – выдано 75.067 р. 33 к.; в 1837 – 97.551 р. 32 к.; в 1838 – 107.277 р. 48 к.; в 1839 – 105.322 р. Потом выдача денег из училищного капитала быстро понизилась вследствие распространения между сельским духовенством казенного жалованья; в 1840 г. выдано всего 30.745 р. 38 к.¹¹⁵⁶. Цифры эти невольно заставляют нас оглянуться назад к проекту комитета 1808 г., который сулил на жалованье духовенству 7.100.400 р., такую сумму, пред которой действительные и притом наибольшие ассигновки из составленного по этому проекту капитала, даже вместе с классными окладами (до 250.000 р.), выдававшимися ученому духовенству, составляют едва только двадцатую долю. С другой стороны, ассигновка суммы на вспомогательные оклады из казны показывает, что в 1817 г. государственное казначейство совершенно напрасно раньше времени прекратило отпуск предначертанной комитетом суммы для составления постоянного капитала на обеспечение духовенства; безвременная мера сбережения оказалась невыгодною для него же самого, сделавши необходимою, вместо одновременной, рассроченной на несколько лет ассигновки денег, ассигновку постоянную, ежегодную. На первый раз последняя была еще незначительна; но скоро настало время, когда потребовалось каждогодно ее увеличивать, чтобы постепенно довести ее до тех же и даже еще больших размеров, в каких комитет предполагал производить выдачу жалованья духовенству из проектированного им специального капитала без обременения казны.

Еще в 1838 г. по высочайшему повелению учрежден был особый совещательный комитет под руководством синодального обер-прокурора и министра внутренних дел для изыскания новых средств к обеспечению сельского духовенства¹¹⁵⁷. Обозрев все древнейшие уставы церкви и законодательства христианских государств касательно содержания духовенства, а равно и меры к тому же, предпринимавшиеся с начала XVIII столетия в России, показав причины их несостоятельности и собрав нужные сведения о состоянии и нуждах всех причтов в империи, комитет составил новое положение о способах и источниках обеспечения приходского духовенства, направляясь в этой работе к той цели, чтобы поставить сельские причты в независимость от прихожан, возвысить их нравственное достоинство и вместе с тем усилить их нравственное влияние на прихожан. Новое положение, как и прежнее, тоже главным образом остановилось на окладах казенного жалованья и на снабжении духовенства домами и землями, но при этом первые значительно увеличило, а правила о домах и землях изложило с большею подробностью и определенностью.

Обращение в 1839 г. к православию униатских приходов 8 западных епархий побудило правительство ускорить работы комитета и направить их прежде всего к обеспечению духовенства именно этих западных епархий. В конце 1841 г. именным указом велено было отобрать у присоединенного духовенства все недвижимые населенные имения в казну, а вместо них на содержание кафедр, соборов и монастырей составить штаты¹¹⁵⁸; в то же время впредь до распространения мер обеспечения сельского духовенства на все части империи государь указал внести в смету государственных расходов по духовному ведомству к ежегодному отпуску 415.000 р. сер. на содержание беднейших причтов Литовской, Минской, Полоцкой, Могилевской и северных уездов Волынской епархии. 4 апреля 1842 г. утверждены были самые правила о штатных окладах для означенных епархий, по которым вся ассигнованная сумма распределялась между тамошними сельскими причтами в виде постоянного жалованья по классам сообразно с числом душ муж. пола в каждом приходе от 140 до 576 р. Всех классов назначено 7: к I отнесены приходы от 2000 до 3000 душ с нормальным штатом причта в 7 человек (2 священника, дьякон, 2 дьячка, пономарь и просвирня), ко II – имеющее 1500–2000 душ с причтом в 6 человек (те же без пономаря), к III – 1000–15000 душ с причтом из 4-х человек (священник, дьякон, дьячок и просвирня), к IV – приходы в 700–1000 д. с причтом тоже из 4 человек, к V – в 400–700 д. с таким же причтом, к VI и VII имеющие 100–300 д. с причтом из одного священника и дьячка. Приходы, имеющее менее 100 душ, и церкви бесприходные, как не имеющие особенных прав на самостоятельное существование, в штаты не вошли. Жалованья священнику в первых 3-х классах назначено 180 р., в IV – 160, в V – 140, в VI – 120. в VII – 100; прочие члены причта получали одинаковые оклады. – дьякон 80 р., дьячок 40, пономарь 32, просвирня 24. Кроме жалованья назначены были единовременные пособия в 30 р. серебр. каждому вновь определяющемуся или переводимому на другое место священнику на первоначальное обзаведение. Производство окладов велено начать с 1 мая 1841 г.; недоданное жалованье за январскую треть года положено в основу капитала, назначавшегося для единовременных пособий; для увеличения его назначены постоянный вычет из выдававшегося жалованья в количестве 2% с рубля и все остатки от годовой суммы. Св. Синод получил право по усмотрению нужды переносить оклады одного причта на другой под одним условием, чтобы все издержки не превышали общей штатной суммы, а производившиеся доселе вспомогательные оклады с причтов, вошедших в штаты, распределять на другие причты бедных приходов: потому эти вспомогательные оклады и не были включены в штатное расчисление сумм; некоторые из них, которые шли из училищного капитала, по мере распространения штатного жалованья на причты или вовсе слагались со счетов этого капитала или же обращались в штатное жалованье¹¹⁵⁹. К этому нужно присовокупить еще то, что св. Синод при назначении штатного жалованья причтам мог уменьшать его во внимание к другим имеющимся при церквах способам обеспечения духовенства, к землям, фундушевым недвижимым, имениям и капиталам; так при двойной пропорции земли жалованье уменьшилось ¹/₃-ю, при большей – ¹/₂-ю; при доходе с фундушей и с капиталов не менее 25 р. в год доход этот зачислялся в счет жалованья.

20 июля 1842 г. утверждена другая часть положения о снабжении церквей западного края России землями и церковными домами и о пособиях прихожан духовенству¹¹⁶⁰. По правилам этого положения при каждой церкви, в приходе которой есть сельские жители, (не исключая церквей городских, при которых числится не менее 100 ревизских душ крестьян), должна быть земля в законном количестве из приходских дач; в случае же невозможности отвести землю прихожане обязывались назначить причту соразмерное вознаграждение за нее деньгами или продуктами; земли эти должны составлять неприкосновенную церковную собственность, которою заведывает духовное начальство, а причты владеют на правах пользования, без права отчуждать ее, закладывать или менять на другую; – права пользования причтов определены подробными правилами, причем положено, чтобы участок священника, не свыше впрочем 10 десятин обыкновенного священнического надела, прихожане обрабатывали в его пользу своими орудиями, получая от него только семена для посева или же чтобы по взаимному согласию удовлетворяли священника вместо трудов деньгами и продуктами: прочим членам причта предоставлено обрабатывать свои участки самим. Правила о церковных домах довольно энергично вменили постройку, крупный ремонт и отопление этих домов в непременную обязанность прихожан, причем собственные домы членов причта дозволено было оставлять в частном владении хозяев только в том случае, если они не мешали по месту постройке домов церковных, в противном случае велено их сносить на другие места в течение 6-месячного срока или по желанию прихожан обращать покупкой в церковные: владение церковными домами тоже определено на основании права пользования под условием обязательной для владельцев мелкой починки их, хранения в целости и чистоте и своевременной сдачи их в надлежащем виде преемникам; для вдов и сирот по смерти владельцев срок очистки этих домов для новых владельцев назначен полугодичный. – Затем особо данными правилами для более правильного и точного введения всего положения в исполнение в каждой из епархий, где введены были штаты, учрежден особый губернский комитет из архиерея, гражданского губернатора, предводителя дворянства и управляющего палатою госуд. имуществ. Комитеты эти обязаны были заниматься рассмотрением всех необходимых местных условий причтов и утверждением представленных по этому случаю проектов, наблюдать за правильностью действий непосредственных исполнителей предписанных правил и вообще принимать все меры к скорейшему окончанию дела.

В 1848 г. именным указом 15 мая велено внести на содержание сельского духовенства еще 1.000.000 р. сер. с назначением этой суммы прежде всего на епархии Киевскую, Подольскую, 10 уездов Волынской, а потом на Петербургскую, Новгородскую, Псковскую и некоторые особенно нуждавшиеся местности Черниговской и Полтавской. Оклады жалованья везде велено назначать на основании общих нормальных штатов, за исключением приходов Курляндии и Лифляндии, причислявшихся к Псковской епархии, для которых по местной дороговизне требовались высшие оклады, и притом как в селениях, так и в городах; вследствие этого указом 18 декабря для усиления средств содержания церквей Псковской епархии велено на жалованье тамошнему городскому и сельскому духовенству обращать остатки от ассигнованного миллиона рублей; из этих же остатков, а равно из прекращаемых вспомогательных окладов и руги для церквей, вошедших в штаты, положено назначать жалованье городскому духовенству западных епархий. Если и затем окажутся остатки, то их назначено распределять уже по усмотрению Синода на причты внутренних епархий¹¹⁶¹. В следующем году введением жалованья в остальных местностях Черниговской и Полтавской губерниях введение новых штатов в юго-западных епархиях было уже совсем закончено, по крайней мере со стороны административных распоряжений.

Всего благотворнее оказалось для духовенства юго-западного края назначение ему жалованья. По описанию автора статьи о содержании духовенства Киевской епархии до 1842 г. положение его было крайне скудное. Редкий священник имел у себя в запасе рублей 100 ассигнациями; вся обстановка духовенства в селах была чисто крестьянская, – избы без деревянных полов, вместо стульев лавки и т. п. Чай употреблялся только в болезни или для редкого какого-нибудь гостя, и то приготовленный не с помощью самовара, который был необыкновенной редкостью в доме священника, а в медном чайнике или даже в глиняном горшке. Карманные часы можно было увидать только у одного уездного протоиерея. С назначением жалованья благосостояние духовенства быстро поднялось, тем более что духовенству пришлось получить свои оклады уже в 1844 г. разом за два года, что дало ему возможность сделать значительные улучшения в своем хозяйстве. К этому присоединилось еще снабжение его церковными домами; продажа собственных домов тоже доставила ему значительные в его положении капиталы, а постоянное церковное жилище с отоплением и приходским ремонтом освободила его от множества тяжелых прежде нужд и издержек, которые оно теперь тоже могло обратить на улучшение своего материального и нравственного быта. Наделение причтов землею и обязательная обработка священнических участков прихожанами тоже могли бы принести громадную пользу, всего важнее было бы то, что священники навсегда избавились бы от личных земледельческих трудов, не должны были бы так усиленно и так бесплодно, как прежде, хлопотать о приискании себе работников и терпеть при этом различные помехи и придирки со стороны экономий своих панов; но тут-то, большею частью от тех же панов и встретились непреодолимые препятствия к осуществлению положения 1842 г. Межевание земель затянулось так, что уже в конце 1840-х и даже в начале 1850-х годов ему еще и конца было не видно, да и там, где было кончено, окончилось значительными потерями для причтов. Наприм. в 1851 г. многие причты Киевской епархии при исполнении 33-десятинной нарезки землемерами были безмолвными свидетелями, как все излишнее количество земли сверх этой пропорции, которое они теперь только увидали у себя во владении, было от них отписано в другие руки; дело состояло в том, что прежний отвод земли при имп. Александре производился для них польскою мерою (2 морга за десятину) несколько большею русской, а новое межевание совершалось по русским десятинам¹¹⁶². Были и другие, более явные захваты церковной земли, которые породили длинные тяжбы между священниками и дворянами, тяжбы, производившиеся со всеми кляузами и крючками тогдашнего делопроизводства и кончавшиеся большею частью в пользу помещиков; сторону духовенства держала, можно без преувеличения сказать, одна только высшая администрация, до которой дела подобного рода доходили иногда по апелляциям¹¹⁶³. Приведение в исполнение правил об обработке крестьянами священнических участков и отчасти о церковных домах повело к очень печальному разладу между духовенством и его прихожанами, обременив последних новой „панщиной на попа». В Киевском генерал-губернаторстве оно началось после 1847 г. и как раз совпало со временем введения там известных Бибиковских инвентарей, которыми определялись повинности крестьян на помещиков и права последних на крепостную работу и которые привели в страшное раздражение все панские экономии, отняв у них прежнюю свободу угнетать несчастных хлопов. Раздражение это опрокинулось пуще всего на попов, на которых возложена была обязанность быть хранителями инвентарных положений и толкователями их народу. Своими доносами на духовенство в подстрекательстве крестьян к бунтам и в неправильном толковании инвентарей экономии заставили священников бояться даже буквального чтения параграфов инвентарей крестьянам, а последние в свою очередь стали подозревать духовенство в обманах и в стачке с панами. Можно представить, что за отношения к духовенству должны были возникнуть в сельских приходах, когда здесь стала еще вводиться новая панщина на попа. Исполнители положения 1842 г., можно сказать, все употребили для того, чтобы сделать эту панщину ненавистнее народу. Раскладка сборов на постройку домов и наряд из экономии на поповские работы были крайне неравномерны. Сама по себе эта панщина была очень не тяжела; – на священника приходилось отработать всего один день в году и то не всем: но экономии наряжали крестьянина на эту работу как нарочно в то время, когда он, проработав целую неделю на пана, только лишь хотел на последний день заняться хозяйством на своей, совсем уже высохшей ниве, некоторых крестьян вовсе не заставляли работать, а других гоняли на попову землю дней по 5. Много вредили благотворности положения 1842 г. и сами начальства, вводившие его в исполнение. В тогдашнее время администрация была груба во всех своих приемах, к мужикам относилась в господствовавшем тогда духе крепостного права, и уже разумеется, ей и в голову не приходило постараться, чтобы вводимые в дело правила были ясны для сельских приходских общин; последние вовсе не участвовали ни в назначении с них сборов на церковные дома, ни в разверстке работ на священников; непосредственным исполнителям указа – панам и экономам можно было делать с ним, что угодно. Многие священники скоро поняли свое опасное положение среди таких обстоятельств и старались сами отстранять от себя обязательные услуги прихожан, не напоминая им ни о домах, ни о работах и по-старому приглашая к себе их только на толоку¹¹⁶⁴.

На приходы всех других епархий, кроме юго-западных, правила об обработке священнических участков и обязательной для прихожан постройке церковных домов не простирались, так что дело обеспечения причтов, начавшееся здесь с 1844 г. ограничилось лишь постепенным распространением на них окладов штатного жалованья. С этою целью именными указами ежегодно повелевалось вносить в смету расходов по дух. ведомству новые прибавки – с 1842 по 1845 г. по 250.000 р. сер., а с 1846 г. по 100.000. При назначении окладов в основание полагались те же нормальные штаты по 7 классам, как и для западных епархий, с небольшими изменениями в окладах. Св. Синод заблаговременно посылал преосвященным тех епархий, которые были на очереди для введения жалованья духовенству, указы, чтобы они озаботились постепенным приведением сельского духовенства в соответствие с требованиями штатов через перемещение излишних духовных лиц на места праздные или имеющие упраздниться¹¹⁶⁵. Из годовых отчетов синодальных обер-прокуроров узнаем, что в 1844 г., кроме Черниговской и Полтавской епархий, жалованье сельским причтам введено в епархии Олонецкой и двух уездах (Кольском и Кемском) Архангельской; в 1845 – в остальных ее уездах и епархиях Казанской, Астраханской, Кавказской и Оренбургской; в 1846 – в Херсонской и 6 уездах Екатеринославской; 1847 – в Смоленской; 1848 – в остальных 3 уездах Екатеринославской и в 6 Харьковской, в 1849 – в остальных 5 уездах Харьковской, в Березовском округе Тобольской, 5 округах (Верхне-Удинском, Нерчинском, Нерчинско-Заводском, Троицко-Савском и Киренском) Иркутской и в Якутской области; в 1850 г. – в остальных округах Иркутской и в Калужской епархии; в 1851 – в Самарской, Царевском уезде Астраханской и в остальных округах Тобольской; в 1852 – в Томской и 7 уездах Пермской; в 1853 – в остальных 5 уездах Пермской и в 6 Саратовской; в 1854 – в остальных Саратовской и в 5 Вологодской; в 1855 – в остальных Вологодской и в 7 Костромской. Всего-навсего до конца прошедшего царствования наделено окладами 57.035 священно- и церковнослужителей при 13.862 церквах в 33 епархиях, причем отпуск сумм из государственного казначейства возрос в 1855 г. до 3.139.697 р. 86 к. сер. – В 1845 г. произведена перемена в состоянии всех сумм, употреблявшихся в пользу церквей. До этого времени в распоряжении св. Синода на этот предмет было три суммы: на ружное содержание по штатам 1764 г., на вспомогательные оклады по ук. 1829 г. и на жалованье по положению 1842 г.; для большего удобства в вычетах, употреблении остатков и отчетности к 1 янв. 1845 г. все эти суммы были соединены в одну общую сумму «на содержание городского и сельского духовенства». Приведенная цифра отпуска на духовенство из казны обнимает поэтому расходы из всех этих сумм, за исключением только особых расходов из учебного капитала, которые в 1855 г. простирались до 11.479 р. 84 ¹/₂ к.¹¹⁶⁶.

Обеспечение духовенства казенным жалованьем продолжало распространяться и в настоящее царствование. В 1856 г. штатные оклады введены в 5 уездах Костромской и 3-х Пензенской епархии; в 1857 – в остальных 7 уездах Пензенской и 3-х Тверской; в 1859–1860 увеличено содержание духовенству Эстляндской губернии, введены оклады в других уездах Тверской епархии, назначено ежегодное пособие причтам бедных или зараженных расколом приходов Нижегородской епархии и кроме того жалованье городскому духовенству всей епархии Херсонской, в уездных городах Харьковской, в Тобольске и Таре и некоторых церквей Кизляра и Моздока; в 1861 г. введены в штаты причты 50 церквей в разных епархиях. На 1862 г. предположено было отпустить из казны 3.727.987 р. 45 к. Сумма эта должна была распределиться между 17.547 причтами, которые входили в штаты, между тем общее число причтов в империи доходило до 37.000; мера, предпринятая с 1842 г., не успела таким образом обнять даже половины всего числа белого духовенства, и государственному казначейству предстояли впереди еще более чувствительные расходы, а между тем с течением времени цифра штатного жалованья, может быть, очень достаточная прежде, становилась все более и более неудовлетворительною. На каждого священника средним числом приходилось всего по 105–107 р. в год; не забудем, что с самого начала введения окладов казенного жалованья неоднократно подтверждалось принятое в 1842 г. правило, чтобы обеспеченные этим жалованьем причты исправляли безмездно все важнейшие христианские требы, довольствуясь даяниями прихожан только за так называемые добровольные требоисправления. В начале 1860-х годов в нашей журналистике появилось несколько статей, в которых выражалось желание, чтобы оклады казенного жалования духовенству были увеличены, причем по самым умеренным требованиям ассигновка денег на жалованье всем причтам из казны должна была возрасти до 28–30 миллионов рублей в год. Жалованье очевидно все более и более получало значение только вспоможения от правительства, – не более, и духовенство по неволе должно было и при нем обращаться к прежним средствам своего содержания, – к плате за требы. Само начальство ничего не могло сделать против этого. В 1840-х годах оно энергично было стало следить за исполнением правила о безмездном совершении необходимых треб; в деревнях прибивались даже объявления, чтоб никто не давал священникам платы за эти требы; поднялось множество дел о вымогательстве духовенства. Но потом все увидали, что это правило невыполнимо, особенно когда следствия по подобным делам обнаружили, что причты редко отказывались безмездно совершать требы в церквах, но не могли не требовать платы, когда с требой нужно было ехать за несколько верст на своей подводе. Об этих подводах еще никогда не было и речи в распоряжениях начальства, за исключением только назначения прогонов на разъезды по требам для духовенства в военном и таможенном ведомствах (3–4 лошади)¹¹⁶⁷. В последнее время ревность начальств к преследованию духовенства за взимание платы за требы совершенно охладела.

Земельное обеспечение причтов тоже оказывалось малоудовлетворительным. Кроме того, что среди духовенства никогда не переставала высказываться мысль о неприличии и неудобстве этого способа обеспечения для свящ. сана, наделы землей не могли не возбуждать недовольства между духовными лицами по самому уже своему количеству. Обыкновенный надел священника не превышает надела крестьянина, имеющего троих сыновей, а причетник, как бы ни велико было его семейство, наделен почти одинаково с мужиком одиночкой. В епархиях западной России к этому еще присоединялись известные нам неудобства приходских повинностей в пользу духовенства. Вот почему и в обществе, и среди духовенства, и в правительственной сфере все с большей и большей настойчивостью поднимался вопрос о реформах в способах обеспечения духовенства. Дело опять началось с западных епархий. В 1859 г. при св. Синоде с Высочайшего разрешения открыт особый комитет с целью пересмотреть положение 1842 г. Комитет этот нашел, что определенные тогда способы обеспечения духовенства западных губерний посредством обработки прихожанами церковной земли, постройки причтам домов и других повинностей были неудобны во многих отношениях, преимущественно в том, что приходские повинности разлагались весьма не уравнительно к обременению малолюдных приходов; неудобства эти значительно увеличились и усложнились с прекращением крепостной зависимости крестьян, после которого исполнение приходами натуральных повинностей, имеющих вид обязательной барщинной работы, становилось для крестьян несносным, а для причтов неблаговидным. В этом случае очевидно пожинались плоды прежних грубых приемов, с какими администрация вводила все свои предначертания в жизнь, полагаясь на одну силу своих повелений и не заботясь о том, чтобы те, которых эти повеления касаются, понимали их и были на них согласны. Такие приемы были тем более неуместны в определении взаимных отношений между пастырями и пасомыми, что эти отношения естественно зиждутся на нравственных основах с той и другой стороны, требуют со стороны прихожан свободного доброхотства к духовенству; мы уже видели, как начальственное вмешательство портило здесь все дело, превращая доброхотную жертву церковному клиру или в плату за требы, определенную таксой, или в подать, налог; под влиянием того же начальственного вмешательства работа на священника со стороны прихожанина, по идее доброхотная, на деле превращалась в „панщину на попа», которая только и могла существовать во времена крепостного права, но сделалась явлением уродливым и невозможным при первом проблеске личной свободы между крестьянами. После получения комитетом таких результатов от местных епархиальных и гражданских начальств потребованы были подробные сведения и соображения для изменения правил 1842 г. По обсуждении этих соображений и сведений найдено было необходимым заменить все натуральные повинности крестьян в пользу причтов денежными¹¹⁶⁸.

Начавшиеся тогда же работы по преобразованию духовно-учебных заведений на некоторое время замедлили разрешение вопроса о содержании духовенства. Правительство снова обратилось к нему в 1862 г. и на этот раз взялось за разрешение его с небывалою прежде энергией и с самыми рациональными, тоже еще небывалыми, приемами. Высочайшим указом от 28 июля образовано было особое присутствие для изыскания способов к большему обеспечению быта духовенства, составленное под председательством с. петербургского митрополита из наличных членов св. Синода, министров внутренних дел и государственных имуществ, обер-прокурора св. Синода, директора духовно-учебного управления и статс-секретаря. По разным причинам заседания присутствия начались уже через полгода после издания указа, с 17 января 1863 г. В первом заседании было постановлено истребовать нужные сведения о необходимых по местным условиям улучшениях в настоящем положении духовенства от самого же духовенства; на этом основании положено отнестись к епархиальным преосвященным с просьбою войти в ближайшее обсуждение указанных в Высочайшем повелении 1862 г. предметов применительно к потребностям подчиненного им духовенства с тем, чтобы они, истребовав предварительно отзывы об этих предметах через благочинных от самого духовенства, при представлении этих отзывов присутствию в подлиннике присовокупили к ним свои заключения и соображения; в отклонение же разнообразия в системе изложения этих сведений составить для них особую программу. Духовенству предоставлено изложить свои отзывы по предмету материального его обеспечения и участия в народном образовании, а преосвященным лично поручено написать объяснения касательно прав и преимуществ как духовенства, так и его детей, с участием в обсуждении этих предметов духовенства по усмотрению и желанию самих преосвященных. Государь Император, утвердив это постановление, назначил для доставления в присутствие всех нужных сведений срок не позже 1 июля, «дабы, объяснил он при этом, дело подвигалось действительно, а не протягивалось, как оно у нас часто бывает, одним отписыванием». Срок этот, впрочем, найдено потом нужным продолжить до 1 октября, чтобы духовенство имело более времени для своих обсуждений, а преосвященные во время своих летних поездок по епархиям имели возможность ознакомиться с состоянием духовенства на месте. В апреле того же года по губерниям для ближайшего попечения об улучшении быта духовенства и непосредственного заведывания относящимися к тому распоряжениями учреждены местные губернские присутствия, составленные из епархиальных архиереев, начальников губерний и управляющих палатами государственных имуществ, причем архиереям предоставлялось право приглашать по усмотрению к участию в делах присутствия на правах членов губернских предводителей дворянства и голов; спустя немного времени, в июле, губернским присутствиям предоставлено право приглашать к участию в своих делах и других духовных и светских лиц, могущих быть при этом полезными по своему образованию и опытности, с правом совещательного голоса.

Преобразования, таким образом, сразу поставлены в своем развитии на надлежащей путь, начали развиваться на основании совещательного начала с участием и духовенства, до которого они касались, и представителей различных отраслей администрации, и представителей общества; при этом, в довершение всего, все дело предположено вести гласно, без прежнего бюрократического произвола и таинственности. К сожалению, предшествовавшая история нашей духовной администрации менее всего была способна приучить последнюю к мирной встрече с совещательным элементом и обнаружением самостоятельных личных мнений в среде ее подчиненных; да и само духовенство не могло приобрести доселе привычки не только откровенно высказывать свое личное мнение, но даже просто свое суждение иметь, а потому естественно должно было приступить к своим совещаниям неумело, без сознания общих интересов своей разрозненной среды, с одним привычным боязливым желанием угадать волю начальства. Тогдашняя журналистика не только светская; но и духовная подробно описывала, как по некоторым и довольно многим епархиям духовенство писало свои ответы для присутствия по готовым формам, обязательно составленным для него консисториями и благочинными, как благочинные требовали этих ответов от причтов в самые короткие сроки, не давая времени не только для общего совещания, но и для одиночного обдумывания, и настойчиво требовали писать то, что велено, а не то, что представлялось, как некоторым священникам, которые высказывали в своих ответах свое собственное суждение, делались даже угрозы и разные неприятности от начальства и т. д.¹¹⁶⁹

Более свободные и более умелые совещания духовенства проявились едва ли не в одних юго-западных приходах, где между духовенством до позднейшего времени еще свежи были воспоминания о старом совещательном начале. С другой стороны, духовенству пришлось узнать теперь все дурные следствия своей замкнутости и разрыва с обществом. Губернские присутствия по мере составления своих проектов об улучшении быта духовенства вступали в переписку с думами и волостными правлениями и нередко на первых порах получали такие ответы, которые показывали или полное равнодушие к занимавшему их предмету, или даже прямо недоброжелательное отношение к духовенству; волостные правления и крестьянские общины даже вовсе ничего не отвечали. Наприм. калужское городское общество отказалось на предложение губернатора из огромных лесных дач дать отопление соборному причту, «так как на основании закона городские общества обязаны сохранять леса и так как даже самобеднейшие граждане города не пользуются городским лесом». Во Владимире оказалось, что городское общество не видело никакой нужды в улучшении быта духовенства, видело напротив, что духовенство живет слава Богу, одето прилично, на лице видно довольство, да и не особенно трудится, только служит, честится в своем приходе да деньги собирает; в собрании общества прочитаны были даже известного рода статейки о сытости духовенства, его праздности, схоластике и т. п. и толковалось о том, нельзя ли привлечь его к участию в некоторых городских повинностях, – ибо что де за сословность и привилегии? Вяземское общество решительно отказалось содействовать улучшению быта своего духовенства какими бы то ни было зависящими от него средствами. Подобного рода фактов от первого времени разработки вопроса о духовенстве можно набрать довольно из тогдашних корреспонденций наших газет и духовных журналов. После долгой обособленности духовенства от общества и устранения последнего от всякого участия в церковных делах мысль об общественном значении вопроса о духовенстве с большим только трудом могла приобретать себе приложение к жизни, тем более что в начале 1860-х годов у нас шла такая завлекательная и горячая игра в известные либеральные воззрения, игра, от которой не легко было отвлечь общество к занятию серьезными вопросами практики. Очень неудивительно поэтому было встречать многих очень дельных людей даже среди самого духовенства, которые смотрели на все предпринятое правительством дело духовной реформы крайне скептически, как на дело, не обещающее никаких серьезных результатов, и относились к нему очень небрежно.

Неудивительно, что в мнениях своих об улучшении своего быта духовенство обнаруживало слишком мало надежды на доброхотство к нему общества и все упование свое возлагало исключительно на правительственные средства и главным образом на то, которое прежде всего приходило в голову, на казенное жалованье. Редкая статья или корреспонденция в наших духовных и светских газетах и журналах, написанная духовным лицом, не высказывалась именно в этом направлении даже с чувством явного раздражения против тех, кто стал бы настаивать на обеспечении причтов приходскими средствами. Так напр. две заметки, появившиеся в газ. День (1862 г. № 45. 1863 № 19–20), и еще третья в Московских Ведомостях (1862 № 17), в которых выяснялись все неудобства обеспечения духовенства казенным жалованьем, указывалась необходимость для духовенства сохранять свое именно общественное значение, живую связь с приходами и проч., вызвали против себя целый ряд раздражительных корреспонденций со стороны дух. лиц¹¹⁷⁰, тогда как известная статья г. Уманца в Отечественных Записках в пользу возвышения окладов казенного жалования причтам нашла среди духовенства очень теплое сочувствие. Исходя в своей полемике и рассуждениях из фактов существующего отношения между духовенством и обществом, поборники казенного жалования постоянно выставляли на вид свои горькие опыты, как ненадежно для духовных лиц доброхотство прихожан и как трудно от них получить достаточное вознаграждение за труд без унизительного припрашивания на каждом шагу или даже без тяжелого для той и другой стороны вымогательства; опыты эти были, действительно, такого грустного и неопровержимого свойства, что заставляли задумываться над собою самых ревностных защитников противного мнения. Примеры холодного приема предложений губернских присутствий по делам о духовенстве в городских и сельских обществах, а потом со стороны земств только еще более убеждали духовенство в его скептицизме относительно благорасположения к нему общества.

Окончательное направление движение вопроса о духовенстве дано было уже по указанию самого правительства. В самом почти разгаре полемики корреспонденций в половине 1863 г. Высочайше утвержденное присутствие по делам о духовенстве разослало по епархиям свой циркуляр с указанием на необходимость при решении вопроса об обеспечении причтов обращать внимание не столько на правительственные, сколько на местные и в частности на приходские средства. В основание этого циркуляра взяты сведения, полученные от министра внутренних дел, о состоянии государственных финансов и невозможности требовать от казны больших ассигновок для усиления пожертвований на духовенство. „При изыскании средств к улучшению быта духовенства, говорилось в записке министра, внимание обращается почти исключительно на одни только правительственные способы. Между тем в виду пособий, уже оказываемых правительством, обеспечение церковных причтов и содержание в благоприличном устройстве церквей составляют первоначально обязанность самих прихожан. Дальнейшие правительственные пособия должны иметь вообще вспомогательное, добавочное свойство и оказываться преимущественно там, где приходские средства недостаточны, и тем в большей мере, чем значительнее недостаток в местных способах... Надлежит сохранять в виду, что дело обеспечения церквей и духовенства есть дело общественное, в котором прихожане призваны к столь же непосредственному участию, как и само правительство... Надлежало бы только возбудить и поощрить самостоятельность и самодеятельность приходских обществ, и здесь учреждение приходских советов могло бы принести особую пользу». Так после долговременного ослабления общественно-религиозной жизни наших приходов и устранения их от участия в церковных делах пришлось снова заботиться об оживлении их старинной самодеятельности искусственными средствами возбуждения и поощрения.

Тем же циркуляром предуказано направление, в каком следовало решать и другой спорный вопрос относительно средств к содержанию духовенства, возникший с самого начала полемики и находившийся всегда в самой тесной связи с вопросом о правительственных способах обеспечения духовенства. Многие лица из духовенства, настаивавшего на казенном жаловании от правительства, высказывали полную готовность отказаться из-за денежных окладов и от наделов землею, и от всех пособий со стороны прихожан разными натуральными работами, желая совершенно развязаться с своими хозяйственными хлопотами и неизбежными при них экономическими столкновениями с прихожанами; обеспечение землей вызвало против себя особенно много корреспонденций и заметок, где говорилось о неприличии и неудобствах земледельческих работ для священника. Другие, напротив, настаивали на совершенной необходимости не только удержать за причтами прежние земельные наделы, но по возможности еще более их увеличить, так как обеспечение землей при быстро изменяющейся и со временем сильно падающей ценности денег во всяком случае надежнее денежных окладов, причем те из этого рода корреспондентов, которые восставали против всякой экономической зависимости духовенства от прихожан, обыкновенно настаивали на том, чтобы земля причта непременно обрабатывалась для него прихожанами, и чтобы эта обработка, как и все вообще пособия прихожан духовенству, регламентирована была начальственным образом помимо самого духовенства в качестве постоянной обязательной повинности прихожан. Как та, так и другая категория проектов обеспечения духовенства составлялись обыкновенно в слишком общем смысле, без всякого внимания к частным обстоятельствам той или другой местности империи, того или другого частного прихода, представляли такие меры, которые касались не частных причтов, а всего духовенства вообще, впадая таким образом в ту же ошибку, которой страдали прежде все предприятия к улучшению быта духовенства со стороны правительства; для всех местностей назначались однообразные уравнительные оклады, пропорции земли и т. п., и опускались из виду специальные местные средства, которые во многих случаях бывают гораздо вернее и благотворнее.

В записке министра, приложенной при циркуляре присутствия, указан более многосторонний взгляд на дело. „Предположения общие, обнимающие одновременно десятки тысяч приходов, могли иметь практическое значение только один раз в видах определения общей массы предстоящих нужд. Дальнейшее повторение подобных предположений и арифметическое упражнение над цифрами, которые по своей значительности явно неприложимы к делу, были бы не только бесполезною, но даже вредною тратою времени, потому что они отвлекали бы внимание и силы администрации от таких мероприятий, которых приведение в исполнение действительно возможно. Все старания подводить пособия, оказываемые духовенству, под однообразные, уравнительные, так сказать, штатные нормы затрудняют дело без всякой пользы... Эта уравнительность вовсе не необходима. Она есть в существе теоретическое, а не практическое понятие. Она доселе нигде не встречалась и не встречается в быте приходского духовенства разных исповеданий. Приходские священники не чиновники, получающие окладное содержание и постепенно повышаемые с должности на должность и с оклада на оклад. Между священнослужителями и приходом должна быть особого рода связь, и желательно, чтобы прихожане принимали ближайшее добровольное участие в благолепии приходского храма и в благосостоянии приходского причта. Желательно, чтобы средства к тому имели по возможности фундушевое свойство и, следовательно, чтобы поощрялись частные пожертвования к увеличению этих средств. Всему этому штатная уравнительность противоречит и противодействует». Поэтому рекомендовалось заботиться, чтобы пособия причтам оказывались, где возможно и в размерах, действительно обеспечивающих местные нужды причтов, не стесняясь заранее установленными размерами по разным универсальным предположениям; пособия эти должны идти столько же от самих прихожан, сколько от правительства; по качеству своему могут состоять если не из денежных дач, то из других способов, которые могут найтись иногда и в самых бедных денежными средствами приходах; как наприм. в приходах, где земельный надел крестьян не слишком мал, можно отводить в пользу причтов приличное количество земли из крестьянских дач. «Есть такие повинности, наприм. пособия при постройках или подвоз топлива, которые при здравом смысле народа не могли бы нарушать благоприятных отношений между прихожанами и причтом и казаться обременительными, если бы только высшие классы населения подавали пример участия в них низшим и если бы закон надлежащим образом определил обязанности прихода по этим статьям. В этом отношении снова нельзя не признать пользы учреждения приходских советов или попечительств. Без них трудно обеспечить правильное исполнение закона и привлечь достаточнейших прихожан к участию в общем деле. Правительственные пособия в виде особых денежных ассигновок в настоящее время не могут быть значительны... Кроме денежных вспомоществований могут быть оказаны и другие, по ведомству государственных имуществ, в виде отпуска леса строевого и дровяного из некоторых казенных дач бесплатно или по уменьшенным таксам, в виде отвода земельных наделов причтам в увеличенных против 33-десятинной нормы размерах там, где для сего окажутся свободные земли, и наконец, преимущественно в западном крае в виде передачи в постоянное пользование приходских священников большего или меньшего числа казенных арендных статей (ферм, земель, мельниц и рыбных ловель) в тех местностях, где по размерам и доходности этих статей, по их расстоянию от места жительства священников и другим условиям таковая передача будет признана возможною». На этом основании в циркуляре присутствия рекомендовалось преосвященным войти в рассмотрение особенно настоятельных нужд приходских причтов и способов к их удовлетворению по преимуществу местных; «лицам же, имеющим участвовать в рассмотрении сего вопроса, изъяснить, что необходимо постоянно иметь в виду важность его в общественном отношении, так как с значением приходского православного духовенства тесно связано и нравственное развитие самого народа. Этот вопрос тем более заслуживает внимания, что иноверные духовенства обеспечены уже достаточными средствами содержания со стороны своих прихожан».

Так с самого же начала правильной и наиболее естественной постановки вопроса об обеспечении духовенства, именно в общественном смысле, оказалось необходимым вызвать к новому существованию и ту форму, в какой у нас некогда проявлялась общественная жизнь прихода, форму приходского братства, совета. Действительность, впрочем, и без указания правительства еще раньше изложенной записки пришла к сознанию необходимости возобновить эту форму; открылись приходские попечительные советы в Москве и Петербурге; юго-западные епархии, в которых еще очень живы были воспоминания старых приходских порядков, восстановляли у себя свои приходские братства. Правительство спешило облечь эти проявления пробуждавшегося общественного движения приходской жизни в законную форму указом 22 августа 1864 г. о приходских попечительствах. Утверждая и поощряя учреждение этих попечительств, оно и в этом случае осталось непоколебимо верно тому принципу, которому следовало в разработке всего вопроса о духовенстве, отстраняясь от всякой регламентации и предоставляя главное место движению общественных сил: положение о попечительствах определяло открывать их не одновременно, а постепенно, по мере удобств и возможности, без всяких начальственных мер, а по сознанию потребности в них со стороны самих приходских обществ. В настоящее время приходские попечительства покрыли целою сетью все епархии и принесли уже довольно благих плодов, а еще более подают благих надежд впереди. История их принадлежит еще будущему, которое одно может показать, насколько в них есть искусственного и насколько истинно жизненного, прочного возбуждения.

Отказываясь от универсальных мер к обеспечению духовенства и вызывая для решения вопроса о способах улучшения благосостояния приходских причтов, главным образом, общественные силы самих приходов, правительство, как мы видели, однако не отказывалось от вспоможений, какие зависели от его собственных средств, и оказало с своей стороны великие благодеяния духовенству. Продолжались наделы церквей землями. Ассигновка из государственного казначейства на штатное жалованье причтам возросла свыше 5 миллионов. Особенно значительно возвышено содержание духовенства Рижского и юго-западных епархий. Увеличены оклады духовенства соборного. Новый пенсионный устав о духовенстве доставил чувствительное облегчение горькой участи престарелых священнослужителей и множества вдов и сирот духовного звания, доселе получавших самые скудные пособия из епархиальных попечительств. Не говорим о богатых ассигновках в пользу духовно учебных заведений, где доселе еще исключительно обучаются дети духовенства. Все эти правительственные пособия должны будут навсегда остаться в памяти благодарного духовенства, далеко не избалованного благодеяниями и заботливостью об его участи, и сделают настоящее царствование самою светлою страницею в истории этого сословия.