Пустынножительство в горе Нитрийской

Тогда как Антоний, собрав среди Египта, на берегу Нила, сонмы иноков, сам удалился на восток к пустынным берегам Чермного моря, а Пахомий основал общежитие Тавенское в верхнем Египте, на западном краю среднего Египта, начиная с горы Нитрийской до отдаленных пустынь Скита, учреждался новый приют для пустыннолюбивых иноков. Почти в одно время Аммон стал собирать иноков в горе Нитрийской, основывать пустыню Келлий, а Макарий Египетский привлекать ревнующих о высшей жизни в пустыню Скита.

Гора, или пустыня Нитрийская, которую блаженный Иероним называет градом Божиим¹, по святости пустынножителей, обитавших в ней, была обширная пустыня², на юг от озера Мареотского, граничившая к востоку с пустынею Скитскою, с другой стороны с Ливиею и землею Мазиков, и простиралась до Ефиопии. Она получила название от соседней горы, где в озерах было большое количество селитры (нитра). Это подало повод Иерониму и Руфину сказать, что там грехи людей часто омывались селитрою добродетелей³.

Еще во времена Филона на берегу Мареотского озера искали себе уединенного убежища Иудеи. Сократ⁴ и Палладий⁵ говорят, что еще до прихода Аммона в гору Нитрийскую жили уже здесь подвижники. По некоторым сказаниям, еще во втором веке положено начало отшельнической жизни на горе Нитрийской⁶. Но писатель жизни Св. Пахомий говорит, что Аммон первый обитал в пустыне Нитрийской⁷. Руфин и Евагрий также называют Аммона основателем иноческой жизни в горе Нитрийской.

Аммон был родом египтянин, сын благородных и богатых родителей⁸. На двадцать втором году от рождения он лишился отца и матери, будучи, по словам св. Афанасия, с малолетства посвящен Богу ревностью по благочестию. Но, не желая оскорбить родных, а особенно дядю, принуждавших его вступить в брак, он решился обвенчаться, положив твердое намерение хранить девство и после брака. Удалясь с молодою женою после брачного пира в особую комнату, он сказал молодой супруге своей: «Я хочу побеседовать с тобой, сестра моя! В браке нашем нет ничего особенно хорошего. Лучше мы сделаем, если сохраним девство неприкосновенным. Этим мы угодим Христу». Потом, вынув Новый Завет, прочел из него все, что Спаситель и Апостол Павел сказали о девстве, и присовокупил и свои размышления. Жена его, мало знавшая Св. Писание, была тронута и согласилась на девственную жизнь, но не решилась жить отдельно, как желал Аммон. Она просила жить вместе, как брат с сестрою, чтобы под покровом брака скрывать от глаз людей сокровище своего девства. Около осьмнадцати лет так прожил Аммон со своею женою. Каждый день ходил он в сад возделывать землю и плодоносные деревья, а вечером, пришед домой и после молитвы вкусив пищи вместе с женою, удалялся в особую комнату и большую часть ночи проводил в молитве и песнопении. После краткого сна он вновь принимался за свою работу. Его супруга с неменьшей ревностью упражнялась в подвигах благочестия. Соединенные святою ревностью о благочестии и любовью к добродетели, они связаны были союзом, гораздо теснейшим, нежели союз плоти и крови, и достигли великого бесстрастия и внутреннего мира, который Бог дает вкушать верно служащим Ему.

Сделавшись свободнее по смерти родных, жена, до сего времени удерживавшая при себе Аммона, почла долгом дать ему свободу посвятить себя на служение другим. «Несправедливо было бы, сказала она, лишать других примера добродетели и спасительных наставлений, коими я пользовалась столько времени». Об этом давно молился Аммон; этого слова давно желал он от жены своей. Он тогда же уступил ей свой дом, и жена в скором времени собрала в нем общество дев. Сам Аммон, нашедший пустыню на южной стороне Мареотского озера за Нитрийскою горою, основал там свое жилище и стал подвизаться. Он не вкушал масла, не пил пива, сухой хлеб и вода составляли его пищу, и эту скудную пищу он принимал дня чрез два и даже реже. Два раза в год посещала его жена, чтобы пользоваться его советами и наставлениями. Недолго оставался неизвестным Аммон; скоро стали собираться к нему ученики, о спасении коих он прилагал неусыпное попечение.

Сознавая, что одного усердия и ревности не всегда достаточно для безопасного прохождения добродетельной жизни, Аммон искал наставлений для себя у людей, более его опытных в духовной жизни. «Иной человек, говорил Аммон, всю жизнь свою ходит с секирою и не может срубить дерева, а другой искусный в рубке и немногими ударами сваливает дерево». Секирою он называл рассудительность. «Иной человек, говорил он ещё, сто лет живет в келлии, а не может научиться, как жить в келлии». Поэтому-то он искал наставлений у отца иноков, Великого Антония. Он часто ходил к великому пустыннику. Сохранилось сведение и об одном посещении Антонием горы Нитрийской. «Вот молитвами твоими, сказал Аммон Антонию, умножилась братия и некоторые из них желают построить себе келлии в отдалении. В каком расстоянии отселе велишь ты построить келлии?» Антоний сказал: «Вкусим пищи в час девятый и пойдем, походим по пустыне и посмотрим место». Они шли по пустыне, пока не зашло солнце. Тогда Антоний сказал: «Сотворим молитву и поставим здесь крест, чтобы желающие жить особо здесь строили келлии». Это место было более, чем в десяти тысячах шагах от монастыря. «Тамошние, сказал Антоний, если захотят посетить здешних, пусть приходят сюда, съевши свой хлеб в девятый час, и здешние пусть то же делают, отходя туда. Тогда они не будут развлекаться взаимными посещениями». Так, благословением Антония Великого образовалась пустыня Келлий. Не сохранилось нам сведений о том, как управлял иноками Аммон, но дух его управления можно усматривать в том наставлении, которое дошло до нас под его именем. Дух смирения, терпения, страха Божия, преданности воли Божией, кротости дышит в его наставлениях.

«Помышляй, возлюбленный, так пишет Аммон, что Господь наш Иисус Христос, и имея неизреченную славу и величие, образ дал нам, да последуем стопам Его. Приняв зрак раба, Он терпел всякие скорби, переносил оскорбления и уничижение, яко овча на заколение ведеся и яко агнец пред стригущим его безгласен, тако не отверзал уст Своих (Пс. 53, 7). Во смирении суд Его взятся, и со многим бесчестием Он подвергся смерти за нас. Все это для того, чтобы и мы, если подвергаемся скорбям, поношению, мучениям и самой смерти, не унывали, но без ропота переносили находящие на нас бедствия».

«Веруй, что весьма полезно и спасительно для души переносить поношения, безчестие и унижение, нанесенные ради Господа. Посему охотно и твердо переноси их, помышляя, что ты большего заслуживаешь за свои грехи. Почитай благодеянием, что ты удостоился потерпеть нечто ради Господа и соделался хотя на одну минуту участником страданий Господа твоего. И всякий раз, как вспомнишь о нанесших тебе оскорбление, от всего сердца искренно молись за них, как за своих благодетелей, и не мысли ничего против них. Если же кто будет воздавать тебе честь и хвалить тебя, скорби и молись, чтобы освободиться от этого бремени. Проси Господа, чтобы Он избавил от всякой славы, считая себя недостойным её и немощным. Старайся избрать себе жизнь скромную и проводи её смиренно без гордости, как близкий к смерти и уже мертвый для мира, считая себя худшим всех и обремененным тяжкими грехами. Это доставит душе твоей большую пользу».

«Заботливо внемли себе, чтобы всякое любочестие и искание суетной славы ненавидеть, как гибель души своей, и отвращаться всякой чести и похвалы от людей, не почитать себя лучшим, даже равным кому-либо; отвращайся всякого гнусного вожделения и плотского удовольствия даже самого малого, берегись вожделения очей, слуха, языка. Пусть очи твои будут устремлены только на дело; остерегайся без всякой необходимости и смотреть на человека. Не давай ушам своим слышать хулы или праздные разговоры. Полагай постоянное хранение устам твоим. Опасно блюди себя в малом, чтобы не подвергнуться тебе великим искушениям».

«Всеми силами старайся стяжать спасение души и Царство Небесное. Всячески подвизайся, чтобы мыслию, словом, делом, одеждою и образом жизни смирять себя, почитать себя землею и прахом, последним из всех и рабом всех, худшим всякого христианина. Так помышляй в себе и говори; я в сравнении с другими христианами прах, и правда моя яко порт нечистый (Ис. 64, 6). И если по великому долготерпению Божию не получу милосердия Божия, то достоин буду не жизни, а вечного наказания. Так постоянное сохраняя смирение и скорбь в душе и ожидая ежедневно смерти, взывай непрестанно к Господу, чтобы Он по многому Своему милосердию право устроил твою душу и явил на тебе милосердие, дабы в сердце твоем всегда были скорбь и воздыхание, а всякое веселье и смех были бы удалены, да превратится смех в плач и радость в скорбь. Всегда с сокрушенным сердцем и лицом говори: смятеся сердце мое (Пс. 37, 11)».

«Сокрушайся, воздыхай и непрестанно храни глубокое молчание и помышляй о тьме вечной – об осужденных в оную и страдающих в ней. Помышляй, что и ты заслуживаешь их участи. Пока есть время покаяния, в которое ты можешь освободиться от этих страшных мучений, непрестанно плачь, скорби, болезнуй и сетуй. Возлагай на себя согласно с волею Божиею труды и удручения плоти, крови и духа и непрестанно упражняйся в них за грехи твои. Тело твое по мере сил изнуряй рукодельем, постом и другими трудами. Душу твою непрестанно упражняй в размышлении о Св. Писании; во время размышления воздыхай и молись более. Будь всегда собран, как будто ты предстоишь пред св. престолом, дабы демоны не нашли случая вложить в сердце твое худые мысли».

«Помышляй, что если Иисус Христос умер за нас и воскрес, и Своею кровью искупил нас, то и мы должны жить не для себя, но для Господа. Представляй, что ты всегда ходишь пред Его лицом, что ты уже умер, оставил сей мир и всегда уже предстоишь пред Господом. Потому ты не должен следовать своей воле, своему желанию и думать, что от тебя зависит что-либо. Но ты раб Господа и Его только покоряйся воле. Как раб со страхом и трепетом и с многим смирением следует за своим господином и всегда готов исполнять его волю, так и ты стоишь ли, сидишь ли, один ли бываешь или с кем другим, веди себя так, как бы ты был пред лицом Божиим, трепещи духом и телом. Сколько возможно, сохраняй ум свой чистым от помыслов неправых и со всяким смирением, кротостью, благоговением и благоразумием веди себя пред очами Всевидящего, не дерзая по грехам своим возводить очей на небо».

«Как всегда находящийся пред лицом Божиим будь готов к повиновению Его воле со всем усердием и верою, хотя бы предлежали тебе всегда страшные искушения или самые тяжкие скорби, мучения и даже смерть».

«Что бы ни случилось с тобою, – ни в слове, ни в деле, ни в помышлении, ни в мысли, не ищи своей воли и спокойствия, но тщательно твори волю Божию, хотя бы пришлось тебе потерпеть скорбь и даже смерть. Ибо заповедь Божия – живот вечный (Ин. 12, 50). Ешь ли, пьешь ли, спишь ли или выходишь куда-либо и что хочешь сделать, прежде всего размысли, согласно ли это с волею Божиею и Его учением».

«Помни слова Писания: раби неключимие есмы, еже должни белом сотворити, сотворихом (Лк. 17, 10). Если что делаешь, не жди награды, но совершай с великим смирением, как должник и неключимый раб. Что бы ни сделал, думай, что ты далек от исполнения своего долга, своим нерадением увеличивая только грехи: ибо ведущему добро творити и нетворящему грех ему есть (Иак. 4,17). Посему всегда с плачем и сокрушением молись, чтобы Господь, по неизреченному Своему милосердию, простил тебе грехи твои».

«Если ты, оскорбленный кем-либо, чувствуешь, что скорбь и гнев объяли тебя, сохраняй молчание и до тех пор не говори ничего, пока непрестанною молитвой не умирится твое сердце, и тогда можешь говорить с братом. Если тебе нужно будет вразумить брата и ты видишь, что он возмущен гневом или смущением, не говори ему ничего, чтобы он более не раздражался гневом. Только тогда, когда увидишь, что ты и он спокойны, говори с ним, но не укоряя, а со смирением и кротостью напоминая ему, чтобы гневного слова не было на устах твоих. Подвизайся так всегда, чтобы мысль о присутствии Божием была пред тобою. Страшись и трепещи потому, что в сравнении с величием Бога ты персть и прах».

«Помышляй, что ты всегда находишься пред лицом Господа, не надейся ни на кого, кроме Его одного. Если желаешь чего, то моли Бога, чтобы Он по Своей воле исполнил твое желание. И если случится что с тобою доброе, благодари Бога; ибо это Им даровано. Когда нуждаешься в чем, не возлагай надежды на человека, не скорби и не ропщи, но охотно терпи, помышляя, что за свои грехи ты достоин многих скорбей. И если Богу угодно будет помиловать тебя, то Он может восполнить недостатки твои и в малом и в великом».

«Не бери того, о чем не знаешь, Бог ли дает тебе это. Принимай то, что есть плод правды и исходит с любовью и миром. А что дается ссорою, коварством, то брось от себя, ибо лучше малая часть со страхом, нежели стяжание многое с неправдою (Притч. 15, 29)».

«Как великое сокровище храни всегдашнее молчание. Если бы нужно было тебе что-нибудь сказать, прежде рассуди с собою, требует ли того необходимость, или воля Божия, и тогда только говори; ибо в это время лучше говорить, чем молчать, потому что исполняешь волю Божию. Отверзай уста свои для слова Божия и с знатным ли, или с бедным говоришь – говори со всяким смирением и кротостью. С речью скромной и степенной и взор и мысль твоя должны быть скромны. Если встретишься с кем, приветствуй с любовью одним или двумя словами и потом замолчи. Если нужно тебе предложить вопрос, выслушай ответ и ни слова более⁹».

Преподобный Аммон украшен был даром чудотворений и прозорливости. Но древние пустынножители любили лучше подражать добродетелям святых, нежели описывать чудеса, и потому о немногих чудесах Аммона сохранилась память. Сам Аммон любил скрывать свои духовные дарования. Несмотря на славу, которою он пользовался за свои подвиги и чудеса, св. Афанасий поставляет его в числе тех, заслуги коих более сияли пред Богом, нежели известны были людям. Желая дать понятие о скромности и чудодейственной силе Аммона, Афанасий раcсказывает следующее событие. Однажды Аммону нужно было переправиться чрез реку Ликон¹⁰; он велел бывшему с ним ученику Феодору немного отойти, чтобы тот не видал, как он будет раздеваться. Феодор отошел и в другом месте переправился на ту сторону, где нашел уже Аммона, невидимою силою перенесенного на другой берег, вследствие его желания не видеть себя обнаженного.

Аммон скончался шестидесяти двух лет, из коих сорок провел в мире, а двадцать два года в пустыне. В самый час его смерти св. Антоний видел, как его душа восходила на небо. Антоний сидел на своей горе, пишет св. Афанасий, и, подняв вдруг взоры к небу, увидел, что некто восходит в воздухе и множество Ангелов сретает его с великою радостью. Антоний вопросил Господа, что это за видение? В то же время он услышал глас, что это душа Аммона, пустынножителя Нитрийского. И Антоний возвестил бывшим с ним, что Аммон почил в мире. Чрез тридцать дней братия пришли из пустыни, и от них узнали, что Аммон скончался именно в тот день и час, когда видел Антоний его душу восходящею на небо¹¹.

Иноки пустыни Нитрийской в своих духовных подвигах особенно воодушевлялись примером и наставлениями Великого Антония. Как основатель иноческого здесь жития Аммон пользовался советами и руководством Антония, так и сподвижники его, первые жители пустыни, были ученики Антония. Таковы были: Пиор, Памво, Ориген ученик его, который так живо повествовал об Антонии, что как бы представлял его живым. Видели св. Антония Иераск, Иаков Беотийский, Кроний. Кроний служил переводчиком у Антония, любил повествовать о добродетелях его и много лет был пресвитером в горе Нитрийской.

Были знаменитые иноки, образовавшиеся и под руководством самого св. Аммона, как то известны были: Феодор, Елурион, Агиос, Путувист, Орсисий. Современные писатели именуют их столпами монашества, святыми, обладавшими даром чудотворения.

Феодор Освященный, настоятель Тавенский, посылая Аммона в гору Нитрийскую, сказал ему: «Там много святых и благоугодных мужей». Св. Феодор, замечает Аммон, разумел Феодора, жившего с Амуном, Елуриона и Аммония, которые спустя несколько времени скончались, также Пиора и Памво, которые получили от Бога дар исцелений, и других мужей¹².

Видно, что вскоре после смерти Аммона возникла необходимость установить некоторые правила иноческой жизни для монахов, обитавших в горе и ее окрестностях. Главные старцы горы Нитрийской и Скита, Серапион, двое Макариев – нитрийский и скитский и Пафнутий, собрались вместе для установления правил иноческой жизни. Свое рассуждение начали они, как начинали и всякое дело, усердной молитвой к Богу, дабы Дух Святый вразумил их.

Серапион, указав на умножение иноков, на опасность пребывания для них в пустыне отдельно и на то, что Писание говорит: се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1), и что Бог вселяет единомысленные в дом, для утверждения этого единения между братиями почитает нужным принять следующие правила:

Один да будет начальник у всей братии; от его совета и повеления никто да не уклоняется, но с радостью да повинуется ему как Самому Богу, по слову Писания: повинуйтеся наставником вашим: тии бо бдят о душах ваших (Евр. 13, 17), и ещё: послушания хощу, лучше жертвы (Мф. 9, 13). Помыслите, что чрез послушание Авраам угодил Богу, и друг Божий наречеся (Иак. 2, 23). Чрез послушание сами Апостолы удостоились быть свидетелями Божиими между племенами и народами. Сам Господь наш с горних сходя к дольним говорит: не приидох творити волю Мою, но волю пославшего Мя (Ин. 6, 33). При таких примерах и побуждениях да хранится более всего послушание.

Макарий с своей стороны обратил внимание на обязанности начальников:

Вы же отцы начальники образ будете верным (1Тим. 4, 12), то есть то кротостью, то строгостью возвышайте души братии от земного к небесному, по слову Апостола: обличи, умоли, запрети (2Тим. 4, 2). Начальник должен уметь и оказывать любовь ко всем, и требовать сохранения устава, помня слова Господа: в нюже меру мерите, возмерится вам (Мф. 7, 2). В церковном собрании без повеления настоятеля никто не может начать пения псалмов. Если настоятель замедлит, то известить его и поступать по его приказанию.

От вступающего в монастырь прежде всего должно требовать отречения от богатств земных, и паче всего от гордости, которая бывает достоянием и бедных. Прежде всего со смирением должно слушать, чтобы никто из вас, братия, не творил своей воли – это великая и приятная Богу жертва. Будьте готовы на всякое доброе дело; что ни случится с вами, будьте в скорби терпеливы, в делах честны. Никому не платите злом за зло, а старайтесь делать добро для всех человеков. Имеющие такие расположения пусть приходят в монастырь и целую седмицу пусть лежат пред вратами монастырскими. Братия не должны входить с ними в общение, и они должны испытывать только огорчения. Если он останется верен своему желанию, то настоятель не возбраняет ему входа и, принимая его, объясняет ему устав иноческой жизни. Если это человек богатый, то пусть прежде всего идет, продаст имение свое и отдаст нищим. При себе пусть оставит только крест Христов, да приимет его и грядет вслед Господа. А истинное несение креста состоит в том, чтобы творить волю не свою, а другого. Приходящий может, если хочет, часть своего имущества отдать монастырю. Если он приведет с собою рабов, то они в монастыре будут не рабы его, а братия.

Странников встречает и дает им ответ один заведывающий странноприимною. Ни один брат не должен молиться с ними, ни давать им лобзания мира, прежде нежели увидит их настоятель. Только настоятель или те, кому он прикажет, могут разговаривать с ними. Никто из братии не должен спрашивать: откуда они пришли, зачем пришли и куда идут. Пусть слышится только беседа Божественная, почерпнутая из Св. Писания и слова настоятеля. Для этого хорошо, чтобы странников не вводить в общую трапезу, но они вкушали бы пищу с одним настоятелем.

Пафнутий предложил потом свои дополнения:

«Помня слова Писания: Петр и Иоанн восхождаста во святилище на молитву в час девятый (Деян. 3, 1), нужно положить, чтобы братия подкреплялись не ближе девятого часа, исключая воскресных дней и времени Пятидесятницы. В воскресные же дни братия пусть всецело предаются упражнениям духовным, не занимаясь ничем другим, под каким бы то ни было предлогом. Пусть сей святой день всецело посвящают на прославление Господа в молитве, псалмопении и духовных песнях. С первого часа дня до третьего братия должны посвящать Богу. С третьего часа до девятого исполнять без всякого прекословия и ропота то, что повелит настоятель чрез брата, которому вверено заведывание работами.

Если кто от поста или трудов сделается болен, настоятель должен приложить об нем попечение. Нужно только наблюдать, чтобы никто своей воли не творил.

Если общество иноков велико, то настоятель должен избрать чередных для каждой недели и установить порядок их службы, как они должны преемствовать один другому; он должен определить также, как должен вести себя келарь, заведывающий имуществом братии. Должно избирать такого, который бы мог удерживаться от всякого чревоугодия и по-Евангельски раздавать братии нужное, который бы страшился части Иуды, бывшего татем. Да знают братия, что все находящееся в монастыре – сосуды, орудия и прочее – священно. И кто будет нерадиво обращаться с сими вещами, будет иметь часть с тем царем, который пил с своими наложницами из сосудов, посвященных дому Божию, и за то подвергся такому страшному отмщению».

Другой Макарий предложил свои мысли о взаимном отношении монастырей:

«Не должно быть позволяемо без воли настоятеля принимать братию из другого монастыря. Если кто пожелает перейти в другой монастырь, то должен просить своего настоятеля, чтобы он просил настоятеля другого монастыря принять его. Если же какой-нибудь настоятель примет брата без согласия того настоятеля, у которого он жил, то он подвергнется суду епископов или своих братий настоятелей и тогда только может быть допущен к должности, когда испросит прощение. Новопоступивший брат, какое бы место ни занимал в прежнем монастыре, здесь должен считаться младшим. Без дозволения настоятеля во время собраний и собеседований о Свящ. Писании он не имеет права говорить. С собою ни имущества, ни книг ему не должно быть дозволено вносить в монастырь. Приходящие клирики должны быть принимаемы со всяким уважением как служители олтаря и им должно предоставлять честь начинать молитвы во время Богослужения, будет ли то простой клирик или служитель олтаря. Но если клирик виновен в каком-либо преступлении, и это доказано; то ни при настоятеле, ни при его помощнике ему не должно быть дозволено начинать молитву. Но не должно клириков принимать в монастырь на жительство, разве только обличенные в преступлении придут они в монастырь, чтобы подвигом унижения принести покаяние. Что касается до исправления братий, подпавших какой-либо вине, то нужно, смотря по свойству вины, отлучать их.

Если кто, например, будет обличен в пустых разговорах, то на три дня да отлучится от собрания братии, и да наложено будет на него молчание. Если кто замечен будет в непристойном смехе, тот в продолжении двух седмиц да подвергнется уничижительным трудам для исправления. Посему и сказал Апостол: аще и впадет человек в некое прегрешение; вы духовнии исправляйте таковаго духом кротости (Гал. 6, 1).

Нужно, чтобы чрез наказание брат не погиб в своем состоянии, но исправился бы.

Наконец, начальники не должны иметь к кому-либо лицеприятие, но питать ко всем равную любовь, поскольку справедливое уравнение приятно Богу, по слову Пророка: аще воистину правду глаголете, правая судите, сынове человечестии (Пс. 57, 2). Да будет известно вам, что не исправляющий согрешающего отдаст отчет Богу. Будьте верными и добрыми учителями для всех, укрощайте умы неспокойные, подкрепите немощных, будьте терпеливы ко всем и сколько братьев вы приобретете для Бога, столько венцов вам соблюдется от Бога¹³».

Св. жизнь иноков горы Нитрийской, начало которой положил Аммон, была предметом благоговейного удивления для современников. Руфин, свидетель их подвигов, пишет, что великие подвижники преимущественно обитали в горе Нитрийской, что они по жизни и действиям более сходны были с Ангелами, нежели с прочими смертными¹⁴. К концу четвертого века в горе Нитрийской жило около пяти тысяч иноков, разделенных на 50 монастырей, частью общежительных, частью отшельнических. Общим местом собрания был для них один храм, куда они собирались в субботу и воскресенье для общих молитв, проводя остальные дни седмицы в подвигах благочестия в своих монастырях.

В горе Нитрийской было восемь пресвитеров, но только один из них совершал Литургию, решал недоумения и предлагал советы братии, пока был жив. Без его дозволения никто не мог предлагать общих наставлений¹⁵.

Руфин, Палладий и блаженный Иероним¹⁶ знакомят нас с образом жизни Нитрийских подвижников.

Первою обязанностью иноков было повиновение старшим. Общим правилом пустынников было то, что отсечение своей воли есть самый безопасный и надежный путь к духовному совершенству. Чтобы приучить к отречению от своей воли, давали часто приказания трудные и не представляющие ясной цели. Это для того, чтобы приучить не рассуждая делать то, что приказано. Ничто более сего не могло смирить и покорить закону святого самоотвержения, того самоотвержения, которое творит истинного монаха и без которого он никогда не достигнет высшего совершенства. Старцы, которым новоначальные отдавали себя в послушание, любили передавать своим послушникам советы, как завет отцов, прежде живших, которых изречения и советы и примеры они хранили в своей памяти.

Они хотели вести их на поприще иноческих подвигов тем путем, которым сами шли. Таким образом сохранялся дух первых подвижников и преемственно передавался от одного поколения другому. Они понимали, и опыт подтвердил, что иноческая жизнь тогда ослабевала, когда стали уклоняться от преданий старцев и вводить новые обычаи. Потому Феодор Фермейский с грустью обличал даже то уклонение от обычая предков, что монахи за трапезою, принимая чашу для питья, не говорят по древнему обычаю: благослови, отче!

Для удобнейшего надзора и подчинения жившие в горе Нитрийской разделялись на десятки и сотни. Старший инок был начальником над девятью своими собратиями, и у каждой сотни был свой начальник, заботившийся о телесных и духовных нуждах подчиненных. Но все сии начальники зависели от главного начальника, которому отдавали отчет в своем управлении.

Пустынники жили или по одному в келлии, или по двое и по трое, иные в большом числе образуя значительное общество, которое в общей совокупности можно назвать монастырем. Все сии иноки жили под управлением начальников; иные отходили далее как анахореты, поселялись вдали в келлии и даже в пещере. Общим правилом для жизни было то, что до девятого часа дня, или до трех часов пополудни, иноки проводили время в молчании, прилежа богомыслию, молитве, чтению, рукоделию. Никто не мог ходить в келлию другого, кроме начальника. Он посещал иноков, чтобы видеть их подвиги, давать нужные наставления, укреплять их в искушениях, утешать в скорбях.

В девятом часу они собирались петь псалмы и читать Св. Писание в молельнях, которые были при каждом монастыре. При наступлении вечера, пишет Палладий о нитрийских монахах, можно стать и слышать в каждой келлии хвалебные псалмы и песни, воспеваемые Христу, и молитвы, воссылаемые на небеса; иной подумал бы, что он восхищен и перешел в рай сладости.

После молитвы, когда они сходятся, настоятель предлагает им поучение. Это поучение обыкновенно следовало за чтением Св. Писания и имело предметом объяснение и приложение прочитанного чтения. Блаженный Иероним описывает благоговение, с каким слушали наставление. Все сидят в молчании; никто не смеет плюнуть, или поднять глаза. Свое одобрение они свидетельствуют только слезами, которые проливают в молчании, заглушая вздохи, извлекаемые сокрушением. Но когда Авва начал беседовать о Царстве Небесном, о будущем блаженстве, они поднимали взоры к небу, во глубине души говоря: кто даст ми крыле яко голубине и полещу и почию (Пс. 54, 7). Выслушав поучение, иноки расходятся и каждые десять братий садятся за стол с своим начальником. За столом каждый из братии служил по очереди в течение недели. Во время стола сохраняли полное молчание. Пищею их был хлеб, овощи и травы, для которых единственной приправой была соль. Во дни великой четыредесятницы они вкушали только хлеб и воду. С Пасхи до Пятидесятницы они имели трапезу в полдень. Это было некоторым облегчением поста, ради радости Воскресения Христова. Только старцы употребляли вино и имели иногда ужин; прочие вкушали пищу, однажды в день. Эконом обязан отведывать пищу приготовленную для братии. После трапезы, принесши благодарение Господу, расходятся по своим кельям и до вечера беседуют с братией одного десятка. Предметом беседы были только назидательные истины. «Заметил ли ты, говорили они, сколько благодати небесной получил такой-то? как молчалив такой-то? какой у него вид важный и скромный?» Таким образом, их разговор имел предметом добродетели, какие они усматривали у других, а не их недостатки. Всякое злословие, даже шутка были удалены из их разговоров; они утешали немощных, побуждали друг друга к большему преспеянию в добродетелях. Потому после беседы расходились по кельям не с обремененною грехами языка совестью, но с сердцем, проникнутым желанием высших подвигов.

Хотя правила не требовали от иноков нитрийских, чтобы проводили большую часть ночи в молитве, но, по свидетельству блаженного Иеронима, уходя в свои кельи, они любили проводить большую часть ночи в молитве. Для их сердца, жаждущего единения с Богом в молитве, всегда кратким казалось время беседы с Богом, и они у сна столько отнимали времени для богомыслия, сколько позволяла немощь плоти. Если начальник заметит, что кто-либо из братии не часто упражняется в келейной молитве, он не дает выговоров, но примером иноков и представлением сладости и благодатных действий молитвы старается пробудить любовь к ней.

Каждый день иноки выучивали что-либо из Св. Писания, которое было для них духовною пищею, они вместе с тем старались сообразовать с ним свою жизнь. Такое, пишет Руфин о нитрийских монахах, видали мы у них упражнение в Св. Писании, разумение и углубление в божественные истины, что каждый из них мог быть проповедником божественной мудрости¹⁷.

Иноки горы Нитрийской, где монашество насаждено и руководствуемо было Великим Антонием, ревностным защитником православия, верность свою православному исповеданию Господа Иисуса Христа, во время гонения Лукиева при Валенте, запечатлели своею кровью. Лукий, арианский епископ в Александрии, думал, что гонением успеет склонить их к арианству и чрез них увлечь народ, который, не любя спорить о догматах, следовал их учению, руководствуясь тою мыслью, что истина известна тем, которые добродетель свою показывают делом. Прибыв в Нитрийскую гору, Лукий хватал подвижников в то время, когда они врачевали недуги, изгоняли бесов. Руфин пишет: когда иноки ждали нападения от воинов, к ним принесен был из среды народа кто-то с иссохшими членами так, что не мог стоять на ногах. Помазав его елеем, они велели ему во имя Христа, гонимого Лукием, встать и идти домой. Больной сделался здоров. Но это не вразумило Лукия. Иноки были подвергаемы посмеянию, побоям, обнажению, ввергаемы в узы, умерщвляемы, ссылаемы в изгнание. Преследуемые лжеепископом Лукием, они погибали целыми толпами или скрывались в глубочайшие пустыни, унося с собою и в мрак могилы и в дикую пустыню отрадную и светлую веру в Сына Божия. Все неистовство ариан должно было уступить этой непоколебимости веры и ограничиться одним изгнанием начальников пустынников Макария Египетского, Макария Александрийского, Памво, Гераклида, Исидора и других¹⁸. И это послужило только к прославлению имени Господа Иисуса Христа. Лукий, выведши из пещерного убежища, пишет Феодорит, сих настоятелей божественных сонмов, сослал их на один остров, населенный людьми нечестивыми и не видавший в своих пределах ни одного учителя благочестия. Когда судно подплывало к острову, чтимый тамошними жителями демон оставил идола, который долго ему служил жилищем, вселился в дочь жреца и беснующуюся привел к берегу, к которому гребцы направляли судно. Пользуясь языком девицы, как орудием, он произносил следующее: «Уж это могущество ваше, служители Христовы! Отвсюду изгоняли вы нас – из городов и сел, с гор и холмов, и даже из необитаемой никем пустыни. Живя на этом острове, мы надеялись избежать ваших стрел, но обманулись в надежде. Гонители сослали вас сюда не для того, чтобы причинить вам скорбь, а для того, чтобы вашею силою изгнать отсюда нас. Мы уходим и с этого острова, потому что изгоняемся лучами вашей добродетели». Сказав это, демоны повергли девицу на землю, а сами исчезли. Между тем божественный этот сонм подвижников, помолившись, воздвиг девицу и отдал её отцу смыслящею и здравою. Очевидцы этого чуда, упав к ногам тех святых, умоляли их дать им средства к спасению, разрушили идольское капище и, озарившись лучами учения, сподобились благодати всесвятого крещения. Как скоро весть о сем распространилась в Александрии, все собрались и порицали Лукия, говоря, что им угрожает гнев Божий, если тот божественный сонм не будет возвращен. Посему, боясь возбудить в городе волнение, Лукий позволил святым мужам возвратиться в пещеры¹⁹.

Несколько позднее на некоторых из монахов нитрийских пало обвинение в привязанности к ложным мнениям Оригена. Труды Оригена в критическом исследовании текста Св. Писания и его переводов возбудили общее внимание Церкви с самого своего появления. Таинственное изъяснение в толкованиях Оригена давало обильную пищу для духовных созерцаний. Потому труды Оригена были с любовью принимаемы иноками. Но пастыри Церкви опасались, что при нерассудительном чтении писаний Оригена распространятся и те заблуждения, которые встречаются в его сочинениях.

Замечая, что многие из простых христиан имели человекообразные представления о Божестве, Феофил Архиепископ Александрийский в одном из своих пасхальных посланий старался раскрыть неправильность такого понятия о Божестве. Это послание возбудило сильное волнение между многими иноками египетскими. В большом числе пришли они в Александрию, готовые в порыве неразумной ревности убить Феофила, как нечестивого. Феофил встретил их словами: «Видя вас, я вижу как будто лицо Божие». Эти слова усмирили иноков. «Если ты в самом деле так исповедуешь, то осуди книги Оригена; ибо читающие их приводятся к противным сему мыслям». «Но у меня это давно положено, сказал Феофил; ибо столько же как вы порицаю последователей Оригена». Это успокоило иноков, и вопрос этот был бы, вероятна, забыт, если бы не примешалась к сему личная неприязнь Феофила к Исидору, начальнику странноприимной в Александрии, и к братьям Аммону, Диоскору, Евсевию и Евфимию, называемым по высокому росту своему долгими²⁰. Они пользовались сначала уважением Феофила. Против воли троих из них он извлек из пустыни; Диоскора сделал Епископом Гермополиса; двое других проходили должность экономов при Александрийской церкви. Видя несправедливость Феофила в употреблении церковных имуществ, они оставили город и удалились опять в Нитрийскую гору. К ним по тому же побуждению перешел и Исидор. Феофил возбудил против них, как упорных оригенистов, множество простых иноков, так что открылось возмущение. Тогда Феофил с войском прибыл в Нитрийскую гору, чтобы разорить келлии гонимых. Преследуемые своим Архиепископом, братья далее решились искать защиты у Константинопольского Архиепископа Иоанна. Уже то, что сей учитель вселенский не согласился на осуждение иноков нитрийских и ходатайствовал за них пред Феофилом, свидетельствует, что он не считал их зараженными ложными мнениями Оригена. Св. Епифаний, сначала восстававший против них, после личного объяснения мирно простился с ними²¹.

Сам Феофил свидетельствует, что заблуждения Оригена не были распространены в горе Нитрийской. В письме к блаженному Иерониму он пишет: Феодор видел все монастыри нитрийские и может свидетельствовать о воздержании и кротости монахов, как по удалении последователей Оригена мир возвратился в Церковь и сохраняется учение Господне²².

Кроме подвигов молитвенных и чтения Св. Писания вменялось инокам в обязанность заниматься по келлиям рукоделием. Все монастыри египетские, пишет Иероним²³, обязывают каждого вступающего заниматься рукоделием не для того только, чтобы снискивать пропитание, но для спасения души, дабы ум не увлекался гибельными помыслами. На каждый день, исключая воскресного, в который они занимались только чтением и молитвою, назначалась известная работа, которую принимал вечером начальник десяти братий и ежемесячно сам давал отчет эконому. Рукоделие было самое простое: плетение рогож, корзин и другие занятия, которые можно делать сидя в келлии. Праздность правила иноческие преследовали как самый опасный порок. Трудясь единственно в пользу обители, иноки получали и все нужное от обители. Но как ограничены были их нужды! Одна власяница, одна мантия для одеяния и рогожа для спанья – вот все имущество инока. Что было сверх сего, то было излишеством. Если казались иноку ветхи его власяница, мантия, рогожа, он не имел права просить новых. Наблюдать за нуждами иноков поручено было эконому, чтобы никакая забота земная не отвлекла сердца их от заботы о своем спасении. Всякое стяжание считалось тяжким грехом. У одного отшельника нашли после смерти сто златниц, которые добыл он, прядя лен. По суду старцев, он лишен был погребения. Были иноки, которые не знали совсем цены денег. Таков был Альбин; он не носил сандалий, в течение всей жизни в горе Нитрийской носил кожаную одежду. Совершенную нищету, как избавляющую от всех забот, считал он высшим благом. Жить в совершенной нищете, говорил он, значит быть царем. Если кто-либо из братии делался болен, то его переносили в более обширную келлию и там окружали попечениями, так что, по словам блаженного Иеронима, ему не оставалось желать ни попечений матери, ни удобств города. Пресвитер нитрийский Исаак выстроил для больных иноков и для приходящих большую больницу, где находили они себе успокоение. У них были искусные в врачевании иноки, которые помогали не только своим инокам, но и посетителям. Если любовь к умерщвлению плоти заставляла иноков и во время их болезни отрекаться от услуг других, то с другой стороны любовь начальников спешила предложить им все нужные пособия.

С полною же любовью принимали иноки приходящих к ним. Подле церкви, пишет Палладий, есть странноприимный дом, в котором содержат странника во все время пребывания его на горе, хотя бы оно продолжалось два или три года, пока он не захочет оставить гору. Ему дозволяют жить без дела только одну неделю, а в следующие дни дают ему дело или в саду, или в пекарне, или на поварне; если же странник человек знатный, то ему дают читать книги, но беседовать с ним никому не дозволяют до шестого часа дня. Руфин так описывает прием, какой ему сделали иноки нитрийские. Лишь только мы приблизились, где могли увидеть нас иноки, как тотчас же они вышли из келлий и поспешили к нам навстречу, многие из них несли мехи с водою и хлебы. Встретив, они ввели нас с псалмопением в церковь, омыли нам ноги и отерли своими мантиями, будто облегчая тяжесть пути, но на самом деле таинственными наставлениями омывая скорби земные. Что скажу о их приветливости, услугах и любви, когда они все наперерыв спешили принять в свои келлии? Не только они предлагали с радостью то, чего требовал долг гостеприимства, но старались поделиться с нами сокровищем, каким сами владели, уча нас смирению кротости и другим добродетелям, какие сами имели. Никогда не видел я, чтобы с такою любовью, с таким горячим участием исполняемо было дело гостеприимства. Когда Иероним с Павлою, в 383 г., посещали Нитрийскую гору, называемую Иеронимом градом Божиим, все иноки вышли навстречу путникам. «В чью келлию, пишет Иероним о Павле²⁴, она ни входила, к чьим ногам ни припадала, в каждом монахе она верила видеть Христа, и то, что принесла с собою для них, верила, что принесла для Самого Бога. Забывая пол и слабость, она хотела бы поселиться навсегда между иноками».

Изложив вообще образ жизни нитрийских подвижников, познакомимся с некоторыми из более замечательных, каковы Пиор, Памво, о которых Аммон говорит, что они особенно сияли добродетелями вместе с Аммоном Нитрийским, Ор и Афре ученик его.

Пиор, уроженец египетский, ещё в юных летах оставил дом своих родителей и показал такую твердую решимость проводить иноческую жизнь, что тогда же дал обет убегать случаев к свиданию с родителями на земле. Он отдался под руководство Великому Антонию. Пример и наставления великого любителя безмолвия пробудили в душе его желание совершенного отшельничества. Имея двадцать пять лет от роду, он пожелал подвизаться один в пустыне. «Иди, сказал ему Антоний, когда Пиор открыл ему свое желание, пребывай, где хочешь, и когда Бог внушит тебе, приди посетить меня». Пиор поселился в пустыне около горы Нитрийской. Он выкопал колодезь, и хотя вода была очень горька, но он не оставлял своего места. Многие из великих подвижников хотели жить на месте его, но не могли прожить и одного года, потому что вода была очень горька и место дико, лишено всех удобств жизни. Не раз братия убеждала его оставить это место. Он отвечал им на их убеждения: если мы будем избегать горести и труда, и воздержания и захотим иметь в сем мире покой, то после исхода из сей жизни не получим вечных благ и не насладимся бесконечною райскою радостью. Для своего пропитания, подобно другим отшельникам, Пиор ходил жать к земледельцам. Однажды, окончив жатву, он напомнил хозяину поля о плате. Тот отложил плату до времени, и Пиор, работая и другой год, возвратился, не получа платы. То же было и на третий год. Но когда Господь благословил изобилием поселянина, он, взявши деньги, пошел отыскивать инока, работавшего у него. Когда нашел Пиора, упав к ногам его, сказал: Господь ущедрил меня, возьми. Пиор велел отдать деньги пресвитеру.

Пиор ел только шесть унций хлеба и пять маслин, и то принимал пищу ходя. Когда его спросили, почему он так делает, Пиор отвечал: не хочу заниматься пищею, как делом, и потому ем между делом и вместе для того, чтобы душа не ощущала телесного удовольствия. Любя сам труды и само умерщвление, он любил облегчать труды других. Посещая других иноков, Пиор, чтобы не быть им в тягость, приносил с собою хлеб. Довольствуясь сам горькою водою, он силою молитвы своей помог инокам, трудившимся в ископании колодца, достать свежей воды. Стараясь облегчить немощи телесные ближних, он был снисходителен и к немощам душевным. Однажды в скиту было собрание по поводу падения одного брата. Отцы говорили, но Пиор молчал. Потом встал, вышел, взял суму, наполнил её песком и носил на плечах своих. Насыпал также песку в другую корзину, которую надел напереди. Отцы спросили его, что это значит? Он отвечал: «Сума, в которой много песку, – это мои грехи, много их, но я оставил назади, чтобы не плакать об них: а вот это немногие грехи брата моего; они напереди у меня, и я рассуждаю об них и осуждаю брата моего. А не должно бы так делать!

Лучше бы мне свои грехи носить напереди, скорбеть об них и просить Бога о помиловании». Отцы, выслушав его, сказали: вот истинный путь спасения!

В течение долгой своей жизни Пиор сохранял обет не видеть своих родителей. Так прошло тридцать и более лет. Сестра его, оставшаяся вдовою, послала двоих своих детей отыскать Пиора в пустыне. Они нашли наконец его и сказали ему: мы – дети твоей сестры, но Пиор не принял их. Тогда они обратились к Антонию и просили его убедить посетить их мать. Антоний призвал к себе Пиора. «Почему ты, брат, столько времени не приходил ко мне?» «Ты велел мне, святой отец, придти тогда, как Бог внушит мне, но я доселе не имел повеления Божия о сем». «Поди, сказал ему Антоний, и посети сестру». Взяв с собою монаха, Пиор пришел к дому сестры и, закрыв глаза, стал около крыльца, чтобы не видеть сестры. «Вот я Пиор твой брат. Смотри на меня, если хочешь», и тотчас же возвратился в свою пустыню. Пиор владел даром чудотворений и скончался в глубокой старости²⁵.

Все, упоминавшие о св. Памво, представляют его как друга Божия, который учил тому, чему сам научился от Господа Иисуса Христа, – как одного из тех небесных людей, которые по чистоте и святости более подобны бесплотным, нежели простым людям, – как учителя, свыше просвещенного в путях Божиих и получившего дары чудотворений.

Оставив мир, Памво обратился к одному пустыннику и просил его выучить некоторым псалмам на память; ибо не знал грамоте. Первые слова он услышал: рех сохраню пути моя, еже не согрешати языком (Пс. 38, 2). С меня довольно этого, сказал он отшельнику. Через полгода пустынник встретил Памво и спросил его: почему он не является? Я не выучил ещё и первого урока, сказал Памво. Прошли двадцать девять лет: один из друзей Памво спросил его, выучил ли он урок. С трудом только начинаю знать его, отвечал Памво. Этот урок такое глубокое впечатление оставил в душе Памво, что любовь к молчанию была одною из главных его добродетелей. Три превосходные добродетели особенно заметны в Памво, говорит Пимен, ежедневный пост, строгое молчание и любовь к рукоделию. Молчанию учил Авву Памво и Великий Антоний, к которому ходил он учиться иночеству. Эта любовь к молчанию согласовалась и с духом его, всегда собранным и полным страха Божия. Собранность духа заставляла любить молчание, а молчание сохраняло собранность духа. Феофил, Архиепископ Александрийский, пришел однажды в скит. Пустынники просили Памво сказать что-нибудь для его назидания. Если мое молчание, говорил Памво, не будет для него назидательно, то и слова мои не произведут сего. Один брат спросил, хорошо ли хвалить других. Памво отвечал: ещё лучше молчать. Это и было причиною, что он всегда был степенен и важен и никогда не смеялся. При конце жизни своей он мог с дерзновением сказать: я не раскаиваюсь ни в одном слове, которое сказал.

Но эта степенность Памво не была следствием жесткости характера. Чаще всего приходившим к нему за наставлениями Памво внушал милосердие и любовь к ближним. Один пустынник спросил его: почему злые духи препятствуют мне делать добро другим? Он отвечал: не говори так; скажи лучше: я сам не хочу быть милосердым. Также, когда Феодор Фермейский просил у него назидания, Памво сказал ему: ступай и будь ко всем милосерд. Сам он охотно готов был всегда терпеть великую нужду, только бы успокоить другого. Он всякий день занимался рукодельем и в течение жизни не съел куска хлеба, который получил бы даром. Он носил всегда ветхую одежду, покрытую многими заплатами, и братии советовал носить такую одежду, чтобы никто не поднял её, если бы она выкинута была дня на три. Палладий пишет, что венцом совершенства Памвы было презрение к золоту и серебру. Блаженная Мелания так рассказывала о своем свидании с Памвою²⁶. Вскоре после прибытия из Рима в Александрию, услышав от блаженного пресвитера Исидора о добродетельном житии Памвы, я отправилась к нему в пустыню. Принесла я с собою ящик с тремястами литр серебра и просила его принять это приношение от моего имущества. Он сидел и плел из ветвей корзину и, не оставив своей работы, сказал: Бог наградит тебя. Потом сказал Оригену: возьми это и употреби на нужды братии, живущей в Ливии и по островам. Сии монастыри скуднее прочих; а из живущих в Египте братий он не велел никому давать: ибо страна сия, говорил он, плодороднее других. Я стояла и ждала, чтобы он почтил меня, или хотя слово сказал бы мне за такое приношение. Ничего не слыша от него, я сказала: господин мой, да будет тебе известно, что здесь триста литр. Он, не взглянув на ящик, сказал: «Дочь моя! кому принесла ты это, тому не нужно сказывать, сколько тут весу. Он взвесил, – горы и холмы поставил весом; тем паче знает он вес твоего серебра. Если бы ты отдала это мне, то хорошо было бы сказать и о его количестве. Но если ты это принесла Богу, Который не отвергнул и двух лепт, но оценил их дороже всех других приношений, то молчи и будь спокойна». Немного спустя, желая наградить усердие, он, призвав её в то время, как приближалось время его кончины, вплел последний прут в корзину, которую работал и сказал Мелании: возьми эту корзину из моих рук на память обо мне, другого ничего не могу оставить тебе. Эту корзину Мелания берегла до своей кончины. Высокая жизнь Памвы и его внимательность к словам и великая осмотрительность в ответах делали то, что его наставления принимали с особенным благоговением, как изречения Самого Бога. Осмотрительностью в слове, пишет Палладий, Памво превосходил даже Антония Великого, – он никогда не отвечал на вопрос тотчас, но говорил, что ещё не нашел ответа. Часто проходило месяца три и он не давал ответа, говоря, что ещё не знает, что отвечать. Собственным своим недоумениям в разрешении вопроса он искал озарения в молитве. Два пустынника пришли к нему однажды за наставлениями. Один из них сказал: Авва! обыкновенно я пощусь два дня и потом съедаю два малых хлеба, как ты думаешь, спасусь ли я, поступая так? Другой сказал: а я, Авва, каждый день за рукоделье получаю две малых монеты, из них на одну достаю пищу себе, а другую отдаю бедным: спасусь ли я, поступая так? Четыре дня они не получали ответа от Памвы. Наконец, они пришли проститься к нему. Увидев их, Памво сказал им в назидание, как бы говоря о себе: Памво постится два дня сряду и потом съедает два малых хлеба; монах ли он поэтому? Нет! Памво каждый день получает за свое рукоделие две монеты, коих часть отдает в милостыню; монах ли он поэтому? Нет! Все это хорошо, но если совесть твоя будет безукоризненна пред ближними, то спасешься. Пришли ещё однажды к нему из скита четыре брата. Один из них постился много, другой был нестяжателен, третий стяжал великую любовь, четвертый двадцать два года прожил в повиновении старцу. Памво сказал, что добродетель последнего выше всех, первые стяжали добродетели по своей воле, а сей, отвергшись своей воли, исполняет волю другого. Такие люди подобны исповедникам, если до конца пребудут в послушании. Были в пустыне Нитрийской два брата Паисий и Исаия, дети богатого испанского купца. Разделив богатое имение, они пошли в монахи. Один из них раздал все имение по монастырям, церквам и темницам и, ремеслом добывая себе пропитание, посвятил себя подвижничеству и молитве. Другой построил монастырь для небольшого числа братии, принимал странных, лечил больных, покоил престарелых, подавал милостыни всякому бедному, два раза в неделю кормил неимущих. Оба они были совершенны. После кончины их братия пришли в недоумение, чья жизнь была выше. Для разрешения сего недоумения пришли к Памво; Памво сказал: оба они равно совершенны пред Богом. Тот, который принимал всякого и покоил, совершал дело Авраама, а другой для благоугождения Богу возлюбил ревность Пророка Илии. Когда братия все ещё изъявляли сомнения, Памво вновь сказал, что они равны пред Богом. Один последовал Господу ежедневным несением креста, другой служением своим ближним. Небесное откровение подтвердило справедливость суждения Памвы. Он видел обоих братьев стоящими вместе в раю.

Сам Великий Антоний говорил о Памво, что Дух Божий почил в его сердце. Подвижники египетские почитали верхом совершенства достигнуть высоты добродетели Антония и Памво. Хотя Памво три года молил Бога, чтобы Он не дал ему славы на земле; но Бог так прославил его, что никто не мог смотреть на лицо его по причине блеска, сиявшего на нем. Но ничто не могло ослабить в нем чувства глубокого смирения Предсмертным словом его было: я отхожу к Богу так, как бы ещё не начинал служить. Св. Афанасий, вероятно, для обличения ариан вызывал Памво в Александрию. Он скончался тихо 70-ти лет от роду. Мелания имела утешение служить ему при его погребении²⁷.

Авва Ор, нитрийский пустынник, жил сперва вместе с Сисоем в Скиту. Но когда Скит сделался многолюднее, они оставили его, и тогда как Сисой удалился на гору св. Антония, Ор поселился в горе Нитрийской. Пустынники, знавшие Ора, говорили, что он не только никогда не лгал и не обижался, но и не говорил без крайней нужды, и даже не хотел слышать праздных речей. «Смотри, – говорил он своему ученику Павлу, – никогда не приноси чужих речей в эту келлию». Конечно потому, что это отвлекает ум от предметов небесных и бесценное время теряется в пустых словах.

В то время, как его руки заняты были работою, он сердце свое питал благочестивыми размышлениями. Однажды с Аввою Феодором они поправляли свою келлию. Вдруг пришла им мысль: что мы будем делать, если Господь воззовет нас к Себе? Эта мысль так поразила их, что они залились слезами, оставили работу и ушли в келлию оплакивать свои грехи. Авва Ор и Авва Феодор, что бы ни случалось с ними, всегда благодарили Господа.

Авва Ор в основание своего совершенства положил смирение. Заповедь о добродетели смирения была первая, которую дал Ор своему ученику Сисою. Смирение было главною его добродетелью, и он называет смиренномудрие венцом инока, а о помысле гордости говорил, что он все разрушает. Этот опасный помысл, когда он вторгается в душу, он учил отсекать строгим испытанием своей совести: все ли ты исполнил заповеди? любишь ли врагов своих? соболезнуешь ли об их несчастиях и почитаешь ли себя рабом непотребным, грешнейшим из всех? Не помышляй в сердце своем; я живу воздержнее брата и строже его; но покорись благодати Христовой в духе нищеты и нелицемерной любви, дабы не пасть тебе от тщеславия и не погубить трудов своих. Мняйся стояти, да блюдется да не падет (1Кор. 10, 12).

Для утверждения в смирении он советовал удаляться от похвал людских. Кого хвалят или почитают не по достоинству, тот терпит великий вред, а кто не получает никаких похвал от людей, тот прославится на небесах. Для этого советовал скрываться от мира и людей, представляя себя безумным во многих случаях. Сам Ор избегал всякой славы от людей. Вельможа Лонгин, очень усердный к инокам, желал видеть его; постарайся, сказал Ор брату, высказавшему желание Лонгина, чтобы он не переходил этой долины, дабы видеть меня.

Глубокое смирение Ора заставляло его во всех скорбях и искушениях не жаловаться ни на кого, а говорить, что это «случилось по моим грехам».

Человек столь смиренный должен естественно удаляться всего, что оскорбляет других. Так Ор отвращался злословия, называя его смертью души. Чтобы избежать сего порока, он советовал, раз провинившись в нем, идти к брату и в ногах его молить о прощении, обещая впредь не злословить.

Для большего очищения Ора Господь посетил его продолжительною болезнью. Семнадцать лет он был болен. Неразлучным учеником, с которым тесно соединен был он духом, в последнее время был Афре. Как Ор отличался смирением, так Афре послушанием. Однажды, когда Сисой посещал Ора, кто-то принес болящему Ору небольшую рыбу. Афре стал её резать, его позвал Ор. Не докончив дела, Афре в ту же минуту пошел к старцу. Сисой подивился послушанию и спросил, где он научился ему? «Это послушание старца, а не мое, сказал Афре. Посмотри, каково его послушание». Афре, сварив немного рыбы и нарочно испортив варево, подал его старцу. Старец ел, не говоря ни слова. Хорошо ли, старец, спросил Афре? Очень хорошо, отвечал старец. Потом Афре принес ему несколько рыбы, хорошо приготовленной, сказал: прости, старец, я её испортил. Да, немного испортил, отвечал старец. Видишь, сказал Афре, что старец у меня в послушании²⁸.

Пустыня Келлий отстояла от горы Нитрийской на десять тысяч шагов к юго-востоку. Это была обширная пустыня, в которой, в таком расстоянии, чтобы нельзя было ни видеть, ни слышать друг друга, рассеяны были келлии отшельников. Основанные здесь, по благословению Великого Антония, Аммоном Нитрийским келлии так умножились, что живущих в них было до шестисот человек. Иноки пустыни Келлий соединены были в своем управлении с иноками Нитрийскими. Сюда удалялись обыкновенно любители уединения из горы Нитрийской, после того как уже утвердились в жизни иноческой. Здесь они проводили жизнь более безмолвную; потому и их келлии так удалены были друг от друга, чтобы ни взор, ни слух не развлекался близким сожитием других братий. Потому и поставлено было правилом не ходить одному в келлию другого, чтобы не нарушать безмолвия. Только по субботам и воскресеньям они собирались в храм для общего богослужения и тут, как бы восхищенные на небо, изливали свою душу в пламенных молитвах к Богу. Если замечали, что кто-либо из братий не приходил к общему богослужению, это было знаком, что он или болен, или скончался, тогда каждый спешил к его келлии и нес, что имел, дабы или облегчить страдания больного, или воздать последний долг усопшему. Если приходил кто-либо к ним, каждый готов был отдать ему свою келлию. Пустыня Келлий управлялась пресвитером, кажется начальником и в горе Нитрийской²⁹.

Между подвижниками и пресвитерами пустыни Келлий первое место занимает Макарий Александрийский. После Антония Великого Макарий Александрийский вместе с Макарием Египетским пользовались особенною славою и уважением в Египте; они превосходили других своим подвижничеством, образом жизни и качествами сердца. Оба они, по словам Сократа и Созомена, были удивительны по своим пророчествам и высокому любомудрию, оба страшны для демонов, оба произвели много чудес и исцелений, оба были столпами Церкви, возлюбленными Богу, великими, блаженными³⁰.

Макарий, пресвитер Келлий, получил название Александрийского, потому что родился в Александрии. В молодости он занимался мелочною торговлею, но и тогда он отличался кротостью и скромностью и знал наизусть писания Ветхого и Нового Завета. Родившись в 295 году, 40 лет от роду, он принял св. крещение и, вероятно, тогда же избрал отшельнический образ жизни и поселился в пустыне Нитрийской. У него было в этой пустыне три келлии – одна в Ските, другая в пустыне Келлий, третья в горе Нитрийской. Но эти келлии были устроены не для удобства жизни, но для большего самоумерщвления. Келлия в пустыне Скита была без окон. Там он обыкновенно проводил великую четыредесятницу, чтобы, не развлекаясь и видом природы, посвящать себя на служение Богу. В пустыне Келлий его жилище было так тесно, что он не мог в ней протянуться во весь рост; более обширна была его келлия в горе Нитрийской, где он принимал приходивших к нему для духовной беседы. Он так прославился своим подвижничеством, что слава о нем распространилась по всему Египту. Несколько после того, как Макарий Египетский поставлен был пресвитером Скита (в 340 г.), Макарий Александрийский посвящен был во пресвитера пустыни Келлий³¹. Макарий Александрийский отличался особенно своею любовью к уединению и молитве и строгим покаянием. Не было подвига самоумерщвления между другими подвижниками, которого бы он не старался исполнить, и притом в высшей степени. Услышав, что один пустынник ест только по одному фунту в день, он разломил хлеб свой на малые куски, положил их в глиняный сосуд с узким горлом и решился есть в день столько, сколько может взять рукой. В продолжение трех лет он съедал в один раз не более 5 унций хлеба. Вот, с улыбкою рассказывал он инокам, возьму бывало побольше кусков, а узкое горло не дает мне их вынуть, мой кувшин совсем мне не давал есть. Соответственно с сим и воды пил он мало, масла в целый год употреблял он по половине кружки. С течением времени он все увеличивал подвиги воздержания. Обыкновенным его правилом было вкушать однажды в неделю, хотя он много работал. Однажды он пошел к пустынникам резать пальмовые ветви для корзин, какие они плели: братия в первый день просили его есть с ними, он уступил их просьбе. Но когда на другой день опять стали предлагать ему пищу, он отказался, говоря, что может обойтись без пищи.

Ему сказали, что в Тавенне ученики Пахомия в продолжение великого поста не едят ничего вареного. Макарий в подражание сему подвигу в течение 7 лет питался только сырыми овощами, размоченными в холодной воде. Слух о высокой жизни тавеннских иноков возбудил в нем желание лично узнать устав Пахомия, и поучиться иночеству у него, и вместе с тем, может быть, укрыться от уважения, каким он пользовался в пустыне Нитрийской. Пятнадцать дней шел он по этим пустыням до Фиваиды. Пришедши к воротам монастыря, он смиренно просил принять его в число иноков. «В таких престарелых летах, сказал ему Пахомий, как ты можешь подвизаться? Здесь братия подвизаются с самой юности, и переносят изнурительные труды, потому что привыкли: а ты в таком возрасте не можешь переносить испытаний подвижничества; ты станешь роптать, а потом уйдешь из обители и будешь нас злословить». Семь дней Пахомий не принимал Макария, и все это время он оставался без пищи; наконец Макарий сказал Пахомию: «Авва, прими меня, если я не стану поститься, как они, и не буду делать, что они делают, тогда вели меня выгнать из обители». Макария приняли в обитель. Вскоре наступила великая четыредесятница. Монахи приняли на себя различные подвиги: один вкушал пищу через день, другой чрез пять дней, иной всю ночь стоял на молитве, а днем сидел за рукодельем. Макарий, наготовивши себе пальмовых ветвей, стал в углу и в продолжение всей четыредесятницы до самой Пасхи не принимал хлеба, не пил воды, не садился, не ложился; только по воскресеньям съедал несколько листьев сырой капусты, и то для того, чтобы видели, что он ест. Все занятие его состояло в молитве сердечной и в плетении ветвей; в течение всей четыредесятницы он не сказал ни слова и в безмолвии стоял в углу. Узнав о подвигах нового инока, Пахомий молил Бога открыть ему, кто он такой? И ему открыто было, что это Макарий, которого имя и дела известны были всему Египту. Тогда Пахомий взял Макария за руку и, приведши в молитвенный дом, облобызал его и сказал: а подойди сюда, честный старче! Ты Макарий, и скрывал это от меня. Много лет желал я видеть тебя; потому что слышал о делах твоих. Благодарю тебя; ты смирил чад моих; пусть они не превозносятся подвигами своими: теперь возвратись в свою пустыню; ты довольно научил нас; молись за нас». Два великие старца назидали друг друга и духовной беседой. До нас дошел один вопрос из сей духовной беседы. Пахомий спросил Макария: если братия не соблюдает порядка, хорошо ли учить их? Макарий отвечал ему: учи и строго суди своих подчиненных, а из посторонних никого не суди, ибо сказано: не внутренних ли вы судите, внешних же Бог судит (1Кор. 5, 12–13).

Не довольствуясь всеми сими подвигами самоумерщвления, Макарий хотел победить сон. «Целые двадцать суток, так он рассказывал о себе, не входил я под кровлю, чтобы победить сон. Днем палил меня зной, а ночью знобил холод; мозг так у меня высох, что я наконец приходил в исступление. По крайней мере, сколько зависело от меня, я одолел сон, но уступал ему, как требованию самой природы».

Однажды, когда Макарий занимался рукодельем, комар укусил ногу Макарию. В порыве нетерпения он задавил его. Потом, раскаявшись в своей нетерпеливости, осудил себя на шесть месяцев сидеть нагим при скитском болоте. Здесь он так был изъеден комарами, что некоторые думали, не в проказе ли он, и когда он возвратился в келлию, только по голосу узнали, что это Макарий; подобному же наказанию подверг он себя, когда Макарий Египетский признал излишне строгим его суд над одним братом. Нет нужды говорить, что человек, подвергший себя такому самоумерщвлению, отрекался от всего, что могло доставить удовольствие чувствам. О таком отречении ревновал не один Макарий, но и все скитские подвижники, как показывает событие, рассказанное Палладием. Однажды Макарию прислали кисть свежего винограда. Хотя ему и хотелось тогда есть; но он отослал ее брату больному, желавшему винограда. Брат этот, ревнуя о воздержании, отослал виноград к другому; и тот поступил так же. Виноград перебывал в руках у многих, но никто не хотел его вкушать. Наконец один из них, получив эту кисть, отослал её, как дорогой подарок, Макарию. Усердно благодарил, Макарий Господа за такое воздержание братий; но и сам не хотел съесть кисти винограда. Подвигами самоумерщвления подавляя всякое вожделение чувств Макарий и духовные помыслы подавлял тем же оружием. Однажды начали Макария беспокоить тщеславные помыслы, внушавшие ему отправиться в Рим для исцеления больных. Долго противился он им. Наконец, когда они объяли его сильнее, Макарий упал на порог своей келлии и, выставив ноги наружу, говорил демонам тщеславия: влеките меня, если можете; своими ногами я не пойду в другое место. Так он лежал до вечера. Ночью помыслы стали опять беспокоить его. Тогда он взял корзину, насыпал в нее две меры песку и, положив на плечо, ходил с нею в пустыне. Здесь встретился с ним инок Феосовий и просил его не изнурять себя, а отдать ношу ему. Макарий отвечал: я изнуряю того, кто меня изнуряет; мне, не любящему трудиться, он внушает охоту к странствованию. Изнурив тело свое, он возвратился домой. От строгого воздержания у Макария не было волос на бороде. Он был согбен и сухощав. Более других отцов Макария Александрийского называют любителем пустыни. Он проникал в самые отдаленные пустыни. Однажды, ходя по пустыне, он нашел весьма удобное для жительства иноков место, полное плодовитых деревьев; там обитали два инока. Макарий просил у них позволения привести сюда для жительства несколько иноков, ибо место изобиловало всем нужным для жизни. Отшельники сказали, что это место полно страхований бесовских. Когда Макарий, возвратясь домой, рассказал о найденном им месте, многие молодые иноки пожелали туда удалиться. Но старцы на это возразили; если для удобств жизни переходят на другое место, то чего же мы можем ждать в будущем, наслаждаясь сими удобствами? – и этим остановили молодых иноков.

Строгому порядку Макарий подчинил свою жизнь. У него были во дни определенные часы для молитвы, он совершал не менее ста молитв. Были пустынники, которые совершали по триста и по семи сот молитв. Но Макарий хотел созерцательную жизнь соединить с деятельною. Потому, другая часть дня у него назначаема была для рукоделья, а третья для служения братиям, которые получали от него советы и наставления. Впрочем, занимался ли он рукоделием или служил нуждам братии, он старался чтобы ум его всегда был устремлен к Богу. В последние годы своей подвижнической жизни однажды он пожелал, чтобы ум его в продолжение пяти дней непрерывно был устремлен к Богу так, чтобы никакая посторонняя мысль не отвлекала его от мысли о Боге. Заперши свою келлию, чтобы никто не потревожил его в этом занятии, он два дня и две ночи погружен был в созерцание Бога; но на третий день не мог продолжать своего подвига. Вследствие искушения дьявола ему показалось, что вся комната была объята пламенем; устрашенный сим, он не мог сохранить ума своего неразвлеченным. Бог попустил это, говорил сам Макарий, для того, чтобы я не впал в гордость.

Великие подвиги самоумерщвления, постоянная чистота сердца и приближение к Богу в молитве даровали Макарию силу над демонами, духовную прозорливость и дар чудотворений. По свидетельству Руфина и Палладия, он безтрепетно встречал все нападения врага, исцелял одержимых нечистыми духами и имел благодать от Бога тайные приражения к инокам врагов спасения, пленение и рассеяние их мыслей усматривать в видимых образах. Чудотворений он совершил, по словам современных писателей, так много, что трудно их и перечислить. Он врачевал больных возложением рук: так он исцелил пресвитера, пораженного тяжкою болезнью за то, что, будучи в смертном грехе, совершал таинство Евхаристии. Он исцелил его, взявши с него обещание впредь не священнодействовать. Иногда врачевал он, помазывая благословенным елеем: так исцелил он одну знатную девицу из Фессалоники и одного отрока. Один слепой получил прозрение, умывшись водою, в которой развел глину, взятую из той стены, у которой почивал Макарий. Лютые звери и змии не были страшны Макарию. Увидав однажды слепого детеныша гиены, он молитвою дал ему зрение. На другой день мать сего детеныша принесла Макарию кожу большой овцы. Мелания видела у Макария этот дар гиены, который Макарий после смерти своей оставил Афанасию Великому. В другое время Макария ужалил аспид; св. Макарий, взявши его за обе челюсти и растерзав его, сказал: как ты осмелился приблизиться ко мне, когда не посылал тебя Господь мой? Дивиться ли, так заключает о сих чудесах Палладий свое сказание, что людям, распявшимся миру, и гиена, ими облагодетельствованная, приносит дары во славу Бога и в честь его рабов? Тот, Кто укротил пред Даниилом Пророком львов, дал смысл и этой гиене.

Как пресвитер и посему начальник келлий, Макарий составил правило духовное для управляемой им братии³². Иночество, говорится в сем правиле, есть святое воинство. Сколько иноков, столько воинов у Иисуса Христа, которые под Его знаменем для Его славы сражаются, против дьявола, мира и самих себя.

Ко вступающему в монастырь Макарий был кроток и приветлив и своею ласкою располагал к подвижнической жизни. Приходящих в монастырь он заставлял прежде всего знакомиться с монастырским уставом, и когда узнают, что требуется от инока, от них берут твердое обещание исполнять предписываемое уставом, если они хотят оставаться в монастыре. Новопоступившие должны все, что имеют, отдать братии во время трапезы, и их имущество употребляется на пользу общую. Прежде всего им внушают, что не только какою-либо вещью, но и собою они не могут располагать: все должно быть посвящено на служение общее.

С особою ревностью монахи должны подвизаться в отречении своей воли и послушании: на приказания старцев иноки должны смотреть, как на слова спасения, и никогда не отрекаться от исполнения их. Начальника должно уважать, как Господа, любить его, как отца. Иноки должны быть мирны, кротки, чужды всякой гордости и тщеславия. Не должны никому делать обиды или роптать на кого, хотя бы втайне, смеяться или прекословить, но говорить только доброе и назидательное и стараться быть угодными единому Господу Иисусу, а не заботиться о человекоугождении. Иноки должны быть точны в исполнении всех обязанностей, на них возложенных, всегда быть готовы к молитве, не ослабевать в бедствиях и посте. Первою добродетелью инока должно быть смирение; он должен считать себя ниже и хуже всех, ни перед кем не превозноситься, ибо всяк возносяйся смирится, и смиряяй себе вознесется (Лк. 14,11). Не должно считать себя способным для совершения великих дел, хвалиться каким-либо делом, дарами природы или благодати, или радоваться о стяжании или сетовать о утрате чего-либо для обители, но в духе смирения веселиться только о Боге Спасителе нашем. Если обижают, должно терпеть в молчании и не воздавать злом за зло, не внимать злым советам, но подкреплять себя терпением и упованием на Господа. Взаимная любовь должна связывать всех иноков, как братьев о Христе, вместе с нами соучастников вечного блаженства. Но должно остерегаться всякого постороннего знакомства, даже с людьми благочестивыми. Инок не должен выходить за монастырь один, но в сопровождении одного или двух братии и вне обители вести себя так, чтобы поведение инока вне обители служило свидетельством о внутреннем благочинии обители.

Домашнее рукоделье должно быть обязанностью каждого инока. Без скорби и ропота должны братия совершать свою работу и скорее жаловаться на время отдыха, чем на время труда и предаваться покою столько, сколько требует естественная потребность. Начальник должен назначать только такую работу, которая нужна и полезна для общества иноков и может быть совершена братией. Неукоснительное присутствование при богослужении заповедуется более, чем всякое послушание. Иноки должны были с охотою и любовью спешить к богослужению с той мыслью, что чем чаще они будут молиться, тем более низведут на душу милость Божию. Иноки имели такое благоговение к святой церкви, что некоторые брали из кадильницы пепел и посыпали им свой хлеб.

Совершив утреннее богослужение, они должны до второго часа дня заниматься умною молитвою, если не назначено будет особое послушание. По окончании молитвы каждый инок должен заниматься работою, назначенною ему, до девятого часу. На ночные молитвы братия должны собираться в определенный час, каждый должен хранить глубокое молчание и внимать слышанному.

Гостеприимство должно быть обязанностью каждого инока; они должны принимать странников и пришельцев из опасения, чтобы, отвергая их, не отвергнуть Господа Иисуса Христа, Который может принять вид странника. Бедного не должно отпускать без того, чтобы не дать ему что-либо.

В наказаниях, какие определяются братии за разные проступки, милость и правда, можно сказать, сретаются. Цель наказания не оскорбить виновного, но побудить его к исправлению.

1. Если брат по первому призыву к молитве не оставляет своей работы, то его не впускают в общее собрание, чтобы лишением сего духовного блага возбудить в нем раскаяние. 2. Если брат ропщет, спорит или отказывается от исполнения предписанного ему, то его Авва налагает наказание соразмерно с тяжестью вины. Упреки и выговоры инок должен принимать молча, кротко. Наказывали низшим местом в ряду братий, наложением поста, а иногда заставляли просить прощения у всей братии. Кто не исправляется после многих обличений, того после обличения среди всей братии отлучают от общения, и не удерживают строптивых, если они хотят оставить общество.

Таковы были правила иноческого устава, дошедшего до нас, вероятно, не в полном виде.

Для надзора за исполнением братиею иноческих уставов Макарий посещал келлии, и, вероятно, очень часто. Так, сохранилось о нем предание, что в продолжение четырех месяцев он ежедневно посещал одного брата и всегда заставал его за молитвою. Удивившись этому, Макарий сказал: вот земной Ангел.

Слава Макария свидетельствует, что он умел руководствовать иноков на пути спасения. Как просты были его наставления, свидетельствует случай, рассказываемый Палладием о себе. Однажды, говорит он, я впал в великую тоску и, пришедши к сему святому, сказал ему: Авва Макарий, что мне делать? смущают меня помыслы, говоря мне: ты ничего не делаешь здесь, ступай отселе. Святой отец отвечал мне: скажи твоим помыслам: для Христа я стерегу стены.

Но если братия подвергалась тяжким немощам, Макарий употреблял и сильные врачевания. Был в пустыне Келлий инок Валент, проводивший строгую подвижническую жизнь, но, обольщенный духом самомнения и гордости, впал в крайнее высокомерие так, что сделался игралищем бесов. В самообольщении он стал мечтать, что с ним беседуют Ангелы и всегда служат ему. В упоении гордости он до того мечтал о себе, что перестал уважать Святые Тайны Христовы. Однажды Макарий, получивши от странников плодов для братий, разослал их по келлиям, по горсти каждому брату, в том числе и Валенту. Получив плоды, Валент обругал принесшего, велел сказать Макарию: я не хуже тебя, что ты мне присылаешь на благословение. Услышав это, Макарий уверился, что он в самообольщении, и пошел увещевать его. Но Валент не хотел слушать увещания Макария. Со скорбью удалился от него Макарий. Между тем Валент явления бесовские принимал за явления Спасителя и не хотел уже приобщиться Св. Таин. Тогда отцы, связав его цепями, врачевали его от самообольщения молитвами, разнообразным унижением и суровою жизнью.

В подвигах покаяния и самоумерщвления, в пустыне провел Макарий шестьдесят лет. И тогда как другие считали его выше человека, он до конца жизни укорял себя в невоздержании. Последние дни своей жизни Макарий проводил в покое, сложив с себя бремя управления братиею.

В 395 году он окончил свою жизнь святую и полную чудес, оставив по себе память одного из самых великих пустынников³³.

Строгость жизни Макария Александрийского и его добродетели находили себе подражателей между современными ему и последующими ему подвижниками Келлий. Таков был, по словам Палладия, Дорофей. Шестьдесят лет уже провел он в пустыне в самой строгой и суровой жизни, когда посетил его Палладий. Он жил в пещере и постоянно, несмотря даже на старость, собирал камни, из которых строил келлии для приходящих. В каждый год он выстраивал по келлии для приходящих. В твои лета, сказал ему Палладий, не должно изнурять тела своего такою тяжкою работою. Он отвечал: я умерщвляю умерщвляющего меня. Он съедал только по шести унций в день хлеба и пил мало воды, никогда не ложился для сна³⁴.

Иноки Келлий, ходя на жатву, получали в плату по сосуду масла, но, при наступлении новой жатвы, большая часть из них приносили в храм сосуды с маслом совершенно нетронутыми. Авва Елладий двадцать лет прожил в пустыне Келлий, питаясь только хлебом с солью, но и этот род жизни показался ему не довольно строгим, когда узнал он, что и прочие иноки во дни четыредесятницы не знают другой пищи, и он увеличил свой пост³⁵. Иные отличались таким терпением, что, посещаемые тяжкою болезнью, желали не прекращения её, но продолжения. Так, Бог посетил Авву Исаака, который был пресвитером келлий, тяжкою болезнью. Брат, служивший ему, предложил ему чечевицу, в которую прибавил несколько слив, потому что это могло принести пользу больному. На все убеждения брата принять эту пищу Исаак отвечал: дай Бог, чтобы я тридцать лет мог оставаться в этой болезни; я желаю сего от всего моего сердца.

Но эта строгость к себе самим не ослабляла в них снисходительной любви к немощным из братий. Один молодой пустынник, пламенный душою и сильно ревновавший о спасении души своей, подвергся сильным искушениям плоти. Он обратился к одному старцу, чтобы в его молитвах и наставлениях найти себе врачевание и утешение. Со всею откровенностью раскрыл он пред ним скорбь своей души и свою немощь. Суровый старец осыпал его упреками и объявил ему, что он недостоин оставаться с пустынниками.

С отчаяньем в душе и с мыслию оставить пустыню пошел молодой подвижник в свою келлию. В этом состоянии встретил его Авва Аполлон и по выражению тяжкой грусти на лице узнал, что он находится в искушении. Со всем жаром любви умолял его Аполлон открыть ему скорбь. Долго молодой инок не отвечал ни слова. Наконец, уступая искреннему участию, рассказал, что с ним было и какой ответ дал ему старец. Аполлон утешал его, увещевал и умолял хотя на один день остаться ещё в келлии: может быть, Господь пошлет Свою благодать к умилению его души. Инок повиновался. Тогда Аполлон пошел к старцу, который был так строг, и, остановясь перед дверьми его келлии, молил Господа, чтобы он на краткое время наслал на старца то искушение, каким объято сердце молодого инока. Едва кончил он молитву, как видит, что старец вышел из своей келлии, пошел потом опять в нее и после вышел снова, и, не могши стоять на одном месте, бегал туда и сюда, как помешанный, и наконец пошел по той дороге, по которой ушел от него молодой пустынник. Аполлон понял, что Бог услышал его молитву: «Отче! куда ты идешь так скоро, сказал Аполлон старцу, выходя ему навстречу, иль ты забыл преклонность своих лет, что бежишь, как дитя? Старец не говорил ни слова. Возвратись, старец, в свою келлию и узнай свою немощь. По твоим подвигам тебе надлежало бы стоять выше всех искушений врага. Но вот он пустил в тебя одну стрелу, и ты не имеешь сил выдержать нападения даже на один день. Бог попустил сие для того, чтобы ты своим опытом научился, как нужно быть снисходительным к немощам других. Один пустынник, обуреваемый искушением, пришел к тебе за советом, наставлением и утешением; ты своими словами довел его до отчаяния, так что он мог погубить свою душу. Враг не стал бы нападать на него так сильно, как и на тебя, если бы не завидовал доброй жизни и не предвидел больших успехов впереди. Да послужит это тебе уроком быть снисходительным к искушаемым. Не увеличивай их скорби своими упреками, которые могут довести до отчаяния. Следуй слову Премудрого: избави ведомыя на смерть и искупи убиваемых (Притч. 24, 11). Подражай примеру Спасителя, о Котором сказано: трости сокрушенны не преломит и льна внемшася не угасит (Мф. 12,20). Если Господь по Своей благости не подкрепит нас в борьбе с искушением, никто не может выдержать нападений врага и угасить пламень вожделений плоти, находящий обильную пищу в нашей растленной природе. Итак, отче, поскольку Бог освободил юного подвижника от искушения и послал его на тебя для твоего вразумления, то вознесем наши молитвы к Нему, чтобы он освободил и тебя от искушения». Вместе стали старцы на молитву, и Бог так же скоро избавил от искушения, как скоро и допустил его³⁶.

К подвижникам нитрийским должно отнести Паисия Великого. Он жил сначала в скиту под руководством Аввы Пам во, потом удалился в пустыню нитрийскую и там около него собралось много учеников. Паисий дружен был с преп. Павлом. Он не любил, чтобы известны были его добрые дела. Когда его спросили, какая добродетель выше, он отвечал: совершаемая тайно. Когда в другой раз предложили такой же вопрос, он отвечал: повиноваться другим, а не своей воле. Собирая внутри сокровища духовные, он любил хранить их в молчании. Всячески избегал он, чтобы в общине монастырской были ведомы его добрые дела. Если какой-либо подвиг его привлекал на него славу, он немедленно оставлял его и начинал другой. Когда его спрашивали, зачем он так делает, он отвечал: для того, чтобы не погубить похвалою дело и оставить его неприкосновенным. Ибо великий вред приносит похвала людская, и кто трудится из-за нее, мало получает пользы. Потому Господь сказал: да не увесть шуйца, что творит десница.

Паисий преставился в глубокой старости, за ним последовал Павел.

Исидор Пелусиот перенес тела преп. Паисия и Павла в Пелузию, и там над ними устроил прекрасную церковь³⁷.

К югу от горы Нитрийской находилась гора Ферма, чрез которую пролегал путь в Скит. Здесь, по словам Палладия, жило до 500 подвижников. Знатнейшими из них считались Павел и Феодор.

Павел никогда не принимался ни за работу, ни за какое мирское дело и ничего ни от кого не брал, кроме пищи. Его подвижничество состояло в постоянной молитве. У него положено было совершать каждый день триста молитв. Чтобы не ошибаться в счете, он клал в пазуху триста камешков и по окончании каждой молитвы вынимал по одному. Но и эти молитвы казались ему малыми. Пришедши однажды к Макарию Александрийскому для духовной беседы, он сказал ему: «Авва Макарий! я нахожусь в великой скорби. В одном селении живет девственница, которая каждый день совершает по пяти сот молитв, принимая пищу только два раза в неделю». Св. Макарий отвечал: я вот уже шестьдесятый год совершаю только по сто молитв, зарабатываю нужное для питания своими руками; по долгу своему не отказываю братии в беседе, и, однако ж, совесть не упрекает меня в нерадении. Если ты, совершая и по триста молитв, осуждаешься совестью, то или с нечистым сердцем молишься, или можешь больше молиться – и, однако ж, не молишься³⁸. Авва Феодор жил сначала в Скиту, но когда варвары опустошили Скит, то он перешел на гору Ферму и там оставался до глубокой старости. Бог поставил его здесь, как зажженный светильник, который можно видеть издали. Отвсюду сходились к нему за наставлениями или утешениями в скорбях душевных и различных искушениях. Хотя Феодор с добротою принимал приходивших к нему, но его душа, любившая безмолвие и удаление от людей, часто сильно скорбела от молвы приходящих к нему. Не отказывая в беседе искавшим у него пользы душевной, он отпускал без ответа, как скоро замечал, что приходили к нему из суетного любопытства, чтобы выслушивать изречения знаменитых подвижников и потом повторять их как свои. Он не любил также, чтобы молодые пустынники говорили о таких предметах, которых сами не испытали. Когда один брат завел речь о предметах подобного рода, Феодор сказал ему: «Брат мой! ты ещё не взошел на корабль, не положил на него своего небольшого груза, а хочешь уже казаться достигшим желаемой пристани. Тогда только ты будешь в состоянии говорить о том, о чем беседуешь, когда поболее будешь иметь опытности, нежели сколько имеешь».

Тремя добродетелями особенно отличался Феодор: произвольною нищетою, самоумерщвлением и отречением от всего мирского, или любовью к уединению и молчанию.

Его нестяжательность обнаруживалась самым ясным образом. Однажды в его келлию вошли три вора. Двое держали его, а третий все забирал. Феодор ничего не говорил. Но когда вор взял и левитон, в котором он ходил в церковь и приобщался Св. Таин, Феодор просил оставить его. Получив отказ в просьбе, Феодор, будучи очень силен, толкнул державших так сильно, что они упали на землю. Воры пришли в страх, но Феодор кротко сказал им: разделите все на четыре части, три возьмите себе, а остальную оставьте мне и в том числе мой левитон. Они сделали так, и он уступил им, что они взяли. Может быть, это событие возбудило в нем желание совершенного нестяжания. У него были три книги, которые он сам читал и которые давал другим братиям читать для пользы душевной. Ему пришло недоумение, что лучше – иметь ли эти книги, и чрез них доставлять пользу, или совсем не иметь. Для разрешения своего сомнения пошел он к Макарию Египетскому и, следуя совету Макария, что лучше ничего не иметь, продал книги и деньги раздал нуждающимся.

Феодор поставлял истинное совершенство в нестяжательности. Один брат сказал ему: я хочу исполнить все, что заповедует нам Бог. Феодор на это отвечал: Авва Феона хотел достигнуть того же, и вот что сделал он. Он пришел в пекарню, испек свои хлебы, положил в корзины. В это время пришли бедные и попросили у него хлеба, он разделил им весь хлеб. Потом пришли ещё, он, не имея хлеба, отдал им корзины и платье, так что возвратился в келлию в малой мантии, которой обвил свое тело, и сделав это дело любви, упрекал себя, что не совершенно исполнил заповеданное Богом.

Прежде чем преклонные лета и немощи не принудили его умерить несколько свою строгость, он многие дни проводил, не вкушая куска хлеба. Имея при себе учеников, Феодор никогда не заставлял их делать что-либо, но старался сам все делать. Исаак рассказывал, что когда он жил с Феодором, то Феодор сам приготовлял трапезу и говорил ему: брат! ежели хочешь, иди – ешь. Я пришел от тебя получить пользу, отвечал ему Исаак, почему же ты ничего не приказываешь мне. Старец всегда молчал. Когда предложили ему такой же вопрос старцы, Феодор отвечал: разве я начальник общежития, чтобы мне приказывать. Пусть делает то, что я делаю при его глазах. Феодор все делал молча, и у него научился молчанию Исаак.

Свою любовь к самоумерщвлению не оставлял Феодор и во время болезни. Когда в преклонных летах он сделался болен, братия приносили ему пищу. По мере того, как первый приносивший уходил, он отдавал приносимое другому, довольствуясь для своей трапезы тем, что приносил последний.

Он смотрел на настоящую жизнь, как на время терпения и самоумерщвления, а не время покоя. Многие, говорил он, ищут покоя, прежде нежели Бог хочет дать его. Когда один инок ни в уединении, ни в общежитии не находил покоя от помыслов и просил совета у Феодора, Феодор спросил его: сколько времени он носил одежду инока? Восемь лет, отвечал инок. А я, сказал старец, уже семдесять лет ношу, а и ни одного дня не провел в покое, а ты хочешь иметь покой, проживши только восемь лет иноком.

Он любил безмолвное пребывание в своей келлии и находил в этом душевное удовольствие. Он говорил, что вкусивший сладость келлии охотно убегает людей, не презирая никого. Он выходил из келлии только по крайней надобности. Авва Иосиф, с которым он был связан узами христианской дружбы, сделавшись тяжко болен, послал уведомить его, что он приближается к смерти и желает проститься с ним. Феодор послал сказать ему, что придет к нему в субботу, если будет жив (в этот день пустынники собирались в церковь). Но если он умрет, то увидятся в вечности. Его сердце часто скорбело о том, что он принужден заниматься нуждами житейскими, и он со вздохом говорил: пока я не освобожусь от сих скорбей, чувствую, что они служат препятствием к моему совершенству.

Представление опасностей, которым подвергается душа на земле, иногда тревожило его. Один инок жаловался ему, что боится погибнуть, и просил его наставлений; он отвечал ему со скорбию: «Увы, сын мой! я и сам боюсь, как бы не погибнуть мне, что же сказать мне тебе?»

Он занимался рукоделием, но не одобрял, когда занимались им в ущерб духовным обязанностям. «Когда я жил прежде в сей пустыне, сказал однажды Феодор, то главным занятием нашим было попечение о душе, и на рукоделье мы смотрели, как на прибавление к делу: а ныне попечение о душе сделалось как бы прибавлением к делу, а прибавление самым делом. Вместо того, чтобы посетить больного или помочь брату и таким образом исполнить заповедь Господню, мы занимаемся рукоделием».

Зная слабость природы человеческой, он снисходительно смотрел на немощи братии. Однажды старец пришел к Феодору и сказал, что один брат возвратился в мир. Феодор отвечал: не дивись этому; но подивись лучше, когда услышишь о ком-либо, что он возмог избежать врага. Он говорил: превосходнейшая из добродетелей добродетель – никого не презирать. Посему он дал совет одному пустыннику: если твой друг впадет в искушение плотское, подай ему руку и подними его, если можешь. Но он велел скорее удаляться, если он впадет в ересь и не примет наставления, чтобы самому не заразиться его ядом.

Феодор достиг глубокой старости; только в пустыне он прожил более семидесяти лет. При конце жизни Бог посетил его продолжительною болезнью. Он скончался уже после обоих Макариев³⁹.