4. Швецов и его замыслы об уничтожении Духовного Совета. – Замысел о возведении Швецова в архиерейский сан. – Разделение в австрийской иерархии по поводу этих замыслов. – Новые лжеепископы у противоокружников. – Дерзости московских и нижегородских раскольников

После известных своих подвигов в Чернигове и Стародубских слободах, предоставив действовать здесь в пользу раскола своим выученикам – молодым, борзым поповичам, детям старого травленного волка – Мельникова, которые и занимаются теперь лаянием на православную церковь с неимоверной дерзостью, сам архиересиарх раскольнический Онисим Швецов удалился, как известно, в уединение, в свое Безводное, и о нем как будто и слухов не стало. Но никто из знающих натуру Швецова не мог и подумать, чтобы он сидел в Безводном сложа руки, или предавался там иноческим трудам и молитве, как бы именно подобало иноку. И он, действительно, не сидел сложа руки, как обнаружилось это с особенною очевидностью в последнее время. Оказалось, что он с прежней настойчивостью продолжал интригу против Духовного Совета, которую начал еще до своего ареста в Стародубских слободах, ради которой главным образом и приезжал в слободы, к Сильвестру Балтскому, – оказалось, что из своего Безводного он вел секретные сношения с раскольническими епископами своей партии об уничтожении Духовного Совета и ограничении прав его председателя Савватия. Думается нам, что Швецов желает отплатить Совету свою личную обиду, – отомстить за то, что некогда Совет признал его еретиком, проповедующим подлетное рождение Сына Божия от Отца, и поверг унизительному для него обязательству – не проповедовать и не защищать это учение (какового обязательства он, разумеется, и не думает исполнять). Не тот человек Онисим Васильевич Швецов, чтобы мог забыть и простить такую обиду!... Но о своих личных счетах с Духовным Советом он, конечно, молчит; основания для уничтожения, или радикального преобразования его он представляет совсем другие, а именно: а) преобладание в Совете светских лиц над духовными, разных раскольнических воротил, Кить-Китычей и Самсон-Самсонычей раскола, вроде Клейменова, Назарова и даже такого невежды, как Новиков, каковое распоряжение мирян в управлении церковными делами находит (и вполне справедливо) противным ясным канонам церкви; б) столь же противное церковным канонам уклонение Совета и Савватия от ежегодного двукратного собрания соборов для рассуждения о церковных раскольнических делах, что в прежнее время действительно исполнялось у раскольников довольно строго, а теперь уже несколько лет совсем не исполняется;в) вмешательство Савватия Московского в дела других лжеепископов, даже самостоятельное поставление попов в их епархии. Для прекращения этих противозаконностей Швецов признает необходимым: а) совершенное уничтожение Духовного Совета; хотя устав учрежденного при московском раскольническом архиепископе Духовного Совета соборно учрежден еще Белокриницким митрополитом Кириллом, но, для устранения вмешательства светских лиц в церковные раскольнические дела, швецов признает желательным и нужным даже уничтожение того, что соборно установлено; б) восстановление старого порядка – чтобы все раскольнические епископы ежегодно собирались два раза, или по крайней мере один раз на соборы для рассмотрения и решения нужных церковных вопросов и дел; в) ограничение прав Савватия и вообще московского архиепископа раскольников, – совершенное воспрещение ему вмешиваться в дела других епископов и предоставление этим последним полной самостоятельности действий в своих епархиях, без всякого сношения с Московским архиепископом; г) подчинение епископов одним соборам, ежегодно собираемым, и Белокриницкому митрополиту, права которого на церковные дела русских раскольников, совсем забытые и пренебреженные в последнее время, таким образом должны быть восстановлены.Такие планы были составлены Швецовым и ранее, когда он объезжал для сообщения их раскольническим епископам и попал под арест; теперь он выработал их полнее и снова открыл сношения с теми лжеепископами, на расположение которых к его планам мог рассчитывать; об этих планах и замыслах были также постоянно извещаемы не прерывавшие сношений с ними «братчики» московские, известные его поклонники и противники московских раскольнических властей. Из раскольнических лжеепископов первый изъявил полное согласие на предложения Швецова его избранник и ставленник Кирилл Нижегородский, затем Алексей Самарский, у которого тоже есть старые счеты с Духовным Советом, новый Казанский лжевладыка Иоасаф; склонились также на его сторону Виктор Уральский, Силуан Кавказский и Анастасий Измаильский. Что же касается Сильвестра Балтского, то он оказался политиком – пожелал выждать, как определятся обстоятельства, чья сторона получит перевес, чтобы к этой стороне и пристать. Оставался еще Паисий Саратовский, который все проживал в Москве и ее окрестностях в чаянии каких-то благ; но его кредит в расколе так упал, что на него Швецов не обратил и внимания. Кстати сказать, – Паисий вынужден был недавно уехать в Саратов, в свою епархию, где его тоже недолюбливают раскольники. Итак, Швецов успел привлечь на свою сторону большую часть раскольнических епископов: они подписали его проект об уничтожении Духовного Совета, составленный, конечно, от имени самих лжеепископов; оставалось представить его на утверждение Белокриницкого лжемитрополита Афанасия.

В связи с изложенным составлен был, конечно самим же Швецовым, другой план – о возведении его собственной особы в епископский сан. Это давнее желание и самого Швецова и его почитателей, особенно идолопоклонствующих пред ним «братчиков»: почитая сего явного еретика столпом раскола, они надеются, что, сделавшись епископом, Швецов будет именно опорой и силой раскола. Вопрос о поставлении Швецова в епископы поэтому не раз возбуждался его почитателями – Кириллом и другими; но рассудительнейшие из старообрядцев, и во главе них покойный Пафнутий Казанский, имея в виду и упорство Швецова в еретичестве и особенно его сектантские наклонности, его стремления к пропаганде раскола, а потому весьма основательно полагая, что с возведением Швецова в епископы все эти наклонности его получат новую силу и сделают его лицом еще более опасным для раскола, чем теперь, решительно восставали в Духовном Совете против предложений о назначении Швецова в епископы и этим до крайности оскорбляли как его почитателей, так и его самого, ибо в сущности Швецов крайне честолюбивый человек и давно жаждет епископских почестей. Это другое чувствительное оскорбление со стороны Совета и Савватия: с уничтожением Совета, с ограничением прав Савватия, составляющего игрушку в руках светских воротил раскола, препятствия к возведению на архиерейскую кафедру были бы для Швецова устранены. Но так как уничтожение Духовного Совета составляет еще вопрос – может последовать и не последовать, а получение епископского сана составляет для Швецова предмет неотложных желаний, то он придумал устроить это дело и не дожидаясь уничтожения Духовного Совета: под его, конечно влиянием лжеепископы его партии – Кирилл, Алексей и др. согласились поставить его в епископы, не обращаясь за согласием к Савватию и остальным раскольническим архиереям, тем паче к Духовному Совету, в котором заседают не только попы и дьяконы, а даже и миряне. Замышлялось, таким образом, дело великой важности для раскола, долженствовавшее произвести новое разделение в Австрийской иерархии: Савватий со своим Духовным Советом и некоторые из епископов не признали бы Швецова законно-поставленным и поставивших его епископов объявили бы незаконно-поступившими, а эти, в свою очередь, вместе со Швецовым, объявили бы себя не состоящими в подчинении им, и таким образом иерархия мнимых окружников распалась бы на две половины, как и иерархия противоокружников.

Слухи о всех этих затеях Швецова с компанией, разумеется, скоро дошли до Москвы и, как следовало ожидать, произвели здесь большой переполох. Слабоумный Савватий, конечно, и не понял толком, какими печальными последствиями для австрийского раскола угрожают замыслы Швецова и мятежных «владык», особенно предположенное самовластное поставление Швецова в епископы; но светские члены Совета, ворочающие всеми делами в расколе, и союзники их, Петр Драгунов, дьякон Богатенков, поняли это очень хорошо и поспешили принять всевозможные меры, чтобы расстроить швецовские замыслы. Сочувствующих Швецову в Москве, кроме «братчиков», оказалось немного, хотя, по слухам, сторону его принял духовный сын Петра Драгунова. Известный раскольник-меценат, издатель российских переводов новейших произведений вольнодумной немецкой науки, – принял, должно быть, в качестве свободомыслящего человека и либерала. Однако и покровительство мецената не удержало членов Совета, даже самого Драгунова от принятия надлежащих мер против швецовских замыслов. Так как замыслы относительно уничтожения Совета не могли состояться без согласия Белокриницкого лжемитрополита Афанасия, то поскорее написали к этому последнему, послали вероятно и подачку, которой он давно уде не получал, а больше пригрозили, что в случае его перехода на сторону противников Духовного Совета, из Москвы никаких жертв Белой Кринице посылать не будут. Угроза подействовала, – Афанасий ответил, что будет за Духовный совет. В то же время отправили дьякона Ивана к Швецову и единомышленным ему лжеепископам, – убеждать их, их, чтобы оставили свои замыслы и особенно не спешили бы поставлением Швецова в епископы. Иван ездил вскоре после Пасхи и возвратился с ответом весьма уклончивым, так что пришлось снарядить новое посольство: отправили для новых переговоров со Швецовым и его союзниками члена Духовного Совета дьякона Алексея Богатенкова, пользующегося репутацией человека умного, с неким Горшковым. Богатнков уполномочен был обещать заговорщикам, что впредь церковные дела будут решаемы соборно, и соборы будут собираемы Советом ежегодно, лишь бы только они оставили свои замыслы, опасные для мира «церковного». Ответ и на сей раз получен был нерешительный, – обещали дождаться обещанного собора и тогда общим советом и решить все дела. Некоторые из союзных Швецову лжеепископов дали такой ответ письменно, другие – словесно. Итак Савватию предстоит или собрать собор всех раскольнических лжеепископов, на котором весьма легко дело может кончиться не в пользу Духовного Совета, или не исполнить обещания о соборе, и тогда Швецов со своими союзниками приведет в осуществление свои планы, не стесняясь даже отказом Белокриницкого лжемитрополита утвердить его замыслы, и в расколе несомненно произойдет новый раскол, в иерархии мнимо-окружнической последует разделение. Положение весьма затруднительно, и чем оно кончится, любопытно будет видеть.

В мнимо-окружнической иерархии раскольников готовится распадение, а отделение от нее и внутренне распадение иерархии противоокружнической все больше и больше закрепляется. Иов, изгнанию которого из Москвы так радовались окружники, устроившие это изгнание с помощью покровительствующей им полиции, – радовались как своему торжеству над противооокружниками, этот самый Иов, несмотря на затруднительность своего положения, успел поставить нового епископа и тем закрепить идущую от него отрасль противоокружнической иерархии: он поставил на Нижегородскую епархию некоего Михаила, так что теперь в Нижнем три раскольнических лжеепископа – Кирилл мнимо-окружник – креатура Швецова, Иосиф противоокружник и этот Михаил противоокружник партии Иова. В свою очередь, Иосиф давно уже поставил для Бессарабии некоего лжеепископа Симеона, проживающего в Куреневском монастыре, и недавно еще нового в какое-то большое бессарабское же селение. Итак, к немалому прискорбию мнимых окружников, враждебная им, разделенная на две, тоже враждебные одна другой половины, противоокружническая иерархия упрочена в своем дальнейшем существовании; а если последует, как надобно ожидать, разделение на две враждебные половины и мнимо-окружнической иерархии, то окажется, что начавшаяся сорок пять лет тому назад Белокриницкая иерархия в этот недолгий промежуток времени успела разбиться на четыре отдельные, одна другой враждебные части, потекла четырьмя грязными, мутными ручьями, чего и следовало ожидать от иерархии нечистой в самом своем источнике. Жалкое, возмутительное явление!

Между тем как в расколе совершается таким образом внутреннее разложение, московские радетели и вожди раскола, пользуясь благоприятными обстоятельствами, стараются еще более и более обеспечить и укрепить его внешнее положение, заботятся о поддержании молелен, об умножении попов и т. п. Есть в Москве между прочими две старинные, хорошо устроенные моленные, – в действительности церкви с алтарями, – одна на Немецком рынке, в доме известного И. И. Шибаева, другая на Новом селении близ Таганки, у купца Латрыгина. И Шибаев, и Латрыгин – люди одинокие, не имеющие потомства: и вот у заправителей раскола явилось желание приобрести эти богатые, хорошо устроенные моленные общества, сделать их общественными, на что владельцы молелен согласились тем охотнее, что им предложены весьма значительные суммы, – так Шибаеву, по слухам, заплачено не менее 70 тыс. руб. В уплату за моленные поступила большая часть морозовских капиталов. При моленных, разумеется, состоят попы. Таким образом существование моленных и при них раскольнических приходов на будущее врем обеспечено: попечителями при них назначены Назаров, Рахманов, Бровкин и др. Моленная, или церковь при доме Савватия, которую мы не очень давно посетили и довольно подробно описали (см. выше гл. 2), подвергнута перестройке, – ее сделали пространнее, отодвинув заднюю, западную стену. В одной газете пришлось нам прочесть, что будто бы сделанное нами описание неблагообразий, чтобы не сказать безобразий, в моленной апухтинского дома именно и побудило апухтинских заправил пообчистить и расширить эту моленную. Ужели так? Но в таком случае раскольники нас не поняли: мы находили такой раскольнический храм, какой видели на Апухтинке, вполне достойным Савватия; иначе, т. е. в благообразном храме, безобразие этого владыки поражало бы еще больше. Можно себе представить, какую жалкую и забавную фигуру представлял бы Савватий, служащий, напр., в великолепной часовне Рогожского кладбища! Но чем бы ни вызвана была перестройка Савватиевой моленной, для нас она, вместе с упомянутыми актами относительно Шибаевской и Латрыгинской молелен, имеет значение, как наглядное показание или доказательство той свободы, какою пользуются теперь раскольники в Москве, и той смелости, с какою они действуют, пользуясь этой свободой. Приведем и другие тому доказательства. Известно, что в Преображенском, на Генеральной улице, давно уже австрийские раскольники выстроили обширное каменное здание, назначенное для церкви. Об этой затее их было дело; устройство и открытие церкви воспрещено формальным образом. И однако же раскольники устроили здесь церковь, и недавно поселился в этом здании известный несколько нашим читателям лжепоп Исаак из Городца и открыл здесь богослужение. Возможно ли представить еще бо́льшую дерзость? И все это проходит безнаказанно; все это творится на глазах у полиции и, конечно, под ее покровительством... С Москвою в этом потворстве раскольникам соперничает Нижний Новгород. Наше предположение, что сгоревшая Городецкая часовня, под покровом г-на Бугрова и известной губернской власти, возникнет из пепла в новом благолепии, оправдалось слишком скоро. Вот уже месяц, как идут усиленные работы по постройке на ее месте новой, обширнейшей и великолепнейшей часовни, – ежедневно привозятся на тройках огромные балки, с железной дороги, обозами везут цемент, изразцы и проч., и проч., и все это с шумом и громом, все делается на славу. Заказан уже дорогой величественный иконостас. Сам г. Бугров приезжал в Городец для осмотра работ, повидался с кем следует и сделал распоряжение, чтобы денег на постройку и прочее не жалели... Да, силен еще раскол деньгами и покровительством продажной светской власти!

Прошлый раз, говоря о том, что светские власти, особенно судебные, допуская беспрепятственное существование самозваных архиереев, конечно не позволили бы существования самозваных генералов и губернаторов, мы заметили, что только мощное слово такого святителя, как владыка Филарет, могло бы показать правительству эту непоследовательность его действий. Но вот что недавно мы прочли в письме владыки Филарета к Симбирскому епископу Евгению от 11 февр. 1863 г.: «Забота, причиняемая вам усилением раскола, справедлива и почтенна. Но к уврачеванию сего зла прежней помощи, по изменившимся на предметы управления воззрениям, нам уже нет. Например, писано было высшему духовенству и от него светскому начальству, что цеховой Андрей Шутов называет себя архиепископом, и представлена была в подлиннике ставленая грамота, данная им крестьянину на звание священника... При сем сказано было, что если бы Шутов назвал себя генералом и дал крестьянину диплом на звание офицера, то это, вероятно, не было бы оставлено без внимания. На сие не дано никакого ответа». Итак, и могучий голос митрополита Филарета остался без ответа! Это было однако же в шестидесятые годы, – в годы правительственных колебаний и всяких либеральных экспериментов. А теперь не те времена: теперь православная Русь благоденствует под защитой мудрого, могущественного, благочестивейшего Самодержца; теперь голос такого святителя, как Филарет, конечно, не остался бы без ответа. Но где он?...