Религиозные верования древних арабов

Как видно из предыдущих глав настоящего исследования, арабы, прежде чем сложиться и обосноваться в отдель­ную этнографическую группу, пережили долгий период взаимного смешения потомков Ноя – Хамитов и Семитов, – к которым позднее присоединились потомки Измаила, сына Авра­амова от Агари. Так образовались на Аравийском полу­острове: арабы первичные, арабы вторичные и арабы-измаилиты. Эти последние были ближайшими ко времени Мухаммеда жителями Аравии, среди которых более рельефно сохранились основные черты арабского типа и к которым основатель ислама приспособлял свою теократию, увековечившую за Аравией историческое значение родины Мухаммеда и колыбели ислама.

Вследствие близости Аравии к Сирии и Палестине и древних завоевательных стремлений Вавилона и Ассирии и особенно вследствие религиозных волнений, происходивших в Персии и Византии после объявления христианства господству­ющей религией в западной и восточной половинах Римской Империи, на Аравийском полуострове с давних времен на­ходили себе пристанище и убежище исповедники разных религий до-христианского мира, верования которых должны были оказывать влияние на туземные верования коренных обитате­лей страны. Следы этих иноземных верований в неодинако­вой степени отразились и на учении Корана: в одних случаях – в форме очевидного заимствования или подражания, а в других – как неясные намеки или только указание на существование таких верований в Аравии. Подтверждением этой мысли служат определенные тексты Корана, в кото­рых перечисляются исповедники иноземных культов, существовавших в Аравии во время Мухаммеда, с которыми он входил в личное непосредственное соприкосновение и относи­тельно которых счел нужным высказать окончательный приговор, чтобы их пример не смущал более последова­телей ислама. Так, он говорил от имени Божия: «Мы ниспослали Коран в явное знамение того, что Бог ставит на прямой путь того, кого хочет. Истинно, в день воскресения Бог сделает разбор между верующими (т. е. христианами), иудействующими, сабеями, назарянами (т. е. христианами), магами и многобожниками»²⁸⁵. Из этого текста Корана видно, что во время Мухаммеда в Аравии были последователи шести различных по существу религиозных культов: язычники-многобожники (коренные жители Аравии), исповедники новой религии – ислама, последователи христианства и иудейства, огне­поклонники (маги) и звездопоклонники (сабейсты). Нужно при этом иметь в виду, что под именем назарян и иудеев в Аравии были известны не только исповедники истинного христианства и иудейства, но более еретики, последователи иудейско-христианских сект, почему Берилл, епископ Бострский называл Аравию «изобилующей ересями» (haevesem Jevax). Изолированная от соседних стран по своему географиче­скому положению, Аравия при господствующем религиозном индиферентизме самих арабов, как многобожников, давала возможность представителям чужеземных религиозных куль­тов укрываться в ее пределах от преследователей врагов и беспрепятственно совершать религиозные обряды. Несомнен­но, что, при постоянных непосредственных сношениях с коренными жителями страны все эти иноверцы оказывали большее или меньшее влияние на туземцев-арабов и таким образом постепенно подготовляли удобную почву для обличи­тельной проповеди Мухаммеда и для создания новей формы богопочтения (ислам), как она выразилась в Коране и Сунне. Это была простая, несложная по существу и форме эклективная религия, рассчитанная на средний уровень полудикого араба, семита по духу и нетребовательного кочевника по образу жизни. – «Нет божества, кроме Бога единого, и Мухаммед – посланник Божий» – таков символ ислама, для запоминания которого не требовалось усилий памяти, а для понимания – напряжения ума; каждый простой, неграмотный араб легко затверживал это краткое изречение и каждый восторжен­ный, и размышлявший искатель Бога вполне удовлетворялся такой краткой формулой богопочтения. Все, что Мухаммед встречал в других религиях и находил непротиворечащим этому основному положению, он вносил в свою религиозную схему, иногда с критикой, а чаще без всякой критики.

Таким образом, в основу нового вероучения арабов были положены два догмата – единство Божие и посланничество Мухаммеда, т. е. его пророческое достоинство. Оба эти догмата происхождения древне еврейского и, как нельзя более, со­ответствовали природному складу ума и чувства арабов, как семитов. Происходя от потомков Ноя, а затем Авраама, арабы, не смотря на посторонние влияния, могли сохранить в своем религиозном сознании, представление о Боге едином²⁸⁶. Следы такого верования ясно отмечены в Коране: «Скажи: кто доставляет вам с неба и от земли потребное для ва­шей жизни? Кто распоряжается слухом и зрением. Кто вы­водит живое из мертвого и мертвое из живого? Кто управляет всем этим? Они, наверное, скажут: Бог (10:32)²⁸⁷».

Поэтому арабы обращались к Богу за высшей помощью и искали у Него избавления от грозивших им опасностей. «Когда волна покроет их как мрак, тогда они призывают Бога, обещая искреннее служение Ему» (31:31). «Когда вас постигает несчастье, вы к нему взываете» (16:55). «Скажи: не видит ли каждый из вас, что вы, если настанет для вас последний час, взываете к Богу, а не к другому кому-либо… к Нему вы тогда взываете, и Он, если хочет, избавляет вас от того, о чем вы просили» (6:40–41).

Арабы представляли Единого Бога верховным божеством (Алла-тааля и считали его творцом небес, солнца и луны, творцом человека и верховным распорядителем жизни вселенной, как это видно из следующих стихов Корана: «Если ты спросишь их (арабов): кто сотворил небеса и землю, кто солнце и луну сделал служебными силами? – они скажут: Бог. Если спросишь их, кто низводит с неба воду и ей оживляет землю после ее омертвения? – они скажут: Бог (29:61–63). Скажи (спроси): кто Господь семи небес и Господь великого престола? Непременно скажут: Бог» (23:88–89). «Если ты спросишь их, кто сотворил их (арабов)? – они непременно скажут: Бог» (43:87). «Скажи: в чьей власти земля и то, что есть на небе? Они непременно скажут: во власти Бога. Скажи: в чьей руке власть над всеми существами, так что Он покровительствует им, а сам не нуждается в покровительстве? Они непременно скажут: в руке Бога» (27:86–87, 90–91).

Но это первоначальное верование в Единого Бога не могло удержаться среди древних арабов во всей своей чистоте и неизменности. В Коране встречается много мест, в которых Мухаммед от лица Божия укоряет своих соотечественников в неблагодарности к Единому Творцу и Промыслителю: «Ужели они не размыслили, что для них Мы сотворили то, что произвели руки Наши. Скот, которым они владеют, Мы покорили его им и они на одних ездят, а другими питаются; от него им польза и питье. Что же они не благодарны? Кроме Бога, они приняли себе еще каких-то богов, в надежде, что получать от них помощь» (36:71–74). «Многобожники говорят: если бы хотел Бог, то мы никому, кроме Его, не служили бы, ни мы, ни отцы наши; ничего не запрещали бы без Его указания. Так делали и предшествен­ники их» (16:37).

Соответственно вере в Единого Бога, Творца человека, некоторые арабы сохранили и веру в будущую жизнь (6:92). Такие лица известны даже поименно и в их числе дед Мухаммеда Абдул-Мутталиб, который однажды сказал: «Клянусь Богом! За этим миром есть еще другой, где добрый получит награду, а злой – наказание»²⁸⁸. Но, неизвестно под какими влияниями, среди современников Мухаммеда по­явились религиозные вольнодумцы, которые думали, что мир сотворен случайно (38:26)²⁸⁹ и что люди сотворены как игруш­ки (23:117); вольнодумцы не верили в загробную жизнь и говорили: «Ужели мы, после того как умрем и будем прахом – костями, ужели мы в самом деле будем воскре­шены и будем судимы²⁹⁰? Не бывать тому, чтобы кости умерших были воскрешены»²⁹¹. В соч. г. Машанова, на основании свидетельств арабских поэтов и позднейших писателей, представлена подробная картина народных верований арабов в загробную жизнь и противоречащая этому верованию отрицательные суждения и мечтания их: «Трудно представить себе, говорит он, что-либо более запутанное, нежели верования арабов. Это разноречивое представление о всем, касающемся высших предметов религии, объясняем мы самим бытом арабов и их сношениями. Естественно, что на верованиях арабов, имевших сношения с соседними языческими наро­дами, отразился религиозный взгляд этих последних и способствовал затемнению первичной идеи арабов о Едином Боге, а сношения с иудеями и христианами, напротив, под­держивали эту идею и даже в некоторых случаях усиливали и способствовали дальнейшему ее развитию. Среди этих многоразличных, противоположных между собой, влияний язычества и христианства с иудейством сохранилась также и самобытная вера арабов – наследие их глубочайшей старины, и жила у них со всей простотой патриархальной веры. Все это взятое вместе и было причиной такого разнообразия верований у арабов, какое трудно, а может быть и невозможно, встретить у какого-либо другого народа древности²⁹².

Многолетний период последовательных метисаций должен был отразиться и на религиозных верованиях древних арабских племен. Прежде всего древняя Халдея, Ассирия и Вавилон оставили в Аравии следы своих верований, следы сабеизма, чему способствовала и физическая природа Аравии. Мало разнообразная и во многих местах пустынная Аравия более всего поражала младенствующую душу древних своих обитателей необыкновенно чистым небом, ослепительным солнцем, блестящей луной и яркими звездами. Постоянное наблюдение неизменных движений светил небесных и постоянных перемен на земле должно было, при отсутствии положительного религиозного и научного знания у арабов, на­водит их слабый ум на мысль, что небо – бог, что солнце, луна и звезды – божества, достойные поклонения. Небо, как бог, почиталось в г. Саме и в Наджде (по Ленорману), а солнце, луна и планеты – у разных арабских племен. Сабеизм был так сроден с природой Аравии и столь глубоко запал в душу арабов, что и Мухаммед не мог вполне отрешиться от сабеистических представлений. Осо­бенно в начале своей проповеднической деятельности в Мекке он неоднократно клялся небом, солнцем, луной, планетами: «Клянусь небом, украшенным знаками зодиака; клянусь солнцем и утренним блистанием его, и луной, когда она последует за ним; клянусь планетами, скрывающимися кометами; клянусь денницей; клянусь утренней зарей, клянусь вечерней зарей»²⁹³. По преданию, он сказал однажды, что в день всеобщего воскресения Бог повелит следовать каждому за предметом его поклонения при жизни на земле, и тогда одни последуют за солнцем, а другие за луной²⁹⁴. Устанавливая часы для ежедневных молитв своих последователей, Мухам­мед также не мог или не хотел совсем отрешиться от моментов восхода и заката солнца и заката звезд: «возсылай славу Господу твоему прежде восхода солнца и прежде заката его; хвали его во время ночи и при закате звезд»²⁹⁵. Запрещая поклоняться солнцу и луне²⁹⁶, основатель ислама в то же время удержал в Коране весьма важный рассказ, подтверждающий мысль о сильном влиянии светил небесных на религиозное чувство человека: «Некогда Авраам сказал отцу своему Азару: ужели ты кумиры принимаешь за богов? Вижу, что ты и народ твой в очевидном заблуждении. Вот, мы показали Аврааму царство небес и земли для того, чтобы он был в числе верно знающих. Когда покрыла его ночь, он увидел звезду и сказал: это Господь мой! Но когда она закатилась, то он сказал: не люблю закатывающихся. Потом, когда он увидел восходящую луну: то сказал: это Господь мой! А когда она закатилась, он сказал: да если бы Господь мой не руководил меня, то я был бы в числе людей блуждающих. Когда же он увидел восходящее солнце, сказал: вот Господь мой; этот самый великий! Но когда и оно зака­тилось, он сказал: народ мой! я чист от тех, кого вы признаете соучастниками Богу. Обращаю лицо мое к Тому, кто сотворил небеса и землю, пребывая усердным Ему поклонником; я не из числа многобожников²⁹⁷. Этим рассказом Мухаммед как бы нехотя показал, что поклонение светилам небесным настолько естественно среди людей, не получивших Божия откровения, что даже Авраам склонен был, по первому впечатлению от света солнца и луны и от блеска звезд, признать их за богов²⁹⁸. – Тем легче могли заблуждаться в этом отношении древние арабы, не имевшие истинного руководителя в вере и богопочитании²⁹⁹. Это под­тверждается действительными фактами: химьяриты поклонялись Солнцу, кенаниты – Луне, лахмиты – Юпитеру, кайситы – Сириусу, асадиты – Меркурию и проч.³⁰⁰. Культ солнца был особенно распространен среди арабов, и доказательством этого служат храмы, посвященные этому светилу, разные суеверия и, наконец, собственные имена арабов. Имя «Раб солнца» (Абду-ш-шамс) придавалось у арабов не только отдельным лицам, но и целой отрасли колена Факас из рода Асадитов³⁰¹. Этого мало: память о солнце, как о древнем боже­стве арабов-язычников, вошла в сам ислам, так как с другим оттенком название солнца вошло в состав уже мусульманского имени «Солнце веры» (Шамсуддин), которое встречается в настоящее время даже среди татар. Что касается почитания арабами луны и планет, то это ясно вид­но не только из поэтических прославлений этого светила, но и из прямых запрещений Корана поклоняться ему. Имя луны носило одно арабское племя Бяну-Галяль; химьяриты приносили луне жертвы еще в 4 в. по Р. Хр., а в Мекке, по одному свидетельству, была даже статуя луны. Изображение полумесяца перешло к туркам из Византии и до настоящего времени ставится на мечетях³⁰². Почитание разных планет было также общераспространенно среди всех арабов, причем каждое племя, смотря по месту жительства, чтило ту планету или звезду, которую чаще и ближе наблюдало. Некоторые из них были чтимы впоследствии под видимыми образами или естественных выступов скал³⁰³, или искусственных изобра­жений. Арабы приписывали им разные влияния на явления природы и на самого человека и приносили жертвы. Так, Сатурн считался звездой несчастья, а Юпитер и Венера звездами счастья и благополучия³⁰⁴. Период сближения этих звезд считался до сих пор среди мусульман самым благодетельным для тех людей, которые зарождаются в это время. Таков был в позднейшее время знаменитый Тимур, носящий особое название «Сахибу-кыран», т. е. господин двух сблизившихся созвездий.

В данном вопросе на арабов производила особое впечатление Аравийская пустыня с ее ясным небосклоном, усеянным многочисленными яркими звездами, о чем можно судить по отзывам лиц, задумывавшихся над бытием Бога. «Бывали ли вы в пустыне, где кругом до горизонта – пол­ная, немая пустота? Спрашивает современный созерцатель природы. Ни дерева, ни кусточка, ни хижины, ни живой твари? Нигде, как в пустыне, не замечаешь так ясно присутствия Божия: там ощущаешь его физически. Начинаешь чувствовать, что ты один, ничтожная точка, пропадающая из собственного сознания, – а что-то огромное стоит возле, – здесь, там, по­всюду, наполняет мир выше звезд. Затаиваешь дыхание, – прислушиваешься. В мертвом молчании почти слышишь что-то неизреченное и сладкое, великое, блаженное, с чем хоче­тся слиться, и случается падаешь на землю, и жарко что-то лепечешь, орошая прах земли слезами. Вот отчего истинно религиозные люди бегут в пустыню. Они бегут к незаслоненному Богу, к обстановке, которая позволяет увериться в Нем, чисто физически. Не думайте, что для бедуинов Бог то же самое, что для нас. Для нас это абстракция, многостепенные выборы на веру, из десятых рук, через Моисея, пророков, Христа, апостолов, мучеников, великих отцов церкви, подвижников, архиереев, священников – наконец от милых уст матери, которая – как грудью молоком – этими целующими и улыбающимися устами питала вас древним преданием о Боге, о первоисточнике жизни. Из столь подкупающей священной пропаганды мы берем на веру то, что более первобытные народы брали и берут знанием. Уверяю вас, бедуины знают Бога почти так же реально, как свои степи, стада и звездные над шатрами ночи. Они ощущают Бога, тогда как мы, загроможденные нашей чрез­мерно сложной культурой, гигантскими городами, фабриками, дворцами, железными дорогами, мы утрачиваем это драгоцен­ное ощущение, ну просто как уже почти не видим природы, как не знаем солнечных восходов, хотя и верим в них, как не знаем уже многого таинственного и прекрасного, что знали дикари и наши предки-варвары.

Теперешняя наша деревня конечно не пример; она переживает катастрофу – нашествие западной культуры, более гибельное, чем монгольское иго. Татары не тронули естества народного, – Европа переваривает, претворяет русского в европейца. Хорошо или худо это – другой вопрос, но нынеш­няя деревня наша уже вне природы: это не девственная пустыня, а разоренная, загроможденная развалинами. Крестьянин менее религиозен, потому что он не бедуин, кото­рому достаточно горсти фиников и чашки молока. Мужику отдохнуть некогда. Он затормошен невероятной, чисто рабской суетой, ему подумать некогда – где же ему подметить тайное присутствие Божие, мировое молчание, что-то говорящее кочевни­ку? Араб – аристократ. Он не обременен работой, он лучший дар жизни – саму жизнь – тратит на благородные цели, на вдумчивое созерцание природы, на прислушивание к ясно бьющемуся для него сердцу мира, на мечты о великом прошлом. Все религии выходили из пустынь, чтобы умереть в городах. Истинная вера начиналась реальным знанием и оканчивалась отвлеченностью. Загадка древнего фанатизма евреев, христиан, магометан – в том лишь, что кочевники действительно знали Бога, и для них проповедь была делом глубочайшего убеждения, до такой степени, что одно сомнение неверных казалось оскорблением, заслуживающим кровавой расправы. Возможно ли для них отвергать такую реальность, всем очевидную? Поезжайте в пустыню – вы поймете, что я хочу сказать. Я был в пустыне и потому твердо вам за­являю: ни на секунду я не сомневаюсь в присутствии Божием, я его ощущаю!³⁰⁵

Современный поэт подтверждает созерцательные рассуждения о влиянии пустыни на возбуждения религиозного чувства:

Наш караван стоял за Иорданом.

Пустыни даль оделась смутной мглой,

И пыльный кактус на холме песчаном

Чернел своей иззубренной стрелой.

Склонялось небо низко над землей,

И Млечный путь светящимся туманом

Через пески дорогу караванам

Указывал в мир звездный, в край иной.

Алмазов и сапфиров мириады

Горели в небе, хор небесный плыл,

И были звезды близки, как лампады.

Я видел Бога в множестве светил,

В безмолвьи ночи, в веяньи прохлады…

То Сам Господь в пустыне проходил³⁰⁶.

В. Шуф

Другой догмат мусульманского символа: – пророчество Мухаммеда –также родственно арабско-семитскому духу. Проро­чество представляет собой основную форму, «в которую облекались все великие религиозные преображения семитических народов, и является необходимым следствием моно­теизма. Первобытные народы, считая себя в непрестанных сношениях с божеством и смотря на все великие явления мира физического и нравственного, как на прямое проявление действия высших существ, только двумя способами понимали влияние Бога на управление вселенной: или, когда божественная сила воплощается в человеческий образ (индийский аватар; или, когда Бог избирает своим орудием одного из смертных – (наби, семитический пророк). По семитической системе, Бог так далек от человека, что сообщения между ними могут происходить только через посредника, остающегося всегда совершенно обособленным от Того, кто вдохновляет его. Убеждение, что для Аравии должна наступить эра великих событий, означало, что в ней должен был явиться пророк, как и у других семитических народов³⁰⁷. Еще задолго до Мухаммеда в роде человеческом было много таких лично­стей: сам Мухаммед был послан по следам других пророков к арабам, как об этом он и заявляет в Коране³⁰⁸.

Подобно многим другим народам, арабы веровали в ангелов и разных духов. Последние окружали арабов на земле, в воздухе и в тверди небесной. Это – джинны (гении), представления о которых были своеобразно антропоморфичны³⁰⁹.

Загробная жизнь, рай и ад не входили в религиозный кругозор арабов, так как ясного представления об этих вопросах арабы не имели, что и возвышало над ними Мухаммеда, как восстановителя древней веры Авраама и др. пророков.

В истории религиозных учений известен факт, что народные верования, не направляемые писанными кодексами (св. книги), постоянно изменяются и осложняются частью путем внешних заимствований у других народов, частью же вследствие внутреннего процесса духовного развития народа. Прирожденное религиозное чувство и сознаваемая потребность быть ближе к своему божеству, иметь его около себя, перед своими глазами и до некоторой степени подчинить себя, или по крайней мере поставить в согласие со своими интересами, послужили естественными поводами к установлению идолопочитания в форме фетишизма и идолопоклонства. Идоло­поклонство составляет высшую степень фетишизма: при посредстве фетишей грубый язычник привлекает к себе божество, а при идолопоклонстве язычник вполне подчиняется боже­ству; обладающий фетишем подчиняет себе божество, олице­творяемое фетишем, а идол представляет собой само божество³¹⁰. Древние арабы, по указанным причинам, были частью фетишистами, а частью идолопоклонниками, на ряду с поклонниками Единому Богу, которого одни признавали по-еврейски, другие по-христиански. И если евреи, имевшие закон и пророков, нередко впадали в идолопоклонство, то тем легче было дойти до такого состояния древним арабам, не имевшим писаний и пророков³¹¹, а вместо того слышавшим о видимых богах соседних народов. Таким образом в древней Каабе стали появляться видимые изображения разных божеств, заимствованные у других народов; в разных других местах полуострова стали появляться идолы и фетиши. Число таких божеств постепенно увели­чивалось в Аравии, но при отсутствии образованности у арабов³¹² многобожие их не сложилось в стройную мифологическую систему, а мусульманские писатели не считали для себя нужным и приличным вникнуть глубже в те идеи, которые лежали в основе арабского политеистического миросозерцания. Поэтому перед нами являются многочисленные божества древних арабов, не соединенные между собой общей религиозной идеей, подобно тому, как и сами арабы, расчлененные на множество племен, колен и родов, не составляли одного народа. Представление о едином верховном божестве (Алла тааля), сохранявшееся в народной памяти, было слишком обще и отвлеченно для неразвитого ума арабов и потому оставалось в стороне, а на первом плане, перед глазами, находились идолы, которым арабы поклонялись, которых чтили славословиями, которых умилостивляли и благодарили жертвоприношениями и обетами. В честь этих божеств и над их изображениями они создавали храмы; для служения им назначали жрецов и жриц. Богатство и большая степень гражданственности некоторых местностей оказывали влияние на характер самого культа, потому что это было результатом большого развития жителей. Со своими идолами арабы прощались после всех, когда уходили из дома, а здорова­лись прежде всего, когда возвращались в дом. Таким образом, у древних арабов были свои домашние и племенные божества, причем некоторые племена, кроме своих божеств, чтили богов и других племен.

У них были храмы в Иемене, Неджеде, Ираке и Хиджазе. Мекка, – родина Мухаммеда и колыбель ислама, – счита­лась центральным торговым пунктом древней Аравии, а вместе с тем считалась задолго до Мухаммеда и религиозным центром арабов³¹³. Святилище Мекки – Кааба³¹⁴ – пред­ставляло собой как бы Пантеон арабских божеств, хотя национальное предание соединило ее происхождение с именами Авраама и Измаила³¹⁵. Между тем Кааба, по Ибн-Хишаму, была с очень древних пор главным пунктом идолопоклон­ства арабов, и так как в ней предметом наибольшего почитания служил темно-серый камень, упавший с неба во время ее постройки. Другие арабы, выселявшиеся из Мекки, брали с собой камни из Каабы и поклонялись им на новых местах своего жительства, совершая вокруг них священные обходы (таваф), как и до сих пор мусульмане совершают обходы вокруг Каабы³¹⁶. В какой степени можно сравнивать поклонение древних арабов камням с жертвоприношением Иакова на камне в Вефиле (Быт. 35:14–16), это другой вопрос, но во всяком случае факт поклонения камням среди арабов в древнее до-мусульманское время не подлежит сомнению. (Реклю «Челов. и Земля», т. 2, стр. 91).

От поклонения простым камням совершился постепен­ный переход к поклонению идолам, производство которых в Аравии, при отсутствии технических знаний, долгое время не было известно. Поэтому первые идолы были занесены в Аравию из других, более культурных стран. По Ибн-Хишаму, первым идолом, появившимся в Каабе, был идол Хобала³¹⁷, изображение которого было принесено Амр-бен-Лохаем из Сирии (около 3 века по Р. Хр.). В северной Аравии почитание идолов вошло в нравы жителей ранее, так как и сношения с чужестранцами у северных арабов начались прежде, чем у хиджазцев. Неудивительно, что у некоторых арабских племен, живших на севере Аравии, т. е. ближе к древним язычествующим народам, идоло­поклонство упоминается еще до Рождества Христова³¹⁸. И это естественно, потому что на севере Аравии жили более куль­турные народы, чем арабы.

В разных местностях Аравии и у разных арабских племен почитались следующие главные идолы:

Хобал – самый большой среди идолов Каабы – имел подобие человека (по некоторым писателям – вид старика³¹⁹ с длинной бородой), держал в руках семь стрел, был сделан из красного коралла и имел одну руку золотую. Он был доставлен в Мекку с отломанной рукой, вместо которой корейшиты приделали ему золотую руку, что указывает на особенно большое внимание к нему со стороны корейшитов. Изображение Хобала сначала было поставлено на крыше Каабы, а затем перенесено внутрь ее. Перед Хобалом арабы гадали о своих предприятиях, вынимая стрелы, и, в случае счастливого исхода, обращались к идолу с славословием: «Да будет превознесен Хобал!». Из разных объяснений мусульманских писателей о значении имени Хоба­ла и о соединенных с его именем верованиях с наиболь­шей вероятностью можно предполагать, что Хобал представлял «бога судьбы»; его именем арабы клялись в важных случаях и у него гадали. Позднейшие арабы, т. е. ближайшие ко времени Мухаммеда, отожествляли Хобала с изображением Авраама; поэтому основатель ислама, когда взял Мекку и увидел изображение Хобала, сказал: «Да поразит Бог тех, которые заставляют нашего старца бросать жребий стрелами. Какое дело Аврааму до стрел? Он не был ни иудей, ни христианин, но был ханаф –мусульманин; он не был также и многобожником»³²⁰. После этого идол Хобала вместе с другими идолами, находившимися в Каабе, был уничтожен по приказанию Мухаммеда.

В Коране упоминаются идолы: Лата, Узза, Маната³²¹, а затем: Вадд, Суваг, Ягус, Ягук и Наср³²², а в предании – Исаф на холме Саж, Найла, Манаф, Абду-Манаф – предок Мухаммеда, Абду-ль-Узза (Абу-Ляхаб в 3 гл.).

Лата (или Аль-Лата) называлась божеством в городе Тайифе, сякифитами и в долине Нахле – корейшитами; по имени Аль-Латы назывались некоторые отрасли племен и отдельные лица. В Тайифе³²³ находился храм Аль-Латы, который был разрушен Абу-Суфьяном по приказанию Мухаммеда в девятом году гиджры, причем были убиты 13 слу­жителей, находившихся при этом храме. Аль-Лата предста­вляла пятигранный гранитный камень, имевший в длину около 12 футов и в вышину 4 1/2 фута. Грамматическая форма име­ни этого божества указывает на то, что Аль-Лата была боги­ня, как подтвердил и Мухаммед. Относительно символического значения Аль-Латы мнения европейских ученых сводят­ся к тому, что Аль-Лата олицетворяла собой Венеру³²⁴.

Идол Манаты был простым черным безобразным камнем, имевшим некоторое подобие с человеком (женщи­ной) этому идолу поклонялись арабские колена: Гузаиль, Хузаа, Аус, Хазрадж и жители области Ятсриба (Медина). Этот идол находился в семи милях от Медины при море. Поклонение Манате продолжалось до восьмого года гиджры, когда идол вместе с храмом был разрушен по приказанию Мухаммеда. Чествование арабами этого божества вырази­лось между прочим и в собственных именах некоторых арабских племен, а равно и в богатых украшениях этого идола. Подобно Аль-Лате, Маната считалась женским божеством, которому приносили в жертву животных. По мнению некоторых, Маната олицетворяла богиню плодородия, а по мнению других – богиню судьбы, и была видимым изображением богини Сириуса³²⁵.

Под именем Уззы (или Аль-Уззы) арабы колена Гатафан чтили дерево акацию, которую срубил и сжег Халид, полководец Мухаммеда, по приказанию последнего, в восьмом году гиджры. Тогда же был разрушен и храм, выстроенный в честь богини, и убита жрица этой богини. Идол Аль-Уззы находился в долине Нахла-ш-Шамийя, вправо от дороги из Мекки в Ирак. Этот идол был в почете также и у корейшитов, которые назывались арабами Аль-Уззы. Сам Мухаммед, до объявления себя пророком новой веры, приводил однажды овцу на закалывание перед этим идолом, а корейшиты, во время священных обходов вокруг Каабы, клялись Аль-Латой, Аль-Уззой и Манатой. При храме Аль-Уззы были особые стражи из колена Бену-Шайбан. Вообще Аль-Узза пользовалась у корейшитов и других арабов весьма большим почетом вместе с Аль-Латой и Манатой, как указано в Коране по мнению европейских ученых Аль-Узза была богиней луны; культ ее был широко распространен среди арабов, и Мухаммеду стоило больших усилий, чтобы уничто­жить влияние этого культа среди своих соплеменников. Доста­точно при этом иметь в виду, что Мухаммед однажды сам вынужден был признать религиозное значение названных трех божеств, чтобы расположить в свою пользу ожесточенных мекканцев³²⁶. Столь трудно было основателю ислама по­бороть укоренившееся веками и широко распространенное среди арабов верование, что он с отчаяния сам впал в грубое противоречие со своим исключительным монотеизмом и только на другой день мог одуматься и раскаяться в своем заблуждении, когда объявил от имени Божия: «Едва они льстиво не отклонили тебя от того, что дали Мы в откровении тебе, к тому, чтобы ты выдумал что-нибудь другое против Нас. Тогда они непременно считали бы тебя своим другом. И если бы Мы не укрепили тебя, то немного бы еще, и ты склонился бы на их сторону. Тогда Мы подвергли бы тебя казни, сугубой в жизни сей, и сугубой по смерти, и ты не нашел бы заступника пред Нами» (17:75–77). Не преда­вая значения рассказу Корана и позднейшим толкованиям относительно происхождения идолов Вадда, Сувага и пр., отметим здесь, что все они были занесены в Аравию через Красное море (через Джедду) и что идолу Вадда покланялись арабы колена Кальб, Сувагу – колено Гамадан (или Гюзяйль), Ягусу – колено Мазхиджь, Ягуку – колено Мурад, а Насру – химьяриты.

Идол Вадда имеет вид человека огромных размеров, имевшего на плечах покров (изар) и препоясание на чреслах (рида) и вооруженного мечом и луком. Перед идолом было воткнуто копье, с привязанным к нему знаменем и колчаном со стрелами. Он был украшен серьгами и ожерельями и чествовался поднесением молока. Именем этого идола назывались арабы племен Кальб, Тай, Хазрадж, Гюзейль и Корейш, что указывает на распространен­ность его культа в Аравии, пока полководец Мухаммеда Халид не разбил идола во время похода в Табук (в 631 г.).

Сувагу поклонялись в области Янбо (близ Медины) и считали его женским божеством, олицетворявшим производи­тельную силу природы. Поклонение ему сопровождалось обхода­ми вокруг него.

Идол Ягук имел вид лошади, Ягус – вид льва, а Наср – вид орла. Трудно теперь утверждать, каких божеств чтили арабы под видом этих идолов, но во всяком слу­чае несомненно, что арабские идолы были заимствованы от других народов: лев до сих пор входит в герб персидских царей, изображение орла было известно у ассириян, потом у римлян, а лошадь посвящалась солнцу, как об этом сохранилось указание даже в Библии (4Цар. 23:11).

В Мекке, в виду Каабы, стояли открыто два идола – Исаф и Найла. Древние арабы, приходившие в Мекку на богомолье, по совершении обходов вокруг Каабы, шли затем к Исафу и Наиле и пробегали с молитвенными возгласами расстояние между названными идолами. Так продолжалось до торжества новой веры – ислама, когда эти идолы были, по приказанию Мухаммеда, разбиты. Но память о поклонении им осталась и в исламе: по обрядам хаджа, мусульманские паломники до сих пор бегают рысцой между холмами Сафа и Мерва, на которых до времени ислама стояли вышеназван­ные идолы³²⁷.

Нельзя сомневаться в искреннем почтении корейшитов к этим идолам, которым они (корейшиты) приносили в жертву животных. Предание рассказывает, что дед Мухам­меда, Абдул-Мутталиб хотел принести в жертву перед этими идолами своего сына Абдуллу³²⁸, отца Мухаммеда; Исафа и Найлы арабы считали действительными мужчиной и женщи­ной, жившими в отдаленное время и окаменевшими будто бы после блудодеяния, совершенного ими в Каабе. Затруднитель­но также утверждать, что древний культ Исафа и Найлы стоял в связи с верованиями сабеистов³²⁹.

Кроме перечисленных идолов, общеизвестных среди северных арабов, у южных арабских племен были свои божества, поклонение которым, в зависимости от более высокого государственного строя жизни этих племен, было возведено в государственный культ. Так, в древнем Маане был общепризнан своеобразный культ трех божеств: Аттара, Вадда и Никры; у Сабеев эта триада состояла из Аттара, Хаубаса и Аль-Макхи. Божество Аттара осложнялось поклонением матери Аттара (Умм-Аттар). В Хадрамауте более известными божествами почитались:       Аттар, Син, Хаул и богиня Шамс (солнце). Катобаны поклонялись главным образом Амму, а вместе с тем Аттару, Инбалу, Варху, Хаукаму, Ил-Фахару, Нисвару и др. Некоторым из этих божеств новейший исследователь этого вопроса Гримме дает такое объяснение: Аттар – небесный свод, Шамс и Макх – Солнце и Венера, Хаубас и Варх – Луна, Рамман – гроза³³⁰. Особым почетом в Южной Аравии пользовался бог Ил, известный у разных семитических народов.

По словам Гримме, южно-арабские божества, объясняемые по значению имен, группировались в особое семейство и между разными божествами устанавливались родственные отношения. При этом божество Ил считалось мужским, а Илат – женским. С целью возвышения божества Ила над другими, оно получило форму Аллах, как верховное божество, и это имя стало наиболее распространенным ко времени Мухамме­да, который им воспользовался для обозначения единого божества, исключающего всяких «товарищей» и «детей-дочерей»³³¹. В Сабейский период всем южно-арабским божествам усваивалось предпочтительное обитание в храмах и притом каждому отводилось известное пространство для действий и влияния. Так, Аттар-Хаджар почитался покровителем Мириба, Рамман – покровителем Маана. Тогда же образовались особые эпитеты божеств, перешедшие в Коран: Сами – слушающий, Башир – вещающий (оракул), Халим – кроткий, Рахим – милосердный, Саид – осчастливливающий и др. Некоторые названия божеств ясно указывают на материал, из которого были сделаны идолы: Аттар-Хаджар указывает на камень, Талаб – на дерево, Тавр – на животное, быка. И в Северной Аравии были идолы, приготовленные из различных материалов – камня, дерева, а некоторые (Хобал) изображались в образе человека.

Богопочитание южных арабов и поклонение их своим божествам состояло в жертвоприношениях и обетах, а в числе жрецов были прорицания т. е. предсказания будущего вопрошавшим о том. В Маане более замечательные капи­ща назывались мисвад (место прорицаний), а верховные жрецы- прорицатели – муссаввид; прорицания происходили в центре храма и эти места назывались маканат. Соответственно этому, божества получили имена: Алим – знающий, Башир – провозвещающий. Жертвы идолам приносились в ограде, окружавшей маканат. Для совершения жертвоприношений на особых жертвенниках существовали особые жрецы (шу). Обеты имели форму договора между человеком и божеством с целью осуществления задуманного предприятия или желания. Если исполнялось желание молившегося, то он приносил установленную жертву. У Сабеев вместо живых животных приносились «в жертву изображения животных и даже людей, что указывает на существование у древних арабов человеческих жертвоприношений. Рассказ Корана о жертвоприно­шении Измаила может служить указанием на это древнее время.

Праздник Хадж относится также к древним религиозным обычаям арабов; совершением Хаджа, т. е. путешествием к храму божества оказывалось почитание божеству, от которого ожидалось исполнение желаний молящегося. Совершение этого обряда было соединено с известным временем года, на что указывало название месяца – Дзуль-Хиджа.

В числе покаянных обычаев южных арабов были пост и умерщвление плоти. Эти религиозные упражнения практиковались главным образом жрецами, как очищение от грехов.

Совершение молитвы сопровождалось поясными поклонами (салла), откуда и само название арабских молитвословий салат мн. салават. Молитвенных текстов и религиозных славословий древних арабов не сохранилось. По-видимому, в отношении религиозной поэзии древний арабский культ остался неразвитым.

Заслуживает внимания та особенность в верованиях южных арабов, что некоторые из них могли еще при жизни удостоиться особой близости к божеству и войти с ним в семейное родство. Южные арабы представляли своих богов семейными группами, с отцом во главе по подобию человеческих семейных отношений. Во главе семейных отношений у арабов стоял отец, которому подчинялись: жены, дети и невольники. По отношению ко всем этим лицам отец являлся не только господином, но и защитником и мстителем за них. При отсутствии отца, его заменял дядя или другой неженатый родственник. Равенством в правах пользовались только братья. По этому образцу и в божеском семействе бог был главным лицом, и кто хотел сделаться членом его семейства, тот должен был подчиниться ему безусловно, за исключением того случая, когда вступавший в божескую семью считался братом бога. Такие отношения напоминали отношения князей племен (амиров) между собой и сохранились в названиях божеств: Ахи-Кариб – мой брат Кариб, Ахат-Умми-Ху – сестра его мате­ри (т. е. сестра богини, матери Аттара), или в клятвенной формуле: «клянусь братством, соединяющим Аль-Макху, царя Карибала и царство Сабу».

Сыновняя зависимость от какого-нибудь божества была в Южной Аравии более распространена, как это сказывается в примере князей, облеченных жреческим достоинством, которые обыкновенно и назывались сынами бога. Указания на такие отношения сказались и в именах сабейских женщин-жриц, например, Аби Али – мой высокий отец, Амат-Аби-Ха – рабыня отца своего. Сохранилось также выражение «Дети бога Водда», указывающее на целую группу духовных лиц, находившихся в духовном подчинении у божества Водда, как своего божественного отца.

У Сабейцев особенно было заметно стремление к смиренной преданности божеству, граничащей с рабским отношением невольников к их господину. В надписях сохранились ясные указания на торжественные посвящения себя самого и подчиненных, детей и рабов тому или другому божеству, или даже на предание себя и своих детей, и рабов вместе с имуществом известному божеству. Это божество довольствовалось, однако тем, что рабы его платили ему еже­годно известную дань, в форме скота, приводимого в храм божества, или в форме еврейской дляни, или наконец – в форме посвящения имущества (вакф).

Такие отношения древних арабов к их божествам имели целью земное богопочитание, на доставление которого людям боги имели достаточно могущества и милости, как например: здоровье, исцеление от болезней, рождение детей, преимущественно мужского пола, хороший урожай хлебных злаков, фиников, винограда, избавление от наводнений, безвременных жары и холодов. При вооруженных столкновениях с врагами – к божеству обращались с мольбами о большом числе убитых и т. п. Но все желания и стремления араба ограничивались земными благами, о загробной жизни древние арабы имели смутное представление, а боги их были бессильны в борьбе человека со смертью. Большинство арабов верили в полнейшее уничтожение своей личности после смерти, а, чтобы сохранить память о своем существовании, на могиле ставился камень с вырезанными на нем глазами и надписью, выражавшей пожелание наказания от богов и поги­бели за разрушение такого памятника³³².

Трудно решить вопрос, почему божества древних арабов имели различные изображения и формы; может быть, это разнообразие изображений нужно объяснять заимствованием у соседних народов. Но при описанном значении идолов в жизни древних арабов замечателен тот факт, что сами арабы не всегда были почтительны к своим божествам: когда желания и прошения, обращавшихся к ним арабов, не исполнялись, богомольцы теряли веру в могущество божества, оскорбляли его и переставали служить ему. Так, Саад привел своих верблюдов к идолу на благословение и, когда молился, верблюды разбежались. Тогда хозяин рассердился на своего бога, бросил в него камнем³³³ и с гневом воскликнул: «да не будет на тебе Божие благословение: ты испугал моих верблюдов!». Потом он собрал верблюдов и сказал: «Мы пришли к Сааду, чтобы он соединил нас, но он рассеял нас; от Бога счастья нет нам счастья³³⁴. Саад не более как пустынная скала, которая не заблуждает и не приводит к истине». Известны также случаи, когда арабы, не получившие удовлетворения от своих идолов, оставляли их и переходили в христианство или в ислам. Так, однажды к идолу Аль-Фульсу загнали верблю­дицу с пастбища, и прислужник не хотел возвратить ее. Но разыскивавший пропавшую верблюдицу Малик, не взирая на угрозы стража при идоле, отвязал ее и угнал. После того другой араб Ади-бен Хатим принес жертву тому же идолу и, узнав о дерзости Малика, ожидал, какое постигнет его наказание; когда же наказания Малику не последовало, Ади сам перестал кланяться идолу Фульсу и принял христиан­ство³³⁵. Другой пример: однажды две лисицы забежали в храм и осквернили находившегося там идола, испустив на его голову урину. Страж этого храма произнес тогда: «Ужели Господь тот, на голову которого испускают урину лисицы? По истине, ничтожен тот, на которого испустила урину лисица… Солаймиты: Он (идол) не вредит и не приносит пользы, он не может дать позволения, не может и воспрепятствовать». Сказав это, страж храма разбил идола³³⁶. О знаменитом поэте Амрулькайсе (500–540 по Р. Хр.), желавшем мстить за смерть своего отца, рассказывают, что он, когда вынул у Дзуль-Халясы стрелу, с надписью «запрет», то рассердился на идола, переломил все гадальные стрелы и бросил их в голову идола, сказав: «Если б у тебя был отец, и если бы его убили, то ты не запретил бы отомстить за него». При этом Амрулькайс выругался неприличными словами³³⁷. Известен также случай, когда арабы племени Бену-Ханифа во время голода съели своего идола, сделанного из теста, не убоявшись дурных последствий – наказания и мести своего долго чтимого божества³³⁸. Еще один пример относится ко времени Мухаммеда, когда у Амра бен-Альджамура молодые приверженцы ислама ночью похитили идола Манату и бросили в яму с нечистотами. На утро Амр огорчился и угрожал виновным, а идола вымыл и намазал благовониями. На следующую ночь с идолом случилось то же, и Амр снова вымыл своего идола и поставил на прежнее место. Но чтобы подобное бесчестие снова не постигло Манату, Амр привесил на шею идола меч и сказал: «клянусь Богом! Я не знаю, кто так поступает с тобой; но если ты что-нибудь узнаешь, то защищайся сам: вот тебе меч!». Однако, на следующую ночь приверженцы ислама сняли с идола меч, а вместо того привесили ему на шею мертвую собаку и в таком виде бросили идола в яму. Когда на утро Амр узнал об этом, то склонился принять ислам и уже после того сложил про идола своего следующие стихи: «Клянусь Аллахом! Если бы ты был Бог, то не лежал бы с мерт­вой собакой в яме. Позор тому, кто обожает тебя! Мы узнали тебя теперь, и нас не обманут больше»³³⁹. Приведен­ные факты напоминают нам полудиких кочевников калмыков и сибирских язычествующих инородцев, которые обиль­но намащают нос и рот своих идолов салом, кровью или маслом, когда взывают к ним о помощи, а когда эта помощь не получается и когда вообще прошения язычников не исполняются, тогда они сердятся, укоряют своего идола и даже наказывают нагайками. Естественно поэтому утверждать, что идолопоклоннический культ древних арабов стоял на низ­кой степени развития³⁴⁰.

В подтверждение этого взгляда приведем следующее место из Корана: «Они (арабы) отлагают для Бога часть из того, что производит Он на нивах их и в скот их, и говорят: это – Богу, а это – Его соучастникам, чтимым нами. Что назначено для соучастников Бога, чтимых ими, то не переходит к Богу, а что назначено для Бога, то идет к соучастникам, каких чтут они» (6:137). Толковники Корана объясняют этот стих в том смысле, что Бог менее нуждается в приношениях, чем низшие божества³⁴¹.

В виду этого Мухаммед имел полное основание восклик­нуть: «как неосновательны арабы в своих суждениях!». Такая неосновательность религиозных представлений древних арабов объясняется их верованием, что идолы, т. е. олицетворяемые ими божества служили посредниками между верховным Богом (Аллахом) и человеком: «арабы, кроме Бога, поклоняются еще таким, которые ни вреда им сделать не могут, ни пользы принести не могут; они говорят: идолы – ходатаи за нас пред Богом» (10:19; 39:4) Таково было общее верование язычествующих арабов; поэтому и сам Мухаммед проговорился в этом же смысле, когда спорил с корейшитами об Аль-Лате, Аль-Уззе и Манате. Может быть, такой взгляд на идолов был заимствован арабами от сабеистов, которые считали звезды и идолов ходатаями за людей перед Верховным Богом.

На ряду с идолами, как видимыми изображениями божеств, ходатаев за людей перед Верховным Богом, древние арабы признавали бытие существ духовных – ангелов и демонов. Ангелам многие арабские племена поклонялись и считали их дочерями Бога (17:42; 37:150; 43:18; 53:28), но вообще имели самые смутные представления о них, так что Мухаммед, знакомый с учением евреев и христиан, имел право сказать, что у арабов нет знания об этом предме­те, что они следуют только мнению, которое не может ни­сколько заменить истины (53:29). Очевидно, что вера в анге­лов была только отголоском какого-нибудь иноземного верования, занесенного в Apaвию и не развилась на почве их родной мифологии.

Гораздо определеннее было верование арабов в демо­нов (джинн), как существ, более осязательных для человеческого понимания и более близких к земной жизни чело­века. В этом пункте арабы были самостоятельнее, подобно другим язычествующим народам, имеющим свою демонологию. Арабские джинны, хотя были невидимы для обыкновенных глаз, но были материальны, могли принимать не только образ человека, но и образ животных, зверей, пресмыкающихся, а также предметов и явлений физической природы. По верованиям арабов, джинны разделялись на несколько классов³⁴², жили большей частью в безлюдных местах и причиняли людям вред; отгоняли скот с пастбищ, сбивали с пути путешественников, похищали новорожденных детей и иногда женщин. Разобщенность с миром небес возбуждала в них зависть, доводящую их до дерзкой мысли: подняться в небесные сферы и подслушать тайны Бога и ангелов; но стражи неба бросали в них звездами и низвергали их в море и на землю, а некоторых совсем сжигали. Придавая некото­рую телесность джиннам, арабы считали одних из них джиннами мужеского пола, а других –джиннами женского пола. Джинн Залянбур имел особую специальность – производить раздор между мужем и женой. Джинн Дельхин, напоминающий своим именем дельфинов, живет на морских островах, нападает на корабли, оглушает своим криком пассажиров и тогда овладевает ими.

По мнению древних арабов, джинны невидимые суще­ства, встреча с которыми всегда была опасна для арабов, тем более, что такие встречи происходили в пустынных и темных местах и чаще ночью, чем днем. Следовательно, верование древних арабов в джиннов не отличается существенно от верований разных других языческих народов в злых духов, против влияния которых, язычник обычно обращался к помощи чародеев, что мы в настоящее время видим у киргиз, калмыков и др. шаманствующих инородцев России. Мухаммеда многие арабы считали одержимым джинном³⁴³ и он сам веровал во вредные влияния джиннов и одно время боялся мысли, не коснулся ли джинн и не сделал ли его бесноватым (маджнун). Потом он опровергал это нарекание на него³⁴⁴.

Мы оставляем в стороне учение о Шайтане и Иблисе, так как учение о первом заимствовано из еврейского представления о сатане, а учение о последнем – из христианского представления о диаволе. Мы не говорим и о разделении джиннов на верующих и неверующих, на добрых и злых, потому что такое деление принадлежит основателю ислама.

Что касается верования древних арабов в судьбу, то мы не склонны думать, что они считали ее особым божеством; это верование естественно вытекало из веры в Бога и в зависимость человека от божества, что и доказывается раз­ными гаданиями³⁴⁵ арабов, с которыми они обращались к разным своим божествам, а также и той неопределен­ностью понятия о судьбе, как ее представляли арабы. Bеpoвание в судьбу указывало скорее на веру арабов в могуще­ство их богов и в предведение их.

В заключение одно замечание относительно взгляда Рена­на и др. на отношения семитов к идее о божестве. По мнению Ренана, семиты не допускали в представлении своем о Боге какого-либо расчленения и множественности, и поэтому семитические культы не отступали от древней патриархальной формы Богопочитания и т. д.³⁴⁶ В виду изложенных в этой главе фактов действительного идолопоклонства и многобож1я древних арабов, означенное мнете Ренана и его последова­телей можно понимать и принимать только в том смысле, что семиты, как потомки Сима, сына Ноева, и в частности арабы, как потомки Авраамова сына Измаила, были более хамитов предохранены от естественного соблазна идолопоклонством соседних народов, и когда они (семиты, и в частности арабы) все-таки подпадали под такие влияния, то в их сознании оставалось представление о Едином Боге (Алла-тааля), которое находилось в полном противоречии с многобожническими представлениями тех же арабов. Справедливо замечает Мориц Каррьер, что Ренан слишком налег на излюбленную им черту духа семитов и дошел до той, более кажущейся, нежели действительной, противоположности, что будто бы арийцы – чисто многобожное, а семиты – единобожное племя…, что сама пустыня, окружающая арабов, единобожна: высокая в неизмеримом своем однообразии, она открывает человеку идею бесконечного³⁴⁷… Разность между семитами и арийцами можно поэтому обозначить так, что среди первых религиозное чувство решительно поднялось от язычества к единобожию и что в самом даже язычестве замечалась у них преобладающая наклонность к единству³⁴⁸…

Но у тех же семитов идея божества соединялась не редко, как сказано выше в главе с обожанием небесного света, Солнца, Луны и звезд, почему в Коране так часто и предостерегаются арабы от поклонения этим светилам.

Только при таком ограничении взгляда Ренана и др. мож­но помирить выводы современной науки о происхождении есте­ственной религии, представленные в трудах Эд. Тэйлора, Рж. Леббока и др.