О прекрасных именах Божьих

Это название именам Божиим взято мусульманами из Корана оно читается в нескольких стихах этой книги; вот один из них:

У Бога есть прекрасные имена. Ими призывайте Его, и оставьте тех, которые спорят об именах Его. Коран. 7:179.

Другие стихи Корана с этим названием именам в 17:110. 20, 7. 59:04.

Мусульмане, оценивая свои познания о Боге, свою речь о прекрасных именах Бога любят начинать указанием на число имен, известных им, как на признак своего обширного познания о Боге. Они говорят, что прекрасных имен Божьих девяносто девять и подтверждают это словами их вероустановителя Мохаммеда.

Сказал он – благословение и мир ему от Бога Всевышнего: истинно, у Бога Всевышнего девяносто девять имен ⁶.

Но указывая на это предание (хадис изречение пророка), мусульмане строго не ограничивают своих богословских сведений знанием только 99-ти имен; некоторые из их ученых возвели полное число прекрасных имен до тысячи одного; были между ними, по отзывам мусульман, более тонкие и проницательные богословы, особенно аскеты, посвятившие себя созерцательному благочестию. Известные под титулом гарифуна билляг (познающие Бога, созерцатели Бога), которые, не довольствуясь и тысячным число, насчитали всех имен у Бога четыре тысячи. Следует по порядку рассмотреть исламское учение о каждом из этих трех отделов имен Божьих; но как 99 имен Бога есть число как бы каноническое у мусульман, потому оно только и потребует более подробного рассмотрения, сравнительно с двумя другими делами.

Желая верно оценить качество исламского учения о 99-ти прекрасных именах Божиих, при сличении его с христианским, видим потребность 1) указать здесь некоторые из тех сочинений, в которых передаются имена; 2) узнать сами имена в обыкновенной форме, в какой они перечисляются, и 3) ознакомиться с суждениями мусульман о значении имен Божиих в их исламском Богопознании и об отношении исламского знания имен к сведениям о них у христиан.

а) Мишкять-уль-мясабих, «Ниш для светильников»; сборник исламских преданий на арабском языке, написанный Валий-Эд-Дином Мохаммедом бен-Абдулла тебризским, жившим в XIII столетии. В ряду других глав его сочинения, 66-ая глава под подписью глава: имена Божии, заключает перечень 99-ти имен Бога.

б) Хизб-уль-агзам, «Доля из великого». Автор этой книги, на арабском языке, Галий Аль-Карий, уроженец Герата (по переселении из него в Мекку, кончивший там свою жизнь в 1014 г. Г, 1605 Р.Х.), известен между исламскими учеными многими сочинениями богословского содержания; в сочинении Хизб-уль-агзам он собирал стихи из Корана и слова из предания, заключающие молитвенные воззвания к Богу, разделив их на семь чтений (вирдь, чтение), по одному чтению на каждый день недели, с субботы до пятницы. У Татар – мусульман в Казани встречается это сочинение в двух изданиях. Одно из них напечатано в Казани, в 1261 г. Г., 1845 Р.Х., с предисловием на татарском языке: в первом из семи чтений помещен перечень 99 прекрасных имен Бога. Другое издание, красиво литографированное в Константинополе, в 1262 г. Г., 1846 Р.Х., появилось у мусульман в Казани со времени открытия здесь книжной лавки с константинопольскими и каирскими изданиями исламских сочинений. В этом издании, в 12 долю листа, с переводом арабского текста на турецкий (османский язык и с некоторыми объяснениями не него, помещенными на полях книги.) Список прекрасных имен, на листах 15–17, красиво размещены в восьмиугольных очертаниях, с припиской к каждому имени слов «да возвеличится величие Его!»

в) Авради-фатхия, «Начальные чтения», книжка в пол-листа печатного: в 12 долю, 23 страницы. Ей было два издания в Казани: в 1848 и 1865 гг. Она набор из сочинений Мир-Сеида Галия Гамадания, как сказано в ее заглавии. В этих чтениях дана молитва, составленная из выражений Корана, содержащих хвалу Богу, исповедание Его единства, описание Его свойств, дел, и подобное. В молитву введен и перечень прекрасных имен Божиих. В предисловии к этой книжке, переведенном с персидского языка на татарский каким-то тобольским муфтием, Юсуфом, приписывается изданной в ней молитве чудотворная сила.

Из сочинений, ограничивающихся в содержании передачею имен Божиих, мне известны:

г) Брошюра с заглавной надписью: «Прекрасные имена Бога Всевышнего». Из казанских изданий ее видел я три, вышедших в годах 1848, 1850 и в 1866-м. В этой книжке, в половину печатного листа, в 16 долю, страницы разделены на квадраты, а каждый квадрат – на два неравных параллелограмма: в меньшем параллелограмма помещено имя Бога; под ним, в бόльшем, подписано на татарском языке сказание, какую имеет имя силу; какое благо приносит произносящему его, или, от какого зла избавляет; кому, когда, сколько раз надобно произнести известное имя, чтобы получить пользу, какая обещается в подписи, или избежать беды, какая грозит кому. В небольшом предисловии указывается значение и сила слова Аллагỳмма, «Боже»! Указатель сил, сокровенных в именах Божиих, неизвестен ⁷.

д) Список имен Божиих под надписью: «Прекрасные Имена Бога и высокие свойства Его». Он некогда доставлен был мне мусульманином из Кавказских жителей. ⁸

е) «Изъяснение на прекрасные имена Бога Всевышнего»; Шейх Нур-эд-дин, из Дамиетты, в стихах изложил прекрасные имена Божии; на его стихотворение написал изъяснение Абуль-Аббас Амед бен-Галий Аль-Буний. В предисловии к своему объяснению Аль-Буний рассказывает, что Нур-эд-дин написал это стихотворение по такому обстоятельству: одного из мусульман «по причине непонятной постигло омрачение ума» (умопомешательство) и больной просил Шейха помочь ему в этой беде. Шейх написал стихотворение, перечислив в нем 99 имен Бога. После обыкновенного у мусульман предисловия (в начальных 5 стихах), далее каждое полустишие заключает имя Бога, с молитвой к Нему, приспособленной смыслу имени. Больной, читая или нося при себе это стихотворение, избавился от болезни. Аль-Буниево объяснение на стихотворение указывает, какая от каждого имени Божия получается особая, прямо определенная польза, кроме той, какую оказали все имена над помешавшеюся головою мусульманина, лечившегося ими в первый раз ⁹. Аль-Буний, пишет Хаджий Хальфи, умер в 622 г. Гиджры (1225 Р.Х.).

В указанных выше сочинениях, кроме стихотворения Нурь-эд-дина дамиеттского, прекрасные имена Божии обыкновенно передаются в форме простого перечня их. Все имена читаются на арабском языке: ни арабские ученые к именам в таких перечнях не приписывают никаких объяснений, с целью сделать понятным смысл имен; ни ученые из татар-мусульман не считают нужным делать к ним объяснения, даже не делают им и перевода на свой языке, по опасению переводом ослабить смысл имени. В Мишкят-ул-мясабих, у Мохаммеда Тебризия, и в Хизб-ул-агзам, у Аль-Кария, имена переданы в форме символического изложения: у них девяносто девять имен поставлены как сказуемые к имени Бока, Алал. Списки имен Божиих у татар-мохамедан, и печатные и письменные, назначались для молитвенного употребления (дуа) и особенно для так называемого у мусульман зикра ¹⁰; потому перед каждым именем поставлена звательная частица «о!» Список имен, полученный от кавказского мусульманина, приспособлен также к употреблению для молитвы, но у него только в начале поставлено воззвание из той частицы: О тот, кто есть Бог, кроме которого нет никого достопоклоняемого!

Список девяносто девяти имен Божьих, который далее приводится, взят из книги Мишкат-ул-мясабиз; избран он потому, что передается в сочинении, которое древнее других, указанных выше, и потому, что правильнее других некоторыми именами не согласны между собою и разнятся от приведенного здесь, Тебризева. В списке имен поставлено нами при каждом имени число, указывающее место его в общем порядке имен, для того, чтобы удобнее было искать имя, как скоро потребуется указать на него. Мусульмане никогда не делают, не выставляют такого счета именам в своих списках, считая это неприличным: в числительно указании порядка их они не видят надобности и потому, что при чтении из, как молитвы счет не нужен; и потому, что, по чувству мусульманине, самым достоинством имен ум и память его обязываются знать и помнить порядок их, место каждого имени в ряду других. Список 99-ти прекрасных имен Бога и перевод их:

Бог, кроме которого нет никого достопоклоняемого, есть

Милостивый,

Милосердный,

Царь,

Святый,

Умиритель,

Верный,

Крепкий,

Превознесенный,

Зиждитель,

Творец,

Образователь,

Охотно

прощающий,

Покоряющий,

Дарующий,

Снабжающий,

Открывающий,

Знающий,

Берущий,

Наделяющий,

Унижающий,

Возвышающий,

Возвеличивающий,

Уничижающий,

Слышащий,

Видящий,

Судия,

Правосудный,

Милующий,

Ведающий,

Кроткий,

Верховный,

Прощающий,

Благотворитель,

Вышний,

Великий,

Наблюдающий,

Назирающий,

Защититель.

Величественный,

Щедрый,

Страж,

44 Внимающий,

Объемлющий,

Мудрый,

Любящий,

Славный,

Воскрешающий,

Свидетель,

Истинный,

Попечитель,

Сильный,

Непоколебимый,

Помощник,

Хвальный,

Наперечет

знающий,

Возобновляющий,

Возвращающий,

Оживляющий,

Умерщвляющий,

Живый,

Присносущий,

Обретающий,

Досточтимый,

Единичный,

67.Единый,

Нетленный,

Мощный,

Могущественный,

Предваряющий,

Отсрочивающий,

Первый,

Последний,

Внешний,

Внутренний,

Правитель,

Превозносимый,

Благодетельствующий,

Благопреклонный

к кающемуся, 81. Отмщающий,

Извиняющий,

Благий,

Царь

царства,

Владыка

славы и величия,

Правдивый,

Собирающий,

Богатый,

Обогащающий,

Удерживающий,

Вредный,

Полезный,

93 Святый,

Прямоводящий,

Создатель,

Вечный,

Приемлющий

в наследие,

Указатель

прямого пути,

Терпеливый.

Списки имен Божиих в других сочинениях, на которые выше было указано, от приведенного здесь отличаются – одни особым чтением некоторых имен, другие числом из. Так в стихотворении Нур-эд-дина Дамиеттского 39-ое имя не то, какое в Тебризиевом списке; книжки, изданные в Казани, отличаются иным чтением некоторых имен и прибавкой особенных, переводящей число их за сотню. Маракчий в своем творении Refutatio Alcorani «Опровержение Алкорана» Patavii, 1698, приводит список 99 имен Божиих на странице 114 ¹¹.

Ученый татарин-мусульманин, прочитав свой список прекрасных имен Божиих, когда останавливается на мысли о качестве своего вероучения, верит и считает за очевидную истину, что одна только его исламская вера обладает такими понятиями о Боге, какие заключаются в списке Его имен. И не только неграмотные татары-мусульмане, но и все ученые между ними, имамы-муллы, имамы-мюдаррисы ¹², считают сведения об именах Божиих исключительной принадлежностью из вероучения; думают, что понятий о Боге, какие передаются в именах Его, не знает ни одна вера, кроме их исламской. татарин-мусульманин в душе своей убежден, и при случае, без мнительности высказывает свое убеждение, что не только неграмотные, бескнижные народы, Чуваши, Чермесы, но и сами русские, у которых есть и книги, далеки от тех сведений о Боге, какие ему передает его исламское вероучение вообще, и в частности список 99-ти имен Бога.

Более трех сот лет татары-мусульмане живут между нами христианами, и доселе не знают, какие у нас понятия о Боге, не знают какая у нас вера. Чуваш, Чермис и других окружных инородцев, держащихся верований своих предков, татарские ученые давно причислили к мяджусам, т.е. исповедующим веру магов (по арабскому выговору мяджус, Коран. 23:17); но какая вера у русских? Прямого ответа на этот вопрос в голове многих, и самых ученых, татар-мусульман не отыскивается. Мне приводилось слышать от татар в Казани, что прежние ученые их некогда обращались к ученым Турции и Бухары с вопросом: как им мохаммеданам, живущим в России, считать русских соответственно вере, какую они держат? Считать ли их народом Писания (аглю-ль-китаб, Кор. 3,99.103.106 и в друг. местах), руководствующимся в вере какою-либо книгою, заключающего Божие откровение? Или считать их многобожниками (мюшрик, Кор. 6,14.100), какими были Арабы до Мохаммеда, поклонявшиеся, кроме Бога, другим низшим богам? Или принимать их за мяджусов (К. 22,17), – за исповедующих религию, которая, по суду татар-мусульман, стоит на одной степени с религией Чуваш и Чермис? И так как это разыскание доселе остается нерешенным, то большая часть велемудрых из татар-мусульман, много не задумываясь, просто ставит нас, христиан, в разряд неверных (кяфирь), в разряд людей, которым совершенно неведомы те понятия о Боге, какие мусульманин знает из Корана и также из своего списка имен Божиих. Когда приводилось мне читать перечни прекрасных имен Божиих вместе с некоторыми хальфями исламских школ в Казани ¹³: они с намерением указать превосходство своего вероучения над другими, спрашивали меня: «У вас, в вашей вере, есть что-нибудь близкое к этому?» «Ты знал что-нибудь об именах Божиих прежде чтения наших книг?» Мой утвердительный ответ принимаем, был недоверчиво: его считали следствием одного желания стоять за свою веру по предубеждению к истине ее. (Коран. 23, 55). Хальфя в одной из казанских школ, во время моего прихода в нее, показал мне выписку из арабского писателя, в которой объяснялось значение имени Божия, не входящего в перечень 99-ти прекрасных имен; язык, на каком было имя, не арабский. Хальфя предполагал в этом имени великое имя Божие, и спросил, известен ли мне язык, к какому относил имя арабский толкователь, и то значение, какое указал он в этом имени. И как мой ответ о языке и о значении имени, которые мне известны, были не согласны со словами исламского толкователя, то ученик выказал и недоверие к моим словам, и удивление тому, что я, русский, говорю наперекор такому авторитетному арабскому писателю, какой есть Фирузабадий, автор арабского лексикона, известного под именем Камус «Океан». И, – не без основания предполагаю, – заключил из этого о скудости богословских сведений вообще у русских, согласно тому взгляду мусульман на нашу веру, какой неизменно держатся в исламских школах. В учебниках их, вообще не имеющих правильных, хотя бы и небольших, сведений об учении христианском, преданием школ поддерживаются самые нелепые толки о вере русских; там не знают и того, что наша вера есть христианская.

Многим из русских может показаться сомнительным мой отзыв о столь ограниченных, скудных сведениях татар-мусульман о нашей вере; вопросы их ученых о наших понятиях о Боге могут показаться исключительной ограниченностью сведений в некоторых только лицах, когда исламское население так давно живет между нами, когда сближение их с русскими, по-видимому, так повсеместно в общежительных отношениях. Но это неведение мусульман о нашей вере не покажется сомнительным, вопросы о нашей вере, какие давали мне татары-мусульмане разной степени образования – и неграмотные поселяне, и ученики исламских школ, и их учителя, – не покажутся случайным проявлением для тех, которые, оставляя в стороне другие причины, зависящие и от самих русских, приму во внимание только главные, кроющиеся в самой религии мусульман и в их науке. Коран уверил мусульманина, что он заключает в себе все истины, какие только возможно знать человеку (Крн. 6:38.12:111.16:97), поэтому мусульманин, довольный теми сведениями, какими наделяет его Коран, не переступает за черту их, увлекаясь любопытством: еще ни один мулла татарский никогда не читал никакой русской вероучительной книги. Наука исламская, принявшаяся привести в систему умозрительное и деятельно учение Корана, но нашедшая в своем материале много противоречий, должна была увлечься в первом отделе, умозрительном, в диалектические тонкости, во втором, деятельном, в казуистические разбирательства: это сообщило ей вообще схоластический характер, который, устранив из нее все опытное и историческое, притупил в мохаммеданах любознательность; оттого мусульманин ко всему, что лежит за пределами исламской науки, равнодушен: из мулл татар-мусульман, каких я встречал, ни один не знал, что у русских есть богословские науки. Притом, арабский язык исламской религии стоит и для русского и для татарина непреступной преградой для передачи вероучительных понятий одного другому. Русский, знающий татарский язык, никогда не может, при общежительных отношениях с мусульманином, узнать его религиозный язык, арабский; а татарин, знающий, как говорят, русский язык, не может вести дельного разговора с русским о чем-нибудь относящемся к вере, не только на русском, но и на своем татарском языке, потому что татарин-мусульманин, при господстве в его религии арабского языка, не пытался религиозные понятия уяснить для себя своим природным языком; и потому в разговоре о чем-либо, относящемся к вере, может передать на своем языке только самые общие понятия в вероучении. Ученые из татар-мусульман, еще менее способны знакомиться с религиозными понятиями русских: гордясь между своими единоверцами знанием арабского языка, который один в мире считают достойным изучения, они ставят себе в честь не знать русского языка. Такая неподвижность их науки понятна из неизменности жизни татар-мусульман в России, из устойчивости домашнего быта их в продолжение многих столетий. При такой неподвижности науки у мусульман, у всех их, начиная с мусульманина-податного поселянина в деревне, до мусульманина-почетного гражданина в городе, сведения о вере русских, сколь ни нелепо сложились они в начале, постоянно остаются одни и те же. А потому, и в настоящее время ученые из мусульман, руководители своих единоверцев, рассуждают, что русские в вере, хотя несколько и повыше мяжусов, т.е. Черемис и Чуваш, но не имеют правильных сведений о Боге, таких сведений, какими обладают они, татары-мусульмане. Потому ученики исламских школ, надменно спрашивая христианина об именах Божиих: «В вашей вере есть такие имена»? предполагают, что ему остается только или со вздохом ответить «нет», или, ничего не отвечая, покраснеть от стыда.

При ревнивой опеке ислама над его исповедниками, не позволяющей им обращать своего взгляда за черту своего вероучения, при ограниченности сведений мусульман о развитии религиозных понятий у других народов, ученый татарин-мусульманин, держа в руках список прекрасных имен Божиих, хвалится им, как представителем обширных, основательных сведений его о Боге: под обаянием своего невежественного самодовольства, он называет себя, мусульманина, по преимуществу верующим в Бога (мумин). Имея у себя список прекрасных имен Божиих, Татарин-мусульманин смотрит на него как на залог, обеспечивающий за ним право на особенную к нему милость Бога: в этом самообольщении он, устраняя от себя народное (генеалогическое) имя «татарин», обыкновенно называет себя покорным Богу (мюслим, или мусульман ¹⁴). Зная, что русский народ грамотный, умеют читать и писать; что у них есть много учебных введений под разными названиями, что у них есть книги, но, не зная, что написано в их книгах, чему учат в их учебных заведениях, слыша только о науках, имеющих приложение к общежительным потребностям, татары-мусульмане решили, что Урусь гылыми дунъяга муслим гыльми ахырятга.

«Наука у русских для здешней лишь жизни:

Наука Мюслимов для будущей жизни»;

что у русских, ограничивающих свои сведения познаниями, пригодными для настоящей жизни и бесполезными для будущей, нет никаких богословских книг, нет даже понятия о богословских науках, какие преподаются в моххамеданских школах (в медревах и даже в мяктабах). Так обыкновенно отзывается о богословских познаниях русских и шестнадцатилетний мальчик, ученик исламской школы, и семидесятилетний старик, имам и мулла при мечети и школе в исламских приходах, когда у того или другого завяжется разговор с русским о достоинстве наук у русских и татар.

Приглашаю мусульманина узнать ваши христианские познания об именах Божиих, и, сличив наши познания со своими исламскими познаниями о них, беспристрастно, здраво рассудить, в чьем учении, христианском или исламском, окажется превосходство учения об именах Божиих.