Глава II. Церковно-административные реформы Петра Великого – центральные и областные со времени учреждения Синода

Со стороны своего содержания Духовный регламент, как мы уже имели случай о том заметить, представляет из себя особенный интерес прежде всего в том отношении, что он есть учредительный акт новой формы церковного правления. Вводя последнюю, регламент прежде всего старается в первой своей части дать более или менее точное определение ее и выставить те соображения, в силу которых она признана была необходимою; во второй части он очерчивает круг дел, подлежащих ведению духовной коллегии и, наконец, в третьей, по его выражению, он определяет «должность, действо и силу» ее членов. Во всех означенных пунктах, относящихся до устройства новой формы церковного правления, устав является, как известно, не вполне удовлетворительным ни с точки зрения полноты, ни с точки зрения ясности. Это особенно нужно иметь в виду при рассмотрении тех параграфов устава, коими определяется регламентация дел или предметов ведомства нового высшего церковно-административного учреждения. Вот почему и Синоду в его первоначальной деятельности во многих случаях представлялось широкое поле для деятельности произвольной. Первый вопрос, который подлежит нашему вниманию при рассмотрении регламента, есть вопрос об устройстве вводимой им новой формы высшего церковного управления. Для того, чтобы по возможности яснее и отчетливее представить себе, какая перемена произошла в устройстве и характере высшего церковного управления по Духовному регламенту и законодательству Петра его сопровождавшему, чтобы затем дать ответ на вопрос о связи церковно-административных преобразований Петра с реформами его в государственном управлении, о сходстве или тожестве начал, какие проводились преобразователем в том и другом управлении, нам прежде всего необходимо остановиться несколько и бросить беглый взгляд на действовавший в древней Руси порядок церковного управления и отметить вместе с этим существовавшие тогда отношения между государственным и церковным управлением. Этим путем мы, вместе с тем, по возможности уясним себе происхождение реформ, произведенных Петром в церковном управлении.

Когда хотят отвечать на вопрос о том, какая перемена произошла в устройстве и положении нашей церкви со времени Петровской реформы, то ответ этот в кратких словах очень нередко формулируют приблизительно так: «Петр Великий ввел отечественную церковь в общий порядок государственной жизни». Такому ответу обыкновенно всегда предшествует представление о том, что в древний допетровский период своего существования церковь у вас всегда занимала самостоятельное, почти ни в чем независимое от государства положение, что она была «status in statu» и как бы особым государством в государстве. Так как такое представление основывается лишь на поверхностном взгляде на положение древнерусской церкви, то оно с первого раза может казаться справедливым. Древнерусская допетровская церковь потому главным образом представляется по своему положению малозависимой от государства и как бы составляющею status in statu, что на ней в означенный период времени ее исторического существования лежало чрезвычайно много, помимо чисто церковных, духовных, – еще государственно-материальных обязанностей. Получив свое первое бытие от церкви греческой, руководствуясь в своем управлении законными книгами последней, русская церковь вместе с этим получила от своих православных государей те же права и тот же круг действий, какие имела церковь греческая. Но при этом, так как положение России было во многом отлично от положения греческой империи, то естественно и само собой понятно, что и постановления греческого законодательства будучи применяемы в России, не могли остаться без изменений, сокращений или распространений. Впрочем, что касается собственно ведомства церковной власти, то уже самыми первыми законодательными нашими актами, определявшими положение церкви, оно распространяется гораздо далее тех пределов, в которых оно заключалось у греков. В своем развитии и дальнейшем область церковной юрисдикции частнейшим образом расширялась и слагалась постепенно. Здесь мы попытаемся в самом общем очерке показать, какими границами очерчивался крут церковного ведомства в древней допетровской Руси. Делаем это для того, чтобы яснее была видна перемена, произведенная в этой области Петром.

С самого начала бытия русской церкви в ведомстве ее легко заметить распадение круга дел на два разряда, из коих один составляли дела собственно церковные в строгом смысле этого слова и другой дела гражданские. К первому разряду относились дела, касавшиеся внутреннего управления церковью, разрешение сомнительных случаев и решение спорных дел к нему относящихся, духовное обличение н наказание нарушителей законов церкви. Сюда же должно быть отнесено и охранение гражданских прав, получаемых церковью от мирской власти с самого начала утверждения церкви на Руси. Права этого последнего рода, как известно, были чрезвычайно широки и разнообразны. Одним из самых первых и притом едва ли не самых важных дел церковного ведомства означенного нами второго разряда, были различные дела по гражданскому управлению. Во все периоды нашей древней церковно-исторической жизни, как известно, духовенство являлось у нас сословием, имевшим величайшее влияние на все дела гражданского управления, особенно же представители его высших церковно-иерархических лиц. Наша церковная история полна примерами, из которых видно самое живое и прямое участие нашего духовенства в деле споспешествования целям государственным. В особенности XVII столетие представляет множество примеров участия духовной власти в делах государственных⁷¹. Помимо прямого и непосредственного участия, которое время от времени представители церкви принимали в делах гражданских с самого начала утверждения у нас христианства, в ведомство церкви поступил широкий и разнообразный круг дел чисто гражданского характера. Это были дела юридического преимущественно характера. Так с самого начала введения у нас христианства под защиту церкви были приняты все лица, которые, как замечает Неволин, «в прежние времена или совсем не пользовались покровительством законов или пользовались им только несовершенно»⁷². К числу таких лиц особенно принадлежали дети, женщины, престарелые родители, рабы. Особенно судьба последних является тесно связанной с церковью во все периоды ее исторического существования. Наряду с сейчас указанными классами лиц, находившихся под покровительством церкви, такого же покровительства или прямой зашиты церкви нередко искали для себя лица обвиняемые в разного рода преступлениях; нередко также наоборот и сама церковь, как известно, принимала на себя ходатайство пред мирским правительством за преступников или за людей, обвиняемых в преступлении. Помимо этих так сказать особливых случаев, юридическая власть древнерусской церкви широко распростиралась над лицами всех без исключения состояний. Прежде всего издавна суду церковному у нас подлежали дела семейный в самом обширном их значении. Таковыми были дела союза супружеского, дела союза родителей и детей, дела союза родового, дела опеки, дела по наследству и прочие дела, вытекавшие из семейных отношений. После этих дел гражданского характера суду церковному подлежало множество дел уголовных над лицами всех состояний. Преступления этого последнего рода могут быть сгруппированы по следующим группам: 1) преступления против веры, 2) преступления против чистоты нравов, 3) преступления против союза семейного, 4) преступления против личности ближнего, 5) преступления против имущества ближнего. Если лица всех вообще состояний подведомственны были по известному сейчас обозначенному нами кругу преступлений суду церковному, то естественно ожидать еще более широкого распространения этого суда над лицами собственно духовного ведомства. К этому последнему разряду в нашей древней церкви, как известно, принадлежали: 1) лица духовного звания; 2) миряне, по особенному их отношению к церкви причислявшиеся к церковным людям; 3) лица, жившие на землях духовного ведомства, и дворовые люди этого ведомства. Лица духовного звания подлежали суду церковной власти за проступки: а) по должностям, соединенным с саном тех, которые имели его; б) по тяжбам и искам гражданским; в) по делам уголовным. К людям подсудным церковной власти причислялись еще некоторые миряне, находившиеся в близком отношении к церкви и ее установлениям. Уставом Владимира к этому разряду лиц причисляются: лечец, прощенник, задушной человек и все люди, жившие в монастырях, больницах, гостиницах, странноприимницах, разумеется, церковных, а также паломник, сторонник, слепец, хромец. По смыслу и позднейших памятников определявших пространство церковного суда над мирянами, стоявшими в особенно близком отношении церкви, к числу таких мирян относились лица, обозначенные Владимировым уставом⁷³. Наконец, церковный суд в древней Руси распространялся над лицами, жившими на землях духовного ведомства и дворовыми людьми этого ведомства. Обыкновенно почти всегда вместе с пожалованием земель от власти гражданской всегда жаловалось духовенству и право судить живших на ней людей; впрочем, оно иногда было жалуемо и независимо от пожалования земли. Право суда относилось здесь не только к делам гражданским, но и к делам уголовным; обыкновенно, хотя не всегда исключались от него только дела о душегубстве, разбое и воровстве. Помимо дел юридического свойства гражданского характера в ведомстве древнерусской церкви заключалось немалое количество и других дел, которые с течением времени перешли в ведомство власти гражданской, как ближе относящиеся к последней по своим свойствам. Таковыми прежде всего были дела общественной благотворительности в самом обширном значении этого слова. Не только церковь и духовенство своими увещаниями возбуждали проявление общественной и частной благотворительности в обществе, не только указывали направление для той и другой, но обыкновенно принимали под свое непосредственное попечение и самые благотворительные заведения.

Такими широкими границами захватывался круг церковного ведомства в древней Руси. Рассматривая его, мы находим, что в его составе был целый ряд дел чисто гражданского нецерковного характера. Соприкасаясь тесно кругом своего ведомства с государственной гражданской жизнью, древнерусская допетровская церковь соприкасалась с ней еще теснее устройством внешних форм своего управления.

Известно, что существенные черты церковного управления, определенные уже отчасти в Священном Писании, но раскрытые главным образом в различных канонических постановлениях православной церкви, были приняты во всей силе и нашей русской церковью и всегда считались у нас необходимым условием истинно православной церковной жизни. Так что касается высшего церковного управления, то оно с самого начала бытия русской церкви сосредоточено было во власти собора иерархов русского духовенства и в лице сначала митрополитов, а потом патриархов. В древний, допетровский период существования отечественной церкви соборная форма правления была, как известно, временной, вызывавшейся большей частью теми или другими обстоятельствами церковной жизни, которые по обыкновенному порядку церковного делопроизводства надлежало разрешать посредством собора. Вот почему у нас никогда не были с точностью определены как все предметы церковного управления долженствовавшие подлежать соборным определениям, так равно и самое время созвания соборов. Постоянную силу и значение в тогдашнем устройстве такой соборной церковной администрации издавна получило лишь одно правило, в силу которого определения соборов получали свою силу не иначе как по царскому их утверждению, так как сам царь нередко и председательствовал тогда на соборе и ему же часто принадлежала инициатива созвания последних. Обыкновенными же текущими делами церкви заведовала постоянная высшая церковная администрация в лице до 1589 года митрополита московского, а с конца XVI столетия в лице всероссийского патриарха. Внешний порядок управления делами церкви как при верховном архипастыре, так равно и при епархиальных архиереях организовался постепенно. Эта его организация во весь допетровский период слагалась под сильным и заметным влиянием управления государственного. Известно, что до самого почти начала XVII века в основе как центрального высшего церковного управления, так равно и низшего епархиального лежал частно-владельческий характер, на котором основывалось и древнее гражданское княжеское управление⁷⁴. Выражением такого порядка служил многочисленный штат светских архиерейских чиновников, совмещавших в себе в одно и тоже время обязанности домашних слуг архиерея и вместе обязанности епархиальных чиновников. Когда в течение XV и XVI веков государственная жизнь, под влиянием которой слагался такой порядок церковного управления, изменилась и на место прежнего частно-владельческого княжеского управления стал постепенно выдвигаться государственный порядок с целой сетью правительственных учреждений, правильно более или менее организованных, между которыми разделены были все области государственного управления, то это изменение оказало решительное влияние и на внешние формы церковного управления. У носителей высшей церковной власти явилось желание, возбужденное и чисто церковными (учреждение патриаршества) и политическими обстоятельствами, управлять всей русской церковью чрез точно такие же учреждения, чрез какие совершалось царское управление. Центральными органами гражданского управления в XVI столетии в московском государстве были так называемые приказы, существование которых очень древне и впервые отмечено княжеским судебником. И порядок управления делами церкви в последний пред временем учреждения Синода период, в период управления патриаршего выразился в форме приказов, устроенных по образцу гражданских государственных приказов. Общие черты этого порядка за означенный период времени можно представлять себе приблизительно в таком виде. Верховный правитель церкви, содержа в своих руках главное управление церковными делами, имел своими помощником жившего в Москве владыку сарского и подонского. В позднейшее время постановлено было, чтобы в епархии его находилось несколько таких подвластных ему епископов. Широкий круг дел по управлению делами церкви сосредоточен был при нем в церковных приказах. Таких приказов в XVII столетии было несколько. Так прежде всего в числе их был так называемый патриарший разряд, который был как бы центром всего церковного управления и разнообразные предметы ведомства которого нами уже перечислены. Рядом с этим центральным приказом для надзора за благочинием в церквах и поведением духовенства при патриархе существовал приказ церковных дел, значение которого точно также простиралось на всю русскую церковь. Непродолжительный промежуток времени (1663 по 1675 г.) При патриархе с таким же общецерковным значением существовал патриарший духовный приказ, имевший своей исключительной обязанностью судить все духовенство как белое, так и черное во всех делах⁷⁵. Наконец, Уложение царя Алексея придало самостоятельное существование так называемому монастырскому приказу, учрежденному ранее издания Уложения. Таковы были приказные учреждения при первосвятителе церкви, круг ведомства которых обнимал собой пределы всей русской церкви. К ним нужно присоединить еще те приказные учреждения, значение которых не простиралось на всю церковь, а ограничивалось более узкой сферой управления. Это были те патриаршие приказы, в ведомстве которых состояло управление патриаршим двором в самом широком, тогдашнем смысле этого слова. Сюда относился так называемый казенный патриарший приказ, заведовавший различными сборами, поступавшими в казну патриаршую. Недвижимыми имуществами, населенными и ненаселенными людьми, принадлежавшими патриарху, управляло ведомство так называемого патриаршего двора. Здесь же был даваем суд на патриарших людей приказных и дворовых людей, детей боярских, крестьян вообще на всех людей, живших в патриарших домовых вотчинах. Наконец, патриарший судный приказ ведал патриаршие и монастырские излишние доходы и сборы с раскольников, которые должны были обращаться на содержание больниц, богаделен, сиротских домов и училищ.

Так устроена была сфера высшего церковного управления в досинодальный период истории нашей церкви. По принципу в ней всегда строго соблюдался и уважался порядок соборного правления, приложение которого на практики имело место по различным обстоятельствам только лишь в случаях особливой важности и необходимости. Обыкновенный же всегдашний порядок высшего церковного управления сосредоточен был в руках сначала митрополитов, а потом патриархов всероссийских. Порядок отправления различных церковных дел при них был устроен по образцу гражданского государственного порядка и развивался параллельно с развитием последнего. Управление это под высшим и непосредственным наблюдением самого архипастыря церкви распределено было между различными ведомствами, обнимавшими под именем патриарших приказов тот или другой круг дел.

В своей деятельности по преобразованию администрации Петр, говоря вообще, стремился с самого начала этой деятельности к тому, чтобы из бесчисленного множества административных учреждений старой Руси создать более крупные, значительно ограниченные числом административные учреждения, сгруппировав в них с возможной систематичностью прежнего управления. Мысль, которую имел при этом в виду преобразователь, состояла в том, чтобы установить более легкий контроль за управлением. В этих целях за лучшее средство при организации администрации признан был Петром принцип коллегиальности и потому слабые зачатки коллегиальности, которые можно было подмечать в устройстве администрации XVI–XVII вв. им были широко развиты и проведены сверху до низу как в гражданской, так равно и в церковной администрации с той только разницей, что в устройстве первой принцип коллегиальности проведен был с гораздо большей последовательностью. Это замечание, впрочем, имеет место при сопоставлении только лишь низшей или областной гражданской администрации с епархиальной или низшей церковной администрацией, как это мы сейчас и увидим при рассмотрении свойств нового административного порядка.

Коллегиальное начало церковного управления, выраженное в Духовном регламенте, раньше времени учреждения духовной коллегии было проведено Петром в сферу гражданской администрации. Здесь оно выразилось прежде всего в устройстве центрального государственного управления в форме Сената и коллегий. Высшее центральное государственное учреждение – правительствующий Сенат, обязанное своим происхождением чисто внешней случайности – необходимости «частых отлучек» царя из столицы, во все продолжение царствования своего творца подвергалось неоднократно различным изменениям в своем устройстве большей частью благодаря случайным же внешним причинам, благодаря тому, что энергический преобразователь нередко допускал промахи и несообразности в своих распоряжениях и «многое неосмотря делал». В первое время по его учреждении в Сенате велено было заседать тем же думским сановникам, которые заседали и в ближней канцелярии. При решении дел, как это было введено в ближней канцелярии, все сенаторы имели равные голоса, точно также как и все они должны были собственноручно подписывать и сенатские приговоры. Дела решались здесь в первое время единогласием и несогласие одного сенатора делало сенатский приговор недействительным; но не согласившийся сенатор обязан был дать протестацию за своей рукою на письме, т. е. протест должен был быть чем-нибудь мотивирован, а не быть следствием одного лишь упрямства, каприза. Впрочем, указом 714 года апреля 4 введено было решение дел в Сенате по большинству толосов, что естественно должно было быть наиболее удобным и сообразным с деятельностью Сената тогдашнего времени. Все дела, поступающие на решение в Сенат, к какой бы сфере они ни принадлежали, поступали сначала в сенатскую канцелярию к обер-секретарю, который и давал уже им дальнейшее движение. Если по делу не требовалось какой-нибудь справки, то оно могло быть прямо доложено Сенату; если же дело требовало справки, то обер-секретарь обыкновенно делал на нем помету. Дела, подготовленные канцелярией к сенатскому докладу, докладывались обер-секретарем по реестру, по старшинству их поступления. После выслушания дела решению его обыкновенно предшествовала подача сенаторами мнений начиная с низу⁷⁶. Таково в общем было устройство Сената и таков порядок отправления дел в нем, над описанием которого мы позволили себе остановиться несколько долее потому, что такому же точно порядку в отправлении своей деятельности должен был следовать и святейший Синод, так как источником для руководства того и другого учреждения служил один и тот же так называемый генеральный регламент. Подле сената поставлены были в известных отношениях подчиненные ему центрально-административные учреждения коллегии. Устройство их в общем напоминало собой устройство Сената. В декабре 717 года издан был Петром указ о штате коллегий и о времени открытия оных. По этому штату каждая из десяти коллегий состояла из одиннадцати членов: президента, двух вице-президентов, четырех советников коллегии и четырех асессоров. У каждой коллеги положено было быть своей особой канцелярии, которая управлялась коллежским секретарем с нотарием, актуарием, регистратором и переводчиком. Первоначально Петр старался иметь в каждой коллегии по одному или больше сведущих иностранцев. Вот почему на должность вице-президента в коллегию Петр почти всегда назначал иностранца. Например, в коллегии иноземской президентом был граф Головин, виде-президентом барон Шафиров – крещеный еврей; воинская коллегия – президент светлейший князь Меншиков, вице-президент немец Вейдэ. Только в берг-коллегию требовавшую больше всего специальных знаний и президентом был назначен иностранец химик и знаток своего дела генерал Брюс. По указам Петра коллегии должны были решать всякие дела большинством голосов и это производило их отличие от Сената, где по крайней мере первоначально установлено было решение дел по единогласию.

Внешние черты устройства духовной коллегии по Духовному регламенту и сопровождавшему его законодательству определялись почти во всем применительно к государственным коллегиальным учреждениям. Так прежде всего по отношению к личному составу духовной коллегии Духовным регламентом целиком проводится тоже начало, которое Петр старался провести в организацию светских государственных учреждений. Те же иностранные названия членов, те же условия избрания, то же безразличие по отношению иерархических степеней, равно как и в праве подачи голоса. Духовная коллегия по регламенту должна была состоять из «двенадцати правительствующих особ» или членов из лиц разных чинов – архиепископов, епископов, архимандритов, игуменов и других. В числе этих правительствующих особ непременно должны были быть три архиерея, а прочих чинов лиц, т. е. игуменов, протопопов и других «сколько достойных сыщется» для замещения должности членов в Синоде. В полное соответствие государственным гражданским коллегиям преобразователь называет членов духовной коллегии иностранными именами, распределив эти имена также, как и в прочих коллегиях: один президент, два вице-президента, четыре советника и пять асессоров. Спустя пять лет по учреждении духовной коллегии в 726 г. эти иностранные названия ее членов были заменены более приличными для назначения коллегии именами первоприсутствующего, членов Синода и присутствующих в Синоде⁷⁷. При составе членов духовной коллегии законодатель больше всего заботился о том, чтобы дать возможно большее обеспечение свободы действий этих членов коллегии. С этой целью при организации состава коллегии он предписывает правило, чтоб архимандриты и протопопы «не были в чину сего собрания, которые подручны суть некоторому архиерею в сем же собрании обретающемуся», т. е. не должны быть в Синоде в качестве членов в одно и то же время лица подначальные со своим епархиальным архиереем, ибо в противном случае подчиненные всегда будут склоняться на сторону начальника «архимандрит или протопоп будет непрестанно наблюдать, к которой стороне судимой преклонен есть епископ его, к той и тот архимандрит и протопоп преклонен будет». Таким образом, состав духовной коллегии из разно-епархиальных духовных лиц по мысли регламента должен был иметь своей целью большую свободу деятельности лиц, входивших в него. Президенту духовной коллегии регламентом усвояется голос совершенно равный с прочими членами коллегии и он «подлежати имать суду своея братии, сиесть тойжде коллегии, аще бы в чем знатно погрешил», как гласил царский манифест об учреждении духовной коллегии. Имя «президент» старается объяснить в другом месте регламент, отнюдь не содержит в себе каких-нибудь преимуществ, которые бы усвоялись лицу, носящему это имя. Имя это «не гордое есть», оно не иное что означает собой, как только «председателя» духовной коллегии, поэтому и лицо, носящее этот простой и огромный титул, не может и не должно «помышлять о себе высоко». Да если бы наконец это лицо и пожелало гордиться носимым им именем, то такое его желание едва ли пошло бы дальше простого желания, потому что при своем проявлении вовне нигде не находило бы для себя фактической опоры. «На президенте духовной коллегии, объясняет регламент, нет великия и народ удивляющия славы, нет лишния светлости и позора», а потому ни сам он, если бы пожелал, не может возноситься безмерными похвалами ни «ласкатели» его не могут этого сделать, потому что не имеют нужных для достижения цели средств в своем распоряжении.

Так должен был быть устроен по Духовному регламенту первоначальный персонал состава духовной коллегии. Подробнее этот личный состав коллегии определен был последовавшим вслед за регламентом церковно-гражданским законодательством.

Особыми какими-либо преимуществами члены Синода не пользовались. Архиереям, заседавшим в нем, предоставлено было право носить митры с крестом на верху⁷⁸, архимандритам в звании советников золотые кресты⁷⁹. Нельзя смотреть, как на особое преимущество членов Синода на то обстоятельство, что их монастыри и вотчины подчинены были непосредственно самому Синоду⁸⁰. Это было сделано лишь для удобства, как видно из распоряжений Синода на этот счет⁸¹. Кроме того это непосредственное подчинение Синоду вотчин синодальных членов сделано было с целью избавить подчиненных синодальным членам от тех неприятностей и тягостей, какие им могли наносить в отсутствие их посылаемые от монастырского приказа «посыльщики»⁸². Позднейшим указом от 18 января 727 года членам Синода положено жалованье в таких размерах: президенту 3000 р., вице-президентам по 2500 р., советникам по 1000 р., асессорам – 600 р. Исключение было сделано только для асессора грека иерея Анастасия Кондоиди, которому за верную его императорскому величеству будущую в Царьграде при полномочном после господине Толстом его службу «государь указал давать жалованье наравне с синодальными советниками». «Сия дача, говорилось в указе о жалованье синодальным членам, имеет с тем, что они могут получить из своих мест, а именно: архиереи с епархий, архимандриты с монастырей, а протопопы с их жалованья».

Пред вступлением в отправление своей должности члены Синода или, как говорит регламент, «всяк коллегиат как президент, так и прочие» должны были принести присягу, в которой они дают обещание как относительно справедливо честного выполнения своих обязанностей по вверенному им управлению, так и относительно строгого соблюдения интересов государственных. В первом отношении «под именным штрафом анафемы и телесного наказания» «они обещаются искать всегда самыя сущия истины и самыя сущия правды» «и поступать во всем по написанным в духовном регламенте уставам и впредь могущим последовать дополнительным к ним определениям». В случав же, если бы в чем-нибудь явилось недоразумение, то «коллегиат» должен искать всячески «уразумения и ведения от св. писаний и правил соборных и согласия древних великих учителей, а не претворять своего невежества». Вместе с верностью служения назначенному делу члены коллегии дают клятву на верность служения царствующему государю и его преемникам, на то, чтобы с «пожертвованием своею собственною жизнию, по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять все к высокому его царского величества самодержавству силе и власти принадлежащия права и прерогативы (или преимущества) узаконенныя и впредь узаконяемыя, доносить заблаговременно о ушербе его величества интереса, вреде и убытке, строго содержать вверенныя тайны» и, наконец, члены Синода клятвенно должны были «исповедовать крайняго судию духовная сея коллегии быти самого всероссийского монарха». Эта подробная формула клятвы написана также, как и манифест об учреждении Синода, несомненно Феофаном Прокоповичем. Указание на это дают следующие замечательные слова, написанные в конце клятвенных обещаний: «кленуся и еще всевидящим Богом, что вся сия мною ныне обещаваемая неинако толкую во уме моем, яко провещаваю устнами моими, но в той силе и разуме, яковую силу и разум написанныя зде слова чтущим и слышащим являют». Эта оговорка, предусматривающая возможность так называемой reservatio mentalis, как замечает о ней г. Морозов, будет совершенно непонятной, если не признать в ней тонкого укора президенту Синода, Стефану Яворскому – укора, который конечно не мог исходить ни от кого другого, как именно от автора регламента. Оговорка эта в связи с тем известием, какое дает нам автор «Молотка на камень веры» о поведении президента Синода относительно регламента, делается совершенно понятной и не требующей для себя никакого комментария. Личный состав духовной коллегии, не вполне обозначенный регламентом ее, определен быль лишь позднейшими законодательными распоряжениями. Это определение сложилось под влиянием устройства светских коллегиальных учреждений Сената и коллегий. При организации последних учреждений Петр резче всего, кажется, стремился проявить свое любимое правило – заботу об отчетности. Он крепко держался здесь правила, «чтобы дела не на столе только вершились, но и самым действом по указам воспроизводились». В этих видах созданный Петром центральный правительственный механизм был увеличен рано двумя контрольными учреждениями – прокуратуры и фискал. Прокурорский надзор был явным административным контролем. Петр делает попытки к установлению этого надзора в Сенате очень рано. В 15 году Петр назначил в Сенат со званием «генерал-ревизора» Зотова. Ему было приказано: «иметь столик в той же избе, где сенаторы сидят и записывать указы и вместе с тем смотреть, чтобы все исполняемо было по указам». После Зотова те же обязанности надзора за сенаторами и порядком сенатских прений были поручены сенатскому обер-секретарю. Последний должен был смотреть: «дабы в Сенате все было сделано порядочно и суетных разговоров, крику и прочаго не было». Незадолго до учреждения должности генерал-прокурора эта обязанности в Сенате должны были отправлять гвардейские штаб офицеры. По указу Петра они по очереди сидели в Сенате и смотрели, «чтобы дела шли правильно»; в случае неправостей должны были напоминать Сенату два раза, а в третий доносить уже на сенаторов государю: «а ежели кто станет браниться или невежливо поступать, такого арестовать и отсылать в крепость и нам потом дать знать». Но, сознавая несостоятельность всех этих мер относительно надзора в Сенате, Петр в 22 году высказывает неотложную потребность в наискорейшем учреждении должности генерал и обер-прокурора в Сенат и просто прокуроров по коллегиям, для того «в сии чины дается воля выбирать из всяких чинов, а особливо в прокуроры понеже дело нужно есть»⁸³. Чрез шесть дней после этого Петр сам назначил главу прокуроров Ягужинского и Скорнякова-Писарева его помощником обер-прокурором. Представитель государя в Сенате генерал-прокурор должен был смотреть здесь за порядком ведения дел и поощрять к правильному их решению. Он по данной ему инструкции обязан был всегда находиться в Сенате на самых заседаниях и наблюдать, дабы Сенат должность свою хранил и как следует отправлял. Он руководит сенатскими прениями, не допуская сенаторов до излишних разговоров и брани, для чего он вооружен теми же средствами, какие прежде были даны сенатскому обер-секретарю и офицерам гвардии, присутствовавшим при Сенате; а именно: генерал-прокурор назначал по песочным часам срок обсуждения вопроса, останавливал чересчур пылкие мнения, брал с бранившихся сенаторов штраф, а в нужных случаях доносил даже на них государю. Генерал-прокурор собственной властью мог останавливать не правильные, по его мнению, определения Сената. По выбору своему он или дает новый срок для пересмотра дела или уже докладывает его царскому величеству.

В ведении генерал-прокурора находится и сенатская канцелярия. Все рапорты и донесения других подчиненных Сенату учреждений идут не иначе как чрез канцелярию; следовательно, всегда дела проходят и чрез руки генерал-прокурора. Наконец, генерал-прокурор должен был смотреть, чтобы сенатские решения без замедления достигали до места своего назначения. Как только тот или другой указ был подписан сенаторами, генерал-прокурор приводил в движение все подчиненные ему органы чрез экзекутора или с особенными нарочными рассылал он указы по коллегиям и областным административным учреждениям. Он имел у себя книгу, в которой записывал в одной графе время посылки указа, а в другой время его исполнения. Генерал-прокурор поддерживал, наконец, и законодательно-административную деятельность Сената и своим согласием скреплял все сенатские решения, которые без этого согласия оставались недействительными⁸⁴.

Должность генерал-прокурора соединена была с большой ответственностью. Он был полным представителем государя в Сенате: «чин сей, читаем в генерал-прокурорской инструкции, яко око наше и стряпчий о делах государственных. Предписанные ему инструкцией обязанности прокурор должен был исполнить со всей строгостью «ибо первое на нем взыскано будет».

Генерал-прокурор Сената имел своими помощниками подчиненных ему прокуроров в коллегиях и так называемых надворных судах. Как генерал-прокурор глава надзора, состоя при высшем государственном учреждении, есть «око государя», которому он и доносит о всякой замеченной им неправильности и незаконности, так прокуроры, стоя на второй ступени иерархической лестницы, должны были быть «оком» генерал-прокурора и ему доносить о всем ими замеченном. Как первый в Сенате, так последние в подведомственных им учреждениях смотрят, «чтобы не на стол только дела вершились, но чтоб по оным самыя действия по указам, как скоро возможно исполнены были». Для этой цели они пользуются почти теми же средствами, как и генерал-прокурор лишь с некоторыми ограничениями против первого в правах⁸⁵.

Институт прокуроров во главе с сенатским генерал-прокурором являлся явным административным контролем. Параллельно с ним был поставлен контроль тайный. Такой контроль дан был преобразователем в учреждении другого института – фискалов. Учреждение фискалов относится ко времени учреждения правительствующего Сената. Определяя круг деятельности Сената указом второго марта 711 года, между прочими поручениями последнему Петр поименовал и то, «чтобы учинить – фискалов во всяких делах, а как быть им пришлется известие»⁸⁶. Этим известием Петр действительно и не замедлил. Указом от 5 марта того же года, определяя порядок заседаний и делопроизводства в Сенате, Петр между прочим указывал: «выбрать обер-фискала в сенат человека умнаго и добраго»⁸⁷. Должностью государственного фискала при Сенате институт фискалов и начинался. В коллегиях он продолжался званием обер-фискала при государственной юстиц-коллегии и фискала при всех прочих коллегиях. На должность фискалов наказывалось избирать людей добрых и правдивых, «которые, имея добрую совесть пред Богом, могли бы никому не манить и никого напрасно не оскорблять, особливо безпорочно служащих»; наказывалось избирать «из всяких чинов»⁸⁸. Лучшими фискалами были люди из низшего класса, например известный прибыльщик Неклюдов. Сенатский фискал данными ему инструкциями обязывался доносить о всяком лице, как бы оно высоко ни стояло в ряду чиновной иерархии. Но существо фискальской должности в отличие от параллельной с нею должности прокуроров состояло в том, что фискалы обязаны были только: «проведывать и доносить и при суде обличать, а самим ничем ни до кого отнюдь не явно ни тайно не касаться под жестоким штрафом или разорением и ссылкой (смотря по делом чего будет достоин), так же как в письмах так и на словах в позыве всякого чина людям безчестных и укорительных слов отнюдь не чинить»⁸⁹. Равным образом им предписывалось: «осторожно и основательными свидетельствами поступать и никого безвинно в подозрение не приводить»⁹⁰.

Кроме Духовного регламента д. коллегия в своем первоначальном устройстве и деятельности должна была руководиться еще генеральным регламентом. «О действах духовныя коллегии собственно зде не написано, читаем мы в первом из них, понеже царское величество приказал действовать по генеральному регламенту». Вот почему и первоначальное устройство дух. коллегии определилось параллельно устройству гражданских коллегиальных учреждений. Так прежде всего по примеру вселенских и поместных соборов греческих и русских, где присутствовал или сам царь или уполномоченный от него, в постоянном соборе – Синоде положено было присутствовать обер-прокурору. Высочайшее повеление о назначении в Синоде обер-прокурора состоялось 11 мая 1722 года»⁹¹. Первым обер-прокурором был назначен полковник Иван Васильевич Болтин⁹². На обер-прокурора дух. коллегии возложена была обязанность входить в сношения с гражданским начальством о делах церкви по определениям Синода и подавать отрицательный голос, когда решения Синода в каком бы то ни было отношении могли казаться несогласными с общими узаконениями. Синодальному обер-прокурору дословно была повторена инструкция, данная сенатскому генерал-прокурору⁹³. Как этот последний, так и обер-прокурор синодский в данной ему инструкции называется «оком государевым и стряпчим о делах государственных». Он должен «накрепко смотреть, чтобы в Синоде не на столе только дела вершились, но и самым действом по указам исполнялись». Для целей возможно исправнейшего отправления своей должности синодский обер-прокурор имеет все те средства, какие даны были генерал-прокурору Сената. Первоначально по инструкции прокурор в Синоде имел значение только наблюдателя. Но так как власть всегда стремится к соответствующим отличиям, а ответственность обер-прокурора Синода была очень велика, то последний скоро сделался по оным руководителем синода. Обер-прокуроры Синода впоследствии действовали очень нередко чрез Синод, как чрез свое орудие и управляли таким образом внутренними делами всей русской церкви… Подле должности синодского обер-прокурора в совершенной сообразности с институтом светских фискалов был поставлен институт фискал духовных, или как они иначе назывались «инквизиторов». Во главе этого института также как и в гражданской администрации, была поставлена должность протоинквизитора при самом Синоде с двумя подчиненными ему инквизиторами. Но протоинквизитор Синода с подручными ему инквизиторами имел местом своего наблюдения не один лишь Синод. Для заведывания ему назначена была своя особая «диспозиция» или округ, обнимавший несколько епархий. Пред вступлением в свою должность лица инквизиторского надзора обязаны были учинить присягу пред Евангелием по особо составленной для них форме. Пред вступлением в свою должность в той или другой местности лицо инквизиторского званая обязано было предъявить свою инструкцию «всем» до кого должность смотрения его касалась»⁹⁴, «дабы известно было как ему по инструкция действовать определено». Наблюдение и деятельность инквизиторов должны были ограничиваться делами и предметами исключительно духовного ведомства, при том так, чтобы они, подобно светским фискалам «ни в какия глас имеющая дела ни явно, ни тайно не вступались и ничем до таковых не касались и вообще поступали умеренно и никаких продерзостей не употребляли». Так при учреждении духовной коллегии, как и в светских коллегиальных установлениях, создан был контроль в лице обер-прокурора и инквизиторов.

По инструкции обер-прокурору подчинена была канцелярия Синода. Устройство последней, после больших хлопот и пререканий Синода с гражданским ведомством, определилось приблизительно в таком виде. Во главе синодской канцелярии стоял обер-секретарь, находившийся под непосредственном надзором обер-прокурора. Обер-секретарь Синода, как и сенатский, наблюдал, чтобы подьячие прилежно отправляли дела. С ним сносились светские лица по делам, касающимся Св. Синода и на его обязанности лежала подпись неважных синодских бумаг и прием бумаг для доклада в Синоде. По штату синодской канцелярии положены были такие же чиновники, какие значились и в канцелярии правительствующего Сената, а именно секретари, переводчики, протоколисты, архивариусы, актуариусы и т. д. Для исполнения низших служительских обязанностей, при Синоде находились сторожа, которых по штату положено было шесть человек. Кроме их для исполнения тех же обязанностей здесь были солдаты. Генеральный регламент каждой коллегии предписывал иметь «вахмейстера и караульных солдат»⁹⁵. К концу 722 г. мы находим при Синоде уже достаточное число офицеров и солдат⁹⁶. Кроме чиновников, поименованных в штате Св. Синода, при нем были еще некоторые другие чиновные лица. Так, для того, чтобы создать живую связь Синода с Сенатом, необходимость которой на первых порах деятельности Синода ощущалась особенно заметно, при Синоде установлена была должность агента. По инструкции на обязанности агента лежало «рекордовать как в Сенате, так и в коллегии и в канцелярии настоятельно, дабы по оным синодским ведениям и указам надлежащая отправа чинена была, без продолжения времени»⁹⁷, затем агент должен смотреть, чтобы синодские ведомости, посылаемые в Сенат и другие установления, слушались прежде других дел, как о том повелевает Высочайшая резолюция от 15 марта 721 года⁹⁸. Ежели в которой команде будет кто в синодальных делах поступать не по содержанию вышеозначенных и прочих его императорского величества указов, на обязанности агента лежало: «президующим тамо персонам протестовать», а ежели протест не достигнет цели, то доносить об этом генерал-прокурору⁹⁹. Важные бумаги, поступавшие из Синода в Сенат, а также в коллегии и другие ближайшие места, агент должен был сам туда относить и рапорты от президентов этих установлений приносить в Синод. Инструкция агенту заключалась такими словами: «поступать ему, агенту, во звании своем умеренно и благопочтенно, дабы на Св. Синод не нанес какого нарекания и самого себя не показал бы штрафованию повинна, чего ему и опасаться долженствует»¹⁰⁰.

Кроме должности агента мы видим еще при Синоде должность комиссара от монастырского приказа, установленную Синодом в 21 г. 30 июня по предложению судии этого приказа Ершова¹⁰¹. Обширный круг ведомства монастырского приказа требовал того, чтобы был постоянный представитель его в высшем церковно-административном учреждении Синода. По своему положению и значению коммиссар от монастырского приказа живо напоминал собою тех комиссаров из губерний, которые были установлены для присутствия в Сенате. Обязанности этого комиссара определены были инструкцией, данной ему Ершовым. По последней комиссару предписывалось: «ведать и управлять указною корреспонденциею, так, как о том Св. Синоду в доношении Ершова написано»¹⁰². Сверх того «за неудовольствованием потребных к делам служителей», синод возлагал на комиссара мон. приказа прием денежной казны, поступавшей в Синод из подчиненных ему мест, ее хранение и приведение в исполнение разрешаемых Синодом расходов¹⁰³. Выдача жалования синодским сторожам¹⁰⁴, расходы по ремонтировке здания¹⁰⁵ были также на обязанности комиссара, который таким образом являлся в некотором смысле и синодальным казначеем. Таково было внешнее устройство д. коллегии, определенное Дух. регламентом и связанным с этим историческим актом последующим законодательством Петра. В дополнение к нему следует добавить, что управление делами, подлежавшими ведению коллегии, скоро по ее открытии распалось на особые, так сказать отрасли. Восьмая глава генерального регламента, которым Синод должен руководствоваться в своем устройстве, между прочим гласит: «в коллегии не имеют президенты особливого труда или надзирания, но генеральную и верховную дирекцию (или управление), а дела между советниками и ассессорами тако разделяются, что каждому как из приходящих в коллегии дел определенная часть, так и над канцелярией и конторами и над делами и трудами оных особливое надзирание дается, яко о том в партикулярных инструкциях коллегиев пространно усмотреть можно»¹⁰⁶. Вследствие этого в Синоде устроены были четыре конторы. Одна – заведует школами и типографиями, потому и называется конторой школ и типографий; другая – ведает судные дела и называется конторой судных дел, третья – раскольнические дела и называется конторой раскольнических дел, наконец, в четвертой – сосредоточены инквизиторские дела¹⁰⁷. Каждая из этих контор долженствовала рассматривать и решать своей собственной властью все дела, которые «не зело важны». Дела, решаемые в конторах, подписывались членами, заведующими той или другой из них и скреплялись подписом обер-секретаря¹⁰⁸. Дела же более важные конторы со своим мнением предлагали на рассмотрение всего Синода¹⁰⁹. Разделение Синода на конторы существовало только до 726 г. когда они были закрыты¹¹⁰. Так новый строй высшего церковного управления получил больше раздельности в отправлении своих дел и обогатился новыми, неизвестными дотоле церковно-административными органами, образцом для устройства которых послужили государственные коллегиальные учреждения. Несмотря, однако, на то, что к строю высшей церковной администрации почти целиком приложены были формы светских коллегиальных учреждений, учредительный акт новой формы церковного правления – Духовный регламент чужд мысли о том, что с введением последней высшее церковное управление снисходит на степень «государственного учреждения». По мысли регламента духовная коллегия есть ничто иное как «постоянный церковный собор», имеющий в виду заменить и упразднить собою временные церковные соборы, бывшие, как мы замечали, столь обычным делом в древнерусской церковной жизни. Это ясно видно из того определения какое дает коллегии регламент. Определяя, что такое дух. коллегия, регламент дает понять, что разница между собором и предполагаемой коллегией полагается только в том, что собор созывается на время, а дух. коллегия учреждается навсегда. «Всегдашнее же коллегиум есть, читаем в регламенте, когда именным неким делам, часто или всегда во отечестве бываемым, определяется ко оных управлению число некое мужей». Кроме того, вслед за этим определением или разъяснением неупотребительного дотоле на языке нашей церкви понятия «коллегия», регламент указывает на то, что учреждаемая теперь в России новая форма церковного правления вовсе не есть новость, доселе невиданная и неслыханная во всем мире. Любопытно, что регламент прежде всего приравнивает новое учреждение к высшему учреждению церкви ветхозаветной: «Таковое было, говорится в регламенте, церковное Синедрион в ветхозаветной церкви во Иерусалиме». В других местах регламент прямо называет новое учреждение духовым соборным правительством», (ч. I) «собором», «всегдашним синодом или синедрионом». Помимо Духовного регламента и все другие акты, относящиеся к истории учреждения Синода, не оставляют сомнения в том, что как преобразователь Петр Великий, так и его сподвижник на поприще преобразований Феофан понимали новое учреждение в русской церкви не иначе как постоянным церковным собором. В царском манифесте об учреждении дух. коллегии последняя называется «духовным соборным правительством»; в грамоте Петра к патриарху константинопольскому Иеремии говорится: «заблагоразсудили установить со властью равнопатриаршескою духовный синод». Та же самая мысль о значении дух. коллегии в русской церкви разделяется и восточными патриархами. «Есть и называется (Синод), писал константинопольский патриарх Иеремия в своей ответной грамоте, нашим во Христе братом… он имеет право совершать и установлять тоже, что и четыре апостольских святейших патриарших престола». Что же касается соблазнительного для многих названия Св. Синода в регламенте «коллегиумом», то нужно заметить, что это название, ровно ничего собою, не доказывающее, особенно в глазах тех безпристрастных исследователей, для которых nomina non semper sunt odiosa, – на практике вовсе не употреблялось. Соответственно «титл» данной государем Синоду на докладные пункты последнего от 721 г. на практике синод с тех пор всегда именовался «Святейшим правительствующим Синодом». Титул «Святейший» усвоен Синоду конечно от русских патриархов, которые именовались не иначе как «святейшими» патриархами и основание для унаследования этого титула лежало не столько в простом преемстве власти, сколько в том, что синод по правам своим признан равным патриаршему достоинству. Титул «правительствующий» дан был Синоду по сравнению его с Сенатом, который назывался «правительствующим». Что новоустроенный Петром Великим Св. Синод не низводился последним на степень гражданского государственного учреждения, это особенно заметно обнаруживается при взгляде на то положение, которое должен был занимать он по регламенту в ряду параллельных с ним учреждений гражданского ведомства.

По своему значению и правам все государственные коллегии были, как известно, равны между собою. Все они принимали указы только от государя и Сената. Но в последнем отношении коллегиям было предоставлено следующее весьма важное преимущество: «буде Сенат о каком деле что повелит, а коллегиум усмотрит, что то его величества указам и высокому интересу противно, – то государственному коллегиуму не должно того вскоре исполнять, но представлять о том Сенату»¹¹¹. Если же Сенат подтверждал свой прежний указ, то коллегия уже должна была его немедленно исполнить, но вместе с тем донести о том государю под опасением в противном случае строгой ответственности¹¹². Затем каждой коллегии предоставлено было право делать представления прямо государю, а также и Сенату, «если коллегия что усмотрит к произведению какой государственной пользы»¹¹³. Кроме того велено: «дела сомнительныя и какого изъяснения требующия не скоро спешить вершением, но или Сенату докладывать или справиться откуда надлежит»¹¹⁴. Предоставляя коллегии важную власть в делах государственного управления, Петр грозит каждому за всякий непочтительный отзыв о них тяжким наказанием: «яко помешателю добрых порядков и общего покоя, такожде яко противнику и неприятелю его величества воли и учреждения»¹¹⁵. Что касается духовной коллегии, то в сфере своей специальной деятельности по смыслу регламента она является таким же высшим безапелляционным учреждением, каким правительствующий Сенат в своей сфере. Именной высочайший указ об учреждении этой коллегии гласил: «Повелеваем всем верным нашим всякого чина духовным и мирским иметь сие за важное и сильное правительство и у него крайния дел духовных управы решения и вершения просить и судом его определенным довольствоватися и указов его слушать во всем под великим за противление и ослушание наказанием против прочих коллегий. Должна же есть коллегия сия и новыми впредь правилами дополнять регламент свой, яковых правил востребуют разные разных дел случаи; однакож делать cиe должна коллегия дух. не без нашего соизволения». Зависимость дух. коллегии от верховной власти, кроме указанного здесь случая, выражалась еще в назначении верховной властью членов Синода. Первые члены Синода, как и в настоящее время это бывает при назначении членов Синода, были поставлены в свою должность именным царским указом. Мы уже имели случай упоминать о том, как значительно возвышалось над всеми остальными государственными учреждениями учреждение, стоявшее во главе их, – правительствующий Сенат. Подчиненные Сенату учреждения беспрекословно должны были исполнять все его распоряжения: давать ему известный отчет в своей деятельности и т. д. Очевидно, что духовная коллегия, заменившая собой власть патриарха, не могла стать в подобные отношения подчиненности к Сенату. Указ об учреждении коллегии прежде всего дает знать, что она сама по себе есть «важное и сильное правительство». В третьей части Дух. регламента, в главе о том, какие дела должны подлежать ведению д. коллегии, между прочим читаем (пункт второй): духовная коллегия должна «обвестить или публиковать всем общехристианом коего-либо чина, что можно всякому, усмотрев нечто к лучшему управлению церкви полезное, доносить на письме духовному коллегиуму так, как вольно всякому доносить Сенату о правильных прибылех государственных». В пункте тринадцатом той же главы читаем: «и сие немалая должность (т. е. д. коллегии), как бы священство от симонии и безстуднаго нахальства отвратить для сего полезно есть сделать совет с Сенатом». В означенных пунктах регламента дается понять, что юридически д. коллегия ставится законодателем в совершенно параллельное положение с Сенатом. По представлению самого преобразователя д. коллегия должна была иметь «честь, силу и власть патриаршескую» и быть совершенно независимым от Сената, равным ему по степени власти учреждением. Это можно видеть кроме сейчас указанных пунктов регламента и из ответов государя на так называемые докладные пункты, предложенные ему Синодом после открытия последнего. Так, например, Синод просил, чтобы на его требования в Сенате смотрели не как на партикулярные дела и доклад их был бы не по реестру, иначе происходит в духовных делах замедление и остановка. На это Петр отвечал: «о духовных делах надлежит прежде всяких коллегийских дел, первыя по наших указах слушать и решать». Или, например, Синод спрашивал: «о прилучающихся требованиях от правительствующего духовного собрания в правительствующий Сенат такожде и в коллегии и от них в духовное собрание каковым образом писменное обхождение иметь?» Петр отвечал: «в Сенате ведение и за подписанием всех, а в коллегии так, как из Сената пишут и за подписанием только секретарским». Из этих ответов государя видно, что по мысли его Синод юридически всегда должен стоять на одинаковой ступени с Сенатом. Как последний был высшим правительствующим и судебным местом в сфере государственной, так Синод д. б. быть таким же в области церковной. Что касается того замечания, выставленного в Духовном регламенте, по которому за неисполнение указов и распоряжений духовной коллегии как «важного и сильного правительства», законодатель угрожает наказанием «против прочих коллегий», то здесь вовсе нельзя видеть указания на то, что степень власти нового, духовного правительства приравнивается ко всем другим коллегиям и что следовательно духовная коллегия наравне с последними должна стать в такое или иное, но во всяком случае подчиненное отношение к высшему административно-гражданскому учреждению, правительствующему Сенату. От одинаковости наказаний за ослушание распоряжений того или другого учреждения вовсе нельзя еще делать заключения об одинаковости прав и власти этих учреждений, особенно в том случае, когда имеется ряд фактов, красноречиво свидетельствующих об их неодинаковости в этом отношении. Правда, на практике тотчас же при вступлении в отправление своей должности духов. коллегии оказалось нужным упрочивать свое положение и авторитет государственных установлений. Тотчас же после первых шагов своей деятельности Синод обращается к царю с жалобами, в которых объясняет, что в самом начале его действий является «уничтожение и противность и как от Сената, так и от других подведомственных Сенату учреждений» и что если оскорбление власти Синода на первых же порах останутся без «сатисфакции», то на будущее время еще большая подастся к презрению смелость и продерзость, и данная духовному правительству власть «не будет иметь достаточного действия»¹¹⁶. Крайне напряженные отношения, бывшие в первое время между Синодом и гражданскими учреждениями, сделали то, что Синод в ведениях своих и указах стал беспрестанно изъяснять, «что его повелено всем, всякаго вида духовного и мирского персонам за важное и сильное правительство иметь, что оный Синод имеет честь, славу и власть патриаршескую». Даже между лицами, подведомственными св. Синоду, находились в то время такие, которые превратно понимали свои к нему отношения, так что было необходимо разъяснять и им его власть и значение. Так, крутицкий митрополит Игнатий прислал доношение, в котором вместо того, чтобы писать: «святейшему правительствующему Синоду», написал «в правительствующую духовную коллегию святейшему правительствующему Синоду». Св. Синод вследствие этого предписал Игнатию, чтобы он «впредь в присылаемых в правительствующий Синод доношениях данную от царского величества оному Синоду честь изъяснять ему без всякого умаления и повиноваться оному во всем безпрекословно, понеже оный Синод имеет честь, силу и власть патриаршескую, или едва и не большую, понеже собор есть»¹¹⁷. Так на практике очень нередко не только Сенат смотрел на св. Синод, как на установление низшее его и даже ему подчиненное, но и подведомственные Синоду лица не всегда понимали власть и значение нового учреждения. Но мы говорим только лишь о юридической стороне дела, а не о том, как было на практике. При тогдашнем положении дел, когда происходила повсюдная ломка старых порядков, на практике почти каждому новому учреждению приходилось самому выяснять и определять свои права и положение в ряду других учреждений. Это подтверждает красноречиво история почти всех учреждений петровского времени.

Описанные нами внешние черты устройства духовной коллегии по регламенту ее и дополнявшему его законодательству показывают нам сходство форм устроенного Петром центрального государственного и церковного управления. Для организации строя высшей церковной администрации преобразователь брал уже готовые формы раньше ее переустроенной светской государственной администрации. Эти формы, заимствованные от гражданского порядка, тем не менее не нарушали самобытного начала церкви, не низводили ее на степень гражданского учреждения, государственной коллегии по делам церковным, потому что с признанием этих форм духовный регламент совершенно чужд мысли о нарушении церковной автономии. Напротив, эта автономия церкви, повсюду где нужно, подтверждается и регламентом и в еще большей мере и степени сопровождавшим его законодательством.

Всматриваясь в круг дел, отнесенных Духовным регламентом к ведомству новоучрежденной духовной коллегии, не трудно приметить, что очерченное регламентом ведомство высшего церковно-административного учреждения весьма значительно разнится по своему объему от того, какое было сосредоточено в руках высшей церковной власти в предшествовавший патриарший и допатриарший периоды нашей истории. «Что касается церковного управления, говорит Неволин, то в продолжение семи веков, истекший от принятия русскими христианства при Владимире равноапостольном, сила истины, открытой людям в евангельском учении, действовала у нас хотя медленно, но могущественно и произвела свое дело. Общество напиталось благотворными началами. Правила деятельности были высказаны, объяснены примером, поняты, приняты к исполнению. Жизнь семейная была образована, цели, которые должна осуществлять любовь к ближним, указаны. Люди научены были видеть и уважать во всех людях человеческое, или лучше божественное достоинство. Лицам, которых прежде не ограждали внешние законы, доставлена защита. То, что во времена грубости нравов не считалось преступлением, стало в ряду преступных действий; что не отличалось как особенное преступление получило свой должный оттенок. Власть государственная утвердилась, сознала свое призвание и приняла на себя дело, которое прежде не составляло существенного ее занятия. После сего власть духовная сосредоточила свою деятельность на предметах преимущественно духовных»¹¹⁸. Обращаясь к обозрению круга дел, отнесенных Духовным регламентом к синодскому ведомству, мы находим точное подтверждение этих слов. Правда, время великих реформ Петра еще очень далеко было от точного знания государственного и церковного права; оно не знало еще вполне точно теории разделения властей, границ, где кончаются права того или другого подчиненного органа верховной власти, не умело точно определить задачу и круг ведомства каждого органа власти и отделить их одни от другого. Тем не менее, при внимательном рассмотрении церковно-преобразовательной деятельности Петра в связи с гражданскими его реформами, нетрудно приметить, что общая главная цель и идея церковных реформ Петра состояла в выделении, если можно так сказать, права церковного от государственного. В области гражданской, государственной жизни время Петра было временем широкой разработки, систематизации гражданского и государственного права. Уже самые начальные реформы Петра особенно в области гражданской администрации носят на себе более или менее заметные следы попыток в этом роде. Переустраивая старые беспорядочные административные учреждения, Петр уже тем самым более или менее сознательно прокладывал себе дорогу к той цели, которая или совсем чужда была древнерусскому правительству или если и сознавалась им, то весьма слабо. В учреждении правительствующего Сената, заменившего старую думу бояр, можно видеть весьма ясную попытку выделения из всей области государственного права той его сферы, которой можно дать название сферы права всем правящего. Сенат потому и назван был Петром «правительствующим», что цель и задача его состояла в том, чтобы править всем и над всеми. Именно во время широких преобразований Петра осязательно чувствовалась потребность в создании такого учреждения. При кипучей и разнообразной деятельности царю самому не было времени для того, чтобы править дедами в кругу своих бояр. Сам царь редкий гость в столице, а правительственная деятельность всегда и прежде исходила сверху, из столицы. Постепенно, так сказать, организуясь во все продолжение царствования Петра, Сенат к концу царствования становится высшим правительствующим учреждением, восполняющим, разрешающим только то, что не имели власти и затруднялись разрешать низшие учреждения. Сенат представлял из себя власть охранительную, контролирующую по всем сферам государственной жизни. Подле Сената поставлен был ряд низших гражданско-административных учреждений сходных с ним по характеру устройства и подчиненных ему в некоторых случаях отправления своей деятельности – коллегий. Низшие органы гражданской администрации центральной в старом московском государстве, как известно, представляли крайнюю беспорядочность в своем устройстве. В них круг дел сосредоточен был без всякой системы и порядка. Взамен их Петром установлены были на манер иностранный коллегии, между которыми поделены были дела. На место целых десятков прежних приказов таких коллегий Петром устроено было всего десять. Круг ведомства каждой коллегии был определен Петром с большей иди меньшей точностью, так что коллегии по своей организации, положению, систематичности в распределении круга дел и, наконец, по их отношению к высшему государственному учреждению Сенату далеко превосходили старые приказы. Так в сфере высшей центральной государственной администрации Петр стремился к тому, чтобы создать наиболее крупные административные учреждения и с возможно большей точностью сгруппировать между ними дела. Древнерусская администрация с слабыми задатками коллегиальности в своем устройстве была беспорядочна, проста; чисто коллегиальная петровская система управления несравненно сложнее по своему составу. Вводя ее, преобразователь, кажется, и не имел в виду цели создать простой и дешевый административный порядок. Цель эта лежала вне намерений Петра: он не опасался сложной и тяжелой системы управления, имел ввиду лишь одно, достижение правильности, порядка в центральном управлении. Эти основные начала гражданской центральной администрации, вводимой Петром, в большей или меньшей мере отразилась и на областной гражданской его администрации. Реформы Петра в сфере областного управления начались с нового областного деления. Как известно, старое московское государство делилось на очень разнообразные пo пространству округа, называвшиеся уздами. При Петре произошло новое областное деление. Указом от 708 года 18 декабря из старых уездов московского государства созданы были более крупные областные округа, названные губерниями. Таких губерний указом 18 декабря назначено было восемь для всей империи. Итак, это были тогда очень крупные округа. Каждая из этих губерний в свою очередь подразделена была на провинции, а эти последние на уезды. Итак, вместо простого деления, существовавшего в древней Руси, теперь создано было тройное. В конце 16-го года губернии подразделены были еще на так называемые «доли». Это последнее деление имело преимущественно финансовое значение.

В новых областных единицах создан был административно-судебный порядок не похожий на существовавший прежде. Порядок этот опирался на желании применить в России начала иноземного, главным образом шведского местного управления и поставить вновь изобретенные губернские учреждения в гармонию с новыми высшими государственными установлениями Сенатом и коллегиями. Во главе управления губернией был поставлен губернатор, в пограничных областях носивший название генерал-губернатора. Иногда губерния управлялась вице-губернатором, что значило помощника губернатору. Так; архангелогородские губернаторы с 711 года носят название вице-губернаторов, несмотря на то, что круг их ведомства, степень и пределы власти были общие губернаторские. Эти новые областные правители становились теперь вполне государственными чиновниками и назначались по личным качествам для пользы службы, а не в видах достижения своекорыстных целей.

Губернаторская власть в губернии не была единоличной. Любимый принцип Петра – коллегиальность введен был им и в областную администрацию. Указы и грамоты, которые посылались от центральной власти в губернаторам содержали в себе обычную формулу: «губернатору с товарищи». Такими товарищами по указу 702 г. тогда еще при воеводах для ведения дел назначались дворяне, помещики и вотчинники подведомственных воеводам уездов. «Ведать всякия дела с воеводы дворянам тех городов, гласил означенный указ, помещикам добрым и знатным людям, по выбору тех же городов помещиков и вотченников, в больших городах по четыре и по три, а в меньших по два человека и слушав те дела и указ по них чинить с ними воеводы тем дворянам обще и те дела крепить тем воеводам и им дворянам всякому своими руками, а одному воеводе без них никаких дел не делать и указу никакого по них не чинить»¹¹⁹. Этот указ, не вполне выясняющий институт губернаторского правления, более подробно объясняется указом 713 года. При новом делении государства на губернии при каждом губернаторе предписано было: «учинить ландратов в больших городах по двенадцати, в средних по десяти, в меньших по восьми человек; дело их то, что они должны все дела с губернатором делать и подписывать И губернатор у них не яко властитель, но яко президент и имети оному два голоса, а прочим по одному»¹²⁰. Ландраты выбирались в каждом городе или провинции всем местным дворянством из среды его за подписью рук. Часто впрочем Сенат сам без выборов назначал то или другое лицо ландратом»¹²¹.

В губернаторском совете ландраты ежемесячно присутствовали по двое, а к концу года съезжались все в губернский город для отчетности и составления общегубернских ведомостей. Ландратские советы иногда заменяли собою губернаторов¹²². Но ландраты были не только советниками при губернаторе, но и сами стояли во главе управления известной частью губернии. Мы сказали, что петровская провинция для сбора податей подразделена была на так называемые «доли», из которых в каждой числилось 5536 под дворянами крестьянских дворов. Начальниками этих долей и были ландраты, не переставая в тоже время быть советниками губернатора. В подведомственной им части губернской территории ландраты были самостоятельными правителями, находившимися под начальством только одного губернатора.

Ландрат в своей части действовал не один. Он администратор, судья и сборщик дани в «доле»; но все это он делает с помощью «земского комиссара». «А с теми ландраты для управления всяких сборов и земских дел быть по одному коммиссару», говорилось в указе о назначении ландратов. Земский комиссар при ландрате должность важная: он – помощник ландрата. Когда ландрат отправляет очередную службу при губернаторе в ландратском совете, в это время земский комиссар занимает его место в доле. Сбор государственных податей в указанное время прямая и главнейшая обязанность комиссара. Но кроме этой обязанности земский комиссар в подведомственной ему части управленца являлся вообще полным блюстителем государственных интересов не только материальных, но даже и чисто нравственных, потому что он должен был смотреть за тем, чтобы «подданные при всех случаях страху Божию и добродетели к добрым поступкам обучены и поставлены были» и пр.

Так устроена была Петром новая областная администрация в связи с новым областным делением государства. Рассматривая ее, находим, что местному дворянству теперь открыто было совершенно свободное участие в ней. Провинциальная администрация под руководством губернаторов была передана Петром в руки выборных из дворянства. Для того, чтобы создать живую связь областной администрации с высшей центральной – губернии с Сенатом, установлена была, еще при самом учреждении Сената должность комиссара при Сенате. Определяя состав Сената указом 22 Февраля 11 года, Петр писал: «також со всех губерний в вышеписанном суду (в Сенате) для спроса и принимания указов быть по два коммиссара с губернии». Мысль учреждения комиссаров при Сенате выражена в сейчас приведенном указе очень сжато и кратко. Должность учреждалась «для спроса и принимания указов» от губернских властей. Но очевидно, что только этим не могла ограничиться деятельность сенатского комиссара. На практике круг деятельности сенатского комиссара не ограничивался далеко одним лишь приемом и отсылкой входящих и исходящих бумаг сенатских. Комиссаров штрафуют; держат в канцелярии Сената на правеж и учиняют им даже смертную казнь и за множество других дел, неопределенных точно и ясно указами¹²³. В такой форме определены были Петром отношения областной администрации к центральной.

Над областной администрацией также как и над центральной простирался надзор как явный – прокурорский, так и тайный – фискальный. В области генерал-прокурор имел своим помощником прокурора при так называемых придворных судах. Что же касается института фискального, то он, насколько он выясняется в законодательных постановлениях Петра, представлял по своей организации целую иерархию. Начинаясь сверху должностью государственного фискала при Сенате с зависящими от него помощниками, в числе которых двое должны были быть из купеческого сословия, которые могли бы купеческое состояние тайно ведать¹²⁴ «институт фискал в области выражался в должности «провинциал-фискала» при надворных судах и «земского фискала» при губернских правлениях.

Наконец в областной администрации заметнее, чем в центральной проведено было разделение административной власти от судебной. В губернии администрация была отделена Петром от суда. Здесь губернатор с ландратами имел только распорядительную и исполнительную власть, судебные же дела ведались в особых учреждениях и особыми лицами. В губерниях для суда учреждены были так называемые ландрихтеры, имя которых указывает на то, что в кругу их ведомства главным предметом был суд. И действительно ландрихтер, хотя иногда в кругу его дел и были несудебные, собственно был помощником губернатора по судебной части. «Своим положением при губернаторе, говорит Дмитриев, они напоминают тех «дворян у судебных дел», которые в старину находились при воеводах больших городов¹²⁵. Окончательно судебный характер ландрихтеров выясняется указом 719 года, который предписывает им быть в юстиц-коллегии, не примешивая к этим делам никаких других; вследствие этого в том же году должность эта и была подчинена юстиц-коллегии. В 20 году в главных городах империи учреждены были надворные суды, президенты которых стали называться обер-ландрихтерами. Учреждение этих судов являлось вполне естественным при коллегиальном начале в центральном судопроизводстве. С учреждением надворных судов областное судопроизводство распалось на три судебные инстанции: высшую между ними составлял надводный суд, среднюю провинциальный, а последний низший городовой суд. Губернаторам теперь уже окончательно запрещено было мешаться в эти инстанции суда. Была еще сфера, выделенная из областной гражданской администрации. То было управление городов.

В XVII в. действовали очень слабо остатки городского самоуправления, введенного Грозным. Отец и старший брат Петра заботились о поднятии городского населения. Самодеятельность городских общин тогда уже считалось главным средством к поднятию городской промышленности. Петр осуществил это. По указу 699 г. промышленное и торговое население города Москвы получило право выбирать из своей среды бурмистров «добрых и правдивых людей». Они составляли бурмистерскую палату (совет), чередуясь помесячно в звании президентов. Совет их ведает городское население в гражданских, торговых и городских делах, сбирает подати. И остальные города наряду с Москвой также получили право управляться земскими выборными. Управление бурмистров было вне контроля губернаторов. Так восстановлено было Петром самоуправление городов. Новые городские учреждения имели прямое сходство с учреждениями Грозного. Только тогда не введено было обязательно самоуправление и окупалось самим городом. Города, хотевшие выйти из-под власти воевод, должны были платить. Московская бурмистерская палата ведала всеми палатами других городов. Она не подчинялась приказному управлению. Впоследствии городские ратуши были преобразованы в магистраты. В Петербурге был устроен главный магистрат, который заменил московскую палату. Устройство этого магистрата не вполне было похоже на ратуши. Городской магистрат ведал городское общество купцов и ремесленников. Купцы делились на 2 гильдии. К первой гильдии относились оптовщики и крупные ремесленники (золотых и серебряных дел мастера); ко второй гильдии торговцы и ремесленники. «Подлые люди» – чернорабочие, числящиеся в гражданстве, составляли 3-й класс. Гильдейское купечество составляло высший класс города. Со старостами его советовались члены магистрата, а старосты чернорабочих должны были только ходатайствовать пред магистратом. Лица, выбранные в члены магистрата, так и оставались навсегда, чем и отличался магистрат от ратуши. Кроме того магистрат заведовал полицией города, уголовными делами, писал даже смертные приговоры, только последние должны были представляться на конфирмацию главного магистрата. Таким образом, новому учреждению была указана техническая цель: прежние ратуши состояли из представителей города, защищавших городские интересы. В магистрате же это было начальство; президент, бургомистр и пр. получали чины. Значит, Петр кончил в городе учреждением техническим и бюрократическим.

Из представленного нами очерка устройства администрации при Петре весьма ясно обнаруживаются те цели и задачи, которые имел в виду преобразователь с ее устройством. Древнерусская администрация как центральная, так и областная представляла из себя крайне запутанную систему управления, потому что при изобилии административных органов, совсем не было правильности в распределении дел. С этого именно наиболее точного определения дел и наиболее систематического распределения их по их сходству между административными учреждениями и начались реформы Петра в административной области. Цель создания такой администрации лежала вне последней, взятой самой по себе. Вся Петровская администрация рассчитана была в казенном, чисто финансовом интересе, который подсказывался Петру, как предшествовавшей ему правительственной деятельностью, так и современными нуждами государственными. Но помимо этой прямой цели путем создания нового государственного управления весьма рельефно обозначились границы различных отраслей государственного права, действовавшего правда и при старой системе управления, но если можно так сказать, ясно и отчетливо не сознаваемого. Такой разработке так сказать права, весьма много способствовал тот принцип, которым руководился преобразователь, по которому он стремился из всей области администрации выделять отдельные ее части и вводить в этих последних то, что называют самоуправлением. В устройстве городской и дворянской администрации, созданной Петром, этот принцип становится весьма заметным. Так устроенный Петром механизм государственного управления, с большей или меньшей точностью вобравший в себя все предметы государственного ведомства, впервые, кажется, установил в государстве известную определенную систему государственного права, более или менее ясно сознаваемую самим государством. Благодаря этому обстоятельству теперь государство впервые могло отделять себя от церкви, область права которой до сего времени была перемешана с областью государственного права.

Тоже аналогичное с реформами государственными явление мы наблюдаем, рассматривая церковные реформы Петра. Вводя новую систему церковного управления, сходную по своим внешним формам с системой государственной, Петр стремился в тому, чтобы определив более или менее круг ведомства церкви, определить вместе с этим и границы церковного права, доселе неясно отделявшиеся от государственного права и с ним перемешанные. Духовный регламент, как акт законодательный, помимо установления новой формы церковного управления, имеет в виду еще и более или менее точное определение как права всей церкви вообще, так и отдельных сторон церковной жизни. В этом отношении он является аналогичным актом с памятниками гражданского Петровского законодательства – регламентами и законами учреждений гражданских. Только в изложении этих попыток регламент является наиболее живым памятником, чем эти последние. Рассматривая его содержание, как акта, определяющего права церкви, нужно поэтому иметь в виду лишь основные его мысли и дополнять его другими законодательными антами.

Описание круга дел, подлежащих ведению духовной коллегии, содержится во второй и третьей частях духовного регламента. Здесь предусмотрен двоякий род дел, на которые духовная коллегия должна была простирать свою деятельность. Дела эти могут быть или «общие», касающиеся «как духовного, так и мирского чинов и всех великих и малых чиновных степеней также и рядовых особ» или частные дела одного «духовного чина». Под именем подлежащих ведению духовной коллегии «общих дел» регламент разумеет все то, что имеет такое или иное отношение до религии и нравственности христианина. «Зде наблюдать подобает, говорит регламент, аще все правильно и по закону христианскому деется, и аще, что оному противно обретается и несть ли коея скудости в наставлении христианину всякому подобающем». Таким образом, внутреннее управление церковью, духовный суд в делах веры, попечение о нерушимости внешних прав, предоставленных церкви верховной государственной властью, оставались и после преобразования церкви обязанностью церковной власти. Важнейшее право, а вместе с тем и обязанность Синода составляли забота о чистоте веры в России и о чистоте нравственной жизни русского народа. В силу этих двух прав Синод поставлен на степень высшей инстанции: а) церковного управления и б) церковного суда. Предписывая Синоду заботиться о чистоте веры народной, регламент прежде всего излагает ряд мер полицейского претительного свойства, а потом развивает меры и активные, имеющие целью распространить в народе понятия чистой веры. Того же порядка держится регламент, рассуждая о народной нравственности. Прежде всего, он запрещает пороки, а потом преподает правила к распространению в народе понятий о добродетелях.

Возлагая на Синод обязанность блюсти чистоту народной веры, регламент первоначально предписывает ему очистить веру народа от различных суеверий.

Суеверие «прельщающее, по выражению регламента, простой народ, и аки снежные заметы правым истины путем возбраняющее», наделало правительству едва ли не больше всего хлопот в деле преобразовался русской общественной жизни. Это было тогда зло, распространенное во всех классах общества, обретавшееся «во всех чинах его». Это замечание регламента нельзя считать преувеличенными и с ним нельзя не согласиться. Ниже мы будем иметь случай показать, как глубоко распространен был этот порок даже в среде самих пастырей церкви. Исследователи религиозного быта России в XVII в. обращают между прочим внимание на тот факт, что в первые века христианства в России, оно, судя по письменным памятникам представляется более чистым, нежели в XVI и XVII вв. и говорить, что в эту эпоху снова появляется множество суеверий и как будто вновь воскресает умирающее язычество¹²⁶. И при предположении преувеличения в указанном положении исследователей все же нельзя не согласиться с тем, что в нем заключается значительная доля правды. Современники Петра Великого отзываются о религиозно-нравственном состоянии народа почти буквальными словами древнерусских исторических свидетельств об этом предмете. «Окаянныя последния времена наши, пишет святитель ростовский Димитрий в начале XVIII в., с трудом можно где найти истиннаго сына церкви; почти в каждом городе изобретается особая вера, простые мужики и бабы догматизуют и учат о вере». «Не обретается в нас ни знака христианского, повторяет вслед за ним Посошков, кроме того, что только мы именем словем христиан, а чего ради христианами нарицаемся и что в том нарицании сила, того отнюдь не знаем же». В Духовном регламенте приводится любопытный перечень суеверий, господствовавших в народе; он обнаруживает в народной среде до крайности невежественный и внешний взгляд на веру, даже остатки язычества. Так, в народе существовало убеждение, что каждую недельную пятницу необходимо проводить в праздности, также поститься двенадцать каких-то именных пятниц в году, что благовещенская обедня важнее других, утреня в Светлое Воскресенье и вечерня Пятидесятницы более важные службы, чем во всякие другие дни; что человек погребенный в Киево-Печерском монастыре, хотя бы он умер и без покаяния, непременно будет спасен. Наряду с этими суеверными убеждениями в народе существовало множество нелепых обрядов и суеверных церемоний, которые разделялись и самими пастырями народа. Так, регламент приводить пример, что Стародубье в церковном ходу водили женщину с распущенными волосами, называя ее Пятницей, а в церкви воздавали ей честь, принося подарки. Во многих местах священники молебствовали «под дубом» и, срывая ветви последнего, раздавали их народу, как какой-то благодатный символ. Другие священники «молитву людем далече отстоящим чрез посланников их давали в шапку». Такие грубые суеверия господствовали в среде народной массы. Не чужды были их нередко и люди высшего класса, «персоны разных высоких чинов и рангов». Вот, например, какими чертами описывает злое перо памфлетиста Татищева и самый двор цариц и царевен: «от набожности он был госпиталем на уродов, ханжей и шалунов. Между многими такими был знатен здесь Тимофей Архипович, которого за святаго и пророка суеверцы почитали. Как я отъезжал в 722 г. другой раз в Сибирь, к горным заводам и приехал к царице прощение приять, она, жалуя меня, спросила оного шалуна, скоро ли я возвращусь. Он, как меня не любил за то, что я не был суеверен и руки его не целовал, сказал: он руды иного накопает да и самого закопают»¹²⁷. (Речь идет здесь о царице Прасковье Федоровне). Известны также хорошо качества первой супруги Петра, Евдокии Лопухиной. Понятно, как чувствовал себя в такой среде преобразователь. Отрешенность от древнерусского благочестивого направления с самого детства, дружба с не православными, свободный взгляд на вещи далеко отшатнули его от окружавшего его общества и сообщили ему болезненную ненависть к религиозному суеверию и религиозной исключительности, ко всему тому, что в сознании народа считалось существеннейшей принадлежностью религии и в то же время в действительности лежало вне религиозной сферы. С величайшею энергией и озлоблением во все продолжение царствования он преследует суеверные злоупотребления в делах веры, «все лишнее, выражаясь словами регламента, ко спасению не потребное, на интерес только свой от лицемеров вымышленное», все эти вымышленные обряды и суеверный церемонии, которые человека в «недобрую практику ведут и образ ко спасению ложный предлагают». Строгие наказания, телесные пытки, вечная ссылка на галеры, по предварительном вырезывании ноздрей и ушей, смертная казнь чрез сожжение ровно ожидали пред судом Петра всех распространителей суеверий. Вот почему в Духовном регламенте забота о частоте народной веры поставлена так сказать в главу всей синодской деятельности. Из общей обязанности Синода заботиться о чистоте религиозных верований в народе ему вменяется регламентом в особенное внимание разыскать вновь сочиненные акафисты и молебны и рассмотреть, согласны ли они слову Божию; на нем же лежит обязанность рецензировать все сочинения духовной или церковной письменности: «аще кто о чем богословское письмо сочинит и тое б не печатать, но презентовать первее в духовный коллегиум». Синод должен определить, какие из многочисленных молений обязательны для христиан и какие могут быть исполняемы по соизволению каждого «дабы по времени не вошли в закон и совести бы человеческой не отягощали». Синод должен рассмотреть биографии святых, не вымышлены искоренения других родов нравственных недостатков такие меры мало действительны: они ведут только к тому, что порок прячется и не показывается. Другое дело нищенство: она составляет нарушение того закона, по которому все здоровые члены государства обязаны приносить на общее благо свой посильный труд. Что касается добродетели милосердия, то она в простом ее виде непосредственного подаяния бедному человеку без разбора способствует развитию нищенства и поэтому заслуживает порицания в регламенте. О подаянии милостыни, говорит регламент, должно коллегиум духовное сочинить наставление: ибо в сем не мало погрешаем. Много лентяев питается подаянием, что противно христианскому учению, ибо Господь велел всем кормиться от праведных трудов своих. Да и государству большой вред отсюда, ибо сколько тысяч людей не только не работают, но еще истребляют плоды чужих трудов, нагло выпрашивая себе подаяния. Благодаря этим бесстыдным попрошайкам истинно бедные люди часто лишаются возможности получать вспомоществование. Эти бездельники так как здоровы, скорее являются за милостынею, где она раздается, чем калеки, убогие и пр. Многие же из лентяев и тунеядцев грабят и убивают проезжих по дорогам, поджигают села, пьянствуют, вселяют в простом народе неуважение к властям, ослепляют и изувечивают младенцев для того, чтобы разжалобить подателей милостыни и собирать больше подаяния. Коллегиум должен подумать, как бы уничтожить это страшное зло и определить правильный способе подаяния милостыни – «хватать бы таковых всюду, советует от себя регламент, и к делаем общим приставлять». Все рассмотренные нами меры регламента против искоренения религиозно-нравственных недостатков общества совершенно отрицательного и притом исключительно внешнего свойства. Они имеют силу не столько нравственного убеждения и увещания сколько юридического, законодательного акта, неисполнение которого сопряжено с тяжелой ответственностью. Закон запрещает веровать в ложные чудеса и видения, точно также, как обманывать, грабить, убивать, налагая за нарушение этого запрещения кары, если не одинаковые, то совершенно однородные. Насколько сильны такого рода меры в данном случае, ли они, не противны ли христианскому учению. В подтверждение неотложной необходимости этого дела регламент указывает для примера на житие Евфросима Псковского, где заключаются раскольничьи мнения о сугубой аллилуиа и даже мнения еретические, например, Савелия, Нестория.

Так составитель регламента при новом порядке в строе церковной жизни желал бы повести дело обновления народной веры так сказать с самых корней: с тщательного пересмотра всех тех источников, которые были в обращении у народа и давали обильную пищу всем его религиозным понятиям. Но не одними только «болгарскими сказками и бабскими бреднями», бывшими в весьма популярном обращении в среде нашего общества XVI и XVII вв. питалось и поддерживалось религиозное его чувство. Другой обильный источник для него доставляли различные проделки тех темных личностей, которые эксплуатировали на разные способы религиозное чувство массы. Множество подложных мощей и чудотворных икон было распространено по лицу земли русской в XVII в. Редкая новая церковь в это время устроялась без того, чтобы не было предварительно какого-нибудь сверхъестественного знамения, вызывавшего собой ее постройку. «Сказуют, читаем в регламенте, что неции архиреи для вспомоществования церквей убогих или новых построения, повелевали проискивать явление иконы в пустыне или при источнике и икону оную за самое обретение свидетельствовали быти чудотворною». Синоду вменяется регламентом в строгую обязанность разыскать, нет ли где подложных мощей; при открытии мощей новых угодников удостоверяться в действительности их и отсутствии подлога; также удостоверяться в действительном существовании объявленных кем-либо видений, наблюдать не появляются ли где выдающие себя за чудотворцев; искоренять сейчас указанные злоупотребления архиереев. Говоря короче Синод тщательно должен оберегать религиозное чувство народа, расследовать всюду и все «вымыслы ведущие человека в недобрую практику».

Рассуждая о народной нравственности, регламент предписывает предпринимать полицейские меры только лишь против порока нищенства. Составитель регламента сознает, что в деле это понятно. Они могли только на время прикрыть обнаружение суеверий и нравственной распущенности в обществе. Это ясно сознавал и законодатель, как равно сознавал и то, что корень зла таится в данном случае в народном невежестве, в непонимании самых элементарных истин христианской веры. «Когда нет света учения, говорит регламент, нельзя быть доброму церкве поведению и нельзя не быть не строению и многим смеха достойным суевериям, еще же и раздорам и пребезумным ересем». Преобразователь ясно сознавал потребность дать народу взамен суеверных понятий о Боге и его святых чистые верования. Не искоренить только суеверия и пороки, но и научить народ правой вере и чистой нравственности – вот задача, которую преобразователь желал бы решить. Но оглядываясь кругом и спрашивая: «есть ли у нас довольное ко исправлению христианскому учение», он не видит вокруг себя людей, готовых и способных действовать на массу путем убеждения. Чтобы приготовить таких деятелей потребно продолжительное время, а между тем народ на все это время будет обречен коснеть в невежестве. Нужда в духовном образовании народа действительно живо чувствовалась людьми преобразовательной эпохи. Народ решительно почти не находил никаких средств удовлетворять своей потребности духовного просвещения. Мы ниже будем иметь случай показать, в каком состоянии находилась в это время живая устная проповедь. Здесь заметим только, что, по словам регламента, «чистое слово сложить мог даже не всякий из епископов». Кроме же проповеди у народа не было никаких других источников, из которых он мог бы почерпать наставление в христианской вере и нравственности. Правда в XVII в. на Руси было чрезвычайное обилие переводов святоотеческих творений, а к концу века появилось много и оригинальных русских сочинений в роде, например, проповедей Полоцкого, обличительных сочинений против раскола. Но вот что говорит, например, известный в истории русского проповедничества этого времени орловский священник относительно книг Полоцкого. «Обед душевный и вечеря душевная люботруднаго и мудраго мужа отца Симеона Полоцкаго слог и тоя простейшим людем за высоту словес тяжка бысть слушати и грубым разумом невнимательна, а Божественнаго Златоуста беседы его и нравоучение и Евангелие и Павлово послание зело невразумительна... не точию от мирян, но и от священник иностранным языком та Златоустаго писания нарицахуся»¹²⁸. Другие книги, какие только были в народе для научения его истинам веры, были, по словам регламента, «неудобны, наипаче простому народу, ибо книга Омологие, или Исповедание Православное (единственный катехизис того времени), немалая есть... и писана непросторечно и для того простым не весьма внятна. Також и книги великих учителей... писаны суть эллинским языком и в том токмо языке внятны суть, а перевод их славянский стал темен и с трудностию разумеется от человек и обученых, а простым невеждам отнюдь непостизаем есть. И сверх того толковательные беседы учительные много имеют высоких богословских тайн, и также и не мало сказуют, что тогда сказывать подобало по приклонности разных народов и по обстоятельству оных времен, чего ныне невежливый человек в пользе своей употребить не умеет». Понятно, каких книг требовал тогдашний народ для своего назидания, народ, который всю свою надежду в деле спасения, по словам Пекарского¹²⁹, «возлагал на пение церковное, пост и поклоны и прочее тому подобное в них же строение церквей, свечи и ладан». Такому народу было не до созерцательных богословских творений, а тем более не до риторической схоластики юго-западной учености. Известный Посошков с замечательной ясностью понимал духовные потребности народа своего времени, когда обращался к митрополиту Стефану Яворскому с просьбой поучить народ, как Бога знать и как его чтить и как Пресвятую Богородицу и как ангелов Господних и как образы их почитать и свещи с каковым намерением пред кои иконы поставлять и кои свещи идут в честь самому Богу и кои токмо единому изображению»¹³⁰. В одном из своих проектов о народном образовании¹³¹ Посошков предлагает напечатать «малыя тетрадочки» с кратким катехизическим содержанием и раздать их всем жителям России, также краткие нравственные поучения о должностях каждого чина людей. Другой прожектер петровского времени Авраамов предлагал сделать точную перепись народа «и против той переписи напечатать толикое число в малых тетрадочках славословие Божие, царю небесный, заповеди Господни и церковные и проч. и разослать эти тетрадочки чрез епископов по приходам, чтобы каждый прихожанин имел их пред собою, читал и слушал каждый день и чрез год испытывать его в знании того, что содержится в них. Тогда, по словам Авраамова, «во всем народе плод правды легко умножится, а злоба искоренится»¹³². Для нас важна в данном случае мысль этих проектов, верно отзывавшихся на духовные нужды времени. Имея в виду ту же потребность в элементарном наставлении народа правилам веры регламент возлагает на Синод обязанность в видах наискорейшего обучения народа – составить такие руководства (книжицы), которые бы излагали главные догматы христианской веры и нравственности и которые бы написаны были кратким и понятным для народа языком. На первый раз достаточно сочинить три таких книги. В первой из них должны быть изложены главные догматы религии и заповеди Господни; во второй обязанности каждого чина и в третьей должны быть изложены главные образцы разных общепонятных проповедей разных учителей церкви. Эти книжки священники должны читать после утрени и обедни, так чтобы в четверть года они были прочитываемы все. При этом наблюдается еще и та польза, что первую и вторую книги могут изучать дети в начале своего обучения грамоте. В виду необходимости всем иметь эти книги, последние не должны дорого стоить в продаже, чтобы были доступны по цене не только церквам, но и частным даже лицам. Этот проект регламента приведен был в исполнение еще раньше издания самого регламента. В 720 г. в С.-Петербурге было напечатано «первое учение отроком, в ней же буквы и слоги, также краткое толкование законнаго десятословия, молитвы Господней, Символа веры и девяти блаженств». Составителем этой книги был автор регламента. Кроме этой книги Прокопович же написал для тех целей «Катехизис с кратким объяснением всех важнейших должностей». Вместе с ним Стефан Прибылович написал «Катехизис преимущественно о должностях христианина»¹³³. Таковы регламентарные предписания, данные в наставление Синоду для исправления народной веры и нравственности. Рассматривая их, легко заметить, что составитель регламента, ученый богослов своего времени, усвоивший воззрения протестантского рационализма, с глубоким пренебрежением отнесся к народному пониманию религии. В борьбе с религиозно-нравственными недостатками времени он совсем не признает той вероисповедной исключительности, в духе которой вело эту борьбу древнерусское законодательство. Не с точки зрения греха или несообразности с верой смотрит он на недостатки религиозно-нравственной жизни народа, как смотрело на них законодательство древней Руси, а преимущественно со стороны противоречия этих недостатков разуму и естественности. Он выступает в регламенте рьяным проповедником разрушительного учения, в корень подрывавшего все то, что считалось основой святорусского благочестия. Он первый провозглашает мысль о том, что в этом благочестии «многое наплутовано», что для духовной пищи народа «предлагаются чуждая некая бездзделия». Феофан, как и сам преобразователь, считают теперь вполне возможным с помощью строгих репрессивных мероприятий сразу уничтожить все проявления старинного склада древнерусской жизни, которые шли так или иначе в разрез с их собственными понятиями. Правда, в регламенте не отрицается та истина, что главным орудием для борьбы с суевериями народа должно быть просвещение. Но этому последнему усвояется внешне формальный характер. Преобразователь считает возможным научить народ истинам веры также, как ружейным приемам или фабричному производству. Легко понять, как мог относиться народ к этому формальному слушанию нравственно-религиозных наставлений «о собственных всякого чина должностях и о главнейших спасительных догматах виры нашея». Сухие, отвлеченные догматические положения, изложенные в рекомендованных Феофаном «книжицах», также скоро и легко забывались народом, как скоро и затверживались в его памяти, если только когда они преподавались народу путем, рекомендуемым регламентом.

Из права и обязанности Синода следить за чистотой православной веры и нравственности вытекало для него право высшей администрации и суда а) над лицами и учреждениями, назначение которых состояло в том, чтобы содействовать Синоду в достижении означенных целей. Синод есть высшее административное и судебное место для лиц, составляющих церковную иерархию: архиереев, архимандритов и всего духовенства; духовно-воспитательных учреждений и церковных имуществ; б) для мирян по вопросам веры и нравственности и некоторым другим. Частнее определяя права Синода, как высшего административного по церковным делам учреждения, регламент возлагает на него следующие обязанности по отношению к подведомственным ему лицам и установлениям. Прежде всего регламент старается точно определить обязанности Синода по отношению к высшим иерархическим лицам в церкви – архиереям. По отношению к этим лицам он возлагает на Синод следующие обязанности. Духовная коллегия прежде всего должна была заботиться о том, чтобы высшие церковно-иерархические места занимались людьми их достойными. Она испытывает производимых в архиерейский сан не ханжи ли они, не суеверы ли и проч., ежели при посвящении епископа откроется, что он имеет богатство, то коллегия опрашивает, новопосвящаемого, откуда и каким путем приобретено оно и как велико. Так епископ поставляется в зависимость от высшей церковно-административной власти с самого принятия им на себя сана. Эта зависимость продолжается затем и во все время управления преосвященного вверенной ему епархией. Епископ по регламенту должен обращаться к Синоду за решением всех сомнительных вопросов архиерейской практики, а также и пререканий, возникающих между преосвященными. Синод свидетельствует и рассматривает отчеты епископов о состоянии их епархий. В случае болезни, старости тех или других епископов, Синод в пособие им для управления епархиями или назначает администраторов, или же устраняя прежних, назначает новых епископов. Особенное внимание Синода наконец в отношении его к епископам обращено на наблюдение за епископской властью в вопросе о церковном наказании. Он, Синод, должен строго смотреть за тем, чтобы епископы отлучали от церкви или снова разрешали не из-за корысти, личного интереса или мести.

В вопросе о церковных имуществах административная власть Синода по регламенту простирается на наблюдение за целостью церковных и монастырских имуществ. Духовная коллегия должна смотреть, кто из духовенства распоряжается церковными имуществами и как, куда употребляются доходы церковные и не расхищаются ли, с расхитителей же допрашивать расхищаемое. Чрезвычайным монастырским расходам каждый раз в коллегиум делается смета, сообразно с доходами тех монастырей, которые просят сделать эти расходы. А для постоянного контроля над монастырскими имуществами должны быть заведены в Синоде книги, в которые записываются ординарные расходы всех монастырей.

Исключительному, наконец, ведомству Синода подчинены духовные учебно-воспитательные заведения, проект которых подробно изображен в регламенте.

Как высшее административное место Синод, наконец, только один имеет право сноситься со светскими учреждениями в тех указанных нами случаях, когда интересы церкви соприкасаются с гражданскими или когда для достижения духовных целей требуется принятия гражданских мер.

Круг ведомства духовной коллегии как высшего судебного учреждения значительно сужен регламентом сравнительно с прежней высшей судебной властью церкви. Некоторые предметы, доселе находившиеся в ведомстве церковного суда, с учреждением духовной коллегии отнесены к суду гражданскому. Это дела по сущности своей более относящиеся к государству, чем к церкви. В ведомстве суда церковного регламентом оставлены, кроме преступлений против веры и нравственности, многие дела, вытекающие из семейного союза, а именно: дела о сомнительных браках (заключенных в запрещенных степенях родства и свойства, совершенных по принуждению со стороны родителей или помещиков и т. п.). Указами от 12 апреля 722 года и сентября 4-го того же года изъяты из церковного ведомства дела: о наследстве, о браках против воли родителей, о блуде и детях, прижитых в нем, о не бывающих у исповеди и св. причастии и отчислены к ведомству судов гражданских. Только для постановления церковного наказания за эти противонравственные проступки гражданские судьи должны были обращаться к суду церковному»¹³⁴

В делах собственно духовных Синод является высшей безапелляционной инстанцией. Как такой он разбирает жалобы на несправедливые приговоры подчиненных судебных органов – судов епископских. Все низшие духовные лица и миряне свободно могут приносить жалобу на своего епископа в коллегиум. В качестве верховной судебной инстанции Синод разбирает тяжбы между самими епископами или епископами и другими липами. Суду его же подлежат и члены самой коллегии.

Таков объем прав и обязанностей Синода по Духовному регламенту. Рассматривая его, легко заметить, несмотря на всю его неполноту, что преобразователь имел в виду в делах собственно духовных дать Синоду всю сумму власти, какая была сосредоточена в руках высшей церковной власти до времени его учреждения и какая должна принадлежать последней и по каноническим церковным определениям. Святейший Синод в первое время своего существования получил даже в свое непосредственное заведывание все те дела, которые подлежали рассмотрению собственно епархиальной патриаршей властью. Известно, что патриарх с одной стороны был епархиальным архиереем в патриаршей епархии с властью совершенно одинаковой власти всякого епархиального архиерея в своей епархии, с другой стороны патриарх был правительственным лицом для всей поместной русской церкви¹³⁵. В первое время существования Св. Синода мы видим то же самое: для С.-Петербурга с новозавоеванными городами не был назначен особый епископ; вся эта местность состояла в непосредственном ведении св. Синода и называлась «с.-петербургскою епархиею св. Синода. Последнее происходило впрочем больше, кажется, не из желания даровать таким путем равнопатриаршие права Синоду, а было скорее следствием столь обычных, обнаруживающихся всегда и везде при создании новых административных порядков, промахов, неумелости по новости дела довести его до конца и развить план нового строя во всех подробностях. Создана была вследствие новых территориальных приобретений новая епархия и по ее новости не сочли нужным назначить в нее особенного архиерея, а вручили ее всему Синоду. Заступая место епархиального архиерея в своей епархии, св. Синод заведовал всеми теми делами, которые подлежат рассмотрению собственно епархиальной властью¹³⁶. Итак, в сущности «постоянный духовный коллегиум», св. Синод остался тем же для русской церкви, чем было патриаршее правление, как утверждают то и акты, относящиеся к истории учреждения новой формы правления в русской церкви.

Изобразив устройство нового высшего церковного правления созданного Петром Великим, показав сходство начал и форм этого устройства с началами и формами государственной петровской администрации, теперь прежде чем приступить к обозрению и характеристике связанных с этим устройством перемен в других сферах жизни отечественной церкви, мы должны ответить на вопрос: какими мотивами было вызвано переустройство высшего церковного управления при Петре и почему это переустройство выражено было именно в сейчас описанной нами форме? Для того, чтобы оправдать столь важную перемену в строе церковной администрации и тесно связанные с нею изменения в других сферах церковной жизни, автором Духовного регламента, конечно по инициативе и желанию преобразователя, написано было несколько апологетических «трактатов», как до времени открытия коллегии духовной, так и после этого. Феофан при всяком удобном случае старался защитить с истинно-литературным жаром свое новое детище, духовную коллегию и данный ей в руководство регламент. К сочинениям, написанным в апологию нового учреждения до времени открытия его деятельности должно отнести: царский манифест об учреждении духовной коллегии, проповедь Феофана Прокоповича на день открытия коллегии и специально посвященную означенному вопросу первую часть духовного регламента. Но и после того, когда Синод вступил уже в свою деятельность, Феофан не переставал раскрывать в глазах общества мысль о необходимости нового учреждения для русской церкви и показывать значение и цели этого учреждения. Еще во время написания Духовного регламента Феофан извещал Марковича в известном письме следующими словами: «Я написал для главной церковной коллегии или консистории постановление или регламент. В нем всех правил почти триста. Пишу теперь трактат, в котором изложу, что такое патриаршество и когда оно получило начало в церкви и каким образом в течение четырехсот лет церкви управлялись без патриархов и доселе еще некоторые патриархам не подчинены. Этот труд я принял на себя для защиты учрежденной коллегии, чтобы она не показалась чем-нибудь новым и необычным, как конечно будут утверждать люди невежественные и злонамеренные». Действительно почти одновременно с составлением регламента вышли из-под пера Прокоповича оправдательные к нему статьи в виде особых трактатов о патриаршестве. Таких трактатов нам известно два: 1) «Розыск исторический коих ради вин и в яковом разуме были и нарицалися императоры римстии, как язычестии, так и хрисианстии, понтифексами или архиреями многобожного закона; а в законе христианстем христианстии государи могут ли нарещися епископы и архиреи и в каком разуме?»¹³⁷ 2) «О возношении имене патриаршаго в церковных молитвах, чего ради оное ныне в церковных молитвах оставлено»¹³⁸. Во всех означенных сочинениях Феофан старается то явно, то более или менее «прикровенно» оправдать необходимость петровской церковной реформы. Доводы, которые развиваются в означенных сочинениях с целью оправдания новых церковных порядков, лишь наполовину изображают нам действительные причины установления новой формы церковного правления и переустройства церковной жизни вообще. Написанные рьяным панегиристом дел Петровых, они гораздо больше имеют значение для характеристики риторических, диалектических и полемических приемов псковского витии Феофана, чем для определения действительных исторических мотивов преобразования высшей церковной администрации. Вот почему к ним нельзя относиться без критики и действительные исторические причины установления новой формы церковного правления нужно видеть за этими обширными «трактатами» панегириста Прокоповича, потому что они не объясняют нам исторического происхождения петровской церковной реформы. Это объяснение, по нашему мнению, и будет служить ответом на вопрос о мотивах и целях петровской церковкой реформы. Здесь мы встречаемся с вопросом, решение которого имеет, по нашему мнению, весьма большее значение при исторической характеристике отношений Петра и церкви. В нашем обществе и исторической литературе давно сложилось мнение, которое находит себе последователей и в наше время, будто преобразовательная деятельность Петра Великого сдвинула Россию со старой колеи, поставив ее совершенно на новые начала. В области жизни гражданской, по этому мнению, преобразовательную деятельность Петра отмечали нередко как начало новой эры русской жизни и считали ее эпохой не только возрождения, но и настоящего рождения последней. Впрочем, взгляд этот при определении исторического смысла гражданских преобразований Петра уже давно в истории уступил место более простому и глубокому и естественному взгляду, вникающему в генетическую связь деятельности Петра с предшествовавшей ему деятельностью. Более упорно так сказать я твердо взгляд этот держится при определении смысла церковных реформ Петра, хотя и здесь строго держась в сфере права, мы отнюдь не должны полагать глубокой разницы между старорусской и новой петровской церковной жизнью. В древней допетровской истории отношения между церковью и государством были переплетены между собою, как мы видели, настолько, что весьма трудно было, если и не совсем невозможно, во многих случаях положить грань между областью права церковного и гражданского. Лица почти всех классов и состояний, как мы видели, в известных случаях подсудны были не только духовному суду церкви, но и так сказать материально от нее зависели. Это объяснялось тогда особым положением, которое заняла церковь в государстве. Еще задолго до времени Петра с того почти самого момента, когда в московской Руси начал организовываться определенный порядок жизни государственной, стали заметно ощущаться неудобства от такого положения дел. Но древнее время и правительство лишь смутно представляло себе идею разделения права во всех вообще областях жизни: вот почему, несмотря на большие неудобства, упорно держался исконный порядок отношений между государством и церковью. Только лишь там, где – как, например, в вопросе об имущественных правах церкви – прямо материальные права церкви соприкасались с правами государственными, рано явилась у правительства мысль о более или менее точном размежевании их.

Коренные преобразования русской жизни, предпринятые Петром Великим с самого начала их появления стали выдвигать на очередь требовавший для себя безотлагательного решения вопрос о границах прав церкви и государственных, потому что не было почти ни одной области в русской жизни, где бы права их не соприкасались тесно друг с другом. Начавшись в сфере, весьма отдаленной от церковного ведомства, преобразования эти должны были скоро коснуться и перейти за пределы этого последнего. Впрочем, до времени учреждения Святейшего Синода область церковной жизни как будто ускользнула от внимания преобразователя. Казалось, крутой вихрь гражданских реформ настолько увлек его, что у него не было времени разом решать самые неотложные, очередные вопросы из текущей церковной жизни, как вопрос о патриархе, кафедра которого была вдовствующей с самого почти начала царствования Петра и, – что было уже совсем несообразно с характером и духом энергичного царя-преобразователя, – в решении их он должен был прибегать к временным мерам. Вопросы жизни церковной за все это время разрешаются Петром лишь постольку, поскольку они соприкасаются с жизнью гражданской, государственной. Но к двадцатым годам прошлого столетия под влиянием целого непрерывного ряда преобразований, жизнь гражданская вошла уже в довольно определенную норму. Создан был новый механизм государственного управления, вобравший в себя из области церковной жизни некоторые сферы, долженствовавшие принадлежать ему и по праву, но принадлежавшие по силе традиции и особого положения церкви в государстве; организовались в известные определенные классы сословия русского общества, между которыми удобно разместились прежние промежуточные слои этого общества; – словом, государству во всем был сообщен новый строй и порядок. Между тем основы жизни церковной этими гражданскими реформами были весьма сильно поколеблены и требовали для себя неотложного обновления. И прежде бросавшиеся в глаза «нестроения многия» церковной жизни теперь стали еще более заметны и давали себя чувствовать повсюду. Прежде всего церковь, благодаря длинному ряду реформ государственных, незаметно для себя самой очутилась в совершенно новом положении. Полумирской характер, с каким она выступила до сего времени, снят был с нее государственными реформами. Общее, неопределенное точными законами, обнаруживавшееся при самых разнородных случаях участие духовенства в делах гражданского управления по большей части превратилось. Для деятельности духовных особ по отношению к защите угнетаемых законы Петра не открывали никаких почти случаев. Все судные дела по челобитьям разных лиц отняты были от ведомства церкви и распределены между теми гражданскими приказами, которым подсудны были лица, состоявшие в споре. Для управления имуществами духовенства, – урезанными до «без чего пробыть нельзя» – т. e. землями церкви, установлен был приказ из светских лиц и пр. и пр. Так церковь рядом реформ гражданских сдвинута была, если можно так сказать, со своего прежнего положения. В организованном уже более или менее государстве заботы преобразователя должны были естественно состоять в том, чтобы точно определить это новое положение церкви и поставить ее устройство в параллель с устройством государственным. Оставить церковь в прежнем положении нельзя было уже по одному тому, что теперь, в силу широких преобразований жизни государственной, пали прежние отношения между церковью и государством. Прежний порядок церковной жизни и церковного управления был прямым отражением порядка государственного: он тесно сросся с вековым складом жизни гражданской. Теперь этот склад был разрушен, а вместе с ним рушился и порядок прежнего церковного строя, выработанный под влиянием особого, теперь изменившегося, положения церкви в государстве... К этим обстоятельствам присоединились еще личные впечатления государя, его воззрения на единоличного правителя церкви. Мы уже имели случай замечать, как ненавистны были Петру Великому сторонники клерикального «папежского духа» в среде современного ему русского духовенства, – лица, упорно стремившиеся к восстановлению патриаршества и к освобождению церковного управления от всякой зависимости со стороны светской, государственной власти. К его политическим воззрениям гораздо ближе подходили ходившие в то время в западном протестантском мире учения о значении государя в церкви (princeps, Landesheer). Нет никакого сомнения в том, что эти теории далеко не были восприняты Петром во всей их логической последовательности, с какою развивались они в его время на Западе. Из них он вынес только сильную неприязнь к тому, – употребим выражение Самарина, – «рефлексу папизма», следы которого обнаруживались нередко в истории нашего патриаршества и который упорно старалось поддерживать духовенство петровского времени, вступая в открытый антагонизм с реформами Петра. «Удивляемый славой и честью патриарха» народ не видал границ между властью духовной и самодержавной. Он привык ложно отождествлять верховного пастыря церкви с самодержцем и даже ставить первого выше последнего. Этот ложный характер, который иногда получало патриаршество, в сознании Петра – и не одного, конечно только Петра – вполне оправдывал и делал необходимым его отменение. Это сознание было присуще правительству еще гораздо раньше Петра. Когда добродушный царь Алексей Михайлович заставил свергнуть и осудить живого патриарха, то самый факт этого свержения, какими бы побудительным мотивами оно на объяснялось, по совершенно справедливому замечанию Погодина, служит ясным доказательством, «что лед тронулся и наступила другая новая пора»¹³⁹. И так патриаршество уже в себе самом носило некоторые черты, которые рано или поздно делали необходимым его отмену. Период всесторонних преобразований гражданской жизни, предпринятых Петром, и был самым удобным моментом к этому. Всестороннее преобразование гражданской жизни, начатое Петром, не могло, конечно, обойтись без того, чтобы не коснуться и сферы церковной жизни. Самый характер, который с первых же моментов ее проявления стала получать реформа, характер практический, материальный заставлял правительство необходимо, при том положении, которое занимала церковь в государстве в дореформенное время, войти в такое или иное соотношение с церковью. Следствием этого было очень рано высказанное Петром строго точное определение границ церковного ведомства. Сохранилось известие, что английским купцам, изъявившим опасение, не будет ли патриарх сопротивляться табачной продаже, Петр сказал: «Не опасайтесь, я дал об этом указ, чтобы патриарх в табачныя дела не мешался: он при мне блюститель только веры, а не таможенный надзиратель». Намеченная в этих словах программа действий церковной власти строго была предъявлена Петром с самых первых шагов его преобразований в области церковной. Но можно ли было иметь ручательство в том, что патриаршая власть станет держаться в этих отмежеванных ей правительством и приличествующих ей по самому существу ее как власти духовной или церковной границах? Положение патриарха в обществе не давало такого ручательства, не подсказывалось оно и событиями из прошлой истории патриаршества. Самая ближайшая история его напротив красноречиво должна была удостоверять Петра в противном. Эта история свидетельствовала, что в случае распри между царем и патриархом – а само собою понятно, сколько случаев или поводов к этой распре могла подать реформа Петра – «вси духовному паче нежели мирскому правителю, аще и слепо и пребезумно, согласуют и за него поборствовать и бунтоватися дерзают и льстят себе, окаянныя, что они по самом Бозе поборствуют и руки своея не оскверняют, но освящают, аще бы и на кровопролитие устремилися». Желание провести реформу возможно покойнее естественно внушало Петру мысль устранить неизбежные столкновения. Кроме того, необходимость реформы живо сознавалась и в самом внутреннем строе церковной жизни. Нетерпеливый характер царя не мог ни на минуту переносить тех «многих нестроений и великой скудости в делах духовнаго чина», той, – скажем словами предики Феофана на день открытия Синода, – «тщеты и бедства», от которых «страдал народ христианский», не имевший у себя надлежащего «учения и правления». Он хотел сам лично видеть обновленным свой народ духовно, подобно тому, как видел он его обновленным с внешней стороны. Это духовное перерождение представлялось ему столь же легким делом, как и перемена длиннополого кафтана на короткую европейскую куртку. Нужно было только избрать к тому «лучший способ», тот способ, путем которого получены «толикая благопоспешства в исправлении как воинского так и гражданского чина». Способ этот соборное коллегиальное правительство церковными делами, которое Петр считал «панацеею против всех зол духовных и гражданских». Сей вопрос, отвечал Феофан Прокопович в своей проповеди на день открытия дух. коллегии на поставленный им вопрос о том, какую пользу должно принести учреждение дух. коллегии, сей вопрос приводит мне на память некоторое изрядное слово древнего философа Аристотеля. Того некто вопросил, для чего лица пригожие как скоро увидит кто их тотчас и полюбит? Отвечал Аристотель: «сей рече вопрос есть слепаго человека, подобне и предложенный вопрос». Как Петру, так и его сотруднику Феофану коллегиальное начало правления представлялось «совершеннейшим и лучшим» единоличного абсолютно во всех проявлениях. Феофан с жаром апологетирует за это начало в первой части регламента. Здесь он в 9-ти пунктах раскрывает пред нами превосходство коллегиального управления пред единоличным, приводя доводы в пользу этого превосходства не раз и раньше того высказываемые в законах преобразователя. Вот эти доводы. 1) Всякая истина становится яснее при обсуждении ее многими по той понятной причине, которая выражена в пословице «ум хорошо – а два лучше». 2) Коллегиальные решения имеют большую силу, чем решения единоличных управителей; причина та, что приговор целого собрания имеет большее притязание на истинность. В силу этого обстоятельства ему охотнее подчиняются. При единоличном же управлении противники церковного правительства одним только оклеветанием его лица могут ослабить силу его постановлений и решений. 3) Коллегиальное управление в особенности могущественно, когда оно установлено верховною властью, потому что здесь коллегия не есть «некая факция, тайным на интерес свой союзом сложившаяся». 4) При единоличном управлении часто происходить «за случающимися правителю необходимыми нуждами и за недугом и болезнию... продолжение дел и остановка», чего не может быть при коллегиальном устройстве. 5) При коллегиальном устройстве «не обретается место пристрастию, коварству, лихоимству суду»; здесь один член будет стыдиться другого. Тайного же соглашения между членами коллегии в особенности при разноличном и разночинном ее составе невозможно допустить. 6) Коллегиальное управление свободнее единоличного в образе своих действий. Оно не боится сильных мира, потому что уверено в невозможности мести со стороны сильных целой коллегии. 7) От коллегиального управления нельзя ожидать мятежей, «яковые происходят от единоличнаго собственнаго правителя духовнаго». 8) Члены коллегии подлежат суду той же коллегии, над патриархом же нет суда, кроме собора, созывание которого всегда сопряжено с величайшими издержками для государства. 9) Наконец, коллегия будет хорошей школой для воспитания наилучших правителей церковных., Соображая эти регламентские доказательства в пользу преимущества коллегиальной формы церковного правления пред единоличной, не трудно приметить, какие надежды возлагал преобразователь на новое церковное учреждение и каких благих результатов в деле «исправления церковных нестроений» думал он достигнуть при его правильной деятельности. Вверяя духовной коллегии, по выражению проповеди Прокоповича, «весь Божий дом в России с тем, чтобы она и делала, и дабы правильно делалось наблюдала, наставляла и настаивала, преобразователь твердо верил, что при таком порядке управления в России с помощью Божией скоро и от духовного чина грубость отпадет и надеятися всего лучшаго».

С переменой в высшем центральном управлении русской церковью и областное или епархиальное управление получило больше прежнего определенности и порядка. Правда, объем власти епархиальной администрации, отношения этой администрации к новой центральной Св. Синоду с устройством последнего в сущности оставались теми же, какими они были и в период патриаршего управления; равным образом в сущности теми же остались теперь и взаимные отношения епархиальных архиереев друг в другу. Законодательство Петра стремилось только точнее регулировать эту власть и эти отношения епархиальных правителей. В способах, путем которых правительство стремилось к достижению своих целей в означенной сфере, заметно отразилось веяние нового гражданского духа. Областной епархиальной администрации, оставленной по существу своему в старом виде, приданы были теперь некоторые новые неизвестные дотоле органы власти и всей вообще ее деятельности сообщен был несколько новый характер. Областная или епархиальная церковная администрация в предшествовавший учреждению Синода период сосредоточена была в руках епархиальных епископов и архиепископов. В управлении своими епархиями последние были независимы друг от друга и признавали над собою церковную власть только лишь в лице власти высшей церковной администрации – собора и верховного архипастыря церкви. А отсюда в степени своей власти все они были равны между собою. Время от времени с разных концов епархий собирались к ним духовные лица для совещаний. Обыкновенный и издавна укоренившийся способ замещения вакантных архиерейских кафедр состоял в том, что по созвании собора патриарх назначал от себя троих или четырех кандидатов, из которых потом один по соборном рассуждении волею царя патриарха и был избираем в епископа. Самая существенная сторона в области тогдашней епархиальной администрации, устройство и управление судными делами со времени Стоглава организовалось в таком виде: в епархии каждого архиерея Стоглав постановил учредить два суда: один из духовных, другой из светских особ. Первый должен судить монашествующих мужского и женского пола во всех делах, прочих лиц как духовных, так и мирян в духовных делах; второй – лиц белого духовенства и мирян во всех прочих делах, подлежавших суду святительскому. На суде у бояр должны сидеть поповские старосты, пятидесятские и десятские по два или по три, чередуясь понедельно, а сверх того градские старосты и целовальники, кому прикажет государь. Выслушав обе стороны бояре представляют судный список вместе с ними на усмотрение святителя, который по учинении допроса и обсуждении дела с искусными людьми – полагает свой приговор. Духовные лица, которые захотят отыскивать обид на мирян должны просить у святителя судей и пред мирскими судьями, святительскими судьями и земскими старостами должны искать удовлетворение в своей обиде. До времени учреждения Св. Синода преобразовательная деятельность Петра почти не касалась епархиального церковного управления. Только устав нового высшего церковного административного учреждения – Духовный регламент старается вдохнуть в эту область церковной жизни новый дух. Автор этого устава, ученый псковский архиепископ Феофан Прокопович, в своих воззрениях на права и значение епископской власти очевидно чужд был того взгляда, который нередко выражали современные ему собратья по духовному сану и который позднее остроумное перо современного Феофану талантливого сатирика Кантемира выразило в известных чертах, выхваченных очевидно из живой действительности. Надо думать, что Феофан Прокопович будучи в сане архиепископа, по его собственному выражению «ведал меру чести своея» и не высоко о ней «мнил». Чуждый духа столь несвойственной высокому епископскому сану внешней гордости и пустого напыщенного тщеславия, Феофан в регламенте старается всячески и больше всего пропагандировать истинное воззрение на право и значение епископской власти. Вот почему глава регламента о епископах позднее, когда после смерти Петра наступило время холодного обсуждения всего, что так резко говорилось его сподвижником на поприще церковных преобразований при жизни преобразователя, кажется была самым сильным обвинением в руках тех, кто пользовался регламентом как обвинительным актом против Феофана. Как мы сказали, в регламенте помещена особая глава «о епископах». Еще в 700 г. во многих городах, где были митрополиты, узаконено было ставить епископов и служить им повелено в саккосах, а не в ризах и мантии носить митрополические, а клобуки черные; звание же митрополита и архиепископа осталось только для немногих¹⁴⁰. Как по общим постановлениям канонического права, так и по регламенту епископам усвоены права высшего надзора за чистотой веры и нравственности в епархии, следовательно, власть административная и судебная над лицами епархии как духовенства белого и черного, так и мирян. Так как власть епископа в своей епархии весьма значительна, то регламент старается поставить ее в определенные отношения как к лицам подведомственным ей, так и к Св. Синоду. Чего епископ может и должен требовать от подведомственных ему лиц и в чем должен дать отчет Синоду? В каких случаях обязан обращаться к последнему? Так как объем епископской власти тщательно определен на вселенских и поместных соборах и тогда же указаны были способы управления епархией, то регламент прежде всего считает необходимым для епископов изучение постановлений тех соборов или церковных канонов. Принимая же во внимание то обстоятельство, что «неизвестно, будет ли всяк охотник к чтению», регламент делает следующее весьма оригинальное постановление. Изучение канонов церковных, говорить он, может удобно совершаться таким образом: подан будет всем епископам от коллегиума духовного указ, чтоб у всякого при его трапезе чтение было канонов себе подлежащих: и разве тоеб могло иногда оставитися во дни великих праздников, или при гостях достойных, или за иную некую вину правильную. В случаях затруднительных, где епископ недоумевает в решении вопроса, он прежде всего обращается за советом к ближайшему епископу, а в случае неудовлетворительности ответа от него, должен писать и в самый коллегиум.

Указав на необходимость точного знания епископами самых оснований их прав и обязанностей и на оригинальный способ, при помощи которого может происходить это ознакомление, регламент старается начертить епископам подобную инструкцию относительно добросовестного исполнения возложенных на них обязанностей. По каноническим церковным постановлениям епископ должен непрестанно заботиться о своей пастве. Регламент предписывает меры к возможно точному исполнению этих постановлений. Дела епископского управления, по мысли регламента, не должны иметь остановки. В этих видах в исключительных крайних случаях, в случае настоятельной потребности, требующей отлучки преосвященного из его епархии, для служения наприм. на очередь в С.-Петербург, он на время своего отсутствия должен «кроме обычных домовых своих управителей определить к делам некоего умнаго и житием честнаго мужа, придав к нему в помощь и других несколько умных же человек от монашескаго или священническаго чина». О всех важных делах эти лица пишут епископу, прося его разрешения. В сомнительных же делах как и сам епископ, они должны обращаться за разрешением в коллегиум. В случае болезни епископа, препятствующей ему управлять епархией, он должен написать об этом в коллегиум, который уже или присылает администратора, или поставляет нового епископа. В этих же целях в регламенте проглядывает желание ввести в область областной церковной администрации и формы администрации гражданской. Глава епархиального церковного управления – епископ, по регламенту, в способах отправления своей власти пользуется в некоторых случаях теми же средствами, коими пользуются высшие гражданские областные правители. Так как гражданский генерал-губернатор пользуется сторонними сведениями от людей подчиненных о состоянии губернии, так равно и епископы, чтобы «с успехом управлять епархией», должны иметь подробные сведения о состоянии ее. Для доставления и получения этих сведений в регламенте установлены два средства, из которых одно целиком заимствовано из области светских учреждений времени, а другое опирается на канонических постановлениях о правах, власти и обязанностях епископа. Для постоянного неослабного надзора за тем, везде ли по епархии исполняются церковные и регламентарные постановления, епископ прежде всего «указать должен по всем городам, чтобы закащики или нарочно определенные к тому благочинные, аки бы духовные фискалы, тое все надсматривали и ему бы епископу доносили, если бы такое нечто где появилось, под видом извержения кто бы утаить похотел». На основании этого постановления регламента в синодском указе от 19 июня 721 года было предписано: «в архиерейских епархиях определить в каждую по собственному инквизитору, которые б были по примеру учрежденных в светском правлении провинциал-фискалов». Здесь эти инквизиторы должны были наблюдать за духовными особами и разными духовными чиновниками, посылаемыми в епархию Синодом по разного рода поручениям. «В граждански же дела, гласила инструкция, какого б звания оныя не были... провинциал-инквизиторам и инквизиторам не вступать»¹⁴¹. Для успешной деятельности духовным инквизиторам подобно тому, как и светским фискалам, дозволено было делать необходимый для них справки смотреть и надлежащее выписывать без всякого препятствия «в подведомственных Св. Синоду установлениях». В этих же установлениях инквизиторы могли пользоваться кормчей книгой, соборным уложением 49–667 гг., а также генеральными и партикулярными указами. Вследствие этого инквизиторы «во всех быть могут, и пo ним к должности своей действительно покажутся, а неудовольствованием извиняться уже не возмогут». Дела по инквизиторским доносам в епархиях производились в архиерейских домах.

Другое средство, которое ставит регламент для епархиальной власти с целью успешного наблюдения за состоянием епархии, состоит том, что епископ обязывается строго выполнять каноническое постановление относительно посещения им епархии. В видах восстановления действительного значения архиерейских объездов епархии, составитель регламента пишет подробные «регулы» о том, «како лучше может быть cиe посещение». Здесь ничего не забыто, чтобы сделать посещение епископом своей паствы полезным, а не вредным. Объезды эти должны совершаться летом, так как в это время путевые издержки менее значительны, чем в другое время года: «хлеб, рыба, корм конский дешевле, да и епископ, чтоб не трудить священства или граждан квартерою может недалече от города в палатке на поле время перестоять». Во время своих объездов епископ должен настрого наказать своим служителям вести себя в посещаемых местах прилично и трезво, не требовать у духовенства пищи, питья и корма, тем менее грабить, «ибо слуги архиерейские, замечает регламент, обычне бывают лакомыя скотины и где видят власть своего владыки, там с великою гордостию и безстудием, как татаре на похищение устремляются». Приехавши в какой-нибудь город, епископ обязан отслужить литургию и сказать пастве наставительное слово; затем он спрашивает и разрешает сомнительные вопросы из духовно-нравственной жизни; собирает сведения у низших церковников и даже посторонних людей, которые покажутся ему заслуживающими доверия о поведении церковного причта. Составитель регламента как бы чувствует, что собирать подобным фискальным образом сведения о поведении духовенства неприлично, даже опасно, потому что эти сведения могут быть высказаны из пристрастия, личной мести и пр. Поэтому он делает здесь оговорку, что епископ не всякому сведению добытому таким путем, обязан верить. Сведения эти, говорит регламент, укажут епископу те недостатки, на исправление которых он должен обратить свое внимание. Во время же своих посещений епископ принимает жалобы на духовных и разбираете их; разузнает, все ли священники читают в праздничные дни наставительные книжки и тех, которые уклоняются от этого, подвергает наказанию; расспрашиваешь священников о существующих в местном населении суевериях и наконец расспрашиваешь о монахах, не шатаются ли они бесцельно. Прежде нежели епископ исполнит все эти предписываемые ему регламентом дела, он не имеет права быть в гостях у кого-либо из жителей. По приведении же всех дел церкви в порядок ему не запрещается это, но только под тем условием, «если епископ похощет звать к себе гостей, то весь бы тот трактамент своею казною отправлял». Это для того внушается епископу, как замечает в другом пункте регламент, «чтобы он не обольстился чужим трактаментом». Два раза в год (вероятно именно после своих посещений епархии) епископ должен присылать в коллегиум отчет о состоянии своей епархии. В нем он описывает, все ли в его епархии благополучно; если же есть нестроения, то какие именно, равно и причины, почему они не могут быть устранены. За все умышленные утайки в отчетах епископ подлежите наказанию Синода, которому и принадлежит суде над ним. «Всякий епископ таким образом в своей епархии является по регламенту распорядителем, непосредственно подчиненным в своей деятельности высшей инстанции церковной администрации – Святейшему Синоду. Так регламент пытается придать епархиальной власти некоторые новые органы, при посредстве которых эта власть деятельнее и с большей пользой могла бы проявляться. С другой стороны в тех же самых целях он указывает епископам на известные уже способы правильной деятельности и старается точнее определить степень их власти. Что касается степени духовной власти епископов над паствою, то в этом отношении регламент заботится о том, чтобы возможно точнее регулировать и определить эту власть. Прежде всего он старается делать напоминание епископам о том, «чтобы всякий из них ведал меру чести своея и невысоко бы о ней мыслил», потому что дело епископского служения, правда, великое дело, но честь за него «никаковая». По определениям Священного Писания епископ только служитель церкви. Его дело «точию внешнее»: проповедь, обряды, совершение таинств и проч. Дело же внутреннее – обращение сердец к покаянию и обновлению есть дело Божие. Это напоминание об истинном значении епископских обязанностей ради того предлагается регламентом, «чтобы укротить оную вельми жестокую епископов славу, чтобы оных под руки (донельже здравы суть) не вожено, в землю бы оным подручная братия не кланялась и пр.». Стараясь напомнить епископам об истинном смысле и значении их духовной власти, регламент обращает особенное внимание на власть епископа – вязать и решить, т. е. на отлучение и анафематствование. Известно, каким грозным орудием в руках епископской власти и вообще всего духовенства были эти духовные средства церковного наказания. Еще в 718 г. сам Петр счел нужным написать к местоблюстителю патриаршества митрополиту Стефану Яворскому относительно этого предмета собственноручное письмо следующего содержания. «Честнейший отче, писал царь, понеже архиереи хотя по положенному обещанию и обещаются хранить церковные уставы вкупе, но ради некоторых у нас небрегомых дел изъяснение особливое написав, при сем посылаю, которое велите присовокупить к настоящему (исповеданию архиереев пред поставлением)». Поэтому «особливому изъяснению» архиерей при поставлении должен был обращаться: «еже кого-либо по моей страстной воле или каких ради ссор со мною или с моими подчиненными вседомовно и единолично не проклинать и от таинств церковных не отлучать, разве кто покажет себя явным преступником и раззорителем заповедей Божиих или против церкви еретиком; а по Христову словеси по триех увещаниях не покоршагося и не исправившагося токмо единолично, а не вседомовно проклинать и отлучать; 2) с противными церкви святой с разумом, правильно и кротостно поступать и пр.». По духовному регламенту «епископ не должен быть дерзок и скор, но долготерпелив и разсудителен в употреблении власти своей вязательной: даде бо Господь власть cию, говорит регламент, в созидание, а не на разрушение». Чтобы вязательная власть правильно прилагалась необходимо, говорит регламент, соблюдать следующие правила: 1) определить степень виновности лица, подлежащего отлучению; 2) знать как поступать в таких случаях епископу. По отношению к первому вопросу анафеме по регламенту подвергаются за следующие вины: а) если кто публично хулит имя Божие или Св. Писание, или церковь; б) кто публично сотворит грех и станет его выставлять напоказ всем или в) кто без достаточной причины не станет приобщаться Св. Таин больше году или г) кто насмехается над законом Божиим. Относительно самого порядка анафематствования регламентом установлена весьма длинная процедура. Епископ произносит анафему только после троекратного увещания лично или чрез других. Если грешник вследствие увещаний не исправится, то епископ приступает к отлучению не прежде, как испросивши разрешения у коллегиума. По получении разрешения он предаете виновного публичной анафеме, по составленной заранее формуле. Письменный экземпляр формулы потом прибивается к дверям церковным. Кроме анафемы в церкви есть еще другое наказание более мягкое, называемое отлучение или запрещением. Любопытно сравнение, которым регламент хочет объяснить различие между этими двумя родами церковного наказания. «Чрез анафему, говорить он, человек подобен есть убиенному, а отлучением или запрещением подобен есть под арест взятому». Отлучение дозволено епископам произносить и без разрешения коллегиума и даже без «великих чрез протодиакона предвозвещаний, но только на малой хартике написав вину преступника и отлучение его». Однако невинно отлученный может жаловаться на епископа в духовную коллегию.

Таковы по Духовному регламенту права и обязанности епископской власти, стоящей во главе епархиального суда и управления. Рассматривая в общем устройство этого управления находим, что оно, как и высшее центральное церковное управление, не изменяя в сущности своих основ, получило теперь некоторые черты, которая были прямым отражением гражданской государственной администрации, созданной Петром Великим. Так глава епархиального управления епископ, стоя в непосредственной зависимости от высшего церковно-административного учреждения – духовной коллегии, в пособие себе для управления епархией организует совет из хорошо известных ему духовных лиц архимандритов, игуменов и пр. Этот епископский совет или собор некоторыми своими чертами отчасти напоминает собой известный «ландратский совет», учрежденный при губернаторах для коллегиального управления, гражданскими губернскими делами с тем только различием, что члены ландратских советов избирались местным дворянством из его среды, а лица, участвовавшие в епископском совете, должны были, по плану регламента, назначаться самим епископом. Как гражданские ландраты управляют всеми гражданскими делами губернии, так равно и члены епископского совета заведывают по поручению своего епископа всеми епархиальными делами в отсутствие епархиального преосвященного. В своих отношениях к высшей центральной административной церковной власти – в духовной коллегии, этот последний имеет много характерных черт, напоминающих собою отношение гражданского губернатора к центральной гражданской администрации. Как генерал-губернатор гражданский ежегодно подает в Сенат ведомости о том, что во вверенном ему управлении «все обстоит благополучно», точно такие же отчетные ведомости ежегодно подает в Св. Синод и епископ относительно состояния вверенной его духовному попечению епархии. Во вверенной ему части церковного управления епархии, епископ пользуется некоторыми средствами надзора, теми же какие находятся в распоряжении гражданского начальника губернии. Он назначает «духовных фискал», которые разведывают относительно состояния епархии и собирает эти сведения иными путями. Так епархиальное или областное церковное управление, не изменяя в сущности своего устройства, получило новый дух и характер, отражение которых заметно не только во внешнем устройстве его, но даже и во внутреннем, в тех новых взглядах, которые проводит регламент на значение епископской власти и пр.