Глава III. Дробление раскола на частные секты

«Критич. разбор учения беспоповцев о церкви и таинствах», стр. 72–96.

Первою и главною причиною разделения раскола на частные секты было то, что раскольники после осуждения их церковию на соборе 1667 г. остались без епископов. Посему некому было поддерживать преемственное существование церковной иерархии, освящать миро, а священникам давать право на совершение богослужения и тайнодействий; – ибо без повеления местного епископа пресвитеры ничего не могут творить (прав. св. апост. 39). Священников и после собора 1667 г. оставалось еще немало, и. хотя некоторые и были лишены сана, но и к ним продолжали обращаться. Так расстриженный Аввакум был духовным отцом Аврамия. Известно далее, что боярыня Морозова причащалась из рук попа Иова Льговского и постриглась от священноинока Досифея. Псковский воевода Хованский держал при своем доме моленную, в которой отправляли богослужение разные пришлые попы.

Но по мере того, как главные расколоучители были удаляемы из Москвы в ссылку, а иные из священников бежали с толпами последователей в Стародубье или на Дон, – недостаток в священных лицах стал чувствоваться сильнее и сильнее. Этот недостаток стал ощутителен еще при жизни первых расколоучителей. В 1681 году Аввакум писал царю Феодору, «патриарси изнемогоша, святители падоша и все священство еле живо». Выразив затем прямое и решительное сознание, что миру без попов быти нельзя, Аввакум, вынужденный обстоятельствами, давал следующия наставления своим последователям относительно исповеди и причащения: «исповедуйте согрешения друг другу, по апостолу», или: «кайся пред Господом Богом» «причаститися без попа можно святым комканием», т. е. запасным Агнцем, который он и заповедывал держать при себе; «а робенка причащай мирянин, Бог благословит». Но так как самый запасный Агнец возможен только при существовании священства, то Аввакум, опираясь на мысли, что миру без попов быть нельзя, преходил и к другому выводу, – о возможности прибегать к попам нового рукоположения, если бы кто из таковых полюбил старину)²⁸. Но эта последняя мысль встретила сильный отпор со стороны других расколоучителей. Диакон Федор писал: «а которые попы от Никона отступника ставлены и от никониан... паче же от 174²⁹ (т. е. 1666) года, егда совершенно православие все отринуша, – то православным христианом не подобает от них ныне благословения приимати, ни службы, аще и по старому служат».

Таким образом, еще при жизни первых расколоучителей пред лицем мнимых староверов стал грозный вопрос относительно недостатка церковной иерархии, и первые расколоучители не дали на него ясного и определенного решения, оставив его открытым для будущих поколений.

Строгий указ царевны Софьи, которым, безусловно, воспрещалось содержание раскола, увеличил бегство раскольников из Москвы на окраины государства. Прежний вопрос об иерархии выдвинулся со всею свою силою и должен был непременно так, или иначе быть решен. Решение его, прежде всего, было практическое, и сущность его подготовлялась предшествовавшими местными обстоятельствами. Север России, малонаселенный, с трудными путями сообщения, с крайнею малочисленностью церквей, – которые часто оставались притом без священников, – представлял удобную почву для развития без поповщинской практики и для появления учения о возможности соделать свое спасение и помимо иерархических лиц. Тому же немало содействовало и то обстоятельство, что главнейшими пропагандистами раскола были там простые монахи Соловецкого монастыря, а затем, главными заправителями были лица, также не имевшие иерархических степеней. В образовавшемся в конце 17 столетия Выговском общежитии церковная практика и имела ту особенность, что все общественные богослужения были отправляемы мирянами, а количество таинств ограничено теми, которые, как думали, в случаях нужды могут быть совершаемы и лицами несвященными. Таким образом избранные наставники исправляли крещение переходящих в их общество, – принимая совращенных из прав. церкви именно этим чином, т. е. посредством перерекрещивания, – принимали к себе на исповедь, а затем совершали чины пострижения в монашество, погребение умерших и те церковные службы, которые не требуют необходимо присутствия священника, т. е. утрени, часы, вечер и прочия дневные богослужения, из случайных – молебны и панихиды. При совершении всех этих богослужений опускалось все, что положено произносить священнику или дьякону, напр. возгласы, ектеньи и т. п. Службы начинались возглашением: «за молитвы св. отец наших» и проч. Выговская пустынь не может быть рассматриваема, как отдельный только пункт среди раскола; к ней примыкали множество мирских раскольников, которые исправляли духовные требы у выговских наставников; на нее, как на представительницу церковной практики, смотрели другие скиты, рассеянные по северным и северо-западным окраинам государства; влияние её простиралось далеко и за эти пределы.

В 1720 году посланный на Выг иеромонах Неофит вызвал выговцев на объяснения и защищения их церковной практики, и «Поморские ответы» представляют нам в первый раз подставную, своеобразную беспоповщинскую доктрину. Нисколько не думая отвергать в принципе надлежащее значение церковной иерархии и становиться таким обр. на протестантскую точку зрения, составители «Поморских ответов» обосновали свое учение на исключительных случаях, заимствованных из древней церковное практики; они доказывали, что и в древние времена многие церкви оставались без иерархии, стало быть подобное бессвященнословное состояние возможно. При этом они как бы забыли о том, что приводимые примеры древности относились лишь к частным церквам, а им необходимо говорить о возможности бессвященнословного состояния церкви вселенской. Объяснив таким образом, – хотя и невпопад, – возможность безъиерархического состояния, составители «Поморских ответов» нашли далее в некоторых книгах³⁰ что все таинства по отношению их важности для спасения разделяются на «нуждно потребные» и просто «потребные»; к первым относятся; крещение, покаяние и причащение, к последним остальные. Ясно, что в означенном делении значение таинств берется опять не по отношению к церкви вообще, – где все тайны составляют полную необходимость, – а по отношению к частным только членам церкви, которые могут некоторых таин и не быть участниками, напр. священства, брака; поэтому к объяснению и защищению церковного устройства, взятого в целом, оно приложено быть не может. Но составители «Поморских ответов» вывели отсюда то заключение, что в церкви, по нужде, могут и не быть четыре тайны: миропомазание, брак, священство и елеопомазание. Что же касается трех тайн «потребно нуждных во спасение», т. е. крещения, покаяния и причащения, то были подставлены основания, заключающияся в примерах и свидетельствах, что первыя два, по нужде, может совершать мирянин; относительно же причащения с одной стороны доказывалась возможность причащаться запасными дарами без участия свящ. лица, а с другой – довольствоваться, по нужде, одним огнепальным желанием причащения, или, что тоже, причащением духовным. Последнее учение сделалось впоследстви господствующим, так что доказывалась необходимость для спасения уже не трех, а только двух таинств: крещения и исповеди, – совершаемых лицами, не имеющими священного сана.

Таким образом составители «Поморских ответов» все свои положения обосновывали на нужде в частных исключительных случаях местных церквей. Но так как понятие местной случайности не может служить твердым доказательством всеобщего состояния церкви, то впоследствии. для оправдания всеобщего бессвященнословного состояния подставлено было учение о конечном истреблении антихристом священства и Христовой жертвы, и таким образом бессвященнословное состояние возведено было в догмат. Но опять, так как этот догмат находил себе слишком очевидные противоречия в божественных безусловных обетованиях о неодоленности церкви, вечном существовании в ней священных чинов и вечном же приношении бескровной Христовой жертвы, – то учителя беспоповства стали говорить, что священство и жертва имеют значение не таинственное только, но и духовное, нравственное, по которому каждый христианин есть уже священник Бога вышнего, и что это священство, согласно божественным обетованиям, и пребудет вечно. Мысль эта неверная, – так как обетования относятся не к духовному, а именно к таинственному священству, – но, тем не менее, она упорно держится вследствие логической необходимости

В таком виде явилось с одной стороны разрешение вопроса об иерархии: церковь может и даже должна в последнее, антихристово время существовать без священных лиц и без тех таинств, которые могут быть совершаемы – без всяких исключений – только лицом священным: совершение же двух таинств, – крещения и исповеди, может быть по нужде усвоено и мирянину, а также и совершение разных церковных чинопоследований. По смыслу такого учения, держащихся оного называют беспоповцами, а по способу принятия в свое общество – не иначе как посредством перекрещивания – их называют перекрещенцами.

Учение об антихристе у беспоповцев получило свое особенное определение и развитие, несогласное с церковным учением. По их мнению, последний антихрист не есть определенное лицо, а дух и направление, господствующее в прав. церкви и обществе, – антихрист не чувственный, а мысленный. Отсюда все свидетельства книжные, в коих говорится о его рождении и царствовании, беспоповцы стараются растолковать иносказательно. Рождение его нельзя, говорят они, представлять в чувственном виде, это – духовное рождение от дьявола, греха, от духовного Вавилона, т. е. греховного мира; равным образом и царство его есть царство духовное: и жиды, – народ, имеющий возлюбить его, – суть нечестивые люди. Кратковременное продолжение его царствования, определяемое 31/2 годами, возведено в период времени неопределенный и продолжительный. Самые признаки его царствования получают своеобразный смысл: чудеса, какия он должен совершить, суть чудеса духовные, заключающияся в омрачении людей лжеучением: «будет тогда ни глад хлеба, но глад слышания слова Божия». Его учение, вследствие особенной хитрости, заключается в незначительном, повидимому, искажении писания; церковь будетъ иметь и Св. Писание и таинства и богослужение, но все это превращено. Отсюда и печать антихриста заключается не в одном каком-либо определенном предмете, а во многих: в имени Иисус, в троеперстном сложении, в таинствах крещения и миропомазания. Илия и Енох суть они – «ревнители благочестия», или просто законы, обличающие антихриста.

Все это учение совершенно произвольно, но оно твердо держится всеми беспоповцами ³¹.

«Публичные лекции об автрийском священстве» в Прав Обозр. 1868 г.и отд. брош. стр. 41 и дал. «Образование поповщинского согласия». Маркова; в Прав. Обозр. 1884 г. май – июнь. «Ответы Пешехонова с замечаниями» архимандрита Павла.

В то время как одна часть раскольников-старообрядцев стала беспоповцами, другая часть вопрос об иерархии решила иначе, и опять не без влияния предшествовавших этому решению внешних обстоятельств. Решение это принадлежит, прежде всего и более всего тем раскольникам, которые поселились в Стародубье, а потом удалились на Ветку. Во главе означенных раскольнических общин стояли попы: прежде всего бежавший из Москвы поп Козьма, за ним Стефан, – оба старого рукоположения, за ними черный поп Иоасаф, крещения старого, но о рукоположении его было сомнение, и наконец, черный же поп Феодосий, рукоположенный московским патриархом Иоасафом I, предшественником Иосифа. Означенные попы исправляли все духовные нужды старообрядцев; сначала, впрочем, по неимению церквей они не совершали литургий, но еще при попе Иоасафе была заложена церковь, освященная Феодосием.

Образовавшиеся в таком виде общины не представляли еще какого-либо отдельного согласия в расколе; они действовали в духе первых его вождей: приходящих от православной церкви перекрещивали, новорукоположенных священников отнюдь не принимали, – так что сомнительное посвящение Иоасафа навлекло на него много неприятностей и прозвище Асапа; от этого-то и беспоповщинский писатель 18 в. Иван Алексеев (его История о бегствующем священстве) относится к этим общинам с полным сочувствием. Но ясно, что такой порядок дел, не могший долго существовать в таком виде, – так как попы не могли быть вечными, – подготовлял решение вопроса об иерархии совершенно иное, чем какое последовало в Поморье. Он приучал к мысли о том, что обходиться без лиц священных невозможно, и естественно наводил на мысль Аввакума относительно принятия попов нового рукоположения, возлюбивших старину. Вопрос этот, действительно, практически и с некоторою необходимою постепенностью и разрешен был влиятельным попом Феодосием. Еще на освящение церкви он вызывал из г. Рыльска своего брата, попа Александра, «новопоставленна», которого скоро постриг в монашество, а потом сманил из Москвы другого белого попа, Григория. Затем, вследствие умножившегося населения ветковских слобод и явившейся нужды в совершении браков, – что священноинокам делать издревле непринято, – Феодосий склонил еще к себе из Калуги белого попа Бориса, «нового» рукоположения, и благословил его церковные тайны по-древнему совершати. Таким образом, ветковские раскольники недостаток в древних попах стали заменять попами новорукоположенными, бежавшими от православной церкви. К тому же склонились раскольники донские, керженские и многие другие, жившие в городах и селениях разных местностей, преимущественно средней и южной России. Таким образом, явилось согласие, так называемое, белопоповщинское, или, по выражению самих поповцев, – бегствующая окормляемая священством церковь. На языке простого народа это согласие именовалось еще часовенным, потому вероятно, что в большинстве местностей последователи его церквей не имели, а имели только часовни. Церкви существовали лишь в главных центрах поповщины, – на Ветке и в Стародубье, а затем со второй половины 18 столетия на Иргизе и на Рогожском кладбище.

Так как разрешенный в смысле принятия новорукоположенных священников вопрос об иерархии вызвал резкие обличения и со стороны беспоповцев, и со стороны православных миссионеров (Питирим), то в ограждение образовавшейся практики была придумана доктрина о возможности существования Христовой церкви без преемственного епископства, с одними лишь священниками, и то случайными, бежавшими от другой церкви. В основание этой доктрины были положены доказательства, однородные с доказательствами беспоповцев, только они прилагались исключительно к сану епископскому. Защитники «бегствующей» поповщинской церкви говорили, что церковь может существовать и без епископа, так как и в древности бывали такого рода примеры (в Карфагене не было епископа 30 лет, долго не было епископа в Иппоне), – забывая опять, что эти примеры относятся к церквам частным, и не обращая внимания, что повсюдное неимение епископов необходимо ведет и к неимению священников, т. е. к беспоповщине. На эту мысль действительно и указывал обличитель-беспоповец (Иван Алексеев). Он замечал, что епископ составляет первую единицу в счете, без которой, понятно, не может быть второго числа (т. е. священства); по отношению к священникам епископ есть тоже, что солнце по отношению к луне, которая светит светом заимствованным; между тем у поповцев солнца (епископа) нет, а луна (священники) светит. Далее, в правилах св. апостолов епископ именуется главою, значит у поповцев собственной главы нет, а есть только глава чужая (епископы еретические); это похоже на то, как если бы кто к обезглавленному телу стал приставлять чужую голову. «Как может чужая голова иному трупу жизни подати»? В конце 18 столетия явилось другое учение (Ив. Пешехонова), имевшее в виду обойти означенные возражения, – учение, доказывающее, что по поставлению священников поповщинская церковь имеет главу, в лице епископов великороссийской церкви, к которой она и относится, как церковь малого града или веси (в которой и недолжно быть епископа) к церкви соборной, кафедральной. Это учение совершенно детское, потому что надлежащия отношения сельской церкви к соборной совсем иные, чем отношения поповщенского согласия к церкви православной. В последнее время появилось еще новое учение, заключающееся в том, что временное оскудение во вселенской церкви епископства было предуказано божественным промыслом в факте сокрытия ветхозаветного огня в безводный колодец во время вавилонского плена. Это учение совершенно произвольное, в первый раз появившееся около 50-ти лет назад, в догматическом смысле нелепое, предполагающее сокрытие благодати хиротонии «в кладяз еретичества», или яснее – то, что благодать, оставив церковь, ушла к еретикам. Учение это можно поставить в параллель с учением беспоповцев об истреблении антихристом священства; там антихрист истребил священство и Христову жертву, здесь благодать хиротонии прекратилась в Христовой церкви. Разница в том только, что там имеется в виду все священство, здесь же только епископский сан; там – окончательное истребление священства, здесь только временное оскудение благодати рукоположения³².

Создав учение о возможности заимствоваться беглыми от православной церкви священниками, последователи беглопоповщинской секты, в силу последовательности, должны были изменить некоторые пункты учения в сравнении не только с беспоповцами, но и с первыми вождями раскола. По коренным церковным законам те еретики, от коих не принято крещение, не могут быть принимаемы и с прежнею хиротониею, и наоборот: если принимать известных еретиков в прежних церковных чинах, то никак уже нельзя повторять над ними крещение. В силу этого беглопоповцы должны были оставить еще первыми расколоучителями положенное правило о перекрещевании переходящих из православной церкви, которое во всей силе удержали беспоповцы. Действительно, хотя на первых порах и было несколько случаев перекрещивания приходящих попов, – из которых одного погрузили с поднятыми вверх ризами, чтобы благодать священства не улетела, а других только в полном священническом облачении обводили вокруг купели, – но вскоре этот способ принятия был совершенно оставлен и заменен другими. Затем, так как принятие священных лиц, получивших хиротонию в церкви антихристовой, было бы совершенною нелепостию, то поповцы должны были изменить и самый взгляд на прав. церковь, как на царство антихриста; в этом они опять разошлись не только с беспоповцами, но и с первыми учителями раскола. Таким образом, поповцы, разрешив показанным образом вопрос об иерархии, сделали шаг назад в сравнении с первыми расколоучителями и заняли среднее положение между беспоповщиною и православною церковию. Ясно, что и это положение не соответствует устройству древней благочестивой церкви, и последователи поповщины также не могут в строгом смысле именоваться староверами.

Чтен. общ. ист. и древн. 1869 г. кн. 2. Труды К. А. 1865 г. сент. Христ.чт. 1863 г. май. По вопросу о браке «Критич. разбор учения беспоповцев о церкви и таинствах», гл. 6. «Семейная жизнь в русском расколе», проф. Нильского.

Будучи несостоятельною сама по себе, система беспоповщинского учения не могла быть вполне удовлетворительною и законченною и в глазах последователей оной. Напротив, она порождала новые, неизбежные вопросы и тем давала повод к разделению самой беспоповщины на частные секты. Кроме того общий, присущий расколу, обрядо-верный характер вел к такому же разделению по обрядовым вопросам.

В 1696 году за северозападной польской границей образовались два общежития – мужское и женское Во главе этих общежитий стоял некто Феодосий Васильев, бывший дьячок из новгородской области. Появление общины, конечно, не есть еще само по себе образование новой секты; но дело в том, что между общиною Феодосия и метрополией беспоповщины – Выгон на первых же порах обнаружились некоторые разности. Хотя община Феодосия была устроена также на монастырских началах, но, не смотря на это, Феодосий учил о возможности допущения и жизни семейной для так называемых староженов, т. е. для тех, которые были венчаны в прав. церкви до перехода в раскол; на Выге, напротив, требовали положительного развода. По поводу этого вопроса возникла оживленная переписка между Андреем Денисовым и Феодосием Васильевым, – переписка, на этот раз не проведшая, впрочем, к решительвому разрыву. Другим отличием служило то, что Феодосий, при перекрещивании, позволял себе одевать поручи. Выговцы зазирали его в этом, и он скоро отказался от этого обычая. Разрыв между Феодосием и выговцами произошел из-за вопроса о том, как должно писать титлу на кресте Спасителя. В общине Феодосия употребляли буквальную титулу: I. Н. Ц. I; на Выге, напротив, писали «I. Хр. Царь Славы». Как скоро разность эта стала известна, ревнители мнимого «древняго благочестия» вступили в препирательства. «Нам ваш Иисус Назарянин не надобен», говорили поморцы; «это – насмешка Пилата, это выдумка папистов и тонкий дух арианства, именующий Христа простым человеком». Со своей же стороны федосеевцы обзывали поморцев крестоборцами и иудеями. Дело кончилось тем, что Феодосий, после одного из своих посещений Выговской пустыни, отряс прах от ног своих, сказав: «не буди нам общения ни в сем веке, ни в будущем». Так совершилось разделение беспоповщины на две секты: поморскую или Даниловскую, по местожительству и лицу основателя Выговской пустыни, и Федосеевскую, – тоже по лицу основателя. Впрочем, эти споры, имевшие значение историческое, потеряли уже смысл современный, так как в конце 18 столетия (1791 г.) они были улажены; поморцы остались победителями, и федосеевцы приняли надписание «I. Хр. Ц. Сл». Только новгородские федосеевцы остались верны завещанию своего первоучителя и выделились в особую секту, известную под именемъ – титловщины.

Но в то время, когда между поморцами и федосеевцами окончилась почти столетние споры о титле, разгорелся уже другой вопрос, гораздо более важный, чем вопрос о титле, как в догматическом отношении, так и в практическом, житейском, именно: вопрос о браке. Этот вопрос окончательно и непримиримо разделил обе секты и послужил для них главным и самым существенным отличием друг от друга. Вследствие недостатка в священниках вопрос о браке возникал еще при жизни первых расколоучителей. «Аще кто не имать иереев, писал Аввакум, да живет просто». Затем, в системе беспоповщинского учения брак отнесен к таинствам второго рода, «во спасение» не потребно нуждным, без которых, по нужде, можно обходиться. Таким образом, у беспоповцев утвердилось всеобщее безбрачие, по неимению законных совершителей брака. Основатель секты федосеевской принимал лишь старопоженившихся без развода, чем расходился с поморцами. Но по смерти Феодосия наставники федосеевства не только примирились с ними, но и превзошли их своею строгостию по отношению к брачным. Между тем последствия всеобщего обязательного девства скоро стали приносить горькие плоды. Раскольнические писатели жаловались на резкие уклонения от нравственной чистоты своих единоверцев; «целомудрие, замечали они, увядаше, а скверное житие цветяше». В самой Выговской пустыни, по замечанию историка оной, умножились беззакония, о коих и писать срамно. У федосеевцев было еще хуже; по свидетельству одного федосеевца, все согласие было исполнено блуда и сквернодеяния. Начальники Выговской пустыни принимали разные предупредительные и карательные меры против нецеломудрия, но меры эти были безуспешны. Федосеевцы не видно, чтобы принимали даже и какие-нибудь меры. Таким образом, вопрос о введении в беспоповщине брачной жизни стал вопросом необходимости. В видах его разрешения поморец Вышатин путешествовал на восток, отыскивать православное священство, где и умер, не достигнув цели. Несколько лет спустя молодой и энергичный федосеевец, стародубский крестьянин Иван Алексеев, выступил с резкими обличениями мнимого девства и сталъ учить не только о необходимости, но и о возможности брачной жизии в беспоповщине.

По учению Ивана Алексеева, беспоповцы, по нужде, могут обращаться за совершением брака в церковь «великороссийскую», на том основании, что еретическое и даже нехристианское заключение браков церковью было признаваемо, т. е. по тому же самому, по чему и Феодосий принимал староженов без развода Свое учение Иван Алексеев сперва проводил устно, а потом изложил в обширном сочинении «О тайне брака». Таким образом, он открыл вход в среду беспоповцев не только староженам, но и так называемым новоженам, т. е. открыл возможность вступать в брак по переходе в беспоповщинский раскол. Хотя основания Ив. Алексеева представляли очень много слабых сторон³³, хотя ясно было, что он вводит «новшество», несогласное с началами беспоповщины и с её отношениями к прав. церкви, но нравственная цель, которую он преследовал, доставила ему очень много сочувствующих, особенно в среде молодых людей. В 1757 г. около Алексеева сгруппировалось уже целое общество, известное под именем «новоженов», которые и стали прилагать к делу его учение. В состав этого общества входили и федосеевцы и поморцы.

Алексеев и его последователи-новожены, идя в разрез с учением федосеевцев и поморцев, вовсе не имели в виду отделяться от них и образовывать новую секту: они хотели остаться последователями тех же сект, к которым принадлежали. Ясно, что, сохраняя это единство, новожены должны были вынести много неприятностей со стороны защитников всеобщего девства, к которым принадлежало большинство наставников, – людей более, или менее престарелых, и потому не понимавших добрых сторон реформы. На Алексеева сначала посыпались оскорбления: его называли человеком опасным, дерзким мальчишкою, великим сластолюбцем, ошалевшим от вина пьяницею. Но когда его речи произвели такое сильное влияние, то федосеевские наставники еще в 1752г. собрали собор, на котором положили: новоженов не принимать на общее моление, не жить с ними в одной храмине и не сообщаться в ядении, не мыться вместе в бане, не принимать их на покаяние, хотя бы перед смертью, не крестить их детей, даже не ласкать их, еще более: женщинам не помогать во время мук рождения. Это равнялось полному отлучению со всеми неизбежными последствиями. От этого многие переходили в другие секты, иные же оставляли своих жен и брали себе «стряпух в покойщицы». Вот с какою строгостью и последовательностью проводилось в федосеевстве требование безбрачия.

Поморские наставники, удерживая то же учение о невозможности заключения браков, на первых же порах отнеслись к новоженам снисходительнее или, лучше сказать, – двусмысленнее: они позволяли новоженам вести жизнь едино-домовную; сверх того, принимая новоженов, они ограничивались иногда только наложением епитимий, и допускали их на общее моление; детей новоженов также удостоивали крещения. Все это до времени делалось в поморском согласии в виде исключений. Но то, что терпелось по снисхождению, стало впоследствии признаваться как правило, как закон; брачная жизнь нашла себе полное осуществление в поморской секте, – так что учение о возможности брака стало главным и существенным отличием поморской секты от федосеевской. Это последнее произошло уже в Москве, во второй половине 18 столетия.

Вследствие милостивых отношений к расколу Импер. Екатерины II, в Москве образовалась общины как федосеевская, так и поморская. В год эпидемии (1771) федосеевцы положили начало своему общежитию, известному под именем Преображенского кладбища. Во главе федосеевской общины стоял купец Илья Ковылин, пользовавшийся необыкновенным значением во всем беспоповщинском расколе, – хотя он был человек совершенно необразованный, «Отличная его слава гремела по всей Москве, и раздавался звук её в Петрополе, Риге, Астрахани, Нижнем и в прочих странах благочестия»³⁴. Иногородные общины крестным целованием утверждали свою преданность Преображенскому кладбищу, послы их преклоняли колена и целовали руку «отличному покровителю беспоповщины». «В церкви – патриарх, в мире он был владыка мира»³⁵; в Петербурге он имел сильных и высокопоставленных друзей, был великий хлебосол для московских властей; над последними он не боялся иногда даже потешиться, рассадив напр. угостившуюся компанию по чужим каретам: градоправителя – в карету обер-полицмейстера, а сего – в другую и т. д. «Велика была из сего потеха: время то было христианское; никто не посетовал, благодаря Илью Алексеевича за угощение». Как истый ревнитель федосеевства, а также и по соображениям чисто практическим, – с целью приобрести в свою общину более наследственных капиталов и теснее сплотить между собою её членов, – Ковылин явился самым беспощадным проповедником всеобщего безбрачия; и относительно староженов он говорил, что их брак – пред Богом блудное сожитие, которое необходимо расторгнуть. При этом Ковылин пошел дальше своих предшественников в самом учении относительно тех уклонений от нравственной чистоты, каким сопровождалось обязательное безбрачие. До него на эти уклонения смотрели, как на печальное явление, требующее врачества; Ковылин посмотрел на это иначе. Наказывая лиц, публично опозорившихся, он утешал тех, которые умели скрывать свои грехи, и потворствовал тайному разврату. «Тайно содеянное тайно и судится. Без греха нет покаяния, а без покаяния нет спасения. В раю может быть много грешников, но ни одного еретика». Таким образом, нравственная обязательность телесной чистоты была заменена учением о возможности нравственной распущенности, при отрицании брачной жизни; нравственность обратилась в лицемерие, и безбрачие стало синонимом разврата. Впоследствии некоторые более благоразумные и сдержанные из федосеевцев, хотя и старались смягчить эти циническия правила, но не могли отрешиться от того убеждения, что открытая брачная жизнь далеко ниже случайных связей, так как в последнем случае человек сознает, что он грешит, и кается, а иногда еще и неприятности разные переносит, первый же грешит нераскаянно и открыто.

Несколько позже Преображенского кладбища была построена Покровская часовня поморскаго согласия. Главными наставниками этого согласия в Москве были мещане Василий Емельянов и Гаврило Скачков. Этими наставниками окончательно было введено и утверждено новое учение о возможности брака. Они продолжали утверждать, – как и прежде говорили новожены, – что «брак честен и ложе нескверно»; но при этом они присовокупляли, что этот честный брак, – тайна брака, – может быть заключен не только лицом освященным, как думали всегда все старообрядцы, как учил и Иван Алексеев, но и мирянином, по подобию таинств крещения и исповеди. Таким образом, возможность брачных сопряжений должна быть, по их мнению, допущена не в виде только исключения и снисхождения, а признана как общее правило. Это – новый и чрезвычайно большой шаг в развитии беспоповщинской доктрины, настолько новый и большой, что даже Выговская поморская община ужаснулась этого новшества и вызвала Емельянова для объяснения. Выговские старики убеждали его не вводить нового учения, а учить так, как учили прежние отцы, т. е. не разрешая брака бессвященнословного, оказывать снисхождение брачившимся в церкви, и притом не только староженам, но и новоженам. Емельянов дал в этом подписку... Но потребность семьи, при снисходительном законодательстве Екатерины II ,– даровавшей старообрядцам все гражданския права, – была так велика, сознание нужды в браке, ради сохранения целомудрия в круговращении городской жизни, чувствовалось так сильно, что Емельянов не послушался наставлений выговских стариков и изменил данному им своему слову. Заключение брачных союзов, основанное на согласии жениха и невесты вступить в вечно нерасторжимое житие, при благословении родителей и совершении молебного чина, нарочито составленного, сделалось обычным явлением среди московских поморцев, привлекших на свою сторону и многия иногородные общины. Даже и Выговская пустынь, сердито посмотревшая на это нововведение, впоследствии примирилась с ним и своего общения с московскими поморцами не разрывала. Были составлены подробные наставления «о порядке законного брака». В них говорилось, как послать свата или сваху, как производить смотрины и «рукобитье», обмениваться обручальными кольцами. При этом произносились взаимные обеты вступить в вечно нерасторжимое житие. Бракосочетание должен был совершать наставник в молитвенном доме. Таким образом, поморское согласие в Москве получило название брачников, или иначе оно стало называться новопоморством, федосеевское же согласие стало известно под именем бракоборцев. Это различие лежит в основе разногласия обеих сект и в настоящее время. Сущность разногласия в том и заключается, что федосеевцы учили, как и прежде, что «за рассыпанием руки людей освященных», брак, как таинство, не может уже существовать; поморцы же ввели новое учение о возможности совершения тайны брака и лицом неосвященным.

Представители федосеевского учения, с его оправданием разврата, и – поморского, с новым бессвященнословным браком, завели между собою горячую полемику в Москве. Кроме естестенного желания доказать свою правоту и достигнутъ преобладания в беспоповщинском мире, полемика началась и вследствие той ближайшей причины, что брачники-покровцы своего кладбища не имели, а хоронили своих покойников на Преображенском кладбище. Ковылин же, чувствуя свою власть, отводил места самые дурные, где могилы заливало водою, а иногда и совсем не пускал их на кладбище; раз покровцы вынуждены были пожаловаться на это московской полиции.

Полемику начали покровцы и начали с того, что стали обличать федосеевцев в разврате. Эти резкие обличения посыпались на федосеевцев и в прозе и в стихах:

«Адска гидра пожирает,

Бракобор что взаконяет,

Повсеместное убийство,

Явно гнусное бесстыдство».

Этим поморский писатель прозрачно намекал на гнусные примеры детоубийства и вытравлений плода у федосеевцев.

«К кому убо причтем вас, говорил другой обличитель: к иудеем ли? но не примут сии, яко чтут супружество и Божие творение хвалят; к нам ли убо? – но не восхотесте послушати Христа, чрез Павла глаголюща: честен брак и ложе нескверно. Остается, наконец, с язычники точию поставити вас; но и тии отвергнут, яко нечестивейших паче себе. Платон бо философ утверждает, что благ той, Кто сию сотворил вселенную». Ковылин на первых порах старался оправдываться в потворстве разврату, но эти оправдания были очень слабы. Так напр., на замечание покровцев. что он, Ковылин, позволяет жить вместе мужчинам и женщинам, он отвечал, что это делается для совокупного исполнения разных работ. На это оправдание покровцы справедливо замечали, что это развращенное человеческое предание, чтобы девственнику с девицами быти и в одной храмине жити, потому что естество человеческое удобно на зло прелагается.

Гораздо труднее покровцам было доказать законность придуманного ими бессвященнословного брака. Возможность совершения брачной тайны лицом неосвященным они доказывали примерами языческой, иудейской, а частью и христианской древности, а также разными схоластическими рассуждениями о материи и о форме брака, о происхождении чина венчания и т. п. Доказательства эти сами по себе очень не сильны, потому что, с одной стороны, они опирались на примерах брака естественного, а не брака, как таинства, а с другой – состояли в анализе вопросов посторонних – напр. материи, каковую составляют брачущиеся, и формы, состоящей в обетах и благословении, – а не касающихся прямо лица совершителя. Но федосеевцы 18 столетия были бессильны вести ученую полемику, и глава их, Илья Ковылин, действовал лишь влиянием и авторитетом, не исключающим самых грубых выходок самодура: то он застращивал покровцев, что упечет их туда, куда и ворон костей не заносит, то, «поревновав гордостному дракону» (выражение покровцев), разрушал могильные памятники и кресты, употребив последние на дрова; то он позволял себе даже собственноручную расправу с поморскими депутатами. Раз присланные покровцами конверты с письменными «объяснениями» на возражения федосеевцев, «проворными руками Ильи Алексеевича в мелкие клочки были расщипаны, а подателю оных от быстрой и жесткой его руки крепкими сгибами и угловатыми клочками с сургучом влеплены в лице удары, кои дали восчувствовать изрядную боль». Вдобавок ко всему этому, Ковылин обзывал иногда покровцев на соборе сатанинскими детьми, доказательства их – приказными крючками, а на счет брака выражался столь цинично, что покровцы спешили поскорее удалиться из собрания, оставив общество таких «буцефалов». В позднейшее время учителя федосеевства делали очень сильные возражения против учения о бессвященнословном браке. Они требовали от брачников прямых доказательств, что таинство брака может быть совершено и лицом неосвященным. Но так как брачники указать таких доказательств не могли, то федосеевцы и говорили, что брак их есть новшевство, «кичливое самоизмышление, Писанием не предписанное и отцами не заповеданное», что доказательства брачников состоят лишь из «силлогизмов, т. е. вымыслов», что проповедуя бессвященнословный брак, они – брачники «не дверью входят, а чрез ограду лезут, чрез врата скачут, новую дверь просекают, напротив слова Божия бунт сочиняют».

Но если брачники не могли прямо и ясно доказать возможность совершения тайны брака мирянином и тем оправдать свой бессвященнословный брак, то они прямо и положительно доказывали необходимость брачной жизни, имеющей продолжиться до самого конца мира, и вечное существование брачной тайны в христианской церкви. Брачное сожитие, говорили они, основывается на обетовании Творца раститься и множиться, и потому потребность брачной жизни лежит глубоко в человеческой природе; по учению же св. Златоуста, закон никогда не дастся на истребление естественных потребностей человека. Сверх того, брак, по учению блаженного Феофилакта, существует смерти ради; он «составляет помощь смертну и восполнение недостатку и бывает продолжения ради родов». Значит, заключали брачники, доколе будет существовать смерть, дотоле должен быть и брак. Этих оснований не в силах уже были опровергнуть никакия возражения бракоборцев.

Следствие споров о браке; – Федосеевское новоженство. Таким образом, на беспоповщинской почве вопрос о браке не мог и не может быть решен согласно, так как на той и на другой стороне есть и сильные и слабыя доказательства. Но так как на стороне брачников были естественные требования природы и нравственное чувство, всегда способное возмущаться безобразными последствиями федосеевского безбрачия; так как, с другой стороны, оживленной литературной полемике брачников на первых порах противополагались лишь грубыя выходки бракоборца Ковылина: то идея бессвященнословного брака не только восторжествовала во время Ковылина, не только она одерживала значительные победы после него, но не осталась без влияния и на внутренний строй самого федосеевства. Ярый бракоборец Илья Ковылин, требовавший в начале безусловного развода даже староженов, к концу своей жизни сделал уступку в том, что не стал требовать от них непременного развода, а разрешал им жить в одном доме, – впрочем, под условием чистоты: в случае же несоблюдения последней и чадородия узаконил лишь временную епитимью. Но эта уступка не удовлетворила федосеевцев. Еще раньше в Петербурге многие наставники сквозь пальцы смотрели даже и на вновь поженившихся и крестили у них детей³⁶. После смерти Ковылина новоженство мало-помалу окончательно утвердилось среди федосеевцев и существует доселе. Но это новоженство не есть, по понятию самих федосеевцев, нечто законное, а не более, как терпимое зло; оно составляет сделку между учением о всеобщем девстве и требованиями жизни. Федосеевская новоженка только пред миром жена, но пред Богом – блудница. Поэтому она носила иногда, в прежнее время, название не жены, а только домостроительницы, попечительницы, стряпухи, товарки, хозяйки дома. Поэтому и федосеевский новожен считается также не полноправным членом федосеевской общины: он если и допускается теперь на общее моление, то стоит позади всех и не молится, а только слушает богослужение; когда наставник кадит, он не простирает рук, как другие – верные, – для принятия благоухания³⁷, словом: это – какой-то полуверный, полуотлученный. В случае чадородия новожен обязывается нести епитимью. На исповедь он принимается только в тяжкой болезни, под условием обета не жить более с женою. Эта предсмертная исповедь и составляет единственное основание религиозного упования; кроми её для федоееевского новожена нет надежды на спасение. Самые способы брачных сопряжений, за немногими исключениями, отличались странною оригинальностью. Они состояли в том, что, по условленному уговору, мужчины тайно уводили девиц от родителей в свои жилища, иногда же девицы убегали сами, восхитив имение своих родителей. Последние нередко все это знали, но притворялись незнающими, хитрили, показывали вид, что это делается против их воли. В конце концов, дело разрешалось тем, что родители жениха и невесты, сошедшись вкупе, условливались о приданом и затем расходились по домам. Теперь дело делается большею частью прямее, – открыто исполняются все брачные празднества, за исключением, конечно, религиозных обрядов; иногда, впрочем, бывает и благословение брачующихся иконами. Этот последний обычай справедливо обличают брачные, замечая, что как можно благословлять на дело греховное?... Таким образом, федосеевское новожевство есть не что иное, как открытое наложничество, прочность которого обусловливается чисто личными отношениями.

Итак, вопрос о браке и доселе разделяет беспоповщинский мир на две враждебные общины: общину брачных и безбрачных, с их новоженами в смысле терпимого зла. Кроме того в среде федосеевства допущение новоженства служит предметом нескончаемых пререканий и волнений. Федосеевский собор в Москве, бывший в 1883 году, с целью восстановить строгия требования безбрачия, послужил причиною внутренних усобиц и разделений самого федосеевства (Подробности в «Братск. Слове», 1883–1885 гг.). В некоторых местах федосеевския общины разделились на две и на три общины – из-за более строгого или более снисходительного отношения к новоженам. Более строгие к новоженству наставники не крестят даже детей новоженов, или крестят в том только случае, когда их принесут, как неизвестно кем подкинутых, «богоданных» детей. С |другой стороны, снисходительные к новоженству федосеевские наставники местами доходят прямо до признания брака, как действия законного³⁸. Таким образом, вопрос об отношении к новоженам является в настоящее время предметом нескончаемых споров и дроблений федосеевской секты.

Христ. чт. 1836 г. окт., «Состояние раскола при Петре I». Раскольнич. дела XVIII стол. Есипова, т. 1. Прав. Обозр. 1864 г. янв. «Филипповская молельня» Вишнякова. О бегунах. Прав. Обозр. 1864 г. авг. Вестн. Европы. 1872 г. ноябр. и 1883 г. «Бегуны». Розова. Душепол. чт. 1862 г. ч. 3-я, стр. 120–125 Братск. Сл. 1875 г. кн. 4 стр. 295 и дал. Наша статья «Старообрядческое бегунство в его прошедшем и настоящем». Странник 1892 г. и отд. брошюра. «Внутреннее устройство секты бегунов». Миссионер. Обозр. 1900 г. март–октябрь.

Кроме вопроса о браке, не менее важным вопросом, волновавшим беспоповцев и производившим дробление беспоповщины, был вопрос о том, может ли беспоповец быть верным членом общества, исполнителем гражданских обязанностей. Первые вожди раскола, восставшие собственно против церковных исправлений, отвергнув авторитет церковной власти, коснулись, в силу существовавшей тогда связи между церковью и государством, и представителей власти гражданской. Царь, охранитель благочестия, стал на сторону исправлений, стало быть, и он потерял благочестие. Поэтому Аввакум, рассказывая о своих сновидениях, писал царю Алексею Михайловичу, что он видел его пораженным неисцельною язвою, а по смерти его писал сыну его, царю Феодору, что царь Алексей в муках сидит, слышал он от Спаса, и то ему за свою правду. Диакон Федор намекал, что и в будущем нельзя надеяться на лучшее: «отселе, говорил он, на горшая будет происходити цярьми неблагочестивыми». Вследствие этого на первых же порах раскол заявил себя даже прямыми возмущениями.

Гражданския реформы Петра (брадобритие, введение немецкого платья и другия), при господствовавшей религиозной точке зрения и на предметы жизни общественной, при исторически укоренившемся подозрении ко всему иноземному, при существующем мнении о распространении власти антихристовой с запада, – породили толки даже и не в среде раскола о наступлении антихристова времени. Это же порождали и реформы церковные, особенно перемена празднования нового года и уничтожение патриаршества. Экзальтированные проповедники не стеснялись на базарах и даже в церквах говоритъ о Петре, что он возлюбил веру немцев, что он едва ли настоящий царь... что привезли уже клейма, и станут народ пятнать, и станут в него веровать, словом, – что он антихрист. «Бойтесь этих печатей, православные; бегите, скройтесь куда-нибудь. Последнее время, антихрист пришел... антихрист». Эти толки о наступлении времен антихристовых в учении раскола находили себе полное подтверждение, – так как мысль о воцарении антихриста в России унаследовала ими еще от первых вождей. Понятно, поэтому, что и среди раскольников явилась проповедь: «ныне царство антихриста, и никто души своея не спасет, аще не приидет к нам христианам... А что Петр в церковь ходит, то в церквах ныне святости нет; что мотаться, – антихрист он, да и все тут!»

Так совершился разрыв раскола с государством. Поэтому последователи его за царя Бога не молили, – некоторые сочиняли, впрочем, особыя молитвы об обращении Петра в христианскую веру³⁹, – благополучию государственному не радовались, а радовалось несчастью; нашлись даже фанатики, которые пытались убить царя, – один раз во время крестного хода, а другой раз во дворце. В Астрахани и на Дону неудовольствие разрешилось возмущениями, потому что «злые бояре и немцы, как говорилось в прокламации, вводят еллинскую веру, и от истинной христианской веры отвратились».

Но такое отрицательное отношение к государственным порядкам и к самой власти обнаруживалось фактически только в горячих головах, и не вошло еще в догму беспоповщины. Большинство ограничивалось глухим неудовольствием. Мало того: практические люди, стоявшие во главе беспоповщины, братья Денисовы, нашли даже возможным поставить свою общину положительно в мирные, служебные отношения к государству, – чтобы тем удобнее вести борьбу с церковью. Разделяя мнение о воцарении последнего антихриста, Денисовы в то же время с уважением говорили о «пресветлейшем Императорском Величестве». Андрей Денисов писал даже «панегирик, выражавший, высоту и отличие в российских венценосцах первого Императора Петра Алексеевича»⁴⁰. Не довольствуясь этими словесными заявлениями, выговцы исправляли казенные работы на Повенецких заводах, строили суда по новому образцу, посылали письма и гостинцы государю, состоявшие из оленей, коней и быков; по кончине Петра они записались в раскольнические списки, платили двойной оклад, и в заключение всего, – вследствие доноса некоего Ивана Круглого, опасаясь со стороны правительства разорения, – ввели в богослужение и молитву за царя и царствующий дом, в защиту чего писали даже сочинения⁴¹.

Но такия отношения к государству, основанные чисто на практических соображениях, не могли удовлетворять всех беспоповцев. Из учения об антихристе и о последних временах всегда можно выводить следствия неблагоприятные в государственном смысле, и потому мирные отношения беспоповщины к общественному устройству и исполнение вытекающих отсюда обязанностей всегда могли встречать противодействие и порождать неизбежные при этом волнения и раздоры. Действительно, еще про жизни первых основателей начальников Выговской пустыни, в среде её насельников явился уже протест какого-то пастуха, который утверждал, что в антихростово время не следует брать паспортов и даже денег, не должно ходить по каменной мостовой, выдуманной лицами неблагочестивыми; при этом он упрекал бепоповцев, особенно за то, что они записывались в двойной оклад⁴². Проповедь пастуха нашла себе сочувствие; явилось согласие пастухово. Но история его нам неизвестна; вероятно, оно скоро пало пред авторитетом влиятельнейших вождей Выговской пустыни.

Секта филипповская. Гораздо упорнее и важнее по своим последствиям было другое противодействие заправителям Выговской общины и начальникам секты, – противодействие, начавшееся по личным счетам, по честолюбивым замыслам, но тут же получившее характер религиозного раздора. Некто Филипп, один из наставников Выговской пустыни, по смерти Данилы Викулина, захотел стать во главе общины, и не стал оказывать должного послушания избранному настоятелю Семену Денисову. Когда же собрание стариков обвинило за это Филиппа, то он покинул Выг, огласив выговцев еретиками. Целая толпа его привержевцев последовала за Филиппом, и в 50 верстах от Выговской пустыни он основал отдельный скит. Если бы все дело ограничивалось только одними честолюбивыми целями, то, по утешении страстей, новый скит вошел бы снова в состав поморско-даниловской секты. Между тем этого не случилось: в новом скиту положено начало и новой секте. История не дает нам точных указаний, в чем именно, по мнению Филиппа и его приверженцев, состояло неправославие выговцев, по последующия события дают понять общий характер обвинения. Когда выговцы, вследствие доноса Ивана Круглого (1738 г.) и прибытия комиссии Самарина, ввели в своем богослужении молитву за царя, – Филипп и его последователи не сочли этого возможным, обозвали выговцев самарянами и предались самосожжению. Фанатическое отношение не только к церкви, но и к общественному строю легло в основу филипповской секты, окончательно образовавшейся после упомянутого обстоятельства. Самосожжение, которое еще Аввакум называл «блаженным изволом о Господе», возведено было в догму, и ни одна секта не представляет столько самоумерщвлений, как филипповская. Считая молитву за царя самарянством, филиповцы находили соблазнительною и запись под двойной оклад, и потому большею частью предпочитали оставаться незаписпыми раскольниками. Затем, вследствие снисходительных отношений правительства Екатерины II многие раскольники стали селиться в городах и свыкаться с городской жизнью; в это время и многие беспоповцы переставали не только гнушаться обыденными сношениями с православными, но и стали заимствовать у них обычаи: бывали в гостях у православных родственников или знакомых и не только ели на одном столе и из одних сосудов, но и целые ночи проводили в танцах и «прочих бесотешных забавах, не стеснялись слушать музыки и варганы, следовали богомерзким модам, шили платье немецкое и туркообразные салопы». Но филипповцы и в это время оставалось, по выражению современников, «крепкими христианами», т. е. держались вдали от православных: при этом они называли федосеевцев народом избалованным, а поморцев совсем погибшими, и писали против последних такия жесткия обличения, что поморцы говорили, что они писались с помощью дьявола. Неодинаковость отношений к федосеевцам и поморцам основывалась на близости филипповцев к федосеевцам; те и другие не принимали учения о бессвященнословном браке. Но и при этом, в отличие от федосеевцев, филипповцы с большею резкостью и теперь отвергают молитву за царя, не допускают открытого федосеевского новоженства, а равно и не учат о потворстве разврату, хотя примеры уклонения от нравственной чистоты нередко бывали и бывают и у них.

Наконец, между самими филиповцами есть несогласия по вопросу о ношении модной одежды, по неодинаковому отношению к староженам (одни после чадородия разлучают их от единодомного сожития, другие только наказуют епитимьями), а также по вопросу о совокупном ядении с приготовляющимися в перекрещиванию⁴³. Филипповство и до настоящаго времени особенно сильно держится в архангельской и отчасти, в олонецкой губерниях, а также существует в Москве, Петербурге и в некоторых других местах.

Секта странников или бегунов. В смысле отрицания некоторых гражданских требований и принятых житейских обычаев и филипповцы не довели выводов до конца. Они не молятся за царя и строго избегают общения с православными в пище и питии; но и при этом они не разрывают всех связей с обществом: живут в его среде, несут обычные общественные обязанности, платят повинности. В прежнее время (до 1783 г.) они записывались иногда и в двойной оклад, если же и избегали записи, то выдавали себя за православных, т. е. лицемерили. Разделяя общее с другими беспоповцами учение о конечном царствовании антихриста, они хотя и читали в святоотеческих и других уважаемых книгах что благочестивые христиане в это время побегут в горы и пустыни, чтобы скрыться от антихриста, но толковали это не в буквальном, а в аллегорическом смысле, и продолжали жить в деревнях и в городах. В царствование Екатерины II филипповцы построили даже в Москве моленную, в Дурновом переулке Покровской части.

В последней четверти прошедшего столетия из среды филипповцев явился человек, недовольный такими неопределенными отношениями всех беспоповцев к гражданским порядкам и требованиям, и решившийся довести начала беспоповщины до самых крайних выводов. Это был некто Евфимий, родом из Переяславля, отданный в военную службу, но бежавший из неё и скрывавшийся то в Москве, то в поморских филиповских скитах, то, наконец, в лесах ярославской губернии. В последние он ушел уже вследствие разрыва с филпповцами, с прямою целью своеобразной пропаганды и образования отдельного толка. Еще в бытность в Поморье он высказывал уже резкие обличения против федосеевцев и филипповцев. В Коровинской слободе ярославской губернии ему удалось даже составить нечто вроде собора, на котором он формально так сказать, высказал осуждение всех известных ему раскольнических согласий; осуждение это он наложил в нарочито составленном «послании» на Преображенское кладбище или в так называемом Разглагольствии. Главным пунктом обвинения, общим всем толкам служила запись их последователей в раскольнические списки. Эта запись, по его мнению, есть не что иное, как отречение от христианского имени и подчинение власти антихриста. Это видно из того, что всякий, записывающийся в означенные списки, признает себя раскольником и, значит, отрекается Христа. «Вступившие в оклад раскольнически антихриста обоготвориша, его правоверна, себя же зловерных отступников нарекоша быти» В том же самом отречении от Христа обвинялись и незаписные раскольники. Основанием для обвинения последних было то, что они выдавали себя не за благочестивых христиан, а за последователей церкви еретической (т. е. православной). Посему они должны были нередко обращаться с разными просьбами к приходским священникам, напр. за свидетельством о бытии на исповеди, необходимом для получения паспорта, за благословением копать для умершего могилу и т. п., должны было принимать их в праздничные дни и давать руку. «Сии прилагающиеся великороссийской церкви чада, говорил Евфимий, исповедающе дьявола-антихриста, от Христа отреклись, представляя злочестивым трапезу, подчуя их и кланяясь, отцами их нарицают: покушай, батюшка.... Во время праздник своих, егда они нечестивии к дому их приидут, толкуще у врат или у окна, глаголюще хозяина дома и глаголя: давайте нам за святость, или за праздничный молебен; они же износят к ним, яже кто может яко за святыню и моление хлеб, пироги, каравай, он жито, а ин деньги».... «Созерцайте убо окрест себе и уразумейте, кто есть христораспинатель, и узрите всякого того быти, иже со еретики любовь и мир и совокупление имать». Таким образом, по мнению Евфимия, «в конец истреблено благочестие и повсюду царствует нечестие», так что и все старообрядцы подпали под власть антихристову, а потому не имут и крещения христианского. Поэтому Евфимий, в третий уже раз, окрестил сам себя, – так как православного крестителя, по его представлению, негде было взять, а затем стал перекрещивать и своих последователей. Так возникло ядро новой секты, которая связывала свою историю с древними, еще допетровскими, скрывающимися по поморским пустыням раскольниками. Положительным требованием Евфимия было то, что истинный христианин должен таитися и бегати, или с антихристом в брань вступити. Не имея зде пребывающего града, он должен быть в буквальном смысле странником и притом неведомым миру, должен разорвать всякую связь с обществом. По этому признаку последователей новой секты стали именовать странниками, бегунами, подполъниками.

Разрыв всяких связей с обществом, постоянное странствование имеет у бегунов смысл догматически-религиозный, тесно связанный с беспоповщинским учением о царствовании антихриста. Основатель бегунства изменил только самое понятие об антихристе сравнительно с другими беспоповцами. По учению последних, антихрист есть нечто мысленное, – совокупность мнимых ересей, содержимых якобы прав. церковью. Посему и представителей власти антихристовой они видят главным образом в православном духовенстве, видимыми же знамениями этой власти считают содержимые церковью обряды. Евфимий и другие учители бегунства изменили этот взгляд, и понятие об антихристе отнесли к преемственному ряду царствующих после императора Петра I лиц; видимыми же знаками антихристовой власти они стали считать разные требования государственной власти и исполнение гражданских обязанностей. Таким образом, они оживили и возвели в догму старые толки о Петре I, как антихристе, распространив это понятие и на последующих царственных лиц. Основаниями для этой догмы послужили, как было и прежде, все преобразования Петра I, но главнейшими из них были следующия: «Петр не прия на ся царского имени, восхоте по римски именоватися император», а властительное имя император без буквы м, т. е. иператор, заключает число имени антихриста 666. Затем, сделавшись императором, он патриаршее лице отстави и состави синод; четырех бо экзархов в присутствие избра, сам же в них пятый седе, предрассуждати духовная; и се являет сидение его в церкви жидовстей. Затем, с целью держать народ в своей власти, он установил народную перепись, ввел подушное и паспорты, «а до сего человецы свободен быша и дань душевную воздавали Господу». Наконец «гордый князь мира во имя Симона Петра – антихрист, егда переписал народ и взаконил богопротивные обычаи, тогда воцарися вполне и устроил антихристу дом царствующий, повелев указом 1722 г. в 5 день февраля признавать объявленного им наследника»⁴⁴. Вследствие такого учения последователи странничества отвергают существующую царскую власть, и свои мысли не стесняются заявлять прямо даже на следственных допросах. «Ваш господин император, говорил один странник, есть представитель власти антихриста, как потомок Петра великого». «Под свод законов не подхожу, потому что государь – раскольник, христианином его не признаю, потому что он отстал от истинной веры. Это учение я слышал от странников разных мест и сам учил взаимно других». «Власть царя над собой не почитаю, говорил другой странник, за царя Бога не молю и молить не буду, почитаю цари за богоотступники, сопротивники, антихристы». «Аще Вы, царю Николай Павлович, показывал на следственном допросе третий, повелиши соблюсти православную веру, должен воздать дань, честь и поклонение; аще же ни, то ниже чести, ниже поклона, ниже дани, что я подписную собственноручно Дометиан Феофанов, раб Христов»⁴⁵. Антихрист, по Апокалипсису, будет иметь свой образ или икону; по понятию бегунов, этот образ зверя-антихриста составляет гражданская власть, «у нейже вси человецы в покорстве состоятся, и покоритися властем сим значит покоритися образу его». Духовная же власть суть лживые пророки, проповедующие людям, яко велик царь явися на земли; Никон есть первый лживый пророк⁴⁶. Таким образом, настоящее состояние не только церкви, но и общества представляет, по учению бегунов, особый греховный, сатанинский мир, во всем противоположный миру Божию⁴⁷.

Из такого представления и вытекают практические выводы бегунов о невозможности жить в обществе и вести общественные повинности: записываться в ревизию, платить подати, брать паспорта; отсюда вытекает и требование их постоянного странничества и укрывательства. Ясно, что вся означенная система составляет развитие и последнее слово без поповщинского учения о царствовании антихриста и могла явиться и может держаться только на беспоповщинской почве; она показывает, до чего, идя путем строгой последовательности, может договориться беспоповец. От этого, полемизируя против учения странников, беспоповцы других согласий, хотя доказывают и верные в существе дела мысли, но встречают сильные опровержения с точки зрения общего всем беспоповцам учения об антихристе. Так поморцы в доказательство молитвы за царя приводятъ слова Ап. Павла и многие примеры из истории первенствующей церкви, молившейся за царей иноверных. Федосеевцы точно также рассуждают о законности платимой царю дани, и вообще о повиновении царю: «всяка душа, говорят они, властем предержащим да повинуется». Мысли – совершенно верные и доказательства для всякого очевидные. Но странники отвечают на это: «Они тогда языческие властители слуги токмо дьявола нарекошася, здеже о самом сатане состоит слово, и не в покорении ему снятие верных утверждают, но на брань возбуждают»⁴⁸. Сверх того, относительно молитвы за царя бегуны прибавляют, что молиться о даровании царю победы, значит молиться против самих себя, молиться об истреблении христиан, т. е. их – странников, о пленении их в область антихристову.

Но если возражения поморцев и федосеевцев были бессильны пошатнуть систему странников, то сама по себе она скоро оказалась неосуществимою на деле, так что сами последователи её были вынуждены делать разные уступки. И прежде всего учение основателя бегунства исключало возможность всякой организации секты, лишало ее устойчивости, прочности и будущности. Неимение ни града, ни села, ни дому, постоянное бродяжничество по разным «любезным пустыням» скоро разорвало бы связь между членами секты и само собою прекратило бы её дальнейшее существование. Кроме того, подобный образ жизни, привлекая в секту людей бедных и бездомных, а также беглых преступников, отнимал возможность привлечения в оную людей богатых, привыкших к оседлости, которые могли бы материальным образом поддерживать её существование. Поэтому, по смерти Евфимия, в среде страннической секты возник вопрос: кто может быть последователем секты, тот ли только, кто бегает и скрывается, или может быть и тот, кто открыто живет дома? Наставник Яков Яковлев, рассуждая строго в духе учения Евфимия, утверждал, что только тот может считаться членом общества, кто действительно будет скрываться; но Ирина, бывшая постоянною спутницею Евфимия, и наставник Крайнев находили возможным принимать в общество и тех, кто только даст обет быть странником, хотя и будет жить дома. Споры были довольно жаркие, но победа осталась на стороне последних. Ясно, что в этом случае первое место заняли уже практическия соображения, так что учение Евфимия и оказалось неудобоисполнимым. Таким образом, в состав страннической секты стало входить много лиц оседлых, продолжавших жить в семье и обществе. Этим лицам было поставлено в обязанность давать приют действительным странникам. Все время своего пребывания в мире они оставались и остаются неперекрещенными и именуются только «познавшими веру христианскую» (Стран. 1881 г. № 142), иначе «жидовыми христианами». Так образовались бегунския пристанодержательства; они то и связывают бегунов в одно цельное общество.

Пристани устрояются с разными тайными входами и выходами, большею частию в подъизбищах, или на чердаках, на дворах, огородах и проч. Тайники бывают в виде ям под лестницами, чуланами, шкафами, иногда они устраиваются за стеной, или под двойной крышей, иногда под печкою. Были открыты целыя бегунския деревни, в которых все дома соединены между собою тайниками, а тайник последнего дома выходил в сад, в перелесок, или на большую дорогу.

Пристанодержатели или «жиловые» странники, состоящие членами секты под условием обета странничества, обязаны исполнить этот обет по крайней мере пред концом жизни и умереть действительными странниками. Но и это требование часто исполняется лишь по форме, а не на самом деле. Пред приближением смерти странноприимца родственники его подают в полицию объявление о том, что он куда-то скрылся. Это объявление и служит знаком того, что странноприимец разорвал все связи с обществом. Затем выносят его, или он сам выходит в соседний дом или в тайник и проводит там время «под скрытием и в душеспасительном страхе» ; тут же он принимает и новое крещение, становясь таким образом действительным странником. Тем все странствование в оканчивается. В настоящее время чаще бывает так, что жиловые бегуны в старости или болезни отводятся в лес, где и живут до смерти, и о них обыкновенно говорят, что они ушли на богомолье. Больных детей стараются перекрестить, и они часто умирают. Перекрещивают бегуны большею частью или в озере, или в пруду, или в кадках, на дворах дома.

Умерших странники хоронят в неведомых местах: в лесу, в поле; детей иногда хоронят на пашнях и в огородах. Могила странника неизвестна, никаких насыпей над нею нет.

По нравственным понятиям странники похожи на федосеевцев. Они не только не признали возможности заключения брака, но и от старопоженившихся требовали развода. Действительные странники по наружности – монахи и принимают после нового крещения монашеския имена (Нифонт, Евстафий, и т. п.). Уставы их необыкновенно строги; наказания налагаются очень тяжелыя, особенно за грехи против 7-й заповеди. Но жизнь бегунов слишком далеко расходится с уставами. Летопись страннической секты наполнена самыми возмутительными и грязными фактами разврата, соединенного с грубыми изнасилованиями и истязаниями. Начиная с Евфимия, по показаниям самих странников, нет ни одного наставника, который бы не имел любовниц. К этому присоединялись воровство и грабежи, подавшие повод к самому открытию секты в 1852 году, а также – и убийства⁴⁹. Все это неудивительно, так как в состав секты входило много ссыльных преступников, которые часто были наставниками и всегда являлись главными ревнителями и пропагандистами.

Непригодность к жизни системы учения бегунов сказалась не только в том, что по смерти Евфимия потребовалось изменить его учение, допустив в состав секты не настоящих странников, а странноприимцев, но и возникновением других вопросов, которые вытекали из самой системы бегунского учения. Эти вопросы породили внутренния усобицы и повели к распадению бегунства на мелкие толки.

В первой четверти настоящего столетия возник вопрос о деньгах, можно ли их брать страннику, так как на деньгах находятся государственный герб (печать антихриста) и показывается ошибочное, по мнению бегунов, летосчисление на 8 лет. Вопрос о деньгах Евфимием был обойден. Но один из строгих его последователей, странник Василий Петров, проводя последовательно учение Евфимия, доказывал, что разорвавший всякую связь с греховным миром, странник не может брать и денег. Так образовался в странничестве толк безденежников. Первые его последователи снова перекрестили сами себя. Но так как без денег жить нельзя, то безденежники просят вместо себя принимать денежную милостыню своих благодетелей – странноприимцев и покупать для них все нужное. Таким образом, по смыслу их учения, печать антихристову они просятъ принимать вместо себя своих благотворителей – странноприимцев, за что и благодарят их, как послуживших им «Бога ради». Это значит, по меткому замечанию одного православного писателя: «благодарю, что вместо меня ты принял печать антихристову»⁵⁰! Толк безденежников очень незначительный; против него восставал главным образом знаменитый учитель бегунства Никита Семенов. Вместе с вопросом о деньгах возникал вопрос об употреблении книг единоверческой печати, без которых обойтись весьма затруднительно, – так как книги старых изданий очень редки. Между тем в книгах единоверческих имеется выходной лист с упоминанием благочестивейшего Царя и св. Синода Вопрос этот сам по себе дробления не произвел. На одном из бегунских соборов он был решен так, что книги единоверческой печати употреблять можно, только выходной лист следует выдирать. Но с этим решением не все согласились, и книг единоверческой печати некоторые – хотя не многие – вовсе не принимают.

Один из главных наставников бегунства, Никита Семенов, одержавший победу по вопросу о деньгах и об употреблении книг единоверческой печати, породил раздор по поводу написанных им статей для управления и для возвышения нравственности. В этих статьях (всех 84) он учреждал в своей общине нечто в роде церковной иерархии. Управляющий всеми делами должен быть чем-то вроде патриарха, и ему должны повиноваться все странники. Затем, для нескольких мест должен быть старший, вроде епископа, а для каждой отдельной местности – вроде пресвитера. Кроме того, Никита изменил и самое учение основателя бегунства об антихристе; он учил, что антихрист не чувственный человек, а дух, дьявол, действующий в еретиках и отступниках. Те, которые приняли эти статьи, избрали старейшим (т. е. патриархом) самого Никиту: но другие в самом составлении статей заподозрили одно любоначалие и говорили про Никиту, что он «подобен Никону патриарху, издав новый закон». Открытый раскол с Никитою произвели три старца, им же поставленные начальствовать (Иван Васильев – в Вологде, Мирон Васильев – в Пошехонском уезде, и Осип Семенов – около Ярославля), – которые вскоре и сами разделились. Строгих приверженцев Никиты называют «статейниками». Это разделение произошло в шестидесятых годах прошлого столетия.

В то же время (в шестидесятых годах прошлого столетия) возник между странниками и вопрос о браке. Этот вопрос противоречит самому духу учения странников, как людей не имущих ни града, ни веси; но он так же, как и у прочих беспоповцев, возник вследствие потребностей жизни. Один из совращенных в странническую секту (Николай Игнатьев Косаткин, из новгор. губ.), но еще неперекрещенный. во время болезни, на исповеди пред крещением не высказал духовнику желания совершенно разойтись с женою, а ответил, что «если это согласно будет с законом и св. писанием, то разойдусь». Несмотря на такой ответ, наставники решились окрестить его (после чего он становился действительным странником), вследствие тяжкой болезни. Когда же он выздоровел, то сначала его почти насильно развели с женою и детьми, которых также перекрестили. Но вскоре Косаткин сошелся с женою, и у них родилась дочь. После этого он и сделался проповедником учения о нерасторжимости заключенного брака.

В тоже время один из наставников, Мирон Васильев, – противник Никиты Семенова за его «статьи»,– стал толковать, что надобно учредить брак; поэтому всем снова нужно креститься – так как Никита держится де маркионской ереси, и крещение его еретическое. Учение Косаткина и Миронова заключалось в том, что, по нужде, должны до второго пришествия действовать три тайны: крещение, покаяние и брак (как учили и брачники-поморцы). Косаткин снова перекрестил сам себя в реке. После этого он стал перекрещивать и других странников, принявших учение о браке. Старобрачные стали сходиться вместе, а вновь брачить стали под условием взаимного обета и при пении молебна.

В защиту брачной жизни брачные странники указывали на христиан первых веков, которые скрывались от гонителей в пустынях, но некоторые из них вели брачную жизнь. Против этого указания странники – небрачные замечали: «посмотрим, как они с малолетними детьми будут в пустыне странствовать! Первые христиане питали надежду, по окончании гонения, возвратиться в мир, а мы сей надежды иметь не можем».

В последнее время странники, пред выходом в странство, стали даже брать паспорта на настоящее мирское имя, – каковое после перекрещивания они переменяют на другое, и с этими паспортами бродяжничают. Кроме того между современными бегунами замечается еще то явление, что «жиловые» последователи бегунства детей своих оставляют некрещенными, иногда же крестят в православной церкви. Но если случится ребенку опасно заболеть, то его крестит наставник бегунства, и если умрет, то хоронит его секретно от других. Существовало, наконец, подозрение, что бегуны прибегают к душительству, которое именуется «красною смертию». Но фактических данных в подтверждение этого не было открыто.⁵¹

Аароновщина или Онуфриевщина. «Исторические сведения об Аароновщине» И. С. Странник, 1862 г. «Замечательное обращение из раскола».

Беспоповщина, вследствие возникших в оной вопросов о браке и об отношении к гражданскому обществу, разделилась на несколько частных сект. Крайними ступенями этого разделения служат с одной стороны поморство, или точнее новопоморство с учением о молитве за царя и о возможности заключения брачных сопряжений, а с другой бегунство с отрицанием всех общественных обязанностей. Но между этими крайними сектами, сверх упомянутых сект (федосеевство, филипповство и др.), есть секты чисто местные, которые по одному признаку приближаются к бегунам, а по-другому к поморцам-брачникам. Такова существующая в Архангельской губернии секта Аароновщина или Онуфриевщина. Аароновщина выделилась из филиповщины. Основателем этой секты был некто Семен Протопопов, в пострижении Онуфрий, живший в царствование Екатерины II. Брат его был городничим г. Холмогор. По совращении в филиповство он поселился в одном ските (анбургском, в 45 в. от Архангельска); но отсюда, как утверждают филиповцы, был изгнан «за прижитие чадородия со своей крестницей». По удалении из скита Онуфрий и стал проповедывать учение о браке, филиповцев же называл еретиками-маркионитами. Его учение о браке такое же, как и учение брачников-поморцев, т. е. он признавал возможность совершения тайны брака лицем неосвященным. Но при этом он расходился с ними в том, что не признавал законными браков староженов, венчанных в прав. церкви, и по отношению к ним требовал или развода, или нового брака. В тоже время Онуфрий обвинял филиповцев и за то, что они отвергают молитву за царя. Но с другой стороны Онуфрий пошел далее филиповцев по вопросу о записи в раскольнические списки. Эти записи он отвергал безусловно, говоря, подобно бегунам, что записавшийся в эти списки признает себя раскольником и, отрекаясь таким обр. имени христианкого, является отступником от Христа. При этом и паспорта он называл печатью антихриста, а также считал грехом давать в судах какие-либо подписки.

Онуфрий нашел себе многих последователей в архангельской губернии (в уездах архангельском, холмогорском и шенкурском), частию же и в вологодской. Переходящих в свое согласие из других согласий он принимал сначала посредством поста, а потом стал всех перекрещивать, как еретиков, по 47 прав. Василия Великого. Онуфрий умер в 1829 г.

Название Аароновщины секта получила от одного вологодского купца, Андрея Жукова, который прозывался Аароновым.

«О рябиновщине» Прав. Собес. 1867 г. О самокрещенцах в Русск Вести 1862 г. сент. и Прав. Собес. 1872 г нояб. стр. 259 и дал. О новоспасовцах Душепол. Чтен. 1882 г. сент. Прав. Собес 1883 г. ноябрь. О спасовцах, которые совсем не крестят детей. Церк. Вед. 1891 г

В ряду беспоповщинских сект старообрядческого раскола есть немало таких, которые расходятся в одном из общих существенных признаков с описанною беспоповщиною, получившею свое начало в Поморье и потом раздробившеюся по разным вопросам. Все означенные секты держались и держатся тех основных убеждений, что за неимением священства возможно и неосвященному лицу отправлять церковное богослужение и совершать два «потребнонуждные во спасение» таинства: крещение и покаяние. Но это многим из беспоповцев же, показалось святотатством, присвоением прав, не принадлежащих мирянину. Мирянин, говорили они, действовать священная не может: доказательство они на это видели и указывали другим в Кормчей книге, второе правило св. апостол: «Восхищающая недарованная им раздражают Бога, якоже сывове Кореови и Озиа царь. Ни диакону убо приносити жертвы несть достойно, ни крестите кого, ни благословления мала или велика сотворити ... Дерзнувый таковая не с вами борется, но свеликим Архиереом Христом (Кормч. гл. 4, л. 30). К тому же и 6-е правило собора в Гангре говорит, что проклят тот, кто собирается кроме церкви и церковная хощет творити, не сущу с ним пресвитеру по воли епископли.»

Таким образом, не только те или другие частные вопросы, вытекающие из основного учения беспоповщины, но и самая положительно раскрытая догматика беспоповщинская не удовлетворяла всех старообрядцев, неимущих священства; сама она вызвала критику и произвела новыя дробления раскола. Эти недовольные беспоповщинскою догматикою люди разделяли учение о царствовании антихриста, но делали из этого учения более строгие выводы, в сравнении с другими беспоповцами. Последние удержали при этом идею о церкви, хотя и бессвященнословной, – призвали возможность совершения двух таинств и отправления общественного богослужения; по их верованиям церковь представляется существующею, только не в полном виде. Первые, не допустив возможности замены в деле совершения таинств о богослужени лиц освященных простецами, естественно должны были остаться совершенно без таинств, без общественно-церковной молитвы, должны были отказаться от самой мысли о существовании истинной Христовой церкви на земле. И вот является в расколе убеждение, что теперь не может быть спасительных тайн, не может быть и общественного богослужения, – благодать улетела на небо. Поэтому отрицательному признаку держащиеся такого взгляда беспоповцы именуются нетовцами.

Но при этом возникал вопрос: как же возможно получить спасение, при отсутствии таинств и общественного богослужения? Ответом на этот вопрос послужило какое-то смутное, неопределенное упование, что один Спас знает это, остается только молитва к Спасу, остается одна надежда на эту частную молитву, да на «крест», т. е. на двуперстное сложение. Поэтому положительному признаку нетовцев называют последователями «Спасова согласия» или «Спасовцами». Общим признаком последователей нетовщины служит то, что переходящих от православия они не перекрещивают.

Начало образования Спасова согласия в точности неизвестно; но о нем упоминают православные писатели еще первой половины 18 столетия (Питирим в «Пращице» л. 11 об. и Феофилакт Лопатинский в «Обличении неправды раскольническия» л. 4 об.). Протоиерей Иоаннов производит начало «Спасова согласия» от какого-то Козьмы, безграмотного мужика. Историческая жизнь этой секты точно также почти неизвестна. Тогда как беспоповцы-перекрещенцы оставили довольно богатую и разнообразную письменность, знакомящую с происходившими в ней движениями и внутренними раздорами, – последователи нетовщины не оставили, можно сказать, ничего о своей исторической жизни. Поэтому характеризовать ее и сродные ей другия секты можно только по современному состоянию.

Положительное требование одной только молитвы «Спасу» и одно безотчетное упование на эту молитву естественно не могло казаться достаточным для получения спасения. Вера христианская непременным условием спасения поставляет, прежде всего, таинство крещения. Аще кто не родится водою и духом не может внити в царствие Божие (Иоан. гл. 3, ст. 5). Таким образом, пред последователями «Спасова» согласия стал трудный вопрос о крещении. Отвергнуть это таинство значило бы идти прямо против Христовых слов и навлечь на себя нарекание в том, можно ли даже именоваться им и христианами. Допустить возможность обдержного совершения этого таинства лицу неосвященному, – как поступили поморцы и другие беспоповцы, – значило бы отказаться от своего основного учения о невозможности действовать священная мирянину. Последователи «Спасова» согласия избрали для решения этого вопроса иной, совершенно своеобразный путь, похожий на тот, какой избрал федосеевец Иван Алексеев для решения вопроса о браке: они признали возможным совершать таинство крещения в православной церкви. Они это объясняют так: «хотя и еретик крестит, да поп, а не простой мужик; дорого три погружения». Но не считая это крещение православным по его совершителю и месту совершения, они молятся, чтобы Господь вменил оное за истинное и святое, и таким образом и здесь удерживают свое основное учение о важности и необходимости молитвы. Кроме крещения, и за совершением брака они также обращаются в прав. церковь.

Держащихся такого учения и называют в строгом смысле «спасовцами», а также последователями «глухой нетовщины», так как открытыми, записными раскольниками они не бывают, как крещенные и брачившиеся в церкви, а иногда (напр. перед браком) и другия тайны приемлющие. Посему даже приходскому священнику их трудно бывает отличить от православных.

Не имея общественного богослужения по церковному уставу, спасовцы молятся по домам, читая псалтирь и каноны, любят повторять «Исусову» молитву; исповедь совершают пред иконою, вычитывая скитское покаяние, состоящее из некоторых молитв и перечисления грехов. Исповедь эта совсем не то, что таинство покаяния, и есть не что иное, как покаянная молитва⁵².

Рябиновщина. Решение вопроса о крещении естественно не могло казаться всем удовлетворительным. И вообще отношения спасовцев к православной церкви очень неопределенны и двусмысленны. Посему и в сектах с направлением «нетовщины» должно было произойти разделение. Во 2-й половине 18 стол. появилась секта, известная под названием «Рябиновщины». Название это она получила от того, что последователи оной поклоняются кресту, сделанному из рябинового дерева; это дерево, по их мнению, в Писании именуется певгом (по преданию, – одно из древ креста Христова). Сами себя они называют «по кресту», потому что поклоняются только крестам без изображения на оных Спасителя. В общем, они держатся правил нетовщины, но в решении вопроса о крещении отступают от этих правил: именно они признали возможным крещение совершать и мирянину. Сначала они совершали крещение без всякого чина и молитв, а потом стали вводить и чтение некоторых молитв; этим они стали приближаться к поморской беспоповщине. Близость эту они показали и тем, что переходящих к ним стали перекрещивать, а браки заключать по благословению родителей. В последнее время рябиновцы пошли еще дальше по этому направлению. Они стали устроять молельни и совершать общественное богослужение: при исповеди они завели и духовников, которые в отличие от духовников поморцев, являются только свидетелями при исповедании грехов, но не духовными отцами, могущими, если не преподать разрешение грехов, то совет дать или епитимью наложить. Посему с поморцами они и не сливаются. Но особенно резко отличаются рябиновцы от поморцев тем, что не поклоняются иконе Господа Саваофа на том основании, что Бог-Отец не принимал человеческой плоти. Не поклонялись они прежде и другим иконам, на коих изображаются лица и предметы непокланяемые: напр. изображению входа Господня в Иерусалим, иконе Воскресения, где изображается разрушение ада, – и даже распятию Христову, где пишутся и воины – распинатели. Но в последнее время некоторые рябиновцы стали поклоняться таким иконам.

Самокрещенцы. Решение рябиновцами вопросов о крещении и о браке слишком приближало их к поморцам-перекрещенцам, – если не иметь в виду указанных внешних отличий, – и очень удаляло от коренных правил нетовщины. Посему иные, желая более следовать основному правилу о невозможности совершать тайнодействия лицу неосвященному, решили вопрос о крещении в смысле самосовершения, т. е., что можно крестить лишь самому себя. Образование самокрещенства относится также, по всей вероятности, к концу 18 столетия. Сначала самокрещенцы уподобляли свое крещение крещению бабушкину (т. е. повивальной бабки), без всякого чина; они совершали только троекратное погружение, но со временем появился у них и чин крещения. В этом чине формула крещения, «крещается раб Божий»... изменена применительно к мысли о самокрещении: «крещаюсь аз, раб Божий»... В этом же смысле решается и вопрос о совершении брака. Брак совершает брачущий сам над собою, также изменяя слова бракосовершения: «обручаюся аз, раб Божий» (имя рек)..., «рабе Божией» (имя рек); «венчаюся аз, раб Божий» (имя рек).... и раба Божия (имя рек)⁵³... Но так как рождающиеся младенцы сами себя крестить не могут, то их обыкновенно крестит, повивальная бабка; при погружении она полагает руку не на голову крещаемого, а только на плечо. Переходящие же из православия и других сект и перекрещиваются сами в озере или в реке. Таким образом, и в учении самокрещенцев замечается, хотя и меньшая, чем у рябиновцев, наклонность к поморству. Притом, в последнее время они стали совершать и общественное богослужение, хотя без пения, дабы лишить оное всякой торжественности в настоящее, антихристово время.

В учении об антихристе самокрещенцы отличаются от других нетовцев. Они учат так же, как бегуны, что антихрист царствует в лице царей, начиная с Петра I. Только в отличие от бегунов они не делают из этого учения практических выводов, т. е. – что нельзя жить в обществе и исполнять общественные обязанности: платить подати, брать паспорт и т. п., а нужно бегать и скрываться от антихристовой власти.

Самокрещенство имеет лишь небольшое число последователей по среднему Поволжью.

Согласие Новоспасово (отрицанцы и подначальники). В последнее время по вопросу о крещении произошло значительное движение и в среде последователей «Спасова» согласия и выделение многих из них в особое согласие, которое стали называть «Новоспасовым». Согласие это получило начало во Владимирской губернии, откуда занесено в губернию казанскую, и особенно распространилось в спасском уезде, а частию в тетюшском. Последователи его предоставляют право совершать крещение и браки лицам неосвященным, – своим, так называемым, «попам». Эти «попы» совершают и общественное богослужение. Новоспасовцы тем только и отличаются от поморцев, что отнюдь не допускают перекрещивания совращенных от православной церкви, на том основании, что крещенных во имя св. Троицы вновь крестить нельзя. Но в вопросе о приеме переходящих в их секту и между ними произошло разногласие. Одни учат принимать посредством отрицания от ересей, как положено это в Потребниках (отрицанцы); другие же, при приеме, требуют только положить, так называемый семипоклонный начал (подначальники). По этому поводу происходят между ними горячия прения, в коих каждая сторона сильно нападает на противную сторону, но защитить себя не может. Так, «отрицанцы» замечают «подначальникам», что положение «начала» никак нельзя считать чиноприемом. Подначальники, будучи не в силах защитить свою правоту, со своей стороны замечают отрицанцам, что чин отрицания от ересей, какой положен в Потребниках, можно совершить лишь лицу освященному; мирянин же совершить этот чин не может. На это замечание отрицанцы остаются безответными.

Так в раскольнических согласиях сама собою появляются неразрешимые вопросы.

В последнее время обнаружена новейшая отрасль Спасова согласия в среднем Поволжье. Последователи этого вида новоспасовщины детей совсем не крестят, а в замен крещения заставляют кого-либо из «невинных» детей надеть на новорожденного крест. Чаще бывает это так: в 8-й день по рождении повивальная бабка нарекает новорожденному имя и надевает на него крест, при чтении 50-го псалма, в коем читается: окропиши мя иссопом, и очищуся, и омыеши мя и паче снега убелюся⁵⁴.

Прав. Собес. 1883 г. ноябрь и 1884 г. дек. «Из старообр. мира» «Краткое извест. о сектах», архим. Павла, стр. 70–71. «.Церк. Вед» 1890 г.

Неудовлетворительность коренного учения беспоповщины сказалась в недавнее время новым, небывалым в нашем расколе, движением чисто рационалистического характера. Учение всех беспоповцев о том, что можно достигнуть спасения и без таинственного причащения тела и крови Христовой, находится в прямом противоречии со словами самого Господа: аще не снесте плоти Сына человеческаго и ни пиете крове Его, живота не имате в себе, и: хлеб, егоже Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира (Иоан. гл. 6, ст. 51 и 53). Оправдание нуждою, да «огнепальным желанием» естественно не могло удовлетворять всех; учение же о конечном истреблении Христовой жертвы антихристом было совершенно произвольно, самими же беспоповцами придумано. Поэтому настояла потребность найти какой-либо другой выход из затруднения, дабы избегнуть прямого противоречия с учением Спасителя. И вот один брачный беспоповщинский наставник в Москве, да выходец из Прусской обители, монах Иаков задумали создать, ради этого, новое учение о священстве. Принимая за источник истины только евангелие и послания апостольския и отвергая значение соборов и отцев церкви, они, якобы на основании евангелия и апостола, стали учить, что священство может быть и без епископской хиротонии, что в нем не сообщается особенной от Бога благодати, что можно поставить кого-либо епископом или пресвитером чрез одно избрание общества, по подобию будто бы того, как Христос избрал апостолов (Марк. зач. 12), и апостолы избрали Матфея на место Иуды (Деян. зач. 16). Эти избранные старцы (епископы в пресвитеры) и могут совершать евхаристию и преподавать тайну причащения. Монах Иаков был избран первым епископом. Но в Москве он не нашел себе последователей и удалился оттуда. Учение его распространилось между казанскими брачниками, особенно же оно привилось в Уржуме (вятской губернии), где находился другой избранный старец-епископ, – сильный пропагандист этого учения, купец Нестор Соболев, теперь уже умерший. Самочинные епископы и пресвитеры совершают, – как рукоположенные священники, – литургию, читают над хлебом и вином молитвы и преподают народу, как св. причастие. Вместе с тем они стали совершать и все другия таинства и хвалятся, что у них существует полнота тайн.

Вопрос о причащении таким образом разрешался и противоречие со словами Христовыми, по-видимому, устранялось. Но, не говоря уже о том, что в писаниях апостольских несколько раз упоминается о рукоположении на священство апостолами или их преемниками – епископами (Деян. 5. ст. 2–6; 14, ст. 23; 20, ст. 17 и 28; 1Тимоф. 4,14; 2Тим. 1, 6), – признание за единственный источник свящ. Писания, отвержение церковного предания и авторитета церковных определений и писаний отеческих составляет уже основное учение немецкого протестантства и нашего молоканства и противоречит духу всего старообрядчества. Ибо где же в евангелии, или в посланиях апостольских последователя нового направления, – именующие себя также старообрядцами, – найдут указание на содержимые ими обряды, из-за которых и произошло отделение старообрядцев от церкви? Посему, держащиеся этого направления должны осудить своих предков, всех других современных нам старообрядцев и даже самих себя за исключительную приверженность к так называемым старым обрядам, или же расстаться с этими и с всякими другими обрядами и обратиться в чистых молокан-вольнодумцев.

Онуфриевщина, Раскольнич. дела XVIII стол. Есипова, т 2.

Главными пунктами поповщины на первых порах были Ветка и Керженские скиты. Первое разделение поповцев произошло на Керженце по совершенно случайному, хотя весьма важному, обстоятельству. Известный расколоучитель протопоп Аввакум, находясь в Пустозерском заключении, писал сочинения, в коих высказывал еретическия мысли о св. Троице, что она имеет разные три естества или существа, и что Христос сидит на четвертом престоле, соцарствуя св. Троице, что в воплощении Сын Божий сошел во утробу св. Девы не существом, а только благодатию, и что Христос в ад сходил с телом, по воскресении из мертвых. Мысли эти были изложены в грубой обличительной форме в письмах к заключенному вместе с ним диакону Федору. Федор писал на них возобличения⁵⁵. Письма свои Аввакум послал в Керженские скиты старцу Сергию, с припискою: «прими сие вечное евангелие, не мною, но перстом Божиим писанное». Особенным приверженцем этих писем оказался, впрочем, не Сергий, а начальник одного скита, Онуфрий. Онуфрий и его последователи читали эти письма за церковною службою, написали икону Аввакума и начали ей молиться. Большинство же керженцев говорили, что в письмах содержится «зловерие», а не православие, и убеждали Онуфрия отложить их. Таким образом, по поводу Аввакумовых писем возникли горячие споры и произошла взаимная вражда. Керженцы списывались с Москвою; собирались соборы и на Керженце и в Москве; но Онуфрий упорствовал, а последователи его раз, во время собрания выбежали даже с ружьями против своих противников. Один из самых жарких приверженцев Онуфрия, Иерофей, ходил по деревням, по базарам и там читал Аввакумовы письма. Авторитет писем поддерживался тем, что их писал страдалец; вникнуть же в еретическое их содержание приверженцы оных не хотели, а только кричали: «за три разные существа умру; у меня и огнем из души не выжжешь!» «Ежели оставить письма Аввакума, то надо оставить и евангелие». Таким образом, от тех Аввакумовых писем учинялось на Керженце «великое рассечение»; последователей этих писем стали называть онуфриевцами. Но согласие Онуфриевское не могло иметь будущности, так как еретичество писем для большинства было очевидно, и сам Онуфрий при конце жизни дал обещание не держать спорных писем. В 1717 год, по смерти Онуфрия, керженцами был подписан мировой свиток, в котором они отрекались от Аввакумовых писем. После этого волнения прекратились, а несколько лет спустя, раскольнический писатель Семен Денисов в своем сочинении «Виноград Российский» (ст. об Аввакуме) старался опровергнуть даже самую подлинность Аввакумовых писем.

Ист. прот. Иоаннова; Истор. раск. преосв. Макария. «Раскольнич. дела» Есипова, т. I, стр. 636 и дал.

Соответственно существенным чертам учения поповцев, их занимали главным образом два вопроса: 1) вопрос о чиноприеме беглых попов и 2) вопрос о приобретении епископа. Неодинаковое решение этих вопросов и сопровождалось разделением поповщины на частные секты.

1) Во главе образовавшейся беглопоповщины как особой секты, приемлющей новорукоположенных священников, уклонявшихся от прав. церкви, на первых порах стоял ветковский черный поп Феодосий. Устранив перекрещивание переходящих из православия, как несоответствующее признанию действительности хиротонии беглых попов, Феодосий стал принимать вторым чином, т. е. чрез миропомазание. Но так как древнего мира на Ветке не было, то сам Феодосий святотатственно сварил миро. Сваренное миро на Керженце не принимали, а употребляли якобы древнее миро, которое мешали с деревянным маслом. Кроме того, там не держались и определенного чиноприема беглых попов непременно посредством миропомазания, а иногда принимали их и чрез одно проклятие ересей, т. е. третьим чином. Известно, по крайней мере, что один из настоятелей керженских скитов, диакон Александр, писал попу Феодосию послание о прекращении древнего мира⁵⁶. Но вопрос о способе принятия переходящих вторым или третьим чином на этот раз не произвел дробления среди поповцев, – хотя впоследствии он сделался главным предметом взаимных споров. Как и в беспоповщине, первым поводом к разделению поповцев послужил также совершенно неважный, обрядовый вопрос о способе каждения. Разделение это произошло между диаконом Александром с его последователями и другими керженцами, на стороне которых оказался и поп Феодосий.

Александр был диаконом в пригороде Костромы, называемом Нерехта; он был совращен в раскол какою-то старицей Елизаветою, ушел в керженские скиты, поселился в Лаврентьевском скиту и после смерти попа Лаврентия, был избран настоятелем скита (не ранее 1709 г.). Александр стал вводить иной способ каждения, чем какой до него употреблялся, именно, он стал кадить крестообразно, тогда как, прежде употреблялось троекратное каждение, дважды прямо, а третий раз поперек. Однажды, когда Александр, во время крестного хода на воду в день Богоявления, стал кадить крестообразно, то «новокадильника» едва не лишили жизни. Так началась вражда на Керженце: одни стояли за Александра, другие же называли его еретиком, и жаловались ветковскому попу Феодосию. В 1717 г. Феодосий писал керженцам послание, в котором убеждал оставить «мятеж» и кадить по прежнему, а в случае непослушания угрожал отлучением. Но послание не произвело уже надлежащего действия. Последователи диакона Александра стали выделяться в особое согласие, названное дьяконовским: другие стали именоваться согласием ветковским. Отличительным признаком дьяконовцев было также и то, что они признавали за истинный Христов крест и крест четвероконечный, а также считали спасительною молитву «Господи Иисусе Христе Боже наш». Таким образом, они сделали новый шаг к сближению с православною церковью.

Ветковцы и дьяконовцы, хотя и обособились, но на первых порах уживались довольно мирно и анафем друг на друга не произносили, пока их окончательно не разделил вопрос о чинопринятии. – Это последовало уже в царствование императрицы Екатерины II.

Исторические известия о раскольниках, прот. Иоаннова, стр. 263 и дал. изд. 1831 г. Истор. раск. преосв. Макария, стр. 306 и дал. Сбор Попова вып. I.109–317. Русск. Вестн. 1861 г. т. 51. Прав. Собес. 1857 г. «Иргизские монастыри до обращения в единоверие». «К истории Рогожского кладбища». Н.И. Субботина. Москва, 1882.

Во второй половине 18 столетия главные пункты поповщины частью переместились, частью образовалась новые; один Керженец остался при прежнем значении. Поселившиеся на Ветке русские старообрядцы два раза были возвращаемы в отечество: в первый раз при императрице Анне Иоанновне, в 1735 году, когда с Ветки было возвращено до 40,000 человек, и во второй раз, по распоряжению Екатерины II, в 1767 году. Оба раза русское правительство, вследствие замешательств Польши, вводило в её пределы свои войска и делало распоряжения о разрушении Ветки. Вследствие этого значение Ветки упало, и вместо неё стали возвышаться Стародубские слободы, в коих само правительство поселяло многих вышедших с Ветки раскольников. С Ветки перенесена была туда и церковь; туда же переселился, после второй выгонки, знаменитый в истории поповщины поп Михаил Калмык. В Стародубке образовалось так. обр. 17 слобод, заселенных раскольниками. Все слободы управлялись волостною конторою, находившеюся в слободе Климовской. В слободах находились и монастыри мужские и женские; было также немало церквей и много часовен. Главный монастырь был мужской Покровский, построенный близ церкви, перевезенной с Ветки; им управлял иеромонах Михаил Калмык. Кроме поповцев в Стародубских слободах жили и беспоповцы, но их было много меньше, чем поповцев, и в истории беспоповщины они особенного значения не имели (исключение составлял только Иван Алексеев – проповедник учения о браке). В истории же поповщины Стародубье заняло со второй половины 18 столетия весьма видное место.

Другим, совершенно новым центром поповщины были Иргизские монастыри. Иргизские монастыри образовались вследствие милостивого указа Екатерины II, которым она приглашала бежавших из России раскольников к возвращению в отечество, даровав им полное прощение и предоставив разные льготы. Возвращавшиеся из-за границы раскольники устроили по реке Иргизу, – впадающей в Волгу, – в разных местах три монастыря: Нижне-Воскресенский, Средне-Никольский и Верхне-Преображенский. Один из выходцев, инок Сергий, – сын московского купца Юршева, одного из главных виновников убиения архиепископа Амвросия (1771 г.), – сумел возвысить значение Иргиза во всей поповщине. Этому содействовало как его происхождение, известное старообрядцам, так особенно его начитанность, трезвость и практический ум. На Иргизе он успел построить церковь. Обстоятельство это было весьма важным в поповщине, так как церкви находились в то время только в Стародубье.

Третьим центром явилась Москва. Во время чумы 1771 года поповцам было отведено место для кладбища на восточной окраине Москвы. Тогда же командированным в Москву князем Григорием Орловым было дозволено устроить там часовню для отпевания умерших. По миновании морового поветрия кладбище превратилось в поповщинское монастырское общежитие, под именем Рогожского кладбища. Оно имело много прихожан в Москве и её окрестностях. Как столичная община, Рогожское кладбище естественно не могло не пользоваться большим влиянием. Но на первых порах по своему влиянию оно уступало Стародубью и Иргизу. С целью приобрести первенствующее в поповщине значение, на Рогожском кладбище и возбудили старый вопрос о чиноприеме, не окончательно еще решенный. Будучи последователями ветковского согласия, члены Рогожского кладбища желали разрешить этот вопрос в пользу принятия переходящих из прав. церкви вторым чином. Но так как мира, хотя бы и попом Феодосием сваренного, не было, то в 1777 году рогожцы задумали последовать примеру Феодосия, – снова сварить миро. Они купили необходимые для этого вещества и устроили мироварение. Поп Василий чебоксарский приступил к мироосвящению, читал над кипевшим миром архиерейския молитвы; другие попы стояли вокруг сосуда, а дьячок в стихаре мешал варившееся миро. Так сварили мира слишком два пуда и стали распространять его между поповцами. Но поповщивския общины не все приняли вновь сваренное миро. Особенно этому воспротивились представители дьякововщины в Стародубье: поп Михаил Калмык и молодой, начитанный и энергичный инок Никодим, настоятель небольшой пустыньки в посаде Злынка. О начитанности Никодима шла молва, что с ним не сговорить и пяти начетчикам; притом, он был человек искренний, всегда действовавший по убеждению. Поп Михаил и Никодим открыто восстали против рогожцев и в своих письмах убеждали их оставить свои затеи. Рогожцы настаивали на своем требовании, чтобы сваренное миро было принято в Стародубье. По этому вопросу в 1779 г. в Москве происходил собор поповцев, на который съехались депутаты с Керженца (старец Иова Курносый), с Иргиза (инок Сергий), Стародубья (поп Михаил и Никодим) и других обществ. Предметом рассуждений было два вопроса: а) вопрос о законности сваренного мира и б) вопрос о способе принятия бежавших от прав. церкви священников. Доказать незаконность мира было не трудно, и это скоро признали сами рогожцы. Труднее было согласиться в решении второго вопроса. Рассуждения поэтому были бурные. Рогожцы и большинство других поповцев стояли за прием вторым чином, ссылаясь на существующий уже обычай. При этом чтобы придать этому обычаю наибольший авторитет, на соборе читали сочинение Ионы Курносого «о бегствующем священстве», в котором, между прочим, говорилось, будто еще Павел Коломенский завещал переходящих священников принимать чрез миропомазание⁵⁷. Противная сторона, заявив, что действия предков, – как несогласные даже между собою, – руководством служить не могут, оставляла в стороне выдумки о Павле коломенском и желала рассуждать на основании древних церковных правил. На основании этих правил Никодим, с особенною силою возражавший против рогожцев, утверждал, что переходящих священников должно принимать третьим чином, потому что если их вновь помазывать миром, то надобно и вновь рукополагать, т. е. что при приеме вторым чином, нельзя принимать их в сущем священном сане. Обе стороны остались при своем мнении. При этом собор кончился непримиримою враждою споривших сторон: между ветковцами и дьяконовцами порвалась прежняя связь, и прежние миролюбивыя отношения заменились враждою. Ветковское согласие получило теперь и название перемазановщины. За неимением же мира перемазывали большею частию простым маслом, оправдываясь нуждою.

Для покорения дьяконовцев перемазановцы московские ездили в Могилевскую губернию, возили с собой очень много книг: они устроили там прение с дьяконовцами; но когда не могли склонить их на свою сторону, то предали анафеме диакона Александра; стародубских же дьяконовцев лишили всяких вспомоществований и стали чинить им всевозможные притеснения.

Вражда между партиями особенно резко проявлялась именно в Стародубье. Попа Михаила и Никодима еще после собора 1779 г. едва не лишили жизни; последователи той и другой партии не имели общения ни в молитве, ни в пище и питии. Первый историк раскола, протоиерей Иоаннов⁵⁸, рассказывает, что однажды последовательница дьяконовщины взяла воды из колодца, который принадлежал перемазановцам. Этот случай так возмутил последних, что они считали воду в колодце оскверненною, хотели его святить и искали молитвы против такого осквернения.

Инок Сергий с Иргиза, присутствовавший при мироварении, миро сваренное законным не признавал, но учение о перемазывании старался удержать. По возвращении на Иргиз он постарался извлечь из этого учения пользу для Иргизских монастырей. Так как настоящего мира не оказывалось, то он начал проповедывать, что истинная исправа бежавших священников может совершаться только на Иргизе в церкви Успения, которую он называл соборною. Основанием для такого учения было то соображение, что церковь соборная, – и только она одна, – может руководствоваться не только обдержными правилами, но и смотрительными случаями, допускаемыми как исключения из правил, по нужде. Мысль эту Сергий подтверждал разными примерами из церковной жизни: напр. крещение по обдержным правилам должен совершать священник, но по нужде, в виде исключения, может совершать оное и мирянин и т. п. Хотя в соображениях Сергия и не указывалось примеров, чтобы помазание миром по нужде могло заменяться какою-либо иною «исправою», и хотя вопрос о том, что только Иргизская Успенская церковь может быть названа церковью соборною, оставался также ничем не доказанным и возбуждал сомнения; но тем не менее мысль Сергия о необходимости исправлять бежавших священников на Иргизе была принята поповцами. С этого времени Иргиз сделался метрополией поповщины; там бежавших священников принимали в старообрядчество, и оттуда рассылали их по разным поповщинским общинам, получая за это деньги. К этому значению Иргиза присоединилось еще и то, что оттуда же рассылались разные священные вещи: крестики, образки, просфоры, богоявленская вода и т. п.; оттуда нанимались читальщицы заупокойных канонов. И за все это платились деньги, или посылалась в других видах богатая милостыня.

Исторические очерки поповщины, Мельникова. Происхождение Белокриницкой иерархии, проф. Н. Субботина; Введение. Прав. Собес. 1881 г. дек.

В виду соблазнительного поведения бегавших от прав. церкви священников, а еще более вследствие сознания, что церковь без епископа быть не может, – в первой половине 18 столетия начались хлопоты поповцев о том, чтобы приобрести собственного епископа. Тогда только общество их получило бы вид Христовой церкви, упрочилось бы существование священства, и священники сделались бы законными совершителями таинств и церковного богослужения (прав. св. апост. 39). К этому располагало поповцев и давнишнее, существовавшее в расколе, убеждение, что где-нибудь да находится церковь с полною иерархией. Еще один из первых расколоучителей (диакон Федор) думал, что иерусалимский патриархат остался верен истинному благочестию, что в Палестине имеются древле-православные епископы, т. е. молящиеся двуперстно, сугубящие аллилуйя и исполняющие другие содержимые раскольниками обряды. В последних годах XVII стол. между старообрядцами пошли толки о том, что «благочестие сияет в Антиохии», и хотя патриарх антиохийский Макарий, – бывший в Москве на соборах, – отступил от православия, но за то Господь не допустил его до Божия града, и он на пути умер злою смертию. В 18 веке появилось и распространилось сочинение одного беспоповца, Марка топозерского (Топозеро – скит в Архангельской губ. Кемского уезда): «путешественник сиречь маршрут в Опоньское царство, писан действительным очевидцем Марком». В нем рассказывается, что в Японии, в Беловодье существует полная благочестивая церковь: «асирского языка 179 церквей, имеют патриарха православного антиохийского поставления и четыре митрополита. А российских до сорока церквей, тоже имеют митрополита и епископов, асирского поставления»... Несколько ранее этого сказания о Беловодье стала распространяться устно и письменно уже совершенно фантастические рассказы о подземной церкви, находящейся в Китеже граде на берегу озера Светлояра. Китеж был некогда стольным городом земли Суздальской; но когда подступил к нему Батый-завоеватель, «град сделался невидимым и будет он стоять невидимым до скончания века». Там есть и церкви и монастыри, и множество народа. Летними вечерами на Светлояром озере слышен звон китежских колоколов. Известным стало даже одно письмо от сына к отцу из китежского сокровенного монастыря – о том, чтобы его не поминали за упокой, так как он жив, живет в земном царстве, где «покой, и тишина, и веселие и радость духовная, а не телесная».

Но одного убеждения, что церковь с полною иерархией где-то есть, было еще недостаточно, ибо «удобнее солнцу угаснути, нежели церкви без вести быти»⁵⁹; необходимо было позаботиться о том, чтобы самим иметь полную иерархию. Идти на поиски древле-православных епископов на восток, или в «Опоньское царство» было слишком далеко и трудно. Китежские монастыри, хотя и недалеко были, но – под землею. А между тем резкие обличения со стороны беспоповцев, что церковь поповщинская есть безглавая церковь, что не имеющие главы беглые священники не могут просвещать народ, – производили среди поповцев немалое смущение. Оставалось одно: по примеру принятия бежавших от церкви греко-российской священников, попытаться, нельзя ли найти и епископа с тою же хиротониею. Но обращаться в этом случае к великорусским архиереям, с целью переманить кого-либо из них или упросить рукоположить представленного ими кандидата, не представлялось никакой возможности. Поэтому поповцы остановились на мысли, обратиться к православным архиереям заграничным, которые, не зная русского раскола, могли скорее удовлетворить их желание. Таким образом, еще в 30-х годах 18-го столетия они просили ясского митрополита Антония о поставлении им епископа. Просьба эта, вследствие прибытия в Яссы константинопольского патриарха Паисия 3-го, была повторена и последнему. Согласие было дано, на лицо был и избранный кандидат, ветковский инок Павел. Но последний пред хиротониею должен был, на вопросы старшего из посвящающих: «како веруеши?» – прочитать присланные патриархом 12 пунктов, которые, по словам беспоповщинского писателя Ивана Алексеева, были составлены «в таковом разуме, да хотяй ставитися исповедание даст новотворные догматы хранити». Старообрядческий кандидат счел противным совести прочитать такое исповедание, и дело кончилось ничем. Поповщинский писатель с Керженца, Иона Курносый, говорит ⁶⁰, что ветковцы, приблизительно год спустя, снова обращались к тому же митрополиту Антонию, – отправив в качестве кандидата на епископство попа Василия Казанского, в пострижении Варлаама. Варлаам, явившись к митрополиту, пускался в ненужное многоглаголание, вел себя «слишком бойко», надеясь на «подаруньки». Митрополит, прежде чем посвятить Варлаама, вступил с ним в разговор и пожелал знать, как Варлаам считает его, митрополита, – благочестивым, или нет? Варлаам отвечал уклончиво: «твое благочестие с тобой пребудет, а я в чем стою, то со мной». Митрополит понял причину уклончивости, завязался спор, окончившийся тем, что митрополит велел обрить бороду и голову кандидату на архиерейство и посадил его в тюрьму. Посланные с Ветки старообрядцы едва упросили митрополита отпустить Варлаама, но не похвалили и самого Варлаама за многоглаголание. Есть основание не доверять этому рассказу, написанному сорок лет спустя; но во всяком случае попытка, если и была, то не удалась, и поповцы оставались попрежнему без епископа.

Епифаний. Но в то время, когда ветковские поповцы тщетно хлопотали о поставлении архиерея пред ясским митрополитом, русские поповцы нашли архиерея в самой Москве. В 1731 г. в Москве, при синодальной конторе содержался какой-то таинственный колодник, пересылавшийся в Соловецкий монастырь, на смирение. Услышав об этом, московские старообрядцы стали посещать его и старались узнать, кто он такой. Колодник не стал скрывать своего имени и объявил, что он епископ Епифаний, посвященный за границею ясским митрополитом Георгием. Объяснение заключенного было справедливо. Епифаний был киевский монах, пользовавшийся расположением архиепископа Варлаама Ванатовича. Сведения о его служебном положении не вполне точны и ясны; по одним он состоял келейником архиепископа, а затем игуменом Козельского монастыря⁶¹; другие называют его экономом киевского архиерейского дома⁶². Очень может быть, что в разное время он исполнял обе означенные должности. Несомненно то, что он имел в Киеве много родственников, которых очень любил и которым старался помогать из своих средств. При этом он не отличался ни трезвою жизнью, ни строгим целомудрием. Кроме того Епифаний был справедливо заподозрен в похищении 240 р. казенных денег из Козельского монастыря. После совершения такого преступления ему трудно было оставаться в Киеве, где угрожали ему суд и расправа. Не будучи пока еще уволен от должности и предан формальному суду, Епифаний выправил себе заграничный паспорт, для осмотра будто бы зарубежных вотчин, принадлежащих киевскому архиерейскому дому. Кроме того, он вырезал поддельную печать киевского архиепископа, а в делах киевской кафедры отыскал и сорвал одну печать Львовского митрополита. Запасшись этими печатями, он отправился за границу и решился сделаться бродячим архиереем, – какие тогда встречались в Подолии и Галиции. Эти безъепархиальные православные епископы отправляли богослужение для живших среди униатов православных, находившихся под польским владычеством. Для достижения задуманной цели Епифаний составил подложную грамоту – от лица Варлаама Ванатовича, в коей киевский архиепископ, жалуясь на новый порядок церковного управления, чрез учреждение св. Синода, на потерю прежнего значения киевских иерархов и на уничтожение звания митрополита, – коему по 4 прав. 1-го всел. собора довлеет утверждение епископа, – просил ясского митрополита совершить над Епифанием епископскую хиротонию. К сочиненной грамоте привешана была и вырезанная печать. При этом Епифаний составил другую подложную грамоту от лица жителей г. Чигирина, желавших будто бы иметь его своим епископом. Ясский митрополит вдался в обман и 22 июля 1724 г. рукоположил Епифания в епископа, с наименованием его – Чигиринским. Но епископом чигиринским Епифаний и не думал быть на самом деле, а немедленно отправился в Украину, где поставил, по просьбе раскольников, 14 попов и несколько диаконов.

Недолго пришлось Епифанию на свободе епископствовать; скоро он был арестован правительством. Синод не признал его за епископа, так как он обманом восхитил этот сан, а Сенат приговорил его к ссылке в Соловецкий монастырь. Чрез три года он успел бежать из монастыря, вмешавшись в толпу богомольцев, хотел пробраться за границу, но был пойман и препровожден в Москву, где и содержался до решения своей участи. Здесь-то он познакомился со старообрядцами, которые и предложили ему перейти к ним и поселиться на Ветке, в старообрядческом монастыре. Хотя Епифаний в душе и не любил старообрядцев и знал, что, перейдя к ним, он должен изменить прав. церкви, но предложение спокойной жизни на свободе, в другом государстве (польском), в виду имеющей последовать ссылки, казалось ему настолько обаятельным, что, после некоторого колебания, он дал свое согласие.

Получив согласие Епифания, старообрядцы стали оказывать ему все знаки почтения, подобающего его сану, и приходили к нему за благословением. Скоро вышло решение отправить Епифания снова в Соловки. И вот, когда его повезли на Ярославль и Вологду, то, минуя первый город, на первой станции, в так называемом Коломенском лесу, московские старообрядцы, по заранее обдуманному плану, отбили его от конвоя и увезли на Ветку.

На Ветке были рады привезенному епископу. Но прежде, чем принять его в старообрядчество, решили навести справки, действительно ли он епископ, и кроме того, не поливательно ли крещен. В первом ветковцы убедились вполне, что он рукоположен ясским митрополитом; относительно же второго вопроса они не могли узнать ничего несомненного, и только сам Епифаний, по научению людей, его похитивших, свидетельствовал, что он крещен погружательно, так как в детстве малыя дети, на улице играя, утопленником его дразнили.

Более года собирались справки. Не смотря на неуясненность вопроса о способе крещения Епифания, он в августе 1734 г. был торжественно принят в старообрядчество в сущем сане епископа. Но принятие его не только не соединило между собою всех старообрядцев, но послужило еще к большему их разделению. Русские старообрядцы далеко не все согласились признать Епифания епископом из опасения, что он обливанец. С Керженца был получен общий решительный отказ, в котором затея ветковцев названа Богу неугодною, неспасительною, душепагубною. Недолго спустя и среди московских старообрядцев, которые сманили и отбили Епифания, явилось немало сумнящихся и зазирающих ветковцев в том, сохранилось ли уже у них древнее благочестие. И сама Ветка слишком недолго наслаждалась спокойствием, и сознанием радостной мысли, что их церковь теперь уже не безглавая, что в ней находятся все три чина священства. Очень скоро ⁶³ и здесь нашлись враги Епифанию, все более и более приобретавшие силы и значения. И причин на это было немало. Епифаний мало высказывал свою приверженность к старообрядству, не хотел свыкаться с уставами старообрядцев и их понятиями; он тяготился продолжительными церковными службами, строгим соблюдением постов, и, что особенно было важно в глазах старообрядцев, позволил себе назвать обливательное крещение благочестивым... Не ясный ли это признак, что и сам он обливанец, значит и хиротония его недействительна? И вот: «бысть мятеж и молва на Ветке не мала, рассказывает старообрядческий писатель ⁶⁴, сталось разделение между собою у них даже до драки». Противники Епифания стали называть его сущим еретиком, волком, которого пустили в овчарню. К довершению всего известно стало всем ветковцам, что Епифаний и перешел к старообрядцам не по убеждению, и до сих пор считает их раскольниками и еретиками. В этом убедило ветковцев одно письмо Епифания к родственникам, жившим в Киеве, которое попало в руки ветковским старикам, и было прочитано ими. В этом письме Епифаний пишет, «как раскольники его обольстили и как разбоем на пути он отнят, и как в Польшу его препроводили и привезли до своих еретических вертепов» ... Изумились ветковские старики, когда читали это письмо, и воспылали к Епифанию ненавистью.

Неизвестно, чем кончилась бы история Епифания, если бы ему пришлось долго оставаться на Ветке. Но он епископствовал там всего около 8 месяцев, – с 6 августа І734 г. до 1 апреля 1735 г. – Первого апреля 1735 г. произошла выгонка старообрядцев с Ветки. Императрица Анна Иоанновна, после неоднократных объявлений ветковским раскольникам, бежавшим из России, – пользуясь слабостью Польши и её замешательствами по выбору короля после смерти Августа II, – приказала полковнику Сытину очистить Ветку и возвратить сторообрядцев в отечество. Ветка была окружена, вместе с другими взят был и Епифаний и препровожден в Киев, где скоро заболел и умер в соединении с православною церковью, исповедавшись и причастившись св. Таин.

По смерти Епифания поставленные им попы не хотели расстаться со своим званием и убеждали своих прихожан считать его истинным епископом. Они отправляли по нем панихиды, распускали молву, что он принял кончину мученическую, крепко стоя за старую веру, огласили его даже святым и ходили в Киев на поклонение его могиле. Они носили имя епифановцев, в отличие от других поповцев. Противники Епифания, напротив, приравнивали его к Арию еретику и общения с епифановцами не имели. В 1790-м г. умер последний поп, посвященный Епифанием, и после его смерти епифановцы изчезли в среде поповцев.

Итак, первый старообрядческий епископ, вместо согласия и соединения, породил раздор и новое разделение в среде поповцев.

Афиноген. В самой половине 18 столетия, когда жива была еще память о Епифании, явился другой архиерей, гораздо худший, чем был Епифаний; явился он сам, прежде всего в Стародубье.

После очищения Ветки Стародубские слободы, заселенные выходцами с Ветки, приобрели, можно сказать, первенствующее значение в поповщине. Из находившихся в Стародубье попов особенным влиянием пользовался поп Патрикий, дьяконовского согласия; он жил в слободе Зыбкой, при церкви Рождества Христова. В 1749 г. в эту слободу явился неизвестный монах, видимо, очень образованный, знавший язык латинский и даже говоривший по-французски и по-польски. Он назвался священником Афиногеном и объяснил, что он происходит из дворянского рода, познал истину древнего благочестия и пошел ради Бога странствовать. Успев заслужить доверие и расположение Патрикия, Афиноген начал высказывать темные намеки, что в Петербурге есть у него сильные враги, что он владеет важной государственной тайной, оглашения которой боятся его недоброжелатели, и если они сведают о его пребывании, то Стародубье подвергнется той же участи, как и Ветка. Кто – эти враги его и что за тайна, ему вверенная, – Афиноген не объяснил даже и Патрикию, а только давал понять, что ему лучше было бы уйти подальше за границу. Случай к этому скоро представился: из слободы Борской, находящейся за р. Бугом, явился к Патрикию посланный с известием, что там народ «жаждет священника», и с просьбою помочь ему в такой нужде. Патрикий и отправил туда Афиногена. С полным доверием принятый зарубежными старообрядцами и заслужив скоро полное со стороны их расположение своим умом, степенными приемами и точным исполнением уставов, Афиноген и здесь продолжал высказывать ясные намеки, только не на врагов своих, боящихся оглашения известной ему тайны, а на свое более высокое положение, чем какое он занимал. То он как будто по ошибке благословит обеими руками, то в своей келье станет на молитву в омофоре, – который держал под образами вместе с епитрахилью, – и наконец, проезжему священнику на исповеди, под великим секретом, он прямо объявил, что он – епископ Лука, поставленный сибирским митрополитом Антонием, состоял в последнее время при сосланном будто бы в Сибирь Иоанне Антоновиче со своею родительницею, но, познав древнее благочестие, бежал и принял имя Афиногена. Столь важный секрет естественно не мог долго оставаться секретом; да и сам таинственный пришлец объявил о своем архерейском сане еще одному переселившемуся в Стародубье орловскому выходцу, некоему Суслову, бывшему по каким-то делам в Борской слободе, – с присовокуплением, что он – коренной великорусс и крещен в три погружения. При этом епископ Лука отправил с Сусловым письмо к Патрикию, в коем писал, что податель письма может открыть ему тайну, всему благочестию необходимо нужную, и словесно приглашал его прибыть к нему за получением епископской хиротонии.

Но Патрикий, прежде чем отозваться на его приглашение, счел необходимым собрать о нем нужные справки. Епископ же Лука, узнав о сем и опасаясь и в пределах польских опасности от русского правительства, удалился за Прут, в Молдовалахию, и там рукополагал в священные степени. Но скоро по справкам оказалось, что это не только не епископ Лука, какого никогда около Иоанна Антоновича и не было, – но даже и не священноинок Афиноген, а некто другой, как иеродиакон воскресенского новоиерусалимского монастыря Амвросий.

Молва о самозванстве епископа Луки скоро разнеслась не только между русскими, но и зарубежными старообрядцами и достигла Молдавии. Только поставленные им попы отстаивали достоинство своего мнимого архиерея; но им уже мало кто верил. Ясский господарь хотел его повесить. Успев спастись бегством, самозванец не был уже принят и там, где он жил раньше, старообрядцы за произведенный соблазн хотели или бросить его в реку, или выдать русскому правительству. И вот «от стыда и срамоты» он убежал в пограничный город польского королевства Каменец-Подольск, где скинул архиерейское платье, принял «католический раскол и записался в том городе в гарнизон». Через несколько лет жители Борской слободы, от лица очевидцев, писали о нем Патрикию следующее: «отныне генералом и ходит по-немецки и в парике, и борода обрита, и там многие люди были и видели».

Анфим. Имя самозванца-епископа связано с другим именем, с именем Анфима. епископа кубанского. Несмотря на произведенный мнимым епископом Лукою величайший соблазн во всем старообрядческом мире, вслед за ним является новый епископ, которого принимали многие зарубежные старообрядцы. По наружности новый епископ был довольно безобразен, по внутренним качествам он был «своенравен в бессоветен». Это был некто Анфим, монах Кременского монастыря на Дону, утверждавший, что он поставлен был в иеромонаха воронежским епископом Иоакимом, – хотя это уверение Анфима в свое время подтверждено не было. Он судился за уклонение из прав. церкви в раскол, был за это судим и наказан по тогдашним законам. Приговоренный к ссылке в Сибирь, он успел бежать, но был пойман и привезен в Москву. Здесь, сидя в заключении, он чествовался старообрядцами, яко «доблий страдалец за веру», и успел приобрести влияние на какую-то богатую и старую женщину – вдову и на двух, живших у неё, девиц. С помощью денег Анфим бежал вместе с ними за границу, на Ветку, склонив к тому же и караульного сержанта. Но на Ветке он встретил холодный прием. Тогда в 4-х верстах от Ветки, в местечке Боровицы, на деньги московской богачки, он устроил два монастыря: мужской и женский, построил и освятил церковь и отправлял в ней священническия службы. Монастыри Анфимовы скоро наполнились, и относительно его священства сомнений не высказывалось. Но Анфиму хотелось быть более чем священником; он захотел архиереем сделаться и стал искать епископского омофора. В это время (1752 г.) неподалеку находился и был в чести у старообрядцев мнимый епископ Лука. К нему Анфим и обратился за хиротониею. Но самозванный епископ на этот раз не удостоил его епископской хиротонии, а только поставил во архимандрита. Получив это звание Анфим начал действовать по-архиерейски и «многих в причет церковный поставил». Поставленных попов он рассылал по разным местам, и одного послал в Гуслицы. Когда гуслицкие поповцы узнали, что Анфим, приславший им попа, вовсе не епископ, то воротили попа обратно и велели сказать Анфиму: «почто ты, отец архимандрит Анфим, попов поставляешь?» Этот справедливый укор побудил Анфима во что бы то ни стало добиться архиерейского сана. Но епископ Лука был тогда уже далеко, за границею Польши, и переходил с места на место, – так как слухи о его самозванстве стали уже распространяться, хотя самого Анфима они еще не достигли. При таком затруднении личного свидания с еп Лукою, Анфим придумал просить его о заочной хиротонии, пример которой он отыскал в истории древней церкви. «Благодать Св. Духа, писал Анфим мнимому епископу, не стесняется пределами земными, но везде и присно действует. Служи божественную литургию в предстоящий великий четверток в своей церкви и в положенное время читай молитвы св. хиротонии, аз же смиренный в тот самый час буду возлагать на себя одежды архиерейския». Так как к письму было приложено золото, то самозванный епископ согласился на предложение Анфима и уведомил, чтобы он к назначенному дню готовился принять хиротонию. 11 апреля 1753 г. в великй четверток Анфим служил литургию, и в определенное церковным уставом время (после малого входа) возложил на себя архиерейския облачения, при пении клира «аксиос!» – в уверенности, что в это время епископ Лука также служит литургию и читает молитву хиротонии; тогда же Анфим поставил попа и диакона. После этого Анфим успел еще поставить несколько попов и диаконов, как разнеслась справедливая весть, что в то время как он надевал на себя архиерейския облачения, епископ Лука не только не служил литургии, но уже и сан епископский оставил и в «католицкий раскол» перешел, и ходил в военном мундире польского жолнера. Соблазн выходил величайший, никогда еще небывалый... Но Анфим был муж «своенравен», и не в характере его было отказаться от небывалой хиротонии. Он стал добиваться, чтобы кто-нибудь из епископов греко-восточных подтвердил оную, или довершил ее, и в этом, по свидетельству самого Анфима, он успел, упросив браиловскаго митрополита Даниила. Даниил над главою коленопреклоненного Анфима, во время, положенное для архиерейской хиротонии, прочитал будто бы «молитву благословения». Было или нет это на самом деле, писатели разногласят⁶⁵; но во всяком случае, трудно объяснить, что это за «довершение» хиротонии и как оное понимать.

С того времени, как сделался известным переход мнимого епископа Луки в католичество, начались постоянные странствования Анфима по разным старообрядческим обществам, в которых он встречал то ласковый прием, то, после недолгого времени, слышал угрозы лишить его жизни. Причина нерасположения к нему заключалась не в сомнении относительно его хиротонии, а в его характере «своенравном» и в жизни соблазнительной. Был он в обществах казаков на Кубани и по Дунаю, где держал себя высокомерно и стремился к властительству над ними, чем и возбуждал всеобщее неудовольствие. Сверх сего, обнаружилась соблазнительная связь его с двумя молодыми женщинами, – воспитанницами покровительствовавшей ему московской богачки. Наконец, что особенно возмущало старообрядцев, так это то, что он служил по новым служебникам и по ним попов ставил, а в довершение всего сделал даже донос молдавскому митрополиту на свою непокорную и презирающую его паству, представившись с ним епископом единомысленным. В этом доносе он жаловался на то, что старообрядцы ни во что вменяют епископов, принимают бежавших из России священников, и в тоже время задумали в митрополии молдавского архиерея построить церковь, чего Анфим и просил не дозволять им.

Этим «доношением» Анфим как бы отрекался от раскола и вступал в единение с православною церковию. Старообрядцы, узнав об этом, объявили его еретиком. Некрасовцы следили за ним и поймали в одном местечке около Днестра. Начальник некрасовский собрал «крутъ», на коем объявил вины Анфима. Анфиму связали руки и ноги, посадили в куль и бросили с моста в Днестр.

Так трагически окончил свою, полную превратностей, деятельность третий раскольнический архиерей.

Были у старообрядцев еще два епископа около этого времени: 1) Феодосий, – поставленный херсонским епископом Гедеоном, по приказанию турецкого султана, для некрасовцев. Но Феодосий, рукоположенный православным епископом, не видно чтобы был и принят в согласие поповцев посредством известного чина, а напротив, церковь православную он никогда не признавал еретическою, за что некрасовцы и грозили ему смертию, и вместо него в 1755 г. позвали к себе Анфима. 2) В недавнее время стало известным имя одного епископа, отправлявшего служение у запорожских казаков. Это был Анатолий Мелес, поставленный в епископа константинопольским патриархом Кириллом. Принимая во внимание, что русский св. Синод, узнав о нем, сопоставил его с известным Епифанием, что в служения он не велел возглашать имени киевского православного архиерея, можно думать, что он некоторое время епископствовал именно у раскольников. В 1760 г. он был послан на неисходное содержание в один из монастырей сибирской епархии⁶⁶.

Все означенные старообрядческие архиереи, по отсутствию между ними преемства, даже по способу получения ими хиротонии, по самому поведению своему и, наконец, по своим отношениям к греко-восточной церкви, – которую они более уважали, чем старообрядчество, – не могли служить опорою поповщинского согласия, и порождали только внутреннюю вражду в среде самих поповцев, так что являлись партии: епифановцев, афиногеновцев, анфимовцев.

Искание архиерейства в последней четверти 18 в. В последней четверти 18 столетия об отыскании архиерея более всего хлопотал стародубский инок Никодим. Вполне сознавая незаконность беглых попов, он, всю жизнь свою посвятил на то, чтобы иметь законную иерархию чрез приобретение своего епископа. При этом он думал, что найденный епископ соединит всех старообрядцев под своею властью пасением, так как, по его мнению, старообрядцы и распались на частные секты именно вследствие неимения епископа. Для достижения этой цели Никодим прибегал к разного рода средствам. Будучи человеком очень влиятельным, он содействовал собранию в Москве старообрядческого собора еще в 1765 году. На этом соборе, кроме депутатов от разных поповщинских общин, присутствовали и беспоповцы; на нем был молодой настоятель Выговской пустыни Андрей Борисов, – друг Никодима, человек, известный князю Потемкину и пользовавшийся его расположением. Из московских поморцев были на соборе Василий Емельянов и некоторые другие. Предметом рассуждений было то, нельзя ли, по нужде, – которая закон соблюдать не обязана, – поставить епископа самим. Искали для этого примеров в истории и нашли в летописи, что киевский митрополит Климент был поставлен на митрополию, помимо греческого патриарха, главою св. Климента, папы римского; при этом собравшиеся старообрядцы забыли, что там ставили те же епископы, а не миряне. Найденный пример по видимости разрешал затруднение. Было решено самим поставить епископа рукою святителя Ионы, почивающего в Успенском соборе, или – какого другого святителя. С возможностью такого поставления или рукоположения согласились было все; но кто-то из присутствовавших старообрядцев возбудил вопрос о том, кто поручится, что святитель Иона, руку которого они будут возлагать, будет согласен на такое действие. Вопрос этот смутил многих. Но еще более распря вышла из-за вопроса о том, кто во время возложения руки святителя будетъ читать следующия при этом архиерейския молитвы, – беглопоповщинский священник, или поморский старик. Распря по последнему вопросу имела то серьезное значение, что от такого или иного решения спора зависело то, которое согласие – поповщинское или беспоповщинское – должно считать истинною Христовою церковью. Поэтому обе спорящие партии не хотели уступить и разошлись далеко не так дружелюбно, как сходились. Между ними возникла даже полемика по вопросу о вечности и непрерывности Христова священства. Один из присутствовавших на соборе, беспоповец Иван Васильев (в монашестве Венедикт), написал против поповцев сочинение о их суеверном заблуждении по предметам хиротонии и крещения российской церкви.

После неудачной святотатственной затеи поставить епископа рукою святителя Ионы, Никодим прилагал все старания, чтобы заимствовать епископство от восточных иерархов. Поэтому, уже одни поповцы вскоре после этого обращались к находившемуся в Москве грузинскому архиепископу Афанасию и, по его совету, Никодим с товарищами отправились в Грузию; но проехать в оную они не могли по случаю наступающего военного времени. Были и еще разные попытки в этом роде, закончившиеся тем, что один из стародубских иноков – Иоасаф – был действительно поставлен антиохийским патриархом Даниилом в архимандрита, а другой, Рафаил, получил даже сан епископский, но дорогою в Россию умер. Возвратившийся Иоасаф, нашел в Стародубье совершенно новое направление мыслей. Никодим и его единомышленники перестали уже и думать о каком-либо заграничном епископе, а решились просить священства законным порядком от российского Синода. Таким образом, Никодим и многие стародубские дьяконовцы начали искать единения с православною церковью и положили начало так называемому согласию, которое впоследствии было названо Единоверием.

Полн. историч. изв прот Иоаннова «Историч. очерк поповщины» Мельникова. «Происхождение белокрин иерархии» И. Субботина стр. 117 и дал 303. «Раскольнические споры о метриках». Субботина и «Краткие сведения о сектах» архим. Павла стр. 20 и далее.

Кроме вопросов, непосредственно вытекающих из существенного учения беглопоповцев, в истории поповщины происходили волнения по вопросам, имеющим связь с общими раскольническими мнениями.

Суслово согласие. В половине 18 стол, в среде дьяконовцев возник вопрос о самой возможности принятия бежавших от православной церкви священников. Дело в том, что, по мнению всех старообрядцев, крещение посредством обливания не имеет никакой силы, – его нельзя считать действительным крещением, и крещенных таким способом следует вновь крестить; значит, и священство таковых лиц не может быть также признано действительным. Между тем беглые попы принимались не только из Великой России, но и из Малороссии. Кроме того в 18 в. немало было и в Великороссии епископов из югозападной России, где было распространено обливательное крещение. Таким образом, между поповцами явилось подозрение, что многие из русских священников получали хиротонию от епископов, крещенных обливательно. В Стародубском посаде Злынка в половине 18 стол, поселились несколько выходцев из великорусских городов Орла и Коломны; из этих выходцев был наиболее известен купец Федор Суслов, – тот самый, который обращался к самозванному епископу Луке и привез от него письмо попу Патрикию. Его беспокоила мысль, как бы не принять священников, крещенных чрез обливание, или рукоположенных епископом-обливанцем, или наконец таким епископом, который сам получал хиротонию от епископов, крещенных обливательно. Поэтому он требовал в этом отношении самой строгой разборчивости и расследования о преемстве хиротонии. Но такая разборчивость могла вести к чрезвычайным затруднениям в приобретении священников, и дьяконовцы с попом Патрикием во главе, видимо, не требовали этого. По этому поводу Суслов и его сторонники отделились от своих согласников. На общем совете они положили: принимать к себе только тех священников, которые поставлены великорусскими епископами, и притом такими, относительно коих можно было убедиться, что и рукоположившие их епископы имели рукоположение, идущее преемственно от московских патриархов, до п. Никона. Отделившаяся партия получила название Суслова согласия

Суслово согласие будущности не имело. Строгость требования последователей этого согласия прекратилась сама собой по мере того, как постепенно ослаблялось подозрение в обливанстве и старообрядцы более и более убеждались, что в русской прав. церкви крещение совершает погружательно. Но подозрительное, фанатичное направление продолжало существовать среди поповцев и проявляться в более резких чертах и в более широком виде. Убеждение в воцарении антихриста, положенное в основу раскола его первоучителями, не могло совершенно исчезнуть и в поповщине, и проявлялось особенно в среде людей невежественных. Только умный и начитанный поповец мог понимать полное несоответствие этого учения с принятием беглых священников.

Черноболъское согласие. В то время, когда последователи Суслова согласия заподозривали стародубских слобожан в приеме священников-обливанцев, в тех же слободах поселились выходцы из заграницы, отличавшиеся еще большим фанатизмом. После вторичного разорения Ветки при Екатерине II несколько человек, во главе которых находились Илларион Петров, по прозванью «Коровьи ножки», и Никифор Илларионов, последователи ветковского согласия, по переселении в Стародубье, отделились от слобожан вообше за их близкия сношения с православными: они говорили, что стародубцы «перемешались и сообщились с еретиками-хохлами и москалями». Сами они проповедывали воцарение антихриста и наступление близкой кончины мира, поэтому не дозволяли поступления в военную службу, воспрещали принимать присягу и иметь паспорта. не молились за царя по изданным от Св. Синода формам.

Из обрядовых отличий самым выдающимся было то, что они не поклонялись кресту Христову осьмиконечному без изображения распятия Спасителя. К самим беглым попам они относились подозрительно, и Илларион, вместо священников, присвоил себе какую-то духовную власть, хотя поповства прямо и не отвергал. Таким образом, это учение носило отпечаток беспоповства. Отделившись от слобожан, Илларион, вместе с немногими последователями, ушел сначала в Польшу и поселился в местечке Черноболь, от чего эти сектанты и получили название чернобольцев. Но вскоре (1775) они ушли в Добруджу, построили особую деревню на самом устье Дуная (на Георгиевском гирле) и образовали там особое, отдельное от некрасовцев, общество. Спустя немного лет (около 7), вследствие услуги, оказанной ими неизвестному австрийскому вельможе (полагают, что чернобольцы спасли его от турецких разбойников), австрийский император Иосиф II особою грамотою позволил им переселиться в Австрию, свободно отправлять богослужение и все религиозные действия и на 20 лет освободил от всяких налогов. Таким образом, чернобольское общество с Дуная перешло в Буковинскую область и заняло урочище, известное под именем «Белой Криницы». Но здесь они смешались с другими старообрядцами, частью жившими уже в пределах Австрии, частью вышедшими из Молдавии; все эти старообрядцы носили название «липован». Таким образом, имя чернобольцев, как особой секты, по смерти её основателей, мало помалу исчезло, но строгое фанатичное настроение оставалось у всех липован.

Лужковское согласие. Это настроение в дальнейшей истории липован с особенною ясностью выразилось в сходстве с так называемою Лужковскою сектою. Поповцы стародубского посада Лужки выделились в особую секту по следующему обстоятельству. В 1822 г. император Александр I издал правила, которыми дозволялось раскольникам беспрепятственно иметь у себя бежавших от прав. церкви священников, если они до своего побега не учинили уголовного преступления. Но при этом священники эти обязаны были вести для порядка метрическия записи родившихся, брачившихся и умерших. Такое дозволение, принятое с радостью большинством поповцев, в людях, фанатически настроенных, породило сомнения, – насколько истинно такое небывалое, дозволенное священство и, особенно, нет ли ереси в том, чтобы вести метрическия записи, которые были также совершенною новостью. Притом, они привыкли уже к священству тайному; таковое только и могло быть, по их рассуждению, в гонительное антихристово время, ибо церковь тогда должна скрываться. По таким соображениям поповцы посада Лужки признали необходимым держаться попрежнему только тайного бегствующего священства и не вести метрических записей; из-за этого они считали других поповцев находящимися в ереси и отделились от них. Но в самом начале у них не оказалось ни одного единомышленного попа. В этих затруднительных обстоятельствах лужковцы поступили таким образом: когда к ним явился бежавший от прав. церкви священник, то они уговорили попа другого согласия помазать приходящего миром, а потом сами приняли его в свое общество чрез проклятие ересей (3-м чином). Так появилось лужковское, тайное священство. Последователи его сначала принимали всех поповцев, как еретиков третьего чина. Кроме посада Лужки эта секта существовала на Дону в казацких поселениях и в Гуслицах московской губернии. За границею учения лужковцев держались липоване.

Но эта секта, в смысле отдельного общества, существовала также недолго. Причиною этого было то, что правила 1822 г, были отменены не более, как чрез 10 лет; явных попов принимать стало уже нельзя, и, по-прежнему появились только «тайные» попы, при которых и о метрических записях не могло быть речи. Но фанатическое направление чорнобольцев и лужковцев, основанное на глухом убеждении в царствовании антихриста, сказалось впоследствии при появлении и распространении так называемого австрийского священства.

«Об австрийском священстве» публичные лекции, читанные в Казани в 1868 г. в Прав. Обозр. и отд. брош. лекция 1-я. «Происхождение белокриницкой иерархии» проф. Субботина. Москва. 1874. Тоже сочинение в сокращенном виде напечатано в «Братск. Слове»: 1885 г. т 2-й и дал. О последней судьбе Амвросия: «Раскол как орудие враждебных России партий» в Русск. Вестн. 1866 г. и отд. брош. стр. 17–30. Сборн. из ист. стар. Попова вып. 1, стр. 47–71 «Был ли и остался ли Амвросий предан старообрядчеству», иером. Филарета. Москва. 1881.

После неудачных попыток 18 в, закончившихся учреждением «Единоверия», поповцы оставили мысль о своем епископе. Этому содействовало более всего то обстоятельство, что, вследствие снисходительного законодательства Екатерины II и особенно правил Александра I, 1822 г., поповщина не только не нуждалась в бежавших священниках, но изобиловала ими. От этого в совершении треб и богослужения соблюдалось более благочиния и благолепия, чем прежде. А это благолепие заставляло поповцев забывать о несостоятельности своего коренного учения и о неудовлетворительности церковного устроения. Но такое положение дел продолжалось лишь до наступления нового царствования. При императоре Николае I, начиная с 1827 г., дозволение, данное старообрядцам, иметь бежавших священников, стало ограничиваться – сначала по отношению к Рогожскому кладбищу и некоторым другим местностям, а в 1832-м г. прежния правила о беглых попах были совершенно отменены. Старых попов, бежавших до 1826 г., велено было оставлять на своих местах, но принимать вновь бежавших отнюдь не дозволялось. Этот закон, довольно строго исполняемый, произвел в расколе так называемое «оскудение священства». Попов дозволенных становилось все меньше и меньше, а за умалением их увеличивались беспорядки, и с особенною резкостью обнаруживалось безобразное поведение со стороны оставшихся попов, которыми по необходимости поповцы должны были дорожить. Совершение богослужения и треб стало производиться с крайнею небрежностью: крестили зараз по нескольку младенцев, свадьбы венчали «гуськом» – пар по семи, исповедывали всех вместе, причем дьячок читал перечисление грехов по Потребнику; во время этого чтения присутствовавшие должны были говорить: «грешен», – почему многие каялись в грехах, несвойственных их полу или возрасту; после такой исповеди выходил поп и читал всем разрешительную молитву. Во многих местах,– не исключая Иргиза, – стали вводить беспоповщинские порядки. Правда, и в это время было немало попов «тайных», которых перевозили с места на место. Но эти тайные попы, постоянно в страхе, часто нетрезвые, – не могли удовлетворять религиозным потребностям поповцев. Были между ними попы расстриженные и даже самозванные.

Еще после самого издания закона 1832 г. радетели поповства, предвидя оскудение священства, придумывали средства предотвратить оное, и много раз пытались просить правительство о восстановлении правил 1822 года; но просьбы их были оставляемы без внимания. В тоже время между поповцами оживились старые мечты о существовании на востоке древлеправославных епископов. Настоятель одного монастыря (Куреневского) подольской губернии, Ираклий с другим иноком, и старообрядческие иноки, жившие в Молдавии ⁶⁷, в числе 16 человек, путешествовали ради отыскания этих епископов через Турцию до Египта, но – бесплодно; из путешествия возратились только четверо, остальные же все умерли. Независимо от этого в самом начале 30-х годов мысль об отыскании архиерея явилась на Иргизе, где горячим поборником этой мысли был старообрядец Афоний Кочуев, отличавшийся начитанностью и предприимчивым характером, собиратель и знаток старинных рукописей, получивший в 1847 г. даже звание соревнователя Московского общества истории и древностей. В 1832 г. мысль об отыскании архиерея обсуждалась в Москве на соборе, происходившем на Рогожском кладбище. На этом соборе мысль об архиерее, хотя и встретила противников в партии купца Царского, но нашла себе и жарких защитников, во главе коих находилась богатейшая фамилия Рахмановых. Не придя ни к какому определенному решению, собравшиеся на рогожском соборе старообрядцы решили сообщить о своих намерениях влиятельным поповцам в Петербурге, куда и отправились, в качестве депутатов, Афоний Кочуев и Федор Рахманов. В Петербурге в это время пользовались громадным влиянием богачи, братья Громовы, и особенно Сергей Громов, имевший близкое знакомство с правительственными лицами. Сергей Громов, выслушав московских посланных относительно нового ходатайства о восстановлении правил 1822 г., или же относительно искания своего архиерея, обратился за советом к шефу жандармов, графу Беккендорфу. Граф, по рассказам старообрядческого писателя, прямо объявил ему, что Государь не может согласиться, – как член господствующей церкви – на то, чтобы старообрядцы явно могли принимать уходивших от неё священников. Иное дело, если бы они имели свою самостоятельную иерархию: тогда скорее можно надеяться, что правительство не станет преследовать членов этой иерархии. Так ли это точно было, или не так, но Сергей Громов принял к сердцу мысль о самостоятельной иерархии и, значит, об отыскании епископа. Но эту мысль он остерегался высказать прямо московской депутации, – так как Рахманов был человек болтливый и хвастливый, не умевший хранить секретов. Между тем он стал присматривать человека способного для трудного дела искания архиерея. Такой человек представился, спустя около двух лет после этого, в лице Петра Васильева Великодворского.

Петр Великодворский был сын волостного писаря Валдайской подгорной слободы; родился он в 1808 году. С юных лет Петр отличался особенною приверженностью к старообрядству и восторженным мистическим настроением. Он верил в сны, находя в них указание на свое особенное призвание. Раз ему явился во сне святитель Никола, – которого он считал своим особенным покровителем, – в полном архиерейском облачении, «яко ангел светлосиянен», и сказал: «якоже аз семь, аминь глаголю тебе, тако все есть!» Поэтому все задуманные предприятия, все перемены своей жизни Петр Великодворский решал жребием, после поста и молитвы. Первым его предприятием на пользу старообрядства было отыскание клада в смоленской губернии. Два знакомых старообрядца из соседних волостей рассказали Петру, что в одном поместье смоленской губернии с незапамятных времен находится в погребе клад, – несколько бочек золотой монеты и чудотворная икона Божией Матери с неугасимою лампадою, – что для открытия этого клада нужна крепкая вера. Петр отправился на искание клада; но помещик, которому принадлежала земля, прогнал кладоискателей. Тогда Великодворский отправился в Петербург, где и познакомился с Громовым. Громов дал 2000 р., и кладоискатели купили у помещика право рыть землю, но никакого клада не нашли. Смущенный этою неудачею, Петр Великодворский не возвратился на родину, а, минуя Петербург, удалился для аскетической жизни в Лаврентьев монастырь, в Стародубье. Мысль о великом призвании не оставляла его; он не знал только, в чем заключается это призвание и ждал указания промысла. В 1835 году это указание явилось в предложении Громова заняться исканием архиерея. Сообразно с этим предложением он и истолковал теперь свое видение святителя Николы и другие свои сны. Приняв предложение, он постригся в монахи, с именем Павла, и в спутники себе избрал инока Серковского монастыря в Бессарабии Геронтия, – в мире Герасима Колпакова, сына помещичьего крестьянина московской губернии. Геронтий в противоположность Павлу был человек практического направления, и много раз путешествовал за сборами на свой монастырь. В 1836 г. Павел и Геронтий отправились к пределам Персии, через Кавказ, на поиски «древлеправославного» епископа; но на Кавказе, вследствие собственной неосторожности, они были арестованы и, по получении справок, препровождены были под конвоем на места жительства, один – в Бессарабию, другой – в Валдайский уезд.

Через два года искатели архиерейства вновь сошлись вместе и весною 1839 г. отправились на новые поиски, но уже в другую сторону, чрез австрийскую границу. Перейдя оную, они остановилась в Белой Кринице, где находился и раскольническй монастырь. Здесь они надеялись выправить австрийские паспорта на чужия имена и начать путешествие по востоку, но, потерпев неудачу в приобретении паспортов, остались в монастыре на всю осень и зиму 1839–40 г.

До этого времени поповцы, заботившиеся об отыскании епископа, не задавались вопросом о том, где поместить его. Живя в Белой Кринице. Павел успел разузнать, что живущие в той местности старообрядцы еще с 1783 г. пользуются правом свободного отправления богослужения, дарованным грамотою Иосифа II. Такое благоприятное положение белокриницких раскольников и подало Павлу мысль, учредить здесь архиерейскую кафедру, с дозволения австрийского правительства. Поэтому, вместо того, чтобы спешить путешествием на восток, он занялся осуществлением этой мысли. Для этого он, хотя и не без усилий, расположил липован обратиться к австрийскому правительству с просьбою, на основании существующих привилегий, дозволить им иметь в Белокриницком монастыре своего епископа на полном содержании монастыря. Просьба была подана, благополучно прошла первую административную инстанцию (Крайзамг), но неблагоприятно была принята в губернии, которая в удовлетворении просьбы отказала. Это причинило Павлу много хлопот и не на один год оттянуло дело. Основания, на которых оперлась губерния в своем противодействии затее искателей архиерейства, заключались с одной стороны в том, что Белокриницкий монастырь не имел права на законное существование, – еще в 1790 г. его велено было уничтожить, как учреждение созерцательного только характера, с другой стороны губерния заподозрила самые средства монастыря. Но дело, проигранное в губернии, было перенесено в Вену, где раскольники нашли себе высоких покровитетей в лице министра Внутренних Дел графа Коловрата и эрцгерцога Людвига. После наведенных формальных справок и расследований особой коммиссией о монастырских средствах, император Фердинанд 6 сент. 1844 г. подписал декрет, которым дозволялось белокриницким липованам привести из-за границы епископа; привезенный епископ имеет поставлять священников и посвятитъ себе преемника; вместе с этим узаконялось и самое существование монастыря.

После издания означенного декрета Геронтий, сделавшийся уже настоятелем Белокриницкого монастыря, – после бывшего настоятелем инока Иоиля, – отправился в Россию. В это время Громова уже не было в живых. Но вместо него семейство Рахмановых в Москве и по влиянию их, Рогожское кладбище приняли на себя все материальные издержки по устройству в Белокриницком монастыре архиерейской кафедры и по обеспечению будущего епископа. Рахмановы дали 200,000 р. на приспособление монастырских зданий для удобного помещения архиерея; кроме того, было собрано много церковных украшений и утвари.

Между тем Павел вместе с другим иноком Алимпием, – человеком пылким, любившим большие, затруднительные предприятия, запасшись заграничными паспортами, отправились на восток. Целью их путешествия было прежде всего отыскать епископа «древлеправославного», если же такого уже не найдется, то обратиться с предложением к епископу, сущему в ереси, но – такой, от которой священные правила дозволяют принимать священных лиц в сущем их сане. Проходя старообрядческими поселениями в Европейской Турции, они познакомились с атаманом некрасовцев Гончаровым, который в свою очередь дал им рекомендательное письмо в Константинополь к предводителю польской партии, пану Чайковскому. Чайковский принял мусульманство и назывался Садык-пашею. Садык-паша принял искателей архиерейства под свое покровительство и, из желания сделать вред России, изъявил полную готовность помогать им в достижении цели. Он указал на многих безместных, проживавших в Константинополе, епископов, как на лиц, которых всего удобнее соблазнить к самовольному переходу в Белую Криницу. Но прежде чем обратиться к ним, Павел хотел посетить восточные страны для отыскания епископа древлеправославного, а также и для личного удостоверения в том, какое крещение там совершается, – трехпогружательное, или обливательное; ибо с этим связан был вопрос о самой возможности признания хиротонии действительною. К тому же располагал его и Садык-паша, в тех видах, чтобы русское посольство не узнало вовремя о раскольнических затеях. Таким образом, Павел и Алимпий отправились в путешествие по востоку, посетили Палестину, Сирию, Египет, но желаемого не нашли; везде видели они употребление троеперстного сложения и других, принятых православною церковью обрядов. Во время своего путешествия они видели также на востоке остатки древних еретических сект: несторианских, евтихианских и северианских, от которых переходящие в православие, по правилам вселенских соборов, должны быть принимаемы 3-м чином, а значит, и священные лица их могли быть признаваемы в сущем сане. Относительно этих сект Павел замечал, что «греки благочестием догмата веры отстоят от них, как небо от земли, наружные же обряды их весьма отвратительны». Замечание это имело как для Павла, так и для всех старообрядцев то значение, что показывало несумнительность принятия хиротонии от греков, и могло служить доказательством приема греческого епископа именно 3-м чином, – о чем Павел уже и писал сочинения. Относительно способа крещения Павлу также удалось, во время пребывания в Иерусалиме и Египте, убедиться, что греки крестят трехпогружательно, и что обливание, по мнению греков, есть римского папы предание. Таким образом, находясь уже пред самым Константинополем, Павел в письме к Геронтию высказывал следующия два заключения, какия он вынес из путешествия по востоку: 1) что «единоверного» им архиерея нигде на востоке не обретается, и 2) что относительно дела о заимствовании священством от греков «они теперь совестию совершенно спокойны».

По возвращении в Константинополь Павел узнал, что дело отыскания кого-либо из безместных архиереев в его отсутствие значительно подвинули вперед его польские друзья. Теперь они указали ему на двух подходящих архиереев; имя первого осталось неизвестным, и попытки склонить его к переходу в раскол были безуспешны. Второй был Амвросий, бывший боснийский митрополит, грек, родом из Еноса, уволенный от епархии по неудовольствию на него турецкого правительства. Амвросий был из вдовых священников, имел сына Георгия и проживал вместе с ним в Константинополе, в большой бедности. При посредстве серба Константина Огняновича, знавшего русский и греческй языки, начались переговоры между Павлом и Амвросием. Павел начал переговоры очень осторожно и с немалою хитростью. Он рассказывал незнающему русского раскола греку о старообрядцах, что они отличаются только содержанием известных обрядов, – умалчивая до времени о действительных отношениях их к прав. церкви, а тем более о необходимости церковного чиноприема, в котором по меньшей мер требовалось проклясть мнимые ереси православной церкви, или – еще того более – быть принятым чрез помазание миром. Но на первых порах и Амвросий, видя, что люди, с которыми он имеет дело, все таки находятся вне церковного единения, и понимая, что ему придется так или иначе сделаться изменником прав. церкви, дал решительный отказ.

Павел, мало смущенный первоначальным отказом, стал действовать на сына Амвросиева Георгия, выставляя более всего то, что ему представляется удобный случай изменить свое бедственное существование на жизнь совершенно обеспеченную, что для этого и требуется немногое: – чтобы отец его отрекся от подчинения той иерархической власти, которая была и есть к нему столь несправедлива. Павлу легко удалось склонить Георгия на свою сторону, и он явился пред своим отцем ходатаем за раскольников. Крайняя бедность Амвросия и особенно влияние сына пересилили добрые чувства повиновения высшей церковной власти. Амвросий снова вступил в более обстоятельные переговоры с искателями архиерейства. Во время довольно продолжительных переговоров его занимал один вопрос: не содержат ли старообрядцы каких-либо ересей, и потому, с переходом в Белую Криницу, не придется ли ему изменить православной вере. Особенно смущало Амвросия старообрядческое перстосложение для крестного знамения. Павлу не стоило большого труда доказать Амвросию православное знаменование двуперстия и существование его в русской церкви до п. Никона, а равно и то, что они старообрядцы ересей никаких не содержат. Убедившись в этом, Амвросий решился на противоканонический поступок самовольного удаления от патриарха, в православии которого нимало не сомневался ⁶⁸. 15 апреля 1846 г. обеими сторонами был заключен договор, которым старообрядцы обязывались содержать Амвросия и платить ему жалованье по 500 австрийских червонцев в год, пока он жив; сыну его они обязались купить в Белой Кринице дом в его собственность. Со своей стороны Амвросий обязался вступить в староверческую религию, учинив законное присоединение, затем исполнять монастырский устав без нарушения и поставить себе преемника. Таким образом, греческий митрополит решился сделаться архиереем русских раскольников и даже родоначальником новой, до сих пор не существовавшей, раскольнической иерархии. Через месяц по заключении условий Амвросий секретно был вывезен из Константинополя на пароходе; при этом он был переодет в платье казака – некрасовца. Дорогою, остановившись у турецких старообрядцев, живших по Дунаю, он снова оделся в свое платье и, после немалых опасений быть узнанным разными встречавшимися дорогою людьми, был привезен в Вену для необходимых представлений; из Вены 12 октября 1846 г. он прибыл и в Белую Криницу.

27 октября, в воскресный день, около вечерень, в Белокриницком монастыре происходил собор по вопросу о приеме Амвросия в старообрядчество. Собор происходил со всевозможною внешнею торжественностью. В храме Покрова Пресвятой Богородицы на амвоне был поставлен аналой, на котором положено св. божественное Евангелие, с предстоящею возженною свещею; по обе стороны от амвона, вдоль церкви, для заседания присутствующих поставлены были стулья, а посреди на другом аналое положена Кормчая и другия божественного писания книги. «Сим же тако устроенным, по трикратном ударении в колокол собравшиеся людие благоговейно вошли в церковь и по обычном начале сели на приготовленных местах» (описание Павла). Собор происходил под председательством Геронтия, который и предложил собравшимся рассудить, каким чином следует принять митрополита Амвросия. Вопрос этот много раньше занимал Павла, и он писал посему сочинения, в коих доказывал, что прием должен быть учинен 3-м чином. Но с его мнением многие не соглашались и в России и за границею. Только немногочисленные последователи дьяконовского согласия были за прием 3-м чином; остальное большинство поповцев, привыкшее к приему попов через миропомазание, требовали того же и по отвошению к епископу. Так вопрос этот и оставался неразрешенным. И во время настоящего собора согласия также не последовало. «Кто кричал: надо мазать, как мазали беглых попов; а больше кричали: не надо мазать!» Амвросий, сидя в келье, слышал эти крики и приходил в смущение, не зная, о чем идет спор (слова Онуфрия, присутствовавшего на соборе). Партия, требовавшая перемазывания, одержала верх; только для приличия было положено, спросить согласия самого Амвросия, и на что он соизволит, так тому в быть. Утром должна была отправиться к Амвросию особая депутация. Но еще ночью приходил к нему сам Павел и убедил его разными доводами, «ради успокоения совести немощных братий», подчиниться народной воле. Амвросий, видя безвыходность своего положения, должен был согласиться на все, и только заметил: «видно и ты, Павел, глупый!»

На другой день после собора, 28 окт., был совершен чиноприем. Принимал митрополита Амвросия, находившийся в монастыре, нарочито для этого приготовленный, иеромонах Иероним. Этот чиноприем митрополита в сущем сане, совершенный иеромонахом, – незаконный сам по себе⁶⁹, – отличался и некоторыми особенными, для всех очевидными, странностями. Амвросий не знал славянского языка и не умел даже читать славянской грамоты; поэтому славянский чин проклятия ересей был написан для него тем же Огняновичем, – который прибыл с Амвросием и в Белую Криницу, – греческими буквами. Значит, когда, по сказанию Павла, стоя против царских дверей, Амвросий «велегласно русским языком проклинал все ереси», то он сам не понимал того, что читал. Затем он удалился с Иеронимом в алтарь для исповеди. Но опять, Иероним, ничего не знавший по-гречески, не мог на самом деле исповедывать Амвросия, не понимавшего по-русски. Посему, как замечал один из участников всего происходившего (инок Онуфрий), «затворились они оба в алтаре на несколько минут, уповательно – посмотрели друг на друга тем я кончилась исповедь». Там же в алтаре Иероним и перемазал Амвросия, только помазал его не священным миром,– которого в Белой Кринице и быть не могло, а только простым маслом. После всего этого Иероним объявил достоинство митрополита, засвидетельствовав в особой грамоте, что «он испытал тщательно глубины сердца его». Амвросий вышел из алтаря уже чрез царския двери в полном архиерейском облачении и, взяв в руки трикирий и дикирий, стал осенять народ. Таким образом, православный греческий митрополит стал раскольническим архиереем!

В звании раскольнического архиерея Амвросий приступил к совершению богослужения и к поставлению на церковные степени. Не зная славянского языка, литургийные молитвы он читал по греческому служебнику, по-славянски же произносил только возгласы. Поставления начались с настоятеля Геронтия и некоторых других лиц в низшие церковные степени; после этого приступлено было к избранию и поставлению наместника. Кандидатами на это высокое звание были избраны двое от монастырской братии (Геронтий и Нифонт) и третий от белокриницких липован, – вдовый дьячок Киприан Тимофеев. Самое избрание из трех намеченных кандидатов совершилось по жребию. Жребий пал на Киприана Тимофеева. Тогда он предварительно был пострижен в монахи, с именем Кирилла; затем 25 декабря был поставлен иеродиаконом, 1 янв. 1847 г. – священником, а 6 января, в день Богоявления, торжественно хиротонисан в епископа Майносского; хиротонию совершал один Амвросий, вопреки 1-го правила апостольскаго, – на основании неких «благословных случаев», т. е по нужде. На освящение воды в этот праздник шли два архиерея с прочими священнослужителями; молитвы водоосвящения читал Кирилл, а Амвросий прочитал только краткое Евангелие. На торжество раскольников съехалось со всей Буковинской области множество народа разных сословий: были сам областной начальник и воинский начальник с командою; для них был устроен обед на гостинном монастырском дворе.

Кроме Кирилла, поставленного в наместника митрополии, Амвросий в августе 1847 г. рукоположил другого епископа, Аркадия, для турецких некрасовцев, названного епископом Славским. Таким образом, дальнейшее существование белокриницкой иерархии, обеспеченное двумя епископами, не находилось уже в исключительной зависимости от личности Амвросия.

Дальнейшая судьба Амвросия и его смерть. Немного более одного года пришлось пробыть Амвросию в Белой Кринице. До русского правительства скоро стали доходить слухи о появившемся в пределах Австрии раскольническом архиерее. Слухи эти подтвердились следующим обстоятельством. Геронтий, после посвящения Кирилла, отправился в Москву, с паспортом на имя купца Леонова. Об этом стало известно русскому правительству, и, по распоряжению императора Николая Павловича, Геронтий, на обратном пути, был арестован и препровожден в Петербург. Начавшимся следствием подтвердилась полная достоверность всех слухов, с прибавлением того, что ушедший от греческого патриарха епископ рукоположил уже себе и наместника. Тогда русское правительство вошло в дипломатическия сношения с австрийским правительством и предъявило требование об удалении Амвросия из Белокриницкого монастыря. В то же время российский св. синод обратился с каноническим посланием к константинопольскому патриарху, прося его принять меры к возвращению Амвросия, или подвергнуть его церковному осуждению⁷⁰. Константинопольский патриарх, также чрез австрийское министерство, обратился к Амвросию с посланием, указывая на его противоканоническия действия и предлагая ему раскаяться и возвратиться в Константинополь. Следствием этого было то, что от Амвросия потребовали письменных объяснений⁷¹ и вызвали его в Вену; здесь ему было предложено: или возвратиться к патриарху, или отправиться в ссылку. Белокриницкий же монастырь велено было запечатать, что и исполнено 3 марта 1848 г.

Но прежде, чем Амвросию назначено было место ссылки, когда он проживал еще в Вене, – в Австрии произошел государственный переворот. Император издал манифест о конституции, и во главе нового правительства стал покровитель старообрядцев, граф Коловрат. Павел в своем письме в Москву называл конституцию ножом, медом помазанным и уготованным на заклание всего мира; но в то же время, в происшедшем перевороте старообрядцы видели и приятную сторону. Алимпий в качестве депутата от Белокриницкого монастыря обратился к новому правительству с прошением о распечатании монастыря и о возвращении Амвросия. Но правительство и теперь не исполнило этой просьбы. После этого Алимпий присутствовал на революционном сейме в Праге, где заявлял жалобы на русское и австрийское правительства. Революционные собрания скоро были прекращены. Алимпий возвратился в Вену, где вскоре последовало и окончательное решение судьбы Амвросия: он был отправлен на жительство в г. Цилль. Тогда, из опасения оскудения иерархии в Белой Кринице, Кирилл рукоположил в епископа Онуфрия, ставшего впоследствии наместником митрополита, – назвав его епископом браиловским, а затем вскоре поставил и для русских старообрядцев епископа Софрония. На другой день после поставления Софрония (4 янв. 1849 г.) Онуфрий вместе с Софронием рукоположил Кирилла в митрополита белокриницкого полным чином архиерейского посвящения⁷². Что же касается монастыря, то он был самовольно распечатан, и в нем по-прежнему стали отправляться все церковные службы. Ближайшее начальство, зная об этом, не принимало никаких мер против такого самовольства. Такое неопределенное положение монастыря продолжалось более 11-ти лет; в 1859-м году правительство вновь разрешило существование оного.

Проживавший в ссылке м. Амвросий продолжал получать обещанное ему содержание в 500 червонцев; но в тоже время он не скрывал своего презрения к раскольникам. а) Во все время пребывания своего в Цилли он ни разу не пожелал исповедаться пред кем либо из посещавших его лиц белокриницкого духовенства, – а посещали его и епископы и иеромонахи не мало раз. б) Сын его Георгий, но смерти Амвросия, в одном из своих писем писал, что покойный его родитель много раз бранил его за то, что он советовал «перейти ему в липованску ересь», чего сам он не хотел, в) Сам Амвросий в 1859 г. вследствие невысылки ему следующих денег, в письме к Кириллу предавал проклятию самого Кирилла, всех хиротонисанных им и тех, кто станет принимать совершаемые ими священнодействия. «Теперь я всех вас сделаю беспоповщиками», говорилось в письме, г) Наконец, пред смертью Амвросий снова возвратился в православную церковь. В посланной на имя Кирилла телеграмме Геронтий писал: «30 октября (1863 г) скончался митрополит Амвросий, быв пред смертью напутствован греческим священником; погребен будет в Триесте по греческому закону».

Русск. Вести. 1869 г. т. 81. «Учреждение архиерейской кафедры у турецких раскольников». Чтен. общ. истор. и др. 1865 г. кн. 3, стр. 231 и дал. «Раскол,как орудие враждебных России партий». «Истор. очерк австрийского священства». Монастырева.

В пределах Турции раскольники поповцы жили по берегам Дуная близ впадения его в Черное море, на полуострове, известном под именем Добруджи. Они носили название некрасовцев, от имени казацкого атамана Некрасова, ушедшего после Булавинского бунта со своею дружиною из пределов России. Кроме того часть старообрядцев жила на противоположном конце, между Мраморным морем и Архипелагом; наконец, на малоазиатском берегу Мраморного моря они занимали селение Майнос. Всех раскольников, живших в Турции, считалось до 10,000 душ. Когда Павел с Алимпием шли еще на поиски архиерея, и тогда некрасовцы просили не лишить и их этого блага; некоторые помогли им деньгами, а атаман Гончаров свел искателей архиерейства с паном Чайковским (Садык-паша). Когда Амвросий сделался раскольническим архиереем, то Гончаров и некоторые другие, немедля, решились открыть у себя отдельную епархию. Но нашлись и сомнящиеся признать Амвросия законным епископом; эти сомнящиеся высказывали подозрение в том, что Амвросий крещен не трехпогружательно, а через обливание. Они составляли настолько сильную партию, что следили даже за действиями самого Гончарова, пылали против него злобою, раз на собрании не давали ему говорить и угрожали побить его или заковать в железо. Таким образом, между раскольниками появилась взаимная вражда и несогласие. По этому поводу собирались соборы в Журиловке и в Славском скиту. Соборы кончались ничем. Противники Амвросия утверждались на подозрении его в обливанстве; некоторые же, по меньшей мере, требовали повременить, пока выскажутся русские и молдавские старообрядцы. Защитники нового священства на одном из соборов читали подложные письма, будто московские и стародубские раскольники согласны принять митрополита. После собора 8 июля в Славском скиту, окончившегося также ничем, славские монахи выбрали кандидатов на священные степени, которых и отправили в Белую Криницу. Кандидатом на епископство был избран бывший игумен Лаврентьевского монастыря, ушедший по закрытии монастыря в Турцию, Аркадий (Шапошников). Но избранного кандидата Амвросий отказался рукоположить в епископа по той причине, что до поступления в монашество он был женат на вдове. Вместо него в августе 1647 г. для турецких раскольников был рукоположен в епископа инок Славского скита, тоже Аркадий (Дорофеев, или иначе Лысый), предназначавшийся для посвящения во священника; назван он был епископом Славским. По получении епископского сана Аркадию пришлось испытать много неприятностей со стороны партии недовольных, которые даже сделали донос, что старообрядцы, принявшие греческого епископа, согласились с греками и болгарами и, значит, опасны для правительства. По этому доносу Аркадий был посажен в тюрьму. Просидев шесть месяцев в тюрьме, он не только получил свободу, но, благодаря хлопотам Гончарова и Чайковского, был признан в звании епископа без всякой за то платы, – какая взималась с православных епископов. Кроме того султаном был издан фирман, чтобы и впредь некрасовцы, как верные подданные, пользовались религиозною свободою, имея собственное священство, и чтобы никакая другая церковная власть в их дела не вмешивалась. Старообрядцы целовали султанский фирман, и, пользуясь оным, на своих церквах повесили даже колокола, – что в Турции запрещено всем христианским вероисповеданиям.

При даровании таких прав и свободы, и жившие около Тульчи поповцы пожелали также иметь своего епископа. Тогда Аркадий, вместе с наместником Кирилла Онуфрием, рукоположил для них 27 сент. 1850 г. Алимпия, с наименованием епископом тульчинским.

Но обоим этим епископам недолго пришлось служить у старообрядцев. В 1854 г. открылась война России с Турциею; в конце 1853 г. русския войска стояли около Дуная. Турецкое правительство предложило некрасовским семействам удалиться подальше от места военных действий. Некоторые изъявили на это согласие. Но оба епископа остались на своих местах. Тогда для отправлявшихся поставлен был Аркадием (который был возведен в звание архиепископа) третий епископ, тот самый Аркадий, в посвящении которого отказал Амвросий; он назван был епископом странствующих христиан. По внешнему своему виду, вследствие особенно большой бороды, он звался «брадатым», по уму слыл «дюжесловесным и многоначитанным»; по характеру был горд, величав и злопамятен. С несколькими семействами он удалился на берега Босфора, где и провел время военных действий.

Оставшиеся на месте епископы Аркадий и Алимпий были между тем арестованы русскими войсками и, как беглые русские подданные, заключены в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь. По окончании войны раскольники хлопотали об их возвращении через турецкое правительство, жаловались даже Наполеону III, но без всяких последствий. Возвратившийся с берегов Босфора Аркадий Шапошников, – хотя и не охотно, признан был епископом славским. На место Алимпия в Тульчу в 1861 г. был поставлен послушник Аркадия Иустин, родом из московской губернии волоколамского уезда, человек мягкосердечный и довольно начитанный.

Таким образом, положение белокриницкой иерархии у турецких раскольников было упрочено.

В Молдавии и Валахии старообрядцев насчитывалось до 20,000 человек; жили они во многих городах. Еще Амвросий поставил для живших в Яссах старообрядцев попа Никифора. Затем, наместник митрополии Онуфрий назван был епископом браиловским и заведывал делами молдо-влахийских раскольников. В 1853 г. к ним поставлен был особый епископ, тоже по имени Аркадий, названный васлуйским (Васлуя–город в Молдавии), – саратовский урожденец, человек полуграмотный и фанатичный. Он разъезжал по епархии и наставил очень много попов. Сначала правительство относилось к раскольникам, как и прежде, довольно строго. Аркадий должен был разъезжать секретным образом. Но после турецкой войны, когда Молдавия и Валахия были соединены в одно княжество Румынское, и правителем его сделан был князь Куза, покровительствуемый Наполеоном, положение раскольников значительно изменялось. Православное духовенство было стесняемо, а раскольники получали больше и больше свободы. Они открыто стали совершать свои церковные службы. Местные гражданские власти оказывали Аркадию почести, присвоенные архиереям. На принесенную православным ясским митрополитом жалобу, министерство отвечало, что теперь всем верам свободно. Мало того; в 1860 году Аркадий был утвержден правительством в звании архиепископа Молдавии, и ему был выдан надлежащий вид на свободный проезд по всей Молдавии.

Таким образом, белокриницкая иерархия и в Румынии заняла твердое положение, как признанная законом.

Русск. Вести. 1864 г март. «Поездка за миром». «Раскол, как орудие...» Сборник Попова, вып. V «Историч. очерк» Монастырева и замечание в Русск. Вести. 1883 г. сент. Братск. Слово 1873 г. «Воспоминания об Автонии Шутове» и «О бывших суздальских заточниках Аркадие, Кононе и Геннадии» и 1884 г. ч. 1-я «0 Кононе», стр. 321 и дал.

Первыя сношения русских поповцев с Белокриницкою иерархиею начались при Амвросие, вскоре после того, как прибывший в Москву Геронтий привез известие не только о приеме Амвросия, но и о посвящении Кирилла. По влиянию Рахметовых и других прихожан Рогожского кладбища двое старообрядцев, Борисов и Жигарев были отправлены в Белую Криницу за миром. Посланные запаслись необходимыми для мироварения веществами, секретно перешли пограничную канаву и, перерядившись в хохлацкие зипуны, достигли Белой Криницы. Амвросий на страстной неделе сварил и освятил миро, которым и снабдил московских посланных. Но сваренное миро принимали далеко не везде. И между русскими, как и между турецкими, раскольниками было сомнение, не обливательно ли крещен Амвросий. Поэтому многие не хотели признать его законным архиереем. Особенно противился этому беглый тульский поп Павел; он до самой смерти (в янв. 1862 г.) был жарким противником белокринницкого священства. В начале 1848 г. Амвросий поставил и попа для русских старообрядцев. Но первый, поставленный Амвросием поп, Кирилл Маслаев, не был ими принят. Этому содействовало, помимо сомнения в его законности, и то, что он был беглый арестант, готовый на всякое преступление; старообрядцы гнушались им и стыдились его.

Между тем у рогожцев начались сношения с керженцами по вопросам о признании м. Амвросия. Большинство рогожцев и керженцев признали его законным епископом. Начались хлопоты о том, чтобы и для русских старообрядцев был поставлен свой епископ. Это происходило уже после удаления Амвросия из Белой Криницы. Наступила венгерская война, и русские поповцы, не без основания опасаясь совершенного разорения белокриницкого монастыря, приготовили и кандидата на епископство, жившего на Керженце Дионисия Рахманова. Но Дионисий был заподозрен в распространении фальшивого Высочайшего указа о предоставлении свободы раскольникам, и посему должен был скрываться. Вместо него в 1849 году в Москве явился архиерей, никем не избранный, совершенно случайный, посвященный Кириллом (янв. 1849 г.) в епископа симбирского. Это былъ Софроний, в мире Степан Трифовов Жиров, крестьянин малоярославского уезда, а потом московский мещанин, занимавшийся извозом беглых попов. Хотя Софроний был наименован епископом симбирским, но получил право заведывать церковными делами всех русских поповцев и посвящать для них священников. Но он, Софроний, стал не как «добрый пастырь пещись о порученных овцах, а как наемник стяжевать только волну в млеко» (выражение раскольнической рукописи); он возводил в церковные степени за деньги и поставленных попов обложил окладом в свою пользу, – чтобы московские попы отдавали ему из своих доходов половину, а жившие вне Москвы третью часть. В 1852 году, т. е. два года спустя, московские поповцы стали добиваться того, чтобы он удалился в свою епархию – Симбирск; но Софроний не хотел их послушаться и оставался в Москве до появления там нового епископа, в 1858-м году.

Новый епископ также не был избран старообрядцами, а появился случайно; притом почти до самого посвящения в епископы он был беспоповцем. Это был Антоний, в мире Андрей Ларионов Шутов. Он был последователь федосеевской секты и занимал должность казначея на Преображенском кладбище. Вследствие строгих мер правительства, Андрей Ларионов стремился уйти за границу, в Пруссию, и там завести беспоповщинскую обитель. К этому он склонял и настоятеля кладбища Семена Кузьмина; но последний не изъявил на то желания. Тогда Андрей Ларионов ушел из Москвы, не сказавшись настоятелю, причем воспользовался процентами с находившихся в кладбищенском сундуке процентных бумаг. Но, устыдившись своего поступка, деньги из Киева он возвратил по почте, а затем возвратился и сам. На этот раз все ограничилось одной молвой. В 1850 г. Андрей Ларионов вторично уехал с Преображенского кладбища, снабженный деньгами, книгами и иконами. Он направлялся в беспоповщинскую обитель, устроенную в Пруссии, где проживал и известный Павел (прусский). В Червиговских слободах, в одной беспоповщинской обители, Андрей принял монашество, с именем Антония. Но Павел находился в это время в пределах Австрии, близ Белой Криницы, в селении Климоуцах. В прусской обители настоятель принял Антония недружелюбно, и он удалился в Австрию, где был тогда Павел. Здесь он завел сношения с Павлом белокриницким и перешел в поповство. хотя до самой смерти держался беспоповщинских понятий. Павел белокриницкий видел в Антонии человека очень пригодного для епископства, он думал, что когда бывший казначей Преображенского кладбища явится в Россию епископом, то успеет обратить многих беспоповцев в поповство. Сам Антоний желал епископства по честолюбию. 3 февр. 1865 года Антоний был поставлен епископом граду Владимиру и отправлен в Россию. В Москве Антония приняли с радостью.

По прибытии в Москву Антонию пришлось выдержать соблазнительную борьбу с Софронием, который никак не хотел уступить другому управление делами старообрядцев. Софроний не хотел иметь с Антонием даже религиозного общения и на вразумительную грамоту Кирилла отвечал: «Если не удалите Антония, то вспыхнет пламень, который не утушатся веками». Но Софронию было невозможно вести борьбу с Антонием в самой Москве. Поэтому он удалился на Урал и там начал высказывать раздорническия. мысли не только по отношению к Антонию, но и к самому Кириллу, и даже задумал отделиться от белокриницкой иерархии. Об Антонии он говорил, что он – двукрещенец, и священство его посему незаконно, о митрополии же выражался, что там миро варили по-новому чиновнику, и что старых книг там нет. Встретив сочувствие этим мыслям, он отделился от Антония, а для большего авторитета задумал даже восстановить патриаршество. Кандидатом в патриарха московского, с именем Иосифа, был избран им казак Яков Бреднев. При этом лжеепископа уральского Виталия, – прежде им рукоположенного. – Софроний предполагал поставить в митрополита новгородского, а себя возвести в звание митрополита казанского. 16 янв. 1854 г. Софроний и привел в исполнение свою затею. Но этот поступок был уже настолько противозаконен, что старообрядцы положительно отшатнулись от него. Антоний же издал на него окружное послание, которое имело полный успех. Софроний должен был принести повинную. Самочинные степени все были уничтожены. Софроний оставлен в епископском звании без епархии. Но когда узнал об этом Кирилл, то низверг его и из епископского сана.

Кроме Софрония, поставленного Кириллом, Виталия и Антония, в России год от году стали появляться новые архиереи. Еще в 1853 г. Кириллом же был поставлен архиерей для раскольников стародубских, названный новозыбковским. Это был Спиридоний, человек малоизвестный; чрез два года его сменил Конон, родом с Дона, проживавший в стародубском посаде Лужки. Он держался беспоповщинских убеждений в учении об антихристе и, как оказалось впоследствии, сомневался даже в самой законности белокриницкой иерархии, так как Амвросий перешел в старообрядство за деньги. В 1858 г. он был арестован и заключен в Суздальский монастырь, где и содержался 22 года. По освобождении из заточения, в 1881 году, чрез три года он умер (1884). В 1855 году была открыта епархия саратовская, на которую был поставлен епископом мещанин г. Хвалынска Афанасий, человек строгих раскольнических убеждений. В 1856 году были открыты епархии пермская и казанская. Для первой поставлен был Геннадий, бывший вместе с Кононом в числе суздальских заточников и, по освобождении, проживавший в Харькове. Важнее был епископ казанский Пафнутий (Шикин), считавшийся человеком рассудительным, спокойного характера. По своему влиянию это был один из редких лжеепископов. В 1857 г. была открыта епархия кавказская, в 59-м – балтская.

Годом раньше открыта была епископия коломенская, – нечто в роде викариатства Антония. Коломенским епископом был поставлен житель стародубского посада Воронка Пафнутий (Овчинников), – человек очень молодой, но бойкий, самолюбивый, отличавшийся значительным красноречием. Он был ближайшим помощником Антонию. Дальнейшая его судьба замечательна тем, что он обратился к православной церкви, несколько лет жил в Москве, в Чудовом монастыре, вел в кремле с раскольниками беседы, но в 1882 г., по побуждениям самолюбия, снова ушел в раскол.

Таким образом, в течение 12 лет австрийское священство утвердилось и значительно распространилось между русскими поповцами. В это время было открыто десять епархий; лжеепископы поставили очень много священников, так что в одной Москве в 50-х годах насчитывали до 20-ти попов. Старообрядцы были довольны новым священством потому особенно, что теперь не стало уже затруднений в совершении треб, какие происходили вследствие оскудения священства.

Для управления церковными делами был образован в Москве «Духовный Совет», состоящий из лжеепископов и лжесвященников. При таком управлении церковные дела, – особенно на первых порах, – стали выходить из рук мирян, как было прежде. Это обстоятельство способствовало образованию особенной партии в Москве, известной под именем «Винокуровской», – задумавшей восстановить значение мирян. Этою партиею было подано на Высочайшее имя прошение о дозволении старообрядцам иметь бежавших от православной церкви священников, на основании правил Александра I, 1822 года. Пафнутий коломенский боялся, что такое решение может повести к значительному подрыву белокриницкого священства, и в свою очередь подал прошение о признании существующего старообрядческого духовенства. Оба прошения оставлены были без внимания. Пафнутия этот отказ побудил к тому, чтобы искать иных способов к упрочению и процветанию своей иерархии. В это время с нашими раскольниками заигрывали политические эмигранты в Лондоне, во главе которых стоял Герцен. Кельсиев издавал тогда свои сборники правительственных сведений о расколе, с явным сочувствием расколу. Поэтому у Пафнутия и явилась мысль, сблизиться с этими друзьями, основать в Лондоне старообрядческую церковь, училище для образования будущих миссионеров старообрядства и типографию для печатания раскольнических сочинений. С этою целью он ездил в Лондон, познакомился там со своими мнимыми друзьями и нашел в них людей, даже в Бога неверующих. В 1862 г. Пафнутий возвратился из Лондона с полным убеждением, что между старообрядчеством и лондонскими эмигрантами нет ничего общего по положительным убеждениям. Намерение искать поддержки за границею было совершенно оставлено, и потому что русское правительство, сначала строго преследовавшее епископов белокриницкой иерархии, как самозванцев, – стало относиться к ним снисходительно и не преследовало уже их за самое звание. Эта перемена стала особенно заметною после польского мятежа, в 1863 году. Закон преследовал только совращение и публичное оказательство раскола.

Братское Слово 1885 г. т. 2-й. «Воспоминания о составителе Окружного послания» Кожевникова. Чтен. общ. ист. и древн. 1865 г. кн. 3, смесь и 1886 г. кн. 3, смесь, также у Монастырева.

Представители белокриницкой иерархии на первых же порах заявили себя разными неурядицами. О характере Софрония и его затее уже известно. Но и Антоний скоро стал обнаруживать незаконные действия и делать распоряжения в духе беспоповства. Так он строго запретил священникам на литургии приносить за царя положенную просфору, чем, помимо заповеди о молитве за царя, неизбежно нарушался и устав о седмипросфории. Непослушных Антоний подверг запрещению. Кроме того он требовал признания святыми страстотерпцами Аввакума, Лазаря, Никиты и других. Наконец, он требовал перекрещивания тех младенцев, родившихся от приемлющих даже австрийскую иерархию, которые по каким-либо обстоятельствам были крещены прав. священником. Эти распоряжения производила немалое смущение между поповцами. Один из них высказывал такое суждение о своих архиереях: «Они только золотыя шапки одели, а дело свое плохо понимают» (слова Илариона Егорова, см. Бр. Сл. 1885 г. т. 2, стр. 446).

Еще большее смущение и соблазн породили властолюбивыя притязания Антония, которые поставили его в прямое столкновение с другими лжеепископами, в начале 1860 года он стал писаться архиепископом московским и всея России. Пафнутий казавский выступил с обличениями против самовольства Антония. Последний в свою очередь начал публично позорить и оскорблять Пафнутия. Пафнутий обратился к защите светской власти, за что Антоний подверг его извержению из сана. Тогда очень многие вознегодовали на самоуправство Антония и потребовали совершенного удаления его из Москвы. Пафутий коломенский защищал Антония, хотя и не оправдывал.

февр. 1861 г. по этим двум вопросам происходил собор. На соборе Антоний отказался от титла архиепископа московского. Собор принял его отказ, но счел нужным утвердить оный авторитетом Кирилла. Последнего он просил разобрать и дело Антония с Пафнутием казанским. При этом в Белую Криницу были отправлены списки с некоторых писем Антония, в которых он чернил Кирилла и Павла Васильева. Кирилл, известившись о таких беспорядках, отправил в Москву наместника Онуфрия для разбирательства дела, а также и для избрания на Москву особого епископа. По прибытии Онуфрия в Москву кандидатом на московский архиерейский престол был избран Афанасий саратовский. Но Афанасий предъявил такия строгия требования относительно выполнения уставов и обычаев «житейских», что московские поповцы не надеялись исполнить оные. Он потребовал сделать соборное постановление, чтобы немецкого платья не носить, тем более не ходить в оном на молитву, музыке детей не учить и танцев не позволять, против среды и пятка поздно вечерами не засиживаться, в ястии и питии с иноверными не сообщаться без крайней нужды, в гостинницы не ходить и т. п. По получении этих условий приглашение не было повторено, но и избрание другого кандидата не состоялось. Антоний по прежнему оставался жить в Москве, хотя временным председателем Духовного Совета, а главным лицом по управлению стал Онуфрий.

«Раскольнические споры о метриках». Душепол. Чтен. 1867 г. ч 3.

Вопрос о метриках возник в России, в стародубском посаде Лужках, по поводу правил 1822 г., – которыми дозволялось раскольникам иметь беглых попов; при этом им предписывалось вести метрическия записи. Лужковцы признали такое требование неблагочестивым и выделились в особое согласие. В Белой Кринице пред появлением австрийского священства правительство также требовало от липован учреждения метрических записей; но липоване противились этому. С появлением признанного правительством священства недоуменный вопрос о записях оставался по прежнему неразрешенным. Правительство настаивало на своем требовании, липоване не соглашались. Наконец, в 1858 году правительство поручило производить записи своему особому чиновнику. На этом дело уладилось. После совершившагося распоряжения липоване стали свыкаться с записями, тем более, что не сами они производили оные. Белокриницкая же митрополия не находила в этом ничего противного религии и поучала не противиться распоряжениям правительства.

Волнение из-за метрики происходили между кагульскими и браиловскими раскольниками. Когда в 1860 г. румынское правительство потребовало от них ведения метрики и прислало затем самые тетради для этого, то старообрядцы назвало это всепагубною прелестною статьею. Христиане, рассуждали они, не должны поведать врагом тайны (слова из песни «Вечери твоея тайные»), т. е. таинств крещения, брака и проч. Немногие были с этим несогласны, но они должны были молчать. Начались хлопоты пред правительством об отмене этих требований.

В вопросе о метриках невольно должны были принять участие и архиереи; но они оказались на стороне метрических записей. Аркадий васлуйский убеждал браиловцев принять метрику, ибо в Писании о метриках нет писанного и все архиереи не видят в них ереси. Эти убеждения произвели то, что метрикоборцы задумали отделяться и от архиереев.

Между тем на хлопоты метрикоборцев из Бухареста сначала последовал отказ с угрозою назначения военной экзекуции; но потом, при помощи одного сенатора, дело уладилось за 500 червонцев. Правительство уступило, известив, что только по временам гражданские чиновники будут отбирать у старообрядцев сведения о родившихся и умерших.

После улажения дела с правительством метрических записей можно было не вести; но являлся вопрос: как смотреть на приемлющих метрику? Можно ли с ними иметь общение? Свобода от метрики, говорили метрикоборцы, повреждается в своей чистоте общением с приемлющими оную, необходимо это общение расторгнуть. Поэтому метрикоборцы постановили: с приемлющими метрику общения не иметь, в молитвословиях и на ектеньях их не поминать. Кирилл и Аркадий были исключены из поминовения; вместо них стали поминать Амвросия и Конона новозыбковского.

Попы Аггей в Иван Юдин, принявшие это определение, но видевшие, что оно должно породить великий церковный раздор, обратились за советом к Аркадию славскому. Последний отвечал им грамотою, в которой высказался не только за признание метрики, как учреждения чисто гражданского, но и строго обличал произведших разделение попов, забывших свой сан и меру и взявшихся судить иерархов. Поп Иван Юдин с метрикоборцами стали после этого готовиться к совершенному отделению.

Но прежде они решились узнать, как думал Кирилл, хотя знали, что записи в Белой Кринице ведутся. К Кириллу было отправлено послание с вопросами о метрике за подписом более 60-ти человек. Кирилл, знавший ранее обо всех беспорядках, ответил строгою грамотою, в коей угрожал метрикоборцам отлучением, а попа Юдина подвергал запрещению священнослужения. Но так как метрикоборцы не смирились, то Кирилл и предал их, вместе с попом, анафеме.

Волнения закончились собором приемлющих метрику в Браилове, на который хотя и не явились никто из метрикоборцев, а поп Иван после собора уже прямо отделился и приемлющих метрику положил принимать 3-м чином; но большинство старообрядцев мало-помалу переходили на сторону епископов. Волнение стало затихать, и решительного разделения между последователями австрийского священства не произошло. Этому содействовало и то обстоятельство, что в среде их возник несравненно более важный вопрос об «Окружном послании».

Ни один вопрос в истории раскола не имеет такой богатой и серьезной литературы, как вопрос об «Окружном послании» и о происходивших из-за него волнениях. Отмечаем не только пособия, но и общие источники, так как первыя далеко не исчерпывают всего материала. Самое послание в Братском Слове 1885 г. т. 2-й. «Воспоминания об авторе «Окружного послания» переписка с ним» Братск. Слов. 1884 г. т. 1 «Воспоминания Дударева. Бр. Сл. 1885, т. 1 «Воспоминания»... Кожевникова. Бр. Сл. 1885. т. 2. Русск. Вести. 1863, 6 и 5 ч ч. статьи проф. Субботина «Современные летописи раскола» и «Современные движения в расколе». «Историч. очерк» Монастырева О последних событиях в мире окружников и противоокружников в Брат. Слове 1883–85 гг.

Происхождение Окружного послания и содержание оного. В прежнее время против беглопоповщинского общества высказывали главным образом то возражение, что это общество, не имеющее епископов, составляет церковь безглавую и что бежавшие от прав. церкви священники суть незаконные совершителя таинств. С приобретением собственной иерархии это возражение устранялось. Но и теперь для размышляющего старообрядца не разрешались все сомнения. Беспоповщинское мнение о наступлении царства антихриста, имеющее своим источником учение первых вождей раскола, общераскольнические взгляды на начертание имени Спасителя Иисус и на крест четвероконечный, – разделяемые и многими поповцами, – вели к отрицанию самой действительности этой иерархии. Ибо, если в греко-российской церкви царствует антихрист, если имя Иисус есть имя иного Бога, то и священство Амвросия не может быть призвано священством Христовым. А между тем означенные мнения разделялись не только многими мирянами, но и вновь поставленными священниками и епископами, напр. Кононом новозыбковским и Антонием Шутовым, – как бывшим беспоповцем. Это обстоятельство приводило в смущение мыслящих поповцев, и один из них. наиболее начитанный, державшийся убеждений дьяконовского согласия, называвший себя убогим Ксеносом (ξένος), житель Стародубья, Иларион Егоров Кабанов, задумал уврачевать старообрядство, достигнуть осуждения этих мнений от лица собора епископов. С этою целью, в бытность свою в Москве, в 1861 г. он умолял Онуфрия и других епископов издать соборное определение на истребление означенных плевел. При этом он присовокуплял, что доколе эти зловредные мудрования соборне не уничтожатся, до тех пор он не будет последователем белокриницкой иерархии. Епископы сначала не соглашались, но потом, согласившись, поручили Илариону составить Окружное послание. Поручение было охотно исполнено. Составитель послания указал десять тетрадок, наполненных душепагубным и зловредным мудрованием, напр. седмитолковый апокалипсис, толкование десяти рогов апокалипсического зверя, о духовном антихристе и проч. 24 февр. 1862 года от имени Духовного совета, за подписью Онуфрия, Антония и других епископов, священников и даже двух мирян, и было издано для всеобщего руководства «Окружное послание единые, святыя, соборные, апостольския древле-православные, кафолическия церкве». Антоний хотя и подписал послание, но весьма неохотно и неискренно.

Окружное послание изложено в 10 пунктах, но, по существу вопросов, его можно разделить на три части. Представив критический разбор означенных беспоповщинских тетрадей, автор излагает положительное учение, что истинное священство Христово и приношение бескровной жертвы пребудут до дня судного, что это священство находится в церкви велико-российской и греческой, а стало быть и у них – старообрядцев, – так как источник священства заимствован ими от греков. Мысли эти совершенно согласны с общим учением поповщины и, стало быть, не могли встретить со стороны последователей оной какого-либо возражения или нарекания. Но автор «Послания» не желал ограничиться изложением этого только вопроса. Беспоповцы, проповедуя учение о воцарении антихриста в церкви православной, знамение этого воцарении видят в имени Иисус – под коим разумеют другое лицо в сравнении с именем Исус, – в почитании четвероконечного креста, который считают крыжом, т. е. крестом латинским, или, по другим, – не более, как сению креста Христова, и в других подобных предметах. Составитель «Послания» усматривал в этом нечестивыя мудрования и высказал на эти предметы и вообще на церковь православную иной взгляд, соответствующий бывшему учению дьяконовцев. Взгляд этот он раскрыл весьма обстоятельно и не менее основательно. «Господствующая в России церковь, а равно и греческая, верует не во иного Бога, но во единого с нами Творца небу и земли. Единого и того же исповедует с нами Христа, родившагося от колена Иудова, от пречистыя девы Марии, без семене, наитием Св. Духа. Посему хотя мы произносим и пишем имя Спасителя Исус, но и пишемое и произносимое Иисус хулити не дерзаем и не нарицаем его именем иного Иисуса, противника Христова, якоже нецыи беспоповцы мудрствуют. Подобне и четвероконечный крест Христов образ есть креста Христова, от дней апостольских и доныне приемлемый православно-католическою церковью; он изображается в воображении себя крестным знамением, начертавается в миропомазании и маслопомазании, налагается на свящ. одеждах, его силою изгоняется дух лукавый, когда священник в чине крещения, осеняя воду рукою крестообразно, произносит: «да сокрушатся под образом знамения креста Твоего вся сопротивные силы». Поэтому мы не безчестим и не хулим этого креста и всякое крестохуление и кресторугательство отрываем, отметаем и уничтожаем». Такой ясный, решительный взгляд на прав. церковь и некоторые, более важные, обряды естественно выдвигал пред автором третий вопрос. Если имя Иисус, четвероконечный крест не заключают в себе ничего богопротивного; если в великороссийской церкви существует истинное Христово священство, если в ней совершается таинство тела и крови Господней: то справедливо ли поступили предки старообрядцев, отделившись от этой церкви, справедливо ли поступают и они – потомки, удерживающие такое разделение? Автор хорошо понимал необходимость ответа на этот вопрос и решил его таким образом: «вины непоследования пастырям русской церкви, писал он, важные и благословные» заключаютсяв клятвах собора 1667 года и в порицаниях, какия были высказаны в полемических книгах на старые обряды. При этом он упомянул также и о каких-то «новодогматствованиях», не объяснив ни одним словом, в чем оные состоят. Таково содержание «Окружного послания».

Всматриваясь в общее содержание «Послания», нельзя не заметить, что третий вопрос доказан в нем очень слабо; ибо клятвы собора 1667 г. были не причиною раскола, а последствием оного; порицания же были высказываемы еще позднее, и кроме того они имели частное, а не общецерковное значение. Новых же догматов, существующих якобы в прав. церкви, в «Послании» никаких не указано. Посему, если делать строгие, последовательные выводы из находящихся в «Послании» мыслей, то необходимо придти к убеждению в неосновательности существующего раздора с Церковью и примириться с нею. Это скоро поняли и некоторые из старообрядцев. Вот слова одного из них: «Я благодарен автору Послания за его здравыя и умеренные суждения о церкви; нечто отрадное в успокаивающее чувствовалось в словах его, нечто примиряющее нас с тою единою святою церковью, с которою двести лет назад находились мы в неразрывном союзе». Понятно, что следствием такого верного понимания «Послания» было обращение к прав. церкви. Но результат этот был далеко нежелателен большинству. А отсюда нетрудно было уже заранее предвидеть, что «Послание», изданное старообрядческою иерархиею в смысле обязательного для всех исповедания, не будет всеми бесспорно принято, а. напротив, возбудит большие волнения среди старообрядцев.

Волнения эти, действительно, и обнаружились очень скоро. Послание возбудило упорную и продолжительную борьбу, из которой не могли уже найти надлежащего успокоительного выхода самые ревностные представители и защитники австрийского священства. Помимо воли их, в силу здравого смысла и логики, оно поколебало самые основы поповщинского согласия и разделило его на два враждебные, непримиримые лагеря.

Когда, по утверждении «Послания», Иларион Егоров, возвращался из Москвы, калужские поповцы, прочитав «Послание», остались недовольны оным. «В чем же после этого разнствуем мы от великороссийской церкви и за что отделяемся от неё?» говорили они. В Стародубье горячим противником «Послания», явился Добрявский поп Григорий; он рассылал письма по этому в Москву и другия места. Наконец, обиженный некогда Софроний, также оказался врагом Послания. Он прямо назвал его «еретическим нововведением, предательством великороссийской церкви», и эти мысли рассеивал по Поволжью. Мало того, Софроний и поп Григорий жаловались самому Кириллу и просили его от имени некоторых московских старообрядцев прибыть, для успокоения умов, в Москву. По прибытии Кирилла в Москву, в начале 1863 г, около него образовалась уже довольно значительная партия недовольных «Окружным посланием». Но в числе этих недовольных были все миряне. Поэтому, прежде чем приступить к суждению об «Окружном послании», Кирилл счел нужным устранить защитников Послания. Он предложил вопрос о назначении епископа на московскую митрополию, который бы управлял всею старообрядческою церковью; когда таким епископом был избран Антоний, именовавшийся до сих пор Владимирским, и поэтому предмету была подписана грамота; то Кирилл грамоту уничтожил, а затем выслал из Москвы своего наместника Онуфрия и, прекратив сношения с епископами, объявил, что он сам вступает в управление российскою церковью. Подготовив таким образом благоприятную почву, Кирилл 24 февраля 1863 года издал объявление об уничтожении Окружного послания ⁷³. К этому объявлению Кирилла, подписанному также Софронием, присоединил свою подпись и Антоний.

Уничтожение Кириллом «Окружного послания», вместо успокоения умов, послужило началом образования двух партий: «окружников» и «противоокружников» и повело к открытой борьбе между этими партиями.

Первое проявление борьбы выразилось в удалении Кирилла из Москвы. Поводом к этому удалению послужили политическия события. 1863 года 18 февр. окружники подали совету епископов прошение, в коем писали: «для какой цели Его Высокопреосвященство изволил прибыть в такое время, когда почти все западные губернии находятся в смятении? Разве для того, чтобы подтвердить о нас прежнее политическое мнение правительства? Просим вас, боголюбивые епископы, упросить Его Высокопреосвященство выехать из России обратно в митрополию». К этому прошению недовольные поступками Кирилла и от себя присоединили просьбу Кириллу, не отягощать более своим опасным для жителей столицы пребыванием. Кирилл должен был уехать.

С удалением Кирилла окружники взяли перевес. Они стали собирать как можно больше подписей под Окружным посланием, причем не обходилось и без некоторых притеснений. Но более всего в настоящий раз помог, довольный высылкою Кирилла, его наместник Онуфрий. Он писал к заграничным старообрядцам, чтобы они не признавали Кирилла митрополитом, и успел настолько, что в некоторых местах, действительно, его перестали поминать на службах.

Но торжество окружников было очень непродолжительно. 12 мая 1863 г. в Духовном совете было получено заявление раскольников Павловского посада (богор. уезда) и стародубского посада Воронка относительно послания, – что многие чрез «Окружное послание» не доверяют церковным учителям. «Вы пишете, говорили они, что в названии Иисус нельзя подразумевать иного Бога. А если так, то вы нас заставляете кланяться наименованиям, какие пишут в великороссийской церкви на иконах, т. е. Иисус. А мы кланяемся Богу Исусу, егоже прияша отцы наши. Молим вы, боголюбивии епископы, успокойте умы христиан, уничтожьте новосоставленное вами окружное послание». Эти заявления поставили «епископов» в крайнее затруднение. С одной стороны, в случае отказа, они боялись отпадения довольно значительных обществ, а с другой, естественно, не желали и не могли удовлетворить вполне их просьбе. Они избрали нечто среднее, никогда и никого в подобных случаях не удовлетворяющее. Определением 26 июля 1868 г. они доказывали, что изданием Окружного послания не намерены были делать никакой уступки в пользу великороссийской церкви. Если же это так показалось другим, то сие произошло от недоразумения и превратных толкований. Вместе с тем относительно самого Послания они сделали то ограничение, что не вменяли уже каждому в обязанность руководствоваться оным, а предоставляли это на произвол каждого.

Таким образом, была уничтожена обязательность Окружного послания; но противники не этого хотели и этим не удовлетворились. Вскоре разнеслась молва, что проживающий в Цилли Амвросий прямо уже осудил Послание. В основании этого слуха лежала правда. Кирилл, после удаления его из Москвы, составил собор, на котором Окружное послание, действительно, было осуждено. Вместе с сим собор приглашал всех быть с белокриницким митрополитом в единомыслии. Деяния этого собора были представлены Амвросию, который, ничего не зная о существующих распрях и не имея никакого понятия об Окружном послании, и утвердил Деяния своею подписью.

Как только это обстоятельство стало известным московским окружникам, последние решились отправить к Амвросию депутацию, с целью разъяснить ему смысл Послания и рассказать о незаконных действиях Кирилла в Москве. В Цилль отправился епископ тульчинский Иустин, которому и удалось легко раскрыть обман, в какой введен был Амвросий Кириллом, и убедить его отказаться от сделанной им подписи под актами белокриницкого собора. По поводу раскрытия грубого обмана со стороны Кирилла, Амвросий выразился о нем, что «безбожник и папа католик так не делает». Тогда же он написал два послания: одно – на имя Антония, в котором благодарил за издание «Окружного послания», другое – на имя Кирилла; в нем он порицал последнего за обман и грозил ему запрещением, если белокриницкий акт не будет уничтожен.

Торжество, таким образом, снова оказалось на стороне окружников, но опять ненадолго. Окружники списали много копий с послания Амвросия и велели читать их для назидания в церквах, при богослужении. Но скоро стала известна присланная по этому поводу грамота Кирилла; в этой грамоте он заподозривал подлинность Амвросиевой подписи под его посланием. «Это не митрополита Амвросия сочинение, а Иустиново дело. Когда Иустин был в Цилли, Амвросий лежал уже на смертном одре, при последнем издыхании. Когда ему было в то время рассматривать наши бумаги и рассуждать о наших делах»?.. Противоокружники ухватились за означенную грамоту Кирилла и стали распространять толки о подделке подписей. Следствием этого было усиление вражды между обеими партиями, достигшее до того, что миряне стали разбирать, каких мыслей держится их поп, и сообразно с этим принимать его, или гнать вон. Дело клонилось уже к формальному разрыву церковного единства.

Противоокружники прямо и пошли на это. Они задумали поставить на Москву, с помощью Кирилла, другого епископа, из своих единомышленников. С просьбою об этом был отправлен в Белую Криницу некто Ефим Крючков, который «за довольны сребреники» легко получил согласие Кирилла. Между тем об этой затее, хотя она держалась пока в секрете, – узнал Антоний и посмотрел на нее, как на личное только дело, как на желание свергнуть его с московской митрополии. Поэтому, желая во что бы то ни стало расположить противоокружников в свою пользу и тем остановить выбор другого епископа, он решился пожертвовать Окружным посланием. 23 февр. 1864 г. Антоний издал «Объявление попечителям Рогожского кладбища и всем православным христианам», что он подтверждает определение Кирилла об уничтожении Окружного послания. Но это «объявление» ни на окружников не произвело впечатления, ни противоокружников не расположило в его пользу. Мысли о новом епископе они и не думали оставлять. Кандидат на епископство найден был Крючковым; это был один полуграмотный, с трудом читающий книги, крестьянин богородского уезда, Афанасий Климов, незадолго пред тем постриженный в монахи с именем Антония. Новый кандидат отправился вместе с Крючковым в Белую Криницу, где довольно секретным образом был рукоположен в диакона. Но так как в Белой Кринице нашлись люди, решившиеся воспрепятствовать производству Антония в дальнейшие церковные степени, то рукоположение во священника и епископа (24 июля 1864 г.) было совершено в местечке Соколинцы, близ молдавской границы, в церкви, отданной в распоряжение Кирилла тамошним попом за «тридесять, – как выражались окружники, – сребренников». Антоний был поставлен епископом богоспасаемого града Москвы и снабжен особой грамотой Кирилла, в которой излагались его права: «по прибытии в богодарованную епархию сооружать церкви Христовы, устроять священноначалие и прочия творити дела, свойственные епископу».

Таким образом, у старообрядцев на Москве оказалось два епископа. Антоний старый и Антоний новый, известный еще под именем гуслицкого, – потому что Гуслицы представляли главное гнездо противоокружников. Так как по церковным правилам в одном городе двух епископов (самостоятельных) быть не может, то появление в Москве двух Антониев естественно вело уже к разделению старообрядцев австрийского священства на два согласия. Так это и поняли епископы-окружники и горько сетовали на Кирилла за поставление Антония нового. Он «умысли сотворити конечное раздрание Христовой церкви, странно учреждая отдельную иерархию и прелюбодейственно ставя престол на престол». Это «раздравие церкви» и обнаружилось прежде всего во взаимной бранной письменной полемике между двумя Антониями, в которой каждый доказывал незаконность своего соперника. Бранную переписку начал Антоний новый своим письмом на имя Антония Шутова, на которое в том же духе отвечал и последний. Каждый доказывал, что соперник его взошел незаконно на его престол. Антоний новый доказывал это авторитетом Кирилла, его поставившего, Антоний Шутов – тем, что он был уже епископами русскими утвержден в звании архиепископа московского.

Но кроме этой личной вражды обнаружилось во всей резкости и разделение догматическое. До этого времени противники «Окружного послания» только возражали против него, называли оное предательством церкви великороссийской, но не высказывали своих положительных взглядов на имя Иисус, на четвероконечный крест и вообще на церковь греко-российскую. Но одних возражений и порицаний, естественно, было недостаточно. Защитники «Окружного послания» могли спросить своих противников: как же сами то вы думаете? Поэтому, когда было задумано поставление своего отдельного епископа, а затем, как скоро явился и самый епископ, противоокружники стали высказывать и свои положительные убеждения. Первым выразителем этих убеждений и взглядов был лжеепископ Софроний. В том же 1864 г., в котором явился Антоний новый, он на Урале впервые высказал свои положительные взгляды. Вот в чем они заключаются: «господствующая ныне в России церковь верует во иного Бога, Иисуса Христа, рожденного осмью годами позже Спасателя мира, Исуса Христа; под именем Иисуса должно подразумевать сына погибели – антихриста. Составители «Послания» впали в ересь, именно: в нем заключается 120 ересей».

Почти два года это учение дальше Урала не шло. Но в 1866 году в Москву прибыли некоторые из уральских старообрядцев и рассказали о нелепом учении Софрония собору епископов. Последние признали это учение ложным и богопротивным, и, пользуясь тем, что Софроний был в то время в Москве, положили пригласить его на соборное разглагольствие, или, если он сам не пойдет, – просить его, чтобы он поручил кому-либо говорить за себя. Софроний дал поручение Давыду Антипову, гусляку. Семь дней происходило разглагольствия, в коих Давыд высказал то же учение, что и Софроний, с пояснением, что крест четвероконечный никакой силы не имеет, совершаемое под четвероконечным крестом жертвоприношение в великороссийской церкви есть агнец неправедный, грешный.

Возмущенные этим учением, некоторые из московских старообрядцев обратились к Кириллу, прося его разрешить недоумение, порожденное учением Давыда Аптипова. Кирилл поручил ответить одному формозскому жителю, Лаврентию Баженову, который и изложил свой ответ на бумаге в следующих положениях: 1) Иисус есть ин Бог, – антихрист, а посему российская, равно и греческая церковь верует в антихриста; 2) антихрист сей родился спустя восем лет по рождестве Исуса Христа; 3) родился от матери также Марии; 4) к зачатию антихриста она была освящена наитием Св. Духа чрез слово архангела Гавриила (какое богохульство!); 5) сей антихрист распят на двучастном кресте; 6) верующие в него имеют свое крещение, также во имя св. Троицы, свою хиротонию, свою просфору с изображением четвероконечного креста». Кирилл утвердил это богохульное учение, изложенное Лаврентием, и препроводил в Москву при своем письме, в коем между прочим замечал, что это изложение, «от божественного писания и от св. правил сочиненное, посылается старообрядцам во утверждение, чтобы не колебаться в церковных догматах».

Правда, после столь решительного и авторитетного заявления приемлющим австрийское священство старообрядцам можно было не колебаться в церковных догматах, но тогда им необходимо было оставить свою иерархию в сделаться беспоповцами, т. е. признать правильными те, «дышущия зловерием», беспоповщинския тетрадки, которые и послужили поводом к самому изданию «Окружного послания». В самом деле, если русская и греческая церковь под словом Иисус разумеет другое лицо, если, таким образом, она верует в другого Бога, в антихриста, то как нельзя более ясно, что и хиротония этой церкви не может быть принята, и значит, хиротония Амвросия есть хиротония недействительная, антихристова, а посему он должен бы был быть принят в общество старообрядцев не иначе, как чрез перекрещивание и не в сущем сане, а как простой мирянин, а отсюда, – и Кирилл, и Софроний я все другие епископы и поставленные ими священники должны снять свои омофоры и ризы и облечься в кафтаны беспоповщинских учителей.

Но о столь ясном выводе теперь не думали, ни Кирилл, ни другие противники «Окружного послания», озабоченные лишь тем, чтобы поразить окружников и дать торжество своей партии. Действительно, вслед за указанным определением и письмом Кирилла последовали от его же имени две грамоты: одна – на имя Антония «старого», в коей он и все защитники «Послания» подвергались отлучению, как еретики, с которыми не подобает иметь никакого общения, другая – на имя Антония «нового»; последнему предоставлялись все права епископа московского, повелевалось устроить и «Духовный совет» из трех иереев и шести мирских старшин, и предписывалось поставить нового архиерея, для обеспечения иерархии. Теперь разделение на деле произошло вполне. Недоставало только формального соборного определения, каковое и не замедлило явиться.

Горячие, полные взаимного раздражения споры между партиями окружников и противоокружников заключались несколькими соборами, которые собирались с целью умиротворения, но заканчивались взаимными анафемами и каноническим, если можно так выразиться, разделением. В этом отношении заслуживают особого внимания два собора: один, под именем «вселенского», созван был по почину окружников в Москве, другой, – по приглашению противоокружников, за границею. Являясь на общие соборы, окружники и противоокружники стремились совершенно к противоположным целям: последние надеялись, что они добьются анафемы на Окружное послание и утверждения на Москве Антония нового, окружение же требовали осуждения ереси Прокоповой и утверждения Антония старого. Ясно, что при таких стремлениях придти к единству было невозможно. Московский «вселенский» собор происходил осенью 1865 года; на него съехались не только русские старообрядческие епископы, но и депутаты от заграничных епископов и даже от Кирилла. Для облегчения дела, прежде соборных рассуждений, было решено избрать по 6 человек с каждой стороны для взаимных переговоров о причинах вражды и о средствах к прекращению оной, что и представить на рассмотрение собора. Избранные представители порешили, в духе партии противоокружников: «Окружное послание» уничтожить и с несогласными на сие не иметь общения в молитве. Но с таким предложением никак не могли согласиться епископы-окружники. Со своей стороны они составили новое предложение, чтобы «в вину Окружному посланию» поставить происшедшие из-за оного раздоры, и вменить «яко не бывшие только «слова несогласные священному писанию». Таким образом, еще прежде соборных рассуждений стало ясным непримиримое между партиями разделение. 18 окт. открылся самый собор. Рассуждения на этом соборе ограничились лишь немногими словопрениями и криком. Местом собора избран был дом одного противоокружника. Помещения для партий были разные. Когда пред собором предстал Антоний, то Давыд Антипов сейчас же и спросил его, проклинает ли он Окружное. Антоний, видя пред собою и окружников, стеснялся отвечать прямо; он стал говорить нерешительно, что уничтожал «Послание» три раза, и яко не бывшее вменял, готов и теперь это сделать. Но этого оказалось мало. Давид требовал, чтобы «Окружное» было проклято. Поднялся шум и крик; раздорники осыпали окружников бранью и, схватив шапки, выбежали вон. Тем собор и кончился... По удалении раздорников, окружники составили определение, что окончательное умирение смущающихся оставляют на волю Божию. Сверх того, Антоний старый послал соборное предложение Антонию новому, сущность которого заключалась в том, что Антоний новый есть незаконный владыка по «всем обстоятельствам своего поставления». Противоокружники также 25 января 1867 года, под председательством своего Антония, составили в Гуслицах собор из 10 попов, на котором предали проклятию «Окружное послание» и тех, кто оное будет читать.

Не довольствуясь этим, противоокружник решились собрать новый вселенский собор, в Белой Кринице, и пригласить на оный окружников. Кирилл согласился быть собору летом 1868 г. под его председательством. К 29 июня собрались депутаты от той и другой партии. До открытия собора партии держались особняком. Держащиеся «Окружного послания» духовные лица не были даже приглашены Кириллом принять участие в служении. Самый собор был не лучше московского. Когда стоявший во главе окружников Аркадий славский, имея в виду примирение партий, предложил мысль о том, чтобы «Окружное послание», наделавшее столько раздоров, вменить яко не бывшее, то противоокружник Давыд Антипов потребовал, чтобы оно сверх того было предано проклятию, как еретическое. Окружники на последнее никак уже не могли согласиться и заметили, что проклинать Послание не за что, ибо ересей в нем нет. Это замечание вызвало сильный шум, в котором трудно было сохранить какой-либо порядок. Противоокружники кричали: «как в Окружном ересей нет? Мало ли в нем ересей! Оно не исповедует быти в российской церкви иного бога, крест четвероконечный признает за истинный». «Это – не ереси, а правое учение, отвечали окружники ереси вы проповедуете; надо осудить учение Прокопово и предать проклятию». Следующее собрание, бывшее чрез два дня (3 июля), отличалось еще большим шумом, в котором трудно было и разобрать что-нибудь. Одни кричат: «Окружное возмутило всю вселенную»; «вы ереси Прокоповы приемлете», отвечают другие: «иного Иисуса приняли», слышан голос третьих. Собор тем и кончился. Окружники объявили, что они не помирятся с раздорниками до тех пор, пока те не откажутся письменно от своих еретических мудрований, и уехали обратно. При прощании Кирилл отказался и благословить их.

Случайно возвратившийся в Белую Криницу Аркадий славский и другие заграничные епископы-окружники, в видах того же примирения партий, решились было пожертвовать «Посланием» и подписали составленную Давыдом Антиповым грамоту, в коей оное уничтожалось и проклиналось, а на Москве признавались законными епископами оба Антония. Но такая измена «Окружному посланию» возбудила только всеобщее неудовольствие и решительный протест со стороны русских окружников. Сделанную уступку Аркадий объяснил прискорбным для окружников положением дел на бывшем соборе, – тем, что «Давыд и его товарищи упорно стояли, народ до бесконечности волновался, митрополит Кирилл был на их стороне... Что оставалось делать? Давайте мириться! Грязный мир, да лучше прошедшей брани....» «Богопротивное веление», отвечали Аркадию московские окружники, «беззаконнующих святителей высок пламень вознесло есть.. У нас в Москве с начала её существования на архиерейской кафедре двуглавого архиерея никогда не было. Определение ваше вынуждает каждого здравомыслящего христианина признать себя раздорником, принести раскаяние и требовать прощения от проклятых еретиков, богохульников и христопродавцев, чему вы сами собой подали недобрый пример, которому подражать совесть наша не допущает». Когда, вледствие подписанной Аркадием и другими епископами противоокружнической грамоты, известный Софроний прибыл в Калугу и потребовал, чтобы окружники шли к нему за прощением, то они писали Антонию: «тогда пойдем, когда наша река Ока возвратит свои струи вспять. От клятвопреступников прощения не просят!» В том же роде получились заявления на имя Антония и Духовного совета от старообрядцев Уральска и Самары. Первые выражали свой протест против учения противоокружников даже в стихах:

«Лишь один беспоповцы так учили,

И по достоинству награду себе получили.

Они всего новоблагодатного закона лишились,

И до конца в своей ереси утвердились ⁷⁴.

В тоже время члены московского Духовного совета поручили составителю послания Илариону Егорову написать подробный разбор подписанного Аркадием Белокриницкого акта, с указанием всех его погрешностей, и порешили не только уничтожить его обязательность для себя, но и отделиться от митр. Кирилла. Разбор был написан и отослан для сообщения Кириллу, с заявлением, что к нему окружники «потеряли всякое доверие, что распоряжения его они почитают незаконными и в руководство отнюдь не приемлют». Таким образом, «грязный», по выражению Аркадия славского, «мир», заключенный было в Белой Кринице, был снова и решительно разорван; обе партии обособились в отдельные секты, стали считать друг друга еретиками и переходящих принимать 3-м чином.

Сверх сего против Кирилла был составлен весьма обширный обвинительный акт, в коем приписывались ему сорок вин, на основании коих он считался не могущим быть верховным святителем, ни предстоятелем церкви. Но прежде, чем этот приговор был приведен в исполнение, Кирилл, для всех неожиданно, совершенно изменил свои мысли и перешел на сторону окружников. Сначала в письме к частному лицу, а потом ко всему формозскому обществу он решительно заявил, что «кто разумеет и прочих людей поучает, что Иисус – ин бог или антихрист, таковый человек самого жестокого, закоснелого духа беспоповского». Посему формозских противоокружников он называл крамольниками и кривотолками. В тоже время он формально примирился с окружниками чрез написание так называемой «мирной грамоты», которую и отправил в Москву. В этой грамоте семилетнюю распрю Кирилл сваливал на врага рода человеческого – дьявола, говорил, что те, которые признают в имени Иисус иного бога, противоречат священному писанию и порочат чистоту церкви, и что такое учение отнюдь странно даже здравому разуму. В заключение он молил окружнических епископов чистосердечно простить его и от запрещения разрешить. 20 июля 1870 г. грамота Кирилла была прочитана в собрании окружнического духовенства и скреплена подписями оного. В ответном послании окружники прощали и разрешали Кирилла за все содеянные им незаконные действия. Противоокружники же о «мирной грамоте» Кирилла со злобою говорили ему: «что мы делали семь годов? отвечай!». Кроме того, они писала ему обличительные послания, перестали за него молиться и отложились от него. Один заграничный раздорник (Акинф Васильев) вознамерился даже умертвить его, подговорив своего племянника совершить преступление в ночь на 13 окт. 1870 года. Убийство не удалось, но Кирилл все-таки получил раны в руку. Русские противоокружники также отложилось от Кирилла и послали заграничным своим единомышленникам деньги на построение в Белой Кринице особой церкви; на эти деньги и был куплен просторный дом, в котором устроена противоокружническая церковь и киновия для инокинь.

Полуокружники Мирная грамота Кирилла, подписанная в Москве находившимся там старообрядческим духовенством, была отправлена для подписи Пафнутию казанскому и Иову кавказскому. Первый охотно подписал оную. Иов же выразил несочувствие этой грамоте; ему показалось соблазнительным то, что писалось в ней о имени Иисус. Он говорил, что хотя сие имя и не заключает последнего антихриста, но, тем не менее, в нем есть слог еретический, чуждый православной церкви. Какой это именно еретический слог, Иов не пояснил, да и пояснить трудно⁷⁵. Поэтому он предлагал составить новую примирительную грамоту, в которой было бы совершенно умолчано об имени Иисус. На стороне Иова оказалось общество донских старообрядцев, которое и образовало особую партию, под именем полуокружников. Но эта партия не выделилась в отдельное согласие и мало-помалу слилась с окружниками. Этому слиянию содействовало то обстоятельство, что и в среде окружников было и есть очень много людей, которые не разделяют всех мыслей «Окружного послания», так как эти мысли находятся в противоречии с коренными раскольническим мнениями и слишком приближают старообрядца к православной церкви; держась их, трудно отстаивать раскол с церковью. Строгих окружников в последнее время стало очень мало не только в среде мирян, но даже и в среде самих епископов. Московский архиепископ Савватий, преемник Антония Шутова, весьма холодно относился к «Посланию», – сам не разделял мнений, в нем выраженных, и других не обязывал следовать оному. Конон и Геннадий, бывшие суздальские заточники, говорили, что они не знают никакого «Окружного послания» и знать не хотят. Сам белокриницкий митрополит Афанасий преемник Кирилла, – явный враг «Послания». В 1884 г. Савватий и Духовный совет решились снова на примирение с противоокружниками, чрез подтверждение формального уничтожения «Окружного послания», с чем соглашался даже и Пафнутий казанский. 1 дек. 1884 г. Духовный совет издал «Объявление», что определения об уничтожении «Окружного послания» (последовавшие в 1863 г. февр. 24-го и 1865, ноября 1-го) никогда (будто бы) соборным определением опровержены не были, и потому считаются действительными. В силу этого московские окружники стали уже и принимать в церковное единение с собою противоокружников без всякого чина, т. е. без отречения от ересей. Только решительный протест Сильвестра балтского остановил дальнейшее движение этого примирения партий, на основании уничтожения «Послания».

Таким образом, «Окружное послание» взволновало и до настоящего времени волнует приемлющих австрийскую иерархию поповцев. В нем подняты такие вопросы, которые и невозможно решить на почве поповщинского раскола. Те мысли, какие проводились в «Окружном послании», влекут старообрядца в церковь православную и по этой причине другим казались и кажутся зазорными; а с другой стороны мысли противоокружников прямо ведут в беспоповщину. По справедливому, в сущности, хотя и резкому, отзыву бывшего старообрядческого епископа Пафнутия коломенского, «Окружное послание» это – «бритва, которая разрезала двухвековой смердящий струп». «Теперь, писал он же еще в 1868 г. Окружное послание свое дело исполнило; оставим его; пусть сами члены управляются с ним, как хотят».

«Присоединение к православию раскольнических епископов», в Русск. Вест. 1865 г. дек. и отд. брош. Совр. изв 1881 г. № 246. «К истории славяно-беловодской иерархии» Никифоровского, Самара, 1891 г. Братск. Слово 1893 г. № 10, стр. 805 и дал.

а) В то время, когда старообрядческий поповщинский мир был раздираем ожесточенною борьбою из-за «Окружного послания», в среде самой белокраницкой иерархии выделились несколько видных членов, которые, мало принимая участия в этой борьбе, пошли в своих стремлениях гораздо далее вопроса о «Послании». Пафнутий коломенский, рассматривая разные сочинения Павла Васильева, с целью приготовить оные к изданию в заграничных типографиях, усмотрел в них разного рода догматическия погрешности (так, напр. в Уставе белокроницкого монастыря, написанном им для австрийского правительства, – когда шли еще хлопоты о получении дозволения учредить в монастыре архиерейскую кафедру, – была высказана неправославная мысль, что Бог Отец имел только в уме Единосущное Слово Сына Своего, и нетленно родил Его уже во время акта творения). Особенно же Пафнутия смущала та мысль, что в церкви Христовой иерархия должна быть непрерывною от самих апостолов, а между тем почти 200 лет старообрядцы этой иерархии были лишены, довольствуясь лишь пришлыми со стороны священниками (рукоположенными в прав. российской церкви), и таким образом, апостольское преемство в их обществе, значит, порвалось. Пафнутий не видел, чем бы наполнить эту пустоту, или как бы объяснить ее. Павел Васильев в объяснение этого написал сочинение: Десять посланий к беспоповцам⁷⁶: в нем он придумал новое, небывалое в христианской церкви, учение о временном оскудение благодати хиротонии, по подобию сокрытия неугасимого жертвенного огня в ветхом завете на время вавилонского плена. Это объяснение, сначала успокоившее Пафнутия, при внимательном пересмотре ветхозаветной истории относительно ветхозаветного священства, в связи с мыслью, что благодать хиротонии у еретиков скрываться не может, – привело его к убеждению в полной неосновательности учения об оскудении благодати священства в Христовой церкви. Убеждение свое Пафнутий и высказывал в письмах к близкому себе человеку, московскому начетчику Семену Семенову. «Что же делать, друг, когда рука моя стала писать не то, что вам хотелось... Поступать иначе считаю святотатством, поскольку знаменитую сию о двухвековом прекращении иерархии проповедь... считаю за ничто; фундамент сей оказался фальшивым, и стало, что двухвековая наша храмина основана не на камени, а на песке».

Поэтому, когда шел вопрос об уничтожении «Окружного послания» в 1868 году, Пафнутий, вместо этого послания, предлагал издать новое окружное послание, в котором хотел включить в число запрещенных нечестивых тетрадок, – сверх упомянутых в Илларионовском послании, – еще Соловецкую челобитную, а также и сочинения Павла Васильева и Семена Семенова, в которых проповедывалось прекращение благодати хиротонии в Христовой церкви. Это предложение само собою показывало, что Пафнутий в душе разорвал уже все связи с белокриницким священством.

На его сторону скоро перешли другия влиятельные лица из белокриницкой иерархии. Наместник митрополии Онуфрий сблизился с Пафнутием и по тем же самым причинам порешил порвать свою связь с расколом. К ним присоединились: архидиакон белокриницкой митрополии Филарет, священноинок Иоасаф и иеродиакон Мельхиседек. Все эти видные лица и были присоединены к православной церкви на началах единоверия в 1865 г. в Москве, где и поселились навсегда. Присоединившиеся составили 8 вопросов, в которых изложили свои понятия о существенных свойствах Христовой церкви и о белокриницком священстве. Эти вопросы были отпечатаны и разосланы влиятельным членам означенной иерархии.

Примеру присоединившихся вскоре последовали: протодиакон Антония Шутова Кирилл Семенов и епископ тульский Сергий, несколько лет спустя – Иустин, епископ тульчанский и другия лица из духовенства. Все присоединившиеся расстались с незаконными священными степенями, но звание иноков, на основании правил единоверия, было за ними оставлено.

б) То же сознание отсутствия преемственности хиротонии в согласии поповцев, принявших австрийское священство, дало повод явиться епископу-самозванцу, якобы посвященному в «Опоньском царстве». В 1881 году в глазовском уезде вятской губернии появился в среде старообрядцев неизвестный человек, назвавший себя Аркадием, архиепископом беловодским. Он проповедывал, что белокриницкая иерархия, как происшедшая от еретика Амвросия, есть незаконная, безблагодатная, а истинная непрерывающаяся иерархия находится в Японии; по его словам, там существует множество древле-благочестивых монастырей и церквей, в коих служат по «старому», там есть шесть митрополитов и патриарх Мелетий, которым он – Аркадий и рукоположен во архиепископа для российских старообрядцев. Как доказательство своего рукоположения, Аркадий показывал ставленную грамоту, в конце коей находилась подпись и печать Мелетия, патриарха беловодского. Все эти нелепые рассказы не имели бы никакого смысла, если бы старообрядцы, приемлющие белокриницкую иерархию, не сознавали сами двухсотлетнего перерыва хиротонии, да и самые попытки выдумывать подобные рассказы едва ли были бы возможны. Между тем мнимый архиепископ беловодский успел привлечь на свою сторону многих старообрядцев и даже одного, поставленного Антонием, попа Кузьму, которого снова рукоположил во священника. Антоний Шутов был очень озабочен появлением опасного самозванца, и секретарь его, Онисим Швецов полученную с грамот копию подверг критическому разбору, в коем доказывал, что патриарх беловодский и шесть японских митрополитов составляют чистый вымысел Аркадия. Содержащая критический разбор тетрадь была оттиснута на гектографе во множестве экземпляров, которую Антоний и постарался распространить между поповцами в вятской губернии и в сибирском крае. Таким образом, возражение против законности белокриницкой иерархии в том, что она не имеет апостольского преемства, высказывалось не только православными обличителями, но и с другой стороны.

Братск Ст. 1884 г т. 2-й

Не смотря на чрезвычайное распространение австрийского священства, прежняя беглопоповщина и до настоящего времени не уничтожилась, а продолжает существовать в довольно заметном еще количестве её последователей. Это также служит знаком того, что белокриницкая иерархия, и по взгляду самих старообрядцев, не есть истинная и законная. На самых первых порах появления белокриницкой иерархии главным противником оной из беглых попов был тульский поп Павел. Пока он был жив, Тула и служила центральным местом, куда стекались неприемлющие австрийского священства поповцы из разных губерний. Они получили даже и название старообрядцев «по тульскому согласию». До своей смерти, последовавшей в начале 1802 г., Павел принял в сущем сане белого попа Дмитрия Беляева из калужской епархии. Дмитрий Беляев был вдовец; в 1854 г. он был командирован в Петербург для приготовления к должности противораскольнического миссионера. В 1858 г., по случаю сокращения числа священников, он остался за штатом и был, согласно прошению, помещен в Боровский Пафнутьев монастырь, откуда и бежал в 1859 г. Он священствовал у беглопоповцев, проживая в Москве и имея последователей в губерниях: нижегородской, самарской, саратовской, ярославской и вятской. В числе его духовных детей были богатые нижегородские купцы Блинов и Бугров. Но так как некоторые беглопоповцы заподозривали его, что он до перехода к ним был запрещен священнодействия, то некоторые и не считали его законным попом и не хотели принимать его. Они нашли себе другого попа, Бориса Акимова из московской епархии. Но так как в это время Павла тульского уже не было в живых, то явилось затруднение относительно его принятия. По этому вопросу происходило собрание, на котором и положили, чтобы, за оскудением бессумнительного священства, поп Борис принял сам себя, прочитав из Потребника отречение от ересей, что он и исполнил. Затем принявший сам себя Борис Акимов принял другого попа из тульской епархии, Петра Щепетова. Были и есть у беглопоповцев и другие священники, проживавшие в разных местах, хотя число их очень ограниченно. В последнее время уже очень редко православные священники решаются; быть изменниками православной церкви; к священникам же белокриницкой иерархии беглопоповцы, по-прежнему, не обращаются, так как считают эту иерархию незаконною. В настоящее время, в противовес распространению аравославновстрийского священства, беглопоповцы снова получили право иметь у себя открытых, уходящих от прав. церкви священников; но охотников уходить в раскол, с отречением от мнимых ересей прав. церкви, является очень немного