Глава XX. В Соединенных Штатах Америки

«Боже правых! Приди, суди, карай лукавых...»

«Я тем стал бесполезен, что горяч и в правде чорт»

(Г.Р. Державин)

С добрым утром, Америка! Прибыли мы с матушкой и детками в США утром 27 июня 1959 года. На мое «с добрым утром, Америка» Нью-Йорк ответил густым туманом... во всех отношениях.

Полагал, что в числе нас встречавших увижу представителя

Синодальной Канцелярии или Епархиального Управления... Их отсутствие меня насторожило. И предчувствие не обмануло...

28 июня, в 18 часов вечера, сидел я у Аввы Анастасия. Беседа длилась свыше трех часов. После моего краткого доклада о положении нашей Церкви в Марокко и Северной Африке Владыка интересовался церковной жизнью в Париже и в Германии. Долго расспрашивал об Архиепископе Иоанне, б. Шанхайском, и заговорил об Архиепископе Пантелеймоне, б. предстоятеле Церкви в Киеве.

– У меня о нем порочащие его сведения. Вы его хорошо знаете еще по Польше, что Вы о нем скажете?

– Все, что о нем сообщили Вашему Высокопреосвященству, что услыхал я из уст Ваших, все это вздор и клевета. За владыкой Пантелеймоном большие заслуги в борьбе за Православие в Польше, он был гоним Римской Курией и гражданскими властями за жертвенную и успешную борьбу с унией. Знаю его и как достойного архимандрита Почаевской Лавры. На всем своем пастырском иноческом пути Архиепископ Пантелеймон ничем себя не запятнал. А то, что сообщил о нем Вашему Высокопреосвященству у кормила церковного Управления стоящий протоиерей, это, полагаю, дело его личной церковной политики. Он спешит сразить достойного и сильного, ему неугодного архиерея.

– Да, сейчас Синодальная Канцелярия готовит о владыке Пантелеймоне доклад для суда над ним Архиерейского Собора.

О моем будущем в США Митрополит Анастасий сказал:

– Время работает на Вас... За Вами в недалеком будущем Лейквуд, Вы будете во всем наследником протопресвитера о. В. Бощановского, он уходит на покой. А пока что временно возлагаю на Вас послушание на Владимирской Горке, у Вас есть опыт в строительстве, там Вы продолжите дело, начатое о. Василием Мусин-Пушкиным. Доложите об этом владыке Никону. Не забудьте, батюшка, в Германии на Вас мной возложенное послушание остается в силе: ожидаю Вас раз в месяц в моих покоях...

1 июля направил я стопы мои в Епархиальное Управление, в Бронкс с официальным визитом к старцу Архиепископу Виталию и его викарию епископу Никону. Ласково встретил меня владыка Никон, хорошо мне знакомый по Белграду.

– Узнаю вас по Вашим глазам, хотя и прошло 26 лет от нашей встречи в Белграде. Скажите, о. Митрофан, долго ли блудили в поисках Епархиального Управления?

– Ваше Высокопреосвященство, блудят монахи, а белое духовенство блуждает. Нет, недолго. Я прибыл в сопровождении Иосифа Ярощука.

Не знаю, почему – в ответ на мое замечание Преосвященный покраснел и удалился в свой кабинет; не пришлось доложить ему о Владимирской Горке, куда направляет меня Авва Митрополит.

Услыхав о Белграде, о Митрополите Антонии и моем присутствии на его (Архиепископа) хиротонии в Свято-Троицком храме, старец Архиепископ Виталий узнал меня, благословил и, видимо, по старческому смирению, поцеловал руку священника.

3 июля посетил правителя дел Синодальной Канцелярии, протоиерея Г. Граббе. Встретил приветливо, но... сразу «дубиной» взмахнул над моей главой.

– А знаете, у меня есть дельце против Вас, – с ехидной улыбкой заявил мне о. Георгий.

– Ах, вот как? Где оно и какое «дельце»?

– В моем столе, а какое дело – узнаете в свое время.

– Нет, батюшка отец Георгий, я узнаю сегодня! Прошу Вас сейчас открыть мне тайну – от кого и какого содержания появилось у вас против меня дело.

– Вам уже сказано, узнаете в свое время...

– Отец Георгий, давно мы с Вами знакомы. Вы знаете меня, я не уйду из вашей Канцелярии, пока не удовлетворите мое законное требование. Приятно будет вам изгонять меня из вашей Канцелярии с помощью полиции?

Моя настойчивость открыла уста чиновника в рясе. Он заговорил:

– Есть на вас жалоба Митрополиту Анастасию Т.А. Шауфус.

Услыхав, от кого и какое «дельце», я расхохотался. Да, да, ну и дело... Дело было в Казабланке, куда приезжала г-жа Шауфус для оказания помощи выразившим желание отбыть в США при содействии Толстовского Фонда. Я был при ней привратником (впускал просителей) и советником.

В числе просителей была моя родственница, вдова офицера Императорской Армии, погибшего в рядах Белой Армии, с приходом в октябре 1939 г. в Польщу Советской власти вывезенная в ссылку.

За мнением о кандидатах на выезд в Америку г-жа Шауфус обратилась и к д-ру Б. Коссобудскому. И этот «милосердный» врач представил ей эту вдову белого офицера как человека крайне опасного для общества. Т.А. Шауфус сообщила мне уже из Америки, о том, что моя «протеже» исключена из списка, указала причину своего решения. Вот этим и вызвано мое к г-же Шауфус вполне ею заслуженное письмо. Кстати, эта «для общества опасная особа» прибыла в США без помощи г-жи Шауфус, ряд лет здесь работала, получила американское гражданство и отбыла в Варшаву, где припеваючи жила на свою американскую пенсию.

– И Вы, отец Георгий, пастырь Церкви, оценили мое письмо г-же Шауфус как «дело против меня»?

8 июля снова еду к владыке Никону для доклада о возлагаемом на меня владыкой Митрополитом Анастасием послушании на Владимирской Горке – «продлить строительное дело о. В. Мусин-Пушкина».

– Да, я об этом знаю. Но к строительству Храма-Памятника, как и к Строительному Комитету, Вы не будете иметь никакого отношения. Ваши обязанности – совершать положенные богослужения и прочитывать записки о здравии и упокоении жертвователей на постройку храма. Это все.

– Ваше Преосвященство, но это не согласуется с волей владыки Митрополита. Вы аннулируете его решение? Что же я должен сказать Авве?

– Передайте то, что я Вам сказал.

И тут же преосвященный Никон предлагает мне место второго священника в Вознесенском соборе в Бронксе. В моем присутствии владыка Никон обсуждает с казначеем собора (он же и настоятель) прот. Сергием Пантелеевым вопрос моего материального обеспечения.

– Второй священник, отец Иоанн Легкий, начал свое служение в соборе с 75 долларов в месяц, а в последние месяцы получал 125 долларов при бесплатной квартире и доходах от треб. Хотя Вы у нас новичок, мы дадим Вам 125 долларов плюс квартиру и доход от совершаемых Вами треб, – отрапортовал настоятель-казначей собора.

– А скажите, какая у Вас последняя награда?

– Митра, – ответил ему за меня владыка Никон.

– А когда Вы награждены митрой? – продолжает о. Сергий.

– В 1954 году, – отвечаю я.

– Ага, значит, на церковной службе мы с Вами с одного года, а вот митру я получил в 1958 году; как же мы с Вами будем стоять у Престола?..

Хотя предложенное мне место второго священника в Бронксе материально меня удовлетворяло, я вынужден был от него отказаться по причине фальши в информации, допущенной настоятелем-казначеем собора о месячном окладе бывшего второго священника соборао. Иоанна Легкого. После разговора со мной владыки Никона и настоятеля-казначея собора в канцелярии Епархиального Управления я снесся с о. Иоанном, и он сообщил мне о том, что его последний месячный оклад был 175, а не 125 долларов... Это подтвердил и секретарь Епархиального Совета прот. М. Корчак-Сивицкий, мой знакомый по Германии.

11 июля, заменяя отсутствующего настоятеля, совершил всенощное бдение в Свято-Отеческом храме; 12 июля, в воскресенье принял участие в Литургии в Синодальном соборе.

17, 22 и 23 июля звонят мне преосвященные Никон и Аверкий: хотим возложить на вас руководство «Владимирскими кружками молодежи». Охотно соглашаюсь принять на себя это ответственное послушание.

24 июля выезжаю с владыкой Аверкием на годовой съезд Владимирских кружков. Съезд происходит в Кассвиле на территории летнего лагеря православной организации Русских разведчиков. На открытии съезда 35 человек. Выступают преосвященные Никон и Аверкий и прот. Борис Молчанов.

Бодрящие слова призыва к деятельности на основе св. князем Владимиром данных нам принципов. На деловой, второй части съезда присутствует 20 человек молодежи. За председательским столом епископ Аверкий, профессора Андреев, Александров и Боголюбов.

Деловая часть начата годовым отчетом председателя Главного Правления Владимирских кружков зарубежья – В. Шишковым. Это был «отчет без всякой отчетности». Позер-председатель, преисполненный сознанием собственного достоинства, что нашло яркое выражение в позе и на лице, Шишков ничего не сказал ни о работе кружков и Правления за истекший год, ни о планах работы на будущее.

Зато сочно кричал в адрес тех, кто посещает «советские балеты, фестивали и выставки», «отдавая свои доллары на сооружение бомб, которые посыпятся на наши головы». Его выступление – это были громкие фразы, облеченные в безграмотную форму. Стыдно было за докладчика и больно за Владимирские кружки молодежи.

Выступили еще представители кружков Нью-Йорка, Ютики и Бостона. В выступавших иподиаконах чувствовались маленькие «обер-прокуроры». Бросилось в глаза отсутствие на съезде духовенства, о котором один из выступавших (представитель Бостона) резко заявил, что приходские священники по своему образовательному цензу не могут быть «духовными руководителями кружков».

29 июля возвращаемся с Преосвященными в Нью-Йорк. Владыки спешат на заседание Предсоборной Комиссии.

– Следовало бы Вам, отец Митрофан, принять участие в заседаниях Предсоборной Комиссии, – говорит мне в пути владыка Никон.

– Ваше Преосвященство, я с Вами согласен, но для этого должен прозвучать голос или владыки Митрополита, или Председателя Предсоборной Комиссии. Я должен получить приглашение через Синодальную Канцелярию.

Ожидаю... по нынешний день...

30 июля снова телефоны от преосвященных Никона и Аверкия. Напоминают мне о их желании видеть меня во главе Свято-Владимирских кружков и просят 31 июля и 1 августа заменить в Свято-Серафимовском храме в Си-Клиффе отсутствующего о. настоятеля. Их просьбу исполняю.

После праздника преп. Серафима повезли меня в Свято-Троицкую обитель на годовое пастырское совещание. Владыка Никон поручает мне ведение протокола совещания, за который получил от Преосвященного 15 долларов и похвалу:

– Первый грамотно составленный протокол.

Совещанию предшествовала Литургия, совершенная сонмом духовенства. Поразила меня грубая, дерзкая оценка проповедником (в Польше – бывший сельским батюшкой) старого, довоенного духовенства, в том числе и его наставников. Свое возмущение высказал я громко на совещании и был поражен тем, что ни один из присутствовавших Преосвященных никак не реагировал на порочное выступление проповедника.

По окончании пастырского совещания говорит мне преосвященный Аверкий:

– Мне, батюшка, очень нужно с Вами поговорить. К Преображению я буду в Синоде и Вас туда вызову.

Вызова ожидаю по сей день...

Через несколько дней телефон от владыки Никона:

– Хотим возложить на Вас наблюдение за церковноприходскими школами. Согласны, не откажетесь?

– Приму и это послушание с благодарностью.

Это предложение было повторено и в дни заседаний Архиерейского Собора. Снова подтвердил мое согласие, но... «воз и ныне там»...

В канун Преображения Господня с благословения владыки Митрополита Анастасия прибыл в Кафедральный Синодальный собор для участия во всенощном бдении и Литургии. И тут-то во время всенощной старший иподиакон собора Владимир Шишков нанес мне грубое оскорбление.

Не привыкший пить в алтаре чистое вино, попросил я прислужником мне поднесенное после освящения хлебов вино разбавить водой. И что же? Не получил ни вина, ни кусочка освященного хлеба. Перед самым выходом на полиелей подошел ко мне «великий иподьякон » В. Шишков и в грубой и резкой форме буркнул:

– Вы просили воды, так вот там (указывая пальцем) краны, пойдите и напейтесь...

Почти три месяца моего пребывания в США, по букве Указа в «личном распоряжении Председателя Архиерейского Синода», вынужден был скитаться по разным храмам: никто из о.о. настоятелей не предложил принять участие в Литургии. Провел эти тяжелые дни в слезах и недоумении...

Неожиданно согрел солнечный луч из г. Бреста, настигший меня в США. 29-го августа 1959 года, на 16-м году моих скитаний за границей получил от моих прихожан по Бресту следующее письмо:

«Дорогой нашему сердцу, родной наш отец Митрофан!

Наш пастырь любимый, неосязаемый телесными глазами, но как сильно и нежно на протяжении всех лет разлуки осязаемый духовными очами, всем нашим существом!

Мы, прихожане св. Николаевской Братской церкви г. Бреста, благодарим Бога за то, что Вы живы и здоровы, приветствуем Вас на далекой земле и мысленно припадаем к Вам, прося: благословите нас всех, помолитесь за нас Господу, дабы не погасла до конца вся наша вера и любовь к ближним, которые Вы в нас пробудили.

Ваша любовь ко всем прихожанам, Ваши добрые дела, описать которые нет слов, живут в наших сердцах. Им смерти нет, во глубине души они...

Благословите всех нас, всю Вашу бывшую паству на жизнь и смерть.

Дорогой наш незабвенный пастырь, пусть Господь хранит Вашу драгоценную жизнь на радость всем. Мысленно припадаем к Вам с целованием благословляющих нас рук и просим – не оставляйте нас в Ваших молитвах, а мы также до конца наших дней обещаем молиться за Вас и всю Вашу семью...»

В октябре Епархиальное Управление предложило принять временно настоятельство в Свято-Серафимовском приходе в Си-Клиффе. 92-летний старец-строитель и настоятель этого прихода, прот. Даниил Думский, ко дню освящения храма в 1959 г. награжденный митрой, ушел за штат.

Получив Указ о назначении, прибыл я в Си-Клифф для встречи с уходящим на покой старцем батюшкой. Подхожу к калитке, а батюшка – по виду старец Серафим – выходит из дома. Увидав меня, он как бы съежился, вид его растерянный.

– Вы отец Митрофан? Зайдите в дом. Я получил Указ о Вашем назначении к храму преподобного Серафима и готов передать Вам приход.

Благостный старец держит в руках Указ Епархиального Управления, руки дрожат, волнуется.

– Батюшка, не для принятия прихода прибыл я к Вам. Храм, как Вам известно, я знаю. Заменяя Вас, служил я в нем, знаю и Вашу немногочисленную паству. Приехал лично с Вами познакомиться.

– Как так? Указ Епархиального Управления велит мне передать Вам все дела...

– Батюшка, Указ – это канцелярская бумажка. Мы с Вами слуги Бога Живого, во Христе собратья. Оставим в покое Указ, скажите мне о дальнейших – с уходом на покой – Ваших планах; в частности, как надолго Вы останетесь в Си-Клиффе? Слыхал, что Вы переезжаете в Джорданвиль?

– Да, перееду в Джорданвиль, но не знаю когда. Это случится, когда мой зять И.О. Байрачный закончит там постройку дома, а пока остаюсь с дочерью в Си-Клиффе.

– Так вот, батюшка, аз – будущий настоятель – прошу Вас принять меня, как вашего духовного сына. Для меня, до Вашего отбытия в Джорданвиль Вы остаетесь настоятелем Свято-Серафимовского прихода.

– Нет, нет, – возражает о. Даниил, – это против Указа...

– Указ, дорогой батюшка, Указом, а нас обязывает слово Божие: «Пред лицем седого встань и почти лицо старче». Я еще серый, а Ваша глава покрыта благодатной белизной. С нынешнего дня я Ваш первый прихожанин и помощник по приходу. Богослужения в воскресные и праздничные дни совершаете Вы, я Вам сослужу. Все требы до Вашего из Си-Клиффа отъезда также совершаете Вы; Вы же и принимаете исповедь. Все доходы от треб – это Ваш личный доход.

Слава Богу, о. Даниил понял меня, подчинился, и мы в полном согласии и единомыслии предстояли у Престола включительно до мая 1960 года. В приходе, услыхав о моем отношении к о. Даниилу, одни заговорили о неоправданной жертвенности нового настоятеля, другие: у батюшки в Африке была большая паства, и он прибыл в Америку хорошо материально обеспеченным.

И первые ошибались, и вторые вздор плели. Да, многочисленной была моя паства в Марокко, но жили и питались мы с матушкой более чем скромно. Редкий в году день сидела за трапезой только наша семья из четырех человек, обычно за столом было 12–15 человек. К этому приспе забота об Афонских старцах, которым моя добрейшая спутница жизни посылала обувь, теплую одежду, куртки, в килограммах аспирин и хинин и оказывала существенную помощь семье моего брата-исповедника, сидевшего в варшавской тюрьме.

К моему отъезду из Марокко в США у нас не было средств (полученная сотня долларов от друзей куда-то испарилась, исчезла) ни на авиабилет для семьи – в чем выручила ссуда от «Мирового Совета Церквей», ни на отправку пароходом багажа – в чем выручил полковник М.И. Тихонравов. Прибыл я в Америку с 300 долларами в кармане, которые занял у добрейшей Нины Ивановны Лукановой. Из откровенного разговора с о. Даниилом знал я о всех недочетах и ошибках, допущенных в отношении батюшки со стороны некоторых членов «правления» прихода. И мой жест в отношении о. Даниила не был актом жертвенности, а исходил из соображений характера духовного и нравственно-воспитательного по отношению к моей новой пастве.

Архиерейский Собор. За несколько дней до начала заседаний Собора встречаю владыку Леонтия Чилийского. С ним я поделился всем, что пришлось услыхать из уст Аввы Митрополита об Архиепископе Пантелеймоне (Рудык), бывшем во время Второй Мировой войны предстоятелем Киевской кафедры.

– Спасибо, батюшка, за сообщение. Сегодня же пойду к отцу Георгию Граббе с просьбой дать мне для ознакомления им сфабрикованное дело против владыки Пантелеймона.

Через несколько дней, уже после начала заседаний

Архиерейского Собора владыка Леонтий просит приехать к нему в Гленков, где Преосвященный, приезжая в США, обычно останавливался. При встрече владыка Леонтий сказал мне:

– Знаете, на мою просьбу отец Георгий сразу ответил отказом. Однако вынужден был удовлетворить уже не просьбу, а требование епископа – члена Архиерейского Собора. Внимательно прочитав и снова прочитав, я не только возмутился так называемым явно и подло искусственно состряпанным «обвинительным актом». Возвращая его отцу Георгию, сказал: какая низость! Попробуйте огласить на Соборе... Это дело обернется против Вас. Ему место в помойной яме.

Порочный замысел прот. Г. Граббе не удался.

Почти ежедневно в дни заседаний Собора провожу время в здании Синода. Встречаюсь с преосвященными членами Собора, слышу от них: Архиерейский Собор единогласно решает возложить на Вас руководство «Владимирскими кружками молодежи», Вам следует зайти к Митрополиту Анастасию.

Направляю стопы мои к Авве Митрополиту. Выслушав мои мысли об организации работы, плане и условиях успешного ведения этой работы, владыка Митрополит велел изложить все мною сказанное в письменной форме и на следующий день вручить лично ему для доклада Архиерейскому Собору.

8 ноября лично вручаю владыке Митрополиту «Докладную записку»: «Возлагаемое на меня Архиерейским Собором послушание принимаю. Но всесторонне обсудив дело руководства Свято-Владимирскими кружками молодежи, считаю своим долгом сообщить Архиерейскому Собору, что как приходский священник, связанный долгом приходского служения (службы воскресные, праздников и почитаемых святых, посещение домов прихожан, организация и ведение приходской школы, посещение больных в госпиталях и на дому и проч.), я буду в состоянии справиться с возлагаемым на меня послушанием лишь при обязательном условии, а именно: мне должен быть указан Епархиальным Управлением или Синодом иерей или священноинок, который в случаях моего отсутствия в Си-Клиффе будет меня замещать, так как возлагаемое на меня послушание требует:

1. постоянного и непрерывного контакта, живого общения Руководителя кружков с их руководителями на местах и с их духовными отцами, приходскими священниками, что может быть осуществлено только моим личным посещением местных кружков в дни субботние и нередко – в воскресные и гражданских праздников;

2. успех работы кружков на местах в значительной мере будет зависеть именно от указанного живого личного общения Руководителя с возглавителями местных кружков и приходским духовенством;

3. таковые посещения должны быть не случайными, а обязательно периодическими.

В программу деятельности Свято-Владимирских кружков, кроме работы, прежде проводимой (участие в богослужениях, собеседования евангельские, катехизического и литургического характера, по вопросам современной жизни, выступления приглашенных лекторов, участие членов кружков в работе приходских школ, их дружеские встречи за чашкой чая), необходимо ввести устройство ежегодного лагеря членов Свято-Владимирских кружков с совершением в лагере ежедневной Литургии и говением всех участников лагеря...»

– Прекрасно, – сказал владыка Митрополит, – завтра оглашу Ваше письмо на заседании Собора.

По окончании заседаний Собора встречаю Архиепископа Серафима и слышу:

– Что же Вы, батюшка, плюнули в лицо Преосвященным Собора? Мы предложили Вам руководство Владимирскими кружками, а Вы не удосужились даже ответить на наш зов?!.

Иду к Авве Митрополиту с докладом о встрече с владыкой Серафимом и брошенном им мне упреке:

– Владыка, ведь упрек преосвященного Серафйма является для меня оскорблением, что же случилось с моей докладной?

– Знаете, Ваша докладная к утру исчезла с моего стола. Вот и поймите мое положение...

Будучи в течение трех месяцев на положении безработного, я много ежедневно путешествовал – подземкой и пешком – по городу, изучая Нью-Йорк. Бросилось в глаза неисчислимое множество похоронных бюро, тупой взгляд у очень многих едущих в подземке, их вид усталый, обилие душевнобольных и лежащих у стен домов жизнью раздавленных пьяниц.

Остро почувствовал: изгнано здесь из жизни веяние Духа. На фоне Божией красоты, обильно в природе разлитой, – с безблагодатным лицом, часто со скотским затылком и тупым выражением глаз... человек.

Не менее 2 раз в неделю заходил я в Покровский собор, где в нижнем помещении храма собирались у золотых дел мастера дьякона В. Кирика батюшки американской митрополии. Там я встретился и познакомился с Митрополитом Леонтием. Приятно мне было услыхать от него светлые его воспоминания о брате моего отца – дяде Володе, с которым м. Леонтий (тогда еще прот. Леонид Туркевич) прибыл в США на одном пароходе по командировке Святейшего Синода Российской Церкви.

Там я встретился с Архиепископом (впоследствии заменившим м. Леонтия) Иоанном (Бекишем), который предложил мне как доселе бесприходному место настоятеля в одном из храмов митрополии с месячным окладом в 500 долларов плюс автомобиль для обслуживания прихода, телефон и квартира с казенной обстановкой, включая постельное белье.

Церковное сознание и совесть заставили отказаться от заманчивого предложения.

Негоже менять Церковь на юрисдикцию... Там же встретился с Архиепископом Димитрием (Маганом), нередко бывавшим, будучи иеромонахом и игуменом, в доме моего папы. О нем узнал следующее: на одном из заседаний Синода митрополии, увидав с опозданием в зал заседаний входившего архиепископа Иоанна (Шаховского), владыка Димитрий, будучи в то время заместителем м. Леонтия (значит – первым кандидатом в Митрополиты), обратился к владыке Леонтию с вопросом:

– Скажите, Ваше Высокопреосвященство, откуда владыка Иоанн черпает средства на свои ежегодные по всему миру полеты? Мы, епархиальные архиереи, более чем ограничены в средствах для поездок по своим епархиям, а он....

Услыхав сии слова, владыка Иоанн (Шаховской) встал и удалился к телефону и... через полчаса в зале появился шикарный мужчина; испросив у м. Леонтия благословение, он вручил Митрополиту конверт с долларами и сказал:

– Полеты владыки Иоанна как друга нашего дома оплачиваю я...

И удалился. После этого владыка Димитрий был «понижен » в чине и его место занял архиеп. Иоанн (Бекиш).

Захожу как-то к В. Кирику в Покровский собор.

– Ах, дедушка, как ты постарел, – слышу ко мне обращенный голос. Это голос прот. Бориса Борисевича, толкового бати, знакомого мне по Польше. – Слушай, долго ли ты будешь хранить свой канонический облик?

– В чем дело? – спрашиваю его.

– Да вот, долго ли будешь полами своей рясы подметать улицы грязного Нью-Йорка и с Крестом на груди разгуливать?

– Прости, не понимаю тебя. И не вижу оснований вместо рясы разгуливать в штатском или полуштатском костюме с белым воротничком.

И слышу в ответ:

– Что ж, думаешь, что твой Крест вас больше обязывает, чем нас наш воротничок? – и гордо сей просвещенный протоиерей коснулся перстом своего воротничка.

Вскоре он овдовел и был хиротонисан во епископа.

...Вхожу в сабвей, свободных мест нет. В поисках свободного места прохожу несколько вагонов. Рядом со мной свободное место. Ко мне подходит пожилой батюшка американской митрополии, садится рядом и говорит:

– Извините, когда Вы вошли в сабвей, решил я с Вами познакомиться. Ваш строго православный облик говорит о том, что Вы русский православный, не так ли?

Получив от меня утвердительный ответ, услыхав о том, что я недавно прибыл из Африки, батюшка (Матвейчук) продолжил:

– Вижу, что Вам можно довериться. Хочу поведать Вам боль моей души. Хочу сказать о наших тяжелых душевных страданиях, о той ране, которая нанесена нашей Православной Церкви в Америке. Я карпаторосс. Некогда хитростью и насилием Рима мы были оторваны от Православия. Мы всегда скорбели об этом. Ведь от Истины отторгли нас. Как Луча небесного, как Пасхи, чаяли мы возвращения к вере апостольской, к Церкви Христовой. И день радости пришел: мы снова стали чадами Христовой Церкви – частью Православной Русской Церкви. Но недолго продолжалась наша радость. Ныне положение нашей Церкви в Америке настолько грозное, что мы допускаем мысль об измене Православию наших первосвященников. Присмотритесь внимательно, Вы увидите, что наш Корабль церковный впрягли в триумфальную колесницу протестантства, в «Экуменическом Движении» объединенного. Нас ведут епископалы, утеряна ими Истина. А Христос для подавляющего большинства толков протестантства, в «Экуменическом Движении» объединенного, – уже не Сын Божий... И плетется наша американская митрополия, порабощенная в колеснице протестантства, путь антихристу уготовляющего. Мы рвались к Истине из тенет папства, а вот куда угораздили...

Близкий мне по Белграду Глеб А. Грейц, иконописец и искусный резчик по дереву, работающий для храмов «Православной Церкви Америки», еще недавно бывшей частью Русской Православной Зарубежной Церкви, услыхав о моем отказе м. Иринею принять приход в то время американской митрополии, поведал мне следующее:

«Вхожу я в дом почтенного батюшки американской митрополии. Жаркий день августа. И вижу странную картину: батюшка сидит у горящего камина...

– Батюшка, что с Вами, Вы простужены, у Вас озноб?

– Да нет. Сжигаю ненужные брошюры. Выбросить их в мусорный ящик неудобно, разжег камин и огню предаю.

Подал мне батюшка экземпляр сжигаемой литературы. Это было описание жизни и чудес блаженной Ксении Петербургской. Из церковного центра прислали ему для распространения среди прихожан описание жизни и чудес дивной подвижницы Православной Церкви.

– Но, – говорит батюшка, – кому я ее продам, никто не купит, да и никто не поверит тому, что в ней написано. Вот и решил я: требуемые деньги за книги пошлю, а брошюры за ненадобностью сожгу.

...Как-то пошел я в посту для исповеди и св. Причастия в храм американской митрополии. Очередь к исповеди довольно большая. Присматриваюсь. Каждый подходит ко Кресту и Евангелию. Батюшка, покрыв главу каждого епитрахилью, не произнося ни единого слова, ничего не спрашивая, читает разрешительную молитву.

Смущенный, решил я воздержаться от этого подобия исповеди. После литургии подхожу к батюшке, спрашиваю: почему Вы так упростили и, пожалуй, упразднили исповедь?

– А что я их буду слушать, что и говорить им? Слушать мне их ни к чему, только время отнимаешь у людей...

Еду к бывшему воспитателю и профессору этого священника, к прот. Александру Шмеману. Говорю ему о виденном и от священника слышанном. Отвечает мне профессор, декан Академии:

– Да они ничего не понимают!

И невольно задал я себе вопрос: зачем же ты, ученый богослов, выпускаешь из Духовной Академии подобных неучей, «ничего не понимающих» духовных невежд?

...В среду Великого поста захожу в один из храмов американской митрополии. Пришел к началу службы.

Настоятель этого храма с высшим богословским образованием, окончил Свято-Владимирскую Духовную Академию в Нью-Йорке.

Начал службу Великой Среды с вечерни – Литургии Преждеосвященных Даров. После службы захожу к батюшке, спрашиваю: почему Вы так сократили чин этой дивной великопостной службы, и слышу в ответ:

– А зачем и кому нужен этот чин, для кого читать и петь часы и изобразительные? Длинно, разбегутся и те, кто пришел к Литургии.

Еду к декану Академии, прот. А. Шмеману, рассказываю ему и, увы, слышу в ответ:

– И правильно поступил настоятель, к чему еще часы и изобразительные? Ведь Дары освящены, часы и изобразительные тут ни к чему...»

24 декабря 1961 года захожу к болящему Александру Тихоновичу Шишкову. Беседуем. И он, вспоминая нашу с ним первую встречу в здании Синода в 1959 году, рассказал мне следующее:

– Только теперь, когда я Вас хорошо узнал, могу позволить себе рассказать пережитый мной при первой с Вами встрече во время заседаний Архиерейского Собора случай. Помните, как я подошел к Вам под благословение? Я уже слышал о Вас. Но как только Вы, преподав мне благословение, отошли, подскочил ко мне с выражением ужаса на лице дежурный у телефона и чуть ли не закричал: что Вы сделали, Вы приняли благословение от солидариста...

Действительно, кусавшие меня в Марокко «навозные мухи», ранее меня прибывшие в США, усиленно пытались окутать мое имя туманом, о чем узнал я в 1960 году от иеромонаха Герасима (Романова) и в доме Н. Е. Барановского, который поведал мне о том, что в его квартире совещались строители Свято-Серафимовского храма – как им реагировать на назначение к ним настоятеля-солидариста... Этот туман быстро, впрочем, рассеялся с началом моего служения в Си-Клиффе, а в лице Н.Е. Барановского приобрел я духовно близкого мне человека и советника.

Как же встретил и принял Свято-Серафимовский приход своего нового настоятеля? Встретил с хлебом-солью, преподнес (по совету Синодальной Канцелярии) фиолетовую скуфью и портфель. Принял с лаской и опаской.

Заменяя в день храмового праздника о. Даниила, вошел я в храм с иконой преп. Серафима (с частицей его мощей). Отсюда – ласка и разговор: «Сам Преподобный ввел нового настоятеля в свой храм».

Опасения же, вызванные из Марокко прилетевшими «навозными мухами», испарились после появления в зале под храмом портрета мученика Государя Николая Александровича. Вступив в управление приходом, осматриваю все уголки в храме и зале, и там, в мусоре рабочей мастерской обнаружил портрет Государя. Сняв с него паутину и пыль, поместил портрет в зале. Через несколько дней обращается ко мне староста:

– Скажите, батюшка, кто это повесил в зале портрет Государя?

– В чем дело? Я это сделал.

– Простите, Вы не смели этого делать. Это дело старосты и Сестричества. Я не против Государя, но у нас в Си-Клиффе разно к Нему относятся. Вы повесили, Вы его поскорее и снимите... иначе произойдет раскол и в приходе, и в Приходском Совете: 60 процентов уйдут из прихода.

Подумал я, снял портрет, повесил его в своей канцелярии, решив в зале повесить портрет Государя с Его Семейством. Храм преп. Серафима немыслим без Государя.Но пока я раздумывал, где мне раздобыть этот портрет, появляется у меня член Приходского Совета И.Ф. и меня спрашивает:

– Это Вы удалили из зала портрет Государя?

– Да, я.

– Какое Вы имели право удалить портрет Царя-Мученика из приходского зала?

– Неправильно поставлен Вами, дорогой И.Ф., вопрос. Вам следовало спросить меня: какое имел я право извлекать портрет Государя из мусора, его чистить и в зале повесить. Самолично повесил, сам и снял.

– Батюшка, имейте в виду, удаление Вами из приходского зала портрета Царя-Мученика вызовет в Приходском Совете и в приходе возмущение, мы потеряем не менее 80 процентов прихожан.

– Не волнуйтесь, никого мы не потеряем. Все будет мною сделано к общему удовлетворению.

– Что же Вы сделаете?

– То, что должно быть сделано. Не допрашивайте меня. Я ваш священник и ожидаю от прихожан полного доверия к пастырю.

На этом и разошлись. О визите ко мне по тому же вопросу старосты не сказал я милейшему И.Ф. ни слова.

К грядущему воскресенью на месте портрета Государя поместил я портрет Царской Семьи в черной, венчанной короной рамке. В понедельник зашел ко мне в вечерние часы И. Ф. с извинением за резкий тон разговора со мной и... благодарит.

В день Тезоименитства Царя-Мученика произнес я перед панихидой следующее слово:

– Наш умученный и убиенный Император Николай Александрович, еще в бытность Наследником, посетил Японию. Это интересное Его плавание описано князем Ухтомским в его двухтомном труде. Да благословит меня Господь поведать вам, мои дорогие, об этой интересной и исключительно важной, но мало кому известной странице из жизни Царя-Мученика прежде, чем приступим к молитве о Нем.

Во время этого путешествия общее внимание, – говорит историк, участник путешествия, – привлекали те особые знаки почитания и почести, которые оказывались Наследнику Цесаревичу буддийскими священнослужителями при посещении им буддийских храмов.

Это не были просто почести, оказываемые Наследнику Престола Великой Державы, – в лице их как бы весь буддизм склонялся перед Цесаревичем.

Однажды один из вдумчивых спутников Цесаревича справедливо заметил, что каждая такая встреча носила характер какого-то непонятного таинственного культа, совершаемого перед высшим воплощением по воле Небес сошедшего на землю с особой миссией.

При входе Цесаревича в храм буддийские священнослужители повергались пред Ним ниц, а когда Он их подымал, смотрели на Него с благоговением и трепетом, торжественно, едва касаясь Его, вводили Его в святилище своего храма. Если же кто из свиты хотел войти вслед за Цесаревичем, его не пускали. Раз такую попытку сделал принц Георгий Греческий, но ламы преградили ему путь.

В Японии Наследнику Цесаревичу угодно было посетить на одном острове кладбище наших моряков с фрегата «Аскольд», который совершал в 60-х годах кругосветное плавание под командой выдающегося Унковского и долго находился в ремонте у этого острова.

В свите Цесаревича находились сыновья двух офицеров с «Аскольда» – Ухтомский и Эристов. Наследник обворожил своей лаской и вниманием старого японца, хранителя могил наших моряков. Во время угощения в чисто японском духе и вкусе, он попросил Наследника о милости дать ему совет, на что получил Высочайшее разрешение.

– Высокий Гость собирается посетить нашу священную древнюю столицу Киото, – начал японец, хранитель могил русских моряков, – недалеко от последней подвизается наш известный отшельник монах Теракуто, взору которого открыты тайны мира и судьбы людей. Для него нет времени и он дает только признаки сроков. Он не любит прерывать своего созерцательного уединения и редко к кому выходит. Если Царственный путник пожелает его видеть, он к нему выйдет, если на то будет благословение Неба.

В штатском платье, в сопровождении принца Греческого Георгия и переводчика – маркиза Ито, видного деятеля Японии, Наследник Цесаревич пешком направился к Теракуто, жившему в одной из рощ вблизи Киото.

Уже издали подходящие увидели распростертую фигуру затворника-буддиста. Наследник наклонился и бережно поднял его с земли. Никто не произнес ни слова, ожидая, что скажет затворник.

Смотря невидящими глазами, как бы оторванный от всего земного, заговорил Теракуто:

– О, Ты, Небесный Избранник, о, Великий искупитель, мне ли проречь тайну земного бытия Твоего? Ты выше всех. Нет лукавства, ни лести в устах моих пред Всевышним. И вот тому знамение: опасность витает над Твоей главой, но смерть отступит и трость будет сильнее меча... и трость засияет блеском.

Два венца суждены Тебе, Царевич: земной и небесный. Играют самоцветные камни на короне Твоей, Владыко могущественной Державы, но слава мира преходит, и померкнут камни на земном венце, сияние же венца небесного пребудет во веки.

Наследие предков Твоих зовет Тебя к священному долгу. Их голос в Твоей крови. Они живы в Тебе, много из них великих и любимых, но из них всех Ты будешь величайшим и любимейшим.

Великие скорби и потрясения ждут Тебя и страну

Твою. Ты будешь бороться за ВСЕХ, а ВСЕ будут против Тебя. На краю бездны цветут красивые цветы, но яд их тлетворен; дети рвутся к цветам и падают в бездну, если не слушают Отца.

Блажен, кто кладет душу свою за други своя. Трижды блаженней, кто положит ее за врагов своих. Но нет блаженней жертвы Твоей за весь народ Твой.

Настанет, что Ты жив, а народ мертв, но сбудется: народ спасен, а (Ты) свят и бессмертен. Оружие Твое против злобы – кротость, против обиды – прощение. И друзья и враги преклонятся пред Тобою, враги же народа Твоего истребятся.

Вижу огненные языки над главой Твоей и Семьей Твоей. Это посвящение. Вижу бесчисленные священные огни и в алтарях пред Вами. Это исполнение. Да принесется чистая жертва и совершится искупление. Станешь Ты осиянной преградой злу в мире. Теракуто сказал Тебе, что было открыто ему из Книги Судеб. Здесь мудрость и часть тайны Создателя. Начало и конец. Смерть и бессмертие, миг и вечность. Будь же благословен день и час, в который пришел Ты к старому Теракуто.

Коснувшись земли, Теракуто, не поворачиваясь, стал отходить, пока не скрылся в чаще дерев. Цесаревич стоял, склонив голову. Его спутники – тоже. Взволнованный возвращался Цесаревич и просил не рассказывать о предсказании Теракуто.

Через несколько дней в Киото состоялось покушение на жизнь Наследника Цесаревича. Фанатик-японец ударил Его саблей по голове, но удар лишь скользнул, причинив неопасное ранение. Принц Георгий Греческий изо всей силы ударил преступника бамбуковой тростью, чем спас жизнь Цесаревичу.

По возвращении Наследника Цесаревича в С.-Петербург, беседуя с принцем Георгием, Император Александр Третий выразил желание получить на время трость. Император вернул ее принцу Георгию уже в оправе тончайшей ювелирной работы, всю осыпанную бриллиантами.

Сбылось знамение, первое предсказание старого Теракуто: трость оказалась сильнее меча и трость засияла.

23-го июня 1901 года Государю Императору благоугодно было принять в большом зале Петергофского Дворца особую миссию Далай-Ламы, прибывшую из Тибета.

Низко склонилось посольство, когда в сопровождении свиты в зал вошел Его Величество. Тибетское посольство везло с собой тяжело окованный сундук, с которым ни на миг не расставалось.

Преподнося Его Величеству вынутые из сундука одеяния, глава посольства, старый заслуженный лама, сказал:

– Это подлинные одежды Будды, к которым никто после него не прикасался. Тебе одному принадлежат они по праву и ныне прими их от всего Тибета.

Обратим внимание, мои дорогие, на следующие слова Теракуто: «На краю бездны цветут красивые цветы» – социализм и марксизм – «но их яд тлетворен»... «Дети рвутся к цветам» – так называемые «передовые» россияне – «и падают в бездну, если не слушают Отца»...

Да, отвергли Государя, отвергли голос Церкви и пала Русь-Россия в бездну.

Слова посольства из Тибета, как и предсказанное затворником Теракуто, являются ключом к уразумению запечатленной свыше тайны Государя нашего и России.

Вознося молитву покаяния и любви к Государю, в наших ежедневных молитвах поминая его со всеми новомучениками Святой Руси, во главе со Святейшим Патриархом Тихоном, Владимиром, митроп. Киевским, и Вениамином, митроп. Петербургским, мы молим Промыслителя, да спасет Он их молитвами страждущий, верный Христу народ наш и да воздвигнет из праха прежнюю славу Православной Державы Российской, Отчизны нашей. Аминь...

* * *

На 4-е октября созвал я приходский совет. Надо было познакомиться с членами совета и сообщить им о планах моей пастырской работы. Первым вопросом на этой встрече был вопрос об их отношении к уходящему на покой о. Даниилу: не чувствуют ли они за собой вины перед ним.

Я уже знал о том, что приход – до постройки храма – безмездно пользовался ряд лет для совершения богослужений домом о. Даниила, в котором приходу была предоставлена гостиная комната. Знал и о том, что о. Даниил сам изготовлял свечи, приносившие доход, превышающий месячное жалованье (50 долл.), выдаваемое батюшке приходским советом.

На этой встрече предложил я сохранить за о. Даниилом его скромное жалованье вплоть до его отъезда из Си-Клиффа. Предложение было принято единогласно.

Приход меня радовал. Наблюдал я жертвенные труды строителя храма Валентина Г. Глинина, справедливо прозванного «заботливой нянькой» своего детища, старосты Сергея Е. Борисова, кн. В.Н. Енгалычева, братьев Бориса и Ивана Николайчик, Сергея Я. Зезюлина, Игоря Н. Рубах, Николая Е. Барановского, Леонида Г. Жохова с их женами и многих других.

Растет приход количественно, стены храма и иконостас быстро заполняются новыми дарственными иконами, обогащается ризница новыми облачениями, заканчивается обустройство купола – и все это делается тихо, без рекламы – во славу Божию.

В дни заседаний Архиерейского Собора почти все святители, члены Собора, посетили новый храм Преподобного; многие из них совершили в нем Божественную Литургию.

Познакомился с тихим старцем Архиепископом Сан-Францисским Тихоном. Владыка Тихон предложил мне место настоятеля Скорбященского собора в Сан-Франциско. Протопресвитер о. М. Польский уходил на покой.

Охотно принял я предложение, но мой правящий архиерей – м. Анастасий – не отпустил меня из своей епархии. Об этом вспомнил Авва Анастасий в разговоре со мной в начале 1964 года:

– Жалею, что задержал Вас. Будь Вы там, не пришлось бы переживать позор Сан-Францисского дела.

Закончили 1959 год в Си-Клиффе торжественным празднованием Рождества Христова, впервые в приходе – детской елкой, посещением «христославами» домов наших прихожан и организацией приходской школы, в которой поначалу было 10 учеников: 7 – православных и 3 – римо-католика. Ведение школы поручил опытному педагогу Василию Владимировичу Родкевичу, б. директору русской гимназии в г. Харькове.

1960-й год был объявлен Архиерейским Собором «годом покаяния».

Этот год Свято-Серафимовский приход отметил изданием ежемесячного приходского листка, посвященного теме о покаянии, паломничеством к плачущей иконе Божией Матери и обще-приходским говением в день праздника Успения Божией Матери. В говении приняли участие 90 процентов прихожан.

В мае 1960 года торжественно, совершением соборно Литургии и общеприходской трапезой проводили первого настоятеля Свято-Серафимовского прихода в Си-Клиффе прот. Даниила Думского на жительство у Свято-Троицкой обители в Джорданвиле.

До отъезда о. Даниила жил я с семьей в скромной квартирке в Бруклине, наезжая в Си-Клифф к богослужениям. С его отъездом поселился в одиночестве в Си-Клиффе, что дало мне возможность приступить к полному духовному окормлению моей первой в США паствы.

Моя Матушка-страдалица, работавшая в Нью-Йорке на фабрике, приезжала в Си-Клифф в пятницу к воскресному дню и приготовить на несколько дней мне еду.

Совершение служб – вечерних и Литургии – не только в воскресные и праздничные дни, но благодаря старице М.А. Шатиловой (прекрасно знавшей устав и гласы) и по средам и пятницам; обязательное, не ожидая приглашений, посещение домов прихожан, в первую очередь – с детьми до- и школьного возраста; регулярное, 2–3 раза в неделю (в случае нужды и ежедневное) посещение больных на дому и госпиталя в Гленкове, а также – по вызову – и других госпиталей; посещение в Великом посту больных и стариков, лишенных возможности бывать на великопостных службах, для чтения выдержек из канона Андрея Критского; уроки Закона Божия в субботней приходской школе и 40-минутные беседы с 2 группами детворы по четвергам – все это заполняло жизнь мою в Си-Клиффе.

Посещение домов прихожан начал я с дома Александра К. Лимаря и его глубоко верующей супруги Параскевы Тимофеевны. Это крестьяне с Полтавщины. А. Лимар с 1964 года в течение 25 лет был усерднейшим и жертвенным помощником старосты Свято-Серафимовского храма.

Его супруга поразила меня следующим рассказом.

– Жили мы, – говорит П.Т., – в лагере в Австрии. Батюшка объявил о панихиде на неделе по убиенном Царе Николае и Его Семье, призывая верующих придти на панихиду. Вернулась я из храма домой, да думаю: чего ж мне идти на панихиду, я ж тогда была малой, да и Царя видела только на картинках. С этой думкой легла спать. И вот, в одну ночь перед панихидой вижу сон: стою я на улице какого-то большого города, масса народа движется по улице, все это не наши, присматриваюсь – ан, вон они, гонят овцу, а у овцы-то голова нашего Царя, узнаю Его лицо, и когда Он поравнялся с тем местом, где я стояла, то скорбно сказал мне: неужели и ты с бандитами, против меня?.. Я проснулась, все поняла... со слезами пошла в храм на панихиду.

По поручению церковной власти провожу в феврале 1960 года следствие о нестроениях в Свято-Николаевском приходе в г. Миллвиль, в мае – расследование о несогласиях группы прихожан с о. настоятелем в г. Сиракузы, а в июле 1961 года владыка Митрополит Анастасий поручает произвести денежную ревизию по постройке храма в Миллвиле и денежную отчетность прихода.

Трехчленная группа недовольных мною произведенной ревизией, уличенных в хищении церковных сумм, письменно угрожавшая мне убийством, потребовала от владыки Никона проведения ревизии новым лицом.

Для этой цели был послан прот. Борис Молчанов.

В результате получил я в декабре того года от м. Анастасия Указ с выражением «архипастырской благодарности за усердный труд по делу Свято-Николаевского прихода в Миллвиле и за правильное направление, данное по делу проверки финансовой отчетности».

Дважды – в 1960 и 1961 гг. – отказался я от избрания в члены Епархиального Совета Восточно-Американской епархии.

В 1960 году отказ был вызван отсутствием со стороны управляющего епархией архиеп. Никона реакции на клевету, возведенную на меня на годовом собрании Американо-Русского Союза помощи старостой (он же иуправляющий старческими домами в Гленкове).

В 1961 году присутствовал я на Епархиальном съезде от его начала до конца, с незначительным опозданием прибыв к моменту выборов членов Епархиального Совета.

Подхожу к входной двери, слышу в зале заседаний необычное оживление. Прислушиваюсь, что там происходит. Оживление было вызвано протестом владыки Никона против введения меня в состав Епархиального Совета, на чем настаивало духовенство.

Слышу голос Преосвященного Председателя Собрания:

– Предлагаемый кандидат отсутствует, отсутствующего выбирать не можем...

В этот момент я открываю двери и вхожу в зал собрания, выражаю благодарность духовенству и отказываюсь от своей кандидатуры...

Звонит мне член Епархиального Совета о. С.К.:

– Отец Митрофан, готовьтесь к большой работе. Владыка Анастасий открыл вчера заседание Епархиального Совета словом о Вас. Владыка сказал, что Вы все еще не использованы для Церкви и видит Вас первым благочинным Восточно-Американской Епархии.

Действительно, в одно из моих посещений м. Анастасия спросил меня Авва:

– Скажите, батюшка, приняли ли бы Вы назначение на пост благочинного?

И я без колебаний с благодарностью выразил согласие принять это назначение.

Через месяц после первого звонка снова звонит мне тот же о. С.К.:

– Готовьтесь, скоро будем приветствовать Вас как нашего благочинного. И в этом месяце владыка Митрополит предварил обсуждение вопроса о благочинных похвальным словом о Вас и отчетливо подчеркнул, что Вы как обладающий большим административным опытом должны быть первым благочинным нашей епархии.

– А я еще раз повторил, что владыка Никон и Синодальная Канцелярия найдут способ провалить меня; ничего из пожелания Аввы не выйдет, – ответил я о. Сергию.

– Ну, что Вы, как посмеют они пойти против воли Первоиерарха, так определенно и настойчиво выраженной? – возразил мне о. Сергий...

Через 2 месяца после этих телефонных разговоров получаю циркуляр, подписанный «Управляющим Епархией архиеп. Никоном», в котором доводится до сведения духовенства, что «Владыка Митрополит избрал и назначил благочинным 1-го Округа Восточно-Американской епархии прот. И. Легкого» и т.д.

Еду в Синод, захожу к владыке Аверкию и спрашиваю его как участника всех заседаний Епархиального Совета:

– Скажите, как случилось, что Авва Митрополит отказался от своего желания видеть меня благочинным его епархии?

– Дело в том, – ответил мне владыка Аверкий, – что владыке Никону удалось убедить Митрополита, что Вы не примете назначения, откажетесь и этим поставите в неловкое положение и Митрополита, и весь Епархиальный Совет. Кстати, говорил ли когда-нибудь с Вами владыка Никон о возможном назначении Вас благочинным?

– Нет, не говорил никогда.

– Неужели? Как все это странно и некрасиво, – заключил преосвященный Аверкий.

После разговора с владыкой Аверкием захожу к Авве Митрополиту, спрашиваю о том же. Авва подтверждает сказанное мне владыкой Аверкием и лишь добавляет:

– Как больно и жалко, что все это так вышло.

12-го октября 1962 года – день радости – прилетел из Варшавы мой брат, страдалец и исповедник о. Алексий, с которым мы расстались в начале 40-х годов.

14-го октября принял он участие в служении акафиста Покрову Божией Матери. Пришли из храма, в радости о прибывшем дорогом госте, сидим за вечерней трапезой. И вдруг телефонный звонок. Звонит Правитель Дел Синодальной Канцелярии, о. Георгий Граббе.

– Правда ли, что к Вам приехал брат из Польши?

– Да, приехал.

– Правда ли, что он сослужил Вам?

-Да.

– Так имейте в виду, Вы должны...

Прервав о. Г. Граббе, я сказал:

– Это Вас, дорогой отец, не касается, это дело мое и моего епархиального архиерея, Митрополита Анастасия...

И положил трубку.

В 7 часов утра следующего дня почтальон вручил мне «спешиал деливери» – выговор от Митрополита Анастасия за допущение клирика из Польши к сослужению без разрешения правящего архипастыря.

Через несколько дней я прибыл к владыке Митрополиту. Испросив благословение, спрашиваю:

– За что Вы, Владыка, меня так крепко ударили?

– Я, Вас? Когда, в чем дело?

Выслушав меня, Владыка просит показать ему присланное мне письмо с выговором. Просмотрев его, Владыка возвращает его мне, чтобы я, не спеша, вслух прочитал его. Выслушав, Авва сказал:

– Содержание мне незнакомо, я его не подписывал.

Что же из сего следует? Приходится предположить, что написано оно без ведома Митрополита самим о. Георгием и подсунуто среди других бумаг к подписи.

Митрополит Анастасий в дальнейшей со мной беседе признал, что в случае с моим братом я имел право принять брата к сослужению с последующим, а не предварительным докладом правящему архипастырю.

Еще на Архиерейском Зарубежном Соборе 1927 года было принято следующее постановление: «Принимая во внимание, что Всероссийская Церковь не прекращала молитвенного общения с православными иерархами в Польше и последние уже вынесли определение о восстановлении молитвенного общения с русскими заграничными иерархами, а также ввиду того, что с Митрополитом Дионисием и подведомственными ему иерархами вошли в общение все Первоиерархи Православных Автокефальных Церквей, Собор Архиереев в согласии с мнением отсутствующих Преосвященных определяет:

1) Не входя в суждение об автокефалии Православной Церкви в Польше – вопроса, подлежащего исключительно компетенции Матери Церкви Российской, – восстановить братское и молитвенное общение между иерархами Православной Церкви в Польше и Русской Православной Церкви заграницей».

21-го октября были мы с братом на молебне к началу заседаний Архиерейского Собора, а 6-го ноября – на открытом собрании Собора.

Чтобы не раздражать Правителя Дел Синодальной Канцелярии, не приглашал я брата к сослужению, источая буквально потоки слез во время совершения Проскомидии и Евхаристического канона.

В моем храме «спасающиеся» два иподиакона – Валерий Лукьянов и Владимир Шатилов – с прислужниками не подходили к моему брату о. Алексию под благословение, строго подчиняясь указаниям Синодальной Канцелярии. По велению совести иподиакон Владимир Шатилов прислал о. Алексию 7 декабря письмо, в котором извинялся, просил прощения за невольно причиненные огорчения и молитв. 11-го ноября совершает в моем храме Литургию владыка Иоанн Сан-Францисский (б. Шанхайский).

– Где Ваш брат? – спрашивает Владыка, благословляя меня к облачению.

– Он у меня, дома.

– Пойдите, скажите, чтобы пришел и облачился к участию в Литургии.

Ослушался я Владыку, не пошел за братом. За трапезой, после Литургии, спрашивает святитель:

– Что же с Вашим братом, почему он уклонился от участия в Литургии?

– Нет, Владыка, не уклонился. Я, не желая подвергать Вас неприятностям со стороны Правителя Дел Синода, ослушался Вас, не позвал брата.

– Напрасно. Что же касается Синодальной Канцелярии, то... там дураки сидят...

...С тяжелой душевной раной проводил я 8 декабря «присинодской» кликой оклеветанного и униженного брата-страдальца к отлету в Варшаву...

По возложенному на меня послушанию раз в месяц являться к Авве Митрополиту 26-го августа посетил я Митрополита Анастасия. Во время беседы владыка Митрополит задал мне вопрос:

– Что вы думаете о Сан-Францисской смуте?

– Ваше Высокопреосвященство, ответственность за Сан-Францисскую смуту несут Правитель Дел Синода и Архиерейский Синод. Синод допустил в Сан-Францисском деле ряд больших и грубых ошибок, в нравственном же отношении, в смысле этики и справедливости в отношении правящего Архиепископа Тихона допущены фальшь и бестактность.

Рассказал я Авве о граничащем с издевательством поведении некоторых Преосвященных в отношении владыки Тихона. На это Авва возразил:

– Никто его не обижал и не преследовал.

– Нет, Ваше Высокопреосвященство, всё, что я Вам поведал, известно мне из уст самого владыки Тихона.

– А разве Вы с ним встречались и беседовали?

– Встречался в Свято-Троицкой обители и, по инициативе самого Архиепископа Тихона, дважды с ним беседовал. На что Авва Анастасий ответил:

– Ну, значит не всё мне известно.

8-го ноября по вызову Австралийского Архиепископа Саввы, моего однокурсника по Белградскому университету, предстал я перед ним, возглавлявшим Комиссию по Сан-Францисскому делу. Он попросил меня быть негласным его советником по делу этой позорной смуты.

...16-го мая 1963 года я с очередным по послушанию визитом у Аввы Анастасия. Владыка Митрополит был ко мне очень ласков и внимателен.

– Скажите, чем вы объясните так надолго затянувшуюся в Сан-Франциско смуту? – спросил меня Авва.

– Тупостью Ваших, Владыка, ближайших помощников и их недобросовестностью, – ответил я.

Старец рассмеялся и сказал:

– Неудобно Вам обо мне это сказать, так Вы решили сказать это в адрес моих помощников...

«Трудное Сан-Францисское дело запутано, прежде всего, Синодальной Канцелярией... Не без участия Синодальной Канцелярии было сделано обращение в гражданский суд, когда на скамье подсудимых был посажен ныне покойный Архиепископ Иоанн вместе с другими священнослужителями. Всем известно появление на суде Правителя Дел Синодальной Канцелярии для поддержки обвинений против правящего архиерея» (из письма владыки Саввы Австралийского архиеп. Афанасию Аргентинскому).

В дивный пасхальный день жен-мироносиц 1962 года пережил я от моих ближайших и уважаемых помощников по приходу первое огорчение. Жаркий день, храм не вмещает всех прибывших к Литургии. Открыты двери и окна храма и алтаря. Во время Евхаристического канона алтарь наполняется табачным дымом... Это у стен храма стоящие «богомольцы» совершают «каждение хвостатому»...

Явление недопустимое. Перед отпустом произнес я грозное слово, возмутившее моих старосту и строителя храма.

– Не смейте произносить такие речи, Вы разгоните народ, – грозно, повышенным тоном заявил мне староста, подходя со строителем храма ко кресту, на что я ответил:

– Мне не народ, а богомольцы нужны в храме...

Со дня сего потянуло от них сильным холодком, что сказалось даже в их манере и тоне обращения со мной.

...Архиерейский Собор 1962 года строго осудил нарушение верующими Рождественского поста устройством так называемых встреч Новолетия по новому стилю.

Протопресвитер о. Георгий Граббе произнес в Синодальном соборе содержательное обличительное слово против нарушителей в предрождественские дни поста.

А сын его, игумен Антоний, директор Свято-Сергиевской гимназии, воспитатель молодежи, в ночь с 31-го декабря на 1-ое января 1963 года развлекается «на встрече Нового Года».

Получив с этой встречи фотографию, вспомнив слова русского патриота Б. Бразоль – «непротивление злу – лучший способ поощрения зла», – я подал в Синод краткую докладную об этом к небу вопиющем безобразии.

Придя 7 марта в здание Синода, не застал Архиепископа Никона, секретаря Синода, встретился с Архиепископами Саввой и Афанасием.

Сообщив им о цели моего в здании Синода появления, подал докладную Архиепископу Савве. Он прочитал ее вслух. Слушая, Архиепископ Афанасий заплакал. Его поразила беспринципность инока и наплевательское отношение воспитателя молодежи к голосу Церкви.

«Крайне тяжелое впечатление у Вас и у меня осталось в связи с подачей рапорта митрофорным протоиереемМитрофаном Зноско по делу сына Правителя Дел Синодальной Канцелярии о. Антония. Многое нам пришлось тогда узнать, что не могло быть терпимо в Церкви. Тогда уже чувствовался тот кризис нашего Высшего Церковного Управления, который видимо продолжается и ныне и который не может не беспокоить нас» (из того же письма архиеп. Саввы Австралийского).

Владыка Савва задержал докладную для передачи ее владыке Никону. Но вместо того, чтобы задержать Синоду адресованное мое обращение и огласить его на ближайшем заседании Синода, преосвященный Никон передал его о. Георгию Граббе, последний вручил ее сыну, а сын довел до сведения девушек, участниц встречи Нового Года.

Эта непродуманная владыкой Никоном ошибка привела к тому, что «дело» стало достоянием толпы. Ночные звонки продолжались два месяца, лишая меня нормального отдыха. Звонили «некто» и в полночь, и в 2–3 часа ночи, и в 5 часов утра, называя меня разрушителем Церкви, обливая грязью.

...В конце мая вызвал меня владыка Митрополит Анастасий. Он внушал мне изъять докладную об игумене Антонии.

– Владыка святый, как иерей поставлен я Пастыреначальником на служение Церкви, а не на служение семье сановника в рясе. К тому же, я уверен в том, что изъятие докладной не послужит пользе, наоборот – по своим последствиям – будет явным злом для самого о. Антония и для Церкви.

Видя мою неуступчивость, Владыка спросил:

– А какую, думаете, епитимию следовало бы наложить на провинившегося?

– Оставить его на 25 лет в игуменах с тем, чтобы в течение 15 лет проводил он один месяц летних каникул на послушании в Свято-Троицкой обители, и определить пожизненным директором Свято-Сергиевской гимназии.

...Вдова полковника Императорской Армии О.А. К-ва попросила совершить панихиду по ее покойном муже воине Георгии. Подала записку: о упокоении св. великомученика Победоносца Георгия...

Посетил меня старый, по Польше мой друг Михаил М. Шибко. Рассказал он мне следующее: «Того, что Вам, батюшка, сейчас расскажу, был я сам, лично, свидетелем. В 3 километрах от Пинска было совершено нацистами зверское убийство трех тысяч пинских евреев. Общая могила. Сами жертвы могилу копали. Сказали им, что готовят, якобы, будущий резервуар для горючего.

Когда работа была закончена, последовал приказ строиться... Вдоль всего рва, в несколько рядов, в затылок выстроились евреи. Вышел из рядов пинский раввин, уважаемый всем населением г. Пинска за его доброту и отзывчивость, чистой души человек и, обращаясь к соплеменникам, сказал:

– Братья и сестры, мы стоим перед лицом смерти. Не виновны в этом ужасном акте его исполнители, и виновата ли Германия, ведь нас всюду преследуют и всегда, с незапамятных времен, преследовали – за что? Почему? Не лежит ли тому причина в Талмуде, которым мы заменили Закон Моисеев, которым живем? Во имя Бога, истинного Бога, примем все покорно и смело смерть, примем ее в твердой вере, что Его милостью братия наши, которые в живых останутся, ответят на вопрос: почему? за что? и выбросят из Талмуда все, что противно пророку Моисею и что отчуждает нас от других народов, чем вызываются гонения на наш народ.

После этих слов, праведный благочестивый раввин первым принял смерть от рук палачей».

Терзаясь мыслью о духовно безотрадном облике «Нового Света», поделился я 27 июня моими переживаниями с Хукером X. Дулитль, со слезами провожавшим меня из Марокко в США:

«Христос посреде нас, дорогой Хукер Хукерович! Вопрос Ваш – «куда вы едете?» – все время звучит в ушах моих. Тяжело мне, тяжело от переживаний, от мысли о судьбе моих детей и внуков.

Ураганом интернационального сатанизма из «дома отча» выброшенные руссы, униженные и осмеянные, самоотверженно и честно бросились в поиски света как опоры в их священной борьбе за поруганные Святыни: за Церковь Христову и личность, за достоинство человека.

В лице Короля Бельгии Альберта, Короля Югославии Александра, Короля Болгарии Бориса, Патриарха Сербского Варнавы и Архиепископа Латвии Иоанна – эти великаны Духа были для руссов моральной и деловой опорой в их борьбе за названные ценности. Но неожиданно и загадочно «их ушли»... и снова бросились руссы в поисках опоры.

Пред их взором оставалась одна-единственная страна – «Новый Свет», из которой, казалось, излучался свет факела Свободы, факел священной борьбы с окутывающей вселенную тьмой... Поедем, вольемся там в общий поток, в ряды борцов против сатанизма... мы там нужны!

Самый ужасный бич в жизни человека – это РАЗОЧАРОВАНИЕ!

Может ли нормальный человек удовлетвориться и жить одной сытостью, особенно когда добывается она страшной ценой обезличения, низведения человека на степень номера в стаде? Этот процесс обезличения со всей настойчивостью проводится как «там», так и в США.

Америка. Дивная страна. Как богато одарил Промыслитель эту страну! Но Богом ей данные великие дары поставлены на служение не Богу... Множество храмов, религиозных деноминаций не суть показатели духовности и духовного благополучия страны. Щедрая благотворительность? С выгодами для благотворителя!..

Все говорит о том, что американская нация потеряла путь, на который была она Господом поставлена, что идет она ныне на поводу сил антихристианских...

Мы наблюдаем, как все чистое, светлое, здоровое и плодоносное и в США высмеивается и на доске позора распинается. Простите мне горькие слова письма моего».

А 21 июля звонок из Нью-Йорка. Прибывший из Марокко навестить своих внуков милый Хукер Дулитль хочет повидаться со мной. Встреча состоялась в этот же день в одной из гостиниц Нью-Йорка. Хукер Дулитль поблагодарил за присланное ему письмо, в котором я откровенно поделился с ним моими первыми впечатлениями о США. Он их не только подтвердил, но и добавил:

– Я в ужасе о будущем моей страны; вся система воспитания и образования в США в руках сатанистов...

Как Божию милость переживал я с моими прихожанами рукоположение во диакона в нашем храме в июле 1960 года чтеца Алексея Охотина, в том же году мной повенчанного, недолго послужившего у преп. Серафима, и причисление к моему храму владыкой Иоанном (б. Шанхайским) во дьякона рукоположенного чтеца Валерия Лукьянова.

...4 мая были мы с матушкой на выпускном акте младшей дочери в женском колледже «Маунт Ст. Винцент». Тьма народа. На возвышенном месте – p.-к. епископ, Педагогический Совет и почетные гости. Мне было предложено место рядом с епископом, но предпочел я место среди почетных гостей.

Каждая студентка, окончившая колледж, под бурные аплодисменты подходила к епископу и из его рук получала диплом. Под обычные аплодисменты, с поясным поклоном подошла к епископу и Вера. Когда же она с темже поясным поклоном, уже под усиленные аплодисменты подошла ко мне, я встал и благословил ее; она поцеловала руку: это уже были не аплодисменты, а долго не утихающая овация. По окончании акта почтенная монахиня – Декан колледжа, преклонив колено, испросила у меня благословение.

...С гнетущим чувством покидал я покои владыки Митрополита Анастасия после двух моих в 1963 году последних посещений.

– Скажите, правда ли, что брат Ваш – священник в чине полковника КГБ?

– Ваше Высокопреосвященство, кто это внушил Вам?

– Не внушил, а сказал. Сообщил мне об этом игумен Антоний.

– Мой брат никогда не служил в армии. Откуда у игумена эти сведения?

– Говорит, что узнал от «Эф-Би-Ай».

– Благословите, Владыка, я лично обращусь в «Эф-Би-Ай» с письменным запросом по этому делу...

– Нет, нет, не надо. Давно я заметил в нем склонность к клевете на тех, кто ему неугоден. Говорил он мне и о том, что Ваша дочь алкоголичка.

– Это было им сказано, дорогой Владыка, по-видимому, в отместку за то, что дочь моя резко отказала ему принять на выгодных условиях место в его так называемой Сергиевской гимназии.

– Передайте Вашей дочери мое благословение. Я очень ценю ее участие в синодальном хоре, ее голос – украшение нашего хора.

...На последней того же года встрече владыка Митрополит спрашивает меня:

– Скажите, батюшка, бывают ли у Вас архиереи и как часто они у вас собираются?

– Да, Владыка, бывают только во время заседаний Архиерейских Соборов.

– А сколько Преосвященных собирается у Вас? Мне сообщили, что у Вас собираются четверо Преосвященных – Афанасий, Леонтий, Нектарий и Савва-серб, что в дни пребывания у Вас вашего брата создан комитет, в состав которого вошли названные Преосвященные, что с отъездом вашего брата этот комитет возглавляете Вы. Задачей комитета является противостояние Синоду, подрыв Зарубежной Церкви.

– Ваше Высокопреосвященство, у меня бывают только преосвященные Афанасий и Филофей, близкие мне по Варшаве. Все Вам сказанное – вздор и злостная клевета. Кто же осмелился преподнести Вам эти новости?

– Они же, – ответил Владыка.

– И Вы им поверили?

– Если бы поверил, не поделился бы с Вами. Да и кто может поверить в эту чушь?..

С этого времени в определенном кругу величали меня «красным попом». Как же реагировать на это? Я купил красного цвета автомобиль.

...Как тяжело вести ныне великое и спасительное дело церковное, быть слугою Бога Живаго. Вся обстановка, все тебя окружающее, толкает на путь «жречества», низводят служение Богу Живому на степень служения культу: от Церкви, от Христова Тела должна остаться лишь глаз ласкающая, разнообразящая постылый быт форма, именуемая традицией.

То, чего силой принуждения, обмана и «пряника» добиваются социализм и коммунизм, на то добровольно переключается на свободе, сама того не замечая, значительная часть русской эмиграции, священника низводящая на степень «служителя культа».

17 июля, день ритуального убийства Царской Семьи. Совершил заупокойную Литургию. Вечером, перед панихидой, произнес слово. После панихиды объявляю о сборе на храм-памятник в Брюсселе.

Только успел произнести «дорогие братья и сестры», как с клироса, из хора, довольно громко послышалось:

– Опять трепаться будет...

На заседании Приходского Совета 4 января 1964 года строитель храма, поддержанный старостой и двумя членами Совета, поставил на вид настоятелю, что жизнь в нашем приходе замирает.

Чтобы приход наш развивался и укреплялся, необходимо оживить гражданскую жизнь прихожан. Сейчас у нас люди теряют интерес к приходу.

– Гражданская сторона, – сказал строитель храма, – не менее важная, чем духовная, – ставя на вид настоятелю, что в 1963 году не было обращено достаточно внимания на устройство докладов.

Все эти обвинения были опровергнуты исповедной ведомостью и посещаемостью храма.

Несомненно, храм – особенно в эмиграции – должен быть центром не только духовной, но и национальной жизни.

За годы 1960–1964 в зале храма преп. Серафима в Си-Клиффе выступили с докладами:

1. Отец Георгий Граббе – о «Хомякове», о «Христианском воспитании детей».

2. А.Г. Волгин – «Св. блгв. князь Александр Невский», «Правда и фальсификаты в русской истории», «Монголы и Русь».

3. Еп. Савва Эдмонтонский – «О братствах духовного возрождения».

4. В.И. Мещанинов – «250-летие Полтавского сражения», «180-летие Георгиевских Кавалеров».

5. Г. Месняев – «О Чехове», «Из нашего прошлого».

6. С.Л. Войцеховский – «О международном положении», «СССР после Сталина».

7. Архиеп. Савва Австралийский – «О жизни русской колонии в Австралии».

8. Н.Р. Кастель – «О земельной реформе Столыпина».

9. А.П. Энден – «Жизнь и деятельность миссионерской обители в Мюнхене».

В приходском храме ежегодно отмечается Литургией с панихидой 17-го июля «День Скорби Российской» и 7-го ноября как день захвата власти в России международной бандой сатанистов.

...Большую трепку нервов вызвала свистопляска в вопросе о регенте.

– Долго ли будете допускать издевательства над святыней?!. Он безобразничает, гоните его вон... Когда он входит в храм, в него бес вселяется... – возмущаясь поведением регента, неоднократно говорили мне дьякон, иподьякон и певчий И.М.

Регент – пожилой человек, добрый, общительный, окончивший Синодальное музыкальное училище, но – по старости лет и от усталости – с большими чудачествами и некоторыми недостатками. Любитель вина и «белой», во время проповеди заглядывал в алтарь горло винцом освежить, любил свой квартет, но и жестоко над ним пошутить был не прочь; во время чтения Евангелия на клиросе весело: шутки, прибаутки...

Когда же регент сам, добровольно ушел со своей должности, от тех же лиц послышались стоны и воздыхания, скорбь и сожаление: потеряли, мол, ценного человека... батюшка изгнал его.

Это была первая попытка внести в приход смуту. Попытка со стороны тех, кто Богом поставлен быть помощником и советником настоятеля.

За этим последовали – резкий отказ от приходского Устава, попытки лишить настоятеля права подписывать чеки; стали поступать в Епархиальное Управление кляузы на настоятеля; ожесточенный спор возник по вопросу повышения жалованья новому регенту, который, кстати, за все годы управления хором в Свято-Серафимовском храме ни разу не воспользовался своим жалованьем, возвращая его в приходскую кассу.

Любитель церковного пения Борис И. Митрохин не удовлетворился «квартетом», создал хор – и на клиросе воцарились дисциплина и порядок. Это не успокоило «защитников» ушедшего регента. Атака на настоятеля продолжалась. Из любимого превратился он в «гнойник, который необходимо удалить хирургическим путем».

На заседании приходского совета 15 февраля 1964 года староста и два члена приходского совета заявили:

– Вы, батюшка, идете ложным путем к возвышению вашего авторитета; мы сами позаботимся о Вашем авторитете, мы его Вам создадим, но для этого Вы должны ограничиться исключительно духовной частью в Ваших трудах, а хозяйственная и административная часть – это наше дело.

А на заседании 30 сентября того же года выпады против настоятеля были настолько резки и грубы со стороны тех же трех лиц, что Ю.С. Бурачек по окончании заседания сказал:

– Безобразие! Остается закатать рукава, чтобы привести их к порядку.

Это заседание закончил я следующим обращением к членам совета:

– В Приходском Совете начались размолвки. Они вызваны вопросом – кто является хозяином храма и в жизни прихода? Это спор беспредметный. Существует Один и Единый Хозяин Церкви и каждого храма – это Сам Христос, а мы с вами – слуги Его. Если мы нашим сознанием и сердцем поймем и примем это положение, проникнемся этой мыслью, отойдут от нас всякие разногласия. Настоятель – первый Христов слуга в церковноприходском делании, все же мы – соработники Христу.

В октябре состоялось общее годовое собрание прихожан. Собрание было многолюдным, в нем приняли участие три четверти состава прихожан.

Несмотря на резкие выпады трех членов приходского совета, собрание прошло в атмосфере полного спокойствия и отказалось не от настоятеля, а от приходских знаменитостей.

Захожу в семь часов вечера к соседу – о. Мануилу в Гленкове. Встречает меня с распростертыми объятиями, поздравляет с победой.

– Знаете, все ожидали, что у вас в Си-Клиффе повторится сегодня Сан-Франциско, а вы всем утерли нос.

Иду от него к о. Михаилу Корчак-Сивицкому, и он повторяет сказанное о. Мануилом.

– Вы вступили в единоборство с такими неоспоримыми авторитетами... все были уверены в том, что Вы хребет свой сломаете сегодня... так думали и в Епархиальном Управлении, и в Синодальной Канцелярии, и в храме «на водах», все ожидали крупного скандала...

Ожидали... ибо не знали Пастыреначальником врученной мне паствы. Паства, а не я, «всем утерла нос», показав, что принцип и чувство ответственности за Божие дело должны стоять выше личных отношений и дружеских чувств.

Благодарю Всевышнего, дающего мне в часы бурь и гроз полное внутреннее спокойствие, самообладание и отсутствие неприязни к клеветникам и обидчикам.

...Ушел на покой Авва Анастасий, старец мудрый, великий иерарх Церкви Российской. На его место избран Архиерейским Собором владыка Филарет – самый младший по хиротонии епископ, ставший пленником отца и сына (по выражению покойного Архиепископа Тихона Сан-Францисского) без Духа Святого и группы его молодежи.

Сверхтяжелыми были первые годы управления Церковью для нового Предстоятеля Зарубежной Церкви Русской.

В первые же дни предстояния на Свещнице его митра исчезла с Престола... и очутилась в мусоре.

В ряде газет появились сведения о получении Синодом (несомненно, отцом и сыном Граббе) крупной суммы от «Си-Ай-Эй», взволновавшие верующих. По этому делу было у меня несколько встреч с Митрополитом Филаретом и переписка с ним.

Вскоре после настолования владыка Митрополит вылетел в Австралию, и в это время возникает постыдное дело: венчание отцом Г. Граббе Голеневского – «сына Николая Александровича Романова и Александры Гессенской».

По возвращении из Австралии Митрополит Филарет сказал мне:

– Вы, батюшка, не представляете, как тяжело переживал я в Австралии дело Граббе-Голеневского, как дерзко и жестоко обманул меня о. Георгий. Я был уверен, что по возвращении в Синод застану на столе рапорт о его уходе с занимаемого поста. К сожалению, не оказалось в нем ни рассудительности, ни решимости.

С этой начальной реакцией Митрополита Филарета на поступок трудолюбивого работника Синодальной Канцелярии совпадала реакция и других Преосвященных. Австралийский Архиепископ Савва 5 октября 1966 года писал Архиепископу Афанасию: «Недальновидность и проистекающая из нее близорукость Правителя Дел Синодальной Канцелярии проявилась во всей своей силе в том, что у него не хватило ни сил, ни храбрости, ни рассудительности уйти – хотя бы временно – со своего поста после совершения им преступного венчания международного проходимца под именем убиенного Цесаревича Алексия».

В конце 1965 года произошли недоразумения в Покровском приходе в г. Лос-Анджелесе (Калифорния) и продолжались до июня 66-го.

Недоразумения мелкие. Намечалась перемена настоятеля, вернее – вакансия ввиду готовящегося отъезда о. настоятеля на жительство к родной дочери в Бразилию.

Прихожане настойчиво просили меня принять их приход, обратились с просьбой о моем назначении в Лос-Анджелес к Митрополиту Филарету. Владыка Митрополит поддержал их просьбу, вызвал меня для обсуждения вопроса о моем переводе.

Приход интересный как по составу прихожан (многочисленный), так и по семейным соображениям. Я был готов принять этот приход, но...

Владыка Митрополит, провожая меня к выходной двери, медленно-отчетливо произнес:

– Вот и хорошо, закроем Вас в Лос-Анджелесе...

Пораженный этими словами, зная о том, что семья о. Георгия Граббе мечтает убрать меня подальше от Синода, я решительно заявил о моем отказе от переезда в Лос-Анджелес. Туда вскоре был назначен молодой, умный и образованный батюшка о. А. Милеант.

На Епархиальном Съезде в декабре 1966 года был я избран в состав Епархиального Совета. На этом Съезде Владыка Митрополит с горечью говорил о тяжелом положении Скорбященского прихода в Филадельфии.

В этом приходе «чудом» оказались два законных приходских совета, были лица, отлученные от Святой ЧаШи.

– Это, – говорил владыка Митрополит, – самое больное в настоящее время место, и если не наступит умиротворения, не исключена возможность на время закрытия этого прихода.

На январском заседании Епархиального Совета в 1967 году владыка Митрополит велел мне отбыть в г. Филадельфия, разобраться в происходящем там и в случае необходимости провести Чрезвычайное общее собрание и выборы должностных лиц.

Совершил я туда три поездки. Первая – для общего ознакомления с приходом и возникшими в его жизни осложнениями, вторая – для встречи с одним приходским советом (беседа длилась с вечера до 3-х часов утра) и третья – для встречи со вторым, также законным приходским советом (беседа закончилась в час ночи).

19 марта провел Чрезвычайное собрание, в котором приняло участие 169 действительных членов прихода. С Божией помощью все сделано во славу Его – избраны староста, новые члены приходского совета, приход умиротворен.

Вскоре получил «благодарность»: одним росчерком пера (чьего?) был я исключен из состава Епархиального Совета. Утешил меня один из прихожан, некий С. Женук, способный и даже даровитый журналист, вскоре принявший священство.

Получил 23 марта от него письмо, в котором он писал: «Все эти дни после нашего шумного приходского собрания я думал о том, как много в жизни зависит от взаимопонимания людей, от их стремления понять друг друга. И неудивительно, что учение Христа зовет к взаимной любви, а отсюда, конечно, и к взаимному пониманию. Слава Богу за то, что в тяжелую годину нестроений в приходе Он послал к нам Вас, о. Митрофан. Вы конечно и в беседах Ваших с отдельными «группами», и на собрании видели, что все эти люди – не враги Церкви, не смутьяны, стремящиеся развалить приход, и тем более не «коммунисты и безбожники», какими их хотели некоторые представить... Почти все они болеют за Церковь. Церковь им нужна и нужна для их детей... Я видел, как трудно было Вам и закон исполнить, и к ним отнестись не по их внешнему выражению чувств, а по тому доброму, что таится в их душах под этим резким и шумливым внешним обликом».

На мой вопрос в личном разговоре, за какие провинности исключен я из состава Епархиального Совета, чье это решение? – все, и Митрополит Филарет, и преосвященные Никон и Аверкий, развели руками. Загадка?

Годы 1967–72 были годами личных встреч и обильной переписки с владыкой Митрополитом Филаретом. Все письма владыки Митрополита были в дружественном тоне.

В письме от 25 декабря 1967 года Владыка сообщает мне о телефонных к нему звонках из Си-Клиффа с весьма нелестными отзывами обо мне и моей деятельности.

В письме от 2 февраля 1968 года пишет о том, что члены моей церковной общины – но имен их не называет – информируют его о жизни прихода, а в письме от 26 марта того же года прямо пишет «о попытках подорвать его ко мне доверие».

В ряде писем пишет Владыка, что ему «приходится меня защищать». Но в чем защищать? От кого?

Ответ на эти вопросы был дан мне почившим Аввой Анастасием.

В начале 1967 года состоялось третье рукоположение во священный сан в Свято-Серафимовском храме. 15 января владыка Митрополит Филарет рукоположилво иерея моего приписного дьякона с причислением, сверх штата, к Серафимовскому приходу.

Новый батюшка продолжал свою службу в строительной фирме. Радуясь принятию священства молодым дьяконом-инженером, одаренным оратором, радовался и перемене в нем, в сравнении с его обликом в период его дьяконства, объясняя эту добрую в нем перемену действием благодати священства.

Недолго пришлось радоваться. В Епархиальное Управление поплыли анонимные «от группы прихожан» новые на меня кляузы, так что 26 июля 1967 года пришлось обратиться к моему приписному молодому собрату с письмом следующего содержания:

«...Христос посреде нас! Я в полном недоумении и вызвано оно Вашим отношением к настоятелю Вашему и к храму, в котором Вы так недавно были рукоположены во иерея. Как иереи Божии, руководители совести, должной быть голосом Божиим в человеке, а не отголоском себялюбивого «Я», мы с Вами «Богу есмы споспешницы». Невольно задаю себе вопрос: чем объяснить повторение в отношении меня и храма того, что уже было однажды, в марте-июле прошлого года, Вами допущено? Не подпали ли Вы под действие клеветы или интриги, которыми сатана упорно ударяет по нашей Свято-Серафимовской приходской семье и ее настоятелю, пытаясь разбить их духовное единство, лишить мира и радости друг о друге? Имея чистую перед Вами совесть, надеюсь, что Вы по возвращении из отпуска найдете возможным разрешить мое недоумение, каковое, уверен, не только меня огорчает, но и Вас тяготит».

В годы 1967–69 в жизнь прихода проникла чуждая духу Церкви «кружковщина». Приход – не мирская организация, а часть Церкви – Тела Христова. И центром жизни прихода является Христос, движущей же силой – сознание, что мы, стремясь каждый к личному спасению, являемся соработниками Христу в «осолении мира». Питается это сознание верой-смирением-послушанием. В приходе не может и не должно быть места самолюбию и интригам.

На годовом общем собрании прихожан 19 мая 1968 года была вторичная попытка сорвать собрание, в котором приняли участие 79 человек, две трети состава прихожан.

Повышенный, вызывающий тон двух-трех участников собрания, грубая и оскорбительная манера обращения к настоятелю, частая ссылка на авторитет Митрополита Филарета («...мы говорили с Митрополитом...», «...Митрополит согласился со мной, что наш приход работает на развал Церкви...») – создавали впечатление демагогии.

Этот грубый тон демагога исходил из уст почтенной пожилой дамы и ее зятя, кандидатура которого в казначеи не была мной принята.

Когда же она, ссылаясь на авторитет Митрополита, лягнула почтенного члена приходского совета и приход в целом, я был вынужден раскрыть папку с письмами ко мне Владыки Филарета и огласить из них несколько выдержек, касающихся ею названного члена приходского совета и прихода, предоставив и лично ей возможность их прочитать.

«Я доктора искренно уважаю, как церковного человека...», «ни Вас, ни приход не считаю ответчиками за все, что печатается, приход за это не ответственен...», «Вы напрасно беспокоите себя мыслью, что таково мое мнение о приходе, я считал и считаю приход Ваш одним из лучших в епархии...»

Прочитав рукой Владыки писанные строки, почтенная дама – мать священника – заявила о своем уходе из прихода со словами:

– Здесь коммунисты... растлители Церкви.

Покинула зал Собрания, уведя с собой своих сродников, кумовей и друзей в числе 12 человек. Покинула зал под бурные аплодисменты всех участников собрания.

Учиненный на общем собрании скандал нанес тяжелый удар по приходской школе. Отвергнутый мной кандидат в казначеи, состоявший в школе примерным учителем, не только сам ушел, но и увел за собой большую группу учеников, своих и детей покинувших зал, организовав свою школу в собственном доме.

Тяжело переживал я этот моральный удар, и как было больно, когда из школы уведенные, мной крещенные дети при встречах со мной в городке резко от меня отворачивались или переходили на другую сторону улицы, чтобы не поздороваться с батюшкой, который обучал их началам веры и благочестия.

7 ноября 1969 года. Сегодня у меня день радости пасхальной. Получил письмо от о. Александра Марцинюка, сослуживца по Германии (лагерь Менхегоф), с которым расстался в 1948 году. Он пишет:

«Дорогой отче – я рад тому, что пишу Вам. Вспомните с любовью и помяните мое недостоинство в своих святых молитвах и да будет Христос посреде нас. Да не будет у нас «иное». Хочется верить, что я получу от Вас весточку – мне сие отрадно будет».

Обменялись с ним двумя письмами. Во втором письме о. Александр прислал фотографию празднования 70-летнего юбилея своего пастырского служения.

В 1967/68 учебном году, с благословения Митрополита Филарета, Ректор Свято-Троицкой Духовной Семинарии привлек меня к преподаванию Апологетики и Сравнительного богословия, а в 1974/75 учебном году еще и Пастырского богословия.

С благодарностью, как послушание, – в память моего в СССР замученного брата иерея Арсения, принял я этот труд и нес его, безмездно, в течение восьми лет.

Нелегким было принятое послушание: каждое воскресенье, после Литургии в Свято-Серафимовском храме, выезжал я в Джорданвиль, возвращаясь в Си-Клифф во вторник к ночи или в среду после полудня. Труд благодатный и духовно обогащающий и укрепляющий.

В ноябре 1971 года в доме прихожанина Казанского храма в Си-Клиффе представитель (член) «Административного Комитета» при Синоде сообщил трем членам моего приходского совета, специально для сего приглашенным, следующее: подчеркнув, что все, что им будет сказано, не является чьим-либо домыслом, принято членами Синода и отмене не подлежит, сообщил он, что 1) вопрос об удалении о. Митрофана из Си-Клиффа решен окончательно, 2) Покровский храм при старческих домах в Гленкове будет закрыт, 3) вместо гленковского очага будет создан новый церковно-национальный центр, 4) в этом центре, с кафедральным собором в нем, разместятся Епархиальное Управление и старческие дома, 5) Свято-Серафимовский храм будет перенесен на участок этого центра и по окончании сооружения Собора будет обращен в религиозный музей – хранитель богатой коллекции древних икон.

Расходы по созданию этого центра будут покрыты выручкой от продажи принадлежащих «Русско-Американскому Союзу Помощи» (организация князя С.С. Белосельского), старческих домов в Гленкове и «Дома Свободной России» в Нью-Йорке.

Таков был план у членов «Административного Комитета» при Синоде, состоявших членами Епархиального Совета и в числе членов – «Совета Директоров Русско-Американского Союза Помощи», исходящий, очевидно, из расчета на неблагоприятный исход тяжелой в то время болезни князя Белосельского. Князь окреп и...

В январе 1973 года было напечатано в газете «Россия» мое очередное «Рождественское приветствие» бывшим прихожанам и соработникам на Ниве Христовой по Польше, России, Германии и Африке, с каковым обращался я ежегодно, не имея возможности ответить каждому на их письма.

«Мир во зле лежит», ныне мир погрузился в утонченнейшую форму Зла – погрузился в ЛОЖЬ. «Мир во лжи лежит», – писал я в моем приветствии. – «Ложь ныне для многих и в церковной ограде является обычным и нормальным средством в работе, в трудах их, а уж о большинстве трудящихся на общественно-политическом поприще и говорить не приходится: тут Хам, предшественник Антихриста, открыто и нагло разгуливает, облеченный во всевозможные одеяния.

Явление страшное. Но его необходимо видеть и с ним бороться. Христианин не должен на то глаза закрывать. Закрывающий на то глаза и печать молчания полагающий на уста свои САМ становится участником Зла, Лжи, последователем Хама...

«Отец Лжи есть диавол» – говорит Христос. Посему и неприемлем для христианина и неизбежно приводящий к пользованию ложью принцип – «цель оправдывает средства», ныне широко используемый как в общественной работе, так и в церковной ограде.

Этим принципом Церковь не укрепишь и не украсишь, да и спасению Отечества от сатанинского зла не пособишь».

«Приветствие» мое вызвало негодование у членов Епархиального Совета – они же и члены «Административного Комитета» и «Совета Директоров», в результате чего получил я 13 января 1973 года письменный выговор от Архиепископа Никона с упреком, что я «наношу жестокий и несправедливый удар по измученной Русской Зарубежной Церкви, давая возможность прилагать ваши двусмысленные намеки к служителям и членам Церкви».

22 февраля от Митрополита Филарета и 7 марта от Синода получил «порицание и строгий выговор за вмешательство в церковно-общественную жизнь, выходящую за пределы приходско-пастырского ведения», «за образ действий, нарушающий мирное устроение церковной жизни».

Одним словом – я враг Церкви...

Это побудило меня сообщить Ректору Семинарии и владыке Митрополиту Филарету, что «с клеймом вредителя Церкви, по соображениям морального характера, не считаю себя вправе продолжать педагогическую деятельность в Духовной Семинарии», на что получил следующий ответ от владыки Филарета:

«Ваше Высокоблагословение, досточтимый Батюшка о. Митрофан! На Ваше письмо хочу ответить подробно и многое разъяснить.

А сейчас срочно пишу это краткое письмо, чтобы призвать Вас к продолжению занятий в Семинарии... в Вас я видел и вижу не «вредителя Церкви», а одного из виднейших и талантливых пастырей Зарубежной Церкви. Вы можете мне верить».

Важная деталь: письмо писано не в здании Синода, а в Сан-Франциско.

«Служителями и членами Церкви», о которых писал Архиепископ Никон, были члены семейства Граббе и их друзья. В этом разгадка полученных мной выговоров.