Глава XVIII. Церковно-общественная жизнь в Марокко

«Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца»

(А. Пушкин)

Так как намеченный поначалу владыкой Нафанаилом к назначению в Марокко протопресвитер о. А. Шабашев лишен был возможности поселиться в Марокко, а прот. А. Киселев, получивший в частном порядке визу для приезда в Марокко, вскоре от визы отказался ввиду полученной возможности переезда его в Америку, где он ушел из подчинения Синоду Русской Зарубежной Церкви, начались со стороны Синода спешные хлопоты о визе в Марокко для моей семьи.

Тут и начались происки темных сил. Из писем, получаемых мной из Марокко, было видно, что неведомые силы, видимо, заинтересованные в полном разброде церковной жизни в Марокко, употребляли все средства к тому, чтобы помешать приезду священника в эту страну – вплоть до таинственного исчезновения в делах ИРО в Казабланке папки с моими документами и до злостной клеветы, пущенной в Марокко в дни ожидания моего приезда.

Невзирая на это, мои бывшие прихожане по Менхегофу как бы готовили почву к моему приезду: в целях удовлетворения молитвенной потребности русских людей в Казабланке и в Бурназеле устраивали каждое воскресенье в Казабланской домовой церкви молитвословия, пели изобразительные и акафисты. Акафисты читал бывший воспитанник духовной семинарии инженер В.И. Травлеев, пел хор Е.И. Евец.

В первые дни Рождества Христова 1948 года Е.И. Евец посетил с хором дома в Казабланке и в Бурназеле с пением рождественских колядок, а пасхальную заутреню пел в греческом храме Казабланки.

Наконец, 2 сентября 1948 года, преодолев последние испытания на пути в Марокко, состоявшие в том, что накануне посадки на пароход исчезли в бюро транзитного лагеря в Мюнхене мои проездные документы, найденные только благодаря вмешательству самого директора по набору рабочих, я прибыл в Казабланку.

Встреченный в порту церковным старостой адмиралом А.И. Русиным с Д.Н. Федченко, М.П. Косенко и М.В. Геккером, отправился в Казабланский храм.

Было обеденное время, но в храме собралось много народа, пришедшего приветствовать прибывшего священника.

Старец-адмирал А.И. Русин вручил мне у входа в храм ключи и хлеб-соль. После моего приветственного слова и благодарственного молебна с участием, в полном составе, хора Е. И. Евец отвезли меня с моей семьей в приготовленную скромную квартиру в Бурназеле.

Унылую картину являл в то время Бурназель, в котором жило свыше 200 человек православных. Ни одного деревца... Угрюмо молчали приземистые каменные грязновато-серые бараки бывшего американского лагеря. За ними начинались волнистые арабские поля.

Встреченный двумя-тремя случайно появившимися женщинами, долго стоял я под бараком, в котором моей семье было отведено более чем скромное помещение, после ряда осложнений предоставленное мне, по настоянию М. М. Колтовского, землемерной фирмой «СоМЭП». Невеселые чувства теснились в сердце моем...

Нужно было, не откладывая, начинать работу: богослужения в Казабланке, визиты к гражданским властям, посещение прихожан (прежде всего) старожилов, посещение групп в провинции, занятия с детьми, подготовка к общему организационному собранию.

На четверг второй недели моего пребывания в Марокко назначил я встречу со школьниками в храме Казабланки. Встреча не состоялась; не совершил в тот четверг, как предполагал, и Литургию.

Приехал вечером в храм, продумал беседу для встречи с учащимися, помолился и улегся спать в прилегающей (вместе с крошечной кухней и уборной) к храму комнате. День был невыносимо жаркий, ночь душная.

Около 4 часов утра вышел я, «в чем мать родила», в уборную, захлопнул дверь, оставив, по рассеянности, ключ от уборной в двери со стороны кухни, и не мог я из нее выбраться. Измаялся, напрягая силы открыть дверь без ключа или ее взломать. Осталась одна возможность: пролезть через миниатюрное окно в уборной, которое выходило на винтовую лестницу дома, ведущую к этажам гостиницы.

Перекрестившись, с трудом протиснулся через окошечко уборной, очутился на винтовой лестнице, сошел вниз, во двор. В храм войти не могу – нет со мной ключей от храма. Что же делать? На дворе еще темно.

Побежать к адмиралу или к княгине? – такова была начальная мысль, они жили в двух-трех кварталах от храма. Но что подумают они и скажут при виде у дверей их квартиры стоящего нагим новоприбывшего батюшку? Какая молва обо мне пойдет в русскую колонию?! Нет, это невозможно!

Думаю, в подвале дома – благо, он открыт – наверное найду лестницу... и направился в подвал. И, о ужас! – я споткнулся и упал на что-то теплое... Поднялся и вижу перед собою высокую арабку в белом.

«В четыре глаза» уставилась она на меня, я что-то ей лепечу... она медленно, медленно наступает на меня и... скрылась за воротами дома.

Ну, пропал, братец, сейчас приведет незнакомка свору арабов и конец тебе – изобьют и не миновать тебе «решетки». Вот возрадуются враги Церкви и недруги твои... Что делать?

Я в жизни был неспособен взобраться на дерево, а тут вижу – нет иного выхода, как лезть по водосточной трубе к кухонному окну. Окно моей кухоньки, к счастью оставленное мною на ночь открытым, глядя со двора, было на уровне третьего этажа.

Снова осенив себя крестным знамением, полез я по трубе, достиг окна, влез в кухню и поспешил прикрыть ставни. Не успел отойти от кухонного окна, как услыхал во дворе шум-говор: это моя незнакомка вошла во двор дома с толпой арабов, она указывает им на окно кухни, кричит «марабу, марабу» с протянутыми в мою сторону кулаками.

Вся толпа подошла затем к парадному входу в храм, и с грозными выкрикиваниями «марабу» трясли массивную дверь... На весь этот день оказался я «под домашним арестом» и благодарил Бога за то, что сдержал Он родителей и учащихся от встречи в этот день с батюшкой: никто из них не пришел! Принял я пережитое как указание свыше на то, что труден будет путь мой в этой стране, труден особенно в заботах и трудах с молодежью. Так оно и было, о чем речь впереди.

Занятия с детьми по Закону Божию начал я в Бурназеле с середины сентября. На эти занятия приезжали и дети из Казабланки. В сентябре посетил в сопровождении адмирала А.И. Русина представителей французских властей в Рабате и в Казабланке, встретив у них внимательное и любезное отношение, посетил Сиди-Маруф и дома почти всех старожилов в Казабланке, всюду был встречен радостно с обещанием поддержки.

Оригинальной была встреча священника лишь в доме бывшего морского офицера М. К-ва: введя меня с регентом в гостиную комнату и усадив в мягких креслах, горе вознеся руку свою, он торжественно изрек:

– Подумайте, батюшка, до каких счастливых дней дожили Вы! Раньше в доме моих родителей Вас бы не пустили дальше кухни, а вот я принимаю Вас в гостиной...

Благодаря жертвенности и отзывчивости Е.И. Евец и частично И.Ф. Ярощука, к концу ноября 1948 года мне удалось не только посетить русских людей в (1) Федале, (2) Сеттате, (3) Сиди-Яя, (4) Имфуте, (5) Марракеше, (6) Даурате, (7) Рабате, (8) Устиновке, (9) Фезе, (10) Мэкнезе, (11) Порт-Лиотэ, но и совершить во многих местах вечернюю службу и Литургию.

Принятый 22.III.1948 года Устав «Общество и Православная Церковь в Казабланке» никак не был для меня приемлем ввиду того, что настоятель, по своей должности являющийся Председателем приходского совета, по этому Уставу стал случайным для прихода (для «общества») лицом, приглашаемым правлением общества для совершения богослужений, а сам приход – какой-то светской организацией.

Этот Устав был подписан членами Правления Общества: адмиралом А.И. Русиным, председателем местного Отдела РОВСа полк. А.А. Подчертковым, кн. В.В. Урусовой и П.Н. Коларовичем. Все это прекрасные верующие, церковные люди, но совершенно несведущие в церковных правилах и законах.

На этом Уставе я никак не мог создавать или обновлять церковную жизнь, нужен был новый нормальный приходский Устав. Когда я пришел к старосте-адмиралу, заговорил о том, что их Устав с прибытием настоятеля неприменим и должен быть заменен Уставом, отвечающим требованиям не только гражданских властей, но и, прежде всего, законам и требованиям Церкви, и предложил его вниманию первую часть подготовляемого мной Устава, адмирал, возвысив голос, резко меня оборвал и заявил:

– Никакого нового Устава мы не допустим...

Понадобилась «водичка», чтобы залить вспыхнувший огонь. Я спокойно встал, извинился в том, что позволил себе расстроить старца, и ушел, оставив на его письменном столе набросок нового Устава.

Через несколько дней, при следующем посещении адмирала, оставил на том же столе 2-ю и следующую части с запиской: «Глубокочтимому старосте адмиралу А.И. Русину для ознакомления». Таким образом староста-адмирал получил возможность в спокойной домашней обстановке ознакомиться с полным текстом Устава, который готовил я к общему собранию как базу для создания «Общины и Русской Православной Церкви в Марокко», а не в Казабланке.

28 ноября 1948 года состоялось общее собрание. К этому дню община насчитывала свыше 500 зарегистрированных членов. Радовался дух мой, когда услыхал я письменное заявление членов Правления «Общества и Православной Русской Церкви в Казабланке», оглашенное от имени адмирала благороднейшим П.Н. Коларовичем:

«В момент, когда перед представителями русской колонии г. Казабланки, оставшимися верными свободной Русской Православной Церкви, явилась настоятельная и спешная необходимость отстоять местный храм от той части прихода, которая во главе с двумя священнослужителями перешла в подчинение Московской Патриархии, было произведено преобразование церковно-приходского общества. Устав этого общества, составленный с помощью французского адвоката и необходимый для официальной регистрации и подтверждения прав легального существования, носил чисто временный характер, впредь до приезда священника и созыва общего собрания прихода. Столь же временный характер носило и распределение функций между членами инициативной группы во главе со старостой адмиралом Русиным. Ныне, по приезде о. Митрофана Зноско-Боровского и после прибытия в Марокко очень многих новых русских, образовавших вместе с православными старожилами новый многочисленный церковный приход, прежний Устав, сыгравший в свое время очень важную роль, теряет свое значение. Он должен уступить место тому Уставу, который представляется ныне на одобрение общего собрания. Все члены церковной общины приглашаются принятием этого Устава облегчить о. Митрофану проведение его в жизнь для установления обновленной церкви в Марокко на прочном православном фундаменте».

Так «Общество и Православная Церковь в Казабланке» получило на собрании 28.XI.1948 года новое правовое основание и окончательную форму своего наименования – «ОБЩИНА и ПРАВОСЛАВНАЯ РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ В МАРОККО».

Выбранными в новое правление общины были: адмирал А.И. Русин – староста, он же и заместитель Председателя общины, выступающий перед гражданскими властями по вопросам административного характера, инж. А.Я. Дудышкин – казначей, действительными членами: кн. В.В. Урусова, С.В. Тихомиров, он же и помощник старосты, И.Г. Берхман, и кандидатами: Т.И. Сикорский и Л.В. Смирнова.

Общее собрание вместо 12.000 (месячное жалованье чернорабочего араба), выплачиваемых прежним правлением «Общества и Православной Русской Церкви в Казабланке», определило месячное жалованье настоятелю общины в 45.000 франков, а регенту-псаломщику Е.И. Евец 38.000 франков.

Ввиду угрозы потери помещения, занимаемого под храм в Казабланке, подал я мысль о приобретении в Казабланке участка земли и сооружения на нем храма, для чего каждая семья в течение полугода должна вносить в «Строительный Фонд» по 1.000 франков ежемесячно. Предложение не было принято собранием.

В ноябре получил в письменной форме от Патриарха Христофора через его представителя в Северной Африке – архимандрита Димитрия – запрет совершать на территории Александрийского Патриархата Литургию без его специального на то благословения. Ответил Святейшему Христофору рапортом, что:

1) принимаю Указ к сведению,

2) но так как я являюсь клириком Русской Церкви заграницей, к исполнению обязывают меня только Указы и распоряжения, исходящие от Первосвятителя Русской Церкви заграницей, т. е. от Митрополита Анастасия,

3) посему сыновне прошу Святейшего Патриарха всея Африки Христофора, имя которого всегда мною возносится за богослужениями, по вопросу моего служения в Северной Африке снестись с моим Аввой м. Анастасием.

Явился я лично к архим. Димитрию, вручил мой рапорт на французском языке, и он, бегло его просмотрев, обнял меня и сказал:

– Вот это то, что нужно. Спаси тебя Христос – мы с тобой братья во Христе.

И действительно, мы быстро духовно сблизились. Старец архимандрит встречал меня в своих покоях не только с радушием, но и с почетом – как представителя Митрополита Анастасия и, уезжая дважды в год в Грецию на отдых, поручал мне свой приход. В его храме совершал я с нашим хором Литургию в воскресные дни, крестил детей его прихожан и венчал моих прихожан.

После общего собрания и утверждения властями нового Устава жизнь старой общественной организации окончательно замирает. Дух жизни переходит в новый организм – «Общины и Русской Православной Церкви в Марокко». Община и Церковь, как бы два организма – русская колония и церковь (приход) – сливаются в этом Уставе в единое целое для нераздельной согласованной жизни и работы.

Кроме домовой (с прилегающей к ней комнатой) Свято-Успенской церкви в Казабланке, с января 1949 года община уже располагает прекрасно, любовью и трудами М.М. Колтовского и иконописца М.П. Косенко оборудованным в одном из бараков Бурназеля Свято-Троицким храмом и домовой церковью в г. Марракеше, живописном городе на юго-востоке Марокко. В этом городе в течение всего года как бы чувствуется радость Пасхи: расположенный на фоне снегом покрытых гор Атласа, город всегда полон солнца, зелени и аромата... Там, где-то далеко, холод жизни, умирание, а ты весь в объятиях радости вечной весны...

В этом городе нашли приют до 60-ти человек русских, работавших чиновниками в учреждениях.

В 20 пунктах Марокко рассеялись наши русские соотечественники. От Ужды, крайнего города на севере Марокко, до Сахары. Все они были вполне прилично устроены, а многие и очень хорошо. Все чувствовали, что есть у них духовный центр, все были собраны в одну русско-православную семью.

И это чувство плеча, чувство единой семьи, поддерживалось перепиской настоятеля общины с разбросанными по стране соотечественниками, издаваемым им приходским листком, рассылкой им же во все места рассеяния к Пасхе освященных яичек с пасхальным приветствием и посещением, для говения, к Рождеству и Пасхе.

Только в первые два месяца моего служения в Марокко мог я совершать поездки в сопровождении регента-псаломщика. Касса общины еще не была в состоянии нести этот добавочный расход. Во многих местах приходилось мне самому служить, и петь, и читать не только всенощные, часы и изобразительные, но и Литургии Иоанна Златоуста и Преждеосвященных Даров, в одном лице совмещая и служащего и поющего.

Все тайные молитвы Литургии читал я вслух, отчетливо и громко произнося слова молитв, вовлекая таким образом всех присутствующих к участию в богослужении.

Для своей собственной семьи оставалось максимум десять дней в месяц. Приедешь к воскресенью домой, совершишь в Казабланке или Бурназеле Литургию, а в понедельник снова – в арабский «душистый» автобус и дальше в путь-дороженьку...

С прибытием в ноябре 1950 года помощника в лице почтеннейшего прот. Григория Баранникова, пастыря духовно глубокого, человека с живой совестью, добрейшего и тишайшего, в Рабате организуется наша уютная домовая церковь, с 1953 года при доме-вилле, предоставленной в бесплатное пользование общине русским человеком, официально в состав нашего прихода не входившим в силу, как сам он сказал, его (конечно, мнимого) «атеизма» – жизнь группы «советских патриотов» в Рабате и во всем Марокко окончательно сошла к нулю в смысле работы церковной и общественной.

Первое общее собрание прихожан в Рабате было проведено в январе 1951 года. Собрание открыл настоятель общины следующими словами:

«Волной сатанинского безбожия за пределы своего Отечества выброшенные русские люди, унесли с собою за рубежи Родины верность традициям Святой Руси, чувство духовного единства со страждущей Матерью Церковью и ее верными чадами, готовность всегда и во всем стоять в борьбе за веру, за те духовные ценности, которые создали культуру нашего народа и земле нашей дали великое священное имя – Святая Русь, Дом Пресвятой Богородицы.

Эта любовь ко Святой Церкви, к Святой Руси и была источником возникновения по всему миру православных храмов и русских приходов при них. Именно эта духовная основа нашей эмиграции и в Марокко явилась причиной возникновения в этой стране в 20-х годах православного русского прихода с храмом в Рабате.

Приход этот – «Православная Церковь и Русский Очаг в Марокко» – являлся центром, объединявшим всех русских православных эмигрантов и православных французов этой страны, будучи хранителем в их среде Православия и традиций Святой Руси. Однако, в годы 1944–45, когда «отец лжи» уловил многих в свои сети, и наш православный русский приход в Марокко, в небольшой своей части, не устоял перед соблазном и в приходе началось разделение.

Трагедия этого разделения состоит в том, что духовные руководители прихода, нарушив принцип соборности, отделились от большинства своей паствы и, злоупотребляя пастырским авторитетом, повели за собой меньшинство, среди которого находилось много людей нецерковных, уже давно своим образом жизни и рассуждениями о Христе и Церкви отсекших себя от Тела Церкви Христовой.

Большинство же паствы, устроителей и создателей церковноприходской жизни в Марокко, оставшись без пастыря, решили неуклонно сохранять верность духовным ценностям Святой Руси, верность велениям святого Патриарха Тихона в деле устройства церковной жизни за рубежами России. Они подвергли тщательному пересмотру прежний юридический Устав прихода и выписали нового священника. Этими актами Православная Церковь в Марокко, созданная в 20-х годах, приняв в свои ряды новую православно-русскую волну эмигрантов, вернулась на тот путь своей внутренней жизни, на который была поставлена при своем возникновении.

Особенность Устава, обновленного на общем собрании 1948 года в Казабланке – это принцип соборности. Жизнь священника нераздельна от жизни паствы. И паства, всегда оставаясь в тесной связи со своим пастырем как проводником божественной благодати, их просвещающей и оживотворяющей, объединяется вместе с пастырем в одно церковное тело.

Нарушение этого принципа пастырем освобождает паству от послушания ему, ибо сам пастырь отсекает себя этим от Церкви; нарушение же этого принципа прихожанином отсекает его от Церкви, от прихода: он перестает быть прихожанином, братом всех верующих, и становится для них, «как язычник и мытарь».

Из всего сказанного ясна и цель нашей общины и средства к достижению этой цели. Но цель наша может быть достигнута лишь чрез восстановление полного единства всех православных русских людей во Христе в служении всех делу возрождения Святой Руси. Единства нет, и мы не перестаем скорбеть об этом и молиться о тех, кто это единство нарушил. Да объединит всех нас Господь в Правде и в Любви».

Разделение русской колонии в Марокко коснулось не только старожилов. Не оказалось единства и в новоприбывшей в Марокко массе русских, фактически – между «вожаками» групп из Шлейсгейма и Менхегофа.

Вернувшись вечером 8 ноября 1948 года из дальней пастырской поездки, узнаю о том, что вместо единодушного собрания 7 ноября «День Непримиримости» был отмечен как бы «келейно», двумя непримиримыми группами в тот же день, но в разные часы. Позор. Чтобы не допустить в будущем подобного позора, предложил я Совету общины, начиная с 1949 года, принять на себя устройство и проведение собраний в день 7 ноября, а также устройство и проведение «Дня Русской Культуры», Пушкинского юбилея, театральных постановок и проч.

Для этой цели был мной введен в состав Совета общины Иван Николаевич Ростовцев, вдумчивый суровый опытный организатор собраний, концертов и театральных постановок, человек, чуждый политиканства. Все это проводилось не только с целью оживить русскую колонию, но и для объединения разрозненных группировок русской общественности в Марокко.

«День Непримиримости» как день «Скорби всероссийской» был в 1949 году отмечен дружно всей русской колонией. На нем выступили с докладами адмирал А.И. Русин, Н.П. Полторацкий, С.А. Копытов и Г.А. Рар. Дню Непримиримости предшествовал СОРОКОУСТ, установленный настоятелем общины, начатый 28 сентября и состоявший в ежедневном совершении Божественной Литургии с поминовением жертв смуты российской.

В следующем 1950 году собрание «Дня Непримиримости» было проведено в Казабланке в зале «Гуро» с еще большим успехом, и Совет общины, считая свой долг исполненным (традиция отмечать «День Непримиримости » дружно, всей колонией, введена в жизнь), на очередном своем заседании решил передать инициативу устройства собраний 7 ноября РОВСу.

19 июня в зале французского Офицерского Собрания в Казабланке отмечается русской общественностью (по инициативе настоятеля общины, после неудачной попытки А.С. Парфенова) день 150-летия рождения А.С. Пушкина. После заупокойной литии о поэте исполнение программы празднования было открыто кратким словом настоятеля об А.С. Пушкине, после чего последовали доклады Н.И. Ульянова, Н.П. Полторацкого, В.Л. Гальского и музыкально-вокальная часть с участием хора Е.И. Евец.

Впервые в жизни русской колонии ежегодно проводится «День Русской Культуры» под знаком памяти святого Равноапостольного князя Владимира. Первое собрание «Дня Р. К.» было открыто словом о. настоятеля:

«Русская культура. Если мы отрешимся от всякого рода пристрастий, навеянных со стороны недобросовестных лжетолкователей русской истории, и будем восходить все дальше и дальше от нынешних времен ко временам более отдаленным, то ясно увидим, что истоки славной культуры русского народа коренятся в великом деле святого равноапостольного князя Владимира, Просветителя Руси.

Духовное обновление, которое произвела в Князе благодать крещения, повторилось и над всем народом, когда Князь погрузил его в христианскую крещальную купель.

Вера Христова, подобно евангельской закваске, постепенно проникла в самую глубину жизни и быта народной души. «Неизгладимой печатью легла она на весь духовный и даже внешний облик русского народа. Дух веры Христовой золотыми нитями вплелся во всю сложную ткань нашей духовной культуры, которая и выросла из церковной почвы; неутомимая жажда гармонии и красоты, благообразия и миротворчества зажглась в русской народной душе», – так свидетельствуют о начале, об истоках культуры русской великие Николай Охридский и Авва Антоний.

Да, из души народной, начало формированию которой положил князь равноапостольный Владимир, выросла культура русская. Ибо «творцом культуры является душа народа».

Что душа нашего народа формировалась под сильнейшим влиянием Христианства, Православия, отмечают не только отечественные исследователи нашей истории и культуры, но и иностранные ученые. Французский историк Леруа-Болье говорит: «Между Евангелием и природой русской души есть такое сродство, что часто трудно установить, что относится к религии и что принадлежит национальному русскому гению». Эту же мысль слышим мы и от Вогюэ, А. Гарнака, Шпенглера, Дж. Уошборна и др.

«Культура русская – православная, – говорит проф. Карташев. – И если мы этого еще не осознали во всей силе, не осознали, что без православного корня нет русской культуры, ибо и без Православия нет русской души, родящей из себя культуру, если мы еще не чтим ярко и достойно Отца нашей Православности – Крестителя Руси, это только признак незрелости нашего национального самосознания».

Ежегодно вся Русь Зарубежная прославляет Крестного Отца народа нашего и Родителя национальной культуры российской в полном сознании правоты следующих слов Аввы нашего м. Антония: «Да, у нас нет иного прибежища от переживаемого лихолетья, кроме стяга св. князя Владимира, кроме знамени родной веры. Святой Владимир родил нас духовно как христианскую нацию...

Он сделал нас наследниками величайшей в истории человечества сокровищницы Духа, из которой родились величие и слава России и всемирное эхо нашей культуры. Под знаком св. Владимира наша народная душа родилась, росла, цвела, страдала и спасалась целое тысячелетие. Стало быть, и изгонится теперь из земли нашей нечисть бесов революционных тою же духовно-целительной силой Церкви Христовой, силою Духа Святаго"».

Кроме «Дня Русской Культуры», устраиваются под сенью Церкви и другие вечера и юбилеи, как «Чеховский вечер», постановка инсценировок «Злоумышленник », «Хороший конец», «Мыслитель» и «Юбилей» Чехова; постановка пьесы «Осенние скрипки», отмечается столетие со дня смерти Н.В. Гоголя постановкой пьесы «Женитьба», проводятся духовные вечера в дни Великого поста с чтением докладов и пением детского хора; вечер, посвященный памяти св. Марии Египетской и Иоанну Дамаскину; свято-Серафимовские торжества и др.

1953-й год как год свято-Серафимовский начат был всенощным бдением и Литургией с пением акафиста Преподобному, после чего начался «Свято-Серафимовский утренник» – все в исполнении детей и хора церковно-приходской школы под знаком «в гостях у св. Старца Серафима», и закончился этот год большим вечером-концертом с участием двух хоров, большого и детского, чтецов и декламаторов в большой зале г. Казабланки.

Вся ли колония дружно принимала участие в этих торжествах? Нет, были и уродливые исключения: когда одни русские люди спешили со своими детьми на прославление Преподобного, другие – в то же время – спешили со своими детьми в кино, с детьми – членами детского хора, обязанными участвовать в концерте. Это были жены критикующих работу священника с детворой.

Откликаясь на просьбу Архиепископа Германского Венедикта, церковный хор дает концерты в пользу нуждающихся, бегущих из-за «железного занавеса». Наш большой хор и хор детский, струнный оркестр молодежи и детей – все это под руководством и управлением неутомимого регента общины Е.И. Евец, украшали жизнь русской колонии и далеко за пределы Казабланки несли ее доброе имя.

Хор наш дал в Марокко в годы 1949–1958 свыше 50 концертов, из коих большинство на благотворительные нужды французских и местных римо-католических организаций. Выступал хор и для больных в госпиталях и в старческих домах. Хор был подлинно украшением не только русской, но и всей европейской колонии в Марокко, о чем во всеуслышание свидетельствовали и сами французы.

Хор был любительский, никто из хористов вознаграждения не получал, и состоял из служащих в разных учреждениях, на фабриках и на американской базе, и все они по чувству любви к Родине, как бы по чувству долга миссионерства перед инославным миром, два раза каждую неделю собирались со всех концов Казабланки в Бурназеле на спевку, а каждую субботу и воскресенье, не исключая и всенощных под двунадесятые праздники – на церковные богослужения, причем, все без опозданий к началу богослужений.

С концертами выступал и детский хор, не уступавший своей отличной техникой большому хору. Детский хор часто пел в храмах Литургию и великопостные богослужения. Особенной торжественностью отличались дни говения детей церковно-приходской школы.

Первый большой концерт был предварен следующим словом настоятеля общины:

«Господа, вы согласитесь со мной в том, что многие люди, до седины дожив, не поняли главного: места человека на земле, т.е. его назначения и цели жизни. «Скучно на этом свете, господа», – как бы вторит этим людям Гоголь. Но Гоголь, убедившись в пустоте светского круга, взор свой ввысь обратил и обнаружил на земле, в Церкви Христовой, сокровище, «которому, – по его словам, – цены нет», и удивлялся, что его соотечественники, проходя мимо сокровища сего, его не замечают. Частью этого сокровища, в нашей Православно-Русской Церкви хранимого, является наша музыка церковная.

Многие из нас за суетой современной жизни лишены возможности в дни праздников, дней воскресных и в дни Великого поста вдохнуть в себя благодатный фимиам церковных молитв и запечатлеть в сердце небесные звуки церковных песнопений. В помощь нам и как бы для восполнения этого недостатка и устроен этот концерт. Духовным концертом и впредь мы будем отмечать каждый пост Великий. Вашему вниманию будет предложен ряд церковных песнопений. Каждое песнопение представляет молитву, облеченную в стройные музыкальные звуки, и звуки эти служат для нее «не только прекрасной одеждой», но являются и «крыльями, возносящими слушателей к небу».

Легко проникают вглубь человека наши песнопения церковные, волнуя его дух, питая сердце и возвышая мысль. Они вводят человека в мир Красоты, в мир Духа бессмертного, свидетельствуя о том, как «несоизмеримо духовное величие человека сравнительно с его бренным телесным сосудом».

Эта дивная музыка приводит сбивающегося с пути человека к Истине, к Богу. И понятно это, ибо, как справедливо говорит Митрополит Анастасий, «в православном церковном песнопении отражена небесная гармония. Церковные мастера как бы подслушали небесную музыку и воплотили ее в своих произведениях».

В Библии повествуется о том, как цари Иудейский, Израильский и Эдомский, приняв решение выступить с войной против моавитян, просили пророка Елисея открыть им волю Божию относительно исхода войны. «Позовите мне гуслиста», – сказал им пророк; и когда гуслист играл на гуслях, Рука Господня коснулась Елисея. Вознесенный чарующими звуками псалмов к небесам, пророк Елисей точно предсказал вопрошавшим его царям исход войны с моавитянами.

Рука Господня коснулась Елисея, когда он слушал гусляра... Цель наших концертов будет достигнута, если Рука Господня коснется сердец ваших, когда вы будете слушать дивные молитвы всенощного бдения, покаянные псалмы и песнопения Великого поста музыки наших лучших композиторов – Кастальского, Архангельского, Турчанинова, Бортнянского, Завадского и Соколова, которые исполнит сейчас наш хор.

Вниманию вашему предложена будет крупица из того сокровища, «которому, – как сказал Гоголь – нет цены"».

И.Н. Ростовцев, организатор одного из больших благотворительных концертов, в своей докладной Совету общины писал:

«Считаю нужным довести до сведения о. настоятеля и Совета общины, что и материальный и моральный успех был достигнут только благодаря единодушному и исключительному отклику русских людей помочь организации этого концерта. Нужно сказать большое спасибо всем участвовавшим в программе, отдавшим безмездно и безотказно свои дарования и свои скудные часы досуга подготовке программы. Нужно сказать большое спасибо тем отдельным русским людям, согласившимся на мои просьбы помочь в распространении билетов предоставлением своих автомобилей для разъездов и другими услугами, казалось бы, незаметными, но необходимыми, без которых не мог бы состояться концерт. В частности, было бы несправедливым не отметить большую

помощь, оказанную А.Е. и В.З. Сорокиными и М.В. Геккер, вложивших много труда и еще больше души. Нужно сказать большое русское спасибо многочисленным людям, способствовавшим своим посещением концерта успеху его. Минимальное исключение составляют отдельные лица, и это исключение лишь подтверждает правило, что в хорошем русском начинании все русские люди, независимо от маленьких политических разногласий, принадлежности к разным организациям и т.п., всегда вместе и всегда будут все вместе».

Г. и К. Баранниковы в своем очерке «День Русского Просвещения в Марокко», помещенном в газете «Русская жизнь», пишут:

«Воистину «жизнь жительствует» в здоровой толще русского церковного Зарубежья! Ее благодатное дыхание чувствуется и вне церковной ограды. Ибо кто бы мог подумать, что рассеянная в обширном Марокко горсть русских зарубежников «непримиренцев» (около 1.000 душ) не только объединятся в русской церковной общине с четырьмя домовыми храмами, пока временными – в Казабланке, Бурназеле, Рабате и Марракеше, но сможет ежегодно выделять культурные силы, чтобы праздновать «День Русского Просвещения» под знаком нашего общерусского просветителя св. князя Владимира! И с каждым годом все торжественнее и многолюднее.

В этом году, как и в прошлые годы, празднование «Дня Просвещения» совершилось в Казабланке как центре рассеяния в Марокко русских зарубежников по почину настоятеля общины протоиерея о. Митрофана Зноско и Совета общины в лице И.Н. Ростовцева, вложившего в организационную работу всю свою любовь и настойчивость, имея целью, чтобы программа праздника по своему содержанию была «строго классической». Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, Толстой и Чехов; Глинка, Чайковский, Мусоргский, Рубинштейн, Скрябин и Гречанинов – вот славные имена, украсившие программу торжества. Ни одной псевдорусской или цыганской песенки, ни одного музыкально-балетного трюка, которыми устроители подобных торжеств принуждены в угоду слушателям «золотить» свои строгие программы...

Мы провели два с половиной часа, созерцая Свет Разума, исходящий на русские души от нашего Красного Солнышка. Мы все время видели те благодатные солнечно-златые нити, что протянулись к нам через ограду Церкви из наших св. Владимирских храмов и, раздвинув серые стены чужой храмины, переплели всю программу вечера, связав ее с нами в единое устремление.

Первая златая нить – это духовное начало, о котором воззвал в заключение своего доклада Н.И. Ульянов: пушкинское «духовной жаждою томим» русского народа!

Вторая златая нить – это терзание совести одаренного Бориса Годунова Пушкина, о котором прочитал молодой Вася Каликин: муки совести одаренного русского народа, стоящего накануне благодатного покаяния или погибели!

Третья златая нить – это сокровенная чеховская жалость к несчастному «Ваньке», переданная дивно-скупо, почти без единого жеста Е.Г. Романовой-Михайловой: целомудренная Христова «жалостливость» русской души ко всем оскорбленным и униженным, часто под корой грубоватости скрываемая.

Четвертая златая нить – это ночная песнь-молитва боярина Шакловитого из «Хованщины» о раздоре на Русской Земле и о помиловании ее, переданная с напевной прелестью «русским гласом» Я.М. Бартошем: наша денно-нощная песнь-молитва о прекращении великого раздора в русской душе и о даровании нам благодати всенародного покаяния для изживания раздора как на нашей Земле, так и во всем мире!

Пятая златая нить – это путь странников серовского хора от Иордана – Христова Гроба – Креста – на не просвещенную еще Светом Христовым землю Русскую, отразившийся в смиренной поступи хора Е.И. Евец: наш путь спасения-смирения от Иорданских вод всенародного покаяния – Креста на преображенную Христовым Светом святорусскую Владимирскую землю!

Шестая златая нить – это финальное торжество в «Жизни за Царя» московского православного люда, встречающего «Богом данного Царя» после жестоких испытаний Смутного времени, переданное в радостно-трепетном темпе хора: будущее торжество всей Русской Земли после изжитой во всенародном покаянии великой смуты нашей и вновь достигнутая симфония духовной и гражданской власти!

Седьмая златая нить – это вечно звучащая святому Владимиру, Красному Солнышку нашему – СЛАВА!»

В конце 1948 года самообразовался при настоятеле общины «Свято-Сергиевский Благотворительный Фонд». Проста история возникновения Фонда.

Посещая больных, зашел я к тяжело больному, в прошлом офицеру Российской Императорской Армии, закончившему военную службу в чине полковника во французском Иностранном Легионе, В.И. Тихонравову.

Спешно нужно лекарство. Денег у больного нет, лекарство дорогое. Надо помочь, но как? Направляет Господь стопы мои в дом благороднейшей глубокой христианки Нины Ивановны Лукановой. Ее супруг Сергей Васильевич 8 лет прикован параличом к постели, с трудом перетаскивает она его в кресло, кормит из чайной ложечки, лишен он нормальной речи.

Никому не доверяет верный Друг ухода за больным. Посмотрел я на страдальца, помолились, побеседовал с Ниной Ивановной и уходящему батюшке вручает она 10.000 франков: «в Ваше, батюшка, распоряжение». Вот я и распорядился: 5.000 франков выдал на лекарство болящему В.И. Тихонравову, и 5.000 франков положил в основание «Свято-Сергиевского Благотворительного Фонда».

Суммы Фонда составлялись из вручаемых лично настоятелю пожертвований «на личное усмотрение» и «на бедных», изредка приходилось прибегать к подписным листам. В 1949 году сумма поступлений Фонда выразилась в цифре 96.954 франка, из коих на нужды Елеонской обители в Палестине было послано 14.700 франков, в 1951 году было выдано пособий на лекарства больным и нуждающимся 207.140 франков, а в 1952 – 136.215 франков.

В числе получавших помощь из Фонда преп. Сергия были и поляки и литовцы. Поразил меня один-единственный случай отказа принять помощь из рук православного священника. Это был еврей. Он часто в худой одежонке проходил мимо нашего храма, ведя под руку свою старушку маму. Узнав об их бедственном материальном положении, я подошел к нему с ласковым дружеским словом, предложил помощь, а он – как ужаленный – отскочил от меня, закричал:

– Нет, нет, не желаю, нет... мы распяли вашего Христа...

Мое спокойное слово:

– Друг мой, да при чем тут вы, оба мы с вами Божии дети, должны друг другу помогать....

– Нет, нет... – и поспешил удалиться от меня.

С болью в сердце вернулся я домой. После этого случая решил я заглянуть в еврейскую часть города Казабланки. Это был предвечерний час. Пошел на торговую площадь. На площади ни единой души. Не успел я оглянуться, как очутился в кольце, в окружении ветхих, библейских евреев... И кольцо это движется... Не успел охватить их взором, как внезапно образовалось второе... третье кольцо, и все они в движении: первое – в одну сторону, второе – в другую, третье – с первым.

Я в рясе с крестом на груди. Всматриваюсь в лица... Злобные глаза вокруг меня движущейся массы заставили меня, прорвавшись через три кольца, спешно удалиться... быстренько вернуться в европейскую часть города. Боже, откуда эта злоба? И как чуждо это нам, христианам!

С прибытием в Марокко о. Григория Баранникова начатое во второй половине сентября 1948 года в Бурназеле школьное дело заметно развилось и окрепло. Если в 1948–49 гг. даже при отсутствии нужных помещений занятия проводились по Закону Божию (нерегулярно, ввиду разъездов настоятеля), русскому языку, русской истории и пению, то с 1950 года, когда получили мы необходимые помещения, столы и скамьи (дар Ю.П. Жедилягина), занятия велись:

(1) в Бурназеле, в разных классах, одновременно с тремя группами. Преподавали Елизавета С. Евец и Ксения В. Уланова – русский язык, Борис Т. Кирюшин – русскую историю, пение – Евгений И. Евец, Закон Божий – настоятель. Занятия начинались по четвергам сразу после Литургии, на которой должны были присутствовать все учащиеся. Пел Литургию детский хор.

(2) В Казабланке – в течение нескольких лет – А.М. Вырубова с группой детей по русскому языку и русской истории. Дети этой группы приезжали по четвергам в Бурназель для участия в Литургии и уроке Закона Божия.

(3) В Рабате – четверг утром и

(4) в Порт-Лиотэ – четверг вечером вел занятия по Закону Божию, русскому языку и пению о. Григорий.

(5) В Марракеше – по тем же предметам и русской истории – регулярно вели занятия Е.Б. Блюкет, Е.Н. Кнорринг, Е.Р. Миркович, М.В. Монтвилов.

(6) С группой детей в Айн-Себа (пригород Казабланки), не приезжавшими в Бурназель, занималась В.С. Тихомирова.

В Марокко до моего приезда в эту страну уже существовала организация молодежи ОРЮР.

Побуждаемый заботой о правильном воспитании детей моих прихожан я принял эту организацию под свое духовное окормление, оформив ее на заседании Совета общины как организацию прицерковную.

За годы 1949–1952 этой организацией были проведены с большим успехом 2 вечера-концерта, четыре детских лагеря, через которые прошла, за малым исключением, вся школьная молодежь Марокко; устраивались прогулки-походы; по воскресеньям после Литургии проводились регулярные сборы.

Но вот в 1952 году покидают Марокко четверо руководителей этой организации. Несмотря на отсутствие достаточного числа руководителей, Ирина В. Брунст и Е.П. Харченко провели в 1952 году последний лагерь ОРЮР. Лагерь «Родина», в нем 30 человек детворы.

Самоотверженно работая на пользу лагерной детворы, руководительницы-девушки совершенно выбились из сил. Им приходилось несколько раз ночью пешком путешествовать в город за врачом к заболевшим детям. От лагеря до города 6 километров пустынной дороги.

Для совершения церковных служб и для бесед с детьми лагерь несколько раз посетил духовник организации. Для наблюдения за жизнью лагеря и занятий пением в лагере от Совета общины Е.И. Евец. Хозяйство вели: в течение первой половины лагеря – Вера П. Кузнецова и Анастасия Е. Сорокина; в течение второй половины – Ядвига К. Николаюк и Александра С. Зноско.

Чтобы продолжать работу с молодежью под сенью храма, нужна помощь. Зная, что в составе РОВСа имеются опытные бывшие руководители организации НОРР, возглавляемые полк. Н.К. Румянцевым, настоятель общины обратился за помощью к председателю местного отдела РОВСа и к полк. Н.К. Румянцеву. При неоднократных встречах с председателем отдела РОВСа я подчеркивал, что мне безразлична вывеска: НОРР ли или ОРЮР, важно сохранить молодежь под церковной крышей, в церковной ограде.

При личной встрече с Н.К. Румянцевым в присутствии полк. М.И. Тихонравова Николай Кузьмич заявил, что организация НОРР не может существовать при приходе – 1) ввиду того, что НОРР является организацией с системой воспитания молодежи полувоенного характера, 2) НОРР – это строго монархическая организация и как таковая не может быть при приходе, объединяющем людей самых различных политических направлений.

Так возникло между группой руководителей НОРР и настоятелем общины крупное разногласие, в которое вовлекли княгиню Марию Илларионовну и архиепископа Иоанна, б. Шанхайского.

Откликаясь на жалобу на своего настоятеля (видимо, одного из руководителей НОРР), владыка Иоанн пишет мне: «Княгиня Мария Илларионовна просит меня дать Вам отзыв о юношеской организации Разведчиков. Я знаю эту организацию по Дальнему Востоку, так как они искали церковного руководства.

Это тяготение положительно характеризует эту организацию. Все юношеские организации имеют много общего, но указанное настроение у разведчиков имеет принципиальное основание. Эта национальная и патриотическая организация готова воспринимать церковное влияние, и потому я охотно исполняю желание Княгини Марии Илларионовны. Очень советую Вам обратить на нее внимание и взять под свое духовное окормление, а также содействовать ей в ее работе. Призываю на Вас Божие благословение. Искренне благожелательный к Вам Епископ Иоанн».

Учитывая вес в кругах РОВС-НОРРа доктора Б. Коссобудского, после кончины кн. В.В. Урусовой возглавившего Русский Красный Крест в Марокко, прошу его взять на себя роль посредника в вопросе работы с молодежью. Д-р Коссобудский зашел ко мне со следующим результатом его встреч с руководителями НОРР: члены РОВСа-НОРР неумолимы и со своей позиции не сойдут. Они утверждают, что настоятель ведет занятия с детьми провинциально, работа с молодежью при приходе велась неудовлетворительно, никаких положительных результатов не дала, посему должна быть передана под контроль РОВСа.

Новые руководители молодежи имеют за собой полицию и высшие органы власти. Не вас, а их полиция поддерживает.

Заметив, что началась охота по завлечению в НОРР влиятельных среди молодежи ребят, я снесся с Парижем и пригласил в Марокко инж. А.Н. Федорова, сына организатора и начальника православной русской национальной Организации Витязей.

А.Н. Федоров оказался прекрасным руководителем молодежи. Организация Витязей в Марокко объединила в своих рядах большую часть молодежи бывшей ОРЮР в Казабланке-Бурназеле, детей Рабата, Маракеша и Порт-Лиотэ. Три группы (в 1-й – 15 человек, во 2-й – 28, в 3-й – 32) Витязей Марокко были посланы, под руководством Ани и Веры Зноско, Правлением этой организации в Суворовский летний лагерь «Русь» в Альпах.

Значительная часть ребят, выезжавших в лагерь Витязей во Францию, получала от Правления этой юношеской организации денежное пособие в размере от 25 до 100% стоимости содержания в лагере, а «Благотворительный Фонд преп. Сергия» оплачивал сиротам стоимость дороги от Казы до Марселя и обратно.

1949 год. Моя первая Пасха в Северной Африке. К началу заутрени девушка и молодой человек вносят в храм пасхальный дар церкви – хоругвь Покрова Божией Матери с эмблемами (на другой стороне хоругви) всех казачьих войск.

Батюшка предваряет освящение хоругви кратким словом о славном прошлом казачества, призывая молодых людей быть достойными своих предков в верности Христу и в любви к страждущему Отечеству:

«Вы должны всегда, в любой обстановке, сознавать и чувствовать себя православными и русскими, обязательно сохраняя русскую речь в домашней обстановке».

Оказалось, что внесшие в храм хоругвь молодые люди не говорят по-русски, редко и в храме появляются. Возмутились моим словом папы молодых людей, приняли мое слово как личное оскорбление и «по обычаю великосветскому» пошли разговляться и строчить на священника кляузу, обвиняя его в антифранцузской пропаганде...

На Фоминой неделе Пасхи после крещения в Уарзазате младенца рядом со мной сидевшая за пасхальным столом шикарная дама говорит мне:

– Дойдет до Вас, батюшка, неприятный Вас касающийся слух, не смущайтесь, мой муж дело ликвидировал.

Поблагодарил соседку. Оказалась она русской, женой начальника местного отделения французской военной разведки. Через несколько дней зашел ко мне Н.М. Экк, в прошлом капитан Российской Императорской Армии.

– Я, батюшка, к Вам по поручению моего шефа, начальника французской разведки. Он просил сказать Вам о позоре, на каковой решились члены нашей общины: полк. Суд… и фон Ко... донесли ему о том, что вы занимаетесь агитацией против Франции. Мой шеф велел сказать Вам дословно следующее: подлые люди; мне, французу, стыдно за них; их грязной бумажонке место в мусорном ящике.

Это был первый моральный удар, слава Богу, с промахом для занесших над моей головой «дубину». За ним последовала атака на меня в прессе («Русская мысль») и доносы в полицейские органы. Некие «Н. П.» и «А. К.» фальшиво освещают работу священника в Марокко, именуют меня «пока не советским священником», пишут о моих «неудачных попытках наладить работу с молодежью », об отсутствии «систематических занятий с нею» и проч.

Поступают в полицию доносы о том, что доходы от театральных постановок и некоторых концертов настоятель якобы передает в «партийную казну». С целью умалить авторитет и подорвать доверие к настоятелю общины упорно распространяется по всей стране слух о его принадлежности к НТС...

С тревогой сообщает мне адмирал А. И. Русин о том, что из кругов РОВСа исходит слух: якобы «административные власти отрицательно относятся к прот. М. Зноско и это выразилось в отказе инспектора полиции А.Н. Приселкова принимать лично батюшку в своем доме и совершать на его квартире в Рабате богослужения».

В своем письме председателю РОВСа от 29 июня 1949 года А.Н. Приселков в резкой форме опроверг «против настоятеля русской православной общины пущенную провокацию» и в тот же день написал мне: «Дорогой и многоуважаемый о. Митрофан, прошу Вас помнить, что в любую минуту я и мой дом в Рабате в Вашем распоряжении». В один из воскресных дней 1953 года занимаюсь после Литургии в комнате при храме в Казабланке, готовлю материал для очередного выпуска «Приходского Листка». Нервно входит в комнату кн. В.В. Урусова.

– Княгиня, что с Вами?

– Да у нас сейчас очередное заседание членов РОВСа. Глупостями занимаются. Долго обсуждали вопрос – как понять и чем объяснить Вашу, батюшка, неутомимую активность. Начальства в Марокко над Вами нет... Решили, что как партийный священник находитесь под контролем – кнутом солидаристов, выполняете их задания. Возмущенная этим, пришла я к храму облегчить свою душу. У них, батюшка, зависть, они завидуют Вашей энергии и успеху в Ваших трудах.

В октябре 1955 года некто вложил в мой почтовый ящик портрет Сталина, вырезанный из какого-то журнала. В последних числах декабря того же года в мой почтовый ящик также некто опустил конверт с вложенным в него узким нейлоновым мешочком, наполненным плевками. Это был предрождественский подарок священнику.

Исследовав при помощи д-ра Г.А. Лясковского содержимое в конверте, невольно вспомнил печальное и грустное событие 1952 года. Когда я по просьбе адмирала А.И. Русина, кн. В.В. Урусовой и В.В. Подчертковой с небольшой группой старожилов Марокко совершал панихиду по их бывшем настоятеле о. Варсонофии, пастыре, несомненно, достойном, хотя и ставшим под влиянием психоза и при поддержке такой крупной фигуры в местном французском правительстве, как Малков Б.Г., в подчинение подъяремному Московскому Патриарху, – несколько человек моих прихожан, хлопнув дверью, демонстративно вышли из храма.

А в ближайшее воскресенье после этого печального, ничем не оправданного (разве только глупостью и недомыслием) шума, совершив в Свято-Успенском храме в Казабланке Литургию, обнаружил у изголовья моей постели лежащую статью «Плевок в душу» (вырезка из газеты «Наша страна»).

Кончилась Литургия, разошлись богомольцы, храм опустел. В алтаре батюшка, только что молившийся вместе со своей паствой о Страждущем Отечестве, о зле умученных и убиенных Государе Императоре и Его Августейшей Семье, причащается Святых Тайн, и в это время в опустевшее помещение храма, «аки тать», возвращается один из богомольцев, видимо – патриот, чтобы «подарок» возложить у изголовья постели, на которой обычно отдыхает уставший батюшка.

После этих «благоухающих» цветочков, упорно мне преподносимых, всю обширную русскую колонию охватившие разговоры о том, что я поляк – бывший ксендз, за любовь к девушкам и пьянство изгнанный из римо-католической церкви и приютившийся в Православной ограде, что я разбил в Германии семью моего друга и прибыл в Марокко с его женой и его детьми, на произвол судьбы бросив свою матушку с детьми, звучали, как ласкающие слух припевы «журавля» у ночного костра молодежи.

7 ноября 1952 года на панихиде по жертвам революции настоятель произнес слово, в котором, в частности, сказал:

– Братья и сестры! Еще никогда в глубине веков Лик Христа и Антихриста так ясно не противопоставляли друг другу, как в переживаемое нами время. Беснуется Антихрист и в своем бесновании вот уже 35 лет господствует на измученной Родине нашей, повергая ее в кровь и страдания. Беснуется и в своем бесновании стремится и на все народы наложить свою огненную адскую лапу, уничтожающую человеческую личность и остатки свободы, еще кое-где сохраняющейся на Западе.

Для этого-то и сеет он повсюду среди свободных народов, среди обществ и отдельных лиц, Самим Господом призванных бороться с ним – с антихристом, неприязнь и рознь.

Содрогается наша планета, содрогается она от его адской работы, от розни свободных народов и обществ. Страшно становится, охватывает ужас, когда прислушиваешься к его работе в мире сем, среди нас, свободных людей.

Правда, до нас долетают утешительные вести о том, что свободные народы готовятся противостать Антихристу. Однако не могут утешить нас вести эти при виде страшного, поражающего цинизма в политике этих свободных народов: боимся мы и за исход грядущей борьбы с антихристовым началом, ибо видим, что за правду и мир среди народов хотят выступить без Христа. Море крови и ужасы страданий, недавно заливших вселенную, у всех на виду. Откуда же этот цинизм у ведущих политику свободных стран?

Дорогие, они все еще недостаточно поняли, что отныне не только мы, русские, но и все иные народы стоят перед угрозой уничтожения антихристовыми полчищами, его растлевающим дыханием в мире: быть уничтоженным или низложить антихристово начало в мире, ЗА или ПРОТИВ ХРИСТА – эту альтернативу поставила перед всеми народами мира бывшая на Родине нашей 35 лет тому назад революция.

Это поняли русские люди (все ли?), но этого не понял или не хочет понять и поныне мир свободный.

Свободные народы, увы, и ныне не хотят говорить об Антихристе, считают несвоевременным говорить о нем, потеряли они живого Христа и не хотят к Нему вернуться. А ведь вне союза со Христом НЕТ и НЕ МОЖЕТ БЫТЬ успеха в борьбе со злом, жертвы которого собрались мы ныне в храме оплакать.

Нет, дорогие, не пойдем мы с вами за «духом времени» в столь важном вопросе, как борьба с антихристовым началом в мире. Мы не перестанем свидетельствовать о Христе, ища с Ним союза в ожидающей схватке, решительной – ибо окончательной, между человеком и слугами Антихриста.

Переживаемое нами время вменяет нам в обязанность во всем проявлять строгую принципиальность, помня слова Спасителя: «Верный в малом – и во многом будет верен» или: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, кто любит сына или дочь более, нежели Меня, тот Меня недостоин».

Эти слова Спасителя должны быть руководящими в наших отношениях к окружающей обстановке и к событиям происходящим. Примером нам в этом служат многие князья и святители прошлого нашей отечественной истории, а в наше время – великий сонм мучеников со святителями Владимиром Киевским и Вениамином Петроградским, с Государем-мучеником и Его Августейшей Семьей во главе, вожди и воины Белого Движения, р. Б. Андрей – воин, продолживший в наши дни Белое Дело, все православные люди – рабочие и крестьяне, за Веру и Церковь в смуте умученные и убиенные, о них же помолимся, да будет их святая мученическая кровь искупительной жертвой за грехи Отечества нашего и за наши грехи. Аминь.

10 ноября 1952 года член РОВСа В. И. попросил меня зайти к нему по важному делу. Зашел. Вот точная запись разговора:

В. И.: Прежде всего должен доложить Вам, что я, чтобы иметь возможность спокойно говорить с Вами, принял львиную долю валерьянки. Это, думаю, достаточно свидетельствует о том, что разговор наш будет весьма неприятный для нас обоих.

Вы скоро разгоните прихожан. Ваше слово и панихида 7 ноября вызвали в нас и огорчение и возмущение, мы не могли с Вами молиться. Вы обязаны были в слове Вашем сказать больше о Белом Движении, а Вы только одной фразой обмолвились о нем. Видя нас перед собой, Вы должны были сказать больше.

Конечно, проповедник проповеднику рознь, не каждый обладает талантом проповеди. Есть проповедники златоусты, их слово мягко и ровно течет, они увлекают слушателей; есть проповедники, быстро определяющие состояние и психологию слушателей, и благодаря этому легко духовно их удовлетворяют.

Таков был у нас в Праге о. Исаакий: он чувствовал наши раны, нанесенные нам в борьбе за Белое Дело. Правда, о. Исаакий избаловал нас своими вдохновенными проповедями. Мы, конечно, не можем требовать от Вас того, что не дано Вам Богом, но мы вправе ожидать от Вас, нашего священника, понимания ран наших.

В памятные дни, как 7 ноября, Вы должны чувствовать наши «стигматы», и посему следовало Вам в предшествующем панихиде слове сказать о Белом Движении. Вы этого не сделали, чем и огорчили нас. Ваше слово вообще не соответствовало отмечаемому событию, хотя с церковной точки зрения, быть может, оно и правильно.

Настоятель: Спасибо за указание моих недостатков, как проповедника. Я вижу сам эти недостатки. Но подчеркиваю: никто, ни одна организация, ни их члены, не вправе указывать священнику или тем более ему предписывать, что должен он говорить в своих проповедях.

Панихида 7 ноября совершалась, во-первых, по инициативе Церкви, и никто из представителей РОВСоюза не пришел ко мне поинтересоваться панихидой или выразить свои пожелания в связи с предстоящей панихидой; во-вторых, панихида посвящена была смуте российской, все еще продолжающейся, и ее жертвам, но никак не отдельному ее эпизоду, или событию, или периоду, со смутой российской связанному.

Ввиду сказанного также неуместно Ваше требование обязательно говорить в слове о Белом Движении, каковое требование – от имени группы РОВС – Вы мне предъявляете на четвертый день после панихиды. Нет у Вас никаких оснований упрекать меня и в том, что слово мое перед панихидой не соответствовало отмечаемому событию.

В. И.: Батюшка, огорчение наше перешло в возмущение, когда услыхали мы формулу поминовения на панихиде. Вы не помянули поименно всех наших вождей. Мы не могли молиться и разошлись из храма, унося в сердцах возмущение. Вы не любите Белого Движения, вы ненавидите РОВС. Вы после Государя и Его Семьи помянули воина «Петра и иже с ним, воина Андрея и иже с ним». Если воин Петр – это Врангель, и Вы, таким образом, помянули одного из вождей Белого Дела, Вы должны были помянуть и всех поименно наших вождей. Не сделав этого, Вы всех нас обидели.

Настоятель: Непонятно мне возмущение Ваше по поводу формулы поминовения 7 ноября. Повторяю: во-первых – панихида не была заказана РОВСоюзом, во-вторых – она совершается ежегодно, по предписанию Священного Синода, по всем жертвам смуты российской, в-третьих – формула поминовения охватывает и вождей Белого Движения; в ней сказано: «вождей и воинов, за Веру, Царя и Отечество живот свой положивших », в-четвертых – как и за каждой Литургией, помянул я на панихиде и р. Б Петра Врангеля, одного из славных вождей Белого Дела, и последнего – р. Б. Андрея Власова, в-пятых – по этой же формуле вот уже пятый год совершаю я панихиду 7 ноября, и никто в прошлые годы из чинов РОВСоюза не возражал против этой формулы, не выражал каких-либо своих пожеланий в смысле ее изменения, в-шестых – когда в 1948 году был установлен сорокоуст, предшествовавший 7 ноября, на котором ежедневно поминались жертвы смуты российской, было сделано обращение председателю РОВСоюза и возглавлявшему объединение РОА дать священнику списки для поминовения.

И что же? От РОА получил я список погибших с А.А. Власовым, а от РОВСоюза такового так и не получил. Будьте справедливы и логичны в ваших ко мне претензиях. Не на форму смотрите, а на существо дела. И не видите ли Вы, что в нынешней претензии ко мне со стороны группы РОВСоюза выявляется совершенно непонятная лично ко мне неприязнь, готовая использовать каждый мнимый повод для выступления против священника и умаления его авторитета?

В. И.: Мы знаем, кто у Вас воин Андрей, но кто такой воин Петр – мы не знаем: Врангель ли это или Краснов? Тем более что Вы поминаете их в разном порядке: то воина Петра и затем Андрея, то воина Андрея и за ним Петра. Если воин Петр – Врангель, то, ставя А. Власова прежде Врангеля, вы допускаете хронологическую ошибку, и она нам неприятна, да и не допустима она.

Настоятель: Уж простите, но Вы достойны слов Христа Спасителя. Вы «оцеживаете комара, а верблюда поглощаете».

В. И.: Если бы Вы были действительно русским священником, Вы бы обязательно помянули поименно всех наших вождей. Их имена священны каждому русскому человеку, тем более дороги они нам, добровольцам. В такие дни, как 7 ноября, открываются наши «стигматы», и Вы должны это чувствовать.

Настоятель: Простите, но, откровенно говоря, я не знаю имен всех вождей Белого Движения. Мне дороги и духовно близки Врангель, Колчак, Марков и Каледин, их имена вписаны в мой синодик, и их я постоянно поминаю в молитвах. Имен же остальных вождей, кроме Корнилова и Деникина, я не знаю. А вот того, что в центре на висящем у вас портрете вождей, никогда я сам и поминать не буду: этот, из дома Романовых, коленопреклоненно просит Племянника отказаться от Престола. Согласно Собору 1613 года он отлучен от Святыя Троицы.

В. И.: Как, Вы не знаете имен всех вождей Белого Дела? Значит, Вы не русский священник. Их имена Вы обязаны знать, а если не знаете, то должны выучить. Вы наш пастырь, Вы наш отец и, зная, как дороги нам эти имена, Вы должны их знать и поминать в памятные для нас дни.

Настоятель (подходит к портретам вождей, висящим на стене, и спрашивает участника Белого Движения В. И-ча): Скажите, как имя Маркова, как имя Богаевского? (В. И-ч поднимается, чтобы прочесть под портретами имена их, я закрываю их рукой, – их имен не смог назвать В. И-ч.) Скажите, дорогой В. И-ч, где же логика, где справедливость Ваша? Я был мальчишкой, когда Вы в Белом Движении участвовали и, сами не зная дорогих вам и священных имен Вождей Белого Движения, шельмуете меня кличкой «не русский», «русскостью прикрывающийся»...

Поблагодарил я В. И-ча за гражданское мужество лично мне высказать свое и друзей огорчение и негодование, и мы расстались друзьями. Этот добрый церковный человек 14 декабря того же 1952 года, видимо, от имени группы друзей заявил мне:

– Если два года тому назад МЫ были склонны жалеть о Вашем отъезде из Марокко, буде таковой состоялся, то теперь МЫ Вам советуем – уезжайте отсюда как можно скорее. От этого Вам будет лучше, а НАМ спокойнее.

В январе 1949 года получил вызов-просьбу прибыть в полицейское управление и следом за этим во 2-е Отделение. Взвесив как представляющий в этой стране Русскую Зарубежную Церковь «за» и «против» личной явки в эти учреждения, решил, что во избежание возможных осложнений и неприятностей я должен являться к ним с двумя понятыми или же представитель этих органов власти встречается со мной в моей канцелярии, также в присутствии двух понятых.

После обсуждения этого вопроса с адмиралом А.И. Русиным он сам направился в эти учреждения как вице-председатель русской православной общины в Марокко. Выслушав адмирала, доложившего о моей крайней занятости (один священник, духовно окормляющий русских в 20-ти пунктах страны), решили встречаться со мной в моей канцелярии, за 2–3 дня предупреждая о часе и дате встречи.

Присутствие двух понятых (обычно приглашал я адмирала и Д.Э. Ватаци или П.Н. Коларовича) сдерживало чиновников в их просьбах и расспросах, а мне давало возможность говорить с ними полным голосом. Был случай, когда в ответ на неприемлемую настойчивую просьбу-предложение я вежливо открыл дверь перед г. лейтенантом и он... извинился и ушел.

В начале 1950 года получил Указ о назначении меня благочинным Марокканского округа. На обратной стороне Указа ответил: «Указ не может быть принят ни к сведению, ни к исполнению, так как в нем не указаны ни подведомственное мне духовенство, ни приходы»...

В 1951 году в Тунисе возникло затяжное нестроение в церковной ограде.

Владыка Анастасий командировал меня в эту страну для ознакомления с создавшимся там положением. Возникли там острые недоразумения между группой прихожан с их настоятелем иеромонахом Феодосием и между о. Феодосием и настоятелем храма-памятника в г. Бизерте прот. Иоанном Малиженовским.

Отца Феодосия, бывшего ряд лет чиновником во Франции, немолодого летами, но молодого и неопытного в пастырском служении, заподозрили в сотрудничестве с полицейскими органами. Часто заходил к нему о том, о сем поговорить служащий полиции и кое-что из сказанного о. Феодосием вносил в свою картотеку.

Эти записи были обнаружены одним из русских сотрудников полиции, что и послужило толчком к выступлениям против своего настоятеля. Присоединился к противникам о. Феодосия материально завистливый сосед из Бизерты о. Иоанн Малиженовский; втянули в «драку» о. А. Трубникова из Парижа и еп. Серафима из США, сыгравших недобрую роль в этой смуте.

Мой двухнедельный кропотливый труд в Тунисе завершился, по инициативе адмирала А. Тихменева, торжественным обильным ужином, в котором приняли участие 60 человек прихожан. Как сказал адмирал А. Тихменев: в Вашем, батюшка, лице мы приветствуем и чествуем нашего духовного Вождя Авву Митрополита Анастасия.

Результат моего пребывания в Тюнизии запечатлен в полученной мною от Синода Грамате:

БЛАГОСЛОВЕННАЯ ГРАМАТА

Архиерейскаго Синода

Русской Православной Церкви заграницей

ПРОТОИРЕЮ МИТРОФАНУ

ЗНОСКО-БОРОВСКОМУ

Осведомленный о нестроениях в церковной жизни русских православных общин в Тунисе Архиерейский Синод возложил на Вас ответственное поручение ознакомиться на месте с создавшимся там положением. Выехав в Тунис во исполнение этого распоряжения, Вы не только собрали и представили Архиерейскому Синоду полный материал, ясно обрисовывающий причины возникших недоразумений, но и приняли все меры для их искоренения путем восстановления мира между всеми теми, кто впал в искушение недружелюбия и взаимной борьбы. Выражая Вам благодарность за эти Ваши усердные труды, Архиерейский Синод призывает на Вас Божие благословение.

Во свидетельство сего дана Грамата сия, надлежаще подписанная и Синодальною печатию утвержденная, в Богоспасаемой обители Новая Коренная Пустынь, лета от Рождества Христова 1951-го, Апреля 10 дня. № 194.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ АРХИЕРЕЙСКАГО СИНОДА

Правитель Дел Синодальной Канцелярии

Подписи и печать.

* * *

Жизнь церковной общины в 1952 году отражена в очерке о. Г. и К. Баранниковых, «Церковный год в Марокко», помещенном в № 20 журнала «Православная Русь».

«В Рабате, наконец, в начале церковного 1952 года, найдено постоянное помещение для богослужений – в подвале низком и сыром, очень дорогом, но зато в центре города. Дотоле «скитались». По субботам и воскресеньям водворяли храм с раздвинутым иконостасом, переносным престолом, аналогием и подсвечниками в квартирах прихожан. Известно, с какими трудностями сопряжено устройство богослужений в случайных помещениях. И, кроме того, сознание бессилия найти «горницу», достойную для Господа... Смущала высокая плата. Обдумывая наперед способы для пополнения нашей скудной казны, приступили к приспособлению подвала для богослужений. Нашлись добрые люди. А.А. Люш и М.Л. Заруба бесплатно провели электричество. Наш псаломщик-любитель (постоянного псаломщика из-за недостатка средств иметь в Рабате не можем) Н.Н. Корп – милейший Коля – умело приспособил к помещению переносной иконостас. Добрейший М.П. Косенко, художник-иконописец из Казабланки, попугав нас, ворча с присущим ему украинским юмором, высокими ценами, бесплатно написал масляными красками главнейшие иконы для иконостаса. Пожертвования вещами сделали: И.Е. Приселкова – два шкафика и кресло-сидение в алтарь и Таня Загорулько – два цветных коврика-циновки.

С праздника Рождества Пресвятой Богородицы начались в нашем храме-"катакомбе» богослужения. И Рождество Христово встречали мы со светлой легкой радостью. Маленький хорик пел на всенощной тихо, немного робея (без спевок), молитвенно. Перед иконами иконостаса теплились разноцветные свечечки рождественские, подаренные для богослужения и елки всегда отзывчивой Е.Н. Рыженковой из Казабланки, изготовляющей свечи для всей общины.

Мир Божий посетил наши сердца, Любовь Господня озарила нас, когда мы, бессемейные и одинокие, вместе с нашим настоятелем, также одиноким, собрались по южнорусскому обычаю на «богатую кутью» – воистину богатую – учрежденную хлебосольной З.К. Стаховской, доктором в Рабате, и ее дочерью. Начатая пением «Рождество Твое, Христе Боже наш» «вечеря» продолжалась почти до полуночи.

«Боже, дай же день сей добрый

Вам, добрые люди-и-и!»...

– пел колядку Коля, поддержанный другими гостями, обращаясь к «добрым людям» неумирающей Святой Руси – к хозяйкам.

Расходились под темно-синим небом африканским с низко горящими рождественскими звездами, под пальмами, раскачивающими своими ветвями-крыльями, среди безмолвной тишины города-столицы, отпраздновавшего уже раньше христианской своей частью праздник Рождества Христова и погрузившегося, как всегда, в девять часов вечера в глубокий мир-отдых.

Сам день Рождества Христова – понедельник – был днем рабочим, и мало кто решился пожертвовать заработком одного дня или настоять перед начальником на службе, чтобы быть на Литургии, в храме, с Церковью: Великий день прошел среди серой обыденщины...

В Казабланке и Бурназеле празднование Рождества Христова совершается более торжественно, да и пожертвований для храма было больше. Их сделали М.П. Косенко и М.М. Колтовской, эти «два вола», впрягшиеся в подвиг храмостроения в Бурназеле, ведущие скромно свою борозду... В. И. Жедринский написал Распятие на крест для Свято-Успенского храма в Казабланке.

Вечером в первый день Рождества после всенощной в Бурназеле колядники-школяры пошли славить Христа. Допоздна ходили они со звездою в поселке, протянувшемся по обе стороны шоссе, переходя из барака в барак, под сенью звезд по бесснежной марокканской рудой земле... Каждый год ходят колядники и весь денежный сбор передают настоятелю на благотворительные нужды, на сирот в Париже и для Вифанской общины в Палестине.

Из года в год марокканская организация «Русского Красного Креста» (княгиня В.В. Урусова с дочерью) устраивает в Казабланке в одно из воскресений перед праздником Крещения рождественскую елку для русских детей в Марокко, для чего французы предоставляют бесплатное помещение. Поет детский хор, детище Е.И. Евца, играет струнный оркестр молодежи, им же налаженный. Дед Мороз раздает подарки.

Елка с каждым годом становится все более популярной среди детей и родителей. С отдаленных мест приезжают дети всех возрастов, до 15 лет, на свой единственный праздник в Казабланку. Родившийся Господь объединяет под развесистым хвойным деревом, заменяющим елку, детей всех народностей нашей Родины: и белоголового русачка, и черномазую украиночку из Приднепровья или Польши, и чумазых арабчат от браков русских с арабками, и русских французиков, и даже русских еврейчиков, охотно приходящих с родителями на русскую елку.

Для детей рабатского прихода первый раз в этом году елка была устроена самостоятельно от казабланского центра. Благодаря М.Н. Шпилиотовой и Н.Д. Шидловской были собраны средства для подарков. Дети собрались в Порт-Лиотэ (в 37 километрах от Рабата), в доме Н.Д. Шидловской. Общим хором детей (около 20 душ) были пропеты рождественский тропарь и колядка «Боже, дай же день сей добрый». Светлана Коссобудская прочитала рождественское стихотворение. Муся, Наташа и Оля Смирновы прочитали «Зимнее» стихотворение Пушкина. После традиционного кружения вокруг елки – «В лесу родилась елочка» – началось непринужденное веселье: хороводы, игры и танцы. Было

скромно, без Деда Мороза, но дети от елки, подарков и веселья пришли в восторг.

Праздник Рождества Христова и некоторые другие праздники, особенно Вход Господень во Иерусалим, можно здесь, как и во всей Северной Африке, проводить в обстановке палестинской и почти евангельской (внешне, конечно). Белые дома и домики с плоскими крышами, длинные одежды арабов-мусульман (особенно женщин), сохранявших до наших дней одеяние ветхозаветных патриархов. Перистые пальмы. Верблюды с поклажей, ведомые своими хозяевами в чалмах. Кроткие

серые и коричневые ослики, звонко трубящие на рассвете вместе с петухами, вопящие со стоном и скрежетом.

Знают ли их хозяева-арабы, так немилосердно их понукающие, что кто-то из предков этих безответных «ослят подъяремных», носящих и теперь вдоль спин своих знак креста-благословения, носил в евангельские рождественские дни на. своем крестовом хребте бесценное сокровище вселенной – Пречистую Деву Марию с Богомладенцем Иисусом, а потом – в день Входа во Иерусалим – и Самого Богочеловека-Царя?..

И не потому ли ослики на зорях и среди дневного зноя так плачут-гласят, горько стеная и воздыхая как бы от лица всей твари, стенящей и мучащейся доныне (Рим. 8, 22), о блаженно-пламенных прикосновениях к ним Бога, явившегося во плоти на земле, и о закрытых вратах рая?

Начались дни благодатные Великого поста. Из года в год увеличивается число говеющих: в 1950 году было 458 причастников, в 1951 году – 523, а в настоящем году – уже свыше 600. Среди говеющих младшее поколение выделяется своей численностью и теплотой чувства во время святой Исповеди.

В течение святой Четыредесятницы были посещены многие группы нашего рассеяния в Марокко, а в первый раз – международный город Танжер и далекая Ужда, самый отдаленный город нашей общины. В Ужде прибытие священника вызвало в немногочисленном юношестве, уже не говорящем по-русски, никем не подсказанное желание причаститься Святых Тайн.

При помощи матери главные молитвы и возгласы священника переводились на французский язык. Необычное богослужение, во время которого дети были поразительно благоговейны, сосредоточенно воспринимая благодатные созвучия двух разных языков, растрогало всех до слез, особенно дедушку семейства, вознагражденного сторицей за несколько лет пребывания вне церковного утешения и в скорби о внуках...

Поразила равнина между Уждой и Фезом, огражденная со стороны моря грядой гор. После рудников и заводов, окружающих Ужду, началась пустынная равнина, загроможденная отдельными утесами, прорываемая обрывистыми ущельями и провалами, суровая и девственная, как бы несколько дней тому назад вышедшая из-под вод первых дней творения – настоящая «геология». Победно мчался через нее поезд, электрическое железное чудище, громыхая и скрежеща.

Но и пустыня не уступала: песчаной желтоватой поземкой дымилась она вдоль пути, стараясь сразу же, за хвостом поезда, замести песком железные следы промчавшегося чудища... От Тазы началась уже «география»: пальмы, зеленые пастбища, нивы, сады, оросительные каналы. И Фез, наиболее сохранивший свой восточно-мусульманский облик, город, совсем отдаленный от своей европейской половины, вырисовывался белым библейским видением в свете весеннего дня со своими старыми стенами, коричневыми минаретами, белоснежными домами и дворцами, садами и водоемами.

В Фезе служили в воскресный день в греческом храме, впитывая в себя излучение древнего греческого благочестия, хранимого греческим народом. Маленькая Христина, некрещеная двухлетняя дочь француза-чиновника и русской украинки, умилила до слез. С большим опасением входили мы к ним на квартиру, пропуская вперед бабушку, утверждавшую, что строптивая девочка, не признающая над собой ничьей воли, не допустит совершения над ней Святого Крещения. Встретила нас Христина, сидя на кресле, внимательно наблюдая за нами исподлобья...

Не двигаясь, сидела во время огласительных молитв; прислушиваясь, допустила помазание святым елеем. Молча вступила в купель, покорно погрузилась трижды во святую воду и во время Святого Миропомазания сама, с просветленным личиком, протягивала и подставляла части своего тельца для помазания, а потом горячо приложилась ко Кресту.

Всю Литургию, сияя глазками, стояла рядом с бабушкой и мамой и, причащаясь, открыла уста так широко, с такой алчбой, посмотрела к небу так сосредоточенно, что нельзя было смотреть на нее без умиления: воистину все Христово Тело восприяла она (11-я молитва перед Причащением).

К дням Святой Пасхи наши храмы еще более украсились. В Бурназеле стараниями С.В. Тихомирова с сыном появился над храмом-бараком куполок-маковка с восьмиугольным крестом, свеже-зеленый, радующий среди барачных однообразных рядов напоминанием о Святой Руси. Г.М. Томашевский украсил храм снаружи и внутри. К началу полунощницы все пространство между ближайшими к храму бараками было заполнено прибывшими на «пир веры».

Более тысячи душ! «Свои» – из всех сторон Марокко... Много иностранцев из многоязычной Казабланки, особенно французов, полюбивших «русскую» Пасху. Крестный ход начался в полуночной тишине с фонарем впереди (работы М.М. Колтовского), предначинавшим пасхальное веселье разноцветной игрой света вместе с таинственным пением хора, невидимого во мраке ночи...

После крестного хода одновременно с распахнувшимися дверьми в храм вспыхнул над входом образ Воскресшего Господа на стекле (работы М.П. Косенко), украшенный цветами, а над храмом зеленая маковка с сияющим золотым крестом. «Пир веры» был вынесен из храма-барака под звездный купол неба, и победные приветствия «Христос воскресе!» батюшка возглашал с помоста паперти.

После первого приветствия ушли иностранцы; после «христосования» ушла часть «своих», привыкших разговляться по домам в то время, когда в храмах «пир веры» достигает своего высшего радования, евхаристического, когда Сама Пасха-Христос в виде Святых Тела и Крови исходит к пиршествующим. И к Нему в озарении «очищенных чувствий» подходили и подходили оставшиеся с Господом «до конца». Из года в год увеличивается число причастников в лучезарную ночь Пасхи!

Оставшиеся же совсем «до конца» расходились с белевшими в предрассветии узелками освященных куличей и яиц, как когда-то на Родине... Тут же, за освещенными бараками поселка, по зеленым полям мусульманским уже реяли изумрудные и лиловые блики рассвета, а среди них белел арабский дом, безмолвно и отчужденно, не оглашенный и не освященный радостью Святой Пасхи Христовой...

Но наши сердца устремлялись к «своим», родным, к тем, кто в эту ночь божественную был лишен пасхальной радости радостей – поневоле «там», на Родине, и здесь, в запустынной Ужде, в далеком Марракеше, в Фезе, Мекнезе и Танжере, на глухих «баражах»; а кто – и по воле, закрывая в озлоблении сердца свои не только для Любви Христовой, но и для обычных чувств к Родине...

Рабатский храм-"катакомба», уже намоленный и ставший близким, также украсился к Пасхе большим запрестольным образом Спасителя от неизменно щедрого М.П. Косенко и поминальным столиком от Е. Матвеевой.

Однако богослужения пасхальной ночи решили совершить в обширном протестантском храме. И не ошиблись в решении. «Катакомба» не вместила бы и четверти прибывших, да и те не выдержали бы духоты в низком помещении. Едва хватило свечей. Было дивно. Строгие белоснежные стены протестантского храма старанием Е.Е. Лефевр и И.Е. Приселковой, при содействии Дуси Соковой и Натуси Смирновой преобразились в пасхальные ризы: всюду гроздья нежно-розовых вьющихся роз, лилии, ромашки...

Вся эта красота таилась в полумраке полунощницы. Когда же крестный ход, пройдя вдоль храма, вошел через главные двери в залитый светом храм, все, начиная от служащего в белом облачении священника и кончая стоящими иностранцами, оказались в благодатных объятиях пасхального богослужения, в нежно-розовом сиянии и ладанном благоухании!

Радостный гул ответного «Воистину воскресе!», звучащий, подобно шуму пластов снега, падающего с крыш в оттепель, покрывал пение маленького хора. Хор выходил с честью из положения, журча, подобно весеннему ручейку под пластами тающего снега. В конце заутрени в общем пасхальном порыве стали подходить ко Кресту и французы, прикладывались и трижды лобзались со священником, лобзались с друзьями близстоящими.

На Литургии – не по-прошлогоднему – осталась большая половина молящихся, почти все коренные прихожане. Треть их причастилась. Разговены устроила у себя З.К. Стаховская с еще большим размахом, чем накануне Рождества. За пасхальной трапезой объединились и русские старожилы Марокко, и профессор Киевской консерватории, и вырвавшийся из советского лагеря «раскулаченный» хлебороб-подоляк, и легионер, находящийся в отпуску, и недавняя шахтерка из Донбасса. Всем им нашлось у хозяйки и ласковое слово, и обильное угощение.

А дочь ее, Татьяна Сергеевна, не отстающая от матери в хлебосольстве, не спала три ночи перед Пасхой, выкраивая время после своей работы для приготовления куличей, тортов и проч. Господь да наградит их сторицей!

В Порт-Лиотэ в 3 часа после полудня мы с поезда направились к гостеприимному дому Шидловских, где часть прихожан, в ожидании приезда священника, слушала игру на рояле С.Ю. Конюса, знакомого уже нам композитора-поэта и безмездного псаломщика во время богослужений в Порт-Лиотэ. С.Ю. исполнял недавно законченную им «Всенощную» для рояля, написанную им на дивное звучание «Богородице, Дево, радуйся», начинающееся гласом благовествующего Архангела и после

нежных ангельских перепевов, постепенно нарастающих и как бы без конца славословящих Богородицу-Деву, завершающееся ликованием всей твари под благовещенско-пасхальный перезвон колоколов.

Прославив у хозяев Воскресшего Господа, мы все отправились в храм, где при свете пасхальных свечей, теплившихся в руках молящихся, была совершена светлая вечерня, исполненная пасхальной радости и всепрощающего мира, преподаваемого Воскресшим Господом, грядущим «позде бывшу» чрез затворенные двери сердец наших. «Мир вам» – маловерным! «Мир вам» – малодушным! «Мир вам» – нелюбовным!

К дням Святой Троицы для Свято-Троицкого храма в Бурназеле потрудился Д.Н. Федченко, доставивший, как и в прошлые годы, к храмовому празднику богатый убор из зелени и цветов. Закончено большое Распятие с предстоящими, над ним потрудились: М. П. Косенко, М.М. Колтовской, А.Н. Перерва и Ф.С. Солопов. Совсем неожиданно Ю.П. Жедилягин принял на себя труд по оштукатурке бурлазельского храма. Все еще держится в Рабате храм-"катакомба» благодаря поддержке прихожан, главным образом, А.М. Чельцова из далекого Феза, который сам уплатил за помещение храма почти три месячных платы.

В Марракеше в летние месяцы – ввиду разъезда из-за жары прихожан – богослужения прерываются. В остальное время марракешская группа во главе с Л.А. Гойнинген-Гюне и Е. Б. Цисвицкой с любовью готовится к богослужениям, совершаемым там раз в месяц; особенно же хористы, руководимые неутомимым В.В. Штейнгелем, которому удалось привлечь в свой хор и французов-католиков и с ними, не знающими русского языка, разучивать наши православные песнопения!

Обозревая все труды и жертвы, произведенные любителями благолепия, приходим к отрадной надежде, что в среде нашей общины постепенно возрастет и утвердится дух соборного устроения. Этот дух для нас воплощается и в образе смиренной старицы Марии Кондратьевны, которая каждый раз задолго перед службой незаметно пробирается вдоль стены храма, принося сосуд с елеем...

Великие праздники Преображения и Успения прошли малолюднее. Успение – храмовой праздник в Казабланке. Дни эти в этом году были рабочими. Но какая благодать – приобщиться к златозарной славе Преображения Господня и к голубому свету Успения, Пасхе Богородичной, завершающих собой церковный год-лето и возводящих нас к созерцанию «жизни будущего века»! Казабланцы говорили, что об этом так хорошо сказал батюшка в своем слове, и они впервые в праздник Успения ощутили веяние пасхальной благодати...

В заботах и скорбях, среди тревожной спешки, захватывающей постепенно и медлительный Восток, в заботах и трудах о насущном хлебе, почти не оставляющих времени для жизни души, в борьбе друг с другом, в борьбе с грехом и немощами проходит церковный год. Здесь в Марокко незаметен приход осени, ибо природа плодородит в течение всего годового круга, как бы не зная благостного изнеможения, наступающего в Рождество-Богородичные дни «осени первоначальной».

Пустынны давно скошенные белесые нивы, сожжены знойным солнцем придорожные травы и цветы. Обнажаются серые камни пастбищ, трескается рудая марокканская почва, дымит песчаная пыль...

Но с поразительной быстротой растут недавно насажденные леса эвкалиптов и обильно родят огороды и лимонные, апельсиновые и маслиновые сады, растущие вдоль оросительных систем. В конце сентября, в октябре начнутся дожди, откроется вторая в году весна, и вдвойне станет близка радость песни церковной: «Процвела пустыня, яко крин, Господи».

В предгорьях Атласа, как и у нас на Родине, осенью по утрам обильно расцветает в смиренной красоте дикий цикорий, или «Петрив батиг» («Петров батог»), бледно-голубой придорожный цветок – апостольский, ап. Петра. Невзирая на шум проносящихся машин и гул летающих самолетов, цветок благоговейно перекликается с голубым небом, благовествуя вместе с ним о небесном голубом цвете богочеловеческих очей Господа, которыми Он взирал на людей в дни Своей земной жизни.

Здесь, как и у нас на Родине, в начале осени по утрам слышится такое же потешное пение молодых петушков, натужистое, с хрипотой... Там, где их много, петушки без конца затевают драки между собой без причины и дерутся, наскакивая друг на друга с ожесточением, до изнеможения и до крови на гребнях, а потом, вдруг присмирев, греют и сушат сообща свои раны, сидя рядышком вдоль изгороди под благостным солнышком, чтобы через полчаса броситься одновременно, как по команде, снова в бой.

Из оставшихся петушков, пощаженных хозяйками, вырастут к зиме горластые петухи – эти таинственные полунощные певцы, неподкупные Господни глашатаи «Петрова покаяния», вестники Второго Христова пришествия и Воскресения всего человечества для Страшного Суда. Но нам не говорили ранее, на Родине про трогательную тайну этих пугливых и смиренных птиц Божиих, так близко живущих возле нас...

«Господи, вся премудростию сотворил еси!...""

* * *

Уютные русские поместья «Установка» и «Марьина Роща».

В один из воскресных дней совершаю в «Установке» Литургию. Украшен зал благоухающими цветами, утопают в цветах столы, на которых вот-вот будут совершены Проскомидия и Таинство Евхаристии. Гостеприимные хозяева «Установки» супруги Садиковы и насельники соседней «Марьиной Рощи» Лерхэ и Дэ-Зобри радуются благодатному посещению пастырем их «медвежьего» уголка. За молитвой в зале около 30 человек.

Последней подходит ко кресту новая богомолка, р. Б. Наталия Загорулько. Обращаясь ко мне, она говорит:

– Батюшка, Вы больны, Вам необходимо спешно обратиться к хирургу.

– Как же Вы определили, что я болен?

– По форме Вашего живота. У Вас острое опущение желудка.

– Простите, мадам, Вы пришли для молитвы или смотреть на фигуру служащего священника?

– Я, батюшка, врач, и как доктор обязана видеть болезнь и сказать о ней. Советую Вам, не откладывая, обратиться к хирургу.

Через два дня я уже сидел в кабинете д-ра Б. Коссобудского. Он осмотрел меня.

– Да, у Вас, батюшка, самая острая форма опущения желудка. Послезавтра пожалуйте в госпиталь на операцию.

– Доктор, это так неожиданно! Не могу. Я должен подготовить к этому мою семью, да и сам к операции подготовиться.

– Ну хорошо. Приедете ко мне через две недели. А сейчас купите специальный пояс и носите его.

Доктор нарисовал на чистом листе пояс, и с этим рисунком отправился я в магазин, купил пояс и тут же в магазине водрузил на свою животину.

Через две с половиной недели я снова у д-ра К. Он осмотрел меня и сказал:

– Подтверждаю мой диагноз. Положение ваше грозное. Не позже завтрашнего дня – в больницу. Имейте в виду: если не подвергнетесь сейчас операции, жить вам максимум 10 лет.

И взглянув на лежащий пояс, спросил:

– А скажите, какой дурак сказал вам носить этот пояс?

Поставил меня доктор своим вопросом в неловкое положение, но я все же ответил:

– Простите, доктор, купил и ношу по вашему предписанию.

Понятно, не могло быть после этого конфуза никакой и речи об операции. Прошло от дня того не 10, а 39 лет... Божией Милостью я жив и продолжаю свое Богу и людям служение.

Литургия Страстной Субботы в домовой церкви г. Казабланки. Причастников свыше ста человек. Последним к Чаше Жизни подходит р. Б. Григорий – хозяин большой строительной фирмы, в недавнем прошлом – майор Красной армии. Задерживаю его у Св. Чаши.

– Простите, дорогой, а вы беседу и молитвы прослушали, прочитал ли я над вами разрешительную молитву?

– Никак нет, батюшка, я опоздал.

– Преклоните колени ваши пред Святыней.

Стал раб Божий на колени. Покрыл я главу его епитрахилью:

– Вы веруете ли в Бога и Спасителя нашего Господа Иисуса Христа?

– Верую, батюшка, верую.

– Сознаете ли себя грешником? Скорбите ли о грехах ваших и каетесь ли в грехах?

– Я грешник и в грехах моих искренне каюсь.

Прочел я над ним разрешительную молитву и преподал Св. Тайн Тела и Крови Христовых.

* * *

Плотина Имфут. Группа православных рабочих на 95% из Советского Союза. Приехал к ним к вечеру первого дня Рождества Христова, совершил вечернюю службу и объявил: кто хочет завтра приступить к Св. Причастию, должны сегодня после службы приступить к Исповеди. На второй день праздника причащаю исповедавшихся. Быстрыми шагами приближается к Чаше р. Б. Алексий К., за ним следует «грамотный» пожилой человек.

– Алеша, а ты куда? Ты ж не исповедался!

Смущенный р. Б. Алексий остановился, смотрит на меня и на «грамотного»...

– Николай Николаевич, Вы – причастник, а Христа-то уж и забыли. «Приходящего ко Мне не изжену вон», – говорит Христос, а Вы ко Христу грядущего оттягиваете от Святыни! Раб Божий Алексий, подойди к Св. Чаше, тебя объемлет Любовь Господня.

Подошел Алеша, ответил под епитрахилью на вопрос, принял разрешительную молитву и причастился Св. Тайн. Радостным был и для него день явления в мир Любви Божией к человеку. Благодарил он батюшку; ворчал на священника «грамотный» кандидат к рукоположению, прошедший в Смоленске пастырские курсы. Несколько подобных случаев было в разные годы и в пасхальную ночь.

* * *

27 февраля 1953 года мирно упокоилась кн. Варвара Васильевна Урусова, в прошлом начальница Красно-Крестного поезда Е. И. В. Государыни Александры Феодоровны. Княгиня поражала всех своей простотой, добротой и живым жертвенным участием в церковной и общественной жизни Русского Марокко.

Высшее французское общество восторгалось ее абсолютным знанием литературного французского языка. В числе французов-почитателей княгини была вдова маршала Лиотэ, нередко в сопровождении знатной дамы посещавшая Варвару Васильевну. В один из этих визитов раздается звонок. Дверь открывает дочь княгини.

У порога – типичный русский мужичок, Иван Сиушов, в сапогах и убогой одежонке, просится к княгине; она велит впустить его. Открывается дверь в гостиную, княгиня встает и идет навстречу Сиушову, протягивает ему руку. Сиушов расшаркивается, целует руку княгини, усаживается на указанный ему стул и излагает свою просьбу.

Выслушав нежданного посетителя, Варвара Васильевна отпускает его, провожая его к двери. Сиушов кланяется, целует руку княгини...

– Скажите, как фамилия посетившего Вас графа? – спрашивает княгиню мадам Лиотэ.

– Да это не граф, это простой русский крестьянин... – отвечает своей гостье-аристократке княгиня.

Помню из рассказов княгини Варвары Васильевны следующий маленький штрих их семейной жизни:

– Частенько бывало, просыпаюсь ночью, смотрю – нет в спальной мужа. Встаю и нахожу его в рабочем кабинете, на коленях стоящим у св. образов за молитвой.

С кончиной княгини, многолетней устроительницы Рождественской елки, собиравшей на праздник до 150 человек детворы, устройство елки перешло в руки людей, хотя и воспитанников старой школы, но туманной веры и нецерковных. В программах детской елки появились фокусники, запестрели такие перлы, как «канкан», «претворение воды в вино», «ученый профессор демонстрирует «хвост кита» (селедки), проглотившего пророка Иону», «райское яблоко, которое съела Ева», «танец моряков», предваренный словом конферансье «Кто исполнители танца, мальчики или девочки? – спросите д-ра К.».

Окончательно убедился я в том, что всё, что творится в области воспитании и образования молодежи в отрыве от Церкви, таит в себе зародыши морального разложения и духовного самоубийства.

* * *

Телефонный звонок. В. Жедринский умоляет немедленно прибыть в госпиталь к его больной дочери

Марии. Вхожу в палату, слышу громкий к отцу обращенный голос:

– Папа, прогони их!

– Кого прогнать?

– Да разве ты не видишь их, этих страшных...

Отец падает на колени, молится. Я читаю молитвы ко Св. Причастию. Больная успокаивается.

– Ушли, – произносит она.

Приняв Св. Дары Тела и Крови Христовых, Маша закрыла глаза и через несколько минут громко сказала:

– Папа, как легко, как мне хорошо! Сегодня я буду дома.

– Машенька, ты не представляешь, как мама и я будем счастливы.

Больная прерывает отца:

– Нет, папа, не в наш дом иду я сегодня...

И в этот же день она мирно отошла в Обители светлые, о которых сказал Господь – «в Доме Отца Моего обителей много...»

В один из будних дней посетил меня молодой настоятель римо-католического храма в поселке Бурназель – о. Иоанн Берхман.

– Я впервые встречаюсь с православным русским священником, пришел с Вами познакомиться.

Встретил я его ласково, провели мы в беседе более часа. Он горячо говорил о единстве православно-кафолической и римско-католической Церкви, о том, что Христос есть Единый Глава Церкви, Небесной и Воинствующей земной, что римское учение о главенстве и непогрешимости Папы не имеет подтверждения ни в Св. Писании, ни в Св. Предании, мы едины во Христе; и закончилась встреча чтением им молитвы «Отче наш» на латинском языке.

Но вот через месяца два после «мы едины» умирает в православной семье С. Щигельской, моей прихожанки еще по Брест-Литовску, ее мать, р. Б. Антонина, римо-католического исповедания.

В небольшой барачной комнате-кухне 7 человек: сын и дочь прихожанки с мужем и 2 детьми, их бабушка и прабабушка – р. Б. Антонина в гробу. Когда ранним вечером пришел ко мне К. Чистик – отец детей – с просьбой, чтобы я похоронил старушку, я понял, что заинтересованы они прежде всего в том, чтобы вынести на ночь из комнаты гроб с покойницей.

Отпевать покойницу, по моей просьбе, согласился о. Берхман. На следующий день к указанному им часу пошел за ним М.В. Геккер. Подходя к дверям нашего барачного храма, о. Берхман спрашивает, а где же покойница? М.В. Геккер, открывая дверь храма, указывает батюшке на стоящий в храме гроб, на что последовал ответ:

– Я туда не пойду! Вынесите гроб из храма, здесь я и прочитаю чин погребения...

Пришлось подчиниться. Вот-те и «мы едины во Христе!»...

* * *

– Антон Казимирович, почему Вы не определите Вашу супругу в госпиталь, ведь она нуждается в круглосуточном надзоре, – спросил я, встретив в Марракеше А.К. Карпинского.

– Батюшка, да разве это возможно? Я стараюсь руководствоваться в жизни Божиим законом, законом Любви, о котором говорит и ап. Павел: «друг друга тяготы носите...». Разве допустимо Богом мне данного больного Друга отдать в грубые руки больничных рабочих?

И он рассказал мне о том, как женился на юге России на чудной по сердцу бельгийке, как были они счастливы, в какой радости друг о друге протекала их жизнь... Но недолго это продолжалось. Началась в России разруха, пришлось им быть свидетелями невероятных зверств, творимых теми, кто захватил власть в стране, пришлось им покинуть еще так недавно лучезарную Россию.

И вот, уже за границей в результате виденного и пережитого в поверженной России жена его душевно заболела – у нее началась мания преследования.

Тихое помешательство переходит часто в затяжное буйное. Болезнь прогрессирует.

А.К. Карпинский служит директором химического завода в Сиди-Маруф, вблизи г. Казабланка. С утра до его возвращения со службы смотрит за больной опытная сестра милосердия, а с ее уходом забота о больной ложится на него. Частые бессонные ночи. Но он благодарит Бога за то, что дает ему Господь силы для несения Креста любви к больной.

11 апреля 1953 года стоит у калитки приходской усадьбы в Казабланке, слезами омывая лице свое, Антон Казимирович.

– Батюшка, скончалась моя Лизочка, умоляю вас, не откажитесь похоронить ее. Вот наша брачная метрика. Она римо-католического исповедания, но венчались мы в православном храме, и вместе со мной она всегда посещала православный храм.

Говорит, а лицо его заливается слезами. Израненное сердце излечивается прикосновением к нему Христа – Любви Божией. Я внял его просьбе: отпевал покойную с участием хора.

* * *

В начале 1953 года для управления приходами и общинами в Северной Африке прибыл в Тунис преосвященный епископ Нафанаил. В марте-июле получил от него 2 письма, в которых глубоко мной почитаемый Владыка писал:

"ЕПИСКОП НАФАНАИЛ

Rue de Cronstadt.

Montfleury. Tunis

Ваше Высокоблагословение,

дорогой и глубокочтимый батюшка о. Митрофан.

Предполагая создать Епархиальное Управление, я намереваюсь пригласить в него Вас, о. Василия Шустина и старосту Тунисского прихода С.С. Плешко.

Собираться мы будем раз в год. В этом году собраться не удастся, так как я хочу лучше осенью приехать к Вам, а Вас сюда пригласить на будущий год, когда Владыка Иоанн по моей просьбе назначил у нас в Тунисе собраться ежегодному архиерейскому совещанию всех Преосвященных церковного округа Западной Европы и Северной Африки. Тогда приглашу я и Вас и о. Василия.

Очень многие тут с горячей сердечной любовью и глубоким уважением вспоминают Вас, воистину Вы приобрели сердца тунисцев. И мне очень отрадно слышать эти многие добрые, согревающие сердце слова о Вас, милый батюшка. Я же рассказываю им о Ваших добрых подвигах в незабвенное для всех нас «героическое» время 1945–46 гг. в Германии.

По Вашему доброму примеру хочу и я тут издавать маленький церковный листок. На этот предмет очень буду просить Вас и о. Григория присылать мне корреспонденцию из Марокко. Я очень любил его статьи, которые он (за подписью «Клавдия и Григорий Баранниковы») присылал нам в Словакию для журнала «Православная Русь». Если даст Бог это дело пойдет, то я переведу сюда свою типографию из Англии и буду издавать журнал типографски...

Огорчило меня Ваше желание оставить Вашу святую работу в Африке и направиться за океан. Очень мне хотелось бы отговорить Вас от этой мысли. Прежде всего указанием на то, какое огромное, какое незаменимое дело вручил Вам Господь в той стране, где Вы с таким успехом трудитесь.

И ведь это дело теснейшим образом связано персонально с Вами. Вы уйдете – и оно рухнет. Будем с Вами верны Старому Свету. Я очень просился не быть назначенным в Вашингтон, куда меня назначил было Синод после того, как меня выкинули из Англии. Бог даст, когда буду у Вас, расскажу Вам все это подробно. Исполать Вам, родной Батюшка...

Не посетуйте за, может быть, несколько резкие мои убеждения Вам – не бросать Старого Света, Богом нам данной Африки. Поверьте, что эти убеждения продиктованы искренней любовью и глубочайшим уважением к Вам.

Ваш искренний почитатель и любящий богомолец

Епископ Нафанаил.

К великому прискорбию духовенства Северной Африки не пришлось нам трудиться с епископом Нафанаилом, рухнули его светлые планы апостольского служения в Богом нам данной Африке.

В первых числах января 1955 года получил я Указ из Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей за № 1988:

«17-го декабря 1954 года слушали: Устное представление Высокопреосвященного Председателя Архиерейского Синода о том, что с отъездом преосвященного епископа Нафанаила из Туниса русские православные общины в Северной Африке остались без общего возглавителя.

Поскольку назначение в Тунис архиерея теперь не предвидится, наиболее целесообразным было бы назначение Администратором русских православных общин в Северной Африке старшего и наиболее опытного из находящихся там священников, а именно протоиерея Митрофана Зноско.

Постановили: назначить Вас Администратором русских православных общин в Северной Африке с подчинением Вам, кроме общин в Марокко, общин в Алжире, Тунисе и Бизерте.

О чем послать Указы Представителю А. Синода в Западной Европе Преосвященному Архиепископу Иоанну и Вам.

Подпись: Председатель А. Синода

(-) Митрополит АНАСТАСИЙ».

Синодальная печать.

Вслед за этим получил я и следующий Указ за № 1991:

«АРХИЕРЕЙСКИЙ СИНОД

РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ заграницей:

17-го декабря 1954 года слушали:

Устное представление Председателя Архиерейского СИНОДА о награждении Вас митрой за Ваше отлично усердное служение Св. Церкви, а также в связи с Вашим высоким положением как Администратора русских православных общин в Северной Африке.

Справка: Последняя награда – наперсный крест с украшениями получен был Вами в 1943 году.

Постановили: Наградить Вас митрою во внимание к Вашему отлично усердному служению Св. Церкви, выразившемуся особенно в организации ряда церковных общин в Марокко и к Вашему положению как Администратора русских православных общин в Северной Африке.

О чем послать Вам Указ.

Подпись: Председатель Архиерейского Синода

(-) Митрополит АНАСТАСИЙ».

Печать Синода.

По должности Администратора в годы 1955–58 посетил я для ознакомления с жизнью приходов и общин, для разбора недоразумений, примирения и братского общения с о.о. настоятелями дважды Тунис и три раза Алжир, в котором священствовал о. Василий ІІІустин, духовный сын Оптинского старца Амвросия и батюшки о. Иоанна Кронштадтского.

Указ о награждении митрой – в смятении духа – скрыл и от моей матушки, и от о. Григория с паствой, запрятав его среди бумаг в моем письменном столе. Через 2 года в дни моего отсутствия в Казабланке обнаружила его моя старшая дочь, всегда проявлявшая интерес к бумагам и письменному столу своего отца. За этим – от кого, остается для меня тайной – последовало донесение м. Анастасию о том, что я служу без митры.

* * *

– Батюшка, дочь моя Ниночка приняла протянутую руку ее школьного друга. Он француз, из очень хорошей барской семьи. Не откажитесь повенчать их в нашей церкви, – просит меня С.М. Котэн.

– Хорошо, пусть молодые зайдут ко мне на предбрачную беседу.

Через два дня снова появляется у меня Сергей Михайлович.

– Батюшка, мой будущий зять, оказывается, некрещеный...

Выясняется, что его предки, выходцы из Италии, были в близком родстве с одним из римских пап. Между ними произошла ссора, в результате которой его предки не только ушли из римо-католической церкви, но и поклялись в том, что их дети – мужского пола – и их потомки не будут крещены, подписав клятву своей кровью. Будущий зять хочет ограничиться заключением гражданского брака, но верующая невеста не соглашается сойтись с ним без Божия благословения, настаивает на церковном венчании.

Как же мне венчать некрещеного? Невозможно. Девушка в отчаянии, ее отец и жених – видно – страдают. Но нарушить клятву предков он не решается.

– Сергей Михайлович, помолитесь, Господь поможет нам, и зайдите ко мне через неделю.

«Несомненно, – думаю я, – сатана связал клятвой предков его». И вспомнив исцеление Господом согбенной женщины, к Нему обратился за советом. Тебе дано освободить его от уз сатаны – таково было мне веление пастырской совести.

В ближайший воскресный день Нина исповедалась, приступила к Чаше Жизни, а через две недели стояла с женихом в храме пред Господом. Храм переполнен французами. Дивно поет хор в полном составе. Я совершаю обручение, поем молебен Спасителю и Пречистой, предчтением Евангелия молодые громко четко читают и подписывают клятву в верности друг другу (присяга, по требнику Петра Могилы), после чего, на главы их возложив Евангелие, читаю текст Евангелия от Матфея (7,7–11), затем сугубая ектения и обычный отпуст с многолетием.

Молодые сияют от радости. А находчивый отец Нины во время пения многолетия обходит с тарелкой в храме присутствующих своих гостей, тем освободив себя от расходов на храм и причт. Через год после свадьбы умерла мать Нины. Все хлопоты о похоронах взял на себя зять покойной, умоляя меня совершить отпевание «строго по закону, без сокращений». К моему отъезду из Марокко у Ниночки с мужем было уже трое детей, все мальчики и все крещеные...

* * *

Клеветнические доносы в полицию так допекли меня, что я решил начать хлопоты об отъезде из Марокко. Нетрудно было узнать имена клеветников и содержание их донесений. Для этого были среди прихожан верные Державной России «мужи доверия» высших органов власти, русские старожилы Марокко. Имея такую возможность, решил я ею воспользоваться и открыто выступить против клеветников.

Ежегодно выступая перед паствой с докладом о положении Матери Церкви в СССР, решил я в 1956 году после обычного доклада сказать несколько слов об отрицательных явлениях в нашей православно-русской семье в Марокко, в жизни общины.

– Дорогие мои, зная ваше глубокое уважение и преданность пославшему меня к вам, в Марокко, Главе Русской Зарубежной Церкви Митрополиту Анастасию, с горечью отмечаю отсутствие у многих уважения к посланному им настоятелю русской православной общины. Об этом свидетельствует поток клеветнических на меня доносов в органы полиции и разведки.

Обращаюсь к злоязычникам: «Господа, вы забыли о том, что не бывает тайного, которое бы не стало явным. Так вот, я перечисляю в порядке поступления в полицию доносы на настоятеля общины и их содержание, не называя их авторов... Предупреждаю, если доносы будут продолжаться, я буду вынужден назвать имена их с амвона, в храме...»

Мое выступление вызвало в определенном кругу вспышку гнева и негодования, вскоре угасшую, но зато прекратились доносы на священника.

* * *

– Вы, батюшка, у нас новый человек. Вам следует проявлять большую осмотрительность в общении с людьми, чтобы не допустить в своей пастырской работе непоправимую ошибку. Советую вам не вступать в общение с домом Н.И. и С.В. Лукановых, это ярко выраженные советские, хотя и без советского паспорта, а Петра К-ча вон гоните из приходского совета, это атеист, введенный в состав приходского совета по личному знакомству...

Как опасны для пастыря подобные «шептуны», непрошенные осведомители с характеристикой ряда прихожан. Таким «шептуном» в первые же дни моего пребывания в Казабланке явился Т.И. С-ий. Человек несомненно верующий, церковный, в личной жизни порядочный, но оценивавший всех через призму личной и своей жены симпатии и личных отношений.

Выслушав милейшего Т.И., отправился я на следующий день к названным им лицам. И стыдно мне стало за «ревнующего о благе православного общества». Названный им атеистом Петр Николаевич К-ч оказался скупым на слова, деликатным в обращении, замкнутым глубоким христианином. Его я полюбил, к нему обращался за советами и ввел его в Совет общины.

А в семье, вернее – в доме болящего Сергея Васильевича и Нины Ивановны Лукановых, я душевно отдыхал от общественных дрязг. Чтобы дать прикованному к постели тяжким недугом Сергею В. возможность помолиться за обедней и принять Святых Тайн Тела и Крови Христовых, я дважды в году совершал в его доме Литургию. Пел хор из 4-х человек.

Отмечу прежде сказанное: своим даром батюшке 10 тысяч франков в 1948 году Нина Ивановна положила основание «Свято-Сергиевского Благотворительного Фонда» при настоятеле общины, и этот Фонд за 9–10 лет своего существования выдал пособий на сумму, превышающую три миллиона 500 тысяч франков.

Сергей Васильевич Л. упокоился 12 марта 1954 года. К его кончине прибыл я с напутственной молитвой. Неподвижно, не подавая признаков жизни, лежит Сергей В. Я читаю отходную. На мое плечо неожиданно опускается рука Нины Ивановны.

– Батюшка, я не в состоянии дальше слушать страшные слова отходной, Сереже они не нужны, он уже их не воспринимает...

И в этот момент, как бы в ответ на слова любимой жены, зашевелилась правая рука отходящего, пытаясь сложить пальцы для крестного знамения.

– Нина Ивановна, смотрите – вот вам ответ на вашу просьбу...

Нина Ивановна подошла к мужу и помогла ему осенить себя крестом. Я закончил молитву.

Вскоре мирно закончил свой крестный жизненный путь и р. Б. Сергей. Сколько горьких упреков и осуждений пришлось выслушать от «ревнителей Православия », осуждавших священника за совершение Литургии в частном доме, у больного, для причастия которого существуют запасные Святые Дары.

* * *

Выхожу в одно лучезарное утро из храма. У дверей храма стоит дама. Увидав батюшку, спрашивает:

– Скажите, будет ли сегодня Литургия?

– По какому случаю? – спрашиваю я.

– Да ведь сегодня «обретение мощей Иисуса Христа»...

* * *

Захожу 17 ноября 1956 года перед началом всенощного бдения к старцу адмиралу А.И. Русину. Недомогавший старец лежит. Совершил молитву, беседуем. Старец делится пережитым в дни измены Государю видных генералов, говорит и о бывших попытках вызвать в нем недоверие ко мне, «разбить наши близкие отношения».

– Но я не от Вас, батюшка, а от них отошел.

После моего вопроса, как он себя чувствует, адмирал сказал:

– Я, батюшка, благодарю Господа за жизнь мою, но уже она в тягость мне. После всего пережитого, после трагедии Государя и России тяжко нести бремя 96-летия. Как бы возблагодарил Господа, если бы Он сегодня призвал меня.

– Адмирал, Вы с таким спокойствием говорите о своей кончине, о смерти. Неужели нет у Вас страха перед смертью?

– Христов и Государя воин, батюшка, смерти не боится. А я всегда был православно верующим, я сын священника, я христианин.

– Меня радуют слова Ваши, дорогой адмирал.

– А меня радует Ваша, батюшка, радость. Не боюсь я пути, на который вступаю, оставив бренный сосуд. Путь указан нам Спасителем нашим, «в доме Отца Моего обителей много». Я, батюшка, знаю, что встретят меня мой родитель, верный служитель Алтаря Господня, и моя мама – Анна, воспитавшая меня в вере и благочестии, вложившие в меня чувство долга и чести. Один грех тревожит меня. Занимая при Государе большие посты, я не был примерным посетителем храма Божия, церковных служб и тем как бы оправдывал нецерковность моих подчиненных. Это мой тяжелый грех пред Богом и пред Россией, в котором я всегда каялся.

Отпуская меня после этой беседы-исповеди ко всенощной, старец трижды перекрестил меня и вручил мне на память свою палку с покрытой серебром ручкой.

Не пропускавший в годы моего пребывания в Марокко ни одной воскресной и праздничной Литургии, всегда приходивший в храм к самому началу Литургии и преклонявший колени при словах ектении «христианския кончины живота нашего безболезненны, непостыдны, мирны, и добраго ответа на Страшнем Судище Христове, просим» – старец-адмирал во время всенощного бдения тихо, мирно отошел ко Господу.

* * *

В 5 часов утра на 18 января 1957 года отошел в лучший мир р. Б. Иосиф Ярощук. С 9-летнего возраста оставшись сиротой, рос он при Церкви, на служение которой был призван в 1938 году по окончании регентских курсов при Свято-Онуфриевском Яблочинском монастыре.

В годы 1938–44 был он псаломщиком-регентом в селе Черск, Брестской епархии. Ни вызовы в НКВД, ни посулы и пытки, ни угрозы ссылкой, ничто не поколебало его верности Церкви: он до конца оставался стойким, верным служителем Ея.

Перенесенные в подвале НКВД удары в спину и падение с высокой лестницы на работе в Марокко (с повреждением позвоночника) привели его к преждевременной кончине. Долго и тяжело болел р. Б. Иосиф. От двух до пяти часов проводил я ежедневно у его ложа, беседуя и читая акафисты Спасителю и Пречистой, слушая его наставления жене и детям.

– Маруся, я рад, что меня, а не тебя забирает Господь. Тебе легче будет воспитать и поставить детей на ноги, ты не растеряешься. Вместо меня остается у тебя и у детей Высший Отец – это Господь. Ему будьте послушны, а вы, дети, слушайте еще маму, ей не прекословьте, ее устами будет вам говорить Сам Господь и я, к Нему уходящий. Помни, Маруся, у тебя остается великий Божий дар – это дети наши. Береги их, воспитывай в любви к Богу и молитве и в строгости. Учи их так, как и меня учил мой отец, идти в жизни «узким путем, а не широким». Отец не оставил мне наследства, но он дал мне свое честное имя и великое наставление – «два пути в жизни, сынок, широкий и узкий. Всегда иди узким путем; дольше и тяжелее идти, но зато никогда на этом пути не заблудишься, никогда Бога не потеряешь и душе не повредишь. А это в жизни главное». И я шел этим путем. Раз решил попробовать широкого пути, но быстро раскаялся. Маруся, батюшка, знает об этом, она видела, сколько слез пролил я тогда за нарушение отцовского наставления. Не ищи, Маруся, себе нового друга. Его ты не найдешь. Был у тебя один Богом данный друг, твой муж, и другого не найдешь. А то, что можешь встретить, тебе это не надо, это духовно тебя убьет и детям повредит... Тяжело мне, батюшка, ох как тяжело. Искушает сатана, чтобы на Господа возроптал я, но нет, не дождется. На все Его Святая Воля. Ты не плачь, Маруся, еще я не умираю, только спешу дать тебе наставление, ибо не знаю – может, в ближайший день лишусь памяти, а может, и рассудок... тогда не смогу ничего вам сказать.

Светло, с глубокой верой в Промысл Божий, мирно отошел верный Христов слуга, оставив вдову и троих ребят, старшему было 14 лет. Заботу о семье почившего взял на себя «Свято-Сергиевский Благотворительный Фонд», благодаря отзывчивости группы верующих обеспечив вдове вплоть до ее отъезда в США полное месячное жалованье в сумме, получаемой ее покойным мужем, плюс ежемесячную выплату за квартиру.

Чтобы обеспечить вдове первые шаги в США, в одном из банков Нью-Йорка был открыт на имя вдовы счет, в который поступали пожертвования от бывших марокканцев в пользу осиротевшей семьи. В организации этого сбора принял живое участие И.Н. Ростовцев.

* * *

Еще в конце 1953 года после резких выступлений против меня некоторых из молодых членов РОВСа-НОРР решил я уйти с должности настоятеля общины, возложив свои полномочия на о. Григория, на что получил в личном письме м. Анастасия от 28 декабря следующий ответ:

«Глубокочтимый о. Протоиерей!

Я очень удивлен был Вашим неожиданным решением снять с себя свои наиболее ответственные обязанности, переложив их на о. Григория Баранникова. Последний смутился, почувствовав себя не подготовленным к ним, что, конечно, вполне справедливо. Я удивился, увидав его подпись на Рождественском письме стоящей выше Вашей. Ваше заявление о желании занять такое положение в Марокко не принято мною и не одобрено Архиерейским Собором, и Вы остаетесь на своем прежнем посту с прежним кругом Ваших полномочий.

Итак, мужайтесь, бодрствуйте и будьте тверды во всех путях своих.

Ваш усердный доброжелатель

(-) м. Анастасий».

Хлопоты о постройке храма приближались к концу. Приближался и крайний срок – ради дальнейшего образования детей – к отъезду из Марокко. На мою просьбу о переводе меня в другую страну последовал от м. Анастасия следующий (в личном письме) ответ (август 1957):

«К сожалению, я не вижу пока соответствующего места, куда бы мы могли устроить Вас: имею в виду Ваши семейные условия. Поэтому я советовал бы Вам не спешить с ликвидацией Ваших приходских и домашних дел, дав нам время предусмотреть для Вас место нового служения, где бы Вы с наибольшею пользою могли бы поработать на ниве церковной в последующие годы Вашей жизни».

Вскоре после этого письма Владыки Митрополита получил письмо от Архиепископа Берлинского Александра. Владыка предлагает мне место в Берлине:

«Нам необходимо теперь иметь священника в Берлине... При сем посылаю Вам выписку из письма протоиерея Г. Граббе, где он рекомендует именно Вас как хорошего Администратора».

«Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Архипастырь! – пишет 7 февраля 1957 года о. Георгий Граббе владыке Александру, – ... я виделся с адвокатом нашего благотворителя. Последний по-прежнему заинтересован Берлином. У меня впечатление, что пока мы туда не найдем кого-либо из священников, который мог бы развить там работу и, может быть, отобрать имущество от большевиков, помощь могла бы быть щедрой и священник был бы обеспечен как никто из нашего духовенства. Интересно, что ответит Вам о. М. Зноско. Он туда очень подходит, если решится на такое место. Он мог бы там собрать деньги на будущее время, оплачивая обучение детей».

Более подробные данные, касающиеся моего положения и материального обеспечения, получил я из Канцелярии Синода. Кроме прихода в Берлине, в моем ведении как Администратора целая область с непосредственным подчинением Председателю Синода, с прекрасным месячным жалованьем в 50.000 долларов, с квартирой для семьи по моему выбору – в Берлине, Франкфурте или Мюнхене, с оплатой полетов к семье плюс разъездные.

Предложение по моему характеру, да и материально заманчивое. Уверен в том, что и собор Берлинский стал бы вскоре моим приходским храмом. Но... обязанность (или необходимость) поддерживать связь с оккупационными властями трех зон, с Мировым Советом Церквей и с Комитетом Трушновича... это не по мне.

И решил я отказаться от заманчивого и лестного предложения, ссылаясь на то, что моя там деятельность может печально отразиться на моих родственниках в Польше и в подъяремной России. В ответ на отказ получил от о. Г. Граббе следующее письмо:

«КАНЦЕЛЯРИЯ АРХИЕРЕЙСКОГО СИНОДА

Правитель Дел.

25 сентября 1957 года.

Ваше Высокоблагословение, глубокоуважаемый о. Протоиерей!

Думается мне, что Вы и в Марокко достаточно насолили большевикам и что если бы такая Ваша деятельность угрожала кому-нибудь из Ваших близких, то они могли бы пострадать где бы Вы ни были и Ваша работа в Берлине для них не более опасна, чем в другом месте и, следовательно, разницы большой не будет. Между тем, для обеспечения Вашей семьи лучшего места нельзя себе представить. Поэтому мне кажется, что Вам следовало бы вновь обдумать этот вопрос».

Не внял я голосу Правителя Дел Синода, это человек «задней мысли».

В январе 1957 года владыка Митрополит Анастасий в личном письме (от 17/1) запросил меня:

«Писал ли Вам Архиепископ Иоанн, что он хотел бы предложить Вам место в новом храме в Париже? Прошу не отказываться от этого предложения».

Не в 1957 году, а в январе 1958 получил я письмо от Архиепископа Иоанна, в котором он предложил мне прибыть в Париж для решения вопроса о восстановлении в Париже нашего соборного прихода с возможным назначением меня настоятелем этого прихода. За этим письмом последовала из США телеграмма от владыки м. Анастасия с предписанием отбыть в Париж. В начале февраля я вылетел в Париж. «Новым храмом», о котором писал мне в январе 1957 года владыка Анастасий, оказался «бокс» – убогий гараж на одну машину.

В отчетном рапорте м. Анастасию от 4 апреля о поездке в Париж (с копией владыке Иоанну) я писал:

«Данные для восстановления и развития нашего прихода в Париже, бесспорно, имеются, что установлено мною в результате моего ознакомления и общения с широким крутом парижской эмиграции. Я встретился с двумя преосвященными экзархата, дважды встретился и беседовал с нашим соборным духовенством, посетил многих настоятелей евлогианских приходов, встретился и беседовал с церковными деятелями экзархата, с некоторыми профессорами Богословского Института на рю де Кримэ, посетил собрание Кадет и собрание, посвященное писателю Зайцеву. Посетил также две русских бакалейных лавки, владельцы которых оказали мне исключительное внимание: в течение двух дней они нашли к продаже б. протестантский храм с двухэтажным, рядом с храмом, домом, о чем я подробно пишу в докладной Священному Синоду».

В моей докладной Архиерейскому Синоду я указал, что приобретение найденного к продаже протестантского храма с прилегающим к нему домом вблизи Военной Академии является первейшей необходимостью и условием для возрождения в Париже соборного прихода.

Для приобретения этого имущества к сумме, которой уже располагает местный приход, нужна ссуда не более 5 тысяч долларов, каковая будет постепенно возвращена в кассу Синода.

На это последовал ответ: Синод не располагает такими средствами... Таким Образом, моя поездка и труды в Париже оказались напрасными. В письме своем от 12 августа 1958 года владыка Архиепископ Александр Германский написал мне:

«Мне очень печально, что Синод наш, невзирая на то, что Вы нашли в Париже подходящий храм для нашего прихода, не заставил Владыку Иоанна серьезно заняться этим делом».

Я же полагаю, что владыка Архиепископ Иоанн здесь не причем.

Место в Париже меня вполне устраивало, о чем и сообщил я владыке Иоанну. Но ответ Синодальной Канцелярии на мою докладную и, особенно, возмутившее меня письмо П.С. Лопухина – секретаря Епархиального Управления, в котором милейший Лопухин, можно сказать, учинил священнику политический допрос, ставя в зависимость от моего ответа приемлемость моей кандидатуры, заставило меня от настоятельства в Париже отказаться. Секретарь Епархиального Управления написал мне:

«Возможность Вашей кандидатуры известна местным людям, она обсуждается, меня спрашивают о Вас, и я отвечаю, что знаю, но есть один вопрос, на который я ответить не могу. Спрашивают, правда ли, что Вы причастны к политической деятельности солидаристов...»

Вышедшему из своих рамок секретарю Епархиального Управления, почтеннейшему П.С. Лопухину я ответил:

«Прошу Высокопреосвященного Владыку Иоанна, мною глубоко почитаемого и любимого Архипастыря, снять мою кандидатуру на должность настоятеля прихода Русской Зарубежной Церкви в Париже не потому, что я причастен к политической работе или состою в какой-либо партии, нет – партии суть сеяние врага нашего общего спасения, – а потому что как иерей Бога Вышнего, Ему Единому совершающий служение, глубоко возмущен Вашим политическим допросом. Принципиально отвергаю подобный подход Епархиального Управления к иерею... О себе же скажу: я слуга Божий, служу Богу и Его Святой Церкви, а не вкусам и политическим вожделениям плотских людей. Вы прекрасно должны знать, что своей принадлежностью к любой политической партии священник отсекает себя невидимо от Тела Христова, лишается благодати священства, становится наемником, не воином Христа, а служителем вторичного добра становится он».

К Новому 1958 году закончил постройку Свято-Успенского храма в Казабланке. 25 января, в день св. мц. Татианы, храм освятили. Ко дню освящения храма разослал я рассеянным по всей стране прихожанам следующее обращение:

«Слава Богу! Наше десятилетие служения в Марокко мы заканчиваем освящением вам – сыны России – принадлежащего Свято-Успенского храма в Казабланке с приходским домом.

В создание храма вложено нами самое дорогое, что унесли мы с собой в сердцах наших из России.

Жизнь человека, наша с вами, сыны рассеяния Российского, жизнь есть борьба за душу нашего народа, за Духа Божия в человеке. И все, что мы делаем на чужбине, отражает наше место в этой борьбе, отражает наше достоинство или никчемность, нашу верность высшим ценностям – Богу и Отечеству – или Им нашу неверность, бездуховность нашу и, таким образом, наше ничтожество.

Мы благодарим Господа за то, что вдали от Родины дает Он силы отвергнуть «богов чужих», сохранить ясное сознание и живое понимание того, что без стояния сердцем в Церкви Православной русский человек есть ничто и жизнь его является игрушкой в руках «человекоубийцы искони» или в лучшем случае становится пустой, а сам он, уходя в так называемые политические и общественные дела, представляет собой «медь звенящую и кимвал бряцающий», т.е. становится пустоцветом.

Никто не узнает о всех тех трудностях, которые пришлось перенести и пережить нам за эти десять лет, особенно же – в хлопотах по созданию скромного духовного центра в Казабланке. Мало кто верил, что удастся нам успешно завершить святое дело, клич к началу которого был брошен, но отвергнут еще в 1948 году. Мы скорбим о тех, кто в деле создания в Казабланке духовного русского очага уклонился от выполнения своего долга перед Церковью и своими соотечественниками: из 430 семейств нашей общины 190 не вняли нашему призыву принять участие в святом деле.

«Объединяйтесь, русские люди, Я рассчитываю на вас», – возгласил некогда Царь-мученик. Его клич, как и клич св. Патриарха Тихона к объединению ВСЕХ под знаменем Святых в Земле Русской просиявших, не был услышан. И сейчас русские люди идут вразброд, по басне Крылова, что неоднократно проявлялось и в жизни русской колонии в Марокко, посему-то и страдаем, посему-то и сроки спасения Отечества не приходят.

В заключение скажу следующее: существует старинная поговорка «Не строй храма, пригрей сироту». Слава Господу, с Божьей помощью мы и сироту пригрели, да и храм соорудили. Говоря о сироте, имею в виду то, что в течение полутора лет на добровольные взносы в «Свято-Сергиевский Фонд» мы содержали семью покойного во Христе брата нашего Иосифа Ярощука, состоящую из четырех душ, совершая этот акт любви просто, без рекламы и осложнений. Этими двумя во имя Господа делами Христова семья в Марокко – Русская Православная община – венчала десятилетие своего в этой стране существования».

На собрании, посвященном освящению храма, заменивший адмирала А.И. Русина на посту заместителя Председателя общины – благороднейший Петр Николаевич Коларович, в своем слове сказал:

– В то время, как подавляющее большинство прихожан не видело никакой возможности предпринять на собранные суммы покупку земли и постройку храма, свершилось чудо: вот у нас наша церковь, построенная на клочке нашей собственной, а поэтому, можно сказать, и русской земли... Мне хочется отметить еще одну черту реализации Вашего, батюшка, замысла.

Когда местная пресса узнала, по достоинству оценила духовный масштаб этого отрадного явления, явления радостного – празднества открытия храма – и уделила ему на страницах газет видное место и хвалебный отзыв, Вы, отец Митрофан, в разговоре со мной сказали следующее: моя мечта – это чтобы наш Свято-Успенский храм, когда возродится Россия, стал бы храмом будущего Российского Консульства в Казабланке и чтобы эта частица земли стала подлинно русской землей.

В этом сказался весь Ваш духовный облик как служителя Церкви и Отечества.

* * *

Закончил я мое в Африке послушание. Приближался тяжелый момент разлуки с о. Григорием, с паствой и со страной, которые я полюбил.

Не успел я еще пережить разлуку с моей первой любовью, с прихожанами Свято-Никольского храма в Бресте, а тут новая разлука. Терзает меня все годы мысль о том, что бранит меня брестская паства за неожиданное, молниеносное в субботний день, перед всенощным бдением, исчезновение. После неудач с Германией и Парижем обратился я к Авве Анастасию с просьбой о предоставлении мне места в США. В декабре получил я от Аввы письмо (от 11 декабря):

«Прошу не унывать от столь долгого ожидания возможности лучшего устроения для Вас, которого мы все признали бы Вас достойным. Мы имеем в виду и будем и далее стараться устроить Вас на соответствующее Вашим способностям и семейным нуждам.

Надеюсь, Господь вознаградит Ваше терпение.

Призывая на Вас Божие благословение, остаюсь Вашим доброжелателем

(-) Митрополит Анастасий».

К середине 1959 года получил я Указ: «Протоиерей Митрофан Зноско освобождается от должности Администратора русских православных общин в Северной Африке и Настоятеля русской православной общины в Марокко по прошению, в связи с переселением его семьи в Северную Америку, С ОТЧИСЛЕНИЕМ ЕГО В РАСПОРЯЖЕНИЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ АРХИЕРЕЙСКОГО СИНОДА впредь до получения им нового назначения. Ему выражается благодарность за его особое пастырское усердие и умелое ведение дела».

21 июня сдал я дела новому настоятелю общины о. Григорию Баранникову, 22 июня послал Митрополиту Анастасию рапорт, а 28 июня отбыл в США в «личное распоряжение Председателя Архиерейского Синода».

282

L’EGLISE ORTHODOXE RUSSE A L'ETRANGER

13, Rue de Blida, Casablanca, Maroc – Telephone: 616–93

Communaute et Eglise Orthodoxe Russe au Maroc Reference, & 356

Casablanca, Le 22 июня 1959 года.

ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВУ,

ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННЕЙШЕМУ

МИТРОПОЛИТУ АНАСТАСИЮ,

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ АРХИЕРЕЙСКОГО СИНОДА

РУССКОЙ ЗАРУБЕЖНОЙ ЦЕРКВИ,

НЬЮ-ЙОРК

РАПОРТ

Ваше Высокопреосвященство,

настоящим сыновне довожу до Вашего сведения, что согласно Вашего распоряжения от 16/29 мая с. г., сообщенного мне письмом Канцелярии Архиерейского Синода за № 11/35/19/50 от 17/30 мая, ПРИХОД-ОБЩИНА в Марокко СДАН мною Протоиерею Григорию Баранникову по акту от 21-го июня сего года. Один экземпляр АКТА сдачи-приема общины прилагаю к сему моему рапорту.

Со скорбью сердечной готовясь к отъезду из Северной Африки, с которой как в лице паствы, так и в лице северо-африканского духовенства нашего навеки связан я узами молитвы и любви, побуждаемый любовью и заботой о деле церковном в Марокко, прошу благословения обратить внимание Вашего Высокопреосвященства на следующее:

1. Марокко не может долгое время оставаться при одном священнике как ввиду громадной территории русской православной общины в этой стране, так и ввиду НЕОБХОДИМОСТИ РЕГУЛЯРНОГО совершения богослужений в храмах Танжера, Рабата и Марракеша, не говоря о центральном храме-подворье в Казабланке и о Бурназеле, в котором также имеется постоянный храм и проживает до 100 человек прихожан.

2. В Марокко НЕОБХОДИМО послать в качестве второго священника монаха или бездетного женатого священника. Русская Православная община в Марокко насчитывает в настоящее время до 600 человек, разбросанных по всей стране, и без особых усилий может обеспечить двух священников при существующих бесплатных приходских квартирах.

Заканчивая мое послушание в Марокко, возношу СЛАВУ СПАСИТЕЛЮ-БОГУ, давшему мне силы нести в этой солнечной стране труд пастырства, приношу благодарность и Вам, ABBA, за руководство и постоянную духовную помощь и моральную поддержку, оказываемые мне Вашим Высокопреосвященством во все время моего пребывания на постах служения церковного в Северной Африке, особенно же в периоды, когда покидали меня силы и, казалось, отступил от меня Господь. Заканчивая послушание по должности администратора общин наших в Северной Африке, по долгу совести пастырской и служебному долгу, представлю на усмотрение Вашего Высокопреосвященства в ближайшее время доклад о жизни, положении и нуждах русских общин в С. Африке ко дню освобождения меня от должности администратора.

Припадая к первосвятительским стопам Вашего Высокопреосвященства и смиренно лобызая благословляющую десницу, остаюсь Вашего Высокопреосвященства недостойнейший послушник

Митроф. протоиерей Митрофан Зноско.

АКТ

Нижеподписавшиеся настоятель Русской Православной общины в Марокко митрофорный протоиерей МИТРОФАН ЗНОСКО-БОРОВСКИЙ, с одной стороны, и протоиерей о. ГРИГОРИЙ БАРАННИКОВ, настоятель Свято-Воскресенского храма в Рабате, с другой стороны, составили настоящий акт в трех экземплярах в том, что первый сдал, а второй принял:

1. НЕДВИЖИМОЕ ИМУЩЕСТВО русской православной общины в Марокко:

а) Свято-Успенский храм в Казабланке стоимостью 1.338.103 франка;

б) Усадьбу с причтовым домом при храме стоимостью 3.470.685 франков;

б) Часовню на кладбище Бен-Мсик стоимостью 200.000 франков;

НА ОБЩУЮ СУММУ – 5.008.788 франков.

В эту сумму 5.008.788 франков НЕ ВНЕСЕНА стоимость строительного материала, так как весь строительный материал получен БЕСПЛАТНО от строительных фирм Г.В. Гнедича и М.П. Герасименко. Храм строился при бесплатных архитекторе и инженере.

2. ДВИЖИМОЕ ИМУЩЕСТВО-ИНВЕНТАРЬ СВЯТО-УСПЕНСКОГО ХРАМА и к нему приписных храмов и часовни:

а) Свято-Успенского храма в Казабланке по состоянию на 1-ое января 1959 года – 1.697.180 франков;

б) Свято-Троицкой церкви в Бурназеле по состоянию на 15-ое мая 1959 года – 762.050 франков;

в) Свято-Воскресенской церкви в Рабате по состоянию на 1-ое июня 1959 года – 285.185 франков;

г) Державной иконы Божией Матери в Марракеше по состоянию на 15-ое июня 1959 года – 36.300 франков;

д) Часовни на кладбище – 5.000 франков;

НА ОБЩУЮ СУММУ – 2.785.715 франков.

3. Документы на недвижимое имущество.

4. Инвентарную книгу с полным занесением всего инвентаря указанных храмов, кроме храма св. пророка Даниила в Танжер и часовни на кладбище на сумму 2.785.715 франков.

5. Церковный архив с 1948 года по июнь года 1959-го.

6. Печати церковные ДВЕ: одна с текстом русским и вторая с французским текстом, и ОДИН ШТАМП.

7. Документы по строительному фонду.

8. Метрическую книгу, бланки метрические о родившихся и бракосочетавшихся, венчики и молитвы разрешительные.

9. Помянник с записью имен строителей храма и созидателей подворья в Казабланке.

ИЮНЯ 21-го 1959 года.

СДАЛ (подпись прот. М. Зноско).

ПРИНЯЛ (подпись прот. Г. Баранникова).

* * *

Моя последняя Литургия в Успенском храме. Прощание. Подходит ко кресту друг искренний Руси Державной, дореволюционный дипломат-американец р. Б. Хукер. Приложившись ко кресту, кладет на мои плечи руки свои, целует любящего его батюшку и говорит:

– Батюшка, куда Вы направляете стопы свои! Не найдете вы там того, к чему стремится душа христианина и честная натура человека...

И слезы потекли по лицу патриота Америки...

Но... Жребий брошен!

Покидаю светлое Марокко, унося в сердце и в памяти любовь к стране и ее народу, проявлявшему к русскому батюшке за все 11 лет моих по всей стране служебных «трудовых прогулок» в арабских автобусах, в поездах и пешеходом в рясе с крестом на груди исключительный такт и внимание.

Особое чувство благодарности тем, кто был для меня, часто изнемогающего, моральной поддержкой, примером христианской настроенности и живой глубокой веры, как моя всех охватывавшая своим тихим любящим сердцем Матушка, большой духовной мудрости прот. о. Григорий – мой тихий и кроткий помощник, княгиня В.В. Урусова с ее дочерью Варварой Подчертковой, Антон Казимирович Карпинский, Нина Ивановна Луканова, старец-адмирал Русин – мой долголетний староста, Анатолий Михайлович Чельцов из г. Фез, Елизавета Николаевна фон Кнорринг, Елена Николаевна Безак и генеральский сын, офицер Императорской Армии Василий Петрович Дмитриевский, упокоившийся и погребенный на св. Горе Афон.

Все они – благодатные светлячки в моей жизни.