Херувимы

Потрясают мир, когда ходят.

Таргум.

Насколько трудно что-нибудь сказать о природе херувимов, видно из того, что христианское богословие не сразу пришло к определенному убеждению на счет того, считать ли херувимов действительными существами или только символами, образами для представления свойств и действий Божиих. У древних церковных писателей, затрагивавших этот вопрос, преобладало второе мнение. Под влиянием Филона, считавшего херувимов то символами творческой и царственной силы Божией (De Vita Mosis 5, 3), благости и всемогущества Божия, то даже символами двух полушарий (De cheruvim р. 112), Климент Александрийский, на основании безусловного запрещения всяких изображений в скинии, не допускает, чтобы херувимы, изображения которых имела скиния, были действительными существами, а видит в них символы текучего времени (крылья), двух полюсов или двух полушарий (Strom. 5, 6). Подобного мнения о херувимах держался и Тертуллиан, как показывает его объяснение места в Быт. 3:24 о херувиме и пламенном мече: «Бог отделил рай от человеческого обиталища знойным поясом земли» (Ароl. 4, 7). Блж. Иероним приводит целый ряд известных ему попыток символического объяснения херувимов (кроме указанных – еще в смысле составных частей человеческого существа, 4 элементов мира и 4 евангелий; к последнему склоняется отчасти, и он сам. Толк. на Иез. 1; предисл. к толк. на Мф.). И блж. Феодорит колеблется в признании за херувимами самостоятельного существования: по его мнению, «херувимами Писание называет все могущественное; так оно говорит: «седяй на херувимах» вместо «крепостию царствуяй» и «взыде на херувимы и лете» вместо «явился со славою многою».

Нельзя не заметить, что такой взгляд на херувимов, не говоря о том, что он стоит в прямой зависимости от воззрений на этот предмет Филона, принадлежит церковным писателям, с мнением которых и по другим предметам христианского учения церковь не соглашалась. Взгляд же собственно церкви на этот предмет выражен великими ее отцами и учителями IV и последующих веков. По ним херувимы суть бесплотные духи (Злат. Hom. m Gen. 23), из небесной иерархии высшие и ближайшие к Богу (Ориг. еd. Connel I. 392, 821 по Гл.), одаренные разумом (Кир. Иер. Catech 2), тем более исполненные совершенного видения, чем ближе они созерцают светлость Божию (Григ. В. Hom. 24) и непрестанно восхваляют Бога (Амв. Те Deum). Сочинение «о небесной иерархии» отводит херувимам первое после серафимов место в этой иерархии. Нехотя учение о херувимах, как о личных существах, начинает раскрываться в церкви с IV в., это не значит, что оно не существовало и ранее в сознании церкви. Это последнее доказывается тем, что и Климент Александрийский, державшийся другого взгляда на херувимов, не может отрешиться от воззрения на херувимов, как на личных существ: он называет их (там же) «песнословящими духами». К концу вселенских соборов в церкви уже не было никакого колебания по этому вопросу (св. Феодор Студит называет херувимов «наивысшими из всех и ближайшими к Богу» о. Гл. 449) Иудейские экзегеты (Раши, Абен-Ездра, Абарбанел, Маймонид), католические (с Фомы Аквината) и отчасти протестантские (Клифонт, Кейль,) согласны в этом отношении с православными.

Будучи существами личными и разумными, херувимы настолько превосходят то понятие о духе, которое человек составляет на основании наблюдений над своей душой, что Св. Писание с такой же заботливостью предостерегает нас от всякой человекообразности в их представлении, с какой предостерегает от этой человекообразности в представлении Бога. Этим усиливается трудность понимания для нас природы и существа херувимов. Этим также объясняется и некоторое колебание древней христианской догматики в признании их личными существами. Не имея тех ограничений, какие имеет человеческая личность, их личность менее представима для нас, чем личность ангелов, о которой мы можем составить себе приблизительное понятие по своей душе, рассматриваемой вне отношения к телу. В видении пр. Иезекииля эта сторона херувимов, их возвышенность над обыкновенными ограничениями личности, выражена их многоличием, соединением в каждом херувиме нескольких лиц.

В этом отношении обращает на себя внимание отличие херувимов от других бестелесных духов, от ангелов: ангелы, сыны Божии (Иов 1:6), всюду наделяются ясной и определенной формой, именно человеческой, не исключая и самого вождя небесных воинств (Нав. 5:13 и д.). Херувимы же не имеют строго определенного вида: в разных случаях они являются в разных видах и вид этот не всегда напоминает человеческий. Настолько глубокая бездна отделяет их не только от людей, но и от ангелов, к которым они и не причисляются в Св. Писании. Разнообразием вида, в котором являются херувимы, они напоминают Духа Святаго, который один из Лиц Св. Троицы никогда не выбирал для своего явления человеческого образа и в различных случаях выбирал различные образы (ветер, огонь, голубь); причина такого соответствия заключается в необыкновенной таинственности здесь и там, не допускающей какого-либо большего земного подобия⁷. Относительно херувимов у евреев существовало убеждение, что их нельзя представить, как и Бога, ни в каком чувственном образе. Убеждение это сказалось во мнении Иосифа Флавия, что херувимы Святаго святых имели такой вид, какого никто из смертных никогда не видел. (Ant. 3, 6, 5).

Основною чертою херувимов, объясняющей другие их особенности, является их особенная близость к Богу. На образном языке древних священных писателей эта близость обозначалась выражением, что Бог «сидит на херувимах». В символике скинии и храма эта близость была выражена в том, что херувимы простирали крылья свои над тем местом в скинии, откуда открывался Бог, и где почивала Слава Его. У Иезекииля эта близость выражена тем, что крылья херувимов простираются под самою твердью или небом, на котором находится престол Божий, так что твердь эта как бы покоилась на крыльях или главах херувимов (1:22, 23). В Апокалипсисе херувимы тоже занимают ближайшее место к престолу Божию: именно «ап. Иоанн (4:4, 6; 5:6), изображая виденное им царство славы, представляет всех членов его в виде трех концентрических кругов: периферию образуют ангелы, второй круг – 24 старейшины (символы первенцев церкви ветхозаветной и новозаветной), внутренний же – ζῷα находящиеся ἐν μέσῳ τοῦ Θρόνου καὶ κύκλῳ τοῦ Θρόνου (о. Гл 462). Херувимы принадлежат к ближайшей области Бога, как бы присоединены к Его престолу (Гитц. на 1 гл. Excurs). Отношение их к этому престолу такое, что они совершенно не представляются и не мыслимы вне этого престола: «никогда они не могут уходить от престола Божия и быть посылаемы подобно ангелам» (Гэф. 19). Все повеления Божии и вообще всю деятельность свою они исполняют со своих мест, под престолом Божиим, не уходя оттуда (ср. Иез. 10:7; Апк. 7:6; 15:7).

Такая близость к престолу Божию не может не сопровождаться для херувимов следствиями, о которых также трудно составить себе понятие, как трудно составить его о Боге. Можно сказать только одно, что благодаря этой близости херувимы в высшей и недосягаемой для других тварей степени могут приобщаться всем совершенствам Божиим. «Сообщение существа Божия, сила Его святого пребывания действует в той области, которую занимают херувимы» (Гэф. 8).

Трудно представить себе поэтому, какой степени должны достигать в херувимах все духовные силы. Наиболее полную характеристику херувима со стороны так сказать его духовной личности дает пр. Иезекииль в 28 гл., где он сравнивает царя Тирского с херувимом. Пророк дает подробное перечисление тех качеств и преимуществ этого царя, по которым он является своего рода херувимом на земле. (ст. 14). Это восторженное описание царя и херувима за ним начинается общим положением, что описываемый есть chotem thachnit «завершающий здание», «верх стройности» («верх совершенства» Гл. 466), по LХХ «печать уподобления», т.е. дальше чего уподобление Богу не может идти. Он «полон мудрости», «венец красоты» (ст. 12). Его сердце и ум (לב) таковы, что он имеет видимое основание считать (nathan) свой ум умом самого Бога (ст. 2).

И в различных символах 1 гл. Иез. херувимам тоже приписываются свойства, близкие к божественным. Имея четыре лица, они могут одновременно видеть всюду и все. При движении они не имеют нужды поворачиваться (свойство, на которое Иезекииль обращает особенное внимание читателя, повторяя замечание о нем несколько раз), благодаря чему движение их происходит с такой беспрепятственностью и быстротой, что они близки к вездеприсутствию. Посему и ноги их описываются образом, подобным тому, как описываются ноги Божии (Иез. 1:7: ср. Апк. 1:15). Движение херувимов уподобляется движению света (ст. 13). Движение их никогда не подчиняется какому-либо внешнему импульсу, а какому-то таинственному, внутреннему, благодаря чему оно всегда свободно и в то же время согласно с намерением Сидящего на них (ст. 12), как будто они действительно имеют в себе сердце (lev) Божие (28:2). Одним взмахом крыльев они производят звук קוֹל подобный голосу самого Бога (ст. 23), когда Он говорит (10:5).

Так как Бог есть жизнь (1Ин, 1:2), то такая близость, в какой стоят к Нему херувимы, не может не влиять существенным образом на самый характер их жизни. Стоя у самого источника жизни (Пс. 35:10), они должны обладать особенно высокой степенью жизни. Как в сравнении с жизнью Божией тварная жизнь едва заслуживает этого имени (почему Бог называется самой жизнью), так и эти высшие носители жизни заслуживают по преимуществу названия живущих, חַיּוֹת, ζῷα. В этой мысли херувимы предстают пророку не столько в виде человеческом, сколько в виде животных существ, самое имя которых взято от жизни. Каждый из херувимов владеет такою полнотою жизни, которая равна разве сумме всей земной жизни, о которой некоторое понятие может дать эта сумма, что в видении пророка выражено соединением в одном херувиме представителей («царей» по раввинскому объяснению 1:10) всего животного царства на земле⁸.

Но, конечно, все, что можно знать о херувимах, о их внутренней сущности и жизни и что могло быть показано пророку из этой сущности и жизни, может дать лишь самое отдаленное понятие об этих существах самого горнего мира. Посему главной чертой херувимов должна остаться их непроницаемая таинственность для нас⁹, о чем тоже может говорить их животный вид, как говорит о необыкновенной таинственности Духа Св., превосходящей таинственность других лиц Св. Троицы, животный символ Его.

* * *

Если столь таинственна природа и жизнь херувимов, то не может быть доступна человеческому пониманию и деятельность их, их воздействие на наш мир, то отношение, в какое они становились по временам к земле и человечеству.

Эту деятельность можно не определять и не характеризовать, а лишь сделать сопоставление библейских мест, говорящих о ней, в надежде, что такое сопоставление бросит хотя слабый луч света на этот священный и страшный мрак.

Служение (функция), наичаще приписываемая херувимам в Ветхом Завете, это участие в явлениях Бога на земле. Они «образуют ближайшую среду, в которой премирный Бог благоволит являться в мире» (о. Гл. 425). Но, как мы видели, не всякое явление Божие на земле сопровождается херувимами. Ими сопровождаются явления Божии, особенно величественные и важные, те явления, которым Ветхий Завет усвояет наименование явлений Славы Божией. Насколько это участие в явлениях Славы Божией существенная часть в деятельности херувимов, показывает усвояемый им ап. Павлом, и вероятно всем иудейским богословием того времени эпитет «херувим славы»¹⁰.

По отношению к Славе Божией, т.е. явлению ее на земле, участие херувимов определяется в Священном Писании двумя понятиями: осенения и ношения. При явлении Славы Божией херувимы осеняют ее и носят ее. Направляясь на один и тот же предмет, тот и другой род служения херувимов не могут быть существенно различны; скорее всего это видоизменения одного и того же служения херувимов, которое может быть определено выражением, что Слава Божия «почивает на херувимах», и которое на библейском языке кратко обозначается предлогом «на» על: «Слава Бога Израилева на них (halehem) сверху» (Иез. 11:22), «Бог сидит на херувимах» (Пс. 79:2). Осенять Славу Божию херувимы могут только потому, что она почивает на них, и что они являются носителями ее. И пользуется ими Слава Божия или Бог для Своего явления и хождения по земле очевидно затем, чтобы они осеняли эту Славу или место обнаружения и явления ее. Т.е. то и другое отношение херувимов к Славе Божией – осенение ее и ношение – существенно не разнятся друг от друга и есть скорее два названия одного и того же предмета по разным сторонам его.

В виду такого служения херувимов, их изображения поставлены были на крышке Ковчега Завета, которая имела в храме чрезвычайно важное значение: на нее кропил первосвященник кровью жертвы в великий день очищения; след. с нее подавалось отпущение грехов «всему обществу сынов Израилевых» (откуда ее название «каппорет»). С нее же Бог открывался первосвященнику: «скажи Аарону, чтоб он не во всякое время входил во святилище за завесу пред крышку, что на ковчеге, дабы ему не умереть, ибо над крышкой я буду являться во облаке» (Лев. 16:2). «Место примирения всего народа, каппорет есть собственное жилище (самого) Бога, где Он дает знать о Себе, как Святый Израиля и открывает Себя в Своей славе, как реально присутствующий Бог» (Гэф. 4). Если могла быть речь о той точке пространства, которую избрал Бог для явления Своего на земле в Ветхом Завете, то такая точка находилась именно на крышке Ковчега. Эту-то крышку осеняли крыльями своими херувимы: «и будут херувимы с распростертыми вверх крыльями, покрывая крыльями своими крышку» Исх. 24:20).

В видении 1 гл. Иезекииля херувимы тоже несут это служение, как видно уже из того, что крылья их простерты точно так, как простерты были крылья херувимов над каппоретом (ст. 9). Этому обстоятельству пророк придает очень важное значение: он еще два раза в течение главы возвращается к нему (ст. 11 и 23). Но в 1 главе Иезекииля служение херувимов Славе Божией описывается собственно со второй из двух указанных его сторон – со стороны ношения ими Славы Божией, так как явившаяся пророку Слава Божия была не та покоющаяся, почивающая Слава Божия, которая обитала в скинии и храме, а Слава Божия, готовая выйти из храма, Слава в ее движении. Отсюда внимание, которое уделяется в описании пророка, органам и орудиям движения у херувимов – крыльям, колесам.

Насколько существенным в служении херувимов является то отношение их к славе Божией, которое выражается в понятии осенения, и насколько точно и полно характеризует это слово («осенение») их служение, видно из того, что оно тоже сделалось эпитетом херувимов: «херувим осеняющий» «הַסּוֹכֵךְ» Иез. 28:14 было таким же обычным выражением, как «херувим славы».

Какой смысл и какую цель имело это осенение херувимами Славы Божией? Лучший ответ, какой дала на этот опрос экзегетика следующий. Херувимами производилась (составлялась) для присутствующего Бога как бы храмина סוֹכְכִים ср. סֻכֹּת куща). Храминою, кровом, составлявшимся из крыльев херувимов, ужасающее сияние открывающегося Бога так сдерживается, ограничивается и умеряется (continetur, obducitur, obtemperatur), что может быть переносимо слабостью сотворенных существ и особенно человеческою. В Св. Писании есть места, которые дают понять, что раз только открывающийся Бог не сдерживается (continetur) этим херувимским кровом, напр. когда Он лишь входит в него (этот покров) или выходит из него, все окружающее (святилище) наполняется божественным сиянием и чудесным облаком, в других случаях заключенным между херувимами (Лев. 16:21), до такой степени, что люди не могут быть подле (3Цар. 8:10. Ср. Иез. 10:3, 4; 2Пар. 5:13; Исх. 40:34). Открывающийся людям всегда является закрытым каким-нибудь покровом. Особенно сюда относится облако, покрытый которым Бог обыкновенно является. (Рим. 13:14).

К этому нужно прибавить, что умерять Славу Божию при ее обнаружении на земле является необходимость тогда, когда это обнаружение достигает невыносимой для земли и человечества силы, когда Бог становится в редкую и исключительную близость к земле (как в 1 гл. Иез.). Недосягаемый для земли престол Божий, который носят херувимы (ст. 26), они приближают к земле настолько, что Бог, не оставляя неба, ходит или витает над землею. Отсюда понятна и молитва псалмопевца, чтобы Бог явился на землю на самих херувимах (Пс. 79:2). Херувимы обусловливают для Божества на земле такую среду проявления и воздействия, какая возможна для Божества только вне земли, выше ее. Являясь на херувимах, Бог может развивать на земле без этого нестерпимую для нее деятельность.

Вот то немногое, что позволяют сказать, и то лишь в форме догадки и предположения, важнейшие из библейских мест, говорящие о херувимах.

Прочие места, говорящие о них, вносят сюда дополнения можно сказать самые неожиданные и едва объяснимые из установленных главных положений.

Хотя, как сказано, херувимы не появляются в Св. Писании без восседающего на них Бога и окружаемого ими престола Его, но именно первое библейское место, упоминающее о них, не говорит ничего об этой связи. Мы разумеем херувимов, охранявших рай: «Бог поставил, וַיַּשְׁכֵּן, собственно «поселил», на восток у сада Эдемского херувимов (הַכְּרֻבִים, LХХ: τά χερουβιμ, а не ед. ч. כרוב, как Иез. 10:7; 28:14) и пламенный меч (לַהַט הַחֶרֶב, соб. «пламя меча») обращающийся, הַמִּתְהַפֶּכֶת чтобы охранять путь к древу жизни» (Быт. 3:24). Хотя, как сказано, херувимы являются здесь отдельно от Бога, но эта их обособленность только кажущаяся: если рай был насажден самим Богом, т.е. мог возникнуть на земле только при условии некоторого непосредственного воздействия Божия на землю, то охрана его от согрешившего человечества требовала такого же непосредственного воздействия Божия, допускающего лишь посредство херувимов. Только это посредство не отнимает у действия Божия высокого характера непосредственности.

Об охранении херувимами рая, столь же таинственном как сами исполнители его, можно одно сказать¹¹, что оно совершенно непохоже было на какое-либо человеческое охранение. Хотя на первых порах оно было видимо¹², но окончилось оно тем, что по человеческим соображениям рачительное охранение не должно оканчиваться: исчезновением рая с лица земли. Сила и достоинство стражей в данном случае должны ручаться за то, что исчезновение это лишь видимое и мнимое, а не действительное. Что земля и впоследствии могла иметь то, что в большей или меньшей степени соответствовало древнему раю, показывают те библейские места, в которых та или другая страны не только сравниваются с садом Эдемским (Быт. 12:10), но и прямо называются им. Такое название (сад Эдемский) прямо усвояет и Иезекииль месту, занимавшемуся древним Тиром (28:13). По Иезекиилю и этот рай охраняется, осеняется херувимом, подобием и представителем которого является царь Тирский. Основанием называть Тир раем и его царя херувимом служит для пророка гл. о. обилие драгоценных камней у этого царя и в его царстве, которые (камни) сначала перечисляются (ст. 12), а затем объединяются в одном общем названии «камней огня» (ст. 14); точно также и для местности древнего рая это изобилие драгоценных камней служило главным отличительным признаком (Быт. 2:12). Богатства земли т.о. ставятся в какое-то отношение к херувимам, через которых одних в данном случае может достаточным образом проявиться охранительная сила Божия.

Наряду с библейским местом (Быт. 3:24), где херувимам усвояется благотворное отношение к земле, ряд мест усвояет им как будто карательные функции, благодаря чему некоторые библеисты склонны считать их орудием гнева Божия в противоположность серафимам, орудиям милости Божией (Кр.). В одном видении пр. Иезекииля именно херувим подает ангелу-истребителю уголья из-под колес, чтобы этот бросил их на нечестивый город и сжег его (10:7). В Апокалипсисе при снятии Агнцем каждой из первых 4 печатей, которые заключали под собою страшные бедствия для земли, «животные» – херувимы по очереди говорят тайнозрителю как бы в чувстве удовлетворения: «иди и смотри» (6:18). Но эти места свидетельствуют скорее о побочном и второстепенном участии херувимов в карающих судах Божиих, чем о главном и непосредственном, которое передается другим ангелам (в Иез. 10 уголья херувим подал ангелу-истребителю вероятно просто потому, что этот не смеет подойти к Славе Божией настолько близко, чтобы достать их оттуда самому).

Херувимам усвояется скорее ограничительное влияние на суды Божии. Так, когда за третьей печатью наступила такая скудость на земле, что приходилось питаться мерою и весом (конь вороной и на нем всадник, имеющий меру в руке своей), «слышен был голос среди 4 животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий и три хиникса ячменя за динарий, елея же и вина не повреждай» (Апк. 6:6), т.е. херувимы подчиняют разрушительной власти всадника только низшие, хотя и более необходимые произведения земли, а лучшие произведения земли исключают из-под его воздействия. Этим херувимам присваивается «обязанность удерживать гибельные для людей силы божественной воли» (Рим. 24; м.б. в соответствии с обязанностью их умерять на земле проявление Славы Божией).

* * *

Деятельность Божия по отношению к миру, которую во всяком случае так или иначе посредствуют херувимы, после сотворения может быть только промыслительная, и херувимы суть одно из орудий Промысла, но орудие конечно особенной силы.

Пока Слава Божья на херувимах обитала во Израиле, Израиль был таким предметом промышления Божия, каким не был ни один народ до него и после него. Удаление этой Славы Божией от Израиля сопровождалось для него потерею (как сказано) такого исключительного внимания к нему со стороны Божественного Промысла. И характерно, что это удаление может совершиться только при посредстве херувимов. «И отошла Слава Господня от порога Дома и стала над херувимами. И подняли херувимы крылья свои и поднялись на глазах моих от земли» (10:18, 19). Кроме того, это удаление происходило как бы нелегко, с какой-то медлительностью и сожалением. Слава Божия несколько раз переходит с порога храма на херувимов и с херувимов на порог храма, который она должна была кинуть (9:3; 10:4, 18). И выйдя из города, обреченного на сожжение и избиение жителей, она еще остановилась, «над горою, которая на восток от города» (11:23).

Сразу и вдруг, не могло быть изменено особое отношение к Израилю Бога, в которое он стал так давно. До окончательного отвержения Израиля прошли целые века. Но началось оно во время Иезекииля и все течение его показано этому пророку. Он видел, как Слава Господня взошла на херувимы, чтобы выйти на них из преступного города и народа.

Во времена пр. Иезекииля происходило в промысле Божием как бы перемещение центра тяжести, переходившего от Израиля на весь мир. В этих видах херувимы, бывшие орудием этого исключительного промысла, снабжаются столькими орудиями передвижения особыми ногами, колесами, делающими для них движение возможным во все концы земли безразлично. Под то попечение, под которым до сих пор был один Израиль, Бог брал теперь весь мир. Халдея и Египет, Греция и Рим имели стать к Богу теперь в такое же отношение, в каком до сих пор стоял один Израиль.

Для такого поворота в направлении Своей промыслительной деятельности Богу нужно было «воздвигнуть силу Свою», «потрясти небом и землею», поколебать основы всей жизни земной. Для потрясения же такого Ему нужно было явиться на херувимах, которые «потрясают мир когда ходят» (Тарг. на Иез. 1:7).

То, что происходило в эпоху Иезекииля и что он созерцал на Ховаре в видении, как мы опять убедились, имело большую аналогию с тем, что совершено через Моисея у Синая. Но аналогия эта – аналогия противоположности. Почивавшая со времени Синайского законодательства в Израиле Слава Божия теперь переходила «с порога дома на херувимов» (10:18) для удаления из преступного народа. Израиль мог утешать себя надеждой, что она возвратится к нему в описанное в 40–48 гл. Иез. время. Но конечно всего что было с Израилем некогда, не повторится и в то таинственное время¹³.