Глава II

Уложение царя Алексея Михайлова составляет эпоху в развитии русского законодательства и понятий о государстве и различных частях права¹⁴¹. В нем ясно обнаруживается сознание необходимости единого цельного государственного законодательства для всей России не для целей отдельных лиц или сословий, но для пользы и блага московского государства и всего Российского царства. Уложение стремится установить «равный суд и расправу» для всех лиц «всяких чинов»¹⁴². Судебно-гражданские привилегированные права разных сословий, в особенности духовенства¹⁴³, им или совсем уничтожаются, или ослабляются. Оно вводит единство основания и общность порядка в судоустройстве и судопроизводстве. Влияние правительства везде усиливается против прежнего. Является крепкая централизация с упрощенным иерархическим устройством и подчиненностью высшим инстанциям низших. Наконец достигают определенности начала подсудности. Но, нельзя сказать, чтобы Уложение строго и последовательно до конца проводило свои основные начала. Законодательство страны не могло вдруг изменить весь свой прежний характер. Оно, вводя новые общие основания для всего государства, оставляет еще следы прежних привилегий; потому в Уложении являются ограничения тех же оснований, которые оно устанавливает, как общие для всего государства. Отсюда в законоположениях Уложения недомолвки, неопределенности, противоречия и какая-то двойственность в началах.¹⁴⁴ Общий характер Уложения отражается и на вопросе о подсудности духовенства и лиц ему подвластных по делам гражданским. Так как этот вопрос Уложением поручен новоучрежденному судебному месту, Монастырскому Приказу, то и в законах, определяющих ведомство этого приказа и установленных вместе с ним новых судей для лиц, состоявших доселе под ведением церковного суда, замечается раздвоенность, имевшая свои исторические последствия. Характер подсудности, вверенной Монастырскому Приказу и в тоже время новым судьям для духовенства, ясно открывается из рассмотрения предметов ведения их.

Предмет ведомства Монастырского Приказа по Уложению – «суд во всяких истцовых исках» на митрополитов, архиепископов, епископов, их приказных и дворовых людей, детей боярских и крестьян их, на монастыри, на архимандритов, игуменов, строителей, келарей, казначеев на рядовую братию, монастырских слуг и крестьян, на попов и церковный причт» ¹⁴⁵. Таким образом по Уложению в Монастырском Приказе сосредоточен гражданский суд во всех исках гражданских на всех (за исключением, как увидим ниже, патриарха и его области), духовных лицах и учреждениях им подвластных по владельческим правам. В этом сосредоточении, с одной стороны, оказывается законченность многолетней политики московских государей, по которой они стремились подчинить своей непосредственной судебно-гражданской власти церковные власти, учреждения и владения их. С этой стороны перемена, производимая учреждением Монастырского Приказа, подготовлялась предшествовавшим временем. Самый Приказ монастырских дел, как мы упомянули выше, уже существовал в виде отделения при Приказе Большого Дворца. С другой стороны, в учреждении Монастырского Приказа, как особого судебного учреждения, с легкой переменой в положении его открывается весьма важная реформа по отношению к духовенству.

а) До Уложения, как мы видели, законным и историческим основанием судебно-гражданской самостоятельной власти церковных начальственных лиц и учреждений были уставы первых князей, владельческие отношения и несудимые грамоты. Церковные власти и учреждения осуществляли свои права на практике, и de jure считали себя в судебно-гражданских правах независимыми от светской власти. Непосредственный лишь суд самого государя ими признаваем был высшей инстанцией для них. – Уложение не отрицает и не отменяет прежних законных оснований судебно-гражданской власти духовенства прямыми постановлениями. Между тем косвенным образом эта власть в самой основе своей уничтожается. Уложением установляется особое, самостоятельное, независимое от Церкви судебное учреждение, которому вверяется судебная власть над лицами, доселе подлежавшими самостоятельному суду церкви. Стадо быть, – изменяется самый принцип подсудности: прежде была церковно-судебная власть, теперь – государственная; прежде суд был церковный, теперь – государев. Но закон не указывает – должен ли действовать по-прежнему суд церковный в делах гражданских или должен прекратить совершенно свою прежнюю силу. Очевидно, пререкание подсудности в практике необходимо должно явиться вследствие учреждения Монастырского Приказа.

б) Монастырскому Приказу предоставляется суд «во всяких истцовых исках» на духовных лицах, значит, и в исках духовных лиц на духовных же ответчиков. До Уложения разбор дед между духовными гражданской властью считался вмешательством в дела Церкви. Теперь это вмешательство становится законом по отношению к делам гражданским. Заметим, что Уложение умалчивает о суде Монастырского Приказа в исках духовных на духовных; но из его положений вытекают судебные права Приказа и на дела этого рода.

в) До Уложения высшие духовные власти – митрополиты, архиепископы, епископы, многие привилегированные архимандриты, игумены и даже приказчики монастырские подлежали непосредственному суду Государя. Суд бояр был для них унижением. По Уложению и они подчинялись Монастырскому Приказу наравне со своими крестьянами. Это – новость, которую замечали и современники Уложения146 и новейшие некоторые исследователи истории русского церковного права147. «Церковь во главе своих высших представителей, по их замечанию, подчинена суду гражданских властей».

г) Уложение уравнивает пред судом Монастырского Приказа без различия все церковные учреждения, за малым исключением, – и привилегированные и непривилегированные. По Уложению все духовное ведомство и подвластные им люди соединяются в одно общее целое в судебно-гражданском отношении пред государством.

Таким образом в учреждении Монастырского Приказа осуществлена мысль о подсудности духовенства и подвластных ему лиц в делах гражданских государственной судебно-гражданской власти. Приказ поставляется высшим, центральным, общим судебным местом для всей России. Но указаны в Уложении и низшие инстанции для гражданских дел духовенства. По отношению к суду в этих делах в низших инстанциях проходит тот же новый принцип подсудности, который осуществлен и в учреждении Монастырского Приказа, т. е. принцип подсудности духовенства и зависящих от него лиц гражданской судебной власти. Именно:

а) Уложение представляет и указывает приказным и дворовым людям патриарха и архиереев, равно монастырским властям и крестьянам вчинять иски на людей всяких чинов в приказах, и в тоже время установляет давать суд в этих приказах во встречных исках на митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов, вообще на всякие монастырские и епархиальные власти, на крестьян и монастырских слуг и на все лица, принадлежащие церковным властям. По этому установлению епархиальные власти подлежали суду не Монастырского только Приказа, но и вообще приказов.

б) Приказчики и крестьяне монастырские, приказные люди патриаршие и архиерейские в исках, не превышающих ценностью 20 руб., Уложением подчинены подсудности городских властей, т. е. воевод наравне со всеми обывателями светских ведомств¹⁴⁸.

в) Иски, превышающие ценностью 20 руб., должны вчиняться на означенный лица в приказах, или пред воеводами, при которых находились дьяки, или в Казанском дворце из понизовых городов

г) Прямо не говорится в Уложении, судятся ли митрополиты и другие высшие церковные власти по малоценным искам пред воеводами, но судя по принципу подсудности и по духу уложенной книги и они не изъяты от воеводского суда по искам, не превышающим ценностно 20 руб.

д) В столкновениях лиц, подведомственных прежде, до Уложения, гражданскому суду Церкви, с лицами других ведомств был суд сместный. Уложением он совершенно, но не прямо, а косвенным образом отменяется. Вместо него должен действовать воеводский суд. Таким образом, духовенству по Уложению не предоставлено даже и представительства в делах, относящихся к нему, пред судом государственной гражданской власти.

Принцип подсудности духовенства и лиц, зависящих от него по владельческим отношениям, государственному суду не проведен, однако же, Уложением до конца по отношению ко всему духовенству. Допущено было исключение из него по отношению к части духовного ведомства. Патриарх лично, его приказные и дворовые люди, дети боярские, крестьяне и всяких чинов люди, живущие в патриарших домовых вотчинах, были изъяты во всяких делах из ведомства Монастырского Приказа¹⁴⁹. Патриарху оставлен, по-прежнему, суд над всеми означенными здесь лицами. Суд им производился на «патриарше дворе, что судные дела слушает и указывает патриарх»¹⁵⁰. Такое исключение из общей подсудности указывало епархиальным архиереям на возможность независимости от государственного суда и было напоминанием прежней самостоятельности церковных властей и учреждений в делах гражданских. Поэтому, при тогдашнем положении, исключение это подало повод к весьма важным последствиям, на которые укажем ниже.

Исключение патриаршей области было допущено, впрочем, только по отношению к Монастырскому Приказу. Самая же мысль основная о подчинении этой области, наравне с прочими церковными лицами и владениями, государственным судебным учреждениям, отчасти и довольно полно проведена и для патриаршей области в следующих положениях: а) на решения патриарших приказных людей предоставлялось право апелляции к государю и боярской думе; в случае несправедливости таких решений угрожалось виновным приказным наказаниями, положенными в Уложении всем несправедливым государевым судьям¹⁵¹ б) Патриаршие приказные и дворовые люди, дети боярские и крестьяне в исках на других лицах, во встречных исках и малоценных уравнены в отношении подсудности приказам и воеводам, как областным судьям, со всеми духовными и подвластными им лицами¹⁵². Действие этого последнего закона в истории действительно и было¹⁵³, до 1672 г. когда государь, по просьбе патр. Иосафа все иски патриарших людей велел ведать в одном поместном приказе¹⁵⁴.

Рассмотрение вопроса о подсудности духовенства и ему подвластных лиц по Уложению таким образом показывает, что он разрешен не совсем определенно и не для всей России одинаково, и что состояние его в таком положении не исключало возможности практических затруднений в приложении и столкновении между прежними и новыми судами.

Такими же последствиями могло сопровождаться и судопроизводство, установленное Уложением по гражданским делам духовных лиц для Монастырского Приказа и других судебных учреждений, в ведение которых переданы гражданские дела духовных лиц. Это судопроизводство имело некоторые особенности сравнительно с судопроизводством, установившимся в период Уложения в общих судах государства. Особенности касаются собственно судебных доказательств и объясняются званием подсудимых. Они состоят в следующем:

а) Для духовных лиц священного сана не допускается присяга¹⁵⁵: она заменена жребием. Эта особенность в судопроизводстве дел духовных лиц давняя¹⁵⁶ и в истории Монастырского Приказа значения не имела. Употребление жребия, вместо присяги, для лиц светских, подведомственных церкви по служебным и владельческим отношениям, подтверждено, согласно с законом 1642 г.¹⁵⁷.

б) Вторая особенность имела значение в истории Приказа. По Уложению узаконялось: мирские люди в исках своих на лиц духовных могли просить в челобитных, чтобы ответчики, вместо жеребья, были допрашиваемы высшими начальственными лицами церкви – патриархом, митрополитами, архиепископами и епископами. Допрос святительский давался священническому чину по священству, инокам – по иноческому обету. Самим же ответчикам предоставлялся на волю выбор между жеребьем и святительским допросом. Святительский допрос, добровольно избранный с согласия истца ответчиком, решал иск окончательно. Вот что оставлено судебно-гражданской власти церкви, до Уложения столь широкой. Но и этот остаток имел важные последствия для истории Монастырского Приказа и учреждений судебных, которым подчинены были духовные. Светская власть, вследствие закона о святительском допросе, выпускала из рук такие дела, которые, по мысли и по прямому указанию¹⁵⁸ законодательства, принадлежали ее ведению. В практике мирские судьи особенно в низших инстанциях неохотно соглашались уступать церковному ведомству дела, по которым они законно могли налагать решения, – и находили возможность даже перевершать своим судом определения после святительского допроса. Таким образом, столкновения между церковною и государственною властью в судопроизводстве не устранены Уложением вследствие неопределенного разграничения пределов и взаимных отношений той и другой власти.

Кроме неопределенности и неясности положений Уложения, относящихся непосредственно до Монастырского Приказа и судебных учреждений, которым подчинено духовное ведомство, были в Уложении и другие статьи, своей неопределенностью подававшие впоследствии повод к разным затруднениям духовных лиц в отношении к суду гражданскому. На такие статьи указывали и современники Уложения. «Ими пользовались светские судьи для притеснения духовных лиц»¹⁵⁹. Такова напр. ст. 153 гл. X. Она говорит: «А несудимых грамот в города никому не давати для того, что от несудимых грамот в городах всяким людям чинятся продажи и обиды и убытки великие. А будет кому такие несудимые грамоты в города даны в прошлых годах, и такие несудимые грамоты отставите, и у кого такие грамоты объявятся, и у тех людей те грамоты взятии, и присылали к Государю к Москве в те приказы, из которых приказов те грамоты тем людям диваны». Уложение не определило, да и теперь по историческим фактам трудно определить¹⁶⁰, относится ли эта статья к несудимым грамотам, данным церковным властям и учреждениям. По прямому смыслу закона она не относится к ним. В практике были явления несогласные с требованиями закона. Сам царь Алексей Михайлович через два месяца после издания Уложения подтвердил несудимую грамоту и впоследствии жаловал тем же очень нередко¹⁶¹. Указанная статья Уложения не единственная, отличающаяся неопределенностью по отношению к суду духовенства. Патриарх Никон в сочинении своем «Возражения и разорение против вопросов боярина Симеона Стрешнева, еже написа газскому митрополиту Паисию Лихаридиусу и на ответы Паисиевы»¹⁶² представил несколько статей о судопроизводстве по Уложению, которые, по его понятиям, были оскорбительны для духовенства хотя эти статьи прямо не относятся к нему.

Самый состав Монастырского Приказа не был точно определен. Вопрос о составе его требует еще в настоящем своем состоянии в науке поисков в архивах. В печатных изданиях Уложения ни слова не говорится – кто должен быть в составе Приказа. Между тем Никон в 1661-м году писал Государю: «уложенная книга (Уложение) хотя и по страсти написана многонародного ради смущения, но и там постановлено: в Монастырском Приказе от всех чинов сидеть архимандритам, игумнам, протопопам, священникам и честным старцам; но ты все это упразднил, судят и насилуют мирские люди»¹⁶³. Из этих слов ясно видно, что в Монастырском Приказе заседали некоторое время и духовные лица и что они с течением времени устранены из него. Есть и положительные исторические факты, что членами его были в 1653 году: архимандрит Чудова и келарь Троицы-Сергия или Новоспасского монастырей¹⁶⁴. Вместе с духовными лицами заседали окольничий или думный дворянин и дьяки. Но с течением времени в нем оказываются одни светские люди: думный дворянин иди окольничий и дьяки¹⁶⁵. Сколько можно судить о переменах состава Монастырского Приказа на основании имеющихся в распоряжении науки исторических фактов, мы так понимаем это дело: Монастырский Приказ образовался в самостоятельное судебное учреждение из отделения монастырских дел, бывшего при Приказе Большого Дворца. Первоначальный состав его, вероятно, и состоял из лиц, заведовавших монастырскими делами при Большом Дворце. В Приказе же Большого Дворца иски на духовных лиц, особенно по землям, разбирались боярами в присутствии поповских старост и других духовных лиц¹⁶⁶. Поэтому при образовании Монастырского Приказа как особого учреждения духовные лица, имевшие право присутствовать при делах, до духовенства касающихся, в Приказе Большого Дворца, получили такое же право и в Монастырском Приказе. На основании вышеприведенных слов Никона можно думать, что при составлении Уложения предполагалось допустить в состав Монастырского Приказа постоянных членов из духовенства. В первое время они действительно и были¹⁶⁷. Но мысль – образовать государственное судебное учреждение для духовенства и лиц, ему подвластных, – учреждение независимое от Церкви, и изменить принцип подсудности духовенства, эта мысль, положенная в основание законов Уложения о духовенстве вытеснила из Монастырского Приказа всякое судебное участие со стороны духовенства. – В низших же инстанциях гражданского суда над духовными и им подвластными лицами предоставлена Уложением полная власть мирским судьям-воеводам и членам приказов. В такое же отношение к духовенству стремился поставить себя и Монастырский Приказ, вытесняя участие духовенства в его личном составе¹⁶⁸.

Неопределенность положения Приказа высказывается в неопределенности круга его деятельности. По Уложению он является исключительно судебным учреждением. Но в истории он оказывается и финансовым, отчасти административным и даже полицейским учреждением по отношению к предметам чисто церковным. Он предписывал грамотами отправление государственных нарядов, повинностей и платежей в церковных вотчинах и указывал отдавать ему отчетность в исполнении грамот¹⁶⁹. В 1658 г. «по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича... указу посланы были из Монастырского Приказа его великого государя грамоты к воеводам и к приказным людям во все города, а велено им со всех монастырских вотчин собрать на 166 год законных служилых людей с 50 дворов по 2 рублев за человека, а с перехожих по 13 алтын по 2 деньги с двора, и те прислать к Москве в Монастырской Приказ» .В 1659 г. августа 28-го «прислана была грамота в Каргополь к воеводе Остафью Зыбину из Монастырского Приказа, и велено с вотчин Крестного монастыря на прошлой 167 год взять в службу вместо служек 16 человек, да на игумене с братьею доправить денег 15 рублев с полтиною»¹⁷⁰. В 1653 г. велено было настоятелям монастырей выслать в Москву с разных монастырских вотчин кузнецов, а отписку, роспись, заручку о кузнецах и самых кузнецов представить в Монастырский Приказ. В том же году чрез воевод требовалось со 100 дворов церковных вотчин по подводе. Воеводы должны были распорядиться при наряде «однолично». В 1655 году Царь Алексей Михайлович писал властям Кирилло-Белоезерского монастыря, чтобы они доставили даточных людей в Вязьму и велели бы тем даточным людям учинить именные свои списки, один прислали бы вместе с даточными людьми на его стан в Вязьму, а другой к Москве, да о том к нему отписали бы, а отписку велели бы подать и даточным людям явиться в его стану в Вязьме, в Приказе Большого Дворца, к боярину и дворецкому, В. В. Бутурлину, да к дьяку И. Вонифатьеву, а другой список тем же даточным людям и для ведома отписку, в котором числе те даточные люди высланы будут в Вязьму, велели бы подать в Монастырском Приказе¹⁷¹. Котошихин говорит, что в его время «с архиерейских и монастырских крестьян собиралось податей в год больше 20,000 рублев, а расход тем деньгам бывает против того, куда понадобится, что и из иных приказов, и куда Царь расположет»¹⁷². В 1658 г. из Монастырского Приказа были разосланы царские грамоты по всем воеводам, чтобы они собрали со всех церковных вотчин портных мастеров и скорняков, выбрали из них с десяти по два и прислали в Москву немедленно для приказных царских дел. Воеводе велено «однолично» распорядиться в церковных вотчинах относительно приказания, и притом, с угрозой наказания за неповиновение¹⁷³. В 1655 году было предписано новгородскому воеводе взять с домовых архиерейских и монастырских вотчин новгородской епархии, с каждых 50 дворов, по служивому человеку, на добром коне, с карабином, с парой пистолей и с саблей. Запас на содержание собранных людей должен быть приготовлен на счета вотчин на год и больше. С перехожих и бобыльских домов указано собрать деньги по 20 алт. с двора. Отпуск об исполнении указа, именной список отряженных, в службу и ведомость о деньгах велено было представить в Монастырский Приказ, боярину князю Ивану Андреевичу Хилкову да дьякам думному Алмазу Иванову и Павлу Симановскому¹⁷⁴ Для точнейшего определения сборов с монастырских вотчин в Приказе велись приходные о них книги. В приходных книгах значилось, сколько за каким монастырем состоит крестьянских и бобыльских дворов. На основании таких книг составлялись «Росписи» дворам «за дьячьею приписью». Так по одной росписи приказа 1662 года за 476 монастырями было 87,907 дворов. См. эту роспись в Зап. Отд. Русск. и Слав. Археологии Русского Археол. Общ. т. II. Спб. 1861. стр. 401–422. Роспись эта в высшей степени важный исторический документа XVII ст.

Нет никакого сомнения, что Монастырский Приказ, по историческим преданиям, имел право на финансовую государственную деятельность в церковных вотчинах¹⁷⁵. До его учреждения требования о государственных повинностях в церковные вотчины шли из Приказа Большого Дворца; Монастырский Приказ унаследовал в этом отношении его права. Вероятно, на таком же историческом предании Монастырский Приказ основывал и свои административно-полицейские права и обязанности по отношению к церковным делам. Чрез него шли грамоты царя к церковным властям о приписке одних монастырей к другим и о составлении описей и переписных книг церковным имуществам. Ему же присылались и исполнительные по таким грамотам документы от подлежащих лиц. О полицейской части Приказа свидетельствуют следующие факты: в 1650 году велено было воеводам жестоко наказывать и посылать в монастыри на покаяние не оказывающих благоговения к Св. Тайнам¹⁷⁶. В 1660 году от Монастырского Приказа новгородским воеводам предписано было смотреть, чтобы священники пасли Церковь Божию и внушали христианам ходить на исповедь в посты. Если же кто не ходил к исповеди, о тех велено брать у священников именные списки и присылать их в Монастырский Приказ, где и присуждались наказания как непричастившимся, так и духовным отцам, которые не заботились об обращении паствы на путь истины, или скрывали непокаявшихся и непричастившихся¹⁷⁷). – Московские государи поручали иногда государственным чиновникам наблюдение за священниками и мирянами в делах церковных, но только в церквах ружных и состоящих на жалованье государей. По всей вероятности, Монастырский Приказ принял из Приказа Большого Дворца все дела, касавшиеся церковных властей и учреждений и, пользуясь неопределенностью законов в круге своей деятельности, простер свою власть, без различия, на всю русскую Церковь. – Во всяком случае смешение разных родов деятельности в отправлениях Приказа на практике, законодательное усвоение ему одной только судебно-гражданской власти без указания на другие его права, вмешательство его в дела чисто церковные, не указанное законом, и вообще неопределенность круга его деятельности могли повести Приказ к действиям, несогласным с законами Церкви и возбудить ревность духовных лиц, готовых охранять неприкосновенность существующих духовно-гражданских прав церкви.

Конечно, неопределенность законов Уложения о суде над духовенством и ему подвластными лицами и о Монастырском Приказе произошла от составителей Уложения. К сожалению, процесс образования статей Уложения о Монастырском Приказе и всего вообще Уложения весьма мало обследован. Исследователи русского права¹⁷⁸, занимавшиеся Уложением, довольствовались относительно разысканий о процессе происхождения его только тем, что сказано в указе государя, объявлявшем о составлении и издании Уложения и прилагаемом обыкновенно, в виде введения, при печатных его изданиях. Других сведений они не имели в виду, – да их мало и сохранилось; или, по крайней мере, доселе нет в печати настолько известий, чтобы можно было понять ясно процесс происхождения законов уложения о духовенстве. Но заметно и из самого Уложения, – из XIII-й главы, и из отрывочных указаний современников Уложения, что XIII глава его и законы, имеющие отношение к духовенству касательно подсудности его по делам гражданским, явились в окончательной редакции не без прений противоположных мнений. Патриарх Никон так описывает составителей и способ составления Уложения: «А указал государь царь то все (Уложение) собрать и в доклад написать боярам князю Никите Ивановичу Одоевскому с товарищи, а он князь Никита человек прегордой, страху Божия в сердце не имеет и божественного Писания и правил святых апостолов и святых отец ниже чтет, ниже разумеет, и жити в них не хощет и живущих в них ненавидит, яко врагов сущих, сам быв враг всякой истине, а товарищи его люди простые и божественного Писания неведущии. А диаки ведомыя враги Божии и дневные разбойники, без всякия боязни в день людей божиих губят, а что для того своего Государева и земского великого царственного дела указал Государь будто по совету со отцом своим святейшим патриархом Московским и всея Руссии и бояре приговорили выбрать из стольников и из стряпчих и из дворян московских и из жильцов, из чину по два человека, так же всех городов из дворян и детей боярских, опричь Новогорода, по два человека, а из Новогорода с пятины но человеку, а из меньших городов по человеку, а из гостей трех человек, а из гостинныя и из суконныя сотен по два человека. а из черных сотен и из слобод из городов с посадов по человеку добрых и смышленых людей, чтобы его государево царственное и земское дело с теми со всеми выборными людьми утвердити и на мере поставить, чтобы те великие дела по нынешнему его государеву указу и соборному Уложению ничем нерушимы. И то всем ведомо, что сбор был не по воли, боязни ради и междоусобия от всех черных людей¹⁷⁹, а не истинной правды ради. А что, по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всея России указу, бояре князь Никита Иванович Одоевский с товарищи, будто выписав из правил святых апостол и святых отец и из градских законов греческих и из старых судебников прежних великих государей и государю приносили, и то он, враг Божий и всякой истины, все солгал: из правил святых апостол и святых отец и благочестивых царей градских законов ничего не выписывал, якоже и самая та уложенная беззаконная книга свидетельствует беззаконие их. А где и написал, будто из правил святых апостол и святых отец, таковых правил нет и во всей его книге и ни единого апостольского правила, ниже святых отец седми вселенских соборов и прочих нет, ни благочестивых греческих царей градских законов что-либо, ниже от православных великих государей царей великих князей русских, но все ново некое списание, чюжде православия и святых апостол и святых отец церковных законов. Да и сам той свидетельствует в своем сложном списании в десятой главе о суде....» «Повсюда писание (священное) со свидетельствы писанное, а не без свидетельства», а Одоевский «самоумне написал Уложенную книгу без всякого свидетельства» в подтверждении того, что законы ее извлечены из источников, предписанных указом»¹⁸⁰. Изображая процесс составления Уложения, патриарх Никон им объясняет появление в Уложении многих таких статей, которые не должны были взойти в него. К таким узаконениям он относит в особенности и законы о Монастырском Приказе, которые, по его словам, причинили в свое время «многонародное смущение». Так, говоря в письме к государю о «многонародном смущении» при составлении Уложения, он прямо относил это смущение к вопросам о духовенстве. В другой раз Никон торжественно, на Соборе и в присутствии Алексея Михайловича сказал, что он подписал Уложение «поневоле»¹⁸¹. И другие духовные лица указывали на учреждение Монастырского Приказа, как на дело небывалое и притом не совсем согласное с требовании» Церкви того времени¹⁸². Паисий Лихарнд, газский митрополит, приглашенный быть посредником в разрешении спора между двумя противными взглядами на Монастырский Приказ и нерасположенный лично к Никону, говорил: «пусть прежде не было Монастырского Приказа, но дело в том, что царь учредил его для лучшего порядка и лучшего суда»¹⁸³.

Но каким бы то ни было процессом не сложились установления Уложения о суде над духовенством и подвластными ему лицами, в них проведена мысль о государственной подсудности духовенства в делах гражданских. Эта мысль, по понятиям тогдашнего духовенства, была противна достоинству Церкви и каноническим правилам. Такие понятия веками сложились, утвердились и получили юридически-канонический характер, изменение которого считалось противным правам и канонам Церкви. Исторические отношения церковной жизни к гражданской и государственной в древней России были так тесно связаны, что понятия о раздельности и отличии этих отношений по предметам не могли выясниться в XVII в. Лица духовные безусловно должны принадлежать церкви, следовательно и суду ее, – вот воззрения духовенства древней России. Дела чисто церковные и отношения гражданской жизни так переплелись между собою, что вмешательство мирских людей в последние необходимо отзывалось на первых. Поэтому в продолжение всей истории древней России в духовенстве развивалась и утверждалась мысль о самостоятельности и независимости его от мирского суда. Мы упоминали выше, что эта мысль выразилась в сильных протестах белого духовенства на соборах XVI в. (в 1503 и 1551 г.) против светской приказной администрации, вкравшейся в церковное управление в XV-XVII вв. вследствие влияния на него государственного строя России. Близкое отношение белого духовенства к земству и тесная связь его с ним в древней России были причиной того, что земские общины давали иногда слишком широкий простор своему участию в делах духовенства, доходившие до злоупотреблений и нарушений правил канонических. Это отношение земства к церкви содействовало развитию мысли, что в делах церкви не достоит мирянам своевольничать¹⁸⁴. Особенно же система кормления, суд и расправа княжеских наместников, воевод и волостелей, вторгавшихся, по поводу гражданских дел, в ведомство дел чисто церковных, давали повод к выработке сознания о необходимости независимости церковного суда от светских лиц. – Вследствие всех этих обстоятельств мысль о самостоятельности церковного суда от светского была слишком крепка в духовенстве XVII в., чтобы оно могло отнестись совершенно пассивно к учреждению Монастырского Приказа и подсудности его области светским судьям. Но мысль об отличии церковного суда от гражданского по предметам, а не по лицам не имела крепких исторических оснований для своего развития.

Действительно, в духовенстве явилось недовольство против Монастырского Приказа и подсудности духовных светским судьям. Мы показали, что при самом составлении законов Уложения были возгласы духовенства против подчинения его светским судам. Видели также, что законы Уложения по своей неопределенности могли подавать повод к столкновениям между светскими судьями и церковными властями. Практическое приложение таких законов еще более запутывало неопределенность отношений по законодательству. Чиновники Монастырского Приказа, также отправляемые от него в церковные вотчины, пристава и судьи, пользуясь неопределенностью законов, далеко простирали свои распоряжения и суд в церковных делах. Они «влачили» духовных лиц по своим судилищам, – на что они имели и право по законодательству, но что считалось по понятиям времени унизительным для духовенства, особенно высшего. Мало того, они присвоили себе право выбирать священников и дьячков в монастырские села, распоряжались произвольно, прикрываясь именем государя, определением и отрешением от места настоятелей монастырей и других членов монастырского состава – келарей, казначеев и т. п. Они дозволяли себе перевершать решения епархиальных властей и делали духовным разные придирки¹⁸⁵.

Вследствие всего этого явились представители мнений, противных законам Уложения о подсудности духовных лиц светским государственным судьям. Некоторые епархиальные архиереи просили государя о представлении им прежних правь, «чтобы духовного чина людей, также архиепископских и монастырских крестьян воеводам, кроме архиерея, ни в каких делах не судить». Такие грамоты они и получали, напр., в 1658 г. Вологодской архиепископ¹⁸⁶ Никон был самым ревностным, непреклонным и влиятельнейшим противником Монастырского Приказа.

Никон в сане Новоспасского архимандрита присутствовал на Соборе, на котором утверждалось Уложение, как законодательство. Он видел «многонародное смущение» на Соборе по вопросам о подсудности духовенства и подписался под Уложение, по его словам, «поневоле».

Он много раз говорил царскому величеству, что Уложенная книга не согласна с правилами св. апостол и св. отец и градскими законами греческих государей, хотя Уложение должно было опираться на эти основания¹⁸⁷. Сделавшись в 1649 г. митрополитом Новгородским, Никон находил для себя и своей епархии невозможным стоять под зависимостью Монастырского Приказа и светских судей. По его просьбе царь Алексей Михайлович пожаловал ему несудимую грамоту¹⁸⁸. Но несудимая грамота не избавила Никона от вмешательства новгородского воеводы в дела новгородской митрополии. Потому Никон, при личном свидании с государем в Москве, горько жаловался на вмешательство светских властей в дела церковные. В 1652 г. Никон избран в патриарха всероссийского. Во вступительной в патриаршество речи он поставляет условием своего согласия на избрание послушание паствы заповедям Христовым и правилам церковным. В этом усматривают намек Никона на Монастырский Приказ и на подсудность духовенства гражданским властям¹⁸⁹. В период своего благополучного патриаршества он много раз говорил государю, чтобы «искоренить уложенную книгу», как бы взамен ее издал Кормчую книгу в печати и убедил царя разослать по всем воеводам выписки из греческих Номоканона законов и повелеть им судить по этим законам дела уголовные. Несмотря на все старания Никона ограничить суд светских лиц над духовенством, он видел, что «мирские люди вступаются постоянно в духовные дела и святительские суды, делают всякие дела в Монастырском Приказе и служить духовных заставляют». Видя это, он дозволял себе резкие суждения о Монастырском Приказе. За эти суждения он подвергал себя нерасположению бояр и даже опасности. Чтобы обезопасить от непосредственного суда их, Патриарх исходатайствовал себе подтверждение несудимой грамоты, данной Михаилом Феодоровичем патриарху Филарету Никитичу¹⁹⁰ – Так Никон в течение благополучного своего патриаршества защищался по возможности от Монастырского Приказа, хотя и не совсем успешно. Но с 1656 года начинается печальная судьба Никона на патриаршем престоле. Бояре умели расстроить долголетнюю дружбу Никона с Алексеем Михайловичем. Между друзьями открылись недоумения, недоверчивость и, наконец, явный разрыв. Никон неожиданно оставляет патриарший престол и удаляется в монастырь.

В это время Монастырский Приказ показал свою силу над духовенством191. Никон, и прежде нерасположенный к Приказу, в пылу оскорбленного чувства не щадил теперь резких выражений против него и против Уложения. Он с горечью жаловался, что «мирские судьи в духовные дела и в святительские суды вступаются, делают всякие дела в Монастырском Приказе и служить духовных заставляют». Он так описывает действия Монастырского Приказа: «без нашего архиерейского благословения от Св. Церкви и монастырей животы и поместья отъемлют, и без архиерейского сбрания (избрания) епископы и архимандриты по их воле поставляются и по рассмотрению их посылаются, и нас самих и весь преосвященный Собор мирские люди судят, и называется тот суд – Монастырский Приказ. И которых самих от Св. Духа врученною нам властью вяжем, тех увольняют, и ни во что нашу связь и проклятие почитают, велят их развязывать и сами с ними соединены, на молитву приходят, преступаючи апостольские 10 и 11 заповеди». – В 1661 году он писал государю о Приказе, что в нем «судят и насилуют мирские судьи». – В 1663 году князь Одоевский и Стрешнев спрашивали Никона в Новом Иерусалиме: какие были ему обиды от царя? Никон велел отвечать: «обиды-де ему от вас Великого Государя такие, что будто вы, Великий Государь, закону Божию не исполняете и в духовные дела и в священнические суды вступаетесь, а делают-де всякие дела в Монастырском Приказе, и судить-де нас заставляют». Боярин Семен Лукьянович Стрешнев в обвинительных вопросах о Никоне к газскому митрополиту, между прочими обвинениями, в 26-м вопросе говорил: «Никон бранит Монастырский Приказ, где посадил царь судить мирских людей, порицает царя за то, что назначает по монастырям архимандритов и игуменов, кого захочет». В 1665 году в письме к восточным патриархам сам Никон писал: «учрежден Монастырский Приказ, повелено в нем давать суд на патриарха, митрополитов и на весь священный чин, – сидят в том Приказе мирские люди и судят. Написана книга (Уложение) Св. Евангелию, правилам св. отец и законам греческих царей во всем противная, почитают ее больше Евангелия: в ней-то в XIII гл. уложено о Монастырском Приказе; других беззаконий, в этой книге написанных, не могу описать – так их много. – Много раз говорил я Царскому Величеству об этой проклятой книге, чтобы ее искоренить, но кроме уничижения не получил ничего». – Письмо, в котором так отзывался Никон о Монастырском Приказе и об Уложении не достигло патриархов, перехвачено в России, доставлено государю и читано в обвинение Никона на соборе 1666 года, на котором присутствовали и восточные патриархи. Когда прочитаны приведенные нами слова, государь, присутствовавший на Соборе, обратился к Никону и сказал: «к этой книге приложил руку патриарх Иосиф и весь освященный Собор, и твоя рука приложена: для чего же ты, как был на патриаршестве, эту книгу не исправил, и кто тебя за эту книгу хотел убить?» – На вопрос государя Никон ответил: «Я руку приложил поневоле». – Патриарх на собственном опыте испытал несправедливости и притеснения со стороны Монастырского Приказа во время удаления своего с патриаршего престола, Он сам рассказывает о нескольких делах, в которых нельзя похвалить справедливости и строгой разборчивости Монастырского Приказа. Таковы дела, о которых он рассказывает в возражении на 26 вопрос Стрешнева. В чувстве оскорбленного патриарха Никон, перечисливши все несообразности, по его взгляду, чинимые Монастырским Приказом, и светскими судьями по отношению к духовенству, взывает: «никогда, никогда, никогда Никон ни глаголет, ни хочет, да что будет но глаголет Никон: божественные законы не повелевают мирским людям возложенными Господеви обладати, движимыми и недвижимыми вещьми, ниже судити»¹⁹².

Быть может, Никон отзывается о действиях Монастырского Приказа резко, в чувстве обиженного и оскорбленного человека. Но были, без сомнения, и другие лица, которые смотрели на действия Приказа с невыгодной стороны. В печати очень мало находится фактов на это. Есть только указания, что были недовольные Монастырским. Приказом и судами светскими¹⁹³. – По всей вероятности, архивы впоследствии откроют действия Монастырского Приказа и областных судов против духовенства. Нам представляется, что рукопись библиотеки Академии Наук под № 85 с заглавием «О церковном мнении неподвижном», заключает в себе протест современника Никонова против Монастырского Приказа. Она посвящена «святейшему отцу духовному Господину, Господину, Божиим прозрением св. Церкви апостольския в гонении славному ревнителю»; называет его архиепископом¹⁹⁴; писана при «царе мирском» лицом духовным. Главная мысль содержания этой рукописи выражается следующими ее словами: «такожде устроиша и под казнью уставиша (первые князья), дабы мирстии человецы о вещах церковных не улагали, ниже в таковыя вступалися. Ниже им таковыя вещи приказуемы управляти против воли пастырстия дерзаются Ниже мирской человек в делах церковных и клирических судити или искати будет. Ниже на свидетельство, ни взыскати на суд попущен достоин быти противу клирики или в делах клирических и церковных». Самым же сильным доказательством того, что против Монастырского Приказа и светской подсудности духовенства была оппозиция, служит перемена относительно вопроса о Приказе и подсудности духовенства, произведенная Собором 1667 года.

Собор 1667 года состоял из тех же лиц, которые были и на Соборе 1666 года против Никона. Никон был осужден, но его суждения о Монастырском Приказе не были поставлены ему в вину, за которую он был бы достоин лишения патриаршего сана и престола. Его отзывы послужили поводом к обсуждению вопроса о Монастырском Приказе и о светской подсудности духовенства на соборе 1667 года. Этот собор установил правила подсудности духовенства, диаметрально противоположные принципам Уложения. Сначала он положил меры против светской подсудности духовенства. По его положениям, – воеводам, Монастырскому Приказу и прочим светским приказам запрещено производить суд над духовенством: «да не во влачат отныне священников и монахов в мирския судилища, ниже да судят мирские люди освященного монашеского чина и всякого церковного причта, якоже запрещаюсь правила св. апостол и св. отец'195. Государь утвердил постановление Собора. Вследствие утверждения государя, по повелению патриарха Иоасафа, посланы были в том же 1667 году памяти в Монастырский и иные приказы. В памятях писалось: «архиереев, архимандритов и игуменов, и священников, и диаконов, и монахов, и монахинь, и церковный чин, и их людей, мирским людям ни в чем не судити». Посланы были также по указу патриарха грамоты к архиереям и по городам к десятинникам, которым велено «от себя послать памяти к воеводам и иным приказным людям, чтобы и они архимандритов, игуменов, диаконов, монахов и инокинь, весь церковный чин и их людей ни в чем не судили. А кому до священного и иноческого чина будет какое дело, и им бить челом на Москве, или в городах, кому но указу патриарха или митрополита духовные дела будут приказаны»¹⁹⁶. Не только подсудность духовенства светским судам, учрежденным от государства, отменена Собором, но запрещено и духовному начальству поставлять от себя светских лиц для управления и суда в духовенстве. Был предложен на соборе вопрос: «архиереев, архимандритов и игуменов, священников и диаконов, монахов и инокинь, и весь церковный чин и их людей, мирским людям довлеет ли судити?¹⁹⁷ На вопрос этот дан ответ: «архиереев, архимандритов и игуменов, священников и диаконов, монахов и инокинь и весь церковный чин и их людей, мирским людям ни в чем не судите, а судите их во всяких делах архиереям, коемуждо во своих епархиях, или кому повелят от духовного чина, а не от мирских».

Соборами духовные были освобождены не только от гражданского суда государственного, но и уголовного. И в делах уголовных следствие и суд над духовными лицами предоставлены духовному начальству¹⁹⁸ а за свет. свой властью оставлено было только исполнение решений духовных властей.

Взамен государственных судов над духовенством и подведомственными ему лицами, Собором 1667 года, с утверждения государя, организованы духовные суды: на патриаршем дворе велено быть патриаршему духовному приказу, а при каждом епархиальном архиерее особому приказу. Состав духовных приказов должен состоять из лиц духовных. На соборах 1667 и 1675 годов были распределены точным образом границы епархий и указаны пределы подсудности духовенства по епархиям. Все духовные лица и учреждения, то есть, монастыри должны были стоять под судом тех духовных приказов и епархиальных архиереев, в областях которых они находились¹⁹⁹.

Неподсудность духовенства светским лицам и государственным судам подтверждалась, как общий закон, и после Собора 1667 года. Патриарх Адриан в «Инструкции к поповским старостам», изданной им в 1697 году, строго подтверждал, чтобы духовные судились только у церковных властей и предписывал архимандритам доносить ему о вмешательстве воевод в духовные дела²⁰⁰. Такое подтверждение объясняется тем, что низшие власти гражданского управления иногда присваивали себе суд над духовными и после соборных определений. Однако такое вмешательство их считалось нарушением законов и со стороны государственных высших властей пресекалось²⁰¹. – С другой стороны, и епархиальные власти продолжали еще допускать в своем управлении участие светских лиц, которые производили иногда вопиющие беспорядки и несправедливости. В 1697 и 1698 годах само светское правительство вынуждено было послать по сибирским городам окружные грамоты, предписывающие областным начальникам хранить народ от насилий митрополичьих боярских детей. Тобольские митрополичьи десятинники под предлогом дел о прелюбодеянии поступали жестоко с женщинами и вымогали с народа деньги²⁰². По всей вероятности, положения Собора 1667 года не уничтожили повсюду совершенно и одновременно как разных форм старого епархиального управления, так и вмешательства светских лиц в ведомство церковных дел.

Несмотря еще на остатки прежнего управления, допускавшего неправильности и беспорядки в ведомстве дел церковных, определения собора 1667 года относительно суда над духовенством подвинули вопрос о подсудимости его в двояком отношении: а) ими введено единообразие епархиального суда для всех духовных и им подвластных лиц и учреждений чрез установление духовных приказов при епархиальных архиереях: и б) все привилегированные монастыри, за исключением ставропигиальных, подчинены были епархиальным властям, в пределах которых они находились²⁰³; таким образом уничтожалась чрезполосность пределов епархий. С этими переменами открылась возможность – смотреть на все вообще духовенство в России, как на одно сословие, пользующееся особыми правами в государстве, а не как на бесчисленное множество отдельных обществ, из которых каждое само по себе пользовалось особыми гражданскими правами. С этого времени государство могло относиться зараз ко всему вообще духовенству, а не к отдельным обществам и учреждениям, около которых оно группировалось. В этой-то перемене и заключается историческое движение вперед вопроса о гражданской подсудности духовенства, движение, при котором отменена подсудимость духовенства светским властям и образована сословная или, вернее, церковная подсудность.

На перемену, произведенную в положении вопроса собором 1667 года, можно смотреть как на дело Церкви. Церковь, по-видимому, совершенно определенно обозначила подсудность в своей области изъятием духовенства от государственных судов по всем вообще делам гражданским. Но всматриваясь в исторический ход развития вопроса, невольно видишь, что государство, по обстоятельствам истории, сделало уступку Церкви. По самому существу государства, по историческому его состоянию и развитию в России в XVII веке и по его стремлениям, оно не могло предоставить Церкви навсегда прав сословного гражданского суда над всем духовенством, сословием многочисленным и богатым поземельною собственностью и другими недвижимыми имуществами, и еще менее над всеми, ему подвластными по владельческим отношениям, людьми. Мы увидим ниже, что Русское государство XVII века с особенной ревностью собирало свои силы и права. – Поэтому в отношениях государства к Церкви касательно судебно-гражданских прав ее мы усматриваем некоторые колебания и после Собора 1667 года.

В настоящем же месте мы должны заметить, что изъятием духовных и им подвластных по владельческим отношениям лиц из-под власти гражданского суда государственных светских учреждений – воевод, приказов и в особенности Монастырского Приказа не был уничтожен самый Монастырский Приказ в 1667 году. Он продолжал свое существование и после. Состав его был прежний, – из светских лиц. . В нем заседал думный дворянин или окольничий и два дьяка²⁰⁴. Отношения его к духовному ведомству не прекратились еще окончательно. Судебной властью в Церкви он не обладал. Круг его деятельности был ограничен особыми предметами ведения, которыми он занимался и прежде. На нем теперь лежали обязанности взысканий и сборов с церковных вотчин государственных податей, и повинностей. Он вел приходо-расходные книги по ведомству Церкви, насколько этот предмет подлежал ведению государства, и составлял описи церковным имуществам и числу людей и дворов на церковных землях²⁰⁵. Чрез него происходила приписка монастырей и пустынь к архиерейским домам и монастырям с соизволения государя. Для этого Приказ посылал нарочных, которые вместе с духовными властями составляли описи имуществам и лицам приписываемых монастырей и пустынь, один экземпляр описи оставляли за своими руками в монастырях или архиерейских домах, к которым совершалась приписка, а другой представляли в Приказ²⁰⁶. – Распоряжения свои Приказ приводил в силу или грамотами государя²⁰⁷ или чрез нарочно им посылаемых от себя и чрез приставов²⁰⁸. Для взыскания, например полонных денег, Приказ в 1669 году грамотами предписывал белоезерским приставам выслать в город священников, диаконов и причетников с надлежащими платежами²⁰⁹. – В таком виде и с такой деятельностью Приказ просуществовал 10 лет. В этот период его существования, правда, деятельность его была весьма слаба даже и в пределах, ему указанных. Некоторые монастыри в это время обращались по предметам, подлежащими его ведению, в Приказ Большого Дворца²¹⁰. Известно уже было, что он не долго будет продолжать свою деятельность. Декабря 19 дня 1677 года состоялся²¹¹ именной указ: «Монастырского Приказа всякие дела с сего числа впредь ведать в Приказе Большого Дворца боярину и дворецкому и оружейному Богдану Матвеевичу с товарищи: а что в том Приказе всякие денежные доимки, и тое денежную доимку ведать, а доимочные деньги выбирать в Приказе новые чети Думному Дьяку Ивану Горохову, а впредь Монастырскому Приказу не быть». – Но история его и здесь не оканчивается.

Мы доселе рассматривали Монастырский Приказ главным. образом как судебное учреждение. Пред его судебной властью другие его занятия имели весьма малое значение. Но значение его в истории русского права не ограничивается развитием вопроса о гражданской подсудности духовенства. На его долю выпало, как сказали мы в начале рассуждения, участие в развитии вопроса о владельческих правах духовенства в отношении к вотчинам и землям. С этим вопросом снова поднялся и первый вопрос. Поэтому дальнейшая судьба Приказа имеет еще большее значение в истории русского права.