Об апокрифических Евангелиях

На русском языке так мало писано об апокрифических евангелиях, что мы вынуждены прежде всего познакомиться с литературой этого предмета на иностранных языках.

Собиранию апокрифов положил начало некто Михаил Неандер (Soraviensis) в половине ХѴI столетия (1563–1568). К греко-латинскому изданию малого катехизиса Лютера, сделанному в 1563 г., он присовокупил коллекцию апокрифов под таким заглавием: «Апокрифы, т. е. небиблейские повествования о Христе и Марии, об Иосифе и родственниках и семействе Христа, почерпнутые из сочинений древних греческих писателей, отцов, историков и филологов (с присовокуплением также протоевангелия Иакова, недавно найденного на востоке) и изданные на греческом и латинском языках Михаилом Неандером». Собственно, апокрифов здесь нет, кроме протоевангелия Иакова, писем Пилата и Лентулы, и истории Прохора о св. Иоанне Богослове. Подобного рода произведение «Apocrypha paraenetica, philologica cum versione Nicolai Glaseri, Thuring. Walterhusani. Hamburgi. 1614 г»., также ни прибавляет ничего нового против издания Пеандера «Orthodoxographa», изданные Иоанном Герольдом (1555 г.) и «Monumentа S. Patrum orthodoxographa», Гринея (1569 г.) кроме указанных апокрифов уже содержат в себе евангелие Никодима. В 1697 г. Генрих Сикс издал евангелие детства арабское с латинским текстом. Перевод не чужд недостатков; подстрочные примечания содержат по большей части восточные сказания и предания. В 1772 г. Георгий Валлин издал историю Иосифа на арабском языке с латинским переводом. Но вся заслуга в собрании апокрифов Нового Завета по справедливости принадлежит Иоанну Альберту Фабрицию. Труд его (1719–1743) «Codex apocryphus N. Testamenti» даже до нашего времени заслуживает уважение ученых исследователей апокрифов. В 1703 г. он издал в двух томах свой апокрифический кодекс; в 1719 г. к двум первым присоединил и третий том. Это издание произвело живое впечатление на мир ученый, несмотря на то, что опыт Фабриция был не первым в этом роде. И действительно, кодекс Фабриция обнаружил в авторе силу ума и эрудиции, строгого понимания дела и ясного взгляда на вещи. Он издал в свет текст апокрифов, которые в большинстве своем лежали в пыли библиотек: тщательно проверил текст их, расположил их в строгом порядке с краткими замечаниями и собрал отрывки многих из них, давно затерянных. Фабриций сделал даже более: о каждом из апокрифов он привел свидетельства и суждения древних отцов церкви, собрал с неутомимыми усилиями замечания и трактаты о них более известных богословов, очистивши эти трактаты от разных басен и т. п. Кроме апокрифов, указанных нами в предшествовавших трудах, Фабриций внес в свой кодекс: евангелие о рождении Марии (латинское), протоевангелие Иакова (греческое и латинское, но только первые 7 глав), евангелие детства арабское (с латинским переводом Генриха Сике), евангелие Никодима (латинское, с двумя письмами Пилата и Лентулы). Он собрал также писания апокрифов разного рода: о евангелиях и деяниях Апостолов, о разных письмах, приписываемых достоуважаемым историческим личностям (письма Христа, три письма Марии Девы, взаимные письма Павла и Сенеки и т. п.); он собрал даже литургии, правила и символы Апостолов и Пастырь Ермы, которые не могут относиться к апокрифам. Нужно удивляться неутомимому труду ученого, который рассмотрел едва ли не все апокрифы, хранившиеся в библиотеках. За кодексом Фабриция можно упомянуть «Nova et plena methodus probandi canonicam Novi Testamenti auctoritatem», который был издан в 1772 г. на английском языке Иеремией Ионезием. Ионезий имел в виду, главным образом, защитить канон Нового Завета против Толанда, который заподозрил каноническую важность новозаветных священных книг на том основании, что в век апостольский появлялось весьма много историй и сказаний о Христе. Он представил собрание разных апокрифических сказаний в трех томах. Однако справедливость требует сказать, что весь его труд содержит лишь большую часть выписок из Фабриция. Сам автор не открыл новых, апокрифических сочинений; он не проверил даже кодексов избранных им сочинений и почти не сделал на них никаких замечаний. Гораздо больше его сделал Бирх в своем «Auctario Cod. Nov. Testam.» (1804 г.); он опубликовал в нем много неизданных апокрифов, а своими удачными сличениями кодексов весьма значительно облегчил для будущего издателя апокрифических сочинений средства к критическому их разбору. После Бирха до Тило ученые мало занимались апокрифической литературой. Исследуя, по преимуществу, Св. Новозаветное Писание с критической точки зрения и занимаясь историей догматов древней церкви, они считали даже бесполезным разбирать такие басни, которые встречаются в апокрифах. Только уже со времен Землера снова обращено было внимание и на эту (апокрифическую) литературу древней церкви – Генкием, Клекером и другими учеными. Самое замечательное произведение в апокрифической литературе, бесспорно, составляет «Codex Apocr. Nov. Testam». Иоанна Карла Тило (1832 г.), профессора галльского университета. Забота, с какой он пересматривал текст многих манускриптов греческих и арабских, многочисленные замечания, сделанные им для объяснения темных мест апокрифов, и подробные исследования о кодексах и изданиях апокрифических евангелий (в его «Prolegomena)», ставит его труд на ряду с замечательнейшими филологическими произведениями нашего времени. Но, к сожалению, смерть постигла ученого мужа в то время, когда он готовил к изданию второй и третий том своего собрания апокрифов. В первом же его томе помещены: «История Иосифа, история о рождении Марии, евангелие Маркиона» и другие, показанные нами выше евангелия, с присовокуплением книги св. Иоанна, апокриф. Арабский текст истории Иосифа, равно как латинский текст, наполовину исправленный в Валлиновом издании Родигерой, снабжен критическими замечаниями Валлина и Родигера. Равным образом, он исправил арабский текст Родигера и латинский перевод Сике – в евангелии детства. Протоевангелие Иакова, равно как и евангелие Фомы, имеют богатые критические замечания, а в евангелии о рождении Марии на большей части внесены только замечания Фабриция. Все свое внимание Тило сосредоточил на евангелии Никодима; оно обставлено богатейшими догматико-критическими и археологическими исследованиями. Со времени Тило до Тишендорфа не было сделано особенно важных исследований в области апокрифической литературы. В 1835 г. некто Аренс написал исследование «De Evangeliorum apocryphorum in canonicis usu historico, critico, exegetico». В 1840г. Car. Ad. Suckow исправил текст первоевангелия Иакова по одному венецианскому манускрипту, но с незначительными изменениями. В 1841г. Карл Фридрих Борберг издал в свет сочинение под заглавием: «Bibliothek der Neu Testam. Apocryphen» (1. В. Stuttgart. 1841 г). Немецкий перевод текста довольно удачен, затем все остальное автор извлек из апокрифического кодекса Тило, без всяких самостоятельных примечаний. Из французских ученых занимались исследованиями об апокрифических евангелиях Густав Брюне и Иосиф Понс (Pons). Труд Брюне озаглавливается таким образом: «Les évangiles apocryphes, traduits et annotés d’après l’édition de Thilo, par Gustave Brunnet, Paris. 1849». Перевод по местам совершенно произвольный; замечания, как показывает и самое заглавие книги, большей частью заимствованы у Тило, хотя также встречаются и самостоятельные исследования. Другое французское произведение носит такого рода название: «Rechèrches sur les apocryphes du Nouveau Testament. Thése historique et critique, par Jos. Pons, de Negrepelisse. Montauban. 1850». Новейшие немецкие сочинения в апокрифической литературе: «Die gehesim gehaltenen oder sogenannten apocryphishen Evangeliem von Dr. Klemens» (не заслуживающее особенного внимания); «Leben Jesu nach dem Apocriphen, von Rudolph Hoffmann» и «Evangelia Apocrypha» C. Tishendorf. Рудольф Гофман критически исследовал «Жизнь Иисуса» и его по плоти родственников по всем апокрифам и псевдоотеческим сочинениям, существовавшим в древней церкви и снабдил свое сочинение весьма научными догматическими и археологическими исследованиями. Отдавая, впрочем, полную справедливость труду немецкого ученого, мы должны заметить, что он не мало пользовался трудами Тило, особенно его подстрочными примечаниями, при анализе апокрифических рассказов; притом же он нередко обращался с апокрифическими рассказами очень свободно, навязывая им, по свойственной немцам, страсти всему найти свою причину, смысл совершенно произвольный. Тишендорф издал свои «Evangelia apocrypha» в 1853 г. в Лейпциге, где он служит профессором университета. Этот ученый, оказавший уже заслугу христианской литературе изданием апокрифических деяний Апостолов, приобрел новое право на всеобщую благодарность прекрасным изданием апокрифических евангелий. Более сорока манускриптов, ускользнувших от исследований ученого филолога галльского (Тило) были пересмотрены и сличены Тишендорфом и притом с таким старанием, которое заслуживает самых великих похвал. Его издание самое полное, какое только мы имеем по этому предмету, и, кажется, при настоящем состоянии науки, трудно с большей точностью и верностью определить первоначальный текст апокрифических евангелий. Наша русская литература почти не имеет никаких исследований об апокрифах; «Труды» К. Д. Ак. за 1861 г. дали небольшой перевод лекций об апокрифических евангелиях аббата Фреппеля, читанных им в Сорбонне в 1857–1858 гг. «Православное Обозрение» предприняло было весьма солидный труд буквального перевода апокрифов, но, к сожалению, остановилось на переводе одного-двух апокрифических евангелий.

После этого предварительного замечания об источниках предмета, считаем долгом сказать еще несколько слов о содержании и плане нашего сочинения. За кратким исследованием причин происхождения апокрифической литературы в древней церкви вообще и в частности тех апокрифов, которые подлежат нашему рассмотрению, главной своей задачей мы поставляем исследовать содержание апокрифических евангелий, потому что апокрифы известны в нашей литературе больше по своему имени, чем по внутренней своей стороне.

Между тем апокрифы Нового Завета сохранили нам богатый материал для догматических и археологических изысканий и представляют самый наглядный памятник для характеристики того, как святая евангельская истина перерабатывалась в умах людей, не понимавших её высокого духа и характера. Далее, насколько возможно, мы постараемся сравнить между собой различные апокрифические рассказы об одном и том же предмете и поставить их в правильное отношение к каноническим. Такого рода приемом мы легко покажем относительное достоинство апокрифов и вместе с тем дадим неоспоримое доказательство того, что и по своему содержанию, и по своей форме они неизмеримо ниже наших канонических евангелий. Чтобы осветить апокрифические рассказы правильным светом, мы имеем также в виду раскрыть историческое или догматическое основание, на которое они опирались, и, где можно, определить их значение для своего, равно как и для позднейшего времени. В видах же большей ясности и упорядоченности дела различные рассказы об известном событии или факте, мы или соединяем в один, где они мало уклоняются друг от друга и служат как бы дополнением один другого, или ставим один подле другого, там, где по своему разноречию, они не могут быть соединены в одно целое, или же, наконец, совершенно опускаем рассказ (как например в евангелии Никодима), когда его анализ дает вместе с тем и ясное представление о его содержании. Исторический рассказ служит лишь средоточным пунктом для научных наших целей. Общая характеристика апокрифических сказаний и их отношение к каноническим повествованиям будут заключительным нашим словом об апокрифической литературе древней церкви.

Определение слова «апокриф» всегда отличалось сбивчивостью. Известно, что в христианской церкви оно имело не одно и то же значение. Это зависело, между прочим, от того, что древние филологи старались только отыскать связь между этимологией и различными значениями этого слова, забывая при этом, что между значением каждого производного слова и его этимологией часто бывает лишь внешнее соотношение. Чтобы дать правильное понятие об апокрифах, мы считаем нужным обратиться к язычеству и к иудейству, которых апокрифическая литература служит, так сказать, прототипом христианской апокрифической письменности.

Большая часть религий языческой древности имела жреческие писания, которые присвоялись языческим богам или мифологическим лицам, как их составителям, и, именно, присвоялись тем богам, которым приписывали высшую мудрость, например, Оаннесу в его различных воплощениях у Вавилонян, Тоанту у Финикиян, и т. п. Такие сочинения были, обыкновенно, сокровенного свойства; читать их могли только жрецы и лица, посвященные в жреческие таинства. На этом основании они часто назывались именем апокрифов – libri reconditi secreti (ἀπόκρυφα) и т.п. Таинственное содержание этих книг в позднейшие, более мрачные времена язычества дало повод магам и разного рода авгурам и обманщикам распространять множество других произведений, которые также носили название священных книг: Гермеса, Зороастра, Санхониата, Сивилл и т.д. или имена лиц, прославленных в мифологической древности, например, Лина, Орфея и др.¹ У Иудеев в последние столетия до христианской эры также встречаются писания, которые по своему содержанию имели сходство языческими, а под внешним наименованием также старались скрыть свое истинное происхождение. Мистическая секта Феракевтов, кроме священных книга Ветхого Завета, уже владела особого рода классом писаний, которые они обыкновенно усвояли мудрейшим мужам иудейской древности. Издавна было мнение, что иудейские жрецы и книжники, кроме священных книг Ветхого Завета, имеют еще другие священные книги, которые они уже скрывали от взоров народа и из которых только они одни черпали таинственную премудрость. На этой, между прочим, вере основывалось то общеизвестное сказание, сообщаемое книгой Ездры, что Ездра после сожжения храма и двадцати четырех канонических писаний Ветхого Завета и других семидесяти <…>² также якобы по внушению от Святого Духа, снова восстановил их под влиянием и воздействием той же благодати Духа³. Иудейские ученые в Египте и Малой Азии, знакомые с греческой литературой, любили усвоить свои письменные произведения знаменитым именам греческой литературы. Происхождение иудейских апокрифов опиралось на языческие образцы. Патриархи и пророки, которые считались виновниками известных апокрифов, теряли свой библейский облик и, по своему характеру, становились едва ли не мифическими личностями. Адам, первозданное существо (Πρωτογενές, Μονογενές), по апокрифическим писаниям талмудистов, каббалистов и христианских гностиков уже более не библейский патриарх, а порожденное или через эманацию истекшее существо из Первоисточника всех вещей. Авраам, родоначальник израильского народа, отождествлялся с мифологическим представителем остальных семитических племен, Белем, которому Халдеи усвояли свои жреческие книги и особенно изобретение астрологии.

От этого рода апокрифической литературы, по своему характеру и содержанию чисто языческой, отличается другого рода апокрифическая иудейская литература, которая преследует цели совершенно иного характера. Когда прекратился дар пророчества, эти апокрифы, по преимуществу, имели в виду уяснить или восполнить историческую, пророческую или даже догматическую сторону канонических книг Ветхого Завета. Они хотели выяснить иудеям их верования и стремления, хотя, разумеется, редко отличались истинным духом и характером. Так, фанатическая ненависть, с какой языческая чернь в Палестине и вне её преследовала иудеев со времен Маккавейских, иго римского владычества, которое грозно держало свой меч над иудейским государством, заставляли иудеев перетолковывать истинные пророчества о Мессии и представлять его царем-завоевателем, который сокрушит всех врагов Израиля и покорит их под ноги его. Как многочисленны были подобного рода сочинения, достаточно указать на книгу Еноха и апокалиптическую книгу Ездры, по учению которых должен был явиться в лице Мессии какой-то колосс в человечестве, гигант необыкновенный и т. п.

Новозаветные апокрифы представляют довольно близкую параллель с ветхозаветными апокрифами. Один род апокрифов, который мы считаем составленным по языческим образцам, пользовался авторитетом в еретических сектах, тогда как другой, почти безвредный, их род нашел свое употребление даже между православными христианами. Эти последние апокрифы, как и апокрифы Ветхого Завета, были написаны без предзанятых еретических целей, а представляли лишь плод благочестивого чувства христианина. К общецерковным преданиям присоединялись в них собственные мечты и чувства рассказчика, которые всегда для большей важности влагались в уста каких-либо евангельских или библейских лиц, например, Иакова, Петра и других. Апокрифы первого рода по преимуществу, распространены были между иудейско-христианскими и гностическими сектами. Еретические партии древней церкви, и особенно гностики, считали такие сочинения источниками своего мнимо глубокого гносиса: они распространяли их, как это всегда бывает в обществах отделившихся, через таинственное предание, и, давая им печать апостольского происхождения, представляли их как особенную вероисповедную норму вопреки того, что в апостольской церкви представлялось памятником первоначальной христианской истины. В виду ограждения верующих от увлечения разными еретическими бреднями и суесловиями, православная церковь должна была положить строгое различие между православными писаниями и еретическими или, что тоже, между каноническими и апокрифическими. Строго точное их разграничение совершилось не в один момент, а постепенно, рядом долговременных критических исследований всех писаний, претендующих на включение в канон. По началу под понятие «апокриф» подходили все писания, отличающиеся темнотой своего содержания. В этом смысле апокрифом называлось даже откровение св. Иоанна⁴. Позднее апокрифом называлось все, что не имело достаточно данных на включение в канон, было ли оно подложно или нет. Так, послание Варнавы признавалось действительным и назидательным для верующих и в то же время считалось апокрифическим. В этом же смысле считались между апокрифами послания Климента, св. Игнатия и Поликарпа, Пастырь Ермы и многие другие⁵. В последствии, наконец, дано было строгое разграничение между слонами «канон» и «апокриф», и к последнему роду, между прочим, отнесены были сочинения в полном смысле чуждые апостольского авторитета или их учеников и запечатленные характером тех или других неправославных мыслей. В этом значении понятие апокриф является в первый раз в декрете папы Геласия⁶, который, перечисливши все творения св. отцов, принимаемых церковью, все остальное, что отвергла церковь, отнёс к разряду апокрифов. Так образовалась противоположность между апокрифическим и каноническим. Каноническими писаниями церковь признала такие, которые, получив свое происхождение от апостолов или их непосредственных учеников, стали нормой христианского вероучения и нравственного совершенства; название же апокрифов усвоила таким произведениям, признаки которых определились их мнимо апостольским происхождением, недостатком общевселенского характера истины и еретической путаницей в силу смешения в них разного рода ложных элементов.

Что касается до времени происхождения апокрифических евангелий, то должно полагать, что они появлялись в период от половины второго века до конца четвертого: распространяя свои апокрифические сочинения, авторы старались выдать их за подлинные священные книги. Такое стремление легко могло явиться в указываемый нами период при неопределенности состава священного новозаветного канона⁷ и при пытливых исследованиях, направленных к изучению и определению достоинства памятников апостольской древности. После IV века, когда уже канон был приведен в окончательный состав, появление апокрифических сказаний было бы бесцельно. Апокрифу никто не поверил бы. Он, скорее, занял бы не столько веру, сколько любопытство читателя.

Понятие о характере апокрифических евангелий и методе исследования о них могут быть различны, смотря по различию времени их появления. В период, предшествовавший утверждению канона, мысль христиан была занята, по преимуществу, общим и всех интересующим вопросом о новой и чрезвычайной божественной истине, принесенной на землю Христом. Явление такой необычайной личности, как Христос, стоявший неизмеримо выше всех людей, Мессии, обещанного за десятки веков народу Израильскому, в котором самые греки и римляне, расслабленные нравственно, ждали нового Преобразователя мира и нового религиозного Учителя, явление такой божественной личности располагало подробнее описать жизнь Его и сообщить тем, которые готовы были верить чудесным знамениям Его и делам Им совершенным. Что это так и что, естественно, не могло быть недостатка в ревностных повествователях о жизни Иисуса, на это мы имеем несомненного свидетеля в евангелисте Луке, который говорит, что «многие начали описывать жизнь Иисуса Христа». Но из них, как обыкновенно почти бывает, одни более, а другие менее имели сведений о совершившихся вещах; были такие, которые, передавая рассказываемое письменно, сами не видали его, а слышали от других; были, конечно, люди, которые мало еще умели различать истинное от ложного; случалось, что многие писали только под влиянием своего личного взгляда, смотря потому, какое на них только лично произведено влияние тем или другим явлением или событием; некоторые, наконец, самую веру и истину измеряли лишь под чужим влиянием или под влиянием предзанятых мнений и убеждений. А в период, когда между иудеями было множество сект и, особенно, когда развита была страсть к любомудрию, нисколько не было удивительно, если кто-нибудь, рассказывая о деяниях Христа письменно, разукрашивал их своими частными, субъективными взглядами. Такого духа и направления, о котором мы сейчас говорили, были не чужды евангелия от Евреев, евангелия от Египтян и т. п. Откуда взято сродное в этих евангелиях или даже тождественное с евангелием Матфея, почерпнуто ли оно из этого последнего или все эти различные писатели евангелий брали из общего им источника, например, из преданий, ходивших в народе, мы говорить не будем, заметим только, что все оставшееся в этих отрывках довольно показывает, что повествования этих евангелий уже далеко уклонились от простоты и высокого характера повествований в подлинных канонических евангелиях. Вообще же мы должны допустить, что на первых порах, когда лишь работало религиозное чувство под влиянием мысли о великом Основателе христианства, все различные писания о Нем не могли иметь оттенков строго различных от канонических евангелий. Все верили, что Христос пострадал и умер за всех, доставив всем благодать во спасение; все описывали жизнь Его в простоте души и в чувстве истины.

Но с иным характером должны были явиться апокрифические евангелия, когда нашим каноническим писаниям начали усвоять в церкви особенную каноническую важность. Особенно, как сказали мы, апокрифы должны были появляться в это время, в противоположность каноническим евангелиям и, впрочем, опираясь на них. В то время, когда учение христианское принимало более определенный характер по своей форме, ересь получила большее развитие и также, наконец, принимала более определенный вид. В церкви, в которую вошли Иудеи и язычники, начали отражаться своеобразные взгляды на Христа и на дело искупления, Им совершенного; нет сомнения, что в это время являются и евангельские апокрифы, которые служили проводником тех или других еретических начал. В самом деле, переходя из одного состояния в другое, от одной веры к другой, люди естественно не легко могли отрешаться от прежних своих понятий. И вот, не оставляя их, они лишь прибавляли к ним новые и подкрепляли их теми или другими доказательствами того же писания. Важно то, что еретики придавали своим апокрифическим евангелиям такую же цену, как церковь каноническим. Это понятно, потому что из них, а не из устного предания они могли лучше защищать то, что отцы церкви считали заблуждением; с другой стороны, сами еретики, нападая на учителей церкви, так же удобнее могли обратиться к этим письменным памятникам, чем к устному преданию. Известно, что еретические евангелия происходили такого рода способом: еретики изменяли по произволу евангельский текст, дерзко исключая то, чего не принимали, они измышляли новые писания, которым, усвоив апостольские имена, давали такой же авторитет, как церковь своим каноническим. Как обыкновенен был у еретиков подобного рода прием перетолкования евангельского учения, мы узнаем из свидетельства св. Иринея, который говорит о валентинианах, что они стараются приводить в свою пользу разные свидетельства не только из евангелий и апостолов, навязывая им свой смысл и извращая самые евангельские сказания, но даже из закона и пророков, когда многие притчи и аллегории, заимствованные отсюда, толкуют превратным образом так, как они могут подтверждать их выдумки⁸. Впрочем, ученые поступали неправильно, когда, в силу этих искажений евангельских истин, многие еретические письменные памятники называли одним общим именем: апокрифы. Правда, были известны евангелия Керинфа и Кариократа, Маркиона и Апеллеса, а равно к другие, подобного рода, но они не ими изобретены или составлены, они пользовались теми же каноническими писаниями – то евангелием Матфея, то Луки, смотря по тому, какое в виду их еретических целей больше нравилось им или подходило к их взглядам⁹. Около еретических писателей, искажавших канонические книги, являлись авторы собственно, так называемых, канонических евангелий, излагая свои сказания с неограниченной свободой, так, как это нужно было в виду предзанятых их мнений. Итак, мы видим, что ереси, произошедшие в силу различного понимания цели пришествия Христова, послужили немаловажной причиной того, почему появились апокрифы¹⁰.

Необходимо различать двоякий род апокрифической литературы – иудейской и греческой, потому что один с христианскими понятиями соединяли иудейские предания, обычаи и законы, а другие – философию, состоящую из восточных и греческих элементов. Эллины считали своим призванием определить, что такое гносис, и вообще представить более понятными те тайны вещей божественных, которые особенно привлекали внимание верующих. Это направление перешло скоро и к иудеям, так что явилась иудейская и эллинская ересь, в которой господствующим направлением был гносис, переполненный иудейскими или греческими вымыслами.

Хвастающиеся знанием высшей истины, гностики должны были внести исследования и в самую христианскую религию. Они не могли пренебрегать евангельским словом – оно пользовалось чрезвычайной славой и авторитетом – да и не хотели оставить его без внимания, считая себя способными более других рассуждать о высоких религиозных истинах. Отсюда гностики противополагали каноническим евангелиям, мало благоприятствующим их гностическому направлению, другие, которые подтверждали бы их нелепости и под внешним титлом апостольского происхождения имели бы равный с первыми авторитет. Ложь, обыкновенно считающаяся гнусной в глазах людей, пользовалась у гностиков особенной снисходительностью. Они попирали человеческие законы и вменяли ни во что самую общественную добродетель¹¹. Понятно, что при таком образе действий, гностики без стыда могли воспользоваться каким угодно общественным авторитетом для того только, чтобы таким средством возвысить свои собственные сочинения. Злоупотребляя именами Зороастра, Дина и других древних для защиты и подтверждения разных вымыслов, они считали также авторами своих басен святых мужей Ветхого Завета, как, например, Адама, Сифа, а также апостолов и даже самого Иисуса Христа.

Итак, мы не преувеличим дела, если скажем, что евангелия апокрифические, в большинстве своем, обязаны гностикам, они влияли, в свое время, более или менее на весь строй умственной жизни, так что оттенок их направления встречается даже у писателей, вовсе не принадлежавших к их сектам. Может быть, отчасти по подражанию им, некоторые из благочестивых, но мало разумных христиан, прибегали к так называемой благочестивой лжи – pia fravs. Известен рассказ Тертуллиана и Иеронима, что один пресвитер в Азии, воспользовавшись именем св. апостола Павла, составил акты Павла и Феклы, и на вопрос, с какою целью он допустил подобного рода рассказ, отвечал, что он сочинил его из любви к Павлу. Подобного рода приемом, люди, усердные к вере, думали защитить или отчасти восполнить учение христианское, подкрепить верования, которые, по-видимому, не были или не казались ложными, освятить или пополнить известные пробелы из истории жизни Иисуса и т. п. Нужно было опасаться сближения гностического и православного направления, потому что в самых гностико-апокрифических произведениях, по-видимому, появились такие вещи, в которых доверчивый ум христианина не мало видел доброго и считал его совершенно истинным и православным.

Апокрифические сочинения, которыми церковь христианская особенно была волнуема в первые три века, находили повод к своему появлению в самых канонических евангелиях. Это зависело от того, что наши св. евангелисты мало касались или даже проходили совершенным молчанием события из жизни праведного Иосифа и св. Марии, мало говорили о детстве и отрочестве Иисуса, о том, что случилось при его страдании и воскресении и т. п. К этому надо прибавить еще историю двух разбойников, распятых со Христом, а также историю об Иосифе Аримафейском, о Никодиме, о Пилате и о других личностях, так или иначе относившихся к Божественному Страдальцу. И вот обширная ткань вымыслов могла получить вид истины, тем более, что все подробности о жизни Иисуса передавались устно, а не письменно. Такие вещи, не зная их хорошо, передавали уже люди второго и третьего веков, так что в их литературных или письменных памятниках естественно должны были вкрасться разные подробности, также, по-видимому, весьма важные и знаменательные с точки зрении верующего человека. Что же касается до чудес Иисуса, которыми также по апокрифам переполнено Его Детство, то ввиду своих целей им придавали не малое значение даже самые православные христиане. Известно учение гностиков, что Иисус, прежде чем крестился, был обыкновенным человеком и что только при крещении сошел на Него Эон. Поэтому христиане легко могли допустить, как нечто истинное, что чудодейственная сила Мессии открылась еще в детском Его возрасте, чтобы еретики не могли говорить, что только на Иордане сошел на Него Эон-Иисус в виде голубя.

Если мы посмотрим при этом на божественный характер Христа, на Его чудеса или, наконец, на дух всего Его учения, то увидим, что простота и ясность, с какой все излагается в канонических евангелиях, а особенно в трех синоптических, не могли нравиться гностикам, которые предпочитали превратные понимания истины здравым мыслям, которые желали лучше хвастаться суесловием и ложными умствованиями, чем учить истине и благочестию. На этом основании они измыслили, что учение Христа двоякого рода, что одно дано для употребления народа, а другое предназначено только для немногих избранных. Они говорили, что в евангелии все изложено применительно к восприемлемости слушателей, что многие тайны его (евангелия) были вверены одним ученикам и апостолам Христовым, которые, в свою очередь, также передали эти тайны людям достойным и способным оценить их. Так как эта таинственная мудрость, очевидно, не была преподана самим Христом, то ее должны были выдумать сами её проповедники. На самом деле, гностики не выяснили, конечно, существа христианства и не могли увлечь за собой людей здравомыслящих, потому что религию христианскую они низвели до степени холодной веры, чуждой всякого высшего воздействия на душу, тем не менее им следовало не мало людей неискусных и неразумных, которые, в простоте сердца, верили их еретическим выдумкам.

Наконец, самое расположение евангельских сказаний и других канонических книг и их систематизация также не исключили возможности появления многих апокрифических сочинений. Канонические писания оставляли еще не мало простора для разных недоумений, в виду догматических понятий, исторических сказаний и т. п., особенно, если мы припомним, что самые апостолы и евангелисты, совершенно опуская частности, записали в своих посланиях только то, что, главным образом, касалось божественного искупления и спасения. Кроме того, были даже пункты, которые действительно с формальной стороны еще не были выяснены совершенно в церковных вероопределениях. Такие примеры можно находить в истории о детстве св. Марии, в учении о божественной природе Иисуса Христа, о сошествии Его во ад, о воскресении с Ним многих мертвых и т. п. Так как установленные вероопределения не могли успокоить человеческого ума, гак что между самими учителями церкви явились разного рода недоумения и разногласия, то начали появляться такие произведения того или другого характера, которые старались восполнить и осветить спорные пункты христианской догматики и правил нравственной жизни. И удивительно ли, что в то время не одно верующее сердце довольствовалось разными умыслами и чудесными сказаниями? Далее, то было время мало знакомое с апокрифическими приемами, когда падали древние верования, а новые не получили довольно точного внешнего формулирования, логического определения. Люди нуждались в божественном утешении для души, они старались перейти от худшего к лучшему, они искали спасения в христианстве, хотя сущность его не совсем понимали. Отсюда те, которые не могли обнять евангелия Христа всей душей и всеми силами, готовы были верить всему, что носило бы в себе какие-либо задатки нового и чудесного, отсюда легко было смешать общественные верования и священные сказания с людскими вымыслами, здесь заключалась причина общей склонности ко всему необычайному, здесь развился, выражаясь по латыни, «nutrix» апокрифов. Это направление века выразилось в повествованиях об Аполлонии Тианском, не говоря о других; тогда готовы были следовать всем, которые своими пресловутыми сочинениями стяжали славное имя, каковы Элиан и Апулей. Когда такое брожение особенно заметно было среди язычников, положение иудеев, с другой стороны, недавно раздираемых велемудрием сект, с явлением Мессии было не лучше. Иудеи теряли свое политическое существование, самая вера отцов их как бы умирала. Отсюда между самими иудеями того времени замечается необыкновенный раздор, так что живущие надеждой в грядущего Мессию часто заводили споры с уверовавшими в Него; отсюда естественное развитие раввинизма; отсюда ужасные беспорядки и волнения под предводительством Варкохавов и т. п. Итак, в период подобного рода исторических событий очень легко могли появиться разнообразные апокрифические сказания. В любопытных и легковерных не бывает недостатка никогда, а между тем, в этот период обстоятельства совершенно благоприятствовали такому брожению. Люди простые привязывались к одним именам, за которыми усвоен был прочный авторитет, под обаянием этого имени они следовали всему, не разбирая что истинно и что ложно, так как, кажется, вполне довольствовались тем только, что находили где-нибудь что-либо новое и необыкновенное. Апокрифы усвоялись не только апостолам и мужам апостольским, но, как мы видели, греческим и другим богам и героям – Орфею, Ромеру, Зороастру, также мужам ветхозаветным – Адаму, Моисею, Исайи и другим. Как распространена была в древности эта апокрифическая литература свидетельствует уже св. апостол Павел, который во втором послании к Фессалоникийцам (2Фес.2:2, 3:17; сравни 2Тим.4:7 и Тит.1:14) ясно намекает на письма, выходящие под его именем и даже указывает признаки, по которым истинно верующие могли бы отличать истинные его послания от подложных.

Распространению апокрифов много содействовало положение, в котором церковь Христова находилась в первые века. Известно, что апостолы скоро должны были оставить свое отечество, чтобы слово благовестия преподать всему миру. Самые христиане, в силу гонений язычников и иудеев, также должны были расходиться в разные страны. Но это рассеяние христиан по разным местам, среди различных наций, из которых многие были различны по самому языку, было не малым препятствием к тому, чтобы апокриф, появившийся среди известного христианского общества, был тотчас же известен другим или большинству обществ, которые единодушно рассмотрели бы его, и, таким образом, уничтожили бы зло в самом его корне. Одно общество, часто отделенное от другого большим пространством, не знало употребления известной книги в обществе другом. Итак, прежде чем книга апокрифическая становилась общеизвестной и отвергалась, уже между теми, среди которых она появилась и была в употреблении, достигала известного авторитета. Мы знаем два примера в подтверждение этой мысли. Один случился при епископе Серапионе, жившем в конце второго века. Христиане его церкви (Россцы) долгое время пользовались с особенным уважением евангелием Петра, совершенно не зная того, принимали ли его другие частные церкви или нет¹². Другой пример представляет нам евангелие Тациана, обыкновенно называемое διὰ τεσσάρων. По словам св. Феодорита, среди Кипрских обществ в его время найдено было более двухсот экземпляров этого евангелия, которым они пользовались как сокращенной евангельской книгой, вовсе не подозревая никакого подлога в её происхождении¹³.

Наконец, размножению апокрифов по смерти апостолов и их ближайших учеников содействовало отсутствие очевидцев событий из жизни Господа, которые одни, по преимуществу, могли разрешать разные сомнения и недоумения. После смерти апостолов, обладавших высшим авторитетом в умиротворении церкви и в примирении разных распрей и несогласий, не было личностей с равным им авторитетом в деле подробностей, касавшихся до жизни самого Христа. Притом же, с рассеянием апостолов ради проповедания истины в разные и отдаленные страны, тем легче мог кто-нибудь, тотчас же после их удаления, выдавать свое псевдоевангелие под именем того или другого апостола. Только мало-помалу, когда церковь начала собирать соборы, те или другие частные церкви могли видеть, на сколько они согласны между собой в известных пунктах христианского вероучения и на что надобно обратить особенное внимание и исследование. Вообще, чем менее было в церкви обще сосредоточенной власти, тем более было обособления в жизни частных обществ, тем более было простора к распространению и усилению псевдоевангельских книг. Владычество Римлян не только не способствовало к охранению евангельской истины, но даже препятствовало нередко её истинному усвоению и пониманию, когда воздвигало гонения и возжигало костры для исповедников Христовых. Под влиянием разгоряченного гонениями воображения некоторые неумеренные и неблагоразумные ревнители христианства могли придумывать такие сказания о своем Возлюбленном Учителе, которые служили не к возвеличению, а к умалению и уничижению Его божественной личности.

Таковы, думаем, общие причины происхождения апокрифических евангелий древней церкви. О большей части этих евангелий мы знаем только из свидетельств отцов, которые передали нам отрывки и из многих других апокрифов.

Переходим к исследованию не многих частных из апокрифических евангелий, которые дошли до нас при всех неблагоприятных условиях протекших веков. Не все из апокрифов одинаково важны и заслуживают подробного исследования и разбора, мы рассмотрим только те из них, которые, благодаря трудам немецких ученых, собраны в один состав и которые так или иначе по своему содержанию важны в виду наших целей. Таких евангелий обыкновенно насчитывают 8. К ним принадлежат: протоевангелие Иакова; евангелие Псевдоматфея, или книга о рождении блаженной Марии и о детстве Спасителя; евангелие о рождении Марии; история Иосифа древодела; евангелие Фомы Израильтянина; евангелие детства арабское и евангелие Никодима, разделенное Тишендорфом на две части: на акты Пилата и на «Сошествие Христа во ад».

Написаны они на различных языках: есть евангелия (их три), написанные на греческом языке, есть на арабском (два) и на латинском (два). На греческом, по преимуществу, известны: евангелие Иакова, Фомы и Никодима¹⁴. Так как арабские и латинские евангелия произошли от греческих, то мы обратим, главным образом, свое внимание на первые три и с них начнем свое исследование.

Протоевангелие Иакова, как обыкновенно называют его, судя по его древности и сравнительному достоинству с другими апокрифическими евангелиями, по справедливости занимает первое место. Оно выдерживает название протоевангелия даже по самому содержанию своему, потому что рассказывает о событиях, непосредственно предшествовавших евангельской истории. К какой секте принадлежал составитель этой книги, или, что тоже, с какою целью она составлена – вопрос слишком запутанный и возбуждавший немало недоумений между учеными¹⁶. Одни, как, например, Аренс¹⁷, утверждали, что евангелие написано гностиком Левкием или, может быть, другим каким-нибудь докетом; другие (Клёкер¹⁸) приписывали его евиониту; иные же (Росслер) усвоили его исключительно христианину, лицу Православному¹⁹, а некоторые, как Тишендорф, старались доказать, что, составленное христианином, оно было дополнено разными гностическими баснями²⁰. Мы думаем, что те, которые в настоящей редакции евангелия ничего не видят, кроме благочестивого обмана, мало были знакомы с состоянием догматических представлений, характеризовавших второе столетие христианской эры и потому скорее отдаем предпочтение Тишендорфу, что протоевангелие Иакова написано иудеем-христианином, произведение которого могло потерпеть потом разные гностические прибавки и дополнения.

Действительно, судя по содержанию истории, автором книги можно назвать и гностика и евионита. Мнение об евионитском происхождении книги очевидно основывается на словах св. Епифания, который очень ясно говорит, что евиониты выдумывали свои книги, коварным образом усвояли их Иакову, Матфею или другим ученикам Иисуса²¹. Так как никакой другой книги, которая надписывалась бы именем Иакова, неизвестно, то обыкновенно и представляли, что Епифаний имел в виду рассматриваемое псевдоевангелие. Но при этом представляются следующие затруднения, препятствующие, по-видимому, приписать первоевангелие Иакова евиониту. Известно, что евиониты, отвергая сверхъестественное рождение Христа от Девы, считали его другим Моисеем, только более высшим пророком. Да и сам Епифаний свидетельствует, что таким странным образом о Христе евиониты рассуждали под влиянием Елксея²², а Елксей, как известно, смотрел на христианство только как на восстановление чистого иудейства, без примеси различных фарисейских верований и традиций. Итак, и по Епифанию выходит, что Христос, по представлению евионитской секты, был простым человеком. Но, с другой стороны, церковный историк Евсевий дает другого рода свидетельство, что некоторые из них допускали рождение Христа от Девы и Св. Духа²³. Таким образом, Евсевий и св. Епифаний не дают положительного свидетельства в пользу евионитского происхождения псевдоевангелия и разноречивыми своими показаниями касательно учения евионитов о рождении Иисуса, стоят ни «за», ни «против» этой мысли.

Аренс²⁴ отвергает происхождение книги от евионита на том, между прочим, основании, что считал автора мало знакомым с иудейскими обрядами. В этом отношении он особенно указывал на два случая: на рассказ о том, что бесплодный Иоаким идет приносить свои дары Богу и что Мария представляется воспитывавшейся в храме только до 12 лет. Но, по нашему мнению, ошибочно представлять, будто Иоаким не мог приносить Богу священных даров по причине своего бесплодия. Текст евангелия дает лишь понять, что Рувим, первосвященник, зная Иоакима за человека благочестивого, считал его, как не давшего семени во Израиле, недостойным только того, чтобы он первый приносил их. Другое же замечание ученого вовсе не важно и совершенно не имеет того значения, какое обыкновенно хотят навязать ему, потому что иудей, или христианин из иудеев, очень естественно мог умолчать о законах, бывших до разрушения храма, да и нет нужды требовать, чтобы в своей книге он должен был буквально следовать им. Толковали же некоторые иудейские учители, что девство едва сохраняется неосквернимым до третьего года²⁵ – и иудей не увлекся же этими бреднями, потому что, говоря о воспитании Марии при храме только до двенадцатилетнего возраста, он хотел, вероятно, сблизить свое указание с повествованием евангелиста Луки (Лк.2:42) о том же возрасте Христа, беседующего во храме Иерусалимском с иудейскими учителями.

Между тем, в пользу того, что автор книги иудей, т. е. христианин из иудеев, можно представить гораздо больше доказательств из самой же этой книги. Таково, например, упоминание о посте Иоакима, продолжавшемся сорок дней и сорок ночей по примеру Моисея, Илии, Иисуса Христа, о сетовании на бесплодие родителей Марии, уже достигших преклонных лет, о золотой дощечке первосвященника, по блеску которой определялись безвинность или преступность людей, об обете Анны, по примеру матери Самуила, посвятить свое дитя Богу. Эту же мысль подтверждают слова первосвященника к Иосифу о мужах, некогда противившихся Господу (участь Корея, Дафана и Авирона), чаша воды обличения, равно как история об убийстве Захарии, а, наконец, и весь рассказ этого евангелия: все это такого рода вещи, которые прямо бросаются в глаза. Если и встречаются в этом евангелии некоторые данные, что дает право представлять автора гностиком, то их одинаково можно усвоить и гностику евиониту. Так, представления, что Мария получала пищу из рук ангела, что она была удалена от общения мужского и, наконец, что она родилась, выражаясь словами псевдоевангелиста «praeter morem humanum», одинаково также согласны с похвалой и учением евионитов о девстве²⁶. То, что Мария, наподобие голубя, воспитывалась в храме и что голубь, как божественный вестник, вылетел из жезла Иосифа, очевидно также может быть объяснено с иудейской точки зрения, так как иудеи считали голубя символическим знаком чистоты и вестником небес²⁷. А что касается до того, что автор в последней главе прославляет Бога, открывшего ему тайны сии и заповедавшего передать их избранным или духовным (τοῖς πνευματικοῖς), то подобного рода приемом, если только не считать этих слов позднейшей вставкой, пользовались все, находящиеся под влиянием гностических представлений. Особенно важно в этом отношении замечание автора, что рождение Христа от Девы совершилось вне всяких законов человеческой природы, что Мария тотчас же после рождения испытана была бабкой и найдена девой, что Иосиф, старик и престарелый, принимает Марию не для замужества, но для хранения²⁸ её, что он находился в законном супружестве с другой женой, от которой, по упоминанию евангелистов, родились братья Иисуса и т.п.²⁹, потому что все это, по большей справедливости, могло произойти от евионита-гностика, ибо между самими евионитами и между сродными им назареями были различные мнения об этом предмете.

В подтверждение евионитского происхождения книги и в опровержение противного мнения (что она исключительно гностического происхождения) можно указать на слова в конце 24-й главы: «Христа во плоти пришедша» (Χριστὸν ἐν σαρκὶ ἐληλυθότα). В тексте Тило опущено это выражение «во плоти», а между тем Тишендорф прибавляет его на основании самых древних кодексов Евангелия, итальянского и венецианского. На важность этого свидетельства тем более можно положиться, что чтение Тило могло проистекать из выражения Луки (Лк.2:26), тогда как «во плоти пришедша» из слов евангелиста Иоанна (1Ин.4:2). А если так, то автор книги не может быть докет. Нашей мысли не противоречит вполне согласная с докетическими представлениями история о бабке, испытавшей девство Марии, так как гностики, которые действительно допускали мысль о кажущемся или эфирном теле Христа, по свидетельству Тертуллиана³⁰ и Епифаиия³¹ держались некоего апокрифического пророчества Иезекииля «de vacсa, quae peperit et non peperit» и утверждали, что пророк относил это пророчество к Марии. Значит и в отношении этого догмата было некоторого рода согласие между гностиками вообще и гностиками-евионитами.

Наконец, самое замечание Епифания, что евиониты считали апостола Иакова более компетентным автором своих произведений, имеет тем большую важность, что, по свидетельству псевдо-клементин, он пользовался у них особенным уважением. Отсюда и автор евионит не находил надежным ни одного имени из учеников Иисуса Христа, которым он мог бы возвысить авторитет своей истории, кроме имени апостола Иакова.

Но кем бы ни было написано это Евангелие, во всяком случае, оно относится к глубокой древности. Начиная с 4-го века, мы находим непрерывный ряд свидетельств о нем у св. Григория Нисского (394 г.), св. Епифания Кипрского (403 г.), в толковании па шестоднев, приписываемом св. Евстафию Антиохийскому, у св. Андрея Критского³² и других.

Следы же известности его восходят к III и даже ко II веку христианства. Если Климент Александрийский неопределенно указывает на описанное в 20 главах первоевангелия обстоятельство³³, то некоторые признаки довольно ясно свидетельствуют, что это писание было известно Иустину мученику³⁴. А ученик Климента Ориген (в 1-й половине третьего века) в толковании на Евангелие Матфея говорит о книге Иакова, как книге известной, ставя ее рядом с апокрифическим евангелием Петра³⁵. Все это дает основание относить первоевангелие ко второй половине второго века. Это же самое подтверждается³⁶ догматическими положениями, около которых вращается автор. Доказать, что девство Марии сохранилось в рождестве и что Иисус не есть сын Иосифов, а сын Божий, представлялось благо-временным и необходимым в то время, когда между евионитами и назореями, коринфянами и маркионитами, было мнение об Иисусе, как истинном сыне Иосифа и Марии, когда известный Трифон поносил евангелистов, будто они из молодой женщины (νεᾶνις) Исаии (Ис.7:14) сделали деву (παρθένος), когда Цельс издевался над Иисусом, что столько же правды в рождении Его от Девы, сколько и в баснях греческих о данеях, меланитах и тому подобных, когда многие верили, что у Иисуса были родные братья, даже, например, у Иосифа (in Аnt. XX 9. 1) Иаков прямо называется братом Иисуса Христа (τοῦ λεγομένου Χριστοῦ).

С какою целью и каким автором написано это «евангелие детства» ученые также расходятся во мнениях. Клекер говорит, что бессмысленные басни этого евангелия написаны совершенно в иудейском духе³⁸ и что измыслил их детский и грубый ум праздного иудея. Однако такое мнение ученого совершенно не справедливо; видно, что он не обратил внимания на многое другое, в чем выразилась далеко не одна грубая простота иудействующего умствования.

Многие другие исследователи, как например Бособр³⁹, под влиянием авторитета св. Кирилла Иерусалимского, считали автором некоего манихея, так как св. отец в своем четвертом огласительном поучении говорит: «написали также манихеи евангелие Фомы, надеясь самым названием его (именем евангелия) обольстить и растлить души непросвещенных» (τῶν ἁπλουστέρων); в 5-м своем поучении он совершенно запрещает читать его, это евангелие от Фомы, потому что, замечает отец, оно написано не апостолом Христовым Фомой, а одним из гнуснейших учеников скопища Манеса. В этих свидетельствах св. отца мы видим подтверждение двух мыслей, что манихеи сложили евангелие от Фомы, и что Фома, имя которого носит книга, не апостол Христов, а ученик Манеса. Замечательно, что папа Геласий, великий поклонник и последователь св. Кирилла, в своем декрете говорит⁴⁰, что это евангелие не написано манихеями, а только было в их употреблении, что евангелие под именем Фомы апостола, которым пользовались манихеи, апокриф. Итак, что манихеи по крайней мере. пользовались этою книгой, в этом нет никакого сомнения, между тем как мысль, что автор её был манихей, заключалась только в догадке св. Кирилла. Не нужно забывать, что эту книгу св. отец первый видел в употреблении у манихеев и потому пришел к догадке, что ими же она и написана. Он слышал, что это евангелие у манихеев называлось евангелием Фомы, а такое имя было усвоено ученику Манеса; видно, думал он, и писатель её этот последний. Однако такое представление совершенно ложно, потому что прежде Фомы манихеянина. это евангелие цитировалось не только Оригеном⁴¹, но и св. Иринеем, который взял отсюда сказку об обучении грамоте отрока Иисуса⁴².

Вернее думать, что евангелие Фомы написано каким-либо гностиком докетом, из секты Валентианина Марка. Самое название учителя этой секты «волхвом» показывает, что, находясь под влиянием мистического символизма, он углублялся в тайны науки гораздо более, чем другие валентиниане. Марк с тщеславием говорил, что он владеет откровением в собственном смысле, которое одно, по его словам, имело значение божественных глаголов. Изобретательный на самые дикие аналогии, он старался приблизить к своему гностическому пониманию даже самое божественное существо посредством сложения и соотношения букв алфавита. Вот почему святые отцы считали его составителем многих мистических и апокрифических книг. Не удивительно, что и ученики не уступали учителю в сочинительстве подобных произведений. Держась одного общегностического александрийского представления об эманации всего из общего начала всех вещей (божественной плеромы) и считая материю причиной зла в мире или, по меньшей мере, отрицанием или ограничением добра, они учили, что дело искупления и воссоединения отторгшихся от Плеромы тварей могло быть совершено существом, чуждым всякой материи (ὕλη) и не соединенным с ней по самой противоположности своей природы. Мессия, по понятиям докетов, должен был принести с собой на землю небесное эфирное тело, которое, по-видимому, подчинялось всем внешним воздействиям и впечатлениям, на самом же деле стояло вне условий жизни земной и человеческой. Вследствие такого докетического начала, гностики естественно могли прийти к мысли обставить отрочество Иисуса такими знамениями и чудесами, которые вполне подтверждали бы их докетический взгляд. Тимофей, пресвитер Константинопольский, оставивший каталог манихейских книг⁴³, замечает, что рассказы о детстве Иисуса имеют ввиду, главным образом, доказать призрачность Его человечества и отвергнуть истину Его вочеловечения, и вот чем можно, кажется, объяснить, почему манихеи так расположены были к евангелию Фомы; ибо известно, что по примеру докетов они также представляли тело Иисуса только «кажущимся»⁴⁴. Вообще, евангелие Фомы, сколько нам думается, своими рассказами об отроческих чудесах Иисуса, хотело обойти два крайних мнения о Его лице: во-первых, мнение евионитов, которые представляли Христа только простым человеком, во-вторых, учение тех, которые, подобно Керинфу, Василиду и другим. разделяли Иисуса от Христа и рассуждали, что, по крайней мере, прежде своего крещения, Он был не более, как человек. Что чудесами подобного рода, навязанными отроку Иисусу гностики хотели доказать свое учение об одной божественной Его природе; это, между прочим, можно подтвердить самими обличениями отцов церкви, которые, по этому случаю, они направляли против гностиков. Так, Анастасий Синаит свидетельствует, что Мелитон Сардийский таким образом писал против Маркиона: «божество свое явил Иисус в знамениях и чудесах через тридцать лет, после крещения, а человечество свое в продолжении тридцатилетней жизни, проведенной среди людей»⁴⁵. Св. Златоуст и Евфимий Зигабен⁴⁶ очень ясно свидетельствуют, что чудеса подобного рода, если бы в самом деле и совершил их отрок, скорее указывали бы на призрачную его плоть, а не действительную. Очевидно, что отцы не стали бы делать подобной заметки, если бы не были достаточно знакомы с баснями докетов об отроческих чудесах Иисуса. Только один св. Епифаний рассуждал в этом отношении довольно своеобразно, когда допускал, что отрок Иисус действительно должен был совершить в отроческом возрасте чудеса, чтобы отклонить всякую мысль, будто на Христа человека сошел Эон Иисус в виде голубя только во время крещения⁴⁷. Что в евангелии Фомы всего естественнее видят докетические представления. это подтверждается не только отроческими чудесами Иисуса, но и самим характером этих чудес, которые указывают в нем скорее призрак, чем человека. Для примера, вот несколько докетических изречений, взятых из самого псевдоевангелия: «прежде веков Я, и знаю, как родились отцы отцов ваших и сколько лет вашей жизни на земле»; «поистине, Я знаю, когда сотворен мир»; это дитя не испытало рождения («γηγενὴς οὔκ ἐστιν»); оно родилось прежде создания мира; по 18-й главе: «толпа восклицает: «это дитя небесное, всякое слово его есть уже и дело, по истине сей или Бог, или ангел Божий». Что все эти места, особенно последние, могут подтвердить нашу мысль о гностическом происхождении книги не может быть и сомнения. Наконец, подтверждением этой же мысли может служить рассказ об аллегорическом значении букв алфавита, какое открыл Иисус своему учителю. Это сказание весьма сходно с рассказом, извлеченным св. Иринеем из книги последователей гностика Марка, так что или они пользовались книгой Фомы, или псевдо-Фома их книгой. Итак, мы с вероятностью полагаем, что евангелие Фомы написано кем-либо из последователей Марка, потому, что хотя в ней не мало и других гностических представлений, зато совершенно не известно, чтобы аллегорическая игра в буквы нравилась другим каким-либо гностикам, кроме последователей Марка. От них оно перешло к остальным докетам, и, во-первых, к манихеям, а затем и к христианам, которые в доверчивости своего чувства не подозревали коварного умысла при её составлении.

Что касается до времени происхождения книги, то глубокая древность её подтверждается уже тем одним, что она должна быть признана произведением одного из последователей гностика Марка, принадлежавшего к секте Валентина. Книга эта появилась раньше самого св. Иринея и, кажется, не долго спустя после половины второго века. К свидетельству св. отца можно прибавить еще замечание Оригена, который в своем толковании на евангелиста Луку, между прочим, сказал следующее: «Знаю евангелие Фомы, читал и многое другое, что измышлено не для того, чтобы дать сведения о чем-нибудь, но просто потому, что есть люди, находящиеся в обольщении что они знают нечто иное». За указанием Оригена следовали св. Амвросий, блаженный Иероним и церковный историк Евсевий⁴⁸.

О евангелиях латинских и арабских мы будем говорить, как можно короче, потому что, прочитавши их, всякий легко может увидеть, что они составлены по оригиналу греческих псевдоевангелий. Впрочем, они не буквально повторяют их, не одним и тем же тоном повествуют, но имеют и нечто свое, отличное от своих оригиналов по духу и направлению. Вот об этих-то особенностях мы и считаем нужным сказать несколько слов.

Посмотрим же сначала, как произошло, небольшое правда, 10 глав, но довольно замечательное евангелие псевдо Матфея о рождении Марии.

Автор этого евангелия много заимствовал из первоевангелия Иакова и из повествований евангелистов Матфекя и Луки. Так как он пользовался рассказами подлинных евангелистов и псевдоевангелия Иакова, по крайней мере, по внешней форме не содержащего ничего противного церковному учению, то он, по-видимому, старался удалить из своих представлений все ложное, еретическое. Но у него была не эта, а другая цель. Чего именно автор хотел достигнуть своей книгой, это показывают нам два письма Иеронима и одно епископов Хромация и Илиодора. В своем письме епископы рассказывают Иерониму, что Левкий, знаменитый изобретатель разных апокрифических деяний апостолов, издал, между прочим, апокрифическое евангелие Матфея, нашедши первоначально какую-то еврейскую малоизвестную книгу, носящую имя Матфея, которую он обезобразил своими вымыслами. Об этих еретических искажениях, сделанных Левкием в мнимой книге Матфея, они и спрашивают блаженного Иеронима. Автор псевдоевангелия Матфея о рождении от Девы мог иметь в виду учение Фавета и Левкия о происхождении святой Девы из племени Левиина от некоего жреца по имени Иоакима⁴⁹. Этот вымысел о левитском происхождении святой Девы, повторен ли он только с чужих слов или даже измышлен самим Левкием, весьма мог послужить поводом автору псевдоевангелия Матфея отвергнуть мнение о левитском происхождении святой Девы. Для православных мыслителей было тяжело такое представление о происхождении Марии, потому что церковь, признавая происхождение Христа от Давида, постоянно осуждала мнения противные. Итак, чтобы опровергнуть ложные представления, наш псевдоевангелист прибегает к авторитету евангелиста Матфея, который научил признавать происхождение Марии от Давида и его апостольским свидетельством подтвердить учение и предание церкви о рождении и детском возрасте святой Девы.

Можно, впрочем, сомневаться, чтобы рассматриваемое нами евангелие было написано ввиду какого-то сочинения Левкия, так как оно (псевдоевангелие) не содержит в себе ничего такого, чего бы нельзя было выяснить из Евангелия св. Матфея. Луки, из псевдоевангелия Иакова или даже из личного намерения самого компилятора. Нам скорее думается, что автор преследовал в своем сочинении другую, и притом совершенно согласную с церковным преданием, цель, именно хотел прославить и превознести похвалами девство Богоматери. Он преследовал эту цель с самых первых слов своего евангелия, которое начинается: «Блаженная и приснославная Дева Мария» и проч. и проводил её через всю свою историю, представляя Марию прекрасным образцом целомудрия и аскетической жизни.

О времени появления книги нет никаких положительных сведений. Мы не допустим, впрочем, большой ошибки, если время её происхождения определим концом IV века. Мнение манихеев о левитском происхождении Марии тогда было еще в силе и пользовалось авторитетом; самая же похвала приснодевству Марии, а вместе и почитание её, уже не имело в себе ничего нового. Наверное, автор собрал не бессмысленный род сказаний в своем апокрифическом сочинении, но, чтобы оно имело больший успех среди читателей верующих, ему угодно было издать ее как творение Иеронима между другими его (Иеронима) произведениями.

Другое латинское евангелие псевдоМатфея или «история о рождении Марии и о детстве Спасителя»⁵⁰ содержит в себе много рассказов, заимствованных из других псевдоеавнгелий. Видно, что история псевдоИакова ходила у латинян в весьма разнообразных редакциях. Рассматриваемая редакция отличается от других описанием Иоакима-пастыря, пасущего стада между горами, рассказом о двух повивальных бабках и другими особенностями. Все остальное, что читается в этом евангелии, собрано частью из евангелия Фомы, а всего больше из восточных источников, особенно арабских.

Об авторе книги всего лучше можно судить по самому её содержанию и направлению. С одной стороны, автор выхваляет приснодевственную чистоту и целомудрие Марии и пользуется её авторитетом с целью прославления аскетических доблестей; с другой – прославляет ревность Иоакима в принесении жертв и описывает с величайшей тонкостью все внешние приемы благоугождения Богу. В первом случае с особенной любовью занят описанием достохвальных занятий Марии во время воспитания её в храме (6 глав); в 7-й главе от лица Девы рассказывает о девстве Авеля и Илии; в 8-й восхваляет новый способ благоуждения Богу (обет девства), открытый святой Девой, где, между прочим, не преминул заметить, что престарелая Анна зачала во чреве во время отсутствия Иоакима в продолжение пяти месяцев. Во втором восхваляет жертвы Иоакима, Авеля, павшего под ударами завистливого брата и т. п. Видно, что автор книги был латинянин, который, подобно иудею или монтаписту, любил заниматься дисциплинарной стороной христианства, полагая в ней всю силу христианского совершенства.

Евангелие детства, арабское, представляет удивительный сбор чудес, совершенных Иисусом от его рождения до двенадцатилетнего возраста. Что оно собрано из разных сочинений – это, между прочим, видно из самого начала евангелия, где рассказ о младенце Иисусе, разговаривающем с своей матерью из колыбели, очевидно есть видоизменение покаянной молитвы, вложенной в уста Иосифа его историей. В 26 главе говорится, что родители Иисуса, возвращаясь из Египта, не осмелились идти в Иудею и «тотчас же» пошли в Назарет, а между тем в следующих главах тянется длинный ряд чудес, совершенных на этом же самом пути из Вифлеема. В 25-й главе есть замечание компилятора о евангелии детства и о евангелии совершенном (т.е. о евангелии в собственном смысле или каноническом). Наконец, в 36-й главе речь снова возвращается к тому, о чем повествуется уже в 26-й. Такую беспорядочность в плане можно объяснить только нерадением и неразумной компиляцией составителя книги. Одна её часть заимствована из евангелия Иакова, а другая из евангелия Фомы. Первые девять глав от времени рождения Иисуса до его беседы во храме взяты из евангелия Иакова; последние двадцать, от тридцать шестой главы, из евангелия Фомы. Средняя её часть, очевидно, восточного характера и составлена из сирских и египетских преданий, которые перемешиваются с национально-религиозными элементами или представляют новый род басен, приспособленных к религиозному настроению восточных христиан. Самый характер этих басен показывает их восточное происхождение, таковы, например, басни о крайней плоти Иисуса, хранимой одною еврейкой, как драгоценное сокровище, о воробьях, оживленных дыханием Спасителя и по Его повелению летающих по воздуху, об отроках, превращенных Им же в мулов и многие другие. В этом евангелии детства находят себе место не только восточная демонология и магия, но встречаются и такие рассказы, которые можно объяснить только знакомством его автора с восточными науками (младенец Иисус представляется знатоком астрономии, физики и других наук) и с религией Зороастра, когда, например, о путешествии волхвов с востока в Вифлеем он говорит на основании пророчества Зороастра о рождении Мессии (гл. 7). Еще до сих пор восточные христиане и магометане чествуют источник близ местечка Матареи (гл. 24), также красильщики или тинкторы Персии даже до сего дня считают Христа патроном своего ремесла и показывают красильную Его мастерскую⁵².

Из всего этого мы заключаем, что и самая книга появилась среди восточных христиан, и главным образом среди сирских христиан, находящихся под влиянием несторианства. Это доказывается, во-первых, тем, что автор различает во Христе «τὸν δεσπότην Χριστόν» и «τὸν Κύριον Ἰησοῦν», ибо известно, что у несториан был обычай, употребляемый уже Диодором Тарсийским и Феодором Моисуесским, всегда прибавлять к имени Христа название «δεσπότην Χριστόν», а Иисусу усвоить наименование «τοῦ Κυρίου», чтобы, таким образом, раздельнее представить различие естеств во Христе против заблуждения Аполлинария. Во-вторых, летосчисление, что Христос родился (гл. 2) в 309 г. греческой эпохи вполне согласно с общим представлением сирийцев о времени рождения Мессии⁵³. В-третьих, первосвященник Каиафа смешивается с Иосифом историком⁵⁴, а в этом замечании баснописца выражается общее верование сирийцев, что Каиафа – это тот самый нечестивый первосвященник, который осудил Христа на смерть и который после того, обратившись к христианской вере, был назван Иосифом. К этому нужно прибавить и то, что евангелие детства прежде всего найдено было в употреблении у сирских несториан; высокое же уважение, которым оно пользуется у Арабов и Коптов объясняется из того обстоятельства, что большая часть её сказаний падает на время пребывания Иисуса и Его родителей в Египте.

Подробный анализ этой книги во второй части нашего исследования не позволяет нам долго останавливаться на ней в настоящем месте, и потому мы сделаем здесь только несколько замечаний об авторе её и о времени её происхождения.

История Иосифа отличается особенною простотой рассказов, заимствованных из евангелия Иакова. Её сказания о смерти Иосифа, о загробном состоянии благочестивых душ, её воззрения на ангелов, на небеса и т.п., вполне согласны с теми мнениями о них, которые в первые века усвоены были самими христианами. Тем не менее мы не можем отнести её появления к первым трем столетиям и ограничиваем его периодом между началом и концом четвертого столетия. Самое первое выражение книги: «Во имя Бога, Единого по существу и Троичного в лицах» не позволяет нам смотреть на нее, как на произведение более древнее. Всякий знает, что это научное выражение Троичности не встречается в первых писаниях христианских. Иисус Христос заповедует апостолам ежедневно совершать священное торжество в день, посвященный памяти Иосифа. Это также не переносит нас к первой древности. Но с другой стороны, заблуждение хилиастов, проглядывающее в 26-й главе этой истории, не позволяет отдалять ее далее четвертого века, потому что это верование после третьего века пользовалось особенным авторитетом едва ли не у одних еретиков.

Что касается до автора этой истории, то нет сомнения, что свое начало она получила среди коптских христиан и написана каким-либо сектантом монофизитом. По замечанию Тило и Тишендорфа, сирские кодексы этой книги носят на себе признаки гораздо более глубокой древности, чем какой-либо из арабских индексов. Известно также, что у коптов издавна существовал обычай коптские свои сочинения писать вместе с арабским их переводом, потому что речь коптская давно уже исчезла в чистом своем виде и её место заступила речь арабская. Отсюда произошло то, что книга весьма древняя по внутренним своим свойствам, изложена в арабском переводе, далеко не древнем. Предположение о коптском происхождении книги несколько подтверждается празднованием смерти Иосифа, заповедуемым в этой книге, исторически же получившем свое начало прежде всего у коптов, а потом уже от коптов перешедшем и к другим христианам. Тоже надобно сказать и касательно хилиазма: он мог долго держаться только у коптских христиан, и, особенно у тех, которые в бесчисленном множестве населяли пустыню Ливийскую. Только в таких местах он мог еще держаться после нанесенного ему около половины III века трудами Дионисия Александрийского и Оригена поражения. Кроме того, исторически известно, что около половины III века в Аравии особенно распространен был хилиазм и упорно там держался, а Аравия страна смежная с Ливией. Один ученый, Исолан, думал, что автор её был еврей, основывая свое предположение на том, что он открыл один латинский экземпляр этой истории, переведенный с еврейского в XIV столетии; этого же мнения держался и другой ученый, Борберг, подтверждая свою догадку самым характером книги⁵⁶, но такое предположение ничем не оправдывается. Нельзя допустить также, чтобы это коптское сочинение было переведено потом на еврейский язык для употребления христиан из иудеев, живших в Египте и Сирии. Такую догадку сделал просто-напросто латинский толкователь, так как компиляторы подобных апокрифических сказании обыкновенно для придания большей важности своему сочинению или переводу ссылались на то, что их сочинение или перевод сделан с еврейского. С подобной же целью компилятор сказал в первой главе, что апостолы, записавши эту историю, оставили ее для хранения в Иерусалимской библиотеке. Очевидная выдумка и ложь... Переходим к евангелию, которое обыкновенно надписывается именем Никодима.

Это евангелие Никодима состоит из двух частей, различных по происхождению. Догадку о различных происхождениях этих частей сделал еще Бособр в своей истории манихейства. После него Тишендорф совершенно отделил обе эти части в своем кодексе апокрифических евангелий. Такое предположение находит себе некоторое основание в самом тексте, который действительно содержит две весьма различные части. Первая заключает в себе описание осуждения, смерти, погребения и воскресения Иисуса Христа; вторая говорит о сошествии Его во ад. Таким образом, можно отделить одну часть от другой без всякого затруднения и. между прочим, по следующим еще соображениям: во многих древних греческих манускриптах, по свидетельству Тишендорфа, находится одна только первая часть книги; из 12-ти греческих только два или три манускрипта присоединяют вторую часть к первой. Древние коптские кодексы этого евангелия также не имеют второй части. Латинская церковь до VI столетия не знала этой книги в двух её частях, по крайней мере Григорий Турский, как увидим, говоря об актах Пилата, первой нашей части, вовсе не знает второй; только в X столетии той же латинской церкви угодно было соединить обе эти части в одну и дать им общее название «евангелия Никодима». Особенно резкое различие двух частей дают заметить два места или лучше одно, различным образом приводимое в той и другой части; так в актах Пилата (ХVI гл.) слова благоразумного разбойника на кресте передаются также почти, как у св. Луки: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии Твоем»; напротив, в «Descensus Christi», как назвал вторую часть Тишендорф, они принимают уже такое изменение: «Господи, когда воцаришься – не забудь меня». Нельзя думать, чтобы один и тот же автор допустил такое хотя и незначительное различие в тексте этих слов. Равным образом по актам Пилата, Христос говорит своим ученикам при вознесении: «иже веру имет и крестится, спасен будет, а иже не имет веры осужден будет»; во второй же части Иоанн Креститель говорит ветхозаветным праотцам, находящимся во аде: «я послан возвестить вам о пришествии во ад Единородного Сына Божия, так что кто уверует в Него, тот спасен будет, а кто не уверует – получит осуждение». Легко можно заметить, что во второй редакции слов Спасителя нет самого важного выражения: «кто не крестится», особенно когда автор настаивает на той мысли, что все умершие без крещения не получат спасения. Очевидно, что если бы автор был один и тот же, то он не опустил бы в одной части того, о чем сказал в другой. Итак, по всем этим соображениям, справедливо можно отделять одну часть от другой.

Когда написана первая часть евангелия Никодима, обыкновенно называемая актами Пилата, решить трудно. Одни думают (Брунний⁵⁷, например), что она написала в начале второго века иудеем христианином; другие (Павлюс⁵⁸) относят её появление к IV веку, а некоторые (Бирх⁵⁹) к VI. Для разрешения этого темного вопроса, мы выскажем с своей стороны несколько соображений, по нашему мнению, наиболее вероятных.

Акты Пилата, как мы заметили, стали называться именем евангелия Никодима в довольно поздние времена. Ни один греческий манускрипт не носит названия: εὐαγγέλιον κατὰ Νικόδημον; большая же часть латинских имеют различные написания. Имя Никодима поставлено в заглавии потому, что оно находилось в прологе к евангелию, поэтому казалось совершенно естественным приписать этому лицу рассказ о происшествии, которого он был отчасти свидетелем. Подлог (в названии актов «евангелием Никодима») прежде всего сделан в Великобритании, потому что, с одной стороны, самым древнейшим переводом на новые европейские языки считается английский, а с другой, британцы смотрели на Никодима, как на первого апостола своей страны. Самые же общеупотребительные в древности названия книги были: «Записки о Господе Иисусе Христе, составленные при Понтии Пилате», «Акты Пилата», «Творения Пилата» (Gesta Pilati) и т.п. Аренс ошибается, когда говорит на основании различия названий, что Григорий Турский не знал евангелия Никодима и что появление его, по самому своему содержанию, надо относить к более поздним временам⁶⁰. Правда, латинский ученый не знал евангелия Никодима под этим его именем (Никодима) и в тех разнообразных редакциях, в каких оно явилось после него, зато он читал акты Пилата, во многих местах цитируя их буквально сходно с настоящей редакцией первой части нынешнего псевдоевангелия Никодима⁶¹. Об этих актах Пилата дважды упоминает Тертуллиан⁶² и еще раньше его два раза ссылается на них в своей первой апологии Иустин мученик: в первый раз когда говорит о распятии Христа Спасителя и о разделении одежды его по жребию между распявшими его воинами, в другой – когда упоминает о чудесных исцелениях и о воскресении мертвых, совершенных Иисусом Христом, согласно с ветхозаветными пророчествами и в обоих случаях заключает: «об этом вы можете узнать из актов составленных при Понтии Пилате»⁶³. Признаками позднейшего происхождения книги Аренс считает, между прочим, эти места книги, где Иерусалим называется «святым городом, святой местностью» (ἡ ἁγία πόλις Ἱερουσαλήμ, ὁ ἅγιος τόπος Ἱερουσαλήμ, р. 17) и титулы, которыми величается Пилат (τὸ ὑμέτερον μέγεθος или τοῦ ὑμετέρου κράτους) и римские императоры (τῶν εὐσεβῶν βασιλέων), так как, по его представлению, названия «царство, благочестивые цари» и т.п. писатели начали употреблять со времен императора Константина. Но такого рода названия, очевидно, мог употребить и более древний писатель. Святой евангелист Матфей не раз в своем евангелии называет Иерусалим святым городом⁶⁴, однако никто не решался утверждать, чтобы его евангелие явилось в третьем или четвертом веке. Наконец, нельзя не припомнить еще одного важного факта, о котором рассказывает церковный историк Евсевий. Известно, что Максимин, жестокий враг христианства, услышавши об актах Пилата, велел написать другие акты с тем же именем, в которых Пилат представлял будто бы Иисуса бунтовщиком возмутителем общественного спокойствия, похитителем царского имени и т.п. Он велел их обнародовать по всем областям империи, и даже, жалко сказать, заставлял школьников разучивать их на память⁶⁵. Такого рода акты, конечно, должны были явиться как противоположность тем, которыми пользовались христиане уже от времен Иустина.

Что касается до автора этих актов, то некоторые ученые, допускающие глубокую древность их происхождения, думают приписать их даже самому Игемону. Борберг оправдывает эту догадку обычаем, по которому начальники провинций испрашивали разрешения в случае своих недоумений у кесаря или доносили о всем сколько-нибудь замечательном. О таком обычае, действительно, можно находить весьма много древних свидетельств у языческих⁶⁶ и христианских писателей⁶⁷ и даже в некоторых актах мучеников⁶⁸. Однако приведенные нами выше свидетельства Иустина и Тертулиана против этой догадки, ибо они говорят, что акты составлены не самим Пилатом, а при Пилате. Таким образом, мы можем допустить, что эти акты написаны не самим Пилатом, а каким-либо иудеем-христианином, который, желая убедить свою братию – евреев в божественном посланничестве Мессии свидетельством самых врагов Его, по его понятию раскаявшихся в своем жестоком преступлении и уверовавших в Него, очень верно рассчитал, что, выданные под именем такого авторитетного лица, как Пилат, они произведут свое влияние и приобретут большую вероятность. Назвавши же их актами, написанными при Понтии Пилате, автор легко мог подать повод принимать их за подлинное произведение Пилата и вот в позднейшее время τὰ ἐπὶ Ποντίου Πιλάτου γενόμενα «ἄκτα» получили сокращенное название «ὑπὸ Ποντίου Πιλάτου γενόμενα».

Теперь несколько слов о другой части евангелия Никодима. Автор её хотел продолжить историю первой части евангелия. Если в этой первой раскрывается история воскресения Христа, то вторая хочет подтвердить ее историческими доказательствами и показать, что Иисус не только воскрес, но воскресил с собою и других. Автор, как видно, старался по возможности ближе стоять в своем направлении к актам Пилата.

Кто был автором этой второй части, сказать трудно. На основании беседы узников во аде о первородном грехе (22 гл.), Аренс пришел к такому заключению, что она появилась в средние века, особенно когда формула блаженного Августина об отношении благодати к свободе вошла в употребление у латинских писателей. Другой ученый, именно Альфред Мори, специально занимавшийся этим евангелием, думает, что оно написано с целью догматической, именно с тем, чтобы опровергнуть Аполлинария, епископа Лаодикийского, который в конце IV века отвергал догмат о сошествии Христа во ад. По его мнению, автор, живший в это время, старался подтвердить учение, защищаемое отцами III и IV веков, и в частности Евсевием Александрийским. И в самом деле, представляется разительное сходство между разговором этого последнего и второю частью евангелия Никодима⁶⁹. Мы со своей стороны думаем наоборот, и скорее склоняемся к той мысли, что Евсевий Александрийский взял свой рассказ из евангелия Никодима и что, следовательно, оно написано прежде IV века, если не в настоящей своей форме, то, по крайней мере, в частях, которые его составляют. Если мы внимательнее всмотримся в самое содержание этой второй части, то найдем, что автор её должен был стоять очень близко к веку апостольскому и при написании её пользовался каким-либо известным древним источником. Таким источником могло быть, например, «Κήρυγμα Πέτρου» или другие сочинения, существовавшие под его именем, потому что авторитет св. Петра, к тому же он сам засвидетельствовал сошествие Христа во ад⁷⁰, мог иметь не маловажную силу для того, чтобы читающие христиане могли поверить такому рассказу. Написал этот рассказ какой-либо христианин из иудеев, не чуждый иудейской теологии и даже гностических представлений. Известно, что гностики очень любили заниматься ангелологией и демонологией, они допускали также крещение Христа и христиан (Валентиниане); рассуждали о древе жизни (офиты), бальзамом которого помазуется душа в таинстве крещения и т.п. Самое сошествие Христа во ад было предметом верований и размышлений гностиков, как, например, Маркиона и др. Вот все, что можно сказать о происхождении и цели евангелия Никодима, не вдаваясь в более подробные исследования о нем, тем более, что нам придется еще обратиться к ним во второй части нашего труда, исключительно посвященной разбору тех или других догматических и исторических данных апокрифической литературы.

Этим вместе мы оканчиваем и первую часть нашего исследования о происхождении апокрифов и переходим к анализу самого их содержания.

При анализе содержания апокрифических евангелий, мы будем следовать хронологическому порядку, т.е. сначала рассмотрим апокрифические повествования о святом семействе или родственниках Иисуса Христа по плоти, потом о рождении и детстве Его и, наконец, о последних событиях Его жизни.

Сам Иисус Христос, так повествует история Иосифа, рассказал жизнь праведника своим ученикам, однажды беседуя с ними па Елеонской горе. Вот этот рассказ:

Ист. Иосифа гл. 2, 10, 15, 29.

Evang. apocr., Tischend.

«Иосиф, Вифлеемлянин, муж науки и священник храма Господня, происходил из колена Иудина, из рода царя Давида. Он занимался плотничеством, имел жену, с которой прожил сорок девять лет, четырех сыновей и двух дочерей. Имена сынов: Иуда, Юст, Иаков, Симон, имена дочерей: Ассия и Лидия. По смерти жены своей Иосиф всю жизнь свою занимался ремеслом древоделания. Годы проходили, и Иосиф приближался к старости. Но он не чувствовал никакой слабости в теле: зрение его не помрачалось, ни один зуб не выпал из его рта. Он был бодр и при всех занятиях, подобно юноше, обнаруживал крепость молодости. Все члены его были крепки, и он не знал болезни до самой смерти своей. Иосиф дожил до 111 лет.

Сравним апокрифические предания с каноническими сказаниями. По свидетельству святых евангелистов Матфея и Луки, праведный Иосиф также происходил из племени Давидова⁷¹; евангелист Матфей называет его, хотя неопределенно, тектоном⁷² и отцом четырех сыновей – Иакова, Иосии, Симона и Иуды. О его жене, о его дочерях, о самом священстве канонические евангелия вовсе не упоминают. О занятии Иосифа плотническим ремеслом свидетельствуют все почти апокрифы⁷³, а история Иосифа перечисляет и самые его занятия, представляя его делателем дверей, столов и даже целых зданий. Так как Иисус помогал своему мнимому отцу в его ремесле⁷⁴, то с вероятностью можно заключить, что Он также был обучен ему, ибо по обычаю иудеев отец обязан был выучить своего сына какому-нибудь ручному ремеслу⁷⁵. Обратимся к свидетельствам. Святой евангелист Марк от лица иудеев, называл Иисуса Христа плотником, сыном Марии (οὐχ οὗτός ἐστιν ὁ τέκτων ὁ υἱὸς τῆς Μαρίας 6, 3). Этим же именем называет Его и св. Иустин в своем разговоре с Трифоном⁷⁶. Гораздо больше расходятся свидетельства касательно предания о священстве Иосифа. Сомнение в этом подает сама история Иосифа. Согласно с евангелием о рождении Марии (гл. 8) и с историей о её рождении (гл.11:13), она производит его из племени Иудина, а если так, то Иосиф не мог быть священником, потому что священство усвоено было потомкам Левииным. Правда, некоторые ученые, желая доказать, что Иосиф был священником, производили его рождение из смешения потомков Иуды и Левия, а прежде, действительно, было такое смешение их чрез браки⁷⁷, но подобное объяснение слишком искусственно и нам нет нужды прибегать к нему, тем более, что сам писатель истории Иосифа скоро совершенно забывает о священстве Иосифа, так как в четвертой уже главе он представляет его не священником храма Господня, а обыкновенным человеком, происшедшим из племени Иудина. Имя его жены неизвестно по апокрифическим евангелиям, однако мы можем догадываться, что она называлась Саломией и была в родстве с семейством Иоанна Крестителя⁷⁸, так как она была дочерью Аггея, брата Захарии, отца Иоанна Крестителя. Но еще больше разногласий при определении сыновей и дочерей Иосифа. Автор истории Иосифа упоминает, как мы видели, четырех сыновей. В некоторых кодексах протоевангелия упоминаются два сына Иосифа, Иаков и Симон, в других один, по имени Самуил (in Vulg. Simon), а по тексту Тило имена их вовсе не упоминаются (гл. 9). В арабском евангелии детства упоминается имя Иосии, вполне согласное с евангелистом Матфеем, вместо Юста⁷⁹. Имена дочерей по самому их числу также передаются весьма различно⁸⁰. Софроний в своих отрывках, и Феофил упоминают о трех дочерях Иосифа – Есфири, Фамари и Саломии, из которых последняя была замужем за Зеведеем и считалась матерью Иакова и Иоанна. Другие отцы знают только Марию и Саломию – двух дочерей Иосифа, иные Анну и Саломию, а также Есфирь и Фамарь⁸¹. Очевидно, что согласить эти имена нет никакой возможности.

Главным содержанием 12 и 13 гл. истории служит описание смерти праведного Иосифа.

Ангел возвещает Иосифу приближающуюся смерть. На него нападают величайший страх и смятение. В душевном волнении он идет в Иерусалимский храм и молится перед Богом молитвой, исполненной глубокой преданности:

«Боже Великий, Податель всякого утешения, Бог милосердия, Господь всего человеческого рода, Бог души моей, моего духа и моей плоти, смиренно молю я Тебя: пошли мне великого Михаила, князя святых ангелов Твоих, когда исполнятся дни мои и наступит время разлучения моего с этим миром. Пусть он будет со мною, чтобы душа моя вышла из этой жалкой плоти без скорби, без страха и мучения, ибо сильный страх и великая скорбь обнимают тело всякого существа в минуту смерти, будет ли то муж или жена, или даже неразумное существо, ползающее на земле или летающее в воздухе. Все твари, существующие под небесами, бывают поражены ужасом, и великим страхом, и смятением, когда души их разлучаются с телом. Итак, теперь, Господи Боже мой, пошли святого Твоего ангела моей душе и моему телу, когда придет время их разлуки, да не отвратит он лица своего от меня, и да будет светел, и радостен (лицом своим), в мире сопровождая душу мою к тебе. Пусть страшные по виду демоны не заградят мне предстоящего к Тебе пути, и стражи врат райских не возбранят приблизиться душе моей к св. престолу Твоему. Покрой мои грехи и не постыди меня перед страшным Твоим судилищем. Да не нападут на меня львы, да не обнимут меня волны огненного моря, через которые проходит всякая душа, прежде чем узрит славу Божества Твоего. О, Боже Праведный и Нелицеприятный, Судия, воздающий каждому по делам его! Яви мне милосердие Твое и освяти путь мой к Тебе: ибо Ты источник, изливающий всякое благо и благодать во все веки; Аминь».

Рассказывая так подробно о смерти Иосифа, автор его истории хотел, с одной стороны, удалить все, что бросало бы тень на смерть святого старца, поэтому он не только показывает неизбежное владычество смерти над всеми живыми существами, но и самого Иисуса Христа выводит защитником этой необходимости смерти для всех земных существ, даже для Него Самого, как принявшего на Себя «человеческую плоть»⁸². С другой, он хотел доказать, что Иосиф, как праведный, тотчас же после смерти перешел к вечному блаженству. В этой, сейчас приведенной нами молитве, Иосиф просит Сына Божия о том, чтобы он непосредственно, минуя страшных демонов, мог предстать пред Богом, а дальше сам Иисус Христос говорит, что праведный старец перешел уже к вечному покою⁸³. Вообще, в настоящем рассказе и следующем за ним, находится обильный источник представлений тех восточных христиан, которые стояли на одной точке зрения с апокрифическим сочинителем касательно смерти и загробной жизни.

Ангел хранитель охранял жизнь Иосифа, и архангел Михаил помогал праведнику в час его смерти. Здесь, очевидно, автор хочет сказать, что каждому человеку от рождения Бог дает ангела хранителя⁸⁴, который охраняет его в продолжении всей его жизни и приводит пред Богом душу его, разлучившуюся с телом. Впрочем, если этот ангел не найдет богоугодной жизнь охраняемого им лица, то он как бы отказывает ему в своем покровительстве (почему и просит Иосиф, чтобы лицо ангела было благосветло и радостно), и передает его страшным ангелам, которые увлекают всякую душу от лицезрения Божия. Ужас перед этими страшными ангелами увеличивается при мысли о мытарствах, чрез которые должна неизбежно пройти всякая душа. От всех земных мучений и скорбей, связанных с разлучением души от тела, могут освободить лишь ангелы добрые и особенно глава их ангел Михаил. При самом входе в рай отверженные души прогоняются стражами ворот и в ту же самую минуту подвергаются осуждению; напротив, праведники пользуются свободным входом и уже с самого момента перехода в райское жилище наслаждаются предвкушением небесного блаженства и созерцанием славы Божией. Таковы догматические воззрения, заключающиеся в рассказе истории Иосифа древодела. Архангел Михаил представляется здесь хранителем душ при разлучении их с телом, но, кажется, что такого рода обязанность лежит не на одном только Михаиле, а и на Гаврииле архангеле⁸⁵ и на всем небесном воинстве. Главным образом, архангел Михаил представляется по апокрифам стражем дверей райских⁸⁶: он пропускает в рай только благочестивых, которых души приносятся ему ангелами, как говорится, например, о Лазаре у св. Луки: «умер нищий и отнесен был ангелами на лоно Авраамово» (Лк.16:22). Этот ангел, спутник души, находится также в подчинении у архангела Михаила. И если ангел сопровождает душу в райское жилище, это значит, что она приобрела благоволение Божие приблизиться к престолу божественной Сланы. Пребывание в раю есть только переходное состояние для благочестивых до последнего суда. По представлению истории Иосифа, они тоже должны пройти через очищающие волны огненного моря, но все это никак не может сравниться с участью грешников, которые прямо передаются райскими хранителями во власть темных сил и тем навсегда лишаются лицезрения Божия.

От 15-й до 17-й гл. описывается мучительная тоска Иосифа при виде смерти и, главным образом, его исповедание об Иисусе Христе.

В смертельной тоске проклинает Иосиф самого себя, утробу, которая его носила, сосцы, которые его питали. Он собирает на себя всякого рода обвинения, усвояет себе все роды грехов: ложь, лицемерие, презрение, ненависть, лукавство и многое другое. В этой скорби он призывает Иисуса Назарянина и просит у Него прощения в том, что некогда согрешил, заподозрив тайну Его чудесного рождения. Вот как автор описывает раскаяние праведника в своей подозрительности касательно этой тайны:

«Иисусе Назорейский, Иисусе Спасителю мой, Иисусе Свободитель души моей, Иисусе Защитниче мой, Иисусе, о как драгоценно имя Твое в устах моих и всех любящих Его, оком, которым Ты видешь и ухом, которым Ты слышишь, послушай меня. Я, раб Твой, ныне смиренно молю Тебя и изливаю пред Тобою слезы свои. Ты воистину мой Бог и мой Господь, как часто открывал мне ангел, и особенно в тот день, когда душа моя смущалась сомнительными помыслами о непорочном зачатии чистой и благословенной Марии, которую я помыслил тайно отпустить от себя. Но вот, когда я подумал об этом, явился мне необычайным образом ангел Господень во сне и сказал: «Иосиф, сын Давидов, не убойся принять к себе Марию, твою возлюбленную; не скорби и не думай ничего непристойного о её зачатии, ибо она зачала от Духа Святого и родит Сына, которого имя будет Иисус, потому что он упасет народ свой от грехов». Но Ты, Господи, не подумай поэтому чего-либо дурного обо мне, потому что я не знал тайны Твоего рождения. И припоминаю еще, Господи, тот день, когда одного мальчика ужалила змея и его родственники хотели продать Тебя Ироду, утверждая, что Ты умертвил его; Ты же воскресил его из мертвых и возвратил его им. Тогда я, подошедши к Тебе и взявши Тебя за руку, сказал: «Сын мой! будь осторожен». А ты отвечал мне: «Не отец ли ты Мой по плоти? Узнай же теперь, кто Я такой». Итак, теперь Господи и Боже мой, не прогневайся на меня и не осуди меня по причине того часа. Я Твой раб и сын рабыни Твоей, а Ты мой Господь, Бог мой и Спаситель мой, воистину Сын Божий».

По каноническим евангелиям ангел Господень только однажды открыл Иосифу тайну рождения Сына Божия, по апокрифам же он часто являлся ему с этим откровением и особенно тогда, когда Иосиф помыслил тайно отпустить Марию⁸⁷. Однако после многих откровений свыше, Иосиф показал, что он все еще сомневался в божественности Иисуса⁸⁸ и особенно обнаружил свое сомнение, когда взял Его за ухо и осуждал Его за Его жестокие чудеса⁸⁹. Это поведение Иосифа в отношении к Иисусу, выдуманное самими сочинителями апокрифов, бросало немалую тень на нравственную сторону его жизни, и вот сочинитель истории взял на себя труд, сколько возможно, извинить или оправдать Иосифа. Главным основанием для оправдания автор приводит сознание праведника, что он не понимал еще тайны рождения Спасителя мира, хотя ангел не раз сообщал ему о ней, с течением времени Иосиф убедился в божественности Иисуса Христа и все сомнения о Нем искупил, наконец, пред смертью своей, назвав Его Господом и Богом, Спасителем, истинным Сыном Божиим.

Сочинитель в своем рассказе упоминает, между прочим, о том, чего и нет в его истории, а из этого мы можем заключить о знакомстве его с другими апокрифическими рассказами. Откуда он заимствовал свои прибавления определенно сказать нельзя. Всего вероятнее, что он цитировал их только на память, так как перемешивал одни события с другими; так, например, не по поводу ужаления мальчика змеей, родители несчастного сочли Иисуса виновником его смерти, но тогда, когда один мальчик был свержен своим сверстником с кровли дома⁹⁰; не по поводу этого случая Иосиф берет Иисуса и притом за ухо (по еванг. Фомы), а не за руку (как по истории Иосифа), чтобы поучить Его, а после того, как умертвил мальчика, который бросил в Иисуса камнем и ударил Его в плечо⁹¹. Замечательно, что благовестие о рождении Иисуса Христа передается здесь совершенно иначе, чем в 6-й гл. той же истории, доказательство, как апокрифисты легкомысленно обращались с своими рассказами!

Праведник лежит на смертном одре:

«Сказавши это, отец Мой Иосиф не мог долее плакать. И Я увидел, как уже смерть приближалась к нему. Тогда мать Моя, Непорочная Дева, подошла ко Мне и сказала: «Возлюбленный мой Сын! Теперь несомненно, что этот благочестивый старец Иосиф умирает». Я же ответил: «О, мать Моя возлюбленнейшая! Этой необходимости смерти подлежат все твари, рождающиеся в этом мире; потому что смерть имеет право над всем человеческим родом. Даже ты, мать моя дева, должна ожидать, подобно всем смертным, конца своей жизни! Но смерть твоя, как и смерть сего благочестивого (старца), не есть смерть, но нескончаемая жизнь в вечности. Даже Я сам должен умереть по плоти, которую заимствовал от тебя. Однако встань, почитаемая Моя матушка, пойди к благословенному старцу Иосифу и посмотри, что случится с ним, при разлучении души его с телом». Итак, пошла пречистая матерь Моя и вошла туда, где был Иосиф. Я сел к ногам его и сталь смотреть на него. Уже признаки смерти появились на лице праведника: но благословенный старец, поднявши голову и устремивши бодрый взор свой, смотрел на лицо Мое. Впрочем, по причине смертельной скорби, объявшей его, он не мог говорить, а только сильно вздыхал. Целый час я держал руку его, а он, обращаясь ко Мне лицом своим, ясно показывал, чтобы Я не оставлял его. Потом, положивши руку свою на грудь его, Я заметил, что душа его уже близка к гортани и сейчас выйдет из своей храмины. Когда дева, мать Моя, увидела, что Я прикасаюсь к телу его, то и она прикоснулась к ногам старца, и, нашедши, что они обмерли и лишились теплоты, сказала Мне: «О, Сын мой возлюбленный, воистину уже ноги его начинают холодеть, как лед». Потом она призвала сыновей и дочерей Иосифа и сказала им: «Идите все (сколько Вас есть) и подойдите к отцу своему, ибо, наверное, настал час его». И сказала Ассия, дочь его (Иосифа), говоря: «Увы мне, братья мои, это та же самая болезнь, как (была) и у возлюбленной моей матери». И заплакала она и зарыдала, вместе со всеми другими плачущими детьми Иосифа. Я и Мария, мать Моя, плакали также вместе с ними. Я посмотрел в полуденную сторону и увидел приближающуюся смерть и всю геенну с ней, окруженную её воинством и телохранителями. Одежды, лица и уста их дышали пламенем. При виде того, что все они приближаются к нему, глаза Иосифа залились слезами, в то же время он вздохнул необычайно (mirum in modum ingemit). Я же, услышав сильный вздох его, прогнал смерть и все стадо сопровождавших ее слуг, и воззвал к Отцу своему, говоря: «Отче всякого милосердия, оком, которым Ты видишь, и слухом, которым Ты слышишь, услышь моление мое и молитву Мою о старце Иосифе. Пошли князя ангелов Твоих – Михаила и Гавриила, вестника света, и весь свет ангелов Твоих: пусть весь чин их сопровождает к Тебе душу отца Моего Иосифа. Настал час, в который отец мой нуждается в милосердии». Вам же говорю я, что все святые, да и все люди, сколько бы их ни родилось на земле, праведные и грешные, необходимо должны вкусить смерть. Итак, пришли Михаил и Гавриил к душе (аd animam) Иосифа, отца Моего, и, взявши ее, обвили блестящим покрывалом. Так он предал дух свой в руки всеблагого Отца и (Сей) дал ему мир. И никто из детей его не знал еще, что он умер. Ангелы охраняли душу его от демонов тьмы, встречавшихся на пути, и восхваляли Бога, пока они сопровождали ее в жилище праведных. Тело же праведного лежало распростертым и без жизни. Поэтому я сомкнул глаза его Своей рукой, заключил уста его и сказал к Деве Марии: «О, Мать Моя! что стало теперь с искусством его, которым он занимался во все время своей жизни? Вот оно погибло, как будто его никогда и не существовало». Услышав такой разговор Мой с матерью Моей, непорочной девой, дети его поняли, что он уже умер и потому залились слезами и зарыдали. Я сказал им: «Поистине, смерть вашего отца не есть смерть, но жизнь вечная, ибо, освободившись от суеты мира сего, он перешел к неувядаемому покою, который продолжится вечно. Они же, после слов моих, разорвали одежды свои и плакали».

Псевдоисторик описывает здесь последний час смерти Иосифа. Приближение смерти по его изображению прежде всего открывается признаками на лице, члены тела холодеют, душа с последним вздохом выходит через гортань и оставляет тело. В ту же минуту с полудня приближается смерть и ад с своими воинствами, дышащими огнем. После последнего издыхания умирающего, они беспощадно завладевают душей, если добрый ангел не отгонит их и не отнесет душу под своей защитой к вечному Богу. При этом случае ангелы хранители покрывают душу, это духовное существо, пеленой, а пением гимнов в честь Всевышнего разгоняют злых духов, которые встречаются на пути к жилищу блаженных. При последних минутах жизни мужи благочестивые обыкновенно пользуются еще несколькими мгновениями полного спокойствия души (impertivit ipsi pacem, гл. 23), тогда как нечестивые умирают в ужасных страданиях. В первом случае ангелы хранители разгоняют духов злобы и душу праведного несут к Богу, а во втором злые духи овладевают нечестивой душой и среди невыносимых мучений влекут ее в свое мрачное царство. У позднейших иудеев мы также встречаем почти совершенно подобное представление о предсмертных минутах умирающих и об исходе души из тела. В Талмуде говорится⁹²: «Ангел смерти стоит у головы умирающего и в своей руке держит меч, на котором висит капля желчи. При виде его, умирающий дрожит всем телом и раскрывает уста свои, ангел вливает в них эту каплю, от которой он умирает, разлагается и принимает совершенно бледный вид; еще подробнее говорится о том же предмете в другом месте Талмуда⁹³: «При приближении смерти, ангел смерти является у ног умирающего, держа острый меч в своей руке. Умирающий раскрывает свои уста и как бы видит, что стены его комнаты объяты пламенем, он ясно глазами видит ангела, облеченного в огненную одежду; все тело его дрожит от невыносимых мучений, а дух его блуждает по всему телу, как будто выжидая, что члены тела укроют его от рокового вестника. Умирающий желал бы даже убежать от ангела и не может: ангел следит за ним и берет его душу вместе с телом в свои руки. Дух во второй раз хочет укрыться во внутренностях тела, приводит в движение все члены и напрасно⁹⁴, а душа в это время говорит к духу первого человека: «Увы мне, потому что ради тебя я должна оставить мир». Если это праведный, то душа, после того как ангел смерти вольет в его уста каплю желчи, выходит из тела без скорби, а если нечестивый, то душа его оставляет тело точно также, как разрешается гром облака.

От 25–27 гл. описывается последнее целование, данное родственниками и знакомыми останкам Иосифа, определение Иисуса Христа о праздновании дня кончины его, и погребение усопшего.

На плач семейства усопшего собираются жители Назарета и всей Галилеи и принимают участие в сетовании.

«Они плакали от 3-го часа до 9-го. В 9-й же час все пошли в усыпальницу Иосифа, вынесли останки его и помазали их драгоценными мазями. А Я молился к своему небесному Отцу той самой молитвой, которую Я написал своей рукой еще прежде, чем носила Меня во чреве своем дева Мария, Мать Моя. Не успел Я окончить ее и сказать «аминь», как явилось великое воинство ангелов. Двоим из них Я велел приготовить светлое покрывало и покрыть им тело благословенного старца Иосифа. Потом Я обратился к телу Иосифа и сказал: «Смрад смерти будет бессилен над тобой, ни один червь не выползет из внутренностей твоих, ни один член, ни даже единственный, не отсечется от тебя, ни один волос не изменится на голове твоей; ничто не должно погибнуть из тела твоего, отец Мой Иосиф; ты останешься цел и невредим до 1000-летней вечери. А кто из смертных в день памяти твоей пожелает совершить приношение, того благословлю и введу в сообщество с девами. Кто подаст хлеба несчастному, бедному, вдове и убогому от труда рук своих в день празднования кончины твоей во имя твое, тот не будет иметь недостатка в благах во всю жизнь. Кто подаст чащу воды или вина вдове, или убогому во имя твое, того Я поручу тебе привести вместе с собой на тысячелетнюю вечерю. Я благословлю всякого человека, который принесет жертву в день смерти твоей и сопричту его к обществу дев (ecclesia virginum), за один дар Я воздам ему в тридцать, шестьдесят и сто раз более. А кто расскажет историю твоей жизни, твоих трудов и твоего разлучения с этим миром и запишет эти речи мои, того отдам я под твое покровительство, пока он странствует в этой жизни. Когда же душа его будет разлучаться с телом своим и с этим миром, тогда я сожгу рукописание грехов его и избавлю его от всякого наказания в день судный, но он пройдет огненное море, и пройдет без всякого смущения и скорби. Бедняку же, который ничего не может исполнить из того, что Я сказал, Я предлагаю следующее: если у него родится сын, то пусть он назовет его Иосифом. Тогда в его доме также не будет недостатка или какой-либо нечаянной смерти в вечности». Потом пришли старейшины города в то место, где лежало тело благословенного старца Иосифа, принесли с собою погребальные покровы и хотели, по обыкновению иудеев, покрыть ими труп его. Но они заметили, что прежнее покрывало так плотно прилегало к телу его, что когда они попробовали отнять его, то нашли, что оно стало твердо и неподвижно, как железо. Они не могли даже найти ни одного конца покрывала его, что очень удивило их. Наконец, они понесли умершего в то место, где была высечена пещера и открыли двери её, чтобы похоронить труп его между отцами его».

В этом рассказе, прежде всего, мы знакомимся с некоторыми обычаями при погребении мертвых, которые сам автор считает обычаями иудейскими (27 гл.). Родственники и друзья приходят оплакать умершего; всеобщее сочувствие к нему выражается плачем⁹⁵ и помазанием тела его драгоценными мазями⁹⁶; оно обвивается еще льняной плащаницей⁹⁷ и из той комнаты, где лежало, переносится в другое место, где оно должно было оставаться до времени погребения. На погребение праведника приходят знатные города или старейшины и, как последний дар телу его, приносят погребальные пелены. В сопровождении их⁹⁸ оно уносится носильщиками в семейный склеп; склеп этот находился в пещере, двери которой были заперты⁹⁹. Все носит характер частных обычаев иудеев: мертвеца выносят сколько возможно скорее, по крайней мере его не оставляют дома более одного дня. Это потому, может быть, что иудеи боялись оскверниться чрез прикосновение к мертвому трупу¹⁰⁰ или думали, что душа умершего, прежде погребения не может войти в рай и чрез это должна переносить нападения злых духов, которые по преимуществу нападают на нее ночью¹⁰¹.

К рассказу о погребении Иосифа прибавляется еще определение Иисуса Христа об останках его. Сам ангел по повелению Иисуса покрывает тело Иосифа светлым покрывалом, чтобы предохранить его от тления. Это покрывало как бы срастаетея с телом умершего и становится твердо, как железо. Так, тело праведника предохранено, по обетованию Иисуса Христа, от всех тлетворных разрушений времени, оно останется нетленным до воскресения.

Цель, с какой псевдоисторик придумал весь этот рассказ, очевидно, была та, чтобы возвысить в глазах христиан день празднования праведного Иосифа. Чтобы достигнуть своей цели, сочинитель не скупился на перечисление наград, которые ожидают всякого усердного почитателя Праведника. Обыкновенный прием уловить доверчивое чувство людей непросвещенных! Кто принесет в этот день жертву Богу, тому обещается общение с девами участие в последней великой вечери¹⁰² и обилие плодов земных. Всех же больше обещается тому, кто напишет историю смерти Иосифа. Еще здесь, на земле, он будет находиться под личным покровительством Иосифа, а после смерти получит отпущение грехов своих; в день суда он избегнет всякого наказания и без скорби пройдет огненное море, ведущее в рай. Кто беден и не может выполнить всех этих требований, то и тот не останется без награды за одно название сына своего Иосифом. Нечего и говорить, что молитва к такому праведнику должна иметь особенное значение, потому что он есть отец Сына Божия по плоти, обручник Пресвятой Матери Его.

«Тогда я припомнил день нашего путешествия в Египет и те заботы, которые отец мой Иосиф перенес ради меня. Поэтому я долго плакал над ним и, наклонившись над телом его, сказал: «О смерть, ни во что вменяющая всякое знание и причиняющая столько слез и воздыханий, верно Бог Отец Мой сам дал тебе такую силу; потому что, ради преступления Адама и его жены Евы, умирают все и ты не щадишь никого. Но ни с кем ничего не бывает без воли Отца Моего. Были люди, которые прожили до 90 лет, но они также умерли; жили некоторые и дольше, но все они подверглись той же участи. Никто из смертных не может сказать: «Я не вкусил смерти», ибо Господь ни для кого не изменял своего определения. В ту минуту, когда смерть приближается и, получив повеление, сходит, она говорит: «Устремлюсь на нее (на душу) с великим поражением». И с этими словами мгновенно нападает на душу, овладевает ею и делает с ней, что хочет, ибо ради того, что Адам не исполнил воли Отца моего, но преступил Его заповедь, гневом разгневался на него Отец мой, обрек его на смерть и так смерть вошла в мир. Но если бы Адам соблюл заповедь Отца Моего, то он никогда не испытал бы смерти. Ужели вы не верите, что я мог бы умолить Милосердого Отца Моего, чтобы Он послал огненную колесницу, которая взяла бы тело моего отца, Иосифа, и увлекла его в место покоя, в жилище духов? Но по причине преступления Адама, распространилась эта нужда и насилие смерти на весь род человеческий. И вот причина, почему и Я должен умереть по плоти моей за людей, которых сотворил Я, чтобы они получили благодать».

Апостолы, которым Иисус Христос рассказал всю историю жизни праведника, выразили Ему свое удивление, почему это Иосиф, праведный муж, названный отец Его, не сделался бессмертным подобно Еноху и Илии. Тогда Иисус Христос ответил им: «Сколько бы тысяч лет не прожил человек на земле, он все-таки должен будет умереть. И Енох, и Илия в конце времен, именно в день движения страха, скорби и напасти, явятся в мире и умрут, ибо антихрист умертвит четыре тела и прольет кровь их как воду, за поношение, которое они нанесут ему и за поругание, так как они, будучи живыми, обличат его нечестие». Тогда сказали ученики: «Господь Бог и Спаситель наш! Кто же эти четыре, которых, по Твоим словам, погубит антихрист за поношение их?» Иисус же отвечал: «Эти четыре суть Енох, Илия, Шила (Сила) и Табифа». После такой речи Спасителя, ученики взыграли и возрадовались, и воздали славу и благодарение своему Господу, Богу и Спасителю Иисусу Христу, ибо Он есть Тот, которому подобает слава, честь, поклонение, господство, сила и хвала со всеблагим Отцом и животворящим Святым Духом, во веки веков, аминь».

Сущность настоящего рассказа такова: первоначально было определено человеку никогда не умирать и если бы Адам сохранил заповедь Божию, то смерть никогда не постигла бы его. Поэтому, Бог не есть виновник смерти, она открылась только впоследствии, когда Он разгневан был нарушениями Его заповеди и «так смерть вошла в мир». Сам Бог за преступление людей дал силу смерти так, впрочем, что она ничего не может сделать без воли его; сила её тесно связана с определением воли Божественной. В действительности же смерть не щадит никого, ибо такова была воля Божия, чтобы смерть распространилась на всех потомков Адама, а что он однажды положил, то уже не может измениться. Если же некоторые доживали на земле до девяноста и более лет, то нет ни одного, кто мог бы сказать, что он не вкусит смерти; даже сам Иисус Христос «по плоти» подлежит ей, и если Он мог бы упросить Отца, чтобы Он послал огненную колесницу (как св. пророку Илии, сравн. 4Цар.2:11), которая взяла бы тело Иосифа и увлекла его в место покоя, то не делает этого потому, что он хочет только того, чего хочет божественная воля Отца, а Отец хочет всеобщего господства смерти. В этом, главным образом, лежит основание и цель посольства Спасителя па землю: основание – господство смерти, цель – уничтожить не господство её, а следствия её, так что смерть, строго говоря, не есть уже более смерть, а вечная жизнь.

Нельзя не видеть, что этот апокрифический взгляд касательно первопричины, почему смерть вошла в мир, согласен с нашим символическим вероучением, по которому всеобщность смерти также выводится из греха Адама, праотца всего рода человеческого. Из этой всеобщности смерти апокрифический писатель истории Иосифа не исключает никого, пусть прожил бы кто-нибудь несколько тысяч лет; исключение сделано было, по-видимому, для Еноха и Илии, но в свое время и они должны умереть¹⁰³. Чтобы уничтожить силу смерти и искупить грешников по воле Отца Своего, пришел на землю Иисус Христос. Как все это случилось – псевдоевангелист ничего не говорит.

Сказания о святой Деве находятся почти во всех апокрифических евангелиях, и даже в тех, в которых описывается жизнь других святых личностей, но мы имеем особые псевдоевангелия, в которых, преимущественно, излагается её история. К первому роду апокрифов принадлежат история Иосифа и протоевангелие Иакова, а ко второму история о рождении Марии и евангелие Псевдоматфея. Некоторые подробности из жизни святой Девы общи всем этим псевдоевангелиям, некоторые же составляют особенность того или другого из них. Во избежание повторений, которые легко могли бы встретиться при изложении содержания всех псевдоевангелий об одном и том же предмете, мы, согласно этому плану, соединим различные апокрифические рассказы о святой Деве в один, и только там, где нужно, приведем их отдельно, поставляя один подле другого. Кроме того, не все псевдоевангельские повествования берем предметом анализа, а только более важнейшие из них, а именно: 1) рассказ о родителях святой Девы; 2) благовестие о её рождении; 3) самое рождение; 4) её отроческую жизнь в храме; 5) обручение Иосифу; 6) благовещение и два последующих за ним события; 7) сомнение Иосифа в целомудрии Девы и 8) обличение его и святой его обручницы посредством воды обличения.

Мария была дочерью Иоакима и Анны, из царского рода, от колена Давидова, по отеческой линии она происходила из Галилеи, из города Назаретского, а по матерней из Вифлеема¹⁰⁴. Иоаким был из племени Иудина, занимался пастушеством и был добр и богобоязнен. На двадцатом году женился на Анне, дочери Ахара, из колена Иудова. Двадцать лет прожил он с нею, не имея детей.

Тогда Иоаким и Анна в сокрушении о своем безчадии молятся о разрешении своего неплодства и дают обетование: дарованное им дитя посвятить на служение Богу. Настал великий день Господень, в который сыны Израилевы приносили дары свои. Иоаким также принес свои дары. Но ему противостал священник Рувим (первосвященник Исахар, по еванг. о рожд. Марии, гл. 2), говоря: «Не позволительно тебе приносить жертвы Богу, потому что Бог тебя не благословил, он не дал тебе семени во Израиле»¹⁰⁵. Покрытый стыдом, Иоаким обратился к родословиям народа с такими словами: «Посмотрю родословие Израиля (τὴν δωδεκάφυλον τοῦ ᾿Ισραήλ), я ли один не сотворил семени в Израиле». И он искал и нашел, что все праведники восставили семя Израилю, и припомнил, что праотцу Аврааму Бог даровал сына Исаака в последние дни. Горько опечалился Иоаким, и не показался жене своей, но ушел в пустыню, там водрузил он свой шатер и постился сорок дней и сорок ночей, сказав себе: «Не приму пищи и питья до тех пор, пока не призрит на меня Господь мой, будет же питием моим и пищей моей молитва»¹⁰⁶.

Согласно с каноническими евангелиями, апокрифы называют родителей святой Девы Иоакимом и Анной. Такое свидетельство, ввиду того, что некоторые называли богоотцев другими именами¹⁰⁷, заслуживает внимания. Сочинители апокрифов были настолько близки ко временам апостольским (например, составитель протоевангелия), что они могли знать истинные имена родителей святой Девы, к тому же им не только не было нужды заменять эти имена новыми, но наоборот, они, несомненно, должны были держаться их, как общепризнанных, иначе такими очевидными промахами они подорвали бы в своих читателях всякое доверие к своим сочинениям. А о доверии то к себе они особенно и заботились. Весьма важно также в этом отношении свидетельство Фавста манихеанина, который называет отца Марии тем же именем, хотя и производит его, называя жрецом, из колена Левиина. Блаженный Августин обличал Фавста не за изменение имени Иоакима, а за то, что он навязывал ему жреческое звание¹⁰⁸. Даже у самих Иудеев Мария называлась дочерью Ели или Иоакима, а названия Ели, Елиаким и Иоаким, они считали синонимическими¹⁰⁹. Так, верховный первосвященник, живший во времена Манассии, назывался Ели, Елиаким, Елкий и Иоаким. Фараон Нехао переименовывает Елиакима, сына Иосии, царя иудейского, в Иоакима¹¹⁰. Равным образом, евангелист Лука написал, по сокращению, Ели, вместо Елиаким. Но если это имя Ели тождественно с именем Иоакима, то мы уже достаточно уяснили недоумение тех, которые думали, что евангелист Лука, начиная свою генеалогию с Ели, ведет родословную не Иосифа, а Марии. Очевидно, что Ели, сыном которого евангелист представляет Иосифа, не был отцом Иосифа по плоти, по Марии. Впрочем, Иосиф мог по праву называться сыном этого Ели в том смысле, в каком обыкновенно зятя и невестку называют именами сыновей и дочерей. Если же святой евангелист не указывает ясно, чтобы Мария была дочерью Ели, а на её место поставляет обручника её Иосифа, как зятя этого Ели, то на это он имел основание в обыкновении иудеев, которые проводили генеалогию в мужской только линии, а не женской.

Далее рассказывается, что Иоаким не был допущен первосвященником к принесению жертвы. Строго говоря, едва ли закон был так неумолим к бездетному иудею и едва ли священник в настоящем случае имел право заставить Иоакима выйти из храма за его безчадие, может быть, он не позволил ему только первому принести дар (οὐκ ἔξεστίν σοι πρῶτον προσενεγκεῖν τὰ δῶρα σοῦ), как это и рассказывается в протоевангелии Иакова (гл. 2). Очевидно, что в «евангелии о рождении Марии» и в «истории о рождении её» преувеличен рассказ, вычитанный, вероятно, авторами этих апокрифов из протоевангелия. Опечаленный и пристыженный Иоаким удалился в δωδεκάφυλον и начал исследовать, один ли он не дал семени во Израиле. Что же такое это δωδεκάφυλον? Фабриций¹¹¹ разумеет под ним народ иудейский, собравшийся в храм из всех двенадцати колен. Но стоит только припомнить весь ход рассказа, чтобы такого рода предположение признать неосновательным. Иоаким посрамлен первосвященником пред всеми присутствующими, в печали он старается избежать насмешливого их взгляда, а по Фабрицию, он будто бы должен был обратиться к одному иудею из двенадцати колен с таким вопросом: «Послушай, скажи мне, правда ли, что я один во Израиле, не давший никакого семени»? Если бы это было так, то вместо того, чтобы после первого посрамления идти спокойно домой, он вынес бы второе посрамление. Скорее здесь может быть такого рода объяснение, что δωδεκάφυλον есть место, где хранились родовые записи, так что можно сказать, что Иоаким ушел в τὸ δωδεκάφυλον или начал пересматривать τὴν δωδεκάφυλον. Если это место хранения родословных записей, то нам следует еще решить, где оно было, в храме или в доме Иоакима. В этом случае мы решительно стоим за первое, потому что в евангелии о рождении Марии, равно как и в истории о рождении её, ясно сказано, что Иоаким не возвращался уже домой, а тотчас из храма ушел со своим стадом в пустыню. Если же в протоевангелии замечается, что он ушел в дом свой и вошел в δωδεκάφυλον и проч., то такое замечание сомнительно уже само по себе, потому что оно же (протоевангелие) в другом месте прямо говорит, что Иоаким не возвращался уже к своей жене, а ушел прямо в горы.

О времени пребывания Иоакима в горах псевдоевангелисты передают различно. По «евангелию о рождении Марии», он пробыл там только несколько времени, по «протоевангелию» – сорок дней, пребывая в посте и молитве; а «история о рождении Марии» увеличивает его пребывание здесь до пяти месяцев. Эти разногласия можно помирить только тем, что некоторые из псевдоевангелий говорят лишь о важных моментах его пребывания в пустыне, тогда как другие определяют все это время, как, например, протоевангелие. Рассказ о сорокадневном посте носит на себе печать подражания, ибо известно, что также долго постились Моисей, Илия и Сам Иисус Христос.

«Господи Боже Израилев, – взывала Анна, – Ты наказал меня безчадием, зачем же Ты лишил меня моего мужа? Вот уже пять месяцев прошло, и я не видала его. И я не знаю жив ли он, а если бы узнала, что он умер, то погребла бы его. В слезах вошла она в свою комнату, и здесь молилась Богу. После молитвы, возведши глаза к небу, она увидела на лавровом дереве птичье гнездо, посему она усилила свою молитву и так взывала к Богу: «Господи, всесильный Боже, Ты наделил детьми всех тварей, диких животных и всех скотов, и гадов, и птиц, и рыб, и они радуются все за чад своих, только я одна лишена твоего благоволения и щедрот. Ты знаешь, Господи, мое сердце, и я исповедую, что я посвятила его Тебе от начала замужества моего, если бы Ты, Господи, даровал мне сына или дочь, то я отдала бы Тебе свое дитя во святом храме Твоем». Когда она говорила сие, то вдруг явился ей ангел Господень и сказал: «Не сетуй, Анна, что Бог заключил утробу твою: ты родишь, и рождаемое от тебя будет удивлением для всех веков – от века и до века». И, сказавши ото, скрылся от глаз её. Анна испугалась такого явления и таких речей, и, ушедши в свою комнату, бросилась на постель как бы мертвая, и пролежала в ней весь день и всю ночь в сильной скорби и в молитве. Потом она призвала к себе свою служанку и сказала ей: «Разве ты не видишь в каком я волнении за свое вдовство и как я скорблю? Почему же ты не хотела прийти ко мне»? Тогда служанка ответила ей с легким упреком: «Если Бог заключил утробу твою и мужа твоего взял от тебя, то что же я могу сделать для тебя?» Услышавши это, Анна вскрикнула и заплакала. В тоже время один юноша явился Иоакиму в горах, где он пас свои стада и сказал ему: «Отчего ты не возвратишься к своей жене»? Иоаким отвечал: «Двадцать лет жил я с ней, но Бог не восхотел дать мне чад от неё, я с посрамлением вышел из храма Господня. Зачем же я возвращусь к ней опять, однажды отверженный и презренный. Итак, я останусь здесь со своими овцами, богатств моих мне не надо, руками слуг своих я охотно раздам часть свою бедным вдовам, сиротам и людям богобоязненным». И когда сказал он это, юноша отвечал: «Я – ангел Божий и являлся уже сегодня жене твоей, когда она плакала и молилась и утешал ее, она зачала дочь от твоего семени (а ты, не зная этого, оставил ее). Поэтому оставь горы и возвратись к жене своей, которую ты найдешь, имеющей во чреве¹¹², ибо Бог восставил семя в ней, за что ты принесешь благодарение Богу. Дочь ваша будет (жить) в храме Божием, и Дух Святой почиет над нею, она явится блаженнее всех святых жен, так что никто не скажет, чтобы когда-нибудь была или будет подобная ей в сем мире. Семя её будет благословенно, и она сама будет матерью вечного благоволения. Тогда начал просить его Иоаким, говоря: «Если я обрел благодать пред тобою, то войди ненадолго в палатку мою и благослови раба твоего». Но ангел сказал: «Не говори раба твоего, но сораба, ибо все мы слуги Господни. Но пища моя невидимая, и пития моего не может видеть ни один смертный, поэтому ты не должен звать меня в свой шатер, предлагаемое же мне. принеси Господу в жертву всесожжения». Тогда Иоаким взял непорочного агнца и сказал ангелу: «Не дерзнул бы я принести жертвы всесожжения Господу, если бы ты не дал мне повеления принести ее». «И я не повелел бы тебе принести ее, – ответил ангел, – если бы не знал воли Господней». И поднялся ангел на небо, когда Иоаким приносил жертву Богу вместе с благовонием жертвы. Тогда пал Иоаким на лице свое и лежал в молитве от шестого часа даже вечера. Отроки же и слуги его, не зная, что с ним случилось, думали, что он умер, и, подошедши, едва подняли его от земли. Когда же он рассказал им о явлении ангела и тем удивил их и привел в страх, то они начали упрашивать его, чтобы он сейчас же исполнил повеление ангела и воротился к жене своей. Случилось же, что Иоаким, размышляя в душе своей о том, воротиться ли ему или нет, заснул глубоким сном, и вот ангел, который являлся ему наяву, явился во сне и сказал: «Я – твой ангел хранитель, возвратись к Анне, потому что слезы твои и слезы твоей жены достигли до лица Всевышнего. Бог даст вам такой плод, какого изначала не имели пророки и какого никогда не будут иметь праведные». Вставши от сна, Иоаким созвал к себе всех пастухов и рассказал им сон свой. Они же прославили Господа и сказали ему: «Смотри, не пренебрегай повелением ангела и пойди в дом свой». И пошел Иоаким в дом свой.

Когда Иоаким был один при своих стадах, ангел Господень явился ему в необычайном свете. Иоаким ужаснулся, увидев ангела, а ангел успокоил его и сказал: «Не бойся Иоаким и не смущайся моим явлением, ибо я, ангел Господень, посланный возвестить тебе, что твои молитвы услышаны и что твои милостыни взошли пред лице Божие. Видя увидел Он стыд твой и услышал поношение безчадия твоего, которое не за вину твою постигло тебя. Бог не есть мститель природы, а греха, и если он заключит утробу чью, то для того, чтобы тем чудеснее разверзлась она, и познали все, что рожденное ею не от плоти, но от божественного дара¹¹³. И прародительница рода вашего не до семидесяти ли лет была неплодна? И однако родила она в глубокой старости Исаака, которому обещано было благословение всех народов. Также и Рахиль, благоугодившая Господу и возлюбленная святым Иаковом, долго была неплодна, но и она родила Иосифа, который был не только господином Египта, но и избавителем многих народов, пришедших сюда по случаю голода. Кто между судьями был сильнее Самсона или праведнее Самуила? Но они оба родились от неплодных матерей. Итак, если ты не можешь поверить словам моим, то поверь тому, что неплодное рождение, обыкновенно, бывает чудеснее. Так точно жена твоя Анна родит тебе дочь, которую ты должен назвать Марией, с детства своего, как вы обещали, она будет посвящена Господу и от матерней еще утробы будет исполнена святого Духа. Она не будет ни есть, ни пить чего-нибудь нечистого, не будет жить среди шумной толпы, а в храме Божием будет обращение её, где ничто плотское не войдет в её голову и не появится на её языке¹¹⁴. Вот тебе знамение исполнения слов моих: у золотых ворот Иерусалимских встретит тебя жена твоя Анна, она возрадуется, увидев тебя после столь позднего возвращения». И, сказавши это, ангел скрылся от него. Потом он явился Анне, жене его и сказал ей: «Не бойся, Анна, и не считай привидением того, кого ты видишь. Я – ангел Божий, который приносил ваши молитвы и милостыни пред лицом Божиим, и теперь я послан возвестить вам, что у вас родится дочь, которую вы назовете Марией, благословенна она будет между всеми женами. С рождения своего она будет исполнена божественной благодати, три года будет она оставаться в доме отца, после того вы отдадите ее в храм на служение Богу, откуда она не выйдет до зрелого возраста. Там день и ночь постом и молитвой будет она служить Господу, чудесным образом, без порока и скверны, без смешения с мужем, как дева, она родит сына, как раба – Господа, Спасителя мира. Итак, встань, поди в Иерусалим, и когда придешь к золотым воротам, то встретишь там твоего мужа, о котором ты так печалишься. И если это случится, то знай, что слова мои несомненно исполнятся». И вышли оба супруга с мест своих и встретились в Иерусалиме, где указал им ангел.

Этот же рассказ о зачатии святой Марии довольно живописно передается в протоевангелии:

Жена его Анна плакала сугубым плачем и рыдала сугубым рыданием, говоря: «Буду оплакивать вдовство свое, буду оплакивать и свое безчадие». Приближался же великий день Господень и сказала ей Иудифь, служанка её: «Долго ли ты будешь скорбеть душей своей? Не прилично тебе плакать, потому что настал великий день Господень, но возьми эту головную повязку, которую ты дала мне, моя госпожа, за работу, мне не прилично носить её, ибо я служанка, а она имеет знак царственный». И сказала Анна: «Отойди от меня, я не сделаю этого, потому что Господь глубоко уничижил меня, не злой ли дух внушил тебе такую мысль, и ты пришла приобщить меня ко греху своему»? И отвечала Иудифь: «Чего я могу пожелать тебе, потому что Господь заключил утробу твою и не дал тебе плода в Израиле». Горько опечалилась Анна, совлекла печальные одежды свои, украсила свою голову, облеклась в брачные одежды и около девятого часа вышла в сад для прогулки. Она увидела здесь лавровое дерево, села под ним и молилась Богу, говоря: «Боже Отец моих, услыши молитву мою и благослови меня, как некогда благословил Сарру и даровал ей сына Исаака». И подняла она глаза свои к небу и увидела на лавровом дереве птичье гнездо и начала плакать: «Горе мне! Кто родил меня? Какая утроба носила меня? Ибо я стала поруганием пред сынами Израиля, я осмеяна и с поношением отринута от храма Господня. Горе мне! С кем сравню себя? Не сравню и с птицами небесными, ибо и птицы небесные рождают у тебя, Господи. Горе мне! С кем сравню себя? Не сравню себя и со зверями земными, ибо и звери земные рождают у тебя, Господи. Горе мне! С кем сравню себя? Не сравню себя и с землею, ибо и земля приносит вовремя плоды свои и благословляет Тебя, Господи». И вот предстал ей ангел Господень и сказал: «Анна, Анна, Господь услышал молитву твою и ты зачнешь и родишь, и о семени твоем будут говорить во всей вселенной». И сказала Анна: «Жив Господь Бог мой, если я рожу мужеский пол или женский, то принесу его в дар Господу Богу моему, Ему одному будет служить он все дни жизни своей». И вот два ангела явились и говорят ей: «Вот Иоаким, муж твой, идет со своими стадами, ибо ангел Господень был послан указать ему: «Иоаким, Иоаким, Господь Бог услышал молитву твою: ступай отсюда, ибо вот жена твоя зачнет во чреве». И пошел Иоаким с пастухами своими. Анна, которая стояла у ворот, увидела его и побежала к нему на встречу, бросилась на шею его и говорила: «Теперь я знаю, что Господь Бог благословил меня, ибо вот, вдова я и не вдова, безчадная – зачну во чреве и т.д».

Весь рассказ о зачатии святой Девы, представленный нами в трех его редакциях, в общем своем содержании может быть выражен таким образом: Анна и Иоаким скорбят о своем безчадии. Скорбь неплодных супругов увеличивается после публичного поругания одного в храме Божием и после осмеяния другой служанкой. Печаль Анны достигает, впрочем, еще высшей степени, когда она видит на лавровом дереве птичье гнездо, которое привело ее к мысли, что она презреннее в очах Божиих даже самых птиц и зверей. Среди такого величайшего крушения духа является ей ангел и, подтверждая возможность чудесного рождения примерами Ветхого Завета, говорит, что она родит дочь, слава которой распространится по всем концам земли. Иоаким, во избежание стыда удалившийся в пустыню, также получает обетование о рождении от нее славного семени, и, по воле Божией, возвращается в дом свой. Сомнения в исполнении обетования не могло быть после того, как взаимная встреча супругов в определенном месте совершилась согласно с предсказанием небесного Вестника.

Весь рассказ о зачатии святой Девы представляется очевидным перифразом повествования о рождении Самсона, Самуила, Исаака и других ветхозаветных личностей. В доказательство того, насколько приведенный нами рассказ служит подражанием ветхозаветным сказаниям, проведем параллель между обстоятельствами явления Иоакиму и Маною. Маной предлагает ангелу трапезу, но ангел, как и в настоящем рассказе, отказывается от неё, ибо его пища не похожа на пищу смертных людей, как там, так и здесь, ангел советует предлагаемую ему жертву принести во всесожжение Богу, в том и другом случае приносится животная жертва и ангел исчезает в дыме от людских взоров.

Целью всего апокрифического рассказа было показать, что рождение Девы, как великой личности, само собой должно было сопровождаться чудесными знамениями. Однако, слепые ревнители и почитатели Божией Матери не удовольствовались этим, им захотелось сохранить девство не только за ней самой, но и за её матерью, поэтому «в истории о рождении Марии» стали появляться впоследствии замечательные вариации, что ангел возвещает Иоакиму, будто она зачала (в его отсутствие) и зачала от Св. Духа. Равным образом, в некоторых рукописных протоевангелиях Иакова, по исследованиям ученых, постановлено «зачала» вместо «зачнет» (εἴληφα – λήψομαι). В какое время текст подвергся такому изменению решить трудно. Но уже в 12-м столетии католики начинают доказывать, и, между прочим, на основании апокрифов, как древнейших памятников, что святая Анна зачала непорочно, и называют ее девой, как и саму Богоматерь¹¹⁵. Напрасно говорят католические ученые, будто такое верование было всеобщим до X столетия. Не так это учение излагалось по первым редакциям апокрифов. По тому же протоевангелию, и в большинстве его редакций, сохранившихся на Востоке, ангел ясно говорит Иоакиму, что Анна зачнет во чреве и зачнет от твоего семени. Таким образом, вышеприведенное изменение текста в некоторых кодексах первоевангелия, по которому Анна зачала наитием Св. Духа, стоит в явном противоречии с апокрифическими рассказами, противоречат ему и все свидетельства отцов и учителей древней церкви. Так, например, св. Епифаний говорит: «Жена твоя зачнет, однако ты должен разуметь, что зачатие совершится не без семени мужа и т.д.»¹¹⁶.

Все апокрифы согласно свидетельствуют о явлении ангела Иоакиму и Анне. Но, между тем как одни апокрифы говорят сначала о явлении ангела Анне, а потом Иоакиму, евангелие о рождении Марии поставляет явление Анне за явлением её мужу. Представление о самом явлении ангелов вполне соответствует христианскому представлению. Ангелы являются окруженными небесным светом, блеском сияют их очи, они являются под образом прекрасных юношей, пища их, манна, нечеловеческая пища, они возносят молитвы и милостыни людей пред Богом¹¹⁷.

Самое рождение святой Девы и её пребывание в доме своих родителей до трехлетнего возраста рассказывается в апокрифах очень коротко. Евангелие о рождении Марии и история её замечают только, что на следующий день после благовестия ангела, Иоаким принес Богу жертву благодарения, а протоевангелие прибавляет еще кроме этого рассказ, как Иоаким по «πέταλον τοῦ ἱερέως» старался определить, благоприятна ли его жертва Богу или нет. Именно по блеску этого «πέταλον», смотря по тому, появлялся ли блеск или нет, можно было узнавать о том или другом расположении Бога к человеку. Петалон этот есть не что иное, как золотая пластинка, которая посредством пурпурного шнурка прикреплилась к тюрбану первосвященника, на ней были разные символические письмена, по которым иудеи старались определить волю Божию. Первосвященник носил ее в то время, когда давал разрешение в грехах принесшим жертвы¹¹⁸.

О первых годах детства Марии, т.е. до трехлетнего её возраста, мы читаем только в первоевангелии (гл.6:7). Только в протоевангелии встречается рассказ, что Мария уже на 6-м месяце прошла раз «по земле» (по полу) и возвратилась к своей матери без сторонней помощи. Далее протоевангелие рассказывает, что родители святой Девы взяли в свой дом несколько непорочных дев еврейских, чтобы таким образом доставить Марии сообщество невинных существ и удалить её от всякого соприкосновения с обыкновенными личностями и мирскими предметами. Мысль этого рассказа не чужда и другим апокрифам, в которых говорится, что Мария вместе с девами воспитывалась в храме, о чем протоевангелие умалчивает. Затем протоевангелие приводит еще хвалебную песнь Анны, когда священники и старейшины, которых Иоаким позвал к себе в день рождения Марии, благословили её и прославили во веки, во всех родах. Песнь Анны напоминает собою хвалебную песнь матери Самуила. С благородной гордостью объявляет Анна двенадцати коленам, что время поношения её миновало, что отныне она будет матерью и смело может явить лицо свое пред женами Израиля. «Воспою песнь Господу Богу», говорила она, «ибо Он призрел на меня и снял с меня поношение врагов моих и даровал мне плод правды Своей, единственный, многоценный пред Ним. Кто возвестит сынам Рувима, что Анна кормит грудью? Слышите, слышите двенадцать колен Израилевых: Анна кормит грудью!».

Когда исполнилось Марии три года, родители созывают дочерей еврейских с зажженными светильниками для сопровождения юной Девы в храм Божий¹¹⁹. Мария входит в храм по 15-ти ступеням лестницы, без всякого содействия. Первосвященник берет ее за руку, поставляет на третьей ступени алтаря, благословляет ее и пророчествует, что Бог возвеличит её между всеми родами и что чрез нее в последние дни явится избавление сынам Израилевым.

Живя в храме, Мария постоянно пребывала в любви Божией и в молитве. Её лицо было бело, как снег, так что никто не мог смотреть на него. Она занималась прядением, и все, что ни делали возрастные жены, делала и она еще в нежном возрасте. От утра до третьего часа Святая Дева пребывала в молитве, от третьего до девятого часа пряла. В девятом часу она молилась, пока не являлся ангел Господень, от которого она принимала пищу. Святые ангелы посещали ее ежедневно, беседовали с нею и укрепляли во всяком добре. Не было ни одной девы, которая была бы усерднее Марии в молитве, разумнее в знании божественного закона, уничиженнее в смирении, искуснее в песнях Давидовых, совершеннее в любви, чище в целомудрии. Никто не слыхал от неё оскорбительного слова, никто не видел ее гневающейся. Её речь была полна смирения, так что все знали, что на её языке может являться только божественная мудрость. И она особенно заботилась о своих сверстницах, чтобы они в чем-нибудь не погрешили, ни даже в речи, чтобы они не смеялись громко, были бы покорны своему отцу и матери. Если кто приветствовал ее, то она обыкновенно говорила: «слава Богу, благодарение Богу». Так Мария воспитывалась в храме Господнем, подобно чистому голубю.

Достигши четырнадцатилетнего возраста, Мария должна была возвратиться к своим родителям и, сообразно с обычаем народа, выйти замуж. В передаче этого рассказа псевдоевангелисты обращались самым бесцеремонным образом с историческим преданием. Проще всего рассказывает дело история Иосифа. Она замечает только, что, так как Мария достигла совершеннолетия, священники созвали двенадцать старейшин из колена Иудина, бросили жребий и по жребию отдали одному благочестивому старцу – Иосифу. Здесь нет еще ничего чудесного в рассказе, но протоевангелие обставляет его некоторыми подробностями. Оно говорит, что первосвященник в недоумении, как поступить с Марией, обращается к Богу, и Бог открывает ему, что небесное знамение покажет, кому она должна быть отдана. Третий рассказ в истории о рождении прибавляет еще новое обстоятельство: оно вводит сюда обет Марии оставаться девой, и в этом, по-видимому, находит предлог сохранить её девство, хотя она и должна была удалиться из храма. По этому рассказу Мария должна быть отдана мужу только для хранения, который, как и в прежнем рассказе, выбран чудесным знамением от Бога. Наконец, евангелие о рождении Марии все эти подробности добавляет новыми. Здесь первосвященник объявляет публично всем девам, что они должны выйти замуж, причем личность Марии выступает еще ярче. Когда все другие её сверстницы с готовностью выслушали предложение первосвященника, она одна лично противится его требованию, высказывая искреннее желание навсегда остаться девой. Первосвященник приведен в смущение, так как он никогда не думал, что можно произносить обет вопреки обычаю, который говорит: «давши обет, исполни его». И так он поставлен в противоречие с народным священным обычаем. Народ, который для обсуждения такого важного вопроса собран был из всех окрестных мест и из Иерусалима, также не может понять пренебрежение Марией священного обычая, и вот он обращается к божественному авторитету и от него ждет посредством божественного знамения разрешения этой трудной для всех загадки. Получен ответ, что, согласно пророчеству Исайи (Ис.11:1), преимущество должно отдать девству, а не брачной жизни, и что взять дену для хранения должен тот, чей жезл процветет, на который слетит дух в виде голубя...

По распоряжению первосвященника, вместе с юношами, безбрачными мужами, принес свой жезл и Иосиф. Первосвященник приносит жертву и вопрошает Господа. Господь ответствует: «Принеси все жезлы во святое святых и оставь их там, тем же, которые принесли их, скажи, чтобы они пришли за ними утром, из вершины жезла вылетит голубь и полетит к небу, на чьем жезле явится такое знамение, тот пусть и будет выбран для хранения Марии».

На другой день все собрались к назначенному времени, Авиафар, первосвященник, принес жертву, пошел во святое святых и вынес жезлы. Он роздал три тысячи жезлов и не из одного из них не вылетел голубь¹²⁰. Тогда первосвященник облачился в священные одежды, опять пошел в святое святых, воспламенил жертву и произнес молитву. И явился ему ангел Господень и сказал: «Вот здесь лежит один самый коротенький жезл, который ты, приняв ни за что, положил с другими, но не вынес вмести с ними, когда ты вынесешь его и отдашь тому, чей он есть, то на нем и явится знамение». А этот жезл был Иосифов, который, как негодный, отделен был от других, потому что Иосиф был стар, и он не получил своего жезла, сам же не хотел отыскивать его. Тогда первосвященник позвал Иосифа сильным голосом (ибо он стоял последним между другими), говоря: «Приди, Иосиф, и возьми свой жезл». В смущении подошел Иосиф, ибо первосвященник позвал его таким сильным голосом. Лишь только протянул он свою руку, чтобы взять жезл, как из вершины его вылетел голубь (красоты которого нельзя и описать), который, долго летая под сводами храма наконец улетел на небо. Тогда весь народ начал поздравлять старца, говоря: «Счастлив ты стал в старости своей, отец Иосиф, потому что Бог показал тебя достойным хранения Марии». Когда же священники сказали ему: «Возьми её, потому что из всего племени Иудина ты един избран Богом», то Иосиф со смирением начал умолять их, говоря: «Я стар и имею сыновей, зачем же вы отдаете мне такую юную, которая моложе внуков моих»? Тогда сказал к нему Авиафар, верховный первосвященник: «Вспомни, Иосиф, как погибли Дафан, Авирон и Корей, когда они презрели волю Божию, та же участь постигнет и тебя, если ты презришь повеленное тебе Богом». Иосиф отвечал ему: «Я не презираю воли Господей, и буду стражем её, я размышляю только, нельзя ли выдать ее замуж за одного из моих сыновей? Ей можно бы дать дев сверстниц, с которыми она могла бы жить». На это сказал ему первосвященник: «Да, ей нужно дат пять дев для сожительства до того времени, когда ты возьмешь ее себе в жену, потому что ни за кого другого она не может выйти». Тогда Иосиф взял Марию и еще пят дев, чтобы они жили с нею в его доме¹²¹. Первосвященник дал им для работы хлопчатой бумаги, шелка, гиацинта, багряницы, червлени и полотна. Они бросили жребий и случилось, что Мария получила червлен для завесы храма Господня. Когда она получила её, то другие девы сказали ей: «Ты ниже и меньше всех нас и удостоилась получить червлен» и стали называть ее в насмешку царицей дев. Но в это время явился им ангел Господень и сказал: «Ваша речь не есть насмешка, а пророчество, потому что Мария поистине должна быть царицей». Тогда девы испугались явления ангела и своих слов и начали просить Марию, чтобы она простила им и помолилась за них.

Совершенно иначе этот рассказ передается в евангелии о рождении Марии, гл. 8.

«Между другими был Иосиф из дома и племени Давидова, муж преклонных лет. Тогда как все по порядку принесли свои жезлы, он один скрыл свой жезл. Знамения не было. Тогда первосвященник опять вопрошал Бога. Бог ответил ему, что один из явившихся, которому и должна быть отдана дева, не отдал своего жезла. Так обличен был Иосиф, потому что, когда он принес жезл свой и на вершине его сел голубь, слетевший с неба, то все увидели, что он есть тот, которому должна быть обручена дева. И возвратился Иосиф после обручения, совершенного по обычаю, в Вифлеем, чтобы устроить дом свой и приготовить все нужное к свадьбе. А Мария, дева Господня, с семью другим девами, сверстницами по возрасту, возвратилась в дом своих родителей в Галилею».

Жезлогадание, которое так занимает ваших псевдо-евангелистов, по словам евангелия о рождении Марии, ведет свое начало от пророка Исаии, который упоминает о нем во 11 главе своей книги («изыдет жезл из корене Иессеова» и проч.). Очевидно, что это только частный взгляд автора этого евангелия, более вероятного решения этого вопроса надобно искать в семнадцатой главе книги Чисел¹²², как допускает это и Фабриций, который, кроме того, различные роды жезлогадания указывает в толковании пророка Иеремии¹²³. В этом жезлогадании, о котором говорят псевдоевангелия, нового и чудесного нет ничего. По истории о рождении Марии нужно было прибегать к этому жезлогаданию два раза, во-первых, для определения племени, и во-вторых, для указания мужа из этого племени. Но такое представление дела совершенно неверно, и именно первого рода жезлогадание совершенно излишне, потому что Мария, по самому закону, должна была выходить замуж только за человека из своего племени, т.е. из колена Иудина (Чис.36:6).

Чтобы сильнее подействовать на читателей, рассказчик не сразу заставляет Бога творить чудо, но после долгого ожидания. Такого рода рассчитанность на эффект можно заметить из сличения четырех рассказов. Всего проще передает дело история Иосифа. «Жребий, – по сказанию её, – падет на благочестивого старца, который, нисколько не отказываясь, берет к себе Марию». Но протоевангелие употребляет уже прикрасы к этому простому рассказу (гл. 3): «После всех, – говорит оно, – знамение является на жезле Иосифа. Но он отказывается принять к себе Марию, извиняясь старостью и опасаясь насмешек людей. Однако первосвященник убеждает его, и он берет к себе Св. Деву». Евангелие о рождении Марии историю обручения передает еще иначе (8 гл.): «Иосиф из стыда удерживает жезл, знамения нет. Тогда первосвященник снова вопрошает Господа, и он указывает ему на Иосифа». Об отказе Иосифа здесь не говорится. Наконец, всего подробнее рассказывается история обручения в истории о рождении Марии (гл. 8). Все принесшие жезлы приходят одновременно, уже 3.000 жезлов роздано, а знамения нет, первосвященник снова вопрошает Господа, является ангел и говорит ему, что он не заметил одного жезла, небольшого по величине, первосвященник зовет Иосифа сильным голосом. Иосиф выходить к нему расстроенный, является знамение, народ желает ему счастья, Иосиф просит пощадить его, потому что он стар. Первосвященник отказывает ему в его просьбе. Иосиф предлагает, чтобы Мария была выдана, по крайней мере, за его сына. Эта просьба также не уважена и Иосиф предает себя в волю Божию.

Как понимали апокрифисты обручение Марии Иосифу, отдана ли она была ему только на соблюдение или она была его женой? Евангелие о рождении Марии, говорит: «Они (священники) испытывали кому следует обручить деву? (гл. 7). Иосиф, согласившись взять Марию, хочет праздновать день своего обручения и возвращается в дом свой для необходимых приготовлений к свадьбе, потому что после трех месяцев он хочет взять деву в жену (virginem uxorem ducere intendebat) (гл. 8), он находит ее беременной и потому думает развестись с ней, ангел говорит ему: «Не бойся принять ее в жену (in uxorem)» и так Иосиф взял к себе деву в жену, nес tamen cognovit eam, sed caste procurans custodivit» (гл. 10). В истории о рождении Марии дело представляется таким образом: священники искали, кому отдать ее для хранения, когда Иосиф отказывается взять её, первосвященник говорит, что за другого она не может быть выдана (гл. 8), священники ставят Иосифу в вину, что он обокрал брак Девы, которая никогда не хотела знать мужа, Мария клянется, что она дала обет быть чистой от всякой скверны, пока жива (гл. 12). По протоевангелию Бог говорит, что на чьем жезле будет знамение, того и будет она женой в соблюдение (hujus erit uxor in custodiam, гл. 8). Иосиф вздыхает, что взял Марию девой от храма и не соблюл её (гл. 13). Иосиф размышляет, что он должен быть только хранителем Марии: «Жена ли она моя? Нет, она мне не жена, ибо я взял её в соблюдение из храма Господня» (гл. 17) По истории Иосифа (арабск.), Мария передается св. старцу с такими словами: «Пусть будет она у него до времени замужества» (гл. 3), когда Иосиф замечает её беременной, ангел говорит ему: Не бойся принять Марию, твою обручницу (tuam sponsam)», (гл. 4).

Из всех этих рассказов об отношении Марии к Иосифу, мы, несомненно, можем вывести такого рода заключение. Мария дала обет оставаться девою, но такой обет представлялся неслыханным и противным народному иудейскому обычаю, итак, нужно было найти средний путь, такой, чтобы Мария могла оставаться девою и, с тем вместе, сообразно обычаю, отдана быть мужу. А это возможно было тогда, когда взял бы деву человек, который не только признал бы ее своей обручницей, но и женой, хотя брачные его обязанности должны были ограничиться только сохранением и соблюдением её девства. При таком только отношении становится понятным, почему Иосиф мог называть Марию своей женой и почему, в то же время, он должен был подвергнуться упрекам и обличению священников за то, что он окрал, будто бы, брак девы. Таковы отношения Иосифа к Марии по апокрифическим рассказам, и они совершенно согласны с голосом церкви.

Так св. Григорий Нисский, в своем поучении на день рождения, приводит из одной таинственной истории свидетельство, что священники положили «Отдать её некоему мужу для хранения её девства. Таким достойным мужем найден был Иосиф и т.д.». Блаженный Августин в объяснение слов евангелия, говорит: «Иосиф оказался верным мужем девы, самое отношение обрученных называли «conjugium», хотя лишь в том смысле, что святой старец ревностно оберегал её девство»¹²⁴. Почему нужно было, чтобы Мария была не исключительно девой, но и недействительной женой, а, чтобы родила Христа в таком, так сказать, полубрачном состоянии, на это отцы церкви дают следующие основания: 1) этого требовала честь святой Девы и Христа против подозрений современников, которые не признавали во-площения Сына Божия. Они могли бы считать Марию (а враги считали ее такой, как увидим в еванг. Никодима) за бесчестную деву, а Христа за незаконнорожденное дитя, поэтому, в глазах неверующих, отношение между Марией и Иосифом должно было показаться действительным браком, а для верующих – только кажущимся, видимым; 2) нужно было сделать так, чтобы и девство осталось достойным, и супружество не хулилось¹²⁵; 3) Иосиф должен был явиться свидетелем девства Марии, потому что один муж, конечно, мог быть таким несомненным свидетелем¹²⁶; 4) нужно было приискать святой Марии, на время бегства в Египет, спутников и покровителей; 5) нужно было обмануть диавола, который, как говорит св. Иоанн Дамаскин¹²⁷ знал, из пророчества Исаии, что Иисус Христос должен родиться от девы, поэтому, чтобы обмануть его, дева вступает в такой своеобразный род брака, что диавол не мог, наверное, знать, была ли она девой или женой.

Остается еще сказать несколько слов о других, менее важных, обстоятельствах настоящего рассказа. По истории о рождении Марии, по протоевангелию и истории Иосифа, Мария идет с Иосифом в его дом, после чего Иосиф опять на некоторое время оставляет ее, но, по евангелию о рождении Марии, Иосиф один идет в свой дом, чтобы приготовить все нужное к свадьбе, а Мария, напротив, отправляется к своим родителям в Галилею. Здесь мы напрасно стали бы отыскивать единства в рассказах. Единственная цель всех этих вариаций состояла в том, чтобы на некоторое время удалить Иосифа от Марии. Но так как такое разлучение казалось все-таки не совсем естественным, то апокрифы приплетают к рассказу известное число дев, живших в храме, для сопровождения Марии. Это сопровождение Святой Девы сверстницами её объясняется в рассказах различным образом. В истории о рождении Марии Иосиф сам просит таких дев, опасаясь, чтобы жизнь в доме его, старика, не была Марии в тягость. В евангелии о рождении Марии не указано никакого особенного основания. В протоевангелии не упоминается о сопровождении дев, но о них говорит оно по случаю раздачи первосвященником пурпура, червленицы и других тканей для прядения и вышивания. Точно также, как и в истории о рождении Марии, в протоевангелии священник дает святой деве поручение ткать завесу для храма, вместе со всеми сверстницами по выходе их из храма, только по протоевангелию это случилось позднее и девы избраны для этой цели особенным образом. Весь рассказ о тканье завесы для храма приведен для того, чтобы показать, с одной стороны, что Мария, и по удалении своем из храма, всегда пребывала в служении Богу, а с другой, что во всех, даже обыкновенных, занятиях жизни она отличалась от прочих сверстниц. Так, действительно, и говорит о ней история о рождении Марии. Она, устами сверстниц, называет ее царицей дев, заставляет знамением Свыше признать ее именно такой, они просят Марию молиться за их не злонамеренную насмешку над нею и т.п. Равным образом история о рождении Марии вводит этих дев с той еще целью, чтобы они были свидетельницами пред Иосифом её невинности, о чем другие псевдоевангелия ничего не говорят. Далее, рассказы, отдельно взятые, разнятся друг от друга в показании числа дев, насчитывая их то пять, то шесть, то семь. Говоря о подобном высоком занятии Марии, псевдоевангелисты, может быть, имели в виду хулу Целься ла Спасителя, который (Цельс) считал мать его простой, бедной поселянкой, питавшейся трудами рук своих¹²⁸.

На другой день (пребывания Марии в Галилее), когда Мария стояла у источника, чтобы наполнить водонос, явился ей ангел Господень и сказал: «Блаженна ты, Мария, потому что во чреве своем уготовала храм Господу. Вот сойдет свет с неба, и поживет в тебе, и освятит чрез тебя весь мир». На третий день, когда она своими руками вышивала на пурпуре, опять явился ангел неописанной красоты. Увидевши его, Мария вскрикнула и побледнела. Он же сказал ей: «Здравствуй, Мария, благодатная, Господь с тобою, благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего». А Мария снова вскрикнула и смутилась. Тогда ангел Господень присовокупил: «Не бойся, Мария, ты обрела благодать у Бога. Вот ты зачнешь во чреве и родишь Царя, который наполнит не только землю, но и небо, и будет царствовать во веки веков!»

В протоевангелии это событие рассказывается так, гл. 11:

«Взяла Мария водонос и пошла за водой, и вот слышит голос, говорящий: «Радуйся, благодатная, Господь с тобою, благословенна ты в женах». И посмотрела Мария направо и налево, чтобы видеть, чей это голос. С трепетом возвратилась она в дом свой, поставила водонос и, взявши багряницу, села на своем седалище и начала прясть ее. И вот предстал ей ангел Господень и говорит: «Не бойся, Мария, ибо ты пред всеми обрела благодать у Господа и зачнешь по слову Его». Услышав сие, Мария размышляла в себе, говоря: «Ужели я зачну от Господа Бога живого и рожу, как рождает всякая жена!» И сказал ангел Господень: «Не так. Мария, ибо сила Вышнего осенит тебя, и рождаемое из тебя снятое назовется Сыном Вышнего. И дашь ты ему Иисус, ибо он спасет народ свой от грехов». И сказала Мария: «Я раба Господня, да будет мне по слову твоему».

В евангелии о рождении Марии эго событие передается еще подробнее, гл. 9:

«В те дни, т.е. после возвращения Марии в Галилею, послан был к Деве ангел Гавриил от Бога, который возвестил ей о зачатии от неё Господа и объяснил ей образ и способ зачатия. При входе ангела к Деве, комната Девы наполнилась необыкновенным светом. Ангел приветствовал ее и сказал: «Радуйся, Мария, благословенная дева Господня, дева благодатная, Господь с тобою, благословенна ты между женами, благословенна между всеми рожденными на земле». Мария же, которая уже хорошо знала лица ангелов и привыкла к небесному свету, не испугалась явления его, и не смутилась при виде чрезвычайного света, она смутилась только речью ангела, и начала размышлять, что за необыкновенное такое приветствие, что оно означало и с какою целью было сказано. Тогда ангел, которому Бог открыл тайну её размышления, поспешил к ней на помощь и сказал: «Не бойся, Мария, и не думай, чтобы в этом приветствии было что-нибудь противное твоему целомудрию. Ты обрела благодать у Господа, за то, что ты избрала целомудрие, поэтому как дева ты зачнешь без греха и родишь Сына. Он будет велик и будет господствовать от моря до моря и от вод до концов земли. И назовется он Сыном Вышнего, потому что кто родится в уничижении на земле, тот будет царствовать на небе. И даст ему Господь Бог престол Давида, отца Его, и воцарится в дому Иаковля во веки и царствию Его не будет конца, потому что Он есть Царь царей и Господь господей, царство Его от моря до моря и от рек до конца вселенной». На эти слова ангела отвечала Дева, не потому, чтобы не верила его словам, а чтобы узнать только, каким образом все это будет: «Я дала обет никогда не знать мужа, как же я могу родить без семени его?» На это ангел сказал ей: «Не думай, Мария, что ты зачнешь человеческим образом, как дева ты зачнешь, как дева родишь, и как дева будешь кормить грудью. Дух святой найдет на тебя, и сила Вышнего осенит тебя, против всех разжений похоти (contra omnes ardores libidinis). Поэтому и рождаемое из тебя будет свято, ибо только зачатое и рожденное без греха назовется Сыном Божиим». Тогда Мария простерла свои руки, подняла глаза к небу и сказала: «Се раба Господня (ибо я недостойна называться госпожою), буди мне по глаголу Твоему».

Здесь мы в первый раз встречаемся с рассказом, который имеет себе параллель в Новом Завете. Он дает нам возможность проследить, как в апокрифических рассказах перерабатывалось каноническое предание. Тогда, как евангелист Лука просто замечает, что ангел явился к Марии («вшед к ней ангел рече»), история о рождении Марии (сравн. протоевангелие) говорит, что ангел явился к Марии в то время, когда она вышла с водоносом почерпнуть воды и тем самым невольно приводит на мысль рассказ о Ревекке¹²⁹. Беседу Ангела и Марии, евангелие о рождении Марии и св. Евангелист Лука передают почти одними и теми же словами, но первое как бы необходимым считает дать объяснение там, где речь кажется не довольно ясной, подставляет основания в тех случаях, где речь, по-видимому, нуждается в основании, и, наконец, пополняет рассказ в тех местах, где повествование представляется отрывочным. Для большей наглядности мы проведем параллель между тем и другим рассказом.

Применяясь к прежним рассказам, что святую Деву часто посещали ангелы во храме и беседовали с ней, наш апокрифический сочинитель впал бы в противоречие с собой и заставил бы недоумевать своих читателей, почему это Мария испугалась ангела, когда, по его собственным словам, она так часто видела ангелов прежде во храме. Чтобы не вводить читателей в такое недоумение, он и заключает, что Мария не испугалась явления небожителя и света чрезвычайного, распространившегося по её комнате с его появлением, а только удивилась необычайному его приветствию: «Благословенна ты в женах», так как такое приветствие, во всяком случае, не шло к ней, как давшей обет всегдашнего девства.

Тогда, как по представлению евангелиста Луки, ужас Марии был не понятен для ангела, апокрифический рассказчик говорит, что тайну её размышления открыл ему Сам Бог, и вот он старается разрешить её недоумения. Святой евангелист замечает просто: «Ты обрела благодать у Бога», а здесь прибавляется и основание: «Потому что ты избрала Целомудрие», тут же писатель пользуется случаем подтвердить догмат христианский о бессеменном зачатии Сына Божия от Девы изречением самаго ангела: «Ты, как дева, зачнешь без греха». Евангелист Лука говорит далее: «Сей будет велий», а апокрифический рассказчик объясняет это изречение словом псалмопевца¹³⁰. Также обращается он и со словами евангелиста Луки: «Сын Вышнего наречется, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его и пр., перенося на Иисуса Христа место из сорок шестого псалма (Пс.46:7) и из первого послания апостола Павла к Тимофею (1Тим.6:15).

Как видно, псевдоевангелист старается предупредить неблагоприятные мысли читателя, какие могли у него родиться при чтении его рассказа. Если св. Лука просто рассказывает, что Мария спросила ангела «как будет сие», то некоторые, судя по такому вопросу, могли бы заподозрить ее в неверии, чтобы предупредит возможность такого упрека, апокрифический писатель сейчас же приводит и основание, почему Мария так спрашивает. Если, далее, евангелист высказывает недоумение Марии в этих трех словах, «идеже мужа не знаю», то апокрифист, со свойственной ему растянутостью речи, влагает в уста Марии даже не совсем приличные ей речи.

Сочинитель не преминул вложить несколько особенно знаменательных слов в уста ангела, чтобы отклонить всякую мысль о плотском рождении Меессии. Этим он достаточно отвечает вместе на недоумение св. Девы об образе рождения Предвечного Младенца. Как дева должна она зачать, как дева кормить грудью, или, по обыкновенному богословскому выражению: «Дева до рождения, в самом рождении и после рождения». Он прибавляет к словам евангелиста, что зачатие, с её стороны, будет безо всякого поползновения ко греху, чем опять раз и навсегда разрешает догматический вопрос о приснодевстве Богоматери. Вместе с тем, сочинитель прибавляет основание, почему Иисус Христос должен быть свободным от первородного греха, «так как он зачат будет и родится без греха». Наконец, апокрифист устраняет и противоречие, почему св. Дева называет себя рабой Божией, когда церковь повсюду величает ее Владычицей и Госпожой. Он хорошо рассчитал, что, влагая в уста её такое скромное понятие о себе, он тем самым сильнее расположит своих читателей к прославлению смиренной Богоматери. К тому же Мария не могла еще знать, что за ней навсегда останется имя Владычицы и Госпожи.

При этом сопоставлении рассказов мы обращали внимание только на рассказ евангелия о рождении Марии. Частности остальных двух рассказов мы увидим сейчас же. Все рассказы согласны в том, что благовещение было в ближайшее время после того, как Иосиф взял к себе Марию, по крайней мере, протоеваягелие не противоречит этому, когда не указывает определенного времени этого события. Первое явление ангела Марий с благовестием по протоевангелию и по истории о рождении Марии случилось при колодце, между тем евангелие о рождении Марии ничего подобного не знает, и в этом случае, конечно, больше согласно с каноническим преданием, которое не указывает местопребывания Марии, хотя и намекает скорее на дом, чем на какой-либо источник (Лк.1:28: «и вшед к ней ангел». По истории о рождении Марии это уже второе явление Ангела). Равным образом, евангелие о рождении Марии согласно с каноническим евангелием в том, что оба упоминают об одном явлении ангела, тогда как другие повествуют о двух. Для чего требовались два явления в виду одной и той же цели не известно. Может быть. этими двумя явлениями апокрифисты хотели только помирить два разноречивых мнения о месте явления ангела при источнике и в доме.

Беседа ангела с Мариею дает нам возможность решить вопрос: «Как апокрифисты представляли образ зачатия Иисуса Христа?»

На этот вопрос псевдоевангелия отвечают нам такого рода изречениями: «Сила Вышнего осенит тя» (протоеванг.), «Сойдет свет с неба, который будет обитать в тебе» (Ист. о рожд. Марии), «Не думай, что ты зачнешь по-человечески, ибо ты, как дева, зачнешь без семени мужа», «Дух Святый найдет на тя и сила Вышнего осенит тебя против всех разжений похоти» (еванг. о рожд. Мар.). В этих изречениях, особенно в словах евангелия о рождении Марии, ясно можно видеть, что Мария зачнет по действию Св. Духа, или, как изображается в истории о рождении Марии, по действию света с неба, который есть не иное что, как тот же Дух, обыкновенно являющийся людям под образом небесного света. Впрочем, Духу Святому не усвояется свойство отчества и Иисус Христос не есть Сын Святого Духа, а Бога Отца, почему Иисус и называется Сыном Божиим (прогоевангелие), ибо хотящее начало есть Бог Отец. Дух же Святой только начало действующее. Отсюда понятно выражение в апокрифах: «Тем же рождаемое из тебя от Духа Святого, наречется Сын Божий». Дух Святой действует при зачатии, как сила Вышнего. Поэтому и говорится: «Осенит тебя против всех разжений похоти». А это, с другой стороны, выражает лишь понятие о соблюдении и хранении непорочной Девы от всякого поползновения к греху. Почему в евангелии о рождении Марии и говорится, что только рождаемое из неё Свято, поскольку оно одно зачато без греха. Вообще, различие между рождением Иисуса Христа и человеческим рождением можно определить такого рода библейским языком: «Мы рождены во плоти греха, а Он только в подобии плоти греха, мы рождены не только от плоти и крови, но также от похоти плотские и от похоти мужские, а Он только от плоти и крови, и не от похоти плотские и не от похоти мужские, но от Бога родился». Так, зачатие Сына Божия совершилось, по представлению апокрифических сказаний, силой и действием Святого Духа. В этом случае, они, очевидно, вполне согласны с святыми евангелистами Матфеем (Мф.1) и Лукою (Лк.1). Псевдоевангедисты хотели даже показать, как именно совершилось самое зачатие, и если в своих умствованиях не могли проникнуть в тайны Божества, то все же не сказали ничего неблагоразумного, когда выразились, что зачатие совершилось по Божественному слову (ἐκ λόγου αὐτοῦ). Самое же свидетельство псевдоевавгелий об образе зачатия Сына Божия от Девы ясно свидетельствует нам, что не только церковь, но и частные её верующие никогда не сомневались в сверхъестественном рождении Иисуса Христа, и что только злонамеренные еретики, подобно Маркиону, могли обходить это общецерковное верование, ибо известно, например, что Маркион, желая обойти вопрос о человечестве Мессии, совершенно произвольно отверг первые три с половиной главы евангелия св. Луки и прямо начал свое псевдоевангелие словами: «Сошел (с прибавкой – Бог) с неба в синагогу и начал учить».

Иосиф занимался работой близ Капернаумского озера, но вот он решается жениться на обрученной ему деве и идет домой (прошло уже три месяца и наступил четвертый с того времени, как она была обручена ему). Между тем, беременность Марии уже не могла скрыться от Иосифа, по обычаю жениха, войдя к деве и искренно разговаривая с ней, он заметил, что она имеет во чреве¹³¹ и, объятый скорбью, вскрикнул и воззвал, говоря: «Господи, Господи, прими мой дух, ибо лучше мне умереть, чем жить». Девы же, бывшие с Марией, сказали ему: «Что говоришь ты, господин Иосиф? Мы знаем, что она не причастна мужу, мы свидетели, что она сохранила свое девство и свою непорочность. Мы наблюдали за ней и видели, что она всегда пребывала в молитве. Каждый день беседовали с ней ангелы Божии, каждый день принимала она пищу от руки Господней. Не знаем, как могло случиться, чтобы с ней обрелся грех. И если хочешь ты, чтобы мы высказали наше подозрение, то мы думаем, что это мог сделать только ангел Господень». Иосиф сказала: «Что вы соблазняете меня? Ужели я могу поверить вам, что она зачала от ангела Божия? Ибо возможно ли подумать, чтобы ангел Господень мог обольстить её¹³²». И распростерся Иосиф на земле, и горько плакал, говоря: «С каким лицом явлюсь я перед Господом Богом моим? Что должен буду сказать об этой деве, которую я взял чистой из храма Господня и не соблюл? Кто уловил меня своим коварством? Кто совершил такое зло в доме моем и опорочил деву? И не повторилась ли со мной история Адама, и не соблазнил ли ее змей, как некогда Еву?» И встал Иосиф от вретища, и позвал Мариам, и сказал ей: «Возлюбленная Богу! Что это ты сделала? И зачем забыла Господа Бога твоего? Зачем ты уничижила душу свою, ты, воспитанная во святом святых и вскормленная от руки ангела?» Она же горько заплакала и сказала: «Жив Господь, что я чиста и не знаю мужа». И сказал ей Иосиф: «Откуда же имеющееся во чреве твоем»? И она сказала: «Жив Господь Бог мой: не знаю откуда это у меня». Тогда Иосиф весьма испугался и, оставивши ее. размышлял как поступить с ней. Он рассуждал: «Если я скрою грех её, то явлюсь противником закону Господню, если я объявлю о ней сынам Израилевым, боюсь, что обретающееся в ней, есть от ангела, ибо я явлюсь тогда предателем неповинной крови на осуждение смерти. Итак, что мне сделать с ней? Отпущу её от себя тайно». И застигла его ночь. И вот ангел Господень является ему во сне и говорит: «Иосиф. сын Давидов, не бойся за отроковицу сию, потому что рождшееся в ней от Духа есть Свята¹³³. Она одна между всеми, как дева родит Сына, которого ты назовешь Иисус, т.е. Спаситель, ибо Он спасет народ свой от грехов. Он есть Тот, который упасет люди свои скипетром железным¹³⁴». «И восстал Иосиф от сна, и прославил Бога Израилева, давшего ему сию благодать и взял Марию в жену, nес tamen cognovit eam sed caste procurans custodivit¹³⁵».

В настоящем рассказе мы соединили целых четыре в один, потому что все они отличаются лишь большей или меньшей подробностью, так что скорее могут дополнять друг друга, чем противоречить. Противоречие находится только относительно указания времени отсутствия Иосифа от своего дома, потому что евангелие о рождении Марии отдаляет его от Марии на три месяца, протоевангелие на шесть, а история о рождении Марии даже почти на девять. История о рождении Марии и протоевангелие представляют также ту особенность, что вводят беседу Иосифа с девами, которые уверяют старца, что Марию ежедневно посещали ангелы и приносили ей пищу. Этой беседой Иосифа с девами автор, вероятно, хотел показать, что непорочное зачатие Марией засвидетельствовано было святыми небожителями, несколько раз являвшимися ей, или, может быть, имел в виду опровергнуть распространившуюся между неверующими клевету, будто соблазнителем Святой Девы был злой дух, о чем можно заключить из слов самого Иосифа. Вообще, очень может быть, что Иосиф не оставил Марию без упреков и что прежде, чем думал отпустить ее, лично расспрашивал о подробностях случившегося с ней, странно только то, что Мария оправдывается незнанием всего совершившегося с ней, как будто она забыла уже благовестие ангела.

Подробности в повествовании истории о рождении Марии и протоевангелия можно изложить в следующем хронологическом порядке: Иосиф замечает беременность своей обрученной, необыкновенно взволнованный на первых порах, он желает скорее умереть, чем жить, к безутешному несчастному старцу обвиненная не может подойти сейчас же, чтобы еще более не усилить его гнева. Девы являются защитницами её невинности. Естественно, что Иосиф не мог скоро успокоиться. И вот, только мало-по-малу он приходит в себя. Он представляет свое положение перед Богом, перед священниками, перед всеми ближними и приходит к такому решению, что, во избежание всеобщего соблазна, нужно отпустить Марию. Впрочем, вера в добродетель её еще не совсем оставила Иосифа, он думает только, что она соблазнена, и вот еще хоть раз он желает слышать ее саму, прежде чем отпустить её. Он призывает Марию к себе, и, если не совсем еще успокаивается её словами, то, по крайней мере, уже совершенно не думает обвинять ее в нецеломудрии, однако, чтобы не показаться ослушником пред Богом и перед законом, он решается тайно отпустить ее. Ночь была весьма пригодна к побегу. Между тем, в ту же ночь ангел Господень является ему во сне и уверяет его в совершенной невинности Марии. После такого божественного вразумления, Иосиф ясно понял, что он напрасно подозревал Марию, а потому немедленно вступил с нею в брак, хотя лишь для хранения её девства и целомудрия.

Анна книжник пришел к Иосифу и сказал ему: «Почему ты не явился в наше собрание?» Иосиф ответил ему: «Я устал с дороги и решился отдохнуть один день». И осмотрелся Анна и увидел деву беременною. Побежал к священнику и сказал ему: «Иосиф, о котором ты свидетельствуешь, (что он праведник), поступил весьма беззаконно». И спросил священник: «Что такое»? И отвечал ему Анна: «Деву, которую он взял из храма Господня, он опорочил, окрал брак и не объявил сынам Израилевым». Тогда сказал священник: «Иосиф сделал это?» И сказал Анна книжник: «Пошли слуг и найдешь, что дева беременна» И пошли слуги и нашли, как он сказал, и привели ее вместе с Иосифом в судилище. Священник сказал: «Мария, что ты это сделала? Зачем ты уничижила душу свою и забыла о Господе Боге твоем, ты, воспитанная во святом святых, принимавшая пищу от руки ангела и слушавшая таинства из уст его? Что ты это сделала?» Она же, горько заплакав, сказала: «Жив Господь Бог мой, что я чиста пред Ним и мужа не знаю¹³⁶». Тогда сказал священник к Иосифу: «Что это ты сделал? Зачем ты обольстил такую деву, которую ангелы Божии питали во храме, как голубя, которая никогда не хотела знать мужа, и которая обучена была в законе Господнем? Если бы ты не сделал ей насилия, то и до сего времени она оставалась бы девою». Но Иосиф сказал: «Жив Бог мой, что я чист пред Ним и невинен¹³⁷». Тогда сказал священник: «Не прибегай ко лжи, а говори правду, ты окрал брак её, не объявил сынам Израилевым и не склонил главы своей под державную руку Господню, чтобы благословенно было семя твое (καὶ οὐκ ἔκλινας τὴν κεφαλήν σου ὑπὸ τὴν κραταιὰν χεῖραν ὅπως εὐλογηθῇ τὸ σπέρμα σου ¹³⁸)». Иосиф молчал, священник же продолжал: «Я напою вас священной водой обличения и грех ваш обнаружится перед очами вашими». Тогда собралось в храм множество народа. Иосифа позвали к жертвеннику и дали ему питие Господне (кто выпивал его со страхом, то на лице у него, при семикратном обхождении вокруг алтаря, появлялось какое-нибудь знамение). Иосиф выпил чашу без страха, семь раз обошел вокруг алтаря и не оказалось никакого знака на его лице. Тогда оправдали его все священники, и старейшины, и весь народ, говоря: «Блажен ты, что не открылось в тебе никакого греха». И призвав Марию, сказали ей: «Какое оправдание можешь ты принести? Потому что, лучше ли будет, если какое-либо знамение обличит плод твоего чрева? Мы одного только требуем от тебя, чтобы ты созналась, кто соблазнил тебя». Но Мария, без всякого смущения, сказала: «Господи Боже, Царю всяческих, ведущий тайное, если есть во мне какая-либо нечистота или грех, или даже поползновение к нему, то обличи меня перед лицом всего народа, чтобы я послужила примером обличения для всех». И, сказавши это, она с уверенностью подошла к алтарю Господню, выпила воду обличения, обошла семь раз вокруг алтаря, н не открылось в ней никакого порока. Тогда онемел весь народ от удивления, видя зачатое во чреве и не замечая никакого знака на лице её¹³⁹. Тогда пошли в народе разные толки. Одни говорили о святости девы, а другие обвиняли ее в чародействе. И сказал первосвященник: «Если Господь Бог не явил грехов ваших, то и я не осуждаю вас». И отпустил их¹⁴⁰. Когда теперь Мария увидела, что народ все еще подозревает её и не совсем верит в её невинность, то воззвала громким голосом, во услышание всех: «Жив Господь Адонаи, Господь воинств, пред лицом Которого я стою, что я никогда не знала мужа, и знает меня Тот, Кому с детства своего я посвятила сердце свое. С самого детства дала я обет пребывать в целости и чистоте пред Тем, Кто сотворил меня, я поклялась жить для Него одного без порока, доколе я буду жива, и я останусь без порока, пока пребуду в Нем». Тогда целовали ее все, обнимали колена её, прося ее простить их за злое подозрение. И весь народ, и священники, и все девы с ликованиями и радостью проводили ее в дом её, крича и говоря: «Благословенно имя Господне во веки, поскольку Он открыл святость твою пред всем народом Израилевым».

Если какой рассказ, то по преимуществу приведенный нами, очевидно, вымышлен самими псевдоевангелистами. Проследим развитие этого рассказа.

Невинность Марии подтверждена была свидетельством ангела, об этом свидетельстве знал только Иосиф. Сочинители приведенного нами апокрифического рассказа хорошо понимали, что этого всего было еще недостаточно, чтобы предохранить Марию от ложного подозрения народа. Естественно, что за польза, что один Иосиф убежден был в её невинности? Не он же один из народа должен был заметить, что Мария имеет во чреве своем? И так как она была только обручена еще, а не выдана в замужество, то трудно ли было заподозрить незаконность её зачатия? И не должна ли была, наконец, пасть вина на самого Иосифа, что он прежде свадьбы обокрал брак? Предвидя все это, авторы настоящего рассказа и придумали такого рода событие, которое должно было показать, что невинность Марии засвидетельствована пред всем народом небесным знамением. Сделать это было не легко. Нужно было рассказать, что слух о беременности Марии разнесся между всем народом и даже дошел до ушей тех (священников), на которых лежала обязанность охранять общественную нравственность. Священники должны были призвать к себе обвиненных, чтобы увериться, насколько основательны частным образом дошедшие до них слухи. Слух подтверждался. Чтобы обличить преступление, судьи прибегают к воде обличения, как к обыкновенному средству, при решении такого вопроса. Такого рода судом, естественно можно было уверить сомневающуюся толпу. Однако апокрифисты не довольствуются еще и водой обличения. Толпа не успокоилась и после священного знамения. Автор истории о рождении Марии еще раз выводит деву на защиту своей невинности, не замечая того, что своей искусственною аргументацией подрывает только доверие к себе, ибо во всяком случае вероятно, что народ больше полагался на божественное знамение, чем на уверение Марии, и что если он не поверил первому, то тем более не поверил бы ей, как подозреваемой в преступности. Что же касается до изображения толпы переговаривающейся между собой и затем до той торжественной процессии, с какой она сопровождает оправданную чету в её дом, то это уже столь явная фантазия писателя, что не стоит и останавливаться на ней. Остановимся лишь на некоторых частностях из рассказанного выше. Оба повествования вполне согласны в главных всех чертах и различаются только большим или меньшим количеством прикрас при его передаче. Так, протоевангелие говорит, что слух о беременности Марии разнесся чрез служителей храма, тогда как история о рождении Марии просто замечает, что «разнесся он между всем народом». Зато история о рождении Марии подробнее передает рассказ об испытании посредством воды обличения, тогда как протоевангелие упоминает о нем, как бы мимоходом. Самый обряд обличения представляется книгой Чисел. Именно, муж, подозревающий свою жену в нецеломудрии, приводил ее к священнику, а священник, чтобы узнать истину, давал ей при разных проклятиях и церемониях пить воду обличения, которая была смесью чистой воды с пеплом¹⁴¹. Если жена оказывалась виновной, то чрево её увеличивалось, если же она была невинна, то питьё нисколько не вредило её плоду и т.д. Здесь дело идет об одной жене. Если же такое действие суда было предписано для обличения только её одной, то апокрифические рассказчики, которые также применили его и к Иосифу, очевидно должны были заимствовать свои сведения о нем у каких-либо сторонних свидетелей. А такие сведения о суде посредством воды обличения и находятся у талмудистов, которые утверждали, что действию этой воды обличения должны были подвергаться одинаково жены и мужья¹⁴².

После исследования апокрифов о жизни Святой Девы, обратимся к апокрифическим сказаниям о жизни и деятельности самого Иисуса Христа.

В 309 г. александрийского летосчисления вышло повеление от кесаря Августа «переписать всю вселенную». Эта перепись была первая и случилась при Квирине, наместнике Сирии¹⁴³. Иосиф и Мария должны были записаться в своем отечественном городе Вифлееме.

Иосиф встал и сказал сам себе: «Сыновей своих я запишу. Что же буду делать с этой отроковицей? Как запишу я её? Женою своей? Стыжусь. Дочерью? Но все сыны израилевы знают, что она не дочь моя. Пусть же день Господень откроет волю Божию». И, оседлав осла, посадил её, взял сыновей своих и отправился в путь. Они прошли три мили, когда Иосиф обратился и увидел, что Мария плачет. Тогда он подумал: «Верно имеющееся в ней беспокоит её». И опять обратился Иосиф и увидел, что она смеется. Тогда он сказал ей: «Мария! Что это значит, что ты то плачешь, то смеешься»? И сказала Мария Иосифу: «Я вижу перед собой два народа: один плачущий, а другой радующийся и веселящийся»¹⁴⁴. Иосиф же ответил ей: «Сиди на ослице своей и не говори лишнего»¹⁴⁵. Когда же они приближались к Вифлеему, Мария сказала Иосифу: «Возьми меня с ослицы, ибо находящееся во мне побуждает меня идти». И он взял её с ослицы, и сказал ей: «Куда я поведу тебя и как прикрою стыд твой, ибо место пустынно»¹⁴⁶. Однако он нашел пещеру, близкую к гробнице Рахили, жены патриарха Иакова, которая была матерью Иосифа и Вениамина¹⁴⁷, в ней никогда не было света, но всегда был мрак, потому что дневной свет не мог проникать в нее. Иосиф ввел ее в пещеру, оставил с ней сыновей своих, а сам пошел отыскивать повивальную бабку в стране вифлеемской (Протоев., гл. 17). Лишь только Мария вошла в пещеру, как вся пещера озарилась, как бы в шестой час дня, светом, который не переставал светить ни днем, ни ночью, пока была в ней Мария. В пещере родила она младенца, которого тотчас же по его рождении окружили ангелы, и, поклоняясь, прославляли Его, говоря: «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение»¹⁴⁸. Между тем Иосиф ходил, отыскивая кормилицу. И посмотрел он на свод небесный, и увидел, что он стал неподвижен, и птицы небесные остановились в полете. Посмотрел он на землю, и увидел чашу, поставленную с пищей, и около неё работников возлежащих, которые подносили к устам своим пищу и не вкушали, обратив взоры к небу. Посмотрел он на овец, которые паслись по соседству, но и овцы стояли неподвижно, пастух поднял руку свою, чтобы погнать их, но рука его остановилась поднятой. Посмотрел он на поток реки и увидел, что уста волов прикасались к воде, но они не пили. Все в это мгновение было задержано в своем течении. И вот, навстречу ему вышла одна еврейская жена от горы, урожденная из Иерусалима, и сказала ему: «Человек, откуда ты»? И он сказал ей: «Я ищу жену (повивальную бабку) еврейку». И, отвечая, сказала она: «Ты из Израиля»? Он же сказал: «Да». И она спросила: «А кто такая, рождающая в пещере»? И он сказал: «Моя обручница (ἡ μεμνηστευμένη). И она сказала: «Не жена ли она твоя»? И он отвечал: «Это Мария, воспитавшаяся во святилище, во храме Господнем, и отданная мне по жребию в жену, но она не жена мне, и зачатое имеет от Святого Духа». И сказала ему бабка: «Правда ли это»? И он сказал: «Поди и посмотри». Тогда пошла с ним бабка. Когда же они подошли к пещере, светлое облако осенило её и наполнило таким великим светом, что глаза не могли выносить его. Бабка сказала: «Великое испытала душа моя сегодня, ибо глаза мои узрели чудное: родилось спасение Израилю». И спросила Марию: «Ты ли мать этого младенца»? И когда Мария госпожа подтвердила слова её, сказала: «Позволь мне прикоснуться к тебе (ut tangam te)». Прикоснувшись же, воззвала громким голосом: «Великий Господи, умилосердись надо мной, ибо я никогда не думала, чтобы груди девы могли наполниться молоком, чтобы дева родила младенца, не повредившего ложесн своей матери, чтобы у рождающей не обнаружилось никакого течения крови и никакой скорби при рождении. Дева зачала, дева родила, девою и осталась»¹⁴⁹. Тогда сказала Мария госпожа: «Нет подобного моему Сыну между детьми, нет и матери, подобной мне»¹⁵⁰. И вышла бабка из пещеры и, встретившись с Саломией¹⁵¹, сказала ей: «Саломия, Саломия! Новое таинство хочу я открыть тебе: родила дева, что неестественно по природе». И сказала Саломия: «Жив Господь Бог мой, я не поверю, что родила дева, если не вложу перста моего и не исследую естества её». И вошла (Саломия) и сказала Марии: «Позволь мне ощупать тебя, ибо между нами немалый спор произошел из-за тебя». Когда же «ἔβαλε τὸν δάκτυλον αὐτῆς εἰς τὴν φύσιν αὐτῆς, και ἠλάλαξε», то сказала: «Увы беззаконию моему и моему неверию! За то, что я дерзнула искушать живого Бога, рука моя сожигается огнем», и, преклонив колена свои пред Господом, молилась: «Боже отцов моих, вспомни обо мне, что я от семени Авраама, Исаака и Иакова, не покажи на мне примера сынам израилевым, но пощади меня ради бедных, ибо Ты знаешь, Господи, что всем бедным служила я во имя Твое, от Тебя одного ожидая милости». И вот предстал ей ангел Господень и сказал: «Саломия, Саломия, Господь услышал молитву твою, простри руку твою к младенцу и поклонись ему, и ты исцелишься, и будет тебе спасение и радость». Саломия подошла к Младенцу и поклонилась Ему, говоря: «Поклоняюсь Ему, ибо великий Царь родился во Израиле»! И тотчас же исцелилась Саломия и вышла из пещеры оправданной. Голос же (свыше) сказал ей: «Саломия, Саломия, не рассказывай того, что ты видела (чудесного), пока младенец не войдет в Иерусалим»¹⁵². Однако сейчас же пришли в пещеру пастухи, которые, видя, как ангелы посреди ночи пели гимн и восхваляли, и прославляли Бога Вышнего, Спасителя всех, также начали славить Бога. Так, пещера сделалась совершенно подобной малому храму, потому что все небесное и земное хвалило и прославляло Бога при рождении Господа Христа. А великая звезда, какой не видели (по величине) от сотворения мира, сияла над пещерой от утра до вечера. Самые пророки, бывшие в Иерусалиме, сказали, что эта звезда возвещает рождение Христа, который восстановит обетование Израилю и всем народам.

Святой евангелист Лука, описавши просто и безыскусно рождение Сына Божия, замечает, что при самом рождении, божественный Младенец положен был в яслях, так как для Него, Сына Человеческого, не оказалось места в гостинице (Лк.2:7). Псевдоевангелисты не удовлетворились этим рассказом. По их понятиям, Спасителю мира должно было служить на земле все, даже самое маловажное. Поэтому место рождения богорожденного Младенца становится храмом и вместилищем божества, озаряется необыкновенным светом, который вполне соответствует Его величию и славе, ангелы воспевают Его божественными песнями. Между тем, евангелист Лука ничего не говорит ни об озарении пещеры, ни о явлении в ней ангелов, а упоминает только, что ангел Господень явился пастухам вифлеемским, содержавшим ночную стражу у своего стада. По сказанию канонических евангелий Иисус Христос провел всю свою жизнь в уничижении, апокрифы, наоборот, самое Его уничижение представляют только кажущимся, так как свет Его небесного величия никогда не укрывался от глаз человеческих. Второстепенных обстоятельств евангелист совершенно не коснулся в своем повествовании о рождении Спасителя, так, по представлению псевдоевангелистов, он не выяснил, например, того обстоятельства, каким образом Иосиф допустил, что Мария родила своего первенца без пособия повивальной бабки. И вот сами они, внешне и чувственно изображая рождение Искупителя мира, носы лают Иосифа отыскивать её, эту бабку.

Рождение Спасителя должно было совершиться в пещере, так как места в гостинице не было. Такое сказание о рождении Иисуса Христа в пещере, опирающееся особенно на слова пророка Исаии: «Сей вселится въ высоцѣ пещерѣ камене крепкаго» (Ис.33:16), восходит уже ко второму столетию. О нем упоминает святой Иустин мученик в своем разговоре с Трифоном и многие другие отцы церкви¹⁵³. Есть и исторически свидетельства, что подобные пещеры служили местом пристанища вифлеемских стад. Сопоставляя свидетельство евангелиста Луки, что Спаситель положен был в яслях, с другими подобными историческими сказаниями, очень естественно выводит, что рождение Иисуса Христа совершилось действительно в пещере, но апокрифисты не удовольствовались подобным естественным выводом. Им не хотелось, чтобы Спаситель мира родился в обыкновенной пещере, посещаемой кем бы то ни было. В истории о рождении Марии говорится, что Иисус родился в подземной пещере (in spelunca subterranea), в которую никогда не проникал свет, а в 14-й главе замечается, что Мария только на третий день по рождении вышла из пещеры, вошла в хлев и положила своего первенца в ясли, следовательно, в пещере не было и яслей, так как её никто не посещал. Другие апокрифические повествования ничего не говорят об этом. Только протоевангелие повествует еще о нескольких замечательных явлениях в момент рождения Иисуса Христа. По его словам, в этот момент оцепенела вся природа: течение планет небесных остановилось, птицы с трепетом повисли в воздухе, полевые работники подносили к устам своим пищу и не вкушали, пастухи стояли неподвижно, поднявши руки к небу, волы прикасались устами своими к воде и не пили. Вообще, рождение Спасителя, как и смерть Его, сопровождалось, по представлению апокрифических писателей, многими неописанными в евангелиях знамениями и чудесами, которые разрастались потом еще более в апокрифических сказаниях последующих веков. Вот, например, некоторые из них. В момент рождения Спасителя явились в Испании три солнца на небе, которые мало-по-малу слились в одно и тем послужили символом троичности. В одном источнике близ Тибра, где теперь стоит церковь в честь Пресвятой Девы, вода, по позднейшим рассказам, мгновенно превратилась в масло или елей и в таком виде, в продолжение целого дня, вливалась в Тибр, выражая тем символ благодати и духа помазания, источаемых Христом. В момент рождения Иисуса Христа (а это было ночью) вся земля вдруг озарилась небесным светом, который, разливаясь повсюду, проник даже в самый ад чрез разверзающиеся расселины земли, так что исполнились слова пророка (Ис.9:2): «Люди, сидящие во тьме, увидели свет велий¹⁵⁴. Можно бы привести и еще многое множество подобных чудес, но, кажется, довольно и этих, чтобы видеть, какие чудовищные формы может принять суеверное стремление к чудесному.

Рождение Спасителя, как сверхъестественное, было безболезненно. Однако псевдоевангелисты сочли нужным вывести на сцену повивальную бабку. Они присудили ей засвидетельствовать безболезненное рождение Марии и сохранение ею девства. Свидетельство бабки тем более было важно, что она с неверием приступает к исследованию дела. Самое же исследование показало, «что груди Марии были полны молока и что, несмотря на рождение, печать девства её оказалась неповрежденной». Первое служит доказательством, что рождение действительно совершилось, потому что иначе груди не могли бы дать молока, а второе, что оно совершилось непорочно, вот почему бабка и говорит в конце своих исследований, что дева зачала, дева родила, девою и пребывает. Таким чувственным образом апокрифисты засвидетельствовали вселенский догмат о приснодевстве Божией Матери!

«На третий день по рождении Господа нашего Иисуса Христа, блаженнейшая Мария вышла из пещеры и, вошедши в хлев, положила младенца своего в яслях, причем вол и осел беспрестанно поклонялись ему. Тогда исполнилось реченное Исайей пророком: «Познал вол стяжавшего его и осел ясли господина своего». Тогда исполнилось, также, слово пророка Аввакума, сказавшего: «Посреде двою животных познан будешь». В этом месте Иосиф и Мария пробыли также три дня. На шестой день они пришли в Вифлеем, где прожили седьмой день. В восьмой же обрезали младенца по закону и дали ему имя Иисус, возвещенное ангелом еще прежде зачатия его во чреве¹⁵⁵. Одна старушка, еврейка, взяла крайнюю плоть младенца¹⁵⁶ и скрыла ее в сосуде нардового мира. Но у неё был сын, продавец благовонного мира, которому, передавая драгоценный сосуд, она сказала: «Не продавай этого сосуда с нардовым миром, если бы тебе предлагали за него 300 динариев». Это есть тот самый сосуд, который приобрела Мария грешница и помазала голову и ноги Господа нашего Иисуса Христа, осушив их волосами головы своей. По прошествии десяти дней, они пришли в Иерусалим, а в сороковой день по рождении поставили младенца пред Господом и принесли за него жертву, ибо по закону Моисееву всяк мужеский пол, разверзающий ложесна, свят Богу. И был в храме муж Божий, совершенный и праведный, по имени Симеон, имевший от роду сто двенадцать лет. Ему дано было обетование от Господа, что он не вкусит смерти, пока не увидит Христа Сына Божия во плоти. Когда Симеон увидел, что младенец, подобно светоносному столпу, сиял на руках своей обрадованной девы – матери, госпожи Марии, и что, как царя, окружали его ангелы и прославляли его, то воззвал громким голосом, говоря: «Бог посетил народ свой, и Господь исполнил обетование свое». И сейчас же поклонился ему. Потом взял младенца на свою одежду и, лобызая ноги его, сказал: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, потому что очи мои увидели спасение Твое, которое Ты уготовал пред всеми людьми, свет во откровение языков и славу народа Твоего, Израиля». Была также в храме Господнем Анна пророчица, дочь Фануила, от рода Асирова, жившая с своим мужем семь лет от девства своего, вдова лет восьмидесяти четырех. Она никогда не отходила от храма Господня, пребывая в посте и молитве. Анна также поклонилась младенцу и сказала: «В Тебе спасение миру».

Этот рассказ, вообще совершенно верный, разукрашен только в своих подробностях. Вымысел о крайней плоти Иисуса Христа, т.е. о том, как взяла ее к себе старая еврейка, от которой после она перешла к сыну её и к Марии Магдалине, легко мог придумать автор арабского евангелия детства, так как он очень любил приплетать к истории детства Иисуса Христа те предметы и личности, которые соприкасались с ним во время общественной Его жизни. Помазание Господа усвояется Марии, с именем грешницы. Очевидно, что это намек на ту грешницу, о которой упоминает в своем евангелии святой Лука (Лк.7:37). Из канонических же евангелий (Мк.14:5) составители апокрифов заимствовали и определение о цене нардового мира, потому что по евангелиям цена его определяется в 300 динариев, а здесь еврейка запрещает продавать его своему сыну даже за 300 динариев.

Рассказ о сретении младенца Иисуса праведным Симеоном буквально заимствован у евангелиста Луки. Впрочем, псевдоевангелисты в некоторых местах пополняют евангельское повествование. Так они определяют день, в который совершилось принесение младенца во храм, между тем как евангелист замечает только, что оно совершилось, когда исполнились дни очищения их по закону Моисееву, и проч., равным образом апокрифисты стараются точнее определить лета старца Симеона, тогда как святой Лука изображает его просто человеком, достигшим глубокой старости. Откуда история о рождении Марии насчитывает праведнику 112 лет, неизвестно. По вдохновению, как выражается святой евангелист, праведный Симеон идет в храм божий, и здесь, когда родители принесли младенца Иисуса, чтобы совершить над ним законный обряд, взял Его на руки, благословил Бога и проч., между тем по арабскому евангелию детства праведный Симеон узнал младенца Иисуса потому, что Он сиял подобно светоносному столпу и окружен был ангелами, как царь своими телохранителями. Рассказ о пророчице Анне вполне согласен с повествованием святого Луки (Лк.2:36–38).

«Случилось же, что, когда родился Господь Иисус в Вифлееме иудейском, во дни Ирода царя, пришли в Иерусалим волхвы от востока, как предсказал Зороастр, и тщательно разведывали у иудеев, говоря: «Где родившийся царь иудейский, ибо мы видели звезду его на востоке и пришли поклониться ему». Услышав это, Ирод царь встревожился, послал слуг своих за волхвами и первосвященниками и спрашивал книжников и учителей народа, где Христос должен родиться по писанию? Они отвечали ему: «В Вифлееме иудейском, ибо так написано»¹⁵⁷. И спросил волхвов: «Какое знамение видели вы о новорожденном Царе»? Волхвы отвечали: «Мы видели необыкновенную звезду, которая светом своим превосходила все звезды и затмевала их блеск, по ней мы узнали, что родился Царь в Израиле, и пришли поклониться ему». Тогда сказал Ирод: «Идите и разведайте о младенце, и когда найдете его, известите меня, чтобы и я мог поклониться ему». Они пошли. И вот звезда, которую они видели на востоке, шла перед ними, и когда они подошли к пещере, остановилась над пещерой¹⁵⁸. Они нашли младенца Иисуса на руках матери его Марии и поклонились ему. Потом раскрыли сокровища свои и одарили Марию и Иосифа многоценными дарами. Самому же Младенцу каждый из волхвов принес особый дар: один принес золото, другой ливан, а третий смирну. Тогда взяла Марии одну из пелён и подала её волхвам, и они взяли её от неё, как драгоценный подарок. Когда же они хотели возвратиться к Ироду царю, то ангел Господень, явившись во сне, возбранил им возвращаться к нему. Поэтому, снова поклонившись Младенцу с великой радостью, волхвы другим путем отошли во страну свою. В тот же час ангел Господень явился им в виде звезды, которая прежде сопровождала их на пути, за светом её они следовали как за своим путеводителем, пока опять не пришли в отечество свое. Пришли же к ним цари и князья их и спрашивали, что они видели и делали, как они путешествовали и возвратились назад, и что принесли с собой? Тогда они показали им ту самую пелену, которую дала им госпожа Мария. И вот они устроили праздник, воспламенили огонь, по обычаю поклонились пред ним и бросили пеленку в пламя, которое сейчас же охватило её. Когда же погас огонь, они извлекли пеленку совершенно целой, как будто огонь вовсе и не касался её. Тогда они лобызали ее, прикладывали к глазам и головам своим и говорили: «Это подлинно несомненная истина, ибо по истине чудно, что огонь не мог сжечь и уничтожить её». И взяли они эту пелену и с великим благоговением положили вместе с своими сокровищами. Между тем царь Ирод, увидев, что он осмеян волхвами, сильно разгневался и велел отыскивать их по всем дорогам, чтобы умертвить. Когда же не мог найти их, то послал в Вифлеем избить всех детей от двух лет и ниже, судя по времени, которое он выведал от волхвов»¹⁵⁹.

Рассказ о поклонении волхвов новорожденному Мессии, в главных своих чертах согласен с повествованием евангелиста Матфея (Мф.2:1). Что касается до отношения самых апокрифов между собой, то, прежде всего, надо заметить, что они разноречиво определяют время поклонения волхвов Иисусу Христу. История о рождении Марии, по кодексу Тишендорфа, рассказывает, что волхвы пришли в Иерусалим, transacto secundo anno, между тем по одному кодексу той же самой Истории о рождении Марии прибытие волхвов случилось через два дня после принесения младенца во храм, а по другому через тринадцать¹⁶⁰. Совершенно иначе это событие передается в Протоевангелии. О пришествии волхвов оно (21 гл.) повествует тотчас же после рассказа о самом рождении Марии в пещере, близ Вифлеема, и говорит, что восточные волхвы пришли в то время, когда Иосиф намеревался выйти (очевидно, из пещеры) в Иудею. Итак, по протоевангелию поклонение волхвов совершилось прежде принесения младенца во храм, а не после, как свидетельствует евангелие псевдоМатфея.

Пришествие с востока волхвов по евангелию детства предсказано было Зороастром. Зороастр, по свидетельству одного сочинения, ложно присваивающему его имя, считается учителем магов и учеником пророка Ильи. Он определил, будто бы, время чудесного рождения Иисуса Христа появлением на небе необыкновенной звезды в виде девы, и заповедал своим соотечественникам: под её водительством идти на восток и поклониться родившемуся Царю¹⁶¹. Местом рождения волхвов, согласно пророчеству псалма, обыкновенно считают Аравию (Пс.71:10, 15). Святой Иустин Мученик и блаженный Епифаний основывали свое мнение о происхождении волхвов из Аравии, главным образом, на изречении пророка Исайи, который, думали они, указывает на дары волхвов, когда говорит: «Вси отъ Савы пріидутъ, носяще злато, и Ливанъ принесутъ, и камень честенъ» (Ис.60:6). Впрочем, эти произведения природы так же легко можно было найти в Персии, как и в Аравии¹⁶². В некоторых ватиканских кодексах протоевангелия, снабженных весьма серьезными примечаниями, местом рождения волхвов прямо называется Персия¹⁶³. Канонические евангелия не определяют также – язычники или иудеи были эти волхвы, а апокриф, по крайней мере, евангелие детства, ясно называет их язычниками, когда говорит, что, по прибытии домой, они, по обыкновению своему, воздали поклонение огню. Далее, церковное предание считает этих волхвов царями, также на основании указания 71-го псалма. Апокрифы же не усвояют им царского достоинства: во-первых, они нигде не упомянули об этом достоинстве волхвов, во-вторых, Ирод обращается с ними не как с царями, а как с обыкновенными путешественниками, в-третьих, евангелие детства говорит: «И собрались к ним (по возвращении на родину) цари и князья», а эта заметка псевдоевангелия едва ли дает повод считать царями самих волхвов.

Волхвы узнали о рождении Мессии по явлению необыкновенной звезды, величественной, затмевающей своим блеском свет других планет. Такое описание величия и блеска звезды заставляло многих думать, что волхвы видели на небе ангела Божия, облеченного светоносным телом на подобие звезды¹⁶⁴. По той же причине автор арабского евангелия детства замечает, что волхвы возвратились домой в сопровождении ангела Божия, принявшего на себя вид звезды и проч.¹⁶⁵ Однако само протоевангелие, равно как и история о рождении Марии, подавшие многим повод к такому безосновательному мнению, прямо выражаются, что это была действительная звезда, хотя и больше и светоноснее других планет. Какого рода было это небесное явление – комета или сочетание планет – апокрифы не говорят. Можно заметить только, что в древности посредством светил, особенно посредством комет и созвездий, обыкновенно определяли рождение и день великих личностей. Что иудеи также поставляли небесные явления в связь с рождением Иисуса Христа, это легко можно объяснить из общеисторического направления того времени, а главное, из пророчества Валаама (Чис.24), которое общим верованием отцов относимо было к Мессии. Какую же услугу оказала волхвам эта звезда в качестве их путеводителя? В истории о рождении Марии ясно говорится, что звезда явилась волхвам на пути и предшествовала им, поэтому мы должны думать, что волхвы шли по течению звезды с востока к западу и пришли в Иерусалим. Из Иерусалима же они должны были идти в Вифлеем в юго-восточном направлении, поэтому они шли туда по звезде, которая совершала свое течение от востока, и пришли в Вифлеем, когда звезда стала прямо над пещерой, где был Младенец. Под водительством той же звезды или, лучше, самого ангела в её образе, арабское евангелие детства отправляет волхвов в обратный путь. Вероятно, автор псевдоевангелия догадался на этот раз, что по физическим законам звезды совершают свое течение только с востока на запад и потому вместо звезды путеводителем волхвов избрал ангела.

Вообще, рассматривая отношение апокрифических рассказов между собой, видим, что арабское евангелие детства особенно разноречит со всеми остальными псевдоевангелиями. Так, оно не упоминает о беседе Ирода с волхвами, хотя 9-й своей главой непременно предполагает её. Вопрошение книжников о месте рождения Мессии следует после рассказа о возвращении волхвов назад, в свое отечество. Сказку о подарке святой Марии и о том чуде, какое совершилось над её подарком по прибытии волхвов домой, также рассказывает одно только евангелие арабское. При этом оно еще больше противоречит каноническим евангелиям. История о рождении Марии весь рассказ о волхвах взяла из евангелия святого Матфея, сделавши только прибавку о дарах волхвов Иосифу и Марии. Протоевангелие Иакова во многом несогласно с евангелием Матфея и, главным образом, уклоняется от него в рассказе о звезде, сопутствовавшей волхвам, ибо по Матфею Ирод спрашивает: «О времени, когда волхвы увидели звезду»¹⁶⁶, а по протоевангелию: «О знамении явления её». Нужно, впрочем, сказать, что текст протоевангелия дает в этом случае довольно удачное объяснение неясно выраженному изречению святого евангелиста. Именно, евангелист не объясняет, почему, собственно, Ирод спрашивает о времени явления звезды, между тем как протоевангелие дает намек, что в это время он уже задумал избиение младенцев и хотел точнее определить возраст предназначенных к избиению. Равным образом протоевангелие говорит, что звезда, сопутствовавшая волхвам из Иерусалима до Вифлеема, остановилась над пещерой или вверху над пещерой (ἕως οὐ ῆλθον ἐν τῷ σπηλαίῳ, καὶ ἔστη ἐπὶ τὴν κεφαλὴν τοῦ σπηλαίου¹⁶⁷), между тем евангелист Матфей выразился только, что звезда стала над местом, где был младенец (Мф.2:9). Протоевангелие устраняет эту неопределенность и старается заменить слова евангелиста более точными выражениями, может быть, потому, что тогда уже мог возникнуть спор о месте пребывания святой Марии с своим Младенцем в то время, когда волхвы явились в Иудее.

После повествования о поклонении волхвов и избиении младенцев вифлеемских, история о рождении Марии и, особенно, арабское евангелие детства рассказывают историю путешествия святого семейства в Египет и бесчисленное множество самых странных чудес, совершенных младенцем Иисусом на пути в Египет и на обратном возвращении в Вифлеем. Мы приведем несколько из этих рассказов, без анализа их и пояснений, и то, потому только, что они дадут нам возможность ярче изобразить характер Иисуса Христа и Его деятельности по апокрифическим евангелиям. Вот эти рассказы.

«Во время бегства в Египет святое семейство хотело зайти в одну пещеру для отдохновения, как вдруг вышли из неё четыре дракона. Три отрока, бывшие с Иисусом, громко вскрикнули от ужаса. А младенец Иисус стал перед драконами и заставил их поклониться себе. Тогда исполнилось слово пророка Давида, говорящего: «Хвалите Господа от земли, драконы и все бездны»¹⁶⁸. Сам же младенец Иисус безбоязненно прогуливался перед ними. Но Мария и Иосиф очень боялись, чтобы как-нибудь драконы не повредили Ему. Тогда Иисус сказал им: «Не бойтесь и не думайте, что Я дитя, Я всегда был и есть совершен, поэтому необходимо, чтобы все звери лесные (дубравные) служили и повиновались Мне». Таким же образом поклонились святому семейству львы и леопарды и показывали ему путь в пустыне. Они шли вместе с волами, ослами и вьючными животными, и несли запасы Иосифа, не причиняя друг другу никакого вреда, волки шли посреди овец и овцы не боялись их. Тогда исполнилось реченное пророком: «Волки будут пастись с овцами, лев и вол будут есть вместе солому» (Ис.65:25)¹⁶⁹.

Высокое пальмовое дерево, плодов которого нельзя было достать, приклонило вершину свою к самым ногам святой Марии и, когда насытились все, приняло снова прежнее свое положение по одному слову Младенца. Из корня этого дерева, по тому же слову Иисуса, истекла свежая и приятная вода и утолила жажду святых путешественников. Ангел Господень, по воле Мессии-младенца, отложил одну пальмовую ветку и унес ее в рай Отца небесного, где она должна была доставить святым божиим такой же источник наслаждений, каким она была для святого семейства в пустыне¹⁷⁰. Когда путешественники, палимые зноем, утомились от пути, то Иисус так сократил им путь, что вместо 30 дней они шли до пределов Египта только один день. С радостью они вошли в один город (Сотиное), где стояло триста пятьдесят идолов той страны и остановились в гостинице, подле храма, все жители пришли в сильное движение, а идолы поверглись на землю и разбились так, как будто их и не существовало¹⁷¹. И исполнились слова пророка Исаии: «И потрясутся рукотворенные египетские от лица Его, и сердца их расслабнут в них». Тогда начальник города, Аффродизий, и все жрецы пошли к изображению (главного) идола и спрашивали его о причине такого движения в их стране. Идол отвечал: «Неведомый Бог пришел сюда, Бог истинный, кроме Него нет Бога, достойного божественного поклонения, ибо Он воистину Сын Божий». И в тот же час упал идол, разбился и исчез, а начальник города обратился ко всему войску своему и друзьям своим и сказал: «Если бы этот Младенец не был Бог, то наш идол не упал бы от взора Его»¹⁷². Так, своим падением он ясно засвидетельствовал, что Младенец есть Бог. И весь народ уверовал в Господа Бога чрез Христа¹⁷³.

Бесноватый сын жреца вошел в гостиницу и встретил там Иосифа и Марию. В то время, когда Мария мыла пелены Христа и сушила, этот бесноватый мальчик взял одну из них, положил на свою голову и исцелился. Злые духи тотчас же оставили его, вылетевши из его уст в виде ворон и змей. Отец бесноватого мальчика, увидевши его совершенно здоровым, обрадовался и воскликнул: «Вероятно, этот Отрок есть Сын Бога живого, сотворившего небо и землю: ибо когда Он пришел к нам, то все боги пали на землю и погибли от лица славы Его»¹⁷⁴.

Идя далее, Иосиф и Мария проходили мимо притона разбойников. Услышав шум, как бы от войска приближающегося царя, разбойники разбежались, оставив свою добычу и пленных. Пленные встали, разрешили друг другу цепи и хотели уйти с покинутыми сокровищами. «Где же царь, приближение которого разогнало разбойников?», спрашивали они мимо проходившее святое семейство. Иосиф отвечал: «Он идет между нами»¹⁷⁵.

В другом городе, куда пришли Иосиф и Мария, они встретили бесноватую женщину, которая ни в доме не жила, ни платья не носила на себе. Мария посмотрела на неё, и демон вышел из неё в виде юноши, взывая: «Горе мне от тебя, Мария, и от Сына твоего»¹⁷⁶.

На следующий день, вечером, пришли они в город, в котором праздновалась свадьба. По чарам сатаны, невеста оказалась немой. Увидев госпожу Марию с младенцем Иисусом на руках, простерла она свои руки к Господу Христу, взяла его к себе, крепко прижималась к нему, целовала много раз и исцелилась. И она воспела Богу хвалу и благодарение. Жители же города возрадовались такому знамению великой радостью, ибо они думали, что сошел к ним Бог и его ангелы¹⁷⁷.

Святое семейство остановилось переночевать в одном богатом городе, с большим народонаселением. В этом городе жила одна знаменитая женщина, на которую, когда она однажды пришла мыться на реку, напал змей-искуситель, обвился вокруг её тела и так нападал на неё каждую ночь. Она также исцелилась, как скоро блаженная Мария позволила ей прикоснуться к божественному Младенцу Своему и поцеловать Его. На другой день она вымыла Господа Иисуса благовонной водой и хранила эту воду у себя. Вскоре потом эта благовонная вода пригодилась для исцеления одной прокаженной девицы¹⁷⁸. Все изумляются при виде таких чудес и восклицают: «Нет никакого сомнения, что Иосиф и Мария и их Дитя суть Боги, потому что они не похожи на обыкновенных людей»¹⁷⁹. Далее, святое семейство встретило трех женщин, сестер, которые плакали по своем брате, разными чарами превращенном в мула. Мария посадила Иисуса на этого мула и сказала: «Сын мой, исцели этого несчастного Твоей великой силой». И тотчас превратился мул в прекрасного юношу и женился на той самой девушке (чего еще не достает для романа?), которая в чувстве благодарности за свое исцеление сопутствовала святому семейству в качестве няньки¹⁸⁰. Сестры же исцеленного обратились к Младенцу Иисусу и сказали: «Блаженна Матерь твоя, Иисусе, Спасителю мира, и блаженны очи сподобившихся видеть лице Твое»¹⁸¹.

В следующую ночь Иосиф и Мария проходили мимо шайки разбойников, атаманами разбойников были Тит и Думах¹⁸². Первый предлагал Думаху 40 драхм, если он пропустит с миром святое семейство. За такое высокое намерение святая Мария благословила Тита, а младенец Иисус сказал Марии, Своей Матери: «Через тридцать лет, Мать Моя, иудеи распнут Меня в Иерусалиме и этих двух разбойников со Мной. Тит будет висеть по правую сторону от Меня, а Думах по левую, и в тот день Тит войдет со Мною в рай» (гл. 23).

Пришедши в Мемфис, Иосиф и Мария посетили фараона и прожили в Египте три года, где Иисус творил еще много чудес, которые, по выражению псевдоевангелия, не записаны ни в евангелии детства, ни в евангелии совершенном, т. е. каноническом. Следующие чудеса совершены Иисусом во время возвращения Его из Египта в Вифлеем и в самом Вифлееме. Все они совершаются одной силой воды, которой омывала святая Мария тело Иисуса, и различных кусков его платья, служивших как бы амулетами против всего вредного. Так, от прикосновения к пелене Иисуса один мальчик остался невредим в раскаленной печи, а другой мгновенно исцелился, когда распростерся в колыбели Иисуса и покрылся его покрывалом¹⁸³.

Один бесноватый мальчик, в минуты припадков кусавший всех мимоходящих, однажды напал на самого Иисуса и укусил Его в правый бок так больно, что Иисус заплакал. И в тот же час сатана вышел из мальчика, в виде бешеной собаки. Этот несчастный, укусивший божественного Младенца, был Иуда Искариотский, а тот бок, который укусил Ему Иуда, иудеи пронзили копьем¹⁸⁴.

Далее следуют чудеса, относящиеся к отроческому возрасту Иисуса, которые являются столько же плодом силы, живущей в Нем, сколько и выражением сознания и воли. К такого рода чудесам относятся следующие. «Будучи 5-ти лет, Иисус играл со своими сверстниками подле одного ручья, все мальчики прогоняли воду из этого ручья и делали маленькие лужицы, наподобие пруда. Иисус стал на одно сухое место и сказал, чтобы оно сейчас же приняло вид пруда. Так и случилось. Он слепил также из мягкой глины 12 воробьев и расположил их по три – на всех четырех сторонах своего пруда. Дело было в субботу. Сын книжника Анны, раздраженный нарушением субботы, взял одну сухую ветвь и разбрызгал ею воду из пруда Иисуса. Тогда Иисус рассердился на него и сказал: «Безбожный и глупый человек! Что сделал тебе этот ручеек? За то, что ты сделал это, ты иссохнешь, как ветвь твоя, которой ты разбрызгал воду». И умер мальчик, а Иисус пошел в дом Иосифа¹⁸⁵.

В месяц адар собрались однажды мальчики, сверстники Иисуса, и в играх своих обращались с Ним как с царем. Так они постилали одежды свои по земле, на которой Он садился, и, подобно оруженосцам, окружали Его по правую и по левую сторону, всякого проходящего они заставляли кланяться царю своему. Случилось, что в это время несколько человек проносили около того места одного мальчика, ужаленного змеей. Иисус велел им снова отнести этого мальчика на то место, где он был укушен, приказал змее выползти из гнезда и извлечь яд, который она влила в его руку. Змея сделала это, и тотчас же лопнула и умерла по одному слову Иисуса. Исцеленный же мальчик был Симон Кананиит¹⁸⁶.

Однажды, когда Иисус во второй раз играл со своими сверстниками на кровле дома, один из мальчиков упал с кровли и тотчас же умер. Остальные мальчики разбежались, и Иисус остался один. Тогда родственники умершего начали обвинять Его, будто Он столкнул мальчика с кровли. Иисус сказал: «Не обличайте Меня в преступлении, в котором не можете обличить»¹⁸⁷, и тотчас обратился к мальчику, говоря: «Зенон (таково было имя мальчика), встань и скажи, Я ли толкнул тебя»? Умерший встал и сказал: «Нет, Господи, Ты не столкнул меня, а воскресил».

Особый класс рассказов составляют легенды, находящиеся в евангелии детства и в евангелии Фомы, об обучении Иисуса грамоте и беседе Его с книжниками в иерусалимском храме. Расскажем их несколько подробнее.

«Один учитель, по имени Закхей, приходит к Иосифу и говорит ему: «Ты имеешь разумного сына, почему бы тебе не отдать его мне поучиться грамоте? Я обучу его азбуке, с азбукой же я обучу его и всем наукам, особенно же почтению к старшим и любви к сверстникам». Иосиф согласился на его предложение и передал свой разговор с учителем Марии. Мария также изъявила свое согласие. И так они ведут Иисуса к учителю. Учитель сейчас же написал мальчику алфавит и рассказал ему все буквы от А до Ω с большой точностью и подробностью, затем заставил его повторить А. Когда же Иисус сказал: «А», учитель велел ему произнести букву Β, но Иисус возразил: «Скажи Мне прежде значение буквы А, и я произнесу тебе букву В». Когда же учитель угрожал побить его, то Иисус посмотрел на него и сказал: «Если ты не знаешь значения буквы А, то как же хочешь учить меня В? Лицемер, узнай сначала, что такое буква А, и тогда скажу тебе значение В». Затем Он начал предлагать учителю такие вопросы о букве А, на которые знаток науки не мог ответить. Потом (а все это было в присутствии многих слушателей) объяснил отрок Закхею значение А и сказал: «Послушай, учитель, какой смысл имеет первая буква и обрати внимание, что она составляется из линий, сходящихся и средней черты, которая, пересекая их вверху, объединяет их, так что линии А при тройственности однородны и при соподчиненности равномерны». Он рассказал также и объяснил, какие очертания имеют другие буквы, какие из них кривые и какие двойные, какие имеют точки и какие не имеют, почему одна буква предшествует другой, и многое другое, так что учитель никогда даже не слыхал ничего подобного и не читал ни в одной книге. Потом начал он раздельно и обстоятельно читать наизусть α, β, γ, δ – до конца алфавита. Но когда Закхей услышал от мальчика, до чего сложно начертание первой буквы, то устыдился и сказал присутствующим: «Увы мне, несчастному, я сам на себя навлек бесчестие, потому что сам же вызвался учить такого мальчика. Молю тебя, брат Иосиф, возьми Его назад, я не могу более выносить Его резкого взгляда, и Его суровой речи. Этот мальчик не какой-нибудь обыкновенный смертный (рожденный на земле), так как Он может даже повелевать огнем, я думаю, что Он родился прежде Ноя и прежде сотворения мира. Какое чрево носило Его и какие сосцы питали Его, я не знаю. Увы мне, друг мой, успокой меня, я не могу прийти в себя. Я сам вовлек себя в обман, трижды несчастный. Я думал найти себе ученика, и сам оказался Его учеником. Друзья! Стыжусь, что я, старик, посрамлен мальчиком, лучше бы мне лишиться головы и умереть, вот что наделал мне этот мальчик, ибо с этого времени я не могу смотреть Ему прямо в лицо. Если заговорят все, что я побежден маленьким мальчиком, то чем я буду оправдываться! Что я скажу о том, что говорил Он мне о начертании первой буквы? Я не знаю этого, друзья мои, потому что не понимаю тут ровно ничего, ни начала, ни конца. Поэтому снова прошу тебя, Иосиф, возьми Его домой: Он есть нечто великое: или Бог, или ангел, или я уж и не знаю что такое»¹⁸⁸.

Вопрос о том, обучался ли Иисус Христос книжному учению или нет, естественно вытекал из догматического представления о Его личности. Как божественная личность, Иисус Христос не нуждался в человеческом образовании, но, как человек, подчиняющийся обыкновенным условиям развития (Иисус же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, Лк.2:40), мог и должен был, по обычаю раввинов, заниматься наукой¹⁸⁹. Можно допустить, что при обучении только обнаружились необыкновенные способности Иисуса, а это и подало повод ко множеству подобных приведенному нами рассказов.

Образование детей небогатого класса иудеев, к которому принадлежал по своему рождению и Иисус Христос, состояло только в обучении чтению (и редко письму), с прибавлением самых кратких сведений из закона Моисеева, из истории народа Божия. Поэтому очень естественно, если учитель начинает учить Иисуса с азбуки¹⁹⁰.

Что касается до аллегорического толкования букв алфавита, то это нисколько не удивительно, если мы припомним, что раввины очень любили изощрять свое искусство над аллегорическим толкованием не только целых букв, но и отдельных их линий¹⁹¹. Мы знаем также один пример, взятый Тишендорфом из записок одного путешественника по Персии, следующего символического толкования Иисусом первой буквы армянского алфавита: «Когда Иисус пришел в школу выучить буквы, и учитель хотел объяснить ему букву А, то он остановил учителя и сказал: «Объясни мне сначала, почему первая буква алфавита получила такое очертание?» Когда же учитель назвал его маленьким болтуном, то Иисус отвечал ему, что Он до тех пор не произнесет ему первой буквы, пока учитель не объяснит ему заданного Им вопроса. Учитель рассердился. Тогда Иисус сказал: «Послушай же, Я научу тебя: первая буква алфавита составлена из трех перпендикулярных линий на одной диаметральной (армянское А пишется сходно с очертанием русской буквы Ш), чтобы все знали, что начало всех вещей есть единое существо в трех лицах»¹⁹².

Итак, если обычай давать символическое значение буквам алфавита был распространен, то ясно, почему апокрифический писатель хотел употребить подобного же рода аллегорию в своем рассказе. Он хотел своей собственной аллегории придать больше значения, усвоив ее самому Христу. Эту аллегорию мы находим только в евангелии Фомы. Евангелие детства арабское и евангелие марконитов, о котором упоминает святой Ириней в своем сочинении против ересей¹⁹³, рассказывают только о самом обучении Иисуса, но не говорят об аллегорическом объяснении алфавита. Поэтому можно думать, что встречающееся в апокрифическом евангелии Фомы аллегорическое объяснение буквы А принадлежит позднейшему времени, или, по крайней мере, потерпело поправку православной руки, так как оно, очевидно, заключает в себе своеобразное изложение православного учения о Святой Троице. Тишендорф читает это место так: ἄκουε, διδάσκαλε, τὴν τοῦ πρώτου στοιχείου τάξιν, καὶ πρόσχες ὧδε, πῶς ἔχει κανόνας, καὶ μεσαχαρακτῆρα, οὓς ὁρᾶς ξυνοὺς διαβαίνοντα, συναγομένους: ὕψους μὲν αὐτοὺς πορεύοντος, πάλιν δὲ κεφαλαιοῦντος, τρισήμους, ὁμογενεῖς, ὑπάρχους δὲ, ὑποστάτους, ἰσομέτρους· κανόνας ἔχεις τοῦ Α… То есть: «Послушай, учитель, какой смысл имеет первая буква, и обрати внимание, что она составляется из сходящихся линий и средней черты, которая, пересекая их вверху, объединяет их, так что линии А при тройственности однородны и при соподчиненности равномерны». Не трудно догадаться, что позднейший исправитель книги в греческом начертании буквы А хотел указать символическое изображение Святой Троицы. Среднюю черту этой буквы он приравнивает к понятию о Боге Отце, а две остальные линии к ипостасям Сына и Св. Духа, не опустив при этом православно заметить, что все три линии единой буквы однородны, как лица Св. Троицы единосущны, и все равномерны, т.о. равночестны¹⁹⁴.

Беседа Иисуса Христа с книжниками и фарисеями в храме иерусалимском имеет себе параллельное повествование у евангелиста Луки (Лк.2:42–46), но, как и следовало ожидать, обставлена разными баснями и прибавками. Тогда как евангелист Лука замечает только, что Иисус слушал и вопрошал в иерусалимском храме учителей, евангелие детства с большими подробностями распространяется о том, о каких предметах рассуждал Иисус с иудейскими учеными, и рассказывает, что он рассуждал с ними о всех науках, «священных и гражданских». Сначала нужно показать, что Иисус Христос знал священное писание; псевдоевангелист сейчас же замечает: «И Он объяснял им (учителям иудейским) и закон, и заповеди, и повеления, и тайны, которые содержатся в книгах пророческих». Астрономия, получившая свое начало от арабов, также обратила на себя внимание беседующих, и вот Иисус в ней, как и в других науках, также оказывается великим знатоком и учителем. «Он объяснил учителю астрономии, вопрошавшему Его, число сфер и тел небесных, их свойства и направления, их взаимное отношение, их движение и уклонение, и многое другое, чего никогда не мог понять человеческий разум». Наконец Иисус, духовный врач, должен был знать и медицину. Является учитель врачебной науки и экзаменует его. «Иисус же объяснил ему всё физическое и метафизическое, все пренебесное и подземное, свойства тел и их составные части, свойства членов, костей, жил, артерий и нервов, определил, что такое темпераменты, показал влияние души на тело, сущность чувствований, свойств души, объяснил происхождение речи, гнева, страсти и т.п., так что удивленный учитель встал и сказал: «Господи, отселе я хочу быть учеником Твоим и рабом»¹⁹⁵.

Беседой Иисуса Христа с иудейскими учеными апокрифы оканчивают свои рассказы о Его детстве и, оставив в стороне общественную Его деятельность, переходят прямо к истории Его страданий.

История страданий Иисуса Христа изображается в Актах Пилата. Одни из ученых говорят, что эти акты никак не могут восполнять канонических повествований о страдании Спасителя, а другие, как, например, Тило, доказывают, наоборот, будто псевдоНикодим лучше канонических писателей изложил историю осуждения Иисуса. Похвала, очевидно, преувеличенная. Впрочем, так как в самых рассказах канонических евангелий многое опущено из истории страданий Спасителя, а иное слегка только намечено, то Акты Пилата, по справедливости, могут иметь некоторое значение при их изъяснении. До некоторой степени они могут быть выражением истинно древнего предания, как памятник, ранее половины второго столетия и уже во времена святого Иустина пользовавшийся значительным авторитетом. Итак, не пренебрегая вовсе Актами Пилата и не преувеличивая значения их, мы постараемся, на основании их, тщательно рассмотреть и осветить те важные события немногих дней божественного Страдальца, которые в божественном домостроительстве были предопределены для вечного спасения человеческого рода.

«Анна, Каиафа, Симеон, Дафаис, Гамалиил, Иуда, Девий, Неодолим, Александр¹⁹⁶, Иаир и другие иудеи пришли к Пилату и обвиняли Иисуса во многих злодеяниях, говоря: «Мы знаем, что Он сын плотника Иосифа от Марии, а Он называет себя Сыном Божиим и Царем. Он оскверняет субботу и хочет разорить законы отцов наших, ибо мы имеем закон не нарушать субботы, а Он исцелял в этот день хромых, расслабленных, слепых, прокаженных и бесноватых силой чародейства. Он чародей, именем веельзевула, князя бесовского, Он изгоняет демонов и все Ему покоряется». Пилат сказал им: «Злой дух не может изгонять демонов: такая власть принадлежит одному богу Эскулапу».

Иудеи говорят Пилату: «Просим твое величие: призови Его в судилище и допроси Его». Пилат же обратился к ним и сказал, «Скажите мне, как же я, игемон, буду производить следствие о царе?» Они сказали ему: «Мы не говорим, что Он царь, а что Он сам называет себя Царем». Тогда Пилат призвал своего посла и сказал ему: «Приведи сюда Иисуса с честью». Посол отправился и, узнавши Иисуса, поклонился Ему, взял плащ с руки своей, разостлал его по земле и сказал, Иисусу: «Господи, приди сюда и пойди, тебя зовет игемон». Иудеи же, увидевши, что делает посол, закричали Пилату, говоря: «Почему ты приказал позвать Его через посла, а не через глашатая (ὑπὸ πραίκωνος), ибо посол, увидевши Его, поклонился Ему, распростер одежду свою по земле и следовал за Ним, как за царем».

Пилат позвал к себе посла и сказал: «Зачем ты сделал это?» Посол отвечал ему: «Когда ты посылал меня в Иерусалим к Александру, то я видел Его сидящим на осле и слышал, как дети еврейские с ветвями в руках взывали к Нему: «Осанна, благословен Грядый», а некоторые постилали одежды свои по дороге и кричали: «Осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне».

Иудеи кричат, говоря послу: «Дети еврейские взывали по-еврейски, как же ты, эллин, понял по-еврейски?» Посол отвечал: «Я спросил одного из евреев, что такое кричат они, и тот объяснил мне». Тогда спросил Пилат иудеев: «Как же взывали дети по-еврейски?» И они отвечали: «Осанна». Пилат спросил: «А что означает осанна и все прочее?» Иудеи отвечали: «Хвала Тебе в вышних, грядущему во имя Господне». Тогда сказал им Пилат: «Если истинны слова детей взывающих, то в чем же виноват посол?» Они же молчали. Игемон сказал послу: «Иди и приведи Его сюда (как тебе покажется лучше)». Посол пошел, опять постлал одежду свою и сказал Иисусу: «Господи войди, игемон зовет Тебя».

Когда же входил Иисус, а знаменосцы держали знамена, то наклонились изображения знамен и поклонились Ему. Тогда иудеи, увидев, как наклонились знамена и поклонились Иисусу, еще больше вознегодовали на знаменосцев. А Пилат сказал им: «Ужели вас не удивляет то, что изображения знамен склонились и поклонились Иисусу?» Иудеи отвечали: «Мы видели, как знаменосцы наклонили их и преклонили их пред Ним». Тогда игемон позвал знаменосцев и сказал им: «Что вы сделали?» И они сказали ему: «Мы эллины, что же нам за нужда поклоняться Ему? Но в то время, как мы держали знамена, они сами наклонились и поклонились Ему».

Тогда Пилат сказал старейшинам иудейским и начальникам синагоги: «Изберите мужей сильных и крепких, пусть они держат знамена, тогда мы посмотрим, наклонятся ли знамена сами собой». И избрали старейшины иудейские двенадцать мужей сильных и крепких и заставили их по шести держать знамена, поставив перед троном игемона. Потом Пилат сказал послу: «Выведи Иисуса из претории и введи Его опять, как ты захочешь». И вывели Иисуса из претории. Пилат же, обратившись к державшим знамена, сказал: «Клянусь здоровьем кесаря, что я отсеку вам головы, если знамена опять преклонятся пред Иисусом». И, изрекши такой приговор, приказал привести Иисуса во второй раз. Посол постлал сначала одежду свою и усердно просил Иисуса идти по ней до игемона. И Иисус стал на нее и пошел. Когда же Он вошел, то знамена снова наклонились и поклонились Ему.

Верховный синедрион, не считая себя безусловным судьёй в деле Иисуса, так как главное обвинение против Него состояло в оскорблении царского величества, передал Его римскому игемону Пилату.

Пилат благосклонен к Иисусу. Исцеление больных и изгнание демонов он усвояет не диавольской, а божественной силе. Он дозволяет послу обращаться с Иисусом с честью, хотя совершенно не признает за ним царского достоинства. Он оказывает Иисусу особенное внимание, посылая за Ним к допросу не служителей судебных, не глашатаев, а посла, а эта честь усвоялась только великим людям¹⁹⁷, он не наказывает посла за то, что тот постилал одежды под ноги Его, что было также выражением глубокого благоговения и почитания, он удивляется склонению знамен и решается наказать неверие иудеев при виде такого чудесного события. С другой стороны, иудеи поставлены в затруднение: они не знают, что делать и что отвечать Пилату, особенно, когда посол сказал, что недавно сами они встречали Иисуса радостными криками: «Осанна», наконец они лично должны были испытать силу и действительность чуда склонения знамен перед Иисусом и т.п.

В чем же, собственно, иудеи обвиняли Иисуса Христа? Евангелисты Матфей и Марк не дают на это ясного ответа¹⁹⁸. Из кратких слов евангелиста Иоанна «Какую речь приносите на человека сего?» (Ин.18:29) можно вывести только такого рода замечание, что, по словам иудеев, они, наверное, не предали бы ему этого Человека, если бы Он не сделал ничего худого. Всех определённее по этому случаю выражается евангелист Лука. Обвинители, по его евангелию, говорят Пилату: «Сего обретохом развращающа язык наш, и возбраняюща кесареви дань даяти, глаголюща себе Христа царя быти» (Лк.23:2). С этим свидетельством святого евангелиста совершенно согласен приведенный нами рассказ актов Пилата. Но акты прибавляют еще новую черту к обвинению Иисуса: ибо иудеи, по их словам, обвиняли Его не только за то одно, что Он называть себя Сыном Божиим и царем, но и за то еще, что нарушал субботу, исцеляя в тот день больных, ἀπὸ κακῶν πράξεων. Что иудеи обвиняли Иисуса Христа в нарушении субботы, это очень естественно можно заключать, как из слов евангелиста Иоанна¹⁹⁹, так и из других сочинений, приписываемых Пилату, где иудеи ясно обвиняют Иисуса как чародея и разорителя субботы²⁰⁰.

Пилат испугался, увидев это (поклонение знамен), и хотел встать со своего места. Но не успел еще подумать об этом, как жена прислала к нему сказать: «Не делай ничего Праведнику тому, потому что я много пострадала за Него эту ночь». Пилат призвал к себе иудеев и сказал: «Вы знаете, что жена моя богобоязненна и даже иудействует с вами (καὶ μᾶλλον ἰουδαείζει σὺν ὑμῖν). Говорят ему: «Да, мы знаем это». Пилат продолжал: «Вот, жена моя прислала сказать мне, чтобы я ничего не делал этому Праведнику, так как она много страдала за Него в эту ночь». Иудеи отвечали Пилату: «А разве мы не говорили тебе, что Он чародей, вот и к жене твоей Он послал духа сновидений».

Тогда Пилат позвал Иисуса и сказал Ему: «Слышишь, как они свидетельствуют против Тебя? Что же Ты ничего не отвечаешь?» Иисус сказал: «Если бы они не имели власти, то ничего не говорили бы: ибо всякий имеет право говорить доброе или худое, они сами увидят это».

Старейшины же иудейские отвечали ему: «Что мы увидим? Прежде всего то, что Ты родился от блудницы, что после того твое рождение было причиной избиения младенцев в Вифлееме, что, наконец, отец твой Иосиф и мать твоя Мария убежали в Египет, не находя себе приюта между народом».

Тогда выступили некоторые благоразумнейшие из иудеев и сказали: «Мы отвергаем, что Он родился от блудницы, ибо знаем, что Мария была обручена Иосифу и что Он родился не в прелюбодеянии». Тогда сказал Пилат иудеям, которые показывали, что Он от блудницы: «Показание ваше ложно, потому что было обручение, как свидетельствуют ваши соплеменники». Анна и Каиафа говорят Пилату: «Толпа кричит, и ты не веришь, что Он от прелюбодеяния, а это прозелиты и ученики Его». Тогда позвал Пилат Анну и Kaиафу и спросил их: «Что такое прозелиты»? Они отвечали: «Эллины по рождению, перешедшие в иудейство». На это сказали иудеи, которые утверждали, что Он родился не от блудницы, и именно: Лазарь, Астерий, Аптоний, Иаков, Амний, Сира, Самуил, Исаак, Финеес, Крисп, Агриппа и Иуда: «Нет, мы не прозелиты, а иудеи, и говорим истину, потому что сами присутствовали при обручении Иосифа и Марии».

Пилат подозвал к себе этих двенадцать, которые свидетельствовали, что Он не от блудодеяния, и сказал: «Заклинаю вас здоровьем кесаря: правда ли то, что Он родился не от блудницы»? «По закону грешно употреблять клятву, – отвечали они, – однако теперь соглашаемся на нее и сами себя осуждаем на смерть, если лжем». Тогда Пилат сказал Анне и Каиафе: «Что же вы ничего не отвечаете»? И они сказали: «Ты веришь этим двенадцати, что Он родился не от блудницы, всем же прочим, которые кричат, что от блудницы Он и чародей, и что Сыном Божиим и Царем называет себя – не веришь».

И повелел Пилат выйти всей толпе и Иисусу, кроме двенадцати, которые говорили, что Он по закону рожден, и сказал им: «Ради чего они хотят умертвить Его»? Те отвечали: «По ревности, потому что Он исцеляет в субботу». И опять спросил их: «Ради этого только доброго дела хотят умертвить Его»? Отвечали ему: «Да».

Святой евангелист Матфей как бы мимоходом заметил о сне жены Пилата и, по-видимому, не придавал ему никакого значения, потому что после Пилат ни разу не упоминает о нем иудеям. Между тем Пилат должен был воспользоваться им, как одним из средств к оправданию Иисуса в глазах врагов Его. Иначе нет цели упоминать о нем. Вот почему кажется, что в Актах Пилата дело передано несколько подробнее, чем евангелистом. Сон жены Пилата, особенно, если правда, что она была богобоязненна и иудействовала, очень естествен, нет также ничего удивительного в том, что, по свидетельству псевдоевангелия, она рассказала его своему мужу. Правда, Тило отвергал весь этот рассказ и представлял странным, чтобы жена Пилата с ведома своего мужа была расположена к иудейским обычаям. Но странного нет ничего. Вследствие индифферентизма в религиозных вопросах, Пилат мог позволить жене своей свободно держаться личных её верований и поэтому очень может быть, что она была прозелиткой врат.

Иудеи объяснили сон правительницы чародейством Иисуса. Это замечание, что иудеи усвоили чудодейственную силу Иисуса Христа князю бесовскому, встречается и в канонических евангелиях²⁰¹. Обвинение же, что сон её есть следствие чародейства, вытекало уже из частного представления иудеев, по которому веельзевул, в видах достижения своих целей, обыкновенно посылает людям сновидения через своих демонов, а эти демоны, в свою очередь, являются обыкновенными помощниками чародеев. Иисус Христос не считает нужным опровергать клеветы иудеев и своим молчанием вызывает еще новые упреки с их стороны, так что иудеи называют Его сыном прелюбодеяния. О таком злословии иудеев нет ни одного свидетельства от первого столетия, очевидно, что оно навязано обвинителям Иисуса самим псевдоевангелистом. Правда, Цельс у Оригена (1, 28 и 32) высказывал подобную хулу на Иисуса Христа, но ниоткуда не видно, чтобы эта клевета была современна Иисусу Христу и Его апостолам.

Некоторые более добросовестные из иудеев с клятвой свидетельствуют, что такое обвинение на Иисуса Христа ложно и возведено по ревности²⁰², ибо они сами присутствовали при обручении Иосифа и Марии. Этого было слишком достаточно для опровержения клеветы врагов Иисуса, потому что по иудейскому закону²⁰³ жених, по своем обручении, пользовался уже правами мужа в отношении к невесте, хотя, обыкновенно, и проходило еще несколько времени прежде, чем он вводил ее в дом свой.

«Во гневе вышел Пилат из претории и сказал иудеям: «С солнце – свидетель, что я не нахожу никакой вины в этом человеке». Иудеи ответили и сказали игемону: «Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе». Пилат сказал им: «Возьмите Его вы и по закону вашему судите Его». Иудеи же отвечали: «Нам не позволено предавать смерти никого». «Итак, – сказал Пилат, – вам не позволено убивать, а мне?»

«И пошел опять в преторию, позвал к себе Иисуса и сказал ему: «Царь ли Ты иудейский»? Иисус отвечал ему: «От себя ли ты говоришь сие, или другие сказали тебе обо Мне»? Пилат сказал: «Разве я иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне, что же Ты сделал»? Иисус отвечал: «Царство Мое не от мира сего, если бы от мира сего было царство Мое, то слуги Мои боролись бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям, но царство Мое не от мира сего». Пилата сказал Ему: «Итак Ты царь»? Иисус отвечал: «Ты говоришь, что Я Царь, Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине, и всякий, кто от истины, слушает гласа Моего». Пилат сказал Ему: «Что есть истина?» Иисус отвечал: «Истина c неба». Пилат сказал: «Итак, на земле нет истины»? Иисус отвечал: «Я истина, и ты видишь, как истина осуждается властителями мира».

«И, оставивши Иисуса, Пилат вышел из претории к иудеям и сказал им: «Я никакой вины не нахожу в Нем». Иудеи отвечали: «Он сказал, что может разрушить храм сей и в три дня опять создать его». Пилат сказал: «Какой храм»? Иудеи отвечали: «Храм, который строил Соломон сорок шесть лет. Этот храм Он обещается разрушить и опять построить в три дня». Пилат сказал: «Неповинен в крови Праведника сего, вы увидите». Иудеи отвечали: «Кровь Его на нас и на чадах наших».

Тогда Пилат позвал старейшин, священников и левитов, и тайно сказал им: «Не убивайте Его, потому что все, в чем вы обвиняете Его, не заслуживает смерти, а вы обвиняете Его за исцеления и за нарушение субботы». Старейшины, священники и левиты возразили Пилату: «Если кто злословит кесари, то достоин ли тот смерти, или нет»? Пилат сказал: «Достоин смерти». «Если же злословящий кесаря, – сказали иудеи, – достоин смерти, то этот еще более, потому что он злословит самого Бога».

После этого Пилат велел выйти иудеям из претории и, призвавши Иисуса, сказал Ему: «Что делать с Тобой?» Иисус отвечал: «Как дано тебе». Пилат спросил: «Как же дано мне?» Иисус отвечал: «Моисей и пророки предсказывали о Моей смерти и воскресении». Иудеи же, которые подсматривали и подслушивали слова Его, закричали Пилату: «Может ли что быть больше этого богохульства»? Пилат сказал: «Если это богохульство, то возьмите Его вы, ведите в синагогу свою и по закону вашему судите Его». Иудеи отвечали: «Наш закон повелевает, что если человек согрешит против человека, то он достоин сорока ударов без одного, если же богохульствует, то должен быть побит камнями». Пилат сказал: «Возьмите же Его вы и наказывайте Его, как хотите». Иудеи продолжали: «Мы хотим, чтобы он был распят». Пилат сказал: «Он не заслуживает распятия».

Посмотревши же на стоящую толпу иудеев и увидев, что многие из иудеев плачут²⁰⁴, Пилат сказал: «Не весь народ желает смерти Его». Старейшины иудейские отвечали: «Для того собрался и весь народ, чтобы он умер». Пилат сказал иудеям: «За что же должен Он умереть»? Иудеи отвечали: «За то, что Он назвал себя Сыном Божиим и Царем».

Всю третью главу своего псевдоевангелия автор заимствовал у святого Иоанна (Ин.18:28) и, как кажется, старался пояснить его. Пилат, по замечанию Иоанна, отклоняя от себя осуждение Иисуса Христа, говорит иудеям: «Возьмите Его вы и по закону вашему судите Его».

После того, как иудеи отказались судить Иисуса по своему полномочию, Пилат снова призывает Его к себе и беседует с Ним. По Актам, Пилат предлагает Иисусу те же вопросы, как и у евангелиста Иоанна, только на вопрос «Что есть истина?», который у евангелиста оставлен без ответа, Христос отвечает: «Истина с неба». Пилат спросил: «Итак, на земле нет истины»? Иисус сказал: «Я истина, и ты видишь, как она судится имеющими власть на земле». Ответ, очевидно, прибавленный самим псевдоевангелистом, не понимавшим смысла слов Пилата.

Все прочее есть только простой подбор разных мест евангельских повествований. Прежде всего, обвинение в разрушении и созидании храма в три дня взято у евангелистов Матвея (Мф.26:61) и Марка (Мк.14:58) с тем только различием, что евангелистами оно отнесено к первому допросу Иисуса Христа перед Каиафой. Далее, по евангельскому повествованию²⁰⁵, сейчас же следует отпущение Вараввы, а по апокрифу (ср. 4 гл.) беседа Пилата с иудеями и с Иисусом. Разговор судьи с Иисусом есть не больше, как подражание тому, что говорится у Иоанна: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Ин.19:11), а, впрочем, также имеет прибавку, которая ясно указывает на обстоятельство, случившееся уже при допросе Каиафы²⁰⁶.

От 5–8 глав мы встречаем один эпизод, как вставку сравнительно с каноническими евангелиями, где говорится о приверженцах Иисуса, решившихся защищать Его, невинно осужденного перед Пилатом. Ученый Тило приводит по этому случаю весьма много свидетельств, что как римляне, так и сами иудеи, обыкновенно, дозволяли друзьям защищать честь обвиненного прежде, чем изрекался обвинительный приговор (prius quam reus daretur ad supplicium)²⁰⁷. Впрочем, сам же он отвергает применение этого обычая в отношении к суду над Иисусом и говорит, что всем своим рассказом о защитниках Иисуса псевдоевангелист хотел выразить только ту мысль, что иудеи сами видели очевидную невинность и достоинство Мессии. В самом деле, евангелисты вовсе не упоминают об этом событии, хотя псевдоевангелист и мог придумать его, применяясь к некоторым их выражениям. Именно, если евангелисты замечают, что при кресте Иисуса Христа было много друзей Его и родных, которые не оставляли Его, подвергшегося такой позорной казни, то что же удивительного, что они присутствовали и на суде Его пред Пилатом? Никодим первый мог быть защитником Иисуса пред правителем, и это легко было вообразить. Он был тайным учеником Иисуса вместе с Иосифом Аримафейским, он заботился о Его погребении, он защищал Его пред синедрионом (Ин.7:50). Как лицо, занимающее почетное место в синедрионе, он мог представить достаточно убедительные доказательства в пользу невинно обвиненного. Так все это думалось апокрифическому сочинителю, и потому он вложил в уста Никодима целую защитительную речь, вполне сообразную с тем, что известно о Никодиме по евангелию. Очень удачно псевдоевангелист ставит свой эпизод в связь со всем ходом своего повествования. Пилат высказал догадку, что не весь народ, присутствующий при допросе, желает смерти Иисуса. Между тем первосвященники ссылаются на суд всей толпы и говорят, что все присутствующие для того и явились, чтобы осудить Его. Приверженцы Иисуса молчали до времени и не принимали участия в общем движении, хотя совесть и говорила им, что они должны защитить своего Благодетеля. Наконец, из среды их выходит Никодим. Он ведет свою речь об Иисусе точно таким же образом, как позднее рассуждал Гамалиил, защищая апостолов. Вот самый текст беседы его с игемоном.

«Я говорил старейшинам, священникам и левитам, и всему народу иудейскому в синагоге: «Чего вы ищете на этом Человеке? Он творит много знамений и чудес, каких никто не сотворил и не сотворит. Отпустите же Его и не делайте Ему никакого зла. Если знамения, какие Он творит, от Бога, то они устоят, если же от людей, то разрушатся, ибо и Моисей, посланный в Египет по повелению Божию, сотворил много знамений пред Фараоном, царем египетским. Были там волхвы, слуги Фараона, Линий и Ямврий, сотворили и они не мало знамений, какие сотворил Моисей, и египтяне сочли их за богов. Но так как знамения, которые они сотворили, не были от Бога, то погибли они и поверившие им. Отпустите же Человека сего, ибо Он не достоин смерти». Иудеи сказали Никодиму: «Ты сделался учеником Его, потому и говоришь за Него». Никодим ответил им: «Не сделался ли и игемон учеником Его, потому что и он говорит за Него, и не утвердил ли Его сам кесарь в этом достоинстве»? Тогда иудеи рассердились и заскрежетали зубами своими на Никодима. Пилат же сказал им: «Зачем вы скрежещете зубами своими, слушая правду»? Иудеи отвечали Никодиму: «Ты заслуживаешь Его участи». Никодим сказал: «Да, да (заслужу), как вы говорите».

Повествование о расслабленном, о слепом и о других защитниках Иисуса, очевидно, заимствованы из канонических евангелий, хотя в них нигде не упоминается, чтобы все эти личности являлись защитниками своего Исцелителя пред Пилатом. Что касается, в частности, до расслабленного, 38 лет лежавшего на одре болезни, то нет сомнения, что рассказ о нем заимствован не у евангелистов Марка (Мк.2:3) или Матфея (Мф.9:2), но у святого Иоанна, если только не перемешаны в нем рассказы всех этих евангелистов, ибо замечание псевдо-Никодима, что некоторые отроки принесли больного к Иисусу, конечно, скорее согласно с повествованием святого Марка, а не Иоанна²⁰⁸. В первоначальном тексте псевдоевангелия, который открыл Тило, рассказ о расслабленном несколько поврежден, тогда как в тексте Фабриция и Тишендорфа он почти буквально согласен с текстом евангелия Иоанна. Если мы обратим при этом внимание на то, что рассказ о 38-летнем больном встречается в глубокой древности в апокрифических повествованиях, если припомним далее, что этот рассказ находится даже в первоначальном тексте Тило (относимом учеными к глубокой древности), хотя несколько и в испорченном виде, то все это подтвердит нам подлинность евангельского повествования об этом чудесном событии, к которому так недоверчиво относится большинство немецких критиков и экзегетов²⁰⁹.

Рассказ об исцелении слепого, который опять в тексте Фабриция передан гораздо подробнее, чем у Тило, составляет также извлечение из евангелия святого Марка²¹⁰.

Повествование о кровоточивой жене, взятое у святого Матфея и у других евангелистов²¹¹, сообщает нам сведения о её имени, о котором евангелисты умолчали. Альфред Мори, довольно потрудившийся над исследованием этого сказания, приводит разные свидетельства отцов церкви и ученых касательно личности этой кровоточивой жены. Так, он приводит свидетельства церковного историка Евсевия, Иоанна Малалы, мнение Мабильона и др. Евсевий в своем рассказе о статуе, поставленной кровоточивой женой в честь Иисуса, упоминает, что эта женщина была из Кесарии Филипповой. Иоанн Малала в своей «Хронике» упоминает не только об имени кровоточивой, называя ее Вероникой (Βερονίκη), но даже приводит текст письма её к Ироду по поводу сооружения статуи Иисусу, письма, в котором она рассказывает и всю историю своего исцеления. От этой женщины Малала отличает ту Веронику, которая принесла Тиверию в Рим сударий или полотенце, на котором было отображено лицо Спасителя. Мабильон старается объяснить наименование кровоточивой жены Вероникой следующим довольно остроумным образом. Вероникой, говорит он, названа кровоточивая жена от имени того образа, который, будто бы, отпечатлелся на её одежде при прикосновении её к Спасителю. Таким образом, название или имя изображения апокрифический писатель перенес на лицо, получившее, будто бы, это изображение. Имя Вероника, по догадке Мабильона, значит то же, что vera icona, то есть, истинное изображение²¹². Эта кровоточивая жена является свидетельницей за Христа, но иудеи отстраняют ее, так как, по закону Моисееву, свидетелями на суде могли быть только свободные израильтяне, но никак не жены или рабы²¹³.

«Пилат позвал Никодима и тех двенадцать, которые утверждали, что Иисус законнорожденное дитя, и сказал им: «Что мне делать? В народе такое движение». Они отвечали: «Не знаем, сами увидят». Пилат опять вышел к иудеям и сказал им: «Вы знаете, что у вас есть обычай на праздник опресноков отпускать одного узника. Я имею одного узника в темнице, разбойника, именем Варавву, и сего, стоящего пред вами Иисуса, в котором я не нахожу никакой вины. Кого хотите, того и отпущу вам». Они же кричали: «Варавву». Пилат сказал им: «Что же я сделаю Иисусу, называемому Христом»? Сказали иудеи: «Пусть распят будет». Некоторые же говорили: «Ты не друг кесарю, если отпустишь Его, ибо Он называет себя Сыном Божиим и Царем. Итак, ты хочешь, чтобы Он был Царем, а не кесарь»?

Тогда разгневался Пилат и сказал иудеям: «Вы народ беспокойный, вы всегда оказывались непокорными своим благодетелям». Иудеи спросили: «Каким благодетелям»? Пилат отвечал: «Бог вывел вас из жестокого рабства египетского, перевел вас через море как по суше, питал вас манной в пустыне, посылал вам перепелов, напоил вас водой из камня и дал вам закон, а вы за все это прогневали Его, восхотев себе золотого тельца. Бог разгневался на вас и хотел вас умертвить. Моисей умолил за вас, и вы не умерли. Теперь вы обвиняете меня, будто я ненавижу кесаря».

И, вставши с своего седалища, Пилат хотел уйти. Иудеи же кричали, говоря: «Мы царя знаем кесаря, а не Иисуса, вот и волхвы приносили Ему дары, как Царю, но Ирод, услышавши от них, что Царь родился, искал Его умертвить. Отец Его Иосиф узнал намерение Ирода, взял Иисуса и Матерь Его и бежал с ними в Египет. Во гневе Ирод избил всех младенцев, рожденных в Вифлееме».

Услышав такие речи, Пилат испугался, и, успокаивая толпу, потому что она кричала, сказал: «Так вот Тот самый, которого искал Ирод?» Иудеи отвечали: «Да, Он самый». Тогда взял Пилат воду, умыл руки свои перед солнцем и сказал: «Не повинен в крови Сего праведника, вы увидите». Иудеи снова закричали: «Кровь Его на нас и на чадах наших».

Потом Пилат повелел Иисусу подойти к нему и изрек Ему такой приговор: «Твой народ обличил Тебя, как Царя, поэтому я присуждаю, чтобы Ты был бичуем по закону благочестивых царей и потом распят на кресте, в саду (где был схвачен), вместе с двумя разбойниками, Дисмасом и Гестасом».

После неудачных попыток освободить невинного силой своей власти, Пилат напоминает иудеям об их обычае отпускать на праздник опресноков одного узника и, сопоставляя Иисуса с Вараввою разбойником, надеется, что они освободят Его, а не Варавву, не имевшего права на освобождение²¹⁴. Но и надежда на народ была напрасна. Вместе с первосвященниками он требует распятия Иисуса, а некоторые из иудеев обвиняют Пилата в ненависти к кесарю. Тогда Пилат разгневался, и в своей речи, которая служит как бы подражанием речи Стефана, обвиняет иудеев в неблагодарности к своим благодетелям. Ею он также не достигает ничего. Иудеи стоят на одном, что Иисус достоин смерти. Чтобы не навлечь какого-либо подозрения на себя, и чтобы отклонить от себя всякую ответственность, Пилат объявляет еще раз, что он считает Иисуса невинным и осуждает Его против своего убеждения. При этом, в знак невинности своей в осуждении, Пилат умывает руки свои водой перед солнцем, а не перед народом. (Мф.27:24)²¹⁵, затем повелевает Иисусу подойти к нему (καὶ ἦλθεν ἔμπροσθεν αὐτοῦ καὶ Ἰησοῦς) и объявляет Ему свой приговор²¹⁶. Можно думать, что замечания апокрифиста весьма пригодны к пояснению и пополнению священных сказаний. Наказание смертью присуждено было не за то, что Иисус нарушал субботу и усвоил себе наименование Сына Божия, хотя, на самом деле, это было главное обвинение; а за то, что Он называл себя Царем, за ложное же самоусвоение царского достоинства, римляне наказывали смертной казнью, обыкновенно предваряя ее бичеванием²¹⁷.

Распятие Иисуса, по повелению Пилата, должно было произойти в том же саду, где Он был схвачен (ὅπου ἐπιάσθη), т.е. в саду Гефсиманском. По каноническим же сказаниям, распятие совершилось на Голгофе, что и несомненно, ибо сад Гефсиманский, как частная собственность, не мог быть выбран местом совершения смертной казни. Очевидно, что апокрифический сочинитель впал в ошибку, которая, вероятно, произошла от неправильного понимания им слов святого Иоанна: «Бе же на месте, идеже распяша Иго, верт, и в верте гроб нов» и проч.

«И вышел Иисус из претора и два разбойника с Ним. Когда же пришли на место (лобное), совлекли (воины) с Него одежды Его, опоясали лентием, возложили на главу Его терновый венец и распяли Его и двух разбойников. Иисус сказал: «Отче, отпусти им, не ведят бо, что творят». Воины разделили одежду Его между собой, а народ стоял и смотрел на Него. Первосвященники и старейшины народа, насмехаясь над Ним, говорили: «Других спасал, а Себя не может спасти, если Он Сын Божий, пусть сойдет со креста, и уверуем в Него». Ругались над Ним и воины, распявшие Его, подходя и поднося Ему уксус, смешанный с желчью, и говоря: «Если Ты Царь иудейский, то спаси Себя самого».

Пилат же повелел после приговора написать надписание вины Его греческими, римскими и еврейскими словами: «Сей есть Царь иудейский».

Один из повешенных злодеев сказал Иисусу: «Если Ты Христос, спаси Себя и нас», другой же, по имени Дисмас, укорял его и говорил: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? Мы достойное восприняли по делам нашим, а Он ничего не сделал худого». И сказал Иисусу: «Помяни мя, Господи, во царствии твоем». И сказал ему Иисус: «По истине говорю тебе, сегодня же будешь со Мною в раю».

Настоящий рассказ не представляет собою чего-либо нового сравнительно с каноническими повествованиями, тем более, что весь он, особенно же начиная с изречения Спасителя: «Отче, отпусти им», почти буквально взят у евангелиста Луки (Лк.23:34–43)²¹⁸. Однако стоит упомянуть о двух замечаниях этого рассказа: об одном, где говорится, что Иисус Христос препоясан был лентием, и о другом, будто на голову Его, приведенного уже на пропятие, возложен был терновый венец. Многие отрицают²¹⁹ обычай опоясывать распинаемых и говорят, что они висели на кресте обнаженными, основываясь, между прочим, на том месте святого Матфея (Мф.27:35), где говорится, что одежды Распятого разделены между воинами. Но ученые нашли, что обычай опоясывать чресла распятого был совершенно в духе римских законов²²⁰.

Что же касается до рассказа о терновом венце, то немецкий ученый Аренс считает его позднейшей вставкой и именно относит ко времени развития христианского искусства иконописи. Нам это мнение кажется поспешным. О терновом венце упоминают почти все евангелисты. Итак, спрашивается, совлечен ли был с головы Иисуса терновый венец прежде распятия? Ясно, ни один евангелист не говорит об этом, а из контекста речи у евангелиста Матфея: «Когда же насмехались над Ним, сняли с Него багряницу, одели Его в одежды Его и повели Его на распятие» и проч., нельзя вывести ничего определенного, между тем в Актах прямо говорится, что, приведши Иисуса на лобное место, воины возложили на Иисуса терновый венец. Такое замечание делает новую прибавку к свидетельству евангелистов и очень естественно приводит к мысли, что воины, ругавшиеся над Иисусом, не один раз обнажали и покрывали голову Его терновым венцом, желая этим выразить свое презрение мнимому искателю царского венца.

«От шестого часа настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого. Земля потряслась, камни распались, разверзались гробы мертвых и восстали многие тела праведных²²¹, солнце померкло, и завеса церковная разодралась надвое (по середине). В девятом часу Иисус воззвал громким голосом и сказал: «ваддах, ефкид руель» (βαδδαχ ἐφκίδ ρούελ)²²², т.е. «Отче, в руки Твои предаю дух Мой». И сие сказав, испустил дух. При виде знамений, иудеи испугались и говорили: «Истинно, человек сей праведен был». Лонгин же сотник, стоявший при кресте, сказал от глубины сердца: «Истинно, это был Сын Божий». И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь».

«Сотник, видевший все эти знамения, пришел к Пилату и рассказал ему о них. Пилат ужаснулся, услышавши бывшее, и от страха и скорби не хотел в тот день ни есть, ни пить. Он назначил собрание, и собрался к нему весь синедрион, по окончании мрака. Пилат сказал народу: «Вы видели, как затмилось солнце, какое было землетрясение, истинно, делал я по совести, не желая смерти этого человека». Но злодеи говорили Пилату: «Это обыкновенное затмение солнца». (И Пилат сказал: «Безбожники, так-то рассуждаете вы о том, что истинно? Я не знаю, чтобы когда-нибудь бывал подобный случай, кроме новолуния, а вы вчера пасху ели (в четырнадцатый день месяца) и говорите, что это было обыкновенное солнечное затмение»²²³). Потом говорят ему: «У нас праздник опресноков с следующего утра, просим тебя перебить распятым голени, чтобы они скорее умерли». Пилат сказал: «Пусть будет так». Воины, посланные им, нашедши двух разбойников живыми, перебили им голени, Иисус же был мертв и потому вовсе не прикоснулись к Нему, один только из воинов пронзил Его в правый бок, из которого тотчас же потекла кровь и вода».

Настоящий текст рассказа, собранный нами по двум кодексам Актов (А и В) и по некоторым другим, поставленным Тишендорфом в примечаниях к его «Апокрифическим евангелиям», представляет собой соединение евангельских рассказов из всех четырех евангелистов²²⁴. Так, замечание о воскресении святых взято у евангелиста Матфея, который один только из евангелистов упоминает об этом событии. По евангелию святого Марка, сотник взывает: «Истинно, Человек сей был Сын Божий», а по евангелию Луки: «Истинно, Человек сей был праведник». Такое кажущееся несогласие евангелистов апокрифический писатель старается объяснить тем, что стерегущие Иисуса могли говорить одно, а сотник другое, хотя евангелист Матфей, который, может быть, дал ему повод к такой догадке, замечает, что «Все, стерегущие вместе с сотником сказали: «Истинно, Он был Сын Божий». Сотнику, который мог иметь более верный взгляд на дело (он взывал из глубины сердца), апокрифист усвояет воззвание (по святому Марку): «Истинно, это был Сын Божий»²²⁵, а народу, который не мог еще ясно убедиться в невинности Иисуса: «Истинно, это был праведный Человек» (как у евангелиста Дуки). Народ приходит посмотреть на «позоръ сей, и видяще бывающая, біющи въ перси своя, возвращахуся» (Лк.23:48); об этом обстоятельстве знает также и апокрифический писатель. Просьба иудеев перед Пилатом перебить голени распятым, о которой ничего не говорят первые три Евангелия, с некоторым изменением заимствована у евангелиста Иоанна (Ин.19:31–34). Итак, перед нами очевидное соединение всех евангельских рассказов; оно, если вникнуть в исторический ход событий, не лишено значения.

В 12-й главе Акты исключительно заняты вопросом о дальнейшей судьбе защитников и приверженцев Иисуса. Канонические Евангелия ничего не говорят о том, что случилось с ними после смерти Иисуса, т.е. избежали ли они преследований иудеев, или нет. А между тем, действительно, нужно было бы удивляться, если бы такие личности, как Никодим и Иосиф Аримафейский, избегли ненависти и преследования со стороны иудеев. Святой евангелист Иоанн по поводу исцеления слепорожденного замечает, между прочим, что «жидове сложилися, да аще кто Его исповѣсть Христа, отлученъ отъ сонмищъ будетъ» (Ин.9:22), очевидно, что и Никодим не мог быть членом синедриона после того, как он открыто перешел на сторону Иисуса Христа. Такого рода замечание заставляет нас с некоторой доверчивостью отнестись к тем рассказам, которые мы встречаем в 12-й и в следующих главах апокрифиста. Сами по себе, по своей сущности, они не заключают ничего невероятного. Вот анализ содержания 12-й главы²²⁶, явился к иудеям один Никодим, как начальник их. Никодим сказал иудеям: «Как вы могли прийти в синагогу?» А иудеи отвечали: «Как сам ты, сообщник Его, мог явиться в синагогу? Часть твоя с Ним в будущем веке». Никодим сказал: «Да, да, пусть будет так». Пришел также и Иосиф и сказал иудеям: «Почему вы жалуетесь на меня, что я выпросил тело Иисусово? Вот и положил Его в новом моем гробе, обвил Его чистой плащаницей и привалил камень к двери гроба. А вы не хорошо поступили с Праведником, и не только не раскаиваетесь в том, что распяли Его, но еще пронзили Его копьем». Услышав все это, иудеи тотчас же наложили руки на Иосифа и повелели содержать его под стражей до дня после субботы, сказав ему: «Ты знай, что только время не позволяет вам расправиться с тобой, потому что наступает суббота. Помни, что ты лишен будешь погребения и тело твое будет отдано птицам небесным». Иосиф сказал им: «Ваша речь походит на речь гордого Голиафа, поносившего живого Бога и святого Давида. Но Бог сказал черев пророка: «Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь». Н необрезанный плотью, обрезанный же сердцем, взял воду, умыл руки свои перед солнцем и сказал: «Я не повинен в крови сего Праведника, вы узрите», а вы отвечали Пилату: «Кровь Его на нас и на чадах наших». И вот, боюсь я, чтобы гнев Господень не пришел на вас и на детей ваших, как вы сказали». После таких слов иудеи разъярились сердцем, и, схватив Иосифа, заключили его в дом, в котором не было ни одного окна, а у дверей поставили стражу.

Начальники иудейские, и священники, и левиты положили собраться в синагогу в день после субботы. Собравшись же, рассуждали, какой смертью умертвить Иосифа. Когда же собрался весь синедрион, то повелели привести Иосифа со всякими поруганиями. Но, открывши двери, не нашли его. Народ стоял и удивлялся, потому что печать и двери были заперты, и ключ хранился у Каиафы. С того времени они не смели более налагать рук своих на тех, которые говорили перед Пилатом за Иисуса..

Все, открыто перешедшие на сторону Иисуса, не могли сомневаться, что после смерти своего Учителя скоро и они должны будут подвергнуться преследованиям Своих врагов, поэтому все они скрылись. Только Иосиф и Никодим, в силу высокого их положения, не думали уклоняться от преследований, в полной надежде, что чрезвычайные события, совершившиеся перед глазами самих иудеев, благотворно подействовали на них. Однако, они ошиблись в своих ожиданиях, упрямые иудеи не только не поддавались силе совершившихся событий, но и скрывали еще сознание своей виновности под холодной насмешкой. Достаточно было самого малейшего повода, чтобы еще более ожесточить их огрубевшие сердца и возбудить в них решимость неуклонно идти по принятому направлению. Никодим и Иосиф, явившиеся в синедрион с целью обличения иудеев, были схвачены. Иосиф взят до времени под стражу, откуда он таинственно исчезает, несмотря на то, что двери темницы были заперты, а у дверей её стояли стражи²²⁷, иудеи присудили лишить его погребения и отдать на съедение птицам²²⁸.

Повествование о воскресении Иисуса, буквально взято из 28-й главы евангелиста Матфея (Мф.28:2–7), но, между тем, как евангелист касательно стражей гроба замечает только, что «некоторые из стражи, вошедши в город, объявили первосвященникам о всем бывшем», апокрифист впадает в чистые бредни, когда пускается в свое собственное сочинительство. Так, например, начальники иудейские, по его словам, выслушав рассказ о воскресении²²⁹, сказали воинам: «Жив Господь, мы не верим вам», а воины отвечали: «Вы справедливо поклялись, что жив Господь, потому что Он действительно живет». Такого рода остроумие обнаруживает несомненную игру фантазии самого автора. Далее автор, очевидно, заставляет стражу смеяться над своими начальниками, когда влагает в уста её такие речи: «Отдайте нам Иосифа, и мы возвратим вам Иисуса». Очевидная выдумка, ибо кто может поверить, чтобы подчиненные могли говорить таким языком со своими начальниками? Все прочее буквально так, как у евангелиста (Мф.28:12–15).

Рассказ о вознесении Иисуса Христа автор псевдоевангелия влагает в уста самих иудеев, и вдобавок людей, пользовавшихся общей известностью, именно: священника, учителя и левита. Самый предмет рассказа взят у евангелиста Марка (Мк.16:15–19), с тем только дополнением, что первосвященники иудейские подкупили этих трех свидетелей и взяли с них клятву никому более не рассказывать о случившемся. Вот этот рассказ.

«Некто Финеес-священник, Адда-учитель и Аггей-левит рассказывали начальникам синагоги, и священникам, и левитам, что, идя из Галилеи в Иерусалим, они видели Иисуса, сидящего с учениками своими на горе, называемой Мамилх и беседующего с ними. Он говорил ученикам своим: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и крестится, тот спасется, а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать такие знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками, будут брать змей, и, если что смертоносное выпьют, не повредит им, возложат руки на больных, и они здоровы будут». И все еще беседуя с учениками своими, Он возносился на небо.

Первосвященники, священники и левиты сказали: «Воздайте хвалу Богу израилеву и исповедуйте пред Ним, что вы все слышали и видели так, как рассказали». Рассказчики сказали: «Жив Господь, Бог отцов наших Авраама, Исаака и Иакова, что мы слышали это и видели, как Он вознесся на небо». Тогда первосвященники и священники и левиты спросили их: «Для чего же вы пришли? Для того ли, чтобы возвестить нам все, или принести молитву Богу»? Они сказали: «Принести молитву Богу». Первосвященники, и священники, и левиты сказали: «Если вы пришли принести молитву Богу, то к чему вся эта болтовня (ἡ φλυαρία αὕτη ἣν ἐφλυαρήσατε ἀπέναντι παντὸς τοῦ λαοῦ), которую распустили вы между всем народом»? Тогда сказали Финеес-священник, Адда-учитель и Аггей-левит к архисинагогам, и священникам, и левитам: «Если рассказ наш, который мы рассказали вам, грех, то мы перед вами: делайте с нами, что хотите». Иудеи заставили их поклясться пред законом, что никому более они не будут рассказывать о случившемся. После того, дав им есть и пить и, наделивши их серебром, они вывели их из города в сопровождении трех мужей, которые и проводили их до Галилеи»,

Рассказ о вознесении Иисуса Христа не представляет чего-либо особенно интересного, странно только название горы, с которой Иисус Христос вознесся на небо. По одним кодексам псевдоевангелия вознесение Спасителя совершилось на горе Мамилх, по другим же эта гора называется Момфи, Малик, Малех, Малек и проч²³⁰. Как же определить теперь место вознесения Иисуса? Три свидетеля вознесения видели Иисуса возносящимся, идя от Галилеи, или лучше, сходя с Галилеи, т.е. с холма, который называется этим именем, к подошве его. Они видели, что Иисус вознесся на небо с той горы, на которой Он беседовал с учениками своими. Отселе следует, что гора была другая, чем холм, с которого они сходили сами. Гора, с которой вознесся Иисус, называется также Масличная гора. По свидетельству Деяний Апостольских, Иисус извел своих учеников до Вифании и вознесся там, значит, вознесение совершилось на одной из вершин Масличной горы, именно на южной, так как путь в Вифанию шел по этой южной вершине. С какой же из трех вершин Масличной горы Иисус вознесся на небо, по словам апокрифических свидетелей? Обыкновению думают, на основании выражения «κατελθόντες ἀπὸ τῆς Γαλιλαίας», что речь апокрифического евангелия идет о северном пути в Галилею, и что рассказчики видели вознесение, идя из области Галилеи, но в таком случае было бы неверно описание географического положения местностей, так как Галилея лежала бы тогда выше Иерусалима (κατελθόντες). Мы думаем, что имя Галилеи носил холм (именно северная вершина Масличной горы), с которого сходили свидетели вознесения, если только слова «мы видели Его и проч.», должны иметь какой-нибудь смысл. Этот холм мог получить такое название (Галилеи) от самой местности, куда лежал через него путь. Точно таким же образом объясняют новейшие экзегеты те места²³¹ первых трех евангелистов, в которых сказано, что воскресший явился ученикам в Галилее, т. е на северной вершине Масличной горы. Даже у самого евангелиста Матфея встречается такого рода замечание: «единіи же надесяте ученицы идоша въ Галилею въ гору, аможе повелѣ имѣ Іисусъ» (Мф.28:16). Место это можно объяснять двояким образом, именно: ученики шли в Галилею горой, указанной им Христом, или, с одинаковым, если еще не с большим правом, так: ученики шли на Галилею, т. е. на гору, на которую повелел им Иисус. При таком объяснении сами собой исчезают возражения Штрауса с его школой, который, отвергая явления Иисуса ученикам своим, опирался, между прочим, на физической невозможности одновременности явления Его и в Иерусалиме, и в Галилее.

Итак, вознесение Иисуса Христа совершилось с южной вершины Масличной горы, по которой шел путь в Вифанию. Откуда же явились другие названия горы вознесения, каковы: «Μομφή, Μαλήκ, Μαμίλχ, Μαλέκ, Ἁμαλέκ»; были ли это различные названия той же южной вершины Масличной горы или названия совсем другой горы? Известно, что южная вершина этой горы называлась горой мерзости или соблазна (Μομφή), потому что на ней «Соломон создал высоко (капище) Хамосу, идолу Моавлю, и царю их, идолу сынов Аммоних, и Астарте, мерзости сидонстей» (3Цар.11:7; 4Цар.23:13), в нашей славянской библии эта гора называется горой Мосоаф, именем, которое мы принимаем за тождественное с нашим чтением (Момфи). Остальные названия, при всем их различии, имеют между собой близкое сходство. Если мы обратимся опять к четвертой книге Царств (4Цар.23:13), то узнаем там, что на этой же вершине Соломон установил еще языческий культ мерзости сынов Аммоних, Молхолу. Очень может быть, что вершина горы по этому случаю названа Milehom, что могло быть переименовано в сродное название Мамильх. С этим «Мильхом» очень близки названия Молех, Молох, а по свидетельству третьей книги Царств, на Масличной горе, действительно, был поставлен жертвенник Молоху, от которого она и могла получить имя горы Молех, отсюда, в свою очередь, могли произойти близкие к имени Молех чтения Малик, Амалек и т. под. Так, по крайней мере, можно объяснить все эти разнообразные виды названия одной и той же Масличной горы.

В последней части 14-й и в начале 15-й главы псевдоевангелист старался опровергнуть все возражения против действительности вознесения и воскресения Иисуса Христа. Правда, он представил уже свидетельство стражи о Его воскресении, но слух, что она была подкуплена иудейскими начальниками, возбуждал подозрение, что ее точно также могли подкупить и ученики Иисуса, не важно, что стражи подтвердили свое показание о воскресении клятвой, ибо что значит клятва необрезанных?²³²

Нужно было засвидетельствовать, что Иисус Христос опять обращался между живыми и потом вознесся на небо и что, следовательно, тела Его нет более где-либо на земле. По этому случаю псевдоевангелист выводит на сцену Никодима, который советует начальникам синагоги поискать Иисуса на всех горах. «И Илия, – говорит Никодим, – вознесся на небо, но сыны пророческие, думая, что он взят духом (ветром) и унесен им на гору, отыскивали его три дня и, не нашедши, убедились, что он действительно вознесся». Предложение понравилось и приведено в исполнение. Посланные воины искали Иисуса по всем горам Израилевым и не нашли Его, а отыскали только Иосифа в Аримафее, чудесно освобожденного Иисусом из темницы. Таким образом, автор показал, что Иисуса не нашли на земле, значит, Он должен был вознестись на небо, и именно с тем телом, которое Он заимствовал от святой Девы Марии.

Рассказ Иосифа о чудесном своем избавлении как нельзя лучше помогает автору подтвердить и эту последнюю мысль. Старейшины и первосвященники иудейские с разными извинениями посылают к Иосифу письмо и просят его прийти к ним, сынам своим, пораженным чудесным избавлением его из темницы²³³. Иосиф идет и в присутствии синедриона под клятвой рассказывает, что случилось с ним по заключении его в темницу. «Накануне праздника», рассказывает Иосиф, «в 10-м часу, заключили вы меня в темницу, но около средины ночи (в субботу), когда я стоял на молитве, потряслась храмина, и я увидел вокруг себя как бы огненный блеск. В страхе я упал на землю. Кто-то взял меня за руку и повлек меня с того места, где я упал, обильный пот полился по мне с головы до ног и запах мирры достиг до моего носа. Явившийся успокаивал меня и говорил: «Не бойся, Иосиф, раскрой глаза свои и посмотри, кто говорит с тобой». Я посмотрел и увидел Иисуса. Тогда я снопа испугался и, подумав, что это призрак, начал читать заповедь (πρόσταγμα). Привидение не исчезало. Тогда я сказал ему: «Равви Илия»²³⁴. И Он сказал: «Я не Илия». И я сказал: «Кто же Ты, Господи?» И сказал мне: «Я Иисус, тело которого ты выпросил у Пилата, обвил его чистой плащаницей, положил в твоем новом гробе и привалил большой камень к двери гроба». Выслушав Его, я сказал Ему: «Покажи мне место, где я положил Тебя». И Он повел меня и показал мне место, где я положил Его, и плащаницу, которой я повил Его. Я узнал тогда, что это был Иисус. Он взял меня за руку, ввел через затворенные двери в дом мой, привел меня к постели моей и сказал: «Мир тебе».

Таким образом, апокрифический сочинитель употребил все неоспоримые доказательства в подтверждение того, что Иисус имел истинное, а не призрачное тело. Иосиф дает клятву, что он ничего не скроет от своих собратий, и рассказывает, что Христос явился ему не как привидение, а как истинный человек. Иосиф говорит, что от тела Его он ощущал запах миррового масла, которым оно было помазано, что Иисус брал его за руку и т. под.

Речь Иосифа, естественно, должна была произвести глубокое впечатление на начальников иудейских. На мгновение они верят словам его, и, пораженные удивлением, падают как мертвые на землю и постятся до девятого часа, но ожесточенность против Иисуса берет свое. Первосвященники и старейшины приводят новые доказательства в опровержение божественного Его достоинства, и, между прочим, то, что они знают родителей Иисуса, тогда как о Мессии никто не должен знать (Ин.7:27), откуда Он. Это упоминание со стороны начальников иудейских о родителях и о рождении Иисуса дает только новое свидетельство о Его божественном посланничестве. Один иудей, учитель, свидетельствует перед ними, что он знал благочестивых родителей Иисуса и помнит о Нем пророчество великого Симеона, при принесении Его в храм²³⁶. Напоминая своим слушателям пророчество Симеона о Христе, рассказчик как бы дает понять, с одной стороны, что пророчество о восстании многих само собой предполагает и указание на воскресение Восстановителя, с другой, что это восстание Начальника жизни есть для многих предмет противоречий, так что нечего и удивляться, если многие сомневаются в воскресении Его. Рассказ поражает слушателей: прежде они не считали важным, что в народе ходят слухи об Иисусе, как истинном Мессии, мало ли что говорит толпа? Но теперь, когда один из членов синедриона, называющий себя учеником праведного Симеона, является свидетелем необычных знамений текущих дней, того, что прежде имело характер народной молвы, уже нельзя было считать чем-нибудь маловажным. В результате выходит, что иудеи всё прежде отрицаемое теперь считают уже за возможное и потому прибегают к новому исследованию.

Они еще раз призывают свидетелей вознесения Иисуса и, чтобы не было какого-либо обмана, спрашивают каждого из них об обстоятельствах вознесения особо. Показания трех свидетелей оказались совершенно тождественными. А, так как по закону Моисееву при двух или трех свидетелях подтверждается всякое слово (Мф.18:16), то факт казался несомненным. Начальники синедриона склоняются к вере в Иисуса и вероятность вознесения Его сами стараются доказать примерами Еноха и Моисея и указаниями на пророчества Симеона и Малахии. Даже Анна и Каиафа признают себя побежденными и стараются оправдать свое поведение в отношении к Иисусу тем только, что по их понятию распятый на кресте не может воскреснуть и вознестись на небо, подобно Мессии.

Таково содержание первой части евангелия Никодима. Вторая половина псевдоевангелия о сошествии Иисуса Христа во ад заключает в себе, в баснословной форме, целый ряд иудео-христианских представлений первых веков, которые, во всяком случае, должны возбуждать интерес исследователя.

Псевдоевангелист начинает Историю сошествия в ад продолжением беседы Иосифа Аримафейского с иудейскими первосвященниками о воскресении и вознесении Иисуса. Анна и Каиафа выражают удивление, что Иисус, умерший позорной смертью на кресте, воскрес из мертвых. Иосиф говорит им: «Да, но еще удивительнее то, что Он воскрес не один, но и многие другие с Ним, явившиеся в Иерусалиме. Между этими воскресшими вы очень хорошо знаете двух сыновей старца Симеона: Левкия и Харина, которых мы недавно погребли. Теперь они находятся в Аримафее, и слышно, что они только молятся и не говорят ни с кем, как мертвые²³⁹. Пойдемте за ними и под клятвой расспросим их о тайне воскресения».

Тогда встали архиереи, Анна, и Каиафа, и Иосиф, и Никодим, и Гамалиил, и другие с ними, и пришли в Аримафею.

Автор рассказывает, что они нашли воскресших молящимися, в коленопреклоненном положении. Помолившись вместе с ними и облобызавши их, посланные ведут их с собой в Иерусалим, в синагогу, где первосвященники заключают двери синагоги, кладут на средину закон иудейский и, под клятвой пред всемогущим Богом израилевым, заставляют их рассказать чудо своего воскресения из мертвых²⁴⁰. Услышавши это, воскресшие оградили себя крестным знамением и на бумаге, которую они попросили у первосвященников, так начали свой рассказ:

«Господи Иисусе Христе, Воскресение и Жизнь мира, даруй нам благодать поведать Твое воскресение и Твои чудеса, которые Ты совершил в аде. Мы были в аде со всеми, которые уснули от вечности. Но вот, в час полуночи, проник в этот мрак как бы свет солнечный, мы все озарились и увидели друг друга. И тотчас отец наш Авраам и все патриархи и пророки, исполненные радости, сказали друг другу: «Это свет от великого света». А пророк Исаия, который там был, сказал: «Это свет от Отца и Сына и Святаго Духа, о котором я пророчествовал, еще бывши на земле: «Земля Завулонова и земля Неффалимова, народ, сидящий во тьме, увидел великий свет»²⁴¹.

Потом вышел па средину другой обитатель пустыни, который, когда спросили его патриархи: «Ты кто?», отвечал: «Я Иоанн, конец пророков, я уготовал правый путь Сыну Божию и проповедал народу покаяние во отпущение грехов. Сын Божий пришел ко мне, а я, увидевши Его издали, сказал народу: «Вот Агнец Божий, несущий грехи мира». Своей рукой я крестил Его в Иордане, и видел, как Святый Дух, в виде голубя, сошел на Него, и слышал глас Бога Отца: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение». Поэтому Он послал меня возвестить вам, что единородный Сын Божий придет сюда для того, что кто уверует в Него, тот спасется, а кто не уверует, тот получит осуждение. Итак, говорю всем вам: «Поклонитесь Ему все, когда увидите Его, ибо теперь только есть время покаяния для вас за то, что в суетном мире, вверху, поклонялись идолам и согрешали, в другое время – это невозможно».

В рассматриваемой нами главе ад представляется местом пребывания всех от века умерших, только с исключением Еноха, и Илии, и благочестивого разбойника (9 и 10 гл.), которые вошли в рай, не бывши в аде. В самом месте пребывания праведных и грешников нет различия, кроме того, что каждый из тех и других как бы прилагается к равным себе, вследствие чего Авраам, например, пребывает вместе с патриархами и пророками. По 9-й гл. ад разделяется только на две части – на высшую и низшую: в первой обитают праведные, во второй грешные.

Сошествие в ад, по рассказу псевдоевангелия, случилось в час полуночи (ἐν ὥρᾳ μεσονυκτίου), на что указывает и 10 гл., так как благоразумный разбойник, встретившийся с воинством святых, освобожденных из ада, говорит, что по слову Христа он также должен быть «сегодня», т. е. в ночь по распятии, в раю²⁴².

В царство теней проникает свет, как предвестник солнца правды, света невечернего. При таком свете праведники возрадовались великою радостью, потому что свет считали вестником пришествия Мессии, имеющего освободить души умерших из власти ада. Все патриархи и пророки сказали: «Это свет от великого света», а пророк Исаия свидетельствует, что это свет от Отца, Сына и Святаго Духа, о котором он пророчествовал еще при своей жизни на земле, хотя автор приводит его пророчество по евангелию Матфея (Мф.4:16). За пророком Исайей выступает Иоанн Креститель, который, как на земле, так и в аде, является проповедником покаяния и веры в Сына Божия²⁴³. Он говорит, что Иисус Христос, пришедши спасти всех, всем дает время к покаянию, но выведет из ада только тех, кто уверует в Него. Впрочем, этот вопрос недостаточно ясно решен псевдоевангелистом, потому что в некоторых местах, и именно в 8-й главе, он выражается, что спасутся все души, быв освобождены из ада, что более уже не будет слышно в аде никакого стона, ибо ад потерял из своей власти всех, благочестивых и грешников, и что Иисус Христос вывел за собой всех умерщвленных древом, к которому прикоснулся Адам (8-я гл.), а в других (9-я гл.) говорит, что Мессия выводит из ада Адама, патриархов, пророков, мучеников, праотцев, вообще святых, имеющих образ и подобие Его. Это противоречие можно помирить тем только, что автор псевдоевангелия вообще держался того мнения, что в возможности искупление дано для всех, но что в действительности оно зависит от личной веры и праведности человека.

В третьей главе апокрифический писатель задумал возвести пророчество о сошествии Иисуса Христа в ад к самому праотцу нашему Адаму. Посредствующую роль в своем рассказе автор дает Сифу, сыну Адама, который в древности служил основанием для многих апокрифических рассказов. Сиф ходил ко вратам рая и молился Богу, чтобы Он позволил ему, вошедши в рай, взять елея от древа милосердия и помазать им ослабевшего своего отца. После молитвы явился ему архангел Михаил и сказал, что только чрез 5.500 лет от сотворения мира придет на землю Сын Божий, который и помажет елеем отца его и искупит его от всякой болезни. Вот эта легенда.

«Услышавши учение Иоанна в аде, первозданный праотец Адам сказал Сифу, сыну своему: «Сын мой, я хочу, чтобы ты рассказал праотцам рода человеческого и пророкам, куда я посылал тебя, когда я близок был к смерти». Тогда Сиф сказал: «Пророки и патриархи, послушайте! Отец мой, Адам первозданный, послал меня, приближаясь к смерти, ко вратам рая принести молитву Богу, чтобы Он позволил мне чрез ангела взять елея от древа милосердия и помазать им отца своего для исцеления от болезни. После молитвы явился мне ангел Господень и сказал: «Сиф, чего ты просишь? Просишь ли ты елея, укрепляющего больных, или дерева, источающего этот елей, по причине немощи твоего отца? Теперь ты не можешь получить его. Иди и скажи отцу своему, что по исполнении 5.500 лет²⁴⁴ от сотворения мира придет на землю вочеловечившийся единородный Сын Божий, который и помажет его елеем и восставит его. Он окрестит его и потомков его водой и Духом Святым, и так исцелится (Адам) от всякой болезни. Теперь же это невозможно». И возрадовались патриархи и пророки великою радостью».

Чтобы выяснить этот своеобразный взгляд апокрифиста на древо жизни, мы должны припомнить, что, по иудейским воззрениям, оно считалось источником бессмертия и истинного блаженства. В книге Притчей древом живота называется сама Премудрость²⁴⁵. В христианской церкви, по учению апокалипсиса (Откр.2:7), «побѣждающему обещается ясти отъ древа животнаго, еже есть посредѣ рая Божія», отцы церкви называли древом жизни крест Христов²⁴⁶, так как чрез него восстановлена истинная жизнь, потерянная грехом Адама. Вообще, надеялись, что Мессия возвратит людям потерянное блаженство. Для этого Он Сам должен быть помазан от древа жизни, в Себе Самом должен иметь жизнь, чтобы сообщить ее другим. «И Он изначала был помазан елеем от древа жизни, отчего и называется Христом, и помазывает им других, вступивших в царство Его для того, чтобы в них непрестанно сиял свет и бессмертие при содействии Святаго Духа»²⁴⁷. Такую благодать света и бессмертия Христос дает только в крещении, потому что в этом только таинстве, как духовном древе жизни, верующий получает вечную жизнь и спасение²⁴⁸.

Из отделения праведных, автор переходит на другую половину подземного мира и там подслушивает разговор между сатаною и адом²⁴⁹.

Во время этой общей радости пришел сатана, наследник тьмы, и сказал аду: «Всепожирающий и ненасытный, послушай слов моих. Один из рода иудеев называет себя Сыном Божиим, но Он человек, распятый иудеями при нашем содействии. Теперь, когда Он умер, сумей задержать Его здесь. Я знаю, что Он человек, и слышал, как Он сказал «прискорбна есть душа Моя даже до смерти». Он причинил мне много зла на земле (ἐν τῷ ἄνωθεν κόσμῳ), обращаясь со смертными, потому что везде преследовал слуг моих, где находил их, одним словом своим Он исцелял всех тех, кого я сделал хромыми, слепыми, увечными и бесноватыми, оживил многих, готовых к погребению». Ад сказал: «Если Он так силен, что все совершал словом своим, то возможно ли противостоять Ему? Мне кажется, что Ему никто не может противиться. Если же ты слышал, как ты сказал, что Он боится смерти, то Он сказал это, смеясь над тобой, чтобы пленить тебя сильной рукой. И горе, горе тебе во веки веков!» Тогда сказал сатана: «Всепожирающий и ненасытный ад, так-то ты испугался, услышав об общем враге нашем! Но я не испугался Его, а возбудил иудеев, и они распяли Его и напоили Его уксусом с желчию. Будь же готов обуздать Его, когда Он придет». Ад отвечал: «Наследник тьмы, сын погибели, диавол, ты сейчас сказал мне, что одним словом оживлял Он тех, которых ты приготовил к погребению, а если Он освободит от гроба других, то как и какой силой можно будет задержать у нас Его самого? Недавно я поглотил одного мертвого, именно Лазаря, но кто-то из живых, силой одного слова исхитил его из моих внутренностей. Я думаю, что это Тот, о ком ты говоришь. Итак, если мы примем Его сюда, то поставим себя в опасность за других, ибо я чувствую, что все, которых от века поглотил я, возмущаются во мне и причиняют боль моему чреву. И мне кажется, что тут ничего нет доброго, что Лазарь вырвался от меня, орлом, а не как мертвый, он вылетел из меня на землю. Заклинаю же тебя ради своего и твоего спасения, не пускай Его сюда. Я уверен, что пришествие Его к нам воскресит всех мертвых, и потому говорю тебе, что если Он придет сюда, то во мраке, где мы господствуем, не останется ни одного из мертвых».

В этой беседе сатаны с адом автор преследует, главным образом, такого рода цель: во-первых, он хочет объяснить, что распятие Христа есть дело диавола, во-вторых, старается представить преодоление сатаны делом премудрости Иисуса Христа, и, в-третьих, пользуется случаем опровергнуть страх Христа перед смертью, на которую осудили Его враги Его. Первую свою мысль он ясно высказал в словах сатаны: «При содействии нашем распяли Его иудеи», и несколько ниже: «Я возбудил иудеев, и они распяли Его»²⁵⁰. Но при всех происках диавол обманулся относительно личности Христа, он хорошо знал, что Христос называл себя Сыном Божиим, и, однако, считал Его простым человеком, после того как однажды подслушал Его слова: «прискорбна есть душа Моя даже до смерти», по его представлению вовсе не идущие к божественной личности. В этом случае Иисус Христос, так сказать, ослепил сатану, скрывши Свое божественное достоинство, чтобы тем сильнейшей пленить его рукой²⁵¹.

Так как еще Цельс смеялся над Иисусом Христом за Его мнимую трусость перед смертью, представляя великими образцами мужество Сократа и других языческих мудрецов²⁵², то автор опровергает эту клевету такими словами ада: «Он произнес эти слова, смеясь над тобой, чтобы пленить тебя сильной рукой». Мысль о мужестве Мессии во время Его страданий занимала в свое время не одних только псевдоевангелистов, но и некоторых церковных писателей. Так Ориген, как бы для подтверждения той же мысли, старается показать различие между человеческой и божественной природой и говорит, что просьба Иисуса об удалении чаши страданий указывает на немощь плоти (ἀσθένεια τῆς σαρκός), а предание божественной воле исходило из ревности Его духа²⁵³. Равным образом, блаженный Иероним в толковании на Матфея (Мф.26:38) говорит, что Иисус Христос скорбел не пред страхом смерти, а о предстоящей участи своих учеников, об отвержении парода иудейского и о разрушении Иерусалима.

Во время спора сатаны и ада о достоинстве Иисуса Христа, громом раздался голос, взывавший словами псалмопевца:

«Поднимите, князи, врата ваша, поднимитесь врата вечныя, и войдет Царь славы». Услышав это, ад сказал сатане: «Выйди, если ты можешь, и противостань Ему». И вышел сатана. Потом ад сказал духам своим: «Утвердите крепко и твердо ворота железные, наложите запоры и замки мои, и пристально смотрите за всем, ибо, если Он придет сюда, то, увы, пленит нас».

Услышав это, праотцы и пророки начали все восставать на него, говоря: «Всепожирающий и ненасытный ад, разверзись, когда придет Царь славы». Пророк Давид сказал: «Слепец, разве ты не знаешь, что, еще будучи на земле, я пророчествовал, восклицая: «Возьмите врата, князи, ваша»? И Исаия сказал: «В предвидении этого, движимый Духом Святым, я написал: воскреснут мертвые, и восстанут сущие во гробах, и все земнородные возрадуются. И еще: смерть, где твое жало, и ад, где твоя победа»²⁵⁴.

И опять раздался голос: «возьмите врата, князи, ваша». Во второй раз услышав этот голос, ад отвечал, как бы ничего не понимая: «кто есть сей Царь славы?» Ангелы Господни сказали ему: «Господь крепкий и сильный, Господь сильный в брани». И тотчас после этих слов, железные ворота сокрушились, запоры распались, и все связанные мертвые разрешились от своих цепей (и мы с ними). Как человек, вошел Царь славы, все темницы ада озарились.

Ад воскликнул: «Горе нам, мы побеждены! Кто же Ты, имеющий такую власть и силу? Кто Ты, пришедший сюда без греха, не Великий и победивший великое, смиренный и столь высокий, раб и Господин, воин и Царь, обладающий мертвыми и живыми? Ты был пригвожден ко кресту, положен в гроб, и теперь стал свободен, разрушив всю нашу силу. Итак, не ты ли Иисус, о котором сказал наш архидиавол сатана, что крестной смертью своей Он приобретет весь мир?»²⁵⁵

Тогда Царь славы, взявши начальника ада, сатану, за голову, передал его ангелам и сказал: «Наложите цепи на руки и ноги его, на шею и на уста». Потом Он отдал его аду и сказал: «Возьми его и крепко соблюдай до второго моего явления».

Иисус Христос вошел в ад, как человек, ὥσπερ ἄνθρωπος. Что же хотел сказать этими словами апокрифический писатель? Сходил ли Иисус Христос в ад всем человеческим естеством своим, по его мнению, или только одной душой своей? Союз ὥσπερ подтверждает последнюю мысль, точно так, как выражение 10-й главы о разбойнике, имеющем τὴν θεωρίαν ληστοῦ, указывает, что души умерших не обладают уже полной телесной субстанцией. Что только душой своей, нераздельно соединенной с божеством, Иисус Христос сходил в ад, что вполне подтверждается учением церкви и верой отцов н учителей её, каковы св. Ириней, св. Епифаний, Ориген и другие²⁵⁶.

Как только Иисус Христос вошел в преисподнюю, ад и все его воинство признали себя побежденными. Они удивляются только, каким образом такой, по-видимому уничиженный, оказался многомощным и соединил в себе такие разнородные свойства – смиренного и высокого, раба и Господина, воина и Царя, Владыки мертвых и живых. Без греха должен Он быть, потому что только безгрешный мог бесстрашно войти в области ада, не опасаясь силы и козней его.

Первородный грех был исключительной причиной изгнания из рая Адама и всего его потомства. Связанное первородным грехом, потомство Адама обитало в аде, пока не освободил его Христос. Это замечание о первородном грехе в псевдоевангелии, древнем по своему происхождению, имеет некоторую важность, особенно в виду возражений разных новейших западных сектантов, которые считают учение о первородном грехе произведением блаженного Августина и даже позднейших латинских писателей.

Весь рассказ о сошествии в ад оканчивается тем, что Иисус Христос уязвляет сатану в самую голову, т. е. приказывает связать его и в этом виде передает его аду на крепкое соблюдение до второго своего пришествия. Потом сатана получит свободу, но только на время (сравн. Откр.20:7). После он снова и навсегда будет ввержен в геенну за то, что еще с большим исступлением и с большей яростью станет нападать на верующих царства Христова (Откр.20:10).

Сатана лежит связанным у ног ада. Еще раз в витиеватой речи ад изображает его безумие: «Веельзевул, наследник огня и наказания, враг святых, ради какой необходимости придумал ты (ᾠκονόμησας) распять Царя славы, чтобы Он пришел сюда и разорил нас? Посмотри, и ты увидишь, что у меня не осталось ни одного мертвеца, все приобретенное тобой чрез древо познания ты погубил чрез древо креста. Вся твоя радость превратилась в печаль. Помыслив умертвить Царя славы, ты умертвил самого себя. Теперь не слышно уже ни вздохов, ни стонов: потому что самые подземные запоры ада разрушены и прежние узники уже со смехом и презрением обращаются к своему прежнему владыке. О архидиавол, начальник смерти, корень греха, виновник всякого зла, начало гордыни, что худого нашел ты в Иисусе, когда искал Его погибели? Как дерзнул ты совершить такое зло? Как пришло тебе на мысль низвести в этот мрак такого Человека, чрез Которого ты потерял всех, от века умерших?»

В содержании этой главы мы имеем: во-первых, представление о безумии расчета (οἰκονομίᾳ) сатаны касательно смерти Иисуса Христа. Мы видели уже, что, по представлению псевдоевангелистов, диавол не раз обманывался в личности Иисуса Христа. То же самое случилось и теперь, так что неведение сатаны об Иисусе Христе нанесло диаволу смертельный удар²⁵⁷. Во-вторых, догматическое основание всеобщего осуждения людей и описание самого состояния их в аде. Прародители рода человеческого были обольщены сатаной, поэтому сатана стал «корнем греха», обольщение совершено было через «древо познания», отсюда произошла смерть, виновником которой оказался тот же диавол²⁵⁸. Первородный грех распространился на весь род человеческий, все согрешили, и, как Адам, все подверглись смерти, все, связанные и плененные неразрешимыми узами грехов, стонут под невыразимыми ударами мучений, безо всякой надежды на лучшее будущее. Состояние их не может измениться до сошествия в ад Праведного и Безгрешного (χωρὶς ἁμαρτίας), так как над ним одним сатана не имеет власти и не в силах покорить Его себе. Поэтому, стараясь низвергнуть в преисподнюю всех «без исключения», сатана должен был задержать вход в нее только Ему одному, но, при бесконечной алчности к «добычам смерти», нападает на Невинного и незаслуженно сводит в царство свое Праведного. Этот Праведный, как сильнейший, побеждает его, разрушает крепкие запоры ада, освобождает пленников и разрешает связанных. Так, сатана думал победить Иисуса, и, однако, оказалось, что все, что до той поры он приобрел чрез древо познания, потерял теперь чрез древо креста²⁵⁹.

Сатана побежден. Господь славы простирает руку свою и взывает: «идите за Мною, все мои святые²⁶⁰, умершие чрез древо, к которому он (Адам) прикоснулся, ибо вот чрез древо креста я опять восстановил вас всех». И собрались все святые под десницу Господню. Господь же, держа Адама за правую руку, сказал ему: «мир тебе и всем сынам твоим, моим праведникам!» Проникнутый глубоким чувством благодарности, Адам крепко лобызает Господа и благодарит Его громким голосом: «благодарю, Господи, Твое величие, Ты искупил меня, Ты не дал врагам моим радоваться надо мною, Ты вывел душу мою из ада преисподнего и избавил меня от нисходящих в ров. Воспойте Господу, все преподобнии Его, и исповѣдуйте память святыни Его, яко гнѣвъ въ ярости Его, и животъ въ воли Его»²⁶¹. Тогда святый Давид воспел Господу хвалебную песнь, говоря: «воспойте Господу новую песнь, сотворившему чудное. Господь победил своею правостью и своею святою десницею. Господь возвестил спасение свое, пред лицем народов открыл правду свою». Все воинство святых воскликнуло: «слава всем святым Его, аминь, аллилуйя». Пророк Аввакум вспомнил прежде возвещенное им пророчество: «во спасение народа своего пришел Ты и во избавление избранных Твоих», и все святые подтвердили ему: «благословен, грядущий во имя Господне, Бог и Господь явился нам, аминь, аллилуйя». Затем пророк Михей стал прославлять Господа так же, как некогда на земле: «Кто Бог, якоже Ты? отъемляй беззаконія и оставляяй нечестія... Не удержа гнѣва своего во свиденіе, яко волитель милости есть. Той обратитъ и ущедритъ ны, и погрузитъ неправды наша, и ввержетъ въ глубины морскія вся грѣхи наша... якоже клялся еси отцемъ нашимъ во дни первыя»²⁶². Все святые отвечали: «Он есть Бог наш во веки и в век века, Он управит нас во веки, аминь, аллилуйя». Так прославляли Господа все пророки и восхваляли Его, говоря: «Господи, Ты исполнил то, что возвестил в пророках и законе. Крестом твоим Ты спас живых и сошел в ад избавить нас от ада и смерти. Спаситель! Ты явил образ славы Своей на небе²⁶³ и воздвиг знамя искупления Своего на земле, оставь же и здесь знамя победы Своей, чтобы смерть больше не владычествовала». Как бы исполняя просьбу святых, Иисус Христос простер руку Свою, сделал знамение креста на Адаме и всех святых Своих и, взяв Адама за правую руку, вышел из ада. Все святые последовали за ним.

Подходя к дверям рая, святые встретили здесь двух старцев и спросили их: «Кто вы такие, которые не видели смерти и не сошли в ад, а с телом и душей обитаете в раю»? Один из них ответил и сказал: «Я Енох, которого Бог переселил сюда по своему благоволению, а это – Илия Фесвитянин, мы будем жить до кончины века. При кончине же мира, Бог пошлет нас на борьбу с антихристом, антихрист нас убьет, но мы воскреснем чрез три дня и на облаках вознесемся в сретение Господу».

Во время этого разговора пришел еще кто-то, муж смиренный, он нес крест на плечах своих. Святые сказали ему: «Кто ты, имеющий как бы вид разбойника, и что за крест, который ты несешь на плечах своих»? Он отвечал: «Я был, как вы сказали, разбойник и вор в мире, посему иудеи поймали меня и предали на крестную смерть вместе с Господом нашим Иисусом Христом. Вися на кресте и увидев совершившиеся знамения, я уверовал в Него и, взывая, сказал Ему: помяни мя, Господи, егда пріидеши во царствіи Твоемъ. Он же сказал мне: «Аминь, аминь, говорю тебе, сегодня будешь со Мною в раю». Так, неся крест, я подошел к раю и сказал архангелу Михаилу: «Господь наш Иисус, распятый, послал меня сюда: введи меня во врата Едема. Увидевши знамение креста, пламенный меч отворил мне двери рая, и я вошел сюда. Потом архангел сказал мне: «Подожди немного, потому что придет праотец рода человеческого Адам с праведниками и тоже пойдет в рай». И вот, увидев вас, я вышел к вам на встречу». Тогда все святые воскликнули великим голосом: «Велик Господь наш, и дивны дела Его»!

Два главных вопроса неизбежно представляются читателю по прочтении этих двух глав «Descensus Christi»: о рае и состоянии в нем праведных. Что это за рай, о котором упоминает псевдоевангелист, тот ли, в котором жил некогда Адам, или царство небесное? По некоторым кодексам псевдоевангелия, небо и рай ясно различаются, как, например, в этих словах: «Передавши всех святых архангелу Михаилу для введения их в рай, сам Господь вознесся на небо». Архангел, в 3-й гл., обещает Сифу, что Христос введет Адама в рай к древу милосердия и проч. Очевидно, что под раем апокрифист исключительно разумеет рай Адамов. Где же этот рай? На земле? Очень вероятно, потому что как возможно иначе, что Сиф, обитатель земли, мог идти к раю (неземному) за елеем древа жизни? Однако нужно заметить, что в целом весь рассказ не подтверждает этого взгляда. Автор спутался в своих представлениях и не дал ответа на то, куда перемещено блаженное жилище праведников²⁶⁴. В каком же состоянии обитали в раю искупленные святые, т. е., жили ли в нем одной своей душой, или и телом вместе? Енох и Илия прямо говорят, что ἐν τοῖς σώμασι καὶ ταῖς ψυχαῖς οἰκεῖτε εἰς τὸν παράδεισον. Самое их восхищение от земли случилось так, что они вдруг исчезли с телом и душей, следовательно, должны были взять от земли и самое тело. Вот где, может быть, причина, почему они не взяты прямо на небо, а только в рай, как временное местопребывание, потому что на небе не может быть никакого земного тела, кроме прославленного, как обещается в воскресении. Даже и в раю можно было жить в том только теле, которое носило некогда в себе «образ и подобие Божие» (24 гл.), пока это подобие не было омрачено грехом. Итак, тела Еноха и Илии были на столько различны от обыкновенного человеческого тела, на сколько были чисты в них образ и подобие Божие, с таким же телом являются и святые, освобожденные Иисусом Христом из ада, почему Он и говорит: «sancti mei, qui habetis imaginem et similitudinem meam» (8 гл.).

Енох и Илия, взятые живыми в рай, должны при кончине мира возвратиться в мир, где поведут борьбу с антихристом, умрут от руки его, но чрез три дня воскреснут и на облаках вознесутся в сретение Господне²⁶⁵. Они возвратятся в мир, с одной стороны, для того, чтобы, по предопределению Божию, повести войну с антихристом, этим последним исчадием сатаны, а с другой – для того, чтобы умереть, т. е. сложить с себя земное тело. Все представление, как видно, основано на словах святого пророка Малахии²⁶⁶: се Азъ послю вамъ Илію Ѳесвитянина прежде пришествія дне Господня, великаго и просвѣщеннаго, иже устроитъ сердце отца к сыну и т. д. А что предтечи второго пришествия Иисуса Христа умрут, и чрез 3 дня воскреснут, и на облаках вознесутся на небо, то такого рода представление мы читаем еще в Апокалипсисе. Вот это замечательное место: зверь, выходящий из бездны, сразится с двумя свидетелями Моими и победит их и убьет их... Но после трех дней с половиной вошел в них дух жизни от Бога; они оба стали на ноги свои, и великий страх напал на тех, которые смотрели на них. И они услышали с неба громкий голос, говоривший им: «Взойдите сюда». И они взошли на небо на облаке, и смотрели на них враги их²⁶⁷.

Кроме Еноха и Илии, искупленные святые встречают у дверей рая благоразумного разбойника²⁶⁸, несущего крест на плече своем (βαστάζων ἐπὶ τῶν ὦμων αὐτοῦ καὶ σταυρόν). Как ни грубы представления апокрифиста, однако нельзя допустить, на основании собственных же его представлений, что разбойник вошел в рай в том же самом теле, какое имел на земле, и с тем же самым крестом, на котором был распят на Голгофе. Раньше он усвояет обитателям рая не земное тело, а только субстанцию его, τὴν ἰδέαν ἀνθρώπου, по выражению святого Епифания. По латинскому тексту, речь идет только о знамении креста, а не о самом кресте. Именно Иисус Христос, посылая разбойника в рай, сказал: «Покажи ему (архангелу Михаилу) знамение креста, «signum crucis», и он введет тебя в рай».

Левкий и Харин заканчивают свой рассказ упоминанием о цели своего посольства в мир. Они посланы были на землю проповедовать воскресение Иисуса Христа вместе с другими воскресшими и креститься в Иордане. Для проповеди о воскресении они были весьма пригодны, потому что недавно умерли и имели еще живых родственников в Иерусалиме, которые, несомненно, должны были поверить рассказу своих о воскресении Господнем. Воскресение душ давно умерших также было важно для укрепления веры в Воскресшего, так как с их воскресением тесно связывалось время Его пришествия.

После трех дней, очевидно в день воскресения, воскресшие празднуют Пасху. После праздника все²⁷⁰ возносятся на небо, за исключением Левкия и Харина, которые, быв посланы возвестить людям божественные тайны, должны были оставаться на земле дотоле, пока не выполнят цели своего посольства. Однако, прежде чем приступить к выполнению своего призвания, они должны были креститься в Иордане. Самый обряд крещения, очевидно, взят из позднейшего времени, именно воскресшие дожны были облечься в белую одежду, креститься накануне пасхального дня и т. п.

«Отдавши свои свитки, один первосвященникам, а другой Иосифу и Никодиму, Левкий и Харин стали невидимы, в славу Господа нашего Иисуса Христа.

Свитки двух братьев оказались буквально сходными между собой, так что иудеи с великим смущением, ударяя себя в перси свои, восклицали: «Истинно все сотворил Господь, да будет имя Его благословенно во веки».

Обо всем, что сказали иудеи в синагоге, Иосиф и Никодим тотчас же донесли правителю, а Пилат сам записал все, что случилось и что сказано было иудеями об Иисусе, и положил эту запись вместе с другими судебными кодексами своего претория.

Пилат, несомненно верит в Распятого и Воскресшего. С этою целью он идет в храм и, собравши первосвященников и учителей закона, заклинает их показать ему свидетельство из писаний, что Иисус есть действительно истинный Сын Божий²⁷¹. Первосвященники исполняют волю Пилата и вместе с ним исповедуют, что Иисус, распятый ими, есть Христос, Сын Божий, истинный и всемогущий Бог – единственная цель, какой хотел достигнуть своей легендой апокрифический сочинитель!

Ряд аналитических исследований приводит нас к следующему ясному и несомненному результату: апокрифические евангелия сохранили в себе немало правдоподобных преданий, верований и обычаев древних христиан, объясняли некоторые места канонических евангелий и, отчасти, даже брали на себя апологетику некоторых дорогих христианскому чувству истин, как, например, учения о божестве Иисуса Христа, или о сверхъестественности воплощения Его, но в целом, без всякого сравнения, стоят неизмеримо ниже канонических евангелий. Не имея верного представления о характере божественной истины и полагая всю прелесть и высоту её в одних чувственных картинах, апокрифические евангелия только обезображивают личность Основателя христианской церкви и унижают божественный характер Его учения. Правда, и в них говорится, как будто нечто величественное об Иисусе Христе, в них Он также прославляется своеобразно высокими похвалами, на самом же деле самое прославление в них Христа есть только внешнее и плотское. Апокрифы совершенно забывают истинно божественный характер Иисуса Христа, в них встречаются даже такие места, которые производят самое тяжелое впечатление на душу читателя. Так, в истории Иосифа (гл. 6) Иисус представляется, как мы видели, Царем, имеющим управлять всеми народами посредством «железного скипетра», в евангелии Никодима Он называется Господом «сильным в брани». Между тем, на страницах ваших евангелий мы не встретим таких мест, по которым Христос искал бы себе верховной власти над миром, напротив мы слышим из уст Его изречения: царство Мое не от мира сего (Ин.18:36); Сын человеческий не пришел да послужат Ему, но послужить и отдать душу свою в избавление за многих (Мф.20:28); приидите ко Мне все трудящиеся и обремененные, и Я упокою вас (Мф.11:28). Во многих случаях Иисус Христос представляется по апокрифам каким-то гневным и раздражительным существом. Сообразно с этим и поклонение Ему не могло проистекать из чистого сердца или из истинной любви. Если в каноническом евангелии изречение апостола Петра дышит чистой любовью и глубокой искренностью: Господи, куда нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни, или еще: Господи, Ты знаешь, что я люблю Тебя, то апокрифы, вполне соответствуя своим представлениям о лице Иисуса Христа, указывают совершенно другие черты почитания Его: апостолы падают пред Ним ниц, домашние животные почтили Его, когда еще трехдневным младенцем Он лежал в яслях, при Его приближении дикие животные становятся тихими и послушными, даже неодушевленные вещи, например, римские знамена, преклоняются пред Ним без всякого стороннего содействия. В результате, при всем том, Иисус является Сыном Божиим и истинным Богом не по внутреннему характеру своей личности, своего учения и чудотворной деятельности, а только по свидетельству сторонних деятелей, которые признали Его таким, вовсе не понимая Его призвания и Его личности. Недостаток правильного понимания Его личности обнаруживается в том даже, что апокрифы с особенным пристрастием останавливаются на годах Его детства или на Его сошествии в ад. При этом самое детство Иисуса Христа является не как период жизни, развивающейся в целесообразной простоте и естественности, но как что-то отрывочное, стоящее вне связи с Его мужеским возрастом; по апокрифическому учению, Иисус Христос совершенно выделяется из хода общечеловеческого развития; Он чужд всяких законов естественного усовершенствования духа. Он представляется в своем детстве совершенным мужем, без всякой постепенности развития, как бы вдруг упавшим с неба на землю, в Нем нет сознания младенца, в самом младенческом возрасте Он уже обладает сознанием и познаниями человека зрелого или даже Бога, еще в колыбели Он называет Себя Словом, Сыном Божиим, которого Отец послал в мир для спасения людей. Он говорит во время бегства в Египет, когда животные повинуются Его чудодейственной силе: «Не смотрите на Меня как на дитя, Я совершенный муж, и скоро наступит время, когда все дикие животные будут служить Мне и сделаются ручными». В младенческом возрасте Он уже имеет ясное представление обо всем, что должно случиться в далеком будущем (Ист. Иосиф 8 гл. 27). Во время путешествия своего в Египет, Он предсказывает свою крестную смерть и чрезвычайные события с разбойником, которого Он введет в рай (Ев. д. гл. 23). Наконец, в летах отрочества Он уже знает всю ученость и глубину науки, на двенадцатом году жизни Он излагает взгляд на существо Божие и на творение во всех частнейших подробностях, неведомых обыкновенному человеческому уму. Он не учится, а знает все: Он анатом, астроном, метафизик, представитель всей учености, одним словом в Нем есть все, кроме того, чего мы в праве ожидать от преобразователя нравственного мира, в Нем есть все, и ни одной черты божественного Искупителя, как представляют Его нам св. евангелисты и апостолы. Так, по апокрифической истории жизни Иисуса Христа, мы не видим в Нем и даже не предчувствуем прославления Его человеческой природы. Правда, не все апокрифы ограничиваются одним периодом детства Иисуса, а псевдоевангелие Никодима, по преимуществу, обращает внимание на конец Его жизни, но и здесь, при всем богатстве его догматических данных, при всем его стремлении пополнить, или пояснить евангельскую историю, мы видим тоже плотское стремление к бесцельно чудесному, как и в истории детства. Повсюду исключительное достоинство явления Иисуса Христа выражается не в простоте и единстве Его нравственного существа и Его действия, но в Его чарующем владычестве над природой. Он является не как божественный владыка в царстве истины, не как Искупитель и Посредник между согрешившим человечеством и всесвятым Богом, но как чарующий царь, как необыкновенный какой-то тавматург, отчего все действия Его не обнаруживают в себе печати Его истинного духа и личности.

Из превратного понимания личности Иисуса Христа необходимо вытекает ложное воззрение и на Его чудотворную деятельность. В канонических евангелиях, особенно в евангелии от Иоанна, все чудесное является как нечто второстепенное, подчиненное, как служебное орудие в виду высших нравственных целей. Иисус называет иудеев родом лукавым и прелюбодейным за то, что они ищут знамений (Мк.8:11). Сотворивши чудо или исцеливши какого-либо больного, Он говорил: блюдите, да никто же увѣсть (Мф.9:30). Напротив, в апокрифах все чудесное занимает самое видное место, оно к себе лишь требует исключительного внимания со стороны читателей. Это фальшивое отношение чудесного к остальному содержанию апокрифов существенно зависит от того, что истинный характер чуда им вовсе неизвестен. Истинное чудо имеет определенную нравственную цель и требует особенного нравственного расположения к истинному его восприятию со стороны тех, для кого оно совершается. Цель, которой служит оно, должна быть всегда высокая и божественная, потому что при этом только условии возможно самое явление чуда. Если теперь с этой точки мы посмотрим на апокрифические чудеса, то в них вовсе не найдем существенных черт истинности чудесного. И, прежде всего, им недостает нравственного характера, от которого упоминаемые в канонических евангелиях чудеса получают свою силу и освящение, его нет, этого нравственного характера, ни в самом Чудотворце апокрифических сказаний, ни в восприемлющих Его чудеса. Канонические евангелия ставят личность Иисуса Христа центром всего, вокруг Него совершающегося, от Его внутренней высоты и божественности, чудесное также хорошо само в себе, как и в согласии с самыми законами природы. Между тем апокрифы почти совершенно лишены такого средоточного пункта, в котором все сливалось бы органически, чудеса их стоят как нечто внешнее, даже совершенно произвольное. Самому Христу они навязаны извне, потому что не имеют никакой живой связи с Его внутренним существом. С этим тесно связывается также и то обстоятельство, что, по каноническим евангелиям, Иисус совершает чудеса исключительно в период Его мужского возраста, а по апокрифическим сказаниям, главным образом, в период своего детства. Канонические писатели совершенно верно выходили из той мысли, что дар чудотворения, как высшее духовное дарование, развивается в связи с духовным и телесным совершенствованием человека (Отроча же растяше и крѣпляшеся духомъ, исполняяся премудрости...), напротив апокрифы совершенно исключают понятие такого развития; Христос, по их представлению, с момента рождения есть только Бог и совершенный Чудотворец, от этого дар чудотворения не стоит в Нем в органической связи с Его личностью, он обитает в Нем, не как в лице, а как бы в какой-то вещи, чудо проходит чрез Него, как бы вода через канал, и совершается независимо от того, знает ли Он об этом, или нет, совершается не по действию Его божественной, сознательно владычествующей над природой свободы, а по действию какой-то чарующей и как бы недостойной разумно свободного существа силы. Затем, где не достает нравственного посредства со стороны Чудотворца, там, естественным образом, нет его и со стороны тех, которые служат предметом Его воздействия. По каноническим евангелиям, со стороны приемлющих чудо, непременно предполагается вера и живое упование на Чудотворца, таким образом чудо, при религиозно-нравственном своем значении, стоит в тесной связи с развитием духовной жизни, и так как самое основание свое оно имеет только в духовной области, то и восприниматься может только духовной стороной или, что тоже, религиозно настроенной личностью. Этого нет в апокрифических евангелиях, они не предполагают, по крайней мере, за самыми редкими исключениями, необходимости нравственной восприимчивости, они заставляют чудо действовать на всякого случайно подвернувшегося и имеющего в нем разве внешнюю какую-либо нужду. А с отсутствием нравственного основания совершенно исчезает и историческая достоверность чуда, так что апокрифические чудеса являются как нечто бесцельное, и потому неестественное и противное природе. По каноническим евангелиям чудеса имеют не малое значение в устроении царствия Божия на земле и совершаются только по нуждам верующих, с полной любовью Чудотворца; в апокрифах нет и речи о царстве Божием, нет и слова о покаянии, о вере и спасении, чудеса их не суть проявления премудрой любви, а слепой силы, это не религиозные, но только физические явления, они действуют только физически благотворно, цель их возбудить низшую сторону человека, низшие силы его души. Итак, в апокрифах мы видим не собрание божественных чудес, исходящих от богочеловеческой личности и стоящих в самой тесной связи с историей и той или другой высшей целью, но внешний подбор чувственно-фальшивых и нравственно жалких чарований. В своем целом они дают только понять, что более сильный чудотворец, открывающийся в Иисусе, побеждает более слабого в лице сатаны и его демонов.

Если мы прибавим к этому несколько слов о самой форме апокрифов и о литературных приемах апокрифических сочинителей, то уже достаточно покажем, что апокрифы, при всех указанных нами относительных достоинствах, стоят, вне всякого сравнения, неизмеримо ниже канонических евангелий. В самом деле, в канонических евангелиях повсюду замечаем объективный характер, всегда опирающийся на общепризнанное предание, апокрифы во всем имеют характер субъективный. В них очевидным образом выступает индивидуальность их сочинителя, которая сейчас обнаруживает частный труд и литературный искус большей частью недальновидных людей. Евангелисты в своих писаниях никогда не теряют из виду ясной цели и деятельного благочестия, апокрифические же авторы руководились лишь намерением создать нечто чрезвычайное и удивительное; и, однако, без высшего смысла и истинной силы. Их сочинения чужды общечеловеческих целей, они стоят как бы поверх земли, однако не достигая неба, и таким образом висят в области фантастического, чудесного. Канонические писатели, проникнутые священной серьезностью и нравственно-возвышенным чувством, при всей своей популярности всегда сдержанны и соблюдают благоразумную умеренность, особенно в изображении мелких, не особенно важных подробностей из обыденной жизни, апокрифы, напротив, совершенно лишены этой черты умеренности и часто являются в своих представлениях тривиальными, сентиментальными, мелочными и даже грубыми. Лучшего, конечно, нельзя было и ожидать, потому что только там, где есть внутреннее достоинство, есть и внешнее, и наоборот – где нет внутреннего, там не достает и внешнего. Каноническое писание имеет достойную простоту и величавость, а апокрифическое изображено вычурными грубыми красками и мелочно. Канонические евангелия в своей простоте дышат любовью и искренностью, апокрифы, хотя не чужды по местам пластических п поэтических красот, так, например, венок из цветов, сплетенный Иисусу Его сверстниками, детьми, можно назвать довольно приличным образом, а трогательная элегия иудейской супруги, лишенной счастья и радостей матери, представляет прекрасный эпизод, но они все-таки чужды высокого эстетически-религиозного вкуса, их представления наивны и часто даже противоречивы сами с собой. Канонические писания имеют нечто живое, полное жизни, апокрифы же не носят печати этой жизни в своей речи и, при сопоставлении с прекрасными произведениями священных писателей, едва ли даже могут быть названы в этом отношении слабыми их копиями. Правда, канонические евангелия, как произведения людей не знакомых с логическими правилами систематического изложения, не всегда совершенны во внешнем изложении, зато они всегда богаты содержанием, в апокрифических же видим какую-то мелочность в представлениях, в бледной, растянутой, неискусной форме. Наше чувство может быть покойно, что такого изречения из уст Иисуса Христа, какое встречаем мы, например, в евангелии евионитов: «тогда взяла меня моя мать, Святый Дух. за мои волосы, и понесла меня на высокую гору Фавора», никогда не встретится ни в одном каноническом евангелии. Из всех изречений Иисуса Христа, которые передают нам канонические евангелия, нет ни одного, которое не было бы полно духа и силы, между тем в апокрифах почти не встретишь ни одного Его слова, важного по содержанию и замечательного по форме. Не достойно ли поэтому удивления, что мужи не высокого образования, какими обыкновенно представляют апостолов, не сообщили нам ни одного изречения Иисуса Христа, которое можно было бы назвать слабым или бессодержательным!

Окончательный вывод из всего, доселе сказанного, ясен. С положительной своей стороны апокрифы оказывают исследователю текста канонических евангелий не малую пользу своим историко-экзегетическим характером, с отрицательной же ясно служат неоспоримым доказательством божественного величия и чистоты канонических евангелий. Игра фантазии не могла заменить живого и истинно высокого веяния Св. Духа, которое всякий верующий ощущает при чтении евангелий, их вдохновенная, живая и всепроникающая сила не может быть произведением обыкновенного человеческого пера. Таким образом, при беспристрастной оценке обоих классов писаний, мы не имеем права допустить, подобно Штраусу, что и те, и другие писания составляют только развитие мифа и мифических легенд, что канонические евангелия, в силу их благородной простоты, представляют здоровое произведение первого периода образования мифов, а апокрифы, напротив, составляют не более, как болезненное произведение второго. Апокрифам, хотя бы то и в низшей форме, нельзя усвоить продолжения той задачи, какую преследуют евангелия канонические: они имеют совсем другую точку зрения, иной дух, иное содержание и иную форму. Между тем, мнимое продолжение мифа, которое предполагают в апокрифах и которое от первой редакции его было отделено незначительным пространством времени, едва ли могло бы быть так дурно, когда первое произведение его в своем характере носит столько высокого и истинного. Наконец, с точки зрения Штрауса, трудно уяснить отношение апокрифов к развитию общецерковного учения и вообще к древнейшей церковной литературе. Если апокрифы были только второй редакцией мифов, только продолжением канонического мифа, то как могло случиться, что дух и учение церкви развивались не только не в союзе с ними, но в открытой противоположности им? Где тогда найти причину того, что апокрифы были отвергаемы церковью, тогда как канонические евангелия нашли себе всеобщее признание и взяты за основание общецерковного учения? Одно из двух: или апокрифы соответствовали мифическому настроению древней церкви, и тогда церковное учение должно было бы развиваться согласно с ними и в них, чего мы на самом деле не видим, или они своим направлением противоречили общецерковному сознанию, и, следовательно, не были продолжением канонических евангелий. Едва ли после этого нужно еще говорить, что воззрение Штрауса основывается на предположении, которого никак нельзя доказать. Мифы, по его представлению, обыкновенно проходят двойной период развития: один, отличающийся благородной простотой, и другой, обозначаемый, обыкновенно, болезненным преувеличением и фальшивой искусственностью. Однако самое это представление, неверное само по себе, не довольно достаточно объясняет дело. Миф не есть какая-то неорганическая вещь, наподобие камня или глыбы земли. Дальнейшее развитие его вовсе не есть простое и механическое прибавление новых элементов к прежнему его содержанию, напротив, с духовным развитием народа, миф совершенствуется в содержании (хотя в некоторых случаях может быть, конечно, и обратное явление) и получает более чистую и соразмерную красоту в форме. Но такого поступательного развития мифа мы не видим в апокрифической литературе, и потому все умствования Штрауса считаем крайне несостоятельными и произвольными. Заветная попытка его представить Иисуса Христа мифом является одним из величайших безумий человеческого разума. Чтобы изгнать Христа из истории, надо изгнать многое: надо изгнать народ иудейский и всю христианскую церковь. Между тем Христос, по прекрасному сравнению Толюкка, не походит на тропическое солнце, которое восходит без утренней зари и заходит без вечерней. Предшествуемый пророчествами, Он сопровождаем был чудесами, и силы, возбужденные Им в начале, продолжают действовать доселе. Итак, напрасно безумная критика пытается изгнать «солнце» из вселенной. Ей нужно было бы для этого уничтожить зарю и сумерки. История церкви есть цепь, которая, непрерывно продолжающимся до настоящей поры движением, показывает, что электрическое сотрясение, данное ей в начале, должно было дойти до земли не иначе, как начавшись с неба.

Священник М. Альбов