15-я и 16-я ГЛ. ЕВАНГЕЛИЯ ОТ МАТФЕЯ И ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ

(Ин. 7:1)

На третьем празднике Пасхи (как можно заключить с достоверностью из последующих обстоятельств) Иисус Христос не был. Так как иудеи искали убить Его, то Он и не хотел ходить по Иудее, а ходил по Галилее (Ин. 7:1).

(Лк. 10:1–16)

П. Троцкий. «Воскресное чтение», 1881

Жатвы много, делателей же мало. Молитеся убо Господину жатвы, яко да изведет делатели на жатву Свою, говорил Богочеловек Иисус к Своим двенадцати апостолам пред посольством их на проповедь, в конце второго года Своего служения. И вот в третий год служения Христова явились эти желанные делатели на ниве Божией в числе семидесяти. Один из них, евангелист Лука, так говорит об этом новом сонме апостолов и об их послании на проповедь: по сих же (вероятно, по возвращении двенадцати апостолов) яви Господь и инех семьдесят (число почетное: 70 старейшин избрал пророк Моисей своими помощниками; членов синедриона было 70), и посла их по двема пред лицем Своим во всяк град и место (вероятно, по всей Палестине). Затем тот же евангелист, и он почти один только, передает обстоятельно и наставления Христа Спасителя, данные посланным, – наставления, прибавим от себя, несколько отличные от наставлений, данных 12 апостолам пред их посольством. Идите, говорил им Божественный Учитель, се Аз посылаю вы, яко агнцы посреде волков. Не носите влагалища (мешка), ни пиры (сумы), ни сапогов: и никогоже на пути целуйте (не занимайтесь людскими приветствиями и ласками, и чрез то не полагайте препятствия делу проповеди). В оньже аще дом внидете, первее глаголите: мир дому сему. И аще убо будет ту сын мира (готовый принять ваше благожелание мира), почиет на нем мир ваш: аще ли же ни, к вам возвратится (ваше благожелание остается при вас). В том же дому пребывайте, ядуще и пиюще, яже суть у них: достоин бо есть делатель мзды своея. Не преходите из дому в дом. И в оньже аще град входите, и приемлют вы, ядите предлагаемая вам: и исцелите недужным, иже суть в нем, и глаголите им: приближися на вы Царствие Божие. И в оньже аще град входите, и не приемлют вас, изшедше на распутия его, рцыте: и прах, прилепший от града вашего, отрясаем вам: обаче сие ведите, яко приближися на вы Царствие Божие: глаголю вам, яко Содомляном в день той отраднее будет, неже граду тому. Слушаяй вас Мене слушает: и отметаяйся вас Мене отметается, отметаяйся же Мене отметается Пославшего Мя. Неизвестно, сколько времени посланные семьдесят ходили каждый с проповедью о Царстве Мессии и в какие именно места они заходили. Вероятно, их проповедь обнимала бо?льшие пространства, чем проповедь двенадцати; может быть, они оглашали своею проповедью и полуязыческую Галилею и Самарию. Евангелист Лука замечает только о возвращении посланных. Возвратишася же седмьдесят с радостию, глаголюще: Господи, и беси повинуются нам о имени Твоем (силою Твоею мы изгоняли бесов). Рече же им Иисус: видех сатану, яко молнию с небесе спадша (князь тьмы несомненно побежден). Се даю вам власть наступати на змию и на скорпию, и на всю силу вражию: и ничесоже вас вредит. Обаче о сем не радуйтеся, яко дуси вам повинуются: радуйтеся же, яко имена ваша написана суть на небесех (вы получите вечное блаженство на небесах). Спаситель, по словам того же евангелиста, заключил Свою беседу с 70 апостолами молитвою к Отцу Небесному. В тот час возрадовася духом Иисус и рече: исповедаютися, Отче, Господи небесе и земли, яко утаил еси сия от премудрых и разумных, и открыл еси та младенцем. Ей, Отче, яко тако бысть благоволение пред Тобою.

Эти 70 апостолов Христовых, по мнению толковников, не составляли такой замкнутой группы, как 12 апостолов: миссия их была только временная, после которой они вступили в ряды обыкновенных последователей Христа. Точно нам неизвестны ни имена всех семидесяти апостолов, ни последующая деятельность каждого из них. «Имена апостолов Спасителя всякому известны из Евангелий, – пишет древний церковный историк Евсевий; – но списков семидесяти учеников Его нигде никаких нет. Говорят, впрочем, что одним из них был Варнава, о котором упоминают в разных местах апостольские Деяния, а не менее и Павел в послании к Галатам. К ним же принадлежал, говорят, и Сосфен, вместе с Павлом писавший Коринфянам, так же Матфей, причисленный к апостолам вместо Иуды предателя, равно и тот (Иуст), с которым вместе он почтен был жребием (Деян. 1:23), и Фаддей». Святитель Димитрий Ростовский пишет, что на основании внимательного исследования Божественного Писания, предания святых отцов и древних церковных писателей к лику святых семидесяти апостолов могут быть причислены следующие: 1) Иаков, брат Господень, первый епископ Иерусалимский, о котором упоминает и апостол Павел (Гал. 1:18–19), 2) евангелист Марк, бывший впоследствии епископом Александрийским, о котором упоминает апостол Петр (1Пет. 5:13), 3) евангелист Лука, писатель и Деяний апостольских, о котором упоминает апостол Павел (Кол. 4:14), 4) Клеопа, младший брат Иосифа обручника, спутешествовавший евангелисту Луке в Эммаус (Лк. 24:35), 5) Симеон, сродник Господень, второй епископ Иерусалимский, 6) Варнава, бывший спутником апостола Павла, а затем епископом в Медиолане (Деян. Ап. 4:36; Гал. 2:1), 7) Иуст, сын Иосифа обручника, сожребник Матфиев (Деян. 1:23; Кол. 4:2), 8) Фаддей, крестивший Авгаря, князя Едесского (Церковная история Евсевия), 9) Анания, крестивший апостола Павла в Дамаске, 10) архидиакон Стефан первомученик (Деян. 7:59), 11) диакон Филипп, крестивший Симона волхва и каженика Кандакийского, 12) диакон Прохор, первый епископ Никомидийский, 13) диакон Никанор (Деян. 6), 14) Тимон, 15) Пармен, тоже из числа семи первых диаконов, 16) Тимофей, епископ Ефесский, к которому апостол Павел писал два послания, 17) Тит и 18) Филимон, к которым так же писал послания апостол Павел, 19) Онисим, упоминаемый в послании к Филимону, 20) Епафрас, о котором упоминает апостол Павел (Кол. 6:12–13), 21) Архип, епископ Колосский (Кол. 4:17), 22) Сила, епископ Коринфский (Деян. 15:40–41), 23) Силуан, епископ Фессалоникийский (1Петр. 5:12; 2Кор. 1:19), 24) Крискент, епископ Галатийский (2Тим. 4:10), 25) Крисп, епископ на острове Егине (Деян. 18:8), 26) Епенет, 27) Андроник, 28) Стахий, 29) Амплий, 30) Урван, 31) Наркис, 32) Апеллий, 33) Аристовул, 34) Иродион, 35) Руф, 36) Асигкрит, 37) Флегонт, 38) Эрм, 39) Патров и 40) Ермий, о который упоминает апостол Павел в послании к Римлянам (16:13–14), 41) Агав, пророчествовавший об апостоле Павле (Деян. 21:10–11), 42) Лин, после апостола Петра епископ Антиохийский, 44) Гай, 45) Филолог, 46) Лукий, 47) Иасон, 48) Сомпатр, 49) Олимпан, 50) Тертий, 51) Эраст, 52) Куарт, о которых также упоминает апостол Павел в посл. к Римлянам (16:15–23), 53) Онисифор (2Тим. 1:16), 54) Климент, епископ Римский (Флп. 4:3), 55) Сосфен (Деян. 17:17) 56) Аполлос (Деян. 18:24–25), 57) Тихик (Еф. 6:21–22), 58) Епафродит (Флп. 11:25), 59) Карп (2Тим. 4:13), 60) Кодрат, 61) Марк, он же и Иоанн (Деян. 12:25), 62) Зина (Тим. 3:13), 63) Аристарх (Деян. 19:29), 64) Пуд (2Тим. 4:21), 65) Трофим (Деян. 20:4), 66) Марк (Кол. 4:10), 67) Артема (Тим. 3:12), 68) Акила (Деян. 18:2), 69) Фортунат и 70) Ахаик, о которых упоминает апостол Павел в 1 послании к Коринфянам (16:17). Все почти они, мы отчасти уже и указали, были епископами в разных новоустроенных Церквах, и все они почти окончили жизнь свою мученически за имя Христово. К ним причисляют иногда и других, потрудившихся в деле проповеди Христовой, например, Дионисия Ареопагита (Деян. 17:34), Симеона Нигера (там же 13:1), а за ними и Лазаря, воскрешенного Спасителем и Иосифа Аримафейского, и Никодима, тайного ученика Иисусова, и Гамалиила, учителя апостола Павла, и крещенного Филиппом евнуха, и сотника Корнилия, и других. О всех подобных благовестниках вышеупомянутый церковный историк Евсевий говорит следующее: «Легко усмотрим, что у Спасителя было учеников более семидесяти, если обратим внимание на свидетельство Павла, который говорит, что, по воскресении из мертвых, Спаситель явился сперва Кифе, потом двенадцати Апостолам, затем боле пятисот братии единою, из коих иные, по его словам, уже умерли, а большая часть еще жили в то время, когда он писал это». Церковная служба собору семидесяти апостолов в 4 день января установлена в IX веке, когда славный песнописец Иосиф составил и общий канон для всех семидесяти апостолов, и частные для некоторых из них.

(Мф. 15:1–20; Мк. 7:1–23)

Прот. Горский. Из «Евангельской истории»

Мф. 15:1–2; Мк. 7:1–5. Иисус Христос не был в Иерусалиме на третьей Пасхе. Так как иудеи искали убить Его, то Он и не хотел ходить по Иудее, а ходил по Галилее. Но фарисеи Иерусалимские, οἱ ἀπὸ τοῦ Ἱερουσαλήμ – выражение указывает не на место только, откуда пришли, но и на постоянное местопребывание (см. Евр. 13:24. Деян. 17:23), – никогда не оставляли своего наблюдения за Ним. Не видав Его в Иерусалиме, они пришли в Галилею. Встретив Его вместе с учениками, они возобновили прежнее осуждение учеников Его в несоблюдении преданий старцев. Случаем к сему было то, что ученики принимались за пищу, не умыв рук.

По правилам благочестия фарисейского пред принятием пищи и после стола непременно должно было мыть руки. В Талмуде определено, какой меры воды для этого достаточно, как мыть, когда именно, в каком порядке, если число присутствующих превышает пять или не превышает его. Принадлежавшие к секте ессеев пред столом погружались в воду (Иосиф Флавий). Этим правилам приписывалась такая важность, что за несоблюдение их синедрион подвергал отлучению. Указывая на поступок учеников, фарисеи, конечно, хотели представить Спасителю правило об умовении рук в связи с прочими преданиями и, возводя обвинение от частного действия к неуважению преданий вообще, может быть, хотели слышать Его собственное мнение о важности предания. По крайней мере к тому ведет ответ Господа. По понятиям Талмуда, предание старцев важнее, чем слова пророков, даже лучше, чем слова закона, потому что в законе есть важное и неважное, а слова старцев все важны. Им должно следовать беспрекословно. В Талмуде есть притча: послал царь двух друзей своих в одну область свою с повелениями и об одном так написал: если он не предъявит вам перстня своего, не верьте ему, а о другом так: хотя бы он не показал вам перстня моего, верьте ему. Это – пророки и старцы. О пророках написано: аще восстанет в тебе пророк… и даст тебе знамение или чудо (Втор. 13:1), а о старцах: и сотвориши по словеси, еже возвестят ти от места, еже изберет Господь Бог (17:10).

Мф. 15:3–9; Мк. 7:6–13. Вопрос был предложен в присутствии народа. Господь, не обращая внимания на сей частный случай, стал говорить о важности преданий: «Между вашими преданиями есть такие, которые противны закону Божию». При этом Господь указал на правило старцев о корване, вследствие которого иудеи под предлогом благочестия дозволяли себе нарушать первую из заповедей десятословия, относящуюся до ближних. (Чти отца твоего – пропитывай).

Указав на сие противоречие закону, Господь заключил ответ Свой общим замечанием о характере благочестия фарисейского, прилагая к ним слова пророка Исаии о людях, чтящих Бога только своими устами, но не сердцем.

Мф. 15:10–11; Мк. 7:14–16. Потом, приспособительно к случаю, извлекая отсюда общую мысль, что истинной чистоты надлежит искать не в соблюдении (одних) каких бы то ни было внешних правил, но в очищении сердца от всего противного закону Божию, предложил ее народу в виде краткой притчи: не входящее во уста сквернит человека, но исходящее из уст, то сквернит человека, – и сказав сие, прибавил: «слушайте и разумейте». (Образ притчи заимствован от предмета беседы и, может быть, есть собственно ответ на возражение фарисеев; так как, по их понятиям, человек вкушающий пищу неумытыми руками, самым вкушением подвергался нечистоте).

Фарисеи не могли быть довольны и указанием на противоречие преданий закону Божию, и еще более тем, что Господь прямо назвал их благочестие лицемерием. Новым случаем к неудовольствию на Иисуса было последнее Его изречение, которое они могли распространить и вообще на законы о пище. Но Господь не продолжал далее беседы и вышел от народа.

Мф. 15:12–15; Мк. 7:17. Защищенные Господом ученики заметили это оскорбление в фарисеях. И еще сохраняя, может быть, уважение к прежним правилам своим и зная, какую важность имели в народе все собственно иерусалимские книжники, они довели до сведения своего Наставника, что фарисеи Его словами соблазнились. Но Он продолжал говорить в приточном виде, дав разуметь ученикам Своим, что этим обеспокоиваться нет нужды. Им известна была уже притча о добром семени и плевелах, всеянных между ними врагом. Припоминая эту притчу, Господь сказал: «Всякое растение, которое не Отец Мой насадил, но враг-диавол, будет искоренено». Суд Божий ожидает и этих мнимых руководителей народа. Оставьте их: они – слепые вожди слепых, которые могут привести своих руководимых к погибели.

Что же, однако, значило загадочное изречение: входящее во уста? Уничтожает ли оно законы Моисеевы о различии пищи и о дозволительных и недозволительных яствах или нет? Если уничтожает, то как его согласить с тем уважением к закону, на основании которого Господь отверг предание о корване? Если не уничтожает, то как его понимать? Ученики не умели себе разрешить сего и обратились к Господу. Петр просил объяснить им притчу сию.

Мф. 15:16–20; Мк. 7:18–23. Господь, изъявив удивление их непонятливостью, сказал, что пища сама по себе как вещь внешняя внутренней, нравственной нечистоты произвести не может. (Впрочем, это не значит того, что всякий род пищи для человека безразличен. Коль скоро есть на то Божественные законы, то доколе они не отменены, принятие пищи, противной закону, будет осквернять человека, поскольку происходит от сердца, не уважающего закон и угождающего плоти.) Другая половина притчи говорит о том, что источник нравственной нечистоты заключается в сердце человека и что, следовательно, желающим сохранить чистоту пред Богом надлежит очищать свое сердце.

Господь не коснулся законов о дозволительных и недозволительных видах пищи, которые должны были прекратиться вместе с отменением всего ветхозаветного устройства по утверждению Нового Завета между Богом и людьми и по утверждении закона духовного в сердцах нового Израиля. Но тем не менее открыл ученикам, что те законы, как внешние, и теперь далеко ниже внутренних.

(Мф. 15:8–9)

Свт. Филарет, митр. Московский. Из Слова в Неделю святых

Что значит приближаться к Богу устами, а сердцем далеко отстоять от Него? Произносить устами или принимать слухом из уст других молитвенные к Богу слова, но не соединять с ними сердечного внимания и духовной теплоты, короче, молиться без любви. Нетрудно суетность такой молитвы обнаружить даже простым, естественным рассуждением и побуждением природы. Что делает дитя, только начинающее мыслить, дабы получить желаемую вещь от отца или матери? Не соединяет ли оно для сего со своими прошениями всех, какие знает, выражений детской любви и нежности? Итак, не должны ли мы признать себя несмысленными более самих детей, когда думаем нашими хладными, без внимания, без любви, без сердца, произносимыми прошениями что-либо получить от Отца Небесного, Который именно зрит на сердце вместо того, что человек зрит на лице (1Цар. 16:7)? Скажем ли, что Небесный Отец благ паче земных родителей и потому даст блага просящим у Него? Правда; но Он и праведен паче их и потому не может дать недостойным, и даже, по самой благости, не может дать блага зле просящим, дабы они не осквернили самого блага; но зле, конечно, мы просим, когда без любви просим у Всеблагого и Вселюбящего. Но что еще говорит закон духовный? Он показывает, что не только исполнение молитвы, но и самая молитва истинная и чистая без истинной и чистой любви невозможна. О чесом бо помолимся, учит апостол, якоже подобает, не вемы, но Сам Дух ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными: испытаяй же сердца весть, что есть мудрование Духа, яко по Богу ходатайствует о святых. И дабы Он, слыша сие, не остался в недоумении о том, как можно приобрести сие высокое ходатайство, апостол немедленно присовокупляет: вемы же, яко любящим Бога вся споспешествуют во благая (Рим. 8:26–28). Любовь к Богу все обращает в средства к нашему спасению и блаженству; без нее все средства не достигают сей цели. Не будет светить светильник без елея, и молитва не озарит духа без любви. Не взыдет без огня курение кадила, и молитва без любви не взыщет к Богу.

(Мф. 15:11)

Сергий, епископ Курский. «Душеполезное чтение», 1877

Не входящее во уста сквернит человека, но исходящее из уст, то сквернит человека. Чревоугодие в этих словах старается уловить предлог к уничтожению постов. Сказал Господь: «Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что исходит из уст, оскверняет человека». Из сего заключают, что все можно есть во всякое время, только бы душа была чиста.

Такое заключение противно смыслу изречения Христова. У евреев строго соблюдаем был обычай умывать руки пред вкушением пищи. Апостолы от сего обычая нередко отступали не намеренно, а случайно. Замечая это, книжники и фарисеи спросили Христа, зачем Его ученики нарушают предание старцев и не умывают рук, когда едят хлеб. Апостолы не запрещенную пищу ели, иначе бы фарисеи не умолчали, а дозволенную. Посему вопрос возбужден о нарушении не закона относительно пищи, а предания об умовении рук пред вкушением ее. Спаситель, обличив вопросивших, как сами они лицемерно извращали важнейшие заповеди, сказал во всеуслышание народу: «Не то, что входит в уста, оскверняет человека», не то, что употребляется в пищу, само собой делает его нечистым, но то оскверняет его, что исходит из его уст, а из уст исходят дурные сердечные помышления. Господь сими словами касается не нравственного или церковного различения пищи, не разборчивости в ней, заповеданной законом, но только самого ее вещества, входящего в наше тело для питания. Чисто ли пища приготовлена или неопрятно, умытыми или черными руками берет ее человек – это неважно. Если бы нечистота рук и пристала к ней, то не приразилась бы к душе, и самая пища как дар Божий не теряет своего достоинства от нечистого ее приготовления и принятия. Кому не случалось видеть, как земледельцы летом в поле едят свой хлеб, держа его в руках, замаранных землей? Мало ли таких работ и ремесел, что люди трудящиеся совсем не могут отмыть своих рук? Разве это вменяется им в грех? Нисколько. Но если бы кто из них замышлял худое, стал бы сквернословить, обижать других, чрез сие он бы изобличился, что у него душа нечистая и порочная.

«Ибо, – говорит Спаситель, – из сердца исходят злые помыслы, убийства, кражи, любодеяния, лжесвидетельства, хуления. Сие оскверняет человека, а есть неумытыми руками не оскверняет человека» (Мф. 15:19–20).

«Мысли на каждый день года по церковным чтениям»

Не входящее в уста сквернит человека, но исходящее из уст, то сквернит человека. Господь сказал это не потому, чтобы не благоволил к посту или считал его не нужным для нас, – нет, и Сам Он постился, и апостолов научил тому, и в Церкви Своей Святой установил посты; а сказал это для того, чтобы, постясь, мы не ограничивались одним малоядением, или сухоядением, но заботились при этом и душу свою держать в посте, не поблажая ее пожеланиям и страстным влечениям. И это главное. Пост же служит могущественным тому средством. Основа страстей в плоти; когда измождена плоть, тогда словно подкоп подведен под страсти, и крепость их рушится. Без поста же одолеть страсти было бы чудом, похожим на то, чтобы быть в огне и не обгорать. У того, кто довольствует пространно плоть свою пищей, сном и покоем, как держаться чему-нибудь духовному во внимании и намерениях? Отрешиться от земли и войти в созерцание невидимых вещей и стремление к ним ему столь же удобно, как одряхлевшей птице подняться от земли.

(Мк. 7:15)

«Мысли на каждый день года»

Ничтоже есть внеуду человека входимо в онь, еже может сквернити его; но исходящая от него, та суть сквернящая человека. Это место и подобные ему, например: брашно не поставляет нас пред Богом, – выставляют обыкновенно нелюбители поста, полагая, что этим они достаточно оправдываюсь свое непощение по уставу и порядку Церкви. Насколько удовлетворительно это извинение, всякому, верному Церкви, ведомо. При пощении постановлено воздерживаться от некоторых яств не потому, что они скверны, а потому, что этим воздержанием удобнее постигается утончение плоти, необходимое для внутреннего преуспеяния. Такой смысл закона поста столь существен, что считающие какую-либо пищу скверною причитаются к еретикам. Неблаговолителям к посту не на этом надобно бы настаивать, а на том, что пост необязателен, хоть оно точно есть средство к одолению греховных позывов и стремлений плоти. Но это такой пункт, на котором им устоять никак нельзя. Если преспеяние внутреннее обязательно, то обязательно и средство к тому, считающееся необходимым, и именно пост. Совесть и говорит это всякому. Для успокоения ее твердят: «Я другим способом возмещу опущение поста», или: «Мне пост вреден», или: «Я пощусь, когда захочу, а не в установленные посты». Но первое извинение неуместно, потому что еще никто не ухитрился, помимо поста, сладить с своею плотию, и как следует устанавливать свое внутреннее. Последнее также неуместно, потому что Церковь – одно тело, и особиться в ней от других противно ее устроению; удалить себя от общих чинов Церкви можно только выходом из нее, а пока кто член ее, тот не может так говорить и того требовать. Второе извинение имеет тень права. И точно, в ограничениях поста снимается обязательство его с тех, на которых постное действует разрушительно, потому что пост установлен не тело убивать, а страсти умерщвлять. Но если перечислить таковых добросовестно, то окажется такая их малость, что и в счет их нечего ставить. Останется один резон – нехотение. Против этого спорить нечего. И в рай не возьмут против воли; вот только когда осудят в ад, хочешь не хочешь, а ступай: схватят и бросят туда.

(Мф. 15:19)

«Воскресное чтение», 1824

Таковы наши греховные скверны! В числе их первыми поставил Господь помышления злые, а после них уже злые дела. Что ж, спросим: ужели худые мысли столько же сквернят человека, столько же греховны, как и худые дела?

Так именно! Даже внутренние наши скверны опаснее, нежели внешние грехи, потому что, согрешая наиболее мыслями и желаниями, мы всего менее обращаем внимание на грехи сего рода, нерадим о них и чрез то даем им более укореняться в нас и губить нас.

В самом деле, как действуют грехи внутренние? Свободно, во всех областях душевных: в области разума, в области воли и в области сердца; действуют, не стесняемые ничем отвне, без надзора чужого ока, действуют разбойники в своих пещерах, безопасно измышляя злые дела свои, готовя планы и средства для грабежей и убийств. Нам кажется большею частью, что мы, предаваясь то мрачным, то светлым мечтам, то эгоистическим, то симпатическим желаниям и чувствованиям, только играем и забавляемся – невинно, безвредно. Но что показывает опыт духовный? Эта игра самая опасная и вредная. Она питает страсти, приготовляет, облегчает им победу и открывает путь великим преступлениям, которые если иногда не совершаются, то потому только, что внешние обстоятельства задерживают действие злых начал внутренних.

Во сколько раз умножились бы беззакония в мире, если бы наши худые помышления и пожелания не находили препятствий в исполнении своем вне нас! Кровопролития, например, и человекоубийства тогда были бы почти так же часты, как и порывы гнева или сильные движения ненависти. Почему сказано: всяк, гневаяйся на брата своего всуе, повинен есть суду, то есть как убийца (Мф. 5:22); и всяк, ненавидяй брата своего, человекоубийца есть (1Ин. 3:15)? Потому, конечно, что злоба внутренняя, не обнаруженная внешне, есть уже действительный грех против шестой заповеди. Тот, кто зрит на сердце, в душе, исполненной злобою или ненавистью, видит то же, что и в душе убийцы, то есть то же безобразие, ту же мрачность зла, с тем разве различием, что душа, скрывающая грех, представляется более отдаленною от раскаяния, чем та, в которой грех уже проявился внешне. Какая болезнь опаснее: та ли, которая выказывается наружными знаками и, давая знать о себе больному и окружающим его, побуждает их скорее искать врача, или та, которая скрывается внутри и действует неощутимо для самого болящего? Последняя тихо, незаметно, но все более и более подтачивает корень жизни в теле и, наконец, когда проторгается наружу и когда призывают врача, оказывается уже неисцелимою. Такова вредоносная сила и грехов внутренних! Согрешающий не замечает их в себе по самолюбию, которое и производит это зло, и им питается; вред делается заметным большею частью тогда, когда образовались постоянные грехи внешние или худые навыки, которых грешник преодолеть не в силах.

Теперь видно, отчего покаяние наше вообще бывает слабо и опыты исправления себя безуспешны. Мы не исторгаем в себе корней греховных, а как бы обрываем одни листья грехов. Корни грехов в сердце и глубоко затаены в нем, так что нужна для очищения грешника та сила, которая проникает до разделения души и духа, членов же и мозгов (Евр. 4:12), а для принятия этой силы нужно самоотвержение, действие самое болезненное для нашей самолюбивой природы, и, наконец, насаждение и охранение в сердце корня истинной жизни, то есть любви к Богу и ближним. Любовь к Богу должна наполнять всю душу и все помышления (Мф. 22:37), ибо иначе этот корень духовной жизни не сообщит силы своей всем силам души; любовь к ближним требуется равносильная любви к себе (ст. 39), без чего она не будет свободна от законопротивного самолюбия. Все это требует искоренения плевел духовных совершенного, по крайней мере, очищения непрестанного, самого бдительного, да некий корень горести выспрь прозябаяй пакость сотворит (Евр. 12:15). Все это необходимо для спасения; без того не обещается нам общение с Богом и Иисусом Христом. Всяк имеяй надежду сего общения, говорит святой Иоанн Богослов, очищает себе, якоже Он, Господь наш, чист есть (1Ин. 3:3). Чистейший свет не допускает в общение свое нашей тьмы. Трудно это очищение, но с помощью благодати не невозможно, и если будет совершаться неослабно, то облегчается все более и более.

Молись, христианин, как можно чаще, молись об этом величайшем благе души твоей: сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Блажен, кто еще в здешней жизни очистит себя от всех скверн плоти и духа: он будет и на земле предвкушать высокое блаженство небесное; ибо блажени, сказано, чистии сердцем, яко тии Бога узрят.

«Мысли на каждый день года»

От сердца исходят помышления злая. В сердце же откуда? Корень их в живущем в нас грехе, а разветвление их, размножение и определенный вид в каждом – от его собственного произволения. Как же быть? Сначала отсеки все, что от произволения. Это будет похоже на то, как если бы кто в дереве оборвал листья, обсек ветви и сучья и ствол отрубил почти до корня. Затем, не позволяй выходить новым отросткам – самый корень и засохнет; то есть не позволяй из сердца исходить злым мыслям, а исходящие отражай и отгоняй, и живущий в нас грех, не получая подкрепления, ослабнет и совсем обессилеет. В этом существо заповеди: трезвитеся и бодрствуйте. Внимайте себе. Препояшьте чресла помышлений ваших. При внимании надо держать рассуждение. Из сердца исходит не одно худое, но и доброе; не всякое, однако, доброе, внушаемое сердцем, исполнять должно. Что истинно должно исполнять, – это определит рассуждение. Рассуждение есть садовничий нож – одни ветви отсекает, а другие прививает.

(Мф. 15:21–28)

«Воскресное чтение», 1825

Во время Своего путешествия по Галилее Иисус Христос приблизился однажды к пределам Тира и Сидона – двух языческих финикийских городов, знаменитых в древности богатством и торговлею. Тут произошла у Него одна замечательная встреча, о которой сообщает нам Евангелие (Мф. 15:21–28).

Из тех мест явилась к Иисусу женщина, родом хананеянка; у нее была дочь, одержимая беснованием. Любящее сердце матери пронзалось страданиями дочери, как своими собственными, и она в горьком чувстве беспомощности взывала к Иисусу: «Помилуй меня, Господи, Сын Давидов: дочь моя жестоко беснуется» (ст. 22). Спаситель, так часто оказывавший помощь по первому прошению других, даже прежде прошения, не дает ей ответа, подобно тому, как не отвечал прежде двум слепцам, искавшим Его помощи. Тогда начали ходатайствовать за нее апостолы и просили отпустить ее. На это Он сказал им, что Он послан только к погибшим овцам дома Израилева, то есть к людям дома Израильского. Женщина, между тем, подходит к Иисусу Христу, кланяется и снова просит: «Господи, помоги мне». Отвечая в прежнем тоне, Он говорит ей: «Несправедливо отнять хлеб у детей и бросить псам» (ст. 23–28).

Известно, что иудеи в своем пренебрежении к язычникам называли сих последних псами, а себе пред ними отдавали преимущество как сынам обетования; Спаситель применил это и к настоящему случаю. Как ни казался безотрадным этот ответ по первому впечатлению, только женщина приняла его с полной покорностью и просила, чтобы ей оказана была хоть та малая доля милости, какая доступна ее положению. «Так, Господи, – сказала она, – но и псы едят крошки, падающие со стола господ их» (ст. 27).

Следствием всего объяснения было то, что Спаситель воздал открытую похвалу великой вере женщины – и, по слову Его, дочь хананеянки сделалась здорова в тот же час.

Евангельское повествование об этом событии без особенных пояснений само сразу показывает нам, что составляет главный предмет его содержания. Это – великий опыт веры, обнаруженной хананеянкою. Кроме непреклонной твердости, которою запечатлена была эта вера, мы здесь усматриваем две частные черты, в которых выразилось ее превосходство. Оно выразилось, во-первых, в достоинстве того убеждения, какое имела хананеянка о Иисусе Христе, далее, затем, в той глубине смирения, которая при этом обнаружилась в сердце ее. Принося мольбу свою Христу, женщина именует Его Сыном Давидовым. Положим, что это наименование не выражает собою всей полноты наших христианских понятий о лице Спасителя; но тут слышится отголосок живой веры в обетованного Мессию; а эта уверенность в Его могуществе и это доверие к Его животворной силе, с которыми обращалась к Нему язычница, показывают, что в душе ее было очень высокое чувство уважения к Спасителю. Значит, несмотря на свою разноплеменность с иудеями, она имела такой верный и здравый взгляд на Его достоинство, какого не имели многие из самих иудеев, – так же хорошо была приготовлена к достойному Его принятию, как и те слепцы, которые, не видев Его лично, взывали к Нему с верою: «Сын Давидов! умилосердись над нами» (Мф. 9:27). Это показывает, что и над язычниками назирал попечительный Промысл Божий, Своими мудрыми путями приближая их к спасительному Царству благодати. Соседство с евреями, в котором находилась хананеянка вместе со своими соотечественниками, могло быть в особенности для них благоприятно с этой стороны. Далее, мы заметили, что превосходство веры, обнаруженной этою язычницею, выразилось в ее глубоком смирении. Мало того, что Спаситель не давал сначала никакого ей ответа на ее прошение, – Он как бы выразил даже нарочитое к ней пренебрежение как иноплеменнице. И нужно представить себе, какую борьбу должно было выдерживать ее сердце, когда в минуту тяжкой ее скорби отстраняют ее, как пса недостойного, и отвергают ее просьбу, исполненную доверия: данный ей ответ был не легче самого молчания. Но все эти трудности она препобедила силою смирения. Она не стала доказывать своих прав на большее уважение к ней; но в то же время, не изменяя своей надежде на Спасителя, искала воспользоваться тем небольшим правом на участие, которое при ней оставалось, – и этот подвиг ее веры увенчался полным успехом. По всему видно, что Спаситель хотел только испытать крепость этой веры и обнаружить ее пред всеми, чтобы тем торжественнее отдать ей должную награду. Нужно заметить, что таков именно всегда характер истинной веры: не высказывая лишних притязаний самомнения, она располагает человека к искреннему чувству самоунижения, и здесь уже, в прямом сознании всей меры собственного недостоинства, открывает ему светлый путь надежды на лучшее будущее.

Но почему Спаситель отзывался с таким видом пренебрежения о жене иноплеменнице? Ужели в самом деле эта женщина в глазах Его была не лучше пса, по сравнению с Его единоплеменниками? И каким образом Он говорит, что послан был к овцам дома Израилева, когда верные израильтяне, встречая Его сами же приветствовали в Его лице спасение, уготованное пред лицем всех людей, как, например, это высказал святой Симеон праведный (Лк. 2:30–31)? Так, спасение уготовано было для всех людей; но в историческом порядке событий оно должно было явиться между иудеями и прежде всего для иудеев; потому что собственно в их народной истории, начиная с отделения их племени от прочих, и далее, сосредоточивались те приготовительные действия Промысла Божия, которыми Он постепенно вел людей к принятию спасения. Язычники должны были воспользоваться этим даром вслед уже за иудеями, то есть приобщаясь уже к участию в том богатом наследии, которому давалось место среди сынов обетования: и, как показал опыт событий, это совершилось в наказание для сих последних и как бы в замену их самих, когда они сделались сынами отвержения. Доколе не легла на них печать этого отвержения, дом Израилев был домом Божиим, и Сын Божий, явившийся во плоти, обращался между ними, как сын в дому своем; в этом случае им действительно принадлежало преимущественное право на Его благодеяния, и самый дар избавления, ниспосланный для всех народов, составлял особенную славу людей Божиих, Израиля, по выражению того же Симеона (ст. 32). Что же касается тех выражений, в каких обращался Спаситель к хананеянке, то мы не имеем права выводить отсюда, будто действительно Он разделял со Своими соотечественниками их гордое пренебрежение к язычникам: то слово одобрения, которое Он потом произнес в пользу этой женщины, свидетельствовало, что Он смотрел на нее с участием и сострадательным вниманием и ценил в ней внутреннее расположение души, как и в лучших между израильтянами. Мы здесь видим только внешнее приспособление к народному взгляду евреев на людей языческого происхождения, а обстоятельства дела показывают, что такое приспособление не было здесь поблажкою или поощрением этому взгляду, но только, напротив, обличало очевидную несостоятельность и крайность оного; потому что сами же апостолы, принадлежавшие к роду иудейскому, побуждены были обратиться ко Христу с просьбою об иноплеменнице. Тут-то оказалось, что в Царстве благодати и спасения несообразно полагать такое резкое разграничение между израильтянами и язычниками, которое в ту пору допускали.

(Мф. 15:22–28)

«Воскресное чтение», 1801

Иисус Христос однажды проходил страны Тирские и Сидонские. Евангелист не говорит, чтобы в этой земле языческой Господь учил, а из сказания евангельского видно только то, что Он проходил эту страну. Что чувствовал тогда, видя целые селения, покрытые тьмою язычества, Тот, Который готов был положить душу Свою за спасение всего человечества? Но еще не настало время благотворить язычникам; еще много оставалось небесному Посланнику совершить в самой Иудее. Между тем как Господь не хотел, чтобы кто-либо узнал Его в этой стране (Мк. 7:24), одна женщина, родом сирофиникиянка (ст. 26), узнала Его и громко вопила в след Ему: помилуй мя, Господи, Сыне Давидов, дщи моя зле беснуется (Мф. 15:22). Нетрудно было ей, жившей близ Иудеи, знать, что должен был, по пророчествам, явиться некогда Мессия, избавитель человеков; но кто уверил ее, что явившийся недавно в Иудее Пророк и Чудотворец есть тот самый ожидаемый Мессия, Сын Давидов? Почему не разделяла она со многими из иудеев других, ошибочных мнений о Спасителе? По всему видно, что сердце этой язычницы было уже, как добрая земля, напояемая росою небесною, что в нем уже действовало семя благодати Божией, и действовало так, что прорастило в нем веру, которую Сам Господь назвал великою. Обратим внимание на эту образцовую веру и не постыдимся поучиться у язычницы верующей.

Голос скорбной матери, голос язычницы верующей поражает слух всемилосердого Господа: помилуй мя, Господи, Сын Давидов, дщи моя зле беснуется. Всеведущий знал, из какого сердца происходят слова сии, и Спаситель человеков не мог не чувствовать в это время внутренней радости о том, что и между язычниками оказываются души, жаждущие Его Царствия, души верующие. И несмотря на то, Он не отвеща ей словесе. Что значит это молчание, эта как бы холодность милосердного Господа, с какою внемлет Он пламенной молитве? Последствия показывают, что Господу угодно было искушать веру хананеянки. Это испытание нужно было не для Него – всеведущего, но, во-первых, для самой хананеянки, в которой чрез искушение еще более утвердилась вера ее; потом для других, которым Спаситель хотел поставить примером терпеливую ее веру.

И приступльше ученицы Его, моляху Его, глаголюще: отпусти ю, яко вопиет вслед нас (Мф. 15:23). Молчание Господа заставило жену усугубить моления. Вопль ее побудил апостолов ходатайствовать пред Господом. Новое одобрение для просительницы! Но искушение веры ее еще не кончилось. Он же, отвещав, рече: несмь послан токмо ко овцам погибшим дому Израилева. Я, говорит Господь, пришел проповедовать и творить чудеса в народе Израильском, а не между язычниками. И действительно, Спаситель проповедовал одним иудеям; слово Его редко встречало язычников. До времени нужно было оказывать такое преимущество иудеям, которые несколько веков одни непосредственно пользовались и Богодухновенными мужами, и чудесами Божиими как народ избранный. Но слова Спасителя не значат того, что Он пришел спасти один народ еврейский. Он пришел пострадать и умереть за всех человеков, за иудеев и язычников; а только проповедовал не всем, предоставив апостолам Своим впоследствии пронести Евангелие во все народы. По воскресении Своем Он скажет им: шедше в мир весь, проповедите Евангелие всей твари (Мк. 16:15); шедше научите вся языки (Мф. 28:19). Итак, еще раз отказал Господь прошению жены; не внял, кажется, ходатайству самих апостолов. Что же делает твердая и терпеливая вера? Отреваемая, она еще более приближается к Господу. Жена прибегает к самым стопам Его, как бы преграждает путь Ему и снова молит; она же пришедши поклонися Ему, глаголющи: Господи, помози ми!

На столь усердное моление горестной матери милосердый Спаситель дает с виду немилосердный ответ. Он же, отвещав, рече: несть добро отъяти хлеба чадом и поврещи псом, – моление матери не только не принимается, но и отвергается как недостойное. Язычница сравнивается со псом по отношение к иудеям, нареченным чадами Божиими; она, по словам Господа, столь же мало стоит чудесной помощи Божией, как и пес хлеба в то время, когда голодны дети хозяина. Что должна была почувствовать при сем несчастная мать? Оскорбилась ли она таким сравнением? Нет! Вера ее соединяется со смирением и чрез то получает новую силу, непреодолимую. Ей, Господи! отвечает жена. Так точно! Я недостойная язычница, я великая грешница и не стою того, что принадлежит чадам. Но, продолжает дивная жена, и пси едят от крупиц, падающих от трапезы господей своих. «Господи! – как бы так хотела сказать хананеянка. – Трапеза, уготованная Тобою народу Божию, столь обильна, учение и благодетельные чудеса Твои в Иудее изливаются такою рекою, что для Тебя не будет великим и трудным делом помиловать одну несчастную язычницу, которая прибегает к Тебе, как пес под трапезу господина своего». После сего Господь уже не мог удержать Своего милосердия. За такое смирение, за такую высокую веру Он щедро награждает женщину и даже похваляет ее пред апостолами: о жено, велия вера твоя, буди тебе якоже хощеши. И исцеле дщи ея от того часа.

Рука Всеблагого и Всемогущего не сократится в подаянии нам даров Своих, если они нужны и полезны нам, только бы вера наша не сократилась, не ослабела и только бы мы не возгордились своими силами или добродетелями. Сознание своего недостоинства и слабости необходимо верующему, когда он просит милости Всесильного.

(Мк. 7:31–37; Мф. 15:29–31)

Вышедши из пределов Тира и Сидона, Иисус Христос за иорданскою стороною, чрез пределы Десятиградия, пришел к морю Галилейскому и, взошедши на гору, сел там. Тут привели к Нему глухого косноязычного и просили Его, чтобы возложил на него руку. Иисус Христос, отведши его от народа в сторону, вложил персты Свои в уши его, и, плюнув, окропил язык его; потом воззрел на небо, (давая разуметь, что помощи надобно ожидать от Бога), вздохнул, (показывая, чтобы немой этим вздохом заменил словесную молитву) и сказал: «эффафа», то есть отверзись! И тотчас отверзся слух его, и разрешились узы языка его: и стал говорить чисто. И запретил им, чтобы никому не сказывали. Но чем более Он запрещал им, тем более они разглашали.

Приводили к Нему и других больных, хромых, слепых, немых, увечных, и повергли к ногам Его. Он исцелял всех; так что в изумлении говорили о Нем: «Как все это хорошо Он делает! Дает глухим слышать, немым говорить, хромым ходить и слепым видеть!» И прославляли Бога Израилева.

(Мк. 8:1–9; Мф. 15:32–38)

Так как к этой за Иорданской пустыне народу собралось множество, и нечего было им есть, то Иисус Христос, подозвав учеников Своих, сказал им: «Жаль Мне этого народа. Вот они уже три дня при Мне, а пищи с ними нет. Отпустить их голодными не хочу, чтобы не ослабели в дороге, потому что некоторые из них пришли издалека». Ученики Его на это сказали Ему: «откуда нам здесь в пустыне взять столько хлебов, чтобы накормить такое множество»? Иисус Христос спросил их: «Сколько у вас хлебов?» – Они сказали: «Семь». Тогда велел народу возлечь на землю. И, взяв семь хлебов, воздал хвалу Богу, преломил и стал раздавать ученикам Своим, а ученики разносили народу. Еще было у них несколько рыбок. Он благословив велел раздать и их. И ели все и насытились. И собрали оставшихся кусков семь полных корзин. А евших было около четырех тысяч человек, кроме женщин и детей. После этого Иисус Христос отпустил их.

(Мф. 15:39–16:12; Мк. 8:10–21; Лк. 12:54–57)

И тотчас Иисус Христос, вошел в лодку с учениками Своими, переправился на западный берег Галилейского озера в места, лежащие близ Галилейских городов Магдалы и Далмануфы. Здесь приступили к Нему фарисеи и саддукеи и начали спорить с Ним, и, искушая Его, требовали от Него показать им знамение с неба. На это Он отвечал им: «(Иногда) вы гадаете с вечера: завтра хорошая погода, потому что небо красно; или (замечаете) поутру: сегодня ненастье будет, потому что небо багрово. Лицемеры! Вы умеете распознавать лице неба; отчего же знамений настоящего времени не узнаете? Для чего и по самим себе не судите, чему быть надлежит?» Потом глубоко вздохнул и сказал: «Для чего этот лукавый и прелюбодейный род знамения ищет? Истинно говорю вам: знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка!» И с этими словами оставил их.

Он сел опять в лодку и отплыл на другую сторону озера, опять в Перею. На этот раз ученики Его забыли запастись хлебом, и больше одного хлеба не имели с собой. А Он между тем сказал им: «Смотрите, берегитесь закваски фарисейской и саддукейской и закваски Иродовой». Они было подумали про себя: «Он, верно, делает нам намек, что мы хлебов не взяли». Но Иисус Христос, уразумев то, сказал им: «Зачем вы думаете, маловерные, что хлебов не взяли? Вы все еще не вникнете и не вразумитесь? Неужели ваш ум так ожестел? Есть глаза, и не видите? Есть уши, и не слышите? И не помните? Когда пять хлебов Я преломил на пять тысяч человек, сколько коробов наполнили вы собранными кусками?» Говорят Ему: «Двенадцать». «А когда семь хлебов на четыре тысячи, – сколько корзин наполнили вы собранными кусками?» Они сказали: «Семь». И сказал им: «Как же не разумеете, что Я не о хлебе сказал вам, предостерегая вас от закваски фарисейской и саддукейской?» Тогда поняли, что Он говорил им не о закваске хлебной, а о лицемерном благочестии, к которому приучали фарисеи, о неверии в Провидение Божие и бессмертие души, которое внушали саддукеи, и о притворстве, которое во всем своем поведении высказал Ирод.

«Мысли на каждый день года»

Фарисеи и саддукеи просили Господа показать им знамение; а того и не видели, что знамение у них было пред глазами. Господь Сам был знамением; Его учение и дела ясно показывали – Кто Он; другого свидетельства не нужно было. Дела, яже Аз творю, та свидетельствуют о Мне, говорил Он иудеям. «Лице неба, – обличал их Господь, – рассуждать умеете, а знамение времени искусить не можете». Отчего так сделалось с ними? Оттого что они жили внешнею жизнью, а внутрь себя не входили. Без собранности же, без внимания и самоуглубления дел Божиих ни заметить, ни уразуметь нельзя. То же продолжается и доселе. Христианство у всех пред глазами как истинное знамение Божие, а смотрящие на него не видят того, колеблются в вере и отступают. Очи их теряют способность видеть на нем печать Божественности, и они готовы просить особенных знамений с неба, подобно иудеям. Но знамение не дается, потому что ищущие ищут того только искушающе, а не затем, чтобы идти путем Христовым. Ты только вступи на этот путь и с первого же шага увидишь, что он Божествен, ведет к Богу, и Бога к тебе приближает. Иудеям сказал Господь: «Знамение не дастся… только знамение Ионы пророка». И нынешних неверов провидел Господь и им предуготовил ответ: явится знамение Сына Человеческаго на небеси, и тогда восплачутся вся колена земная…

(Мф. 16:3–4)

Амвросий, архиеп. Харьковский. Из Слова на Новый год. «Вера и Разум», 1886

Знамения времен – это несомненные признаки ожидаемых, приближающихся или наступающих событий.

Когда ученые иудеи выразили Христу Спасителю желания видеть от Него знамение с неба или чудо для удостоверения в Его Божественном посланничестве, Он с укоризною сказал им: «Лицемеры! Различать лицо неба, угадывать ведро и ненастье вы умеете, а знамений времен не можете», то есть признаки наступлений известных явлений в природе для вашего разума удовлетворительны, а очевидные признаки исполнения воли Божией в событиях вашей жизни не представляют достаточных оснований для вашей веры и убеждения. «Знамение не дастся вам, – заключил Господь, – кроме знамения пророка Ионы» (ст. 1), что значило: наблюдайте за событиями и увидите на Мне исполнение прообразования, данного вам в пророке Ионе, которое заменит вам чудо.

Здесь мы можем видеть указание на два рода знамений будущего. Первые в пророчествах, прообразованиях и учении Слова Божия. Кроме знамения пророка Ионы, указанного Господом, для нас довольно в этом роде привести еще одно, данное Богом чрез пророка Исаию: «Сам Господь даст вам знамение, – говорит пророк, – се Дева во чреве приимет и родит Сына и нарекут имя Ему Еммануил» (Ис. 7:14). Любители Священного Писания знают, что оно преисполнено подобными знамениями в смысле предуказания будущего в слове и образах.

Второй род знамений – это черты в самих наступающих событиях, соответствующие предуказаниям, данным относительно их в слове Божием. В этом роде знамение дано было ангелом пастырям вифлеемским в доказательство истинности события рождения Спасителя мира: се вам знамение: обрящете Младенца повита, лежаща в яслех (Лк. 2:12). Сюда же относится указание, данное Иисусом Христом иудеям по прочтении Им Самим в синагоге пророчества Исаии о чудесах и благодеяниях, которые имел совершить Мессия по Своем пришествии: «Ныне, – объяснил Господь, – исполнилось Писание сие, слышанное вами», в чем все согласились с Ним (Лк. 4:17–22). Таким же указанием отвечал Господь ученикам Иоанна Крестителя, посланным узнать от Него Самого, – Он ли Мессия, или ожидать другого: «Скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозирают, хромые ходят, прокаженные очищаются… и блажен, кто не соблазнится о Мне» (Мф. 11:5–6). Наконец, при торжественном входе в Иерусалим, смотря на город с горы Елеонской и заплакав о предстоящем ему страшном разорении, Господь сказал: «О, если бы хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но ты не узнал времени посещения твоего» (Лк. 19:41–44).

Таким образом, в созерцательном исследовании судов Божиих о народах и всем человечестве, открытых нам в Слове Божием, и во внимательном сличении с ними событий своего времени мы имеем способ приблизительно узнавать предлежащее нам будущее – счастливое или несчастное. Руководственное наставление в этом смысле к уразумению приближения великих событий Господь дал нам в изображении признаков Своего второго пришествия, Страшного Суда и кончины мира (Мф. гл. 24).

Где же мы должны установить главную точку зрения для практических наблюдений за знамениями времен? Где должны сосредоточиваться признаки приближения времен благоприятных и несчастных? – Обличая иудеев за невнимание к знамениям, являющимся в их собственной жизни, Господь сказал: «Лице земли и неба рассматривать умеете: зачем же вы по самим себе не судите, чему быть должно?» (Лк. 12:56–57). Итак, средоточие признаков для распознания времен в нас самих. Христианин не может принять ни той мысли о судьбах народов, что они по силе механического саморазвития природы вместе со всем миром движутся в неизвестное будущее, ни той, что они в целом своем составе, как и все земные тела, в свое время по неизбежным законам всего земного рождаются, расцветают, старятся и умирают, что, казалось бы, оправдывается и историею исчезновения с лица земли древних великих народов. Народы живут и движутся по законам свободы. Народ хочет жить и будет жить; он желает занять видное место в истории и займет его; он хочет быть великим и счастливым и будет велик и счастлив, потому что его собственная участь в его руках, в его свободе. «Жизнь и смерть предложил я тебе», – сказал Моисей народу израильскому, указывая на данный ему закон Божий. «Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» (Втор. 30:19).

Прекрасное разъяснение зависимости судьбы народа от его свободы находим мы у пророка Иеремии (гл. 18). Здесь излагается учение о долготерпении Божием. Оно в книге Бытия пояснено и примером. Изрекая Аврааму обетование о даровании его потомству земли Ханаанской, Господь сказал, что еще время для исполнения этого обетования не пришло, потому что «мера беззаконий аммореев (живших в земле Ханаанской) еще не исполнилась» (Быт. 15:16). Но чрез пятьсот лет мы видим в истории такое страшное истребление народов ханаанских, которое приводит в ужас и недоумение людей, расширяющих мысль о Божием милосердии вопреки учению Слова Божия об Его правосудии.

Итак, вот где тайна того великого значения, какое имеет для народов наблюдение за знамениями времен. Кроме общего напоминания о деснице Божией, наказующей народы за грехи их с целью исправления, нам внушается бдительность и внимание к тем знамениям или явлениям в народной жизни, которые могут совершенно лишить нас милости Божией и истощить Божие к нам долготерпение.

(Мк. 8:22–26)

Приходит Иисус Христос в заиорданскую Вифсаиду. Здесь приводят к Нему слепого и просят прикоснуться к нему. Он, взяв слепого за руку, вывел его вон из селения и, плюнув ему на глаза, возложил на него руки и спросил его: «Видишь ли что»? – Тот, прозрев, сказал: «Вижу людей как деревья, и они ходят». (Таково могло быть ощущение у человека, который, не пользовавшись зрением с самого рождения, вдруг открывает глаза и не привык еще различать вещи по их виду, а замечает только их покой или движение). Иисус Христос опять возложил руки на глаза ему, и велел ему взглянуть и стал видеть все ясно, различая и вид, и близость, и отдаление предметов. И послал его Иисус Христос домой, сказав: «И в селение не заходи, и не рассказывай никому из селения».

«Мысли на каждый день года»

Вифсаидского слепого Господь не вдруг исцелил, но сначала неполно, а потом полно, так что он стал видеть все ясно. Для чего Господь так сделал, Ему Единому ведомо. Мы же возьмем отсюда следующую мысль: если считалось нужным исцелить телесное зрение постепенно, то тем более такая постепенность необходима в просветлении очей ума нашего. Так оно и было. В патриархальный период Богооткровенное ведение было не сложно, в период подзаконный оно стало сложнее и подробнее; в наш христианский период оно еще подробнее и возвышеннее; но конец ли? На земле высшего не ожидай, а на том свете будет. Два святых апостола удостоверяют нас в этом, святой Иоанн и Павел. Ныне видим все, как сквозь тусклое стекло, а тогда все увидим ясно. Но и там будут степени умственного просветления, ибо область ведения Божия беспредельна. На земле же откровение Божие уже завершено; нечего и мечтать о высшем; все имеем, что нужно: усвой и живи тем. Христианское откровение впереди не обещает нового откровения; но только то, что Евангелие будет узнано во всем мире, и что эта повсюдность и всеобщность ведения Евангелия есть предел бытию настоящего порядка вещей. Тогда вера ослабеет, любовь иссякнет, жизнь станет тугой, и благость Божия положит конец миру.

(Мф. 16:13–28; Мк. 8:27–38; Лк. 9:18–27)

(Мф. 16:13–20; Мк. 8:27–30; Лк. 9:18–21)

«Христианское чтение», 1839

Мф. 16:13–18. Кого Мя глаголют человецы быти, Сына Человеческого, то есть обетованного Мессию? (ср. Дан. 7:13) – спрашивал Иисус Христос приближенных учеников Своих. Ученики отвечали: одни – Иоанна Крестителя, другие – Илию, иные – Иеремию или единого от пророков. – Вы же кого Мя глаголете быти? Тогда Симон Петр исповедал: Ты еси Христос, Сын Бога живаго! На сие Иисус сказал в ответ: блажен еси, Симоне, вар (сын) Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, Иже на небесех. И Аз тебе глаголю, яко ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей (Мф. 16:13–18). Вот место, где Иисус Христос в первый раз говорит о Церкви Своей!

И прежде ученики исповедали Его Сыном Божиим (Мф. 14:33), но тогда не было слова о Церкви, вероятно, потому, что к тогдашнему случаю примешивалось маловерие Петрово, и самое исповедание основывалось на виденном чуде – спасении апостола Петра от потопления и укрощении бури, чем спаслись и прочие ученики, бывшие на корабле; потому-то они и говорили: воистину Божий Сын еси; но потому-то и вера их, может быть, была не так совершенна, как здесь вера Петрова. Здесь же без всяких посторонних обстоятельств, которые могли бы возбуждать веру, исповедание апостола Петра льется стремительною речью: Ты еси Христос, Сын Бога живаго! Видно, что сие исповедание излилось из всей души Петровой, проникнутой верою в Иисуса как Христа, Сына Божия, видно, что такого полного, сердечного исповедания ученики Христовы не изрекали еще ни однажды, хотя уже исповедали Его Сыном Божиим; и Сам Иисус Христос замечает, что такое исповедание внушили апостолу Петру не плоть и кровь, то есть не соображения просто человеческие, по коим иные называли Иисуса то Иоанном Крестителем, то Илиею, то Иеремиею, то единым от пророк, но Сам Отец Небесный, Который, по слову Христову, один и привлекает людей к Сыну (Ин. 6:44). Потому-то, как доселе не было столь полной веры и такого сердечного исповедания Иисуса Христом, Сыном Божиим, то есть истинным Мессиею, так не было и слова о Церкви. Что же из сего должно заключить? То, что твердая, сердечная, Самим Богом в сердце человека производимая вера во Христа и есть в человеке тот камень, на котором Христос созидает Церковь Свою.

Но не есть ли этот камень – Симон, поименованный Петром, или Петр, переименованный из Симона, как некоторые полагают? Сему мнению, кажется, служит опорою и значение имени Петр, и название оным Симона. Петр, как и в другом месте (Ин. 1:42) Кифа (сирийское), означает гору, скалу или камень; для чего ж Петру и такое имя, если не быть ему основным камнем Церкви Христовой? Но не очевидно ли, с другой стороны, что сие наименование относится не к лицу Симона, но к твердой его вере? Как бы так сказал ему Иисус: «Настоящее исповедание твое так твердо, как скала; по ней называю тебя Петром; и на сем камени, на такой-то скале, на таком-то твердом, как скала, исповедании, Я созижду Церковь Мою». Такая вера, без сомнения, не может ограничиваться одним лицом апостола Петра, как и не один Петр призывается в Церковь; между тем с неподвижностью скалы, на которой бы могла основаться Церковь так прочно, чтобы и врата адова, то есть все усилия врагов ее, не могли одолеть ее, нельзя, кажется, в самом Петре согласить ни троекратного отречения его от своего Учителя (Мф. 22:64–75), ни всенародного обличения, сделанного ему апостолом Павлом (Гал. 2:11–14); как же после сего апостол Петр мог быть основным камнем Церкви? Разве скажут, что он первый имел твердое дерзновение проповедать Иисуса Христа иудеям (Деян. 2 и далее) и язычникам (Деян. 10 и до конца), и, следовательно, первый положил основание, или лучше, начало созиданию Церкви? Но сие, очевидно, не то значит, что апостол Петр был основным камнем Церкви Христовой, а то, что он был первым по ревности и решительности соработником Богу и искусным строителем Церкви (1Кор. 3:9–10), созидавшим, подобно прочим апостолам, на данном уже основании или камне, который собственно и единственно есть Иисус Христос. Основания бо иного, говорит апостол Павел, никтоже может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос (ст. 11; ср. Мф. 21:42; Мк. 12:10; Лк. 20:17; Деян. 4:11; Пс. 117:22–23; Ис. 28:16), в чем совершенно согласуется с ним и сам апостол Петр (1Пет. 2:4–8). Посему ежели можно назвать его основанием Церкви, то в таком только смысле, в каком и прочие апостолы и пророки называются таким основанием в словах апостола Павла, называющего верующих – назданными на основании Апостол и пророк, сущу краеугольну (камню) Самому Иисусу Христу (Еф. 2:20–21); но и здесь без всякого особого преимущества пред другими апостолами, как бы Петр был, если не основным камнем, то главою Церкви, дабы в церквах, местностью или временем разделяемых, не произошло того же, что произошло некогда в Коринфской церкви, где иной говорил я Павлов, другой – я Аполлосов, тот – я Кифин (Петров), сей – я Христов? Еда разделися Христос? Еда Павел распятся по вас (1Кор. 1:12–13)? Кто Павел, кто Аполлос (кто, следовательно, и Петр), как не служители только, посредством которых вы уверовали? – писал апостол Павел (1Кор. 3:5). Таким образом, чтобы яснее и полнее сказать о сем предмете, говорим, что основный камень Церкви вне человека – есть Иисус Христос, а в самом человеке – твердая вера в Него; апостол же Петр есть, как и прочие апостолы, только служитель Церкви, первый по предупредительной своей решительности, с какою он начал свое служение, а не по какому-либо преимуществу, впрочем, и столп Церкви, как Иаков и Иоанн (Гал. 2:9).

На сем-то камени – на Христе и твердой вере в Него как Сына Божия – и созидает Господь Свою Церковь так прочно, что врата адова не одолеют ей. Сие выражение, впрочем, по отношению к людям, очевидно, не значит того, чтобы вера их была всегда так тверда, что врата адовы никогда не одолеют ее; вера апостола Петра в первом исповедании так твердая впоследствии, как известно, поколебалась; равно нельзя поручиться и за веру каждого человека, всегда свободного по сердцу и несвободного от падения; но значит, что для того, дабы верующие могли, как камение живо (1Пет. 2:4–5), составлять Церковь столь твердую, чтобы врата адовы не одолели ее, им прежде и паче всего необходима вера во Христа, столь же твердая, сколько она была тверда в первом исповедании апостола Петра. Буди, христианин, верен даже до смерти (Откр. 2:10).

Свт. Филарет, митр. Московский. На освящение храма св. Алексия в селе Черкизове, 6 сент. 1825. «Чтения в Обществе любителей духовного просвещения», 1869

Ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей (Мф. 16:18). Дабы правильно разуметь, каким образом на сем камени, который есть апостол Петр, создана Церковь, должно прежде всего утвердить коренную истину, что всеобщее, глубочайшее основание, также и первый краеугольный камень здания церковного есть не иной кто, как Иисус Христос, Сын Бога живого. Основания, говорит апостол, инаго никтоже может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос (1Кор. 3:11). Наздани, говорит он также в другом месте христианам, на основании Апостол и пророк, сущу краеугольну Самому Иисусу Христу, о Немже всякое создание составляемое растет в Церковь Святую о Господе, о Немже и вы созидаетеся в жилище Божие Духом (Еф. 2:20–22). Посему и Петр положен в основание Церкви не прежде, как он положил основание Христа. Прежде Петр сказал Господу: Ты еси Христос, Сын Бога живаго. Потом уже Господь сказал Петру: ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою. Примечайте и то, что хотя Господь обещает Петру на нем создать Церковь: на сем камени созижду, но не обещает, чтобы Церковь была его, а называет ее Своею: созижду Церковь Мою. Каким же образом на сем камени, который есть Петр апостол, создана Церковь Христова?.. Когда Иисус Христос явился в мире, тогда стояла церковь иудейская, а христианской даже основания не видно было; основание разумейте то, о котором теперь говорено было. Тайну сего основания прежде всех Петру не плоть и кровь явили, то есть не человек возвестил, но явил Отец, Иже на небесех (Мф. 16:17). Ты еси Христос, Сын Бога живаго, сказал Петр, и открылось основание Церкви христианской. Прежде всех Петр увидел сие основание, и прежде всех возлег на сем основании сей камень, и прежде прочих апостолов получил обещание, что на нем самом возвысится потом здание. Ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою. Действительное созидание на сем камени началось по сошествии Святого Духа на апостолов. Посмотрите, как и теперь, прежде прочих, и как твердо полагает Петр прежде положенное основание, еже есть Иисус Христос. Твердо убо да разумеет весь дом Израилев, говорит Петр иудеям, яко и Господа и Христа Его Бог сотворил есть сего Иисуса, егоже вы распясте (Деян. 2:36). Смотрите далее, как быстро растет здание: приложишася в день душ яко три тысящи. И далее: мнози от слышавших слово вероваша; и бысть число мужей яко пять тысящ. Вскоре присоединились к Петру в деле сего созидания и прочие апостолы: и по нескольких летах Иаков и пресвитеры его в одном Иерусалиме уже не тысящами, но тьмами считали христиан, указывая их Павлу: видиши ли, брате, колико тем есть иудей веровавших (Деян. 21:20)! Видите уже, без сомнения, и разумеете, каким образом на камени, который есть Петр апостол, созидалась Церковь Христова. Она созидалась проповедью Петра и прочих апостолов, крещением от них, помазанием Святого Духа чрез их рукоположение, таинственным преподанием от них животворящего Тела и Крови Христовых верующим, друг друга приимательным от них распространением священства со властью тайнодействовать и вязать и решить духовно, чрез что созидание Церкви, апостолами начатое, и после того, как сии камни основания и утверждения сокрылись в Церкви невидимой, небесной, также чрез их преемников, пастырей и учителей, непрерывно продолжает Верховный Зиждитель Христос. Той дал есть овы убо Апостолы, овы же пророки, овы же благовестники, для начатия созидания, овы же пастыри и учители для продолжения созидания, тех и других вместе, к совершению святых, в деле служения, в созидание тела Христова, Павел ли кто, Аполлос ли, или кто бы то ни был, но по преемству от них приявший то же дело служения, Богу есмы споспешницы, а вы Божие тяжание, Божие здание есте (1Кор. 3:9).

И врата адова не одолеют ей. Можно ли было ожидать иного? Если Зиждитель Церкви есть Бог и Христос Его, то кто может быть ее разрушителем? Какой враг, ищущий ее разрушения, может быть так силен, как Бог, Который ее утверждает и подкрепляет? Верно слово: и врата адова ж одолеют ей.

Если испытующий спросит, почему и в каком разуме Господь не просто здесь именует ад, но в особенности указует врата адова, – в разрешение сего приметим, что Господь в изречении Своем Церковь уподобляет зданию града, которому другой, враждебный град в созидании препятствовать и которое разрушить старается, как сие особенно испытали иудеи с Иерусалимом после пленения Вавилонского. У врат града, по древнему обыкновению, собирались обладающие градом и старейшины его для общественных совещаний и предприятий. Врата града враждебного бывают особенно страшны, и потому особенно могут быть указаны, когда входит в них вражеское войско. Посему когда Господь не просто именует ад, но в особенности указует врата адова, – чрез сие представляется уму нашему все, что ад имеет наиболее страшного и могущественного, если можно назвать могуществом его хитрость и ярость.

Едва открылось на земли созидание Церкви Христовой, как и врата адовы отворились и изрыгнули против нее многочисленные враждебные силы и многообразные орудия. Врата адовы отверзлись против христианства на земли в иудействе и в язычестве. Сила и хитрость, клевета и ласкательство, угрозы и прельщения, невежество народа и тонкости ученых, буйство черни и искусство правительства, поругание, изгнание, грабительство, мучения, множество известных и новоизобретенных родов ужасной смерти, все подвигнуто было, чтобы одолеть Церковь христианскую. И что же? Синагога, храм и град иудеев, капища, идолы, престолы, воинства, целый мир язычников – всё рушилось и рассыпалось в прах; а Церковь Христова осталась, возросла, утвердилась, возвысилась, расширилась, восгосподствовала. Ад, посрамленный, но не истощившийся в хитростях и злобе, хотел было подкопаться под основание Церкви и отворить себе новые тайные врата против Церкви чрез ереси и расколы, но где уже Арий, Македоний, Несторий, Диоскор и множество древних и новых ересеначальников и раскольников с их сонмищами? Врата адова отворились в сем случае против Церкви только для того, чтобы ее изверги туда низринулись, а ей не одолели, и поскольку небо и земля прейдут, словеса же Христовы не мимо идут, никогда, никакими усилиями, ни ухищрениями, врата адова не одолеют ей.

Епископ Михаил. «Толковое Евангелие»

Ст. 19. И дам ти ключи Царства Небеснаго: и еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех: и еже аще разрешиши на земли, будет разрешено на небесех.

Выражение дам ти ключи Царства Небеснаго означает то же, что последующее за ним изречение: еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех и проч. «Неужели ключи те получил Петр, а Павел не получил? Петр получил, а Иоанн, Иаков и прочие апостолы не получили? Не в Церкви ли те ключи, где ежедневно отпускаются грехи? Эти ключи и право вязать и решить получил не один человек, но единая вселенская Церковь. А что действительно Церковь получила сие право, а не одно исключительное лицо, это видно из другого места, где Господь то же самое говорит и ко всем Своим апостолам (Ин. 20:22–23 и Мф. 18:18). Так Церковь связывает, Церковь разрешает: связывает и разрешает Церковь, основанная на краеугольном камне – Самом Иисусе Христе» (блж. Августин).

Ст. 20. Тогда запрети Иисус ученикам Своим, да никомуже рекут, яко Сей есть Иисус Христос.

«Для чего Он запретил? Для того, чтобы по удалении соблазнителей, по совершении крестного подвига и по окончании всех Его страданий, когда уже некому было препятствовать и вредить вере в Него многих, тогда чисто и твердо напечатлелось в уме слушающих верное о Нем понятие. Поскольку могущество Его не столь еще очевидно обнаруживалось, Он хотел, чтобы апостолы тогда уже начали проповедовать, когда очевидная истина проповедуемого и сила событий будут подтверждать слова их. Ибо иное дело видеть, что Он то чудодействует в Палестине, то подвергается поношениям и гонениям, особенно когда за чудесами должен был последовать крест. Иное же дело видеть, что вся вселенная Ему поклоняется и верует в Него, и что Он уже не переносит ни одного из тех страданий, которые претерпел. Посему-то и повелел никому не сказывать…

Если те, которые видели многие чудеса и слышали столько неизреченных тайн, соблазнялись при одном слухе о страданиях, притом не только прочие апостолы, но и верховный из них Петр, то представь, какому бы соблазну подвергся народ, знавши, что Иисус Христос есть Сын Божий, и потом увидевши, что Его распинают и оплевывают, между тем как не разумел сокровенного в сих тайнах, не принял еще Духа Святого?

Итак, справедливо запретил Он сказывать прежде креста народу, когда прежде креста опасался все открыть и тем, которые должны быть наставниками» (св. Иоанн Златоуст).

(Мф. 16:21–28; Мк. 8:31–9:1; Лк. 9:22–27)

После исповедания Петра Иисус Христос начал открывать Своим ученикам, что Сыну Человеческому много должно пострадать в Иерусалиме, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, быть убиту и в третий день воскреснуть. И это говорил Он открыто, а не намеками и не притчами.

Но Петр, отозвав Его, начал противоречить Ему. «Сохрани Бог! – говорил он. – Этого не будет с Тобою, Господи!» То есть Петр позволил себе советовать своему Учителю и Господу не уступать врагам и не дозволять, чтобы они унизили в Нем достоинство Мессии. Он полагал, что кто терпит, тот унижен, а кто заставляет страдать, тот имеет превосходство и силу, и не понимал еще, что именно в страданиях Христовых заключена сила искупления всего рода человеческого.

Иисус Христос, обратившись и взглянув на учеников Своих, строго сказал Петру: «Отойди от Меня, враг! Ты Моим намерениям ставишь препятствие, потому что у тебя на мысли не то, что Богу угодно, а что человеку приятно». Потом, подозвав народ с учениками Своими, сказал всем: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя» (не думай о себе и о своих выгодах), «каждый день бери крест свой» (переноси неприятности, огорчения и несчастия, которые без твоей вины падают на тебя); «и следуй за Мною. Потому что кто хочет душу (жизнь) свою сберечь, тот потеряет блаженную жизнь в вечности, а кто не пощадит души (жизни) своей ради Меня и Евангелия, тот спасет ее» и обретет блаженную жизнь. «А что пользы человеку, если бы он и целый мир приобрел, душе же своей повредил и себя самого погубил? И какой выкуп мог бы дать человек за душу свою? Потому что если кто постыдится Меня и Моих слов среди этого прелюбодейного и грешного рода, того и Сын Человеческий постыдится в Свое пришествие. А Он приидет во славе Своей и Отца Своего со Своими святыми ангелами и тогда воздаст каждому по делам его».

Слушая это, многие, естественно, могли подумать (и, вероятно, думали), что, проповедуя терпение, лишения, страдания, Иисус Христос не соберет Себе последователей, а, напротив, суровым учением отдалит от Себя и тех, которые теперь присоединились к Нему, конечно, в ожидании близких выгод и почестей, да и Сам едва ли прославится.

И Господь заключил Свою речь словами: «Истинно говорю вам: некоторые из стоящих здесь не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем, и Царствие Божие пришедшее в силе».

(Мк. 8:34–38; 9:1)

«Воскресное чтение», 1825

Намереваясь преподать Свое учение, Спаситель Сам подозвал к Себе народ с апостолами; это значило, что Он хотел им сообщить нечто в особенности важное и для всех необходимое. Рассмотрим прежде ход главных мыслей этой проповеди, а потом обратим внимание на те особенности, которые в ней представляются.

Спаситель начал так: иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой и по Мне грядет (ст. 34); «кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, возьми крест свой и последуй Мне». Беседа начинается простою речью о последовании Христу. Предмет этот был всякому понятен больше или меньше, потому что с появлением Христа, как нового и великого Учителя, естественно, должен был образоваться особенный круг Его приверженцев или последователей в среде людей, сочувствовавших Ему и доверявших Его учению. А при постоянном видимом обращении Христа с народом во время Его земной жизни многие осуществляли это даже (буквально) видимым образом, на деле, то есть следовали за Христом повсюду и разделяли с Ним труды Его, путешествия, оставляя прежние житейские дела свои и будучи заняты одним лишь тем, что Христос делал и говорил на поприще Своего служения. И это было делом не малой важности. Спаситель Сам некоторых призывал к тому, как, например, апостолов Матфея, Петра, Иоанна и других лиц, а другие высказывали собственное желание ходить за Ним, тоже, разумеется, в качестве учеников Его. Но здесь же и обнаружилось, что не все призываемые были одинаково приготовлены следовать за Ним, да и Сам Он, без сомнения, соображаясь с теми же различиями внутренних настроений, не всякому дозволял это (см. Мф. 8:19–22).

В отношении ко всем нам вообще это последование Христу, очевидно, должно принимать в первом, более обширном смысле, то есть как сердечное и твердое последование примеру и учению Христову во всех поступках своей жизни. На все указанные случаи Спаситель хочет теперь сделать открытое объяснение касательно того, кто именно и при каких условиях может войти в число Его последователей. Относительно того, кто может быть последователем Христа, не делается собственно никакого ограничения, а дается на то право всякому, «кто хочет», у кого есть добрая воля; одно только здесь и усматривается разграничение, определяемое самим ходом дела, – разграничение между желающими и нежелающими. Но вот зато определяются далее и точные условия, среди которых должен проходить путь истинного последования Христу. Здесь-то и делается испытание доброй воле человека. «Кто хочет идти за Мною, – говорит Спаситель, – отвергнись себя». Что значит отвергаться себя? Как бы ни объясняли себе это выражение, – во всяком случае, оно, по своему решительному тону с первого же раза внушает человеку отношения к самому себе, не совсем благоприятные, по крайней мере с обыкновенной, житейской точки зрения. В другом месте Спаситель выражается еще решительнее: аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад, и братию, и сестр, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик (Лк. 14:26); тут прямо как бы внушается человеку чувство ненависти к самому себе. При взгляде на те необузданные проявления самолюбия, из которых вообще слагается жизнь человека ветхого, становится понятным, почему Спаситель требует от Своего последователя таких с виду непримирительньх чувств в отношении к самому себе. Что же делать, когда человек естественный иначе не умеет теперь и действовать в отношении к самому себе и заботиться о себе, как только под влиянием неумеренных и безрассудных внушений самолюбия, которое, между тем, губит, растлевает внутреннюю жизнь его, унижает человеческое его достоинство, порабощая его низким, чувственным стремлениям, и в то же время развивает в нем скудное собственными силами самомнение? Поневоле теперь приходится человеку как можно более стараться забывать о своем «я», о своих личных интересах, чтобы противопоставить закоренелой болезни решительное противодействие, и по необходимости все это обращается теперь для него в исключительную обязанность и становится в числе первых условий нравственного совершенства. Впрочем, вовсе не предписывается человеку какого-нибудь самоубийственного посягательства на жизнь свою и не делается какого-либо решительного насилия его естественному чувству самосохранения. Обратим внимание на те частные случаи, когда Христос призывал других следовать за Ним или вел с ними беседу об этом предмете. Чего именно Он требовал при этом? Он требовал, чтобы человек отказывался от своего имения, или, точнее, от пристрастия к имению, отстранялся от сродства, житейских связей, и т. п., – словом, отрешался от земных привязанностей, чтобы не имели они в душе нашей своего прежнего, самостоятельного и господствующего значения; – в этом, следовательно, Он полагал и существо истинного самоотвержения. Житейские привязанности, действуя в человеке невозрожденном, постоянно принимают у него преувеличенный и неправильный вид, обращаясь часто в безумные страсти, и в то же время до такой степени срастаются с его естественным чувством самосохранения и собственною его личностью, что всякий отказ их непомерным требованиям стоит человеку усиленной борьбы с самим собою, и борьба эта так трудна для него, что равняется как бы отказу от собственной своей личности.

Для окончательного их препобеждения становится необходимо человеку идти страдальческим путем жизни, путем терпения: это есть естественный плод самоотвержения и вместе поприще дальнейших его успехов при духовном обновлении человека. Чтобы войти со Христом в славу Его, нужно прежде сделаться участником Его в страдании. Это Спаситель и выражает далее, говоря, что последователь Его должен взять крест «свой». Выражение образное, но оно могло быть понятно внимательным из слушателей Иисуса, как указание на тяжкую участь жизненных страданий, ожидающую последователя Христова; потому что крестная казнь была известна всем, одна из самых позорных и мучительных, а выражение «взять крест свой» указывает на существовавший обычай заставлять осужденных нести свой крест на место казни. Следовательно, когда Спаситель требовал крестоношения, – это означало, что последователь Его должен быть готов переносить на своем пути всякие неприятности – до самых позорных и болезненных. Для нас, наученных словом крестным, верующих во Христа распятого, слова Спасителя становятся еще понятнее: они указывают нам на необходимость подражать Христу в терпении страданий, под которыми здесь можно разуметь всякого рода испытания и скорби жизни, подобно тому, как и жертва искупительных страданий Самого Христа слагается из всех видов Его земного уничижения и скорби, для которых крест Его служит уже венцом и совершением. После всего этого Спаситель уже приглашает верующего «последовать Ему», то есть прилагать к жизни все те добрые примеры и нравственные правила, которые оставлены для нас Христом. Затем Спаситель предлагает некоторые побуждения к принятию и соблюдению указанных условий. Строгие требования христианского самоотвержения, сказали мы, представляются тяжкими для естественного чувства самосохранения, и чувство это, подстрекаемое самолюбием, может вооружать человека против них; поэтому Спаситель объявляет наперед, что кто думал бы таким образом сберечь свою душу, избегая самоотвержения, тот потеряет ее, а кто решится на эту кажущуюся ее потерю, тот спасает ее. Христос вовсе не требует, чтобы человек губил себя решительно и бесплодно; напротив, Он только требует тех жертв, которые необходимы для блага собственной души человека, Он внушает человеку отвергаться самого себя ради любви к Богу и ради спасительных целей Евангелия: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот спасет ее» (ст. 35). Отсюда выводится у Него новое побуждение, основанное на понятии о достоинстве человеческой души: какая польза человеку, ежели он приобретет весь мир, а свою потеряет? Или: какой выкуп даст человек за свою? (ст. 36–37), то есть в случае, если потеряет ее, отказываясь от самоотвержения и крестоношения. В самом деле, что? мир этот может представить взамен души нашей, бессмертной и духовной? Таков ход главных мыслей в речи Спасителя. Мы встречаем много замечательного относительно свойств и требований жизни христианской. Стоит, во-первых, обратить внимание на то, как соединяется неприкосновенность прав свободы человеческой со строгими условиями христианской нравственности: они предлагаются желающим. То самое, что сии строгие условия высказываются наперед со всею точностью и прямотою, всего лучше соответствует характеру свободы человеческой, потому что сразу определяется для человека предмет его свободного выбора. Между тем свободное произволение человека тут само собою состоит в ряду условий; после этого не будет для него стеснительно принятие и дальнейших условий. Далее можем обратить внимание на то, как все сии условия в своем соединении облегчаются одно другим при их выполнении. Заповеди Христовы все такого свойства: чем более мы будем стараться выполнять неопустительно «всё» требуемое от нас, тем больше будем получать уверений в опыте, что заповеди сии тяжки не суть (1Ин. 5:3). Отречься самого себя, а в особенности поднять на себя бремя крестоношения – труд немалый и болезненный; но если только из призываемых кто-нибудь хочет, действительно хочет истинно и твердо идти по следам Христовым, то это доброе хотение, и при всяких многотрудных предприятиях, в самом начале облегчит собою труд и будет подавать силы к оному. Потом, Спаситель требует от нас самоотвержения; это посильная жертва доброго хотения, но вместе и пособие к дальнейшему подвигу крестоношения. Кто искренно желает быть соучастником страдания Христова, тот сам скоро почувствует необходимость самоотвержения. Большая, можно сказать, часть тяжести, которую испытывает человек при различных неприятностях жизни, происходит не от собственного подавляющего влияния этой тяжести, а от сильного развития земных пристрастий в душе человека, с отсечением которых необходимо ослабляется и то неприятное чувство, которое производят на нее лишения на крестном пути. Затем – от христианина требуется, чтобы он взял крест свой: это значит, что на него не возлагается вся та тяжесть крестного подвига, которую подъял за нас Искупитель, но что каждому предназначается Промыслом Божиим свой крест, применительно к силам и состоянию человека, – крест, уготовляемый самими же обстоятельствами его жизни и потребностями его нравственного положения. Так точно и апостол уверяет, что Бог не попустит нам искуситися паче, нежели сколько можем, но сотворит со искушением и избытие, то есть послабление, так чтобы возмощи и нам понести (1Кор. 10:13). Пусть только человек сам постарается точнее с этим сообразоваться по своему крайнему разумению, вынося с терпением всё то, что будет послано от руки Божией, пусть не усиливается в ложной самоуверенности налагать на себя бремена не по силам и бросаться в трудности и скорби без нарочитого к тому вызова со стороны долга или обстоятельств, как это бывает иногда у людей; тогда он сам увидит, что путь крестоношения, открытый для него Богом, следуя высокому направлению пути Христова, в то же время не превышает ограниченной меры сил человека и всегда может быть пройден благополучно. Но, призывая человека взять свой крест, Спаситель в то же время приглашает человека неуклонно следовать за Ним: это главный предмет предварительных условий, но вместе это самое тут служит и облегчением для человека. Если бы все труды крестоношения, которые предпринимает человек, совершались без определенной цели и без высшего направления, тогда действительно он мог бы легко падать на каждом шагу, не получая ободрения и оживления. Но он идет за Христом: здесь Сам Христос Своим близким присутствием облегчает тяжесть человеческого креста; кроме того, личный пример Спасителя здесь действует и очищающим и ободряющим образом. Далее затем – Христов последователь ясно видит при трудах своих высокую указанную цель; это вечное спасение души. Судя по всему этому, мы можем заключать, как вообще много человеколюбия в предложенных Спасителем условиях. Он прямо выразил, что хочет заставить каждого из нас подумать о своей душе, позаботиться серьезнее о ее целости: чего нужно желать более?

В заключение Спаситель указывает один из частных случаев, где верующему представляется необходимость жертвовать собою для спасения души своей. Это говорится о том обстоятельстве, когда ложно направленное мнение других относительно достоинства учения Христова, преследующее верных блюстителей его стыдом и презрением, вызывает их к смелому и открытому исповеданию имени Христова словом или делом. Кто пожалеет в этом случае себя для временной выгоды, тот, очевидно, потеряет право на участие в Царстве Христовом; ибо как Христос признает его Своим, когда сам он отступился от Христа? Иже аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, – и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми (Мк. 8:36). А это откровение Царства Божия будет непременно: там только в блаженном и вечном сожитии со Христом верные и мужественные слуги Его получат совершенное спасение души. Подтверждая мысль эту, Спаситель говорит, что некоторым из Его слушателей будет сие в опыте показано еще до смерти их: «Истинно говорю вам, что некоторые из стоящих здесь не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе» (9:1). Слова эти объясняются различно. По толкованию некоторых, что, впрочем, соответствует и ходу евангельской истории, здесь нужно подразумевать указание на чудо Преображения Христова, которое скоро затем было трем избранным ученикам, и в котором сии последние увидели образец того будущего состояния, когда Царство Божие явится во всей силе своей.

(Мк. 8:34)

Свт. Филарет, митр. Московский. Из Слова в Неделю Крестопоклонную

Некогда Иисус Христос наименовал Себя Путем, Истиною и Жизнию (Ин. 14:6). Теперь, соответственно с первым из сих наименований, указует Он нам путь. Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой и по Мне грядет (Мк. 8:34).

Евангелист замечает при сих словах, что Иисус Христос произнес их, призвав народы со ученики Своими. Сие показывает, что Его воззвание относится не к одним избранным особенно, но ко всем без исключения.

Во-первых, желающий последовать за Христом должен отречься самого себя, то есть отвергнуть свое самолюбие, не быть привязанным к собственной чести, собственной выгоде и собственному удовольствию, но все сие, по образу путешественника, встречать мимоходом и вскоре оставлять позади себя; во всем поступать по сему наставлению апостола: Да имущии жены, якоже не имущии будут: и плачущиися, якоже не плачущии: и радующиися, якоже не радующеся: и купующии, яко не содержаще: и требующии мира сего, яко не требующе (1Кор. 7:29–31). Как можно, скажут, дойти до такого самоотвержения? Можно так же, как воин отрекается от приятностей домашней жизни, когда выходит на поле брани, как он отрекается и от самой жизни, когда вступает в сражение, без какового отречения не мог бы он быть ни мужественным, ни победоносным. Если сие можно делать для тленного венца и временной славы, чего не можно и не должно сделать для венца нетленного и славы вечной?

Во-вторых, для последования Христу должно взять крест свой. Крест Христов составляют Его страдание, искушение и убиение (Мк. 8:31). Претерпев един все сие для нас, Он имеет совершенное право требовать, чтобы каждый из нас претерпел все сие для Него. Но дабы не сокрушить нас тяжестью сего бремени, под которым Он Сам являлся изнемогающим, Он не возлагает на нас Своего великого креста, но заповедует только взять каждому свой собственный, то есть быть готовым перенести столько страданий, искушений внешних и внутренних, сколько на каждого в особенности наведет наказующая, очищающая и вместе милующая судьба всем управляющего Промысла.

Епископ Феофан. «Домашняя беседа», 1873

У каждого из нас есть свой крест. Он слагается из всего, что беспокоит и тяготит наш дух, что терзает сердце наше на правом пути нашем ко Господу, во все дни нашей жизни.

Первый конец этого креста составляют немощи естества нашего и худое направление сил его, как-то: недалекость ума и незрелость соображений, отсутствие энергии в воле и неподвижность ее на дела долга, вялость чувств и падкость их на недолжное, особенно же исчадия нашей самости – полчища страстей и всякого рода похоти плоти. Пробудившийся дух видит все это в себе, тяготится тем и несет на себе, как преступник, которому в наказание привязан на плечи тлеющий труп. Это крест падшего человечества.

Второй конец креста нашего составляют все труды и неприятности житейские. Мы ищем довольства, добрых отношений ко всем и благоприятного течения дел наших; но во всех этих сторонах нашей жизни почти поминутно происходит расстройство скорбное, а иногда и бедственное. Желая избыть неприятностей, мы боремся с противлениями и тянем жизнь свою похоже на то, как кто идет среди терна и шиповника: то и дело зацепки и царапины. Это крест житейский.

Третий род креста слагается из трудов по исполнению обязательных для нас дел. Каждый из нас обложен своими обязанностями; каждая обязанность имеет свой круг занятий; каждое дело требует труда и терпения, чтобы довести его от начала до конца в том духе, порядке и полноте, какие составляют его существо, с преодолением всех неизбежно сопряженных с тем препятствий. Стало быть, всякое обязательное для нас дело есть ноша; а все они в совокупности составляют нелегкое иго долга, которое мы несем и нести должны до гроба. Это крест служебный Господу, обществу и нашим ближним.

Нет никого на свете, кто не был бы обложен этими крестами, или своим трехсоставным крестом. Но одни несут этот крест во спасение, другие на пагубу себе. Господь, возлагая на нас крест, хочет, чтобы мы содевали им спасение свое, и если кто, усиливаясь свергнуть с себя этот крест, уязвляется им насмерть, то виноват сам неразумием своим и невниманием к попечительным указаниям спасающей нас благодати Божией. Именно Господь хочет, чтобы, борясь с собою, мы приобретали опытность в различении добра и зла и очищались, чтобы, терпеливо неся тяготу житейскую, смирением преклоняли Бога на милость, чтобы, исполняя свой долг с преодолением всех трудностей, достойно стяжали венец правды! Таким образом, когда, входя в эти благие намерения Божии, мы держим себя именно в таких отношениях к кресту своему, то несем его спасительно; в противном же случае крест наш не во спасение нам, а в пагубу.

Из сочинений свт. Димитрия, митр. Ростовского

Какая польза человеку аще приобрящет мир весь и отщетит душу свою? (Мк. 8:36) И то и другое, и душа и мир сей, дорого для нас, слушатели возлюбленные! Дорога душа, ибо тою живем, тою движемся; дорог и мир сей, ибо в том наслаждаемся, в нем находим покой и все потребное для настоящей жизни нашей. Дорога душа, ибо кому же хочется умирать, с душою расставаться? Дорог и мир, ибо кто не ищет удобства жизни и других благ мирских? Но что из двух должно быть для нас дороже: душа ли или мир сей? Да позволит мне любовь ваша положить на весы то и другое, дабы лучше распознать, что из них дороже. Без всякого сомнения, братие, то для нас лучше и любезнее, что прекраснее, что драгоценнее и что полезнее. Сравним же теперь нашу и мир сей. Итак, что же? Не прекрасен ли мир сей? Ведь столько в нем высоких и почетных должностей, столько чинов, столько в нем украшений, златых и многоценных, столько лиц прекрасных, столько храмин давно построенных, к тому же – столько сладких и приятных дружеств, обществ, пиршеств, веселий, прохлад и утех, а выше всего – временные греховные сладости! Так прекрасен мир сей, что невольно влечет к себе и очи, и сердце человека, как магнит влечет железо. И никому-то не хочется отвести очей от красоты его! Не напрасно святой пророк Давид молился: отврати очи мои еже не видети суеты (Пс. 138:37). Сказал бы кто-нибудь: пророче Божий, сам отврати очи твои не видети суеты, не гляди на суету, отвратись от нее. Но святой пророк отвечает: не могу сам собою отвратить их; ибо зело углубишася в суету и неуклонно зрят на нее, и собственных сил моих не достаточно к тому, чтобы преодолеть их, един Бог силен сотворить сие. Ты убо, Господи, отврати очи мои еже не видети суеты! Если же неудобно отвратить и очей от суетного мира сего, то еще труднее отвратить от него сердце. Так прекрасен и любезен нам суетный мир сей!

А душа наша имеет ли какую-нибудь красоту? Да что такое душа? Душа – есть существо разумное, невидимое, бестелесное, бессмертное, богоподобнейшее, имеющее образ Создателя своего. Рассмотрим со вниманием здесь одно слово богоподобнейшее. Что прекраснее Самого Творца Вселенной? Конечно – ничто, ибо Он есть Источник всякой красоты. А что из всех созданий небесных и земных подобно Богу? Ничто, кроме двух созданий: ангела и души человеческой; в сих только существах явлен образ Пресвятые Троицы. Но человеческое естество и над ангелами превознесено еще воплощением Сына Божия; ибо, по глаголу апостольскому, не от Ангел когда приемлет Единородный Сын Божий, но от семене Авраамова приемлет (Евр. 2:16), приемлет, искупляя душу человеческую Кровию Своею и обновляя в ней древнее подобие Свое, и украшая ее еще больше и превосходнее. Здесь, собрав вся красная мира сего, положи против красоты души человеческой, и смотри, что прекраснее – мир или душа человеческая? Если душа человеческая, Кровию Сына Божия искупленная, и невеста, на веки с Ним сопряженная, прекраснее небесной красоты, сияния звездного и света солнечного и подобна красоте Создателевой; то что будет против нее вся красота мира сего? Не то же ли, что тьма против солнца? Ибо мир сей окаянный подобится не Богу, а разве своему господину, которому служит, князю века сего, диаволу, всему помраченному и никогда не могущему убелиться.

Посмотрим теперь: что драгоценнее – душа или мир сей? Как вы думаете, дорог ли мир сей? Люди часто ценят богатства мирские дороже души своей: за золото и серебро и за другие вещи полагают душу свою, неся ее, как деньги, на куплю. Вот идет наемный воин на брань из-за одной корысти, – он несет душу свою: Бог весть, возвратится ли он с нею! Вот идет купец со своим товаром в далекий путь ради приобретения – несет свою: бог весть, принесет ли ее обратно! Вот идет разбойник на разбой, чтобы добыть нечто, – несет душу свою: бог весть, не сам ли убит будет! Или вот идет вор на кражу – несет душу свою: кто знает, ведь, может быть, поймают и повесят его! Словом, человек непрестанно полагает душу свою за блага мирские. Не хотите ли, я представлю вам истинного ценителя всех сокровищ мирских? Это угодник Божий, святой Андрей, Христа ради юродивый. Он видел однажды такое видение: прекрасный юноша, сошедший с высоты небесной, держал в руке три венца: один златой, другой жемчужный, третий из цветов белых и красных. Святой Андрей, приступив к юноше тому, говорит: «Продаешь ли эти венцы? Хотя я сам и не могу их купить, но подожди меня, я пойду и скажу господину моему, и он даст тебе за них столько злата, сколько хочешь». Что ж отвечал юноша? «Поверь мне, – говорит, – если бы ты принес злата всего мира, и тогда не отдал бы я ни тебе, ни другому кому, ни одного цветка». Слышите ли цену всех богатств мира: они не стоят одного цветка райского! Но, о юноша прекрасный! Почему же так дорог у тебя один цветок райский, что за него не хочешь от всего мира собранного золота? Отвечал юноша: «Потому что цвет райский имеет такую красоту, которой ум человеческий постигнуть и язык изъяснить не может. Он имеет силу радостотворную, так что самою красотою своею и неизреченным благоуханием столь увеселяет человеческое сердце, что если бы, человек всегда на него смотрел, то не захотел бы ни есть, ни пить, и не ощущал бы в себе никакой болезни; к тому же цвет оный не увядает, но всегда цветет». Посмотрим же на богатство мира сего, – имеет ли оно такую силу, как цвет оный райский: не увядает ли, и красоты своей не теряет ли? И поистине ли увеселяет человеческое сердце? Увеселяет, но на самое краткое время, а великих печалей надолго исполняет. Ибо кому вопиет апостол: приидите ныне, богатии, плачитеся и рыдайте о лютых скорбех ваших грядущих на вы. Богатство ваше изгни, и ризы ваша молие поядоша (Иак. 5:1–2). Теперь всякий знай цену всех богатств мирских: они не стоят одного цветка райского!

Но попытаемся узнать цену души человеческо-христианской. Если один цвет райский так драгоценен, что богатства всего мира не могут сравниться с ним, то тем более душа человеческая, ради которой насажден от Бога рай и обогащен всякими от Бога добротами. Цена души человеческой та же, что и цена Крови Сына Божия, ибо святой апостол говорит: не истленным сребром или златом вы искуплены, но честною Кровию Агнца непорочна и пречиста Христа (1Пет. 1:18–19). Взвесь Кровь Сына Божия, взвесишь и цену души; оцени воплощение Сына Божия, оцени Его чудеса, страдания, крест и смерть, тогда оценишь и душу. Пусть всякий рассудит, в какую цену Сам Сын Божий поставил душу человеческую выше небес, выше Ангелов, выше престола Своего Божественного и всего Небесного Царства; ибо ради ее оставив все то, на землю снизошел, Себя ради ее не пощадил, душу Свою за нее на кресте положил… Ищи же тут цену души человеческой!

Наконец, что полезнее, душа или мир сей? Полезнее то, что долговечнее, чем дольше можно пользоваться, чего на должайшее время станет. Но известно ли кому, как долго можно пользоваться миром, год ли, два ли, десять, или сто? Поистине, никто не знает, поживет ли в мирских благах и один день, от утра до вечера, или от вечера до воссияния другого дня; ибо всякому и всегда возглашает труба Евангельская: безумне, в сию нощь душу твою истяжут от Тебе: а яже уготовал еси, кому будут? (Лк. 12:20) А душа надолго ли дана человеку? Не только на временную сию жизнь, но и на веки вечные. Ибо хотя человек временно умирает, однако душа бессмертна и живет по смерти человеческой, как написано: праведных души в руце Божией и не прикоснется их мука (Прем. 3:1). А в общее, несомненно чаемое, воскресение мертвых душа паки соединится с телом, егда тленное сие облечется в нетление и мертвенное сие облечется в бессмертие (1Кор. 15:54). О как долго, в бесконечные веки, будет жить душа наша! Что же перед нею мир сей, днесь сущий, а утре погибающий! Таким образом, взвесив и мир, с дерзновением говорю, что душа несравненно лучше и дороже мира, ее подобает любить, о ее спасении всячески пещися. Безумен же и пребезумен всяк, кто душу свою погубляет за суету мирскую! Кая польза человеку, аще приобрящет мир весь и отщетит душу свою? Аминь.

(Мк. 8:38)

Свт. Филарет, митр. Московский. Из Слова в Неделю по Воздвижении

Стыдятся обыкновенно нечистого, низкого, презренного. Как же можно постыдиться Иисуса Христа всечистого, превознесенного, препрославленного? Что значит в сем случае постыдиться?

Дабы определить разум сего слова в устах Иисуса Христа, надлежит вспомнить, что пред тем говорит Он о кресте: иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой и по Мне грядет. Но что был крест в очах людей, прежде нежели крестная смерть и Воскресение Спасителя нашего представили оный и по внутреннему знаменованию, величественным и по внешнему знаменованию священным? Он был орудие смерти для осужденных, и между осужденными для рабов, или людей, признаваемых достойными вместе и наказания, и поругания. Посему вероятно, что люди, привыкшие ценить вещи ценою народного мнения, услышав учение о кресте, тотчас подумали, как трудно последовать Учителю, Который готовится и готовит учеников Своих к такому необыкновенному позору; вероятно, что люди отличной образованности и изящного вкуса по своему времени стыдились даже стоять между слушателями такого Учителя, Который преподает столь странное учение. На сии помышления и чувствования испытующий сердца Учитель ответствует: иже аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми. Из сего можно заключить, что стыдиться Сына Человеческаго определительно значит стыдиться Иисуса Христа, яко распятого, и что стыдиться словес Его значит стыдиться учения о кресте. Предостережение против сего стыда, очевидно, нужно было для времен, в которые господствовали иудейство и язычество и в которые для опровержения веры христианской и для осмеяния христиан, как безумных, довольным почитали сказать, что они веруют в Распятого; как безумных, говорю я, ибо точно сие говорит апостол: слово крестное погибающим юродство есть, мы же проповедуем Христа распята, Иудеем убо соблазн, Еллином же безумие (1Кор. 1:18, 23); и посему тот же апостол, вместо того, чтобы объявить себя приемлющим учение Христово, верующим ему, благоговеющим пред ним, почел довольным сказать, что не стыдится оного: не стыжуся бо благовествованием Христовым: сила бо Божия есть во спасение всякому верующему (Рим. 1:16).

Должно заметить, что то же преступление, которое Иисус Христос называет стыдом имени Его и учения, иначе называет Он отвержением Его, или отречением от Него: иже отвержется Мене пред человеки, отвергнуся его и Аз пред Отцем Моим, Иже на небесех. Стыдиться Христа есть начало, а отречься от Него есть совершение одного и того же преступления. Как сердцем веруется в правду: усты же исповедуется во спасение (Рим. 10:10), так сердцем стыдятся Христа во осуждение, чувствуют тягость и затруднение от Его учения, как несообразного с понятиями гордого разума, с похотями плоти, с обычаями века сего; и вследствие таковых внутренних расположений устами, делами и всею жизнью отрекаются от Него к погибели.

Свящ. М. Предтеченский. «Духовная беседа», 1874

Иже аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми (Мк. 8:38). Что же постыдного сделал или сказал Иисус Христос, чтобы можно было стыдиться признавать себя Его учеником и последователем?

Его осудили на смерть и распяли на кресте, как злодея. Но разве и самые ожесточенные из врагов, которые с особенною настойчивостью требовали Его смерти, могли возразить что-либо, когда осудивший Его римский правитель Иудеи Пилат торжественно пред всеми сказал о Нем: се Аз пред всеми истязав, ни единыя же обретаю в Человеце Сем вины, яже нань вадите (Лк. 23:14); се извожду Его вам вон, да разумеете, яко ни единыя вины обретаю (Ин. 19:4); не повинен есмь от Крове Праведнаго Сего: вы узрите (Мф. 27:24)? Разве не знаем мы, для чего и за что собственно пострадал Иисус Христос?

Его осудили на смерть и распяли на кресте за то, что Он называл Себя Сыном Божиим, равен ся творя Богу (Ин. 5:18; Мф. 26:62–69; Ин. 19:7)? Но разве не оправдались на Нем со всею точностью все ветхозаветные прообразы и пророчества о Христе? Разве больший из рожденных женами, Иоанн, не указал на Него, как на Агнца Божия, вземлющего грехи мира (Ин. 1:29, 36)? Разве Бог Отец неоднократно не засвидетельствовал о Нем, как о возлюбленном Своем Сыне (Мф. 3:17; Мк. 9:7)? Разве Сам Он и Своею святейшею жизнью, и бесчисленными чудесами Своими не доказал непререкаемо, что Он воистину есть Христос, Сын Божий, пришедший в мир грешные спасти (Ин. 5:36)? Так как же, на каком основании можно стыдиться Иисуса Христа?

Может быть, в Его учении есть что-либо несогласное с истиной, противоречащее здравому человеческому смыслу, унизительное для нас? Припомним, однако, чему учил и что заповедал нам пострадавший за нас Господь наш Иисус Христос.

Он учил, что есть Бог, что мир есть творение Божие и управляется премудрым и всеблагим Его Промыслом, что в нас есть разумная Богоподобная, а не животная только душа, какая есть у каждого зверя, что наша душа по природе бессмертна, что мы предназначены к вечной жизни; что есть за гробом блаженство для праведников и муки для грешников нераскаянных.

Брат мой! Так тебе стыдно веровать, что в мире нет слепого случая, что он и создан, и управляется Верховным Существом? Тебе стыдно веровать, что ты не одинокое, не беззащитное существо, что есть на небе Господь, Который тебя любит, о тебе заботится, Который видит твои слезы, считает твои вздохи и за земные скорби, Им допускаемые для твоего же блага, готов вознаградить тебя блаженством нескончаемым? Тебе стыдно знать, что ты выше окружающих тебя неразумных созданий, что в тебе есть Богоподобная душа, что ты умален малым чим от Ангел (Пс. 8:7)? Так тебе жалко надеяться, что неизбежная для всех смерть не на веки разлучит тебя со всем, что для тебя здесь дорого, что за пределами гроба ждет тебя иная, не временная, а вечная жизнь, где все твои добрые стремления будут удовлетворены, где ты вечно будешь познавать, всегда любить, непрестанно радоваться? Ужели менее стыдно и более согласно с твоим достоинством, к несчастию, модное теперь в известных кружках мнение, что человек есть простое животное, что живет он и умирает, как живут и умирают прочие неразумные твари? Но посмотри же, на что будет похожа людская жизнь, если более распространено будет это жалкое и нелепое мнение.

В виду ожидающей нас вечной жизни, как детям одного общего Отца, Господь нам заповедал друг друга любить, друг другу помогать, друг о друге заботиться, предпочитая всегда общее благо личному каждого благосостоянию. Как разумным Богоподобным существам, Господь нам заповедал не предаваться влечению страстей, не рабствовать им, дорожить своей свободой, жить разумно, поступать всегда по совести и неутомимо стремиться к нравственному совершенству, цель и предел которого в Самом Боге (Мф. 5:48). К чему, да и возможна ли такая жизнь вне заповеданной нам Иисусом Христом святой веры? Нет Бога – нет в нас бессмертной души, нет в вечности награды за добро и наказания за зло: к чему заботиться о добродетели? Не лучше ли, напротив, жить как кому вздумается, как кто найдет более для себя удобным и приятным, согласно со своими склонностями? Ведь путь закона узок и тернист, а путь страстей широк, углажен и свободен от терния. Так в большинстве и живут люди неверующие. Для них нет и не может быть ничего священного, кроме себя и своих прихотей. Теперь представим себе, что таково будет большинство людей, таковы будут все люди: все станут своевольничать, воровать, грабить, обманывать, пить без просыпу, распутничать и т. п. На что тогда будет похоже людское общество и возможно ли будет в нем хоть для кого-нибудь и какое-нибудь прочное счастье?

Итак, стыдиться Иисуса Христа и Его учения – значит не только стыдиться в себе человеческого достоинства, равнять себя с неразумными тварями, но значит вместе с тем отказываться от всего, что есть в нас лучшего и возвышеннейшего, от сладчайших надежд, от чистейших радостей, и обрекать себя и всех на самую жалкую, беспорядочную и бедственную жизнь. Скажет кто-нибудь: «Христос предсказал нам по смерти не только блаженство для праведников, но и муки нескончаемые для грешников». Брат мой! Не это ли заставляет тебя стыдиться Христа, не верить Его учению? Но ведь неверием ты на время только можешь заглушить в себе беспокойную мысль о будущем, а не исторгнешь ее окончательно из своего сердца. Нет-нет, да и пробудится она в тебе с новой ужасающей для тебя силой. Ведь, неверием ты не предотвратишь, а усугубишь для себя муки в вечности, когда постыдится тебя Сын Человеческий, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми. То правда: мы все грешники, и пока живем здесь, не можем не страшиться ответственности за грехи. Но разве не пострадал за нас Иисус Христос и не омыл наших грехов честною Своею Кровию? Кто же препятствует тебе прибегнуть под сень креста и воспользоваться непобедимою и непостижимою его силою? Молись прилежно, кайся искренно – и самые тяжкие грехи не воспрепятствуют Божественному милосердию спасти тебя.

О, да хранит в нас Господь святую спасительную веру! В ней для нас залог всего лучшего и здесь, и в вечности. В вере для нас истина, и свет, и жизнь; вне ее одно заблуждение, временная и вечная погибель.