Гнусность сердца предателя Иуды

Митр. Григорий. Из Слова во святую Великую Среду. «Духовная беседа», 1858

Тогда шед един от обоюнадесяте, глаголемый Иуда Искариотский, к архиереом, рече: что ми хощете дати, и аз вам предам Его (Мф. 26:14–15).

Иуда, предатель нашего Господа, весьма примечателен в истории дурных людей и стоит того, чтобы обратить на него внимание. Ни мудрость, ни святость жизни, ни многоразличные благодеяния нашего Господа Иисуса Христа не произвели спасительного действия на Иуду. Он никогда не был привязан к Господу сердечною любовью и оставался при Нем не по чему иному, как только по корысти.

Главная страсть Иуды была корыстолюбие, родившееся, вероятно, оттого, что у него находился денежный мешок, принадлежавший нашему Господу с Его учениками. Корыстолюбие, наконец, взяло над ним такую силу, что он не стыдился красть из общего мешка, и брал себе даже и то, что назначалось в милостыню бедным. Когда же он увидел, что ему от Иисуса Христа нельзя ждать никаких временных выгод, то охладел к Нему до того, что даже тридцать сребреников могли расположить его сделаться Его предателем. Корыстолюбие подавило в Иуде все добрые чувствования; он не устыдился даже сам предложить злобным и крайне злонамеренным еврейским архиереям услугу предать им своего Учителя и Господа. За пасхальною вечерею совесть сильно обличала Иуду в преднамеренном им предательстве, однако он, слыша слова Господа к Своим ученикам: един от вас предаст Мя (Мф. 26:21), смело, вслух своих собратий, спрашивал: еда аз есмь, Господи? (Мф. 26:22). Боль, какую Иисус Христос произвел в нем обличением его в предательстве, он сильно чувствовал. Глубокая скорбь Иисуса Христа о том, что Он предается одним из Своих учеников, именно Иудою, не согрела и не смягчила Иудина сердца, хотя он ясно видел ее: Иуда не способен был к состраданию. Чем яснее Иуда видел, что узнают его предательство, тем сильнее побуждало это его к скорейшему исполнению предательства. Потеряв все уважение и всю привязанность к своему Учителю и Господу, Иуда исполнил предпринятое им злое дело в самом присутствии своего Учителя. Он не только издали указал воинам своего Господа, но подошел к Нему Самому, обнял Его, поцеловал Его. Предательство самое бесстыдное! Как понять такое отвратительное предательство? Как понять, что ученик предал своего Учителя людям худым, явно злобным и злонамеренным, – Учителя благороднейшего, совершенно беспорочного, преисполненного любви и доброжелательства, Учителя, Который так часто всем являл силу Своего всемогущества и ведения, принадлежащего только Богу? Как понять, что этот ученик сам подошел к своему Учителю с людьми, которые должны были связать и взять Его, – подошел и поцеловал Его? Не теряйтесь в догадках. Как никакой плотской человек не может понять побуждений человека духовного и святого; так никакой беспорочный и святой человек не может понять побуждений человека вполне нечестивого; потому что как в том, так и в другом человеке живет и действует сила, высшая человеческой: в первом – Дух Святой, во втором – сатана. Как первый живет в состоянии вышеестественном, так не в естественном состоянии живет и второй. Об Иуде ясно сказано: и по хлебе вниде в онь (в Иуду) сатана (Ин. 13:27). До сего времени в Иуде был еще некоторый стыд, и он таился; но с сего времени он начал поступать совершенно бесстыдно, как не поступает ни один человек, ежели бы сатана не взял его под свою полную власть. А сатана всегда берет под свою полную власть человека в его главной страсти. Доколе человек еще не весь предался своей главной страсти и посему еще не потерял своей совести и не впустил сатаны в свое сердце, до тех пор в нем всегда есть еще никоторый стыд и некоторое действие стыда. А доколе в человеке есть хотя несколько стыда, до тех пор он не может делать зла без некоторой внутренней борьбы, и делает это робко, делает тайно от других, особенно отнюдь не делает в присутствии благородного человека, и нередко желал бы скрыть делаемое им зло даже от себя самого. Но когда он предается своей любимой страсти вполне, тогда становится совершенно другим человеком; тогда от того, от чего он отступал с ужасом, уже не отступает, привык к тому и, наконец, делает то с непостижимым бесстыдством.