Письмо 73
Нахожу тебя сожаления достойною в твоих действиях: «терпения нет –хочется быть здесь»! Чем ты похваляешься? Терпения нет, и в чём же? Какую пользу приносит тебе, что ты сюда ездишь? Когда уже в этом нет терпения, то в чем же ты можешь оное иметь? Была много раз, а какие плоды приносит тебе мнимое моё наставление? Мне позор и туга сердцу. Что толку из того, что ты сидишь одна и дверь на крючке заперта? Ты молишься и думаешь, что тем уже спасешься; желаешь мантии и будто только одного этого не достает. А что с тобою стало случаться? Уже предведение, сонные видения, и явные явления, кои ты все принимала за благо; и обольстилась своею святынею до того, что и явно стал враг являться. Какие это плоды? Плоды гордости; а ты всё принимала за благо, да и теперь думаешь, что за подвиги твои враг на тебя восстаёт, а того не понимаешь, что за гордость наказуешься от Бога. Плоды наших деланий должны приносить смирение, и недостойной считать себя не только откровений, видений и явлений, но даже и жить с сёстрами, – считая себя худшею всех: тогда бы благодать Божия посещала тебя, – но не таким образом, а внутренним миром и спокойствием и любовью ко всем. Твои же делания совсем противные, и весьма согласны с учением одного старца: «неции подобострастнии и неразсуднии поревноваша пост и труды святых, не добрым разумом и предложением вменяюще сия, яко добродетель проходят; приседяй же диавол, яко лев к ловитве, повергает во чрево их семя радостного мнения, от негоже заченшися, воспитуется внутренний фарисей; и так день от дне устрабляющися (возрастая), предает таковых совершенной гордости, еяже ради попускаются от Бога области сатаниной» (Надсл. на кн. Нила Сор). Не говорил ли и не писал ли я к тебе о сем многократно, чтобы не считать за велико своё правило и уединение? А более всего пещися об исправлении нравственности, в сообщении с ближними терпением досад и укоризн; с твоим же устроением безмолвие для тебя весьма вредно: надобно иметь общительное сожитие, дабы, познавая свою меру, приходить ко смирению. Пишешь теперь, что я открыл тебе глаза, и ты познаёшь, что это всё было тебе от врага искушение; но мечтаний и страха не избавилась: на это надобно сугубое смирение, и молитва не фарисейская, но мытарская; да избавит тебя Господь от сей великой прелести.
Паки гнилой плод моего наставления прозяб: оскорбление маменьки. Тому ли я тебя учил? И теперь смущаешься, что я тебя за это не прощаю. Откуда ты это выдумала? Я тебя не связую и не прощаю: потому что не имею права заочно и в другую епархию писать разрешения; о чём я также писал не раз: на это есть церковные правила, а ты меня нудишь к нарушению оных, и хотя бы я написал: прощаю и разрешаю, сим сам согрешил бы, а ты бы не получила разрешения. Что же касается до личности моей, в чём ты предо мною согрешила, в том тебя я письменно и заочно прощаю; а на прочие твои грехи имеешь там духовника, который имеет полную власть от Господа кающихся вязать и решить грехи по рассуждению. Но когда кто кого оскорбил, имеет вражду – с кем и не примирился: то и духовниково разрешение не подействует, хотя бы и разрешал; да и сам тяжко согрешает, и того в больший грех вводит. Ты примирись с маменькою, получи от неё прощение; то и от Бога получишь оное.
Приехать тебе к нам я не возбраняю, но прямым путём, испросив позволение у игуменьи и у родительницы: а не кривыми дорогами и распутьями ковылять: ибо ты и пользы не получишь и мне нанесешь оскорбление.
По твоему устроению, надобно бы почаще иметь тебе откровение (помыслов) там на месте искусному человеку, чтобы и правило и все действия твои были ограничены и смиренны.
Поручая тебя покрову Божию, остаюсь желатель твоего спасения, многогрешный иеромонах Макарий. Мая 24-го 1847 года.