Преподобный авва Дорофей – «достославный в отцах»

Всех душеполезных поучений преподобного аввы Дорофея к своим ученикам насчитывается 21. Кратко содержание их можно представить так:

Об отвержении мира [с. 19–38]. Изобразив историю домостроительства нашего спасения – от сотворения человека до сошествия с Неба ради него Христа Спасителя, преподобный авва говорит: «Отцы принесли Богу, вместе с иными добродетелями, и дары: девство и нестяжание, и распяли себе мир... Потом подвизались распять и себя миру... Как мир распинается человеку и человек миру? Когда человек отрекается от мира и делается иноком, оставляет родителей, имения, приобретения, торговлю, даяние другим и приятие от них, тогда распинается ему мир, ибо он отверг его... Как же человек распинается миру? Когда, освободившись от внешних вещей, он подвизается и против самих услаждений, или против самого вожделения вещей и против своих пожеланий, и умертвит свои страсти» [с. 29]. О смиренномудрии [с. 38–49]. Что такое смирение? Что приводит нас к нему? На эти вопросы дает ответ некий старец: «Смирение есть дело великое и Божественное. Путем же к смирению служат телесные труды, совершаемые разумно; также, чтобы считать себя ниже всех и постоянно молиться Богу – это путь к смирению. Само же смирение Божественно и непостижимо» [с. 47]. О совести [с. 49–54]. Указывается, что такое совесть; подчеркивается важность ее; говорится о хранении ее. «Когда Бог сотворил человека, то Он всеял в него Божественное, как бы некоторый помысл... который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое: сие называется совестью, а она есть естественный закон... Последуя сему закону, то есть совести, патриархи и все святые, прежде написанного закона, угодили Богу... Ныне же в нашей власти или опять засыпать ее, или дать ей светиться в нас и просвещать нас... А хранение совести многоразлично, ибо человек должен сохранять ее в отношении к Богу, к ближнему и к вещам. В отношении к Богу хранит совесть тот, кто не пренебрегает Его заповедями и даже в том, чего не видят люди... Хранение совести в отношении к ближним требует, чтобы не делать отнюдь ничего такого, что, как мы знаем, оскорбляет или соблазняет ближнего... А хранение совести в отношении к вещам состоит в том, чтобы не обращаться небрежно с какой-либо вещью, не допускать ее портиться и не бросать ее как-нибудь» [с. 49, 52]. О страхе Божием [с. 54–69]. Есть два вида страха: начальный и совершенный. Первый страх свойственен начинающим путь благочестия, второй – совершенным, достигшим, в меру возможности для человека, «совершенной любви». Исполняющий волю Божию из-за страха вечных мучений есть новоначальный, «ибо он не делает добра для самого добра, но по страху наказания. Другой же исполняет волю Божию из любви к Богу, любя Его собственно для того, чтобы благоугодить Ему: сей знает, в чем состоит существенное добро, он познал, что значит быть с Богом» [с. 54]. О том, что не должно полагаться на свой разум [с. 70–78]. Мы нуждаемся в духовных руководителях, «в наставляющих нас по Боге». Полагающиеся только на свой разум легко падают. В Священном Писании сказано: имже несть управления, падают, якоже листвие (Притч. 11, 14). «Лист сначала всегда бывает зелен, цветущ и красив, потом постепенно засыхает, падает, и, наконец, им пренебрегают и попирают его. Так и человек, никем не управляемый, сначала всегда имеет усердие к посту, ко бдению, безмолвию, послушанию и к другим добрым делам, потом усердие это мало-помалу охладевает, и он, не имея никого, кто бы наставлял его, поддерживал и воспламенял в нем усердие, подобно листу нечувствительно иссыхает, падает и становится, наконец, подвластным и рабом» [с. 70]. О том, чтобы не судить ближнего [с. 79–88]. Осуждение – тяжелейший грех. «Отцы оказали, что нет ничего хуже осуждения» [с. 79]. О том, чтобы укорять себя, а не ближнего [с. 89–98]. Когда одного старца спросили, что главное из найденного им на подвижническом пути, старец ответил: «То, чтобы во всем укорять себя» [с. 96]. «И нечего удивляться, – замечает святой Дорофей, – когда слышим от всех святых, что нет другого пути, кроме сего. Мы видим, что никто, минуя путь сей, не обрел покоя» [с. 90]. О злопамятности [с. 99–105]. Если между братиями «возникает неудовольствие», и если кто-либо из них, хотя и попросит прощения, но не пресечет худые помыслы против брата, – это и есть злопамятность. «А она, – замечает святой авва, – требует от человека многого внимания, чтобы в оной не закоснеть и не погибнуть» [с. 98]. О том, что не должно лгать [с. 106–114]. Лжец не может иметь общения с Богом, ибо отцом лжи назван диавол. Ложь чужда Богу – Бог есть истина. «Он Сам говорит: Аз есмь путь, истина и живот (Ин. 14, 6)» [с. 106]. О том, что должно проходить путь Божий разумно и внимательно [с. 114–123]. Преподобный призывает не терять понапрасну время, а иметь внимание «в своем сердце и подвизаться» [с. 114–116]. «Подвизайся, и получишь навык в добродетели» [с. 116]. Прохождение пути Божиего разумно и внимательно – это неклонение «ни в излишество, ни в недостаток», но направление «только к средине добродетели» [с. 117]. Когда кто «радуется, получая оскорбление, и думает, что он должен был претерпеть оскорбление, потому что сам он подал повод к тому, сей разумно искореняет страсть» [с. 122]. О том, что должно стараться скорее отсекать страсти, прежде нежели они обратятся в злой навык души [с. 124–136]. Пока страсти «еще молоды», их можно отсечь, не позволить им укрепиться, не прийти к худшему. «Ибо иное дело вырвать с корнем малую былинку, потому что она легко исторгается, а иное – искоренить большое дерево» [с. 126]. «Иной согрешает немного, а сколько времени проводит он потом, проливая кровь свою, пока исправит себя» [с. 124]. О страхе будущего мучения и о том, что желающий спастись никогда не должен быть беспечен о своем спасении [с. 136–147]. Когда один брат спросил некоего старца: «Отчего я впадаю в беспечность, пребывая в келии моей?» – старец ответил: «Оттого, что ты не узнал еще ни ожидаемого покоя, ни будущего мучения» [с. 137]. Даже и тогда, когда человек очистит себя от страстей и приобретет добродетели, «не должен быть без заботы. Ибо случается, что после всего этого диавол находит случай обольстить его или самооправданием или возношением, или вложив в него помыслы неверия или злой ереси, и не только погубляет все труды, но и удаляет его от Бога» [с. 146]. О том, что должно переносить искушения с благодарностью и без смущения [с. 147–156]. Святой авва увещает «о всем» благодарить Бога за Его благость, никогда не печалиться и не малодушествовать при случающемся с нами – «все, что с нами бывает, принимать без смущения, со смиренномудрием и с надеждой на Бога, веруя, что все, что ни делает с нами Бог, Он делает по благости Своей, любя нас, и делает хорошо, и что это не может быть иначе хорошо, как только таким образом» [с. 147]. Если же бывает, что мы согрешаем в искушениях, то в сем проявляется наше нетерпение и нежелание «перенести малой скорби или потерпеть что-нибудь против нашей воли, тогда как Бог ничего не попускает на нас выше силы нашей» [с. 149]. О созидании и совершении душевного дома добродетелей [с. 156–169]. Душевный дом добродетелей, по утверждению преподобного Дорофея, созидается посредством хранения заповедей Божиих [с. 156]. Кто хочет построить крепкий «чувственный дом», тот обязан «отвсюду укрепить его и с четырех сторон возводить стену, а не об одной только стороне заботиться... Так бывает и относительно души, ибо человек, желающий создать душевный дом, не должен нерадеть ни об одной стороне своего здания, но ровно и согласно возводить оное» [с. 157]. Сначала необходимо положить основание, то есть веру. «Потом на сем основании человек должен строить здание равномерно: случилось ли послушание, он должен положить один камень послушания; встретилось ли огорчение от брата, должен положить один камень долготерпения; представился ли случай к воздержанию, должен положить один камень воздержания» [с. 158]. Краеугольными камнями служат терпение и мужество. Они связывают здание и соединяют стену со стеной. «Без терпения и мужества никто не может совершить ни одной добродетели» [с. 158]. Известью в строительстве служит смирение, потому что оно «берется из земли и находится у всех под ногами». Смирение есть и перила вокруг кровли, дабы не падали с нее. Оно «ограждает и охраняет все добродетели» [с. 159]. Короче, «каждую добродетель человек должен совершать так разумно, чтобы усвоить ее себе и обратить в навык, и таковый оказывается искусным художником, зодчим, могущим прочно строить свой дом» [с. 162]. О святой Четыредесятнице [с. 169–175]. В Ветхом Завете Бог велел «сынам Израилевым» ежегодно давать десятину из всего ими приобретаемого. В Новом Завете «святые Апостолы установили и предали на помощь нам, и как благодеяние душам нашим, еще нечто большее и высочайшее – чтобы мы отделяли десятину от самых дней жизни нашей и посвящали ее Богу, дабы и мы таким образом получили благословение на все дела наши, и ежегодно очищали грехи, сделанные нами в течение целого года. Рассудив так, они освятили нам из трехсот шестидесяти пяти дней года сии семь недель святой Четыредесятницы» [с. 169, 170]. К некоторым келлиотам, вопросившим преподобного Дорофея о посещении братии [с. 175–180]. Преподобный авва напоминает, о чем учат святые отцы: пребывать в келии есть половина духовной жизни «и посещать старцев также половина». Когда инок «пребывает в келии, он молится, поучается в Священном Писании, занимается немного рукоделием и, по силе своей, печется о помыслах своих. Когда же идет куда-нибудь, он замечает за собой и рассматривает свое устроение: получает ли он пользу от встречи с братиями или нет? И может ли без вреда возвратиться в свою келию? И если видит, что он в чем-либо потерпел вред, то познает из сего свою немощь; видит, что еще ничего не приобрел от безмолвия, и, смирившись, возвращается в свою келию, каясь, плача и молясь Богу о немощи своей, и таким образом снова пребывает в келии, и внимает себе» [с. 175, 176]. К наставникам в монастырях и к ученикам: как должно наставлять братию и как повиноваться наставникам [с. 181–184]. Наставников, настоятелей монастырей преподобный призывает заботиться о братии «с сокрушенным сердцем и снисходительным милосердием, наставляя и обучая их добродетелям делом и словом, и более делом, потому что примеры действительнее слов» [с. 181]. Пребывающих же в послушании святой авва учит никогда не верить своему сердцу, «ибо оно ослепляется пристрастиями ветхого человека». Ни в чем не следовать «своему суждению» и самому себе ничего не назначать «без вопрошения и совета». Не думать и не ставить себя лучше и праведнее своего наставника и не исследовать «дел его», «ибо сие есть обольщение лукавого, который желает воспрепятствовать совершенному по вере послушанию и лишить нас твердого спасения, от него происходящего» [с. 183]. К брату, проходящему келарскую службу [с. 185–188]. Авва увещает келаря «распоряжаться монастырскими вещами не как своими собственными, но как вещами, принесенными Богу» и только вверенными его попечению. «Ибо первое располагает нас к тому, чтобы не иметь пристрастия к вещам, а второе – к тому, чтобы не пренебрегать ими» [с. 185]. Различные краткие изречения [с. 188–190]. Самое краткое поучение, содержащее ряд глубоко назидательных выражений. Вот некоторые из них: «Не великое дело – не судить того, кто находится в скорби и покоряется тебе; но велико не судить того, кто тебе противоречит, не мстить ему по страсти, не соглашаться с осуждающим его и радоваться вместе с предпочтенным тебе... Кто совершит дело, угодное Богу, того непременно постигнет искушение; ибо всякому доброму делу или предшествует, или последует искушение, да и то, что делается ради Бога, не может быть твердым, если не будет испытано искушением... При всяком случавшемся со мной деле я никогда не желал ограждать себя человеческой мудростью, но что бы то ни было, я всегда делаю по силе моей и все предоставляю Богу» [с. 188, 189]. «Не делай зла даже и в шутку, ибо случается, что иной сначала шутя делает злое, а после и нехотя им увлекается» [с. 190]. Изъяснение некоторых изречений святого Григория, которые поются с тропарями на Святую Пасху [с. 191–197]. К таким изречениям относятся: Воскресения день; ...да принесем самих себя (то есть удалимся от «похотей плотских» и будем поступать «по духу»); мы – ...стяжание самое драгоценное пред Богом; ...воздадим Образу сотворенное по образу; ...почтим Первообраз, уразумеем силу таинства и то, за кого Христос умер; ...сделаем образ свой чистым и славным, достойным Первообраза [с. 191–195]. «Сила таинства смерти Христовой, – размышляет преподобный, – такова: ...Христос восшел на высоту святого и животворящего креста... Своею кровью избавил нас из плена» [с. 195, 196]. «Не стыд ли это, – вопрошает в конце своего поучения святой Дорофей, – и не великое ли бедствие, если мы после того, как Христос избавил нас от ада Своею кровью, и после того, как мы все сие слышим, опять пойдем и ввергнем себя в ад? Не достойны ли мы в таком случае еще сильнейшего и жесточайшего мучения?» [с. 196, 197]. Толкование некоторых изречений святого Григория о святых мучениках [с. 197–203]. Это поучение стоит в непосредственной связи с предшествующим, о чем говорит его начало: «Из первого песнопения мы узнали, по силе нашей, нечто о Святой Пасхе; посмотрим еще, чему хочет научить нас святой Григорий относительно мучеников» [с. 197]. И преподобный авва обстоятельно раскрывает следующие изречения святителя Григория: Жертвы одушевленныя, всесожжения словеcныя; ...заколения совершенные Богу; Бога знающия и Богом знаемыя овцы; ...ограда их неприступна для волков [с. 197, 201, 202]. «Почему святой Григорий говорит о святых: знаемые Богом, – вопрошает преподобный Дорофей и отвечает: Потому что они чрез соблюдение заповедей приближаются к Нему, знают Его и бывают Им знаемы» [с. 201].     Следует отметить (обстоятельнее будет сказано в разделе «Аскетическое учение преподобного аввы Дорофея»), что преподобный Дорофей в своих поучениях не только раскрывает ту или иную тему, но свои рассуждения сопровождает и заканчивает призывами или к пресечению греха, страсти, или к стяжанию доброго, добродетели, а также молитвенными обращениями. Вот, например, как в поучении «О совести» он призывает хранить ее: «Потщимся, братия, хранить совесть нашу; пока мы находимся в этом мире, не допустим, чтобы она обличала нас в каком-либо деле; не будем попирать ее отнюдь ни в чем, хотя бы то было и самое малое. Знайте, что от пренебрежения сим малым и в сущности ничтожным мы переходим и к пренебрежению великим» [с. 60, 61]. «Да подаст нам Бог слышать и исполнять сие» [с. 54].

Посланий преподобного Дорофея всего десять. По своему объему они небольшие – это скорее письма к братиям. (В русском переводе они занимают всего семь страниц – 204–210.) По содержанию они касаются отдельных тем духовной жизни.

Открывает письма «Послание поучительное к брату, вопросившему о бесчувствии и охлаждении любви» [с. 204, 205]. При бесчувствии души преподобный считает полезным частое чтение Священного Писания, творений святых отцов, памятование о временности земной жизни и о грядущем Страшном Суде. А для возгревания братолюбия должно «с помощью Божией не верить своим мнениям, всей силой стараться смирить себя пред братиями и от всей души отсекать перед ними свою волю» [с. 205].

«Послание к брату, угнетаемому искушением» [с. 205, 206]. Преподобный учит возлагать на Бога свою печаль при случившихся искушениях и взывает к Нему: «Господи! Как Ты хочешь и как Ты знаешь, устрой это дело». «Ибо, – помогает преподобный сделать вывод, – Промысл Божий делает многое сверх нашего соображения и надежды» [с. 206].

В посланиях: «К тому же брату»; «К брату, впадшему в трудную болезнь и различные преткновения»; «К брату, находившемуся в искушении» [с. 206, 207], преподобный учит нести находящие скорби и болезни с благодарением, терпением, пребывая в молитве, «чтобы намерение Промысла исполнилось» [с. 207].

Последующие четыре послания под общим заголовком «К тому же» [с. 208, 209], снова и снова призывают терпеливо, с надеждой на Бога переносить искушения, помня, что такое перенесение их дарует великую пользу. «Мы, – размышляет святой авва, – бываем искушаемы для обучения в вере, для того чтобы мы были испытаны и научились бороться» [с. 208]. «Как за телами следуют тени, так и за исполнением заповедей – искушения, ибо никто, сказал великий Антоний, не войдет в Царство Небесное без искушений. Итак, не удивляйся, сын мой, что, заботясь о спасении своем, ты встречаешь искушения в скорби. Но терпи без смущения и молись, благодаря, что ты, за исполнение заповеди, сподобился быть в искушении» [с. 208, 209].

Последнее послание «К некоторому очень больному брату, имевшему различные худые помышления о том, кто заботился о его нужде» [с. 210], убеждает ничего не иметь плохого против ближнего, и все «препобеждать и покрывать любовью» во имя Господа нашего Иисуса Христа.

Особое место в творениях преподобного аввы Дорофея занимают его «Вопросы и ответы, данные на них святыми старцами Варсануфием Великим и Иоанном Пророком» [с. 211–268]. Ценность их возрастает от того, что в них соединилась духовная мудрость преподобного Дорофея с духовным опытом двух других великих старцев.

Всего было поставлено 87 вопросов, и на все получены исчерпывающие ответы.

Изложить их содержание довольно трудно: они многоплановы – касаются многих сторон духовной жизни. Вот о чем идет в них речь:

Как положить начало покаяния (вопрос-ответ № 6)¹⁸. Как бороться с греховными помыслами, как отличать правый помысл от вредного (в.-о. 7, 14). Как победить блудную страсть (в.-о. 4, 5). Как рождается печаль по Богу (в.-о. 34). Как достигается рассуждение (в.-о. 15) и как отвечать вопросившему (в.-о. 38, 39). Как говорить и когда молчать (в.-о. 36). О силе молитвы по вере (в.-о. 11) и о непрестанной молитве (в.-о. 15). О безмолвии (в.-о. 36, 63, 64). О смирении (в.-о. 21, 25, 27–31). Об отсечении своей воли (в.-о. 3, 37, 42). О раздаче своего имущества – о милостыне (в.-о. 1, 2, 66). О врачевстве (в.-о. 76). О совершении «памяти святых» (в.-о. 10). О сохранении – соблюдении заповедей (в.-о. 20). Каким путем можно скорее достигнуть спасения (в.-о. 26). О недопустимости перехода из одного монастыря в другой – «в чужую сторону» (в.-о. 8). О поведении инока в разных ситуациях (в.-о. 56–62). Как относиться к разным людям (в.-о. 19, 81). Вот некоторые примеры вопросов и ответов (в сокращении):

В. 10. «Как извергнуть из себя внутреннее зло?»

О. «Попечение о спасении души и любовь к Богу помогают всякому извергнуть из себя внутреннее зло и чисто покаяться».

В. 81. «Каким образом должно исправлять ближних?»

О. «Когда знаешь, что согрешивший человек разумный и принимает слова твои, вразумляя его, скажи: «Брат! Если мы с нерадением делаем дело Божие, это погибель для души. Ну, хорошо ли теперь сделал? Постарайся вперед исправиться». Если же он неразумен, скажи ему: «Поверь мне, брат, что ты стоишь наказания за свое нерадение, и как скоро скажу авве, он строго тебя накажет».

В. 13. Как поступить при «неожиданном вопросе»?

О. «Ничего нет быстрее ума – возведи его к Богу, и Он подаст тебе, что отвечать без смущения».

«Хотя сей Божественный и дивный муж и высок был по дару слова, но, желая, по заповеди, снизойти и в этом и явить собой пример смиренномудрия, он предпочитал везде смиренный и простой образ выражения и невитиеватость речи».

Послание о книге сей к брату, просившему, чтобы прислали ему найденные слова преподобного отца нашего аввы Дорофея... [с. 6]

Богословие преподобного аввы Дорофея носит, по преимуществу, характер аскетический. Великий авва учит не столько тому, как надо верить, сколько тому, как надо жить. В его наставлениях предполагается, что слушающие их знают Истину веры и нуждаются лишь в указаниях способов, путей воплощения ее в жизни, в спасительном подвиге. Поэтому вопросов догматического характера он касается мало и лишь в той мере, насколько они необходимы для раскрытия аскетического идеала. Истины веры у него – это истины святой жизни.

Уже размышления на самую высокую догматическую тему – о Боге, показывают, что образ мысли преподобного аввы не столько отвлеченно-теоретический, сколько аскетико-практический.

Бог, в понимании святого Дорофея, не является чем-то абстрактным, существующим по ту сторону мыслимого. Он рядом с нами. Он любит нас, заботится о нас, посылает нам только полезное, Им мы живем и движемся, ибо Он наш Отец. Поэтому преподобный и говорит о Боге, сопоставляя Его с нашим искренним – подлинным другом и тут же возвышая Его над ним.

Наш земной друг делает нам только хорошее. Если он допустит что-либо по отношению к нам «даже тяжелое», мы принимаем и это, будучи уверены, что друг все делает любя. «Тем более, – убеждает преподобный, – должны мы думать о Боге, Который создал нас и привел нас из небытия в бытие, вочеловечился нас ради и умер за нас, что Он делает с нами все по благости Своей и любя нас» [с. 148].

Друг наш, хотя и делает все любя, жалея нас, но он может нехотя – по своему незнанию или недостаточности благоразумия – и нанести нам вред. «О Боге же мы не можем сего сказать, ибо Он есть источник премудрости, знает всё, что нам полезно, и сообразно с сим устрояет все касающееся до нас, даже и самое маловажное» [с. 148].

Наконец, друг наш, имея самое доброе к нам расположение и желая всячески поддержать нас, не всегда имеет достаточно сил и средств для сего. Но о Боге сказать этого нельзя, ибо Он всемогущ – Ему все возможно, невозможного для Него нет. «Итак, – заключает великий авва, – мы знаем о Боге, что Он любит и щадит Свое создание, что Он есть источник премудрости и знает, как устроить все касающееся до нас, и что Ему нет ничего невозможного, но все служит воле Его. Мы должны также знать, что все, что Он ни делает, делает для нашей пользы, и должны принимать это с благодарностью, как от Благодетеля и благого Владыки, хотя бы то было и скорбное. Ибо все бывает по праведному суду, и Бог, Который столько милостив, не презирает ни малейшей нашей скорби» [с. 148].

Обе эти темы у преподобного Дорофея лишь выдвигаются. Представляются они как единое целое.

Господь сошел на землю, воплотился, стал ради нас человеком, во всем подобным нам, кроме греха, дабы «подобным исцелить подобное» [с. 22]. «Он, – учит святой авва, – принял самое естество наше, начаток нашего состава, и сделался Новым Адамом, по образу Бога, создавшего первого Адама, обновил естественное состояние и чувства сделал опять здоровыми, какими они были вначале. Сделавшись человеком, восставил падшего человека, освободил его, порабощенного грехом и насильственно им обладаемого» [с. 22]. Воплотившийся Господь освободил нас «от мучительства вражия», низложил всю его силу, сокрушил крепость, избавил, освободил нас от его владычества, от повиновения врагу и рабства, «если только мы сами не захотим согрешать произвольно» [с. 22]. Он очистил нас «Святым Крещением от всякого греха, ибо Святое Крещение отъемлет и потребляет всякий грех» [с. 22].

Преподобный отмечает, что Бог создал человека по Своему образу. Этот образ Он видит в бессмертии, самовластии, украшении «всякой добродетелью» [с. 20] (Ср.: с. 144). Все прочие суждения о человеке уходят в область аскетики. Так, объясняя изречения: Воздадите Образу сотворенное по образу и Почтим Первообраз, преподобный призывает: «Научимся сему от Апостола, который говорит: Очистим себе от всякия скверны плоти и духа (2Кор. 7, 1). Соделаем образ наш чистым, каким мы и приняли его, омоем его от скверны греха, чтобы обнаружилась красота его, происходящая от добродетелей... Познаем свое достоинство... Не будем оскорблять образа Божия, по которому мы созданы» [с. 194, 195]. Когда кто пишет портрет царя, то употребляет для сего (чтобы не обесчестить правителя) дорогие, самые лучшие краски, и старается изобразить его как можно величественнее и изящнее, чтобы смотрящие на него думали, что видят самого царя. «Так и мы, созданные по образу Божию, не будем бесчестить своего Первообраза» [с. 195].

На человеческую душу преподобный Дорофей смотрит глазами святителя Григория Нисского. «Душа, – повторяет он утверждение Нисского архипастыря, – состоит из трех частей: вожделевательной, раздражительной и разумной» [с. 199]. А проявление сил души святой авва объясняет словами Евагрия: «Разумная душа тогда действует по естеству, когда вожделевательная часть ее желает добродетели, раздражительная подвизается о ней, а разумная предается созерцанию сотворенного» [с. 200].

Хотя святой Авва неоднократно обращает свой взор к конечным судьбам мира (есть даже одно – 12-е – поучение «О страхе будущего мучения...»), но и здесь наблюдается та же картина – освещение в нравственном аспекте.

Когда душа «выйдет из тела, – размышляет святой Дорофей, – она остается одна со страстьми своими и потому всегда мучится ими; занятая ими, она опаляется их мятежом и терзается ими... Страстная душа всегда мучится, несчастная, своим злым навыком, имея всегда горькое воспоминание и томительное впечатление от страстей, которые беспрестанно жгут и опаляют ее» [с. 138, 139].

Преподобный четко указывает конечную участь праведников и грешников: «Как праведные, по словам святых, получают некие светлые места и веселие ангельское, соразмерно благим их делам, так и грешники получают места темные и мрачные, полные страха и ужаса» [с. 139]. «Потому я, – увещает преподобный, – и говорю вам всегда: старайтесь возделывать добрые помышления, чтобы найти их там, ибо что человек имеет здесь, то исходит с ним отсюда, и то же будет он иметь и там» [с. 140, 141]¹⁹.

* * *

Несравненно и неизмеримо шире у преподобного аввы Дорофея тематика аскетического порядка. Здесь он выступает в своих наставлениях как великий духовный учитель, познавший на своем подвижническом пути глубину любви Божией к человеку, еще здесь, на земле, соприкоснувшийся с Вечностью, узревший всю пагубность греха и всю спасительность благочестия. Стараясь отвратить от зла, он задушевным словом призывает к добру.

В аскетических наставлениях преподобного аввы Дорофея православный христианин, да и любой другой человек, найдет много полезного, спасительного. Соединение глубокого – Богопросвещенного – ведения преподобным Дорофеем человеческого сердца с необыкновенной ясностью, простотой, теплотой его речи лучшим образом вразумляет человека, помогает правильно взглянуть на себя, побуждает встать и пойти к Небесному Отцу.

Святой авва говорит, что есть три устроения человеческой души: или человек «действует по страсти, или сопротивляется ей, или искореняет ее» [с. 119].

Итак, есть:

действие по страсти; сопротивление страсти; искоренение ее. Вокруг этих трех «устроений» и вращается аскетическое учение преподобного Дорофея. А так как под «искоренением» страсти преподобный имеет в виду не только избавление от нее, но и делание, «противное страсти» [с. 119], то последнее имеет особую, или, по слову самого преподобного, «великую обширность» [с. 119]. Сюда относится все то стяжание добра (оно ведь противоположно злу), к чему преподобный призывает постоянно.

По страсти действует «тот, – размышляет преподобный авва, кто приводит ее в исполнение, удовлетворяет ей» [с. 119]. Он подобен тому человеку, «который, будучи поражаем от врага своего стрелами, берет их и собственными руками вонзает в свое сердце» [с. 123]. Ум такого человека ослепляется страстью: постепенно, но неуклонно он начинает обращать внимание на вожделенное и стремиться во чтобы то ни стало удовлетворить свое желание [с. 214].

Преподобный устанавливает четкую грань между страстями и грехами, показывая их связь и отличие. «Страсти, – говорит он, – суть гнев, тщеславие, сластолюбие, ненависть, злая похоть и тому подобное. Грехи же суть самые действия страстей, когда кто приводит их в исполнение на деле, т.е. совершает телом те дела, к которым побуждают его страсти, ибо можно иметь страсти, но не действовать по ним» [с. 23].

Низложило нас, увело от Бога возношение – действие гордости.

Гордости есть две. Первая гордость – укорение брата, когда кто «осуждает и бесчестит его, как ничего не значущего, а себя считает выше его». Если такой не опомнится, не остановится, то мало-помалу придет во вторую гордость – «возгордится против Самого Бога», свои подвиги и добродетели начнет приписывать себе, а не силе Божией, «как будто сам собою совершил их, своим разумом и тщанием, а не помощью Божией» [с. 42, 43].

В жизни инока преподобный различает еще гордость «мирскую» и «монашескую». Мирская гордость есть там, где возносятся пред братом имуществом своим, одеждой, красотой, благородством, даже своим усердием и своей добросовестностью в труде, или величием своего монастыря – его богатством, множеством братии... «Монашеская же гордость есть та, когда кто тщеславится, что он упражняется во бдении, в посте, что он благоговеен, хорошо живет и тщателен. Случается также, что иной и смиряется для славы. Все сие, – делает вывод святой авва, – относительно к монашеской гордости» [с. 42, 43].

Как развивается в человеке гордость и насколько она опасна, преподобный показывает на примере одного знаемого им, «пришедшего некогда в сие жалкое состояние» [с. 42]. Сначала сей муж унижал каждого, о ком хорошо отзывались другие. «Что значит такой-то? – возражал он. – Нет никого достойного, кроме Зосимы и подобного ему». Потом стал осуждать и Зосиму, а превозносить Макария и т. д. «Я, – замечает преподобный, – говорю ему: «Поистине, брат, ты скоро и их станешь уничижать». И поверьте мне, чрез несколько времени он начал говорить: «Что такое Петр? И что такое Павел? Никто ничего не значит, кроме Святой Троицы». Наконец возгордился он и против Самого Бога, и таким образом лишился ума» [с. 42].

С действием гордости неразрывно сочетаются тщеславие и самолюбие.

Тщеславный человек «не может слышать слово от брата своего. Иной, когда услышит одно слово, смущается или отвечает пять слов или десять на одно слово, и враждует и огорчается» [с. 119, 120]. Тщеславием «мы весьма побеждаемся» [с. 119]. Самолюбие же есть «корень всех страстей» [с. 2].

Подобное суждение имеется у преподобного и о действиях иных пороков: сребролюбия, сластолюбия, свободного обращения и дерзости.

Каждая страсть, всякий грех, по слову святого аввы, рождаются «от славолюбия, сребролюбия и сластолюбия» [с. 142] (Ср.: с. 111, 154).

Также «матерью всех страстей» именует преподобный «свободное обращение» [с. 223]. «К тщеславию, – говорит он, – примешивается человекоугодие, к человекоугодию – свободное обращение, а свободное обращение есть матерь всех страстей» [с. 223].

Дерзость преподобный характеризует словами аввы Агафона: «Она подобна сильному жгучему ветру, от которого, когда он подует, все бегут, и который портит всякий плод на деревьях». Видишь ли, брат, силу сей страсти? Видишь ли лютость ее? И когда его опять спросили, ужели так вредна дерзость? Он отвечал: «Нет страсти вреднее дерзости, ибо она есть мать всех страстей» [с. 60, 61]. К сему святой авва добавляет: «Дерзость бывает многообразна: можно быть дерзким и словом, и осязанием, и взором. От дерзости иной впадает в празднословие, говорит мирское, делает смешное и побуждает других к непристойному смеху. Дерзость и то, когда кто прикоснется другого без нужды, когда поднимет руку на кого-либо смеющегося, толкает кого-нибудь, вырвет у него что-нибудь из рук, бесстыдно смотрит на кого-нибудь: все это делает дерзость» [с. 61]. Потому преподобный и внушает «иметь благоговение», быть почтительным к другим, остерегаться даже смотреть в лицо друг другу, «ибо и это, как сказал некто из старцев, есть вид дерзости» [с. 62]. Потому-то святой Дорофей и молится: «Бог да избавит души наши от всегубительной страсти – дерзости» [с. 61].

Но больше всего, пожалуй, преподобный Дорофей обнаруживает пагубность злопамятности и лжи. Это, вероятно, потому, что они более других поражают человека. Обличению сих пороков он отводит специальные поучения: «О злопамятности» (№ 8) и «О том, что не должно лгать» (№ 9). К обличению злопамятности он обращается и в последующем послании: «О том, что должно проходить путь Божий разумно и внимательно» (№ 10).

«Иное, – говорит святой авва, – злопамятность, иное гнев, иное раздражительность и иное смущение» [с. 99]. И преподобный показывает развитие порока злопамятности: сначала смущение от оскорбительного слова, затем помысл: «Зачем он мне это сказал, и я ему скажу то и то, и если бы он не хотел оскорбить меня, он не сказал бы этого, и я непременно оскорблю его». Дальше появляется раздражение сердца и «отмстительное восстание на опечалившего... воспламенение раздражительности», гнева [с. 100, 101]. И как угли могут лежать несколько лет без повреждения, без гниения, «так и гнев, если закоснеет, обращается в злопамятность, от которой человек не освободится, если не прольет крови своей», то есть не понесет великих подвигов и трудов [с. 101]. Характеризуя состояние злопамятного, святой авва размышляет: «И когда спор прекратится, он продолжает иметь помыслы на сказавшего ему оное слово и помнит зло, и жалеет, что он не сказал более того, что сказал, и готовит в себе еще худшие слова, чтобы сказать ему... и постоянно гневается... Это значит, что зло обратилось в навык. Бог да избавит нас от такого устроения, ибо оно непременно подлежит муке» [с. 120].

Злопамятный может воздать злом за причиненную ему обиду не только делом, но и словом, и видом, и даже скрытой ненавистью, вынашивая в сердце своем «неудовольствие на брата» [с. 103]. Такой, если услышит, что кто-нибудь оскорбил его обидчика – радуется, а значит, «и он таким образом воздает злом за зло в сердце своем» [с. 103]. Или иначе: не радуется благополучию своего мнимого недруга – «и это есть также, хотя и легчайший, однако же вид злопамятности. Каждый из нас должен радоваться успокоению брата своего и все сделать, чтобы почтить его» [с. 104]. Бывает и так, что после состоявшегося примирения снова возникает размолвка и «оскорбленный» снова начинает вспоминать и то, что было давно. Сей подобен человеку, который получил когда-то рану и, не сумев ее вылечить до конца, получил новый удар – от него возобновилась вся рана. «Итак, – поучает святой авва, – должно подвизаться, чтобы очистить совершенно и внутренний гной, дабы больное место совсем заросло, и чтобы не осталось никакого безобразия и вовсе нельзя было узнать, что на этом месте была рана. Как же можно сего достигнуть? Молясь от всего сердца об оскорбившем и говоря: «Боже! Помоги брату моему и мне, ради молитв его». Таким образом человек и молится за брата своего, а это есть знак сострадания и любви; и смиряется, прося себе помощи, ради молитв его; а где сострадание, любовь и смирение, что может там успеть раздражительность, или злопамятность, или другая страсть?» [с. 104, 105].

Зараженный пороком лжи «не простой человек, но двойственный, ибо иной он внутри, и иной снаружи, и жизнь его двойственна и лукава» [с. 114].

Есть три вида лжи: лгут мыслью, словом и жизнью.

«Мыслью лжет тот, кто принимает за истину свои предположения, то есть пустые подозрения на ближнего» [с. 106]. Таковой видит во всех поступках ближнего нечто, якобы направленное против него. «А от сего происходят: любопытство, злословие, подслушивания, вражда, осуждения» [с. 107]. Если он продолжит следовать догадкам, «то им и конца не будет, и они никогда не попустят душе быть мирной» [с. 111].

Словом лжет тот, кто говорит неправду. «Человек лжет или для того, чтобы не укорить себя и не смириться, или для того, чтобы исполнить желание свое, или ради приобретения, и не перестает делать извороты и ухищряться в словах до тех пор, пока не исполнит желания своего» [с. 111, 112].

Жизнью же лжет тот, «кто, будучи блудником, притворяется воздержным; или, будучи корыстолюбивым, говорит о милостыне и хвалит милосердие; или, будучи надменным, дивится смиренномудрию» [с. 112, 113].

Насколько нужно быть осторожным, чтобы не допустить ложь против ближнего даже в мысли, свидетельствует случай, бывший в общежитии (в монастыре) с самим святым аввой. Будучи в общежитии, он стал было по походке человека определять его душевное устроение. И вот когда проходила мимо него женщина с ведром воды, он взглянул ей в глаза и подумал: она блудница. Но святой не стал утверждаться в этом помысле, а поспешил к своему старцу и сказал о сем. И старец дал мудрый совет: «Нельзя из этого заключать чьего-либо душевного устроения. Никогда не верь своим догадкам, ибо кривое правило и прямое делает кривым. Мнения человеческие ложны и вредят тому, кто предается им» [с. 108].

Действующий по страсти держится своей воли и сам себе расставляет сети. «Посему-то авва Пимен и говорил, что воля наша есть медная стена между человеком и Богом. Видите ли силу сего изречения? И еще присовокупил он: она есть как бы камень, противостоящий, сопротиводействующий воле Божией» [с. 71, 72].

Впасть в навык страсти – «великое бедствие» для человека [с. 131]. И преподобный рассказывает о печальном состоянии одного брата, у которого страсть воровства обратилась в навык. Брат постоянно воровал продукты. Чтобы отучить брата от этого греха, преподобный позаботился о выдаче ему пищи столько, сколько он хочет. Тем не менее воровать он не прекратил. На вопрос святого Дорофея, зачем же он продолжает красть – последовал ответ: «Прости меня, сам не знаю, зачем, но так просто краду». Преподобный все-таки поинтересовался, что же делает брат с украденным – и узнал: одно он прячет под свою постель, другое в иное место, а увидев, что оно портится, выбрасывал вон или отдавал ослу [с. 132, 133].

«Поверьте, братия, – увещает святой авва, – что если у кого-нибудь хотя одна страсть обратилась в навык, то он подлежит муке, и случается, что иной совершает десять добрых дел и имеет один злой навык, и это одно, происходящее от злого навыка, превозмогает десять добрых дел. Орел, если весь будет вне сети, но запутается в ней одним когтем, то чрез эту малость низлагается вся сила его» [с. 135].

Сопротивляется страсти тот, «кто не действует по ней и не отсекает ее, но любомудрствуя (борясь), как бы минует страсть, однако имеет ее в себе» [с. 119]. Он «подобен осыпаемому стрелами врага своего, но облеченному в броню и потому не получающему ран» [с. 123]. Сопротивляющийся страсти печалится, если не смог терпеливо перенести обидное слово, осуждение, клевету со стороны кого-то. Хотя и побеждается понуждением страсти, но подвизается, трудится, не хочет отвечать оскорблением на оскорбление, старается не сказать чего-либо, нарушающего покой ближнего, – он не желает действовать по страсти. Но есть «и такие, которые стараются остановить страсть, но по внушению другой страсти: один молчит по тщеславию, другой по человекоугодию, или по иной какой-либо страсти – сии злым хотят исцелить злое. Но авва Пимен сказал, что зло никак не истребляет зла» [с. 120, 121].

В подвиге сопротивления страсти надо увидеть причины ее появления и свои силы направить против них. Это тем более необходимо, что некоторые страсти теряют свою силу, если отсечь причины их действия. «Так, зависть сама по себе ничто, но имеет некоторые причины, в числе которых есть и славолюбие, ибо кто хочет прославиться, тот завидует прославленному или предпочтенному. Также гнев происходит от различных причин, и особенно от сластолюбия...» [с. 142], и т. д.

Направив внимание на борьбу со страстями, должно «хорошо удобрить нравы» [с. 142]. Сему служат покаяние и плач [с. 142]. На вопрос преподобного Дорофея: как положить начало покаяния? – старец Варсанофий отвечал: «Если желаешь положить начало покаяния, посмотри, что сделала блудница: слезами своими омыла она ноги Владыки (См.: Лк. 7, 38). Плач омывает всякого от грехов; но человек достигает плача трудом, посредством многого поучения в Писании, терпения, размышления о Страшном Суде и стыде вечном, и чрез самоотвержение» [с. 217].

Важно также удерживать язык от зла и быть терпеливым. «Постарайтесь, – призывает святой авва, – удерживать язык свой, чтобы не сказать чего-либо худого ближнему и никого не соблазнять ни словом, ни делом, ни взглядом, ни другим каким-либо образом, и не будьте удобо раздражительны, чтобы, когда кто-нибудь из вас услышит от брата своего неприятное слово, не возмущаться тотчас гневом, не отвечать ему дерзко и не оставаться в оскорблении на него; это неприлично хотящим спастись, неприлично подвизающимся» [с. 63, 64].

Нападения злой силы на человека бывают тяжкие, но Господь сокращает их действия. «Покушение, наносимое демонами, – говорит преподобный, – бывает тяжко для человека, но маловременно: оно мрачно, тяжко, безутешно, ниоткуда не представляется успокоения, но отовсюду угнетение. Однако скоро посещает душу благодать Божия» [с. 76]. С помощью благодати борющийся может и должен устоять перед действиями темного духа. «Никто и никому, – отвечает святой Варсанофий Великий святому Дорофею, – не может сказать: я буду о тебе заботиться, а ты будь спокоен... Тот, которого поддерживают, должен привнести несколько собственного старания, делать должное по силе своей, внимательно сохраняя заповеди отцов своих. И если падет однажды, то пусть опять постарается управить себя» [с. 230]. Пал – восстань, «и если опять пал, опять восстань» [с. 154]. Оказался побежденным, совершил грех – тотчас припади к благости Божией, и Бог, видя усердие, подаст руку помощи и сотворит милость [с. 135].

И опять преподобный напоминает, что сопротивляться страстям успешно можно тогда, когда они еще молоды, не пустили корни глубоко в нашу природу [с. 126]. Если даже один раз душа подчинится действию какой-либо страсти, тотчас окажется «в опасности впасть в навык» [с. 134]. Посему снова и снова взывает святой авва: «Старайтесь отсекать страсти, прежде нежели они обратятся в навык» [с. 120].

«Отсекайте страсти, пока они еще молоды, прежде нежели они вкоренятся и укрепятся в вас и станут удручать вас, ибо тогда придется нам много пострадать от них, потому что иное дело вырвать малую былинку, и иное – искоренить большое дерево» [с. 101, 102].

Искореняющий страсть – тот, «кто подвизается и делает противное страсти» [с. 119]. Кому он подобен? «Тому, кто, будучи осыпаем стрелами врага своего, сокрушает их, или возвращает в сердца врагов, как сказано в псалме: Оружие их да внидет в сердца их, и луцы их да сокрушатся (Пс. 36, 15)» [с. 123].

Это путь не просто сопротивления, а путь победы – истребления страстей, очищения души для иного – для добра, и стяжание его. Сему, в основном, и посвящает свои творения преподобный, как это можно было уже увидеть при обозрении их содержания (см.: раздел II. Творения).

Об искореняющих страсти преподобный размышляет: «Иной радуется, когда его оскорбляют, но потому, что имеет в виду награду. Сей принадлежит к искореняющим страсть, но неразумно» [с. 121, 122]. А как же «разумно» отсекать – искоренять – страсть? Каждый вечер испытывать себя, как проведен день, а утром – как прошла ночь, и если что-то случилось неладное, греховное – «каяться перед Богом». Хорошо испытывать себя и в середине дня, ведь человеку свойственно забывать или постепенно ослаблять совершенный грех. Должно спрашивать себя: «Не сказал ли я чего-нибудь такого, что прогневало брата моего? Когда видел его занятым каким-нибудь делом, не осудил ли я его? Не уничижил ли его и не злословил ли его? Не просил ли я чего-нибудь у келаря, и когда он не дал мне, не осудил ли я его и не пороптал ли я на него? Если пища была нехороша, не сказал ли я чего-нибудь? Или, будучи в огорчении, не пороптал ли на самого себя? Ибо если кто и на себя поропщет, это грех. Должно также говорить себе: не сказал ли мне канонарх или другой кто из братии неприятного слова, и я не перенес сего, не противоречил ему?.. С усердием ли встал на бдение или пороптал на разбудившего?» [с. 128].

Чтобы искоренить страсть, недостаточно только не делать зла, а должно делать и добро. Господь наш Иисус Христос, как Всеведущий Небесный Врач, «и против каждой страсти подает приличное врачевство: так, против тщеславия дал Он заповеди о смиренномудрии, против сластолюбия – заповеди о воздержании, против сребролюбия – заповеди о милостыне, и, одним словом, каждая страсть имеет врачевством соответствующую ей заповедь» [с. 124, 125] (Ср.: с. 143).

Открывается врачевство заповедью о смирении²⁰.

«Послушайте, – говорит святой авва, – Сам Господь наш показал нам вкратце, одним словом, корень и причину всех зол и врачевство от оных – причину всего благого: показал, что возношение низложило нас, что невозможно иначе получить помилование как чрез противоположное ему, то есть смиренномудрие» [с. 24]. И преподобный Дорофей ставит смирение во главу угла в искоренении всякой страсти, а также в стяжании добродетели.

«Прежде всего нужно нам смиренномудрие», – напоминает святой авва указание некоего старца [с. 38]. Смирение «покрывает душу и от всякой страсти, и от всякого искушения» [с. 41], «препобеждает все страсти» [с. 238]. Оно сокрушает стрелы нашего духовного «врага и сопротивника» [с. 38], расторгает все его сети [с. 213], сокрушает все его оружие [с. 40]. Когда преподобному Антонию Великому в видении были показаны распростертые сети злой силы, и преподобный, вздохнув, спросил Бога: «Кто же избегает их?» – Господь ответил: «Смирение избегает их... Они даже и не прикасаются ему» [с. 41]. Смирение «рождает послушание и спасение души» [с. 24]. Чадами смирения являются также: «Самоукорение, недоверие своему разуму, ненавидение своей воли» [с. 27]. Без смирения не могут быть совершенными ни «страх Божий, ни милостыня, ни вера, ни воздержание, ни другая какая-либо добродетель» [с. 39]. «Без смирения нельзя повиноваться заповедям и достигнуть чего-либо благого» [с. 27]. Этими утверждениями святой Дорофей напоминает наставления своего великого современника и подвижника преподобного Исаака Сирина, епископа Ниневийского († 620), который на вопрос: «Что такое усовершение себя?» – отвечал прямо и решительно: «Глубина смирения» ²¹.

Все святые, по замечанию преподобного, шествовали путем смирения, «а трудом сокращали путь свой» [с. 40]. «Кто соединяет смирение с трудом, – отвечал старец вопросившему святому авве, – тот скоро достигнет цели» [с. 234].

«Видишь ли благодать сей добродетели?» [с. 41] – спрашивает преподобный и восклицает: «О, чудо, сколь сильно смиренномудрие!» [с. 26].

Святой авва показывает значение смирения, его величие, силу, плоды, но не дает точного определения его, хотя и говорит: «Разумею же истинное смиренномудрие» [с. 24]. «Каждый из святых, – рассуждает он, – приобрел смирение чрез исполнение заповедей. Но что такое смирение и как оно рождается в душе, никто не может выразить словами, если человек не научится сему из опыта; из одних же слов нельзя сему научиться» [с. 45]. И дальше поясняет: «Не то же ли самое бывает и в софистическом, и врачебном искусствах? Когда кто хорошо обучится искусству и занимается им, то, по мере упражнения в оном, врач или софист приобретает некий навык, а сказать не может и не умеет объяснить, как он стал опытен в деле: душа приобрела навык постепенно и нечувствительно, чрез упражнение в искусстве. Так и в смирении: от исполнения заповедей бывает некоторая привычка к смирению, и нельзя выразить это словом» [с. 46]. Святой авва указывает лишь некоторые признаки, свойства смирения: смирение не гневается и никого не гневит, «сопротивляется тщеславию и хранит от него человека», в скорби никого не укоряет и не возлагает ни на кого вину, «и таким образом переносит случившееся без смущения, без скорби, с совершенным спокойствием» [с. 40, 41]. В ответе старца на вопрос святого аввы: «Что есть смирение?» – говорится так: «Смирение состоит в том, чтобы ни в каком случае не почитать себя за нечто, во всем отсекать свою волю, повиноваться всем и без смущения переносить то, что постигает нас отвне. Таково истинное смирение, в котором не находит себе место тщеславие. Смиренномудрый не должен стараться высказывать свое смирение на словах, но довольно для него говорить: «Прости меня» или «Помолись о мне». Не должно также самому собою вызываться на исполнение низких дел; ибо и то, и другое ведет к тщеславию, препятствует преуспеянию и более делает вреда, нежели пользы; но когда повелят что-либо, не противоречить, а исполнять с послушанием: вот что приводит к преуспеянию» [с. 235, 236]. «Смирение сильно привлечь в душу благодать Божию» [с. 40].

Есть два вида смирения. Первое состоит в почитании брата своего выше – превосходнее себя, второе – в приписывании Богу своих подвигов. Последнее рождается от исполнения заповедей Божиих, от меры приближения подвижника к Небесному Царю [с. 43, 44]. Потому-то святой Египетский пустынник Агафон (V в.), когда его спросили в конце жизни, боится ли он Божественного суда, смиренно ответил: «Я исполнял волю Божию по силе своей, но не знаю, угодно ли дело мое Богу; ибо иной суд Божий и иной человеческий» [с. 78].

«Смиримся немного, – призывает преподобный, – и спасемся» [с. 40]. «Блажен, братия, кто имеет смирение – великое смирение» [с. 40]. «Благий Бог да подаст нам смирение» [с. 49]. Смиряя себя, подобает и укорять себя.

Тот, кто укоряет себя, всегда спокоен. Где бы он ни был, что бы с ним ни случилось, он не впадает в печаль, ибо «уже предварительно считает себя достойным всякой скорби» [с. 91]. Если во всем виним себя, а не других, то это приносит нам только благо, «доставляет великое спокойствие и преуспеяние, и тем более должны мы это делать, что ничего не бывает с нами без Промысла Божия» [с. 93]. Но случается так, что брат, услышав укорительное слово, приходит в смущение и винит за это своего оскорбителя. «Вот смешное суждение! – восклицает святой авва. – Вот обольщение диавольское! Разве тот, кто сказал ему слово, вложил в него страсть? Он только показал ему ту, которая уже была в нем, для того чтобы он, если хочет, покаялся в ней». Преподобный сравнивает смутившегося с гнилым хлебом: снаружи хорошим, а изнутри заплесневевшим. «Итак, если он хочет получить помилование, то пусть покается, очистится, преуспеет; и пусть видит, что он еще должен благодарить брата, как доставившего ему таковую пользу» [с. 91, 92].

Сворачивающий с пути самоукорения теряет все свои труды, хотя бы и совершил «тьмы добродетелей» [с. 91].

Еще более опасно осуждать других – должно не судить ближнего.

Ничто так не гневит Бога, не удаляет от Него и «не обнажает человека», как осуждение ближнего [с. 80]. Безошибочная власть принадлежит одному Богу, ибо только Ему ведомо душевное устроение и возможности каждого. Он иначе судит «дела епископа и иначе правителя мирского, иначе судит дела игумена и иначе ученика, иначе старого и иначе юного, иначе больного и иначе здорового. И кто может знать все суды сии? Только Един, сотворивший всех, все создавший и все ведущий» [с. 82]. Чтобы лучше запечатлелась в памяти эта мысль, преподобный рассказывает одно происшествие. В некий город прибыл корабль с невольниками. Среди них были две маленькие девочки. Одну из них купила святая дева, другую – блудница. Разумеется, воспитание девочкам было дано разное. И преподобный спрашивает: «Если обе впадут в блуд, или иной грех, можно ли сказать, что обе они подвергнутся одному суду, хотя и обе впали в одно и то же согрешение?.. Как же возможно, чтобы обе были судимы одним судом?» [с. 82, 83]. Случается и так, что мы судим погрешающего, а у него есть «одно доброе дело, которое угодно Богу более всей жизни». Осуждая его, мы отягощаем свою душу [с. 83].

Правильно поступит человек тогда, когда он остановит согрешающего (сам или через кого-то), но сделает это с чувством сострадания, с искренней любовью и смирением, с целью не укорить, а исправить. Со страхом Божиим скажет ему: «Прости, брат мой, если не ошибаюсь, мы нехорошо это делаем» [с. 62].

Такое отношение возможно лишь при наличии той любви, какая присуща была святым. Святые лучше других видели падение ближних и более других отвергали грех, и тем не менее относились к ним, как к братьям. Они не осуждали их, не отвращались от них, но сострадали, скорбели, вразумляли, утешали, врачевали – делали все, чтобы спасти их [с. 85].

Подчеркивая силу любви, преподобный именно здесь и вспомнил «круг, начертанный на земле, средина которого называется центром, а прямые линии, идущие от центра к окружности, называются радиусами». Круг – это мир, центр – Бог, радиусы – пути человеческой жизни. «Насколько святые входят внутрь круга, желая приблизиться к Богу, настолько они становятся ближе и друг к другу... И сколько приближаются друг к другу, столько приближаются и к Богу. Так разумейте и об удалении». «Таково, – заключает святой авва, – естество любви» [с. 88]. И в другом месте продолжает: «Всякая добродетель усовершаетcя любовью к ближнему... Кто боится Бога и молится Ему, тот приносит пользу и ближнему» [с. 188].

«Совершенная воля Божия» выражается в заповеди творить милостыню и творить не со скупостью и леностью, «но всей силой и всем произволением, подавая так, как будто бы сам принимал благодеяния» [с. 165, 166].

Благо милостыни велико – она низводит благодать Божию, прощающую грехи. Делание ее особенно приближает человека к Богу – уподобляет Ему. Цели ее бывают разнообразны. Иной творит ее, «чтобы благословилось поле»; другой подает, чтобы сохранился его корабль, спаслись его дети, «чтобы прославиться» – и Бог «не отвергает никого, но каждому подает то, чего он желает, если только это не вредит душе его» [с. 166]. Иногда совершают милостыню для того, чтобы избавиться от вечных мук или чтобы получить награду. Но и в одном и в другом случаях творящие находятся еще в состоянии рабов или наемников, исполняющих волю господина своего не добровольно и не бескорыстно. «Разумная милостыня» – достойная – бывает тогда, когда подается «ради самого добра», сострадания к другим, «как своим членам» [с. 167, 168].

Оказывать милость может каждый. «Если ты, – учит преподобный, – не можешь дать столько, сколько оные богачи, влагавшие дары свои в сокровищницу, то дай две лепты, подобно оной убогой вдовице, и Бог примет это от тебя... Если и того не имеешь, имеешь силу и можешь служением оказать милость немощному брату. Не можешь и того? Можешь словом утешить брата своего... можешь, когда огорчится на тебя брат твой, оказать ему милость и потерпеть ему во время его смущения... промолчать... простить ему... И таким образом, не имея чем оказать милосердие к телу, милуешь душу его». А последнее еще ценнее [с. 168, 169].

Также каждый подвизающийся может и должен соблюдать воздержание. Прежде всего необходимо соблюдать умеренность в пище, ибо «множество яств» ведет и ко многому злу. Также не следует без «великой нужды» нарушать пост [с. 171]. Но воздержание должно быть не только в пище. Необходимо удерживаться и от всякого непотребства – от клеветы, лжи, празднословия, уничижения, гнева, короче, «от всякого греха, совершаемого языком. Также должно поститься и глазами, то есть не смотреть на суетные вещи... ни на кого не смотреть бесстыдно и без страха. Также и руки, и ноги должно удерживать от всякого злого дела...» [с. 174].

Не преминул преподобный авва дать правила тем, кто на время оставляет свою келью, дом, чтобы посетить братию, ближних.

Посещать друг друга подобает по христианской любви, по искреннему участию в жизни ближнего; также, чтобы поучиться доброму у друга, услышать от него духовное слово, проверить и узнать «свое душевное устроение» [с. 177]. Полезно обратить внимание на то, замечает ли посетитель в хозяине только хорошее, или начинает осуждать его; поступает ли он так, как поступал при таких же обстоятельствах преподобный Антоний Великий: от одного заимствовал кротость, от другого смирение, безмолвие и таким образом собирал для себя добродетели каждого. «Так, – заключает святой Дорофей, – должны поступать и мы» [с. 178].

«Слышал я, – рассказывает святой авва, – о некоем брате, что когда он приходил к кому-либо из братий и видел келию его невыметенной и неприбранной, то говорил в себе: блажен сей брат, что отложил заботу обо всем... и весь свой ум устремил горе... Также если приходил к другому и видел келию его убранной, выметенной и чистой, то опять говорил себе: как чиста душа сего брата, так и келия его чиста... И никогда он не говорил ни о ком: сей брат нерадив или тщеславен, но, по своему доброму устроению, получал пользу от каждого» [с. 180]. «Старайтесь, – призывает святой авва, – из всего извлекать себе назидание» [с. 187].

Глубоко назидательны советы святого аввы наставникам и их ученикам.

Наставников преподобный учит быть заботливыми по отношению к своим ученикам; наставлять их более примером своего поведения – в «плодах духа», в телесном труде; показывать в проступках более вред, чем наказывать; в выговоре выбирать удобное время; не обличать часто; не приказывать властно, но смиренно, «как бы советуя»; не допускать гнева; не возвышаться – помнить, что и ученик тоже брат. Должно иметь к брату сострадание, победить в отношении к нему зло добром, помолиться за него, говоря так:

«Боже милосердый и человеколюбивый! По неизреченной Твоей благости сотворивший нас из ничего для наслаждения Твоими благами, и кровию Единородного Сына Твоего, Спасителя нашего, призвавший нас, отступивших от Твоих заповедей! Прииди и ныне, помоги немощи нашей, и как Ты некогда запретил волнующемуся морю, так и ныне запрети возмущению сердец наших, чтобы Ты в один час не лишился нас обоих, чад Своих, умерщвленных грехом, и дабы не сказал нам: Кая польза в крови Моей, внегда сходити Ми во истление (Пс. 29, 10), и: Аминь глаголю вам, не вем вас (Мф. 25, 12); потому что светильники наши погасли от недостатка елея» [с. 182, 183].

Долг наставников – «заботиться о мирном устроении так, чтобы даже под справедливыми предлогами или ради заповеди отнюдь не смущать сердца в той уверенности, что мы все заповеди стараемся исполнить именно ради любви и чистоты сердечной» [с. 182].

Обращаясь к ученикам, святой авва призывает повиноваться спокойно; побеждать своеволие; желать, чтобы все «было так, как будет»; верить, что все случающееся, «до самого малейшего, бывает по Промыслу Божию» [с. 184].

Всякой добродетели, по слову преподобного Дорофея, предшествует страх Божий, "ибо начало премудрости страх Господень (Пс. 110, 10), и без страха Божия никто не может совершить ни добродетели, ни чего-либо благого» [с. 187].

Страх, прежде всего, охраняет от зла, а затем содействует совершению добра. Преподобный говорит, что страх так охраняет душу от всякого зла, «как полировка медь» [с. 56]. Уклоняющийся от зла из-за страха наказаний постепенно приходит к благому, начинает понимать, «в чем истинное добро, и уже не хочет разлучаться с ним», достигает достоинства сына «и любит добро ради самого добра, и боится, потому что любит» [с. 57].

Приобретается страх Божий памятью смерти и вечных мучений, временности и скоротечности нашей земной жизни. Один старец учил: «Кто потеряет золото или серебро, то он вместо него может найти другое; если же потеряем время, живя в праздности и лени, то не возможем найти другого взамен потерянного. Поистине, мы будем искать хотя одного часа сего времени и не найдем его» [с. 126]. Отгоняем же страх Божий, делая противное сему: «Не имеем ни памяти смертной, ни памяти мучений, тем, что не внимаем самим себе и не испытываем себя, как проводим время, но живем нерадиво и обращаемся с людьми, не имеющими страха Божия, и тем, что не охраняемся от дерзновения... Ибо ничто так не отгоняет от души страх Божий, как дерзость» [с. 60].

Весь путь подвига должен сопровождаться молитвой. О молитве святой авва говорит в разных своих поучениях ²², подчеркивая особую важность молитвы в храме Божием. Вот, например, что он рассказывает о видении одного прозорливого старца во время богослужения.

Когда иноки начинали псалмопение, Ангел Божий выходил из алтаря и, обмакивая кисть в ковчежец с миром, полагал знамение на каждом из них, а также на местах некоторых отсутствующих. Другие же пустые места обходил. На вопрос старца, почему светоносный муж так поступает, он ответил: «Мне повелено было напечатлевать сие знамение на тех, которые приходят в церковь в начале псалмопения и остаются до конца оного, их усердие, старание и доброе произволение... Те из братий, которые ревностны и имеют доброе произволение, но вышли из церкви или по некоторому крайнему изнеможению, с благословения отцев, или также по какой-либо заповеди заняты своим послушанием и потому здесь не находятся – они получают свое знамение, потому что они произволением своим присутствуют вместе с поющими. Одним лишь тем, которые могут быть в церкви и не приходят в нее по лености, поведено мне не давать знамения, поскольку такие сами себя делают недостойными оного» [с. 129, 130]. Рассказав это видение, святой авва увещает: «Постараемся же, братия, никогда не лишаться знамения святого Ангела» [с. 130].

Молитва низводит на ищущего спасения благодать Божию – необходимую силу в его подвиге. Даже тогда, когда подвижник очистит душу свою от всех страстей и приобретет все добродетели, «должен всегда прибегать к милости Божией и к покрову Божию, чтобы не быть ему оставленным и не погибнуть» [с. 145].

Если семя не будет орошать дождь после того, как оно взойдет, вырастет и даже принесет плод, оно засохнет и погибнет. «Так бывает и с человеком; и по совершении столь многого, если Бог хотя на малое время отымет от него покров Свой и оставит его, то он погибает» [с. 145].