Часть I. Святитель Игнатий (Брянчанинов)

«Свет от Света – Христос, Который грехи наши омыл и искупил нас от тьмы греховной. Ему сами себя и друг друга вручаем»

(168)

Догматическим темам святитель Игнатий уделяет немного внимания. Да и там, где уделяет им внимание, темы эти предстают, в основном, в свете нравственных наставлений. Святитель учит: о Богопознании, о Лицах Святой Троицы, об Ангелах, спасении человека, действии благодати Божией...

На первое место в созерцании истин веры святитель Игнатий ставит познание Бога и придаёт этому духовному деланию первейшее значение. «Гляжу из уединения моего на шумящий и мятущийся мир, – свидетельствует Святитель, – говорю сам себе и друзьям моим: одно занятие может быть признано занятием истинно полезным во время кратковременной земной жизни, – доколе наша чреда зеленеет – познание Христа, Который и Податель вечной блаженной жизни, и Путь к этой жизни» (435)². «Познание Спасителя, а через то и получение блаженной вечности, есть первое счастие на земли, есть единственное сокровище человека» (577). Это величайшее благо для него. Все прочие блага, по сравнению с познанием Бога, «недостойны называться благами. Оно – верный залог вечного блаженства – и в самом земном странствовании нашем оно доставляет высшие и обильнейшие утешения. В величайших бедствиях и скорбях, когда уже все прочие утешения делаются недостаточными, бессильными, оно сохраняет всю свою силу» (453). Благо познания Бога есть величайший, особенный Божий дар (702), который «привлекается» покаянием и исполнением заповедей святого Евангелия. Для его стяжания требуется детская простота и невинность – стать чуждым «ко всему вожделенному и сладостному мира, как чужды его младенцы» (454). А стяжав этот дар, следует «сообщать его ближним» (453). Святитель осуждает тех, которые допускают вольности в своих мыслях о Боге, Он называет их «омраченными сынами мира» и продолжает: «Несчастные! Они не знают, как важны мысли о Боге, как важна в них Истина и ей всегда соприсутствующий и содействующий Дух» (456).

А как же учит сам Святитель о Триедином Боге?

По Своему существу Бог непостижим. Умы, пытающиеся определить Беспредельного, объяснить Необъяснимого, впадают лишь в суетное шатание, становятся на путь сатанинский. «Именующийся христианином, и не знающий учения Христова! – восклицает Святитель. – Если ты из этого благодатного, небесного учения не научился непостижимости Бога, – поди в школу, прислушайся – чему учатся дети! Им объясняют преподаватели математики и теории бесконечного, что оно, как величина неопределённая, не подчиняется тем законам, которым подчинены величины определённые – числа, что результаты его могут быть совершенно противоположны результатам чисел» (392). Мы знаем о существе Божием лишь то, что Он Сам «благоволил открыть нам!» (393). Когда святой апостол Пётр «исповедал Господа Иисуса Христа Богом и Сыном Божиим, тогда услышал от Господа, что это открыл ему Сам Отец Небесный» (701–702).

Бог исполнен «всякого истинного блага» (341). Он есть "святяй и освящаяй всяческая» (341). Он – огнь, от действия которого «постепенно угасает, наконец, совершенно потухает огнь греховный, огнь плотский и душевный: Божественный огнь чист, тонок, светел, – сообщает уму истину, а сердцу чудное спокойствие, чудную хладность ко всему земному, обилие кротости, смирения, благости» (420). Ему присуща безграничная милость, соединяющая нас здесь, на земле, «в единомыслие», а по завершении земного пути вселяющая «в дом вечный», где неизглаголанное блаженство, «где духовный праздник никогда не умолкает» (351). «Вижу бесконечную ко мне милость Божию, – зрит своими духовными очами Святитель, – вижу цепь беспрестанных Божиих благодеяний. За что излились они на меня? Недоумеваю. Чем заплатил я за них Благодетелю – беспрерывными грехами. Смотрю на грехи мои и ужасаюсь – как бы смотрел я в страшную глубокую пропасть, от одного взора в которую начинает кружиться голова. А что, если смерить эту пропасть?.. И начинаю измерять её скорбию, измерять воздыханиями и рыданиями!.. Ещё рыдаю, – внезапно изменяется в сердце печаль на восхитительную радость, как будто кто-то говорит моему сердцу: “Непостижимый благодетель Бог недоволен Своими благодеяниями; Он ещё хочет ввести тебя в небо, соделать причастником наслаждения вечного”. Я верю этому: всякого благодеяния, как бы оно ни было велико, можно ожидать от безмерной благости Божией. Верую, – и в тихое, упоительное веселие погружается всё существо моё» (413). Веруя в милость Божию и зная её спасительность, Святитель скорбит, что встречаются люди, отвергающие её. «Как не остаться грустному впечатлению, – сетует он, – когда я видел, что отвергается милость Божия» (403). Милости и благости Божией не умаляет и наличие зла в мире. «Ужаснейшее зло, в котором страждет род человеческий на земле, – утверждает Кавказский Святитель, – не препятствует Богу пребывать всеблагим» (405).

Святая Троица

О таинственнейшем догмате нашей веры – о Святой Троице-Святитель говорит лишь в одном письме, причём не высказывает своих мыслей, а лишь излагает учение Святой Церкви, прилагая к нему нравственные суждения. В этом усматривается величайшее благоговение святого Иерарха перед Величайшим Бытием, Благом и Красотой. «Святая Церковь, – исповедует он, – в благодатных, боговдохновенных песнопениях своих называет Духа Святого -Утешителем, называет Утешителем Сына Божия; Утешитель и Отец, непостижимо рождающий Сына и непостижимо испущающий Святого Духа... Троице Святая, Бог, слава Тебе! Слава Тебе, Боже, даровавшему нам бытие, даровавшему нам спасение, дарующему нам, во тьме и сени смертной сидящим, познание истины и утешение, истекающее от веяния на нас Духа Святого Твоего, содействующего Святой Истине Твоей, Которая – Твоё Слово. Познавшие и приявшие Святую Истину вступили под влияние, водительство Святого Духа, суть часть Господня, жребий Его» (378).

«Непостижимый Отец», – Первая Ипостась Святой Троицы – по слову Святителя, есть «Ум Христа» (416).

Слово Божие

Вторая Ипостась Святой Троицы – Господь наш, Иисус Христос, как видно это уже из исповедания святителя Игнатия, именуется им Истиной и Словом. «Истина, – размышляет Святитель, – предстоявшая в смиренном виде Пилату, вопрошавшему о Истине, смотревшему на Неё и Её не познавшему, как и ныне все рабы мира, видяще Её, не видят, и слышаше Её, не слышат, – эта Небесная Истина» (164). Разъясняя наименование Спасителя Словом Божиим, святой Иерарх обращается к суждению о слове человеческом. Последнее подобно Слову Божию: всегда «пребывает при отце своём и в отце своем – уме», с ним оно едино – неотделимо, только ему ведомо, из него рождается и обнаруживает его. «Существование ума без слова и слова без ума мы не можем представить себе. Когда ум захочет сообщиться уму ближних, он употребляет для этого своё слово. Слово, чтоб приобрести способность общения, облекается в звуки или буквы. Тогда невещественное слово делается как бы вещественным, пребывая в сущности своей неизменным. И Слово Божие, – заключает Святитель, – чтоб вступить в общение с человеками и спасти их, вочеловечилось» (118). В названии Сына Божия Сыном Человеческим Святитель усматривает глубокий нравственный смысл: «Сын Человеческий! Как мне нравится это наименование! Какое прекрасное наименование! Смиренное и возвышенное наименование! Как наставительно и утешительно звучит в ушах моих! Люди не захотели этого наименования, им понадобилось: Высокопреподобие, Высокоблагородие... Какая бессмыслица! И поведение их, подобно именам, сделалось бессмыслицей, карикатурой уродливой, в которой гордое в соединении с глупым. На конверт, позволяю, пиши какую хочешь бессмыслицу, но в письме будь, как человек с человеком, как сердце с сердцем, пред очами Всесвятого Бога. Пусть сердце твоё беседует со мною просто, искренно: каждое слово твоё пусть будет для истины» (271).

Дух Святой

Где есть Христос Господь, там есть и Третья Ипостась – «Дух Его» (416), Дух Святой, Свидетель Истины. «Где нет свидетельства от Духа, там нет доказательств Истины» (436). Дух Святой – это Светильник, это Дух Истины. Он учит «всякой истине, испытывает глубины Божии, открывает и изъясняет тайны, дарует и вещественные познания, когда они нужны для духовной пользы человека» (426). Он «истинный наставник христиан. Его органами были Пророки, Апостолы и другие угодники Божии: Он говорил ими» (409). Дух Святой «был учредителем и воспитателем христианства!» Он «основал Церковь», поддерживал её «чрез посредство избранных мужей, служивших Духу только орудиями!» (551). Учение Духа Святого – «учение живое», дышащее жизнью и блистающее светом. Учение людей в падшем человеческом естестве не имеет должного света, оно мертво, льстит слуху, страстям, усиливает власть духовной смерти. Иное – «дивное чудо» – там, где действует Дух-Учитель. Там, «произносящий слово Божие и слушающий его, разделяют между собою учение жизни. Вся слава принадлежит таинственному Учителю; произносящий слово ощущает, что он произносит не своё слово, но слово Божие, – слушающий ощущает, что слышит слово Божие; всё внимание его привлечено к оживляющей его духовной силе... В храме душевном опрокинут, извергнут из него идол «я»; в этом храме, очищенном от скверны запустения, разливается благоухание Святого Духа» (416). В случае непозволительного, гордого отвержения велений Святого Духа и замены их «своими уставами», начинаются бедствия. «Вот где причина всеобщего расстройства, – указует Святитель, – причина падения христианства, падения нравственного, всегда предшествующего расстройству гражданскому, предвещающего это расстройство» (454). Потому-то святой Игнатий настаивает: «Желающий непогрешительно последовать Истине, должен пребывать в учении, запечатлённом, засвидетельствованном Духом Святым» (436). «Пребудем в верности Святому Духу. Он Пресвят и Пречист, – почивает в одних чистых и святых, любит смиренных, доказывающих своё смирение не чем-нибудь наружным, но повиновением ума Евангелию и Церкви. Он отвращается от своеразумных, отделяющихся от единства Церкви для какой-нибудь мысли, льстящей уму и сердцу. Он удаляется от них и приступает к ним тёмный дух прелести. „Одна мысль ложная, – сказал некоторый святый Отец, – может низвести в ад“» (456).

Да будет Дух Святой нашим руководителем и да наставит нас "на всяку истину». Мы поступим «под это блаженное руководство тогда, когда будем черпать наставление для своей жизни «единственно из Священного Писания и писаний святых Отцов Восточной Церкви, единой истинной» (409).

О природе Ангелов у Святителя есть своё богословское мнение. Изучая в течение более двадцати лет (с 1843 года) святоотеческие творения, он пришёл к выводу, что понимание духов «бесплотными и невещественными» «поверхностное» (67). «В течение долгого времени, – признается он, – моё понимание духов оставалось очень тёмным и неопределённым» (773). И каков же его взгляд? Святитель считает, что Ангелы имеют некую эфирную природу, имеющую световую оболочку. «Что ж касается до слова эфир, – рассуждает он, – то химия называет этим словом материю, совершенно отличную от газов, принадлежащих земле, несравненно тончайшую, но неопределённую, вовсе неизвестную человекам. Существование же её признаётся по той необходимой причине, что пространство за земною атмосферою, как и вообще всякое пространство, не может быть чуждым материи. В собственном смысле – невеществен Один, необъемлемый пространством – Бог. Духи сотворённые бесплотны по отношению к нам. Но естество их, как и естество души, пребывает неопределённым для нас по невозможности определить его. Наука признаёт невозможным определение нашего тела, равно как и всех тел, имеющих органическую силу – жизнь. Мечта Декарта о независимости духов от пространства и времени – решительная нелепость. Всё ограниченное, по необходимости, зависит от пространства» (67–68).

Здесь можно вспомнить, что оппонентом святителя Игнатия по данному вопросу выступил другой известный и весьма почитаемый святитель Феофан (Говоров) (†1894). В 1865 году он писал милостивейшему Архипастырю: «С веществом, как его не утончайте, духовные явления совсем не вяжутся, и нигде мне не случалось слышать такого учения» (842).

Чтобы знать, в чём состоит спасение и, соответственно, получить его, надо, по слову Святителя, иметь «правильный взгляд на себя и на спасение» (600).

Наша природа повреждена грехом. По причине её повреждённости в нас живёт наряду с добром и зло. Наша «сердечная земля» «не перестаёт производить зло, но и добру не даёт произрастать одному, цельному, лишь всегда с примесью зла. Этот процесс нам естествен не потому, что мы так были сотворены, но потому, что мы произвольно впустили в своё естество яд греха, который уже не можем отделить от своего естества собственными усилиями» (600). Нужна помощь Божия человеку – и она пришла к нему. «Велик Бог наш! – восклицает Святитель, – страшное дело – падение человека!

Великое дело – искупление человека Богочеловеком!» (682).Спасение, как и «разные способы его» – это дар Божий людям (104). Это «не собственное их изобретение и приобретение, и потому оно не может иначе выработаться, как под водительством Бога, – Его милостию и благодатию» (604). Яд греха отделяет от человеческого естества наш Искупитель (600). Но и от нас Он требует «собственных наших усилий к истреблению в себе зла, как деятельных доказательств в истинном приятии спасения, даруемого Богом туне» (600–601). Отсюда ясно, что спасение – это и дар Божий, и наш труд, наш цожизненный подвиг по исторжению зла и приобретению добра. «Спасение и духовный успех – в заповедях Христовых» (836). И если мы таким образом явим нашу верность Господу, «то дар благодати Божией – спасение, таинственно вложенный в нас Крещением и заключающийся в соединении естества человеческого с Божиим естеством и в исцелении первого от прикосновения ко второму, начнёт яснее обнаруживать своё присутствие в нас, доставляя нам более решительную победу над злом, производя в нас глубокий мир и утешая надеждою блаженной вечности» (601).

Желающих спасения Святитель призывает вручить себя воле Божией и молиться, чтобы Господь послал Свой великий дар, указал путь спасения и провёл по нему. Не говори Богу: «Так и так, спаси меня», но говори: «Имиже веси судьбами спаси мя» (709).

«Да дарует Милосердный Господь спасение немощным, – заключает Святитель свои наставления молитвой, – от них же первый есмь аз, которые имеют какое-либо произволение, хотя и самое немощное, спастись» (112).

Благодать Божия – это та спасительная сила, которая помогает и правильно верить, и по вере правильно жить. «Призываю на вас благословение Божие, – радует христианина Святитель, – призываю благодать Божию, споспешествующую всем святым начинаниям, без которой никакое истинное дело совершаться не может» (310). Она и немощное врачует, и недостающее восполняет. «Немощь священника, как человека, – утверждает Святитель, – отнюдь не препятствует совершению Таинств, совершающихся по причине благодати священства, которою облечён человек, а не по причине собственных его достоинств, хотя и приятно видеть в одном лице соединение достоинств собственных с дарами благодати» (102).

«Таково в вопросах веры, – закончим словами Святителя Кавказского и Черноморского, – учение Священного Писания и святых Отцов Восточной Церкви, единой святой, единой православной и истинной» (436).

«Человек может быть в трёх состояниях: в естественном, нижеестественном... и вышеестественном. Эти состояния иначе называются: душевное, плотское, духовное. Ещё иначе: пристрастное, страстное, бесстрастное. Нижеестественный, есть служащий вполне временному миру, хотя бы он и не предавался грубым порокам. Естественный, есть живущий для вечности, упражняющийся в добродетелях, борющийся со страстями, но ещё не получивший свободы, невидящий ясно ни себя, ни ближних, а только гадательствующий, как слепец, ощупью. Вышестоящий, есть тот, кого осенил Дух Святый, кто, будучи исполнен Им, действует, говорит под влиянием Его, возносится превыше страстей, превыше естества своего»

(288)

В силу того, что наше человеческое естество повреждено грехом, сердце каждого из нас «производит само собою в большом количестве плевелы. И потому, кто видит возникающие в себе плевелы, никак не должен удивляться этому, как чему-нибудь необыкновенному, не должен приходить в недоумение и малодушие. Так быть должно!» (522). Нет человека без греха. «Неподательность несвойственна человеку на земле – ниже жителю глубочайшей пустыни и уединения. Переменчивость и увлечение действуют непременно в каждом человеке – и в строжайшем отшельнике. Тем более живущему посреди мира, посреди всех соблазнов, невозможно не увлекаться» (369). Сорные травы растут сами по себе, никто их не сажает. «Причина тому – извращённое свойство земли. Безрассудно желать от земли несвойственного ей, т.е. чтоб земля не производила плевелов. Зная такое свойство земли, земледельцы с тщательностию и терпением выдёргивают из земли плевелы по мере, как они показываются, иначе плевелы заглушат собою и уничтожат полезные произрастания. Точно так должно поступать и с проявлением страстей, когда они будут возникать из сердца. Свойственно нашему падшему сердцу рождать из себя разные греховные пожелания. От этого не должно приходить в уныние: должно врачевать страстные проявления и увлечения покаянием и исправлением себя» (548). Грехи, как плевелы, растут и множатся; будучи выполоты, они снова появляются, но, тем не менее, их надо полоть и полоть. «На все есть своё время: есть время обработки земли под посев хлеба, есть другое время для посева, опять другое для жатвы, для молочения, для превращения в муку, для печения, наконец, для вкушения хлеба» (522). Беда, когда человек забывает, что узы греха опасны, поносны и предаётся рассеянной жизни, еще хуже – интригам («выслуживающихся очень много, а служащих очень мало» – 663), или просто полагается на формальное исполнение треб, обрядов (663), ищет «пророчеств», «прозорливостей». «Мы, – заявляет Святитель, – желаем себе и всем, ищущим истины, прозрения на грехи наши... Таковое прозорливство и пророчество могут нам принести существенную пользу» (94).

А грехи сии следующие.

Началом греха служит порочный помысл.

Опрометчиво поступают те, которые мысль считают чем-то незначительным в духовной жизни. «Человек, – говорит Святитель, – непременно водится своим образом мыслей» (435). Мысль управляет им, как руль кораблём. «От небольшого руля, -размышляет Архипастырь, – от этой ничтожной доски, влачащейся за кораблем, зависит направление и, по большей части, участь всей огромной машины. «Помышление преподобное соблюдет тя» (Притч. 2, 11), – говорит Писание; оно научает, чтоб самое «начало словес» наших было «истина». Что это за «начало словес», как ни образ мыслей» (436).

Тот, кто сочетавается с недобрыми мечтаниями, сочетавается «с самим сатаной и подчиняется ему», поэтому-то необходимо сними бороться (239–240). А как? Мечом бодрствования, отсечением их от себя, как лютых врагов. «Не удостаивай врагов твоих не только беседы, ниже слова, ниже воззрения, – учит Святитель. – Только что услышишь глас войны, – вставай на сражение» (300). Не впускай их в душу – в их трясине гораздо скорее можно утонуть, чем «в море скорбей наружных» (200). Не рассматривай их «тонко», а немедленно отвергай и повергай себя в «пучину милосердия Божия» (537, 536). «Один Святой сказал: „Я возложил все немощи мои и погрешности на Господа и на Его Пречистую Матерь». Так поступи и ты» (537). Надо, чтобы образ мысли твоей проникся Истиной. «Кроме Христа не понимаю, – утверждает Святитель, – и не знаю другой Истины» (435–436).

Борьба с помыслами – проста

Сама борьба с помыслами, как бы они ни были сложны, запутанны, по слову Святителя, должна быть простой, «как проста и вся вера христианская, по простоте своей доступная каждому человеку, а по силе своей удовлетворяющая каждого человека. Боритесь против помыслов и ощущений печали короткими словами:

«Господи! Буди воля Твоя! Благословен и Свят Бог во всех делах Своих!» Произносите эти слова умом, а когда Вы одни, произносите несколько вслух; произносите, не торопясь, с большим вниманием и благоговением; повторяйте эти краткие слова до тех пор, пока не затихнут помыслы и ощущения печали. Когда они снова подымутся, Вы снова употребляйте против них то же самое оружие. Опытом узнаете силу этого оружия, по наружности своей с первого взгляда, столько незначительного. А из состояния борьбы невозможно иначе выйти в состояние спокойствия, как победою. Подчиниться печали – чрезвычайно опасно: когда она усилится в человеке, возобладает им – может убить и тело, и душу. Не торопитесь умереть: и самая долговременная жизнь в сравнении с вечностию – мгновение. Отдайте себя и срок вашего земного странствования в волю Божию, а вы употребите этот срок для того, чтоб приготовить себя как можно лучше к вечности» (467). Вот оружие для борьбы с теми страшными помыслами, которые готовы нас стереть – говори: “Слава Богу за все... Господи! Предаюсь Твоей Святой Воле! Буди со мной Воля Твоя, Господи! Благодарю Тебя за всё, что Тебе благоугодно послать на меня... Достойное по делам моим приемлю; помяни мя, Господи, во Царствии Твоем”. Эти краткие слова, заимствованные из Писания, употреблялись преподобными иноками с превосходным успехом против помыслов печали. Отцы нисколько не входили в рассуждение с являвшимися помыслами, но только что представал пред ними иноплеменник, они хватались за оружие чудное!.. Оттого они были так сильны... При явлении печального помысла или тоски в сердце, начинайте от всей души, от всей крепости вашей, произносить одно из вышеозначенных предложений; произносите его тихо, неспешно, не горячась, со вниманием, во услышание одних вас, произносите до тех пор, доколе иноплеменник не удалится совершенно, доколе не известится сердце ваше в пришествии благодатной помощи Божией. Она является душе во вкушении утешительного, сладостного мира, мира о Господе, а не от какой другой причины. По времени иноплеменник опять начнет приближаться к вам, но вы опять за оружие» (198–199).

Весьма полезно исповедание своих помыслов. «Положи себе за правило исповедовать помыслы твои, хотя дважды в неделю», – наставляет Святитель (226). А о тех, о ком ты думал плохо, «скажи и повторяй своему помыслу: „Это овцы Христовы, это Ангелы Божий» – и истребится презорство к ним, еже есть гордыня. Тогда уповаю на милость Божию, мир и любовь внидут в сердце твоё и благодатным действием своим докажут тебе, что ты находишься в искушении, откроют очи твои и ты познаешь твоё настоящее обольщение» (226). Но сердечное исповедание – это дар Божий. Потому Святитель учит: «Умоляй Милосердого Господа, чтоб даровал тебе этот дар – залог спасения», и сам понуждай себя «к откровенности: ибо враг рода человеческого ненавидит этот путь и всячески старается воспрепятствовать рабу Божию, желающему стяжать милость Божию частым исповеданием своих грехов. А для тебя этот путь необходим» (240). Если после исповедания пришло облегчение – значит «твоё спасение заключается в этом делании. Принуждайся со всевозможным усилием исповедываться пред» Старцем или Старицей (241). Твёрдо «держись этого драгоценного жительства» (240). (См. и: IX, 3).

Не надо коснеть в помыслах

Помыслы, особенно хульные (неверия, сомнения...), надо стараться не принимать, а тем паче не коснеть в них. Но если они будут навязчиво приходить, то не должно смущаться этим наваждением – оно принадлежит не нам, а злой силе, нашему духовному врагу (633). «О приходящих помыслах неверия и хулы не смущайся. Эта явная бесовская брань, которая случалась со многими святыми и продолжалась весьма долго. Такою бранью томим был в продолжение четырёх лет святой Нифонт. Посмотри на житие его в Четьих-Минеях, 23 декабря. В таких бранях никак не надо смущаться, не надо приходить в отчаяние, но повергаться пред Всевидящим и Всемогущим Богом и, предавая в Его волю душу свою, просить у Него милости. От смущения и отчаяния укрепляется на нас брань вражеская, а если будем смотреть на эту брань с великодушием, говоря себе: “Что ж? Господь видит эту брань и попускает её – значит такова Его святая воля и мне это на душевную пользу”; тогда брань ослабевает и умаляется» (631). Надо знать ещё и то, что множество помыслов, нас волнующих и вызывающих в душе даже болезненные ощущения, учат очень нужному в нашей жизни – смирению (208). «Когда человека особенно беспокоят помыслы против его воли, это знак, что к тому человеку есть милость Божия. Нечистые духи завидуют такому человеку и стараются смутить его. Таких помыслов не должно разбирать и обращать на них особое внимание, потому что от этого усиливается смущение. Не найти порядка в тех, в которых всё беспорядок. На все смущения должно отвечать краткими словами: „Я отдал себя в волю Божию“» (523–524).

Святитель снова и снова призывает «убивать» нечестивые помыслы, ибо они покушаются заменить небесную награду человека мздой земной (374). Да и тогда, когда помысл кажется благовидным, но если вносит в сердце смятение, нарушает (хотя и «тонко») любовь к ближнему – «он вражеский. Не спорь с ним, не рассуждай, а то уловит и заставит вкусить от запрещённого древа – вооружайся скорее против него, гони прочь от себя оружиями духовными: “Славословием Бога”, “благодарением Бога”, “преданием себя Его воле”, «укорением и осуждением себя», “молитвою”. Превосходное оружие при сильной брани: прийти в свою келию, повергнуться на минуту пред Богом с прошением Его помощи и преданием себя Его воле. При сильной брани это повторяется несколько раз в день и – очень помогает» (284). Наконец, «грех человека уничтожается исповеданием греха, а самые корни греха истребляются борьбою с греховными помыслами и повторением исповедания, когда помыслы начнут одолевать» (239).

О чревоугодии Святитель говорит очень кратко, но и очень сильно: «Чревообъядение предводительствует страстями» (491). Опасно и сребролюбие, поражающее людей, как заразная болезнь. «В наше время, – свидетельствует святой Иерарх, – страсть к деньгам прокралась во все сословия и саны, заглушила и подавила все благие побуждения и все священнейшие обязанности» (693).

Оба эти порока, лицемерие и ложь, взаимосвязаны и в равной мере гибельны для поражённых ими и опасны для окружающих. Лицемерие – это некая «маска, при первом, поверхностном взгляде кажущаяся чем-то. Вглядитесь в нее поближе, увидите безжизненность, картон, белила, румяна, неблагорасположение, неблагонамеренность» (51). Постепенно, но непременно маску «распечатывают и прочитывают. Такова судьба всех, носящих маски: нельзя же постоянно быть в маске! По временам маска снимается или спадает, взорам является обнажённое лицо души – и горе, если оно безобразно» (469).

Ложь может достигнуть торжества только на короткое время. Ничего прочно она не утверждает, наоборот, ослабляет дело и даже губит. «Это великая, величайшей важности истина! Её надо начертать золотыми буквами! Её надо знать и знать всякому, кто хочет правильно управлять собою, в особенности, кто хочет правильно управлять людьми и общественными делами. Отчего случается иногда, что люди становятся в фальшивое положение и действуют во вред себе и всем? От принятия и усвоения ложных мыслей и понятий, от действия из области человекоубийственной лжи» (602–603). Носители лжи – это «волки, облечённые в овечью кожу». Они «познаются от дел и плодов своих. Тяжело видеть, кому вверены или кому попались в руки овцы Христовы, кому представлено их руководство и спасение» (602). От них надо бежать – «сущие во Иудеи да бежат в горы» (602).

«О, – восклицает Святитель, – когда бы у нас в России развилось величественное и благотворное для временного и вечного быта человеков правильное понятие о святой Истине! Когда бы вся деятельность и частная и общественная потекли из этого Божественного источника!» (603).

Святой апостол Павел заповедует удаляться и от тех которые погрязают в пороках и нерадят о своём спасении (1Кор. 5, 9–11) , ибо никто не может так скоро внести расстройство в душу как «живущий нерадиво» (128). «Нерадение об исповеди», по слову Святителя, «признак гордости» (227).

Нерадивый к духовной жизни ищет развлечений мирских, а последнее приводит к дальнейшему отходу от пути спасения. «Море, взволнованное ветрами, – учит Святитель, – и после того, как ветры утихнут, в течение значительного времени продолжает волноваться. Так и ум, подвергшийся влиянию развлечения, продолжает чувствовать это влияние и по удалении от развлечения в течение значительного времени» (177). Что же делать? «Надобно переносить такое положение благодушно и стараться отвлекать ум от развлечения в памятование смерти и суда Божия» (177).

Весьма опасным пороком является гордость. Святитель называет её «тончайшей страстью» (227). Ею обманулся светоносный ангел, отпадший от Бога. На ней утверждаются другие страсти, как держатся и строения на скрытых в земле основаниях. Будучи тончайшим злом, она «сама по себе человеку неприметна» (227): вкрадывается к нему незаметно и также овладевает им. «Её посевают способности, пышности а паче похвалы человеческие. Хотя, по-видимому, мы не принимаем похвал и не соглашаемся внутренне с похваляющими, но тайная печать похвал остаётся на уме и сердце, и когда случится уничижение, то оно бывает тягостно, и тем тягостнее, чем более мы были напитаны похвалами. Этим самым доказывается существование печатей и тайное вселение гордости. Увы нам! Самые благодатные дарования были поводом для людей к гордости» (225–226).

Во избежание этой страшной духовной болезни Святитель указывает её отвратительные признаки: охлаждение любви к ближним и полная потеря её, вслед за чем идёт уничижение, презрение их. Другим, не менее важным признаком служит «оставление исповеди» (226, 227).

Бороться с тем, что тонко, что неприметно вкрадывается в ум, принимает вид «здравых и праведных мыслей» трудно, но «при свете благодати» возможна и борьба и победа (221).

С гордостью тесно связаны честолюбие и тщеславие, как связаны они и между собой. Оба эти порока характерны высокомерием, жаждой славы, стремлением к почестям, к известности в этом греховном мире.

Честолюбие, по слову Святителя, «точит сердце человеческое», как «ржа снедает железо». Более того, оно разрушает духовную жизнь до основания. «Плющ, обвившись около виноградной лозы, портит плод ее; пробным образом тщеславие ниспровергает труды человека» (491).

Чтобы предохранить от тщеславия, Святитель вспоминает житие преподобного Агафона (V в.). Этот великий угодник Божий, паче всего возлюбивший Бога и ближнего, и уже здесь, на земле, вкусивший плоды Вечной Жизни, тем не менее, перед своей кончиной рассматривал пройденное им и подолгу сидел в безмолвии. И когда ученики, видя это, спросили его: «Или и ты, отче, боишься?» – подвижник ответил: «Я старался по силе исполнять заповеди, но как могу знать, будучи человек, угодно ли моё делание Богу: ибо ин суд Божий и ин человеческий». «Тем более мы, – заключает Кавказский Архипастырь, – недостаточные по всему, должны страшиться и трепетать похвального заключения о наших поступках, опасаясь, чтоб мнимое утешительное чувство не было только тонким удовлетворением тщеславия» (582).

Святитель Игнатий считает, что все мы – путники Земли – находимся в той или иной мере, «больше или меньше в самообольщении, все обмануты, все носим обман в себе. Это следствие нашего падения, совершившегося чрез принятие лжи за истину; так всегда падаем и ныне» (352).

Постоянные наши падения в духовной жизни обнаруживают в нас переменчивость. «Оттого в нас такая переменчивость, – свидетельствует Святитель. – Утром я таков, к полудню иной, после полудня ещё иной и так далее. Оба мира действуют на меня, я подчинён обоим им, в плену у обоих их. Мир духов действует чрез помышления и сердечные ощущения; мир вещественный – чрез чувства телесные. Оба манят ко вкушению плода запрещённого» (352–353). Телесным чувствам плод этот представляется прекрасным, а помысл внушает: «Вкуси, узнай!» В нашей душе раздаётся голос обольстителя, тот самый, который услышали прародители в раю: «Будите яко бози». Раздаётся он и соблазняет, убивает (353).

Святые Отцы Церкви считают праздность матерью всех пороков, а рассеянность – их сестрой, потому настойчиво предохраняют от них. Следуя за святыми Отцами и Святитель учит: «Занятия по дому и хозяйству очень полезны: удаляют от праздности и облегчают уму невидимую его борьбу» (353). «Старайтесь не увлекаться рассеянностию. Если же случится увлечься ею по немощи, сродной всем нам, человекам, не предавайтесь унынию» (369).

Где праздность, там и осуждение. Святитель, не вдаваясь в рассуждения об этом широко распространённом пороке, призывает: «Не оглашай твоей кельи осуждениями, пересудами и ропотами; оглашай её благодарением и славословием, и гласами воздыханий о грехах, и гласами молитв твоих» (840).

Среди прочих грехов отчаяние считается самым тяжким и по своему существу, и по вытекающим из него следствиям. «Этот грех уничижает Всесвятую Кровь Господа нашего Иисуса Христа, отвергает Его всемогущество, отвергает спасение, Им дарованное, – показывает, что в душе прежде господствовали самонадеянность и гордость, что вера и смирение были чужды ей. Более, нежели от всех других грехов, надо храниться, как от смертоносного яда, как от лютого зверя, от отчаяния. Повторяю: отчаяние – злейший грех между всеми грехами» (385).

Отчаяние может привести и приводит к самоубийству или к поступкам, близким к этому греху. Это тоже великий грех. «Совершивший его лишил себя покаяния и всякой надежды спасения. Святая Церковь не совершает о нём никакого поминовения, не удостаивает отпевания и лишает погребения на христианском кладбище» (385).

Вслед за самоубийством идут подобной тяжести грехи смертные. И Святитель, как бы обобщая всё сказанное о пороках, в одном из писем говорит о разных грехах и по содержанию, и по обнаружению.

К смертным грехам относятся: «...убийство, прелюбодеяние, ересь и другие, подобные им. Эти грехи, хотя и менее пагубны нежели самоубийство и ведущее к самоубийству отчаяние, хотя совершившему их остаётся возможность покаяния и спасения, но называются смертными. Пребывающий в них признаётся умершим душою; пребывающий в них не допускается правилами святой Церкви к приобщению Святых Христовых Таин, к участию в Богослужении. Если смерть постигнет его непокаявшимся в этих грехах, то вечная гибель его несомненна» (385).

О грехах не смертных Святитель ведёт речь так: «Одни из них тяжелее, другие легче. Надо сперва отучаться от грехов тяжёлых, а потом и от лёгких. Например: грех несмертный объядение; также грех несмертный – лакомство. Объядение грубее и сопряжено с более вредными следствиями, нежели лакомство: и потому надо сперва отучаться от многоядения, а потом от сластоядения. Впрочем, и несмертные грехи, каковы: объядение, лакомство, роскошь, празднословие, смехословие и другие, выросши и объявши человека, могут очень близко подойти к грехам смертным» (386). Грехи мысли также не должны считаться чем-то малым, ибо они загрязняют душу, удаляют от Чистого Бога. А «когда мысль и сердце наслаждаются грехом, любят как бы осуществлять его мечтанием испещренным, украшенным и продолжительным, таковой тайный душевный грех близок к греху, совершаемому самим делом» (387). Ложная мысль пагубна. «Она вводит в душу омрачение; самообольщение, соделывает её пленницею миродержителя. “Истина свобода вы”, – сказал Спаситель, очевидно, что ложь лишает свободы, подчиняет области князя века сего. (...) Надо хранить ум! Надо, чтоб он пребывал непрестанно в истине» (428).

Надо хранить и уста от скверного слова. Грехи, совершаемые словом, тоже нельзя «считать маловажными. От слова шуточного до слова преступного – самое краткое расстояние! «От словес бо своих оправ дишися, и от словес своих осудишися» (Мф. 12,37), – сказал Спаситель. Язык совершил великие преступления: произнёс отречения от Бога, хулы, ложные клятвы, клеветы на ближнего. Отречение от Христа и богохульство причисляются к тягчайшим смертным грехам» (387).

Страстью святитель Игнатий называет «грех, овладевший человеком» (386). По святоотеческому слову, «страсть подлежит вечной муке» (преподобный Нил Сорский) (386). Но Кавказский Архипастырь учит не смущаться и, тем более, не отчаиваться и тогда, когда восстают на нас страсти, а стараться в терпении им противиться. «Человек, доколе на земле и облечён в бренное тело, дотоле подвержен изменениям, то чувствует сердечный мир и спокойствие, не возмущаемое никакою страстию, то находится в обуревании страстей» (636). Преподобный Макарий Великий говорит: «В каждом из нас бывают перемены, как в воздухе: то стоит ясная погода, то льются дожди, шумит ветер и стоит ненастье...» (697). А преподобный Исаак, объясняя сказанное преподобным Макарием, убеждает: «Заметь слово: в каждом. Оно поставлено не без цели, но употреблено с тою целью, чтоб показать, что все человеки, без изъятия, не только грешные, но и святые, по временам обуреваются страстями. Постоянной непочтительности и постоянного душевного состояния нет на земле. Непременяемость есть достояние будущего века» (697). Постоянно происходящие изменения в нашей душе учат нас многому: самопознанию, смирению, обращению к помощи Божией, «которая только что нас оставит, хотя бы на одну минуту, то мы падаем и совершаем беззакония» (636). Поэтому-то на свои душевные перемены надо смотреть «с благоразумием, как бы показывая и открывая Богу свою греховность и вместе с тем предаваясь Его Святой воле и прося Его милости и помощи» (697).

«Конец страстей, – говорит святитель Игнатий, – почитание себя самого праведным» (491), а это и есть прелесть, иными словами: самовнушение, самообман, самообольщение, принятие лжи за истину. И горе тому человеку, который не способен увидеть этого своего духовного падения. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить ветхозаветного праведника Иова. Этот великий святой был удостоен Богом беседы с Ним (см. Иов. 38,1; 39, 33). И что же он сознаёт: «Сколько у меня пороков и грехов? Покажи мне беззаконие мое и грех мой» (Иов. 13, 23). «Вы, – наставляет Святитель, – не должны думать о себе, что в Вас какой-либо порок умалился, напротив, помышляйте, что Вы вместилище всех пороков» (585–586).

Предохранением и врачевством от прелести святитель Игнатий считает глубокое смиренное сознание своего недостоинства и молитву, исполненную покаяния и плача о своих грехах.

Смело сражайся с пороками

С истинно архипастырской любовью и заботой Святитель призывает своё духовное чадо смело и беспощадно сразиться с «исполинами» – пороками. «На бой упорный, постоянный, доколе не увенчает его решительная победа! Лучше смерть в подвиге, нежели жизнь в падении. И что за жизнь – жизнь в грехе? Не стоит она названия жизни... Не убойся твердынь греховного града... Да увижу на тебе венец победы... Умри, умри! – и погребись... чтоб наследовать святое воскресение души Духом Божиим» (281–282). Не теряй мужество, храбрость, стойкость, упорство! «От лености не предавай победы врагу. После поражения – не унывай, снова за меч, и – на сраженье!» (359). Не надо смущаться в борьбе и от борьбы – «человечество никогда не приступало к распятию без борьбы. Доказательством – Сам Богочеловек. Он молился в саду Гефсиманском: Да мимо идет от Него чаша и пот Его падал на землю яко капли крове» (361). Не должно отягощаться и периодом борьбы со страстями. «Период этот назначается Богом по Его премудрому смотрению. ...Преждевременное освобождение от внутренних браней душевредно» (768).

Целительным средством при врачевании пороков служит покаяние. «Язвы, полученные в бою, цели покаянием, – учит Святитель. – Вот регул для невидимой душевной брани. Кому Господь захочет даровать духовное преуспеяние – попущает брани» (359–360). Но покаяние в смертном грехе может быть истинным только тогда, когда пребывающий в нём «оставит смертный грех». Если же «случится снова впасть в смертный грех, не должно предаваться отчаянию, – должно снова прибегать к Богом дарованному врачевству душевному, покаянию, сохраняющему всю силу и действенность свою до самого конца жизни нашей» (385–386). Не следует пренебрегать и «грехами несмертными». Для очищения от них надо также прибегать к исповеди. «Святая исповедь приносит двоякую пользу: доставляет прощение от Бога в содеянных грехах и предохраняет от впадения вновь в грехи. ...Грехи же неисповеданные удобно повторяются» (386–387). Должно также ежедневно, отходя ко сну после вечерних молитв, «приносить раскаяние пред Богом» во всех грехах, совершённых «делом, словом, помышлением и всеми чувствами». Смертный грех надо исповедать немедленно перед духовным отцом (387). «Очень хорошо, – заключает Святитель, – когда человек постоянно видит и исповедует себя грешным. От такового самовоззрения дух человека пребывает постоянно в смирении и Боголюбезной печали. Но надобно, чтобы такое самовоззрение было растворено благоразумием и не переходило должной меры» (522).

Помощь Божия

Во всё время борьбы с пороками необходима помощь Божия. Без неё, без благодати Божией, никто не в силах «противостать борениям невидимым, возникающим в его сердце и производящим душевную бурю» (466). Только Всемогущий и Всемилостивый Господь может укрепить Своих людей, тех Своих людей, «которые сохраняют верность Ему... Вспомните, – увещает Святитель, – что Христос пришёл призвать грешников, а не праведников на покаяние. Встаньте в ряды грешников, припадите в смирении к стопам Христовым, предаваясь воле Его, поручая Его воле ваше настоящее и будущее. А Он прольёт мир и спокойствие в душу вашу, тем самым покажет, что Он близ вас, что Промысл Его бдит над вами. Некоторый святой Отец сказал: „Блажен человек, познавший свою немощь: потому что праведник, не познавший своей немощи, находится на весьма опасном пути» (361–362). Посему восстаньте уснувшие и успокоившие себя! Укрепите себя верой расслабившиеся двоедушием! «Смягчите ожесточённые сердца ваши усердною молитвою и слезами. Приступите к Господу со смирением, и вместится в вас Слово Его, и благодать Его и воскресит мёртвые души ваши!» (595). Раскаивайтесь в своих грехах, исповедуйте их духовнику, «а в рассматривание их не входите». Лучше же остерегайтесь грехов, но «безгрешности от себя не ждите» (755). Наконец, «выслушай и следующее: человеческое повреждение состоит в смешении добра со злом; исцеление состоит в постепенном удалении зла, когда начинает в нас действовать более добро. Совершенное отделение добра от зла, чистое действие одного добра бывает в одних совершенных, и то на время и по временам. Место, где действует одно чистое, добро – Небо; на земле – смешение. При наших духовных утешениях продолжает действовать это смешение, только количеством добра превозмогается количество зла, – оттого и утешение» (323).

* * *

По удалении пороков их место занимают добродетели. «По исправленным чертам, – учит святитель Игнатий, – полагаются святые краски, утешающие взор духовный: благость, милосердие, чистота ума, сердца и тела, живая вера, небрегущая о всём суетном, научающая человека всецело последовать Христу, терпение, несущееся превыше всех временных скорбей, любящее скорби, как участие в страданиях Христовых, – любовь к Богу и ближнему, стремящаяся исполнить все обязанности человека к его Создателю и к созданиям, себе подобным, долженствующим составлять едино в Создателе своем» (432). Поэтому-то дальше будут излагаться наставления святого Архипастыря о добродетелях.

«Живи не для себя, а для Господа: живёт для Господа тот, кто живёт для исполнения Его воли; живёт для себя тот, кто живёт для исполнения своих пожеланий. Последний, хотя и кажется для смотрящих одними чувственными глазами живым, но душою он мёртв, вменяется как бы не существующим для Господа, не вписан в книгу живота, имя его внесено в другие книги. ...Первый не умирает: телесною смертию он только переходит в большее развитие жизни»

(463–464. Ср.: 591)

Слово Божие, а на «сновании его и святые Отцы Церкви единогласно призывают: «Спешите делать добро!» К этому же призывает и святитель Игнатий: «Не смущайтесь Вашими заботами о бедных, – учит он, – делайте им возможное добро» (167). Быть добрыми «по естеству» недостаточно – «надо быть добрыми по Евангелию. Естественное добро часто противоречит добру Евангельскому, потому что наше естество находится не в первобытной чистоте, дарованной ему при создании, но в состоянии падения, при котором добро перемешано в нас со злом. И потому это добро, если не выправится и не вычистится Евангелием, само по себе непотребно и недостойно Бога!» (471). Выпрамляющий свою жизнь по святому Евангелию, любит Спасителя. «Это ясно засвидетельствовал Сам Спаситель: “Кто любит Меня, – сказал Он, – тот Слово Мое соблюдает... Не любящий Меня, словес Моих не соблюдает”» (512–513). Начав же доброе дело, да продолжит его и совершит! (604). Остановка в духовной жизни, а тем более бездеятельность, опасна. Святитель Игнатий в подобной связи передаёт следующую повесть. К преподобному Пимену Великому пришёл инок и стал жаловаться, что в своих добрых делах он видит и примесь греха. И тогда Старец поведал ему вот какую притчу: в одном селении жили два земледельца. Один посеял хлеб, хотя и нечистый – с примесью, другой по лености ничего не сделал. Когда наступило время собирать урожай, первый собрал достаточно зерна, хотя и засоренного, а второй – ничего. На вопрос Старца: «Который из двух земледельцев будет иметь пропитание?» инок ответил: «Тот, который посеял и собрал немного хлеба, хотя и нечистого». И тогда Старец воззвал: «Будем же и мы сеять понемногу, хотя даже нечистого, чтоб не умереть с голоду» (408). Нравственный закон непреложен: люди пожинают то, что посеяли. Правда, святитель Игнатий вспоминает здесь неограниченную милость Божию и всемогущество, которые «могут изменить или смягчить и законную, логичную последовательность твёрдого нравственного закона» (568).

Рассуждая о добродетелях, святой Игнатий высказывает очень важные мысли для тех, кто намерен их изучать. Суть их такая: надо изучать те добродетели, которые нам доступны, близки. Иначе может быть не польза, а вред. Но лучше послушать самого Святителя, хотя он и пространен, ибо любое переложение что-то стирает! «Изучение добродетелей, несоответствующих образу жизни, – учит он, – делает жизнь бесплодною. И жизнь истощавается напрасно, и пропадают добродетели: душа не может долго удержать их при себе, должно скоро их оставить, потому что они ей не под силу. Такое, превышающее силы и способности, упражнение в возвышенных добродетелях нередко повреждает душу неисцельно, расстраивает её надолго, иногда на всю жизнь, делает неспособною к подвигам благочестия. Господь повелел „вино новое», т.е. возвышенные добродетели и подвиги, «вливать в мехи новые», т.е. предоставлять подвижникам уже созревшим в благочестивом подвиге, обновлённым и просвещённым благодатию. Он воспретил вливать вино новое в мехи ветхие, чинить ветхую ризу новою заплаткою. Не думайте, что возвышенный подвиг, для которого еще не созрела душа Ваша, поможет Вам! Нет! Он больше расстроит Вас: Вы должны будете оставить его, а в душе Вашей явится уныние, безнадёжие, омрачение, ожесточение. В таком расположении Вы попустите себе большие нарушения закона Божия, нежели в какие впадали прежде. К ветхой ризе не приставляют заплаты новой, потому что от этого дыра сделается только больше» (427–428).

«Не скрый от Мене заповеди Твоя, яко пришлец есмь на земли!» – молил Бога святой Давид, царь и обладатель многих богатств (411). Вместе с ним молился и святитель Игнатий, а со Святителем и мы все. «Едино же есть на потребу» (Лк. 10, 42) – прочее отнимется – всё отнимется – «при смерти и после смерти» (411).

В нашей земной жизни мы очень много суетимся, куда-то постоянно спешим, что-то приобретаем, собираем, забывая, что она коротка, что всё, приобретённое в ней, оставим при переходе в вечность. Пойдёт с нами туда, по слову святителя Игнатия, одно – «любовь к Богу и любовь ради Бога к ближнему» (132). И все наши дела «по отношению к ближнему, и добрые и злые, Господь будет судить, как бы они были сделаны относительно Его Самого (Мф. 25) » (450). Уже из этих кратких свидетельств Святителя видно, что он, следуя святому Евангелию (см. Мф. 22, 36–40) , ставит любовь к Богу и ближнему в неразрывную связь. И если он где-то рассуждает только о любви к ближнему, то это не значит, что разрывает это единство – оно всюду предполагается: всё, что православный человек делает для ближнего – делает это по любви не только к нему, но прежде всего, к Богу и во имя Божие. Святитель, говоря о любви к Богу и ближнему, напоминает систему преподобного аввы Дорофея, в которой подвижники уподобляются линиям, идущим от окружности к Центру – к Богу: чем дальше они продвигаются к Центру, тем ближе они становятся и «друг к другу истинной любовью» (429). Святой Игнатий отмечает, что этот путь любви бесконечен. «Мало земной жизни на совершение этого духовного пути! Невозможно довольно насытиться любовию к ближнему в Боге! Напротив того, можно скоро совершить путь, можно скоро насытиться и пресытиться любовию к ближнему, когда предмет любви – только человек. Огнь любви требует много пищи для того, чтоб быть постоянным и умножаться. Когда питает его Бог, он непрестанно усиливается, нет ему предела; но когда предоставлено питать его человеку самим собою, скоро оскудеет пища для огня, огнь потускнеет, угаснет. Любовь должна питаться беспредельным Богом; мало для неё пищи в ограниченных свойствах человеческих, хотя бы и прекрасных» (429–430).

Святую любовь к ближнему твёрдо сохраняет тот, кто общается с ним ради Бога. Но Святитель делает тут же важную оговорку: «Сохраняет эту святую любовь и тот, кто ради Бога удаляется от такового общения. Наше естество повреждено падением: повреждена им и наша естественная любовь. Поэтому, для исполнения условий святой любви надо руководствоваться не сердечными чувствами и влечениями, а велениями Евангелия, всесвятыми заповедями Господа нашего Иисуса Христа. Одна из таких заповедей говорит: Аще детая рука твоя соблазняет тя, отсецы ю и верзи от себе (Мф. 5, 30), т.е. если какой-нибудь человек, столько нужный и близкий тебе как правая рука, приносит тебе душевный вред, – прерви с ним общение. Так велит нам поступать заповедь Законоположителя совершенной любви. А мечты и чувствования нашего падшего сердца легко могут увлечь нас в пропасть!..» (331).

Два рода любви к ближнему

Истинная любовь к ближнему и жертвенна, и строга, «являясь в делах». Она не нуждается в ласковости или льстивости – этих личинах, которыми прикрывается самолюбие и обман (687).

В любви к ближнему можно видеть два рода её: естественную и Евангельскую, «или о Христе». Естественная вложена при нашем сотворении, и потому она есть у всех. Она повреждена грехом прародителей и потому исполнена «порывом мечтательности, переменчива, пристрастна, любит создание вне Бога. Устранен Бог всецело из отношений этой любви, призван к участию в ней грех и сатана» (153,451). Любовь Евангельская иная – она духовна, беспристрастна, «вся в Боге» (451). Любовь естественная может скоро «насытиться и пресытиться; пресыщенный ею перестает любить, может удобно перейти к ненависти: ибо и излишняя пища может произвести дурноту и обременённый желудок нередко извергает её. Но любовь, которой началом Бог, не имеет ни насыщения, ни конца: потому что её питает бесконечный Бог» (508). Господь наш, Иисус Христос, «исцеляющий все наши недуги дивным образом, исцеляет и повреждённую любовь: заповедует Себя, Господа, любить в человеках. Этим возводит любовь на высочайшую степень горячности, дарует ей чистоту, духовность, святыню» (153). Если мы внимательно рассмотрим себя, то с Божией помощью увидим, «что наиболее имеем любовь естественную, а Евангельскую должны ещё стяжать» (153).

Любовь к ближнему обязывает носить их немощи, угождать им ради Бога, быть ради Христа Спасителя приветливым, учиться полагать за них свою жизнь (327, 328).

Любовь Евангельская объемлет всех людей. Однако Святитель делает здесь важное разъяснение: она объемлет всех, она всех любит, «но и с большим различием» (451).

Друзей святое Евангелие повелевает любить о Христе, «чтобы Христос был любим в ближнем, а ближний был любим, как создание Божие. По причине этой любви в Боге и ради Бога, Святые угодники Божии имели и равную любовь ко всем, и любили особенно тех, которые проводили жизнь благочестивую, как сказал святой Давид: Мне же зело честны быша друзи Твои, Боже. Наставляемые чувствовали более расположения к тем наставникам, в которых усматривали особое обилие духовного разума и других духовных дарований. Наставники любили более тех духовных чад своих, в которых усматривали особую тщательность к добродетели и особенное действие благоволения Божия» (452).

Высока добродетель любви, когда она проявляется к людям, подвергшимся «согрешениям, нежели когда они проводят праведную жизнь» (671). «Мы, – продолжает Святитель, – живём в страшный век. Неверие охватило и ещё более охватывает землю: соблазны умножились до бесчисленности и ещё более умножаются. Как не поколебаться молодым людям! Призри на них с милосердием и прилежно молись о них Богу, поручая их Богу и отдавая в Его Святую волю» (671).

Высшая любовь

Высшая заповедь – это любовь к врагам. «Отсюда входим в чистоту сердечную, которой является и которою любится Бог» (210). В святом Евангелии ясно сказано об этой любви и о том, в чём она должна выражаться (Мф. 5, 44) : в прощении им «нанесённых ими обид, в молитве за них, в благословении их, т. е. в благих словах о них и в благодарении Бога за наносимые ими напасти, в благодарении им соответственно силам и духовному преуспеянию, в благотворении, которое может простираться до вкушения телесной смерти для спасения врага. Пример такой любви к врагам явил Спаситель» (451). Святитель Игнатий сознаётся, что хотя исполнение этой заповеди приносит многие плоды, но стяжать её очень трудно. «Молитесь Господу Иисусу, – учит он, – и Он пошлёт в ваше сердце благодатное и разумное чувство, которым возлюбите врагов и обижающих, как орудия правосудия Божия. Ибо Он, Сын Божий, пролил за нас, бывших врагами Его, кровь Свою, предвидя притом, что и по совершении искупления редкие из нас захотят последовать Его всесвятой воле» (210). «Поминайте в молитвах ваших оскорбивших вас, да исцелеете от страшного недуга вражды к ближнему» (217).

Отмечая высоту заповеди о любви к врагам, Святитель не преминул обратить внимание на то, что в святом Евангелии повелевается и быть осторожными в своих отношениях с ними, «не вверяться им», быть мудрыми в обхождении с ними. «Вы видите, – заключает он, – Евангелие предписывает нам любовь ко врагам не слепую, не безрассудную, но освященную духовным рассуждением. Любовь – свет, слепая любовь – не любовь» (451–452).

Святые Отцы, по слову Святителя, «похваляют любовь ко всем» (449). Следуя им, и святой Игнатий взывает: «Любовь имейте и мир со всеми и с оскорбляющими Вас, без чего невозможно иметь духовного преуспеяния» (215). Умножение любви к ближнему есть «признак принятия семян благодати» (225).

Стяжавший любовь к ближнему стяжал многое. «Любовь к ближнему – величайшее наслаждение! А то утешает меня, – свидетельствует Святитель, – особенно в моих отношениях дружеских, что причина этих отношений – Бог» (341). «Я, – завершим прекрасными словами Святителя, – был нелюбопытен, ко всему холоден. Но на человека никогда не мог смотреть равнодушно! Я сотворён, чтоб любить души человеческие, чтоб любоваться душами человеческими! За то и они предо мной – какими Ангелами! – предстают взорам сердца моего так пленительно, так утешительно!» (345). «Любы не мыслит зла! Там спокойствие, там мысли благие, там постоянство, там святый мир. ...Очи у святой любви – как у орла, как у пламенного Херувима: от них не может скрыться и малейшее греховное движение. Но сама любовь неприступна для греха, всегда пресмыкающегося на земле; она живёт на небе, туда переносит на жительство ум и сердце, сделавшиеся причастниками Божественной любви» (452–453).

• «Погружайтесь в смирение и любовь к ближнему, отрекаясь себя.

Таким образом найдёте Господа» (584).

• «Желаю, чтоб Вы имели любовь к Господу Богу, любовь живейшую, а к ближним одинаковую и равную, как к образу Божию. Да сподобит Вас Господь узреть в каждом ближнем образ Божий. Святый Марк Подвижник сказал: „Егда человек человека воспользует словесы или делы, Божию благодать да разумеют оба“» (211).

Милосердие неразрывно связано с любовью к ближнему. (Необходимо здесь же, хотя и в скобках, отметить, что и всё прочее отношение к ближнему определяется той же любовью.) Потому-то Господь и сказал, что на любви к Богу и ближнему «утверждается весь закон и пророки». (Мф. 22,40).

Святитель подчёркивает духовную значимость милосердия. «Рассматриваю милосердие, – говорит он, – заповеданное Господом: вижу бездну несоглядаемую, вижу высоту, уносящуюся от взоров» (180). Милосердие – это Истина. Псалмопевец воспевает: «Милость и Исти на сретостеся. Правда и Мир облобызастася» (Пс. 84, 11). Делая вывод из этих слов, Святитель говорит: «Значит: где нет „милости», где „ожесточения», там нет „Истины»; где нет „мира», там нет „правды». А состояние души, чуждое Божественных Истины и Правды, нельзя признать „состоянием от Бога» (195). Милостыня низводит благословение Божие. Помогает она и усопшим (679). Она есть путь к Богоуподоблению, и, более того, кратчайший путь. „Милостью преподобные Отцы наши уподобились Богу и носили немощи человеческие. Кто хочет достичь Царствия кратким путём, тот да внедрит в сердце своё милость"» (206). Но, будучи кратким, этот путь далеко не лёгкий – он требует большого подвига. Господь дал заповедь: «Будите убо мило сердие якоже и Отец ваш милосерд есть» (Лк. 6, 36). «Чтобы исполнить эту заповедь, – размышляет Святитель, – надобно сделаться столько милосердным, сколько милосерд бесконечно Милосердый Господь. «Широка, Господи, заповедь Твоя зело!” (Пс. 118). Кто возможет её исполнить вполне самым делом?» (180).

Милостыня действенна – ведёт к Богу тогда, когда она творится бескорыстно, ещё лучше – тайно, когда не ждут каких-либо выгод для себя. «Если ты дал что взаймы ближнему и оного не просишь обратно, то подражаешь свойству Иисуса; если же просишь, то подражаешь свойству Адама; если требуешь лихвы, то это ниже и Адамова свойства» (490).

Особенно неугодна Богу та милостыня, которая соединяется с какой бы то ни было аферой. Рассуждая о благотворительности столичных и провинциальных жителей, Святитель говорит: «Здешние Петербургские так делают добро, по крайней мере, очень часто: увидев нагого, сжаливаются, и, чтоб покрыть его, снимают последнее платье с другого бедняка, не заботясь о том, что он, подобно первому, останется нагим; доброе стремление их сердца удовлетворено, они совершили добродетель. ...В провинциях делают добро проще: делятся своим, а не чужим, и не прибегают к аферам для добродетели» (662).

Принуди себя к милосердию

Из жития святителя Игнатия известно, что он постоянно проявлял милосердие. И когда читаешь его житие, то думаешь: как легко даётся святому человеку творение добра людям. А вот письма показывают иное: святой, или идущий к святости, совершает свой подвиг в немалых трудах и борениях. «Милосердствует во мне тщеславие, – исповедует Святитель, – милосердствует во мне пристрастие; милосердствует во мне корысть, милосердствует во мне плоть, милосердствует во мне кровь; но чтоб подвигла меня к милосердию заповедь Христова, чистая, святая, этого я не нахожу в себе. Когда же я, мрачный грешник, опомнюсь на краткое мгновение и пожелаю быть милосердым сообразно заповеди Христовой, то вижу, что должен учинить сердцу моему ужасное насилие». И дальше: «Я обязан принуждать себя к милосердию сообразно заповедям Евангелия, хотя бы это и было сопряжено с насилием сердца, носящего в себе заразу греха, общую всем человекам» (180–181). Святитель Игнатий «принудил себя к милосердию», устоял в борьбе, победил «заразу греха». К этому он обязывает и всех чтущих его святую память: «Отвергните милосердие, действующее в вас от крови, иначе, от чувств сердечных, вдайтесь в снискание милосердия, возвещённого Евангелием, соделавшего человека Богоподобным» (182). «Преуспевайте, преуспевайте в делах милосердия! Здешняя жизнь – точно поле, усеянное различными посевами хлеба и овощей, усаженное многочисленными, разнородными плодовитыми деревьями и кустарниками; люди – точно делатели; один способен водиться за виноградными лозами, другой за овощами, иной – сеять хлеб, иной – землю, иной – лишь исторгать терние. Каждый да трудится в том участке добродетелей, к которым он способен, к которым призван Богом... Прекрасен участок, нива милосердия вещественного; делатель его вместе и подвизается и наслаждается. «Милуяй нищаго,–утешительно наставляет нас Писание, – взаим дает Богови, по даянию же его воздастся ему» (Притч. 19,17). Преуспевайте на ниве вашей: сейте милостыню, жните утешение, очищайте от плевелов пшеницу вашу, приготовляйте жертву чистую, чтоб Царь царей, воззрев на неё Своим испытующим и всевидящим оком, признал всю её достойною небесной житницы» (373–374).

О прощении других и дружбе с ними святитель Игнатий говорит кратко, но в этой краткости проявилась вся глубина святоотеческой мудрости: «Лозу, творящую плод, – учит он, – вертоградарь осыпает и навозом, да множайший плод принесёт. Не будете побеждены злом, но добром побеждайте зло» (219). Указуя на всепрощение, Святитель призывает к благоразумию в своих действиях: «По милости Божией желаю всем простить всё, более никого не считать провинившимся предо мною; но действия врагов Церкви и Христа желаю понимать и признавать тем, что они есть. Ведь и антихрист назовёт себя Христом. Ведь и явление его должно признавать справедливым попущением Божиим; но самому лицу и его действиям цена своя» (123–124).

О христианской дружбе Святитель замечает: «Только та дружба истинна и крепка, которую основывает и скрепляет Христос» (656).

Ни одна добродетель не совершается без терпения. Да и для удержания приобретенного также нужно терпение. «Добродетель, чтоб пребыть добродетелию, -утверждает Святитель, – нуждается в терпении. Кто не поколеблется в добродетели, не претерпит в ней до конца, тот теряет свою добродетель. Господь сказал о благоугождающих Ему, что они “плод тво рят в терпении” (Лк. 8, 15), повелел “душу свою стяжавать в терпении” (Лк. 21, 19), возвестил, что спасётся только “претерпевши до конца” (Мф. 24, 13)» (344). Все подвижники врачевали «немощи чувств» именно терпением. Это «общий путь» (151). Правда, Святитель делает оговорку: «Иной... иначе», но тут же добавляет: «Мы должны идти по общему пути» (151). «Все земные занятия пройдут, а терпение, которое окажешь при этих занятиях – то останется с тобою, пойдёт за гроб и оправдает или осудит тебя перед Богом» (629).

Терпение – это, с Божией помощью, твёрдость, постоянство в добродетели, это мужество в перенесении любых невзгод и опасностей за Истину, за Правду.

Сам Господь наш Иисус Христос «заповедал стяжевать душу в терпении» и о служащих Ему сказал, «что они плод творят в терпении» (645). Спаситель не только заповедал нам эту добродетель, но и Сам «одержал победу над всеми скорбями» (636).

Терпение необходимо уже потому, что духовное совершенствование не происходит мгновенно. «Невозможно разом исправиться. Надо терпеть себя – свои недостатки, и мало-помалу, с постоянством, исправлять их, не унывая от падений, свойственных всякому человеку. Святой Исаак Сирский, великий наставник монашествующих, утверждает, что и святые не были изъяты от перемен, что непременяемость и беспогрешность – есть несбыточная мечта. Помни это: такое воспоминание будет воодушевлять тебя твёрдостно и мужественно в деле Божием» (645–646).

Наша земная жизнь складывается из звеньев цепи скорбей, которые заканчиваются смертью, «этой величайшей скорбию для человеков, особливо для забывающих своё назначение истинное, в вечности. Цепь эту надо перебирать с терпением, звено по звену, чтобы кончить с благим упованием» (583). Удары могут идти один за другим. Но терпеливый помнит: «Кого люблю – бью и наказую». «Закалитесь под этими ударами в крепкую сталь, – внушает святой Архипастырь, – сделайтесь бесценным сокровищем для ближних, которые вас окружат и будут окружать» (357).

Терпение – это не только приобретение подвижника, это и дар Божий. «Терпение выпрашивается у Господа молитвою. Душа входит в дом терпения, когда скажет Богу: “будет воля Твоя”» (583). Потому Святитель и призывает: «Молитесь Господу, чтоб даровал вам терпение» (580).

Духовная польза от терпения во имя Божие велика. В терпении познаётся Промысл Божий, возрастает «вера и верность Богу»; терпящий очищается от земного, греховного, и готовится к небесному – святому (581). «Вы, – говорит Святитель, – передавливаетесь в любой скорби, как в огне. Претерпите тягость этого состояния; по прошествии его вы ощутите себя перерождённым, увидите себя обогащённым духовными сокровищами, о существовании которых не имеют понятия люди, которых земная жизнь была усыпана одними удовольствиями. Тогда вы узнаете, что благ Господь и в самых скорбях, Им посылаемых: потому что временные скорби приводят к вечным благам тех, которые принимают эти скорби, как должно» (467–468).

Обращая внимание на плоды терпения, святой Игнатий зовёт: «Терпи великодушно яростные волны, терпи великодушно напор свирепых ветров, терпи силою веры – и Христос приведёт тебя в своё время в покой Свой. По множеству болезней, которые тебя посещают в этой временной жизни, великие утешения ожидают тебя в вечной жизни» (466. Ср.: 436). “Смотри, не погубляй этого хлеба насущного (т.е. терпения), который тебе понадобится на дорогу от земли на небо”. Точно понадобится!» (629).

Надо с терпением перенести «различные напасти от различных причин, а наиболее от живущего в нас греха, от живущего в нас повреждения падением» (377).

«Бог да подкрепит тебя, да дарует тебе нести крест твой с терпением и надеждою... Отдадим себя в руце Создателя: да творит с нами то, что Ему угодно» (635).

* * *

Нет возможности, а пожалуй, и необходимости, перечислить все добродетели: они многогранны, многосторонни, разносторонне разновидны – бесчисленны! «Взгляни, – обращается поочередно к каждому из нас Святитель, – человек, отовсюду ограниченный человек, сколько придумал, сделал вещей для удовлетворения многоразличным нуждам и прихотям своим! Несравненно удивительнее Премудрость Всепремудрого и Всемогущего Бога в уготованных Ею бесчисленных, разнообразных сосудах разумных. Каждый сосуд – с отдельною, ему собственно принадлежащею способностию! Всякий сосуд – вместилище какого-нибудь особенного духовного дарования. Иной способен к служениям, совершаемым телом; иной – к делам милосердия: иной – к молитве и безмолвию; иной – с способностию созидать души словом Истины и Духа; другой со способностию управлять людьми, устраивать их; иной – с способностию доставлять обществу человеков нужное для временного их существования – пищу, одежду, домы и тому подобное. Твой сосуд...» (265).

Но как бы разнообразны ни были добродетели, все они составляют единую лествицу, ведущую от Земли на Небо. На вершине её сияет то, на чём утверждаются Закон и Пророки: «Конец добродетелей – любовь» (491).

Как стяжать добродетель

Но как стяжать добродетели или добродетель? Что обусловливает наш подъём по лествице к Небу? У Святителя есть и на это богомудрый ответ. «Надо, – учит он, – потерять самое понятие о зле, как бы его вовсе не было, иначе понятие о добре не может быть полным, чистым, совершенным. “Любы, которая союз совершенства, не мыс лит зла”, – сказал Апостол. Чистые сердцем видят всех чистыми.

Надо столько преуспеть в добре, чтоб тотчас сердечным духовным ощущением познавать приближающееся зло, как бы оно прикрыто и замаскировано ни было, немедленно, с мужественною решимостию отвергать его – и пребывать неизменно благим, благим о Всеблагом Господе, дарующем Свою благость человеку. Для этого нужно оставить земные попечения и самые обязанности, сопряжённые с попечениями и пагубным развлечением» (454).

А если совершение доброго дела даётся с большими трудностями или не получается оно так, как хотелось бы, есть ли какой-либо выход? Есть! «Когда предположенное и предпринятое доброе дело не удаётся совершить с должною точностью, – рассуждает святой Архипастырь, – то пополняется недостаток исполнения смирением. В таком случае надо смириться пред Богом: попросить у Него прощения в увлечении и в недостаточном исполнении доброго дела» (682–683).

Добро человеческое – несовершенно

Нельзя гордиться и тогда, когда нам кажется, что мы осуществили какую-нибудь заповедь Божию или исполнили добродетель. Перед величием, всесовершенством Божиим всё мало. «Перед Его бесконечным добром исчезает добро человеческое, которое так несовершенно, что... его скорее можно назвать искажением закона Божия. И самый добродетельнейший Авраам имеет похвалу за добродетели свои пред человеками, но не пред Богом. Пред Богом вменена ему в добродетель вера в восполняющего недостатки человеческие – Бога. Тогда только приемлет Бог добродетели наши, когда они – свидетели веры; сами же по себе они недостойны Бога. ... Бог, взирая на сердца наши, благоволит об одних сердцах смиренных, исполненных сознания своей греховности, исполненных покаяния, исповедающих ничтожество своего добра... Может человек совершать душевные добродетели собственными силами; а добродетели духовные в человеке – дар в нём Милосердного Бога, подающего этот дар нищим духом, алчущим и жаждущим правды Христовой» (457). «Хотя и заповедано нам исполнение заповедей, но оно заповедано, как непременный долг наш, как единственное условие пребывания в общении с Богом, а не как заслуга пред Богом или одолжение Богу с нашей стороны: спасаемся все, без всякого исключения, единственно милостию Божиею» (683).

Святитель Игнатий, обращая внимание на милость Божию, снова и снова призывает помнить наш «непременный долг»: «Братия! Будем стараться, доколе находимся в теле, наполнить сосуды наши елеем, по причине коего светильник бы наш засиял, когда будем входить в Царствие. Светлый и блистающий светильник есть душа святая. Ибо душа, блистающая добрыми делами, войдёт в Царствие, душа же, оскверненная злобою, низойдёт во тьму. Итак, бодрствуйте, братия, и прилежите добрым делам: ибо время приближается. Блажен, ведущий себя строго. Уже колосья поспели и настоит жатва. Блажен, сохранивший плод свой, – и приидут ангелы и вложат оный в житницу вечную. Горе унывающим, ибо огнь их пребывает. Наследия мира сего суть злато, и сребро, и домы, и одежды: все они подают причину ко греху, и при всём том, отходя туда, мы должны их оставить. Наследие же Божие безмерно... Оно даруется за хлеб, за воду, за одежды, кои подадим нищим, за человеколюбие, за чистоту тела, за непорочность сердца и за прочие добродетели...» (491).

* * *

Все добродетели относятся к духовному устроению православного христианина. Более подробно это будет представлено отдельно – в ином месте.

«Обновляется человек, юнеет – от благочестия. ...Мне представляется в цвете и красоте юности, истинно – живущим – только благочестивый»

(350)

Духовное устремление православного христианина складывается из многих сторон его жизненного подвига. И хотя святитель Игнатий и утверждает, что «духовный подвиг должен быть как можно менее сложным» (772), тем не менее, он говорит о нём немало – по разным поводам и целям.

Есть три рода подвига: подвиг телесный, подвиг умственный и подвиг веры. Первые два «растят в человеке его „ я», Тщетно думаем ими противостать греху: только более и более запутываемся в его сетях, погружаемые в его пропасти» (332). Не то подвиг веры: он «умерщвляет» наше "я», «оживляет» для нас Бога, сокрушает всех наших невидимых врагов (332). Умертвив своё «я», христианин становится храмом Божиим, вместилищем благодатных даров. Бог, по Своей бесконечной любви, «даровал словесному храму свободу, власть принадлежать или не принадлежать своему Зиждителю, чтобы пребывание Бога в человеке было единственно по любви человека к Богу» (512). Человек может удалить «из себя Бога» и принять в себя грех. Покаянием он властен изгнать грех, а исполнением заповедей Божиих – снова привлечь Бога. «Впрочем, возможность этих изменений продолжается только во время земной жизни, по окончании которой, тот, кто был последним владетелем храма, остаётся его владетелем на всю вечность, и Бог составляет Собою вечное блаженство Своего жилища, а грех – вечное мучение своего логовища» (512). Вечная наша участь зависит от образа нашей кратковременной земной жизни. «Хотите ли быть храмом Божиим? Желаете ли, чтобы сердце ваше было сосудом даров Благодати? Вручаю вам Евангелие, пусть оно будет правилом вашей жизни. Веруйте в него вашими делами, вашею жизнью» (512). Евангельские заповеди – это свет во время блужданий наших «в нощи земного жития. На них надо неуклонно смотреть, чтобы не сбиться с пути, и по ним выходить на путь, когда собьемся с него» (176). «Стяжи подвиг веры, – взывает Святитель, – и будешь всемогущ, будешь всегда победителем» (332).

Благочестивая жизнь необходима не только для стяжания жизни вечной – она нужна и для временного, земного, благополучия: только благочестие способно остановить человека при пагубных увлечениях, «которыми он вредит себе и потрясает любящих его» (556). С человеком, духовно устроенным, приятно и встретиться, и иметь с ним любое дело. Поистине «утешение на земле! – видеть человека, боящегося Бога, приносящего Ему в жертву полученные от Него жизнь и способности» (362).

Достигнув тех или иных ступеней благочестия, стяжав чистоту сердечную, необходимо сохранять их, оживлять, подыматься всё выше и выше. «Чтоб светил фонарь, недостаточно чисто вымытых стёкол, нужно, чтоб внутри его зажжена была свеча. Так сделал Господь с учениками Своими. Очистив их Истиною, Он оживил их Духом Святым, и они соделались светом для человеков. До принятия Духа Святого Апостолы не были способны научать человечество, хотя уже и были чисты» (557). «Мне будьте подобны», – велит Господь. «Нужно мне, – поясняет Святитель, – чтоб Сын Божий признал меня похожим на Него, как похожи на Него все блаженные небожители. Подобие человека Богу, признанное Богом, доставит человеку блаженную вечность; утрата этого подобия влечёт за собою изгнание от лица Божия» (419).

Наша земная жизнь уподобляется морю, которое бывает тихим и мутным, встревоженным, покрытым седой пеной. «Тишина и буря сменяют одна другую, а время уходит, уходит, стремится погрузиться в бездну вечности, влажен тот пловец житейского моря, который часто устремляет взоры к небу. По светилам небесным он направляет путь свой, не унывает при бурях, не доверяет и тишине моря: оно – так изменчиво! Взоры, для которых доступно небо – вера; ею мы усматриваем духовное небо: учение Христово. На этом небе сияет Евангелие, как солнце, Ветхий Завет, как луна, писание святых Отцов, как звёзды» (340–341).

Вера, по определению святоотеческому, есть «око, озаряющее всякую совесть, она сообщает человеку ведение» (святой Кирилл Иеру салимский). Следуя этому определению, святитель Игнатий восклицает: «Вера, святая вера! Вера – око, которым одним ум человеческий может усмотреть и зреть Святую Истину!.. Шествие её по пути узкому и прискорбному, ведущему в живот, по пути, почти безлюдному, шествуемому весьма немногими» (648). Она свята и истинна, но только тогда, «когда она – вера в святую Истину, когда она – вера, принесённая на землю вочеловечившейся Божественною Истиною, Господом нашим Иисусом Христом» (461).

Действие веры велико. Она способна поднять с земли, освободить от оков, изъять из среды мучений, вознести к небу, ввести в покой духовный (197). «Вшедшие в этот покой почивают прохладно, насладительно на роскошно постланных, драгоценных одрах Боговидения» (197). Взяв человека за руку, вера «поставляет его перед Богом» (343). У неё нет границ – как безграничен и Бог. «Разум, как ни разумен, – ограничен: не годится для дел Божиих. Всё Божие, всякое знамение он встречает отталкиванием: „как?“ „неужели?» „почему?» Прочь! Непотребный, отверженный Богом!.. Придите – святая вера и буйство проповеди Христовой – спасите нас!» (194).

О силе веры

В духовной брани со злой силой вера служит непобедимым оружием. «Для верного успеха в невидимой брани с князьями воздушными, с духами злобы, тёмными миродержителями, – учит Святитель, – нужно взяться за оружия, подаемые верою, подаемые буйством проповеди Христовой. ...Странными и страшными кажутся для плотского разума стезя и учение веры; но едва увидит человек на самом опыте, увидит внутренним душевным ощущением могущество веры, – немедленно и радостно предаётся её водительству, как обретший неожиданно бесценного наставника, с презрением отталкивает от себя отверженную Богом премудрость человеческую» (198).

Чтобы нагляднее показать силу веры, Святитель рассказывает один чудесный случай, бывший в древнее время в Египетском женском монастыре. Разбойничий атаман, переодетый в иноческое платье, пришёл в монастырь с целью осмотреть его, чтобы потом привести сюда свою шайку и ограбить. Игуменья и сестры, приняв атамана за старца, оказали ему истинно монастырское внимание: игуменья сама умыла ему ноги, а этой водой потом окропила инокинь. Среди них была и слепая. И как только вода коснулась её глаз – она прозрела. Разбойник, увидев чудо, покаялся и сам ушёл в монастырь. «Так, – заключает Святитель своё обращение к духовному чаду и к себе самому, – ваша вера и многих других, послужив вам во спасение, да послужит и мне возбуждением к оставлению нерадения моего и расслабления» (203–204).

•      Вера приносит истинное счастье человеку. «Наружное счастье не может вполне напитать человека; источник истинного счастья должен быть в его сердце, а эти святые, чистые воды дарует Христианину – вера...» (612).

•      Вера порождает смирение – это необходимейшее духовное состояние для спасения, ибо «смирение примиряет приявшую его душу с небом и землею» (832).

•      Вера приводит человека ко спасению и спасает его. «Не должно человеку отчаиваться, – учит святитель Игнатий, – как бы велики грехи его ни были: ибо человек спасается не своими добрыми делами, единою верою во Христа Спасителя, а делами должно доказывать свою веру» (629).

•      Но чтобы вера имела такое действие, она должна быть живой (832) – «нет Бога для того, кто не верует живой верой в Бога!» (464). Потому-то Святитель и взывает: «Верою возвеличь в себе Бога и Он возвеличит тебя бесстрастием и духовным разумом» (332). «Киньтесь в спасительную бездну веры, как бы в море – с утёса!» (201).

Вера в Бога неразрывно соединяется с молитвой к Нему. Ещё в далёкие годы XIX века святитель Игнатий с высоты архипастырского служения взывал: «В настоящее время – существенная нужда в правильной молитве, а её – то и не знают! Не знают, что она должна быть орудием и выражением покаяния, ищут наслаждения и восторгов, льстят себе, и орудием, данным во спасение, убивают свои души. Существенно нужно правильное понимание молитвы в наше время! Она – существенный, единственный руководитель в наше время ко спасению» (766). Не относятся ли эти слова в той же мере и к сегодняшнему дню?

Принятое определение молитвы – это «Возношение ума и сердца к Богу, являемое благоговейным словом человека к Богу» (святитель Филарет Дроздов, † 1867). И святой Игнатий, ещё в бытность мирянином Димитрием, на вопрос: «Что такое молитва?» отвечает: «Молитва есть разговор человека с Богом» (628). Но тут же Димитрий «с горестной откровенностью» признаётся: «...почти всегда язык мой только произносит кое-как молебные слова без всякого участия ума и сердца. Итак, молюсь ли я? Нет, более грешу, чем молюсь; однако, надеюсь на Всемилостивого Господа, что поможет мне некогда вкусить и силу молитвы» (628). Надежда Димитрия оправдалась – Всемилостивый Господь послал ему великий дар молитвы, о чём свидетельствует и святая жизнь его и наставления своим духовным чадам о молитве.

По слову Святителя, истинными признаками истинной молитвы служат: «Непарительность, немечтательность, умиление, любовь к ближним» (208).

Подойти к Богу

Для того, чтобы молитва была услышана Богом, надо подойти к Нему своим жизненным подвигом как можно ближе. Подобно земным правителям, «Царь Небесный наиболее внимателен к Своим приближённым. Тот делается приближённым Богу, кто часто с сердцем сокрушённым и смиренным молится Богу. Бог вездесущ. Всякое место одинаково близко к Нему, и на всяком месте Он может явиться человеку: место, на котором Он обыкновенно является, есть сердце сокрушённое и смиренное» (670). Занимающийся Богоугодной молитвой должен именно с сокрушением и смирением считать себя недостойным «какого-либо преуспеяния» и всецело полагаться на Бога – отречься от себя, отсечь свою волю (737). «Ты должен, – учит Святитель, – отречься сам в себе от всякого сознания достоинства к преуспеянию и нищете духа (что и есть отсечение воли), во внимании словам и страхе Божием предстоять мысленно Богу, вопиять о помиловании и всего ожидать от милости Божией. Он сотворит с нами по воле Своей и по милости Своей: тогда ясно будет, что благо, дарованное Богом, совсем иное, нежели что предполагал получить человек. Для неотрекшихся от своей воли опасна прелесть» (736). Надо заботиться не о преуспеянии, а о том, «чтобы молитва была совершаема со вниманием» (737), чтобы ум молящегося «сохранял внимание, а сердце содействовало уму чувством покаяния» (534). «Что душа для тела, то внимание для молитвы: без внимания она мертва, не имеет никакого значения» (524). «Внимай себе, т.е. словам молитвы, а не внимай помыслам, приходящим во время её. Не вдавайся в разбирательство себя» (774). Но внимание во время молитвы есть не просто заслуга стоящего пред святой иконой, а, прежде всего, Божий дар ему. «Первый духовный дар есть благодатное внимание при молитве, какового при одном собственном усилии невозможно иметь» (738). Потому-то Святитель советует не смущаться, если при молитве нет должного внимания. «Бог даст внимание в своё время тому, кто постоянством в упражнении молитвою и в понуждении себя ко вниманию докажет, что он действительно желает молиться со вниманием. Один Святой сказал: „Я все мои немощи возложил на Бога и отдал себя совершенно в Его волю“. И ты говори о себе так и успокоишься» (525).

Терпение в молитве

Молитва немыслима без постоянства и терпения. Нетерпеливость губит её нежный цвет, «как иней и ветры сбивают цветы плодовитых деревьев. “В молитве терпите” (Кол. 4, 2), – сказал Апостол, это отличительное свойство упражнения молитвою. Сначала, вводя ум в молитву, приучая к ней, не держи его долго в ней, чтоб он не утомлялся излишне, но зато почаще вводи его в молитвенное занятие. Ах! Требует понуждения это занятие!» (296). Молитва – это подвиг, а подвиг требует труда. И тому, «кто терпеливо молится своею осквернённою молитвою... и не покидает её, наскучив её скверною, Бог в своё время даёт истинную молитву» (774).

Пусть светится молитва в каплях слёз, как светится в каплях дождя радуга, этот «символ мира между Богом и человеками. Разными цветами в молитве да будут: исповедание, сокрушение сердца, раскаяние, умиление, радость. Сейчас, как пишу, пришло мне на мысль, что слово „радуга“ происходит от „радости» – это радостная дуга. Такою дугою да будет ваша молитва: один конец её да касается вашего сердца, а другой неба. Свет надежды и упования да светится в душе вашей» (167–168). Но нарочито – специально вызывать слёзы запрещается и запрещается решительно. «Не ударяй себя ни в грудь, ни в голову, – велит Святитель, – для исторжения слёз: такие слёзы – от потрясения нервов, кровяные, не просвещающие ума, не смягчающие сердца. Ожидай с покорностью слёз от Бога. Какой-то святой, невидимый перст, какой-то тончайший помысл смирения коснётся сердца – и придёт слеза тихая, слеза чистая, изменит душу, не изменит лица; от неё не покраснеют глаза, – кроткое спокойствие прольётся в выражение лица, соделает его Ангелоподобным» (286).

Чистая молитва там, где объемлется всё существо молящегося, где умолкает «мнимая сладость», где «человек зрит, что он существо падшее, наставляется покаянию, которое должно объять его, соделать для него возможным очищение, чрез очищение – соединение с Богом» (260).

Какие бывают молитвы

По своему содержанию молитвы разнообразны, как сложна и наша земная жизнь.

Есть молитва благодарственная, просительная, покаянная и др. «Вы, – обращается Святитель к духовному чаду, – встретили день вашего Ангела, благодарили Бога, благодарили Ангела Хранителя вашего за прошедшее хранение» (362). А благодаря, молили Бога о будущем, просили Ангела сохранить и в будущее время – до конца земного пути (362). «Кто желает правильно служить Богу: тот должен просить у Бога» (519), чтобы Он дал полезное для души, ибо человек не знает, «что именно полезно для его души» (519. См. и 524). В молитве непременно должно содержаться покаянное обращение к Миру Горнему. «В настоящее время, – свидетельствует святой Игнатий, – существенная нужда в правильной молитве, а её-то и не знают! Не знают, что она должна быть орудием и выражением покаяния, ищут наслаждения и восторгов, льстят себе; и орудием, данным во спасение, убивают свои души» (766). Надо просить Бога о прощении наших грехов (609), со смирением молить Его о помиловании нас, достойных Его гнева. «Такую молитву Бог принимает» (678).

Надо молиться за творящих нам всяческие «напасти», обиды. Молящийся за них «сокрушает бесов, а препирающийся с первыми, сокрушается от вторых» (298,299). «Поминай в молитвах твоих оскорбивших тебя, да исцелеешь от тяжкого недуга вражды к ближнему» (839). «Молись о всех, приносящих тебе скорби, да совершенно исцелеет сердце твоё от злобы и соделается способным к приятию Божественной благодати. Только что придёт тебе на мысль воспоминание о ком-либо оскорбившем тебя, тотчас молись о нём» (839).

В молитве надо и детей поручать Богу, «и за тем пребывать совестию в спокойствии, не предаваясь тревожному состоянию души. Бог всесилен: по усердной и смиренной молитве родителей Он может даровать детям христианское направление» (673). Даже и тогда, когда родители много заботились о воспитании своих детей, не должно забывать непреложное слово Божие: «Аще не Господь созиждет дом (нерукотворенный, словесный дом Божий есть человек, в особенности же христианин), всуе трудишася зиждущии» (673).

Заповедует Святитель и молитву об упокоении: молись «об усопшей... Тогда и печаль будет по Бозе, растворена надеждой и от надежды проистекающим утешением» (609).

В молитве должно происходить единение всех. «Это единение превыше земных ощущений, тут что-то небесное, тут предвкушение будущей жизни, в которой человеков будет соединять Дух» (349).

Недопустимо в молитве оправдывание себя. «Не уклони сердце в словеса лукавствия, непщевати вины о гресех», – молился святой псалмопевец Давид. «Непщевати вины о гресех, – разъясняет Святитель, – значит приводить извинения, оправдываться в своих согрешениях. Мысли и слова, в которых изображается это оправдание, названы „словеса лукавствия“. Лукаво старается грешник обмануть себя и людей! Лукаво старается он представиться праведником пред собою и пред людьми! Оправдаться пред людьми, скрыть пред ними грех свой заставляет иногда самая необходимость, польза ближнего, которого мог бы соблазнить грех наш. Оправдываться пред собою, обольщать, заглушать свою совесть, – всегда беззаконно, всегда бедственно; усвоившиеся „словеса лукавствия“ соделывают человека ожесточённым фарисеем, способным на всякое преступление» (417–418).

Как совершать молитву

Святитель указывает и образ совершения молитвы. «Читай просто, не спеша, не ищи таинственного смысла и не увлекайся им, если оный представится» (824). Следует читать «даже протяжно, не стремясь к тому, чтоб прочитать за один раз весь акафист, или всё собрание вечерних и утренних молитв, но заботясь о том, чтоб читаемый известный отдел этих молитвословий был прочитан со вниманием, как во уши Господа Бога, а не на воздух» (470). Дыхание должно быть тихим – «дышите тихо при молитве» (207).

Важно не количество прочитанного, а то, как это прочитано. «Не гоняйся за количеством молитвословий, а за качеством их, т.е. чтоб они произносимы были со вниманием и страхом Божиим» (318).

Время молитвы – утро и вечер. «Читай утром и вечером следующие молитвы: „Трисвятое», „Отче наш», „Господи, помилуй» 12раз, Псалом 50-й, „Символ веры“, „Богородице» и некоторые поминания; после сего клади 10 поясных поклонов с молитвою: „Боже, очисти мя грешнаго"» (687). Должно молиться перед началом и в конце наших дел. «Всякое дело, хотя и благое, но без молитвы и прошения помощи Божией начатое, не бывает совершенным. И ты убо от молитвы и прошения помощи Божией начни» (611).

Святитель указывает и молитвенное правило – отдельное для начинающих, отдельное для более совершенных и особое для больных.

Указания правил Святитель предваряет весьма важным свидетельством. «Величайшие святые Отцы повелевают, – говорит он, -чтоб правило для христианина было как можно проще и малосложнее. Великий Варсонофий говорит, что врата в Царство Небесное узки и что не надо давать широкого правила для вшествия в них; широкое правило даже может помешать вшествию в них, потому что, гоняясь за мелочами, мы можем упустить важнейшее» (470).

Во всём нужна мера

Новоначальным Святитель рекомендует «заниматься молитвою понемногу, но часто, чтоб сохранить вкус к молитве и не произвести в уме утомления, от которого происходит оставление молитвы. Когда находишься один, молись несколько вслух, чтоб слышать самому себя: это способствует к вниманию. На приходящие мысли, как бы они ни были явственны, не должно обращать никакого внимания» (525).

На первый случай Святитель считает полезным и удовлетворительным следующее молитвенное правило: “Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе“; „Царю Небесный», „Трисвятое», „Отче наш», „Господи, помилуй» 12 раз, „Приидите, поклонимся», Псалом 50-й, „Символ Веры» „Богородице Дево, радуйся» – трижды. После этого 20 молитв:

„Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя“; при каждой молитве земной поклон. Затем другие 20 таких же молитв, и при каждой поясной поклон. „Достойно есть, яко воистину»; „Молитвами святых Отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас». «Это молитвенное правило, – заключает Святитель, – должно совершать утром и вечером. Поклоны должно полагать очень неспешно, с чувством покаяния, как бы стоя пред Самим Господом, припадая к стопам Его и умоляя о помиловании, но отнюдь не воображая Господа, а только веруй Его присутствию и тому, что Он взирает на нас и видит нас... Из прочих молитвословий более других полезен для новоначального акафист Господу Иисусу. Прочитывайте его в неделю однажды, стоя или сидя, как Вам будет удобнее, но непременно со вниманием и неспешно» (526). Рекомендуется также чтение святого Евангелия, прочих Священных книг и творений святых Отцов (в их числе и творения святителя Игнатия).

Для многих считается достаточным вот что:

«Восстав от сна, старайтесь, чтоб первая ваша мысль была о Боге и Его благодеяниях, которые на вас излиты Богом без вашего сведения и желания, по Его единой милости. Особеннейшим же благодеянием почитайте то, что вы просвещены Христианскою Верою, в недре истинной Церкви; потом начинайте правило так:

•      20 земных поклонов; при каждом поклоне молитва: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго».

•      20 поясных поклонов с тою же молитвою.

•      10 земных поклонов: при каждом поклоне молитва: „Пресвятая Владычице моя Богородице, спаси меня грешнаго».

•      10 поясных с тою же молитвою.

•      5 поясных с молитвою: „Ангеле Божий, Хранителю мой святый, моли Бога о мне грешнем“.

•      5 поясных с молитвою: „Все святые, молите Бога о мне грешнем“. Итого 70 поклонов, из которых 30 земных и 40 поясных.

Если найдёте, что этих поклонов для Вас мало, то можно прибавить соответственно силам Вашим несколько поклонов с молитвою Иисусовою» (514–515).

Это необходимо для того, чтобы тело почувствовало некоторую усталость, что будет способствовать сокрушению сердца. Молитва, в которой «не утрудится тело» станет «отверженной» (204–205). «Возлюби в молитве более поклоны, нежели упражнение в стихословии, т.е. в чтении псалмов и канонов» (205). Но превышать свои силы нельзя. «Не простирай ноги твоей выше силы, чтоб не соделаться совершенно праздным» (205). «Лучше краткая и частая молитва, чем продолжительная с продолжительными промежутками» (205).

После поклонов с молитвой Иисусовой «читаются утренние молитвы, и, если хотите, помянник, который вам нравится по особенным причинам, после помянника читайте Евангелие, главы по две или по три. Когда будете читать о слепых, хромых, прокажённых, беснующихся, мертвых, то думайте, что вы подобны им и молите Спасителя о спасении вас. Затем должны следовать обыкновенные ваши занятия со страхом Божиим, молитвою, полезными мыслями и воспоминаниями... Если в продолжение дня выпадает свободный часок, то можно повторить правило с поклонами, или только положить 20 поклонов земных и 20 поясных с Иисусовою молитвою. Если же не будет свободного времени, то правило оставляйте и пребывайте мирны.

Вечером должно начинать опять с поклонов в выше определённом порядке и числе, после них читать вечерние молитвы и Евангелие. Легши на постель, должно воспоминать о смерти, которой образ – временный сон, и, отрекшись от всех помыслов и мечтаний, засыпать с молитвою Иисусовою» (515–516).

Необходимо постоянство

Должно следить за тем, чтобы правила соблюдались ежедневно одинаково. «Лучше небольшое делание, но постоянное, нежели большое, но в скором времени прекращающееся» (515).

Завершить указания Святителя о совершении молитвенного правила можно его же весьма ценными словами, по своему содержанию напоминающими мысль, которой они были предварены: «Когда найдёте нужным прибавить или убавить что в Вашем молитвословии и чтении по случаю немощи или встретившихся независимо от Вас других занятий, делайте это, не сомневаясь и не смущаясь. Будьте свободны! Не связывайте себя никакою скрупулезностию. Правила для человека, а не человек для правил. Противным сему пониманием производятся лишь недоумения и расстройства» (534).

Больному даётся особое предписание: ему «полезнее частая молитва, но краткая. Хорошо молиться несколько раз в день по краткому времени. Прекрасны молитвы: „Боже, очисти мя грешнаго» и „Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас». Их должно произносить неспешно, заключая ум в слова молитвы, как выражается святой Иоанн Лествичник» (633–634).

При постигающих нас бедствиях Святитель призывает усугубить молитву, как единственное надёжное средство. «Господь заповедал бдеть и молиться с особенным тщанием в эти лютые времена. Самое дело показывает, что нет другого прибежища. Будь семи пядей во лбу-ничего не сделаешь» (684).

Святитель отмечает и некоторые близкие его сердцу молитвы. «С некоторого времени я, – говорит он, – начал часто обращаться воспоминанием к молитве Святых трёх Отроков в пещи Вавилонской: „Согрешихом, беззаконовахом» и проч. Какое превосходное в этой молитве исповедование своей греховности – и частной, и общественной! Какое оправдание попущения Божия и благоговение пред ним! Какой верный взгляд на современников!» (110–111). «Прекрасно оканчивается одна из монастырских затрапезных молитв: „Да всегда всякое довольство имуще, преизобилует во всякое дело благое о Христе Иисусе Господе нашем"» (658).

Не смотри на своё состояние

А как быть, что делать, если при молитве наблюдается некое «нечувствие»? И это недоумение разрешается Святителем также Богопросвещенно, как и другие. «Иногда, – наставляет он, – молитва сопутствуется обильным умилением, которое приходит человеку независимо от него, а иногда при молитве чувствуется особенная сухость также без видимой причины. На эти перемены должно смотреть равнодушно, как смотрит на перемены погоды опытный земледелец, зная, что после ненастья бывает ведро, а после ведра – ненастье. Земледелец заботится о том, чтоб успешно произвести сеятву и собрать жатву, хотя бы то было сопряжено с большим трудом и с большими препятствиями от непогоды; так и занимающийся молитвою, заботится о том, чтоб молитва его была правильною и чтоб при возделании себя ею получить от Бога дар спасения, хотя б молитвенный подвиг сопровождался трудом и скорбями, был наветуем разными искушениями. На скорби и искушения он смотрит, как на бури, которые приходят и уходят» (534–535). Искушения занимающемуся молитвой идут от злой силы. Это бывает не без Промысла Божия, «потому искушения вражеские должно переносить великодушно, предавая себя воле Божией. Отцы сказали: „Помолясь, как должно, ожидай противного». Это значит: после внимательной молитвы, когда нам даруется обильное умиление, всегда случается какое-либо смущение или искушение... Нападение на нас греховных помыслов... приводит нас к смирению, к опытному познанию нашего падения, нашей греховности. Отцы признают нашествие греховных помыслов на занимающегося молитвою хорошим признаком: от борьбы с греховными помыслами получаются деятельный разум и твёрдость духа» (535). Нельзя только в этом состоянии борьбы или нечувствия прекращать молитву, а наоборот, надо усилить её – «полезно нудиться к внимательной молитве... творя молитву гласно и неспешно, потому что после нечувствия внезапно прикасается к сердцу благодать Божия и оно приходит в умиление» (768).

«Господи, спаси их! – молится Святитель с сердечной любовью о православных людях. – Господи, благослови их! Господи, управь пути их к истинному благоугождению Тебе!» (179).

Молитва Иисусова – «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго» – это «таинственное Небо», куда устремляют свой взор чистые сердцем или очищающие его (86).

Установил совершение сей молитвы Сам Господь наш Иисус Христос, когда, наставляя Своих Учеников после Тайной Вечери, «повелел призывать в молитвах Своё Всесвятое Имя» (514). Святые Отцы к призыванию Всесвятого Имени присоединили прошение об отпущении – прощении грехов. Их молитвы были кратки, но Небо отверзающими. Молитва Иисусова стала их непрестанным мысленным – умственным занятием. «Имя Иисусово, – сказал один из них, – да соединится с дыханием твоим» (514).

Поначалу «умное делание» было широко распространено не только среди иночества, но и среди мирян, ещё не подвергшихся тлетворному влиянию тлетворного Запада. «Теперь, – замечает о своём времени Святитель, – всё искоренилось, осталась личина благочестия, сила иссякла. Может быть, кроется где-либо, как величайшая редкость какой-либо остаток прежнего» (116–117). (Хотя в скобках спросим: а в наше время?)

Правильно совершать молитву

В годы святительства Игнатия, как он сам свидетельствует, о молитве Иисусовой имелись самые тёмные и сбивчивые понятия. «„Иные» считающие себя за одарённых духовным рассуждением и почитаемые многими за таковых, „боятся“ этой молитвы, как какой заразы, приводя в причину „прелесть» – будто бы непременную спутницу упражнения Иисусовою молитвою, – сами удаляются от неё и других учат удаляться» (248). Среди отвергавших творение Иисусовой молитвы Святитель называет преподобного Макария Оптинского († 1860). Правда, Святитель тут же оговаривает: «...отец Макарий в наше время был лучшим наставником монашества, действовал по своим понятиям, с целию угождения Богу и пользы ближним, при значительном самоотвержении» (114). Виновником такого противления Святитель считает злую силу, которой ненавистно всемогущее Имя Спасителя. «Другие, занимаясь Иисусовой молитвой, хотят немедленно ощутить её духовное действие, хотят наслаждаться ею, не поняв, что наслаждению, которое подаёт один

Бог, должно предшествовать истинное покаяние. Надо поплакать долго и горько прежде, нежели явится в душе духовное действие, которое – благодать, которое, повторяю, подаст Един Бог в известное Ему время. Надо прежде доказать верность свою Богу постоянством и терпением в молитвенном подвиге, усмотрением и отсечением всех страстей в самых мелочных действиях и отраслях их» (248–249).

«Непрелестный образ» совершения Иисусовой молитвы состоит в неспешном, «тихом произношении её устами, или и умом, непременно при “внимании” и с чувством покаяния» (249, 247). В начале упражнения может прийти уныние, недоумение, сон и даже отчаяние. Не надо этого опасаться, хотя и надо со всем этим наваждением бороться. «Пользу молитвы, – по слову преподобного Иоанна Лествичника, – можно заметить из бесовских препятствований, возникающих во время собрания», т.е. молитвы. «Вы, – продолжает Святитель, – конечно, помните, что я вам завещал внимать умом языку, тихо произносящему молитву, отнюдь не позволяя себе самочинно вдаваться в художество, описанное в „Добротолюбии“, и превосходно сокращённое святым Нилом Сорским в следующие слова: „Во время Иисусовой молитвы тихо дыши, а не сильно: это способствует к собранию ума, что скажет самый опыт"» (205–206).

Желающие научиться правильно совершать Иисусову молитву и утвердиться в ней должны сразу же соединять её с поклонами, увеличивая их или даже сокращая «сообразно силам каждого» (514).

Подобное занятие «молитвой Иисусовой приличествует всем вообще христианам, как жительствующим в монастырях, так и жительствующим посреди мира» (249). Ей можно «упражняться» при рукоделии, в путешествиях «и в других случаях, когда нельзя заняться чтением и псалмопением» (249).

А что рекомендуется, по преимуществу, только инокам? «Стремление к открытию „сердечного духовного действия» приличествует наиболее, почти единственно инокам, – и то познавшим подробно борение со страстями, при удобствах, доставляемых местом и прочими обстоятельствами» (249).

Молитва Иисусова имеет огромную духовную силу. Это «превосходное оружие против всех страстей» (249). Она и открывает страсти, тайно живущие в сердце, она и укрощает их (536). «Моление с заключением ума в слова молитвы есть самое полезное» (765). «Без истинного умного делания монашество есть тело без души» (117).

Не оставлять Иисусовой молитвы

Молитва Иисусова, умная молитва – это рай, а рай должно и хранить и возделывать (833). Потому святые Отцы «советуют желающему преуспеть в молитве заниматься и молением молитвою Иисусовою и чтением правил попеременно. Такое разнообразие облегчает молитвенный подвиг и способствует преуспеянию» (524). И святитель Игнатий призывает: «Молитвы Иисусовой не оставляйте: монашествующий, в числе своих обетов при пострижении, даёт обещание денно-нощно заниматься этою молитвою. У нас Святейший Синод постоянно занимался развитием этого делания, и издавал книги святых Отцов о сем предмете, а в 1857-м году разослал по монастырям книгу преподобного Нила Сорского во множестве экземпляров, дав её в руководство Российским монашествующим и предписав благочинным строго наблюдать, чтоб по монастырям это исполнялось» (217. См. и 838). «Держись решительно заключения ума в слова молитвы... Если будешь заключать ум в слова, то сердце придёт в сочувствие уму» (768). «Не забывай молитвы: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя“. Молитва эта может совершаться при всех занятиях, сверх того отгоняет скверные помыслы и разливает в нас веселие» (630).

Показав духовное величие Иисусовой молитвы и призвав крепко держаться её, Святитель не преминул указать и на могущую подкрасться к нам, подойти незаметно к нам опасность, даже при столь важном духовном занятии. «Если же, – предостерегает Святитель, – кто бы то ни был, движимый, по выражению святого Иоанна Лествичника, гордостным усердием, ищет получить преждевременно сладость духовную или сердечное молитвенное действие, или какое другое духовное дарование... тот неминуемо впадает в прелесть, каким бы образом молитвы он ни занимался, псалмопением ли или Иисусовою молитвою. Это привелось видеть и на опыте» (249). «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!»

«Прошу ваших святых молитв, особливо при служении святыя Литургии», – обращался ещё в юности будущий Святитель к некоему игумену. Слова: «...особливо при служении святыя Литургии» убедительно свидетельствуют о том, какое великое значение он придавал молитве Святой Церкви.

Высоко ставя общественную молитву, Святитель заботился о том, чтобы Богослужение совершалось благоговейно, внятно, неторопливо, чтобы в нём не было ничего от театрального. «Украшением хора, – учил он, – должны быть простота и глубокое благоговейное чувство, а не фигурные вариации» (131). Святителя возмущает московское пение, где эти «фигуры» и «вариации» употреблялись и, видимо, довольно широко, иначе он не сказал бы: «...которые в таком употреблении в Москве» (131). «Нам, – повторяет он, – нужна величественная, благоговейная простота и глубокое набожное чувство: этими двумя качествами наше пение становится выше пения Московских монастырей» (130).

Как великий молитвенник, Святитель не мог не обратить внимания своих духовных чад на глубину содержания Богослужения. Особенно его трогают молитвословия Постной Триоди. «Великопостная служба, – размышляет он, – столько заключает в песнопениях своих глубокой поэзии, которою говорит душа, проникнутая святым покаянием, что могла бы быть составлена особенная книга великопостных вдохновений в поэтическом порядке, с поэтическим построением» (308).

В церкви молитва – общая

Сугубое внимание Святитель обращает на поведение молящихся в храме. И здесь, как и в других случаях, он выступает Богопросвещенным наставником, почему я – слушатель этих наставлений – не дерзаю перелагать их своими словами, а допускаю лишь некоторые сокращения. «В церкви, – велит Святитель, – никаких особенных молитв не читайте, а внимайте Богослужению. Хорошо приучиться к молитве мытаря, которая одобрена Господом и которую мытарь, как видно из Евангелия, произносит, находясь в церкви. Эта молитва читается так: „Боже, милостив буди мне грешнику», или „Боже, очисти мя грешнаго». Этой молитве равносильна молитва „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго», или „Господи, помилуй». Читайте из этих молитв ту, которую найдёте удобнейшею для себя. Но читайте непременно, не спеша и со вниманием. Советую держаться второй (т.е. „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго»). ...В церкви иногда внимайте Богослужению, а иногда умом произносите молитву, не преставая внимать и Богослужению. Можно вместе и молиться умом, и внимать церковному молитвословию. Церковную службу, когда остаётесь дома, можно заменить чтением которого-либо из акафистов: акафиста Господу Иисусу или акафиста Божией Матери. В церкви не становитесь на колени и вообще по наружности не отделяйтесь от прочих какими-либо особенностями, но сохраняйте и внутреннее, и наружное благоговение. Поклонов кладите как можно меньше. Земных поклонов полагайте всего два в течение Литургии, в конце её, когда дважды выносят Чашу со Святыми Тайнами. Удерживайте себя от разгорячения и от всех порывов, столько противных смирению. Требуйте от себя тишины и внимания и при молитве, и при чтении, и при всех действиях ваших... Когда найдёте нужным сесть, садитесь, потому что Бог внимает не тому, кто сидит или стоит, а тому, чей ум устремлён к Нему с должным благоговением. Стремление к Богу, благоговение пред Богом и страх Божий приобретаются вниманием к себе» (532–534).

«Боже, очисти мя грешнаго».

“Сей же род не исходит, токмо молитвою и постом ” (Мф. 17, 21), – так Господь наш Иисус Христос слил в единый подвиг молитву и пост. И потому, когда говорится об одном, упоминается и другое. «Милосердный Господь, – размышляет святитель Игнатий, – учредил, при посредстве святых Своих Апостолов и святых Отцов, Святителей и Учителей Церковных различные душеспасительные подвиги, а между ними и пост святой, коим связывается и обуздывается плоть наша» (245–246). Сказав сие, Святитель делает очень важное добавление: «По отношению всех этих подвигов должно помнить, что они для человека, а не человек для них, как и Господь сказал: “суббота бысть человека ради, а не человек ради субботы”. Сие должно разуметь и о посте» (245–246).

Как же «разумеет» Святитель пост?

Святитель Игнатий выступает с решительным осуждением соблюдения внешней формы поста при слабом понимании его цели, а может быть, даже и при полном отсутствии истинного взгляда на его сущность. «Церковь, – учит он, – положила в известные времена воздержание от мясной пищи для того, чтоб непрестанно употребляемая мясная пища не разгорячала безмерно тел, чтоб они на растительной пище постного времени прохлаждались и облегчались, а не потому, чтоб употребление мяса заключало в себе собственно какой грех или нечистоту» (647). Преподобный Иоанн Лествичник, великий подвижник VII столетия, вкушал всё, что разрешалось иноческому чину. Так он поступал во имя правильного духовного преуспеяния – «с целью избежать душевных страстей: тщеславия, мнения о себе, человекоугодия, тайноядения, лицемерства, лукавства, лжи, которые часто являются у подвижников по плоти и соделывают для них духовное преуспеяние решительно невозможным» (77). Святые Отцы древних Египетских обителей не считали подвиг таковым, если о нём узнавали люди. «Пост и прочие подвиги благочестия совершались в тайне (Мф. 6, 4)» (73).

В подвиге поста должно соблюдать всем «благоразумную умеренность» (76). Пост нужен в той мере, «какая необходима для обуздания плотских страстей, которая вместе с тем не расстраивала бы тел, но сохраняла их способными к исполнению заповедей Христовых или, проще сказать, к послушаниям и подвигам бдения, молитвы и коленопреклонений, к чему расслабленные тела окончательно не способны» (74). Если бы нам полезно было иметь расслабленные тела, то таковыми создал бы их Бог (74). «Яждь умеренно... и да не простреши ноги твоей выше силы, да не отнюдь празден будеши» (76. Ср. 246), – цитирует Святитель слова преподобного Исаака Сирского и в другом письме как бы продолжает эту же мысль: «Давай телу умеренное количество пищи и сна, храни себя молчанием, вниманием себе, смирением» (232).

Пост для немощных

Для немощных полагается ослаблять пост. Для них недостаточно ограничиваться лишь растительной пищей. «Испытав себя, я убедился, – говорит о себе Святитель, – что одною растительною пищею я поддерживать сил моих не в состоянии, делаюсь способным только лежать в расслаблении» (72). Немощным разрешается вкушать во время поста рыбу. «Нисколько не усумнитесь употреблять уху из рыбы во время нынешней Святой Четыредесятницы, – учит святитель Игнатий, – ибо уха из рыбы менее даст крепости вашему слабому телу, нежели сколько другому сильному хлеб и вода. Сердцеведец Господь, видящий немощь вашу, не исключит вас из числа постящихся» (246). При болезни же нет запрета и на вкушение мяса. «Удаление от мяса, – говорит святой Архипастырь, – при необходимости и болезни есть грубый предрассудок русского человека, обременившего небесную религию многими своими национальными дебелостями, оцеживающими комара и пожирающими верблюда» (647).

Продолжая развивать последнее утверждение, Святитель высказывает смелые мысли, которые, может быть, и не относятся прямо к посту, но опустить которые я не смог. «В России, – продолжает он, – потому что христианской верой занимаются очень поверхностно и грубо, идут к познанию Христа семинарией и академией, которых Христос не установил, а оставили очищение себя святыми подвигами, которое Христос установил и заповедал, пребывают вне истинных, живых понятий о вере Христовой» (647–648).

Возвращаясь к размышлениям о посте, Святитель обобщает: «Так поступали многие великие угодники Божии... Воздержанием, несоответствующим силам вашим, вы можете привести себя окончательно в слабость, лишитесь церковной службы и обществу вашему, которому теперь приносите некоторую услугу, будете служить обременением» (246).

Встреча гостя в пост

Может допускаться разрешение на вкушение запрещённых правилами продуктов в постное время при встрече гостя – странника.

В житии святителя Спиридона, епископа Тримифунтского († ок. 348), которого ещё при жизни хорошо знали за святость и дар чудотворений, которого и сейчас весьма почитают в мире православном, особенно на острове Корфу, где почивают его святые мощи, рассказывается следующее. На первой седмице Великого поста к святому пришёл странник. Святой Спиридон велел своей дочери, жившей при нём, угостить посетителя. Но дочь ответила: «Отец мой! Ты не вкушаешь ничего в эту неделю, и я стараюсь подражать тебе: поэтому у нас нет никакой пищи приготовленной, а есть от мясоеду остаток свиных мяс». Епископ велел: «Поставь это мясо на стол и приготовь нам трапезу». Дочь повиновалась, и подвижник пригласил к столу своего гостя, и сел сам с ним, чтоб кушать. Странник, смутившись, сказал: «Я – христианин, и не ем мясного в Великий пост». На это Епископ ответил: «Потому-то что ты Христианин и должен ты есть: мы воздерживаемся от мяса не потому, чтоб оно было нечисто, или чтоб в этом была какая добродетель... но чтоб телеса наши не отягчились объядением и пьянством» (649).

Другой пример, также весьма поучительный. Преподобный Иоанн Кассиан (†435), странствуя по Египту, пришёл к одному пустынножителю. Последний принял с радушием и угостил странника, отступив от обычной строгости. Уходя от пустынника, преподобный Кассиан спросил его: «Почему иноки в Египте разрешают пост для посетителей?» Пустынножитель ответил: «Пост – моё, когда захочу, могу его иметь, а принимая братьев и отцов, приемлем Христа, Который сказал: “Приемляй вас, Мене приемлет, – и: не мо гут сынове брачнии поститися дóндеже с ними Жених. Егда же отыдет Жених, тогда постятся” (650). «Вот, заключает Святитель, – истинное понятие о учении Христовом!» (650).

Опираясь на святоотеческие указания, Святитель делает вывод: «Крайности обою страну равно вредят: и избыток поста, и насыщение чрева, и безмерие бдения и сытость сна, и прочая избыточествования» (236). Употребляй пищу «в лекарства, а не в лакомство. „Научихомся быти страстоубийцы, а не телоубийцы», – сказал Великий Пимен» (236).

Душой поста и молитвы служит покаяние. Без покаяния молитва мертва, наполняется «гордостным и обольстительным» мнением (260). Покаяние и молитва – это вершина горы святой, с которой мы можем зреть «чудеса Божии в земле Египетской... в стране нашего изгнания и плена» (180).

Нет ничего удивительного или необыкновенного в том, что мы постоянно погрешаем – «в нас действует грех» (160). Этим смущаются лишь неопытные в духовной жизни. «Мы все – в падении; зачинаемся уже в беззаконии, уже родимся в грехах. Должно с терпением и долготерпением носить „ярем Навуходоносоров», т.е. действие в себе греха, – и с милостию к себе очищать себя покаянием, повергая немощь свою пред Богом, непрестанно показуя Ему её» (311). Зная нашу немощь, Сам Спаситель дал нам «общее и непрестанное делание – драгоценное покаяние» (263). В него он вложил «и смиренное утешение, состоящее в облегчении совести, в явлении надежды спасения» (263). Тем же, кто постоянно пребывает в состоянии покаяния, утешение умножает, а Своих избранников «запечатлевает Духом Святым и вводит по временам во вкушение будущего века. Они точно по временам делаются причастниками несказанного духовного утешения» (263–264).

Святитель Игнатий в одном из своих писем свидетельствует, что преподобный Симеон Новый Богослов († 1021), перечисляя благодеяния, полученные им от своего духовного наставника Симеона Благоговейного, выделяет: «Он преподал мне покаяние» (262). О чём это говорит нам? О том, что если нуждался в руководстве тот, кто и своей жизнью, и своими творениями явил сам истинное покаяние, то в какой же мере нуждаемся мы в наставлении?! И святитель Игнатий нужное даёт нам: говорит о величии покаяния, необходимости, сущности его, образе прохождения и, наконец, с архипастырской заботливостью призывает сидеть самоотверженно «при дверях покаяния» (300).

Покаянием входим к Богу

Покаяние – это «дивная благодать Божия», бесценный Божий дар, «купленный для нас ценою крови Сына Божия, – этою ценою, выкупающей всякое наше согрешение» (299, 418). Это дверь Божией милости ко всем прибегающим к нему. «Этой дверью мы входим к Божественной милости, к этой милости не войти нам иначе, как только этой дверью. Тщетны, бесплодны, часто душевредны подвиги и самые возвышенные, когда они не растворены чувством покаяния. Покаяние чуждо самообольщения, неприступно для него. В том, что Бог открыл путь покаяния, видна особенная милость Божия, особенный Промысл Божий» к нам (460). Это и наш самый благоприятный дар Богу (307). Покаяние – это Божественная пристань, «Божественная врачебница» (233), «душа всех подвигов, общее делание, которое должно одушевлять все прочие делания. Одни, пребывающие в истинном покаянии, достигли истинного преуспеяния. Оно есть то существенное делание, которое предуготовляет нас к явлению в нас Царства Небесного. Сам Спаситель возвестил это! “Покайтесь – сказал Он, – приближися Царствие Небесное”. Милосердный Господь уготовал нам дивное, небесное, вечное Царство, указал дверь, которою мы можем войти в спасительную пажить Духа и Истины, дверь покаяния» (261). Покаянием врачуется грусть (411); от его лица «бежит всякий грех; никакой грех не может устоять пред всемогущим покаянием. Покаяние – евангельская добродетель» (418). Всякая греховная язва, недуг исцеляются покаянием. «Объятия Отца Небесного отверсты для прибегающих в эти объятия блудных сынов. Христос, снисшедший на землю для грешников, а не для праведников, доселе пребывает невидимо, но вполне существенно между человеками, совершая великие знамения и исцеления; будет по неложному обещанию Своему пребывать между нами до скончания века. Доселе раздаётся Его голос, доселе слышатся Его действительные слова, сказанные некогда всеми осуждённой грешнице, осудившей себя глубоким молчанием: „Аз тебя не осуждаю: иди и отселе к тому не согрешай“. С таким предостережением даётся отпущение в тяжких согрешениях» (233).

Добродетели растворены покаянием

Покаянием умерщвляется греховное влияние телесных чувств (353). При его посредстве переходят «из состояния душевного в состояние духовное... Все добродетели, и самые высшие, должны быть растворены покаянием» (459). Им совершается обновление человека. Когда же «человек обновится покаянием, тогда грехи юности его не препятствуют ему заботиться о душах ближних. Так понимала Церковь издревле, и святой Нифонт, епископ Кесарии Кипрской, по откровению Божию, принял на себя обязанности пастыря, хотя в юности и подвергался тяжким преткновениям. (Житие его 23-го декабря)» (339). Через покаяние обретается «пажить спасительная. Вознерадевший о покаянии чужд всякого блага» (260). В Иерусалим есть врата, но одни – покаяние. «Хотелось бы попасть во врата! Хотелось бы попасть во Святый град! Не хотелось бы остаться вне. Не хотелось бы, чтоб на пути застигла ночь! Ночью вне града скитаются звери хищные! Удобно делается жертвою их запоздавший путник! ...Там была сказана притча о запоздавших юродивых девах. Они остались вне, изнутри только услышали глас: «Не вем вас. Отыдите!» (190). В покаянии залог вечной жизни, «вся тайна спасения» (262). «Убелённый покаянием, да вниду в рай, куда не будут впущены те, которых ризы не убелены покаянием. Да узрю там любящих меня о Господе, да припаду вместе с ними к стопам Господа, не скрывшего от нас село покаяния, на котором сокровен драгоценный бисер спасения. Но купец, желающий купить это село, должен продать всё имение своё, чтоб купить село покаяния. Пусть буду этим купцом! Пусть буду обладателем этого духовного дара во спасение моё и ближних! Воздыхает душа моя, жаждет глубокого, ненарушимого безмолвия, вне которого невозможно найти обильного, полного покаяния» (409–410). В одном из писем Святитель воспевает целый гимн покаянию: «Покаяние – вера, покаяние – признание искупления и Искупителя! Покаяние – усвоение себе заслуг Искупителя верою в Искупителя! Покаяние – самоотвержение! Покаяние – признание падения и погибели, объявших весь род человеческий!.. Покаяние восполняет собою недостаток добродетелей человеческих, присваивает человеку добродетели Искупителя!» (383).

Уже в изложенных наставлениях Святителя о величии покаяния виден и его взгляд на необходимость покаяния. Но святой Иерарх подчеркивает это и особо. «Всякое попечение о Небе, – говорит он, – если оно не одушевлено покаянием – мёртво, неистинно. “Беззаконие мое аз возвещу и попекуся о гресе моем”, – воспевал Богодухно-венный Давид» (179). Невозможно душе ощутить духовного действия, если она «не предочистится и не умилостивит Бога покаянием» (261). Пренебрежем им – «без всякого сомнения, останемся вне. Добрые дела естественные, по чувствам, никак не могут заменить собою покаяния» (261–262). Наша земная жизнь скоротечна, и незаметно приблизимся к переселению в вечность – «для каждого из нас и необходимо покаянием омывать наше прошедшее и покаянием же привлекать к себе милость Божию, чтоб в надежде и радости переселиться в вечность» (338). «Время сойти с земного поприща, – размышляет Святитель на закате своих дней (в 1862 г.), – но неоплаканные грехи приводят к желанию побыть ещё в юдоли душеполезных страданий и плача, чтоб избежать плача и страданий бесполезных и вечных» (111).

В чём сущность покаяния

Но в чём Святитель видит сущность покаяния? Какой образ прохождения его он советует?

На первый вопрос Святитель отвечает богопросвещёнными словами преподобного Иоанна Лествичника: «Покаяние состоит в постоянном утеснении чрева и сокрушении духа» (809). Иначе говоря, сущность покаяния – в постоянном воздержании, бодрствовании, в сознании своей греховности, своего недостоинства.

Также и образ прохождения покаяния Святитель указывает, опираясь на святоотеческие рассуждения: «Брат спросил великого Пимена: „Что мне делать с грехами?» Старец отвечал: „Хотящий очиститься от соделанных им грехов, плачем очищается от них, и хотящий сохраниться от впадения в новые грехи, плачем сохраняется от них». Это путь покаяния, преданный нам Писанием и Отцами, которые говорили: плачьте, потому что другого пути кроме плача нет» (268). Плач – это «сердечное чувство покаяния». Рождается он от зрения своего греховного повреждения, своих немощей. «Плач – дух сокрушен и смирен, столько любезный Богу» (431). Естественно, что покаянный плач, плач «по Бозе» (2Кор. 7, 10), плач о том, что мы недостойно служим Богу и своей жизнью отторгаем себя от Его любви, неразрывно соединён с молитвой. «Скажите, пожалуйста, в какой одежде всего приличнее стоять пред Создателем человеку, сему существу падшему? – спрашивает Святитель и отвечает: – Думаю, что тот одевается прилично, кто в молитвах своих весь одет в покаяние» (508–509). Такой плач служит обнаружением глубочайшего покаяния, охватывающего человека, по образному выражению Святителя, «с главы до ног» (410). «Как же мрачный грешник предстанет лицу великого Бога своего? Разве покрывшись с главы до ног одеянием покаяния. Без этой одежды ему, поражённому от главы до ног смрадною язвою греха, естественнее, праведнее быть во тьме, в огне ада, нежели пред Всесвятьш Богом» (410)... И когда Господь увидит душу, очищающуюся покаянным плачем, «тогда Он начинает мало-помалу, соответственно чистоте её, обновлять на ней Святым Духом черты Своего образа, оттенки и цвета Своего подобия. Прежде всего, запечатлевает её кротостию и смирением» (431). «Счастлив тот, кто в старости своей успеет уронить слезу покаяния на увлечения юности своей» (442).

Весьма полезно все свои внутренние борения раскрыть перед братьями и повергнуть к их ногам, «не различая худых от добрых» (165).

Не нужно углубляться в грехи

Святитель Игнатий, подчёркивая важность глубочайшего познания своих грехов, обращает внимание и на то обстоятельство, что не должно детализировать и подробно рассматривать всякий грех. «Не советовал бы я вам, – учит он, – входить в подробное и тонкое разбирательство грехов и греховных качеств ваших. Соберите их все в один сосуд покаяния и ввергните в бездну милосердия Божия. Тонкое разбирательство грехов своих нейдёт человеку, ведущему светскую жизнь: оно будет только ввергать его в уныние, недоумение, смущение. Бог знает наши грехи, и если мы будем постоянно прибегать к Нему в покаянии, то Он постепенно исцелит самую греховность нашу, то есть греховные навыки, качества сердца. Грехи, соделанные словом, делом, сложением помышлений, должно сказать на исповеди отцу духовному, а в тонкое разбирательство духовных качеств, повторяю, не должно светскому человеку пускаться» (352). «Это, – добавляет он, – разумеется не о грехах смертных, покаяние в которых принимается Богом только тогда, когда человек оставит смертный грех» (353). «Предметом рассматривания вашего да будут немощи ваши» (165). Но и здесь Святитель делает весьма существенную оговорку: «Будьте снисходительны к душе вашей в её немощах; излишняя строгость отвлекает от покаяния, приводит в уныние и отчаяние» (169).

Прощение грехов совершается в Таинстве исповеди. Святитель выступает решительным противником воспоминания о тех грехах, которые уже были прощены. «Воспоминание прежних телесных грехов очень вредно и воспрещается святыми Отцами. Тут действуют неверие, недостаток уважения к Таинству Исповеди, фальшивое понятие о добродетели, обманчивое разгорячение и мечтательность» (520). Исповедавший свои грехи и получивший прощение через священнослужителя «обязан не повторять этих грехов» (520). И, более того, стараться вовсе не грешить. «Надо знать, что Бог дал покаяние единственно в помощь немощи нашей, – отнюдь не для потачки греху. Дар Божий не должно употреблять во зло, должно обходиться с ним очень благоговейно, благоразумно, осторожно. «Кто в надежде на покаяние повторяет свои грехопадения, – сказал святой Исаак Сирский, – тот ведёт себя лукаво по отношению к Богу, такового постигает нечаянная смерть» "⁴. Должно со всею тщательностию храниться от впадения вообще во все грехи, великие и малые, как от выражения вражды на Бога» (384–385).

Успеть покаяться

Святитель Игнатий настойчиво призывает «примириться и соединиться с Богом посредством покаяния» прежде, чем постигнет смерть, «чтоб не услышать на суде Его: “Не вем вас: отыдите от Мене, называвшие Меня Господом своим и нарушившие Мои заповедания”» (692). В этом контексте глубокий смысл получают слова Святителя: «Лучше умереть при покаянии и с должным приготовлением молодому, нежели старому без покаяния и без приготовления» (787). Но более безопасно живущему среди мира христианину «сосчитываться ежедневно вечером со своей совестью» (368). А лучше – и вечером, и утром: «Ложась на одр, кайтесь, и вставая, кайтесь; как в цепи звено держится за звено, так в жизни вашей воздыхание да следует за воздыханием. Так проводите дни, месяцы и годы» (165).

«Вся наша жизнь должна состоять из покаяния; ибо мы дотоле вне истины, доколе не вполне во Христе, чего ожидать можем только после смерти. Чем больше погружаемся в покаяние, тем более находим, что нуждаемся в нем. Чем более очищаемся, тем более находим, что мы далеки от Пресвятого и Пречистого. Кто весь очернён, тот не видит на себе ни одного пятна» (586).

По пути непрестанного сокрушения духа, в зрении своих падений, «в плаче о них» – по пути покаяния «прошли все Святые от греха к Богу. Этот путь освещён учением Святого Духа, сияющим из Священного Писания и писаний Отеческих» (459). «Подвиг покаяния никогда не может быть оконченным: он приличествует всегда и всем грешникам и праведникам, хотящим получить спасение. Нет того предела, который бы обозначал совершенное исполнение его, потому что совершенство и самых совершенных есть поистине несовершенно. Почему покаяние не может быть определено ни временем, ни количеством подвигов даже до смерти» (459. Ср.: 164). И потому должно всю земную жизнь проводить «в постоянном покаянии, признавая себя грешным во всех отношениях и веруя, что Милосердный Господь всякого, лишь признавшего греховность свою, приемлет в объятия Своего милосердия, в недро спасения» (353). Надо душу свою «очищать непрестанным покаянием, чтоб в нашем Богозданном храме могли слышаться вещания Духа» (508). Если достигнет кто и «значительной зрелости» – «облекается в одежду покаяния и в ней входит во внутреннюю душевную клеть свою» (300). Даже Святые – «все Святые Православной Церкви в течение всей жизни своей неотступно держались покаяния, держались его и тогда, когда благодать Божия действовала на них явно» (549).

«Укрепи брань!»

Если все Святые «держались покаяния», то тем более оно естественно для всех прочих. И потому нельзя предаваться унынию, малодушию и впадать в растерянность в случае греховного увлечения, поражения грехом. «При побеждениях прибегай к Богу с раскаянием, и простится тебе побеждена твоё: а ты снова за меч, и на сечу: «Укрепи брань!» Упорною, постоянною войною возьми град! Господь пришёл призвать грешников на покаяние, а не праведников!» (302). Противоестественно не согрешение, а безмерная о сем скорбь, доводящая до отчаяния. «Последнее, – утверждает Святитель, – отвергается по учению святых Отцов. Скорбь эту должно растворять надеждою на милосердие Божие; должно вместе печалиться и надеяться; печалиться, потому что мы грехами своими прогневляем Бога, удаляемся от Бога; надеяться – потому, что мы имеем Всесильного Врача для грехов наших, Господа Иисуса Христа, пролившего за нас Кровь Свою» (633). Нет такого человеческого греха, даже если бы он и неоднократно повторялся, чтобы его не могла омыть Кровь Богочеловека. Не бывает исцеления только там, где оно больным отвергается. Чтобы нагляднее представить эти мысли, Святитель приводит беседу некоего инока, не престающего впадать в ненавистный грех, со святым подвижником Сисоем Великим († 429). «Брат спросил преподобного Сисоя Великого: „Отец! Что мне делать? Я пал“. Старец отвечал: „Восстань». Брат сказал ему „Я восстал, и опять пал». – Старец отвечал: „Опять восстань». – Брат сказал: „Доколе же мне будет восставать и падать?» – Сисой Великий отвечал: „Доколе не будешь взят из этой жизни"» (384). Прекрасным библейским примером служит святой апостол Петр. Он трижды нарушил «клятвенное обещание». И что же? Не впал в отчаяние – «он оплакал свои клятвы плачем горьким; впоследствии, уже водимый Духом и разумом Истины, вкусил смерть за Христа – и с каким смирением! Вкусил её не как приносящий дар Богу, но как приемлющий дар неоценённый от руки Божией, как вполне недостойный такого дара» (311).

* * *

Раскрыв «тайну спасения» – покаяние (262), Святитель обращает ко всем нам свой вопрос: «Но как поступаем?» Ответ исполнен величайшей горечи: «Оставляем указанное нам Богом спасительное покаяние и стремимся к упражнению в мнимых добродетелях, потому что они приятны для наших чувств, потом мало-помалу, неприметным образом, заражаемся мнением и, как благодать не спешит осенить, увенчать нас, то мы сами сочиняем в себе сладостные ощущения; сами себя награждаем и утешаемся сами собою!» (262). «Не смешно ли это? Не глупо ли это? Не гордо ли и дерзостно?» – ставит он один за другим вопросы (262). И дальше Святитель, можно сказать, умоляет: «Перестанем шутить с Богом (простите выражение неприличное, которое я не остановился употребить потому, что им в точности изображается наше поведение!), будем жительствовать пред Ним в постоянном покаянии. Время приблизилось, Страшный Суд для нас готовится, на нём будем мы судимы не по мнениям нашим, которыми мы себя льстили, но по Истине. Предупредим страшное бедствие покаянием, отвратим вечный плач – плачем временным. Опомнимся, грешные! Пробил уже единонадесятый час и поприще делания скоро, скоро окончится. Но ещё есть время осудить себя, чтоб не быть осуждённым Богом. Доселе мы себя оправдывали» (262).

Архипастырских призывов к покаянию у Святителя много, как многогранна и его душепопечительность. Их можно свести к следующим:

•      «Нарушил верность Богу впадением в грех, – восстанови эту верность, докажи её борьбою с грехом, свержением с себя чрез победу цепей, тех цепей, которыми оковывает грех своих пленников... Ощутишь нашествие силы греховной, не входи в переговоры с супостатами... Беги в келию твою, падай ниц пред иконами, проси помощи против греха, проси победы над ним» (234).

•      «Враг льстит, чтоб украсть всё время, данное на покаяние. Но мы, уразумев лесть врага, каждый день должны прибегать к покаянию» (696).

•      «Веруйте, с простотой вдайтесь в покаяние» (261).

•      «Что вам сказать в напутствие? То, что и себе повторяю непрестанно! Будем погружаться в покаяние, будем пребывать в нём, будем им очищать ризы наши» (190).

•      «Стремись узреть грех твой и возрыдать о нём: это твое дело. А Бог сделает Своё дело, потому что Он верен, дал обетование и исполнит его. Благодать Его! Дать её – Его дело. Не сочти свои ризы чистыми, достойными духовного брачного чертога, сколько б ты их ни обмывал: Судия твой – Бог» (267).

«Господь, пришедый спасти грешников, да отверзет нам отеческие объятия Свои и да приимет нас, как упоминаемый в Евангелии отец принял сына, расточившего имение его. Успокоение сердца нашего да будет для нас извещением, что Милосердный Отец Небесный принимает покаяние наше» (166).

* * *

Покаянный подвиг и само Таинство Покаяния служат приготовлением к Таинству Святого Причащения.

Господь наш Иисус Христос воплотился и вочеловечился – сошёл с небес ради нас, ради нашего спасения. И после Своего вознесения Он не оставил человечество, но по великому милосердию сходит к нему «Своим Святым Телом и Своей Всесвятой Кровью» (527). Принимая Тело и Кровь Христа Спасителя, верующие становятся, по слову святого Кирилла Иерусалимского, «стелесниками и единокровными Христу», «Христоносцами, потому что Тело и Кровь Христа сообщены их членам» (Тайноводственное IV, §§ 1, 3). Но чтобы стать стелесниками Спасителя, надо к сему серьезно готовиться – употреблять «все усилия, чтобы воздерживаться от грехов» и приступать к Святым Тайнам – к Богочеловеку – с сознанием «своей греховности и немощи» (527). От тех, «которые приступают к Нему без благоговения и без намерения оставить греховную жизнь» Он отвращается. «Такие принимают Святые Таины в осуждение себе» (527). Ввиду такой важности Святого Причащения Святитель считает, что лучше реже принимать Святые Таины, но более достойно, чем часто, но "не рассуждая Тела Господня» (1 Кор. И, 29). «Не то важно, – размышляет он, – чтоб приобщаться часто, но чтоб приготовиться существенно к Причащению и потому пожать обильную пользу» (644). Свои рассуждения он подтверждает примером жития преподобной Марии Египетской († 522). Эта великая подвижница провела много лет в пустыне, не приобщаясь. Вся её долгая жизнь «была приготовлением ко Причащению, которого она удостоилась пред концом жизни» (644).

Сознавать свои немощи должно не только перед принятием Святых Таин, но и после – всегда. «Относительно чувств, которые вы имели пред Причащением и после оного, – пишет Святитель, – скажу вам: всегда надо считать себя недостойным Христа и приступать к Нему, как к Врачу душ и телес наших, в числе прокажённых, слепых, беснующихся, потому что мы таковы по душе» (586). Но тут же он делает существенное добавление, которое направлено к поддержанию готовящегося приступить ко Христу Спасителю: «...должно наблюдать, чтоб сердечное сокрушение не переходило в безнадёжие» (586).

С благоговением приняв Святые Таины, с таким же благоговением их должно и носить в себе. «Чем более сокровище, тем более должно бдеть о хранении его. После приобщения Святых Таин, после усердной молитвы, после всякого особенно полезного для души дела нужно, по опытному наставлению Отцов, особенное наблюдение за собою, ибо тогда особенно разжигается враг против нас завистию и злобою, видя, что земля и пепел восходит на небо, откуда он низвержен. Духовный рай, который, по учению Спасителя, внутри нас, должно возделывать и хранить, как это при самом сотворении заповедано Богом, в лице Адама, всем человекам» (579).

«Ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь иметь живот венный» (Ин. 6,54).

В XIX столетии, по свидетельству святителя Игнатия, быстро и широко распространялись книги, губившие веру и нравственность (Ср. сегодняшние дни). «Вы видите, – пишет он, – какие расходы делаются на напечатание их, с каким усердием одни стараются распространить их, а другие покупают. Как вы думаете, каково это пред взорами Бога? И чего должно ожидать за это на суде Божием?» (604–605). Перед лицом опасности Святитель учит быть осторожными – наблюдать за своим сердцем при свете, который излучают «Священное Писание и писания святых Отцов, а отнюдь не при свете, повреждённом падением, заражённом прелестию или при каком-нибудь другом ложном свете» (371).

Ещё в древности было сказано, что наша душа по природе христианка (пресвитер Тертуллиан, † после 220 г). Подобное находим у Кавказского Архипастыря, когда он говорит, что «душа, где бы она ни была поставлена, если не убита нечувствием, везде ощущает нужду в слове Божием, везде падение гнетёт её, давит. Произношу Слово Божие в беседах личных, пишу его в беседах заочных... От служения Слову раздаётся в душе моей какой-то неизреченно-радостный голос удостоверения в спасении» (308). Лишающие себя слова Божия лишаются «истинной помощи» и предаются «нравственной смерти» (104). Потому-то Святитель радовался, что переводилось Священное Писание на русский язык и приветствовал это благое дело. «Сердечно радуюсь, – пишет он, – что Слово Божие будет в общем употреблении на русском языке. Сего же дня получил я из Петербурга письмо от одного знакомого, который пишет, что высылает мне вновь изданное Евангелие. Слава Богу! Кажется, Дух Святый, сообщив Апостолам в день Пятидесятницы знание языков, со всею ясностию указал волю Божию, состоящую в том, чтоб Слово Божие имелось и провозглашалось на всех языках» (57).

Главное – Евангелие

Полезнейшим чтением для всех – иноков и мирян – считает Святитель Новый Завет, особенно святое Евангелие (447). Всесвятая книга Евангелие, «заключающая в себе слова, произнесённые к человекам Самим воплотившимся Богом – всегда присутствует на святом престоле, живо изображая Самого Христа» (446). Сердце человека только тогда обретает мир и наслаждается им, когда в нём действуют евангельские заповеди. Когда же в него вселяется «другая правда» – покой улетает. «Великая и всесвятая книга – Евангелие! В нём изображён новый, богоподобный человек; а какие должны быть свойства нового человека – это являют Христовы заповеди. В них Христос открыл нам Свои свойства, Свой образ мыслей и действий. Вглядываясь в Евангелие, смотрясь в это зеркало на себя, мы можем мало-помалу узнавать наши недостатки, мало-помалу выбрасывать из себя понятия и свойства ветхости нашей, заменять их мыслями и свойствами евангельскими, Христовыми. В этом состоит задача, урок, который должен разрешить, выполнить христианин во время земной жизни своей. Надо изобразить на душе портрет Христов, сообщить ей сходство с её первообразом» (430). Чтение святого Евангелия помогает сличить нашу жизнь со святейшими его заповедями, понуждает нас исполнять их, возбуждает покаянное чувство и спасительный плач (431). Неслучайно поэтому у многих святых Отцов святое Евангелие и Псалтирь были их единственными книгами. «Христос, – сказал один из них, – сокрыт во Евангелии, желающий найти Христа, может найти Его во Евангелии. Христос есть Божия Сила и Божия Премудрость» (516). Возвышеннейшие духовные наставления содержатся и в книге Псалтирь. «В ней глубоко и подробно описан внутренний подвиг воина Христова... Дух Божий, заповедуя устами Давида совершенную ненависть к невидимым врагам душевным, научающий нас прибегать молитвою к Богу о сокрушении и истреблении их, в то же время требует от нас любви ко врагам нашим – человекам, требует прощения нанесённых нам обид от наших ближних» (298).

Чтение должно быть благоговейным

При чтении Священного Писания должно соблюдать определённые правила. Прежде всего, необходимо иметь благоговение к нему. «Имейте благоговение к Священному Писанию, благоговение, должное для истинного сына истинной Церкви» (447). Некоторые места в нём нельзя понимать буквально. Так, в книге Псалтирь «часто употреблены прообразовательные тени и иносказания, дающие книге таинственность и темноту – (не без причины на ней завеса!). Не надо принимать её буквально: буквальное разумение Писания убивает душу. Необходимо разумение духовное: оно оживотворяет, поставляет на стези правые, святые» (298). А при чтении таинственной книги «Откровение святого апостола Иоанна Богослова» следует воздерживаться от объяснения её и довольствоваться лишь действием её на душу – приведением к страху Божию (534). «Знай, – предостерегает Святитель, – Божественное Писание, неправильно понимаемое и толкуемое, может погубить душу. Так сказал святой апостол Пётр о Посланиях святого апостола Павла, распространив это замечание и на прочие книги Священного Писания (2Петр. 3, 16), что особенно должно отнести к Ветхому Завету, исполненному прообразований, теней, а потому и священной мрачности. Осторожно обходись с мечом обоюдоострым – Писанием» (299). Во всех случаях надо руководствоваться толкованием святой Церкви, проявляя со своей стороны смирение (428). «Также никак не позволяйте себе читать поверхностно и бегло Евангелие и прочие священные книги: читайте их неспешно и со вниманием. При чтении наблюдайте умеренность. Умеренность поддерживает постоянную охоту к чтению, а пресыщение чтением производит отвращение от него» (526). Пресыщенный чтением ум уподобляется желудку, «который, пресытившись, отвращается и от лучшей пищи» (685).

Соблюдая умеренность, Священные книги надо читать и читать ежедневно. «Если мы не будем внимать Слову Божию, то легко можем обмануться, счесть землю вечным жилищем и употребить единственно для земли все силы души и тела, потом внезапно и неожиданно предстать в вечность по призыву Всесильного Бога, между тем, как занятые исключительно временным, мы ничего не сделали для вечности, т.е. вечности блаженной» (567).

Итак, «занимайтесь чтением Нового Завета... Из Писания и живой веры изучите Христа и христианство. Прежде, нежели придёт грозный час, в который вы должны будете предстать на суд пред Богом, стяжите оправдания, даруемые Богом туне всем человекам – при посредстве христианства» (396).

«Образ мыслей Евангельских» есть и образ мыслей святоотеческих (224). И тот, кто занимается вечностью, «как должно», читает не только Священное Писание, но и творения святых Отцов Церкви, помогающие правильно разуметь Слово Божие (375). «Вы спрашиваете, – пишет Святитель, – почему необходимо чтение святых Отцов? Не довольно ли Словом Божиим руководствоваться, одним Священным Писанием, – чистым Словом Божиим, в котором нет примеси слова человеческого? Отвечаю: непременно нужно при чтении Писания – чтение святых Отцов Восточной Церкви. Вот что говорит святой апостол Петр о Священном Писании: ... Всяко пророчество книжное по своему сказанию не бывает (русский перевод: никакого пророчества в писании нельзя разрешить самому собою). Ни бо волею бысть когда человеком пророчество, но от Святаго Духа просвещаеми глаголаша святии Божии человецы (2 Петр, 1, 20–21). Как же вы хотите произвольно понимать духовное слово, которое и произнесено не произвольно, а по внушению Духа, и само запрещает произвольное толкование себя. Дух произнёс Священное Писание, и только Дух может истолковать его. Вдохновенные Богом мужи – святые Отцы – истолковали его. Поэтому всякому, желающему стяжать истинное познание Священного Писания, необходимо чтение святых Отцов. Если вы ограничитесь чтением одного Священного Писания, то по необходимости должны понимать и объяснять его произвольно. По той же необходимости невозможно вам будет избегнуть заблуждений; потому что душевен же человек не приемлет яже Духа Божия... и не может разумети, потому что о сем надобно судить духовно. ...Божия никтоже весть, точию Дух Божий (Кор. 2, 14, 11)» (444–445). Сам о себе Святитель свидетельствует, что он, стараясь вникнуть в учение Священного Писания, принимает его в том содержании, какое представляют ему святые Отцы, святая Церковь, и решительно отвергает иной смысл. «И бесы толкуют Писание на погибель и прельщение внимающим им! Авось при свете, при истинном свете, который издают из себя Евангелие и святая Церковь, сколько-нибудь увижу себя, увижу тьму мою, увижу слепоту мою!» (371). «Не живые человеки были моими наставниками, – говорит он, – ими были почившие телом, живые духом святые Отцы. В их писаниях нашёл я Евангелие, осуществленное исполнение; они удовлетворили душу мою» (472).

Святая Вселенская Церковь «всегда питала особенное уважение к отеческим Писаниям, этими Писаниями сохранилось единение церковное, для которого необходимо всеми принятое, истинное, благодатное изъяснение Писания. Вселенские Соборы всегда начинались с чтения тех отеческих Писаний, в которых с особенною подробностию излагались догмат или предание, рассмотрение которых составляло предмет совещаний собора. И опираясь на отеческие Писания, собор обличал ересь, произносил православное учение и исповедание. Точно также и в частной жизни святые подвижники первоначально воспитывались отеческими Писаниями, только тогда они переходили к чтению преимущественно Священного Писания, когда уже достигали особенного духовного преуспеяния. «Глубоко море Писания, – сказал святой Иоанн Лествичник, – и не безбедственно носится по нему ум безмолвника: опасно плавать в одежде и касаться богословия страстному»⁵. Эта опасность, это бедствие, очевидно, заключается в произвольном толковании, в ложном понятии Писания, отчего многие иноки впали в гибельное заблуждение» (445).

Чтение творений святых Отцов всегда полезно и особенно необходимо тогда, когда христианское общество обуревается «разными нечестивыми учениями» (605). Святые Отцы верно выразили учение – «оно учение Святого Духа» (421). Написанные ими книги «суть в наше – время единственная стезя, по которой можно добраться к истинному свету – Христу» (657). Следовать их учению – значит стать на единственно правильный – «непогрешительный путь ко спасению... при решительном уклонении от всякого учения постороннего, от самых своих разумений, доколе разум не исцелится от недуга своего и не сделается из плотского и душевного – духовным» (437). Исходя из подобных мыслей, Святитель советует «заниматься по отношению к религии единственным чтением: святых Отцов, стяжавших очищение и просвещение по подобию Апостолов, потом уже написавших свои книги, из которых светит чистая Истина и которые читателям сообщают вдохновения Святого Духа» (558). «Прибегай больше к чтению святых Отцов; пусть они руководствуют вас, напоминают вам о добродетели, наставляют на путь Божий» (369. См. также: 333, 299...).

Храни свою душу

Напитывая себя «исключительно чтением» творений святых Отцов Церкви Восточной, Святитель напоминает, что эти же святые Отцы советуют тщательно хранить себя от увлечения книгами, написанными вне спасительной ограды истинной Церкви и потому содержащими лжеучения. «Прими „моё» – велит Святитель. – Не читай никаких инославных сочинителей: у них Дух Святой заменён кровию необузданною, пламенною; они могут завлечь в пропасть – и завлекают туда многих. Духа Святого нет у них; у них свой дух, – мрачный, льстивый дух ереси тёмной и гордой» (286). И ещё более решительно: «Займитесь чтением... святых Отцов Православной Церкви (отнюдь не Терезы, не Францисков и прочих западных сумасшедших, которых их еретическая Церковь выдаёт за святых); изучите в святых Отцах Православной Церкви, как правильно понимать Писание, какое жительство, какие мысли и чувствования приличествуют христианину» (396). «Переводов с немецкого и французского отнюдь не надо читать, от них можно заразить сердце неисцельною язвою» (623). Сопоставляя святых Отцов Восточной Церкви с мыслителями Запада, Святитель заявляет: «Чтение писателей нашей Церкви сообщает положительное познание отношений человека к Богу, Творцу и Искупителю, и научает приближаться к Нему покаянием, а не льстить себя сладостными чувствованиями мнимой духовной любви, к чему привлекают сумасбродные Фомы Кемпийские, Франсуа де Саль и тому подобные лжеучители» (642).

Придавая большое значение чтению святоотеческих творений, Святитель заботился о том, чтобы они были доступны верующим. Поэтому он то благодарил издателей за публикацию сочинений святых Отцов (тружеников Оптиной пустыни, – 81–82), то высказывался с одобрением более удачных переводов (книг преподобного Варсонофия Великого и аввы Дорофея), – считая, что за этот общеполезный труд Господь спасет трудящихся (101), – сам занимался переводами (с латинского языка книг святого Исайи отшельника Скитского, преподобного Кассиана Римлянина. – 93–94), восхвалял даже переписывание творений. «Переписывание книг святых, – говорит он, – было рукоделием многих преподобных Отцов, между прочим нашего преподобного Нила Сорского. Таким образом, оно есть делание засвидетельствованное, как делание Угодников Божиих, и не может не быть соединено с обильною пользою» (173). Главное, чтобы библиотека святоотеческих творений «не лежала под спудом, но давала лихву богоприятную, обращаясь между людьми способными заниматься ею» (83). Это сокровище надо распространять, а не приковывать «его к какому-либо месту, в коем оно очень легко может попасть под спуд – в шкаф, и сделаться там пищею моли, мышей, без всякой пользы для людей» (83). Душеполезные книги, исполненные духовности, должны быть известны «дражайшему братству» (84), быть в постоянном обороте (83).

Святитель скорбит, что есть немало людей, одержимых «плотским мудрованием», которые препятствуют распространению святоотеческого учения. Причину их нетерпимости он видит в том, что эти люди, раболепствуя отверженным духам, чужды направлению святых Отцов, «не знают его, не изучали его, нисколько не занялись им» (115, 604).

Что нужно читать

Ценно, что святой Игнатий не только рассуждает о великой пользе чтения святоотеческих творений, но и указывает, какие из них в первую очередь надо читать⁶.

Прежде всего, Святитель даёт богомудрый совет читать духовные книги соответственно своему положению. «Старайтесь, – учит он, – читать книги святых Отцов, соответствующие вашему образу жизни, чтоб вам можно было не только любоваться и наслаждаться чтением отеческих писаний, но чтоб можно было прилагать их к самому делу. Христианин, живущий посреди мира, должен читать сочинения великих Святителей, писавших для народа, научающих мирским добродетелям христианским, идущим для тех, которые проводят жизнь среди занятий вещественных. Другое чтение для иноков общежительных: они должны читать святых Отцов, написавших наставления для этого рода жизни. И ещё другое чтение для безмолвников и отшельников!» (427). Тому, кто живёт среди мира, не следует читать то, что было написано специально для иноков. «Какая польза от чтения тех добродетелей, которых нельзя исполнить самим делом? – вопрошает Святитель и отвечает: – Пользы никакой не может быть, а может быть вред, состоящий в том, что в человеке возбудится мечтательность духовного состояния, ему никак не идущего. Эта мечтательность будет временем лестно услаждать воображением высоких добродетелей, временем наводить на душу уныние и отчаяние, когда мы увидим, что не можем исполнить этих добродетелей; всегда и постоянно отвлекать нас от добрых дел, прямо нам идущих, таким образом соделывать жизнь нашу пустою, бесплодною. Христианину, которого жребий – проводить и окончить жизнь среди мира, должно читать святых Отцов, писавших вообще для всех христиан» (375–376). Также надо выбирать для чтения творения тех святых Отцов, Богодухновенность которых бесспорна, «переводов же с новейших языков крайне охраняться: они едва ли не все написаны духом лестным» (206).

С чего можно начинать? «Советую вам, – учит Святитель, – сперва прочитать книгу Великого Варсонофия и, если заблагорассудите – списать её. По вашему состоянию книга эта будет полезнее, нежели Исаака Сирина, которою, Бог даст, займётесь в своё время» (157. См. и: 168). Превосходным руководством «для воспитания молодых людей» и для «рассматривания себя» служат творения преподобного аввы Дорофея († 620) (696). Весьма полезны сочинения святого Иоанна Златоуста – вселенского учителя, «который необыкновенною чистотою, ясностию, силою христианского учения возносит читателя превыше всего земного; на высоте заоблачной витает этот духовный орёл и оттуда показывает землю питомцу своему» (357). Рекомендует святитель Игнатий творения святого Марка Подвижника (IV в.), доставляющие «духовное утешение в скорбях», преподобных Исихия, Филофея и Феолипта, учащих молитве (см. Добротолюбие) (149). «Не утомляй себя напрасным исканием наставников, – советует святитель Игнатий. – Наше время, богатое лжеучителями, крайне скудно в наставниках духовных. Их заменяют писания Отеческие. Таковы: Лествица, сочинения Ефрема Сирского, Патерик Скитский, Добротолюбие и другие» (334).

Для отшельников более свойственно читать преподобного Исаака Сирина (VI в.) и «Цветник». Причём творения преподобного Исаака рекомендуются в переводе преподобного Паисия Величковского – «его никакой другой перевод заменить не может» (175).

Творения русских Отцов

Не преминул Святитель обратить внимание и на творения святых Отцов Русской Православной Церкви, назвав их обильным духовным поприщем, «на котором до насыщения и тучности могут питаться и словесные овцы Христовы!» (376). Святитель Игнатий неоднократно рекомендует всем читать Четьи-Минеи, сочинения святителя Димитрия Ростовского (†1752), творения святителя Тихона Воронежского († 1783), толкования на Воскресные Евангелия Никифора, архиепископа Астраханского – «писателя очень основательного и с помазанием» (652), особенно письма Задонского затворника Георгия († 1836). «Последняя книжка, – говорит святитель Игнатий, – драгоценна» (623). Она «может быть очень полезною. Она одного духа и направления с сочинениями Святителя Тихона Воронежского. Позволяю себе сказать, что она одного духа и с моими грешными писаниями, которые можно читать все, потому что в них объяснено, что идёт для новоначального и что идёт для преуспевшего» (526–527).

Из своих творений Святитель в целом ряде писем называет как более полезное «Аскетические Опыты» (см.: 540–541, 546, 573, 575, 576, 606–607, 731, 732, 758, 761, 762–763...). «Эта книга, – говорит о своём труде Святитель, – в собственном смысле принадлежит не мне: она вся заимствована из святых Отцов Православной Церкви. Мой труд состоит в том, что в течение всей жизни моей я занимался изучением Отеческих Писаний и сделал из них такое извлечение, какое возможно сделать только по долговременном изучении сих исканий. Учение, принадлежащее святым Отцам, должно принести существенную пользу современным христианам, желающим проводить жизнь благочестивую и богоугодную, но не имеющим возможности основательно и подробно изучить Отеческие Писания. То, что говорю, доказано опытом: многие, читавшие в рукописи наставления о покаянии, молитве, о кратковременности земной жизни, находящиеся в книге моей, почувствовали на себе сильное действие чтения, способствовавшего их духовному преуспеянию. Так и должно быть! «Аскетические Опыты» – книга практическая. Она – единственная потому, что со времени введения в России образования никто ещё не писывал в этом роде» (540–541). Это действительно сборник святоотеческих учений «о главных добродетелях христианских» (541), «о правильной молитве», о духовном подвиге (546).

«Писания мои мне не принадлежат, – исповедует Святитель, – они принадлежат Отцам Православной Церкви» (545). «Аскетические Опыты» – это Божий дар православным христианам (576). Себя же Святитель считает в этом труде «только орудием милости Божией к современным православным христианам, крайне нуждающимся в ясном изложении душевного христианского подвига, решающего вечную участь каждого христианина. Очень легко вдаться в неправильный подвиг, а посредством его вполне отчуждиться от Бога» (573). Чтобы не случилось последнего, Святитель в «Аскетических Опытах» даёт доступные практические наставления всем – инокам и мирянам, «которые желают быть христианами на самом деле» (731); «даёт то, что приобретено им самим ценою жизни» (731). Книга, по его слову, «крайне полезна», «крайне нужна» (732). «Надо каяться, молиться и охраняться от прелести, – учит он, – потому что в настоящее время большая часть желающих благочестно жить и мнящих о себе, что они живут благочестно, разгорячены вещественным разгорячением и находятся в большем или меньшем самообольщении» (732). Книга помогает избавиться от самообольщения и доставляет существенно необходимое – «учение о молитве и прочих, содействующих молитве, христианских добродетелях» (763). И, что также весьма важно, книга, будучи сугубо чисто духовной, должна быть полезной и Отечеству: она «производит сильное впечатление на многих, впечатление, совершенно отдельное от впечатления, производимого современными духовными сочинениями. Она становит внимательного читателя в разряд истинных православных христиан и даёт ему решительное, одностороннее, спасительное направление. От развития идей Православия и от твёрдости в Православии зависит энергия народа нашего, самостоятельность его духа» (761). Это книга великого опытного подвижника, или, как он сам говорит: «Книга мученика! Мученика за грехи свои и от грехов своих, но мученика. Книга легка по духу, но мысли и чувствования в ней глубокие и высокие» (758). Снова сопоставляя изложенное в ней со святоотеческими творениями, Святитель видит: „Опыты» преподают самое новоначальное духовное делание в разнообразной литературной форме, облегчающей чтение и заинтересовывающей к нему, что для настоящего христианского поколения крайне нужно и полезно. Отцы, по возвышенности своей, несмотря на простоту слога, мало понятны для этого поколения, в котором христианство до крайности слабо» (758). «Из Бежецка пишут: „Опыты» приняты с великою любо-вию, эта книга заменяет „Добротолюбие» для нас, будучи гораздо понятнее, чем „Добротолюбие» и содержа всё, о чём говорится в „Добротолюбии». Такой взгляд очень верен, и на нём я основываю своё мнение, что книга водворится. Её будут читать и перечитывать для питания, поверки и поддержки своего подвижничества» (778).

Характеристику творению святителя Игнатия «Слово о смерти» дал современник Святителя, один из подвижников Сергиевой пустыни, в своём обращении к нему: «Это не вы писали: это Бог дал вам написать». На это обращение сам Святитель ответил: «Очень верно!» (575).

Православие ведёт к покаянию

В наставлениях святых Отцов Восточной Церкви Святитель видит раскрытие внутреннего духовного подвига христианина, ведущего его к осознанию своей греховности, «к покаянию и плачу о себе», в то время как западные писатели ведут «к наслаждению и довольству собою» (607). Изречения первых – «бесценные перлы! Спускается в глубокое море водолаз, чтоб достать дорогую жемчужину: и святые Отцы удалялись в глубокие пустыни, там глубоко вникали в себя, находили различные бесценные духовные перлы: христоподражательное смирение, младенческую простоту и незлобие, ангелоподобное бесстрастие, рассуждение и мудрость духовные, – словом сказать, находили Евангелие» (421–422). И не надо смущаться, если в их выражениях кто-либо находит «недостатки в литературном отношении. Что до того? Часто смиренные пустынники, выходя из пустынь своих, лишь прикрытые рубищем, словом скудным и нескладным возвещали христианскому миру святую и спасительную Истину; напротив того, сколько видим книг, убранных звучными словами, в стройном систематическом порядке, – а они заключают в себе яд, убивающий души!» (250). Книги подвижников не готовились для выставки на премию и не могут готовиться для её получения, ибо они имеют достоинство не плотское, а духовное – они создавались «благодатью, не имея благоустройства человеческого слова. Слово же благодатное не может быть познано плотским человеком, который зрит только на внешность слова, и если сие внешнее слово не имеет внешнего устройства, то он всему ругается: юродство бо ему есть» (84).

* * *

•     «Настанет нужда, – пророчески говорит святитель Игнатий, -чтобы деятельное учение Отцов, нравственное предание Церкви, почти совершенно забытое, было напомянуто» (750). Эта нужда настала! Пришло время напомнить о святых Отцах, ибо именно они «непрестанно напоминают нам Бога, Его благодеяния, наше назначение, будущность вечно блаженную и вечно несчастную, обличают коварство мира, его козни, показывают средства, как избежать этих козней и войти в пристанище спасения» (349).

•     Познав и признав эту правду умом и сердцем, «исповедуйте ее устами, дайте обет Богу, что вы будете руководствоваться учением святых Отцов, уклоняясь от всякого учения, не засвидетельствованного Святым Духом, не принятого святою Восточною Церковью. Исповедав правду Божию устами, исповедуйте и делами, дав обет, исполняйте его. Не устрашитесь этого обета! Его обязан дать каждый православный сын Церкви, должен его потребовать у каждого сына Православной Церкви его духовный отец при совершении таинства исповеди» (437).

•     «Имейте должную доверенность и благоговение к писаниям отеческим (447).

•     «Читайте святых учителей церковных» (447).

•     «Умоляю вас, держитесь этого учения! Оно будет руководить вас к блаженной вечности» (421).

Святитель Игнатий отрицательно относится к переложениям Священного Текста теми светскими писателями, которые водятся «мудрованием и духом мира» (324). Такие писатели, как правило, впадают во «мнение» и святое, духовное переделывают в мирское, чувственное. Душа не может найти в них удовлетворение. «Как прекрасен стих в “Аббадоне” Жуковского! И как натянуто чувство! Очевидно: в душе писателя не было ни правильного понимания описываемого предмета, ни истинного сочувствия ему. По причине неимения истины он... написал ложную мечту» (120). Не нравится Святителю и ода «Бог». «Ода, – утверждает он, – написана от движения крови, – и мёртвые занимаются украшением мертвецов своих!.. По мне уже лучше прочитать, с целью литературного, „Вадима», „Кавказского пленника», „Переход через Рейн», там светские поэты говорят о своём, – и в своём роде, прекрасно... Благовестие же Бога да оставят эти мертвецы! Оно не их дело! Не знают они – какое преступление: переоблачать духовное, искажать его, давая ему смысл вещественный!» (325).

Восторгается Святитель лишь методом труда Пушкина – его строгим отношением к своим сочинениям: заменой неподходящих слов, беспощадным удалением излишнего, натянутого, неестественного. От такой «выработки его сочинения получали необыкновенную чистоту слова и ясность смысла. Как они читаются легко! В них нет слова лишнего!.. „Как Ваши сочинения легко читаются!» – сказал Пушкину его знакомый. „От того, – отвечал Пушкин, – что пишутся и вырабатываются с великим трудом"» (120). Ценно здесь добавление Святителя: «Смею сказать, что и я стараюсь держаться этого правила» (120).

Вывод об отношении Святителя к подобного рода деяниям светских писателей можно сделать его же словами: «О духовных предметах надо писать из „знания», содействуемого „духовным действием», т.е. действием Духа. Вот! Этого-то хочется мне дождаться» (325).

Как часто в своей земной жизни мы забываем благодарить Бога за Его безграничные милости к нам. Бог есть любовь, а любовь не знает зла. И, тем не менее, мы это забываем. Не помним также и благодеяний со стороны наших ближних. А ещё хуже, когда мы принимаем их как должное по отношению к нам, и уже совсем плохо, если мы вместо благодарности кичимся, превозносимся, воздаём за добро злом.

Чтобы вызвать в нас христианское чувство благодарности, Святитель показывает её красоту.

По суждению Святителя, благодарение Богу отгоняет худые помыслы. От таких помыслов никакой пользы не бывает: они не только не избавляют от расстройства, но, наоборот, вносят яд в тело и душу. Благодарение же постепенно успокоит сердце, утешит, а потом «принесёт и небесное радование – залог, предвкушение радости вечной. Будете благодарить – венчик примеряете... .„Благодарение» из простеньких и немногих слов, а дела делает больше, нежели сделают его тысячи умнейших книг. „Благодарение» – оружие, завещанное христианам Духом Святым чрез Апостола. „Благодарение» – Апостольское, Божие учение и предание, благодарение Богу совершает чудеса и знамения! И зрятся эти знамения не очами телесными, – несравненно превосходнейшими их очами душевными – и в душевной клети... Благодарение – сильно Богом всесильным, Которому оно приносится! Благодарение – сильно верою, которая одна, решительно одна, способна восприять и объять неограниченную силу Божию» (193–194). Именно от благодарения, от славословия «рождается живая вера», от живой же веры рождается «тихое, но могущественное терпение о Христе» (505), а от терпения – «надежда спасения» (791).

За что благодарить

Благодарить надо за всё: за труд и покой (53), за добрую память, вливающую в сердце «чувство сладости райской» (48), за милостивое участие кого-либо в судьбах нашей жизни (50), за «любовь, ласки, гостеприимство...» (89). Постигнут нас искушения – надо видеть в них Промысл Божий и потому благодарить Бога. «Горе егда вам рекут добре все человецы – это опасно; а потерпеть маленькое поношение весьма спасительно. И потому стараемся предаваться воле Божией с благодарением, а погрешности свои при Всевышней помощи усердствуем по силе исправить» (93). Необходимо благодарить и за немощи наши, которые подчас одолевают нас. «Некоторый преподобный Отец сказал: „За всё слава Богу, – за самые немощи наши, потому что лучше быть грешником и видеть себя таковым, нежели быть по наружности праведником и почитать себя таковым». Эти слова святого Отца крайне утешительны для нас, немощных и грешных, для нашего времени и племени, могущего похвалиться только немощами своими. Они не подают повода грешить произвольно, но утешают таких, которые при некотором внимании к себе ощущают, что души их находятся в невольном плену у греха» (171). Святое Евангелие учит нас благодарить Бога также за все постигающие нас скорби, ибо ничего не бывает без воли Божией. «Тот, кому послана будет болезнь, должен проводить время в благодарении Богу, в славословии Бога. Благодарением душа содержится в терпении и мире и таким образом усугубляет мзду свою на небеси» (578). «С одра болезни приносите благодарение Богу, как приносил его с кучи гноя покрытый смрадными струпами Иов. Благодарением притупляется лютость болезни. Благодарением приносится болящему духовное утешение! Наставленное и услаждённое благодарением сердце обновляется силою живой веры» (432).

Принуждать себя к благодарности

К чувству благодарения иногда приходится принуждать себя – само по себе это духовное чувство может и не прийти. «Если сердце ваше не имеет благодарения, – учит Святитель, – то принуждайте себя к благодарению; вместе с ним внидет в душу успокоение. Не подражайте тем, которые, находясь ради Бога и ради надежды наследовать землю обетованную в пустыне, пожелали возвратиться в Египет, и за это отвергнуты Богом» (209).

Святитель предлагает для стяжания и пребывания в благодарении особый духовный рецепт: «Уединяясь, произносите неспешно, вслух самому себе, заключая ум в слова (так советует святой Иоанн Лествичник), следующее: „Слава Тебе, Боже наш, за посланную скорбь; достойное по делам моим приемлю: помяни мя во Царствии Твоем». Так как сущность этого упражнения заключается в сосредоточенном внимании, то телу надо давать спокойное положение... Лучшее положение – лежащего на одре... С тою же целию удобнейшего внимания повелевается заключить ум в слова молитвы, должно произносить молитву крайне неспешно. Сказав молитву однажды, несколько отдохните. Потом опять скажите и опять отдохните. Продолжайте так молиться минут 5 или 10, доколе не ощутите вашу душу успокоенною и утешенною. Вы увидите: после трёх сказанных таким образом молитв, начнёте чувствовать, что успокоение входит в вашу душу и уничтожает терзавшее её смущение и недоумение. Причина этому ясна: благодать и сила Божия заключается в славословии Бога, а не в красноречии и многословии. Славословие же и благодарение суть делания, преподанные нам Самим Богом» (528–529). И иную молитву благодарения преподает Святитель: «Благодарю Тебя, Господи, Боже мой, за все, что Ты благоволил послать мне для очищения грехов моих. Буди воля Твоя» (578).

Благодарить Бога подобает ежедневно. «Положите себе за правило, – советует Святитель, – ежедневно благодарить Господа за вашу чашу, т.е. за недуги, за все скорби ваши, за жребий дщерей ваших...» (193). И более того, в течение дня почаще славословить Бога и благодарить. От сего в душу мало-помалу войдёт «спокойствие и утешение, которые будут... залогом вечного утешения» (579).

• «Возблагодарим же Бога, – взывает Святитель, – избравшего нас в служение Себе, несмотря на то, что мы отребие мир», и мир Божий прольётся в наше сердце (209).

Чем больше мы углубляемся в Священное Писание и святоотеческие творения, чем больше духовно возрастаем, тем больше убеждаемся, «что приблизиться к Богу невозможно иначе, как простотою, в которой и вера, и чистота совести, и образ мыслей, созданный заповедями Вышнего» (502). Потому-то Святитель и заявляет, что ему очень нравится простота. «Натяжная святость, – говорит он, – как-то мне не по вкусу» (130). «Спаситель мира повелел тем, которые хотят войти в Царство Небесное, быть, как дети, простыми, незлобивыми, верующими, научающими, скоро раскаивающимися в проступках» (360). Дети подсознательно, а, вернее, в силу того, что человек есть образ Божий, а у детей он ещё не омрачен личными грехами после духовного рождения в Таинстве святого Крещения, за краткие младенческие дни своей жизни избегают всего того, «что лишает блаженной вечности, успевают исполнить всё, что доставляет блаженную вечность: омываются от прародительского греха и сочетаваются Христу Крещением, соединяются с Ним воедино приобщением Его Телу и Крови и соединённому с ними Божеству Его» (462). Казалось бы, что потом – с возрастом, с приобретением опыта, со зрелостью, человек должен был бы совершенствоваться – это нормально и это заповедано ему волей Божией. Но что происходит на деле? «Мы, – рассуждает Святитель, – теряем и те достоинства, которые имели, быв младенцами. Наше душевное состояние делается столько неправильным, ложным, сочинённым, что Евангелие, призывая нас к исправлению, называет это исправление обращением, как бы из язычества или магометанства. Оно повелевает нам обратиться и прийти в то состояние, в котором были детьми. Аминь глаголю вам, свидетельствует оно: аще не обратитеся и будете яко дети, не внидите в Царствие Небесное» (463). Последуйте этому велению Спасителя – «в своё время ощутите блаженное обновление, укрепление души вашей. Оно будет совершаться постепенно, неприметно... Внезапно человек увидит себя изменённым, – и прославит Всеблагого, Всемогущего Бога» (360).

Рождает христианскую простоту вера в Господа нашего Иисуса Христа. «Верующий идёт путём жизни, надеясь на Промыслителя своего, как говорит Писание: “Ходяй просто, ходит надеяся”. Неверующий не видит Промысла, думает, что судьба его зависит от ухищрения разума его, всё благо полагает в земном; стремясь к нему, лукавствует словом и делом» (502).

Условием для поддержания и возрастания христианской простоты служит «последование закону Божию. Добродетельный и благонамеренный не нуждается представляться таковым; напротив того, кто любит грех, чья воля в грехе, тому нужна личина» (502). Боголюбезная простота не требует, чтобы мы сравнивали себя с кем-либо из ближних, а требует, ни на кого невзирая, жить просто – «для Бога и своего в Нём спасения. При такой простоте все ближние нам начнут казаться лучше нас; а это и нужно, – в этом смирение, это ведёт в любовь к ближним. Святые Отцы сказали, что смирение – сердечное чувство, заводящееся неприметно в душе от делания заповедей Христовых» (643–644). Именно живущие в святой простоте «способны преуспевать духовно, как говорит Писание: в душу злохудожну не внидет Премудрость. Простосердечные подвергаются страданиям, но не без причин. Небесный Вертоградарь отребляет лозы Свои: Он видит способность их к плодоносию. Ветвь бесплодная не привлекает к себе Его внимания и забот до тех пор, как придёт время её отрезать и выкинуть из виноградника; тогда подбирают её нищие земли для топлива своего. Под именем нищих разумею здесь лишённых всякого блага бесов, заботящихся, чтоб их вечная пещь горела жарче» (502).

Как возрастает простота

Где нет христианской простоты, там нет и христианской жизни – истинного христианского чувства. «Роюсь в сердце моём, – свидетельствует Святитель и учит, – хотелось бы усмотреть в нём всё, что скрывается в нём сложного и лукавого, чтоб выкинуть это сложное и быть только добрым. В простоте нет взора лукавого, взора подозрительного, взора, осуждающего ближних! Из простоты глядит чистая добродетель! Из простоты глядит беспримесная любовь. Простота образуется в сердце человеческом учением Евангелия. Отчего она исполнена такой высокой мудрости. Найдёшь примеры и святой простоты, и высокой мудрости в деяниях и наставлениях» (654).

Как бы обобщая свои душепопечительные суждения, Святитель взывает: «Веди себя просто, без принуждения и восторженности, оставляй поступки, резко бросающиеся в глаза, выходящие из обыкновенного круга действий – это вполне достаточная жертва для ближних» (626).

Просто, ясно, доступно, необходимо!

«Бог является простоте», но Он также является и смирению, посему служение Ему невозможно соединить «со служением славе человеческой» (77). Для Бога несравненно приятнее «младенческое лепетание» умалившегося от видения своих немощей, чем «красноречивое витийство» напыщенного самомнения (154). «Для меня, – исповедует Святитель, – предовольно, если я познаю, что я грешник. Довольно мне будет этого знания! Оно, прикасаясь – как жезл Моисеев к камню – к моему ожесточённому сердцу, будет изводить живую струю слёз. Плач мой пред Господом моим предпочитаю всей земной мудрости» (154).

В чём же состоит смирение? Как его можно представить, описать? Как приобрести? Каковы плоды его и необходимо ли оно? Эти и подобные им вопросы волновали духовных чад Святителя, почему он и понуждался отвечать на них.

Смирение – это не безволие перед греховной властью. Здесь оно выступает как великая сила – непобедимая. Оно безволие, но только перед волей Божией. Один святой Отец Церкви сказал так: «Смирение есть полная преданность Богу при полном недоверии к себе» (697). Это безраздельная вера в Бога, в Его Промысл (829). Смирение умеет «претерпевать выговоры и оплевания» (328), спокойно, безмолвно, переносить всевозможные укоры. «Если кто укорит тебя за что, тобой сделанное или не сделанное, – наставляет Святитель, – а ты промолчишь, то уподобляешься Иисусу; если будешь отвечать, возражая: “Что я сделал?” то ты уже не подобен Ему; если же воздашь равным за равное, – то совершенно не подобен... Смирение не имеет даже языка сказать о ком, что он нерадив, или презорлив; не имеет глаз для зрения чужих погрешностей; не имеет ушей для слышания того, что не может принести пользы душе; наконец, оно не имеет никаких забот, кроме забот о грехах своих. Оному свойственно со всеми сохранять мир, не по причине дружбы, но ради заповеди Божией» (490). Смиренный держится «за обвинение себя, как упавший в воду держится за кинутую к нему веревку» (328). Некий инок Нитрийской пустыни свидетельствовал: «Нужнейшее душевное делание инока – непрестанно обвинять себя» (330). Смиренный не позволяет себе «ожидания благодати: это – состояние и учение находящихся в самообольщении, отпавших от Истины» (267). Святое смирение требует «признать себя хуже всех... Апостол не просто сказал, что он – первый из грешников, а был убеждён в этом» (285). Смирение там, где признают себя достойными того положения, в котором находятся, и недостойными лучшего, высшего, «даже в духовном отношении»; где покорно предают «себя воле Божией» (666). «Надо сказать самому себе: я недостоин лучшего положения, в сравнении с тем, в котором нахожусь; а в то положение, в котором нахожусь, поставил меня Бог по великой Своей премудрости и милости, соответственно моим недугам» (831). Когда одного авву – руководителя до десяти тысяч безмолвников Нитрийской горы – спросили, что он нашёл особенно важным на пути иноческого жительства, духоносный старец ответил: «То, чтоб во всём обвинять себя и непрестанно укорять себя» (270, 172). И сам святитель Игнатий так говорил о себе: «Я не доверяю никому так мало, как самому себе; не страшусь никого более, как самого себя. Кто я, чтоб вести к Богу душу человеческую... Моя душа заблудилась в пустыне... На заботы о ней нужно мне употребить краткое время моего земного странствования. Таков я пред моими очами» (287)... Смирение и там, где без ропота, терпеливо переносят скорби, считая их попущением Промысла Божия. ...Достойная бо по делом наю восприемлева (Лк. 23, 41), – исповедовал «благоразумный разбойник, и за осуждение себя удостоился высших разумений и ощущений, за которыми следует Царствие Небесное» (634).

Как приобрести смирение? «Здесь, – учит Святитель, – предлежит работа и труд. Бог да дарует и мне, и тебе совершить его» (285). К смирению ведёт познание существенно нужного для христианина – «познание немощей своих» (581). «Кому Господь восхощет даровать Свой разум, тому Он открывает особенно его немощи» (581). Самые грехи наши, «когда мы сознаёмся в них и раскаиваемся, способствуют к смирению» (667). «Осуждать себя полезно: это приводит к смирению» (762). К тому же приводит – и более всего -исполнение заповедей Христовых. «Точно, тогда открывается нам сколько мы слабы, сколько повреждены падением, когда начнём принуждать себя к исполнению евангельских заповедей» (431).

Каковы плоды смирения

Плоды смирения неизмеримы. В смиренном сердце «Бог изливает из Себя любовь к Себе». А эта любовь «поставляет человека в правильное отношение ко всем и ко всему. Она в святом мире, и мир в ней. Она в святой чистоте, и чистота в ней» (564–565). Все добродетели определяются смирением – оно «предводительствует добродетелями» (491). Им «уничтожается высокоумие, тщеславие, гордость житейская, словом всё, что человека, попросту сказать, с ума сводит» (353). Со смирением приходят молитва, безмолвие, в сердце мир (295). «Одни смиренные, одни нищие духом найдут покой свой и временный, и вечный» (459). Преподобный Пимен Великий говорил: «Если человек во всяком обстоятельстве будет обвинять себя самого, то везде устоит» (268). Познавший смирение приблизился «копытному познанию Искупителя» (337), а это значит – приблизился к своему спасению. «В наше время, – размышляет Святитель, – Бог дарует спасение более при посредстве смирения, нежели подвига: ныне при умножившихся немощах подвиг особенно опасен, как сильно наветуемый осуждением, притом требующий опытного руководителя; а смирение – всегда непадательно» (666). «Хотите пожать обильный плод духовный, то унизьте себя пред ближним в сердце вашем и скажите сами себе: „В том, что это дело не устроилось, я виновата по недостатку духовного разума и терпения, которыми стяжавается ближний"» (171).

Плоды смирения указывают на его важность и необходимость. Но Святитель говорит о сем и отдельно. Смирение, по слову Святителя, «есть основание в здании добродетелей» (583). Оно ставится почти рядом «с подвигом, т.е. оно доставляет почти тот же успех, каковой доставляется подвигом. Смирение и одно, само по себе, полезно, а подвиг без смирения не только не приносит никакого плода, напротив того – приносит вред, вводя в высокое о себе мнение и в осуждение ближних» (666). Преподобный Пимен Великий называет смирение «сваей (бревном, вбиваемым в землю), к которой привязывают ладью душевную во время бури» (270). А святитель Игнатий называет его «якорем», удерживающим душу «от потопления» (831). Когда некий инок сказал преподобному Сисою Великому: «Я нахожусь в непрестанном памятовании Бога», Преподобный ответил ему: «Это – не велико; велико будет то, когда ты сочтёшь себя хуже всей твари». «Высокое занятие – непрестанное памятование Бога! – восклицает святитель Игнатий и продолжает: – Но эта высота очень опасна, когда лестница к ней не основана на прочном камне смирения. Смотрите – как Писание говорит: “Всесожжения не благово лиши. Жертва Богу дух сокрушен; сердце сокрушенно и смиренно Бог неуничижит”. Жертвы и самые всесожжения человеческие должны быть основаны на чувстве нищеты духовной... Без этого они отвергаются Богом. Также мне очень нравится изречение Великого Пимена: “Если всегда и во всём будем обвинять себя, – сказал он, – то везде найдём покой”. Другой Отец сказал: “Мы составили лёгкое бремя, состоящее в обвинении себя и взялись за тяжкое, состоящее в обвинении других”. Такие изречения стоят целых книг!» (422). В необходимости смирения крепко-накрепко убеждает уже одно то, что даже великие подвижники, люди святые, никогда не превозносились – «присно зрят делание своё недостаточным, и, как некто из них сказал, вменяют себя не исполнителями, а сквернителями святейших заповедей Господних; сего ради, егда искушение придёт, радуются, яко скорбию невольною пополняется недостаточество их деяния, и убеляются их ризы для непостыдного вшествия на брак духовный дверию смерти» (79). Что же остаётся говорить о нас?!

Нам, прежде всего, «нужно смирение и очищение» (215), «Подобает смириться под крепкую руку Божию, и смиренномудрствовать, подражая смиренномудрию трёх Отроков, которых религиозное положение очень схоже на положение религии современное» (126).

«Стяжите мытарево смирение, то сердце сокрушенное и смиренное, которое Господь не уничижит. Не обвиняйте в немощах ваших никого, ни даже обстоятельства и развлечения, в которые вы поставлены. Обвиняйте единственно себя... Укоряйте себя... В обвинении себя найдёте утешение. Обвините себя и осудите себя, и Бог вас оправдает и помилует» (172).

«Будьте буи!.. Чтобы стяжать истинную премудрость – смиренномудрие, в котором обилие духовного разума» (154).

“Блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное” (Мф. 5,3).

Единодушие о Господе лежит в освове всего ду-шеполезного, всего доброго. Там, где есть это начинание, там есть и милость Божия (71). Оно несет подлинное -"истинное утешение для души, странствующей в этом кратковременном и суетном мире» (247).

Признаком единодушия служит любовное и смиренное несение тягот друг друга, или, что то же, «исполнение закона Христова» (285). Где единодушие, там нет места каким-либо раздорам, а тем более судебным тяжбам. «Опытнейшие старцы, – напоминает Святитель, – весьма здраво советуют оставить земные хлопоты и тяжбы судебные, в кои, когда увидит сатана впадшего монаха, то вельми о нём радуется, яко о презрителе Заповеди Христа Спасителя, Который чрез Апостола Своего вопиет: “ Уже убо отнюдь вам срам есть, яко тяжбы имате между собою. Почто не паче обидими есте; почто не паче лишени бываете” (1 Кор. 6, 7)» (78).

Что касается различия характеров, то это не должно смущать христианина – «единомыслие о Христе не только двух иноков сильно соединить, но в первенствующей Церкви весь верующий народ соединило в сердце и душу едину» (163). Такое крепкое душевное соединение совершается не только усилиями христианина, но, несомненно, и милостью Божией. «Господь, сказавший Своим ученикам в окончательные минуты Своего земного странствования: “Мир Мой даю Вам, мир мой оставляю Вам”, силён и нам даровать Свой мир, если мы будем учениками Его, стремясь исполнить Его волю, а не свою» (71).

На этом камне мира, «который сам утверждается на камени заповедей Христовых», подобает всякому христианину утверждаться в единодушии (71).

Слова Христа Спасителя, сказанные Им во время Нагорной проповеди, нашли своё яркое выражение также в кратком, но многозначительном совете святителя Игнатия: «В своё время Бог устроит всё; наилучшее – предаваться Его святой воле и не думать о завтрашнем дне, когда нет особенной причины думать о нём. А то многие живут в будущем мечтами и заботами своими, а настоящее выпускают из рук» (136).

Совет об удалении от развлечений направлен к молодому иноку, но имеет то же значение и для живущего в миру. В лаконичности этого совета заключена глубокая духовность. «Удаляйся от излишних знакомств вне и внутри монастыря, – учит Святитель, – и от всего, что приводит в развлечение: развлечение, подобно инею, уничтожает все младые прозябения иноческих добродетелей. Развлечение – начало всех зол для инока: так назвали его святые Отцы. Ограничься знакомством, необходимым для твоих нужд, душевных и телесных» (333–334).

Слово есть величайший Божий дар человеку. Им человек уподобляется Богу Отцу, имеющему Своё Вечное и Равное Ему Слово. Господь наш Иисус Христос, говоря о значении слова, строго сказал: “Глаголю же вам, яко всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный” (Мф. 12, 36).

Размышляя над этим предупреждением Спасителя, святитель Игнатий сказал всё, что необходимо знать христианину о своём – человеческом – слове. «При основательном взгляде на слово человеческое, – пишет он, – делается понятна и причина строгого приговора Господня, которым определено и возвещено, что человеки дадут отчёт в каждом праздном слове. Божественная цель слова в писателях, во всех учителях, а паче в пастырях – наставление и спасение человеков. Какой же страшный ответ дадут те, которые обратили средство назидания и спасения в средство развращения и погублена!.. Подвергните строгой критике писания ваши, и, при свете совести вашей, просвещенной молитвою покаяния, извергните беспощадно из ваших сочинений все, что принадлежит к духу мира, что чуждо духу Христову. “Горе смеющимся ныне!” Это слова Христовы! Это определение, исшедшее от Бога! Невозможно устранить их никаким словоизвинением. Судя себя и рассматривая себя, вы увидите, что каждое слово, сказанное и написанное в духе мира сего, кладёт на душу печать свою, которою запечатлевается усвоение души миро-держцу. Необходимо в таких словах, исторгнутых увлечением и неведением, покаяние... Врачевать немедленно покаянием» (118–119).

“Положи, Господи, хранение устон моим, и дверь ограждения о устнах моих” (Пс. 140,3).

Клятвы с призыванием имени Божия, особенно если они ложны или потом нарушаются, запрещаются Самим Спасителем (Мф. 5, 33–37). Запрещает их и святитель Игнатий. Обращаясь к некоему брату с наставлением в духовной жизни, он пишет: »... нехорошо только то, что ты в порыве горячности давал слово пред Крестом. Отчего бы не дать этого слова со страхом Божиим и смирением, как велит в таких случаях поступать святой апостол Иаков; он завещевает говорить так: Аще Господь восхощет, и живи будем, и сотворим сие или оно (Иак. 4, 15). Не думаешь ли, что обещание от клятвы и порыва получается твёрдым? Нет! От них-то оно и делается хилым. Давал святой апостол Петр на Тайной Вечери клятвенное обещание умереть со Христом, и какое же было последствие этой клятвы?.. Господь встретил клятвенные обещания, – сказал, что «они от неприязни». Точно, «они от неприязни»! В них – самонадеянность, устранение Бога, оживление самости, плотское мудрование! В них, как замечает святой апостол Иаков, гордыня, хвала, т.е. самохвальство! Да стяжут слова наши твёрдость от крепкого Господа! Да будут они тверды, как основанные на камени заповедей Евангельских» (310–311).

«Буди же слово ваше, ей, ей: ни, ни..!»

Суть наставления святителя Игнатия о познании себя можно свести к следующему: это познание должно быть направлено на самоанализ, на узрение – видение своих согрешений с тем непреклонным намерением, чтобы освободиться от ветхого человека и облечься в нового, "обновля емого в разум, по образу Создавшаго его» (Кол. 3, 9–10). Знание это и весьма высоко и весьма полезно. «Менее полезно узнать подробно небо и землю, – размышляет Святитель, – чем познать свои недостатки и согрешения. Это последнее знание столько полезно, вместе столько высоко, что оно есть дар благодати, ниспосылаемой Богом, и испрашиваемый молитвою. Человек собственными усилиями не может войти в это знание. Собственное усилие нужно, как свидетельство искренности желания получить от Бога знание» (584–585).

Подчёркивая спасительную ценность самопознания, Святитель требует: «Нам надо внимать себе, своему спасению» (732).

Страх Божий – это не то же, что боязнь перед людьми. Это глубочайшее благоговение перед величием Божиим, это искреннее желание достойно служить Ему, это и опасение вызвать своей неосмотрительностью гнев Божий, который воспринимается как величайшее несчастье для любящего Бога и стремящегося к Нему. «Боящийся Бога прилежен, – свидетельствует святитель Игнатий, – не боящийся Его предаётся нерадивости» (490).

Велико расстояние, отделяющее нас, тварей, от Бога, Творца. Это сознание необъятности Бога понуждает христианина приступать к Нему со страхом и совершать своё спасение с трепетом (Флп. 2, 12). «Необъятное Его величие естественно наводит благоговейный страх на всех приближающихся к Нему, на всех, и самых приближённейших к Нему. Сказал святой пророк Давид: “Бог страшен всем окрестным Его”, преславным серафимам и пламенным херувимам, которые, не терпя зреть славу, превосходящую силы тварей, закрывают крыльями огненными лица, и в непрестанном вечном исступлении вопиют: “Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!..”» (410).

Бог «умалил Себя для нас, приняв зрак раба» – совершил Он это по неизреченной Своей любви к нам, и «мы не имеем права забываться пред Ним» (410).

Духовное становление и устроение православного христианина совершается во Святой Православной Церкви. В её ограде – «истинный законный подвиг во Христе Иисусе и Святом Духе» (421). Здесь «сияние Святого Духа» – блистающий светильник. Потому Святитель призывает не устремлять своих взоров к чему-либо другому. «Один путь святой истины ведёт во спасение; прочие пути все ведут в погибель. Многие трудятся, многие страдают, многие подвизаются, спасены будут только „подвизающиеся законно"» (421). Эта «законность» именно в Православной Церкви. Хотя в ней есть и «изнеможение» верующих, но в ней же действуют «Истина и Святый Дух в сосудах, приспособленных к тому правильным, по возможности человеческой, жительством христианским» (549). В ней вступают «в общение с Духом Божиим посредством Истины» и достигают спасения (549).

«Ты принадлежишь этой Церкви? – вопрошает Святитель и, предполагая положительный ответ, продолжает: – Твоя обязанность узнать её как должно» (402). А узнать её можно из Священного Писания, из правил святых Апостолов, Вселенских и Поместных Соборов, из святоотеческих творений, из Церковных уставов. Твой долг это узнать и свято сохранить как бесценное сокровище, пребывая в строгом единстве с ней – с духовным телом, членом которого ты являешься. Но в суждение о догматах, по причине немощи, не вдавайся – «это глубокая пучина, опасное море; в нём потонули многие пловцы неискусные и самонадеянные. Безопасно, с надеждою обильной духовной корысти могут плавать, носиться по чудным волнам богословия только те, которых кормило – ум в деснице Духа. По совету святого апостола Павла низлагай всякое помышление, взимающееся на разум Христов. Не входи в спор, ниже в рассуждение с сомнениями и возражениями, порождаемыми лжеименным разумом; мечом веры посекай главы этих змей, едва они выставят эти главы из своего логовища!.. Со смирением преклони выю благому игу; веди жизнь благочестивую; ходи чаще в церковь... благотвори ближним: в своё время божественное Христово учение, из которого дышит святыня и истина, усвоится душе твоей. Тогда не будут приступать к ней никакие сомнения. Христово учение вышеестественно как божественное: оно приступно для ума человеческого при посредстве одной веры. Безумное начинание – объяснить вышеестественное человеческим рассуждением, очевидно немогущим выйти из общего, обыкновенного, естественного круга» (401).

Признак истинных сынов

Отличительным признаком истинных сынов Церкви служит их «точное послушание» ей. «Водимые истинным смирением, они отрекаются от разумений своего падшего естественного разума и от всех разумений человеческих, как бы они по наружности ни казались возвышенными и привлекательными. Чтоб сохранить верность Богу, они не стыдятся, что мир называет их безумными. Не только терпят они великодушно гонения от мира, но и сами себя подвергают различным лишениям, и тем сохраняют в себе „мертвость Иисусову и живот Его“. Это значит: „погублять душу свою в веке сем, чтоб приобрести её для вечности чрез оживление Духом“» (455).

Святитель сетует, что отступничество от православной веры приняло широкий размах и «начало действовать с необыкновенной энергией» (603), что вообще падает вера в народе, а её место занимают равнодушие, нигилизм, нравственное расстройство (124), сеяние плевел. О последнем Святитель говорит: «Эта сеятва называлась громким именем Православия, подобно тому, как и другие многие подобные действия уже облекались и прикрывались великолепными наименованиями Христианских добродетелей» (111). «Достойное горького рыдания зрелище: христиане, не знающие, в чём состоит христианство!» (388). Как ни странно, а первый вопрос, который ставится исповедающемуся, гласит так: «Рцы, ми, чадо: аще веруеши, яко Церковь кафолическая, апостольская, на востоце насажденная и возращенная, и от востока по всей вселенной разсеянная, и на востоце доселе недвижимо и непременно пребывающая, предаде и научи?» (437). Святитель опасается, как бы «христианство, будучи жизнь, таинство и дух, не удалилось неприметным образом из того человеческого общества, которое не умеет хранить этот бесценный дар Божий» (555). И потому он возвышал против духовно гибельных направлений свой голос, который громко звучал в XIX веке и так же звучит сегодня: «Нам должно обращать взоры ума на себя и умолять Господа, чтоб Он сохранил нас в верности Православной Церкви» (603).

О католиках и протестантах Святитель говорит в своих письмах немного (в других творениях значительно больше). «У западных верований, – пишет он, – остались лишь буква й самообольщение» (549). В другом письме он более конкретно показывает основное заблуждение одних и других: католики верят в папу как в Бога; протестанты сомневаются во всём Предании, а значит, протестуют против всего благовестия Спасителя. «Достигши такого „совершенства» и римлянин, и протестант пишут многотомные сочинения; их творения грузятся в пароходы, едут в Россию искать читателей» (403). Сказав сие, Святитель со всей архипастырской властью велит: «Не читай того, что написали эти люди, сами не понимая, что пишут. Ты так мало знаешь, по общей нынешней моде, христианскую религию, что очень удобно можешь усвоить себе какую-нибудь ложную мысль и повредить ею свою душу» (403).

Более обстоятельно пишет святитель Игнатий об иноверцах и сектантах – принадлежащих к разным ересям.

К Святителю обращались с самым насущным и всегда злободневным вопросом о возможности спасения еретиков и иноверцев. Спрашивали: «Отчего не спастись язычникам, магометанам и, так называемым, еретикам? Между ними есть предобрые люди. Погубить этих добрейших людей было бы противно милосердию Божию!.. Да, это противно даже здравому разуму человеческому! А еретики – те же христиане. Считать себя спасёнными, а членов прочих верований погибшими, это – безумно, и крайне гордо!» (388). И вот какой он дал ответ (приводится в сокращенном виде с перестановкой параграфов): «Христиане! Вы рассуждаете о спасении, а не знаете, что такое спасение, почему человеки в нём нуждаются... Вот истинное учение об этом предмете Святой, Вселенской Церкви: Спасение заключается в возвращении общения с Богом. Это общение потерял весь род человеческий грехопадением праотцев... Нисходили во ад по окончании земного странствования не только грешники, но и праведники Ветхого Завета... Такова цена добродетелей естества нашего падшего! Чтоб восстановить общение человека с Богом, иначе, для спасения, необходимо было искупление. Искупление рода человеческого... совершено было Самим беспредельным Богом...» (388–389). Одно средство спасения – Искупитель... Одно доброе дело нужно нам для спасения: вера – «но вера – дело» (389). Вера должна быть живая, утверждаемая делами «нового человека», а не добрыми делами «падшего естества» (390). «Всмотритесь в Новый Завет и вообще во всё Священное Писание: вы найдёте, что оно требует исполнения заповедей Божиих, что это исполнение называется делами, что от этого исполнения заповедей Божиих вера в Бога делается живою, как действующая; без них она мёртвая, как лишённая всякого движения» (390). При вере и добрых делах необходимо участие в Святых Таинствах Церкви (389). Так ответив, Святитель делает вывод: «Если праведники, пророки и чудотворцы, веровавшие в грядущего Искупителя, но кончиною предварившие пришествие Искупителя, нисходили во ад, то как вы хотите, чтоб язычники и магометане, за то, что они кажутся вам добренькими, не познавшие и не уверовавшие в Искупителя, получили спасение, доставляемое одним, одним, повторяю вам, средством, – верою в Искупителя? Христиане! Познайте Христа! Поймите, что вы Его не знаете, что вы отрицались Его, признавая спасение возможным без Него за какие-то добрые дела! Признающий возможность спасения без веры во Христа, отрицается Христа, и, может быть, не ведая, впадает в тяжкий грех богохульства» (389–390).

Что такое ересь

Святитель Игнатий, опираясь на учение Вселенской Церкви, даёт чёткое определение ереси и также чётко показывает её пагубность: «Вселенская Церковь всегда признавала ересь смертным грехом, всегда признавала, что человек, заражённый страшным недугом ереси, мёртв душою, чужд благодати и спасения, в общении с диаволом и его погибелью. Ересь – грех ума. Ересь – более грех диавольский, нежели человеческий; она – дщерь диавола, его изобретение, -нечестие, близкое к идолопоклонству. Отцы обыкновенно называют идолопоклонство нечестием, а ересь – злочестием. В идолопоклонстве диавол принимает себе божескую честь от ослеплённых человеков, а ересью он делает слепотствующих человеков участниками своего главного греха – богохульства. Кто прочитает со вниманием „Деяния Соборов», тот легко убедится, что характер еретиков – вполне сатанинский. Он увидит их ужасное лицемерие, непомерную гордость, – увидит поведение, составленное из непрерывной лжи, увидит, что они преданы различным низким страстям, увидит, что они, когда имеют возможность, решаются на все ужаснейшие преступления и злодеяния. В особенности, видна их непримиримая ненависть к чадам истинной Церкви... Ересь сопряжена с ожесточением сердца... Трудно для человека исцеление от этого недуга! Всякая ересь содержит в себе хулу на Духа Святого: она или хулит догмат Святого Духа, или действие Святого Духа, но хулит непременно Святого Духа. Сущность всякой ереси – богохульство» (393–394). Святитель призывает изучать деяния Вселенских Соборов: «Ничто другое, как подробное изучение Вселенских Соборов, не показывает столь ясно тягости смертного греха ереси» и добавляет: «...изучение их очень утверждает в Православии» (825).

Все древние ереси искажали, главным образом, учение о Второй Ипостаси Святой Троицы, Сыне Божием, отвергая Его Божество и неправильно понимая догмат Боговоплощения. Новейшие ереси «наиболее стремятся отвергнуть действия Святого Духа: с ужасными хулами они отвергли Божественную Литургию, все Таинства, все, все, где Вселенская Церковь всегда признавала действие Святого Духа. Они назвали это установлениями человеческими... Конечно, в ереси вы не видите ни разбоя, ни воровства! Может быть, единственно потому не считаете её грехом? Тут отвергнут Сын Божий, тут отвергнут и похулен Дух Святый – только! Принявший и содержащий учение богохульное, произносящий богохульство, не разбойничает, не крадёт, даже делает добрые дела естества падшего – он прекрасный человек! Как может Бог отказать ему в спасении!.. Вся причина недоумения, так как и всех прочих, – глубокое незнание христианства!» (395).

Ересь ядовита

Чтобы убедительнее выявить богохульство еретиков, Святитель указывает на отношение к ним святых Мужей, верных Истине христиан. «Многочисленные сонмы святых прияли венец мученический, предпочли лютейшие и продолжительнейшие муки, темницу, изгнание, нежели согласиться на участие с еретиками в их богохульном учении» (393). Верные святой Истине христиане всех веков «со всевозможным тщанием хранились от яда смертоносного ереси и прочих учений лжи. Они неотступно держались догматического и нравственного Предания Церкви. Не только веровали православно в Святую Троицу, но и жизнь свою, и подвиги свои, и нравы направляли по Преданию Церкви» (438). Святитель Игнатий считает тяжёлым грехом даже слушание слов еретиков и чтение их книг (437–438).

Святитель предостерегает и от лжепророков, которых немало в среде отщепенцев. «Такие господа говорят и предсказывают иногда удачно с той целью, чтоб завладеть доверенностью людей и тем вернее вредить им. Так наставляет преподобный Антоний Великий. Бог изменял Свои определения, объявленные и чрез святых Пророков, как то пророчество пророка Ионы о ниневитянах, Илии об Ахаве (3 Царств. 21, 29), Исаии о Езекии (4 Царств. 20, 1–11); тем удобнее не сбыться предсказанию лжепророков, если б оно и имело какое основание. Кто предал себя и всё воле Божией, тому ничего не нужно знать вперёд. Над всеми нами да будет воля и милость Божия» (776).

Показав невозможность спасения еретиков и иноверцев, Святитель, можно сказать, вопиет: «Не играйте вашим спасением, не играйте! Иначе будете вечно плакать» (396).

Духовное устроение христианина и заповеданное совершенство возможно лишь при помощи Божией – при действии благодати Божией. «Если при жизни по заповедям Христовым благодать Святого Духа прольётся в сердце ваше, – размышляет Святитель, – и будет ознаменовывать своё присутствие в нём различными духовными плодами, как то: необыкновенным миром, кротостию, благостию ко всем, терпением: тогда будете сосудом благоприятным Богу, сосудом спасения. Если же захотите быть совершеннее, то после полного самоотвращения, погрузитесь в глубину смирения. Тогда благодать может вам преподаться обильнее, тогда можете ощутить вселение Христово, соделаться храмом Божиим; опытом узнаете, что такое Христианское совершенство на земле, называемое Апостолом: „совершенство отчасти"» (517).

Итак, личный подвиг и действие благодати Божией – вот те величины, которые ведут человека от земли к Небу. «На пути благочестивой жизни руководитель – Бог» (587). «Никтоже может приити ко Мне, – учит Господь, – аще не Отец, пославый Мя,привлечет его (Ин. 6, 44). Без Мене не можете т eopumu ничесоже" (Ин. 15, 5) «душам вашим полезного и Богу приятного» (517).

* * *

Итог рассмотрению духовного устроения православного христианина можно подвести опять-таки словами святителя Игнатия: «Мы научаемся наставлением великого Антония допускать только те поступки в круг нашей деятельности, кои имеют свидетельство от Священного Писания и святых Отцов» (204).

«Проведши всю жизнь в страданиях, почитаю сострадание страждущим священным моим долгом»

(146)

Земная жизнь сравнивается святыми Отцами с плаванием корабля в море. «Доколе ты в море, – говорит святой Варсонофий, – жди ветров и бурь; редко бывает там тишина или вполне попутный ветер» (719). Кораблю невозможно вступить в тихую пристань без многотрудного плавания в необозримом море. «Точно так и человеку, доколе он находится среди людей, невозможно не подвергаться многоразличным напастям, возникающим из мира и из собственного падения, доколе Бог не приведёт его в тихое пристанище» (705). Значит, «нельзя и не должно требовать от сердца постоянного пребывания в святых ощущениях: и то хорошо, что эти ощущения даются хоть на некоторое время, оставляя потом сведение в душе о своём существовании» (719).

Сколько в нашем житейском море «подводных камней! Какими ветрами различными, действующими по различным направлениям, оно обуревается! И на нём ещё, кроме опасностей ему природных, на нём ещё привитают разбойники! Эти разбойники невидимы для телесных очей, а наветуют они и тело и душу; и тело и душу стараются увлечь в бездну греха и потопить в ней навеки!» (247). Скорби могут идти одна за другой, или, по слову Святителя, передавать «нас одна другой, как жестокий господин продаёт невольника другому господину, столько же или более жестокому. И когда уже душа и тело истончатся скорбями, соделаются слабыми, ничтожными, подобно паутине, – принимает нас гроб!» (344). О себе святитель Игнатий свидетельствует, что он не раз подвергался «лютости тяжких обстоятельств... И не подумайте, чтоб затруднительное положение продолжалось какое-нибудь краткое время. Нет!.. Едва проходила одна скорбь, едва начинало проясняться для меня положение моё, как налетала с другой стороны неожиданная, новая туча» (146–147).

Земной путь христианина – это «цепь страданий» (555). Ему приходится «многими скорбьми подобает нам внити в Царствие Бо жие» (Деян. 14, 22), пройти «сквозь огнь и воду» прежде, чем быть «введену в покой» (321). Святые Отцы говорят, что путь христианина – это повседневный крест. Говорят они так, «руководясь словами Самого Господа Иисуса Христа, Который повелел желающему совершенства, взять крест свой и последовать за Ним» (216). Или: «Кто последует Христу, как верховный Пётр и первозванный Андрей, тому предназначен крест. Кто обращается ко Христу, как разбойник, того удел – опять крест. В первом случае крест соделывается венцом, во втором он бывает лествицею. Но каковы бы ни были наши обстоятельства, к какому бы образцу мы ни подходили, -невозможно быть Христовым без креста, „еже есть, – говорится при пострижении в монашество, – готову присно быти к подъятию всякой скорби, которую Промыслитель нам попустит"» (173). Крестоно-шение – это и признак христианина, и его венец – вечная радость (504). Потому-то Святитель и убеждает христианина: «Готовься и приготовься ко всякому поношению, ко всякой досаде, поруганию и теоризне от всех. Прими всё это с радостию, как точно достойный того. Претерпи с благодарением Богу всякую болезнь, скорбь и беду от бесов, которых волю ты совершал. Претерпи всякую нужду и горести естественные!» (269). Многомилостивый и Премудрый Господь «попускает тебе сперва потрудиться в волнах, чтоб ты утомился, умучился в борьбе с ними, – дал цену пристани. Человек не даёт должной цены тому, что достаётся ему ценою слишком дешёвою» (273). Пристани же, где чинится душевный корабль, где находят покой суть: «Молитва в сокрушении духа, чтение Священного Писания и Отеческих книг, совет ближнего, если этот ближний способен дать совет о Господе. Успокойся... Прошедшая буря пусть послужит для тебя предуготовительным, опытным учением к перенесению будущих бурь... А бури последуют непременно. Премудрый Господь установил так, чтоб многими скорбями входить нам в Царствие Небесное, которое мы потеряли, теряем чрез безвременное и незаконное стремление к наслаждению... Скорбь действует противоположно наслаждению, – а потому противодействует нашему падению, способствует нашему восстанию. По этим свойствам своим скорбь необходима нам ко спасению. По причине необходимости её, Спаситель повёл стезёю скорбей Своё святое стадо в страну блаженства вечного. Тому, кто отказывается от скорбей, Он возвещает решительно: “Иже не приимет креста своего и вслед Мене грядет, несть Мене достоин”» (188–189). Всеведущий Бог знает «сколько человека должно продержать среди волн и бурь житейского моря, и когда ввести его в тихое пристанище неразвлекаемого волнами покаяния... Почему все, желающие непогрешительно спастись, должны предать себя с полною верой Всесвятой воле Божией и молить Бога, чтоб даровал им спасение, ибо спасение не есть человеческое начинание или человеческое дело, но дело Божие и дар Божий человеку» (705). Всё происходящее надо понимать духовно – во всём видеть действия Промысла Божия, дающего нам «земное странствование по пути тернистому, а не по пути тленных преуспеяний, почти всегда очень вредных для души» (664). Бог не казнит нас, а воспитывает. «Иногда Он посылает в утешение благодатные ощущения, а иногда попускает для смирения взволноваться страстям и подвергнуться нападению духов: то и другое делается по великой милости к нам, с целью существенной пользы нашей» (537). Нам необходимо всё это уразуметь, увидеть, и «видя наступление бури, видя самую бурю, не должно смущаться, приходить в уныние и отчаяние, – должно противоборствовать волнам, ветру противному. Иначе корабль душевный может подвергнуться сокрушению, даже – потоплению. Если во время бури случится чему сломаться или повредиться в корабле душевном – опять не должно унывать, не должно смущаться. Надо высмотреть благонадёжную пристань, войти в неё, починить и поправить поврежденное, потом продолжать далее плавание в надежде на Всемогущего Бога... Самые бури послужат в пользу верному рабу Христову: они соделают его искусным плавателем» (188).

Поистине, путь земной жизни «устлан тернием! Но по такому пути Господь ведет избранников и любимцев Своих! Не могут отвориться очи душевные, не могут они усмотреть благ духовных, подаваемых Христом, если человек не будет проведён по пути терний. Христос с тобой. Он да дарует крепость и мне и тебе» (140).

Это и есть образ и мыслей и действий, успокаивающих «сердце верой в Бога», действующих «превыше самых мудрых соображений человеческих» (664).

* * *

На земном пути – пути терний – бывают искушения, скорби, болезни, печали... Всё должно перенести с терпением и надеждой на помощь Божию – утешение придёт!

Искушение – это особое испытание, допускаемое Промыслом Божиим для нашего очищения от греховной грязи и для утверждения в Истине. И если мы в молитве Господней просим: «Не введи нас во искушение», то это не значит, что мы просим об избавлении от всякого искушения, а от того, которое может привести нас к падению.

Ветхозаветный праведник Иов, подвергавшийся многим искушениям, вот как сказал о них: «Вся наша земная жизнь есть искушение для человека» (670).

В нашей духовной жизни искушение имеет немалое значение. Прежде всего, оно тесно связано с действием благодати Божией. «Посещению благодати, – говорит Святитель, – обыкновенно предшествует или последует искушение» (539). Далее: брани попускаются для духовного преуспеяния. «Душевное искушение выминает, усмиряет человека, как коня – гонка на корде. Победителю дозволяется вход на вечерю благодати. И входит он, и вкушает, и наслаждается за вечерею Господа своего, как воин на пиру у царя, воин, доказавший преданность свою царю постоянством, мужеством, самыми язвами, победою» (360). Эти брани весьма полезны, ибо они формируют духовное устроение человека. «Муж неискушен, – неискусен, – говорит Писание; а искушённый примет венец жизни и стяжает дар помогать искушаемым» (127). Святитель заявляет ещё более решительно: «Без искушения приблизиться к Богу невозможно. «Неискушённая добродетель, – сказали святые Отцы, – не добродетель!» Если видите кого-нибудь, величаемого от людей православных добродетельным, а он живёт без всяких искушений, преуспевает в мирском отношении, – знайте: его добродетель, его православие не приняты Богом. В них зрит Бог нечистоту, ненавистную Ему! На нечистоту человеческую Он взирает снисходительно, врачует её различными средствами! В ком увидит нечистоту бесовскую, от того отвращается» (376).

Попускаются искушения по воле Божией. Бог попускает их тем людям, которых любит «и вслед за искушениями дарует избавление от них» (127). «И то надо знать, что людям, боящимся Бога и чтущим Его, хотя и попускаются на время искушения, но после того непременно следует и избавление от искушений» (670). «Утешаемые искуплением, мы прибегаем молитвою к Богу, а получая избавление от искушения, стяжаваем веру в Бога, веру, – не мёртвую, теоретическую, но живую, практическую» (127). Если Богу угодно, то искушения непременно придут, возникнут оттуда, откуда их вовсе не ждут и откуда их ожидать, казалось бы, невозможно (143). «Господь помянул вас, – пишет Святитель своему духовному чаду, – и послал вам искушение, для вашего очищения и умерщвления миру, а потому для вашего преуспеяния. Я, окаяннейший грешник, благоволю о искушении, вас постигшем. Благоволят о нём Ангелы Хранители ваши, видя в нём залог спасения вашего. Помяните меня грешного в молитвах ваших! Говорит святой Исаак Сирин, что человек до вступления в искушения молится Богу, как чужой Ему, а подвергшись ради Его искушениям, молится Ему как свой, и как бы имея Его – Бога – должником себе» (216).

Бог даёт силы для борьбы

Следует помнить и верить, «что Бог не попускает искушения паче силы: почему, пред посылаемым искушением надо смирять свою выю» (213). Последняя мысль указывает на то, как правильно подобает встречать искушения и как их побеждать – «...смирять свою выю». Это значит: в случившемся искушении «не должно скорбеть, но отдаваться на волю Божию, которая спасает всех спасаемых многоразличными» способами (214). Великое нравственное дело в пришедшем искушении признавать себя заслужившим – достойным его. «Это очень помогает и при страхованиях. Признание себя достойным всякого наказания, и даже явного бесовского, приводит к самоотвержению и к преданности воле Божией. От самоотвержения и преданности воле Божией уничтожается страх, наводимый бесовским искушением. Диавол ничего не может сделать без попущения Божия; он находится постоянно во всемогущей руке Божией и имеет не иное значение в этой руке, как значение бича, который, сам по себе лишён всякой способности к действию» (538–539). Придёт искушение – нельзя искать причины его. Преподобный Марк Подвижник учит так: «Когда придёт искушение, то не ищи, отчего и для чего (как и от кого) оно пришло, но ищи того, чтоб перенести его с терпением и благодарением» (828). Сие Святитель поясняет: «Воспрещённое преподобным Марком разбирательство приводит только душу в смущение и способствует насеяться в ней семенам ненависти и памятозлобия к ближним, а благодарение Бога за посланное искушение вводит душу в пристанище веры, мирит с ближними и служит причиною духовной радости» (707). «Советую тебе держаться этой спасительной простоты, не вдаваясь в мнения и соединённые с ними смущения» (828). Не надо и бояться искушения. «Будь великодушен: все искушения только пугалы, чучелы безжизненные, страшные для одних неверующих, для смотрящих одними плотскими глазами. Будь осторожен, благоразумен пред ругателями, подражай Христову молчанию – и ничего не бойся, влас главы твоей не падет» (141). Должно всё перенести с молитвой за оскорбляемых, а не бояться искушений, «ибо Тот Бог, Который нам их попускает, Тот нас в них и хранит. К искушениям надо иметь расположение и горячность; ибо ими изображается на душах наших Крест Христов, ими предохраняемся от пороков, ими сохраняемся в добродетели, и при них только даётся благодать» (211). На одном должна быть сосредоточена забота – «на том, чтоб плод искушения был обращён в пользу» искушаемого (748).

«Прими же с радостью, – взывает Святитель, – эти горькие врачевства: пусть сии потрясут тебя немного – и ты впоследствии усладишься» (269). Не предавайся «печали и безнадёжию, но из среды самого искушения с верою молитвенно» вопий к Богу и ожидай Его помощи (670–671). «Веруй, что власы наши изочтены у Бога, – тем более пред очами Его все случающееся с нами. Плыви... в вере в Бога, в терпении, и в страхе Божием... Гляди вверх, на небо, на Промысл Божий, и не закружится у тебя голова, не впадёшь в смущение и уныние, которые приходят оттого, когда глядишь вниз, т.е. когда вместо молитвы и веры, вдадимся в свои рассуждения и захотим всякое дело решить одним собственным разумом» (127–128).

Нужен труд, подвиг, «нужна борьба с самим собою, чтоб возвратиться к добру! И снова нужен труд, и снова нужна упорная кровавая борьба, чтоб устоять в верности к добру! Древний искуситель... непрестанно предлагает вкушение плода запрещённого» (458). Как только человек «вступил в служение Богу, начинаются искушения особенные. „Отдай долг страстям, – сказал святой Исаак Сирский, -борьбою с ними"» (770).

Раскрывая земной путь – путь терний, Святитель более всего говорит о скорбях. Суть всех его наставлений по этой теме можно свести к словам апостольским:

«Многими скорбми подобает нам внити в Царствие Божие (Деян. 14, 22). И ecu же хотящии благочестно жити о Христе Иисусе, гоними будут» (2Тим. 3, 12). (См, 228, 242, 379, 531, 828...).

В нашей земной жизни много различных скорбей, разнообразных страданий. Земная жизнь – их достояние и достояние, обрушивающееся на всех – «и избранных, и приготовляемых быть избранными» (506). «Многими скорбями, не малыми, заметьте, но многими и разнообразными – подобает нам внити в Царствие Божие. Так определило Слово Божие» (531). Многими скорбями, но какими именно и кому – «то распределяет Бог» (828). Сам Господь Спаситель, святые Апостолы и «все святые провели жизнь свою в многоразличных скорбях» (213. См. также: 632–633). Многими скорбями, по примеру всех Святых «от века» (228), «да умертвится наш ветхий человек со страстьми и похотьми его, и да соделается сердце способно к принятию Божественной благодати» (242–243).

«Скорби, – свидетельствует Святитель, – по преимуществу, удел наших дней, которым не даны ни мученичество, ни подвиг монашества». Наша участь – скорби, но какие – ведает Бог. «Пред Ним, на Его весах всякая скорбь ничтожна, всякая скорбь маловажна, как бы велика она ни была, потому что осенение Его силы и благодати может обратить величайшую скорбь в величайшее наслаждение» (379). «Кто из плывущих по житейскому морю не орошается его волнами?» (85) – вопрошает Святитель и отвечает: «Нет рода жизни без своих скорбей» (53). «Нет возможности приступить к Богу иначе, как по тернию скорбей» (382).

Земная жизнь – это скоротечный путь к блаженной вечности. Измеряется он «не расстояниями, а временем. Как на обыкновенном пути переменяются предметы, беспрестанно заменяются одни другими, так на пути земной жизни сменяют друг друга события. И неизвестно человеку, какое событие ожидает его в каждый наступающий новый день» (468). Но известно лишь, что «дни наши суть дни скорбей, а утешение наше – Крест Спасителя. Когда сыны Заведеевы просили у Господа престолов славы, тогда Он обещал им чашу скорбей, без которой невозможно получить престолы вечной славы» (580).

Постигающие нас – малое стадо Христово – на житейском пространстве скорби «очень различны». Сперва христиан гнали и предавали мученической смерти – все ближайшие Ученики Спасителя, за исключением святого апостола Иоанна Богослова, окончили жизнь мученически. Потом стали требовать от христиан не отречения от Христа Спасителя, «а принятия ереси, столько же душепагубной, как и отречение, т.е. требовать не прямо нечестия, но злочестия. Далее, гонение сделалось ещё тоньше: оставлено на произвол верование во Христа, а отвергнуто жительство по заповедям Христовым» (518). В результате благовестие Слова Божия стало явлением редким. «Глад слышания Слова Божия – вот бедствие, несравненно тягчайшее, бедствие всех бедствий, которые когда-либо были попущены на христиан» (518). Но и среди этого молчания возгремели в наставление нам слова Господа к Пилату: «Не имаши власти ни единыя на Мне, аще не бы ти дано свыше» (Ин. 19, 11). «Какое глубокое и обширное, – восклицает Святитель, – наставление для страждущих о Христе, научающее их смотреть на своих Пилатов, как бы на бездушное оружие Промысла, подающего возлюбленному своему чашу Христову, залог блаженства вечного со Христом» (503).

Какими бы тяжёлыми ни казались нам скорби, как бы ни разнообразны они были – «земная жизнь наша коротка – точно обман: её скорби, по самой вещи, ничего не значат – имеют столько значения, сколько им даём его» (295).

Скорби – полезны

В устроении духовной жизни скорби полезны – душеспасительны (213).

Скорби служат признаком «призвания Божия во спасение» (660). Тому, кому посылаются скорби, «есть часть Божия, а кому идёт всё как по маслу – тот часть диавола. А когда Господь восхощет взять его из части диаволовой, то взимает посланием скорбей. Скорби – чаша Христова на земле. Кто на земле участник чаши Христовой, – тот и на Небе будет участником этой чаши» (135). «Кому попускаются скорби, тот, значит, помянут Богом в Царствии Его, а кто живёт бесскорбно, тот забвен Богом» (99). От Креста Христова в душу изливается «свет и утешение» (151). Золото выходит «чище и ценнее» из горнила (148), а люди – из принимаемых скорбей (553). Нашему телу подобает «истончиться, как паутине, пройти сквозь огнь скорбей и воду очистительную покаяния, и войти в покой духовный – в духовный разум или мир Христов, что одно и то же» (142).

Сама добродетель тесно соединена со скорбями. «Какие бы добродетели ни были совершаемы Святыми, они считали их неполными и недостаточными, если их не увенчал Крест Христов, не запечатлела, не засвидетельствовала печать Христова. Те только пройдут путь, стрегомый херувимом, которые будут иметь при себе рукописания, запечатлённые печатию Христовою» (397). «Добродетель, – сказал некоторый отец, – не сопровождаемая скорбью, не есть добродетель» (738. Ср.: 169). И более того, сделанное без скорби бывает непрочно – «что посеешь, да слезами не польешь, то худо всходит» (92).

Скорби помогают «устремиться к исканию Бога» (148), делают путь Божий «яснее, ближе» (376), «отчётливее» готовят к вечности (683), учат «уповать на Бога, а не на себя» и стяжать «бесценное сокровище – веру в Бога, веру деятельную, живую» (668). «Все, – говорит Святитель, – приблизившиеся и усвоившиеся Господу достигли этого многими скорбями, по свидетельству Священного Писания... Напротив того, те, которые чужды скорбей, признаются забытыми Богом» (470–471).

Скорби формируют человека «на пути прямом, чистом» (137), обучают, укрепляют (756). «Беда – когда человек формируется на кривых путях: во всю жизнь свою будет смахиваться в шельмовство» (137).

Скорби – это «благовременное приготовление» к вечности (177), к спасению (175, 176). Нет скорбей – «нечем спастись» (786). «Без скорбей сердце не может умереть для земли и ожить для Бога и вечности» (624). В рай один путь – «крест и распятие» – другого нет (200). Не причастившийся чаши скорбей «не способен наследовать вечное блаженство» (433). Потому-то Святитель, видимо, для большей убедительности цитирует слова великих подвижников: «Пей поругания на всяк час, яко воду живую, а кто отвергся правильного, или неправильного выговора, тот отвергся своего спасения» (при. Иоанн Лествичник. 216). «Блажени препоясавшиеся по чреслем своим к морю скорбей, простотою и неиспытным образом, любве ради, яже к Богу, и не давши плещи. Сии скоро к пристанищу Царствия спасаются, и почивают в селениих добре потрудившися, и утешаются от злострадания своего, и радуются во веселии надежды своея» (Некий «советник». 54).

Сказав о полезности скорбей, Святитель завершает: «Сколько спасительных уроков преподают нам эти скорби: не дают привязываться к земле, возводят к нему, воспоминают нам Бога» (611–612).

Скорби необходимы

Без скорбей невозможно получить вечный венец (99) – значит: Господь «кого любит, того и наказывает» (Притч. 3,12). Все постигающие нас скорби надо видеть в Промысле Божием – в бесконечной любви Божией к нам. Бог ведёт нас «путём скорбным, скорбями отрешая от мира и приводя к Себе». Потом избавляет от скорбей, чтобы «зрели Его всеблагий Промысл и стяжали веру в Него» (698). Тот, кто наносит скорбь, «только орудие во всемогущей деснице Божией» (148). Кого Господь избрал «в ближайшее служение Себе, в сосуд духовных дарований, тому посылает скорби» (148). Хочет приблизить к Себе – попускает скорбь (382). Едва открылся Он святому апостолу Павлу, «как уже определяет ему в удел страдания, возвещает о них. “Аз бо скажу ему, елика подобает ему о имени Моем пострадати (Деян. 9, 16), – говорит Господь о вновь избранном Апостоле!» (148). Христова печать, знак Божия избрания – крест. «Этой печатаю запечатлевает Христос своих! Этот знак изображают на возлюбленных Божиих ангелах Бога Вседержителя! “Если ж ты видишь кого, – сказал преподобный Марк Подвижник, – проводящего жизнь бесскорбную, в постоянном благоденствии, – знай, его ожидает по смерти суд немилостивый”. Все Святые признавали за непреложную истину, что тот, который проводит жизнь бесскорбную, – забыт Богом. “Не ищи, – говорит один из них, – совершенства христианского в добродетелях человеческих – тут нет его; оно таинственно хранится в Кресте Христовом!” (397). Знамение избрания – скорби (598). И Святитель снова и снова повторяет: «Мы... заботимся наиболее об устроении нашего земного положения, а Бог устраивает наше вечное положение, о котором мы забыли бы, если б земное наше положение не было потрясаемо скорбями, если б скорби, посылаемые по временам Промыслом Божиим, не напоминали нам, что всё временное и земное преходит и что главные заботы должны быть о вечном. Писание говорит: “Господь, его же любит, наказует.” Скорби вразумляющие посылаются от Бога тем, которых Он хочет помиловать, а отверженным посылаются скорби сокрушительные и решительные, наиболее на самом конце жизни, как то: или скоропостижная смерть, или лишение рассудка и тому подобное» (553). Кого Господь возлюбит и захочет сделать Своим, избрать для вечности, «тому посылает непрестанные скорби, в особенности, когда душа, избираемая, заражена миролюбием. Действие, производимое скорбями, подобно действию, производимому ядом. Как тело, принявшее яд, умирает от естественной ему жизни, так и душа, вкушающая скорби, умирает для мира, для плотской жизни, родившейся из падения и составляющей истинную смерть. Посему кто отказывается от скор-бей, тот отказывается от спасения» (594. См. и: 660). «Что было бы с вами, если б Бог не обучал вас скорбями? – ставит вопрос святитель Игнатий и отвечает: – Вы бы пожертвовали и всем временем вашим, и всеми способностями вашими суете, и вступили бы в вечность недостойною никакой награды, – напротив того, достойною полного наказания за пренебрежение Христом, Спасителем мира, Сыном Божиим, принесшим Себя в жертву за вас с тем, чтоб вы принесли себя для собственного вашего блага в духовную жертву Ему» (471). Кого любит Господь, того наказует для его же усовершения (665,98), «тому посылает скорби, и они умерщвляют сердце избранника Божия к миру, приучают его витать близ Бога» (433). Эти наставления святителя Игнатия показывают, что наказание Божие – это не то же, что «наказание человеческое!.. Гнев Божий – не гнев человеческий! Господь наказует, – любит! Он призывает в ближайшее познание Его. Короткое знакомство с великими земли доставляет временные почести и мнимое богатство; подобное познание Бога доставляет блага вечные, зрение славы Божией, участие в этой славе» (398). Существенной особенностью попускаемых Богом скорбей является и то, что среди них же Господь даёт и утешение. «Я, – размышляет Святитель, – уверен, что это утешение приносит вашему сердцу от Престола Божия святый Ангел Хранитель ваш: потому что истинное утешение может низойти от одного Бога. Земные развлечения только заглушают скорбь, не истребляют её: они умолкли и снова скорбь, отдохнувшая и как бы укреплённая отдохновением, начинает действовать с большею силою. Напротив того, утешение от Бога уничтожает печаль сердечную в её корне – в мрачных помыслах безнадёжия. Оно приносит человеку благие и смиренные помыслы покорности Богу, помыслы, полные живой веры и кроткой сладостной надежды. Пред взорами ума открывается неизмеримая вечность, а жизнь земная начинает казаться кратким странствованием, её счастие и несчастие начинают казаться маловажными и ничтожными, потому что все неровности земной жизни сглаживаются, уравниваются созерцанием вечности» (468). То, что за скорбью следует утешение, укрепляет веру у скорбящего и утешённого, а к миру «мёртвость» (343).

«Вижу, – заключает Святитель свои рассуждения о скорбях, как проявлении особой любви Господней, – Божие благодеяние к себе; исповедую дар свыше, за который я должен благодарить Бога более, нежели за всякое видимое мною в других земное, мнимое счастие. И это мнимое счастие, как ни низко (оно плотское!), – могло бы быть ещё завидным, если б было прочно и вечно. Но оно превратно, оно мгновенно, – и как терзаются при его изменах, при потере его, избалованные им. Оно непременно должно разрушиться, отняться неумолимою и неотвратимою смертию» (150).

Все рассуждения святителя Игнатия о скорбях, особенно последнее, ведут к тому, что скорби надо и принимать, и переносить правильно. Всеведущий и Всеблагой Господь, избравший «тебя в число Своих, – учит Святитель, – попускает тебе различные скорби... Это благой знак – прими его с великодушием и верою. Когда осыпают ругательствами и стараются уловить тебя в чем словами, – помяни, что то же делали со Христом – и вкуси благодушно чашу чистительную» (141). Скорби – это дар Божий, и не просто дар, а великий, «который даётся избранным рабам Божиим, предуготовленным к вечному блаженству» (236), посему его подобает принимать с благоговением (333).

Скорби есть дар Божий

К скорби надо быть готовым – принимать её с покорностью и глубокой верой в Христа Спасителя. «Уготовьтесь на скорби, и скорби облегчатся» (166). «Через мрачную, глубокую пропасть скорби, внезапно открывшуюся пред нами, перенеситесь на крыльях веры! Не испытывайте волн недоверчивою стопою размышления человеческого, идите смело по ним мужественными шагами веры – и обратятся под ногами вашими мягкие, влажные волны в твёрдые мраморные или гранитные плиты... Призывающий вас ходит по морю скорбей... Христос знаменует “Своих” печатью страданий!» (196).

Переносить скорбь подобает с терпением и покорностью воле Божией. «Надо помнить, что “претерпевый до конца, той спасен бу дет”, и претерпеть всё встречающееся, причиною ли мы того или причина не от нас. Христос с тобою. Побеждай терпением и упованием на Бога все скорби и брани» (828). Переноси скорби безропотно, без жалоб (213), помня, что вся наша земная жизнь «сплошное искушение. Когда так определено Богом, то мы должны с покорностию переносить скорби от постигающих нас искушений, вразумляться ими для дальнейшей нашей деятельности» (745).

За посылаемые скорби должно благодарить Бога, славословить и просить только о том, чтобы Он «даровал покорность Ему и терпение» (554). Преподобный Марк Подвижник советует при скорбях не искать виновников их – «откуда и чрез кого пришли» они, а заботиться о перенесении их с благодарением (236). «Великая мудрость и великий источник утешения, – размышляет Святитель, – благодарить Бога за все земные скорби, как ниспосылаемые нам самим Промыслом Божиим во спасение душ наших. Кого Господь любит, того наказует. Пожелай мне не забывать этого святого образа мыслей и не уклоняться от него по поводу различных самоооправданий, которые все – ложь и самообольщение, и слепота и гордыня» (626–627. См. также: 379,471, 553...).

Скорбей не надо бояться, ибо «они попускаются нам Промыслом Божиим, а Промысл Божий, попуская нам их, по существенной необходимости и пользе их для нас, неусыпно бдит над нами и хранит нас. Так врач для исцеления больного даёт ему горькие, отвратительные и мучительные лекарства и в то же время тщательно ухаживает за ним» (531). Скорби были всегда «достоянием спасающихся, особливо же они свойственны нынешнему времени, когда человеки ослабели к совершению добродетелей. Итак, не малодушествуй, но в терпении и смирении предавай себя воле Божией и благодари Его Святый Промысл за всё, тебе посланное» (634). Как бы ни тяжела была скорбь, она соответствует крепости страдающего. Нужно только «облечься во всеоружие живой веры, вдыхающей в сердце твёрдость, мужество, смирение, покорность определениям Божиим» (397). Бог один «знает, что нам полезно, и устраивает наши судьбы для вечных польз наших, нопуская в здешней временной и кратчайшей жизни поскорбеть, соответственно нашим силам, дабы души наши не прилепились к земле, а постоянно отторгались от неё различными скорбями и обращались, теснимые отовсюду, к Господу Богу нашему» (698).

Мы достойны наказания

Очень важно при скорби смириться «и нашедшую скорбь встречать исповеданием: достойная по делам нашим приемлем, помяни нас, Господи, во Царствии Твоем!!! Сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим!» (669). Все мы перед Богом грешны, а «грешник не должен считать странным, когда ему посылается наказание. Нет! Он должен открыться пред Богом, признавать себя достойным посланной на него скорби и радоваться, что в земной жизни приемлет наказание за согрешения в ведении и неведении и тем избавляется от вечных мук» (632). Так поступающий – «обвиняющий себя», смиряющийся – «устоит во всех напастях! Какая скорбь может сокрушить того, кто признал себя достойным всякой скорби? Того, кто всякую приходящую скорбь встречает словами блаженного разбойника: “Достойное по делам моим приемлю; помяни меня, Господи, во Царствии Твоем!” Какой скорби устрашится тот, кто верует, что на него неуклонно взирает око Божие, что никакая скорбь не может прикоснуться к нему без попущения или мановения Божия?» (328). «Блаженны те, которых Бог приготовляет к вечности болезнями и другими скорбями, которые из среды скорбей своих исповедаются Богу. “Достойное по делом нашим приемлем! Помяни нас, Господи, во Царствии Твоем!» (805. См. также: 213).

Послал Господь скорби – пошлет и утешение – и среди них же (290, 468), «поэтому в скорбях надо благодушествовать, возлагая судьбу свою на волю Божию» (665).

Если же кто, угнетаемый скорбями, страдает от уныния, от сознания некоей оставленное™, – и для него есть спасительный совет Святителя: «...приглашаю войти в мою пристань, в пристань Божественных помышлений и чувствований» (473). Здесь отдых, спокойствие, утешение... (473). И ещё: «Воспомяни праведного Иова, лишённого чад своих и всего имения, покрытого смердящими струпами, сидящего на гноище и говорящего: “Господь даде, Господь и отъя, буди имя Господне благословенно отныне и до века”. Воспомяни пророка Иону... прославляющего правосудие Божие. Воспомяни трёх отроков, из сердца пещи благословляющих Бога. Воспомяни всех святых и путь, коим они достигли спасения. Не тесный ли и прискорбный путь искушений ввёл их в обитель живота? Воспомяни всё это и поревнуй жребию святых, скажи твоим малодушным помыслам: “И власы все главы моей изочтены у Бога, то как могу я унывать?” “Не пошлю, – обещает Он мне устами Своего Апостола, – иску шения выше меры твоей; но в самом искушении сокровенно дарую тебе избавление от искушения. Нарочно тебя... поражаю напастями, чтоб ты не пристрастился к чему-либо суетному, но в сокрушении сердца поискал прилепиться ко Мне, Создателю твоему исполнением Моих заповедей, и стяжал Меня в себе, а когда стяжешь Меня в себе, тогда взыграют все уды твои нескончаемым веселием: ибо Я есмь Сама – благость и Само – блаженство неоскудеваемое и непременяемое”» (638–639).

* * *

Как бы завершая свои суждения о скорбях, Святитель делает вывод:

· «Во всех скорбях... следующие врачевства приносят душевную пользу и отраду: преданность воле Божией, благодарение Богу, укоренив себя и признание достойным наказания Божия, воспоминание, что все святые совершили путь земной жизни в непрестанных и лютых страданиях, что скорби – чаша Христова» (433).

· «Сколько спасительных уроков преподают нам эти скорби: не дают привязываться к земле; возводят к небу, воспоминают нам Бога» (611–612).

· «Примите эти строки из страны страданий, в которую я поселился очень давно» (197).

Болезни, как и скорби, помогают человеку задуматься над смыслом своей земной жизни и поднять очи к Небу, ибо недуги – это вестники, возвещающие «приближение разлучения души с телом» (220). «Со мной, – замечает Святитель, – часто беседуют о смерти мои недуги. Назидательна эта беседа! После нее мир со всеми его событиями представляется совершенно в ином виде. Око странника смотрит иначе, нежели око постоянного жителя» (62). Болезнь – хороший учитель, многому доброму она наставляет и «сверх того, – говорит святитель Игнатий, – она – послание Божие взамен и пополнение наших недостаточных подвигов» (787).

Попускаются или посылаются болезни Богом, «Который наказует всякаго, его же приемлет» (527). Посылаются они, прежде всего, для предохранения от грехов или для покаяния. «Справедливо и богоугодно рассуждаешь, – отвечает духовному чаду Святитель, – говоря, что болезненность и сопряжённые с нею тесноты посланы тебе Богом для охранения от грехов и греховных соблазнов, которыми ныне преисполнен мир» (521). «Бог устроил тебе на старости лет поболеть и в келии посидеть, чтоб грехи юности помянуть и в них принести Богу покаяние, а от Бога получить прощение. Слава Богу, устрояющему нам спасение Его премудрыми судьбами» (791). Именно болезни, потрясая душу человека, помогают ей прозреть и увидеть Бога «в Его Промысле» (321). Болезни препятствуют гордыне, «которая часто развивается от успешной деятельности» (788). Они же удаляют и избавляют «от отвратительного многословия, долженствующего состоять из оправданий и обвинений, что так противно учению Христову, что мучит душу, хотя несколько вкусившую сладость мира, истекающего из соблюдения заповедей Кротчайшего Господа Иисуса Христа» (51). Поистине болезни очищают тело и душу «от греховного тления» (208).

Одр болезни часто бывает «местом Богопознания и самопознания. Страдания тела бывают часто причиною духовных наслаждений, и одр болезни орошается слезами покаяния и слезами радости о Боге» (433). «Подобает тому, кто хочет приблизиться к Богу, пройти душою и телом сквозь многие скорби и болезни» (585).

Болезни всегда на пользу

Болезни приносят пользу всем – и тем, кто ещё не начал жить по-христиански, и тем, кто уже достиг достаточно высоких ступеней совершенства. «Подвижникам, занимающимся умственным подвигом, попускаются преимущественно пред телесными подвигами болезни и другие скорби: от действия их подвижник по необходимости должен возлагать надежду на Бога. От усиления надежды на Бога слабеет самонадеянность; с уменьшением самонадеянности уменьшается самомнение. С ослаблением этих недугов начинает зарождаться в душе истинное смирение, на котором основаны правильность и прочность всякого подвига» (554).

Последнее суждение Святителя показывает, какое должно быть отношение наше к болезням, как их надо понимать и воспринимать. Но Святитель говорит об этом и специально: «Святые Отцы в своих Боговдохновенных писаниях изображают наказание Господне или предваряющим болезнь врачевством, или последующим за болезнью для исцеления её; но они никогда не признавали этого наказания отмщением или воздаянием, разве только в упорных врагах Божиих, уже не по немощи погрешающих против заповеданного непрестанного покаяния, но отвергших оное по произволению и лжеименному разуму» (828).

Чтобы болезни приносили те плоды, о которых было сказано, должно их переносить по-христиански – правильно. «Болезнь сопричисляется к тем подвигам, которыми израбатывается наше спасение. От всякого подвига требуется, чтоб он был правилен. Тогда подвизается человек правильно в труде болезни своей, когда благодарит за неё Бога» (527–528). Посему при болезни «сперва надо себя принудить к благодарению Бога, когда же душа вкусит сладость и покой, доставляемые благодарением, – сама спешит в него, как бы в пристанище. Спешит она туда от тяжких волн ропота, малодушия, печали» (433). Болезни, сопровождаемые благодарением Богу, святые Отцы сравнивают с иноческим подвигом безмолвия и послушания (528).

Болезнь – это «готовое спасение, когда больной удаляется от дурных слов, помышлений и мечтаний, когда благодарит за болезнь, удаляющую его от мира; чего бы он не сделал единственно по собственному произволению» (521).

Молитва утешает в страдании

Огромное значение при болезни (впрочем и всегда) имеет молитва. «Тогда вы, – учит Святитель, – ощутите спокойствие и утешение страданий, когда от сердца сокрушённого и смиренного, из глубины ваших болезней, будете взывать молитвою ко Господу, тогда Он невидимо приидет и поможет вам» (208–209).

Восполнится подвиг болезни, если болящий «предаётся воле Божией» (521), если он, «взирая на грехи свои, счёл себя достойным вечных мук, радуется, когда ему приключатся болезни в этой жизни. После такого рода болезней обыкновенно чувствуется особая лёгкость по телу и душе» (208). Много соберёт подвигов болящий, если сам себе скажет: «Не без Промысла же Божия случается со мною то, что случается. Буди имя Божие благословенно от ныне и до века!» (195). К сему святитель Игнатий добавляет: «Да не очень заглядывайся на обстоятельства жизни: не стоят они, – идут, быстро мчатся, сменяются одни другими. И сами мы мчимся к пределу вечности! А кто заглядится на обстоятельства, кому они представятся недвижущимися, – удобно впадает в уныние. Кто же видит, что все летит, и сам он летит, тому легко, весело на сердце» (195).

Тернистый путь болезней – залог нашего вечного спасения, «почему их должно переносить с терпением, а терпение тогда изливается в душу человека, когда человек за свои скорби благодарит и славословит Создателя. Мы здесь на земле – странники: и хорошее и худое положение человека мимо идет яко сон. Сокровище наше – Господь» (637).

«Услышьте то, – взывает Святитель, – что и мне доставляет особенную пользу: услышьте слова Спасителя, предложенные Им для общего сведения, назидания, подкрепления всех странников земли: “В терпении вашем стяжите души ваши” (Лк. 21, 19). Ах! Нужно нам помнить это наставление Спасителя, нужно держаться за него непрестанно, как держится слепец за руку путеводителя» (344). Претерпите «с благодарением всякую болезнь» (269). Говорите своим болезням: «Приидите, Богом посылаемые, помучьте грешное тело, пожгите его, потерзайте его за те беззакония, коих жилищем оно было!» (585). И завершает: «К правилу безмерно не нудьтесь во время болезни: взамен его приносите Господу жертву хвалы и благодарения» (585).

(Примечание: писал сие во время болезни 13 января 2003 г. – Промыслительно?!).

Все искушения, скорби, болезни истинный христианин переносит с надеждой на Бога – его надежда во Христе, а не «во плоти» (162). «Вся надежда наша на милосердие Божие, а не на правду нашу» (589).

Для того чтобы победить зло, нужна помощь Божия – надежда на эту помощь. Когда она нам содействует, мы побеждаем; когда удаляется – терпим поражение и чувствуем нашу немощь. Промысл Божий так устроил, «чтоб подвижники Божии не всегда находились в состоянии радости, торжества и победы. Таковое непрестанное состояние могло бы породить в них лютую гордость: не видя никогда на опыте побеждения своего в немощи, они возомнили бы, что состояние непрестанного торжества над грехом принадлежит им самим, а не является даром Божиим. Потому-то Бог растворил для них, как говорит преподобный Исаак Сирский, «утешение и нашествия, свет и тьму, брани и заступления, короче сказать, утеснение и пространство. И это признак, что человек преуспевает при помощи Божией»⁷ (458).

Уповая на Бога, должно полагать «начало пути, исполненного крове», отвергнув двоедушие и сомненье (55). И продолжать сей путь необходимо с той же надеждой и верой в своем сердце, «яко милостив есть Господь, и взыскающим Его даст благодать яко мздовоздаятель, но не по деланию нашему, но по усердию душ наших и вере. Глаголет бо: «Яко же веровал ecu , буди тебе⁸"" (55).

«Как совершишь ты путь по морю житейскому? Как спасёшься от волн, от ветров, от подводных камней, от разбойников, от плена, от смерти? – вопрошает Святитель и отвечает: – Не иначе, как Христом, Он сотворит силу, Он вознесёт мя. Он крепость моя и пение моё и будет мне во спасение» (247–248). Господь по нашей надежде будет нашей крепостью и спасением (166).

Нельзя терять надежду

«Заседающий себя» при жизненных «преткновениях» отчаивается, «а надеющийся на Христа приносит покаяние и исцеляет себя им» (238). Покаянный плач, растворённый надеждой на Бога, «утешает душу, смягчает сердце, отверзает его ко всем святым, духовным впечатлениям. Печаль, не соединённая с упованием, чужда благих плодов... От неё рождаются уныние, отчаяние, смерть телесная и смерть душевная!» (380). Нет! Христианин не впадает в такую печаль: его «держит сильная десница Божия». Она вводит его «в дни сетования», но для того, чтобы омыть его «святым омовением – слезами» и чрез них вознести к Небу (380). Утешение там, где Господь наш Иисус Христос. «Это утешение не от мира сего, который иначе не может утешать в скорби, как отъятием скорби. Христос действует иначе: Он не снимает тернового венка с возлюбленного Своего, потому что так венчаются в цари Небесного Царства, но посылает в душу благодатную сладость, залог предвкушения вечного блаженства, – и пред лицом сей сладости исчезают временные скорби – по крайней мере много притупляется острие их» (505). Без Христа Спасителя утешение не обретается. Святитель по этому случаю рассказывает следующее: «Недавно случилось видеть в скорби одного умного и учёного мужа, много занимавшегося философиею, изобретенною падшим и омрачённым от падения умом человеческим. Каким же оказался философ пред лицом скорби? Слабым, изнемогающим, не видящим Промысла Божия, не ведающим Креста Христова, ищущим на земле правды человеческой и не могущим найти правды Христовой в смирении и терпении. Поучительное зрелище, на которое нам дозволено смотреть не с тем, чтоб осуждать ближнего, но чтоб видеть нашу мертвость, когда бываем без Христа» (506–507).

Показав спасительность надежды на пути терний, Святитель обращается с целым рядом весьма содержательных призывов:

• «Претерпи с упованием на Бога лишение телесных потребностей, долженствующих чрез краткое время превратиться в гной. Подклони выю всему этому в надежде на Бога, не ожидая ни от кого другого избавления или утешения, но возверзи на Господа попечение твоё и во всех искушениях осуди себя самого, как причину их» (269).

• «Меньше думай. Надейся на Бога. „Ходяй просто, – сказали святые Отцы, – ходит надеяся». И Бог тебя покроет» (646).

• «Плыви бестрепетно по волнам житейского моря, не доверяя тишине его, не страшась бурь его. Не думай о завтрашнем дне, не утомляй себя никакими предположениями, никакими мечтаниями, не истрачивай на них времени и сил твоих. “Довлеет дневи злоба его” – сказал Бог твой. Веруй!.. Плыви, несись по волнам!.. Жизнь земная – обман. Не увидишь, как уже пред тобою – пристанище гроба. Где вера, там нет ни печали, ни страха; там мужество и твёрдость, ничем неодолимая» (355).

• «Плыви и переплывай о Господе бурную пучину. Повреждения, которым нельзя не случаться, исправляй покаянием. Веруй и никак не расслабляйся. При этом непременно спасёшься. Ибо Бог никак не оставляет того человека, который сам не оставляет Бога... Такового Бог приведет непременно к спасению. А указывать Богу: так и так меня спаси – невозможно. Потому что спасение, как дар Божий, выше постижения человеческого. Почему желающий спастись должен просить себе спасения у Бога, как неизреченной милости Божией, предавая себя вполне воле Божией» (704). Обрати свои взоры к Богу, повергни к Его ногам «воздымающиеся и мятущиеся помыслы», скажи с благоговейной покорностью: «Да будет воля Твоя!» (149).

* * *

Итогом к изложению пути терний может служить наставление святителя Игнатия:

•      «Уклонитесь от пути широкого, по которому почти все шествуют! Изберите для себя скорби, посылаемые вам Промыслом Божиим! Возлюбите теснины, по которым премудрый Промысл... проложил стезю для земного вашего странствования! И скорби, и теснины ваши, и стезю тернистую жизни земной сделайте для себя приятными, сладостными. Каким способом это сделать? Предаваясь воле Божией, славословя Промысл Божий, признавая эту волю и этот Промысл во всём, случающемся с вами, благодаря Бога за всё случившееся с вами, и скорбное, и радостное. Время – начать жительство истинно-христианское, сопряжённое с распятием всех ощущений, пожеланий, мыслей на кресте заповедей и учения Христова. Скоро, скоро промчится земная жизнь! Уже готова каждому человеку вечная мзда его за кратковременную жизнь его, за дела его, за образ мыслей его, за чувствования его» (429).

•      «Слава Богу за всё! И за то, что пришлось всю жизнь поболеть» (673).

•      «Вам говорит это тот, кто всю жизнь провёл в скорбях, кто сам весь в ранах, – и радуется им, и благодарит за них Бога. Развевается знамя креста над письмом моим: всегда слово моё выходит под этим знаменем! Слово моё – и возвещение мира и провозглашение войны, призывает к храбрости, победе, завоеванию мира» (357).

«Вы пишете мне решительно: „Я отъезжаю в среду“. Хотя бы прибавили Вы: “если Бог велит”»

(580)

Промысл Божий – это постоянное попечение Бога о Своих творениях – сохранение их и направление к добру, к благим целям. Это звезда, хранящая человека при его земной жизни. «Звёзды усматриваются ночью на чистом небе; при наступлении дня они, оставаясь на своих местах, делаются неприметными по причине появившегося преимущественно света, развиваемого солнцем» (529–530).

Промысл Божий бдит над всем: над судьбами всего мира, над судьбами Своей Церкви, над каждой личностью (788). Недремлющее Око постоянно бдит, Премудрый Ум управляет, Всесильная Десница охраняет (148) – «хранит всех, невидимо держит за руку Своих искренних служителей, наставляет их на путь Своих Святых хотений» (190).

От зрения Промысла человеческое сердце наполняется глубоким миром «к обстоятельствам и людям. А мир сердца – свидетель святой Истины!» (52). Но иногда Промысл Божий скрывается. И в этом его действии Святитель видит особую заботу Божию: «Временем скрывается Промысл Божий, – как будто его нет, – чтоб мы поуходились, поумучились, поутомились; потом является в полном свете с обильными благодеяниями...» (645).

Бог управляет всей тварью, всем миром. «У Него нет неправды. Но правда Его отличается от правды человеческой. Бог отверг правду человеческую, и она – грех, беззаконие, падение. Бог установил Свою всесвятую правду, правду Креста, – Ею отверзает нам небо» (274). Из своего уединения Святитель смотрит на окружающий мир, «как на корабль, плывущий вдалеке», и исполняется «желания, чтоб он плавание своё совершал под покровом милости Божией. О! Да не предаст она нас водительству лжеименного разума, – этого источника бедствий человеческих» (59).

Промысл ведёт человека

Под особым водительством Промысла Божия находится человек. «Вы меня не осудите, – пишет святитель Игнатий, – если скажу, что вижу в делах человеческих невидимое, но мощное действие Промысла Божия, который, по учению преподобного Исаака Сирского, особенно бдит над оставившими суетный мир для взыскания Бога, Спаса своего: “Судьбы Твоя помогут мне”, – воспел Боговдохновенный Давид» (50). В глазах Святителя действует лишь Промысл, а люди только его орудия (52, 202). «Людей, – пишет он, – оставьте в стороне, как орудия Промысла! Эти орудия – слепые, сами по себе не имеют никакой силы, никакого движения! “Не имаши власти ни единыя на Мне, – сказал Господь Пилату – аще не бы ти дано свыше” (Ин. 19, 11) хотя Пилат, водимый суждением человеческим, признавал и утверждал (а в этом, без всякого сомнения, согласны были с ним и все водящиеся таким суждением!), что он имеет власть распять предстоящего ему Узника, и власть отпустить Его» (201).

Проявляется Промысл Божий, и проявляется непрестанно, во всей жизни человека, даже в ее деталях – чем-то, казалось бы, незначительном. Изъясняя слова Спасителя: “Вам же и власи главнии ecu изочтени суть” (Мф. 10, 30), святитель Игнатий наставляет: «Так бдителен, заботлив до мелочной подробности Промысл о нас Всеблагого Бога нашего! Бог, столько о нас заботящийся, имеющий на счету все волосы наши, – смотрит: первомученика Стефана побивают камнями, – и не препятствует убийству. Зрит: Апостолы умирают ежедневно, страдают непрестанно, оканчивают земное течение своё насильственною смертию. Взирает: и тысячи тысяч мучеников претерпевают отсечение, строгание, ломание членов, продолжительное заключение в смрадных и душных темницах, убийственные работы в рудокопиях, сожигание на кострах, замерзание в озере, потопление в водах. Он смотрит: иноки совершают невидимое мученичество в борьбе с плотию и кровию, с нечистыми духами, с людьми – любителями мира, с бесчисленными лишениями телесными и душевными. На всё это Он, Человеколюбец и Всемогущий взирает.

От всех скорбей Он мог избавить избранных Своих, но не делает этого; возвещает рабам Своим: “В терпении вашем стяжите души ваши (Лк. 21, 19)...Претерпевый же до конца, той спасется (Мф. 24,13). Кто ж поколеблется, о том не благоволит душа Моя” (Евр. 10, 38)» (276).

Промысл Божий возвышает человека и низводит, ставит на свещнице и убирает свещницу..; Дело человека – и это весьма важно -почувствовать и правильно понять своё призвание. Вот как писал об этом святитель Игнатий другому великому Святителю Русской Православной Церкви Феофану (Говорову) († 1894): «Если Промысл Божий поставил вас на свещнике, – зачем сходить с него без призвания Божия? Может быть, в своё время откроется это призвание! Может быть, все обстоятельства единогласно выразят его! Тогда оставите мирно кафедру вашу, тогда уйдёте мирно в келию – преддверие вечности. Пребывая в келии, не будете тревожиться мыслию при келейных искушениях, что эти искушения последовали за предупреждение воли и указаний Божиих» (68).

Бог ведёт к себе через скорби

По мановению Промыслителя касаются христианина различные искушения и страдания (69). Особенно познаётся отличительный «Промысл Божий над человеком, когда этому человеку пошлются непрестанные скорби» (277). Скорби – это признак «особенного Промысла Божия. Бог хощет соделать тебя участником вечного блаженства и подаёт тебе чашу спасительную скорбей. Успокойся и молись» (631). Трудностями образуется разум и душа. «Вижу, – пишет Святитель, – над тобою особенный Промысл Божий: Бог полюбил тебя и ведёт к Себе. А потому показывает тебе мир во всей наготе его, показывает, как в нём всё тленно, всё пусто; как все его занятия и хлопоты крадут у человека время и отводят от благочестивых занятий и добываемого ими блаженства вечного. Всё это надо увидать ощущением души; а в книге не вычитаешь, доколе не отверзутся душевные очи. Возложись на Господа: в терпении твоём стяжевай душу твою. Терпение подаётся верою, а вера зависит от произвола человеческого, потому что она естественное свойство нашего ума. Кто захочет, тот тотчас может её иметь в нужной для него мере» (137–138). Значит, если христианину будут попущены беды, болезни, скорби, он должен, помня Промысл Божий, «несомненно веровать, что эти скорби попущены ему Самим Всеблагим и Премудрым Богом, Который предвозвестил Своим возлюбленным: “В мире скорбни будете”. Итак, не должно считать странным, видя себя в скорбях, не должно предаваться унынию; напротив того, должно благодарить Бога за скорби, как за знак избрания к блаженной вечности. От благодарения не только притупляется лютое жало скорби, но и вселяется в сердце благодарящего небесное, духовное утешение. Благодарить можно словами праведного Иова» (632). Так поступающему Промыслитель пошлёт Свою небесную помощь. «Гордый разум человеческий признаёт себя правителем мира, потому что не видит Бога, правящего миром, и потому при скорбях, превышающих постижение человеческое, впадает в уныние и безнадёжие. Но кто признает Бога правителем мира, тот в затруднительных обстоятельствах обращается к Нему и сверх чаяния получает помощь» (571). Господь изъемлет его из беды, явит ему Свою неизреченную любовь и милость, а сеть врага будет расторгнута, «как бы некая паутина» (746). «Милость Божия и Промысл Божий могут даровать способ спасения тем христианам, которые желают истинно спастись, а не стремятся к земному преуспеянию, прикрываясь личиною благочестия» (780), кажутся благими лишь по наружности (86).

Духовная гибель настигнет тех, которые больше думают о «руке человеческой», а не о попечении Божием. «Неужели вы думаете, что рука человеческая, как-либо утаившись от Промысла Божия, могла что-либо с вами сделать? – ставит вопрос Святитель и продолжает: – Велика слепота наша! Промысла Божия не усматриваем, и с человеками препираемся, и время драгоценное, на покаяние нам данное, всуе изнуряем; сего ради мир и от него прозябающие духовные дарования удаляются от сердца нашего. А смертный час вблизи от нас!» (79).

Иное придёт христианину, предавшемуся в руки Божии. «Такой душе Бог дарует на время земного странствования тесный путь, состоящий из различных скорбей и лишений, потому что по широкому пути невозможно придти к Богу» (523). На этом пути с ним будет неотлучна постоянная помощь Божия.

Всё, происходящее с нами или вокруг нас, совершается под постоянным взором Всемогущего и Всеблагого Бога, одно по Его воле, «другое по попущению» (112). Всемогущий Бог «неусыпно бдит» (603), и без Его всесвятой воли «быть ничего не может» (127).

Всё совершается по воле Божией, и всё должно ей покоряться.

Покорение воле Божией необходимо «в самых попущениях Божиих» (601). Пришла печаль – "возверзи её на Господа, и Той Тя np епит aem » (96). Промысл не «престал бдеть» (95). Постигла скорбь – прими её «как от руки Божией, со благодарением и славословием» (69). «Если вы скорбите, то недалече стезя ваша от стези угодников Божиих, кои, шествуя посреди многих скорбей и окровавляя ноги свои, достигли Града Небесного Иерусалима, в коем не слышатся воздыхания скорбящих, но раздаётся глас непрестанного радования Наследников Царствия Небесного, наследовавших оное скорбями многими» (69). Начала одолевать грусть одиночества -опять-таки надо опереться на десницу Божию. Грусть – «состояние почти всех. 38 лет лежал расслабленный в притворе Соломоновом среди многолюднейшего Иерусалима, но когда подошёл к одру его вочеловечившийся Господь, то он принёс Ему жалобу: “Человека не имам”. Расслабленный не мог завестись человеком в продолжение 38 лет! И в этом случае надо положиться на Бога: Он попускает человеку потомиться голодом, чтоб человек дал должную цену пище в то время, когда она будет ему предложена. “Душа сытая, – говорит Писание,– сотом рыгается”» (696).

Мы не знаем, что грядущий день нам готовит, потому лучше положиться на волю Божию. «Мы не знаем наверно, где встретит нас душевная польза и где встретит душевный вред» (695). Будущего мы не знаем и «судим сообразно своей недальновидности, а потому в решении дел должны полагаться на Бога» (715). Надо Ему постоянно молиться, «чтобы Он, по бесконечной Его благости, премудрости и силе, наставил нас на путь спасения и устроил нам его» (695).

А достойны ли мы благословения Божия? «Не забывайте, – пишет Святитель, – непрестанно предавать себя воле Божией и благодарить Бога за все Его благодеяния, сделанные вам. Все мы должны быть уверены, что не заслуживаем тех Божиих благодеяний, какие имеем, что мы заслуживаем несравненно большие неприятности, нежели те, какие встречаются нам» (527). При таком суждении ясно становится, почему нередко происходит в нашей жизни вопреки нашей воле. «Хотя, – говорит Святитель, – не исполняющаяся воля наша и представляется нам обер-святою, но если б она была точно таковою, то неужели Всеблагий Бог не исполнил бы её? “Волю бо боящихся Его творит”. И отчего не сотворит её, когда Ему всё, и большое и малое, одинаково возможно! В отсечении нашей воли, оком веры усматриваем, что наша воля, по причине её несовершенства, недостойна быть исполненною» (831–832). Всевидящий Господь всё знает и «не дает нам того, что мы признаём за необходимое для нас добро, и что, будучи само по себе точно добрым, нам не дается, потому что для нас оно может иметь другие последствия. Предайся воле Божией и будь мирен» (716).

Если мы предадим себя в волю Божию, то Господь, по Своему премудрому смотрению, может что-либо вещественное, временное отнять у нас, а вместо сего даровать «нравственное и духовное, вечное. А люди, привязанные к веществу и временной жизни, скорбят, не понимая, что они возводятся к бесценным, высшим благам» (798).

Всё в воле Божией

В покорность воле Божией подобает приводить себя верой в то, что всё происходит по непостижимым для нас судьбам Божиим – будет ли это проявление милости Его или попущения. «Святые три отрока в пещи Вавилонской исповедали Бога, исповедали, что все гражданские и духовные бедствия, попущенные на них и на Израильский народ, попущены по праведному суду Божию» (749).

Такие воззрения, и подобные им, привлекают в душу мир, помогают пребывать в нём с благодарностью Богу, «не попускают увлекаться разгорячением, направляют зрение ума к вечности, доставляют терпение в скорбях, которые представляются кратковременными, ничтожными случайностями и мелочами» (749. См. и: 527). «Преданность воле Божией и благодарение Бога за всё случающееся услаждают всякое положение и научают извлекать из него душевную пользу» (666. См. и: 798). «Это я говорю, – заключает Святитель, – по своим частым опытам, но уверен, что и опыты каждого человека подтвердят то же, если он настроит себя по духу святых Отцов» (798).

Если же при наших жизненных невзгодах начнём унывать, а тем более роптать, то нам будет грозить великая опасность «сделаться богоборцами», «как явно вооружающимися против попущений Промысла Божия, к нашей великой пользе и врачеванию попущающего нам искушаться» (69). «Обретаю покой только тогда, – говорит святитель Игнатий, – когда предам себя всецело воле Божией. Когда же забуду славословить Господа за все благодеяния Его и предавать себя Его всесвятой воле и Промыслу, – тогда паки поднимается буря и душа опять находится в опасности потопления в волнах малодушия и боязни» (69).

Выводы святитель Игнатий делает такие:

•    «Надо, чтобы мы поступили по воле Божией, а не по чувствам обманчивой и пагубной нежности; остальное Бог устроит судьбами Своими» (754).

•    «Надо предаваться воле Божией и все помыслы – непокорства – смирять, сколько бы раз эти помыслы ни восставали» (699).

И призывает:

• «Предавайтесь воле Божией. Бог ведает, что творит и всё, что ни творит, творит по великой благости Своей, по премудрейшим и неисследимым судьбам Своим. Говорите чаще себе: “Буди воля Божия”. В сию успокоительную и священную мысль да погружается ум ваш и сердце. Да удовлетворяются они ею. Бог вас да благословит и да даст вам разум истины и покорность Его святой воле, отчего прозябает мир душевный» (597).

• «Будем предаваться воле Божией и делать сами то, что зависит от нас» (599).

Святитель советует молиться и сам молится:

• «Господи! Ты, Всесильный, всё это видишь; да будет воля Твоя, да совершаются недомыслимые судьбы Твои. А я кто – пылинка, чтоб мне вмешиваться в Твоё непостижимое управление!» (278).

• «Да совершается воля Божия!» (112).

«Довольно, довольно о земном попеклись, довольно времени утратили, – нынешний день единонадесятый час для приготовления к вечности употребим»

(79)

Память о смерти – это Божий дар. Тем не менее, к получению его полезно себя понуждать и молиться: «Господи, даждь ми память смертную» (152). К этой молитве не трудно себя приучить, если вспомнить, кто такой человек и что такое смерть. Человек – это путник. Смерть – событие, с которого «начинается наша действительная жизнь. Продолжительно странствуя в этой тьме ночной, посреди слабостей и искушений, руководимые светом истинной веры, мы достигаем, наконец, до той грани, которою отделяется свет от тьмы. Счастлив человек, бывший истинным христианином» (628)... Придёт смерть и призовёт "к жизни без призраков; на это приглашение, как бы оно горько ни было, никто не может сделать отказа. Идут цари, не свершив огромных предположенных планов, от исполнения которых могли бы благоденствовать миллионы народа; идут гении, покинув начатое для удивления потомства; идут законодатели, не достроив законодательных сводов; в одно мгновение отлагаются знаки отличия и громкие титулы, на приобретение коих употреблена вся жизнь. Богатые верою, напротив, становятся ещё богаче; ибо смертию вступают в существенное обладание тем, чем до смерти обладали только верою» (478–479).

Обозревая окружающее и видя беспечность земных путников, Святитель обращается к ним со словом, исполненным подлинно архипастырской любовью: «Как верно то, что мы все должны умереть! Что эта жизнь в сравнении с вечностью – ничего не значащее мгновение! Никто из человеков не остался бессмертным на земле. А между тем живём, как бы бессмертные; мысль о смерти и вечности ускользает от нас, делается нам совершенно чуждою. Это -ясное свидетельство, что род человеческий находится в падении; души наши связаны каким-то мраком, какими-то нерушимыми узами самообольщения, которыми мир и время держат нас в плену и порабощении» (348). А ведь «смерть грешников люта не по причине тяжести телесных болей её сопровождающих, но по причине её внезапности, неожиданности, по тому переходу от земного благоденствия к страшным, невообразимым вечным мукам, которые вслед за смертию ожидают нераскаянного грешника. Удивительно, как мир обольщает и ослепляет человеков. Не требующая доказательств истина, что все умрём. Но редкие из человеков являют из жизни своей знание этой истины; большая часть ведет себя так, как бы им никогда не умирать» (674). «Нужно усилие, постоянное усилие, борьба с собою, чтоб выплыть из ужасной тёмной пропасти» (348). «Великое дело помнить смерть, и понимать её значение» (674).

Все земные заботы, дела проходят, как тени. «Уже время престать гоняться за ними, как гоняется мальчик за мотыльком златокрылым, бегая по испещрённому цветами лугу! Время подумать, подумать основательно о существенном, вечном!» (375).

Святой мученик III столетия Тивуртий о земной жизни судит вот как: «Мнится быти, и несть», а о небесной: «Мнится не быти, и есть». Соглашаясь с этим суждением, Святитель подтверждает: «Точно! Земная жизнь будто и перед глазами, и в руках, а всё ускользает». Будущая: «Точно, когда здесь живём, то представляется, что и всегда здесь останемся жить; будущая жизнь представляется несуществующею. Но нет! Не видать, как наступит, и наступит непременно» (804–805).

Земная жизнь – это школа, в которой готовятся для жизни вечной (605). О своей духовной дочери Святитель писал: «Уповаю на милость Божию, что она выздоровеет. Жизнь ей нужна по той же причине, по которой нужна и мне, – для приготовления к вечности» (780–781).

Нельзя забывать и юному, и старому, что «всякий человек родится с тем, чтоб умереть; и сей общей чаши никто из нас избежать не может» (609). Отсюда вывод, имеется ввиду правильный, один: о кончине «всегда памятствовать и часто размышлять должно. Таковое размышление побудит нас к делам добрым, необходимым для вечного блаженства и отвратит нас тех злых дел, на которые бы мы решились в забывчивости о смерти» (609). «Поминай последняя твоя, и во веки не согрешиши» – «ни ропотом на блаженное иго Христово, ни изнеможением в вожделенном и преславном иноческом подвиге» (191). От этого памятования «может совершенно измениться жизнь человека и соделаться Богоугодной» (674). Когда человек часто возвращается к мысли, «что всё земное временно, непременно кончится смертию, – опять что смерть сия придёт неизвестно когда: чрез многие ли годы или завтра, или чрез неделю, тогда рождается в человеке забота о приготовлении себя к вечности: в числе сих приготовлений есть и молитва» (622). Память о «последнем» «не приближает к смерти, а только приготовляет к ней, располагая к покаянию» (786).

При приближающейся смерти всё земное, все приобретения земные «теряют всякое значение» (729). Ведь все земные «сиятельства» своим чередом уйдут «во мрак могилы забвения: только служение Богу и покаяние пред Ним будут иметь вечную цену» (786). Если перед лицом смерти ничто земные блага, то, тем более, всевозможные лишения. «У кого пред очами смерть и вечность, – непременный, неизбежный удел каждого человека, – тот посмеивается и скорбям, и сладостям земным» (191). Он знает и помнит, что «над попущением скорбей бодрствует Промысл Божий, который попускает каждому делателю поскорбеть столько и так, чтоб дело Божие было совершено с великим смирением и очищено было от примеси тщеславия и превозношения» (750).

Польза памяти смертной

Память о «последнем» помогает человеку избавиться от смертного греха – уныния. «Враг мой, – говорит (в Лествице) уныние, – есть память смертная» (157).

Полезно и слышание о смерти знакомых – это слышание напоминает нам о нашей временности (805). Святитель отвечает своему духовному чаду: «Благодарю за уведомление о почившем епископе и об отходящем. Такие вести поучительны: и нам предстоит путь туда же. Надо приготовиться. И Господь приготовляет судьбами своими тех, кто по силе сам приготовляется» (791).

Чтобы мы не согрешали, Промысл Божий сокрыл от нас и образ нашей кончины и час её. «Не избрать человеку, какою ему болезнию умереть: умереть тою, какую Бог пошлёт. Святитель Тихон, новоявленный Угодник Божий, заболел от удара параличом. У меня, – свидетельствует святитель Игнатий, – начали делаться припадочки параличного свойства» (808). «Час призыва в вечность для каждого из нас неизвестен, но непременно будет, и по большей части подкрадывается, яко тать в нощи» (792). «Надо помнить смерть, устрашать себя неизвестностью её часа и грозным истязанием, вслед за нею ожидающим каждого человека» (698–699). Выразив строго свои мысли, Святитель и утешает: «Надо знать, что по уверению святых Отцов внезапная смерть не случается с людьми, желающими очистить себя покаянием, хотя бы они по временам и побеждались своими немощами, но Правосудный и Милосердный Бог даст им кончину, сообразную их намерениям» (699).

Святитель Игнатий призывает внимательно заняться заботой о своей душе: «Вспомните, что и вам надо выйти дверью гроба из этой жизни, предстать на суд пред Господа, на суд, страшный и для Святых Его, и для тех, которые провели всю жизнь в благоугож-дении Ему. Там будут судимы не только грехи, но и правды челове-ков; там многие правды их осудятся правдою Всесовершенною. Это засвидетельствовал Сам Спаситель. “Аще правда ваша, – сказал Он, – не избудет паче правды книжник и фарисей, не внидете в Цар ство Небесное”» (347).

На земле мы гости, а гости долго не задерживаются. «То и дело, что кто-либо отъезжает в дальнейший путь. Очень хорошо сравнивает Георгий Затворник жизнь нашу с пребыванием заключённых в темнице, из которых то тот, то другой требуются к суду и окончательному приговору» (170). Все мы видим, как быстро улетают дни нашей жизни – мы легко можем их исчислить. «Скоро пробежала мимошедшая жизнь! Скоро пробежит для тех, которым суждено ещё повитать на земле, их будущая земная жизнь» (465). «Я отживаю, – свидетельствует святитель Игнатий в 1866 г., за год до своей блаженной кончины, – и утвердительно могу сказать, что всё временное и земное срочно, что срок, на который оно даётся, очень короток» (576). И тут же делает необходимый вывод: «Нужно быть очень осторожным и не допустить временному и срочному обмануть себя». А оно это творит. «И как? Представясь вечным и неотъемлемым» (576). Земная жизнь дана нам не для того, чтобы мы попусту теряли дни, а для того, чтобы приготовиться к вечности (523), «иначе неприметным образом подкрадётся смерть и восхитит на суд Божий неприготовленными» (710).

В данном контексте глубоко назидательны следующие думы Святителя: «Недавно я размышлял о краткости земной жизни человеческой. Внезапно жизнь представилась мне уже так краткою, что остальное время моей земной жизни представилось мне уже прошедшим. Буду ещё жить – и что увижу на земле? Ничего: те же добродетели и те же страсти, которые до сих пор являлись предо мною в разнообразных костюмах и действиях, будут являться и впредь; точно так же добродетель будет тихо пробираться между людьми, не примечаемая, гонимая ими; точно также порок, прикрываясь бесчисленными личинами, будет обманывать людей и господствовать в среде их. Двухлетняя жизнь и столетняя жизнь одинаково малы, ничтожны пред вечностью. Обыкновенно людям только будущее время представляется продолжительным; прошедшее кажется им так коротким, мгновенным, как бы сон минувшей ночи. Уединение, соединённое с вниманием в себя, соделывает и будущее время коротким. Коротко прошедшее, коротко будущее! Что же земная жизнь? Путь к вечности, которым надо воспользоваться, но на котором не надо заглядываться в стороны. Этот путь надо совершать умом и сердцем, не числом дней и годов. Ум, озаряясь учением истины, может сохранить сердце в мире, кротости, благости, терпении, короче, в свойствах Нового человека. Для этого и пустыня, и безмолвие, и монастыри! Для этого и душеназидательная беседа, и духовный совет! Для этого чтение святых Отцов! Для этого молитвы! Все христиане обязаны так жить, хотя так живут очень редкие. Если не можете вполне так жить, живите так отчасти» (434).

Нельзя забывать о вечности

Когда человек начинает свою земную жизнь, то будущее ему представляется «необозримым поприщем деятельности», а когда, заканчивая её, оглянётся, «то непременно увидит в протекшей деятельности своей много пустоты» (679). «То, что все мы, любезнейший князь, – пишет святой Игнатий князю Николаю Николаевичу Хемшиеву в ответ на полученное известие о кончине его супруги, – кратковременные странники на земле, – есть осязательная истина.

То, что мы обращаем так мало внимания на вечность, забываем её – есть верный признак нашего падения не только в теле, но ещё более в уме, в сердце. Глядя в себя, мы в себе увидим, что нам нужно спасение, нужен Спаситель. Познание Спасителя, а чрез то и получение блаженной вечности – есть первое счастие на земли, есть единственное сокровище человека» (614).

Всё земное кратковременно, непрочно, превратно. Вдруг неизвестно откуда может подняться туча и разразиться гром; радость и горе – земные минуты, «яко сон обманчивый, преходят и не возвращаются» (790).

Кто же с отрадой на душе, с миром плывёт в своей ладье по неспокойному житейскому морю? «Хранящий в душе своей сокровище веры и почерпающий в ней утешение» (640).

Вывод: «Скоро, скоро буду лежать на одре, не для того, чтоб дать преутруждённому телу временное отдохновение, но чтобы сложить его с себя в гробовой ковчег, в недра земли, из неяже взят есмь, до будущего общего воскресения. Помяни мя Господи во Царствии Твоем: ибо душа моя в язвах, а тело запечатлено грехом. По этому состоянию моему всего приличнее для меня было оставить всё, и вне всего предаться неутешному плачу; когда всё утрачено, не утратить по крайней мере раскаяния» (220). «Будем приготовляться к Суду, чтоб приговор был для нас благоприятный. Праведные представят свои правды, как жертву тучную пред Престол Судии, а мы, грешные, принесём туда хотя покаяние и слёзы!» (170).

Путь земной жизни труден, исполнен многих забот, нередко – и страданий, скорбей. И если человек, пройдя значительную часть его, оглянётся и посмотрит на него здравым оком, то увидит, что «всё приятное земное, к которому он стремился с жадностью», на что были потрачены и силы, и время – суета, а то и просто пустота (642). Если всмотреться в жизнь, по мысли Святителя, то она опытно докажет «о себе каждому, что она суетна, что все земные приобретения должно оставить на земле, и уйти в вечность с одними делами» (683).

В летах юности человек часто не замечает мирской суетности – он весь занят устройством себя в жизни: изучает разные языки, изящные искусства, науки математические, исторические, философские... Но когда он начинает склоняться к старости, приближаться ко времени, «в которое, – по слову Святителя, – должна отпасть шелуха, остаться покрываемый ею плод (шелухою называю тело, плодом – душу), когда он приготовляется вступить в неизмеримую область вечности, область духа, тогда предметом его исследования делается уже не вещество переменчивое, обречённое концу и разрушению, но дух пребывающий, бесконечный. Что до того: так или иначе звучит слово, когда все звуки должны престать... Что до того: та или другая мелочная мысль, когда ум готовится оставить многомыслие, перейти в превысите мыслей видение и молчание, производимое неограниченным Богом в существах ограниченных, окрестных Его. Изучение духа даёт человеку характер постоянный, соответствующий вечности. Горизонт для него расширяется, взоры его досягают за пределы вещества и времени, оттуда приносят твёрдость неземную» (356).

Можно и в юности, и в старости жизнь растратить без прибыли, как тратится и имение. Но можно и должно употребить её для стяжания вечности. «Спасение – дело простое; только эта простота недешево достаётся» (645). И чтобы оно нам досталось, Святитель призывает: «Не потеряем, по крайней мере, остальной жизни нашей принесением оной в жертву суете; познакомимся с вечностью не по романтическим иностранным книжонкам, ведущим в непременное самообольщение читателей своих, но по руководству Святых писателей нашей Церкви, в которых нет ничего романтического, мечтательного, льстящего и обманывающего ум и сердце» (642).

Вступив в вечер своей земной жизни, Святитель вслух думает о переходе из временного бытия в вечное. Мы все временны здесь на земле. «Умереть каждому из нас непременно надо» (720). О себе Святитель говорит, что ему осталось «уже недолго странствовать на земле» (это сказано за пять лет до кончины).

И потому, обращаясь к духовному чаду и к себе самому, исповедует самое необходимое: «Моли Бога, чтоб даровал остаток земной жизни провести в покаянии; это великий дар Божий, дар вечный, как имеющий решительное влияние на нашу судьбу в вечности» (719). Поскольку «благовременное приготовление» к кончине «есть драгоценный дар Божий», то невидимые враги наши стараются отнять его у нас, и Святитель подымает свой молитвенный взор к Небу: «Милосердный Господь да упразднит их, послав нам правильный взгляд на временную и вечную жизнь, чтоб мы, для снискания блаженства во второй, должным образом употребили первую, которая сама по себе, как быстропреходящая, не имела бы никакого значения, если б не решала нашей вечной участи. Святителя Тихона, когда он оставил епархию и поместился в монастырь, представляя ему, что он может быть полезен среди мира, лукавые помыслы в течение года выманивали из монастыря. Когда Святой понял, что это кознь вражеская, покушающаяся, под благовидным предлогом, похитить у него данное Богом время на покаяние, тогда он успокоился и обратил всё внимание на то, чтоб воспользоваться даром Божиим» (720). И перед своей кончиной святой Тихон особенно благодарил Бога за этот великий дар. «Точно, – утверждает святитель Игнатий, – при кончине именно скажется вся драгоценность этого дара. Так мы рассуждаем, и так должны молиться» (719).

О себе Святитель пишет: «Постепенно приближаясь к исходу из гостиницы земли, постепенно теряю сочувствие к временной расстановке в ней человеков и стремлюсь соединиться духом воедино со всею о Христе братиею» (111–112). Видя «противоположный берег» земного пути, святой Игнатий радуется, что Господь спас его от многих волн, сильных ветров, подводных камней... «Уверяюсь, что вёл меня странными и трудными стезями непостижимый Промысл Божий; уверяюсь, что Он бдит надо мною и как бы держит меня за руку Своею всемогущею десницею. Ему отдаюсь! Пусть ведёт меня куда хочет; пусть приводит меня, как хочет, к тихому пристанищу, “идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание”» (147). Ведомый Промыслом Божиим, он не смущается тем, что скажут другие – «пусть говорят, что хотят, а мне крайняя нужда подумать о будущей жизни и скором в неё переселении, обещаемом преждевременною моею старостою и слабостию, произведёнными долговременными болезнями. Мне нет возможности тянуться за людьми и угождать людям, вечным на земле, или по крайней мере считающих себя вечными» (143). Последние – «вечные» – вступают в общение с отверженными духами и будут по смерти к ним же отчислены (573).

Своим словом, духовно сильным, Святитель указует: «Бог не остаётся в долгу у тех, которые с юности посвящают себя Его служению, хотя и попускает им разные скорби во время их земного странствования для их же духовного образования, но вместе с тем и преисполняет их неизреченными, вечными благами. К концу земной жизни, пред вступлением в вечность, служитель мира и впереди и позади себя видит пустоту, а служитель Божий впереди видит благонадёжное пристанище вечного блаженства, а обращая взор на проведённую им земную жизнь, видит поприще служения Богу, поприще, на котором он потрудился не напрасно, но благовременно усвоился Богу» (675–676).

И завершает: «Оканчивая моё земное странствование, обращаюсь с приветом любви ко всему человечеству, желая всем всех истинных благ. С особенною благодарностию обращаюсь к тем немногим, которые оказывали мне особенную любовь» (575).

В минуты духовного умиления святитель Игнатий размышляет о тихой вечности, где нет ни болезней, ни печалей, ни воздыханий. Святитель пишет своим духовным чадам: «Еще надо бы вам пожить, пожить для того, чтоб ближе ознакомиться с вечностию, чтоб пред вступлением в неё стяжать для души вашей красоту Небесную» (473). «В вечность! В вечность! Идём, мчимся путём жизни! Всё, и сладкое и горькое, остаётся за нами. Бывшее – как бы никогда не бывало. Одно вечное не подлежит времени, не подлежит переменам, должно быть признано существенным, достойным всего внимания, всех забот: потому что остаётся навсегда» (191). Там тихий, счастливый, неутекающий, неумаляющийся один день. «Там неизменяющаяся радость, там неумолкающий праздник, там пир, уготованный от века и на веки Царём царей – Богом... Земля – страна плача; небо – страна веселия. Небесное веселие вырастает от семян, посеваемых на земле. Эти семена: молитва и слёзы» (372–373). В вечность утекло всё предшествовавшее. В ней скрылись миллионы людей. Пред её взорами многие цветущие царства превратились в пустыни, а пустыни соделались цветущими... На всё это смотрела и смотрит вечность. «А на вечность смотрит, засматривается в безмолвии, в тишине своего уединения, отшельник. Наставленный этим зрелищем, он признаёт, называет всё временное, как учит называть его Святое Писание, суетою; он убеждается, что назначение человека – не для земли, а для Неба. И Небо открыло нам, в Евангелии, каковы должны быть небожители. С этим законом Бога Вышнего справляется ежечасно Его истинный служитель; справляется, не уклонились ли ум и сердце куда в сторону, не исполняют ли какую другую волю, волю мрачную, волю злобную, волю тленную... При такой жизни Небо нисходит на землю, а вместе с ним нисходит в эту юдоль тьмы, скорбей и плача – утешение, блаженство Небесные» (365–366).

Голос Вечности вещает нашей бренности и зовёт к заблаговременному приготовлению. А как странники земли слушают его? Немногие – с радостной надеждой, для большинства – он грозен (624). «Увы, – мало внимают Тебе в шумной земной гостинице! То младенчество наше препятствует внимать Тебе; то заботы, развлечения житейские препятствуют внимать Тебе. А ты – не умолкаешь: говоришь-говоришь, – и, наконец, чрез посланника своего – смерть, требуешь и внимательного, и невнимательного слушателя к отчёту в внимании святым словам вечности, святым словам Бога» (618).

И Святитель взывает:

• «Отторгнем от земли мысль нашу, прилепившуюся к земле, подумаем, поверим, что есть вечность, перед которой наше земное странствование кратче, нежели минута, сравненная с столетием! Рассудим, что здешняя жизнь нам дана единственно, как приготовление к вечности! Познаем, что род человеческий находится в состоянии падения из того самого, что мы не хотим и думать о вечности. Живём на земле, как бы вечные на ней. Обратим взоры ко Христу, Спасителю нашему! Что представится тогда нашим мысленным взорам? Необыкновенная благость Божия» (590). – «Стяжите вечность блаженную вниманием, послушанием всесвятым словам и заповеданиям Всесвятого Бога» (619).

• Читайте «Слово о смерти» (688).

Но должно помнить, и это весьма важно, при размышлении о том, что нас ждёт после кончины, нельзя терять надежду на тихую вечность и впадать в уныние. «Воспоминание о смерти, о суде Божием, о вечных муках – хорошо, но когда при этом приходит безнадежие, уныние, отчаяние, то надо знать, что тут есть и примесь бесовская, которая прогоняется верою. Священное Писание называет Бога верным, а человека – ложью. Бог верен и никак не лишит спасения того человека, который желает спастись; также не пошлёт преждевременной и безвременной смерти такому человеку, но даст ему все время на приготовление» (524).

* * *

Земная жизнь – путешествие, не прекращающееся ни на одну минуту. Бывает, что человек во время своего странствования заглядится на что-либо, и ему покажется, что «шествие его к вечности остановилось. Это обман очей души. Мы идём и идём, – не останавливаемся ни на минуту» (347). И внезапно перед нашим взором откроются «врата вечности». Увидев за ними невообразимое пространство, мы можем растеряться (343). Чтобы нам не оказаться в растерянности, надо заранее посмотреть на себя: правильно ли, благополучно ли совершаем мы земное странствование? (347). Приближаемся ли мы к вратам тихой вечности в мире, спокойствии, «с благословенной надеждой в сердце» или с безумным мирским весельем (345). «Страннику земному на трудном пути его, чтоб он не заблудился, воспевается духовная песнь. Содержание её: „Воля Божия, святейшие заповеди и веления Божий"» (348). В прежнее время в лесистых местах России, когда кто заблудится, звонили во всех соседних сёлах и по звону колокола выходили из леса. «А что? Обширный, многолюдный город имеет в некотором отношении сходство с обширным лесом: в нём, как в лесу, можно заблудиться» (348). И Святитель свой голос сопоставляет со звоном: пусть он будет «подобен благодетельному звону колокола церковного... да услышит его душа ваша!» (348).

Святитель замечает, что дни земного бытия стали как бы короче, и мы стали быстрее приближаться к вечности: «Мне представляется, что время сделалось торопливее! Спешит, спешит!.. Остановись! Дай нам вглядеться в себя, и подробнее узнать волю Божию, приготовить себя к вечности, как к вечности! Не внимает неумолимое! Не удостаивает умоляющих его – ниже взгляда! Летит!.. Человеки! Вам заповедал Бог: Бдите!» (370). «Быстро, быстро промчится время и наступит и для вас час переселения в вечность» (578). И потому неотложно «употребите земные дни ваши на приготовление к ней (578. Ср.: 615). «Совершим наше земное странствование, неся светильник веры правой, веры живой. Этот светильник введёт нас в вечное Царство Божие, пред входом куда снимается одинаково и рубище и пышный наряд. И самый пышный наряд в сравнении со светлою одеждою духовною – не что иное, как презренное рубище» (346). «Все мы – кратковременные странники на земле! Всем нам предлежит отшествие отсюда! И неизвестен час, в который востребует нас Бог из нашей гостиницы. Употребим земную жизнь на приготовление себя к вечности; приготовим себе блаженную вечность. Вечная судьба наша в наших руках, потому что Бог воздает каждому по делам его» (373).

«Вы нисколько не ошибётесь... если всю жизнь уподобите продолжительной войне. Каждому из нас предназначено взять у иноплеменников свой Иерусалим и свой Царьград. Слава на Небе ожидает победителя и завоевателя, – бесчестие вечное ожидает решительно побеждённого, допустившего себе падение, из которого нет восстания. Не желайте, прежде решительной победы, ни мира, ни отдыха. Сражайтесь!»

(563)

Много путей ведёт в Царствие Божие, но немало на этих путях встречается и опасностей, могущих увести путника с прямой дороги. И что же? При встрече с опасностью не надо падать духом или страшиться её, а смело идти вперёд и, с Божией помощью, преодолевать препятствие. По мере побед духовные враги будут отступать, а дорога становиться чище, светлее...

Самой распространённой опасностью, с которой встречаются почти все люди в подвиге духовной жизни – это соблазны. Сам Господь наш Иисус Христос сказал: “Горе миру от соблазнов” (Мф. 18, 7). “Надобно придти соблазнам” (Мф. 18, 7). Надобно, ибо соблазны есть следствие злоупотребления свободой воли (112). И действительно, мир наполнен греховными соблазнами. И более того: соблазны множатся, возрастают, «делают спасение более и более затруднительным» (462). Вспоминая свою юность и юность духовного чада, к которому обращается, Святитель пишет: «В молодость мою и Вашу было много соблазнов для юности, а ныне соблазны до бесконечности умножились, увлечение ими сделалось почти всеобще, а сопротивления им почти не видно; по этой причине современная юность меньше подвержена осуждению, и заслуживает большее сожаление и снисхождение. Весь мир как бы единодушно устремился на встречу какого-то особенного лица... Это очевидно. Лицо так будет замаскировано, что масса признает его Мессиею: что же дивного, если пророки его явились в образах пророков Мессии. Предуготовляется путь, путь мысленный для входа действу льсти (см. 2 Con . 2, 11) в умы и сердца» (105).

При всех обстоятельствах не должно терять надежды на милость Божию и изнемогать. «Старайтесь, – советует Святитель, – не быть побеждёнными на самом деле и обучиться со временем к победе» (563).

Инок – это особый служитель Божий, ставший на путь спасающихся. А там, где обретается спасение, собираются и силы зла, чтобы разрушить его. Потому от инока требуется постоянная бдительность (хотя в скобках, но надо отметить: не только от инока). «Точно! – восклицает Святитель. – Нужны нам большая осторожность, большая осмотрительность, более благоразумия: примеры святости, средства к достижению святости уменьшились, – примеры соблазнительные, средства расстроить себя грехом умножились. Беда и в пустынях, беда и в городах! Но есть ещё спасающиеся и спастись ещё возможно по неизреченной милости Божией» (333).

Поставленный «в страну духа» обязан «удвоить бдительность над собой» и во всех деяниях быть предельно осторожным. Хотя обновляющийся Духом Божиим чувствует «в себе обновление живой веры», разумение Священного Писания, облегчение в несении крестного подвига и некую «сладость» в страданиях, но всё это «совершающееся с тобою, – пишет Святитель, – есть действие только отчасти духовное, а не вполне. Возьми свои предосторожности» (229). Может то или иное деяние показаться благим, духовным, а таким вовсе и не быть, а происходить «от крови», от нашего падшего естества. Познаётся такое деяние по тому, «что порывисто, горячо, нарушает мир в себе и ближних. Действие духовное рождается из мира и рождает мир... Всякое разгоряченное чувство – кровяное! Не сочти его усердием, ревностию по благочестию, любовию к Богу и ближним. Нет – это движение души, произведённое в ней нервами, кровию.

А кровь приводится в движение душевными страстями, которые -орудия и цепи миродержца, его скипетр, – держава» (229–230).

При совершении молитвы, келейного правила может прийти на инока «страхование». Сего не надо бояться и даже дивиться сему, ибо злой дух, который и пытается смутить подвижника, ничего не может сделать без воли Божией – он «весь во власти Божией и только то может сделать – и делает, что Бог ему попущает для нашей пользы» (207). И Святитель рассказывает один поучительный случай. Одна девица шла по уединённой дороге. И когда она переходила мост, из-под моста выскочил разбойник и закричал: «Убью!» Девица оградила себя крестным знамением и сказала: «Если есть на то воля Божия – убивай». Страшилище тут же исчезло. «Это пишу вам, – заключает Святитель, – дабы вы мужались и страхом Божиим побеждали страх бесовский. У нас, с кем случится страхование, тот приходит и сказывает, и страхование уничтожается благодатию Божиею» (207). Страхование овладевает только теми, кто поддаётся ему, «таковой будет пугаться всяких пустяков. Прочитайте в святой Лествице статью о страховании. Никаких заклинательных молитв не нужно: они прочитаны над каждым при святом Крещении. Нужно предаться воле Божией, и признать себя достойным всякого человеческого и бесовского наведения, тогда страхование пройдёт само собою. Оно ни от чего так не истребляется, как от глубокого сердечного сокрушения» (216–217).

И ещё делает Святитель одно, также важное, предупреждение начинающему подвижнику – не брать на себя не свой крест: «„Все, что превыше меры, – от бесов». Познаётся же приносимое бесами по смущению – этому непременному и неизбежному плоду их действия. В умном делании, в самом покаянии, должно избегать чрезмерности. Надо делать в великой тихости. Правильность такого делания свидетельствуется миром, приносимым душе» (773).

Итак, «храни себя в глубоком мире, и отвергай всё, нарушающее мир, как неправильное, хотя бы оно имело наружность правильную и праведную» (230).

Подвижнику молитвы могут быть разные явления. К ним надо относиться осторожно с духовной рассудительностью, ибо они могут быть истинные – от Бога и ложные – от искусителя. Святые Отцы учат, «с одной стороны, не порицать явления, чтоб не подвергнуть порицанию святое, а с другой – никак не вверяться явлению, поспешно признав его истинным, чтоб не впасть в сеть лукавого духа, старающегося обольстить и обмануть подвижника, с целью повредить или погубить его. По миновании явления, иногда через значительное время, является в сердечном чувстве объяснение, которое должно дать явлению. Вообще замечено святыми Отцами, что тех, которых Бог посетил истинным явлением, сатана начинает искушать явлениями ложными. На это тебе нужно обратить особенное внимание для предосторожности» (547).

Надо быть осторожным и при предсмертных явлениях. Следует помнить, что «если бы Богу было угодно показать что-нибудь с ясностью, то оно и было бы так показано. Все человеки, без исключения, вступают смертью в мир духов. Иным этот мир открывается раньше, другим позже» (717). Иногда чудо явления посылается даже неверующим людям, и они продолжают оставаться в своём ожесточении. Пути Божии неисповедимы (717).

Для правильного, безошибочного восприятия явления следует признавать себя недостойным видения святого (547).

Прочность духовного пути провпряется и утверждается душевным миром и спокойствием в сердце, а не восторженно-возбуждённым состоянием. «Не ищите наслаждения в восторгах мечтательности, которые возбуждаются иностранными писателями. Отрекитесь от них» (516). «Нашедший Божию Премудрость нуждается ли в премудрости человеческой? Не уничижите Премудрость Божию за то, что наружность её так проста и смиренна. Оставьте, повторяю вам, все иностранные молитвы и чтения, которые вам так нравились, казались так прекрасными... Когда сердце ваше очистится вкушением истинно Святого и Духовного, тогда оно получит отвращение к поддельно-духовному, тогда возрадуетесь и возблагодарите Бога, что уклонил вас от челюстей лжи и прелести, которых не могут понять обманутые и омрачённые ими. Вспомните слова Христовы: “Узки врата и тесен путь, ведущие в жизнь и немногие находят их. Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные”» (516).

Мудро! Просто!

Первые вопросы, которые встают при слове «прелесть», как только мы его произносим, такие: что это за состояние? Как его определить? Как прелесть приходит? Какие причины появления её?

Определяя прелесть, Святитель говорит: «Мнение – прелесть» (322). «Мнение есть самообольщение или прелесть» (286). В Священном Писании она называется “лжеименным разумом” (1Тим. 6, 20)... Падший человек, с повышенным чувством своего достоинства, талантов, выделенности из общей среды – короче, заражённый болезненным самомнением (впрочем, самомнение никогда здоровым не бывает), начинает думать, что он заслуживает – и даже уже заслужил – особой награды Божией. В результате он впадает в самообольщение, попадает под действие силы злой – происходит замена действий благодати Божией действиями бесовщины: обольщённый может пребывать в некоем удовольствии, восторженности, слышать голоса якобы святых, разговаривать с ними и даже их видеть, якобы непогрешимо вещать, открывать «истину», считать себя идущим по исключительному – избранному пути. Вот что о таком говорит святитель Игнатий: «Путём особенным, по особенному избранию и призванию Божию, может идти угодник Божий, что случается очень редко. Наиболее путём особенным идут или находящиеся в самообольщении, или направившиеся к самообольщению. Нам должно держаться вдали и в осторожности от всех, идущих путём особенным, загадочным» (774). «Гласы» и «явления», бывающие обольщённому, Святитель считает бесовскою прелестью (230). «Многие, – говорит он, – из святых и искусных Отцов, были обмануты бесами, хитро скрывающими и обличающими свою ложь и тьму признаками истины и света: тем удобнее могут быть обмануты ныне и непонятнее» (230).

«Видения», «явления» могут быть и от чрезмерных подвигов. И хотя в основе лежит здесь добро, тем не менее, они могут быть ложными, ибо чрезмерность Законом Божиим не утверждается – правильно подвизается тот, кто несёт свой крест, а не чужой. «Этих видений, – учит Святитель, – достигают не только люди подвижнической жизни, но и многие порочные, пришедшие каким-нибудь образом в измождение плоти. Телесные чувства их достигают какой-то особенной тонкости, – и они начинают видеть духов, слышать гласы, обонявать благоухания и зловония. Это состояние опасно, и многие пришедши в него, впали в прелесть» (231).

Лекарство от прелести

Иное состояние – зрение своих грехов, своего недостоинства. «Некоторое утешение, вами ощущаемое, – пишет своему духовному чаду Святитель, – не есть прелесть, но обыкновенное следствие пути вашего или, правильнее сказать, пути Божия. Начало просвещения души есть зрение грехов своих и своей ничтожности. Поскольку же это есть плод благодати, данной нам при крещении, то оно сопровождается сладостию, утешением, слезами, в которых печаль смешана с радостию, слезами, совершенно другими, нежели каковы слёзы людей века сего. “Вкусите и видите, яко благ Господь”. Вкушение это отверзает очи и рождает веру живую, ясновидящую, совсем противную той, которую называют слепцы истинною, которая поистине слепа и мертва, – существует только на краю языка» (583–584).

Впрочем, все эти определения не дают исчерпывающего понятия о прелести. И сам Святитель чистосердечно признаётся (это великое достоинство): «Я познавал обман по совершении обмана; познавал прелесть, будучи обольщен и повреждён ею. Теперь боюсь предпринять что-либо особенное самовольно, хотя бы и почитал это душеполезным» (220).

Каковы причины падения в прелесть? Как она приходит? «Причина прелести – не молитвословие, не псалмы, не каноны и акафисты, не молитва Иисусова, – нет! Сохрани Боже всякого от такового богохульства! Гордость и ложь, которых виновник – диавол. Он... дерзостно и богохульно оклеветал Иисусову молитву... Ныне многие хлопочут, остерегаются и других остерегают от молитвы Иисусовой, утверждая, что должно от неё удаляться, как от причиняющей прелесть, а о диаволе, настоящем виновнике прелести, ни слова, – совсем забыли» (250). Отвечая некоему брату, начавшему при чтении Священного Писания воображать, какое впечатление производили на святого Иоанна Богослова и Жён-Мироносиц звуки ударов в гвозди при распятии Христа Спасителя, святитель Игнатий пишет: «Пойми: потрясены были нервы. Таковые действия отвергаются в духовном подвиге, называются “прелестными”, т.е. происходящими от самообольщения и приводящими к нему: потому что они не от благодати Божией, а собственное состояние человеческое, свойственное естеству нашему падшему, до которого дойдено напряжением воображения и чувствительности. Неопытные в духовной жизни приписывают такие состояния свои действию благодати; от сего является мнение о себе» (286).

Прелесть является там, где нет самоотвержения, где действуют лишь по влечению чувств, движению крови, осуществляют своё «я», восхищаются собой и своими делами. «Таковой, думая – преуспевает духовно, преуспевает лишь в лютом падении. Тёмная прелесть овладевает его душею; чуждый духовного жительства и разума, он погружается глубже и глубже в лжеименный разум и тёмную прелесть. Прелесть – справедливая награда того, кто возлюбил и почитал падшее своё «я», не восхотел благочестно умертвить себя, не восхотел состояния, о котором говорит святой Апостол: “Не ктому живу аз, но живет во мне Христос...”» (182–183).

Сопутствует прелести ложь. В этом случае прелесть выступает в бесчисленных разнообразных видах, «по степени, по роду принятых человеком ложных мыслей и ощущений за истинные» (456). И сие потому, что отец лжи – злой дух. «Ложь – диавольское свойство.

Усвоивший себе мысли ложные усвоил себе свойства диавола, вступил в сродство с отверженными ангелами, сделал для себя соединение с Богом несродным, неестественным. Чуждый Бога – чужд спасения и жизни духовной» (456).

Впадает в прелесть – «бесовское обольщение» – тот, кто «сам сочиняет себе наслаждение» (264). Подобное довольно широко распространено среди западных христиан. «Оживить чувства, кровь и воображение старались западные, – свидетельствует святитель Игнатий. – В этом успевали скоро, скоро достигали состояния прелести и исступления, которое ими названо святостью. В этой стране все их видения. Читающий их непременно заражается духом прелести, любодействует в отношении к Святой Истине – Христу» (322). Особенно тлетворно действует чтение книги западного монаха Фомы Кемпийского «Подражание Христу»; оно навевает на сердце «страшную тишину» – «бедственное гибельное наслаждение» (358). Само же «обольстительное наслаждение питается самомнением, которое рождается от тонко действующего тщеславия, ослепляющего ум и сердце; оно любит высказать себя, оно позволяет себе отклоняться от точного повиновения святой Церкви» (358).

Как сохранить душу от прелести

Дальнейшие вопросы, не менее важные, это: как отличить состояние прелести от истинных духовных видений и ощущений? Как, наконец, предохранить себя от впадения в прелесть и избавиться от неё?

Всякий православный христианин идущий по пути в Царствие Божие, обязан «приучить ум и сердце к отличению добра от зла» (230). Иначе путь его приведёт в тупик или уведёт в «страну далече» и то и другое опасно для спасения: из тупика трудно выйти, а из «далека» – вернуться. Но как не заблудиться в земных лабиринтах, как не запутаться в сетях зла? Стяжанием «духовного чувства», что достигается долговременным подвигом – «временем и опытом» (230). «Истинные духовные видения и ощущения принадлежат тому веку, вполне невещественны, не могут быть объяснены в стране чувств, словом вещественным; таков верный признак истинно Духовного. Глас Духа – невещественен, он вполне явствен и вполне невеществен, он – умственный глас. Также все Духовные ощущения – невещественны, безвидны, не могут быть истолкованы, ясно переданы человеческим вещественным словом, и вместе с тем, они ощутительны, сильны, одолевают все другие ощущения, соделывают их бездейственными, как бы не существующими, а кто имеет Духовное чувство, тому это чувство объясняет то, что необъяснимо словом вещественным» (231).

Хотя ум человеческий и играет некую роль в различении прелести и истинного духовного мира, но безошибочный суд, по своей немощности, не может вынести. «Различать добро от зла принадлежит сердцу, – его дело. Но опять нужно время, нужно укоснение в заповедях евангельских, чтоб сердце стяжало тонкость вкуса к отличию вина цельного от вина поддельного» (359). Святая истина познаётся сердцем, извещается ему «тишиной, спокойствием, ясностью, миром, расположением к покаянию, к углублению в себя, к безнадёжию на себя, к утешительной надежде на Бога. Ложь, хотя бы и облеклась в личину добра, познаётся по производимому ею смущению, мраку, неопределительности, переменчивости, развлечению, мечтательности; или же она только обольщает сердце, – льстиво приносит ему довольство... какое-то неясное, мутное наслаждение. И это наслаждение обольщённого сердца похоже на притворную тишину, которою прикрыта поверхность глубокого, тёмного омута, – жилища чудовищ» (358).

Чтобы предохранить себя от впадения в прелесть и избавиться от нее, «святые Отцы заповедали, чтоб новоначальные не вверялись никаким гласам и явлениям, – но отвергали их и не принимали их, предоставляя дело суду и воле Божией, а для себя, признавая смирение более нужным всякого гласа и явления. Глас Христов – Евангелие» (230). И сами святые Отцы, исполненные смиренномудрия и духовного рассуждения, когда вдруг замечали в себе какое-либо духовное дарование, «молили Бога, чтоб Он отнял от них это дарование, бывшее им не под силу» (232). Ибо злой дух способен «подменить Истину чем-либо своим, придав этому своему личину Истины, – и неисцельно повредить душу» (232). Безопаснее и спасительно видеть «глубину падения и высокое таинство Искупления, погружаться при посредстве Духовного, невещественного действия в бездну смирения, в море благоговения и удивления Богу» (232). «Ощутивший грехи свои, – учит преподобный Исаак Сирин, – лучше воскрешающего мёртвых молитвою своею... Воздыхающий в душе своей лучше пользующего весь мир видением своим. Сподобившийся увидеть себя лучше сподобившегося увидеть Ангелов; потому что у второго отверзлись чувственные очи, а у первого – душевные» (232). Грех, прелесть не терпят смертоносного для них, «убийственного благоухания, которое издают из себя покаяние и его плод – смирение» (358). Если Бог дал дарование за добрые дела, то, по слову преподобного Исаака Сирина, надо просить Его, чтобы Он дал и «разум, как смириться, или чтоб поставил стража при даровании, или чтоб взял дарование, чтоб оно не было причиною погибели, потому что не все могут безвредно обладать этим богатством» (232).

Не принимать отца лжи

Действенным средством к избавлению от прелести служит самоотвержение, «отречение от своих мнений, от своей воли, от стяжательности, от кровяных движений, от чувств – словом сказать, от всей вместе взятой прелести, обнявшей всего человека, все части его, всё существо его» (323. См. и: 322).

Для избежания прелести следует также «держать себя в состоянии ревности, тишины, спокойствия», удаляться от всего того, что производит разгорячение «крови и нерв» (286).

Если же кто утвердится в прелести, приняв «отца лжи» за светлого Ангела и под действием его притворного услаждения ощутит проявление якобы благодати Божией, такого может спасти от гибели только Сам Господь, только милость Божия – «человеками таковой неизлечим. И подлинно, согласится ли принять духовный совет от ближнего тот, кто думает (если и не говорит сего), что благодать его наставница? Натурально ли, чтоб сознался в невежестве, в прелести тот, кто думает, что он все видит ясно и здраво и в душе своей ощущает горнее утешение?» (476).

Зная опасность прелести и показав пути ухода от неё, Святитель взывает: «Будем сохранять себя от мыслей ложных и истекающих от них сердечных ощущений» (456). «Стяжем истинное познание о Боге, чуждое заблуждений и умствований; оно сияет из Священного Писания и писаний святых Отцов, как свет из солнца, ярко блестящего в час полуденный с лазуревого безоблачного неба» (456).

Подвиги аскетов Западной Церкви, по мнению святителя Игнатия, приближаются своим характером к состоянию прелести, и потому не столько учат тому, каким должен быть воин Христов, сколько тому, каким он не должен быть.

Примечательно, что ложность направления подвижников Западной Церкви показывается Святителем в сопоставлении – в сравнении с подлинно духовным учением Восточных святых Отцов об очищении себя от всякой греховной скверны и стяжании Духа Божия. Таким методом Святитель достигает одновременно и выразительности, и убедительности, и действенности – одним следовать, а от других уклоняться.

1. Западные подвижники, разгорячённые мечтательностью, «влекутся и влекут читателей своих к высотам недоступным для новоначального, заносятся и заносят... Эта мечтательность признана ими благодатию» (423).

Восточные святые Отцы приводят христианина «к рассматриванию греха своего... к плачу о себе пред милосердием Создателя». Сначала они учат обуздывать нечистые стремления тела, а потом выправляют образ мыслей, изменяют навыки сердца. «Очистить сердце труднее, нежели очистить ум: ум, убедясь в справедливости новой мысли, легко сбрасывает старую, легко усвояет себе новую; но заменить навык навыком, свойство свойством, чувствование другим чувствованием, чувствованием противоположным, это – труд, это усильная продолжительная работа» (423–424).

2. Тщеславие западных «стремится преждевременно к духовным со стояниям, к которым человек ещё неспособен по нечистоте своей, за недостижением истины – сочиняет себе мечты» (424), вслед за которыми идут «ложные утешения, наслаждения и упоения» – состояние самообольщения. В этом состоянии писалось на Западе множество книг (424).

«В святых Отцах Восточной Церкви отнюдь не видно разгоряченного состояния крови. Они никогда не приходят в энтузиазм, который, будучи рождением крови, часто на Западе искал пролития крови. Из их сочинений дышит истинное самоотвержение, дышит благоухание Святого Духа, мертвящее страсти» (424).

3. Сочинения западных писателей, написанные в самообольщении и исполненные «смертоносного яду», переводятся на русский язык и распространяются (425).

«Сочинения святых Отцов забыты!» (425).

Вывод:

«Тщетны покушения тех, которые, вопреки учению Апостола, вопреки учению Церкви покушаются войти в премудрость Духа пре-мудростию мира. И “запинаются премудрые в коварстве их” (1 Кор. 3, 19), преткнулись; пали падением страшным. Они захотели “духовное” объяснить темным душевным разумом, – и это “духовное” в писаниях святых Отцов показалось им странным, противоречащим Священному Писанию. (...) “Душевен же человек не приемлет яже Духа Божия: юродство бо ему есть и не может разумети, зане духов-не востязуется” (1 Кор. 2, 14), Последние слова в русском переводе Нового Завета читаются так: потому что о сем (о духовном) надо су дить духовно» (425).

Раскрыв перед своими духовными чадами опасности на пути спасения, святой Игнатий взывает:

«Не ошибитесь! Человеческого разгорячения не сочтите действием Божественного огня. Многие ошиблись и впали в пагубное самообольщение. Из состояния разгорячённого возникли бесчисленные заблуждения и наполнили лжеучениями землю. За этими мрачными облаками скрывается от мира Солнце Правды. От плод их познаете их”, – сказал Спаситель о лжеучении и лжеучителях. Где разгорячение, – там нет истины, оттуда не может произойти ничего доброго, ничего полезного: тут кипит кровь, тут дымится и строит воздушные замки лжеименный разум. Кротость и смирение, которых действие сопровождается каким-то тонким хладом, но потом является в бесчисленных благих плодах, – свидетели неподдельного, истинного, божественного добра» (420–421).

Самое надёжное средство для ограждения себя от уклонения с истинного – спасительного пути – это послушание «Восточной Церкви, единой святой, единой истинной» (359). В сем повиновении – блаженная свобода. От него «рождается истинное смирение, от смирения – истинное духовное рассуждение или разум» (преподобный Иоанн Лествичник). Если нет «неуклонного послушания Церкви – нет ни истинного смирения, ни истинного разума» (359).

«Умерщвление разума и воли не может быть совершаемо человеком душевным, хотя бы и добрым и благочестивым. Для этого необходим духоносный отец: только пред духоносцем может быть явна душа ученика; только он может усмотреть, откуда и куда направляются душевные движения наставляемого им»

(441)

Предшествующий VIII раздел закончился указанием на самое надёжное средство в шествии на пути к Вратам Вечности. Это – послушание Святой Церкви. Но как понимать сие? А вот как: должно следовать тому, чему учат Священное Писание, основанные на Священном Писании правила святых Апостолов, святых Вселенских и Поместных Соборов, святоотеческие творения... Носителями же сего учения, его хранителями и выразителями являются добрые, истинные, верные служители Святой Церкви. И Святитель рисует образ носителя и выразителя Истины – духовного руководителя.

Духовник – это не какой-то «умник», прославляемый и выставляемый миром за святого, а служитель Истины, знающий дело (539), «живой Сосуд Святого Духа» (733). «В духовнике, по моему мнению, – пишет святитель Игнатий, – великое достоинство – простота, неуклонное последование учению Церкви, чуждое всяких своих умствований. Есть строгие, есть умные, но строгие и умные по-своему, никуда не годятся для душевного назидания. И строгий, и умный, и милостивый, и снисходительный, и простосердечный, но верный сын Церкви, могут быть одинаково полезны» (686–687).

Найти истинного духовника нелегко. «Какие времена! – восклицает Святитель. – Не к кому обратиться с доверенностью» (733). «Наставников нет!» (766. См. и: 305–306). О себе святитель Игнатий говорит с горечью: «Я в юности моей не нашел старца, который бы удовлетворил меня» (116). Но тут же и оговаривает, утешая и себя, и других: «...это можно ещё приписать и тому, что я не искал, как должно, не умел искать, не имел достаточных средств на то. Удовлетворительнейшее лицо, с которым пришлось встретиться, был монах Никандр, просфирник Бабаевского монастыря, муж благодатный. С ним беседовал я в 1847 году. Он достиг высшего преуспеяния в умной молитве, проходил этот подвиг очень просто, естественно, не был в славе у человеков» (116). «Лучшие, сколько известно, наставники Оптинские» (766).

Дальнейшее изложение наставлений Святителя, думаю, покажет более ясно истинного духовного руководителя и образ его отношения с верующими, что должно помочь последним обрести первого.

Первым – важнейшим и отличительным признаком истинного духовного руководителя служит его неуклонное следование во всём указаниям святых Отцов Восточной Церкви. Их наставлениями он «свидетельствует и запечатлевает своё учение» (438). «При управлении братством, – утверждает Святитель, – в духовно-нравственном отношении, всего полезнее руководствоваться второю половиною книги Великого Варсонофия, начиная с ответов авве Дорофею» (104). Если же кто начинает и продолжает «руководить ближних из начал премудрости земной и из начал падшего разума, как бы он ни был блестящ, тот самый находится в самообольщении и последователей своих приводит к самообольщению» (438).

В принятии своих решений истинный духовник проявляет степенность и осторожность. «Я, – говорит о себе святитель Игнатий, – несколько наученный 23-летним настоятельством моим, не спешу увлекаться направлением братии... Надо время и время, а потому в человека надо вглядываться и вглядываться, а потом уже составлять о нём решительное мнение. Особливо в наш век, при усилении соблазнов, надо очень поддерживать людей» (102–103). Достойный руководитель не возлагает «тяжкие бремена на рамена ближних», а учит и помогает носить их (334). Советы он даёт «со страхом Божиим, с крайнею осторожностию и умеренностию. Не доложить бремя на ближнего – не беда; переложить – и ближний удобно может повредиться неисцельно, на всю жизнь сделаться ни к чему не способным» (377). «Приходящих к вам за советами, – обращается Святитель к духовному руководителю, – принимайте со страхом Божиим и, при каждом приходе их, моля Бога, чтоб Он давал вам сказать ближнему слово полезное. Обращаясь с молитвою к Богу пред каждою беседою с ближним, вы будете очищать ваши беседы от тщеславия. Говорите с осторожностью, не вдаваясь в многословие. Пустых, любопытных вопросов приходящим не делайте, и от разговора о делах монастыря и о всех делах мира сего старайтесь уклониться. Если же увлечётесь и скажете что-либо не по совести, т.е. с нарушением написанных здесь правил, то мысленно укорите себя и раскайтесь пред Богом» (336).

В правильном руководстве не бывает замены Бога личностью духовника для прибегшей к нему души. «Последуй, – указует Святитель, – примеру святого Предтечи: единственно ищи того, чтоб возвеличился Христос в учениках твоих. Когда Он возвеличится, – ты умалишься: увидев себя умалившимся по причине возраставшего Христа, исполнись радости. От такого поведения чудный мир будет навеваться на сердце твоё: в себе увидишь исполнение слов Христовых: “Смиряяй себе, вознесется”» (449). Подобного наставника спасает Сам Господь, а «им живут и дышат братия и посетители!» (100).

А как отличить добрый – спасительный совет от худого? И на этот вопрос есть богомудрый ответ святого Игнатия: «Руководствуйтесь вашей совестью... Рассмотрите, какое ощущение будет в душе вашей. Если прольётся в неё мир и спокойствие, то знайте, что сказанное вам, сказано о Господе; совесть ваша будет свидетельствовать, что сказанное о Господе должно исполнить, хотя бы исполнение сопряжено было со скорбью» (169).

Святитель призывает «найти хорошего, добросовестного духовника» (334), а найдя, избрав себе старца, стараться иметь с ним личные встречи, беседы (305) и непритворно повиноваться ему (87–88).

Счастлив тот, кто может сказать: «Есть у меня советник, которого советом я руководствуюсь в моём поведении» (54).

Святитель Игнатий устанавливает чёткое, ясное правило взаимоотношений ученика и наставника: «Ученик для чистоты своей со-вести должен с точностию и подробностию исповедывать свои помышления, но наставник не должен руководствоваться этою исповедью в суждении о душевном состоянии ученика; он должен духовным ощущением проникать, измерять его и поведать ему незримое им состояние души его. Так действовали святые наставники... Феодору Освящённому говорили ученики: „Отец! Обличи меня“, – и он, движимый Святым Духом, являл каждому сокровенные в нём душевные недуги» (441–442).

У отдельных старцев могут быть некоторые особенности в их духовном руководстве. Если эти особенности не противоречат святоотеческим установлениям, то они не должны смущать учеников. «Состоящие под руководством старца не должны выходить из его системы наставления. Этого и я требую от тех, которые руководствуются моими советами, особливо в отношении чтения книг, даже отеческих» (769).

(О книгах отеческих, хотя и в скобках, следует заметить: в их чтении требуется некая последовательность – младенцам предлагается молоко, а взрослым – твёрдая пища).

«Твой путь, – пишет некоей инокине Святитель, – всё открывать старице» (241). Должно понуждать «себя к простоте и откровенности пред старицей» (или старцем) (242). «Понуждай себя и паки понуждай; за твоё постоянное понуждение к откровенности Господь даст тебе в своё время силу открываться с лёгкостью. А твоё спасение-единственно от твоей откровенности пред старицею. Без этого делания тебе не достигнуть ничего духовного и благодатного, а пребудешь плоть и кровь. Если будешь открываться, то достигнешь чистоты, которую осеняет благодать Божия. Не принимай никакого вражеского осуждения, или смышления, или подозрения на твою старицу. Не ищи её любви, но ищи своего спасения... При решительном откровении согрешений делами, словами и помышлениями, можно в один год преуспеть более, нежели при посредстве других подвигов, самых многотрудных, в течение десяти лет. Оттого враг и борется так сильно против этого спасительного делания» (242). Пред другими же не подобает открывать свои внутренние брани, ибо подобное открытие может принести вред и им и самому пребывающему в борении – не всем «полезно слушать о твоих бранях» (242).

Если кто не исповедует «своих помышлений старцу», а действует по «самоволию и самосмышлению», тот в искушении падает, попадает под влияние духа зла, «показывающего ему в старце такие недостатки, коих в нём вовсе нет» (243).

•    «Хранись от подозрений на старицу» (или старца), – взывает Святитель (245).

• «Побеждай ложный срам на земли, и не постыдишься на небеси» (241).

• «Мужайся. Благословение Божие да будет над тобою, и благодать Божия да осенит тебя» (242). (См. и: П. 1).

Найти и узнать истинного духовного руководителя необходимо уже потому, чтобы не попасть под влияние слепого вождя, с которым легко упасть в яму (Мф. 15,14) . Но не следует спешить выносить свой суд и последнему, чтобы в поспешности не допустить ошибки. «Видеть, – говорит Святитель, – настоящее положение духовных руководителей необходимо, чтоб охраниться от обмана; вместе должно очень остеречься от осуждения их, непрестанно обращаясь ко вниманию себе» (547).

«Недостаточный наставник» опасен и для обучения новоначальных «благим нравам» и ещё более опасен для желающего совершать умную молитву, ведущую «христианина к сокровенному, вместе существенному и вполне ощутительному соединению с Богом» (87).

Куда же обратить свой взор ведомому? На слово Божие. «Нам даны в руководство Священное и Святое Писание: это прямо говорят святые Отцы позднейших времён. При руководстве Писанием полезен и совет ближних, именно тех, которые сами руководствуются Писаниями Отцов» (442–443).

По причине появления множества лжеучителей и по недостатку истинных наставников следует «обращаться к чтению отеческих писаний, удаляться от чтения книг, написанных вне недра Православной Церкви» (439). «Советуйся, – рекомендует Святитель своему духовному чаду, – с книгами Святителя Тихона, Димитрия Ростовского и Георгия Затворника, а из древних – Златоуста» (687).

Оскудение числа правильных руководителей приводит к тому, что почти единственным надёжным руководством ко спасению остаются творения святых Отцов Церкви. «Кто подчинится этому руководству, того можно признать уже спасённым; кто же водится собственными разумениями или учением лжеучителей, того должно признать погибшим» (440).

Как бы подводя итог всему сказанному о духовном руководстве, святой Игнатий даёт весьма ценные указания:

«Сердце ваше да принадлежит Единому Господу, а в Господе и ближнему. Без этого условия принадлежать человеку – страшно. “Не бывайте раби человеком”, – сказал Апостол.

Всегда трогали меня до глубины сердца слова святого Иоанна Предтечи, произнесённые им относительно Господа и себя, сохранённые нам в Евангелии Иоанна...

Всякий духовный наставник должен быть только слугою Жениха Небесного, должен приводить души к Нему, а не к себе, должен возвещать им о бесконечной, неизреченной красоте Христа, о безмерной благости Его и силе, пусть они полюбят Христа, точно достойного любви. А наставник пусть, подобно Великому и смиренному Крестителю, стоит в стороне, признаёт себя за ничто, радуется своему умалению пред учениками, умалению, которое служит признаком их духовного преуспеяния. Доколе плотское чувство преобладает в учениках, – велик пред ними наставник их; но когда явится в них духовное ощущение и возвеличится в них Христос, они видят в наставнике своём только благодетельное оружие Божие.

Охранитесь от пристрастия к наставнику. Многие не остерегались и впали вместе с наставниками своими в сеть диаволу. Совет и послушание чисты и угодны Богу только до тех пор, пока они не осквернены пристрастием. Пристрастие делает любимого человека кумиром: от приносимых этому кумиру жертв с гневом отвращается Бог. И теряется напрасно жизнь, погибают добрые дела, как благовонное курение, разносимое сильным вихрем или заглушаемое вонею смрадною. Не давайте в сердце вашем места никакому кумиру» (448–449).

«Будьте раздаятелями хлеба и вещественного, и духовного! Тех и других нищих много»

(492)

Почти половина всех писем святителя Игнатия направлена к монашествующим. Естественно, что в этих письмах он рассматривает иноческий подвиг со всевозможных сторон. Но необходимо сразу оговорить, что многие наставления Святителя, обращённые к инокам, касаются в большой мере и мирян, поэтому они были представлены в изложенных выше разделах. Здесь же будет идти речь преимущественно о том, что относится к житию, по святоотеческому слову, «Ангелов земли».

Монашество, хотя и не от мира сего, но тесно с ним связано, ибо то или иное состояние его определяет и нравственное состояние общества. И наоборот: мир, в свою очередь, может оказывать влияние на жизнь монастырей. «Многие ныне, – свидетельствует Святитель, – жалуются на монашество, видя или отыскивая в нём разные недостатки; но монашество – барометр, который, стоя в уединённой комнате, со всех сторон замкнутой, сточностию показывает состояние погоды на улице» (60). «Московские журналы открыли войну против монашества. Они называют его анахронизмом. Надо бы говорить откровенно, и сказать, что христианство становится анахронизмом. Смотря на современный прогресс, нельзя не сознаться, что он во всех началах своих противоречит христианству, и вступает в отношения к нему самые враждебные» (56–57).

Подвиг иноческий нелегок, ибо он требует постоянного бодрствования и неослабной борьбы с силами зла. «Монастырская жизнь, – пишет святитель Игнатий, – дело мудреное: на ней враг старается уловить и повредить подвижника своими непотребными правдами. Познаётся же действие вражеское по отъятию у сердца спокойствия и по состоянию недоумения, в которое приводится человек. “Трезвит еся, бодрствуйте, – говорит святой апостол Петр, – зане супостат ваш диавол яко лев рыкая, ходит, некий кого поглотити. Диавол действует именно против желающих спастись, а не против преданных греху и суете, яко самоуловленных. Бог же попускает всё это для нашего смирения, чтобы мы видели, как легко бываем поруганы невидимым врагом и как удобна для него погибель наша по причине нашего скудоумия и нетвердости в вере» (746).

Всякое дело во Святой Церкви, когда оно совершается «с целью угождения Богу, преблаженно» (178). Всякий, где бы он ни был, живущий по заповедям Божиим и руководящийся Священным Писанием, «живёт в преддверии к вечному блаженству» (544). Любой православный человек, исполняющий веления Спасителя, а при нарушении их кающийся, – спасётся (254). Но есть ещё и особая дорога, идти по которой «в особенности назначаются иноки». Конец её – достигаемый и не достигаемый – «христианское совершенство. Путь к этому совершенству есть очищение себя заповедями Нового Завета, Евангелием, руководствуясь которым сын ветхого Адама может усыновиться Новому Адаму» – отсечь в себе свойства падшего естества и привить «к себе свойства естества обновлённого Христом» (254).

О монашеской жизни Святитель говорит как о христианском совершенстве, как о Божием даре, который надо возделывать (133). В монастырь идут «и избирают скорбную жизнь для того, чтоб жизнь весёлая не развлекала и не привела в забвение Бога, а не для того, чтобы вместе с суетным оставлять и законное, святое» (624). Пребывание в монастыре приносит огромную пользу труженику. «Школа сообщает знания, которые принимаются умом к сведению, и только монастырская жизнь сообщает деятельные христианские знания, которые непременно производят спасительное влияние на направление, настроение, деятельность читателя. Святой Исаак Сирский уподобил первого рода занятия источникам вод и плодам, изображенным на стене живописью, на них можно с приятностию поглядеть, если они хорошо написаны, и только. Познания второго рода этот Святой уподобил самым источникам вод, самым плодам, могущим служить к питанию человека» (570). Потому-то Святитель и восклицает: «Блаженны те, которые вдали от мирского шума и житейских попечений могут посвящать всё свое время на служение Богу, на приготовление себя к вечности. Господь назвал такое положение человека благой частью» (599).

Монашество установлено Богом

Монашество – это не человеческое изобретение, а Богом установленный подвиг, «при посредстве которого христианство достигает своего высшего развития» (104, 753). О себе и избранном им служении Святитель размышляет: «Чем больше прохожу путь жизни и приближаюсь к концу его, тем более радуюсь, что вступил в монашество, тем более воспламеняюсь сердечною ревностию достигнуть той цели, для которой Дух Святый установил в Церкви монашество. Монашество не есть учреждение человеческое, а Божеское, и цель его, отдалив христианина от сует и попечений мира, соединить его, посредством покаяния и плача, с Богом, раскрыв в нём отселе Царствие Божие. Милость из милостей Царя царей – когда Он призовёт человека к монашеской жизни, когда в ней дарует ему молитвенный плач и когда причастием Святого Духа освободит его от насилия страстей и введёт в предвкушение вечного блаженства» (688–689). Чтобы ярче подчеркнуть важность монашества, происходящего от Бога, святитель Игнатий противопоставляет ему живущих в мире: «Что приобрели прочие люди, гонявшиеся за суетою в течение всей своей земной жизни? Ничего. А если и приобрели что временное, то оно отнято у них неумолимою и неизбежною смертию, которая милостива к тому человеку, которого сердце не вполне прилепилось к земле призванием Божиим: “Днесь, аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших” (Евр. 3,7–8)» (689).

Как к установленному Богом подвигу – монашеству – и призываются к нему Самим Богом – чудным действием Божиим. Зов этот надо услышать – встать и мужественно пойти на него, преодолевая по дороге все препятствия и не оглядываясь назад. «Одни позваны к этой жизни святой из предварявшей ее святой жизни среди мира, – другие призваны к ней с распутия, с халуги, – из мрака и пропасти беззаконий. Откуда бы кто ни был призван, будь послушен Призывающему, иди на призывный Голос! Благословен всякий, грядый во имя Господне, призванный Господом! И если ему на пути к Господу надо сразиться с возбраняющим блаженное шествие грехом, – да сразится мужественно, да станет до крови, да восхитит победу, и да сопричислится к Патриархам, Пророкам, Апостолам, Мученикам, Исповедникам и прочим Святым, которые многими скорбями и смертьми наследовали Небо» (233–234). Тот, кто придёт «в монастырь не от нужды», а по зову Божию, «по собственному избранию и увлечению», «не ветрено», а по-серьезному рассмотрению, скучать, по милости Божией, не будет (138). «Оставил я мир, – говорит о себе святой Игнатий, – не как односторонний искатель уединения или чего другого, но как любитель высшей науки; и эта наука доставила мне всё: спокойствие, хладность ко всем земным пустякам, утешение в скорбях, силу в борьбе с собою, – доставила друзей, доставила счастие на земле, какого почти не встречал. Вы знаете, как я живу в монастыре! Не как начальник, а как глава семейства» (472). Поступление же в монастырь и пребывание в нём «без искреннего желания вести жизнь монашескую... может служить только вредом и поведёт насилуемого к такой жизни к самым печальным последствиям» (752–753). Правила «этого Божественного установления» требуют, чтобы монашество принимали «люди с истинным произволением и подвергали это произволение прежде принятия обетов строгому рассмотрению и испытанию. Имеющим холодное и колеблющееся произволение строго воспрещено вступление в монашество» (753).

Правильное начало подвига

Переход от жизни светской к житию иноческому должен быть постепенным. К тому же святые Отцы рекомендуют вступающему в монастырь избирать тот образ жизни, который бы соответствовал «его духовной цели и вёл к ней» – правильно полагать начало подвига (714). По слову преподобного Исаии Отшельника: «Как полотно сохраняет признак той краски, в которую оно было окрашено в первый раз, сколько бы его после не перекрашивали: так и монах сохраняет в себе на всю жизнь отпечаток того направления, которое он получил первоначально, вступая в монастырь» (799–800).

Приняв иноческий постриг, «иные находят, что уединение – ближайшее средство к духовному успеху, а другие говорят, что приводит в духовный успех – любовь к ближнему. Моему сердцу, – отмечает святитель Игнатий, – более нравится последнее, потому что любовь к ближнему – непременный долг каждого, а к безмолвию – способны немногие» (151–152). Для стремящихся к уединённому жительству Святитель рекомендует Оптинскую пустынь Калужской губернии (689). Но столпом монашества служат общежительные монастыри, «где при телесном труде особенное внимание обращается на очищение души и благоуправление её частым исповеданием помыслов и сердечных браней, частым советом, с искусным исследованием писаний отеческих, – и, наконец, множеством Божественного славословия» (91). Ещё в V веке преподобный Пимен Великий († 450) сказал: «Всего важнее хорошее общество» (690). А в VII веке преподобный Иоанн Лествичник († 649) подтвердил: «Горе единому, а где два или три собраны о Господе, там и Господь среди них» (190). Особенно акцентирует свое внимание Святитель на тех монастырях, которые воздвигнуты со слёзными молитвами и смирением. «Преподобный Антоний Печерский, – пишет он, – говорил, что многие богатые князья и бояре с чувством самонадеянности и тщеславия выстроили монастыри и храмы на своё иждивение, беструдно; но храмы и монастыри, выстроенные иноческими слезами, молитвами их и усердием лиц, имевших смиренное положение в мире, оказались много превосходнейшими первых. Бог не любит разгорячения и не любит, чтобы дело Ему благородное делалось с разгорячением, а любит, чтоб оно делалось с упованием на Него, Всемогущего и Всеблагого, с терпением и смирением, с благоразумием» (759). Тем не менее, Святитель рекомендует для окончательного решения об избрании себе места иноческого жительства вспомнить Евангельский совет (Лк. 14, 28) -прежде взвесить, «вычислить» свои силы и душевные и телесные. «Тот же Бог, Который спасает в пустыне, спасает и в городе. Тот же грех, который губит в городе, губит и в пустыне. Почему городской ли, пустынный ли монастырь изберёшь в место жительства соответственно твоим силам, помни Бога, держись близ Его, удаляйся от греха, от всех поводов ко греху, – и Бог будет с тобою» (333).

Что есть инок

Как вести себя иноку? На этот вопрос частично уже дан ответ в словах только что изложенной рекомендации Святителя. Более решительно отвечает другой подвижник, сподобившийся озарения Духом Божиим: сняв со своей головы камилавку перед вопрошающим, «положил под ноги, стоптал, смял её ногами и говорит: „Так если не сотрётся человек, – не может быть монахом"» (191). Жительство в монастыре есть зрение своих немощей и возложение всего упования «не на себя, но на Искупителя» (176).

Принимая во внимание трудности иноческого пути, Святитель не всем желающим вступить в монастырь советует сие делать. Так даже о своей сестре говорит, что она «не способна к монашеской жизни», ибо не имеет достаточно нравственных и телесных сил для борьбы с могущими быть «монастырскими искушениями», которые при должном к ним отношении «приносят большую душевную пользу» (657). Нет у неё и необходимых простоты и прямоты ума. «Её ум наполнен самомышлениями и подозрениями! ...Таковые да спасаются в обществе людей вещественными добрыми делами» (658). А в ответ на выраженные мысли брата об уходе в монастырь, святитель Игнатий напоминает: «Господь, благословивший и установивший такое удаление, вместе с тем заповедал сперва сосчитать имение своё, – достаточно ли оно для созидания этой высокой жизни, – количество сил своих для борьбы с силами противными. Советую тебе сводить этот счёт молитвою, отдаваясь на волю Божию. ...Не достаточно, чтоб хотели: надо, чтоб воле Божией сообразно было наше хотение. Мы хотим теперь, а Бог уготовляет иногда это же самое чрез многие годы» (686).

Ещё есть одно весьма важное обстоятельство для достойного служения инока – принятие им священного сана. Вот как сообщает святитель Игнатий о своём пострижении в инока и посвящении в иеромонаха: «Совершилось! Я пострижен и посвящён во иеромонаха. Когда меня постригали, казалось мне, что я умер; когда посвятили, -казалось – воскрес. Живу какою-то новою жизнью; весьма спокоен; не тревожит меня никакое желание; во время каждой обедни ощущаю, что достиг конца желаний, ощущаю, что получаю более, нежели сколько бы мне пожелать... Я счастлив!» (813).

* * *

И опять Святитель возвращается к свидетельству о состоянии монашества и ставит его в связь с общенародной жизнью. «Положение монастырей, – пишет он, – подобно весеннему снегу в последних числах марта и первых апреля: снаружи снег как снег, а под низом его повсюду едкая весенняя вода... Человеки делаются непотребными для Бога, как Бог объявил допотопным прогрессистам» (113). «Я, – говорит он о себе, – принадлежу к ревностнейшим монахам и признаю монашество учреждением Божественным. Что ж делать, когда человеки переделали его по своему плотскому мудрованию» (743).

Восстановить во всех монастырях святой подвиг иноков можно, только «для этого нужны мужи духоносные» (116).

«При всём том, – как бы завершает свои суждения Святитель, – благодарю Господа – я довольно счастлив, весьма счастлив, не по грехам моим счастлив. Первое же условие сего есть то, что я Христианин и монах, хотя и недостаточный» (608).

Взоры подвижника, его мысли, его сердце обращены «в вечность! В вечность!» (53).На земную жизнь он смотрит как на нечто мимолетное, и на счастье – как самообольщение, «которое не остаётся собственностию человека на вечность» (796). Вся его забота – как спастись?

Когда этот же вопрос был поставлен одним братом перед преподобным Сисоем, последний отвечал: «Если хочешь угодить Богу, – отступи от мира, отступи от земли, оставь тварь, приди ко Творцу, совокупись с Богом посредством молитвы и плача, и найдёшь покой в этом и будущем веке» (267). Подобный глас – «вещий глас» – слышал и святой Арсений, причём слышал дважды: «Бегай людей, и спасёшься!» «Бегай человек, и спасёшься!» (290). Значит: «Желающий стяжать Христа, должен отречься от всего: нельзя работать миру и вместе Богу» (514).

Отречение от мира непонятно тем, которые пленены им, погружены в него, в его наслаждения и умом, и телом. Извлекает из мира благодать Божия через оставленные Святой Церкви посредства: Священное Писание, святые Таинства, учение святых Отцов... Она «зовёт в уединение, чтоб там всмотреться в вечность прежде вступления в её неизмеримые области» (55). «Почитайте книгу святого аввы Дорофея, – советует Святитель, – и, если произволение ваше шествовать по стези отсечения воли не прекратится, но возгорится ещё сильнее, и пламень небесных желаний обымет вашу душу, то благоволите приехать, дабы пространнее услышать учение о пути этом» (163).

Ушедшие из светского мира и переступившие порог святой обители тем самым, по слову Святителя, «предначали нашу смерть по плоти и жизнь о Христе. Бывают кончины скоропостижные, бывают кончины при продолжительных болезнях. Мы с того времени, как оставили мир, умираем ежедневно, по свидетельству святого апостола Павла. В этой смерти видим непременное условие истинной жизни. Минута переселения нашего с земли, рождения нашего в вечность, для нас не так странна и чужда, как для тех, которые живут посреди мира, оглушены его шумом, пригвождены к нему умом и сердцем, забыли, что есть смерть, не думают о вечности, долженствующей непременно быть и их уделом» (162). Всё прошедшее отсекается – не оставляется места для расспросов и вопросов (748). О себе святой Игнатий говорит: «Решился я принять монастырскую жизнь не для цели честолюбия земного, ниже для цели пострижения, напротив, должен был не без сильной душевной борьбы отказаться от честолюбивых видов и призраков, являвшихся мне во всём блеске в мирской моей жизни. Если присовокупить к сему любовь моих родителей, то могу сказать: сколько сделал я пожертвований многоценных, дабы наследовать уединённую келию, то село, на коем скрыт бесценный бисер!» (43).

Инокам заповедуется удаляться даже от родителей, если они пытаются привязать их к миру. Но когда родители «содействуют нашим благим намерениям, когда они больны, беспомощны, нуждаются в руке нашей, тогда ли отнять эту руку? Тогда помощь и служение им причисляются к иноческим добродетелям, одобрены и похвалены святыми Отцами» (304).

Вступивший на путь к вечности отрешается от всего преходящего, яже в мире. Оно его не прельщает и не удовлетворяет. Если же и пытается казаться таким, он видит своими духовными очами во всём «мирском» тленность, мимолётность, лесть. Оно «недолго будет льстить, обманет, ускользнет, исчезнет, – оставит человека во всех ужасах нищеты и бедствия. Божие – положительно, вечно. В начале оно, подобно малейшему зерну, появляется в сердце в виде малейшего благого влечения, желания, потом начнёт возрастать мало-помалу, обымет все мысли, все чувствования, обымет и душу и тело; сделается подобным древу, великому и ветвистому. Птицы небесные, т.е. ангельские помышления и созерцания, придут витать на ветвях его. Это должно совершиться над христианином во время земной жизни. Над кем оно совершается, тот при вступлении в вечность увидит себя гобзующим духовными сокровищами, – залогами нескончающегося блаженства. Такое состояние – уже здесь, на земле, вечное блаженство, прежде явного вступления в вечность смертию тела. Такая жизнь – уже отселе вечная жизнь» (460–561).

Одним словом, инок «мертвец» для земного мира, «живой мертвец» со словом живым. «Слово его из другого мира!» (399). Оставляя бурное мирское и отрекаясь от него, он входит «в тихое монастырское пристанище» (637).

«Прошу ваших святых молитв, – скажет вместе со Святителем ищущий иноческого жития, – чтобы Милосердный Господь даровал и мне исторгнуться из челюстей мира и присоединиться к вашему Богоспасаемому стаду, если есть на то Его Святая воля» (82).

Отречение от мира и его благ – высокое нравственное деяние, но отречение от себя, «пожертвование собою Богу, Которому мы и без того принадлежим, несравненно превосходнее» (692). Спасение – в самоотвержении (417). Кто не отвергается себя, а живёт «по влечению чувств сердечных, от движения крови, тот непременно осуществляет своё „я“, видит добро в своих движениях, в своих действиях оживляет собственно себя, стяжавает мало-помалу высокое о себе мнение», а сие ведёт к духовной гибели (182).

Страшно самоотвержение только «при первом, поверхностном взгляде на него. Но только что человек решится на него, как и ощутит в духе необыкновенную лёгкость и свободу: лёгкость, свобода -свидетели истины» (418). Потому-то Святитель решительно призывает покорить свой ум Христу Спасителю (417). «Решитесь, – учит он, – сначала, хотя по уму, отречься себя ради Христа, лишите ум ваш пагубного, бестолкового самовластия, подчините его заповедям Христовым, подчините его Евангелию. Начало самоотвержения – в уме: покорившись Христу, он постепенно приведёт к этой блаженной покорности и сердце и тело» (418). Покорится ум Христу – прекратится самооправдание, а «когда оправдания оскудеют у сердца, – оно приходит в состояние смирения и умиления. “Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит”; а оправдания – ужасная греховная смерть» (417).

Принявшему схиму рекомендуется как непременное постоянное духовное устроение – «иметь мысль, средоточенную в себе: первоначальное расположение духа, воспринятое по пострижении, будет действовать на всю остальную жизнь» (790).

В монастыре, как правило, восходят от силы в силу, подымаются по ступеням духовного восхождения. Но бывает здесь и иное: от монастырского жительства могут проснуться зародившиеся ещё в миру «и восторженность, и раздражительность» (212). И одно, и другое способны увести подвижника на путь греха, духовной гибели. Чтобы сего не случилось, Святитель намечает штрихи подлинного иноческого жития – уклада, устроения подвига.

Глубоко изучив состояние монашества в XIX веке, святитель Игнатий становится, по преимуществу, глашатаем внутреннего – духовного подвига инока. Именно в нем, а не в телесном подвиге, он усматривал преуспеяние монаха. «Уважение к телесному подвигу, – пишет святитель Игнатий, – когда он предоставлен лишь самому себе, уважение, воздававшееся во времена простоты, миновалось. Миновалось оно по той весьма естественной причине, что монахи, занимающиеся исключительно телесным подвигом, не могут дать должного отчёта в монашеской жизни ни себе, ни братиям своим, живущим посреди мира. Притом, занятие телесным подвигом в той степени, в какой занимались им старинные монахи, ныне очень, очень ослабело по причине общего упадка сил и здоровья в человеке. Занятие это уже не воспроизводит атлетов, которые возбуждали бы удивление к себе, обнаруживая что-либо сверхъестественное» (46). Обращающие внимание на телесное «чужды духовного делания, всё их внимание устремлено на благовидность наружного поведения и на телесный подвиг. Известно, что таким жительством вводится в душу самомнение и развиваются душевные страсти, которых телесный делатель и заметить в себе не может и даже не подозревает присутствия их. Ему нельзя избежать самомнения: ему нельзя не видеть своего благовидного поведения и своих подвигов, и наружных дел» (ПО). Тем не менее, Святитель не исключает при подвиге духовном подвиг телесный: говорит об одном и другом. «Милость да дарует Бог всем рабам

Своим, – молится он, – работающим Ему и телесным и душевным подвигом». Но тут же оговаривает: «Только без душевного подвига к разуму Божию приближаться невозможно» (ПО).

С чего начать обновление

Подобает начинать обновление с внутреннего устроения – с сердца. «Сердце – корень. “Аще корень свят, то и ветви” (Рим. И, 16) . Этот образ подвига установлен Самим Спасителем. “Очисти прежде внутреннее сткляницы и блюда, – сказал Он, – да будет и внешнее има чисто” (Мф. 23, 26)» (296). Подвиг духовный образует примерных – истинных иноков. «Он, один он, может ввести в монастыри и поддерживать в монастырях строго нравственный порядок, доставляя братству точные, правильные, глубокие понятия о христианстве, доставляя братству разумную свободу, соединённую с разумным духовным подчинением, образуя в братстве духовную силу и связь. Он, один он, может облечь монаха во всеоружие для отрешения современных, враждебных Церкви учений, сообщая монаху ощущение гармонии между Евангельским учением и свойствами души человеческой. Он вводит монаха в правильное самовоззрение и истекающее из этого самовоззрения сознание своего падения и необходимости в Искупителе» (46–47). Внутреннюю жизнь подвижника святые Отцы уподобляют погоде, которая бывает и ясной, и пасмурной; или сравнивают с урожаями хлеба – то обильными, то скудными. «Люди опытные не надеются на постоянство хорошей погоды и не приходят в смущение от погоды дурной, зная, что одна постоянно сменяется другою. Также при хорошем урожае они не полагаются на него и не престают от труда, и при худом урожае не впадают в уныние и равным образом не престают от возделывания земли. Таков закон природы. Подобен ему и закон подвижничества. Иногда бывает посещение благодати, и душа утешается, а иногда восстают волны искушений, и она поставляется в затруднительное положение» (538).

Не лишён внутренней силы и телесный подвиг, если он приводится «к нормальному значению своему подвигом духовным» (47). В этом случае он также действует благотворно, чего чужд, когда применяется один (47). Не описывая подробно телесный подвиг, Святитель отсылает подвижника к чтению соответствующих творений. «Прочитай, – советует он, – книгу “Цветник”. Там много сказано о телесных подвигах; в них явлено самоотвержение, что вполне справедливо, истинно» (318).

Связь души и тела

Взаимная связь душевного и телесного подвига, равно и значение их обоих, прекрасно выражены Святителем в следующем суждении: «Иные так устроены Создателем, что должны суровым постом и прочими подвигами остановить действие своих сильных плоти и крови, тем дать возможность душе действовать. Другие вовсе не способны к телесным подвигам: все должны выработать умом; у них душа сама по себе, без всякого предуготовлена, находится в непрестанной деятельности. Ей следует только взяться за оружия духовные... Душевный подвиг может и один, без телесного, совершить очищение; телесный же, если не перейдёт в душевный, – совершенно бесплоден, – более вреден, чем полезен: удовлетворяя человека, не допускает его смириться, напротив того, приводит к высоте мнение о себе, как о подвижнике, не подобном прочим немощным человекам. Впрочем, подвиг телесный, совершаемый с истинным духовным рассуждением, необходим для всех одарённых здоровым и сильным телосложением, с него надо начинать общее правило иноческое» (319).

Имеет значение в укладе иноческого жития и определённая субординация – подчинение младших старшим или благоразумное сохранение в благоприличных «пределах необходимой для инока скромности» (59).

Подобный уклад жития был свойственен всем Святым. Они сами так подвизались и другим повелевают поступать так же – покорно подчиниться «закону подвижничества, установленному Самим

Богом для странника земного. От постоянно ясной погоды высыхает земля и заводятся во множестве черви и прочие вредные насекомые. Подобно этому действует на душу продолжительное спокойствие, даже производимое благодатию: в душе зарождается высокоумие, самомнение, самонадеянность, презрение к ближним, уничижение и осуждение их и тому подобные недуги духа человеческого, самые опасные и самые страшные» (538).

Размышляя о душевном и телесном подвигах, святитель Игнатий указует некоему брату, занимающемуся умной молитвой (с ним объединяет и себя): «Нам надобно хранить и хранить благоразумную ровность, не изнурять сил телесных, которые недостаточны для несения общих подвигов иночества. Всё внимание наше должно быть обращено на ум и сердце: ум и сердце должны быть исправлены по Евангелию. Если же будем изнурять телесные силы по пустой, кровяной ревности к телесным подвигам, то ум ослабеет в брани с духами воздушными, миродержителями тьмы века сего, поднебесными, падшими силами, ангелами, сверженными с неба. Ум должен будет ради немощи тела оставить многие, сильные, существенно необходимые ему оружия, – и потерпеть безмерный ущерб. Говорю тебе испытанное на самом деле, познанное на горьких опытах» (320).

О молитвенном келейном правиле Святитель считает нужным сказать следующее: должно читать кафизмы, каноны, молитву Иисусову, причём – произносить «слова помедленнее, напрягая большое внимание, чтоб ни одно слово не было произнесено без внимания» (161).

Поклоны полагать подобает так: после вечерних молитв 10 земных поклонов с молитвой Иисусовой, потом отдельно 30 молитв Иисусовых – «неспешно, со вниманием, шёпотом», – ещё 5 земных поклонов с молитвой: «Пресвятая Владычице моя Богородице, спаси мя грешную» (или грешного), по 3 поясных поклона Ангелу Хранителю и всем Святым (240).

Для новоначальных считается более полезным чтение акафистов и канонов, чем Псалтири (299).

В соблюдении правила допускается определённая свобода – не произвол, а свобода, о чём Святитель говорит неоднократно. «Относительно правила молитвенного, – пишет он, – знайте, что оно для вас, а не вы для него, но для Господа» (158). «Не человек для правила, а правило для человека» (206). Посему «при немощи» следует убавить правило, а «при силе» – прибавить. Но то и другое применять надо «с умеренностью и осторожностью» (158). «Когда замечаете, – учит святой Игнатий, – что немощь естественная, происходящая от занятия с посетителями или от недуга, обнаруживающегося уменьшением аппетита, бессонницею и тому подобным, тогда полезно послабить телу, дабы оно до конца не изнемогло и не повредилось, будучи понуждено сверх сил. Тогда поклоны оставьте, и прочитав сообразно немощи сполна, или не сполна вечерние молитвы, пребывайте мирны» (206–207). Молитвенное правило с поклонами предписывается здоровым, «а не больным». «Впрочем, – оговаривает Святитель, – если хочешь, клади утром, среди дня и вечером по двенадцати поклонов поясных с молитвою: „Боже, очисти мя грешную». Потом твори пятьдесят этих молитв каждый раз, после поклонов» (243).

При любом правиле – большом или сокращённом – весьма важно постоянное сохранение качества молитвы, чтобы ни уменьшение, ни «умножение количества не уменьшало качества» (161). И снова Святитель напоминает: «Будьте свободны, зная, что правило для человека, а не человек для правила» (161).

Молиться должно как дома, так и за Божественной Литургией о всех православных христианах. Но иное указуется (некоей инокине) в отношении к еретикам: «О еретиках воспрещено молиться, как бы о членах, принадлежащих к Церкви, почему и вынимать о них частицы, как изображения участия в Церкви – не должно, молиться же о обращении их-можно» (159).

При своем пострижении в монашеский чин инок даёт перед Богом, перед Святой Церковью, перед братией определённые обеты. Двух из них – нестяжания и, особенно, послушания – касается и святитель Игнатий в своих письмах.

По слову Святителя, «нестяжание – то же, что и умерщвление ко всему», содержание в свободе ума «от всего земного» (294) и, более того, презрение «к земным вещам» (491). Святитель Игнатий весьма высоко ставит нестяжание. Ссылаясь на сказание Скитского Патерика, он сводит – «сокращает» – всю монашескую жизнь в два слова – нестяжание и молчание. Скитский подвижник «великий угодник Божий старец Даниил, – свидетельствует Святитель, – велел написать ученику своему следующее: „Если желаете спастись, – держите нестяжание и молчание: потому что в этих двух деланиях – всё монашеское жительство» Написал ученик сказанное ему старцем и отдал одному из братий, который прочитал это братиям Египтянам. Все пришли в умиление и начали плакать» (293).

Высота нестяжания сама собой определяет и необходимость его.

Также необходимо и послушание. «Вам, – пишет иноку Святитель, – надо совершить послушание ваше, иначе не будет духовных плодов» (95).

На вопрос: «Что значит иноческая добродетель – послушание? -Святитель отвечает: – Она – признание разума человеческого падшим и потому – отвержение его буйством веры» (439). Послушание истинное – в уме, в сердце. Всё духовное совершенствование состоит в том, «чтобы сердце, отрекшись переменчивых законов... приняло законы Евангелия, всюду подчинялось им» (304). Духовное преуспеяние именно «в отсечении своей воли. Это дело умерщвляет страсти и изводит, как из ада, из плотского мудрования. В отсекающем свою волю действие молитвы является само собою... Если предварительно не очистится человек отсечением воли, то истинного молитвенного действия в нём никогда не откроется. Когда же откроется молитвенное действие, тогда сделается ясным, что оно – не что иное, как полное отвержение своей воли ради воли Божией» (734).

Послушание уверенно ведёт ко спасению – «особенно способствует спасению» (187). Оно – «спасительнейший подвиг. Сила и жизнь всех страстей человека сосредоточены в его испорченной воле: послушание, связывая и убивая волю, связывает и убивает совокупно все страсти» (531). А убивая страсти, послушание соединяет со стяжанием добра – «от послушания – смирение, от смирения духовный разум, который – извещенная вера» (439).

О пользе послушания

Святитель Игнатий считает послушание самым полезным подвигом – полезнейшим «всех произвольных подвигов» (532). Чтобы ярче раскрыть эту мысль, Святитель рассказывает вот какой случай. В Египетском Скиту – месте подвигов великих Святых – жил молодой инок Захария со своим родным отцом, который был и его духовным наставником. За святость жизни Захария удостоился осенения благодати Божией, отчего пришёл в особое состояние. Родитель счёл это за следствие самообольщения и начал даже наказывать сына. Тогда Захария пошёл за советом к одному из святых Отцов – и вот какой получил совет: «Твое состояние от действия Божественной благодати, но иди и пребудь в повиновении у твоего старца» (532). Святитель Игнатий поясняет: «Очевидно, что святой Отец оставил за Захариею положение, положение послушания, на котором, как на основании, воздвиглось его душевное преуспеяние. С отъятием основания могло бы рушиться и воздвигнутое на основании» (532).

Иноческое послушание есть не только приобретение подвижника, а, прежде всего и главным образом, дар Духа Святого. «Послушание – чудо веры! Совершить его может один Бог. И совершили его те человеки, которым дан был Богом этот дар свыше. Но когда люди захотят собственными усилиями достичь того, что даётся единственно Богом, тогда труды их суетны и тщетны; тогда они подобны упоминаемым в Евангелии создателям столпа, начинающим здание без средств к совершению его. Все мимоходящие, т.е. бесы и страсти, посмеиваются им, потому что по наружности они будто совершают добродетель, а в сущности, находятся в горьком обмане, слепоте и самообольщении, подчинены страстям своим, исполняют волю бесов. И многие думали проходить послушание, а на самом деле оказалось, что они исполняли свои прихоти, были увлечены разгорячением» (442).

Послушание неотделимо от жительства «по совету», что присуще было всем святым инокам, достигавшим сначала очищения от греха, а потом и дарований благодати Божией. «Горе же единому, – сказал святой Иоанн Златоуст, заимствовав слова эти у Екклезиаста. – Вифсаидский расслабленный, хотя и лежал посреди множества других больных, однако жаловался на своё одиночество, говорил пришедшему к нему Спасителю мира: “Человека не имам”. Подобно этому и состояние тех иноков и инокинь, кои, живя посреди многолюдного братства, не имеют к кому прибегнуть для совета, во время душевной напасти. Совет же тот только может преподать, кто в душевных искушениях советовался с искусным, и ощутил облегчение в душевных болезнях... Посему благо вам будет, если вникните в наставления святого аввы Дорофея, превосходно описывающего путь этот и доказывающего, что им шествовали все святые иноки, и что кроме его спасение крайне затруднительно» (202).

Высоко оценивая послушание, как и нестяжание, Святитель призывает: «Старайтесь преуспевать в послушании разумно и благочестно и благодарите Бога, даровавшего вам этот подвиг» (532). «Распнись на кресте послушания, творя единственно повелеваемое тебе, а отнюдь не увлекаясь твоими собственными ощущениями и рассуждениями, хотя бы они, по-видимому, и казались бы добрыми и хорошими. Начни же со следующего: просишь благословения моего на участие в пожертвовании на обновление церкви? Не благословляю... Не думаю, что в этом начинании действует в тебе доброе побуждение. Нет! Тут суетное и кичливое горячение крови, возбуждаемой тщеславием и человекоугодием» (238).

Молчание и безмолвие – понятия очень близкие, но по своему содержанию они имеют отличия, и в духовной жизни не могут быть взаимозаменимы. Молчание – это как бы ступень к безмолвию: где есть безмолвие, там непременно присутствует и молчание, но где блюдется молчание – безмолвия может и не быть. Молчание – это предпочтение слову воздержание языка, это мудрая осторожность в употреблении слова, это полное отрицание многоглаголания... Безмолвие – это обет перед Богом, перед людьми о полном молчании. Безмолвник мёртв ко всем действиям на него мира и всего, что в мире.

Любящий молчание и бережно хранящий его во имя духовных целей предпочитает всему быть в храме Божием и в келье, где «разгибать книгу души своей и читать в сей книге назидательнейшие истины» (496).

О великой пользе молчания святой Игнатий говорит кратко и потому особенно выразительно: «Будешь молчалив – найдёшь покой везде, где бы ты ни жил» (268). «При этом жительстве рождается в нас множество слёз и видение чудное. Велик человек, имеющий в душе обычай молчания» (268).

Молчание не приходит само собой – его надо приобретать (как, впрочем, и все доброе). Вот что говорит святой Игнатий о преподобном Арсении Великом (V в.): «Не подумай, что поведуемое молчание дивного Арсения было следствием его свойства естественного. Нет! Он сперва понуждал себя к молчанию» (268). «И ты, – обращается Святитель к духовному брату словами святых Отцов – преподобного Иоанна Лествичника († 649) и преподобного Исаака Сирского (VI в.), – затворяй дверь келии для тела, дверь языка для разговора, и внутреннюю дверь для духов лукавых» (268). «Более всего возлюби молчание, потому что оно приблизит тебя к плоду» (268). И от себя добавляет: «Возлюби молчание... Умолкни и умолкни! Сдружись с покаянием, которое без молчания состояться не может» (840).

Молчание ведёт к безмолвию – «вспомоществует безмолвию» (268), «очень много способствует безмолвию» (290).

Что такое безмолвие

Безмолвие – это своего рода обнаружение образа Божия в подвижнике. «Хотя все человеки созданы по образу Божию, но в этом отношении безмолвник есть особеннейший, точнейший образ Божий. Посмотрите, – что говорит Евангелист Иоанн о Боге: “От вечности Он довольствовался единым Своим Словом!”» (152). Безмолвник – это тот, кто должным образом готовит себя к переходу от земли в вечность (177).

Святитель яркими красками рисует состояние – «духовное созерцание» – безмолвника. «Оно делает жителя безмолвной келии жителем, можно сказать, рая – вводит его в новый мир, пред которым здешний мир очень тесен, ничтожен. В тишине безмолвия душа плавает как бы в каком необъятном пространстве, смотрит на минувшее, на настоящее, на землю, на небо, на время, на вечность. Так в ясную погоду гуляет орёл в недосягаемой высоте, в прозрачной лазуревой бездне» (363).

Достигается безмолвие сознанием своего недостоинства – постоянным самоукорением. «Желающему благочестно и успешно безмолвствовать, – учит Кавказский Архипастырь, – надобно в основание жительства своего положить постоянное самоукорение» (177). Также готовит к безмолвию и перенесение бесчестий. «Этому не должно удивляться: каждый, желающий спастись, подвергается разнообразным искушениям – и блажен он, если за скорби свои благодарит Бога» (660). Учиться безмолвию лучше, более надёжно, не в затворе, а среди людей. «Не подумай, что для научения безмолвию необходим затвор или глубокая пустыня. Нет! Гораздо лучше научиться ему между людьми при посредстве душевного подвига... Подвижник, воспитанный между людьми силою невидимого внутреннего подвига, бывает прочен, богат знанием и опытностию духовною, исполнен смиренномудрия, для ближнего – пристанище, сокровище. Он подобен древу, выросшему на открытом холме, подвергавшемуся ветрам порывистым и всем другим непогодам; такие древа глубоко пускают в землю корни, бывают особенно сочны, полны жизни и силы. Напротив того, питомец затвора и уединённой пустыни подобен цветку и древу, воспитанному и возлелеянному в оранжерее. Ему свойственна пагубная изнеженность: при малейшем ненастье он уже страдает; ненастье – немного посильнее – он умирает» (270). Но это не значит, что безмолвие лучше достигается в шумном мире. Нет! Под людьми, о которых говорит Святитель, скорее всего, имеются в виду не люди мира светского, а иноки, подвижники, проходящие своё высокое служение рядом с ищущим безмолвия. К такому заключению приводят следующие слова святителя Игнатия: «Христианам, живущим посреди мира, не должно касаться возвышенных иноческих деланий, особливо безмолвнических» (367).

Безмолвие – путь ко спасению

В духовной жизни безмолвие весьма важно – многому учит и многое даёт для домостроительства нашего спасения. «Кто освободился от плена греховного и получил обручение Духа, того душа пройдёт по разлучении её с телом беспрепятственно и безбедственно мытарства воздушных истязателей. Всему этому, и многому другому, необъяснимому земным словом, научается человек в безмолвии: Дух Святый проникает к безмолвствующему правильно, соприсутствует ему, возвещает тайны Царствия Божия, чтоб обильно напитался знанием и ощущением духовными сам безмолвник и напитал ими алчущую и жаждущую братию свою. Учение Духа – учение живое» (415–416).

Чтобы как можно более убедительно выделить важность безмолвия, Святитель предлагает одну «глубокой древности повесть» о трех добродетельных иноках, избравших для себя разные благочестивые занятия. Один стал примирять поссорившихся, другой – служить больным, а третий предался безмолвию. Первые два скоро ослабели в избранном ими подвиге и решили поведать о своей скорби третьему, а также узнать, что он приобрёл в безмолвии. Безмолвник налил в чашу воды и велел посмотреть в неё пришедшим. Сначала они ничего не увидели, а когда вода устоялась, то хорошо разглядели свои лица. Тогда безмолвник сказал: «Живущий в бурном волнуемом мире не видит своих пороков, а пришедший в безмолвие видит живущий в себе грех» (411–412). К этой повести Святитель добавляет: «Надо сперва усмотреть грех свой, потом омыть его покаянием и стяжать чистоту сердца, без которой невозможно совершить ни одной добродетели чисто, вполне с извещением совести. Зрение своих согрешений – не так легко, как может показаться по наружности, при первом поверхностном взгляде... К такому зрению приводит истинное безмолвие. Оно доставляет душе устроение, подобное чистым зеркальным водам; в них видит человек и своё состояние и, соразмерно преуспеянию своему, состояние ближних» (412–413).

Преподобный Макарий Великий († ок. 390) – основатель Египетского Скита – постигнув на личном опыте величие безмолвия, имел обыкновение повторять всякий раз после Божественной Литургии: «Бегите, братия». А когда старцы спросили его: «Куда нам бежать далее этой уединённой пустыни?» Великий молитвенник показал им перстом на уста и повторил: «Бегите, братия» (291).

Святитель придаёт большое значение как безмолвию, так и уединению, тем более, что уединение часто соединяется с безмолвием. О том, что святитель Игнатий высоко оценивает уединение, свидетельствует уже то, что он неоднократно выражает своё горячее желание уйти от всего и остаться с Одним Богом. «Имею давнишнее желание, – пишет он о своём стремлении, – окончить дни свои в уединении» (799), «искренно желаю где-либо в уединении и неизвестности окончить дни свои во внимании себе и покаянии» (796). «Взоры мои ищут отрады, утешения – и внезапно они обращаются к пустыне, к уединению!.. Там, там всего безопаснее!.. Туда стремись – душа моя!.. Беги!.. Если ноги недостаточны для быстрого течения, возьми крылья! Несись!.. Лети!!! Спасайся от челюстей зверя: мира! Будь подобна блаженной жене, побежавшей, улетевшей в пустыню, – той жене, которую видел зритель духовных тайн – Иоанн» (364). «Люблю уединение», вожделенно оно мне (419, 453) – вот подлинное устроение святой души Кавказского Архипастыря. Ещё в 1847 г. за 20 лет до своей блаженной кончины святой Игнатий писал одному из присутствовавших в Святейшем Синоде архиепископу: «...имею непременное намерение уклониться от должности в безмятежное уединение. С той целью оставил я мир, с этой постоянной целью совершаю двадцатый год в монастыре. Я всегда желал глубокого уединения, боялся его, признавая себя несозревшим к нему, боялся самочинно вступить в него. Но когда указуется оно Промыслом Божиим, то благословите меня, грядущего во имя Господне!» (52). Святитель Игнатий глубоко духовно, а потому весьма назидательно, объясняет причины своего тяготения к уединению. «Из него, – размышляет он, – можно пристальнее смотреть в вечность, – высмотреть, что там нужно, – приготовить это нужное заблаговременно, прежде исхода души из тела» (419). С помощью уединения «желалось бы мне очистить мои ум и сердце, очистить их так, чтоб они соделались живыми скрижалями живого Божия слова, чтоб оно изобразилось на них ясно, светло, чтоб из живого Божия слова истекало обильное спасение, проливалось в душу мою и в души возлюбленных моих о Господе» (453).

Уединение – смерть прежде смерти

Что такое уединение? Как его понять человеку мира сего? Ответ на поставленные вопросы можно найти в «маленьком отчёте об уединении» святого Игнатия «К некоему семейству». «Это – тихая, мирная смерть прежде смерти, которая – непременный удел каждого человека, которая для грешников, для рабов мира – люта. В уединении сглаживаются постепенно с ума человеческого впечатления, начертанные на нём предметами мира – и ум постепенно теряет своё общение с миром. Он глядит на мир как бы из страны загробной, как бы с того света... Все живущие в мире представляются ему не как постоянные жители, а только как путешественники. И точно! Живём: путешествуем. Одни идут скромно пешком, другие скачут на конях, иные несутся на быстрых колесницах; конец – один для всех» (364–365).

Неоценим – велик мир Христов, истекающий от действия благодати Божией. «Кто может противостать его влечению? От лица его бежат страсти, от действия его ум и сердце переселяются на небо. Человек примиряется ко всему в Боге. Он начинает как бы плавать в неизмеримом пространстве духовного мира и познаёт, что заповедь Божия “широка есть зело”. Мир Христов совершил мучеников и преподобных: он выводит христианина из-под власти плоти и крови, исторгает страну греховную из души и тела, уничтожает насильственное влияние демонов на душу и тело, вводит в христианина свойства Христовы, кротость, смирение, благость. Душа, ощутив эти свойства, начинает вкушать чудный покой – залог и начало вечного покоя праведных в селениях вечного блаженства» (420). А этот мир Христов, это благодатное действие вызывает и сохраняет уединение христианина. «Чтоб сохранить мир Христов в себе, чтоб вкусить его обильно, чтоб измениться им из ветхого в нового человека – необходимо уединение» (419–420).

В уединении можно свободнее «предаваться странствованию в областях духовного мира», переселяться туда с земли и мыслью, и сердцем. Переселённые же мысль и сердца глядят «на землю, как странники на чужбину. Побывав в чудной области нерушимого, в области блаженного благодатного мира и света, они отвращаются от страны мрака, от страны распрей, ссор, непрестанного смятения, от страны, где всё добро смешано со злом!» (414).

Уединение укрепляет душу, «вдыхает в неё какое-то мужество, какое-то презрение к миру, чего в соприкосновении с миром ощутить невозможно» (363). В то время как церковная служба -Богослужение – питает душу, «уединение чрезвычайно способствует к рассмотрению себя и покаянию. Потому-то многие святые Отцы удалялись в глубокие пустыни и на многие годы лишали себя Церковной службы» (644).

Уединение блаженно

Естественно, что, сравнивая уединённую жизнь с шумной городской жизнью, Святитель отдаёт предпочтение первой. «Тихая жизнь в уедийении блаженнее шумной и светской жизни многих в столице». Первая – полна. Вторая – пуста. «Множество развлечения рождает множество грехов по причине множества встречающихся случаев ко греху; от таких встреч огражден уединённый. Недаром один Великий Отец сказал: „Начало зла – рассеянность"» (664–665). Примечательно, что святитель Игнатий ставит в тесную связь с уединением «ученость» – она «даёт возможность сохранить в монастыре уединение при келейных занятиях и может сделать инока полезным обществу в нравственном отношении» (689).

Но есть и опасности на пути к уединению и в самом подвиге уединения. На пути может появиться двоедушие и, как результат его, откладывание доброго стремления на неопределённое время. «Если же, – учит Святитель, – поколебаться от двоедушия и благое намерение удаления для покаяния отлагать день за день, к чему лестью влечёт враг спасения нашего, под различными предлогами благовидными, то можно в таком двоедушии и нерешительности провести всю земную жизнь и быть застигнутым смертию в неготовности» (799). Во время несения подвига уединения может придти другая опасность – «скука, называемая унынием в монашеской жизни» (685). Что рекомендуется делать в этом случае? «Полезно заняться молитвою при каком-либо самом машинальном рукоделии, которое не отвлекало бы к себе ума или отвлекало наименее. При таком рукоделии надо произносить неспешно молитву так: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Надо заключать ум в слова молитвы, по выражению и наставлению святого Иоанна Лествичника, то есть произносить молитву с крайним вниманием. При ком другом молитва произносится одним умом, а наедине шёпотом, устами и языком, так, чтоб слышать самому себя» (672). При этом также должно «вспоминать покойников, кто как умер, и что мы умрём непременно» (685), а вслед за смертью вступим в вечность – будущую жизнь (672).

* * *

Поразмыслив о пользе уединения, Кавказский Архипастырь заключает: «Уединение всегда было полезно, когда, по духу времени, в обществе было много благочестивых людей; а ныне при общем распространении разврата, уединение и удаление от знакомых и знакомств есть необходимое условие к спасению» (519).

Завершает свои суждения он выражением того же желания, что и вначале с полной покорностью воле Божией: «Как бы и мне желалось, при преклонных моих летах и слабости здоровья, приютиться в какое-либо уединённое, неизвестное миру, место. Но до сих пор не вижу к этому никаких средств. Буди воля Бога моего, Который знает, что мне полезно» (665).

Жизнь ради Бога, во имя Бога «на всяком месте бесценна». Особенной важности никакое место не имеет (304). Везде можно спастись и в любом месте – остаться ветхим человеком. Куда бы мы ни пошли по нашей земельке – повсюду будем гостями, странниками, пришельцами, «повсюду на время. Оное же всегда ожидает нас в вечности; там всегдашняя радость или всегдашняя мука» (78). Так размышляя, Святитель, тем не менее, утверждает: «В избрании монастыря должно быть чрезвычайно осторожным и осмотрительным» (117). А после избрания монастыря – оставаться в нём всю жизнь. Перемена обители допускается лишь в случаях исключительных. «Не советую тебе, – пишет Святитель одному иноку, – искать перемены монастыря, доколе сам Промысл Божий не укажет тебе на такую перемену, сделав её возможною и удобною» (237).

Переход, а тем более частый, духовно вреден для инока. По слову святых Отцов, «и многосочные древа, часто пересаживаемые, теряют от пересадки свою силу, а сидящие в грунте постоянно и переносящие терпеливо ветры глубоко пускают в землю свои корни» (103). Пересаживаемое всегда находится в опасности погибнуть, и уж непременно теряет «значительную часть силы своей» (157–158). Преподобный Иоанн Лествичник считает легко решающихся на перехождение с места на место неискусными, «ибо ничто так не делает душу бесплодною, как нетерпение... Преходя, ты можешь потерять то искупление, которым тебя искупит Христос» (157). И святитель Игнатий снова повторяет: «Не даю вам совета к прехождению... Помыслы ваши о прехождении ничто иное, как злохитрое совещание бесовское» (158). Весьма поучительно в этом плане свидетельство святителя Игнатия о Задонском Затворнике Георгии. Этого великого Подвижника в продолжение двух лет преследовали помыслы об оставлении Задонской обители. Ему казалось, что надо перейти в более уединённое место, где можно будет совершеннее продолжать затворничество. И вот когда Георгия в очередной раз начали беспокоить подобные помыслы, к нему явился некий странник от преподобного Серафима Саровского и возвестил: «Отец Серафим велел тебе сказать, что стыдно тебе, Затворнику, дозволять бесовским помыслам такое долгое время беспокоить тебя. Никуда не переходи, Богу угодно, чтобы ты жил здесь» (155). Обличенный в своих тайных помыслах, Затворник тут же послал келейника вернуть странника, но его нигде не нашли. «Кто он был? – вопрошает Святитель и отвечает: – Не будем об этом любопытствовать» (155). Злой дух «даёт совет: „перейти с места твоего жительства в другое, там найдёшь желанное спокойствие». Таков его совет, под личиною которого скрыт другой: „сниди со креста"» (156). Подлинное спокойствие, к которому стремится сердце верующего, которого жаждет, ищет – «в кресте Христовом». Искать его в чём-либо другом – напрасный труд (155–156). Потому-то святые Отцы не просто говорят, а «повелевают выдерживать брани, не оставляя места, в особенности если в нём нет явных поводов ко греху. Монах, оставляющий по причине душевной брани место своего жительства, никогда не возможет стяжать духовных плодов. Стойкость – одно из первых достоинств воинства и земного и духовного. Опытные в битвах ратники почитают признаком храбрости отважное нападение на строй неприятельский, но несравненно большим – безмолвное стояние с угрюмою твёрдостию под ядрами и картечью неприятельских батарей, когда этого требует общий план военачальника. На таковых-то воинов наиболее он может положиться. На таковых воинов наиболее полагается наш подвигоположник Иисус Христос и венчает их душевными венцами» (156).

Всё делать со смирением

Если же от пребывания в том или ином монастыре брани настолько усиливаются, что насельник становится не способным противиться им, в таких обстоятельствах благословляется «исход» из обители и «вход» в иную, дабы «обрести “пажить” спасительную». Но этот исход должен быть «о Господе» – со смирением, сознанием своих немощей, укорением себя, что не смог «поступить так, как святые Отцы признают за лучшее, т.е. выдержать и победить душевные брани на месте» (159). Только при таком чувстве вход «в иную обитель может привлечь на себя благословение Господа, „не уничижающего сокрушенных и смиренных сердцем», а „гордым противляющегося!» (159–160). Если намерение совершается «с миром и смирением» – да благословит его Бог, и «я, – говорит Святитель, – благословлю благословением от Господа» (160).

Вся суть наставлений Святителя по рассматриваемой теме может быть сведена к следующим его словам: «Воздадим благодарение Милосердному и Премудрому Промыслителю, остановившему вас в перемещении вашем... Если вы рассмотрите мои письма к вам, то увидите, что я был вполне против вашего перемещения; наконец, видя непреклонное намерение ваше переместиться, желая, чтобы вы его совершали по крайней мере со смирением, осуждали себя. Нет ничего лучше мысли о распятии себя. Ибо таковы – Христовы!» (161–162). «Гораздо душеспасительнее выдержать монашеские брани на одном месте... Выдержи себя на одном месте, и как мой совет ни кажется жестоким, но на самом деле увидишь его пользу» (827). Оставаясь навсегда в избранном монастыре, приведи сюда и своих детей. «Два венца ожидают тебя: один – за собственные скорби, другой – за детей. Хороши венцы блаженства! Не угодно ли примерять их!.. В полное владение они даются в той жизни, – а примерять их можно и здесь» (193).

Как бы завершая свои суждения о любви к монастырю, к его насельникам, Святитель обращается с истинно отеческим призывом: «Трудись с терпеливым постоянством в жребии блаженной Марфы, удостоившейся приготовлять и поставлять пищу для Спасителя, ожидай с верою награды от Господа. Он скажет служившим братии на Страшном Суде Своём: “Аминь глаголю вам, понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе” (Мф. 25, 40). И введёт Господь усердно послужившего братии в вечный покой и наслаждение рая. Помни, что чаша холодной воды не лишится мзды своей на Небе, и не упускай случаев увеличить мзду твою. Имей мысль, что служишь не человекам, а Ангелам – и усладится тебе служение твоё. Оказывай любовь и услугу ближним ради Бога, а не по сердечному чувству, влечению, избранию, тем менее пристрастию, -и очистится от нечистоты служение твоё, – будет жертвою, благоприятною Богу... Преуспевай, мужайся в этом служении, веруй обрести посредством его спасение души своей. Остерегайся уязвлять ближнего! Преподобный Антоний Великий говорил: «От ближних -наша жизнь и смерть: если упокоим брата, – Бога упокоим. А если оскорбим брата, то согрешаем против Самого Христа». И так убойся оскорблять братию! И услугу, и оскорбление, сделанные ближнему, принимает Христос, как бы они сделаны были Ему – Господу. Когда должно отказать в чём брату, – откажи с тихостию и вместе твёрдостию, объяснив невозможность исполнить его желание. Если же когда увлечёшься и согрешишь в чём по свойственной всем человекам немощи, – не предавайся унынию. Напротив того, немедленно прибегай с раскаянием к Господу, моли Его, чтоб простил тебя – и простит тебе. Христос с тобою» (187).

О подвиге, превышающем силы, святитель Игнатий говорит кратко, но, как и в иных наставлениях, мудро, глубоко. «Подвига как телесного, так и умственного, превышающего силы твои, отрицайся. Господь любит смирение, а безумной ревности к сверхсильным подвигам, каким бы то ни было, не приемлет: потому что в стремлении к сверхсильному подвигу – гордость и самомнение. Подвиг сверх силы, по учению святых Отцов, очень вреден и приносит или смущение, или самомнение, или то и другое попеременно, что и служит доказательством, что в сверхсильном подвиге нет истины, но есть ложное состояние души» (244). «Остерегись от сети диавола, который внушает непременно человеку приняться за жительство и подвиги, превышающие силы его: диавол делает это с тем умыслом, чтоб истощить преждевременно силы человека и сделать его не способным ни к какому душеполезному занятию» (334).

Сущность служения настоятеля монастыря определена так: «Мы, настоятели – не более как орудия Промысла Божия. Мы сами по себе ничего не значим, и, без особенной помощи Божией, не можем окормлять не только ближних, но и самих себя» (334).

Служение настоятеля – особое служение, и не всякий может быть допущен к нему. «Тебе (наместнику иеромонаху Игнатию. – К.С.) очень полезно настоящее твоё положение, хотя оно и сопряжено с некоторыми неприятностями... То время, которое ты будешь управлять монастырем, подвинет тебя и в опытности, и в духовном успехе и привлечёт к тебе расположение братства, которое ты можешь иметь по самому природному твоему свойству» (131). Но вином случае Святитель высказывает иное пожелание: «Почитают за великое – игуменство и прочие земные приобретения, но узнавшие Христово учение, считают все земные приобретения потерями, как отвлекающие от того, что едино на потребу. Я вам не желаю игуменства, как ввергающего в земные попечения, наполняющего сердце брёвнами, кирпичами, известкою, а что ещё хуже – гордостию, сварами, и прочим Господу противным» (210).

Быть настоятелем нелегко. Вместе с братией руководитель должен делить радости и печали, проливать слёзы и даже кровь. «Что уж делать? Такова судьба настоятелей» (92).

Характеризуя своё настоятельское служение, святитель Игнатий сознаётся: «В последнее время у меня очень было на совести, что я мало занимался братиею, то есть назиданием их. Это занятие намереваюсь возобновить, когда Милосердный Господь возвратит меня с обновлёнными силами» (136–137). Настоятель обязан с большой осторожностью принимать в монастырь – тщательно проверять, с каким устроением идут сюда из мира. «От печали, – говорит Святитель, – не должно идти в монастырь, в который можно вступать только по призванию. Все, сколько их знаю, поступившие в монастырь по каким-либо обстоятельствам внешним, а не по призванию, бывают очень непрочны и непременно оставляют монастырь с большими неприятностями для монастыря и для себя» (134).

Насельников обители подобает руководить с пастырской любовью, а более всего – усердно молиться о них. «На ближних сильнее действует молитва о них, нежели слово к ним, потому что молитва вводит в действие Самого Всесильного Бога, и Бог творит с созданием Своим всё, что Ему благоугодно. Он отверзл сердечный слух для внимания словам Павла; а в тех случаях, когда не действовал перст Божий на слушателей, слова самого великого Павла оставались бесплодными» (335).

О строптивых, непокорных, «не внимающих слову спасения не надо очень печалиться; но, сказав им подобающее, предавать их воле Божией, которая может их обратить на правый путь чрез другие орудия и средства, которых в деснице Его бесчисленное множество. К несчастию нашего времени... многие, вступая в монастырь, занимаются одним земным и пребывают чуждыми монашеской цели и монашеского направления; сверх того, примером своим и влиянием потрясают и других неутверждённых. Что ж делать? Такое положение очень бедственно; но и это бедственное положение должно возлагать на волю Божию, и от души признавать, что мы не заслуживаем другого положения, а если б заслуживали, то Правосудный и Милосердный Бог непременно даровал бы оное» (335).

Даёт Святитель и весьма нужное предупреждение: «Сохрани Боже делать что-либо для наказания глупого характера» (143).

Всё настоятельское служение подобает проходить в терпении и смирении. «В терпении вашем стяжевайте душу вашу и души словесных овец ваших, предавая их умственно воле и Промыслу Божиим» (334). «Вы мечтаете о себе много, вы приписываете себе много, а вы – немощные люди! Вы почтены самовластием, а вместе с тем не престаёте быть орудиями, слепыми орудиями, вполне орудиями! И того лаже вы не видите и не ведаете, что вы орудия!» (201).

Такое размышление и духовное устроение доставит благо обители и сердцу руководителя её спокойствие (335).

«Будем, – завершает Святитель, – пасти вверенных нам овец прилежными и многими о них молитвами, верою, смирением, терпением, душеназидательным посильным и умеренным словом, чтоб слово учащаемое не произвело, по замечанию некоторого великого Отца, отвращения к слову в слушателях. И Бог да покроет нас» (335).

Всё изложенное (в X разделе) рисует образ инокас разных сторон его подвижнического жития.

Как бы в дополнение к сему Святитель приводит и обобщённые свидетельства о том, кто такой инок-подвижник.

Образ инока-подвижника во многом напоминает образ христианина первых времён. Первые «христиане жили, как приговорённые к смерти, не зная, в который час Жених придёт, – приготовлялись к смерти, расточая тленное имущество нищим, пребывая непрестанно в молитвах и сердцем живя более на Небе, нежели на земле. Весьма многие проводили жизнь девственную, подвижническую -все. Не было мысли о забавах, роскоши, стяжании, своеволии. Можно сказать, все были монахами» (481–482).

Телесный подвиг у православного инока непременно соединяется с глубокой любовью и сокрушённым сердцем. Без сего он становится кимвалом, звенящим тщеславием, и медью, звенящей «от пустоты своей» (486). Не имея христианской любви, он отделяет себя от братий, остаётся один. «Горе единому, – говорили святые Отцы, – брат же от брата укрепляем, яко град утверждён» (747).

Наглядными, живыми представлениями облика истинного инока служат примеры самих подвижников времени святителя Игнатия. Так, о преподобном Макарии Оптинском († 1860) сказано: «Простота и свобода в обращении, любовь и смирение врождённые, образование себя чтением Отеческих книг» (729). «Вот духовный писатель, ушедший далеко от всех духовных писателей нашего времени, – читаем о Задонском Затворнике Георгии. – Дворянин, воин, он сложил оружие вещественное, чтобы вступить в поприще брани духовной, провёл в неисходном затворе семнадцать лет и скончался в 36-м году, будучи 47-ми лет от роду, духовным успехом заменив лета многа. Писал он многим, к нему расположенным особам, письма, которые по смерти его собраны, сколько можно было собрать, и напечатаны. С пера его текут струи благодатные, недостаточен внешнего образования заменяется обильным достоинством духовным» (480). А о Харьковском епископе Иннокентии сообщается, что внешне он не показывает святости и «не претендует» на неё, «а расположен более всех делать добро, более и толковее всех занимается религиею, любит истинное монашество» (145). Это те светлые Личности, которые не только являют образ истинного подвижника, но «благородством жития» своего и обличают «невоздержных... разрешённых чувствами» (230).

Сопоставляя подвиг иноков древнего времени с подвигом монахов последних лет, святой Игнатий утверждает, что первым даны были огненные крылья, на которых они словно «молния перенеслись чрез море страстей». Вторым же не дарованы были такие крылья, а некие слабые, и, тем не менее, они, хотя и с большим трудом, многими усилиями, бедствиями, но также «перелетели через море». А посему: «Не будем унывать! Не будем безрассудно стремиться к блестящим подвигам, превышающим наши силы, примем с благоговением смиренный подвиг, очень соответствующий немощи нашей, подаяемый как бы видимо рукою Божиею. Совершим этот подвиг с верностию святой Истине – и среди мира, шумною, бесчисленною толпою стремящегося по широкому, пространному пути вслед своевольного рационализма, пройдём к Богу по стезе узкой послушания Церкви и святым Отцам. Не многие идут по этой стезе? Что до того! Сказал Спаситель: «Не бой теся, малое стадо: яко благоизволи Отец ваш даты вам Царство...» (Лк. 12, 32; Мф. 7,13,14) » (443–444).

«На всём, что ни предпримешь с благою целию, буди благословение Божие» (306).

* * *

Итог всему изложенному можно подвести Богодухновенными словами святого Игнатия: «Послушай» что Господь сказал... “Подобно есть Царствие Небесное сокровищу сокровену на селе, еже обрет чело век скры: и от радости его идет, и вся, елика имать, продает, и купуе т село то” (Мф. 13, 44). Что за сокровище? Дух Святый, вводящий в душу Отца и Сына. Какое село, на котором скрыто это сокровище? Покаяние. Как это село обретается? Живою верою. Что значит радость? Разженная ревность к делу Божию, рождающаяся от живой веры. Что знаменует: «скры? – Молчание и безмолвие. Что значит: „вся елика имать продает и купует село?“ Нестяжание... О! Когда бы Всесвятая Троица призрела на нас бедствующих в волнах невидимого моря, даровала бы нам, мне и тебе, самоотвержением наследовать страну покаяния, соделалась бы нашим сокровищем, богатством неизмеримым и неисчислимым» (294).

«Новый человек, описанный, изображенный в Евангелии, да снидет мало-помалу из Евангелия в твою душу, да изобразится в душе твоей. Да изгладятся из неё черты человека ветхого»

(330)

Воспитание молодежи и духовное образование стоят друг с другом в тесной связи. Их неразрывность чётко показана Кавказским Архипастырем: по его мнению, духовное образование без воспитания недопустимо. «Недаром один святой Отец говорит, что сеятель сеет сряду, а неизвестно, которое зерно взойдёт и который участок земли даст обильнейший урожай» (132). Чтобы зёрен взошло побольше – лучше, чтобы все взошли – и был снят хороший урожай, необходимо духовное воспитание.

Святитель Игнатий видя духовную беспечность молодежи, по-отечески скорбит о сем и всей своей чистой душой сожалеет о том, что она, сама того не сознавая, несётся в бездну греха и вечной гибели. «Как посмотришь на нашу молодежь, – рассуждает он, – то нельзя не пожалеть ее! Как она ветрена! Как не думает ни о чём, кроме удовольствий, расстраивающих и нравственность и здоровье, приготовляющих самую печальную будущность. Мне кажется, что всему этому причина – неправильное воспитание, дающее молодым людям неправильный взгляд на себя и на жизнь. Конечно, и при самом тщательном воспитании из дитяти глупого или с дурным характером ничего особенного ожидать нельзя; но где человечество, там и зло – без него человеческому обществу обойтись нельзя – однако же правильное воспитание, при многих исключениях, может дать и много прекрасных результатов» (675). Хорошие результаты могут быть достигнуты лишь тогда, когда и сами молодые люди задумаются над смыслом своей жизни, и когда им чаще будут напоминать о сем родители, воспитатели. «Ныне необходимо, – замечает Святитель, – каждому молодому человеку образовать себя удовлетворительно в юности, чтоб быть полезным существенно Отечеству и доставить себе хорошее положение» (675). Родителям он строго велит: «Охрани сына от ядовитых еретиков. Нареканий от него за недостаток погибельной, излишней светскости – не бойся: убойся того грозного наречения Господня, которое ожидает родителей на Страшном Суде Христовом за воспитание детей для вечной погибели: убойся тех отчаянных и бесполезных слёз и проклятий на родителей, которые тогда произнесут дети, воспитанные для ада» (696).

Святитель радуется, что есть и добрые ростки: «Многие помещики переходят от роскошной тщеславной пустой жизни к жизни скромной и трудовой. Эта жизнь доставит больше счастия, нежели сколько доставляла прежняя жизнь. Молодые баричи поймут, что нужно основательно образовать себя, чтоб сделаться членами нужными для общества» (676).

Неоценимое значение в деле духовного воспитания имеет духовное образование. Потому Святитель решительно настаивает на том, чтобы прежде всего и главным делом – образовывали бы не столько ум, сколько сердце.

Рассуждения Кавказского Архипастыря по указанной – теме настолько глубоки, что их можно и должно привести дословно. «Искренне желаю, – заявляет он, – чтоб реформы по духовным училищам достигли благих результатов. Весьма полезно воспитанников духовных училищ удалять, по возможности, от соблазнительных впечатлений мира и самому образованию дать характер более сильный и определённый, чтоб образование действовало не только на ум, но и на сердце, чтоб образованный в духовном училище воспитанник получал решительный характер православного христианина, приготовившегося служить Церкви от всей души. У нас выходит воспитанник с каким-то неопределённым направлением: он желает получить священническое место, если оно выгодно; если, по случаю, представится более выгодное место в приказных, то он нисколько не останавливается принять его. При беседах всегда слышишь на первом плане мысль о выгоде. Необходимо подробное преподавание Церковной Истории, чтоб воспитанники имели понятие о характерах исторических служителей Церкви. От преподавания, действующего исключительно на ум, происходит холодность к Церковному делу и является по преимуществу материальное направление. По причине этой холодности у нас почти нет монашествующих из воспитанников семинарий. Нейдут в монастыри! Не ощутили расположения к самоотвержению, к духовному развитию. От этого монастыри в большом упадке, будучи пристанищем для одной неграмотной ревности. Если б воспитанники семинарий шли в монастыри, они были бы совсем в другом положении. Буди воля Божия!» (63–64).

В следующем за сим письме Святитель продолжает развивать подобные мысли: «Ныне очень трудно найти истинного слугу Божия, хотя по наружности никакое время не обиловало так в слугах Божиих, как обилует наше время, провозглашающее о своей положительности (1 Co л . 5, 3) . Есть много ведущих Бога и угодных Богу по свидетельству человеческому, но трудно найти засвидетельствованного Богом Боговедца и Богочтеца. Свидетельство Божие ясно, как солнце, но мир слеп и потому не видит свидетельства Божия; не видя свидетельства Божия, он заменяет свидетельство Божие свидетельством своим и мнит удовлетворяться. Как хорошо поступали наши древние Отцы Церкви Православной! Они, обучившись наукам человеческим, воспринимали на себя иго Христово и на поприще самоотвержения, под руководством Креста Христова, научались Божественной Премудрости, и созывалась для них человеческая учёность уничиженною рабою, которую они употребляли в услужение Божественной Премудрости для преподавания этой Премудрости своим ближним. Книжник, научившийся Царствию Небесному, может износить из себя и ветхое и новое, покорив ветхое новому и приспособив к нему; а ненаучившийся, очевидно, может износить только одно ветхое, которое есть смерть и вражда на Бога, которое производит и на ближних свойственное себе впечатление, хотя бы и говорили им о Боге... Спаси нас, Господи! Гибнем от себя, возлюбив собственные свои учения и отвергнув или мало ценя учение, ниспосланное нам Богом» (64–65).

Учителя, занимающиеся духовным образованием, только тогда исполняют и исполнят свои обязанности, «когда они ищут, чтоб в душах, приводимых ими ко Христу, возвеличивался и возрастал один Христос. Они желают умалиться во мнении своих водимых, лишь бы возвеличился для них Христос, тогда эти Наставники ощущают полноту радости, как достигшие конца своих желаний. Напротив того, те, которые приводят вверенные их руководству души к себе, а не ко Христу, скажу безошибочно, прелюбодействуют» (258).