Вводная часть

«Советуйся с книгами святителя Тихона, Димитрия Ростовского и Георгия Задонского, а из древних – Златоуста»

Святитель Игнатий (Брянчанинов)¹

Ни во время обучения в Минской Духовной Семинарии (1947–1951 гг.), ни на лекциях в Московской Духовной Академии (1951–1955 гг.) я не слышал имени Задонского Затворника Георгия (1836). Увы! И потом нигде не встретилось это святое имя на моем трудовом пути. Привел меня к нему другой Великий Учитель нашей Святой Русской Церкви святитель Игнатий (Брянчанинов). И вот каким образом: изучая эпистолярное наследие сего Славного Учителя, я в ряде мест встретил не просто советы, а настойчивые указания всем желающим знать духовное поприще читать письма Задонского Затворника. «Последняя книжка, – утверждает Святитель, – драгоценна. Она может быть очень полезной. Она одного духа и направления с сочинениями святителя Тихона Воронежского. Позволяю себе сказать, что она одного духа и с моими грешными писаниями, которые можно читать все: потому что в них объяснено, что идет для первоначального и что идет для преуспевшего»². Эти архипастырские слова Богомудрого Учителя глубоко запали в мое сердце и не давали мне покоя: надо непременно найти творения Задонского Подвижника и познакомиться с их содержанием, а может быть, познакомить и других. Но осуществить запавшее мне в душу я не мог сразу – предстояло совершить многое-многое: не только изучить письма святителя Игнатия, но и творения святого праведного Иоанна Кронштадтского, и письма святителя Московского Филарета (Дроздова). Как только я стал подходить к завершению «Поучительного слова» святого Филарета (по его письмам) – теплившийся внутри меня огонек превратился в пламень: пора приступать – и неотложно, ибо заканчивается библейский возраст моей жизни³! Но здесь я допустил грубейшую, в плане духовном, ошибку: вопреки моему обычаю, которому следую строго, я приступил к работе, не испросив на сие Небесной Помощи – и тут же потерпел неудачу. Слава Тебе, Господи, слава Тебе, за то, что Ты сразу меня остановил и напомнил – с чего подобает начинать. Я помолился – и через секунд десять – пятнадцать(!) нашел то, откуда можно вести счет страниц нового труда: «Георгий, Затворник Задонский, 25 мая 1836 г. Димитр. 25 мая. Русские подвижники XIX в. Русск. Паломн. 1900 г. Июль»⁴.

Господи, благослови!

«Лучше быть последнему в числе спасающихся, нежели первым в числе погибающих» (1:62)⁵

Описание («Краткое известие») жизни Задонского Затворника Георгия в достаточной мере было сделано его современником иноком Петром Григоровым всего восемь лет спустя после кончины Подвижника (25 мая 1836 г.) и тогда же – в 1844 г. – было опубликовано (см.: 1:11–92)⁶. К тому же это «Известие» с некоторыми изменениями и комментариями Морева Л. А. издано в 2004 г. Задонским Рождество-Богородицким мужским монастырем по благословению преосвященного Никона, епископа Липецкого и Елецкого⁷. Это меня освобождает как от переложения «Известия», так и от характеристики писем Задонского Старца, тем паче, «что, – по меткому слову одного мужа, – здоровому и прекрасному лицу румяна не нужны» (1:11).

Тем не менее, мне хотелось хотя бы в общих чертах – схематично – представить жизненный путь Подвижника, акцентируя внимание на том, как он сам рассказывает о своих родителях, о себе.

Сразу же хочу отметить, что как здесь, так и во всем последующем я намерен, если Господь благословит и поможет, представлять Задонского Старца его же словами. Думаю, что для уважаемого Читателя именно это нужно – услышать глубоко духовный Глас святого Человека, а не разбираться в домыслах автора. Автор да будет лишь свидетелем.

Родился Георгий в богобоязненной дворянской семье Алексея и Анны Машуриных. Место рождения – г. Вологда, год – 1789. Первенец семьи – дочь Надежда, умерла в юности. Постигла Анну и другая беда – еще до рождения Георгия ее мужа по ошибке убили недобрые люди, поджидавшие другую жертву. Двадцатилетняя вдова отказалась от второго замужества и, подобно матери великого святого отца Церкви святителя Иоанна Златоуста Анфусе, все свои силы чистой души отдала на воспитание сына. Родным она отвечала: «Промысл Божий свят, Ему угодно было взять от меня мужа и дать мне сына. Любовь к супругу моему не пресеклась во мне со смертью его. Соблюсти верность ему и воспитать детей – вот о чем я помышляю» (7:363–364; 4:47). Не развлечений искала молодая вдова, а молила Небесного Отца быть отцом и покровителем ее сына и саму ее укрепить в горестные дни. Она материнским сердцем чувствовала, что воздействовать на детей можно не столько словом, сколько примером своего жизненного подвига. А в завещании сыну говорила: «Исполнив назначение мое здесь, на земле, я скоро отойду к родителю твоему. Утешаюсь несомненной надеждой, что, по благости Божией, ты по конец жизни пребудешь тверд в вере и учении Христа Спасителя. Помни, что это единственный путь, которым мы можем соединиться в вечности» (7:365; 1:17–18).

Добрые семена веры падали на плодоносную почву. И когда юноша был призван на военную службу, произведен в корнета, а затем – поручика, то и здесь хорошо помнил заветы матери: удалялся от светских развлечений, уединялся для молитвы, следовал учению Спасителя.

В 1818 г. Георгий оставил службу «царю в полках» (1:102) и пришел в Задонскую святую обитель, где стал послушником. Постоянная молитва, труд, пост, безмолвие – вот чем характеризуются уже первые дни жития в монастыре. Не удовлетворяясь этим подвигом, Георгий, вероятно, приняв тайно иночество, удаляется для более строгого самоотвержения в затвор, где проводит семнадцать лет. Его правилом стало: "Ночью – полунощница, помянник, поклоны с молитвами Иисусовыми, поклоны Богородице и Ангелу Хранителю, чтение жития дневных Святых, с выписками. Утренние молитвы, утреня, часы, последование изобразительных псалмов, акафист Иисусу Христу, Апостол, Евангелие по главе, книги – Благовестник, Камень веры, толкование Деяний Апостольских по 10 листов, акафист Богородице, канон Предтече и великомученику Георгию, чтение – Духовного Сокровища из творений Тихона Задонского. Канон покаянный Иисусу Христу, канон молебный Божией Матери, канон Бесплотным, чтение творений Василия Великого и Григория Богослова. Вечерня, 12 псалмов, молитвы на сон грядущим, поклоны. Ложился Георгий очень редко, несколько суток проводил без сна, а изнемогши, отдыхал недолго, сидя на стуле до утреннего благовеста; одежду он носил до обветшания ее, пищу принимал не ежедневно, и только вечером. Мера была – на два дня пятикопеечная булка и две кружки воды с уксусом. Иконы были единственным украшением келлии» (7:368). У дверей стоял без крышки гроб, при дверях – надпись: «Ничего не делать без милости и любви» (1:368).

Невзирая на уединенный подвиг, безмолвие, нашлись лжебратии, которые осуждали Старца или просто завидовали. О таких он говорил: «Они мне благодетели: милостивым сотворят мне Владыку Господа моего и отверзут мне врата вечного блаженства по гласу Евангельскому: Блаженны есте, егда поносят вам» и молился: «Боже, помилуй их!» (7:369–370).

В день и минуты кончины, время которой Господь открыл Подвижнику в сонном видении, он вздохнул и предал дух свой в руки Божии со словами: «Твоя, Господи, святая воля да будет со мною. Да будет имя Твое благословенно во веки веков» (1:80–81). Скончался Старец перед иконой Страшного Суда и Всех Святых со сложенными перстами для крестного знамения.

Выражая грусть, одновременно и радость о почившем, его современник писал: «Сын Обители Пресвятыя Богородицы отошел с миром в селения горняя, оставив по себе земным спутникам своим добрую память и пример высокой жизни христианской. Святыми добродетелями была украшена душа его. Какой духовной доблести в нем недоставало? В вере – тверд; в терпении – непоколебим, в любви к Богу и ближнему – неподражаем; в молитве – неутомим; в воздержании – постоянен. Даже в тяжком предсмертном борении плоти, не изнемогая в благочестии, с верой несомненной и теплой молитвой, предал он дух свой в руки Бога Живого на 47-м году от рождения. Память Праведника с похвалами» (1:92).

* * *

А вот как сам сын Обители Пресвятой Богородицы представляет вехи своего жизненного пути.

О рождении Георгия было матери его небесное откровение: «Когда она почивала на ложе своем, вдруг озарился весь покой ее светом. Отворилась дверь, свет приумножился; явился священник, бывший ее духовник и уже три года опочивающий во гробе, и принес на руках своих святую икону. С сим-то образом Божий посланник благословил дочь свою, объятую святым страхом, возвестил ей вожделенные слова: «Бог даст тебе сына Георгия. Се тебе и образ святого великомученика и победоносца Георгия» (1:94; 4:45–46).

Смерть отца – «друга сердца» – глубоко любящий сын принял, как и мать, без ропота, с надеждой на милость Божественного Провидения: «Промысл Божий свят! Сие посещение есть посещение Божие. Благословил Отец Небесный взять отца земного и друга искренних, да будет Сам всещедрый Бог Отцом сирот и вдовствующей матери сильным покровителем» (1:97; 4:47).

Особенно тепло пишет сын о заботах вдовствующей матери. Она говорила: «О соблюдении себя в чистой непорочности до самого гроба и о воспитании детей моих до их возраста единственная моя несомненная надежда – Бог» (1:99; 4:47). «Родная мать моя, вразумляемая словом Божиим, внушала мне и сестре моей, чтобы мы более всего любили Бога, знали Его заповеди, почитали их превыше всяких наук человеческих, мудрствованием изобретенных, и, опасно соблюдая, исполняли бы самым делом. Слово Божие, говорила она, есть свет, жизнь и блаженство вечное; и потому учила нас так жить, чтобы оно всегда царствовало в сердцах наших; ко временным же вещам, всегда изменяющимся, чтоб никогда не привязывались сердцем, но как порученностью управляли бы оными, – во всякое время и на всяком месте единственно в славу Божию! Учения же гордых и кичащихся своим буйным разумом, жизнь свою располагающих по стихиям мира сего, совершенно уклонялись бы; и выше всего оного хранили бы веру святого исповедания Православныя Церкви. И если узнаем, что есть какое-либо умствование противу, то опасались бы оного более, нежели самой смерти» (1:443–444). (Дорогой Читатель! Останови свое доброе внимание на этих святых словах!) «Моя маменька маленького меня с сестрицей нередко брала с собой в церковь и становила нас вперед с особенным приказанием, чтоб мы внимали церковному служению, чтению и пению; а по окончании обедни ей угодно было в особливой комнате своей нас экзаменовать: какие приятности привлекали нас к себе в церкви и о чем проповедник говорил слово? И об этом мы должны были сказать два или три слова: – ежели мы не внимали, или смотрели по сторонам и ничего не выслушали, то за сие получали от любезной нашей маменьки строгое слово. К тому же не позволялось нам быть в одной комнате. По таком взыскании мы со страхом внимали слову Божию и сказывали, что когда слышали. Тут-то приятными внушениями и ласками мы до восхищения утешаемы были от маменьки. Маменька, много любя меня, утешала и упрекала спасительными и сладкими словами. Маменьку любил и был ей предан всем сердцем» (3:217–219). «Не грустите, – продолжала мать, – но молитесь Господу, да будет Его святая с нами воля. Когда Ему угодно будет, тогда и нас к нему (отцу. – K. С.) возьмет. Прилежно учитесь, слушайте старших себя, сохраняйте в душе страх Божий; любите Господа Бога всем сердцем, творите Его заповеди, и не оставит вас Господь Своей милостью» (1:100–101). «Я припомнил, как меня по саду водила за руку родная мать и вразумляла о красоте земного рая, из коего первый человек за преслушание был изгнан; и тем меня поощряла к послушанию, чтобы и я не лишился Небесного Царствия» (2:190). – «Покойная мать моя пламенно меня любила, жалела и плакала о мне; но когда найдет меня в преслушании и шалости, тогда, сделавши пристойное взыскание, лишает меня ласки своей на весь день и более. Больно было ей и самой переносить такое наказание меня; но она, смотря на конец моей жизни, преодолевала свою нежность и руководилась премудрыми правилами Иисуса, сына Сирахова, касательно воспитания детей» (2:118). (Имеются в виду слова: «Суть ли ти чада, накажи я и преклони от юности выю их» (Сир. 7, 25)).

Вспоминая свое детство, юность, Старец отмечает, что его с младенческих лет влекло к глубокой тишине и уединению, к красотам природы, к занятиям любомудрием – к жизни иного порядка, к зрению того, что должно быть присуще бессмертному созданию.

«Теперь мне, – рассказывает он, – припомнились лета моего детства: любил я и тогда уклоняться от шума людской молвы; меня увлекала и пленяла глубокая тишина; приятно занимали меня виды Татарских гор и долин, и по ним быстро струящиеся ручьи; сладко беседовала со мной и питала все чувства мои природа, и что только я видел, пленяющее меня, то всегда снимал на бумагу карандашом; и ничего не было такого, чтобы оскорбляло меня. Одно только озабочивало сердце мое: строгий надзор и неусыпное попечение о мне родной моей матери; она строго наказывала мне, чтоб я страшился, без ее соизволения, отлучаться один и ходить там, где мне хотелось» (3:603). «С младенческих лет начала мысль пленять меня в любомудрие и прохождение вещей: люди строгие к самим себе всегда казались мне приятными. Слышало и мое сердце: «Аще хощеши быти совершен, продай имение свое и дай нищим, и гряди вслед Мене, взяв свой крест». Поэтому жизнь пышных вовсе мне не нравилась; а хотя иногда и запутывался охотно в сетях прелести, до самого пробуждения, но, пробуждаясь, все разрывал одной мыслью, и даже ощущал некое руководство, образующее меня познаванием истинного существа во мне; мне говорила мысль: «Нет здесь твоего отечества; здесь все умирает! Не будь же в числе прельщенных и – зри, как бессмертный». И так вниманием к сей мысли мое сердце освобождалось от многих оков, в коих заключаются любящие здешнюю жизнь» (2:47–48).

И жаждущая душа отправляется в поиски вечного Отечества через овраги, пороги – обольщения прелестями мира, пока не останавливается Промыслом Божиим в Задонской святой Обители.

«Я, – вспоминает Задонский Затворник, – был страстный охотник до трагических представлений. Но когда восхитилось сердце или ум в созерцание истинной жизни и бесконечного пребывания, тогда все зрелища, все веселости и действующие в суете лица столько сделались омерзительны, что с великим себя принуждением удерживался до окончания действия. – «Так! Сей мир – темница, и мы блуждаем в лабиринте пагубных прелестей! Ах, как много ты обольщалась, душа моя, не внимавши нимало себе и не помышляя, что чужда тебе страна сия. О заблудшая! Вишь, не здесь твое отечество! Почто тление и суетность предпочитаешь ты вечному свету? Почто услаждаешься временной жизнью, не радя о бесконечной?» – Так я иногда говорил сам в себе; однако чрез несколько времени я мог забыть сие откровение, вновь обольщенный прелестью мира. Наконец уже, несколько раз постигаемый внезапными и ужасными приключениями, был приведен в решимость оставить вольность мира» (3:73–74. Ср.: 2:85). – И оставляет: начинается знакомство с жизнью тех, которые и любят всех, и бегут от всех (2:122). – Я избрал лучшие монастыри: Соловецкий, Валаамский и древний Херсонский Георгиевский на самой скале над Черным морем; остановился и размыслил: «Воля моя мне уже не принадлежит, когда совершенно предаюсь воле Божией. Я избираю по-видимому лучшее, а спасение души моей заключается в невидимых и недоведомых судьбах от Господа. Итак, отвергнув выбор мой и волю прочь, я стал в Задонске» (6:144; 3:364).

Нелегко было вступать в настоящий подвиг – смущения и борения надвигались волнами на юношу. – «Я сознаюсь вам: в первые дни моего прибытия сюда я был в большом смущении; со всех сторон меня бороли мысли, и, будучи в церкви, глубоко размышлял я о вере» перед чудотворным образом Божией Матери Владимирской (3:198). – Приходили не малые трудности и потом, но, по усердной молитве, не отступала помощь Божия, радующая и укрепляющая. – «Уже в уединении моем я провел, кажется, шесть лет, и когда угодно было Господу сердце мое привесть в совершенное сокрушение, – тогда думал я, что уже пропал, и гнев Божий пожжет законопреступную душу мою унылую и нерадеющую. Внезапно явилась ко мне старушка («и это было явно, а не привидением», – пишет Задонский Затворник другому адресату. – 3:198. Ср.: 1:342) и тотчас успокоила волнующееся мое сердце: она уверила, что Бог приемлет мое терпение и скоро посетит меня утешением Своим. «Молись по четкам», – сказала мне и ушла. Покаяние дано падшему человеку, а падшему ангелу-диаволу – не дано; он бесплотен и дух гордый – каяться не может. Так и гордые человеки. Чрез несколько времени я вновь впал в великое изнеможение и едва только мог дышать; но в сердце непрестанно повторял: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного. Вдруг вся немощь в одно мгновение отпала – и тогда-то огнь чистой любви коснулся моего сердца, и я весь исполнился силы, чувств, приятности и радости неизъяснимой; все мне стало очень любезно и весело; до такой степени был восхищен, что уже желал, чтобы меня мучили, и терзали, и ругались бы надо мной; – для того этого желал, чтобы удержать в себе сей сладкий огнь любви ко всем. Он столько силен и сладок, что нет ни горести, ни оскорбления, которого бы он не претворил в сладость» (2:68–69).

На вопрос о прежней жизни Подвижника дается пространный ответ, полезный во всякое время: «У меня была родная сестра двумя годами меня старше; мы с ней вместе начали учиться читать. Когда она с улыбкой на устах оставила видимый сей мир – мне было десять лет. На 17-м году я оставил дом и землю моего воспитания и, будучи в объятиях сопровождавшей меня слезами матушки моей, обещался ей, к ее утешению, чрез год приехать к ней для свидания. «Нет! Не будет этого, – возразила родная, улыбнувшись сквозь слезы от сердца, преизливающегося любовью, – знай, что я с тобой прощаюсь в последний раз и здесь тебя не увижу никогда; мы увидимся в будущей вечной жизни: там моя надежда и ожидание тебя!» При сем слове облила меня всего горячайшими слезами, взглянула на небо и, благословляя меня вторично, рассталась со мной. Бурные лошади понесли меня тогда в Санкт-Петербург. Предсказание родительницы оправдалось самым делом: походы и война далеко увлекли меня с собой» (3:604–605). – «И десять лет царю в полках его служил. Семнадцать лет – я здесь в Обители святой» (1:102). – Мать горячо «молилась Богу и Божией Матери, чтобы я был истинный христианин, имел бы в себе страх Божий, предохраняющий от всяких грехов, и вел бы жизнь, беспорочную по всем отношениям; чтобы всегда и везде, где бы ни находился, с сердечной верой ради Христа благотворил нищим – в таком истинном разумении, что в лице нищего приемлет милостыню Христос; и чтобы о всяком человеке хранил мысль благую, и за какое-нибудь собственно противу меня злотворение непременно воздавал бы благотворением, чему свидетелем есть Сам Бог! Еще объявила она мне, что совершенно поручает покровительству Богоматери, и убеждала, чтобы я усердно молился моей Владычице, пока Господь продлит жизнь мою. Во блаженном успении подаждь, Господи, вечный покой усопшим рабам Твоим, родителям моим – убиенному Алексию и преставльшейся Анне, и сестре моей девице Надежде, и сотвори им вечную память!» (3:605–606).

В конце своего жизненного подвига – 12 января и 6 марта 1836 года (напоминаю: скончался он 25 мая 1836 г.) – Георгий, стоя у врат вечности, скажет:

«Я уснул в чаянии воскресения мертвых и жизни будущего века. Ваше о мне воспоминание не останется тщетно пред Господом; вы же по любви вашей ко мне о Господе предложите милостыню нищим, а братии утешение; в лице же их Сам Христос примет усердие ваше; тогда и мне и вам приятно будет; – ныне простите» (1:82). «За все слава Богу! Нет ничего на свете такого, из чего бы не можно было извлекать пользу, при помощи Божией, в разуме истины. А сердиться – значит смущаться умом, терзаться чувствами: такая мука горше всяких болезней телесных. Мудрствовать же – значит видеть умом и благодушно разуметь все вещи, как они есть и на какой конец следуют. Марфа печется и молвит о многом, а одно только на потребу» (3:630–631).

И Задонский Затворник молится своему Небесному Покровителю: «О Ангел мой, Святый Славный Великомученик, Победоносец и Чудотворец Георгий! Испроси грехам моим прощение от Господа, от начала и до конца моего временного в сей жизни пребывания. Предстательствуй о мне. Умоли Всесильного Бога, да буду и я в немощи моей силен благодатью Его, на побеждение противящихся истине и на всеконечное попрание страстей моих! Аминь» (1:103, 104).

«Кто имеет в себе Бога, тот все имеет, хотя бы и всего в свете лишился» (1:385)

Задонский Подвижник неоднократно напоминает в своих письмах к разным лицам, что «наука паче всех наук» есть знание Бога, Его воли, Его заповедей (1:335) Почему? – Потому, что Господь есть наш Спаситель (а что выше сего?!). Он наше Просвещение. Он Своей Божественной силой распространил нас, умножил, укрепил «наступати и победити» наших недоброжелателей, отверз нам уста, да возвестим Его хвалу. А зачем? – В наше же спасение: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение Господи! Не постыди меня в конец» (1:198).

Инок Георгий говорит о Триедином Боге, но его учение об этой высочайшей истине, – как, впрочем, и в других случаях, – растворяется наставлениями нравственного порядка, или просто ограничивается нравственными выводами – оно не столько догматично, сколько духовно. – А в этом и есть его ценность.

Бог есть всемогущий и премудрый Творец – вечный, невидимый, вездесущий, непостижимый, благой.

Когда спросят вас: «Кто Бога сотворил? Отвечайте: Бог вся сотворил видимая и невидимая, а Его никто не сотворил: Имже вся быша, без Него же ничто же бысть, еже бысть, Бог невидимый – все видящий, непостижимый, всемогущий, везде сый и вся исполняющий и о всем промышляющий неизреченно! Он верой приемлется нами, а не видением: и чины Ангельские не смеют на Него взирати, а не точию испытывати! Его существо превыше всякого существа; вся тварь работает Ему со страхом и радуется о Нем с трепетом» (3:119– 120). «Ах, кто может совершенно обозреть всю землю, что на ней и что в ней, и самое море и во глубине моря, и на волнах его носимые корабли? Посмотрите на пучину морскую, вбирающую в себя воду и потом извергающую. Спуститесь вашей мыслью в самую бездну моря возвратитесь на свое место. Пойдемте вместе на Араратскую гору, где Ноев ковчег остановился: что же здесь? – Одно лишь место памятования Всемирного потопа водного и напоминание будущего потопа огненного. Пренесемся на Синайскую гору; здесь Ангелами положено тело святыя великомученицы Екатерины: вы читали житие ее? На сей святой Горе Моисей пророк принял скрижали от Господа, когда освободил израильтян от Египетской работы. Вот другая гора Афонская! Сию гору посетила Матерь Божия и обещалась никогда не оставлять на ней спасающихся иноков. Вся гора покрыта монастырями. Посмотрите на обширное небо. А еще выше и выше! Еще выше пребывают Ангелы, посылаемые нам на помощь и хранение, Архангелы, Херувимы, Серафимы и Сам Господь Небесных Сил, Иже везде Сый и вся исполняй! Непостижимо! Недомыслимо!» (1:373–375). «Дивна дела Твоя, Господи: вся премудростию сотворил еси. Человек суете уподобися, и дни его, как сень, преходят: Ты же снисходиши к нему, ищеши его и призываеши к Себе во упование вечное! О коль велика благость Твоя, о коль возлюблена селения Твоя, Господи, идеже празднующих глас непрестанный и неизреченная сладость от зрящих Твоего лица доброту неизреченную! Ты бо истинный Свет, просвещающий и освещающий всяческая, и Тя поет вся тварь во веки» (1:185–186). Будучи Создателем Неба и земли и нашим Творцом, Он взывает к нам: «Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим». Где же Его кротость и смирение видеть нам? – На кресте Иисуса Христа» (1:375–376).

И к Богу Творцу – милостивому, человеколюбивому, щедрому, всевидящему, – обращает свой молитвенный взор Подвижник:

«О неизреченный в милости Творец и Бог мой! Призри и пощади создание Твое! Я хуже всякия твари пред Тобою: ибо никакая тварь не погрешила, сколько я погрешил; но Твой раб есмь и дело рук Твоих! Не презри меня, Господи, повторяющего Тебе: Человеколюбче, пощади создание Твое!» (1:289–290). «Всех щедрот и милостей Боже! Ты Един во всем зриши немощь нашу, и вся благоустрояеши во спасение наше, – да прославится о всем во всех Имя Твое: и тако молим Тебя, Господи! Как Тебе благоугодно, управи покорными Тебе сердцами по воле Твоей» (1:294).

От безначального Отца вечно пребывают «Сын и Дух Святый, от Отца исходящий и на Сыне почивающий, и триедино невидимое, непостижимое, бесконечное, вездесущее Существо Бог! Никак не испытуемое, но веруемое. Изволяющий спастися да спасается самым тем путем, который есть Иисус Христос, Сын Божий» (2:128).

Старец обстоятельно рассуждает о том, кто есть Христос или Слово Божие, как Его именует святой апостол Иоанн Богослов в самом начале своего благовестия. К этой теме Георгий возвращается неоднократно.

«Воплотившееся Слово от Духа Свята и Марии Пречистыя Девы, – пишет он, – бысть человек; Оно есть и Бог совершенный, и человек совершенный, не два, но един Христос, веруемый, а не испытуемый, Сый превыше всякого разума Господь разумов, и все в Нем, и Он над всеми!» (2:258). Мы веруем и веруем несомненно Слову Божию, «вочеловечившемуся ради нашего спасения. Он есть совершенный Бог и совершенный человек, приявший человечество ради нашего спасения; не тварь, но Творец твари» (3:120). Христос Господь «есть Начало, Сила, Глава, Камень веры, надежды добрыя Остров, Холм среди потопа плоти, Свет во тьме» (2:151). Истинный Свет! «Все противящиеся Ему – тьма; любящие Его охотно и радостно исполняют заповеди Его. «Свет повеления Твоя на земли!» Сии слова произносит царь Давид: следовательно, уклоняющиеся от повелений Господних непременно во тьме ходят, как бы они ни умствовали и как бы что себе ни представляли. Горе называющим тьму светом, а свет тьмой!» (2:11). Очевидно, что истинный наш путь, «по которому неуклонно следует нам идти», есть Сам Господь наш Иисус Христос, «и кроме сего пути ко спасению вечному, нет другого» (3:560). Сын Божий – Христос – «Слово, утешающее душу, одержимую многими скорбями, чрез временную жизнь возводит в жизнь вечную, к наследованию небесных благ. Сие Слово есть жизнь души, воскресение мертвых и Десница Вышнего; все, что есть, сим Словом и пребывает; сие Слово – неизреченный свет, радость и бесконечное веселие! Слово Божие снисходит к смиренной душе и восставляет ее, шедшую во мрак уныния; просвещает ее и наставляет на истинный путь, которым может она войти в Царство Божие, соблюдая все, что повелевает ей руководствующее ее слово спасения. Душа, повинующаяся Слову Божию, приемлет Его, питается и одевается Им, и пребывает в Нем, и радуется о Нем. – Вся Тем быша: небо и земля, видимая и невидимая; и что бы ни было, все одним Словом есть и содержится. Каждый человек словесный подлежит суду сего Слова; Оно объявило словесному человеческому роду, что каждый из человеков от словес своих или оправдается, или осудится. Савл, гонитель христиан, на дороге в Дамаск, как молнией, поражен был Словом! – Ослеп, просветился и стал ревнитель сего Слова, Которое он всюду возвещал и проповедовал. Сие Слово есть воплощенный Бог – Иисус Христос!» (3:600–601). Он – «наша наука» (3:629), наше оправдание! «Похвалюсь ли о себе, разве только о немощи моей? В немощи моей сила Божия совершается; и святой апостол, к вразумлению нас, искренно сознавался: егда немоществую, тогда силен есмь» (2:324). Он – Господь наш Иисус Христос – наше спасение: «И что Он повелевает, тο очень нужно нам слушать, знать, хранить, творить, о том только помнить, думать, мыслить, писать и говорить. Дело идет не о временных благах, скоро изменяющихся, но о вечных, без конца пребывающих» (2:336).

И Задонский Затворник вопрошает и велит: «Чего же искать более? – Господи! К кому идем? Глаголы живота вечного имаши!» (3:560). «Сего послушайте, и вам дастся Его обетование, уготованное всем любящим Его» (3:601). «Веруйте и не смущайтесь!» (3:120).

Спаситель мира Господь Христос, привлекая всех к Себе, указует нам и способы исполнения Его заветов. А чтобы мы не почли сего «за тяжесть, Сам благоволил произнести уверительные слова: иго Мое благо и бремя Мое легко есть. Не беспокойтесь! Прежде всего ищите Царствия Божия – прочее само приложится вам. Царство же Божие внутрь вас есть – в сердце вашем. Так нам изъявляет Сам Господь! А потому святой Иоанн Златоуст и научает нас всегда призывать в сердце имя Иисусово, да соединится с Ним сердце наше; ибо где царь, там и царство будет» (3:55). «Вот и еще посмотрите на мое внезапное размышление, – как бы продолжает развивать свои мысли Старец, но уже к другому адресату, – не будет ли оно приятно сердцу верующему в правду: истинное утешение в многобедственной человеческой жизни, в скоропреходящем времени – есть упокоевающее скорбных Слово Божие; Оно призывает их к Себе: «Приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененнии, и Аз упокою вы». Но как же можно приити к Призывающему на покой, когда идем путем суетствия в страну дальнюю, сопротивную, не озаряемую светом Истинным? Надо прежде остановиться и обратиться, и тотчас идти прямо на звание к Господу. Он же есть невидимый и веруемый; Он есть самая Истина, самое Слово Божие и Путь – тот самый, которым хотящим спастися непременно надобно идти. Но как же идти таким путем, который чрез крест ведет на Небо? Ногами ли идти, как мы обыкновенно ходим с места на место? – Нет! Это не земной путь и не плотский, но путь душой, сердцем, мыслью, верой, разумом и деланием заповедей, словом Божиим преданных: чтобы так жить, как Христовы заповеди научают. Таким-то образом идущие и не уклоняющиеся от сего пути в развращения могут прийти на вечный покой! Сами размышляйте, как вам лучше и как вам угодно» (3:495–496). И Старец призывает о имени Христовом: «Это стена наша и ограждение от неприязни; это оружие наше, которым поражаются все полчища адские и исчезают все духи злые, невидимо нападающие на нас. Ежели и так разгорятся на нас злобой, как огнь в тернии, то и тогда мы именем Господним можем противостоять им» (3:485–486).

С именем Господа нашего Иисуса Христа неразрывно связан крест – крест спасительный Его и наш. – «Смотрите сами, много есть крестов и путей всяких, но истина, и путь, и свет миру есть един Иисус Христос, Бог и человек, о Нем же спасается весь мир. Уклоняющиеся же от креста Христова уклоняются и от спасения. Многие имеют кресты, но не многие спасаются. Таинство святого Креста Господня есть Премудрость, Слово и Сила Божия, Иисус Христос, Спаситель мира, Победитель ада, Искупитель человеческого рода и Попратель смерти смертью Своей; Он и в смирении Своем непостижим и не объемлется никаким умом; но веруется сердцем в правду, верой приемлется и устами исповедуется во спасение. Хвалящиеся же каждый идти своим путем, хотя с крестами идут, да и с тяжкими еще, только не вслед Христов, и страждут, да не законно подвизаются, потому и не венчаются: ибо не взирают на Единого Подвигоположника и Спасителя душ Иисуса Христа. И в древнем веке можно видеть, что от Всемирного потопа служил один ковчег ко спасению, построенный одним человеком, праведным Ноем. Не внимавшие же заблаговременно и не послушавшие проповеди Ноевой вдруг со всем миром потонули за беззакония свои. Можете видеть и ныне, что не ограждающиеся единственным крестом Христовым, и не внимающие со страхом учению Христову и спасению своему, произвольно потопают или в прелести сладострастия, или в гордости злонравия своего» (1:302–303). Спасительный Крест сияет «Божественным изволением», которое поемлет «в рай истинно кающегося грешника. Но отчаянный снедается своим томлением, и не исповедующий истины уклоняется в сопротивная и погибает. На Голгофе были три креста, по внутреннему значению и сущности различные, а по наружности сходные. Взирающих на сие и не разумеющих тайного значения внешнее сходство одинаковых крестов вразумляет, сколь великую надлежит иметь осторожность в усматривании истины и истинного крестоносца! Не испрашивающие свыше озарения к познанию истины легко принимают вместо сияющего Креста пылающий отчаянием, – медный – вместо золотого» (2:18–19).

«Крест претерпевый и смерть упразднивый, и воскресый из мертвых, умири, нашу жизнь, Господи, яко Един всесилен» (1:175). «О радостъ! О свете мой! Просвещай меня истинами святого спасения. Огонь и воду надлежит прейти мне, доколе не приду к Тебе в день спокойствия. О вечность! Кроме Креста – нигде нет спасения и надежды живота вечного. Слава, Господи, Кресту Твоему честному!» (2:128–129; 1:187).

О третьей Ипостаси Триединого Бога – Духе Святом – сказано предельно кратко:

«Дух Святый непрестанно увещевает: работайте Господеви в веселии, чтобы не напало уныние и не помрачилось сердце, взыскующее Господа: работайте Господеви в веселии. Самая память Божия есть уже сердцу веселием: Помянух Бога и возвеселихся» (1:200).

Поразмыслив о тайне Триединого Бога, Задонский Подвижник обращается к своей душе, научая и нас поступать также:

«Гряди, жаждущая душа моя, и пей чашу утешения с радостотворной любовью Животворящего Слова! Прииди и виждь, что есть чаемое, вечное, не имущее конца – Триедино невидимое но веруемое» (2:127–128).

«Тебе взываем сице: молися из Тебе воплощенному Христу Богу нашему»

(Из тропаря Владимирской иконы Божией Матери)

В словах Задонского Затворника, где он говорит о Пресвятой Деве Марии, ярко высвечиваются глубочайшее благоговение и любовь к Царице Неба и Земли, как к Благой Матери, готовой скоро – мгновенно услышать нас и оказать нам помощь, если только мы способны принять Ее милость. – «Царица и Владычица, Покровительница и Заступница всего человеческого рода очень благосклонно принимает Ей посвященные сердца девствующих. Благая Мать наша по вере вашей мгновенно может переменить скорбь на радость и облагодатствовать вашу душу Своей чистейшей любовью. Ах! Вся тварь заставляет нас любить Царицу Ангелов и подражать Ее чистоте, кротости и смирению». Иллюстрацией к последним словам служит рассказанный Подвижником любопытный случай: «Птичку, вылетевшую из клетки, схватил в когти коршун; наученная птичка только произнесла одно имя: радуйся, Марие! И хищник вострепетал и невольно отпустил свою добычу. Ах, какой милости не окажет Благодатная Мария сердцу, ищущему Ее покрова? Чертог Небесный готов к приятию искренних Ее любимцев!» (3:182–183).

Особенно любил инок Георгий молиться пред образом Владимирской Божией Матери. Вот как он свидетельствует о первых днях своего пребывания в Задонском монастыре: «Как только я вступил сюда в монастырь – смутился дух мой! – Не находил я, кому открыть тайну сердца моего. Вообразил в уме моем чудотворную икону Божией Матери Владимирской, углубил к Ней просительную мысль мою, и тотчас получил решение в сокровенном помышлении моем; потому и остался здесь под покровом Владычицы» (1:426).

Познав опытно близость Заступницы Усердной, Задонский Угодник Божий советует и нам: «Когда почаще будете воздыхать пред иконой чудотворной Божией Матери Владимирской – скоро получите пользу» (3:202).

«На что же мы и живем на свете, ежели не ищем вечных благ, пристрастившись ко временным утешениям?» (3:166)

«Человек сотворен для вечной жизни» (1:398)

Наша земная жизнь весьма и весьма коротка. Псалмопевец Давид ставит для нее предел в восемьдесят лет. Но ведь и до этого предела доживают немногие. А если и доживают, то что значит сей возраст по сравнению с вечностью. Это одно мгновение, одна вспышка, одно нечто едва-едва уловимое! И какая же великая милость Божия нам подается – за одно «мгновение», но проведенное достойно, нам даруется вечность! А мы, увы, забываем эту небесную щедрость и часто живем беспечно, тратим попусту бесценное время, а иногда проводим его в открытом грехе! – Нельзя забывать ни на минуту, что мы здесь, на земле, странники; что путь наш может пресечься внезапно – даже при внешнем нашем благополучии, – и мы должны будем держать ответ пред Справедливым Нелицеприятным Судьей! Что мы Ему скажем?! Будем оправдываться? Но чем? Тем, что мы немощны? – Нам на это скажут: посмотрите на сонмы Святых – они жили в тех же земных условиях, что и мы, а может быть, и в значительно худших, имели подобные нам немощи, а угодили Богу! – Или будем искать искусного в слове адвоката? – Нет! Там никто не покупается и не продается!

Можно эти и подобные им суждения вести долго-долго. Но будет, несомненно, полезнее послушать того, кто чрез временное уже достиг вечного.

Быстро течет одно за другим «и погружается в бездну судеб Всевышнего! Бессмертная же душа человеческая, имеющая в день воскресения всеобщего соединиться с телом своим, не оканчивается как прочие вещи; но она по делам своим приимет воздаяние и начнет другую жизнь – будущую, бесконечную, благодатью Господа своего» (2:202). В нашей скоротечной жизни мы должны дорожить временем. «Оно дано нам для непрестанного занятия тем, чем только удобнее можем достигнуть совершенного просвещения души» (2:212). Наше время так дорого, что если потеряем его или упустим – не сможем ни найти, ни вернуть, ни купить. Потому надо прилежно упражняться в том, «что более всего служит нам ко спасению. А если что только препятствует или развлекает нас, то положим сейчас начало благое о Господе, по всей возможности, от таковых упражнений уклоняться» (2:312–313). И Угодник Божий обращается к своей душе: «О душа моя! Не преставай дышать тем светом, в котором мы должны войти по призванию. Лучше пусть померкнет свет в глазах, только бы душа не была мрачна и сердце не было ожесточенно» (2:212). «Предмет спасения важнее временной жизни; лучше каждый день умирать смертельно, только чтоб вечно спастись» (2:196).

Наше земное призвание – избирать угодное Богу и нам спасительное. «Размышляю, что есть поистине избираемое душой моей: изобилие ли земных наслаждений, чтобы на всяк день веселиться и принимать новые утешения до самого конца жития моего? О нет! Это обман чувств и кратковременная прелесть сего мира; да будет сие чуждо моему сердцу!» (2:322). Вся земная жизнь – будет ли она краткой или относительно долгой – «дается на покаяние, на труд, на претерпение скорбей, болезней», на брань с силами зла. «Не для того ли каждый родится, чтоб пройти и умереть? Смерть же побеждается смертью, а не наслаждением жизни, к которой так привязан весь мир, что страшится и помыслить о разлучении своем с временными приятностями. Поэтому как может он пожелать себе переселения в вечность? Ведь мирствующим со страстьми вечность мучительна». Все же благоугождающие Богу желали, по Его святой воле, скорейшего переселения в вечность – «о том только и старались, и трудились, и говорили: скоро ли приидет тот день, в который, милостей Божией, имеют переселиться в вечную радость? Они скучали, и многие жаловались Господу о продолжительном и опасном пути странничества своего; и были услышаны и преселяемы по желанию их. Очень грешно и пагубно роптать на Промысл Божий, но претерпевать находящая и желать преселения в вечность спасительно и праведно. Горе, горе не желающим преселения в вечность! Они не готовятся к смерти и будут внезапно восхищены к суду, – в чем кого застанет смертный час». – И паки Подвижник увещает: «Не уклоняйтесь во временное приятство, и в то, что нравится. Не лучше ли нам единодушно желать, по воле Господней, преселения в вечность и готовиться к оному?» (2:45–46).

О вечности много говорит инок Георгий, весь ею проникнутый. Вечность – это: радость, покой, торжество Ангелов, Святых, встреча с ними. Но, увы, там и огнь неугасимый. Потому нужно здесь и желать ее и бодрствовать. – Иначе и нельзя. – «Не желать преселения в вечность есть привязанность ко временной жизни и отчуждение себя от Царствия Божия. Ах! Можно ли не желать лучшего, вечного, уготованного по воле Господней? Не Сам ли Господь зовет нас от порабощения сей жизни, когда говорит: «Приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененнии, и Аз упокою вы»? Не царь ли святой Давид произносит жалобное взывание: когда прииду и явлюся лицу Божию; или: «Как елень желает на источники водные, сице желает душа моя к Тебе, Боже». Святой Павел тоже говорит: «Желание имею разрешитися и со Христом быти, и сие много лучше»? Да ежели не желать преселения в вечность, то все христианство нарушается, которое в том только и основывается, чтобы желать о Господе переселиться в вечность. Сколько святых Мучеников! А все они основывались и утверждались на пламенеющем желании преселиться в вечность» (2:44). И Старец размышляет, рассуждает о вечности: «Помысли о времени десять лет? – Не мало! А сто тысяч лет? – Какое долгое время! Сто тысяч миллионов? И далее, и еще более, и все число, сколько человеческий ум постигает! Что ж думаешь? Ведь это только еще начало к понятию о вечности; вечность же без конца; но каково будет плакать и мучиться без конца? Вот видишь: то и другое от воли твоей зависит. Чтобы избавиться от мук, нужнее усерднее молиться Господу и жить по заповедям Его, как научает Евангелие кротости и смирению. А ежели не захочешь терпеть и жить по заповедям Господним будешь и нехотящий претерпевать нестерпимое мучение без конца. Теперь ты имеешь волю избрать себе лучшее и последовать Христу до самой смерти – и будет милость Божия с тобой» (1:439–440).

Вечность исполнена радости и покоя. Там – в вечности – «радость без конца, покой без возмущения; там все тихо и безопасно; там все мирствуют, все благоговеют и наслаждаются неизреченно» (2:263). Там непрестанный глас празднующих! Там торжественное восклицание! Там Херувимы Животворящей Троице воспевают трисвятую песнь: Свят! Свят! Свят! Без конца» (3:57). Там «тысячи лет как день един» (2:260). Там «царствуют святые Ангелы в раю веселятся души праведных. Все они объемлются сладчайшей любовью и, осияваемые светом Божиим, восхищаются в радость неизреченную. Там-то бесконечное удовольствие!» (2:104). Наше сердце ни о чем так не радуется, как о том, что можно удостоиться преблаженной вечности! «Какое там неизреченное празднование! Праотцы наши радуются; Пророки торжествуют; Святые и Праведники все веселятся. Каждого праведника лицо сияет, как солнце; и свет неизреченный умножится повсеместно. Представьте, какой там светлый праздник! И еще тем радостнее, что там все увидимся, объятые святой любовью. И сие превосходное утешение уже не изменится и не кончится! Подумавши об этом очень прилично здесь припомнить, как прекрасно играл царь Псалмопевец на Божественной лире, когда он, как будто с жалобой, взывал ко Господу: Господи! Изведи из темницы душу мою, исповедатися имени Твоему: – мене ждут праведницы! О, сладкозвучный Псалмопевец! Проиграй еще Божественную песнь твою! Побудь с нами, утешитель чад Церкви! Утешь и нас, как утешал ты всех верующих» (3:56–57).

Исполненный этих чувств, отшельник восклицает: «О радости райские! Как бы и нам влететь туда?» – Сие, несомненно, возможно, но «надобно крылья иметь: пост и молитву» (2:260), «очень нужно всяким хранением блюсти свое сердце» (2:263). Также «дела милосердия, делаемые любезно, конечно, проведут в сию радость своих делателей смиренных. Небесный наш Учитель, небесной славы Царь внушил нам научиться от Него лично двум предметам: кротости и смирению. – Вот что Ему угодно предпочесть всем святым урокам! Будем же учиться во всякое время до конца, до гроба, и внидем в покой вечный. О, мой друг! Когда мы все оставим, тогда истинно все обретем. Благословен Господь благоволивый тако, да спасет нас молящихся Ему усердно!» (2:104).

Сердце Отшельника горит желанием лицезреть Христа Спасителя, соединиться с Ним и со Святыми:

«О душа моя! Если бы и всякий день мы были бы мучимы, если бы надлежало и самую гееннскую муку долговременно претерпеть для того, чтобы Христа увидеть во славе Его и соединиться со Святыми Его, то не должно ли было бы перенесть всякую скорбь, чтоб столь великого благополучия и славы участниками быть? Пусть же демоны искушают; пусть посты изнуряют тело, одежда оскорбляет плоть; труды отягощают, бодрствования иссушают, пусть поносит меня сей, беспокоит тот и тот, пусть стужа стужает, пускай бледнеет лицо, да немощен буду весь, да изнеможет в болезни живот мой и лета мои в воздыханиях, только, чтобы я вошел в лики торжествующих! Ибо великая будет слава праведных, и сколь велика радость Святых! Когда лицо каждого из них воссияет как солнце, когда Господь в Царствии Отца Своего, разделив лики людей воздаст за земные – небесные блага, за временные – вечные, за малые – великие, когда Он будет всяческая во всех. – Поистине полнота блаженства тогда будет! И что сея жизни блаженнее, где нет ни страха, ни нищеты, ни болезни, ни оскорбления, ни гнева, ни зависти. Одним словом, нет никакой опасности, но спокойствие и согласие между Святыми, и повсюду владычествует мир и радость! Ибо там такое благорастворение воздуха, такие красоты, каких ни око не видывало, ни ухо не слыхало и какие на сердце человеку не всходили. Но паче сего всего преславно соединиться с хорами Ангелов, Архангелов и всех Небесных Сил, зреть Патриархов, Пророков, Апостолов и всех Святых, и видеть родителей наших. Подлинно преславно сие: но много преславнее – зреть присущее лицо Божие и видеть неописанный свет. О, какая слава! Сему видению не будет конца. О, неизглаголанная радость! О, непостижимое торжество. Вот о сем-то мы тщательно и непрестанно помышлять должны; сего-то нам всем вожделеием желать надлежит, и для сего-то следует отсекать страсти, страдать, претерпевать находящая, и все переносить, чтобы сего достигнуть и не лишиться столь высочайшего блаженства! Ибо лишение такого блаженства не мучительнее ли будет и самых гееннских мук? Об этом стоит подумать!» (2:113–116). Быть твердым, мужественным в гонениях и уничижениях ради Бога есть величайшее благо, превышающее все земные сокровища. Здесь все кончается со смертью – и кончается быстро – «одной минутой». «Но претерпевших ради Господа скорби, мучения, язвы и озлобления воздаяние велико ожидает на Небеси, преисполненное радости и веселия вечного». Пока есть время – в нашей воле «поучаться о вечности и приходить в истинный разум будущей жизни. Бедственно прилепляться к вещам мимо текущим, как вода, и истаевающим, как снег от солнца. Бессмертная душа в жизни плотской покойна быть не может. Ей нужно перейти в жизнь вечную. Многие много засматриваются на прелесть мира сего, останавливаются, оболыцаются суетными помышлениями своими, уклоняются от заповедей Божиих и не идут, куда Господь призывает по надлежащему пути, которым входят в Царствие Божие». Сегодня благоприятно время! «Се день спасения! А завтрашнего – Господь не обещал; – только повелел быть готовыми» (2:353–354). Нам надобно здесь, на земле, так жить, «чтобы в вечности блаженствовать» – благодушно и безропотно претерпевать ради Христа, ради спасения многие невзгоды. «Да будет в нас разум истинный, что тесный и прискорбный путь ведет в живот вечный, а просгранный ведет в пагубу. Не унывайте же, но молитесь Господу и Матери Божией, когда скорби и грусть обымают сердце; плачьте только не о временных, но о вечных, до которых достигнуть в вере и любви, трудами и терпением, да поможет Господь нам благодатью Своей» (3:479–480). «Простите; спасайтесь Божией милостью в благом долготерпении до конца, провождая житие свое не как-нибудь и не на авось-либо, но верно и истинно по заповедям Божиим; и Господь, видя таковое благое произволение сердца вашего, поможет вам преодолеть силу вражию и удостоит вас неизреченной радости!!!» (2:354–355).

Итак, размышление о вечности помогает нам отрешиться от привязанности к временному, земному. Перенесение же «трудов и горестей «ради любве Христовой» и делание заповедей Божиих неизреченно вознаграждается. Но что будет по смерти! Око не виде и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготовал Господь любящим Его. Не вообразимо!» (2:344).

«О радостная вечность! Без конца услаждающая неизреченным светом, пременяй и здесь нам горести в сладость, печаль в радость и скорбь в веселие» (2:100).

«О вечность, вечность преблаженна! Сто крат ты вечность вожделенна. В преблаженную вечность, исполненную радости и веселия бесконечного, внидут все спасающиеся многими скорбми и оправдаемые Господом. Вечность же, в которую идут нераскаянные грешники, исполнена огнем гееннским и муками бесконечными! От сей да помилует нас Господь, да подаст, прежде конца нашей жизни временной, от всего сердца покаяться. Итак, по великой Его милости да введет нас в вечность преблаженную, всем Ангелам вожделенную. Там-то наше свидание уже будет вечно неразлучное, а здесь очень кратковременное» (3:479; 3:50–52).

Рассуждая о вечном, инок Георгий говорит и о временном. И это естественно, ибо временное, хотя оно как молния мгновенно – не успев блеснуть, как уже гаснет, – служит путем к вечности – оно есть начало вечности, обусловливает ее. – Потрудись во Имя Господне, потерпи во Имя Любви – и станешь участником великой вечери, где возлежащие бесконечно лицезреют славу Божию!

Все случающееся в нашей жизни, как и сама земная жизнь, все временное быстро проходит – «и дорога ваша, по которой вы ныне идете, неся свою сумочку за плечами с терпением. Мир вам! Путешествуйте мирно, моляся непрестанно в сердце своем ко Господу» (3:180). «Истинно все временное тает, тлеет, изменяется и проходит. К кому сердце обратим? К смертному ли? – Он сегодня в диадеме, а завтра в могиле. Плоть и кровь не внидет в Царствие Божие! Нужно здесь умереть всем плотским желаниям, чтобы воскреснуть в духе и вступить в брачный чертог Небесного Жениха, Господа нашего Иисуса Христа. А земное пойдет в мрачную могилу. Не сегодня, так завтра всегда ожидать должны смерти! Она, как тать в нощи, многих нераскаянных в самом грехе похитила и, разлучивши от тела душу, переселила на место, неизвестное нам, ожидать Страшного Суда и воздаяния комуждо по делом его» (3:183). Здесь, во временном, как бы мы ни были обеспечены, «все опасно – и смерть внезапно разлучит нас. – Там же все бессмертно, и нет никакой опасности; сладость без огорчения, утешение без печали, любовь без ревности, радость без конца! О, как бы сподобиться нам того премирного мира! Здесь нам скучно и грустно, но ведь туда без терпения и перенесения многих скорбей не входят. Что делать? Согласимся здесь потерпеть безропотно все, что угодно будет Господу попустить за грехи наши: болезни ли какие, или оскорбления от людей, или напасти от невидимого врага: согласимся это претерпеть с любовью и о всем благодарить Господа! Ведь временное скоро пройдет; и мы тогда благостью Божией можем войти в святое собрание вечно торжествующих; там уже забудем про здешние скорби» (3:203). В мире сем – земном – вечеря бывает временно. Гости, пришедшие на нее, удовольствовавшись «от хозяина, в домы своя расходятся, и тако, как вечеря, так и утешение ее престает. Всякое бо временное утешение и услаждение как дым вскоре исчезает. Не тако будет на великой вечери: она, единожды наченшися, никогда не скончается и потому как непрестанно, так и без конца будет. На оной вечери возлежащие без конца будут видеть лицо Божие и сладчайшим Его лицезрением во веки веков насыщатися. И якоже Царствию Христову не будет конца, тако и Святии Божии человецы с Господом, яко с главою уды, царствовать будут во веки веков» (2:317). Посему разумно – «верный выигрыш» – потерпеть временно, чтобы «радоваться и наслаждаться вечно» (3:201). Пока есть время – помолитесь, «чтобы не лишиться нам вечного блаженства и быть вместе там, где всех веселящихся жилище бесконечное. О радости Небесные! Примите нас в себя. Мы каемся о грехах наших. Господи, даждь нам терпение, смирение, кротость» (3:183–184). «Да услышит Господь смиренно молящихся Ему во истине и правде! Примиритесь. Возлюбите душевный мир более всех земных сокровищ, и вы не захотите просить себе вещей, подлежащих тлению: сии сами прилагаются на потребность вашу. Держите со всеми мир и правду, и увидите скорое помилование Божие. Не страхом болезней, не страхом скудости и нищеты, но страхом Божиим да покроется сердце ваше. Ублажаются те, которые боятся Господа: они пребывают в любви и хранят святые заповеди Его. Ни зависти, ни злобы, ни клеветы, ни порицаний и ни малейшего лукавства в таковых душах никак не содержится» (3:180–181).

Здесь временные скорби и труд, там вечное веселие и покой. «Но кто не хочет добровольно здесь потрудиться и поскорбеть ради спасения своего, ради Господа Иисуса Христа, ради заповедей Его, тот уже невольно там будет мучиться и скорбеть, будет во огне гореть и не сгорит никогда! Как радованию радующихся с Господом не будет конца, так и мучению отлученных от Господа не будет конца. Горе не внимающим слову Божию и не верующим ныне: тогда дознают на себе – самой вещью, но поздно! Спасайтесь о имени Христове верой и любовью, покуда время есть, покуда Христос зовет и приемлет кающихся» (3:489–490). – И Христов Праведник зовет и даже умоляет: «Божией милостью прошу вас: будьте всегда заняты добрым делом, да не окрадывается праздностью время ваше» (3:491–492).

Действенны – Богопросвещенны слова Задонского Затворника, как бы обобщающие сказанное:

«Здесь немного времени, ежели и много потерпим; скоро изменяется и оканчивается все, что ни есть видимое в мире сем, а там, где нет конца – не кончается ни Царствие Божие, преисполненное радостью и светом, ни мука вечная, преисполненная тьмой и несветимым огнем гееннским. Не должно ли это ужасать душу, не обращающуюся ко Господу? Сладость плотская и покой телесный очень помрачает расслабленную душу и утомляет ее до бесчувствия, так что она делается мертвой и не движется ни на какое доброе дело». Бывает она радостна и светла тогда, «когда работает Господу Богу своему в веселии сердца своего, с надеждой и упованием на милость и благость Божию» (3:501). «Полно называться несчастными; представьте себе Небесное Наследство» (3:540).

Да и на земле – «еще здесь в самой скорби Господь утешает будущим воздаянием. Самое соизволение души, потерпеть что-либо Христа ради, уже делается приятным услаждением» (3:493). «Благо есть исповедатися Господеви, и пети имени Твоему, Вышний: возвещати заутра милость Твою и истину Твою на всяку нощь, – так-то Псалмопевец веселился, пел, играл и радовался о Господе – Кем мы живем, и движемся, и существуем, как не Господом? Благослови душе моя Господа, и вся внутренняя моя имя Святое Его!» (3:560–561).

И, наконец, инок Георгий свидетельствует – и свидетельство его весьма ценно:

«День и ночь можно говорить с приобретением души, ежели разговор будет только о вечности – мучительной или радостной. Недостало бы слов и временной жизни на одно изъявление вечных мук, а о радости и блаженстве неизреченном разговор какую горесть не усладит? Какую скуку не проженет? Какую не прогонит мысль, наносящую уныние? Где нет разговора о вечности, там все временное: суета и услаждение и всякое негодование на участь жизни своея. Все те, которых прославляет и почитает святая Церковь, размышляли и говорили о вечности; а напротив – миролюбцам, уклонившимся в суетная и ложная, разговор о ней противен. Они произволением своим отставили от себя милость Божию, которой пользуются кающиеся грешники и спасающиеся в делании заповедей Господних» (3:435–436).

«Да мало ли есть стариков, не начавших еще и младенствовать в жизнь вечную?» (3:397)

«Путь ваш – Иисус Христос» (1:442)

Наставление Задонского Учителя о временном и вечном тесно связано с его размышлениями о двух путях человека: как в первом случае оба понятия, хотя они и разные, рассматриваются вместе, так и в данном случае – когда говорится об одном пути, отмечается и другой.

Первый – тесный путь – путь истинный ведет в рай; идут по нему праведники; им путеводительствует Ангел Божий.

Путь истинный, «хотя прискорбен и тесен, но он прав и светел, совершен и истинен» (3:298–299). Ведет он «в страну райских жителей, царствующих в Господе» (1:206). По нему «идут люди, благоугождающие Богу, подражающие в страданиях Иисусу Христу и претерпевающие до самого конца всякие напасти от диавола и от злых людей» (1:206). Путеводителем на тесном пути есть Ангел Благий» (1:217).

– Любите «истинный путь; идите по нем, не уклоняясь ни направо, ни налево. Мысли человеческие суетны и разнообразны; путь же спасения однообразен: сей путь и истина – Иисус Христос; идите по Нем и в Нем. Укрепляйтесь о Господе! С радостью служите Ему, а не с унынием. Уединение любите: в нем царствует безмолвие и собираются мысли благие в любовь Божию» (3:337).

Второй – широкий путь – путь ложный – ведет в тьму; идут по нему грешники; им предводительствует сила злая.

«Подложные пути, какие бы ни были, – обманчивы и пагубны» (3:299). Ведут они «в страну непроницаемого мрака, где бесконечные муки и нестерпимое жжение от гееннского огня» (1:206). Идут по ним «люди, любящие мир и все то, что почитает и любит мир; таковые терпеть ничего не хотят, живут по своим мыслям, по своим желаниям и ищут пространствовать во всех удовольствиях, заповедей Христовых не исполняют и следуют во всем своему умышлению в надменных парениях и гордости» (1:206). Сии пути имеют «путеводителем лукавого» (1:216–217).

И паки Задонский Подвижник утверждает: «Пространный путь ведет по нем идущих в тесноту вечных мук, а прискорбный и тесный путь ведет трудящихся в пространство вечного блаженства. Как бы кто ни жил, конец каждому являет жизнь или смерть вечную. Уже не скучно и не грустно, когда усматривается за страдание и претерпение радость и веселие вечное. После бури и грозы яркие лучи солнца неизреченно утешают всякого зрителя: так подобно и, по претерпении болезни, сердечная радость веселит душу» (3:418–419). – «Человеку предлежат два пути: или вечно спастись, или вечно погибнуть! Воздаяние будет комуждо по делам его; – и час смертный от каждого сокрыт, чтоб быть ему всегда готовым» (3:41–42). Суетен будет человек, если забудет свой краткий век! На что ему искать временные наслаждения, когда ему объявлена воля Божия «в Священном Писании чрез Пророков и Апостолов. Буди нам ограждением страх Божий, чтобы не подражать своевольцам, клевещущим на Бога; они-то, нередко придумав, как бы исполнить свои желания в удовлетворение страстей своих, не ужасаясь, говорят на Бога неправду: видно, так Богу угодно! Горе тьму называющим светом и свет тьмою! Свет, путь и самая истина Иисус Христос да будет в сердце вашем учение Его!» (3:299, 383).

Для верующего человека путь ясен и определен – «путь ваш есть Иисус Христос: на что сомневаться, когда верующим вся возможна суть о Господе? Чего я не могу и помыслить о себе, то все могу самым делом при помощи Твоей о имени Твоем. Тебе единому вездесущему вся возможна суть» (1:316– 317). Он – Господь наш Иисус Христос – истинный путь сердца верующего. «Радостно шествующие по нему вводятся им в рай присноцветущего наслаждения, или – в Небесное Царство Господа, царствующего в неизреченном и неприступном свете, где гласы Ангелов торжественно взывают: Свят! Свят! Свят Господь Саваоф!!!» (1:315–316).

Надо только бодрствовать – постоянно бояться, опасаться, – чтобы не обмануться, не впасть в прелесть «и не принять чего неподобного, вместо истинного правого пути, Господом нашим Иисусом Христом показанного и Им Самим проложенного ради нас, ради нашего спасения. Жизнь наша, свет наш, истина наша, путь наш, всем и вся есть в нас Господь Иисус Христос. Идущие по Нем верой и любовью идут в жизнь вечную, и претерпевают до самого конца в делании заповедей Его. Заповеди же Его светлы, и не соблазняется тот, кто в них пребывает. Они освещают нам тесную и прискорбную дорожку, чтобы, идя по ней, не споткнулись о камень и не упали бы в пропасть адову: для того же заповеди Божии и необходимо нужно знать каждому, спасающемуся о Господе, чтобы разуметь, что делать и чего не делать. Как дневным светом освещается вся земля и все дороги, так и Божьими заповедями освещается вся душа и помышления, и видно бывает, что есть белое и что есть сатанинская прелесть, всячески обольщающая весь мир. В такой-то опасности все спасающиеся состоят. Тесно и прискорбно им со всех сторон, но они не престают наблюдать за собой при помощи Божией, чтобы истинным путем идти и разуметь побуждения сердца своего; – каким духом и на какое дело побуждаются: на притворство ли, под предлогом будто бы спасения, или просто на правду и благочестие во всяком смирении» (1:311–312). Не следует смотреть на то, что делает мир, а на то, «чему учит Христос – и словом и делом. Тому внимать, и так поступать есть вечная жизнь наша. Теперь здесь горько, но зато будет там сладко» (3:337).

Сам Господь с первых же дней Своего земного служения «шел путем прискорбным ради нашего спасения, дабы и мы шли сим путем, а не пространным, по которому мир сей гуляет, смеется и играет по желанию» своей греховной плоти. «Иисус Христос путь наш: буди нам усердно желание идти по Нем» (3:502–503). Идти по Нем и идти к Нему «значит – всем сердцем слушать и соблюдать слово Его, и жить по воле Его, которая чрез Священное Писание ясно открыта и явлена всему миру, или проповедана всей твари. Кто что любит более всего, к тому и стремится, того и ищет: кто любит покоиться и утешаться в наслаждении мира, тот мира ищет. Но кто любит Бога, тот возлюбит Его более и более всей душой, и всем сердцем, и всем помышлением и благоугождает Ему единому до смерти, до последнего издыхания. Господь заповедал: «Ищите прежде всего Царствия Божия и правды его, прочее же само приложится вам». Небо и земля идет, слово Господне не мимо идет; что речено, то исполнится, временное же изменится. Кто читает Церковную историю о житиях Святых, тот видит, как охотно и усердно последующие учению Христову оставляли все имение свое, раздавали нищим, и, сами радостно обнищавши, искали единого Христа, Небесного Источника неисчерпаемого богатства. Удивительно ли, что цари презирали свою славу и оставляли земное царство для искания себе Небесного; или вельможи, презревшие честь мира сего, оставив родных, друзей и близких сердцу, от всех окружающих их стремительно удалялись и уединялись в пустыню, да не пуста будет душа в милости Божией, и воля Божия в них да совершится. Видимое временно, а невидимое вечно» (1:416–418).

В свете мыслей о двух путях читается и наставление инока Георгия о внешнем и внутреннем обучении:

"Внешнее:

Внутреннее:

В книгах,

В Богомыслии,

– любомудрии,

– Боголюбии,

– витийствовании,

– молитве,

– остроумии,

– горении духа к Богу,

– художествах.

– благомыслии.

Более о внутреннем нужно пещися. Внешний разум кичит, внутренний же смиряется; внешний любопытствует, хотя ведети вся, внутренний же себе внимает и ничтоже ино желает ведати, кроме Бога» (3:366–367).

Священный долг христианина – уклоняться от всего того, что не по Христу Спасителю, хотя бы оно внешне и было привлекательно; надо понуждать себя к жизни в Нем – не служить одновременно Богу и миру. – Ради Христа должно хранить сердце «от окрадывающего лукавого духа; он действует через покоряющихся ему служителей, являющихся в виде блистающего ангела, любезными и дружескими расположениями, чтобы тем развратить неприметным образом доброе сердце и уклонить всю душу от любви Божией в любовь человекоугодную. Есть души высокопарные и без смирения низко смиряющиеся рвущиеся и ищущие во всем воли своей. Сами они хотят разом на Небо, и оттуда стремглав низвергаются в преисподнюю; осуждая же других, с большим роптанием на добродетельствующих им, отвергают все, что бы ни предлагали им доброе. Прошу вас никак не быть с такими в сношении. Не пленяйтесь теми, кои сладко говорят, умеют рассказывать. Все это одно еще только наружное, минутное, парительное и, может быть, не христианское. Почему? – Потому что христианское чувство не порывисто, но скромно и тихо, кротко и смиренно, благотворно и искренно в сознании своих немощей, но вместе твердо и постоянно о Христе. Истина христианская познается в безропотном долготерпении скорбей» (3:412–414). Наша душа – «существо нераздельное». Она «не может наслаждаться вместе временным и вечным; она – или вся во временном, или вся в вечном может только пребывать. Душе свойственно вечное, а временное телу». Благими размышлениями она «вся пленяется в вечное блаженство» (3:339–340). Сам Господь Христос и объявил, и заповедал, что «не можно угождать купно и миру и Богу. Мир всегда предлагает свои прелести и утешения, чтобы лишить Божественных и уклонить от надежды на Бога. Подобает многими скорбями внити в Царствие Божие. Сей тайны мир не разумеет и разуметь не может; это противно предрассудкам мудрствующих земная» (3:452–453). «Ах! – вырывается из искреннего сердца Старца слово. – Возлюбите всей душой путь тесный и прискорбный, и водворится Небесное пространство в сердце вашем» (3:388).

И Старец возносит Спасителю молитву, высказывает богопожелания в подвиге хождения узким путем и призывает идти по нему, не останавливаясь в прельщении там, где есть губительное зло:

«Иисус Христос Господь наш да покрывает сердце ваше мирными и чистыми размышлениями. Они вам да будут благоприятными спутниками – конечно, не на пространном и широком пути, изобилующим удовольствиями и утехами мира сего, но на тесном и прискорбном пути, который проложил Сам Спаситель наш, да вси любящие Его идут по Нем в жизнь вечную. Вот вам святой предмет!» (3:504).

«Будем же продолжать идти путем истинным, не засматриваясь на пути посторонние, покрытые прелестными цветами, под коими таится змий, убивающий соблазняющихся; нам должно проходить мимо и говорить самим себе: хотя труден и прискорбен сей путь, на котором необходимо осмотрительное внимание к самим себе, но при конце своем радостен и ведет нас в блаженство вечное, где нашему свиданию и неизреченному веселию не будет конца. Для нас должны быть чужды те, которые стремятся во тьме своего неразумия открыть чувствам своим свет удовольствий. Вечное горе таковым, ежели они заблаговременно не познают тьмы своей и прелести, и не отступят от нее, и не обратятся своим произволением к слову Божию, непрестанно призывающему и поучающему нас жизни вечной! Мы же, разумея нашу немощь, будем почаще повторять от всего сердца, где бы ни находились, во всякое время сию молитву к Богу: «Заступник души моея буди Боже, яко посреде хожду сетей многих; избави меня от них, и спаси мя, Блаже, яко Человеколюбец. Мати Божия, сохрани нас под кровом Своим!"» (3:624–625).

«Не можно сотворить благо, не уклонившись прежде от зла» (3:176)

Когда говорится о временном и вечном, о путях широком и узком, так или иначе имеются в виду или злой человек или добрый. Но Задонский Отшельник последнее иногда выделяет и особо. Ведет он речь на сию тему путем противопоставления и таким методом достигает выразительности: выдвигается положительное или отрицательное и соответственно противопоставляется – что-то выдвигается и тут же опровергается.

Слушаем Учителя христианской жизни:

«Рассматривать, кто как живет, есть знак развращенной совести и непотребной души. «Нет никого столь строгого наблюдателя чужой жизни, кроме живущего распутно». Никто не соблазняется малым несовершенством других, как тот, который наполнен сам несовершенств; никто, наконец, столь не пересужает ближнего, как тот, который в жизни своей вдался во всякие пороки и беззакония. Истинная справедливость состоит не в том, чтобы на ближнего гневаться, но соболезновать. Злой человек недостатки душевные других зрит прилежно, и хотя бы они были весьма малые, смотря на них, соблазняется; добрый же человек сострадание имеет к грешникам и милосердием к ним тщится об их исправлении. Чем кто развращеннее, тем более проступки своих ближних увеличивает и обнародывает; и чем кто добродетельнее, тем более оные скрывает и ближним сострадает» (3:37).

Когда есть миролюбие – сердце радуется, потому что жилище Господа – в мире, «и вся дела Его – в вере. Из этого разумно нам, что в чьем сердце мир, в том и Бог мира живет. Сколько душе приятен святой мир, столько томительна диавольская вражда. При вражде от клеветы бывает смущение; и потому желающие сохранить мирное сердце не терпят даже и от других слышать какое-либо клеветническое суждение. Кто с благим сердцем, тот не может ничего худого мыслить, и для того от благого сердца льются сладкие источники» (3:61). «Зло же бывает нам, когда самовластно, по воле своей, уклоняемся от Господа и не хотим соблюдать заповеди Его, для благополучия данные нам. Хорошо соблюдать и человеческие заповеди во благо, которыми душа назидается во спасение; но оставлять заповеди Божии для соблюдения заповедей человеческих бедственно!» (3:338). И Великий Подвижник молится и подчеркивает важность святого Евангелия: «Господи, пошли благодать Твою в помощь мне, да прославлю имя Твое святое в делании заповедей Твоих» (3:338). «Евангелие и житие Христово есть свет. Все то, что свету сему противно в нас, есть тьма» (2:236–237).

Для большей ясности сказано прямо, что же надо всегда помнить, что предпочитать:

«Христианин без доброй совести быть не может. Лучше умереть христианину, нежели согрешить и совесть обеспокоить» и от Господа отойти. «Всякий грех заключает дверь к вечному животу. Нужен подвиг!» (2:237).

* * *

Свои раздумья над временным и вечным, над двумя путями – широким и тесным, над злым направлением и добрым, Задонский Затворник завершает увещанием: «Смотрите внутрь себя, вы теперь можете видеть, как идут дни жизни вашей, и чем более занято сердце ваше – молитвой ли, чтением ли и размышлением о житии Святых, благоугодивших Богу, или уклонением в сопротиволежащие слабости под извинительным предлогом немощи? Вы одарены умом и рассуждением, может быть, более других, а потому и обязаны более других внимать себе и блюсти себя, чтобы умствовать в смирении сердца и рассуждать о настоящем и предлежащем течении дней временной вашей жизни! Слово Божие уверяет нас, что многие взыщут Царствия Небесного и не обрящут, от того, что не захотят идти тем путем, который тесен и прискорбен; – путь же сей есть Сам Иисус Христос, претерпевый смерть крестную, спасая нас и подавая нам пример, как должно спасаться и претерпевать скорби до конца. Многие взыщут спасения, но не захотят терпеть тесноту и скорби – по этой самой причине и не обрящут его. Желаю, как себе, так и вам, вразумиться истинным словом, чтобы в нас не имело места слово ложное. Трудно отвыкнуть от того, к чему привыкли, но о Господе возможно с любовью привыкнуть творить Ему угодное и хранить свое сердце от находящих суетных помышлений» (3:407–408).