29. Разные наставления
«Если можете давать полезные советы – давайте их» (4:244)
Тематика поучительного слова великого Иерарха святого Филарета, как можно было видеть, весьма разнообразна. Но ведь в жизни встает множество и частных вопросов, которые обобщить трудно. Святитель и здесь приходит на помощь. «О святом Варсонофии не разделяю Вашего мнения, – пишет он А. Н. Муравьеву. – Что ответы относятся к частным случаям, сие не уменьшает их достоинства. Каждый из нас, частное лицо, имеет частные вопросы – хорошо, если найдет разрешение их у святого Отца» (4:396). – Святитель и сам, как святой Отец, разрешает многое частное. Из сего можно отметить его суждения по таким темам:
а) Пророчества и гадания.
б) Таинственные явления.
в) Сновидения.
г) Анонимные письма.
д) Отношение к духовному концерту.
е) Театр.
ж) Юбилеи.
з) Подарки.
и) Жребий.
к) Шарлатанство.
л) И другое.
а) Полноту пророчеств, раскрывающих смысл бытия, возвестил Сам Господь наш Иисус Христос. Но ставили вопрос: «Есть ли ныне нужда в пророчествах, хотя и частных?» – И святой Иерарх, сделав оговорку: «Отвечать не дело моей меры... И люди великой меры возмутся ли отвечать на сие?» тем не менее отвечал: «Господь, правящий миром, ведает, нужно ли Ему и ныне сие орудие, которое Он употреблял нередко прежде... Того, чтобы Господь прекратил сей обычай, в слове Божием, сколько знаю, не видно. Пророчества особенно назначены были, чтобы указать пришествие Христово. Они исполнились во время земной жизни Христовой, но не прекратились. Мы могли бы спросить: есть ли нужда предсказывать апостолу Павлу, что его свяжут в Иерусалиме, когда он на сие идет, хотя бы его удерживали? Однако Агав предсказал сие. Скажите ли, что сие было нужно для того, чтобы к назиданию явить апостольскую твердость и готовность на страдание за истину? – Вот Вы и признали, что есть нужда в пророчестве частном. Антоний Великий не предсказал ли Афанасию Великому конец Юлиана отступника? Феодор Освященный не предсказал ли ученикам мрак арианства в Церкви, и потом обильный свет Православия? Где же сему предел? Отец Серафим не предсказал ли многое многим? Если Господь сие устрояет, то должно думать, что сие на что-нибудь надобно» (9:198–199). И рассказывает весьма любопытную историю: «Один русский, приехавший из Парижа, рассказывал мне о живущем там одном престарелом греке, который прежде был консулом русским в турецких владениях, но во времена несогласий, сильно действуя на христианское народонаселение в пользу русских, принужден был после оставить службу и живет пенсией, назначенной от императора Александра. Этот человек в первые месяцы нынешнего года сказал нашему священнику в Париже, что настает время судьбы для Константинополя; что туда послан будет русский вельможа, и выедет оттуда с русским посольством. Когда князь Меньшиков выехал из Константинополя – этот предсказатель опять пришел к священнику и сказал: видите сбылось, что я вам сказал: теперь все будут говорить о мире, но будет жесточайшая война. Что видим и слышим доныне, то не противоречит сему предсказанию» (9:244).
Касаясь свершения веков, святой Филарет пишет: «Апокалипсические времена не теперь начинаются. Они начались с того времени, как дано Евангелисту откровение. Многие старались приложить Апокалипсис к событиям, но не много успели. Пророчества становятся ясны ближе к решительному их исполнению, чтобы можно было узнать руку Божию и безошибочно предаться ее руководству. Однако знамения времени не показывают ли, что мы ближе к концу, нежели к началу апокалипсических времен? На сие можно ответить: да, и в сем есть некоторое наставление» (19–2:320–321). Но, наблюдая знамения времени и извлекая из них «некоторое наставление», надо быть осторожным к различным гаданиям, а, главное, надо бодрствовать и молиться. «Мне, – размышляет Святитель, – всегда казалось вероятнейшим, что гадания о 1836 годе не сбудутся, нежели что сбудутся. Ибо если Апостолам не надо в собственность разуметь времена и лета, то мудрено, чтобы сие досталось в собственность нашим гаданиям и расчетам. Но теперь, когда 1836 год наступил, когда предшествовавшие ему годы не соответствовали гаданиям, не кажется мне, что можно дремать беспечно. Мне кажется, что дела наши не к золотому веку ведут. Кто-то говорит: надобно молиться, чтобы гроза не застала нас не предохраненных, не окончивших и, может быть, не начавших дела, рассеянных вне и не собравшихся внутрь. Мне сие слышится и однако дремлется. Пошлите мне петеля Петрова будить меня» (7:194).
Святитель не советует искать сокровенного будущего, не любопытствовать что предстоит, а больше очищать сердце. – «Всякому подвизающемуся о своем спасении можно и должно сказать: «Несть ти потреба тайных» (Сир. 3:22): не ищи знать сокровенное или будущее. Для спасения нужно веровать, исполнять заповеди, очищать сердце, а не любопытствовать. Желать знать сокровенное опасно; а желать открывать оное еще опаснее. Но все сие не препятствует тому, чтобы Провидение Божие открывало тайное и обращало сие для Своих благих целей, даже и при несовершенстве орудия, как можно примечать на опыте» (9:199).
б) О таинственных явлениях Святитель ведет диалог с наместником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры архимандритом Антонием: «Догадка Ваша, что происходящее в училищной башне происходит от какой-нибудь неумиротворенной души, по моему мнению, удобоприемлема. Кажется, это и не одна душа». И советует: совершите «водоосвящение и панихиду» (10:13, 14). «Чтобы не принять прелести за истину, для сего не велено привязываться ни к какому видению, являющемуся в чувственном образе» (29:287).
в) «Сновидения, – говорит Святитель, – различны. Они могут происходить от различных состояний тела, особенно нерв, от сердца, мыслей, воображения, каковы сии наяву, и, наконец, от влияния духовного мира, чистых, смешанных и нечистых. Дабы определить достоинство сновидений, потребно многое испытание» (19–2:78). Если сновидение «должно просветить нас своей ясностью, оно посылается в ясности и не требует много толкования. Если оно должно поставить нас в благоговение своей таинственностью, оно посылается в облачении таинственности, и тогда неблаговременное усилие сделать таинственное ясным есть род борьбы с намерениями Провидения... Быть во внимании, в молитве, в уповании на Бога и в ожидании просвещения от Него – обязанность в сем случае. И в чувственном мире оптический обман легко может быть принят за истину: еще легче в мире духовном, которого свет и законы менее нам знакомы. И в чувственном мире не легко понять видимые знамения внутренности и силы вещей: легче ли понять значение образов духовных? Довольно, что сновидение не подает причины страшиться и смущаться, а частью утешает, частью побуждает к некоторому действованию, сообразному с обязанностями законными. Молитесь прилежно о Ваших родителях, не умствуя, что им нужно, а просто прося им благодати, мира и спасения» (29:308–309)... Услышали Ангельский глас во сне – «благодарите Бога, что в сновидении, которое могло Вас потревожить, Ангел Хранитель, хотя и сокровенно, напомнил Вам крест и молитву. Не отлагайте сего защитительного оружия» (21:20)... Если же сон – мечтание, то «нечего спрашивать о его значении, как у попугая спрашивать о смысле слов его. Если сон видение, оно посылается так, как для нас надобно» (29:308). Но не надо «ни желать сновидений, ни домогаться объяснения их... Желание сновидений есть любопытство; любопытство не есть чистое расположение духа, не довольно чистое расположение духа не обещает чистых сновидений; следственно, желающий сновидений сам себя ведет к опасности запутаться в мечтаниях» (29:308). Не должно также слишком останавливать внимание на сне. «Пройти мимо картины, хотя бы то была и добрая, не много добра существенного, если она не представляет чего, особенно назидательного, а остановиться и заглядеться – значит потерять время и, может быть, уклониться от истинного направления пути... В долгое отсутствие сна после полуночи могли бы Вы иногда, не вставая, говорить тихо, или совсем мысленно, псалом «Живый в помощи Вышняго» весь по порядку и другие» (29:313). – «Помнить последняя нам велено. К смерти стараться быть готовым на всякий час, по возможности, надобно. А чтобы на сновидениях утверждаться, сего правила нам не дано» (21:36).
г) На анонимные письма лучше не обращать внимание. «Вы, – пишет Святитель к своему викарию епископу Дмитровскому Леониду, – хотели бы преследовать составителя безымянного письма. Но посмотрите, что будет. Объявляемый перепищиком служит в светском суде. Туда надобно будет послать письмо, чтобы его спросили. Дело начнется тем, что все служащие в суде будут пересказывать безымянное письмо и смеяться над монахами. Потом перепищик может сказать, что не переписывал, и другие, что ничего не слыхали и почерк сомнителен. Так дело кончится смехом над монахами, или же перепищик скажет: да, меня просили переписать письмо монахи и говорили, что его действительно намерены подписать граждане. Таким образом он освободится от преследования, а монахи не признаются, потому что свидетелей при переписывании письма, конечно, не было. И в сем случае дело кончилось бы смехом над монахами, как началось. Итак, видите, что конец не советует полагать начало» (13:45).
д) Отношение к духовному концерту во времена святого Филарета было разное: «Некоторые строгие любители церковного находят странным пение духовных песнопений в зале, где бывают танцы, и притом не утром, а вечером». Другие «отзывались, что слушали с добрым чувством» (19–2:166). И вот Святитель обращается с донесением и одновременно с просьбой совета к своему духовнику архимандриту Антонию: «Под покровительством Государыни Императрицы, под конец последнего в Москве пребывания, дан был концерт придворными певчими, по малому числу которых, просили в дополнение моих. Я согласился. Увидев сей пример, Общество издания полезных книг просило у меня певчих для подобного концерта. Согласиться побудило меня то, что потоку худых книг нужно противопоставить хотя малую плотину хорошими книгами. Не позволил я только петь того, что поется в Литургии, а позволил, что поется в служениях и по домам. Безымянные письма жаловались на сие и представили мне несообразность, что в первом концерте во время пения молитвы Господней сидели, а для песни: «Боже Царя храни» встали. Потом о втором концерте узнал я, что были рукоплескания. После сего уже четырем или пяти ходатайствам о концерте я отказал. Но некоторые, даже духовные, говорят, что духовные концерты лучше светских или живых картин. Разберите мне помыслы, прав ли я теперь и очень ли виноват прежде?» (10:384).
е) «О театре, в котором я, – пишет Святитель, – отроду не был и о котором потому имею догадочное только понятие, трудно мне судить – до какой степени может быть невинно участие в этой забаве. Быть в театре по нужде для другого человека, конечно, лучше, нежели по собственной склонности к музыке. Музыка, хотя бы и без слов была, если не есть безвкусная, то не есть немая; и театральная музыка, без сомненья, по большей части говорит языком какой-нибудь страсти и потому, много ли, мало ли, нарушает внутреннюю тишину и рассеивает. Я знаю человека, который иногда принужден бывать в театре – тогда он старается не внимать представлению, а размышлять о суете забав, иногда ж, чтобы преодолеть рассеяние, закрывает глаза и собирается на молитву» (29:220).
ж) Также сдержанно говорит Святитель и о юбилеях: «Мысль о юбилее для меня непривлекательна. У евреев юбилей был важный закон и в отношении к Церкви и в отношении к гражданскому порядку. Он освобождал впадших в рабство и возвращал заложенные земли. Папы в средние века ввели его в Римскую церковь, чтобы получать доходы от посещающих Рим и от индульгенций. Почему и зачем юбилей пришел в Духовную Академию? А пример одной Академии, вероятно, поведет тем же путем и другую» (10:167). И приводит пример, отнюдь не в пользу юбилеев: «Ректор Петербургской Академии пишет ко мне, чтобы по случаю юбилея дал я деньги на составление какого-то капитала, и собрал деньги с других. У евреев в юбилей прощали долги, а у нас в юбилей налагают подать» (10:171–172).
з) А что думает Святитель о подарках? – «Сделайте милость и терпеливо выслушайте... Не говорю о добродетели бессребреников: ограничусь людьми обыкновенными. Иное дело подарки по обычаю, иное по усердию, иное по щедрости. Обычаю можно повиноваться спокойно, усердию надо отвечать усердием, иногда и щедрости уступать можно. Можно взять приношение щедрости с желанием благословения дающему и употребить избытки его на лучшее, чтобы отказом не огорчить без пользы и не отчуждить от свободного общения, которое может быть обращено в пользу. Но учащать и умножать подарки человеку, с которым доверенно обращаешься по духу, и даже после того, как он признает, что сим стесняется, принуждать его тем, что вещь уже готовится, – рассудите сами, что это такое? Я не буду разбирать сего, а скажу только, что это не на пользу ни дающему, ни тому, которому дарить хотят, ни тем, которые смотрят на сие... Сие, впрочем, не воспрепятствует мне и впредь, как прежде, если пришлете мне шерстяные чулки Вашей работы, принимать и употреблять их, как благословение от трудов Ваших» (29:288–289)... Об одной игумение святой Филарет пишет: «Она желает, чтобы сестры и малости не могли принести ей в подарок, что бывало обыкновенно. Это хорошо. Растолкуйте и сестрам, что это хорошо, и что начальницу ничем лучше нельзя дарить, как послушанием и любовью» (9:358).
и) Об употреблении жребия приводятся следующие соображения: «Господь Бог не дал обещания, что всякому бросающему жребий изъявит Свою волю. Если бы признать, что всякий жребий показывает волю Божию, то по делам не было бы нужно: ни рассуждать, ни собирать сведения, а только бросать жребий. Но Богу угодно, чтобы мы искали справедливого рассуждением, трудом и доброй волей. Если бы всякий подчиненный, по получении предписания начальства, бросал жребий, исполнить или не исполнить, и по жребию отказывался бы от исполнения, не мог бы существовать порядок. Итак, жребий употреблять позволительно только: 1) в деле важном, 2) в крайней необходимости, 3) при совершенном недостатке средств разрешить вопрос трудом, рассуждением и законом, 4) со страхом Божиим и верой» (19–1:23–24). Если жребий незаконен – «незаконное действие не привлекает воли Божией. Над ним есть только попущение Божие» (19–1:24). (Ср.:1:2).
к) Шарлатанство Святитель, безусловно, осуждает как опасное явление для духовной жизни. «Очень жаль того любопытства, которое хочет играть Юмом (спирит, шарлатан. – К. С.), забавляться необычайным и домогаться сокровенного. Почему знать, не захочет ли неизвестная сила наоборот играть играющими ею? Неприметно можно дойти до значительного проигрыша. Если искусство Юма есть не более, как тонкая хитрость – для чего предавать себя произволу тонкой хитрости? Если же Юм говорит, что он пользуется содействием; и если сему верят, то надобно принять в рассуждение, что есть духовный мир света, в котором живет истина, но также есть духовный мир сумрака и тьмы, в котором мечта и ложь также имеют место, как в мире видимом, чувственном, хотя там иное знают, чего не знают здесь. Посему истинно духовные люди остерегают от любопытства входить в сообщение с духовным миром, как опасного» (19–2:77–78).
л) И другие наставления, советы мудрого Иерарха – и полезны, и интересны, и разнообразны:
«Никогда не разрешал я совершать Златоустову Литургию для поминовений или праздника в великий пост... Разрешал же я в пост Златоустову Литургию только в домовых церквах, по двум крайним нуждам: для рукоположения в священники, чтобы приходская церковь не оставалась бы долго пуста в такое время, и для приобщения многочисленных кадетов, которых вдруг к субботе исповедать и в субботу приобщить невместимо... Совершение Златоустовой Литургии в постные дни, в существе, не есть важное изменение порядка. В древности не так на сие смотрели в некоторых местах, как ныне вообще в Православной Церкви. Но должно щадить истых ревнителей, которые, не глубоко вникая в духовное, легко соблазняются видимым» (10:383:384, 384–385).
«Знаете ли Вы сестру Дивеевской общины Елизавету Татаринову? Гавриил Павлович желает иметь ее начальницей учреждаемого общежития. Она колеблется и, наконец, соглашается покориться избранию, если я разрешу ее от клятвы, которую духовник и начальница взяли с нее не оставлять Дивеевского общежития. Мне кажется, что я не должен сего сделать, и потому, что она не моего ведомства, и потому, что в данной клятве, хотя, может быть, не совсем рассудительной, нет ничего вредного или преступного. Если бы Ирод попросил меня разрешить его от клятвы, следствия которой вели к убийству Иоанна Крестителя: я бы разрешил его, чтобы не произошло зла. Когда сего нет в виду – какое право разрушить клятву, которую, может быть, Провидение Божие устроило для некоей благой цели? Правда ли мне думается?» (9:210–211)...
«Есть некто г. Р., живущий не далеко от Лавры, знакомый, как говорят, иеромонаху Анастасию врачу. Он так обращался с женой своей, что она принуждена была удалиться от него к тетке, ... ходящей на костылях. Но при том удержал у себя малолетнюю дочь. Тетка и племянница тоскуют о том, что будет с дочерью у отца, у которого не видят ни способов, ни расположения воспитать ее, как должно. Для чего бы ему не отдать свою дочь ее матери и ее тетке... Не поговорит ли ему о сем Анастасий?» (9:227–228).
«Если Вам нужно лечиться – не отвергайте сего» (3:27).
«Привыкните к сухому делу должности, делая оное ради послушания с любовью» (4:38).
А вот совет, и даже просьба, посылающим письма: «Оказывайте мне милость, которую оказываете почтальонам: для них адреса на письмах пишите так, что можно прочитать. А я в Ваших письмах иные слова, после долгого над ними мучения, не могу разобрать» (4:431).
И еще два весьма важных суждения:
«Где трещина – работано в самый праздник Преподобного Сергия. – Дивлюсь, что допущено: надобно взять из сего наставление» (17:43).
«Если можете давать полезные советы – давайте их, не надеясь на свое знание, но призывая Бога в помощь. Он наполнит руку дающего и не оставит в бессоветии того, кто усердствует ближнему предложить полезное» (4:244).
И, наконец, необходимо отметить не менее важное (кажется, я уже отмечал): давая те или иные наставления, советы, Святитель не делает их безусловно обязательными для исполнения – он больше понуждает читателя задуматься и постепенно придти к решению.