Глава II. Литература Двух Путей

В первохристианской письменности, среди типичных для неё апокрифов, анонимов и псевдонимов, совершенно особое место должно быть уделено известному направлению, в науке называемому литературой двух путей. Отчасти примыкающий к апокрифическим памятникам, он уже от них отличается своим вполне самостоятельным содержанием и должен быть скорее отнесен к тому, что в истории христианской литературы называется «Апостольским Преданием», составляя одну из первоначальных форм оного.

Вдохновляющей темой этой группы памятников был образ двух путей, жизни и смерти, стоящих перед христианином. Навеяно это ветхозаветной пророческой мыслью: «так говорит Господь: вот Я предлагаю вам путь жизни и путь смерти» (Иерем. 21:8). Параллелью может служить текст Варуха 4:Ï «Вот книга заповедей Божьих и закон, пребывавший во век. Все держащиеся её будут жить, а оставляющие ее умрут» или Второз. 30:15: «Вот я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло».

К литературе двух путей принадлежат, строго говоря, следующие четыре памятника раннего христианства:

а. "Учение 12-ти апостолов», Διδαχή των δώδεκα άποστόλωνυ;

б. XVIII и следующие главы послания псевдо-Варнавы;

в. VII книга так называемых «Апостольских Постановлений» или «Апостольских Конституций» (условное обозначение в научной номенклатуре С. А. VII);

г. 1 -я часть так называемых Apostolische Kirchenordnungen.

Для большей ясности их родства приводим параллельные тексты начала этих произведений:

Дидахи 1, 1

пс.-Варнава XVIII, 1

С. А. VII, 1.

Apost. KOrdn.

Есть два пути: один – путь жизни, а другой – путь смерти. Велико различие этих двух путей. Вот путь жизни

Есть два пути учения и власти, или же света и тьмы; велико различие этих двух путей. Вот путь света: если хочешь шествовать путем по определенному месту ...

Есть два пути: один – путь жизни, это путь естественный; другой – путь смерти путь чужой. Один из них от Бога, а другой от чуждого образа и воли.

Есть два пути: один – путь жизни, а другой – путь смерти; велико различие между этими двумя путями...

При дальнейшем сравнении текстов этих памятников обнаруживается большой параллелизм между ними. Два образа жизни вдохновляли мысль того времени и каждый из этих памятников использовал эту тему сообразно своей эпохе (С.А. VII. – IV век) и среде (псевдо-Варнава – типичный иудаист). Этот дуализм не онтологический, а скорее этический. Одними приведенными выше ветхозаветными текстами не ограничивается влияние на эту литературу. Сродство между разбираемыми памятниками можно обнаружить и при изучении других произведений древней письменности. Так, например, в чисто христианской литературе подобным примером может послужить Пастырь Ерма, где в Заповеди VI, I говорится о силах «веры, стража и воздержания» и что «действия этих сил двояки». А в Заповеди VIII, I повторяется, что и «создания Божия двояки суть». Кроме этого, можно обнаружить известное сходство с этими текстами и в так называемом «Завещании 12-ти патриархов» (апокриф раннего христианства в духе иудейских апокрифов). Так, например, в главе X Завещания Асира читаем: «Бог дал сынам человеческим два пути, два совета, два действия, два места и две цели. Поэтому все двойственно: одно супротив другому. И два пути, – добра и зла; от этого и два совета в сердцах наших, судящие их » (PG 2, col. 1120 ВС). В том же памятнике, глава IV, 20, в Завещании Иуды написано: «Итак, знайте, дети мои, что два духа научают человека, – дух истины и дух лжи; а посреди их находится дух разумения духовного » (PG 2, col. 1081 А). Проф. Дибелиус приводит аналогичные примеры и в позднейшей раввинистической литературе.

Библиография

Об этом памятнике знало и помнило древнее предание. Так церковный историк Евсевий (НЕ 3, 25 ­­ PG 20, col. 268–269) делил все новозаветные писания на:

1. общепризнанные (4 Евангелия, Деяния, Послания Павла, 1-е Иоанна и 1-е Петра и Апокалипсис);

2. спорные (послания Иакова, Иуды, 2-е Петра, 2-е и 3-е Иоанна);

3. ложные, в число последних относит: Деяния Павла, книгу, «именуемую» Пастырь, Апокалипсис Петра, послание Варнавы и Учения (Διδαχαί) (PG. 20, col. 269 А).

Точно так же и св. Афанасий Великий в 39-ом своем послании, перечисляя 27 книг Нового Завета и называя их «источниками спасения», рекомендует, кроме того, для назидательного чтения: Премудрость Соломона, Премудрость Сираха, Эсфирь, Иудит, Товит, Учение, называемое Апостольским, и Пастырь. Помнили об этом памятнике, т.е., вероятно, знали его не только понаслышке, но и читали в XII в. Зонара, в XIV в. Властарь и Никифор Каллист. На Западе его знает Руфин. С XIV века это произведение исчезает из памяти церковной.

Извлечена эта книга из тьмы забвения благодаря находке митрополита Никомидийского Филофея Вриенния одной древней рукописи, вероятно, X века, в Константинопольском подворье Святогробского монастыря. В том же году он издал этот памятник, снабдив его научно-критическими примечаниями, и с тех пор этот документ неоднократно издавался на Западе и создал очень обширную о себе литературу.

Любопытно, что в 60-х годах прошлого века наш известный путешественник и востоковед, тогда настоятель нашей посольской церкви в Константинополе, архим. Антонин Капустин видел эту рукопись, работая в библиотеке Святогробского метоха в Константинополе, но, не зная, что это за сокровище, только вскользь о ней упоминает, не углубившись в её детальное изучение. Теперь, с 1887 г., эта рукопись хранится в библиотеке Святогробского монастыря в Иерусалиме.

Значение открытия митроп. Филофея совершенно исключительное. Памятник проливает свет на строй христианской общины в древнейшую эпоху, можно сказать, в годы непосредственно следующие за поколением апостолов. «Дидахи» в свое время было очень широко распространено в христианской среде, его читали и многие мысли его повторяли. Выше были приведены параллели из «Пастыря» и показаны сходные тексты из других памятников «двух путей». Кроме того, отдельные цитаты или же влияния из «Дидахи» можно найти в так называемом 2-ом послании Климента к Коринфянам и у Климента Александрийского. Есть немало общих мыслей с произведениями Иустина Философа, Аристида, Татиана и др.

Открытый митр. Филофеем памятник представляет собою рукописную тетрадь в 120 листов, содержащую следующие произведения раннехристианской письменности:

1. Синопсис Св. Писания, приписанный Иоанну Златоусту (лл. 1–3 8 v);

2. Послание Варнавы (лл. 39–51v);

3. Два послания св. Климента Римского (лл. 51V-70 и лл. 70–75);

4. Еврейские названия книг Библии (л. 76);

5. Дидах и (лл76–80 v);

6. Послание Марии Кассаболийской к св. Игнатию (лл. 81–82);

7. Послания св. Игнатия (лл. 82–120).

Рукопись писана хорошим письмом с диакритическими знаками. Под ней дата: 11-е июня 5564 года, соответствующая 1056 году христианской эры. Далее следует подпись: «грешный Леонтий, нотарий».

В памятнике 2190 слов, из коих 552 отличных от слов в Новом Завете, 504 встречаются и в Новом Завете, 479 попадаются в тексте Семидесяти, 497 встречаются в языке классическом. Это гебраизирующий греческий язык: слова греческие, стиль и мысли еврейские, как это определяет Жакие.

Содержание Дидахи разделено на 16 глав, которые для удобства можно схематизировать так: первые шесть глав охватывают нравственное учение; литургическая часть содержится в главах VII-Х; дисциплинарные указания находятся в главах XI-XV, и наконец последняя XVI глава представляет собою заключение.

Учение двенадцати апостолов представляет собой богатейшую компиляцию разных текстов – ветхозаветных, новозаветных и из раввинистической литературы. Можно насчитать 98 более или менее буквальных цитат из Ветхого Завета (книги: Исхода, Левита, Чисел, Второзакония, Ноемия, Товии, Псалмов, Притч, Премудрости, прор. Исаии и других пророков), до 42 ссылок на книги хохмические и только 13 из пророческих. Из Нового Завета произведено почти до двухсот выдержек, более или менее близких к тексту. Каким именно новозаветным текстом пользовался автор, сказать трудно. Было ли это воспроизводимое по памяти устное предание евангельское, или может быть под рукой автора было какое-то «согласованное евангелие» наподобие позднейшего Татианова Диатесарона? Ближе всего его цитаты к тексту ев. Матфея. Марка он, по-видимому, не знает, Иоанн совершенно не использован, Лука, если и процитирован им, то весьма приблизительно. Встречается до 75 ссылок на послания ап. Павла, точнее, довольно вольных пересказов текста посланий. Есть одна совершенно правильная цитата из I Петра.

В научно-критической литературе об этом памятнике неоднократно разбирался вопрос о зависимости его от Пастыря Ермы и от послания псевдо-Варнавы. В зависимости от решения вопроса, кто же старше, Пастырь или Дидахи, решалась среди ученых и проблема автора, даты написания и места. Единодушного мнения нет, и согласовать отдельные гипотезы нелегко. При невозможности обозреть все предложенные решения, ограничимся упоминанием лишь наиболее интересных.

Сам митр. Филофей, а за ним и Харнак стояли за время от 120 до 160 годов. Харнак, правда, не решался относить его к эпохе до 140 года. Функ, Цан, Шафф допускали возможность последних десятилетий I века. Сабатие, Майоки, Мюнхен шли даже до половины I века, причем Сабатие ставил это «Учение» до миссионерских путешествий ап. Павла.

С другой стороны, не было недостатка и в мнениях противоположных. Так, Кравуцкий определяет время составления годами 190–200, Бигг – IV веком. Некоторые шли еще дальше, а именно до V и даже VI веков.

Место написания не вызывало столько разногласий. Почти все согласны с Сирией, или Палестиной, позволяя себе иногда уточнять его Иерусалимом.

Характеристика памятника и оценка его содержания, так же как и вопрос о времени составления возбудили немало спорных предложений. Принадлежность его к так называемой «литературе двух путей» позволяла некоторым ученым считать, что в основе памятника лежит некий иудейский, раввинистический катехизис для прозелитов, так или иначе приспособленный для нужды христианской миссии среди евреев или язычников. Это мнение было впервые выдвинуто Харнаком. Его разделяют Тэйлор и Сави. Барденхевер решительно отвергает возможность существования именно такого иудейского Proselytenkatechismus или Proselyteninstruktion. Митр. Филофей думал, что это полемический трактат против гностиков или монтанистов. Кравуцкий считал его памятником евионистическим или монархианским. Барденхевер не допускал мысли о существовании катехизиса (I, 80). Но мнение о том, что Дидахи само по себе есть какое-то наставление для крещающихся, встречает наибольшее число сторонников среди ученых, независимо от того, в чем и где они будут искать истоки и происхождение его. Есть, правда, еще и другое мнение, а именно, что Учение 12 апостолов есть гораздо более поздняя компиляция. Упомянутый уже Бигг считает, что в этом памятнике заметны сильные влияния монтанизма. Он их усматривает в идеализации апостольского прошлого, в антииудейской тенденции памятника, в повышенной, экзальтированной духовности и в ригористическом аскетизме, в профетизме и в отсутствии упоминания пресвитерского чина в христианской иерархии. Все это позволяет Биггу думать, что перед нами монтанистический памятник IV века, происхождением из Фригии.

Мнение о монтанистическом происхождении Дидахи готов защищать и проф. прот. Н. Афанасьев.

Автор этого произведения, как думают некоторые (напр. Э. Жакие), христианин из евреев, слушатель и может быть спутник апостолов, вышедший из окружения ап. Иакова Младшего, и который мог быть облечен некими священными правами, на что указывает знание им ритуальных особенностей и текста молитв, – составил некое руководство для обращающихся в христианство. Но «катехизис» этот существенно отличен от позднейших руководств для оглашенных. Догматическое учение им меньше всего разработано. Оно остается в чертах расплывчатых и совершенно не систематизировано. Как замечает один из исследователей, внимание обращается в нем больше на нравственную сторону, чем на вероучение: «анафема произносится на поведение, а не на мысль. ... Лжепророки суть шарлатаны и эксплуататоры, а вовсе не инакомыслящие».

Догматическое учение этого памятника весьма несложно, что, впрочем, соответствует всему стилю раннего христианства. Тем не менее, можно наметить ряд догматических положений. Исповедуется определенно вера в Троичность Бога, «Отца и Сына и Святого Духа» (VII, 2), Бог – Творец мира (I, 2) и Он вседержитель (X, 3), Свят (X, 1), Всесилен (X, 3), наш Спаситель (IX-Х), Дух Святый исповедуется наравне с Отцом и Сыном (VII). Господь Христос будет судить мир (XVI). Церковь есть соборное единство отдельных верующих (IX). «Совершение» Церкви в любви, и Церковь отличается от Царствия Божия, ей уготованного (X). Памятник знает два таинства – крещения и евхаристии (VII, IX, X). Крещению предшествует катехизация готовящегося принять христианскую веру (VII). Человек есть образ Божий (V).

Нравственное учение сводится к повторению евангельских заповедей. Перед христианином в общем лежат два пути, жизни и смерти, т.е. добра и зла. Не надо делать другим того, чего мы себе не желаем. Перечисляются обязанности по отношению к себе, другим, к братьям, старейшим, бедным, семье, слугам.

Литургическая часть памятника, хотя и отличается чрезвычайной примитивностью и лаконичностью, как и все произведение, тем не менее дает ряд ценнейших указаний о строе богослужебной жизни в первые десятилетия после вознесения Господа. Как указано, существуют два таинства, на которых основывается духовная жизнь христианина. Крещению должно предшествовать более или менее длительное оглашение готовящегося; предписывается также пост для крещаемого, крестящего и «некоторых других, если могут» (VII). Крещаемый должен поститься за день или за два. Крестить надо во имя Отца и Сына и Святого Духа, погружением в живой воде; за отсутствием живой воды (т.е. проточной) можно и в какой-либо другой, лучше в холодной, но можно и в теплой. Пост вообще не должен совпадать с постами «лицемеров», т.е., вероятно, евреев. Иными словами, постными днями определены среда и пятница, в отличие от еврейских понедельника и четверга. Предписано троекратное в день чтение молитвы Господней «Отче наш». Очень интересны молитвы при преломлении Хлеба. Они стоят в теснейшей связи с застольными молитвами евреев. Изучению их посвящена целая литература. Участие в евхаристии дозволено только крещеным. Молитвы читаются «пророками» не по писанным формулярам, а «сколько они хотят», что указывает на полный расцвет харизматической жизни христианской общины. Приведены три молитвы при преломлении Хлеба и вкушении от Чаши. Участие в евхаристической жизни предполагает, кроме крещения, еще и «святость», т.е. чистоту совести. В противном случае предписано покаяние. В чем оно состоит, не сказано. Но все же указывается необходимость исповедания грехов (X, XIV). Приходить к Чаше можно только примиренным с противником своим (XIV).

В памятнике приведены тексты трех молитв, которые могут служить примером харизматического творчества Церкви того времени. В первой молитве, о Чаше, благодарят Бога «за святую лозу Давида, отрока Твоего», которая явлена через Иисуса. Во второй молитве, о Хлебе, сказано: «[...] Как этот преломляемый хлеб быв рассеян по холмам и, будучи собран, сделался единым, так да соберется Церковь Твоя от концов земли в царствие Твое». Характерно в этом отрывке соборное восприятие церковного единства. В третьей евхаристической молитве возносится благодарение за создание мира и совершается поминовение Церкви, «совершенной в любви, собранной от четырех ветров и освященной во царствие Божие». Молитва кончается словами: «да приидет благодать и да прейдет мир сей! Осанна Сыну Давидову. Если кто свят, пусть приходит, а кто нет, пусть покается. Маранафа. Аминь». Характерным в этой молитве является зачаток будущего евхаристического канона, начинающегося благодарением Бога за создание мира и переходящего после освящения Даров в ходатайственные молитвы о Церкви, о живых и об усопших.

Обращаясь к иерархически дисциплинарной части памятника, следует подчеркнуть особую динамичность жизни христианской общины в освещении этого произведения. Чувствуется полная неутвержденность всей жизни в земном и временном. Все устремлено к грядущему, чаемому Граду. Здесь нет пребывающего обиталища. Настоящая родина не здесь, а на небе, в будущем царстве Христа, а не во временном господстве властей этого преходящего мира, земных царей и князей. Христианство живет, так сказать, «кочевыми» интересами на этой планете. Земным привязанностям, патриотизму, национализму нет и не может быть места в мировоззрении учеников Христовых. Этот мир с его заботами и целями должен в сознании и религиозном чувстве христианина уступить место чаемому царству Небесному. Христианство молится не об утверждении власти земных владык и не о господстве одной национальности над другой, а о том, чтобы пришло царство Божие и чтобы прекратился этот мир. «Да прейдет этот мир». Ни в одном памятнике так ясно не выражена независимость и незаинтересованность христианства этим миром, государством, национальными чувствами и пр., как в Учении 12-ти апостолов и в так называемом Письме к Диогнету.

Структура христианской иерархии представляется в Учении таким образом. Она составлена из пяти разных служителей Церкви. Это апостолы, пророки, учители, епископы и диаконы.

Первые три типа служения отличаются от остальных двух тем, что:

они не были избираемы, а принимали на себя сами свое служение;

они не ограничивались территориально в своем служении, не принадлежали только данной общине, а всей Церкви; они странствуют, проповедуют в разных местах и даже не должны слишком долго задерживаться на одном месте; они наименее оседлы из всех чинов первохристианской иерархии;

они должны учить, проповедовать и совершать богослужение, причем в этом последнем они совершенно не стеснены в своем творческом порыве; молитвы ими произносятся экстатически, харизматически и не ограничиваются временем;

зато они должны были отличаться исключительной аскетичностью жизни, в особенности апостолы.

В частности, апостолы, обращавшие свою проповедь к язычникам, должны были не задерживаться в данном месте больше двух дней, и то в крайнем случае; если же он оставался и на третий день, то это – лжепророк. Точно так же им должно было быть свойственно совершенное нестяжание и нищета. Памятник особенно подчеркивает боязнь сребролюбия.

Что касается пророков, то они проповедуют не у язычников, а в среде христиан. Поэтому они не являются странствующими миссионерами, а могут жить оседло. Пророки проповедуют экстатически; они являются харизматиками.

В отличие от них и от апостолов, учители проповедуют Слово Божье, но не экстатически, а в виде поучений обычного характера. Аскетические требования к ним, как и к пророкам, применяются не в такой острой форме, как к апостолам.

Касательно остальных двух типов служения, т.е. епископского и диаконского, то оно:

«поставляется общиной из достойных Господа, мужей кротких и не сребролюбивых, правдивых и испытанных»;

обязанностью епископов и диаконов было уже не учительство, а администрация и хозяйство общины.

На протяжении всего памятника неоднократно слышится предостережение от сребролюбия и лжепророчества. По-видимому, стяжание считалось одним из самых больших грехов и самозваное служение «в Духе», т.е. присвоение себе лже-харизматичности, также имело весьма большое распространение в той среде. Вообще же Дидахи ярко отражает настроение христианской общины в первые десятилетия по вознесении Господа, а именно его полную незамутненность какими бы то ни было земными привязанностями. Говорить в этой среде о богатстве или национальном характере христианства звучало бы кощунством и отрицанием самой евангельской проповеди.

Библиография