Глава 4. Византия и хазары в Таврике: господство или кондоминиум?

Смысл событий конца VII – начала VIII в. в Крыму неоднократно трактовался и трактуется отечественными и зарубежными исследователями как начало распространения на большую часть Таврики власти Хазарского каганата, обернувшегося долгим абсолютным хазарским верховенством, владычеством, господством, завоеванием, которое сокрушило экономическое и политическое влияние Византийской империи, якобы «тормозившей нормальное развитие местной среды» на полуострове¹¹⁸⁶. Иногда в ход пускаются менее определенные термины: «покровительство», «контроль», «сюзеренитет», «протекторат» или даже «колония», подразумевающие если не полную принадлежность хазарам, то во всяком случае одностороннее подчинение, институт «дистанционного данничества», вассальный статус и «вольного города» Херсона, и Готфии, и всей прочей Таврики если не с конца VII в., то уж точно с 40-х или 80-х гг. VIII столетия¹¹⁸⁷.

Еще раз о тудуне Херсона и статусе Боспора и Фанагории в начале VIII в.

Новейшие работы остаются верны этой точке зрения и безоговорочно, на уровне учебной истины включают «оккупированный хазарами Крым» в состав западных земель Хазарского каганата, объявляют его «Крымской Хазарией»¹¹⁸⁸. Даже в коллективной академической монографии, посвященной средневековому Крыму, Северо-Восточному Причерноморью и Закавказью, которая задается целью подведения итогов многолетних исследований в этом регионе( главу σ Крыме VIII–IX вв. венчает непререкаемый подзаголовок – «Хазарское господство»¹¹⁸⁹. Он вполне соответствует заключительному непререкаемому выводу о том, что Хазарский каганат вытеснил Византию из Таврики; Боспор, Сугдея, Мангуп и десятки других более мелких пунктов стали принадлежать хазарам и до X в. здесь установилось безраздельное хазарское владычество¹¹⁹⁰. Подразумеваемый при этом захват наиболее крупных торговых портовых городов Тамани и Таврики отдельные исследователи считают важной причиной завоевательной политики хазар¹¹⁹¹.

Так, С. А. Плетнева в качестве «постановки проблемы» без колебаний объявляет крымские города VІІ–ІХ вв «городами в Хазарии», выросшими под влиянием чужой культуры и особенно показательную роль в этом плане отводит Херсону, якобы «неоднократно входившему во владение Хазарии», но... до сих пор не обнаруживающему «никаких следов пребывания хазар»¹¹⁹². Это перекликается с мнением А.В. Гадло о том, что карательные акции, направленные Юстинианом II в 710–711 гг. против «Херсона, Боспора и других архонств» создали рецедент для полной оккупации хазарами Крымского полуострова, когда даже в Херсоне появился хазарский чиновник «тудун»¹¹⁹³. При этом как-то забывается, что тудун если это был действительно иноземный наместник присутствовал в городе, в κοтοροм явно не было хазарских войск едва ли не в одиночку. Причем находился там до первой большой карательной военно-морской операции Юстиниана и больше не появлялся там после того, как в октябре или ноябре 711 г. был отправлен из Херсона к хагану. Он попросту умер в пути¹¹⁹⁴. «Защищать» же таврику хазары могли бы только от самих себя и никак не от Византии, с которой у них были мирные, союзные отношения и которая давно утвердилась в здешних землях.

Ю.М. Могаричев долгое время тоже разделял мнение о хазарском господстве в Крыму до 860 г. и пытался объяснить слабое отражение присутствия хазар в источниках по истории и археологии раннесредневекового Крыма тем, что хазары всё это время не исповедовали иудаизм (sic!)¹¹⁹⁵ Дескать, они были здесь, но в то же время как бы и не были.

Все это недалеко от заявления Г.Ф. Дебец о находках черепов с очень незначительными монголоидными признаками, которые якобы указывают на «хазарский гарнизон Херсонеса». Как выяснилось, этот казус не может соответствовать действительности, поскольку самые ранние могилы с такими останками датируются не ранее конца X – начала XI в., а скорее, еще позже¹¹⁹⁶.

Иногда обращается внимание на штучные находки вещей салтовского круга (керамика, поясные детали) второй половины VIII – первой трети IX в., особенно малочисленные в Херсоне, приводятся уникальные свидетельства греческой эпиграфики относительно освящения местных христианских храмов при хазарах и, возможно, священниками, носившими тюркские имена, но этому предшествует замечание о том, что хазары использовали принцип не прямого управления зависимыми народами и областями, их «наместники либо замыкали на себе вертикаль уже существующих местных администраций, либо служили передаточным звеном между главой местной администрации и своим правителем, но области и народы, находившиеся под юрисдикцией тудуна, всегда сохраняли самоуправление и даже местные обычаи налогообложения»¹¹⁹⁷. Логичная посылка, вполне подходящая для указанной в качестве примера Албании, но мощное присутствие Византии на Крымском полуострове в «хазарское время», следы функционирования ее властных структур, в том числе финансовых, прослеживаемых на основании сфрагистических. источников, входят в противоречие с этим объяснением.

А.И. Айбабин, вслед за М. И. Артамоновым, полагал, что хазары установили свой протекторат над Крымом, в том числе над хорой Дори (Готфией) и Херсоном, «архонта архонтии Дорос каган назначил правителем Готии и поручил ему сбор дани для кагана», то есть совместил институт данничества с сохранением прежней византийской администрации, которая, стало быть, стала исправно служить чужеземному государю¹¹⁹⁸.По его мнению, он даже овладел Херсоном¹¹⁹⁹. «После инцидента с Юстинианом II, – пишет исследователь, – Византия смирилась с потерей почти всех своих владений в Крыму и поддерживала дружественные отношения с Хазарией» (sic!)¹²⁰⁰. Хазары «подчинили», более того – «образовали Готию во второй четверти VIII в.», что одновременно не помешало Константинопольскому патриарху якобы учредить на ее территории «одноименную епархию»¹²⁰¹. Сходную двусмысленную позицию пытается занять К. Цукерман, когда говорит о том, что хазары, будучи единственной военной силой в регионе, не изгнали византийскую администрацию из Херсона, который то находился в руках у хазарского «губернатора-тудуна», то мирно возвращался под власть Византии¹²⁰².

Подобные представления перерастают среди историков в своего рода фетиши, легенды, где реальность подчас путается с вымыслом. Именно так звучит указание H.H. Болгова на женитьбу Юстиниана II на сестре хагана... в Херсоне, причем в 704–705 гг., то есть уже после побега экс-императора в Хазарию¹²⁰³. Недалеко от этого курьеза недавнее заявление C.А. Плетневой: «Благодаря письменным источникам мы знаем, что в его [Херсона] истории был период (IX в.), когда там правил ставленник хазарского кагана»¹²⁰⁴. Очевидно, подразумевается тот «архонт», который был в Херсоне «от лица хагана» в 710 или 711 г., а не в IX в., и носил то ли имя Тудун (Товдун), то,ли скорее, титул, известный в восточнотюркской иерархии как,"тудун»¹²⁰⁵. Поиск однозначного ответа осложняется тем, что в, имеющихся рукописях сочинений Феофана и Никифора встречаются оба разночтения. И. А. Баранов, отмечая точность в деталях Ватиканского списка рукописи «Краткой истории» Никифора¹²⁰⁶, полагал возможным видеть в Тондуне тюрка с таким именем, который, как нередко бывало, в практике того времени, находился в Херсоне на византийской службе в должности архонта¹²⁰⁷. Само по себе такое предположение выглядит не лишенным вероятности, даже если опустить сомнительный аргумент автора, что «в качестве термина слово «тудун» не имеет аналогов в титулатуре ни одного из народов Евразии»¹²⁰⁸. Например, армянские и китайские источники, писавшие «о чинах и званиях» у ранних тюрков, указывают обладателей этого титула среди тех, кто «подобен управляющему областью» (кит. ту-тунь < T’UO-D’UEN < TUDUN), или среди «знаменитых мужей» из верхушки восточнотюркского обіцества¹²⁰⁹, а в позднеаварском каганате (680–805 гг. ) он встречался у привилегированных, благородных лиц, правителей в значении дука¹²¹⁰. Обычно так называли провинциальных наместников в составе. администрации государственных образований тюрок, «в системе управления Тюркским каганатом завоеванными областями с иноэтничным населением»¹²¹¹. Судя по показаниям китайской хроники «Старая история династии Тан» (X в), одной из важнейших функций «тудуна» был контроль за точным исполнением фискальных обязательств правителей подчиненных народов¹²¹². С этой точки зрения такие наместники, управители действительно были распорядителями, ревизорами высшего ранга в рамках обстоятельств, помощниками правителей, в том числе в зависимых областях¹²¹³.

Но даже если в Херсоне был не византийский, а именно хазарский «архонт», его присутствие не может служить решающим аргументом в пользу господства или хотя бы «протектората» каганата, поскольку этот ek prosopou (полномочный представитель) хагана явно оказался здесь временно, скорее всего, в связи с событиями, порожденными враждой Юстиниана II, злоумыслившего кровавую месть, разгром и резню херсонитов, которым не мог забыть унижений своей ссылки. «Архонт от хазар», являвшийся посланником хагана, выполнял в данном случае свойственные ему функции наблюдателя, контролера, посредника или «местоблюстителя» в зависимой от каганата области, как сказали бы ромеи: топотирита (оі topoteretai para Tourkois)¹²¹⁴. В новеллах Юстиниана I так называли полномочных представителей императора, контролировавших провинциальные городские округа¹²¹⁵. Со временем они станут эволюционировать в военную сторону, в офицерский состав армии¹²¹⁶.

В.А. Науменко безосновательно помещает время пребывания тудуна в Херсоне то между 706–707 и 711–712 гг., то между 705 и 711 гг.¹²¹⁷ Те же пределы – «705–712 гг.» и тоже без объяснений указывают А.ІО. Виноградов и А.В Комар¹²¹⁸. Ю.М. Могаричев относит его появление ко времени «после 705 г.» и связывает с той компенсацией в виде «многих денег и даров», которую сулил Тиверий Апсимар хагану за выдачу Юстиниана Ринотмета. Среди этих «даров» он предполагает и разрешение хазарам на контроль над Херсоном и сбор дани с византийского города¹²¹⁹. При видимом несогласии с действительно сомнительным тезисом о хазарском господстве, по сути все это недалеко от заявления о том, что в конце VII – начале VIII в. в степных и предгорных районах Центрального Крыма происходило «становление Хазарского каганата»¹²²⁰. Однако забывается хотя бы то, что хаган не выполнил обещания, и, значит, уже поэтому никакого вознаграждения от василевса не мог получить и не получил. Кроме того, ни один из известных источников не сообщает о том, что ромеи, а значит, и херсониты когда-либо платили дань хагану хазар. Между обоими государствами не было даннических отношений. Поэтому есть основания вернуться к вопросу о смысле событий этого времени, дабы внести в их понимание необходимые поправки и уточнения, которые, надо надеяться, помогут избежать очередных спорных заблуждений в поисках истины.

Итак, присутствие тудуна в Херсоне фиксируется византийскими хронистами только временем, близким расправе Юстиниана II, вновь вернувшегося к власти в 705 г., над херсонитами, босфорианами и жителями остальных климата в 710–711 гг. Поэтому, если говорить о гипотетически возможных пределах пребывания такого тудуна в городе, terminus post quaem non для них кладет бегство Юстиниана из Херсона к хагану, происшедшее вскоре после прихода к власти Тиверия Апсимара в 698 г., но никак не в 704 г.¹²²¹, a terminus ante quaem non – осень 711 г., когда тудун вместе с херсонскими первенствующими был арестован и отослан в Константинополь. Каждый из годов указанного промежутка мог быть тем, когда представитель хагана оказался в городе, но, вероятнее всего, необходимость в нем возникла только тогда, когда Юстиниан потребовал разобраться с ненавистным ему городом «двойного подчинения» и стал собирать карательный флот, то есть не раньше 710 г. Такого рода намерения не могли не встревожить хазарскую сторону, увидевшую в этом угрозу потери своей доли доходов, регулярно поступавших с подконтрольной крымской территории, и, вполне логично, она отреагировала посылкой собственного «местоблюстителя», более наблюдателя, нежели распорядителя, наместника. Даже если случившееся действительно было ответом Юстиниана на признание городом власти хагана в лице его представителя¹²²², это не меняет главного: кратковременного сотрудничества в Херсоне представителей византийских властей в лице протополита-архонта, протевонов и тудуна, сменившегося неудачной попыткой василевса вернуть status quo в лице возвращенного тудуна и прежнего архонта Зоила. Это возвращение и попытка ромейской стороны оправдаться перед хаганом совершенно необъяснимы, если стать на традиционную точку зрения признания одностороннего подчинения византийских владений в Крыму хазарам. Да и зачем было хагану делать некий «взнос» в виде отдачи ромеям Херсона, чтобы поддержать нового василевса, Вардана Филиппика, если бы город действительно был под властью хазар?

Во всяком случае совершенно ясно, что тудуна не было в городе двенадцать лет назад, около 698 г., поскольку в этом случае Юстиниану не надо было бы бежать из Херсона, чтобы, достигнув фруры – передовой, сторожевой военной крепости Дороса (eis to phrourion to legomenon Doros), уже оттуда, с северной окраины «готфской земли» (te Gotthike keimenon chora) и епархии Херсона Доранта, простиравшейся по всей юго-западной части Крымского полуострова, искать связи с известным из «Краткой исторической хроники» Ивузиром Глиаваном, хаганом Хазарии, просить о представлении правителю, который узнал об этом не тотчас, а спустя какое-то время¹²²³. Позднейшие византийские авторы конца X – начала XI в. (Лев Диакон, Симеон Логофет) тоже отмечали, что экс-император бежал из Херсона «к Меотиде» (Азовскому морю), «в Хазарию», за пределы Таврики¹²²⁴.

К слову, сам маршрут бегства, ведший в юго-западную часть Внутренней, или Второй, гряды Крымских гор, был выбран отнюдь не по причине нахождения этих территорий «вне пределов византийской власти»¹²²⁵, но, очевидно, вследствие иного, гораздо более тривиального, однако немаловажного для беглеца обстоятельства. Как показывают исследования Н.Г. Новиченковой, по горному хребту гряды проходила удобная система нагорных дорог, по которой можно было легко и сравнительно быстро, за один день пути, добраться до Мангупа – главного центра здешней «страны Дори», который, судя по специфическому названию (phrourion), являлся прежде всего укреплением военного характера, играл главным образом военную роль, отличную от городка-полисмы¹²²⁶. Очевидно, именно Дорос был тем центром, простатевонт которого отвечал за поддержание связи с хаганом хазар. Это обстоятельство вкупе с удобством дороги должно было стать решающим в выборе Юстиниана между прочими кастра и фрурами здешнего региона. Если бы беглец просто стремился забраться как можно дальше к границам горного Крыма, его путь наверняка должен был привести к укреплению на плато Чуфут-Кале, лежащему в 20 км к северо-востоку от расположенных по соседству Мангупа и Эски-Кермена (между ними всего 5 км). Еще дальше находилась Бакла с ее кастроном и поселениями. Искать же контактов с хазарами, оставаясь в самом городе, Юстиниан в сложившейся для него ситуации не мог или, вернее, не успел, ибо жизнь оказалась под смертельной угрозой, и все могли решить считанные минуты. Ближе к окраине византийской зоны влияния, куда еще не поспели слухи о верноподданнических «кознях» (epiboule)¹²²⁷ херсонитов, точнее их властей, в отношении не в меру болтливого опасного ссыльного, у него была надежда опередить события, и как оказалось, расчет не подвел, отчаянная попытка удалась. Беглец, очевидно, предвидел, что требование отправить к хагану настоятельную просьбу принять его не встретит противодействие «старшего» – простатевонта Дороса по причине особой озабоченности последнего сохранением мирных отношений с хазарами. Во всяком случае, в текстах Феофана и Никифора нет и намека на то, что крепость Дорос уже принадлежала хазарам, там находился хазарский наместник и тем более сам хаган, к которому якобы обратился Юстиниан¹²²⁸. Ясно лишь, что последний оттуда искал свидания с хаганом, ставка которого в это время находилась отнюдь не близко¹²²⁹.

В дальнейшем значительные военные силы хазар не менее двух раз подходили к Херсону, приглашенные самими горожанами, ...и уходили. О том, что это были значительные военные силы, в первый раз свидетельствует сдача им византийского отряда из 300 стратиотов-фракисийцев, а в следующий раз капитуляция карательного флота ромеев¹²³⁰. Нет сомнений, что при желании они могли бы легко завладеть городом, ибо даже оснащенный всем необходимым византийский экспедиционный корпус под командованием патрикия Мавра Весса оказался не в состоянии им противостоять. Следовательно, должно было быть некое обстоятельство, помимо заинтересованности в дружественных отношениях с Византией, которое удерживало хазар от решительных действий, которые позволили бы им заменить византийские власти хазарскими, окончательно утвердить своего наместника-тудуна, стать безраздельными хозяевами города, и края.

Встречающиеся неясности и кажущиеся противоречия в повествованиях Никифора и Феофана о событиях конца VII – начала VIII в. находят объяснения, если считать возможным видеть в них отражение своеобразного кондоминиума или совместного владения, установлением которого на территории Крымского полуострова могли завершиться трудности и разногласия между Хазарией и Константинополем в начале первого правления Юстиниана II, в 686 и 687 гг., по поводу Херсона и Таврики¹²³¹.

Такой компромиссный политический режим предусматривал взаимные обязательства сторон по эксплуатации общей территории, ее демилитаризацию, запрещение иметь этой зоне постоянные военные контингенты, уплату налогов с дохода местным населением поровну представителям всех сотрудничающих сторон, сохранение властей всех сторон, общее использование портов, отказ от применения вооруженной силы в случае взаимных претензий. Разумеется, современникам был ведом не современный термин, обозначающий подобный статус, а его суть. Будучи достаточно распространенным явлением, он с успехом практиковался в некоторых пограничных областях Византийской империи¹²³².

В качестве наиболее наглядного примера может быть назван Кипр, где, по данным лангобардского историка Павла Диакона (725 / 730–799 гг.), Феофана, Никифора, Константинопольского патриарха Николая Мистика (901–907 гг.), Константина Багрянородного и некоторых других источников, с 688 г. до середины X столетия продолжалось и византийское, и мусульманское присутствие¹²³³. Ал-Масуди в своем сочинении «Золотые копи и россыпи самоцветов» отмечал по этому поводу, что жители Кипра признавали «...договор, который был заключен еще в начале ислама относительно того, что они не должны были помогать грекам против мусульман, ни мусульманам против греков, и что харадж острова [должен быть платим] наполовину мусульманами, наполовину греками»¹²³⁴. Византийские власти представляли: сборщик налогов – диойкит, эк просопу – полномочный представитель императора с контролирующими и ревизионными функциями, эпарх-надзиратель за торговлей, ремеслами, благоустройством и архонт, а арабские – эмир (адмирал) и хаким (судья)¹²³⁵. В данном случае положение эмира было очень близко положению хазарского тудуна.

Известно также, что правитель Кавказской Албании, Вараз-Трдат, около 684 г. стал платить подати одновременно византийцам («грекам»), арабам («таджикам») и хазарам¹²³⁶. В византийско-арабское соглашение 688/689 г. вошла клаузула о равно, общем распределении податей (kai ina echosikoina kata to ison tous phorous) c Кипра, Армении и Ивирии между Юстинианом II и халифом Абд ал-Маликом (685–705), причем магистрианом – дипломатом Павлом, посланным для утверждения соглашения, «это было прочно (навсегда) записано при свидетелях» (kai gegonen engraphos asphaleia meta martyron)¹²³⁷.

Следует подчеркнуть, что такого рода отношения не соответствовали содержанию клаузул известных «договоров мира и любви» Византии с соседними государствами или народами. В византийско-персидских соглашениях второй половины VI в., договоре торговцев североиталийского города Коммакьо с лангобардами в 715 г., договоре 716 г., заключенном василевсом Феодосием III и патриархом Германом с «владыкой» болгар Кермесием (Кормисошем), в византийско-лангобардском Pactum Sicardi 836 г., византийско-русских соглашениях 907, 911, 944–945 гг. всегда четко оговаривались условия, распространявшиеся конкретно на «римские» владения и особо на иноземцев и на иноземные территории, а также на «римлян», оказавшихся в этих землях¹²³⁸. В случае же с Таврикой обращает на себя внимание несомненное одновременное присутствие здесь представителей обоих государств, Романии и Хазарского каганата.

На территории Крымского полуострова прототип системы совместного владения обнаруживается уже в V – первой четверти VI в. на Боспоре, когда в условиях гуннского присутствия местные боспорские власти, греческая и аланская знать – «друзья цезарей и римлян», не порывая связей с Византийской империей, смогли наладить мирное, достаточно стабильное сосуществование с пришельцами и превратили Боспор, по словам Иоанна Малалы, в центр обмена (торговли) между ромеями и гуниами¹²³⁹. Очевидно, этим объясняется кажущаяся противоречивость заявлений Прокопия о том, что вплоть до правления василевса Юстина (518–527) «жители Боспора издревле жили независимо», хотя «...c давних времен этот город... находился под властью гуннов»¹²⁴⁰. Таким образом, нельзя согласиться с заявлением, что лишь с конца VII в. византийская дипломатия встала на поиск «новых форм сотрудничества как с «завоевателями», так и с населением лимитрофных областей»¹²⁴¹. Такой статус был не в новинку и раньше, но теперь он стал еще более востребованным.

Кондоминатные отношения приобрели вполне законченный вид к рубежу VII–VIII вв., когда хазары установили контроль в Степном, Восточном и отчасти в Юго-Западном Крыму¹²⁴². Оформление этих отношений, скорее всего, пришлось на годы успешной кампании византийцев на Кавказе, когда после хазарского нападения ромейскими войсками во главе со стратигом Леонтием в 686 г. были покорены Армения, Ивирия, Кавказская Албания, Букания и Медия (Азербайджан), а еще через два года василевс лично посетил Армению¹²⁴³. Именно в эти годы были заложены основы будущего прочного союза с хазарами и должен был встать вопрос о дальнейшей судьбе крымских владений Романии, оказавшихся на острие хазарских интересов. Отсутствие прямых письменных данных о таком соглашении не может рассматриваться как решающий контраргумент. К примеру, содержание договора, существовавшего между Империей и таврическими готами-"энспондами», союзниками, как именовал их Прокопий Кесарийский, тоже осталось неизвестным, хотя его наличие вытекает уже из самого термина «энспонды», которым византийский историк обозначил готов в VI в.¹²⁴⁴

Есть основания полагать, что система византийско-хазарского «двоевластия» действовала здесь уже в начале первого правления молодого Юстиниана II (685–695). Позже, вскоре после прихода к власти Тиверия Апсимара в 698 г., сбежавший из Херсона экс-император испытал ее на себе, когда с согласия хагана, женившего его на своей «кровной сестре», обосновался на жительство в древнем греческом городе Фанагории на Таманском полуострове и должен был иметь дело с представителями властей обеих сторон. В духе выполнения условий кондоминатного статуса должен был действовать и сам хаган, для которого здешние земли не были собственно хазарскими, то есть включенными в Хазарию. Недаром Феофан отсекал Фанагоршо от собственно Хазарии, когда писал, что Юстиниан в 704 г. отправил свою жену Феодору из этого города «в Хазарию» (en Chazaria)¹²⁴⁵. Вот почему.один из здешних «начальствующих», Папацу, назван хронистом не архонтом Фанагории, а так же, как тудун в Херсоне, «от лица» (o ek prosopou) хагана, то есть представителем хагана, а не неким особым «наместником-администратором», как полагают А.Ю. Виноградов и A.B. Комар¹²⁴⁶. Очевидно, в этом можно видеть ромейскую интерпретацию хазарского титула¹²⁴⁷. А второй, Валгиц, подчеркнуто не названный «единоплеменником» хагана, прямо именуется архонтом Босфора (ton archonta Bosphorou), тο есть главой ромейского города, хотя им обоим хаган с согласия и даже по просьбе законного василевса Тиверия III приказывал «...убить Юстиниана, как только им дадут знать»¹²⁴⁸.

Видимо, поэтому Георгий Кедрин – компилятор конца XI – начала XII в., пересказывая Феофана, как и большинство современных исследователей, не обратил внимания на указанные оговорки и посчитал, что хаган приказал убить Юстиниана «своим» (tois autou) людям¹²⁴⁹. Ha самом деле действия хагана недвусмысленно показывают, что оба города – Боспор и Фанагория–не находились в односторонней хазарской власти. Хаган попытался лишь формально выполнить договоренность с царствовавшим на тот момент Тиверием Апсимаром, а фактически устроил побег своего зятя. Отсюда странная, необъяснимая пассивность хазарского отряда, присланного в Фанагорию «стеречь» Юстиниана и, возможно, действительно (а не на словах) оберегавшего его от вполне вероятного покушения с ромейской стороны; явно намеренная утечка сведений через слугу хагана; предоставленная «жертве» возможность самостоятельного «вызова на беседу» Папаца и Валгица; та легкость, с которой «обреченный» сам превратился в убийцу незадачливых архонтов, оказавшихся разменными пешками в большой политической игре; наличие всего необходимого для побега, вплоть до снаряженного неподалеку легкого, но быстроходного, универсального по характеру, «военно-торгового» судна – алиаса или алиады и даже «любезная» отправка Феодоры в Хазарию, надо полагать, к ее брату, не исключено, посвященному в дальнейшие планы экс-василевса¹²⁵⁰. В сложившейся ситуации для хагана главное было соблюсти видимость выполнения договора и, выпустив царственного родственника на волю, ждать дальнейшего развития событий, которые могли бы принести хазарской стороне новые политические дивиденты. Поэтому отнюдь не только «вследствие удивительной энергии» Юстиниану, якобы разочаровавшему жадного до денег хагана-предателя в своей политической жизнеспособности, удалось уйти «от агентов варварского князя, подкупленного греческим золотом», как полагают многие историки¹²⁵¹. Но что действительно остается неясным, так это причина, заставившая Тиверия Алсимара лишь на седьмом году своего правления вспомнить о существовании Юстиниана Ринотмета и потребовать его голову. Кто и почему напомнил достаточно удачно правившему василевсу о, казалось бы, тихом житье экс-императора в отдаленном городе? Возможно, ответ на этот вопрос и раскрыл бы загадку закрученной на кондоминатном соглашении политической интриги, в итоге обернувшейся гибелью для самого Тиверия III.

Никифор также называет Папаца, жившего при Юстиниане в Фанагории, «архонтом из единоплеменников» (to archonti tori omoethnon) хагана хазар, но опускает это важное уточнение, сообщая об «архонте Боспора» (to archonti to tou Bosporou tou Skythikou)¹²⁵². Рассказывая далее o том, как Юстиниан задушил веревочной петлей обоих архонтов, Никифор вновь подчеркнуто называет первого «местным хазарином» (ton oikeion ekeinon toy Chazaron), a второго – архонтом Боспора (ton Bosporou archonta), подразумевая тем самым, что он не был подданным хагана. Получается, что хаган обращался одновременно к представителям как хазарской, так и византийской власти, выполняя обещание, данное василевсу ромеев. Просьба Тиверия Апсимара могла быть воплощена в действие только после подтверждения хагана, равно и наоборот, хаган не мог действовать в кондоминатной зоне без одобрения василевса ромеев. «Убедить» представителей местных властей в одностороннем порядке не представлялось возможным именно в силу наличия статуса двойного подчинения.

Наряду c В.Е. Науменко, представление о существовании совместного византийского и хазарского управления в особой контактной византино-хазарской зоне разделяет также A.B. Сазанов, однако он тоже относит его только к территории Боспора¹²⁵³. Как бы то ни было, именно следствием особого положения Боспора объяснимо использование авторами византийских источников по отношению к его правителю двойного титула: греческого – архонт и тюркского – «валгица», этимология и содержание которых, вероятно, были схожи и означали «начальник, правитель, вождь»¹²⁵⁴. Но сомнительно говорить о совпадении слов «валгиц» и «бул-ш-ци», основываясь на позднем хазарском источнике о начальнике с титулом (должностью?) «бул-ш-ци» из Самкерца (Таматархи) X в., применительно к началу VIII в.¹²⁵⁵

Таким образом, предположение, что Папац был наместником хагана, а «хазарин» Валгиц вел сбор податей, то есть оба они подчинялись только хагану, выглядит шатким¹²⁵⁶. Гораздо вероятнее, что на тот момент оба представителя хазарской и местной, а значит, формально византийской власти, хазарин и грек, действительно осуществляли свои полномочия из Фанагории, и поэтому Юстиниану не надо было отправлять посыльного в 60-километровый путь за архонтом «подвластного каганату» Боспора и дожидаться его приезда после того, как он устранил Папаца. Если исходить из данных «Армянской географии» Анания Ширакаци, Феофана и Никифора, западные рубежи Хазарского каганата достигали в это время Танаиса (Дона) и Керченского пролива¹²⁵⁷, но территория как европейского, так и азиатского Боспора при этом входила в зону совместного контроля и эксплуатации двух держав¹²⁵⁸. Примечательно, что здесь, в демилитаризованной зоне, отсутствовали военные силы как византийцев, так и хазар, и поэтому Тиверий Апсимар не мог произвести в Фанагории арест Юстиниана II, а когда хагану потребовались люди для того, чтобы стеречь в городе экс-императора, он выслал отряд¹²⁵⁹.

Оригинальное предположение ІО.М. Могаричева, разделяемое A.B. Сазановым, о том, что Папац вообще не имел отношения к управлению Фанагорией, лишь жил при Юстиниане, будучи доверенным лицом хагана, а Валгиц был чиновником или наместником, который от имени хагана контролировал Керченский пролив и собирал подати с Боспора, находясь в Фанагории, тоже входит в противоречие с источниками¹²⁶⁰. Этот «ключ» не подходит к объяснению событий, описанных византийскими хронистами, по двум веским причинам. Признать, что архонт Боспора Скифского не имел прямого отношения к городу Боспору, мешают указания Феофана и Никифора о том, что термин «босфориане» (Bosphorianon), «Босфор» (Bosphoro) вполне определенно понимались как имеющие отношение именно кжрымскому Боспору¹²⁶¹, и, значит, Босфор Валгица – это все же центр, находящийся на землях Боспора Киммерийского, на европейской стороне Керченского пролива, а не собственно Керченский пролив – по словам Феофана, текущее подобно реке море, – со ставкой хазарского «чиновника проливов» в Фанагории¹²⁶². Наличие в последней людей хагана, его архонта из хазар, при явном невхождении Фанагории в Хазарию, с чем согласен и сам ІО.М. Могаричев, невозможно объяснить иначе, как наличием статуса двойного подчинения, когда, действительно, ни Боспор, ни Фанагорию нельзя было однозначно назвать ни хазарскими, ни византийскими владениями. С чем можно согласиться, так это с тем, что хазары ограничивались в Таврике (и, добавим, на Таманском полуострове) «материальными интересами», хотя я бы поостерегся определять последние как «дань», поскольку о таковой источники молчат¹²⁶³. Территориальные и политические претензии они не могли здесь предъявлять именно по причине двойного подчинения здешних земель и наличия пока еще сравнительно небольшого пришлого из Хазарии тюрко-протоболгарского населения.

В свете гипотезы о кондоминатном статусе владения становится вполне объяснимым, почему Юстиниан II во время своего бегства в 704 г. на пути к устью Дуная решился сделать единственную остановку на крымском побережье, да и то тайную¹²⁶⁴. Тем более понятно сбивающее с толку, смущающее исследователей одновременное присутствие в Херсоне во время событий 710–711 гг. и местного протополита со знатными мужами города, протевонами, и царского дорифора, спафария Ильи (Илии), архонта Херсона, и тудуна, которого тоже называли архонтом Херсона, но который, как и архонт в Фанагории, «был там от лица хагана» (ton archonta Chersonos os ek prosopou tou Chaganou onta)¹²⁶⁵.

Очевидно, без обоюдного согласия сторон, предусматриваемого статусом кондоминиума, самостоятельная акция Тиверия Апсимара в отношении Юстиниана в 704 г. была бы совершенно невозможна. Местные ромейские власти ему действительно было бы нетрудно «уговорить» – для них экс-император являлся лицом вне закона, беглым ссыльным, а вот для того, чтобы воздействовать на хазарские власти, следовало обращаться к хагану и просить его отдать соответствующий приказ своим людям. Ситуация совместного владения обязывала обе стороны действовать именно так или, по крайней мере, создавать политическую видимость таких обоюдно согласных действий. Позднее в похожем положении по отношению к новому претенденту на трон, армянину Вардану, оказался сам Юстиниан II, который пытался мирно уладить дела с хазарами в Таврике, очевидно, весной – летом 711 г., несмотря на сводившую ero с ума жажду мести своим тамошним врагам-ромеям, покушавшимся на его жизнь. Узнав о решении архонтов и жителей местных кастра, полисм – подчиненных и федератов Империи, не ограничиться присутствием хазарского наблюдателя-посредника, а через послов «просить людей (войско – Іаоп) для своей охраны» у хагана Хазарии¹²⁶⁶, он был вынужден прибегнуть к переговорам.

Несколько быстроходных парусно-весельных судов – дромонов с логофетом геникона, патрикием Георгием Сирийцем, эпархом столицы Иоанном и турмархом западномалоазийского Фракисия Христофором¹²⁶⁷ в сопровождении 300 воинов-фракисийцев¹²⁶⁸ должны были вернуть в Херсон ранее вывезенных хазарского представителя (тудуна) и «первого гражданина города». Зоила, восстановив, следовательно, властный кондоминатный status quo¹²⁶⁹. В обмен на это посланники василевса надеялись, очевидно, через посредничество главы херсонского управления Зоила и тудуна получить, заручившись согласием хагана, мятежника – «изгнанника» Вардана, находившегося в то время «с флотом (свитой?) в Херсоне» (to stolo eis Chersona on), a также отозвать в столицу другого бунтовщика – недавно назначенного архонтом Херсона Илью, как уже сказано, носившего титул царского меченосца-спафария¹²⁷⁰. Причем тудун и протополит, что очень важно подчеркнуть, оба восстановленные василевсом в их прежнем положении в городе, «через послов» – апокрисиариев, то есть отнюдь не лично, «должны были оправдаться перед хаганом»¹²⁷¹. Это обстоятельство явно указывает на то, что город не находился в одностороннем подчинении хагана ни до первой ромейской экспедиции, ни после нее. Византийские власти вынуждены были сотрудничать с хазарскими, и наоборот.

Турмарх был лицом, следующим непосредственно за стратигом, он получал от него приказы и передавал их¹²⁷². Он мог быть во Фракисии не один. Эта военно-административная область на побережье Эгейского моря одна из первых пополнила число фем, ставшее расти с правления Юстиниана II. Во всяком случае, в трактате «О церемониях» Константин Багрянородный указывал на трех турмархов этой стратигиды¹²⁷³. Они и позже, в IX–X вв., назначались василевсом, и их наличие было явным признаком фемного строя¹²⁷⁴. Юстиниан II действительно активно стремился к укреплению фемного строя, замене муниципальных властей присылаемыми из центра стратигами¹²⁷⁵. Однако сведения о намерении василевса восстановить прежний статус города не позволяют видеть в посылке высочайшей имперской делегации попытку провести в Таврике фемные преобразования, то есть уже тогда перейти к новой системе военно-административного устройства и тем самым разорвать отношения кондоминиума.

Видимо, Феофан, следовавший за неизвестным своим источником, имел в виду, что официальные представители и хазарской, и византийской стороны должны были оправдаться в причинах, повлекших нарушение как раз такого соглашения. Больше оправдываться им было не в чем. Византийская сторона разобралась с ними, теперь дело было за хаганом. В этом особенно наглядно просматривается двойственность положения представителей обоих государств по эксплуатации кондоминиума, что, в свою очередь, рождает предположение об их утверждении совместно хаганом и василевсом¹²⁷⁶.

Обоим «начальствующим», хазарскому тудуну и херсониту Зоилу, предстояло через своих посланников замять инцидент, связанный с вооруженным нападением на кондоминатное владение, пленением их самих во время первой карательной экспедиции патрикиев Мавра Весса и Стефана Асмикта («Свирепого»), отправкой в Константинополь по приказу Юстиниана, и обелить намерения василевса, к тому времени наделавшего немало ошибок и окончательно запутавшегося в политических хитросплетениях. Но несговорчивость, нежелание держать отчет, более того, неожиданная воинственность херсонитов, очевидно подстрекаемых их новым архонтом Ильей, расстроила планы императора¹²⁷⁷. Во время завязавшихся в городе переговоров логофет геникона и эпарх были зарублены, после чего злополучный турмарх Христофор с тудуном, протополитом и 300 стратиотами сами были отосланы к хагану¹²⁷⁸, теперь, видимо, уже не для того, чтобы «оправдываться», а для обсуждения нового варианта. неожиданно сложившегося положения. Во всяком случае, текст источника позволяет думать, что эти действия были инспирированы местными византийскими властями, тем же архонтом Херсона Ильей, а не хазарами, которые, вопреки ошибочному утверждению В. Тредголда, не принимали участия в убийстве посланников василевса в городе¹²⁷⁹.

Даже сам состав уничтоженной имперской делегации наводит на размышление о том, что ею должны были решаться не только политические, но и какие-то особенно болезненные для херсонитов экономические вопросы, в том числе и финансовые, налоговые. Опять-таки надо подчеркнуть, что их конечным адресатом являлся василевс, и, значит, государственная принадлежность Херсона была двойственной: Константинополь хотел получить свое наряду с хазарами¹²⁸⁰. Следует учитывать, что эпарх принимал участие в судебных расследованиях, рассматривал повторные жалобы и апелляции тяжущихся¹²⁸¹. Другое лицо – логофета геникона – Никифор называет «счетчиком государственных податей» или просто «государственным счетчиком» (ton demosion phoron logisten, ton demosion logisten)¹²⁸². Действительно, уже во времена Римской империи логофеты, известные как рационалы и прокураторы, вели городские процессы от имени фиска¹²⁸³. Они издавна контролировали доходы с императорских владений, обладали важными функциями общегосударственного финансового контроля и порой столь усердно действовали в провинции, что рождали антиромейские настроения¹²⁸⁴. Эта четко организованная, узкоспециализированная структура, подчиненная непосредственно императору, уже к концу VII в. стала самым многочисленным по количеству должностей ведомством в группе имперских секретов. Определенные функции казначея префекта претория теперь перешли к логофету. Он стал главой налогового управления, связанного с раскладкой, сбором и подсчетом земельного и прочих налогов, податей, доходов, государственных платежей на территории Византии, а чиновники его ведомства (главный хартуларий, хартуларий арклона, «внешние хартуларии геникона» – ехо chartoularioi tou genikou, эпопты, комиты вод, икистики, коммеркиарии, кураторий, комит ламии, диикиты, коментианы) занимались составлением документов, их регистрацией, записью в различные кадастры, реестры, имперские кодексы, контролировали кассы или бюро в провинциях, принимали их расчеты, следили за налогами по водоснабжению, доставляли средства от налогообложения из провинции в центральное казначейство, занимались обложением императорских владений, обложением рынков, регулированием закупок и перераспределением монопольных товаров, таких как шелк. Наличие подобных проблем с Херсоном, прочими крымскими архонтиями и хазарскими властями, возможно, тоже имевшими определенные права на доходы Таврики, тем более вероятно, что именно во второй период правления Юстиниана Ринотмета была проведена генеральная реформа имперской финансовой системы, сыгравшая, по мнению профессора Констанса Хэда, стабилизирующую роль¹²⁸⁵.

Внезапная смерть тудуна в дороге, уже после отправки из города, и принесение язычниками-хазарами ромейского отряда, турмарха Христофора и Зоила в качестве жертвенной тризны умершему знатному соотечественнику сорвали и этот замысел организовать переговоры¹²⁸⁶. К слову, случившееся опровергает сугубо филологические, ошибочные построения Х.-Ф. Байера, пытавшегося доказать, что «имя Зоила все же хазарского происхождения» и его носитель был связан с некой «хазарской знатью Крыма»¹²⁸⁷. Ясно, что совершать ритуальное убийство своего единоплеменника, тем более знатного, хазары не стали бы.

Как пишет Феофан, для херсонитов и жителей остальных кастра, областей-климата (фем или архонств, по Никифору) теперь осталась лишь одна возможность – свергнуть ненавистного, злопамятного Юстиниана Безносого и провозгласить новым василевсом Вардана-Филиппика¹²⁸⁸. Император лишился возможности мирного разрешения конфликта в рамках условий кондоминиума и осенью 711 г. ответил на действия мятежников посылкой «второго флота» с уже испытанным ранее патрикием Мавром Вессом, который с помощью осадных машин должен был разрушить стены Херсона и окончательно перебить его жителей¹²⁸⁹. В этой ситуации вторая сторона теперь не могла не вмешаться в происходящее на кондоминатной территории: «Но тут появились хазары, и наступило перемирие (Chazaron de katalabontos, egeneto anoche tou polemou)», – многозначительно роняет автор «Хронографии»¹²⁹⁰.

Само собой разумеется, у хагана не было оснований поддерживать Юстиниана II, так как он изменил свою политическую ориентацию на союз с болгарами и, самое главное, уже второй раз нарушил статус крымского кондоминиума вооруженным вторжением в здешние города и крепости. Этими действиями он развязал руки хазарской стороне и освободил ее от условий соблюдения ранее достигнутого соглашения. Впрочем, даже в самый апогей политического кризиса действия хагана оставались весьма сдержанными. Посланные им воины не пошли дальше демонстрации силы. Непонятно, откуда взялось представление о том, что хазарский, несомненно конный, отряд участвовал в защите городских стен¹²⁹¹. Херсон действительно имел мало сил для обороны, но это вполне объяснимо его демилитаризацией – естественным условием кондомината, когда главными должны были стать не военные, а дипломатические усилия¹²⁹². Хронист лишь имел в виду, что подход к городу военных сил хагана, очевидно, заставил патрикия Мавра отказаться от продолжения осады и, как и предполагалось, вступить в «трехсторонние» переговоры.

К какому времени относятся все указанные выше события? Феофан поместил их под 6203 г. от сотворения мира по александрийской эре, то есть 711/712 г. Из его рассказа следует, что в октябре «первый» флот ромеев-карателей уже отплыл обратно из Таврики. Возможно, первая экспедиция действительно была непродолжительной и пришлась на начало осени 711г., как полагает И.С. Чичуров¹²⁹³. Но если принять эту точку зрения комментатора Феофана, тогда все: последующие события, включавшие мятеж в Херсоне, прибытие в город для переговоров новой имперской делегации, подход и уход военных сил хазар, провозглашение василевсом Вардана-Филиппика, посылка Юстинианом «второго» карательного флота, осада города, очередные переговоры с хаганом, вплоть до свержения Юстиниана, убитого в его лагере под Халкидоном 7 декабря 711 г., свершились в рекордно короткое время, в течение двух месяцев (октябрь – ноябрь). Между тем они могли быть и более длительными, в том случае если считать их начавшимися не осенью 711 г., а в 710 г., точнее, летом или в августе – сентябре этого года¹²⁹⁴. Именно тогда в Херсон, Боспор и остальные кастра крымских архонтий вторглись войска во главе с патрикиями Стефаном Асмиктом и Мавром Вессом, а вместе с ними были доставлены архонт Херсона спафарий Илья и будущий узурпатор, изгнанник Вардан. Приезд мирной имперской делегации с небольшим числом дромонов, последовавший после гибели почти всего возвращавшегося флота во время октябрьской морской бури, мог состояться через несколько зимних месяцев весной, во второй половине марта – апреле 711 г., только когда открылся очередной навигационный сезон, а последующие разнообразные события (вторая карательная экспедиция во главе с патрикием Мавром Вессом, провозглашение Вардана императором Филиппиком) заняли лето и осень, так что флот с узурпатором на борту рискнул направиться из Херсона к столице Империи в конце ноября, в самый канун официального закрытия моря, дабы не дать Юстиниану II шанс вновь собраться с силами. Последний вариант развития событий представляется во всех отношениях более реалистичным, учитывая, что на одно лишь обычное плавание между Константинополем и Херсоном уходило около 10–15 дней плюс обратный путь, и в таком случае на происходившее в самом городе и его округе оставалось бы совсем мало времени.

Примечательно, что начало событий, связанных с восстанием равеннцев против Юстиниана II, если следовать порядку изложения в римской «Книге понтификов», тоже относится к 710 г. (весной – небольшая экспедиция в Равенну сицилийского стратига, патрикия Феодора, с целью ареста наиболее враждебных к императору представителей равеннской знати, которые вскоре были казнены в Константинополе за исключеним равеннского архиепископа Феликса, сосланного на берега Понта; летом, то есть в период подготовки и посылки первого карательного флота в Таврику, – восстание в Равеннском экзархате; октябрь – приезд в Италию нового экзарха Иоанна Ризокопа и его гибель на подступах к Равенне)¹²⁹⁵. Послать в Италию войска против мятежников василевс не только не успел, но и не мог, так как после открытия навигационного сезона 711 г. его внимание было поглощено бурными событиями, разыгравшимися в Херсоне, стремлением покарать изменившего ему херсонского архонта,– спафария Илью, отправкой оказавшейся безрезультатной экспедиции Мавра Весса, планами борьбы с узурпатором Варданом-Филиппиком. В этом видится еще один аргумент против гипотезы А. Гийу, относившего равеннское восстание к 711 г.¹²⁹⁶ Херсонское же длилось гораздо дольше, и его события захватили время с лета 710 г. до конца ноября 711 г.

В любом случае совершенно прав в своем заключении относительно происходившего в Таврике издатель и вдумчивый комментатор Феофана И.С. Чичуров, отмечавший, что все описанные события, как бы они ни датировались, указывают не на конфликт Херсона с Империей, а на враждебность херсонитов к одному из ее императоров¹²⁹⁷. Можно добавить, что «инсургенты» не ставили цель отстоять «самоуправление», «внутреннюю автономию», которой они не имели, и тем более расшатать существующую систему, «отложиться» от Империи¹²⁹⁸. Это не было антивизантийское народное выступление, и его руководители были не только из числа местных. Подобные примеры обнаруживаются в истории и других ромейских городов, и мы еще к ним обратимся. Наконец, это не была война между Хазарией и Византией.

Между прочим, примечательно, что и Вардан не сильно доверял херсонитам, которые, очевидно, могли выдать его представителям «законного» императора так же, как в свое время они собирались это сделать в отношении самого Юстиниана II. Не потому ли, когда обстановка вокруг Херсона накалилась и легко могла выйти из-под контроля местных имперских властей, претендент на престол, при всей бесшабашности его лихого характера, решил на всякий случай укрыться во владениях хагана. Только когда херсониты прислали послов с просьбой. вернуть им Вардана, уже провозглашенного василевсом армией, местными ромейскими властями и горожанами, хаган пошел на это, связав ромеев клятвами в безопасности Вардана. А поскольку весомее клятвы всегда было золото, он потребовал солидный залог в размере номисмы «с каждого мужа»¹²⁹⁹, то есть с горожанина и тех из ромейских воинов, что перешли на сторону узурпатора. Если исходить из численности мужского населения города вместе с воинами, перешедшими на сторону горожан, в 1500–2000 человек (каждый третий-четвертый), то и тогда даже самая минимальная сумма получается внушительной. Последнее, кроме прочего, свидетельствует о зажиточности херсонитов, которые, что называется, с ходу могли выложить не менее 10 килограммов золота, а может быть, и больше, невзирая на разорительные последствия предыдущих карательных экспедиций Юстиниана II. Примечательно, что хазары выступают в указанных выше событиях, по сути дела, как наемное войско – появляются по приглашению, через послов, херсонитов и обитателей прочих кастра, полсмата и после выполнения услуги требуют оплаты, замаскированной под залог¹³⁰⁰. Но при всем том претензии на политическое господство не приходят им в голову. Видимо, статус кондоминиума на крымских землях вполне устраивал хагана, не стремившегося портить отношения с могущественным союзником, особенно полезным в войне с арабами.

Поэтому события в Херсоне, Боспоре и крымских архонтиях никак нельзя рассматривать как попытку Юстиниана II «силой возвратить Дори», над которым хазары установили господство, то есть как войну каганата и Империи за Крым¹³⁰¹. Ни Феофан, ни Никифор прямо не отождествляли Таврику с Хазарией: херсониты и представители властей других крымских городков-крепостей – кастра и полисмата посылали за помощщью «к хагану в Хазарию» (pros ton Chaganon eis Chazarian), тο есть за пределы своих владений, за пределы «готфской земли», где они, по всей видимости, не находили поддержки хазар¹³⁰². Примечательно: хазары, призванные через послов на помощь городу, появились не сразу, что говорит в пользу отсутствия их постоянных воинских контингентов в здешних землях, какие они обычно имели в покоренных чужеземных областях¹³⁰³. При принятии предположения о кондоминатном статусе Таврики это становится особенно понятным.

Кроме того, нельзя переоценивать значимость факта посылки за хазарским войском, ведь тот же Юстиниан Ринотмет в 705 г. использовал болгарского хана Тервела в военно-политической борьбе за возвращение константинопольского престола¹³⁰⁴, но из этого не следует, что на Византию распространялась власть Болгарского царства. Как до, так и после событий октября – ноября 711 г. отношения Византии и Хазарии носили преимущественно мирный и дружественный характер. Хазарам не могли возвратить Херсон в виде некоего «взноса» в поддержку Вардана-Филиппика, поскольку город не принадлежал им, в нем были и остались ромейские власти. Тем не менее, по справедливому мнению М.И. Артамонова, помощь, оказанная хазарами в возведении на престол нового императора, не осталась им забыта¹³⁰⁵. Хаганат и далее сохранял прочный, долговременный союз с Византией, а также заключил выгодный для обеих сторон договор о совместной борьбе против общего врага – арабов и о разделе сфер влияния в Закавказье.

Применительно, собственно, к Херсону византийско-хазарский кондоминиум оказался кратковременным: после 711 г. специального чиновника, представлявшего интересы хазар, в городе более не было. Однако в целом статус Крымского полуострова не изменился, поскольку не изменились отношения василевсов к каганату. Как в свое время верно, хотя и мимоходом, заметил А.Л. Якобсон, «политический союз Византии и хазарского кагана, подтвержденный в 732 г. браком сына императора Льва III с дочерью хазарского кагана (в крещении Ириной), исключал владычество хазар в Таврике»¹³⁰⁶. К сожалению, эта ключевая прогрессивная идея осталась не замечена исследователями. В значительной степени женитьба наследника престола Романии на хазарской принцессе явилась следствием арабско-хазарских войн 728–733 гг., в результате которых хазары потерпели несколько поражений, и поэтому византийцы пошли на экстраординарное укрепление, военного союза со своим «нечестивым», но главным партнером по борьбе с халифатом. Новое поражение хазар в 737 г. в результате похода арабов на Кавказ и в Прикаспий даже привело к принятию хаганом хазар мусульманства и к установлению на некоторое время зависимости каганата от арабов. Нельзя не согласиться, что при таком положении реальное значение хазар на территории Крымского полуострова по крайней мере до середины VIII в. было небольшим и они не могли одновременно удерживать в повиновении весь регион или даже только «Восточный Крым и степи западной части»¹³⁰⁷. В подобной ситуации Таврике гораздо проще было оставаться зоной двойного владения обоих государств.

Верно представляя схему двухэтапной организации византийской обороны в Юго-Западном Крыму в VІ–VІІ вв., В.Л. Мыц полагает, что эта система перестала функционировать, когда византийцы вывели свои гарнизоны из крепостей в VIII в. в связи с «...укреплением власти хазар в Крыму и стабилизацией военно-политической обстановки в регионе»¹³⁰⁸. В.А. Сидоренко тоже согласен с тем, что после начала VIII в. система союзников, энспондов – федератов Империи оказалась здесь упразднена¹³⁰⁹. С этим, как и с объяснением главной причипы происшедших изменений, можно согласиться лишь отчасти.

Нет сомнений, что кастра (kastrois ton ekeise parakeimenon ethnon, castris gentium, упоминаемые в мартирии братьев Евпрепия и Феодора, относящемся к событиям середины VII в.¹³¹⁰) продолжали существовать и позже, равно как и окружавшие их окрестные поселения, численность которых ко второй половине VIII в. даже возросла вместе с ростом народонаселения, существенными демографическими изменениями, подобными взрыву¹³¹¹. Говорить об их разрушении хазарами нет оснований¹³¹². Простатевонты этих поселений, городков, крепостей играли активную роль в политических событиях 710–711 гг., приведших к узурпации трона Варданом-Филиппиком¹³¹³. Другое дело, в зоне кондомината не было особой нужды в милитаризации жизни, поэтому свертывание военных контингентов, фортификационного строительства, ощущаемое в это время, имело причиной отнюдь не хазарское господство или военные погромы. Как убежища эти крепости теперь надолго оказались не нужны, что породило у исследователей превратное представление о «замирании жизни». Не с упадком и обезлюдеванием, а со сравнительно мирной обстановкой, порожденной отношениями «совладения», можно связать археологически засвидетельствованный факт разборки, скорее всего в VIII в., оборонительных стен на Тепе-Кермене¹³¹⁴. То же произошло на Эски-Кермене на южном участке, около главных ворот городища, и на участке, защищавшем так называемый осадный источник, после чего городище продолжало существовать в режиме открытого поселения, как и Тепе-Кермен, потеряв прежнюю роль военного центра, опорной базы федератов¹³¹⁵. Причем это обстоятельство не помешало обновлению или капитальной перестройке почти в то же самое время большой трехапсидной базилики городища и началу вырубки «пещерных» церквей¹³¹⁶. Только вполне благополучный «кастрон», административно-церковный и торговый центр округи; не знавший врагов и погромов, мог решиться на такие шаги.

Этим же объясняется отсутствие укреплений у некоторых местных полисмата, явно игравших роль районных административно-территориальных центров архонтий, позже – климата во главе с собственными простатевонтами или игемонами. В этом плане особый интерес представляют раскопки средневекового поселения Приморское, которое занимало около 20 га в юго-западной и центральной части Ласпинской котловины¹³¹⁷. Расположенное в благодатном месте, самом теплом и мягком уголке Крыма со средней годовой t 13,3°, оно имело удобную связь с Херсоном морем через соседний Символон (Балаклаву), а посуху – через Байдарскую долину¹³¹⁸. Наряду с однокамерными и двухкамерными хижинами, находившимися на краях террас, здешняя полисма, раскинувшаяся на большом каменистом холме и на склонах двух глубоких оврагов, располагала несколькими крупными многокамерными постройками, сложенными из крупного рваного камня, оштукатуренными и расписанными. Полы их были вымощены плинфой, а стены выложены в технике opus mixtum, хорошо известной в общественных сооружениях ранневизантийского Херсона. Почти в центре протогорода находился большой, крытый черепицей двухэтажный дом из нескольких помещений, располагавшихся террасами (развал камней здания занимает площадь около 200 м2). Стены его были оштукатурены и расписаны синей и черной красками. Наряду с керамидами, плинфой, четырех- и треугольными плитками, овальными керамическими и мраморными плитками от интерьера этого здания дворцового облика найдены фрагменты капители с изображением на углах звериных голов, карниз со стилизованным аканфом. Особое и многозначительное место среди находок занимает вислая свинцовая печать VIII – начала IX в. с надписью «Нотарию Димитршо» на одной стороне и «Богородица помоги – <тетраграмма> – твоему рабу». О времени существования урбанизированного поселения позволяет также судить многочисленный керамический материал VІІІ–ХV вв.

Долгий мирный выгодный альянс с хазарами позволил Византии получить доступ к торговым путям в Китай, минуя контролируемую арабами территорию Ирана, что неминуемо отразилось на активизации северочерноморской торговли и посреднической роли византийских центров в Таврике. Сенсационными являются в этом плане результаты исследований находок компактного скопления более полутысячи византийских свинцовых печатей и заготовок к ним, которые были обнаружены начиная с 1977 г. в море, на глубине до двух метров, в центральной части бухты Лимена-Кале и при срытии берегового обнажения пляжа, на месте, где в портовой слободе раннесредневековой Сугдеи c VІ–VІІ (а не с конца VII – начала VIII в., как иногда ошибочно указывают¹³¹⁹) до XI в., причем без перерыва, находилось аналогичное херсонскому здание византийской таможни, апофики – торгового склада и, вероятно, помещение с общегородским архивом, в котором хранилась местная документация, церковные грамоты, моливдовулы представителей имперской администрации, в том числе византийских чиновников таможенной и налоговой службы¹³²⁰. Самыми ранними из этого архива к настоящему времени являются моливдовулы сфрагистического типа, распространенного в VI – первой половине VII в., с именами апоипата Адриана и апоэпарха Андрея¹³²¹. Следовательно, с этого времени, не позже второй половины VI в., когда в Таврике под контролем ромеев развернулось интенсивное строительство укреплений, Сугдея тоже оказалась в зоне пристальных интересов византийской администрации, и в ее портовом районе, с южной стороны Крепостной горы, было воздвигнуто приморское укрепление бургового типа, тогда как с севера со стороны суши, оборону несла сплошная линия крепостных стен¹³²². По этой же причине невозможно относить дату основания города ко второй половине или последней четверти VII в. – она должна быть более ранней¹³²³. Печать апоипата Кириана, главного логофета апофики Константинополя конца VII в. указывает на торговые связи со столицей Империи¹³²⁴.

К этому времени это был уже далеко известный город, удостоенный упоминания вслед за Готфией (Getho Githorum) и перед Фанагорией (Fanagorum) в создававшейся тогда «Космографии» анонима из Равенны.¹³²⁵ Моливдовулы коммеркиариев апофик VII – первой трети VIII в. и императорских коммеркий последующего времени свидетельствуют о прямых, регулярных торговых связях, существовавших у города с территорией северного побережья Малой Азии (провинциями Онориады, Пафлагонии, Поита, Опсикия), а также с Полемонием¹³²⁶. K IX в. относятся три из девяти обнаруженных печатей логофетов геникона. Город постоянно решал какие-то торговые, финансовые вопросы с ромейской центральной администрацией и был обременен налоговыми проблемами. Поэтому мнение о создании сугдейской таможни ...хазарами (sic!) в начале VIII в. входит в противоречие с имеющимися византийскими сфрагистическими источниками и совершенно не обосновано¹³²⁷. Совместная эксплуатация этого действительно важнейшего порта региона предусматривала обоюдное согласие сторон на любое нововведение фискального характера, что, очевидно, и было достигнуто. Оба архива – херсонский и сугдейский – почти одновременны, и эта синхронность наводит на размышления о том, что причиной их появления стали процессы, связанные с ромейской, а не хазарской историей Таврики. Едва ли в основании Сугдеи принимали участие сугды – адыгские переселенцы из низовий Кубани, откуда они были вытеснены хазарами в конце VII – начале VIII в¹³²⁸. Сфрагистические и археологические материалы не оставляют сомнений, что возникновение города произошло гораздо раньше последней четверти VII в., по меньшей мере в VI в., и «Космография» Равеннского анонима, датируемая последней третью VII – началом VIII в., отразила под названием Sugdabon отнюдь не новейшее на тот момент свидетельство о его существовании¹³²⁹.

Наличие кордонной кладки на известковом растворе в его оборонительных сооружениях со стороны суши и с моря (отдельная башня размером 15,6 х 15 м, бургового типа, с арочными воротами в сторону берега в портовом районе) указывает на самый ранний этап оборонительного строительства этого мощного ранневизантийского приморского укрепления, назначением которого было охранять порт, обслуживавший византийские корабли, совершавшие плавание между Херсоном и Боспором, то есть играть ту же роль на рубежной территории Юго-Восточного и Восточного Крыма, что фруры Алустон и в Горзувитах на участке Южного Крыма¹³³⁰.

В течение второй половины VI – VII в. здесь вели дела не только апоэпарх, то есть отставной эпарх Андрей, ипат Стратигий (?), некий безымянный ипат, табулларий Иоанн, хартуларий Петр – византийские чиновники, связанные с оформлением и регистрацией различных документов, актов, но и имевшие личные печати некие Феодосий, Адриан или Андрей, очевидно, местные функционеры¹³³¹. Во всяком случае, отсутствие указаний титулов и должностей показывает, что печати были не официальные, а частные¹³³². Подобные находки VІ–VІІ вв. известны и в византийском Херсоне, хотя они еще не введены в научный оборот¹³³³. Но особо следует отметить, что каждая пятая из прочтенных первыми 50 печатей судакского общегородского архива принадлежала архонтам Херсона в сане императорских спафариев или императорских спафарокандидатов и имела на лицевой стороне крестообразную монограмму с характерной тетрограммой to so doulo. E.B. Степанова датирует IX в. все экземпляры этой самой многочисленной группы сугдейских моливдовулов, числом не менее 11, однако надо учесть, что после середины столетия печати херсонских архонтов исчезают, будучи заменены печатями стратов¹³³⁴. Обилие моливдулов херсонских архонтов при отсутствии печатей василевсов и печатей известных византийских семей указывает, вероятно, не только на активизацию политических и экономических связей архонтата с Сугдеей, но и на подконтрольный, зависимый статус последней от властей Херсона, куда шли указы из Константинополя и где моливдовулы византийских императоров действительно хорошо известны в сфрагистических материалах¹³³⁵.

Только наличием режима кондоминиума можно объяснить, почему, согласно старославянской (по рукописи XVI в. из библиотеки Московской духовной академии) и армянской (не позднее 843 г.) версий Жития Стефана Сурожского (Сугдейского), здесь, возможно, разместился хазарский тумен во главе с начальником-тарханом (если понимать под ним легендарного Георгия – Юрия Тархана) при одновременном сохранении византийских светских и церковных властей, причем случилось это не ранее конца 40-х гг. VIII в., учитывая международную политическую ситуацию, ожесточенные столкновения 730-х гг. с арабами, отвлекавшие все силы хазар, а также последовательность повествования агиографа¹³³⁶. Не исключено, что это событие было ближе к середине VIII в., ибо именно в это время сюда начался приток алано-булгарского населения с земель Хазарского каганата, более интенсивно, чем прежде, ставшего осваивать области Кубани, Северского Донца, Дона и Восточного Крыма, где они, очевидно, с обоюдного согласия ромейских и хазарских властей, селились на пустующих землях, в неукрепленных поселениях, и принимали христианство¹³³⁷. Именно этим хазарам или тюрко-булгарам исследователи приписывают оборудование «каменного капища», ритуального языческого святилища «башенного типа» с очагами и алтарем на круглой ритуальной площадке, покрытой слоем глиняной обмазки, известкового раствора и обнесенной четырехугольной каменной оградой¹³³⁸. Оно было устроено на участке куртины XV, но, примечательно, за пределами оборонительных стен города. Да и было ли это «тюркское капище», функционировавшее «без видимых перерывов» «со второй половины VIII в. и до середины X в.»?

Следы его недостаточно выразительны, а происходящую из комплекса известняковую фигуру с отбитым лицом или бронзовую подвеску в виде лошади едва ли можно безоговорочно считать идолом или амулетом¹³³⁹. Еще более неожиданно присутствие в языческом святилище изображения креста, прочерченного на одном из фрагментов лепного сосуда¹³⁴⁰. Следы зольника могли иметь связь с хозяйственной, производственной деятельностью, а не с культом огня или иудейским святилищем¹³⁴¹. Обращают также на себя внимание находки среди развала нескольких фрагментов каменных профилированных массивных карнизов, многочисленных крупных плит, блоков, в том числе с изображением прочерченного циркулем креста в круге, большой каменной плиты с шестью углублениями в ряд, которая, вероятно, служила крышкой массивного саркофага и использовалась для установки свечников, канделябров или лампадофоров на штырях. Здесь же, в кладке построенной позже жилой усадьбы, в 1988 г. оказался обнаружен песчаниковый блок (46x17,5x17) с небрежно вырезанной греческой ктиторской или надгробной надписью в четыре строки «О спасении (или «о молитве», «о памяти») и /отпущении грехов/ Христофора (или Христодула) Аминь» и следами известкового раствора на тыльной стороне, указывающими, что надпись была вмонтирована в стену. Палеографические особенности, прежде всего начертание альфы со средней ломаной гастой, позволяют относить ее ко времени до середины IX в. Все это указывает скорее на остатки довольно крупного византийского храма или мартирия постюстиниановского времени, развал которого сполз по оврагу вниз, нежели на языческое святилище поклонников богагероя Тенгри, к тому же разрушенного, судя по фрагментам амфор с рифлением в виде набегающей волны, до второй половины VII в., когда здесь могли появиться хазары¹³⁴².

Как верно заметила Е.В. Степанова, учитывая присутствие воинских контингентов и властей хазар, можно было бы ожидать, что в архиве Сугдеи будут отсутствовать печати VІІІ–ІХ вв.: «Более того, если предположить, что византийская таможня с архивом в это время перестанет существовать, то уничтоженной оказалась бы и самая ранняя часть архива, то есть печати VII–VIII вв.»¹³⁴³. Но ничего этого нет. Более того, количество моливдовулов в это время увеличивается (до 25,2% против 15% от VІІ–VІІІ вв.), что заставляет весьма скромно оценивать роль и степень влияния хазар в городе, хотя и не отрицать их вовсе. Так, ІО.М. Могаричев считает гипотетически возможным говорить о подчиненности Сугдеи хазарам во второй половине VIII в., но в то же время более вероятной он видит ее византийской и только византийской, как и весь Крымский полуостров, на который хазары, по его мнению, совершенно не претендовали до 80-х гг. VIII в., хотя дань получали¹³⁴⁴. Противоречивость такого предположения бросается в глаза и требует объяснений, которых автор не предоставляет. К тому же присутствие хазар в Сугдее и пришлого салтовского населения, в массе своей еще не христианизированного, в окрестностях города во второй половине VIII в. исследователь не отвергает¹³⁴⁵.

Вряд ли гипотетический тумен насчитывал 10 тыс. воинов, как иногда указывают, поскольку вся армия Хазар-Тархана во время войны с арабами в 738 г., когда решалась судьба государства, насчитывала 40 тыс. человек¹³⁴⁶. Но даже менее значительный военный отряд, если он вообще имел место, численностью в 1–2 тыс. человек, на какие обычно разбивалась кочевая армия, косвенно указывает на зажиточность Сугдеи и ее округи, способных обеспечить столь крупный военный лагерь. Такой город был в состоянии «творити позор или конем уристание» для своих жителей и съезжавшегося окрестного люда, как об этом рассказывает позднее пространное старославянское Житие Стефана Сурожского, хотя В.Г. Васильевский, в целом доверявший источнику, видел в данном пассаже «слишком роскошный анахронизм», сотворенный буйным воображением далекого агиографа¹³⁴⁷.

Согласно другому, синаксарному, греческому житию (по рукописи из Халкинского монастыря), написанному уроженцем города, знатоком местных преданий, в «славном городе Сугдее» в правление патриарха Германа (715–730) уже был собственный предстоятель, то есть существовала отдельная Сугдейская епархия. После кончины ее главы сугдейские власти обратились в Константинополь за новым иереем, отчего сюда из столицы прибыл на «царском корабле» константинопольский монах Стефан, законно получивший от патриарха Константинопольского здешний архиерейский престол. (ton archieratikon thronon)¹³⁴⁸. Армянский синаксарный вариант Жития, прототип которого явно относится еще к иконоборческому времени, подтверждает эти сведения и уточняет, что назначение Стефана «епископом митрополии Сугдеи» состоялось при патриархе Германе и императоре Феодосии (715–717)¹³⁴⁹. Более того, в VIII в. Сугдея могла на время стать вместо кавказского Никопсиса (кастрона на одноименной реке, вероятно, Нечепсухо к северу от Туапсе) центром автокефальной, подчинённой Константинопольскому патриархату Зихийской епархии, которая обычно включала Херсонскую, Боспорскую и Никопсийскую кафедры. Во всяком случае, нотиция де Боора (№3, по Дарруже), созданная в своей основе, скорее всего, к концу VIII в. и дополненная к третьей четверти IX в., в список архиепископий включает в Зихию именно Сугдею, тогда как Никопсис переместился в состав епархии Авасгии (Абхазии)¹³⁵⁰.

Следовательно, в условиях системы византийско-хазарского «двоевластия» наблюдалось постепенное, методичное упрочение как торгово-экономических связей, так и позиций ромейской Церкви в Таврике, которые пока не встречали противодействия со стороны хазар, очевидно, долгое время, как и ромеи, удовлетворявшихся статусом кондоминиума и не помышлявших о превращении здешних земель в «Крымскую Хазарию». О том же свидетельствует образование отдельной Готфской епархии, случившееся, в свете последних уточнений, очевидно, никак не ранее второй половины – конца VIII в. и тоже рассчитанное на более интенсивное обращение пришлого населения¹³⁵¹. Можно добавить, что, рассказывая о происхождении Иоанна Исповедника, в будущем хорепископа Готфии, его агиограф называл местом рождения святого «эмпорий называемый Парфениты», расположенный в VIII в. на «заморской земле Тавроскифов», но уточнял, что эта область-страна (ten chora) подчинялась «готфской власти» (ton Gotthon telouses), а не хазарам¹³⁵². Причем автор древне-грузинской обработки Жития Св. Андрея, написанного Епифанием, тоже именовал Херсон «городом Готфов», очевидно, полагаясь на более ранние данные¹³⁵³. Византийские историки конца VIII – начала IX в. не относили центры Таврики к Хазарии¹³⁵⁴.

Итак, нет оснований считать, что Сугдея была основана хазарами в конце VII в. и, «несомненно, входила в область хазарских владений», только в состав Хазарского каганата¹³⁵⁵. Во-первых, к этому времени здесь уже существовал достаточно развитый ранневизантийский торгово-ремесленный центр – эмпорий, на что указывают византийские моливдовулы типов второй половины VI – первой половины VII в., прочие археологические находки конца V – первой половины VII в. (в окрестностях – еще более раннего времени, II–V вв.)¹³⁵⁶, а во-вторых, хазарское общество было столь далеко от стадии урбанизации, что говорить об основании хазарами городов по меньшей мере странно. Предания самих сугдейцев тоже не связывали возникновение их города (to kas[t]ron tes sougddaias) c хазарами и относили его к 5720 году от сотворения мира (212 г. н.э.), если следовать тексту приписок 1296, 1345 и 1411 гг. на полях Сугдейского синаксаря¹³⁵⁷. Ни в греческой, ни в армянской, ни в старославянской редакции, пространной или краткой, синаксарной версии Жития св. Стефана Сурожского не сказано о том, что проповедь новоназначенного епископа велась среди «язычников-хазар».

Вместе с тем в Сугдее и ее пригороде жили не только греки и не только христиане, число которых постепенно росло и особенно интенсивно с 50-х гг. VIII в., когда началась более активная, чем прежде, колонизация крымских земель из Хазарии¹³⁵⁸. Отсюда понятно, почему прибывшему в город грекоязычному епископу Стефану пришлось общаться с некоторыми из обращавшихся к нему через переводчиков, знавших два языка¹³⁵⁹. Видимо, именно так он мог «укреплять в вере верных и крестить неверных по всей этой языческой стране», которая, впрочем, судя по находке храмов VIII–IX вв. в районе Судака, была не столь уж языческой¹³⁶⁰. На это же указывают обломок рельефной иконы из прочного нуммулитового известняка, вероятно, с посвятительной надписью на нижнем бортике рельефа: «Приношение Симона монаха (или «грешного Симона»)», надпись «Господи, помоги Захарии, пресвитеру...», выполненная на штукатурке монастыря на склоне горы Перчем, надгробная или посвятительная надпись VIII в. «О блаженной памяти и упокоении имярек» и другие подобные находки¹³⁶¹. Кроме того, послушать епископа и поговорить, посоветоваться с ним приходил, согласно старославянской версии Жития, некий любимый преподобным «князь Юрий (Георгий) тархан», который «по закону Божию правяще власть свою»¹³⁶². Этим почетным титулом тюрки величали представителей своей знати, людей, близких к хагану и так же привыкли называть хазарских аристократов иные народы¹³⁶³. Бывало, им награждали местных правителей из числа тех, что зависели от Хазарского каганата, хотя А.ІО. Виноградов и A.B. Комар считают такое мнение ошибочным¹³⁶⁴. Но если сугдейский владелец титула «тархан» и был знатный тюрок, то крещенный, причем не обязательно Стефаном, ибо в таком случае составитель Жития не преминул бы упомянуть это лестное для его героя обстоятельство¹³⁶⁵. Он осуществлял в Сугдее функции представительские, но, судя по многочисленным моливдовулам, явно делил их с византийскими властями.

Армянский синаксарный вариант Жития, восходящий к греческому оригиналу иконоборческой эпохи и переработанный не ранее конца IX в., относит происходящее к правлению «Константина Коприна (Копронима), который правил с верой во Христа и с благочестием», и уточняет, что хазарский «царь Вирхор», не обязательно сам хаган, а, возможно, еще один его знатный наместник-тудун ek prosopou, правитель более высокого ранга, чем сугдейский, «в это время... жил в Керчи», то есть Боспоре, который, учитывая свидетельства о наличии здесь византийского присутствия и церковных властей, являл собой, следовательно, такой же кондоминатный центр, что и Сугдея¹³⁶⁶. Он вызвал к себе «правителя Сугдеи, по имени Георгий, по фамилии Тархан», но тот опасался идти, заявляя епископу Стефану: «Святой отче, царь зовет меня, и моя душа трепещет – зачем он меня призывает», но святой успокоил его, объяснив, что «этот вызов – к добру», что его зовут, чтобы женить, однако соединение ero с этой женщиной «произойдет через три года и тогда же Георгий построит церковь во имя Святой Троицы»¹³⁶⁷. Следовательно, названный правитель несомненно христианин и, скорее всего, не хазарин, хотя и тюрок, который с неохотой, под принуждением подчиняется хазарским властям, идет на брак по указке из соображений политической надобности, чтобы не ухудшить создавшееся положение вещей, но послушен воле Церкви, обладавшей в окраинных византийских владениях политической силой, не намного уступавшей светской власти. Он повинуется наместнику или самому хагану, от которого, возможно, в свое время получил почетный, «дворянский» титул тархан, ставший его фамилией. Но принимает ответственные решения, делает все этот сугдейский правитель с оглядкой на византийского епископа, причем не простого, а пользующегося личным покровительством семейства правившего василевса. Он кается в своих прегрешениях и готов замаливать их сооружением храма. Все это вместе взятое свидетельствует в пользу отсутствия серьезных столкновений между местными византийскими и хазарскими властями, действовавшими в режиме соглашения о взаимном равноправном владении и заинтересованными в его поддержании. Только с этой точки зрения будет правильно говорить о Сугдее как о «византийском и хазарском городе»¹³⁶⁸.

Константинопольское правительство желало быть уверенным в лояльности подданных своих заморских крымских владений и пристально следило за всем происходившим там. По словам греческого, возможно, сугдейского, агиографа, в разгар иконоборчества, вероятно, во второй половине 30-х гг. VIII в., после пяти лет служения на кафедре (если следовать старославянской версии источника), не внушавший поначалу доверия епископ Сугдеи был отозван в столицу, куда его доставили на корабле специально посланные для этого императорские «воины-щитоносцы и исполнители судебных приговоров» (synaspistas ... kai sympraktoras)¹³⁶⁹. Армянская синаксарная редакция уточняет, что это случилось незадолго до смерти Льва III Исавра в 740 г., когда Стефан, прибывший в столицу, якобы вступил в спор с василевсом и в результате этого конфликта попал в тюрьму, откуда был выпущен при сыне Льва, Константине V, благодаря заступничеству жены последнего, Ирины, по словам Феофана, «отличавшейся благочестием»¹³⁷⁰. В 749 г. он даже крестил сына Константина, видимо Льва Хазара, будущего императора, что свидетельствует о полном прекращении опалы, если таковая была, и с почетом, одаренный василевсом, на корабле царского флота отплыл обратно в Сугдею, где застал появившегося к тому времени в городе Георгия Тархана и сугдейцев, как и ромеи, переживших к тому времени некие «трудные времена», возможно связанные не только с размещением военных сил хазар и ростом налогов в казну хагана и василевса, но и с последствиями пика пандемии чумы 746–747 гг. – последней мощной вспышки, латентно длившейся «Юстиниановой смерти»¹³⁷¹. Таким образом, «много испытав и вынесши», Стефан со временем был вновь возвращен на прежнее место в прежнем сане, очевидно сумев хорошо зарекомендовать себя в глазах ромейских властей¹³⁷². Уже сам этот факт заставляет заподозрить в Стефане не столь стойкого и ревностного почитателя икон, каким его, вслед за тенденциозно настроенными агиографами, несколько изменявшими первоначальный сюжет иконоборческого Жития, иногда хотят представить исследователи, муссирующие свидетельство о мнимой «ссылке» и репрессиях¹³⁷³. Очевидно, епископ имел устойчивые связи с официальным Константинополем, пользовался расположением царской семьи, его деятельность вполне вписывалась в императорский курс, а Сугдея была не большим «оплотом православия», чем Херсон, власти которого, духовные и светские, тоже не хотели идти наперекор воле столицы Империи и множить ряды мучеников-иконодулов. Последующая канонизация епископа могла объясняться не его подвигами во славу икоиопочитания, а принципиально важными успехами в качестве «делателя мира» между ромеями и хазарами, успехами на ниве христианизации местного гетерогенного населения и в деле укрепления позиций кафедры, которая была создана, если верить указаниям агиографов, в доиконоборческий период, но основательно окрепла именно при служении Стефана ее предстоятелем. Во всяком случае, имеющиеся агиографические источники не сообщают о том, что «...возникновение Сугдейской епископии следует датировать между 750 г. (рождение Ириной старшего сына, будущего Льва Хазарина, которого якобы крестил Стефан, находясь еще в Константинополе) и 752 г. (смерть императрицы)»¹³⁷⁴. Не доверять же греческому синаксарному и армянскому вариантам источников, четко указывающих, что Стефан сменил в Сугдее прежнего умершего предстоятеля, у нас нет оснований.

Официальный Константинопольский синаксарь, или Минология времени Василия II (976–1025), добавляет к этому интересные детали, рассказывая о расправе в середине 60-х гг. VIII в. над наиболее стойкими амнимоневтами, сподвижниками знаменитого мученика Стефана Нового. Один из них, стратиот, был отправлен василевсом Константином Копронимом в Херсон. В этом оплоте иконоборцев, верных императорскому курсу, его едва не убили, и, чтобы спастись от расправы, он был вынужден бежать в соседнюю Хазарию, после чего якобы был поставлен там епископом¹³⁷⁵.

Некий же Стефан, тезка Стефана Сугдейского, которому агиографы по понятным соображениям приписывают исповедание ортодоксального православия, невзирая на это отягощающее на тот момент обстоятельство, был освобожден из тюремного заточения и отправлен в Сугдею, где принес «много выгоды, пользы» (pollous ophelesas), надо понимать, не только в деле поставления священников, крещения, укрепления верных в вере, но и в посредничестве с хазарскими властями¹³⁷⁶. Нет сомнений, что в этой перекличке источников, появившихся после победы иконопочитания, выступает надуманная тенденция, вопреки фактам, представить сугдейских предстоятелей страдальцами за веру и столпами православной ортодоксии, какими они едва ли были, но тем не менее они имеют зерном реальные эпизоды и реальных людей, действовавших в Сугдее в эпоху иконоборчества.

Согласно синаксарному армянскому варианту Жития, Стефан пробыл епископом 35 лет и умер в 70-летнем возрасте, 15 декабря¹³⁷⁷. Это могло произойти, исходя из разных сведений Жития, в период между 750 и 765 гг.¹³⁷⁸ Выходит, Миногогия Василия II сообщает об отправке в Сугдего с середине 60-х гг. не того же Стефана Сугдейского, а под четырьмя заседаниями и определением Символа Веры в актах VII Вселенского собора 787 г. в Никее, вернувшего иконопочитание, стояли подписи преемника, тоже Стефана, «недостойного епископа города Сугдейского» (Stephanos anaxios episkopos poleos Sougdaon или episkopos Sougdaias), так сказать, Стефана II (или даже Стефана III), но не самого причисленного к лику святых Стефана Исповедника (Сурожского), как принято считать¹³⁷⁹. При распространенности имени Стефан в этом нет ничего необычного. Достаточно вспрмнить ранневизантийское надгробие из Херсонеса с упоминанием трех упокоившихся пресвитеров, два из которых носили имя Стефан¹³⁸⁰.

Видимо, влияние морской торговли оказалось весьма благоприятным для процветания города и формирования его в течение VІІ–ІХ вв. как укрепленного провинциально-византийского торгового порта и промыслово-ремесленного центра. Недоразумением является утверждение об отсутствии городской застройки в некой «хазарской» части города, в чем видится «номадский след»¹³⁸¹. На самом деле Сугдея обнесена оборонительной стеной толщиной 2,00–2,20 м, сложенной уже не в ранней кордонной технике (логом и тычком), а из хорошо обработанных прямоугольных блоков на известняковом растворе, с четким соблюдением рядов и фундаментом из крупных глыб песчаника, опущенных на глубину от 0,5 до 0,65 м¹³⁸². Все это время шло ее развитие, которое завершилось в целом к X в., когда на северном склоне Крепостной горы разрослись террасированные кварталы с упорядоченной планировкой, а рядом с портом, на широких, до 18 метров, террасах по склонам балки между горами Полвани-Оба и Дженевез-Кая сложилась ремесленная слобода, охватившая почти 4,5 га¹³⁸³. Здесь обнаружены эргастирии, датируемые второй половиной VII – первой половиной VIII в., а остатки их производства – на дне бухты Лимена-Кале и у подножия Крепостной горы. К ним относятся отходы бронзового, медного, серебряного литья, обломки самих литейных форм, заготовки и пробные отливки пряжек, разнообразных нательных крестов, поясные бляхи, ювелирный лом и заготовки ювелирных украшений, золотая бижутерия для расшива одежды, проволочные серьги, а также византийские амфоры, посуда, .в том числе стеклянная, отчасти, видимо, местного происхождения, на что указывает весьма примечательная находка в 1993 г. глиняного сосуда с застывшей стеклянной массой¹³⁸⁴. Обращают на себя внимание также находки вдоль всего берега бухты Лимена-Кале свинцовых крестов и моделей корабельных якорей, которые изготовлялись ремесленниками в качестве амулетов, оберегавших грузы и суда¹³⁸⁵. Освященные в церкви, они охотно приобретались моряками в качестве официально узаконенных филактериев, которые, вероятно, бросали в море на удачу. В местах, где концентрировались товары, они могли служить и в качестве пломб для опечатки грузов, но, учитывая отсутствие таких массовых свинцовых крестов и якорей в Херсоне и Боспоре, видимо, это была сугдейская традиция. Среди находок оказались и непременные аксессуары торгового оборудования: значительное количество византийских маркированных гирь, остатки весов-зигий, монеты, даже золотые, чеканенные в Константинополе в правление Льва III, Константина V, которые запрещалось вывозить за пределы Империи, торговые свинцовые печати из сасанидского Ирана и Закавказья¹³⁸⁶. Последние указывают на развитие в это время посреднической торговли с Востоком, в которой Сугдея, видимо, играла не последнюю роль. Моливдовулы коммеркиариев подчеркивают ее особое значение в монопольной торговле государства шелковыми изделиями и в трафике других товаров. Разумеется, что через сугдейский порт направлялись не только грузы из Византии, но и что-то шло в обратном направлении, возможно, чужеземные предметы роскоши, пряности, специи, продовольствие, поставки собранного у крымских подданных василевса.

Обращает также на себя внимание то, что количество византийских золотых монет, обнаруженных за последние 20 лет в Судаке, в два раза превосходит все известные находки подобных монет в Крыму¹³⁸⁷. Они довольно сильно обрезаны по краям, но не настолько, чтобы испортить изображение василевсов на основном поле, ограниченном ободком, что выдает руку подданных Империи, которые таким образом, видимо, пытались компенсировать нехватку разменных денег в обращении и, судя по весу, низводили обрезанные солиды до соответствующих по весу и диаметру частям солида – семиссу (от 1,75 до 3 г), особенно ходовому тремиссу (от 1,31 до 1,54 г) и четверти солида (от 1 до 1,07 г), номиналу, которого не было в Византии, но который мог быть вызван к жизни потребностями местных крымских рынков¹³⁸⁸. О том, что такие монеты находились среди грекоязычного населения, свидетельствуют граффити в виде букв или лигатур из букв греческого алфавита, которые, как и знаки в виде черточек, параллельных линий, углов, дуги, вероятно, имели цифровое значение и наносились в процессе взвешивания денежных сумм, при их подсчете¹³⁸⁹.

Нельзя не заметить, что все редакции Жития, в том числе пространная старославянская, изображают Сугдею как город с греческим, христианским обликом, в котором кипит деловая жизнь. Епископ Стефан излагал свои поучения, проповеди «не только в церкви, но и в домах, и на торжищах», причем приходившие слушать его «ремесленники оставляли свои дела, а строители городские свои строения»¹³⁹⁰. В данном случае этот житийный штамп не противоречит археологическому материалу. Известно, что усиленное византийское строительство продолжало вестись в VIII в. даже на окраинах Судакской долины, то есть в пределах Сугдейской епархии¹³⁹¹. Здесь же, на берегу бухты Нового Света, на склонах г. Перчем и в пос. Лесное, действовали мастерские с большими двухъярусными гончарными горнами для обжига амфорной тары VІІІ–Х вв., бронзолитейные эргастирии, на что указывают находки криц, известняковой литейной формы для изготовления колтов, остатки литейной печи, шлак¹³⁹².

Видимо, именно активным развитием обработки цветных металлов на основе привозной сырьевой базы объясняются поставки в Сугдею меди, свинца, имевшие место в это время. Кроме находок слитков на дне гавани города на это же указывает редкий для византийской сфрагистики моливдовул второй половины VIII в. или рубежа VІІІ–ІХ вв. с оттиском имени Феофана халкопрата – торговца медными изделиями¹³⁹³.

Следует согласиться с B.C. Шандровской, что печать могла быть прикреплена к деловому документу, сопровождавшему доставку груза меди или изделий из нее либо сообщавшему об отсылке товара. Учитывая присутствие в общегородском архиве моливдовулов коммеркиариев таможенно-административного округа Онориды, Пафлагонии и побережья Понта, а также существованиё у сугдейцев контрагентов в самой столице Империи¹³⁹⁴, такого рода грузы шли морем, а их источником служили северомалоазийские и армянские медные рудники. Отчасти потребителями их продукции могли быть и хазары. В связи с этим стоит обратить внимание на то, что, исходя из принятой практики соглашений VIII в., печать (sphragidon) наряду с соответствующей грамотой-удостоверением (sigillon) византийские власти предоставляли торговцу, предпринимателю, который вел дела как на территории Империи, так и одновременно на территории другой страны-участницы договора¹³⁹⁵. Отсутствие печати могло повлечь конфискацию товара в государственную казну, без нее была невозможна торговая поездка за границу, что, видимо, подтверждает обязательность наличия аналогичного sphragidon kai sigillon у Феофана халкопрата.

Наконец, одна из приписок на полях Сугдейского синаксаря упоминает об обновлении (ta egkainia) кафедральной церкви города – св. Софии, «храма святого Бога Слова Премудрости в городе Сугдее в 6301 (793 г;)» (agias ои logu sophias polei Sougdaia)¹³⁹⁶. По мнению А.И. Айбабина, этому легендарному храму соответствует самая большая из известных в Крыму трехапсидных базилик VIII в., открытая в 1978 г. в окрестностях Сугдеи. Расстояние между плечами ее центральной апсиды составляло 12 м, а стены, сложенные из крупных, грубо тесанных плит сланца, были уложены на «постели»¹³⁹⁷. К сожалению, раскопки на этом месте не были продолжены, и говорить о принадлежности строительных остатков кафедральному храму города следует с большой осторожностью, учитывая его нахождение далеко за пределами оборонительных стен и необычную кладку (если это действительно кладка). Но в любом случае, похоже, что, вопреки мнению И.А. Баранова, пик злополучных «темных веков» был для сугдейцев и жителей округи, состоявших отчасти из крещеных, оседлых булгар, салтовцев, как и для херсонитов, все же не самым плохим временем¹³⁹⁸. Если они и контактировали с хазарами в политической плоскости, это было эпизодично, непоследовательно, как и хазарское военное, административное присутствие, о котором, к слову, молчат летописные источники, хронографы, повествующие о походе князя Бравлина, повоевавшего в конце VIII или первой половине IX в. земли «от Корсуня до Корчева»¹³⁹⁹.

Таким образом, ни остатки материальной и духовной культуры города, греческие, провинциально-византийские в своей массе, ни наличие следов властного вмешательства византийской администрации, ни роль крупнейшего христианского религиозного центра на крымской земле не позволяют согласиться с заявлением о том, что в 30–40-е гг. VIII в. Сугдея якобы была захвачена болгарами и превратилась в «столицу Крымской Хазарии», каковой – праболгарской – оставалась до 40-х гг. X в., когда была разгромлена хазарскими войсками под предводительством Песаха в отместку за поддержку городом союзных Византии войск русов во главе с Хелгу (Халгу)¹⁴⁰⁰. Если это и была своеобразная «столица», то лишь юга Таврики, на которую ромейские власти с конца VII в. до 30-х гг. IX в. смотрели вместе с хазарам как на кондоминатную территорию, а затем целиком забрали под контроль Империи.

Спорным выглядит и вопрос о полном включении другого значительного раннесредневекового центра – Боспора в политико-экономическую систему Хазарского каганата. Обычно Боспор увязывают с областыо степных предгорий Центрального Крыма, с северопричерноморской степыо и Приазовьем, что уже само по себе как бы автоматически изолирует его от южных связей¹⁴⁰¹. Давнее и достаточно авторитетное мнение утверждает, что после того, как город «освободился» от власти «римских правителей», он «больше не оправился», «сошел со сцены», а в итоге оказался «во власти хазар», занят ими, более того, стал «основным опорным пунктом хазар на полуострове», «центром хазарских владений в Крыму», управлялся наместником хагана, тудуном, имел «свой хазарский гарнизон и даже колонию хазарского населения»¹⁴⁰². Ныне принято считать, что византийская крепость Боспор (Воспор, Восфор) была разгромлена к концу VII в., в 679–680 гг., после чего на противоположных берегах Керченского пролива, а точнее, на Керченском и Таманском полуостровах, были возведены «хазарские укрепления» Керц (Боспор или Тиритака) и Самкерц-Самкарш (Гермонасса–Таматарха)¹⁴⁰³. Если следовать этой точке зрения, получается, что хазары вторглись в Восточный Крым раньше, чем в Закавказье, где они разгромили армянские, грузинские и албанские войска в августе 685 г.¹⁴⁰⁴ A.B. Сазанов датировал приход хазар на территорию Крымского полуострова концом VII – началом VIII в., но и он полагал, как само собой разумеющееся, что этими событиями «...завершается история ранневизантийского Боспора»¹⁴⁰⁵. По мнению A.И. Айбабина, совпадающему с давней версией Ю.А.Кулаковского, в городе находилась резиденция хазарского наместника – тудуна, а хазарский гарнизон оставался по меньшей мере до 60-х гг. IX в.¹⁴⁰⁶ К. Цукерман тоже считает этот «главный центр хазарской власти» единственным важным городом Крыма, где «археологически отмечаются массовые следы хазарского присутствия» (sic!)¹⁴⁰⁷. Ha самом деле существующие на сегодняшний день материалы не подтверждают концепции о захвате хазарами Боспора в 679–680 гг. и принадлежности города Хазарии в VIII–IX вв. Материальная культура города этого времени носит ярко выраженный провинциально-византийский характер. По меньшей мере странно относить к «остаткам жизнедеятельности хазар» в центрах Восточного Крыма и на Тамани амфоры с рифлением, красноглиняные кувшины с плоскими ручками и плоским дном, кухонные гончарные горшки, даже тонкостенные стеклянные чаши и рюмкообразные сосуды, какие ромеи использовали и в качестве сосудов для питья, причастия, и в качестве светильников-лампад¹⁴⁰⁸. «Массовые следы» хазар в Боспоре сводятся к сомнительным постройкам в портовом районе, которые некоторые исследователи надуманно возвели в статус «хазарской цитадели», и к одной «усадьбе» с очагом (так называемому помещению 12 в Кооперативном переулке), сооруженной на месте погибшей в пожаре (последний столь же искусственно притягивается к хазарскому завоеванию в конце VII в., хотя шкала для средневековых слоев Керчи показывает, что пожар завершал период конца VI в,– 650/670 гг. и мог случиться еще до появления хазар в Крыму)¹⁴⁰⁹. Ревизия A.B. Сазановым анализа комплекса постройки, предложенного А.И. Айбабиным, показывает, что помещение 12 возникло в 60–70-х гг. VII в., после гибели предшествующих построек, недолго просуществовало в течение последней трети VII в., после чего было покинуто к началу VIII в., не оставив никаких признаков «хазарского слоя»¹⁴¹⁰. Здесь обнаружены полуфоллис Ираклия и Ираклия Константина (612–638) И фоллис Юстиниана II с предполагаемой купелью (686–687), но нет уверенности, что эти монеты не относятся к слою более позднего времени.

Разрушение хазарами обнаруженного в портовом районе так называемого базиликального комплекса с мраморными полами и, вероятно, купелью не подтверждается археологическими материалами: общественное здание погибло в результате, скорее всего, тюркского разгрома Боспора 586 г. или немного позже¹⁴¹¹. Слой же «хазарского времени» (VIII – первой половины IX в.) на данном участке (помещение 8) вообще не зафиксирован.

Представление о полной принадлежности, политическом подчинении Боспора Хазарскому государству или даже о протекторате Хазарии над ним в VІІ–ІХ вв. – гипотеза, которая не в состоянии разрешить имеющиеся противоречия и дать удовлетворительные ответы на целый ряд возникающих вопросов. Несовершенство этой версии заставляет исследователей искать и находить иные объяснения, от которых нельзя отмахнуться как от досужих «кабинетных умствований»¹⁴¹². На мой взгляд, с не меньшим правом в Босфоре эпохи «темных веков» можно видеть все тот же вариант кондоминатного византийско-хазарского владения. Именно отсюда открывался наиболее удобный выход к началу знаменитого Хазарского пути на Восток, и понятно, что проблема контроля над этим регионом, стремление сохранить здесь влияние, наладить собственные перевалочные торговые, таможенные пункты, источники поступления денежных сборов не могла не занимать византийские власти, для которых обладание именно приморскими центрами было особенно важно не только с политической точки зрения¹⁴¹³. Рассмотрим некоторые факты.

Долгое время было принято считать, что прекратившийся выпуск монет на Боспоре в раннее Средневековье так и не возобновился¹⁴¹⁴. Однако крайняя редкость в Херсоне некоторых монетных типов (серии из монет двух номиналов с именем императора Маврикия Тиверия в легенде, со знаками стоимости D (4) и Н (8); монеты с именами василевса Ираклия и его сына, Ираклия Константина, с двухфигурной композицией на аверсе и фигурой с посохом, завершающейся хризмой, рядом со знаком стоимости Н (8) на реверсе; монеты с надчеканкой в виде монограммы из начальных букв имени Ираклия) при их преобладании на Боспоре заставляет внимательнее отнестись к предположению об их чеканке в оффицине Боспора в конце VI в. – 30-х гг. VII в., в период его нахождения в составе крымского дуката во главе с дуксом Херсона¹⁴¹⁵. В этой же связи следует обратить внимание на полуфоллисы (или фоллисы – судя по весу) Константа II и его сына – соправителя Константина IV (654–659) и бронзовые монеты конца VII – начала VIII в. с греческой литерой В, читаемой либо как «Воспор», либо как «Вардан», либо как обозначение номинала или года индикта¹⁴¹⁶. К настоящему времени известно не менее девяти монет Константа II с буквами К (20 нумий – полуфоллис или начальная литера имен Константа и Константина) и В на реверсе, причем большинство из них происходит из Керчи и ее окрестностей и лишь две – из Херсонеса¹⁴¹⁷. По мнению Вальтера Хана, поддержанному В.В. Гурулевой, все они были чеканены одной парой штемпелей и выпущены, скорее всего, в Херсоне¹⁴¹⁸. Однако не может не настораживать разность, и порой значительная, весового стандарта, а также чеканка экземпляра, хранящегося в ГМИИ им. A.C. Пушкина, иным штемпелем лицевой стороны, «что указывает на более многочисленный выпуск таких монет, чем можно было полагать ранее»¹⁴¹⁹. Следует согласиться c А.М. Гилевич, что сам факт находки таких монет в Херсоне не может служить надежным доказательством их местного выпуска, тем более некоторые экземпляры (например, из собрания И.И.Толстого) несут следы перечеканки, видимо, с фоллисов Ираклия, и встречаются в Восточном Крыму¹⁴²⁰. Редкость их относительна, ибо херсонские фоллисы Ираклия столь же считаны, хотя деятельность монетного двора в Херсоне в это время не оспаривается. Наконец, еще одна монета Тиверия Апсимара (698–705), на сей раз константинопольского выпуска, но надчеканенная той же литерой В, найдена в Керчи, а две известны в византийском Херсоне¹⁴²¹. Предложение И.В. Соколовой видеть в литере В начало имени Вардана-Филиппика, провозглашенного императором в Херсоне в 711 г.¹⁴²², не увязывается с тронным именем василевса: его монеты, появись они на местном монетном дворе, должны были бы нести либо надчеканенную, либо литую букву Ф. Правда, В. Хан считал, что особенности иконографии и метрологии монет с каппой и бетой на реверсе указывают на херсонский выпуск 658/659 г. и расшифровывал В как второй год индикта¹⁴²³. Однако и эти соображения не несут окончательного, надежного решения, поскольку тот же «индикт» надчеканивался на более поздних монетах Тиверия Апсимара. Среди разных точек зрения наиболее правдоподобной и устраняющей все разногласия является мнение, в свое время уже высказанное И.И.Толстым, К.В. Голенко и Филиппом Грирсоном, о возможной периодической деятельности боспорского монетного двора в середине VII – начале VIII в. и, следовательно, о включении «Воспора» в политико-экономическую сферу Империи ромеев¹⁴²⁴.

Практика перечеканки и надчеканки прежних эмиссий была хорошо известна со времени правления Ираклия (610–641) и позволяла вновь пускать в ход более ранние монеты независимо от места и времени их выпуска¹⁴²⁵. Следовательно, на Боспоре она оказалась осуществлена, хотя весьма недолго, эпизодически и в очень небольшом количестве, вероятно, около середины VII в. и близко ко времени правления Тиверия Апсимара. Во всяком случае, временная, но отнюдь не уникальная деятельность боспорской оффицины не может быть огульно отвергнута только на основании субъективного представления о Боспоре как о «захолустном городке области» где в обращении находились лишь византийские, херсонские монеты, а собственный их выпуск был бы чрезвычайно маловероятным¹⁴²⁶. При этом вовсе не обязательно пускаться в другую крайность и заявлять, что якобы уже при Ираклии монетная регалия в Таврике перешла от Херсона к Боспору, а чеканка на Боспоре при Константе II монет византийского облика знаменовала утрату Херсоном в середине VII в. прежних прерогатив, связанную с изменением политики Византии и приобретением Боспром нового, независимого статуса¹⁴²⁷. Ведь Херсон тоже осуществлял небольшие и столь же редкие эмиссии и поэтому, если и можно говорить об изменении ромейской политики, то лишь в плане расширения и некоторого оживления практики монетной чеканки в Крыму предхазарского времени. Продолжение ее в городе, оказавшемся целиком во власти хазарского правителя, совершенно не реально. Чтобы не согласиться с этим, надо признать, что «добрые» хазарские власти разрешали здешним ромейским подданным жить так, как они жили раньше, без каких-либо изменений, со своими прежними властями, за исключением необходимости отдавать хагану, как и василевсу, их долю дохода. Однако последнее было бы возможно только при кондоминатном статусе подчиненных территорий.

Уже упоминавшийся выше «архонт Восфора» Валгиц (Balgitzin, tou archonta Bosphorou), o котором Феофан и Никифор писали в связи с событиями 704–705 гг., возможно, мог быть тюрком по происхождению, что не мешало бы ему отправлять службу «двойного подчинения» – императору ромеев и хагану хазар, действовавших с конца VII в. в Крыму в духе соглашения о кондоминиуме¹⁴²⁸. Поэтому-то наместник архонтии Боспора был для ромеев «архонтом» – византийским «начальником», а для хазар – «валгицем», «комендантом города», «правителем», «держателем печати», если интерпретировать его имя как тюркский термин¹⁴²⁹.

Примечательно, что, собрав в 710 г. большой флот, Юстиниан II отдал приказ командующим, патрикиям Мавру Вессу и Стефану Асмикту, покарать в числе прочих враждебно настроенных к нему архонтий Таврики «Восфор», который, стало быть, как и Херсон, продолжал считаться остававшимся под контролем Империи¹⁴³⁰. Фанагорийцы, среди которых он прожил в два раза больше лет, чем в Херсоне, с этой точки зрения его не интересовали, видимо, потому, что в свое время не действовали против него в союзе с местным архонтом «от лица хагана». Именно стремление наказать подданных-изменников, а не желание силой отобрать у хазар Дори, нанести удар хагану было причиной византийской военной экспедиции, на что совершенно недвусмысленно указывают письменные источники. Шесть лет назад архонт Боспора (Восфора), ромей, а не «местный хазарин», должен был убить Юстиниана, поэтому последнему было за что мстить предателям-боспорцам, как и херсонитам. Но об изгнании или покорении хазар василевс даже не помышлял. Это давняя досужая выдумка исследователей¹⁴³¹. Речь определенно шла о наказании неверных «восфориан», но не хазар, которые, владей они безраздельно городом, не допустили бы такого самоуправства со стороны чужого государя, тогда как последний, в свою очередь, не стал бы замышлять подобного в отношении владений своего союзника – шурина¹⁴³². Тамошние жители-икиторы должны были быть наказаны Юстинианом II еще и за то, что, вопреки соглашению о кондоминиуме, вмешались в политическую борьбу и тем еще более отяготили свою вину даже в глазах хагана, занявшего по отношению к ним стороннюю позицию. ІО.А. Кулаковский отрицал реальность такой военной экспедиции, однако обнаружение в ходе раскопок монет конца VII в. и близкого к ним слоя разрушения некоторых боспорских зданий, жилых домов, производственных комплексов, хозяйственных построек может свидетельствовать именно об этой карательной акции, отчетливо зафиксированной письменными источниками¹⁴³³, а не о погроме Тиритаки, Илурата и самой столицы региона, якобы захваченной хазарами в последней четверти VII в.¹⁴³⁴ Византийские медные монеты долго не выходили из обращения и поэтому строить на их основании хронологию случившегося было бы неразумно. Прочие же археологические материалы, фрагменты керамики второй половины – конца VII в. очень трудно отделить от материалов самого начала III в., бытовавших практически одновременно.

Примерно в это же время, в начале периода, который A.B. Сазанов относит по разработанной им хронологии к последней трети VII – середине IX в., над остатками разрушенных и снивелированных кварталов в портовой части Боспора, куда уже в позднеантичную эпоху переместилась основная жизнь города, были возведены новые, но небольшие жилые дома и какое-то обширное сооружение с двумя параллельными, очень близко расположенными напротив стенами толщиной около метра и меньше и несколькими другими, перпендикулярными им (контрфорсами?)¹⁴³⁵. Его связывают с хазарской «белокаменной крепостью, возведенной на руинах Юстинианова строительства», с «цитаделью», построенной «на остатках строительства Боспора», куда хаган поместил «органы управления городом» и хазарский гарнизон¹⁴³⁶, хотя постройка, сооруженная в промежутке после конца VI в. до середины IX в., перекрывает архитектурный комплекс из обтесанных квадров и не имеет ничего общего с известными памятниками хазарской фортификации¹⁴³⁷. Сопутствующий массовый провинциально-византийский материал, амфоры, кувшины, краснолаковые блюда явно превалируют над кухонной сероглиняной и лощеной посудой «салтовского облика». Кладка из подтесанных камней на грязевом растворе с рваным бутом между двумя панцирями, конечно, достаточно проста, но отнюдь не исключает возможность работы над ней греческих каменщиков, которые, как показывают строительные остатки средневекового Херсона, Сугдеи, Партенита, Илурата, Тиритаки и других крымских мест, давно знали этот прием возведения стен, необоснованно считающийся, наряду со столь же давно известной кладкой «в елочку» (opus spicatum), одной из важных отличительных особенностей салтово-маяцких построек Крыма, Приазовья и Предкавказья. Вызывает удивление и полное отсутствие каких-либо находок обломков оружия, остатков воинской амуниции или конного снаряжения, естественных на месте «хазарской цитадели» с казармами¹⁴³⁸. Поэтому с куда большим основанием можно предполагать, что перед нами следы укрепления, которое местные икиторы-восфориане торопились соорудить в портовом районе в 710/711 г. против приближавшегося первого карательного флота Юстиниана Ринотмета¹⁴³⁹. Рядом, в 65 метрах, около керченской церкви Иоанна Предтечи, на уровне залегания «крепости», прослеживается угол еще одной постройки с вымосткой из плитняка, тоже сложенной из подтесанных камней с забутовкой на глине, местами в технике opus spicatum, однако пока нет ни малейших оснований видеть во всем этом синагогу, разрушенную при сооружении христианского храма¹⁴⁴⁰.

Округа Боспора пополнялась пришельцами, очевидно булгарами, потом «салтовцами»¹⁴⁴¹. Во второй половине VIII в. две трети из примерно 250 новых поселений появились в Крыму именно на Керченском полуострове, преимущественно на пустующих, свободных землях, что не заставляло мигрантов сталкиваться с уже живущими здесь. Ю.М. Могаричев полагает, что такое расселение переселенцев, по сути дела, колонизация, с территории Хазарии происходило параллельно с другими миграционными процессами на территории каганата, но с согласия и под контролем византийских властей¹⁴⁴². Косвенно это наблюдение подтверждается районированием процесса, при котором юго-западные земли полуострова были практически полностью исключены из разрешенного местожительства «салтовцев». К немногим исключениям здесь может быть отнесено селение Савгатухате – Saugatouchate (с тюркского «Дарованное»), в котором скорее всего в последней трети VIII в. возвели и освятили христианский храм, отметив в традиционной формуле строительной надписи на греческом, что это произошло в «правление хагана и тудуна», причем последний, очевидно, имел отношение к правлению областью с названным селением¹⁴⁴³.

Тем не менее даже в таком окружении новых поселенцев сам город Боспор, как и его почти «зеркальное отражение» – Херсон, сохранил в это время исконное, преимущественно греческое население с примесью иудеев, потомков гуннов, алан, готов¹⁴⁴⁴ и продолжал развиваться не только как митрополия – столица епископства и крепость. Изучение хронологии его слоев позволяет выделить строительный период конца VII – первой половины – середины IX в., причем внутри него прослеживается более дробная хронологическая шкала¹⁴⁴⁵. Следующий период пришелся на середину – вторую половину IX в. Не замирала и хозяйственная жизнь: горожане продолжали эксплуатировать некоторые позднеантичные рыбозасолочные цистерны вплоть до конца IX – начала X в.¹⁴⁴⁶

Также ясно, что Боспор не испытал в «темные века» принципиальных изменений ни в этническом, ни в конфессиональном плане. Он сохранял функции крупного религиозного центра православия. Среди подписей, стоящих под 18 деянием Шестого собора 681 г. об утверждении Символа Веры, значится некто Давид, отметивший себя как «смиренный диакон святейшей церкви в Боспоре и занимающий место почтеннейшего мoero епископа Андрея»¹⁴⁴⁷. Число имен этих высших иерархов увеличивает недавно обнаруженный в Херсоне моливдовул Петра Пистика, епископа Воспора (PETR PISTIKOY EPISKOPOU BOSPOR), который на основании стилистических особенностей относится к памятникам VІ–VІІ вв.¹⁴⁴⁸ По значимости и многолюдству своей архиепископской кафедры город, видимо, почти не уступал Херсону, поскольку в ранней, Псевдо-Епифаниевой нотиции епископатов (Ecthesis), составленной к 80-м гг. VII в., занимал 25 место сразу после Херсона¹⁴⁴⁹, а в Нотиции де Боора (Notitiae Isaurorum) (конец VIII в. – 860-е гг.) переместился на 29 место, но продолжал следовать после Херсона и перед автокефальной Сугдеей, остававшихся соответственно на 28 и 30 местах¹⁴⁵⁰.

Все это время, со второй половины VI в. и особенно в VІІ–VІІІ вв., на северном склоне горы Митридат продолжало расти христианское кладбище с плитовыми могилами, а вдоль подножия и у порта, на приморском участке, простирались городские кварталы¹⁴⁵¹. В середине – второй половине VIII в. в городе по-прежнему действовал некий ранневизантийский храм, судя по надписи-эпитафии от 3 июня, 10 индикта, «лета от Адама 6265» (757 г.) с именем Кириака, сына Георгия (Kyr(i)akos uios Georgiern), на одной из мраморных колонн, после перестроек сохранившейся в керченской церкви Иоанна Предтечи¹⁴⁵². Примечательно, что в основании парусов и в пазухах сводов над крестовидным объемом этого храма во время реставрационных работ были обнаружены амфоры конически вытянутого типа, которые можно отнести к началу – первой половине X в. и, следовательно, мы имеем дело с постройкой в это время церкви, которой предшествовала более ранняя, видимо возведенная.в «хазарский» период¹⁴⁵³. От нее на глубину трех рядов квадров под алтарной апсидой церкви Иоанна Предтечи сохранился полукруг большего .диаметра, который мог быть остатками апсиды того самого христианского храма с колонной, датированной поминальной надписью 757 г.¹⁴⁵⁴ С этой точки зрения жизнь «центра хазарской администрации в южном Приазовье» выглядела несколько странно, даже с учетом имевшей место определенной веротерпимости хазар¹⁴⁵⁵.

Монах-иконопочитатель Епифаний, совершавший около первой трети IX в. паломничество по местам апостольской деятельности св. Андрея, называл его не крепостью, а «Воспором полисом на противоположной стороне Понта» (Bosporon polin peran toy Pontoy), το есть оценивал по самым высоким показателям как полноценный ромейский город¹⁴⁵⁶. Славянский перевод Жития ап. Андрея вкупе с греческим текстом и его обработкой Симеоном Метафрастом сообщают, что монахи, прибывшие в Боспор, встречались со знавшим десять языков епископом Колимвадием (Колюпадием) и Георгием – его ипопсифием («наместником» в старославянском переводе), то есть кандидатом в епископы, намеченным, но еще не рукоположенным, рассказавшим им местные святые предания, – посетили действующий «очень большой» (pany megalou) храм Св. Апостолов, где им показали ящик или гроб (larnaka) с надписью «Симона апостола», «закопанный в основании наоса» и «содержащий мощи», получили в дар частицы мощей, а также видели искусно сделанные «восковые», энкаустические «первообразы» (archetypa) Христа и многих святых¹⁴⁵⁷. Все это со словами, что боспорцы «никогда... не принимали какой бы то ни было ереси», указывает на заметное возрождение в городе конца VIII – первой четверти IX в. ортодоксально-православных традиций, на отход от «христомахии», что было бы возможно в правление василиссы Ирины, восстановившей иконы, и Никифора I Геника, терпимо относившегося к их почитателям и старавшегося не будить иконоборческие страсти¹⁴⁵⁸. После Никейского Вселенского собора 787 г., состоявшегося благодаря усердию василиссы Ирины и патриарха Тарасия, «...все церкви восприняли вновь и везде свое благолепие и были украшены блеском честных икон; и по изгнании тех, которые их преступно преследовали, в сих (церквах) были поставлены иереи и вожди, преданные православию»¹⁴⁵⁹. Патриархи Тарасий (784–806) и Никифор Исповедник (806–815) даже приняли в епископат былых приверженцев официального иконоборчества, стояли за сотрудничество и компромисс иконоборцев и иконопочитателей и немало сделали для восстановления почитания икон¹⁴⁶⁰. Примечательно, что на императорских печатях Никифора I и его сына Ставракия появляются ранее не встречавшиеся крестообразные инвокативные формулы (theotoke boethei) или изображение креста на двух ступенях, и так же оформляли свои печати Михаил I (811–813), Лев V и его сын Константин до 815 г.¹⁴⁶¹ В соборном послании папе Льву III патриарх Никифор воссылал усиленные молитвы в адрес Михаила I Сильнорукого (811–813) – «благочестивого, державнейшего императора нашего, истинное чадо Церкви, сияющего богоугодными нравами и добродетельной жизныо»¹⁴⁶². Поэтому Игнатий Диакон не очень преувеличивал, когда писал, что Никифор нашел Церковь в спокойном состоянии и «при полной тишине поплыл по морю Церкви, не опасаясь для нее еретического волнения»¹⁴⁶³. На территории Греции и побережье Малой Азии иконопочитание процветало, монастыри оказались не затронуты даже эдиктами Льва V Армянина¹⁴⁶⁴. После его смерти, при Михаиле II Заике (820–829) власти придерживались примирительной позиции, умеренной, осторожной политики, вождям иконопочитания было разрешено вернуться в Константинополь, представителям обеих церковных группировок было даровано равноправие, прекращены гонения, даже негласно допускалась установка в храмах икон, при условии, что не будет нарушаться общественное спокойствие¹⁴⁶⁵. Псевдо-Симеон сообщает, что Михаил даже бранил Льва «как ниспровергателя святых икон»¹⁴⁶⁶. Но на просьбу патриарха Никифора возродить их почитание, ответил, что пришел не для введения новшеств или уничтожения установленного: «Пусть каждый поступает по своей воле и желанию и да не познает горя и не вкусит страдания» (apathes ponon kai.ageustos lypes diatelon)¹⁴⁶⁷. По отношению к решению церковных вопросов Михаил Травл изначально сформулировал следующее многозначительное кредо: «Кто ранее занимался исследованием церковных догматов, те и дадут перед Богом ответ, хорошо или плохо они узаконили. Мы же в каком положении нашли Церковь, в таком и заблагорассудили оставить ее. Посему мы определяем, чтобы никто не дерзал принимать слово ни против икон, ни за них, но да не будет и слуху – как будто их никогда не бывало – о соборах Тарасия, Константина и Льва и да будет соблюдено почтение по отношению к иконам»¹⁴⁶⁸.

Тем не менее источники говорят, что он боялся связываться с иконопочитателями,_не хотел восстанавливать Православие ввиду необходимости полного низложения иконоборческого клира и сохранил традиционный для иконоборцев тип императорских моливдовулов: крест во все поле и круговая надпись «Во имя Отца, Сына и Святого Духа» на лицевой стороне¹⁴⁶⁹. Сам Епифаний рассказывал, как во время своего «обхода стран и городов вплоть до Воспора», оказавшись в северомалоазийских центрах: Никомидии, Дафнусии, Гераклее Понтийской, Амастриде, Дарипии, Карусе, Синопе, он видел и прикасался к мощам многих великомучеников и мучеников (Пантелеймона, Анфима, Индиса, Феодора, Зотика, Аникиты, Фотия, Иакинфа, Христины, Ипатия, Фокиидр.), их святым реликвиям, свободно посетил мартирии и мемории, которые ему показывали местные жители: «много мощей нашли, а куда не успели, о том тщательно расспрашивали встречных и радостно внимали»¹⁴⁷⁰. Таким образом, это было массовое явление, и Боспор не был одинок в своем следовании такого рода умеренному, примирительному курсу, впрочем, никоим образом не удовлетворявшему ортодоксальных иконопочитателей. Поэтому Епифаний, именно такой ортодокс, ярый противник «христоборцев» любого рода, во время ограниченной веротерпимости мог упрекать людей в недостаточной преданности тому, что он сам исповедовал, так что его путешествие не обязательно связывать только с периодом пятилетних гонений на монахов при Льве Армянине и на этом основании заявлять, что существование тогда «иконопочитательской кафедры на византийской территории было абсолютно невозможно, зато вполне логично для греческого города, подчиненного хазарам»¹⁴⁷¹. Приведенное выше указывает, что такая логика была допустима и для ромейских центров, подвластных василевсам.

Похоже, что местные органы власти в Боспоре действительно оказались сохранены и их подчинение хазарам было условным, исключительно в рамках кондоминатного соглашения¹⁴⁷². Соседство крымских «наместников», игемонов (egemones), как они названы в одной из версий Жития Феодора Студита и в Житии патриарха Никифора, или (по смыслу) архонтов, топотиритов – «местоблюстителей» с епископами или архиепископами было вполне заурядным явлением в византийских провинциальных городах, к каковым, очевидно, не переставал относиться и Боспор-Восфор. Именно объединение вокруг христианской Церкви изначально способствовало ориентации Боспора на Империю¹⁴⁷³. К тому же сами высокие церковные власти занимали определенные места в ромейской иерархии чинов и должностей среди патрикиев и протоспафариев¹⁴⁷⁴. Уже в ранней Византии епископ рассматривался как вариант государственного городского магистрата. Будучи главным человеком в городе начиная c VII в., он жил в тесном взаимопонимании с гражданской властью и был частью администрации, обладал законодательной властью, контролировал судебный аппарат, давал разрешения на церковное строительство¹⁴⁷⁵. Более того, как показывает ромейская практика, епископ имел обыкновение пребывать не столько в своем городе, сколько в Константинополе, где было удобнее принимать участие в управлении Церковью и получать милости от василевса¹⁴⁷⁶. Так или иначе через церковную юрисдикцию осуществлялось политическое господство Империи. Ромеи считали крещеных как бы подданными императора, и к ним предъявлялись те же требования, что к последним¹⁴⁷⁷. Нет оснований говорить о том, что здешний епископ превратился в правителя, через которого хазары в одностороннем порядке, самовластно реализовывали управление Боспором.

Истовое же исповедание православной веры якобы чистокровным знатным хазарином, представителем верховной власти Хазарского каганата, тудуном здешней области – а в нем подчас историки видят Георгия, буквально воспринимая славянский перевод термина «ипопсифий» как наместник, – противоречит логике и здравому смыслу¹⁴⁷⁸. Простой народ долгое время исповедовал тюркскую религию, культ Тенгри, признавал хазарских жрецов-камов (шаманов), а знать и ее окружение, привилегированные группировки уже в VIII или начале IX в. охотно принимали сначала монотеистический протоиудаизм, в дальнейшем традиционную раввинистическую еврейскую религию. А.Л. Бертье-Делагард верно заметил по этому поводу, что хазарская знать, при всей ее веротерпимости, едва ли могла благосклонно помогать развитшо христианства, подобно тому, как это делал «Георгий наместник»¹⁴⁷⁹. Заметим: если бы он действительно был хазарским представителем власти, а не «сменщиком» епископа Колимвадия на кафедре. Долгое время сообщений о христианстве среди хазар не было, чего не скажешь о распространении иудаизма, сделавшем заметные успехи, видимо, как раз около 800 г., на рубеже VІІІ–ІХ вв.¹⁴⁸⁰

Наконец, даже вассалы Хазарии сохраняли внутреннюю политическую организацию, на что обратил внимание В.Е. Науменко, отметивший отсутствие свидетельств источников о назначении постоянных наместников хазарского хагана для управления такими областями¹⁴⁸¹.

Игемоны – правители Готфии и некоего климата Таврики, судя по данным житий Феодора Студита и патриарха Никифора, оставались в правление Константина VI и патриаршество Никифора, то есть в конце VIII и начале IX в., крещеными, тоже исповедовали православие, прислушивались к наставлениям византийских церковных иерархов и содержали местные храмы. Когда епископы и пресвитеры Херсона и Боспора, а также «первенствующие» монахи – видимо, отдельные архимандриты, игумены, великосхимники – отказались принимать дары церквам, которые приносили эти отнюдь не хазарские правители, осквернившие себя, по примеру правившего василевса Константина, попытками вступить в повторные «прелюбодейные» браки, игемоны стали изгонять таких строптивых иереев «из своих церквей и обителей»¹⁴⁸².

Показательно и другое: Епифаний, несмотря на его интерес к этнографическим сведениям, даже не упоминает о хазарах и тем более их владычестве в Крыму, повествуя о своих посещениях Воспора и «народа херсаков». Намек на хазарское присутствие в Восточном Крыму, вероятно, наиболее стойкое, содержит лишь старославянский вариант Жития Стефана Сурожского, автор которого называл жену Константина V «дочерью керченского царя», очевидно подразумевая вхождение Боспора в зону контроля итильского правительства¹⁴⁸³. Впрочем, в этом можно подозревать и реминисценцию более позднего времени, отражавшую положение, ненадолго сложившееся в Таврике в X в. после военного похода хазарского полководца Песаха, а не оккупацию хазарами восточной части Крыма в VII – первой половине IX в.¹⁴⁸⁴

Следует добавить, что никакими однозначными следами длительного присутствия властных структур хазар и тем более господства каганата на территории Крымского полуострова мы не располагаем: Херсон, Сугдея, южнобережные эмпорин, Боспор сохраняли свой греческий, даже не булгарский облик, облик городских портовых центров Романии с разнообразными функциями, с постоянным присутствием византийских властей, и современники никогда не называли их «Хазарией». Отчетливо выраженных, сплошных хазарских культурных слоев в них повсеместно не обнаружено¹⁴⁸⁵. Культура этих городов в условиях широких связей, как заметил уже М.А. Фронджуло, была идентична¹⁴⁸⁶. Даже на плато Мангупа, где наиболее вероятно локализуется кастрон Дорос, в котором, судя по сведениям нарративных источников, около 787 г. хаган поместил «стражников таксатов» (phylakas taxatous), находки форм салтово-маяцкой керамики очень редки и, если не считать нескольких тамгообразных знаков на оборонительных стенах, в том числе на бесфундаментных, поставленных в хазарское время, других косвенных следов хазар здесь нет¹⁴⁸⁷. Такие же знаки можно найти на раннесредневековых черепицах из Херсона, что убедительно указывает на их местный характер, возможно, давнее влияние сармато-аланской среды. Безосновательно считать хазарскими некие невнятно упомянутые погребения «скорченников», обнаруженные во время раскопок Н.И. Барминой за апсидой мангупской крестовидной крещальни VІ–VІІІ вв. и видеть «не-христианское происхождение» в гробнице 16, в северном нефе большой базилики, поскольку ее ориентировка, невзирая на незначительное отклонение, в целом укладывается в принятое у христиан, а изголовье, как и полагалось, имело расширение в западной части¹⁴⁸⁸. Кости задней части лошади, уложенные здесь в овальном углублении в скале, в данном случае не годятся в качестве этнического или вероисповедального индикатора, учитывая нестойкость в вере самого раннесредневекового населения Готфии и долгое, до XI–XIII вв., сохранение в Крыму нехристианских местных традиций¹⁴⁸⁹. Не имеет логики и утверждение о том, что хазары во время своего вторжения якобы разрушили ранневизантийский христианский комплекс Дороса, однонефный храм и крестовидную крещальню, но не препятствовали ремонтно-строительным работам в этой же крещальне, более того, выкладывали мозаичный пол с использованием плинф с «хазарскими метками», возвели еще один однонефный и одноапсидный храм по соседству и вообще... участвовали «в создании на «старом» месте нового христианского ансамбля» эпохи «темных веков» (sic!)¹⁴⁹⁰. Присутствие некоторых священников-тюрков в Херсоне и освящение новых христианских храмов на отдельных сельских поселениях Юго-Западной Таврики с упоминанием имен правивших хаганов и тудунов, прослеживаемое по греческой строительной эпиграфике VІІІ–ІХ вв., вполне уместно в зоне кондоминиума, в церквах которой наряду с владыкой Хазарии поминали василевса Романии – адресатов главного – налогов¹⁴⁹¹.

Находки куфических монет (динаров, дирхемов, фелсов и их подражаний) в Крыму крайне немногочисленны (клад 1824 г. – 81 дирхем конца IX в. и еще один дирхем и несколько фельсов X в. из Херсонеса; два дирхема конца VIII в., подражание аббасидскому динару 168 г. х. и два фельса второй половины VIII в. на холме Тепсень; Баклинский клад 1999 г. из 36 серебряных куфических монет за период от 83 до 202 г. х.), чтобы говорить о монетном обращении Хазарского каганата на землях Таврики¹⁴⁹². Зато ромейские солиды текли в Хазарию, в том числе в виде налога с подданных крымских земель василевса, по крайней мере до 60-х гг. VIII в., когда начались трения в отношениях Империи с каганатом¹⁴⁹³. В источниках не содержится упоминаний о постоянном хазарском кочевом населении, хазарских стадах и перекочевках на Крымском полуострове¹⁴⁹⁴. Отчетливые следы колонизации оседлых салтовцев начинают прослеживаться лишь к концу VIII в. Мы также не располагаем на территории Таврики погребениями второй половины VII – IX в., которые можно было бы определенно связать с пришедшими из Хазарии воинами¹⁴⁹⁵. К примеру, здесь нет подкурганных захоронений, окруженных квадратными ровиками, известных в степях Подонья и Поволжья, которые могут быть отнесены к этническим хазарам, причем с высоким, «рыцарским» статусом¹⁴⁹⁶. Хазары не были мифом, они играли видную роль в политической жизни полуострова, но их тяжело зафиксировать даже не как особый этнос, а хотя бы как наиболее социально значимую часть населения¹⁴⁹⁷. Археологически они едва ли не фантом, что применительно к Таврике находит убедительное объяснение именно в ее кондоминатном статусе, а не в «сути тюркских государственных институтов и принципов управления зависимыми территориями», где те же принципы обнаруживаются куда более явственно¹⁴⁹⁸.

Знаменательно, что, подводя итоги своего исследования хазарской археологии, C. А. Плетнева была вынуждена признать: «...пребывание хазар или, вернее, следы хазарского владычества в Крыму по археологическим данным прослеживаются слабо, а на многих памятниках совсем незаметны. Не удалось, как мне кажется, обнаружить «хазарское присутствие» и по материалам погребальных комплексов. Этническую принадлежность впускных погребений кочевников с конем и разнообразным сопровождающим покойника инвентарем, относящихся к VII – началу VIII вв., определить весьма затруднительно и, видимо, пока преждевременно»¹⁴⁹⁹.

Используя выражение Дж. Хэлдона, можно сказать, что византийцы в своих отношениях с хазарами явно стремились проливать чернила, а не кровь¹⁵⁰⁰, и поэтому старались, заручившись соответствующими договоренностями, блюсти гораздо более выгодную, нежели конфронтация, мирную, договорную политику. В свою очередь, хазары были вынуждены мириться с тем властным византийским влиянием в Таврике, которое и делало жизнеспособным состояние здешнего кондоминиума. В то же время наличие сравнительно близкого хазарского военного присутствия не позволяло перевести сложившуюся ситуацию в плоскость протектората или господства только одной из сторон. Поэтому здесь находилась не «Крымская Хазария» и не традиционное «пограничье», постоянно менявшее свои очертания с конца VIII до середины X в., а «совладение» двух государств в конце VII – 30-х гг. IX в. Даже если эти отношения не были облечены в письменную, четко оговоренную правовую форму, они объективно существовали по духу, по сути и, самое главное, современники ощущали их и долгое время, вплоть до образования византийской фемы в Крыму, вели себя адекватно им.