Глава 5. Византия и хазары в Таврике: господство или кондоминиум?

Исследователи достаточно уверенно выделяют так называемый южный или крымский вариант салтово-маяцкой культуры¹⁵⁰¹, который еще недавно называли термином «северопричерноморская культура»¹⁵⁰². В качестве его существенной отличительной особенности – особенности строительства именно хазар, тюрок, праболгар, салтовцев в Крыму и на Тамани – обязательно выдвигают тип строительной кладки, якобы исключительно «хазарских слоев» (второй половины VII – первой половины X в.), при котором камни располагали друг под другом, ребром, под острым углом, отчего она напоминала по виду «елочку», «колосок» или «рыбью кость», а в качестве связующего «раствора» служила земля, суглинок или глина¹⁵⁰³. «Прием этот, – пишет C. А. Плетнева, – во всем Причерноморье характерен для начала хазарской эпохи», появился в Крыму «одновременно с вторжением хазар» и «начиная c VIII в. широко распространился по всему европейскому юго-востоку»¹⁵⁰⁴. О причине появления такой техники кладки, характерной якобы для хазарского строительства, обычно умалчивают. В лучшем случае в ней, как и в «бесфундаментности» построек, видят антисейсмичный прием или невразумительно связывают ее распространение на крымских памятниках с неким «отсутствием навыков перевязывать углы», который, дескать, выработался у местного населения позже, во второй половине IX в.¹⁵⁰⁵ Между тем подобная технология фигурирует как opus spicatum среди прочих, вполне античных по облику, нерядовых, иррегулярных систем кладок из рваного камня, реже – блоков¹⁵⁰⁶, встречается не только в «хазарских слоях», а гораздо раньше и позже. Поэтому закономерно встает принципиально важный, в том числе в плане методики, вопрос, насколько правомерно видеть в ней некий культурный, и даже более того, этнический «маркер», во всех случаях безошибочно указывающий на присутствие и деятельность в Крыму и на тесно связанном с ним Таманском полуострове тюркютов – праболгар, хазар или салтовцев¹⁵⁰⁷. Решение этой практически не разработанной задачи позволило бы лучше представить ситуацию с населением раннесредневековой Таврики и степень влияния на него местных и привнесенных элементов.

Считается, что прием кладки «в елку» был неведом на территории Крымского полуострова до тех пор, пока его не принесли с собой хазары из приморского Дагестана, исконных земель каганата¹⁵⁰⁸. С помощью такой «характерной кавказской кладки» возводили якобы особый тип жилищ – наземные постройки на каменных цоколях или полностью с каменными стенами, которые были распространены «исключительно в Приазовье», что, впрочем, не мешало им являться «одним из основных отличительных признаков приазовского и крымского вариантов» салтово-маяцкой культуры¹⁵⁰⁹. В частности, к последней относят слои VІІІ–ІХ вв. в ряде приморских, давно основанных греками городов Таманского полуострова, прежде всего. Фанагории – «столицы» древнего Острова и расположенной неподалеку от нее Гермонассы (кастрона Таматархи).

Портовая Гермонасса, находившаяся примерно в 60 км от Боспора, действительно изменила свое название, но сохранила значение крупного перевалочного пункта, античный план и улицы, мощенные слоями керамики, и не объяснимо, почему это обстоятельство надо связывать с появлением хазар, некими хазарскими традициями во второй половине VII в.¹⁵¹⁰ Жители города, сохранявшего континуитет со своим античным прошлым, пользовались ранневизантийскими краснолаковыми мисками со штампами в виде крестов и животных, связанных с христианской символикой, имели соответствующие культовые сооружения, отстроенные в конце V – VI в., судя по. находке в окрестностях феодосианской мраморной капители и части известнякового рельефа с изображением ангела, держащего плат¹⁵¹¹. Насыщенность культурного слоя многочисленными пересекающимися друг с другом кладками – остатками зданий говорит о том, что город был густо заселен, его жители обновляли, надстраивали старые дома и по византийской традиции мостили примерно каждые 20 лет улицы битой керамикой¹⁵¹². Стены здешних двухкамерных домов-пятистенок размером в среднем около 18–20 м² сооружались на каменных цоколях, которые поддерживали стены из самана, или были полностью каменные. В последнем случае углы построек, в соответствии с греческой, ромейской традицией, обычно были перевязаны и выложены из хорошо обработанных блоков. Рваный же и тесаный камень строители укладывали нередко в системе opus spicatum, которая особенно распространилась на Тамани c VIII в.¹⁵¹³ «В елочку» складывали внешний и внутренний панцири кладки, а забутовка состояла из мелких камней и щебня, залитых жидкой глиной. Толщина двухслойных кладок нигде не превышала метра. Одна камера-комната отапливалась открытым очагом, расположенным в центре (или реже в углу) дома, другая (передняя) была холодная. Почти каждый дом имел, по давней греческой традиции, отгороженный массивными стенами дворик, являвшийся своеобразным хозяйственным помещением без крыши. Кое-где сохранились обнаруженные при раскопках характерные для домостроения византийских городов дверные проемы с каменными порогами, обрамленные хорошо подогнанными, поставленными на ребро плитами; в порогах – углубления для штырей, на которых вращались двери. Дворы нередко имели вымостки, глинобитные печи, врытые в землю пифосы, иногда обмазанные изнутри известковым раствором, большие хозяйственные круглые ямы-погреба с сужающимся на конус плоским дном. Особый интерес представляют жернова типичных византийских ручных мельниц, фрагменты гончарной кружальной керамики, амфор, поздней краснолаковой посуды, изделия из железа, каменный киот, украшенный резным орнаментом, византийская черепица с клеймами, костяная ручка с резным изображением лошади и птиц, обломки стеклянных лампад, ранней бело-глиняной поливной керамики¹⁵¹⁴. Даже местная лощеная посуда, при всей ее схожести с хазарской, имеет свое лицо. К примеру, приземистую широкодонную миску отличала ложбинка на венчике, вероятно, для крышки, что не характерно для салтово-маяцких мисок. Другая имела вертикально заостренный венчик с резким переходом в округло-коническое тулово¹⁵¹⁵. Не говоря уже о том, что поддон в салтово-маяцкой гончарной традиции совершенно не известен, все это отражает местное, но не хазарское своеобразие. Говорить же о том, что здесь «до середины VIII в. меняется весь керамический комплекс», вообще не приходится¹⁵¹⁶.

Фанагория даже не изменила своего давнего названия (Phanagorias лишь стала Phanagouris, Phanagourias, Phanoria)¹⁵¹⁷. Она располагалась на двух плоских террасах, нижняя из которых (около 15–17 га) та, где находился общественный, а значит, и рыночный центр города, ныне затопленный морем. К слову, город стал хиреть к концу IX в. и оказался покинут к началу X в., скорее всего, вследствие неблагоприятной геофизической обстановки, сложившейся вокруг него, обмеления порта, нарушения водного баланса, а не в силу внешнеполитических причин, военных столкновений, разгрома печенегами¹⁵¹⁸. Почти посередине с юга на север, видимо, проходила дорога из верхнего города к морю¹⁵¹⁹. Раскопки ГИМ в 1939 г. на северо-западной части городища открыли слой VI–VII вв. с вымостками из каменных плит и черепков, обломки поздних жанровых терракотовых статуэток (фигура воина в панцире и плаще, обнаженная гротескная мужская фигура)¹⁵²⁰. В застройке, вероятно, встречались вполне добротные монументальные здания из числа тех, что были возведены здесь, по мнению И.Т. Кругликовой, в конце IV–V в. в традициях античной архитектуры, с колоннами, вымостками, колодцами¹⁵²¹. Часть из них могла пережить лихолетья и в обновленном виде существовать в VІ–VІІ вв.

В городе издавна, задолго до хазарской эпохи, жило немало евреев, о чем свидетельствуют находки земляной катакомбы иудейского первосвященника (близ сопки Фанагорийская Блевако), древнееврейские надгробные надписи позднеантичного некрополя, существовали прозелиты иудаизма, в том числе из числа варваров, сарматского населения (надгробие Балкоса), но были и христиане, на что особенно выразительно указывает находка на западном кладбище Фанагории – крышка позднеантичного гроба, сбитая брусками и с накладными деревянными пластинками в форме стилизованной рыбы¹⁵²². Значительным оставался элемент исповедующих иудаизм и позже, на что указывают находки – свыше полусотни надгробий с семисвечниками, 26 из которых имели тамгообразные знаки на оборотной стороне, а четыре – надписи на древнееврейском языке¹⁵²³. Видимо, поэтому для Ибн Хордадбеха это был «город евреев»¹⁵²⁴. К этому стоит добавить, что, судя по подписи Иоанна, епископа Фанагорийского (Ioannes Episkopos Phanagoreias), под прошением Константинопольского собора 519 г. к патриарху, Фанагория оставалась епископской резиденцией, одной из четырех, и по меньшей мере до второй половины VII в. входила в состав церковной епархии Зихии, простиравшейся вдоль всего берега Азовского моря и Керченского пролива¹⁵²⁵. Под названием Fanagorum она, вслед за Сугдеей (Sugdabon), фигурировала в составленной между 660-ми гг. и началом VIII в. «Космографии» анонима из Равенны¹⁵²⁶, и, значит, о ней знали даже в далекой Италии. Надо думать, определенного здесь на жительство византийского экс-императора Юстиниана Ринотмета в начале VIII в. окружал знакомый, разве что более скромный, без «аристократических жилищ-резиденций», но преимущественно греческий быт, немногим отличный от того, что он застал в Херсонесе. По словам Феофана, записанным в его «Хронографии» под 679/680 r., «...у Фанагории и живущих там евреев обитает множество народов (parakeintai ethne pleista)» (выделено мной, – C. C.), а не хазары, которые, как следует из дальнейшего рассказа византийского историка, со временем стали получать с этих народов, как и с приазовских булгар, дань¹⁵²⁷.

Следует заметить, что город отстроился после второй четверти – середины VI в. Прокопий писал в «Войне с готами», появившейся в 551 г., что Кепы и Фанагурис «...издревле были подчинены римлянам и такими были и в мое время. Но недавно некоторые из варварских племен, живших в соседних областях, взяли и разрушили их до основания»¹⁵²⁸. Эти слова многократно повторялись современными исследователями. Однако раскопки показывают, что в конце VII–VIII в. в боспорских Патрее, Кепах вновь велось строительство, они не были покинуты жителями, а пополнились пришлыми элементами, судя по захоронениям, булгарами¹⁵²⁹. В данном случае грунтовые могилы демонстрировали типичные черты языческого ритуала: неупорядоченную ориентировку, позы погребенных, наличие разнообразного погребального инвентаря, включая серолощеные сосуды и ойнохои крымского производства, остатки жертвенной пшци, византийскую монету, находившуюся в положении «обола Харона»¹⁵³⁰. Даже жилища в здешних поселениях стояли «по кругу», видимо отражая не забытую осевшими «варварами» традицию планировки кочевнического семейного «гнезда»¹⁵³¹. Вообще, крымское Приазовье дает более яркие, выразительные случаи проявления поздних языческих верований, вплоть до ритуального расчленения детей и собак, хотя и здесь они уникальны и встречались лишь в сельской глубинке, вдали от выживших бывших греческих центров¹⁵³².

Возвращаясь к Фанагории, следует заметить, что в античную эпоху город занимал около 50 га, то есть был в два раза меньше Пантикапея, но значительно превосходил по площади прочие боспорские центры¹⁵³³. Любопытно, что в раннее Средневековье он тоже не только возродился, но его граница значительно передвинулась на восток, причем территория, ранее находившаяся вне городской черты, оказалась застроенной¹⁵³⁴. Простираясь вдоль берега на километр полосой шириной 170–200 м, город по площади вдвое превосходил соседнюю Гермонассу-Таматарху, явно процветал, оставаясь крупным торгово-ремесленным центром¹⁵³⁵. Застройка его производилась с максимальным использованием старых зданий и кварталов и едва ли отражала «лагерный тип «города», свойственный номадам»¹⁵³⁶.

Фанагорийские однокамерные–двухкамерные дома довольно больших размеров (6x4,6 х 5,8x5 м), цоколи которых были сложены отчасти «в елку», из камня, взятого из более ранних построек, даже в IX в. сохраняли провинциальный облик, как и мощеные черепками улицы, вдоль которых они стояли. Раскопанный отрезок такой улицы с примыкающими переулками показал, что она была стандартной ширины около 3 м¹⁵³⁷. Стены домов с огороженными дворами были из сырца или глинобитными, но на углах, у входов выложены из крупных обработанных блоков, по давней, опять-таки не хазарской традиции.

При Юстиниане II в городе не было византийских войск, но было немало «единоплеменников» (ton idion omophilon) экс-императора, тο есть греков, ромеев, которые, как и херсониты, могли строить козни или даже составить заговор против бывшего василевса. Во всяком случае, это обстоятельство хаган посчитал убедительным объяснением для необходимости присылки охраны, которой здесь, в соответствии с правилами демилитаризации кондоминатного владения, до этого момента не было и которая отныне должна была стеречь «друга», даже более того, родственника хагана и вместе с тем врага Империи. Едва ли эти стражники были многочисленны и докучали своим вниманием. Удивительно, задушенного Юстинианом «здешнего, местного» (oikeios) архонта Папаца, бывшего в городе «от лица» хагана, никто не искал. Его исчезновение по меньшей мере на день не встревожило «людей охраны» (andras eis phylaken) и уж тем более не привлекло внимание фанагорийцев. Экс-император, как и его посланники, не встречал препятствий при передвижении в пределах кондоминатной территории, с азиатского на европейский Боспор и обратно. Убийца явно не торопился. За это время он успел вызвать и дождаться архонта Боспора, Валгица, чтобы расправиться и с ним, а после организовал отъезд жены Феодоры из города и сам покинул его¹⁵³⁸. Случившееся можно объяснить как заинтересованностью хагана именно в таком исходе событий, так и слабостью власти, редкостью хазар в городе, куда Юстиниан попросился на жительство, видимо, отнюдь не случайно. Так, им не могло не быть учтено на будущее, что Фанагория являлась узловым центром всей системы дорожных связей Таманского полуострова, в пяти направлениях, расходившихся от города¹⁵³⁹.

Примечательно, для того чтобы выбраться с Острова, Юстиниан бежал в приморское местечко или селение (parathalassion chorion) Томи (Tomen или Tomin), в котором некоторые исследователи считают возможным видеть находившуюся в 21 км к юго-западу от Фанагории Гермонассу-Таматарху (Tomitorakan) VII–VIII вв., место с тучными пастбищами и обильной подпочвенной водой, что соответствовало тюркскому tomi, tomar¹⁵⁴⁰. В собственно Таматархе – средневековом названии Гермонассы – видят также производное от тюркского наименования «тумен-тархан» (tumen-tarkhan)¹⁵⁴¹. Впрочем, в указании Феофана с не меньшим основанием можно предполагать банальную ошибку переписчика, пропустившего первую букву в слове stomen – «устье», и в этом случае беглец направился к неподалеку расположенному рукаву реки Кубань, который впадал в Шимарданскую бухту южнее Фанагории, имевшей тем самым свой прямой выход в Азовское море¹⁵⁴². Скорее всего, именно там он нашел местную греческую галиаду (алиаду) – легкое, полурыбацкое-полувоенное, достаточно быстроходное судно, уже снаряженное к отплытию, которое и доставило его «вместе с некоторыми другими мужами», «своими товарищами» (ton etairon), в Символон (Балаклаву), около Херсона. Если это так, тогда приходится признать, что в этих местах, как и в Символоне, не было представителей ни хазарских, ни византийских властей. Находки же – печати византийских «министров финансов» – логофетов геникона первой половины – конца IX – начала X в. в «Матрахе» (Таматархе) – говорят о ее включении в зону самого пристального внимания византийских властей, несмотря на сохранявшееся влияние со стороны хазар, которые знали этот город как Самкерц (С-м-к-р-ц, С-м-к-рай) и, вероятно, держали там во второй четверти X в. военный гарнизон¹⁵⁴³. Следует также подчеркнуть, что Фанагория и Гермонасса (будущая Таматарха), невзирая на наличие сооружений с использованием техники кладки «в елку», были включены в круг боспорской культуры, сохранили регулярную планировку, многослойное мощение улиц керамической крошкой, континуитет с античной градостроительной системой, тогда как в известных городищах Хазарии уличная планировка совершенно отсутствовала, а разбросанные «усадьбы» имели стены столбовой конструкции, разумеется, даже без намеков на opus spicatum, либо целиком сырцовые и юртообразные жилища, так и не появившиеся в таманских городах¹⁵⁴⁴.

Строительство усадеб с домами-пятистенками и огороженными дворами, где размещались хозяйственные постройки и открытые очаги, наблюдается и в Боспоре, в приморской части города, который с 80-х гг. VII в. якобы стал центром хазарских владений в Крыму и «основным опорным пунктом хазар на полуострове»¹⁵⁴⁵.Не вдаваясь в дискуссию, следует заметить по этому поводу, что веских оснований для принятия столь ответственного вывода нет и его следует рассматривать не более как мнение¹⁵⁴⁶. Раскопки 1990–1992 гг. на участке в Кооперативном переулке в Керчи тем более нельзя отнести к числу убедительных аргументов, поскольку, наряду с техникой кладки «в елку», среди типично местного материала византийского облика не местными являются лишь пара фрагментов венчиков сероглиняных банковидных горшков с ногтевидными вдавлениями, которые находят аналогии среди керамики пеньковской археологической культуры, возможно, привнесенной на полуостров антами в ходе контактов с кутригурами и оногурами¹⁵⁴⁷. А.И. Айбабин называет подобный тип жилища «новым», но на поверку оказывается, что отсутствие фундаментов, каменные цоколи, иногда без перевязки стен, сами глинобитные стены домов заимствованы из раннесредневековой местной византийской строительной традиции, равно как и использование в быту обычных открытых очагов («тарелкообразных и костровидных»)¹⁵⁴⁸. Видеть во всем этом продукт жизнедеятельности «оседающих на землю кочевников», «смешение различных строительных и бытовых традиций в хазарских жилищах» на фоне остального отчетливо выраженного византийского быта было бы большой натяжкой¹⁵⁴⁹.

Нет ничего специфически хазарского в стенах и общей планировке сооружений, воздвигнутых местами в технике opus spicatum в портовом районе в период конца VI–IX вв., которые пытаются интерпретировать как остатки «хазарской цитадели», крепости, где сосредоточивались органы управления городом, находился хазарский гарнизон и синагога, якобы разрушенная при сооружении храма Иоанна Крестителя¹⁵⁵⁰. Дом, открытый в Кооперативном переулке, датируется, по уточненным данным, от второй четверти VI в. до последней трети VII в.¹⁵⁵¹ Слой пожара, в котором он погиб, локален и не содержит хазарских материалов. Вполне вероятно, что бедствие случилось до появления здесь хазар. К тому же единичные боспорские постройки конца VII в. с использованием техники кладки opus spicatum, как и некоторые аналогичные, существовавшие в других местах Крыма в это время, даже условно нельзя относить к салтово-маяцкой культуре – «государственной культуре» Хазарского каганата хотя бы потому, что самый ранний период этой культуры датируется от середины или, скорее, конца VIII в. до середины IX столетия¹⁵⁵². Следовательно, перед нами продукт иного исторического феномена, требующий иного определения.

В связи с этим следует заметить, что кладка «в елку» зафиксирована в слое III на горе Митридат (расісопки 1945 и 1947 гг. восточнее Второго Кресла), причем постройки относятся к позднеантичному времени, до V–VI вв., явно выходящих за возможные реальные рубежи появления здесь хазар¹⁵⁵³. Такие же постройки с кладкой opus spicatum были обнаружены на верхнем Митридатовском раскопе, в черте акрополя и тоже в позднеантичном слое (слой IX, стена 89)¹⁵⁵⁴. Подобные случаи наблюдаются и в других местах Крыма, о чем будет сказано дальше.

Каменные здания-пятистенки с печами или очагами из плитняка в углу комнаты являются типичными для провинциально-византийских поселений Таврики¹⁵⁵⁵. Часть раскопанных раннесредневековых домов в боспорской Тиритаке тоже имеют закругленные угловые части и цоколи с кладкой opus spicatum, на которой стояли стены из сырцового кирпича, но, наряду с образцами салтовской лощеной керамики в слое, сопутствовавшем времени существования построек, встречается типичный «греческий» инвентарь, а занятия жителей рыболовством, рыбозасолочным промыслом, земледелием и животноводством опять-таки не знали существенных перемен¹⁵⁵⁶. Судя по захоронениям в безынвентарных плитовых могилах, подобных тем, что появились на Боспоре со второй половины VI в., иногда с вырезанным на камне крестом у изголовья, жители раннесредневековой Тиритаки исповедовали христианство, и достаточно давно¹⁵⁵⁷. Во всяком случае, граффити с посвящением св. великомученику Феодору на сосуде типа фляги и фрагменты краснолаковых мисок со штампованными крестами относятся к рубежу V–VІ вв. и к VІ–VІІ вв.¹⁵⁵⁸ На это же указывают остатки крытой черепицей трехапсидной базилики первой половины VI в. (длина до алтарной части – 10,5 м, ширина – 9 м по внутреннему обмеру), с застекленными окнами, полами из проконесского мрамора, византийско-коринфскими капителями и другими, конической кубовидной формы, с крестами¹⁵⁵⁹. В стене близ южного входа находилось четырехугольное углубление, облицованное мрамором, которое, вероятно, служило нишей для купели¹⁵⁶⁰. В 0,8 м к юго-востоку от порога тиритакского храма был бассейн, может быть, фиал, тоже облицованный мраморными плитами¹⁵⁶¹. Впрочем, наличие всего этого не мешало некоторым обитателям городка весьма поверхностно относиться к Слову Божьему и быть плохими христианами, на что намекает выразительная находка в одном из домов VI в. недалеко от рыбозасолочных цистерн антропоморфной гальки с подчеркнутым животом, которая как амулет может быть отнесена к ранневизантийскому времени, IV–VIIІ вв.¹⁵⁶² Прежние боги и идолы, особенно связанные с культом плодородия и очага, с большим сопротивлением сдавали свои позиции наступавшей новой религии. Это видно из того, что гораздо позже в плитовом некрополе, выросшем на окраине Тиритаки, некто совершил святотатственный для христиан ритуальный языческий акт – захоронил в глубокой яме вместе с девятью человеческими два собачьих черепа, добавив к ним фалангу пальца с не снятым с нее бронзовым кольцом и жернов¹⁵⁶³.

После слоя пожара второй половины – конца VI в. в Тиритаке выделяется период VII в., которому сопутствует соответствующая поздняя краснолаковая керамика, амфоры; базилика, похоже, не функционировала в VIII в., но к ее стене сделали пристройку, а новая усадьба, просуществовавшая до второй половины IX в. или первой половины X в., в свою очередь, была возведена над остатками винодельни, время прекращения существования которой остается открытым¹⁵⁶⁴. Связывать все это с хазарами неправомерно, поскольку даже салтовцы появились на поселениях Восточного Крыма, в том числе и на месте Тиритаки, не раньше второй половины – конца VIII в.¹⁵⁶⁵ Однокамерные, с печами-каменками, прямоугольные в плане каменные постройки, верхние части стен которых были глинобитными, а также небольшие полуземлянки с открытым очагом и лежанками сохранили типичные материалы провинциально ромейского быта Таврики ІХ–Х вв.: вкопанные по горло «причерноморские» амфоры с мелким зональным и крупным бороздчатым рифлением, днища, обломки желобчатых пифосов, фляг, высокогорлых кувшинов с плоскими ручками, ойнохоевидных сосудов «баклинского» типа и херсонесского производства, характерных стекляпных рюмок, серолощеных сосудов и кухонных горшков¹⁵⁶⁶.

Примечательно также, что в здешних домах VІІІ–ІХ вв., как и в постройках поселений около пос. Героевское, расположившихся на бывшей хоре Нимфея, и во многих других местах Восточного и Юго-Восточного Крыма печи клали по местной античной традиции, из каменных плит, а очаги выходят из употребления, причем одновременно из производства и использования исчезли глиняные котлы с внутренними ушками, свойственные тюркам-кочевникам¹⁵⁶⁷.

Прочие плитовые могильники Керченского полуострова (Михайловский, Эльтигеновский, Зенонова Херсонеса на мысе Зюк) тоже демонстрируют погребения в виде каменных ящиков, иногда с арковидными неглубокими нишами, высеченными в торцовой каменной плите, к которой покойника клали головой¹⁵⁶⁸. Для принявших крещение они имели значение портала, символической двери в иной, лучший мир. Следует заметить, что подобные конструкции обнаруживают христианские погребения некрополей Тепсеня (детское погребение 39) и Сугдеи (детская мог. 52), в которых нет ничего от хазарской культуры, но зато сильно ромейское влияние, континуитет с традициями предшествующего местного населения¹⁵⁶⁹.

«В елку» сложены некоторые группы камней цоколя одного из раскопанных домов раннесредневекового Мирмекия, находившегося в четырех километрах от Боспора, что свидетельствует о знакомстве строителей с подобной техникой кладки, однако прочий инвентарь, каменная круглая ступа, характерный облик кружальной керамики, амфор VІІІ–ІХ вв., обломки венца от пифоса, жернова ничем не отличаются от тиритакских¹⁵⁷⁰. Слабая же мощность раннесредневекового культурного слоя вполне объяснима его «благополучностью» – свидетельство жизни, не знавшей пожаров и разрушений. Особняком смотрится при этом находка в верхних слоях следов ямы с остатками человеческого черепа и жернова, в чем с большой натяжкой можно подозревать проявление ритуального языческого захоронения¹⁵⁷¹. Если это поселение, как и поселение на месте Тиритаки, называть «салтово-маяцким», то только возводя в абсолют находки фрагментов лощеной и кухонной керамики «салтовского облика» и подчиняя им весь прочий материальный вполне провинциально-ромейский контекст.

Присутствие кочевников нелегко уловить и в соседнем Илурате, где жизнь в VII в. тоже продолжалась, судя по находкам поздней краснолаковой керамики в слое во дворе дома 2 (участок III), функционированию некоторых рыбозасолочных цистерн и винодельни¹⁵⁷².

Между тем, по мнению В.Ф. Гайдукевича, здесь обнаружены даже каменные основания юрт и загоны для скота булгарского стойбища VIII в.¹⁵⁷³ Однако исследование постройки, цоколь которой сложен «колоском» на глиняном растворе, показывает, что в углу большого помещения была поставлена печь из обтесанных каменных плит. Углубленные «круги» диаметром 6–7 м и одно такое же сооружение подпрямоугольной формы (4x5 м), без перекрытий, сложенные из бутовых и подтесанных камней, с несколькими ступенями, ведшими с западной стороны, были завалены камнями, в том числе обожженными огнем, среди которых было довольно много костей домашних и диких животных, птиц, рыб, а также зола, пепел, скопления угольков. Судя по керамическому материалу, фрагментам боспорских, южнопонтийских амфор, красноглиняной и краснолаковой посуды, эти ограждения функционировали преимущественно во II–III вв. н.э. и, будучи расположенными на территории некрополя, являлись культовыми погребально-поминальными комплексами, своеобразными святилищами, предназначенными для поминальных тризн, а не остатками юрт кочевников или загонов для скота¹⁵⁷⁴. Из семи обнаруженных к настоящему времени три таких комплекса несут следы вторичного использования, перепланировок более позднего времени, в том числе устройства впускного погребения V в. и выгородок, сделанных в технике opus spicatum¹⁵⁷⁵, что указывает на континуитет в использовании таких сооружений, а значит, и на преемственность связанных с ними представлений, бытовавших среди местного населения со времен античности. Но самое примечательное – в здешних боспорских кладках первых веков н.э. уже можно видеть зарождение кладки opus spicatum, получившей позже столь широкое распространение¹⁵⁷⁶. В таком случае появление подобной строительной техники в позднеантичных сооружениях собственно Пантикапея-Боспора оказывается вполне закономерным и ее, как и в Илурате ранневизантийского времени, не обязательно видеть продуктом лишь салтовцев. Эти же наблюдения противоречат утверждению о том, что «первые однокамерные каменные дома, сложенные в данной технике, появляются у тюрок юго-восточной Таврики не ранее середины VIII в.»¹⁵⁷⁷.

Следует принять во внимание, что кладка opus spicatum, эпизодически прослеживаемая на Боспоре до хазарского периода, сохранилась здесь и позже, в строительных горизонтах конца IX– XII в., после того как хазары оставили Крымский полуостров¹⁵⁷⁸. Следовательно, это была кладка, усвоенная не пришельцами, а именно местным населением. В квартале, состоявшем из пяти домов и двух пересекавшихся под прямым углом улиц, построенном, очевидно, в конце IX в. по типично византийской планировочной схеме, якобы над «хазарскими слоями», боспорские усадьбы по-прежнему были сложены по известной ранее системе смешанной кладки из бута на глине, с отдельными участками, образующими «елочку»¹⁵⁷⁹. Более ничего «тюркского» в них нет. Даже сторонники доминирования протоболгарского влияния признают, что такие элементы построек, как каменные цоколи и глинобитные стены, были «заимствованы из боспоро-византийской домостроительной традиции»¹⁵⁸⁰.

Кладка opus spicatum была известна в раннесредневековом Восточном Крыму и на его южном побережье, причем ее использовали и в жилом, и в производственном, и в храмовом строительстве. Так, кусками плиточного известняка, сложенного «в елку», строители облицевали стены неглубокой землянки VIII–IX вв. на большом открытом поселении у д. Пташкино на Керченском полуострове)¹⁵⁸¹. С уровня материка начиналась двухрядовая кладка, тоже выложенная «...по типу кладки «в елку» и заставляющая подозревать присутствие салтовцев»¹⁵⁸². Однако и ранний период поселения, вероятно, имевшего позднеантичную основу, представлен неглубокими полуземлянками, одна из которых датируется по фрагментам амфоры с перехватом не позже середины VII в., то есть временем до появления «народа хазар» у берегов Черного моря¹⁵⁸³. Такие же жилые сооружения сельского и городского типа в виде полуземлянок известны около С. Морское и в Сугдее, но и здесь они имеют аналогии не только в праболгарских, возможно, хазарских материалах, а и в материалах пеньковских поселений Южного Поднепровья второй половины VII в.¹⁵⁸⁴ Причем рядом с крымскими редкими памятниками такого рода обнаруживаются как зерновые ямы, открытые очаги, так и вкопанные в землю, привычные ромеям пифосы¹⁵⁸⁵. В связи с этим следует учесть, что подобный простейший тип жилых сооружений в виде полуземлянки подпрямоугольной или овальной формы с глинобитной каркасной конструкцией стен был и у народов, ведших оседлый образ жизни.

Во второй строительный период, приходящийся на вторую половину VIII–IX в., на месте поселения у д. Пташкино возводится трехапсидный базиликальный сводчатый храм: нижний ряд его кладки шириной 1,12 м был уложен прямо на материк, но состоял из двух лицевых рядов рваного и в меньшей степени тесаного известняка с забутовкой посередине на грязевом «растворе» – прием, обычный не для «хазарских архитекторов», а для всех каменщиков как первых веков, так и эпохи Средневековья¹⁵⁸⁶. Мощение пола плитами из известняка тоже не назовешь особенным. Так могли делать и греки, и пришлые мастера, попадавшие под влияние ромейской культуры.

К слову, говорить о недостроенности, заброшенности строительства этого христианского храма только потому, что раскопки показали отсутствие кровельной черепицы, было бы неправомерно. Его стропила могли быть покрыты камышом, ветками или соломой, присыпанными землей. В сельской местности это был испытанный прием, имевший привлекательность своей дешивизной. Бороздчатые амфоры причерноморского типа из завала на месте постройки датируются не только концом VIII – началом IX в., но и IX в. Поэтому относить разрушение или прекращение строительства храма к рубежу VIII–IX вв. на их основании тоже преждевременно¹⁵⁸⁷. Тем более, что среди амфорного материала оказались обломки высокогорлого кувшина того типа, какой не выпускался ранее второй половины IX в.¹⁵⁸⁸ Что касается кости ноги лошади, найденной тут же, при раскопках северного нефа, ее едва ли можно уверенно относить к следам особого языческого ритуала, каким местное население якобы хотело выразить свой пиетет к святому для христиан месту¹⁵⁸⁹.

Ярко выраженную печать такого же ромеизированного облика несет крупное, площадью более 15 га, поселение VІІІ–ІХ вв. на южном склоне горы Опук. Остатки большой базилики, колодцы, следы дорог, подпорных стен, кольцевых загонов и кошар для мелкого рогатого скота, усадьбы из двух жилых помещений (10,5x6,5 и 6,3x6,1 м), примыкающие к ним хозяйственные постройки, заглубленные в котлован двухпанцирные с забутовкой стены, выложенные на уровне цоколя кладкой opus spicatum, углы из блоков известняка со следами инструментальной обработки, каменные очаги и глинобитные печи, каменные вымостки кое-где, обломки пифосов, разнотипных амфор VIII – первой половины X в., высокогорлых кувшинов с плоскими ручками, ойнохой «баклинского типа» заставляют с недоверием относиться к заключению о принадлежности обнаруженного к «обычным памятникам хазарской культуры Керченского полуострова», ибо эта «хазарская культура» ничем не отличается от сельской, провинциально-ромейской¹⁵⁹⁰. Даже находки некоторого количества фрагментов сероглиняной кухонной керамики и сосудов с лощением не в силах развеять сомнения о принадлежности этого характерного и вместе с тем типичного для хазаро-византийской кондоминатной Таврики археологического комплекса к «последнему этапу развития салтово-маяцкой культуры».

Порой такого рода привязки носят искусственный характер. Так, на восточной окраине с. Заветное в Восточном Крыму находится небольшая крепость площадью около 530 кв. м (30x22 м), воздвигнутая на мысу и защищенная со всех сторон двухпанцирной, трехслойной стеной толщиной 1,10–1,40 м, из бутовых и подтесанных известняковых камней на глинистом растворе, а также рвом шириной до 2 м. К кастрону примыкало крупное поселение с обособленно расположенными постройками, прослеживаемыми в виде скопления камней и гончарной керамики. Вероятно, оно существовало не только в эпоху раннего Средневековья, но и в конце XIII–XIV в. На соседнем мысу находился типичный для местного населения, в том числе христиан, плитовый могильник из числа тех, что стали особенно распространяться со второй половины VII в. Тем не менее обнаруженный на поселении обычный, долго функционировавший очаг в виде ямы (диаметр – 0,42 м, глубина – 0,10–0,12 м), расположенной на овальной, с невысокой оградой площадке (3,4x2,6 м), слегка углубленной в суглинок на 0,10–0,15 м, предлагается рассматривать в связи с вопросом о языческих верованиях и обрядах народов Хазарского каганата, а именно как ритуальное капище, в котором разжигали не иначе как «священный огонь»¹⁵⁹¹. Между тем в засыпи очага и вокруг него оказался тот же массовый бытовой материал, что и на поселении: фрагменты причерноморских амфор с мелкозональным рифлением, коричневоглиняных амфор с «перехватом» на тулове, ойнохой «баклинского» типа, несколько венчиков и, стенок горшков салтовского облика¹⁵⁹². Находки двух кремневых отщепов и лощил из песчаника едва ли можно безоговорочно относить к «амулетам», а обломки посуды и раздробленные кости домашних животных – это обычный бытовой кухонный мусор, как и зола, которая засыпала площадку¹⁵⁹³. Не всякий зольник является указателем языческого святилища. Зато типично византийским культурным признаком могут служить обломки нескольких рюмкообразных стеклянных сосудов, какие обычно служили или в качестве светильников-лампад, или для традиционной формы индивидуального причащения¹⁵⁹⁴. Примечательно также отсутствие лепной посуды, лепных поделок, не считая единственного плоского глиняного кружка с беспорядочными вдавлинами, в которых при всем желании невозможно углядеть «солярную символику», связанную с «ритуальной имитацией хлеба», с «земледельческими культами или общетюркским культом Тенгри-хана»¹⁵⁹⁵. Прочие единичные глиняные кружки с изображениями креста или креста в круге из раскопок поселений Керченского полуострова (Героевка-3, Эльтиген Юго-Западное, Тиритака), даже если это действительно были не простейшие христианские амулеты, благочестивые филактерии ІХ–Х вв., а «изделия с небесными символами», «домовые обереги», крайне редки, чтобы говорить о доминировании здесь именно тюрко-болгар с их языческими верованиями и обычаями¹⁵⁹⁶.

Вообще, кладка жилых и хозяйственных сооружений, даже из наиболее ярко выраженных «салтово-маяцких» поселений Восточного Крыма второй половины VIII – первой половины X в., обычно смешанная – постелистая иррегулярная двухлицевая с забутовкой и «елочкой», а хозяйственный и бытовой инвентарь включает не только сравнительно немногочисленную керамику салтово-маяцкого типа, лепную посуду, но и пифосы, амфоры, ойнохоевидные кувшины, кухонные горшки с клеймами на дне, прочую массовую кружальную посуду, даже светильники византийского облика, в том числе с граффити в виде букв греческого алфавита и различных знаков и в виде креста, что указывает на быт не столько собственно салтовского, сколько христианизированного разноэтничного гетерогенного населения вполне «ромейского облика»¹⁵⁹⁷. Поэтому было бы странным пытаться связывать с «раннетюркскими праболгарскими древностями» керамические комплексы, представленные хорошо известными типами амфор VII–VIII вв., столовой провинциально-византийской посудой, крупными ойнохоями, гончарными кухонными горшками, в том числе близкими типам кухонной посуды византийского Херсона, и лишь отдельными фрагментами редких лепных горшков¹⁵⁹⁸. Показательно, что прочерченный крест встречается даже на некоторых фрагментах лепных кухонных округлобоких горшков, считающихся типично кочевническими типами керамики, как это видно на примере находки из Сугдеи, которая никак не увязывается с комплексом «тюрко-булгарского святилища» или «хазарского капища"-зольника второй половины VIII – середины X в. на участке куртины XV, откуда происходит обломок¹⁵⁹⁹.

Стены дома с огороженным двором, построенного не ранее IX в. на плоском холме Тепсень (по-татарски – «блюдо»), недалеко от западной окраины поселка Коктебель (Планерское), после разрушения одной из базилик Тепсеньского городища действительно были сложены с использованием приема opus spicatum¹⁶⁰⁰. Однако в остальном усадьба имела типично провинциальный византийский облик: черепичную крышу, застекленные окна, соответствующий бытовой инвентарь. В других таких же вполне благоустроенных домах зафиксированы печи из плит известняка и прочие признаки ромеизированного быта¹⁶⁰¹. Даже однокамерные каменные постройки, сложенные в технике opus spicatum насухо из мелкого плитняка, как и аналогичные постройки устойчиво стационарных поселений Тиритаки, Героевки, Кордон-Обы, считающиеся предшественниками домов-пятистенок из двух комнат, имеют сравнительно крупные размеры (8,1x5,1 м), правильную форму с выложенными камнем дверными откосами, застекленные окна, все те же печи-каменки византийского типа, а основания их стен, хотя и без фундаментов, впущены в грунт на глубину 0,2–0,3 м, как это было принято в византийском строительстве¹⁶⁰². Приводимый В.В. Майко анализ керамики (пифосов, амфор, столовой и кухонной посуды, в том числе с клеймами в виде креста) указывает на ее отчетливо выраженный провинциально-византийский облик и не позволяет считать Тепсеньское городище праболгарским, а его население исключительно тюркским, носителями «крымского праболгарского варианта салтово-маяцкой культуры»¹⁶⁰³. Автор сам признает, что «сероглиняная лощеная салтовская керамика чрезвычайно редка на полуострове»¹⁶⁰⁴. Действительно, едва ли не изначально, уже c VII в., здесь полностью доминировала кухонная керамика, изготовленная на ручном гончарном круге, и византийская привозная керамика, амфоры, кувшины, столовая посуда¹⁶⁰⁵. Объяснять это византинизацией керамического производства «крымских салтовцев» нелепо, поскольку тогда надо признать, что все прочее, предшествовавшее появлению салтовцев, местное городское и сельское население (потомки скифо-сарматов, греки, аланы, готы) в одночасье было устранено от гончарного дела, а новоявленные монополисты мгновенно усвоили новую технологию и традиции производства.

По-видимому, не укрепленное поселение на плоской возвышенности Тепсеня, круто спадавшего с южной стороны к морю, занимало площадь не менее 10 га, имело густую, упорядоченную застройку, несколько храмов, включая базилику, и было одним из самых крупных в Юго-Западном Крыму¹⁶⁰⁶. Старожилы, по словам А.Л. Якобсона, отмечали следы его правильной планировки, что, как известно, характерно для греко-римского и ранневизантийского строительства и исключено для хазарского¹⁶⁰⁷. На берегу и под водой сохранились остатки древнего мола из диаритовых квадров на известковом растворе, защищавшего гавань¹⁶⁰⁸. Несомненно, это поселение, если не протогород-полисматон, «столица» одного из местных южно-бережных административных районов – климата, являлось весьма значительным византийским церковным центром VIII – первой половины X в., а его открытость и незащищенность оборонительными стенами можно объяснить тем, что расцвет городища пришелся на мирное, сравнительно спокойное время византийско-хазарского кондоминиума, действовавшего здесь до второй трети IX в. Даже если предполагаемая некоторыми исследователями увязка Тепсеня с Фулами и «фульским народом», упомянутыми в схолии к нотиции де Боора, в житиях Иоанна Готского и Константина Философа, проблематична и не может быть принята как окончательная, это не отвергает главного – ярко выраженной христианской культовой функции городища¹⁶⁰⁹. Изучение даже 2% его территории позволило выявить остатки большой базилики VІІІ–ІХ вв. и пяти других храмов, которые с перестройками существовали здесь, видимо, до 40-х гг. X в. Первоначальная базилика была трехапсидная (исследователи называют разные размеры: 37,6x12,4 м или 17,5x15,5 м) и уложена на деревянные клети из плах. Следующий большой храм на ее месте тоже был поставлен на мощные каменные фундаменты из плит дикого камня. Их клали, как положено было в классическом ромейском строительстве, в канавы, прокопанные и снивелированные в материке по одному уровню. Своды храма поддерживали два ряда каменных квадратных столпов – по четыре в ряду, стоявшие на больших каменных квадрах. Между столпами были каменные арки, а потолки в нефах были коробовые либо крестово-сводчатые, что опять-таки совпадает с приемами византийской архитектуры этого периода. Еще один столп в центре нартекса поддерживал, очевидно, хоры, под которыми размещались баптистерий и усыпальницы кимитирия. Пол был вымощен каменными плитами, швы которых тщательно промазали известью. Храм имел более поздние пристройки-пастофории с северной и южной стороны боковых апсид. Нартекс его достигал 5 м, центральный наос – 14 м, а алтарная часть с клиросами (вима) – около 12 м. С базиликой связана большая часть погребений при храме и захоронения в грунтовых могилах-ямах. Причем в них обнаружены солиды 740–750-х гг. Так что эта постройка, несомненно, существовала во второй половине VIII–IX в., вплоть до начала X в., когда она оказалась разрушена, вероятно, землетрясением. Только после этого на ее месте был отстроен новый небольшой однонефный храм из сырца, который имел оштукатуренную внутри и снаружи апсиду, выложенную без фундамента техникой opus spicatum. Это единственная черта, отличающая его от прочих христианских культовых памятников, сложенных из массивных квадров известняка с забутовкой из мелкого сланца или только из сланцевых камней. Впрочем, даже в этом случае алтарь остался вымощен известняковыми плитами с заливкой швов известью, а на внутренней штукатурке, судя по следам краски, была нанесена фресковая роспись¹⁶¹⁰. Но при всем том никаких особых, «локальных своеобразных черт» в тепсеньской базилике нет, за исключением камня с «рюмкообразным знаком» – двузубцем, традиционной, давно известной в Крыму сарматской, тюркской или иранской сакральной тамгой – в фундаменте южной стены здания (ср. рис. 112. 2, З)¹⁶¹¹. Разумеется, этого мало, чтобы говорить о том, что в постройке церкви участвовали хазары¹⁶¹².

Плитовые и простые грунтовые ямные могилы, обнаруженные на кладбище рядом с тепсеньскими храмами, в окрестностях плато Тепсень, как и в других местах Крыма и Таманского полуострова, разумеется, были связаны с процессом христианизации местного населения¹⁶¹³. Не ясно, почему здешние грунтовые погребения середины IX – первой половины X в., выполненные в деревянных гробах и преимущественно безынвентарные, надо считать праболгарскими, а соседствующие с ними плитовые могилы христианскими? Ведь крещеных хоронили и в тех и в других, в одинаковом положении, на спине, с ориентировкой на запад при некотором отклонении на север или юг. Их этническое своеобразие, антропологические признаки отступали перед этим главным, что приобщало к миру ромеев, к миру великой православной культуры. О «биритуальности погребального обряда» в этом случае говорить не приходится¹⁶¹⁴. К слову, аналогичная картина прослеживается в тепсеньском некрополе середины VIII – второй половины IX в.¹⁶¹⁵ Обнаруженные здесь стелообразные, с высеченными или вырезанными изображениями крестов, а также крестовидные каменные надгробия подобны встречающимся в некрополях Херсона, Боспора, Сугдеи, Суук-Су, Лучистого, Скалистого, Гончарного, Сахарной Головки, то есть принадлежат ромеизированному населению, разделявшему византийские ментальные ценности¹⁶¹⁶.

На то же указывают результаты раскопок тепсеньского жилого комплекса в 1949 г., где были обнаружены три бронзовых нательных крестика, склепанные из бронзовых пластинок (вторая половина VIII – IX в.), а также находка в доме-пятистенке поливного белоглиняного блюда с изображением рыбы, которое могло служить в качестве дискоса¹⁶¹⁷. Симптоматична и находка на Тепсене раннего епископского «ленного» перстня, который, вероятно, передавался из столетия в столетие¹⁶¹⁸. В культурном слое вместе с двумя дирхемами середины IX в. при раскопках христианского храма, исследовавшегося в 1998 г., был обнаружен обломок формы для отливки христианских медальонов-амулетов с изображением креста в круге, так называемых «самоварчиков"-ладанок, и крупных ключей, а на дне пифоса из постройки второй половины IX – первой половины X в. оказалась сердоликовая восьмигранная вставка в перстень с характерным раннехристианским изображением креста и двух рыб по бокам¹⁶¹⁹. О ромейском быте говорят сероглиняные, вытянутой формы светильники, которые, вероятно, изготовлялись на городище, что опять-таки совершенно не свойственно салтовским, праболгарским памятникам. Даже кухонные горшки Тепсеня нередко отмечены снизу клеймом в форме креста в круге. Единственным очевидно языческим было погребение воина-всадника первой половины VIII в., помещенное рядом с христианскими могилами¹⁶²⁰. И это при том, что ни в степи, ни в лесостепи Хазарии не обнаружено ни одного памятника, который можно было бы связать с христианским культом. Археологические исследования показывают, что там повсюду долгое время царили языческие обряды и языческое мировоззрение¹⁶²¹. Колоритную картину языческих нравов и обычаев «гуннов"-хазар, напоминающих древнескифские, подтверждают письменные источники¹⁶²².

Такая же двойственность сквозит и в облике небольших одноапсидных, однонефных христианских храмов сельской Таврики, выполненных на глине, без раствора, отчасти в технике opus spicatum, якобы характерной именно для булгар, салтово-маяцкого населения полуострова¹⁶²³. Но те же исследователи признают, что эти храмы представляли тип византийского культового сооружения¹⁶²⁴. В ряде случаев они были воздвигнуты на фундаментах предшествующих византийских базилик, то есть сохраняли культурный, ментальный континуитет¹⁶²⁵. К тому же отнюдь не каждый такой памятник обязательно сопровождался кладкой «елочкой» и отсутствием перевязки углов. Отсутствие погребений внутри храмов, якобы не характерное для византийских церквей того времени (что, как и утверждение об использовании в ромейской кладке исключительно раствора, является грубой натяжкой), с лихвой компенсировалось наличием по соседству христианских кладбищ. Зато повсеместно присутствуют находки стеклянных лампад¹⁶²⁶, которые были необходимой принадлежностью христианского культа и которые недаром рассматриваются византинистами в качестве своеобразного индикатора распространения ромейской культуры¹⁶²⁷.

Невозможно сомневаться в греческом облике эмпория Парфениты (emporiou legomenou Partheniton), важного полифункционального, торгового и церковного центра сельской округи южнобережной Таврики (см. рис. 113. 49). Размещаясь у подножия Аю-Даг – «Святой горы», он был окружен многочисленными средневековыми поселениями с христианскими храмами, монастырями, отдельно стояшими культовыми строениями¹⁶²⁸. Эмпорий имел большую (17x12 м), украшенную узорчатой вымосткой пола, неоднократно ремонтируемую и основательно перестраиваемую трехнефную сводчатую базилику, которая с трех сторон была окружнена портиками, монастырь Св. апостолов Петра и Павла, располагал византийской духовной и, очевидно, светской администрацией, на что указывают текст Жития Иоанна Готского и находка моливдовула епископа Готфии второй половины VIII – первой половины IX в., судя по сфрагистическому типу¹⁶²⁹. Результаты раскопок свидетельствуют, что ремонтные работы и перестройки в здешних жилых усадьбах VІІІ–ІХ вв. велись в технике кладки opus spicatum, но вперемежку с другими строительными приемами¹⁶³⁰. Если это делали булгары, их невозможно вычленить из общей массы обитателей богатейшего приморского поселения-торжища, вероятно, игравшего роль локального, регионального панигира – ярмарки для окрестных южнобережных сел¹⁶³¹.

Примечательно, что порт и портовый посад соседней с Парфенитами Сугдеи, по мнению М.А. Фронджуло, ведшего здесь полевые исследования, был укреплен уже в VІ–VІІ вв., причем строители использовали кордонную кладку стен на извести, принятую у ромеев, в сочетании с классической opus spicatum на растворе с примесью цемянки¹⁶³². Самая ранняя портовая часть города площадью около 4,5 га располагалась на террасах шириной около 18 м и высотой от 0,5 до 3,0 м между южными склонами гор Дженевез-Кая и Полвани-Оба. С севера, со стороны суши и подступов к Крепостной горе, она была защищена сплошной линией оборонительных стен, которые, судя по участку внутреннего панциря куртины XV, могли быть выложены в технике кордонной кладки (логом и тычком), хорошо знакомой позднеримским строителям, а единственный пологий подход с юга к важной в стратегическом отношении горе Крепостной был укреплен мощной башней. Здесь, со стороны берега моря, находившегося в 50 м, на высоте 12 м от нынешнего уреза воды оборону несла почти квадратная, отдельно построенная башня бургового типа (15,60x14,99 м, или 50x48 византийских футов), которая имела арковидные ворота в сторону берега и несколько этажей, судя по толщине стен (от 1 мдо2,17), а также наличшо выступов-оснований для каменных лестниц. Она была снабжена водоотводной траншеей с дном из глины, обмазанной известковым раствором, вымощена двумя слоями плит песчаника на извести и таким же хорошим известковым раствором были скреплены ее стены, выложенные в технике кордонной кладки с сочетанием блоков, поставленных на ребро и поперек стены. Но самое примечательное, что у этого типичного позднеримского-ранневизантийского оборонительного сооружения, над которым работали явно не тюрки или хазары, кладка внутреннего панциря самой широкой, не менее 2 м, северной стены и внутренний панцирь восточной полутора-метровой стены выполнены из серого плиточного песчаника в классической технике opus spicatum. Ha восточной стене сохранились ее четыре ряда, а на северной – семь, причем над ними расположен ряд плиток толщиной от 0,05 до 0,15 м, уложенных плашмя на цемянковом растворе меныией толщины, как в соответствующих кладках opus mixtum VI в.¹⁶³³ К IX в. ранневизантийский бург был разрушен и его руины в восточной части перекрыл жилой дом с одним помещением, у которого стены тоже были сложены «в елку», и хозяйственная кладовая. Β X в. этот дом разделили на два помещения, а в западной часть приморского укрепления выстроили еще один двухкамерный дом-усадьбу¹⁶³⁴.

Тот же прием opus spicatum был использован при возведении жилой постройки, датируемой концом VII – первой половины VIII в, однако даже сторонник ее праболгарского «авторства» вынужден был заметить, что это был городской тип жилого сооружения и что его оставило население, изначально находившееся в тесных контактах с Византийской империей¹⁶³⁵. Очевидно, эти неверно интерпретированные материалы послужили Е.В. Степановой для ошибочного заявления, что «...на территории порта, непосредственно на полах византийских разрушенных построек, были возведены хазарские жилища»¹⁶³⁶. На самом деле ничего сугубо хазарского в них нет, как нет и признаков некой «гнездовой» планировки, типичной для хазарских городов¹⁶³⁷.

В портовом районе Сугдеи обнаружены остатки еще одного, прямоугольного в плане дома, который существовал приблизительно во второй половине VIII – X в. Восточная его стена была тоже сложена в технике кладки opus spicatum. Но в составе домашней утвари присутствовали сероглиняные гончарные горшки, какие делали в слободе Сугдеи, широко распространенные ойнохои баклинского типа, белоглиняная поливная столовая посуда, амфоры (одна из них с граффито в виде трезубца), высокогорлые кувшины, пряслица, тигелек для выплавки цветных металлов, ножи, астрагалы, то есть обычный набор зажиточного хозяина, можно добавить, живущего в грекоговорящем городе вполне ромейского облика и, судя по многочисленным моливдовулам, связанного с ромейской администрацией, официальными лицами Константинополя, южночерноморских провинций, Херсона и, вероятно, самой Сугдеи (если к таковым отнести личные печати с ромейскими именами, но без указания санов и должностей)¹⁶³⁸. На фоне перечисленного не просто удивляют – ошеломляют выводы о том, что дом был связан... с салтово-маяцкой культурой, а весь район был «плотно освоен хазарами»¹⁶³⁹. Собственно, те же данные приводятся для «праболгарского» жилья (одно-двухкамерных домов, иногда с мощенными плитами двориками), существовавшего в городе во второй половине X – начале XI в., случалось, возведенного на стенах предыдущих построек и тоже сложенного техникой кладки «в елку», но уже в качестве доказательства смены культуры с салтово-маяцкой на тюркскую и присутствие тюрок как основного населения¹⁶⁴⁰. И это невзирая на то, что историческая топография Сугдеи практически не изменилась, а домам, расположенным на террасах, улицами, сопутствовал характерный провинциально-византийский облик подавляющей массы керамики: тары, посуды, прочий инвентарь, бытовые предметы из железа, кости, цветных металлов, среди которых считаны находки, которые можно, да и то с большой натяжкой, связать с некрещеными сугдейцами (пара лепных горшков обычной баночной формы, похожие на позднепеньковскую керамику Поднепровья, такой же светильник-плошка открытого типа, вполне бытовой по характеру зольник – небольшое скопление напластований отработанных угля, золы, печины, обломков гончарной византийской керамики, амфор с зональным рифлением, столовой, кухонной посуды с внешней стороны куртины XV, фрагменты двух терракотовых моделей храма, якобы принадлежавшие огнепоклонникам, свастика на замковом камне, звезда Давида, процарапанная на сланцевой плитке рядом с двумя перечерченными линиями).

Необоснованным выглядит также заявление о захвате Сугдеи болгарами в 30-е гг. VIII в. и сохранении города как праболгарского до 40-х гг. X в., хотя в горизонте Сугдеи этого времени явно превалируют типичные провинциально-византийские массовые материалы, а около берега моря, в порту – византийские свинцовые моливдовулы как VІ–VІІ, так и VІІІ–ІХ вв.¹⁶⁴¹ Хазарский отряд, если он здесь был во главе с тудуном – «правителем по имени Георгий, по фамилии Тархан», учитывая сложное положение, в котором оказались хазары в результате поражений от арабов в 728–733 гг. и 737 г., мог появиться в городе не ранее 40-х гг. VIII в., когда спала угроза со стороны халифата¹⁶⁴². Влияние при этом византийской имперской администрации, прослеживаемое по печатям, объяснимо только. признанием кондоминатного статуса Таврики и самой Сугдеи, а никак не ее ролью «столицы Крымской Хазарии». Как уже было сказано, на эту роль столь же безосновательно тянуть Боспор.

Деятельность праболгар пытаются видеть в еще одном, необычно крупном сугдейском доме-пятистенке (11,95x7,10 м), стены которого сложены «...в типичной для крымских салтовцев технике кладки «в елку»¹⁶⁴³. Как правило, такие дома, распространенные в южнобережных провинциально-византийских поселениях, имеют меньшие размеры: 5,5x10 м, 5,5x13 м и 5,8x10,5 м. Принято считать, что в первой половине IX в. они вытеснили однокамерные постройки¹⁶⁴⁴. Нижний горизонт большого дома, фундамент которого, очевидно, сложен на известковом растворе, датируется концом VII – VIII в. на основе находки типовой бронзовой византийской пряжки с щитком в виде креста. Вместе с тем керамический комплекс раскопанного помещения относится к середине X – началу XI в., и содержит значительное количество археологически целых форм не только лощеной керамики, но главным образом тонкостенной, различные амфоры, в том числе импортную, возможно, константинопольскую, с грушевидным туловом, коллекцию византийской поливной белоглиняной посуды, высокогорлые кувшины, кухонную сероглиняную посуду, настолько универсальную, что ее с большой натяжкой можно считать непременно салтово-маяцкой¹⁶⁴⁵. Вообще, число таких комплексов невелико и к настоящему времени сводится лишь к семи хозяйственным и жилым постройкам, в большинстве своем сооруженным в портовой части города на пустующих территориях (вскрытая площадь составляет здесь около 650 м2, то есть не более 5% от общей площади городища)¹⁶⁴⁶. Таким образом, говорить о тотальном разрушении византийских строений и повсеместном расселении салтовцев не приходится даже для приморской части Сугдеи VІІ–ІХ вв.¹⁶⁴⁷ Нельзя этого сказать и об округе города, его посаде, где встречаются фрагменты стен, в том числе с кладкой «в елку», но в сочетании с подами печей и хозяйственными ямами с обломками амфор причерноморского типа, красноглиняной столовой посуды византийского облика, на фоне которой к салтовской можно отнести лишь немногочисленные сероглиняные кухонные рифленые горшки VIII–IX вв.¹⁶⁴⁸

В той же технике opus spicatum были сложены стены металлургической мастерской с горном, сооруженной в первой половине X в. у западного откоса ворот города, на участке куртины XV¹⁶⁴⁹. Она сохранилась плохо, но нет оснований относить ее к салтовским памятникам. Горизонтальные ряды кладки, перемежающиеся с рядами диагональной кладки opus spicatum, сложенной на глине, то и дело встречаются позже, в жилых постройках Сугдеи ХІ–ХІІІ вв.¹⁶⁵⁰ Например, их можно обнаружить в том же портовом районе, когда город являлся крупнейшим военно-административным центром Юго-Восточной Таврики в составе Империи ромеев, обладал мощными крепостными и портовыми сооружениями, имел над собой власть стратига (около 60% обнаруженных здесь византийских печатей, в том числе и протоспафария Георгия, стратига Сугдеи, относятся к Х–ХІ вв.)¹⁶⁵¹. Наконец, в этой же технике выполнена стена восточной пристройки к католическому костелу Девы Марии, сооруженному уже при генуэзцах около центральной городской площади Солдайи. Разумеется, они не имеют никакого отношения к салтово-маяцкой застройке и хазарам.

У С. Морского была обнаружена железоделательная мастерская с круглым в плане и полусферическим сверху горном со стенками из обожженной глины, диаметром 0,9 м и высотой 0,5 м, на основании из крупных камней песчаника, которая действовала приблизительно на рубеже VII–VIII вв.¹⁶⁵² Со временем она была обнесена каменными стенами, частично сложенными из крупной гальки в технике opus spicatum. Но примечательно, что инвентарь мастерской, даже если допустить ее принадлежность выходцу из числа булгар, не включал чего-либо инородного, принципиально отличного от того, что могло оказаться у любого провинциально-византийского мастера: свинцовый тигель для литья, пряслица из амфорных стенок, ножи, фрагменты конской упряжи, астрагалы, сланцевое прясло, грузила и терочники из гальки, обломок сабли, а также, что особенно важно, железное навершие в виде кованого креста с горизонтальным крючком для крепления к деревянному посоху и фрагменты стеклянных рюмкообразных сосудов, которые использовали в качестве потиров во время индивидуального причастия, широко распространенного до конца VIII в.¹⁶⁵³, или в качестве лампад – ладикин, и которые, как уже сказано, могут служить своеобразным индикатором византийской культуры. Субъективность выводов исследователя на счет этого эргастирия проверяется объективностью подачи им материала, который заставляет его признать, что «набор изделий... типичен для раннесредневековых памятников полуострова и не является ни датирующим материалом, ни источником для этнической атрибуции»¹⁶⁵⁴. Поэтому едва ли мы имеем дело со следами именно «тюрко-болгарского поселения VІІІ–Х вв.»¹⁶⁵⁵.

Изредка кладка «в елку» использовалась в конструкции типично христианских средневековых погребальных сооружений, к числу которых относятся четыре каменных склепа с коробовым сводом на участке куртины XIV Судакской крепости, два аналогичных склепа на могильнике Судак-ІІ в западной части посада Сугдеи и вырубленная в сланце могила 59 могильника Кордон-Оба (с западной стороны горного массива Кара-Даг), где явно были похоронены христиане, на что указывает трупоположение в гробах, на спине, с вытянутыми ногами и кистями рук, сложенными на тазе, совершенно отсутствующий или крайне немногочисленный, как и полагалось у христиан, погребальный «личностный» инвентарь из бронзовых перстней, серег, пряжек, пуговиц (одна перламутровая), стеклянных браслетов, бус, который никак не тянет на салтовский¹⁶⁵⁶. В сугдейских кладбищенских сооружениях элементы кладки opus spicatum были использованы при сооружении из бута и плоских плит песчаника либо стенок дромоса, иногда со ступенями, либо боковых стен самих погребальных камер. Но в остальном это не катакомбы, а типичные провинциально-византийские склепы, в одном случае относящиеся к ХІ–ХІІ вв., с двумя боковыми нишами-локулами, и хотя они сложены на глине из бута и песчаника, коробовый свод их укреплен за счет кладки из обработанных блоков на известковом растворе. После совершения первых одиночных захоронений, в том числе в гробу, сюда стали помещать тела других умерших, так что склепы в скором времени превратились в многоярусные погребения (в них насчитывается соответственно свыше 20 и свыше 80 черепов). То же наблюдается в соседствовавших плитовых захоронениях ІХ–ХІ вв., где покойники располагались в один, два или даже в три яруса (Судак-II и на горе Ай-Георгий)¹⁶⁵⁷. Прочерченное на одной из плит обкладки многоярусной плитовой могилы (некрополь Судак-IV) слово на плохом иврите (если это вообще надпись на иврите, а не на армянском языке) может служить лишь указанием на наличие в Сугдее еврейского населения, что издавна было обычно для городских центров Таврики и Таманского полуострова, имевших общины иудеев¹⁶⁵⁸. К тому же примечательно, что такого рода находки встречаются, как правило, во вторичном использовании¹⁶⁵⁹.

Судя по немногочисленному, как и полагалось у христиан, погребальному инвентарю вполне провинциально-византийского облика (бронзовые перстни со вставками из синего стекла, обычные гладкие височные кольца, серьги с подвеской в виде шарика, подвески пуговичной формы, стеклянные, витые или гладкие, с росписью браслеты, разнообразные бусы, крупная перламутровая пуговица, железная круглая пряжка, фрагмент ножа, две золотые пуговицы, серебряная серьга, нательные бронзовый и крупный железный кресты), склепы на участке куртины XIV функционировали в VІІІ–ІХ вв, длительное время, более 200 лет¹⁶⁶⁰. Они имели прямоугольные, оштукатуренные внутри камеры, в которые вели дромосы со ступенями. Часть погребенных одиночно или коллективно покоилась в ящиках из каменных плит, а рядом со склепами находился участок обычного христианского грунтового некрополя, иногда с погребениями в два яруса, которые тоже нельзя отнести к числу типично салтовских¹⁶⁶¹. Особенно примечателен склеп №3, в потолке которого имелся железный крюк для подвешивания лампадофора или свечника, а на восточной стене краской по штукатурке был аккуратно прорисован процветший крест с христограммой и той же краской, но более небрежно выполнена греческая надпись: «Аминь. Упокой, Господи, имярека»¹⁶⁶². К наиболее раннему погребению относился костяк мужчины 30–40 лет, ориентированный, как положено у христиан, головой на запад, с крупным железным нательным крестом. На черепе его имелось прижизненное повреждение, нанесенное чем-то острым.

Ориентация захороненных в склепах была разной, но это не языческая черта: в погребальной камере было трудно, практически невозможно выдержать одинаковую ориентацию погребенных, что демонстрируют и склепы византийского Херсона. Всего этого недостаточно, чтобы однозначно считать эти усыпальницы принадлежащими «тюркской родовой знати» и тем более местом захоронения легендарного Георгия Тархана, который, если верить агиографии, был в городе около середины VIII в., во времена предстоятельства Стефана Сурожского¹⁶⁶³. Храм над этим склепом-криптой вместе с соседним склепом в пределах пристройки к храму явно носил поминальный характер и являлся типичным ромейским мартирием. Использование элементов кладки opus spicatum при его сооружении нисколько не противоречит такому заключению.

Рюмкообразный знак, видимо, сарматский или тюркский «двузубец», зафиксирован на каменной обкладке плитовой могилы №46 некрополя Судак-ІІ, плитовой многоярусной могилы некрополя Судак-VІ вместе с прочерченным изображением семисвечника (миноры) и детского погребения №8 того же кладбища, причем в последнем случае ему сопутствовала уже не минора, а изображение креста¹⁶⁶⁴. Следовательно, для похороненных таким образом их этническое происхождение, антропологические признаки были теперь второстепенными, а ромейское влияние, проявлявшееся в массовой христианизации, стало первичным, основополагающим. К тому же невозможно понять, на чем зиждится заявление о том, что, в отличие от кладбища Судак-VІ (северная окраина пос. Уютное), на некрополе Судак-ІІ (северо-западная окраина посада Сугдеи) «...фиксируются уже исключительно христианские праболгарские могилы и склепы», – более того, что это вообще кладбища салтово-маяцкой культуры¹⁶⁶⁵. Плитовые, грунтовые и комбинированные могилы, склепы VIII–IX вв. содержат здесь одноярусные, двухъярусные и более погребения, костяки иногда сдвинуты, а непотревоженные демонстрируют положение рук вдоль тела, на поясе или тазе, а также, как стало принято у ромеев, скрещенные на плечах или груди¹⁶⁶⁶.

Даже обычные грунтовые могилы ошибочно видятся исключительно «салтовскими» или «праболгарскими» только потому, что они грунтовые, хотя в этих могилах лежали погребенные с нательными крестами, да и сами ямные захоронения практически ничем не отличались от таковых херсонских, т.е. ромейских, как это видно на примере могильника Кордон-Оба¹⁶⁶⁷. Примечательно, что там же, на Кордон-Оба, обнаружены остатки христианского храма, сложенного после перестройки, как и дома, опущенные в неглубокие котлованы, с использованием приема opus spicatum. Сначала церковь была упрощенной, однонефной, без нартекса и притвора, а позднее к ее торцовой стене с дверным проемом был пристроен притвор, важный для соблюдения правил богослужения¹⁶⁶⁸. Некрополь и поселение Кордон-Оба, в свою очередь, соседствуют с городищем на холме Тепсень – важным церковным дентром. В.В. Майко признает, что это были «сильно византинизированные» города и поселения полуострова, но в то же время объявляет их исключительно праболгарскими или салтово-маяцкими¹⁶⁶⁹. При этом любое грунтовое погребение на окрестных кладбищах IX – первой половины X в. исследователь автоматически причисляет к праболгарским, а плитовое – к христианским, хотя и те и другие были синхронны, лежали вперемежку, в них наблюдается «практически полное отсутствие погребального инвентаря» и принятая у христиан ориентация на юго-запад¹⁶⁷⁰.

Между тем исследование погребальных обрядов многочисленных плитовых могил Восточного Крыма второй половины VIII – первой половины X в. (у Тиритаки, Эльтигена, С. Михаловка, Новониколаевка, на территории Нимфея, у С. Осовины, у поС. Героевское, Белинское, Пташкино) показывает, что они имеют особенности: каменные обкладки, арковидные ниши-аркосолии в изголовье, отсутствие в могилах туш и частей животных, птицы, салтовской посуды (при наличии единичных «модных» украшений салтовского облика: перстней, рифленых бубенчиков, серег с дисками-пронизками, с подвесками), что не говорит о каком-то этническом своеобразии или религиозном синкретизме некой «Крымской Хазарии», но о мощном влиянии на погребальный обряд местных, прежде всего христианских, а значит, ромейских культурно-исторических реалий¹⁶⁷¹. Погребения с лепной округлобокой и подправленной на гончарном круге керамикой, а также трупосожжения, встречающиеся в Подонье, на территории Таврики не известны¹⁶⁷². Еще раз следует подчеркнуть, что практически все здешние захоронения, даже если считать их принадлежащими тюрко-болгарам, были совершены по христианскому обряду и нередко (до 8–10%) имели плиты с изображением креста в изголовье, возле ног или в перекрытии над головой погребенного¹⁶⁷³. Никакого «ритуального разрушения» покойников в них не наблюдается: в двойных, тройных, многоярусных захоронениях, привычных для ромейских кимитириев, сдвиг более ранних костяков в могиле был вполне естественен, а костей ног, таза в качестве обряда обезвреживания им никто не ломал¹⁶⁷⁴. Наличие редкого рюмкообразного изображения скорее всего стилизованной сармато-аланской или тюркской тамги на плитах некоторых могил ІХ–Х вв. могло указывать на этнородовой признак умершего, как это видно на приведенном выше примере погребения №8 могильника Судак-VІ, но и тамга подчеркнуто осенялась соседством врезного креста¹⁶⁷⁵.

Очевидно, булгары предпочитали селиться на пустующих землях. Поэтому иная картина наблюдается в некоторых районах Центрального и Северо-Западного Крыма. Пока только во впускных подбойных могилах в кургане около городища Кара-Тобе и в Сары-Булате, кургане близ С. Портового, а также в погребении VII–VIII вв. на окраине С. Кропоткина Раздольненского района удалось зафиксировать кости лошади, овцы, остатки тризны, то есть отчетливо выраженные признаки единичных языческих погребений воинов-кочевников. Отдельные предметы и керамический материал салтово-маяцкого круга встречаются на Сакской пересыпи, городище Кара-Тоба, Чайка, у поселка Мирный, на Южно-Донузлавском, Западно-Донузлавском и Аблемитском городищах, у С. Хмелево, на Беля-усе, городище Кульчук, у сел Оленевка, Кузнецкое, Вдадимировка, Стерегущее, Кропоткино и на Лебяжьих островах, но тут же или неподалеку, на соседних поселениях, могильниках были сделаны находки предметов материальной культуры провинциально-византийского круга (амфоры, посуда, пряжки, известняковое надгробие с греческим крестом), могилы с типичной для христиан ориентировкой погребенных на запад (Заозерное, Сакский район), херсонские и византийские монеты VІІІ–Х вв., а также обнаружены следы навигационной системы (сооруженный из камня маяк около С. Окуневка-Тарпанчи)¹⁶⁷⁶. Здесь, в районе Сакского и Саасык-Сивашского озер, видимо, велась добыча соли, которую вывозили в соседний Херсон. Остатки построек VIII – первой половины X в. со стенами, сложенными в технике opus spicatum, хорошо сохранились на бывшем античном и скифском городище Калос-Лимен (двух-, трехкамерные вытянутые в плане постройки с дерновыми крышами и полуподвальное помещение), а также в центре городища «Чайка», расположенного в 7 км к западу от Евпатории¹⁶⁷⁷.

Последнее особенно примечательно, поскольку эта кладка часто фигурировала здесь уже в стенах скифских жилых и хозяйственных построек I в. до н.э. – I в. н.э. (Северный квартал и Запад II)¹⁶⁷⁸. Булгарские же стойбища-аилы VIII в., такие как полностью исследованное в урочище Тау-Кипчак в верховьях р. Зуя, в районе Симферополя, заметно отличались от византинизированных поселений. Тау-Кипчак возникло в процессе оседания пришлого праболгарского либо пеньковского населения Южного Поднепровья и состояло из группы прочно расставленных прямоугольных полуземлянок столбовой конструкции или со стенами из мелкого бута «в елку» ¹⁶⁷⁹. Крыши их были из обмазанных глиной камыша или соломы на деревянных лагах, а отопительным устройством служили как каменные или глинобитные печи вполне ромейского облика, так и открытые очаги. Среди материалов Тау-Кипчака присутствуют как амфоры, так и керамика салтово-маяцкого типа второй половины VІІІ–ІХ в. Им предшествуют немногочисленные находки амфор последней четверти VII – первой половины VIII в. из хозяйственных ям у некоторых землянок и, значит, можно говорить о существовании поселения уже с этого времени¹⁶⁸⁰. Похожие, но бесстолбовые землянки, причем не с глинобитной печью в углу, а только со слегка углубленным очагом посередине помещения, обнаружены в Евпатории¹⁶⁸¹. Но датировать их исключительно рубежом VII–VIII вв. и связывать с «первой волной» хазарского проникновения на полуостров следует с большой осторожностью¹⁶⁸².

В Юго-Западном Крыму таких «эталонных» сооружений вообще нет. Брахимегацефальность погребенных в плитовых могильниках тоже не увязывается с болгарской принадлежностью брахицефалов, выбранной антропологами в качестве признака салтово-маяцкой культуры¹⁶⁸³. Отсутствуют здесь и признаки кочевнического хозяйства и быта. Даже там, где в составе инвентаря, наряду с амфорами, гончарной, стеклянной столовой и литургической посудой, рюмкообразными сосудами-потирами или лампами, обломками железных крестов, присутствуют немногочисленные, но типичные для салтовской керамики горшки с волнистым или линейно-волнистым орнаментом, сельские дома строились по типу небольших провинциально-ромейских усадеб с огороженным двором, с домами из двух-трех помещений со стропильным, жердевым перекрытием и соломенной или земляной, дерновой крышей, хозяйственными постройками, вкопанными в землю большими пифосами для хранения зерна, иногда с навесами, поддерживаемыми известняковыми колонками. Именно такие сооружения преобладают на поселениях в долинах рек Бельбек и Качи, Байдарской долине, недалеко от Чуфут-Кале на плато Кыз-Кермен¹⁶⁸⁴, в балке Горный Ключ¹⁶⁸⁵, на плато Пампук-Кая, близ С. Гончарного¹⁶⁸⁶, у Загайтанской скалы в Инкермане и некоторых других местах¹⁶⁸⁷. Кладка opus spicatum тут применялась весьма эпизодически, главным образом при возведении каменных цоколей.

Однако прочие строительные элементы (отсутствие иногда фундаментов, перевязки стен в углах, использование разномерного бута без связующего раствора, глинобитно-жердевых турлучных конструкций), равно как открытые очаги и глинобитные полы в помещениях с большой натяжкой, можно связать только с булгарами. А.Л. Якобсон, рассматривая в целом тип жилого дома сельской Юго-Западной Таврики и его параллели, справедливо заметил, что многие черты такого дома представляли непосредственное наследие античности, нередко наблюдались в первые века н.э., и даже турлучная строительная техника была глубоко традиционна: она бытовала в Крымском нагорье многие века и дожила почти до наших дней¹⁶⁸⁸. Главное: быт обитателей этих усадеб, очевидно, участвовавших в возведении расположенных по соседству типично провинциально-византийских трехнефных базиликальных христианских храмов¹⁶⁸⁹, состав домашней утвари, рабочих инструментов, характер основных занятий не выдают носителей исключительно тюркского или иного пришлого этноса. Если его примесь и была здесь, она сравнительно быстро и почти целиком растворилась в местной ромеизированной среде аланских и готских общин. Объясняется это мощным и длительным экономическим, политическим, идеологическим, культурным влиянием Византии, тесные контакты с которой в Таврике способствовали аккумуляции ромейских черт у местного гетерогенного населения, что, в свою очередь, вело его к интеграции совершенно нового порядка.

На сравнительно крупных городищах, таких как Бакла, влияние булгар ощущалось еще слабее. Прием кладки в технике opus spicatum появился здесь в VІ–VІІ вв., вместе с городищем, и сохранялся вплоть до XIII в. Однако стены строились вперевязь, а первый ряд – фундамент заглублялся на 5–10 см ниже уровня пола, что, как уже отмечалось, было несвойственно салтовцам, равно как и выкладывание углов помещений крупными камнями или блоками¹⁶⁹⁰. Вообще, следы салтово-маяцкой культуры весьма незначительны и сводятся к нескольким горшкам¹⁶⁹¹. Столь же мало «деревенской» лепной, лощеной посуды: горшков, мисок, причем она скорее позднескифского облика и по количеству не идет ни в какое сравнение с кружальной. Это и не удивительно, если вспомнить, что Бакла являлась в VІІІ–ІХ вв. крупным гончарным центром, продукция которого, особенно ойнохоевидные кувшины, даже шла на вывоз за пределы Крымского полуострова. Знаки-метки, в том числе на пифосах и на черепице, калиптерах, напоминают салтовские («тамга», трезубец, свастика, крест), но и они единичны и перекликаются с метками, известными на херсонской керамической продукции¹⁶⁹². Прочий бытовой, хозяйственный, производственный инвентарь, в том числе из помещений со стенами, сложенными с использованием кладки opus spicatum, ничем не отличается от типично ромейского¹⁶⁹³. Показательно, что кровля баклинских и иных домов была как черепичная, так и из веток кустарника, обмазанных глиной, в чем видится, разумеется, не этнический момент, а сугубо имущественный, указывающий на степень состоятельности владельцев усадеб и разность характера построек.

В 500 м к западу от городища под скальной часовней размещался, возможно, монастырский комплекс, в состав которого, наряду с «кельями», хозяйственными сооружениями, высеченными в скале, входил храм на холме и участок более позднего плитового христианского могильника конца IX–XII в.¹⁶⁹⁴ Храм был сложен не ранее VIII–IX вв. из небольших плоских камней подпрямоугольной и подтреугольной формы на глиноземе с толщиной двухлицевой кладки 0,9 м. К его апсиде примыкала какая-то небольшая пристройка, для возведения которой применили opus spicatum¹⁶⁹⁵.

Такое сочетание не позволяет говорить о том, что ее мастерили инородцы и тем более иноверцы.

C. А. Плетнева отмечает, что вдоль побережья Юго-Западного Крыма известно около двадцати поселений со слоем «хазарского времени», но она вынуждена согласиться с тем, что следы пребывания собственно хазар археологически прослеживаются слабо и фактически это были византийские поселения, «...на какое-то время, вероятно, захваченные хазарскими войсками»¹⁶⁹⁶. Признание же кондоминатности крымских владений империи ромеев и каганата избавляет от необходимости делать и такое допущение. Безусловно, не только глобальные геополитические изменения на пространствах от Кавказа до Дуная, но и благоприятное положение как в сфере экономической, так и политической жизни края объясняют передвижение сюда в VIII столетии праболгар, салтовцев и греческую, малоазийскую иммиграцию из заморских пределов Романии. Византия и Хазария совместно эксплуатировали ресурсы и возможности Таврики, не покушаясь на ее особый статус, в какой-то степени охраняя покой, в котором зрело варево здешнего этнического котла, включавшего ромеев, христиан и «толпы язычников» (multitudine paganorum), «пришельцев из разных варварских народов» (diversis barbaricis gentibus advenae)¹⁶⁹⁷. По образному выражению М.А. Артамонова, хазары «...создали плотину, запиравшую проход из Азии в Европу и прекратили вторжение в последнюю новых кочевых орд»¹⁶⁹⁸. Добрососедские союзные отношения с Византийской империей довершили картину благополучия Таврики, которая оставалась незамутненной по крайней мере до третьей четверти VIII в.

Немногочисленные, единичные погребения VIII–IX вв. свидетельствуют о том, что в Херсоне тоже были тюрки и носители салтово-маяцкой культуры¹⁶⁹⁹. Недаром здесь, на окраине Ромейской империи, в относительно сопредельных с Хазарией землях (Chazarorum terrae vicina), звучала хазарская речь, которую, очевидно, знали и понимали наравне с греческим и семитскими языками¹⁷⁰⁰. О вхождении некоторой части салтовцев в состав населения города также могут свидетельствовать изготовленные в Херсоне кувшины с орнаментом в виде кругов и елочек, хотя для IX столетия пока можно говорить лишь об одной находке лепного сосуда салтово-маяцкого круга¹⁷⁰¹.

Не изобиловали салтовцами и окрестности города. Так, opus spicatum встречается на поселении, кардинально перестроенном не ранее второй половины IX в. около Камышовой бухты, у дороги, связывавшей запад Гераклейского полуострова с Херсоном¹⁷⁰². Место это было обжитое. Прежде на нем существовала античная усадьба с наделом №32 и жизнь не прерывалась в VІ–VІІІ вв. Opus spicatum следует в некоторых стенах новых построек (пом. 9, 10) вперемежку с обычной кладкой, а материал поселения типично греческий, ничем не отличающийся от херсонского. Некоторые его черты указывают на общинный образ жизни. Маленькое здание, вероятно однонефный храм, воздвигнутый одновременно с очередной перестройкой поселка, говорит о том, что здешние обитатели были крещеными.

Opus spicatum можно встретить даже в кладке некоторых жилых и общественных сооружений средневекового Херсона. К примеру, в южном углу квартала С в такой технике местами выполнена кладка стен помещений, сложенных из полуобработанного известнякового камня на известково-грязевом связующем растворе¹⁷⁰³. Таким же образом были возведены из бутового камня коробовый свод и боковые стены небольшой, квадратной в плане одноапсидной гробничной капеллы (примерно 5x3,5 м), пристроенной к середине южной стены Восточной базилики – предполагаемому херсонскому храму Апостола Петра¹⁷⁰⁴. А.Л. Якобсон без достаточных оснований отнес молельню к XII–XIII вв., ссылаясь только на характер кладки и облицовку штучными плитами, но вопрос остается открытым, тем более что к настоящему времени от постройки не осталось и следа. Судя по старым планам базилики №36, названная церквушка или поминальная капелла была пристроена к внешней стороне большого храма, следовательно, это было сделано до того, как он был не ранее Х–ХІ вв. переделан в меньший храм, занявший пространство центрального нефа¹⁷⁰⁵. В случае более поздней постройки капеллы ее было бы целесообразно разместить на части внутреннего пространства южного нефа бывшей большой базилики, как это было сделано, к примеру, в Северной базилике (№22), а не строить, по сути дела, поодаль от прежнего перестроенного храма, да еще заботиться об облицовке плитами. В Северной базилике, отождествляемой мной с известным из агиографии IX в. херсонским храмом Св. Прокопия, opus spicatum действительно можно было наблюдать в стенах молельни, устроенной в восточной оконечности южной галереи большого храма, очевидно, во второй, после конца VI–VII в., строительный период, но перед третьим, относимым ко второй половине XI – началу XII в.¹⁷⁰⁶ Около юго-восточного угла ранней «базилики в базилике» (№15), существовавшей c VI до Х–ХІ вв., пока она не была переделана в меньший храм, тоже находился храмик-усыпальница, стены и апсида которого были сложены из бута, иногда «в елку», особенно свод, возведенный над нижним помещением¹⁷⁰⁷. Opus spicatum встречается в кладке еще одной гробничной сводчатой часовни, находившейся перед базиликой №15, «на восток от апсиды»¹⁷⁰⁸. «В елку» был сложен один ряд (второй сверху) в апсиде церкви, выстроенной на месте раннесредневековой базилики 1932 г.¹⁷⁰⁹ Раскопки некоторых других городских квартальных храмиков-усыпальниц тоже свидетельствуют о том, что эта техника кладки продолжала использоваться в поздневизантийском Херсоне¹⁷¹⁰. В ней обновили северный участок ограды (перивола) крестовидного «храма с ковчегом» (св. Сергия и Вакха)¹⁷¹¹. Ее можно было видеть в средневековых домах, раскопанных Н.В. Пятышевой в 1960 г. на месте огромного архитектурного комплекса и городского водохранилища. Эта кладка, хотя и не в классическом варианте, как показывают раскопки последних лет, проводимые совместно НЗХТ и Техасским университетом, присутствует в некоторых стенах усадеб XII–XIII вв. к северу от названного участка, рядом с главной продольной улицей Херсона. Она же была характерна для многих более мелких и бедных жилых построек, которые лепились к оборонительной стене города в портовом квартале 1 и были открыты во время раскопок К.К. Косцюшко-Валюжинича. По этому поводу А.Л. Бертье-Делагард отметил, что opus spicatum был «способ... весьма древний и удержался в Херсонесе до самых последних времен»¹⁷¹². Приписывать его северокавказским переселенцам, появившимся в Крыму в середине X в., неверно, учитывая генетическую связь приема уже со скифской «елочкой» и образцы такой кладки позднеантичного-ранневизантийского времени¹⁷¹³. Показательно, что даже там, где в керамике выявляются салтово-маяцкие элементы, как, например, на поселении на западном склоне высоты Безымянной (рудничный комплекс «Гасфорт»), в округе Херсона, остатки построек несут следы двухлицевой кладки из бута на глине, но совсем не обязательно обнаруживают применение opus spicatum¹⁷¹⁴.

Нельзя считать исключительно «тюркским», «праболгарским» или «хазарским» то, что было создано автохтонами, греками, ромеями, потомками скифо-сармат и частично пришлыми аланами, готами, тюркютами, салтовцами, прочими чужеземцами, для которых земля Таврики стала родной. Тем более что понятие «хазарский этнос и культура» весьма аморфно и по сути дела не существовало¹⁷¹⁵. Отнюдь не кочевнический хозяйственный, бытовой уклад, основные занятия этих крымских «тюрко-болгар» в VIII–IX вв. ничем не отличались от византийских: полеводство, виноградарство и виноделие, скотоводство с преобладанием разведения коров, свиней, овец, переработка зерна на ручных мельницах, использование инструментов, серпов, тяжелых мотыг, подобных ромейским, для обработки почвы, наличие прядения, ткачества, кузниц, обработки цветных металлов, производство лепной и гончарной кухонной керамики параллельно с созданием крупных керамических мастерских с печами для обжига амфор, кувшинов, ойнохой, фляг¹⁷¹⁶. Среди них попадались грамотеи, знавшие греческий язык, умевшие писать, читавшие византийские книги. И строительные сооружения их имели свой неповторимый, местный облик, лишь отдаленно напоминали те, о которых писал Мукадцеси, вспоминая быт хазар: «Жилища семендерцев из дерева, переплетенного камышом»¹⁷¹⁷. Как неоднократно отмечалось специалистами, обитатели сельской Таврики предпочитали жить в усадьбах с жилым помещением и каменной печью, с отдельными хозяйственными пристройками и огороженным стенами двором вполне «ромейского» облика¹⁷¹⁸. Не было здесь и юртообразных конструкций. Постоянные усилия и миссионерская деятельность местного духовенства вкупе с привлекательностью византийского образа жизни содействовали обращению местного и пришлого населения на территории Крыма, которое рано или поздно принимало крещение, но долго хранило устоявшиеся пережитки языческой культуры и ментальности¹⁷¹⁹. Видимо, в этом кроется объяснение поразительного феномена веротерпимости, столетия обнаруживаемого гетерогенным населением Крыма, долго жившим в условиях хазарско-византийского кондоминиума и поэтому вынужденным толерантно воспринимать соседство язычников и христиан. Тем не менее отсутствие трупосожжений, смена погребального обряда к IX в., исчезновение катакомбных могильников и постепенный, со второй половины VI в., а позднее массовый переход к плитовым или накрытым плитами могилам на сельских, монастырских и церковных кладбищах могут свидетельствовать об окончательной победе христианства, а значит, ромейского образа жизни и культуры на полуострове, что опять-таки не случайно совпало со временем развала кондоминиума. В свое время A.B. Гадло справедливо заметил по этому поводу: «Распространять... степную культуру на юго-западное нагорье [Таврики] мы не вправе – данных для этого нет. Отдельные элементы степной культуры..., разумеется, проникали в нагорье. Туда попадали формы салтовской керамики (гончарные рифленые горшки, лощеные сосуды)...; туда проникали приемы строительства (кладка «в елку»), заимствованные на развитых поселениях степного района; там могли появляться и группы степняков, так как, шедший на границах степи и предгорья процесс оседания мог загнать в горную область отдельные роды и семьи. Но в целом культура Юго-Западной Таврики была особой, автохтонной, восходящей к культуре предшествующего времени»¹⁷²⁰. Уже поэтому ее континуитетные заимствования, в том числе и в строительном деле, нельзя назвать «чисто внешними»¹⁷²¹.

Отличительной особенностью крымского праболгарского варианта салтово-маяцкой культуры признается наличие в ней византийских элементов¹⁷²². Однако нетрудно заметить, что на деле сама «культура» тонет, растворяется в этих несомненно господствующих «элементах» – растворяется подчас до состояния второстепенной, незначительной примеси. Ее нельзя назвать ни греческой, ни готской, ни аланской, ни праболгарской¹⁷²³. Все это в принципе, по сути, однокультурные памятники с явным преобладанием ромеизации, но без конкретного этнического содержания. Новейшие исследования по истории этногенетических процессов позднеантичного и раннесредневекового Крыма не вступают в противоречие с этим давним выводом, который не нуждается в ревизии и подкрепляет высказанную выше точку зрения¹⁷²⁴.

Итак, встречающиеся случаи использования техники кладки opus spicatum не могут служить культурообразующим признаком, однозначно указывающим на присутствие только тюрко-болгарского, салтово-маяцкого, хазарского населения и особенности его строительства. Этот прием в Причерноморье знали и эпизодически использовали едва ли не со скифских времен разные народы. Другое дело, что c VIII в. он получил новый импульс к своему распространению, став особенно популярным у нового, пришлого населения, появившегося на Таманском полуострове и в Крыму и довольно быстро натурализовавшегося здесь. Но результаты раскопок, стратиграфических наблюдений убедительно показывают, что работали в этой технике как тюркские, булгарские элементы, так и ромейские, византинизированные обитатели региона, потомки крымских греков, тавров, скифо-сармат и алано-готов. Нет opus spicatum ни в лесостепях Оскола, Северского Донца, ни в междуречье Волги и Дона – коренных хазарских землях. Объяснение этого феномена, по-моему, заключается в том, что мы имеем дело со строительной «модой» продолжительного времени и конкретного региона, а не одной особой культуры и уж тем более одного из конкретных этносов.