В

Народное название дня св. мч. Вавилы, епископа Антиохийского (251) 4/17 сент.

Св. Вавила считался покровителем домашнего хозяйства, а его символом были острые вилы. По народным поверьям, св. Вавила не только своими вилами помогал крестьянам по хозяйству, но и выгонял ими нечистую силу – бесов и леших. На Вавилу чинили грабли, косы, вилы. Мужики молились: «Вавила, сохрани мой дом и меня от несчастия и огня». Последнее было связано с тем, что в этот же день праздновалась икона Пресвятой Богородицы «Неопалимая Купина».

Народное название прмч. Вадима (IV в.), 9/22 апр.

В этот день по древнему обычаю русские очищали родники. Потом после молитвы св. Вадиму пили всей семьей чай из самовара. В некоторых местах России существовало поверье, что девушка, которая ожидает жениха, должна рано утром пробраться незаметно к роднику, ключевой водой умыться и,      не вытираясь полотенцем, возвратиться домой. Что задумает она при этом, то и сбудется. В теплых местах в большом роднике девушки нагими прыгали в него и молили о своем суженом. В более поздние времена после отмыкания родников на чистое дно бросали серебряную монетку на счастье.

Валаамскую икону Божией Матери наряду с Державной связывают с судьбой русской монархии. Царствование последнего императора, св. Царя-страстотерпца Николая II ознаменовано явлением двух святынь – Валаамской и Державной. Обретение первой произошло в 1897 спустя год после венчания имп. Николая II на царство, а явление второй состоялось в день его отречения 2/15 марта 1917. Обе иконы знаменовали начало и конец царствования последнего русского самодержца. Их роднит наличие в иконографии атрибутов царской власти: державы на обоих изводах и скипетра в Державной иконе.

Празднование Валаамской иконе Божией Матери до 2003 совершали в 1-е воскресение после празднования дня прпп. Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев, в память об обретении святыни, а в настоящее время празднование установлено 1/14 июля.

Катанная из овечьей шерсти обувь с высоким голенищем, круглым носком и плоской подошвой без каблука. Они известны в Сибири с сер. XVIII в., а в Европейской России с н. XIX в. Валенки в XIX в. были обувью зажиточных крестьян. Белые вышитые валенки носили по праздникам только очень богатые крестьяне. К ним относились как к семейной ценности.

Кровожадные существа, вид нечистой силы. Представления о вампирах известны только в Малороссии и Белоруссии (малорос. упир, белорус. вупор), что свидетельствует о их заимствовании из Западной Европы. Эти представления быстро здесь прижились, т. е. в них очень много общего с местным культом заложных покойников. Вампир, как и заложный покойник, не подвержен тлению. Он лежит в гробу лицом вниз, лицо у него красное. Ночью он приходит в дом своего прежнего врага, а иногда и друга или родственника, ложится на грудь своей жертвы, прижимается губами к ее сердцу и пьет горячую кровь. Язык у него острый, как жало змеи. У человека, ставшего жертвой вампира, появляется лишь маленькая, едва заметная ранка, однако он становится все бледнее и погибает. Как и заложным покойникам, вампирам, лежащим в могиле, втыкали в грудь осиновый кол, считалось, что после этого их ночные блуждания прекращаются. В некоторых местах малороссы верили, что мертвого вампира носит на спине живой.

Считалось, что вампиры обоих полов, так же как и заложные покойники, приносят и распространяют различные эпидемические болезни; в старое время им приписывали, между прочим, и появление чумы. Этим объясняется и то, что в древности восточные славяне приносили вампирам жертвы. В одном памятнике XV в. мы читаем: «требоу кладоугь... оупиремъ и берегынюмь» («приносят жертвы вампирам и берегиням»), где «берегиню» можно понимать как «сестры-лихоманки», которым больные приносили различные дары, между прочим, на берега рек.

Народное название извозчика-сезонника из крестьян, самого дешевого, искавшего седоков по улицам.

Великомученица (ск. 306), русские люди почитали ее хранительницей от внезапной смерти, и потому в «Сказании, коим святым каковыя благодати исцелений от Бога даны» ей назначается особая молитва. В житии св. Варвары, напечатанном при акафисте, составленном митрополитом Киевским Иоасафом Кроковским, сообщалось, что в XVII в. в Киеве господствовала повсеместно сильная повальная болезнь, но благодаря заступничеству св. Варвары обитель Михайловская, где почивают ее мощи, не видела ни одного мертвеца в своих стенах.

Празднуется 4/17 дек.

Малороссийское блюдо, маленькие пирожки из тонко раскатанного теста с начинкой из творога, вишен, абрикосов, варенные в воде.

Малороссийский хмельной напиток, отвар водки и меда на ягодах с пряностями.

Народное название дня прп. Варнавы Ветлужского (1455), 11/24 июня. По народным поверьям, в этот день вся нечистая сила собирается вместе: черти, ведьмы, вурдалаки, бесы, лихоманки, лешие и пр. нечисть. Собираются и род человеческий делят на свои угодья – где, кому и как безобразничать. Кто травы укатывает, кто яровые путает, кто коровам хвосты крутит, кто конскую гриву спутывает, кто на людей с трясучкой наваливается, кто по лесам-болотам кружит-водит. Особенно любит нечисть в траве кататься, потому траву в этот день рвать не полагалось, не то нечистая сила с травой в хлев или дом заберется. В народе считали, что св. Варнава прогоняет нечисть, излечивает людей и животных, снимает злые чары. Нечистая сила Варнаву боится. Ходили предания о том, что еще в старые времена святой прославился тем, что очистил от всякой нечисти Ветлужские леса, куда раньше никто из православных ходить не мог. Варнава показал всем дороги, осенил все места крестным знамением, и бесы с ужасом бежали от него.

см.: Тит грибник.

(1839 – после 1901), малороссийский этнограф и статистик. Родился в Полтавской губ. Работал в Полтавском земстве. Как этнограф занимался изучением народных промыслов и хозяйственных обычаев Полтавщины.

Соч.: «Юридические обычаи в земледельчестве в Малороссии» (Юридический Вестник. 1881. № 9), «Очерки хозяйства сельских сословий» (Полтавский статистический сборник, т. II-III), «Кустарные промыслы сельских сословий Полтавской губернии», «Про спилки хлиборобськи» (Альманах «Рада», 1883), «Местечко Опошня, Зеньковского уезда» (1889), «Очерки Полтавщины» (Северный Вестник, 1885–87), «Остатки братств и цехов в Полтавщине» (Киевская Старина. 1885. № 9).

(ок. 1464 – 2.08.1557?), Христа ради юродивый, Московский чудотворец. Родился в крестьянской семье в подмосковном с. Елохово. Мальчиком был отдан обучаться сапожному мастерству. Уже в это время он вел подвижническую жизнь, занимался умной молитвой и успел стяжать благодатные духовные дары. Когда ему было 16 лет, пришел раз в мастерскую посадский человек и заказал сапоги, которых ему хватило бы на несколько лет. Василий улыбнулся. Когда заказчик ушел, хозяин спросил Василия о причине улыбки. «Если я тебе скажу, – ответил тот, – то больше я у тебя не смогу остаться!» Хозяин стал настаивать. Тогда Василий сказал: «Мне странным показалось, что посадский заказывает себе сапоги на несколько лет, тогда как он умрет завтра!» Слова юноши сбылись, но после этого он не захотел оставаться ни у мастера, ни в родительском доме. Он принял на себя подвиг юродства.

Царь Иоанн IV Васильевич любил и почитал блж. Василия. Раз во время обеда в царских палатах блаженный трижды вылил вино в окно, говоря, что он гасит пожар в Новгороде. Оказалось, что в Новгороде в это время действительно вспыхнул пожар, но не успел разгореться, потому что какой-то странный нагой муж заливал загоревшиеся дома. Приехавшие после этого в Москву новгородцы опознали в св. Василии этого мужа. После пожара царь раз во время литургии размышлял о построении нового дворца на Воробьевых горах. Блаженный стоял в углу и наблюдал за ним. После литургии он сказал царю: «Я видел, где ты истинно был: не в святом храме, а в ином месте». – «Я нигде не был, только в святом храме», – отвечал царь. Но блаженный сказал ему: «Твои слова не истинны, царь. Я видел, как ты ходил мыслью по Воробьевым горам и строил дворец». С тех пор царь стал еще более бояться и чтить его.

Перед кончиной блаженного посетили царь с царицей Анастасией и царевичами Иоанном и Феодором, и блаженный пророчески сказал младшему из них, Феодору: «Все, что принадлежит твоим предкам, будет твоим, и ты будешь их наследником». Сам царь нес гроб его до могилы, и от прикосновения к св. мощам его многие получали исцеление. Всех же чудес, которые сотворил блаженный по преставлении своем, явлений и исцелений, происходивших на могиле его, описать невозможно. К лику святых блж. Василий причислен в 1558. Св. мощи его почивали до наших дней в Васильевском приделе Московского Покровского собора, известного под именем храма Василия Блаженного.

Память его празднуется 2/15 авг.

Герой двух былин новгородского цикла, созданных в период расцвета торговой и политической жизни Новгорода в XIV-XV вв. и испытавших позднейшие влияния XVI-XVII вв. Первоначальная тенденция былины – осуждение Василия Буслаева, бесшабашного пьяницы и ушкуйника, вступающего в бой со всем Новгородом, нарушающего обычаи, сменяется любованием его широкой натурой, удалью, дерзостью, его свободомыслием, его «буйным озорством». Боярский сын в ранних вариантах былины, Василий Буслаев становится со временем выразителем стремлений новгородской вольницы, участником набегов, имевших целью добычу товаров и отвоевание земель для Новгорода. Былины о Василии Буслаеве содержат много бытовых подробностей из жизни той эпохи. (См. также: Василий в былинах).

Лит.: Миллер В. Очерки русской народной словесности. Т. 1. М., 1897; Шамбинаго С. Песни времени царя Иоанна Грозного. Исследование. Сергиев Посад, 1914. С. 98–251; Жданов И. Русский былевой эпос. Исследование и материалы. СПб., 1895; Пропп В. Я. Русский героический эпос. 2-е изд., испр. М., 1958; Пропп В. Я., Путилов Б. Н. Былины. Т. 1–2. М., 1958.

1) Василий Буслаевич, еще будучи мальчиком, уродует новгородцев на улице; затем собирает себе дружину, без зова идет со своей дружиной на пир новгородских мужиков; вызывает на драку весь Новгород; во время драки мать сажает его в погреб, но нянька Василия выпускает его и он избивает новгородцев 90-пудовой осью. Наконец, матери удается унять Василия. Василий едет со своей дружиной в Иерусалим, купается в Иордане; на горе Фаворе скачет через камень, но спотыкается и разбивает себе голову.

2) Василий Васильевич, переодетая жена Ставра Годиновича (см:. Василиса).

3) Василий Долгополый, один из богатырей на заставе у Киева.

4) Василий Заморский, едет с Иваном Годиновичем, сватающимся за Настасью.

5) Василий Иванович со своим братом Федором едет, по поручению кн. Владимира, просить для него руки дочери литовского короля.

6) Василий Иванович или Василий Пьяница, при приступе Ботыги к Киеву на него указывают, как на человека, способного бороться с представителем татар. Кн. Владимир сам идет за ним в кабак. Василий, опохмелившись, убивает стрелой сына и зятя Ботыги, затем едет к нему, винится, выпрашивает 40 000 татар для взятия Киева, но всех их избивает.

7) Василий Казимирович вызывается отвезти дань от Владимира к Батуру Батвесову, в землю Поленецкую. На пути братается с Добрыней, возвращает Владимиру дань и едет к Батуру за данью. Батур угрожает ему смертью, но Василий избивает татар осью железной.

8) Василий Окульевич, прекрасный царь (в Царьграде или в Новгороде), хочет увезти жену Соломона, Соломонею. Соломон приезжает с войском и велит повесить Василия Окульевича и Соломонею.

9) Василий Прекрасный, любимый зять Мамая, вместе с ним осаждающий Киев.

10) Василий Пустоволосович, младой Таракашков сын, дает царю Василию Окульевичу совет увезти жену Соломона.

11) Василий Сурывлевич Боголюбович, царь в Царьграде, к которому отправляется Илья Муромец, чтобы избавить его от Идолища Поганого.

Лит.: Русские былины старой и новой записи/Под ред. Н. С. Тихонравова и Вс. Миллера. М., 1894; Миллер Ор. Сравнительно-критические наблюдения над слоевым составом народного русского эпоса. СПб., 1869.

Народное название дня праздника Собора трех святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, 30 янв./12 февр.

В этот зимний день начинались звериные свадьбы. Звери-самцы устраивали между собой схватки, затевали бои за право выживания, за свою территорию и свои края, где нет места чужаку. Считалось, что родившийся в этот день будет любить лес, ухаживать за ним, понимать зверей, заботиться о них. На звериный праздник полагалось приготовить к столу дичь и угощать мясом зверя или птицы именинника.

(1776 [1775?]–2.05.1848), Христа ради юродивый. Из дворян. Был на военной службе. В Киево-Печерской лавре дал обет отречения от мира. Приняв на себя подвиг юродства, блаженный отправился странствовать по обителям и храмам. Круглый год святой носил длинную холщовую рубаху и халат, одежда его отличалась чистотой и опрятностью, волосы он подстригал в кружок, бороду также подравнивал, поскольку был, по его словам, «военным человеком и исполнял предписания военной дисциплины». В пище был воздержан, в среду и пятницу не вкушал ничего. Спал не более 2 часов в сутки, ночью молился, ходя по комнате или стоя. В Рязани Василия называли «Божьим казначеем», потому что полученные подарки он сразу раздавал сиротам, неимущим и больным.

Память святому празднуется 2/15 мая.

Народное название двух дней в году: 1) Прп. Василия Исповедника (750), 28 февр./13 марта. По обычаю в этот день приносили домой сосновую ветку, которая очищала воздух в доме, давала здоровье и благополучие. А из сосновых почек изготавливали целебные снадобья, особенно помогающие при простудных заболеваниях.

2) Сщмчч. епископов Херсонесских Василия, Ефрема, Капитона, Евгения и др. (IV в.) и иконы Божией Матери «Споручница грешных». Праздновался 7/20 марта.

Весной в этот день температура воздуха постоянно меняется: днем тепло, ночью холодно. От температурных колебаний всегда что-нибудь ломается, трескается, крошится. Крестьяне считали, что это все за грехи, накопившиеся за зиму. Чтобы заслужить прощения, крестьяне молились в этот день образу Божией Матери «Споручница грешных», прося ее о заступничестве.

Народное название дня прп. Василия Исповедника, еп. Парийского 12/25 апр. По народным приметам, земля, прогреваясь, начинает парить: «Запарил землю Василий – выверни оглобли, закинь сани на поветь». По приметам охотников, в этот день медведь выходил из берлоги. В этот день во многих местностях России совершался древний обряд Комоедицы.

Епископ († 1295), занимал архиерейскую кафедру в одном из самых древних русских городов – Муроме. Святитель много заботился о благочинии в своей епархии. Но по навету врага рода человеческого – сатаны свт. Василий был заподозрен в нецеломудрии. Легковерные жители Мурома, поверив клевете, собрались предать смерти праведного епископа. Свт. Василий испросил себе времени до утра. Проведя ночь в молитве, он отслужил молебен перед чудотворной Муромской иконой Пресвятой Богородицы. Взяв святой образ, он вышел к ожидавшему его народу и направился к берегу реки, на котором стоит Муром. Здесь, ведомый волей Божией, святитель постелил на воду епископскую мантию и, встав на нее, поплыл против течения. Этим явным чудом Господь засвидетельствовал невинность свт. Василия. Со слезами горожане кричали ему вслед, умоляя простить их. На мантии, с иконой в руках, свт. Василий был перенесен в Старую Рязань, где его торжественно встретили рязанский князь, духовенство и народ. После одного из татарских набегов на Старую Рязань святитель переселился в Переяславль Рязанский, который ныне называется Рязанью. С этих пор епископская кафедра муромско-рязанских земель осталась в Рязани. Свт. Василий мирно скончался в 1295. В 1547 свт. Макарием, митрополитом Московским, было установлено празднование Муромским чудотворцам, и среди них – свт. Василию.

Память свт. Василию отмечается 3/16 июля и 10/23 июня (обретение мощей в 1609).

Преподобный старец († 29.12.1824), пустынник и молитвенник XVIII-XIX вв. Он жил отшельником в лесах Чувашии, потом среди брянских пустынников при известном старце прп. Адриане, от которого и принял постриг в мантию с именем Василиск. Здесь он встретил своего будущего сомолитвенника и друга прп. Зосиму (Верховского). Трогательная духовная дружба связала их на всю жизнь.

Народное название двух дней в году. 1) Свмч. Василия, пресвитера Анкирского (362–363), 22 марта/4 апр. Утром в этот день выходили смотреть восходящее солнце: если вокруг него замечали красные круги, то считали, что урожай будет хороший.

В этот день полагалось также печь калачи, своей формой символизировавшие солнце. До приема другой пищи считалось необходимым съесть по калачу.

По крестьянским поверьям, родившийся в этот день будет отличаться удалью и веселым характером. Крестьяне верили, что из них получаются хорошие кузнецы.

2) Св. прав. Василия Мангазейского (1600), 23 марта/5 апр.

По крестьянским поверьям, в этот день прилетают зяблики, «весну-красну торопят, на хвосте приносят». В это время очищали дом от мусора и кропили святой водой от нечистой силы. Первым делом сжигали залежалую за зиму солому из матрацев. Вместе с соломой сжигали и другой сор. Бабы в доме мыли полы, лавки, стены. Чтобы избавиться от затхлого запаха, с чердака приносили душистые травы. Считалось, что родившийся в этот день будет заботиться о домашнем порядке и сумеет бороться с нечистой силой.

Народное название дня мц. Василисы 3/16 сент., На Василису бабы собирали в доме всякую рухлядь, чтобы обрести благополучие на осень. Особенно ценились ошметки, стоптанные лапти как верное средство от сглаза; их вешали в хлевах, на заборах и пр.

Празднуемая в этот же день мц. Домна была олицетворением домашнего порядка.

1) Василиса Микулишна, жена Ставра Годиновича, хвастающего ею на пиру у кн. Владимира и посаженного за это в погреба глубокие; Василиса является к князю, выдавая себя за посла Василия, приехавшего свататься к племяннице его, Забаве Путятичне. Когда подозревают ее пол, то она устраняет это подозрение силой, ловкостью, хитростью и проворством. После пира, на который позвали Ставра играть на гуслях, Василиса просила у князя позволения погулять со Ставром и, открывшись своему мужу, возвращается с ним к Владимиру. 2) Василиса Никулишна, жена Данилы Ловчанина; желая жениться на ней, кн. Владимир посылает убить Данилу его же братьев (родного и названного), но Данила сам себя убивает. Василиса просит у князя позволения проститься со своим мужем и убивает себя у его трупа.

Лит.: Миллер Ор. Илья Муромец, сравнительно-критические наблюдения над слоевым составом народного русского эпоса. СПб., 1869.

Народное название дня мц. Вассы и чад ее (305–311), 21 авг./3 сент.

На Василису во многих местах России начинали убирать лен. По народному поверью, «ходит в этот день голубоглазая Василиса в синем платочке да в лапоточках по льняному полю. Смотрит – не налилось ли семя, не пора ли лен убирать. А как определит, что пора, – людям знак подает. Только этот знак увидеть надо». Крестьяне считали, что «добрый да заботливый хозяин всегда этот знак заметит, а ленивый проглядит».

Персонаж русских фантастических сказок. В большинстве из них Василиса Премудрая – дочь Морского царя, наделенная мудростью и способностью превращения; она может в одну ночь возвести хрустальный мост или вырастить чудесный сад; при ее помощи герой преодолевает козни Морского царя и бежит от него вместе с Василисой Премудрой. В вариантах этого сюжета Василиса Премудрая называется иногда Марьей-царевной, Марьей Моревной, Еленой Прекрасной. Она помогает Ивану- царевичу исполнять трудные задачи, которые задает ему ее отец (напр., построить в одну ночь хрустальный мост, церковь из чистого воска и др.). Женившись на Василисе Премудрой, Иван убегает с ней от Морского царя, который посылает за ними погоню. Но Василиса Премудрая обманывает посланных, обращая себя, царевича и коней в различные предметы. Приехав домой, Иван-царевич, не слушаясь предостережения Василисы Премудрой, целует свою сестру, забывает Василису Премудрую и хочет жениться на другой. Тогда Василиса Премудрая печет пирог, из которого вылетают голубь и голубка, напоминающие о ней Ивану-царевичу своим разговором. Иван-царевич разыскивает Василису Премудрую, приводит к отцу и матери и женится на ней.

По народному поверью, царь-змей, все убивающий своим взглядом и дыханием, рождается из яйца, снесенного черным семилетним петухом и зарытого в горячий навоз. А. Н. Афанасьев указывает параллель к этому сказанию в мифе о рождении Тифона из яйца, зарытого Герою в землю. См.: Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 1. М., 1865.

см.: Мелания.

Народное название дня памяти св. Василия Великого, Кесарийского, 1/14 янв. В этот день крестьяне ходили по домам с поздравлениями и пожеланиями благополучия. При этом совершался древний обряд, известный под разными именами: авсень, овсень, усень и др. Сущность его состояла в том, что дети крестьян, собравшись вместе пред обедней, ходили по домам сеять из рукава, а другие из мешка зерна овса, гречихи, ржи и других хлебов и при этом распевали засевальную песню. Другие при засевании зерен приговаривали: «На счастье, на здоровье, на новое лето роди, Боже, жито пшеницю и всякую пашныцю», или: «Уроди, Боже, всякаго жита по закрому, что по закрому да по великому, а и стало бы жита на весь мир крещеный». В основе этого обряда был древний языческий ритуал празднования божества Авсеня. В связи с упомянутым земледельческим посевальным обрядом был еще обычай на Васильев день, как на сельско-земледельческий праздник, приготовлять кашу, с особыми обрядами, с гаданием на каше о счастии и благополучии наступающего года. В некоторых местах было обыкновение на Васильев день ходить по домам и собирать пироги, свиные ноги и вообще съестные святочные вещи. Крестьяне, совершавшие этот обход, приговаривали под окнами домов: «Свинку да боровка выдай для Васильева вечерка», или же: «Кишку да ножки в верхнее окошко». Свиное мясо составляло главное угощение во время Васильева вечера и Рождественских Святок. У людей зажиточных целую неделю от Рождества Христова до Нового года стояла на столе свиная голова. Св. Василий Великий считался покровителем свиней. Пастухи глубоко почитали св. Василия и боялись прогневить его. В Орловской губ. на Новый год готовили жареного поросенка и называли его касарецким, от названия св. Василия Великого Кесарийским. Васильев день в быту русского народа считался еще сроком в хозяйственном времяисчислении, а потому и говорили: «а то было о Васильеве дне», или: «случилось на Васильев день»; «он нанялся от Васильева дня до Евдокии».

Васильев день разделял Святки: с 7 по 14 янв. праздновались святые вечера, а с 14 по 19 янв. – страшные. Зимние Святки это, прежде всего, гуляния молодежи, начинающиеся в Рождество и заканчивающиеся в Крещение. В эти дни, по стародавнему поверью, спускался на землю посылаемый Солнцем бог плодородия и возрождения жизни Авсень. А чтобы нечистая сила не утащила его во тьму, рядилась молодежь в чертей да животных, представлявших якобы обосновавшуюся на празднике нечистую силу. И настоящая нечисть, видя, что ей здесь делать нечего, отступала.

На Русском Севере был обычай выпекать в этот вечер печенье в виде домашней козули. Обрядовая пища из поросенка и выпечка в виде домашней скотинки предвещали изобилие и достаток в доме.

И. Калинский, Н. Р.

см.: Меланья.

Народное название дня св. мч. Василиска (308), 22 мая/4 июня.

В этот день не сеяли, не пахали; пережидали, чтобы поля не засорялись, не уродились васильки. По легенде нельзя работать потому, что именно в это время из куриного яйца вылупляется змеиный царь Василиск. Василиск зарождается, когда семигодовалый петух 2/15 янв. снесет яйцо, а 22 мая/4 июня из этого яйца вылупляется змей. Поэтому в этот день следовало соблюдать много предосторожностей. Во-первых, было необходимо следить, чтобы петух яйцо не снес, а если не досмотришь, то требовалось все яйца этого дня сварить вкрутую. Следовало также креститься, если в небе вдруг появятся грозовые тучи. Поднимать по дороге яйцо в этот день не разрешалось, а если поднимешь, то погибель будет на весь род. Если найдешь яйцо в поле – надо проткнуть его цветком «петровый батог». Крестьяне верили, что если рванутся в небо семь шипящих змеиных голов, то «петровый батог» их настигнет и прибьет к земле.

Лепешка из кислого теста с завернутыми краями и открытой начинкой из творога или повидла. Такие же лепешки с картофельной начинкой назывались шаньгами.

Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, 21 нояб./4 дек., был отмечен в народной жизни целым рядом особых поверий и сказаний и связанных с ними обычаев. Сохранился целый ряд простонародных песенных сказаний, являющихся в то же время и хвалебными величаниями впервые вступившей во храм Господень Пресвятой Деве. «Ты во церковь приведеся, архиереом воздадеся и от ангел предпочтеся», – начинается одно из них. За этим началом-"запевкой» следует повторяющийся и в самом конце стиха припев: «Приведутся девы, ближняя Ея, во след Ея во Святыя Святых!» Сказание, прерванное этим четверостишием, продолжается: «Захария сликовствует, пророчески извествует, веселяся торжествует. Руце старец простирает. Царицею называет, сладкимя гласы воспевает. Днесь подъемлет старец Деву, да возведет Евву, да разрушит клятву древню. Евва ныне веселися: се Девая днесь явися, на престоле спосадися. Дух Святый осеняет, а Девая принимает, трилетна всем ся являет. Прилетают херувими, окружают серафими, поют гласы трисвятыми. Ангел пищу принашает, а Девая принимает, кверху руце простирает». Другой воспевающий этот праздник стих начинается словами о горах Сионских, на которых Бог «завет положил, свыше нам с небес свет Божий открыл, струями словес сердце напоил». В третьем – приглашаются торжествовать «патриарси», «вси девы» – бодрствовать и «ликовствовать со пророки». В четвертом – веселится праматерь-Ева. И во всех них явственно слышится благоговейное чувство народа, воздающего честь-хвалу Богоматери.

Переход от Михайлова ко Введеньеву дню имел, по старинной народной примете, важное значение для всей первой половины зимы. Если «зимняя Матрена» придет на землю в такой силе, что действительно поможет зиме «встать на ноги», а Федор Студит, точно сговорившись с ней, все застудит, то санному пути в тот год не растаять до весенней распутицы. Когда же 10/23 нояб., в канун дня, посвященного чествованию памяти св. Феодора, повиснет на древесных ветвях пушистая бахрома инея (в предзнаменование теплой погоды), да если на следующие за Студитовым днем сутки будет порошить снежная пороша, то стоять разводящим дороги оттепелям-мокринам вплоть до самого Введенья.

В этот же день в деревне ждали новой перемены погоды. Здесь приметы были разные. По одним приметам считалось, что на Введеньев день проезжает по горам и долам «на пегой кобыле» красавица-Зима, одетая в белоснежную душегрейку, и дышит на все встречное таким леденящим дыханием, что даже вся нечисть, духи тьмы торопились укрыться куда-нибудь подальше от нее, замораживающей своими поцелуями кровь в жилах». Тогда говорили в народе: «Введенье пришло – зиму на Русь завело!», «Введенские уставщики, братья Морозы Морозовичи, рукавицы на мужика надели, стужу уставили, зиму на ум наставили!» или: «Наложило на воду Введенье толстое леденье!» и т. п.

Но были и др. приметы, по которым: «Введенье ломает леденье», «Введенские морозы не ставят зимы на резвые ноги». Хотя чаще всего на Введеньев день было так, как пелось в детской песенке в Симбирской губ. (в Ново-Никулинской вол. Симбирского у.):

Введенье пришло,

Зиму в хату завело,

В сани коней запрягло,

В путь-дорожку вывело,

Лед на речке вымело,

С берегом связало,

К земле приковало,

Снег заледенило,

Малых ребят,

Красных девчат

На салазки усадило,

На ледянке с горы покатило...

Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы был днем первого зимнего торга. Москва начинала с этого дня зимний торг с саней свозимыми в нее щепными и лубяными товарами, новыми санями. Сани с товаром стояли на Лубянской площади. Между лубяными и санными рядами расхаживали калачники, пирожники, сбитенщики, приглашавшие покупателей и продавцов «не ввести в зазор» их и проведать стряпни домостряпанной, не заморской, не басурманской, не немецкой» и т. д. Сами торговцы Лубянского торга, славившиеся своим мастерством на красное слово, выкрикивали заходившим в ряды москвичам прибаутки, вроде:

Вот санки-самокаты,

Разукрашены – богаты,

Разукрашены-раззолочены,

Сафьяном оторочены!

Введеньев торг у двора,

Санкам ехать пора!

Сани сами катят,

Сами ехать хотят!

Ехать хотят сани

К доброму молодцу во двор,

К доброму купцу,

К хозяину тороватому,

Ко тому ли вожеватому!..

И сани, особенно ходко шедшие с рук у продавцов в этот день, пестрели-рябили в глазах у покупателей своей яркой росписью. Первое место по цене и хитрому узорочью занимали в красовавшихся грудах зимнего товара галицкие сани, раскрашенные не только красками, но и позолотой. К вечеру «вся» Москва каталась на новых санях.

Со Введеньева дня начинались не только зимние торги, но и зимние «гулянья-катанья». К первому санному гулянью русские относились как к особому торжеству. Наиболее строго соблюдались «санные» обычаи в семье, где были к этому времени молодожены-новобрачные. В такой дом собирались «званые-прошеные» – все родные, все свойственники, приглашались, по обычаю, «смотреть, как поедет молодой князь со своей «княгинюшкой». Выезду последних предшествовало небольшое «столованье», прерывавшееся «на полустоле», чтобы закончиться после возвращения поезда новобрачных во двор. Отправлявшиеся на гулянье молодые должны были переступать порог своего дома не иначе как по вывороченной шерстью вверх шубе. Этим, по народной примете, молодая чета предохранялась от всякой неожиданной беды. Свекор со свекровью, провожая невестку на первое санное катанье с молодым мужем, упрашивали-умаливали всех остальных «поезжан-провожатых» уберечь «княгинюшку» ото всякой беды встречной и поперечной, а больше всего «от глаза лихого»:

Ой вы, гости, гости званые,

Званые-прошоные!

Ой вы, братья-сватья,

Ой, вы милые!

Выводите вы нашу невестушку,

На то ли на крыльцо тесовое,

Вывозите нашу свет-княгинюшку

Белою лебедушкой...

Берегите-стерегите ее:

Не упало бы из крылышек

Ни одного перышка,

Не сглазил бы ее, лебедушку,

Названную нашу доченьку,

Ни лихой удалец,

Ни прохожий молодец,

Ни старая старуха – баба злющая.

Сани молодых, украшенные коврами, полостями и резьбой- росписью, выводились со двора первыми. Следом за ними тянулся длинный поезд, если менее богатый, то не менее пестрый, снаряженный хозяевами для званых гостей. Молодые ехали в своих раззолоченных и разукрашенных «с выводами» санях «княжеских», ехали и знай отвешивали поклоны по сторонам: они впервые показывали себя и свое молодое счастье «народу честному», соседям ближним и дальним. За поездом бежали ребята с веселыми криками; на молодых в санях и их свиту любовались отовсюду, со всех крылец.

В следовавшем за молодыми санном поезде раздавались веселые песни, прерывавшиеся иногда и не менее веселыми здравицами, относившимися «ко князю с княгинюшкой»: гостям ставились в сани и сулеи с романеями, и жбаны с крепкими медами, чтобы их «не заморозили Морозы Морозовичи введенские»... Если гулял на санях «князь» из боярской семьи, то молодые сидели на медвежьей шкуре, а рядом бежали скороходы, забавлявшие молодых скоморошьими шутками.

По возвращении поезда с гулянья показавшую себя народу невесту встречали на крыльце поджидавшие свекор со свекровью, принимавшие ее из рук молодого за руки и потом низко кланявшиеся участникам «санного обряда» за то, что они «уберегли белую лебедушку, их доченьку богоданную ото всякого сглаза, ото всякой притки, ото всякой напасти». Затем повторялся опять переход через шубу сданных с рук на руки молодых, и они вводились в покои, где и продолжалось прерванное на «полустоле» веселое столованье.

К н. ХХ в. обычай этот был забыт, хотя в некоторых местах выезд на самое гулянье с течением времени перенесся на 22 нояб./5 дек. (Прокопьев день), а затем и на 24 нояб./7 дек., на Катеринин день.

«Введенье идет, за собой Прокопа ведет», – гласила народная поговорка. «Прокоп по снегу ступает, дороги копает». «Катерина на санях катит к холодному Юрью (26 нояб./9 дек. – см.: Юрьев день) в гости».

А. Коринфский

Сосуд для переноса воды. В русской деревне ведра были деревянными, бондарной работы. Клепки – деревянные дощечки, из которых собиралось ведро, изготавливали из осины, ели, сосны. Древесина этих деревьев славилась легкостью, влагоустойчивостью, прочностью. Она позволяла сделать ведро надежным в работе и легким.

Женщины носили ведра с колодца или др. источника на коромыслах – по одному ведру на каждом его конце. Оба ведра вмещали в себя по 12 л воды, т. е. столько, сколько могла поднять и донести до дома женщина. Этот объем был постоянен на протяжении многих веков.

По древнерусской, преимущественно языческой, мифологии – один из видов нечистой силы, сочетающий в себе свойства реальной женщины и черта. По народным представлениям, обычная женщина становилась ведьмой, если в нее вселялся злой дух, черт, душа умершего; если она сожительствовала с чертом, бесом, змеем или заключала с ними сделку ради обогащения. Православные люди боролись с ведьмами с помощью крестной силы.

В народе считали, что ведьмы способны превращаться в разных животных. Особенно они любили «скидываться» черными кошками (отсюда и приметы, связанные с ними), собаками, сороками. Могли также летать на помеле или кочерге, вылетая в печную трубу ночами на шабаш – ночные гулянки с нечистой силой. Излюбленные места таких гулянок – многочисленные «лысые горы», особенно Лысая гора под Киевом. Ведьмы злобны, вредили людям: доили чужих коров и вообще портили скот, посевы, межи и даже людей; луговые опята нередко растут по кругу, и такие круги назывались ведьмиными, т. к. ведьмы устраивали здесь пляски. Ведьмам присуще ведовство (отчего и происходит их название), знание различных зелий, средств для поисков пропавшего, приворота любимых и др. Ведьмы могли быть молодыми девушками и старухами, красавицами и уродами; в Малороссии ведьмы более добродушны, веселы и весьма привлекательны, в Великороссии – стары, уродливы, толсты, неряшливы, с большими синими носами. Единственный внешний неоспоримый признак ведьмы – маленький хвост. Ведьм, излишне докучавших людям, нередко избивали толпами и даже убивали еще в к. XIX в. Окончательное средство избавиться от ведьмы – пронзить ее осиновым колом.

Севернорусская ведьма оставляет свое туловище без головы под «поганым» корытом или под корытом, в котором стирают белье, превращается в бесхвостую сороку и через печную трубу вылетает на дело. Ее специальность – вынимать плод из тела беременных женщин или домашних животных и заменять его в лучшем случае куском хлеба или сырой свинины. Вынутый плод ведьма съедает.

Ведьма у малороссов сходна с севернорусской, но ее основное занятие – отнимать молоко у коров. Подоив корову один раз, на Благовещение, Пасху или Юрьев день (23 апр.), в дальнейшем только она получает от этой коровы молоко: оно течет из отверстия в бревне дома ведьмы, если отвернуть там кран. Подобным же образом ведьмы забирают в свои амбары чужой урожай, завязывая стебли злаков в узлы.

По малороссийским представлениям, в ночь на Ивана Купала ведьмы летают в Киев на Лысую гору. Это сказание заимствовано из Германии; у великороссов его нет. Отправляясь в такой полет, ведьма смазывает себе тело какой-то неизвестной жидкостью, садится верхом на помело или кочергу, берет мечик, т. е. валек от мялки для конопли, и вылетает в печную трубу. У человека, увидевшего эти тайные действия, она высасывает кровь, и он умирает. Ведьма взлетает высоко в воздух, разгоняет при этом тучи и может вызвать засуху. Иногда она крадет с неба звезды.

Различают природных ведьм, с хвостом, и обученных, без хвоста. И те и др. могут превращаться в лягушек, собак, кошек, птиц, змей, даже в кусок полотна или клубок ниток. В некоторых малороссийских рассказах у ведьмы, подобно вампиру, две души – чистая и нечистая.

Лит.:ЗеленинД. К. Восточнославянскаяэтнография.М.,19 91.

Д. К., Л. Б.

Старая дева, не состоявшая в браке.

В древнерусской языческой мифологии бог домашнего скота, зверей и богатства, второй по значению бог после Перуна. В «Повести временных лет» Велес соотносился с золотом, а Перун – с оружием. В Киеве идол Перуна стоял на горе, а идол Велеса – на Подоле в нижней части города.

По древним поверьям, Велес принимал обличие медведя и считался покровителем хорошей охоты.

На Велесовы дни, которые зимой праздновались вместе с Колядой (христ. Святки и Масленица), участвовавшие рядились в звериные маски и тулупы и отмечали комоедицы, праздник пробуждения медведя.

После Крещения Руси образ Велеса был вытеснен св. Власием (см.: Власьев день). Хотя произошло это не сразу. В Ростове Великом, напр., идол Велеса был сокрушен св. Авраамием Ростовским в XI в. Следы культа Велеса под видом почитания св. Власия сохранились во многих местах России, и особенно на севере. Еще в н. XX в. русские крестьяне соблюдали древний обычай оставлять в дар Велесу несжатыми несколько стеблей хлебных злаков – волотей, называемых «Волосовой бородкой».

О.П.

По народным сказаниям, первоначально все люди были великанами, но постепенно люди мельчают, и когда они будут не больше муравьев, наступит конец света. Великаны, часто заменяемые в народных сказках змеями или чертом, ведут борьбу с богом-громовником, похищают свет и дождевую влагу; но иногда они являются его помощниками. Великаны живут в больших горных пещерах. Они обладают несметными сокровищами, заключенными в горах, которые раскрываются по их приказанию. Деятельность их проявляется в перенесении гор с одного места на другое, в бросании громадных камней. В битвах они употребляют каменные булавы и каменные щиты. Иногда великаны занимаются кузнечной работой. Великанам народ приписывает постройки из нагроможденных друг на друга массивных камней; в холмах или горах видит окаменелых великанов или считает их могилами великанов.

См.: Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 2. М., 1868.

Народное название Параскевы Пятницы.

1) малороссийское и белорусское название Пасхи. Кроме Пасхи в Малороссии существовали еще три Великдня.

2) Рахманский Великдень. На этот день скорлупу освященного яйца выносили на реку и пускали на воду. Считалось, что когда она доплывет до "рахманів«, то тогда у них будет Великдень. Иногда приурочивали рахманский Великдень к празднику Преполовения.

3) Мертвецкий Великдень. По малороссийскому поверью в полночь Великого четверга мертвецы встают из гробов, идут в церковь, слушают богослужение, исполняемое священником-мертвецом, и возвращаются в гробы; если живой попадет в это время в церковь, то не избежит смерти.

4) Мавский (русальний) Великдень – в четверг на Троицкой неделе. Считалось, что в это время мавки и русалки очень опасны.

Лит.: Маркевич Н. А. Обычаи, поверья, кухня и напитки малороссиян. Киев, 1860; Беньковский. Обычаи и поверья, приуроченные к великодню//Киевская Старина. 1895. V; Свидиницкий. Великдень у подолян//Основа, 1861, X-XII.

Важнейший из многодневных постов Православной церкви. Он напоминает нам о сорокадневном посте Спасителя в пустыне, он же вводит нас в Страстную седмицу и затем к радостям Праздника праздников – Светлого Христова Воскресенья, Пасхи.

Для русского народа обязательное соблюдение Великого поста было одной из главных составляющих русского образа жизни.

Первая неделя Великого поста отличается особенной строгостью, а вместе с тем и богослужение – особенной продолжительностью. В первые четыре дня (понедельник, вторник, среда, четверг) на Великом повечерии читается канон св. Андрея Критского с припевами к стиху: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя».

В русском быту первый понедельник первой седмицы Великого поста назывался чистым днем, когда русские соблюдали обряд очищения от грехов только что закончившейся Масленицы. Хозяйки прибирали в доме, чистили и мыли посуду. В этот день человек должен быть чист душой и телом, даже полагалось полоскать рот, чтобы смыть следы скоромной пищи, оставшейся от Масленицы.

Во вторник наблюдали появление звезд и по приметам предсказывали предстоящую на лето погоду.

В среду прослушивали воду в реках, прудах и родниках. Если вода шумит, как жернов на мельнице, – считали, что летом будут большие дожди и грозы. Если в шуме воды слышался как бы человеческий голос – лето будет благополучное.

В четверг начинали улетать на север зимние птицы.

В пятницу во имя своего спасения ели только коливо с медом – обрядовую пищу из вареной пшеницы. По преданию, имп. Юлиан Отступник через 50 лет после сожжения Феодора Тирона, надругаясь над христианами, приказал в этот день все продукты на рынках окроплять идолопоклонной кровью. Но св. Феодор явился во сне архиеп. Евдоксию и повелел через него ничего в этот день не покупать на рынках, а вкушать только коливо с медом.

В субботу вспоминали Масленицу и пекли блины на постном масле.

В первое воскресенье Великого поста совершается т. н. «торжество Православия», установленное при царице Феодоре в 842 в память восстановления почитания св. икон. В конце литургии священнослужители совершают молебное пение на середине храма перед иконами Спасителя и Божией Матери, молясь Господу об утверждении в вере православных христиан и обращении на путь истины всех отступивших от Церкви. Диакон затем громко читает Символ веры и произносит анафему, т. е. объявляет об отделении от Церкви всех, кто осмеливается искажать истины Православной веры (в т. ч. масонов и экуменистов), и «вечную память» всем скончавшимся защитникам веры Православной, а «многая лета» – живущим.

Во второе воскресенье Великого поста совершается память св. Григория Паламы, жившего в XIV в. Согласно с Православной верой, он учил, что за подвиг поста и молитвы Господь озаряет верующих благодатным Своим светом, каким сиял Господь на Фаворе. По той причине, что св. Григорий раскрыл учение о силе поста и молитвы, и установлено совершать его память во второе воскресенье Великого поста.

В понедельник второй недели в старину женщины перенизывали жемчуг, убирали убрусники и кокошники (головные уборы), вышивали фаты шелком.

На пятницу третьей недели у русских было принято, что молодой зять приглашает тестя к себе в дом и справляет обжорную пятницу. Для этого важного дела, чтобы пир был на славу, варили кисель с конопляным маслом и угощали им званых гостей. Отмечалась и обжорная суббота. Но вся еда была постной.

В третье воскресенье Великого поста за всенощной выносится после Великого славословия Св. Крест и предлагается для поклонения верующим. При поклонении Кресту Церковь поет: «Кресту твоему поклоняемся, Владыко, и святое воскресение Твое славим». Эта песнь поется и на литургии вместо трисвятого. Церковь выставляет в середине Четыредесятницы верующим Крест для того, чтобы напоминанием о страданиях и смерти Господней воодушевить и укрепить постящихся к продолжению подвига поста. Св. Крест остается для поклонения в течение недели до пятницы, когда он, после часов, перед литургией вносится обратно в алтарь. Поэтому третье воскресенье и четвертая седмица Великого поста назывались «крестопоклонными», а в народе средокрестными, средопостными.

Средокрестье (средопостье) отмечалось на четвертой неделе в середине Великого поста. Пекли обрядовое печенье (на постном масле, а иногда и без него) в виде крестов, чтобы оно способствовало севу и хорошему урожаю. Считалось, что такая выпечка давала силу земле-кормилице, мужику-пахарю и животным (лошади или волу), без которых мужик не мог ни вспахать, ни взборонить землю. Печенье в виде крестов (крестцы, хресты) пекли в среду (в некоторых местах в четверг) из ржаной муки (из пшеничной – в Малороссии) для каждого члена семьи и сверх того еще 3 или более. В кресты запекали различные предметы – зерна хлебных злаков, монету, крестик и т. д. Печенье в виде крестов полагалось съесть в тот же день, 3 креста оставляли до сева.

Приступая к севу, обходили поле 3 раза, затем разламывали оставленные кресты, съедали их, а у кого оказывалась запеченная памятка (зерно, монета), тот и начинал сев. В некоторых областях кресты скармливали и лошадям. Это должно было способствовать плодородию полей и приплоду животных. Обрядовое печенье в виде крестов использовали и как оберег, и как целебное средство. Такие кресты клали в закрома с зерном или мукой. Использовали кресты и в гаданиях о личной судьбе.

В среду – перелом поста. По народному поверью, в этот день пост переламывается в переднем углу. Забавляя детей, бабушки садились за стол в переднем углу и стучали под лавкой. Этот стук, уверяли они малышей, будто бы происходит от перелома поста. В народе полагали, что с этого дня щука разбивает хвостом лед на реках.

В четвертое воскресенье вспоминается св. Иоанн Лествичник, написавший сочинение, в котором показал «лестницу», или порядок, добрых деяний, приводящих людей к Престолу Божию.

Пятая неделя Великого поста в народе называлась похвальной. Во вторник молодожены устраивали угощение для родни со стороны молодой жены. В среду проводились сходки по избам для проводов зимы. В четверг на пятой неделе совершается т. н. «стояние св. Марии Египетской». Жизнь св. Марии Египетской, прежде великой грешницы, должна служить для всех примером истинного покаяния и убеждать всех в неизреченном милосердии Божием. На утрени в этот день читается житие св. Марии Египетской и канон св. Андрея Критского, тот самый, который читается в первые четыре дня Великого поста. В субботу на пятой неделе совершается «Похвала Пресвятой Богородице». Читается торжественный акафист Богородице. Эта служба установлена в Греции в благодарность Богородице за неоднократное избавление Ею Царьграда от врагов. В России акафист «Похвала Богородице» совершается для утверждения верующих в надежде на Небесную Заступницу, Которая, избавляя от врагов видимых, тем более готова нам помочь в борьбе с врагами невидимыми.

В пятую субботу поста у русских также было принято проводить званые поминки.

В пятое воскресенье Великого поста совершается последование прп. Марии Египетской. Церковь дает в лице прп. Марии Египетской образец истинного покаяния и для ободрения духовно труждающихся показывает на ней пример неизреченного милосердия Божия к кающимся грешникам.

Шестая седмица посвящена приготовлению постящихся к достойной встрече Господа с ветвями добродетелей и к воспоминанию страстей Господних. Называлась эта неделя Вербной потому, что к этому времени обычно распускается верба, которую освящают на праздник Входа Господня в Иерусалим. Освященную вербу ставили в передний угол у божницы, иногда ее украшали лентами. В некоторых местах вербу втыкали в матицу.

В понедельник теща приносила в дом молодого зятя подарки и желала добра и благополучия молодоженам. С Вербной неделей, особенно с ее последними днями, было связано много примет на погоду и будущий урожай.

В субботу на шестой неделе на утрени и литургии вспоминается воскрешение Иисусом Христом Лазаря. Эта суббота называется Лазаревой субботой. На утрени в этот день поются воскресные «тропари по Непорочным» «Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим», а на литургии вместо «Святый Боже» поется «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся. Аллилуйя».

Шестое воскресенье Великого поста есть великий двунадесятый праздник, в который празднуется торжественный вход Господень в Иерусалим на вольные страдания. Этот праздник иначе называется Вербным воскресением, Неделей ваий и цветоносной. В этот день освящают вербу. На всенощной после прочтения Евангелия не поется «Воскресение Христово», а читается непосредственно 50-й псалом, и освящаются молитвой и окроплением св. водой распускающиеся ветви вербы (вайя) или др. растений. Освященные ветви раздаются молящимся, с которыми при возжженных свечах верующие стоят до конца службы, знаменуя победу жизни над смертью (воскресение).

О седьмой неделе Великого поста см.: Страстная неделя.

Д. К.

Четверг на Страстной неделе, у малороссов имел название «Чистый четверг», «Навий Велик день» (Пасха мертвых). Великий четверг посвящен воспоминанию о Тайной вечере, на которой Христос омыл ноги ученикам своим, показав этим глубокий пример братской любви и смирения. Церковь воспроизводит этот обряд – омовение ног – в действиях и лицах. Совершался он в главных епархиальных соборах, и в Петербурге можно было видеть его в Исаакиевском кафедральном соборе неизменно сохранявшимся в том самом виде, в каком он совершался в XVII в. в Москве. Несущественное отличие в совершении его было лишь в Новгороде. Там омовение начиналось чтением протодиаконом и ключарем 10-го псалма. Протодиакон и ризничий вели священников из алтаря на средину собора не по двое, а по одному и подводили к святителю со словами: «А учениче, учитель глашает ти». Первый из священников, изображавший ап. Петра, садился по левую руку святителя, последний занимал место Иуды Искариотского. С него и начиналось омовение ног при чтении протодиаконом соответственных мест св. Евангелия. После отпуста владыка кропил народ св. водою.

После совершения обряда, как у новгородского владыки, так и у московского патриарха, была трапеза для властей предержащих. Царь жаловал из своих государевых рук государевым жалованьем находившихся в Москве архиереев и раздавал милостыню по богадельням, больным и нищим, посещал тюрьмы, разговаривал с колодниками, освобождал нескольких преступников и выкупал посаженных в тюрьму за долги.

По новгородскому уставу перед обедней совершалось еще общее елеосвящение пред столом, на котором среди священных предметов положены были семь ручек с кистями, обвитых ватой, называющихся «стручцами». По совершении елеосвящения ключари наливали масло в семь восковых сосудцев, а пред северными алтарными дверями поставлялся стол с медной лоханью и двумя кувшинами теплой воды и при этом две чарки и два полотенца. Семь старших духовных властей брали почать с маслом и кистью и становились к западу лицом, помазывали себя елеем, а потом принимали помазание от святителя; в алтаре омывали теплой водой масло на лбу и руках и затем приступали к разоблачению престола. При пении псалмов омывали престол из сосуда с укропом, вином и маслом, отирали белыми полотенцами, которые разрезали на мелкие части и раздавали народу.

К этому же дню приурочено, по древнему обычаю, при митрополичьих кафедрах Московской и Киевской мироварение, совершаемое только тогда, когда, по соображению количества св. мира, представляется в том надобность.

Вечером в Великий четверг читается 12 Евангелий о земных страданиях Спасителя, и потому богослужение называется «страстями» или «великим стоянием», т. к. во время всенощной не разрешается сидеть. Совершение этих служб церковных известно всем, поэтому мы не будем описывать их, заметим только, что в Новгороде в былые времена святитель сам раздавал свечи народу и читал первое Евангелие в царских дверях, становясь лицом к народу, последнее Евангелие читал очередной иерей.

О Великом четверге среди русских сохранились суеверные представления, имевшие корни в языческой старине. Так, по поверью, в полночь встают из гробов мертвецы, вызванные колокольным звоном, неслышным живым, становятся перед церковью, и мертвец- священник читает молитву. Отворяются сами собой церковные двери, мертвецы входят в храм Божий, и начинается служба. По окончании обедни все христосуются и затем в том же порядке, в каком явились, расходятся в свои вечные жилища – могилы.

С Великим четвергом в русском народном календаре связано наибольшее количество обрядов. Многие из них свидетельствуют о том, что в древности с этим днем совпадало празднование Нового года, который раньше начинался в марте. Вероятно, не без связи с новогодним праздником весной именно в этот день в первый раз приглашали умерших предков к домашнему очагу, топили для них баню и готовили угощение. Уже в памятниках XI в. содержатся рассказы о бане, которую в этот день топили не только для себя, но и для предков, для умерших – «родителей» или для домового – «хозяина». Им оставляли на полке ведро воды и веник, приговаривая: «Тебе, баня, на стоянье, а нам на здоровье». Это давняя традиция: еще в XVI в. для покойных родителей в бане вешали рубахи и полотенца, лили воду на каменку, а на пол высыпали горку пепла, чтобы увидеть след, оставленный помывшимися. В «Стоглаве» (Свод Законов XVI в.) говорится о кострах из соломы, которые жгли в этот день, и о том, что призывали покойников.

Впрочем, обряд поминовения умерших в Великий четверг (малорос. жильный четверг) сохранился хуже; это поминовение стали связывать частью с радоницей, частью же – с четвергом на пасхальной неделе. Малороссы называли его навський великдень (т. е. «Пасха мертвых») и верили, что в этот день покойников отпускают с того света, чтобы они отслужили обедню и покаялись в грехах. У великороссов вплоть до н. XX в. повсеместно сохранялась овсяная каша (овсяный кисель), ритуальное блюдо Великого четверга, которым в этот день угощали персонифицированный мороз. Иногда эту кашу (кисель) хранили до Пасхи и съедали в Светлое Христово Воскресенье раньше кулича, остатки выплескивали за окно с приговорами, чтобы жито хорошо уродилось и градом-ветром его не побило. Иногда четверговый кисель заклинали на мороз, чтобы мороз всходы не побил. Важным обрядом было освящение семян.

Очистительные обряды были очень разнообразны: рано утром (до ворона, т. е. до крика ворон) умывались, воду брали из родников, причем в воду иногда клали серебряную монету – для очищения и чтобы быть здоровым. По поверью, и ворон в этот день купает своих детей, потому воду нужно было набрать раньше ворона, купающего своих детей, а еще лучше – добыть хотя бы каплю воды с вороненка.

Утром рано у родников обмывали больных детей, обмывались сами, а потом перевязывали запястья пряжей. Считалось, что это на весь год от болезней предохраняет. В Сибири в этот день не только умывались из речных прорубей, но и купались в реке. В др. местах обязательно надо было в этот день вымыться в бане, но любое омовение означало приготовление к весеннему севу, к которому нужно было приступать чистым телом и душой. Непременно мылись в бане. Некоторые севернорусские Тверской губ. садились верхом на конек крыши и хлестали себя банным веником. Сжигали солому из постелей. Окуривали себя можжевельником, перешагивая через костер, сложенный из его ветвей. По всему дому размещали ветки можжевельника и пихты для защиты от злых духов. На Русском Севере в этот день ходили в лес за можжевельником, зажигали его в доме на сковороде, окуривали все углы дома, перешагивали или перепрыгивали через дымящуюся сковороду. Иногда разжигали дымящийся можжевеловый костер и перепрыгивали через него, чтобы избавиться от грехов и не болеть. Малороссы били деревянными колотушками по церковной ограде или по колокольне, отгоняя шумом нечистую силу.

В Великий четверг старались очистить дом, двор и огород от накопившегося за зиму сора и грязи. Полы, стены, потолки избы, стол и лавки тщательно мыли, драили песком и голиком, скоблили ножом; обновляли и мыли иконы и лампады. В народе говорили: «Если в чистый четверг вымоешь, весь год чистота в избе водиться будет». После этой уборки в избе не подметали до Пасхи, чтобы «не засорить глаза лежащему во гробе Христу».

Наиболее распространенный в Малороссии, даже в городах, христианский способ уберечься от нечистой силы заключался в том, что на дверных притолоках выжигали кресты горящими свечами, с которыми отстояли в церкви вечерню в Великий четверг (т. н. страсти). Свечи для этой цели надо было донести горящими до дому. В некоторых местностях России совершался обряд очерчивания магического круга для сбережения от нечистой силы. Круг очерчивали разными способами, напр. обходили дома и дворы с освященными предметами. В Вятской губ. хозяин обходил с иконой дом или объезжал его на палке.

Хозяин перед восходом солнца потряхивал соху, чтобы хлеб лучше родился. Четверговую золу из печи хозяйки выносили в курятник, чтобы куры лучше плодились. Дети с колокольчиками на шее бегали вокруг дома, чтобы скотина с пастбища возвращалась домой; для тех же целей у лошадей и коров отрезали пучок волос с хвоста и затыкали за матицу.

Приготовляли четверговую соль и четверговый хлеб.

В Вологодской губ. и в Белоруссии обнаженная женщина, в большинстве случаев хозяйка дома, верхом на помеле описывала магический круг вокруг дома и двора, причем иногда весь двор осыпала снаружи зерном. Во многих местах этот магический круг приобрел в н. XX в. новый смысл – как защита от клопов, тараканов, червей и др. паразитов. С этой же целью хозяйка дома, также обнаженная, подметала веником дом и двор, а клопов выносила в поле. Считалось, что нитки, спряденные в этот день, в особенности необычным способом, предохраняли от болезней: ими перевязывали руки и вплетали их в косы. Верили также, что целебную силу имеет и соль, которую в этот день пережигали в печи на раскаленных углях, смочив ее предварительно гущей кваса; особенно действенной она считалась против болезней, вызванных дурным глазом. Считалось, что мясо забитого в этот день скота не портится, а сало обладает целебной силой.

Из обрядов Великого четверга новогодними по своему значению являлись, по-видимому, следующие: ранним утром хозяева считали деньги; утром как бы занимались всеми видами сельскохозяйственных работ; брали в руки соответствующее орудие и делали движения как при косьбе, жатве, молотьбе, севе и т. д. Очень много различных обрядов было связано и со скотоводством: созывали скот через печную трубу, хозяйка, войдя в курятник, подражала крику петуха, чтобы куры плодились; на столб забора вешали вверх дном горшок, чтобы ястреб не увидал кур; свиней созывали через сито, чтобы они не видели в заборе дыр, сквозь которые можно пролезть в огород; на ушах домашнего скота делали метки; распугивали зверей в лесу криком: «Волки, медведи, из слуха вон; зайцы, лисы, к нам в огород!» и при этом били в сковороды, звенели коровьими колокольчиками и т. д. В Малороссии в этот день купались в реке, чтобы смыть свои грехи, многие исповедовались и причащались второй раз.

Ист.: Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991; Степанов Н. П. Народные праздники на Святой Руси. М., 1990.

Самая многочисленная из трех ветвей русского народа (великорусы, малороссы, белорусы), обычно называемая просто русскими. Великорусы, как малороссы и белорусы, произошли от единой древнерусской народности, сложившейся еще в VI-XIII вв. По мнению многих историков, наименования «русские», «великороссы», «Русь», «Русская земля» восходят к названию одного из славянских племен – родиев, россов, или руссов. Из их земли в Среднем Поднепровье название «Русь» распространилось на все Древнерусское государство, в которое вошли, кроме славянских, и некоторые неславянские племена. Уже в те времена наметились различия в культуре населения лесистых северных и степных и лесостепных южных областей Руси: напр., на юге пахали ралом, на севере – сохой; северное жилище было срубным, высоким, с деревянной кровлей, южное – полуземлянкой с каркасными стенами, земляным полом и соломенной кровлей. В многочисленных городах высокого развития достигли ремесла и торговля, древнерусская культура. В X в. появилась письменность, затем исторические произведения (летописи) и литература на древнерусском языке, одним из ярких памятников которой является «Слово о полку Игореве» (XII в.). Издавна существовал богатый фольклор – сказки, песни, былины. В условиях хозяйственного развития отдельных областей и удельной раздробленности еще в XII в. создались предпосылки для формирования великорусской, малоросской и белорусской ветвей русского народа. Сложение русской народности связано с борьбой против монголо-татарского ига и созданием централизованного Русского государства вокруг Москвы в XIV-XV вв. В это государство вошли северные и северо-восточные древнерусские земли, где, кроме потомков славян – вятичей, кривичей и словен, было много переселенцев из др. областей. В XIV-XV вв. эти земли стали называть Русью, в XVI в. – Россией. Соседи называли страну Московией. Названия «Великая Русь» в применении к землям, населенным великороссами, «Малая Русь» – малороссами, «Белая Русь» – белорусами, появились с XV в. Начавшаяся еще в древности колонизация славянами северных земель (Прибалтика, Заволочье), Верхнего Поволжья и Прикамья продолжалась в XIV-XV вв., а в XVI-XVII вв. русское население появилось в Среднем и Нижнем Поволжье и в Сибири. Великорусы вступали здесь в тесный контакт с др. народами, оказывали на них экономическое и культурное влияние и сами воспринимали лучшие достижения их экономики и культуры. В XVIII–XIX вв. территория государства значительно расширилась. Присоединение ряда земель в Прибалтике, Восточной Европе, Причерноморье, Средней Азии сопровождалось расселением великорусов на этих территориях.

Основные этнографические группы великорусов, различающиеся по диалектам («окающий» и «акающий») и этнографическим признакам (постройки, одежда и т. п.), – северные и южные великорусы. Связующим звеном между ними является средневеликорусская группа, занимающая центральный район – часть Волго-Окского междуречья (с Москвой) и Поволжья и имеющая в диалекте и культуре как северные, так и южные черты. Более мелкие группы великорусов – поморы (на Белом море), мещёра (в северной части Рязанской обл.), различные группы казаков и их потомков (на рр. Дону, Урале и Кубани, а также в Сибири), старообрядческие группы – бухтарминцы (на р. Бухтарме в Казахстане), семейские (в Забайкалье).

Разрушение Российского государства в 1991 расчленило единый организм русского народа, для которого вся Россия – Российская Империя – СССР была исторической Родиной. В одночасье десятки миллионов великорусов, малороссов, белорусов стали иностранцами в своей стране. В частности, из 146 млн. великорусов такой статус получили почти 27 млн чел., из них 6230 тыс. чел. живут в Казахстане, 1650 тыс. – в Узбекистане, 917 тыс. – в Киргизии, 905 тыс. в Латвии, 562 тыс. – в Молдавии, 475 тыс. – в Эстонии, 392 тыс. – в Азербайджане, 388 тыс. – в Таджикистане, 345 тыс. – в Литве, 341 тыс. – в Грузии, 334 тыс. – в Туркмении, 51 тыс. – в Армении. Около 2 млн. великорусов живут в Северной и Южной Америке и Европе.

О. П.

Великаны малороссийских народных сказаний, существовали до потопа; их заменили обыкновенные люди, которые начали появляться на земле еще при существовании великанов. Эти последние были так огромны, что один из них, увидев пашущего человека, взял на ладонь плуг с шестью волами и самого «плугатаря». «Теперь нет велетиив, только в церкви в Киеве или Львове стоит нога одного из них: такая высокая, что достает до купола. Великанов заменили мы, обыкновенные маленькие люди, а нас заменят когда- то карлики, которые будут так малы, что в наших печах их двадцать будет молотить.» (См. также: Великаны).

Праздничный и свадебный головной убор девушки. Этим словом обозначались два различных по конструкции головных убора. Один их них представлял собой неширокий обруч, изготовленный из луба или бересты, обтянутый сверху тканью и украшенный бумажными цветами, перьями, бусами, стеклом или бисером. Венец надевали на голову таким образом, что он проходил по лбу над бровями и завязывался на затылке. Сзади к нему прикрепляли широкую полосу парчи или шелка, декорированную на конце золотным кружевом, бахромой из гаруса. Она прикрывала косу и спускалась чуть ниже лопаток. Такие венцы получили распространение в южных губерниях Европейской России и в Тобольской губ.

Венец др. типа вырезался из бересты (картона), проклеивался холстом. Его поверхность делалась ажурной или сплошной, причем верхний край всегда оставался зубчатым, как говорили крестьяне, «с городками». Венцы могли быть сердцевидными с резным краем, напоминающим короны, или полуовальными с высокой передней частью. Лицевую сторону венца украшали жемчугом, бисером, драгоценными или полудрагоценными камнями, цветным стеклом в металлической оправе, перламутром, цветной фольгой, золотошвейным узором, медными или латунными листочками на стебельке из канители. Изнаночную сторону обтягивали ситцем или набойкой. Венец обычно закрепляли на неширокой повязке из парчи, которая кончалась длинными тесемками. Повязку прокладывали по темени, завязывали на затылке под косой. Дополнительным украшением к венцу была бисерная или жемчужная поднизь, спускавшаяся на лоб, и широкая полоса парчи, украшенная на конце лентами.

Венцы «с городками» были распространены на севере Европейской России: в Архангельской, Вологодской, Олонецкой, Новгородской губ., на севере Костромской, северо-западе Тверской, в некоторых деревнях Санкт-Петерубгской и Пермской губ.

Общей чертой севернорусских и южнорусских венцов, как и вообще всех девичьих головных уборов, было то, что они оставляли открытой макушку на голове девушки. Пышные волосы, длинная коса считались в русской деревне признаком красоты, и потому их обладательницы старались, чтобы они были на виду. Верили в то, что девушка с хорошей косой будет счастлива и богата в браке. Героини русских сказок всегда имеют длинную косу.

Венец рассматривался в русской деревне не только как предмет утилитарного назначения, но и как знак принадлежности человека к определенной половозрастной группе, т. е. группе девушек брачного возраста. На мифологическом уровне он воспринимался как воплощение девичества, девичьей «воли вольной», с которой девушка прощается, выходя замуж. Именно поэтому в свадебном ритуале прощание с девичеством часто принимало форму прощания с венцом. В старинных свадебных песнях говорится о том, что жених похищает венец и никто уже не может его вернуть просватанной девушке.

Венец – старинный головной убор. Этот термин применительно к головному убору был известен на Руси еще в XVI-XVII вв. В этот период венцом называлась лента, вытканная из золотных нитей, иногда на каркасе из луба или бересты, украшенная по всей окружности жемчугом и драгоценными камнями. Венец надевали на лоб и завязывали на затылке. Такого типа головной убор был известен и ранее XVI в. Девушки Древней Руси носили на голове узкие металлические или тканые венчики, скреплявшиеся на затылке.

Ист.: Шангина И. И. Русский традиционный быт. СПб., 2003.

Пучок веток из березы или дуба для уборки дома и мытья в бане. Веники заготавливали на всю зиму, хранили на чердаках и в предбанниках. По обычаю, веники начинали заготавливать на зиму со дня Аграфены Купальницы (23 июня/6 июля), накануне Иванова дня. Считали, что ко дню летнего солнцеворота, приходившегося на эту пору, дуб, береза «созревают» – их листва хорошо держится на ветвях и обладает особой силой, служащей людям на благо.

В южных губерниях Европейской России веники изготавливали из особого «веничного» растения. Такой веник использовали только для подметания пола.

Веником мели пол в избе и сенях каждый день в утренние часы. Заниматься этой работой вечером не полагалось: «можно вымести богатство». В русской деревне существовали определенные правила подметания пола. Мусор заметали от порога в угол. Крестьяне говорили: «Не мети избы к порогу – добро выметешь, мети от порога к углу – добро заметешь в избу». Девушки, собиравшиеся в длинные зимние вечера на посиделки в одной из изб, мели пол там от порога к красному углу: «Мети от порога – заметай женихов». Иногда пол в избе подметать запрещалось. Прежде всего, тогда, когда в ней был больной человек: по поверью, вместе с сором из дома можно «вымести» и больного, т. е. ускорить его конец.

Веник из веток дерева применяли также при мытье в бане. С его помощью обычно парились. Водой же из настоя березовых листьев мыли голову.

Крестьяне наделяли веник магическими свойствами. Считали, что веник, которым парились в бане, придавал человеку силы, а мужчинам и женщинам приносил плодовитость. Такое поверье существовало о самом первом венике, связанном в день Аграфены Купальницы. Если в ночь с «Аграфены на Ивана» им попаришься, то будешь здоровым, бодрым, родишь много детей. Причем в некоторых деревнях для усиления магических свойств «веника Аграфены» в него добавляли ветки плодовых деревьев.

Веник осмыслялся во многих ритуалах как символ счастья и как оберег. Так, молодуха, подметая первый раз пол в доме мужа, должна была отдать веник своей золовке «на счастье», чтобы та вышла замуж. При родах, проходивших в бане, его ставили в угол, чтобы защитить роженицу от действия нечистой силы. Невесту для защиты от порчи накануне венчания им парили в бане.

Считали, что веник требует к себе уважения. Если его не ставить на свое место в угол около печи, то это приведет к несчастью в доме. Через веник нельзя переступать, им нельзя бить людей, даже в шутку. Беременная женщина, переступившая через веник, будет тяжело рожать, девушка, которую стукнули веником, может оказаться бесплодной в браке.

Веник был, по представлениям русских крестьян, убежищем для домового – хранителя дома, банника – духа бани. При переезде в новый дом обязательно переносили в него и старый веник, на котором якобы переезжал и домовой.

Веник часто упоминается в пословицах, поговорках, загадках русского народа: «Старый Афанасий лычком подпоясан», «По полу скок и по лавкам скок; сядет в уголок, не ворохнется», «Мал да удал: всех людей перебил и царю не спустил», «Вечор меня зеленушка упулзал, уерзал и спать уклал».

Ист.: Шангина И. И. Русский традиционный быт. СПб., 2003.

Праздничный головной убор девушек. Его изготавливали из восковых цветов или, чаще, из цветов, вырезанных из плотной, окрашенной яркими красками, хорошо прокрахмаленной ткани. Цветы на тонких проволочках прикрепляли к металлическому или берестяному узкому ободку. К цветам добавляли перья селезня, павлина, дутые бусы, стеклярус, сусальное золото, а сзади – длинные разноцветные ленты, спускавшиеся ниже лопаток.

Венок надевали на лоб, оставляя открытыми волосы, и завязывали под косой. Во многих деревнях девушки прикрепляли венок булавками к яркому, свернутому в полосу платку. Проходя по лбу, платок завязывался на затылке так, что его концы спускались на спину. Под платок около висков подкладывали дополнительные украшения – «кучеря» из перьев селезня или помпоны из разноцветного гаруса.

Такие венки девушки из южных губерний Европейской России надевали на все большие праздники: на Троицу, в день Николы Вешнего (Николин день), справлявшийся весной. В венках водили весной и летом хороводы – «танки». Кроме того, венки надевали на свадьбу подружки невесты. Девушки сидели в таких венках на «пропое невесты», плясали со свадебным пирогом, который символизировал плодовитость будущей жены, ее богатство и счастье.

В 20-е гг. XX в. венок во многих деревнях Южной России сохранялся как свадебный головной убор невесты и как головной убор девушек – участниц свадьбы.

Венки из искусственных и живых цветов, из трав, листьев, ветвей деревьев и кустарников – одно из древнейших украшений славянских девушек. Венок из искусственных цветов как праздничный головной убор девушек в IX-XVII вв. был, вероятно, достаточно широко распространен на территории, заселенной русским народом и его предками. Девушки нередко надевали его, распуская при этом волосы. Венок придерживал волосы, украшал девушку и указывал на ее принадлежность к определенной возрастной группе, т. е. группе девушек, готовых к вступлению в брак.

Венки из живых цветов, а также трав, листьев и ветвей деревьев были непременным атрибутом определенных ритуальных действий на языческих празднествах, справлявшихся в Древней и Средневековой Руси весной в честь возрождающейся природы. Их надевали на голову девушки, принимавшие участие в ритуальных плясках, которые рассматривались как обряд магического воздействия на природу.

Венки из березовых ветвей можно было видеть на русских крестьянках еще в н. XX в., когда они водили хороводы вокруг березы недалеко от поля, засеянного рожью. Венки из полевых цветов и лесных трав украшали головы девушек и женщин в ночь на Ивана Купалу (Иванов день), когда они собирали лекарственные травы и прыгали через костры, желая получить здоровье, богатство и счастье. Такой ритуальный венок после окончания праздника полагалось уничтожить: спустить вниз по реке, забросить на дерево или крышу дома, амбара.

Ист.: Шангина И. И. Русский традиционный быт. СПб., 2003.

Совершение таинства брака, в котором жених и невеста перед священником и Церковью дают свободное обещание взаимной супружеской верности, и союз их благословляется.

Таинство брака совершается среди церкви перед аналоем, на котором находятся Крест и Евангелие, и при этом бывает сначала обручение, а вслед за ним венчание. Во время обручения жених становится по правую сторону, а невеста – по левую. Священник трижды благословляет их зажженными свечами и дает им в руки эти свечи как знаки супружеской любви, благословленной Господом. После молений к Богу о даровании всяких благ и милостей обручаемым, о благословении их обручения, о соединении и сохранении их в мире и единомыслии священник благословляет и обручает их кольцами, заранее положенными на престол для освящения. Жених и невеста принимают эти кольца как священный залог и знак нерушимости того супружеского союза, в который они хотят вступить. За обручением следует венчание. При этом священник молит Господа благословить брак и ниспослать на вступающих в него Свою небесную благодать. Как видимый знак этой благодати он возлагает на них венцы, а потом трижды благословляет их обоих вместе, произнося: «Господи, Боже наш, славою и честию венчай я». В читаемом послании ап. Павла говорится о важности таинства брака и о взаимных обязанностях мужа и жены, а в Евангелии – о присутствии Самого Господа на браке в городе Кане. Сочетающиеся браком пьют вино из одной подаваемой им чаши в знак того, что с этих пор они должны жить единодушно, деля вместе и радость и горе. Троекратное же хождение их вслед за священником вокруг аналоя служит знаком духовной радости и торжества.

Русские православные люди рассматривали венчание как соединение мужчины и женщины и нерасторжимый Божественный союз, продолжавшийся и после смерти. В деревнях считалось, что идти под венец – это идти «на Божий суд, на страшный час».

Для русских обряд венчания объединял вокруг себя целый ряд ритуально-магических действий, обеспечивавших защиту от злых сил, счастливый, прочный брак, здоровое потомство, хозяйственное благополучие, долголетие.

Верили, что жених и невеста особенно уязвимы в этот ответственный момент жизни. По широко распространенному в деревнях представлению, колдуны могут превратить их в волков, в камень, заставить разлюбить друг друга, оставить бесплодными в браке. Для предохранения от этого свадебному поезду запрещалось останавливаться по дороге в храм, поезжане не должны были оглядываться назад. Защитой от нечистой силы считался и звон колоколов, раздававшийся при подъезде свадебного поезда к церкви. С целью оберега в одежду невесты, реже жениха, втыкали иголки, булавки, прикалывали кусочки рыболовной сети, насыпали льняное семя, просо, клали в карман чеснок, луковицу, переписанный апокриф «Сон Богородицы» и т. д.

Многие действия, проводившиеся перед венчанием и во время него, были направлены на достижение согласия, счастливой жизни вступающих в брак молодых людей. Так, невеста и жених, заинтересованные в добром брачном согласии, по обычаю должны были во время венчания одновременно встать на подножник, расстеленный около аналоя, одновременно креститься, одновременно задувать венчальные свечи. Верили, что обеспечить будущую согласную жизнь новобрачных можно с помощью воска с венчальных свечей, прикрепленного к божнице, а также с помощью съеденного молодыми в брачную ночь «обвенчанного» куска хлеба, т. е. хлеба, который невеста во время венчания держала под грудью.

Некоторые обрядовые действия должны были предохранить молодых от измены. Так, запрещалось кому-либо стоять или проходить между женихом и невестой. Верили, что именно во время венчания можно обеспечить здоровье молодым. Для этого надо в момент, когда священник обводит брачующихся вокруг аналоя, тихонько произнести: «Хвори, боли, не привенчайтесь, а доброе здоровье привенчайся»; при словах «раба Божия венчается» надо было сказать: «А у меня болезнь кончается».

Будущее хозяйственное благополучие старались обеспечить в тот момент, когда жених и невеста подходили к церкви: расстилали перед ними белую новую ткань, бросали под ноги деньги, осыпали зерном, а также во время венчания, когда невеста прятала за пазухой хлеб, насыпала в обувь соль, жито, «чтобы всегда их было вдоволь», прикрепляла к одежде клочок шерсти, «чтобы овцы хорошо плодились», и т. д.

Считалось, что предметы, находившиеся у жениха и невесты во время венчания, обладают особой магической силой. Так, воск венчальных свечей и вода, слитая с благословенной иконы, использовались для лечения младенцев. Венчальная рубаха якобы снимала боль, помогала женщине при родах. В некоторых деревнях хозяин дома надевал на себя венчальную рубаху в первый день сева, чтобы собрать осенью хороший урожай. Обручальное кольцо использовалось при гаданиях на Святках.

После венчания новобрачные в северных губерниях Европейской России, а также во многих деревнях Сибири и Алтая ехали в родительский дом на свадебный пир (см.: Княжий стол). Там же по окончании пира проходила и их брачная ночь. В южнорусских деревнях после венчания каждый возвращался в свой дом, но вечером жених приезжал к невесте, где и проходила их первая брачная ночь, а свадебный пир начинался после сообщения о том, что молодые стали мужем и женой.

Молодые люди, жившие невенчанными, не считались мужем и женой, а их дети признавались незаконнорожденными. В то же время, по народным представлениям, самого венчания было недостаточно, чтобы признать брак состоявшимся. Настоящим он становился только в том случае, если был оформлен согласно традиции, с выполнением всех установленных обрядовых действий.

Ист.: Шангина И. И. Русский народ. Будни и праздники. СПб., 2003.

Один из самых торжественных праздников русского народа. Отмечался с большой пышностью. День этот объявлялся выходным. На праздник выходил весь народ.

Венчание на царство русских государей по определенному церковному обряду было совершено впервые при вел. кн. Московском Иване III над внуком его Дмитрием 4 февр. 1498.

Мысль о венчании на царство появилась у московских князей под влиянием Византии. Известно указание летописи на присылку Владимиру Мономаху подарков от византийского императора, и на этой основе была создана повесть о мономаховом венце и бармах, в которой говорится, что Мономах «венчан бысть тогда в Киеве тем царским венцем и оттоле боговенчанный царь нарицашеся в Российском царствии». Царь Иван Васильевич Грозный в своей духовной благословлял сына Ивана «царством Русским, шапкою Мономаха и всем чином царским, что прислал прародителю нашему царю и великому князю Владимиру Мономаху царь Константин Мономах из Царьграда». Над преемником Ивана III Василием III обряд венчания не был совершен; точно так же оставшийся после Василия трехлетний сын Иван IV не был венчан на царство, а только благословлен митрополитом. Но когда Иван Грозный достиг 16-летнего возраста, он объявил митр. Макарию и боярам о своем решении венчаться «царским венцом» на государство.

В чин венчания Ивана IV впервые вошло миропомазание, очевидно также взятое из чина венчания византийских императоров. При венчании царю подали, кроме шапки Мономаха, Животворящего Креста и золотой цепи, также «скипетр, чтобы править хоругви Великого Русского царства» (16 янв. 1547). При венчании Бориса Годунова 1 сент. 1599 в числе знаков царского достоинства впервые появляется яблоко, или держава: «Как это яблоко, приняв в свои руки, держишь, – говорил патриарх, – так держи и все царства, данные тебе от Бога, соблюдая их от врагов непоколебимо». При Алексее Михайловиче начали играть большую роль бармы при венчании, а Федор Алексеевич надел во время венчания порфиру. Он был последний царь, короновавшийся мономаховыми регалиями: т. к. за ним последовало коронование сразу двух царей, то для них сделаны были новые регалии.

Императорской короной коронуется впервые супруга Петра I Екатерина I (7 мая 1724). Петр сам составил чин коронования и придал этой церемонии преимущественно государственный характер. О коронации объявлялось на всех площадях «во всенародное множество» через герольдов с трубачами и литаврами. Древние бармы Петр заменил западной епанчой или мантией из золотого штофа, подбитой белыми горностаями и расшитой орлами; отменено было надевание Мономахова креста. Вместо шапки Мономаха для императрицы сделали новую корону по образцу византийских. Все прочие регалии (скипетр, державу) Петр оставил прежние. Сохранено было также миропомазание.

Из государей императорской короной первым венчался Петр II 25 февр. 1728 в Москве. Имп. Иван VI и Петр III корованы не были. Коронование Павла I происходило одновременно с супругой, причем Павел, подобно Петру I, возложил на императрицу только венец и епанчу, а скипетр продолжал держать в своей руке. Принимая из рук императора венец, императрица преклонила пред ним колена. Особенность коронации Павла (5 апр. 1797) состояла еще и в том, что он по окончании обряда прочитал и затем положил на престол в Успенском соборе составленный им и в тот же день обнародованный закон о престолонаследии, или «Учреждение об Императорской Фамилии».

В XIX в. русские государи, чтобы венчаться на царство, приезжали из С.-Петербурга в Москву и останавливались в Петровском дворце. В навечерие торжественного дня коронования как в главном Успенском, так и в прочих соборах и церквах по всей Москве отправляли пополудни в четыре часа молебен со звоном, а к вечеру – всенощное бдение. Цари и члены Императорской Фамилии слушали всенощное бдение в храме Спаса за Золотой Решеткой, где читалось и правило к Причащению.

В самый день коронования, когда начало торжества возвещалось двадцатью одним выстрелом из пушек, от Успенского собора начинался благовест в большой колокол, потом – в другие перебором, как обычно бывает для крестного хода. Синодальные члены и преосвященные архиереи с прочим духовенством собирались в соборе и совершали молебствие о многолетнем здравии Его Императорского Величества. По окончании молебна и литургийных часов ожидали в священническом одеянии пришествия Императорской четы.

Когда начиналось шествие, звонили во все колокола.

При приближении царских регалий к южным дверям соборной церкви все архиереи и прочее духовенство в священническом одеянии выходили из церкви на паперть и воздавали регалиям честь каждением фимиама и кроплением святой водой.

По внесении регалий в церковь архиереи с прочим духовенством ожидали на прежнем вне церкви месте прибытия Их Величеств, когда же те приближались к паперти, первенствующий архиерей произносил речь и подносил благословящий крест, а другой кропил Царскую чету святой водой.

Потом, в предшествии тех же архиереев и духовенства и при пении певчими псалма «Милость и суд воспою тебе, Господи», Их Императорские Величества вступали в церковь и по троекратном поклонении перед Царскими вратами прикладывались к святым местным иконам, а потом следовали на приуготовленный посреди церкви под балдахином трон и восседали на императорских престолах. Архиереи же и прочие духовные становились от ступеней трона до Царских врат по обе стороны. В то время звон прекращался.

По окончании пения псалма и по прекращении звона первенствующий архиерей, взойдя на амвон трона, обращался к Его Величеству со следующей речью:

«Благочестивейший Великий Государь наш Император и Самодержец Всероссийский! Понеже благоволением Божиим, и действием Святаго и Всеосвящающаго Духа, и Вашим изволением имеет ныне в сем первопрестольном храме совершиться Императорского Вашего Величества коронование и от Святаго мира, помазание; того ради по обычаю древних христианских монархов и Боговенчанных Ваших Предков, да соблаговолит Величество Ваше в слухе верных подданных Ваших исповедать Православно-кафолическую Веру, како веруеши?»

И подносил Величеству раскрытую книгу, держа ее на руках.

Его Величество по поднесенной архиереем книге гласно прочитывал святой Символ Православной веры.

По прочтении Символа тот же архиерей к Его Величеству возглашал: «Благодать Пресвятаго Духа да будет с Тобою, аминь», прочие архиереи тайно говорили то же.

Начиналась ектенья, на которой вместе с обычными молитвенными прошениями возносилось моление о Венчаемом Монархе.

Затем следовало чтение Послания св. ап. Павла к Римлянам.

«Братие, всяка душа властем предержащим да повинуется. Несть бо власть, аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть. Темже противляяйся власти Божию повелению противляется: противляющиися же себе грех приемлют. Князи бо не суть боязнь добрым делом, но злым. Хощеши же ли не боятися власти; благое твори, и имети будеши похвалу от него. Божий бо слуга есть, тебе во благое. Аще ли злое твориши, бойся: не бо без ума меч носит: Божий бо слуга есть, отмститель в гнев злое творящему. Темже потреба повиноватися не токмо за гнев, но и за совесть. Сего бо ради и дани даете: служители бо Божии суть во истое сие пребывающе. Воздадите убо всем должная: ему же убо урок, урок; а ему же дань, дань; а ему же страх, страх; и ему же честь, честь».

По прочтении Апостола «аллилуиа» трижды и затем чтение Св. Евангелия от Матфея.

По окончании чтения Евангелия Его Императорское Величество повелевал со стоящего на троне с императорскими регалиями стола возложить на себя порфиру, которую архиереи и подносили Его Величеству на подушках. При ее возложении первенствующий архиерей произносил: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь».

Его Императорское Величество преклонял главу, и первенствующий архиерей, осенив верх главы крестным знамением, возлагал крестообразно руки на нее и читал во всеуслышание следующую молитву:

«Господи Боже наш, Царю царствующих и Господь господствующих, иже чрез Самуила пророка избравый раба Твоего Давида, и помазавый его во царя над людом Твоим Израилем: Сам и ныне услыши моление нас недостойных, и призри от святаго жилища Твоего, и вернаго раба Твоего Великаго Государя, Его же благоволил еси поставити Императора над языком Твоим, притяжанным честною Кровию Единороднаго Твоего Сына, помазати удостой елеем радования, одей Его силою с высоты, наложи на главу Его венец от камене честнаго, и даруй Ему долготу дней, даждь в десницу Его скипетр спасения, посади Его на престоле правды, огради Его всеоружием Святаго Твоего Духа, укрепи Его мышцу, смири пред Ним вся варварские языки, хотящие брани, всей в сердце Его страх Твой, и к послушным сострадание, соблюди Его в непорочней вере, покажи Его известнаго хранителя святыя Твоея кафолическия Церкви догматов, да судит люди Твоя в правде, и нищия Твои в суде, спасет сыны убогих, и наследник будет небеснаго Твоего Царствия. Яко Твоя держава, и Твое есть Царство и сила во веки веков».

«Аминь!» – пел лик. «Мир всем», – произносил архиерей. «И духови Твоему», – ответствовал лик. Протодиакон возглашал: «Главы ваша Господеви приклоните». – «Тебе, Господи» – пел лик. Архиерей читал вторую молитву:

«Тебе единому Царю человеков, подклони выю с нами, Благочестивейший Государь, Ему же земное царство от Тебе вверено: и молимся Тебе, Владыко всех, сохрани Его под кровом Твоим, укрепи Его царство, благоугодная Тебе деяти всегда Его удостой, возсияй во днех Его правду, и множество мира, да в тихости Его кроткое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и честности. Ты бо еси Царь мира, и Спас душ и телес наших, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков».

По прочтении второй молитвы Его Императорское Величество повелевало с того же поставленного с императорскими регалиями стола подать Императорскую корону, которую подносил на подушке первенствующему архиерею назначенный к тому сановник, а архиерей представлял ее Его Императорскому Величеству.

Его Величество, приняв корону от архиерея с подушки, возлагал ее на главу Свою, причем архиерей говорил молитву: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь» и далее следующую речь:

«Благочестивейший Самодержавнейший Великий Государь Император Всероссийский! Видимое сие и вещественное Главы Твоея украшение явный образ есть, яко Тебе Главу Всероссийского народа венчает невидимо Царь славы Христос, благословением Своим благостынным, утверждая Тебе владычественную и верховную власть над людьми Своими».

Затем Его Императорское Величество повелевал подать Себе скипетр и державу. Первенствующий архиерей, подав Его Величеству в десную руку скипетр, а в левую – державу, с молитвой: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», произносил по книге следующую речь:

«О Богом Венчанный, и Богом Дарованный, и Богом Преукрашенный, Благочестивейший, Самодержавнейший, Великий Государь Император Всероссийский! Приими скипетр и державу, еже есть видимый образ даннаго Тебе от Вышняго над людьми Своими Самодержавия к управлению их и к устроению всякаго желаемаго им благополучия».

После этого Его Императорское Величество на Императорском Своем престоле соизволял сесть.

Далее, положив регалии на подушки, призывал Ее Величество Императрицу и, сняв с Себя корону, прикасался ею к главе Ее Величества и опять на Себя возлагал. Затем подносилась меньшая корона, которую Его Величество возлагал на главу Государыне Императрице. Четыре статс-дамы оправляли ее. Потом подносили Его Величеству для возложения на Ее Величество порфиру и цепь Андрея Первозванного св. ап. ордена.

По возложении каждой из этих регалий те же статс-дамы оправляли их. Государыня Императрица возвращалась на Свой престол. Государь Император вновь воспринимал скипетр и державу.

Потом протодиакон возглашал полный Его Императорского Величества титул с многолетствием.

Певчие пели трижды: «Многая лета». Так же и Ее Императорскому Величеству. И в то время начинали звонить во все колокола и из поставленных в Кремле пушек звучал 101 выстрел. Между пением многолетия как духовные, так и мирские особы от своих мест троекратным поклонением Их Императорские Величества поздравляли.

После пения многолетия и прекращения звона и пальбы Государь Император, восстав с престола и отдав скипетр и державу предстоящим, преклонял колена и произносил по книге следующую к Богу молитву:

«Господи Боже отцев и Царю царствующих, сотворивый вся словом Твоим, и премудростию Твоею устроивый человека, да управляет мир в преподобии и правде! Ты избрал Мя еси Царя и Судию людем Твоим. Исповедую неизследимое Твое о Мне смотрение, и благодаря Величеству Твоему покланяюся. Ты же, Владыко и Господи Мой, настави Мя в деле, на неже послал Мя еси, вразуми и управи Мя в великом служении сем. Да будет со Мною приседящая Престолу Твоему премудрость. Посли ю с небес Святых Твоих, да разумею что есть угодно пред очима Твоима и что есть право в заповедех Твоих. Буди сердце Мое в руку Твоею еже вся устроити к пользе врученных Мне людей и к славе Твоей, яко да и в день суда Твоего непостыдно воздам Тебе слово: милостию и щедротами Единороднаго Сына Твоего, с ним же благословен еси, с Пресвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом во веки веков, аминь».

«Паки и паки, преклонше колена, Господу помолимся», – возглашал протодиакон по прочтении Его Величеством молитвы. И все предстоящие, кроме Его Величества, преклоняли колена, а архиерей, стоя также на коленах, читал от лица всего народа следующую молитву:

«Боже Великий и Дивный, неисповедимою благостию и богатым Промыслом управляя всяческая. Егоже премудрыми, но неиспытанными судьбами разнообразные пределы жизнь и сожительство человеческое приемлет, благодарне исповедуем: яко не по беззаконием нашим сотворил еси нам, ниже по грехам нашим воздал еси нам. Согрешихом, Господи, и беззаконовахом, и крайняго Твоего отвращения достойны сотворихомся. Ты же, о Неисчетная благостыня, Милостивый, Долготерпеливый, и каяйся о злобах человеческих Владыко, наказав нас кратким бывшия печали посещением, се изобильно исполняеши веселия и радости сердца наша, оправдав над нами царствовати Возлюбленнаго Тобою Раба Твоего, Благочестивейшаго Самодержавнейшаго Великаго Государя Нашего Императора всея России: умудри убо и настави Его непоползновенно проходити великое сие к Тебе служение, даруй Ему разум и премудрость, во еже судити людем Твоим в правду, и Твое сие достояние в тишине и без печали сохранити. Покажи Его врагом победительна, злодеем страшна, добрым милостива и благонадежна; согрей сердце Его к призрению нищих, ко приятию странных, к заступлению нападствуемых. Подчиненные же Ему правительства управляя на путь истины и правды, и от лицеприятия и мздоимства отражая, и вся от Тебе державе Его врученные люди в нелицемерной содержа верности, сотвори Его Отца о чадех веселящагося, и да удивиши милости Твоя на нас. Умножи дни живота Его в нерушимом здравии и непременяемом благополучии. Даруй же во дни Его и всем нам мир, безмолвие и благоспешество, благорастворение воздуха, земли плодоносия, и вся к временней и вечней жизни потребная. О премилосердый Господи наш, Боже щедрот и Отче всякия утехи, не отврати лица Твоего от нас, и не посрами нас от чаяния на него, уповающе на Тя, молимся Тебе и молящеся на щедроты Твоя уповаем: Ты бо един веси еже требуем, и прежде прошения подаеши, и дарования утверждаеши, и всякое даяние благо, и всяк дар совершен свыше есть сходяй от Тебе, Отца светов. Тебе слава и держава со Единородным Твоим Сыном и Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков».

После молитвы архиерей говорил Его Величеству приветственную речь. По окончании ее возглашал: «Слава Тебе, Благодетелю нашему, во веки веков». Певчие пели: «Тебе Бога хвалим». Происходил колокольный звон, и начиналась Божественная литургия.

При начале литургии Его Императорское Величество корону снимал с главы, а по окончании литургии опять возлагал на себя. По прочтении на литургии Евангелия оно подносилось к Их Величествам для целования.

Когда начинали петь из каноника, то от трона до Царских врат для шествия Его Императорского Величества к Св. Миропомазанию и Причащению Св. Таин постилался бархат, а возле самых Царских врат до Престола церковного поверх бархата – золотая парча.

После пения каноника и по Причащении внутри алтаря священнослужащих Царские врата отворялись и из алтаря посылались два архиерея с последующими им по обе стороны протодиаконами возвестить Его Императорскому Величеству время Царского Миропомазания следующим образом:

«Благочестивейший Великий Государь Наш Император и Самодержец Всероссийский, Вашего Императорского Величества Миропомазания и Святых Божественных Таин приобщения приближися время: того ради да благоволит Ваше Императорское Величество шествовать сея Великия Соборныя Церкве к Царским вратам».

Его Императорское Величество, передав сановнику шпагу свою и сойдя с трона, шествовал в порфире прямо к Царским вратам. Вслед за ним шествовала Императрица. Император, став у тех врат на златой постланной парче, изволял отдать регалии несшим их. А первенствующий архиерей, взяв драгоценный сосуд, для такого великого дела нарочно устроенный, и омочив уготованный к тому драгоценнейший же сучец во св. миро, помазывал Его Величество на челе, на очах, на ноздрях, на устах, на ушесах, на персях и по обе стороны на руках со словами: «Печать дара Духа Святаго». Другой же архиерей помазанные места отирал.

По совершении Миропомазания раздавался колокольный звон и 101 выстрел из пушек.

Затем на ту же златую парчу становилась Императрица, а первенствующий архиерей, омочив тот же драгоценный сучец во св. миро, помазовал Ее Величество только на челе, произнося те же слова: «Печать дара Духа Святаго». Другой архиерей отирал место помазания.

Потом Его Величество архиерейской рукой вводился внутрь алтаря и, стоя пред Святою трапезою на златой парче и сделав поклонение, принимал от первого архиерея Св. Таин Тела и Крови Господни, Причастие по чину Царскому, т. е. как причащаются священнослужители: особо Тела и особо Крови Христовых. Другой архиерей подносил Его Величеству антидор и теплоту, а третий служил в омовении уст и рук.

По причастии же Святых Таин Его Императорское Величество, выйдя из алтаря, отходил к иконе Спасителя. Тогда Ее Величество приступала к Царским вратам и принимала Святое Причастие обычным порядком, причем архиереи в поднесении антидора, теплоты и умовении уст и рук Ее Величеству служили. Затем Их Величества шествовали к трону и восседали на престолах.

При отпусте литургии от архиерея со крестом протодиакон возглашал многолетие. Певчие пели «Многая лета». По окончании этого приносили Их Императорским Величествам всеподданнейшее поздравление с благополучным совершением коронации как духовные, так и светские особы.

Далее Их Величества шествовали по устроенным помостам прежним порядком в Архангельский собор. Во время шествия производился 101 выстрел из пушек и происходил большой звон во все колокола в соборах и во всех монастырских и приходских церквах. В Архангельском соборе Их Величества изволяли прикладываться к святым иконам и мощам, потом поклонялись гробам предков своих. В это время протодиакон провозглашал многолетие. Певчие пели «Многая лета» трижды.

Из Архангельского собора Их Величества шествовали тем же порядком в Благовещенский собор. В продолжение шествия Государь Император был в короне и порфире, со скипетром и державой в руках. Прикладываясь к святым иконам, отдавал регалии особам, несшим их.

Из Благовещенского собора Их Императорские Величества шествовали к Красному крыльцу, а оттуда – во внутренние покои. Духовные ожидали восшествия Их Величеств в Грановитой палате.

Лит.: Барсов Е. В. Древнерусские памятники священного венчания царей; Покровский Н. В. Чин коронования государей в его истории (СПб., 1883); Дьяконов. Власть московских государей (1889); Печатные описания коронований отдельных государей; Полное собрание законов и Коронационный сборник (изданный Министерством двора под редакцией В. С. Кривенка. В 2 т. СПб., 1899).

В Православии главная добродетель, всецелое доверие Богу, убежденность в его доброте, вера в спасительную силу Христа. Такая вера дает человеку жизнь, оправдывает его существование, указывает образ поведения. По определению ап. Павла: «Вера... есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1). В более широком понимании сущность веры состоит в том, что она придает жизни такой смысл, который не уничтожается смертью. Вера – согласие воли с совестью (Л. Н. Толстой). Вера – мать терпения, подательница надежды, лестница к престолу любви (свт. Игнатий Брянчанинов), главное и ведущее тяготение человека, определяющее его жизнь, воззрения, стремления и поступки. Как писал И. В. Киреевский: «Необходимо связать направление своей жизни со своим коренным убеждением веры. Без того жизнь человека не будет иметь никакого смысла, ум его будет счетной машиной, сердце – собранием бездушных струн, в которых свищет случайный ветер; никакое действие не будет иметь нравственного характера, и человек, собственно, не будет. Ибо человек – это его вера».

Первейшим и главнейшим источником веры в Бога является любовь к совершенному. Кто что любит, тот того жаждет и ищет. А т. к. искомое есть Бог – подлинно реальное совершенство, то он его и находит. Вот что значит обетование: «близ стою, при дверех».

Тогда Бог становится живым средоточием человеческой жизни, ее сокровищем, уже обретенным, но все же всегда искомым; и сам человек становится богат как обладатель этого сокровища и в то же время беден как вечно ждущий его, как вечный пилигрим. Здесь он находит доступ к духовной реальности, которая открывается ему в духовном опыте и не подлежит никакой внешней «относительности» или условности. Здесь он обретает неиссякаемый источник радости, священной радости, духовного блаженства; и ничто внешнее не может лишить его этого источника, ибо он в нем самом. Отсюда ведет свое начало и свой закон его жизненная воля; здесь он научается сильно желать верного; здесь он познает свой долг и свои обязанности; здесь он научается самоотверженному, жертвенному служению. В нем слагается последняя и глубочайшая основа его личного характера, закладывается тот камень, на котором он утвердит алтарь своей души. И т. к. он, как всегда все люди, движимые любовью, искренно и сосредоточенно живет любимым предметом, вживаясь в него, по выражению церкви, «облекаясь в него», то его внутреннее существо начинает приобретать живой оттенок совершенства, живую освященность, исходящую от Бога. Возникает живое единение. Человек не противостоит Богу как чуждому, страшному «инобытию»; он воспринимает Его таинственным образом в себя, он носит Его в глубине своего сердца так, что человек освящается присутствующим в нем Божеством, а Бог как бы излучается из его сердца и его дел. По словам ап. Павла: «а соединяющийся с Господом есть один дух с Господом» (1Кор. 6:17).

Именно это имел в виду Макарий Великий, когда говорил о таинственном «срастании», или «срастворении». Именно это имел в виду Гегель, когда утверждал, что искренняя и огненная молитва к Богу является сама по себе лучшим доказательством бытия Божия, ибо она есть не что иное, как живое действие Духа Божия в сердце молящегося человека. Кто взывает к Богу из глубины сердца, в том уже действует внутренне сам Господь; и это есть действительное, опытное и очевидное доказательство Его бытия, после которого незачем требовать какого-нибудь др. умственно рассуждающего доказательства. Но это доказательство может быть получено только в личном и живом духовном опыте; человеку же, лишенному этого опыта, оно остается недоступным. Тот, кто получил этот опыт и это доказательство, тот уже никогда не почувствует себя покинутым или отверженным: ибо он знает, где и как он снова найдет открывшийся ему доступ; и он сумеет найти его и тогда, если он будет погибать совсем одиноким в морской буре, или в ледяной пустыне, или в самом последнем тюремном подземелии; он и в беде найдет этот путь и в смерти получит духовную опору.

Нельзя начать веровать в Бога в силу логических, отвлеченно умственных доказательств или аргументов. Рассудочные доказательства могут только разрушить умственные сомнения, да и то только в том случае, если все сомнения проистекают из умственного источника и имеют разумные и предметные основания. Вера не дается доказательствами. Ибо источник веры не в рассуждении, а в предметном горении сердца. В этом основное отличие Православия от протестантизма.

Точно так же нельзя веровать в силу волевого решения – своего собственного или чужого (приказа или понуждающего мучительства). Правда, человеку, который уже верит (именно верит, а не верует) или который способен начать верить в порядке самовнушения (особенно если ему безразлично, во что, собственно, «надо» верить), – воля может помочь в подавлении сомнений или др. внутренних противлений. Но к верованию этот путь не ведет. Сколько бы человек ни твердил себе, что «надо» уверовать, сердце от этого не воспламенится и духовное видение от этого не возникнет. Однако воля может разбить цельность души и этим сделать веру навсегда недоступной для человека; воля может приучить человека к лицемерному оказательству и этим извратить его религиозность. Одно несомненно – что никакое волевое напряжение не может отверзнуть духовно незрячие очи и не может вызвать к жизни глубинный огонь любви. Вера не дается волевому нажиму. Ибо источник веры не в волевом решении («буду веровать»), а в силе созерцающей любви. В этом основное отличие Православия от католичества.

Человек может уверовать, только свободно и полно прозрев, духовно прозрев сердцем, или иначе – узрев Бога в горении свободной и искренней любви. Правда, горящая вера одного, изливаясь в словах его и делах, может вызвать огонь в др. сердцах; но в этих др. сердцах огонь должен появиться действительно как живое и самостоятельное пламя, а не только в виде «подражания» или внушающего «заражения». Тогда только духовная любовь может вызвать в душе духовное прозрение (как бывает у одних людей) или же (как бывает у др.) духовное прозрение вызовет к жизни пламя веры. Тогда вера может превратиться в средоточие души и в действительный путь жизни.

Вера становится главным в жизни не в смысле церковного богослужения, ибо совсем не все люди призваны к духовному сану, а главным источником настроений, решений, слов и дел. Вера вдохновит и направит волю, раскроет уму и воображению новые горизонты, облагородит жизнь чувства и воспитает, освящая и одухотворяя чувственную жизнь человека. Она станет как бы в центре душевного круга или жизненного шара и разошлет по всей периферии как бы живыми радиусами свои лучи в виде всепроникающего света, вскрывающего во всем духовный смысл и особую, не выставляющуюся напоказ, религиозную значительность. И от этого постепенно, но окончательно вытравится из жизни источник безбожия и главный враг духовности – пошлость.

У верующего человека открыто духовное зрение, отличающее добро от зла, совершенное от несовершенного. И потому он видит Бога: ибо Бог есть добро и совершенство.

У верующего человека на таинственном и скрытом от глаз «жертвеннике духовном» (Григорий Синаит) горит огонь; это его духовная любовь, ведущая его и заставляющая его прилепиться к совершенному. И потому он не только видит Бога, но и любит его по завету Евангелия «всем сердцем», «всею душою», «всем разумением» и «всею крепостью» (т. е. волей своей). (Мф. 22:37–40; Мк. 12:29–31; Лк. 10:26–28).

И какие же доказательства или опровержения др. людей могли бы убедить его, будто он «не видит» и «не любит Бога», когда он и видит и любит Его, по всей подлинной реальности Его подлинного совершенства и во всех его таинственных, но благодатных излучениях в мир людей и вещей? Осязая духом Его действие во мне, воспринимая и созерцая Его в моем живом и подлинном духовном опыте, как могу я не уверовать в Него или перестать в Него веровать? Источник удостоверения во мне самом; этот источник имеет характер живого опыта, который глубже и первоначальнее всякого умственного доказательства, всякого отвлеченного опровержения.

Естественно, что человек, достигший этой ступени в своем внутреннем опыте и уверовавший в Бога, почувствует острую потребность узнать о Боге более того, что дает этот достоверный и пламенный, но, может быть, недостаточно определенный духовный опыт. Он непременно спросит себя: что же открывается мне – безличное Божество наподобие Огня Гераклита, или Субстанции Спинозы, или личный Бог, как о нем учит христианство? И если это личный Бог, то как представить себе Его? Как сочетать личное начало в Боге с его вездеприсутствием? Возможно ли увидеть и уразуметь отношение Бога к миру и к человеческому роду и отношение человеческого рода к Богу? И как удостовериться живым опытом и духовным видением в том, что христианская православная церковь содержит религиозную истину?

Само собой разумеется, что ответить исчерпывающим образом на все эти вопросы можно было бы только в виде целого догматического богословия, но и его было бы недостаточно: надо было бы обратиться к духовным путям восточной православной аскетики и попытаться воспроизвести в собственном живом опыте (конечно, в меру личных сил) ее созерцательную практику. Все это не входит в нашу задачу. Мы должны ограничиться здесь следующими путеводными указаниями.

Ни один человек из живших или живущих на земле не может считать свою веру совершенной или законченной – ни по глубине и объему ее, ни по содержанию. Напротив, каждый остается до конца строителем своей веры и Божиим учеником. И чем искреннее и скромнее он в своем ученичестве, тем плодотворнее будет его строительство, тем большего он достигнет – и в углублении своей веры, и в раскрытии и обогащении ее содержания.

Ни один человек не имеет основания полагаться в этом на свои личные, одинокие силы, ибо он может быть уверен, что всей жизни его, даже сосредоточенной и напряженной, не хватит на испытание Божиих тайн: «длинней земли мера Его». Поэтому каждому человеку надлежит присмотреться к строению своего религиозного акта (ум ли в нем преобладает, воля, или воображение, или горение сердца и созерцание любви?..) и прислушаться к тем содержаниям, которые несет ему духовный опыт. И, присмотревшись и прислушавшись, – избрать себе наиболее сродную им религию и церковь и вступить в эту церковь и в эту религию в качестве уже верующего, но еще недостаточно и несовершенно верующего ученика. Можно предположить, что строение его религиозного акта будет наиболее близко к вере его отцов; но в жизни бывает и иначе. Необходимо установить при этом, что чем больше его вера будет питаться горением сердца и созерцанием любви, тем ближе окажется ему православное христианство.

Быть учеником в вопросах веры не значит заучивать формулы по указанию авторитетов; но значит бережно и ответственно углублять, очищать и расширять свое духовное чувствилище и его содержание; это значит припасть к духовно-религиозному опыту данной церкви, как к некой «неупиваемой чаше» (Шмелев), и пить содержащуюся в ней мудрость и зоркость – мерой, лично доступной и целительной. Такое ученичество не только не постыдно и не унизительно, а, наоборот, – оно в смирении своем мудро и в целительности своей возносяще.

К какому бы исповеданию ни прильнул человек, к какой бы религии он ни приложился, он будет поддерживать общение с Богом. Это общение есть молитва. Опыт молитвы и ответит ему на все поставленные им вопросы.

Так, если вера его построена на духовной любви, то она откроет ему, что Бог есть дух и любовь, что всюду и всегда, где он коснется духа и любви в др. вещах и людях, – он коснется как бы ризы Божией; и что каждый раз, как он чувствует в себе самом веяние духа и трепет любви, он приобщается Богу живому. Он убедится, что главное и священное в нем самом то, что составляет подлинную сущность его личности, – не только подобно Божиему естеству, но что он сам есть искра этого пламени, водная капля из этого источника, живое и личное существо (индивидуация), сродное этому Духу. Тогда он скажет: «я есмь жизнь от Твоей Жизни и дух от Твоего Духа; и то, чего я хочу духом моим, есть Твоя Воля; и Твоему Делу я хочу служить отныне и до конца; и так, как я люблю Тебя, – так, но еще бесконечно совершеннее, я хочу быть любимым Тобою». И одна эта молитва покажет ему, что он услышан Богом и любим Им. И он впервые убедится, что Бог есть личный и живой. Ибо воззвать и быть услышанным, молиться и чувствовать, что молитва дошла и принята, раскрыть свое сердце и почувствовать себя прощеным и исцеленным – значит вступить в личное общение с личным Богом. И, памятуя об условности и несовершенстве всех земных мерил и слов, он впервые скажет о Боге «Отец», а себя почувствует «сыном» этого Отца, состоящим в его неизъяснимой и благодатной любви.

Только духом можно познать Дух как высшее естество и существо всех вещей и людей. Только через живую, огненную любовь можно познать, что Бог есть Любовь. Только тот, кто чувствует себя «сыном» в духе и любви, может воззвать к Отцу.

И тот, кто испытает и постигнет это, и после этого прочтет и прочувствует Евангелие, тот увидит во Христе подлинного, единородного Сына Божия и примет его духом, любовью и верой.

Человек не может жить без веры. Без веры в Бога жизнь человека становится бесплодной, пошлой и разрушительной – мнимой жизнью, ведущей к бесчисленным страданиям и всеобщему разложению.

Путь же к вере и к Богу именуется духовной любовью. И первое, что она может и должна дать, есть свобода.      

И. Ильин

Один из самых почитаемых духовных образов Святой Руси, отмечается 17/30 сент.

Во втором столетии по Рождестве Христовом, в царствование римского имп. Адриана, в Риме жила вдова по имени София, что значит «премудрость». У нее были 3 дочери – Вера, Надежда и Любовь. Благочестивая мать так воспитала дочерей, что, нося имена трех христианских добродетелей, они показывали их примеры своей жизнью. Девочки не скрывали своей веры и оказались настолько крепки в ней, что Господь призвал их для мученического подвига, несмотря на то, что старшей – Вере – было всего 12 лет, а младшей – Любови – 9.

Мать и трех ее малолетних дочерей вызвали к императору и потребовали отречения от веры под угрозой пыток. Три дня готовила св. София своих дочерей к мученическому подвигу. Сила Божия помогала святым. Первой претерпела мучения старшая Вера. После жестоких пыток ей отсекли голову. Потом была предана мучениям и десятилетняя Надежда. Велено было отсечь голову и ей. Св. отроковица поцеловала мать и сестру со словами: «Предстанем вместе Святой Троице». Настал черед младшей девочки. Палачи думали устрашить ее видом казни, но она поцеловала мертвые тела своих сестер и сама вошла в уготованную ей горящую печь. Огонь не опалил ее. Концом ее мучений было усечение головы. Тела своих дочерей София вывезла за город и похоронила. Мать не подвергли мучениям по жестокому расчету: оставляя ей жизнь при безысходном горе. Но Господь утешил св. Софию. Похоронив детей, она 3 дня провела у их могилы в непрерывной молитве и здесь же уснула сном смерти, соединившим ее с детьми в царстве Того, любовью к Которому были преисполнены их сердца.

В России день памяти Веры, Надежды, Любови и матери их Софии имел несколько названий: Девичий праздник, Бабьи именины, Всесветный бабий праздник, Всесветная бабья выть.

В этот день женщинам полагалось с утра оплакивать мцц. Веру, Надежду, Любовь и мать их Софию, а также делиться с этими святыми мученицами своими горестями. В некоторых местах было принято плакать и рыдать – это и называлось «всесветная бабья выть». Оплакав свои горести, женщины принимались готовить угощение.

Считалось, что родившаяся в этот день обладает мудростью и сумеет создать в доме благополучие и уют.

Кустарник или дерево, в народной культуре символизирующее быстрый рост, здоровье, жизненную силу, плодородие. Молодая, особенно освященная в Вербное воскресенье, верба защищает от стихийных бедствий, нечистой силы, болезней и т. п., в то время как старая верба считается прибежищем чертей, водяных и др. «нечистиков» и местом, куда можно отсылать болезни.

Как символ роста верба выступает в заклинаниях, благопожеланиях и др. ритуалах. Русские говорили: «Расти как верба», хлеща детей вербой в Вербное воскресенье.

На Волыни и в Подолье девушки украшали цветами деревце или ветку вербы на Ивана Купалу (см.: Иванов день) и водили вокруг них хоровод, а затем парни врывались в девичий круг, захватывали вербу и разрывали ее на части.

Ветки вербы, освященные в Вербное воскресенье, использовались для защиты от грома, грозы и бури. Русские верили, что верба, брошенная против ветра, прогоняет бурю, брошенная в огонь – усмиряет его, а посаженная в поле – оберегает посевы (Тамбовщина), что выброшенные во двор ветки останавливают град. Белорусы ставили при граде пучок освященной вербы на подоконник (Витебщина); в Карпатах при грозе ломали освященную вербу и жгли в печке, «чтобы дым отвел грозу и дьявол при этом не прятался в трубе»; поляки при буре и граде кропили тучу освященной вербой и святой водой и жгли ветки вербы, клали их на подоконник.

Первый выгон скота и первая пахота обычно не обходились без освященной вербы. В Великороссии Ею били скот в Юрьев день при первом выгоне лошадей в ночное (чаще всего на Николу Вешнего), тогда весь день лошадей стегали не кнутом, а вербой. В Белоруссии с освященной вербой выходили и на первую пахоту ярового поля, и на распахивание целины.

Верба считалась целительным средством. Витебские белорусы окуривали ею больной скот, растирали ее в порошок и засыпали им раны, делали из нее и можжевельника отвар и пили при больном горле, желудке, лихорадке, употребляли для примочек от опухолей и ушибов.

По представлениям белорусов, на вербе с Крещения до Вербного воскресенья сидит черт (до этого он обитает в воде, в «лозе», а после Вербного воскресенья – на клене и в жите).

По белорусским верованиям, черти весной «отогреваются» на вербе, а после того, как вербу освятят в Вербное воскресенье, они падают в воду, поэтому от Вербного воскресенья до Пасхи нельзя пить воду, зачерпнутую под вербой. При этом черти, по белорусским поверьям, предпочитают сухую, дуплистую вербу, ср. белорусскую поговорку: «Влюбился, как черт в сухую (старую) вербу».

Н. Толстой, В. Усачева

Известны фольклорные тексты, прямо или косвенно связывающие вербу с небом и солнцем: объясняя детям в начале Великого поста, куда девалась скоромная пища, им говорили: «Були на маслеци вареники, так в пист на вербу повтикали» или же «Узяла Бозя (Бог. – Т. А.) на вербу та там i поставила». Верба упоминалась в детских заклинаниях, обращенных к дождю: на вербу (а также на дуб или вообще «наверх») помещали горшок с борщом, который падал вместе с деревом или его уносили с собой птицы: «Не йди, не йди, дощику, Наварю я борщику, поставлю на верби Щоб випили горобги...» В малороссийских песенках (отмечающих окончание дневного времени, отведенного для пения) решето (символ солнца) также оказывается помещенным на вербе, ср. такую веснянку: «Спивалы дивочки, спивалы, В решето песеньки складалы, Поставылы на верби, Як налынулы лыбыди. И звалылы решыто до долу, Час вам, дивочки, до дому» со свадебной песней: «... Склонилось сонечко до долу, Час нам, панове, до дому». В малороссийских загадках верба – это солнце: «Стоит верба на серед села, розпустила голье на все Подолье». В севернорусских свадебных песнях «золотая верба» напрямую соотносится с Божьим храмом: «На горе высокой. Выросла верба золотая. Песередке золотой вербы Списана Спаса Пречистая Божья Матерь Богородица». В заговорах верба наряду с дубом и некоторыми другими деревьями – «мировое дерево», являющее собой центр мироздания: «На моры, на лукаморi стащь вярба, на той вярбе семсот галля, а у том галле звига лапухова гняздо, у тым гняздзе ляжыць Ева-царыца...»

В народном фольклоре и верованиях Галиции верба оказывается причастной к сфере чудесного, ср., напр., мотивы «золотой вербы» («де не повернешся, золой верби ростуть») и «груши на вербе» («... у нас девки в злате ходят, у нас вербы грушки родят»). В сказке- небылице на лошади вырастает верба до неба. В Галиции известны рассказы о чудесной дудочке, которую можно сделать из вербы, растущей в самой глубине леса, там, где ее не касался солнечный луч и где она никогда не слышала ни петушиного крика, ни шума бегущей воды. С помощью такой дудочки можно развеселить загрустившего человека, заставить танцевать того, кто никогда этого не делал, можно привлечь себе в ульи чужих пчел, разоблачить злодея и убийцу и т. п.

Т. Агапкина

Народное название праздника Входа Господня в Иерусалим, последнее воскресенье перед Пасхой. У русских верба отождествлялась с пальмовыми ветвями, которыми в Иерусалиме приветствовали Иисуса Христа встречающие его люди. В субботу перед Вербным воскресеньем ветви вербы приносили в храм, где они освящались.

В народном сознании верба олицетворяла здоровье, жизненную силу, плодородие и плодоношение. Существует легенда о том, что верба когда-то была женщиной, у которой было много красивых, сильных, здоровых детей. Но, как всякая женщина, она любила похвалиться своим потомством, и однажды она неосторожно сказала, что ее плодовитость выше, чем плодовитость Матери-Земли. Рассерженная Мать-Земля превратила ее в вербу с огромным количеством детей – пушистых почек, распускающихся ранней весной, когда др. деревья еще находятся в зимней спячке.

Русские старались передать животворящую силу вербы людям, полям и животным. Так, в некоторых губерниях в Вербное воскресенье пекли из ржаного теста шарики с почками вербы внутри. Шарики скармливали овцам, чтобы они были плодовиты, ягнятам, чтобы они набирались силы. Шариками из теста угощали друг друга, чтобы быть здоровыми. Женщины, желавшие иметь детей, должны были проглотить несколько почек вербы, освященной в церкви.

По всей России был распространен обычай ударять пучком вербы взрослых людей, детей, домашнюю скотину. Считалось, что это прибавит им жизненной силы. Ударяя друг друга ветками, обычно произносили заклинание: «Будь здоров, как верба», «Расти, как верба». Некоторые заклинания строились так, будто не люди бьют друг друга ветвями вербы, а сама верба передает им свою силу и здоровье: «Не я бью, верба бьет», «Верба хлест, бей до слез». В к. XIX в. эти старинные заклинания постепенно стали превращаться в шуточные детские песенки. Родители слегка ударяли детей пучком вербы.

Верили также, что верба обладает свойствами оберега: она защищает от нечистой силы, предохраняет дом от молний, останавливает пожар, усмиряет бурю, оберегает посевы от гибели, помогает человеку в смертный час, отгоняя от него дьявола. Именно поэтому освященную вербу хранили целый год на божнице, а принеся свежую из церкви, старую спускали по течению реки или втыкали в землю на поле.

Почки освященной в храме вербы рекомендовали есть женщинам от бесплодия; они предохраняли также от лихорадки. Выгонять скотину в поле в первый раз следовало также вербой, сохраненной с Вербного воскресенья. Ее хранили весь год и в случае грозы и особенно града бросали во двор, чтобы отогнать тучу. Несколько веток вербы втыкали под крышу дома и хлева, чтобы скотина сохранилась в целости и возвращалась с пастбища домой. Трус, вернувшись от заутрени, должен был вбить в стену дома колышек освященной вербы, чтобы прогнать свою робость.

Лит.: Коринфский А. Народная Русь. М., 1995; Шангина И. И. Русский народ. Будни и праздники. СПб., 2003.

День весеннего равноденствия, астрономический день рождения весны. Называли его еще Апостол Ерма, день которого праздновался 8/21 марта.

В этот день из хлебного теста пекли «жаворонков», на Русском Севере – «тетерок». Выпечка эта отличалась затейливостью, а пожилые женщины, которые готовили угощение в виде «жаворонков», «тетерок» и др. птиц, пользовались в селе большим уважением. Приготавливали это печенье из дрожжевого опарного теста, раскатывая из него жгут (или скут, как говорили на Севере). Жгут сворачивали узлом или в виде замысловатых фигур; один конец жгута формировали в виде головы птицы, другой – в виде хвоста.

К этому дню распускается серебристая верба. Перед Вербным воскресеньем выходили девушки с матерями в лес и на берега рек, ломали нежные серебристые веточки, завязывали их в тряпицу и относили домой. Дома ставили в кувшине на почетное место – перед божницей. К Вербному воскресенью веточки зелеными листочками распускаются, счастье и радость в дом приносят – новая жизнь приходит: вербная веточка считалась символом красоты, целомудрия и здоровья. Она и злых духов из дому выгоняла, всякая нечисть стремглав из дому убиралась при виде вербных веточек. В иных местах вербными веточками пол подметали, ту же самую нечистую силу вместе с мусором из дому выпроваживали. Следовало этот мусор сжечь в печи или на дворе, чтобы отвести от дома всякие напасти. В хлев надо было зайти, чтобы вербными ветками обмести его стены. Считалось, что если скотину веточками похлестать, тогда никакая болезнь к ней не пристанет. Вербные веточки использовались в качестве лекарства. Ими лечили детей; веточками их хлестали, приговаривая: «Верба бьет – силы дает». В этот день обязательно пили вербный чай. Считалось, что от такого чая не то что девушки «вербушками расцветали», но и старушки молодели. Вербные сережки запекали в хлеб на счастье. Девушки старались съесть 3 сережки: если сладкие они окажутся – осенью замуж выйти, а если горькие – все равно не беда, все на пользу здоровью.

Н.      Р.

Косяк, притолока дверная, также поворотный столб.

Летние лапти из шелюги или бересты, берестяники, шелюжники (В. Даль).

Герой малорусских сказок, обладающий силой, могущей двигать горы. Вместе с тремя др. могучими существами – Покати-горшком, являющимся наиболее сильным из всех четырех, Вернидубом и Верниводою – он совершает различные подвиги.

Полная преданность, правдивость, твердость в слове, стойкость в деле (В. И. Даль). На Руси верность считалась одним из главных духовных качеств, «украшением человека». В русской литературе верность прославляется как особый благой дар, просветляющий душу человека. «Верному другу нет цены, ничто на свете не сравнится с верностью дружбе» («Поучение отца сыну», XI в.). «Верными считай не тех, кто по твоему слову говорит, но кто противится сказанному тобою неверно» («Пчела», XII-XIII вв.). «Будь верен человеку, и Бог ничто тебе не поставит в неверность. Будь верен в дружбе и верен в любви» (В. В. Розанов).      

О. П.

Театр марионеток в XVI-XVIII вв., распространенный в Малороссии и Белоруссии. Представления в вертепе сопровождались пересказом евангельских историй, а также изображением картин народной жизни, быта и обычаев.

Театр марионеток представляли в вертепном ящике, устроенном в виде небольшого домика, разделенного на два яруса. Исполнитель, скрытый за задней стеной домика, водил куклы и фигуры по путям, прорезанным в полу театра, выложенном мехом для скрытия отверстий, и говорил разными голосами за фигуры. За ящиком, иногда за особой занавеской, помещался и хор.

Вертепная пьеса состояла из двух частей: духовная изображала события, связанные с Рождеством Христовым, а светская состояла из народных сцен.

Представление первой части, кроме сцен с Иродом, происходило в верхнем этаже ящика; сцены с Иродом и народные сцены разыгрывались в нижнем. Первая часть начиналась хоровым пением и колокольным звоном, возвещающими рождение Спасителя. Затем следовало явление ангелов пастухам (пастухи – в малороссийских костюмах), поклонение пастухов Божественному Младенцу, у которого они просили позволения «погуляти» и танцевали под музыку. В нижнем этаже Ирод принимал трех восточных царей, отправляющихся потом в верхний на поклонение Младенцу. Ирод приказывал убивать младенцев, Рахиль (в малороссийском костюме) напрасно умоляла пощадить ее сына. В наказание за злоденияние посылалась на Ирода смерть, которая, после спора с ним, рубила его косой, а черт уносил труп в ад, заявляя: «От-так берут, от-так несут роскушникив свита!» Ту же мысль выражал и хор, пением которого заканчивалась первая часть представления. В ней хор играл важную роль: он рассказывал о происходящих за сценой событиях, выражал свои взгляды на совершающееся на сцене, то укоряя Ирода, то обращаясь с утешениями к Рахили, и пр.

Вторая часть состояла из народных сцен и не имела связи с первой, кроме упоминаний о событиях Рождества Христова в первых двух явлениях. Действие открывали дед и баба, танцующие от радости по поводу рождения Христа и смерти Ирода, но являлся с криками и угрозами солдат, и они, испуганные, убегали. Солдата с его приятельницей Дарьей Ивановной сменял цыган, предлагающий купить полудохлую кобылу, ссорящийся со своей женой и затем танцующий с ней под песню «Чом, цыгане, не орешь?», в которой рассказывалось, как цыгане собирали мужиков. Затем появлялись одна за другой пары: «венгерец с мадьяркой» и польский пан с варшавянкой, также танцующие под песню. Пан хвастал страшно, угрожая «гайдамаками», но при первых звуках раздающейся за сценой песни запорожца: «Та не буде лучче, та не буде краще, як у нас на Украини» убегал в испуге. Из всех персонажей запорожец дольше всего оставался на сцене и трактовался с наибольшим сочувствием. Он начинал грустным монологом о прошедшей казацкой силе, затем следовал ряд комических сцен его с шинкаркой Хвеськой, цыганкой, жидом, униатским попом и чертями. Во всем запорожец оставался победителем: от него бежал польский пан, он бил жида, хотевшего его задушить, прогонял униатского попа, приглашавшего его ходить в костел, ловил и бил чертей. Даже смерть его не брала: когда его кусала ядовитая змея, а цыганка-знахарка скрытно помогала своими заклятиями змеиному яду, он все же оставался жив, восторжествовав и над смертью. После сцен с запорожцем следовали сцены с мужиком Климом: бедность заставляла его пускаться на хитрости: не имея денег для уплаты дьячку за обучение своего сына, он уплачивал ему свиньей, никуда не годной; дьячок, однако (в нем осмеивалась семинарская ученость), полагал, что он сам надул мужика. Клим затем убивал, по неосторожности, свое последнее достояние – козу и горевал над своей бедностью. Пьеса заканчивалась выстрелом из пушки, которую тянул на себя изморенный и ропщущий малороссийский мужик, а российский солдат его понукал.

Малороссийский мужик представлен в пьесе малоразвитым, бедным (иногда от бедности плутоватым) и сильно забитым: он боится угроз солдата, выносит на своей спине тяжесть его военных предприятий (сцена с пушкой); цыгане, жиды, польские паны, униатский поп и дьячок – почти все они стараются так или иначе эксплуатировать народ, а представители ученого сословия (униатский поп и дьячок) не приносят ему никакой пользы и заслуживают только осмеяния. В бытовой части пьесы есть только два положительных момента. Первое – это запорожец; но и он, несмотря на всю свою мощь, показан уже в период упадка запорожской общины. Второе – это то стремление мужика к просвещению, которое заставляет его, несмотря на всю его бедность, находить средства, чтобы платить за обучение сына.

Лит.: Маркевич Н. А. Обычаи, поверья, кухня и напитки малороссиян. Киев, 1860.

Изображение на иконе в символической форме раскрывает учение о непорочном зачатии и сохранении девства Пресвятой Богородицей после рождества

Христа. Она и есть тот самый «запертый сад», «заключенный колодезь» и «запечатанный источник», который, не отворяя врата, изливает в мир живую воду, которой является Господь Иисус Христос.

Перед образом «Вертоград заключенный» русские люди молятся о плодородии земель и душевном умиротворении.

Отличалась разнообразием не столько в покрое и фасонах, сколько в ее названиях. Нередко один и тот же вид одежды в разных местах имел разные названия, часто в зависимости от материала, отделки, мелких деталей и т. д.

По покрою верхнюю одежду можно было разделить на четыре основных типа, которые одновременно отражали этапы эволюции одежды русских. Постепенно в верхней одежде изменялся покрой спины, становясь все более сложным. Первоначально спина кроилась из одного полотнища материи, без каких бы то ни было подрезов на талии. Потом начали вшивать клинья, так что на талии получался перехват (сужение). Великороссы называли такой фасон на острый клин, малороссы – на усъ; при этом на спине часто делали подрезы. Позднее ниже талии вдоль спины стали закладывать мелкие сборки или складки, для чего на спине делали поперечный разрез. Наконец, сборки ниже талии стали делать не только на спине, но и спереди. В каждом из перечисленных четырех типов появились разные варианты длины, фасона воротника и т. д., благодаря чему возникали новые разновидности.

Большую часть русской верхней одежды носили равным образом, как мужчины, так и женщины, обычно без каких бы то ни было изменений в покрое.

1. Разновидности верхней одежды с прямой спинкой имели фасон плаща, рубахи или халата.

В Древней Руси плащи имели широкое распространение, как можно судить по множеству названий для них в древнерусском языке: корзно, коць, котыга, епанча. Последнее еще сохранилось в распространенной у всех русской нарядной женской одежде, известной под названием епанча (епанечка), корутенько, душегрейка, шугай, полушубок. Это – разновидность очень короткой шелковой мантильи на лямках. В н. XX в. малороссы называли опонча особый тип широкого халата с рукавами и капюшоном. Обычно роль плаща играли чуга, также чугой, чуганя, которая была известна как в Галиции, так и на Дону и в Сибири. Однако эта одежда – с рукавами, которые, впрочем, шили уже в XVII в. Так как чугу лишь набрасывали на плечи, не надевая в рукава, то нередко эти рукава зашивали внизу и пользовались ими как карманами или сумками.

Форму плаща имела манта или гугля русинов, похожая на большой мешок, открытый с одной из длинных сторон. Она надевалась на голову дном этого мешка, играющим роль капюшона, и закреплялась на плечах специальными шнурками. В н. XX в. манта служила почти исключительно обрядовой одеждой невесты по время венчания.

Фасон рубашки имела рабочая верхняя одежда для обоих полов; обычно ее делали из холста. Это – верхница, верхавица, рядовка, кабат, кабатуха, шушун, шушка (сев.-рус.); навершник (южнорус.), насоу, насоука (белорус.). У южнорусских получила широкое распространение нарядная женская одежда такого же типа, ее шили из тонкого домотканого белого, реже цветного сукна и украшали отделкой. Чаще всего ее называли шушпон, реже – сукман, сукня или по цвету – жолтик, желтяк, кодман. На Дону шушпан носили с поясом. В некоторых местах у него спереди был разрез. Нарядные верхние рубашки такого типа являлись, очевидно, прямым продолжением древних летников. В Великолукском у. Псковской губ. рукава таких сукней были с разрезами у плечей, и молодежь, не надевая сукню в рукава, просовывала руки и эти разрезы.

Фасон халата имела гл. обр. такая одежда, которую надевали поверх др. верхнего платья взамен дождевика и дорожного плаща. Из старинной русской малороссийской – кобеняк. Армяк получил свое восточное название от того материала, из которого его шили: это сукно из верблюжьей шерсти, т. н. армячъна. Раньше армяк назывался фйрези, армяшные.

Малороссийский кобеняк, также кирея, аряк, свита з кобеняком, стовбовата свита, надевался поверх шубы. Он шился из сукна, часто был серого цвета. Пришитый к нему капюшон видлога, кобка, каптур, бородиця, шбнака, богородиця имели форму мешка с закругленным дном и отверстиями для глаз. То же назначение и такой же фасон был у малороссийского халата без капюшона, но с широким суконным воротником, так же как и у русского тулупа – сшитой из овчины шубы с овчинным же воротником. Тулуп подпоясывался широким поясом. На Урале и в Сибири такие тулупы шили из козьих, оленьих и собачьих шкур мехом наружу и называли их доха, ята, ергак.

Общеупотребительной верхней одеждой с прямой спинкой был в старину русский опашень, который в Кинешме Костромской губ. носили еще в сер. XIX в.; это род верхней одежды, который севернорусские называли киргизским словом чапан. Балахон из белого холста встречался чаще на севере, чем на юге. Малороссийский женский халат с пелериной (кожух, зипун, чекмень, жупан, чуйка) шился как с прямой спиной, так и с перехватом на талии.

Кроме перечисленной длинной одежды покрой халата с прямой спинкой был и у различной короткой верхней одежды, жакетов. Таковы были, напр., кептарь, бунда, катанка, бруслик, лейбик, сердак русинов; катанка, спанцэрка белорусов; русские женские жакеты кацавейка, повятушка, рохлушка, шушун и др. Однако эти же виды одежды шились и с перехватом на талии.

2. По всей России был широко распространен покрой верхней одежды, требующий клиньев, которые вшивали сзади по бокам ниже талии: острый конец клина доходил до пояса, а основание оказывалось на уровне подола. Малороссы называли такие вшитые клинья уси, белорусы – усы или хванды (т. е. складки), а русские – клин, сгиб, щипок, тюрик. Сам покрой у русских назывался на острый клин. Отсюда и названия: троеклинок – кафтан с вшитыми сзади 3-мя клиньями, пятишовка – женский жакет с 5-ю складками сзади и, наконец, семишовка – камзол с 7-ю клиньями (с 7-ю швами).

При вшивании клиньев в заднее полотнище книзу от пояса нижняя часть спинки расширялась, а на талии получался перехват. Нередко, вшивая клинья, одновременно делали на спинке подрез на талии.

Если 2 первых клина, на боках, вшивались очень легко, то для каждого последующего приходилось разрезать спинку и вшивать клин в этот разрез. Вершины вшитых клиньев обычно украшали отделкой в форме сердца, кружка и т. п. из сафьяна, шнура, сукна или вышивки.

По этому образцу обычно шилась распространенная по всей России верхняя одежда, сохранившая у малороссов и белорусов старинное название свита, а у великороссов известная под названием зиун или, в зависимости от материала, сермяга (это слово встречается уже в памятнике 1469), пониток, сукман. Малороссы знали эту одежду еще под названиями шрак, куцинка, гуня; белорусы – сермяга, насой, капута, жупица; русские – чекмень, однорядка. Это последнее слово засвидетельствовано в XVI в. В н. XX в. эта одежда была распространена в Сибири. Историки объясняют это название тем, что однорядку шили без подкладки («один ряд»); можно, однако, отнести такое название и к «одному ряду» пуговиц, характерному для этой одежды.

3. Следующий тип покроя отличался тем, что на спинке на уровне талии делали поперечный разрез и, заложив на нижней части крупные складки (фалды, малорос. ряси) или собрав ее в мелкую сборку, пришивали к верхней части. Последний вид (со сборкой) русские называли шить в посадку, а крупные складки назывались трубы. Таким фасоном шили русский кафтан, который малороссы чаще всего называли юпка. Кафтаны старого покроя еще в н. XX в. шили не с мелкими складками, а с двумя клиньями (покрой второго типа). Казакин, поддевка, сибирка или полукафтанье, полушубок, коротбй и женская шуба почти всегда с мелкими сборками. Точно так же часто шились малороссийская свита, русский зипун, особенно женский, русский шугай, кожушина (шуба), малороссийская кирсетка – женский жакет без рукавов.

4. В последнем типе покроя сборки делали не только на спине, но и спереди, т. е. кругом по талии. Такой одеждой являлась малороссийская чемера, чемерка, чамарка.

Ист.: Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991.

(4[16].02.1838 – 10[23].10.1906), русский филолог, литературовед, родоначальник исторической поэтики. В своих исследованиях «В. А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения» (1904), «Пушкин – национальный поэт» (1899), «Боккаччо, его среда и сверстники» (1893–94) устанавливал неразрывную связь писателей с жизнью современного им общества. Большое место в своих исследованиях Веселовский отводил фольклору и славянским литературам. В 1872 опубликовал докторскую диссертацию «Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе и Мерлине». В «Опытах по истории развития христианской легенды» (1877) и в «Разысканиях в области русских духовных стихов» (1892) прослеживает исторические пути развития народной поэзии.

Чувство удовольствия, связанное со смехом и шуткой. «Веселость, – говорил св. Серафим Саровский, – не грех, она отгоняет усталость, а от усталости ведь уныние бывает, и хуже его нет». Русский народ всегда ценил веселье, смех, шутку. «Веселье, – сообщают русские пословицы, – лучше богатства. Веселого нрава не купишь. Сердце веселится, и лицо цветет. Есть нечего, да жить весело. Мешай дело с бездельем, проводи время с весельем. Кто людей веселит, за того весь свет стоит. В веселый час и смерть не страшна».

О. П.

Весенние песни, хороводы и игры в Малороссии и Галиции. Содержание многих игр и песен взято из животного мира, и исполнялись они в честь животных, и в особенности птиц, о чем говорили их названия: горобейко, перепилочка, галка, ворон, зозуля, ласочка, кит, коза, зайко, жук и др. Соединение птиц в пары являлось символом брачного соединения двух полов: соловей, жаворонок, воробей, голубь, сокол, селезень – милый; каждый из них имеет пару, милую: галочку, «зозуленьку», «горобейку», перепелку, утку, лебедку, ласточку. Во многих играх и песнях представлялись отношения двух полов, молодежи, парубков и девчат, то враждующих, то соединяющихся; в других изображались отношения мужа и жены, причем рисовалось тяжелое положение жены, особенно по сравнению с девичьей жизнью. Исполнялись все эти песни и игры исключительно молодежью. В н. ХХ в. записано и издано множество веснянок, весенних игр и хороводов.

ветер, по народному поверью – Божье дыхание: оно может быть тихим и сильным, добрым и жестоким. Ветер может обладать свойствами демонического существа. Русские крестьяне считали, что существуют люди, способные управлять ветрами. Это были те, кто родился на Мирона Ветрогона. А к самому св. Мирону русские обращались, чтобы он успокоил ветры. Могущество ветра, его разрушительная (наравне с градом, бурей, метелью) или благотворная сила (аналогично дождю или солнечным лучам) вызывает необходимость задабривать ветер: ласково с ним разговаривать, «кормить» и даже приносить ему жертву. Характерно и деление ветров на «добрые» (напр., такие, как «святой воздух» – благоприятный, попутный ветер) и на «злые», наиболее ярким воплощением которых является вихрь.

В Древней Руси считали, что ветры подчиняются Стрибогу. В «Слове о полку Игореве» ветры Стрибожьи внуки.

По русским верованиям, ветров много, но главных – четыре (соответственно четырем сторонам света); они «сидят по углам земли», старший среди них называется «вихревой атаман»: ему повинуются все остальные, он же посылает ветры и вихри дуть туда, куда захочет. В севернорусской традиции известны «ветряной царь», «ветер Мойсий», «ветер Лука», а также «Седориха» – северный ветер. В Вологодской быличке рассказывается, что 12 ветров прикованы цепями к скале посреди океана; срываясь с цепи, они попадают на землю.

Ветры в разных местностях имели свои названия. На Русском Севере называли в зависимости от их направления: северный ветер – сиверик, сиверок, сивер, столбище; южный – полуденник, летник, ребровский, тепляк; восточный – всток; западный – средний; северо-западный – глубник, голоменник; юго-западный – паужник, межник, шалоник; северо-восточный – полуночник, заморожник, рекостав; юго-восточный – обедник. Ветер, который дул против своего обычного направления, назывался противником.

Представление о ветре как об одушевленном, передвигающемся по воздуху существе, выражалось и в желании человека пригласить, вызвать ветер в тех случаях, когда он был необходим для хозяйственных и иных нужд (при веянии жита, для работы мельниц и т. д.). Самым распространенным способом вызвать ветер в затишье считался свист, реже – пение. Чтобы вызвать попутный ветер, у русских моряков, особенно поморов, было принято насвистывать. Женщины прибрежных поморских селений выходили вечером к морю «молить ветер, чтоб не серчал», помогал их близким, находящимся в море. Встав лицом к востоку, они напевным голосом обращались к желаемому восточному ветру с просьбой «потянуть» и обещали ему «наварить каши и напечь блинов». В Рязанской губ. с целью вызвать ветер при веянии жита старухи изо всех сил дули в ту сторону, откуда его ждали, и махали руками, показывая ему нужное направление. У белорусов мельник должен был уметь «запречь ветер»: в частности, вызвать его в затишье, бросая горстями муку с верхушки мельницы.

Появление ветра часто связывалось с общеславянскими представлениями и ветре как местонахождении душ и демонов. Душа (в виде дыхания, дуновения) отождествлялась с воздухом, ветром, вихрем. Считалось, что с ветром летают души больших грешников; сильный ветер означает чью-то насильственную смерть. Белорусы полагали, что холодный ветер дует с той стороны, где утонул человек. По малороссийским верованиям, появление «ходячих» покойников сопровождалось порывами ветра. В Вологодской губ. считалось, что тихий ветерок возникал от дуновения ангелов, а бурный – результат действия дьявольских сил.

«Злые» ветры являлись источниками болезней. Наиболее страшными считались духи-ветры, нападающие на людей и вызывающие эпилепсию, душевное расстройство.

Вместе с дуновением ветра распространялась не только зараза, эпидемия, но и порча. Напр., по русским поверьям, знахари и колдуны портили людей наговорами, зельем, а то и так: «по ветру пускали».

Для избавления от болезни, порчи и т. п. в заговорах и заклинаниях использовался мотив ухода «нечисти» вместе с ветром, напр. у белорусов: «Пошла, хира (немочь, болезнь, погань), наузвей ветер!»

Ист.: Ермолов А. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. Т. 4. Народное погодоведение. СПб., 1905; Черепанова О. А. Мифологическая лексика Русского Севера. Л., 1983; Плотникова А. А. Ветры//Славянская мифология. М., 1995.

Шест с пуком соломы, заменявшим в кабаках елку.

см.: Прокопьев день.

Главнейшая форма самоуправления в Древней Руси, собрание, сходка взрослых домохозяев, жителей одного города, для решения сообща каких-либо дел, касающихся их городской жизни. Сходки эти существовали издавна, задолго до призвания князей, при первых князьях и до самых тех пор, как поднялась Москва, вобравшая в свои пределы отдельные земли или волости, на которые распадалась в древнейшее время Русь.

Волостью, или землею, назывался в XI-XII вв. целый округ, вмещавший в себе несколько городов. Один из этих городов считался старшим, или «великим», а др. города были только «пригородами» этого старшего города, по имени которого называлась обыкновенно и самая земля. Летописец, живший в к. XII в., отметил такое устройство Русской земли как исконное: «Новгородци бо изначала, – писал он, – и смоляне (жители Смоленской обл.), и кыяне (киевляне), и полочане (жители Полоцка), и вся власти (волости), яко же на думу, на веча сходятся; на что же старейшии (города) сдумают, на том же и пригороди станут». Вече, следовательно, было формой, в которой выражалась тогдашняя государственная власть. Надо, впрочем, отметить, что вечем называли тогда вообще совещание и вообще народное собрание, даже в тех случаях, когда и то и др. не имели своей задачей вынести какое-нибудь решающее то или иное государственное дело постановление. Но по преимуществу вече в киевское время является органом политической власти народа. Другой формой выражения государственной власти в Древней Руси был князь.

Вече правило волостью наравне с князем, и, конечно, строгого разделения власти веча и князя не могло существовать в то время. Люди тогда жили не по писаному закону, а по обычаю, одинаково обязательному и для князей, и для народа, но не вносившему никакого строгого распорядка в течение дел. Можно говорить, что вече управляло волостью, но и князь тоже ею управлял; ход этих двух управлений и определялся обычаем, причем, при всегда возможных столкновениях, немалое значение приобретало то, какие люди стояли во главе веча: очень ли рьяно стоявшие за самостоятельность веча или нет. Пожалуй, еще большее значение имело то, каков был князь – легко или не легко поддающийся вечевому требованию, умеющий или не умеющий с ним ладить. Взаимные чувства народа и князя определяли все в их отношениях, как правителей. Любил народ князя, как, например, киевляне любили Мономаха или сына его Мстислава, – и никаких разногласий не возбуждалось; а был князь не по нутру народу в силу своего поведения или характера, и тогда столкновения его с вечем бывали часты и не всегда оканчивались благополучно для князя. В 1146 Киевский кн. Игорь был убит разбушевавшимся народом. Когда умирал князь, горожане собирались на вече и сговаривались, кого из князей звать к себе, если ближайший по старшинству был не по нраву и если под силу было городу не допустить его к себе. Остановившись на каком-нибудь известном им князе, горожане посылали сказать ему: «Поиде, княже, к нам! Нашего князя Бог поял, а мы хощем тебя, а иного не хощем!»

Когда князь приезжал в город, вече целовало ему крест на верность, а князь целовал крест перед вечем в том, чтобы ему «любити народ и никого же не обидети».

Вот как, напр., рядились киявляне в 1146 с кн. Игорем, вместо которого на вече присутствовал, замещая Игоря, его брат Святослав.

«Ныне, княже Святославе, – говорили киевляне, – целуй нам хрест из братом своим (за брата своего): аще кому нас будет обида, то ты прави!

Святослав на это отвечал:

– Яз целую крест за братом своим, яко не будет насилья никоторого же».

Затем киявляне целовали крест Игорю.

Заключая «ряд» с князем, горожане уговаривались, какой доход должен получать князь с города, как он должен судить, сам ли или через тиунов своих, т. е. особых, князем назначенных судей; уговаривались далее о том, чтобы князь поручал управление отдельными частями страны мужам добрым и справедливым и т. п. Заключенные условия соблюдались свято обеими сторонами, и вече зорко следило, чтобы они не нарушались.

По своей форме вече было непосредственным участием народа в государственном управлении, а не через представителей. Участвовать на вече имел право каждый свободный взрослый и материально независимый горожанин. Но это право никого ни к чему не обязывало. «Людин» мог пойти на вече, а мог и не пойти, мог там стоять и молчать, мог и говорить, отстаивая полюбившееся ему мнение. Созывались веча, смотря по надобности: в одну неделю могло быть несколько вечевых собраний, а иной раз и в целый год не созывалось ни одного. Созывать вече имел право каждый «людин», но, конечно, пользоваться этим правом по капризу было опасно: можно было дорого поплатиться, и небольшие группы людей рисковали созванивать вече только тогда, когда были уверены, что вопрос, подлежащий вечевому обсуждению, – важный вопрос, всем близок и всех интересует. Обыкновенно вече созывалось по почину городовой старшины или князя. Созывалось вече или по звону особого колокола, или через герольдов – бирючей. Сходилось на вече обыкновенно «многое множество народа», и, конечно, такие собрания могли помещаться только под открытым небом.

Во всех городах были постоянные места для вечевых собраний, но вече могло собираться и на других местах, если это почему-либо было удобнее. Так, в 1147 киевляне собирались на вече раз под Угорским, другой – у Туровой божницы, несмотря на то что у собора Св. Софии было место, издавна предназначенное для вечевых собраний: там были даже поделаны скамьи, на которых вечники могли сидеть. Случалось и так, что горожане, разделившись резко в мнениях, собирали одновременно два веча в разных местах.

Особого порядка совещаний на вече не было. Как только соберется народ и наполнит площадь, так и начиналось обсуждение дела. Конечно, не все, собравшиеся на вече, в один голос говорили и решали все дела; из всего «многолюдства» выделялись наиболее решительные, смелые и лучше понимавшие дело, они-то и вели весь разговор.

Размещались на вече люди в некотором порядке. В середине, ближе к князю и епископу и к выборной городской старшине – посаднику и тысяцкому, – собирались те, кто пользовался большим значением в городе или за свое богатство, или за услуги, или по преклонному возрасту. В этой сравнительно небольшой кучке и сосредоточивалось все обсуждение дела, а толпа присоединялась к какому-либо одному из мнений, и тогда оно торжествовало. Бывало, разумеется, и так, что толпа, возмущенная или раздраженная тем делом, которое обсуждалось, и пришедшая на вече с заранее решенным мнением, заставляла «лучших людей» принять то, что она принесла с собой, быть может, после долгих предварительных рассуждений по дворам и горницам. Понятно, что при таких условиях вече становилось иногда слишком шумным и беспорядочным сборищем, и тогда «людие, по словам летописи, (были) яко взбеснеша, или яко звери дикие, и речи слышати не хотяху, бияху в колоколы, кричаху и лаяху..»

При обсуждении дел никакого подсчета голосов не велось, и требовалось всегда или единогласное решение, или такое большинство, которое было бы ясно видно и без всякого подсчета голосов. Решение веча, таким образом, действительно исходило от всего города. Единогласие получалось мирным путем, если успевали сговориться и поставить на чем-нибудь одном, но если страсти разгорались, то дело решал не словесный бой, а кулаки и топоры. Никаких записей того, что происходило на вече, не велось; что касается самого порядка совещаний, то он был изустный и не был заключен ни в какие формы. Ни председателя, ни руководителя прений не было – по крайней мере, летопись совершенно не указывает на существование их. Первый вопрос предлагался вечу обыкновенно тем, кто его созвал, – князем, посадником или кем иным, а затем начиналось самое совещание. Есть указания в летописях, что люди богатые подкупали людей бедных для того, чтобы они своим говором и криком на вече заглушали речи противников и способствовали проведению мнений тех, кто подкупал их.

Так как на вечевых собраниях не требовалось присутствия определенных лиц, в определенном числе, а нужно было только, чтобы присутствующие были горожане, то состав веча бывал очень непостоянен в своих решениях. Сегодня собрались в таком соотношении, что большинство высказывается за известную меру, а назавтра созвонили вече, собрались в большинстве противники принятого вчера решения, и вот принято вместо вчерашнего – противоположное ему. Но даже и в тех случаях, когда вече собиралось однородное, оно настолько зависело от настроения духа подвижной массы своих членов, что очень легко меняло свои решения. Такой порядок вещей очень способствовал развитию известной партийности в среде горожан и создавал обстановку, очень способствующую развитию партийной борьбы.

Кроме избрания князя, вече, как высшее правительственное учреждение, как правительство само, решало вопросы о войне и мире. Но вопрос о войне и мире решал также и князь. Как устраивались в этом вопросе обе власти? Дело в том, что князь и вече ведали войны, так сказать, различного характера. Если князь вел войну на свой страх и риск, то вече в нее не вступалось, если же князь требовал помощи горожан, то вершителем вопроса войны или мира и с решающим голосом становилось и вече.

Летопись рисует нам не одну картину взаимоотношений князя и вече на почве вопросов войны и мира. В 1147 шла борьба между старшим внуком Мономаха, Изяславом, и его дядей, младшим сыном Мономаха, Юрием. Старинные противники Мономаховичей, черниговские Ольговичи, предложили союз Изяславу. Далее по летописи: «Изяслав созвал бояр своих, всю дружину свою и всех киевлян, т. е. вече, и сказал им:

– Вот я с братией моей хотим пойти на дядю своего к Суздалю. Пойдут с нами и Ольговичи.

Киевляне на это ответили:

– Князь! Не ходи на дядю своего в союзе с Ольговичами, лучше уладь с ним дело миром. Ольговичам веры не давай и в одно дело с ними не путайся.

– Они крест мне целовали, – отвечал Изяслав, – и мы сообща порешили этот поход; не хочу менять моего решения, а вы помогите мне.

– Князь, – сказали тогда киевляне, – ты на нас не гневайся: не пойдем с тобой – не можем поднять руку на Владимирово племя. Вот если на Ольговичей, так с детьми пойдем.

Тогда Изяслав решил идти один с дружиной и охотниками, кликнув клич по них:

– А тот добр, кто по мне пойдет!»

Воинов-охотников собралось много, и Изяслав

двинулся в поход. Но киевляне оказались правы – Ольговичи нарушили крестное целование и изменили Изяславу. Положение, в котором очутился Изяслав, оказалось крайне опасным. Тогда он отправил в Киев двух посланцев – Добрынку и Радила. Посланцы явились к наместнику Изяслава, его брату Владимиру, и к киевскому тысяцкому Лазарю. С посланными Изяслав так говорил брату Владимиру: «Брате! Еди к митрополиту и созови кыяне вся, ать молвита си мужа лесть черниговскых князий!»

Владимир поехал к митрополиту и созвал – «повабил"– киевское вече. И вот, повествует летопись, «придоша кыян много множество народа и седоша у святое Софьи. И рече Володимер к митрополиту:

– Се прислал брат мой два мужа кыянины, ать (т. е. пусть) молвят братье своей.

И выступи Добрынка и Радило и рекоста:

– Целовал тя брат, а митрополиту ся поклонял, и Лазаря целовал, и кыяне все.

Рекоша кыяне:

– Молвита, с чим вас князь прислал?

Посланные изложили тогда то, что велел им сказать

Изяслав, и от имени князя звали городское ополчение идти к Чернигову:

– А ныне, братья, поидета по мне к Чернигову; кто имеет конь, ли не имеет кто, ино в лодье: ти бо (т. е. черниговцы) не мене единаго хотели убить, но и вас искоренити».

Таким образом, требуя помощи горожан, князь указывает, что теперь поход не его только личное дело, но и дело города.

Вече зашумело:

«Рады, что Бог избавил тебя и братий наших от великой напасти. Идем по тебе и с детьми, как ты того хочешь».

Но тут поднялся один человек и сказал:

«Хорошо. Пойдем за князем, но подумаем и вот о чем. У нас здесь сидит у св. Феодора (т. е. в монастыре) враг нашего князя – Игорь. Помните, как восемьдесят лет тому назад отцы наши вывели не из монастыря, а из темницы князя Всеслава и посадили его на место Изяслава Ярославича, и что было, когда вернулся Изяслав. Как бы не случилось и теперь того же. Мы уйдем к Чернигову, а сторонники Игоря призовут его и сделают князем. Пойдем, сначала убьем Игоря, а потом и двинемся к Чернигову».

Против этого предложения восстали и митрополит, и тысяцкий Лазарь; говорили против же старый тысяцкий Владимир и некто Рагуйло. Но толпа не слушала их и пошла убивать Игоря.

Война, начатая с согласия веча, прекращается, если народ потребует заключения мира. В таких случаях вече властно говорило князю: «Мирися или промышляй о себе сам».

Точно так же, если князь хотел мириться против воли вече, то слышал такой ответ: «Аще ты мир даси ему, но мы ему не дамы!»

Во время похода князю тоже приходилось считаться с желаниями городского полка. В 1178 князь Всеволод не хотел брать приступом город Торжок. Это возбудило неудовольствие городского полка: «Мы не целоваться с ними приехали, – сказал полк, – они, князь, лгут Богу и тебе!» – и город был взят приступом.

Так сосуществовали в правительстве киевских времен два начала – князь и вече. Легко заметить, что сосуществование их покоилось на единении их, на их согласии, которое создавалось на почве нужды друг в друге и иногда оформлялось даже договором с крестным целованием. Права обеих частей правительства были, в сущности, одинаковы. Но князь существовал и проявлялся постоянно, вече же созывалось не всегда, действовало с перерывами. В силу одного этого такие постоянные дела, как суд, управление, конечно, должны были более сосредоточиваться в руках князя, и вече почти не вмешивалось в них. Оно требовало от князя правого суда, но жаловаться вечу на суд князя было не в обычае. Но, оставаясь постоянно во главе текущих дел, князь не был избавлен от известного контроля своих деяний со стороны веча. Этот контроль устанавливался сам собой в силу гласности и несложности всех дел тогдашнего государственного строительства, а затем он обеспечивался участием лучших горожан и избранной городской старейшины в постоянном совете князя, в его думе с дружиной.

Торговый город тех времен был в то же время известной военной организацией; как купец тех времен был одновременно воином и не мог быть купцом, не будучи воином, так и весь город был устроен на военную ногу. Для устройства торгово-военных экспедиций и артелей древнерусский город составлял полк, или тысячу. Эта тысяча делилась на сотни и десятки по улицам. Во главе всей тысячи стоял избранный начальник ее – тысяцкий, во главе сотен и десятков – избранные же сотники и десятские. Кроме тысяцкого, летописи упоминают еще одно высшее должностное лицо в городе – посадника. Можно думать, что посадником называли лицо, замещавшее князя в его отсутствие, как судью и управителя. Посадником мог быть родственник князя, назначенный им на эту должность с согласия веча или даже избранный прямо вечем человек из «людей», когда князя вообще не было у города. В таких случаях тысяцкий являлся как бы военным начальником, а посадник – гражданским управителем и судьей города. На обязанности тысяцкого лежала и охрана внутренней тишины и спокойствия города, его полиция. Посадники и тысяцкие, отбывшие свою должность, именовались почетным названием – «старых» посадников и «старых» тысяцких, тогда как посадник и тысяцкий, находившиеся в должности, назывались степенными – от той «степени», или возвышения, на вечевой площади, на которой они стояли во время вечевого собрания, руководя им или давая ему объяснения.

Вся эта городовая старшина, избранная всегда из лучших, наиболее уважаемых, сильных и богатых горожан, конечно, находилась в постоянном деловом общении с князем. Князь в своих делах по суду и управлению в силу уже одних личных удобств должен был справляться с мнениями и жалованиями этих «старцев градских». Об участии их в совете князя известно еще из времен кн. Владимира Красное Солнышко. Вместе с наемными слугами князя, с людьми, порядившимися ему на службу, с дружиной князя старцы градские составляли княжескую думу. «Бо Владимир, – говорит летопись, – любя дружину и с ними думая о строе земленем, и о ратех, и о уставе земленем». По летописи, вопрос о принятии христианства кн. Владимир решил по совету с дружиной и старцами градскими. Участвуя в совете князя, избранная городовая старшина тем и поддерживала единение князя с вечем; избранные из людей сильных и влиятельных, эти старцы градские, с одной стороны, могли властно заявлять князю желания и настроения веча, а с другой, подкрепляя своим авторитетом князя, в совете которого участвовали, они могли влиятельно ратовать за него на вече и поддерживать его перед народом.

С. Князьков

Вечерние собрания малорусской не женатой молодежи в осеннее и зимнее время. Происходили обыкновенно в хате бездетной вдовы, которую называли «вечернична (досвитчана) мати». Каждая девушка приносила из дому съестные припасы, парубки водку, лакомства и пр. Девчата брали с собой работу и сначала работали, но когда являлись парубки, то работа прекращалась. Пели песни бытового содержания (специально вечерничных песен не было), рассказывали сказки, анекдоты; появлялась музыка и начинались танцы. После ужина вносили в хату солому и ложились спать обыкновенно парами: каждый парубок со своей девчиной. Перед рассветом вставали, парубки уходили, а девчата оставались работать – это, собственно, и были досвитки. Можно предположить, что вечерницы были отголоском древнего предварительного брака; но в XIX – н. XX в. они служили лишь для предварительного знакомства между собой обоих полов с целью избрания «дружини» (мужа, жены). Отыскивая себе подругу жизни, стараясь узнать ее как можно ближе, парубок, ввиду строгого взгляда крестьян на целомудрие девушки, старался сохранить доброе имя своей будущей жены.

Персонажи русских сказок, выражавшие основные моменты суточного солнечного цикла, богатыри, побеждавшие силы колдовства и зла. Существуют также под другими названиями – Вечер, Вечерник; Заря-богатырь, Светозор (Световик), Иван Утренней Зари и Иван Полуночной Зари; Полночь-богатырь, Полуночник.

Отвар свежих или сушеных фруктов и ягод, подслащенных медом или сахаром. Иногда подавался вместо супа.

В русской избе в северных губерниях – пологий бревенчатый въезд на сенник (сеновал), позволявший доставлять тяжелые или громоздкие грузы в хозяйственные помещения непосредственно лошадьми.

см.: Помочи.

Тип «Взыграние Младенца», с изображением Младенца, извернувшегося в руках Матери, близкий к типу "Умиление», сначала возник в итальянской живописи, а оттуда, вероятно, перешел в итало-критскую иконопись, где имеется ряд икон Богоматери с Младенцем, не сидящим на руках у Нее, но поддерживаемого в стоячем положении. Образ этот на иконе может показаться тяжеловесным. В собрании Н.П. Лихачева была итальянская икона к. XIV или н. XV столетия, очень грубого исполнения, которая представляла точный прототип русского перевода «Взыграния». Русские прориси встречаются часто.

Позднее-греческая икона, некогда находившаяся в греческой церкви Мессины (называвшейся католической, в смысле – «православной греческой»), носила название «Мадонны письма». Она представляла тип «Умиления» в варианте «Взыграния».

К тому же типу «Взыграния» относится прославленная Киккская (Кипрская) икона Божией Матери, распространенная во множестве списков XV-XVII вв. как на всем греческом Востоке, так и у нас в России, и подобная ей, но являющаяся особым вариантом афонская икона «Достойно есть».

Иконографический сюжет, в котором выражается чудо, совершенное великим новгородским святым Варлаамом Хутынским, предсказавшим новгородцам кару за совершенные грехи.

Однажды ночью пономарь Тарасий, живший в Хутынском монастыре, готовил свечи для утренней службы в храме Преображения, в котором покоились мощи прп. Варлаама. Вдруг свечи над гробом святого вспыхнули сами собой, зажглись лампады возле икон, и преподобный поднялся из гроба. Выйдя на середину храма, он стал молиться. А перепуганного Тарасия ободрил и послал на кровлю посмотреть, что делается в городе – один раз, и другой, и третий. В первый раз пономарь увидел, как воды оз. Ильмень встали стеной, готовые затопить город. Во второй – множество грозных ангелов, мечущих в горожан огненные стрелы, а за плечом каждого человека стоял ангел-хранитель, проверяющий, назначено ли этому человеку жить или умереть. В третий – огненную тучу, идущую на город с полуденной стороны.

Святой же не переставал молиться. А потом объяснил Тарасию, что все это кара за грехи, которая скоро падет на Новгород. От полного потопления ему удалось город отмолить. Мор – кара милостивая, ибо дает людям время покаяться. От огня же много народа погибнет. Сказав так, св. Варлаам возлег в свою гробницу, а свечи и лампады погасли сами собой.

В народных представлениях, преимущественно южнорусских и малороссийских, демонический персонаж, чей смертоносный взгляд скрыт под огромными веками или ресницами, одно из названий которых связывается с тем же корнем: ср. малороссийского вiя, вшка, белорусского вейка – «ресница». По великорусским и белорусским сказкам, веки, ресницы или брови вия поднимали вилами его помощники; человек, не выдерживая взгляда вия, умирал. Сохранившаяся до XIX в. малороссийская легенда о вие известна по повести Н. В. Гоголя. Возможные соответствия имени вия и некоторых его атрибутов в осетинских представлениях о великанах-ваюгах заставляют признать древние истоки сказания о вие. Ср. также представления о «слепоте» персонажей, относящихся к иному (загробному) миру (Баба Яга и т.п.), которые не в состоянии увидеть живого человека и нуждаются для этого в специальном колдуне.

Лит.: Абаев В. И. Образ Вия в повести Гоголя // Русский фольклор. III. М; Л., 1958; Иванов В. В. Об одной параллели к гоголевскому Вию // Труды по знаковым системам. Вып. 5. Тарту, 1971.

В. И., В. Т.

В народной традиции фольклорным источником образа вия может считаться образ св. Касьяна (воплощение високосного года, 29 февр.). Согласно легендам малороссов, Касьян покрыт шерстью, имеет веки до земли, которые поднимает ему нечистая сила; по др. представлениям, Касьян сидит неподвижно и не видит «божьего света» из-за ресниц, которые достигают его колен. Касьяна и вия объединяет близость к земле. Касьян живет в пещере, куда не проникает свет, лежит в яме, засыпанный землей. Вий также является «весь в «черной земле», имеет «подземный голос». Общий признак Касьяна и вия – губительный для человека (растений, животных) взгляд. В русском фольклоре существуют и др. персонажи, обладающие сходными с вием признаками. На Волыни часто упоминается чародей «шелудивый Буняка»; веки его столь длинны, что их поднимают вилами. В поверьях Подолии известен Солодивий Бунио, взглядом уничтоживший целый город; его веки также поднимались силами. Представление о смертоносном взгляде, глазах, скрытых огромными веками, отражено в малороссийской рукописи XVI в., описывающей последние дни жизни Иуды: веки его столь разрослись, что лишили его зрения. Мотив век, поднимаемых вилами (лопатой, крючками), распространен и в русских сказках. Длинные веки в народных представлениях являются признаком демонического существа. Малороссийская легенда о происхождении чая повествует, что, соблазняя пустынника, дьявол начал ему «вии (веки) напускать», пока стало невозможно старцу глянуть на свет; пустынник веки оторвал и закопал в землю; из них вырос чай. В быличке из белорусского Полесья смерть описывается как чудовищная женщина с огромными веками.

Лит.: Ито Ичиро. Общеславянский фольклорный источник гоголевского «Вия» // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. 1989, № 5; Назаревский А. А. Вий в повести Гоголя и Касьян в народных поверьях о 29 февраля // Вопросы русской литературы. Львов, 1969.      О. Белова

Чудотворная икона Пресвятой Богородицы. По местным преданиям, написана евангелистом Лукой и привезена в Вильну как знамение родительского благословения Еленой, дочерью собирателя России Иоанна III, когда она вступила в супружество с Александром, князем Литовским, в 1495. По смерти Елены икона была поставлена в Пречистенском храме, где погребена княгиня. Впоследствии она была перенесена в Виленский Троицкий собор. В предместье Вильны, в мужском монастыре, находится др. Виленская икона, которая явилась в 1341.

Празднуется 14/27 апр.

О ее происхождении существуют несколько преданий. По одному Ольгерд принес ее из Корсуни, по другому – ее прислал греческий имп. Иоанн Палеолог, по третьему – она чудесно явилась на Острых воротах 14 апр. 1431. В 1498 при закладке городских каменных стен икона была помещена на Острой башне, отчего называется Остробрамской (брама – ворота). Когда в 1495 появилась икона Божией Матери Одигитрии (Путеводительницы), писанная евангелистом Лукой, Остробрамская была забыта. В 1609 ее захватили униаты, а в 1624 у самых ворот был основан кармелитский монастырь с костелом св. Терезии. Кармелиты выстроили в 1671 вместо старой новую часовню, а икону обратили ликом к костелу. После пожара Вильны в 1741 икона была перенесена в Терезинский монастырь, а в 1744 снова помещена над воротами. В XIX в. из-за нее произошел спор между базилианами и кармелитами, и папа присудил икону последним.

Празднование совершается 25 марта, 14 апр. и 26 дек.

Антоний, Иоанн и Евстафий († 1347). Антоний и Иоанн, до св. крещения носившие имена Нежило и Кумец, были родными братьями и служили при дворе Ольгерда, литовского князя. В XIV в. литовские князья еще были язычниками, и, хотя Ольгерд принял христианство, женившись на русской княжне, сделал он это из политических расчетов, желая завладеть соседним княжеством. После смерти жены он вернулся в язычество. Были первоначально язычниками и братья Кумец и Нежило, которые, приняв Православие, стали вести истинно христианскую жизнь. Языческие жрецы, заметив это, донесли о них князю. Братья были заключены в темницу, но долгое их там пребывание не поколебало веры. Тогда, после тяжких истязаний, св. Антоний был повешен на дубе. Через 10 дней тот же мученический венец и на том же древе принял и св. Иоанн. Пораженный твердостью веры святых, их родственник Круглец уверовал во Христа и принял святое крещение с именем Евстафий: по приказанию князя он был повешен на том же дубе и принял жестокие муки за веру Христову. Мощи св. мучеников были бережно сохранены христианами, но в конце XVI в., когда православные в Литве подвергались притеснениям от униатов, чтобы последние не захватили мощи мучеников, они были спрятаны в церкви Свято-Духовского монастыря. С течением времени место их нахождения было забыто. И только в 1814, когда Литва была уже присоединена к Российской империи, состоялось новое обретение св. мощей.

Память мчч. Антонию, Иоанну и Евстафию Литовским отмечается 14/27 апр.

Ручное сельскохозяйственное орудие, использовавшееся при работе с навозом, при сушке и метании сена в стога, при уборке снопов на возы, при посадке их в овин, при складывании соломы и мякины в ометы – кучи. Вилы использовали также в огородничестве при разрыхлении земли, уборке овощей и картофеля.

В зависимости от назначения они делились на вилы наземные и сенные (гуменные).

Вилы – орудие, распространенное еще в Древней Руси. Археологи находят их уже в культурных слоях X-XI вв.

В верованиях русского народа вилы выступают как апотропеи, т. е. предметы, защищающие от злых духов. Нечистой силы, колдунов. Так, например, вилы втыкали в притолоку дверей хлева накануне Иванова дня, чтобы закрыть вход колдунье, якобы в эту ночь отбирающей молоко у коров. Вилы втыкали в потолок при тяжелой агонии грешника или колдуна, чтобы облегчить душе расставание с телом. Вилы выступали как атрибут некоторых персонажей ряженых, например, козы.

Русский фольклор богат загадками о вилах «Шла свинья по овину, размыкавши сено по рылу», «Бегуньки бегут, скрыпульки скрыпят, роговатики везут, маховатики колотят».

Ист.: Шангина И. И. Русский традиционный быт. Энциклопедический словарь. СПб, 2003. Сс. 166–167.

Песнь, которую пели колядовщики в честь хозяина и хозяйки, сравнивая хозяина со светлым месяцем, хозяйку с красным солнышком, а детей – с чистыми звездами. В некоторых песнях повторяется припев: «Виноградье красно зеленье мое!» (см.: Святки).

Лит.: Шейн П. В. Русские народные песни. М., 1870.

В народной метеорологии – нечистый, опасный для человека ветер, олицетворение демонов и результат их деятельности.

В отличие от ветра, вихрь осмысляется только как злое, враждебное начало, связанное или с нечистой силой, или с различными нарушениями законов природы и ритуальных запретов. Магические свойства вихря переносятся на те предметы и явления, которые, по народным поверьям, связаны с результатом его деятельности: дерево-выворотень, колтун, а также закрученные вихрем сено или полотно.

В вихре крутятся, танцуют, дерутся, справляют свадьбу черти, ведьмы, лешие, шишиги и пр. Появление вихря связывается с неестественной смертью, в частности с самоубийством. Считалось, что вихрь летит в ту сторону, куда повернуто лицо висельника, он гонит душу повесившегося, ночует на могиле самоубийцы. С вихрем прилетает домой душа умершего родственника, мужа. Вихрь сопровождает смерть ведьмы или колдуна.

У русских встречаются представления о специальном персонаже, создающем вихрь: вихорный, вихравый, вихрик и т. п.

Местами наиболее частого появления вихря считаются дороги, лес, иногда печная труба, а также могилы самоубийц и места самоубийства.

Мчащийся вихрь имеет вид столба пыли с закрученной в нем соломой, листьями, мелкими предметами. В вихре можно увидеть демонов в облике молодого человека, серого кота, чертей и ведьм с куриными лапами вместо ног. Увидеть демонов можно, наклонившись и посмотрев между ног, под левым плечом, через рукав, через вывернутую рубаху.

Главной чертой вихря является его разрушительная деятельность: он вырывает с корнем деревья, срывает крыши домов, разбрасывает по лугу сено, закручивает разложенные для отбеливания холсты. Особенно опасен вихрь для человека. Последствиями встречи с вихрем являются смерть, тяжелые болезни и увечья. Вихрь переносит болезни, напр. моровую язву, порчу. О людях, попавших в вихрь, говорят, что их «пидвияло», «вихор перейшов». Таких людей, если они не умирают, разбивает паралич, у них искривляется рот, лицо, вырастает колтун, они становятся немыми. Считалось, что вихрь – причина психических заболеваний, прежде всего эпилепсии. Человек, «подвеянный вихрем», повреждается в уме, становится бесноватым или ясновидящим. Сам вихрь и человек, в него попавший, приносят неудачу и несчастья.

В народе верили, что вылечить болезни, полученные от вихря, невозможно, а если можно, то только специальными заговорами или «иорданской» водой (т. е. водой, освященной на Крещение в проруби). Помогает нож, семь раз освященный на Пасху, которым крестят больного, произнося заговор, или сено и листья, закрученные вихрем.

Для предотвращения пагубного влияния вихря существуют обереги и другие средства: растения, предметы-обереги, различные магические формулы и др.

Лит.: Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975.

Е. Левкиевская

Длинная гибкая ветка лиственного дерева. Чаще всего использовалась для связывания кольев в заборе, плотов, дровней. Иногда употреблялась для телесного наказания провинившихся детей.

Центр Владимирской обл. Расположен на южной окраине Владимирского ополья, на высоком левом берегу Клязьмы. Население 339,7 тыс. чел.

Владимир – один из древнейших русских городов. Основан в 1108 как крепость кн. Владимиром Всеволодовичем Мономахом. В сер. XII в. Владимир – вотчинное владение кн. Андрея Боголюбского, который в 1157 перенес сюда столицу Владимиро-Суздальского княжества. В XII – н. XIII вв. во Владимире и соседнем Суздале сложилась владимиро-суздальская школа архитектуры и живописи. Экономическое и политическое влияние Владимира было подорвано в 1238 монголо-татарским нашествием. В 1299 Владимир стал резиденцией русских митрополитов. До сер. XIV в. административный, культурный и религиозный центр Северо-восточной Руси. Во Владимире проводились общерусские съезды князей, составлялся общерусский летописный свод. С 1719 Владимир – центр провинции, с 1778 – наместничества, с 1796 – губернии. Памятники владимиро-суздальской школы зодчества XII в.: Успенский собор (1158–60, перестроен после пожара в 1185–89); Дмитриевский собор (1194–97); крепостные Золотые ворота (1158–64, перестроены в XVII-XVIII вв.) с надвратной церковью (обновлена в 1469, перестроена в 1810); многочисленные архитектурные памятники XVI-XIX вв.

В народных представлениях образ святого, равноапостольного вел. кн. Киевского Владимира Святославовича – крестителя Руси († 1015). В народных былинах и преданиях он идеальный православный князь, правитель, объединяющий вокруг себя все лучшее и организующий защиту Киева и всей Руси от внешних сил – кочевников («татар») или чудовищных существ (Змея Горыныча, Тугарина, Идолища и т. п.). В былинах Киев, двор кн. Владимира – обозначение того положительного центра, которому противопоставляются и чистое поле, и темные леса, и высокие горы, и быстрые (или глубокие) реки, с которыми связаны опасности, угрозы, чувство страха. В Киев съезжаются с разных сторон богатыри: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович. По пути они совершают подвиги, суть которых в устранении опасности на пути к Киеву. Сам же Киев и прежде всего двор кн. Владимира – надежное, защищенное место, где идет нескончаемый (в основном веселый) «почестен пир», на нем наедаются, слушают певцов, получают дары от князя и принимают важные решения; здесь же завязываются и споры, конфликты, обиды, требующие своего решения. Кн. Владимир – хозяин, покровитель, даритель, тот, кто ставил богатырям задачи. Былины называют Владимира «красным солнышком» и «ласковым князем», и эти названия соответствуют характеристикам Владимира: он надо всеми и ко всем равно приветлив, заботлив, гостеприимен, мягок. В этом смысле именно он наиболее ярко противопоставлен темным силам, обычно существам змеиной природы (ср. мифы о Змее, пожирающем или грозящем пожрать Солнце), и «солярность» эпитета имени Владимир – не просто оценочное слово, но актуализация солнечной темы. Как солнце собирает вокруг себя звезды, так и Владимир собирает вокруг себя всех – членов своей семьи, главных богатырей, всех богатырей, весь народ и опекает их.

Киевский вел. кн. Владимир, сын вел. кн. Святослава-язычника и внук княгини-христианки Ольги в 988 крестил Русь. За подвижническое служение Христианской церкви кн. Владимир был назван равноапостольным и вместе с кн. Ольгой причислен к лику святых. Память его празднуется 15/28 июля. По народному календарю день этот считается серединой лета. В народном представлении этот день также называется Кирик и Улита.

Чудотворная икона Пресвятой Богородицы (Гликофилусса). На этой иконе Христос в живом порыве прильнул к щеке Богоматери, а Она нежно Его обнимает обеими руками. На иконе Владимирской Богоматери ручка Христа всегда видна, обнимающая шею Матери, в отличие от других икон «Умиления».

Русская Церковь три раза в год совершает празднество в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы в благодарность за троекратное избавление Ее помощью нашего Отечества от врагов: 21 мая, 23 июня и 26 августа. Владимирская икона Богоматери, как говорит предание, написана евангелистом Лукой на доске из того стола, за которым трапезовал Иисус Христос со Своею Пречистою Матерью и прав. Иосифом. Икона была написана еще во время земной жизни Богоматери, принесена святым художником к Ней. Видя изображение Свое на иконе, Пресвятая Дева Мария повторила свое пророческое изречение: «Отныне ублажат Мя вси роди». И присовокупила: «Благодать Родшагося от Меня и Моя с сею иконою да будет». В 450 при имп. Феодосии Младшем икона была принесена из Иерусалима в Константинополь, а в н. XII в. из Константинополя привезена в Киев: патриарх Константинопольский Лука Хризоверг прислал ее вел. кн. Юрию Долгорукому, и она была поставлена в женском монастыре в г. Вышгороде. Икона скоро прославила себя великими чудесами. Однажды клирики Вышгородской обители, войдя в храм, увидели, что икона сошла со своего места и стоит среди церкви на воздухе. Они поставили ее на прежнее место, но вскоре увидели, что икона опять стоит на воздухе. Тогда кн. Андрей, сын Долгорукого, который «много веру и любовь имяше ко Пресвятой Богородице», как говорит о нем древний летописец, из сего понял, что чудотворной иконе неугодно место, на котором она поставлена, и подумал: «Не в Суздальской ли земле ей угодно пребывать?» Кн. Андрей уже давно замышлял удалиться с юга России на север в Ростовскую область и там основать независимое от Киева владение. Он стал усердно молиться пред иконою, отслужил пред нею молебен и, благоговейно взяв ее вместо всех сокровищ, ночью уехал из Вышгорода. По пути к Суздалю он совершал пред иконою молебствия, и тут от иконы было много чудес. Когда прибыл во Владимир князь, то жители встретили его с великой радостью. После этого князь направился к Ростову, но в десяти верстах от Владимира остановились лошади, которые везли чудотворную икону, и не шли далее. Запряжены были другие лошади, но и те не трогались с места. Тогда князь начал молиться пред иконою, и, получив от Богоматери повеление поставить икону во Владимире, он немедленно заложил тут храм Успения для пребывания чудотворной иконы. В 1160 храм был окончен и великолепно украшен. Боголюбивый князь, обложив св. икону окладом из золота и серебра с драгоценными камнями, поставил ее в новом храме во Владимире, и с тех пор икона стала называться Владимирскою. После этого икона прославилась новыми и великими чудесами. По вере в благодатную силу иконы князей, воевод, воинов и всего народа она участвовала во многих походах Русского воинства. В 1164 икона находилась в походе Андрея Боголюбского против волжских болгар, которых он победил заступлением Богоматери. Перед сражением кн. Андрей укрепил дух свой приобщением Св. Таин и молитвою пред чудотворною иконою Богоматери. «Всякий, уповающий на Тебя, Госпоже, не погибнет» – так вопиял он к Ней в молитве. По примеру князя и все воины усердно молились пред Ее иконою и с верой в Ее всесильную помощь отправлялись на врага. Болгары были разбиты, и после победы князь, прежде всего, принес благодарственное молебствие Богоматери пред Ее Владимирскою иконою. После убиения кн. Андрея Боголюбского в 1173, когда народ, подстрекаемый безначалием и убийцами, грабил Боголюбов и Владимир, священник Николай, который прибыл с князем из Вышгорода, в полном облачении крестным ходом прошел с Владимирскою иконою по улицам города, и мятеж скоро утих. Во время пожара, 13 апреля 1185, когда сгорел во Владимире соборный храм со всем его богатством, Владимирская икона сохранилась невредимою. Слава города Владимира возрастала и распространялась в течение всего времени, пока пребывала в нем чудотворная икона Богоматери. Когда же в Москве воздвигнут был во имя Пресвятой Богородицы Успенский собор и икона была перенесена туда, Москва начала возвышаться над всеми Русскими княжествами. Во Владимирском соборе вместо перенесенной в Москву поставлена другая икона, список с нее, написанный митр. Петром, в бытность его игуменом Ратского монастыря на Волыни. В Москве, как и во Владимире, чудотворная икона прославилась многими чудесными знамениями для спасения нашего Отечества. В 1395 вступил в пределы России страшный завоеватель Востока Темир-Аксак, или Тамерлан. Со своими полчищами он дошел до Дона, направляясь к Москве. Вел. кн. Василий Дмитриевич с войском вышел к Коломне и остановился на берегу Оки. Более уповая на Господа, чем на свою силу, он со всем войском и народом усердно молился Богу и Пресвятой Богородице об избавлении своего Отечества, и призывал на помощь великих угодников Божиих Петра, Алексия и Сергия, и повелел, чтобы наступивший Успенский пост во всем княжестве был посвящен усердным молитвам и покаянию и чтобы принесена была из Владимира в Москву чудотворная икона Божией Матери. Отправлено было во Владимир за св. иконой духовенство Успенского собора. После литургии и молебна, в день Успения, оно приняло на свои руки чудотворную икону, при умилительном зрелище народа, который слезно вопиял: «Куда отходишь от нас, Владычица? Для чего оставляешь нас сирыми и отвращаешь от нас лице Свое?» С чудотворною иконою приблизились к Москве через десять дней. В это время бесчисленное множество народа по дороге, преклоняя колена, с усердием и слезами взывало: «Матерь Божия! Спаси землю Русскую». Все духовенство Москвы с крестным ходом, все семейство князя, бояре и граждане торжественно встретили св. икону за городом и проводили ее до Успенского собора. Не напрасны были вера и усердные моления наших предков: в тот самый день и час, когда жители Москвы встречали икону Богоматери, Тамерлан дремал в своем шатре и увидел пред собою великую гору и с ее вершины идущих к нему многих святителей с золотыми жезлами, а над ними в воздухе в лучезарном сиянии Деву неописанного величия, окруженную бесчисленными тьмами ангелов с пламенными мечами, которые все устремились на него. Тамерлан в ужасе проснулся, созвал своих военачальников и потребовал от них объяснения этого видения. Ему отвечали, что виденная им Дева есть Матерь Бога христианского, Защитница русских. «Значит, мы не одолеем их!» – сказал хан и немедленно велел полчищам повернуть вспять, к великому удивлению русских и самих татар. В память сего избавления от Тамерлана по молитвам Пресвятой Богородицы был воздвигнут в Москве Сретенский монастырь на том самом месте, где чудотворная икона была встречена при перенесении ее из Владимира в Москву, и 26 августа установлен праздник с крестным ходом в этот монастырь из Успенского собора.

Чрез 50 лет после нашествия Тамерлана, в 1451, к Москве подступил ногайский царевич Мазовша с полчищами своего отца. Татары уже начали жечь посады Москвы и радовались, что у них будет много пленников и денег. Во время пожара свт. Иона совершал крестные ходы по стенам города. Жители Москвы бились с татарами до ночи и ожидали ночью нового приступа. Но поутру увидели, что под стенами уже нет врагов: ночью те бежали от Москвы. Татары услышали вдали необыкновенный шум и вообразили, что это великий князь идет на них с многочисленным войском. Мазовша в страхе повернул коня в обратный путь, его примеру последовали и воины его: все устремились в бегство. А войско великого князя было немногочисленно и стояло далеко. Вел. кн. Василий III приписал Пресвятой Богородице победу над татарскими полчищами: он поспешил в церковь и, простершись пред Владимирскою иконою, со слезами благодарил Небесную Заступницу.

Наша Российская Церковь совершает еще 23 июня празднование иконы Владимирской. Это в память избавления России чудесным заступлением Богоматери от ордынского царя Ахмата в 1480, при вел. кн. Иоанне III Васильевиче. Ахмат, хан Золотой Орды, шел с громадными полчищами на Москву. Он достиг уже реки Угры, которую русские называли поясом Богоматери и которой охраняются Московские владения. Великий князь, получив укрепление в совете и молитвах святителей, приготовился защищать веру и Отечество. Оба войска стояли целый день друг против друга в ожидании нападения; Угра разделяла их. И вот по предстательству Богородицы совершилось чудесное избавление: вел. князь приказал своим войскам отступить от Угры, а татары поняли это отступление как засаду и предались бегству. Избавление от Ахмата было окончательным свержением ига татарского, которое тяготело над нашим Отечеством 200 лет: не оружие, не мудрость человеческая спасли Россию, но Господь и Его Пречистая Матерь.

21 мая Православная Церковь совершает в третий раз празднество сретению чудотворной Владимирской иконы. Это в память избавления России заступлением Владычицы в 1521 от татар крымских, ногайских и казанских, под предводительством Махмет-Гирея, который вторгся в пределы московские с такой быстротой, что вел. кн. Василий Иоаннович едва успел вывести свои войска на берега Оки, чтобы удержать дальнейшее вторжение врагов. Предав огню селения от Нижнего Новгорода и Воронежа до берегов Москвы-реки, враги взяли в плен множество жителей, женщин и девиц; младенцев убивали; продавали толпами пленников в Казани и Астрахани; слабых и старых морили голодом; оскверняли святыни храмов. Махмет-Гирей стоял уже в нескольких верстах от Москвы, и неоткуда было ждать помощи. Началось страшное смятение. Но все устремились в Кремль, чтобы молиться в кремлевских храмах, и Бог даровал спасение. В полночь один блаженный слезно молился у дверей Успенского собора. Вдруг молитва его была прервана сильным шумом, и ему представилось, что двери невидимой силой растворяются, и чудотворная икона Богоматери сходит со своего места, и от нее слышен голос: «Выйду из града с Российскими святителями», – и с этим вместе весь собор наполнился пламенем, который мгновенно исчез. В ту же ночь одна престарелая монахиня Вознесенского монастыря, лишенная зрения, сидя в своей келье, вдруг увидела, что в Спасские ворота идет целый сонм святителей и других светолепных мужей в священных одеждах, а среди них чудотворная икона. Но едва они вышли из Фроловских (Спасских) ворот, как встретили их свв. Сергий Радонежский и Варлаам Хутынский, пали пред святителями и спрашивали их, куда они идут и на кого оставляют город. Святители со слезами отвечали: «Много молили мы Всемилосердаго Господа Бога и Пресвятую Богородицу об избавлении от предстоящей скорби; Господь же повелел нам не только выйти из города, но и вынести с собою чудотворную икону Пресвятой Его Матери: потому что люди презрели страх Божий и о заповедях Его вознерадели». Свв. Сергий и Варлаам стали умолять отходящих святителей, чтобы они ходатайством своим умилостивили Бога, и вместе с ними начали слезно молиться Господу и Пречистой Его Матери. После того святители осенили город крестообразно и икону Богоматери возвратили опять в Успенский собор. И заступлением Пресвятой Богородицы Москва была спасена, а с нею и вся Россия. Татары увидели вокруг города бесчисленное русское войско и с ужасом возвестили о том хану. Хан не поверил и послал удостовериться. Посланные весть подтвердили и сказали: «Царь, что же ты медлишь? Побежим скорее, на нас идет безмерное множество войска от Москвы», – и побежали. В память сего нового чуда и совершается в Москве 21 мая крестный ход в Сретенский монастырь.

Но не от одних татар избавляла Пресвятая Богородица нашу православную Россию. Для нее наступили более тяжкие времена, чем татарское иго: поляки и шведы отнимали целые области; на престоле воссел самозванец, который хотел православный русский народ сделать неправославным. Его приверженцы ворвались во время литургии в Успенский собор и начали срывать священные одежды с патриарха Иова. Патриарх сам снял с себя панагию, положил ее к иконе Богоматери и сказал: «Здесь, пред сею иконою, я удостоен архиерейского сана и 19 лет хранил святость веры; ныне вижу бедствие Церкви, торжество обмана и ереси. Мати Божия, спаси православных!» Князь Шуйский ополчился против самозванца и у того же самого образа просил себе небесной помощи. И заступлением Богоматери самозванец был низвержен, а Россия спасена.

Пред Владимирскою иконою древнерусские люди приносили клятву в верности своему Отечеству. Православные всероссийские монархи принимали священное венчание и миропомазание на царство пред ликом Владимирской иконы в Успенском соборе. При избрании всероссийских митрополитов и патриархов Владимирская икона Богоматери древле служила поручительницей и благословением, так как было обыкновение хартии имен избираемых, запечатанные царем, полагать в панагии на пелену в киоте Владимирской иконы Богоматери, предоставляя Ей, кого благоволит Она Сама выбрать. После молебна сам царь или старейший из святителей снимал печать, вынимал одну из хартий и объявлял собору имя избранного.

Во время сильных пожаров в Москве обращались с молитвою к Божией Матери пред Ее Владимирскою иконою. Когда был страшный пожар в 1547, Владимирскую икону хотели вынести из Успенского храма и никак не могли снять ее с места. По словам летописца, «Сама Богоматерь соблюдала не только Свой образ, но и церковь и весь мир, покрывая и защищая его». В это время многие удостоились видеть над Успенским собором Ее в светозарном одеянии, молящуюся и осеняющую собор, и пожар утих, не причинив вреда собору. Празднуется 23 июня/6 июля.

Прот. И. Бухарев

Народное название дня памяти св. Власия Севастийского, 11/24 февр.

У русских людей св. Власий считался покровителем домашнего скота, который нередко от имени этого угодника назывался «родом Власиевским», особенно коровы – часто попросту назывались власиевками. В старину во имя св. Власия, покровителя скота, устраивали приделы и часовни; в Новгороде существовал храм, куда в день памяти этого угодника хозяева приносили коровье масло и клали его пред образом этого святого. По замечанию очевидцев, на старинных иконах св. Власий изображался сидящим на коне, вокруг него представлялись лошади, а вдали зеленые поля. В одной древней церкви в Новгороде на иконе св. Власий был представлен сидящим на скале, окруженным скотом; там же одна из городских улиц называется Власьевою.

В «Сказании о святых» св. Власию назначается особая молитва от скотского падежа. Крестьяне в день памяти св. Власия служили молебствия, прося у него защиты для домашнего скота. В некоторых губерниях существовал обычай сгонять коров к церквям, где они окроплялись св. водой, особенно это наблюдалось во время болезней и падежа скота. В этих же случаях хозяева, заботившиеся о благосостоянии своего домашнего скота, носили образ св. Власия по хлевам и окропляли весь домашний скот крещенской водой, окуривали его ладаном.

Почитание св. Власия как покровителя домашнего скота возникло на основе древнего ритуала языческого божества Велеса (Волоса), «скотского бога», который считался вторым по значению богом в языческом пантеоне. Замена языческого божества св. Власием была тем удобна, что житие этого святого свидетельствовало о его покровительстве животным. Более того, в древнеславянском языке имена Велес (Волос) и Власий были тождественны и часто взаимозаменялись. Так, например, в летописи под 1229 упоминается некто Волос Блужнинец, убитый на вече. В грамоте св. Антония Римлянина XII в. приводится, между прочим, имя Волоса вместо Власия: «на Волховом тудоре с женою и детьми одерен Волос». У мордвы, потомков ростовской мери, до сер. XIX в. сохранялась память о Волосе, воображаемого язычниками в виде большого камня, напоминавшего своими формами быка с человеческим лицом. Этот воображаемый образ древнего Волоса очень напоминал изображение на одной старинной иконе св. Власия сидящим на скале, а вокруг него скот. В некоторых местах праздник св. Власию не всегда совершался по указанию церковного месяцеслова. Простой малороссийский люд, который глубоко чтил этого угодника, переносил день памяти его с 11 февр. на четверг Сырной, или Масленой, недели, находя Сырную неделю более приличным временем для празднования памяти св. покровителя стад потому, что с наступлением Сырной недели начиналось особенно употребление сыра, масла, сметаны, молока – продуктов, доставляемых домашним скотом.

Св. Власий почитался защитником домашнего скота от злого существа, именуемого Коровья смерть.

И. Калинский

По свидетельству летописцев и бытописателей народной жизни, Велес-Волос был почитаем на Руси дольше всех др. языческих божеств, в особенности – на севере. В Ростове идол его не был повержен до XII в., хотя еще задолго до этого ему не воздавалось уже никаких, подобающих богу, почестей. Ростовское идолище было сокрушено по увещеванию св. Авраамия Ростовского. В Киеве же, одновременно с крещением св. Владимира Красное Солнышко и его дружины, по сказанию «Макарьевской Великой Минеи рукописной», совершено сокрушение идолов Перуна и Велеса («Волоса, его же именоваху скотья бога, повел в Почайну-реку врещи»). Св. Авраамий Ростовский, сокрушив идола, воздвиг на месте его храм во имя св. Власия. В Авраамьевском монастыре в числе местночтимых святынь хранился еще в 30–40-х XIX столетия шестиконечный крест, в руках с которым святитель поверг идола наземь. Надпись на нем гласила: «Сей крест, во граде Ростове в Авраамиеве монастыре св. Иоанном Богословом дан преподобному Авраамию победити идола Велеса». В Переславле Залесском существовал такой же, как и в Ростове, идол-камень, – не вызывая воспоминаний о древнем божестве, – вплоть до царствования Василия Ивановича Шуйского. В Новгороде долго была особая Волосова улица, на которой, по преданию, стоял в старину идол Велеса.

Древнеславянские сказания о богах, называя Велеса пастырем небесных стад, отождествляют его с месяцем (небесные стада – звездная россыпь). Загадка «Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогатый» относится непосредственно к этому отождествлению. Крестьяне рассказывали, что, сходя на землю, Велес принимал вид быка, хотя бывали случаи, когда он странствовал между веровавшими в него людьми и в человеческом образе. Богопочитание Велеса являлось в Древней Руси одним из наиболее важных в языческом обиходе: именем бога – покровителя стад клялись наравне с громовержцем Перуном. Об этом свидетельствуют государственные договоры и летописные сказания. Как бог-пастырь, Велес считался и покровителем песнотворчества. В «Слове о полку Игореве» Баян так и называется «Велесовым внуком». Т. о., ему на славянском Олимпе приписывались некоторые свойства Аполлона Древней Греции и некоторые – Пана, своеобразно объединенные в нечто цельное. Из блаженной страны небесных равнин, омываемых водами облачного моря-океана, Велес наблюдал недреманным оком за темными пастбищами, охраняя стада, пасущиеся на последних, от всякой беды-напасти и вызывая этим благоговейное отношение к себе со стороны скотоводов, особенно охотно приносивших ему жертвы.

Совпадение имени христианского святого с языческим богом дало прямой повод к слиянию их обоих воедино. Отцы Русской церкви не противились этому, видя в этом даже некоторый залог скорейшего предания языческих богов забвению. Т. о., к св. Власию перешло покровительство стад. На Руси ему молились не только в день, посвященный его памяти, но и во всякое иное время, – о защите их. Существовали иконы, на которых он изображен окруженным коровами и овцами – подобно тому, как свв. Флор и Лавр писались с лошадьми подле себя. В коровниках и хлевах нередко можно было встретить иконы св. Власия. На крестных ходах во время падежей скота впереди всех других чтимых святынь поднималась икона этого угодника Божия.

11 февр. служили власьевские молебны, причем во многих селах существовал обычай пригонять рогатый скот к церковной ограде ко времени служения этих молебнов, чтобы его можно было окропить святой водой. В некоторых местностях приносили в церковь на Власьев день свежее коровье масло и ставили в новой посудине под его икону. Это масло в Вологодской, Новгородской и др. соседних губерниях называлось «воложным», «волосным» или «власьевым». Оно поступало в пользу церкви и причта. Отсюда поговорка: «У Власия и борода в масле». После окропления святой водой скот гоняли по дворам, причем старухи, идя за своими коровами, причитали: «Святой Власий! Будь счастлив на гладких телушек, на толстых бычков! Чтобы со двора шли – играли, а с поля шли – скакали!»

В старину на Власьев день устраивались по селам торги-базары скотом. Считалось, что как продавцам, так и покупателям под защитой умилостивленного молебствиями покровителя стад всего выгоднее совершать куплю-продажу скота. «Власий не обманет, от всякой прорухи упасет!» – говорили крестьяне. При сделках клялись-божились на Власьевом торгу непременно именем этого святого, и такая клятва почиталась за самую крепкую, – не много находилось людей, которые решились бы нарушить клятву, данную в этот день. Разгневанный клятвопреступником покровитель, по народному верованию, отступался от него навсегда, предоставляя его всяким бедам.

Во многих местностях в день св. Власия рано поутру (до обедни) совершался обряд опахивания деревни – в ограждение от Коровьей смерти. Иногда это производилось поздней осенью; но в большинстве случаев обряд приурочивался к 11 февр. С самого Сретенья бродило, по народному поверью, это страшное для скота чудище по задворкам. 5 февр. оно осмеливалось даже заглядывать во дворы, и беда тем дворам, где в эту пору был незапертый хлев, да где с осени не «опахана» деревня. Власьев день был грозен для чудища более всего на свете, но еще грознее он был, если в этот день собиралась вся деревня, по старому обычаю, «унять лихость коровью»! Это унимание производилось по особому древнему обряду. Накануне с вечера начинала обегать все подоконья старая старуха «повещалка», созывавшая баб на заранее условленное дело. Собиравшиеся идти за ней в знак согласия умывали руки, вытирая их принесенным повещалкой полотенцем. Мужики – от мала до велика – должны были во время совершения обряда сидеть по избам («не выходить ради беды великой»). Наступал заветный час – полночь. Баба-повещалка в надетой поверх шубы рубахе выходила к околице и била-колотила в сковороду. На шум собирались одна за другой готовые уже к этому женщины – с ухватами, кочергами, помелами, косами, серпами, а то и просто с увесистыми дубинами в руках. Скотина давно была заперта крепко-накрепко по хлевам, собаки – на привязи. К околице притаскивалась соха, в которую и запрягали повещалку. Зажигались пучки лучины, и начиналось шествие вокруг деревни. Последняя троекратно опахивалась «межеводной бороздою». Для устрашения чудища, способного, по преданию, проглатывать коров целыми десятками сразу, в это время производился страшный шум: кто чем и во что горазд, причем произносились разные заклинания и пелись особые, приуроченные к случаю, песни. Вот одна из них: «От окиян-моря глубокаго, от лукоморья зеленаго выходили двенадесять дев. Шли путем, дорогой немалою, ко крутым горам высоким, ко трем старцам старыим. Молились, печаловались, просили в упрос двенадесять дев: – Ой, вы, старцы старые! Ставьте столы белодубовые, стелите скатерти браныя, точите ножи булатные, зажигайте котлы кипучие, колите-рубите – намертво всяк живот поднебесной! И клали велик обет двенадесять дев: про живот, про смерть, про весь род человеч. В ту пору старцы старые ставят столы белодубовые, стелят скатерти браныя, колят-рубят намертво всяк живот поднебесной. На крутой горе высокой кипят котлы кипучие, в тех котлах кипучиих горит огнем негасимыим всяк живот поднебесной. Вокруг котлов кипучиих стоят старцы старые, поют старцы старые про живот, про смерть, про весь род человеч. Кладут старцы старые на живот обет велик, сулят старцы старые всему миру животы долгие: как на ту ли злую смерть кладут старцы старые проклятьице великое. Сулят старцы старые вековечну жизнь по весь род человеч». Допев эту песню и совершив все предписанное обычаем, все расходились по дворам с крепкой надеждой на то, что страшное для скотоводов чудище не осмелится переступить за межеводную борозду.

В первом томе «Поэтических воззрений славян на природу» А. Н. Афанасьева помещена в качестве грозного заклятия на Коровью смерть другая, более близко подходящая к этому случаю песня, которая сохранилась до н. ХХ в.

Смерть, ты Кровавая Смерть!

Выходи ты из нашего села,

Из закутья, из двора!

В нашем селе

Ходит Власий святой

С ладаном, со свечой,

Со горячей золой.

Мы тебя огнем сожжем,

Кочергой загребем,

Помелом заметем,

И попелом забьем!

Не ходи в наше село,

Чур наших коровушек,

Чур наших буренушек,

Рыжих, лысых,

Беловымьих,

Криворогих,

Однороги-их!

Если при совершении опахивания попадалось навстречу какое-нибудь животное (собака или другое), то на него накидывались всей толпой, гнались за ним и старались убить. Поверье гласило, что это попалось само чудище, обернувшееся в животное, чтобы пробраться за деревенскую околицу. В старинных сказаниях рассказывалось о том даже, что совершавшие обряд не давали пощады и встречному человеку.

В верхневолжских и соседних с ними губерниях были деревни, где утром на Власьев день завивали из соломы «закруту» («Власию, или Волотке, на бородку»), смазывали ее скоромным маслом и вешали в коровнике или в овечьем хлеве.

Власьевские морозы считались на Руси последними (одни из семи крутых утренников). Наблюдающие за переменами погоды люди говорили: «Власьевские утренники подойдут – держи ухо востро!», нередко прибавляя к этому: «Об ину пору мороз обожжет на Власья до слез!» В устном народном дневнике существовало прямое указание на то, что «три утренника до Власия да три после Власия, а седьмой на день Власия». Святой покровитель стад местами так и звался: «Власий – сшиби рог с зимы».

Крестьянские дети помнили о Власьевом дне по сдобным молочным пышкам, которые пеклись в этот «коровий праздник» в память покровителя стад. Хозяйка всегда пекла пышек столько, чтобы их хватило не только на всех детей, но и для нищих. Одну пышку берегли на божнице до нового Власьева дня, т. к. она была, по словам стариков, лекарством «от скотской болести»: стоило только покрошить ее в месиво и с молитвой ко Власию дать больной скотине, все как рукой снимет! «Не нами заведено – не нами и кончится! – говорили в деревне об этом поверье: – Старые люди Богу лучше нас верили, а нам заповедали блюсти Власьеву пышку на всякую беду, на всякий, упаси, Господи, случай!»

После Власьева дня «окликали звезды». Делалось это или на др. день после Власия, или через трое суток (15 февр.). Совершалось это «для плодородия овец». К вечеру по приглашению овцевода выходил пастух-овчар за околицу; клали они оба по 3 низких поклона на все 4 стороны света. Пастух, истово помолившись св. Власию – «пастырю стад небесных и защитнику земных», становился на разбросанную у околицы овечью шерсть и произносил особую «окличку». Вот сохранившаяся у собирателей старины стародавней запись ее: «Засветись, звезда ясная, по поднебесью на радость миру крещеному! Загорись огнем негасимым на утеху православным! Ты заглянь, звезда ясная, на двор к рабу (имярек). Ты освяти, звезда ясная, огнем негасимым белоярых овец у раба (имярек). Как по поднебесью звездам несть числа, так у раба (имярек) уродилось бы овец болей того!» Вслед за этим хозяин, приглашавший пастуха на окличку, вел его в избу, угощал чем Бог послал, подносил вина, наделял чем ни на есть, чтобы тому не с пустыми руками за порог уйти.

В Рязанской, Тульской, Орловской и Владимирской губ. был в старину обычай – выставлять на 3 утренних зорьки после Власьева дня всякие семена на мороз, а потом подмешивать их в меру при будущем посеве. Это называлось «делать семенное» и делалось в надежде на обильный урожай. Т. о., покровительству св. Власия до некоторой степени поручался не только скот домашний, но и будущий его корм. Хозяйки, заканчивая ко Власьеву дню пряжу льна и кудели, отбирали лучший изо всей пряжи моток и выставляли его на первую после Власия утреннюю зорьку на мороз. От этого, гласило предание, вся пряжа делается ровнее, белее, тоньше и добротнее. «Позорнишь пряжу после Власия, – будешь с деньгами на Маслену!» – говорилось в старой деревенской поговорке (т. е. выгодно продашь прядево): «Власий уйдет, масло на дорогу прольет».

А. Коринфский

В малороссийских народных верованиях человек, превращенный в волка и живущий вместе с волками. Вовкулаками бывают: а) колдуны и ведьмы, обращающиеся в вовкулаков по собственному желанию; б) вовкулаки от рождения – дети родителей, имевших плотские связи перед праздниками и постами; в) обыкновенные люди, превращенные в вовкулаков колдовством. Колдуны и ведьмы обращаются в волков, когда им это для чего-либо нужно, обыкновенно по ночам, и могут возвратить себе человеческий образ в любое время. Желая преобразиться в зверей, они набрасывают на себя пояс из мочала или кувыркаются через обручи. Они опасны, т. к. превращаются в вовкулаков с целью вредить людям. Вовкулаки от рождения являются страдающими за грехи родителей. Они не имеют возможности отказаться от превращения в волка в известный, урочный для них, час (преимущественно ночью), это превращение для них мучительно, они стонут, но повинуются неизбежному: перекувыркиваются (иногда раздевшись совершенно) через воткнутый в землю нож, превращаются в зверя и убегают к волкам, с которыми нападают на домашних животных. Пробовали женить таких несчастных, но это часто оканчивалось бедой: в одну из ночей вовкулак загрызал свою жену и убегал навеки. Еще более несчастными являлись обыкновенные люди, которые навлекли на себя гнев колдуна или ведьмы и за то были превращены ими в волков. Для того чтобы превратить человека в волка, колдун или ведьма набрасывали на него, нашептывая волшебные слова, звериную шкуру, ленту, пояс (повязывая им), били человека палкой и пр. Иногда колдун клал скрученный пояс под порог хаты: кто через него переступит, тот превращается в вовкулака. Обычны рассказы о том, как колдун или ведьма превращали в волков весь свадебный поезд. Для этого колдун брал столько ремней и мочал, сколько в поезде лиц, нашептывал над этими вещами заклятия и кого потом подпоясывал таким поясом, тот и превращался в волка. А иногда ведьма перекапывала едущему из церкви поезду дорогу небольшим ровиком: едва наедет поезд на это углубление, как лошади падают мертвыми, а люди убегают в зверином образе. Иногда ведьма или колдун определяли время, в течение которого превращенный должен быть волком (часто много лет), после чего вовкулак снова превращался в человека; иногда же освобождению его от наказания не указывался срок, и тогда он оставался волком до тех пор, пока этого пожелает колдун или ведьма. Но всякий превращенный колдовством в волка может получить человеческий образ, если волшебный пояс, которым он повязан, сам перетрется, лопнет, или кто-либо его перервет. Можно вовкулака избавить от звериного образа еще и так: снять с себя пояс, завязать на нем узлы, говоря при навязывании каждый раз: «Господи, помилуй!», а затем этот пояс надеть на вовкулаку. Волчья кожа спадет, и из нее явится человек. Для того чтобы предохранить себя от обращения в волка, необходимо знать известные заклятия, называемые оберегами. Кому они известны, тот может и себя и других предохранить в этом случае от колдовства, поэтому дружком на свадьбу приглашалось обыкновенно лицо, знающее такие обереги. В одном рассказе такой знающий человек запретил трогать лошадь свадебного поезда, сдохшую от колдовства, и колдун пришел и начал, как зверь, всенародно грызть ее зубами; его убили.

И вовкулаки от рождения, и люди, обращенные в волков колдовством, хотя и рыскают вместе с волками, питаются их пищей и пр., но сохраняют человеческое сознание. Иногда, томимые печалью, они приходят под окна родной хаты, заглядывают в них, желая увидеть родных, и жалобно воют. Подчинены эти вовкулаки, как и вообще волки, св. Георгию.

Вовкулаки – колдуны и ведьмы, и вовкулаки от рождения могут ходить по земле еще и после смерти, т. к. у них, кроме души, есть еще и «дух», дающий им возможность быть упырями.

Лит.: Потебня А. А. О мифическом значении некоторых обрядов и поверий. М., 1863; Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. III. М., 1869.

В древнерусских народных представлениях одна из четырех главных основ мироздания (наряду с землей, воздухом и огнем).

Русские люди обоготворяли воду, называли ее «царицей», «матушкой». В Древней Руси существовало множество священных источников и колодцев, которые в языческие времена связывались с культом богини Мокоши, а после принятия христианства перешли под покровительство св. Параскевы Пятницы. Другим могучим христианским покровителем водной стихии стал св. Николай Чудотворец.

В языческие времена верили, что в воде обитают злые духи, русалки, водяные. Состояние воды связывали с состоянием здоровья. Одним из обычных приветствий в Древней Руси было: «Будь здоров, как вода».

В православных ритуалах воду освящали, чтобы изгнать из нее бесов и всяческую скверну. Освященная вода использовалась русскими людьми для лечения больных, поднятия здорового духа, изгнания нечистой силы. Главным праздником в году, включавшим обряд водосвятия, было Крещение. Освященная в этот день вода называлась святой, иорданской, богоявленской. Ее хранили весь год до следующего Крещения, верили в ее чудодейственную силу. Иногда освящение воды происходило и в другие праздники – накануне Пасхи, Ивана Купалы (см.: Иванов день), в первый день августа (Мокрый Спас).

Чудодейственной считалась также вода из источников и колодцев, набранная на Рождество, Новый год, Сретение, в Страстной четверг или пятницу, на Ивана Купалу.

О. П.

Почиталась прежде всего текучая вода, а особенно родники, которые считались даром Божиим и источником здоровья и благодати, прощами; напротив, стоячие воды, особенно глубокие омуты, мельничные бучила, «провальные» озера с темной, окрашенной минеральными веществами или торфом водой, а тем более болота, были прибежищем нечистой силы. Вода считалась глазами Матери-Земли, и, если у женщины заболевали глаза, говорили, что ее ребенок помочился или плюнул в воду, чего строго избегали. Почитаемые источники привлекали массу народа и оформлялись срубами, поддерживались жителями близлежащих деревень в чистоте и порядке (это считалось богоугодным делом), а над ними ставились голубцы и даже часовни; обычно такие часовни посвящали св. Параскеве Пятнице, и даже в городах и посадах Пятницкие церкви, как правило, ставили в низинах, около воды. Иконам, а чаще резным изображениям св. Параскевы Пятницы жертвовали мелкие серебряные деньги, нитки, шерсть, куделю, даже полотенца и холсты, бросая их в воду или развешивая на деревьях. В таких источниках ни в коем случае не стирали, не полоскали белье и даже не брали для этого воды.

Чтилась и дождевая вода первого весеннего дождя: под этот дождь выбегали и стар, и млад босиком и с непокрытыми головами, чтобы трижды умыть лицо, набирали ее в бутылки и хранили целый год, до нового дождя. Таким же было отношение к речной воде сразу после окончания ледохода.

В разных местах в определенное время (напр., вечером в день заговенья на Петровский пост) был обычай обливать водой всех прохожих. Распространено было также купание в иорданях на Крещение или обливание возле них водой, взятой из освященных прорубей. Крещенскую воду хранили дома весь год, бережно используя ее как целебную. При хворях и порче поили или спрыскивали недужных водой «с уголька»: угли, облепленные свечным воском и предварительно спрыснутые богоявленской водой, поливали водой с креста или медного образца. Если считали, что хворь приключилась от оскорбления воды, у нее просили прощения, опуская кусочек хлеба и трижды читая заговор. На Великий четверг хозяйки-большухи сами святили воду, опуская в ведро серебряную монету, а на пороге умывали ею детей для здоровья, а девушки бежали с этой водой утром, пока не закаркали вороны, на хмельники – также умыться с приговором. На Святках девушки повсеместно смотрели в воду, чтобы увидеть суженого. На воде гадали и колдовали. Для ниспослания воды в засуху утраивались крестные ходы и молебны. Символы воды – утица или волнообразные линии – помещались в вышивках на рубахах, полотенцах, в народной резьбе по дереву, на предметах домашнего обихода, особенно ковшах и вальках.

Лит.: Виноградов Л. Н. Вода//Славянская мифология. М., 1995; Беловинский Л. В. Энциклопедический словарь российской жизни и истории. М., 2003.

см.: Вознесеньев день.

см.: Кабачество.

см.: Крещение Господне.

В древнерусской языческой мифологии хозяин водных пространств, злой дух, обитающий в воде, особенно в глубоких местах, омутах, под водяной мельницей. Согласно народной легенде, возникшей уже в христианские времена, водяные – падшие ангелы, сброшенные Богом с небес и попавшие в воду. Водяные обнаруживают себя громким хохотом, смехом и визгом. Живут в подводных дворцах, куда стремятся утащить понравившихся им людей, особенно женщин.

Водяной, как всякая нечистая сила, способен к оборотничеству, превращениям, если нужно, в рыбу, лошадь, свинью, корову, бревно и др.

С водяными близко знакомы рыбаки, а также мельники на водяных мельницах. Считалось, что иногда и те и др. приносят водяным жертвы. В некоторых местах водяного почитали и пасечники. Рыбаку он помогает в рыбной ловле, у мельника охраняет запруду. Но иногда он разгневан, он рвет рыбачьи сети, распугивает рыбу, разрушает мельничную запруду, затопляет ульи. Того, кто купается в полдень или ночью, водяной затаскивает в свое царство. Спасать утопающего опасно: водяной может разгневаться и сразу же или через некоторое время утопить того, кто отнял у него его жертву. Утопленники становятся работниками водяного, девушки – русалками, а нередко и его женами.

По некоторым народным представлениям, водяные и сами в прошлом заложные покойники, т. е. тоже утопленники. Живут они чаще всего в глубоких ямах на дне рек и озер, а также под мельницами. Южнорусские кое-где рассказывали о хрустальных дворцах водяных и их прекрасных, но злых дочерях. Севернорусские видели на берегах озер стада тучных коров водяного, и иногда им удавалось хитростью завладеть одной из них.

Водяной принимает различный облик. Чаще всего он появляется в образе сома, щуки или др. рыбы, а также человека. В последнем случае ему приписывали то зеленые, то черные волосы и кожу как у налима. Жена севернорусского водяного имела облик женщины с большой отвислой грудью и длинными волосами. По народным представлениям, она часто сидит у воды на камне и расчесывает гребнем волосы.

Дети водяного, которых севернорусские называли шиликуны, после водосвятия 6 янв. выпрыгивают из прорубей и пытаются через окна и двери проникнуть в дома. Чтобы уберечься от них, севернорусские углем рисовали кресты на дверях и окнах.

Водяной вовсе не является олицетворением вод и отдельных рек и озер. Он – хозяин реки или озера, и ему подвластны все живущие там рыбы. Бурю на море также часто приписывали водяному. Рассказывали, что во время шторма, чтобы умилостивить водяного, бросали в воду моряка, которому выпадал жребий. По обычаю, пересчитывали всех лысых на борту, отмечая каждого зарубкой на палке, и бросали в воду эту палку. Очевидно, именно отсюда берет начало известное поверье, что, если пересчитать в мороз лысых, сразу потеплеет.

Считалось, что живет водяной в глубоких местах, опасных для пловцов и плотогонов. Существовало обыкновение строить около таких мест церкви.

Лит.: Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991.

Часть конской упряжки, использовавшаяся для управления лошадью, запряженной в повозку.

В русских деревнях в праздничные дни применяли переборные или браные вожжи, т. е. вытканные из цветной шерсти или окрашенной льняной пряжи.

Возчик, управляя лошадью, натягивал правую или левую вожжу, заставляя лошадь идти вправо или влево. При пароконной запряжке лошадь, шедшая в оглоблях, – коренник, управлялась вожжами, пристяжная – с помощью привожжека. Если в повозку были запряжены три лошади, то в руках возницы были вожжи и два привожжека.

В некоторых деревнях был распространен обычай, по которому девушка дарила красивые вышитые или переборные вожжи жениху для свадебных выездов. При этом на них было принято ткать имя девушки и короткое посвящение: «Кого люблю – того дарю».

И. Ш.

В XIX в. любой гужевой транспорт с кладью. В Древней Руси синоним слова сани.

Праздник Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста Господня, установленный Церковью в воспоминание обретения св. царицей Еленой Креста, на котором был распят

Спаситель мира – Сын Божий. Воздвиженье – заключительный день бабьего лета, третья (и последняя) встреча осени. Отмечается 14/27 сент. С его приходом осень вступала в свои неотъемлемые права, заставляя крестьян все чаще вспоминать о зиме. «На дворе Воздвиженье, последняя копна с поля движется, последний воз на гумно торопится!», «На Воздвиженье шуба за кафтаном тянется!», «На Воздвиженье зипун с шубой сдвинется!», «Воздвиженье кафтан сымет, шубу наденет!», «Воздвиженье – последний воз сдвинулся с поля, а птица – в отлет!», «На Воздвиженье ни змея и никакой гад по земле сырой не движется!» и т. д. Третья встреча осени – «первые зазимки».

По народной примете: «Воздвиженье осень зиме навстречу двигает!», а зима, в свой черед, на этот праздник «со бела гнезда сымается, к русскому мужику в гости собирается, – семки (говорит) я, зима-зимская, на Святой Руси погощу, серого мужика навещу, хлебальных пирогов поем, пива поотведаю, свадьбы сыграю-отпраздную!»... Воздвиженье – постный праздник. «Хоть на воскресный день придись Воздвиженье, а все на него – пятница-середа, постная еда!» – говорили в народе. «Кто не постит Воздвиженью – Кресту Христову, – на того семь грехов воздвигнутся!», «Кто скороми на Воздвиженьев день чурается, – тому семь грехов прощается!», «У кого на столе убоина о Воздвиженьи, – тот все свои молитвы убивает, а новой не знает – не ведает, нечем ему Бога помолить!»

На Воздвиженье в старые годы по многим местам воздвигали обыденки-часовни и малые церковки – по обещанию (в честь праздника). Это считалось особенно угодным Богу. Их ставили в благодарность за избавление от «зла-напасти», морового поветрия, лихого попущения. В обычае было воздвигать-поднимать в это время и кресты на новостроящихся храмах. Были местности, где ежегодно совершались на этот праздник крестные ходы вокруг деревень, что, по народному представлению, ограждало от всякого лиха на круглый год. Подымали иконы на Воздвиженьев день и для обхода полей, с молитвой о будущем урожае. Молились «празднику» и о болящих-страждущих, чтобы Господь воздвиг их с одра болезни. «С верою помолиться праведному человеку на Воздвиженьев день, так Животворящий Крест и со смертного ложа подымет!» – говорили в народе. «Правда сильна верою, а вера – правдою», одна без другой мертвы.

По старинному сказанию, в Среднем Поволжье на Воздвиженье происходила битва-бой между «честью» и «нечестью». «Поднимаются в этот день, – гласило сказание, – воздвигаются одна на другую две силы: правда и кривда, «свято» и «несвято». И начинает осиливать наваждение от лукавого все стоящее за веру правую и правду верную. Сотрясается Мать-Сыра-Земля... Но вот воздвигается из недр ее Свят-Господень Крест; вся вселенная сияет, как солнце, от его «нетленных-негаснущих» лучей. И тает, как воск от огня, все злое-нечистое, все сильное кривдою мира пред этим лучезарным Крестом. Побеждает все праведное, все чистое. «И так до скончания века веков», – гласило заключительное слово поволжского сказа, свидетельствующего о непоколебимой вере русского народа в торжество правды.

В другом сказании, приуроченном ко дню Воздвиженья, повествуется о самом событии, связанном с этим праздником. «Пьет вино Константин-царь, – начинается сказание, – в красном городе, во своем дворце Господнем; с ним пьют Божьи апостолы, святой Петр и апостол Павел. И беседует Константин-царь: – О, верховны Божьи апостолы! Где-то ныне кресты честны, у коего честнаго царя они?..» Чем дальше, тем более расходится с книжной правдой повествование народное. «Верховны Божьи апостолы» говорят, что «кресты честны» находятся в еврейской земле «у проклята царя Евреина». Они советуют царю Константину пойти на еврейскую землю, «попленить» ее и «ухватить царя Евреина» и выпытать у него о месте, где сокрыта великая христианская святыня. Но сейчас же оговариваются советчики, что «тверда вера жидовина: помрет он скорее на муках, честных крестов не укажет». Лучше, по их словам, послать «жестоких глашатых» в еврейскую землю и взять от еврейской царицы ребенка. «Ты наложи два живых огня, царь, – говорят они, – метни чадо меж огня два жива, пусть пищит оно, будто змия люта: а всякая мать милостива и до своего чада жалостива, – царица кресты укажет!» И вот царь Константин, вняв совету, «на четыре страны письма пишет и собрал все войско христьянско...» Пленена вся еврейская земля, царь Евреин в руках победителя и, несмотря на все пытки, несмотря даже на мученическую смерть-кончину, не выдал заветного места – «честных крестов указать не хочет!» Посланы, по увещанию «верховных Божьих апостолов», и «жестокие глашатаи». Все сделано по указанному, как по писаному. Увидев своего ребенка положенным меж двумя «живыми огнями», еврейская царица «приступает, слезы проливает, целует царя и в полу, и в руку», обещая указать желанное место. После некоторого нового колебания она, наконец, когда ее дитя было отодвинуто от огней, говорит царю Константину: «Видишь ли, царь, Одюбар (Фавор) гору? Двинь ты войско, иди ты под гору и раскопай Одюбар-гору: найдете вы твердый камень, разбейте вы твердый камень, посыпятся многи кресты златы, евреи кресты те сковали, наподобие будто кресты ваши, да не узнаются кресты ваши!» Царь сделал все по этому указанию. Принесли ему «многи кресты златы». Взял царь Константин и ударил их о камень: «переломились надвое, натрое». Принесли ему другие кресты – замахнулся царь, ударил о камень, пред ним разлетелся камень. Эти кресты были те самые «кресты честны», о которых говорили «верховны Божьи апостолы» – советчики царские.

Как увидел то Константин-царь,

Тогда царь возстал на ноги

И крест честной поцеловал он,

И целует все войско христьянско.

Когда царь кресты так избавил,

Двинул войско, ушел он во двор свой.

Пока жив был Константин-царь,

Честны кресты на земли сияли,

Сияли крещеному христьянскому народу.

Когда же преминул Константин-царь

И честная царица Елена,

Тогда честные кресты воскресли,

Воскресли на небеса в высь

И теперь сияют на том свете,

Словно солнце на свете здешнем...

В другом сказании, родственном по содержанию с этим, место еврейской царицы занимает «жидовка-вдовица», «верховные Божьи апостолы» совершенно отсутствуют, а царю Константину самому «вспало на ум» все совершаемое. Начинается это сказание такой картиной: «Три темныя мглы опустились во Стамболе граде, и стояли ровно три годины: ни солнце в ту пору не грело, ни ветер тогда не повеял, ни роса тогда не заросила, никакая жена не родила, никакая овца не ягнилась, сотворился тогда глад великий, стары люди золою питались, молодые травою паслися, глупы дети песок поедали». Это время, по сказанию, предшествовало мысли, вспавшей на ум царю Константину. «Зачудился тогда Константин-царь» – гласит сказание, – чтой-то будет за великое чудо? Спустя мало, царю на ум вспало. И беседует он кралю Мурат-бегу: – Та гой еси, ты Мурат-бег краль! Поди-ка ты на Ситницу реку к краю, есть там жидовка-вдовица, та имеет одного дитя-младенца: Ой ты, жидовка-вдовица! Скажи-ка мне, где-то тут кресты Христовы? А не скажешь, жидовка-вдовица, возьму у тебя твоего дитя-младенца, между двух огней буду его жарить!.. Отвечала жидовка-вдовица: «Клянуся я Богом, Мурат-бег краль! В работницы здесь нанята я, поливать мне велику навозную кучу: растет ночью здесь трава смерделика, растет ночью, я полю наутро; денно-нощно сижу себе здесь я!.. Сказали ему царю Константину. Царь пустил тогда молодцов триста, видеть, что там за чудо велико? Не была то, не была трава смерделика: только был то Христов василек. И тогда стали молодцов триста, открыли велику навозну кучу: была она, куча, очень маленька, в глубину была она триста сажень, в ширину была она полтораста. И нашли они кресты Христовы». Когда найдены-отрыты были «кресты Христовы», тогда во мгновение ока изменилась вся картина:

Тогда солнце огревать нас стало,

Тогда ветер снова начал веять,

Роса мелкая тогда заросила,

Мужских детей жены породили,

Овцы яры тогда объягнились,

Сотворилася великая дешевизна,

И нивы-то пшеницу родили,

Урожай тогда вышел полон.

Кто слышали, все б веселы были!..

Праздник Воздвиженья называли еще «капустницами». «Смекай, баба, про капусту: Воздвиженье пришло!» – говорили крестьяне. «Воздвиженье – капустницы, капусту рубить пора!», «То и рубить капусту, что со Воздвиженья!», «У доброго мужика на Воздвиженьев день и пироги с капустой!», «И плохая баба о Воздвиженьи – капустница!», «На Воздвиженье – чей-чей праздничек, а у капусты поболе всех!», «На Воздвиженье первая барыня – капуста!» и т. п. Капуста, и всегда пользующаяся большим почетом в крестьянском обиходе, была у всех на языке в Воздвиженьев день. «Щи да каша – пища наша!» – говорил деревенский люд. «Без хлеба мужик сытым не будет, без капусты – щи не живут!», «Хлеб да капуста лихого не попустят!», «Капуста не пуста, сама летит в уста!», «Капуста – лучше пуста!» О незапасливых хозяевах замечают: «Пошел бы к соседу по капусту, да на двор не пустят!», «Помяни репу, чтобы дали капусты!», «Поезжай в Крым по капусту!», «Ни шит, ни кроен, а весь в рубцах!», «Без счету одежек – все без застежек!», «Маленький попок, сорок ризок оболок!», «Шароватый, кудреватый, на макушке плешь, на здоровье съешь!» – ведут иносказательную речь загадки о капусте. Старинное поверье советует выбирать капустные семена из кочнов если не на Воздвиженье, то на Благовещенье. «Ни воздвиженской, ни благовещенской капусты мороз не бьет!» – гласило оно. Считалось, что при засеве капусты надо пересыпать семена из руки в руку, иначе вместо капусты уродится брюква. Капусту в четверг не садят: «посадишь – всю черви поточат!»

Воздвиженье начинало ряд осенних веселых вечеринок, называемых «капустницы», не только в деревнях, но и в городах (у мещан). В старину в этот день девушки наряжались в праздничные платья, ходили из дома в дом – рубить капусту. Это делалось с веселыми песнями; гостьям подносилось пиво, ставились сладкие меды, подавались угощения разные (смотря по достатку хозяев). Молодежь-женихи высматривали себе в это время невест-"капустниц». Ввечеру, когда капуста была уже срублена, всюду шло веселье, нередко приводившее к свадьбам, игравшимся на Покров. «Капустенския вечорки» длились две недели, заканчиваясь вместе с сентябрем. Их ожидала молодежь, как веселого праздника, вроде Масленицы. Немало песен, особого склада и лада, приурочивалось к этому времени, своих – «капустенских», хотя не считалось зазорным петь на «вечорках» и всякие другие, лишь бы складны были и веселы.

Все заневестившиеся девушки принаряжались на «капустники» в лучшие наряды, чтобы не ударить в грязь своей красой девичьей: у каждой из них среди ожидаемых гостей были свои присмотренные заранее, приглянувшиеся загодя парни. Существовало поверье, что если, собираясь на воздвиженский капустник, девушка прочитает семь раз особого рода заклятие, то приглянувшемуся ей молодцу приглянется и ее красота. «Крепко мое слово, как железо! Воздвигни, батюшка Воздвиженьев день, в сердце добра молодца (имярек) любовь ко мне, девице красной (имярек), чтобы этой любови не было конца-веку, чтобы она в огне не горела, в воде не тонула, чтобы ее зима студеная не знобила! Крепко мое слово, как железо!» – приговаривали девицы, собираясь, как на веселые смотрины, на воздвиженский капустник.

А. Коринфский

Одна из семи человеческих добродетелей, в понятиях Св. Руси означает: удерживать свои страсти нравственной силой, не давать им волю, не предаваться излишествам, ограничивать себя, исходя из заповедей Божьих.

Моральный характер воздержания, по мнению В. С. Соловьева, проявляется в том, что воздержание является добродетелью лишь в отношении действий постыдных. Добродетель не требует, чтобы человек был воздержан вообще и во всем, но чтобы он воздерживался от того, что ниже человеческого достоинства. «Воздержание, – писал Л. Н. Толстой, – не достигается сразу. Жизнь всякого человека идет не к усилению страстей, а к ослаблению их. Время помогает усилиям и воздержанию».

О.П.

В древнерусских народных представлениях одна из четырех главных основ мироздания (наряду с землей, водой и огнем). В воздухе обитают души, невидимые духи и бесы. Таким образом, через воздух, дуновение ветра и человеческое дыхание люди соединяются с миром духов, которые могут влиять на них, наводить порчу, болезнь и, наконец, убить. В воздух уходит и душа умершего человека. Спастись от дурного влияния воздуха можно только молитвой и крестным знамением.

О. П.

Воздаяние, кара за совершенное преступление. В представлениях русского народа рассматривалось как неотвратимая расплата перед Богом за совершенный грех против Бога и людей. Причем возмездие у русских рассматривается не только как справедливая физическая кара, но и как духовно-нравственное наказание по совести. «Мы ищем возмездия совершенного нами добра и зла во времени и часто не находим его. Но добро и зло совершаются в душе, вне времени, и истинное возмездие осуществляется в нашей совести» (Л. Н. Толстой).      

О. Платонов

Последний весенний праздник, установленный в память Вознесения Спасителя на небеса. Праздновался на сороковой день после Пасхи. Всегда приходился на четверг.

«Весна о Вознесеньи на небо возносится – на отдых в рай пресветлый просится!» – говорили в поволжских деревнях. «Не век девке невеститься: на что весна – красна, а и та на Вознесенье Христово за лето замуж выходит!», «И рада бы весна на Руси вековать вековушкой, а придет Вознесеньев день – прокукует кукушкой, соловьем зальется, к лету за пазуху уберется!», «Цвести весне – до Вознесенья!», «До Вознесенья Христова весна петь-плясать готова!», «Придет Вознесеньев день, сбросит с плеч Весна-Красна лень, летом обернется-прикинется – за работу в поле примется!». Весна с этого праздника Господня уступала место лету – по народной поговорке: «Потом умывается, Честному Семику кланяется, на Троицу-Богородицу из-под белой ручки глядит».

Со Светлого праздника, с Велика-Дня, Пасхи по старинному преданию, отверзаются двери райские, разрешающие узы адские: вплоть до самого Вознесенья Господня могут грешники, пребывающие в кромешном аду, видеться с праведниками, обитающими под сенью райских кущей. «С Пасхи до Вознесенья – всему миру свиденье, – подтверждает народная молвь, – всему миру свиденье – и дедам, и внукам, и раю, и мужикам!»

Сорок дней, считали русские люди, ходит Спас по земле: с Воскресенья до Вознесенья. Потому-то и земля так ярко зеленеет, такими благовониями райскими благоухает в это время. «К Вознесеньеву дню все цветы весенние зацветают – Христа-Батюшку в небесные сады потаенной молитвою провожают».

В канун Вознесения Господня, по старинной примете, и соловьи громче-звонче поют, чем в остальное время. Знают словно и они, что это – последняя ночь пребывания воскресшего Христа-Спаса на православном миру.

Эта ночь считалась у русских «соловьиной». В это время грешно было ловить соловьев. Кто поймает – ни в чем тому целый год удачи не будет, вплоть до нового Вознесеньева дня, когда вознесутся на небо с Господом сил небесных все обиды земные. Цветы на Вознесенье благоухают особо. Утром на Вознесенье плачет Мать-Сыра-Земля росой обильной по удаляющемся с нее госте-Христе. Эта «вознесенская» роса считалась целебной. Собирали ее опытные знахари с цветов на лугах. «Если знать такое слово заветное да пошептать его над вознесенской росою, да выпить болящему дать, – всякое лихо как рукой сымет!» – гласила народная мудрость.

В некоторых губерниях в средней полосе России на Вознесение «водили колосок» по деревням. Этот старинный обычай назывался «колосовождение». Совершалось это обычно по особому порядку, установленному в древности. Рано поутру собиралась деревенская молодежь – девки, бабы-молодки и молодожены; вместе с восходом солнечным шли все, ухватившись по двое за руки, к околице. Здесь все становились в два ряда, лицом к лицу, и опять-таки брали друг друга за руки. Получался живой мост, вытягивавшийся в узкую ленту, пестревшую всеми цветами праздничных нарядов. По этому мосту соединенных рук пускали идти маленькую девочку с венком на голове, всю убранную лентами разноцветными да перевязями цветочными. Пройдет по рукам одной пары девочка – забегает живое звено моста вперед и опять становится в очередь. Так и доходило все шествие до самого озимого поля. Девушки во все это время припевали:

Лада, Лада!

Ой, Лада!

Ой, Лада!

Дойдя до загонов, спускали маленькую «Ладу» наземь. Она должна была сорвать пучок зеленой ржи, готовящейся к этому времени выметывать колос. С сорванным пучком девочка бежала назад к околице; все, сбившись в кучу, не догоняя беглянки, следовали за ней по пятам и пели-голосили стройным хором:

Пошел колос на ниву,

Пошел на зеленую,

Пошел колос на ниву,

На рожь, на пшеницу!

Ой, Лада!

Уродися на-лето,

Уродися, рожь, густа,

Густа-колосиста,

Умолотистая!

Ой, Лада!

Ходит колос по селу,

Ходит от двора к двору,

Со девицею,

Со красавицею!

Ой, Лада!

Пройдя с песней всю деревню, толпа расходилась, обрывая с девочки все ленты и цветы – на память о прошедшей весне. Разбрасываемые по дороге ржаные стебли подбирались молодыми парнями. Кому попадался с выметнувшимся колосом, тот, считалось, не минует своей «судьбы», женится в осенний мясоед.

Во многих местах России еще в н. ХХ в. ходили предания о том, что во время обедни на Вознесеньев день разверзается твердь небесная над каждой церковью. Благочестивым людям, доживающим последний год жизни, дано от Бога даже видеть, как из разверзшихся небес опускается к главному церковному яблоку лестница («та самая, которую видел во сне Иаков»). Сходят по ней ангелы и архангелы, и все силы небесные, становятся в два ряда по бокам лестницы и ожидают Христа. Как ударят в колокол к «Достойно», так и поднимается-возносится Спас-Батюшка с грешной, обновленной Его Пресветлым Воскресением земли. Немногим, по словам предания, дано видеть все эти чудеса, но есть и такие люди на свете. «Не будет провидцев-праведников – не стоять и свету белому!»

В честь праздника Вознесения в некоторых местах пекли «лесенки» из ржаного теста. Существовало поверье, что если вынести такие лесенки на ниву и поставить по одной на каждом углу загона, то рожь будет расти быстрее и вырастет выше человеческого роста. Только, по убеждению стариков, надо все это делать с тайной молитвой да с опаской от «глаза лихого», с «оглядкой от человека недоброго-завидущего», а то не выйдет никакого толку. Во многих местах существовал обычай ходить на Вознесенье в гости к родным и знакомым. Это в старину называлось «ходить на перепутье», причем гости приносили хозяевам в подарок лесенки, испеченные из пшеничного теста на меду с сахарным узорочьем. В старой Москве было в этот день веселое гулянье – по площадям, вокруг церквей.

С праздником Вознесения у русских было связано древнее сказание о каликах перехожих: «После Светлаго Христова Воскресенья, на шестой было на неделе, в четверг, у нас живет праздник Вознесенья: возносился Христос Бог на небеса со ангелами и со архангелами, с херувимами и серафимами, со всею силою со небесною. Расплачется нищая братия, расплакались бедные-убогие, слепые и хромые: Уж ты, истинный Христос, Царь Небесный! Вознесешься Ты, Царь, на небесы со ангелами и со архангелами, с херувимами и серафимами, со всею силою со небесною, – на кого-то Ты нас оставляешь, на кого-то Ты нас покидаешь? Ино кто нас поить-кормить будет? Одевати станет, обувати, от темныя ночи охраняти? За что нам Мать Божию величати и Тебя, Христа Бога, прославляти? Проглаголет им Христос Царь небесный: «Не плачьте вы, нищая братия! Оставлю Я вам гору золотую, пропущу я вам реку медвяную, Я даю вам сады-винограды, оставляю вам яблони кудрявы, я даю вить вам манну небесну. Умейте горою владати, промежду себя разделяти: будете вы сыты да пьяны, будете обуты и одеты, будете теплом да обогрены от темныя ночи приукрыты!» Тут возговорит Иван да Богословец: «Гой еси, ох, Господи, Ты Владыко! Позволь со Христом да слово молвить, не возьми мое слово в досаду! Не оставливай горы золотыя, не давай Ты реки медвяныя. Не оставливай садов- виноградов, не оставливай яблонь кудрявых, не давай им и манны небесной! Горы-то им буде не разделити, с рекой-то им буде не совладати, винограду-то им буде не ошшипати, манны-то им буде не пожрати! Зазнают гору князи и бояра, зазнают гору пастыри и власти, зазнают гору торговые гости, – наедут к ним сильные люди и найдут к ним немилостивыя власти, не дадут им этой горой владати, отымут у их купцы и бояра, вельможи, люди пребогатые, отоймут у их гору золотую, отоймут у их реку да медовую, отоймут у их сады да с виноградом, отоймут у них манну небесну: по себе они гору разделят, по князьям золотую разверстают, да нищую братью не допустят: много тут будет убийства, тут много будет кровопролитства, промежду собой уголоствия; да нечем будет нищим питатися, да нечем им будет приодетися и от темныя ночи приукрытися; помрут нищии голодною смертью и позябнут холодною зимою! Дай-ко ты, Христос, Царь небесный, дай-ко се им слово да Христовое: пойдут нищие по миру ходити, Тебя будут поминати, Тебя будут величати, Твое имя святое возносити. А православные станут милостыню подавати! Ино кто есть верный христианин, он их приобует и приоденет – Ты даруй ему нетленную ризу; а кто их хлебом-солью напитает, даруй тому райскую пищу; кто их от темной ночи оборонит, даруй в раю тому место; кто им путь-дорогу указует, незаперты в рай тому двери! Будут они сыты да и пьяны, будут и обуты, и одеты, они будут теплом да обогрены и от темныя ночи приукрыты!» Тут проглаголет Христос да Царь небесный: «Исполать тебе, Иван да Богословец! Ты умел со Христом да слово молвить, Ты умел вить с Иисусом речь говорити, ты умел слово сказати, умел слово разсудити, умел вить по нишших потужити! За твои умельныя за речи, за твои за сладкие словеса дарую уста тебе золотыя, в году тебе празднички частые! Отныне да до веку!»

У многих русских людей вплоть до н. ХХ в. считалось, что от Пасхи до Вознесенья тяжкий грех отказать нищему-убогому, человеку страннему-захожему в посильной милостыне:

Веселятся небеса,

И радуется земля

Вкупе с человеки,

Всегда и вовеки,

Все ангели, архангели,

Небесныя силы,

Апостоли, пророцы

С мученики святыми,

С преподобными со всеми,

Угодники Господни! –

пели нищие у церковных папертей в день Вознесения Господня с чашками в руках.

Вознесися на небеса, Боже!

Милость Твою кто изрещи може?

Уста твоих верных

О безсмертных

Не могут вещати.

О чудеси, на небеси и в мори!

Славы Твоея полны земля, горы,

Холмы торжествуют,

Ликоствуют,

Зрят Господню славу,

Масличная гора веселится,

Егда Господь в небо возносится...

Благоговейно прислушивались крестьяне к загадочным для них словам духовного стиха. А певцы продолжали голосами, «плачем умилительным»: «...престол херувимов, серафимов Ему готовится. Глас пресвятой от уст Его снидет, извествуя: «Утешитель приидет, Он бо нашествием и действием истинны научит. Сия рекши, к небеси шествует, мир, тишину всем верным дарует, что возлюбленна, учреждена кровию Своею. Подаждь, Боже, тишину навеки, по вся концы спасай человеки, вовеки вечную радость и во сладость созданное навеки!».

А. Коринфский

Выездные сани с закрытым кузовом в виде прямоугольного ящика с оконцами и дверцей.

Он предназначался для поездок на дальнее расстояние и был устроен таким образом, что в нем можно было не только сидеть, но и лежать.

Возок изготавливали из плотно сбитых досок, обтягивали внутри кожей или тканью. Сохранилось его описание: «Сверху и с боков возок был плотно закрыт и заделан так, что внутрь почти не попадал холодный воздух. С обеих сторон в нем находились окна и 2 помещения, куда клали с собой для времяпрепровождения книги и все необходимое для жизни в пути. Спереди над головой висел фонарь с восковыми свечами, зажигавшимися перед наступлением ночи. Внизу возка помещались постели, на которых путешественники лежали днем и ночью во время переезда с места на место. Чтобы согреть возок, у ног их ставили нагретые камни или оловянные сосуды с кипятком. Несмотря, однако, на эти предосторожности, самые крепкие вины и водки, хранившиеся в запасном ящике возка, нередко замерзали от холода и обращались в лед. В такой подвижной комнате можно было ехать днем и ночью» (Соколов, 1890, 61). В возок запрягали одну, две или три лошади. Кучер сидел на облучке или верхом на одной из лошадей.

Возки были широко распространены вплоть до к. XVIII – н. XIX в. Они являлись собственностью богатых бояр, позднее помещиков. Крестьяне возков не имели, за исключением тех, у кого были свои постоялые дворы в период ямской гоньбы. В XIX в. возки считались уже некоторым анахронизмом. А. С. Пушкин в «Евгении Онегине» с иронией изобразил возок, в котором направляется в Москву семейство Лариных:

(...) Осмотрен, вновь обит, упрочен

Забвенью брошенный возок.

Обоз обычный, три кибитки

Везут домашние пожитки,

Кастрюльки, стулья, сундуки,

Варенье в банках, тюфяки,

Перины, клетки с петухами,

Горшки, тазы et cetera,

Ну, много всякого добра.

И вот в избе между слугами

Поднялся шум, прощальный плач:

Ведут на двор осьмнадцать кляч,

В возок боярский их впрягают,

Готовят завтрак повара,

Горой кибитки нагружают,

Бранятся бабы, кучера.

На кляче тощей и косматой

Сидит форейтор бородатый,

Сбежалась челядь у ворот

Прощаться с барами. И вот

Уселись, и возок почтенный,

Скользя, ползет за ворота.

Установленная русским законом обязанность мужчин нести военную службу по защите Родины.

В Древней Руси до к. XV в. воинская повинность осуществлялась в основном в форме народного ополчения. В последующие столетия главное место занимали ополчения мелких и средних землевладельцев (дворян), получавших за военную службу поместья и

деньги. Созданные в 1630 – 50-х полки «нового строя», постепенно вытеснившие дворянское ополчение, с 1640-х комплектовались принудительным набором даточных людей, для которых с н. 1650-х военная служба стала пожизненной. В период 1699–1705 сложилась рекрутская система воинской повинности, оформленная Указом 1705 и приложенными к нему «Статьями, данными стольникам о сборе даточных солдат или рекрут». Военная служба оставалась для солдат пожизненной и постоянной, служба же дворян была в 1732 ограничена 25-летним сроком, а в 1762 они были вовсе освобождены от воинской повинности. По Рекрутскому уставу 1831 воинскую повинность отбывали все крестьяне, мещане и солдатские дети. Срок службы солдат в 1793 был сокращен до 25 лет, в 1834 – до 20, после Крымской войны 1853–56 – до 12 и к 1874 – до 7 лет. С 1854 была введена «жеребьевка» (номер очереди призыва разыгрывался по жребию) из трех разрядов по семейному положению. При этом широко допускалось сперва платное заместительство, а затем и выкуп от воинской повинности, для чего правительством выпускались «зачетные» и «выкупные» квитанции. С изданием 1 января 1874 Устава о воинской повинности, которым была введена всеобщая воинская повинность, замена и выкуп были отменены, зато установлены освобождения, льготы и отсрочки по физическому состоянию, семейному положению, образованию, званию, роду занятий, имущественному положению и, наконец, по национальному признаку («инородцы»); таким путем от воинской повинности легально освобождалось не менее 10% призываемых. Устав 1874 установил призывной возраст в 21 год, закрепил сложившуюся систему жеребьевки, определил общий срок службы в 15 лет, из них действительной службы – 6 (во флоте 7) и в запасе – 9 лет. В 1876 срок действительной военной службы был сокращен до 5 лет, в 1878– до 4 и в 1905– до 3. В 1-ю мировую войну Россия вступила при следующих основах воинской повинности: призывной возраст – 20 лет (к 1 января года призыва), общий срок службы – 23 года (предельный возраст 43 года); действительная служба в пехоте и пешей артиллерии – 3 года, в остальных родах войск – 4 года; в запасе – 15 (13) лет, остальные 4–5 лет – в ополчении 1-го разряда (для пополнения полевой армии военного времени), куда зачислялись, кроме старых солдат, на 23 года все годные к службе излишки ежегодного призывного контингента; в ополчение 2-го разряда (вспомогательные и тыловые части военного времени) зачислялись на тот же срок излишки ограниченно годных к военной службе и освобожденных по семейному положению.

Обязанность защищать Отечество, составная неотъемлемая часть национального, государственного и религиозного сознания русских.

Солдаты и офицеры шли на войну и совершали подвиги не во имя личных интересов, не ради почестей, но памятуя о христианском служении, которое понималось как долг перед национальным целым. Русское войско состояло не из наемников, а из граждан, защищавших Отечество. Соответствующее отношение к воинской службе воспитывалось с детства всем общим настроением окружающей среды. Идеал смелого, сильного, верного Отечеству воина, надежного товарища проходит через весь фольклор – от былин до поздних солдатских песен. Примечателен сам факт широкого бытования солдатских песен – темы их были близки всему крестьянству.

С уважением относились крестьяне к солдату из своей деревни и неизменно приветливо, гостеприимно встречали солдат из других мест. Проводы в солдаты всегда проходили торжественно. Новобранца благословляли родители, а также крестные отец и мать. Возвращение со службы тоже составляло событие для всего селения. Множество народа собиралось в избу послушать его рассказы. Тема сражений, воинских подвигов в прошлом и настоящем была одной из самых постоянных во время бесед на встречах взрослых, часто в присутствии детей. В рассказах о войнах основное внимание уделялось успехам русских войск. Дурные вести с фронта проникали в народ эпизодически. И неудачам народ не придавал особого значения, будучи уверен, что враги не смогут устоять против русских, что «сам Бог, Божия Матерь и святой Никола Угодник не допустят этого».

По сообщению из Шадринского у. Пермской губ., отдаваемые в военную службу молодые люди, конечно, не без грусти и слез расставались с родными и родиной. «Но жалоб вы здесь не услышите. «На то воля Божия», – говорит будущий воин. А потому между ними нет беглецов: все служили и служат с честию». Свящ. Т. Успенский свидетельствовал: «В моем приходе было из здешних крестьян до пятидесяти отставных и бессрочных солдат, поступивших в 1854 вновь на службу: большая часть из них – унтер-офицеры и имеют знаки отличия. Семь на десять приходилось таких награжденных воинов». Когда проводилась мобилизация, запасные люди, судя по губернаторским отчетам, собирались везде быстро; уклонившихся от явки по призыву практически не бывало.

В войсках призывник сразу же окунался в атмосферу служения Отечеству. Российская армия и флот были православными не только по духу, но и по форме. Православность пронизывала воинские ритуалы, службу и быт воинов; об идее защиты веры напоминали все военные реликвии.

Особую роль играл ритуал принятия присяги. После торжественного богослужения, в присутствии командира части, всех офицеров и солдат, присягающий должен был «положить левую руку на Евангелие, а правую руку поднять вверх с простертыми двумя большими перстами. А солдатам (понеже их множество) правую только руку поднять пред лежащим Евангелием, и говорить за читающим присягу, и по прочтении целовать Евангелие». Заканчивалась присяга молебном о воинах, вступивших в ряды Русской армии.

Нарушение присяги считалось большим грехом перед Богом и людьми. Если воин погибал в бою, священник обычно говорил в память умершего небольшое поучение, подчеркивая, что лежащий в могиле твердо помнил данную присягу и исполнил ее до последней капли крови: «Царство Небесное да даст ему Господь на небе! А нам, живым, да будет он одушевляющим примером».

Верноподданическая присяга произносилась под сенью знамени, на котором изображались крест Господень, царская корона и двуглавый орел. В символическом смысле это означало надежду на победу и царское благословение, которым Помазанник Божий, как общий Отец Государства, благословлял все семейство полка. Знамя сопутствовало воину во всех его службах и опасностях. Оно считалось полковой святыней, которую надлежало защищать до смерти.

Русская армия была христолюбивой. В специальные праздничные и торжественные дни, а в период войны в каждый воскресный и праздничный день, в конце молебного пения о даровании победы Российскому воинству (и воинству союзников) возглашалось многолетие – «христолюбивому всероссийскому победоносному воинству многие лета». В сознании солдат слова «христолюбивый» и «победоносный» неизменно соседствовали.

Христолюбие предполагало синтез тех качеств, которые обозначались словами «во Христа верующий» и «со Христом пребывающий» (а тому, кто искренне верует во Христа, «все возможно по вере его» – Мк. 9:23). Благодать Божия вдохновляла православного воина на подвиг не только духовный, но и телесный.

Набожность русского солдата вытекала из непоколебимого убеждения в истинности проповедуемого святой Церковью учения. Глубокой религиозностью снискивалась помощь Божия, без которой никакое дело, по народному убеждению, не могло иметь успеха. Солдаты говорили: «Кто боится Бога, тот неприятеля не боится». Человек православный, всецело преданный Промыслу Божию, терпеливо переносил все лишения и испытания и со спокойной смелостью шел навстречу любой опасности. Всякий воин был убежден, что идя умирать за своих ближних, исполняет закон Христа. Подвижничество русского солдата было основано на вере в высшую правду, за которую он бескорыстно отдавал свою жизнь, не требуя ни наград, ни похвал.

В тяжелые времена религиозность воина заметно возрастала. С большим нетерпением ожидали на фронте совместных богослужений. Солдаты, офицеры, генералы вместе молились, причащались перед сражением. Общая молитва превращала воинский коллектив в монолитный организм; каждый являлся его частицею и поступал по воле Божией. За годы службы солдат выучивал на слух множество молитв. Кроме того, они печатались на страницах военных журналов.

Описание молитвы на русско-японском фронте оставил о. Митрофан Серебрянский: «В котловане между гор расположилось тысяча восемьсот людей: масса лошадей, масса костров, разговоры, песни. Вдруг все смолкло. Труба заиграла зорю, и понеслась по нашему огромному лагерю молитва Господня: в одном конце «Отче наш», в другом раздается «... да будет воля Твоя», в третьем – «... победы над сопротивныя даруя»; в каждом эскадроне отдельно! Впечатление грандиозное!».

На биваках часто устраивались спевки церковного хора. В перерывах между боями на войне всегда стоял вопрос, как занять свободное время, отвлечься от невеселых раздумий, и множество слушателей получали на этих спевках и утешение, и развлечение. Пели «Херувимскую», «Тебе поем», «Отче наш» и др.

Главными отличительными чертами русского солдата всегда признавались не только храбрость, но и способность безропотно переносить труды и лишения военной жизни. Православное просвещение считалось в русской армии лучшим залогом хорошей дисциплины. В катехизисе для воинов свт. Филарета, митр. Московского, утверждалось: «Будь доволен своим положением, то есть содержанием, какое тебе определено, должностью, какая на тебя возложена, чином, в какой ты поставлен от самого государя или чрез военачальника».

Считалось, что в войне успеха добивается тот, кто не боится умирать. А умирать не боится тот, кто исповедует веру в Искупителя и усваивает христианское отношение к бренной жизни. В православной России вера отцов говорила о бессмертии души, о ее бесконечной жизни у Бога. Она предупреждала о страшном суде Господнем, о муках, которые ожидают грешников, но всей своей полнотой возвещала не смерть, но воскресение из мертвых. Символ веры, как известно, заканчивается словами: «Чаю Воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь».

Русский православный воин не боялся смерти, поскольку веровал в Промысл Божий. А. Н. Куропаткин, начальник штаба Скобелева в Русско-турецкой войне 1877–78, с 1898 военный министр, изложил свое видение военной доктрины в трехтомном труде «Задачи русской армии». В нем он уделил много внимания духовной силе русского войска: «Кто близко видел обнаженные головы тысяч людей перед движением на штурм, видел серьезные лица, губы, шепчущие молитвы, видел затем то спокойствие, которое овладевало массою после молитвы, отдавшей их на волю Божию, тот никогда не забудет этого зрелища и поймет, какую страшную силу мы имеем в религиозности наших войск».

25 дек. 1905 о. Митрофан Серебрянский перед началом сражения въехал в строй 4-го эскадрона, стал в ряды с солдатами: «Не робей, братцы! Я с вами, буду молиться за вас; кого ранит, или кто заболеет – приобщу. Вот видите, Святые дары на мне! Кто умрет героем в честном бою, отпою погребение: не зароем как-нибудь». – «Умирать один раз в жизни, – ответил солдат Архипов из запасных. – От могилы не уйдешь все равно, а умирать в бою – это действительно хорошо. Что ж? Дай, Господи». – «Да ты, верно, семейный? – спросил священник. – Разве тебе не жаль родных?». – «Что ж, батюшка, жалеть? Бог им даст силу, перетерпят; к тому же на каждого едока государь теперь дает 1 рубль 50 копеек в месяц: прожить можно, зато душе спасение».

В основании православной веры лежит самоотречение. Усвоение христианских заповедей – возлюбить ближнего своего как самого себя и положить душу свою за други своя – способно поднять воина на недосягаемую степень нравственной высоты. Подсознательная готовность к принесению жертвы была неотъемлемой частью подвига православного солдата. При этом подобное состояние души обычно проявлялось в скромной, незаметной форме, которая вполне соответствовала христианскому смирению русского народа.

А. Буганов

В понятиях Святой Руси противоестественное состояние между государствами, раздор, международная брань. «Войной и огнем не шути, – говорил русский человек. – Всякая война от супостата (дьявола), а не от Бога». Во время войны совершается страшный грех – убийство. Войны без мертвых не бывает (Ипатьевская летопись). «Война есть убийство, и сколько бы людей ни собрались вместе, чтобы совершить убийство, и как бы они себя ни называли, – убийство все же остается худшим грехом в мире» (Л. Н. Толстой).

В народном сознании только одна война считалась справедливой – против захватчиков, освободительная. В своей истории Россия не вела наступательных, агрессивных войн. Все ее войны были либо против захватчиков (поляки, французы, немцы), либо за освобождение ранее захваченных врагами русских территорий. Войны против захватчиков считались у русских людей народными, отечественными войнами. «Кто с мечом к нам придет, – провозгласил св. Александр Невский, – тот от меча и погибнет. На том стоит и стоять будет Русская земля».

Русскому царю сщмч. Николаю II принадлежит идея о всеобщем и полном разоружении. С этим в 1898 он обратился ко всем странам мира, чтобы «великая идея всеобщего мира восторжествовала над областью смуты и раздора». Однако идеология Запада, основывающаяся на утверждении, что «война есть естественное состояние человечества», сделала невозможным претворение в жизнь предложений русского царя.

О. Платонов

В русских поверьях и преданиях символ всего темного, враждебного, чужого. «Пришел волк (темная ночь) – весь народ умолк; взлетел ясен-сокол (солнце) – весь народ пошел», – говорится в старой русской загадке. По языческим поверьям, волками могут оборачиваться злые духи, нечистая сила и даже боги, напр. Перун.

Волкам приписывалось посредничество между людьми и нечистой силой, «этим и тем светом». Колдуны оборачиваются волками и напускают волков на людей и скотину. Вместе с тем, по народным представлениям, волки могут поедать чертей. В лесу волки находятся в ведении леших, которые обращаются с ними как со своими собаками.

Волк противостоит человеку как нечистая сила: его отгоняют крестом, он боится колокольного звона, ему нельзя давать ничего освященного. Он может осмысляться и как инородец: напр., стадо волков именуют «ордой», в заговорах волки называются «евреями» (А. В. Гура). Иногда волки могут сотрудничать с человеком («Иван-царевич и серый волк»), но такое сотрудничество чаще всего оборачивается предательством и гибелью.

Крестьяне считали, что, задирая скотину, волк действует не по своей, а по Божьей воле – «Что у волка в зубах, то Егорий дал». В народных представлениях св. Георгий считался покровителем волков и одновременно хранителем стад. Существовала даже легенда, что св. Георгий распределяет среди волков их будущую добычу. Крестьяне ненавидели волков и всеми возможными средствами уничтожали их, устраивали им загоны, расстреливая их всем селом. Распространена была также охота на волков с саней ночью, приманкой был поросенок в мешке, который своим визгом приманивал всех окрестных волков.

О. П.

В русской языческой мифологии – оборотень, человек, обладающий сатанинской способностью превращаться в волка. См. также: Вовкулака.

Конская повозка для объемистых легких грузов (сена, соломы, хвороста), использовавшаяся на пересеченной местности: две длинные оглобли, соединенные поперечниками, с положенными на них ветвями.

Женский головной убор: чехол с твердым околышем, закрывавший волосы; волосник носили под кичку или платок.

В древних русских представлениях, отчасти сохранявшихся вплоть до XIX в., волосы – средоточие жизненных сил человека. С волосами у русских было связано множество мистических ритуалов.

Волосы (как и шерсть) символизировали множество, богатство, изобилие и счастье. Русские во Владимирской губ. первое яйцо, снесенное молодой курицей, катали трижды на голове старшего ребенка, приговаривая: «Курочка, курочка, снеси столько яичек, сколько у ребенка волосков!» Женщины на Смоленщине в Юрьев день срывали друг у друга в поле платки с головы и дергали за волосы, «чтобы у хозяина жито было густое и рослое, как волосы».

Расчесывание волос было ограничено целым рядом запретов. Малоросски, например, причесывались во вторник, четверг и субботу. На Полтавщине говорили, что «у среды сорок дочек, и каждая может вырвать по волоску, оборвав все волосы», поэтому не чешут волосы в среду. На Черниговщине полагали, что волосы женщин, причесывающихся в среду и пятницу, разлетаются по 12 дворам, отчего возникает болезнь «волос». Строгий запрет касался пятницы.

В то же время в некоторые праздники расчесывание волос считалось обязательным. Так, на Витебщине пожилые крестьянки расчесывали волосы на Пасху, «чтобы у них было столько внуков, сколько волос на голове».

Волосы, выпавшие при расчесывании, нельзя было бросать: ведьмы могли из волос сделать «завой» с наговором (чернигов.), вихрь мог подхватить, злой человек – наслать порчу и т. п., поэтому волосы затыкали в щели, зарывали в землю, закапывали на перекрестке; клали под камень, сжигали. Сжигались, однако, не повсеместно, часто на это налагался запрет. Полагали также, что если волосы оставлять на полу, выметать их и топтать, будет болеть голова, появятся ревматизм, «волос» и др. болезни.

В Древней Руси при обряде крестин волосы выстригались, а по закатанным в воск и брошенным в купель волосам гадали о судьбе новорожденного: закружится комочек – «к житью», пойдет ко дну – «не к житью».

В свадебном обряде совершались многочисленные ритуалы с волосами невесты и жениха. В Белоруссии сажали жениха «на посад» (дежу) и крестообразно подрезали и подпаливали его волосы на голове, а в р-не Новогрудка посаженая мать брала несколько волос с головы жениха и невесты, спутывала их в пучок и сжигала, чтобы «изучить» (соединить) молодых. В погребальном обряде волосы расплетали и распускали в знак траура.

Непокрытые женские волосы, по народным представлениям, могли принести вред людям, хозяйству, урожаю и т. п. На Русском Севере (Череповецкий у.) замужней женщине нельзя было выходить во двор без платка на голове – «дворовый за волосы исташит». На Полтавщине говорили, что «солнце плачет», когда баба «светит волосом», т. е. ходит с непокрытой головой. Русские запрещали ходить женщинам с растрепанными волосами (и с подоткнутым подолом) во время грозы – громом убьет.

Вместе с тем на Витебщине белоруски распускали и открывали волосы, когда мяли лен, «чтобы он был волокнистым и мягким». При ритуальной наготе волосы должны быть распущенными, непокрытыми. Распущенные волосы считались также характерным признаком женских персонажей нечистой силы – русалок, ведьм.

Ист.: Славянская мифология. М., 1995; Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991.

Так в Древней Руси называлось созвездие Плеяд, в языческой мифологии – образ небесного стада или, по другим толкованиям, небесные жены бога Велеса (Волоса). Языческое название Волосыни сохранялось на Руси и через века после принятия христианства. В «Хожении» Афанасия Никитина (XV в.), в частности, говорится: «На Великий же день Волосыни да Кола в зорю вошли, а Лось головою стоит на восток» (Кола – Большая Медведица, представляемая в виде повозки, а Лось – архаичное название Полярной звезды). Исследователи отмечают характерный факт, что в русских средневековых астрологических текстах семь планет, оказывающих влияние на судьбу людей, называются рожаницами и, следовательно, связываются с Родом, подобно тому как Волосыни, в конечном счете, связаны с другой (территориальной) формой объединения людей – волостью. Название Плеяд Волосынями соотносимо с культом Волоса-Велеса, который на Севере Руси и в Поволжье соединился с культом медведя («волосатого», в табуистическом обозначении): сияние Волосыни предвещает удачу в охоте на медведя. В день св. Власия (сменившего Велеса – христианского покровителя животных) в Тульской губ. осуществляли ритуал окликания звезды.

О. П.

Группы мужчин, парней и подростков, обходивших на Святки и Пасху дома своих односельчан, поздравлявших их с праздником и получавших дары.

Пасхальные волочебные обходы с величально-заклинательными песнями – «древний обряд аграрного цикла», совершавшийся при весенних обходах дворов перед началом сева. Группы мужчин обходили дома и особыми ритуальными песнями поздравляли хозяев. Происходило это в первый пасхальный вечер. В волочебных обходах могли принимать участие взрослые женщины, но девушки и дети к ним не допускались. Это свидетельствует о древности обряда и глубоком и важном его значении. Волочебные песни напоминают колядование (см.: Коляда). Возможно, что именно от весенних, наступающих в новом году праздников, когда волочебники зазывали новый год, обряд этот перешел на установленный с 1700 новый год, когда в январский месяц никакого обновления природы еще не ожидается.

В содержании волочебных песен заключались поздравительные и заклинательные мотивы, пожелания благополучия семье и плодородия земле. Эти ритуальные песни сопровождались театрализованными действиями, изображающими реальные события, связанные с земледелием. Изображением того, что должно произойти, волочебники старались предварить ход весенних полевых работ и повлиять на их благополучный исход. В волочебных песнях-спектаклях заклинались не только полевые работы и урожай хлеба, но и животные и пчелы, вместе с которыми обеспечивалась непрерывность человеческого бытия. В волочебных песнях присутствовали также мотивы любви и брака, что тоже олицетворяло продолжение рода и союз природы и человека.

Н. Р.

Из старой формы вълхв, колдун, волшебник, отсюда волхование в смысле чародейского искусства; слово, сохранившееся доныне в формах волхат (колдун, Вологодская губ.), волх (Новгородская губ.), валхвить (предугадывать, Калужская губ.) и т. д. Первоначальное значение слова «волхв» было, вероятно, жрец (языч.): так, волхвами названы в старорусском поучении жрецы Ваала, в переводе Евангелия – маги, пришедшие поклониться Христу. С распространением христианства в России волхвы оказали сопротивление Церкви, которая немедленно начала принимать против них меры. Первоначальная летопись, многократно упоминающая о волхвах, дает любопытный рассказ о столкновении волхвов в Ростовской обл. с княжеской властью (1071); в том же году в Новгороде волхвы привлекли на свою сторону весь народ, который возмутился против епископа, восстание было усмирено хитростью. После окончательного торжества христианства за волхвами сохранилось только значение кудесников, служителей дьявола, лиц, обладающих оккультными средствами для предугадывания будущего, указания местонахождения потерянных или украденных вещей, насылания болезней и т. п. Так, Азбуковники дают следующее определение деятельности волхвов: «чародеи и волхвы, написующе бесовская имена, дают их простым людям, повелевающе им тоя имена носити; иногда же и на ядь какову написующе или над питием именующе – дают та снедати простой чади». Церковь не перестает с XII в. принимать репрессивные меры против волхвов. Она лишает их причастия, даже отлучает («Кормчая книга») приходящих к волхвам от Церкви и т. п. Иногда эти меры еще более суровы. Так, в 1227 в Новгороде власти приказали сжечь четырех волхвов. Поучения Серапиона Владимирского показывают, что порою и сам народ расправлялся с волхвами, видя в их деятельности причину всяких несчастий.

С. Ю.

Русский былинный богатырь, происходит от княжны и Змея Горыныча, и рождение его сопровождалось разными чудесными приметами – «подрожала сыра земля, стряслося славно царство Индейское, а и сине море сколебалося – для ради рожденья богатырскаго». Основной чертой его богатырства является его «хитрость-мудрость», способность оборачиваться лютым зверем, серым волком, ясным соколом, гнедым туром, малым мурашиком. С храброй дружиной Вольга охотится и совершает походы на Индию богатую, Золотую Орду, Турец- землю или разъезжает по городам, пожалованным ему «дядюшкой» кн. Владимиром Красное Солнышко для сбора дани. Во время одной из таких поездок происходит его встреча с богатырем-пахарем Микулой Селяниновичем. Имя Вольга восходит к имени Олега Вещего, «первого русского князя», а Волх указывает на его оборотничество, как оправдательный эпитет к «хитрости-мудрости» богатыря. На образование былинного типа Вольги оказали несомненное влияние предания о вещем Олеге, древнейшие версии которых сохранились в летописи.

С. Ю.

Способность к выбору цели деятельности и внутренним усилиям, необходимым для ее осуществления, свобода выбора. В течение веков многим русским людям приходилось жить на пределе духовных сил, опираясь в выборе цели деятельности на высшие духовные ценности – Вера, Родина, Царь, которые были для них превыше личных желаний. В этих условиях волевые качества русского человека приобретали державный характер. Отсюда возвышенный максимализм в выборе идеалов и деятельности. По справедливому замечанию Л. П. Карсавина, «русские всегда хотят действовать во имя некоторого абсолюта или подняться на уровень абсолюта». Если русский сомневался в абсолютном идеале, он мог потерять волю к действию, впасть в полное безразличие ко всему.

В понимании человека Святой Руси на все существует Воля Божья, а человеческий выбор зависит только от нее и должен определяться величием Божественного. В этом смысле воля есть попытка претворить в жизнь Божественный Идеал.

Русская наука воспитания воли строилась на достижении высоких духовных целей. Воля наша, как и наши мускулы, крепнет от постоянно усиливающейся деятельности; не давая им упражнения, вы непременно будете иметь слабые мускулы и слабую волю (К. Д. Ушинский). Большая воля – это не только умение чего-то пожелать и добиться, но умение заставить себя и отказаться от чего-то, когда это нужно. Воля – это не просто желание и его удовлетворение, а это и желание и остановка, и желание и отказ (А. С. Макаренко). Нет ничего выше сильной и разумной воли, направленной к высоким целям (К. Э. Циолковский).

О. Платонов

В русских представлениях и обрядах мотив воли выступает чаще всего применительно к девушке и невесте и связывается с личной свободой – выбором судьбы (доли), брачным выбором. Помимо этого воля для девушки – это жизнь с родителями, в противоположность жизни под властью мужа, и свобода от брачных уз, т. е. девичество, свободная девичья жизнь до брака. Неограниченная воля как личная свобода человека часто оценивается негативно. Говорят: «Своя воля страшнее неволи», «Воля губит, неволя изводит», «Боле воли – хуже доля».

В различных фольклорных текстах воля сочетается или сближается по смыслу с понятием доли, судьбы, участи. Ср. поговорки: «Своя воля, своя и доля», «Ваша воля – наша доля», «Наша доля – Божья воля», «Волька моя, волюшка, горькая долюшка». Мотив воли в похоронных причитаниях связан с волеизъявлением, пожеланием умершего, напр.: «Прилетай ко мне хоть кукушечкой, прокукуй мне свою волюшку».

Значение воли как свободы брачного выбора, желания или нежелания выйти замуж выступает в свадебных и лирических песнях.

Воля была связана со свободной девичьей жизнью до брака. «Куда мне девать волю вольную/Да мое чесно девичество», – причитала невеста. Самовольный выход девушки замуж без согласия родителей расценивался как «снятие воли» дочерью. Воля в девичестве противопоставляется неволе в замужестве: «Девки у голуба пытали: / – Скажи, голубь, скажи, сизый,/Кому воля, кому нет./ – Девкам воля, бабам – нет»; «Обневолили родители/Вольну волюшку в неволюшку», «Чаму жоначку не б’еш,/Нашто волю даеш?». Замужество невесты воспринималось как переход или продажа в неволю (о невесте говорили: «из воли выходит в неволю»), лишение воли (разлучение с ней, отнимание, срывание, разорение, снятие ее, оставление подругам, отдача жениху, потеря), пропивание ее («Да пропивают мою волюшку/Да на чужу-то на сторонушку»).

В свадебном обряде были известны ритуальные действия, направленные на обладание волей – властью одного из супругов над другим. Так, жених старался сесть на край шубы невесты, чтобы «волю ее прижать». Невеста выливала ему на ноги воду, которой она умывалась, приговаривая: «Твоя вода, а мне взять с тебя волю!» (т. е. тебе вода, а мне взамен дашь волю). По пути от венчания невеста спрашивала жениха, чье поле они проезжают, и, получив ответ «поле наше», тихо говорила: «Поле-то ваше, да воля-то будет наша».

Мотив воли как свободной девичьей жизни до брака приобретал наиболее разнообразные формы в свадебном обряде и свадебном фольклоре западной зоны Русского Севера, где он взаимодействовал в смысловом отношении с аналогичным мотивом «девичьей красоты». Оба они выступали в качестве символа девичества. Образ «воли вольной» может соотноситься с растительным миром: волю сеют, зарывают под яблоней, отпускают в поле, в осинник, она заблудилась в темных лесах, в частой траве, загуляла в чистых полях, в саду, в винограде, в шелковой траве, она садится на березу, а девушки ломают волю, когда делают венки. Невеста отдавала волю «к красну солнышку в беседушку, к светлу месяцу на думушку, к зорям на свиданьице», «к звездам на поминаньице, ко лунам на потешаньице». Воля наделялась зооморфными свойствами: ее запрягали, она бежала лисицей, куницей, имела крылья, улетала от невесты птицей, садилась утушкой на заводи, плавала рыбкой в озере, а жених ее вылавливал; во время мытья невесты в бане она принимала облик угля, огня, серой уточки, горностая, белой лебеди. Воля представала также красной девушкой, рыдала, сердилась, кланялась, молилась в церкви, венчалась. Однако повсеместно наиболее устойчива в поэтических текстах связь воли с головой и волосами на голове, чаще всего с косой: «пропивайте мою волюшку со моей буйной головушки», «моя волюшка с головушки скатилась», «покроют головушку, снимут с меня волюшку», «паколь волюшка твоя, не расплетена коса» и т. п.

«Воля» в севернорусском свадебном обряде – это следующие атрибуты невесты: ее коса; лента в косе; бант или лента на голове; головной убор в виде широкой ленты; повязка, перевязка; волосник; небольшой повойник; круглый головной убор, украшенный бусами; корона; кокошник. «Волей» может быть и елочка, обычно украшенная лентами, – также атрибут невесты и символ девичества. Эти предметы использовались в обряде прощания невесты с девичеством, который назывался «отдавать, сдавать, отнимать, отпускать, снимать, жечь или гасить волю». Невесте расплетали косу, нередко силой вырывали ее из рук (часто это делал ее брат), выплетали ленту из косы, срывали бант с головы, отнимали и раздавали выплетенные ленты, сама невеста снимала и отдавала ленту брату или подругам, снимала с головы перевязку и дарила сестре или подруге. Когда топили баню для невесты, разводили костер – «жгли волю невесты» Во время «просватанья» невеста подходила к иконам и гасила свечку – добровольно «гасила волю». Ритуал прощания с волей сопровождался причитаниями, в которых невеста оплакивала девичество. Это причитание также называлось «волей». Олицетворением воли могла быть и девушка. На девичнике невеста выбирала из подруг «волю», угощала ее, одаривала полотенцем, сажала за стол и «причитала» ей, а «воля» ей «отпричитывала». Наконец, воля могла обозначать еще и девственность, невинность, девичью честь, напр. девушке наказывают: «Воли не теряй, ты девушка».

А. Гура

Птица, которой в народных представлениях присуща брачная символика, символика ловкости и проворства и мотив воровства. В обрядовой практике известны разнообразные обереги посевов, которым воробьи наносят вред. Согласно народным легендам, воробей своим чириканьем выдал Христа преследователям, приносил гвозди для распятия и язвительно чирикал: «терпи, терпи!» или «жив-жив!», призывая продолжать мучить распятого Христа. За это Господь проклял воробья и запретил употреблять его мясо в пищу, а истреблять воробья с тех пор не считалось грехом. В наказание воробей стал серым и маленьким и имеет на лапках невидимые путы или оковы, отчего он не ходит, а скачет. Согласно другой легенде, птицы заковали ему лапки в кандалы за воровство или связали их в наказание за провинность во время выборов птичьего царя. Облик воробья (так же как и ворона, вороны, грача, галки, сороки) может принимать злой дух, приносящий своему хозяину деньги. С воробьем связаны плохие приметы: пролетевший с чириканьем над головой путника воробей сулит неудачу, влетевший в окно – большую беду или покойника.

В западной части Белоруссии и Малороссии существовал обычай под Новый год ловить, печь и варить воробьев. В некоторых местах воробьев бросали живыми в печь, грозили припечь воробью клюв. Делали это с разной целью, чаще всего для того, чтобы летом воробьи не ели в поле жита, конопли и т. п. Девушки под Новый год гадали о замужестве, бросая воробья в печь: если он вылетит из огня, то и девушка «вылетит» из хаты. Чтобы поймать воробья, нужно знать такую минуту в новогоднюю ночь, когда воробьи глухи и слепы, а узнать ее можно, если тайком подслушать разговор скота в эту ночь, зарывшись в хлевном навозе.

В Полесье существовал святочный обычай «гонять воробухы»: во время ужина все члены семьи закрывали глаза, а кто-нибудь один ударял ложкой по лбу одного из сидящих и тот должен был угадать, кто его ударил. Делалось это для того, чтобы летом воробьи не объедали ячменя. На западе Малороссии и Белоруссии под Новый год воробьев сжигали или сушили в печи и толкли, а весной их пепел или порошок смешивали с зерном и использовали при первом севе, чтобы обезопасить посевы от воробьев.

В Полесье щедровальники во время обхода домов пускали в хату воробьев, грозя припечь, отрезать или отрубить им клюв, чтобы летом воробьи не ели у хозяев проса. Чтобы воробьи не видели, не заметили посевов, не слышали и не знали о них, в Рождество воробьев называли «слепцами», топили печи до зари, чтобы воробьи не видели дыма, сеяли молча, до рассвета или после захода солнца, обегали голыми грядки подсолнухов с хлебом, который случайно забыли вынуть из печи, сеяли, держа зерна во рту, в Страстную («Тихую») пятницу. Усмирению воробьев способствовали предметы, бывшие в контакте с мертвыми: окуривали поле стружками из старого гроба, при севе добавляли в семена песок или землю с могилы и т. д. С той же целью под Новый год девушки объезжали верхом на метле вокруг своей усадьбы; в рождественский Сочельник клали для воробьев первую ложку крупы (каши) на углы дома и т. д.

У малороссов существовали поверья о том, что в одну из летних ночей воробьи исчезают с полей и слетаются в то место, где черт, злой дух или «горобьевый» (старший над воробьями) меряет их всех огромной меркой. Воробьев, переполняющих мерку, он смахивает с ее краев и отпускает на размножение, а оставшихся в мерке оставляет себе, ссыпает чертям в пекло или убивает. См. также: Воробьиная ночь.

В фольклоре воробей наделяется мужской символикой. В загадках он предстает как «маленький мальчишка в сером армячишке». В сказках известен мотив обращения мужа в воробья. В весенних и особенно в святочных хороводах воробей предстает в виде удалого гуляки, молодца, выбирающего себе девушку, молодожена, любовника, соблазнителя чужой жены. «Подблюдная» песня о воробье предвещает девушке замужество: «Сидит воробей на перегородке,/Как глядит воробей на чужу сторону./Куда погляжу, туды полечу». Любовно-брачный мотив ловли воробушков встречается в свадебных величаниях. В свадебных песнях жених уподобляется воробью. В шуточных песнях популярен мотив женитьбы воробья на галке, сове, бабе и т. д. Брачная символика воробья представлена в приметах и гаданиях: если воробей устроит себе гнездо на новой хате, девушка из нее вскоре выйдет замуж; в девичьих гаданиях прилет воробья предвещал девушке молодого жениха.

Лит.: Тульцева Л. А. Символика воробья в обрядах и обрядовом фольклоре (в связи с вопросом о культе птиц в аграрном календаре)//Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982; Гура А. В. Воробей испечен//Philologia slavica: К 70-летию академика Н. И. Толстого. М., 1993.

А. Гура

Рябиновая ночь – ночь с сильной грозой или зарницами; время разгула нечистой силы. Выражения известны в русском, малороссийском и белорусском литературных языках и диалектах. Оба названия, вероятно, восходят к единой праформе «рябиная ночь», зафиксированной в древнерусском языке начиная с XV в. Значение древнерусского «рябиныи» связано со значением «рябой». Для южнорусских областей и Малороссии основными являются варианты с прилагательными, имеющими значение «воробьиный»; для восточно-белорусских, белорусско-полесских и западнорусских территорий – прилагательные со значением «рябиновый».

Упоминание о воробьиной ночи впервые встречается в Тверской летописи при описании битвы между дружинами Ярослава Мудрого и его брата Мстислава (1024). Здесь говорится: «И бывши нощи рябинной, бысть тма и гром бываше и молния и дождь. И бысть сеча зла и страшна, яко посветяаше моления, тако блещашеся оружие их, и еликоже молния осветяше, толико мечи ведяху, и тако друг друга секаше, и бе гроза велика и сеча силна». В Белоруссии «рябиновая ночь» осмыслялась одновременно и как время разгула нечисти, и как время, когда буря и удары молнии уничтожают «чаровников» и нечистую силу. По-видимому, и в Древней Руси с «рябиной ночью» связывалось представление о своеобразной небесной битве.

Поверья о воробьиной ночи во многих случаях основывались на народной этимологии. Напр., на Киевщине «воробьиной» называли ночь на 1 сент., когда «черт меряет воробьев» (см:. Воробей). Выражение «рябиновая ночь», как правило, связывается с образом рябины. Эта связь может отражать фенологические наблюдения (считается, в частности, что «рябиновые ночи» бывают, когда рябина цветет и когда созревают ее ягоды) или основываться на ассоциациях между рябиной и цветом неба во время грозы.

Представления о количестве и сроках воробьиной ночи обусловлены по большей части реальными наблюдениями над природой, однако и последние тесно переплетаются с народными поверьями. В частности, кое-где считалось, что в году обязательно бывает одна или три воробьиных ночи или же что воробьиная ночь бывает раз в шесть или семь лет. На Житомирщине и Киевщине воробьиная ночь ассоциировалась, как правило, с одной из июньских ночей накануне Ивана Купалы (см.: Иванов день) или Петра (см.: Петров день), причем здесь же бытовало поверье, что в это время цветет папоротник; в ряде киевских и житомирских описаний просто указывается, что воробьиная ночь – это время, когда цветет папоротник (без конкретной календарной привязки).

Лит.: Агапкина Т. А., Топорков А. Л. Воробьиная (рябиновая) ночь в языке и поверьях восточных славян//Славянский и балканский фольклор. М., 1989.

А. Топорков

Предсказание будущего, гадание с целью указания на место украденной вещи, пропавшего человека, а также «приворот», «отворот», «присушивание» любимого и нелюбимого. Деятельность эта у русских считалась формой колдовства и осуждалась. Ворожеи, занимавшиеся этой деятельностью профессионально, пользовались дурной славой.

В представлении русских людей нечистая и зловредная птица, имеющая дьявольскую природу. Черный цвет ворона задуман самим чертом. В образе ворона черти летают ночью по дворам и совершают разные пакости. Души злых людей русские представляли в виде черных воронов.

Вместе с тем, по русским поверьям, ворон – вещая птица, живет до 300 лет, владеет тайнами, предсказывает смерть, нападение врагов, дает советы былинным героям, указывает место, где зарыт клад, приносит родителям весть о гибели сына.

«Всякому б ворону каркать на свою голову!» – говорили русские люди. «Старый ворон мимо не каркнет!» – считали они. По народным приметам считалось, что на церкви ворон каркает к покойнику на селе, на избе – к покойнику во дворе. Даже если пролетит через какой двор эта черная зловещая птица, – не быть там добру. В глазах русских ворон являлся олицетворением всего недоброго-злого. «Налетели черны вороны!» – говорили про обуявшие человека беды-напасти. «Ты не ворон! Что каркаешь – беду накликаешь?!» «Ворон ворону глаз не выклюет!»

Сродни ворону зловещему ворона. Но эта птица считалась не того разбора. Если она и каркает, то вся беда от этого, по народному представлению, не пойдет дальше ненастной погоды. «Ворон каркает к несчастью, ворона – к ненастью!» – говорили русские люди. «Ворон – волшебник, ворона – карга!» Вороной в переносном смысле слова звали каждого нерасторопного человека. Это то же, что рохля, разиня, зевака. «Проворонить» – значит: прозевать, пропустить мимо рук. «Ну, начал наш Иван ворон считать!» – говорили о недальновидных людях; «Метил в ворону, а попал в корову!»

О воронах также говорили: «Пугана ворона и куста боится!», «Ворона сове не оборона!», «Вороне соколом не бывать!», «Наряди ворону в павлиньи перья, все каргой останется!», «Ворона прямо летает, да все без толку!», «Где вороне ни летать, а все навоз клевать!», «Одна ворона и за море летала, а все той же каргой вернулась!», «Ни живать вороне в высоких хоромах!», «На что вороне большие разговоры, знает она одно свое к р а!» и т. д. Крестьяне считали, если каркнет воронья стая летом – быть дождю, зимой – морозу. Играть примутся на лету вороны-карги – жди ведра. По «воронограю» (крику воронов и ворон) предсказывали не только погоду, но и изменения в жизни и судьбе.

Лит.: Гура А. В. Ворон, ворона//Славяноведение. 1993, № 6; Сумцов Н. Ф. Ворон в народной словесности//Этногра- фическое обозрение. 1990. Кн. 4, № 1.

Широкий брус под потолком крестьянской избы (см.: Дом, Жилище). В избе 2 воронца, расположенных под прямым углом: одним концом оба врезаны в печной столб, второй конец одного бруса (пирожного) врезан в переднюю стену избы, а другого (полатного) – в боковую стену. На полатный брус опирались полати, на пирожный или чуланный воронец после выпечки клались для остывания хлебы и пироги, вынутые из печи, а иногда он служил для укрепления переборки, отделявшей бабий кут от остального пространства избы.

Народное название дня св. Мартина, Папы Римского (765), 14/27 апр. Этот день на Руси считали праздником воронов, которые, по мнению крестьян, были опасными птицами, связанными с нечистым. Чтобы задобрить ворона, в этот день для него варили кашу. Накладывали ее на сковородку, выносили в огород и переворачивали сковородку вверх дном, чтобы внимание ворона привлечь сверкающим, до блеска начищенным дном. Потом сковородку убирали, а ворон склевывал кашу.

Считалось, что прикормленный таким образом ворон оберегает хозяйство, к цыплятам лисиц да коршунов не подпускает. А случится какая беда, так и весть подаст: кружится над двором и криком своим хозяина предупреждает. В старину считалось, что поселившаяся вблизи дома пара воронов приносит семейное счастье. Если ворона можно было приручить, то лису невозможно. Хитрая лиса всегда найдет ход-выход, чтобы воровать во дворе кур. Крестьяне верили, что только св. Мартын может помочь крестьянскому хозяйству и оберечь его от лисьих набегов, потому и прозвали его Лисогоном, что в этот день он лисиц гоняет. По народному поверью, в этот день лисы переселяются из старых нор в новые, и поскольку при этом «куриная слепота на них нападает», они становятся легкой добычей охотников.

В народных представлениях символ границы между своим, освоенным пространством и чужим, внешним миром (см. также: Окно, Порог). Как элемент материальной культуры и обрядности ворота особенно значимы в русской традиции (ср. архитектуру, резьбу и др. украшения ворот у русских).

Открывание – закрывание ворот символизировало акт контакта с внешним миром. Ворота – опасное место, где обитала нечистая сила. На воротах могли сидеть злые духи, поджидающие младенцев, которых несли из церкви после крещения. Чтобы их обмануть, ребенка передавали, минуя ворота, через окно или через забор. Участники свадьбы также остерегались проходить через ворота, а перелезали через забор или проламывали новый проход в ограде.

Ворота – объект почитания и защиты. Владимирские крестьяне вывешивали на воротах (как и на амбарах, на колодце) образа; утром, выйдя из дома, они молились сначала на церковь, потом на солнышко, а затем на ворота и на все четыре стороны. К воротам прикрепляли сретенскую или венчальную свечу, втыкали в них зубья бороны или вешали косу, затыкали в щели ворот колючие растения – от ведьм. На Богоявление на воротах чертили кресты для защиты от нечистой силы. Особенно оберегали ворота и тем самым дом в дни, когда активизировалась нечистая сила. В Полесье накануне Ивана Купалы (см.: Иванов день) в щели ворот затыкали крапиву, чтобы ведьма не пролезла во двор.

В воротах совершались различные магические действия. В обряде первого выгона скота хозяйка обходила скотину во дворе с иконой св. Георгия, а затем оставляла ее на воротах на целый день. В ворота клали пояс, освященные яйца, топор, сковородник, ухват, замок и через эти предметы перегоняли скот.

В Карпатах пастухи клали в ворота овечьего загона цепь, которой на Рождество были обвязаны ножки стола, и прогоняли через нее стадо. В Полесье на ворота ставили девочку- подростка, которая широко расставляла ноги, и под ними прогоняли скотину.

В воротах также рубили колядный веник (обряд, совершаемый для того, чтобы избежать наказания за нарушение запретов на работу во время Святок); по разостланной в воротах скатерти ввозили во двор первый воз сжатого хлеба; в воротах разжигали костры в Великий четверг, на Пасху, в Юрьев день, на свадьбу и в др. праздники.

В свадебном обряде ворота – преграда на пути участников свадьбы: перед сватами или молодыми запирали ворота и требовали выкупа. В погребальном обряде у малороссов после выноса тела обвязывали ворота красным поясом или рушником, чтобы вслед за умершим «не пишла з двора худоба». Неотъемлемой частью представлений о загробном мире являлся образ «врат ада», охраняемых змеем, архангелом Михаилом, Николой и др., и «врат рая», возле которых стоят свв. Петр и Павел. Особые поверья и ритуалы были связаны с кладбищенскими воротами. Часто считалось, что душа последнего умершего жителя села сидит на воротах кладбища в ожидании следующего покойника.

Ворота служили местом гаданий. В Малороссии на Святки девушки выбегали ночью из дома, влезали на ворота и «окликали долю», пытаясь по отзвукам угадать свою судьбу. Через ворота перекидывали обувь, и когда она падала, по направлению носка определяли, откуда ждать сватов; стоя в воротах, загадывали, кто пройдет мимо: появление мужчины сулило скорое замужество.

На некоторые праздники в ворота кидали палками и камнями, разбивали о ворота горшки, колотили по воротам, чтобы шумом отпугнуть злые силы. В ворота били, приглашая в Сочельник на кутью мороз и др. стихии. Во время обрядовых игр молодежи ворота снимали с петель, забрасывали на крышу, дерево, кидали в реку и т. п. Иногда ворота похищали у соседей и бросали в реку, чтобы вызвать дождь.

На Троицу были принято строить ворота из веток и зелени. Под такими воротами «кумились» девушки. На свадьбе под зелеными арками-воротами проходили молодые и все участники свадебного поезда, чтобы защититься от порчи. В Центральной России ворота из досок и бревен строили за селом при падеже скота. Их обвешивали полотенцами, рыли под ними ров и прогоняли по нему животных.

Л. Виноградова, С. Толстая

Вещество, которому приписывались свойства оберега; широко используется в народной медицине, магии и гаданиях. Издревле известно литье растопленного воска в воду для распознавания болезни, местонахождения преступника, в гаданиях о жизни и смерти, о замужестве и т. п. В русских обычаях воск использовался гл. обр. как «святое» вещество, противостоящее дьявольским силам, во многом благодаря тому, что из него изготовляли церковные свечи.

Применение воска в качестве оберега обнаруживается в самых различных областях деятельности человека: для удачной охоты им покрывали пули; защищая клад, зарывали деньги вместе с восковым крестом; зашивали воск в одежду, чтобы уберечь пчел от ведьмы, и т. д. Воском залепляли и отверстия (в стволе дерева, в роге животного), куда предварительно помещали иные вещества и предметы-обереги: ртуть, масло, ладан и проч. В Олонецкой губ. при первом выгоне скота использовали чашечки из воска: в них собирали шерстинки от каждой коровы, после чего прятали в потайное место и произносили заговор от порчи и потерь в стаде. Чтобы воспрепятствовать превращению умершего в «ходячего» покойника или вампира, поляки облепляли шею усопшего пятью шариками из воска, малороссы клали на грудь покойному восковой крестик, а в руку вставляли свечу.

В народной медицине и профилактической магии известны амулеты из воска. В Малороссии восковые шарики из свечи, освященной в Страстной четверг, носили как ожерелье от лихорадки. У белорусов существовали амулеты из воска в виде тех частей тела, которые предполагалось защитить от болезни.

При определении причины болезни знахари выливали расплавленный воск в воду, а для исцеления производили различные манипуляции над полученными фигурами из воска. Когда при лечении болезни лили растопленный воск, то говорили заклинание, напр.: «Как топится воск, так пусть «растопится» болезнь». Считалось также, что болезнь или порча «выливаются» вместе с воском, недаром на Житомирщине этот способ народного целительства назывался «выливать воском».

Гораздо реже воск использовался во вредоносной магии. В Галиции девушки, желая привлечь к себе парня или отомстить ему, бросали в огонь закатанные в воск нитки из его одежды; эти действия сопровождались заговором, в котором сердце юноши уподоблялось тающему воску. У русских известны заговоры «на воск» с целью ослабления мужской половой потенции.

Широко были распространены гадания с воском. Предполагалось, что воск как «святое» вещество может рассказать правду о будущем. В шарик из воска закатывали волосы младенца, если при крещении такой шарик тонул в купели, считалось, что ребенок умрет. На Святки особенно были распространены девичьи гадания с воском. Предсказания обычно делались, исходя из очертаний застывшего в воде горячего воска.

Лит.: Снегирев И. М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. М., 1837. Вып. 1; Сержпутовский А. К. Бортничество в Белоруссии//Материалы по этнографии России. Пг., 1914. Т. 2.

А. Плотникова

1) мужчины и женщины, которые при обряде крещения в Православной церкви ручаются за веру крещаемого, наставляют его в вере и благочестии, в случае необходимости должны принять крестника на свое попечение (т. н. крестные родители); восприемники должны быть совершеннолетними и православными; 2) лица, иначе называемые поручители, присутствовавшие при совершении брака, ручавшиеся за жениха и невесту, что к вступлению их в брак нет никаких препятствий и соблюдены все правила. При обручении меняли кольца жениха и невесты, при венчании держали венцы над их головами; 3) монашествующие, при пострижении кого-либо в монахи исполняющие те же обязанности, что и восприемники при крещении.

Страны света, связанные с суточным появлением и исчезновением солнца и сменой дня и ночи. Восток и запад (восточный – западный) входят в ряд др. оппозиций типа: «верх – низ, правый – левый, мужской – женский, хороший – плохой» и т. д. Соотношение «хороший» – «плохой» определяет смысловую символику востока – святость, праведность, справедливость, благополучие и изобилие, жизненность, изначальность и запада – нечистота, неправедность, бедствие, смертность, завершенность.

По представлениям русских, восток был жилищем Бога, запад – сатаны, поэтому на восток следовало обращаться с молитвой (архангел); при создании Вселенной «Господь сотворил сатану, дал ему ангелей и отпустил их в западную сторону» (вологод.). Русские гадали по первому грому о будущем урожае: в Сибири полагали, что гром на востоке предвещает «ядреные и густые хлеба», на юге – средние, а на западе – неурожай (енисей).

В ряде ритуалов и верований движение, действие или течение, направленное с востока и идущее на запад, воспринималось как положительное, а в обратном направлении – как отрицательное. Так, крестьяне- нижегородцы считали, что пить воду из ключа, текущего с востока на запад, полезно, а из ключа или ручья, текущего с запада на восток, пить нельзя. При этом восток нередко связывался с понятием начала, а запад – конца. С востока начинаются многие обрядовые, а также основные земледельческие и хозяйственные действия. К востоку обращены молящиеся, алтари храмов, красные углы многих изб.

Н. Толстой

Приобщение к жизни Церкви. Для подавляющего большинства русских оно начиналось с крещения в младенчестве. Церковь освящала весь жизненный цикл человека. Основой воцерковления служило религиозное посещение храма – с раннего детства до последних дней в старости.

В программе Тенишевского этнографического бюро (1890-е) был вопрос о посещении крестьянами церкви. На него откликнулись почти все, кто писал в бюро из разных концов страны. Крестьянин Ф. Ф. Шутов из деревни Песьи-Веретьи на Вологодчине (Вельский у.) сообщил, что в праздник его односельчане встают в пять часов утра и отправляются в церковь – на утреню и обедню. Церковь была в трех верстах от деревни. Одевались все празднично, несмотря на ранний час.

Посещение церкви в воскресенье и праздники отметили все корреспонденты. В будни же обычно ходили лишь те, кто заказал обедню по конкретному поводу: кончина близкого человека, девятый, двадцатый и сороковой день, сорокоуст. Либо же в Великий пост, когда служили в среду, пятницу и субботу. В это время ходили преимущественно те, кто говел, т. е. готовился к причастию.

Чаще посещали церковь зимой и осенью, когда крестьяне были свободнее от хозяйственных работ. Летом ходили мало. Если храм был далеко, то посещения прерывались на время снежных заносов и распутицы. Из самых отдаленных от церкви деревень, связанных с селом плохими дорогами (через болота, например), ездили или ходили туда лишь на самые большие праздники – Пасху, Троицу, Рождество, а также на храмовые и заветные (обетные). Последние праздники были связаны с обетом, данным отдельным человеком или целой деревней по случаю счастливого избавления от болезни, стихийного бедствия или иноземного нашествия.

Корреспондент из с. Петушково Карачаевского у. Орловской губ., сообщивший, что в церковь у них ходят очень часто, подметил такое различие: на основные праздники «в церкви более бывают мужики, а по воскресеньям – более бабы и подростки». В оценке большего в целом количества посещений мужчинами или женщинами информаторы расходились. П. Каманин из с. Домнино Меленковского у. Владимирской губ. считал, что в церковь вообще больше ходят женщины. Ему вторил корреспондент из Лозичской вол. Боровичского у. (Новгородчина), утверждавший, что женщин в церкви всегда бывает больше, чем мужчин, что они вообще ревностнее относятся к вере, носят туда детей, поминают усопших. А Е. И. Иванов – учитель земской школы из с. Георгиевского Белозерского у. Новгородской губ. – утверждал противоположное: «мужчины обыкновенно ходят в церковь чаще, нежели женщины».

В материалах, поступивших из Боровичского у., утверждалось, что крестьяне к церкви относятся с благоговением, называют ее Божьим домом. Проходя мимо церкви, обычно останавливаются, снимают шапку и крестятся, нередко молятся при этом. То же делают, проходя мимо часовни. Слыша церковный звон вне церкви, осеняли себя крестным знамением. Таким образом, храм воздействовал и на религиозное поведение вне его стен, призывая вспомнить о Боге среди повседневных забот.

Идя в церковь на службу, все крестились и кланялись перед входом, затем снова, войдя в храм. «Некоторые старики, войдя в церковь, сначала кланялись на иконостас, а затем направо и налево присутствующим, те отвечают им тем же». Мужчины становились в церкви справа, а женщины – слева. Некоторые из прихожан прислуживали на богослужении.

Все сообщения сходились в том, что в церкви ведут себя «чинно», «степенно», «благопристойно». «Не было случая, чтобы кто-либо пришел в церковь нетрезвым», – писали из деревни Рыбково Дорогобужского у. Смоленской губ. «Набожность выражается в усердии ко храму Божию». Здешний народ любит часто ходить в церковь для молитвы и непременно бывает у службы по воскресеньям и праздникам; не приходят только отсутствующие из селения и больные. Приходя в церковь, всегда ставят свечи многим святым иконам, и это же делают у себя дома, когда молятся; так, например, поутру или ввечеру затепливают перед домашними иконами свечу или две, или лампаду с деревянным маслом, а в праздник перед каждою иконою ставят по свече. На дому и особенно в храмах Божиих молятся усердно и с благоговением, стоят в церкви с благочестием; часто служат молебны Спасителю, Божией Матери и многим угодникам, которых часто призывают на помощь» – так рассказывалось о набожности крестьян Пошехонского у. Ярославской губ. в описании, присланном в Географическое общество.

Не только старшие в семье следили, чтобы молодежь не пропускала особенно важные богослужения, но и вся община наблюдала за этим. Соседи выговаривали матери, если сын был «ленив ходить к обедне».

Современная исследовательница духовной жизни сибирского и уральского населения XVIII-XIX вв. Н. А. Миненко на разнообразном материале источников пришла к выводу, что «понятие праведной жизни и у крестьян, и у горожан, и у горнозаводского люда Урала и Алтая включало усердное посещение церкви (хотя бы по праздникам, если церковь отстояла далеко от селения), слушание слова Божия, активное участие в жизни прихода».

Все, что делается для храма, – угодно Богу. Такая точка зрения, присущая всем верующим, исключала пренебрежительное отношение к каким-либо видам работ в храме или для храма. В храме и мытье пола свято (прп. Серафим Саровский).

Из Дорогобужского у. Смоленской губ. сообщали в Тенишевское бюро, что крестьяне с любовью относятся к своей церкви, заботятся о ее благолепии. Постоянное участие прихожан в расходах храма выражалось не только в подаче копеек на тарелку, с которой церковный староста обходил молящихся. Община отапливала церковь; нанимала двух сторожей; добровольцы подвозили строительные материалы и т. п.

В с. Георгиевском одноименной волости Белозерского у. Новгородской губ. каждый домохозяин ежегодно что-либо жертвовал на храм: хлебом, холстом, льном, овечьей шерстью, полотенцами. Из Череповецкого у. этой же губернии писали, что крестьяне охотно собирают на нужды церкви, и отмечали крупные пожертвования отдельных крестьян на иконостас.

Горячая заинтересованность рядовых мирян в том, чтобы у них был свой храм, проявлялась в строительстве церквей на средства крестьянских семей и сельских общин, а также в прошениях о создании отдельных новых приходов либо сохранении самостоятельного прихода (когда начальство хотело его слить с другим).

Специально исследовавшая этот вопрос по архивным материалам Каргопольского у. Г. Н. Мелехова пишет: «И в XIX в. все церкви создавались почти исключительно на собственные средства крестьян, но по разрешению епархиального начальства. Сразу после пожара (а они все еще случались нередко) начинались хлопоты о строительстве новой церкви: собирался сход, на котором принималось прошение за подписями всех или большинства домохозяев прихода. Таких прошений, написанных в разные годы, сохранилось множество». Отношение к строительству храма явственно проявлялось в том, что многие (а иногда и все) работы крестьяне выполняли сами, «безмездно»: заготовку и вывозку к месту строительства камня для фундамента, бревен, осинника на лемех и пр. Если храм строился кирпичный, то и кирпич нередко делали сами. Вот как рассказал о возобновлении в 1908 храма свт. Николая в с. Тихманга (Каргопольский у.) местный житель: «Стройка, можно сказать, была народной. Все население волости принимало в ней участие. Сдавали свои ценности, деньги. На лошадях возили из лесу бревна, добывали глину, песок, известь, изготовляли кирпич. Каждый житель обязан был сдать полагающееся количество яиц, сметаны, которые шли как компоненты для приготовления скрепляющего раствора. И все работали безвозмездно. Механизмы были самые примитивные: веревка, блок, аншпуг-рычаг». Церковь возобновили за одно лето.

Население боялось остаться без храма. Если не могли быстро построить своими силами новую церковь, то просили разрешения на перенос (перевоз) «праздного» храма из другого места; временно служили в часовне на кладбище или в приходском училище. В переписке общин с властями по поводу разрешения на строительство церквей крестьяне горячо убеждают, берут на себя новые и новые обязательства (если сверху получены возражения). Самый характер переписки свидетельствует о неформальном отношении прихожан к этому вопросу, об искренней заинтересованности населения.

К подобному же выводу пришли Л. В. Островская и Н. А. Миненко по сибирским и уральским документам XVIII-XX вв.: «Уральцы и сибиряки проявляли неустанную заботу о сооружении в их селениях церквей». Автор считает, что большинство храмов возводилось на пожертвования местных жителей. И даже во 2-й пол. XIX в., когда заметнее стали антицерковные влияния на крестьянство, «готовность, с которой крестьяне-сибиряки ради строительства храма шли на всевозможные тяготы и жертвы», позволяет говорить о высокой приверженности их к церкви. Храм, выстроенный своими трудами, или на собственные средства, либо трудами и средствами отцов, становился неотъемлемой частью их существования. На это крестьяне указывали сами в своих прошениях в Консисторию: «Где отцы и деды наши украшали наш храм и погребены на том же приходском кладбище, тако же и мы желаем легчи костьми вместе с прахом наших предков». И из другого прошения (по поводу намерения перенести церковь в другую деревню): «Мы привыкли видеть ее (церковь. – М. Г.), молиться, тут крещалось и умерло уже целое поколение, и вдруг нас хотят лишить этого дорогого храма. Не давайте творить беззаконие, иначе мы все погибнем у этого святого места».

В материалах Синода, где давалось последнее заключение по прошению о строительстве церкви, и фондах консисторий всех епархий России отложилось множество дел XIX в. о вновь строящихся или возобновляемых храмах. Иногда в одном деле – в донесении владыки – концентрируются сведения о постройке многих церквей. Например, в донесении епископа Пензенского и Саратовского от 1826 речь идет о постройке церквей в нескольких слободах, сельцах и деревне. Не всегда инициаторами были приходские общины; обращались за разрешением частные лица, в том числе крестьяне. Так, в 1889–93 в Омской консистории рассматривались документы о строительстве деревянной трехпрестольной церкви на каменном фундаменте в д. Низовой Малокрасноярской вол.; храм этот строили на свои средства торгующие крестьяне братья Севастьяновы.

Четкое осознание необходимости храма, заботливость в снабжении его всем нужным для богослужения, теплое отношение к благолепию, украшению церкви – все это было присуще массовому сознанию русских людей. Каждый искренне верующий человек не считал возможным для себя отказаться от участия в трудах или приношениях для храма, дабы не прогневить своим нерадением Бога. Ощущая себя грешниками, надеялись, что эти труды и эти вклады лягут на другую чашу весов Божьего суда.

Об интересе русских прихожан к проповедям в церкви и живой реакции на них существует немало свидетельств. Житель Пошехонского у. Ярославской губ. отмечал в 1854, что крестьяне хорошо понимают содержание религиозно-нравственных поучений и долго помнят их. Умение произнести понятную и важную для слушателей проповедь считалось неотъемлемым качеством хорошего батюшки. Многих священников поражала реакция простых людей – прихожан, которую они чувствовали и видели во время своей проповеди. Это свойство православных верующих России было пронесено через десятилетия безбожной власти. Митр. Вениамин (Федченков), побывавший на родине в янв.-февр. 1945 после двадцатипятилетнего перерыва, так написал об этом: «Я достаточно мог наблюдать родной народ и понять его. И скажу прямо: впечатление от народа – самое сильное, самое важное, что я увожу с собою с родины за границу. И прежде всего, скажу о верующих. Боже, какая горячая вера в них!.. Я давно не молился так усердно, с такой «зрячей верой», как здесь, среди этого духоносного «дома Божия», Церкви Христовой, Тела Его. А что было, когда говорились слова живой проповеди. Какое внимание! Какая жажда духовная! А нередко – и слезы, текущие по щекам и мужчин и женщин. Горяча вера у русского православного народа».

Духовный стержень православного воцерковления составляет исполнение таинств, особенно – причащения. «Неисполнение таинства покаяния и причащения у не раскольников встречается сравнительно редко», – написал А. В. Балов, свидетельства которого относились преимущественно к Пошехонскому у. «В течение Великого поста все взрослые стараются хотя один раз поговеть, т. е. исповедаться и приобщиться Св. Таин». Приготовляются постом, молитвами, частым посещением церкви. Немало крестьян стремилось говеть Великим постом в монастырях: с этой целью отправлялись на богомолье в ближние или дальние обители. Принято было причащаться в особых случаях: во время тяжелой болезни; в день святого, чье имя дано при крещении, – именины; по особому благословению старца; перед сложными и долгими поездками; при посещении святых мест (Троице-Сергиевой и Киево-Печерской лавры, Иерусалима, Соловецкого монастыря и др.). Однако представление о том, что причащаться раз в год – достаточно, все-таки оказывало несомненное влияние на частоту причащений массы верующих в XIX в., от которых большинство духовенства не требовало, по-видимому, частых причащений или даже возражало против них. В этом отношении, несомненно, отрицательную роль сыграли указы Петра I 1716 и 1718 о ежегодном обязательном хождении к исповеди. Должны были раз в год составляться и представляться в Консистории исповедные росписи по трем рубрикам: о бывших у исповеди; о небывших у исповеди и о раскольниках.

Н. В. Алексеева, исследовавшая вопрос об исповеди и покаянии по материалам Европейского Севера России, пришла к выводу, что «основная масса крестьян шла на исповедь в Великий пост»; более всего – в первую, Крестопоклонную и Страстную седмицы (см.: Страстная неделя). При этом многие в течение Великого поста ходили на дух (то есть на исповедь) по два раза и больше. «В остальные посты, – пишет исследователь, – без особой причины исповедовались и причащались либо престарелые, либо особо благочестивые прихожане». Обязательны были исповедь и причастие перед свадьбой, в опасной болезни и перед смертью.

Свт. Феофан Затворник обстоятельно высказался об этом: «Много нас теребят по поводу частого причащения. Не смущайтесь. На Востоке христиане часто причащаются, не в одни Великие посты, но и кроме их. Первоначально же в Церкви Христовой за всякою литургиею все причащались. На всякой литургии священнослужитель приглашает: «Со страхом Божиим и верою приступите». – Следовательно, на всякой литургии можно приступать. У нас иные говорят, что грех часто причащаться; иные толкуют, что нельзя раньше шести недель причащаться. Не обращайте внимания на эти толки, и причащайтесь так часто, как потребность будет, ничтоже сумняся. Старайтесь только всячески приготовляться как должно, и приступать со страхом и трепетом, с верою, сокрушением и покаянными чувствами». Св. Феофан Затворник был епископом и хорошо знал аргументы тех, кто был против частого причащения.

Отношение русского духовенства XIX в. к частоте причащения не было однозначным. Сходную со свт. Феофаном позицию занимал, напр., иеромонах Иоанникий, орловский крестьянин по происхождению, ставший потом духовником настоятеля Святогорского Успенского монастыря. Он имел множество духовных чад в миру, которым советовал «как можно чаще готовиться и приступать к причащению Святых Христовых Таин». «Кто часто готовится, – говорил он, – тот невольно делается лучшим по внутреннему человеку, и это уже немалое приобретение. Соединение же человека со Христом, чрез причащение Святых Его Таин достигаемое, венчая наше убогое и недостаточное приготовление, делает нас и по благодати лучшими, обновляет нас, претворяет из плотских в духовных, что каждый, часто готовящийся и причащающийся Святых Таин, не замедлит увидеть и ощутить в самом себе». В ответ на доводы о неготовности или недостойности о. Иоанникий решительно протестовал: «Не говори мне, что ты не готов и не достоин причащаться часто: не готов, потому что ленишься приготовиться и тем делаешь угодное врагу, которому никто так не претит, как человек, часто готовящийся и приступающий к трапезе Господней, ибо таковый страшен ему и недоступен; не достоин, – но кто из нас может признать себя достойным быть причастником Тела и Крови Господа нашего? Все мы не достойны сего дара милосердия Божия; но если ради недостоинства своего будем лишать себя его, то тяжко согрешим и Бога от себя отдалим. В недостоинстве нашем, если сознаем его, каемся и жаждем в приобщении Святых Таин получить помощь свыше, и состоит достоинство к неосужденному причащению нашему Святых Таин».

Св. Иоанн Кронштадтский причащался ежедневно и, будучи приходским священником, а сверх того окормляя еще множество приходящих к нему из разных мест богомольцев, и других наставлял причащаться как можно чаще: «одни у него причащались ежемесячно, другие – еженедельно, а отдельные лица – каждые два-три дня; монашествующие же – ежедневно. В лице св. прав. Иоанна Кронштадтского, – пишет современный богослов о. Михаил Труханов, – мы усматриваем того, кто, по Промыслу Божию, возвращает нас к полноте христианской жизни, которой не может быть без более частого причащения, без стремления к нему. Вошедшее в обычай редкое причащение всегда сознательными христианами почиталось как упадок церковной жизни».

Некоторые священники XIX в. с тревогой связывали отрицательные явления в духовной жизни крестьян с редким причащением. Так, иерей Дмитрий Флоровский, которому Екатеринбургское духовное правление поручало в 1839 расследовать явление массового кликушества в селении Нижнем Уткинской волости, писал в рапорте, что больные «у святого Причастия два года уже не бывали; богоявленской воды при домах не имеют, и, в навечерии Богоявления Господня, почти все жители селения Нижнего для окропления домов своих и пития Оной не получают из церкви».

Государственное требование об обязательном причащении раз в год, вошедшее в «Устав о предупреждении и пресечении преступлений», имело в виду лишь официально предлагаемый минимум. Частота причащений в значительной мере зависела от установок конкретных священников. Отношение к исповеди и причастию в народе было несомненно благоговейным и органично соединялось со склонностью к покаянию. Благочестивые обычаи, связанные с причащением, были распространены у русских повсеместно, с некоторыми вариантами (см.: Прощение).

В советский период в деревнях регулярные исповеди и причастие сохранялись многими там (и до тех пор), где ближайшие церкви не были закрыты. В недавно опубликованных воспоминаниях крестьянки П. П. Молокановой (1909 года рождения) – жительницы д. Часовня (Чапаевка) Шараповской волости Звенигородского у. Московской губ., по этому поводу говорится: «Исповедовались и причащались Великим постом один раз, а старушки – на первой неделе и на последней. На Петровки, Успенским, Филипповским постами – некоторые причащались, некоторые – нет. Между постами не причащались. Если больной, то соборовались. Обычно раз в году причащались и исповедовались». Женщина, которой в 1917 было восемь лет, говорит обо всем этом, как о само собой разумеющемся. Наиболее благочестивые и после закрытия храмов в своей волости ездили причащаться в отдаленный город или в другой район.

По мере сокращения советской властью числа действующих церквей входило в религиозную практику приобщение к Святым Дарам на дому. Немногие священники решались причащать в своем или в чьем-то доме. Для этого нужна была не только смелость, готовность пострадать за веру, но и наличие благословенного епископом антиминса, на котором совершалась евхаристия. Иногда это могли быть запасные Дары, то есть освященные прежде в другом месте. Служение литургии на дому и причащение верующие так тщательно скрывали, что лишь сейчас, в самые последние годы, подобные факты выходят наружу. Они упоминаются, в частности, в воспоминаниях тех священников (и в воспоминаниях о них), которые, вернувшись из заключения, не были допущены к служению в храмах. Так, в дневнике протоирея Симеона Афанасьева среди записей 8/21 мая 1930 читаем: «По такому примеру (речь идет о примере епископа Уфимского Вениамина. – М. Г.) я и сам еще 2 дня продолжал служить в доме Ирины, приобщать и приобщаться Святых Христовых Таин вне Сергиевской церкви по староцерковному порядку. Аминь».

В этом же дневнике под 14/27 мая 1934 (Троица) помещено подробное описание такого служения литургии на дому (в селе Сорочинском Бузулукского р-на Самарской обл.), когда участники и не стремились скрываться: «Как хорошо, как радостно во славу Божию совершается у меня служба. Какое ныне было богатое пение! Пели три хора: из своих – Настя – канонарх и Уляша, Мавруша – регент с подругой из с. Ивановка, а также три лучшие кодяковские певицы. Наше жилище к Троице побелено и убрано. Вся келья – светлая, украшена зеленью и цветами и благоухает ландышами. Святой уголок сияет золотом. Здесь помещены 4 кипарисных образа афонского письма, иконы дванадесяти праздников и другие. Большой литой крест с изображением Богочеловека как бы покрывает все святыни, размещенные в строгом порядке наподобие церковного иконостаса. Рядом с этой красотой – старая лубочная картина с видом Киево-Печерской лавры – моей незабвенной духовной школы. И вот теперь я на торжественном Богослужении: в светлом облачении и камилавке, в свете множества горящих свечей, в окружении полусотни богомольцев. Мы дерзко нарушаем гражданские законы, и я не скрываю этого, ибо «слово Божие не вяжется». И далее, в связи с литургией 13/26 авг. (воскресенье, день памяти свт. Тихона Задонского) сказано: «На литургии было много жаждущих приобщиться Св. Таин».

При этом не было разрыва с официально признаваемой Церковью – ни у священника, ни у мирян, причащающих на дому. О. Симеон пишет по этому поводу: «Мы – по благодати апостольские преемники – ныне рассеяны и разъединены, «яко овцы, не имущия пастыря». Кто разрешит наши сомнения, кто утешит нас доброй надеждой в претерпеваемой нами жизни? Но прав ли я, ища наставников и старого строго-церковного порядка? Разве не очевидное дело, что мы живем в предпотопное время? И уклоняться от церкви Христовой, хотя и управляемой митрополитом Сергием, нельзя, ибо другой церкви у нас нет». Сам о. Симеон нередко причащался в эти годы в официально признаваемых храмах, поддерживал отношения с владыкой Самарской епархии и, более того, получил сан протоиерея от заместителя Патриаршего местоблюстителя. Епископ Самарский Петр знал о домашних службах в Сорочинске. Подобные ситуации возникали и в других епархиях.

В наши дни отмечается неуклонный рост как числа причащающихся, так и частоты причащений каждого прихожанина в отдельности. Поражает массовость причащения в отдельные дни: на праздники; на первой, Крестопоклонной и Страстной неделях Великого поста (особенно в Великий четверг); в дни особо чтимых святых. Исповедают в таких случаях несколько священников, и причастие совершается из двух или трех, а иногда даже четырех чаш. Кроме того, много причастников бывает каждое воскресенье.

Те, кто недавно еще робко расспрашивали у прихожан, что нужно сделать, чтобы причаститься, через некоторое время оказываются в числе часто причащающихся и уже сами дают аналогичные советы. Этот процесс особенно заметен в тех храмах, где служат сильные в духовном отношении священники и где настоятель, а соответственно и весь клир, положительно относятся к частому причащению мирян. В таких приходских общинах формируется, сохраняется и расширяется определенный круг верующих, принимающих Святые Дары не только каждое воскресенье, но и чаще.

На глазах расширяется возрастной состав причащающихся. Все большее число младенцев подносят к причастию родители (часто – отцы) или бабушки. Все большее число детей всех возрастов толпится впереди очереди верующих, желающих исповедаться: малыши, направляемые старшими, лишь подходят под благословение; а те, кому семь лет и более, – исповедуются. Иные школьники (и девочки, и мальчики) вынимают из кармана листок с пространным перечнем своих проступков, и священник, склонившись к ребенку, терпеливо беседует с ним, несмотря на обширную очередь взрослых. К детям батюшки бывают, как правило, особенно внимательны.

Заметно расширяется возрастной состав исповедников и причастников за счет притока в храмы молодежи. Юношами и девушками стали те дети, которых мало еще воцерковленные родители не очень уверенно привели впервые в храм в к. 1980-х. А рядом с ними – молодежь, остро переживающая сегодня противоречие между задачей исполнения заповеди о почитании родителей и отстраненностью от веры и церкви старшего поколения своих семей. Нередко совместно приходят к пониманию необходимости причастия пары, переживающие предбрачный период отношений. Немало и молодых семей (супруги с ребенком или несколькими детьми). Часть из них чувствует за собой непрерывную православную традицию многих поколений. У большинства православная традиция возрождается после перерыва в одном, двух, а то и трех поколениях. Им помогает выработать отношение к причастию авторитет духовного отца либо крестных.

В связи с причастием, как и во всем процессе воцерковления в современных условиях, отмечается обратное воздействие русской православной молодежи на старшее поколение: взрослые дети, уверовав, приводят своих пожилых или престарелых родителей в храм. Иногда пожилые родители, принадлежавшие ранее к верующим, но мало воцерковленным людям, под воздействием книжной православной культуры своих детей, а также проповедей священника приходят к необходимости исповеди и причастия.

М. Громыко

Святыня из женского в честь митр. Алексия Московского монастыря г. Углича, прославившаяся чудотворениями. Первое чудо произошло в 1894 (по некоторым данным

– в 1872). Предание рассказывает, что в указанном году 23 июня в Углич из Петербурга приехал купец, страдавший уже много лет серьезной болезнью. Он рассказал настоятелю мужского Алексеевского монастыря о сне, в котором Богородица велела ему ехать в Углич и помолиться перед Своей иконой. Купец очень подробно описал образ Пречистой Девы, и игумен с братией быстро отыскали такую икону в монастырской кладовой. Святыню перенесли в Успенский собор, и вскоре больной купец после молитв перед ней получил исцеление. В благодарность он пожертвовал иконе серебряную вызолоченную ризу.

Празднование иконе Богоматери «Вратарница» Угличская установлено 23 июня/6 июля.

Свойство Божественного миропорядка, заключающееся в закономерной координации сменяющих друг друга явлений и событий. В понятиях русской цивилизации время – отрезок вечности, имеющий начало и конец и во всех своих характеристиках – длительность, продолжительность, последовательность – связанный с развитием Божественного Начала. Время есть выражение силы и могущества Бога, принимающего в реку времени всю историческую последовательность земной жизни человека. «Время – сила в своих развитиях; пространство – в ее сочетаниях» (А. С. Хомяков). «Сила во времени» (народная пословица).

«У Бога дней много»; «У Бога дней не решето»; «Время принадлежит Богу»; «Время летит»; «Время за нами, время перед нами, а при нас его нет»; «День мой – век мой»; «Что до нас дошло, то и к нам пришло»; «Век мой впереди, век мой позади, а на руке нет ничего».

«Всему свое время», – говорит русский человек. – «Всякой вещи час»; «Во времени подождать: у Бога есть что подать»; «Придет время, будет и нам черед». Все надо делать в свой черед, в свою пору. На этом в народном сознании делается особый акцент: «Не время дорого, пора»; «Не впору не впрок, а ко времени спорье»; «Пора, что железо: куй, поколе кипит!» Петр I переложил эту пословицу по-своему, но в том же народном духе: «Время подобно железу горящему, которое, ежели остынет, неудобно к кованию будет». В этом же духе и пословица: «Куй железо пока горячо».

О человеке, который терял чувство времени, говорили: «Дурак время не знает»; «Дурак, что время, то пора».

«Доля во времени живет, бездолье в безвременье»; «Время времени не работает (не работник)»; «Не человек гонит, а время»; «Бедный времени не ищет», «Время разум дает»; «Время деньги дает, а на деньги времени не купишь».

В сознании русского человека время имело характер непрерывного цикла, календарными вехами которого были православные праздники, неразрывно связанные с временами года и природными явлениями. Христианские ритуалы перевоплощали древние верования русских людей, хотя и не могли полностью уничтожить прежних языческих суеверий. Календарем времени у русских людей служил месяцеслов, в котором православные праздники и дни святых сочетались с народными приметами и хозяйственными представлениями. В таком сочетании священного и мирского русский человек ощущал себя неразрывной частью Божественного мироздания и соответственным образом представлял свое место во времени и пространстве. В народном месяцеслове чуть ли не каждый день года расписывался по делам, и «расписание» это было главным ориентиром во времени. Чаще всего русский человек не говорил просто, что он должен сделать то-то и то-то, а связывал это с высшими понятиями, именами святых: Илья сжинает жито, с Петрова дня пожня (покос), Петровна – навозница, Ирина – рассадница. Время приобретает конкретность и особый священный смысл. Понятия бытовые и понятия священные сплетаются воедино, создавая неповторимое ощущение времени, при котором обыденная жизнь становится своеобразным священнодействием, служением высшим силам, а простой человек – действующим лицом священной истории, торжественно несущим свое высокое предназначение.

О. Платонов

Вся жизнь русского человека от рождения до смерти, день за днем, в будни и праздники была действом, события и дела текли по руслу многовековых обычаев и традиций, высоких нравственных понятий, среди привычных, необходимых и зачастую доведенных до эстетического совершенства вещей: «Все было взаимосвязано, и ничто не могло жить отдельно друг без друга, всему предназначалось свое место и время. Ничто не могло существовать вне целого или появиться вне очереди. Столетия гранили и шлифовали жизненный уклад, сформированный еще в пору язычества. Все, что было лишним, или громоздким, или не подходящим здравому смыслу, национальному характеру, климатическим условиям, – все это отсеивалось временем» (В. И. Белов).

Веками были выработаны незыблемый ритм и нормы труда – согласование отдельных этапов трудового процесса, режим дня, соотношение, начало и завершение сезонных работ. Работа крестьянина в поле велась со старанием и любовью и порой превращалась в настоящее священнодействие. Почти все трудовые дела сплетались у сельского жителя с природой, а природа ритмична: одно вытекает из другого, и все неразрывно между собой. Человек всегда ощущал свое единство с природой. Это в союзе с нею он создавал сам себя и высокую красоту своей души, обращенную к культуре труда.

Даже неграмотный крестьянин зачастую владел богатейшим миром высокохудожественных образов, накопленных поколениями его предков, из которых складывался трудовой календарь.

Воскресенье – свято, понедельник – черный, вторник – повторник, среда – постница, четверток – перечит, пятница – корячится, суббота – делу почин.

Высокое трудолюбие русского крестьянина вовсе не означало, что он был фанатик труда, готовый работать с утра до ночи, без передыху. Крестьяне в своей среде настороженно относились к таким, ибо знали, что от чрезмерного труда, от штурмовщины в работе неизбежно возникают срывы. Работать надо слаженно и ритмично. Лишнюю работу на себя не взваливать. «Ретивая лошадка недолго живет», «Ни на какое дело не называйся и ни от какого дела не отказывайся», «На дело не набивайся и от дела не отбивайся».

Труд и отдых должны ритмично чередоваться. «Делу время – потехе час». Каждому дню полагается свой труд – «Время времени не работает», «Сегодняшней работы на завтра не покидай», «За все браться – ничего не сделать».

Веками был установлен трудовой распорядок дня, недели, года, которому крестьянин неукоснительно следовал. Вехами и регуляторами трудового распорядка русского крестьянина были народные приметы, привязанные, как правило, к дням памяти определенных святых или праздникам. Чуть ли не каждый день крестьянского года расписывался по делам, и «расписание» это было настоящей наукой – очень непростой, требующей грамотности, внимательности, сообразительности и, наконец, просто хорошей памяти, чтобы ориентироваться в сотнях примет, их последовательности и сочетаниях.

Русские крестьяне работали с восхода до захода солнца. Совсем не часто устраивались в работе небольшие перерывы. Высокая интенсивность труда поддерживалась установленным ритмом и чередованием работ. Напряженный труд в течение рабочего дня в значительной степени компенсировался праздниками и воскресеньями, общее количество которых составляло на селе, по данным министерства земледелия на начало XX в., 120–140, а то и более дней в году, причем порядка 74 выходных приходилось на время с.-х. работ – с апреля по сентябрь.

Больше всего праздников устанавливалось Церковью. Если в сельской церкви было два-три престола, то число престольных праздников, отмечаемых окрестными деревнями, увеличивалось.

Храмовый праздник на Русской земле всегда считали праздником всей общины.

Община организовывала пиршество по определенному ритуалу. Празднование храмовых праздников продолжалось несколько дней. Нередко продолжительность празднования находилась в зависимости от урожая. Так, Покров в урожайный год отмечался 5–6 дней, в обычный год – 2–3 дня, в неурожай – 1 день.

Особое место занимали т. н. заказные праздники в целях предотвращения какого-либо бедствия – града, болезни, пожара.

Кроме того, отмечались царские высокоторжественные дни, а также мирские праздники – молебствия на полях, гульба по случаю получения мирских доходов, проводы новобранцев, празднования свадеб и т. д.

Число праздников и воскресных дней у ремесленников было, как правило, не меньшим, чем у крестьян, и подчинялось установленному ритму народной жизни.

Обилие праздничных дней в дореволюционной России не было чем-то особенным для христианской страны. Как свидетельствуют уставы средневековых ремесленных цехов, на протяжении всего западноевропейского католического мира треть года протекала в обязательном отдыхе для мастеровых.

Крестьянская трудовая культура выработала целую систему ограничений и запретов на работу в праздничные и воскресные дни. Нередко за нарушение налагался денежный штраф в пользу общины. В одни праздники категорически запрещалось работать, в другие – разрешались отдельные виды работы. Нередко в праздники разрешались совместные мирские работы, но запрещалась работа отдельно от мира. Чаще всего нельзя было делать любую работу вне дома, тогда как мелкие домашние работы допускались: шитье – женщинам, подготовка сельхозорудий – мужчинам.

Крепостные крестьяне, как правило, имели те же праздничные и выходные дни, что и государственные крестьяне. Принуждать крестьянина работать в праздничные и воскресные дни запрещалось законом и жестко осуждалось традицией. Помещик, осмелившийся на это, мог плохо кончить. Самой распространенной продолжительностью времени работы на помещика было 2–3 дня в неделю, хотя некоторые помещики пытались увеличить это число и до 4 дней.

Несколько иначе, чем на селе и среди ремесленников, обстояло дело в промышленности. Здесь число праздничных и выходных дней было меньше, составляя в разные времена 100–110 дней. На Совещании представителей петербургских машиностроительных и механических заводов (как частных, так и государственных, всего около 69), состоявшемся в январе 1905, через две недели после известных кровавых событий, был отмечен более короткий рабочий год русских рабочих по сравнению с западноевропейским. На заводах по механическому производству продолжительность рабочего дня находилась в пределах от 57 до 67 часов в неделю, ниже 57 часов – единичные случаи, по 57 часов работало 13 заводов частных и 6 казенного артиллерийского ведомства, 57,5 часа – 8 заводов, в том числе два казенных морского ведомства, свыше 57,5 часа – 23 завода, то есть одна треть. При таких условиях общая годовая продолжительность рабочего времени, принимая во внимание большое число праздничных дней в России, составляла около 1775 рабочих часов. В Англии, при продолжительности рабочего дня в 9 часов, в механическом производстве число рабочих часов в год составляло около 2700, в Германии, где число праздничных дней было гораздо меньше, чем в России (6 праздничных дней, кроме воскресных), в то время только еще ставился вопрос о 10-часовом рабочем дне.

Все данные говорят о том, что продолжительность рабочего времени в России была не выше, а во многих случаях и ниже, чем в др. странах.

В н. XX в. продолжительность рабочего года в России составляла в промышленности в среднем около 250, а в сельском хозяйстве – около 230 дней. Для сравнения: в Европе эти цифры были совсем иными – около 300 рабочих дней в год, а в Англии – даже 310 дней.

О. Платонов

Князь Всеволод, в крещении Гавриил – сын Киевского князя Мстислава Великого († 1132) и внук Владимира Мономаха († 1125), был посажен на Новгородский престол в 1117. В Новгороде он заложил каменный Георгиевский собор Юрьева монастыря (строил мастер Петр). После смерти отца Всеволод был переведен своим дядей, кн. Ярополком, в Переяславль Южный, но он, пробыв там всего день, вернулся в Новгород.

В 1136 новгородцы, обиженные на Всеволода за краткосрочный уход в Переяславль, изгнали его из Новгорода. Всеволод получил от Ярополка Вышгород, а вскоре по приглашению псковичей стал княжить во Пскове.

В Пскове кн. Всеволод заложил Троицкий собор. По некоторым данным, в его возведении участвовала артель строителей Успенского храма в Новгороде, пришедшая вслед за Всеволодом.

В 1138 Всеволод скончался. Его погребли в Димитриевской церкви. Горе псковичей было так велико, что, по словам летописца, «не было слышно церковного пения от народного плача». Почитание Всеволода как святого воина и покровителя пограничного Пскова началось сразу после его кончины. В 1190 состоялось обретение мощей князя, которые поставили «в церкви святыя Троицы, ея же бе сам создал».

Все, что сотворил Бог, духовный и материальный мир в целом, мир Божий. Вселенная ограничена в пространстве (Быт. 1:6–8) и времени, которое некогда началось и кончится (Откр. 10:6). Русское народное представление о Вселенной раскрывается в пословицах:

Мудрено сотворено. Премудры дела Твои, Господи.

На семи поясах Бог поставил звездное течение.

Над семью поясами небесными сам Бог, превыше Его покров.

На 1-м поясе небесные ангелы, на 2-м архангелы, на 3-м начала, на 4-м власти, на 5-м силы, на 6-м господства, на 7-м херувимы, серафимы и многочестия.

Мир – нетленная риза. Небо – нетленная риза Господня.

Небо – престол Бога, земля – подножие.

Небо – терем Божий; звезды – окна, откуда ангелы смотрят.

Земля на трех китах (рыбах) стоит.

Кит-рыба под землей дрожит (или: на другой бок переваливается; о землетрясении).

Солнце – князь земли, луна – княжна.

Месяц – казачье солнышко.

Хорошо солнышко: летом печет, а зимой не греет.

Старый месяц Бог на звезды крошит.

Светит, да не греет; только напрасно у Бога хлеб ест.

По звездам корабли ходят.

Метлы (кометы) небо подметают перед Божьими стопами.

Земля-мать – подает клад.

Мир, что огород: в нем все растет.

Земля, вода – останутся, а нас не будет.

Иерусалим есть пуп земли.

Всем рекам река Ерат (Евфрат). Всем горам гора Авор (Фавор). Всем древам древо кипарис. Лев-зверь всем зверям царь. Всем птицам птица орел.

Важнейшее событие в изучении русской этнографии и быта русского народа. Проходила в апреле – июне в Москве.

Инициатива устройства выставки принадлежала группе членов Общества любителей естествознания во главе с А. П. Богдановым, виднейшим антропологом (который высказал мысль о желательности этнографической выставки еще в 1862). В к. 1864 по предложению этой группы Общество создало особый комитет выставки. Инициаторы предполагали собрать материал для выставки путем посылки специальных экспедиций в разные области России, но это оказалось почти ненужным вследствие широкой поддержки, оказанной идее выставки как правительством, так и местной администрацией – губернскими статистическими комитетами и пр. Они заботились о сборе и пересылке экспонатов. Организация выставок находилась под покровительством Александра II. Почетным председателем ее был вел. кн. Владимир Александрович. Выставка стала демонстрацией мощи и величия Российской империи.

Помимо этнографических коллекций из разных областей России, на выставке были представлены также экспонаты, привезенные из зарубежных славянских стран, и этим было подчеркнуто, что Россия считает зарубежных славян как бы находящимися под ее покровительством. Еще более было подчеркнуто политическое значение выставки наконец тем, что к ней был приурочен созыв Славянского съезда, т. е. приезд гостей – представителей западных и южных славянских народов, 80 человек – чехов, сербов, русин, хорватов, словаков, словенцев, болгар и др. Организаторам выставки удалось собрать материал почти из всех уголков России. Были представлены типы крестьян в национальной одежде, в окружении предметов быта из многих великорусских, белорусских, малороссийских губерний, типы неславянских народов Поволжья, Прибалтики, Сибири, в меньшей степени Кавказа. Народы Средней Азии, кроме казахов, почти не были представлены на выставке. Были выставлены предметы быта почти всех западных и южных славян. Основная масса экспонатов была объединена в группы – обстановочные сцены, где манекены, одетые в национальные костюмы, располагались вблизи построек, среди предметов утвари, хозяйства. Др. часть экспонатов – одежда, предметы быта – была выставлена в систематическим порядке.

Всего на выставке фигурировало 288 манекенов в национальных костюмах, до 450 экспонатов одежды, до 1200 разных предметов быта, орудий, моделей и пр. Был издан указатель к выставке, который стал хорошим общим пособием-справочником по этнографии народов России и зарубежных славянских народов. Выставку за 2 месяца ее функционирования посетили св. 90 тыс. чел. Все это говорило о широких масштабах, масштабах, по тому времени невиданных. Были оживленные отклики в печати. Все это содействовало широкой популяризации этнографических знаний среди русского общества.

При закрытии выставки материалы ее были переданы в Московский публичный (Румянцевский) музей, как особая часть, под названием «Дашковский этнографический музей» (по имени мецената В. А. Дашкова, давшего взаймы деньги на устройство выставки).

Лит.: Токарев С. А. История русской этнографии. М., 1966.

см.: Вера, Надежда, Любовь.

Согласно преданию, св. монах Никола Святоша (1080–1143), в миру кн. Святослав-Панкратий, правнук вел. кн. Ярослава Мудрого, устроил в Киево-Печерском монастыре больницу для бедных. На Святых вратах при входе в больничный храм он поместил икону Божией Матери, названную «Всех скорбящих Радость».

Богоматерь «Всех скорбящих Радость» более всего была прославлена чудесными исцелениями прибегавших к Ней верующих, и потому такие иконы нередко приносились из храмов в дома тех больных, которые не могли сами прийти в церковь. Тогда молебны перед образом Богородицы «Всех скорбящих» служились прямо у ложа страждущего. На оборотной стороне иконы Русского музея сохранились специальные ручки, за которые образ поднимали для торжественного выноса.

Празднование иконы «Всех скорбящих Радость» установлено в день первого чуда от святыни 24 окт./6 нояб.

В русских представлениях проявление судьбы. Встреча может иметь как положительные, так и отрицательные последствия, причем последнее часто объясняется действием нечистой силы. Так, известны демоны, которые причиняют вред встреченным на дороге людям: в Вологодской обл. – это «стрешник», наносящий путникам травмы, в Саратовской – «встрешный», избивающий пьяных и злых, и т. п. Поверье о встрече со смертью в Поволжье связывали с праздником Сретение, когда отправление в путь сулило человеку гибель.

Очень часто знак судьбы воплощал первый встречный, поэтому с ним были сопряжены многочисленные календарные приметы, предопределяющие события следующего года.

Для поверий о судьбе новорожденного было характерно представление о том, что «первый встречный» принесет ему счастье. Широко был распространен обычай выходить на дорогу, перекресток, к церкви, чтобы попросить в кумовья первого встречного: тогда в семье не будут умирать дети.

Случайные встречи с различными людьми, животными и обрядовыми процессиями (похороны, свадьба) представляли собой «добрые» и «недобрые» для человека знаки. Традиционным являлось поверье о встрече с человеком, несущим (везущим) что-либо полное или пустое: так, полные ведра, сосуд, корзина, воз, узлы, мешки и т. п. означали успех, удачу, а порожний воз, сосуд и др. – несчастье, неудачу, особенно для охотников, рыболовов. Встреча с мужчиной сулила успех всем, кто отправлялся по делу, встреча с женщиной, наоборот, – невезение. Белорусы после встречи с женщиной не начинали никакой работы; весь день считался испорченным. Охотники и рыбаки старались с ней не разговаривать и даже возвращались домой. Особенно опасной считалась встреча со старой женщиной; ей приписывали способность «сглазить», испортить предстоящее дело. Как плохое предзнаменование расценивалась также встреча с кривым, калекой.

При осуществлении магических действий часто предписывался запрет на встречу. Так, в Закарпатье обряд сбора трав для любовной магии требовал, чтобы при возвращении девушки домой ее никто не встретил. Аналогичные предписания соблюдались при сборе трав и прочих компонентов для лечебной магии.

Встреча рассматривалась как знак судьбы в гаданиях, гл. обр. о замужестве. В них загадывалось имя встречного, его социальное положение, внешность, особенности характера и т. п.

В Полесье, напр., девушки на Рождество выбегали с первым блином на улицу и, встретив парня, спрашивали его имя, узнавая т. о. и имя будущего мужа.

При выносе покойника из дома родственники брали с собой пшеничный пирог или кусок холста, в который была завернута восковая свеча и монета. Эти предметы назывались «встречник», «перва встреча», «стрешник», «подорожна»; их дарили первому встречному, например для того, чтобы покойному простился его первый тяжкий грех. Получивший «перву встречу» считался счастливым: на «том свете» его будет первым встречать покойный, загораживая от «плохих путей» и постилая холст на пути к местам блаженства.

При встрече участников обрядовой процессии с человеком посторонним часто совершались действия, которые подчеркивали могущество наделенных «сверхъестественными» свойствами исполнителей ритуала (напр., ряженых) и непричастность к ним обычного прохожего. В этом случае ритуальные действия состояли в «приобщении» встречных к происходящему, часто в принудительном порядке: в Рязанской губ. в последний день Масленицы ряженые «горбуны» гнали всех встречных плетьми домой готовить к весне соху. Человек или животное рассматривались и как враждебная сторона на пути группы, напр. при опахивании. Если участники обхода встречали на своем пути живое существо, то разрывали его на части, а человека избивали до полусмерти. Т. о. уничтожалась встреченная ими «коровья смерть», т. е. эпидемия.

А. Плотникова

Народное название дня свт. Григория, епископа Неокесарийского, прп. Лазаря, прп. Никона, ученика Сергия Радонежского, 17/30 нояб.

На Руси издревле существовал веселый обычай: в этот день «закатывали» зиму. Крестьяне катались по снегу колесом (т. е. кувырком), а колесо – символ солнца. Таким колесом крестьяне старались как можно дальше откатиться от намеченной линии – от порога или края горки, от околицы или перекрестка. Это катание символизировало переход от осени к зиме: чем дальше колесом прокатишься, тем крепче и здоровее будет зима. Если с остановками кататься будешь – и зима будет с остановками: то морозы нашлет, то землю оттепелями откроет.

см.: Спас – Преображение.

Народное название дня прп. Вукола, епископа Смирнского (6/19 февр.). На Вуколу начинался отел «жуколов», коров, отчего этот день еще назывался «Вуколы-жуколы».

Для крестьянина наступала пора забот о благополучном исходе весеннего отела скота. На Урале и в др. краях отелившуюся корову, объягнившуюся овцу в хлевах окуривали чабрецом (богородской травой), чтобы «молоко не было поганым, а молодняк рос здоровым». Домовому в этот день полагалось поставить миску с парным молоком «да покрошить туда хлеба, больно уж он крошенину любит. Как поест крошенины, так и о коровушке позаботится, и за теленочком посмотрит, которого в избу принесли».

Нечистая сила: по народным поверьям, покойник, выходящий ночами из могилы и пьющий кровь из людей, т. ч. проходить ночью через кладбище или даже мимо него очень опасно. Вурдалак – человек, продавший душу черту, умерший без покаяния, колдун. В случае появления вурдалака в окрестностях нужно разрыть подозрительную могилу: у вурдалака розовое лицо, как у живого, губы измазаны кровью и может быть кровь в гробу. Средство борьбы с вурдалаком – пронзить могилу, а лучше всего сердце вурдалака осиновым колом. Разрывая могилу, следует быть очень осторожным, т. к. при крестном знамении вурдалак может вскочить и с визгом убежать, иногда обернувшись собакой или волком.      

Л. Б.

Первый весенний выгон скота у русских крестьян считался трудовым праздником. Производился он повсеместно на Егорьев день (см.: Георгий Победоносец) – 23 апр.: св. Георгия считали покровителем скота. После молебна и освящения стада перед храмом скот гнали в поле ветками, сохраненными от Вербного воскресенья. Молебен мог совершаться у часовни, куда сгоняли скот, или просто в поле. В Рязанской губ. (Зарайский у.), напр., по свидетельству очевидца, первый выгон происходил таким образом: «23 апреля, в день св. Георгия, когда лист на березе должен быть в полушку, в первый раз выгоняется скот в поле. Во многих местах принято за правило в этот день призывать священника, чтобы отслужить молебен с водосвятием. С восхождением солнца сгоняется все стадо к часовне на выгон. Всякая хозяйка сгоняет свою корову вербой, которую нарочно для этого сберегает у образов с заутрени Вербного воскресенья. У часовни служится молебен, и когда воду освятят, то прогоняют все стадо мимо священника, и батюшка, стоя у околицы, окропляет проходящий мимо него скот святою водою». Пастухов «потчевали пирогами, кашею и яйцами».

Обряд первого выгона скота мог совершаться отдельными хозяевами у себя на дворе: хозяин брал в руки образ, а хозяйка – горшочек с горячими углями и ладаном и три раза обходили свою скотину (сведения из Новоторжского у. Тверской губ.). Празднование в той или иной форме Егорьева дня было распространено по всей территории расселения русских.

В некоторых местах день «Егорья храбраго» считался конским праздником. В Даньковском у. Рязанской губ., напр., в этот день «делали коня». Четыре парня клали себе на плечи две крепкие жерди. Один из парней держал на вилах конский череп или конскую голову, убранную бубенчиками и кусочками цветных тряпок. Сзади концы жердей связывались веревкой. К веревке прикрепляли хвост, сделанный из вымоченной в воде конопли. Жерди обматывали сеном и грубой тканью из конопли. На жерди забирался верхом мальчик, чаще всего пастушонок. Он должен был уметь хорошо играть на жалейке.

«Конь» в сопровождении зрителей обходил всю деревню под звуки жалейки. Затем компания направлялась в соседнюю деревню. Там, завидев издали шествие, снаряжали как можно скорее своего «коня». На выгоне перед деревней происходил «бой» двух «коней». Парни, подражая лошадиному ржанью, бросались друг на друга, пока один из «коней» не разваливался. Иногда после этого водили «круги» («курагоды»), причем один из парней изображал коня.

В местах развитого овцеводства при завершении выпаса отмечался «овечий праздник» – овчар. Его приурочивали ко дню Анастасии (29 окт., см.: Авраамий и Анастасия), слывшей покровительницей овец. Праздник начинался на заре. Главными исполнителями и героями дня были пастухи. Они играли на рожках, пели песни, поздравляли хозяев овечьих стад с благополучным окончанием выпаса. В этот день производились последние расчеты с пастухами. Пение и пляски продолжались до вечера, затем за праздничным угощением велись разговоры на тему дня: о ценах на шерсть и задатках скупщиков. К последней четв. XVIII в. «овечий праздник» в развернутом варианте в Рязанской, Владимирской и др. губ. встречался уже чаще в рассказах, чем в реальности, но местами сохранился и позднее. Бытовали в XIX в. народные прозвища святых этого дня: Авраамий Овчар, Анастасия Овечница. Пастухи овец (овчары) обращались к ним с молитвами.

М. Громыко

Чудотворная икона Пресвятой Богородицы. Один из списков чудотворной иконы Смоленской «Одигитрии». Ознаменовала себя чудесами в с. Выдропужске Новгородской епархии. Отсюда она была похищена в 1471 одним из бояр-воинов Иоанна III, когда царь возвращался из Новгорода после его покорения, и принесена в Муромскую вотчину. Тут, когда, по желанию воина, священник стал служить молебен пред иконой, которую пред молебном воин назвал пленницей, сделалась страшная гроза, покров церкви чудесно раскрылся, и икона невидимой силой была поднята и унесена из храма, и она опять оказалась в Выдропужской церкви. Узнав о возвращении иконы на прежнее место, боярин отправился туда и там всенародно пред иконой принес свое глубокое раскаяние. Во время пожара храм, где стояла чудотворная икона, сгорел дотла, но икона найдена в пепле совершенно невредимой.

С тех пор образ прославился многочисленными чудотворениями, был ценим и любим не только выдропужцами, но и жителями окрестных городов и сел. Чудеса от иконы продолжаются и в наши дни.

Празднуется 28 июля/10 авг.

Конский экипаж с прислугой. У богатого дворянства дореформенной поры и у дельцов 2-й пол. XIX в. играл представительскую роль. У первых это была золоченая или лакированная карета с родовым гербом на дверцах, обитая внутри красным бархатом, и шестерка или четверка лошадей цугом, в шорах, с султанами из страусовых перьев, с форейтором, букетом на запятках и скороходами впереди; если ездили «запросто», то запрягалась четверка, тоже в шорах, но без перьев, и сопровождали выезд только лакей и гайдук. Выезд после 1861 – лакированная коляска, пара раскормленных лоснящихся лошадей в шорах, не менее раскормленный кучер в волане с павлиньими перьями на шапке, выездной лакей на козлах.

Л. Б.

см.: Помочи.

Русские люди считали, что торговля святынями – грех, поэтому покупка икон называлась в народе «выменять образ».

см.: Ирье.

Женское рукоделие, известное в России с глубокой древности во всех слоях общества от крестьянской избы до княжеских палат; в XVIII – н. XIX вв. иногда вышивали и мужчины из социальной верхушки. Были профессиональные вышивальщицы, напр. крепостные дворовые у помещиц, горожанки из мещанской среды, вышивавшие на заказ дамские платья и форменное шитье на мундирах. В 1-й пол. XIX в. очень популярна была вышивка стеклярусом и особенно цветным бисером, реже соломой и даже женскими волосами, особенно это было характерно для 1830–40-х. Вышивали для подарков бумажники, кисеты, крышки бюваров и др. Среди купчих, чиновниц, дворянок довольно распространено было вышивание золотой или серебряной нитью предметов церковного обихода (воздухов, пелен, элементов облачения и др.) для вкладов в храм как благочестивое занятие. В деревне вышивка бумажной и шерстяной нитью занимала очень важное место. Вышивка на крестьянской одежде размещалась в определенных местах – на вороте, пазухе, обшлагах рукавов, подоле – и играла роль оберега, препятствуя проникновению нечистой силы к телу через кромку одежды. На праздничных рубахах вышивка размещалась также по боковым швам, швам подоплеки и на поликах, которые иногда вышивались полностью. Вышивались праздничные и повседневные рубахи, женские головные уборы, полотенца, в редких случаях поневы. Орнамент народной вышивки был в основном геометрический, чему способствовали основные типы швов, и постоянно включал языческие мотивы.

Способов народной вышивки было множество: крестом, гладью, счетная, филейная и т. д.; золотой и серебряной нитью, соломой вышивали «вприкреп», выстилая узор материалом и прикрепляя его тонкими шелковинками, пропущенными сквозь ткань.

Л. Б.

см.: Никита Дубодер.

см.: Окликанье молодых.

Старинный вид рукоделия, распространенный во всех слоях общества. Обычно вязали изделия, от которых требовалась эластичность, – чулки длинные и короткие, перчатки, фуфайки (нижнее белье в виде тонкого свитера, обычно без воротника), паголенки, косынки, как шерстяные, из овечьей шерсти или козьего и кроличьего пуха, так и нитяные и шелковые; вязали и лечебное, от ревматизма, белье из т. н. сосновой шерсти, волокон сосновой коры. Вязанием занимались во всех сословиях, в основном пожилые женщины, но в помещичьих домах, особенно в XVIII – н. XIX в. вязали и мужчины: старые слуги, приживалы, домашние шуты. Среди мещанства в подгородных слободах вязание имело вид промысла.

Л. Б.

Хребтовое сухожилие осетровых рыб; обычно использовалась как вкусная начинка при приготовлении пирогов.