Отделение Церкви от государства и школы от Церкви в советской России. Октябрь 1917–1918 г.

Содержание

Введение

В книге публикуются документы Государственного архива Российской Федерации, Российского государственного архива социально-политической истории и Центрального государственного архива Московской области, посвященные разработке и реализации политики по отделению Православной Российской Церкви от государства и школы от Церкви в Советской России в октябре 1917–1918 г. Документы из многочисленных архивных фондов посвящены проблемам создания советского государственного аппарата по реализации секулярной политики, формированию соответствующей декретивно-законодательной базы, практике проведения этой политики в центре и на местах, включая национализацию монастырской и церковной собственности, организацию системы гражданского брака, введение гражданской метрикации, обеспечение призыва духовенства в тыловое ополчение, запреты на преподавание Закона Божия в школе и закрытие церковных учебных заведений и т. д. Наряду с этими материалами в сборнике приводятся документы Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг., содержащие оценку секулярной политики Советской власти, свидетельства роста сопротивления верующих проводимой большевиками антицерковной политики.

Для студентов духовных и светских учебных заведений и всех интересующихся церковной историей.

Введение

Данная публикация документов из ведущих российских архивов касается самого раннего периода становления сверхцентрализованной государственной системы власти и управления обществом, в том числе отношениями государства и Православной Церкви¹, которая начала создаваться в Советской России в октябре 1917–1918 гг. В этом контексте церковная политика Советской власти исходила из определенных установок: Церковь рассматривалась ею как наследие дореволюционного строя, враждебная консолидированная организация, а религия считалась несовместимой с утверждавшейся в стране марксистской идеологией и мировоззрением.

Эти взгляды были закреплены задолго до октября 1917 г. в программе РСДРП 1903 г. (действовавшей до марта 1919 г.) и в разъяснявших ее ленинских работах². В пункте партийной программы, касающемся церковной политики, было записано требование «отделения церкви от государства и школы от церкви»³. В действительности проводившаяся большевиками в изучаемый период политика в отношении Православной Церкви была гораздо более радикальна и разрушительна, чем она декларировалась в программе партии. С одной стороны, под видом отделения началось разрушение церковных организационных структур и ее экономических устоев, устранение Церкви из общественной жизни. Это было направлено на ликвидацию общенациональной целостности Православной Церкви. Одновременно духовенство лишалось всех средств к существованию, что усугублялось развертыванием против него репрессий. С другой стороны, новое руководство страны взяло под контроль сохранявшиеся с его же разрешения формы церковной жизни (например, передача храмов в пользование верующим исключительно по договору с местной властью⁴), в области обучения закладывались основы для введения атеистического школьного образования (официально называемого светским⁵). Все эти меры были направлены на минимизацию присутствия Церкви, что рассматривалось в партийных документах как начальная программа-минимум⁶. Как показывают материалы сборника, именно этим целям было подчинено построение соответствующих подразделений властно-управленческого аппарата в центре и на местах, создание секулярного законодательства, проведение его в жизнь – тех трех составляющих, которые обеспечивали реальную церковную политику большевиков.

Уже к осени 1918 г. новая система включала не только высшие властно-управленческие структуры, но и разветвленную сеть низших органов управления, в компетенцию которых вошли государственно-церковные отношения, начиная с СНК РСФСР и ВЦИК, различных наркоматов – юстиции, просвещения⁷, внутренних дел, призрения⁸ имуществ – и кончая отделами двух первых из вышеназванных наркоматов при областных, губернских, уездных, волостных и городских Советах. Создававшаяся с момента захвата власти большевиками, эта властно-управленческая система формировалась как вертикаль.

По сравнению со строительством центрального аппарата формирование местных органов управления, в ведении которых находились вопросы отношений с Православной Церковью, протекало довольно сложно. В обеих столицах, в Москве (документы по которой широко представлены в сборнике) и Петрограде, общей тенденцией являлось сохранение в послереволюционный период остатков старых ведомственных структур⁹ а также городского самоуправления, обладавшего практическим опытом ведения муниципального хозяйства¹⁰. Наряду с вышеназванными органами, например, в Москве власть с 14(27) ноября 1917 г. была сосредоточена в руках объединенного Московского Совета рабочих и солдатских депутатов¹¹. Текущие проблемы отношений с Церковью с января 1918 г. находились в ведении Президиума Совета, а оперативные проблемы решались в юридическом отделе, а также в культурно-просветительном отделе (впоследствии отделе по народному образованию) того же Совета. При этом имелись и районные советы с аналогичными отделами, которые взаимодействовали с горсоветом по церковным вопросам¹². В течение всего 1918 г. происходило постепенное включение всех городских органов в новую систему власти (в апреле – мае 1918 г. началась ликвидация городского самоуправления в городе). При этом центральные органы власти тщательно выстраивали управленческую вертикаль: например, любые попытки юридического отдела Московского Совета вмешиваться в те сферы отношений с Православной Церковью, которые Наркомюст относил к сфере своей компетенции, пресекались последним¹³. Москва обладала определенной автономией при проведении церковной политики, хотя рамки этой автономии были ограничены.

В регионах в первое время при слабой связи местных советов с центром формы власти и управления складывались стихийно: при этом сохранялись старые дореволюционные формы самоуправления и земство, а также наблюдалось большое разнообразие в темпах и видах строительства вышеназванных отделов при исполкомах. При этом старые органы самоуправления проводили решения центра в отношении Православной Церкви в жизнь. С этими органами тесно сотрудничали возникшие советские структуры, в том числе ведавшие вопросами образования в лице Государственной комиссии по просвещению. Подобная картина складывалась в Воронежской, Архангельской, Вологодской и других губерниях¹⁴. Кроме того, в ведении прежних органов управления, новых административно-организационных отделов, а затем юридических отделов при Советах оказались вопросы взаимодействия с Православной Церковью, в том числе назначение комиссаров по надзору и управлению монастырским имуществом¹⁵. Потребовалось образование в мае 1918 г. при Наркомюсте особого VIII (ликвидационного) отдела по отделению церкви от, государства, чтобы ускорить процесс организации в регионах специальных церковных подразделений при юридических отделах исполкомов и достичь их определенной унификации, к которой стремился центр. Подчеркивая этот факт, губисполкомы признавались, что строительство этих органов управления основывалось «на началах тех лозунгов, которые нам были даны из центра»¹⁶.

Основными особенностями властно-управленческой вертикали применительно к государственно-церковным отношениям того периода, как показывают документы сборника, являлись концентрация власти в центральных органах разраставшегося государственного аппарата (при отсутствии достаточного взаимодействия центральных и местных структур); растущее стремление партии большевиков вмешиваться в работу советских органов; возрастание роли исполкомов Советов, что нашло отражение в смене адресатов корреспонденции в местные органы власти с Советов на «церковные» отделы местных исполкомов; сосуществование в определенный период, как было отмечено выше, старых государственных структур одновременно с новым государственным аппаратом, занимавшимся государственно-церковными отношениями; набор принципов, методов и приемов принуждения и насилия, применявшихся советским аппаратом при проведении политики в отношении Православной Российской Церкви.

Идеологом создания управленческой вертикали являлась РСДРП (б) – РКП(б)¹⁷ Об этом прямо указывалось на VIII съезде партии (март 1919 г.), где ее появление ранее, в 1918 г., обосновывалось необходимостью установления «системы централизма», что предусматривало повышение управляемости и подотчетности губернских органов власти центральным в лице СНК¹⁸. Применительно к политике в отношении Православной Церкви это означало, что решения правительства внедрялись во все нижестоящие подразделения вертикали и над ними устанавливался контроль путем организации отчетности снизу доверху через соответствующие «церковные» комиссариаты (они же отделы) Наркомюста и Наркомпроса на местах. Влияние партии на проводившуюся в отношении Церкви политику было сложным, многоуровневым: в тот период она осуществлялась через СНК, вышеназванные наркоматы и коммунистов, работавших в них. Об этом свидетельствует письмо ЦК партии от 7 (20) декабря 1917 г. одной из местных партийных организаций, где говорилось: «Если же вам нужно знать линию ЦК, то рекомендуем вашему вниманию все декреты Совета Народных Комиссаров, так как они проводят в жизнь программные вопросы нашей партии»¹⁹, в том числе и в политике по отношению к Церкви.

В обозреваемый период при сохранении неизменности целей в партийных документах уточнялись ее содержание и направления. При этом характер партийного воздействия, его глубина возрастали на протяжении всего 1918 г. Этот факт наглядно отразился в решении Пленума ЦК РКП(б) VII созывает 19 мая 1918 г., где было предложено отдельным пунктом дополнить проводимую в отношении Церкви политику новым элементом – развертыванием «против духовенства усиленной письменной агитации» в целях противопоставления ее «религиозной агитации»²⁰. Данные выводы явились косвенным признанием большевистским руководством недостаточной эффективности методов проводимой ими политики. В то же время эти решения согласовывались с конкретно историческим контекстом 1918 г., когда многочисленные призывы в Красную армию вызвали необычайный размах антимобилизационных настроений в стране, восстания и волнения крестьянства. Все это, как видно из решений Пленума, власти склонны были сводить к влиянию одного фактора – агитации со стороны духовенства²¹ Со своей стороны, недовольство крестьян на религиозной почве вызывалось практически всеми мероприятиями проводимой в отношении Церкви политики. Возвращаясь к решениям Пленума, следует отметить, что их результатом явился призыв нескольких тысяч большевиков – агитаторов в Красную армию²².

Выделение данного хронологического периода обусловлено присущей ему помесячной, а в ряде исторических эпизодов и ежедневной динамикой развития государственно-церковных отношений, когда были заложены основы секулярного законодательства, определившего подконтрольное положение Православной Российской Церкви (действовавшего с некоторыми изменениями в течение десятиетий), образованы соответствующие государственные властно-управленческие структуры, и началось активное проведение в жизнь мероприятий Декрета по отделению церкви от государства и школы от церкви в центре и на местах. В то же время этот период является временем деятельности Поместного Собора Православной Российской Церкви (15 августа 1917–7 сентября 1918 г.). В ходе дискуссий и решений Собора о свободе совести, о проводимой большевиками секуляризации школ, о браке и разводе, о призыве духовенства на военную службу и др. были представлены альтернативные подходы к построению отношений с государством, основанные на началах самоопределения и самоуправления Церкви.

Документы сборника раскрывают отмеченные проблемы с разных сторон: во-первых, они позволяют выделить основные направления, по которым строилась государственно-церковная политика по отделению церкви от государства и школы от церкви, а также региональную динамику ее проведения; во-вторых, помогают ответить на вопросы об устройстве и функционировании системы государственных органов, задействованных в секулярной политике, определить «вклад» каждого из них в эту политику, наличие или отсутствие у них противоречий по данным вопросам; в-третьих, они дают возможность проследить процесс работы различных наркоматов и персоналий над «церковным» законодательством, выявить ранее не введенные в научный оборот законодательные документы.

Что касается материалов Священного Собора, то они помогают проследить становление позиции Собора по вопросам проводимой большевиками политики в отношении Церкви, выделить ее основные этапы, проанализировать реакцию Собора на важнейшие антицерковные декреты Советской власти. В то же время эти материалы позволяют понять масштабы противостояния, развернувшегося между Советской властью и верующими в ходе реализации антицерковной политики, определить его характер, роль советских органов в центре и на местах в провоцировании конфликтов при ее реализации. Кроме того, данные документы дают возможность включить тему церковного сопротивления в исторический контекст общероссийского сопротивления большевизму различных общественных слоев и групп (крестьян, казачества, городских слоев и т. д.).

Будучи одной из важнейших проблем государственно-церковной истории, эти вопросы еще не стали во всем их объеме предметом специального академического всестороннего исследования. Основной причиной этого является практически полное отсутствие строго научных объемных публикаций документов по вышеназванной теме. Заполнению этой лакуны служит данная публикация.

***

На заседании ВЦИК 1 апреля 1918 г. его глава Я. М. Свердлов разъяснял, что СНК «это непосредственный орган власти как таковой: и законодательной, и исполнительной, и административной (государственно-распорядительной. – Л. Л/.)"²³. В его компетенцию, как показывают материалы сборника, входило общее управление государственно-церковными отношениями, издание декретов, относившихся к Православной Церкви, координация деятельности всех центральных ведомств и местных советских органов, задействованных в проведении политики по отделению церкви от государства и школы от церкви. На заседаниях СНК принимались решения по переходу к данной политике, определялись темпы и формы ее проведения, утверждалось соответствующее законодательство, подводившее декретивно-распорядительную базу под ее проведение и регулировавшее права Православной Церкви в строящемся советском государстве; устанавливались обязанности, сферы и характер деятельности государственных органов в центре и на местах, призванных осуществлять соответствующую политику. Поэтому решения и деятельность СНК можно считать ключевым звеном в формировавшемся государственном механизме контроля над Церковью.

На заседаниях, кроме В.И.Ленина, докладчиками по вопросам государственно-церковных отношений выступали: А.В.Луначарский, М.Н. Покровский, П.И. Стучка, В.Д. Бонч-Бруевич, Г.В. Чичерин, П.П. Малиновский, Н.К. Крупская и другие. Протоколы СНК представляют краткие записи, ограниченные формулировкой рассматриваемого вопроса и текстом принятого решения. В протоколах часто не приводились фамилии докладчиков, фамилия указывалась, когда докладчиком являлся Ленин или когда рассматривался особо важный вопрос.

В.И. Ленин являлся председателем СНК, он же стоял во главе большевистской партии РСДРП(б)-РКП(б). Как свидетельствуют документы, его указания и требования определяли стратегию и тактику проведения политики в отношении Православной Церкви, специфику соответствующих подразделений советского аппарата, занимавшихся этими вопросами²⁴. Его подпись стояла под важнейшими декретами СНК в отношении Церкви; он принимал непосредственное участие в разработке секулярного законодательства: вносил смысловую и редакционную правку, просматривал все без исключения декреты, делал пометки на проектах декретов.

Документы сборника демонстрируют также факты его непосредственного влияния на решение политических проблем государственно-церковных отношений. Так, оно напрямую проявилось при конфликте верующих с властью, возникшем при попытке захвата Александро-Невской лавры, которая была предпринята наркомом призрения A.M. Коллонтай 13(26) января 1918 г. Ранее на заседании СНК от 4 (17) января Ленин предупредил Коллонтай о преждевременности подобных действий, предложив «отложить конфискацию», – эта мера означала бы отнесение Церкви и верующих к категории открытых противников Советской власти, «саботажников», как это происходило в тот период с владельцами фабрик и заводов²⁵. Взамен он считал необходимым использовать более мягкую и поэтапную форму обобществления собственности – реквизицию, что, согласно юридической терминологии того периода, означало постепенный переход имущества лавры в руки государства²⁶. Это кажущееся отступление таковым по сути не являлось, а носило тактический характер: в январе 1918 г. перед СНК вплотную стояла важная стратегическая задача – принятие Декрета по отделению церкви от государства и школы от церкви. В тех условиях действия левой большевички Коллонтай могли осложнить данный процесс. Именно в этом ключе следует рассматривать предложения, внесенные Лениным (который и сам в политике зачастую применял те же методы).

Другим характерным примером является ленинское участие в создании секулярного законодательства. Иллюстрацией может послужить Декрет о гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния от 18 (31) декабря 1917 г.²⁷ Со слов тогдашнего члена Коллегии Наркомата юстиции П.И. Стучки все положения проекта документа неоднократно с ним согласовывались²⁸. В случае с Декретом об отделении церкви от государства и школы от церкви сохранилась подробная ленинская смысловая и редакционная правка по тексту проекта декрета, после которой документ и был принят (см. ниже).

Законодательные функции СНК делил со съездом Советов и ВЦИК: получение от последнего 4( 17) ноября 1917 г. права издавать «неотложные» декреты сузило его подотчетность многопартийному ВЦИК. Этот факт не мог не сказаться на законотворческой деятельности СНК в вероисповедной сфере: в результате лишь один из первых декретов, упоминавшийся выше Декрет о гражданском браке, исходил от двух центральных органов – ВЦИ К и СН К. Дальнейшие декреты и распоряжения в отношении Православной Церкви исходили уже единолично от СНК или же от различных наркоматов.

Заключенное в декабре 1917 г. политическое соглашение с левыми эсерами, в результате которого их представители вошли в СНК, не изменило общего подхода правительства к государственно-церковным отношениям. Очень часто усилия левых эсеров были направлены на то, чтобы помочь большевикам справиться с не прекращавшимися в тот период политическими и экономическими трудностями и, что более важно, на то, чтобы не усугублять и без того нестабильную обстановку в стране. Так, их представители в правительстве закрыли глаза на крайности Декрета по отделению церкви от государства: они поставили свои подписи под проектом декрета, расписавшись вместе с большевиками под выправленным Лениным текстом. Дело в том, что в партийной программе самих левых эсеров требование в отношении Церкви звучало по-другому: «...обеспечение трудящихся... прав[ами] свободы (свободы совести, слова, печати)»²⁹, которое К. Маркс, а вслед за ним и В.И. Ленин связывали исключительно с «буржуазными свободами»³⁰ В связи с этим появление в проекте декрета заголовка «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» и пункта 1 «Религия есть частное дело каждого гражданина» (заменен Лениным на «Церковь отделяется от государства») объяснялось некоторыми близкими к власти пропагандистами того периода влиянием левых эсеров, находившихся на руководящих должностях в Наркомюсте, где и проходила его разработка³¹. По-видимому, Ленин намеренно, из тактических соображений (чтобы исключить появление споров поданному вопросу на ключевом заседании СНК от 20 января (2 февраля) 1918 г., или случайно³² (что крайне сомнительно) не исправил заголовок, работая над правкой проекта декрета в ходе заседания. Сданным вариантом заголовка декрет был опубликован в газете «Известия ВЦИК» от 21 января (3 февраля) 1918 г.³³ Однако в повторной публикации, в официальной «Газете Рабочего и Крестьянского правительства» от 23 января (5 февраля) того же года, заголовок был исправлен, и документ получил название в большевистской редакции «Декрет Совета народных комиссаров об отделении церкви от государства и школы от церкви»³⁴. Подписание декрета всем тогдашним составом СНК должно было обеспечить в глазах населения его легитимность. В то же время это давало большевикам возможность проводить политику в отношении Церкви, не учитывая возможные «тонкости» в подходе к этим проблемам левых эсеров. Одним из радикальнейших положений декрета являлось лишение Церкви права юридического лица и передача его приходу в лице общины верующих. Ожидалось, что подобное раздробление приведет к ликвидации Церкви как общенационального института. Однако, как показывают документы, реализация большей части положений декрета растянулась на долгие годы.

В двух документах новой власти – Декрете о земле от 26 октября (8 ноября)

1917 г. и в Основном законе о социализации земли от 27 января (9 февраля)

1918 г. – отразилось непосредственное влияние эсеров, а затем, после раскола партии на два крыла и образования в ноябре 1917 г. партии левых эсеров, воздействие уже новой партии на проведение государственной политики в отношении церкви в аграрной области. Дело в том, что первый документ представлял собой эсеровскую аграрную программу (позаимствованную большевиками), а второй был подготовлен уже одними левыми эсерами и доложен на III съезде Советов (январь 1918 г.) членом СНК левым эсером А.Л. Колегаевым. Первый документ давал право общинам заниматься сельскохозяйственным производством на национализированных монастырских землях; кроме того, высококультурные хозяйства не подлежали разделу, а передавались в пользование государства или общин³⁵ В то же время и в конкретизировавшем первый декрет Законе о социализации (столь нелюбимом В.И. Лениным), было прописано, что, кроме всего прочего, право пользования землей не могло быть ограничено вероисповеданием. В нем признавалась целесообразность сохранения крупных культурных хозяйств, которые не подлежали уравнительному распределению³⁶ Таким образом, эти аграрные законы давали возможность сохранять земельные угодья за появлявшимися в тот период сельскохозяйственными трудовыми православными общинами-коммунами, которые воспользовались этими «лазейками» в законодательстве и начали образовываться на базе бывших монастырей в 1918 г.

Из-за отсутствия документов нельзя определить глубину возможных различий в подходе обеих партий к построению государственно-церковных отношений. Однако само их наличие, как видно из выше приведенных фактов, заставляло большевистское руководство маневрировать, идти на нежелательные для них уступки, что помогло продлить деятельность монастырских общин на десятилетие.

Священный Собор на своих заседаниях при упоминании декрета придерживался его первоначального названия – «О свободе совести». Так, в постановлении Священного Собора от 25 января (7 февраля) 1918 г. особенно подчеркивалось смысловое различие двух понятий: «Изданный СНК декрет об отделении церкви от государства представляет собой, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и открытое на нее гонение»³⁷.

В марте 1918 г. в знак протеста против ратификации Брестского мирного договора с Германией левые эсеры вышли из состава СНК, расторгнув соглашение о сотрудничестве: правительство вновь стало однопартийно-большевистским. В то же время они продолжали оставаться во ВЦИ К и в местных районных советах вплоть до конца 1918 г., продолжая влиять на реализацию Декрета о земле, в том числе в «церковной» его части. Разрыв партнерства знаменовал собой момент превращения советской политической системы в однопартийную.

Ядром СНК являлась Коллегия народных комиссаров. На ее заседаниях присутствовали наркомы или их заместители, председатель ВЦИК, управляющий делами СНК, специалисты, которых приглашали выступать по тем или иным вопросам повестки дня. Во главе Управления делами СНК стоял В.Д. Бонч-Бруевич. Именно он (по должности и как известный в среде большевиков «специалист в области религии») совместно с другими народными комиссарами М.Т. Елизаровым и Д.И. Курским 27 марта 1918 г. встречался с избранной Священным Собором делегацией по переговорам с СНК. В нее входили Н.Д. Кузнецов, А.Д. Самарин, Н.И. Малыгин, А.И. Июдин, а также уполномоченные от Совета объединенных приходов Москвы. Инициатива переговоров исходила от Собора. На них речь шла о проблемах, возникших в ходе реализации Декрета по отделению церкви от государства. При этом делегация отстаивала собственный, альтернативный большевистскому подход к решению возникших задач.

Первые шаги Собора по установлению прямых контактов с властями датировались 5 марта, когда тому же Н.Д. Кузнецову было поручено организовать депутацию для предъявления СНК протеста против реквизиции церковного имущества³⁸, а 14 марта вышло постановление Соборного Совета о создании совместной депутации Собора и Совета объединенных приходов Москвы по данным вопросам³⁹. На 102-м заседании Собора от 25 марта было решено расширить полномочия делегации, поручив ей поднять перед большевиками весь комплекс проблем, возникших в ходе проводимой ими политики «по отделению», не ограничивая их вопросами реквизиции собственности Церкви. Именно с этими полномочиями делегация и вышла на переговоры 27 марта, о которых говорилось выше⁴⁰. Свидетельством далеко идущей решимости части членов Собора (священник Ст. Нежинцев, протоиерей В. Введенский, А. Надеждин и др.) наладить контакты с большевиками явилось обсуждавшееся Собором в марте 1918 г. предложение о направлении делегации на IV съезд Советов⁴¹.

В апреле Собор предпринял еше одну попытку организовать прямые официальные переговоры с правительством. Однако народные комиссары решили снизить уровень контактов, отказавшись вступать в прямой диалог с делегацией Собора: они предложили сторонам перейти к диалогу в письменной форме. В результате 19 апреля делегации Собора пришлось передать текст заявления по инстанциям – в Управление делами СНК⁴². Это была последняя попытка Собора наладить переговоры с Советским правительством.

Единственным способом поддержания контактов с правительством оставалась деятельность избранного в качестве уполномоченного для связей с СНК Н.Д. Кузнецова. Н.Д. Кузнецов выполнял фактически секретарские функции, находясь почти в ежедневной переписке с В.Д. Бонч-Бруевичем по церковным вопросам и принимая у себя на дому депутации верующих со всей страны. Как правило, из секретариата Собора непосредственно ему на квартиру пересылали получаемую от верующих корреспонденцию для последующего составления им ходатайств либо письма приходили напрямую по его адресу. Кузнецов занимался комплексом вопросов, связанных с политикой по отделению Церкви от государства. Тематически кузнецовская переписка включала все направления, по которым реализовывалась данная политика: вопросы ликвидации управленческих структур Церкви, проблемы национализации, конфискации, реквизиции, грабежей монастырской и церковной собственности; закрытие монастырей и храмов, борьба верующих за их открытие; наложение контрибуций на духовенство и взыскание налогов; мобилизация его в тыловое ополчение; вопросы церковного брака и развода. При этом особая роль в переписке отводилась московским и подмосковным сюжетам: вопросы предотвращения реквизиции и закрытия властными органами крупнейших московских монастырей – Сретенского⁴³, Всехсвятского единоверческого⁴⁴, Новоспасского⁴⁵, Ивановского⁴⁶ и др. Выделяется своим объемом его переписка по проблеме предупреждения закрытия Московских Кремлевских монастырей и co6opoв⁴⁷. Кроме того, он упорно добивался разрешения от СНК на проведение крестных ходов в городе⁴⁸, к которым большевики относились с подозрением, расценивая их как протестные.

Благодаря деятельности Кузнецова исследователи получили значительный комплекс документов, необходимых для полноты анализа политики большевиков в отношении Церкви, – это письма, прошения, сообщения, исходящие от рядового провинциального духовенства и верующих, как правило, обделяемых вниманием публикаторов. При отборе документов для сборника составители исходили из того, что они являются важным источником информации с противоположной большевикам, церковной стороны. Следует подчеркнуть, что верующие обращались в органы Советской власти при необходимости защиты прав Церкви, то есть практически по всем проблемам реализуемой СНК секулярной политики. Подобного рода документы, выверяя официальную государственную точку зрения на проводившуюся в Советской России политику в отношении Церкви, позволяют восстановить целостную канву событий, показать подлинное лицо верующего человека того переломного периода, проследить процесс возникновения и развития сопротивления в среде верующих.

Как правило, в СНК проекты декретов вносили народные комиссары различных наркоматов. После утверждения на заседании СНК рассмотренного проекта декрета его подписывал председатель правительства или внесший его на рассмотрение народный комиссар. Официальными органами, которые публиковали декреты и постановления, являлись «Газета Рабочего и Крестьянского правительства» и «Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства». После публикации закон считался вступившим в силу⁴⁹.

Эту процедуру можно проследить на примере ряда декретов в отношении Церкви, представленных в сборнике. Так, например, малоизвестный Декрет о передаче взаимного страхования от огня строений Духовного ведомства в ведение Совета и Комиссариата по делам страхования прошел все обозначенные выше этапы. Согласно правилу, комиссар по делам страхования М. Т. Елизаров 16 апреля 1918 г. предварительно внес вопрос о рассмотрении проекта декрета в письменной форме в повестку заседания СНК. Этот вопрос стоял в повестке дня ранее – 13 апреля, но был снят с обсуждения. Как правило, снятие вопросов вызывалось такими причинами, как передача его на рассмотрение ВЦИК, Малого СНК, соответствующих ведомств, специально созданных комиссий, или объяснялось несвоевременностью вопроса. В данном случае можно предположить, что речь шла о перегрузке повестки заседания, а проблема о страховании была решена заранее. В результате декрет был утвержден при его повторном выдвижении, то есть 16 апреля 1918 г.⁵⁰

Дело в том, что в ноябре 1917 г. с подачи того же Елизарова (в то время заместителя наркома путей сообщения) СНК утвердил программу государственной муниципализации всех видов страхования. В тот период, мотивируя необходимость принятия этого законодательства, Елизаров указывал, в первую очередь, на экономическую выгоду их централизации, которая должна была создать «доходную статью для подкрепления кассы государства», помогла бы уменьшить число рабочих рук и т. д.⁵¹ После утверждения этого основного декрета следующим неизбежным шагом явилось принятие всего пакета законов по страхованию, включая указанный выше Декрет о передаче взаимного страхования от огня строений Духовного ведомства⁵².

В практике рассмотрения СНК новых законов широкое применение получило направление их проектов на заключение соответствующим ведомствам, а также организация различных экспертных комиссий. Подобным образом происходила работа над Декретом о введении западноевропейского календаря. Впервые вопрос о календарной реформе был поставлен на одном из первых заседаний СНК 16(29) ноября 1917 г. Л.Д.Троцким, являвшимся в тот период народным комиссаром по иностранным делам. На заседании было принято решение «поручить Троцкому образовать особую комиссию для рассмотрения и разработки этих вопросов»⁵³.

Народный комиссар просвещения А.В. Луначарский, который считал вопрос о новом календаре сферой компетенции своего ведомства, ставил его в повестку дня заседаний СНК десяток раз в декабре 1917 – январе 1918 г. Несмотря на явное противодействие СНК, Наркомпрос подготовил собственный вариант Декрета о календаре. Вариант Луначарского, рассмотренный 22 января (4 февраля) 1918 г. на заседании Госкомиссии по просвещению, предусматривал постепенный переход к григорианскому календарю: каждый год предполагалось отбрасывать по 24 часа. Разница к тому времени между календарями достигала 13 дней, поэтому переход на новый стиль в соответствии с данным проектом составил бы 13 лет⁵⁴. Преимуществом этого варианта являлось то, что им могла бы воспользоваться и Православная Церковь. На заседании СНК от 24 января (6 февраля) 1918 г. у правительства на руках оказались два проекта декрета – Наркомата иностранных дел и Наркомата просвещения. Первый проект был подписан заместителем наркома Г. В. Чичериным, он предусматривал одномоментный переход на новый стиль. Аргументация Чичерина легла в основу текста декрета⁵⁵. Из-за разницы между старым и новым стилями декрет предписывал после 31 января 1918 г. считать не 1-е, а 14-е февраля и т. д. Согласно правилу, была образована комиссия по их рассмотрению. Сторонником проекта Чичерина выступил В.И. Ленин, а его позиция, как всегда на заседаниях СНК, явилась решающей. В результате Декрет о введении западноевропейского календаря был принят на заседании СНК 24 января (6 февраля) 1918 г.⁵⁶

***

Народный комиссариат юстиции (Наркомюст, НКЮ) был создан 25 ноября (8 декабря) 1917 г. II съездом Советов. По положению об СНК глава Наркомюста входил в состав правительства. На Наркомюст была возложена обязанность построения большевистской правовой системы. Его функции дополнялись в связи с уточнением тактических задач, стоявших перед большевиками в 1918 г. Важнейшими функциями наркомата, имевшими непосредственное отношение к Православной Церкви, являлись: предварительное рассмотрение проектов декретов, относящихся к Церкви; составление, публикация и толкование данных декретов; а с января 1918 г. – руководство и наблюдение за проведением в жизнь секулярной политики по отношению к Церкви⁵⁷. Структурными подразделениями Наркомюста, имевшими непосредственное отношение к вопросам государственно-церковных отношений, являлись: Коллегия, отдел законодательных предположений и кодификации (ОЗП), а с мая 1918 г. – VIII (ликвидационный) отдел по отделению церкви от государства.

С 16 (29) ноября 1917 г. временным заместителем наркома по делам юстиции был назначен старый большевик, юрист по образованию П. И. Стучка, при участии которого был сломан старый министерский аппарат юстиции⁵⁸ Взамен он предложил план создания новой структуры наркомата, в составе которого важнейшим должен был стать отдел законодательных предположений и кодификации. В несколько измененном виде этот план был реализован после образования в декабре 1917 г. коалиционного большевистско-левоэсеровского правительства. Большое значение для разработки законодательной базы в отношении Церкви имел вошедший в эту структуру вышеназванный отдел (образован 12 (25) декабря 1917 г.). Пост наркома юстиции в новом руководстве получил левый эсер И.З. Штейнберг, а наркомат возглавила Коллегия в составе трех большевиков: П.И. Стучки, М.Ю. Козловского, П.А. Красикова и трех левых эсеров: того же И.З. Штейнберга, А.А. Шрейдера (заместитель наркома) и А.А. Алгасова⁵⁹. Фамилии руководства наркомата стоят под декретами в отношении Церкви или же присутствуют в протоколах заседаний СНК при обсуждении проблем государственно-церковных отношений. В целом же при всем своем политическом радикализме левые эсеры в Наркомюсте проявляли себя сторонниками традиционных юридических норм⁶⁰. Однако, как говорилось выше, избранная ими позиция по соблюдению политических договоренностей с большевиками не могла не сказываться на их подходе к созданию советского законодательства, в том числе и в отношении Церкви.

С уходом левых эсеров из СНК 18 марта 1918 г. в знак протеста против подписания большевиками Брестского мира с Германией наркомом юстиции был назначен П.И. Стучка (в августе 1918 г. его сменил Д.И. Курский). В состав Коллегии наркомата вошли большевики П.А. Красиков, М.Ю. Козловский, Д.И. Курский, Н.А. Черлюнчакевич и Н.В. Крыленко. После удаления левых эсеров из руководства во всех отделах наркомата прошли идеологические чистки.

На начальном этапе процесс законотворчества в наркомате был во многом неформальным. Выполнение основных задач брали на себя члены Коллегии Наркомюста и сотрудники отдела законодательных предположений. С января 1918 г. СНК, ВЦИК и представители различных ведомств должны были доставлять в данный отдел все проекты законодательных предложений, выработанные в них. Сотрудники отдела в свою очередь придавали этим проектам нормативную форму или писали на них заключения. Отдел также устанавливал окончательную редакцию законопроекта и информировал об этом соответствующего наркома. Затем проект декрета вносился в СНК.

Отсутствие необходимого числа специалистов с юридическим образованием в наркомате вело к тому, что в работе над проектами декретов в отношении Церкви к сотрудникам отдела законодательных предположений прикомандировывались сотрудники из других подразделений Наркомюста. Среди сотрудников отдела фигурировали имена известного правоведа, заведующего отделения государственного права проф. М.А. Рейснера, его помощника А.Ф. Евтихиева (в прошлом начальника законодательного и юрисконсультского отдела Департамента духовных дел инославных исповеданий)⁶¹; А.Г. Гойхбарга, помощника редактора отделения гражданского права, затем главы его. При недостатке специалистов Наркомюст привлекал к работе людей с сомнительной репутацией: бывшего присяжного поверенного, близкого к кругу Г. Распутина, И.А. Шпицберга; бывшего священника, предложившего свои услуги Советской власти, М.В. Галкина⁶².

Проведение анализа документов сборника позволяет определить авторство (как правило, коллективное), выделить основные этапы работы над декретами и установить процедуру их разработки. Так, на первом этапе работы над Декретом о расторжении брака и Декретом о гражданском браке, о детях и ведении книг актов состояния (оба от декабря 1917 г.) А.Г. Гойхбарг и сотрудничавший с ним И.А. Шпицберг законодательно оформили проекты обоих документов. Затем последовал этап их предварительных неформальных согласований с В.И. Лениным. Как отмечалось выше, комиссар П.А. Стучка неоднократно консультировался с ним по проекту Декрета о расторжении брака⁶³ (о консультациях по другому декрету сведений не сохранилось). Кроме того, член Коллегии Наркомюста и человек, близкий В.И. Ленину, П.А. Красиков послал лично ему проект декрета (судя по помете на тексте документа)⁶⁴. Только после этой подготовки, имевшей безусловно политический оттенок и отражавшей степень недоверия большевиков к своим союзникам – левым эсерам, проекты были направлены на обсуждение во ВЦИК во фракции большевиков и левых эсеров. После их одобрения оба проекта внес на утверждение в СНК 16(29) декабря И.А. Шпицберг⁶⁵.

Работе Наркомюста над основным законодательным актом Советского государства в отношении Церкви – Декретом об отделении церкви от государства и школы от церкви – предшествовало появление в конце 1917 г. многочисленных отраслевых декретов и постановлений. Данные документы, помимо своих прямых задач, служили цели подготовки верующих и общества в целом к принятию необратимости радикальных перемен в государственно-церковных отношениях, которым грозило появление Декрета об отделении церкви от государства. В этот период правительство приняло целую серию декретов: О земле с «церковной» составляющей, О передаче дела воспитания и образования из Духовного ведомства в ведение Народного комиссариата по просвещению от 11(24) декабря 1917 г., О гражданском браке, а также изданный 19 декабря 1917 г. (1 января 1918 г.) Декрет о расторжении брака. Кроме того, были упразднены государственные учреждения, ведавшие делами духовенства: Ведомство придворного духовенства – 14(27) января 1918 г., управления Духовного ведомства в армии – 16(29) января 1918 г. Приказом Комиссариата государственного призрения от 20 января (3 февраля) 1918 г. была прекращена выдача средств духовенству на содержание церквей, часовен и совершение религиозных обрядов и т. д.⁶⁶

Таким образом, ключевой Декрет об отделении церкви от государства большевики не хотели подвергать опасности межпартийной и общественной критики, чем грозило проведение проекта декрета через указанную выше многоступенчатую процедуру рассмотрения. Поэтому его обсуждение проводилось по упрощенной схеме. В этом случае СНК воспользовался данным ему ВЦИК правом издавать самому «неотложные» декреты⁶⁷.

Верующие и широкая общественность узнали о содержании будущего декрета из публикаций в прессе⁶⁸. В связи с этим митрополит Вениамин (Казанский) отправил в СНК 10 (23) января 1918 г. письмо с протестом против предполагавшейся национализации «народного достояния»⁶⁹. В ответ на письмо митрополита В.И. Ленин в своей резолюции потребовал «поспешить с разработкой проекта декрета». Состав сводной группы, созданной еще в декабре 1917 г. для этих целей, носил продуманный характер⁷⁰. Основная работа велась членами Коллегии Наркомюста, имевшими опыт работы над советским законодательством в отношении Церкви и хорошо знакомыми со взглядами В.И. Ленина в вопросах религии, – это П.И. Стучка, П.А. Красиков, проф. М. А. Рейснер; к ним примыкал глава Наркомпроса А. В. Луначарский: он отвечал за положения проекта в части отделения школы от церкви; бывший священник М.В. Галкин был приглашен в качестве практика, как считалось, хорошо знакомого с «церковной проблематикой изнутри». Предложенный группой проект декрета был быстро утвержден Коллегией Наркомюста и представлен на обсуждение в СНК 20 января (2 февраля) 1918 г., где подвергся ленинской правке (об этом говорилось выше). Следует подчеркнуть, что его правка была направлена на приближение проекта декрета к партийной программе 1903 г., а также к декрету Парижской коммуны от 2 апреля 1871 г. об отделении церкви от государства и ее практике⁷¹. Так, он вписал в 1-й пункт проекта советского декрета соответствующее положение программы РСДРП о том, что церковь отделяется от государства; а в начало 9-го пункта было внесено дополнение, согласно которому школа должна была быть отделена от церкви⁷² Декрет от 23 января 1918 г., как его часто затем называли, провозглашал принцип светскости государства и школы. Церковным и религиозным обществам запрещалось владеть движимым и недвижимым имуществом. Они также лишались прав юридического лица. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных, общественных и частных учебных заведениях не допускалось. Декрет сохранял за гражданами возможность «обучать и обучаться религии только частным образом»⁷³.

Отсутствие отлаженного государственного аппарата и руководства по осуществлению намеченной в декрете политики на местах тормозило процесс установления контроля над Церковью, о чем мечтали в СНК. Это вызывало дополнительное напряжение между властями и верующими и вело к росту противодействия проводимым мероприятиям в отношении Православной Церкви.

При осуществлении декрета в провинции возникали многочисленные вопросы к центральной власти о порядке его исполнения. В связи с этим 9 апреля 1918 г. СНК поручил Наркомюсту образовать комиссию для разработки инструкции по проведению в жизнь секулярной политики. В комиссию должны были войти представители различных наркоматов, ряда конфессий и компетентные лица⁷⁴. Однако в намеченном составе комиссия так и не собралась. Осознавая объем намеченных задач, 8 мая 1918 г. СНК постановил образовать при Наркомюсте особый отдел для разработки инструкции о порядке проведения политики по отделению церкви от государства⁷⁵. Новая структура получила название VIII (ликвидационного) отдела по отделению церкви от государства при НКЮ (при этом имелась в виду ликвидация дореволюционных взаимоотношений между Церковью и государством). В функции отдела входили: разбор и разрешение случаев прецедентарного характера, возникавших при применении Декрета по отделению; содействие другим органам советской власти «в пресечении контрреволюционной деятельности религиозных объединений», а также создание подотчетных ему организационных структур по надзору за проведением декрета в жизнь⁷⁶.

VIII отдел Наркомюста начал свою деятельность с создания при губисполкомах, уездных исполкомах, а к концу 1918 г. и при волисполкомах комиссариатов (отделов) по «церковным» делам⁷⁷. Эти отделы находились в ведении комиссариатов юстиции при исполкомах. Однако в регионах отсутствовали специалисты, которые могли бы умело руководить намеченной в декрете от 23 января «церковной» политикой. Это создавало благоприятные условия для административной самодеятельности на местах. Именно поэтому многие губернские совдепы, в частности витебский, вологодский, воронежский, смоленский и др., обращались в Наркомюст летом 1918 г. с просьбой о направлении к ним «специалистов по религиозному вопросу»⁷⁸. Кроме того, юридическая безграмотность многочисленных распоряжений, направлявшихся из центра в провинцию, добавляла хаоса. Как свидетельствуют документы, VIII отдел вмешивался в многочисленные конфликты в провинции, однако, как правило, занимал сторону местных органов власти. С вниманием рассматривались отделом жалобы, направленные на имя В.И. Ленина и В.Д. Бонч-Бруевича. После рассмотрения этих жалоб решение было, как правило, в пользу местных органов власти или ответ являлся простой отпиской, как это было с делом об ограблении и оскорблении бывшего митрополита Московского Макария (Невского), проживавшего на покое в Николо-Угрешском монастыре⁷⁹

Возмущали верующих, как показывают документы, запреты священникам совершать религиозные обряды (крещение, венчание и др.), многочисленные случаи закрытия монастырей и церквей, изъятия метрических книг и запреты на проведение из них выписок, привлечение священнослужителей к военной и трудовой повинности, обложение их непосильными контрибуциями, закрытие возникавших на основе монастырей трудовых общин, запреты на преподавание Закона Божия в школе и т.д.

Для прекращения самодеятельности местных властей и продвижение новой церковной политики VIII отдел Наркомюста в ускоренном порядке занимался разработкой инструкции к Декрету от 23 января 1918 г. 24 августа того же года Инструкция о порядке проведения в жизнь декрета по отделению церкви от государства и школы от церкви была подписана наркомом юстиции Д. И. Курским, а 30 августа была опубликована в правительственной газете «Известия ВЦИК»⁸⁰. Вопреки обещаниям, полученным на мартовской встрече делегации Священного Собора с представителями СНК, этот основополагающий документ был составлен без участия религиозных организаций. Он радикально (даже по сравнению с Декретом по отделению церкви от государства) ограничил деятельность религиозных организаций и ужесточил отношения государства с ними. Это побудило Патриарха и Священный Синод 7 сентября 1918 г. обратиться в СНК с заявлением о необходимости ее отмены⁸¹.

Согласно инструкции, все монастырское и храмовое имущество Церкви передавалось местным советам, т. е. превращалось в государственную собственность. Оно могло передаваться в бесплатное пользование лишь инициативным группам верующих, «не менее 20-ти» человек, так называемым двадцаткам, которым разрешалось приглашать священников. Именно с этими группами верующих заключался договор об аренде, которым определялась обязанность религиозной общины по содержанию культовых зданий за свой счет⁸². Церкви была запрещена всякая просветительская, педагогическая и благотворительная деятельность.

Факт появления инструкции рассматривался руководством Православной Церкви как подтверждение того, что большевики не отступят от провозглашенных ранее в декретах принципов и никакие компромиссы с ними невозможны.

***

Одновременно с политикой по отделению церкви от государства большевиками проводилась и политика по отделению школы от Церкви. В первые же дни после октябрьского переворота, 29 октября (11 ноября) 1917 г., от лица назначенного народным комиссаром по просвещению А. В. Луначарского было опубликовано обращение, где говорилось о предстоящей реформе школы и о планах создания сети школ, отвечающих задачам всеобщего обязательного бесплатного обучения. При этом особо подчеркивалось, что «истинная демократия» «должна стремиться к организации единой для всех граждан абсолютно светской школы (выделено А.В. Луначарским. – Л. М.) о несколько ступеней»⁸³. Этот план школьного переустройства основывался на проекте пересмотра партийной программы, подготовленном Лениным к Всероссийской (Апрельской) конференции РСДРП(б) 1917 г. В нем к имевшимся в партийной программе 1903 г. требованиям по отделению церкви от государства и школы от церкви было добавлено предложенное Н.К. Крупской требование «полной светскости школы»⁸⁴.

Однако новая власть была гораздо более деструктивна в реальной политике в области образования, чем ее программные установки. Дело в том, что на новую школу возлагались большие надежды: многим партийно-государственным деятелям того периода, таким как Н.И. Бухарин, Л.Д. Троцкий, Н.К. Крупская и др., представлялось, что средствами образования и просвещения можно будет «сконструировать» нового человека, «годного» для строящегося социалистического общества⁸⁵ Одной из основных характеристик такого человека должен был стать его атеизм.

На пути к данной цели большевики «расчищали» образовательное пространство от «религиозных надстроек». Как показывают документы сборника, в этих целях был разрушен сложившийся ранее аппарат управления образованием и создавался новый советский аппарат; было принято секулярное законодательство, обеспечивавшее отделение школы от Церкви; проводилось вытеснение религиозного обучения из формирующейся системы советского образования (соответственно ликвидация преподавания Закона Божия) и закрытие духовных учебных заведений, что отстраняло духовенство от получения специального образования; закрывались оппозиционные демократические учительские организации (влиятельнейшая из них 16-тысячный Всероссийский учительский союз (ВУС) имела альтернативный проект реформирования системы образования, который предусматривал сохранение преподавания Закона Божия в школе на определенных условиях (по желанию учащихся, достигших 16-летнего возраста или по желанию их родителей, если учащиеся не достигли этого возраста))⁸⁶.

Намеченные реформы должны были проводить в жизнь новые советские органы образования, сложившиеся в определенную иерархическую структуру: в нее входили Государственная комиссия по просвещению (9 (23) ноября 1917 г.) во главе с А.В. Луначарским, которая осуществляла общее руководство просвещением, и созданный практически одновременно Народный комиссариат по просвещению (25 октября (9 ноября) 1917 г.) – исполнительный и рабочий орган Комиссии.

Большую роль на заседаниях Государственной комиссии отводилась вопросам реформы образования. В вышеупомянутом выступлении А.В. Луначарского содержался абзац о «децентрализации», из которого явствовало, что по первоначальному замыслу функции управления делом народного образования на местах должны были выполнять старые органы самоуправления – городские и земские. (Сроки, которые отводились существованию такого положения вещей, не указывались.) При этом Государственная комиссия должна была выполнять роль связующего звена между просветительными учреждениями в государственном масштабе⁸⁷. С этим впрямую был связан вопрос о церковно-приходских школах, который в ноябре-декабре 1917 г. обсуждался на заседаниях Комиссии⁸⁸.

Как известно, до октября 1917 г. наиболее массовыми начальными школами являлись церковно-приходские и земские. Православная Церковь в лице ее епархиальных структур и земские органы самоуправления в уездах являлись главными организаторами этого типа образования. Временное правительство, стремясь создать внеконфессиональное государство, по постановлению от 20 июня 1917 г., передало церковно-приходские школы из ведения Святейшего Синода в ведение Министерства народного просвещения, отменило обязательное преподавание Закона Божия в школе. Несмотря на возражения Поместного Собора, закон остался в силе.

После октября 1917 г. в центре рассмотрения Государственной комиссии по просвещению оказались вопросы ведомственной принадлежности церковноприходских школ, источников их субсидирования и др. (действия Временного правительства при отсутствии источников финансирования привели эти школы к упадку). Первоначально, вплоть до двадцатых чисел декабря 1917 г., Комиссия склонялась к передаче в ведение городских и земских самоуправлений церковноприходских школ и превращение их, как предлагалось, в «земско-гражданские»⁸⁹. При этом ряд членов Комиссии был готов передать земствам для этих целей соответствующие средства бывшего Св. Синода, а также принадлежавшее школам имущество (земли, библиотеки и проч.)⁹⁰. Однако в конце 1917 г. – январе-феврале 1918 г. в области образования усилились централизаторские тенденции и было решено, что дореволюционная система самоуправления не может стать основой перехода к советской школе: в результате все образовательные учреждения Церкви должны были сосредоточиться в ведении Народного комиссариата по просвещению⁹¹. 11 (24) декабря 1917 г. СНК принял постановление «О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Комиссариата по народному просвещению»⁹² Передаче подлежали все церковно-приходские (начальные, одноклассные, двухклассные) школы, учительские семинарии, духовные училища и семинарии, академии и все другие низшие, средние и высшие школы и учреждения Духовного ведомства. При этом все их движимое и недвижимое имущество (здания, земельные участки, библиотеки, ценные бумаги и т.д.) также переходило в ведение государства⁹³.

Одновременное этим появилось постановление Государственной комиссии по просвещению об упразднении в школах должности законоучителей всех исповеданий, что вело к прекращению преподавания Закона Божия и должно было подготовить школу к крайним установкам последующего декрета «об отделении».

Появившийся 23 января 1918 г. Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви на высшем законодательном уровне, от лица правительства объявил о монополизации государством и секуляризации сферы образования. В этом документе, подводя итог переходному послеоктябрьскому периоду, когда существовала определенная «многоукладность» установок к проблеме перехода к новой школе говорилось о запрещении преподавания «вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы...», разрешалось обучаться и обучать религии лишь частным образом⁹⁴.

В соответствии с практикой советского законотворчества первого послеоктябрьского периода последовала серия актов, уточнявших декрет⁹⁵, важнейшим из которых являлась Инструкция Наркомюста от 24 августа 1918 г. к декрету об отделении церкви от государства. Она подводила итог ранее принятому законодательству (подтверждались решения о запрещении преподавания Закона Божия, об упразднении должности законоучителей в школах, о прекращении выдачи им жалования); кроме того, в инструкции особо оговаривалась необходимость изъятия капиталов Церкви; а также было введено новое положение о возможности «арендного или иного использования» помещений духовных учебных заведений и церковно-приходских школ⁹⁶.

Сильное сопротивление со стороны общества встретили запреты на ликвидацию преподавания Закона Божия в школе, на исполнение в школе религиозных обрядов (молитвы, молебны), удаление из помещений икон. Многочисленные сведения об этом содержатся в отчетах инструкторов Наркомпроса и местных органов народного образования, о чем свидетельствовали сообщения из Смоленской, Воронежской, Ярославской губерний (в этом вопросе позиция верующих в провинции находила поддержку в кодификационно-юридическом бюро Наркомпроса). Активную роль при отказе выполнения директив из Москвы играли школьные родительские комитеты в ряде мест, по настоянию которых на протяжении всего 1918 г. в школах продолжалось преподавание Закона Божия⁹⁷.

Во исполнение требований декретов Советская власть весной-летом 1918 г. закрывала духовные учебные заведения, что официально носило название «перехода их в ведение Наркомпроса». Для целей «передачи» при комиссариате был образован временный отдел переходящих учебных заведений, в котором был выделен подотдел духовных учебных заведений. В ответ на эти шаги Патриарх Тихон, Священный Синод и Собор приняли ряд постановлений и определений как в защиту преподавания Закона Божия в школе, так и по сохранению церковной образовательной системы. Уполномоченный Собором для контактов с СНК, председатель Учебного комитета ВЦУ протоиерей К. Аггеев передавал в этот период по инстанциям несколько обращений по вопросам сохранения духовных учебных заведений, в том числе в Московской губернии, епархиальных женских училищ, о национализации собственности духовных учебных заведений, их сохранении как профессиональных⁹⁸. Из них явствовало, что, признав факт невозможности предотвратить изгнание Закона Божия из государственных школ, Православная Церковь не готова была смириться с утратой своих духовных учебных заведений⁹⁹. В то же время у Церкви не имелось реальных механизмов защиты своих прав в этих вопросах. В создавшихся условиях возросло значение внешкольного религиозного обучения, которое Православная Церковь связывала с храмом в небогослужебное время. Однако уже 24 августа 1918 г. Наркомпрос на известном 5-м заседании предложил ограничить и эти возможности для Церкви¹⁰⁰. Логика была проста: всякое религиозное просвещение входило в противоречие с создававшейся в обществе атеистической атмосферой и появившимися в школе элементами атеистического воспитания.

2 сентября 1918 г. в стране был объявлен Красный террор. Согласно Конституции РСФСР, духовенство относилось к категории лиц, пораженных в правах¹⁰¹. С осени репрессии против него приобрели массовый характер. Это выражалось как в санкционированных, так и несанкционированных расправах. Священников заключали в тюрьмы как потенциально «враждебный элемент» (по свидетельству Московского политического Красного Креста, в 1921 г. в заключении находились священнослужители, посаженные превентивно еще в 1918 г.). Также происходили расстрелы священнослужителей-заложников и судебно оформленные расправы по обвинению в «контрреволюционной деятельности». В провинции множились случаи убийств духовенства без суда и следствия. Необходимо отметить, что большой размах получил Красный террор в крупных городах. Трагически сложилась судьба настоятеля Казанского собора в Петрограде, протоиерея Ф. Орнатского, который был расстрелян вместе с двумя сыновьями¹⁰². В сентябре в Новгороде был расстрелян настоятель Кириллова монастыря епископ Варсонофий (Лебедев). В середине сентября в Москве по обвинению в контрреволюционном заговоре были расстреляны священник И. Восторгов и епископ Ефрем (Кузнецов), являвшийся членом Священного Собора¹⁰³.

Еще в начале 1918 г. на проводимую большевиками антицерковную политику верующие ответили проведением крестных ходов, в особенности после известного послания Патриарха Тихона «Об анафематствовании творящих беззаконие и гонителей веры и Церкви Православной» от 19 января (1 февраля) 1918 г.¹⁰⁴ Проводившиеся крестные ходы были расстреляны в Туле, Харькове, Шацке Тамбовской губ., Сычевке Смоленской ry6.¹⁰⁵

Кроме того, верующие отвечали в ряде случаев вооруженным сопротивлением на политику большевиков по захвату церковной собственности, как это происходило в Звенигородском уезде в связи с захватом местной властью собственности Саввино-Сторожевского монастыря (Звенигородское восстание) и волнениями в Олонецкой губернии при реквизиции Александро-Свирского монастыря, Саровского Успенского монастыря, а также Вышенского Успенского монастыря в Тамбовской губ. и др.¹⁰⁶

В сентябре Священный Собор был распущен и все его материалы изъяты, а место его заседания – Московский епархиальный дом – было реквизировано. 24 ноября 1918 г. Патриарх Тихон был подвергнут первому домашнему аресту. В результате многочисленных арестов священнослужителей число их значительно сократилось к началу 1919 r.¹⁰⁷

Накануне первой годовщины октябрьского переворота, 7 ноября 1918 г., Патриарх обратился к советским руководителям с посланием, обвинив большевиков в том, что они соблазнили невежественный народ возможностью легкой наживы, отуманили его совесть. «Большевики, – писал он, – подменили Отечество бездушным Интернационалом, разожгли классовую борьбу, разделив тем самым народ, ввергли его в братоубийственный конфликт и под его прикрытием преследуют невиновных»¹⁰⁸.

Это радикальное по своей откровенности послание стало одним из последних документов, исходящих из канцелярии Патриарха Тихона. Появление этого послания свидетельствовало, что позиция Церкви в отношении оценок проводимой большевиками секулярной политики отличалась твердостью на всем протяжении рассматриваемого периода, несмотря на начавшуюся гражданскую войну и опасность того, что большевики утвердятся у власти надолго.

Основным итогом формирования государственно-церковных отношений октября 1917–1918 гг. явилось формальное завершение большевиками основных мероприятий, намеченных Декретом по отделению церкви от государства и школы от церкви. При этом они ни на шаг не отступили от принятых партийных установок в отношении Православной Церкви и в конечном итоге отказались от налаживания с нею диалога. Сформированная для реализации секулярной политики многоступенчатая система управления и созданная декретивно-законодательная база обслуживали ключевые направления этой политики: национализацию монастырской и церковной собственности, организацию системы гражданского брака, введение запретов на церковную метрикацию и замену ее гражданскими формами, обеспечение призыва духовенства в тыловое ополчение, запреты на преподавание Закона Божия в школе и закрытие церковных учебных заведений, обеспечение вытеснения Православной Церкви из общественной жизни. Это привело к углублению начавшегося раскола в обществе на верующих и неверующих и их противопоставлению друг другу, а в ряде случаев и к открытому столкновению, переходу к политической борьбе с Церковью с применением репрессий.

Все вышеназванное не означало, что Советской власти удалось пройти «победным, триумфальным шествием» по стране¹⁰⁹ и выполнить все намеченные в политике «по отделению» задачи. Реализация этой политики не окончилась в 1918 г., а растянулась на многие годы. Именно поэтому в принятой в марте 1919 г. VI11 съездом РКП(б) новой программе партии были повторены старые требования – это пункт о необходимости довести до конца экспроприацию собственности буржуазии, в том числе и имущества Православной Церкви. В то же время программа как бы подвела черту под Декретом по отделению церкви от государства, определив основные направления, стратегию и тактику деятельности партии на будущее «на переходный период от капитализма к социализму». Новый пункт программы ставил на переходный период задачу по «полному отмиранию религиозных предрассудков у трудящихся масс». Эта цель предусматривала организацию «самой широкой научно-просветительной и антирелигиозной пропаганды»¹¹⁰. Подобная установка открывала новый этап по разрушению Православной Церкви: она способствовала ускорению дальнейшей национализации церковного имущества, участились силовые акции местной Советской власти против духовенства и верующих, школьное образование наполнялось антирелигиозным содержанием. Новизна данного этапа государственно-церковных отношений отразится в активном встраивании партии в управленческую вертикаль при организации государственно-церковных отношений и развертывании политики по «освобождении от верований» отдельного человека и российского общества в целом.

Л. Б. Милякова,

канд. ист. наук