IV. Расцвет Византийской империи (843–1025)

Уже упоминавшаяся выше (с. 204) хроника Симеона Логофета, доходившая, по всей видимости, до смерти Романа Лакапина (948 г.), обнаруживает дружественную направленность по отношению к этому императору; в некоторых изводах этой чрезвычайно часто переписывавшейся хроники к основной части произведения в позднейшее время делались дополнения, которые доходят вплоть до второй половины XI в., а иногда и дальше, но по существу уже не имеют большого значения. Четвертая и последняя книга Иосифа Генесия описывает время Михаила III и Василия I. Будучи памятником официальной историографии Македонской династии, этот весьма важный с исторической точки зрения труд несет в себе ярко выраженную тенденцию прославления родоначальника Македонской династии и принижения убитого им Михаила III. То же относится и к хронике Продолжателя Феофана, четвертая книга которой, посвященная времени Михаила III, очень близка к Генесию и, по-видимому, восходит к общему источнику. В качестве пятой книги в этом компилятивном сочинении появляется собственноручно составленная императором Константином VII обширная биография его деда Василия I, которая имеет ярко выраженный панегирический характер. Шестая книга состоит из двух разнородных частей: первая (история Льва VI, Александра, время несовершеннолетия Константина VII, правление Романа I Лакапина и единодержавие Константина VII до 948 г.) списана с хроники Симеона Логофета и, таким образом, не имеет самостоятельного значения; с другой стороны, немалой ценностью обладает заключительная часть (основная часть о единодержавии Константина VII и неполная история Романа II) – сочинение хорошо осведомленного современника, возможно Феодора Дафнопата, чей исторический труд упоминает в своем прооймионе Скилица⁴⁶⁷. Взятие Фессалоники арабами в 904 г. описал очевидец событий священник Иоанн Каминиата⁴⁶⁸ . Изложение военных предприятий Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия представлено в труде Льва Диакона, описавшего в конце X в. преимущественно историю с 959 по 976 г. Примером ему служила история Агафия, что придало его изложению довольно искусственный характер. Эпоху Василия II, больше как введение, кратко изложил в первой книге своей знаменитой истории Михаил Пселл. Иоанн Скилица, высокопоставленный византийский сановник, написал в конце XI в. хронику, продолжающую Феофана и охватывающую период с 811 по 1057 г. Для периода вплоть до низвержения Романа Лакапина он пользовался прежде всего Продолжателем Феофана. Дальнейшее изложение покоится в первую очередь на не дошедших до нас источниках и имеет большое значение. Для времени до конца правления Никифора Фоки Скилица использует тот же самый источник, семейную хронику рода Фок, что и Лев Диакон, и наряду с этим источник церковного происхождения⁴⁶⁹. Особенно важна для рассматриваемой в этом разделе эпохи часть, относящаяся ко времени Василия II. Оригинальный текст этого важнейшего труда не издан до настоящего времени: Боннский корпус, как и более старые издания, довольствуется перепечаткой Георгия Кедрина, переписавшего основную часть Скилицы⁴⁷⁰. Под именем Скилицы в Боннском корпусе содержится только имеющееся в некоторых рукописях и не принадлежащее Кедрину продолжение 1057–1079 гг., которое, однако, как показывают новейшие исследования, принадлежит не Скилице, а является компиляцией неизвестного автора⁴⁷¹. Иоанн Зонара, другой высокопоставленный сановник, написал в середине XII в., удалившись в монастырь, пространную всемирную хронику, оканчивающуюся на 1118 г. Впрочем, по сравнению с более ранними источниками Зонара не предлагает по этой эпохе никакого нового материала, однако из уважения к самостоятельности, с которой он использует источники, его труд остается заслуживающим внимания.

Важные дополнения к неполным сообщениям византийских исторических сочинений дают арабские источники. Для византийской истории эпохи Македонской династии особенно содержательна хроника Яхьи Антиохийского (ум. 1066)⁴⁷². Выдающимся латинским источником для истории Византии середины X в. является «Анта-подосис» Лиутпранда Кремонского, в то время как донесение о посольстве, которое он возглавлял по поручению Оттона Великого ко двору Никифора Фоки, представляет собой остроумный памфлет, неоценимый по культурно-исторической значимости. Древнерусская летопись содержит много важных сообщений по истории русско-византийских связей; среди прочего она содержит в славянском переводе византийско-русские торговые договоры, греческий оригинал которых не сохранился⁴⁷³.

Синодик, со времени восстановления иконопочитания в 843 г. ежегодно на первой неделе Великого поста зачитываемый в Православной Церкви, приводит в своей древнейшей части окончательные постановления по вопросу об иконах, предоставляя своеобразную замену для несохранившихся актов Собора 843 г. Позднее Синодик на протяжении многих столетий пополнялся определениями по дальнейшим религиозным спорам и потому, таким образом, представляет собой важный источник по византийской духовной жизни с IX по XIV в.⁴⁷⁴

Для истории и учения павликианской секты на первом месте следует назвать трактат Петра Сицилийского⁴⁷⁵. Основным источником по происхождению богомильства является письмо патриарха Феофилакта (933–956) к болгарскому царю Петру⁴⁷⁶ и прежде всего трактат пресвитера Козмы⁴⁷⁷. По истории болгарского церковного вопроса и церковного спора между Римом и Константинополем наряду с актами Соборов 869–870 и 879 гг.⁴⁷⁸ следует прежде всего обратиться к письмам патриарха Фотия⁴⁷⁹, а также к письмам римских пап, его современников⁴⁸⁰. Важные документы Василия II от 1020 г., регламентирующие положение Охридского архиепископства после покорения державы Самуила, сохранились в хрисовуле Михаила VIII от 1272 г.⁴⁸¹ Историю славянской миссии в Моравии освещают Жития апостолов славян Константина-Кирилла и Мефодия, чья историческая ценность не ставится под сомнение⁴⁸². Среди греческих агиографических сочинений огромной значимостью обладают для этой эпохи Житие императрицы Феодоры⁴⁸³, Житие императрицы Феофано, первой супруги Льва VI⁴⁸⁴, составленное Никитой Давидом Пафлагоном Житие патриарха Игнатия⁴⁸⁵ и, прежде всего, Житие патриарха Евфимия, наиболее содержательный исторический источник того времени⁴⁸⁶.

Первостепенными историческими документами являются многочисленные письма патриарха Николая Мистика⁴⁸⁷, а также два письма Романа Лакапина⁴⁸⁸ к Симеону Болгарскому, поскольку они проливают свет на византийско-болгарские связи в критический период с 913 по 925 г. Для византийско-болгарских отношений во времена Льва VI особый интерес представляет переписка посла этого императора, Льва Хиросфакта, с болгарским царем Симеоном⁴⁸⁹.

К важнейшим византийским источникам всех времен относятся трактаты Константина VII: «О фемах» (De thematibus), историко-географическое описание византийских провинций, в основном, правда, взятое из более древних сочинений, прежде всего Иерокла⁴⁹⁰; единственный в своем роде важный трактат о землях и народах, с которыми Византийская империя входила в соприкосновение (De administrando imperio)⁴⁹¹, и обширная «Книга церемоний» (De caerimoniis aulae byzantinae), подлинная сокровищница исторических и археологических знаний⁴⁹². Эти труды вбирают материалы различных эпох, и их следует привлекать также и для предшествующих разделов. В «Книгу церемоний» включен «Клиторологий» Филофея, сообщающий нам о византийской системе чинов около 900 г.⁴⁹³ Перечни рангов византийских чиновников содержат также «Тактикой» Успенского времен Михаила III и Феодоры (845–856)⁴⁹⁴ и возникший между 921 и 934 гг. обширный «Тактикой» Бенешевича⁴⁹⁵.

Искусству ведения войны посвящена «Тактика» Льва VI. Она восходит к «Стратегикону» Псевдо-Маврикия и, кроме того, задействует материал более позднего законодательства и военный опыт первого периода правления Льва VI⁴⁹⁶. Подобное сочинение представляет собой также т.н. «Собрание тактик» (Sylloge Tacticorum), вероятно, восходящее к середине X в.⁴⁹⁷ О хозяйственной жизни Константинополя и о системе византийских корпораций эпохи Македонской династии повествует «Книга эпарха» – собрание постановлений, принятых византийским государством для регулирования торговли и ремесленного производства⁴⁹⁸. Пожалуй, следует согласиться, что основная часть этого сборника относится ко времени Льва VI, хотя он, несомненно, содержит и более поздние добавления, относящиеся ко времени Никифора II Фоки, а возможно, даже и Иоанна Цимисхия⁴⁹⁹. Наши знания налоговой системы и аграрных отношений в Византии в X столетии существенно обогатились благодаря анонимному Трактату о налогообложении⁵⁰⁰ . Этот чрезвычайно важный трактат, как и «Земледельческий закон», имеет в виду сельские поселения, населенные свободным крестьянством. Определенного внимания, наконец, заслуживают «Геопоники» – составленное при Константине VII руководство по византийскому сельскому хозяйству⁵⁰¹. Из законодательных сборников в этом разделе следует назвать, наряду с кодификациями двух первых императоров Македонской династии («Прохироном» и «Исагогой» Василия I, «Василиками» и собранием новелл Льва VI), новеллы по защите мелкого землевладения, освещающие центральную проблему внутреннего развития Византийской империи в X в.⁵⁰²

Общая литература: Bury. Eastern Rom. Empire; Grégoire. Inscriptions; Michel III; Neuvième Siècle; L’épopée Byzantine; Успенский. Очерки; Fuchs. Höhere Schulen; Dvornik. Légendes; Les Slaves; Photian Schism; Vasiliev A. The Russian Attack on Constantinople. Cambridge (Mass.), 1946; Byzance et les Arabes, I.

Как борьба против персидского и арабского вторжений была судьбоносной для государственного существования Византийской империи, так и иконоборческий кризис стал временем ключевых решений для ее духовной самостоятельности. За военным вторжением следовала духовная интервенция Востока, нахлынувшая на Империю в форме иконоборчества. Ее преодоление для культурного развития Византийской империи имело значение, подобное тому, какое для ее государственности имело отражение военного вторжения. Крушение иконоборческого движения означало победу греческой религиозной и культурной самобытности над воплощенной в иконоборчестве азиатской сущностью. Отныне в качестве греко-христианской Империи Византия и в культурном отношении заняла свое особое положение между Востоком и Западом.

Для Византии наступила новая эпоха – эпоха великого культурного подъема, за которым тотчас последовал и сильный политический взлет. Новую эпоху открывает не Македонская династия, но уже весьма активное правление последнего представителя Аморийской династии, Михаила III. Варда, Фотий, Константин – вот три великих фигуры, возвестивших наступление новой эры.

Кризисный иконоборческий период, с которым связано сильнейшее ослабление идеи универсальной Империи и крушение византийского могущества на Западе, был ознаменован чувствительным сужением политического горизонта. Церковная политика императоров-иконоборцев и их незначительный интерес к западной части Империи ускорили отчуждение между Византией и Западом и тем самым вызвали к жизни процесс, который через основание папского государства привел к императорской коронации Карла Великого. Но если универсализм Византийского государства потерпел крушение, то теперь Восток, во всяком случае, уже не был связан с универсализмом Римской Церкви. Иконоборец Константин V сделал к этому первый шаг, когда поставил под юрисдикцию Константинопольского Патриархата большую часть Балканского полуострова и Южную Италию. Однако лишь после преодоления иконоборческого кризиса Константинопольский патриарх смог выступить против папства как равный по положению соперник и возобновить борьбу с Римом. Как западная империя возникает за счет византийского государственного универсализма, так и Константинопольский Патриархат усиливается за счет римского церковного универсализма. Первый этап этого процесса, оттеснивший Византию на задний план, приходится на время кризисной эпохи; второй, восстановивший на новой основе равновесие в пользу Византии, нашел свое выражение в великом фотианском споре.

Еще большее значение имеет тот факт, что на пространстве Востока, которым историческое развитие ограничило сферу непосредственного влияния Византии, возникают новые великие задачи как для византийского государства, так и для византийской Церкви. Христианизация южных и восточных славян открыла Византийской империи новый мир и неслыханным образом расширила ее горизонт. Насколько узок был византийский мир в эпоху иконоборческого кризиса, настолько широк становится он со времени Фотия, Константина и Мефодия.

За культурной экспансией следует политическое и военное наступление. Империя, к концу иконоборческой эпохи оказавшаяся в тяжелом обороняющемся положении как по отношению к халифату, так и по отношению к Болгарии, далеко раздвинула – конечно, после долгой и упорной борьбы – свои границы на Востоке и снова подчинила себе весь Балканский полуостров. Было восстановлено также ее могущество на Средиземном море, пришедшее в упадок в период кризиса.

Как и временное восстановление икон в конце VIII столетия, окончательное утверждение иконопочитания после смерти Феофила произошло под руководством женщины. Когда умер Феофил, его сын и наследник Михаил III (842–867) был в возрасте трех лет⁵⁰³, и регентство при нем получила вдова императора Феодора. Официально в правлении принимала участие также и Фекла, самая старшая сестра малолетнего императора: наряду с Михаилом и Феодорой ее изображение встречается на монетах, а имя упоминалось в официальных актах⁵⁰⁴, хотя она, по-видимому, была совершенно в стороне от государственных дел. Важнейшими членами совета, состоявшегося при Феодоре и проводившего в полном согласии с новым патриархом восстановление иконопочитания, были братья императрицы Варда и Петрона, магистр Сергий Никитиат (по-видимому, дядя Феодоры) и, прежде всего, ее фаворит логофет дрома Феоктист⁵⁰⁵. Показательно, что новое правительство, несмотря на то что его члены по большей части были восточного происхождения (семейство императрицы было родом из Пафлагонии и имело армянские корни), рассматривало восстановление иконопочитания как свою первейшую и неотложнейшую задачу. После того как Иоанн Грамматик был отстранен и патриарший престол перешел к Мефодию, в марте 843 г. Собор торжественно возвестил о восстановлении иконопочитания⁵⁰⁶.

В память об этом событии Православная Церковь ежегодно справляет в первое воскресенье Четыредесятницы праздник Торжества Православия, отмечая победу над иконоборчеством и в то же время преодоление древних ересей. И в самом деле, падение иконоборчества означает конец эпохи великих вероучительных споров в Византии. Для церковно-государственных отношений крах иконоборчества означал, что попытка полного подчинения Церкви государственной властью потерпела неудачу. Конечно, византийская Церковь ни тогда, ни когда-либо позже не добивалась той свободы, которой требовали для нее зилоты во главе с Феодором Студитом. Для византийского церковно-государственного организма оставалось характерным тесное взаимодействие государства и Церкви, и это взаимодействие, как правило, предполагало форму широкого попечительства о Церкви государственной власти.

Руководство всей государственной политикой вскоре попало в руки логофета Феоктиста, отстранившего своего главного соперника Варду и ставшего единственным советником императрицы. Человек высокой культуры, Феоктист содействовал образованности в Византии и таким образом подготавливал почву для грядущего культурного взлета Империи. Его разумная финансовая политика обеспечила государству большие золотые резервы. Иначе, чем во времена Ирины, без осложнений, осуществлялась церковно-политическая перестройка, поскольку иконоборческое движение внутренне разрушилось и сильной оппозиции более не существовало⁵⁰⁷. Тем не менее Феодора и Феоктист, имея поддержку патриарха Мефодия, при ликвидации еще недавно господствующей системы действовали с осторожностью и проявляли по отношению к бывшим сторонникам иконоборчества большую умеренность⁵⁰⁸. Впрочем, эта политика не нашла одобрения у партии зилотов, и потому в византийской Церкви, которая временно объединилась для борьбы с иконоборчеством, вновь обнаружился старый раскол. Монахи-студиты боролись против патриарха Мефодия с тем же рвением, с каким они прежде выступали против патриархов Тарасия и Никифора. Спор принял поистине резкие формы, что привело к отлучению студитов. Однако уже 14 июня 847 г. Мефодий скончался. На патриарший престол взошел Игнатий, сын бывшего императора Михаила Рангаве, который был оскоплен после низвержения своего отца и принял монашество. Его возвышение означало уступку студитам, ведь хотя он и входил в оппозицию к церковному руководству, но как сторонник строгой монашеской жизни был близок к идеалам зилотского направления. Между тем Игнатий, которому следовало бы сглаживать противоречия, будучи противником Фотия, оказался вскоре вовлечен с ним в куда более сильный конфликт.

После восстановления иконопочитания тотчас же возобновилась война с арабами. Логофет Феоктист отправился во главе сильного флота на Крит, и на некоторое, пусть даже совсем короткое, время византийское господство там было восстановлено (843–844)⁵⁰⁹. Этот кратковременный успех возымел тем менее значительное действие, что уже в 844 г. на суше, а именно у впадающей в Босфор реки Мавропотам, византийцы потерпели тяжелое поражение⁵¹⁰. То, что арабы отважились проникнуть так далеко вглубь византийской территории, было результатом победоносных походов халифа аль-Мутáсима (см. с. 275). Однако внутренняя борьба вынудила наследника Мутасима заключить мир с Византией, и на византийско-арабской границе, на реке Лам, произошел обмен пленными (845–846). Власть халифата был парализована появлением тюркского элемента и усилением феодальных сил, приведших к образованию отдельных государств. В свою очередь, византийское правительство должно было вести суровую борьбу против павликиан, которые при поддержке императоров-иконоборцев VIII в., а также при попустительстве Никифора I получили в восточных областях Малой Азии столь сильное распространение, что не только православный Михаил Рангаве, но даже его иконоборческие преемники должны были принимать против них меры⁵¹¹. По-видимому, павликиане уже в то время в большом числе переселились в область эмира Мелитины и с тех пор воевали на стороне арабов против Византии. Новые преследования при Феодоре были особенно жестокими. Они стоили жизни тысячам павликиан и сопровождались их массовым переселением во Фракию. С другой стороны, правительство Феодоры должно было предпринять новый поход против непокорных славянских племен на юге Греции. Лишь с помощью военных сил фем Фракии и Македонии, а также «остальных западных фем» стратигу Пелопоннеса Феоктисту Ври-еннию после долгой борьбы удалось привести славянские племена на Пелопоннесе к признанию над собой византийского сюзеренитета и обязанности платить подати⁵¹².

В войнах с арабами все более становится заметен новый дух отваги и предприимчивости, проявляющийся в византийском способе ведения войны. В 853 г. у берегов Египта, который по-прежнему составлял опору правителей Крита, внезапно появился довольно большой византийский флот. Расположенная недалеко от устья Нила крепость Дамиетта была взята штурмом и сожжена дотла⁵¹³. Впервые с начала арабского вторжения Византия осмелилась проникнуть так далеко во враждебные воды. Разумеется, впечатляющая демонстрация имела то последствие, что египетские арабы начали энергично строить флот и таким образом создавать основу морского могущества, которому предстояло достичь высшего расцвета в X в., при Фатимидах.

Впрочем, время большого политического и культурного взлета Византийской империи началось лишь после государственного переворота 856 г., который позволил молодому императору Михаилу III достичь практического осуществления властных прав и вручил руководство государственными делами его дяде Варде. Варда и Михаил были естественными союзниками, поскольку оба считали себя жертвами режима Феодоры и Феоктиста. Варда был отстранен от дел достигшим всевластия Феоктистом, а повзрослевший император болезненно переживал попечительство со стороны матери, так как Феодора не только лишила его власти, но и вмешалась в личную жизнь, разлучив его с возлюбленной Евдокией Ингериной и принудив к браку с Евдокией Декаполитой (855). В согласии с молодым императором, но без ведома императрицы Варда вернулся ко двору. Феоктист был убит в императорском дворце на глазах Михаила III, который затем был провозглашен сенаторами автократором⁵¹⁴. Феодора была вынуждена отдать власть, в то время как ее дочери были заключены в монастырь; два года спустя, после неудачного покушения на своего брата Варду, Феодора была вынуждена разделить ее участь.

Образ молодого императора Михаила III представляется нам сегодня в существенно ином свете, нежели он выглядит в старой историографии, которая вслед за тенденциозным историописанием времен Македонской династии видела в Михаиле III лишь «Пьяницу»⁵¹⁵. Разумеется, его жизнь не была прямым образцом высокой нравственности, однако у него не было недостатка в дарованиях и еще менее – в мужестве. Тем не менее не следует впадать из одной крайности в другую и видеть в Михаиле III «великого правителя». В действительности он добросовестно заботился об обороне империи и неоднократно лично водил войска в поход. Но так поступали многие правители. Своей собственной твердой и ясной воли он не имел. В великом и малом, в добром и дурном он позволял руководить собою другим, следовал изменчивым влияниям и нашептываниям двора, был своенравен и непостоянен до невыносимости. В великих делах, на которые его правление исключительно богато, инициатива исходила не от него. Великим был не он, а его эпоха – эпоха Варды и Фотия. Как Феоктист при Феодоре, так теперь Варда был истинным руководителем Византийского государства. Внешне его выдающееся положение нашло выражение в том, что он облекся высшими чинами и под конец даже получил титул кесаря. Своего предшественника и прежнего соперника он превосходил энергией и способностями к государственным делам. В его время стали вполне очевидными признаки грядущего большого политического подъема Византийской империи. Культурный взлет, наметившийся уже во времена регентства, достиг теперь полного расцвета, обнаружилась большая действенная сила влияния византийской культуры. Важнейшим средоточием византийской образованности стал университет, учрежденный кесарем Вардой в палате Магнавры⁵¹⁶. Здесь культивировались все отрасли тогдашних светских наук. Просвещенный государственный кормчий привлек в университет лучшие научные силы. Руководителем его он назначил широко образованного Льва Математика, несмотря на то что тот был племянником вождя иконоборцев Иоанна Грамматика и сам при Феофиле разделял иконоборческие убеждения⁵¹⁷. Здесь трудился также Фотий, величайший ученый и учитель своего века. Изменение государственного руководства повлекло за собой также изменение руководства церковного. Сотрудничество между новым регентом и Игнатием, связанным с предыдущим правительством и партией зилотов, было невозможно. Игнатий был вынужден отречься, и 25 декабря 858 г. на патриарший престол взошел Фотий. Для византийской Церкви наступило беспокойное и вместе с тем величайшее в ее истории время. Фотий – крупнейший ум, выдающийся политик и искуснейший дипломат, который когда-либо занимал пост Константинопольского патриарха. В церковно-политическом отношении он представлял то же направление, что и Тарасий, Никифор и Мефодий. Как и они, Фотий в силу этого подвергался нападкам зилотов во главе с игуменом студитов Николаем, оспаривавших его якобы неканоническое возведение и хранивших преданность Игнатию. Образовалось две партии, из которых одна поддерживала Фотия, другая – смещенного Игнатия.

Однако намного более значительным, чем этот внутренний спор, стала борьба с Римом, которую должен был выдержать новый патриарх. После событий иконоборческой эпохи, и прежде всего возникновения западной империи, отношения между обоими церковными центрами вступили в новую фазу развития. Этот факт мог игнорировать только косный догматизм зилотов, которые, не замечая знамений времени, как и прежде, при каждом удобном случае аппелировали к Риму. Однако это было ясно не только императору Никифору, воспретившему своему патриарху посылать традиционную синодику папе, но даже набожной императрице Феодоре и патриарху Мефодию, который был кем угодно, но только не врагом Рима. В отличие от Ирины перед созывом ее Собора, Феодора и Мефодий не сочли необходимым получать согласие Рима на восстановление иконопочи-тания. Историческая неизбежность заключалась в том, что Византия избавилась от верховенства римской Церкви после того, как Запад отделился от верховенства Византийской империи. Решительный шаг к этому сделал Фотий.

Втянутый в споры с игнатианами, Фотий – по крайней мере сначала – не желал и не ждал борьбы с Римом. Он послал свою синодику в Рим в надежде, что папское признание даст ему оружие против его византийских противников. Однако за несколько месяцев до его возведения на патриарший престол на кафедру св. Петра взошел Николай I, смелый и энергичный политик, чьей жизненной целью было укрепление римского универсализма⁵¹⁸. Вмешавшись в византийский церковный спор в качестве верховного арбитра, он высказался в пользу Игнатия и отказал Фотию в признании, сославшись на неканонический способ его возведения. Возведение Фотия действительно не было вполне каноничным, однако оно нисколько не отличалось от признанного и поддержанного в свое время Римом возведения Тарасия, также достигшего патриаршего престола из мирского звания после вынужденного отречения его предшественника. Однако Николай I исходил из утверждения того принципа, что ему как верховному главе христианского мира принадлежит право окончательного решения церковных вопросов как на Востоке, так и на Западе. В этом стремлении он не дал себя сбить с толку, когда его легаты в Константинополе капитулировали перед блестящим дипломатическим искусством Фотия и одобрили решение Собора, утвердившего избрание Фотия и отречение Игнатия (861). Дезавуировав решение своих представителей, Николай сделал так, что Латеранский Собор вынес противоположное решение и объявил Фотия низложенным (863).

Однако папа недооценил силу противника: Фотий вступил в борьбу. Если задачей Рима было придать авторитет своим универсалистским притязаниям, то задачей Константинопольского патриархата было утвердить свою самостоятельность. Идеал о пентархии в управлении Церковью, о котором мечтал Феодор Студит⁵¹⁹, принадлежал уже давнему прошлому. Минуло время, когда православная Византия, изнемогавшая под гнетом императоров-еретиков, вынуждена был вверить себя поддержке Рима; трое других первоиерархов, главы восточных патриархатов, под арабским чужеземным владычеством были обречены на полное бессилие. Византийская Церковь обладала одним предстоятелем – патриархом Константинопольским. В вековом развитии Константинопольский Патриархат заложил основы своей мощи и авторитета, победоносно завершил внутреннюю борьбу с ересью, за ним стояло отныне православное, сильное и целеустремленное государственное руководство, сфера власти которого простиралась теперь на территорию всей Византийской империи и вскоре должна была перешагнуть эти границы. Как византийское государство, так и византийская Церковь двигалась навстречу лучшим временам: временам мощного распространения их сферы влияния в славянском мире. Величие Фотия заключалось в том, что приближение этой эпохи новых задач и возможностей он видел отчетливее, чем кто-либо иной, и как никто другой его подготавливал.

Михаил III, при поддержке своих умелых полководцев, вел с большой энергией борьбу с арабами. Тем не менее на Сицилии Византия утрачивала одну позицию за другой и, несмотря на все усилия, не смогла воспрепятствовать ни завоеванию острова, ни продвижению арабов в Южной Италии, так что к концу правления Михаила III из более или менее значительных городов на Сицилии у Империи оставались лишь Сиракузы и Таормина. Однако в Малой Азии Империя перешла в наступление. Уже в 856 г. стратиг фемы Фракисиев Петрона, брат кесаря Варды, предпринял поход в область Самосаты и продвинулся вплоть до Амиды. Оттуда он двинулся на Тефрику и вернулся домой с многочисленными пленниками⁵²⁰. Успешным был, по всей видимости, и поход, состоявшийся тремя годами позднее под руководством Варды и молодого императора, которые вновь привели византийское войско в область Самосаты⁵²¹. Около того же времени византийский флот вновь появился у Дамиетты. Повышенное внимание уделялось постройке укреплений в Малой Азии: император приказал заново отстроить разрушенную Мутасимом Анкиру и укрепить Никею⁵²².

Недавние успехи и смелые нападения на суше и на море, безусловно, подняли боевой дух византийцев, однако они не принесли ощутимой выгоды Империи, тем более что ответные атаки с арабской стороны не заставили себя ждать, и война неоднократно прерывалась временными мирными соглашениями с обычным обменом пленными. В 863 г. византийцы, отражая нападение эмира Омара Мелитинского, одержали большую и решительную победу. Омар пересек фему Армеников и занял важный портовый город Амис на побережье Черного моря, но на границе фемы Пафлагония против него выступил опытный Петрона с сильным войском. Там 3 сентября разгорелась жаркая битва, в которой арабская армия была наголову разгромлена, а сам Омар погиб⁵²³. Эта крупная победа ознаменовала собой поворотный пункт в византийско-арабских войнах. Если со времени первого вторжения арабов и вплоть до победы Льва III под Константинополем Византия боролась лишь за собственное выживание, а затем в течение столетия она вела тяжелую оборонительную войну, то после победы 863 г. наступает поворот и начинается эпоха византийского наступления в Азии, которое поначалу медленно, а со второй половины X в. в полную силу движется вперед.

Укрепление могущества на Востоке имело немаловажное значение для решения великих задач, ждавших Империю в славянском мире. Эти задачи вставали для Византии на Руси, в Моравии, в южнославянских землях. Уже в 860 г. русские впервые появились под Константинополем⁵²⁴: они высадились, окружили город и опустошили все окрестности. Император, который только что выступил против арабов, поспешно вернулся и пробился в окруженный город, чтобы принять на себя командование обороной и вместе с патриархом ободрить устрашенное население. Византийцы надолго запомнили это мощное нападение, а свое спасение приписывали лишь вмешательству Богородицы⁵²⁵. С этого времени Византия завязывает сношения с нарождающимся русским государством и начинает среди этого народа, вплоть до того времени практически ей неизвестного, миссионерскую деятельность, имевшую большое будущее. Великий патриарх осознал, что обращение в христианство и вовлечение молодого народа в византийскую сферу влияния является эффективным средством обуздания грозившей Империи с этой стороны опасности. Через несколько лет он с оправданной гордостью мог указать на первые успехи своей миссионерской работы⁵²⁶.

Нападение русских заставило Империю восстановить посредством отправки посольства свои отношения с хазарами. Для царившего тогда в Византии нового духа весьма характерным является то, что с этим посольством были связаны и задачи миссии и что во главе его стоял молодой Константин из Фессалоники, который благодаря своим гениальным филологическим дарованиям и всеобъемлющим познаниям был более чем кто-либо другой способен отстаивать в державе хазар дело христианской религии против иудейского и исламского влияния.

Впрочем, куда более важную задачу перед ним и его братом Мефодием поставил призыв моравского князя Ростислава, который отправил посольство в Константинополь и просил об отправке миссионеров. Тот факт, что Ростислав обратился в Византию, объясняется, пожалуй, его страхом перед влиянием франкского клира и стремлением создать с опорой на Византию противовес опасности быть зажатым между франками и болгарами. Византии же представилась возможность распространить свое влияние еще на одну отдаленную область и оказать давление на расположенную посредине Болгарию. Доказательством проницательности византийского государственного и церковного руководства является то, что оно вверило важную миссию солунским братьям и приказало им проповедовать в славянской стране новую веру на славянском языке. Заслугу в приобретении славян для христианской веры Константин и Мефодий разделяют с патриархом Фотием и кесарем Вардой. Обращение живших в Империи славян проводилось византийцами уже длительное время⁵²⁷, но только теперь началась эпоха широкомасштабной миссионерской работы в отдаленном славянском мире за пределами имперских границ. Первым делом Константин создал славянскую письменность (так называемый глаголический алфавит), а затем приступил к переводу Священного Писания на славянский язык (македонско-славянский диалект). Богослужение солунские браться также проводили в Моравии на славянском языке. Тем самым был обеспечен успех миссии. Когда позднее, после преждевременной смерти Константина (который скончался 14 февраля 869 г. в греческом монастыре в Риме под именем монаха Кирилла), Мефодий потерпел поражение в борьбе с франкским клиром (поскольку поддержка далекой Византии не была действенной, а Рим после первоначального содействия в конце концов отказал в нем) и его ученики были изгнаны из страны, его делу и делу его брата было суждено пустить еще более глубокие корни и принести еще более обильные плоды византийской культуры в славянских странах. Своей письменностью, первым начаткам собственной Литературы и культуры славянские народы обязаны солунским братьям, «апостолам славян»⁵²⁸.

После крещения Моравии Болгария уже не могла долго избегать необходимости создать посредством принятия христианства более прочное основание для своего государственного и культурного существования. Как Моравия обратилась к Византии, так болгарский правитель Борис отправил посольство к франкам. Византия быстро вмешалась, поскольку не могла допустить духовного соединения соседней страны с государством франков и тем самым с Римом. Одержанная недавно победа над арабами, которая укрепила положение Империи и подняла ее авторитет, увеличила решимость византийского правительства и эффективность его действий. Появление византийской армии на болгарской границе, сопровождавшееся внушительной демонстрацией имперского флота у болгарского побережья, заставило Бориса согласиться с требованиями Византии. В 864 г. он принял христианство из Византии, получив в крещении имя Михаил, т.е. имя византийского императора, который выступил его крестным отцом⁵²⁹. Тотчас византийский клир приступил к крещению болгарского народа и организации болгарской Церкви.

Крещение означало для Болгарии не только большой прогресс в культурном развитии, но и привело к завершению процесс славянизации и тем самым – государственного и этнического сплочения молодой державы. Оппозиция старобулгарской знати, которая воспротивилась христианизации и славянизации страны, была подавлена Борисом-Михаилом, приказавшим отрубить головы 52 боярам. Однако как ни велики были выгоды христианизации для культурного прогресса и внутреннего укрепления болгарской державы, вскоре новообращенный властитель испытал разочарование. Византия намеревалась присоединить болгарскую Церковь под руководством греческого епископа к Константинопольскому Патриархату. Борис-Михаил, напротив, стремился к полной независимости своей юной Церкви под руководством собственного патриарха, и поскольку его притязания остались без удовлетворения, он отвернулся от Византии и обратился к Риму. Ничто не могло быть столь желанным для папы Николая I, как возможность оторвать Болгарию от византийской Церкви и поставить под римскую юрисдикцию. Он отправил в Болгарию своих легатов, которые с большой энергией приступили к делу, так что стало казаться, что Болгария полностью стала двигаться в римском фарватере. Впрочем, это положение продержалось недолго: очень скоро и здесь наступило разочарование, хотя на краткое время показалось, что Рим победил. Византия была вынуждена смотреть, как соседнее славянское государство ускользает от него, а римская сфера влияния продвигается к ее центру.

Конфликт между Римом и Константинополем достиг своей высшей точки. Как противник Рима, Фотий выступил поборником не только независимости византийской Церкви, но и самих жизненных интересов Византийской империи. Кесарь Варда и император Михаил III безоговорочно встали на сторону великого патриарха. Император направил папе послание, которое с беспримерной гордостью выражало осознание византийским миром своей самодостаточности и превосходства. В ультимативной форме он потребовал аннулирования папского осуждения Фотия и с разящей резкостью отмел претензии Рима на первенство⁵³⁰. Патриарх пошел еще дальше: он выставил себя судьей Западной Церкви, поставив ей в упрек заблуждения в вопросах литургики и церковной дисциплины, но прежде всего подверг нападению западное учение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына (ex Patre Filioque). Фотий, которого папа считал возможным привлечь к своему суду в качестве обвиняемого, от имени Православия обвинил Рим в ереси. В 867 г. Собор, проведенный под председательством императора в Константинополе, наложил анафему на папу Николая, отверг римское учение об исхождении Святого Духа как еретическое и объявил вмешательство Рима в дела византийской Церкви незаконными. Окружное послание патриарха, которое подробно разъясняло и решительно клеймило ложность учения и обычаев Римской Церкви, прежде всего в вопросе о филиокве, было разослано восточным патриархам⁵³¹.

В этот момент наивысшего напряжения борьбы в Константинополе случился дворцовый переворот, который смешал все карты. На свою беду Михаил III подружился с Василием «Македонянином». Василий происходил из фемы Македония⁵³² и вырос в крайней бедности. В поисках счастья он отправился в Константинополь и благодаря своей необычайной телесной силе получил место слуги при царской конюшне. Так начался его сказочный взлет, которым он обязан в равной мере своим выдающимся способностям и капризам императора. Умный и хитрый крестьянский сын стал ближайшим другом Михаила III и женился на его бывшей возлюбленной Евдокии Ингерине. С железной последовательностью, не чураясь ничем, он стремился к высшей власти. При этом он столкнулся с кесарем Вардой, но Михаил III оказался настолько очарован своим фаворитом, что бездумно пожертвовал в его пользу своим дядей. Громоздя одно клятвопреступление на другое, Василий и Михаил III заманили великого государственного деятеля в ловушку: во время похода на Крит, когда на одной из стоянок кесарь сидел на престоле рядом со своим племянником, Василий убил его собственной рукой (21 апреля 866⁵³³). Наградой ему был венец соправителя, который Михаил III вручил ему по возвращении в Константинополь 26 мая 866 г. Теперь Василий получил от своего благодетеля все, что тот мог ему дать. Последний акт кровавой трагедии был ускорен тем, что Михаил III, будучи как всегда капризен и непредсказуем, начал менять отношение к своему соправителю. В ночь с 23 на 24 сентября 867 г. после праздничного пиршества Василий приказал убить пьяного императора в его покоях.

Общая литература: Vogt. Basile I^er; Idem. La jeunesse de Léon VI le Sage // Revue Historique 174 (1934). P. 389–428; Moravcsik Gy. Sagen und Legenden über Kaiser Basileios I. // DOP 15 (1961). S. 59–126; Попов Н.А. Император Лев VI и его царствование в церковно-историческом отношении. М., 1892; Mitard M. Le pouvoir impérial au temps de Léon VI // Mélanges Diehl, I. Paris, 1930. P. 215–223; Kolias G. Léon Choerosphactès. Athènes, 1939; Grumel V. La chronologie des événements du règne de Léon VI // Échos d'Orient 35 (1936). P. 5–42; Monnier H. Les Novelles de Léon le Sage. Bordeaux, 1923; Spulber С.A. Les Novelles de Léon le Sage. Cernăuţi, 1934; Noaille P., Dain A. Les Novelles de Léon VI le Sage. Paris, 1944; Bury. Administrative System; Dölger. Finanzverwaltung; Glykatzi-Ahrweiler. Recherches; Stöckle. Zünfte; Dvornik. Photian Schism; Васильев. Византия и арабы. Т. 2; Vasiliev. The Struggle with the Saracens II (867–1057) // CMH, IV. 1923. P. 139–150; Gay. Italic

Мрачен был путь, который привел на константинопольский императорский престол Василия I (867–886), основателя так называемой Македонской династии. Рядом с ним стояла Евдокия Ингерина (ум. 882), бывшая возлюбленная убитого Михаила. Для обеспечения престолонаследия он уже 6 января 869 г. венчал в качестве соправителя своего старшего сына Константина; ровно через год и второй его сын Лев принял императорский венец, а примерно в 879 г., после преждевременной смерти Константина, и третий сын, Александр; младший, Стефан, пошел по духовной стезе и в правление своего брата Льва VI принял патриарший сан. Первенец и любимец императора, Константин, родился от его первого брака с «македонянкой» Марией. Лев, Александр и Стефан были сыновьями Евдокии Ингерины⁵³⁴, причем двое младших родились уже после вступления Василия на престол⁵³⁵.

Как и всякий византийский правитель, Василий I весьма активно занимался церковными делами. Поначалу он, однако, последовал линии, которая была противоположна той, что придерживались в церковной политике Вар да и Михаил III. Сразу после вступления на престол он приказал заточить Фотия в монастырь, ударив тем самым в спину великому патриарху в решающий момент его исторической борьбы. Вслед за этим он вновь призвал на патриарший престол Игнатия (23 ноября 867) и возобновил сношения с Римом. В 869–870 гг. в присутствии легатов Адриана II в Константинополе состоялся Собор, который считается Римской Церковью Восьмым Вселенским и на котором над Фотием было произнесено отлучение. Тем не менее между Василием I и папскими легатами не было принципиального единогласия в весьма существенном пункте, поскольку обе партии имели совершенно разные представления о правах папской юрисдикции, и в то время как для римских легатов дело Фотия уже было в принципе решено приговором папы, то для императора было важно, чтобы возглавляемый им Собор вновь разъяснил это дело и вынес о нем суждение. Через три дня после завершения заседаний Собора в Константинополь явилось болгарское посольство; вновь было созвано церковное собрание, и перед ним был поставлен вопрос, должна ли болгарская Церковь относиться к римскому или к константинопольскому диоцезу, поскольку ожидания, которые правитель болгар Борис связывал с Римом, не оправдались. К достижению своей заветной цели, созданию самостоятельной Церкви в Болгарии, Борис посредством сотрудничества с папством не приблизился ни на шаг: оба его кандидата на призванный быть учрежденным болгарский архиепископский престол были отвергнуты Римом, и тогда он вновь обратился к Константинополю. Такова была подоплека болгарского посольства и поставленного им вопроса, который, несмотря на самые энергичные протесты римских легатов, был решен в пользу Византии благодаря третейскому решению представителей трех восточных патриархатов. Византия вынесла из событий последних лет урок и теперь была более уступчива: император приказал Игнатию посвятить для Болгарии архиепископа и нескольких епископов. Болгарская Церковь, хотя и признала право первенства Константинопольского Патриархата, однако обрела определенную автономию⁵³⁶.

Так болгарский правитель благодаря ловкому использованию римско-византийского соперничества достиг своей цели, а Византия вновь обрела Болгарию. Болгарская держава, несмотря на повторные увещевания с римской стороны, осталась в лоне византийской Церкви и в сфере влияния византийской культуры⁵³⁷. Однако тем самым исчезла почва для дружбы с Римом, которой Василий придавал большое значение и ради которой он пожертвовал Фотием. В самом деле, о задачах Византийской империи в славянском мире Василий думал то же, что и Фотий, которого он низложил, и Варда, которого он убил. Борьбу за Болгарию он вел в соответствии с их линией и довел ее до победного конца. Он также продолжил миссионерскую работу на Руси и, кроме того, привел к христианству славян в западной части Балканского полуострова, поставив их тем самым под влияние Византии.

Во время иконоборческого кризиса западная часть Балканского полуострова все больше выходила из-под сферы влияния византийского государства. К первой половине IX в. города Далмации и славянские племена на побережье и внутри материка, по-видимому, утратили связь с Византией⁵³⁸. В это время также образовалось независимое сербское государство под властью князя Властимира. Между тем адриатическому побережью грозила опасность со стороны арабов Южной Италии, и тут могло помочь только военно-морское могущество Византии. Когда после нападения на Будву (Бутуа) и Котор (Декатера, Катар) арабский флот в 867 г. появился перед Дубровником (Рагузой) и подверг город осаде, осажденные послали призыв о помощи в Константинополь. Прибытие сильной византийской эскадры принудило арабов снять осаду, продлившуюся 15 месяцев, и отступить в Южную Италию. Тем самым был вновь упрочен авторитет Византийской империи и восстановлен византийский суверенитет в восточной Адриатике. Тогда же была учреждена фема Далмация, которая включала в себя далматинские города и острова⁵³⁹. Правда, эти византийские города и острова фактически находились в большей зависимости от славянского хинтерланда, чем от Константинополя: они платили дань славянским племенам, в то время как ничтожные выплаты императорским стратигам имели лишь символический характер⁵⁴⁰. С другой стороны, эти славянские племена и сами признавали суверенные права Византии и были обязаны оказывать Империи военную помощь. Византийское влияние на Балканском полуострове значительно укрепилось, и это имело своим последствием быстрое распространение христианства. Именно тогда Сербия и сербские племена побережья приняли от Византии христианство⁵⁴¹. Даже в Хорватии византийское влияние на некоторое время взяло верх над влиянием франкской державы и Римской Церкви. Дальнейший сильный импульс византийская миссионерская деятельность получила на Балканском полуострове, особенно в Болгарии и Македонии, когда сюда прибыли изгнанные из Моравии ученики Мефодия (ум. 885), чтобы посредством проповеди и просвещенческой деятельности на славянском языке распространять христианскую веру и византийскую культуру среди славянских народностей. Так установилось естественное с исторической точки зрения положение: Моравия осталась в сфере влияния Римской Церкви, в то время как Болгария, Македония и Сербия встали на сторону Византии.

После того как имперский флот отразил арабские нападения на далматинское побережье и сорвал осаду Дубровника, Византия вмешалась в дела Южной Италии. Против наступления сицилийских арабов Василий I планировал совместные действия с императором Людовиком II и Римом: в конечном итоге именно в этом заключалась причина его дружественной по отношению к Риму политики. Однако в Сицилии не удалось достичь ничего, более того, в 870 г. арабы заняли Мальту, что означало дальнейшее укрепление их положения в Средиземноморье. Впрочем, в 871 г. Людовик взял Бари, однако для византийцев, которые ушли с пустыми руками, это было лишь новым разочарованием. Отношения между двумя правителями сильно осложнились, и Василий, который незадолго перед этим согласился на свадьбу своего первенца с дочерью Людовика, осыпал своего союзника упреками и поставил под сомнение его право на титул римского императора⁵⁴².

Последующие годы были посвящены войне на Востоке, где все больше одерживали верх павликиане, распространившиеся по всей Малой Азии. Зять императора Христофор, бывший в чине доместика схол главнокомандующим, в 872 г. одержал над павликианами решительную победу, разрушил их цитадель Тефрику, а также несколько других крепостей и рассеял их армию в кровопролитном сражении, в котором погиб предводитель павликиан Хрисохир. Эта победа сделала возможной дальнейшее продвижение византийцев на Востоке. Уже в 873 г. Василий вторгся в приевфратские области, овладев Запетрой и Самосатой. Своей главной цели император, впрочем, не достиг, поскольку во время попытки взять крепость Мелитину он понес чувствительное поражение. Однако, несмотря на то что Василий как в этот раз, так и во время своих последующих походов в Приевфратье и пограничный Тавр был вынужден довольствоваться лишь половинчатыми успехами, на восточной границе для Византии начался период планомерного наступления⁵⁴³. Ослабление арабской державы сделало возможным также возрождение Армении. Как халиф, так и византийский император признали Ашота I царем (885 или 887), и тем самым для Армении началась эпоха возвышения под властью туземной царской династии Багратуни⁵⁴⁴.

В Италии положение Византии также укрепилось. Владетель Бе-невенто, восставший против Людовика II, поставил себя под защиту Византии (873), а после смерти Людовика II (875) город Бари также открыл свои ворота перед византийским стратигом (конец 876). Византия смогла отразить новые нападения арабов на приморские области Далмации, Средней Греции и Пелопоннеса и даже на 7 лет вновь овладела Кипром⁵⁴⁵. Это, впрочем, не изменило того факта, что арабы, как и прежде, продолжали господствовать в Средиземноморье, и вскоре Византия получила очень жестокий удар в наиболее чувствительном месте, Сицилии: Сиракузы, долго сопротивлявшиеся врагу, в 878 г. попали в руки арабов. Впрочем, большим выигрышем оказалось то, что Византия смогла утвердиться по крайней мере в континентальной Южной Италии, а в последние годы правления Василия I здесь под руководством выдающегося полководца Никифора Фоки византийцы начали сильное и успешное наступление: Южная Италия вновь перешла под контроль Византии⁵⁴⁶. Посреди враждовавших между собой мелких итальянских государств Византия представляла собой единственный прочных фактор, и даже Рим, который чувствовал опасность со стороны непрерывных нападений арабов на итальянское побережье, был вынужден искать помощи у византийского императора. Этой расстановкой сил и объясняется та уступчивая позиция, которую заняло в это время папство по отношению к Византии в церковных вопросах.

Император Василий должен был признать, что церковно-политическая переориентация, которую он осуществил после своего прихода к власти, оказалась холостым выстрелом. Его попытка уладить церковный спор в Византии посредством удаления Фотия потерпела неудачу, поскольку сторонники низложенного патриарха не дали себя обескуражить, и борьба партий продолжилась. С Фотием или без него, конфликт с Римом по болгарскому вопросу оказался неизбежен, а после разочаровывающих результатов сотрудничества с западными державами в Южной Италии император осознал, что его церковно-политическая переориентация не принесла плодов. Уже в 875 г. он вернул Фотия в Константинополь и поручил ему воспитание своих сыновей. Когда же 23 октября 877 г. умер престарелый Игнатий, уже через три дня Фотий вторично вступил на патриарший престол и на сей раз был признан Римом. Условия, с которыми папа Иоанн VIII связывал это признание, не возымели практического эффекта. В ноябре 879 г. Фотий в присутствии папских легатов провел Собор из 383 епископов, который принес ему лично чрезвычайное удовлетворение: осуждение 869–870 гг. было торжественно аннулировано⁵⁴⁷.

Хотя и безродный выскочка, Василий I был горячим поклонником как греческой культуры, так и римского права. Культурный взлет, который начался при Феоктисте и Варде, продолжился и в его правление. Василий запланировал произвести обширное собрание законов – пересмотр законодательных книг Юстиниана с добавлением более новых законов. Этот грандиозный труд, который император показательным рбразом назвал «очищением старых законов» (άνακάθαρσις τών παλαιών νόμων), по-видимому, остался незаконченным и не был опубликован, однако послужил тем фундаментом, на котором Лев VI создал свои «Василики». Сохранились две небольшие по объему книги законов, которые Василий I предпослал своему труду. Сначала вышел «Прόхирон» (ό πρόχειρος νόμος), который был издан от имени императоров Василия, Константина и Льва, – следовательно, между 870 и 879 гг. Как говорится уже в заглавии, «Прохирон» представляет собой руководство, предназначенное для практического использования. Из необозримого множества законов он выбирает важнейшие и наиболее употребительные предписания гражданского и публичного права и систематически излагает в 40 титулах. Целью сделать «Прохирон» общедоступным уложением обуславливается и то, что он прежде всего черпает свой материал из Институций и, напротив, в меньшей степени привлекает другие части юстинианова Корпуса. Авторы «Прохирона» лишь в редких случаях обращаются к оригиналу, чаще используя позднейшие греческие переводы и комментарии. В сущности, «Прохирон» служил той же цели, что и «Эклога» Льва III, которая также была задумана как практический судебник для повседневного использования судьями. Впрочем, Василий I, стремясь вновь оживить римское право, попытался весьма резко отмежеваться от правового труда императора-иконоборца, который, по его мнению, представлял собой «ниспровержение добрых законов»⁵⁴⁸. На самом же деле «Прохирон» весьма многим обязан полезному и ставшему популярным уложению Льва III. Несмотря на все пренебрежение к «Эклоге», «Прохирон» обеими руками черпает из нее, особенно в своей второй части, содержащей постановления по наследственному и публичному праву. «Прохирон» нашел в Византии широкое распространение и сохранял свое действие вплоть до падения Империи. Кроме того, так же, как и «Эклога», он уже в раннее время был переведен на славянский язык и пользовался большим авторитетом как у южных, так и у восточных славян.

На время после 879 г. приходится составление от имени императоров Василия, Льва и Александра «Исагоги»⁵⁴⁹, которая мыслилась в качестве введения к задуманному собранию законов⁵⁵⁰. В значительной мере «Исагога» воспроизводит «Прохирон», однако при этом не только располагает материал в новом порядке, но местами также и со значительными изменениями. В еще большей степени, чем «Прохирон», она пользуется материалом «Эклоги», причем уже в разделе о брачном праве «Исагога» обращается к «предосудительному» уложению иконоборцев, в то время как «Прохирон» в этой части еще придерживается юстинианова права и только в последующих разделах начинает заимствовать из «Эклоги». Далее, «Исагога» содержит совершенно новые и достойные внимания части, которые посвящены правам и обязанностям императора, патриарха и других светских и церковных сановников. Церковно-государственный организм представлен здесь как состоящее из многих частей и членов единство, над которым, как две главы вселенной, возвышаются царь и патриарх, чтобы в тесном и мирном сотрудничестве заботиться о благе человечества. Параллельно этому описаны и функции обеих властей: светский глава заботится о телесном, а церковный – о духовном благополучии подданных. Без сомнения, автором этого учения о двух властях был не кто иной, как Фотий, который в то время вновь занимал патриарший престол. Его влиянию также следует приписать и то, что «Исагога» постулирует идеальное соотношение между верховной светской и духовной властью в духе идей православных церковных кругов.

То, что практика радикально расходилась с теорией, Фотию было известно слишком хорошо, причем вскоре ему было суждено вновь в этом убедиться. После ранней смерти Константина (879) права престолонаследия были переданы Льву, несмотря на отвращение и глубокое недоверие, которое испытывал к нему отец. Василий не мог успокоиться после смерти своего первенца и последние годы своей жизни провел в тяжелой депрессии. 29 августа 886 г. он умер, получив смертельную травму на охоте. После своего восшествия на престол Лев VI устранил великого патриарха и передал патриаршую власть своему юному брату Стефану⁵⁵¹. После этого Фотий окончательно исчезает с исторической сцены. Умер он в ссылке в Армении. Формально Лев VI (886–912) делил верховную власть со своим братом Александром, однако тот наслаждался жизнью, не заботясь о делах правления⁵⁵². Главнейшим советником императора в первый и наиболее плодотворный период его правления был отец его возлюбленной и позднее жены, Зои, армянин Стилиан Зауца (ум. 896), который был наделен специально изобретенным для него титулом василеопатора.

Как ученик Фотия, по отношению к которому он выказал такую неблагодарность, Лев, получивший прозвание Мудрого, был прекрасно образован и обладал многосторонней ученостью⁵⁵³. Он был плодовитым писателем и вдохновенным ритором. Еще сильнее, чем у его отца, которого он по понятным причинам намного превосходил своей образованностью, в нем проявлялся антикизирующий вкус, который, впрочем, прежде всего находил выражение в его литературном творчестве, имевшем сильный богословский оттенок. Лев был благочестивым правителем, активно интересовавшимся церковными и богословскими вопросами. От него дошли литургические поэмы и многочисленные гомилии и речи, которые он имел обыкновение самолично произносить во время церковных празднеств, пространные догматические трактаты, уснащенные классическими реминисценциями. Он также сочинил длинную траурную речь, посвященную своему отцу, и ряд весьма вычурных светских поэм. Это литературное творчество принесло ему, по-видимому, уже при жизни прозвание Мудрого (Σοφός)⁵⁵⁴. Впоследствии личность Льва Мудрого перешла в легенды, сделавшие из этого достаточно бесцветного правителя пророка, мага и астролога. В нем усматривали автора возникшего значительно позже собрания оракулов о судьбах Империи, которые в Византии, а также в латинском и славянском мире были чрезвычайно популярным чтением как в византийское, так и в поствизантийское время⁵⁵⁵.

Но с другой стороны, Лев Мудрый был, без сомнения, наиболее плодовитым законодателем со времен Юстиниана. Законодательная работа, которая приходится на его время, весьма значительна и чрезвычайно обширна. Впрочем, не следует переоценивать личного участия Льва Мудрого в этой работе, хотя и не подлежит сомнению, что его ученость и писательское рвение пошло этому предприятию на пользу. Обширные наработки имелись уже от времени его отца, причем бросается в глаза, что наибольшая законодательная активность приходится на первое десятилетие его правления, т.е. на то время, когда рядом с ним находился Стилиан Зауца. По сравнению с этим первым периодом последующее время правления Льва, время его большей зрелости, выглядит менее плодотворным.

Несмотря на глубокое отвращение, которые царило в отношениях между отцом и сыном, и сильные различия их характеров, цели Василия I и Льва VI во многом являются сходными. Предпринятая при Василии I новая переработка юстинианова права нашла свое завершение в «Василиках» Льва VI. Императорские законы Льва Мудрого (τά Βασιλικά), разделенные на 60 книг, заключенные в шести томах (почему они назывались Ἐξηκοντάβιβλος и Ἐξάβιβλος), представляют собой крупнейшее законодательное собрание средневековой Римской империи. Они были выработаны комиссией юристов под председательством протоспафария Симватия и были опубликованы уже в первые годы правления Льва VI, что служит еще одним доказательством, что предварительные наработки по «очищению», предпринятые при Василии, продвинулись весьма далеко вперед и были использованы при Льве VI. «Василики» представляют собой собрание как канонического, так и гражданско-публичного права. Прежде всего они черпают свой материал из юстинианова Кодекса и Дигест, в меньшей степени из Институций, далее – из новелл как Юстиниана, так и Юстина II и Тиверия, которые в позднейшем собрании так называемых 168 новелл были присоединены к юсти-ниановым. Наконец, кое-что они заимствуют из «Прохирона». Так же, как и ученые-юристы Василия I, юристы Льва VI не обращались к латинским источникам, а использовали греческие версии и комментарии VI-VII вв. По сравнению с Корпусом гражданского права Юстиниана «Василики» имели для византийского пользователя то большое преимущество, что были составлены на греческом языке и в то же время были легче обозримы, поскольку заключали весь систематически расположенный материал в одном труде, в то время как Корпус (что в прооймионе к «Василикам» упоминается в качестве его главного недостатка) об одном и том же предмете толкует в разных местах. Отсюда неудивительно, что «Василики» почти полностью вытеснили из употребления уложение Юстиниана и стали для средневековой Византии основой юриспруденции. Их текст был вскоре снабжен многочисленными схолиями, из которых важнейшие, так называемые «старшие схолии», восходят ко времени Константина VII, а «младшие» относятся к XI, XII и XIII вв. В XII в. к «Василикам» был сделан указатель, который известен под названием «Типукитос» (τί ποϋ κεϊται; – буквально: «что где лежит?»), ценность которого заключается для нас прежде всего в том, что он дает сведения о содержании несохранившихся книг⁵⁵⁶.

Как бы ни велико было значение «Василик» для правового развития Византии, их ценность как исторического источника ограничена. Эта большая юридическая компиляция либо вовсе не отражает современной ей действительности, либо делает это в незначительной мере: прежде всего она отражает прежние и по большей части уже устаревшие правовые положения прошедших веков⁵⁵⁷. Современные эпохе Льва VI отношения находят отражение в его новеллах. От Льва VI осталось собрание, состоящее из 113 указов, за которым, по примеру новелл Юстиниана, закрепилось название собрания новелл. Однако изначальное название этого собрания, которое еще раз подчеркивает тесную связь законодательного труда Льва VI с трудом его отца, звучит как «Исправляющие очищения законов» (αί τών νόμων έπανορθωτικαί άνακαθάρσεις). Новеллы Льва VI касаются различных вопросов, которые выглядят бессистемно следующими друг за другом, и содержат упразднения или изменения старых законов, сопровождаемые соответствующей мотивировкой. Наряду с этим они содержат также предписания, которые придают силу закона обычной правовой практике. Чисто церковные постановления (Nov. 2–17, 75) адресованы патриарху Стефану, все прочие, за исключением нескольких лишенных адресата, – Стилиану Зауце⁵⁵⁸. Как и в случае с Юстинианом и его префектом претория Иоанном Каппадокийцем, адресат и здесь был, собственно, автором новелл. Этим объясняется то, почему законодательство Льва, столь обильное при жизни Зауцы, становится столь скромным после его смерти.

Особого внимания заслуживают те новеллы Льва, в которых отменяются древние права городских курий и сената⁵⁵⁹. Между тем сословие куриалов уже очень давно пришло в упадок, а административные и законодательные функции сената сохранялись только на бумаге. Тем не менее их окончательное упразднение посредством законодательного акта является знаменательным, коль скоро в каждой из трех новелл оно недвусмысленно обосновывается тем, что теперь все управление Империей находится в руках императора. Законодательство Льва VI знаменует собой окончание важного с исторической точки зрения процесса, в результате которого вся государственная власть сосредотачивается в руках императора и все государственные дела поручаются попечению имперского чиновничьего аппарата. Всемогущество императора и бюрократизация государственного организма достигают при Македонской династии своего полного развития. Сенат (синклит), который состоит из высших чиновников Империи, влачит теперь призрачное существование и утрачивает не только свои древние функции, но и то значение, которым он обладал в VII и VIII вв. Государство отождествляется с императором и его военным и бюрократическим аппаратом. Император является избранником Божьим, на котором почиет Божественный Промысл. Он является главой всей имперской администрации, верховным главнокомандующим, верховным судьей и единственным законодателем, защитником Церкви и хранителем правой веры. Он принимает решения о войне и мире, его приговор окончателен и не подлежит обжалованию, его законы считаются как бы данными от Бога. Впрочем, он должен придерживаться действующего права, однако ему также подобает издавать новые законы и отменять старые. В качестве главы государства император обладает практически неограниченной властью и является связанным лишь заветами морали и нравственности⁵⁶⁰. Лишь в религиозной сфере власть правителя сталкивается с реальным ограничением. Каким бы сильным ни было влияние императора на строй церковной жизни, как мирянин он мог быть лишь защитником, но не руководителем Церкви. Церковь имела своего собственного главу, патриарха Константинопольского, власть и авторитет которого постоянно росли. Несмотря на то что фактически император принимал решение о замещении патриаршего престола, а в качестве законодателя вмешивался и в дела церковного управления, однако, в отличие от назначения и снятия светских сановников, которое принадлежало к исключительной компетенции императора, назначение и тем более низложение церковных иерархов требовало также согласия клира. Кроме того, в отличие от законов своих предшественников, император не имел права отменять либо изменять определения церковных Соборов. Высшей инстанцией в церковной жизни остается церковный Собор, которому единственно и принадлежит право выносить решения по вопросам вероисповедания. Император должен лишь хранить существующую веру. В то время как светские факторы, некогда ограничивавшие власть правителя, утрачивают свое значение, власть Церкви растет одновременно с властью императора⁵⁶¹.

Система управления и чиновничий аппарат Византийской империи достигают в правление Македонской династии известной степени совершенства⁵⁶². Движение в направлении, принятом в VII в., зашло весьма далеко и достигло состояния, которое сильнейшим образом отличается от его исходного пункта – позднеримской государственной системы.

Развитие фемного устройства приходит на рубеже IX-X вв. в определенном смысле к своему завершению. Вследствие постепенного деления первоначальных крупных фем на более мелкие фемные единицы и учреждения фемного устройства в отдаленных областях число фем значительно возросло; одновременно произошло значительное упрощение провинциального гражданского управления. Поскольку фемы IX в. были едва ли большими, чем старые провинции, фемное проконсульство слилось с провинциальным наместничеством. Соответственно, во второй половине IX в. исчезла должность фемного проконсула, и с нею исчез последний рудимент системы Диоклетиана-Константина. Вместо проконсулов (άνθύπατοι) в качестве руководителей гражданской администрации появляются фемные протонотарии (πρωτονοτάριοι), прежние начальники проконсульской канцелярии⁵⁶³. Перевес военной власти стратигов становится тем самым еще более явным. В то же время пестрота прежней фемной организации уступает место единообразной; строго унифицированной системе, причем различные небольшие военные округа – клисуры, архонтаты, дукаты, катепанаты, друнгариаты, – которые образовывались наряду с собственно фемными единицами, постепенно получают ранг фем⁵⁶⁴.

В начале X в. в Империи насчитываются следующие фемы: в Азии – фемы Опсикия, Вукеллариев, Оптиматов, Фракисиев, Ана-толиков, Армениаков, Пафлагония, Каппадокия, Халдия, Колония, Харсиан, Месопотамия, Севастия, Ликанд, Леонтокомис, Селевкия⁵⁶⁵ и морская фема Кивирреотов; на море – фемы Самос и Эгейское море; в Европе – Фракия, Македония, Стримон, Фессалоника, Эллада, Пелопоннес, Кефаллиния, Никополь, Диррахий, Далмация, Сицилия, Лонгивардия и Херсонес⁵⁶⁶. В дальнейшем фемное устройство претерпевает изменения прежде всего вследствие учреждения в Империи новых фем благодаря завоеваниям новых областей, в противоположность чему создание новых фем на старой территории становится чрезвычайно редким. Только упадок византийской системы управления в конце XI в. повлек за собой новые разделения или разукрупнения⁵⁶⁷.

Если рассматривать византийский административный аппарат, о котором нам предоставляют сведения перечень чинов Филофея и родственные ему списки должностей IX и X вв.⁵⁶⁸, то следует строго различать между действительными должностями и почетными титулами. Внешне различие проявляется в том, что должности даются через издание указа о назначении (διά λόγου), а титулы – через вручение знаков отличия (διά βραβείων). По большей части титулы являются не чем иным, как более древними должностями, которые со временем утратили свое значение и сохранили лишь титулярный характер. В добавление к этому следует всегда иметь в виду, что в вышеупомянутых списках должностей отражено состояние византийского аппарата в определенную, ограниченную эпоху и что они вполне действительны только для этого времени, которое, впрочем, полностью совпадает с наивысшим расцветом византийского государственного устройства. Ибо, вопреки распространенной некогда теории о мнимой косности византийского государства, государственная система Византии, а тем самым и ее административный аппарат находились в состоянии непрестанной перестройки.

Согласно «Клиторологию» Филофея, система византийских чинов подразделяется на 18 ступеней; три высших чина – кесарь, новилиссим и куропалат – редко даются кому-то не из членов императорской фамилии⁵⁶⁹. За ними следуют «препоясанная патрикия» (ζωστή πατρικία – высший придворный женский чин)⁵⁷⁰, а за ней магистры, анфипаты (проконсулы), патрикии, протоспафарии, дисипаты, спафарокандидаты, спафарии, ипаты и т.п. Восемь почетных чинов, начинающиеся с патрикия, но по большей части имеющие свои собственные обозначения, предназначены для евнухов, причем евнухи-патрикии имеют преимущество перед прочими патрикиями и анфипатами. Евнухи играли при византийском дворце большую роль. Ни один более или менее высокий церковный или светский чин – за исключением императорского – не был для них в принципе недостижим, так что многие выдающиеся государственные деятели и военачальники, а также многие патрикии были евнухами. Также существовал ряд придворных чинов, которые как правило, хотя и не без исключений, замещались евнухами. Важнейшими среди них были чины паракимомена, который спал рядом с покоями императора и по большей части был его ближайшим доверенным лицом (впрочем, при Михаиле III эту должность одно время занимал Василий Македонянин), и протовестиария, заведующего царским гардеробом⁵⁷¹. Далее, весьма важные придворные функции имели ректор, один из высших чиновников византийского двора, появляющийся впервые при Македонской династии⁵⁷², протопрепόсит, а также церемониймейстер (ό έπί τής), императорский протостратор⁵⁷³, конюший (κόμης τοΰ στάβλου) и т.п.

Среди чиновников центрального государственного управления особое место занимал эпарх Константинополя, который управлял всею жизнью столицы, «отец города», как его называет «Книга церемоний» Константина VII⁵⁷⁴. Большим и все возраставшим значением обладал пост логофета дрома, который при Феодоре занимал Феоктист, а при Льве VI – Стилиан Зауца⁵⁷⁵. Логофет дрома в это время зачастую собственно и является руководителем политики государства, хотя положение первого министра и не связано с какой-либо определенной функцией. Ведущим государственным деятелем, первым советником императора является, независимо от занимаемой должности, парадинастéвон (παραδυναστεύων), как его зачастую называли в то и даже более раннее время, либо же месáдзон (μεσάζων) или меситéвон (μεσιτεύων), как его обыкновенно именовали в поздневизантийскую эпоху⁵⁷⁶. При том большом значении, которое придавалось в византийском государстве финансам, неудивительно, что в византийском бюрократическом аппарате финансовое управление занимало особенно важное место. В качестве надзирателя за всеми финансовыми ведомствами в средневизантийское время выступает сакелларий, которого в XII в. сменяет великий логариаст; государственной казной заведует хартуларий сакеллия (τοΰ σακελλίου), государственными запасами в натуре – хартуларий вестиария (τοΰ βεστιαρίου)⁵⁷⁷. Заведующими отдельными финансовыми ведомствами с VII в. являются логофеты геникона, стратиотикона и идикона. Благодаря своему близкому положению к фигуре императора большим значением обладал заведующий императорской канцелярией (πρωτοασήκρητις)⁵⁷⁸, регистратор прошений (ό έπί τών δεήσεων) и императорский письмоводитель (ό έπί τοΰκανικλείου). Последняя должность часто объединялась с должностью логофета дрома, как это было, например, в случае с Феоктистом⁵⁷⁹.

Для военного управления значимым было различие между фемами провинций и расквартированными в Константинополе тагмами⁵⁸⁰. Посаженные на землю солдаты фем представляли собой, собственно, крестьянское ополчение. Во главе фем в качестве командующих местными войсками и одновременно руководителей местной администрации стояли стратиги (но командующий фемы Опсикия носил звание комита, а Оптиматов – по большей части доместика и в качестве такового даже причислен Филофеем к доместикам тагм). Во главе тагм стояли доместики. Наиболее значительными в это время являются четыре тагмы – схолы, экскувиты, арифмы (άριθμοί, командиром которых является не доместик, а друнгарий) и иканаты (сформированы при Никифоре I). Доместик схол часто выступает в качестве главнокомандующего всей армии. С ростом разнообразия военных задач эта должность подверглась делению, и со второй половины X в. как правило имеются доместик Востока и доместик Запада⁵⁸¹. В военно-морских силах также следует различать императорский флот, которым командовал друнгарий флота (δρουγγάριος τών πλωϊμων), и подразделения морских фем, которые были подчинены местным стратигам⁵⁸². Показательным образом друнгарий императорского флота в IX в. и даже в 20-е гг. X в. имел более низкий ранг, чем любой из фемных стратигов. Однако уже около середины X в. он наряду с доместиком схол является главным военным чином Империи – явный признак возросшего значения флота⁵⁸³.

В качестве имперских чиновников, причем сравнительно низкого ранга, выступают также димархи обеих партий ипподрома: синих (венетов) и зеленых (прасинов). Некогда столь могущественные, димы полностью утратили свое политическое значение и отныне играли лишь декоративную роль при императорском дворце, участвуя в придворных празднествах и произнося возглашения императору.

Перечень чинов Филофея содержит всего 60 основных должностей военного, гражданского и придворного управления, которые были ответственны непосредственно перед императором и кроме императора не имели других начальников (к этому надо добавить еще восемь «должностей евнухов», которые Филофей приводит в качестве особой группы). Большинству из этих сановников подчиняются многочисленные ведомства, которые включают больший или меньший штат чиновников. Весь строго централизованный аппарат управляется императором, который лично назначает всех руководящих чиновников, а также их важнейших подчиненных и имеет право по собственному усмотрению снять любого из них.

В позднейшее время византийский административный аппарат еще более усложнился: создавались новые учреждения и должности, в то время как старые приходили в упадок и теряли свое значение. Выдающейся чертой средневизантийского административного устройства является сильный перевес военных должностей и выдающееся положение фемных стратигов. Чрезвычайно важный чин эпарха города у Филофея стоит на 18-м месте, причем ему предшествуют 12 стратигов фем, а также доместики схол и экскувитов⁵⁸⁴. Все 25 стратигов того времени имеют более высокий ранг, чем сакелларий и логофеты (только доместик Оптиматов ниже их по рангу). Среди стратигов показательным образом первенство принадлежит командующим малоазийскими фемами, составлявшими становой хребет военной мощи Византийской империи: почти все стратиги мало-азийских фем имеют более высокий ранг, чем стратиги Македонии и Фракии, важнейшие командующие в европейской части Империи. До определенной степени это положение находит свое отношение и в окладах, которые получают стратиги фем. Так, при Льве VI стратиги Анатоликов, Армениаков и Фракисиев ежегодно получали по 40 фунтов золота (исходя из ценности металла – 44 438,40 золотых франков⁵⁸⁵), стратиги Опсикия, Вукеллариев и Македонии – по 30, стратиги Каппадокии, Харсиана, Пафлагонии, Фракии и Колонии – по 20, остальные – по 10 или по 5 фунтов⁵⁸⁶. Отдельные категории чиновников и их различные функции были, однако, не слишком строго отделены друг от друга, так что вполне частым явлением был не только переход из статской службы на военную, но даже и наделение функциями командующего гражданского или придворного сановника: все решало доверие и воля императора.

Самодержавный централизм византийского государства накладывал особый отпечаток на городскую жизнь и на городскую экономику Византии. Вся экономическая жизнь византийской столицы подлежала контролю со стороны эпарха Константинополя и, как показывает так называемая «Книга эпарха», в X в., во времена всемогущества византийской государственной власти, этот контроль был особенно пристальным⁵⁸⁷. Торговцы и ремесленники Константинополя и, конечно же, прочих городов были организованы в гильдии, или цеха. Особым значением обладали гильдии, которые занимались снабжением столицы продовольствием: торговцы скотом, мясом, рыбой, пекари и трактирщики. Прибыльной торговлей воском, благовониями и пряностями занимались гильдии торговцев благовониями, мылом, пряностями и производителей мыла и свечей. Ввиду выдающегося значения для Византии торговли шелком особенно большое число гильдий было связано с переработкой и сбытом товаров из шелка, причем здесь господствовала строжайшая специализация и точное разделение между производителями и торговцами: особые цеха составляли изготовители шелковой нити, прядильщики, красильщики, торговцы шелком-сырцом, торговцы сирийскими шелковыми тканями и, наконец, торговцы одеждой из шелка. Особые гильдии составляли также торговцы полотном и кожевники. Не приходится сомневаться, что «Книга эпарха», не прошедшая окончательной систематической редакции, рассматривает лишь часть цехов, которые на самом деле существовали в Константинополе. Насколько всеохватной была византийская система корпораций, видно из того обстоятельства, что особые гильдии составляли также нотарии, менялы и ювелиры.

Византийские корпорации генетически смыкаются с римскими коллегиями⁵⁸⁸, но отличаются от них во многих отношениях, имея характер типично средневековых цеховых организаций⁵⁸⁹. Так, в византийское время связь человека с профессией была далеко не такой строгой, как в позднеримское. Принадлежность к цеху не была наследственной, принудительная запись граждан в профессиональные коллегии прекратилась, вступление в корпорацию было скорее сопряжено с определенными условиями и поставлено в зависимость от доказательства навыков. Впрочем, это означало усиление контроля со стороны государства. Ведь если прикрепление индивидуума к профессии вследствие изменившихся обстоятельств в византийское время значительно смягчилось, то привязка к государству, наоборот, стала более крепкой. Гильдии не только привлекаются государством к отправлению общественных литургий, как было уже в римское время, но вся деятельность корпораций начинает тщательно контролироваться и регулироваться ведомством городского эпарха. Особо тщательно контролируется деятельность тех гильдий, которые связаны со снабжением города продовольствием. Для того, чтобы обеспечить снабжение столицы всем необходимым, правительство дает разнарядку на объем закупаемых товаров, следит за их качеством, устанавливает закупочную и продажную цену. Ввоз в Константинополь как из провинций, так и из заграницы систематически поощряется, в то время как вывоз, особенно за границу, наоборот, строжайшим образом ограничивается⁵⁹⁰. Византийская цеховая система служит не столько интересам производителей и торговцев, сколько требованиям удобного контроля правительства над экономической жизнью в интересах государства и потребителя⁵⁹¹. Посредством цехов, начальников которых оно назначает и над которыми оно ставит особых чиновников, правительство контролирует все городское хозяйство и идущие в городе экономические процессы.

Наряду с укреплением всевластия императора в законодательстве Льва VI находит выражение также усиление византийской аристократии – процесс, которому в его дальнейшем развитии будет суждено подорвать византийскую государственность и потрясти самые основы имперского абсолютизма. Начало этого процесса восходит к VIII в., поскольку именно тогда в Византии появляются первые семьи магнатов. Во времена Льва VI аристократия уже обладает большим могуществом, уже оформляется как особая прослойка и добивается того, что с ее привилегиями считаются, так что «Тактика» Льва уже настоятельно советует предоставлять должность стратига, а также высшие офицерские посты знатным и богатым людям⁵⁹². Так начинает заявлять о себе становящаяся все более резкой социальная дифференциация, о которой отдает себе отчет и само императорское правительство. Размаха этого явления правительство Льва VI еще не осознало, оно даже потворствовало желаниям знати в экономической сфере. Старые постановления⁵⁹³, которые запрещали чиновникам во время исполнения ими должности приобретать поместья, получать наследство и дары без особого разрешения императора Лев VI полностью отменил в отношении константинопольских чиновников, так что они остались в силе только для стратигов фем⁵⁹⁴. Одна поздняя новелла Льва VI отменяет даже право преимущественной покупки (προτίμησις) для соседей, которое препятствовало отчуждению крестьянских имений в пользу крупных землевладельцев; только в первые шесть месяцев соседи сохраняли право на эвикцию при условии внесения суммы покупки⁵⁹⁵. Посредством этих распоряжений для знати была существенно облегчена скупка крестьянской земли, что в свою очередь означало дальнейшее укрепление крупной земельной аристократии и ускорение процесса феодализации, против которого преемники Льва VI были вынуждены вести отчаянную борьбу.

В противоположность Василию I, Лев VI не имел никакой ясной внешнеполитической программы. Сверх того, царствование Льва отличалось не в лучшую сторону от времени правления его отца еще и тем обстоятельством, что более не было возможности сосредоточиться на войне с арабами. В византийско-болгарских отношениях после периода продолжительного мира наступил поворот. После того как первый христианский правитель болгар Борис-Михаил отрекся от престола (889), а его старший сын Владимир пал жертвой попытки языческой реакции (893), власть в Болгарии принял младший сын Бориса Симеон (893–927), величайший правитель средневековой болгарской державы. Вскоре после своего вступления на престол между Болгарией и Византией разгорелся конфликт, который показательным образом имел торгово-политические причины⁵⁹⁶. Монопольное право торговли с болгарами было передано двум византийским купцам. С согласия Стилиана Зауцы они перевели болгарский рынок из Константинополя в Фессалонику и значительно повысили таможенные пошлины. Тем самым оказались затронуты торговые интересы Болгарии, и поскольку протест со стороны болгар не возымел действия, Симеон вторгся на византийскую территорию и нанес поражение имперской армии (894)⁵⁹⁷. Византия, вооруженные силы которой на Балканах были недостаточны для ведения войны, попыталась отвести опасность посредством дипломатического маневра: она призвала на помощь венгров, которые в то время удерживали территорию между Днепром и Дунаем.

Призыв со стороны византийцев позволил венграм впервые вмешаться в политику европейских государств. Последовав ему, они ударили в тыл Симеону, нанесли ему несколько поражений и опустошили земли Северной Болгарии. Между тем византийский полководец Никифор Фока встал на южной границе Болгарии, в то время как друнгарий императорского флота Евстафий блокировал устье Дуная. Симеон заключил с Византией перемирие. Тем самым он выиграл время и, подобно тому как византийский император обратился к венграм, сам в свою очередь прибег к помощи воинственного народа печенегов, кочевавшего по южнорусской равнине. С помощью печенегов он смог одолеть венгров, а затем вновь обрушился на византийцев, одержав над ними решительную победу при Булгарофиге (896). Вслед за этим был заключен мир, причем Византия обязалась платить Болгарии ежегодную дань. Венгры под давлением печенегов отошли на запад и осели на своей нынешней территории на дунайской равнине, вклинившись в середину населенных славянами земель и отделив южных славян от их соплеменников на севере и востоке⁵⁹⁸. Из-за войны с Симеоном силы Византийской империи, направленные против арабов на Востоке и на Западе, оказались подорваны. Никифор Фока был вынужден прервать победоносную кампанию в Южной Италии, чтобы принять командование на Балканах⁵⁹⁹. На Востоке Армения оказалась брошенной на произвол судьбы перед лицом грабительских набегов арабов, которые начали также наступление в Киликии, сопровождавшееся широкомасштабными морскими операциями на южном побережье Малой Азии. Впрочем, положение Византии на малоазийском материке около 900 г. укрепилось после того, как Никифор Фока в качестве стратига фемы Фракисиев принял командование в киликийских проходах и одержал победу над арабами при Адане. Напротив, на Западе и на море Империя терпела одну катастрофу за другой: 1 августа 902 г. пала Таормина, последний опорный пункт Византийской империи на Сицилии. Тем самым после тяжелой борьбы, длившейся 75 лет и стоившей больших жертв, завершилось завоевание арабами Сицилии. На Востоке арабы господствовали не только на Средиземном, но и на окруженном византийскими землями Эгейском море. Так, они опустошали то Архипелаг, то побережье Пелопоннеса и Фессалии, а в 902 г. разрушили богатый приморский город Фессалии Димитриаду⁶⁰⁰. Особенно тяжелые последствия имело нападение, осуществленное арабами два года спустя под командованием греческого ренегата Льва Триполита. Сначала Лев Триполит двинулся по направлению к Константинополю. После взятия Авидоса, которое открывало ему путь к византийской столице, он внезапно изменил свой план и направился к Фессалонике. Крупный культурный и торговый центр, важнейший и богатейший после Константинополя город Византийской империи, 31 июля 904 г. после трехдневной осады попал в руки арабов⁶⁰¹. Победители учинили в захваченном городе ужасное побоище и покинули его, увозя многочисленных пленников и огромную добычу. Поражением византийцев воспользовался Симеон: Империя должна была согласиться на пересмотр границ, в результате чего болгарская граница сильно приблизилась к Фессалонике⁶⁰².

Наученное горьким опытом, византийское правительство приказало воздвигнуть в Фессалонике и Атталии более мощные укрепления и предприняло энергичные меры к усилению флота. Успех не заставил себя ждать: в октябре 908 г.⁶⁰³ логофет дрома Имерий одержал в Эгейском море блестящую победу над арабским флотом. Двумя годами позднее он предпринял высадку на Кипре, напал оттуда на сирийское побережье и взял штурмом Лаодикию. Но самое крупное предприятие состоялось в 911 г.⁶⁰⁴: мощный флот под руководством того же Имерия выступил против Крита. Там его, однако, постигла крупная неудача. После долгой и безрезультатной борьбы византийский флот был вынужден отступить. На обратном пути весной 912 г. он подвергся нападению арабской эскадры под предводительством Льва Триполита и другого греческого ренегата Дамиана и был уничтожен. Так крупная морская операция потерпела крах: чрезвычайные военные и финансовые усилия Империи оказались тщетными.

Подробное описание снаряжения этой экспедиции, содержащееся в «Книге церемоний» Константина Багрянородного, упоминает среди византийских морских экипажей 700 «росов», которым Империя платила в качестве жалования один кентинарий золота. Участие русских в походе византийцев является отражением новых византийско-русских отношений⁶⁰⁵. Русский князь Олег, обосновавшийся в Киеве и обеспечивший за собой «путь из варяг в греки», в 907 г. появился с сильным флотом под Константинополем и принудил византийское правительство подписать договор, который обеспечивал правовое положение русских купцов в Константинополе. Этот договор, официальное подписание которого произошло в сентябре 911г., знаменует собой начало упорядоченных торговых отношений между Византией и молодой русской державой. Среди прочего он предоставлял русским право принимать участие в военных походах Империи⁶⁰⁶.

К внешнеполитическим неудачам присоединились и внутренние осложнения, которые вызвал четвертый брак Льва VI. Его юношеский брак с Феофано, заключенный по желанию Василия I, был несчастливым. После смерти благочестивой императрицы (10 ноября 897)⁶⁰⁷, которую Православная Церковь почитает как святую, Лев весной 898 г. женился своей любовнице Зое, дочери Стилиана Зауцы. Но уже в конце 899 г. Зоя умерла, не оставив мужского потомства, и летом 900 г. император женился в третий раз на фригийке Евдокии Вайане. Это было открытым нарушением церковных и государственных предписаний; положение было тем более щекотливым, что сам Лев VI за несколько лет до того ужесточил посредством особого закона запрет третьего брака и даже не одобрил заключение второго⁶⁰⁸. Но несчастья преследовали императора: 12 апреля 901 г. Евдокия умерла, Лев вновь оказался вдовцом и вскоре стал вынашивать план четвертого брака, имея теперь на примете красавицу Зою Карвонопсину. Поскольку уже его третий брак вызвал трения с Церковью, а планы четвертого бракосочетания натолкнулись на всеобщее неприятие, император, пожалуй, не решился бы на новое, еще более тяжкое нарушение церковных канонов и гражданских законов. Однако в 905 г. Зоя родила сына, и теперь было необходимо легализовать рождение наследника престола. 6 января 906 г. мальчик был крещен патриархом Николаем Мистиком в храме Святой Софии и наречен именем Константин – при условии, что император расстанется с Зоей. Тем не менее через три дня Лев обвенчался с матерью своего сына и возвел ее в сан августы. Этот акт вызвал огромное возмущение. Напряженность между Львом VI и священноначалием росла. Патриарх запретил императору вступать в церковь: на Рождество 906 г. и в день Богоявления 907 г. василевс был вынужден повернуть назад от самых врат Святой Софии. Впрочем, для него оставался путь, на который всегда вступали императоры, когда нуждались в поддержке против собственной Церкви: Лев обратился в Рим и получил от папы Сергия III отпущение, поскольку, во-первых, римские определения о браке были менее суровыми, а во-вторых, Римская Церковь не могла отвергнуть императора, который обращался к ней через голову собственной Церкви и тем, казалось, признавал римскую супрематию. Опираясь на римский вердикт, Лев смог принудить Николая Мистика к отречению и поставил на его место столь же благочестивого, сколь и ограниченного Евфимия (февраль 907)⁶⁰⁹. Тем самым, однако, в византийской Церкви произошел новый раскол, который подлил масла в огонь старых раздоров церковных партий⁶¹⁰. Лев VI добился своего: его сын получил 9 июня 911г. императорский венец, и таким образом с грехом пополам было обеспечено продолжение династии⁶¹¹. При этом спор ничуть не был урегулирован: он вышел за рамки правления Льва VI и в конце концов был улажен в духе требований патриарха.

Общая литература: Златарски. История. 1,2; Runciman. Bulgarian Empire; Мутафчиев. История. 1; Dölger F. Bulgarisches Zartum und byzantinisches Kaisertum // Bulletin de l'Inst. archeol. bulgare 9 (1935). P. 57–68 ( Idem. Byzanz und die europäische Staatenwelt. S. 140–158); Ostrogorsky G. Die Krönung Symeons von Bulgarien durch den Patriarchen Nikolaos Mystikos // Bulletin de l'Inst. archeol. bulgare. 9 (1935). S. 275–286.

12 мая 912 г. умер Лев VI. Власть принял легкомысленный бонвиван Александр, дядя шестилетнего Константина⁶¹². Прежде всего он попытался избавиться от наследия почившего брата. Императрицу Зою он приказал заключить в монастырь, а также лишил должностей наиболее выдающихся из соратников Льва с тем, чтобы заменить их на своих людей. В этом русле осуществилось также восстановление Николая Мистика, которому Евфимий был вынужден уступить патриарший престол⁶¹³. Во внешней политике поведение нового правителя имело роковые последствия: по своему легкомыслию он отказал Болгарии в выплате дани, которую Византия обязалась ежегодно платить по мирному договору 896 г. Тем самым он подал Симеону, могущество которого было на подъеме, желанный повод к началу войны. Большего несчастья не могло обрушиться на Империю. Вскоре после начала спровоцированной им войны, 6 июня 913 г., Александр скончался⁶¹⁴. В качестве единственного представителя Македонской династии остался семилетний Константин. Регентство во главе с патриархом Николаем Мистиком должно было вести государственные дела.

Положение было сложным и неустойчивым. Подвергающийся нападкам со стороны сильной оппозиции из числа преданных династии элементов, группировавшихся вокруг императрицы Зои, нелюбимый частью клира, хранившего верность свергнутому Евфимию, Николай Мистик управлял вместо ребенка, происхождение и венчание на царство которого он не мог рассматривать как законные. Смута еще более усилилась из-за попытки захвата власти, предпринятой верховным главнокомандующим, доместиком схол Константином Дукой.

Не встречая серьезного сопротивления, Симеон пересек византийскую территорию и в августе 913 г. появился перед стенами столицы. Предприятие Симеона было не грабительским набегом и даже не завоевательной войной: его целью был римский императорский венец. Воспитанный в Византии, Симеон проникся идеей величия императорского достоинства и точно так же, как и византийцы, знал, что на земле может быть только одна Империя. То, к чему он стремился, было не основание этнически и регионально ограниченной Болгарской империи наряду с Византийской, но создание новой универсальной Империи на месте старой Византии⁶¹⁵. Это придает особое звучание теме войны Симеона с Византией, возвышая ее над обычными перипетиями военного противостояния Византийской империи с ее беспокойными соседями и придавая ей вид одного из самых суровых испытаний, которому когда-либо подвергалась Византийская империя. Борьба за Империю означает в Средние века борьбу за гегемонию. Византия была вынуждена защищать от Симеона свое ведущее положение в иерархии христианских государств.

Но хотя Симеон появился перед воротами Константинополя с совершенно иными, чем у прежних врагов Империи, целями, все же он разделил судьбу своих предшественников в том, что скоро убедился в неприступности мощнейших укреплений тогдашнего мира. Он вступил в переговоры с византийским правительством и был принят в столице с большой торжественностью патриархом Николаем Мистиком в присутствии малолетнего императора Константина VII. Результатом переговоров Симеона с устрашенным византийским правительством были неслыханные уступки: фактически регентство капитулировало перед могущественным властителем болгар. Одна из дочерей Симеона должна была стать женой юного императора, а сам он получил из рук патриарха императорский венец⁶¹⁶. Хотя тем самым Симеон становился соправителем Константина VII, а для начала был лишь признан как василевс болгар, однако ему казалось, что он близок к достижению заветной цели: украшенный титулом василевса, в качестве тестя малолетнего императора он полагал, что держит теперь власть над Византийской империей в своих руках. Он решил, что может вернуться в свою страну и пообещать Византии продолжительный мир.

Между тем в Византии вскоре после ухода Симеона произошел переворот, который похоронил все его гордые планы. По-видимому, слишком далеко идущие уступки Симеону выбили почву из-под ног у регентства патриарха Николая. Мать императора Зоя вернулась во дворец и взяла власть в свои руки. План византийско-болгарского брачного союза был отвергнут, а законность венчания Симеона васи-левсом поставлена под сомнение. Следствием этого был новый этап враждебных действий между Болгарией и Византией. Фракийская фема была наводнена болгарами, а Симеон потребовал, чтобы византийский народ признал его своим императором⁶¹⁷. В сентябре 914 г. ему сдался Адрианополь, а в последующие годы он опустошил области Диррахия и Фессалоники.

Правительство императрицы Зои было вынуждено решиться на контрнаступление. Командование войсками принял на себя в качестве доместика схол Лев Фока, сын прославленного Никифора, не унаследовавший, впрочем, полководческого таланта своего отца. С ним были его брат Варда, отец будущего императора Никифора Фоки, а также целый ряд представителей знатнейших византийских семей. Аристократизация византийского военного командования, рекомендуемая в «Тактике» Льва VI, уже в значительной мере произошла. Во главе военно-морского флота стоял друнгарий императорского флота Роман Лакапин, сын армянского крестьянина, которому суждено было превзойти своих благородных соперников. После широкомасштабных приготовлений византийская армия, двигаясь вдоль побережья Черного моря, вторглась на вражескую территорию. При Ахелое, близ Анхиала, 20 августа 917 г. она подверглась нападению Симеона и была полностью уничтожена. Вслед за этой катастрофой вскоре последовала новая при Катасиртах, недалеко от византийской столицы. Симеон стал господином всего Балканского полуострова. В 918 г. он пересек Северную Грецию и прорвался вплоть до Коринфского залива⁶¹⁸.

Если регентство патриарха Николая Мистика потерпело крах из-за того, что слишком далеко зашло в удовлетворении требований Симеона, то правительству императрицы Зои суждено было рухнуть из-за того, что его неуступчивая позиция была совершенно неадекватна его силам и возможностям. Отчаянное положение, в которое попала Империя, требовало создания сильного военного режима. Единственным, кто оказался соответствующим этой задаче, был друнгарий Роман Лакапин. Ему удалось упредить кандидата императрицы Льва Фоку и взять в свои руки бразды правления. С большой ловкостью он постепенно оттеснил императрицу Зою и ее помощников и шаг за шагом стал укреплять свою собственную власть. В мае 919 г.⁶¹⁹ юный император Константин VII был обвенчан с Еленой, дочерью нового регента. Роман Лакапин получил титул василеопатора, как некогда Стилиан Зауца при Льве VI. Но вскоре он поднялся еще выше: 24 сентября 920 г. зять возвысил его до кесаря, а 17 декабря того же года венчал его соправителем⁶²⁰. Роман Лакапин достиг того, к чему тщетно стремился Симеон: он стал тестем и соправителем молодого законного императора и тем самым – владыкой Византийской империи.

Для Симеона возвышение Романа Лакапина стало страшным ударом. Тщетно патриарх Николай Мистик пытался вмешаться в качестве посредника и с помощью многочисленных писем смягчить гнев болгарского владыки. Симеон требовал не меньше, чем низложения своего удачливого соперника. Когда же после этого Роман Лакапин достиг положения покровителя и тестя молодого императора, для Симеона все пути для достижения цели своей жизни оказались закрыты. Своему дерзкому требованию Симеон мог бы придать вес только посредством взятия Царырада: то, что он постоянно опустошал византийскую территорию и вновь захватил Адрианополь (923), ничего не могло изменить в существующем положении вещей. За крепостными стенами своей столицы Роман оставался в неприкосновенности и спокойно выжидал. Хозяином положения был тот, кто владел Константинополем: это Симеон знал слишком хорошо, но у него не было флота, необходимого для штурма города. Поэтому он заключил союз со сведущими в морском деле египетскими арабами, договорившись о совместном нападении на Константинополь. Однако этот план был перечеркнут бдительной византийской дипломатией. Византийскому императору не доставило большого труда превзойти посулы болгар и переменить настроение арабов посредством даров и обещаний регулярных выплат. Когда Симеон в 924 г. вновь появился перед Константинополем, он точно так же, как и в 913 г., был вынужден признать, что его могущество имеет своим пределом стены Константинополя, и так же, как и тогда, он начал переговоры с византийским правительством. Осенью 924 г.⁶²¹ между двумя правителями состоялась встреча, которая долго оставалась памятной современникам и потомкам и была разукрашена разными легендами. Но если прием Симеона патриархом Николаем Мистиком в 913 г. был многообещающим началом, то состоявшаяся одиннадцатью годами спустя встреча с императором Романом была концом его грандиозных надежд.

В отличие от правительства императрицы Зои, Роман не стремился раздражать могущественного противника. В послании к Симеону от 925 г. он энергично протестует против того, чтобы Симеон величал себя василевсом болгар и римлян, однако в одном из последующих посланий разъясняет, что его протест относился не столько к императорскому достоинству Симеона, сколько скорее к его претензиям на титул римского императора⁶²². Пускай и неохотно, однако же Византия смирилась с тем, что правитель болгар стал носить титул василевса, впрочем, с оговоркой, что значение этого титула ограничивалось пределами болгарских земель. Равным образом уже в 920 г. через патриарха Николая Мистика Симеону было сделано предложение о заключении брачного союза с новым царским домом Лакапинов, который должен был доставить ему почетное, хотя и исключающее всякое влияние на дела в Византийской империи положение. Дальнейшие уступки отклонил уже сам Роман, а о территориальных уступках он и вовсе не желал слышать. В самом деле, опыт прошедших лет показывал, что Симеон, несмотря на свое военное превосходство, был не в состоянии осуществить свою программу силой оружия. Дипломатическое искусство византийцев при этом все сильнее заводило его в тупик.

Борьба между Византией и Болгарией, которая была основой событий, происходящих на Балканском полуострове, вовлекала в свой круг и прочие балканские страны. В Сербии перекрещивались и соперничали друг с другом влияния Византии и Болгарии. Представители сербской княжеской династии зависели от поддержки той или другой державы и использовались обеими во взаимной борьбе. То Симеону, то Роману Лакапину удавалось поставить у власти в Сербии своего протеже и устранить креатуру противника. Когда же после длительной борьбы и неоднократной перемены на престоле начало получать преобладание византийское влияние и поставленный при болгарской поддержке на сербский престол князь Захария стал склоняться на сторону Византии, Симеон решил устранить очаг беспокойства у себя в тылу. Однако посланная в Сербию болгарская армия была разбита, и потребовалось задействовать большие силы, чтобы после страшного опустошения привести страну под власть Симеона (ок. 924). Покорение Сербии вывело правителя болгар на границу Хорватии, которая тогда при своем первом короле Томиславе (910–928; король примерно с 925) обладала заметным могуществом. Вскоре Симеону и здесь была навязана необходимость вступить в военное противостояние, а тем самым вновь отвлечься от главного театра военных действий на византийском направлении. Во время вторжения в Хорватию армия Симеона потерпела свое крупнейшее поражение (ок. 926). Благодаря посредничеству папы Симеон был вынужден заключить мир с хорватами⁶²³. После этого он, как кажется, начал готовить новый поход против Византии, однако 27 мая 927 г. его постигла неожиданная смерть.

Сразу после смерти Симеона положение полностью изменилось. Гордая целеустремленность и беспокойный боевой дух Симеона были совершенно чужды его сыну и наследнику Петру. Дальнейшая борьба казалась бесперспективной. Петр поспешил заключить с Византией мир, был признан болгарским царем и получил в жены Марию Лакапину, внучку императора Романа, дочь его старшего сына Христофора. Был признан и Болгарский патриархат, который Симеон, как кажется, учредил в последние годы своего царствования. Крупные военные успехи Симеона не прошли даром, тем не менее его заветная цель оказалась недостижимой. Впрочем, бесперспективным оказался и взятый Зоей курс на полное отвержение всех болгарских требований: победила средняя линия благоразумного императора Романа. Правитель болгар получил титул василевса, однако с подчеркнутым ограничением его действия только пределами болгарской державы; ему было позволено даже заключить брачный союз с византийской правящей династией, однако не с легитимным домом порфирородных владык, а с Лакапинами. Соответствующим образом поменялись и роли: не правитель болгар стал тестем и покровителем византийского императора, как того хотелось Симеону, а византийские императоры Роман и Христофор нашли в болгарском царе Петре послушного зятя. Весьма внушительные уступки, которые Роман I – уже без внешнего давления – сделал болгарам, привели к формированию весьма благоприятных византийско-болгарских отношений. Никогда не было спокойствие на византийско-болгар-ской границе столь безмятежным, никогда не было влияние Византии на Болгарию столь мощным, как в десятилетия, которые последовали за миром 927 г.

Византийское положение укрепилось и в других южнославянских землях. Покоренная и опустошенная Симеоном Сербия вновь пробудилась к самостоятельной жизни при князе Чеславе, который вскоре после смерти Симеона бежал из Преслава на родину и там принял власть, признав византийский суверенитет⁶²⁴. Михаил из Захлумии, союзник Симеона, также возобновил связи с Византией и получил из Константинополя титул анфипата и патрикия⁶²⁵. Так византийское влияние повсюду окрепло, тогда как болгарское ослабло. Сама Болгария целиком подпала под обаяние Византии. Культурная византинизация болгарской державы, которая быстро продвигалась со времени ее обращения в христианство, достигла своего пика⁶²⁶. Впрочем, политически и экономически страна была разорена и опустошена из-за беспрестанных войн времен Симеона. За быстрым движением вперед последних десятилетий последовало время кризиса. Как и в самой Византии, в Болгарии давали о себе знать серьезные общественные противоречия. Наряду со светским, постоянно росло крупное церковное землевладение, поскольку после христианизации страны процесс строительства церквей и особенно монастырей в Болгарии и присоединенной к ней Македонии шел полным ходом. Наряду с поощряемым официальной Церковью монастырской жизнью расцветает и враждебное Церкви сектантство, которое в кризисные времена обладает особой притягательной силой для неудовлетворенных и беспокойных душ.

Так во времена царя Петра в болгарской державе появляется враждебная Церкви радикальная секта богомилов. Учение попа Богомила, основателя этой ереси, берет свое начало в учении мессалиан и особенно павликиан, которые, будучи в большом количестве переселенными византийским правительством во Фракию, уже длительное время жили бок о бок со славянским населением Болгарии и Македонии. Подобно павликианству, которое в свою очередь восходит к старому манихейству, богомильство является дуалистическим учением, согласно которому мир управляется двумя первоначалами: добрым (Бог) и злым (Сатанаил), причем борьба между этими противоположными силами определяет весь мировой процесс и каждую человеческую жизнь. Весь видимый мир есть творение сатаны и как таковое подвержен злу. Подобно своим восточным предшественникам, богомилы стремились к чисто духовной религиозности и суровому аскетическому образу жизни. Они строго отвергали всякий внешний культ, всякий церковный ритуал и даже весь церковный строй. Богомильский протест против господствующей Церкви одновременно означал и отвержение существующего миропорядка, мощнейшей духовной опорой которого была Церковь. Движение богомилов стало выражением протеста против властей, знати и богатых.

Богомильство пустило в Болгарии и особенно в Македонии глубокие корни, а затем нашло сильнейший отклик далеко за пределами тогдашней болгарской державы, проявившись под различными названиями в самой Византии, в Сербии и особенно в Боснии, в Италии и в Южной Франции. Секты богомилов, бабунов, патаренов, катаров, альбигойцев, так же, как и их малоазийских предшественников, являются различными формами выражения одного крупного движения, которое от нагорий Армении распространилось вплоть до Южной Франции, мощно вспыхивая то тут, то там. Сильнее всего ересь распространяется в трудные кризисные времена, ибо в такие времена ее в сущности глубоко пессимистичное мировоззрение, которое отвергает не только определенный порядок, но и сей мир как таковой, находит для себя особенно богатую почву, а его протест выглядит особенно впечатляющим⁶²⁷.

Общая литература: Rambaud A. L'empire grec au X^е sièclë Constantin Porphyrogénète. Paris, 1870; Runciman. Romanus Lecapenus; Васильев. Византия и арабы. Т. 2; Васильевский. Материалы; Ostrogorsky. Paysannerie; Lemerle. Histoire agraire; Каждан. Город и деревня.

Роман Лакапин создал себе прочное положение внутри Империи, и этим объясняется большая уверенность его внешнеполитической деятельности. Он недолго довольствовался положением соправителя своего зятя. Вскоре официальное соотношение чинов изменилось: Роман I стал старшим императором, а молодой Константин VII – соправителем своего тестя. Соправителями также стали сыновья Романа Лакапина: Христофор (20 мая 921), Стефан и Константин (25 декабря 924), причем Христофор получил первенство над законным государем Константином VII. Христофор занял место второго императора после своего отца и стал его возможным наследником; напротив, представитель Македонской династии был вынужден довольствоваться декоративной ролью третьего императора⁶²⁸. Так Роман I рядом с законным Македонским царствующим домом создал свой, обеспечив ему преимущество. Трое из его сыновей носили императорский венец, а четвертый, Феофилакт, которому было предназначено духовное поприще, уже будучи ребенком, занимал должность синкелла Николая Мистика и позднее должен был стать патриархом. Система правления Романа I сильно напоминает порядок, созданный в свое время Василием I. Однако Роман, в отличие от Василия I, не устранял насильственно представителя законной династии, а связал его узами родства и затем постепенно, почти незаметно оттеснил на задний план.

Ловкий политик и дипломат Роман I был олицетворением разумной умеренности. Энергичный и обладающий твердым характером, он осуществлял свои замыслы с хладнокровной выдержкой, без спешки и не отвлекаясь от цели. Сверх того, он обладал одной из важнейших добродетелей правителя: способностью к правильному выбору соратников. В протовестиарии, а впоследствии паркимомене Феофане он нашел выдающегося министра, в Иоанне Куркуасе, которого он в 923 г. возвысил до чина доместика схол, – превосходного военачальника. Конечно, византийской аристократии выскочка низкого происхождения не был приятен. Однако посредством брака своих младших дочерей, сестер супруги порфирородного императора Константина, с представителями виднейших родов он вступил в родство с семьями таких магнатов, как Аргиры и Муселе.

Церковь была ему вполне предана: патриарха Николая Мистика с ним связывала дружба и общность интересов; объединившиеся с Церковью сторонники умершего Евфимия († 917) более не имели веса; Римская Церковь, которая переживала в это время один из наиболее мрачных периодов своего существования, была покорна могущественному императору. Еще до официального возвышения Романа на Соборе в июле 920 г. в присутствии папских легатов вопрос о четырех браках Льва VI был решен в русле позиции патриарха Николая Мистика – путем запрещения четвертого брака и осуждения третьего, дозволяемого только при особых обстоятельствах. Это решение принесло патриарху глубокое моральное удовлетворение. Роману же оно принесло двойную выгоду, поскольку было неблагоприятным для авторитета Македонской династии, а ему самому доставило венец объединителя Церкви. После долгих бесплодных споров византийская Церковь была наконец объединена, и Николай Мистик смог объявить о своем триумфе в особом «томосе единения» (τόμος ένώσεως)⁶²⁹. За этим последовали годы мирного сотрудничества между светской и духовной властью, которые напоминают идеальный образ, нарисованный в «Исагоге». Государь помог патриарху восстановить свои права, а тот в качестве верного помощника и советника содействовал императору во время войны с Симеоном.

Тем не менее церковным отношениям в Византии недоставало постоянства, коль скоро положение Церкви сильно зависело от личности ее предстоятеля. После смерти Николая Мистика (925) церковно-государственные отношения коренным образом изменились и высокий авторитет византийской Церкви бесследно исчез. После того как на патриаршем престоле сменились две ничего не значивших фигуры Роман I долго не давал заместить патриарший престол, чтобы затем возвести на него своего 16-летнего сына Феофилакта. Посвящение над юношей 2 февраля 933 г. совершили папские легаты, которых император специально для этого пригласил в Константинополь. Юный патриарх был слепым исполнителем воли отца. Остальное время он проводил больше в конюшне, чем в церкви, и это постыдное положение продолжалось вплоть до его смерти в 956 г., причем настроение и склонности патриарха за истекшее время не изменились.

Величие Романа Лакапина как государственного деятеля наиболее ярким образом проявилось в законодательстве, направленном на защиту мелкого земельного владения. Византийское государство стояло перед весьма серьезной проблемой: со все растущей скоростью «сильные люди», динаты (οί δυνατοί), скупали земельные владения «бедных» (οί πτωχοί, οί πένητες), превращая последних в зависимых от них крестьян, пáриков (πάροικοι). Этот процесс, бывший сопутствующим явлением усиления византийской аристократии, представлял собой большую опасность для византийского государства, финансово-экономическая и военная мощь которого покоилась на мелком земельном владении крестьян и стратиотов. Роман Лакапин первым осознал эту опасность, по отношению к которой его предшественники оставались совершенно слепы. «Мелкое земельное владение приносит большую пользу благодаря уплате государственных налогов и исправлению воинской службы; они придут в полный упадок, если уменьшится число держателей мелких наделов»⁶³⁰. Эти слова императора Романа показывают, насколько ясно он видел суть и серьезность проблемы. Для того, чтобы испытанная во многовековых войнах система финансового и военного могущества Византийской империи могла сохраниться, государственная власть должна была выступить против поглощения мелкого землевладения динатами. Так между центральной властью и крупноземельной аристократией началась ожесточенная борьба, которая определила все дальнейшее развитие византийского государства.

Прежде всего Роман Лакапин в новелле, изданной, по-видимому, в апреле 922 г., восстановил ограниченное Львом VI право предпочтительной покупки земли соседями, придав положению о проти-мисисе новую и более глубокую формулировку⁶³¹. При отчуждении крестьянского надела посредством продажи или аренды пять категорий лиц в определенном порядке должны были пользоваться правом предпочтительной покупки: 1) родственники-совладельцы; 2) прочие совладельцы; 3) владельцы участков, стоящих по отношению к продаваемому в чересполосных отношениях; 4) владельцы соседних участков, платящие подати вместе с прежним владельцем участка (однотягловые); 5) прочие соседи. Только после того, как все эти категории отклонили покупку, земля могла продаваться постороннему. Эта строго продуманная и во всех подробностях хорошо проработанная система⁶³² имела целью предохранить мелкое земельное владение как от скупки динатами, так и от чрезмерного раздробления. Динаты не могли более вообще покупать крестьянскую землю или брать ее в аренду за исключением случая, если они имели в соответствующих деревнях имения, т.е. подпадали под одну из пяти категорий. Они также не могли принимать ее в качестве дарения или наследства от бедняков, кроме тех случаев, когда они состояли с ними в родстве⁶³³. Кто преступал эти определения, если его не защищал десятилетний срок давности, должен был вернуть приобретенный участок без всякого возмещения и, кроме того, уплатить штраф в казну. В случае стратиотских наделов обязанность безвозмездного возвращения распространялась и на земельные участки, отчужденные за последние тридцать лет, если имение стратиота вследствие отчуждения опускалось ниже уровня, необходимого для снаряжения воина.

Впрочем, этот указ не возымел ожидаемого действия. Из-за необычайно длинной и суровой зимы 927–928 гг. страну постиг сильный неурожай, вызвавший большой голод и опустошительную эпидемию. Это несчастье было использовано динатами для того, чтобы скупить у голодающего населения землю по ничтожной цене или за предоставление продовольствия. Эти действия вызвали появление еще одной новеллы Романа I⁶³⁴. С большой горечью император обрушивается на жадность динатов, которые показали себя «более беспощадными, чем голод и болезни». Впрочем, он не предписывает общего изъятия приобретенных крестьянских земель, как можно было бы ожидать при строгом соблюдении прежнего постановления. Правда, все дарения, наследства и подобного рода приобретения объявляются недействительными. Также должны быть возвращены без всякой компенсации имения, за которые была уплачена сумма, составляющая менее половины справедливой цены. Если же речь идет о справедливой покупке, то возвращение участка связывается с условием возвращения продажной цены в течение трех лет. На будущее еще раз налагается запрет всякого приобретения крестьянской земли динатами, при этом предусматривается безвозмездное возвращение приобретенных имений их прежним владельцам, а также уплата штрафа в казну. В заключение император выражает убежденность, что посредством силы закона он одолеет внутренних врагов Империи так же, как он одолел врагов внешних.

Какими бы строгими ни были слова императора, однако именно эта новелла показывает, что меры правительства не могли применяться с той строгостью, какую они предусматривали. Можно с уверенностью предположить, что значительная часть скупленных во время голода крестьянских наделов осталась в руках динатов. Ибо вряд ли мыслимо то, чтобы крестьяне, которых нужда заставила продать свои наделы, за три года смогли собрать необходимые для возврата продажной цены средства. Даже в случаях несправедливой покупки, которая по закону имела своим последствием безвозмездное возвращение приобретенного участка, крестьянин на деле далеко не всегда восстанавливался в своих правах, поскольку обвиняемые несправедливые покупатели часто могли быть родственниками или друзьями поставленных над ними местных чиновников. Крупные землевладельцы и чиновники составляли отдельную касту. Естественным стремлением высокопоставленного чиновника было приобрести в провинции имение, а богатые землевладельцы были озабочены тем, чтобы пробиться в сословие чиновников и создать для себя необходимый социальный вес и связи посредством занятия чиновной должности или приобретения служилого титула. Как правило, «сильные» были крупными землевладельцами и чиновниками в одном лице⁶³⁵. Воле центрального правительства противостояла воля сплоченных, наиболее сильных экономически и социально значимых элементов. Те, от кого зависело практическое выполнение императорских постановлений, были по большей части заинтересованы в их саботаже⁶³⁶.

Однако и мелкие землевладельцы, которых императорское правительство, казалось бы, защищало от алчности динатов, подчас сопротивлялись его видам. Чрезмерное налоговое бремя вызвало волну движения в пользу патроциния. Экономически разоренное крестьянство отказывалось от своей тягостной свободы и отдавало себя под покровительство (патронат) могущественного господина, что сулило освобождение от обременительных обязанностей и тягот. Этим объясняется то, что крестьяне не только продавали свои наделы динатам, как мы это узнаём из самих императорских законов, но подчас даже дарили, что означает не что иное, как то, что они добровольно становились в зависимость от землевладельца, чтобы избежать нищеты и неопределенности, а также чтобы найти защиту от чрезмерных налоговых требований государства и прежде всего от насилий сборщиков налогов. В действительности центральное правительство вступалось не за права и независимость мелких земельных владельцев, как это представляют императорские новеллы: государство защищало свои собственные права на налоги и подати мелких землевладельцев, которые у него оспаривала крупноземельная знать. Глубина кризиса заключалась именно в том, что окрепшая феодальная аристократия, увеличивая свои земельные владения и число своих париков, стремилась отнять у государства его крестьян и воинов. Борьба между центральной властью и феодальными магнатами шла не столько за земельные владения крестьян и стратиотов, сколько за самих мелких землевладельцев, которые в действительности и представляли для обеих сторон наибольший интерес⁶³⁷.

В сфере внешней политики Империя вплоть до 927 г. была главным образом занята борьбой с Симеоном. Однако уже в этот период становится заметным некоторое усиление византийских вооруженных сил. Особенно укрепились во времена правления друнга-рия флота Романа Лакапина византийские военно-морские силы. Уже в 924 г. императорский флот разгромил при Лемносе эскадру Льва Триполита, покорителя Фессалоники, и вновь восстановил свое господство в Эгейском море. А после того как была устранена болгарская опасность, византийское наступление началось также и на суше под командованием выдающегося военачальника Иоанна Куркуаса⁶³⁸. Граница по Тавру оставалась, как и прежде, стабильной, театром военного противостояния являлись Армения и особенно северная Месопотамия⁶³⁹. Первым большим успехом было взятие Мелитины: этот важный город, который уже неоднократно оказывался целью византийских военных предприятий, был впервые занят Иоанном Курку асом в 931 г., затем вновь вернулся в руки арабов и наконец 19 мая 934 г. вторично сдался византийскому полководцу и с тех пор на долгое время остался под византийской властью. Достойный противник Иоанна Куркуаса явился в лице эмира Мосула и Алеппо Сайф ад-Даулы, одного из представителей династии Хамданидов. В то время как власть Аббасидского халифа в Багдаде все больше приходила в упадок, могущество Хамданидов росло, так что ведение войны с Византией выпало теперь на долю Сайф ад-Даулы, а Византия сочла необходимым завязать контакты с багдадским халифом и Ихшидидами Египта для отпора новому врагу. В сентябре 938 г. в области верхнего Евфрата Хамданид одержал над Иоанном Куркуасом значительную победу, после чего вторгся в Армению, принудил нескольких армянских и иверских князей к признанию его верховенства и, пройдя через покоренную страну, появился на византийской территории, чтобы опустошить область Колонии (940). Между тем в халифате началась смута, и Сайф ад-Даула, который не мог себе позволить упустить возможность вмешаться в багдадские дела, отступил.

Для Византии это было большой удачей, тем более что в июне 941 г. на нее обрушился неожиданный удар руси. Русь совершила высадку на вифинском побережье и опустошила весь азиатский берег Босфора. Затишье на Востоке дало Иоанну Куркуасу возможность явиться на театр военных действий на Босфоре и активно выступить против неприятеля. Русские потерпели несколько поражений, а когда приготовились к отступлению, их корабли были уничтожены греческим огнем в морском сражении, которое им навязал паракимомен Феофан⁶⁴⁰. Разница в исходе русских нападений 907 и 941 гг. позволяет видеть, насколько возросла за этот промежуток времени военная мощь византийского государства. Но когда в 943 г. русский князь Игорь с большими силами руси и печенегов появился на Дунае, византийское правительство сочло разумным достичь с ним договоренности и возобновить с Киевом торговый договор⁶⁴¹. Этот договор, который был подписан в 944 г., по существу следует договору, составленному в 911 г. после нападения на Константинополь Олега, однако в некоторых пунктах является более выгодным для Византии⁶⁴².

После разгрома русов на Босфоре Иоанн Куркуас смог вновь отправиться на Восток, чтобы возобновить свои операции в Месопотамии. Во время быстрого и победоносного похода он захватил Мартирополь, Амиду, Дару и Нисибин (943), а затем повернул на Эдессу, где хранилась одна из величайших христианских святынь – известное по легенде об Авгаре чудесное изображение Христа. Тяжелая осада заставила горожан выдать нерукотворный святой Убрус (Мандилион). С большой торжественностью эта святыня, освобожденная из-под власти неверных силой византийского оружия, была доставлена в Константинополь. Ее встреча в византийской столице 15 августа 944 г. превратилась в особый религиозный праздник.

Победы Иоанна Куркуаса отодвинули византийскую границу далеко на Восток, византийский авторитет в Азии вырос, заложив основу для решительного наступления при Никифоре Фоке и Иоанне Цимисхии. Под впечатлением раскрывшейся мощи Византийской империи целые арабские племена переходили на ее сторону, чтобы после принятия христианства поселиться в византийских провинциях. В результате этого арабские пограничные области значительно обезлюдили, что в дальнейшем значительно облегчило продвижение византийцев.

Возвращение святого Убруса было последним триумфом императора Романа I. Неожиданный трагический конец выпал на долю великого правителя, к судьбе которого подходят библейские слова о том, что наихудшие враги для человека – домашние его. Тот, чье положение казалось непоколебимым, пал жертвой стремления к власти своих собственных сыновей. Старший из них, Христофор, которого он определил в качестве наследника престола, умер в 931 г. Трезво оценивая своих более молодых отпрысков, Роман не дал им первенства перед законным императором⁶⁴³. Поэтому Стефан и Константин из страха, что после смерти их престарелого отца власть вернется к порфирородному Константину, решились на государственный переворот. 16 декабря 944 г. старый император был схвачен по приказу своих сыновей и сослан на остров Проти. Там Роман, один из наиболее значительных правителей в византийской истории, 15 июня 948 г. закончил свои дни монахом в одинокой ссылке.

Однако вскоре выяснилось, что молодые Лакапины жестоко просчитались. Вполне вероятно, что во время переворота ими руководили сторонники Константина VII⁶⁴⁴. Во всяком случае, вся выгода досталась Багрянородному, поскольку ему удалось найти опору в народном чувстве династической легитимности, тогда как за обоими заговорщиками никто не стоял: отстранив престарелого отца, они сами лишили себя единственной надежной опоры. До выполнения второй части их плана, устранения законного императора, дело так и не дошло. 27 января 945 г. они по приказу Константина VII были арестованы и отправлены в ссылку, где позднее оба умерли насильственной смертью.

Так Константин VII в возрасте около сорока лет получил наконец права самостоятельного государя, хотя уже в течение 33 лет, с самого раннего детства, носил императорский венец. В пасхальное воскресенье 6 апреля 945 г. его сын Роман также получил сан императора.⁶⁴⁵ То обстоятельство, что Константин VII так долго оставался отлученным от верховной власти и был вынужден находиться на вторых ролях, как бы это ни оскорбляло его чувство собственного достоинства, имело не столько внешние причины, сколько, скорее, личную предрасположенность порфирородного императора. В его характере еще более, чем у его отца Льва VI, проявлялся перевес ученого над государственным деятелем. Жадный до знания книжник, усердный исследователь с глубоким интересом к истории, для которого наука и писательство были единственной страстью, он жил более в прошлом, чем в настоящем. Хотя он и интересовался политическими сюжетами и даже военным искусством, однако то был интерес только теоретический, как и к любым другим научным предметам. Впрочем, даже во время своего единовластия он всегда подчинялся воле других, прежде всего своей супруги Елены, в жилах которой текла властолюбивая кровь Лакапинов.

Историческая роль Константина VII заключалась не столько в его малоэффективной государственной деятельности, сколько в его живом и плодотворном творчестве в области образования и науки. Он составил энциклопедию, известную под заглавием «Книги церемоний», обладающую огромной ценностью как исторический источник; историко-географическое исследование о провинциях Империи; весьма важный трактат о зарубежных странах и народах, а также жизнеописание своего деда Василия I. По его указанию или побуждению были составлены несколько важных исторических трудов, а также целый ряд разного рода научных сочинений и практических руководств, с большим рвением делались выписки из старых писателей, особенно из старых историков. Коронованный писатель и меценат придал мощный импульс духовным силам Империи и вызвал к жизни необыкновенную научную активность. Эпоха его слабого правления была блистательным веком, бесспорно значительным для всего византийского развития. Впрочем, ученая деятельность императора и его окружения была прежде всего компилятивного характера. Ей недоставало творческой силы, которая создает новые культурные ценности. Речь шла о том, чтобы свести вместе то, что заслуживало знания, а именно – все то, что требовалось сохранить и передать дальше в виде материала для образования и обучения. Литературная деятельность Константина VII имела своим основанием практическую и дидактическую цель: сочинения, которые он сочинял сам и побуждал составлять других, должны были послужить современникам и потомкам, в первую очередь его сыну и наследнику Роману, в качестве научения и практического руководства. Это были справочные труды. Энциклопедия, трактат, исторический сборник – вот те литературные формы, которые культивировались в кругу Константина VII.

После крушения династии Лакапинов, как и следовало ожидать, произошла перемена лиц при византийском дворе. Константин VII попал в объятия могущественного семейства Фок. Варда Фока, брат бывшего соперника Романа Лакапина, принял высшее военное командование в качестве доместика схол. Наряду с ним важнейшую роль в императорской армии играли три его сына. Однако, несмотря на перемену лиц и на то, что Константин VII всю жизнь хранил обиду на своего тестя⁶⁴⁶, политическая линия великого правителя оставалась неизменной как во внутри-, так и во внешнеполитическом отношении. Даже в области аграрной политики правительство Константина VII прочно придерживалось заданного Романом Ла-капином направления и издавало новые законы в защиту мелкого земельного владения – не ссылаясь, впрочем, на инициатора законодательных мер по этому вопросу.

Закон от марта 947 г.⁶⁴⁷, составленный патрикием и квестором Феофилом, предусматривал немедленное и безвозмездное возвращение всех крестьянских наделов, которые динаты приобрели после начала самостоятельного правления Константина VII или могли приобрести в будущем. Крестьяне должны были впредь иметь право преимущественной покупки также и при отчуждении имений динатами при прочих равных условиях. Для более старых сделок действовали прежние распоряжения, и это означает, что обязанность возмещения продажной цены была распространена на все время вплоть до 945 г., что, без сомнения, было большой уступкой динатам. Впрочем, закон Константина VII не предусматривал этой обязанности для беднейших продавцов, чье имущество оценивалось менее чем в 50 золотых. Однако новелла его сына показывает, что Константин VII по представлению магнатов отменил это ограничение посредством более позднего, до нас не дошедшего закона и всего лишь увеличил срок возмещения цены продажы с трех до пяти лет⁶⁴⁸.

Еще один закон, который вышел из-под пера патрикия и квестора Феодора Декаполита⁶⁴⁹, касается стратиотских имений и определяет, что имения, с которых стратиоты получают средства для собственного пропитания и вооружения, не могут быть отчуждены, причем наделы стратиотов-всадников и солдат военно-морского флота фем Кивирреотов, Эгейского моря и острова Самос должны, согласно обычаю, иметь ценность по крайней мере в четыре фунта золота, а получающих жалованье матросов императорского флота – в два фунта⁶⁵⁰. Разделы воинского имения по наследству дозволяются при условии, что наследники совместно берут на себя исполнение службы. Если ценность имения одного стратиота превышает минимальную планку, установленную законом, то он имеет право продать излишнюю часть, но лишь в том случае, если она не занесена в стратиотские списки. Срок для вступления в невозбранное владение прежним стратиотским участком наступает лишь по истечении сорока лет. Старая норма, по которой стратиотские имения следовало отбирать у покупателей безо всякой компенсации, должна была исполняться более строго, причем право на возврат стратиотского имения принадлежит не только его прежнему владельцу, но и, согласно правилу о преимущественной покупке, также и родственникам вплоть до шестого колена, а потом и тем, кто вместе с прежним владельцем имения нес служебную повинность или вместе с ним исполнял воинскую службу, или же более бедным стратиотам, которые совместно с ним платили налоги, и, наконец, крестьянам, которые принадлежат к той же сельской общине.

Тот же Феодор Декаполит составил новеллу, опубликованную при сыне Константина VII, Романе II, которая разъясняет прошлые определения и имеет дело с еще не окончательно урегулированным вопросом об имениях, скупленных во время голода 927–928 гг.; в остальном она еще раз подтверждает, что отчужденные с начала самостоятельного правления Константина VII наделы крестьян и стратиотов должны быть возвращены без всякой компенсации⁶⁵¹. Новелла того же императора от марта 962 г. содержит разъяснения прежних распоряжений об отчужденных имениях стратиотов и выдвигает принцип, что благонамеренные покупатели подлежат только обязанности безвозмездного возврата, в то время как злонамеренные приобретатели, кроме того, обязаны уплатить штраф⁶⁵².

Жгучим вопросом внешней политики продолжала оставаться война на Востоке. Затяжная борьба в южной Италии также продолжалась, не оказывая сильного влияния на общее развитие внешней политики. На болгарской границе царил безмятежный мир, вторжения венгров были успешно отражены (как в 934 и 943, так и в 959 и 961 гг.). Таким образом, Византия смогла сконцентрировать свои силы на борьбе в Азии и в восточной части Средиземноморья. В 949 г. Константин VII организовал поход против пиратского гнезда на Крите, размах снаряжения которого напоминает большие экспедиции времен Льва VI⁶⁵³. Впрочем, и на сей раз военные усилия и финансовые траты оказались тщетными. Предприятие потерпело плачевный крах из-за неспособности командущего Константина Гонгилы. С большим, хотя и переменным успехом шли бои в северной Месопотамии, где Империя противостояла своему старому врагу, Сайф ад-Дауле. В 949 г. византийцы отвоевали Германикию, нанесли вражеской армии несколько поражений и в 952 г. перешли Евфрат. После этого, однако, удача отвернулась от них, Сайф ад-Даула вновь овладел Германикией, вторгся на территорию Империи и захватил в плен сына доместика, Константина Фоку (953). В последующие годы Сайф ад-Даула также продолжал одерживать победы, и лишь постепенно византийская армия вновь перешла в наступление под предводительством Никифора Фоки, которому его отец уже в конце 954 г. вручил командование войском. В июне 957 г. сдалась Адата в северной Сирии, а в 958 г. Иоанн Цимисхий после упорного сражения взял Самосату в северной Месопотамии.

Характерной чертой эпохи Константина VII были исключительно оживленные сношения с иностранными дворами. Наряду с многочисленными посольствами, которые проводили переговоры с ведущими войну соседними арабскими государствами, произошел обмен пышными посольствами с омейядским кордовским халифом Абдаррахманом III и с Оттоном Великим. Но наибольшее историческое значение имел торжественный прием, оказанный русской княгине Ольге, которая осенью 957 г.⁶⁵⁴ провела при императорском дворе продолжительное время. Личный визит правительницы молодого Киевского государства, которая незадолго до того приняла христианство и при крещении получила имя супруги византийского императора Елены, открыл новую эру в византийско-русских отношениях и придал новый импульс многообещающей миссионерской работе византийской Церкви⁶⁵⁵.

Общая литература: Schlumberger. Nicéphore Phocas // Épopée byzantine. Vol. I; Ferradou. Des biens des monastères à Byzance. Bordeaux, 1896; Charanis. Monastic Properties; ср. литературу к Гл. 4.

После смерти Константина VII (9 ноября 959 г.) взошел на престол его сын Роман II, приятный, любезный, но слабовольный и легкомысленный юноша, унаследовавший от своего отца политическую беспомощность, но не страсть к науке. В детстве по желанию Романа Лакапина он был обручен с незаконной дочерью Гуго Прованского, однако из-за ранней смерти маленькой принцессы унизительная для порфирородного сына императора помолвка утратила силу, не превратившись в настоящий брак. Ок. 956 г. Роман женился по собственной склонности на Анастасó, дочери трактирщика, которая как императрица получила имя Феофанó. Этой на редкость красивой, но совершенно безнравственной и безмерно тщеславной женщине было суждено сыграть в истории Византийской империи выдающуюся роль⁶⁵⁶. Роман II полностью подпал под ее обаяние. Ради нее мать императора Елена была вынуждена отойти в тень, а пять сестер императора были насильно отправлены в монастырь. О государственных делах Роман II никогда по-настоящему не заботился, поручив их вниманию деятельного евнуха Иосифа Вринги, который в конце концов занял пост паракимомена и действовал в качестве парадинастевона. Но прежде всего император использовал славу доместика Никифора Фоки, и только как переход к правлению этого выдающегося полководца краткое царствование Романа заслуживает внимания.

Летом 960 г. Никифор Фока во главе большой эскадры выступил против Крита⁶⁵⁷. После чрезвычайно упорной осады, которая продолжалась всю зиму, в марте 961 г. его войска взяли штурмом Хандакс (Кандию), столицу острова. После того как он почти полтора столетия принадлежал арабам, представляя собой наиболее значительную опору их военно-морской мощи в восточном Средиземноморье, остров вновь перешел во владение Византийской империи. Победу подобного масштаба Византия не одерживала уже давно.

Вернувшись с триумфом в Константинополь, Никифор Фока возобновил борьбу с Сайф ад-Даулой в Азии. Здесь его действия также увенчались величайшим успехом. Один за другим пали кили-кийский Аназарв, Германикия, за которую шло столько боев, Рабан и Дулук (Долиха, Телух); в декабре 962 г. после тяжелой осады сдался Халеб (Алеппо), столица Сайф ад-Даулы. Несмотря на то что взятие этих городов еще не означало их перехода в византийское владение, однако победоносное продвижение византийского полководца продемонстрировало его большое превосходство. Именно тогда исход борьбы с Хамданидами, которая на протяжении трех десятилетий стояла в центре византийской внешней политики, был решен в пользу византийцев. Как в восточном Средиземноморье благодаря покорению Крита, так и в Азии благодаря победе над Сайф ад-Даулой был устранен опаснейший для Византии арабский центр силы и открыта дорога для дальнейшего продвижения на Восток.

Наградой славному полководцу был императорский венец. Ранняя смерть Романа II 15 марта 963 г. поначалу оставила верховную власть в руках Феофано, которая приняла на себя регентство при своих малолетних сыновьях Василии II и Константине VIII. То, что такое положение не будет продолжительным, умная императрица понимала очень хорошо. Перечеркивая планы Иосифа Вринги, она вступила в соглашение с Никифором Фокой. В Кесарии войска провозгласили его императором, 14 августа он вступил в Константинополь, в кровопролитном уличном сражении подавил восстание Вринги и 16 августа был увенчан царским венцом в соборе Св. Софии. Юная императрица предложила руку поседевшему в боях победителю. Тем самым он вступил в связь с законной Македонской династией и как приемный отец стал защитником обоих малолетних порфирородных принцев, императорские права которых с формальной точки зрения оставались неприкосновенными. Руководство гражданской администрацией вместо Вринги принял евнух Василий, незаконный сын Романа Лакапина, человек подлинно византийской хитрости и безграничного корыстолюбия, но в то же время обладавший необыкновенным дарованием государственного деятеля. Уже при Константине VII он играл значительную роль, теперь же, обладая титулом паракимомена, был украшен вновь созданным титулом проэдра⁶⁵⁸ и стал правой рукой нового императора. Положение верховного главнокомандующего на Востоке занял в качестве доместика Востока блестящий полководец Иоанн Цимисхий, представитель благородного армянского рода, бывший наряду с императором наиболее выдающимся военачальником своего времени. Брат и старый соратник императора, Лев Фока, в качестве доместика Запада получил титул куропалата, а его престарелый отец, бывший доместик схол Варда Фока, был удостоен титула кесаря⁶⁵⁹.

В лице Никифора Фоки (963–969) к власти пришла одна из наиболее значительных семей малоазийских магнатов. Впрочем, ни облик, ни поведение нового императора не выдавали его аристократического происхождения. Его внешность была не слишком привлекательна, характер был грубым и мрачным, а образ его жизни был аскетически прост. Борьба на поле брани была его единственной страстью, молитва и общение с людьми святого образа жизни – единственной духовной потребностью. Воин и монах в одном лице, он был страстным поклонником святого Афанасия, основателя Великой Лавры на горе Афон. При нем началось процветание этого важнейшего центра греческого монашества, и Никифор, «бледная смерть сарацин», по-видимому, всю жизнь мечтал удалиться от мира и стать монахом⁶⁶⁰.

Однако, несмотря на неаристократические привычки, Никифор был и оставался подлинным представителем динатов, и его возвышение к вершине власти означало победу византийской аристократии. Если ранее византийское правительство боролось с наступательным натиском крупных землевладельцев, то теперь динаты нанесли ответный удар. Закон Никифора Фоки, который, по-видимому, датируется 967 г.⁶⁶¹, начинается с утверждения, что его предшественники продемонстрировали предвзятость в пользу крестьян и тем самым погрешили против принципа равной справедливости по отношению ко всем подданным. Никифор отнимает у бедняков право преимущественной покупки при отчуждении имений динатов: у бедных должны покупать только бедные, у динатов – только динаты. В остальном остается в силе старое право, однако в отношении приобретений со времени голода 927–928 гг. прекращается всякое право апелляции, поскольку срок давности в 40 лет уже истек. Сами по себе эти определения не являлись слишком радикальными, тем более что сомнительно, была ли вообще у крестьян реальная возможность отстоять свое право предпочтительной покупки перед лицом динатов. Но, во всяком случае, впечатляющим было психологическое действие нового закона, который во имя справедливости брал динатов под защиту. От антиаристократической политики своих предшественников Никифор Фока решительно отошел.

Впрочем, император-воин стремился укрепить и приумножить владения стратиотов. При требовании возврата отчужденной в прежние времена собственности для солдатских имений по старому правилу действовала минимальная ценность в размере 4 фунтов золота, и возврат вплоть до достижения этого минимального размера производился без компенсации, а по превышении его – с возвращением продажной цены. Впредь же, с учетом повысившейся стоимости нового тяжелого вооружения воинов, неотчуждаемая минимальная стоимость стратиотского имения должны была составлять не менее 12 фунтов золота, так что стратиот не имел права отчуждать какую-либо часть своих владений, если их совокупная стоимость не превышала этого предела, и любое отчуждение, которое понижало стоимость его владения ниже этого предела, должно было возвращаться без компенсации покупателю за возвращаемые отчужденные участки; только при отчуждениях того, что превышало этот минимальный размер, в случае востребования надо было возместить продажную цену⁶⁶². Желанное для Никифора троекратное увеличение стратиотских владений, без сомнения, должно было привести к изменению социального состава византийского войска. Это постановление также означало принципиальный отход от прежней политики, которая основывалась на мелком земельном владении «бедных». Тяжеловооруженные стратиоты Никифора, для которых он стремился обеспечить земельное владение стоимостью в 12 фунтов золота, уже не могли быть «бедными»⁶⁶³. Они могли рекрутироваться только из честолюбивого слоя формирующегося мелкого дворянства, слоя, из которого позднее вышли прониары.

Одновременно Никифор стремился предотвратить рост церковного и монастырского земельного владения. С этой целью он издал в 964 г. закон, который представляет собой один из наиболее смелых памятников византийского законодательства⁶⁶⁴. Крупное церковное землевладение росло едва ли медленнее, чем светское, постоянно подпитываясь дарениями и завещаниями благочестивых людей всех общественных слоев. Непрестанно происходили основания новых монастырей с соответствующими земельными наделами. Несмотря на то что выморочное земельное владение в принципе было налогооблагаемым, государство не могло ожидать от него такой же отдачи, как и от других форм владений, тем более что принцип обязательной уплаты налогов зачастую нарушался раздачей привилегий. А в тот момент, когда в Империи проявился земельный дефицит (то, что таковой существовал уже в X в., демонстрирует упорная борьба за крестьянские и стратиотские владения), рост церковного землевладения был для государства невыгоден, поскольку он происходил за счет наиболее продуктивных земельных владений. В не меньшей степени, чем этими соображениями, глубоко верующий император руководствовался при проведении своей политики и религиозно-нравственными мотивами. Он беспощадно бичует корыстолюбие, которое, озабоченное лишь накоплением богатств, заставляет монахов забывать данные ими обеты, а монастырскую жизнь превращает в «пустое театральное представление, порочащее имя Христово». Передача земель монастырям, богоугодным учреждениям, а также лицам духовного звания должна была быть прекращена. Также запрещалось основание новых монастырей и богоугодных заведений, зачастую продиктованное тщеславием. Кто хочет осуществить свое желание сделать пожертвование, должен помогать пришедшим в упадок существующим богоугодным заведениям. Однако и им запрещается дарить землю: дозволялась лишь продажа для этой цели имения и предоставление вырученной суммы в качестве пожертвования, причем продавать его дозволялось любому светскому землевладельцу, в том числе и динату. Напротив, сооружение в пустынных местностях келлий и лавр, не претендующих на приобретение чужых земель, не только разрешалось, но и выставлялось в качестве достохвального деяния. Этот смелый закон недолго сохранял силу, но тем не менее он является весьма показательным в отношении как государственно-политических принципов, так и высокого благочестия императора Никифора. То, что экспансия наиболее сильных в хозяйственном отношении элементов прежде всего была направлена на сельское хозяйство и выражалась в скупке крестьянских наделов, не в последнюю очередь объясняется отношениями, господствовавшими в византийской городской экономике. Для свободной игры экономических сил государственная власть в городах установила еще большие ограничения, чем на селе. Для развития крупномасштабной частной инициативы стесненная и строго контролируемая городская экономика не оставляла никакого места, так что вложение избыточных денежных средств в приобретение земельных владений было практически единственно возможным путем.

Экспансионистские устремления землевладельческой аристократии выражались двояко. С одной стороны, они поглощали мелкое землевладение в византийских провинциях и таким образом уничтожали существовавший в Византии социально-экономический строй, а с другой – двигали дальше границы Империи, стремясь отвоевывать земли у врагов⁶⁶⁵. Византийские завоевания на Востоке были прежде всего делом малоазийской аристократии. Одновременно они отражали сильное религиозное воодушевление, которое вело Византию на борьбу с неверными.

Этого воодушевления был целиком исполнен Никифор Фока. Война с исламом была для него своего рода священной миссией. Он даже требовал, чтобы все воины, павшие в войне с неверными, объявлялись мучениками. Это требование в заостренной форме выражало чувство того, что война с мусульманами была священной войной, – чувство, которое с огромной силой устремляло византийское государство к могуществу.

В качестве императора Никифор продолжил завоевания, которые он начал при Романе II как доместик. Правления Никифора Фоки и обоих его преемников составляют эпоху величайшего военного блеска средневекового византийского государства. Сохранявшаяся на протяжении столетий граница по Тавру была прорвана натиском его войск. Два первых года были посвящены войне в горной Кили-кии, в высшей степени тяжелой и изнурительной, в центре которой стояла осада Тарса и Мопсуэстии. Лишь летом 965 г. эти крепости были взяты измором. В том же самом году византийским флотом был занят Кипр. Это означало новое и весьма значительное усиление положения Византии в Восточном Средиземноморье. Но прежде всего благодаря завоеванию Киликии и Кипра открылся путь для достижения главной цели Никифора Фоки – подчинения Сирии. Уже в октябре 966 г. император стоял перед стенами Антиохии, однако был вынужден отступить, не взяв ее. Лишь в 968 г. он вновь появился в Сирии, вдоль побережья продвинулся далеко на юг, беря один за другим тамошние города, а затем вновь повернул против Антиохии. Несмотря на большие усилия, осада затянулась, сам император уже вернулся в Константинополь, когда наконец 28 октября 969 г. военачальникам Петру Фоке и Михаилу Вурце удалось взять сирийскую столицу. Несколько месяцев спустя пал и Алеппо, эмир которого, второй преемник Сайф ад-Даулы (ум. 967), был вынужден заключить с Византией унизительный договор. Часть Сирии с Антиохией была присоединена к Империи, более отдаленная часть вместе с Алеппо признала византийский суверенитет.

Благодаря присоединению Киликии и большей части Сирии территориальные владения Византийской империи значительно увеличились. В пределах ее границ лежал теперь один из важнейших восточных центров – патриарший город Антиохия, которая свыше трех столетий находилась под властью мусульман и, казалось, была навсегда потеряна для Империи. Теперь же эта богатая историческими воспоминаниями и религиозными традициями митрополия вновь оказалась византийской. Кроме этого непосредственного владения протекторат византийского императора простерся также и на области некогда столь могущественной столицы Хамданидов: эмир Алеппо был теперь византийским вассалом, его подданные-нехристиане теперь платили подати Империи.

На время этого раскрытия византийской мощи приходится обновление западной империи. Вновь пробудилось соперничество двух держав, которое с точки зрения истории идей коренилось в исключительности имперской идеи и обоюдных притязаниях на наследие Рима, а с политической – в столкновении интересов двух государств на южноитальянской почве. Оттон Великий, который за год до восшествия на престол Никифора Фоки получил в Риме императорскую корону и подчинил себе почти всю Италию, отправил в 968 г. в Константинополь посольство, чтобы достичь полюбовной договоренности относительно еще не попавшей под его власть части Италии. Его посланник, епископ Луитпранд Кремонский, который уже в 949 г. при Константине VII побывал в византийской столице по поручению Беренгария II, изложил византийскому правительству план брачного союза между сыном Оттона I и одной из сестер малолетних порфирородных императоров, приданым за которую должны были стать южноитальянские владения Византийской империи. Это предложение было воспринято в Византии как насмешка и, соответственно, с насмешкой и отвергнуто. Византийские правители считали, что интересы и достоинство Империи были во многих отношениях затронуты недавними событиями на Западе. То, что Оттон принял императорскую корону, объявил себя господином Рима и Римской Церкви, то, что он наложил руку практически на всю Италию, вступив в союз с владетелями Капуи и Беневента, вассалов Византийской империи, и даже совершил, пусть и неудачное, нападение на византийский Бари, – все это крайне разгневало византийского императора, ощущение собственного могущества у которого после невероятных успехов недавних восточных походов чрезвычайно возросло. Усердный посланник Отгона Великого, с которым в Константинополе обходились почти как с пленником, должен был выслушать назидания в том смысле, что его владыка был никаким не императором и никаким не римлянином, но всего лишь варварским королем и что о браке между сыном варварского вождя и порфирородной дочерью императора не может быть и речи.

Значение стремительного роста могущества византийского государства не сразу осознала и соседняя Болгария. После покорения Киликии и Кипра, а именно осенью 965 г., в Константинополь прибыли болгарские послы для того, чтобы потребовать уплачивавшуюся прошлыми византийскими правительствами дань⁶⁶⁶. Возмущенный этими притязаниями император приказал выпороть послов и отправил их восвояси с оскорблениями и угрозами. Снеся несколько болгарских пограничных крепостей, Никифор, впрочем, отказался от военного противостояния с Болгарией, чтобы не отвлекаться от операций на Востоке; он направил призыв русскому князю Святославу, который вместо него за хорошую плату должен был усмирить болгар. Воинственному сыну Ольги, разрушившему хазарскую державу и приобретшему большое могущество, призыв императора пришелся очень кстати. В 968 г. он перешел через Дунай и быстро покорил внутренне ослабевшую Болгарию⁶⁶⁷. Впрочем, сделал он это не для того, чтобы оказать услугу византийскому императору, а для того, чтобы установить собственную власть на Дунае. Нападение печенегов на Киев в 969 г. заставило его вернуться на родину, однако летом того же года он вновь появился на Балканах, низложил царя Бориса, сына умершего тем временем Петра, и сделался владыкой Болгарии. Никифору пришлось признать, что вместо прежнего слабого противника он своими руками создал себе нового, куда более сильного и опасного врага. Теперь он старался заключить союз с болгарами против Святослава и даже планировал брак юного порфирородного императора с болгарской принцессой⁶⁶⁸. Однако совершенную им оплошность было не так легко устранить: на Балканах он оставил своим преемникам тяжелое наследие.

Через шесть недель после взятия Антиохии Никифор пал жертвой покушения. Несмотря на свои замечательные успехи, он не смог стать популярным правителем. Военный режим императора, который всю государственную жизнь подчинил интересам армии и привел в действие все налоговые рычаги для покрытия расходов на свои походы, тяжким бременем лежал на населении. От его эпохи до нас дошли сведения о сильной дороговизне и ухудшении монеты⁶⁶⁹. Однако не недовольство населения подготовило его падение, а ссора с прежним другом, Иоанном Цимисхием, и предательство его супруги Феофано. Она стала возлюбленной и помощницей молодого и блестящего военачальника, который, хотя и был мал ростом, но в противоположность императору Никифору был очень красив и обладал благородным и обаятельным характером. Она подготовила покушение на своего супруга, а Цимисхий и его друзья осуществили его: в ночь с 10 на 11 декабря 969 г. Никифор Фока был убит в своей спальне.

На престол взошел Иоанн Цимисхий (969–976). Феофано же постигло горькое разочарование: ей не удалось предложить ему свою руку. Убитый император нашел мстителя за себя в лице патриарха Полиевкта, который был твердо намерен не оставить злодеяние безнаказанным. Он потребовал, чтобы Цимисхий принес покаяние, императрица Феофано была удалена из дворца, а убийцы Ники-фора, помощники Цимисхия, были наказаны. Император был вынужден подчиниться и исполнить требования патриарха. Только после этого патриарх позволил ему вступить в церковь и лишь тогда совершил над ним венчание.

Эта византийская Каносса не могла остаться без последствий для церковно-государственных отношений. Нравственный триумф Церкви был дополнен тем, что Цимисхий был вынужден прекратить действие закона своего предшественника о монастырских и церковных владениях⁶⁷⁰. От него, одного из величайших и могущественнейших императоров, дошла речь, которая звучит как исповедание учения «Исагоги» Фотия: «В этой жизни я признаю две власти: священство и царство. Первому Творец мира вручил заботу о душах, а второму владычество над телами. Если обе части не претерпят никакого ущерба, то благополучие будет царить в мире»⁶⁷¹. Феофано отправилась в ссылку, из которой ей было суждено вернуться лишь после вступления на престол своих сыновей. Эта ссылка положила конец роли этой женщины, которая занимает в византийской истории особое место как супруга и убийца Никифора Фоки, любовница Иоанна Цимисхия и мать Василия II. Цимисхий заключил разумный брак, который наиболее сильным образом учитывал принцип легитимности: он женился на Феодоре, уже немолодой дочери Константина VII, тетке малолетних императоров Василия и Константина. Как некогда Никифор Фока, так теперь Цимисхий взял на себя роль покровителя обоих порфирородных. Гражданское управление осталось в руках паракимомена Василия, который своевременно переметнулся к Цимисхию и в дальнейшем пользовался еще большим влиянием. Тщетно старались родственники убитого императора оспорить престол у Цимисхия. Варда Фока, племянник Никифора и сын куропалата Льва, объявил себя императором в Кесарии, цитадели Фок, однако потерпел поражение от Варды Склира, свойственника Иоанна Цимисхия, и вместе со своей семьей был заключен в монастыре на острове Хиос. Сам куропалат Лев после неудавшегося мятежа был ослеплен.

Так же, как Никифор Фока, Иоанн Цимисхий принадлежал к высшей аристократии. По линии своего отца он был родственником Куркуаса, а по материнской – самих Фок; его первой женой была Склирена. Между тем, в отличие от своего предшественника, он не угождал знати при проведении аграрной политики. Сохранилось два документа, которые показывают, что Цимисхий приказывал чиновникам в фемах проводить розыск в монастырских владениях и имениях магнатов, и если в них найдутся бывшие стратиоты или крестьяне, имеющие обязательства перед государством, немедленно передавать их под государственный контроль. На этом примере с особой ясностью можно видеть, что византийская центральная власть в борьбе с ростом крупного землевладения отстаивала свои кровные права и интересы. Чтобы не упускать из-под своего контроля имеющих перед ним обязательства крестьян и стратиотов, императорское правительство прибегало к строгим полицейским мерам, приказывая проводить в поместьях магнатов облавы и принудительно водворять стратиотов и государственных крестьян, которые в них осели, в прежние места проживания. Тем самым оно превращало некогда независимых мелких землевладельцев в государственных париков, отнимая у них не только право свободно распоряжаться своим собственным земельным наделом, но и лишая их свободы перемещения⁶⁷².

Иоанн Цимисхий был, как и Никифор Фока, военачальником гениальных дарований, а как государственный деятель он превосходил своего слишком импульсивного предшественника. Сложное положение на Балканах, которое сложилось там из-за призвания Святослава, требовало принятия быстрых мер, поскольку поведение могущественного русского князя становилось все более угрожающим, а болгары, казалось, объединились с ним в общей борьбе против Византии⁶⁷³. Усилия императора по достижению мирной договоренности со Святославом остались безрезультатны, поскольку новый владыка Болгарии требовал ни чего иного, как удаления византийцев в Азию и предоставления ему европейской части Империи вместе с Константинополем. Таким образом, Цимисхий был вынужден решить дело оружием. Его поход против Святослава принадлежит к наиболее блестящим достижениям, о которых может поведать византийская военная история. В апреле 971 г.⁶⁷⁴ он выступил на Великий Преслав и взял болгарскую столицу штурмом после короткого и жаркого сражения. Низложенного царя, который попал ему при этом в руки, он приветствовал как правителя Болгарии. Такое точно рассчитанное поведение, а также победоносное наступление византийского войска произвели впечатление на болгар, которые начали отходить от Святослава. От Преслава Цимисхий пошел маршем на дунайский город Силистрию (Доростол), за стенами которого укрылся Святослав. Город был окружен, а на Дунае одновременно появился византийский флот с наводящим ужас греческим огнем. Русские оказывали отчаянное сопротивление, однако императорские войска отбили все их вылазки. Голод в городе становился все невыносимее. В конце июля, после провала последней попытки прорвать кольцо окружения, когда русские в результате необыкновенно тяжелого сражения, потребовавшего и от византийской стороны напряжения всех сил, вновь были загнаны внутрь стен города, Святослав сдался победителю. Он обязался очистить Болгарию и более никогда не появляться на Балканах, а также не предпринимать никаких нападений на византийскую область Херсонеса; более того, он должен был оказывать помощь византийцам при отражении врагов⁶⁷⁵. За это император доставил продовольствие его изголодавшимся воинам и возобновил старые торговые привилегии русских. После личной встречи со своим победителем Святослав отступил на родину, однако погиб по дороге у днепровских порогов в сражении с печенегами. Крупная победа Иоанна Цимисхия означала для Византии двойную удачу: она освободила Империю от опасного противника, который доказал свою мощь покорением державы хазар и подчинением болгар, и поставил Болгарию под власть Византии. Несмотря на то что во время войны со Святославом Цимисхий выставлял себя освободителем болгар, он не помышлял о восстановлении их державы. Лежавшую у его ног страну он аннексировал, царя Бориса пленником привезли в Константинополь, а болгарский патриархат был ликвидирован.

Другую нерешенную проблему, оставленную Иоанну его предшественником, император сумел решить дипломатическим путем. Наследнику престола Оттона Великого он хотя и не отправил порфирородную принцессу, однако согласился отдать в жены свою собственную родственницу Феофано⁶⁷⁶, с которой Оттон II обвенчался 14 апреля 972 г. в Риме. Конфликт с западной империей, который чрезмерно обострился вследствие высокомерия Никифора Фоки, был тем самым, по крайней мере, временно, улажен, по-видимому, с установлением территориального статус-кво.

Уже в 972 г. возобновилась война на Востоке, начавшаяся с вторжения императора в месопотамские области Нисибина и Майяфа-рикина⁶⁷⁷. Главное же сражение разыгралось в Сирии, где предстояло упрочить и продолжить дело Никифора Фоки. Фатимиды, которые незадолго до того установили свою власть в Египте, распространили свою державу на переднеазиатские области и уже в 971 г. предприняли нападение на Антиохию. Поход Иоанна Цимисхия 974 и 975 гг. был сильным ответным ударом, который веял духом настоящего крестового похода. Из Антиохии император в начале апреля выступил против Эмесы, а оттуда пошел на Баальбек, который пал после недолгого сопротивления. Дамаск также сдался победоносному императору, признав его верховенство и обязавшись выплачивать дань. Затем Цимисхий вторгся на святую землю Палестины, захватил Тивериаду, Назарет, приморский город Акко и, наконец, Кесарию, главный опорный пункт египетских арабов. До Святого Града Иерусалима оставалось не так уж далеко, но император сознавал опасность слишком поспешного продвижения вперед. Он отступил на север, по пути заняв целый ряд важных приморских городов, среди которых были Берит (Бейрут) и Си дон. Во всех занятых городах были поставлены императорские коменданты. Своему союзнику, армянскому царю Ашоту III, Цимисхий направил победную реляцию, которая начиналась словами: «Услышь и узнай о чудесах!» – и завершалась заявлением: «Вся Финикия, Палестина и Сирия освобождены от ига сарацин и признают господство римлян!»⁶⁷⁸ Ясно, что это утверждение являлось сильным преувеличением: оно указывало не на фактические достижения, но на цель, к которой стремился император в своем походе. Но даже и то, что было достигнуто во время этой стремительной победной экспедиции, означало невероятный успех: завоевания Никифора Фоки были не только закреплены, но и значительно расширены, а тем самым преимущественное положение Византийской державы в Передней Азии получило прочное основание. Из своего славного похода Иоанн Цимисхий вернулся в Константинополь смертельно больным (вероятно, тифом). Он умер 10 января 976 г.: его правление неожиданно оборвалось, продлившись всего шесть лет.

Общая литература: Schlumberger. Épopée byzantine. Vol. I-II; Розен. Болгаробойца; Златарски. История, I, 2; Мутафчиев. История, I; Runciman. Bulgarian Empire; Литаврин. Болгария и Византия; Neumann. Weltstellung; Gay. Italic См. тж. литературу по внутренней истории в гл. 4.

Несмотря на то что суверенные права представителей законной Македонской династии формально оставались в неприкосновенности как при Никифоре Фоке, так и при Иоанне Цимисхий, мысль о том, что престол принадлежит порфирородным, постепенно угасла в сознании византийских магнатов. Уже вошло в привычку, что государственная власть находится в руках полководцев из числа представителей семей магнатов, и потому после смерти Иоанна Цимисхия его свойственник Варда Склир оказался претендентом на освободившееся место правителя государства. Дело шло к тому, что Македонскому императорскому дому предстояло либо разделить судьбу Меровин-гов, став жертвой более жизнеспособных правителей, либо, подобно багдадским халифам, оставаться обреченным на чисто декоративное призрачное существование рядом с могущественным военным султанатом⁶⁷⁹. То, что он избежал этой судьбы, является заслугой необыкновенной энергии молодого императора Василия II.

Сыновья Романа II уже достигли возраста, необходимого для царствования: Василию было 18, а Константину 16 лет⁶⁸⁰. При деятельной поддержке евнуха Василия, их двоюродного деда, они приступили к правлению. Правда, только старшему брату было суждено по настоящему заниматься государственными делами, ибо Константин VIII, как истинный сын своего отца, был легкомысленным бонвиваном, который не желал ничего иного, кроме как проводить жизнь в расточительных удовольствиях. Совсем иным был Василий II, который вскоре проявил себя как человек железной воли и необыкновенной энергии: среди всех потомков Василия I он один обладал характером властителя и был единственным ьо-настоящему великим государственным мужем. Однако и он был совершенно не подготовлен к исполнению своих обязанностей правителя. С детства рассматриваемый лишь как фигурант придворных церемоний, как декоративный, в сущности, совершенно ненужный довесок могущественных узурпаторов, он поначалу был беспомощен перед внешними влияниями. Только тяжелые испытания, которые выпали на его долю после принятия власти, сделали его зрелым и закалили его характер. Кормило власти в своих опытных руках держал паракимомен Василий. Скорее против него, чем против его внучатых племянников, которые сами по себе выглядели неопасными, было направлено мятежное движение, которое поднял Варда Склир. Этот представитель одного из старейших и богатейших византийских родов, выдающийся генерал, при Цимисхии занимавший высший военный пост доместика Востока, был провозглашен своими войсками императором летом 976 г. Одержав несколько побед над высланными против него верными императору полководцами, он постепенно поставил под свою власть всю Малую Азию и в начале 978 г., после взятия Никеи, приблизился к столице. В этот момент наивысшей опасности евнух Василий обратился к Варде Фоке, племяннику императора Никифора, отважному воину исполинского телосложения, который при Иоанне Цимисхии сам предпринял попытку узурпации. И так же, как тогда Варда Склир на службе у Иоанна Цимисхия нанес ему поражение, так теперь и он на службе у новых правителей должен был одолеть Склира. В действительности Варда Фока победил своего прежнего соперника не столько как слуга законных императоров, сколько как представитель могущественной семьи Фок. Не ввязываясь в сражение у Константинополя, он отошел к Кесарии, цитадели Фок, и тем самым принудил узурпатора к отступлению. Первые сражения выиграл Склир, однако 24 мая 979 г. на Панкалийской равнине близ Амория Фока смог сначала одолеть своего соперника в единоборстве, а затем нанести его армии решительное поражение. Склир бежал ко двору халифа, и этим завершилась длившаяся три года первая гражданская война, за которой, однако, вскоре последовали новые тяжелые осложнения.

Несколько лет спустя дело дошло до ссоры между молодым императором Василием и его всемогущим двоюродным дедом. Василий уже не был неопытным юнцом, нуждающимся в опеке, которому внешнее управление было не только нужно, но и полезно. Его сила и воля к власти вполне проявились; опека, которой он поначалу с готовностью подчинился, становилась для него все более тягостной, пока наконец неутолимая потребность власти и досада на свое длительное нахождение на вторых ролях достигли степени ненависти к человеку, которому он был обязан политической наукой и даже престолом. Так случилось, что крупный государственный деятель, который умел обращаться с могущественными солдатскими императорами, стал жертвой стремления к власти своего внучатого племянника. Вероятно, видя приближение опалы, он затеял заговор против своего неблагодарного подопечного и вступил в соглашение с Вардой Фокой и другими военачальниками. Но император упредил его: паракимомен Василий был арестован как обычный бунтовщик и, после конфискации его несметных богатств, отправлен в ссылку, где вскоре умер, сломленный таким ударом судьбы.

Несмотря на то что самостоятельное правление Василия II официально отсчитывалось с 976 г., на деле оно началось лишь после свержения евнуха Василия в 985 г.⁶⁸¹ Насколько большим было могущество паракимомена и какой сильной и продолжительной была обида императора на пренебрежение его персоной, демонстрирует тот факт, что он счел необходимым объявить недействительными законы, изданные до удаления своего двоюродного деда, если впоследствии они не были подтверждены его собственноручной визой, поскольку «во время после начала нашего самостоятельного правления и вплоть до низложения паракимомена Василия... многое происходило не по нашему желанию, но во всем решала и определяла его воля»⁶⁸².

Первым самостоятельным предприятием Василия II был его балканский поход 986 г. Смерть Иоанна Цимисхия стала для врагов Империи словно избавлением от кошмара. Разгоревшаяся вслед за этим гражданская война и тяжелые осложнения в Византии на много лет предоставили им полную свободу действий. И если набеги далекого египетского халифата Фатимидов, единственного теперь серьезного противника Империи на Востоке, были отражены на границах, то для хода дел на Балканах ослабление византийской центральной власти имело весьма далеко идущие последствия. В македонской области после смерти Иоанна Цимисхия вспыхнуло восстание под предводительством четырех Комитопулов, сыновей некоего комита Николая, провинциального чиновника в Македонии⁶⁸³. Восстание приняло огромные размеры, превратившись в освободительную войну, которая грозила отторгнуть от византийской власти большую часть Балканского полуострова. По получении известий о восстании на Балканах низложенный болгарский царь Борис бежал вместе со своим братом Романом из Константинополя, но погиб во время перехода границы. Роман добрался до цели, однако, поскольку был оскоплен византийцами, не мог выдвинуть притязаний на царскую корону⁶⁸⁴. Руководство восстанием, а впоследствии и царский венец достались самому молодому из Комитопулов, отважному Самуилу, ибо два старших брата пали в войне, третий же позднее принял смерть от руки самого Самуила.

Самуил стал создателем мощной державы, центр которой находился в Преспе, а затем в Охриде. Постепенно он объединил под своим скипетром область Македонии вплоть до Фессалоники, старые болгарские земли между Дунаем и Балканскими горами, а также Фессалию, Эпир, часть Албании с Диррахием и, наконец, также Расцию (Рашку) и Диоклею (Дуклю). Ликвидированный при Цимисхии болгарский патриархат вновь возродился в царстве Самуила. Несколько раз переменив место, он наконец прочно обосновался в Охриде, столице Самуила, которой в качестве нового церковного центра суждено было на столетия пережить его державу. В государственном и церковном отношении новая держава смыкалась с державой Симеона и Петра и своими создателями, как и византийцами, воспринималась как Болгарское царство, ибо наряду с Византией только Болгария обладала в то время собственными традициями царства и патриаршества. Самуил полностью усвоил себе эти традиции. В действительности же его македонская держава существенно отличалась от прежнего болгарского государства. По своему составу и характеру это была новая, вполне своеобразная структура: центр ее тяжести сместился на юго-запад, и Македония – периферийная область старой болгарской державы – собственно и стала теперь ее ядром⁶⁸⁵.

Экспансионистские устремления Самуила прежде всего оказались направлены на юг. За нападениями на Серры и Фессалонику последовали вторжения во Фракию, которые в конце концов привели к значительному успеху: после долгой осады в конце 985 или в начале 986 г. в руки Самуилу попал город Ларисса⁶⁸⁶. Это вынудило императора Василия II предпринять контрнаступление, однако его первое столкновение с Самуилом оказалось весьма неудачным. Через так называемые Ворота Траяна он вторгся в область Сердики. Попытка взять город оказалась безрезультатной, а на обратной дороге имперская армия подверглась нападению и потерпела поражение (август 986)⁶⁸⁷. После этого Самуил смог беспрепятственно укрепить свое могущество и раздвинуть границы своей державы широко во все стороны, поскольку в Византии разразилась новая тяжелая гражданская война. Ободренные неудачей императора, против него восстали византийские магнаты. В 987 г. Варда Склир опять появился на византийской территории и облачился в царскую порфиру. Варда Фока, который потерял было свое положение из-за связи с паракимоменом Василием, вновь получил верховное командование в Азии и должен был снова выступить в поход против своего тезки. Однако вместо этого он поднял восстание против императора, на которого держал обиду за опалу в предыдущие годы, и, имея перед глазами пример своего великого дяди, 15 августа 987 г. провозгласил себя императором. Особенно опасным его восстание выглядело в силу того обстоятельства, что ему предшествовала встреча военачальников высшего звена и многочисленных представителей малоазийских семей крупных землевладельцев. За узурпатором стояли сплоченными рядами представители высшего армейского командования, раздраженные самовольством молодого императора, и крупная земельная аристократия, которая считала себя стесненной в своих устремлениях. Первым делом Варда Фока вступил в соглашение со своим бывшим соперником: планировалось разделение Империи, причем Фока получал европейскую часть вместе с Константинополем, а Склир – малоазийские области. Однако после недолгого периода союзничества Варда Фока, уверенный в своем превосходстве, приказал арестовать второго претендента и в дальнейшем выступал уже как единственный кандидат на престол. В его руках оказалась вся Малая Азия, а в начале 988 г. он приблизился к Константинополю. Одна часть его войска стояла у Хрисополя, а другая у Авидоса; против столицы готовился одновременный удар на суше и на море.

Положение законного императора было отчаянным. Только помощь из-за рубежа могла спасти его от гибели. Василий II своевременно осознал это и направил призыв о помощи в Киев, к князю Владимиру. Весной 988 г. русский военный отряд численностью 6000 человек прибыл на византийскую территорию, и эта знаменитая варяго-русская дружина в последний момент смогла спасти положение. Под личным предводительством императора она нанесла мятежникам при Хрисополе сокрушительное поражение. Сражение 16 апреля 989 г. при Авидосе, во время которого умер (вероятно, от сердечного приступа) Варда Фока, оказалось решающим. Мятежное движение было сокрушено. Новое восстание Варды Склира окончилось мирным соглашением и подчинением узурпатора. Варяго-русская дружина осталась на службе у Византии и, пополняемая благодаря притоку варягов и скандинавских норманнов, играла важную роль в византийском войске⁶⁸⁸.

В качестве награды за «операцию спасения» киевский князь должен был получить в жены порфирородную Анну, сестру императора, с тем условием, что он и его народ примут крещение. Это было огромной уступкой: никогда еще порфирородную принцессу не выдавали замуж за рубеж. Болгарский царь Петр должен был удовольствоваться Лакапиной, Оттон II – родственницей узурпатора Цимисхия, и только правитель молодой русской державы удостоился уникальной в своем роде чести – породниться с законным императорским домом порфирородных. Эта связь настолько противоречила византийским традициям и имперскому самосознанию, что в Константинополе, когда опасность миновала, попытались отступиться от данного в критическую минуту обещания. Чтобы добиться выдачи принцессы, Владимир был вынужден пойти войной на византийские владения в Крыму и занять Херсонес (лето 989 г.).

Христианизация Киевского государства означала не только начало новой эры в развитии Руси, но также и важную победу Византии. Византийская сфера влияния неслыханно расширилась, крупнейшая славянская держава с богатейшим будущим подчинила себя духовному руководству Константинополя. Новая Русская Церковь подчинилась Константинопольскому Патриархату и первоначально управлялась греческими митрополитами, посылаемыми из Византии⁶⁸⁹. Культурное развитие Руси стояло с тех пор на протяжении многих столетий под сильным византийским влиянием.

Из борьбы с малоазийской аристократией Василий II вышел победителем. В результате отчаянной борьбы и страшных гражданских войн все его враги и соперники были разгромлены. Впрочем, война продлилась много лет, и за это время тяжелейших испытаний характер императора сильно переменился: все радости жизни, которым он предавался в юности с необузданной страстью, как бы умерли для него. Он стал мрачным и подозрительным, никому не доверял, не знал ни дружбы, ни любви. На протяжении всей своей жизни император оставался неженатым. Он жил один, погруженный в себя; так же в одиночку, избегая чужих советов, он управлял Империей, будучи самодержавным правителем в подлинном смысле этого слова. Его образ жизни был жизнью аскета или воина. Придворная роскошь не доставляла ему удовольствия, и даже искусства и науки он, внук ученого Константина Багрянородного, не жаловал. Совершенно чуждой была для него столь высоко ценимая в Византии риторика. Его способ выражаться был простым и кратким, а по мнению рафинированных византийцев, – безыскусным и грубым. Хотя и враг аристократии, он не искал расположения народа. От подданных он требовал повиновения, а не любви. Все его помыслы были устремлены на усиление могущества государства и на борьбу с внешними и внутренними врагами Империи⁶⁹⁰.

После того как политические амбиции византийских магнатов были разгромлены в кровавой гражданской борьбе, следовало ограничить притязания аристократии и в экономической сфере. Насколько экспансионистский порыв провинциального крупного землевладения подвергал опасности социально-экономическую структуру византийского государства, знал уже Роман Лакапин; это направление его политики смог по-настоящему оценить лишь Василий II исходя из опыта своего детства и юности. Он возобновил начатую Романом Лакапином антиаристократическую аграрную политику, не только последовательно продолжив ее, но и значительно ужесточив. К проницательности государственника, которая заставила его выступить за сохранение крестьянских и стратиотских имений, добавлялась и личная ненависть к семьям магнатов, которые оспаривали у него престол его предков. В своем радикализме он подчас выходил за рамки права и справедливости. Так было, к примеру, в случае с Евстафием Малеином, одним из бывших соратников Варды Фоки, гостеприимством которого Василий воспользовался при возвращении из сирийского похода. Чрезвычайное богатство этого каппадокийского магната, его огромные имения и, прежде всего, количество рабов и зависимых крестьян, которые могли составить военный контингент в несколько тысяч воинов, произвели на императора такое впечатление, что он пригласил своего гостеприимца в Константинополь и держал его там как почетного пленника, в то время как его имения были конфискованы государством.

Семьи Фок и Малеинов Василий II открыто называет в своей новелле от 996 г.⁶⁹¹ в качестве наиболее выдающихся представителей чрезмерно усилившейся земельной аристократии. Важнейшим определением, которым его новелла дополняет предшествующее законодательство, стало уничтожение сорокалетнего срока давности, по истечении которого по прежним правилам теряло силу всякое притязание на возврат противозаконно приобретенной земли. Новелла Василия II подчеркивает, что для динатов, благодаря их влиянию, было нетрудно без ущерба для себя выдержать сорокалетний срок и тем самым прочно обеспечить за собой владение противозаконно приобретенным имением. Потому император определяет, что все приобретения, сделанные динатами у бедных, имевшие место после первого соответствующего закона Романа Лакапина, возвращаются их прежним владельцам невзирая на срок давности и без какой-либо компенсации. Согласно Василию II, в отношении государственной казны не существует никакого срока давности: право государства на возмещение своих убытков простирается аж до времен Октавиана Августа!

Василий II стремится ограничить этой новеллой также и рост церковных земельных владений за счет земель крестьян. Возникшие в деревнях благодаря крестьянским пожертвованиям обители с небольшим количеством насельников отныне рассматривались не как монастыри, но лишь как молельные дома и как таковые подчинялись сельской общине, не платя подати епископу. Напротив, более крупные монастырские общины, которые насчитывали восемь и более монахов, подчиняясь епископу, не могли приобретать новых земель. В этом определении новелла Василия вновь смыкается со старым предписанием его прадеда Романа Лакапина. С другой стороны, он избегает какого бы то ни было намека на более радикальный закон Никифора Фоки, который был отменен Иоанном Цимисхием⁶⁹².

Против динатов Василий II выступает со все большей строгостью. Через несколько лет после упразднения срока давности он налагает на них обязанность платить аллиленгий за бедняков, т.е возмещать государству недополученные с крестьян налоги⁶⁹³. Тем самым бремя аллиленгия, которое до тех пор, согласно принципу круговой поруки сельской общины в деле уплаты налогов, лежало на соседях неплатежеспособных общинников, в одностороннем порядке перекладывалось на крупных землевладельцев. Эта радикальная мера возымела двойной эффект: она наносила динатам очередной тяжелый удар и обеспечивала казне более надежное поступление денег от аллиленгия, ибо уплата налогов за пришедшие в упадок имения соседей зачастую превышала возможности крестьян и вынуждала их к переселению, в силу чего государство терпело дополнительный ущерб⁶⁹⁴. Василий II не дал себя обескуражить протестам динатов, несмотря на то что их поддержал даже патриарх Сергий: твердым намерением императора было сломать могущество знати, против которого безуспешно боролись его предки.

Сразу же по завершении гражданской войны Василий II с равной энергией повел войну против внешних врагов. Бесспорно, наиболее опасным из всех соперников был царь Самуил. Борьба с ним стала главной задачей, а уничтожение его царства – целью жизни Василия. Против могущественной македонской державы он, как кажется, искал поддержки правителей других балканских стран и установил связь с диоклейским князем Иоанном-Владимиром. Сербское посольство, вероятно из Диоклеи, ок. 992 г. после многочисленных приключений прибыло по морю в Византию⁶⁹⁵. Императора оно застало уже на поле боя, поскольку весной 991 г. Василий II направился в Македонию и в течение нескольких лет вел там войну с Самуилом.

Осложнения на Востоке заставили его прервать операции в Македонии. Фатимиды вторглись в Сирию и нанесли имперскому наместнику Антиохии тяжелое поражение на Оронте (994); в результате был осажден Алеппо и опасность, казалось, угрожала самой Антиохии. Борьба одновременно на два фронта искони была уделом Византийской империи. Если она пыталась обмануть судьбу, следствием были тяжелые потери. Для Василия II балканская проблема стояла так же остро, как для Никифора Фоки – сирийская. Однако он не совершил ошибки своего отчима, который в борьбе за Восток упустил из виду задачи, стоявшие на Балканах. В 995 г. Василий лично явился под стены Алеппо, отбил не ожидавшего нападения врага и занял Рафанею и Эмесу. Через несколько лет он вновь пошел походом на Сирию, чтобы вступить в войну с Фатимидами для спасения потерпевшего очередное поражение дукса Антиохии. Впрочем, его попытка занять Триполис и в этот раз потерпела неудачу. После восстановления положения в Сирии Василий направился на Кавказ, чтобы урегулировать дела в Армении и Грузии.

Отсутствием императора воспользовался Самуил, предприняв поход на Грецию и продвинувшись вплоть до Пелопоннеса. Однако на обратном пути его застал врасплох и нанес поражение способный византийский полководец Никифор Уран. Самуил при этом получил ранение и лишь случайно избежал гибели (997). Несмотря на это поражение, взлет Самуила продолжался: на последующие годы приходится взятие им Диррахия и присоединение Рашки и Дукли⁶⁹⁶. Союз с Византией не принес местному князю Владимиру большой пользы. Его страна была включена в державу Самуила, а сам он сначала попал в плен, а затем женился на дочери могущественного царя и вновь сел в Дукле уже как его вассал.

Лишь в 1001 г. с появлением Василия II на Балканах после его возвращения из Азии началось крупное византийское контрнаступление, которое велось лично императором по четко проработанному плану и неумолимо приближало конец его противника. Прежде всего, Василий вторгся в область Сердики и овладел окрестными крепостями. Тем самым Самуил был отрезан от старых болгарских земель на Дунае, причем старые болгарские столицы – Плиска, Великий и Малый Преслав – были заняты императорскими полководцами. Затем Василий II вторгся в Македонию: Веррия сдалась, Сервия была взята штурмом, и тем самым был отвоеван доступ к Северной Греции. Было быстро восстановлено византийское господство в Фессалии, после чего Василий вновь появился в Македонии и в ожесточенной борьбе захватил сильно укрепленный город Воден. Следующий его удар был направлен на Видин, важнейшее укрепление на Дунае, которым он овладел после восьмимесячной осады, не поддавшись на смелый отвлекающий маневр Самуила – взятие и разграбление Адрианополя. От Видина император двинулся походом на юг. На реке Вардар, недалеко от Скопье, он одержал решительную победу над войском Самуила, после чего Скопье открыл ему ворота (1004)⁶⁹⁷. Посредством взятия Водена с одной стороны и Скопье с другой центральная область владений Самуила была взята в клещи. Через четыре года неустанной борьбы, во время которой византийцы шли от победы к победе, противник утратил больше половины своей территории. Только теперь Василий решился прервать войну и на зиму через Филиппополь отошел к Константинополю. Как говорил один из современников, «Василий II вел войны не так, как большинство императоров, которые весной выступают, а поздним летом возвращаются: момент возвращения домой определяло для него достижение цели, ради которой он выступил»⁶⁹⁸.

В самом деле, исход войны более не подлежал сомнению. Византийское государство, опиравшееся на многовековые традиции, вновь доказало свое превосходство. Византийскому искусству ведения войны, организации войска и техническим средствам древней Империи храбрый царь ничего не смог противопоставить. От него начали отходить его военачальники и наместники; в 1005 г. Диррахий благодаря измене попал в руки византийского императора. Окончательный удар последовал лишь в июле 1014 г. после долгих боев, о ходе которых известно мало. Войско Самуила было окружено в узком проходе в горах Беласицы, в так называемом Клидии в верховьях Струмы. Царю удалось бежать в Прилеп, но значительная часть его воинов нашла здесь свою смерть, а еще большая попала в плен. Свою победу Василий Болгаробойца отметил ужасным образом: пленные, якобы числом в 14 тысяч⁶⁹⁹, были ослеплены, каждая сотня получила в качестве поводыря одноглазого, который должен был отвести их к их царю в Прилеп. Когда Самуил увидел приближающуюся ужасную процессию, он без чувств рухнул на землю. Через два дня отважный царь умер (6 октября 1014).

Держава Самуила пережила его смерть всего лишь на несколько лет. Внутренняя смута пришла на помощь завоевателю: сын и наследник Самуила, Гавриил-Радомир, уже в 1015 г. был убит своим двоюродным братом Иоанном-Владиславом. Судьбу царя разделили его жена и зять Иоанн-Владимир Диоклейский. Покорение страны постепенно продолжалось до тех пор, пока смерть Иоанна-Владислава, погибшего во время нападения на Диррахий в феврале 1018 г., не положила конец войне. Василий торжественно вступил в Охрид и принял изъявление покорности со стороны вдовы царя и выживших членов царского рода. Он достиг своей цели: мятежная страна, против которой он более тридцати лет назад начал борьбу, лежала у ног шестидесятилетнего властителя и была присоединена к его державе. Весь Балканский полуостров вновь находился под византийским скипетром: впервые со времен захвата этих земель славянами.

Объехав завоеванную страну и повсюду установив свою власть, Василий посетил древние Афины. Вызванные великой победой высокие чувства нашли свое впечатляющее выражение в празднике освящения, который победоносный император справил в Парфеноне, бывшем в то время церковью Богородицы.

Насколько страшен и безжалостен был Василий Болгаробойца на поле брани, настолько умеренной и проницательной была его политика по отношению к покоренной стране. Учитывая сложившиеся отношения и обычаи страны, он позволил своим новым подданным, в отличие от населения экономически более развитых частей Империи, платить налоги не деньгами, а натурой. Охридский патриархат был понижен до степени архиепископства, однако это архиепископство было автокефальным и получило значительные привилегии; ему были подчинены все епископы, которые некогда находились в державе Самуила. На практике автокефалия архиепископа Охридского означала, что он со своей епархией был подчинен не Константинопольскому патриарху, но, скорее, воле императора, поскольку тот удержал за собой право назначения архиепископа в Охрид⁷⁰⁰. Этот статус, бывший поистине шедевром имперской политики, предоставлял Византии контроль над церквами южнославянских народов, избегая при этом дальнейшего расширения и без того огромной юрисдикции константинопольского патриарха и в то же время подобающим образом подчеркивая особые права Охрида как церковного центра, автокефальные епископы которого занимали в греческой церковной иерархии значительно более высокое место, чем прочие подчиненные Константинополю иерархи.

В качестве составной части Византийской империи вновь покоренные области, как и все византийские территории, получили фемное устройство⁷⁰¹. Коренные земли бывшей державы Самуила были объединены в фему Булгария, которая с учетом ее большого значения получила статус катепаната, а затем дуката. Ее центром был Скопье⁷⁰². Болгарские земли на нижнем Дунае составили фему Паристрион, или Парадунавон, главным городом которой была Силистрия; позднее она также превратилась в катепанат, а затем в дукат. По всей видимости, пограничная область на Дунае и Саве также была организована как одна фема с центром в Сирмии⁷⁰³. Адриатическое побережье с Задаром (Зарой) на севере и Дубровником (Рагузой) на юге, как и раньше, представляли собой фему Далмация. Напротив, земли Дио-клеи, Захлумии, Рашки и Боснии не получили фемной организации, а подчинялись, так же, как Хорватия, своим прежним князьям и тем самым не составляли провинций, но являлись вассальными землями Византийской империи⁷⁰⁴. Область к югу от озера Скадар (Скодра) по-прежнему относилась к дукату Диррахия, который представлял собой стратегически важный опорный пункт Византийской империи на Адриатике, подобно тому как повышенная до статуса дуката фема Фессалоники была важнейшим опорным пунктом на Эгейском море. Отвоевание всего Балканского полуострова имело огромное значение также и с внутриполитической точки зрения. Определенно не является случайностью, что завоевания малоазийского магната Никифора Фоки в основном имели место в азиатских областях, в то время как Василий II, большой недруг малоазийской земельной аристократии, свое основное внимание уделял европейской части Империи. С тех пор, как территория Империи вновь распростерлась вплоть до Дуная и Адриатики, было покончено с тем исключительным значением, которое в истекшие столетия имела для Империи Малая Азия⁷⁰⁵.

Впрочем, Василий II не пренебрегал и решением задач, которые имелись у Империи в Азии. В последние годы своего правления он был занят на другом конце византийского «круга земель» (orbis terrarum) – на Кавказе. В Армении после смерти Гагика I (990–1020), при котором держава Багратидов пережила время наибольшего расцвета, разразилась смута. Это дало императору возможность успешно вмешаться: область Васпуракана, а также часть Ивирии были присоединены к Византии; армянское царство Ани должно было оставаться во владении царя Иоанна Смбата, сына и преемника Гагика, однако после его кончины должно было перейти к византийскому императору. В результате славных побед в Азии на протяжении трех последних царствований по древним византийским территориям длинной дугой на юг и восток протянулись новые фемы: Антиохия, Телух, так называемые Приевфратские города (παρευφρατίδιαι πόλεις, позднее фема Эдесса), Мелитина, включившая старую фемную область Месопотамия, фема Тарон и далее вновь присоединенные провинции Васпуракан, Ивирия и Феодосиополь⁷⁰⁶. В то время как старые фемы Малой Азии утрачивали авторитет, новые пограничные области приобретали большое значение, становясь, как Антиохия и позднее Месопотамия, дукатами или, как Эдесса и армяно-ивирийские провинции, катепанатами.⁷⁰⁷

Перед смертью неутомимый император обратил свои взоры на Запад. Положение Византии в Южной Италии, которая со времен Оттона Великого подвергалась опасности из-за экспансии немецкой империи, укрепилось благодаря неудачному для Оттона II исходу его войны с арабами. Идея обновления римского наследия при юном императоре Оттоне III, сыне гречанки Феофано, привела к усилению византийского влияния в западной империи. Благодаря объединению всех византийских владений в Южной Италии в один катепанат положение Византии получило более прочное основание с организационной точки зрения⁷⁰⁸. Способный катепан Василий Воиоанн одерживал над врагами Византийской империи неоднократные победы. Эти победы Василий II задумал продолжить и начал готовить большой поход против сицилийских арабов. Однако 15 декабря 1025 г. он умер. После себя он оставил Империю, которая простиралась от нагорий Армении до Адриатики и от Евфрата до Дуная. К ней была присоединена большая славянская держава, а другая, еще бόльшая, находилась под ее духовным влиянием.

Еще в XIII в. один писатель назвал в качестве величайших императоров Ираклия и Василия II⁷⁰⁹. Два этих имени, и в самом деле величайшие в византийской истории, олицетворяют собой героическую эпоху Византии; из них первое ее открывает, а второе завершает.