III. Эпоха иконоборческого кризисА (711–843)

Основополагающими для первого периода данного раздела являются упомянутые выше хроники патриарха Никифора (до 769 г.) и Феофана (до 813 г.). Иконоборческий спор оба хрониста по понятным причинам описывают с точки зрения партии иконопочитателей³²⁰. Эта же тенденция характерна и для уже более обильного историописания, которое относится ко второму периоду иконоборчества. Всемирная хроника Георгия Монаха, которая, будучи составлена при Михаиле III (842–867), доходит до 842 г., является типичной монашеской хроникой³²¹; самостоятельную источниковую ценность представляет собой лишь заключительная часть с 813 по 842 г., в то время как предшествующее изложение списано у Феофана. Временем, которое лежит за пределами рассмотренной Феофаном эпохи, начинается и важнейшая часть всемирной хроники Симеона Логофета. Это сочинение, возникшее в середине X в., сохранилось во многих изводах: в так называемой хронике Феодосия Мелитинского³²², у Продолжателя Георгия Монаха, в хронике Льва Грамматика³²³, в многочисленных неизданных рукописях³²⁴ и в старославянском переводе³²⁵. Далее, ко второму периоду иконоборчества относятся и три первые книги Иосифа Генесия, который писал при Константине VII (945–949), так же, как и первые три книги равным образом возникшего по инициативе Константина VII компилятивного труда, известного как хроника Продолжателя Феофана (Οί μετά Θεοφάνην, Theophanes continuatus)³²⁶. О болгарском походе Никифора I и роковом сражении 26 июля 811 г. мы имеем открытое Дуйчевым подробное анонимное «Повествование» (Διήγησις), которое восходит к современному, составленному непосредственно после сражения сообщению³²⁷. Подробного изложения удостоилось также правление Льва V (813–820) в равным образом анонимном сочинении³²⁸. Согласно убедительным аргументам Грегуара³²⁹, это сочинение о болгарском походе 811 г. и история Льва V вышли из-под пера одного автора и, таким образом, должны рассматриваться в качестве фрагментов не дошедшего до нас исторического произведения³³⁰. Здесь же следует упомянуть важную «Монемвасийскую хронику» с ее сведениями о славянском господстве на Пелопоннесе с конца VI до начала IX в.³³¹

Сообщения византийских источников о византийско-арабских отношениях значительно дополняются сведениями арабских историографов, среди которых на первом месте следует упомянуть Табари (839–923). Крупный ученый, Табари составил всеобщую историю, которая простирается от сотворения мира до его времени и особенно подробно останавливается на византийско-арабских войнах; более старые источники Табари главным образом приводит дословно³³². Большую ценность представляют для нас также описания арабских географов, особенно Ибн Хордадбеха, Кудамы и Ибн ал-Факха, ибо они содержат очень важные сведения о положении Византийской империи, а именно о военной организации и фемном устройстве³³³. Современные исследователи, особенно многочисленные новаторские работы Грегуара, показывают, что византийский народный эпос о Дигенисе Акрите содержит богатый исторический материал по византийско-арабским войнам³³⁴.

Так же, как и приведенные выше византийские хронисты и историки, если не в еще большей степени, агиографические сочинения этой эпохи отражают иконофильскую тенденцию, ибо они посвящены мученикам иконопочитания и естественно носят характер панегириков. Тем не менее некоторые из этих сочинений имеют большую ценность в качестве источников, дополняя скудные сведения собственно исторической литературы. Из числа весьма многочисленных житий святых иконоборческой эпохи упомянем здесь только наиболее важные с исторической точки зрения. Житие Стефана Нового († 767), которое было составлено Стефаном, диаконом Св. Софии, в 808 г. на основании более ранних известий, содержит наиболее древние и подробные сведения о иконоборческих гонениях при Константине V³³⁵. Недостатки, которые присущи всем произведениям этого литературного жанра, уравновешиваются обилием достоверных исторических деталей. Первостепенным источником является также житие Никиты, игумена Мидикийского монастыря в Вифинии († 824), написанное его учеником Феостириктом вскоре после смерти святого³³⁶. Неоценимым по своей важности, хотя и не столько для истории иконоборчества, сколько для внутренней истории Византийской империи, является написанное в 821–822 гг. житие Филарета Милостивого († 792)³³⁷. Далее, достаточно большую историческую ценность написанные также современниками жития Иоанна, епископа Готского³³⁸, и акты 42 аморийских мучеников³³⁹.

Важнейшими сочинениями по вопросу об иконах первого иконоборческого периода являются письма патриарха Германа (715–730), которые также обладают большим историческим значением³⁴⁰, а кроме того, три речи Иоанна Дамаскина³⁴¹. «Назидание старца о святых иконах» (Νουθεσία γέροντος περί τών άγίων είκόνων) содержит поучения Георгия Кипрского и изложенный в виде протокола диспут между этим святым и неким епископом-иконоборцем – один из тех диспутов, которые перед созывом первого иконоборческого Собора, по-видимому, проводились в большом числе³⁴². На речах Иоанна Дамаскина и «Назидании» основываются написанные незадолго перед созывом Никейского Собора сочинения Иоанна Иерусалимского³⁴³ и трактат неизвестного автора, за которым закрепилось название «Против Константина Кавалина», где наряду с Иоанном Дамаскиным и Георгием Кипрским цитируется также Иоанн Иерусалимский³⁴⁴. Наиболее важными с богословской точки зрения сочинениями второго иконоборческого периода являются сочинения и письма Феодора Студита³⁴⁵, а также многочисленные произведения упомянутого выше патриарха Никифора³⁴⁶. Следует упомянуть также послание, направленное императору Феофилу (829–842) восточными патриархами с целью подвигнуть его отказаться от иконоборческой политики³⁴⁷. Наряду с творениями Иоанна Дамаскина и Феодора Студита для проблемы иконопочитания важны акты VII Вселенского Собора в Никее³⁴⁸. Из сочинений противников иконопочитания ни одно не дошло в своей оригинальной форме, ибо VII Вселенский Собор 787 г. постановил уничтожить всю иконоборческую литературу; аналогичное постановление, вероятно, принял и Собор 843 г. Впрочем, сохранилось достаточное количество фрагментов, которые с полемическими целями приводятся в сочинениях иконопочитателей. Так, на основе актов Никейского Собора можно реконструировать определения иконоборческого Собора 754 г., на основе сочинений патриарха Никифора – определения иконоборческого Собора 815 г. и два сочинения императора Константина V, которые важны с точки зрения истории идей и всеобщей истории.³⁴⁹

Из жизнеописаний современных пап особенно важным и содержательным в плане отношений между Римом и Византией является житие Григория III³⁵⁰. Подлинность обоих писем Григория II ко Льву III, сохранившихся в греческом варианте, является бесспорной: ныне оба этих важных документа уже не могут огульно отвергаться как фальшивки³⁵¹. Наряду с ними стоит никогда не подвергавшееся сомнению в своей подлинности письмо Григория II к патриарху Герману³⁵². Авторитетными в отношении позиции Запада в вопросе иконопочитания являются, с одной стороны, Libri Carolini³⁵³, а с другой – послания папы Адриана I Карлу Великому³⁵⁴ и византийским правителям³⁵⁵.

Важнейший законодательный памятник эпохи – «Эклога», обнародованная Львом III в 726 г.³⁵⁶ О законах, которые прежняя историография приписывала Льву III, см. выше (с. 138–139).

Тяжелый кризис, который разразился в Византии в эпоху иконоборчества, обозначился уже в правление Вардана-Филиппика, и именно в этом заключается историческое значение этого краткого и несчастного царствования: Филиппик не только вновь вызвал христологические споры, но также развязал своеобразную борьбу с иконами – борьбу, которая хотя и не касалась пока культа икон как такового, но тем не менее использовала символический характер иконы в качестве повода к противостоянию и тем самым оказалась провозвестницей иконоборческого спора грядущего периода.

Будучи армянином, Вардан-Филиппик, по всей видимости, склонялся к монофиситству. Впрочем, он не заходил настолько далеко, чтобы требовать признания своей ереси, однако выступил в качестве решительного поборника монофелитства, осужденного за тридцать лет до того на Шестом Вселенском Соборе. Пользуясь полнотой своей власти, он императорским эдиктом отменил постановления VI Вселенского Собора и объявил монофелитство единственным дозволенным церковным учением. Свое видимое проявление этот переворот нашел в том, что в императорском дворце было уничтожено изображение VI Вселенского Собора, а с ворот Милия была удалена нанесенная на них в память о Соборе надпись: на ее месте было установлено изображение императора и патриарха Сергия³⁵⁷. Впоследствии императоры-иконоборцы также удаляли изображения религиозного содержания и в то же время способствовали широкому распространению императорских изображений. И хотя Филиппику не удалось утвердить свое монофелитство, а его церковная политика вызвала сильное противодействие и ускорила его свержение, все же он смог найти в кругах высшего византийского клира некоторое количество сторонников или, по крайней мере, попутчиков, к которым принадлежал и будущий патриарх Герман. Сверх того, монофиситские настроения вновь дали себя почувствовать, что в совокупности служит доказательством того, что монофиситско-монофелитская ересь в Византии еще не была полностью преодолена.

В Риме открытое исповедание императором осужденной на последнем Соборе ереси по понятным причинам натолкнулось на сильнейшее неприятие, которое нашло своеобразные способы выражения. Возвестив о своем восшествии на престол, Филиппик отправил папе выдержанное в монофелитском духе исповедание веры вместе с собственным портретом. В Риме отвергли изображение императора-еретика, его не изображали даже на монетах, а его имя не поминали ни в богослужении, ни в датировке документов³⁵⁸. На удаление изображения VI Вселенского Собора из императорского дворца в Константинополе папа ответил тем, что приказал поместить в соборе св. Петра в Риме изображения всех шести Вселенских Соборов³⁵⁹. Так незадолго до начала иконоборческого спора между еретиком-императором и папой произошло своеобразное противостояние, в котором изображение служило орудием борьбы, а умонастроение обеих партий выражалось в принятии или отвержении определенных изображений³⁶⁰.

Тяжелые внешнеполитические потрясения усилили произошедшее смятение. Арабы использовали неопределенность, вызванную в Византии новой переменой правления, для вторжений на территорию Империи. Но прежде всего болгарский хан Тервель, в качестве мстителя за своего старого союзника Юстиниана II, не захотел упустить возможность начать войну против нового византийского императора – его убийцы. Он продвинулся вплоть до стен Константинополя и опустошил окрестности византийской столицы. Богатые виллы и имения в пригородах, где благородные византийцы имели обыкновение проводить лето, были разграблены и опустошены болгарскими ордами. То, что Тервель беспрепятственно смог пройти через всю Фракию и достичь стен византийской столицы, показывает, насколько слабыми были византийские вооруженные силы в европейской части Империи. Чтобы спасти положение, пришлось перебросить войска из фемы Опсикия через Босфор. Но опсикианцы восстали против Филиппика, и 3 июня 713 г. он был свергнут с престола и ослеплен.

Хотя мятежное движение исходило от военных, императором был провозглашен гражданский чиновник, протасикрит Артемий. При венчании на царство он принял имя Анастасий, которое уже носил один император на рубеже V и VI вв., равным образом бывший до своего восхождения на престол гражданским чиновником и как император особенно отметившийся талантами на поприще финансового управления. Первой мерой нового императора было аннулирование монофелитских распоряжений своего предшественника и торжественное признание VI Вселенского Собора. Изображение этого Собора, которое Филиппик приказал удалить, было восстановлено, в то время как изображения Филиппика и патриарха Сергия были уничтожены³⁶¹. Последующие заботы были направлены на отражение арабов, которые, как оказалось, готовили нападение на Константинополь. С большой энергией Анастасий II попытался наверстать упущенное, предпринимал меры для обороны и снабжения столицы, замещал командные посты способнейшими военачальниками и в конце концов решился упредить врага и застать врасплох арабский флот во время его приготовлений. В качестве сборного пункта византийских вооруженных сил был назначен остров Родос. Однако войска Опсикия, едва прибыв туда, вновь подняли знамя мятежа, вернулись на материк и провозгласили императором сборщика налогов своей провинции, по имени Феодосии. Тот пустился в бегство, чтобы избежать неожиданной и опасной чести, однако был настигнут и принужден к принятию императорского венца. Вместо войны с арабами дело дошло до новой гражданской войны, которая продолжалась полных шесть месяцев, пока наконец войска Опсикия при поддержке «гото-греков» (Γοτθογραίκοι)³⁶², т.е. эллинизированных остготов, которые со времен переселения народов проживали на землях тогдашней фемы Опсикия, к концу 715 г. смогли посадить своего кандидата на престол Константинополя, в то время как Анастасий принял монашеский постриг и удалился в Фессалонику.

Феодосии III, ставший императором вопреки желанию, правил еще меньше, чем его предшественник. В эпицентре последующих событий стоит не он, а стратиг фемы Анатоликов Лев. Человек низкого происхождения, Лев происходил из северной Сирии³⁶³, однако во время первого правления Юстиниана II в рамках мер этого императора по проведению политики переселения был переведен со своими родителями во Фракию. Это было для него счастливым случаем, ибо, когда император «с урезанным носом» (Ринотмит) после десятилетнего пребывания в ссылке в 705 г. проходил через Фракию, чтобы вновь вернуть себе отеческий престол, молодой стратиот поступил к нему на службу. За это он был назначен спафарием, и с тех пор началось его восхождение: сначала на службе у Юстиниана II, затем у его быстро сменявшихся преемников. Длительная, исполненная опасностей миссия на Кавказ предоставила ему возможность проявить свои военные и дипломатические способности. Анастасий II, стремившийся заместить командные посты наиболее способными военачальниками, назначил его стратигом фемы Анатоликов и тем самым поставил во главе одной из крупнейших и важнейших византийских провинций. Этот пост Лев использовал как трамплин для того, чтобы овладеть императорским престолом, когда после свержения Анастасия он поднял мятеж против слабого Феодосия. Лев вступил в союз со стратигом фемы Армениаков Артаваздом, которому обещал руку своей дочери и высокий и почетный титул куропалата. Исход борьбы между слабым императором и энергичным узурпатором был предрешен, тем более что Лев располагал более многочисленными войсками. Фактически это была борьба двух фем – Анатоликов и Армениаков – против фемы Опсикия, которая стояла за Феодосием III. Лев пересек территорию Опсикия, захватил в Никомидии в плен сына императора вместе с его придворными и выдвинулся к Хрисополю. После этого были начаты переговоры, и когда Феодосии получил для себя и своего сына необходимые гарантии, он сложил императорский венец, чтобы окончить свои дни монахом в Эфесе.

25 марта 717 г. Лев вступил в Константинополь и был венчан на царство в Святой Софии. Так закончился период чехарды на престоле. Империя, пережившая за двадцать лет семь насильственных перемен правительства, нашла в лице Льва III властителя, которому было суждено утвердить прочное и длительное правление и основать новую династию.

Общая литература: Schenk К. Kaiser Leo III. Halle, 1880; Vasiliev A. The Struggle with the Saracens I (717–867) // CMH. Vol. IV. 1923. P. 119–138; Schwarzlose. Bilderstreit; Bréhier L. La Querelle des Images. Paris, 1904; Martin E.J. A History of the Iconoclastic Controversy. London, 1930; Bréhier-Aigrain; Сюзюмов М.Я. Проблемы иконоборческого движения в Византии // Ученые записки Свердловского государственного педагогического института. Т. 4. Свердловск, 1948. С. 48–110; Липшиц. Очерки. С. 170 сл.; Андреев. Герман и Тарасий; Ostrogorsky. Querelle des Images; Grabar. Iconoclasme; Beck. Kirche. S. 292 f., 473 f.; Diehl Exarchat; Hartmann. Byzantinische Verwaltung; Hartmann L.M. Geschichte Italiens im Mittelalter. Bd. II/2. Gotha, 1903.

Первой и настоятельной задачей нового императора было отражение арабской опасности, которая все больше приближалась и вновь ставила под сомнение дальнейшее существование Империи. Поскольку византийское контрнаступление при Анастасии II сорвалось из-за внутренних осложнений, то теперь противостояние вновь разыгралось у самых стен византийской столицы. Лев III спешно готовил город к предстоящей осаде, возобновив сооружение оборонительных укреплений, к которому благоразумно приступил еще Анастасий II. В августе 717 г. брат халифа, Маслама, уже стоял перед Константинополем с армией и флотом. Как и в дни Константина IV, вновь началась ожесточенная борьба, в которой речь шла о жизни и смерти Византийской империи. Но, как и тогда, тридцатью годами ранее, Византия вновь выиграла решительный бой. Византийцам вновь удалось уничтожить вражеский флот с помощью греческого огня, в то время как попытки арабов взять Константинополь штурмом разбились о неприступность его стен. Сверх того, зима 717–718 гг. оказалась особенно суровой, так что арабы умирали в большом количестве, и в конце концов в арабском лагере разразился невыносимый голод, который унес еще больше жизней. Кроме того, арабское войско подверглось нападению болгар, которые причинили ему тяжелые потери. 15 августа 718 г., ровно через год после начала, осада была снята, а арабские корабли покинули византийские воды³⁶⁴. Так уже во второй раз арабский натиск разбился на пороге Европы о стены византийской столицы.

Впрочем, на суше война вскоре вновь возобновилась и велась с большим ожесточением. С 726 г. арабы ежегодно вторгались в Малую Азию, ими была взята Кесария, осаждена Никея, и только после крупной победы Льва III при Акроине близ Амория в 740 г. это бедствие прекратилось. Большую помощь оказали Империи традиционно дружеские отношения с хазарами, которые чувствовали себя связанными с византийцами в их вражде против Халифата и своими вторжениями на Кавказе и в Армении создавали арабам большие проблемы³⁶⁵. Союз с хазарской державой был подкреплен тем, что в 733 г. сын и преемник Льва III Константин был помолвлен с дочерью хазарского кагана.

С освобождением Константинополя и очищением Малой Азии завершился важный этап византийско-арабской войны. Позднейшие нападения арабов хотя и причиняли Империи постоянный ущерб, однако более не подвергали опасности само ее существование. Осады со стороны арабов Константинополь более не переживал, а Малая Азия благодаря фемной организации обладала теперь большей силой для сопротивления и, несмотря на некоторые потери, оставалась в прочном владении Империи.

В продолжение развития нового административного устройства Лев III предпринял разделение слишком крупной фемы Анатоликов. Эта мера, по-видимому, имела в первую очередь целью предотвратить возможные мятежи, ставшие обыкновенными в последние годы. Никто лучше Льва не знал, какие последствия для обладателя престолом может иметь объединение в руках одного стратега такой территории. Тот факт, что новый округ получил название фемы Фракисиев – по поселенным здесь некогда воинским частям из европейской Фракии, представлявших изначально турму Анатолийской фемы, – проливает яркий свет на генезис фемного устройства³⁶⁶. Столь же большая, если не еще большая, фема Опсикия осталась, впрочем, неразделенной. Лев полагал, что может удовлетвориться тем, что командование Опсикием он возложил на своего зятя Артавазда. Насколько он ошибся, суждено было узнать его сыну и преемнику, который после нового вызова со стороны судьбы разделил эту огромную территорию пополам и возвысил восточную часть до положения самостоятельной фемы, которая по имени размещенных здесь когда-то солдат-букеллариев получила соответствующее название – Вукелларии³⁶⁷. Напротив, если еще не при Анастасии II, то точно при Льве III (во всяком случае, после 710 г. и до 732 г.) морская фема Карависианов, которая ранее включала все военно-морские силы имперских провинций, была подвергнута разделению, причем обе новые части, во главе с подчиненными ранее стратигу Карависианов друнгариями, стали независимыми единицами: малоазийское побережье и соседние острова составляли отныне фему Кивирреотов, а эгейские острова вошли в друнгарат Эгейское море, который позднее получил ранг фемы и был подвергнут дальнейшему разделению³⁶⁸. Вероятно, примерно в это же время Крит также был возведен в ранг фемы³⁶⁹. Разделение чрезмерно больших фем VII в., без сомнения, имело и значение с точки зрения техники управления: оно внесло свой вклад в достижение гибкости административного аппарата и тем самым в усовершенствование системы. Так, императоры VIII в. продолжили, хотя и незначительно, великое дело династии Ираклия; крупномасштабное же достраивание фемной системы относится к следующему веку³⁷⁰.

Эпохальным в истории византийской кодификации законов явилось уложение, которое Лев III опубликовал в 726 г. от имени своего и сына³⁷¹. «Эклога» императоров Льва и Константина представляет собой подборку важнейших действующих норм частного и уголовного права; особое внимание в ней уделяется семейному и наследственному праву, при этом вещное право оказывается в тени. Публикация «Эклоги» в первую очередь имела практическую цель: предоставить судье уложение, которое, по своему объему и содержанию будучи приспособлено для практических потребностей, могло бы заменить слишком пространные и весьма малодоступные законодательные книги Юстиниана. «Эклога» основывается на римском праве, каковое было зафиксировано в «Корпусе гражданского права» Юстиниана и по-прежнему составляло основу византийской правовой жизни. Однако она не довольствуется приведением отрывков из старого законодательства, но стремится пересмотреть их с точки зрения «большего человеколюбия». На самом деле «Эклога» обнаруживает значительные отклонения от юстинианова права, которые следует возводить, с одной стороны, к влиянию канонического права, а с другой – к восточному обычному праву. Так, власть отца (patria potestas) значительно ограничивается, в то время как права жены и детей значительно расширяются, а брак получает еще большую защиту. Особо стоит отметить изменения, которые претерпевает уголовное право. Правда, эти изменения не вполне диктуются духом христианского человеколюбия. «Эклога» предусматривает целую систему телесных наказаний, которой не знает юстинианово право: отсечение носа и языка, усекновение руки, ослепление, острижение и выжигание волос и т.п. Хотя эти отвратительные увечья в некоторых случаях заступают место смертной казни, однако в других оказываются на месте прежних денежных штрафов юстинианова права. Подлинно восточная страсть к увечьям и ужасным телесным наказаниям, которую обнаруживает «Эклога» в противоположность римскому праву, не явилась, впрочем, в Византии полным новшеством: история VII в. предоставляет тому многочисленные примеры. Отклоняясь от юстинианова права, «Эклога» представляет собой фиксацию обычного права, как оно выработалось в Византии на протяжении VII в.³⁷² Она знаменует собой перемены, которые произошли в византийской правовой жизни и правовом сознании со времен Юстиниана, перемены, которое отчасти следует отнести к более глубокому проникновению христианских воззрений, а отчасти к огрублению нравов, произошедшему под влиянием Востока.

Публикация нового, легко доступного и общепонятного уложения, без сомнения, пошла на пользу правовой и судебной системе. Достойна внимания выраженная в предисловии к «Эклоге» решимость императора противодействовать продажности в судебных инстанциях и положить всем судьям, начиная с квестора, государственный оклад³⁷³. Будучи творением иконоборцев Льва и Константина, «Эклога» позднее имела дурную репутацию. Тем не менее она оказала сильное воздействие на дальнейшее развитие законодательства в Византии, а за ее пределами существенно повлияла на развитие права в славянских странах.

Борьба с иконами открывает в византийской истории новую своеобразную главу. Выступление Льва III против почитания икон вызвало большой кризис, который накладывает свой отпечаток на эту эпоху и более чем на столетие превращает Империю в арену жестокой внутренней борьбы. Этот кризис долго приближался. То, что он принял форму спора об иконах, было обусловлено особым символическим значением, которое по византийским воззрениям было присуще иконе. В греческой Церкви почитание изображений святых получало все большее распространение в последние столетия, особенно в послеюстинианову эпоху, и стало одной из важнейших форм выражения византийского благочестия³⁷⁴. С другой стороны, даже и в самой Церкви присутствовали враждебные иконам настроения, согласно которым христианство как чисто духовная религия исключало почитание икон³⁷⁵. Особенно сильны были такие настроения в восточных провинциях Империи – старом оплоте религиозной смуты, где продолжали существовать заметные остатки монофиситства и где все больше распространялась враждебная всякому церковному культу секта павликиан. Впрочем, только соприкосновение с арабским миром заставило вспыхнуть тлеющую вражду к иконам.

Враждебное иконопочитанию умонастроение Льва III уже вскоре начало возводиться его противниками то к иудейскому, то к арабскому влиянию. То обстоятельство, что Лев III преследовал иудеев и принуждал их к крещению³⁷⁶, тем не менее не исключает возможности влияния со стороны Моисеевой религии с ее строгим запретом на изображения, так же, как и борьба с арабами не говорит против чувствительности императора к влияниям арабской культуры. Гонение на иудеев при Льве, одно из сравнительно редких преследований иудеев в византийской истории, скорее является знаком усиления в это время иудейского влияния; в византийской богословской литературе с VII в. создаются в большом числе полемические сочинения, которые имеют дело с иудейскими нападками на христианство. Куда большее значение имеют при этом арабофильские настроения Льва, которого современники называли σαρακηνόφρων. Арабы, в течение многих десятилетий ходившие через малоазийские территории, принесли в Византию не только меч, но и свою культуру, а с ней и своеобразное отвращение к изображению человеческого лика. Таким образом, иконоборчество родилось в восточных землях Империи от своеобразного скрещивания стремящейся к чистой духовности христианской веры с учениями враждебных иконам сектантов и воззрениями древних христологических ересей, а также под влиянием нехристианских религий: иудейства и особенно ислама. После отражения военного натиска Востока в виде спора об иконопочитании началось противостояние восточным культурным влияниям. Их проводником оказался сам император, который остановил завоевательный поход арабов перед самыми воротами Константинополя.

Борьбу с иконопочитанием сначала объявила держава Омейядов, где уже за несколько лет перед началом иконоборчества в Византии были приняты враждебные иконам меры³⁷⁷. Прежде всего иконоборческое течение укрепилось в византийской Малой Азии, где создалась влиятельная партия иконоборцев. Во главе ее стояли высокопоставленные представители малоазийского клира: митрополит Фома Клавдиопольский и епископ Константин Наколийский, духовный отец византийского иконоборчества, которого православные византийцы называли «ересиархом». Теперь на службу иконоборческому движению поставил себя и сам Лев III, который происходил с Востока, много лет провел в восточных приграничных областях и в качестве стратига Анатоликов вступал в тесные сношения с арабами. Тем самым латентная враждебность к иконам превратилась в открытое наступление на них.

В 726 г. Лев III впервые открыто выступил против почитания икон³⁷⁸. Это произошло под влиянием малоазийских епископов – противников икон, которые незадолго до этого посещали столицу³⁷⁹. Последним толчком для императора, как кажется, послужило сильное землетрясение, которое он счел знаком Божьего гнева из-за обычая почитать иконы. Поначалу он начал произносить проповеди, посредством которых стремился убедить свой народ отказаться от поклонения иконам³⁸⁰. В этом проявилось его восприятие своей обязанности как властителя, возложенной на него Богом: как позже Лев писал папе, он рассматривал себя не просто как царя, но и как первосвященника³⁸¹. Однако вскоре он перешел к делу и приказал одному из своих офицеров удалить изображение Христа, находившееся над воротами императорского дворца. Если Лев тем самым хотел проверить настроения населения столицы, то результат был не слишком ободряющим: разгневанный народ убил императорского уполномоченного на месте. Более значительным, чем это уличное возмущение, было восстание, вызванное в Греции вестью об иконоборческом поведении императора. Фема Эллада выставила узурпатора и выступила со своим флотом против Константинополя. Так с самого начала проявилось благоприятное к иконопочитанию настроение европейских частей Империи, которое постоянно проявлялось в течение всего дальнейшего хода конфликта вокруг икон. Несмотря на то что императору удалось подавить это восстание, возмущение целой провинции было серьезным предупреждением. Несмотря на фанатическую преданность, с которой Лев следовал новому учению, поначалу он действовал с большой осмотрительностью. Только на десятый год своего правления он решился на открытое выступление против икон, а после этого прошло еще много лет, прежде чем он принял окончательное решение³⁸². Эти годы были посвящены переговорам с авторитетными церковными инстанциями: чтобы вести дело надежнее, Лев попытался заручиться согласием папы и патриарха Константинопольского. Однако его намерение натолкнулось на решительное противодействие престарелого патриарха Германа; также и переписка с папой Григорием II привела к совершенно отрицательному результату³⁸³. Несмотря на то что Григорий II в необычайно резком тоне дал отповедь направленным против икон разглагольствованиям императора, тем не менее он старался избежать разрыва с Византией. Более того, он постарался утихомирить движения, направленные против императора, которые то и дело возникали тогда в Италии. Отделяя религиозные вопросы от политических, он сохранял полную лояльность по отношению к византийскому императору, от помощи которого в деле отражения лангобардской опасности папство тогда зависело³⁸⁴.

Кроме патриарха Германа и папы Григория II, серьезнейшего противника император обрел в лице Иоанна Дамаскина. Грек, занимавший высокий пост при дворе халифа в Дамаске, а впоследствии ставший монахом в монастыре св. Саввы в Иерусалиме, Иоанн был крупнейшим богословом своего столетия. Если не наиболее известным, то, во всяком случае, наиболее оригинальным и с точки зрения искусства наиболее совершенным произведением Дамаскина являются три Слова, которые он составил в защиту иконопочитания³⁸⁵. Отвечая на обвинение в том, что почитание икон является новым рождением языческого идолопоклонства, Иоанн развивает своеобразную «иконософию», которая в неоплатоническом духе воспринимает изображение как символ и посредника, изображение Христа обосновывает посредством догмата вочеловечения и таким образом соединяет проблему икон с учением о спасении³⁸⁶. Эта система Иоанна Дамаскина задала направление всему дальнейшему развитию иконофильского учения.

После того как переговоры на всех направлениях потерпели неудачу, Льву III для воплощения в жизнь своих планов остался лишь путь насилия. По этому пути он и пошел, эдиктом повелев уничтожить все культовые изображения. Впрочем, он пытался соблюсти видимость законности. 17 января 730 г. он собрал в императорском дворце собрание высших светских и духовных сановников, так называемый силенций, которому он предложил для принятия подготовленный к изданию эдикт. Поскольку, однако, патриарх Герман отказал дать свою подпись, его низложили, и уже 22 января на патриарший престол взошел его бывший келейник Анастасий, который был готов без возражений следовать указаниям императора. С публикацией иконоборческого эдикта враждебное иконам учение получило силу закона. Теперь началось гонение: уничтожение икон и преследование их почитателей. Отдаленной Италии император не смог навязать иконоборчество, но для отношений Константинополя с Римом начавшееся в Византии иконоборчество имело далеко идущие последствия. После публикации иконоборческого эдикта, который возводил эту доктрину в ранг государственного и церковного учения Империи, давно сдерживаемый разрыв уже был неминуем. Папа Григорий III, преемник Григория II, был вынужден осудить византийское иконоборчество на Соборе, а Лев III, который так же разочаровался в своей надежде убедить папу, как и этот последний отчаялся образумить императора, приказал бросить легатов Григория III в темницу. За религиозным разрывом последовал политический. Углубление пропасти между Константинополем и Римом, а также ощутимое ослабление византийских позиций в Италии были первыми последствиями спора об иконопочитании.

Общая литература: Lombard A. Constantin V, empereur des Romains. Paris, 1902; Мелиоранский. Георгий Кипрянин; Ostrogorsky. Bilderstreit (см. также общую литературу по иконоборчеству и ситуации в Италии, приведенную на с. 215); Златарски. История. Т. I/1. Мутафчиев. История. Т. 1; Runciman. Bulgarian Empire.

Как бы ни была велика слава Льва III как победителя арабов, эксцессы иконоборчества погубили его популярность. После смерти Льва правление взял в свои руки Константин V (741–775). Права на престол молодого владыки были несомненны, ибо уже более двадцати лет он носил императорский венец, который на втором году жизни (на Пасху 720 г.) получил от своего отца, сделавшего его соправителем и наследником престола. Но еще не окончился первый год его правления, как против него явился узурпатор и на долгое время лишил его императорского венца. Этим узурпатором был не кто иной, как Артавазд, который в свое время в качестве стратига фемы Армениаков помог Льву взойти на престол и в благодарность за это получил в жены его дочь, был отличен титулом куропалата и возведен в комиты фемы Опсикия. В качестве командующего всеми вооруженными силами этого крупнейшего и важнейшего военного округа Артавазд теперь мог решиться на мятеж против своего молодого шурина. Решающим для его успеха было то обстоятельство, что он выступил в качестве приверженца иконопочитания. Таким образом, борьба между ним и законным императором, как и вся эта эпоха, прошла под знаком спора об иконах. Во время похода, который Константин в 742 г. предпринял против арабов, он и его армия во время марша через фему Опсикия была внезапно атакована и разбита Артаваздом. После этого Артавазд провозгласил себя императором и вступил в переговоры с Феофаном Монутом, которого Константин оставил в Константинополе в качестве регента. Монут присоединился к узурпатору, и так же поступили несколько высших чиновников столицы, что однозначно свидетельствует о том, что иконоборческая политика не нашла безусловной поддержки даже среди ближайших сотрудников императора. Артавазд вступил со своей армией в Константинополь и получил императорский венец из рук патриарха Анастасия, который еще раз сменил партийную принадлежность. Своего старшего сына Никифора Артавазд сделал соправителем, а младшего Никиту назначил верховным главнокомандующим армией и отправил в фему Армениаков. В Константинополе были восстановлены иконы святых, и время иконоборчества, казалось, ушло в прошлое. Между тем Константин V бежал в Аморий и нашел там, в старом центре Анатолийского военного округа, где командовал его отец, восторженный прием. Выделенная недавно из Анатолийской фемы фема Фракисиев также встала на сторону юного иконоборца. Напротив, иконопочитатель Артавазд получил наиболее сильную поддержку со стороны европейской фемы Фракия, стратиг которой, сын того самого Феофана Монута, принял на себя оборону столицы Империи. В Малой Азии сторону Артавазда держали фема Опсикия и фема Армениаков, военные округа, которыми он прежде командовал и которые были связаны с ним лично. Однако вероятно, что его иконофильская политика нашла весьма прохладный прием в этих областях – обстоятельство, которое наряду с выдающимся полководческим талантом Константина оказалось решающим для исхода борьбы. Едва войска Артавазда из фемы Опсикия вступили в фему Фракисиев и еще до того, как Никита смог прийти на помощь отцу с войсками фемы Армениаков, Константин нанес узурпатору под Сардами в мае 743 г. тяжелое поражение. Затем он поспешил навстречу Никите и в августе обратил его армию в бегство при Модрине. Тем самым его окончательная победа была обеспечена, и уже в сентябре он стоял перед стенами Константинополя. После краткой осады он 2 ноября совершил торжественный вход в столицу, чтобы держать в ней ужасный суд: Артавазд и оба его сына, племянники императора Константина, были после публичного поругания ослеплены на ипподроме, их соучастники частью казнены, частью искалечены ослеплением или отсечением рук и ног. Неверного патриарха Анастасия возили по ипподрому на осле, однако после этого унижения ему было позволено остаться в своей должности, что, без сомнения, означало целенаправленную дискредитацию высшего церковного сана. Так завершилось правление Артавазда, который полных шестнадцать месяцев носил императорский венец и был признан императором также и в Риме³⁸⁷.

Константин V был еще более выдающимся военачальником и еще более страстным врагом икон, чем его отец. По своей физической и психической предрасположенности он не был суровым солдатом, каким был Лев III. Нервный, страдающий тяжелыми болезнями, мучимый нездоровыми страстями, он был сложной двойственной натурой. Не от примитивной суровости, но от болезненной экзальтированности проистекала беспредельная жестокость, с которой он преследовал и карал своих религиозных противников. Не спонтанная удаль, но острый ум дальновидного стратега, соединенный с большой личной отвагой, позволил ему одерживать блестящие победы над арабами и болгарами, которые сделали его кумиром солдат.

Дела на Востоке приняли для Византии благоприятный оборот. Мощь арабов была поколеблена как войнами времен Льва III, так и тяжелым внутренним кризисом. Славная династия Омейядов клонилась к своему закату и в 750 г. после продолжительной гражданской войны была сменена династией Аббасидов. Перемена династии сопровождалась переносом центра государства из Дамаска в отдаленный Багдад. Давление, которому Византия подвергалась с этой стороны, ослабло. Империя смогла перейти в наступление. Уже в 746 г. Константин V вторгся в Северную Сирию и занял Германикию, родной город его предков. Следуя испытанным методам византийской колонизационной политики, он переселил большое количество пленных в отдаленную Фракию, где еще в IX в. сохранялись колонии сирийских монофиситов³⁸⁸. Также и на море Византия одержала крупную победу: командующий византийским флотом, стратиг Кивирреотов, уничтожил близ Кипра отправленный из Александрии арабский флот (747 г.). Еще больший успех имел поход, который император предпринял в областях Армении и Месопотамии, где византийцам достались две важные пограничные крепости: Феодосиополь и Мелитина. Пленные были вновь расселены во Фракии, на болгарской границе, на которой император также создал укрепления³⁸⁹. Правда, эти успехи не принесли Империи долговременных территориальных приобретений, ибо вскоре занятые крепости вновь попали в руки арабов. Однако победы Константина V на восточной границе оказались весьма симптоматичными: времена, когда Византия была вынуждена бороться за собственное существование, ушли в прошлое. Византийско-арабская борьба приняла характер пограничной войны, причем инициатива время от времени даже переходила в руки византийского императора. На Востоке Византия более не была стороной, подвергающейся нападению, – она сама атаковала.

Когда таким образом арабская опасность утратила остроту, на передний план угрожающе выступила болгарская проблема. Меры, которые Константин V предпринял для обороны Фракии, дают понять, что византийское правительство более не могло рассчитывать на дальнейшее состояния мира на болгарской границе. Со своей стороны, болгары ответили на сооружение укреплений на своей границе вторжением на территорию Империи (756 г.). Так начался период крупномасштабного военного противостояния между Византией и Болгарией. Константин V уже видел в Болгарии главного врага Византии. Против нее были направлены крупнейшие военные предприятия времени его правления: не менее девяти походов водил император в державу болгар. Наивысшей точки противостояние достигло в 762 г., когда хан Телец, представитель агрессивного антивизантийского направления, после долгой междоусобной борьбы захватил власть в Болгарии. В державе болгар все еще сохранялся раскол между славянской массой населения и озабоченной сохранением своего господствующего положения староболгарской знатью, особенно – бескомпромиссной партией боляр, которая захватила теперь вместе с Телецем бразды правления³⁹⁰. После его восшествия на престол огромное множество славян ушло с болгарской территории в Византию. Византийский император указал им в качестве места проживания Вифинию, где уже ранее его предшественники селили большие массы славян. Тем самым славянский элемент в малоазийских фемах получил новое значительное усиление³⁹¹.

На вторжение болгарского хана во Фракию Константин V ответил полномасштабной военной экспедицией. Он выслал флот, который доставил к устью Дуная большой контингент византийских всадников, в то время как сам он со своим войском через Фракию вторгся во вражескую страну. Выдвинувшаяся от Дуная в южном направлении конница соединилась близ Анхиала на побережье Черного моря с наступающей на север армией императора. Здесь 30 июня 763 г. произошла кровавая битва, продолжавшаяся с рассвета до вечерних сумерек и закончившаяся полным поражением болгар³⁹². Эту большую победу, крупнейшую в его царствование, Константин V отметил триумфальным вступлением в Константинополь и праздничными играми на ипподроме. Телец же пал жертвой восстания, после чего Болгария на много лет превратилась в театр постоянных мятежей и перемен на престоле. Бразды правления захватывала то дружественная, то враждебная Византии партия, однако последнее слово принадлежало византийскому императору, который присвоил себе право определять отношения внутри болгарской державы и при их неблагоприятном развитии прибегал к военной силе. Лишь в 772 г. к власти пришел деятельный Телериг, Болгария пришла в себя и вновь восстановила прежнюю боеспособность. Вследствие этого весной 773 г. Константин V предпринял большой поход, который повторил тактику двойного нападения 763 г. и принудил болгар к мирным переговорам. Также и попытка Телерига начать в том же году наступление в Македонии была быстро и легко пресечена императорскими войсками. Впрочем, как бы ни было велико превосходство византийского императора, однако он не мог навязать болгарам длительного мира. Вплоть до конца своих дней Константин V был вынужден вести с ними войну. Он умер во время похода против Болгарии 14 сентября 775 г.

Войны с Византией значительно ослабили державу болгар: ее военная мощь была расстроена, а государственный организм парализован. Отважный Телериг сам был вынужден искать спасения от внутренних смут в своей стране при дворе наследника Константина V. Преобладание Византийской империи на Балканском полуострове, казалось, получило прочное основание. Однако на будущее не исключалось и то, что Болгария станет ожесточенным врагом византийского государства. Это стало новым фактором в византийской внешней политике, который навязывал Империи тяжелую борьбу на два фронта.

Большие успехи Константина V в войнах с арабами и болгарами были не в последнюю очередь куплены ценой одностороннего ограничения его внешней политики сферой интересов на Востоке. В то время, когда Константин одерживал свои победы на Востоке, византийское господство в Италии потерпело полный крах. Отчуждение между Римом и иконоборческой Империей на Босфоре постоянно усиливалось. Однако до тех пор, пока папство полагало, что может рассчитывать на помощь Византийской империи в борьбе с натиском лангобардов, и пока не существовало другой силы, которая могла заменить Византию, Рим закрывал глаза на религиозный конфликт и сохранял лояльность по отношению к императору. Между тем в 751 г. произошло событие, положившее конец византийскому господству в северной и средней Италии и похоронившее последние надежды папы на получение помощи со стороны византийского императора: Равенна попала в руки лангобардов и Равеннский экзархат прекратил свое существование. Одновременно на римском горизонте показалась новая сила, покровительство которой обещало более действенную помощь против лангобардов и было для Римской Церкви по многим причинам более приемлемым, чем еретическая Византия – молодая держава франков. Папа Стефан II лично отправился за Альпы и 6 января 754 г. встретился в замке Понтион с королем Пипином. Эта достопамятная встреча положила начало сближению Рима с державой франков и основанию Римского церковного государства. Папство отвернулось от византийского императора и вступило в сношения с Франкским королевством, из которого менее чем за полстолетия было суждено вырасти Западной империи.

Но если Византия на Западе потерпела тяжелый ущерб, то ее положение на Востоке и на юге укрепилось. Напряженность в отношениях с Римом дала византийскому иконоборческому правительству повод предпринять решительные и далеко идущие меры. Император приказал отделить от Рима эллинизированные южноитальянские провинции Калабрию и Сицилию, а также Иллирик и подчинить их Константинопольскому патриархату³⁹³. Неоднократные протесты Рима не возымели действия. Новые границы между двумя церковными центрами соответствовали границе между греческим Востоком и латинским Западом, как ее провела сама история. Посредством расширения территории церковной юрисдикции Константинополя на балканские провинции Иллирика и эллинизированную южную Италию великий иконоборец заложил основы того подъема, который было суждено пережить византийской Церкви после преодоления иконоборческого кризиса, и грядущего мощного распространения влияния византийской Церкви и культуры в славянских балканских странах.

Так византийское иконоборчество углубило пропасть между двумя мировыми центрами и привело к тому, что Рим был вытеснен с греческого Востока, а Византия – с латинского Запада. Это, в свою очередь, означало, что почву из-под ног стал терять как универсализм Византийской империи, так и универсализм Римской Церкви.

Очевидно, не было простым совпадением, что эти события совпали по времени с пиком византийского иконоборчества, которое при Константине V достигло своей наивысшей точки. Поначалу отклик, который получило восстание Артавазда в европейской части Империи, и прежде всего в самой столице, призывал к осторожности. Так же, как и его отец, Константин умел выжидать. Лишь в пятидесятые годы он приступил к осуществлению своего плана. Если Лев III провел запрет иконопочитания через посредство государственного совета, то теперь санкционировать иконоборчество был призван церковный Собор. Чтобы обеспечить надлежащий состав Собора, император стремился замещать своими сторонниками епископские кафедры и, кроме того, заботился о создании новых, на которые он ставил приверженцев иконоборческого учения. Наряду с этими организационными мерами развивалась активная пропагандистская и литературная деятельность. В различных местах проводились собрания, на которых ведущие фигуры иконоборческой партии обращались к народу, причем подчас при этом происходили бурные столкновения между сторонниками и противниками икон³⁹⁴. Отважных оппонентов иконоборчества после завершения дебатов подвергали аресту и таким образом обезвреживали вплоть до времени начала Собора.

В литературной деятельности сам император также принял активное участие. Он составил не менее тринадцати богословских работ, из которых, впрочем, только две – по-видимому, важнейших – сохранились в отрывках³⁹⁵. Сочинения Константина V, которые были призваны задать руководящую линию для выработки постановлений предстоявшего Собора, внесли существенный вклад в разработку иконоборческого учения. В противоположность сторонникам иконопочитания, которые видели принципиальное отличие между изображением и его архетипом, а икону рассматривали в неоплатоническом смысле как символ, Константин V, исходя из восточных магических представлений, постулирует полную идентичность и даже единосущие изображения изображаемому³⁹⁶. Прежде всего он восстает против изображения Христа, становясь при этом на почву христологии и тем самым выходя за рамки аргументов прежних иконоборцев, которые боролись с иконопочитанием прежде всего как с возрождением идолопоклонничества. В то время как сторонники икон, такие как патриарх Герман и прежде всего Иоанн Дамаскин, обосновывали изображение Христа через факт Его вочеловечения и рассматривали изображение Спасителя в Его человеческом образе как подтверждение реальности Его вочеловечения, Константин оспаривает возможность правдивого изображения Христа, ссылаясь на его Божественную природу. Так проблема икон с обеих сторон смыкается с христологической догматикой. В новой форме спор об иконах представляет собой продолжение старых христологических дебатов. В своих наиболее радикальных высказываниях иконоборчество пересекается с монофиситством, и даже сочинения Константина V, представлявшего наиболее радикальное иконоборческое крыло, однозначно обнаруживают монофиситские тенденции³⁹⁷. Это не должно удивлять, если принять во внимание, что монофиситство господствовало не только на византийских границах в Сирии и Армении, но – как это выяснилось в связи с монофелитской реакцией при Филиппике – продолжало жить и в самой Империи.

10 февраля 754 г. хорошо подготовленный Собор приступил к работе в императорском дворце в Иерии на малоазийском берегу Босфоpa; его последнее заседание прошло 8 августа во Влахернской церкви в Константинополе. Меры императорского правительства достигли своей цели: собрание насчитывало не менее 338 епископов, из которых все исповедовали иконоборчество. Председательствовал епископ Феодосии Эфесский, сын бывшего императора Тиверия Апсимара, ибо патриарх Анастасий умер в конце 753 г. и ни папа, ни восточные патриархи не прислали своих представителей. Невзирая на это обстоятельство (которое вызвало со стороны православных насмешливое наименование «безглавого Собора»), собрание притязало на то, чтобы считаться Вселенским Собором. При выработке своих определений Собор исходил из программных сочинений императора и подобно ему сделал христологическую проблематику основанием своей аргументации, обходя между тем неосмотрительные формулировки, а именно – все монофиситские выражения сочинений Константина. Собор подхватил тезис о неизобразимости Христа, однако остерегся входить в противоречие с определениями прежних Вселенских Соборов. Более того, с большой изобретательностью он даже показал, что сторонники икон неотвратимо подпадали как под монофиситскую, так и под несторианскую ересь, поскольку они изображали на иконе либо только человеческую природу Христа – и таким образом разделяли неделимые природы Христа подобно несторианам, либо при этом изображали лишь божественную природу – и тем самым смешивали неслиянные природы Христа наподобие монофиситов³⁹⁸. Рассуждения, в которых в большом числе приводились места из Священного Писания и святоотеческой литературы, увенчались жестким отвержением всех святых икон и всякого им поклонения. Император, который ощущал себя владыкой Церкви, представил собранию на заключительном заседании епископа Константина Силейского в качестве нового патриарха, которого он назначил своей властью, и приказал присутствующим епископам приветствовать его как своего нового архипастыря. 29 августа на константинопольском Форуме были оглашены постановления Собора, которые строго воспрещали поклонение иконам, предписывали уничтожение всех культовых изображений, подвергали анафеме поборников православной партии: патриарха Германа, Иоанна Дамаскина и других – и при этом воздавали величайшую хвалу «равноапостольному василевсу».

Теперь за императором оставалось провести определения Собора в жизнь. Повсюду начали уничтожать святые иконы и заменять их светскими изображениями. Декоративные украшения, изображения зверей и растений, но прежде всего – портреты императора и прославляющие его изображения сцен войны и охоты, конных ристаний и театральных игр должны были теперь украшать как светские здания, так и церкви. Светское искусство наряду с церковным во все времена играло в Византии большую роль, чем это по большей части принято предполагать³⁹⁹. Отныне же это искусство, которое прежде всего служило прославлению императора и олицетворяемой им Империи, должно было стать единственным. Иконоборцы не отвергали искусство как таковое, но только религиозное искусство и его культ. Искоренить это искусство и его культ стало теперь задачей императора. Опираясь на определения церковного собрания, которое считалось им Вселенским Собором, Константин V приступил к тому, чтобы выполнить эту задачу огнем и мечом.

Но его фанатичной воле к уничтожению противостояли столь же фанатично преданные своей вере противники. Разгорелась ожесточенная битва, которая достигла своей наивысшей точки в шестидесятые годы. Оппозиция иконопочитателей сплотилась вокруг личности игумена Стефана Нового с горы Авксентия, к которому во все возрастающем числе стекались сторонники из всех слоев народа. Попытки императора принудить предводителя оппозиции прекратить сопротивление остались бесплодными, и в ноябре 767 г. Стефан был жестоко убит возбужденной толпой на улицах Константинополя. Однако это не сломило оппозицию. Насколько широкие круги охватило недовольство правлением Константина V, демонстрирует тот факт, что он был вынужден казнить девятнадцать высших чиновников и офицеров, среди которых были его протостратор, логофет дрома, доместик гвардии экскувиторов, комит фемы Опсикия, стратиги Фракии и Сицилии⁴⁰⁰. Но сильнее всего иконоборческой политике противостояло византийское монашество; расправа с ним также была особенно жестокой. Преследование иконопочитателей со временем все больше принимало характер похода против монашества, и это антимонашеское направление, как кажется, нашло отклик в Малой Азии, а именно у малоазийского войска, а также у части столичного населения. Теперь монахи преследовались не только за их приверженность к иконопочитанию, но и просто за принадлежность к монашескому сословию, принуждаясь к оставлению монашеской жизни. Монастыри закрывались или превращались в казармы, бани или другие общественные здания, их огромные земельные владения конфисковались императором. Так иконоборчество во время своего наибольшего размаха предприняло борьбу против могущественного византийского монашества и монастырской собственности⁴⁰¹.

С каким ожесточением правительство Константина V вело эту борьбу, показывает поведение стратига Фракисиев Михаила Лаханодракона, одного из наиболее ревностных помощников императора, который поставил монахов своей фемы перед выбором: либо сложить с себя монашеское облачение и взять жену, либо подвергнуться ослеплению и ссылке⁴⁰². Последовала массовая эмиграция монахов, которая главным образом была направлена в Южную Италию, где они посредством основания монастырей и школ создали новые очаги греческой культуры. В Византии же волны иконоборческой бури все нарастали: император, который в своем радикализме вышел далеко за границы определений Собора 754 г. и даже вступил с ними в противоречие, обратился не только против святых икон и мощей, но также запретил культ святых и почитание Богоматери. В жизни Византийской империи наступил бы полный переворот, если бы радикальная политика Константина V не пресеклась с его смертью.

В памяти потомков жестокое правление Константина V сохранилось как эпоха ужасающего террора. На протяжении столетий пылающая ненависть преследовала память о Константине Копрониме, его тело после восстановления Православия было вынесено из церкви Святых Апостолов. Однако и воспоминания о его военных успехах и героических деяниях пережили его, и когда в начале IX в. Византия потерпела поражения от болгар, народ собрался у его гробницы и умолял умершего властителя подняться из гроба и избавить Империю от позора.

Краткое правление Льва IV (775–780) представляет собой переход от времени расцвета иконоборчества при Константине V к восстановлению иконопочитания при Ирине. Лев IV, сын Константина V от его брака с хазарской принцессой, не был борцом по своему характеру. Выходки против культа Богородицы прекратились, было оставлено и антимонашеское движение, которого Константин V придерживался во второй половине своего правления. Новый император не останавливался перед тем, чтобы ставить монахов на важнейшие епископские кафедры⁴⁰³. Впрочем, он по традиции придерживался иконоборческой линии и даже приказал публично высечь и бросить в тюрьму нескольких придворных чиновников, которые придерживались иконопочитания (780). В сравнении с методами Константина V это было вполне мягким наказанием, тем более что это единственный случай преследования иконопочитателеи, о котором нам известно в царствование Льва IV⁴⁰⁴. Некоторое усмирение иконоборчества при Льве IV было естественной реакцией против максимализма Константина V. К этому стоит добавить влияние энергичной супруги Льва IV, Ирины, которая происходила из приверженных иконопочитанию Афин и, соответственно, была предана культу икон.

Несмотря на то что братья императора Никифор и Христофор уже в 769 г. получили титул кесаря, в то время как Никита и Анфим равно уже при Константине V носили титул новилиссима, а при Льве IV также и младший брат, Евдоким, получил этот титул, в соправители и преемники Львом IV был взят не один из кесарей, а его маленький сын Константин. Показательным образом это произошло по требованию войска, которое настоятельно призвало императора к тому, чтобы венчать своего сына на царство. 24 апреля 776 г. Лев IV, делая вид, что лишь следует желанию своих подданных, совершил венчание на царство своего сына, взяв с сенаторов, представителей столичного и провинциального войска и столичных сословий⁴⁰⁵ письменную клятву сохранять верность нововенчанному императору и его единственному престолонаследнику. Это вполне характерное для того времени и в других случаях стремление опереться на волю народа следует рассматривать как реакцию на деспотическое правление Льва III и Константина V. В то время как участие подданных в выборе нового императора или соправителя в Византии обыкновенно выражалось лишь в аккламациях народа и армии нововенчанному императору, Лев IV уже само назначение наследника престола стремился выставить в качестве акта народного волеизъявления. Также показательно то, что здесь наряду с обычными конституирующими факторами – сенат, народ, войско – выступают также купцы и ремесленники Константинополя. Естественно, что войско, призвав Льва к венчанию своего сына, следовало намеку самого императора. Тем не менее нельзя отрицать того, что воззрения византийской армии претерпели сильные изменения со времен Константина IV: ведь это была та же самая армия, которая менее столетия назад выразила бурный протест против устранения братьев императора. Принцип единовластия с распространением права на престол только на старшего сына правителя сделал большие шаги вперед. Впрочем, самоочевидной эта система пока что для византийцев не стала, иначе не потребовалось бы демонстративного выступления армии в пользу наследника престола и принесения письменной клятвы. Не преминула проявить себя и ответная реакция в пользу кесаря Никифора, но заговор был своевременно раскрыт и виновные подвергнуты ссылке в Херсон. И в этом случае Лев IV стремился опереться на волеизъявление своих подданных: созвав в Магнаврском дворце силентион, он огласил дело перед этим собранием и приказал вынести приговор заговорщикам⁴⁰⁶.

Преждевременная смерть Льва IV (8 сентября 780 г.) сделала обладателем престола его 10-летнего сына Константина VI. Регентство взяла на себя императрица Ирина, которая также официально разделила престол со своим малолетним сыном. Вновь имела место попытка переворота в пользу кесаря Никифора, однако энергичная императрица подавила мятежное движение, которое, по-видимому, исходило из иконоборческих кругов и насчитывало в своих рядах несколько видных вельмож, и принудила братьев своего покойного супруга к принятию священнического сана. С переходом государственных дел в руки Ирины реставрация иконопочитания была делом решенным. Впрочем, оно готовилось медленно и с большой осторожностью. В самом деле, резкая перемена церковной политики была невозможна, поскольку иконоборческая система уже полстолетия как утвердила свое господство и важнейшие государственные и церковные должности занимали люди, которые либо по убеждениям, либо из приспособления к обстоятельствам присоединились к иконоборчеству, а кроме того, большая часть армии, которая сохраняла верность памяти славного императора Константина V, была привержена его политике.

Лишь в конце 784 г., после того как правительству удалось принудить к отречению назначенного при Льве IV патриарха Павла (31 августа 784 г.), стали наконец известны его планы. Назначению нового патриарха Ирина, собрав «весь народ» в Магнаврском дворце, придала форму народного волеизъявления⁴⁰⁷. Выбор пал на Тарасия, императорского секретаря, образованного мирянина с хорошей богословской подготовкой и ясным политическим видением. После того как Тарасий 25 декабря 784 г. был рукоположен в патриархи, начались приготовления к Вселенскому Собору, который должен был упразднить определения Собора 754 г. и восстановить иконопочитание. Византийское правительство вступило в сношения с Римом и восточными патриархами, которые приветствовали эти перемены и послали на Собор своих представителей.

31 июля 786 г.⁴⁰⁸ в церкви Св. Апостолов в Константинополе открылись заседания Собора. Однако едва начались прения, как произошло событие, которое показало, что при подготовке Собора требовалась еще большая осторожность, чем та, что выказали Ирина и Тарасий. Памятуя заветы Константина V, солдаты столичных гвардейских полков ворвались с обнаженными мечами в церковь и разогнали Собор под воодушевленные и радостные крики некоторых из собравшихся епископов. Впрочем, воля императрицы не была сломлена этой неудачей. Она приказала иконоборческим частям переправиться в Малую Азию под мнимым предлогом похода против арабов, приказав одновременно дружественным иконопочитанию частям из Фракии явиться в столицу и взять на себя ее охрану. В мае 787 г. последовали новые приглашения на Собор, который должен был открыться в Никее. Именно так и произошло то, что Седьмой Вселенский Собор – последний, который признает Восточная Церковь, – проводил свои заседания в том же городе, в котором заседал Первый Вселенский Собор при Константине Великом.

Под председательством патриарха Тарасия и в присутствии примерно 350 епископов и большого числа монахов там с 24 сентября до 13 октября прошло быстрой чередой семь заседаний, что является доказательством основательной подготовки Собора. Перед важным с церковно-политической точки зрения решением Собор поставил вопрос о епископах, которые были замешаны в иконоборчестве и за время трех предыдущих правлений едва ли могли бы переменить свое настроение. Как сказал один из них, «мы были рождены в этой ереси, выросли и воспитаны в ней»⁴⁰⁹. Следуя разумной умеренности, Собор принял в церковное общение бывших иконоборцев после того, как они клятвенно отреклись перед Собором от своей ереси. Впрочем, это терпимое отношение не нашло одобрения со стороны представителей монашества, и дело дошло до острых прений. Именно тогда впервые дал себя почувствовать раскол внутри византийской Церкви, который длился на протяжении всей ее последующей истории, – раскол между радикальным монашеским направлением так называемых зилотов (ревнителей), которые со всей строгостью придерживались канонических предписаний и принципиально отвергали любое компромиссное решение, и умеренной линией «политиков», которые умели приспосабливаться к государственной необходимости и политическим обстоятельствам, с готовностью сотрудничали со светской властью, покуда та придерживалась православия, и не чуждались определенных компромиссов. На Никейском Соборе победила именно эта умеренная линия.

По вероисповедным вопросам в среде православного большинства, напротив, царило полное согласие. После приведения длинного ряда свидетельств из Священного Писания и святоотеческих творений в качестве доказательств в пользу почитания икон с одной стороны и постановлений иконоборческого Собора 754 г. с другой было зачитано обстоятельное, по-видимому, принадлежащее перу патриарха Тарасия опровержение этих постановлений⁴¹⁰, после чего Собор осудил иконоборчество как ересь, предписал уничтожение иконоборческих сочинений и вновь восстановил иконопочитание. В русле идей Иоанна Дамаскина Собор увязал вопрос об иконах с учением о спасении и подчеркнул принцип, согласно которому почитание относится не к изображению, а к изображенному святому лицу и не имеет ничего общего с поклонением, предназначенным лишь Богу. Торжественное заключительное заседание, которое состоялось 23 октября в Магнаврском дворце Константинополя, подтвердило определения Собора, которые были подписаны императрицей и юным императором.

Между тем иконоборческие элементы все еще не были окончательно преодолены. Продолжение их существования вполне четко проявилось во время распри, которая разразилась между императрицей Ириной и ее сыном, – обстоятельство, которое придает этой бессмысленной ссоре повышенный исторический интерес. Хотя Константин VI уже достиг совершеннолетия, честолюбивая императрица не хотела выпускать власть из своих рук. Юный император возмутился против навязанной ему опеки и постепенно вступил в острую конфронтацию со своей матерью и ее советником, евнухом Ставракием. Так естественным образом вокруг него сосредоточилась оппозиция, которая не могла примириться с политикой Ирины, способствовавшей иконопочитанию. Одним из ближайших доверенных лиц Константина VI стал иконоборец Михаил Лаханодракон. Тем не менее энергичной императрице весной 790 г. удалось в зародыше задушить составившийся заговор, и теперь она чувствовала себя достаточно сильной, чтобы предпринять официальную легализацию своего до той поры лишь фактически существовавшего первенства. Она потребовала от войска принесения присяги, которая передавала ей власть, упоминая ее на первом месте, а Константина VI в качестве ее соправителя – на втором. Войска столицы, которые теперь состояли из европейских контингентов, без возражений принесли требуемую присягу. Напротив, намерение Ирины натолкнулось на сильное противодействие войск фемы Армениаков, которые не слишком почитали императрицу-иконопочитательницу. Сложилось противодействующее движение, которое охватило также и прочие малоазийские фемы и окончилось тем, что армия, вступившись за права династии, не только отклонила требования властолюбивой императрицы, но и провозгласила Константина VI единовластным правителем (октябрь 790 г.).

Ирина проиграла борьбу и была вынуждена покинуть императорский дворец. Однако приверженцы императрицы не успокоились до тех пор, пока не получили у Константина VI разрешения на ее возвращение. С января 792 г. вновь действовала старая формула: Константин и Ирина. Слабость молодого императора вызвала разочарование в среде его сторонников; к этому присоединилось недовольство постыдным поведением Константина VI в войне с болгарами в июле 792 г. Вновь дало о себе знать движение в пользу кесаря Никифора, которого оппозиционеры почитали как старшего из живущих потомков Константина V. Однако в этот раз Константин VI быстро вмешался и приказал выколоть своему дяде глаза, а прочим четырем братьям своего отца урезать языки. Ослеплен был также стратиг Армениаков Алексей, который в свое время действовал в пользу Константина против Ирины. Вслед за этим в феме Армениаков вспыхнул сильный бунт, и Константин VI был вынужден начать самую настоящую войну против своих сторонников (весна 793 г.). Возмущение было подавлено со всей жестокостью, однако симпатии, которыми император там некогда пользовался, уступили место ожесточенной враждебности к его персоне.

Вскоре после этого он совершенно испортил отношения с православной партией, когда в январе 795 г. бросил свою жену, красавицу Марию из Пафлагонии, на которой он за семь лет до того должен был жениться по желанию своей матери, и взял в жены свою любовницу, придворную даму Феодоту, сделал ее августой, а свадьбу, которая вызывающе подействовала на общественное мнение, справил с необыкновенной пышностью. Противоречащий церковным заповедям образ действий Константина VI вызвал в православных кругах величайшее возмущение. С особым ожесточением выступила против нарушившего святость брака императора радикальная монашеская партия зилотов, возглавляемая Платоном, знаменитым игуменом монастыря Саккудий, и его еще более знаменитым племянником Феодором. Император отправил дерзких предводителей зилотов в ссылку, однако дело тем самым не прекратилось. Так называемый михианский спор (от μοι– прелюбодеяние) еще долго занимал византийцев и вызывал большие осложнения. Он привел к чрезвычайному усилению вражды между партией зилотов и патриархом Тарасием, поскольку зилоты не одобряли оппортунистическое поведение патриарха по отношению к прелюбодею-императору и зашли в своем недовольстве так далеко, что прекратили с ним церковное общение. Бросающийся в глаза факт, что византийское монашество со времени победы православия постоянно находилось в плохих отношениях и даже в жестком противостоянии с государственным и церковным руководством, достаточно ясно показывает, что эта победа не принесла ему ожидаемой реабилитации и компенсации, и даже единовластие Ирины дало ему лишь временное и неполное удовлетворение.

Из-за своей неосмотрительности и коварной жестокости Константин VI потерял всякую поддержку как со стороны правящей православной партии, так и со стороны иконоборческой оппозиции и мог теперь быть устранен так, что на его защиту не поднялась бы уже ни одна рука. 15 августа 797 г. в пурпурной палате, где он был рожден 27 лет назад, Константин VI был ослеплен по приказу своей матери.

Ирина достигла своей цели: она стала единовластной правительницей Византийской империи. Она была первой женщиной, которая управляла Империей не в качестве регентши при несовершеннолетнем сыне или неспособном к правлению императоре, но от своего собственного имени, как единовластная правительница. В это время, когда императорский титул, согласно римской традиции, был неразрывно связан с высшим военным командованием, право женщины на занятие этой должности было по меньшей мере сомнительным, и потому является достойным внимания, что Ирина в законодательных актах обозначала себя не как «василисса», но как «василевс»⁴¹¹.

Методы, к которым прибегала Ирина при управлении, были не слишком удачны. При дворе господствовала затхлая атмосфера интриг, в которых состязались два главных советника императрицы, евнухи Ставракий и Аэтий. Чтобы обеспечить себе слабеющие симпатии населения, императрица с щедростью делала финансовые послабления, невзирая на потребности государственной казны. Прежде всего эти послабления касались монастырей, благосклонность которых была краеугольным камнем популярности Ирины, и столичного населения, от настроения которого в большой степени зависела судьба неустойчивого в своем положении правительства. Были упразднены городские налоги, которые должны были платить жители Константинополя и которые, по всей видимости, были в самом деле весьма высоки. Значительно были снижены ввозные и вывозные пошлины, которые взимались в таможнях Константинополя, Авидосе и Иероне и представляли собой важную статью доходов византийского государства. У населения столицы эти меры вызвали большое воодушевление, и даже Феодор Студит хвалит великодушие императрицы в восторженных выражениях⁴¹². Впрочем, финансовое дело византийского государства, которое составляло основу византийского могущества, пришло вследствие этого великодушия в сильнейшее расстройство.

Внешнеполитическое положение Империи за последние два десятилетия значительно ухудшилось. Конечно, это не в последнюю очередь обуславливалось тем, что держава Аббасидов переживала в те времена свой расцвет. Уже в 781 г. арабы проникли глубоко внутрь территории Империи и одержали победу в крупном и чрезвычайно кровопролитном сражении на территории фемы Фракисиев. После этого византийское правительство заключило с ними мирный договор и обязалось выплачивать Халифату дань⁴¹³. Однако даже принятие на себя этого унизительного обязательства не смогло обеспечить спокойствия на долгое время: вскоре вновь начались арабские набеги на Малую Азию⁴¹⁴. Не слишком удачными были и войны на болгарской границе, которые начались в 789 г. и велись императором Константином VI. Летом 792 г. у пограничной крепости Маркеллы византийцы потерпели поражение, которое из-за бегства императора и пленения видных византийских военачальников произвело особенно болезненное впечатление. Вновь византийское правительство было вынуждено согласиться на выплату дани, однако и на этом направлении мир продолжался недолго, поскольку вскоре болгары потребовали увеличения дани⁴¹⁵. Византия оказалась уступающей обоим своим главным противникам и была вынуждена взвалить на себя выплату дани: после внушающего уважения преобладания времен Константина V это было более чем прискорбным обстоятельством.

Общая литература: Heldmann К. Das Kaisertum Karls des Gro6en. Theorien und Wirklichkeit. Weimar, 1928; Schramm P.E. Kaiser, Rom und Renovatio, I. Leipzig-Berlin, 1929; Ostrogorsky G. Die byzantinische Staatenhierarchie // SK 8 (1936). S. 41–61; Ohnsorge W. Das Zweikaiserproblem im friihen Mittelalter. Die Bedeutung des byzantinischen Reiches für die Entwicklung der Staatsidee in Europa. Hildesheim, 1947; Schramm P.E. Die Anerkennung Karls des Großen als Kaiser. Ein Kapitel aus der Geschichte der mittelalterlichen «Staatssymbolik» // Historische Zeitschrift 172 (1951). S. 449–515; Dölger F. Byzanz und die europäische Staatenwelt. Ettal, 1953. S. 282 ff.; Ohnsorge W. Abendland und Byzanz. Gesammelte Aufsätze zur Geschichte der byzantinischabendländischen Beziehungen und des Kaisertums. Darmstadt, 1958. S. 1 ff., 64 ff., 79 ff.

Между тем гораздо более значительными с исторической точки зрения, чем все военные неудачи в Азии и на Балканах, были идеологические потери, которые причинило Византии развитие событий на Западе. Трагедией старой Империи было то, что в то время, когда во главе франкской державы стоял один из величайших правителей Средневековья, ее собственная судьба находилась в руках женщин и евнухов. Карл Великий благодаря присоединению Баварии, христианизации и аннексии Саксонии, расширения страны за счет славян на Востоке, разрушению державы аваров, разгрому и подчинению лангобардов смог превратить свое государство в величайшую державу тогдашнего христианского мира. Разгромив лангобардов, он выполнил задачу, которую была не в состоянии выполнить Византия и невыполнение которой похоронило авторитет Византийской империи в Риме. После этого Римская Церковь заключила еще более тесный союз с державой франков и тем самым еще более решительно отвернулась от Византии. Этого факта не могло отменить и то, что после того, как на Вселенском Соборе в Никее был восстановлен церковный мир между Константинополем и Римом, Византия вновь стала православной и с еще большей ревностью, чем когда-либо, исповедовала иконопочитание. Тем не менее настоящего примирения обоих мировых центров Никейский Собор не ознаменовал. Рим ожидал упразднения всех постановлений иконоборческой эпохи: не только религиозных, но и церковно-политических; он ожидал полного восстановления статус-кво, и прежде всего возвращения прав римской юрисдикции над Южной Италией и Иллириком. Но об этом в Константинополе не хотели слышать. Этот вопрос несколько раз поднимался на Никейском Соборе: соответствующий пассаж из послания папы Адриана I к византийским правителям был просто опущен в греческом переводе, который был зачитан на Соборе. Равным образом были изъяты и те части, в которых папа брал на себя право возражать против неканонического поставления патриарха Тарасия и протестовать против титула «вселенский патриарх». Но в первую очередь тщательно были обойдены многочисленные места папского послания, в которых шла речь о примате Рима или даже всего лишь о примате святого Петра⁴¹⁶. Фактически папство было отделено от Востока, равно как и Византийская империя отделена от Запада. Движение в русле политики Константинополя более не могло принести выгод Римской Церкви, несмотря на то что она, казалось, теперь объединилась с Византией в отношении к наиболее жгучему вероучительному вопросу того времени. И наоборот: сотрудничество с великим победителем лангобардов представлялось многообещающим, несмотря на то что взаимопонимание с франкским королем по вопросу иконопочитания казалось трудным и требовало больших уступок.

В ходе острой полемики, которая нашла свою окончательную формулировку в «Карловых книгах» (Libri Carolini), Карл Великий отверг как иконоборческую точку зрения Собора Константина V, так и иконофильскую позицию Собора Константина VI и Ирины. Цель «Карловых книг», которые были призваны подчеркнуть религиозную самостоятельность Франкской державы вопреки Византии, была прежде всего политическая, и потому не так важно, что их аргументация по существу обходит суть дела и что латинский перевод никейских актов, который был предоставлен Карлу Великому, из-за грубых лингвистических ошибок и недоразумений искажал смысл принятых в Никее постановлений. Но позиция Карла не совпадала и с подлинными установками Никейского Собора, пересекаясь, скорее, со старыми воззрениями Григория Великого, который подобным образом отвергал как уничтожение, так и почитание священных изображений. Король франков настаивал на своей точке зрения, несмотря на все предупреждения и увещания, которые адресовал ему папа Адриан I, и именно папа был вынужден в конце концов уступить. Иконопочитание, которое Никейский Собор 787 г. с согласия обоих легатов Адриана I вменил в обязанность каждому благочестивому христианину, было осуждено Франкфуртским Собором 794 г. в присутствии двух других представителей того же самого папы⁴¹⁷. Несмотря на то что вопрос об иконах даже отдаленно не имел на Западе такого значения, какое ему придавалось в Византии, а своеобразное византийское соединение проблемы икон с учением о спасении осталось Западу чуждым и непонятным, это все же было огромной уступкой, которая ясно показывает, что союз с франкским королевством стал краеугольным камнем папской политики. Последовательно продолжая начатую при Стефане II линию, успехи которой были налицо, Адриан I, отбросив все сомнения, оставался верен союзу с франкским королем. Его преемник Лев III, также последовательно продолжая эту линию, принял смелое, логически завершающее целенаправленную римскую политику VIII в., однако по своей сути революционное решение и 25 декабря 800 г. возложил в соборе Св. Петра в Риме на Карла императорскую корону⁴¹⁸.

Основание империи Карла Великого имело столь же революционное значение в политической сфере, что и позднейшее разделение Церквей – в религиозной. Для тогдашнего мира являлось аксиомой, что могла быть только одна Империя, так же, как и одна христианская Церковь. Императорская коронация Карла Великого перевернула все понятия с ног на голову и означала сильный подрыв византийских интересов, поскольку вплоть до того времени единственной Империей бесспорно считалась Византия, Новый Рим, которому перешло наследие древней Римской империи. Относясь со вниманием к своим имперским правам, Византия могла рассматривать принятие Карлом Великим титула императора только как узурпацию. Впрочем, Рим также исходил из идеи одной Империи и вовсе не имел в виду учредить еще одну Империю наряду с Византией; скорее, созданная им новая империя должна была занять место старой Византийской: в Риме полагали, что после низложения законного императора Константина VI императорский престол в Константинополе можно было считать вакантным. Иерархия государств, объемлющая всю христианскую ойкумену и венчающаяся единой Империей, была как для Рима, так и для Византии единственным мыслимым мировым порядком. В действительности дело пришло к тому, что с 800 г. друг другу противостояли две империи, восточная и западная. Разделение между Востоком и Западом, подготовленное многовековым развитием и в эпоху иконоборчества со всей очевидностью вышедшее на первый план, осуществилось теперь и в политической сфере. Ойкумена распалась на две части, различные в языковом, культурном, политическом и религиозном отношении.

Несмотря на то что коронация Карла в соборе Св. Петра была делом папства, а не короля⁴¹⁹, он, совершив этот влекущий за собой серьезные последствия шаг, был вынужден разбираться с возникшими вследствие него проблемами. Он был вынужден истребовать у Византии признания, без которого его императорский титул повисал в воздухе. При помощи голословных утверждений о том, что императорский престол Константинополя был, дескать, вакантным, поскольку его занимала женщина, или о том, что Византия, как это растолковывали «Карловы книги», впала в ересь, дело явно не двигалось. В 802 г. послы Карла и папы прибыли в Константинополь. Они должны были передать византийской императрице предложение вступить в брак с их государем, дабы посредством него «вновь объединились Восток и Запад»⁴²⁰. Однако вскоре после их прибытия случился дворцовый переворот, в результате которого Ирина была свергнута с престола (31 октября 802 г.), и решение проблемы было отложено. Эта акция, исходившая из кругов высших сановников и офицеров Империи, доставила императорский венец Никифору, бывшему логофетом геникона. Ирина была сначала сослана на Принцевы острова, а затем на Лесбос. Вскоре после этого она скончалась.

Общая литература: Bury. Eastern Roman Empire; Златарски. История. 1,1; Мутафчиев. История. I; Runciman. Bulgarian Empire; Bratianu. Etudes byzantines. P. 183–216.

В лице Никифора I (802–811) во главе Империи вновь встал способный правитель. Утверждения Феофана о том, что его возвышение принесло скорбь и отчаяние, всего лишь передают настроения радикального монашеского направления. Не следует полагать, что та жгучая ненависть, которую Феофан проявляет по отношению к этому императору, была общей для православных кругов Византии⁴²¹. Никифор не был клерикалом, от духовенства он требовал повиновения императорской власти, однако он был вполне православным и принципиально придерживался иконопочитания. Женив своего сына Ставракия на афинянке Феофано, родственнице Ирины, он подчеркнул свою решимость придерживаться иконопочитательскому направлению предшествующего царствования. Отношения правительства и руководства Церкви к радикальной монашеской партии тем не менее вновь ужесточилось, тем более что после смерти Тарасия (25 февраля 806 г.) на патриарший престол был призван ученый историограф Никифор. Подобно Тарасию, Никифор был сведущ как в светской науке, так и в богословии и отличился не только как историописатель, но в последующее время также и как автор многочисленных сочинений в защиту культа икон. Но, как и Тарасий, он был до своего возведения на патриарший престол высокопоставленным чиновником и в церковно-политическом отношении представлял то же умеренное направление. Замещение патриаршего престола мирянином вызвало у зилотов тем большее возмущение, что они, по всей видимости, рассчитывали на избрание их предводителя, Феодора Студита. Более того, император Никифор вновь извлек на свет Божий «михианское» дело, чтобы посредством него утвердить принцип, согласно которому император не связан канонами: составленный из представителей мирян и духовенства Собор высказался за признание брака Константина VI с Феодотой и вновь принял в церковное общение священника Иосифа, освятившего этот брак (январь 809 г.). Это привело к открытому разрыву со студийскими монахами, которые вновь отвернулись от официального церковного руководства и подверглись гонениям со стороны государственной власти.

Но прежде всего задачей императора было упорядочить экономические отношения и вновь сбалансировать расстроенные из-за легкомыслия предыдущего правительства финансы. Как бывший руководитель финансового управления, он был прекрасно подготовлен для этой задачи и принял ряд важных и мудрых мер. Эти меры Феофан, его непримиримый враг, с многочисленными упреками и обвинениями описывает как «десять казней» императора Никифора⁴²². Прежде всего Никифор отменил предоставленные при Ирине налоговые послабления. Затем он приказал вновь обложить налогами всех подданных, причем их размер по сравнению с прошлыми временами был повышен, а за внесение в налоговые списки взималась пошлина в размере двух кератиев (вероятно, с номисмы, что составляет 8 1/3%). Пáрики монастырей и церквей, а также весьма многочисленных в Византии богоугодных заведений были обложены подымным налогом. «Налог с дыма» (καπνικόν; исходя из смысла – подушный налог, рассчитанный с семьи), который здесь впервые упоминается в византийских источниках, представляет собой, наряду с поземельным налогом, важнейшую подать. Он не был впервые введен Никифором, но, скорее, предстает здесь уже как известный вид налога, и речь идет лишь о том, что на этот раз он коснулся также той категории крестьян, которая ранее была свободна от его уплаты. Предположительно, освобождение от него восходило ко времени Ирины, поскольку церковные и монастырские владения в Византии всегда принципиально подлежали налогообложению, так что Никифор, по всей видимости, также и в этом случае не ввел ничего нового, но лишь восстановил старый порядок. Как показывают другие источники, в 20-е гг. IX в. налог с дыма составлял два милиарисия и в сельской местности платился всеми подлежащими налогообложению лицами⁴²³. Чтобы обезопасить фиск от потерь, Никифор ввел круговую поруку налогоплательщиков в деле уплаты налогов: на сельскую общину налагался общий налог, за выплату которого отвечали все жители деревни: невыплаченные суммы должны были вносить соседи неплательщиков. Этот порядок также был не нов: речь идет о старой системе аллиленгия (άλληέγγυον), которая известна уже по «Земледельческому закону», хотя этот технический термин в этом месте также встречается впервые⁴²⁴.

Некоторые церковные имения Никифор передал ведомству императорских доменов, однако так, что размер налога для уменьшившихся владений остался прежним. Можно предположить, что целью этой меры также было возвращение дарений, сделанных императрицей Ириной. Взимание налога с наследства и нахождения клада должно было проводиться более строго, а бедняки, которые неожиданно разбогатели, облагались налогом как нашедшие клад. Рабы, купленные за пределами таможенной границы в Авидосе, а особенно в области Двенадцати островов (Додеканис), облагались пошлиной в 2 номисмы⁴²⁵. Далее, император, издав запрет своим подданным взимать ростовщический процент и тем самым предоставив лишь государству право получать прибыль от кредита, принудил богатых судовладельцев Константинополя брать займы у государства в размере 12 фунтов золота, беря с каждой номисмы по 4 кератия, т.е. 16 2/3%⁴²⁶. Несмотря на то что ростовщичество противоречило нравственному чувству людей Средневековья, запрет на взимание процента, который вводили Никифор I и, например, Василий I, был в Византии чрезвычайно редким явлением. Потребности высокоразвитой византийской денежной экономики были сильнее морализаторства, и ростовщичество было широко распространено в Византии во все времена. Впрочем, запрет на взимание процента Никифора I, трезвомыслящего государственного деятеля, служил не идеальным целям: исключив частную инициативу, он сделал ростовщичество монопольным правом государства и, назначив чрезвычайно высокую процентную ставку, нашел новый источник для пополнения государственной казны⁴²⁷.

Весьма важные распоряжения императора Никифор издал для укрепления системы обороны, основу которой с VII в. составляли посаженные на землю стратиоты. Сведения X в. сообщают, что имение солдата (стратиота), которое представляло собой основу его жизнеобеспечения, должно было оцениваться не менее чем в 4 фунта золота, поскольку стратиот, будучи призван в армию, должен был явиться с конем и полным вооружением. Поскольку, по всей видимости, не существовало достаточного числа крестьян-стратиотов, которые имели во владении такой надел, то Никифор заставил исполнять воинскую службу и более бедных крестьян, на снаряжение которых деревенская община была обязана ежегодно платить 18,5 номисм⁴²⁸. Согласно этому распоряжению, земельное владение предписанной ценности не обязательно должно было представлять собой единое имение одного лица, но вполне могло делиться между несколькими крестьянами, из которых один проходил воинскую службу, а другие сообща несли бремя финансовых расходов по его вооружению. Также в случае, если стратиот беднел и более не мог самостоятельно обеспечить собственное снаряжение, возможность распределения финансового бремени между общинниками обеспечивала государству защиту от снижения обороноспособности. Эта система играла для поддержания численности вооруженных сил ту же роль, что и система аллиленгия для обеспечения поступления налогов.

Согласно сообщениям X в., бойцы военно-морских сил, как и сухопутные воины, имели земельные наделы, служившие для них экономической основой. Создание таких наделов, вероятно, и было целью тех мер Никифора, которые Феофан описывает как его девятое злодеяние: моряков прибрежных областей, особенно в Малой Азии, которые никогда не занимались земледелием, император принудил приобрести за назначенную им цену земельные участки конфискованных имений⁴²⁹. Здесь, конечно же, идет речь о создании первых матросских имений⁴³⁰: чрезвычайно важная мера для византийского военно-морского флота. В первую очередь она касалась морских солдат фемы Кивирреотов.

Далее, Никифор предпринял меры по выведению колоний, которые должны были служить обороне областей, подвергавшихся наибольшей опасности. Так, он заставил жителей малоазийских фем продать свои владения и переселил их в «Склавинии», т.е. на славянизированный Балканский полуостров, где поселенцы, без сомнения, получили новые земли и должны были нести воинскую службу в качестве стратиотов. Эта мера, о которой Феофан сокрушается более всего, имеет свою опору в методах колонизационной политики двух предшествующих веков. В целом же политика Никифора отнюдь не имела характера переворота. Прежде всего он, стремясь устранить промахи и упущения своих предшественников, основательно оздоровил обстановку и если и вводил новые постановления, эти последние отнюдь не выходили за рамки традиционной византийской государственной политики. С большой проницательностью он прежде всего обратил свой взор на два столпа византийского государства: финансы и армию. Без сомнения, хотя подчас и насильственными мерами, он значительно повысил финансовые возможности государства. Его многосторонняя деятельность в этой области дает возможность рассмотреть методы византийского финансового управления и дает картину высокого развития византийской денежной экономики в самый темный период Средневековья. Без сомнения, он также значительно усилил имперскую армию: ее касались наиболее оригинальные решительные мероприятия бывшего министра финансов.

Мероприятия колонизационной политики Никифора также имели особое значение в том смысле, что они касались славянизированных областей Балканского полуострова, А именно и прежде всего – граничащих с Болгарией областей Фракии и восточной Македонии⁴³¹. Большие славянские вторжения VI и VII вв. принудили Византийскую империю по большей части оставить свои позиции на всей территории Балканского полуострова, и с тех пор славянское наводнение все больше прибывало: согласно высказыванию Константина Багрянородного, Пелопоннес в середине VIII в. представлял собой варварскую славянскую страну⁴³². Впрочем, с конца VIII и в начале IX столетия начинается медленный, но непрерывный обратный процесс. При императрице Ирине Византия предпринимает большой поход против славян в Греции: в 783 г. логофет Ставракий с сильным войском направляется в область Фессалоники, затем идет в Грецию и на Пелопоннес и принуждает тамошние славянские племена признать византийскую власть и взять на себя уплату дани. После возвращения из своего успешного похода Ставракию было позволено справить на ипподроме триумф: столь высоко было значение, которое придавалось в Византии его победе над славянскими племенами в Греции⁴³³. Однако уже в последние годы VIII в. славяне Греции под предводительством вождя племени велегезитов принимали участие в заговоре против императрицы Ирины в пользу удерживаемых в заключении в Афинах сыновей Константина V⁴³⁴, а в начале IX в. славяне Пелопоннеса подняли крупное восстание. Они разграбили окрестности, а затем в 805 г. предприняли крупное нападение на Патры⁴³⁵. Осада города была исключительно упорной, однако завершилась поражением славян, что население Патр приписывало чудесному вмешательству апостола Андрея – так же, как в свое время спасение Фессалоники приписывалось помощи св. Димитрия. Тогда император приказал приписать не только всю военную добычу, но также и покоренных славян вместе с их семьями к церкви Св. Андрея в качестве крепостных, так что они теряли не только свою самостоятельность, но и гражданскую свободу. Тем не менее славяне на Пелопоннесе и дальше продолжали создавать проблемы византийскому правительству: племена мелингов и езеритов в Тайгете, с которыми еще в XIII в. пришлось вести тяжелую борьбу франкам, сохраняли свою этническую идентичность вплоть до времени турецкого завоевания⁴³⁶. Несмотря на это, поражение славян при Патрах знаменовало собой важный этап в процессе обратной эллинизации Южной Греции: для самих византийцев это событие было моментом восстановления византийской власти на Пелопоннесе после более чем двухвекового славянского господства⁴³⁷.

Постепенное укрепление византийского господства в некоторых областях Балканского полуострова находит свое наиболее яркое выражение в развитии фемного устройства посредством основания новых фем. Если кто-то желает узнать, какие области на самом деле находились во владении Византийской империи, т.е. не просто номинально признавали византийский суверенитет, но и фактически были подчинены византийскому правительству, он должен установить, как далеко распространялось византийское фемное устройство. Именно это является наиболее надежным мерилом действительных отношений: ведь только там, где существуют фемы, существует и более или менее упорядоченное византийское управление. Фракия и Эллада были единственными фемами, которыми Византия обладала на Балканском полуострове с конца VII в., и это положение сохранялось в течение долгого времени. При этом уже с последних годов VIII в. наряду с Фракией определенно имеется самостоятельная фема Македония, которая, правда, включает не собственно македонскую область, а территорию западной Фракии⁴³⁸. Примерно в это же время была основана и фема Пелопоннес⁴³⁹. Самое позднее в первые годы IX в. возникает фема Кефаллиния, которая включает в себя Ионические острова⁴⁴⁰. В начале IX в., по всей вероятности, Фессалоника и Диррахий, важнейшие опорные пункты византийской власти на Эгейском и Адриатическом побережье, вместе со своими окрестностями организуются в особые фемы⁴⁴¹. Несколько позднее фемное управление вводится в эпирских землях посредством образования фемы Никополя, а организация фемы Стримон связывает фему Фессалоника с фемами Фракия и Македония. Наконец, во второй половине IX в. возникает фема Далмация, которая включает в себя далматинские города и острова. Развитие фемного управления на Балканском полуострове является выражением постепенного восстановления византийской власти на территории Балкан, с которой она оказалась вытесненной славянскими вторжениями. Это демонстрирует нам продвижение и одновременно пределы отвоевания византийцами этих территорий и сопровождавшей их повторной эллинизации. Постепенно где более широкой, где более узкой полосой Византия смогла охватить своими фемами практически все прибрежные территории. В прибрежных областях, которые были доступны для ее военно-морских сил и были богаты старыми городами и гаванями, Империя вновь установила свое господство и свою систему управления. На этом, правда, успехи византийской реконкисты закончились: внутренние земли Балканского полуострова и дальше оставались вне поля ее досягаемости.

Переселение малоазийских стратиотов в область Склавиний явилось этапом в процессе укрепления византийских позиций на Балканах. Одновременно оно обуславливалось предстоящей войной с Болгарией. Не будучи изначально солдатом, Никифор I тем не менее вел войну с большой энергией и неоднократно лично выступал во главе войска. Выплату дани Халифату, которую позволила наложить на себя Ирина, он прекратил сразу по своему вступлению на престол. Однако силы Империи на Востоке были расстроены гражданской войной, которую вызвало возвышение назначенного летом 803 г. главнокомандующим всеми малоазийскими фемами Вардана Турка. Арабы вновь начали вторжения на территорию Империи, а в 806 г. Харун ар-Рашид явился с огромной армией, взял несколько крепостей на границе, занял Тиану и послал крупный отряд в область Анкиры. Император был вынужден просить мира, согласился на выплату дани и, кроме того, взял на себя унизительное обязательство каждый год выплачивать халифу за себя и за своего сына по три золотых монеты подушного налога⁴⁴². Между тем, однако, Харун умер (809), и разразившиеся вслед за этим в Халифате волнения доставили Империи с этой стороны облегчение. Центр тяжести византийской внешней политики все более стал смещаться на Балканы.

Уничтожение державы аваров Карлом Великим освободило от аварского ига в том числе и паннонских болгар. Держава болгар благодаря этому усилила свое могущество и выросла территориально: на Тисе она соприкоснулась с державой франков. На болгарский престол в Плиске вступил Крум, вождь паннонских болгар, прирожденный воин, жадный до войн и завоеваний, вскоре ставший наводить ужас на византийцев. В качестве дамбы против державы болгар Византия воздвигла оборонительную линию, важнейшими пунктами которой были Девельт, Адрианополь, Филиппополь и Сердика. Однако в 809 г. Сердика подверглась нападению Крума, который разрушил крепость и перебил гарнизон. Византийский император немедленно вмешался, выступил на Плиску, а затем направился в Сердику, чтобы восстановить это укрепление. Главный контрудар византийцев последовал через два года, проведенных в незаметных приготовлениях, в рамках которых произошло переселение малоазийских стратиотов в славянские области Балкан. Весной 811г. Никифор I перешел во главе большой армии границу и, не обращая внимание на предложение мира со стороны Крума, выступил на Плиску, разрушил ее и сжег дворец хана. Униженно предложенный мир победоносный император вновь отверг: он был твердо намерен раз и навсегда покончить с державой болгар и последовал за Крумом, который со своими людьми бежал в горы. Здесь, однако, его настиг рок: в горных проходах византийская армия была окружена Крумом и перебита вплоть до последнего человека (26 июля 811 г.). Погиб и сам император, а победоносный хан приказал сделать себе из черепа чашу, из которой он на пирах пил за здоровье своих боляр.

Последствия этой неожиданной катастрофы были неизмеримы. Но еще тяжелее, чем военное поражение, был удар, нанесенный по престижу Византии. Со времен переселения народов, когда в 378 г. император Валент пал в войне с вестготами при Адрианополе, ни один византийский император не оказывался жертвой варваров. Византия, превосходство которой в достаточной мере доказало начало войны, лежала простертой ниц, в то время как Крум, который незадолго перед этим молил о мире, оказался славным победителем. Его самоуверенность неизмеримо возросла, а для его страсти к завоеваниям открывались неслыханные перспективы. Для Империи начались тягостные годы, исполненные забот и трудов.

В битве, которая стоила жизни императору Никифору, его сын и престолонаследник Ставракий получил тяжелое ранение, однако с несколькими спутниками смог спастись в Адрианополь и там, в строгом соблюдении принципа легитимности, был провозглашен императором. Этот факт имел лишь формальное и предварительное значение, поскольку на выздоровление Ставракия рассчитывать не приходилось. Окончательное урегулирование вопроса о престолонаследии должно было состояться в Константинополе, куда был перевезен умирающий император для того, чтобы совершить коронацию своего преемника. Естественным претендентом на престол был куропалат Михаил Рангавé, ближайший родственник (муж сестры) бездетного императора, и за его провозглашение ходатайствовали как соратники императора, так и патриарх Никифор. Впрочем, этому решению воспротивилась супруга императора, афинянка Феофано, которая по примеру Ирины считала себя способной самой принять бразды правления. В то время как Ставракий, опасаясь тяжелых осложнений⁴⁴³, колебался в принятии решения, столицей овладевало все большее возбуждение. Состояние междуцарствия казалось в это время близящихся внешнеполитических угроз более невыносимым, чем когда-либо, и как никогда необходимым представлялось восстановление нормального положения. Решение, которого невозможно было достичь законным путем, принес государственный переворот: 2 октября войско и сенат провозгласили Михаила Рангаве императором, а несколько часов спустя он был венчан на царство патриархом Никифором в соборе Св. Софии. Поставленный перед свершившимся фактом, Ставракий отрекся и принял монашескую схиму, однако еще три месяца боролся со смертью.

Михаил Рангаве (811–813)⁴⁴⁴ оказался слабым правителем. Он легко подчинялся влиянию более сильных личностей и не обладал смелостью для проведения непопулярных мер, которой отличался император Никифор. Политика экономии прекратилась, при любой возможности император делал денежные раздачи войску, двору и прежде всего клиру. Михаил I был ревностным иконопочитателем и верным служителем Церкви. При нем православие накануне нового этапа иконоборчества переживало свои лучшие дни. Студиты были возвращены из ссылки и примирились с церковноначалием после того, как михианский спор был разрешен в их смысле посредством отмены соборного постановления 809 г. и нового отлучения священника Иосифа. Безграничным стало влияние Феодора Студита, выдающаяся энергия и неутомимая деятельность которого подавляли слабого императора. Даже в делах войны и мира все решал голос великого настоятеля студитов.

По отношению к западной империи позиция византийского правительства коренным образом изменилось. Никифор I ничего не хотел слышать о претензиях Карла Великого на императорский титул, более того, он зашел настолько далеко, что запретил патриарху Никифору отправлять папе обычные синодики⁴⁴⁵. Таким образом, он занял непримиримую позицию не только по отношению собственно к своему сопернику, но также и к стоящему за его спиной папе Римскому. Между тем могущество Карла Великого непрестанно росло и начало распространяться на византийские владения. После того как уже в правление Ирины Карл подчинил Истрию и несколько далматинских городов, молодой король Пипин принял под свой скипетр и Венецию (810). Карл обладал теперь средством, которое не могло не оказать давления на ослабевшую в то время Византию. В обмен на возвращение отнятых территорий правительство Михаила I выразило готовность признать императорское достоинство Карла Великого: в 812 г. византийские послы приветствовали Карла в Ахене как василевса. Не только практически, но и теоретически теперь существовало две Империи⁴⁴⁶. Впрочем, хотя правитель франков и был признан императором, однако не римским (правда, и сам Карл всегда осознанно избегал именоваться императором римлян)⁴⁴⁷. Этот титул византийцы удержали только за собой, тем самым подчеркивая разницу между западным императором и единственным подлинным римским императором в Константинополе. Тем не менее связь с римской идеей становится сутью средневековой западноевропейской империи, и как Византия во все времена считала себя Римской империей (несмотря на то что до IX в. это редко находило свое выражение в императорской титулатуре)⁴⁴⁸, так и западная империя посредством папства была связана с Римом, хотя связь с римской идеей нашла окончательное выражение в соответствующей титулатуре только во времена Оттонов⁴⁴⁹. Так с возникновением и признанием второй империи было подвергнуто сомнению единоличное право Византийской империи на римское наследие. Впрочем, распад державы Каролингов и новое усиление Византийской империи дали последующим правителям Византии возможность не обращать внимания на высказанное в 812 г. признание западной империи и рассматривать его как не имевшее места.

Тот факт, что Никифор I отказал Карлу Великому в признании, в то время как Михаил I признал его, следует возводить не только к личным качествам обоих правителей, но прежде всего к изменению обстановки, которое наступило после катастрофы 811 г. Непосредственная опасность, которая угрожала Балканам, лишила Византийскую империю возможности позволить себе конфликт с Западом. Весной 812 г. Крум захватил крепость Девельт на Черном море, разрушил ее и по примеру византийцев увел ее жителей в свою страну. Сопротивление со стороны византийцев было не просто слабым – население нескольких соседних пограничных городов пустилось в бегство. Крум предложил мир правительству Империи, причем свои условия облачил в форму ультиматума; поскольку Византия тянула с их принятием, он занял важный портовый город Месемврию (начало ноября 812 г.), в котором ему наряду с большим количеством золота и серебра попали в руки запасы греческого огня. В то время как часть императорских советников во главе с патриархом Никифором, разделяя мнение императора, выступила за принятие условий мирного договора, другие советники, выразителем позиции которых был студийский игумен Феодор, выступили за более энергичное ведение войны. Победила точка зрения игумена студитов, и в июне 813 г. большое византийское войско встретилось с наступающими ордами Крума близ Адрианополя при Версиникии. Простояв длительное время в нерешительности напротив болгар, 22 июня стратиг Фракии и Македонии напал на врага. Однако за ним не последовали малоазийские отряды, возглавляемые стратигом Анатоликов Львом Армянином, которые, наоборот, начали неожиданно отступать. Если двумя годами ранее участь византийцев определила судьба, то теперь Крум был обязан своей победой неудовлетворительному командованию и прежде всего отсутствию среди византийцев внутреннего единства. Положение православного императора Михаила Рангаве пошатнулось из-за понесенного им тяжелого поражения, и тем самым была подготовлена почва для переворота и возрождения иконоборчества. 11 июля 813 г. Михаила свергли и на престол был возведен Лев Армянин.

Общая литература: Bury. Eastern Roman Empire; Vasiliev. Byzance et les Arabes. Vol. I; Schwarzlose. Bilderstreit; Ostrogorsky. Bilderstreit; Martin E.J. A History of the Iconoclastic Controversy. London, 1930; Липшиц. Очерки. С. 203 сл.; Доброклонский А. Преподобный Феодор, исповедник и игумен студийский. Т. 1–2. Одесса, 1913–1914; Alexander. Patriarch Nicephorus; Grabar. Iconoclasme.

Лев V Армянин (813–820) был ставленником тех малоазийских кругов, которые отличались боевым духом и иконобрческими настроениями. Так же, как и Лев III, Лев V происходил с Востока; так же, как и тот, перед своим восхождением на престол он был стратигом фемы Анатоликов. Великие полководцы и иконоборцы Лев III и Константин V служили для него образцом. Его программа заключалась в восстановлении военного могущества Империи и возрождении иконоборческого движения. Для него и его приверженцев не было ни малейшего сомнения в том, что военные неудачи предшествующих царствований явились следствием иконопочитания.

Первыми на повестке дня стояли военные задачи, поскольку после победы при Версиникии Крум перешел в большое и стремительное наступление: он осадил Адрианополь и за несколько дней до вступления на престол Льва V появился со значительной частью своего войска перед воротами византийской столицы. Впрочем, перед стенами Константинополя, о которые разбились даже атаки арабов, Крум оказался бессилен. Тогда он попросил императора о проведении личных переговоров с целью установления условий мира. Во время этих переговоров, на которые Крум, полагаясь на слово византийского императора, явился безоружным, византийцы совершили на него коварное нападение, которого он смог избежать только благодаря присутствию духа и молниеносному бегству. Возмущенный правитель болгар опустошил за это все окрестности византийской столицы, а затем вступил во взятый измором Адрианополь и приказал депортировать население города и соседних деревень в области за Дунаем. Тем не менее императору удалось одержать одну победу в окрестностях Месемврии (осень 813г.), однако уже весной следующего года Крум вновь предпринял марш на Константинополь. Судьба избавила Византию от грозящей ей опасности: как в свое время Аттила, Крум внезапно умер от кровоизлияния (13 апреля 814 г.).

После кратковременного периода междуцарствия⁴⁵⁰ у болгар появился еще один значительный правитель в лице Омуртага. Однако он направил свою деятельность прежде всего на расширение болгарской власти в северо-восточном направлении и на внутреннюю консолидацию своей державы. С Византией он заключил мир на 30 лет, который, естественно, принес болгарам ощутимые выгоды. С территориальной точки зрения в сущности было восстановлено положение времен Тервеля: граница, деля Фракию между двумя государствами, должна была пройти вдоль так называемого большого девельтского вала вплоть до Макроливады, т.е. между Адрианополем и Филиппополем, а оттуда к северу через Балканские горы⁴⁵¹. После драматических событий недавнего времени на византийско-болгарской границе установилось на долгое время ничем не нарушаемое спокойствие. Также и со стороны Халифата, который со времени смерти Харуна ар-Рашида пребывал в состоянии внутренней смуты, Империи было нечего опасаться.

Состояние мира Лев V использовал для того, чтобы перейти к реализации своих иконоборческих планов. Как только ситуация после смерти Крума улучшилась, он дал ученому Иоанну Грамматику, предводителю нового иконоборческого движения, задание собрать богословский материал для предстоящего иконоборческого собора. Против иконоборческих планов императора объединились теперь враждующие партии Православной Церкви. Патриарх Никифор оказался в первых рядах борцов со вновь разгоревшимся пламенем иконоборчества вместе со своим прежним противником Феодором Студитом. В многочисленных сочинениях они с пылкой ревностью выступили в защиту почитания икон и решительно воспротивились вмешательству императора в вопросы веры. Еще яснее, чем в VIII в., во второй период иконоборчества выступила на первый план церковно-политическая подоплека: стремление императорской власти подчинить церковную жизнь своей воле и упорное сопротивление, которое Церковь, а особенно ее радикальное крыло, этому стремлению оказывало. Преимущество административного ресурса обеспечивало поначалу победу делу императора. Феодор и многие из его сторонников были вынуждены отправиться в ссылку и претерпеть тяжелые испытания. Никифор был низложен. На патриарший престол в пасхальное воскресенье 1 апреля 815 г. вступил придворный Феод от Мелиссин, который был обязан своим избранием благородному происхождению своей семьи и родству с третьей женой Константина V.

Вскоре после Пасхи под председательством вновь назначенного патриарха в храме Св. Софии был проведен собор, который отменил постановления VII Вселенского Собора в Никее и принял определения иконоборческого собора 754 г. Впрочем, собор подчеркнул, что он не считает иконы идолами⁴⁵², но тем не менее предписал их уничтожение. Это было типично для собора Льва V: по сути дела он придерживался принципов старого иконоборчества, однако в способе выражения кое-что смягчал. Его единственным идейным источником были акты собора 754 г.; он воспроизводил старое иконоборческое учение, но немного разбавлял его, обходя ключевые вопросы посредством размытых формулировок⁴⁵³. Как и новое иконоборческое движение в целом, собор 815 г. несет на себе печать беспомощного эпигонства. В то время как иконоборчество Льва III и Константина V было движением большой силы, иконоклазм IX в. представлял собой эпигонскую и реакционную попытку⁴⁵⁴. Относительно внутренней слабости этой реакции не может ввести в заблуждение даже тот факт, что император посредством имеющейся в его распоряжении государственной власти смог навязать Церкви свою волю и подвергнуть сопротивляющихся жестоким гонениям. Лев V далеко не имел той поддержки, которой обладали императоры-иконоборцы VIII в., и потому ему постоянно приходилось бояться за свое положение. Страх свержения в последние годы правления превратился у него в манию. Однако несмотря на все меры предосторожности, он не смог избежать судьбы: в рождественские дни 820 г. он был убит во время богослужения перед алтарем Св. Софии сторонниками его бывшего соратника Михаила из Амория.

Михаил II (820–829), основатель Аморийской династии, был грубым солдатом, невежество которого стало у тонких византийцев предметом насмешек. Однако ему также недоставало энергии, разума и чувства меры. Во время его правления в религиозном споре установилось затишье. Преследования иконопочитателей прекратились, изгнанникам во главе с патриархом Никифором и Феодором Студитом было позволено вернуться. Однако, к большому разочарованию православных, несмотря на их неоднократные представления, восстановления иконопочитания не последовало. Михаил II занял отстраненную позицию, не признавая ни Вселенского Собора в Никее, ни иконоборческих соборов, и просто-напросто запретил всякие дискуссии по проблеме иконопочитания. По внутреннему своему настроению император, происходивший из Фригии, давнего оплота иконоборчества, без сомнения, был противником культа икон. Весьма явно это демонстрирует его письмо к Людовику Благочестивому, в котором он жалуется на некоторые злоупотребления в почитании икон⁴⁵⁵. Равным образом на это указывает и то обстоятельство, что воспитание своего сына и наследника престола Феофила он доверил иконоборцу Иоанну Грамматику, а после смерти Феодота Мелиссина не призвал вновь на патриарший престол православного Никифора, а поставил на него епископа Антония Силейского, который наряду с Иоанном Грамматиком принимал активнейшее участие в разработке соборных определений 815 г. Таким образом, его сдержанность в меньшей степени проистекала от равнодушия, чем от понимания того, что иконоборческое движение уже выдохлось. Единственный иконопочитатель, против которого выступил Михаил II, был сицилиец Мефодий, который доставил ему письмо с папскими наставлениями в пользу иконопочитания. Мефодий подвергся издевательствам и был брошен в тюрьму, однако не из-за того, что был иконопочитателем, но из-за того, что связь византийских сторонников почитания икон с Римом вызвала недовольство императора.

Центральным внутриполитическим событием правления Михаила II была страшная гражданская война, которую развязал Фома, славянин из Малой Азии, бывший однополчанин Михаила⁴⁵⁶. Получивший действенную поддержку со стороны арабов, Фома уже во времена Льва V собрал вокруг себя большую и пеструю толпу сторонников. Арабы, персы, армяне, иверы и другие кавказские племена встали под его знамена. Для дальнейшего распространения этого движения этнически разнородная Малая Азия, в которой в большом количестве жили и славяне, имела подготовленную почву. Большой притягательной силой предприятие Фомы обладало также для тех элементов, которые по религиозным мотивам держали обиду на Константинополь, ибо Фома встал на сторону иконопочитателей и даже выдавал себя за незаконно лишенного престола императора Константина VI. Особым же весом обладает в данном случае тот факт, что мятежное движение приобрело социально-революционный характер: Фома выступил защитником бедных, которым он пообещал освобождение от их тягот. Благодаря этому он привел в движение озлобленные материальной нуждой, чрезмерным налоговым беременем и произволом правительственных чиновников народные массы. По словам византийского хрониста, «раб поднял убийственную руку на господина, а солдат – на офицера...»⁴⁵⁷. Мятежное движение, в основе которого лежали этнические, религиозные и социальные противоречия, быстро охватило большую часть Малой Азии: из шести малоазийских фем только фемы Опсикия и Армениаков сохраняли верность императору. Фома был венчан на царство Антиохийским патриархом, что не могло произойти без согласия халифа. Поддержка фемы Кивирреотов позволила ему овладеть флотом и предоставила ему возможность переправиться в Европу и собрать под своими знаменами иконоборческое население европейской части Империи. Уже в декабре 821 г. началась осада Константинополя, продолжавшаяся более года; однако во время нее мощь восстания была полностью сокрушена: над плохо организованным движением масс одержали победу превосходящие в военном искусстве силы константинопольского императора. Не в последнюю очередь своим спасением Михаил II был обязан болгарскому хану. Так же, как в свое время Тервель выступил на стороне Льва III против арабов, так теперь Омуртаг, сын самого страшного врага Византии, выступил на стороне Михаила II против мятежного движения Фомы и рассеял его войска. Весной 823 г. Фома был вынужден снять осаду, и все его движение потерпело поражение. Однако только в октябре Фома, с небольшой группой сторонников засевший в Аркадиополе, попал в руки императора и после страшных пыток был казнен.

Михаил II оказался хозяином положения, но из-за гражданской войны, бушевавшей почти три года, Византия оказалась значительно ослаблена. Сверх того, обнаружилось, что расколотое религиозной распрей византийское государство было заражено также и социальной смутой. Если халиф, который всеми средствами поддерживал восстание Фомы, вследствие внутренних осложнений в своей державе не смог предпринять активного нападения на Византию, то Империи грозили большие опасности с других сторон исламского мира. Арабские эмигранты из Испании, которые в 816 г. овладели Египтом и временно утвердили там свое господство, десятилетием позднее захватили Крит⁴⁵⁸. Так Византия потеряла один из наиболее значительных стратегических опорных пунктов в Восточном Средиземноморье. Все попытки Михаила II и его преемников отвоевать потерянные владения остались безрезультатными: почти полтора века арабы владели важным островом, чтобы оттуда посредством непрестанных набегов держать в напряжении все окрестные земли. В то же самое время неудача постигла Византию и на Западе: вмешавшись в споры местных византийских военачальников, африканские мусульмане явились в 827 г. на Сицилию. Нападения сарацин на Сицилию были частым явлением с середины VII в., теперь же началось настоящее завоевание острова. Тем самым могущество Византийской империи в Средиземном море, и особенно на Адриатике, было самым серьезным образом подорвано. Неудивительно, что Константин Багрянородный рассматривал время Михаила II как эпоху наиболее значительного упадка византийского влияния на Адриатическом побережье и в славянских землях на западе Балканского полуострова⁴⁵⁹. Небрежение флотом, о котором византийцы со времени упадка сильного в военно-морском отношении Омейядского халифата заботились очень мало, привело к горьким последствиям.

В то время как выскочка Михаил II едва мог читать и писать, его сын и наследник Феофил (829–842) имел не только достаточное образование, но и подчеркнутую любовь к искусству и науке. Для Византии это не было чем-то необычным: Юстиниан, племянник необразованного солдата Юстина I, стал одним из образованнейших людей своего времени. На основании таких примеров можно получить представление об образовательном потенциале византийской столицы и высоком интеллектуальном уровне византийской придворной жизни. Однако Феофил был не только восприимчив к культуре византийской столицы, но также и к культурным влияниям, исходившим из дворца халифа в Багдаде. Очарование арабским искусством он, по всей видимости, перенял от своего учителя Иоанна Грамматика; от него же он перенял и ревностное иконоборчество, которое сделало его пламенным противником икон. Время его правления было эпохой последнего всплеска иконоборческого движения и одновременно эпохой сильнейшего влияния арабской культуры на византийский мир.

Феофил не был выдающимся правителем, однако он был в высшей степени примечательной личностью. Он был мечтателем, и нечто идеалистическое вполне пробивается в его склонности к иконоборчеству, которое уже клонилось к упадку, так же, как и в его восхищении искусством и культурой арабского мира, лучшие времена которого уже принадлежали прошлому. Несмотря на отвратительные жестокости, которым он предавался в своем религиозном фанатизме, в этом человеке было нечто притягательное, и неудивительно, что вокруг его личности создавались легенды⁴⁶⁰. Он хотел быть идеальным правителем, его воодушевляла сильная любовь к справедливости, которую он, однако, проявлял в несколько театральной форме. Подражая «праведному» халифу Харуну ар-Рашиду, он обычно устраивал прогулки по городу, ведя разговоры с самыми бедными и убогими своими подданными и принимая от них жалобы, чтобы затем примерно наказывать виновных, невзирая на их положение и чин.

После распространения фемной организации на Балканском полуострове в конце VIII и начале IX в. при Феофиле, по-видимому, последовало ее дальнейшее распространение на Восток и на отдаленный Север. Возникли новые фемы Пафлагония и Халдия, создание которых имело целью укрепление византийских позиций на Понте: Пафлагония охватывала северо-восточный угол прежней фемы Ву-келлариев, а Халдия – северо-восточную часть фемы Армениаков. Затем посредством отделения частично от фемы Армениаков, а частично от фемы Анатоликов были созданы в горной местности на арабской границе три новых военно-административных единицы – названные клисурами (кХгюобрш – горные проходы) малые пограничные военные округа Харсиан, Каппадокия и Селевкия, которые в последующем также получили статус фем⁴⁶¹.

Еще более существенным является то, что во времена Феофила были объединены в фему так называемые Климаты, т.е. византийские города в Крыму, а в Херсонесе, важнейшем из этих городов, был поставлен византийский стратиг. На большой северо-восточной равнине Европы было неспокойно, и как Византия, так и дружественная ей хазарская держава были вынуждены принимать оборонительные меры. Одновременно с введением фемной организации в области Херсонеса византийские архитекторы выстроили по просьбе хазарского кагана крепость Саркел в устье Дона, соорудив тем самым в отдаленных степях памятник византийской строительной техники⁴⁶².

В течение всего своего царствования преклонявшийся перед арабским искусством и культурой император Феофил был вынужден вести войны против арабов. Хотя внутренняя борьба и особенно принявшее формы социального протеста мятежное движение секты хуррамитов во главе с персом Бабеком и создали для халифа Мамуна (813–833) большие осложнения, однако в последние годы своего правления он настолько овладел положением, что с 830 г. смог возобновить приостановленную на долгое время войну против Византии. Византия была не в состоянии сконцентрировать все свои силы для войны в Малой Азии, поскольку одновременно должна была вести войну на Сицилии, ибо там арабское завоевание продолжалось, несмотря на все оборонительные усилия, и уже в 831 г. пал Панорм (Палермо). На восточной границе война шла с переменным успехом: то византийцы вторгались на вражескую территорию, и тогда Феофил справлял в Константинополе пышный триумф, то – причем чаще – арабы прорывались вглубь византийских земель, и тогда праздничное настроение императора быстро переменялось и он отправлял посольства, которые приносили халифу богатые дары и делали предложения о мире. Положение стало более серьезным, когда брат Мамуна, халиф Мутасим, преодолев смуты, обычные в державе халифов во время перемены на престоле, в 838 г. предпринял большой поход, который в отличие от прежних нападений был направлен не против приграничных крепостей, а против важнейших центров Малой Азии. Часть огромной армии Мутасима ударила в северо-западном направлении, разгромила в кровавой битве при Дазимоне (Дазмана) армию, которой командовал сам император, и захватила Анкиру. Между тем Мутасим с основной частью войска 12 августа взял приступом Аморий⁴⁶³. Это событие произвело в Византии ошеломляющее впечатление, ведь Аморий был важнейшей крепостью фемы Анатоликов и, кроме того, родным городом правящего дома. Даже на Западе, в державе франков и в Венеции, император искал помощи против арабов⁴⁶⁴.

Иконоборчество пережило при Феофиле свой последний подъем. В 837 г. предводитель иконоборцев Иоанн Грамматик взошел на патриарший престол, после чего вновь началось строгое преследование иконопочитателей⁴⁶⁵. Как и во времена Константина V, борьба с иконами перешла в борьбу с монашеством. Мученичество особого рода выпало на долю братьев Феодора и Феофана из Палестины: им на лбу каленым железом были написаны иконоборческие стихи, из-за чего они получили прозвание «Начертанных» (γραπτοί). Из двух братьев Феофан, собственно, и был поэтом, известным своими стихотворными похвалами святым иконам; после восстановления православия он служил митрополитом в Никее.

Несмотря на то что император и патриарх стремились всеми средствами поддержать иконоборческое движение, их бессилие проявлялось все более наглядно. Поле их деятельности в основном ограничивалось столицей, и только воля императора и немногих его приближенных обеспечивала ему господство⁴⁶⁶. Когда 20 января 842 г. Феофил умер, иконоборчество рухнуло и тем самым завершился большой кризис, который вызвало это движение.