Часть первая. Статьи разных лет Противосоциалистический катехизис.

(Против социалистов всех партий).

Обманные, пагубные речи и тайно и явно раздаются теперь всюду в России. Они заманивают в свои сети людей, часто искренних и хороших, но не понимающих обмана и не видящих того, как ими пользуются враги веры, церкви и России. Таковы простые люди – крестьяне, рабочее, которым ложные учители ложно обещают всякие блага; таковы часто люди молодые, неопытные, увлекающиеся, из образованных и полуобразованных, думающее, что они самоотверженно жертвуют собой для общего блага, а на самом деле служащие только общей смуте, беспорядку и гибели родины.

Различно называются самозваные учителя и радетели народа; сами они между собой не во всём согласны и разделяются на различные партии; различные и обещания они дают нам, различными благами желают привлечь к себе, на свою сторону. Но, как бы они себя ни называли, теперь они для всех открыты в своих делах; открылось ясно и то, что в их учениях и действиях много общего и одинакового. Трудно согласить то, чему они учат, с тем, что они делают, ибо учат они и говорят как будто и о благе народном, а на деле приносят и уже принесли народу великое зло и не на год или два, а на целые десятки лет вперёд. Стачки, забастовки, прекращение занятий всякого рода, разгромы чужих имений и чужого имущества, остановка работ на железных дорогах, в аптеках, магазинах, на фабриках и заводах, – всё это вызвано ложными учениями, обманной проповедью в народе нашем; всё это обездолило рабочий народ, принесло нищету и разорение тысячам трудящихся людей, разорило много хозяев и вместе с тем, после закрытия фабрик и заводов, оставило без заработка и их рабочих; всё это страшно подняло цены на все необходимые жизненные продукты, и люди бедные, их жены и малые дети остались теперь прямо в нищете, без хлеба и топлива и, вдобавок, без заработка.

Но это не всё. Если бы обманные учителя делали своё злое дело только с теми, кто с ними согласен, это было бы, по крайней мере, хоть понятно. Но они и несогласных с ними насиловали и насилуют: заставляют прекращать работы, выгоняют даже учащихся из школ, снимают насильно с дела рабочих, которые не поддались их словам и не сочувствуют их решениям; в особых комитетах делают постановления для рабочих всей России и рассылают свои приказы по всем городам, по всем железным дорогам, по всем фабрикам и заводам. Конечно, власть законная стала бороться с такими насильниками, выступившими, однако, под видом и под предлогом свободы. Тогда эти насильники стали избивать представителей власти. Десятками гибли от выстрелов и бомб губернаторы и разные начальники, сотнями избивались и разрывались на части солдаты, казаки, полицейские служители, виновные только в том, что они исполняли свой долг. Бомбы не раз бросали в толпу людей, лишь бы убить одного, и тут рядом гибли десятками люди, случайно проходившие или остановившиеся; женщины, малые дети разрывались на части, как это было в Севастополе и Петербурге.

Нужны были деньги для приобретения бомб, оружия, для прокормления главарей этих насильников.

Долго давали им деньги из-за границы. Теперь это неопровержимо доказано. Японцы во время войны отпускали деньги русским революционерам. Теперь это ясно. Открыта переписка с японцами, с писем фотографией сняты копии и письма изданы в особой книжечке «Изнанка русской революции» (цена ей 10 коп.; можно её купить или выписать из Петербурга, магазин «Нового Времени»; о книжечке этой упорно молчат все газеты, издаваемые врагами России). Все эти документы ни разу и нигде никто не опроверг. Дело совершенно доказано.

Но война кончилась; японцы, чего им было нужно, добились, и перестали платить деньги; мало стали давать денег и из-за границы. Тогда революционеры обратились к грабежам и стали среди бела дня с оружием в руках нападать на банки, магазины, торговые помещения, стали избивать и расстреливать хозяев, приказчиков, артельщиков, казначеев, которые везли деньги для расплаты рабочим, стали по подложным бумагам получать деньги из казначейств и банков. Вся Россия стонет от грабежей. На улицу стало опасно показаться. Всех грабят ради свободы.

Наконец, решились революционеры на страшное дело. Потихоньку и обманом, на деньги, собранные с рабочих, а больше на деньги, отпущенные из-за границы, от врагов России, или от таких же бунтовщиков, как они сами, ложные руководители сбитой с толку кучки рабочих людей накупили много всякого оружия, доставили его в Россию и, приказавши всем рабочим забастовать, решили пойти вооружённым бунтом против Царя и всякого правительства, расстреливали войска, убивали по своим приговорам некоторых слуг правительства, врывались в их дома и, пуская пули в отцов, на глазах семьи и детей, предавали их смертной казни. Они переодевались солдатами, женщинами, ложно прикрывались Красным Крестом, чтобы удобнее пробираться всюду, и до такой злобы дошли, что раненым и верным долгу солдатам отказывали в лечении.

Такие прискорбные, ужасные события произошли в Москве и в некоторых других местах России. По взаимному предварительному уговору, к ним одновременно пристали на окраинах государства некоторые нерусские племена, ненавидящие всё русское. Здесь ясно обнаружилось, с кем заодно действовали ложные учителя, – с врагами русского народа и русского государства.

Так исполнилось слово евангельское о таких учителях: они волки хищные, приходящие в овечьей шкуре; по плодам их узнаете их (Евангелие Мф. 7:15–16).

Теперь спрашивается: почему же, несмотря на явный вред, приносимый обманными речами ложных учителей, находятся люди, которые слушают их и следуют за ними? Прежде всего, конечно, злые люди всегда потянутся ко всему злому: оно сродни им, потому и нравится. Люди ленивые, испорченные, злые, пьяницы, отовсюду выгнанные, бездомовники, уличные бездельники охотно идут за ложными учителями. И это понятно. Таким людям охота без труда и скоро обогатиться; им терять нечего, им никого не жаль; им хочется есть и пить даром, поменьше работать и хоть на час почувствовать себя какими-то начальниками, главарями, предводителями. У кого разбойничество, как говорится, живёт в крови, тому нравятся беспорядки, как пьянице – кабак, как сове – ночь, как земляному жуку – навоз. Не может, однако, совсем заглохнуть у человека совесть, и вот, дурные дела надо прикрыть и оправдать хорошими побуждениями и целями, хорошими словами. Поэтому-то, в оправдание себя, злые люди, которые произвели вышеописанные беспорядки, уверяют всех, что беспорядки эти и страдания народа только временные, что когда власть очутится в руках самозваных обманных учителей и проповедников, тогда всякие страдания и лишения и несовершенства исчезнут; при этом обыкновенно обещают, что под их управлением все будут одинаково трудиться, одинаково и поровну у всех будут пища, питьё, платье, квартира, тепло и всякие жизненные удобства, что не будет богатых и бедных, что земледельцы будут поровну владеть землёй, a рабочие сами будут хозяевами на железных дорогах, на фабриках и заводах. Это, говорят, – новое, высокое учение, которое заменит всякую религию, заменит и христианство; называется это учение социализм, а последователи всех партий социализма называются социалистами.

Такими-то обещаниями общего блага, такими стремлениями к земному раю и к счастью всех людей прикрывают злые люди свои злые дела – насилия, грабежи, бунты и убийства, и этим обманывают, усыпляют и успокаивают свою совесть.

Однако, нам нужно поговорить о деле со всей справедливостью. Не довольно обозвать своих противников дурными людьми, да на том и успокоиться. Нет, нужно сказать правду, прямо и честно посмотреть в глаза этой правде. Нельзя только злобой людей объяснить появление и успех обманной проповеди.

Не все ведь люди дурные: есть добрые, искренние люди среди ложных учителей; есть добрые, искренние люди и среди их слушателей и последователей.

И вообще-то говоря, не все же кругом нас дурные. Напротив, огромное большинство людей любят мир, порядок, любят Бога, хотят исполнять Его закон, боятся поступить против своей совести: это трудолюбивые земледельцы, честные рабочие, добрые ремесленники, мирные граждане, честные юноши, желающие послужить общему благу и бороться против всякого зла, против угнетения слабых, бедных и обездоленных. Отчего же они иногда с сочувствием слушают речи ложных учителей и готовы идти за ними?

Оттого, что и в самом учении, которое теперь принято называть иностранным словом: социализм, наряду с заблуждением, есть доля правды, есть немало доброго и желательного. Это нужно сказать прямо. Иначе – мы сами будем несправедливы. Так, социализм и социалисты учат, что ныне часто труд человека недостаточно оплачивается, что труженики часто бедствуют, а обладатели имений, фабрик и заводов, особенно же обладатели капиталов, живут и богатеют за счёт труда бедных людей; что неравномерно иногда распределены бывают подати, налоги и повинности; что справедливость в распределении благ земных нарушена. Отсюда, – они говорят, – нужно на земле всё так устроить, чтобы у всех всё было поровну, чтобы не было слабых и бедных, чтобы правда на земле во всём торжествовала.

Как не послушать таких слов? Как не посочувствовать им?

Но в этом-то, в этой видимой правде и привлекательности, заключается страшная опасность ложного учения. Ведь самый страшный враг тот, который подходит к тебе под видом друга и доброжелателя. Ведь и дьявол, соблазняя первых людей в раю, обещал им, что они будут совершенно свободны, если откажутся от стеснительной заповеди Бога, да и сами-то станут как боги. Послушались первые люди, и вместо свободы получили рабство пред грехом и дьяволом; вместо счастья – гибель для себя и для всего своего потомства; вместо жизни – смерть; вместо богоуподобления – отвержение от Бога, проклятие. Так сатана, как говорит апостол, преобразуется во образ ангела светла (2Кор. 11:4).

Относительно социализма во всех его различных учениях можно с полной справедливостью сказать, что он великую ложь преподносит людям, завёрнутую в малую правду; больше того; он даёт смертельный яд в позолоченной и сладкой пилюле. О людях, исповедующих такое учение, можно сказать словами апостола; они содержат истину в неправде (Рим. 1:18).

Прежде всего остановимся на тех побуждениях, которыми вызывается в социалистах негодование против всякой, замечаемой среди людей неправды. Ведь, в самом деле, эта неправда, эта неравномерность земных благ, это порабощение бедных капиталу и богатству возмущает всякого человека. Но почему же до́лжно возмущаться неправдой? Как, почему и по чьему научению человек различает правду от неправды, желает добра, отвращается от зла? Известно всем, что учит этому совесть; но ведь и совесть сама нуждается в научении, и случается нередко, что совесть одного человека, например, мусульманина, хвалит то, за что совесть другого, совесть христианина, осуждает.

Совесть есть голос Бога в человеке, но человек может заглушать и извращать этот голос. Вот почему Сам Бог через Своё откровение, через святую веру, иначе говоря, через религию, через Церковь Христову направляет совесть человека к добру вечному и истинному.

Но вот о Боге, о религии, о Христе Спасителе, о Его законе, о Его Святой Церкви – об этом-то, самом главном, самом важном для верующего человека, – социализм совершенно умалчивает, и умалчивает намеренно.

А между тем, что же будет без религии? Почему же человек должен руководиться справедливостью и жалостью? Без религии человек – только умное животное; законом его жизни только и будет закон борьбы за существование, наблюдаемый во всём мире; а этот-то закон, не смягчаемый религией, и приводит к угнетению слабых сильными. Без религии человек – только дитя природы, а в природе мы не видим ни нравственного, ни безнравственного, не видим того, что называется долгом, долгом нравственным; этот долг подсказывает и указывает только религия, Божий Закон, а без понятия о долге люди руководствуются тем, что полезно или приятно. Но, руководясь в своих действиях только пользой и удовольствием, без понятия о долге, люди как раз и приходят к тому, что мы видим и в царстве животных: сильные владеют слабыми и порабощают их без всякой жалости, без всякого слова и без мысли о справедливости.

Итак, социализм, намеренно умалчивая о религии, отделяясь от церкви и отвергая веру святую, этим как раз оправдывает то именно, за что он осуждает жизнь людскую в её настоящем виде, как раз и подготовляет всякое насилие, неправду и притеснения бедных людей со стороны сильных и богатых.

Впрочем, иногда социалисты ссылаются и на христианство – не по вере в его истину (потому что большинство учителей социализма – евреи, ненавистники христианства), а для того, чтобы удобнее привлечь и верующих на свою сторону. «Ваш Христос, – говорят они (уже из этого выражения видно, что они Его не признают⁴), – то же завещал социализм, потому что первые христиане в Иерусалиме имели всё общее, и свои дома, деньги и прочее отдавали в общее пользование». То, что в этих последних словах сказано о жизни первых христиан, справедливо. В главе IV книги Деяний Апостольских сказано: «У множества веровавших было одно сердце и одна душа (ст. 32); не было между ними никого нуждающегося, ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чём кто имел нужду» (ст. 34–35). Но когда социалисты ссылаются на это место нашей христианской священной книги, они читают его не всё и не с должным пониманием. Где причина общего раздела имущества у первых христиан? А в том, что у них была душа одна и сердце одно. Об этом-то и сказано прежде всего в священной книге, об этом-то и социалистам надо подумать прежде всего. Итак, сначала нужно достигнуть именно этого святого единодушия и единосердечия между людьми, т.е. поднять, просветить их нравственно, воспитать их духовно, тогда сам собой и явится такой порядок жизни, при котором богатые добровольно, как и было при апостолах, отдадут свои избытки бедным. Насилия не было у первых христиан; они продавали по желанию сердца свои имения, но не отнимали же потом этих имений у тех, кому продали, как делают это нынешние социалисты. В противном случае, зачем же было и продавать? Можно было бы просто отнимать у всех деньги на общее пользование вместо того, чтобы их приобрести продажей домов и имущества. Но самовольный и насильственный раздел, сделанный сегодня, вызовет новый самовольный и насильственный передел завтра – и так без конца. Так и не будет никогда никакого равенства, а будет только вечная вражда и насилие. Ибо рядом с добром живёт в человеке зло и действует зло в человеке с первых лет его жизни на земле; это подтвердит и видит каждый, кто наблюдал хоть раз малого ребёнка, когда он начинает подрастать. Из следующей же главы священной книги Деяний Апостольских уже можно видеть это. Два христианина, муж и жена, по имени Анания и Сапфира, имение продали, но деньги внесли не все, а только часть, утаивши цену и, очевидно, заявивши апостолам, что они принесли и отдали всё. Они были наказаны Богом, но за что? Это знать важно и поучительно. Апостол Пётр сказал Анании: «Чем ты владел – не твоё ли было, и приобретённое продажей не в твоей ли власти находилось? Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твоё мысль солгать Духу Святому. Ты солгал не человекам, а Богу» (Деян. 5:3–4). Значит, христиане не принуждали раздавать своё имение; значит, всё у них делалось добровольно, по доброму влечению сердца и по высокому нравственному состоянию первых исповедников Христа. Анания с женой наказаны были за ложь, а не за то, что не отдали всех денег в общее пользование.

Социалисты, ссылаясь на описанный случай из жизни первых христиан, берут только следствие и не хотят знать причины следствия. Это похоже на такой пример. Человек, много поучившийся, знает, положим, прекрасно то или другое ремесло, а мы бы желали и требовали, чтобы он ремесло-то знал, но чтобы не учился... Это невозможно. Кто-то остроумно заметит разницу между христианством и социализмом. В то время, как христианин говорит: «всё моё – твоё», социалисты говорят то же, да не то же: «всё твоё – моё». Но, чтобы сказать по-христиански, чтобы отдать добровольно, повторяем, нужно нравственно развить и перевоспитать людей, – путь долгий, путь трудный, но зато прочный и верно ведущий к цели, путь, не кончающийся даже на земле, а переходящий на небо, по ту сторону могилы и гроба.

Однако, думают ли социалисты о нравственном развитии и перевоспитании людей? Не говорят они ни слова о религии, не говорят ничего и о нравственности. Они затвердили одно: надо поделить поровну хлеб, питьё, одежду, землю и капиталы. Не хотят сообразить: отчего это столько несправедливости в распределении этих благ, отчего это столько злобы и насилия со стороны и богатых и бедных? Ведь это всё от нравственного несовершенства, от греховности людской. Если эту греховность не исправить, ничто людям не поможет в устроении их жизни. Как не лечи голову от угара, но если человек остаётся по-прежнему в угарной комнате и в угарном воздухе, никакое лекарство ему не поможет. Так и здесь. И при разделе всего поровну проявится жадность, обман и злоба, а после раздела разве чем-либо другим нельзя отравить жизнь друг другу? Гордость, грубость, злоба, непослушание, измена, побои, убийства – разве это всё приятные вещи? И почему же можно думать, что, как только у меня будет такой же сытый обед, как у другого, то не будет между людьми злобы и пороков? Это какое-то детское рассуждение.

Нужно, необходимо нужно прежде всего и больше всего поднять человека нравственно, просветить его душу истиной, приблизить его к Богу, уподобить Богу. Бог есть любовь: и человек должен жить и действовать любовью. Если мы хотим сделать всё человечество счастливым, то путь для этого и очень лёгкий и в высшей степени трудный: надо, чтобы люди исполняли Христов Закон. Без этого, повторяем, поделите между ними все блага земные сегодня, они передерутся из-за них сегодня же, а завтра их снова надо будет делить. Надобно воспитать и подготовить людей к тому, чтобы общение и раздел всех благ по любви взаимной совершился у них сам собой, добровольно. Надобно, чтобы яблоко выросло на дереве, а не было к нему привязано ниткой: такое яблоко только обманывает глаз и скоро увянет.

Но где же и в чём такое воспитание?

Надобно знать, что́ добро и что́ худо. Но этого мало. Надобно иметь побуждения делать именно добро, а не зло, надобно, наконец, иметь и силы на то, чтобы делать добро и избегать зла, ибо, повторяем, всякий человек видит и знает и чувствует, что в нём есть и желание добра, и желание зла.

Вот что говорит об этом святой апостол: Не понимаю, что делаю, потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю; желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7:14–24). И в самом деле, где же спасение? Спасение можно найти только у Господа Иисуса Христа и в Его Святой Церкви, которая продолжает и будет до конца веков продолжать дело Христово на земле. Церковь Христова даёт нам в учении Христа безошибочное знание того, что – добро и святость, и что – зло и грех; Церковь воспитывает человечество и каждому из нас указывает сообразно с мерой его нравственного развития побуждения к нравственному совершенству: в любви к Богу, в примере Спасителя и Святых Его, – в примере наглядном, близком и воплощённом; в голосе совести, истинно направленной; в заповедях Господа; в обетованиях и угрозах, и в страхе суда последнего, и в блаженстве рая, и в ужасах ада и вечных мучений. Церковь, наконец, даёт нам и высшие силы к добру, силы, яже к животу и благочестию (2Пет. 1:3) – во святых таинствах, в коих сокрыта, и запечатлена, и преподаётся, по Божественному, таинственному искуплению грешного рода людской смертью Сына Божия, сила спасительных Его страданий и вечного оправдания нашего перед Богом. Эта сила возрождает нас к новой и святой жизни; побеждает влечение ко греху и прощает грех содеянный; способствует возрастанию нашему в добре и святости; соединяет с Богом, Источником и Подателем силы и святыни; восполняет и без конца возносит наши естественные силы, умаляет нашу естественную немощь. Здесь многое – тайна, но тайна эта доказана и явлена в той же святости первых христиан, на которых ссылаются социалисты, и в великом множестве святых подвижников, мучеников, воздержников христианских, которые показали миру величайшие примеры, подвиги и чудеса любви, преданности, бескорыстия, самопожертвования, самоотречения, раздаяния имений, служения ближним. Но путь этих святых был путь добровольного служения ближним из любви к Богу и к людям, а не принудительного и рабского раздаяния благ земных, чего требует социализм.

И социализм, в конце концов, мечтает о «любви и равенстве».

В любимой песенке своей, «рабочей марсельезе», он обещает:

И взойдёт за кровавой зарёю

Солнце братства и вечной любви.

И настанет година свободы –

Сгинет ложь, сгинет зло навсегда,

И сольются в одно все народы

В вольном царстве святого труда...

Таким образом, и социализм мечтает о нравственном перерождении людей, но он умалчивает об основе этого нравственного перерождении, о способах и цели его. В этом – бессилие и бесплодность социализма. Он уверяет, что люди сделаются лучшими, и требуют только веры к своим словам и обещаниям, не указывая для того ни примеров, ни доказательств. А кто поручится, что кровавая заря принесёт братство и вечную любовь? Трудно ждать от крови, насильно проливаемой, плодов любви, да ещё вечной; скорее от такого посева взойдёт вечная злоба. А что, если со «святым» трудом уживутся и гибельная праздность, и гнусная лень, и пьянство, и разгул, и разврат? Что, если не сгинет ложь и не сгинет зло? Чем и как с ними бороться и на что опираться в борьбе? Социализм на эти вопросы безответен. Отказавшись от веры в Бога, социализм сам себя выставляет новой верой, новой религией. Но, отказывая людям в нравственно-религиозном совершенствовании, он опять-таки служит тому же, что он столь горячо осуждает: силе богатых, насилию неимущих, всякой неправде жизни. И даже хуже: богатые и угнетатели хоть для видимости, а часто и по сердечному влечению и голосу совести, признают и поддерживают церковь и государство. Социализм желает ниспровергнуть то и другое, и остаётся поэтому совсем без почвы под ногами, без средств воздействия на совесть людскую. Не имея возможности обратиться к повелениям религии, к голосу нравственного долга и сознания, к нравственному миру в человеке, социализм, оставаясь без средств воздействия на совесть людей, по необходимости приходит к решению насильно, с оружием в руках, переделать весь земной порядок жизни. В той же рабочей марсельезе социалисты распевают:

«На воров, на собак – на богатых,

Бей, губи их, злодеев проклятых»...

Вот и «солнце братства и вечной любви»!..

Так социалисты сами оправдывают и даже прославляют насилие, которое в других они горячо и справедливо осуждают.

Какой же обещают они новый порядок жизни? Мы уже видели, в чём он состоит. Всё у людей должно быть, и в новом социалистическом обществе будет общее: труд, плата, орудия производства, земли, пища, одежда, жилища и другие блага. Всё будет разделено поровну. Пусть будет так. Согласимся пока, что это возможно, и не станем допытываться, каким путём этого можно достигнуть. Спросим, однако: неужели же потребности человека только и ограничиваются этими земными, или, как принято выражаться, материальными благами? Неужели, разделив пищу и питьё поровну, мы доставим человеку рай на земле? Дьявол и бесы ведь совсем не едят, не пьют, а злоба-то у них какая?!

Между равными и сытыми разве всегда всё мирно и спокойно?

Такое рассуждение, какое допускают социалисты, можно применить только к скотному двору, а не к человеческому обществу. Впрочем, и скоты, хотя и сытые, однако, дерутся между собой... У человека есть, кроме пищи и питья, одежды и жилища, тысячи других потребностей, высших и духовных: вера в Бога, неистребимая в сердце; желание святости, ничем не заглушаемое в душе; потребность знания, стремление к истине, к доброму и прекрасному; потребность любви к ближнему и потребность любви со стороны ближнего. Опыт говорит нам, что, чем полнее удовлетворение потребности тела, тем сильнее говорят потребности и запросы духа. Думать и утверждать, что, разделивши блага телесные между людьми, тем самым можно доставить им прочное счастье, значит – не признавать достоинства человека, как существа разумного и свободного, высшего, чем животные; это значит приравнять его именно к животным. Блага земные – то же, что солёная вода для изнемогающего от жажды: чем больше он пьёт её, тем больше пить хочется. Таким образом, даже и отвергнув духовные потребности человека, мы и в телесных благах не дадим ему счастья.

И желая поднять рабочего и представляя ему удовлетворение одних материальных нужд, социализм не ограничивает ли, не унижает ли в нём человека? Не низводит ли его на положение животного?

Воистину так. И затем: здесь опять социализм совпадает с теми самыми капиталистами, против которых он борется. И капитализм, и социализм совершенно неожиданно являются родными братьями. Для представителя капитала значение человека зависит от обладания деньгами, землёй, заводом, т.е. от обладания материальными благами, а для социалиста не то же ли самое? Только в капиталисте сидит приобретатель, а в социалисте – обладатель, а сущность взгляда на человека одна: оба смотрят на человека только с телесной стороны, оба думают, что жизнь людей есть только большое хозяйство.

Но вечно слово Евангелия: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих. Вечно осуждение для тех, о ком сказано: им Бог – чрево. Вечна истина: плоть и кровь царства Божия не наследят; царство Божие не в пище и питии...

В том царстве людского предполагаемого счастья, которое обещает социализм, для души человеческой среди сытости тела, не будет пищи: ей будет и голодно, и холодно, и бесприютно, и эта тоска жгучая, этот голод душевный будет без конца мучительнее всякого голода телесного.

Все рассуждения социализма об их воображаемом счастье построены на ложном и шатком основании. Представители социализма уверяют, что люди по природе рождаются все свободными и равными, поэтому и в жизни своей они должны быть таковыми, и поэтому-то права и всякие блага земные должны быть поделены между ними равно. Рассмотрим справедливость этого рассуждения. Оно провозглашено более ста лет тому назад деятелями так называемой французской революции – особого насильственного и кровавого переворота, объявившего борьбу против Бога, против власти царя и против всяких преимуществ отдельных людей в жизни.

Как ни расхваливают бунтовщики революцию, она не достигла своей цели: осталась религия; были потом и во Франции короли, есть они теперь везде на земле почти у всех народов; остались у людей и неравенство и преимущества. Только одного достигла революция: прежде господствовали над французским народом лица, возвышавшиеся родом и доблестью предков, а после революции стали господствовать купцы, богачи-капиталисты, – те самые, которые принесли гораздо худшее господство и порабощение, те самые, которых теперь так ненавидят и сами социалисты.

Итак, справедлива ли основная мысль революции? правда ли, что люди родятся свободными и равными? Посмотрите на новорождённого ребёнка. Разве только в насмешку можно сказать, что он свободен; совершенно наоборот, он зависит в каждом своём движении от окружающих, он их раб и без них погибнет. Но может быть все дети равны? Равны разве по своей слабости, беспомощности и зависимости от всех и всего окружающего. Но дальше – нет никакого равенства. Мальчик и девочка; здоровый и слабый; способный и неспособный; выносливый и невыносливый, – вот различия с первых дней появления человека в свет. Чем больше он растёт, тем больше различия проявляются и усиливаются, а не сглаживаются.

Итак, основание рассуждений социализма ложно. Ложны и все из него выводы. Разве можно уравнять всех людей и во всём? Правду говорит пословица, что «Бог и леса не равняет». Разве можно всех уравнять по возрасту, полу, красоте, богатству, природным способностям, по уму, памяти, по здоровью, по усердию, труду, умению, по характеру? Разве можно поделить удобства климата, местоположения, забавы, удовольствия? А если все эти разности неизбежно будут существовать, то возможно ли равенство между людьми? Повторяем прежде сказанное: поделите сегодня всё поровну, завтра опять надо будет делить заново, и так без конца. И тут-то и возникнут споры, ссоры, недовольства, злоба, от которых, вместо ожидаемого рая, наступит на земле истинный ад. И кто это может при таком дележе сохранить полную справедливость? Это не в силах человечества: для этого нужны сила и всезнание Господа.

Социалисты больше всего возмущаются против того, чтобы кто-либо имел собственность. Но собственность дана от Бога – между прочим и в награду за труд, и как средство и пособие нравственного развития; собственность оправдывается и природой, жизнью, ибо природа не знает однообразия, и красота её – именно в бесконечном разнообразии. Попробуй переменить отца или мать, попробуй изменить место рождения, попробуй переменить свой пол, возрасти, цвет волос! Если здесь собственность – собственность своего ума, способностей, сил и дарований, то и дальше в жизни идёт собственность. И в начале она явилась, и теперь часто является, как результат труда, за который так стоят социалисты. Правда, многие теперь употребляют собственность во зло, для безделья, насилия и греха, но из этого не следует, что её нужно уничтожить. Иначе мы дойдём до такого рассуждения: чтобы не болела голова и чтобы она не имела дурных мыслей, надо её отрезать.

У диких людей всё зависит от рода, там отдельный человек – ничто, и там-то прежде всего и наблюдается общее владение имуществом. Но чем дальше человек развивается и совершенствуется, он больше и больше сознаёт себя, или, как выражаются по-книжному, сознаёт свою личность. Чем выше сознание личности, тем больше её отличия от других. Так ведь не в человеке только, но и во всей природе. Листья на дереве кажутся как будто одинаковыми. Присмотрелись люди учёные, долго наблюдали и изучали и нашли, что нет ни одного листа на одном и том же дереве, чтобы он был похож всецело на другой лист. Как только человек сознал себя личностью, он выделяется из общего рода и живёт и трудится сам по себе, самостоятельно: с этого времени у него и начинается частная, своя отдельная собственность. Значит, путь социализма указывает человеку ход не вперёд, к развитию и совершенствованию, а назад, к первобытной дикости.

Многие социалисты (они ведь за 100 лет своего существования без конца противоречили и теперь противоречат друг другу) указывают, что можно людям иметь собственность, но жить общинами, общинами же и работать и вместо частной иметь собственность общественную. Указывают на муравьёв и пчёл. Пусть так. Посмотрим и на животных – насекомых, хотя ведь человек не насекомое. Но и там что мы видим? Рой отделяется от улья и заводит своё хозяйство, и часто пчелы нового хозяйства дерутся жестоко со старым ульем, и мёду у них неодинаково, и всё не поровну. То же и в муравейнике. То же будет и среди людей. Не одинакова выгода сеять рожь, или виноград, или хлопок. Не одна земля на севере и на юге, около реки или в сухой степи. А начнут работу фабричную производить общиной: скоро явится перепроизводство товара, его надо продать, для продажи нужна борьба и соревнование одной общины с другой, нужен сбыт и рынки, сначала местные, потом мировые, а кончится неизбежно той же злобой и войнами, теми же пороками общин-капиталистов, теми же насилиями и неправдами общин-капиталистов, какие мы ныне видим у отдельных людей-капиталистов. Какая же разница?

Неравенство положено в среду людей волей Божьей. По притче Евангелия, Господь одному даёт 10 талантов, другому пять, иному два, иному один; каждому сообразно силе его. Полное и истинное равенство люди имеют только перед Богом, равенство религиозно-нравственное: все дети Бога, все Им сотворены, все Им искуплены; все принимают и получают благость Божию, всем даровано спасение, всем открыт вход в царство Божие и к вечной блаженной жизни. Равен и справедлив всем и суд: кто получил 10 талантов, должен и ещё приобрести 10 талантов, кто получил два, от того не требуется новых десять, а только новых два. Такова воля Божия благая, правая и угодная. Властитель и царь, не исполнивши своего великого долга, ниже последнего подданного, исполнившего свой малый долг.

И в этом неравенстве – залог высшего и разнообразного нравственного развития: один спасётся благотворительностью и щедростью; другой – в нищете – терпением и смирением. Бог богатит и убожит, смиряет и высит (1Кор. 2:7), говорит слово Божие. Не спасает богатство, но не спасает и сама собой бедность. Многие праведники были богаты, многие были бедняками. Иов был и в богатстве, и в бедности, и равно был угоден Богу. А в Евангельской притче о талантах, при любви Спасителя к бедным и нищим, можно было бы ожидать от Него похвалы получившему один талант и осуждение получившему десять талантов. Но видим совершенно наоборот: злым и лукавым оказался получившей именно один талант, как и теперь бедные сплошь и рядом страдают и сгорают жадностью, злобой, и в их ненависти к богачам видится не любовь к справедливости, а простая и самая низменная зависть... В другой раз Спаситель, напротив, на все века восхвалил женщину-вдову; её две лепты, два гроша, Он поставил без конца выше золотых кошельков и жертв богачей. И небесная судьба не будет похожа на земную: богач был в муках, а нищий Лазарь на лоне Авраама. В окончательном завершении жизни у Бога восторжествует вечная и святая правда и будет всем равенство. Но в таком случае возмущаться неравенством состояния на земле – то же, что возмущаться по поводу того, что у одного человека одно место жительства, у другого – иное, или делиться и считаться полом, цветом волос, ростом или годами возраста. Это всё случайное и временное, это всё разнообразные пути и средства для одной и той же и равной для всех цели, цели богоданной и богоуказанной: приблизиться нравственно к Богу, развить нравственные свои силы, получить вечное блаженство. А если так, то не всё ли равно, на чём я развиваю, например, свои телесные силы: поднимаю ли доски, чугунные гири или камни? Развитие силы будет в конце концов одно и то же. Нового неба и новой земли мы ожидаем по слову Божию; там будет жить вечная правда (2Пет. 3:13). А до последнего суда на земле будут неравенства жизни, будут и неравенства добра и зла. Читайте притчу Господа о плевелах в поле: оставьте расти обое до жатвы (и пшеницу и плевелы, и добрых и злых), и во время жатвы (суд Божий) реку жателем (ангелам): соберите первее плевелы и свяжите их в снопы, яко сожещи я, а пшеницу соберите в житницу мою... (Мф. 13:30).

Ошибка социализма в том, что он желает образ состояния небесного и будущего предвосхитить и перенести на землю, в настоящее её состояние. Но возможно ли это для нынешних земных людей? Вполне прав один учёный, который сказал, что для исполнения пожеланий социализма нужны особые существа, а не люди, какими мы видим и знаем их на земле.

Из таких неисполняемых пожеланий социализма нужно обратить особое внимание на одно и о нём особо переговорить: как уравнять различные племена и народности? Они явились естественно, зависят от климата, от условий природы, от истории того или другого народа. С народностью связаны известные отличия языка, способностей и других особенностей, которых человек не в силах переделать, как не может переделать роста или цвета глаз. На наших глазах, можно сказать, возникают новые нации, как это мы видим в Америке и Африке. Американцы происходят от англичан, но это не англичане; буры происходят от голландцев, но это не голландцы. И сами социалисты настолько видят всю нелепость требования отказаться от своей народности, что некоторые из них, часть социал-демократов в Германии, прямо заявляют, что они остаются «добрыми немцами». Но такое заявление, несомненно, совершенно противоречит учению социализма. Ведь капитализм, против которого борются социалисты, есть явление всемирное; его нельзя уничтожить только в одной стране, в одном народе. Это понятно без долгих объяснений. Поэтому социализм по существу отвергает народности, и наши социалисты в России поэтому и обращаются ко всем с призывом: «пролетарии всех стран, соединяйтесь». Они не говорят о народах, им понятны только пролетарии. Им чужда любовь к родине и своему народу, им нужны пролетарии все в мире. Но вот беда: социалистам часто сочувствуют и с ними работают те, которые на самом деле любят свою народность и желают дать ей своё собственное царство. Для этого они и пользуются социалистами. Так мы и видим в России: вместе с бунтами рабочих мы видим на русских окраинах бунты разных инородцев, которые идут, однако, вовсе не за пролетариев, а за свои народные интересы. Социалисты наши намеренно или ненамеренно не замечают этого и, таким образом, помогают врагам России раздирать её на части, раздирать великое царство, строившееся тяжкими трудами и жертвами русского народа более тысячи лет: за этим раздиранием России на части наступит смерть русского народа, потому что если отпадут от неё окраины, с такими усилиями нами приобретённые, то Россия будет лишена и морей, и портов, и удобных земель, и топлива, т.е. обратится в страну нищих. Под флагом социализма и при помощи социалистов разовьются, разбогатеют и укрепятся, как самостоятельные, мелкие народности на наш счёт, но погибнет русский народ.

Но ещё больше сочувствует социализму племя, которое не имеет во всём мире своего царства, но везде господствует своими капиталами. Это – еврейское племя. Несомненно, оно больше всего выиграет, если погибнут все нации и государства: и ему, при помощи еврейского капитала, будет тогда принадлежать всемирное господство. Но это будет именно господство того самого капитала, против которого и объявляет войну социализм. Так незаметно наши социалисты, уничтожая русскую народность, создают чужие, а желая разрушить силу капитала, ещё более укрепляют его.

Несбыточные мечтания свои социализм желал бы осуществить в жизни людей, но какими же средствами? За сто с лишком лет своего существования он, в лице своих учителей, давал на этот вопрос самые различные решения. Но все эти решения, когда наступали благоприятные для социалистов времена, например, при каких-либо государственных несчастиях, при ослаблении правительств и народов, все эти средства сводились к одному: насилие, кровь, кинжал, оружие, поджог, бомбы и взрывы. Так было во Франции, в Италии, Швейцарии, в Германии, так случилось и в России. Пока социалистам нельзя действовать, пока сильно́ правительство, они, или, по крайней мере, некоторые из них, например, социал-демократы, всем заявляют, что желают действовать только мирным путём, отрекаются от участия в кровавых покушениях на лиц царского рода и представителей власти, и доходят до смешного, взваливая покушения и убийства на... полицию⁵. В таком духе они составляют и печатают свои «программы», т.е. объявления о своих желаниях и способах деятельности. На эти мирные слова они как бы покупают себе приверженцев. Но всё это только до поры, до времени. Мы видели, что они сделали в России в последние два года. Когда Россия была занята тяжкой войной с Японией, по всему пространству нашего отечества они произвели стачки, забастовки, бунты, лишь бы затруднить и ниспровергнуть правительство. Когда кончилась война, войска оставались ещё далеко в Маньчжурии, а внутри царства нашего стали готовиться реформы, которые должны умиротворить Россию и дать ей новые порядки прочной, спокойной жизни, уничтожить многие недостатки жизни, залечить раны, дать России прежнюю силу и славу, – в это время социалисты образовали так называемые боевые дружины, и, получивши деньги на оружие от японцев и врагов России, войдя в союз с разными инородцами в Остзейском крае, в Польше и на Кавказе, после целого ряда стачек и забастовок, произвели в Москве и в других местах нашей родины вооружённое восстание против Царя и правительства. Теперь ясно обнаружились их стремления; прежде они покушались на жизнь царей, убили императора Александра II, убивали великих князей, министров, генералов, чиновников, полицейских; бросали бомбы в войска и разъезды, – теперь они открыто явились прямо вооружённым войском. Тут стали они приговаривать к смерти, расстреливать приговорённых прямо на улицах, переодевались для удобства своих кровавых действий в солдат и женщин, нашивали Красный Крест. Этого мало: сдаваясь в бессилии, они выкидывали белый флаг мира, а когда к ним посылали офицера для переговоров, они его убивали; стреляли в своих собственных последователей-рабочих, когда они хотели сдаться правительственным войскам. Наконец, когда восстание, видимо, не удалось, тогда зачинщики бунта благополучно бежали, а обманутых ими рабочих, которым они обещали всякие несбыточные блага, они покинули и оставили отвечать за них перед правосудием. Потом, конечно, они будут говорить и писать о несчастных, как о мучениках и героях, сами же будут продолжать свою преступную и возмутительную деятельность, совращая новые жертвы. Так поступили те, которые на всю Россию кричали и возмущались неизбежными действиями полиции и войска в случаях, когда нужно было разогнать мятежные скопища (эти скопища социалисты всегда называли «мирными»); так поступили те, которые на всех своих собраниях требовали разоружения войска, изгнания из городов полиции и казаков, и всюду кричали, что надо отменить смертную казнь. Всё это оказалось обманом: социалисты хотели, чтобы верные слуги правительства разоружились и ушли, и тогда для их боевых дружин был бы полный простор преступной работы и победы над безоружными.

В этом возмущении принимали участие все социалисты без различия партий, и в том числе и те, которые говорят, что они действуют и желают действовать только мирно.

Впрочем, «мирные» действия они понимают особо. По их мнению, «мирно» действуют те, кто не проливает крови. Поэтому они устраивали с особой любовью по всей России стачки рабочих, и особенно забастовки на железных дорогах, на почте, телеграфе, в аптеках и магазинах. И всё-таки и здесь не обходилось без крови. Кто хотел работать, вопреки их подговорам и приглашениям, того просто-напросто силой прогоняли с работы. Дошло до того, что машинистов и кондукторов, которые всё-таки продолжали работать, убивали и расстреливали на паровозах, в вагонах, на станциях. Кого хотят обмануть социал-демократы, называя эти свои действия «мирными»? Забастовка – то же самое насилие, насилие над теми, которые не сочувствуют забастовщиками. Разве больные, которые не могли получить лекарство из забастовавших аптек и умирали беспомощными, оставляя без средств семьи свои, сочувствовали социалистам? Разве пассажиры на железных дорогах, вынужденные неделями в голоде и холоде сидеть по станциям без известий о своих родных, без заработной платы, – разве они сочувствовали социалистам? А сколько страданий перенесли бедняки при этих забастовках, – это и перечислить и описать невозможно! Грудные дети умирали на руках у матерей в холодных станциях, без молока и пищи. Голодающие крестьяне неурожайных местностей не могли дождаться подвоза хлеба...

Прибавим к этому одно: кому же помогли социалисты этими забастовками? Заводы закрылись; десятки тысяч рабочих остались без куска хлеба и без заработка. Заказы на сотни миллионов рублей ушли за границу и обогатили тамошних фабрикантов и рабочих, отлично понимающих, что бастовать – это значит рубить сук, на котором сидишь, т.е. готовить себе гибель. И действительно, самая неудачная война не могла принести России столько убытка, сколько забастовки за последней год. Довольно сказать, что война японская стоила 1–1½ млн. руб. в день, а одна только железнодорожная забастовка приносила в день 2 млн. руб. убытка, забастовка рабочих на фабриках 3–5 млн. руб. убытка каждый день и т.д. Результатом явилось закрытие заводов, а вследствие этого десятки тысяч рабочих остались без заработка. Забастовки и бунты создали нищету народа. Нищета же, как это всем известно и как об этом особенно твердят сами социалисты, только понижает плату за труд и усиливает капиталистов, предпринимателей, промышленников.

Итак, опять социалисты сыграли в руку и действовали в пользу и для усиления тех же самых капиталистов, с которыми они борются. И думается: уж и вправду ли это враги? Не союзники ли они между собой? На это могут подумать и возразить: закрывая фабрики и заводы, социалисты хотели подорвать капиталистов в России. Но разве можно повалить капитал в одной стране? Ведь если во всём мире есть собственность, есть капиталы, промыслы, фабрики, заводы, то разве можно это всё уничтожить в одной стране, или в одной местности? Так может рассуждать только ребёнок, думающий, что можно тянуть кольцо из цепочки, не трогая всей цепочки.

Итак, совершенно нельзя верить социалистам, когда они подкупают слушателей уверениями, что они – партия мирная и мирным путём хотят произвести перемены в порядках людской жизни. Своими действиями во всём мире они ясно показали, что они – обманщики. И иначе быть не может. Для мирной работы надо работать долго, усидчиво, надо постепенно улучшать жизнь, надо ожидать результатов работы и часто не видеть их при жизни, одним словом, надо иметь много терпения, а терпение даёт только вера, – вера в Бога, всё направляющего в мире к добру, вера в людей, – в людскую совесть, в добро в людях, вера в силу человеческой души. Безрелигиозный, безнародный социализм не имеет такой веры и, естественно, при первом благоприятном случае, при первой возможности и необходимости приступить к каким-либо действиям он обращается к насилиям, которые у своих противников он столь горячо осуждает⁶.

Но что значит действовать насилием и предоставлять его самозваным и никем не избранным правителям? – Признать своё бессилие. По меткому выражению одного церковного учителя, таким насилием нельзя достигнуть порядка, как нельзя сделать чистым грязное белье, если мыть его в грязной луже. А затем это значит – оправдывать везде и всегда насилие; это значит, кроме того, совершенно уничтожить ту свободу, о которой так много говорят социалисты, и то самое равенство, к которому они стремятся. Одни согласятся признать их власть, другие станут бороться против неё; на чём же утвердить признание, если у самозваной власти нет права ни божественного, ни человеческого? А почему нужно осудить насилие, если и сами они действуют насилием и тем его оправдывают? Итак, правда сказано о социалистах, что они держатся такого рассуждения: «всё твоё – моё, а моего не тронь». Социализм несёт людям насильничество, кровь и вечную войну, себе готовит гибель, по вечному слову Христову: все, поднявшие меч, от меча и погибнут. Отсюда ясно, как неправ социализм, когда его защитники силятся сравнивать его с христианством и думают, что он будет иметь тот же успех, который некогда имело христианство в мире при первом своём появлении. Не станем говорить уже о том, что самое сравнение здесь кощунственное; христианство основал Богочеловек, Иисус Христос, безгрешный, как человек, и всемогущей, как Бог, и ныне поддерживающий Церковь Свою благодатью Духа Святого, а социализм основали и проповедали люди, немощные, часто очень, очень грешные, нередко блудники и развратники, подчас насильники и убийцы, иногда и обманщики; этого не станут отвергать и сами социалисты. В сравнении социализма с христианством есть нечто верное, но не в пользу социализма. Bo-первых, социализм требует веры, и только веры, ибо иначе, как только верой, нельзя принять его обещаний. Но ведь социализм – не религия; напротив, он хочет заменить собой всякую религию, он хочет заменить собой христианство. Его проповедь похожа на такой, например, призыв: «Люди! Перестанем болеть, – это вредно; перестанем умирать, – это неприятно; перестанем стариться – это тоже неприятно». С таким же правом можно приглашать людей перестать есть и пить, потому что нужда в пище отнимает у нас свободу, заставляет быть в рабстве у людей посредством принудительной работы и, кроме того, пища и питьё отнимают у нас время, которое мы можем употреблять на другие, более полезные занятия. Но кто поверит этим неисполнимым призывам? Слова эти так и останутся словами. В таком точно положении находится и социализм? Он, чтобы заставить нас поверить в правду социалистической проповеди, должен дать доказательства и основания для нашей веры в неё⁷.

Во-вторых, для сравнения себя с христианством социализм указывает на то, что в рядах его последователей было много мучеников – сосланных, заключённых, расстрелянных, казнённых. Это правда. Законная власть обязана пред Богом и народом на насилия власти незаконной и самозваной ответить действиями, направленными к защите народа и государства. К сожалению, тут являются неизбежными и суровые кары вплоть до употребления оружия. Но смерть смерти – рознь, и не всякое страдание есть мученичество. Лучше слова Божия об этом не скажешь, а слово Божие так учит: Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителями ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро. Ибо такова есть воля Божия, чтобы мы делали добро, заграждали уста невежеству безумных людей, как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии. Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, Царя чтите. То угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо, что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки. И кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями доброго? Но если и страдаете за правду, то вы блаженны. Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое, а если как христианин, то не стыдись (1Пет. 2:13–20, 3:13, 4:14–16). Так говорит апостол Пётр, убеждающий повиноваться тому именно царю и тем властям, от которых он сам терпел гонения, а потом и принял смерть, истинно мученическую, – смерть за веру. Другой апостол, св. Павел, также пострадавший за веру, говорит: «Если кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2Тим. 2:5).

Этими золотыми словами определяется поведение истинных христиан и ими осуждаются так называемые «мученики» социализма: это не мученики, а большей частью преступники, или ослеплённые и сбитые с толку своими учителями несчастные полусумасшедшие люди, ищущие неразумно страданий и смерти и причиняющие страдания и смерть другим.

Христианство, наконец, и тем отличается от социализма, что оно никогда не прибегало к насилию при своём распространении: христиане раздавали своё, но не брали чужого; христиане страдали, но другим не причиняли страданий; христиане умирали тысячами, но сами никого не убивали для торжества своей веры.

Оттого в течение первого столетия своего существования христианство распространилось по всему миру, а скоро потом победило и царей и царства, социализм же и во второе столетие своего существования только и живёт в книгах своих учителей, да в озлобленных действиях, в бунтах и насилиях небольшой кучки людей, от которых по справедливости с ужасом отвращаются все благоразумные ревнители мира и порядка на земле.

И всё-таки мы опять повторяем: «в учении социализма много правды». Много на земле горя, страдания, несправедливости; жаль бедноту (пролетариат), которая в руках у богачей и у капитала; прискорбно сознавать, что упорный труд даёт работнику только-только кусок хлеба и не спасает его от постоянного страха и опасности голодной, смерти.

Всё это верно. Но и то верно, что социализм предлагает для этой болезни человечества такое лекарство, которое хуже и опаснее самой болезни. И то верно, что сказано нами выше: у социалистов малой правдой прикрыта великая неправда. Они содержат истину в неправде.

«Срывая с дерева засохшие листы.

Вы не разбудите заснувшую природу,

Не вызовете вы, сквозь снег и непогоду,

Весенней зелени, весенней теплоты.

Придёт пора – тепло весеннее дохнёт,

В застывших соках жизнь и сила разольётся,

И сам собою лист засохший отпадёт,

Лишь только свежий лист на ветке развернётся.

Тогда и старый лист под солнечным лучом,

Почуяв жизнь, придёт в весеннее броженье;

В нём – новой поросли готовится назём,

В нём – свежий сок найдёт младое поколенье.

Не с тем пришла весна, чтоб гневно разорять

Веков минувших плод и дело в мире новом;

Великого удел – творить и исполнять;

Кто разоряет – мал во царствии Христовом.

Не быть творцом, когда тебя ведёт

К прошедшему одно лишь гордое презренье,

Дух создал старое; лишь в старом он найдёт

Основу твёрдую для нового творенья,

В век будут истинны пророки и закон,

В черте единой вечный смысл таится,

И в новой истине лишь то должно открыться,

В чём был издревле смысл глубокий заключён».

Приводим это прекрасное стихотворение, чтобы показать, что насилием нельзя уничтожить зло и неправду жизни. Зло жизни – от живущего в человеке греха. С этим-то грехом и нужно бороться. Неужели благоразумно строить дом из дерева и ожидать, что после окончания постройки этот дом станет каменным? Неужели благоразумно думать, что люди по-прежнему могут остаться злыми, ненавистниками, полными зависти, лукавства, коварства и других пороков, а целое общество, из них составленное, будет любовным, справедливым и упорядоченным?

Необходимо долгое перевоспитание людей, нравственное их развитие, а это может сделать только святая религия, Церковь Христова. Спаситель сравнивает Своё учение с закваской, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло всё (Мф. 13:33). Постепенно и незаметно проходило в жизнь учение Христово, и когда мы посмотрим на прожитые века и тысячелетия, мы увидим, как христианство, действительно, смягчало сердца людей, преобразовывало их нравы, уничтожало рабство и насилие, прививало новые понятия людям, уничтожало жестокость и неправду. Возьмите сто лет назад, и увидите, как с того времени улучшились воззрения, как смягчились жестокие нравы, как изменились в сторону любви и мягкости общественные понятия. Скажут: «понятия, но не дела». Неправда! Дела непременно пойдут вслед за общими понятиями. Тому доказательства: больницы, госпитали, благотворительные общества, общественные пособия. Разве всё это было сто лет назад? Улучшение жизненных условий мало заметно для нас, живущих, но оно несомненно есть; так, незаметно сидящему в вагоне, что он движется, между тем как поезд быстро мчится; незаметно живущему на земле человеку, как земля идёт вокруг солнца. Движение духовное и нравственное, несомненно, существует, как существует движение земли. А за ним идёт и материальное улучшение жизни. Доказано неопровержимо самыми точными выкладками и цифрами, что за последние сто лет жизнь рабочих улучшилась втрое, что их заработок поднялся, что для приобретения известного количества хлеба прежде надо было рабочему трудиться три дня, а теперь только один день.

Но, повторяем, рост и улучшение жизни и души идут постепенно и медленно, как и всякий рост человека, дерева, или семени. Так говорит Спаситель: «Царствие Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю, и спит, и встаёт ночью и днём, и как семя всходит и растёт не знает он. Царство Божие – как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньшее всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрыться птицы небесные» (Мк. 4:26–27, 31–32).

Церковь Христова призвана служить этому оздоровлению человечества, при помощи Духа Божия: она есть в жизни человечества то именно дыхание весны, о котором так красноречиво говорит поэт в вышеприведённом стихотворении. И кто хочет людям блага, кто желает приблизить царство человеческое к царству Божию, кто ищет правды, мира, радости, порядка, любви, равенства, справедливости в отношениях людей, тот должен всеми силами служить Христовой вере и работать в ограде Святой Церкви. Иного пути нет. Церковь призвана проповедовать учение Христа, учение любви и мира; Церковь предлагает учение не своё, а освящённое высшим оправданием, – оправданием и повелением Божиим. Церковь будет всегда говорить о неправде насилия, будет призывать к помощи всему угнетённому, бедствующему, обездоленному, обиженному.

То, что Церковь делает в области духа человеческого, то христианское государство должно делать и делает постепенно в области внешней жизни. О нём сказано: не бо без ума меч носит. Оно имеет внешнюю силу для осуществления того, что общее нравственное сознание людей желает видеть в жизни, и для ограждения этого строя от покушений на него со стороны врагов и насильников. Конечно, желательно было бы, чтобы государственная власть как можно меньше употребляла принуждение, чтобы не было казней, ссылок, наказаний, тюрем. Кто этого не пожелает? Но для этого прежде всего желательно и необходимо, чтобы не было в человеке греха и порока. На земле, несомненно, и в области внешней принудительной борьбы со злом есть улучшение под влиянием христианства: и теперь мы видим, как гораздо мягче стали законы и порядки войны, условия суда, ссылки, заключения и всяких наказаний. Но вечное и совершенное – не удел земли. Она отравлена грехом. Она прейдёт, окончится со всеми своими порядками и тогда будет новое небо и новая земля; там будет жить вечная правда; туда не войдёт ничто нечистое. Это непреложное учение Слова Божия. На земле же вместе с добром и рядом с добром будет жить и развиваться также и зло, пока не воплотится оно в конце истории человечества в лице антихриста. Антихрист наполнит землю кровью, злобой и преступлением; он воздвигнет гонение на Христа и Церковь Его. Не его ли предтечами и подготовителями являются теперешние революционеры, залившие и заливающие землю русскую кровью, отвергнувшие Бога и отрёкшиеся от Церкви? Но вечны сила, и крепость, и царство, и правда Бога: Христос Господь победит антихриста и дьявола, отца лжи и человекоубийцу, и правда восторжествует тогда навеки.

А до того времени добро и зло будут жить на земле вместе. Борьба против зла не в зле и не в насилии. Христианская Церковь, христианская нравственность, христианское государство, христианская наука, христианское просвещение, христианское право, христианское законодательство, христианские правители – вот что будет служить для добрых, честных и благоразумных людей единым, и только единым средством и орудием борьбы со злом.

Спаситель, в провидении будущего, указывал на разлив нечестия в мире, и верующим заповедал, что необходимо в борьбe с нечестием терпение. В терпении вашем стяжите души ваши; претерпевый до конца спасется (Мф. 24 гл.). Ибо терпение – величие души и залог победы, и образ тому – Сам Господь Иисус Христос; будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному (1Пет. 2:23).

И Он приял победу над злом мира, победил и самую смерть.

В этом-то искушении нашего терпения и вся сила социализма. Социалисты постоянно указывают на непорядки и несовершенства жизни. Указывать их можно скоро и легко. Но не так скоро и легко можно их исцелить. Не напрасно говорится: болезнь входит пудами, а выходит золотниками. И когда социалистам приходится высказываться по вопросу: что же именно сейчас нужно делать для улучшения жизни, они призывают к крови и насилию, убеждая тоже потерпеть всё это, пока они не перебьют всех врагов своих, и за сим обещают в неопределённом будущем рай на земле. Но если у христиан есть Бог, есть Церковь, есть религия, есть будущая жизнь и все основы для веры и терпения, то что же есть у социализма? Что он обещает своим последователям до тех пор, пока он не устроит обещанного рая? – Мучения и смерть без надежды будущей жизни – и больше ничего.

Впрочем, как только социалисты станут у власти, они немедленно заговаривают другим языком. В соседней Германии в рейхстаге, т.е. в учреждении законодательном, управляющем страной, вроде нашей Государственной Думы, в числе членов рейхстага есть и социалисты. Тут-то, в их деятельности, и разоблачаются их бессилие и обман. Пока они всё бранят и всё отрицают, может казаться, что у них есть какая-то важная тайна, какая-то программа, которая осчастливит народ и государство. Но ведь членам государственного учреждения нельзя же без конца повторять одну брань да осуждения, нельзя же всё повторять без конца требования ниспровергнуть существующей порядок вещей. Надо сказать и о том, что следует делать, надо не отрицать только, но утверждать. Приходится без ругательств высказываться о торговых договорах, о постройке железных дорог, утверждать те или иные законы. А всё это не что иное, как признание существующего порядка, улучшить который и можно только постепенно, мирным путём. И социалисты, в предвкушении власти, для привлечения себе сторонников, которых нельзя же отталкивать неосуществимыми требованиями, постепенно делают уступку за уступкой. Итак, «пусть уйдут власти, чтобы властвовали мы», – вот и весь секрет социалистов. Без руководства веры, без христианского закона, без любви к своему родному народу и родимой землe куда направит социализм свою власть и куда приведёт людей?!

Берегись, русский православный человек, берегись обманных речей социализма! Служи и работай Богу, иди во след Его закона, повинуйся Его Церкви, поднимайся в своём нравственном развитии беспрерывно; люби родину, родной народ святорусский, храни и поддерживай русское царство, по завету предков, храни его единым, неделимым, покорным Царю и богоустановленной власти! «Бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом всё для человека» (Еккл. 12:13), так говорит древний библейский мудрец всем временам и народам. Пусть царство русское останется навсегда орудием и средством для проявления на земле царства Божия!

И если все мы пойдём этим путём, то воистину тогда, и только тогда мы доставим возможное счастье всему человечеству и своей дорогой родине. И, умирая, не оставим за собой кровавого следа, и будем счастливы в сознании, что обретём милость и покой у Бога, вечную память в Христовой Церкви, и удел наш:

Мир в земле сырой,

Честь в стране родной,

Слава на Руси Святой...

Берегись, русский православный человек, берегись обманных речей! Братие, учит апостол, не будьте дети умом; на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетними (1Кор. 14:20).

Речь о социализме и оценку его с христианской точки зрения мне хочется начать напоминанием одного завета апостольского, столь часто забываемого в наши дни в христианском обществе, к великому вреду всей нашей жизни. Завет этот таков: Припоминайте себе то время, когда вы были без Христа (Еф. 2:11–12).

Нередко приходится в жизни видеть случаи, когда страшное горе постигает человека, когда ему приходится терпеть горькие последствия своих собственных ошибок, заблуждений или прямого преступления. В тяжких ударах судьбы, в этой неизбежной расплате за грех, он начинает видеть карающий перст Божий, отрезвляется, сознаёт всю пагубность своего поведения и внутренне он даёт себе слово впредь совершенно изменить свою жизнь и начать её по-новому. Но вот проходит несчастье, наступают опять ясные дни, – и нередко человек забывает грозно-вразумительные опыты жизни, пережитые и выстраданные мысли и уроки, пережитые скорбные чувства раскаяния, забывает обеты, которые сам себе дал некогда под влиянием отрезвляющих и тягостных событий своего прошлого. Опять он вступает на путь легкомыслия, повторяет старыe ошибки и заблуждения, – и так до нового несчастья, до нового удара, который вызовет в нём ещё большее самоосуждение, а иногда и презрение к собственному безволию, к неразумной и ничем не оправдываемой нравственной забывчивости и распущенности. Но какое благодеяние окажет этому нравственно-забывчивому и легкомысленному человеку тот его друг, знакомый или просто добрый незнакомец, который в минуту увлечения его грехом, накануне какого-либо необдуманного и рокового его шага, вдруг придёт к нему или напишет прямое, правдивое письмо и скажет: «Опомнись, друг! припомни твои страдания в прошлом; смотри, ты повторяешь старые гибельные ошибки; будешь жалеть; остановись, послушай моего предупреждающего голоса; я не укорять, не бранить тебя хочу, я желаю тебе блага»... Под влиянием такого слова может случиться с увлекающимся грешником чудо нравственного перерождения: вдруг воскреснут в нём с необыкновенной силой пережитые некогда мысли, чувства, вдруг оживут прежние добрые решения. Задумается он, – и может удержаться от зла и преступления.

Что бывает в жизни отдельного человека, то мы наблюдаем иногда в истории целых обществ людских и даже в истории всего человечества. И оно заблуждалось, и падало, страдало, стояло накануне гибели; и оно под влиянием страшных последствий зла и греха не раз раскаивалось, потом снова и снова падало. Наконец, пришло оно к такому состоянию, за которым уже не виделось спасения: потеряв веру в Бога, в истину и добро, ниспадшее в бездну зла, преступлений, насилия и полного расстройства жизни, оно предалось полному отчаянию и было недостойно существования; устами лучших своих мудрецов, охваченное унынием, тоской духовной и отчаянием, оно видело исход для каждого отдельного человека в одном лишь самоубийстве... В это страшное время, когда не виделось уже никакой помощи от людей, когда сознано было полное ничтожество естественных человеческих сил, явилась благодать Божия, спасительная всем человекам; тогда пришла кончина лета, и прислал Бог Сына Своего Единородного, рождаемого от Жены, да всыновление Богу приимем. Христос Спаситель учением Своим, жизнью, смертью и воскресением избавил мир от гибели. И вот, когда человеческие общества, забывши после благодеяний христианства старые пережитые страдания и опасность гибели, хотят, по изобразительному слову апостола, уподобиться свинье вымытой, которая снова лезет в грязь (2Пет. 2:22), – в такие дни уместно с воплем крепким взывать всем и каждому: припоминайте себе время, когда вы были без Христа.

Много раз до появления Спасителя люди хотели и пытались устроить себе счастье на земле, разорвав союз с небом и забывая о Боге, о Его нравственном законе, о высшем предназначении человека.

В первый раз в раю сладости они склонили слух к обольстительному слову дьявола. Весь мир был тогда открыт для них; всё было дано им изобильно в наслаждение. Но захотелось людям быть яко бози, захотелось полной независимости от Божьего закона, восстали они на Бога. Последствия этого известны: прежнего рая люди лишились, нового не создали, не нашли, не получили. Страдания духа и тела, тоска и томление, муки и раскаяние, чувство отчуждённости от Бога, влечение ко злу и новые бесконечные падения, новые бесконечные муки совести; труд, не как услада, а как проклятие; лишения, болезни и смерть, страх пред этой смертью и уныние – вот чем наполнилась жизнь людей, наследственно получавших от падшего праотца грех первородный. Иго тяжко было на сынах Адама. Сам Адам тогда же после грехопадения неминуемо погиб бы в отчаянии, если бы Господь не обещал ему в веках грядущих Спасителя и Избавителя от греха, проклятия и вечной смерти.

Размножились потом люди, и скоро всё своё внимание обратили на землю и совсем забыли о небе, перестали ждать и Спасителя; жизнь их стала сплошным преступлением; по слову Библии, воззрел на них Господь и сказал: не может дух Мой обитать в этих людях, ибо они – плоть. Подавивших в себе все запросы духа людей, переставших быть людьми и обратившихся в животных, – Бог истребил потопом.

Осталась праведная семья Ноя. Ему и потомству его снова подтвердил Бог обещание о Спасителе. Опять размножились люди и опять решили оградиться от Бога, устроить себе счастье без мысли о небе, о Боге, о Его законе; опять стали плотью. Начата безумная по горделивому замыслу постройка Вавилонской башни. Не повторилось потопа, но произошло смешение языков, и разошлись люди по всей земле, и рухнула их нечестивая и богоборная затея. Искал потом человек счастья на всех путях жизни, но богоборное начало отравило ему все попытки к счастью. Развивался человек умственно, победоносно боролся с природой, изобретал усовершенствования и удобства жизни, строил города, основывал национальные, малые царства и всемирные государства, развивал науку, философию, искусства, торговлю, промышленность, создавал все виды общественного устройства, – всё, что доселе человечество заимствует у древнего мора, изумляясь перед высотой его гениальных представителей... А счастье не только не приближалось к человеку, но всё отдалялось от него. Лишения, болезни, старость, смерть; тоска духа, неудовлетворённая духовная жажда истинного богопознания; преступления и муки совести, – всё это оставалось: ничто не открывало завесы по ту сторону могилы и гроба, ничто не говорило о вечности, о союзе с Богом, Вечной Истиной, Красотой и Блаженством... Богоборное начало отравляло жизнь.

Бог, однако, не оставлял людей. В народе, сохранившем Его откровение, пророки и Божьи избранники напоминали и проповедовали о том, что придёт Избавитель и Спаситель людей, Сын Божий по плоти. В народах языческих также не умирало совсем древнее обетование Бога о Спасителе: лучшие мудрецы языческие, созерцая всё ничтожество и всю пустоту по виду блестящей жизни, видя разлив зла, несчастья и страданий, тоже устремляли взоры к будущему, и многие из них, как бы по вдохновению свыше, говорили, что только Бог, явившись на землю в образе человека, избавит людей от бремени несчастья.

Мы уже видели, к какому состоянию пришли люди ко времени явления Иисуса Христа. Говорить подробно о том, что такое был мир до Христа, чем он стал с Его пришествием и каким бы он был без Христа, – говорить об этом подробно и всесторонне недостало бы времени и сил. Здесь уместно заключительное слово наших Евангелий: ни самому миру вместить пишемых книг. Нам довольно взять одну какую-либо сторону жизни.

Неизмеримо влияние христианства в области собственно просвещения разума человеческого в вопросах о Боге, мире и человеке, – в вопросах, для которых всегда открыт наш дух и о которых самые лучшие мудрецы вне христианства только гадали, составляя себе лишь смутные понятия. Но не об этом будет наша речь. От указанной возвышенной и неизмеримой области мы спустимся в область более доступную и видную, к отношениям и складу жизни общественной: и здесь мы увидим величайшую победу, победившую мир – святую веру нашу, увидим величайшую зиждительную и преобразующую силу христианства, его благодеяния для человечества в прошлом, настоящем и будущем.

Можно сказать, христианство внесло обновление в мир и спасло его от окончательной гибели и разложения одним кратким словом: Бог любы есть (1Ин. 4:16). И до Христа знали о нравственности, говорили о великодушии, о правде, о любви, но воистину только у Иисуса Христа, нашего Спасителя, эта заповедь о любви является в полном смысле заповедью новою, утверждённой на сущности внутренней жизни Самого Божества и на примере воплощённого Бога-Искупителя. Никогда ещё нравственные начала не были утверждены так прочно и никогда в будущем не получат они основания более твёрдого и устойчивого, каково учение Иисуса Христа.

Из этой новой заповеди о любви, новой не по имени, а по существу, по внутреннему своему освящению, по исходному началу, основанию, из этой заповеди любви, исходящей от Бога-Любви, выросла, растёт и будет вечно возрастать новая жизнь для человечества. Уже оно было на краю гибели; уже оно задыхалось в атмосфере неверия, сомнения, эгоизма и ужасающей безнравственности, утопало в крови и слезах бесчисленных тысяч рабов, угнетённых и забитых народов, гибло в безграничной и непроходимой пропасти, лежавшей во взаимных отношениях отдельных лиц, сословий, племён, народов и государств, – и вот всё было соединено и как бы спаяно небесным началом любви, небесным учреждением для земли, – учреждением вселенской Церкви, этого града и царства Божия, этой носительницы и хранительницы нового завета Бога с человечеством. Христианство через это открыло путь к мирным отношениям народов; христианство постепенным смягчением сердец смягчило, а потом и вовсе уничтожило рабство, эту позорную язву, разъедающую весь организм древнего мира: христианство собственно впервые создало семью в истинном смысле этого слова, создало высоким учением о святости семейного союза, который должен быть ближайшим образом царства Божия на земле, первым питомником чад Божиих (Еф. 4:4), и который поэтому должен утверждаться не на основе грубости, чувственности, принуждения и страха, а на началах общей у мужа и жены религиозной веры, единых упований и духовных стремлений, взаимной любви и преданности. Этим возвышено было значение женщины, которая из прихоти мужа, из рабыни, равной другим рабыням – жёнам, зависящей в своём положении от каприза своего господина, сделалась членом семьи, матерью в высшем и лучшем значении слова, и даже более – вдохновителем духовной, нравственно-религиозной жизни семейства. Вместе с этим возвысилось и значение детей, как благословения в брачном союзе, этих будущих носителей царства Божия, членов великого тела – Церкви Христовой, следовательно, – продолжателей того великого нравственного процесса, – нравственного оздоровления и возвышения человечества, которому начало положил глава Церкви – Христос. И какая бодрящая вера в добро, вера в людей, вера в светлые судьбы мира принесена Христом на землю, на место мрачного отчаяния и сомнения языческого! Какое возвышенное представление о цене человеческой природы, какая светлая любовь к жизни дана на место презрения к ней, доходящего до сознательного самоубийства, возводимого в язычестве на степень добродетели!

Но и самая смерть, при свете христианства, перестала быть для человека мрачной загадкой; болезни, недостатки, несовершенства жизни получили высшее объяснение, и вместо тупого и бессмысленного чисто животного подчинения им, – что мы видим у неверия и язычества, – они осмыслены в христианском терпении, указавшем для них высшие нравственные цели, ведущие к воспитанию духа в человеке, к счастью и блаженству.

В дальнейшем влиянии своём на жизнь человечества христианство, как религия Бога любви, проникло туда, где всего более проявлялась жестокость древнего государства и общества, – к разным несчастливцам, которые сделались такими от природы, по собственной вине или от стечения неблагоприятных внешних обстоятельств, – к людям голодным, нагим, бесприютным, убогим, калекам, к рабам, влачившим беспросветную жизнь, к преступникам, страдающим в заключении и ссылке. На всех таких несчастных людей древний мир смотрел с равнодушием и нескрываемым презрением, как на людей, заклеймённых печатью проклятия и отвержения, страдавших от слепого жестокого и неумолимого рока, этого собственно единого и страшного бога язычества, борьба с которым признавалась никому не под силу.

Самое сострадание к несчастным для гордого римлянина или благородного философа казалось непростительной слабостью души. Если в христианстве блаженны нищие духом, кроткие, плачущие, милостивые, ибо их есть царство небесное, – то в язычестве исповедовалось иное: блаженны сильные, владеющие, храбрые, неумолимо-жестокие, ибо они, победив и подавив в борьбе слабых, получат царство земное... Христианство явилось пред человечеством с особым усиленным и настойчивым ходатайством за всех несчастных; оно научило видеть в них детей Божиих, равно со всеми призываемых ко Христу и часто нравственно высших и более достойных, чем сильные мира; среди них христианство видело Самого Христа, выросшего в бедности и неизвестности, занимавшегося трудами простого плотника, невинно осуждённого потом на самую позорную казнь; им, этим несчастливцам, следуя завету Спасителя, христианство по преимуществу усвоило название меньших братий, и милость к ним отнесло к Самому Христу (Мф. 25:40). И вот, во имя любви христианской стали воздвигаться в мире невиданные и неслыханные дотоле благотворительные и просветительные учреждения, богадельни, больницы, странноприимницы, благотворительные братства и союзы, приюты, школы; свет и теплота любви христианской стали проникать в самые дома заключения преступников, на места их наказания и ссылок, смягчая законы, изменяя взгляды на преступность, давая всем право защиты, отменяя жестокие казни и пытки; под влиянием христианства стали, наконец, возможны примеры сотен и тысяч таких подвижников, которые во имя ближних отказались от радостей личной жизни и начали с того, что роздали всё имущество бедным, – с того, что древний мир назвал бы глупостью или сумасшествием. Проповедано было и осуществлено самое великое и единственно ценное равенство всех людей, – равенство религиозно-нравственное: все люди одинаково сотворены и сделались грешны; одинаково одарены бессмертной душой, одинаково искуплены Христом и одинаково спасаются для вечной жизни Его благодатью, при всех разнообразных условиях и положениях земной жизни.

Конечно, воодушевление первых христиан с течением времени понизилось; так и деревцо и трава в первые дни появления их ростка на свет растут гораздо быстрее, чем в дальнейшее время зрелости. Но, несомненно, и доныне продолжается незримый процесс постепенного изменения и смягчения в человечестве понятий, нравов, взаимных отношений, самых законов и учреждений государственных, – и всё это под влиянием христианства. Это сила не земная, это дерево не от земного семени, и поэтому для его роста нет остановки: царствию его не будет конца. Но рост его медленный, хотя и неуклонный; это зависит от того, что процесс перерождения человечества есть процесс духовный, нравственный, свободный, а не материальный, не механический; это развитие живого тела изнутри, а не увеличение мёртвого материала – железа, камня или песка – извне. Не нужно поэтому безнадёжно смущаться видом человеческого невежества, безнравственности или себялюбия. Конечно, нет и теперь ни одного народа, ни одного общества, в котором бы во всей полноте и жизненности осуществилось великое начало любви христианской; конечно, и доселе среди христианских народов повторяются такие явления и поддерживаются такие отношения, которые напоминают собой жестокость и зверства древнего мира. Правда живёт рядом с неправдой, добро со злом. Таков закон нравственной свободы; таковы её последствия; такова и воля Божия. Только в царство Божие небесное не войдёт ничто нечистое, только на новой земле и на новом небе, которых мы, по обетованию Божию, чаем, т.е. ожидаем, будет жить вечная правда (2Пет. 3:13). Но и на земле она всё-таки беспрерывно возрастает под влиянием христианства. Евангелие Своё Христос Спаситель сравнивает с закваской в тесте (Мф. 13:33): путём медленным, но постоянным и неуклонным оно проходит в тело человечества, пока не поднимет его всё. Христианство не окончило своей задачи в мире: его назначение и поныне состоит в том, чтобы внутренне очищать, возвышать и преобразовывать человечество до тех пор, пока на земле будет оставаться человечество. Всё познаётся лучше всего путём сравнения. Сравнивая то, что было до Христа, с тем, что сталось после Него, смотря на этот величайший мирный переворот в человечестве, который совершило христианство, мы можем с полной верой, надеждой и любовью отдаться Христу и Его царству. Здесь наше личное спасение, здесь же основа, единственная основа для прогресса жизни общественной и государственной. Мы знаем, что в наше время люди, по вере даже чуждые христианству, невольно и бессознательно исповедуют его законы и проводят их в жизнь, если желают блага этой жизни: и они говорят о любви, о справедливости, о самоотвержении, о служении ближним⁹. Так солнце светит и невидное за облаками; мало того, и зашедши на запад, оно и в сумерках, и даже ночью чрез луну продолжает нам светить отражённым светом. Но люди склонны забывать об этом благотворном свете. В наш век и на наших глазах, увлекая множество людей, повторяются древние попытки создать человеческое счастье и устройство человеческой жизни вне Бога и Христа, вне Его закона нравственного; опять на началах богоборных, чисто плотских и мирских желают объединить всё человечество.

Снова воздвигается башня до небес, снова повторяется страшная история Вавилона. На языке современности этот новый Вавилон называется социализмом. К его оценке с христианской точки зрения мы и приступим в следующем нашем чтении.

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Социализм возвещает вам новое «Евангелие»: «вы – скала, на которой зиждется церковь настоящего и будущего»; вам обещают «готовое уже счастье»; путь к нему – «борьба не на живот, а на смерть» с капиталом и его владетелями – буржуа. «В борьбе обретёшь ты право своё», а по окончанию её, – «отрешишься от ветхого мира», «освободишься от докучливых и надоевших слов всякой религиозной морали», над тобой взойдёт «солнце счастья в царстве святого труда», в котором у всех будет всё общее и каждый будет обеспечен всем необходимым в равной доле со всеми: пищей, питьём, одеждой и жилищем.

Вот какой великий переворот должен совершить в мире пролетарий! Вот что обещает ему социализм.

Всё это мы приводим и берём из десятков и сотен тех маленьких книжечек и брошюрок, которыми теперь заполнен наш книжный рынок. Удивляться нужно, сколько труда, средств и усилий тратится для издания и распространения всех этих брошюрок в разноцветных, а больше в кроваво-красных обёртках, и откуда для этого берутся деньги!.. Осенью и зимою памятного 1905 года я проехал через всю Сибирь по железной дороге от Хабаровска до Владивостока и от Владивостока через Харбин, Читу, Иркутск, Томск – до Москвы и Петербурга. Была забастовка; в разных местах двигались медленно по железной дороге запасные солдаты, возвращаясь с войны; ехали группы мастеровых, всякого рода рабочих. На больших станциях, при долговременных, целыми часами и днями, остановках, я увидел странное явление: откуда-то непостижимым чудом появлялись сотни упомянутых брошюрок; их прямо выбрасывала чья-то невидимая рука в вагоны; тут и Лассаль, тут и Бебель, Энгельс, Лафарг, Гед, Дестре, Шиппель, Менгер, Маркс, Браке, Пернерстофер и т.д. и т.д. – целый бесконечный ряд иностранных писателей. Читаешь: социализм, социал-демократия, марксизм, коллективизм, коммунизм, теории ценностей, экономические теории, капитализм, эксплуатация, коммуна, национализация, экспроприация и т.д. и т.д. – целые тучи иностранных слов и выражений. Беру и я, читаю эти книжечки. Человек и я не без образования; кое-чему учился, кое-что читал, сам думал и кое-что писал. Читаю книжечки и, признаюсь, многого не пойму, а многое понимаю лишь с трудом и напряжением: за этими рядами иностранных слов с трудом улавливаю мысль; ещё хуже чувствую себя при разных цифровых выкладках хозяйства, фабричной производительности. Всё это не наше, чужое; всё это взято из жизни, для нас совершенно непонятной. Читаю и вижу: без конца рассуждения о рабочих, о фабриках, о заводах, и всё это в Англии, Бельгии, Франции и особенно в Германии. Вспоминаю и соображаю: ведь в Германии из 60 миллионов населения до 40 миллионов принадлежит к рабочему классу, который живёт фабриками; понятно, что там весь интерес вращается около их жизни. А у нас в России из 130 миллионов теперь только 2 миллиона рабочих, а 10 лет назад их было всего 800.000; всё прочее население у нас – это простое, скажу больше, – «святое» наше трудовое крестьянство. О нём ничего не нахожу в книжечках. Соображаю, что в Англии крестьяне совсем не имеют ни клочка собственной земли, что в Германии население в 16 раз гуще, чем в России, что там всё это население живёт на небольшом сравнительно протяжении земли, с одинаковым климатом, почвой, одного племени... А в России от Камчатки до Варшавы, от Архангельска до границ Турции и Персии – какое разнообразие! Как его усчитать, как его уравнять! Сколько здесь нужно труда, знаний, пока всё изучишь и всё приведёшь в порядок! Ясно, что все выводы из жизни далёких и чужих нам стран, все законы рабочей жизни при нашем климате, при наших условиях и особенностях жизни совершенно для России неприменимы... Читаю далее, и вижу прямое издевательство над верой, а в книжечке за 5 коп. «Христианство и социализм» Бебеля насмешки над Христом, глумление над Евангелием, над таинствами, храмами, духовенством. То же самое в многочисленных книжечках Каутского, Мооста и других. Всё опять пестрит иностранными словами, научными выражениями.

Но что это я вижу? Предо мною запасные; русские рабочие. Читают и они, а некоторые по безграмотности только слушают чтение всех этих красных книжечек. Удивляюсь я, как они могут понимать всю написанную там такими непонятными словами премудрость, решительно я убеждён, что ¾ всех таких читателей совершенно ничего не понимают из прочитанного. Но вот вижу, что появляются то здесь, то там какие-то личности, объясняющие написанное в книжках. Удивляюсь, почему, на какие средства разбрасываются даром эти книжечки. А средства нужны немалые, ибо перевидал я этих книжек на протяжении десяти тысяч вёрст великое множество. Но ещё более удивляюсь тому действию, которое производит чтение: обычно благодушные наши солдаты прямо неузнаваемы: лица и глаза озлобленные; они врываются в вокзалы, разбивают буфеты, отнимают у женщин, пришедших к поезду для продажи съестных припасов, их незатейливый товар; не пускают поезда, отнимают локомотивы; бьют вагоны, бьют станционные здания.

Непонятно и то, что, читая и слушая безбожные книжки, призывы покончить с верой, со Христом, с храмами, с духовенством, эти простые русские люди меня всё же зовут батюшкой; во многих местах подходят под благословение, с виноватыми глазами проходят торопливо мимо; около иной церкви вдруг перекрестятся. В одном придорожном губернском городе, на отдалённом вокзале, утром иду я в церковь к ранней обедне: обширный храм, – и весь он переполнен и рабочими и солдатами, имевшими здесь остановку. Спрашиваю батюшку о настроении рабочих; оказывается, огромное большинство – «социал-демократы», все пропитаны этими самыми дешёвенькими книжками в красных обёртках. Спрашиваю далее: как же они относятся к религии, к церкви, к вам, батюшки? «А вот сами видели, – отвечает священник, – в церковь ходят, говеют и всё прочее».

Пришлось мне глубоко задуматься над этим явлением. Что-то странное и противоречивое виделось мне во всём том, что я наблюдал и видел. И ещё: стыдно мне стало за себя и мне подобных. Столько книжек, производящих озлобление, и ни одной с нашей стороны, производящей умиротворение. И, наконец, невольно я спрашивал себя: в чём тайна всего этого влияния непонятных или малопонятных книжек чужих авторов, говорящих о чужой и непонятной жизни?

И ответ я вам скажу с полной искренностью: тайна эта в том, что в социализме много своей собственной правды, жизненной правды, много такого, что непосредственно понятно бедному, простому рабочему и крестьянину, что наболело у него на сердце. Правда, что на свете много недостатков и несовершенства; правда, что трудолюбивый рабочий часто голодает, а работодатель-капиталист живёт и роскошествует; правда, что крестьянин-пахарь бьётся на своей землице и часто не накормит ни себя, ни семьи, а землевладелец живёт только арендой своей земли и, не зная труда и изнурительной нужды, предаётся покою, а иногда лени, а то и безумному разврату и прожиганию жизни. Всё это жестокая правда. И то правда, что трудящиеся и малоимущие классы народа несут налоги на государственные нужды не в должной равномерности с богачами, что они не обеспечены на случай старости и болезни, что они не образованы, что сама религия, по их невежеству, представляется им только со стороны обряда, а не со стороны своей духовной, возвышенной, преобразующей. И, конечно, всё это надо бы переделать, переустроить, надо бы дать торжество правде, надо бы дать всем трудящимся и обременённым, всем униженным и оскорблённым выход к достойному существованию, человеческому, а не звериному. Бедность-то, конечно, не порок, но нищета уже часто близка к пороку, – к озлоблению, к животному чувству насилия, ненависти, к забвению о всех нуждах и запросах души. И вот почему, когда заговорят обо всём этом простому человеку, он, как я видел среди запасных солдат и рабочих, сразу загорится нехорошим огнём; не понимая книжек, которыe ему подсовывают, он чувствует это единственное и ему понятное: что он беден, голоден, что он обижен...

С полной откровенностью и искренностью мы отмечаем пред вами эту правду социализма. Но только здесь она и вся. Больше в нём правды никакой нет. Все дальнейшие рассуждения социализма о том, как получились несовершенства жизни, отчего они зависят, и особенно о том, какими средствами их исправить и переделать, – всё это одна сплошная неправда. Это всё равно, как если бы два доктора стояли около одного и того же больного; страдания больного они видят, видят, в чём именно они состоят, но в вопросе о том, какая причина породила болезнь, и особенно о том, чем её лечить, – они расходятся до полной противоположности. Болит, например, голова у больного. Оба врача признали болезнь; но один говорит, что голова болит от нервного расстройства, и даёт ему соответственное лекарство, а другой уверяет, что причина болезни – угар, и сколько ни лечи больного, пока не выведешь его на свежий воздух из угарного помещения, ничего доброго для его здоровья не будет. Эти врачи: социализм и христианство.

Спро́сите: неужели так они расходятся между собой? Неужели нельзя быть верующим христианином и вместе с тем социал-демократом? Неужели правда, что единение пролетариев всех стран, их борьба против зла и угнетения, стремление к справедливости и равенству, стремление дать рабочим достаточный, умеренный, а не чрезмерный труд, справедливый и достаточный заработок, – неужели всё это противно христианству? Разве оно стоит на стороне угнетателей, на стороне тех, которые купаются в золоте, утопают в неге и разврате и пьют беззаконие, как воду?

Вот здесь-то и великое искушение для русского православного человека. Есть истины, и есть так называемые полуистины: это когда по наружности и по первому впечатлению мысль представляется и правдивой и нравственной, а по существу – она вредная или губительная. Так яд можно завернуть в подслащённую и позолоченную пилюлю. Ведь Каин звал брата своего Авеля в поле погулять: невинное занятие, окончившееся братоубийством. Ведь Адам и Ева захотели знать добро и зло, когда коснулись древа запрещённого, а вышла из того пагуба всего человечества. Ведь ребёнок на руках у матери тянется к свече на столе или к кипящему самовару; свечу он хочет взять в рот, а самовар обнять ручками. Желание невинное, но едва ли мать ему его разрешит.

И социализм представляется именно такой полуистиной. Русские люди охотно к нему прислушиваются и не догадываются, что социализм под собой не имеет никакой истинно человеческой и нравственной основы, а с христианством он в прямой и открытой вражде. Следовать ему и слушать его – это продавать душу дьяволу за обещания сытости и хлеба. Руководители социализма его безбожия и не скрывают; они открыто говорят и пишут о том, что социализм не признаёт никакой религии и совершенно отрицает христианство. А мы хорошо знаем, что из такого источника никоим образом не может быть дано человеку истинного счастья. Но кто же читает и понимает все эти их книжки, написанные туманным языком, со множеством иностранных слов и описывающие жизнь то германских, то английских рабочих? Всем ясно одно: социализм обещает хлеб, одежду, жилище; социализм обещает сытую жизнь. Это заворожить может бедняка и голодного, затуманить страдальца, и он идёт вперёд, всё забывши, ни на что не обращая внимания. Но остановись, несчастный! Разве уже ничего, кроме сытости, нет, ничего не осталось и ни в чём человек больше не нуждается?

Так может рассуждать единичный озлобленный голодный человек, забывший под влиянием мук голода всё на свете. И мы не осуждаем его: он болен, он несчастен, он не способен к здравому и спокойному рассуждению. Но не может так рассуждать целый народ, если он не обезумел и не вырождается. Вот почему социализм перед массами народа умалчивает о религии, о христианстве, или о своей озлобленной вражде к ним говорит языком, мало понятным народу. Мало того, – руководители социализма и его защитники не прочь иногда даже сослаться на христианство, чтобы привлечь к себе и верующих, чтобы, по слову Евангелия, если возможно, «прельстить избранных»...

Особенно считают нужным временно умолчать о богоборности своего учения вожди социализма именно в России, где народ ещё предан вере, где между церковью и народом не образовалось пропасти, где пастыри и пасомые во всю тысячелетнюю историю государства вместе молились, терпели, бедствовали, голодали, страдали, вместе подчинялись помещичьему праву; где и доныне в огромном числе русских сёл и деревень пастыри и пасомые работают на одной и той же земле и по обстановке жизни мало различаются друг от друга. Жизнь русского народа вся ушла в религию; в ней даже политические и государственные настроения и направления до самого последнего времени окрашивались чаще всего в религиозную окраску и выражались не в виде политических парий, как это мы видим среди народов Европы, а в виде религиозных сект. Поэтому и социализму, в целях удобнейшего распространения, некоторые его усердные распространители желают придать в России религиозный характер. Даже в трудах русских учёных экономистов, в той или другой мере разделяющих воззрения социализма, последний всегда оценивается и с нравственной точки зрения и чужд той грубой, сухой и прямолинейной жестокости, которую мы встречаем у заграничных научных истолкователей и проповедников его (Иванюков, Исаев, Коссовский, Чупров, Северцев, Зибер, Ярицкий и другие, не говоря уже о гр. Л.Н. Толстом). Мне положительно известно, что и здесь, в Москве, есть лица, которые исповедуют социализм среди рабочих именно, как религиозную секту. Это не новость. На юге России такие попытки не раз бывали в среде некоторых сект штундизма и молоканства. Вот почему мы должны рассмотреть социализм с христианской точки зрения и, главным образом, на ней остановиться, в значительно меньшей степени касаясь собственно того, возможно ли вообще и удобоприменимо ли общение имуществ, передел земли, капиталов, фабрик, машин, товаров, железных дорог и прочего. Экономическая, политическая и государственная точка зрения на социализм всё-таки имеет второстепенное значение, сравнительно с главной и основной – религиозно-нравственной и философской. Раз с этой последней точки зрения социализм несостоятелен, то, очевидно, и с других сторон, в практическом отношении, его ценность не может быть высокой.

С полным убеждением и опираясь на множество совершенно достоверных и неопровержимых доказательств, мы должны заявить, что социализм вообще не признаёт никакой религии, следовательно, совершенно отрицает и христианство. К последнему уж потому он относится враждебно, что первыми и главными вождями социализма были и доселе состоят евреи: Лассаль, Маркс, Бебель, Энгельс, Каутский и другие.

Чтобы подтвердить сказанное, можно было бы приводить без конца выдержки из разных социалистических брошюр, истолковывая каждое отдельное выражение, потому что, как и выше мною замечено, названные брошюры так запутанно и неясно излагают мысли о том или другом предмете, что не всегда сразу за скорлупой вскроешь их настоящее зерно. Я остановлюсь только на главных социалистических писателях. Пред нами Лассаль и его в своём роде, знаменитая речь: «Программа работников»; пред нами изложение взглядов Лассаля в биографии его, написанной Бернштейном¹⁰. Уже тогда, 50 лет тому назад, когда социал-демократия делала только первые зачаточные успехи в среде германских рабочих, она в устах Лассаля явно обнаружила себя безбожной. Лассаль, например, издевается над мыслью о бессмертии, и на этом основании отрицает право собственника делать завещание; он смеётся над Евангелием Христа; учение социализма он называет новым Евангелием; он отрицает Церковь Христову и именем новой церкви называет рабочий пролетариат. Намекая на известные слова Иисуса Христа о создании Церкви на скале веры, о её неодолённости вратами ада, он обращается к рабочим с такими словами: «Вы – скала, на которой созиждется церковь настоящего». Самую нравственность, о которой в упоминаемой речи Лассаль говорит так горячо, он понимает, как условное согласие большинства людей в данное время считать то или другое деяние нравственным или безнравственным. Таким образом, нравственное и безнравственное, добро и зло условны. Это надо хорошо запомнить: это многое объяснит. «Мы не верим в возможность переделать человечество путём религиозных или светских моральных проповедей», – говорит П. Лафарт. «Их Бог», «ваш Христос» – постоянно слышится в устах его, а равно и других вождей социализма, когда приходится говорить с христианами или о христианах; ясно, что Бог и Христос – для них нечто совершенно чуждое. «Католические господа работодатели забывают, что всемогущий Господь тоже почувствовал необходимость в отдыхе после 6 дней работы», – так кощунственно отзывается Лафарт о Боге в своей книжечке: «За и против коммунизма». Социал-демократ Ферри прямо говорит: «Новейшие научные истории (?) необходимо приводят к отрицанию Бога». Подумаешь, право, какой счастливец Ферри: воплотил и поглотил всю науку, все «новейшие научные истории», и с лёгкостью решает вопрос о Боге, вопрос единственный и мировой... Выходит, что верующие учёные: Пастер, Дюбуа-Реймонд, Гельмгольц и другие – это уже не учёные! Только один Ферри учён, вместе со своими последователями-социалистами, хотя о социалистах нужно заметить, что именно в науке-то они и не сильны¹¹.

Правда, в знаменитой социалистической программе, на Эрфуртском конгрессе 1891 г. Ферри заявляет, что «религия – частное дело». Но это только тон пренебрежения после приведённых выше его слов. Больше того: это только так называемый «тактический приём» социалистической партии в Германии, рассчитанный на привлечение крестьян в ряды партии. И всё-таки на том же съезде запрещено общественную собственность употреблять на церковные нужды, а на другом съезде выражено желание, чтобы «в виду боевого положения, занимаемого социал-демократией по отношению к церкви, члены её не занимали почётных церковных должностей». Но даже и такое проявление терпимости Вандервельд горячо осуждает и требует полного «поражения старых религиозных верований» и замены их «целостным и систематическим учением социализма». К этому выводу Вандервельд приходит потому, что понимает, как глубоко влияет религия на жизнь людей. Вопреки легкомысленному уверению многих учителей социализма, как, например, даже его главы – г. Бебеля, Вандервельд признаёт «глубокое воздействие религии на социальную жизнь». Это явление он объявляет вредным: «во имя откровения, говорит он, религия заставляет принимать общественную мораль, правила которой решительно противоречат земным интересам бедняков».

Но чтобы яснее и систематичнее ознакомиться с воззрениями социализма в религиозной области, мы подробнее остановимся на брошюрке Бебеля, этого вождя нынешней социал-демократии в Германии. Брошюрка эта, ценой 5 копеек, очевидно, рассчитанная на самое широкое распространение, носит название «Христианство и социализм». Проследим её страница за страницей.

«Религия, по мнению Бебеля, есть не иное что, как предрассудок (стр. 9); христианство не выше, а часто и ниже других религий, а Христос не выше Будды, Конфуция, Магомета; христиане – это глупцы, желающие у церкви купить спасение души. Христианские догматы заимствованы христианством от буддизма; подобно всем другим религиям, и христианство есть создание человека (стр. 10), особенно ловких жрецов. Религия вытекает из невежества и из страха перед природой; из страха перед врагами-поработителями вышла вера в мессию у евреев, которые потом создали христианство (стр. 11). Христианство – даже не лучшая и не совершеннейшая из религий; оно и образовалось не сразу. Только в IV веке будто бы Иисуса Христа признали Богом; только в IV же веке признали Троицу, установили крещение, а о причащении даже и в это время ещё не упоминается».

Нужно просто нарочно выдумать столь невежественные и нелепые положения. Ведь о причащении явственно говорит Спаситель на Тайной Вечери, заповедуя апостолам: «Сие творите в Моё воспоминание». В первых главах книги Деяний Апостольских указывается, что христиане собирались для таинства причащения по домам. В послании ап. Павла к коринфянам описывается самый чин таинства и осуждаются беспорядки, которые заметил апостол при совершении его (гл. XI). Язычник Плиний во II в., Иустин, философ из христиан, в том же веке описывают совершение христианами литургии; в IV веке закончены совершенно переработанные свв. Василием Великим и Иоанном Златоустом чины литургии, употребляемые в церкви и доныне. И вдруг г. Бебель утверждает, что о причащении в 325 г. ещё не упоминалось! А крещение младенцев, видите ли, по его словам, известно было и древним восточным и даже тевтонским народам. Как же, во имя чего и для чего они крестили детей? Уж не признаёт ли Бебель каждое купание ребёнка в ванне за крещение? Иначе понять нельзя. Ведь это равносильно утверждению, что социализм известен был людям за 1000 лет... до появления людей на свет...

Вселенские соборы Бебель изображает такими чертами, что мы не можем из чувства гадливости даже повторить его выражений. «Установленные на вселенских соборах догматы могли найти миллионы приверженцев лишь вследствие невежества людей, вследствие того, что они не понимали и до сих пор не понимают своих отношений к миру, к природе и к её явлениям. Существование этих миллионов приверженцев до настоящего времени возможно только потому, что »состряпанные« на вселенских соборах, при помощи ссор и драк, догматы »вколачивались« человечеству в качестве божественных откровений; таким образом, в течение двух тысячелетий значительная часть человечества могла верить в чудеса и откровения христианства» (стр. 14–15). Всё в христианстве, все учения, догматы, обряды богослужений – всё, по мнению Бебеля, заимствовано из других религий. Библия, по его словам, полна самых резких и неразрешимых противоречий; Евангелие подложно, да и Самого Иисуса Христа, пожалуй, не было. Было бы слишком утомительно перечислять здесь все эти рассуждения Бебеля, столь же смелые, как и кощунственные, и изумительно нелепые и ложные. Здесь, что ни слово, то ложь, которую можно опровергнуть самой обыкновенной исторической справкой. В одном месте Бебель выражается: «Евсевий и Златоуст, жившие около 390 года после Р. Х.». Этого не напишет даже и мальчик. Как это жили около 390 года? Очевидно, всё писалось без долгих справок и рассуждений, лишь бы было ругательно и хлёстко. Для последователей Бебеля это самое главное. Заканчиваем наиболее решительными заявлениями Бебеля: «Я противник не только католичества (христианства), но и вообще всякой религии (стр. 21). С точки зрения прогресса человечества, упразднение христианства прямо-таки необходимо (стр. 22). Наиболее ревностные верующие, воображая, что они делают добро, больше всего вредят человечеству (стр. 24). Христианство враждебно свободе и культуре. Своим учением о пассивном повиновении «установленным Богом» властям, своей проповедью покорности и терпения... и блаженства в загробной жизни христианство отвлекло человечество от его цели – всестороннего совершенствования» (стр. 25). «Существования же будущей жизни не может быть доказано, ибо оно немыслимо. Всё хорошее, возникшее во время господства христианства, принадлежит не ему, а всего того злого и дурного, что оно принесло с собой, мы не хотим» (стр. 30). «Поэтому, заявляет Бебель, христианство и социализм враждебны друг другу, как вода и огонь. Так называемое доброе зерно в христианстве, которого я, впрочем, в нём не нахожу, не принадлежит собственно исключительно христианству, но всему человечеству, а вся суть его – это масса учений и догматов, враждебных человечеству» (стр. 37).

Это «зерно, которого не нахожу» и которое, однако, «принадлежит всему человечеству» (т.е., что же тогда принадлежит?), – это верх нелепости. Но каков тон? Ведь из приличия, из порядочности перед читателем-рабочим из христиан так нельзя говорить. Это может проделать только озлобленный еврей, заклятый враг Иисуса Христа, каковым и является, под личиной социализма, г. Бебель. Подобную же нелепость повторил и Каутский. После долгих рассуждений о том, кто такой был Христос, что Он делал и чему учил, после доказательств, что Иисус Христос был собственно социалист (!), Каутский вдруг заявляет: «Жаль, однако, что Баур не решил окончательно, жил ли Христос»... Но тогда зачем же все рассуждения о Христе? И это говорил Каутский, один из немногих социалистических писателей, который хоть снисходительно даёт небольшое место христианству в душе социал-демократа: «христианство-де можно брать в том смысле, который соответствует социалистическим стремлениям». Выходит, не социализм надо проверить христианской религией, а, наоборот, христианство надо проверять учением социализма и брать из религии только то, что нравится социалисту... С развязностью и смелостью суждения в вопросах религии и науки, в которых, правду сказать, он мало смыслит, и наш Горький важно вещает: «Всё, что принесло нам христианство, – мыльные пузыри»¹².

Приведём, наконец, и свидетельство новой поэзии не особенно даровитых стихотворцев из социал-демократов. Вот, что поёт кузнец:

Дзинь, бум!

«Я не буду взывать к небесам,

Слёзы лить и молить с малодушными,

Свою долю я выкую сам

Трудовыми руками послушными».

Но вот стихоплётство ещё откровеннее.

Из «Новых песен»:

«Молитесь вы, рабы, трусливые душой,

С наивной верою пред Божеством глухим.

Мы дети новых дней; позорною мольбой

Мы нашей гордости вовек не оскорбим»¹³.

Ещё образчик:

«Проклятие Богу, пред кем мы с мольбою

Склонялися в холод и голод зимою».

Это из «Песен революции», издания Российской Социал-Демократической Партии.

Но довольно. Можно ли после приведённых отзывов социализма утверждать, что он может быть основан на христианской почве, что он является произведением христианства, как некоторые проповедуют? По улицам Москвы продавали копеечную книжку «Новая нагорная проповедь», – произведение какого-то Кармелюка. Автор прямо и открыто заявляет, что нагорная проповедь Спасителя о смирении, кротости, любви и милости негодна и должна быть заменена совершенно противоположным учением о ненависти, мести, кровавой борьбе не на жизнь, а на смерть. Лишь в такой борьбе, а не в христианских добродетелях, труждающиеся и обременённые обретут право своё. К этой брошюрке мы ещё вернёмся.

Чтобы заключить всё сказанное о социализме и его отношениях к религии, приводим ещё ряд выдержек из социалистических писателей.

Вот что грубо и кощунственно заявил Бебель в германском рейхстаге: «Мы против всех небесных авторитетов, которыми вы до сих пор морочите массы; небо мы уступаем ангелам и воробьям». Плоское и неуместное острословие!

Социалистка Штейнбах на Гамбургском съезде под рукоплескание толпы прямо заявила: «Мы ни в какого Бога не веруем». А Зингер идёт дальше: «Мы не успокоимся, пока красное знамя не будет развеваться со всех церквей». Либкнехт заявляет: «Наша обязанность – тщательное искоренение веры, и только тот достоин имени социалиста, кто, будучи сам неверующим, со всем усердием содействует распространению неверия». Моост вопит: «Богословие с его небом и адом – известная чушь! Если бы даже всё поповское сословие закрыло солнце, налетев, как саранча, социалистических рабочих всё-таки не отвратить от их пути и целей». Любимый поэт социализма еврей Гейне оставил стихотворение, которое часто повторяется в социалистических брошюрках и книгах. Называется оно: «Зимняя сказка». Вот оно:

«Мы будем счастливей, мы будем умней,

Отбросим гнилые поверья…

Ленивому брюху мы есть не дадим,

Что добыли дельные руки,

И царство небесное здесь создадим

Себе мы без слёз и без муки»...

Стихотворение говорит само за себя. Ясно, что здесь отвергается всякая религия и всякая вера в загробную жизнь.

После таких столь откровенных заявлений можно ли придавать значение проповеди некоторых социалистов (Морелли, Кабе, отчасти даже Каутский и другие), которые хотят доказать, что и христианство в начале своего появления в мире проповедовало социализм?

Вот лукавый отзыв Каутского: «Социалистическое движение стоит ближе к древнему христианству, чем всякое другое современное движение (?); оба они – пролетарского происхождения... Правда, свою печать на христианство положил беспомощный нищий пролетариат, а не смелый борющийся, но всё-таки пролетарское стремление к уничтожению классовых различий вполне соединимо с христианским учением, с Евангелием». Вот тут и пойми, какое же здесь собственно христианство разумеется и какой социализм!..

У нас в России появилась недавно книжечка: «Рассказы из Русской Истории» г. Шишко, где наряду с такими явно нелепыми уверениями, будто бы «Пилат передал Христа на суд первосвященникам» (на самом деле было обратное), читаем открытие о том, что «у христиан было имущество общее», что Иисус Христос был врагом всех богатых и что Он отвергал «власть человека над человеком» (стр. 12–13).

Обыкновенно ссылаются на некоторые наставления Иисуса Христа и затем на жизнь первых христиан в Иерусалиме, чтобы показать, что Иисус Христос был учителем социализма.

По учению социализма, счастье людей осуществится при равномерном распределении между ними всех имуществ. Всё должно быть общее и всё поровну; ничего своего; «собственность есть кража» (слова Прудона); «собственность – чужое добро» (выражение Лассаля); «капитал есть результат грабительства» (слова Маркса); «собственность отрицается и христианством и должна быть уничтожена» (это учение Толстого).

Так ли учит христианство? Ни в Ветхом Завете, который предшествовал Новому и был изначальным и подготовительным словом того же Божественного Откровения, которое мы видим в Новом Завете, ни в учении И. Христа и Его апостолов нельзя найти ничего в опровержение понятий и права собственности. Власть над землёй и земными существами и предметами даровал Господь человеку при творении. И сказал Господь: «Сотворим человека по образу нашему и по подобию нашему: и да владычествует он над рыбами морскими и над зверями, и над скотом, и над всею землёю, и над всеми гадами, пресмыкающимися на земле» (Быт. 1:26; ср. 9:1). Здесь же человеку в его блаженном состоянии заповедан труд – хранить и возделывать рай, труд святости, труд радости, как выражение потребности человека и как условие его большего и большего совершенства и вместе с тем и большего господства над природой. После грехопадения не отнято у человека это право собственности, но достижение её стало сопровождаться тоже трудом, но уже трудом тяжким, изнурительным. Такой труд есть плод греха; труд радостный и благословенный есть плод святости и добродетели. Это бы нужно помнить социалистам, возмущающимся тяготой труда и думающим уравнением всех благ земли, без нравственного перерождения людей, создать человеку счастье и радость «святого труда», как поётся в их песнях.

Мы видим в Ветхом Завете, что Бог и богатит Иова, и отнимает у него имущество; видим Его благоволение к богатому Аврааму, к одинокому и бедному Иакову, и к тому же Иакову разбогатевшему; видим благоволение Господа к пастуху Давиду и неблаговоление к царю Саулу; видим любовь к Давиду на царском престоле, и укор ему же на том же престоле; видим умножение благ земных во Израиле, но без разделения их поровну: видим богача Вооза и нищую Руфь, равно угодивших Богу. Господь смотрит на сердца людей и на их нравственное расположение: и в богатстве и в бедности Иов не согрешил пред Богом, – вот в чём существо богоугождения. В общем мироправлении Божием в неравномерности распределения благ земных Библия видит планы Божества, воспитательные для человека и Богу одному ведомые; «Господь делает нищим и обогащает, унижает и возвышает» (1Цар. 2:7). От Господа стопы человеку исправляются. Бедность и богатство – от Господа (Сир. 11:14). Таковы воззрения Ветхого Завета. Они перешли и в Новый.

Христос Спаситель не отвергал права собственности. Но Он учил, что блага земные – не цель, а только средство для достижения цели – царства Божия, нравственного самоусовершенствования. Он учил, что жизнь человека не зависит, не ценится от изобилия имения его; Он предупреждал, чтобы в богатстве человек обладал им и был свободен, а не наоборот; чтобы богатство не владело человеком и не делало его рабом; Он говорил, что собирание материального богатства без «обогащения в Боге» есть безумие и зло (См. Лк. 12 гл.). Поэтому для одних богатство могло служить помехой для Царства Божия, а для других, напротив, средством для делания добра: «Продавайте имения и давайте милостыню; приготовляйте себе влагалища неветшающие, сокровище не оскудевающее на небесах; где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (ст. 33–34). Душа больше пищи» (ст. 23). И всё же нигде и никому Он не повелевал непременно делить имущество. «Продавайте имение и давайте милостыню», говорит Он. Но продажа предполагает собственность, милостыня же вовсе не коммунизм, а добровольная передача своей собственности другому тоже в собственность, и притом одному больше, другому меньше, смотря по расположению и усмотрению дающего. Для убеждения в этом стоит только прочитать и вспомнить притчу Евангелия о разной плате работникам в винограднике (Мф. 20:1–16).

"Если хочешь быть совершенным, продай имение твоё и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах«, – заповедует Спаситель богатому юноше (Мф. 19:21). Но на этих словах не может утверждать своей правды социализм. «Если хочешь», – а разве у социалистов есть «если хочешь»? «Быть совершенным», – а разве у социалистов цель предполагаемого насильственного раздела имуществ есть нравственное совершенство? «Сокровище на небесах», – а разве такое сокровище, говоря по совести, имеют в виду социалисты? Припомните только социалистическую песенку:

«Царство небесное здесь создадим

Себе мы без слёз и без муки».

Спаситель, правда, собственности своей не имел; но делал Он это Сам добровольно, ради свободы в благовестии. Но Он сам же сказал: «Блаженнее давать, нежели принимать» (Деян. 20:35). Разве социализм учит этому? Не совершенно ли обратному? Он хочет всё «принять и взять», но не давать. А главное, Спаситель, приглашая к раздаянию имущества, имел в виду добровольное и нравственное решение, а не принудительное· «Учитель, раздели между мною и братом имение», – просил его некто. Спаситель говорит: «Кто Меня поставил судить и делить вас?» Но тут же переводит Он наставление на нравственную почву и поучает: «Смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия имения его». В пояснение сказанного, Спаситель здесь же приводит известную притчу о любостяжательном богаче. (Лк. 12:13–20).

Богач этот осуждён Спасителем. В этом опять видят социалисты для себя опору: «Христос ненавидел богатых». Это неправда. Верно только то, что некоторых богатых Господь осуждал, и именно за то, что они попадали в рабство богатству и жизненным благам. Он осудил богача и восхвалил бедняка в притче о богаче и Лазаре; Он восхвалил бедную вдову за её две лепты и осудил богатых фарисеев. Но за что хвалил и осуждал? Разве за то, что богатые – богаты, а бедные – бедны? Разве за то, что бедные добиваются имуществ от богатых? Ничего подобного. Одновременно богатые женщины служили Спасителю от имений своих добровольно; в домах людей богатых Спаситель бывал и не гнушался их угощением и гостеприимством. Иосиф Аримафейский и Никодим, богатые люди, были учениками Иисуса Христа, и Он не повелевал им раздавать имений. А в притче о талантах Спаситель осудил не того, кто имел более всех, 5 талантов, а того, кто имел один. Что это значит? А то значит, что ни богатство само по себе не губит человека, ни бедность сама по себе не спасает. Всё зависит от душевного настроения человека и от его нравственного состояния. Можно, обладая имуществом, сохранить полную свободу и независимость духа и не прилеплять к богатству сердца, а можно, ничего не имея, только и помышлять о богатстве, прилепляться к нему духом, гореть завистью и злобой к богатым, и, таким образом, быть в рабстве у своего духовного идола, – умопредставляемого богатства.

Это всё равно, как разврат. Можно, имея жену, быть целомудренным в мыслях и свободным от нечистых пожеланий, и можно, не имея жены, развратить мозг и душу постоянными нечистыми желаниями, соблазнительными образами, мыслями, преследующими развратника и наяву и во сне. То же мы видим и в обсуждаемом вопросе. Социализм только и мечтает о благах земных, о пище, одежде, о жилище, капиталах, только о них и думает и говорит; видя богатых, он ненавидит их и завидует. Скажите, оправдает ли такое настроение христианство? Нет, здесь именно и уместно наставление, данное богатому юноше: «Если хочешь совершенным быть и иметь сокровище на небе, – откажись совсем от всякого имущества; таким оно – вред. И откажись, прежде всего, от этой жадности к богатству, которая тем больше распаляется, чем далее отстоит у тебя предмет твоих пожеланий».

Как же относится христианство к богатым?.. В то время, как социализм им завидует и их ненавидит, христианство их жалеет. Да, именно жалеет. Почему же? Да потому, что богатство представляет большое искушение, большой соблазн для человека, большую нравственную опасность; не всякому, нет, редкому человеку по силам воспользоваться им к добру и не употребить его во зло. Вечно слово Христово и страшно: «Трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие». Устрашились даже апостолы этих слов: «Господи, кто же может после этого спастись?» – спрашивают они, – т.е. Кто же свободен от пристрастий к благам земным? «Человеку это невозможно, Богу же всё возможно». Так ответил Спаситель. К Богу, к религии, ко Христу и Его учению, к Его благодатной помощи идите, люди, и там спасётесь от рабства земле и её порабощающим благам. Но социализм, мы видим, идёт путём совершенно обратным. Так, ведь и красота, и молодость, и дарования могут быть нравственно опасны для христианина, порождая гордость, тщеславие, толкая на соблазн и разврат. Что же, и эти дары надо раздать и поделить поровну? Нет, и здесь, при помощи Бога, при добровольном желании нравственной чистоты, можно уберечься от зла и порока. И мы видим в христианстве, в частности и относительно опасности богатства, как от Бога всё возможно: видим богатого Закхея – мытаря; видим богатого Лазаря с сёстрами Марфой и Марией; видим проконсула Кипра Сергия – Павла, богатого и знатного Дионисия Ареопагита, видим царедворцев из дома Кесаря римского, видим в апостольское время немало людей богатых и властных, принимающих христианство. Что же? Каждый из них по-своему и добровольно распоряжается своим имением: Закхей половину отдаёт нищим; ап. Павел оставляет богатую свою семью и питается трудами рук своих; Мария большие деньги тратит на душистое миро, чтобы помазать ноги Иисуса... Видим, что осудил за это Марию один из учеников Иисуса Христа, и говорит: «зачем такая трата? Лучше бы продать миро и деньги раздать нищим». Под этими словами сколько и теперешних христиан, и особенно из увлекающихся социализмом, подписались бы с готовностью! А ведь говоривший-то был Иуда... Это надо помнить. А вот Анастасия Узоразрешительница и преподобный Антоний, – эти всё своё имение роздали; тысячи других христиан поступили так же. В Иерусалимской церкви, наконец, видим мы и общение имуществ, – это осуществление мечты социалистов. Но это общение имуществ, на которое так любят ссылаться социалисты в оправдание своего учения, совершенно ничего не говорит в их пользу. Прочитаем об этом в книге Деяний Апостольских.

«У множества уверовавших было одно сердце и одна душа, и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, кто в чём имел нужду» (Деян. 2:44–45, 4:32–35).

Чтобы хорошо понять это место из священной книги, надо прочитать её всю, надо знать о деятельности апостолов и об устроении ими христианских общин не в одном только Иерусалиме; надо, прежде всего, вдуматься в смысл того явления, которое описано в только что приведённых словах Деяний. Прочитаем ещё несколько стихов.

«Так Иосия, прозванный от апостолов Варнавою, что значит: сын утешения, у которого была своя земля, продав её, принёс деньги и положил к ногам апостолов. Некоторый же муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принёс и положил к ногам апостолов. Но Пётр сказал: «Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твоё мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твоё ли было, и приобретённое продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоём? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав эти слова, Анания пал бездыханен». Так же была наказана и соучастница лжи, жена его Сапфира (Деян. 4:36–5:10).

Рассмотрим это всё, и сравним с учением социализма. Какая основная причина общения имуществ в церкви Иерусалимской? Вот она: «У множества уверовавших было одно сердце и одна душа». Они были объединены началом любви, которая и давала в жизни такие благотворные результаты. У первых христиан не было противоречия между учением их и их жизнью.

На том ли основании требует социализм поделить все имущества? Мы видели, что до религиозно-нравственных соображений социализму нет дела. Он желает объединить человечество не на основе любви, единодушия и единосердечия, а на началах экономических, прельщая людей мечтой, что принудительно можно совершенно уничтожить среди них всякое неравенство, богатство и бедность. Ясно, что социализм здесь берёт только следствие, но без причины, и поэтому так же далёк от христианства, как далеко, например, обыкновенное употребление вина и хлеба от таинства причащения, как далеко купание ребёнка в ванне от таинства крещения. Здесь только видимое сходство, но глубокое внутреннее различие.

Далее, тот ли коммунизм мы видим у первых христиан, о котором мечтают социалисты? Нет. Мы видим здесь, выражаясь языком писателей социалистических, коммунизм потребления, а не коммунизм производства. Последний-то и является главным в социализме, и от него собственно зависит общность потребления. Иначе христиане всё бы скоро распродали и роздали, – а дальше что? Их община была не экономическая, а религиозно-нравственная. Это надо знать и помнить твёрдо.

Отрицалась ли первыми христианами собственность при том общении имуществ, которое мы видели в церкви Иерусалимской? Иначе говоря, принудительно ли совершалась продажа имений и внесение денег в общую кассу, обязательно ли это было для всех христиан первого времени? Ни то, ни другое, ни третье. В той же книге Деяний читаем, что Мария, мать Иоанна Марка, имела собственный дом в Иерусалиме (Деян. 12:12). Из слов ап. Петра к Анании: чем ты владел, не твоё ли было и проч., заключаем, что ничего принудительного в продаже имений не было, а если Анания с Сапфирой были наказаны, то наказаны не за то, что оставили собственность у себя, a за обман, за ложь с целями тщеславия. Никто не заставлял их продавать имения, но они захотели обманом пользоваться равными правами со всеми, может быть, даже сообразив и рассчитав, что им очень выгодно внести часть имения в общую сокровищницу и затем поступить на общественное содержание. Таким образом, у Анании с женой не было того, что одно ценно в христианстве: нравственной чистоты целей, намерений и побуждений. Но предположим даже, что они были богаты, и вклад, ими сделанный, был велик, что, следовательно, здесь не может быть речи просто о выгодной сделке с их стороны. И опять, с нравственной, с христианской точки зрения, дело не меняется. Ничего не стоит жертва, которая принесена неохотно, по принуждению, по простому подражанию, но против воли, по лицемерию или тщеславию. Нет никакой разницы в нравственной настроенности: остаться ли при имении и прилепиться к нему сердцем, или хоть продать его и раздать, но в душе хранить сожаление о нём, привязанность к нему. Посему и этот подвиг раздаяния имущества, и всякий другой подвиг восхваляется и ценится христианством только тогда, когда он совершается добровольно. И теперь есть общежительные монастыри: принимающие обеты монашества отказываются от собственности: на Афоне даже тело монаха, у которого найдут после смерти деньги или имение, выбрасывают и лишают погребения. Но это подвиги добровольные, а не принудительные; они обязательны для тех, кто сам себя обязал ими. Поэтому и у первых христиан мы видим общение имуществ только в церкви Иерусалимской. Другие церкви, основанные апостолами, такого опыта не делали. Антиохийские христиане, христиане в Ахаии и Македонии собирают пожертвования иногда и во время богослужения и посылают их через апостолов другим бедным церквам. В книге Деяний читаем: «Ученики (в Антиохии) положили каждый по достатку своему послать пособие братьям, живущим в Иудее, что и сделали, послав собранное к пресвитерам (т.е. к священникам) через Варнаву и Савла» (Деян. 11:29–30). К Коринфянам апостол Павел пишет: «При сборе же для святых (т.е. для христиан) поступайте так, как я установил в церквах галатийских. В первый день недели (т.е. в воскресенье, когда христиане собирались на молитву общую) каждый из вас пусть отлагает от себя и сберегает сколько позволит ему состояние» (1Кор. 16:1–3). Стоит далее почитать VIII и IX главы из второго послания того же апостола к Коринфянам, чтобы увидеть истинный дух и движущее начало в раздаче имений.

«Уведомляем вас, братие, о благодати Божией, данной церквам Македонским, ибо они среди великого испытания скорбями преизобилуют радостью; и глубокая нищета их преизбыточествует в богатстве их радушия. Ибо они доброхотны по силам и сверх сил (я свидетель). Они весьма убедительно просили нас принять дар и участие их в служении святым (т.е. в помощь христианам). А как вы изобилуете всем: верою и словом, и познанием, и всяким усердием, и любовью, так изобилуйте и сею добродетелью. Говорю это не в виде повеления... Я даю на это совет... При сём скажу... Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением: ибо доброхотно дающего любит Бог».

Кажется, яснее ясного здесь выражено воззрение христианства на источник общения имуществ. Мы заключим указанием, что общение имуществ, даже добровольно предпринятое в Иерусалиме, скоро вызвало злоупотребления и раздоры как бы в оправдание старинной поговорки: Communio – mater rixarum, т.е. общение – мать раздоров. Ибо, где люди, там и страсти. Что же апостолы? Поддерживали во что бы то ни стало общение имуществ? Нет. Сначала они избрали для служения трапезам себе в помощники семь особых мужей (см. Деян. 6 главу), а затем общение имуществ совершенно прекращается в Иерусалиме: поддерживать насильно и внешне то, что не вытекало из добровольного и внутреннего настроения христиан, апостолы не пожелали, а после в других церквах этой попытки общения имуществ мы уже не видим. Значит, явление это было временным и необязательным для христианства. Не запрещается оно и теперь; напротив, оно поощряется; мы это видим в монастырях. С радостью приветствовал бы её всякий христианин и в мире, вне обителей, но не как насильственно и принудительно проводимый строй жизни, что хотели бы сделать социалисты, – а как результат того, что было у первых христиан: сердце едино и душа едина. Когда это главное достигнуто, второстепенное и выводное придёт само собой. Но, не посеявши зерна, нечего ждать всходов и тем более плода. Не железом и кровью, а миром и любовью во Христе может быть соединено человечество. А без любви, при насилии будет действовать Христов закон поднявший меч – мечом погибнет. Общение, основанное на принуждении и насилии, рассыплется в спорах и погибнет во взаимной ненависти. Люди бедные и обездоленные были близки сердцу Спасителя, и Он звал их к Себе, обещая им покой, но какая разница Его призыва от зова социалистов! Спаситель говорит: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обременённые и Я успокою вас. Возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим” (Мф. 11:28–29).

Поставьте рядом призывы социализма: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» «В борьбе обретёшь ты право своё».

И, наконец:

«На воров, на собак – на богатых!

Бей, души их, злодеев проклятых!»

Выводы из этих сопоставлений ясны.

Итак, социализм, как религиозное учение, есть нелепость, и основываться на христианской нравственности, на Евангелии, он не имеет ни малейшего права. Сходство его с христианством видимое, случайное, внешнее; оно – в словах и буквах, в звуках, выражающих то или иное понятие, но не в самых понятиях. По своей сущности социализм совершенно противоположен христианству, несоединим с ним, «как огонь и вода», по откровенному заявлению г. Бебеля, этого самого видного деятеля современной социал-демократии. Скажем больше: социализм совершенно устраняет христианство и хочет стать на его место. Он желает преобразовать весь мир, всё человечество, он берёт на себя ту всемирную задачу, которую указал Христос для Своей Церкви: шедше в мир весь, проповедуйте Евангелие всей твари; шедше научите все народы. Он обещает вне религии создать для людей царство вечного счастья.

Посмотрим, на каких основах, какими средствами социализм обещает выполнить своё обещание, каково его обетованное счастье и можем ли мы довериться его гордым обещаниям.

Мы намеренно очень долго и подробно остановились на отношениях социализма к религии и христианству. Главные представители социализма, как мы видели, нескрываемо заявляют о том, что, прежде всего, они желают сделать движение народных масс атеистическим. Так как учение, претендующее обновить и пересоздать всю жизнь людей, по необходимости, должно быть связным, стройным и последовательным, то из указанных отношений социализма к религии и христианству, как из зерна, вытекают и все прочие стороны этого учения – всё мировоззрение социализма и самые способы его воздействия на жизнь людей.

Первый вопрос, после отрицания религии, есть вопрос о духовном мире в человеке, о душе и её бессмертии. Есть ли что-либо по смерти? Есть ли жизнь после могилы? Всякому ясно, что тот или иной ответ на вопросы о бессмертии далеко небезразличен для жизни и её устройства.

Мы знаем, как на эти вопросы везде и всегда отвечало общечеловеческое сознание. Всегда и везде люди верили, что, кроме телесного, в человеке есть начало духовное, что именно душа человека вступает в религиозный союз с Богом, что душа человеческая бессмертна.

Я сейчас говорю; вы меня слушаете, понимаете мою мысль, делаете её своею. Какой процесс происходит? Ясно, что не телесный, а какой-то иной. Ясно, что и самая мысль – явление не телесное: её нельзя взвесить, измерить в длину и ширину. Это – процесс духовный. А дух не разлагается, следовательно, не умирает: он бессмертен. Так разумом человек приходит к признанию души и её бессмертия, её особых духовных запросов. И всегда человек дорожил своей душой, дорожил правом вечной жизни духа и к ней стремился. Известный путешественник Ливингстон, которому удалось пройти почти все страны, объехать все моря, говорит нам о такой именно вере, свойственной даже самым диким народам: «С этою верою негр находит себе защиту от врагов; с нею он бесстрашно пускается на гнилой доске в открытое море, уходит в глубину лесов, вступает в неравный бой с тигром и, возвращаясь, ложится под открытым небом. А когда он испускает дух в когтях зверя, он поднимает взор свой к небу, ища там примирения».

То, что древнему человеку и язычнику предносилось только как тёмное предчувствие, христианство указало ясно и определённо. Выше всего ставит Евангелие заботу о душе. Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убити... Не только удовлетворение всех жизненных телесных потребностей и распределение земных благ между всеми людьми поровну не даст человеку счастья, но и обладание всем миром, всеми его сокровищами, полное господство над вселенной не принесёт человеку удовлетворения, если его приходится покупать ценой погибели души. Да и не может мир удовлетворить запросам духа; они выше мира, они идут в бесконечность. При сытости тела может тосковать душа, и это состояние заставило древнего мудреца – царя, владевшего всеми сокровищами мира, сказать: «всё суета и томление духа» (Еккл.2:11). К таковому выводу пришёл он после того, как дал себе волю и возможность удовлетворить всем желаниям своим на земле. «Не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих», – говорит Спаситель (Мф. 4:4). Он же учит: «Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?» Или: «что человек даст взамен души своей?» (Мф. 16:26).

Жизнь человека не ограничивается землёй, она продолжается и за могилой; там будет суд, там будет вечное, бесконечное развитие жизни, там удовлетворение всех запросов души, на которые здесь на земле нет ответа. Жизнь земная есть путь, есть средство, а цель выше её и дальше её, цель – на небе. «И возвратится тело в землю, как оно было, и дух возвратится к Богу, Который и дал его». Это знали и в Ветхом Завете. А в Новом это яснее ясного: «Надлежит человеку однажды умереть, потом суд». «Нового неба и новой земли по обетованию Божию мы ожидаем, где живёт вечная правда». «Знаем, что когда земной наш дом, эта храмина тела, разрушится, мы имеем от Бога приготовленное жилище, дом нерукотворённый и вечный». «Там праведники просветятся, как солнце, в царстве Отца их» (Евр. 9:27; 2Петр. 3:13; 2Кор. 5:1; Мф. 13:43).

Таково вкратце всем нам известное учение христианства о духовном мире в человеке о бессмертии души.

Как смотрит на это учение социализм? Он смотрит на него с нескрываемым отрицанием и презрением. Он всё для человека полагает в земле, и только в земле. Ищите, прежде всего, царствия Божия и правды его, и всё прочее приложится вам, говорит Евангелие. Социализм ищет не только прежде всего, но исключительно этого прочего, т.е. земного благополучия, и в нём и полагает все свои желания и все стремления без остатка. Как бы так он говорит человеку: «Знай, человек, что ты – только умное животное. При жизни ты был нечто, после смерти ты – ничто. Ни Бога, ни духовного мира, ни души, ни неба, ни суда, ни бессмертия нет!» «Естествознание, по словам Бебеля, сделало сотворение мира мифом, математика и физика показали, что небо есть только воздушное образование». Вся эта легкомысленная болтовня кажется для Бебеля вполне убедительной. Наука показала – и конец. Какая наука, что именно показала, почему нет ни одного истинного и глубокого учёного безрелигиозного и неверующего, – об этом Бебель умалчивает. Так надо, так выгодно для социализма – и всем разговорам конец. С не меньшим легкомыслием и Энгельс в небольшой брошюрке¹⁴ буквально на восьми строках с развязностью и самоуверенностью разрешает вопрос о душе: «дикарям-де снились сны; они и решили, что есть у человека душа. С тех пор и верят в душу, которой на самом деле нет». Такое отрицание духовного мира социалистам представляется великим достоинством их учений. Бебель по этому поводу замечает: «Убеждение, что небо на земле, а умереть – значит покончиться, заставить жить людей более по естественному». Что такое: по естественному, Бебель не объясняет, забывая, что каждый поймёт это, как ему угодно, но мы должны запомнить это выражение: оно нам многое объяснит. А теперь только спросим: звери живут по естественному или нет? Ясно, что по естественному, иначе они жить не могут. Что же, зверь сытый заботится о том, чтобы и сосед его был сытым? Тоже ясно, что нет. В таком случае примените эту естественную жизнь к людям и выйдет, что все разговоры о том, чтобы всем людям жилось счастливо и хорошо, что всё нужно делить поровну, являются самыми неестественными. Ещё: естественно ли заботиться о будущем, которое наступит после моей земной смерти? При христианской вере естественно: к тому побуждает мысль о моем бессмертии, об ответе пред Высшей Правдой и более всего – любовь к людям. С христианской точки зрения, вполне естественным представляется рассказ наших детских хрестоматий: «Дедушка, – спросили дряхлого старика, – зачем ты садишь эту яблоню? Ведь тебе не дожить до плодов. Кто же будет пользоваться ими?» – «Мои благодарные внуки», – отвечал старик. – Такой ответ понятен в устах верующего. Но как на него должен смотреть социалист? Вот как. «Какую цену, – говорит Лассаль в речи своей рабочим, – какую цену может иметь для вас мысль, что настоящее ваше положение лучше, чем положение рабочих за 80, 200 или 300 лет, и какое это может доставить вам удовлетворение?» То, что сказано Лассалем о прошлом, приложимо и к будущему. Тот же Лассаль, основываясь на отрицании бессмертия души, как мы уже отметили выше, отвергал право родителей завещать детям нажитое имение и всякое право наследства, так как «загробной воли» у человека нет и быть не может. Для социалиста, живущего «по естественному» без веры в Бога, без веры в духовный мир и бессмертие, совершенно неестественны всякие заботы о людях и всякие думы о будущем. «Будем есть и пить, ибо завтра умрём» – вот философия неверов, равная философии бессловесных. И понятно, что земная жизнь, при отсутствии духовных запросов, в глазах социализма приобретает исключительное и единственное значение. Здесь они договариваются до невероятных утверждений.

Менгер, профессор, учёный человек, не стыдится писать в своей учёной книге «Новое государство»: «Религиозная жизнь только внешним образом выражается в отдельных действиях – в молитве, посещениях храмов, в принесении жертв, которые лишь в незначительной степени изменяют общее течение человеческой жизни. Напротив, переход к практическому социализму предполагает поистине полное возрождение человека, потому что здесь как раз то, что составляет собственно содержание человеческой жизни, именно хозяйственная работа и потребление хозяйственных благ, подвергается коренному изменению»¹⁵. Итак, вот где собственно содержание человеческой жизни: хозяйственная работа и потребление хозяйственных благ... Это, оказывается, несравненно глубже религии. Как это жалко и узко!

Интересно, какая же разница человека от пчелы и муравья?

Как пусто и как холодно становится от такого учения! Вспоминаются нам слова великого нашего писателя Достоевского: «Без веры в свою душу и в её бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо, невыносимо"¹⁶. И сами социалисты невольно признаются в этом. Несколько лет тому назад Лейпцигская соц.-демократ. «Народная Газета» писала: «нет загробной жизни, нет воскресенья, нет никакой сверхъестественной божественной силы... Какой же смысл жить и мучиться?!» Такой ад на земле, такое бессмыслие и жизни, и смерти приносит это безверие. Спросим и себя самих: неужели наши симпатии на стороне тех, кто только и думает об одних материальных благах, о расчётах, о приобретении? Нет и нет! Душа человеческая вопиет против такого жалкого взгляда, против такого узкого взгляда на существо человеческой жизни и дарит своими симпатиями людей, имеющих стать выше соображений корысти и сытости, выше всего временного. Мы ценим героев любви, труда и подвига во имя ближних, смотрящих далеко вдаль, в будущее человечества, умеющих себе во всём отказать и даже умереть ради возвышенных интересов духа человеческого. Люди почитают святых, прославляют героев и подвижников, но не видно, чтобы почитали ищущих только то, что, по Менгеру, «составляет собственно содержание человеческой жизни, именно хозяйственную работу и потребление хозяйственных благ». Не помнится, чтобы таковым ставили памятники, чтобы в честь их писались поэмы...

Станем, однако, на время на точку зрения социализма. С давних пор, ещё со времён Фурье, социализм заявил, что он желает «восстановить плоть в её правах». По мнению социалистических писателей, «всё в мире произошло из желудка»; «из желудка» и вся история человечества; иных побуждений и основ жизни оно будто бы никогда не знало. По мнению Каутского, даже христианство с его возвышенным нравственным учением создано тем же путём, и не Христос создал то или другое течение жизни человеческой, напротив, Он Сам со Своим учением создан современными Ему течениями, и именно – временем императора Каракаллы... Заметим здесь кстати, что Каракалла жил после Христа через три века, и Каутский по обычаю «научных» деятелей социализма, в данной «научной» справке допустил, как видите, не маленькую ошибку, по примеру Бебеля... Для обсуждения интересующего нас вопроса это весьма характерно. Итак, всё от желудка и всё к желудку. Цель жизни человека и государства – одно материальное благополучие, сытость и физическое довольство. Допустим этот идеал скотного двора. Но посмотрите, какой неожиданный вывод! Спросим: а капитализм, против которого так злобно борется социализм, не к тому же самому стремится? Разве его идеал не в обладании земным благополучием? Разве он, в конце концов, не то же самое, что и социализм по своим началам, целям и стремлениям? Итак, враги ли это?

Ясное дело, что по внутреннему содержанию, по своим идеальным стремлениям, социализм и капитализм – братья, а не враги, это единомышленники, а не противники. И посмотрите, деятели капитализма (например, всесветно-известный Ротшильд) и создатели социализма (Лассаль, Маркс, Бебель, Энгельс, Либкнехт, Каутский и др.) Вышли из одного и того же еврейского племени, которое с тех пор, как мы его знаем в истории, было необыкновенно предано земным стяжаниям, которое отвергло пророков и Христа только за то, что они ему обещали духовное царство истины, а не земное, чувственное царство, со всеми благами мира и всемерным господством над людьми. История Иуды, предавшего Христа за сребреники, – типичная история для этого племени.

Глубокий и грубый материализм характеризует социалистическое учение и совершенно роднит его с капитализмом.

Но почему же они враждуют? Ответ был бы ясный и простой: они не поделили одного и того же блага, которое они считают главным и единственным, именно – земного благополучия. Капитализм забирает его себе одному, социализм желает разделить его между всеми поровну. Во имя чего же?

Во имя свободы, братства и равенства, во имя справедливости и любви! Так отвечает социализм и, таким образом, в своих, по крайней мере, показных суждениях переходит на нравственную почву.

Переходим теперь и мы к оценке социализма с нравственной точки зрения. На чём основать и чем доказать можно эти понятия чисто нравственные: свобода, братство, равенство, любовь и справедливость? Для человека, верующего в Бога, в Его закон, признающего душу и её бессмертие, все эти понятия – близкие, родные, убедительные. Бог есть Любовь; человек – образ Божий; оттого любовь есть закон жизни, дыхание жизни христианина; оттого в другом человеке он видит образ Божий и, любя ближнего, тем самым проявляет свою любовь к Богу... Но «предоставив небо воробьям», отвергнув душу и бессмертие, ограничив всё землёй, на чём же социализм может основать нравственные требования? Почему, с точки зрения социализма, я должен быть справедливым и что такое справедливость? Почему я должен любить людей, за что, да и что такое любовь? И что это такое: свобода, братство и равенство? Почему я должен подчинить им свою жизнь? Всё это для социализма, раз он отверг религию и бессмертие, – всё это вопросы неразрешимые и полные противоречий.

Возможна ли нравственность без религии и без признания в человеке духовного начала, и какая это нравственность? Кто даёт ей содержание и кто обяжет человека свободно и любовно, по убеждению, ей подчиниться? Ведь нравственность есть только практическое приложение известных религиозных воззрений. Утверждать же, что можно жить только одной нравственностью без религиозной веры – это, выражаясь грубо, всё равно, что думать, будто бы можно двигать культуру одними машинистами без науки механики, или нагревать комнату одним дымом без огня.

Последствия исчезновения религиозного чувства в области нравственных настроений и деятельности так изображает Масарик в известной книге – «Философские и социологические основания марксизма» (стр. 505)¹⁷: «Маркс и Энгельс на место Бога поставили материю и отдались во власть слепого случая. Энгельс вполне последовательно видит в слепом зле движущую мировую силу; история делается слепыми страстями хищности и жажды власти. В слепом и ничтожном мире нет ни места, ни времени для радости и любви. Когда Христос испустил дух Свой, рассказывает Евангелист, стало темно на земле и солнце потускнело: так же затемняется и внутренняя жизнь человека, когда в нём умирает вера в Божество, или когда человек убивает её». Социализм убил веру в Бога и в мир духовный, и стало в нём темно и солнце померкло; в нём не может быть ни учения о нравственности, ни побуждений следовать ей. Зачем же, в таком случае, социалисты взывают к любви, к братству и справедливости, зачем они говорят о нравственности и честности? Все прокламации, все речи, все воззвания социалистические полны постоянными напоминаниями о нравственных началах. Либкнехт в брошюре «От обороны к нападению», изложив желания социализма, восклицает: «Порядок в равенстве вместо беспорядка в подчинении – вот чего мы хотим! И какой честный человек найдёт это несправедливым» (стр. 60). Но что же такое честность и что такое справедливость? Есть ли и могут ли быть на эти вопросы ответы в самом социализме, – ответы, не взятые напрокат и временно из христианства? Разберёмся в этом вопросе.

Чтобы быть нравственным, надобно прежде всего знать, что нравственно и что безнравственно; надобно правильно различать добро от зла. Верующему человеку это даёт религия. Откуда же это возьмёт социализм? Можно ответить: голос совести подсказывает. Но голос совести – это голос не из духовного ли мира? А затем: разве совесть не нуждается в руководстве? После грехопадения этот внутренний нравственный закон, живущий в человеке, повредился и нуждается в руководстве закона внешнего, исходящего от Того же Законодателя, Который даровал и совесть, т.е. от Бога. Так, у всех людей есть и ум; но ум может воспринимать и истину и ложь. То же видим и с совестью. Одного она мучит за то, что человек отомстил убийством за убийство его родственника. Это у христианина. Другого совесть мучит, если он не отомстил крови убитого брата. Это у мусульманина. Мусульманин имеет много жён и спокоен в душе. Христианина это мучило бы и заставило бы стыдиться. Итак, повторяем, совесть нуждается в руководстве, которое и даёт ей истинная, богооткровенная религия. Где же найдёт это руководство социализм, если он отверг религии? Тут и выступает мысль Бебеля, которую мы выше подчеркнули: без веры в Бога человек живёт «тем более по естественному». Жить естественно – это всё равно, что жить по природе. Спросите же природу: знает она нравственное и безнравственное? Она знает высокое и низкое, горячее и холодное, но доброго и злого она не различает. Это различает только душа человека. Ни одно животное в этом отношении не похоже на человека, ни одно животное не задумывается над тем, честно ли или бесчестно оно поступает. Животное знает только полезное и приятное, а человек ещё знает должное. И социализм, отрицая Бога и душу, должен, по необходимости, всё поведение свести к полезному и приятному, и только этими понятиями направлять жизнь человеческую. Но на полезном и приятном нельзя утвердить нравственного. Приятное у всех различно; что для одного удовольствие, для другого неприятность; тут не только молодого и старого не сравняешь, но и двух людей одного возраста нельзя уравнять. А затем, если и одному и другому нравится одно и то же, и оба хотят этим предметом удовольствия обладать, то отсюда родится не любовь и братство, а ненависть и вражда. Точно также не все признают одно и то же полезным. Пользу того или другого ещё надо доказать; польза, большей частью выясняется после опыта, а человеку для определения своего поведения надобно знать, полезно ли оно до того или другого поступка; к тому же одна и та же вещь, одно и то же явление имеет и полезные и вредные стороны. Полезное, кроме того, не всегда приятно: отрезать руку при антоновом огне полезно, но неприятно. Полезное чаще всего полезно в отдалённом будущем: а раз нет веры в бессмертие и душу, то к чему мне упоминание о будущем? Доктору нужно лечить заразного больного. Он знает, что это полезно для больного и для людей, но это вредно для самого доктора: он сам может заразиться и умереть. Докажите же ему, что ему полезно заразиться, умереть и оставить семью в нищете, докажите ему, без христианства и религии, что вообще для пользы другого человек должен подвергаться опасности. У верующего человека здесь выступает сознание долга пред Богом и ближними, и мы видим тысячи геройских подвигов и жертв на основе религиозно-определённого долга. Что же даст вместо этого социализм? Упоминание о природе? Но природа боится смерти; это каждый сознает...

Далее: знает ли природа о любви? В природе, напротив, мы видим господство грубого себялюбия, называемого зверством.

Собака не только не интересуется знать, имеет ли другая собака пищу, но если и увидит эту пищу, то старается отнять её. Это без долгих объяснений понятно. Говорят: но в человеке от природы заметны так называемые альтруистические чувства, т.е. чувства любви в себе подобным. Но, во-первых, они воспитаны в человеке длинным рядом веков и тысячелетий под воздействием религии. А, во-вторых, если рядом с альтруистическими живут и действуют в человеке эгоистические чувства, то почему же он должен предпочитать первые вторым? Не ближе ли эгоизм? «Своя рубашка ближе к телу», – говорит и пословица народная.

Знает ли природа равенство и свободу? На это много потрачено кликов и речей. Знаменитая «Декларация прав человека», которой так увлекается социализм, с этого именно и начинается: «Люди все рождаются по природе свободными и равными»... До чего же можно дойти в увлечениях! Родился ребёнок. Вот свободный человек! Разве только в насмешку можно назвать его свободным. Попробуйте его на день оставить без призора и предоставить свободе! И в пище, и в питье, и в сне, и во всех мелочах жизни он – раб, он зависит от окружающих. Где при этом равенство? Мальчик и девочка, хилый и здоровый, красивый и безобразный, кавказец и монгол, англичанин и негр, способный и неспособный – с бесконечным разнообразием в степенях этих качеств... Где здесь равенство? Пословица говорит, что «Бог и лесу не равняет». И это верно не только при сравнении кустарника и огромных сосен, но и по отношению к одной и той же породе деревьев: от чахлого дубка Амура до огромных дубов нашей Малороссии и Южной России – какое огромное расстояние! Только там, где нет никакой жизни, – в минералах, в кристаллах, в скованных холодом льдинах, – мы видим равенство и однообразие, но где только заметны хоть слабые зачатки жизни, от водоросли и мха до высших ступеней растений и животных, мы видим всё более и более увеличивающееся разнообразие. Наука говорит, что если взять один листочек с дерева, то другого, во всём ему подобного, не найдёшь ни на этом дереве, ни во всём мире. Наука же говорит, что все зародыши живых существ приблизительно одинаковы, но чем дальше они живут, тем более и более обнаруживается в них различие. И больше всего различие сказывается именно на высших степенях жизни: ещё собака данной породы более или менее похожа по виду, силам и способностям на другую особь той же породы, но человек от человека всегда значительно разнится, и каждый по своему внешнему виду, в своём складе ума и способностей представляет совершенно особое, своеобразное и неповторяющееся явление. Людей, равных Пушкину по гениальности, можно указать; но другого Пушкина всё-таки не найдётся: он неповторяем.

Итак, мёртвая природа не подтверждает учения о любви, справедливости, братстве, свободе, равенстве и вообще о нравственности: она не только не даёт определённого содержания для этих понятий, но и основания для них. Спрашиваем опять: где же найдёт социализм основания для нравственности?

И для оправдания безбожия, неверия в бессмертие и для основ своей нравственности социализм любит ссылаться на науку. «Наука решила», «наука доказала», «теперь наука достигла» и подобные выражения так и сыплются в речах и книгах социалистов. Бедная наука! Чего только ей ни приписывали! Разве наука есть понятие навсегда установившееся? Что если предстоящее столетие будет столь же чревато открытиями и изобретениями, как минувшее, какими покажутся тогда чрез 100 лет теперешние якобы научные утверждения? И можно ли на таком зыбком фундаменте строить учение о нравственности, о религии? Да и разрешает ли наука вопрос о нравственности?

Когда Маркс и Энгельс писали свои книги, господствовала материалистическая наука (Фейербах, Конт), отрицательно относившаяся к религии, а в научной разработке христианства служили авторитетами учёные Штраус и Баур. Но с того времени за 60 лет ясно доказано, что исторические сведения и построения Штрауса и Баура ложны, хотя Бебель по старой памяти повторяет их; научно-философские новые течения давно и совершенно отвергли материализм и неверие. Можно указать целый ряд учёных, идеалистов, глубоко веривших в Бога, в творение мира, в душу человека, в религиозные основы нравственности: Ньютон, Галилей, Коперник, Либих, Гершель, Левуазье, Рейнке, Амиель, Дрюммонд, Мейер, Гельмгольц, Ляйель, Шлейден, Медлер, Секки... Мы бы утомились перечислять учёных, глубоко веровавших в Бога. Для них творение мира, как и для самого Дарвина, не было мифом, для них небо не представлялось только воздухом, и они его не предоставляли только воробьям: они стремились к нему, они верили, они молились! Укажем в самое последнее время хоть на Пастера, который говорил, что он молится, когда работает в своей лаборатории. Первым словом его в Академии бессмертных, по избрании членом этого учреждения, когда, по обычаю, ему нужно было сказать вступительную речь, было слово исповедания религии: «Господа, прежде всего, я должен сказать, что я глубоко верую в Бога». Это было всего 10 лет тому назад. Укажем раньше Пастера – Тиндаля, разрушившего материалистическое учение о самопроизвольном зарождении; укажем астронома Фламариона, укажем Сабатье, научно доказывавшего бессмертие души. Почему же Маркс забыл этих великих учёных? Или он один только учёный? Что же скажет на всё это социализм? Что он может сказать в ответ учёному Дюбуа-Реймонду, который в речи в Королевской академии наук в Берлине заявил, что человек, как бы далеко ни простирались его познания, всегда будет стоять пред областью неведомого, которая властно будет говорить ему о религии. Что ему сказать на слова Спенсера, заявившего, что при всех успехах знания «всегда останется место для религии?» Что сказать на слова Паульсена: «Позитивизм думает, что человек уже готов вычеркнуть то влечение к бесконечному, которое характеризует религия. Я считаю это заблуждением. Стремление это есть врождённое человеку и неутрачиваемое им влечение». Как понять Литтре, из ярого позитивиста обратившегося в верующего? Что значит обращение П. Бэра, ярого гонителя религии в школах Франции, к христианству, – обращение настолько горячее, что оно заставило его отправиться миссионером-проповедником в отдалённые страны? Мы бы здесь могли заполнить целые страницы подобными свидетельствами слова и жизни учёных, глубоко верующих. Это увлекло бы нас слишком далеко. Нам нужно было только отметить и показать, как ненадёжно для социализма ссылаться на какую-то науку в защиту своего атеизма. На поверку ведь выходит, что никакой науки в социализме нет, а есть только громкие и самоуверенные фразы научного невежества, рассчитанные на публику, не способную к действительно научному анализу и критике. В частности скажем: наука не даёт и нравственных учений. Эти учения всегда стояли в связи только с религией и на ней опирались; что они представляют лишь практическое применение религиозных истин и воззрений и без религии не имеют под собой почвы, это горячо доказывал даже Л.Н. Толстой в особой статье: «Религия и нравственность». Даже признавая справедливость требований социализма, их можно обосновать только на авторитете Евангелия. «Тот, кто хочет разрешить социальный вопрос, говорить Лавелэ, и способствовать его разрешению, должен иметь с правой стороны книги по политической экономии, с левой – сочинения о научном социализме и прямо пред собой – открытые страницы Нового Завета. Политическая экономия играет роль анатомии, – она показывает нам строение человеческого тела, социализм – патологии, описывающей болезни, а Евангелие – это терапия, указывающая лекарства и метод лечения».

Но предположим, нравственные основания социализмом найдены и доказаны: природа ли, наука ли доказала и показала высоту, необходимость и обязательность нравственности – любви, справедливости, самоотвержения ради братства и равенства. Нужны ведь и надёжные побуждения к исполнению нравственных правил, нужны и силы для их исполнения. Знать добро не значит ещё непременно его исполнить. Ведь богачи злые и себялюбивые отлично знают, что надобно служить от богатства своего бедным, однако, часто этого не делают. И рабочие прекрасно понимают, что пьянством губить скудный заработок и оставлять семью без хлеба нехорошо, и, однако, это часто делают. Ещё древний языческий писатель метко определил раздвоенность человеческой природы и её стремление ко злу: «Nitimur in vetitum, semper cupimusque negata. Video meliora proboque, deteriora sequor»: «Всегда мы стремимся к недозволенному, всегда желаем страстно того, что воспрещено. Видим прекрасное и одобряем его, а на деле следуем противоположному». Но с необыкновенной ясностью и проникновенностью изображает это св. Апостол: «Знаю, что не лежит во мне, т.е. в плоти моей, доброе, ибо желание добра есть во мне, а чтобы сделать доброе, того не нахожу. Не понимаю, что делаю, потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. По внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих» (Рим. 7:15–24).

Для верующего человека в религии христианской и христианской Церкви, в её таинствах даны и указаны и побуждения для добра, высшие и низшие, смотря по нравственному развитию каждого человека, – от любви к Богу, к вечной красоте добра, и до страха наказания вечного; даны и силы к исполнению долга и к прощению грехов содеянных.

Откуда возьмёт и укажет эти силы и побуждения социализм? Пред этим вопросом он безответен совершенно. Социализм повторяет слова о нравственности, честности, любви, справедливости, братстве, равенстве, но скажем откровенно, – он их украл у христианства. Совершается постоянный, беспрерывный обман и подмен понятий: не веря в христианство, социализм пользуется им, пользуется его святыми учениями, призывами, заветами, понятиями, словами и вводит в заблуждение слабые души. Вот что говорит нам по этому поводу известный русский писатель Гончаров: «Современный социализм, не признавая человека с душой, с правами на бессмертие, проповедует какую-то правду, какую-то честность, какие-то стремления к лучшему порядку, к благородным целям, не замечая, что всё это делается ненужным при том указываемом им порядке бытия, где люди, по его словам, толпятся, как мошки в жаркую погоду, в огромном столбе, сталкиваются, мятутся, плодятся, питаются, греются, исчезают в бестолковом процессе жизни, чтобы завтра дать место другому такому же столбу. Если это так, тогда не стоит работать над собой, чтобы к концу жизни стать лучше, чище, правдивее, добрее. Зачем? Для обихода на несколько лет? Для этого надо запастись, как муравью, зёрнами на зиму, обиходным умением жить, такою честностью, которой синоним – ловкость, столькими зёрнами, чтобы хватило на жизнь, иногда очень краткую, чтобы было тепло, удобно. Какие же идеалы у муравьёв?»¹⁸.

Для служителей современного социализма есть ещё опора в том, так сказать, бессознательном христианстве, которое неминуемо и неистребимо живёт в каждом, даже открытом и яростном безбожнике. Мы родились и выросли среди христианского общества, среди христианских понятий, нравов и обычаев. Мы всосали их с молоком матери, мы слышали их с детства от людей, которые нас окружали, мы усвоили их из книг, которые прочитали, мы впитали их в себя, как бы вместе с окружающим воздухом. Поэтому мы не можем не отзываться сердцем на такие слова, как любовь, милосердие, справедливость, и мы подставляем в них не социалистическое, а пока ещё христианское содержание: так, солнце, зашедшее на западе, светит земле отражённым светом; так, река, перехваченная в истоке, будет ещё долго в низинах течения идти полной водой, обманывая зрителя своим существованием. Но придёт время, солнце скроется совершенно и наступит тьма; река протечёт вся и иссякнет. Тогда социализму нужно будет ответить на нравственные запросы человечества своим собственным, а не украденным содержанием.

На чём же тогда может основать нравственность социализм? Отрешившись от всякого откровения Божества, в которое он не верит, как укажет социализм, что добро и что зло, что нравственно и что безнравственно, и чем докажет правоту своих воззрений?

Вопрос этот в высшей степени важный. Человеку так врождено в совести стремление знать добро и зло, следовать первому и избегать второго, что с этой стороны всякие попытки приравнять человека к животному заранее осуждены на полный неуспех. Если человек под влиянием мучений совести решается на самоубийство, как Иуда; если он, охваченный сознанием греха, мечется по всей земле, не зная себе покоя, как Каин; если преступники, как это нередко случается, под влиянием голоса совести, сами себя предают в руки суда и на коленях выпрашивают себе не прощения, а наказания, которое примирило бы их с Богом и с самими собой, – то, значит, всё это не шутка и не выдумка. Если вслед за учителями нравственности всегда шли народы; если к каждому святому всегда стекались люди, ища наставлений, и притом в неизмеримо большем количестве, чем к людям науки, – то это значит, что потребность нравственного просвещения заложена в человеке слишком глубоко и выражается гораздо ярче и настойчивее, чем даже потребность знания. Есть народы и племена, у которых это искание правды и нравственного совершенства становится всеохватывающим, первенствующим пред всеми прочими запросами и потребностями жизни. Таков народ русский.

Его бесчисленные святые и праведники; его храмы, обители, скиты; его народные предания; его постоянные богомоления и путешествия ко святым местам, – всё это яркие свидетельства указанного нами искания святости. И образованный класс в России, хотя и воспитался под влиянием Западной Европы, не мог не проникнуться теми же самыми интересами: все наши писатели в своих произведениях отыскивали нравственные идеалы, все стояли на нравственной точке зрения, обсуждая те или другие события или явления жизни. Самые выдающиеся наши писатели, чем зрелее и старше становились, тем больше приближались к исконно-любимому народному типу и стремлению: искать правды жизни, учить правде жизни. Карамзин, Пушкин, Гоголь, Тургенев, Гончаров и особенно Достоевский и Толстой неизменно и как бы помимовольно склонялись к этому. Наши мыслители: Хомяков, Страхов, Соловьёв, Грот, Трубецкой занимались тем же. В народе нашем самое любимое чтение – «божественное», самая любимая и распространённая литература – нравоучительная. И только этим объясняется, что проповедь социализма, как только она заговорит о правде, справедливости, любви и жалости к обездоленным, тотчас же привлекает внимание и сочувствие народа. Но народ ведь под этими словами, повторяем, мыслит понятия христианские, а ему тихонько социализм подмешивает их и вместо христианских даёт свои собственные.

Итак, возвращаемся к поставленному вопросу: что социализм считает нравственным и что безнравственным? Не имея руководства и основ религии, социализм не отвечает на этот вопрос ничего, или отвечает жалким лепетом. Лассаль в своей речи к работникам говорит: «Что в данное время и в данном обществе принято считать обязательным и добрым, то и нравственно». Бернштейн, истолкователь Лассаля, так определяет его взгляд на нравственность: это – «преданность всеобщему». По словам Бебеля, «нравственно то, что соответствует социальным потребностям данной эпохи», а потребности эти определяются условиями производства¹⁹. То же читаем у Менгера в его последней книге: «Новое учение о нравственности» (изд. 1906г.). По его мнению, «нравственность есть продукт социальных соотношений сил». Менгер утверждает, что нравственность всегда определяется интересами господствующего класса. Нравственен тот, кто приспособляется к существующим социальным отношениям, безнравственен тот, кто им сопротивляется. Рассмотрев с этой точки зрения главнейшие этические системы, профессор Менгер выражает предположение, что улучшение нравственных воззрений можно ожидать лишь от перехода к социалистическому строю государства. Является ли, однако, этот строй действительным средством к поднятию нравственности? Неравенство сил, способностей и талантов, разделение на классы и профессии останутся и в новом государстве; следовательно, сохранят силу и свойственные этим отношениям пороки. С этим согласен и профессор Менгер. «Есть основание думать, – говорит он, – что в социалистическом государстве классовые противоречия не только сохранятся, но, быть может, получат ещё большее значение». Мы видим, таким образом, что с этой точки зрения социалистический строй не оправдывает чаяний его сторонников, и что, с другой стороны, – для развития в людях более высоких нравственных понятий недостаточно одного изменения материальной среды.

Итак, значит, добро и зло – не постоянные понятия; что сегодня добро, то завтра может быть злом, и наоборот. Пусть так. Но в таком случае, почему же я должен следовать этому добру, если оно мне не выгодно или если я его таковым не признаю? Другие социалисты идут ещё дальше и заявляют: нравственность – дело условное: каждый класс людей имеет свою нравственность. Но спросим, почему же, в таком случае, я должен нравственность одного класса уважать, а нравственность другого класса отрицать? Почему нравственность капиталистов есть зло, а нравственность рабочих есть благо? И почему же не имеет права на существование нравственность воров, разбойников? Здесь мы запутываемся в лабиринте безысходных противоречий. Социализм, исходя из этой точки зрения, прямо вынужден признать правду капиталистического строя и, вместо борьбы с капиталистами, признать их братьями и единомышленниками. Но если в религии и даже нравственности не могут быть люди едино, то на чём же основать их единство и пресловутое братство? Неужели только на желудке? Но в таком случае, где же грань между человеком и скотом? Скоты тоже ведь имеют желудок. Какой вывод следует из такого учения, ясно указано в брошюре А. М. «Довольно», написанной в память покойного князя С.Н. Трубецкого: «Чего ждать от социалистов в моральном отношении? Вся проповедь Горького (главарь нашей социал-демократии) была проповедью грубого насилия, кулачного права. И в этом отношении он явился только верным хранителем заветов марксизма. По учению Маркса, не существует никакой безусловной морали, которая была бы общеобязательна для всех времён и для каждого человека, а существует только классовая мораль: буржуа имеют свою мораль, а пролетарии – свою. Но ведь это равносильно отрицанию всякой морали, потому что такой взгляд оправдывает любой поступок, лишь бы он был выгоден в интересах того класса, к которому принадлежит лицо, совершающее этот поступок. В основе такого взгляда лежит безнравственный принцип: цель оправдывает средства, чреватый всякими насилиями, что наши социалисты и показали на деле». Нравственность условная – не нравственность. Должна быть общепризнанная одна правда, иначе столько будет правд и столько представлений о нравственности, сколько отдельных людей. И тогда мы дойдём до наивного и прямолинейного, а с точки зрения социализма, единственного правильного ответа на вопрос о существе добра и зла, который дал некогда дикарь: «добро, – если я у соседа украду корову, зло, – если он украдёт у меня». Но при таком воззрении не любовь положена будет в основу жизни, не царство мира и справедливости наступит в будущем, а звериная борьба всех против всех, которая и отбросит жизнь человечества ко временам первобытного варварства. Должна быть общепризнанная и одна правда, но она немыслима без высшего авторитета, которому бы все подчинились и которого у социализма нет и быть не может.

В основу своих воззрений на жизнь людей социализм, как известно, полагает так называемую экономику и борьбу, вечную борьбу общественных классов. «Борющийся пролетариат» – вот название рабочего класса. Оправданием этого взгляда служит-де наука, под которой социализм разумеет исключительно те научные воззрения, которые ему нравятся: именно материализм и дарвинизм. Известно, что дарвинизм возвёл в закон всемирной жизни борьбу за существование. Попробуем стать на эту точку зрения социализма. Спрашиваем: каким же образом в основу борьбы, и притом вечной борьбы, ляжет любовь? Где здесь место для справедливости, равенства и особенно свободы? Закон Дарвина говорит, что побеждает сильнейший, что слабые индивиды и целые роды живых существ в борьбе за существование осуждены на вымирание, что выживают только самые сильные. Основой борьбы служит животный эгоизм, который и социализм открыто восхваляет и признаёт основой своих воззрений. По уверению марксистов, «так называемыми альтруистическими чувствами руководятся лишь отдельные лица, но целые общества и классы могут действовать исключительно под влиянием эгоизма; альтруизм для них не существует, почему во взаимных отношениях между собой они и находятся в постоянной борьбе за существование»²⁰. Закон борьбы выражен очень просто и ясно; человек может сказать другому человеку: «ты моя пища» (Т. Штирнер). «Биологическая борьба между животными высших разрядов (а к ним принадлежит, по Дарвину, и человек) выражается так: одно животное нападает на другое, умерщвляет его, ест и ассимилирует его мясо своему телу при помощи пищеварения»²¹. Вот достойный вывод из закона: «всё из желудка»... Автор вышеприведённого отрывка уверяет, что когда в 1859 году Дарвин выпустил свою работу о происхождении видов, «у всех вырвался глубокий вздох облегчения; было, наконец, распутано ярмо капризной божественности»²². «Произвол исчезал из природы; во всём водворялся стройный, величественный (!) порядок. Человечество начинало чувствовать под своими ногами надёжный фундамент реального: появилась возможность оставить зыбкую почву субъективных фантазий»... Сколько радости от открытия, что можно, наконец, по природе есть друг друга! И посмотрите, с какой последовательностью этот закон проявляется в социалистическом движении! Разве «борющийся класс пролетариата» имеет где-либо в виду чужие интересы? Нет, движущая сила его – классовый, собирательный эгоизм. Разве любовью к человечеству проникнуто это движение? Напротив, даже в книжках, издаваемых социалистами и указывающих способы пропаганды, открыто и настойчиво даётся агитаторами наставление постоянно и неизменно поддерживать в трудящихся классах «возбуждение, вечную неудовлетворённость», недовольство, озлобление, зависть и вражду к обеспеченным классам²³. Это, по выражению одного оратора-социалиста, – «ненависть творческая». Стоит посмотреть на нашего обыкновенного русского крестьянина после того, когда он становится в ряды социалистов, или, как выражаются социалисты, становится «распропагандированным» и «сознательным». Прежнего добродушия в нём как не бывало. Глаза горят недобрым огнём, постоянными задором; он всегда возбуждён; он теряет чувство уважения к тем, кого недавно искренно уважал; к высшими и обеспеченным, если они и очень хорошие люди, которых он ещё недавно почитал и не за страх, а за совесть, он становится враждебным только за то, что они выше и обеспеченнее его. Мира и покоя нет в этой душе; её точит червь зависти и злобы; её съедает огонь постоянного озлобления. Скажут: «но зато эти люди между собой дружны и сплочены любовью; между ними сколько случаев и примеров самоотверженного страдания друг за друга»! Но ведь это не любовь, понимаемая в нравственном смысле, не та любовь, о которой апостол в возвышенном гимне любви в 13 гл. 1 послания к Коринфянам говорит: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто. И если я раздам всё имениe и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, – нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит, любовь никогда не перестаёт»!

Вот любовь, как нравственная сила, составляющая основу жизни, – не взаимную борьбу и ненависть классов, а симбиоз, сожитие мирное и любовное всех классов и сословий, всех людей, во исполнение ангельской песни, воспетой в час рождения Богочеловека: Слава в вышних Богу, на земли мир, в человецех благоволение... А та классовая любовь, которой хвалятся и думают быть сильными социал-демократы, – это только превращённое и без конца умноженное озлобление и собирательный эгоизм. На нём нельзя построить жизни и ожидать от этого мира, любви и господства справедливости. Не любовь, а ненависть полагается социализмом в основу классовой борьбы. Для этого стоит только заглянуть в копеечную брошюрку Кармелюка «Новая нагорная проповедь», о которой мы уже упоминали. Вот это новое слово о новой правде и любви: «нет другого царства небесного, кроме царства правды на земле. Утешения надо искать в сопротивлении. Милостивые умножают зло на земле. Войне надо противопоставить войну, насилию – силу, – таков закон жизни и деятельности любви (!). Блаженны сеющие семена борьбы и восстания против зла. На каждый удар отвечайте ударом. Ненавидьте врагов ваших всеми силами души, если эти враги суть в то же время гонители истины и справедливости». Как видите, здесь есть упоминание о правде, любви, истине и справедливости. Но так как каждый, по учению социализма, понимает всё это по своему, то ясно, что каждый и прав в борьбе. Как настроен «борющийся пролетариат», видно из песни рабочих:

«На воров, на собак – на богатых,

Бей, губи их, злодеев проклятых!»

А вот неожиданный вывод из этого призыва:

«И взойдёт за кровавой зарёю

Солнце правды и братство людей».

Трудно представить, каким образом всё это случится...

Мы знаем, что в социализме нравственность – по личному вкусу или, как выражаются люди науки, мораль личного каприза. Новейшие социалисты совсем отказываются отвечать на вопрос о том, что такое правда, равенство и прочее. В брошюре Гэда «Коллективизм» (изд. «Колокола») относительно социализма заявляется, что он «не покоится ни на одном из априорных (наперёд условленных и известных) представлений справедливости, свободы, равенства или братства; эти представления входят в область той метафизики, о которой Вольтер сказал: «метафизика там, где два человека не могут понять друг друга». Социализм, по словам Гэда, уже не ссылается на «великодушные чувства» или на «стремления к благосостоянию», которые были во все времена, но никогда не достигали цели». Сказано весьма откровенно. Но какой вывод можно сделать из сказанного? По заявлению одного социалистического писателя, «шкура проклятого буржуа годна только на перчатки, как шкура собаки». Каждый класс имеет свою мораль. Предположим, мы уважили эту мораль рабочего. Но вот, тот же буржуа со своей стороны заявит, что и «шкура рабочего годна разве только на перчатки или сапоги». Каждый класс имеет свою мораль; выходит, надо уважить и мораль буржуа. Что же из этого выйдет? Социализм ссылается на науку и исповедует дарвинизм, по которому в жизни, в борьбе за существование, побеждают сильнейшие, a слабейшие обречены на умирание. Право на жизнь за тем, у кого больше силы. Но не оправдывается ли этим происхождение капитализма, того самого, который так ненавистен социализму? В прошлом за капиталом ряд насилий, угнетений, эксплуатаций рабочего класса. Это так. Но разве, с точки зрения социализма, это можно осудить? Ведь правда за силой, и каждый класс имеет свою нравственность. К таким неожиданным выводам приходит социализм, если он совершенно отрешится от религиозной нравственности, а отрешиться от неё он должен, если не хочет продолжать обмана.

Как далеко всё это от христианства! В нём учение о любви исходит из понятия о Боге-Любви и воплощено в Личности Богочеловека-Искупителя. Заповеди Господни вечны, вечна Божия правда, как вечен Бог; в Божественном Откровении – в Священном Писании, в живой Церкви дано постоянное руководство совести живого человека. Не борьбу и злобу, – «на земле мир и благоволение в человеках» воспели ангелы в час рождения Искупителя. Возрастать непрерывно в любви и мире, в меру возраста исполнения Христова, – вот задача христианского общества. Правда, христианство тоже заповедует человеку борьбу. Оно говорит, что все нестроения и непорядки в жизни человеческой от греха, надо бороться с грехом, с тем злом, которое внутри человека. Пока этот враг не побеждён, никакие формы жизни, никакое устройство общества и государства, никакая равномерность в распределении земных благ, ничто и ничто не сделает человека счастливим: голова не перестанет болеть, пока не выйдешь из угарной комнаты на чистый воздух. Пока не преобразуется наш внутренний человек, до тех пор все внешние преобразования будут почти бесполезны. Древний мудрец поэтому и оставил правило: «Сын мой, всяким хранением – больше всего хранимого сохраняй своё сердце, ибо из него источник жизни» (Притч. 4:23).

«Христианство, говорит один учёный богослов, держится того убеждения, что когда дух общества преобразуется, проникается высшими идеями и началами, тогда сами собой, без насилий и переворотов, естественно и последовательно развиваются в нём и лучшие внешние формы и отношения жизни. А когда дух общества огрубел, нравственные силы в нём расслаблены, никакими внешними мерами и гарантиями нельзя создать между людьми идеальных нравственных отношений; всякие же насильственные меры и перевороты только более способствуют огрубению духа, расслаблению нравственных сил и потому, значит, более закрепляют между людьми дурные порядки и отношения». Все попытки устроить счастье людей без освобождения их от этого коренного, существенного зла будут равносильны целебным лекарствам, прикладываемым к мёртвому телу. Это значит бить не по коню, а по оглоблям, по выражению пословицы. Зло и грех найдут себе выход при всех формах жизни и отравят их.

Та борьба классов, о которой говорит социализм, только будет способствовать злу и греху: это их родная стихия. Христианство учит, что человек своими силами, повреждёнными в первородном грехе, не победит зла и греха: ему нужна помощь Божия, благодать, которую и дал людям Иисус Христос и теперь подаёт верующим через веру, молитву, подвиги добродетели и таинства в Св. Церкви.

«Некуда убежать человеку от веры, потому что он сам от себя убежать не может». И никогда не найти иной основы для нравственности, кроме религии. К этому невольно приходит и автор «Нового Государства» – Менгер. Указывая на недостижимость задачи Гаагской мирной конференции 1899 г., он невольно замечает: «Мир внешний может исходить только из мира внутреннего»²⁴. А мир внутренний должен каждый человек прежде всего утвердить в себе самом. Это немыслимо без религиозно-нравственного воззрения на человека, без глубокой внутренней работы над самим собой. Так вековечным останется вопрос юноши, в изображении поэта, обращённый к безмолвным волнам моря:

«Вы мне скажите, в чём тайна от века?

В чём состоит существо человека?

Откуда пришёл он, куда он идёт?

Кто там вверху над звёздами живёт?»

Социализм грубо отрекается от всех таких запросов. Для него существует только земля, и на земле – материальное благополучие. Отвергнув понятие о грехе, как же, однако, он может надеяться, что человек исполнит хотя бы только то добро условное, которое он признаёт по нравственности, общепринятой хотя бы в том классе общества, к которому он принадлежит? Ведь ясно, что человек иногда по слабости не делает того, что он считает добрым и полезным. Какие же ему дать побуждения для исполнения принимаемого им нравственного закона? Ведь будут всегда и при всех формах жизни, в том числе и при будущих социалистических, случаи лености, обмана, непослушания, обиды, разврата, пьянства. Кстати сказать, этих случаев и теперь в жизни множество, но сколько я ни читал книжек, брошюр и листков, исходящих из социалистических организаций, я буквально ни разу не встречал осуждения этих постоянных пороков рабочего люда: как будто всему этому так и быть должно... Менгер в сочинении, о котором мы выше упомянули, – «Новое Государство», все упования возлагает на «нравственное перерождение людей» при новом социалистическом строе жизни: социализм, по его словам, воспитает народные массы «в духе братства и самопожертвования». Это сказано на стр. 127, а на стр. 197 той же книги Менгер вынужден сознаться, что преступления будут существовать и в этом новом обществе, что они будут вызывать кары со стороны власти, и «народное трудовое государство не будет иметь возможности выпустить из рук меч».

Любопытно и характерно: как бы в подтверждение сказанного нами выше о том, что в социализме каждый будет понимать нравственность по-своему, Менгер приводит на той же странице своего капитального сочинения мнения таких выдающихся деятелей социализма, как Прудон и Морис, которые стоят за безнаказанность убийства, а ниже, на стр. 202 – мнение Р. Оуэна, по которому должны быть упразднены всякие наказания... Итак, что же делать против порочности членов общества и что делать, в случае торжества социализма, со всеми несогласными с его выводами и взглядами? Какими путями проводить в жизнь эти взгляды?

Раз социализм отрицает Бога, душу, бессмертие, свободу духовную в человеке, постоянные правила нравственности, то он должен обратиться к единственному средству воздействия на человека – к насилию. Иного выхода для него нет и быть не может. Этим социализм резко отличается от христианства. Ждать социализм не может: отвергнув небо и всё поместив на земле, он по необходимости должен отвергнуть всякие соображения о будущем, ибо через несколько десятков лет каждый из теперешних людей исчезнет бесследно, прекратит совершенно существование. Надо спешить, надо торопиться жить и наслаждаться жизнью.

Поэтому все стремления некоторых представителей социализма в так называемой социал-демократии или парламентарном социализме вести свою работу мирно – заранее и неизбежно обречены на неудачу: прямолинейные, пылкие, последовательные социалисты всегда будут прорываться к революции и насилию. Так всегда и бывало – от «заговора равных» Бабефа в конце XVIII в., кончая коммуной в Париже в 1871 г. И последним Московским вооружённым восстанием. Здесь особое «обаяние зла» и его притягательная сила: освободить себя от всяких нравственных обязательств и решить, что «мне всё позволено»... Для последовательного социализма путь деятельности один: заставить человека силой делать то, что другие за него решили. Отсюда насильственное уравнение всех в правах, в обязанностях и в степени обеспечения материальными благами. Отсюда борьба всеми средствами против несогласных, отсюда оправдание убийств, грабежей и прочее.

Слишком ясно, что между социализмом и христианством в этом пункте нет никакого общения. Христианство также желает, чтобы не было несправедливости жизни, чтобы не было угнетения слабых и бедных богатыми и сильными; нет слов, которыми бы Священное Писание и отцы Церкви не клеймили жестокосердых и неправедных богачей. Ещё Иов за 3000 лет до нашего времени, сам богач, но богобоязненный, бичевал богачей неправедных: «Они межи передвигают, угоняя стада, и пасут у себя, у сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола; бедных сталкивают с дороги; все униженные земли принуждены скрываться; нагие ночуют без покрова и без одеяний на стуже» (Иов. 24:2–18). Другой ветхозаветный писатель говорит: «Какое общение у богатого с бедными? Как отвратительно для гордого смирение, так отвратителен для богатого бедный. Когда пошатнётся богатый, он поддерживается друзьями, а когда упадает бедный, то отталкивается и друзьями. Когда подвергнется несчастью богатый, у него много помощников; сказал нелепость, и оправдали его. Подвергся несчастью бедняк, и ещё бранят его; сказал разумно, и его не слушают. Заговорил богатый, и все замолчали и превознесли речь его до облаков; заговорил бедный, и говорят: кто это такой? И если он споткнётся, то и совсем низвергнут его» (Сир. 13). Спаситель указывал богатым, что трудно им войти в царство небесное; апостол говорил, что корень зла – это сребролюбие (1Тим. 6:10). Другой апостол указывал, что богатые нечестивцы кладут пятно на чистую первую общину христианскую: «Не богатые ли притесняют вас и не они ли влекут вас в суды? Не они ли бесславят доброе имя, которым вы называетесь?» (Иак. 2:6–7). Если прочитать громовые речи и обличения Василия Великого и Иоанна Златоустого против богачей их времени, то воистину подтвердится горе богатым, провозглашённое древле пророками, «прибавляющим дом к дому» (Ис. 5:8), «больше меры обогащающим себя» (Авв. 2:6), и закреплённое вечными словом Спасителя (Лк. 6:24).

И при всём том христианство осуждает всякое насилие. Насилию оно противополагает свободу, террору – терпение, зависти к богатым – жалость к ним, как находящимся в опасности нравственной гибели, ненависти – любовь. Христианство знает, что если бы для спасения и счастья мира остался бы только один путь, – путь насилия, то это бы сделал Сам Бог, как всемогущий. Но Он нравственно-разумным существам даровал духовную свободу; ею одной и определяется нравственная ценность всякого жизненного явления. Путь насилия представляется быстрым и решительным, но на деле он только замедляет ход добра. Путь любви и терпения кажется слишком медленным. Но он единственно верный. О нём сказано христианину вечное слово: «Творя добро, да не унываем, ибо в своё время пожнём. Если не ослабеем» (Гал. 6:9). Всемерно желая улучшить жизнь, христианство, при невозможности переделать её нравственным воздействием на людей, указывает человеку, что спасения душевного и нравственного совершенства он должен искать при всяком порядке жизни и что он может найти это спасение и совершенство при всяком положении и состоянии. «Спаситеся богатые милостынею, спаситеся убогие терпением, спаситеся все люди любовью», – так всегда учили христианские наставники. Болит голова – её надо лечить; неразумна она – надо учить; после лечения и учения – ожидать добрых плодов; нет добрых плодов – надо терпеть, а не резать голову, чтобы наставить другую... Насилием действует тот, кто не верует в силу своей правоты, кто чувствует тайно, что он в существе своего дела неправ. Насилием, завистью и ненавистью нельзя устроить доброй и счастливой жизни, как нельзя в грязной воде сделать белым и чистым грязное бельё. Из насилия и принуждения не выйдет равенства и свободы, из зависти и ненависти не родится любви и общего счастья. «Творческой ненависти» быть не может, как нет горячего снега; ненависть только может разрушать. Средствами насилия, если их сделать доступными и позволенными для каждого, нельзя упорядочить жизни. Это всё равно, что лечить и подравнивать у хромого ноги тем, что одну ногу обрезать наравне с другой, короткой, или короткую насильно вытянуть до длины здоровой. Ясно, что от таких приёмов лечения не уничтожится, а гораздо больше усилится хромота и болезнь ноги. Принуждением против зла христианство разрешает действовать не отдельной личности, а только законной и богоучреждённой власти. По слову апостола, она не напрасно носит меч; это её тяжкий долг. Начальник – Божий слуга в наказание делающему злое... (Рим. 13:4; ср. 1Пет. 2:13–20, 3:13, 4:14–16). Предоставление такого права каждому отдельному человеку повлекло бы за собой полное крушение всякой человечески-достойной жизни...

Может ли, однако, социализм отказаться от пути революции и насилия? Отвечаем фактами истории и словами самих же глашатаев социализма. Почти все известные главари французской революции были социалисты или коммунисты. Мирабо и Транше, Робеспьер и Сен-Жюст следовали тому же революционному началу возмущения и разрушения, что и Бабеф. По словам известного учёного Лepya Болье, социализм – естественный сын революции, но возмутившийся и против неё и пошедший в отрицании и разрушении ещё дальше. В брошюрке Гэда и Лафарга «Чего хотят социал-демократы?» читаем: «Привилегированные классы всегда оказывались неспособными жертвовать своими минутными и кажущимися выгодами действительным и прочным интересам своих сочленов. Приходилось освобождать их насильно, путём революции» (стр. 18). Это называется «свобода». В газете «Слово», в приложении к № 340 за 1905 год, напечатан был фотографический снимок циркуляра Совета рабочих депутатов в Москве во время последнего вооружённого восстания. В циркуляре читаем буквально следующее: «Если электрические рабочее не присоединятся добровольно и немедленно к забастовке, Комитет примет самые решительные репрессивные меры против электрических станций, не останавливаясь ни перед чем». Последние слова подчёркнуты и в циркуляре. Угрозы приводились в исполнение даже и не по такому поводу. В начале 1906 года в одном из петербургских трактиров собрались рабочие, несогласные по убеждениям с крайними революционерами; в них брошены были бомбы, а издали в них же, после страшного переполоха от взрыва бомб, производили беспрерывную стрельбу из револьверов. Любимым средством экономической и притом «мирной» борьбы социалисты считают забастовки. Не обходится и здесь без насилия и по отношению к своим же собратьям, если они продолжают работать, – их просто силой снимают с работы, иногда и подстреливают. Но вот на что следует обратить внимание. На забастовки и стачки рабочих стали в Америке отвечать забастовками капиталисты, которые, стакнувшись вместе, путём отказа рабочим в работе, доводили плату им прямо до ничтожных размеров. Создались союзы капиталистов; в результате появились из миллионеров миллиардеры, люди, обладающие прямо колоссальными богатствами, пред которыми цари и правители и целые народы оказались бедняками. Так насилие породило насилие с другой стороны, и борющийся стачками пролетариат способствовал опять-таки укреплению того самого капитализма, против которого он воюет.

В ответ на обвинение в насилии социализм говорит, что эти меры насилия он допускает только временно, впредь до победы над враждебными силами, и что впоследствии в царстве социалистическом воцарится счастливый строй жизни людей, основанный на свободе, равенстве, братстве, справедливости и любви. Будет рай на земле и главное его счастье – всеобщая сытость. Трудно представить, как ненависть явится творческой и созидательной силой; трудно помириться с учением, что добрая цель может оправдывать всякие средства. Но пусть так; допустим, что социализм достиг своей цели. Может ли тогда водвориться свобода и прекратится ли тогда насилие? Будет ли это царство мира, любви и порядка?

Имеем полное основание ответить на этот вопрос отрицательно и утверждать, что никаких нравственных начал в социалистическом обществе по существу быть не может, и что все наши теперешние нравственные понятия о семье, о чистоте нравов, о патриотизме, любви, самоотвержении, об уважении к ближнему, – вообще все понятия о долге должны будут неминуемо рухнуть, как рушатся они и в современном социализме. Недаром Менгер, хотя и уповающий «на нравственный переворот» в людях под влиянием социализма, всё-таки уверяет, что «трудовое будущее государство» не выпустит из рук меча... Только мечом и насилием оно и будет действовать...

Все нравственные и общественные понятия находятся между собой в неразрывной связи.

Всё станет общим; частной собственности не будет. Вот уже первое и самое главное стеснение свободы. Раз я не могу ничего иметь своего и вынужден буду пользоваться в пище, питье, одежде, жилище тем, что мне даст и укажет социалистическое государство, ясно, что о моей свободе не может быть речи. Это большая казарма, большой пансион, где сотрётся всякая личность. Всё уравняется, сотрутся всякие различия, всё будет одинаково, и в этом насильственном уравнении погибнет свобода, и, скажем прямо, погибнет жизнь, и счастье, и радость. Социалист Ферри, рисуя будущий рай социализма, говорит с увлечением о всеобщем равенстве: «даже галстухи у всех будут одинаковы и с одинаковыми крапинками»... Он и не подозревает как убийственно тяжко это равенство. Скучно, невыносимо скучно будет человеку в этом скотном дворе у своего стойла, у своей порции пищи. Всё возьмёт в руки всесильное социалистическое государство. Оно предусмотрит и определит все мелочи жизни, оно разделит квартиры, мебель, пищу, лекарства, книги... Но где же личность человека? Идеал такого государства не нов. Древний мир дохристианский осуществил его; найдём его и теперь в строе жизни языческих народов. Всё – для государства. Отсюда вышло оправдание рабства, ибо без рабов не могло существовать государство в то время, как граждане были заняты войной; отсюда оправдание жестокого обычая бросать со скалы и убивать слабых и хилых детей, ибо они – будущее бремя государства и портят породу; отсюда у дикарей обычай убивать старых и больных, ибо они мешают племени беспрепятственно передвигаться с места на место. При уравнительном идеале социалистического общества все эти зверства не только могут, но должны возродиться и повториться. Не возражайте, что это жестоко и безнравственно; нравственность ведь – вещь условная и, по учению социализма, представляет лишь то, что данный класс людей в данное время считает для себя обязательным. Ясно, что со свободой рухнет и равенство, ибо равенства нет и быть не может ни при каких условиях. Культура и жизнь процветают и живут при соревновании и разнообразии. Не один цвет в природе, не одноцветная картина красива, не однообразная пища вкусна и питательна. Для ясного представления приблизительного облика жизни желанного социалистического общества во всех подробностях следует прочитать весьма интересную книжечку Евг. Рихтера: «Социал-демократические картинки будущего»²⁵. Мы подчёркиваем теперь самое главное и основное: социализм, обожествляя государство, совершенно поглощает личность человека. Личность в нём не имеет никакого значения и приносится в жертву общему; человек имеет цену не сам по себе, а как член той или другой организации, или общественной группы. Здесь могила для свободы, и здесь коренное противоречие социализма по сравнению с христианством.

Христианство именно освободило личность от поглощения государством и проповедало её самоценность. И в рабе, и в ребёнке, и в женщине – во всех, обездоленных древним миром, христианство указало личное достоинство, душу бессмертную, равно Богом сотворённую по Его образу и подобию, равно искупленную и призванную к высшей духовной жизни и к спасению. В этом и было высшее религиозно – нравственное, духовное равенство всех людей пред Богом, а не равенство сытости. «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих, ибо говорю вам, что ангелы их на небесах всегда видят лицо Отца Небесного» (Мф. 18:10). Этими словами Спаситель отделил христианство от язычества непроходимой пропастью в воззрениях на личность человека. В частности, женщина из самки, служившей государству и обществу только для размножения граждан и только потому ценной (оттого девичество и бездетность считались позором), возвышена была в христианстве и объявлена ценной сама по себе, по своему духовному миру и отношению к Богу. Отсюда явились девственницы в христианстве. Отсюда дети – дар Божий. Отсюда жизнь каждого человека драгоценна сама по себе.

Социализм есть восстановление древнего языческого государства, только в гораздо более жестокой степени.

«Всякий, не подчиняющийся постановлениям большинства и пытающийся своей критикой подорвать дисциплину, должен быть изгнан из общества» (куда?), пишет Гэд. «Кто не слушается – вон!», коротко заявляет Либкнехт. По словам Спенсера, «личность в социализме не принадлежит более себе и не имеет права извлекать выгоду из своих способностей; она принадлежит государству, государство её содержит, но за то и руководит её трудом»²⁶. Человек будет сыт в социалистическом государстве, но человека-то собственно там нет. Нет свободы, а без неё, что в мёртвом равенстве? Так равны камни в стене, так равны мёртвые на кладбище.

Отсюда ясно учение социализма и о семье, без которой человек жить не может и с которой собственно и началась, как с ячейки и зерна, вся общественная, государственная и культурная жизнь людей. Любопытна в этом отношении книга Бебеля «О женщине» и воззрения социализма, приведённые в книге Менгера «Новое Государство». Сношение полов между собой должно быть свободно; понятие о верности и целомудрии упразднится; матери не будут воспитывать детей, не будут нести забот по дому и хозяйству. Всё это будет делать государство. Один шаг от такого «казённого» воспитания детей к общим жёнам и к изданию законов, которые должны урегулировать прирост населения и давать хорошую породу людей. Так именно и проектировалось по системе Фурье; правила свои он прямо брал из заводских конюшен. Бебель тоже делает намёки на это. Итак, люди, как скот, будут пускаться на племя...

Нам бы следовало здесь, после сказанного о свободе личности и семье, остановиться подробно на всех сторонах жизни будущего социалистического общества, особенно имеющих отношение к вопросам нравственным. К сожалению, трудно сделать это, так как будущее социалистического общества представляется неясным и для самих социалистов. И в этом опять их огромный недостаток. Как разрушать старое, не сговорившись о новом, и что дать взамен разрушенного? И относительно настоящего, и относительно будущего социалисты учат неодинаково. Так в вопросе об отношении к родине, к государству и родному народу одни социалисты отрицают всякий патриотизм и всякие обязанности к родине (см. Шефле «Сущность социализма»; замечания на стр. 97 опровергают изложенное в книге и отвергают нацию), другие, как немцы, считают себя патриотами и заявляют, что они – прежде всего немцы и что в случае опасности для государства и войны с врагами отечества они исполнят свой долг честных солдат. (См. брошюру: «Социал-демократия и национальный вопрос» Пернерсторфера, стр. 4 и далее; Браке: «Долой социал-демократов», стр. 30–31). Трудно, однако, вывести патриотизм и преданность своей народности из призыва: «пролетарии всех стран, соединяйтесь». И мы видели, что русские социалисты в последнюю русско-японскую войну радовались поражениям России, а в Германии немецкие социалисты в 1870 году возмущались победами даже своей родной Германии над Францией. Видим и здесь полную несогласованность социалистов в воззрениях относительно будущего: одни социалисты полагают, что будут существовать особые и отдельные государства и народы, другие требуют уничтожения всех государств, требуют даже снести теперешние города и селения, и землю разбить на отдельные коммуны. Одни уверяют, что собственность навсегда останется как священное право (Менгер, Браке), другие требуют, чтобы собственность была решительно уничтожена. Социалисты не сговорились, каково будет их будущее общество. Либкнехт самые вопросы об этом называет детскими; Бернштейн заявляет, что «конечные цели социал-демократии его не интересуют», а Бебель, этот препрославленный вождь и мудрец социализма, уклоняется от ответа и замечает: «никто не может сегодня предусмотреть, какие будущие поколения устроят свои учреждения, как они будут наилучшим образом удовлетворять свои потребности». Хочется сказать здесь, при виде пропаганды социализма, словами Евангелия: «если слепец слепца поведёт, оба в яму упадут»...

Приводимая ниже заметка из «Нового Времени» за 1906 год даёт понять, какие могут быть неожиданные изменения в социализме.

Г.П. Струве в № 11 «Полярной Звезды» даёт обоснование новому философскому тезису – индивидуалистическому социализму. Он находит, что социализм Платона, Фихте, Адама Мюллера, Родбертуса, этих представителей так называемого принципиального социализма, не выдерживает критики «чистой» идеи социализма. В основе его, говорит он, лежит понятие общества, как высшей, сравнительно с личностью, ценности, как величины, стоящей над личностью, пользующейся ею, как целью. Поэтому социализм этот является, по мнению г. Струве, «загрязнённым, пропитанным материализмом, в той грубой, пошлой его форме, которая обрекает всё учение на полное ничтожество и непригодность». Находя, что огромное большинство социалистов или вовсе не задумывалось над философскими основаниями своих практических идей, или просто не могло додуматься до их истинного значения, г. Струве предлагает собственную идею, которая, очевидно, по её противоположности с предыдущей, должна быть названа беспринципной. В общем Пётр Струве говорит, что в основе «истинного» социализма должна лежать «идея индивидуалистическая», идея преобладающего значения личности и служебного положения общества. Таким образом, вопреки здравой логике и прямому смыслу, идея социализма не должна противополагаться идее индивидуализма, а должна, наоборот, подчиняться ей и занять в ней служебное положение.

Но не заговорился ли г. Струве? Не дойдёт ли он этим путём до проповеди анархизма, являющегося, как известно, следующей, непосредственной за индивидуализмом стадией социального развития?

Впрочем, утешимся тем, что г. Струве находит, будто «в философии культуры и общества окончательно наступила эпоха беспринципных и безыдейных компромиссов между социализмом и индивидуализмом и что, следовательно, и его попытка может быть отнесена к разряду беспринципных компромиссов»...

Чтобы удостовериться в практической приложимости социализма, посмотрим, как живут теперь сами учители его и содержимые на социалистических началах предприятия и учреждения. Это интересно.

О Лассале можно читать в его биографии, напечатанной в полном собрании его сочинений и написанной его горячим поклонником Бернштейном. Лассаль получал пожизненную пенсию в 7000 марок в год от графини Гацфельд, в слишком близких отношениях с которой обвиняла его молва. Умер он, убитый на дуэли из-за обладания девушкой, которая отказалась быть женой Лассаля, т.е. после истории, на которую способен самый ничтожный и пошлый человек... Этого не скрывает и Бернштейн. Бебель живёт в роскоши и из токаря давно обратился в собственника великолепного имения, подобно и нашему демократу Горькому; у Фольмара чудная вилла; Диц зарабатывает больше, чем германский канцлер; Либкнехт за одно редакторство газеты получал 7200 марок; оклады в 5, 6 и 7 тысяч – для деятелей социал-демократии обычная сумма; всё это берётся из сбора с рабочих, который в 1904 году достиг 20 миллионов марок²⁷. Одно судебное дело обнаружило, что, например, депутат Фохтгерр взял из кассы партии 9 тысяч марок на уплату своих частных долгов.

В типографии известной (социалистической) газеты «Vorwärts» («Вперёд»), которую редактировал Либкнехт, не соблюдается ни 8-часовой труд, о котором социалисты так хлопочут для других, ни воскресный отдых; работа не прекращается и на ночь; температура у ротационных машин – до 28°; работу задают непосильную и часто постороннюю. Между тем, газета даёт в год 600.000 марок чистой прибыли. Это чисто капиталистическое предприятие под флагом социализма. В других социалистических предприятиях работают до 18 часов в сутки. Не слышно, чтобы в русских социалистических газетах в типографиях рабочие работали по 8 часов в сутки, или чтобы рабочие типографии «Русских Ведомостей», или «Русского Слова», бывшей газеты «Товарищ» или «Современная Жизнь», «Биржевых Ведомостей» и др. участвовали в прибылях редакций в равной доле...

Мастера принадлежавшей социалистам в Берлине булочной, обанкротившейся вследствие дурного хозяйства, жаловались, что здесь с ними обращаются хуже, чем где-либо, а в такой же гамбургской – пекари даже прекращали работу. Типографии партий социал-демократии постоянно требуют субсидий; мастерские и потребительные товарищества разоряются, в принадлежащих партии лавках продаётся товар дороже и хуже, на что слышатся постоянные жалобы. В Берлинской и Венской больничных кассах, которые социалисты забрали в свои руки, писцы получают нищенское содержание, а члены Совета – огромные оклады. Известный социал-демократ Зингер в Берлине, весьма богатый человек, платил мастерицам своего заведения гроши, а в ответ на требования прибавки мастерицам объявили, что дополнительное содержание они могли бы получать от мужчин... Совершенно то же повторялось во Франции, в Бельгии; доходило дело не раз до судебных разбирательств²⁸.

Если сами социал-демократы так резко отступают от основ своего учения в жизни, то ясно, что оно трудно исполнимо или и совсем неисполнимо. Мы не станем говорить здесь с научной экономической точки зрения о применимости требований социализма. Чтобы говорить и слушать по этому вопросу, нужны специальные познания и специальная подготовка. Желающие могут найти это в книгах известного профессора Б. Чичерина и в недавно вышедшей книге Генца «Социализм» с 130 стр. и далее. Нравственно-философская, теоретическая несостоятельность этого учения нами выше показана. Здесь нам остаётся сделать только несколько замечаний. Экономические вопросы вообще слишком трудны и при нынешнем состоянии науки все спорны. Право собственности и его основы, право на труд и продукты труда, переход от средневековых форм хозяйства к капиталистическим, экономические формулы, статистические данные – всё это не ясно, спорно, всё не установилось.

К этому прибавить надо разницу условий жизни: в России 2 млн. рабочих из 130 млн. населения, в Германии 40 млн. рабочих из 60 млн. населения; в России густота населения в 16 раз меньше, чем в Германии; в Германии почва земли и прочее приблизительно одинаковы; в России от Камчатки до Варшавы и от Эривани до Архангельска бесконечное разнообразие почв, климатов, лесов, земель и прочее. В Москве земля ценится вершками; в тундрах бери её сколько хочешь, как на Луне. Очевидно, выводы экономические, сделанные социалистами относительно Германии, совершенно неприложимы к России, и наоборот. Как всё это уравнять? Как сравнять у людей и для людей горы, моря, реки, климаты, расы, красоту, способности, дарования, лета? Как сравнять дикарей Амура и жителей Москвы? Уравнение имуществ предполагается для счастья и спокойствия людей. Но именно общность имуществ произведёт раздор и взаимные обвинения в несправедливости; несмотря на то, что социалисты в песнях постоянно восхваляют царство «святого труда», в сущности они стремятся к возможному сокращению труда. Они и начинают обычно с требования 8 часов работы безотносительно к её большей или меньшей трудности, к условиям рынка и к качеству труда самого рабочего. По уверению одного из них, именно Мооста, человек в социалистическом обществе будет трудиться только с 16 до 28 лет, остальное время ему делать будет нечего, он заработает себе право пропитания до смерти. Бебель уверяет, что при социалистическом строе у человека будет масса свободного времени. Он воображает, что это обстоятельство создаст необыкновенное процветание жизни, наук, изобретений, литературы. Но мы пока знаем, что, по метким присловиям решительно всех народов, «праздность есть мать пороков и преступлений».

Да и возможен ли производительный труд при последовательной коммуне? Особенно это нужно сказать о труде умственном. «Нельзя, – совершено справедливо говорит Штеккер, – нельзя из одного пункта определить ход всего производства целого народа; невозможно при помощи государственных мер определить каждого человека в отдельности на то или другое место; невозможно сделать человека трудолюбивым и изобретательным без побуждающего стимула личного интереса и жизнь рабочего довольной и счастливой без личной свободы». Этого мало. Как можно коммуной написать такое, например, произведение, как «Полтава» Пушкина? Как, далее, печатать свои произведения? О свободе слова нечего и говорить. «Кто не согласен – вон!» – красноречиво заявляет Либкнехт. Кроме того, ведь при отсутствии частной собственности, и типографии будут государственные и газеты также. Значит, или печатать надо решительно всё, кто что ни написал, или устроить цензуру, которая должна решать, что можно и чего нельзя печатать... Представляете ли вы весь тот гнёт мысли, который в таком случае ожидается в социалистическом обществе?

Ни удовлетворить такое равенство всех нужд, ни прекратить страданий. Ведь мерка страдания не вне, а внутри нас. Что для одного проходит бесследно, то другого волнует до крайности. Даже чувствительность к физическим страданиям разная: у одного опухшие голосовые связки совершенно нечувствительны, другой при таких связках страдает неимоверно при каждой попытке говорить. В области духовной разнообразия в отношении к чувствительности и восприимчивости духовных страданий бесконечно больше. Спаситель тужил и скорбел в Гефсимании до кровавого пота в представлении огромной тяжести грехов всего мира, чужих, а не Его собственных; мы спокойно спим, имея на совести множество неправд и преступлений собственных...

Счастье людей вовсе не столь легко достижимая вещь и равенство вовсе не так легко осуществить. Неравенство останется на земле навсегда. Оно – путь нашего воспитания на земле, условие и среда нашего развития, больше того – условие жизни и красоты мира, проявление Высшей правды и милости. Пусть люди все материальные блага поделят поровну и все будут всегда сыты: мы видим и теперь сытых; они не всегда счастливы: сквозь золото льются слёзы. Разве это уравнение утешит в потере здоровья, в приближении старости и неизбежной смерти, особенно страшной при отсутствии веры в загробную вечность? Но если бы люди и всё роздали и поделили бы всё поровну сегодня, уже завтра, и не завтра, а через минуту опять будет неравенство. Даже и на небе, в вечной жизни будет не всё одинаково: «иная слава солнцу, иная луне, иная звёздам, и звезда от звезды разнится в славе. Так и при воскресении мёртвых» (1Кор. 15:41–42). Но на небе будет каждому указана степень блаженства по всей справедливости Праведным Богом, смотря по заслугам каждого человека, причём Всеправедный, Премудрый и Всеведущий взвесит все условия заслуг с нравственной стороны, и самое блаженство даст в меру восприемлемости; на земле же, где живут и действуют грешные и способные к ошибкам н заблуждениям люди, никогда не может быть полной и во всём справедливости и равномерности в распределении всех благ земных. Повторим раньше нами сказанное: и безотносительно к греховности людей, вообще говоря, нельзя всё на земле поделить поровну, – нельзя, например, разделить поровну молодость, ум, здоровье, способности, красоту, усердие, таланты и дарования. Напротив, насильственное уравнение всех во всём вызвало бы новые неравенства и несогласия, новые споры и бесконечную вражду. Communio – mater rixaram, общение – мать споров!

Так социализм, по словам Лepya-Болье, «отвергая совершенно религию, порывая со всяким христианским преданием, покушаясь даже изгнать Бога из будущего государства, вовсе не облегчает этим принятой на себя задачи, а только делает её более трудной. Думая быть реалистом и практиком, он оказывается на самом деле утопистом». Вступая в борьбу с буржуазией и капиталом, он оказывается на самом деле и при ближайшем рассмотрении глубоко им родственным: так же он отводит человеку только землю; так же целью стремлений человека считает единственное земное благо; так же обходит все духовные запросы человека; так же признаёт единственно только силу и эгоизм движущими началами жизни. Это перевёрнутая буржуазия.

Даже и осуществлённый идеал социализма, идеал «мещанского счастья», тупой сытости и физического довольства, как уничтожающий совершенно свободу и личность человека и его духовные запросы, никогда не удовлетворили бы людей. Но и этот идеал – утопия. Верить обещаниям социализма совершенно равносильно тому, если бы кто поверил доктору, что он своими лекарствами сохранит человеку навсегда молодость и избавит навеки от смерти. Это – верить в сказки.

Не страшен социализм религии и христианству, которым он объявил такую беспощадную войну. Религиозные запросы – вечные в душе человека, и человек от них не уйдёт никуда. Без Бога человек не найдёт себе места в мире, без христианства он не узнает пути и смысла жизни своей и деятельности. Много грозных туч поднималось в истории против христианства, и оно пережило их. Переживёт оно и это облако шумящее, но в сущности пустое... Учение социализма не новое. Оно – плоть от плоти старого язычества. В себе самом, в своей узости, в своём мелком понимании потребностей человека, оно носит семена смерти; в учении о насилии оно себе объявляет приговор. Так чахотка, поднимая температуру в теле и обманывая видимым как бы подъёмом жизни, тем скорее и неизбежнее приближает к человеку смерть. Насилие обратится неизбежно внутрь социализма, совершится не одно убийство Гапона; совершится высший суд: поднявший меч – мечом погибнет.

Придёт время, будут изумляться люди, как такое неглубокое, материалистическое учение, каково учение социализма, философски необоснованное, духовно бессодержательное могло иметь столько горячих последователей. Новый Вавилон, строящий башню до небес, с целью уйти от Бога и господствовать над землёй, – новый Вавилон рухнет от смешения и разделения людей на почве дележа земных благ, рухнет, как Вавилон древний.

Но где же причина современных успехов социализма? Повторим то, что мы говорили в первом нашем чтении. Причина успеха социализма в том, что составляет его жизненную правду. Не смеяться надо над социализмом и не возмущаться им. «Земные дела, говорит один философ, не нужно ни осмеивать, ни оплакивать, их до́лжно понимать» (Спиноза). Бранит социализм только тот, кто боится правды его. Его неправда – в отсутствии религиозной основы, в духовном искалечении человека, в продаже его первородства за чечевичную похлёбку земных благ. Но отсюда нельзя думать, что нет в социализме и правды: правда есть и глубокая: она – в тягостном положении трудящихся классов современного общества, она – в праве каждого человека честным трудом на земле приобрести себе всё необходимое для жизни: питание, одежду, жилище, здоровье, семью и необходимый досуг для удовлетворения запросов духа, – в праве на достойное человеческое существование. Она, эта правда, – в горьком и справедливом упрёке современному ложно-христианскому обществу, среди которого оказывается возможность голода и лишений трудящихся масс, среди которого столь сильно возобладали интересы животности и себялюбия. И вот, пред голодным и бедным людом, вовсе и не думавшем отказаться от Бога и Христа, тёмная сила зла поставила искушение, первое искушение, которое некогда дьявол поставил пред Богочеловеком в пустыне, когда Он, являя человеческое, взалкал после 40-дневного поста: «Рцы, да камение сии хлебы будут» (Мф. 4:3). Это искушение хлебами – страшное искушение! Ужас его, в случае успеха, не вмещается в разум. За ним впереди полная гибель духовной жизни человечества, отречение от Бога и древний приговор Его людям пред потопом: «не может обитать Дух Мой в людях, ибо они стали – плоть» (Быт. 6:3). И на искушение один ответ: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих (Мф. 4:4). Все, кому дороги интересы высшей и истинно человеческой жизни, должны встать на защиту идеальных, духовных основ этой жизни, на защиту во всеоружии трезвой мысли и трезвого слова, основ христианской культуры, христианской государственности, на ограждение духовных сокровищ человечества от назревающей власти толпы, от приближающегося разлива зверства, от принижения человека до уровня животного, от погибели его свободы и личности – от назревающей революции, в которой уже блистают далёкие молнии и гремят отдалённые раскаты грома... Но как стать на защиту? Что делать? В чём задача современности?

Нужно не одно слово, но и дело, нужно осуществление христианских начал жизни. В этом разрешение «социального вопроса». Упрёки христианскому обществу со стороны социализма справедливы, но вывод из них делается социализмом неправильный. Когда голодный не насытился полуфунтом хлеба, вывод справедливый будет не в том, чтобы совсем отвергнуть необходимость и питательность хлеба, а в том, чтобы дать его больше. Больше христианской любви, больше христианской жизни и деятельности! Нужно признать всё, что есть справедливого в социализме – не в существе его, не в его безбожии, не в его учении, а в тех указаниях неправд жизни, которые он резко отмечает. И пусть христианское государство и христианское общество обратит внимание на тягостное положение трудящихся классов! Корпорации трудящихся, законодательство, направленное к защите их и к уничтожению вопиющей бедности, страхование жизни и старости, равномерность и справедливость налогов, ограждение от эксплуатации капитала, упорядочение аренды земли, справедливая заработная плата, охранительные законы о работе детей и женщин, забота о телесных нуждах – больницах, жилищах и т.п., забота о духовных нуждах – о школах, широком просвещении, об удовлетворении религиозных нужд, для чего нужен досуг, следовательно, сокращение рабочего времени, конечно, справедливое для обеих сторон, для рабочих и хозяев, и сообразное с соотношением экономических сил в данное время, и всё это не для одних «рабочих», как принято теперь понимать это слово, а для широких трудящихся масс народа вообще и прочее, – вот вопросы, назревшие вопросы, которые должно разрешить государство и общество, если с фронтона их здания не снят крест, если они не по имени, а по духу и деятельности желают быть христианскими. Христианское общество обязано воплотить и осуществить слово Христа: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обременённые!» Ведь в Евангелии и Библии мы читаем не только о терпении для бедных, но слышим и горе богатым, жестоким и неправедным богатым. «Послушайте вы, богатые, плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих на вас. Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельствовать против вас, и съест плоть вашу, как огонь. Вот плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет; и вопли жнецов дошли до слуха Господа Саваофа. Вы роскошествовали на земле и наслаждались, напитали сердца ваши, как бы на день заклания. Вы собрали себе сокровище на последние дни»... (Иак. 5:1–5). Итак, собственность и богатство налагают на человека большие обязанности, великую ответственность. «Если собственность отрешается от тех основ, которые её поддерживают, если она пренебрегает Божественными заповедями и преступает требования человеколюбия, тогда она сама вызывает опасность возмущения» (Штеккер). Религиозный долг одинаков для бедных и богатых.

Христианство, прямо не разрешая социального и экономического вопроса, тем не менее даёт для его разрешения основы и руководящие начала в своём учении о любви. Оно не рекомендует застоя, оно не закрепощает в бедности и угнетении: «Каждый оставайся в том звании, в котором ты призван ко Христу, но если можешь, воспользуйся лучшим», говорит апостол (1Кор. 7:20–21). И в среде социалистов много людей, вовсе не разделяющих безбожия социализма и называющих себя социалистами только по недоразумению. «Существует социализм, говорит Герцберг, основывающийся на человеколюбии и старающийся внушением рабочему самоуважения довести его до самопомощи, уважающий историческое право и необходимость нынешнего общественного строя, исходящий из того, что недостатки общества в том только случае могут быть устранены, если удержать испытанные опытом жизни основы». Сам же Герцберг говорит: «Несправедливо называть всё это социализмом»²⁹. Это – христианство, по недоразумению принявшее имя социализма.

Дело христианского общества: не дать слабым впасть в «искушение хлебами», не дать им перейти к настоящему, всегда революционному социализму. Христианство несравненно сильнее и больше, чем социализм, желает для обездоленных и нуждающихся довольства и всего необходимого. Христианство говорит, что Господь даёт человеку «всё изобильно в наслаждение» (1Тим. 6:17); оно просит человеку ежедневно хлеба насущного; оно молит ежедневно об изобилии плодов земных; оно любовно благословляет плоды земные, брашно и пития – в пищу верным. Но огромная разница между христианством и социализмом – в средствах достижения этих благ. Правда, социалисты упрекают христианство в том, что оно обмануло надежды бедняков, не принесло им доселе земного полного довольства, а в лице представителей своих будто бы даже перешло на сторону угнетателей народа и стало в защиту капитала; превратило своих служителей в капиталистов. Это неправда, и особенно в России, где духовенство и поныне в массе бедно и стоит, в отношении материального обеспечения, наравне с бедняками и пролетариями³⁰. Но допустим, что служители христианства отступили от долга и Евангелия, – где нет падения и злоупотреблений, их немало и в социалистических кружках, – Евангелие-то само осталось, и его не подделаешь. И разве в прошлом ничего не сделано христианством? В ответ следует указать хотя бы на уничтожение рабства в мире, на отмену жестоких законов; припомним здесь всё, что нами намеренно говорилось о заслугах христианства в самом начале наших чтений. Нравственный переворот, произведённый христианством в мире, не поддаётся описанию, и отрицать его может только или слепота намеренная, или невежество.

Для доказательства приведём два поразительных примера христианского влияния на жизнь совсем диких народов, имевшие место в XIX веке. В апологетике Эбрарда из деятельности некоторых христианских миссионеров рассказывается следующее. В 1816 году явились на Сиерра-Лионский мыс христианские проповедники Янсен и Диринг и нашли здесь 22 племени негров в состоянии полного животного растления. Они ходили нагими и между ними не было никаких следов брачного союза. Между ними господствовало совершенно произвольное смешение полов. По 15–20 человек того и другого пола жили вместе в одной хижине. Физические следствия такой жизни были налицо. Все они имели жалкий, истощённый вид. Смертность между ними значительно превышала рождаемость. Миссионеры начали свою деятельность, и уже через четыре года на этом берегу оказалось большое селение с 19 улицами и отдельными для каждой семьи жилищами. Оказалось 400 семейств в законном браке; до 500 детей посещали школу. Все хорошие свойства негритянского племени: детская откровенность, доверчивость, признательность пробудились в них от долгого усыпления.

Другой пример. Между австралийскими папуасами господствовал гнусный обычай, что вступивший в брак мужчина предлагает за деньги свою молодую жену всем мужчинам своего племени, а затем родившееся от этого дитя убивают и съедают. На языке этого племени совсем не существует слов для выражения понятий о любви, верности, честности, прощении. Среди него было мало следов религии. Было только весьма слабое представление о каком-то добром и злом духе, которому, однако же, не совершалось никакого служения. Усилия миссионеров обратить в христианство этих дикарей долго оставались бесплодными, но с 1860 года, благодаря деятельности миссионера Трелькельда, папуасы стали принимать крещение и вслед за тем у них появилось стремление к просвещению. Появились школы. В настоящее время они живут культурно-христианской жизнью, так что трудно и представить себе то дикое, варварское, животное состояние, в котором они были 100 лет назад. (Эбрард: «Апологетика», т. II, стр. 664). Указанные примеры говорят сами за себя. Нельзя закрывать глаза на огромный прогресс в истории человечества под влиянием благотворных идей христианства.

И в последнее время, в смысле экономического благосостояния трудящихся классов, мы видим не ухудшение, как уверяет Маркс, а постепенное улучшение. Приводим выдержку из упомянутого труда Генца (стр. 126–9) в доказательство этого положения.

Марксисты утверждают, что «пролетариат» постепенно, с естественной необходимостью, приходит в полное разорение (и со своей стороны добросовестно всячески стараются ускорить этот воображаемый ими процесс: устройство грандиозных стачек – одно из лучших средств). Действительность показывает совершенно обратное: благосостояние масс не падает, а растёт. Объясняется это тем, что, с одной стороны, капиталы, всё растущие, постоянно ищут себе применения, отчего поднимается спрос на труд, а с ним и заработная плата; с другой стороны, вопреки распространённому мнению, – жизнь всё дешевеет в некоторых отношениях; постоянная конкуренция между производителями вызывает в их среде стремление превзойти друг друга и качеством и дешевизной изделий; наконец, изобретаются разные организации и учреждения для дальнейшего облегчения жизни в экономическом отношении.

В одной статье об Амстердамском конгрессе 1904 г., помещённой во французском журнале «Revue de deux Mondes», автор (Ж. Бурдо) замечает: «Если бы теория Маркса была верна, если бы крупная промышленность имела следствием обнищание масс, то периодические международные конгрессы должны были бы представлять всё более жалкие картины из исхудалых, измождённых лиц. Между тем, наоборот, мы видим цветущие физиономии и расширяющиеся фигуры. Развитие промышленности увеличивает благосостояние рабочих классов, а вовсе не уменьшает его».

Как отмечает Геркнер в своей книге: «Рабочий вопрос» (3-е немецкое издание, стр. 290): «именно те отрасли промышленности, где процесс централизации пошёл относительно далеко, условия труда часто всего лучше». Но затем основательно добавляет тот же автор: если бы, действительно, наступило разорение пролетариата, то разве такой, впавший в совершенное разорение пролетариат был бы в силах возродить всё общество к новой жизни? (Там же).

Даже известный Сидней Вебб (в книге «Английские рабочее с 1837 по 1897 гг.») должен признать, несмотря на свой пессимизм, что наёмная плата почти везде повысилась и рабочий за свой труд получает гораздо больше товаров, чем прежде; число рабочих часов сокращено; жилищные условия улучшены; дело образования значительно подвинулось вперёд; библиотеки, музеи, собрания произведений искусств стали рабочим гораздо доступнее... и т.д.

Во Франции в конце XVIII века нужно было до 32 рабочих дней, чтобы заработать гектолитр зернового хлеба, в конце же XIX века – не более 11, общий уровень заработной платы во Франции за вторую половину минувшего столетия поднялся до 100%.

По официальным сведениям, во французских сберегательных кассах было: в 1882 году – 4,6 млн. сберегательных книжек, с вкладами на сумму в 1800 млн. франков; в 1900 году книжек уже свыше 10 млн., вкладов – более чем на 4000 млн.

В настоящее время в Париже, – говорит Ле-Бон («Психология социализма», стр. 391), – около 60% рабочих получают в день от 5 до 8 франков, лучшие же – даже много больше: иные офицеры, чиновники, инженеры должны годами ждать такого жалованья. Около ⅘ всего национального дохода во Франции, по Лepya-Болье, приходится на долю рабочих, крестьян, мелких буржуа.

В Англии, где ведётся довольно точная статистика пауперизма, с 1849 по 1859 год было 5 бедных на 1000 жителей, с 1869 по 1878 год – всего 4, а затем уже не более 3. Лавеле нашёл, что в Англии за последние 30 лет доходы рабочих поднялись на 59%, а классов состоятельных – на 30% понизились. Леон Леви вывел, что в Соединённых Штатах средний доход рабочей семьи с 1859 по 1883 год поднялся на 59%, – цифру гораздо более высокую, чем соответствующие показания для среднего и высшего классов; известный английский статистик Джиффенс и другие также пришли к выводам, решительно опровергающим утверждение, что богатые всё богатеют, а бедные всё беднеют (по Джиффенсу заработная плата с 1830 по 1880 год поднялась на 70%).

Взглянем на германские государства. В Саксонии, занимающей там по развитию промышленности первое место, в 1874 году в среде работоспособного населения лица с годовыми доходами ниже 300 марок составляли 7,1%, в 1894 году – только 5,6%; с доходом от 300 до 800 марок: в 1874 году – 69,3%, в 1894 году – только 59,7%; наоборот, с доходом от 800 до 1400 марок: в 1874 году – 13,2%, в 1894 году – уже 21,3%; с доходом от 1400 до 2200 марок: в 1874 году – 5,2%, в 1894 году – 6,7%; с доходом от 2200 до 4800 марок: в 1874 году – 3,74%, в 1894 году – 4,63%. В Пруссии население с 1894 по 1898 год увеличилось на 8%, число же лиц с доходом от 900 до 1500 марок поднялось на 21%. В сберегательных кассах Саксонии было: в 1879 году – 860 тысяч вкладчиков на сумму 318 млн. марок; в 1895 году – 1940 тысяч вкладчиков, на сумму 742 млн. марок. В Пруссии выдано было в 1882 году из сберегательных касс 3⅓ млн. книжек, с суммой вкладов в 1700 млн. марок; в 1879 году – 7½ млн. книжек, с суммой вкладов почти в 5 млрд. Бернштейн нашёл, что число лиц с доходом свыше 3000 марок в Пруссии в период 1854–1895 гг. усемерилось, тогда как население за это время только удвоилось.

В России к 1 октября 1902 года в петербургских 30-ти кассах вкладчиками по 305.386 книжкам положено 42,4 млн. р.; в 24 московских кассах по 233.069 книжкам лежало 38,5 млн; по всей же Империи наши сберегательныe кассы имели уже, вместе со вкладами в процентных бумагах, капитал в 882 млн. руб. К 1 октября 1904 года, несмотря на военное время, крайне неблагоприятно отразившееся на операциях сберегательных касс, общая сумма вкладов составляла всё-таки 866,2 млн., а вместе с вкладами в процентных бумагах – 1054,4 млн.

Ещё несколько данных, показывающих рост благосостояния рабочего населения: английские потребительные общества имеют годовой оборот почти в 1 млрд. руб.; в Германии 9 млн. рабочих застрахованы на случай болезни, 13 млн. – на случай старости и потери работоспособности, 17 млн. – на случай разных несчастий.

Как замечает Зомбарт в своей (недавно вышедшей в Германии в пятом издании) книге «Социализм» (стр. 8), не один наёмный работник в Европе получает больше университетского профессора, а в Америке средний заработок этого класса немного отстаёт от высшего оклада прусского экстраординарного профессора.

Если наши русские фабричные и не достигли ещё такого блестящего положения, то всё-таки и среди них множество уже сейчас получает гораздо больше иных «интеллигентных тружеников»; но нужно принять во внимание и огромную качественную разницу между русским рабочим и западно-европейским, а американским тем более, и не меньшую разницу в состоянии промышленности и торговли здесь и там. Дальнейший же подъём благосостояния нашего отечественного фабричного «пролетариата» требует – думается – прежде всего мирного развития русской промышленной жизни и вообще социального мира на Руси, а не массовых забастовок с необходимо сопутствующим им свыканием с пьянством и гульбой и крахами фабрик и заводов.

Итак, упрёки социализма христианству несправедливы. Тем более несправедлив и пагубен путь его, путь революции. «Есть класс людей, говорит Штеккер, прямо спекулирующих на общественных бедствиях и на революции. Положение дел худо, говорят они, оно улучшится только благодаря великой социальной революции; она – та гроза, которая очистит воздух. Таких людей много, и я считаю их точку зрения самой опасной. Революция – совсем не гроза... Если бы было так, то во Франции был бы самый чистый воздух, однако, положение дела там с каждой новой революцией становится всё более и более угрожающим, это показала коммуна. Поэтому мы должны сделать всё, что находится в наших силах, чтобы предупредить ту великую опасность, которая заключается в социальном движении». Страшные картины рисуются в будущем при революционном разливе этого движения: господство толпы, принижение всего великого и духовного, возвращение к первобытным временам варварства и дикости. Ведь и коммунизм встречается именно у дикарей, даже и коммунизм жён, о чём мечтают некоторые социалисты. В состоянии дикости подавляется личность; первым её проявлением считается собственность. Уничтожится в разливе революций весь великий труд тысячелетий над созданием человеческой культуры и вновь потребуется тот же продолжительный процесс её воссоздания через собственность, семью, род, племя, государство и общество и прочее, при благотворном воздействии и воспитании религии.

И всё же главный деятель культуры – человек, а не формы, им созданные. В отрицании этой истины глубочайшее заблуждение социализма; он всего ждёт от формы жизни, забывая, что здесь он впадает в противоречие, ибо формы жизни всё-таки должен создать человек же, и если он бессилен и негоден, то таковыми же он создаст и формы жизни. Вот что говорит историк Кареев по этому вопросу: «Нечто есть человеческая личность, ибо всё в истории существует через неё, в ней и для неё; все виды социальной жизни суть только разные системы отношений между личностями; все явления жизни духовной суть только различные состояния личностей; какое бы учреждение мы ни взяли, оно в конце концов создаётся, поддерживается, изменяется совокупной деятельностью личностей: индивидуум – единственное реальное существо, с каким имеет дело наука истории»³¹.

Итак, если человек создаёт условия жизни, то его-то и нужно прежде всего преобразовать, а не условия жизни. В таком случае социальный вопрос есть вопрос нравственный. Нужно, значит, орудие, способное преобразовать человеческое сердце вместе с человеческой природой, но этого-то чудесного орудия – религии – и нет в социализме. Ищите прежде всего царствия Божия и правды Его, а блага жизни сами приложатся вам! Но социализм именно не спускает глаз с этих благ мира, совершенно отвергнув царствие Божие. О, если бы столько увлечения, столько горячности, столько энергии и жертв принесено было на дело религиозно-нравственного обновления человечества, сколько принёс их социализм на дело приобретения и отстаивания земных благ! Мы были бы свидетелями нового чуда. Пред нами давно бы совершился нравственный переворот в мире, за которым неминуемо последовал бы и вожделенный переворот экономический, которого социализм так и не добился и никогда не добьётся!

Вот что пишет по этому вопросу гр. Л.Н. Толстой: «Истинное социальное улучшение может быть достигнуто только при религиозном и нравственном совершенстве отдельных личностей. Политическая агитация, которая ставит пред отдельными личностями губительную иллюзию социального улучшения посредством изменения внешних форм, обыкновенно останавливает истинный прогресс, что можно заметить во всех конституционных государствах – Франции, Англии, Америке».

Тот же гр. Толстой пишет японским социалистам: «Социализм имеет целью удовлетворить низшую сторону человеческой природы – потребность материального благополучия. Но даже и этого он не может достигнуть теми средствами, которые он проповедует. Истинное благо человечества – благо духовное и моральное – включает также и материальное благополучие, и эта высшая цель может быть достигнута лишь религиозным и моральным усовершенствованием каждой отдельной личности, так как из отдельных личностей состоят народы и всё человечество. Я знаю, что этот путь считается менее целесообразным, чем социализм или другие теории. Однако, это единственный верный путь"³².

Это говорит философ. А вот и слова социолога Спенсера: «Нет, по-видимому, никакой надежды заставить людей убедиться в истине, однако, очень очевидно, что благоденствие общества и справедливость его учреждений зависит в сущности от характера его членов, и что ни в том, ни в другом отношении улучшение невозможно без улучшения характера людей. Верование не одних социалистов, но и так называемых либералов, усердно расчищающих путь для первых, состоит в том, что при надлежащем умении худо функционирующее человечество может быть вогнано в формы отлично функционирующих учреждений. Но это не более, как иллюзия. Природные недостатки граждан неминуемо проявятся в дурном действии всякой социальной конструкции, в какой бы их ни устроили. Нет такой политической алхимии, посредством которой можно было бы получить золотое поведение из свинцовых инстинктов»³³.

Наш русский экономист А. Миклашевский заявляет: «Не так легко перейти в царство рая (земного благополучия в мечтах демократии), и демократия ещё нуждается в долгом воспитании и работе над собой. Справедливое право и облагороженные нравы медленно, но верно одерживают победу над силами эгоизма, косности, невежества и глупости, и тогда родятся на свет лучшие и справедливейшие учреждения, работать для достижения которых ставили своей задачей все крупнейшее идеалисты человечества»³⁴.

В этом процессе постепенного облагораживания людей две силы, два устоя, на которых покоится и доныне всё здание европейской и мировой культуры: христианская религия и христианская наука. Подрубите одну из этих ног великана – и он рухнет. Давно, на заре истории, воспринял человек в себе грех и зло: болезнь вошла пудами, а выходит, по пословице, золотниками. Но для верующего есть надежда на высшую помощь в этой тяжкой внутренней борьбе со злом, есть основание для веры в будущую победу, есть опора для бодрости в жизни и работе на благо человечества. Думать, что человечество не иначе может избавиться от зла и неправды жизни, им же самим созданных, как только реками крови, диким насилием и разрушением, – что это значит? Грешный человек и в обновлённые формы жизни снова внесёт зло и неправду, для уничтожения которых снова и снова потребуются кровь и насилие, и т.д. без конца. Тогда история людей будет движением от убийств к новым убийствам, от революции к новой революции, от зарева пожаров к новому зареву, от крови к крови... Но это значит не верить ни в Бога, ни в добро, ни в самое счастье, ни в самого человека.

Тогда нет сил жить. Это и есть конечный вывод социализма.

Его слово – смерть. Слово же христианства – иное.

Иисус Христос, отправляясь на распятие и смерть, не склонился пред этим насилием и злом, но завещал верующим на все века:

«Я – путь, и истина, и жизнь».

В наше время по фабрикам и заводам среди рабочих людей, а по деревням и селениям среди крестьян непризванные учители народа особенно усердно распространяют так называемый социализм. Распространяется социализм и особыми дешёвенькими книжечками, которых в последние дни появилось великое множество. Книжечки эти написаны иностранными сочинителями, по большей части из евреев; наполнены они иностранными словами, малопонятными рассуждениями, описывают иностранную, чуждую нам жизнь. К счастью, книжечки эти написаны непонятно, но то, что туманно и неясно написано в книжечках, дополняют словами и речами названные народные учители.

Что же говорят и что обещают социалисты?

Социалисты называют себя различно: одни – социал-демократами, заявляющими, что они добиваются своих желаний мирно; другие – социал-революционерами; эти и не скрывают того, что они действуют насилием: бунтами, восстаниями, убийством тех лиц, которые с ними не согласны. Но на деле разницы у социал-демократов и социал-революционеров очень мало. Во время бунтов или восстания, как это было в Москве, социал-демократы и сочувствовали и помогали социал-революционерам. Поэтому удобнее называть их одним именем: социалисты.

Все социалисты указывают на то, что бедные люди, рабочие и крестьяне, часто трудятся до изнеможения сил и всё-таки имеют заработка так мало, что им едва хватает его на пропитание, а люди богатые, заводчики и землевладельцы, часто ничего не делают, а между тем получают большее доходы и живут в роскоши. Это, говорят, несправедливо.

Надобно, по их мнению, всё поделить и всё сделать общим: земли, дома, фабрики, заводы, машины сельскохозяйственныe и фабричные. Пусть-де каждый трудится по распоряжению и указаниям начальства, – не теперешнего начальства, а того, какое выберут социалисты, – и тогда каждый за равный труд, будто, получит и равную со всеми долю пищи, питья, одежды и всего необходимого. Тогда будет всё по правде, и люди будут счастливы.

Таково, по видимости, учение социализма. На деле же социалисты приступают к дележу того, что признают для себя наиболее достижимым, – грабят, совершают экспроприации с насилиями, но больше всего они разжигают корыстность, указывают всегда и всюду на людские материальные недостатки, воспламеняют завистливость к чужому имуществу и сеют среди людей дьявольскую ненависть, особенно распаляют ненависть бедных к богачам. А чтобы люди доверчивее относились к социалистам, они указывают, будто у первых христиан была социалистическая жизнь и делёжка имущества. Многие доверчиво слушают социалистов и хотя любят христианство, но и социалистам нередко верят. Но так ли учит христианство, как социализм?

Христианство осуждает злых и неправедных богачей. Христианство повелевает господам и хозяевам оказывать всем правду и уравнение по заслугам каждого. Христианство не только не осуждает, но и восхваляет того верующего, который всё своё имение сам добровольно продаст и раздаст нищим. Во многих монастырях и теперь монахи имеют всё общее и ничего своего; так, например, живут в Оптиной пустыни, у преподобного Серафима, в Гефсиманском скиту и во множестве других. В древности то же мы видим у первых христиан в Иерусалиме, вскоре после вознесения Спасителя на небо. В книге Деяний Апостольских сказано: «У множества уверовавших было одно сердце и одна душа. Все верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян. 4:32, 2:44–45).

Но ведь между этой жизнью христианской и социализмом – непроходимая пропасть, такая глубокая пропасть, такая великая разница, что быть одновременно социалистом и христианином прямо невозможно.

Христианство есть божественная религия; оно учит, что есть Бог, Творец мира и человека, что человек в жизни своей должен исполнять волю Божию; человек нарушил эту волю, согрешил; от греха его избавил Иисус Христос и человеку заповедал заботиться о своей душе, хранить её от греха и готовиться к вечной жизни на небе с Богом, с ангелами и святыми людьми. Не только общее имущество не сделает грешного человека счастливым, но, по слову Спасителя, нет пользы человеку, если он даже весь мир приобретёт, но повредит душе своей. Спаситель говорит, что ничего нельзя дать человеку взамен души его (Мф. 16:26–27).

А социализм совсем отвергает всякую религию, не признаёт ни Иисуса Христа, ни Церкви. Социализм учит, что Бога нет, души у человека нет, нет и будущей вечной жизни, что воскресения, суда Божия и жизни души по смерти не будет, что нет ни ангелов, ни святых, а есть только земля, а у человека есть только тело, которое надо одеть, согреть и напитать поровну для каждого. «Презирай иной мир», – говорят они о духовном мире, – «считай его за величайшее безумие, будь врагом всякой религии, потому что Бог и религия есть зло»³⁵.

Значит, кто делается социалистом, тот уже отрекается от Христа, становится безбожником и врагом Христовым. Поэтому странно слышать, когда социалисты говорят, что то или другое несправедливо: если нет Бога и религии, то откуда же знать, что правда, что неправда; если нет души, то нет и греха и святости, – значит, человеку нечего и возмущаться несправедливостью, ибо никто не может доказать, что справедливо, а что несправедливо. Живи по-скотски: скоты ведь не рассуждают о справедливости. Если у человека есть одно только тело, то для тела важно только то, что приятно и выгодно, а не то, что свято и праведно. Так социализм волей-неволей должен оправдать то самое, что он осуждает, т.е. неравное распределение земного благосостояния.

Далее. Христианство говорит, что все нестроения и непорядки в жизни человеческой от греха; надо бороться со грехом, с тем злом, которое внутри человека. Христианство учит, что человек своими силами не победит зла, ему нужна помощь Божия, нужна благодать, которую дал людям Иисус Христос и теперь подаёт верующим через веру, молитву и таинства Св. Церкви. Христианство говорит, что пока человек грешен, дотоле он не может быть вполне счастлив.

А социализм говорит, что греха нет; он учит, что надо бороться не с грехом, а с богатыми людьми, с капиталистами, с землевладельцами, да ещё с правителями и начальниками, чтобы заставить их всё поделить поровну, и тогда люди будут счастливы.

Христос говорит: "Ищите прежде всего царствия Божия и правды его, и сия вся – все блага земные приложатся вам«. Нигде Христос не приказывал стремиться к сытости, и когда Ему предложили поделить имущество, то Господь не пожелал производить этого дележа, сказавши: кто поставил Меня судить или делить вас? Но социализм не по Христову слову говорит, он требует прежде всего самых земных благ, и всё остальное приложится вам и будете счастливы.

Христианство осуждает жестокосердых богачей, учит помогать голодным, больным и бедным; оно говорит: любите друг друга; оно восхваляет тех, кто раздаёт имение своё ради любви к ближним. Но оно требует, чтобы человек всё это делал добровольно, по вере в Бога, по любви к Его закону и к ближним. Святой апостол учит: »каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и принуждением, ибо доброхотно дающего любит Бог« (2Кор. 9:7). Так именно добровольно имеют всё общее иноки в монастырях; так добровольно и первые христиане в Иерусалиме имели всё общее; у них была одна душа, одно сердце, и поэтому одно и то же имение. Никого не принуждали. Когда некто Анания с женой скрыли часть проданного имения, то апостол осудил Ананию за ложь, а не за то, что он не все деньги отдал, и сказал ему: «Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твоё мысль солгать Духу Святому? Чем ты владел, не твоё ли было, и приобретённое продажей не в твоей ли власти находилось?» (Деян. 5:3–4). Видите, христианство, восхваляя добровольную отдачу имения, признает, что человек имеет право собственности. И нигде, решительно нигде, ни в Евангелии, ни в посланиях апостолов, мы не найдём указания, чтобы христиане обязательно и насильно отказывались от своей собственности и отдавали её другим. Даже и общение имуществ, которое было у христиан Иерусалимских, при апостолах не повторялось ни в каком другом городе. Все христиане и имели и признавали собственность, и если её раздавали, то добровольно, по любви к Богу и людям, по влечению своего сердца, а не по приказу и принуждению.

А социализм учит, что никто не смеет иметь собственности и что у богатых их имения нужно отнять насильно.

Христианин добровольно отдаёт своё, а социалист насильно берёт чужое.

Христианин говорит своему брату ближнему: по любви моей к тебе пусть всё моё будет и твоим; социалист же по зависти и ненависти к богатому говорит: я хочу, пусть всё твоё будет моим.

Христианин исполняет слово Христово: лучше отдавать, чем принимать (Деян. 20:35); социалист же, совершенно наоборот, только и думает о том, чтобы именно принять чужое, завладеть им.

Христианин твёрдо помнит 10-ю заповедь Божию: не пожелай ничего, что принадлежит ближнему твоему, а социалист только и мечтает, как бы обобрать ближнего.

Трудно понять после этого, где же тут справедливость, о которой так много говорят социалисты? Когда они переманивают на свою сторону рабочих и крестьян, они охотно дарят и обещают всем не своё, а чужое: землю, фабрики, машины, деньги... Но распоряжаться чужим и вместе с тем говорить о правде – это уже прямая нелепость.

Для христианина бедность ещё не беда, не порок, не зло, а богатство – не благо, не добродетель, не счастье. Для социалиста же богатство есть тот идол, которому он поклоняется, то благо, о коем он мечтает, ради которого он готов лишить жизни ближнего... Страшно подумать, сколько погибло добрых русских людей от рук социалистов-революционеров только за последнее время. Все бунты, все беспорядки, все ужасы, пережитые нами с декабря 1905 года, – всё это было делом рук социалистов. И эти люди смеют прикрываться учением о любви, о братстве, о свободе, когда их руки запачканы кровью верных слуг Царя и родного народа, кровью своих родных братьев – христиан.

Христианство учит, что если бы люди и всё имение роздали и поделили, всё-таки на земле всегда останется неравенство. Даже и на небе, в вечной жизни, будет не всё одинаково: «Иная слава солнцу, иная луне, иная звёздам, и звезда от звезды разнится во славе. Так и при воскресении мёртвых» (1Кор. 15:41–42). Но на небе будет каждому указана степень блаженства по всей справедливости праведным судом Божиим, смотря по заслугам каждого человека, а на земле, где живут и действуют грешные люди, никогда не может быть полной во всем справедливости и равномерности в распределении всех благ земных. И Бог насильно людей не спасает и не уравнивает в святости: нельзя насильно и грешника сделать праведником. Но и помимо греховности людей, вообще нельзя всё поделить поровну: нельзя, например, ни на деньги купить, ни поровну поделить молодости, здоровья, способностей, ума, чувства, усердия, чистоты совести, семейного счастья и прочее. Как поравняешь умного с глупым, способного с неспособным, лентяя с трудолюбцем, пьяницу с трезвенником, честного с бесчестным? Напротив, насильственное уравнение всех вызвало бы новые неравенства, новые споры, вражду и несогласия. Поэтому христианство осуждает всякое насилие; всячески желая улучшить земную жизнь людей, оно, однако, знает, что невозможно переделать её сразу, и потому советует христианину мириться со всякой невзгодой житейской, указывает каждому человеку, что спасения душевного он должен искать при всяких порядках жизни, и что он может найти это спасение души во всяком положении, звании и состоянии.

Спасайтесь богатые – милостыней, спасайтесь убогие – терпением, спасайтесь все люди – любовью, – так учит христианство, так и говорили древние христиане.

А социализм, видя счастье людей только на земле, отвергая небо, душу и нравственность, все надежды полагает на насилие и принуждение. И понятно: не зная неба, он поскорее хочет воспользоваться землёй. «Будем есть и пить – всё равно скоро умрём и всё тем кончится», – вот как рассуждают они.

Христианство учит богатых, что богатство опасно для души, что ему не надо подчинять душу; оно говорит: если богатство течёт, не прилагайте к нему своего сердца; трудно богатому войти в царствие Божие, говорит Спаситель. Христианство жалеет богатых, ибо им трудно спасти душу.

А социализм завидует богатым и ненавидит их.

Христианство учит, что насилием, завистью и ненавистью нельзя строить доброй и счастливой жизни; нельзя в грязной воде вымыть и сделать белым грязное бельё, от зла не бывать добру; только Бог может обратить и зло к добрым последствиям.

А социализм учит совершенно обратному и обещает, что из насилия и принуждения выйдет равенство и свобода, из зависти и ненависти родится любовь и общее счастье. Это всё равно, что лечить и подравнивать у хромого ноги тем, что одну ногу обрезать наравне с хромой или хромую ногу вытянуть насильно и сделать такой же длинной, как здоровая. Ясно, что таким лечением не уничтожится, а ещё более увеличится хромота и болезнь ног.

Христианство учит, что можно и до́лжно любить свой народ, свою родину, служить отечеству и жертвовать для него во имя любви всем, даже и жизнью своей. Для блага отечества, для его защиты и порядка нужен царь, нужны власти, нужно воинство. Это так же естественно и необходимо, как естественно ребёнку любить свою семью, а в семье повиноваться отцу и матери.

А социализм отвергает всякое отечество, всякую разницу людей по языку, народности, вере и пр. Он зовёт бедняков всех стран соединиться и идти борьбой и войной против богачей всех стран. Для этого он прежде всего желает уничтожить царя и все власти, уничтожить все государства.

Христианство учит, что пред Богом драгоценна каждая отдельная душа человеческая, каждая отдельная личность. Спаситель говорит: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих, ибо говорю вам, что ангелы их на небесах всегда видят лицо Отца Моего Небесного. Нет воли Отца Небесного, чтобы погиб один из малых сих» (Мф. 18:10, 14).

А социализм говорит, что каждый отдельный человек – ничто, он имеет значение только в той кучке людей, в которой он поставлен и в которой будет пользоваться равной долей указанного ему труда и указанной части пищи, одежды, жилища и проч. При таком условии ясно, что нет у человека и свободы; как рабочая сила, он будет приставлен к своему делу и обратится в машину; его свобода обратится в неволю, в рабство; как рабочий скот, он получит своё место у стойла и свой корм. Некоторые социалисты учат, что и жёны у людей должны быть общими. Выходит, людей будут пускать на племя, как скот.

От такого равенства и от такой свободы сохрани, Господи! Так равны мёртвые на кладбище, камни на стене, так свободны лошади на конском заводе. Между тем, социалисты много говорят о том, что люди должны быть равными и свободными. Да это ведь – злая, бессердечная насмешка над недалёкими простецами, одно издевательство над людьми?

Итак, социализм отвергает Бога, христианство, душу человека, бессмертие и загробную жизнь, отвергает грех и борьбу с грехом, отвергает отечество, собственность, личность и духовную свободу. Что же он обещает человеку? Равную долю всем на земле в пище, питье, одежде и в других земных потребностях. Если бы это и можно было дать людям, то у них при сытости тела затоскует и будет голодной душа. Ведь как ни заглушай в человеке совесть, как ни вытравляй из души человеческой религиозное чувство, – бессмертный дух человека будет требовать того, что ему сродно, и ничто на земле не может удовлетворить его без Бога! Спаситель ясно говорит: «Не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих» (Mф. 4:4).

Спаситель учит: «Сотворите себе сокровище неоскудеваемое на небесах, где вор не приближается и моль не растлевает» (Лк. 12:33).

Счастье социалистов годно только для животных, но не для людей. И так как греховность у людей не уничтожится, а без религии и нравственности исправлять и улучшать греховное состояние людей нельзя и нечем, то придётся и смирять их так, как скотов, т.е. одной силой и ударами. Вот тогда-то и настанет век, когда люди, как звери, будут бросаться друг на друга, безжалостно и беспощадно истребляя друг друга, настанет царство злобы и насилия, когда зависть станет добродетелью, а любовь заменится бессердечным расчётом. И вместо рая, какой обещают социалисты, на земле будет ад со всеми его ужасами.

Мы видели, что и поделить всё поровну невозможно. Но если бы это и удалось, то разве мы не знаем, что и обладание пищей и всем необходимым не делает человека счастливым: ведь богачи всё это в избытке имеют, но среди них не меньше несчастных, как и среди бедняков. И чрез золото слёзы льются!

Останутся болезни и смерть; останутся дурные и злые страсти у людей. И при богатстве, и при сытости люди будут отравлять друг другу жизнь изменами, грубостью, побоями, завистью, клеветой. Значит, прежде всего и больше всего надо исправить и смягчить душу человека, научить его добру, любви и смирению. Тогда около него всем будет жить спокойно. Но душу и сердце может воспитать и смягчить только религия, только христианство, а не социализм, который о душе не говорит ни слова, а всё внимание обращает на сытый желудок. И при сытости будет несчастен.

Поэтому социализм не может выполнить своих обещаний; верить ему всё равно, что верить врачу, который обещает сделать человека вечно молодым, безболезненным и бессмертным. Счастье людям даёт и на земле и на небе только вера в Бога, знание и исполнение Его воли и закона, благодатная помощь Иисуса Христа во Св. Церкви, чистая совесть пред Богом и людьми. При чистой совести спокойна жизнь, спокойна смерть и блаженна вечность. А социализм есть учение безбожное, богоборное, противное запросам человеческой души и совести. Он есть повторение древнего, издохшего язычества, что приравняло людей к скотам и привело их к гибели, от которой и спас людей Иисус Христос.

Быть христианином и вместе быть социалистом невозможно, как нельзя в одно и то же время служить и Богу и сатане.

Из нашего очерка: «Христианство и Социализм», надеемся, с достаточной ясностью и убедительностью вытекает мысль о том, что между социализмом и христианством лежит глубокая пропасть. «Социализм» – это в настоящее время совершенно определившееся учение, в основе своей совершенно атеистическое, покоящееся, в теоретическом отношении, на полном и открытом материализме, объявляющее нравственность понятием условным и изменчивым, имеющее целью совершенно ниспровергнуть существующие этические основы семьи и государства. По откровенному заявлению своих представителей, социализм враждебен всякой религии, в частности и в особенности – к христианству. Поэтому трудно представить себе такое, можно сказать, противоестественное сочетание понятий, какое мы видим в ныне распространённом термине: «христианский социализм»: по самому существу, по природе своей они взаимно исключают друг друга. Термин этот, столь двусмысленный и неудобный, представляющий в себе наглядное contraditio in adjecto, естественно, способен оттолкнуть и устрашить как истинно верующего христианина, так и правоверного социалиста нашего времени. Но скажут: нельзя же отрицать, что в социализме, в его стремлениях прийти на помощь бедности, есть много достойного внимания и уважения, есть много такого, чего не только не отрицает, напротив, прямо требует и христианство. Но если в социализме можно найти положения, которые встречаются в христианстве и отсюда оправдывать выражение: «христианский социализм», то ведь и в язычестве можно найти упоминания о справедливости, а в мусульманстве – настойчивые заповеди о помощи нищим, следовательно, с таким же правом можно, по-видимому, говорить о мусульманском социализме, а также о христианском язычестве или о христианском мусульманстве, т.е. о вещах, заведомо бессмысленных.

Неудачный термин – пережиток старого времени. Возник он гораздо ранее того времени, когда новейший социализм в обработке Маркса, Мооста, Бебеля, Энгельса, Лафарга и других ещё не явил себя, как учение откровенно атеистическое и материалистическое. Много способствовало укреплению этого термина и появление так называемого «государственного социализма» в Германии. По-видимому, пора бы теперь заменить его другим, более подходящим и соответствующим содержанию и основам христианства, как религии. Тем не менее, термин этот удерживается частью по привычке, частью по отсутствию вдумчивости и осведомлённости в вопросах о христианстве и социализме, а иногда сознательно и намеренно, по столь излюбленным в наше время соображениям «тактическим».

Социалисты не могут не видеть и не сознавать, что религия и ныне является великой общественной силой, и ныне имеет убеждённых и горячих последователей в среде рабочих. Не уйдёт никогда человек от Бога, ибо не уйдёт он от себя; религия глубоко и прирождённо присуща душе человека. И вот, в среде руководителей социализма, в целях привлечения в свои ряды большего числа последователей, является безнравственное решение обманывать народ заявлениями, что социализм-де не только сам ничего не имеет против христианства, но и прямо им оправдывается, предполагается и проповедуется, если же народ об этом не знает, то это значит-де одно: церковь и её представители скрывают от народа социалистическое учение Иисуса Христа, в целях утверждения власти и эксплуатации богатых классов над неимущими. Соображения «тактики» пересилили чувства правды. В вышеупомянутом нашем труде приведены по этому вопросу буквальные выдержки из сочинений современных вождей социализма. Да позволено будет, в дополнение к ним, засвидетельствовать по личным наблюдениям, что эти наставления привились и к русской жизни.

В начале 1907 года мне пришлось ехать по железной дороге вместе с новоизбранными членами второй Государственной Думы, которые открыто называли и называют себя социалистами. После бурных проводов в Саратове они отправлялись в Петербург. На всех более или менее видных станциях они держали речи к народу, призывая слушателей поддержать их в Думе сочувствием, а в случае роспуска Думы, ответить вооружённым восстанием против самодержавного правительства. «Товарищи, мы идём на Голгофу, – говорил один из них, – но мы вам достанем землю, волю и свободу»... Эти речи, столь несвойственные для тех, кто уподобляет себя Голгофскому Страдальцу, обыкновенно произносились с площадки вагона 3 класса, очевидно, для того, чтобы ораторы могли казаться народу истыми плебеями; затем, по отходу поезда, ораторы переходили в салон-вагон 1 класса и располагались весьма удобно за яствами и питиями, нередко, как авгуры, посмеиваясь над только что оставленными слушателями, из которых большинство состояло из самой незрелой молодёжи.

Отмечаем эту подробность, чтобы подчеркнуть то лицемерие, которое сказалось в дальнейших руководящих беседах господ социалистов.

На одной из станций к ним вошла группа крестьян и попросила позволения проехать со своими избранниками около часа до следующей большой остановки поезда и выслушать их наставления. Делать нечего, пришлось ввести крестьян в 1 класс с предварительным заявлением, что в виду многолюдства приходится-де попросить у кондуктора помещение салон-вагона ненавистного 1 класса. Здесь-то мне и пришлось в течение часа поневоле выслушать социалистическую непринуждённую беседу. Крестьяне не слушали, а «пили» эти речи господ социалистов. Добродушные лица, вопрошающее взоры... И тут сказалась сразу же набожная душа народная. Один крестьянин спрашивает: «Ну, а как насчёт веры, правда-ли, что надо от веры отказаться?» Другой, видимо, стыдясь вопроса и пересиливая себя, спрашивает: «Можно ли пред выборными собраниями отслужить молебен? Как-то стыдно к такому делу-де приступать без молитвы». И все вопросы в таком роде.

В ответ слышатся речи, полные нескрываемого лицемерия. Думу-де мы будем держать кроткой и покорной, пока не сорганизуется народное движение и не будет подготовлено вооружённое восстание. Правительство надо пока усыпить покорностью и скандалов не делать. Молебны теперь наша партия... разрешает служить. Против христианства мы ничего не имеем; там есть много хорошего, например, на счёт раздела имуществ и требование, чтобы богатые отдали бедным землю и деньги. Теперь-де и священники многие стоят за нас, только они боятся своего начальства, а есть и такие, которые прямо высказываются за социалистов; называют при этом имена: Петров, Михаил, Огнев, Брихничев... Молиться-де теперь партия наша разрешает; от этого вреда не будет.

Вот приблизительно содержание и тон беседы. В ней ясный ответ на вопрос: может ли быть современный социализм искренно христианским, т.е. религиозным. Вожаки социализма никогда его таковым не признают, а массе, временно, до вытравления религиозного чувства, они позволять быть религиозными. Иоанн Моост в возмутительной по кощунству статье «Религиозная чума», переведённой теперь на русский язык, говорит следующее:

«Из всех душевных болезней, которыми человек систематически заражал себе мозг, самая ужасная, – несомненно, религиозная чума. Как и всё на свете, эта эпидемия также имеет свою историю. Но очень жаль, что изучение её не раскроет всего, что в ней есть наиболее интересного. Старички Зевс и Юпитер были очень благопристойны, можно сказать, даже просвещены в сравнении с троичными отпрысками родословного дерева господа бога, которые, между тем, нисколько не уступают первым в жестокости и грубости.

Не будем, впрочем, тратить времени на изучение богов в отставке и с пенсией, – они не могут нам более вредить; подвергнем лучше беспощадной критике тех из них, кто находится и в настоящее время на действительной службе, всех этих распорядителей погоды и ненастья, приверженцев терроризма, запугивающих адом».

Мы намеренно приводим эту грубую и наглую речь, содержащую вместо аргументов одни ругательства с потугами на пошлое остроумие, чтобы резче оттенить истинное отношение социализма к религии и самый тон, в котором трактуются ими религиозные вопросы. Следует помнить, что этот самый И. Моост имел знаменитый диспут с выдающимся «христианским социалистом» пастором Штеккером в Берлине, причём издевался над мыслью дать социализму религиозно-христианские основы. Вообще говоря, социалисты настоящие относятся с нескрываемой злобой к «христианским социалистам», равно как и ко всем тем лицам, которые, стоя на почве христианской веры и нравственности, на почве деятельной любви, способствовали и способствуют установлению добрых отношений между хозяевами и рабочими, между имущими и неимущими. В историю социализма, в обзор его современного положения «христианский социализм» даже не вносится. Ссылаюсь на такие книги-справочники, как «Социализм и социальное движение» Зомбарта, в переводе с последнего, пятого издания, или как книги: Грагама «Социализм новый и старый», Энзора «Современный социализм», а в русской литературе – книга Чернышева: «Памятная книжка марксиста». Пред нами довольно объёмистая «Справочная книга социалиста» Гуго и Штегмана. Написанная в партийном духе, книга со всей злобой опрокидывается на тех деятелей «христианского социализма», которым удалось привлечь на свою сторону рабочих, не потерявших религиозной веры. Не останавливаются при этом пред несправедливыми и явно пристрастными обвинениями. Вот что, например, пишется в разборе программы пастора Тодта, близкого к упомянутому Штеккеру: «Она стоит за усиление власти монархического правительства (какое преступление!..), рассматривая государство, как казённое имущество... за создание армии чиновников. Сокровенный смысл всех требований заключается в возвращении к феодализму... Народ втискивается в рамки сословий... С капиталом борются, если он находится в руках евреев, и покровительствуют ему, когда он принадлежит германскому дворянству». «Протестантское папство и ханжество, антисемитизм, поповская нетерпимость, политические домогательства» – вот как отзываются о христианском социализме настоящие социалисты. Социал-демократы, очевидно, «терпимые», «чуждые политических домогательств» и, конечно, – этому уж надо верить, – не антисемиты, а совсем напротив, – чистокровные евреи...

Трудно, например, отрицать благотворную деятельность во Франции братьев Гармель, которым удалось установить с рабочими своих фабрик чисто семейные, добрые, христианские отношения и завоевать самую горячую любовь рабочих; трудно найти пятна в их христианской деятельности, Тем больше злобы у авторов «Справочной книжки социалиста», и они разражаются такими рассуждениями:

«Все эти учреждения прежде всего насквозь пропитаны духом благочестия (грех великий!). Множество духовных лиц, членов всевозможных братств, руководимых духовенством же, занимаются тем, что берут будущего работника или работницу под своё крылышко (!) и затем руководит ими в продолжение всей жизни (очевидно, только социалисты имеют право на руководительство...). Рабочие воспитываются в христианском смирении и беззаветной преданности хозяину и церкви; малейшее проявление самостоятельности в них тщательно подавляется для того, чтобы им когда-нибудь не вздумалось освободиться от этой тяготеющей над ними отеческой опеки (у социалистов – полная свобода самостоятельности: рабочих, которые от них уходят, они попросту убивают)... Но опека – под видом полного бескорыстия (?)».

Далее читаем: «Приходится, разумеется, согласиться с тем (ещё бы!), что взаимно-доброжелательные отношения между патроном и рабочими чрезвычайно желательны для обеих сторон, не только с точки зрения материальной, но и нравственной, и что нельзя отказать в уважении тем фабрикантам, которые, сознавая, что случайно выпавшие на их долю богатства налагают на них вместе с тем и известные обязанности, стараются исполнять последние и желают относиться к своему рабочему не с точки зрения предпринимателя, исключительно помышляющего о собственных выгодах, а как человек к другому человеку.

Идеалом отношений между фабрикантом и его рабочими принято считать такие, которые напоминают отношения родителей к детям. Стоит, однако, вглядеться поглубже в это с виду столь благородное сравнение, чтобы понять, сколько в нём унизительного, даже оскорбительного для любого взрослого рабочего (!). Его сравнивают с ребёнком, духовные и нравственный силы которого настолько ещё не окрепли, что его приходится водить на помочах, и которому постоянно угрожают розгой, в случае нарушения им установленных правил. (Откуда это взято?) Притом же эта столь благосклонная опека с большой лёгкостью переходит в настоящую тиранию, подавляющую рабочего. (Здесь уже клевета: рабочий всегда волен уйти.) Эта опасность особенно велика там, где добрый фабрикант непременно желает распространить свои благодеяния за пределы производства, на частную жизнь рабочего. (Что это значит?) Тогда это благоволение становится насилием, с которым могут помириться только совершенно »бессознательные«, очень мало »развитые« рабочие. Здесь опять-таки страдают главным образом работницы, над которыми особенно изощряется фабрикант в своём отеческом попечении; так, на некоторых заводах им запрещается, даже и в свободное от работы время, под страхом немедленного изгнания, входить в какие бы то ни было сношения с мужчинами, а иногда фабрикант оставляет за собой право «разрешать» вступление в брак. Естественно, что при такой патриархальной опеке подчинённость и зависимость рабочих всё растёт и превращается в рабство. Таким образом, личная зависимость рабочего, присоединяясь к уже существующей – экономической, кладёт основу новому фабричному феодализму. Те, кто видят в патронате разрешение социального вопроса, забывают, что самый добродетельный фабрикант, уже в силу конкуренции, не может не эксплуатировать рабочего, – иначе ему самому грозит разорение, и что вообще патронат может иметь какое-либо значение только до тех пор, пока он будет исключением; становясь общим явлением, он совершенно его теряет».

Итак, рабочие, с любовью и доверием принимающие любовь и заботливость, идущие от христианского сердца, – это «несознательные» и «неразвитые». Этим постоянным пугалом, этой надоевшей кличкой их отвращают от мирного и христианского разрешения нестроений жизни.

«Сознательны» и «развиты», очевидно, те рабочие, которые блага земли получат не как дар и плод любви христианской, а как добычу разбоя.

Приведённые рассуждения не показывают ли ясно, что все жалобы социализма на христианство, которое оказалось будто бы бессильным помочь угнетённым и всё указывало рабочим на небо, усердно отдавая богачам блага земли, – все эти ламентации лицемерны, ибо всякая действительная и удачная попытка осуществить христианские начала в рабочей среде встречает со стороны социализма злобу более непримиримую и повышенную, чем явные нарушения заветов христианства. Социализм желает стать на место христианства, совершенно устранивши его и вычеркнувши из жизни. Почему пожелание известного английского христианского социалиста Морица, что нужно и можно «или христианство социализировать или социализм христианизировать», при современном учении социализма нужно признать утопическим. Остаётся в полной силе заявление г. Бебеля: «христианство и социализм относятся друг к другу, как огонь и вода». Объединение их невозможно; со стороны социалистов оно всегда будет временным, лицемерным, – уступкой «тактике».

Почему же так усердно и горячо идут навстречу социализму верующие христиане? Не говорим о тех многих, которые мало знакомы с социализмом и поддаются на зазывания социалистических ораторов. Это – жертвы неведения и недоразумения. Они соединяются с тем социализмом, который существует только в их воображении, а не с социализмом действительным.

Но что заставляет идти навстречу социализму многих образованных христиан?

Одни из них, можно сказать, только вчера обратились в христианство после долгих скитаний в пустынях того же социализма и материализма. Если такие новообращённые не отринут окончательно гордыню ума, если они пришли к Церкви и христианству не для того, чтобы смиренно учиться у Церкви, а для того, чтобы горделиво её поучать и обличать, то с ними неизбежно повторится судьба древних философов неоплатоников, которые, входя в ограду Церкви, привносили в христианство старые языческие и философские заблуждения и создавали ереси, с которыми так долго и мучительно пришлось бороться православию. В новой вере они незаметно для себя живут ещё старыми воззрениями, и отрыжка старого духовного питания, которым они жили столь долго, естественно, у них сказывается очень часто.

Типичным явлением такого рода служит тезис С. Булгакова в предисловии, написанном им к переводной книжке Брентано «Христианско-социальное движение в Англии». Здесь смешивается христианская политика и необходимость христианизации общественной жизни с социализмом и заявляется, что «истинное христианство необходимо приводит к социализму». Можно подумать, что христианство – это только экономическая теория, а не религия спасения и общения с Божеством.

Для других образованных людей имеет роковое значение их, так сказать, двоеверие: с одной стороны, они по традиции сохраняют и признают христианство и считают себя поэтому людьми верующими; с другой стороны, они восприняли современную науку, значительно пропитанную началами совершенно противорелигиозными, покоящуюся на основах материализма, дарвинизма, детерминизма и прочих.

Нет ничего удивительного, если детище материализма и детерминизма – современный социализм – им любезно и близко. При желании и привычке, – большей частью бессознательных, – сохранить такое доверие – естественно отдать симпатии попытке соединить несоединимое, в виде «христианского социализма».

«Подающие руку примирения социализму, – говорит автор статьи о социализме в февральской книжке журнала «Вера и Церковь» за 1907 год, – хотят его вражду относить, как они любят выражаться, к историческому христианству; они вместе с социализмом готовы обвинять Церковь в безучастности к бедным, в обнаружившемся бессилии её устроить жизнь людей на началах справедливости. Но нам в социализме слышатся отзвуки другой, общемировой и, так сказать, вечной неправды человечества». Недаром Достоевский говорил о нём следующие слова: «социализм не есть только рабочий вопрос, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю».

На многих, наконец, производят впечатления страха и ужаса несомненные успехи социализма. Всякий успех обаятелен и подчиняет себе слабые умы и слабые души, живущие стадностью. Является желание приспособиться к новому кумиру, к новому божку, не отстать от других, уйти от преследований, использовать успех новой силы, вступившей в мир столь властно и показно. Для одних при этом и терять нечего, кроме цельности мировоззрения, за которой редкие люди гонятся; для других, напротив, даже выгодно воспользоваться плодами социализма, если он исполнит свои обещания обогатить бедных и отобрать в их пользу сокровища богатых. Таковым и «христианство в социализме» – то же самое, что для евреев – слушателей Иисуса Христа насыщение хлебами. Им и теперь можно сказать словами Иисуса Христа: «Истинно, истинно говорю вам: вы ищете Меня не потому, что видели чудеса, но потому, что ели хлеб и насытились. Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даёт вам Сын Человеческий, ибо на Нём положил печать свою Отец Бог». Евангелист далее продолжает, – и это повествование его глубоко поучительно в нашем вопросе:

«Итак, сказали ему: что нам делать, чтобы творить дела Божии? Иисус сказал им в ответ: вот дело Божие, – чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал. На это сказали Ему: Какое же Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе? Что ты делаешь? Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: хлеб с неба дал им есть» (Ин. 6:26–31).

Так рассуждали древние евреи, так же точно рассуждают и евреи новые – Маркс, Лассаль, Бернштейн, Энгельс, Лафарт, Каутский, глашатаи и вожаки социализма, – все по происхождению евреи. И они требуют хлеба, и они только с точки зрения хлеба и рассматривают христианство. За ними, часто совершенно бессознательно, тянутся христиане, в христианском социализме желая соединить огонь и воду.

Искушение велико. Обаяние зла – сильно. Вспоминаются вещие слова А.С. Пушкина: «волшебный демон, лживый, но прекрасный». В.С. Соловьёв недаром представлял себе антихриста, как социального реформатора, который в этой именно роли обольстит многих, произведёт великое отступление от Христа и даст свои антихристовы знамения, как об этом пророчествует апостол в известной II главе 2 послания к Солунянам.

Спаситель не дал евреям хлеба, и многие из учеников Его от Него отошли. Отойдут в социализм, скрашенные именем христианства, многие и из современных учеников Христовых. Тайна беззакония даётся, и не откроется она в силе своей, пока есть удерживающее: христианское государство и христианское религиозно-верующее общество, именно религиозно-верующее и христианское, а не подменившее религии экономической теорией, хотя бы с виду и блестящей и много обещающей, – пока есть верующие, которые, невзирая на то, что христианство не даёт им хлеба телесного, ценят в нём и в Христе не пищу тленную, но хлеб, сходяй с небесе и пребывающий в жизнь вечную, которые в ответ на скорбное слово Учителя: «не хотите ли и вы отойти?» отвечают с горячностью веры, подобно Симону Петру: «Господи, к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни. И мы уверовали и познали, что Ты – Христос, Сын Бога Живого». Иисус отвечали им: «Не двенадцать ли вас избрал Я, но один из вас диавол» (Ин. 6 гл.).

Страшно и ныне, в виду натиска социализма, который желает исправить, переделать и заменить собой христианство, – страшно подпасть слову Христову: «Я пришёл во имя Отца, и не принимаете Меня; ин приидет... ин приидет во имя свое, его примете» (Ин. 5:43).

Да не покажется слово наше резким по отношению к христианскому социализму. Мы не отвергаем, – напротив, с полным уважением приветствуем всякую попытку христианизировать человеческое общество и государство, привести и видеть осуществлёнными христианские начала и в сфере экономических отношений, способствовать уничтожению глубокой пропасти, лежащей между богатыми и бедными, уничтожить гордыню и бессердечие богачей, предупредить и отнять пищу для озлобления и ненависти у бедняков, – и это не по соображениям государственной или общественной безопасности, а по побуждениям чисто христианским. Мы убеждены, что бедность, конечно, не порок, но мы знаем, что она часто – источник порока, озверения и озлобления, что она часто – препятствие к достижению возвышенных идеалов царства Божия, и что поэтому задача христианской Церкви, христианского государства и христианского общества в том, чтобы бороться с бедностью и неравномерностью в распределении благ земных всеми силами христианского разума и сердца. Но это вовсе не «христианский социализм». Это – христианство: деятельное, осуществляемое в жизни христианство, но не социализм, с которым оно не имеет ровно ничего общего ни по основной исходной точке отправления, ни по способам действования, ни по конечным целям. Мы стоим за слово апостола: «не любим словом, ниже языком, но делом и истиною» (1Ин. 3:18). Но, повторяем, это истинное христианство, а не «христианский социализм», – явление невозможное по существу.

Потому-то и в деятельности «христианских социалистов» мы приветствуем всё христианское, но отвергаем всё социалистическое, и в споре с ним мы чаще всего спорим о термине, а не о той сущности, которую он часто выражает совершенно верно и которая любезна всякой христиански-настроенной и верующей душе. Скажут: в таком случае что же и спорить, если всё сводится только к названию? Ответим на это, что в вопросах великой и принципиальной важности многое, на первый взгляд кажущееся неважным, оказывается очень важным по своим отдалённым последствиям. В спорах ариан и православных, по-видимому, всё сводилось к одной букве: romycioc или romiycioc, – значит, к одной йоте; но за тем или иным термином стоял великий и мировой вопрос: быть или не быть христианству, – быть ли христианству религией или только философским толком неоплатонизма... Что это наблюдается и в нашем вопросе, видно из того, что во всех странах без исключения, в Германии и Англии, Бельгии, Голландии, так называемый «христианский социализм», начавшийся со строгого соблюдения вероучений и нравоучения христианства, в последующих стадиях развития и в новейших фракциях своих всё более и более отклоняется от христианства и, наоборот, приближается к социализму; религиозный элемент в нём всё более и более уступает элементу мирскому и экономическому. В России же христианский социализм принял сразу ярко революционную окраску и на христианство смотрит лишь как на орудие и способ революции. Повторяется история социалистических попыток после французской революции, когда революции со всеми её ужасами выводили из Евангелия и освящали Евангелием. Так опасно это ненужное соседство христианства и социализма.

Знаменательно, что все попытки систематизировать положения «христианского социализма» приурочиваются к революционным эпохам: к революции 1789 г. и 1830 г. во Франции, когда явились С.-Симон, Ламене, к революции 1848 г., когда одновременно в Германии, в лице Кеттлера, в Англии в лице Людло и Мориса, и даже в России, в лице кружка петрашевцев и Ф.М. Достоевского, впоследствии столь ярко показавшего всю несовместимость социализма с христианством, явились провозвестники «христианского социализма». Усилился он и впервые выступает открыто на съездах и собраниях своих сторонников и в России именно в годы переживаемого ею нынешнего революционного брожения.

Для иллюстрации сказанного нам от общих положений касательно христианского социализма необходимо перейти хоть к краткому историческому очерку его развития и к изложению его главнейших положений, как они выражены его основателями и проповедниками³⁶. До́лжно оговориться, что литература по этому вопросу на русском языке донельзя бедна; вопрос о христианском социализме и о мирной борьбе с социализмом на почве христианства ещё ждёт своего обстоятельного исследователя.

Для удобства обозрения нам придётся говорить о христианских социалистах по отдельным странам.

Начнём с Франции; она, так сказать, – родина христианского социализма. Однако, на почве католичества, дисциплинированного и управляемого преданием, христианский социализм не доходил здесь до тех крайностей и увлечений, которые мы видим в протестантстве.

Протестанты-французы также занимались христианским социализмом; один из них очень увлёк англичанина Людло, который затем, по возвращению в Англию, вместе с Морисом дал основания для английского христианского социализма, дошедшего теперь, в окончательном развитии в так называемом «левом крыле священников», чуть не до отречения от христианства и полного безразличия к религиозным верованиям и до полного слияния с социализмом. Но во Франции, в среде верующих христиан, даже в среде протестантской, эти крайности не нашли себе пищи.

Во Франции непосредственно после революции 1789 г. явились сначала попытки установить связь между революцией и Евангелием, а затем и даже вместе с тем – между социализмом и Евангелием. Ярким выразителем этого учения является священник Клодт Фоше, ещё до революции 1789 г. лишённый звания придворного проповедника за свои радикальные взгляды, а после 1789 г. на себе самом испытавший, как далеко отстоят одно от другого Евангелие и революция: за то, что будучи членом Конвента, он подал голос против казни короля, он был приговорён к смерти революционным трибуналом и казнён в 1793 году.

Вот основы экономического учения Фоше:

«Каждый человек имеет право на землю и должен получить в собственность для поддержания существования земельное имущество, право обладания которым он покупает своим трудом. Все права в благоустроенном государстве принадлежат обществу; высшая общественная власть наблюдает за тем, чтобы каждый имел хоть что-нибудь и ни один не имел слишком много, ибо только в этом случае государство имеет преимущество для человечества. В силу общественного договора, заключённого нацией, каждый гражданин отдаёт все свои силы служению государству, но зато получает взамен от последнего всё, для себя необходимое.

Таковы принципы естественного права, против которых погрешило человечество на своём историческом пути. Вместо того, чтобы с облагораживанием культуры и необходимым возрастанием потребностей единение людей становилось теснее и прочнее, – всё более и более обострялись классовые противоречия. Земля, это достояние всего общества, превратилась в собственность немногих, и прямым следствием этого явились нищета и несчастье масс, обусловившие понижение их нравственности. В этой действительно существующей порочности масс противники их, враги всякого прогресса на пути к истинно-социальному порядку видят доказательство того, что люди по своей природе дурны, и что такой социальный порядок поэтому невозможен, но такое утверждение есть не более, как самое абсурдное petitio principii.

Человек по своей природе – существо любящее и своё счастье может найти лишь в братстве. В стремлении к «естественному общению» (sociabilité naturelle) он не ограничивается своей собственной семьёй, но хочет охватить своим чувством общину, нацию и вселенную; это естественное общение эволюционирует согласно четырёхчленной формуле развития. «Человек, как он создан природой, прежде всего, проявляет любовь к себе, является другом своего благополучия. Таков первый закон добра, закон любви. Человек рождён беспомощным и слабым; он нуждается в помощи, он молит о ней своими ласками, своей улыбкой. Это второй закон добра, второй закон любви. Человек, сознав свои силы, не удовлетворяется ничем; чем он сильнее, тем более нуждается он в поддержке, так как свои силы он хочет развивать во всём их объёме; он вступает в союзы, он образует общества, – к этому побуждает его самая его природа. Он принимает услуги, он оказывает их сам и только таким образом он может достичь частицы счастья, которого он так жадно ищет. Таков третий закон добра, закон любви. Но потребность счастья у человека огромна; чтобы вполне удовлетворить его, было бы необходимо, чтобы для него было доступное общение со всеми существами, чтобы его воля находилась в полной гармонии с волей вселенной, чтобы тайны земли и неба были для него открыты и чтобы он чувствовал своё единство со всем сущим. Таков последний закон добра, последний закон любви».

«С этими незыблемыми принципами природы должен находиться в согласии всякий социальный порядок, если человеческий род не хочет навеки отказаться от счастья. Наша современная ужасная система, которая является не столько общественной, сколько антиобщественной, разделяющей людей между собой на враждебные лагери вместо того, чтобы соединить их в любви, не имеет никакого поэтому оправдания и должна быть совершенно уничтожена. «Горе богатым» и «горе нищете» – таковы два основных принципа социального законодательства. Обе крайности: и безграничное богатство, и ужасающая бедность должны быть уничтожены; сибаритствующий паразитизм миллионеров как и полуголодный паразитизм бездомных нищих и бродяг должны исчезнуть, чтобы уступить место и свободу развития здоровому, среднему сословию.

Поэтому первой задачей закона является забота о том, чтобы во всём королевстве ни один человек не нуждался в средствах, необходимых для существования. По всей стране должны быть устроены рабочие мастерские (ateliers de charité), в которых каждый рабочий в любое время может найти в случае нужды себе занятие. Заработная плата должна обеспечить рабочим и их семьям достаточное пропитание, что достигается повышением и понижением её уровня, пропорционально ценам на хлеб. В этих мастерских рабочие должны быть заняты производительным трудом, например, проведением дорог, обработкой общественных пахотных земель, распашкой паровых или нетронутых участков. Если таким образом каждому будет гарантировано его существование, то вместе с крайней нуждой общество будет избавлено и от преступлений, вызываемых ею; пороки низших слоёв населения уступят место добродетелям».

Здесь только намечены общие начала того, что стали называть «христианским социализмом»; собственно о христианстве Фоше совсем не упоминает, но точка зрения его больше склоняется к нравственным, а не экономическим мотивам.

Тенденция Фоше о связи Евангелия и революции, об их внутреннем сродстве и зависимости последней от первого к 40-м годам XIX столетия достигла своего развития, и в предисловии Бюше и Ру к обширному сочинению о Французской революции формулируется так: «Французская революция – это последнее и крайнее следствие новейшей цивилизации – имеет своим единственным основанием Евангелие. Это станет неоспоримым фактом, если изучить и сравнить с учением Христа принципы, которые выставляла революция на своих флагах в законодательных кодексах, – эти слова о равенстве и братстве, которые она ставила эпиграфами на всех своих актах и на которых основывала свои тезисы».

К. Демулен, Н. Бонвиль, из которых первый оставил знаменитое в своём роде изречение «о добром санкюлоте Иисусе Христе», – таковы, вместе с Фоше, представители революционного христианского социализма в эпоху революции 1789 года.

В эпоху империи социалистическое движение исчезло почти совершенно во Франции. Только Сен-Симон и его последователи являются соединительным звеном между 90-ми годами XVIII и 30-ми годами XIX столетия.

В его время во Франции капитализм и буржуазия всё ещё боролись за победу с дворянством и духовенством, тогда как в Англии они уже в ту пору успели подняться на значительную высоту. С.-Симон предвидел, что его стране угрожает та же опасность, которая уже наступила в Англии, – приближение социальной борьбы, как спутницы нищеты промышленных рабочих, большей частью своей принадлежащих к пролетариату. Отсюда его всегдашнее требование: «религия должна вести общество навстречу великой цели возможно скорейшего улучшения участи многочисленнейшего и беднейшего класса». Развитию этой мысли посвящена его последняя книга «Nouveau Christianisme».

Как на божественную, неизменную часть всякой религии, указывает он на принцип «люди, должны быть братьями». Сообразно этому принципу, общество должно принять такую организацию, которая была бы самой выгодной для наибольшего числа людей, и целью всех работ и всякой деятельности должно быть возможно скорее в возможно совершеннее улучшить моральное и физическое существование многочисленнейшего и беднейшего класса. Вожди примитивной христианской церкви проповедовали это улучшение, но первое христианское учение дало обществу только частичную и весьма несовершенную организацию. Права цезаря остались независимыми от прав, предписанных церковью. В противность этому, новая христианская организация, предлагаемая С.-Симоном, выведет как духовные, так и светские установления из вышеозначенного принципа, всем им поставит целью блага беднейшего класса и этим путём приведёт все классы общества, всё нации к истинному процветанию. Для этой цели принцип этот, присущий также и первобытному христианству, должен претерпеть такое «преобразование», чтобы явиться целью всех религиозных трудов. Тогда он будет гласить: «религия должна направлять общество к великой цели возможно скорейшего улучшения участи беднейшего класса». Новое христианство хочет только путём убеждения и доказательства работать над обращением католиков и протестантов; всякие насильственные средства ему ненавистны. Именно поэтому С.-Симон обращается прежде всего к богатым и могущественным, чтобы привлечь их к новому учению и показать им, что оно не только не противоречит их интересам, но что интересы художников, учёных и руководителей промышленности существенно одинаковы с интересами большой народной массы; что они принадлежат к массе рабочих и в то же время являются её естественными вождями.

С.-Симон умер в 1825 году. Умирая, он высказывал своё заветное желание: обеспечить всём людям свободное развитие их способностей и образовать партию промышленных рабочих.

Его ученики продолжали развитие мыслей своего учителя. Эпиграфом издаваемого ими журнала стояли слова: «Будущее сулит нам тот золотой век, который по традиции доныне считался минувшим». Школа С.-Симона практических результатов не принесла, а указала только общие положения; последователи её разделились, многие совершенно отошли от религии, другие были обвинены в преступлениях против нравственности; оставив вопрос об устройстве рабочих, они увлеклись вопросом о женской эмансипации... Но на этой почве разыгралось много скандалов. Конец школы был бесславным.

Но с ростом социалистического движения, особенно с июльской революции 1830 г., вновь начинают появляться и представители революционного христианского социализма; из них упомянём: Бюше и Ламеннэ.

Деятельность Бюше приняла более практическую форму; он стал отцом французских ассоциаций; Ламеннэ же открыто исповедовал прямо революционный социализм и оправдывал его, употребляя всякие натяжки, Евангелием. Порой его речи звучали открытыми призывом к восстанию. Но его деятельность подверглась осуждению со стороны папы, и Ламеннэ порвал связь с католической церковью. Эта последняя, враг революции по существу, постаралась выйти навстречу опасностям, грозившим её влиянию со стороны нового движения, и взять в руки рабочее движение, особенно дело ассоциаций. Для этого она основала, при помощи аббата Древилля, в 1847 г. «Revue du travail» и образовала фонды для основания рабочих ассоциаций. Так возникла ассоциация сапожников с капиталом в 100.000 франков. Сюда принимались только рабочие, но прибыль разделялась между членами, пропорционально взносу каждого. Эти ассоциации скоро приняли вид монастырей, так как в их среду принимались только холостые рабочие, и они имели целью частыми молитвами внушить добродетельный образ мыслей. Одновременно возникло большое число благотворительных учреждений, так как церковь постоянно подчёркивала благотворительную сторону социального вопроса, – например, Общество святого Иосифа и самое большое Общество святого Винцента. Рядом с этим получила развитие школа, которая лишь постольку может быть названа христианско-социалистической, поскольку она утверждает, что наша современная общественная система, вследствие быстрого возрастания богатства в руках немногих и растущей пауперизации масс, силой необходимости приведёт к гражданской войне, которая грозит уничтожением современной культуре; но с другой стороны, эта же школа видит возможность возрождения общества только в религии. Глава школы «Reforme Sоciale» – Ле-Пле; на ней нам полезно остановиться; её положения весьма ценны.

Эта школа, и особенно сам Ле-Пле, сделала с 1850 г. положение рабочих предметом своего изучения – детального и тщательного. Вот её главные положения:

«Несчастное социальное состояние Франции, характеризующееся анархией и враждой в политической и социальной области, испорченностью нравов в частной жизни, ведёт своё начало и имеет своей причиной французскую революцию 1789 г. Три главных заблуждения приписывает этой последней Ле-Пле:

1) веру в природное совершенство человека;

2) веру в провиденциальное и абсолютное равенство индивидов в области конкретного права;

3) идею личной непогрешимости и вытекающее отсюда постоянное право восстания. Все эти принципы проистекают из одной основной ошибки: отрицания грехопадения, которое представляет не религиозную догму только, но подтверждается неопровержимо и наукой. Из этого утверждения следует, что социальный вопрос для этой системы является проблемой менее экономической, чем моральной. В сердце человека – корень зла, с которым следует бороться внутренней моралью и социальными авторитетами. Назад к десяти заповедям – таков клич Ле-Пле, – к десяти заповедям Закона Божия, к этому божественному откровению, источнику всякой нравственности и всякого закона. Практическую программу этой школы можно выразить двумя словами: децентрализация в политической области, патронат и ассоциация – в социальной. Вопреки ошибочному учению революции, которая утверждает равенство людей, существуют высшие классы, на обязанности которых лежит – стоять на страже низших классов, их души, ума и тела. Поэтому патрон должен проявлять к своим рабочим отеческую любовь, как в моральной, так и в материальной области: промышленник – на своей фабрике, крупный землевладелец – в принадлежащих ему деревнях. Но обязанности, лежащие на хозяине, не дают соответствующих прав рабочему. Выгоды, полагающиеся трудящимся классам, уступаются им добровольно, только из повиновения предписаниям христианской любви, а не вследствие законного обязательства. Кроме объединения хозяев с целью осуществления патроната, другим средством восстановить мир между капиталом и трудом служит организация хозяев и рабочих в общие промышленные корпорации. Эта мысль особенно разработана школой де-Мена; о нём речь ниже. Впрочем, она является общей для обеих школ. Оба института, патронат и ассоциация, должны, по учению Лe-Пле, возникать совершенно свободно, без принуждения со стороны государства. Таким образом, сфера деятельности, отводимая этой школой государству, разумеется, чрезвычайно узка. В жизни промышленных рабочих оно должно охранять нравственность и достоинство рабочих, ведя борьбу против алкоголизма и пороков, заботясь о воскресном отдыхе, охраняя устойчивость домашнего очага снабжением женщин приданым, наказаниями за обольщение и принуждением хозяев строить здоровые рабочие помещения. Но всякое вмешательство со стороны государства в область производящейся работы отвергается: здесь можно ожидать реформ только от христианской любви. Так школа Ле-Пле старается заменить идею справедливости идеей благотворения.

Ле-Пле является основателем нескольких обществ в духе его идей. Они насчитывали в 1891 г. до 10.000 членов³⁷.

Из сказанного видно, как мало, собственно говоря, эта школа заслуживает названия христианско-социалистической. Обыкновенно это название дают, и также без твёрдых оснований, второй школе, к рассмотрению которой мы сейчас перейдём, – школе графа де-Мена; о нём только что было упомянуто. Отвращение к революции она разделяет со школой Ле-Пле. «350 лет тому назад, – говорит граф Мен, – на базарную площадь Виттенберга вышел человек; он показал народу папскую буллу и при рукоплесканиях полной энтузиазма толпы бросил её на костёр, который поджёг собственными руками. Поведение этого человека прогремело на всю Европу; оно поколебало весь христианский мир и память о нём, пережив столетия, дошла до нас в людской молве. Этого человека вы знали, вы встречались с ним; он не клонил голову вместе с другими, не потуплял свой взор ни перед какими авторитетами, его глаза светились огнём мятежа, а речь звучала чарующей силой; когда он говорил, то, казалось, дыхание мятежа витало над вами, и чудилось вам, что отдалённым эхо доносятся до вас звуки вечного богохульства непокорного ангела. Его имя – Лютер, Кальвин, Вольтер, Руссо, Дантон, Робеспьер; это гений революции, и ему мы объявляем войну». Революция для де-Мена, это – суверенитет человека, поставленный на место суверенитета Бога. Но церковь, по его мнению, в состоянии взять на себя борьбу с революцией и привести её к успешному концу. На этом пункте школа сходится со школой Ле-Пле, как сходятся они и в том, что обе признают невозможным полное уничтожение бедности и всех экономических бедствий, так как они являются последствием грехопадения прародителей (chûte origmelle). Терновый венок, терзающий чело рабочего, никогда нельзя будет окончательно снять с его главы, потому что это – проклятое наследие сынов Адама, но многие из колючек его можно притупить. Ибо хотя во все времена бывали бедность, горе и столкновения между рабочими и хозяевами, но никогда пауперизм не имел такого широкого распространения и никогда возбуждение бедных классов не подымалось до такого напряжения. Конечно, в первую голову за эти ужасные мучения пауперизма ответственным является упадок религиозной веры; но в значительной части повинен в этом и процесс экономического развития. Революция разрушила старую организацию труда, но не заменила её лучшей. Узы общего интереса, прикреплявшие друг к другу хозяина и рабочего в старых корпорациях, порваны, – и вот рабочий стоит изолированный и угнетённый. Так возникло противоречие интересов не только между хозяином и рабочим, но в самой среде рабочих. Хозяин и рабочий – оба бессильны, подчинённые власти всесильного закона конкуренции, а промышленная борьба силой необходимости погасила в обоих классах все чувства справедливости и человечества, заменив их одним личным интересом. Отсюда – злоупотребления силой работника-мужчины, трудом женщин и детей, ночная и воскресная работа, отсюда – болезни, горе, порок, отсюда – стачки и бунты!

Потому-то необходимо нужно вновь пробудить дух христианского братства, проповедовать солидарность всех людей во имя церкви, прибежища всех удручённых и обременённых, протянуть руку помощи всем обездоленным и сделать их участь достойной человека и христианина. Это не только долг сострадания, но в такой же степени и долг справедливости. «Ибо общество многим в долгу перед рабочим, в долгу тем, что дважды принадлежит ему, как работнику и как человеку, – тем, что не исходит от милости людей, а есть признание Богом данного ему права».

Одним из лучших средств восстановить мир между хозяином и рабочим школа признает учреждение профессиональных корпораций, в которых были бы объединены рабочие и хозяева одной и той же профессии. Членами этих associations могут становиться также и лица, не состоящие ни хозяевами, ни рабочими, а принадлежащие к высшим классам, чтобы служить мировыми посредниками между обоими элементами. Во главе стоит выбранный ассоциацией комитет, который ведает материальные и моральные нужды, – следовательно, управляет коллективной собственностью, несёт заботу по воспитанию детей и т.д. Чтобы достигнуть идеального осуществления своей цели, ассоциации должны быть католическими, иерархическими, товарищескими, профессиональными, фамильными, должны обладать имуществом и стоять на легальной почве. Вступление в них должно быть совершенно свободным. Школа не желает, чтобы и основание корпорации производилось по принуждению со стороны закона, но желает, чтобы основанные частными лицами ассоциации усилились дарованием привилегий со стороны государства и находили от него поддержку в своей деятельности. В сущности, социальная реформа – миссия церкви. Но так как в её распоряжении нет силы светской власти, и потому она не в состоянии сама реализовать свои идеалы, то приходится обратиться к власти государственной, заставить её проникнутся христианским духом и побудить к мероприятиям, цель которых – восстановление «социального государства» Иисуса Христа.

На государство возлагается также обязанность вести борьбу с капитализмом путём ограничительного законодательства касательно акционерных обществ, дозволения права ассоциаций рабочих, покровительства профессиональным ассоциациям и смешанных синдикатов и другими подобными мерами. Государство должно энергично защищать рабочего от эксплуатации капитала, жертвой которого он является, потому что моральное поднятие его может последовать только за его освобождением от капитала. Здесь в первую очередь желательны две меры: установление государством минимума заработной платы, который обеспечивал бы рабочему достаточное и достойное человека существование и доставил бы возможность делать сбережения на случай болезни и старости; а также установление государством максимального рабочего дня, который исключил бы возможность злоупотребления силой рабочего. Страховые кассы должны оказывать помощь рабочему в случае болезни или вынужденной забастовки, и особые кассы, обязательно поддерживаемые самими хозяевами, – во всякого рода несчастных случаях. Таковы требования по отношению к работе взрослых; в деле же защиты женского и детского труда они идут гораздо дальше. Работа по ночам для женщин и детей до 18 лет должна быть совершенно запрещена, работа замужних женщин в мастерских и на фабриках должна быть постепенно вытесняема, а труд девушек и детей значительно ограничен. Полное осуществление воскресного отдыха разумеется само собой.

Посмотрим же теперь, как эта школа «Association catholique» осуществила на практике свои теории. В Париже, в квартале Монпарнас был основан Морисом Меньяном католический клуб рабочих, из недр которого в 1871 г. возникла «Association catholique». Здесь был Центральный Комитет, душа всего дела, которому принадлежало общее руководство и верховный контроль, здесь же образовался интеллектуальный центр, откуда исходили журналы, брошюры, книги и т.д. Целью союза первый пункт устава его объявляет преданность руководящих классов трудящимся; принципами – постановления церкви об её отношениях к светскому обществу; формой – католический кружок (Cercle catholique) рабочих. Очень скоро учреждение это стало известно верующему обществу и епископам, и стало зачастую получать одобрения и поддержку со стороны пап Пия IX и Льва XIII. Общество вскоре значительно расширилось: в 1875 г. оно насчитывало 130 местных комитетов, 150 кружков, 18.000 членов. В этом же году был основан журнал «L’Association catholique». В 1887 г. было уже 400 кружков, 50 христиански организованных мастерских, 50 корпораций искусств и ремесленных цехов, 30 сельских синдикатов.

Местные комитеты основывают только кружки (Cercles) и назначают для них директоров. Самим кружком руководят 2 выборных комитета, куда могут входить в качестве членов рабочие:

1) внутренний комитет (conseil interieur); его члены избираются с величайшей тщательностью и участие рабочих в выборах незначительно;

2) комитет должностных лиц (conseil des dignitaires); он составляется из множества должностных лиц кружка, и даже замечается такая тенденция, чтобы доставить должность по возможности каждому члену кружка. Кружки в одно и то же время являются клубами, кооперативными ассоциациями, благотворительными учреждениями, кассами вспомоществования, сберегательными кассами и т.д. и потому имеют очень широкий круг социальной деятельности.

Католические социалисты имели три интернациональных конгресса в Люттихе: третий состоялся в сентябре 1890 г. и имел 1500 участников. На конгрессе отчётливо обнаружилось различие обеих школ: насколько они сходились в том, что для разрешения социального вопроса необходимо вмешательство церкви, настолько же сильно было разногласие по вопросу о вмешательстве государства. Высказались за улучшение жилищ рабочих, за сокращение рабочего времени, за интернациональное рабочее законодательство; предлагали учреждение корпораций, пенсионного фонда для старых рабочих с гарантией со стороны государства, но без принудительных взносов, и вынесли резолюцию, в которой предлагалось предоставить папе разрешение интернациональных рабочих вопросов.

В противоположность социал-демократии, католические социальные реформаторы стоят на точке зрения папской энциклики от 28 декабря 1878 г., в которой делается вывод, что не может быть большего различия, чем то, какое существует между дурными учениями социалистов и чистым учением Христа: «нет ничего общего между правдой и неправдой, между светом и тьмой».

Начало христианского социализма в Германии нужно отнести ко времени, непосредственно примыкающему к году революции 1848 года. Его выразителем выступил впервые католический священник, впоследствии епископ Кеттлер (родился 1811 г., † 1877 г.).

Он получил воспитание в иезуитской колонии в Бриге, изучал право в Мюнстере, некоторое время был на прусской государственной службе (1835–1837). Достигнув 31-летнего возраста, он решил сделаться священником, осенью 1843 г. поступил в Мюнстерскую духовную семинарию, а в 1844 г. был уже посвящён. В 1848 г. он был избран депутатом во Франкфуртский парламент, где проводил идеи полной независимости церкви от государства. В июле 1850 года он был назначен майнцким епископом. Как представитель Баденского избирательного округа, он принимал участие в первом немецком рейхстаге и тщетно добивался включения земельного права в германскую конституцию.

Во взглядах на собственность он повторяет Фому Аквинского. Только Бог, по его воззрению, обладает истинным, полным, неограниченным правом собственности; что касается человека, ему принадлежит только право пользования. Нужно различать:

1) право надзора и управления;

2) право пользования продуктами.

Что касается первого, то в интересах порядка и экономического процветания оно должно быть признано за человеком. Но относительно второго пункта необходимо установить, что люди не должны считать своей личной собственностью продукты земли, которые являются общим достоянием.

Обязанность использовать свой доход не только в своих собственных интересах, а также в интересах общего благополучия, есть чисто моральная обязанность, налагаемая на нас любовью к ближнему. Бог создал неравенство богатств, чтобы дать возможность людям оказывать помощь своим собратьям и, таким образом, указал чистый источник прекрасных и благородных побуждений.

Рабочий вопрос, по мнению Кеттлера, есть вопрос о пропитании рабочего класса, составляющего бо́льшую часть всего человечества. Материальное благосостояние рабочего и его семьи зависит от высоты заработной платы, подверженной постоянным колебаниям, в связи с колебаниями рынка и рыночных цен. Рабочая сила превращена в товар, и её ценность понижена до последней степени. Свободная конкуренция и неограниченная власть капитала – вот причины, вызвавшие это явление. Либеральные и радикальные партии указывают различные средства для облегчения тяжёлого положения рабочих, но они не в силах решить великую проблему нашего времени и оградить трудящиеся массы от упадка и разложения. Причины такого положения рабочего класса и все вытекающие отсюда бедствия кроются в отпадении общества от христианства с его заветами любви и самоотвержения. Только торжество христианства может обеспечить счастье и благосостояние масс, остановить богатого в его экономическом стремлении к эксплуатации, а в рабочем воспитать нравственную чистоту, умеренность, трудолюбие, бережливость и скромность.

Церковь может указать рабочему средства для создания новой жизни:

1) учреждение приютов для неработоспособных;

2) христианская семья с лежащим в её основе христианским браком;

3) высокая истина и учение христианства, которое одно только может дать ему истинное образование;

4) основание всевозможных рабочих ферейнов, которые должны способствовать социальному развитию трудящихся масс;

5) основание производительных товариществ, в которых рабочий одновременно является также и предпринимателем. Капитал, необходимый для этих учреждений, по мнению Кеттлера, должен быть составлен из добровольных взносов католиков; высказанное Лассалем требование государственной помощи он считал превышением налогового права.

Кеттлер высказал свои взгляды в 1848 году в целом ряде проповедей: «Великие социальные вопросы современности», а затем, впоследствии, в 60-х годах, снова высказал их в особой книге: «Рабочий вопрос и христианство».

Начало активного интереса католической церкви к социальным вопросам в Германии можно отнести к 1863 году, в котором профессор Деллингер, на съезде католических учёных в Мюнхене, поставил церкви и существовавшим католическим союзам требование обратиться к изучению рабочего вопроса. Этот призыв Деллингера встретил в начале 1864 г. горячую поддержку прежде всего со стороны фон-Кеттлера. Но только в 1868 году состоялось основание собственной партии на годичном собрании членов трёх католических клубов в Крефельде, где решено было издавать в качестве органа партии «Христианско-социальные листки». На епископской конференции в Фульде 1869 г. также был выдвинут социальный вопрос.

Кеттлер здесь сделал доклад: «Попечение церкви о фабричных рабочих». Вменяя в обязанность церкви оказание помощи рабочим, он предлагает следующие способы осуществления её:

1) учреждения для предотвращения нужды и обнищания, как-то: кассы вспомоществования, госпитали, пенсии, потребительные и кредитные общества;

2) учреждения для искоренения порока: преследование пьянства путём уничтожения кабаков, или надзора за питейными заведениями; борьба с незаконными сожительствами, добрые примеры хозяев фабрик, хорошая дисциплина в мастерских;

3) средства для повышения интеллектуального и морального уровня рабочих религиозным воспитанием, богослужениями, а также учреждением школ, учебных мастерских, библиотек и т.п.;

4) организация работы и платы за работу по подряду и премии;

5) вспомоществования денежными ссудами и движимостью, с целью сделать рабочих оседлыми, доставление пропитания по дешёвой цене, пожертвования для избежания приостановки работы;

6) приучение к бережливости;

7) неизменность добрых отношений;

8) единодушие рабочего персонала;

9) объединение сельскохозяйственных и промышленных рабочих;

10) забота о сохранении невинности девушек;

11) уважение к обязанностям хозяйки.

Таковы средства, вменяемые в обязанность церкви. Со стороны же государства требуются: запрещение преждевременной работы детей на фабриках; ограничение рабочего времени для детей; разделение полов в рабочих помещениях; закрытие негигиеничных рабочих помещений; регулирование рабочего времени; воскресный отдых; выдача вознаграждений рабочим, потерявшим без собственной вины работоспособность временно или навсегда; законодательное обеспечение и поощрение общеполезных рабочих ассоциаций; государственный контроль над строгим соблюдением законодательства по охране труда путём назначения официальных фабричных инспекторов.

Далее принципы Кеттлера были развиты Муфангом, который в своей знаменитой избирательной речи в Майнце с полной ясностью развил католическо-социальную программу. Раньше всего он повторяет требования Кеттлера относительно законодательной охраны труда и присоединяет новые:

1) денежная поддержка кооперативных товариществ со стороны государства;

2) облегчение налогового и военного бремени;

3) ограничение силы капитала и устранение зол, возникающих из ажиотажа, ростовщичества и биржевых спекуляций.

Деятельность Церкви является, напротив, довольно ограниченной. Он требует от неё:

1) распространения христианского духа любви и справедливости;

2) распространения добродетелей деятельной любви и благотворительности;

3) оказания поддержки и утешения в годину забот и нужды пробуждением надежд на лучшее будущее.

Церковь вносит в среду рабочего люда дух истины, государство даёт ему его организацию. Дело, предпринятое Кеттлером и Муфангом, продолжалось «Христианско-социальными листками» и католическими союзами. Уже на Фульдской конференции было рекомендовано основание католических рабочих союзов, и эту задачу взяли на себя католические клубы, которые устроили общий съезд в Дюссельдорфе 9 сентября 1869 г. Был выбран комитет с целью ускорить образование христианско-социального союза для поднятия экономического и морального уровня рабочего сословия и содействовать распространению соответствующих литературных произведений; несколько профессоров вошли в состав комитета. Так возникли христианско-социальные союзы или «Союзы св. Иосифа», число которых, быстро возрастая, охватило все рабочие, ремесленные и крестьянские союзы. Основание их происходило по следующим определённым нормам: тесный союз с церковью, extra quam nulla spes, должен быть связан с принципиальной враждой по отношению к социал-демократии. Во главе союза должны стоять испытанные рабочие. Стачки абсолютно не воспрещаются, но от политики следует держаться подальше; только в вопросах действительной важности требуется решительное участие. Каждый воскресный вечер назначается собрание для собеседования по социальным вопросам. Кроме того, основаны в большом изобилии кредитные, сберегательные союзы и союзы вспомоществования. 6–8 марта 1870 года в Эльберфельде состоялся съезд делегатов из Рейнской области и Вестфалии, на котором были представлены 14 союзов 150 депутатами. Здесь было принято предложение сделать народный банк в Мюнстере центральным для всех кредитных и сберегательных обществ. «Христианско-социальные листки» снова рекомендовались, как партийный орган; все верующие призывались к участию в интересах рабочего сословия; для этого был снова назначен комитет из 5 членов и образован фонд, чтобы посылать людей даровитых для изучения на месте социальных вопросов и попыток их разрешения. 26 сентября 1870 г. основанный Кольпингом в 1847 г. союз подмастерьев присоединился к католическо-социальным. Он состоял в начале 1898 г. из 820 филиальных местных союзов с 75.000 членов и с 190 госпиций. На общем съезде католических союзов 1871 года в Майнце, точно так, как на съездах католиков 1872 г. в Бреславле, 1873 г. – в Аахене, 1883 г. – в Майнце, 1877 г. – в Силезии, происходили самые оживлённые прения по рабочему вопросу. 22 июля 1871 года вестфальские крестьянские союзы, по подозрению в заговоре с иноземными корпорациями (бельгийскими крестьянскими союзами) против Германской империи, были распущены, но Шорлемер-Альст вскоре воскресил их под названием «Вестфальского крестьянского союза». Как мы видим, внимание католической церкви было устремлено не только на положение промышленных рабочих, но в равной мере и на положение ремесла и крестьянского землевладения. Предполагалось создать прочное землевладение путём регулирования порядка наследования в пользу законного наследника, создания родовых имений и организаций крестьянского кредита от государства. Для улучшения положения ремесленников предполагалось вновь учредить цехи, которые, по плану одних, должны быть свободными, по мысли других – обязательными. К сожалению, как в этом вопросе, так и в других представители христианских социалистов всё больше и больше разбивались на две группы, из которых первая склонялась к индивидуализму и ждала от него излечения многих зол, тогда как другая, более молодая, половина по многим пунктам проявляла тенденцию в сторону радикального социализма. Взгляды последней явно получили перевес в партии, как это обнаружилось на Дюссельдорфском католическом съезде и на съезде в Триере 1887 г. Ещё больше, чем здесь, требование вмешательства государства выступило на первый план на интернациональном конгрессе в Люттихе. В новейшее время во главе немецкого движения стал епископ из Бреславля Копп, который играл выдающуюся роль на интернациональной конференции по охране труда в Берлине. Всё это – представители католичества в Германии в их деятельности на почве «христианского социализма».

Нам теперь предстоит сказать о христианском социализме в Германии и затем в Англии – на протестантской почве.

В основу партии христианских социалистов в Германии положена книга Рудольфа Тодта «Радикальный германский социализм и христианское общество» (Виттенберг. 1867 г.). На принципах этого произведения был основан «Центральный союз социальной реформы». Одним из главных его деятелей был придворный проповедник пастор Штеккер. Штеккер лично повёл агитацию 3 января 1878 г. в Берлине, где он имел публичный диспут с Моостом. В течение нескольких недель к Штеккеру примкнули около 50 рабочих, он сделал призыв к основанию новой рабочей партии. Штеккер посвятил себя теперь всецело агитации, но его состязания с социал-демократией пришли к внезапному концу, потому что последняя запретила своим приверженцам эти словесные турниры. «Христианско-социальная партия рабочих, по мысли Штеккера, на почве христианской веры преследует в качестве основной цели уменьшение пропасти между богатым и бедным и осуществление большей экономической обеспеченности». Он отверг социал-демократию и провозгласил на место её христианскую программу. Однако же, он выставил эту программу не от имени церкви, так как «христианская церковь не имеет призвания выставлять экономические программы». Его организация основывалась не на том, чтобы духовенство должно было помогать рабочему классу, но на том, чтобы рабочее сами себе помогали. Для придворного проповедника с консервативными в существенном взглядами, принадлежащего к образованному классу, было невозможно, однако же, добиться полного доверия от немецких рабочих. Его симпатия, которую рабочие встречали только холодно, нашла более тёплый отклик в рядах незначительных торговцев, которых благосостояние терпело серьёзный ущерб, благодаря постоянному росту силы и богатства иудеев, т.е. первоначально христианский социализм Штеккера превратился в антисемитизм. В 1895 г. Штеккер и его друзья основали в Эйзенахе «христианско-социальную партию». Она принимает экономическую программу социалистов, но в обосновании и изъяснении её опирается на религию. Нельзя сказать, чтобы и эта партия имела большой практический успех.

При выборах в рейхстаг 1878 г. трём кандидатам, христианским социалистам, удалось получить около 1.500 голосов. В 1882 г. число приверженцев партии Штеккера доходило до 3.000–4.000 действительных членов, но рабочих в том числе было очень немного. Для нас интереснее её принципиальное содержание. Чтобы ознакомиться с ним, возвращаемся к книге Р. Тодта, которая положила основание партии протестантских христианских социалистов. Взгляды, которые развивает в своей книге Тодт, следующие: Социал-демократические принципы имеют своим истинным источником Новый Завет, поэтому и заключают в себе евангельские, божественные истины (?!). Жалобы социалистов на современный общественный строй справедливы, и их требования совершенно основательны. Социализм, по Тодту, есть стремление разрешить ясно созданное противоречие между современным реальным экономическим строем и идеальным, как оно представляется известным частям населения, утверждением нового экономического и общественного строя. Но социальный вопрос может быть разрешён только государством и христианским обществом, которое должно возвратиться к действительному христианству, т.е. к правоверному теизму.

Для имущих он намечает следующие задачи реформы:

1) Изменения понятия о собственности в таком смысле, чтобы они признавали верховным владыкой всего только Бога, на себя же смотрели бы, как на управляющих.

2) Восстановление труда в его нравственном достоинстве и почёте. Пока рабочая сила будет покупаться, как мёртвый товар, – до тех пор будут так же покупаться и люди. Рабочие должны стать помощниками своих хозяев.

3) Возвращение к истинному христианству.

От неимущих он требует:

1) Искать своего счастья не в земном только богатстве и наслаждении.

2) Энергично пользоваться предоставленными им правами и исполнять возложенные на них обязанности.

От государства он требует реформы в распределении доходов, законодательной реформы, нормирующей права капиталистов, землевладельцев, сельскохозяйственных и промышленных рабочих. Должен быть указан максимум дохода с капитала; землевладение должно получить охрану в виде системы ренты и банков; рабочему должен быть гарантирован минимум заработной платы и установлен нормальный рабочий день. Сельский подённый рабочий должен быть обращён в собственника.

Программа партии христианских социалистов, заимствованная большей частью из этой книги, гласит в своей общей части:

1) Рабочая партия христианских социалистов стоит на почве христианской веры и любви к королю и отечеству.

2) Она отвергает современную социал-демократию, считая её непрактичной, нехристианской и непатриотичной.

3) Она стремится к мирной организации рабочих, чтобы в согласии с другими факторами государственной жизни достигнуть необходимых практических реформ.

4) Она ставит своей целью уменьшение пропасти между богатыми и бедными и достижение большего экономического обеспечения. В своей специальной части программа не содержит никаких других требований, кроме выставленных Тодтом.

Чтобы закончить о христианско-социальном движении в Германии, приведём сведения о так называемом сообществе Евангелических рабочих. Заимствуем их из сообщения «Церковного Вестника» за 1907 г. (№ 7, стр. 241).

"Общий союз Евангелических рабочих ферейнов Германии, существующий с 1890 г. и объединяющий в себе около 180 т. рабочих, выставляет новую социальную программу для своей деятельности, окончательно установленную на заседании комитета союза в Касселе 24 октября 1906 г. Программа разделяется на две части, – общую и специальную, из коих первая излагает основные положения, а вторая даёт руководящие указания для рефератов и рассуждений в ферейнах. Приведём здесь общую часть, как более интересную.

«Мы стоим на почве евангелического христианства. Мы боремся поэтому с материалистическим мировоззрением, служащим и исходным пунктом и средством агитации для социал-демократии, но боремся также и с тем взглядом, будто христианство имеет дело исключительно с миром потусторонним. Цель нашей социальной работы – раскрытие мирообновляющих сил христианства в общественной и хозяйственной жизни настоящего времени. Мы отвергаем поэтому:

1) ту точку зрения, которая односторонне настаивает на безграничной свободе каждого отдельного человека и ожидает спасения от свободной конкуренции сил;

2) учение, которое хочет изъять из частного владения все средства производства и поставить отдельного человека в рабскую зависимость от общества;

3) всякое несоциальное настроение, где только оно проявляется в наших нынешних партиях и общественных слоях. Устранения общественных и хозяйственных недостатков нашей нынешней народной жизни мы ожидаем только от исторически совершающегося преобразования наших отношений согласно с нравственными идеями христианства. Эти идеи дают нам надёжный масштаб для решительной критики нынешнего положения, равно как и побуждение к требованию новых порядков в общественной и хозяйственной жизни. Задачей этого новоустроения мы считаем, прежде всего, полное признание человеческого права и человеческого достоинства за каждым, даже самым незначительным членом общества; затем – возможно большее поднятие его работоспособности, равно как и его участие в духовных и нравственных благах нации, наконец, наилучшее содействие интересам его материальной жизни. Для выполнения этих задач мы считаем необходимым, прежде всего, полное и непредубеждённое просвещение народа относительно преподносящихся хозяйственных вопросов, но точно также и деятельную поддержку всех стремлений и мероприятий, направленных на поднятие и облагорожение рабочих классов».

Евангелические рабочие ферейны составляют только одну часть рабочих соединений, не принадлежащих к социал-демократии. Кроме них, сюда относятся ещё: христианские профессиональные союзы – 300.000 человек; католические рабочие ферейны – 300.000 человек; католические ферейны подмастерьев – 75.000; немецко-национальный союз приказчиков – 81.000; гирш-дункеровский профессиональный ферейн – 120.000. Всего организованных несоциал-демократических рабочих – свыше 900.000.

К концу 40-х годов XIX столетия нужно отнести появление христианского социализма в Англии. Движение ведёт своё начало от адвоката Дж. Малькольма Людлоу и священника Фредерика Денисона Мориса. Первый познакомился во время своего продолжительного пребывания во Франции с идеями социализма, главным образом, от французских протестантов, занимавшихся этим вопросом, и вынес убеждение, что существующие отношения необходимо изменить.

В 1848 г. он познакомился с Морисом, который пришёл к такому же заключению, исходя из христианского мировоззрения. Господствующая система свободной конкуренции казалась им эгоистической системой. В ней они видели прямое противоречие требованиям христианской религии и отстаивали, в противовес ей, систему ассоциаций, приближающих их воззрения к социализму. «Христианство, оправдывающее принцип ассоциаций, – в силу этого социалистично; раз мы христиане, мы уже социалисты», – вот основной взгляд Мориса и его друзей. Они решили пропагандировать свои идеи и вербовать единомышленников. Для этой цели они основали особый журнал, еженедельник «Politik fur’s Volk», в который они в короткое время привлекли ряд выдающихся сотрудников, между прочим и Чарльза Кингслея, выдающегося по образованию и талантливости священника, бывшего воспитателем принца, впоследствии короля Эдуарда VII. В остроумных, часто блестящих по стилю статьях трактовался рабочий класс. При этом они стали на строго христианскую точку зрения, с которой умели соединять величайшую терпимость по отношению к инакомыслящим. Христианство было для них религией братства, которая повелевает богатому вступаться за бедного. Но они проповедовали глухим. Богатые видели в них опасных демагогов, рабочие питали недоверие ко всем, кто говорил им о христианстве и Библии, в которой они, по словам Кингслея, действительно, видели только «руководство для полицейских служителей, дозу опиума для перегруженных вьючных животных, – книгу, предназначенную исключительно для того, чтобы удерживать бедняков в повиновении». Однако, вокруг Мориса и Людлоу сгруппировалось достаточное число единомышленников. Эти люди старались сношениями с рабочими снискать их доверие и, по мере возможности, оказывать им помощь. Когда в декабре 1819 г. в прессе были сделаны разоблачения печального положения лондонских портных, они устремили своё внимание на это ремесло. У них давно уже возникла мысль основать производительные товарищества; теперь они решили начать с товарищества портных. В короткое время они собрали необходимый оборотный капитал, сняли дом, приспособили его для своей цели и созвали публичное собрание портных, которому и изложили свой план. Они легко нашли необходимое число дельных мастеров; товарищество могло уже приступить к работе, – остановка была лишь в заказчиках. Для этой цели Чарльз Кингслей написал под псевдонимом «Pfarrer Lot» брошюру: «Дешёвое, но скверное платье». Здесь он указывал на существующее отвратительное положение портняжного ремесла и призывал всех, кто желал бы улучшений в этой области, поддержать только что основанное товарищество портных. Брошюра обратила на себя всеобщее внимание и, действительно, доставила производительному товариществу широкий круг заказчиков. В это время они официально приняли имя «христианских социалистов». Свои идеи они старались распространять изданием ряда брошюр.

Преуспеяние товарищества портных побудило многих желавших основать производительные товарищества обращаться к нему за советом и помощью. Поэтому они решили образовать «Общество для содействия организации рабочих ассоциаций». Исходившее отсюда движение приняло вскоре более широкие размеры: они приобретали приверженцев в разных концах страны. Был основан новый орган – «Христианский социалист», чтобы служить средством объединения всех друзей общего дела. В июне 1851 года Кингслей, по просьбе настоятеля церкви св. Иоанна в Лондоне, сказал свою знаменитую проповедь: «Послание церкви к рабочим». Здесь он красноречиво развил перед слушателями-рабочими воззрения «христианских социалистов». Эти воззрения показались присутствовавшему в церкви настоятелю прихода неправильными, о чём он и заявил здесь же слушателям. Отсюда возникли споры, перенесённые в газеты; в дело вмешалась церковная власть и даже воспретила Кингслею проповедовать. Скоро, однако, запрещение было снято. Кингслей и его друзья постепенно завоёвывали доверие рабочих. Особенно этому способствовало ещё и то, что во время больших забастовок в машинной промышленности 1851–1852 годы они стали на сторону рабочих. По их инициативе были также основаны различные производительные товарищества машиностроительными рабочими. Особенно большая заслуга их состояла в том, что, благодаря их влиянию, был проведён в 1852 г. закон, чрезвычайно важный для существования товариществ и рабочих союзов. Принятый парламентами с некоторыми ограничительными изменениями проект исходил от Людлоу. Пред английскими товариществами им принадлежит та большая заслуга, что они образовали центральную организацию. Отдельные лица (каковы Дж. Малькольм, Людлоу и Б. Ванзитар-Ниль) посвятили делу всю свою жизнь. В деле образования им принадлежит также плодотворная инициатива. В настоящее время во всех более или менее значительных городах Англии находятся многочисленные учебные заведения, ими и по их идее основанные.

Свои собственные идеи старые «христианские социалисты» Англии не смогли осуществить. Английские рабочие в общем остались, как и раньше, чуждыми церкви, а основанные христианскими социалистами производительные товарищества – все без исключения сошли со сцены. Впрочем, в настоящее время все согласны с мнением Джона Стюарта Милля, который рисует их «союзами друзей, благородные стремления которых превосходят всякую похвалу». В 90-е годы социалистические воззрения распространились в Англии среди духовенства различных исповеданий. Толчок к этому дал известный Генри Джордж своим исполненным религиозного духа произведением «Прогресс и бедность» и своими агитационными поездками по Англии. Некоторые священники обращают особенное внимание на то, что Иисус Христос был не только провозвестником божественной христианской истины, но и социальным реформатором, который хотел уничтожить различие между бедными и богатыми. При этом напоминаются слова Евангелиста Матфея (Мф. 6:19–21):

"Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше«. Делается указание на Матфея (Мф. 19:20–24) – беседа с богатым юношей), а Песнь Пресвятой Девы Марии (Лк. 1:51–53) называется «гимном социальной революции». Всякому непредубеждённому верующему, конечно, ясно, что только крайней натяжкой и искажением смысла этих мест Евангелия им можно придать социалистический характер.

Священникам, представителям социалистических воззрений, принадлежит основание различных обществ, из которых «Христианское социалистическое общество» и «Гильдия святого Матфея» достигли значительного развития. Программа первого общества гласит: «Христианский социализм стремится осуществить в промышленной организации общества принципы, которые заключаются в жизни и учении Иисуса Христа». Христианское социалистическое общество держится того взгляда, что, благодаря отстаиваемой им реформе в современном хозяйственном строе, люди могут прийти к возможности – в изменённых условиях новейшей жизни плодотворно осуществить проповедуемые Христом принципы во всех своих взаимных отношениях, как товарищи и сограждане.

Общество это свободно от особых теологических тенденций и с радостью принимает в свои члены всех, кто пожелает свои частные интересы подчинить благу общества и человечества и готово служить этой цели во всей мере своих сил, знаний и власти. Таким образом общество всё более и более отходит от религиозной основы и обращается в экономическую школу.

Преемники Кингслея, его ученики и последователи, в своих политических и социальных взглядах пошли гораздо дальше своего учителя. Они – в полном смысле слова социалисты и неутомимо агитируют в пользу своих идей. В религиозных вопросах они отличаются полной терпимостью. Ни один радикальный политик не требовал отделения церкви от государства более энергично, чем они. Взгляды «гильдий» с особенной ясностью обнаруживаются в памятных записках, посвящённых ею пан-английской конференции епископов в 1888 г. В одной из них говорится: «Поток социалистических идей пронёсся по Англии. Старые партийные различия стираются. Социализм, по-видимому, призван к тому, чтобы стать новой моральной демаркационной линией в английском обществе». Далее, после слов, относящихся к экспроприационным планам Генри Джорджа, говорится: «Неужели церковь перед лицом Христа останется безмолвной, когда люди обратятся к ней за руководством в этих вопросах? Неужели же служителям её возвещать во имя Бога с алтарей его церкви: Не укради? Что значит – красть?» Здесь уже, как видите, типичной речи социалиста недостаёт только Прудоновского: «Собственность есть кража». Впрочем, в указанном документе, в заключение, сказаны слова, почти совпадающие с приведённым положением Прудона: «Необходимо бесстрашно поставить и разрешить вопрос о нравственном основании права собственности: что принадлежит человеку по праву?» К этому левому крылу христианско-социалистического движения принадлежит около 300 священников.

Итак, в Англии, как и в Германии, «христианский социализм» всё более и более теряет свою связь с религией и стремится к слиянию с социализмом. Не христианство, таким образом, воздействует на социализм, не христианство возвышает до себя эту экономическую теорию, всецело покоящуюся на жалком атеизме и воспринятом на веру материализме, напротив, христианство спускается до социализма, теряет свой возвышенно-идеалистический религиозный характер и обращается во второстепенное орудие экономической жизни.

Нам остаётся теперь сказать несколько слов о христианском социализме в России. И у нас отозвались последствия европейского революционного движения 1848 года и возбуждённое им всюду в Европе социальное движение. В сороковых годах провозвестниками его явились у нас Белинский, кружок петрашевцев и из его среды особенно Ф.М. Достоевский. Белинский отнёсся к социализму с тем неудержимым и нездоровым увлечением, на которое так способна была его страстная, неуравновешенная и склонная к крайностям натура. Он заимствовал социализм у Ж. Занд, Леру и Прудона и под этими влияниями, не продумав их до конца, стал совершенно отрицать все основы современного общества, как-то: семейство, собственность и даже нравственную ответственность личности. Но с особенной силой Белинский нападал во имя социализма на христианство, вполне понимая, что для торжества нового учения необходимо прежде всего «низложить религию, из которой вышли нравственные основания отвергаемого им общества». Учение Иисуса Христа Белинский называл «ложным и невежественным человеколюбием, осуждённым современной наукой и экономическими началами». Так передаёт воззрения Белинского Достоевский. По собственному свидетельству последнего, «он страстно принял тогда всё учение» Белинского; без сомнения, он пополнил его потом из того же источника, из которого черпал свою мудрость и его учитель, В.Г. Белинский, столько раз менявший свои воззрения и переходивший с одинаковой страстностью и нетерпимостью от теизма к пантеизму, к деизму и, наконец, к озлобленному атеизму. Однако, Достоевский, несмотря на убеждение своего учителя в «безнравственности религии», тогда уже склонялся к мнению, по которому, выражаясь его словами, «социализм сравнивался с христианством и принимался за поправку и улучшение христианства, сообразно веку и цивилизации».

Из всех писателей, у которых Достоевский учился социализму, он более всего восхваляет кумира своей молодости – Ж. Занд за то, что «она, по его отзыву, основывала свой социализм на нравственном чувстве человека, на духовной жажде человечества, на стремлении его к совершенству и чистоте, а не на муравьиной необходимости».

От своей симпатии к социализму Достоевский впоследствии резко и решительно отказался и дал редкую по глубине и разрушительную критику этого учения в «Бесах» и в «Дневнике», справедливо указав, что социализм есть провозвестник деспотизма, полного рабства и полного обезличения человека.

Однако, мнение о совместимости христианства с социализмом, из которых именно социализм, как учение высшее, восполняет и усовершенствует христианство, сохранялось в интеллигентных и литературных русских кружках, оставшихся после Белинского, и оно послужило зерном христианского социализма на русской почве. Но если во Франции христианский социализм не порывал с католичеством, в Германии с протестантством, в Англии с англиканством, – по крайней мере, в первой стадии своего развития, – и имел в числе первых своих провозвестников лишь духовных, остававшихся в своём исповедании, чуждых политической борьбе, – то у нас, в России, наоборот, социализм, даже скрашенный именем христианства, принимал всегда характер скрытой или открытой оппозиции к Православной Церкви и правительству. Одно время ноты его сильно звучали в учении графа Толстого; в толстовских колониях можно отчасти видеть попытки осуществить начала христианского социализма, хотя и не в чистом виде, но в соединении с другими требованиями толстовщины, каковы, например, непротивление злу, ручной труд, взаимные отношения мужчин и женщин и прочие. Колонии не привились и погибли. Хорошей иллюстрацией жизни этих неудавшихся затей в сущности барской и капризничающей интеллигенции служит роман Гнедича: «Ноша мира сего».

Революционное движение последних лет в России, пересадившее на русскую почву почти все политические и социальные направления Европы, принесло нам и христианский социализм. В июле 1906 года в Москве происходит учредительный съезд русской христианско-социалистической партии, в числе 45 человек; среди них было 8 лиц духовных, 17 учителей, два приват-доцента духовных академий, прочие – крестьяне. На съезде, будто бы, было представлено 20 губерний. По принятому на этом съезде уставу, «основная цель христианско-социалистической партии в России – это организация трудящихся масс для широкой культурной борьбы за осуществление христианского социализма на земле». Ни с какими практическими предприятиями партия не выступила, и едва ли выступит, так как с первых же шагов обнаружила безнадёжную склонность к политиканству, которое у нас, в России, губит все благие начинания интеллигенции, а также склонность к революционной деятельности, которая так не соответствует по существу мирному характеру деятельности подобных партий и которая отвлечёт её от прямой цели и выбросит на путь политической борьбы. На упомянутом съезде не обошлось без озлобленных и лживых речей и без революционных постановлений. Так, один из членов его, приват-доцент духовной академии, посвятил слово положению Церкви и православного духовенства.

«Духовенство, – говорил он, – обнаружило полную деморализацию, изменив интересам народа и отдавшись служению насильникам. Нашёлся даже такой представитель Церкви, который в Государственном Совете защищал смертную казнь. На церковный собор, – убеждал приват-доцент, – раcсчитывать нечего: у Победоносцева на квартире на днях было совещание, на котором было решено не допускать ни под какими видом никаких реформ. Христианско-социалистическая секция должна всецело разделить лозунг отделения Церкви от государства. Этот лозунг – святой, его нужно поддержать». Конечно, никакого совещания «на квартире» у Победоносцева, кстати сказать, к тому времени уже совершенно удалённого от дел и власти, не было. Это уверение оратора – простая сплетня и ложь, на которой нельзя строить важное дело.

Сверх того, русская христианско-социалистическая партия выражает намерение «поддерживать всякое оппозиционное движение, направленное к преобразованию существующего экономического и политического режима в России».

Трудно решить, где здесь «христианский социализм»: социализма, может быть, и очень много, но христианства, как религии, не видно. Ни Спаситель, ни апостолы, ни первые христиане «поддержкой политических оппозиционных движений» в Палестине или в Римской империи не занимались. А таких движений, которыми удобно было бы «объединить массы народные для борьбы за осуществление христианского социализма на земле», было в 1-м христианском веке немало. Или христианство – религия, или это социология. Или его нужно принимать целиком, как веру, или – только прикрывать им свои революционные вожделения. Но тогда так открыто и нужно говорить. Во всяком случае, избранный русской христианско-социалистической партией путь политиканства и революции заранее, можно сказать, осуждает её на бесплодие. Дальше разговоров и митинговых речей с шаблонными выступлениями против «режима» она не пошла и, видимо, не пойдёт. В этом, вероятно, и будет состоять её отличие от христианского социализма в Германии и Англии. Знаменательно, что в то время, как, например, в Германии христианский социализм, как он изложен у пасторов Штеккера и Тодта, стоит за усиление монархического правительства, наши русские христианские социалисты в борьбе с правительством именно и полагают свои обязанности, а архимандрит Михаил, родом еврей, открыто заявивший недавно о своей принадлежности к христианским социалистам в известном газетном письме год тому назад, выпустив речь пастора Штеккера в своей библиотеке: «Свобода и христианство», в предисловии к этой брошюре спешит заявить, что симпатии издателя, архимандрита Михаила, склоняются не к воззрениям Штеккера, а к социал-демократии... Такова короткая история русского «христианского социализма». В два года он в крайних своих выводах зашёл гораздо дальше, чем левые фракции христианского социализма в Германии и Англии, и по существу мало отличается от обычного революционного социализма.

Из сделанного нами краткого исторического очерка появления и развития христианского социализма в разных странах ясно, что речь идёт в сущности не о том, как объединить христианство с социализмом; речь должна идти о борьбе с социализмом, о борьбе с язвами общественной жизни, которые верно отметил и указал социализм и использовал в своих целях, – о борьбе за проведение в жизнь христианских начал. Конечно, многое, о чём говорит социализм, совпадает с христианством, но исходные пути того и другого, идеалы, способы и цели их достижения в христианстве и социализме отстоят, как небо от земли, и разнятся, как Христос и дьявол, свет и тьма.

Мы не желаем умалить заслуг социализма. Они налицо. Мы не желаем и замолчать того, что есть верного в социализме.

Л.А. Тихомиров в своих социально-политических очерках, изданных книгоиздательством «Верность» (выпуск II), говорит по этому вопросу следующее. «Живучесть социализма зависит именно от того, что в нём является справедливым требованием, предъявленным буржуазно-капиталистическому обществу и государству, а именно:

1) Усиление начала коллективности в слишком индивидуализированном обществе.

2) Усиление общественной поддержки для отдельной личности.

3) Более справедливое и равномерное распределение средств к жизни.

Начнём с последнего пункта. Никогда нищета и безысходное положение члена общества не могли производить более тяжкого впечатления, чем в современном обществе, и никогда этот факт не мог производить более сильного негодования, потому что он, по средствам современного общества, видимо устраним.

Действительно, огромный рост богатств в современном цивилизованном обществе составляет факт бесспорный. Старая гипотеза Мальтуса, будто бы рост производительных сил идёт в арифметической прогрессии, а размножение населения в геометрической, совершенно опровергнута статистикой. На родине Мальтуса, в Англии, население возросло за XIX век в 2½ раза, а общий доход страны возрос в 3¼, ценность же имуществ в 5½ раз.

В Америке, при огромном притоке эмигрантов, население с 1850 по 1880 год возросло на 115%, но ценность имуществ за то же время поднялась на 521%, то есть ещё в пять раз сильнее, чем число жителей.

Позволительно бы, казалось, ожидать, что при таком блестящем состоянии материальных средств общества мы не встретим в нём хоть самой тяжкой нищеты. А между тем она замечается повсюду. В самой Америке, славящейся благосостоянием жителей, имущество более 5 миллионов семейств исчисляется не свыше 1500 долларов на семью, а ещё 5 миллионов семейств имеют имущество всего в 500 долларов на каждое³⁸.

В Англии, несмотря на все успехи рабочих союзов, множество людей живут в безысходной нищете. Известные таблицы Буса свидетельствуют, что из 4.209.000 жителей Лондона только 742.000 принадлежат к богатому классу. Рабочие с хорошей платой и прочной работой составляют 2.166.000 населения. Но остальные 1.292.000 погружены в бедность, в том числе 316.000 живут кое-как, изо дня в день, в хронической нужде, а 37.000 составляют массу вечно полуголодную.

Было ли в старые времена хуже или лучше? Как бы это ни решать, во всяком случае, положение бедных, каково оно есть, ложится тяжёлым укором на такое общество, богатства которого возрастают вдвое и даже впятеро быстрее, чем число его членов. Не хочет это общество или не умеет уничтожить в своей среде нищету, – во всяком случае, оно за это подлежит самым справедливым укорам.

Существование значительного числа бедняков особенно поражает и оскорбляет при сопоставлении с неисчислимой роскошью богачей. В Америке исчисляется 4.000 человек миллиардеров, которые имеют состояние в 200, 300 и 500 миллионов долларов каждый и получают ежегодного дохода по нескольку миллионов, иногда до 50 миллионов на одного человека. А тут же рядом живут 5 миллионов семейств, которых всё имущество не превышает 500 долларов!

Эта страшная разница в размерах состояний не была бы так оскорбительна, если бы бедные добывали всё-таки достаточно средств к жизни. Но у них и этого нет. Ещё тяжелее необеспеченность. Можно бы было помириться со скромным существованием, если бы не угнетала мысль о завтрашнем дне, а особенно о возможной болезни, о старости, об участи детей. Но каково положение человека, которого заработок если и позволяет жить кое-как, однако, не даёт никакого обеспечения? Потерял работу – и сразу очутился в положении бродячей уличной собаки, если не в худшем... Перед миллионами людей каждого из современных обществ – среди бедности нынешнего дня вечным кошмаром стоит давящая мысль о завтрашнем дне.

Когда социализм указывает современному капиталистическому обществу, хотя бы даже и с преувеличениями, на эту массу ничем не обеспеченной нищеты, нравственное чувство человека не может не отзываться с полным сочувствием к этому укору, и положительную заслугу социализма составляет то обстоятельство, что он целое столетие неустанно пробуждал в этом отношении общественную совесть.

Но его заслуга более значительна: он совершенно прав, взывая в этом случае не к простой филантропии, а утверждая, что общество обязано принять меры к изменению такого положения».

Однако, социализм оказался сильным только в критике, в обличении и разрушении, и совершенно бессильным в работе созидательной. Принимая на себя последнюю, он на самом деле идёт дальше и дальше в разрушении основ жизни, усиливая зло, но не исцеляя и не останавливая его, и поэтому грозит ниспровержением всей христианской культуры, всего населения минувших веков, грозит отбросить нас ко временам первобытного варварства. Созидательная сила – только в христианстве. Оно должно воспользоваться разоблачениями тёмных сторон жизни, которые сделал и делает социализм, но не смешивать себя с ними в совместной работе над исправлением жизни. Идеалы христианства и социализма не сойдутся, хотя бы они говорили об одном и том же и даже в одних и тех же выражениях; они разной природы, и не сольются никогда, как не сойдутся две параллельные линии, хотя бы и на одной плоскости. «Социалистическая программа, – говорит Пибоди, – начинает с рассмотрения экономических потребностей и кончает идеалом экономического переворота. Учение Христа начинает с чувства духовных нужд и кончает идеалом духовного царства. Оба касаются жизни действительного мира, но одно желает сделать бедных богатыми, другое – худых хорошими. Социал-философ думает, что образование характера обусловлено переворотом экономических отношений, Христос же рассчитывает на характер (который нужно воспитать), чтобы создать экономический переворот.

В Евангелии находится место для принципа уплаты равного вознаграждения, там же есть указание о равной плате за неравную работу и допускается противоположная истина, требующая неравной платы».

Посему не союз с социализмом предлежит христианству, а борьба. По словам Герцберга, автора книги «Рабочий вопрос и социализм», борьба эта должна быть основана «на здравом смысле самого рабочего и на его нравственном и религиозном (т.е. христианском) сознании». «Я смею надеяться, – говорит Герцберг, – что те слои общества, которые стоят ближе к социалистическому движению, если им дать верное понятие о том, что социализм имеет в виду и на какие пути он указывает, могут быть приведены к сознанию, как мало социализм может выполнить свои обещания.

Но мало пользы указать народу на утопичность социализма и на опасность, в которую он повергает общество.

Люди, поставленные в лучшие жизненные условия, должны бы постараться, каждый в отдельности или сообща, посредством законов и учреждений, насколько возможно, устранить или уменьшить то бедственное положение и те страдания, которым особенно подвержены люди, принуждённые жить ежедневным физическим трудом».

Нет никакого сомнения в том, что успехи социализма обусловлены тем, что он раздражает и использует не возвышенные инстинкты и запросы человека, а низменные. Пока христианство предлагает самоотвержение и самоотречение, труд и подвиг, те же рабочие не принимают этих наставлений; но когда идёт речь о самоотречении богатых, или когда, под видом христианства, обещают насильно заставить богатых отречься от богатства, те же рабочие слушают наставления такого «христианства» охотно. Но этот путь жизни, основанный на низменных инстинктах, слишком рискован, и истинное христианство от него должно решительно отказаться, как и вообще от всех принципов правды большинства, а не правды Христовой, от веры в формы и учреждения, обычно игнорирующие самого человека и его дух.

В этом отношении высокоценно обращение Мориса и его друзей к чартистам в Англии. Мы приводим его целиком, как имеющее глубокое значение:

«Вы, чартисты, – говорили они, – написали на своём знамени: свобода, равенство и братство. Вы сделали это своим девизом. Эти слова не только заключают в себе политическое учение, это – святые, установленные Богом начала. Но не придавайте вашим последним словам ложного понимания. Как с каждой великой истиной неразлучна её карикатура, так наряду с возвещёнными Богом свободой, равенством и братством существуют пародии на них, созданные людьми. И эти-то карикатуры вы сделали своим лозунгом. Ведь под свободой вы понимаете не что иное, как отсутствие всяких границ. Между тем, истинная свобода состоит в возможно полном развитии всех способностей и, вместе с этим, в подчинении животных инстинктов требованиям гуманности. Под равенством вы понимаете низведение всех на один уровень и, стало быть, самое грубое неравенство. Вы никогда не достигнете равенства, если будете считать материальное благосостояние самым желанным благом. Истинное равенство заключается в одинаковом отношении каждого к Богу и в равной для каждого возможности развить свои личные дарования и выполнить свои личные задачи. Под братством вы понимаете объединение лишь тех, кого связывают одни и те же условия работы.

Однако, все попытки осуществить братство, основанное на экономическом начале общей выгоды, до сих пор оставались бесплодными. Братство на такой основе невозможно. Все люди, без исключения, – братья, у них один отец, открывший им себя в их старшем брате. Братство возможно только на почве взаимного сочувствия и деятельности во имя общего блага. Отсюда вытекает не устранение различных наций, классов и семьи ради братства, а урегулирование их взаимных отношений на братских началах там, где это необходимо в интересах всех.

Также превратно ваше понимание народа, политики и политики для народа. Народ не есть один какой-нибудь класс, как бы ни был этот класс многочислен, народ, это – соединение всех классов и союзов. Политика никоим образом не исчерпывается вопросами о формах правления и о личностях правителей, к ней относится всё, в чём выражается человек, как общественное существо: его доходы и расходы, труд и заработная плата, мелодия, которую он напевает, картина, которой он любуется, книга, которую он читает, разговор, который он ведёт с соседом, любовь к жене, ребёнку и друзьям, мольба, с которой он обращается к Богу, любовь, в которой он отказывает другим, и просьбы, с которыми он не обращается к Богу. Точно так же народная политика состоит не в праве всеобщей подачи голосов и не в участии рабочих классов в законодательстве, так как последнее было бы лишь тиранией большинства над меньшинством. Народная политика, это – выполнение каждым классом общества лежащих на нём обязанностей по отношению к другим классам. Для имущих классов эти обязанности выражаются в необходимости сознать, что каждый собственник, владея своим имуществом, состоит на службе у Бога и людей. Обязанности трудящихся классов, это: простота, нетребовательность и честность, верность по отношению к предпринимателям и друг к другу, подчинение отдельного лица интересам целого, устранение конкуренции и создание ассоциаций.

Что такое всеобщая подача голосов, от которой вы ждёте реформы общества? Может ли она обеспечить вам такую народную политику? О, вы, чартисты! Очевидно, вы впадаете в ту же ошибку, что и имущие классы, против которых вы ратуете. Как они, вы думаете, что законодательная реформа, это – общественная реформа, как они, вы верите в то, что парламентские постановления могут изменить людские сердца. Но великие реформы никогда не проводились с помощью законодательных декретов. Всё великое в мире осуществилось вне законодательства. Христианство развилось помимо законов. Успех великих реформ объясняется религиозным воодушевлением и восторженной преданностью идей, которая сначала охватывает немногих избранных, а затем увлекает и остальных. Никакие изменения в подаче голосов или во внешней организации не делают людей лучше и счастливее. Необходимы не перемены в личном составе администрации или в способе деятельности учреждений, а полное моральное возрождение».

Кингслей, один из участников приведённого обращения к чартистам, имея в виду их решение явиться в числе 300.000 человек к зданию парламента с предъявлением политических и экономических требований, написал горячее обращение к рабочим 11 апреля 1848 г. Он констатировал бедственное положение массы и необходимость реформ, но в то же время он предупреждал против всякого насильственного протеста и доказывал, что всякая реформа должна начинаться с самоусовершенствования и путь для этого – религия.

Мы нарочно остановились на этом вопросе подробнее. Он отвечает на недоумения тех многих христиан, которые готовы идти путём христианства на помощь бедным и нуждающимся братьям, но видят и знают, что Церковь не имеет своей экономической программы, что Христос не указал формы политического и социального устройства. Недостаток это, однако, или достоинство? Мы знаем религию, которая вошла в подробное изъяснение всех мелочей жизни, до указания раздела наследства и размера приданого за женой включительно. Мусульманство через это, действительно, быстро упорядочило жизнь своих последователей и ввело её в рамки. Но то было мнимой заслугой: жизнь в этих рамках остановилась и замерла, прогресс и развитие были убиты; мусульманские государства всюду после трёх-четырёх столетий напряжённой жизни постепенно обращались в разлагающийся труп.

Христианство вечно-жизненно и постоянно будет вдохновлять своих последователей к тому, чтобы при всех изменениях окружающей жизни сообщать ей христианский облик и характер. Замечательны в этом отношении воззрения Достоевского. На христианство он смотрит как на источник единственно возможного, чисто нравственного улучшения общественных отношений и очень часто повторяет мысль о неотделимости задач гражданских и общественных от задач личного нравственного совершенства, – мысль, совершенно неприемлемую социализмом. Поясняя её примером (в полемике с Градовским), он остроумно замечает: «Если бы Коробочка стала и могла бы стать настоящей христианкой, то крепостного права в её поместье не существовало бы вовсе, несмотря на то, что все крепостные акты и купчие оставались бы у неё по-прежнему в сундуках». (Сочинения т. XI, 452, издание 7).

Социалисты, как мы упоминали, не идут в объятия «христианского социализма»; социал-демократы относятся к нему с непримиримой враждебностью. Это знак, что между социализмом действительным, а не воображаемым, и между христианством пропасть велика утвердися. Для христианина же, искреннего в вере, в его личной жизни и в применении правил христианской нравственности тоже нет нужды в христианском социализме.

Иное дело – общественная работа. Здесь стоит вопрос: не следует ли Церкви в самом деле иметь свою экономическую программу? Думаем, после всего сказанного, что это равно вопросу: не следует ли Церкви иметь и свою медицину для облегчения больных и своё кулинарное искусство для накормления голодных. Экономические теории временны и изменчивы, а Церковь вечна. Может ли она, фиксируя данные экономические нужды, считать предложенный социализмом способ их разрешения единственным и вековым, как это повторяют социалисты с фанатичным упорством? Но это бы значило унижать Христа и христианство. По выражению Тодта, Иисус Христос не был философом или государственным мужем, не был физиком или политико-экономом. Поэтому Он не завещал и определённой социальной системы. Он и Его учение – выше системы. Но это не значит, чтобы склад общественной жизни стоял сам по себе, а отдельный человек сам по себе. Ведь общество состоит из индивидов, а сумма слагаемых положительных не может представляться числом отрицательным. Приведём здесь в большой выдержке рассуждение по этому поводу профессора Пибоди в его книге «Иисус Христос и социальный вопрос». «Мы должны без колебания признать, что на сердце Иисуса более лежало раскрыть человеческой душе её отношения к Богу, чем реорганизовать человеческое общество. Иисус, прежде всего, был не реформатор, но пророк, не агитатор с каким-либо планом, но идеалист с вдохновенными прозрениями. Его миссия была религиозной миссией. Его главным стремлением было – сделать ясным для человеческой души, в каком отношении она находилась к её Небесному Отцу. «Господи, – говорят ученики, – покажи нам Отца и довольно для нас» (Ин. 14:8). «Евангелие, – говорит один великий немецкий учёный, – хочет не улучшать, но спасать, искуплять». Далее, отношение Иисуса Христа к рассматриваемому вопросу (социальному) было иногда сдержанное, как будто Он желал освободиться от социальных проблем, которые невольно напрашивались на Его внимание. В Его намерения не входило впутываться в эти самые проблемы. "Человек, – говорит Он, – кто поставил Меня судить или делить вас?» (Лк. 12:14). Эти слова показывают нам, что Он не присваивал Себе права предпринимать разделение собственности. Также Ему было несвойственно изменять формы правления. «Воздавайте кесарево кесарю» (Мф. 22:21). Так естественно было бы осудить пороки вокруг Его, уничтожить политическое насилие или социальную несправедливость; но Иисус не вдаётся в эти социальные спорные вопросы своего времени. Со свойственным Ему спокойствием Он разрешает их; Он не остаётся к ним равнодушным, но Свой взор Он твёрдо направил на конечную цель, в которой все эти социальные проблемы найдут своё собственное разрешение. Социальные вопросы Ему, так сказать, попадаются на Его пути и при случае Он обсуждает их, но без системы. Иногда, если ему встречается такой вопрос, Он обращается не к нему, но к нравственному мотиву, который лежит в основе социального вопроса. Его просили обсудить специальный вопрос о наследстве, и Он отвечает на более великий вопрос о любви к деньгам: «Смотрите, берегитесь любостяжания» (Лк. 12:15). Короче, Иисус не желает через склонение к социальному учению отвлекаться от Своей особенной миссии – духовного оживления, которое принести Он призван. Практическая наука знает многие процессы, в которых достигаются иной раз несомненные результаты, известные под именем побочных продуктов; на пути, который ведёт к желанной конечной цели, они большей частью отбрасываются или перегоняются (как бы перескакиваются). Иногда эти побочные продукты бывают чрезвычайной ценности, но, тем не менее, они достигаются только случайно. Вот таким побочным продуктом является и социальное учение Иисуса. Оно не было целью, на которую была направлена Его миссия; оно образовывалось только в то время, когда Он исполнял вышеупомянутую миссию. Если хотят в первой линии выставлять Евангелие, как программу социальной реформы, то это значило бы побочный результат принимать за главное дело и в то время, как при этом побуждались желанием найти для Иисуса Христа место в современном мире, лишались бы того, что обеспечивает за Ним место во всякое время».

В другом месте своей книги профессор Пибоди, говоря о необычайном объёме учения Иисуса Христа и приложимости христианства ко всем временам, событиям и формам жизни, поясняет свою мысль очень красивым образом, сравнивая христианство с легендарным «шатром фей».

«Если ставили чудесный шатёр в замке короля, то он не был слишком велик для самой небольшой комнаты; если переносили его во двор, то он был достаточно велик для того, чтобы принять в себе всех всадников, а когда выносили его в свободное поле, то он так сильно расширялся, что мог заключить в себе целое войско короля; он владел бесконечной гибкостью и бесконечной силой расширения. Сам Иисус в четвёртом Евангелии исходит из ещё более великой мысли и свидетельствует нам о Своей миссии всего чаще через уподобление себя свету. «Я, – говорит Он, – свет миру» (Ин. 8:12). «Я свет пришёл в мир» (Ин. 12:46). «Ходите пока есть свет» (Ин. 12:35). Свет по своей природе многообъемлющ. Он вездесущ и может распространяться. Света не слишком много для потребности отдельного человека и, однако же, его достаточно для всех людей. Каждая отдельная комната, кажется, улавливает полное сияние солнца, однако же, неисчерпаемый свет излучается в миллионах других домов. То же самое применимо к влиянию Иисуса Христа. Каждому новому веку, каждому течению и каждому личному стремлению, кажется, достаётся с особенной полнотой какое-либо Его специфическое учение, и совершенно верно, что его прямой светящийся луч проникает в уголок духа, которого не затрагивает никакой другой пункт учения. Так неисчерпаемое Евангелие своей освещающей силой касается каждой новой проблемы и каждой новой потребности и, однако же, существуют ещё мириады других путей этого излучения на другие души и другие столетия, которые все исходят от той жизни, которая есть свет человеков».

«Царство Божие» среди людей, – вот идеал, указанный Иисусом Христом, применимый, обязательно применимый и к социальной жизни. Но если бы этот идеал был привязан к определённой экономической теории, как этого хотят социалисты, хотя бы и «христианские», – то как сразу потускнел бы, как стал бы ограничен этот идеал! Но вечно слово благовестия о Спасителе в день Благовещения: «И будет царствовать над домом Иакова во веки, и царству Его не будет конца».

Социализм желал бы царство Божие из Божьего обратить только в человеческое, из небесного в земное, из вечного во временное, повторяя любимое слово своего любимого поэта-еврея Гейне в его «Зимней Сказке»:

«Царство небесное мы здесь создадим

Себе и без слёз и без муки».

Не станем снова оценивать социализм с точки зрения христианства. Атеистический характер социализма стал для нас совершенно ясен.

Христианство не может вступать с социализмом в союз, оно может и должно, напротив, вступить с ним в борьбу за спасение чад Божиих, которых социализм увлекает в пропасть неверия, материализма и, в конце концов, анархии, – за спасение вековых сокровищ христианской культуры. Пастор Тодт в увлечении идеализмом, а за ним и другие христиане желали бы уничтожить в социализме атеистический характер и сделать его христианским. Но ведь здесь будет или подделка христианства, или подделка социализма. Такое сочетание невозможно. Могут рассуждать: но ведь в социализме есть определённые выводы, касающиеся социальной жизни; мы эти выводы принимаем безотносительно к посылкам, на которых они построены, потому что они совпадают с Евангельскими началами, и будем проводить их в жизнь на Евангельской основе. Пусть так. Но вопрос: все выгоды или некоторые? Конечно, не все, ибо нельзя принять христианину то, что говорит социализм о религии, о семье, о нравственности, о насилии, о крови... Итак, то, что вы принимаете, – это не социализм, ибо всё, что вы в нём отвергаете, – это-то составляет в нём главное и существенное. Здесь обман или самообман. Говорить: «христианский социализм» – всё равно, что говорить: христианский антихрист.

Представьте себе врача, одарённого особой способностью определить и указать болезнь, но обладающего другой роковой способностью: при лечении болезни идти ложным путём, который не лечит болезнь, а осложняет её и неминуемо ведёт больного к смерти. Это – образ социализма. Он верно указал социальное зло, но исцелить его он не в силах, он не излечивает болезнь, а усиливает её и осложняет другими болезнями, которые ведут общество человеческое к распаду и гибели.

Долой такого врача от одра больного! На его место станет врач, полный любви, сильный верой, сильный небесной помощью. Этот врач – истинное, искреннее христианство, христианство деятельное. Его задача – мирная борьба со злом жизни и мирная борьба с социализмом, который усиливает это зло до страшных размеров, угрожающих всеобщим потопом крови и насилия. Нам представляется в высокой степени полезным, интересным и назидательным представить здесь некоторые сведения о деятельности тех лиц, которые задались целью, опираясь на Евангелие, вступить в борьбу с неправдой жизни. Опыты их имеют великую цену. Пред нами книга В.К. Саблера «О мирной борьбе с социализмом. Путевые воспоминания» (два тома).

Автор летом 1906 г. посетил за границей – во Франции, Бельгии и Италии – ряд промышленных учреждений, основанных, в отношениях хозяев и рабочих, на вечных началах Евангелия, и делится с читателями своими впечатлениями.

Мы отсылаем читателей непосредственно к самой книге В.К. Саблера и заверяем их, что они не даром потратят время и внимание на чтение этого высоко интересного и поучительного рассказа автора о том, что ему удалось увидать за границей.

Мы позволим себе здесь, в заключение наших суждений, высказать взгляд наш на возможность применения мирной борьбы с социализмом на русской почве.

Конечно, рабочий вопрос в нашем отечестве искусственно взвинчен и раздут и не может по своему значению и интенсивности идти в сравнение с тем же вопросом в Германии или в Англии. Довольно сказать, что в Германии до 60% населения составляют рабочие, в России же – только 1½-2% всего населения. Но если нам суждено стать в будущем с ними лицом к лицу, то мирное христианское разрешение его и мирную борьбу с социализмом, этой духовной гангреной рабочих классов, гораздо удобнее можно организовать на почве православия в России, чем на основе католичества или протестантства. Воздадим должное католичеству и протестантству: они много положили труда на изучение и разрешение социального вопроса. Нельзя не упомянуть с благодарностью имена таких деятелей, как вышеупомянутые Ле-Пле, граф де-Мен, Морис, Людло, Кингслей, Кеттлер, Делиниер, Штеккер, Тодт, пытавшихся создать «христианский социализм». Ещё более достойны упоминания такие деятели и учреждения, которые возникли и создались на почве мирной борьбы с социализмом; достойны упоминания: фабрика «доброго отца» Льва Гармеля в Валь-де-буа во Франции с её многочисленными учреждениями, имеющими целью на основе христианства установить отношения хозяев и рабочих; христианский союз и крестьянские гильдии в Бельгии, давшие крестьянам-земледельцам при их труде, а не в форме подачки, и удобрение полей, и увеличение земельных наделов, и улучшенные сельскохозяйственные машины, и дешёвый кредит, – и всё это путём организаций крестьянских гильдий по приходам; кооперативное общество соединённых рабочих в Шарлеруа; Союз рабочих и кооперативная крестьянская организация в Тревильо близ Милана; рабочие и крестьянские банки, кассы, кооперативные общества, дома для народа в Бергамо, Феррара, Мурано и других местах Европы. Над изучением этих организаций, над изучением этих благородных усилий благородных людей стоит потрудиться. Это – большей частью труды католического духовенства, верного призыву папы в его руководительных указаниях, начиная с конца 70-х годов прошлого века и особенно в энциклике «Rerum novarum» от 15 мая 1891 года, прямо затронувшей социальный вопрос.

Но справедливость требует сказать, что в работе католичества в этой области не могут не раздаваться фальшивые ноты. Католичество, занимаясь ею, делает только ловкий дипломатический шаг, захватывая в свои руки социальное движение, и в конце концов сводит его к одной своей цели: утверждению папского авторитета и господства Рима. Красной нитью эта основная идея проходит и через энциклику Rerum novarum во всех её частях: и в критике социализма, и в её наставлении правителям и правительствам, и в её советах богатым классам, и в её попытках разрешить социальную проблему путём учреждений ассоциаций и синдикатов, руководимых духовенством. В этом приобщении мирскому началу – слабое место католичества: оно постепенно и незаметно само становится на ту точку зрения социализма, с которой он рассматривает мирские блага, как нечто самодовлеющее, как нечто истинно-ценное. Но раз свершится такая эволюция понятий, неизбежно отступление от духовной почвы, а на почве материальной, вне религиозно-нравственного смысла жизни, на почве корыстолюбия и властолюбия социализм всегда победит католическую аргументацию уже по тому одному, что он будет искреннее, прямолинейнее и поэтому доступнее массам. Таково роковое значение компромисса.

Но если католичество попадает в такое положение, потому что играет в политику при разрешении вопроса о борьбе с социализмом, то положение протестантства во всех его видах несравненно опаснее и тяжелее, потому что оно само сродни социализму...

Возрождение наук и искусств на почве оживления язычества, рационализм, реформация, деизм, революция, демократия либеральная и социальная, социализм, коллективизм, анархия... всё это дети одной семьи. И в этом весь ужас положения протестантства в борьба с социализмом. В разгар самой разрушительной критики основоположений социализма со стороны протестантства последний услышит от первого: «врачу, исцелися сам», «мы не враги, а друзья; я – твоё детище; происходит у нас только размолвка»...

В пояснение сказанного приводим выдержку из сочинения известного философа и публициста профессора А.И. Введенского, – из его книги; «Западная действительность и русские идеалы»:

«Социальный вопрос есть вопрос не плоти, а духа. Это признаёт даже и современная социально-экономическая наука. С улучшением материального положения рабочих их социалистические утопии не ослабевают, как бы следовало ожидать, а, напротив, становятся всё напряжённее, заявляют себя настойчивее и социалистические движения принимают всё более и более острую форму. Логика тут понятная. Добились необходимого, почему не добиться всего? Перестали умирать с голоду, почему не устроить себе комфорт? ведь живут же с комфортом другие, «имущие классы»: чем они лучше? Вот это грозное «чем они лучше», за которым скрывается ещё более грозный девиз: «война против дворцов и мир с хижинами», – эти грозные, всё решительнее и смелее раздающиеся призывы, – чем избавить от них смятенное европейское общество? Ясно, что здесь ничего не может быть достигнуто полумерами, поблажками и уступками. Подлинный стимул всех социалистических движений, как показывает их история, коренится не столько в нынешних страданиях обездоленных масс, сколько в их вчерашнем успехе и в надеждах на будущее. Сегодня им уступлена автономия в ассоциациях и сходках: не потянутся ли они завтра к большему? Сегодня сведён до минимума рабочий день: не запросят ли они завтра совершенной отмены работы? Ныне им установлена максимальная подённая плата, избавляющая их от заботы о первых потребностях жизни: не запросят ли они завтра удобств и комфорта? Ведь мы знаем, что в древнем мире, при сходных условиях, вместе с требованием хлеба раздавалось и требование зрелищ. Нет, не в этих компромиссах и уступках спасение. Для этого нужно нечто большее, нечто весьма большее: нужно принципиальное изменение языческих взглядов на богатство и земные блага на взгляды подлинно христианские; нужна энергичная проповедь и словом и делом об их бренности и лишь относительной цене, значении. Но современный культурный западный мир, – где возьмёт он этих проповедников? Папство ли окажет ему эту услугу? Но мы видели уже, что, уверовав более в себя и в свои силы, чем в непреложное слово Христа, оно, вместо возвещения Его чистого и незатемнённого учения, вступает на сомнительный и пагубный путь политических расчётов, колебаний и компромиссов. Общество ли людей передовых, культурных? Но если бы оно взяло на себя эту щекотливую миссию разъяснить четвёртому сословию правильный взгляд на земные блага, то, конечно, получаемые были бы в праве ответить своему непризванному и двусмысленному учителю: «врачу, исцелися сам»! В самом деле, разве современные передовые классы не проповедуют самым энергичным и красноречивым образом, строем всей своей жизни, – разве не проповедуют они совершенно противного? Современная плутократка, издерживающая чуть не весь годовой бюджет своего супруга на прихотливые костюмы, – разве она не является для бедной «дочери народа» трудно победимым, раздражающим соблазном, и не вправе ли эта последняя сказать, что именно она, эта гордая плутократка, развращает её, порождая в ней зависть и погоню за роскошью и нарядами? Разве богатые banquiers и буржуа, беспечно проводящие время чуть не с утра и до ночи, особенно в открытых (как повсюду в Париже) cafе, на виду у праздно толпящегося безработного чёрного люда, – разве они косвенно не виноваты в этих грозных рабочих движениях? Не они ли проповедуют массам и своим примером, и своей жизнью языческое отношение к богатству? Не они ли зажигают в нём чувства зависти, ненависти и затаённой злости? Не они ли убивают его нравственно? Вот почему в воздухе современного культурного мира, кажется, снова носится грозный древний вопрос: «Каин, где брат твой Авель?» Всё в нём, в этом забывшемся и утратившем смысл текущего мире, объято одним духом, охвачено одним стремлением, – стремлением к наживе. Нужен новый Моисей, который энергично и властно, воздев руки горé, напомнил бы этому миру, как древним богоотступным и вероломным евреям: «не сотвори себе кумира!»...

Мы убеждены, что это слово скажет миру и сильна сказать его только Святая Православная Церковь. Пусть её настоящее скорбно, и положение её, по-видимому, полно немощей и бессилия. Всё же это дерево не от земного семени: в нём заключены могутно великие силы. Ей обетование: «не бойся, малое стадо, Отец благоизволил вам дать царство». Ей и завет, – предсмертный завет Господа Иисуса: «и Я завещаю вам, как завещал Мне Отец Мой – царство».

В истории православия, в сохранении им вселенского христианства в неповреждённом виде, в устранении от мирских начал и мирского властительства, в верности христианству, как религии, а не как философской или моральной доктрине, в союзе с народом, как членом Церкви Христовой, в смиренном искании благодати свыше, в отсутствии горделивой уверенности в собственном умении разрешить все мировые вопросы мысли и жизни, – вот в чём наши залоги светлых о православии чаяний. Способы и формы мирного разрешения социального вопроса, а в данное время – мирной борьбы с социализмом, с этой заразой и пагубой общественной жизни, может быть, и Православная Церковь отчасти примет те же, что испробованы на Западе, или приближавшиеся к ним, изменённые сообразно с условиями русской жизни, но дух их должен быть иной. Путь к разрешению социального вопроса в указанном выше направлении даст православию неумирающее предание, неумирающая связь с древней Христианской Церковью, которая в первый же век существования своего в Иерусалиме умела добровольным подвигом верующих указать и наметить в любви, а не в насилии разрешение и врачевание язв жизни.

А Русская Церковь? Разве из глубины веков она не даёт нам великих образцов милосердия и устроения на основе его внешней жизни верующих? Уже в «Уставе» св. князя Владимира мы видим указания на дома призрения, богадельни, больницы, странноприимницы и иные учреждения, рассчитанные на умягчение нестроений и бедности в тогдашней жизни. Всматривайтесь в древний русский приход, вслушивайтесь в постановления наших Церковных Соборов, в русское законодательство до времён XVIII-XIX веков, когда постепенно у Церкви сокращались и способы благотворения и даже самое право на него, – и вы увидите, что Церковь и хотела, и умела в своё время разрешать социальный вопрос. Силы её и теперь целы, и если она возвратится на забытый путь, влияние её на жизнь будет огромным.

Лишь бы цело было внутреннее средоточие христианства – живая религиозная вера и живое религиозное чувство: всё прочее само собой приложится.

Сила Божия в немощах совершается. Православие ещё не сказало своего окончательного слова: путь, им указываемый для устроения жизни, путь искренней и живой веры, смирения и любви, молитвы и подвига, – может быть, путь далёкий, но он – единственно верный».

Печатая настоящий труд, мы ясно и отчётливо сознаём его недостатки. Прежде всего входящий сюда материал изложен слишком кратко, малопонятным для средней публики языком, тем более – для простого народа. Неудовлетворительны и самый план труда и объём его содержания. Мы прекрасно сознаём, что при полноте исследования в труде подобного рода нужно было бы наметить такие отделы:

I.

1. История социализма с древнейших времён; социализм христианских сект, утопической социализм до 1848 года.

2. Научный социализм с 1848 года, или марксизм, его содержание, последовательное развитие, партийная организация, программа и тактика, ревизионистский социализм; история социалистического движения в России.

3. Христианский социализм в Европе и России, начиная с 40-х годов XIX в. до наших дней.

II.

4. Социализм, как философская проблема.

5. Социализм, как этическая проблема.

6. Социализм с точки зрения экономической науки.

7. Социализм и общественный строй.

8. «Социология Моисея и пророков».

9.  Христианский коммунизм, с разбором соответствующих мест Священного Писания и творений святых отцов до V века.

10. Мотивы, социализма в древне-языческой религии и философии, в связи со взглядом язычества на личность человека.

III.

11. Определение силы и слабости социализма и выводы из этого.

12. Способы мирной теоретической и практической борьбы с увлечением социалистической пропагандой.

Такую именно программу занятий по исследованию и критике социализма нам и хотелось осуществить на ведённых нами в разное время Окружных и Епархиальных Миссионерских Курсах. Время и обстоятельства не позволили этого сделать. Пришлось дать немногое. Исторический очерк социализма, вошедший в содержание второй части V тома полного собрания сочинений, и предлагаемый «Противосоциалистический Катехизис», с кратким изложением и разбором основных положений марксизма. Многое, в ответ на поставленные выше пункты, найдётся и в статьях наших: «Христианство и социализм», «Христианский социализм», но не в той системе и не с той полнотой, как это хотелось бы видеть в обстоятельном, цельном исследовании.

Труд этот предлагается не для большой публики; он имел специальное назначение – дать руководство для слушателей Миссионерских, Пастырских и для слушательниц Женских Богословских Курсов в Москве. Для Курсов Народно-Миссионерских потребуется совершенно упрощённое изложение того же материала. Пока же руководством для Народно-Миссионерских Курсов может служить заключающаяся в этом томе статья: «Может ли христианин быть социалистом?», а для рабочих – статья: «Берегись обманных речей».

Так и просим читателей смотреть на предлагаемый труд.

Протоиерей И. Восторгов.

Пароход «Москва» на р. Амуре.

7 июня 1911 г.

Вопрос. Что называется социализмом?

Ответ. Под именем социализма (от латинского слова socialis – общественный) подразумеваются политико-экономические учения, стремящиеся неорганизованной частной хозяйственной деятельности противопоставить общественную, организованную³⁹.

В. Существует ли в науке точная классификация социалистических учений?

О. Нет, так как именем социализма называют себя весьма разнородные учения, иной раз почти ничего общего друг с другом не имеющие, например, государственный социализм и революционный.

В. Каковы виды социализма?

О.

1) Научный социализм или марксизм.

2) Христианский социализм.

3) Государственный социализм – в собственном смысле.

4) Государственный социализм Лассаля.

5) Ревизионистский социализм.

6)  Революционный социализм.

7) Аграрный социализм.

В. Что называется научным социализмом или марксизмом?

О. Научного социализма, как такового, нет. В большей или меньшей степени все его системы основываются на вере и на чём-либо ином не могут основываться, так как в истории не было примеров осуществления социалистического строя.

О том, чего не было, нельзя говорить «научно», ибо понятие науки предлагает предварительное исследование фактов уже совершившихся.

Марксовский социализм присвоил себе название научного, в отличие от утопического, на том основании, что предполагает осуществление социалистического строя не в силу законодательства или желания его со стороны людей, а в силу естественного, неизбежного развития экономических производительных сил.

Марксисты отмечают рост объединения (концентрацию) капиталов – с одной стороны и пролетаризации народных масс – с другой. Этот процесс, по их мнению, должен закончиться неизбежной социальной революцией, во время которой организованный производством класс рабочих сметёт небольшую кучку крупных всемирных капиталистов и оснуёт социалистический строй.

Такое воззрение опять-таки есть дело веры, а не научного доказательства. В древней Греции и Риме имела место самая высокая степень концентрации и пролетаризации, однако, это не вызвало осуществления там социалистического строя.

В. Что называется христианским социализмом?

О. Христианским социализмом называются такие учения, которые в общем пытаются совместить социализм с христианством или даже вывести социализм из христианского учения, как обязательный строй жизни.

В. Что называется государственным социализмом в собственном смысле?

О. Этим именем называются теории, которые считают возможным и необходимым общее направление и руководство экономической жизнью страны постепенно всецело сосредоточить в руках государства, не изменяя при этом по возможности установившегося государственного порядка, и не сразу, а постепенно вводя обобществление частной собственности.

В. Чем отличается государственный социализм Лассаля?

О. Лассалевский государственный социализм требует, чтобы сами рабочие были предпринимателями, чего Лассаль надеется добиться путём учреждения производительных товариществ или артелей рабочих, которые, будучи основаны при поддержке государства, должны постепенно ослабить и устранить силу частного капитала и подготовить почву для осуществления в жизни начал чистого социализма; для того же, чтобы получить поддержку со стороны государства, необходимо рабочим получить политические права, добиться парламентарного строя, обеспечить себе место в парламенте путём равного, прямого, всеобщего и тайного голосования и в конце концов захватить политическую и экономическую власть в свои руки.

В. Что называется ревизионистским социализмом?

О. Ревизионистским называется социализм, подвергший критике марксизм в самых главных его положениях (т.е. концентрацию, пролетаризацию и пр.), поэтому его следует рассматривать, как новый вид «научного» социализма.

В. Что представляет собой революционный социализм?

О. Революционным называется тот вид социализма, который единственным надёжным путём осуществления социалистического строя считает революцию.

В. Что называется аграрным социализмом?

О. Аграрным социализмом называется учение, требующее обобществления, т.е. передачи в руки рабочих и крестьян, не всех орудий производства, а только одной земли. У наших с.-р. требование социализации земли стоит в программе минимум, т.е. в числе ближайших требований, которые должны расчистить путь социализму.

В. К какому времени относятся первые попытки построить социалистические учения?

О. Эти попытки относятся к глубокой древности. Они имели место в Китае, Персии и др. странах, в которых носили практический характер, не давший никаких результатов.

В. К какому времени восходит появление социалистических планов государства (утопий)?

О. К временам Платона, который первый дал образец устроенного на социалистических началах государства (Политейа).

В. Каких мы ещё знаем утопистов?

О. В средних веках – Томаса Мора («Утопия») и Кампанеллу («Город Солнца»), а в новых – Гаррингтона («Oceana»), Морелли («Code de la nature, ou le veritable esprit de tout temps négligé ou méconnu» и др.), Мабли («De la législation ou principes des lois» и др.) и многих других.

В. Чем объясняется появление утопий?

О. Желанием несовершенному политическому и экономическому строю современности противопоставить изображение совершенного образца.

В. Что можно считать характерной чертой утопий?

О. Их отвлечённость и беспочвенность – с одной стороны, и веру утопистов в возможность осуществления их планов распоряжением царя или короля или вообще каким-нибудь законодательным декретом. Современный социализм в декреты не верит, но возлагает надежды на экономические предпосылки (т.е. известный уровень техники, организации рабочих, изменение вследствие этого государственного порядка и проч.).

В. К какому времени следует отнести начало развития современного социализма?

О. К началу XIX века.

В. Что послужило поводом возникновения новейшего социализма?

О. Разочарование в политических реформах, произведённых в интересах демократии.

Так, в результате «великой французской революции 1789 года» оказалось, что политическая свобода, на которую тогда возлагались большие надежды, может соединяться с экономическим рабством: когда свободы много, а есть нечего, тогда свобода есть свобода умирать с голоду. До 1789 года думали, что единственной причиной общественных бедствий является старый политический и социальный порядок, и политическая борьба велась между реакционной аристократией и либеральной буржуазией. Но когда реакционные элементы были побеждены буржуазией, оказалось, что жизнь и развитие (эволюция) общественных отношений выдвинули снова два класса людей, интересы которых рано или поздно должны были вступить в борьбу. Этими классами оказались буржуазия и пролетариат.

В. Что такое буржуазия?

О. Буржуазией (буквально: горожане) называются собственники, у которых есть производящее доход имущество и средства производства; с помощью этих средств производства вырабатываются новые продукты руками других, наёмных, людей.

В. Что такое пролетариат?

О. Пролетариат состоит из людей, работающих над чужой собственностью и чужими средствами производства.

В. Чем ознаменовалась эволюция экономического развития к началу XIX века?

О. Открытия и изобретения повлекли за собой развитие техники при работе и усовершенствование машин в ущерб ручному труду. Это вызвало развитие крупного, так называемого капиталистического производства. Вытеснение машинами кустарей образовало армию нигде не занятых рабочих, вызвало рост пауперизма (обеднения масс) и поставило на очередь рабочий вопрос.

В. Чем руководствовалась экономическая деятельность того времени?

О. Принципом свободы личной, индивидуальной самодеятельности и самоопределения. Такая свобода была неизбежными выводом из провозглашённых первой французской революцией начал личной свободы и гражданского равенства.

В. Что явилось точкой отправления для нового социализма?

О. Такой точкой отправления для него стала критика социально-экономического строя того времени с его руководящим принципом свободы личной самодеятельности, по которому и строилась экономическая политика государства в то время.

В. В какое отношение стал первоначально социализм к вопросам политическим?

О. В виду того, что политические реформы, последовавшие за французской революцией, не только не устранили фактического неравенства, но, наоборот, при личной свободе и гражданском равенстве особенно ярко почувствовалось неравенство экономическое; социализм первоначально совсем игнорировал вообще политическую сторону жизни.

В. Кто считается родоначальником современного социализма?

О. Родоначальниками нового социализма считают Сен-Симона (1760–1825 годы.), Фурье (1772–1837 годы) и Оуэна (1771–1858 годы.).

В. С какой точки зрении они смотрели на современный им социальный строй?

О. С точки зрения философских идей XVIII века.

Идеи эти утверждали совершенство прирождённых свойств человека, гармонию естественного состояния, возможность быстрого перевоспитания человечества путём перенесения его в новую обстановку, в новые, хотя бы и искусственно созданные законодательством условия и т.д. По мнению философов указанного времени, все люди по природе равны и безгрешны; неравенство и греховность создают неправильные общественные условия жизни.

В. В каких формах выразилось учение родоначальников нового социализма?

О. Сен-Симон, Фурье и Оуэн пришли к выводу, что недостаток общественного строя их времени зависит от всеобщей конкуренции и анархии в производстве; ближайшей причиной этой конкуренции и анархии являются индивидуальное производство и экономическая свобода. Поэтому средством к устранению существующего зла в обществе они считали ассоциации, которые, заменяя личный принцип общественным, должны регулировать производство, в смысле установления необходимого равновесия между производством и потреблением.

В. Каким образом они стремились осуществить свои учения в жизни?

О. Средством осуществления своих учений в жизни они считали моральную пропаганду и попытки убедить людей примером жизни на новых началах.

В. Какова судьба этих учений?

О. Сен-симонизм выродился в религиозную секту и постепенно исчез. Тем не менее многие его идеи легли в основу последующих социалистических учений.

Фурьеристы делали попытки осуществить в жизни свои идеи, окончившиеся, однако, неудачей.

Оуэн, начавши свою деятельность в качестве просвещённого фабриканта-филантропа и затем теоретически развивший свои идеи, также пытался применить их практически, путём организации образцовой промышленной общины, из которой ничего на деле не вышло, так как применяемые им начала шли вразрез с природой человека и действительными условиями его жизни.

В. Кто ещё из социалистов XIX столетия приближается к утопистам?

О. На почве чистого утопизма стоит ещё Кабе – автор романа «Икария», в котором изображено идеальное общежитие и который вызвал целое движение «икарийцев», явившееся прямой попыткой осуществить мечты Кабе в жизни.

В. В каком направлении шло дальнейшее развитие социализма?

О. Следующим этапом в развитии социализма является стремление поставить его на реальную почву сближением с политическими учениями – с одной стороны и данными экономической науки – с другой.

В. В каком учении социализм сближается с политикой?

О. В учении Бюше, священника, современника французской революции, который, будучи сначала сен-симонистом, соединил идеи сен-симонизма, с одной стороны, с традициями средневекового католицизма, с другой, и с принципами революционного якобинизма.

В. У кого социализм впервые ставится в связь с политической экономией?

О. У Луи Блана.

В. В чём состоят его основные идеи?

О. В своём учении Луи Блан, подобно своим предшественникам, исходит из моральных и правовых идей XVIII века, принимая существующую критику экономического индивидуализма. Принципу индивидуализма он противопоставляет идеи братства. Общество, по его мнению, должно организовать труд. В своём знаменитом трактате «Организация труда» он доказывает, что государство должно сначала создать общественные мастерские – производительные ассоциации, которые постепенно вытеснят частные промышленные предприятия, а затем станут руководить общественной деятельностью в качестве высшего регулятора производства; при этом само государство должно быть основано на демократических началах. В отношении распределения общего продукта производства Луи Блан выставляет формулу: «каждый по его способностям, каждому по его нуждам», или «долг – соразмерно со способностями и силами, право – соразмерно с нуждами».

В. В чём выразилось у Луи Блана сближение практических требований социализма того времени с данными экономической науки?

О. В его выяснении истинного понятия «капитал».

В. Как понимался «капитал» социалистами раннего периода?

О. До Луи Блана у представителей социализма «капитал» смешивался с «классом капиталистов», почему и в самом капитале они готовы были видеть источник всех существующих социальных бедствий.

В. Какое отношение к капиталу мы видим у Луи Блана?

О. Луи Блан первый из социалистов признал, что капитал является великой и полезной силой, необходимой в производстве: без капитала невозможно никакое производство.

В. Чем же Луи Блан объяснял современные нестроения в обществе?

О. Тем, что капитал не принадлежит самим представителям труда, т.е. рабочим.

В. Что, по его мнению, должно исправить это нестроение?

О. Передача капитала в руки рабочих ассоциаций, но не отдельно друг от друга, ибо в таком случае между ними возникла бы нежелательная конкуренция, а в лице единой всеобщей ассоциации под руководством государства.

В. Какое характерное требование Луи Блан предъявляет государству?

О. Он требует, чтобы государство руководилось указаниями науки. По его мнению, это необходимо потому, что ход человеческих дел должен быть независимым от случайностей и произвола свободной конкуренции, вносящей анархию в производство. Общество, по его мнению, должно быть произведением науки.

В. Кто ещё из современников Луи Блана достоин упоминания?

О. Таким является Прудон – автор брошюр: «Что такое собственность?» и «Система экономических противоречий или философия нищеты».

В. Чем он замечателен?

О. Тем, что первый подверг критике собственность, как таковую, придя к парадоксальному выводу, что собственность является кражей (la propriété c’est le vol).

В. Чем его взгляды отличаются от взглядов Луи Блана?

О. Во-первых, отношением к государству: Прудон совершенно упраздняет государство, заменяя его договором сторон. Во-вторых, «право на труд» Луи Блана он заменил «правом на кредит», который должен быть взаимным и даровым.

В. Чем обусловливается, по его мнению, необходимость хорошей организации кредита?

О. Тем, что без кредита невозможен обмен.

В. О каком обмене говорит Прудон?

О. Он учит о взаимном обмене не предметов, а услуг.

В. Каким образом может быть организован этот обмен?

О. При посредстве банка, акционерами которого состоят производители.

В. В чём заключается оригинальность воззрений Прудона по отношению к остальным социалистическим учениям?

О. В том, что он, наравне с институтом собственности, подверг критике и идею «общности», а также в том, что он оказался противником роста крупной промышленности и централизации труда, между тем, как позднейший социализм именно в этом процессе увидел тот путь, по которому только и может совершиться осуществление основных требований социализма.

В. Где именно социализм получил своё полное развитие, свою теоретическую полноту и обоснованность?

О. Своё окончательное в современном смысле развитие социализм получил в Германии.

В. Кто оказались первыми представителями социализма в Германии?

О. В Германию социалистические учения проникли из соседней Франции, где для них подготовила почву французская революция. Впервые французским социализмом, а именно сен-симонизмом, в Германии увлеклись Гейне, Гесс и Грюн и представители так называемой «молодой Германии».

В. Какая именно сторона социалистического учения привлекла их внимание?

О. Их внимание было привлечено не экономической стороной социализма, а его моральными тенденциями, направленными к так называемой «реабилитации плоти».

В. Чем замечателен Гесс?

О. Он впервые сделал попытку облечь идеи социализма во фразеологию гегелианской школы, являясь в этом отношении предшественником Маркса, подобно тому, как Луи Блан считается его предшественником в том, что первый поставил социализм в связь с политической экономией.

В. Кто является в Германии как бы связующим звеном между первоначальными утопизмом и позднейшими тенденциями социализма?

О. Вейтлинг. Хотя его учение и отмечено, как утопизм, тем не менее он первый указал в социализме политическое знамя пролетариата.

В. Кто первый поставили вопрос о социализме на историческую почву?

О. Впервые на историческую почву социализм был поставлен Лоренцом Штейном, который сам, впрочем, не был социалистом.

В. Какова роль Лоренца Штейна по отношению к социализму?

О. Он первый указал в социализме явление историческое, связывая его с результатами социальной эволюции, которая создала современный общественный строй, в частности способствовала образованию пролетариата. Особенность этого строя, а именно классовая борьба между буржуазией и пролетариатом, и является социально-экономической подкладкой социализма.

В. Считал ли он социализацию общественного строя неизбежной?

О. Переход современного общества к социалистическому строю Лоренц Штейн не считал неизбежным, хотя он и ставил социализм в связь с исторической эволюцией общественной жизни. Если французский социализм является не случайным явлением и имеет историческое основание, то оно уже содержится и в немецкой жизни, хотя бы и в качестве отдалённого будущего. Тем не менее, Лоренц Штейн далёк, чтобы самому идти навстречу социализму. Наоборот, он желал и советовал, чтобы Германия в своей науке примирила социальные противоречия европейского мира, которые представляют удобную почву для возникновения социалистических движений.

В. Как же немецкая философская мысль поставила проблему этого примирения?

О. К ожесточённой классовой борьбе, стяжательству капиталистов и озлоблению класса рабочих, сосредоточивших свои помыслы на «экспроприации экспроприаторов», она рекомендует ввести нравственный корректив. To есть рекомендует поставить обязанность выше права как со стороны хозяев, так и рабочих. Обязанность должна быть источником права.

В. Кто из германских экономистов считаются ближайшими предшественниками Маркса?

О. Таковыми являются Родбертус и Лассаль.

В. В чём значение экономических трудов Родбертуса?

О. Родбертус последовательно развивает ошибочную мысль, ранее него высказанную Адамом Смитом и Рикардо, о том, что все блага следует рассматривать исключительно как продукты труда, который поэтому и является единственным источником всякой ценности. Впоследствии эта мысль стала моральным оправданием того общественного переворота на социалистических началах, необходимость и неизбежность которого доказывал Маркс.

В. К какому времени относится деятельность Лассаля?

О. Деятельность Лассаля современна деятельности Маркса и Энгельса.

В. Как до́лжно оценивать деятельность Лассаля вообще?

О. Принимая в соображение всю деятельность Лассаля, его следует отнести преимущественно к практическим деятелям социализма, в качестве первого основателя так называемой социал-демократии. В теоретическом отношении его учение представляет собой соединение заимствованных им у других писателей идей, какие ему были практически необходимы.

В. К кому особенно приближается Лассаль в своём учении?

О. К Луи Блану, у которого он заимствовал идеи рабочих ассоциаций, организуемых государством, которые должны вытеснить частные предприятия.

В. Что ещё характерно для учения Лассаля?

О. Он заимствовал ещё у прежних экономистов ныне опровергнутый, так называемый «железный закон» заработной платы, состоящий в том, что труд рабочего будто бы оплачивается лишь минимумом средств, необходимых для пропитания рабочего, ввиду конкуренции между ними.

В. Какова роль Маркса в развитии социализма?

О. До Маркса социалистические учения являлись в виде отдельных теорий – то экономических, то исключительно моральных, иногда даже чисто религиозных в сектантском духе (сен-симонизм, не говоря уже о таборитах, анабаптистах, цвиккаусских пророках, Т. Мюнстере и других), или под знаменем христианства (Пьер Леру, Бюше и др.). Такая неопределённость и разнохарактерность социалистических учений обусловливалась личными убеждениями авторов, печать индивидуальности которых невольно ложилась на их учения. Маркс первый определённо выразил сущность социализма, выяснив его действительное значение и смысл.

В. Чем явился социализм в учении Маркса?

О. В учении Маркса социализм пытается быть «всем для всех», т.е. старается дать точные ответы на все те вопросы, из которых обыкновенно слагается миросозерцание человека, этим самым претендуя на значение философского учения и даже религии.

В. Каким образом сложилась такая философия социализма?

О. Поводом к тому послужила, во-первых, необходимость научного обоснования требуемого социализмом перехода к новому общественному строю. Во-вторых, целостность миросозерцания требовала со стороны социализма точного выяснения его отношений к другим сторонам общественной и личной (индивидуальной) жизни.

В. В чём состоит, по Марксу, будущее образование (реорганизация) общественного строя на социалистических началах?

О. Эта реорганизация представляет собой уничтожение частной собственности на капитал с переходом орудий производства к массам трудящегося класса и введение планомерного общинного (коллективистического) способа производства.

В. Что собственно нового мы находим у Маркса сравнительно с предшествующими социалистами?

О. С его точки зрения, реорганизация общественного строя на социалистических началах является исторически-неизбежной и морально-необходимой.

В. Чем доказывает Маркс её историческую неизбежность?

О. Её историческая неизбежность в учении Маркса доказывается особой теорией исторического процесса, какая с тех пор известна под именем «исторического материализма».

В. В чём заключается сущность теории исторического материализма?

О. Главным фактором исторического процесса Маркс считает экономические отношения, создающиеся в результате возникновения и развития новых производственных сил. Эти отношения определяют собой весь ход истории.

В. В какое отношение ставит Маркс фактор экономического развития к другим равноценным факторам истории?

О. Маркс доказывает, что все другие стороны общественной и индивидуальной жизни, которые выдающиеся мыслители всех времён считают самостоятельными силами, действующими в истории и определяющими исторический процесс, зависят исключительно от экономических отношений.

В. В какой форме, по мнению Маркса, выражается эта зависимость?

О. По материалистической философии Маркса, взятой им у Фейербаха и так называемой «левой» гегельянства, в основе жизни общества и личности лежит экономическая деятельность и вообще только материальный интерес; этим определяются социальные отношения, и из них возникают религиозные, моральные и правовые идеи. Вместе с политическими и моральными идеями и правовым строем, возникающими на основе экономических отношений, – религия, философия, наука и вообще вся культура считаются «идеологической надстройкой» над экономическим фундаментом.

В. Каково взаимное соотношение основного исторического фактора и «идеологической надстройки» в процессe истории по Марксу?

О. Историческое развитие идёт, – в соответствии с философией Гегеля, – «диалектическим путём», через образование противоречий между изменившимися экономическими условиями и старой «идеологического надстройкой», – противоречий, которые и являются мотивами классовой борьбы.

В. В каких основных моментах развивается ход исторического процесса?

О. Ход исторического процесса представляет собой последовательную смену следующих основных моментов:

1) возникновение (в результате экономической эволюции) и выступление на сцену истории новых производственных сил;

2) изменение экономических отношений, слагающихся в зависимости от способов производства и обмена продуктов;

3) становление их в противоречие с существующими, т.е. сложившимися ранее на почве прежних экономических отношений, отношениями правовыми и вообще «надстройкой»; отсюда классовая рознь и борьба;

4) социальная революция, в результате которой – преобразование «идеологической надстройки» соответственно новым экономическим отношениям.

В. Как оценивает Маркс современную действительность в социальном смысле?

О. Подводя современную действительность под схему моментов, в которых развивается исторический процесс, Маркс находит, что в настоящее время прогрессивно растёт коренное противоречие между развивающейся экономической действительностью и старой «идеологической надстройкой». На сцену истории теперь, по мнению Маркса, выступили новые производственные силы и требуют переустройства всей «надстройки».

В. Чем обусловилось появление новых производственных сил?

О. Развитием техники.

В. К каким последствиям приводит развитие техники?

О. Развитие техники и вызванная ею возможность крайнего разделения труда послужили причиной развития крупных промышленных предприятий, постепенно вытеснивших мелкие.

В. Почему развитие техники и разделение труда повлекли за собой вытеснение мелких предприятий крупными?

О. Применение технических усовершенствований и разделение труда увеличили его производительность: одинаковая затрата труда, при усовершенствованных орудиях производства, даёт больше продуктов, чем при менее совершенных. Поэтому применение к производству орудий нового типа повлекло за собой удешевление продуктов. Мелкие предприниматели, не имея достаточного капитала, не могли в своих небольших промышленных предприятиях применить полностью все технические усовершенствования, а потому и не в состоянии были конкурировать с крупными в дешевизне производимых продуктов.

В. Какие последствия имело разделение труда, кроме увеличения его производительности?

О. Разделение труда потребовало объединения огромного количества рабочих рук в одном предприятии, чем способствовало созданию нового общественного класса, так называемого «четвёртого сословия».

В. Что ещё способствовало возникновению рабочего класса?

О. Этому ещё способствовало то обстоятельство, что с вытеснением мелких предприятий крупными рабочий класс пополнялся бывшими представителями мелкой промышленности, которые, не будучи в состоянии конкурировать с крупными предпринимателями, должны были сами делаться рабочими этих предприятий.

В. Чем характеризуется современный класс рабочих, или так называемый «пролетариат»?

О. Характерной чертой «пролетариата» является его юридическая свобода при экономическом рабстве.

В. В чём заключается рабство рабочего?

О. Он всецело зависит от капитала, в лице его представителя.

В. Как складывается в настоящее время социальная жизнь?

О. Жизнь нашего времени складывается в форме классовой борьбы между капиталистами и рабочими.

В. К чему, по мнению Маркса, должна привести эта борьба?

О. К победе пролетариата над капиталистами и передаче капитала в руки представителей труда.

В. Чем обосновывается у Маркса такой исход борьбы?

О. Такой исход этой борьбы представляется ему неизбежным, ввиду особенностей современного экономического строя, в котором наблюдается естественный рост капитала и возможность свободной конкуренции.

В. Как происходит естественный рост капитала?

О. Он происходит таким образом, что та прибыль, какую предприниматель получает на затраченный им в производство капитал, сама обращается им в капитал, т.е. идёт на производство новых ценностей наравне с первоначальным капиталом, на который и сама она была получена. С ростом капитала растёт и прибыль на него, а с ростом прибыли продолжает расти и капитал.

В. Что считается следствием роста капитала?

О. Следствием прогрессивного роста капитала считается постепенная концентрация его в руках немногих владельцев.

В. Что называется свободной конкуренцией предприятий?

О. Те отношения отдельных предприятий друг к другу, какие возникают в результате такой системы общественного хозяйства, когда возникновение и развитие промышленных предприятий зависит от частной инициативы членов данного общества.

В. В чём состоит конкуренция между промышленными предприятиями?

О. В том, что каждое предприятие, стремясь обеспечить себе сбыт товаров, старается превзойти другие однородные предприятия улучшением качества продуктов и понижением цены на них; вследствие этого делаются большие затраты на производство, не покрываемые, при дешевизне товаров, выручкой за них. Стараясь превзойти одно другое, предприятия доходят до таких пределов, когда дальше идти уже некуда, так как дальнейшее понижение цен на вырабатываемые ими продукты грозит чистыми убытками и банкротством. Такие моменты в жизни промышленных предприятий называются кризисами. Многие менее обеспеченные предприятия не выдерживают такой конкуренции и сходят со сцены, не будучи в силах вести борьбу.

В. Как отражаются промышленные кризисы и банкротство предприятий на рабочих?

О. Банкротство и закрытие промышленных предприятий влечёт за собой образование массы безработных.

В. В каком, следовательно, направлении, с точки зрения Маркса, идёт развитие современного капиталистического строя?

О. Развитие современного капиталистического строя идёт в сторону совмещения (концентрации) капиталов в немногих руках – с одной стороны, и роста пролетариата – с другой, к разделению (дифференциации) труда и капитала и борьбе (антагонизму) между ними.

В. Каковы, по мнению Маркса, последствия этих слагающихся на экономической почве отношений между представителями труда и капитала?

О. Последствием этих отношений должно явиться восстание пролетариата, дисциплинированного продолжительным участием в обширных, планомерно организованных производствах.

В. Каков должен быть результат этого восстания?

О. Результатом этого восстания должен явиться новый социальный, построенный на социалистических началах строй.

В. Каковы особенности этого строя?

О. В основу этого строя будут положены:

а) право общественной собственности на все без исключения орудия производства, т.е. на капитал;

б) организация общественного труда на чисто демократических началах;

в) постепенное обобществление продуктов потребления.

В. В чём будет заключаться это обобществление?

О. Сначала продукты труда будут распределяться пропорционально количеству индивидуального труда. Но с течением времени самый труд должен из бремени, стать потребностью человека. Тогда распределение продуктов будет производиться соразмерно потребностям каждого. Так осуществится социалистический идеал: «каждый со своим способностям, каждому по его потребностям».

В. Чем обусловливается у Маркса моральная необходимость социалистического переворота в обществе и оправдывается отобрание капитала у законных его владельцев?

О. Отобрание (экспроприацию) капитала у теперешних его владельцев («экспроприации экспроприаторов») Маркс старается оправдать так называемой теорией «прибавочной ценности», заимствованной у прежних экономистов (Адам Смит, Рикардо, Родбертус).

В. Чему учит эта теория?

О. Согласно этой теории, «труд есть единственный источник и основа материальных ценностей». Самый капитал представляет собой продукт предшествующего труда; его возникновение является результатом того, что представители труда не получают полностью произведённых ими продуктов, часть которых идёт в пользу капиталистов и обращается последними на новое производство. Часть, представляющая собой разницу между рыночной стоимостью продукта и платой, какую получает за него рабочий, и есть «прибавочная ценность».

В. Какой вывод делает Маркс, применяя эту теорию к требованиям социализма?

О. Этим Маркс оправдывает требования социализма, которые, по его мнению, простираются только на возвращение рабочим того, что у них несправедливо было отнято и что им принадлежит по праву.

В. Кто из современников явился ближайшим сотрудником и сподвижником Маркса?

О. Сотрудником и сподвижником Маркса был Энгельс, который в своём исследовании положения рабочего класса в Англии проводил, между прочим, ту идею, что современное капиталистическое хозяйство обусловливает не только развитие буржуазии, но и её грядущий упадок, а потому капиталистический строй вместе с настоящим угнетением пролетариата носит в себе и зародыши его будущего освобождения и господства.

В. Чем ознаменовалось дальнейшее, после Маркса, развитие социализма?

О. В 1899 году среди самих марксистов произошёл раскол.

В. Что явилось причиной этого раскола?

О. Появилось в этом году сочинение Бернштейна «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии»; в этом сочинении подвергнуты пересмотру, с научной точки зрения, основные идеи Маркса и найдены во многих отношениях наивными и несостоятельными; вместе с тем сочинение это касается и вопросов практической политики.

В. Чего коснулась в учении Маркса критика Бернштейна?

О. Бернштейн подверг критике как раз ту часть марксизма, с какой он неразрывно, по справедливому замечанию известного социалиста-марксиста Каутского, «стоит и падает», а именно – его социологии и теории «исторического материализма».

В. Как Бернштейн относится к теории исторического материализма?

О. Он отвергает её, утверждая, что в историческом процессе действуют не один экономический, но много других, не менее, но даже более важных факторов.

В. На что, кроме исторического материализма, Бернштейн обращает внимание в учении Маркса?

О. Он ставит на вид марксистам, что и в их учении чистая или теоретическая сторона социализма недостаточно отграничена от практической, прикладной, а также указывает ряд противоречий в аргументации (предпосылках) и выводах (задачах и следствиях) марксизма.

В. Кто полемизировал с Бернштейном, защищая марксизм?

О. Марксизм защищал Каутский.

В. Каков результат этой полемики?

О. В результате этой полемики сам Каутский вынужден был признать, что исторический материализм теоретически ещё мало разработан и мало обоснован.

В. Что вообще следует различать в марксизме или научном социализме?

О. В научном социализме следует различать, во-первых, теорию экономическую, которая в политической экономии образовала отдельную школу, во-вторых, необходимую для научного обоснования экономической теории теорию историко-философскую (исторический материализм) и, в-третьих, наконец, обще-философские воззрения, лежащие в основе историко-философской теории и определяющие в то же время отношение научного социализма к различным сторонам жизни: к религии, этике, браку, семье и т.д.

В. Как социализм относится к религии?

О. Следует различать со стороны социализма два отношения к религии: до Маркса эти отношения определялись личными убеждениями авторов, а потому представляют собой немалое разнообразие. Со времени же Маркса сложилось к религии совершенно определённое отношение.

В. Какие взгляды на религию мы встречаем у социалистов до Маркса?

О. Сен-симонизм открыто выступил, как религиозная секта. Бюше самый католицизм старался истолковать в социалистическом духе. Точно также и тенденции Пьера-Леру были отмечены явно религиозным настроением. Между тем, уже Оуэн, а за ним Прудон стояли на атеистической точке зрения, тогда как Луи Блан склонялся к деистическим верованиям.

В. Как смотрит на религию Маркс?

О. С точки зрения научного социализма Маркса религия не имеет самостоятельного значения в жизни человечества и является, подобно всякой «идеологии», всего лишь надстройкой на фундаменте экономических отношений общества; она всецело обусловлена и зависит от экономических отношений общества, почему с изменением их меняются, по мнению марксизма, и соответствующие им религиозные формы. Так, с заменой современного общественного строя социалистическим должны будут разрушиться сами собой и современный формы религии. Впрочем, марксизму свойственно стремление самому стать авторитетом с религиозным оттенком, почему один из социалистических идеологов – Дицген считает учение Маркса «Евангелием нового времени, имеющим произвести переворот во всём нашем мышлении».

В. Какое значение научный социализм сообщает этике?

О. Этические начала, подобно религии, являются, по воззрению марксизма, «идеологической надстройкой» на почве социально-экономических отношений.

В. К каким основным пунктам сводится, таким образом, учение Маркса?

О. Оно сводится к трём основным моментам:

1) К теории исторического материализма, которой обусловливается неизбежность перехода к социалистическому строю.

2) К теории трудовой ценности, которой морально оправдывается такой переход.

3) К общей характеристике самого социалистического строя, переход к которому, по учению Маркса, необходим и исторически неизбежен.

В. На что опирается теория исторического материализма Маркса?

О. Она опирается на более общую философскую предпосылку материалистического монизма.

В. Что обозначается понятием «монизма»?

О. Монизмом современная философия называет такой род мышления, который кладёт в основу мироздания какое-нибудь одно начало, в силу присущего нашему мышлению стремления к единству.

В. Что кладётся философским монизмом в основу мироздания?

О. Некоторые монисты основу мира видят в психическом начале (идеализм); другие этой основой полагают материю (материализм); третьи, наконец, считают, что в основе мира лежит начало, которое не есть ни психическое, ни физическое, а нечто, не встречающееся в доступном нам опыте (агностицизм).

В. Что, таким образом, мы называем материалистическим монизмом?

О. Материалистическим монизмом мы называем такое философское направление, которое в основе всего сущего мыслит материю.

В. Под каким ещё именем в философии известен материалистический монизм?

О. В философии он называется ещё метафизическим материализмом.

В. Что значит «метафизический»?

О. Слово «метафизический» является производным от слова «метафизика», а метафизикой называется та часть философии, которая старается восполнить незаконченную картину мира, которую даёт нам научное знание, тем, что, без противоречия данным науки и опираясь на голос чувства, указывает помощью мысли внутренний смысл мира. Данные науки в настоящее время недостаточны для того, чтобы ими полностью объяснить всё существующее, и ещё большой вопрос, будут ли когда-либо достаточны для этого. Но так как в человеке живёт ничем не подавляемая потребность осмыслить мир и свою собственную жизнь, он во что бы то ни стало старается существующее объяснить хотя бы с помощью того скудного материала, какой ему даёт наука – с одной стороны и его собственная способность мыслить, чувствовать, желать – с другой. С помощью этого материала мыслитель создаёт известную картину мира, отмечая его нравственным смыслом и значением, и в таком виде она является метафизическим построением. Таким образом, метафизика в сущности является продуктом умозрения, только в отправных пунктах опирающегося на проверенные и доказанные наукой положения.

В. Почему же материалистический монизм называется «метафизическим»?

О. Он называется так потому, что в опыте нам даны два начала, действующие в известной и доступной нам действительности: начало психическое и начало физическое – дух и материя. Эти два начала несводимы друг к другу, и одно из них не переходит в другое, хотя они и неразрывно связаны друг с другом. Поэтому утверждение, что одно из них представляет собой основу всей действительности, – не есть результат опыта, но является предвзятым построением человеческой мысли и относится к области метафизики.

В. Что вытекает из предпосылок метафизического материализма в отношении человеческой природы?

О. Человеческая природа рассматривается исключительно с материальной стороны. С точки зрения материалистического монизма, дух нигде самостоятельного значения не имеет и вся психическая деятельность человека рассматривается как функция нервной системы, мысль – как функция мозга, подобно тому, как выделение желчи есть функция печени. Приняв это положение, необходимо прийти к выводу, что чисто материальные потребности и их удовлетворение является господствующим и даже единственным двигателем (стимулом) человеческой деятельности, – что и принимается историческим материализмом, как непреложный закон. С другой стороны, для того, чтобы физическую жизнь принять и объявить единственно ценной в человеке, необходимо наперёд решить, что духовное начало есть нечто производное, подчинённое, и самостоятельного значения, по природе своей, иметь не может. Таким образом, метафизический и исторический материализм тесно связаны друг с другом.

В. Все ли марксисты принимают посылки метафизического материализма?

О. Серьёзная критика материалистического монизма вынудила позднейших последователей Маркса, как, например, Каутский, отвергнуть его посылки.

В. До какой степени положения метафизического материализма приемлемы серьёзной критикой?

О. Философия отвергает его основное положение о самостоятельном значении материи и несамостоятельности духа, на том основании, что самое понятие материи является не более как построением познающего духа, гипотезой, полезной для естественных наук.

В. Каким образом познающий интеллект строит понятие материи?

О. Первоначально в потоке переживаний всё слито в одну непрерывность, «я» и «не я» не отграничены друг от друга в пробудившемся сознании человека. И только постепенно, путём опыта, руководимого притом врождённой идеей бытия духовного, у него образуются представления мира внешнего – физического и внутреннего – психического, между которыми посредине занимает место его собственное тело. Тело хотя и является несомненно частью внешнего мира, однако, в то же время и подлежит непосредственному воздействию воли нашего «я». Мир духовный известен человеку непосредственно. Мир же физический – постольку, поскольку он отражается его собственной духовной природой, и познающий ум, выделяя духовную сущность собственного «я» в общем потоке переживаний, всё, что является «не я», объединяет под общим именем «материи»⁴⁰. С этой точки зрения понятие материи является вполне отрицательным, и настоящее определение его должно выразиться приблизительно таким образом: материя есть всё то, что не есть дух, так как истинная самостоятельная сущность материи остаётся непознаваемой; сама же материя фигурирует исключительно, как противоположность духовной сущности.

В. Какую роль играет материя в нашем знании?

О. Наше знание слагается из опыта, который соответствующим образом обрабатывается мышлением. Самый же опыт есть отражение в сознании человека всего того, с чем он сталкивается в жизни. Таким образом, опыт в своём целом есть достояние духовной деятельности человека: мир нам является таким, каким мы его сознаём. А сознаём мы не только свои мысли, чувства, желания, т.е. себя самих, но и противополагаем в своём сознании себя тому, что не есть мы, и познающий ум строит понятие материи, чтобы выделить в нём то, чего началом не является его психика, духовное начало. Отсюда очевидно, что материя есть понятие производное и самостоятельного значения иметь не может.

В. В чём, таким образом, заключается ошибка материалистического монизма?

О. Ошибка метафизического материализма, таким образом, сводится к тому, что то начало, которое считается производным, т.е. второстепенным, и которое, будучи нестроением познающего духа, всецело им обусловлено, принимается, однако, за основное, тогда как дух, от которого, на самом деле, зависит в своём возникновении понятие материи, считается производным.

В. В какое отношение несостоятельность метафизического материализма становится к учению материализма исторического?

О. Раз отвергается основное значение материи вообще, раз материя со всеми её свойствами является такой, какой её строит воспринимающий дух человека, – то, очевидно, и самые физические потребности человека могут считаться действительными мотивами его деятельности лишь постольку, поскольку они им сознаются. Таким образом, какова бы ни была деятельность человека, будет ли она направлена к созданию материальных или духовных ценностей, – всё равно её основой в конце концов является духовная деятельность⁴¹.

В. Принимается ли эта поправка марксизмом?

О. Каутский, Жорес и некоторые другие позднейшие марксисты приняли её.

У некоторых представителей современного социализма материалистическое понимание истории обставлено такими оговорками, что против них почти ничего уже не приходится возражать. Так, по формуле Жореса, «развитие моральных идей человека определялось эволюцией экономических отношений, но в то же время в самой смене социальных учреждений проявлялся ищущий и деятельный человеческий дух». Жорес считает поэтому возможным «слить в единую и нераздельную концепцию» материалистическое и идеалистическое понимание истории. Таких авторов едва ли уже можно причислить к историческим монистам; в этих воззрениях скорее следует усматривать самоопределение исторического материализма.

В. Что даёт эта поправка для выяснения характера общественной жизни?

О. Если отвергается основное значение материи в смысле мировой сущности, и если принято основной сущностью жизни и деятельности человека считать начало духовное, то, очевидно, и жизнь и деятельность общества, а, следовательно, и всего человечества, есть процесс духовный, так как люди вступают в общение друг с другом исключительно путём воздействия психики одного из них на психику другого⁴².

В. Что даёт эта поправка для критики исторического материализма?

О. Если деятельность человечества и отдельного человека есть процесс духовный, то возможно оспаривать то положение, что материальные потребности являются доминирующим её стимулом.

В. В чём заключается основная ошибка исторического материализма?

О. В том, что в нём искажается действительная природа человека.

В. В чём состоит это искажение?

О. В том, что исторический материализм берёт человека не таким, какой он есть в действительности – с духовной сущностью, духовными запросами, с его настоящими стремлениями, потребностями, радостями и печалями, а учитывает исключительно одну сторону его запросов – его физические нужды, или, что ещё у́же, весь жизненный интерес человека исчерпывает деятельностью, направленной на удовлетворение материальных потребностей.

В. В чём состоит ошибка этого искажения?

О. Ошибка данного искажения состоит в том, что та одна сторона природы человека, какую исторический материализм и берёт во внимание, принимается за основу, на которой развивается вся жизнь человека, – другими словами, часть принимается за целое.

В. Чем же на самом деле являются материальные потребности для человека?

О. Мы видели, что некоторые считают их основным стимулом человеческой деятельности. Однако, существует и противоположный взгляд, согласно которому удовлетворение их является лишь отрицательным условием, без которого немыслимо существование человека, но, во всяком случае, не причиной, которая бы могла определять весь ход и направление развития человеческой жизни. Как бы ни смотрели, в данном случае, различные мыслители, факты общественной и личной жизни, какие нам оставила сама история, красноречивее всего свидетельствуют о том, что идейное развитие – развитие мысли и чувства – всегда имело и имеет самостоятельное значение в жизни человека и всего человечества, ибо чем же иным, как не этим развитием, особенно в религиозной форме, определяется то место, какое занимают и самые материальные потребности в ряду других потребностей человека?!

В. Чем объясняется ложность и односторонность теории исторического материализма?

О. Её ложность и односторонность объясняется её ненаучностью.

В. В чём состоит ненаучность этой теории?

О. Ненаучность её обусловливается методологической ошибкой, которая состоит в тенденции во что бы то ни стало упростить исторический процесс.

В. Каким образом исторический материализм старается упростить исторический процесс?

О. Это упрощение состоит в том, что, вопреки исторической действительности, на место сложной сети факторов, действующих в историческом процессе, становится исключительно один из них, а именно – экономическая деятельность. В действительности, исторический процесс обусловлен действием множества факторов, сложность которых далеко не исчерпывается исключительно деятельностью общества, направленной на удовлетворение материальных потребностей. Духовная деятельность человечества имеет совершенно самостоятельное значение. Человеческое творчество направлено в различные стороны, удовлетворяя не одни материальные, но и духовные его потребности. А потому исчерпывать весь ход истории исключительностью экономической деятельности, значит решать вопрос в несоответствии с реальной действительностью⁴³.

В. Почему такое упрощение исторического процесса должно считаться ненаучным?

О. Оно ненаучно потому, что не соответствует основному методу положительной науки.

В. Каков основной метод всякой положительной науки?

О. Всякая положительная наука имеет дело со всем разнообразием эмпирической, т.е. данной в опыте действительности, относительно которой и строит свои более или менее широкие обобщения, но таким образом, что при этом учитывается всё разнообразие этой эмпирической действительности. Эти обобщения правомерны до тех пор, пока они не строятся в ущерб разнообразию реальной действительности, пока это разнообразие находит в них своё выражение. За этими условиями обобщения в положительной науке не имеют места.

В. Каким образом теория исторического материализма не отвечает этому основному методологическому требованию всякой положительной науки?

О. Теория исторического материализма как раз игнорирует разнообразие исторической действительности, которая свидетельствует о сложности факторов, действующих в историческом процессе, – тем, что на место их разнообразия выдвигает единство одного из них, тогда как другие поставляются в исключительную зависимость от этого одного, каким является деятельность, направленная к удовлетворению материальных потребностей. Вопреки данным действительного анализа исторического процесса, один фактор объявляется основным по отношению к другим, тогда как на самом деле историческая действительность доказывает самостоятельность нескольких разнородных факторов.

В. Какое значение ненаучность исторического материализма имеет для социалистического учения?

О. Ввиду ненаучности теории исторического материализма, марксизм лишается того авторитета, на какой он желает опереться, называя себя «научным» социализмом. Очевидно, ни о какой «научности» социализма речи быть совершенно не может.

В. Какое значение для социализма имеет несостоятельность исторического материализма?

О. Очевидно, обнаруженная несостоятельность исторического материализма лишает доказательной силы те доводы его, которыми Маркс и его последователи старались доказать историческую якобы неизбежность перехода к социалистическому строю.

В. Каким, с точки зрения критики исторического материализма, рисуется этот переход?

О. В виду того, что, кроме фактора экономической деятельности, развитие истории обусловлено действием других совершенно самостоятельных факторов, заключения о неизбежности в будущем известной эволюционной фазы истории, сделанные на основании неверного представления о характере исторического процесса, остаются не доказанными. Социалистический строй наступил бы, если бы исторический материализм не ошибался в своём учении о факторах истории. Но ввиду того, что его расчёты в этом отношении неверны, то и выводы из них не имеют за собой никакой доказательной силы, а, следовательно, и неизбежность наступления социалистического строя остаётся недоказанной.

В. Чем доказывается в марксизме моральная необходимость перехода к социалистическому строю?

О. Эта необходимость доказывается так называемой теорией «прибавочной» ценности или «трудовой теорией ценности».

В. К какой отрасли человеческого знания относится эта теория?

О. Трудовая теория ценности относится к политической экономии.

В. Какая наука называется политической экономией?

О. Политической экономией именуется наука, предметом которой является хозяйственная деятельность людей.

В. Какая деятельность называется хозяйственной?

О. Хозяйственной называется деятельность людей, направленная на удовлетворение присущих им материальных потребностей.

В. Каким образом человек удовлетворяет своим потребностям?

О. Потребности удовлетворяются известными предметами, на получение которых люди, в большинстве случаев, направляют соответствующую целесообразную деятельность, которую и изучает политическая экономия.

В. С каких точек зрения можно рассматривать явления хозяйственной деятельности людей?

О. Хозяйственную деятельность можно рассматривать, во-первых, с точки зрения техники, т.е. изучать тот технический процесс, каким вырабатываются предметы удовлетворения человеческих потребностей. Во-вторых, хозяйственную деятельность людей можно рассматривать с точки зрения тех отношений, какие складываются между людьми в процессе деятельности, направленной на удовлетворение их потребностей.

В. Как изучает хозяйственную деятельность политическая экономия?

О. Политическая экономия изучает её со второй точки зрения – с точки зрения тех отношений, какие складываются в процессе хозяйственной деятельности.

В. Почему возможна такая точка зрения?

О. Такая точка зрения возможна и необходима потому, что в своей деятельности человек не остаётся единицей, совершенно изолированной от других однородных. Наоборот, его хозяйственная деятельность протекает в более или менее близком сожительстве (симбиозе) и сотрудничестве с себе подобными, причём, чем выше развитие человека, тем сильнее он связан в своей деятельности со всем обществом, к которому принадлежит, и, с другой стороны, чем выше развитие общества, тем сильнее его сплочённость, хотя и без порабощения личности.

В. Как относится политическая экономия к технической стороне дела при производстве предметов потребления?

О. Техническую сторону дела политическая экономия принимает во внимание исключительно постольку, поскольку она имеет влияние, или сама зависит от возникающих в процессе производства отношений между людьми.

В. Таким образом, к каким наукам следует отнести политическую экономию?

О. Политическая экономия относится к наукам об обществе, а потому принадлежит к категории наук, соприкасающихся с духовным миром человека.

В. На какие части распадается политическая экономия?

О. Политическая экономия распадается на несколько частей, изучающих отдельные моменты хозяйственной деятельности.

В. Какие моменты имеют место в хозяйственной деятельности?

О. Двумя основными моментами являются производство и потребление. Между ними протекает более или менее продолжительный промежуток времени. В примитивном хозяйстве древнего времени этот промежуток был очень невелик, каждая хозяйственная единица – семья, в которую входили и всякие домочадцы, а также рабы, собственными силами производила всё необходимое для своей жизни и столько именно, сколько ей было нужно, остатки образовывали запасы и всё-таки в конце концов шли на потребление. Но с течением времени и с развитием общественной жизни промежуток между этими двумя моментами – производством и потреблением – постепенно увеличивался, и в настоящее время происходит длинный ряд операций, пока предмет из рук производителя попадёт в руки потребителя. Явилось это в результате развития обмена одного предмета на другой. Сначала такой обмен происходил непосредственно между двумя желающими, но с течением времени в нём стали действовать третьи лица – представители самого обмена, или купцы, а между двумя предметами обмена явился третий, специальный, – деньги. С развитием обмена развивалось и разделение труда, когда отдельный член общества производит совсем не то, что ему нужно, но что у него берут другие, зато и сам получает всё потребное для себя от других. Теперь хозяйственной единицей является не семья, а целое общество; оно производит известное количество предметов потребления, которые, с помощью обмена, распределяются между членами данного общества и только после этого поступают в потребление.

В. Таким образом, как же проходит хозяйственная деятельность?

О. Хозяйственная деятельность нашего времени слагается из следующих моментов: 1) производство, 2) обмен, 3) распределение, 4) потребление.

В. Чем определяется деятельность хозяйничающего субъекта?

О. Хозяйственная деятельность его определяется сознанием известной потребности, подлежащей удовлетворению, и представлением того предмета, который наилучшим образом способен её удовлетворить. На получение этого предмета и направляются его усилия.

В. Чем становится такой предмет для хозяйничающего субъекта?

О. Он становится ценностью. Хозяйничающий субъект оценивает его:

а) по степени важности удовлетворяемой им потребности и

б) по степени его пригодности служить удовлетворению данной потребности.

Другими словами, предмет оценивается выше, если он удовлетворяет, например, необходимой для поддержания жизни потребности человека, и ниже, если потребность менее значительна. С другой стороны, одну и ту же потребность могут удовлетворить несколько предметов; из них оценивается выше тот, который представляет собой к тому более удобств. Но этот же самый предмет может иметь в глазах хозяйничающего субъекта и другое значение. Он может стать в его руках средством получить путём обмена другой необходимый ему предмет; например, искание или шлифовка бриллианта. В первом случае мы имеем потребительную ценность предмета, во втором – меновую ценность.

В. Всякий ли предмет, необходимый человеку, должен явиться в его глазах ценностью?

О. Нет, не всякий. Такие предметы, как, например, воздух, свет и т.п., которые всегда имеются в неограниченном количестве и получение которых не сопряжено ни с какими усилиями, ценности не представляют.

В. Что, таким образом, кроме способности удовлетворить данную потребность, определяет ценность предмета?

О. Ценность его обусловливается ещё редкостью предмета – количеством его, по сравнению с тем запросом, какой на него имеется, а также величиной усилий, необходимых для его получения, количеством труда, затраченного на его производство.

В. Какое соотношение существует между потребительной и меновой ценностью?

О. Меновая ценность предмета всецело обусловливается потребительной, т.е. степенью важности удовлетворяемой им потребности и степенью его способности удовлетворить данную потребность. С другой стороны, она обусловлена издержками производства данного предмета, т.е. теми затратами, какие делались для того, чтобы его получить. Сюда относятся стоимость продуктов, из которых он выделывался, стоимость изнашивания орудий, при помощи которых он выделывался; наконец, плата за тот труд, путём которого мы получили этот предмет.

В. Как объясняет ценность Маркс?

О. Маркс совершенно игнорирует в данном случае оценивающего человека и полагает, что ценность предмета определяется исключительно количеством затраченного на его получение труда, отчего и учение его носит название «трудовой теории ценности».

В. Правильно ли такое представление Маркса?

О. Оно совершенно неправильно потому, что в действительности ценность предмета зависит далеко не от одного количества труда, на него затраченного. Она определяется, как уже было сказано, степенью его полезности и его количеством, по сравнению с тем спросом, какой на него предъявляется. Самый труд, если он влияет на ценность, то только потому, что сам оценивается человеком, как известная полезность. В результате той или другой комбинации всех вышеупомянутых и множества других менее крупных условий получается та или другая оценка известного предмета, определяется та или другая его «ценность», которая, будучи переведена на товар, служащий посредником при обмене на деньги, называется его ценой. Несомненно, существуют законы такой комбинации, открыть которые и является задачей политической экономии.

В. Как относится критика к теории трудовой ценности?

О. Критика прежде всего должна подчеркнуть и здесь ненаучность построения Маркса. Как и во всём своём учении, он и здесь старается упростить реальную действительность. Вместо того, чтобы, как того требует всякая наука, принять во внимание по возможности все стороны данного явления, разобрать их и затем уже строить на этом основании свои обобщения, он берёт только одну его сторону и ей, вопреки существующим между многими сторонами отношениям, объясняет целиком всё явление. Опять он частью заменяет целое. Вместо того, чтобы выяснить все условия, какими создаётся ценность, и законы комбинации этих условий, в результате которых является та или другая ценность, он берёт только одно из них – труд и в зависимость от этого одного поставляет возникновение всякой ценности.

В. Какой труд Маркс считает мерилом для ценности?

О. Маркс различает труд простой, не требующий для себя особой подготовки, и труд квалифицированный, требующий более или менее сложной подготовки. Единицей меры является простой труд, и между этими двумя видами труда существуют только количественные отношения: труд квалифицированный является умноженным простым трудом.

В. Каким образом квалифицированный труд сводится к простому?

О. На этот вопрос в сущности Маркс не даёт никакого ответа. «Пропорции, – говорит он, – в которых различные виды труда приводятся к простому труду, как к единице меры, устанавливаются каким-то общественным процессом за спиной производителей».

В. Каков настоящий смысл этого заключения?

О. Пожелав одним трудом объяснить все явления ценности, Маркс на этом пути встретился с непреодолимыми трудностями: какой труд является показателем ценности; какое отношение может существовать между трудом батрака, – скажем, портного, адвоката, литератора, доктора и чиновника на государственной службе, при их сравнении друг с другом; что должно быть единицей этого сравнения и т.д., – всё это – вопросы, на которые нельзя ответить в тех рамках, в какие им поставлен самый вопрос о ценности. Поэтому он приходит к нелепому заключению, что квалифицированный, как он выражается, труд есть умноженный лишь простой, другими словами, что труд адвоката или поэта, например, является лишь умноженным трудом батрака или ассенизатора. Так как действительность не подтверждает этого, не давая ничего тому, чтобы объяснить, как сводятся эти виды труда один к другому, то Марксу ничего не остаётся, как предоставить решение этого «какому-то общественному процессу за спиной производителя».

В. Объясняет ли «трудовая теория» Маркса явления ценности?

О. Желая объяснить сложное явление, возникающее в результате комбинации множества условий, только одним из этих условий, Маркс не объяснил в нём решительно ничего. Вместо того, чтобы постараться выяснить процесс образования ценности в таком виде, в каком он происходит в действительности, наметив управляющие им законы, он просто-напросто говорит, что «какой-то общественный процесс» действительно существует и что происходит он «за спиной производителя», – к этому и сводится вся сущность его трудовой теории. Это всё равно, как если бы лекарство определять, как «продукт, который покупается по рецепту», или: «собака есть животное, сидящее в будке на цепи».

В. Каким образом, по Марксу, труд является создателем ценности?

О. Маркс утверждает, что в процессе производства продукты, которые затем служат удовлетворению тех или других потребностей и приобретают ту или другую ценность, создаются исключительно трудом.

В. До какой степени правильно это утверждение?

О. Маркс (умышленно или неумышленно) совершенно упускает из виду, что при производстве новых продуктов участвует не один только труд. Их производство обусловлено участием капитала наравне с трудом. Наконец, производство зависит от всего общества, создавшего и поддерживающего такие условия (культурность, безопасность от воров, суд и т.п.), которые способствуют его возникновению и развитию.

В. Какова роль капитала в производстве?

О. По своей роли в производстве капитал может быть оборотным и постоянным. Оборотным капиталом называются те продукты, из которых выделываются новые предметы потребления, например, всякое сырьё, которое обрабатывается и даёт новые предметы. Он целиком входит в состав вырабатываемых продуктов. Постоянным капиталом называются здания фабрик и заводов, машины, инструменты и всевозможные орудия, при помощи которых вырабатываются новые продукты. Они служат при производстве долгое время и изнашиваются постепенно. В издержки производства заносится обыкновенно лишь та часть их стоимости, какая изнашивается при их употреблении, а не целиком, как стоимость сырья.

В. Какова роль общественности по отношении к производству?

О. Общественность является таким же фактором в производстве, как труд и капитал. Содействие общественности проявляется, во-первых, в форме правового порядка, без которого немыслимо никакое человеческое общение; во-вторых, в форме накопления и сохранения знаний, без которых немыслимо никакое развитие человечества, в частности, развитие его хозяйственной деятельности; в-третьих, наконец, в форме общественной кооперации, без которой немыслимо никакое развитие хозяйства, так как кооперация делает возможным более или менее широкое применение разделения труда, что во много раз увеличивает его производительность⁴⁴.

В. Какой вывод касательно распределения ценностей делает Маркс из своей «трудовой теории»?

О. Он делает такой вывод: если в производстве ценности создаются исключительно трудом, то и распределение их должно быть только между представителями труда, причём, капитал должен быть передан в руки рабочих. Таким образом, осуждая, с моральной точки зрения, современный социально-экономический строй, как несправедливый, он указывает, каким образом он должен быть преобразован.

В. До какой степени правильно такое осуждение современного экономического строя?

О. Труд является только одним в числе факторов производства, и если становиться на точку зрения справедливости, то правильным будет распределение ценностей между всеми факторами, по степени их участия в производстве этих ценностей. Более или менее близкое к этому положению мы и имеем в современном строе, ибо, как бы ни были в настоящее время обездолены рабочие, современный хозяйственный строй никак не исключает возможности должного улучшения их экономического положения, а, напротив, представляет собой к тому вполне благоприятные условия.

В. До какой степени целесообразным является требование изъятия капитала из рук частных собственников?

О. Почти всегда владелец капитала является и предпринимателем, роль которого в производстве настолько важна, что при передаче капитала обществу последнее вынуждено было бы иметь специальных должностных лиц, которые должны были бы делать то, что сейчас делает капиталист-предприниматель. На нём лежит труд по организации производства, надзору за ним; приобретение и улучшение производственных средств, сбыт продуктов и т.д.; наконец, всякое предприятие сопряжено с известным риском для его организатора, – риском, достигающим иногда огромных размеров. Замена лично заинтересованного в успехах производства капиталиста-предпринимателя наёмными чиновниками должна вредно отозваться на всём производстве, понижая его интенсивность.

Далее, при существующих условиях производства и современном накоплении богатства иное распределение ценностей не только не облегчило бы вполне человеку удовлетворение всех его законных потребностей, но могло стать препятствием для дальнейшего развития общества. Если бы общую сумму ценностей, коими обладает Франция, разделить поровну между всеми её жителями, то на долю каждого пришлось бы 5.000 франков (менее 2 т. р. на наши деньги); в том числе наполовину в виде земли; сходные результаты получились бы для Англии и Соединённых Штатов; в Италии же на душу пришлось бы всего около 1.760 фр., причём, бо́льшая половина в виде земли. В Пруссии, на основании данных 1892–93 годов о подоходном налоге, были сделаны расчёты, сколько в среднем приходится на душу, причём, окончательно определилось приблизительно около 316 марок годового дохода на каждого жителя; т.е., считая на кредитные рубли, около 13 руб. кред. в месяц. В более бедных странах, очевидно, нельзя рассчитывать даже и на такое скудное обеспечение. Ясно, что такое распределение имеющихся в настоящее время у человечества богатств явилось бы препятствием к его дальнейшему культурному развитию.

В. Как должна быть оцениваема ссылка марксизма на справедливость, которой он старается обосновать необходимость перехода к социалистическому строю жизни?

О. Эта ссылка является непоследовательной в общем учении социализма, который, отвергая вечность, неизменность и безотносительность этических начал, видит в них лишь исторически сложившиеся идеи, – то, что люди в данное время и в данном месте привыкли или условились считать нравственным или безнравственным. К таким началам, по существу, принадлежит и справедливость. В зависимости от того, чем, по учению марксизма, обусловливается развитие идей, т.е. экономики, развиваются те или другие нравственные понятия и в их числе справедливость, идея которой, таким образом, сама стоя в зависимости от экономического строя, не может иметь достаточно самостоятельного значения, чтобы обосновать ту или другую эволюцию этого экономического строя. Здесь марксизм впадает в безвыходные противоречия.

В. Даёт ли марксизм ясное представление того строя, к которому ведёт человечество история?

О. Вполне ясного и разработанного в социально-правовом отношении представления социалистического строя научный социализм не даёт. Популярные брошюры публицистического характера, в агитационных целях, не останавливаются перед тем, чтобы в самых привлекательных чертах рисовать картины грядущего социалистического рая⁴⁵. Но сам Маркс и его последователи, стараясь удержаться на почве научных толкований, дают лишь самые общие черты для характеристики будущего.

В. Почему марксизм воздерживается от подробной характеристики будущего?

О. Представители марксизма объясняют это тем, что пока невозможно предвидеть будущих успехов в развитии техники и других материальных факторов, в зависимости от которых слагается и впоследствии выразится жизнь человечества. На самом же деле истинной причиной является та односторонность, с которой марксизм объясняет историю: эта односторонность, при которой во внимание принимается только один фактор истории и игнорируется самостоятельное значение других, лишает марксизм минимальной степени вероятности в его предсказаниях и изображениях будущего, от чего он и старается отказаться; с другой стороны, эта односторонность особенно ярко обнаруживается при всякой попытке нарисовать реальную, применительно к существующим и никогда неустранимым условиям действительности, картину общественного строя по тем основным признакам, какие в общих чертах даёт научный социализм.

В. Каковы эти признаки?

О. Признаки эти сводятся к следующему:

1) передача всех без исключения орудий производства в распоряжение всего общества;

2) общественно-планомерная организация производства на основе принципа возможно полного демократического равенства;

3) распределение продуктов потребления между членами общества по известному определённому масштабу.

В. Что предварительно необходимо для того, чтобы стало возможным в действительности полное обобществление орудий производства?

О. Для этого необходимо точное разграничение между орудиями производства и продуктами потребления.

В. Почему такое разграничение для этого необходимо?

О. Точное разграничение между орудиями производства и запасами потребления для обобществления первых необходимо потому, что, в противном случае, возможны будут злоупотребления со стороны отдельных членов общества, так как в большинстве случаев одна и та же вещь может явиться и продуктом потребления, и орудием производства.

В. Возможно ли такое разграничение?

О. Точное разграничение орудий производства от продуктов потребления возможно только в теории; на практике же оно неосуществимо именно потому, что почти постоянно в повседневной жизни один и тот же предмет может служить и к удовлетворению потребностей и может явиться средством получения нового⁴⁶.

В. Быть может найдутся выходы, которые могли бы обеспечить проведение в жизнь полного обобществления орудий производства и при существующих к тому неудобствах, и последние, быть может, могут быть парализованы?

О. Могут быть два рода мер, которые обеспечили бы некоторую возможность обобществления орудий производства:

1) все без разграничения предметы, которые в одно и то же время могут быть и продуктами потребления, и средством для получения новых, могут быть отобраны от частных владельцев и предоставлены в распоряжение общества;

2) при оставлении некоторых из них в руках частных владельцев может быть установлен строгий контроль со стороны общества за каждым его членом, во избежание со стороны последних злоупотреблений указанными предметами при пользовании ими, как средствами производства.

В. Возможно ли проведение в жизнь полного отчуждения всех этих предметов у частных собственников?

О. Полное проведение в жизнь такого отчуждения невозможно потому, что оно необходимо связано с теснейшей зависимостью от общества каждого его члена даже в самых незначительных мелочах домашнего обихода; с другой стороны, и на общество возлагается этим непосильная задача в виде обязанности своевременного удовлетворения всех нужд своих членов, как бы незначительны они ни были.

В. Возможно ли осуществление строгого контроля за каждым членом его со стороны общества при оставлении некоторых предметов, способных и служить удовлетворению потребностей и быть средством нового производства в руках частных собственников?

О. Такой контроль при проведении его в жизнь является также непосильной задачей для общества, которое в этом случае должно прибегнуть к содержанию неимоверного числа чиновников для контроля за каждым отдельным членом, и в то же время осуществление такого контроля создало бы невозможные условия жизни для каждого из членов общества, даже домашняя жизнь которого подлежала бы строгой опеке особых агентов – представителей общества.

В. Каким образом, по мнению марксистов, может произойти переход орудий производства из рук частных владельцев в распоряжение общества?

О. В виду невозможности питать надежду на добровольную передачу орудий со стороны их теперешних владельцев, отчуждение это должно, по учению социализма, последовать насильственно. Некоторые из представителей научного социализма предполагают возможность достигнуть обобществления орудий производства мирным путём, посредством возвышения промышленных налогов и пошлин до таких размеров, при которых предприятия перестанут быть выгодными для их собственников, или посредством генеральной забастовки. Другие из марксистов предполагают наступление всеобщей промышленной катастрофы, которая, по учению Маркса, является неизбежной и в результате которой последует преобразование социального строя.

В. До какой степени возвышение промышленных пошлин и налогов способно облегчить переход к обобществлению орудий производства?

О. Аналогичные факты современной жизни заставляют думать, что в том случае, если возвышение пошлин и налогов последует повсеместно на всём земном шаре, последует лишь соответствующее возвышение цен на продукты производства, и, таким образом, вся тяжесть этого мероприятия ляжет не на предпринимателей, а на потребителей. Если же возвышение пошлин и налогов будет вводиться не сразу во всех государствах земного шара, то в его результате должно последовать прекращение отечественного производства в тех странах, где оно вводится, и наводнение внутренних рынков этих стран заграничными товарами.

В. Будут ли результаты всеобщей забастовки способствовать передаче орудий производства в распоряжение общества?

О. На основании аналогичных фактов современной жизни, необходимо заключить, что, в случае всеобщей забастовки рабочих, гибельные последствия её всей своей тяжестью отразятся преимущественно на материальном положении всего общества и, главным образом, на положении рабочих. Что касается предпринимателей, то для них приостановка производства угрожает лишь потерей материальных выгод, тогда как для рабочих делает невозможным самое их дальнейшее существование.

В. До какой степени основательны расчёты марксизма на всеобщую промышленную катастрофу?

О. Ожидание всеобщей промышленной катастрофы представляет собой сомнительный вывод марксизма относительно будущей эволюции социального строя. Оно ложно уже по одному тому, что марксизм принимает во внимание только один из многих факторов общественной жизни и, на основании таких односторонних расчётов, делает свои заключения относительно будущего, оставляя в стороне роль других самостоятельных факторов, общая комбинация которых даст в действительности совершенно иной ход эволюции общественных отношений. И действительно, факты жизни нисколько не подтверждают этих предположений марксизма. Вопреки им, промышленные кризисы и сопровождающие их банкротства, по мере развития производительных сил страны, не только не учащаются и не увеличиваются, но, наоборот, развивающаяся солидарность между капиталистами-предпринимателями, умеряемая разумным вмешательством правительства, способствует упорядочению экономической жизни, в частности – предупреждает кризисы и банкротства, которые тяжело отражаются на хозяйственной жизни всего общества.

В. Как понимает марксизм «общественно-планомерную организацию производства»?

О. Под «общественно-планомерной организацией производства» марксизм разумеет такую его организацию, при которой «всё производилось бы обществом и для общества», т.е., чтобы продуктов производилось столько и такого качества, сколько и каких необходимо для удовлетворения потребностей как всего общества, так и каждого из его членов; далее, в производстве этих продуктов должны принимать одинаковое участие все члены общества, способные к труду.

В. Какие условия необходимы для осуществления в жизни такой организации производства?

О. Для такой организации производства необходимо:

1) предварительно определить потребности данного общества в лице всех его членов; как цель производства, общая сумма потребностей явится и необходимым масштабом, определяющим размеры производства;

2) установить количество рабочих сил, которыми располагает общество для различных отраслей производства в каждой отдельной области, округе или провинции;

3) распределить труд между наличными рабочими силами.

В. Возможно ли в действительности осуществление первого условия – предварительного подсчёта потребностей данного общества?

О. На практике это условие совершенно невыполнимо, во-первых, потому, что установить заранее и подсчитать потребности некому; во-вторых, потому, что они фактически не допускают такого определения, в виду их крайнего разнообразия, сообразно не только с полом и возрастом, но и с занятием, привычками, индивидуальными склонностями каждого; наконец, в-третьих, потому, что потребности каждого не являются величиной постоянной: они постоянно меняются, в зависимости от перемен в доходах каждой личности, в зависимости от культурного роста общества и т.д.

В. В каком смысле говорится, что установить потребности общества и всех его членов «некому»?

О. Такое определение может последовать или со стороны самого общества, или со стороны отдельных его членов. И первое, и вторые бессильны это выполнить.

В. Почему общество не может установить потребности своих членов?

О. Если бы даже оно знакомилось с нуждами своих членов по их собственным заявлениям, то и в этом случае окончательное решение вопроса о том, какие из заявляемых нужд подлежат удовлетворению, как наиболее существенные, оно должно оставить за собой, если не захочет быть игрушкой личного каприза своих членов. Между тем, у него нет надлежащего критерия для разграничения существенных потребностей от несущественных, ибо нередко личные потребности, как стоящие в зависимости не только от общих свойств человеческой природы, но и от индивидуальных особенностей личности, имеют чисто субъективный характер, вследствие чего то, что является существенным для одного, может быть совсем несущественно для другого, и наоборот. В результате получается всесторонняя опека личности со стороны общества, – опека, которая граничит с рабством и является для неё убийственным и невыносимым гнётом. Для самого же общества, чтобы привести в известность, оценить и подсчитать все крупные и мелкие нужды многих миллионов лиц на известный период времени, потребуется громадная армия чиновников, содержание которых ляжет на него тяжёлым бременем, особенно в общей сумме с подлежащими удовлетворению нуждами собственно общественными, как, например, предметы ведения многих учреждений правительственных, земских и городских.

В. Быть может предварительное установление потребностей возможно передать свободе отдельных членов общества?

О. В этом случае решительно нельзя предвидеть возможности удовлетворить желания всех членов общества, в виду их разнообразия, не только со стороны количества, но и сорта требуемых предметов, причём некоторых из них или совсем не имеется, или производится незначительное количество, а потому удовлетворение таких желаний должно вызвать новые формы производства и расширение существующих, а это каждый раз сопровождалось бы увеличением общественно-необходимого труда, т.е. возложением всё большего и большего бремени на общество.

В. Почему для общественно-планомерной организации производства необходимо установление наличности рабочих сил в каждой данной местности?

О. Это необходимо потому, чтобы сообразно с этим заранее можно было определить, какие виды производства и в каких размерах могут быть назначены для той или другой местности.

В. До какой степени такое установление количества и качества рабочих сил каждой данной местности осуществимо в действительности?

О. Если бы даже удалось установить наличность рабочих сил в каждой данной местности, выяснить их характер и качество в смысле того, что каждый желает и может производить и каковы его познания, силы и способности, то для того, чтобы эта осведомлённость на самом деле стала достаточной для организации общественно-планомерного производства, необходимо, чтобы эти силы оставались в данной местности в течение известного периода времени, определяемого свойством того или другого вида производства.

В. Почему необходимо, чтобы рабочие силы оставались на известные периоды времени в данных местностях?

О. Это необходимо потому, что только при наличности известного количества рабочих сил в данной местности в течение известного времени возможно, чтобы назначенное количество работы было здесь выполнено к назначенному сроку.

В. Возможно ли обеспечить более или менее устойчивость в распределении рабочих сил по известным районам и каким образом?

О. Для того, чтобы сохранить необходимую для планомерного производства устойчивость распределения рабочих сил, нужно, чтобы каждый рабочий был прикован к предприятию, в котором он зачислен рабочим ведомством, по крайней мере на время «производственной кампании».

В. Каково при этом должно оказаться фактическое положение рабочих?

О. Необходимостью задерживать рабочих в определённых местностях, на известный срок они лишаются свободы и фактически закрепощаются в данном производстве на известное количество времени. Но в виду того, что не все виды производства допускают перерывы, и того, что допущение хотя бы ограниченной свободы передвижения (известному роду рабочих и в известное время) имело бы своим последствием периодическое изменение в составе рабочих сил в той или другой местности, что мешало бы правильному ходу общественно-планомерного производства в стране, – необходимым условием полного осуществления такой организации производства должно быть полное закрепощение членов общества по различным отраслям производства в определённых местностях.

В. В каком виде может осуществиться в жизни планомерное регулирование труда?

О. Соответствующее планомерному регулированию распределение общественно-необходимого труда между отдельными членами общества совершенно исключает возможность свободы последних в выборе профессии.

В. Почему свобода в выборе профессии несовместима с планомерным распределением труда?

О. Она несовместима потому, что в случае её допущения все устремятся к занятиям более лёгким, приятным, безопасным, почётным, тогда как противоположные им останутся незамещёнными.

В. Как в данном случае смотрят на дело сами представители научного социализма?

О. Маркс утверждал, что в будущем социалистическом обществе каждый будет иметь работу по своим способностям.

В. Осуществимо ли такое распределение работ в социалистическом строе?

О. Распределение общественно-необходимых работ между отдельными членами общества, сообразно со способностями каждого, невозможно при социалистическом строе по трём основаниям.

В. Каково первое основание, по которому делается заключение о невозможности такого распределения?

О. Bo-первых, распределение труда сообразно со способностями каждого, при планомерном регулировании работ, невозможно потому, что решительно не имеется объективного критерия и способа выяснить способности каждого: если предоставить это дело самой личности, то этим нарушится самый принцип общественно-планомерного распределения, и каждый, в виду общего свойства людей, станет переоценивать для собственных выгод свои способности; если же право определять способности членов сохранить за обществом, то получится наихудший вид рабства, так как у общества не может быть достаточных сведений о способностях своих членов, если они не обнаружились ещё на деле; всякие же поправки в этом отношении должны нарушать планомерный ход производства в данном обществе.

В. В чём состоит второе основание невозможности общественно-планомерного распределения труда?

О. Оно заключается в том, что фактически невозможно соразмерить количество и качество труда, какое требуется для удовлетворения потребностей как всего общества, так и каждого из его членов, со способностями и желаниями каждого. Всегда останутся такие виды тяжёлого, неприятного и даже опасного труда, для которых не найдётся ни желания, ни, следовательно, способностей среди членов общества. А ввиду того, что такие виды труда в жизни существенно необходимы, то их придётся замещать рабочими против собственной воли последних.

В. Каково третье основание, по которому можно утверждать, что общественно-планомерного распределения труда нельзя провести в жизнь?

О. Для того, чтобы такое распределение было осуществимо на практике, необходимо, чтобы способных к той или другой работе лиц в каждой данной местности всякий раз было столько, сколько их требуется для производства, назначенного для этой местности. А ввиду того, что этого может и не случиться в действительности, общество должно будет искусственным образом сосредоточивать необходимые для производства рабочие силы в известных местностях, другими словами, прибегать к закрепощению своих членов в определённых районах и насильственному переселению их из одной местности в другую по соображению общего регулирования труда. Таким образом, планомерно-организованный труд в социалистическом строе будет не только общеобязательным, но и принудительным, и не только в отношении количества труда, но и в смысле избрания рода и даже места занятий.

В. Быть может найдутся меры, которые могли бы способствовать если не уничтожению, то смягчению принудительности распределения труда в планомерной организации производства?

О. Для смягчения принудительности такого распределения социалисты действительно проектируют ряд мер, которые сводятся к следующему:

1) привлечение рабочих к нежелательным для них формам труда путём увеличения заработной платы или сокращения рабочего времени;

2) попеременное исполнение всех работ всеми гражданами.

В. До какой степени целесообразным является первое мероприятие?

О. Оно является нецелесообразным с точки зрения самого марксизма, ибо стоит в противоречии с теорией Маркса, по которой заработная плата должна находиться исключительно в зависимости от количества труда, т.е., с его точки зрения, от рабочего времени; во-вторых, она противоречит социалистическому принципу равенства, в силу которого все виды труда имеют одинаковую ценность или достоинство. За этим принципиальным противоречием необходимо принять во внимание то, что сокращение рабочего времени в нежелательных для рабочих видах производства (в шахтах, рудниках и т.п.) неизбежно поведёт к увеличению общей массы рабочих и, следовательно, к понижению культурного уровня всего общества.

В. Каковы могут быть практические результаты второго мероприятия?

О. Оно нисколько не ослабляет принудительного характера известных видов труда, содействуя лишь более равномерному распределению их тяжести между членами общества, причём предполагается «способность всех ко всему», которой как нет у современных людей, так ещё менее можно ожидать у людей будущего, если только последнее будет представлять собой движение человечества по пути прогресса, так как прогресс необходимо предполагает дальнейшую специализацию труда.

В. Какое предварительное условие необходимо для правильного распределения продуктов потребления между отдельными членами общества?

О. Для этого необходимо предварительное выяснение имеющегося в наличности количества этих продуктов, особенно тех, которые не могут производиться в любое время и в любом количестве (как, например, все растительные и животные продукты), для чего опять потребуется огромная переписка с соответствующим штатом чиновников. Кроме того, из общего количества продуктов необходимо выделить значительную часть на удовлетворение общественных потребностей, на продолжение производства, в общественные запасные фонды на случаи несчастий, потерь и т.п., на содержание общественных учреждений – школ, больниц, богаделен и т.д.

В. В каком виде должно следовать распределение продуктов потребления в будущем социалистическом обществе?

О. В этом отношении Маркс намечает две стадии для развития будущего общественного строя:

1) В первую, переходную, эпоху продукты будут распределяться пропорционально количеству индивидуального труда, вложенного каждым человеком в общественное производство.

2) Впоследствии же, когда под влиянием новых условий существования труд из тяжёлого бремени, каковым он большей частью является для современного человечества, сам обратится в жизненную потребность и даже чуть не в наслаждение, – продукты труда будут распределяться сообразно потребностям каждого члена общества.

В. До какой степени целесообразным является первый способ распределения, указанный Марксом?

О. Будучи несправедлив, он совершенно не соответствует сложившимся в жизни понятиям и отношениям.

В. В чём состоит это несоответствие?

О. Это несоответствие состоит в том, что единицей меры для труда считается исключительно количество рабочего времени, совершенно независимо от его интенсивности и качества. Количественному определению не поддаются такие свойства труда, как природные физические и духовные способности рабочего, приобретённая упражнением опытность, усердие в работе; ещё менее поддаются математическому учёту профессиональные деятельности, не имеющие отношения к производству продуктов потребления, но необходимые в жизни, например, умение, интенсивность работы, прилежание врача, больничной сиделки, учёного, педагога или управляющего производствами и т.д. Далее, между тем, как в действительности ценность всякого продукта, а, следовательно, и труда, вложенного в его производство, зависит от его качества, социалисты допускают лишь количественное определение, отвергая всякую оценку труда по его относительному достоинству; в результате труд истопника, или конюха и труд профессора высшей школы считается одинаково важным и подлежащим равной оплате.

В. Можно ли провести в жизни распределение по этому способу?

О. Он неосуществим в жизни потому, что при нём необходимо знать, сколько труда, хотя бы и неправильно высчитанного при помощи количества рабочего времени, заключается в каждом продукте, чего вычислить, очевидно, уж никак нельзя. «Пропорциональное распределение продуктов, сообразно количеству индивидуального труда, возможно лишь при том условии, если все заинтересованные в дележе будут в равной мере нуждаться во всех сортах вырабатываемых продуктов, т.е., если у всех будут совершенно одинаковые потребности и одинаковые представления о способах их удовлетворения. Если же этого условия не окажется в наличности, как его никогда не было и нет доселе в человечестве, то придётся пропорциональный способ распределения продуктов заменить единственно возможным эквивалентным, если, конечно, социалисты не захотят допустить частный обмен продуктами в своём обществе, т.е. перестать быть социалистами. Для осуществления же этого способа необходимо все роды и виды распределяемых продуктов измерить и выразить в единицах индивидуально-трудового времени, что практически неосуществимо. В самом деле, никакой Архимед не может определить, сколько единиц человеческого трудового времени заключается, например, в том или другом изобретении учёного, в картине художника или даже в курином яйце, в стакане молока и т. п.»⁴⁷.

В. Возможно ли осуществление второго способа распределения, указанного Марксом?

О. Помимо затруднений, вытекающих из противоречия между индивидуальными и общественными интересами, и затруднений чисто технических, осуществление этого способа распределения – «каждому по его потребностям» – невозможно в виду внутренних свойств человеческой природы, согласно которым индивидуальные потребности человека имеют тенденцию бесконечно расти по степени и по форме, – тенденцию, которая не замедлит во всей полноте осуществиться на деле, если тому не будет положено каких-либо ограничений.

В. Каковы могут быть эти ограничения?

О. Bo-первых, внутренние – морального характера, со стороны самой личности; во-вторых, внешние – характера принудительного, со стороны общества.

В. Совместимы ли первыe из них с общим характером социалистического учения?

О. Этика социализма не даёт основ, на которых могли бы развиться альтруистические и вообще нравственные побуждения ограничивать свои потребности в интересах ближнего. Социализм есть общественный эгоизм и материализм.

В. Каковы основные принципы марксистской этики?

О. И здесь, как во всяком этическом учении, отправным пунктом является несовершенство наличной действительности, с той лишь разницей, по сравнению с христианством, что последнее видит несовершенство, в нравственном отношении, в самой природе человека, тогда как марксизм – во внешней стороне человеческого общежития. С его точки зрения люди сами по себе ни хороши, ни плохи, а таковы, какими их делает среда. Стоит лишь изменить к лучшему внешний общественный строй, и люди сами собой изменятся к лучшему.

В. До какой степени такое представление соответствует действительности?

О. Современная и историческая действительность свидетельствует как раз об обратном. Наличность нравственной дисгармонии в человеке и является причиной несовершенства созидаемого им общественного строя. Нравственное несовершенство человечества создало несовершенный общественный строй, а не наоборот, хотя, конечно, впоследствии мы наблюдаем в смысле развития греховности и взаимодействие личности и общества, однако, из нравственно дурных членов всё же нельзя создать хорошего общества, как из дерева нельзя выстроить каменного дома. «Свинцовые инстинкты не дадут золотого поведения» (Д.С. Милль). При нравственно же развитой личности всякий строй был бы хорош.

В. Каков, таким образом, этический идеал марксизма?

О. Марксизм, очевидно, идеализирует то, что есть в самом человеке, т.е. его эгоизм, не указывая ни истинного идеала совершенства, ни пути к нему, ни, наконец, того, во имя чего человек должен нравственно расти.

В. Находит ли себе место при таком идеале начало самоограничения в виду интересов ближнего?

О. Такой идеал не даёт основ, во имя которых человек должен жертвовать собой для ближнего; он ограничивает лишь внешним образом эгоизм одного эгоизмом многих, ему подобных.

В. В какой форме может осуществиться такое внешнее ограничение?

О. Со стороны общества должно последовать разграничение разумных потребностей его членов и пустых прихотей с их стороны, для чего оно не имеет достаточного критерия – во-первых, а во-вторых, такая регламентация обществом потребностей своих членов влечёт за собой опять-таки граничащую с рабством опеку над личностью.

В. Нам удалось наметить общие формы, в каких может осуществиться проектируемый социалистами общественный строй. Какова же его ценность в культурном отношении?

О. Для культуры человечества осуществление в жизни социалистического строя знаменовалось бы упадком и регрессом – возвращением к первобытному варварству («Дикарь и ребёнок по основе своей – социалисты»). Как умственная жизнь начинается с различения (ср. логику и психологию), так культурная – с понятия о собственности.

В. Почему осуществление проектируемого социалистами общественного строя связано с регрессом в культурном отношении?

О. Культурный регресс связывается с осуществлением социалистического строя потому, что последний создаёт условия, при которых невозможен дальнейший культурный прогресс в истории.

В. В каком смысле можно говорить о прогрессе в истории?

О. Прогресс в истории должен пониматься в смысле накопления и роста общей суммы знаний, т.е. идей, которые и дают возможность практического улучшения различных сторон жизни человечества.

В. Почему накопление и рост идей неосуществимы при социалистическом строе?

О. Потому, что прогрессивным элементом в истории, создающим идеи и указывающим человечеству путь вперёд, является личность, а характернейшая черта социалистического строя есть подавление личного творчества и инициативы.

В. До какой степени последовательным в отношении общего принципа социализма является подавление личности в намечаемом им общественном строе?

О. Подавление личности обществом является логическим выводом из общих основ материализма, по которому идеи в историческом процессе самостоятельного значения не имеют, а личность сама по себе лишена всякой ценности.

В. Какова действительная роль идеи в истории?

О. Идеи в значительной степени обусловливают ход истории, и развитие их далеко не всегда совпадает c развитием экономических потребностей, как это предполагается марксизмом. Идея, как новый продукт умственного творчества, всегда есть изобретение, какой бы отвлечённой она ни казалась, и имеет практическое значение, ибо она всегда прибавляет нечто к запасу нашего знания о мире, к пониманию его законов и через это расширяет нашу власть над ним. Но развитие идей не совпадает необходимо с развитием экономических потребностей. Если идея возникает раньше, чем назрела потребность, она долгое время остаётся незамеченной. Если же потребность является раньше идеи, которая бы указала способ её удовлетворения, то это может вызвать кризис в жизни народа, чему примеры мы и видим в истории.

В. В каком процессе развиваются идеи, становясь социальной силой?

О. Идеи зарождаются в процессе индивидуального творчества. Изобретатель при этом опирается на ранее добытые знания, но последние преломляются в его уме совершенно особенным образом, – и в этом всё значение индивидуальности, её дар человечеству. Чтобы сыграть роль в истории, идея должна стать социальной силой, т.е. быть усвоенной массами. Но в этом развитии идеи творческое начало даётся личностью.

В. При всяких ли условиях окружающей жизни может развиваться индивидуальное творчество?

О. Индивидуальное творчество в своём развитии необходимо нуждается в свободе самоопределения личности. Чем шире эта свобода, тем больший простор открывается индивидуальному творчеству.

В. Чем обусловливается степень свободы личного самоопределения?

О. Степень свободы личного самоопределения в обществе обусловливается высотой этических начал, какими оно живёт в связи с развитием религиозных идей. Для того, чтобы права личности получили признание со стороны общества, необходимо предварительно признать за личностью самостоятельную ценность, ценность личности самой по себе, безотносительно к обществу, то, что единственно христианство объявило миру. Такая положительная оценка личности стоит в прямой зависимости от религиозного сознания, как сознания, предметом и базисом которого является вера вообще в сохранение ценности в мире. В этом смысле, чем выше религия, чем более она способна отвечать на те запросы, на какие она отвечать призвана, тем бо́льшую ценность она сообщает личности, как таковой.

В. Каковы условия, создаваемые социалистическим строем для развития личности?

О. В результате основного принципа социализма, по которому религия самостоятельного значения в жизни не имеет и всё сводится к материальным сторонам существования, личность в социалистической оценке является ценной постольку, поскольку она есть член общества, – другими словами, личность ставится в положение особи («штуки») в стаде. Необходимым логическим выводом такой оценки личности и являются те конкретные формы сферы личной свободы в социалистическом строе, какие создают всеобщую нивелировку всех членов общества, подавляя всякое проявление индивидуальности и организуя всестороннюю опеку каждого члена общества во всех сторонах его жизни. При таких условиях, очевидно, какая бы то ни была личная свобода, разумеется, места не имеет.

В. Может ли социалистический строй гарантировать личности свободу слова?

О. Такой гарантии со стороны социалистического строя последовать не может. В печатном деле социалистическое общество не может обойтись без предварительной цензуры и притом самой строгой из всех, которые когда-либо угнетали человеческую мысль, так как эта цензура должна будет не только следить за направлением мыслей в сочинениях, но и производить точную оценку степени важности их в научном или художественном отношении, а также степени утилитарно-практического значения их для жизни общества. Это необходимо потому, что в противном случае печатались бы все сочинения, среди которых могут оказаться, во-первых, враждебные самому социалистическому строю, во-вторых, не заслуживающие печатания по своей бездарности, наконец, печатание всех произведений чрезвычайно увеличило бы размеры типографского труда и возложило бы излишнее бремя на общество. Что же касается свободы устного слова, свободы собраний и союзов, то эти виды публичной свободы могут иметь место в социалистическом строе лишь при условии сохранения и над ними того общего гнёта, под которым в нём должна протекать вся публичная и частная деятельность личности.

В. Может ли личность пассивно подчиниться такому порабощению?

О. Есть основания думать, что такому порабощению подчиниться личность не может, так как до тех пор, пока человечество будет представлять собой живой организм, оно не может не развиваться, а в его развитии выдающуюся роль играет личное творческое начало, требующее известной индивидуальной свободы, какой лишает его социалистический строй. Поэтому до тех пор, пока человечество является живым организмом, пока оно сохраняет жизненность и стремится к развитию, личность необходимо будет бороться за обеспечение себе свободы самоопределения, как условия, определяющего развитие человечества. Другими словами, до тех пор, пока человечество не станет вырождаться, теряя свои жизненные силы, социалистический строй в жизни его места иметь не может.

В. Что обещают социалисты взамен свободы личного самоопределения в проектируемом ими общественном строе?

О. Они обещают каждому члену общества:

1) политические права и

2) так называемые социалистические права.

В. В чём могут состоять политические права?

О. Политические права личности состоят в правах участия в той коллективной власти, какой является власть целого общества, – участия, размеры которого ограничиваются такими же правами остальных членов общества. В социалистическом строе, который должен, по мнению его теоретиков, охватить всё человечество, прямое участие каждого члена в политической власти неосуществимо, а потому их политические права должны быть сведены к праву участия в выборе представителей власти и в праве каждый раз выставлять свою кандидатуру на это представительство, что фактически не способно ни вернуть, ни заменить личности её действительную свободу самоопределения.

В. В чём состоят так называемые социалистические права?

О. Социалистические права простираются:

1) на труд и

2) на равное участие всех в материальных и культурных благах.

В. В каком виде может осуществиться «право на труд»?

О. При тех формах общественности, какие предполагаются при социалистическом строе, право на труд может быть осуществлено исключительно ценой отказа от свободы в выборе себе рода занятий и места жительства, а также в распоряжении своим временем и силами. Другими словами, это будет право рабочего животного не оставаться без работы; что же касается последней, то она будет назначаться обществом без всякого соображения с личными вкусами и склонностями рабочего. Всякое иное осуществление права на труд было бы допущено прямо в ущерб планомерности в организации производства.

В. В каком виде может осуществиться право на материальные блага?

О. Если мы примем во внимание то, что при социалистическом строе необходимо последует та или иная общественная регламентация потребностей и способов их удовлетворения относительно каждого отдельного члена общества, то станет ясным, что «право на материальные блага» будет сведено к праву рабочего быть вовремя накормленным, причём, однако, накормленным только теми способами, которые будут указаны обществом.

В. В каком виде может осуществиться право на культурные блага?

О. Если мы сговоримся именем культурных благ называть практические результаты занятий науками и искусствами, то интересы самого общества потребуют, чтобы эти занятия были предоставлены способнейшим, ввиду необходимых при этом затрат, и сами эти способнейшие, при отсутствии личного интереса к таким занятиям, должны будут привлекаться к ним принудительным порядком. Опять – всесторонняя рабская опека со стороны общества.

В. Могут ли такие права устранить или, по крайней мере, смягчить то рабство каждого члена и опеку его со стороны общества, к которым неминуемо ведёт социалистический строй?

О. Эти права не только не устраняют закрепощения личности обществу, даже не смягчают его, но, наоборот, фактическое осуществление некоторых из них в жизни, как, например, право на материальные и культурные блага, должно усилить и довершить это всеобщее рабство⁴⁸.

В. Итак, в чём же заключаются наиболее слабые стороны марксизма?

О. Из политической экономии Маркс взял условную методологическую фикцию так называемого «экономического человека», сущность которого состоит в непреодолимом и безграничном стремлении к материальным благам. В политической экономии подобная фикция вполне допустима, так как уясняет многие стороны хозяйственной деятельности, но в общем обиходе жизни эта последняя занимает далеко не главное место. История даёт нам примеры, что главной пружиной общественных переворотов, создания новых государств и новых культур были религиозные, национальные и иные факторы духовного характера. С точки зрения экономического материализма, который предполагает неумолимую и последовательную смену хозяйственных форм и соответствующих им идеологических надстроек, совершенно необъяснима гибель древнейших цивилизаций, замерших на той или иной ступени хозяйственного развития, бесконечно далёкой от социализма. Чем объяснить гибель Египта, Индии, Греции, Рима, если не принять во внимание религиозно-нравственного уклада этих стран? В отношении к настоящему времени, т.е. к капиталистической эпохе, экономический материализм также не позволяет предрекать социалистический строй. Он ссылается на растущую концентрацию капиталов и пролетаризацию масс, но какой же логический вывод можно сделать отсюда? Что концентрация ещё более увеличится и нищета безмерно возрастёт; но такую картину мы уже видели в Риме и, к сожалению, вместо социалистического рая она создала гибель этого всемирного государства. Возможно было бы ещё допустить, что намеченные Марксом тенденции современного строя разовьются до своего логического конца, т.е. до полнейшего обнищания и отупения рабочего класса – с одной стороны, и ожирения капиталистов – с другой, и, как результат этого, мы увидим внезапное разрушение всего капиталистического уклада жизни, но указанные тенденции не замечаются нами, а потому, вопреки утверждению Маркса, не могут носить характера неизбежности. Жизнь сама выковывает оружие против своих недостатков. Хищническая психология капиталистов и столь же хищническая психология рабочего класса, прививаемая ему социал-демократией, находит отпор в лучших и наиболее чутких умах нашего времени. Начавшееся с XVIII века требование прав сменяется требованием исполнения обязанностей, из которых должны проистекать права. К капиталистам предъявляют требования морально обосновать свои права на богатство, и в сущности все завоевания социал-демократии в области рабочего законодательства обязаны не насильственному образу действий, а добровольными уступками со стороны господствующих классов. Лучшее рабочее законодательство, бесспорно, принадлежит Англии, но как раз там и нет социал-демократии, разжигающей классовую вражду, а преобладают гуманитарные учения, которые возлагают ответственность за положение рабочего класса на самих капиталистов. Затем, в противовес растущему экономическому неравенству, мы видим сильно окрепшее за последнее время кооперативное движение во всех странах. В соединении с христианским принципом любви и милосердая, оно и есть то самое оружие, которое парализует зло современного капиталистического общества и в то же время сохраняет в неприкосновенности личное творчество, которое, в конечном счёте, и есть условие всякого прогресса.

В. Чем, с точки зрения социализма, является религия в жизни человечества?

О. С точки зрения социализма, базирующегося на историческом материализме, религия, вместе с другими в действительности совершенно самостоятельными областями духовной жизни человечества, считается вовсе не самостоятельной силой, а только идеологической надстройкой над экономикой общества, всецело ей обусловленной и от неё зависящей. Та или другая форма религии, по мнению марксистов, сочиняется в зависимости от сложившихся отношений на почве экономической деятельности.

В. Может ли таким определением быть исчерпана истинная сущность и значение религии в жизни человечества?

О. Это определение религии, которым социализм пытается объяснить её происхождение, представляет собой совершенно бездоказательное утверждение, с помощью которого социализм просто-напросто желает отделаться от ответа на вопрос о том, что собственно представляет собой религиозная жизнь человечества и каковы те запросы человеческого духа, какие она удовлетворяет, ибо, отвечая на этот вопрос, сообразно с данными исторической действительности и индивидуальной и социальной психологии, пришлось бы признать самостоятельность области духа, что подорвало бы основы социализма – его историко-материалистическое учение. При таких условиях действительная сущность религии совершенно остаётся незатронутой в определениях социализма.

В. Чем можно объяснить такую односторонность социалистического учения, которая мешает ему видеть значение религии в жизни человечества таким, каково оно в реальной действительности?

О. Эту односторонность социализма, думается, можно объяснить упадком духовной жизни в наше время, в силу которого многие области человеческого существования как бы затянуты туманом и остаются неведомыми. Один из величайших подвижников древности преподобный Макарий Египетский, основываясь на опыте святых, утверждает, что, по мере нравственного роста человека, в нём открываются такие области его внутреннего существования, или, вернее, его духовный взор, очищаясь, начинает видеть их, которые ранее были закрыты пред ним и о существовании которых он и не помышлял. Невысокий уровень общепринятой в настоящее время нравственности сокращает поле зрения современного человека, – факт, открытый психологическими наблюдениями святых подвижников христианства, – и сокращает настолько, что человек перестаёт видеть вещи такими, как они есть на самом деле. Человек, вся духовная деятельность которого направлена только к тому, чтобы устроить возможно лучше своё материальное существование и возможно полнее удовлетворить собственным физическим потребностям, без сомнения, решит, что основой человеческой жизни, определяющей целиком всё его существование и деятельность, является экономика. Таково отношение социализма к реальной действительности и таков смысл его точки зрения.

В. Как социализмом оценивается христианство?

О. Кто не усматривает в чём-либо действительной потребности, тот, естественно, полагает, что и удовлетворение её излишне. Не видя стремлений человека к Божеству, не видя того, что ему в этом мешает (грех) и Того, Кто Своей жизнью и смертью открыл ему путь к Себе, естественно считать христианство лишним, как это и делает социализм, тем более, что, считая религию надстройкой над экономикой, социализм сам претендует на значение религии и откровенно желает стать на место христианства. Считая христианство совершенно лишним в жизни, социализм, особенно в виде марксизма или социал-демократии, становится к нему в крайне враждебное отношение. Так обстоит дело в теории. На практике же, пока массы населения стран, где развивалось и развивается социалистическое учение, не порвали связи с христианством, в виду тактических соображений, представители социализма заявляют, что «религия есть частное дело личности». Но это нисколько не устраняет основного взгляда, по которому религия не имеет самостоятельного значения, а христианство в настоящий момент является лишним и даже вредным⁴⁹.

В. Что представляет собой так называемый христианский социализм?

О. Под именем христианского социализма объединяются учения, которые, не отвергая христианства как религии, или просто как известной этической системы, считают единственной возможностью улучшения условий общественной жизни осуществление социалистического строя; которые или оправдывают Евангелием или даже из него с необходимостью выводят.

В. В какое отношение учение христианского социализма становится к научному?

О. Христианский социализм принимает всё учение научного социализма, за исключением теории исторического материализма. Между этими двумя видами социализма – христианским и научным – помещается особая вариация социалистического учения, которая, не отвергая теории исторического материализма, Самого Христа считает социалистом, низводя самое христианство на степень социально-экономической теории.

В. До какой степени основательной может считаться точка зрения на Христа, как на социалиста?

О. Самый факт враждебности научного социализма к христианству свидетельствует о том, что Евангельское учение не есть социально-экономическая теория. Марксизм прямо отвергает христианское учение, как учение о том, что «не от мира сего», и отвергает именно потому, что оно «не от сего мира». Поэтому, если говорить, что Христос был социалистом, то на это нельзя не смотреть исключительно как на тактический приём, которым социалистическое учение, ввиду авторитета, каким и поныне пользуется нравственное учение Евангелия, желает прочнее утвердиться на твёрдой почве этого авторитета.

В. В чём состоит учение христианского социализма?

О. Христианский социализм является в двух видах:

1) первый из них считает возможной совместимость задач социализма с христианским учением, причём, не касаясь самого христианства, забывает, что современный социализм не есть только экономическая теория, но целое мировоззрение, по своим началам совершенно противоположное христианству;

2) согласно точке зрения второго вида христианского социализма, христианство якобы необходимо приводит к социализму, чем обнаруживается недостаточное понимание христианства, так как его ставят в необходимую связь с одной определённой формой социально-экономической жизни и именно с той, какую стремится осуществить социализм.

В. На чём основывается учение христианского социализма?

О. Оно основывается:

а) на произвольно толкуемых местах законодательства Моисея, на проповеди пророков и учении Евангельском, из которых якобы усматривается, что как Моисей и пророки, так и Христос не признавали частной собственности (Мф. 6:19–21, 19:20–24; Лк. 12:33);

б) на том факте, что первые последователи Христа принадлежали будто бы исключительно к пролетариату;

в) на произвольном понимании строя жизни первых христиан по книге Деяний (Деян. 2:44–45, 4:32–35);

г) на текстах Евангелия, о которых утверждают, что они свидетельствуют будто бы о революционном характере деятельности Иисуса Христа, или, по крайней мере, оправдывают такую деятельность, т.е. насилия, совершаемые во имя торжества добра и справедливости (например, Лк. 12:49–53).

В. Как читается текст Мф. 6:19–21?

О. «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет и где воры не подкапывают и не крадут; ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».

В. Как читается текст Мф. 19:20–24?

О. «Юноша говорит ему: всё это сохранил я от юности моей; чего ещё недостаёт мне? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мной. Услышав слово сие, юноша отошёл с печалью, потому что у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и ещё говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие».

В. Как читается текст Лк. 12:33?

О. «Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе влагалища неветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не приближается, и где моль не съедает».

В. Что нужно сказать о социологии Моисея и пророков?

О. Действительно, мысль о том, что земля есть достояние Божие, а не собственность человеческая, присуща ветхозаветной Библии, и отчасти выражена в законах Моисея о юбилейных годах, о распределении земли по коленам и т.п. постановлениях. Но, во-первых, эта мысль всецело истекает из теократического строя жизни древнего Израиля и вне её не имела смысла, во-вторых, она не исключала частной собственности: земля в юбилейный год возвращалась к прежним её владельцам; колена Израилевы владели отведённой каждому из них землёй; учение же, что собственники суть только приставленные Богом к имуществу управители, указывает только на то, что и в управлении собственностью, как вообще во всех без исключения сторонах жизни, человек управляется Божиим Законом. Атеистическому и аморальному социализму нельзя ссылаться на Библию, ибо он в корне отвергает теократию, заменяя её демократией. Нельзя брать выводы, отвергая посылки.

В. Каков смысл вышеприведённых Евангельских текстов?

О. Первые два из них направлены против излишней привязанности к богатству, а не против частной собственности вообще, как таковой. Форма обращения к юноше условна: «если хочешь», чем исключается всякая принудительность отчуждения, какая имеет место в социализме. Что же касается Лк. 12:33, то здесь, судя по предыдущему стиху, наставление Спасителя обращено собственно к апостолам, для которых обладание собственностью было действительно несовместимо с характером предстоявшего им служения, но не ко всем верующим. Тем не менее, и здесь, как и в других подобных местах, право личного распоряжения собственностью оставляется Спасителем во всей его неприкосновенности.

В. Правильно ли утверждение, что первые последователи Христа все без исключения принадлежали к пролетариату?

О. Такое утверждение ни на чём решительно не основано; факты, о которых повествуется в Евангелии и Деяниях, свидетельствуют обратное. Среди последователей Иисуса Христа были люди и знатные (Никодим) и богатые (Иосиф Аримафейский, Закхей, Лазарь с сёстрами), или просто зажиточные собственники, в числе которых были даже некоторые апостолы до их призвания к новому служению (сыновья Заведеевы, мытарь Левий). То же видим и во времена апостолов (сам апостол Павел, проконсул Сергий, Павел, Дионисий Ареопагит, евнух эфиопской царицы и др.) и мужей апостольских, что подтверждается и показаниями языческих авторов. Например, Плиний младший в своём известном письме к Траяну свидетельствует, что при нём христианство исповедовали некоторые cives Romani и люди omnia ordinis. Правда, бедные и незнатные, более подготовленные условиями своей жизни, оказались более восприимчивыми к Евангельской проповеди, а потому их и оказалось больше среди первых последователей Христа; последнее ещё понятно и потому, что бедных вообще на свете больше, чем богатых. (Ср. притчу о талантах).

В. Как читается место в Деян. 2:44–45?

О. «Все же верующие были вместе и имели всё общее: и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого».

В. Как читается место в Деян. 4:32, 34–35?

О. «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа, и никто ничего из имения своего не называли своим, но всё у них было общее». «Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чём кто имел нужду».

В. Являются ли действительно факты, о которых говорится в этих текстах, достаточной аргументацией для социализма?

О. Общение имуществ в первой Иерусалимской общине христиан представляет собой явление исключительное для апостольской Церкви и кратковременное даже в жизни самой Иерусалимской общины. В этом смысле один из умеренных сторонников социализма правильно называет его исключительным «праздником христианства», впоследствии не повторявшимся, но и общение это решительно ничего общего с современным социализмом не имело, ибо оно было результатом христианской любви и носило добровольный характер, тогда как будущий социалистический строй носит на себе черты принудительности, которой обусловливается и его возникновение и поддержание. Далее, общение имуществ в Иерусалимской общине распространялось только на потребление, но не на производство. Как естественное выражение высоких внутренних переживаний первых христиан, с их прекращением прекращается и это общение в Иерусалимской Церкви, оставаясь совершенно неизвестным другим апостольским церквам. Это подтверждается всеми священными книгами Нового Завета.

В. Какие тексты Нового Завета могут подтвердить отсутствие принудительности такого общения?

О. В Деян. 2:35 сказано, что «у множества верующих было одно сердце и одна душа», чем указывается на любовь, двигавшую поступками первых христиан. Далее, когда Анания и Сапфира, продав имение своё, часть утаили от Апостолов, Ап. Пётр прямо сказал: «Анания! для чего ты допустил сатане вложить в сердце твоё мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? чем ты владел, не твоё ли было, и приобретённое продажей не в твоей ли власти находилось»... (Деян. 5:3–4). Здесь прямо подчёркивается отсутствие принудительного характера в этом общении имуществ: Анания и Сапфира могли отдать своё имение общине, могли и не отдать его; наказание же постигло их за тщеславие и ложь, так как, не желая расставаться со своим имением, они только для виду, не желая отставать от других, а может быть и ради выгоды общения имуществ для них лично, отдали его часть, выдавая её за всё, что имели. Об отсутствии принудительности в имущественном общении первых христиан Иерусалимской Церкви говорит весь дух, каким проникнуты все описания его в Новом Завете.

В. На какие места Нового Завета ссылаются социалисты при утверждении, что И. Христос был социалистом?

О. На тексты Мф. 10:34–36, 21 и Лк. 12:49–53.

В. Как читается текст Мф. 10:34–36?

О. «Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч; ибо Я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку – домашние его».

В. Как читается текст Мф. 10:21?

О. «Предаст брат брата на смерть, и отец – сына; и восстанут дети на родителей и умертвят их»...

В. Как читается текст Лк. 12:49–53?

О. «Огонь пришёл Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся. Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! Думаете ли вы, что Я пришёл дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трёх: отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей». (Ср. Лк. 14:26, 16:3).

В. Каков смысл этих текстов?

О. Огонь, о котором говорит Христос, есть огонь Божественной любви, зажигающий сердца человеческие. Что касается разделения, то под ним разумеется разделение нравственно-религиозное, разделение веры, разделение стремлений и борьба духа с плотью, миром и дьяволом, который со всей яростью нападает на истинных последователей Христа. В этом смысле о борьбе и разделении Спаситель говорит не как о цели Своего пришествия на землю, а как о неизбежном его следствии.

В. Очевидно, вся аргументация, приводимая социалистами в пользу обоснования социализма с началами христианства, лишена доказательной силы – допустимо ли, по крайней мере, совмещение христианства и социализма?

О. По существу принципов того и другого, христианство и социализм решительно несовместимы. Марксизм, который является наиболее последовательным развитием основного принципа социализма, совершенно исключает христианство. И это понятно уж по одному тому, что христианство, в истинном смысле этого слова, ещё прежде должно отвергнуть социализм, ибо, по существу своему, не может принять его основных положений.

В. В чём состоит истинная сущность христианства?

О. Христос пришёл на землю для того, чтобы восстановить дух человека в его истинных, данных ему Создателем, правах, от которых человек сам отказался грехопадением.

В. В чём состояло эта восстановление?

О. Удовлетворяя высшей Божественной справедливости, Христос Господь Своей Кровью возвратил человеку утерянную возможность нравственного совершенствования, в бесконечном приближении – фактически и своим качественным содержанием – к бесконечному совершенству своего Создателя – Бога.

В. Чем обусловливается эта возможность со стороны человека?

О. Условием осуществления этой возможности является жизнь человека по началам веры и христианской нравственности.

В. Как может быть охарактеризована христианская нравственность?

О. Она характеризуется, главным образом, стремлением восстановить дух человека в его природных правах, подчинив ему плоть и психические способности. Такой духовный рост возможен исключительно под условием общения человека со своим Первообразом, от Которого он получает силы расти духовно. В этом смысле мир материальный принимается во внимание христианской этикой лишь постольку, поскольку он может иметь то или другое отношение к миру духовному и служить для него средством.

В. С какой точки зрения смотрит социализм на нравственность?

О. Взгляд социализма на нравственность резюмируется следующим определением Лассаля: «что в данное время и в данном обществе принято считать обязательным и добрым, то и нравственно».

В. Есть ли что общее между христианской нравственностью и «этикой» социализма?

О. Между тем и другим нет решительно ничего общего, за исключением общих понятий и даже скорее только слов о справедливости, любви, братстве, равенстве и т.п., которыми воспользовался социализм по тактическим целям.

В. В чём состоит разница между нравственностью христианства и социализма?

О. Христианская нравственность в своём содержании вечна, безусловна, безотносительна, она оценивает личность саму по себе, видя в ней образ и подобие абсолютного Божества и указывая ей абсолютные цели в бесконечном совершенствовании; этика социализма относительна; она оценивает человека, как «особь (штуку) в стаде», указывая ему цель жизни в материальном довольстве, к каковой он и обязан стремиться, придерживаясь тех общих правил поведения, какие принято в том или другом обществе, в тот или другой момент считать нравственными, и которые сами слагаются в зависимости от экономических отношений.

В. До какой степени приложимы в той или другой форме к социализму такие понятия, как равенство, справедливость, любовь, братство и т.п.?

О. При последовательном развитии социалистической точки зрения эти понятия не могут представлять самостоятельной ценности, ибо, по общей формуле социалистической этики, и они являются не более как известным выводом из сложившихся экономических отношений. А раз это так, то определяющего влияния на жизнь человека и, в частности, на эти же экономические отношения они оказывать не могут, так как, по выводу из той же формулы социализма, новые экономические отношения сильны их сломить, выдвинув новые этические понятия.

Самостоятельное значение их возможно только тогда, когда они опираются на абсолютные начала Правды и Добра, тем самым получая абсолютный смысл. Но социализм исключает такой смысл в своих этических понятиях, устраняя этим для себя возможность применения понятий справедливости, равенства, любви и т.п.⁵⁰.

В. Как оценивается христианством область материального мира?

О. Материя сама по себе ни хороша, ни дурна, но, являясь орудием проявления духа, она от этого духа и получает свой ценность, в зависимости от того, пользуется ли он ею для доброй или худой цели.

В. Может ли нравственное учение христианства быть уложено в рамки одной определённой социальной или политической системы?

О. Христианское учение в его целом и, в частности, христианская этика – универсальны и в этом смысле не могут быть ограничиваемы в своём применении исключительно формой социально-экономических или политических отношений. Оно выше всякой системы, ибо касается области, стоящей над внешней стороной жизни и управляющей ею.

В. В чём можно усмотреть подтверждение того, что учение Христа простирается на область духа, а Сам Он не является социальным и политическим реформатором, как утверждают социалисты?

О. За это говорит общий смысл Евангелия и всего Нового Завета. Спаситель говорит, что царство Его «не от сего мира» (Ин. 18:36). Особенно ясно об этом свидетельствует место Евангелия от Лк. 12:13–15. Далее, что Христос не был социалистом и революционером доказывается, во-первых, самым фактом поднявшейся против Него вражды со стороны представителей Иудейского народа, среди которого жили чисто революционные, по условиям времени, надежды на земное царство Мессии, – надежды, которых, отстраняясь от решения всякого рода чисто земных дел, Иисус Христос не оправдал; во-вторых, это доказывается отношением Его к двум устоям социальной жизни человечества, против которых, главным образом, восстают социалисты, – к институту частной собственности и гражданской власти.

В. Как читается текст Лк.12:13–15?

О. «Некто из народа сказал Ему: Учитель! скажи брату моему, чтобы он разделил со мной наследство. Он же сказал человеку тому: кто поставил Меня судить или делить вас? При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения».

В. Как относится Иисус Христос к частной собственности?

О. Осуждая чрезмерное пристрастие к богатству, Христос, однако, не отрицал частной собственности, доказательством чего является Его отношение к закону Моисееву и в частности к десятословию, отношения к Закхею и другим собственникам, как Лазарь с сёстрами, Никодим; а также многочисленные наставления Его о милостыне и благотворительности неимущим, которые могут иметь место и смысл лишь в том обществе, где частная собственность существует.

В. Где говорится об отношении Спасителя к закону Моисееву?

О. В Евангелии от Матфея 5:17–18 и 19:17–19.

В. Как читается текст Мф. 5:17–18?

О. «Не думайте, что Я пришёл нарушить закон или пророков: не нарушить пришёл Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдёт небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдёт из закона, пока не исполнится всё».

В. Как читается текст Мф.19:17–19?

О. На вопрос о том, что надо сделать доброго, чтобы наследовать жизнь вечную, Спаситель отвечает: «если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди. – Говорит Ему: какие? Иисус же сказал: не убивай, не прелюбодействуй, не кради; не лжесвидетельствуй, почитай отца и мать; и люби ближнего твоего, как самого себя».

В. Что говорят об отношении Иисуса Христа к собственности эти тексты Евангелия?

О. В этих текстах говорится, что Иисус Христос подтверждает Закон Моисеев и, в частности, десятословие, а десятословие охраняет частную собственность: «не укради» (заповедь 8-я) и «не пожелай жены искреннего твоего, не пожелай дому ближнего твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всего, елико суть ближнего твоего» (заповедь 10-я). Слова эти как бы нарочно направлены против социализма и его вожделений.

В. Из каких мест Евангелия видно то или другое отношение Спасителя к гражданской власти?

О. Отношение Спасителя к гражданской власти усматривается из Ин. 19:11 и Мф. 22:17–21.

В. О чём говорится у Иоанна в XIX главе, 11 стихе?

О. Иисус Христос здесь утверждает законность всякой власти: «ты не имел бы надо Мной никакой власти, – говорит Он Пилату, – если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе».

В. О чём говорится у Матфея в главе XXII, стихах 17–21?

О. Здесь Иисус Христос устанавливает, что подчинение законной власти гражданской не нарушает обязанностей человека к Богу: на вопрос фарисеев, «позволительно ли давать подать кесарю», Иисус, видя лукавство их, сказал: что искушаете Меня, лицемеры? покажите Мне монету, которой платится подать. Они принесли Ему динарий. И говорит им: чьё это изображение и надпись? Говорят Ему: кесаревы. Тогда говорит им: итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу».

В. Что является характерной, специфической чертой всякого политического и социального строя, в том числе и строя, какой проповедуется социализмом?

О. Такой чертой его является внешняя принудительность.

В. А христианский нравственный закон носит ли принудительный характер?

О. Нравственный закон Христа совершенно лишён всякой внешней принудительности, чем всего яснее обнаруживается его природа, совершенно чуждая социализму.

В. В чём усматривается отсутствие внешней принудительности в христианском учении?

О. Об отсутствии внешней принудительности свидетельствует самый дух, каким проникнуто Евангелие, в частности, отдельные места Евангелия: Мф. 5:38–41, 26:51–52; Лк. 9:51–56 и др.

В. Как читается текст Мф. 5:38–41?

О. «Вы слышали, что сказано: «око за око и зуб за зуб». А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобой и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два».

В. Как читается текст Мф. 26:51–52?

О. Когда Иисуса Христа в саду Гефсиманском воины взяли под стражу, «один из бывших с Иисусом, простёрши руку, извлёк меч свой и, ударив раба первосвященникова, отсёк ему ухо. Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут».

В. Как читается текст Лк. 9:51–56?

О. «Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим, и послал вестников пред лицом Своим; и они пошли и вошли в селение Самарянское, чтобы приготовить для Него; но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим. Видя то, ученики Его Иаков и Иоанн сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошёл с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришёл не губить души человеческие, а спасать. И пошли в другое селение».

В. Каким должно быть отношение христианства к социализму?

О. Не отрицая коммунизма и даже одобряя и поощряя его там, где он возможен по чисто нравственным условиям, при сохранении полной свободы выбора образа жизни, притом не ради земных целей, а ради Бога и нравственного совершенства, как это мы видим в общежительных монастырях, – истинное христианство, как религия духа и вечности, должно отвергнуть современный социализм, который, не желая быть простой теорией, претендует на значение новой веры человечества, стремящейся вытеснить и заменить собой христианство, – на значение целостного, хотя и грубого, узкого мировоззрения, проповедующего культ плоти и сосредоточивающего все помыслы человека исключительно на интересах его земного, материального благополучия, с полным забвением о Боге, о вечности, о жизни духа, – о том, словом, что есть «едино на потребу».

В. Чем может быть объяснено явление христианского социализма после того, как выяснилось, что христианство и социализм взаимно исключают друг друга?

О. То или другое смешение социализма предполагает недостаточное углубление в сущности этих двух начал, за исключением того случая, когда социалисты стараются обосновать свои положения ссылкой на Евангелие по тактическим соображениям. Факт нищеты и обездоленности тёмного люда, факт, который главным образом и содействует успеху социализма вообще, бывает часто причиной того, что христиански настроенные люди, желая облегчить ему бремя жизни, стремятся к реформе существующего общественно-экономического строя и в ложной надежде обращаются за разрешением этого вопроса к социалистическим теориям, которые, однако, не только, не способны разрешить его, но и противоречат по существу самому учению Христа и нормальному устройству жизни. С другой стороны, и социализм нередко прибегает к христианским началам любви, равенства, справедливости и т.п., чтобы прочнее утвердиться в мнениях воспитанных в христианской морали современных людей, что, однако, не мешает ему по существу оставаться враждебным христианству.

В. Не знает ли история социализма попыток к созданию системы христианского социализма?

О. Такие попытки действительно были: во Франции – священника Клода Фоше в эпоху Великой французской революции 1879 г., Бюше и Ламенне в 30-х годах XIX века, Ле-Пле и графа де Мена около половины того же столетия; в Германии – епископа Кеттлера и сотрудника его, священника Муфанга, из протестантов – придворного проповедника пастора Штеккера, во второй половине прошлого столетия; в Англии – адвоката Людлоу и сотрудников его – священников Мориса и Кингслея, бывшего воспитателя короля Эдуарда VII, и др.

В. Чем в общих чертах характеризовались эти попытки?

О. Одни из них с самого начала явились ярыми революционерами (Клод Фоше), а на социализм смотрели, как на высшую, усовершенствованную форму христианства (Бюше, Ламенне). Другие (Ле-Пле, де Мен, Кеттлер, Штеккер, Кингслей), наоборот, назывались христианскими социалистами лишь по недоразумению, ибо, не имея ничего общего с социализмом, они стремились исключительно к наилучшему, возможно полному осуществлению христианских начал в современной общественной жизни, безотносительно к существующему строю; в частности они старались об улучшении положения рабочих масс, с одной стороны, при помощи средств церкви (заботы о просвещении и благотворительность разных видов) и государства (законодательство, направленное к ограждению интересов трудящейся бедноты), главным же образом – путём возвышения религиозно-нравственного состояния рабочих, а также путём организованной самодеятельности самих рабочих (кооперация и взаимопомощь разных видов). Первые, хотя и прикрывались именем христианства, ничего общего с христианством не имели; вторые же, как уже замечено, лишь по недоразумению получили имя социалистов, и с ним тоже ничего общего не имели.

В. Какова была судьба этих попыток и связанных с ними рабочих движений?

О. В тех случаях, когда эти движения оставались на почве христианских начал, они оказывались стоящими в непримиримой вражде с чистым социализмом (католическая ассоциация во Франции и общий Евангелический союз рабочих ферейнов в Германии); с другой стороны, по мере усвоения начал социалистических, они неизбежно утрачивали связь с христианством (как, например, современное социалистическое движение среди духовенства в Ирландии, особенно так называемое «левое крыло», в котором состоит до 300 священников); такова же судьба русских последователей христианского социализма: экс-архимандрита Михаила, экс-священника Ионы Брихночева и др.

В. О чём свидетельствует такой исход практических попыток соединения христианства с социализмом?

О. Этот исход красноречивее всего доказывает полную невозможность совместить эти два, находящиеся в совершенно различных плоскостях (христианство – в области духа, социализм – в области материального существования), учения.

В. В каких словах можно определить действительное значение социализма?

О. Социализм чужд действительным запросам человеческого существа и неприложим к реальным отношениям и условиям жизни. Жизненное значение его сводится к нулю. Поэтому какой бы разрушительной силой ни сопровождалось его распространение среди современного общества, он всегда сохранит только отрицательное значение, в роли разрушителя веками накопленной культуры и самого общества, в роли развратителя души человека, ибо то мнимо-положительное, что он старается дать человечеству, никогда не станет фактом жизни, не соответствуя и не считаясь с условиями живой действительности. Что хуже всего, – в качестве реакции против угнетения и рабства личности в социализме неизбежно всюду является анархизм, последняя ступень падения культуры, за которой (ступенью) уже открываются времена дикости и варварства.

В. Какие по преимуществу стороны учения социализма стоят в непримиримом противоречии с христианским мировоззрением и должны постоянно вызывать опровержение со стороны ревностных служителей и сынов Церкви?

О.

1) Теория исторического материализма и взгляд на жизнь людей, как осуществление только животных, материальных целей;

2) отсюда желание устроить «рай на земле», с полным отрицанием загробной жизни;

3) неизбежный атеизм;

4) взгляд на нравственность, как условное, изменчивое и относительное явление, без вечного и неизменного содержания;

5) взгляд на духовные запросы и искания человека, отсюда и на религиозные и нравственные истины, как на изменяющуюся идеологическую надстройку, зависящую от экономических отношений;

6) взгляд на личность человека древне-языческий, по которому эта личность сама по себе не имеет ценности, а получает значение от общества, корпорации, класса или кружка, в среде коих она действует;

7) принудительный и неизбежно революционный характер действий социализма в достижении им своих целей;

8) заигрывание с низкими, чувственными и эгоистическими сторонами жизни рабочих, обманываемых и обманутых социализмом заведомо несбыточными обещаниями, коими социализм привлекает рабочих в свою среду, совершенно не давая им высших религиозно-нравственных идеалов;

9) дух озлобления, зависти и ненависти, которыми питает социализм и в которых он воспитывает народные массы;

10) безумное увлечение якобы безгрешными свойствами человеческой природы, и отсюда самомнение и нравственная бесчувственность, в которых социализм воспитывает своих адептов;

11) лицемерные ссылки на учение Христа, в Которого социалисты не веруют, и на Евангелие, которого сами социалисты никогда не читают и не признают;

12) общее ожесточение нравов – неизбежное следствие социализма, и отсюда неизбежное вырождение социализма в конце концов в анархизм (пример – Моост).

В. Какие можно указать способы мирной и достойной борьбы с социальным злом и с главным видом этого зла – с социализмом, чтобы лишить социализм той силы греховного обаяния, искушения и соблазна, которую он имеет, действуя на низменные инстинкты человека, и пользуясь его греховностью и неизбежным часто, при бедности и несправедливости в распределении земных благ, озлоблением?

О. В ответ приводим суждения и постановления по сему вопросу, бывшие на Киевском Всероссийском миссионерском съезде 1908 года.

Вопрос о социализме и мерах борьбы с ним был поставлен на обсуждение V отдела съезда в заседании 19-го июля. Протоиерей И.И. Восторгов внёс в отдел доклад: «Проповедь социализма и успех её среди учащейся молодёжи и, главным образом, среди рабочих и крестьян».

В этом докладе протоиерей Восторгов высказал следующее:

«Социал-демократическая пропаганда усилилась в России среди рабочего класса и заняла угрожающее положение в 90-х годах XIX столетия, точнее – с 1896 года. С этим согласны даже сами социалистические писатели, как, например, Плеханов и др. Но до 1905–1906 годов социалистическая литература была нелегальной и мало была распространена в народе и среди рабочих. В 1905–1906 годах она в таких массах была выброшена в народ, что я, например, возвращаясь из Сибири в конце 1905 года, мог набрать несколько сот брошюр революционных, социалистических в вагоне поезда, ибо они раздавались и разбрасывались даром. В 1906 г., в феврале, назначенный миссионером-проповедником в Москву, я получил приказание от архипастыря своего обратить особое внимание на усиление социалистической пропаганды среди многочисленных рабочих Москвы. Мы все, пастыри, были застигнуты врасплох страшным натиском социализма, а лица со средним образованием – в особенности; литература по вопросу о социализме у нас очень бедная. Обратился я к представителям богословской науки и нашёл тогда, что бывший архимандрит Михаил, издавая даже речь Штеккера о христианском социализме, заявляет открыто в своей брошюре, из серии «Свобода христианства», что он, Михаил, не разделяет воззрений Штеккера и склоняет свои симпатии к социал-демократии, – учению бесспорно атеистическому; в другом богословском журнале мы читаем, что св. Иоанн Златоуст был тоже социалист и в своих воззрениях совпадает вполне с Карлом Марксом. Итак, средств и пособий и готовых трудов о социализме почти не было, а что было, то часто оказывалось ненадёжным, а пожар между тем разгорался. Пришлось перечитать всю брошюрную литературу социалистическую, дать ей, насколько умения было, оценку с православно-христианской точки зрения, в марте 1906 года уже выступить перед рабочими Москвы, наиболее умственно подготовленными и развитыми, с семью лекциями о социализме и христианстве.

Перечислив затем свои труды о социализме, протоиерей И.И. Восторгов предложил следующие тезисы:

«1) Христианство и социализм, по признанию самих вождей социализма, совершенно несовместимы. Социализм есть движение безрелигиозное, безнравственное.

2) Лицемерная, рассчитанная в целях тактики и уловления последователей, попытка некоторых социалистов оправдать социализм ссылками на учение Евангелие и на жизнь Иисуса Христа и Его первых последователей в Иерусалимской Церкви не выдерживает никакой критики.

3) Социализм по природе своей есть учение глубоко и решительно атеистическое и хочет не уживаться с христианством, а стать на место его, как единственная руководящая сила жизни.

4) В качестве таковой силы социализм, однако, не может дать основ ни для нравственности, ни для личности и её свободы, ни для государства, ни для разрешения социально-экономического вопроса, которым он занимается больше всего, в котором видит главную свою силу и который понимает и хочет разрешать грубо материалистически.

5) Сила и условие успеха социализма – в отсутствии у нас широких проявлений деятельного христианства во взаимных отношениях, в частности господствующий узко-материалистический взгляд на жизнь, – в несовершенствах нашей социальной жизни, проявляющихся в пауперизме и крайностях капитализма.

Отсюда путь:

6) а) теоретической борьбы с социализмом – опровержение его путём литературной борьбы, чтений, бесед и пр., с указанием его несостоятельности и в принципиальной области и в области практического осуществления; среди верующего русского народа, по условиям и особенностям его жизни принимающего часто социализм за религиозно-христианскую секту, и в виду усилий пропагандистов социализма представить его именно с этой стороны, важнее всего раскрывать враждебность социализма ко всякой религии вообще и в особенности к православному христианству;

7) б) практической борьбы с социализмом – деятельное христианство и содействие уврачеванию социальных язв жизни. Церковь должна вводить христианские начала жизни во все взаимные отношения людей и этим смягчать крайности в неравенстве распределения земных благ, действуя в противоположность социализму:

– а) на началах симбиоза, а не классовой борьбы,

– б) свободно, путём нравственного воздействия на людей, а не насилием,

– в) питая в людях чувство взаимной любви, уступчивости, благожелательности, а не злобы, зависти и кровавых инстинктов,

– г) жалея жестокосердие богачей и скорбя об окаменении их сердец, а не питая и не возбуждая к ним зверских чувств зависти и ненависти,

– д) и самое главное – основывая всю работу среди людей на живущих в их душах вечных религиозно-нравственных запросах, освещающих смысл настоящего земного существования и будущего загробного, и не обращая людей в животное путём вытравления из них духовной жизни, веры в Бога, в бессмертие и в будущее мздовоздаяние.

8) Предлагаемый для такой борьбы с социализмом заимствованный из Европы так называемый «христианский социализм», в смысле союза и соединения социализма и христианства, есть явление по существу невозможное и самопротиворечивое, – в виду бесспорно атеистического характера всякого социализма и материалистической основы всех его теоретических построений.

9) История показывает, что такой христианский социализм во всех странах или

– а) неизбежно приводил к полному отделению верующих христиан от социализма, который они объявили учением нечистым (Лe-Пле, де-Мен; съезды в Люттихе, папские энциклики), или

– б) к поглощению христианства социализмом, так что в нём для области веры и богообщения уже ничего не оставалось (левая фракция священников в Англии и т.п.).

10) Но возникавшие разновременно в различных странах попытки создать систему «христианского социализма» со стороны верующих дают нам побуждение, отчасти же материал и перечень практических мер для разрешения Церковью социального вопроса, на основе мирной борьбы с социализмом, как одного из видов социального зла, на почве деятельного христианства и в полной противоположности социализму. В гораздо же большей, несравненно большей степени указания в этом смысле даёт нам история нашей русской православной Церкви; в прошлом она создала ряд жизненных благотворительных учреждений, которые, к сожалению, с XVIII века, вследствие отобрания церковных имуществ и постепенного ограничения Церкви в деле благотворительности и передачи благотворительности в руки светских учреждений, сокращались всё более и более и падали, что обращало приход и храм только в место молитвы для верующих и исполнения для них необходимых христианских треб.

Восстановление прихода на его древних началах; поднятие интереса среди духовенства к благотворительным учреждениям уже в новой форме, сообразно современным условиям, особенно на фабриках и заводах; сознание им обязанности располагать хозяев фабрик и заводов действовать по отношению к рабочим в духе христианской заботливой любви, а не на жёстком коммерческом начале; участие с ними (хозяевами) в создании и поддержании благотворительных учреждений при фабриках и заводах; учреждение среди рабочих благотворительных союзов, касс и т.п. учреждений, но на почве не политической, а с целями возвышения их экономического благосостояния и с целями христианской благотворительности на основе христианской любви и доверии между хозяевами и работниками, а не классовой борьбы; объединение рабочих вокруг приходских храмов; содействие им в деле приобретения собственности, содействие проведению законов, обеспечивающих старость и инвалидность рабочих со стороны государства и охрану их труда от нежелательных и вредных для жизни и здоровья условий, особенно же охрану их духовных интересов от таких сторон фабричной жизни, которая отвлекает рабочих от храма и духовного влияния Церкви; умножение церквей и приходов на фабриках и заводах, на железнодорожных станциях; поддержание доброй семейственности среди рабочих на христианских началах; открытие библиотек, читален, чтений, курсов с целями религиозно-нравственного просвещения народа в духе святой Церкви; заведение в приходах домов призрения, больниц, бесплатных пансионов-училищ, ночлежных домов на христианских началах и с церковным строем жизни; устроение всюду обществ трезвости и усиленнейшая борьба с народным пьянством на религиозно-нравственной основе и тому подобное, – вот примерный перечень практических мер борьбы с социальным злом и в числе самых опасных проявлений этого зла – с социализмом, который удачно пользуется бедностью народа для направления жизни рабочих в сторону атеизма и революционных выступлений».

После сего в отделе произошёл обмен мнений по содержанию предложенных протоиереем Восторговым тезисов.

После обмена мнений V отдел постановил: «тезисы протоиерея И. Восторгова утвердить полностью».

Затем, в дополнение к докладу протоиерея И.И. Восторгова о борьбе с социализмом, И.Г. Айвазов представил V отделу доклад: »К вопросу о мерах народно-литературной борьбы с социализмом«. Заявляя, что наше время с его резкой социально-экономической и политической борьбой выдвинуло на первую очередь много таких вопросов, которые раньше лишь изредка всплывали на поверхность житейского моря и которым посему мало удeлялось внимания в миссионерской литературе, г. Айвазов находит необходимым, чтобы эта литература, в доступной для народа форме, разработала и осветила с христианской точки зрения следующие жизненные вопросы нашего времени:

– во-первых, вопрос о частной собственности и общности имений;

– во-вторых, вопрос о добром и преступном богатстве, а равно о доброй и преступной бедности, и об истинной христианской благотворительности;

– в-третьих, вопрос о необходимости и значении для человека труда и работы; о хозяевах и рабочих;

– в-четвёртых, о христианской семье и её религиозно-социальных задачах;

– в-пятых, вопрос о государстве, его цели, задачах и назначении, а равно вопрос о власти, её происхождении, свойствах и назначении, её правах и обязанностях, о необходимости повиновения властям и о крайнем пределе повиновения;

– в-шестых, об истинной свободе, равенстве и братстве, в частности, о совместимости свободы с порядком и законностью, а равенства и братства со старшинством одних и повиновением других;

– в-седьмых, о стачках и забастовках;

– в-восьмых, о возмездии за преступление в связи с оценкой одного и того же действия – с точки зрения преступления и с точки зрения возмездия или наказания за преступление и,

– в-девятых, наконец, все вообще вопросы, выдвинутые разлившимся по всему лицу земли русской учением социалистов, коммунистов, революционеров и анархистов. Каждый вопрос должен освещаться с христианской точки зрения так, чтобы в его решении можно было найти и опровержение ложных взглядов, порождённых теми или другими социальными учениями... Принимая во внимание нападки особенно социал-демократов на христианство, надо с надлежащей ясностью и обстоятельно разработать ещё следующие вопросы:

1) христианство является защитником всех труждающихся и обременённых, а «не орудием классового господства», как учат социал-демократы;

2) христианство спасает людей от ужасного духовного и экономического рабства, в которое повергает их социал-демократия;

3) христианство проповедует любовь ко всем людям, оно является «религией человеческого страдания», а социал-демократия проповедует междоусобную кровавую бойню и является «религией человеческой ненависти», и

4) христианство, как «религия любви», даже насилием прогоняется отовсюду, где социализм, как «религия ненависти», захватил власть.

V отдел постановил означенный доклад г. Айвазова принять. Все изложенные постановления V отдела в 9-м общем собрании членов съезда были полностью утверждены.

И.Г. Айвазов, в целях успешной борьбы с социализмом, предложил брошюру свою, посвящённую вопросу о взаимных отношениях между христианской Церковью и современным социализмом. Тезисы брошюры следующие:

1) Под «современным или научным социализмом» разумеется «историко-экономический материализм», который в политической жизни государств породил мощную партию социал-демократов и лёг в основу её мировоззрения и деятельности, так что речь о «современном социализме» является в то же время и речью о социал-демократии.

2) В существе своём социал-демократия является новым мировоззрением, глубоко атеистическим и материалистическим.

3) Христианское мировоззрение и мировоззрение социал-демократии взаимно уничтожают друг друга; они не только не имеют ничего общего между собой, но взаимно противоположны друг другу: и в мире идей религиозных, моральных, правовых, государственных, политических, общественных, семейных, индивидуальных, и в сфере научно-философской мысли, и в мире творчества и т.д.

Христианство связывает себя с внутренним человеком, почему и прогресс христианский – внутренний, качественный; он завершается небом или загробной жизнью. Социал-демократия, наоборот, связывает себя с внешним человеком, её прогресс – внешний, материальный, количественный и замыкается землёй. В христианстве материальное благо является лишь приложением к внутреннему совершенству человека; самоценное блаженство – в сердце человека, напоенном любовью и единством духа со всеми во Христе. Социал-демократия, наоборот, на всю духовную жизнь человека смотрит, как на случайную надстройку в его экономике, почему поставляет её в исключительную и полную зависимость от того или другого состояния экономической жизни людей, которая одна только имеет собственную ценность в глазах социал-демократов. Царство сытого желудка – вот в чём социал-демократический рай. Отсюда:

5) Провозглашённые христианством идеи свободы, равенства и братства не только не имеют ничего общего, но даже глубоко враждебны однозвучным с ними идеям свободы, равенства и братства, объявленным социал-демократией. Нося исключительную печать материальности, социал-демократическая свобода необходимо завершается рабством, равенство превращается в тиранию, а братство в нравственное одичание. Отсюда:

6) В то время, как христианство зовёт к всеобщей любви, к миру и благоволению, социал-демократия устраивает междоусобную кровавую бойню, объявляет кровопускание своим догматом. Христианские песни любви и милосердия она силится заглушить своими песнями войны и криками ненависти, зовущими на бой для захвата власти и богатств.

7) Как принципиальные враги, христианство и социал-демократия никогда не могут достигнуть соглашения или примириться. Вот почему тех, кто всячески старается примирить христианство с социализмом, сами социал-демократы называют «утопистами» и даже «генералами от общественного затемнения».

8) Социал-демократия открыто объявила самую нещадную войну против всякой религии и особенно против христианства. Посему:

9) Католическая и протестантская церкви признали социал-демократию принципиальным и злейшим врагом религии, и особенно христианской, государства, общества, семьи и личности. Обе церкви призывают к решительной и разносторонней борьбе с социал-демократией.

10) Социал-демократия совершенно изгоняет религии из своего будущего «общечеловеческого социального союза», в котором верховная власть будет в руках «рабочего ведомства», по самой природе своей не только атеистического, но и резко враждебного к религии.

11) При настоящем же строе государственной жизни социал-демократия выработала, с целью изгнания отовсюду религии и христианской Церкви, целую программу своей церковной политики. Главные пункты этой программы:

– а) извращение исторических событий в христианстве и даже отрицание самого факта существования истории Личности Иисуса Христа;

– б) извращение идей христианской благотворительности, равенства, свободы и братства;

– в) извращение всей христианской морали и её целей;

– г) кощунственное отрицание Бога и всякой веры в Него. Далее идут

– д) прямые и резкие призывы к уничтожению Бога, как «древнего тирана» и «устарелого педагога», к изгнанию и уничтожению религии и особенно христианства.

Желая двинуть «организованный пролетариат» к насильственному изгнанию христианства из всех сфер жизни человека, социал-демократы

– е) внушают народным массам мысль, что христианская Церковь стоить на стороне врагов народа – капиталистов («несгораемый ящик и алтарь в союзе») и правителей («слуга государства»)...

Там, где открыто и прямо объявить изгнание и уничтожение религии и Церкви пока нельзя, как в Германии, в которой ещё сильна государственная власть – главный враг социализма, социал-демократы, борясь всё же на два фронта – против государства и Церкви, действуют против Церкви с большим лукавством. Они объявляют по отношению к Церкви

– ж) "нейтралитет«, и под знаменем «нейтралитета» добиваются уничтожения привилегий Церкви в государстве: привилегии клира, школьной, материальной, церковных союзов и т.п.

Церковь и государство – это два главные врага у социал-демократов. С ними они ведут борьбу на смерть. Ею они всецело поглощены, уделяя внимание вопросам социального характера лишь постольку, поскольку они облегчают достижение социал-демократией её политико-религиозной цели.

В заключение протоиереем И.И. Восторговым был предложен доклад о борьбе с самоубийством, как последствием неверия и нечестия. «В числе нездоровых явлений современности, – говорит протоиерей Восторгов, – и проявлений неверия и нечестия на первом плане нужно поставить ужасающее и возрастающее число самоубийств. Статистика указывает, что в Европе случаев самоубийств насчитывается до 60.000 в год; в возрасте до 14 лет на одну только провинцию во Франции насчитывается самоубийц среди учащихся до 400. Все эти явления переносятся теперь и к нам в Россию. Неверие, нечестие, а в среде молодых поколений эротомания представляют благоприятную почву для развития этого страшного недуга современности». Протоиереем Восторговым выставлен следующий тезис:

«Церковная пастырская проповедь должна с особой настойчивостью теперь обсуждать вопрос о смысле жизни по учению христианства и всеми способами на этой основе бороться против умножающихся случаев самоубийств в русском обществе, особенно же среди молодого поколения». При обсуждении этого тезиса был поднят вопрос и о дуэли, а также о необходимости уяснения смысла жизни и вообще о необходимости борьбы с эротическим настроением юношества.