Послание в Траунштейн
Две музы и три грации
Прилетели к лучшему поэту эмиргации:
Скажи нам, милый поэт,
Сколько ты поэтом лет?
Под каким ты родился кленом
В нашем лесу зеленом?
Отвечает лучший поэт эмиграции:
Я родился еще при Горации,
Пел при Игоре и Ярославе,
При Петре был уже во славе.
С Пушкиным много дружил,
Как царскосельский старожил.
Анненский при мне возник, –
Гумилева я ученик...
И не было бы это все странно,
Не встреть я епископа Иоанна.
Сей тяжелый прелат,
Который лишь по земле крылат,
Был рад
Наложить на меня прещения
И лишить меня перевоплощения!..
Услышав слово это, музы и грации
Вздрогнули пред лучшим поэтом эмиграции;
Закричали музы, грации засвистели,
Тебе, поэт, без году две недели,
Ты еще почти не открылся,
Ты по настоящему не родился,
Живешь еще в утробе матери, без сомненья, –
Где там у тебя перевоплощенье!
Поэт, ты не пришел в жизнь, а только зван,
Прав епископ Иоанн.
Чутко ты пишешь о своем Ангеле,
Послушайся его, веруй в Евангелье,
Жди от Спасителя спасения,
А не от перевоплощения...
Ты, поэт, мастер отдавать дань гробу,
Созерцай землю, как единую утробу;
Всякий человек, как из яйца птица,
Только однажды в жизнь родится.
И во мгновенье силен Творец проверить,
Во что человек может верить,
И отрыть,
Что человек способен любить.
Не думай, что эта истина сурова, –
Так говорит Божие Слово!
Мы его изменять не смеем,
Прочти начало Послания к Евреям...
Замолчали музы, притихли грации
И заплакали, пред лучшим поэтом эмиграции.
И словно светлее на земле стало,
Яркая звезда с неба упала
В непроглядную мира синь,
И имя той звезде было «полынь»,
Что значит струение вод Мерры
В Жизнь Одну, Радостную без меры.
Сан Франциско,
Октябрь 1952.