10 мая, 1972 г.

Дорогой и глубокочтимый Владыка!

Сперва (на днях) получил Вашу открытку из Израиля.

Вчера пришло Ваше письмо из Штуттгарта. Сердечное спасибо за заботы. Очень сожалеем, что у Вас нет надежды на свидание с нами! Так хотелось бы Вас еще разочек увидеть!

Смиренно выслушал Ваше наставление в отношении суждения моего о Вашем ученике (?? вероятно, не учебном, а в духовном смысле этого слова.¹⁰⁶ В порядке не самооправдания, а уточнения, должен сказать Вам следующее. Вы сожалеете, что я «недостаточно оценил» X.; но право- же, он не проявил, при встрече, ничего, за что можно было его «оценить». Его «страдальческая судьба», конечно же, вызвала у меня сочувствие, и я, как умел, дал ему это понять; но это собственно, было все, что я о нем узнал. Занялся я, естественно, девочкой, ради которой вся семья и приехала ко мне, и тем самым в той области, которая мне, так сказать, по плечу, оказал должное терпеливое (несмотря на утомление от долгого пребывания гостей) внимание. Что мог я сделать или проявить по отношению к самому X.? Не судите по себе. Ваши пастырские возможности в таких случаях несравнимы с возможностями и способностями простого смертного, каким являюсь я. Вы можете и подбодрить и утешить и взять душу человека себе на вооружение. Это Ваше великое счастье, которого я лишен.¹⁰⁷ Судьба соотечественников, прошедших или проходящих сейчас в СССР мучительные испытания души и тела, всегда меня глубоко волновала (я был, в свое время, и свидетелем сего в России) и волнует, так что против невнимания или непонимания этих испытаний я не грешу.

Что касается «интереса к живому человеку», в отсутствии чего Вы меня обвиняете,¹⁰⁸ то учтите, дорогой Владыка, и такие обстоятельства: полуживому человеку, каким сейчас являюсь я (недуги мои всё усиливаются и осенью мне минет 80 лет), приходится чисто физически, вероятно, ограничивать свой интерес ко всему внешнему, ощущая и некую бесполезность такого интереса. Я, так сказать, доживаю свою жизнь и, естественно, замыкаюсь в самом себе. «Порывы» и в поэзии моей миновали, не только в общении с людьми!

Должен еще прибавить, что г. X. не произвел ни на меня, ни на жену, приятного впечатления, в то время как его «дружина» (согласен с Вами в отношении этого слова. По-украински нет слова «жена», а есть «дружина») произвела на нас обоих хорошее впечатление. Вы, вероятно, знаете г-на X. давно и хорошо, и даже связаны с ним узами учительства; а для меня он нечто неведомое и разгадать его достоинства с первого взгляда я не мог.

Пишу Вам в Штуттгарт, надеясь, что письмо Вас еще там застанет. От Осинкиной, конечно, самый сердечный привет! Оба поручаем себя молитвам Вашим, необычайно для нас ценным!

Душевно Ваш Д. Кленовский