Преосвященный Филарет, епископ Рижский, как ректор Киевской духовной академии

Двадцать третьего февраля текущего года русская церковь лишилась одного из доблестных Иерархов, а киевская академия – своего почетного члена и бывшего наставника и начальника, преосвященного Филарета, епископа рижского. Почивший архипастырь, около 30 лет проведший в стенах сего заведения, почти всю жизнь свою посвятил на служение киевской академии, отдавши ей лучшие годы своей педагогической и административной деятельности. С его именем неразрывно связана четверть столетия истории нашей академии, в которой он должен занять весьма видное место в ряду других деятелей, как воспитатель многих поколений и как совершитель важных улучшений и преобразований академической жизни. В виду этого мы, воспользовавшись предоставленною нам Советом академии честью занять ваше просвещенное внимание, сочли долгом в настоящий, освященный историческими воспоминаниями, праздник академии сказать пред вами о преосвящ. Филарете, память о котором так свежа и глубока не только в академии, но и вообще в местном здешнем обществе.

Чем же ознаменовал свое служение в нашей академии преосв. Филарет? Чем памятно его пребывание в стенах сего заведения?

Академия помнит и чтит пр. Филарета, как профессора и ректора, как председателя церковно-археологического общества и редактора академических журналов.

Михаил Прокопьевич Филаретов (мирское имя преосвященного)¹, как даровитый студент, выделявшейся по успехам и познаниям из среды товарищей², немедленно по окончании курса был оставлен при академии в качестве преподавателя. В это время не было в академии свободной богословской кафедры, а были две вакансии философских наук по случаю почти одновременного выбытия из академии двух профессоров философии – С.С. Гоготского (в январе 1851 г.) и архимандрита Феофана Авсенева (в марте 1850 г.), Вследствие этого Михаилу Прокопьевичу предстояло заниматься философскими науками, званием коих он, говорят, отличался в студенчестве. Но тогдашние обстоятельства так сложились, что ему пришлось посвятить себя богословской науке. Ревизовавший академию митр. Филарет заметил, что для истории философии, которую преподавали два наставника, достаточно одного и что эта наука может быть читаема студентам в уменьшенном объеме³. По силе такого замечания высокопреосвященного ревизора конференция академии, собравшаяся 9 авг. 1851 г. для рассуждения о назначении на места студентов XѴ курса, постановила: «по классу богословских наук усматривается потребность еще в одном наставнике для успешного преподавания учебных предметов, назначенных по сему важному классу и еще не вполне обработанных, а посему одну из вакансий философских отделить для класса богословского и определить на класс богословский окончившего курс воспитанника академии Михаила Филаретова, а на класс философский – воспитанника той же академии Памфила Юркевича»⁴. Определяя Михаила Прокопьевича преподавателем богословских наук, конференция, без сомнения, руководилась особенною любовью и выдающимися познаниями его в сих науках, обнаружившимися как в устных ответах, так в особенности третных и курсовом сочинениях⁵. К этому, вероятно, присоединилось заявленное им желание принять монашеский сан. Как бы то ни было впрочем, но означенным постановлением конференции определились на всю жизнь ученые занятия Михаила Прокопьевича. Из богословских предметов на его долю досталось Священное Писание, которое до него преподавал Иеромонах Иоанникий, нынешний митрополит московский.

Специальность научных занятий Филаретова определилась, можно полагать, еще при окончании им академического курса, при написании курсового сочинения на тему избранную им по предмету Св. Писания (о пророке Аггее). Известно, что прежние курсовые или теперешние кандидатские сочинения отнимают у студентов много времени и труда, и что в это время большею частью определяется как та наука, тот предмет, которым особенно интересуется студент, так и выражается степень познаний его в избранной им для ученой разработки научной области. Не имея под рукою курсового сочинения Михаила Прокопьевича и не зная подробных о нем отзывов рецензентов, мы не можем с уверенностью сказать, насколько в его окончательном сочинении проявились познания по предмету Св. Писания. Но принимая во внимание всем известную его усидчивость в занятиях и любовь к труду, можно несомненно предположить, что составление курсового сочинения и собирание для него материалов послужило Филаретову прочною и основательною подготовкою к преподаванию Св. Писания и он явился не таким новичком на кафедре, как это нередко бывало с другими преподавателями тогдашнего времени⁶.

Наука Св. Писания, доставшаяся на долю Михаила Прокопьевича, не занимала тогда в общем курсе академического образования такого видного и первенствующего положения, какое предоставлено ей новым уставом академии (1869г.). Догматика, обличительное и нравственное богословие считались более важными предметами, чем наука о Св. Писании; а потому и преподаватели последнего большею частью менялись и переходили на другие так называемые главные богословские науки. По крайней мере до поступления на должность Филаретова сменилось несколько преподавателей на Св. Писании, которое читали Н.А. Фаров, иером. Антонин, архим. Феофан и иером. Иоанникий. Весьма естественно, что при быстрой смене преподавателей, сильно страдала наука и профессора смотрели на свой предмет, как на переходную ступень и студенты относились к нему не с должным уважением⁷. При таком положении дела молодому бакалавру, ставшему скоро иеромонахом Филаретом⁸, стоило немалых трудов и усилий, чтобы прочно поставить порученную ему науку и тем завоевать себе внимание и уважение слушателей. И мы имеем достоверные сведения, что лекции о. Филарета на первых же порах его бакалаврства привлекли к нему внимание студентов. Его живая, большею частью импровизованная речь, отличавшаяся одушевлением и сопровождавшаяся ясным, отчетливым и вразумительным произношением производила весьма сильное впечатление на студентов, которые с большими интересом следили за его строго учеными, глубокими и содержательными лекциями. Подобное внимание студентов было тем ценнее и важнее, что в прежнее время студенты не так серьезно занимались изучением предметов, как теперь; тогда не было такого контроля над их занятиями, какой существует при настоящих порядках. На экзаменах спрашивали далеко не всех студентов и не по всем предметам; при том же, экзаменационным ответам, отличающимся нередко случайностью, не придавали особого значения, так как все внимание было обращаемо на составление сочинений. Значит, если студенты усердно посещали лекции по так называемым второстепенным предметам, – они делали это из любви к науке и из расположенности к чтениям преподавателя.

Печатных лекций, читанных о. Филаретом в академии, не дошло до нас. О них мы можем составить только приблизительное понятие на основании программ и конспектов по Св. Писанию, представлявшихся о. Филаретом по истечении каждого учебного года и хранящихся при делах нашего Правления. Судя по ним, преподавательская деятельность о. Филарета может быть разделена на два периода, – первый обнимает собою время от 1851–1858 г., когда он был только бакалавром в прежней академии, и второй – от 1869–1877 г.г., когда он возобновил чтение лекций, по преобразованию академии, будучи уже ректором ее. В первый период он читал 7 лет, во второй – 8,5; содержание лекций того и другого времени существенно различается между собою. Немедленно по поступлении в академию о. Филарет читал по библиологии (как он назвал науку о Св. Писании) обоим курсами вместе и сообщал им: 1) предварительные понятия о науке введения в Св. Писание⁹; 2) предварительные сведения о Св. Писании¹⁰; 3) общие библиологические сведения о книгах канонических, неканонических и не вошедших в состав Св. Писания, но упоминаемых в нем; 4) о судьбе текста Св. Писания и переводах его¹¹; 5) после этого делалось частное обозрение книг канонических и неканонических, начиная с Пятикнижия Моисеева и кончая книгами Маккавейскими. При рассмотрении каждой книги обращалось внимание на написание ее, писателя, содержания, цель, время написания церковное употребление и т. п.¹². С 1853–1854 о. Филарет изменил порядок своих чтений; он не удовольствовался чтением обоим курсам вместе, но стал преподавать каждому курсу раздельно, что доставило ему много нового и лишнего труда. В низшем отделении он преподавал, как и в первом году, введение в св. библиологию и преимущественное внимание обращал на сообщение сведений о тексте Св. Писания (еврейском, греческом) и переводах его (греческом, славянском, русском и латинском vulgata). В тоже время он читал высшему отделению обозрение св. книг нового завета, при чем после предварительных сведений о четвероевангелии и Деяниях апостольских, он делал частное обозрение этих книг, излагая обстоятельные сведения о каждой из них¹³. По истечении первых трех лет своего бакалаврства, иеромонах Филарет уже прочитал полный курс науки Св. Писания, преподавая низшему отделению ветхий завет, а высшему – новый. Хотя в это время видимо определился курс его чтения, их объем и содержание, хотя программы последующих лет имеют большое сходство с предыдущими, но молодой бакалавр не хотел довольствоваться уже готовыми и составленными лекциями; он, по возможности, разнообразил их, восполнил и усовершенствовал. Особенно это нужно сказать о лекциях по новому завету, который он стал разрабатывать и преподавать позже ветхого. Так, в 1853–1854 г. он читал студентам, как мы уже замечали, о четырех евангелиях; в следующем же году, когда его слушатели ознакомились с частным обозрением каждого евангелия, содержанием, временем написания и т. п., предварительными сведениями, он счел нужным прочитать в том же высшем отделении «сравнительное обозрение четырех евангелий» и на лекциях решал следующее вопросы: «что особенного имеет в себе каждое евангелие и чем объясняются их особенности? 2) мнимые разногласия в евангельских сказаниях и способы к примирению их; 3) распределение евангельских событий в хронологическом порядке». После разъяснения этих вопросов о. Филарет читал о книге Деяний апостольских и о книгах учительных нового завета (т. е. о соборных посланиях ап. Иакова и Петра)¹⁴. В дальнейшем году (в 1855–1856) он продолжал эти чтения, преподавая о посланиях ап. Иуды и посланиях ап. Павла¹⁵. Таким образом, в течение семи лет бакалаврства о. Филарет прочитал студентам почти весь курс науки Св. Писания как ветхого, так и нового завета с подробными исагогическими замечаниями. Свои чтения он сопровождал экзегетическими объяснениями мест Св. Писания, встречавшихся при разборе известной книги, так что Библия была постоянно в руках его и у студентов, которые, благодаря такому методу чтения, принимали прямое и непосредственное участие в классных занятиях преподавателя¹⁶.

Об этом периоде преподавательской деятельности бакалавра Филарета следует сказать, что это время было, как и следовало ожидать, безраздельно посвящено им науке: он много работал для своего предмета, много читал и обстоятельно знакомился с состоянием литературы по Св. Писанию на западе (преимущественно у немцев). Для этой цели он выписывал себе много книг и разных пособий по преподаваемой им науке и делал из них выписки, заметки и переводы. Как на особенность преподавания о. Филарета следует указать на старание его привлечь и заохотить студентов к занятиям Св. Писанием, которое, как мы замечали, не занимало тогда видного положения в ряду других богословских наук. С большою охотою и готовностью он делился со студентами имевшимися у него собственными, иногда редкими и дорогими, пособиями; более даровитым и способным из них он назначал переводить известный отдел из науки или наследование о той или другой книге Св. Писания. Благодаря этим переводам и собственным трудам иеромон. Филарета у него накопилось в течении семилетнего преподавания немало самого разнообразного материала для науки – монографий, специальных исследований о книгах Св. Писания и т. п. Известно, что он обрабатывал и приготовлял к печати записки по введению в Св. Писание, с коими время от времени знакомил своих слушателей. К глубокому сожалению, его предположениям не суждено было осуществиться, а русской науке иметь солидный и ученый труд, основанный на последних исследованиях, который в тогдашнее время был бы большим приобретением для нашей небогатой литературы... Этому, нужно полагать, помешало перемещение (в 1858 г.) о. Филарета из киевской академии в казанскую, где он был инспектором и профессором нравственного богословия, а затем назначение (в 1859 г.) ректором здешней семинарии, в которой он преподавал догматическое богословие.

Годичное пребывание архимандрита Филарета в казанской академии не прошло бесследно для науки: там он перевел (с немецк.) обширный курс нравственного богословия Де–Ветте, по коему читал лекции в Казани. Этот его труд, не утративший своего значения до последнего времени, сохранился (в рукописи) доселе и служил нередко руководством для студентов и преподавателей нашей академии, интересовавшихся наукою нравственного богословия.

По назначении в 1860 г. ректором киевской академии архиманд. Филарету нужно было, по обычаям того времени, читать догматическое богословие, но он видимо не пожелал заниматься разработкою этой науки и вообще считал преподавание какого–либо предмета несовместимым с новыми обязанностями по должности ректора. Вследствие этого он подал митрополиту Арсению прошение, заслушанное в первом же, под его председательством, заседании Правления, об освобождении его от чтения лекций по догматическому богословию и о немедленном замещении этой кафедры каким–либо другим наставником¹⁷. Высокопреосвящен. Арсений, говорят, был очень недоволен таким заявлением нового ректора и убеждал его читать, по примеру своих предшественников, догматику. Но о. Филарет остался непреклонен в своем намерении и усиленно просил митрополита ходатайствовать пред Св. Синодом об увольнении его от профессорской должности. Просьба его была удовлетворена высшим начальством, и с этого времени о. ректор был оторван от кафедры на долгое время: в течение почти 9 лет – до самого преобразования академии, аудитория не оглашалась его интересными чтениями. Всею душою он предался исполнению административных обязанностей и занялся переустройством академии, о чем мы скажем ниже.

Впрочем сложные обязанности, соединенные с званием ректора, не отвлекли его окончательно от любимой им науки Св. Писания; он продолжал интересоваться (хотя, разумеется, не в такой степени, как прежде) новыми произведениями, появлявшимися в западноевропейском мире и результаты своего знакомства обнаруживал в представлявшихся к тому случаях. Являясь, в качества председателя, на экзамены по Св. Писанию, он чувствовал себя полным хозяином предмета, – постоянно задавал отвечавшими студентами возражения, в коих обращал внимание на вновь появившиеся исследования и теории по известному библейскому вопросу, и вступал при этом в оживленные беседы с преподавателем. Студенты особенно боялись подобных экзаменов и старались возможно отчетливее усвоить себе лекции наставника и основательнее познакомиться с возражениям новейших ученых касательно библейских событий.

Преобразование академии (в 1889 г.) снова вызвало о. Филарета к преподавательской деятельности, так как, по смыслу нового устава, с должностью ректора соединялось и преподавание какого либо предмета. Поставленный в необходимость опять читать лекции, он без всякого затруднения избрал себе излюбленное Св. Писание, которое и преподавал до конца своей службы в академии. Со свойственною ему энергией и замечательною способностью к усидчивым, продолжительным занятиям, он принялся за составление лекций по вновь вышедшим руководствам и исследованиям. Теперь он стал читать один только ветхий завет, так как новый завет преподавал другой наставник. Порядок его чтений был такой: в одном курсе он читал общее введение Св. Писания и частное введение в книги исторические, а в другом курсе разбирал книги пророческие и учительные. В течение двух, трех лет преподавания он составил новый курс лекций, который постепенно восполнял и усовершенствовал, подобно тому, как он поступал и в первый период своей деятельности. Если же ему приходилось читать прежде составленные лекции, то он прибавлял к ним новые отделы, делал добавления в прежних и т. д. Так в 1869/70 и 1870/71 г.г. он читал одно и тоже (введение в Св. Писание и разбор книг исторических); конспекты его лекций почти тождественны между собою¹⁸. Но при тщательном их сличении оказывается, что во втором году были сделаны им некоторые изменения¹⁹, прибавления²⁰ и усовершенствования. В 1872 г. он читал тоже самое, что в 1870/71г., но за то теперь он прибавил к прежним лекциям, ограничивавшимся книгою Есфири, еще о книгах неканонических²¹. Особенною отдельною и разработанности представляются чтения преосв. Филарета в последние два года его пребывания в академии. При чтении о книгах учительных (в 1875/76г.) с большою подробностью он останавливался на книгах Иова²², Экклезиаста²³, разбору коих посвящал целые месяцы, а также на книге Псалмов. В том же году он читал о книгах пророческих, причем сделал совершенно новый распорядок этих книг²⁴ и при анализе их ввел новые главы и отделы сравнительно с прежними чтениями²⁵. В последнем (1876/77) учебном году преосв. Филарет, следуя заведенному порядку, читал общее введение в Св. Писание и о книгах исторических, т. е. тоже самое, что он преподавал в 1872/73 году, только опять со многими изменениями и дополнениями. Изменения касались как общего введения, так в особенности Пятикнижия Моисеева. С большой подробностью были разбираемы на лекциях основания для сомнения и подлинности Пятикнижия, а также гипотезы, придуманные для объяснения происхождения Пятикнижия (гипотеза интерполяций, гипотеза фрагментов, гипотеза позднего написания Пятикнижия и мифическая гипотеза). Вообще конспект за этот год отличается сравнительно с прежними обстоятельностью, подробностью и указанием частнейших мыслей по известному вопросу, так что представляет большой интерес для специалистов. Преосв. Филарет как будто предчувствовал, что это – последнее его чтение, последний официальный отчет²⁶ его пред Советом о своих профессорских занятиях, а потому и представил обозрение преподанных им уроков с возможною полнотою.

Сравнивая конспекты чтений о. Филарета конца первого периода (т. е. 1857/58 года пред отправлением его в Казань) и начала второго (1869/70г. по преобразовании академии), мы не находим между ними никакого сходства и согласия²⁷. И мы имеем достоверные известия, что о. ректор, открывая свои чтения в преобразованной академии, совершенно переделал и вновь составил лекции по Св. Писанию, видимо не желая в новой академии повторять старых уроков.

О последнем периоде профессорства преосв. Филарета мы имеем более сведений и свидетельств, нежели о первом, главным образом потому, что прошло немного времени с тех пор, как он оставил академию и некоторые из его слушателей находятся среди нас и сохранили у себя записанные за ним или же выдававшиеся им лекции и подробные конспекты их.

Сначала, после девятилетнего перерыва преподавания, лекции о. ректора, говорят, не отличались особенною свободою, плавностью и воодушевленностью; но чрез полгода он снова овладел предметом и читал без всякого стеснения и промедления. Впрочем, это замечание относится ко внешним приемам преподавания, так как он говорил лекции не по тетрадке, что не составило бы разности в произношении, а большею частью наизусть. Что же касается содержания лекций, то они отличались глубокою ученостью, серьезностью и строго-православным (ортодоксальным) направлением²⁸. При изложении своих чтений о. ректор не стеснялся узкими рамками разных научных руководств и не всегда с одинаковою подробностью преподавал о всех книгах Св. Писания, пользуясь в этом случае академическою свободою в преподавании. В одно время он с большой обстоятельностью и мелкими подробностями занимался разбором книги Иова, которую читал почти полгода, в другой год он подобным же образом разбирал книгу Экклезиаст. Но о. ректор при своих чтениях отдавал предпочтенье не тем только книгами Св. Писания, коими сам специально занимался для научных целей, – в разные курсы он подвергал подробному анализу и другие ветхозаветные книги, напр. из учительных – книгу Псалмов, а из пророческих – Исаии. Особенно памятно слушателям его увлекательное изъяснение пророка Исаии, коего он изображал одним из возвышеннейших и поэтических ветхозаветных пророков. Слушая его объяснения, присутствующее мысленно переносились во времена ветхозаветные, переживали описываемые в Св. Писании события и вообще глубоко запечатлевали в своем уме и сердце глаголы высоко-уважаемого учителя.

Насколько лекции пр. Филарета были содержательны и стояли на высоте современных научных исследований, можно судить уже по одному тому, что он выписывал из заграницы по своему предмету все более или менее замечательные и выдающиеся руководства, монографии, диссертации и т. п. Он поручил заграничному комиссионеру по выписке книг, чтобы все исследования по Св. Писанию, немедленно по выходе их в свет, были доставляемы ему для просмотра, и таким образом имел возможность почти одновременно с западными учеными следить за развитием науки. Благодаря этому, библиотека его представляла огромную, едва ли не единственную в России, коллекцию редких, дорогих и капитальных сочинений по библейской литературе, служивших постоянным пособием не только для студентов, но и для профессоров академии²⁹.

Влияние преосвящен. Филарета на слушателей теперь было гораздо сильнее, чем в первое время его преподавательской деятельности. Самое положение его, как ректора академии, да еще епископа, за тем первенствующее место, предоставленное новым уставом наук Св. Писания много тому содействовало. По отношению к студентам он и теперь держался той же методы, какой и прежде, т. е. заохочивал их и втягивал в самостоятельную работу по своему предмету. Так, к одному экзамену он выдал, кроме своих кратких записок, пособие на латинском языке, которое студенты сообща перевели и представили ему для пересмотра. Самым внимательным образом он перечитал перевод, все почти исправил и написал вновь, так что студенты должны были опять переписывать и представлять ему для просмотра. Только после нового и тщательного исправления студенческий труд оказался пригодным для экзамена. Но особенного упоминания заслуживают отношения пр. Филарета к студентам 3 и 4 курса, писавшим сочинения на данные им темы. С большою готовностью и любовью он руководил таковых, давая им множество пособий и помогая им ориентироваться в избранном предмете. Некоторые из подобных студенческих трудов появились в свет, благодаря его влиянию и поощрению.

Открытие, по новому уставу, практических занятий на IV курсе академии еще более упрочило связь о. ректора, как преподавателя, со студентами и поставило его к ним в тесные и близкие ученые отношения. С большим усердием занимаясь со студентами, избравшими Св. Писание предметом своей специальности, он старался побудить их к самостоятельным работам и снабжал их для этой цели множеством книг и разных пособий, в изобилии имевшихся в его библиотеке. По два часа в неделю он аккуратно высиживал со студентами на практических лекциях, терпеливо выслушивая составляемые ими пробные уроки³⁰ и сопровождая их своими критическими замечаниями. Предоставляя студентам специально заниматься в течение года изучением того или другого отдела науки, о. ректор требовал, чтобы для магистерского экзамена была приготовлена вся наука Св. Писания (по семинарской программе). В этом отношении он был строг и требователен, не оказывая снисхождения и поблажки на окончательных испытаниях.

Ученые работы и занятия преосв. Филарета большею частью ограничивались стенами аудитории и частными со студентами беседами, в коих он нередко высказывал свои взгляды на преподаваемую им науку³¹. С печатным словом он редко выступал пред обществом, в случаях необходимости и по побуждениям, большею частью, официальным. Его строгая требовательность к себе, высокий взгляд на печатные произведения, нужно полагать, служили тому причиною. Из его учено-литературных трудов, помещенных в академических журналах, известны – 1) статья «песни степеней», напечатанная в Воскр. Чтении и 2) исследования «о происхождении книг Иова» и о книге Экклезиаст, напечатанная в Трудах киевской академии.

В статье «песни степеней³²», разделенной на две части, преследуются две задачи – а) автор показывает буквальный смысл 15-ти псалмов (119–133), известных в Библии под именем «песен восхождения», определяет логическую между ними связь и последовательность и значение их в жизни еврейского народа, б) изображает духовный смысл, содержащейся в песнях степеней, который, по его словам, «предлагают назидание для всякого, на какой бы степени нравственного состояния кто ни находился, и своим тоном речи, в высшей степени умилительным и трогательным, могут возбуждать от духовного дремания начинающих предаваться беспечности и рассеянию в подвиге вечного спасения». Несмотря на небольшой объем, эта статья обращает на себя внимание по постановке вопроса и по своей учености. Автор сумел соединить назидательность, приноравливаемую им к журналу, с ученым интересом, и в краткой, сжатой форме представил с одной стороны экзегетический смысл псалмов, а с другой – приложение их к жизни христианина. Для читателя сразу виден в статье ученый автор ее, основательно знакомый с литературою предмета, ссылающейся для подкрепления своих мыслей на древних толковников и на новейших комментаторов Св. Писания.

Но бесспорно капитальным и солиднейшим ученым трудом пр. Филарета должно быть признано его исследование о происхождении книги Иова³³. В этом сочинении автор поставил своею задачею доказать, вопреки господствующему иудейскому и христианскому преданию, что книга Иова появилась в сравнительно позднее время, что жизнь Иова относится ко времени ассирийско-вавилонского плена, а жизнь писателя книги простирается далее того на 180 или 200 лет. На это именно время, по мнению пр. Филарета, все и в книге и вне книги ясно и определенно указывает – и язык книги и параллелизм всех ветхозаветных писателей и так называемая ἂπαὲ λεγόμενα, в книге Иова встречающаяся в большем количестве, нежели во всякой другой из священных книг еврейского канона, и социальное положение современного Иову общества, и физика и геология и зоология и технология и металлурия и астрономия и наконец, свидетельство об Иове пророка Иезекииля... Кроме новизны основной мысли, настоящее сочинение заслуживает внимания по оригинальности метода исследования, состоящего в том, что автор взялся сопоставить и сравнить, слово за словом, все места книги Иова по содержанию параллельные другим свящ. книгам, и вывести отсюда заключение, что книга Иова имеет родство со всеми каноническими ветхозаветными книгами Св. Писания. «Этот метод исследования в том виде, как он приложен автором к книге Иова, должен назваться (по словам одного рецензента) совершенно новым в науке.

Если западная критика употребляла и употребляет взаимное сопоставление параллельных мест в ветхозаветных книгах; то эти сопоставления ограничиваются всегда двумя, тремя местами, снесением которых исследователи только подтверждают свои априорные положения. А такого широкого анализа, следящего слово за словом всю книгу в ее отношении к другим, не встречается у других библиологов. Чтобы видеть это, достаточно сравнить исследование нашего автора с одновременно с ним явившимся в немецкой литературе сочинением по тому же вопросу довольно известного специалиста Цоклера; это последнее сочинение пред трудом преосв. Филарета просто утопия». По отзыву другого рецензента (в некоторых пунктах не соглашавшегося с выводами почтенного автора) «исследование о книге Иова, по своей полноте, обстоятельности раскрытия доказываемых положений, фактической постановке исследования, оригинальности взгляда, научным приемам, заслуживает полного уважения. За автором можно признать первенство в приложении строго-критических приемов в нашей духовной литературе к библиографическим исследованиям. И нужно сказать, что он с умением это выполнил: он всесторонне и критически изучил свой предмет и обстоятельно ознакомился с иностранною его литературою; в своих взглядах, суждениях и выводах он высказала полную самостоятельность и независимость; к мнениям и взглядам западных исследователей относился строго критически³⁴.

Такие лестные отзывы ученых специалистов о труде пр. Филарета избавляют нас от обязанности прибавлять что–либо от себя в его пользу. Со своей стороны заметим только, что это исследование сделало имя автора известнейшим между русскими исследователями библейской литературы³⁵.

Несмотря, впрочем, на свои ученые достоинства, сочинение пр. Филарета не достигло ближайшей цели. Представленное в Совете академии для получения докторской степени и признанное вполне заслуживающим оной, оно не удостоилось одобрения митр. Арсения. Последний вошел в Св. Синод с особым мнением, в коем выставлял на вид, что хотя сочинение арх. Филарета «имеет за собою высокие ученые достоинства в литературном и филологическом отношении, но взгляд автора на избранный им предмет и тон его диссертации, в общем своем складе и направлении, не соответствует богодухновенному характеру рассматриваемой им книги Иова, издревле православною церковью за нею признаваемому». Вследствие этого митр. Арсений предлагал, не «благоугодно ли будет Св. Синоду прежде, нежели пустить сие сочинение в публику, поручить сочинителю некоторые места в нем, могущие подать повод к разным невыгодным толкам, исправить, а другие исключить, или в виде исключения из общего правила, сочинение сие оставив достоянием школы, дать сочинителю докторское звание без публичной защиты диссертации»³⁶. Св. Синод, соглашаясь с мнением высокопр. Арсения «не нашел возможным допустить названную диссертацию в настоящем ее составе и виде к публичной защите автором на степень доктора богословия» и предоставил о. ректору исправить ее согласно изложенным в представлении митрополита указанием и замечанием³⁷. Но пр. Филарет не захотел, да и не мог воспользоваться предоставленным ему правом касательно исправления сочинения, так как он не соглашался со многими замечаниями митр. Арсения. Он предпочел представить на степень доктора новое сочинение, которое и начал печатать в академическом журнале в том же (1874) году, в каком был получен означенный указ Синода, – под заглавием «происхождение книги Экклезиаст. Библиологическое исследование»³⁸.

В настоящем исследовании преосвященный имел в виду с одной стороны пересмотреть историю вопроса о происхождении книги «Экклезиаст», а с другой высказать свое суждение по этому вопросу. Представивши обстоятельное критическое обозрение литературы предмета, начиная с древних иудейских и христианских преданий и оканчивая позднейшими исследованиями³⁹, оценивши по достоинству все более выдающееся труды по данному вопросу⁴⁰, пр. Филарет пришел к тому убеждению, что «вопрос о происхождении книги Экклезиаст остается открытым и вызывает исследователя на новые попытки к разрешению его». Как же намеревался решать вопрос наш автор и в чем поставлял задачу своего исследования? «Пересмотреть все данные, какие представляются в содержании и языков книги Экклезиаст для объяснения происхождения ее, пересмотреть совершенно отдельно и независимо, не перебегая за объяснением их из одной стороны в другую, и потом уже искать примирения результатов, полученных из обозрения той и другой стороны, если бы таковые оказались противоречащими, – вот работа (говорит автор), которая предстоит нам в нашем исследовании». Принявши за исходный пункт исследования указание самой книги на свое происхождение⁴¹, он приходить к следующим представлениям о происхождении книги: «1) книга Экклезиаст есть произведение Соломона и 2) в том виде, в каком дошла до нас, она издана в свет автором эпилога. Автор эпилога есть редактор произведения Соломонова, известного в Библии под именем Экклезиаста или Когелета⁴²». Для подтверждения этого мнения, во многом несогласного с взглядами новейших западных ученых, автор рассматривает историческое содержание книги и сличив, сопоставив его с событиями, происходившими в жизни еврейского народа времени Соломона, приходит, после глубоких филологических и экзегетических доказательств, к тому заключению, что «историческое содержание книги Экклезиаст стоит в совершенном согласии с историею Соломона и его времени: ни в общих, ни в частных чертах, предполагающих современное ей положение вещей, нет ничего не сообразного с характером этого государя и последней эпохи его царствования⁴³». Но автор не ограничивается и этими доводами. В дальнейших частях исследования он доказывает, что «не только историческое содержание книги Экклезиаст не заключает в себе ничего несогласного с историею Соломона и его царствования, но и содержание книги вообще представляет такое рассуждение, которое и по предмету своему и по направлению мыслей, в нем излагаемых, имеет прямое и живое отношение к народу еврейскому в последние годы правления Соломона⁴⁴». Что касается выводов, к каким приходит автор, они во многих отношениях не согласны с установившимися на западе взглядами на книгу Экклезиаст и обнаруживают полную самостоятельность его в решении взятого вопроса. Вот сущность этих выводов, насколько они выражены в исследовании: книга Экклезиаст есть ораторская речь или проповедь Соломона, обращённая царем прямо и непосредственно к своему народу. Такой характер ее вполне согласен с распространенным у евреев обычаем проповеди. Для полного разумения ее необходимо знакомство с вызвавшими ее историческими обстоятельствами. Цель книги Экклезиаст политико-нравственная; в этом отношении автор исследования называет ее «зеркалом не только правителей, но и народов⁴⁵».

На последних словах обрывается, так сказать, исследование пр. Филарета, которое осталось недоконченным⁴⁶. Но и в настоящем своем виде оно, как можно судить по приведенному нами (вкоротке) содержанию, составляет немаловажное приобретение для библейской науки и в свое время было с полным уважением приветствовано нашею духовною журналистикою. «Относительно ученых достоинств, говорит один обозреватель духовной литературы, настоящий труд преосв. Филарета представляет очень много сходного с его исследованием о «происхождении книги Иова». Здесь мы видим ту же массу сведений, тот же метод доказательств заимствованных из сущности предмета исследования – из книги Экклезиаст, тоже строго научные критические приемы при оценке чужих мнений и доказательств. В том отделе, где преосв. Филарет обозревает литературу вопроса, мы видим в авторе компетентного судью, глубокого знатока своего дела, коротко знакомого с литературою церковно – библейскою, с характером и направлением ученых исследований по данному вопросу на западе, строгого критика, стоящего на твердой почве православного учения⁴⁷»

Таковы высокие достоинства ученых трудов пр. Филарета, посвященных им науке Св. Писания!

Из нашего обозрения преподавательской и учено-литературной деятельности пр. Филарета становится, полагаем, ясным значение его, как профессора для нашей академии. Он много содействовал возвышению науки Св. Писания как своими лекциями, своими, хотя немногими, но солидными исследованиями, так не менее того – побуждением студентов к самостоятельной разработке науки и руководством их при научных занятиях.

Профессорские занятия составляли только часть деятельности преосв. Филарета на пользу нашей академии. Он памятен и известен всем нам, как наш начальник, ректор и администратор. Его административная деятельность, как и преподавательская, разделяется, по совершенно случайному стечению обстоятельств, на две почти равные половины: первая обнимает собою его ректорство в прежней академии (1860–1869 гг.), когда он был только ректором, вторая – его деятельность в преобразованной академии (1869–1877 гг.), когда он со званием ректора был вместе и профессором. В первом случай он главным и почти исключительным образом работал один, – во втором его труды в значительной степени разделяли уважаемые члены Совета академии.

Отказавшись с поступлением на должность ректора от исполнения профессорских обязанностей и не читая лекций в течение девяти лет, пр. Филарет недаром провел это время. Со всем жаром, со свойственным ему усердием и ревностью, он предался делам административным и занялся улучшением, переустройством и преобразованием вверенной его попечению академии. Обязанностей и занятий у него теперь было очень много. Достаточно сказать, что он был председателем конференции, внутреннего и окружного правления и членом (по крайней мере, в начале) цензурного комитета.

Этот род деятельности о. ректора очень обширен и разнообразен, – он обнимает собою все стороны академической жизни. Но мы будем касаться только тех фактов, которые совершились по непосредственной инициативе пр. Филарета, по его предложениям и запискам, сохранившимися при делах внутреннего Правления и Конференции и носящих следы его всестороннего ума и глубоких практических соображений⁴⁸. Несомненно, что о. ректором много сделано и без записок, без формальных предложений, по одним только словесным заявлениям и устным распоряжениям, но мы опасаемся, чтобы не приписать пр. Филарету того, что сделано по инициативе других членов Правления. Излагать же в возможной связности и хронологической последовательности все выдающиеся определения и постановления Правления, состоявшиеся во время ректорства о. Филарета, – значило бы писать историю академии Филаретовского времени, что не входит в пределы нашей задачи.

Все части академической жизни обращали на себя одинаково серьезное внимание о. ректора и были предметом его заботливых попечений, как то: учебная, нравственная, экономическая и канцелярская. В учебном отношении он обратил внимание, прежде всего на самый порядок распределения предметов преподавания и по истечения первого же года своего ректорства вошел в Правление особою запискою по этому предмету (9 авг. 1861г.). Записка его касается преподавания в академии греческого и еврейского языка, Св. Писания, библейской и общей церковной истории. До поступления арх. Филарета на должность ректора греческий язык преподавался в академии двумя наставниками, из коих один занимался в высшем отделении, а другой – в низшем. По предположениям же о. ректора «преподавание этого предмета будет рациональнее, когда один наставник будет преподавать в обоих отделениях. Тогда удобно могут быть наблюдаемы последовательность и правильный распорядок классических занятий, единство метода и проч., чего естественно не так легко ожидать от преподавания разными наставниками». Вследствие этого ректор предлагал поручить преподавание греческого языка одному наставнику⁴⁹. Что касается еврейского языка, то он проектировал соединить эту кафедру со Св. Писанием по следующим основаниям. «Так как, писал он, преподавание этого языка в духовно-учебных заведениях имеет исключительную цель – дать возможность воспитанникам познакомиться с еврейским подлинником Св. Писания с тем, чтобы они, изучая идиотизм языка, вместе с археологиею еврейского народа, могли вернее, основательнее и яснее понимать и изъяснять другим св. книги ветхого завета; то преподавание еврейского языка наставником Св. Писания представляет больше соответствия с целью его, чем преподавание его другим лицом: наставник Св. Писания может делать тут же, при преподавании Св. Писания, практическое применение к делу лингвистических и археологических сведений, равно как и сведения по свящ. библиологии у него могут быть обращаемы в пособие к изучению языка». Касательно библейской и общей церковной истории о. ректор обратил внимание на то обстоятельство, что эти науки читались в нашей академии одним наставником. «При обширности обеих этих наук, заявлял он, нельзя ожидать, чтобы они прочитывались в течение двух-годичного курса одним наставником с надлежащею научною полнотою. И не дивно, даже извинительно, если преподаватели обеих этих наук должны были в некоторых частях их ограничиваться отрывочным изложением только крупных событий церкви, не имея возможности представить жизнь церкви в ее цельном, постепенном органическом развитии с равномерною историческою подробностью во всех ее периодах от основания на земле царства Божия до наших дней. Не удивительно, если преподаватель церковной истории, ведущий дело от начала, успевал прочитывать ее только до конца 17 столетия, и студенты выходили из академии, по окончании курса, без всяких сведений или с самыми поверхностными о состоянии церкви в последнем периоде и в настоящее время. Такое ощущение, как и вообще ограниченное и поверхностное знание церковной истории не может не считаться самым важным недостатком в академическом образовании, и особенно в настоящее время, когда богословские науки хотят укорениться почти исключительно на исторической почве». В виду этих соображений о. ректор предлагал Правлению к богословско-исторической кафедре прибавить еще одного наставника и разделить науку таким образом, чтобы один профессор читал библейскую историю и часть общей церковной до отпадения с восточною, а другой – историю церкви в средние века и после реформации до наших дней⁵⁰. Правление академии, признав соображения о. ректора «основательными и полезными в учебном отношении», ходатайствовало пред обер-прокурором о приведении их в исполнение⁵¹. Св. Синод утвердил все предложения ректора, о чем обер-прокурор уведомил отношением Правление академии⁵².

В тоже время, как о. Филарет представил на рассмотрение Правления упомянутый нами проект о распределении предметов преподавания, он подал другую записку (9 авг. 1861 г.), в которой, согласно заявлению одного из профессоров, доказывал необходимость выделения учения о расколе из русской церковной истории⁵³ и образования для этого особой самостоятельной кафедры⁵⁴. Несколько позже (в 1863 г.), по его же предложению, русская гражданская история отделена от церковной истории и стала преподаваться особым наставником⁵⁵.

Высказывая разные проекты о расширении круга исторических наук, о. ректор особенно заботился о лучшей, более твердой и прочной постановке науки Св. Писания⁵⁶, преподавателем коей он состоял в звании бакалавра. Для приведения в исполнение своих предположений он воспользовался кончиною (в 1862 г.) профессора математики – В. П. Чеховича. По этому случаю он внес в конференцию академии обширную записку, в которой доказывал, что для кафедры математики, имевшей до того времени двух наставников, достаточно одного, а взамен этого предлагал открыть другую кафедру по классу Св. Писания. В пользу последнего он приводил много доводов, указывая, между прочим, на то, что и для студентов и для преподавателей представляется много неудобств от чтения и слушания обоими курсами одной науки. При таком порядке преподавания студентам приходится выслушивать лекции прежде по новому завету, а потом – по ветхому, т. е. они знакомятся сначала с концом науки, а потом – с началом; преподавателю же (какой бы он ни был даровитый и усердный) очень трудно управиться с ветхим и новым заветом. В виду этих неудобств, а также для усиления знакомства студентов с такою важною наукою, как Св. Писание, о. ректор считал необходимым и полезным открыть другую кафедру по Св. Писанию так, чтобы один наставник постоянно читал бы ветхий завет, а другой – новый⁵⁷. Св. Синод уважил ходатайство академии⁵⁸, которая имела с этого времени двух наставников по Св. Писанию–до 1866 г., т. е. до кончины М. С. Гуляева. По смерти последнего, преподавание Св. Писания было временно поручено другому профессору того же предмета, а еврейский язык, преподававшейся г. Гуляевым, – наставнику физики и математики. Озабочиваясь приисканием преподавателя Св. Писания на место Гуляева, о. ректор главным образом старался заместить кафедру еврейского языка и библейской археологи особым лицом, которое бы специально посвятило свои труды на разработку данного предмета, независимо от преподавания Св. Писания. Выбор о. ректора пал на настоящего преподавателя еврейского языка, читающего и доселе один этот предмет⁵⁹. В данном случае обращает наше внимание то обстоятельство, что сначала, по смерти Максимовича (1861 г.), о. Филарет сам же хлопотал о присоединении кафедры еврейского языка, бывшей самостоятельною, к Св. Писанию, а теперь снова сделал ее самостоятельною. Такое видимое несогласие во взглядах ректора на замещение вакантных кафедр объясняется тем, что в тогдашнее время (около 1867 г.) начали поступать от высшего начальства специальные поручения, касавшиеся переводов с еврейского языка. Так, в 1867 г. было поручено киевской академии пересмотреть и исправить по еврейскому подлиннику русский перевод псалтири с 71–го псалма, каковое поручение, за смертью Гуляева, оставалось до того времени не исполненным. В 1867 г. Св. Синодом был поручен академической конференции пересмотр переводов с еврейского языка, делаемых петербургскою академиею⁶⁰. Для исполнения подобных поручений и нужно было назначить особого наставника, который специально посвятил бы себя изучению еврейского языка⁶¹. Что же касается второй кафедры по Св. Писанию, то она оставалась не замещенною особым преподавателем до преобразования академии (1869 г.)⁶², когда занял ее сам же о. ректор, как будто намеренно приберегавший эту вакансию для себя.

Оценивая проекты о. Филарета касательно постановки наук, преподаваемых в академии, считаем долгом заметить, что его соображения по своей зрелости, разумности и применимости к академической жизни заслуживают полного уважения. За несколько лет до преобразования академии он так распределил предметы преподавания, как они распределены и ныне действующим уставом. Известно, что по теперешнему уставу библейская история, русская гражданская история, учение о расколе, еврейский язык и археология составляют особые кафедры, а для Св. Писания назначены два наставника, из коих один (как и предполагал о. ректор) читает ветхий завет, а другой – новый.

Озабочиваясь открытием новых вакансий, содействовавшим всестороннему преподаванию той или другой науки, о. ректор принимал также меры к замещению кафедр достойными преподавателями. Между тем как по ныне действующему уставу сами отделения в лице своих представителей – помощников ректора заботятся о пополнении преподавательских вакансий, прежде эти заботы лежали главным образом на ректоре академии. О. Филарет старался замещать свободные преподавательские вакансии преимущественно воспитанниками киевской академии, окончившими курс с отличным успехом, и только за недостатком таких кандидатов обращался в разные семинарии киевского учебного округа (прежде всего киевскую, за тем волынскую, черниговскую⁶³), а также в другие академии (напр. московскую). Благодаря его стараниям свободные кафедры не оставались долгое время праздными и большею частью скоро замещались, так что во время его ректорства в непреобразованной академии (1860–1869 г.) – в течение 9 лет поступило в академию 12 новых преподавателей, из коих трое окончили курс в других академиях (московской и петербургской).

Как бы ни была широко поставлена наука в высшем заведении, каковы бы ни были достойные представители ее, – цель образования не может быть вполне достигнута, если не обращается должного внимания на студенческие занятия, если над ними нет надлежащего контроля. Наш о. ректор глубоко сознавал это условие образования и со своей стороны принимал немало мер к тому, чтобы студенты усердно занимались предметами академического образования, исправно посещали лекции профессоров и в конце года отдавали надлежаще отчет в своих занятиях. Относительно этого предмета о. ректор представлял две записки в Правление академии, из коих в одной обращал внимание на способ испытания студентов в конце года, а во второй – на контроль их занятий среди учебного года.

Записка относительно производства экзаменов представлена о. Филаретом через год (7 декаб. 1861 г.) по поступлении на должность ректора; в ней с подробностью выясняется цель испытаний вообще, образ производства их частнее – в академии, способ определения ответов экзаменующихся и т. п. По смыслу этой записки на экзаменах следует спрашивать студентов не по семинарским руководствам, как нередко бывало до того времени, а по курсу лекций, читанных преподавателями, так чтобы было видно, какие из студентов со вниманием слушали лекции профессора и какие нет. Обращение на экзаменах с тетрадкою, или книгою, бывшее тогда в обычае, совершенно воспрещалось. Особенно же о. ректор заботился, чтобы студенты в устных ответах привыкали к ясному, отчетливому и свободному изложению своих мыслей, в чем, как известно, ощущался большой недостаток в наших заведениях⁶⁴. Предположения, высказанные в настоящей записке, почти все были одобрены митрополитом Арсением⁶⁵ и сделались руководством при производстве экзаменов последующего времени⁶⁶.

Внимательные наблюдения над студенческими занятиями могли привести о. ректора к убеждению, что одних только экзаменов, как бы они ни были строго и серьезно поставлены, недостаточно для успешного усвоения предметов академического образования; необходим еще надлежащей контроль над занятиями учащихся среди учебного года. Для уяснения этого важного и серьезного предмета он представил (28 сент. 1865 г.) Правлению обширную записку, в коей доказывал, что оценка студентов по одним только экзаменам бывает не всегда верна и сообразна с их действительными познаниями и занятиями, и что самые приготовления их к экзаменам совершаются наскоро, без особенной прочности и основательности. Поэтому он предлагал «вменить в обязанность наставникам, чтобы они при чтении своих лекций занимались со студентами повторением прочитанного и для лучшего утверждения в сознании содержания своих уроков требовали от них строгого отчета в усвоении оных». Для возвышения уровня знаний богословских и философских наук о. ректор предлагал, чтобы при оценке известного студента и определении его места в разрядном списке было обращаемо преимущественное внимание на занятие его как богословскими науками (догматикою, обличительным, нравственным богословием и свящ. писанием), так и философскими, без отличных и очень хороших успехов в коих студент не может занять места в первом разряде. Но чтобы не ослабить усердия к занятию прочими (светскими) науками, он проектировал принять за правило, что тот студент не может занять места по общему списку в 1 разряде, кто более, нежели в одной трети списков по прочим предметам будет поставлен во 2 разряд, хотя бы по философским занимал место в первом. Кроме того, при составлении общего разрядного списка должно, по мысли о. ректора, обращать внимание на достоинство и количество представленных студентами сочинений, а также на их поведение и благонравие⁶⁷. Соображения, представленные в этой записке, были приняты Правлением⁶⁸ и, по утверждении м. Арсением⁶⁹, служили руководством для оценки студентов до преобразования академии.

Чтение настоящей записки в целом виде показывает, что основным мотивом при составлении ее служило не официальное только отношение к студентам и строгость требований от них, а главным образом желание начальника возможно вернее, полнее и беспристрастнее определить степень усердия и занятия учащихся предметами академического образования⁷⁰.

При занятиях и студентов и профессоров весьма важное значение имеет пользование учебными руководствами и пособиями, находящимися в академической библиотеке. Пр. Филарет горячо к сердцу принимал состояние нашей библиотеки, которая была предметом его заботливых попечений и вызвала с его стороны несколько распоряжений, клонившихся к ее улучшению.

а) По случаю перенесения библиотеки из нового корпуса, где она помещалась до 1864 г., в старый, он предусмотрительно заботился, чтобы не произошло растраты книг и чтобы они бережно и в сохранности были перенесены. С этой целью он предложил Правлению произвести «точную и подробную ревизию книг и потребовать от студентов сдачи всех книг, числящихся за ними»⁷¹. Но так как перенесение библиотеки и притом с сохранением возможного порядка книг требовало большего труда и зоркой внимательности, то он в пособие двум библиотекарям назначил еще двух преподавателей, а также предписал студентам принимать участие в этом деле⁷². Благодаря подобным мерам, библиотека перенесена в полной сохранности и, по произведенной ревизии, оказалась в отличном порядке. Вследствие этого о. ректор вошёл в Правление запискою в коей ходатайствовал, чтобы библиотекари, «перенесшие более 25 тысяч томов книг и произведшие эту, требовавшую огромных трудов и особенной бдительности и распорядительности в предотвращении растраты книг, переноску с полным усердием и тою поспешностью, которой требовали начатые в корпусе работы», за свои труды были представлены к денежной наград⁷³.

б) В виду растраты книг студентами о. ректор не раз и словесно и письменно заявлял в Правлении, чтобы библиотекари строже смотрели за выдачею книг и с особенною внимательностью принимали их от студентов⁷⁴. Когда же, не смотря на это, растрата книг повторялась и достигла больших размеров (некоторые студенты затеряли книги на 50 руб., а один даже на 100 руб.), то о. ректор сам составил правила, коими библиотекари должны были руководиться при выдаче книг. Этими правилами предписывалось следующее: 1) «книги выдаются не иначе, как с разрешения ректора, для чего студенты чрез дежурного представляют ректору два раза в неделю (в среду и субботу) на особых полулистах записки с означением, какие книги и для чего им нужны. Записки эти с пометкою ректора передаются на следующий день библиотекарям. 2) Книг выдается не более 5, а занимающимся курсовым сочинением не более 10. Замечено, что те студенты, которые выбирают разом множество книг, менее всего читают их. Бывали случаи, что студент требует из библиотеки книги, которые у него валяются в шкафу два или три года. 3) Сочинения или редкие книги могут быть пересматриваемы в библиотеке (для чего назначается особый день). 4) Книга должна быть на руках не более 2 недель, за исключением книг, служащих источником при написании курсовых сочинений. 5) При сдаче книг должно пересматривать их. Бывали случаи, что у книг, возвращенных в библиотеку, не доставало целых отделений или статей. Студенту должно помнить, что книги существуют в библиотеке не для него только, но для тысячи других, которые после него должны пользоваться тем же сокровищем; а потому не заботиться о сохранении книг в чистоте и целости грех непростительный»... Если же, не смотря на эти меры, студенты оказались бы неисправными, о. ректор предлагал, чтобы библиотекари о таковых каждый раз и немедленно доносили Правлению⁷⁵. Эти правила служили руководством для библиотекарей почти до последнего времени.

в) Определяя правила для выдачи и получения книг, о. ректор обратил внимание и на самый способ приобретения книг для академической библиотеки. Он желал, чтобы и наставники, рекомендуя книги для выписки, руководились при этом известными правилами и соображениями. В этих видах, согласно заявлению о. ректора, в Правлении было сделано такое постановление: «просить наставников, чтобы они, указывая к выписке книги, означали, почему именно находят нужною ту или другую книгу для своего предмета, и если книга лично неизвестна им, сообщали отзывы о ней специалистов или библиографических журналов.., 2) чтобы библиотекари сообщали, – нет ли известной книги в библиотеке, 3) чтобы наставники обозначали цену книги и обозначали удобный способ выписки ее, а если это не будет означено наставниками, таковая обязанность лежит на библиотекарях, 4) для обстоятельного выбора сочинений из тех, которые рекомендуются в записках преподавателей, в совещание вместе с членами Правления приглашать каждый раз преподающих в академии а) историю русской и общей литературы, б) историю немецкой литературы и в) историю французской литературы»⁷⁶

Хотя это постановление, вскоре приведенное в исполнение⁷⁷, имело свои разумные основания и в некоторых частностях существовало до последнего времени (напр. относительно обозначения цены книг и справок о нахождении книги в библиотеке), но в общем оно не долго было применяемо на практике, без сомнения, потому, что оказалось стеснительным и неудобоисполнимым для наставников, которые не всегда могут наперед знать о достоинстве и ценности рекомендуемой к выписке книги. Резюмируя деятельность о. ректора касательно учебной части, мы находим, что он: а) заботился о лучшей и более широкой постановке наук, преподававшихся в академии, особенно Св. Писания и еврейского языка, б) о прочном и основательном усвоении студентами предметов преподавания и о более правильной оценке их занятий, в) принимал меры к сохранению и более правильному пользованию учебными руководствами и пособиями, находящимися в академической библиотеке.

Нравственная и вообще домашняя жизнь студентов была предметом особенной заботливости о. ректора, стоившей ему многих трудов, хлопот и неприятностей. Замечая в студентах уклонение от исполнения своих обязанностей, равнодушное отношение к посещению богослужения, домашним молитвам и некоторые другие отступления от правил общежития, он с самого вступления на должность ректора принимал не мало мер и средств, содействовавших к возвышению уровня нравственности учащихся⁷⁸. Но не вливают вина нова в мехи ветхи. Нельзя было начать новой жизни при старых условиях, при прежних, приходивших в упадок и оригинально расположенных, зданиях. Явилась необходимость перестроить самый академический корпус, за что и принялся о. ректор вскоре после занятия начальнического поста. Так называемый новый корпус, в котором теперь живут студенты, был совершенно переделан применительно к новым требованиям и взглядам нового начальника. Известно, что в прежнее время одно и тоже помещение служило для студента спальнею, гардеробною, чайною и занятною комнатою. Это представляло большие неудобства, как в гигиеническом, так и в учебном отношении: студенты мешали друг другу заниматься и учиться. Когда один пил чай или еще отдыхал, тогда другому нужно было заниматься своим делом и наоборот. По новому же устройству, совершенному согласно проектам о. ректора, порядок жизни студентов определялся самими помещениями: в одном месте они спали, в другом – одевались, в третьем – слушали молитвы, в четвертом – пили чай, в пятом – занимались. Пребывание в том или другом помещении определено было особыми правилами и инструкциями.

О. ректор возлагал большие надежды на перестройку зданий, будучи уверен, что с переменами помещения должна измениться и внутренняя жизнь студента. А потому он самолично наблюдал, чтобы новые порядки возможно прочнее привились и глубже вкоренились в студенческой жизни, чтобы новые правила были строго соблюдаемы и исполняемы. Посещая нередко занятые комнаты, он внушал студентам неуклонно подчиняться новым требованиям и порядкам, доказывая всю разумность и целесообразность их. Он приглашал самих студентов заботиться о соблюдении порядка в комнатах, так необходимого при серьезных умственных занятиях, о чистоте воздуха, сбережении казенных вещей и т. п.⁷⁹ Но так как одному ректору, жившему при том же вдали от студентов, нельзя было постоянно наблюдать за соблюдением вновь вводимых порядков, то он поручил исполнение этой обязанности инспектору и частнее его помощникам. Для последних он сам составил инструкцию, которою определялся как характер действий помощников инспектора, так и образ поведения студентов. По силе этой инструкции, внесенной о. ректором на утверждение Правления 10 февр. 1864 г., «помощники инспектора должны были наблюдать за поведением студентов в церкви, в столовой, при частных молитвах – утренней и вечерней, во время домашних занятий и вне академии. Для чего они обязаны: 1) присутствовать при богослужениях вместе со студентами. Самое присутствие помощников инспектора будет служить для студентов побуждением к неопустительному хождению в церковь. Вместе с этим они наблюдают, – все ли студенты в церкви, благочинно ли себя ведут, все ли стоят на своем месте, назначенном нарочито для них, кто приходит поздно и выходит из церкви раньше окончания богослужения и т. и. 2) Присутствовать в академической столовой во время обеда и ужина; при чем они должны наблюдать, чтобы молитвы пред столом и после оного были читаны неопустительно.., чтобы каждый из студентов для соблюдения порядка занимал за столом свое место, назначенное ему номером, которому принадлежит⁸⁰, чтобы все студенты вели себя во время стола благопристойно и свои требования касательно прислуги, служащей при столе, выражали скромно и тихо и т.п... 3) Присутствовать при утренних и вечерних молитвах, при чем наблюдают, чтобы чтенье молитв начиналось по собрании студентов в молитвенную залу, чтобы молитвы читались раздельно, ясно и внятно, 4) посещают жилые номера студентов в часы, назначенные для домашних занятий, при чем наблюдают: все ли студенты находятся на лицо, чем каждый из них занят, в благоприличном ли порядке содержится комната, мебель и проч... 5) Они наблюдают также за хождением студентов в классы, чтобы они во время лекций не оставались в жилых комнатах без уважительной причины, которою может быть только болезнь... 6) Помощники инспектора наблюдают за поведением студентов по возможности и вне академии, именно: где студенты наиболее бывают, как держат себя во время прогулок и в домах, ими посещаемых и под само собою разумеется, что таковое посещение не должно обращаться в полицейский дозор, неуместный в деле нравственного воспитания»⁸¹... В этой инструкции ясно выразились воззрения ректора на систему нравственного воспитания, которую он старался привить к академической жизни. Главное внимание он обращал на выполнение учащимися религиозных обязанностей, как дома, так и в церкви, а затем на образ их поведения во время занятий, на исправное посещение лекций, на соблюдение ими во всех своих действиях благочинья, порядка и т.п. качеств. Подобные требования, облеченные в форму правил и инструкций⁸², казались стеснительными для студентов и вызывали с их стороны, особенно на первых порах, сильное недовольство против новых порядков. Бывали случаи, что лучшие студенты (преимущественно младшего курса), тяготясь строгостью новых требований, покидали академию и искали себе выхода в других ведомствах⁸³. Но пр. Филарет, как известно, не отступал ни пред какими препятствиями и затруднениями. С большою настойчивостью он преследовал свои идеалы, строго и глубоко им продуманные, и неуклонно стремился к намеченной цели. Встречавшиеся на этом пути препятствия служили для него только новою побудительною причиною и более сильным толчком к скорейшему и полному осуществлению задуманных планов.

Таков он был везде и во всем, таким же явился и в настоящем разе. Обнаруживавшиеся случаи недовольства новыми порядками заставляли его строже смотреть за выполнением их и взыскательнее относиться к нарушителям. Малейшее несоблюдение дисциплинарных правил, отступление от установившихся порядков общежития вызывало с его стороны взыскание, состоявшее или в строгом словесном внушении или в формальном донесении Правлению⁸⁴. Желая, чтобы студенты выполняли установленные порядки с самого поступления в академию и даже знали о них до своего поступления, о. ректор, при удобных к тому случаях, предлагал Правлению доводить до сведения воспитанников, имеющих прибыть в академию, о строгом соблюдении академических порядков⁸⁵, а во время приемных экзаменов просил инспекцию наблюдать за настроением вновь прибывших студентов⁸⁶. Благодаря подобным мерам, новые порядки вполне привились к нашей академии, вошли в плоть и кровь ея и просуществовали в ней до последнего времени.

С нашей стороны не будет преувеличением, если мы скажем, что реформы, введенный пр. Филаретом, составили настоящую эпоху в студенческой жизни. Они нанесли решительный удар прежней патриархальной, свободной жизни студентов и приучили учащихся к точному, аккуратному и регулярному исполнению своих обязанностей. Введение этих порядков послужило прочною подготовкою к новой академической жизни, определяемой современным уставом, и вызывает в нас чувство глубокого уважения к прямому виновнику их.

Наше изображение отношений пр. Филарета к студентам было бы неполным и прямо односторонним, если бы мы ограничились только упоминанием о заведенных им новых порядках и о мерах к соблюдению их. То несомненно, что он был строг, требователен и взыскателен по отношению к студентам, но также верно и то, что он свою строгость срастворял милостию и внимательностью к студенческим нуждам. Не представляя на это доказательств, взятых из частной жизни каждого из нас, мы ограничимся приведением нескольких крупных фактов, записанных в летописях нашей академии.

а) В 1861 г., т. е. первом году по поступлении арх. Филарета на должность ректора, семь семинарских воспитанников не сдали удовлетворительно приемных испытаний и потому, по существовавшим порядкам, должны были обратно уехать в свои епархии. Но они решились подать прошение ректору, коего просили дозволить им остаться в академии вольнослушателями на своем содержании. По тогдашним строгим правилам ректор мог и не принять подобного прошенья, так как циркулярным отношением обер-прокурора Св. Синода от 14 марта 1849 г. было предписано, что «по самому достоинству академии, как высшего духовно-учебного заведения полезнее иметь в ней меньшее число воспитанников, но таких, которые вполне соответствовали бы цели академического образования»⁸⁷. Но о. ректор весьма гуманно и сочувственно отнесся к положению студентов, ищущих высшего образования. Он внес их прошения в Правление, в котором было постановлено – ходатайствовать пред обер-прокурором Синода о «дозволении просителям посещать академические лекции в качестве вольных слушателей». В отношении же обер-прокурору к означенному ходатайству было еще прибавлено, что «Правление академии находит полезным открывающиеся нередко среди курса, за выбытием из академии студентов, казенные вакансии замещать теми из вольнослушателей, которые оказались бы отличными по успехам и поведению и которые бы пожелали свое содержание заменить казенным⁸⁸. Таким образом, о. ректор не только содействовал воспитанникам к поступлению в академию, но и предоставил им, в случае хороших успехов, возможность содержания на казенном иждивении. Это постановление, утвержденное обер-прокурором⁸⁹, было применяемо Правлением и к другим подобным случаям последующего времени⁹⁰.

б) Такое же участие в судьбе студентов о. ректор принимал и во время их пребывания в академии, когда они находились в затруднительном положении относительно материальных средств. Так, по поводу прошения студентов, лишенных казенного содержания за неудовлетворительные ответы на экзаменах, а также вольнослушателей, затруднявшихся содержаться на собственном иждивении, о. ректор внес обширную записку в Правление, отличающуюся замечательною гуманностью и снисхождением к юношеским проступкам. Он предлагал Правлению не только теперь же помочь просителям, но и принять за правило на будущее время оказывать возможное пособие тем из студентов, которые или по приемным испытаниям не окажутся принятыми в академический корпус, или же после семестровых экзаменов будут лишены казенного содержания. Для осуществления подобного предложения он проектировал и постоянный источник вспомоществования, состоявший из процентов с капитала (в 3000 руб.), пожертвованного митр. Арсением на содержание «одного из недостаточных студентов академии»⁹¹. Высокопр. Арсению благоугодно было вполне согласиться с гуманным предложением ректора и повелеть привести его в исполнение⁹².

в) О. ректор старался улучшить положение студентов не только во время пребывания в академии, но и по выходе их из заведения. Всем нам известно непривлекательное и жалкое положение учителей духовно-учебных заведений прежнего времени. Получая скудное содержание, едва достававшее на дневное пропитание, наставники семинарии при каждом удобном случае спешили покинуть свои заведения и поступали в другие ведомства, щедро награждавшие труды служащих. Это движение, с особенною силою охватившее наши заведения в 60-х годах, – отобразилось и на студентах академии, старавшихся до окончания академического курса перейти в светские учебные заведения (университеты, лицеи). Такое прискорбное явление обратило на себя внимание высшего начальства, которое предписало академическим правлениям требовать от поступающих в академию воспитанников подписки, коими они обязывались бы прослужить за свое содержание четыре года по духовно-учебному ведомству и притом по назначению начальства. Без таковых обязательств студенты не могли быть приняты в академию⁹³. Когда это распоряжение Св. Синода было получено в нашей академии и в силу его студенты, уже два года проучившееся, должны были дать означенные обязательства⁹⁴, – некоторые из них не решались обязываться на четырехлетнюю семинарскую службу и мотивировали свой отказ необеспеченностью положения учителя семинарии⁹⁵. Пр. Филарет своим влиянием, советами и убеждениями в данном случае достиг того, что все студенты дали требуемые обязательства⁹⁶. Но когда, чрез несколько месяцев, два студента подали прошения об увольнении из академии и об освобождении их от службы в духовно-учебном ведомстве, к которой они будто бы не чувствуют расположения, то правление академии, не удерживая означенных студентов против их воли в академии, постановило – довести до сведения высшего начальства, что в последнее время усматривается в студентах нерасположенность к академическому образованию и желание оставить академию прежде окончания курса и что такое явление, объясняемое незавидным положением наставников семинарий, может сопровождаться самыми опасными последствиями для наших учебных заведений – не только для семинарий, но и для академий⁹⁷. Весьма вероятно, что подобные заявления, делавшиеся как нашею, так и другими академиями, ускорили давно ожидавшееся преобразование духовно-учебных заведений и тем содействовали улучшению материального быта служащих в сих заведениях.

В таком виде представляется нам деятельность о. ректора относительно учебно-воспитательной части в прежней академии. Она, как мы видели, отличается обилием проектов и разных предположений об улучшении академической жизни, нуждавшейся в восполнении пробелов и исправлении многих недостатков, накопившихся в течение полувекового существования нашей аlma mater. Несколько иной характер носит управление пр. Филарета в преобразованной академии, где ему приходилось (особенно на первых порах) не изобретать чего-либо нового, самобытного, а только приводить в исполнение предписания и распоряжения, выработанные высшею властью и в некоторых пунктах не вполне согласные с его личными воззрениями⁹⁸. Впрочем это обстоятельство нисколько не умаляет заслуг пр. Филарета для преобразованной академии, так как введение нового устава и окончательное привитие его к академической жизни потребовало от него больших трудов и усиленной административной деятельности.

По смыслу нового устава (1869 г.) и по первым предписаниям высшего начальства нужно было многое переделать в прежней академической жизни, а еще более создать вновь. Так, для введения устава требовалось, чтобы был организован Совет, составлены отделения, избраны помощники ректора и члены Совета от каждого отделения, распределены кафедры применительно к новым требованиям, отысканы преподаватели для новых кафедр, избраны лектора новейших языков и должностные лица инспекции, канцелярии и библиотеки. Независимо от этого Совету нужно было позаботиться о составлении правил и инструкций для должностных лиц, о новом распределении лекций и применении их к прежним чтениям, о приспособлении зданий к новому распределению студентов на отделения и т. п.⁹⁹, – словом нужно было ввести, применить и воплотить современные порядки, во многом существенно отличающееся от прежних. Простое перечисление нами первоначальных занятий Совета показывает, как много нужно было употребить времени, труда, административной опытности и умения, чтобы успешно привести в исполнение требования нового устава. И мы видим, что в течение всего вакационного времени члены Совета, под непосредственным и постоянным руководством ректора¹⁰⁰, неустанно работают¹⁰¹ над применением новых порядков к академической жизни, составлением разных правил, инструкций и т. п., так что к началу учебного года все предварительные занятия были окончены и ректор предлагал Совету донести (чрез высокопр. митрополита) Св. Синоду о введении нового устава в действие¹⁰². При дальнейшем применении требований нового устава Совету представились некоторые и серьезные затруднения, устранить которые было нелегко. Так, самое замещение вакансий особенно по предметам новым, или не читавшимся до того времени в академии, соединено было с немалыми препятствиями, потребовало сношений со многими, разнообразными лицами и совершилось только по истечении довольно долгого промежутка времени. Это нужно сказать главным образом о замещении вакансий по славянским наречиям и метафизике. Достаточно упомянуть, что на кафедру славянских наречий были предлагаемы, или сами являлись следующие кандидаты: Лукьянов¹⁰³, Шейковский¹⁰⁴, Задерацкий¹⁰⁵, Руссов¹⁰⁶, пока, наконец, академия не выработала проекта о приготовлении на эту кафедру одного из своих воспитанников¹⁰⁷. Такие же препятствия встретились при замещении кафедры метафизики. Для замещения ее обращались в московскую академию¹⁰⁸, московский университет¹⁰⁹, просили Св. Синод¹¹⁰ и наконец, вызвали приват-доцента из Петербургской академии¹¹¹. Во всех этих случаях требовалось не простое только обращение или переписка с известными лицами, но и предварительные справки о кандидатах на кафедру, оценка их ученых трудов, чтение диссертаций и устройство диспутов с ними. Хотя заботы о приискании кандидатов лежали главным образом на отделении и его представителях, но и о. ректор нередко принимал в этом деятельное участие¹¹².

Не меньшие же затруднения представились Совету при определении на места окончивших курс воспитанников академии. В прежнее время назначение студентов на разные вакансии в семинариях и дух. училищах лежало на обязанности конференции и окружного правления, но с закрытием последнего (в 1867 г.)¹¹³ студенты сами стали обращаться в семинарии с просьбою о назначении их на известное место, семинарии же в свою очередь относились за рекомендациями о том или другом просителе в академии. Такая двойственность отношений студентов к академиям и семинариям была причиною многих недоразумений для студентов и лишних забот для Совета академии. Напр. один студент, назначаемый Советом в Петрозаводск, отказался от такого назначения под предлогом неблагоприятных климатических условий в тамошнем крае и заявил при этом о своем желании поступить в вятскую семинарию. Когда же эта семинария зачислила означенного студента кандидатом на свободную вакансию и уведомила его чрез Совет академии, то он снова заявил Совету, что уже вошел в переписку с полтавским семинарским правлением об определении его на имеющуюся там вакансию преподавателя и потому просил известить вятскую семинарию о своем нежелании поступить туда на службу. Зачисленный кандидатом в полтавской семинарии, он отказался и от этой вакансии и наконец, поступил в воронежскую семинарию¹¹⁴. Другой воспитанник, будучи назначен Советом академии в Тобольскую семинарию, отказался от такого назначения: затем ему было «предложено» ректором академии занять место смотрителя Камышинского дух. училища, но в это время он уже выдержал пробные уроки при Кишиневской семинарии, в которой и был избран преподавателем¹¹⁵. И таких случаев было немало в практике нашей академии. Особенно много затруднений представлялось при замещении вакансий в отдаленных семинариях – иркутской, тобольской и т. п. Не смотря на строгие меры, принимавшиеся Советом, студенты под разными предлогами уклонялись от занятия подобных мест, так что о. ректор входил в Совет по этому случаю особою запискою, в коей, сообщивши подробные сведения о ходе дела по замещению кафедр в тобольской и иркутской семинариях, предлагал войти об этом с представлением в Св. Синод и просить его зависящего распоряжения о замещении означенных кафедр воспитанниками нашей академии¹¹⁶. Вообще же подобный порядок назначения на места усложнял переписку для академий и семинарий, стоил немалых хлопот о. ректору, чрез которого велись сношения с семинарскими правлениями, и в конце концов не приводил к желанным результатам. Такое положение дел продолжалось до тех пор, пока не последовал указ Св. Синода (от 15 июня 1874 г.), по коему назначение на места окончивших курс воспитанников академии предоставлено Учебному Комитету и канцелярии обер-прокурора Св. Синода¹¹⁷.

Из этих немногих фактов, взятых нами из жизни преобразованной академии, видно, что первоначальная деятельность Совета и председателя его заключалась главным образом в разъяснении требований нового устава и применении его к академической жизни. Этим обстоятельством следует объяснить то явление, что в настоящий период управления пр. Филарета мы почти не встречаем его записок и разных предложений, касающихся учебой и воспитательной части учащихся. Теперь ему нужно было не вырабатывать новых начал и правил, как это он делал в прежней академии, а главным образом выполнять, как мы уже замечали, готовое, заключающееся в новом уставе. За все это время преосвященный представил только три записки относительно учебной части в академии, из коих в одной касался правил об испытании студентов на ученые степени, а в остальных двух предлагал меры относительно студенческих занятий и рассмотрения тем для кандидатских сочинений¹¹⁸.

а) Предложение об изменении правил испытания на ученые степени, составленных киевской академией и уже утвержденных Св. Синодом, было внесено о. ректором в Совет академии по поводу таковых же правил петербургской академии, сделавшихся у нас известными гораздо позже. Сличая правила петербургской академии с нашими, о. ректор находил, что правила киевской академии, по своим возвышенным требованиям¹¹⁹, «слишком строги», тяжелы для студентов и даже «неудобоприменимы» на практике. «Как скоро, писал он, наши правила сделались известными в академии, студенты 1 и 2 курса заявили мне, что при таких строгих требованиях они не могут продолжать учения в академии. Совету известно, что некоторые студенты вошли уже прошениями об увольнении из академии». «В виду столь важного обстоятельства, могущего иметь последствия для академии весьма неблагоприятные», о. ректор предлагал Совету ходатайствовать пред Св. Синодом об изменении и смягчении правил нашей академии и о разрешении принять Совету в руководство при производстве испытаний на ученые степени правила, утвержденные Св. Синодом для петербургской академии¹²⁰. Хотя это предложение ректора и не было утверждено Св. Синодом¹²¹, но оно для нас весьма важно потому, что свидетельствует о внимании о. Филарета к нуждам учащихся и о старании его, по возможности, облегчать положение студентов.

б) В предложении о студенческих занятиях пр. Филарет обращал внимание Совета на то обстоятельство, что студенты, занимаясь усиленно составлением сочинений¹²², мало употребляли времени для «изучения и сознательного усвоения, излагаемых преподавателями чтений в последовательном и систематическом порядке их». Не смотря на большую пользу, происходящую от занятий сочинениями, развитие студентов, по мнению о. ректора, будет односторонне и неполно, если они не будут основательно изучать предметов, преподаваемых в академии¹²³. Поэтому он предлагал Совету «изыскать такие меры по настоящему вопросу, которые с одной стороны способствовали бы к развитию умственной самодеятельности студентов, с другой не отвлекали бы их от неопустительного и основательного изучения и сознательного усвоения, излагаемых преподавателями чтений по каждой науке академических курсов». Хотя о. ректор в настоящем предложении только поставил вопрос, предоставивши окончательное решение его Совету, но основная мысль его была ясна: он желал усилить контроль над студенческими занятиями посредством репетиций¹²⁴, т. е. в данном случае он предлагал тоже, что с обстоятельностью излагал в своей записке 10 лет тому назад¹²⁵.

в) В том же заседании Совета, в котором заслушано означенное предложение ректора, было обсуждаемо другое его заявление следующего содержания: «По 15 и 17 §§ правил киевской дух. академии о порядке испытаний на ученые степени, сочинение на степень кандидата должно быть по своему содержание богословского характера; при чем оно может быть признаваемо удовлетворительным для этой степени рассуждением, если оно, при добром направлении, обнаруживает способность в сочинителе к ясному и отчетливому мышлению и достаточную степень научного развития. Имея в виду, заявлял пр. Филарет, темы, на которые студенты 3 курса написали кандидатские рассуждения и которые назначены им преподавателями подлежащих наук, или избраны ими с согласия преподавателей и одобрения отделения, я долгом считаю обратить внимание Совета на некоторое несоответствие в том, что одни темы слишком широки для кандидатского сочинения, на составление которого в распоряжении студентов семь месяцев (от сентября до апреля), или напротив узки, а другие, по свойству своему, не вызывают мыслительной способности студента к напряжению или углублению, но ограничивают ее более или менее механическою работою»¹²⁶. В видах возможной равномерности и большого соответствия тем требованиям правил академии о. ректор предлагал, чтобы отделения академии представляли на рассмотрение Совета в самом начале учебного года список указанных преподавателями тем для кандидатских сочинений. Это предложение, принятое Советом и вскоре вошедшее в действие¹²⁷, доселе сохраняется в силе и служит памятником заботливости о. ректора о серьезном умственном развитии учащихся.

Вот и все, что сохранилось в официальных документах о деятельности пр. Филарета относительно учебной части со времени преобразовала академии. Но, основываясь на этих немногих данных, мы напрасно стали бы думать, что он теперь менее заботился о развитии учащихся, чем прежде. Заботливость о лучшей постановка учебной части в академии стояла у о. ректора всегда на первом плане. Он, по–прежнему, серьезно относился к студенческим занятиям вообще и в частности к экзаменам – приемным, семестровым и окончательным, следил за сочинениями, особенно кандидатскими, и придавал большое значение пробным урокам, на коих и сам нередко присутствовал. Разделение на отделения, введенное новым уставом, для него мало значило и, можно сказать, не существовало: он интересовался умственным развитием студентов, не обращая внимания, на каком они находятся отделении – богословском или историческом, или же практическом¹²⁸. Студенты всех отделений были для него одинаково дороги и близки. В этом случае он остался верен своему взгляду на учащихся, сохранившемуся у него от прежнего строя академической жизни.

Что касается заботливости пр. Филарета о воспитательной части, то об этом предмете мы не встречаем в протоколах академии особенно выдающихся и заслуживающих внимания его распоряжений или предложений. Но это опять–таки не означает, что наш о. ректор мало или вовсе не заботился о состоянии нравственности учащихся со времени преобразования академии. И в новой академии он также относился к студентам, как и в старой, обращая внимание на усердное посещение ими богослужения и домашних молитв, на исправное хождение на лекции преподавателей, на неуклонное соблюдение дисциплинарного порядка во время домашних занятий и т. п. Словом, он наблюдал, чтобы студенты сохраняли тот же порядок в новой академии, какой введен им в прежней.

Пр. Филарет памятен для нашей академии своими заботами не только о высших сторонах академической жизни – учебной и воспитательной, но и о сравнительно низших – экономической и канцелярской. И эти части управления, также как и разобранный нами, потребовали от него много труда и забот и обнаружили его многосторонние познания и дарования.

С именем пр. Филарета, как ректора, неразрывно связано в академии воспоминание о совершенном обновлении нового (студенческого) корпуса, переустройстве старого (теперь библиотечного) и постройка нового академического дома (за монастырскою оградою). Вскоре, по поступлении на должность ректора, он стал хлопотать (в 1862 г.) о разрешении высшего начальства перестроить новый корпус¹²⁹, уже ветшавший и приходивший в упадок. Это разрешение, по обычным канцелярским промедлениям, последовало только чрез год¹³⁰; но лишь только оно было получено, о. ректор немедленно же и горячо принялся за дело. В том же заседании внутреннего Правления, в котором было заслушано отношение главного Управления путей сообщения и публичных зданий, признавшего предположенные Правлением работы «в техническом отношении одобрительными», – составлен строительный комитет под председательством ректора¹³¹ и была заслушана записка последнего о том, что епархиального архитектора, который производил прежние постройки в академии, он «не признавал благонадежным к производству предположенных работ» и в замене его рекомендовал пригласить другого (из лавры)¹³². Но и на этого архитектора, как видно из дел Правления, он не вполне полагался: во все производившиеся работы он сам вникал, сам составлял проекты и сметы перестроек, которые и вносил на утверждение Правления. По его запискам и личным предложениям произведены переделки: а) в старом корпусе¹³³б) в новом корпусе¹³⁴, в) в столовой¹³⁵, г) в больнице. В этих записках с мелочною подробностью определены были все поправки и переделки, какие он признавал необходимыми в воспитательном¹³⁶, гигиеническом или хозяйственном отношениях. Мы не будем передавать подробного содержания записок ректора, так как это значило бы изображать тот вид наших зданий, в каком они сохранились почти до сих дней. Заметим только, что произведенные (в 1863–1864 г.) постройки совершенно преобразили новый корпус, сделали его весьма удобным для общежития и приспособленным ко всем студенческим нуждам, так что он стал неузнаваем для лиц, живших в нем в прежнее время. Особенного упоминания заслуживает заботливость ректора о больнице, которой нельзя было устроить надлежащим образом, со всеми удобствами необходимыми для этого помещения, так как суммы, отпущенной по смете на постройки, не доставало для этой цели. В виду этого ректор вошел запискою в Правление, в коей с одной стороны доказывал совершенную необходимость привести в лучший вид больничное помещение¹³⁷, а с другой – указывал местный источник, из коего можно бы взять средства, необходимые для проектируемых им перестроек¹³⁸.

Совершенные, под ближайшим и непосредственным руководством ректора, постройки вполне удовлетворяли академической жизни прежнего времени; но с преобразованием академии (в 1869 г.) потребовались новые приспособления зданий к требованиям нового устава. Разделение студентов на четыре курса (вместо двух), увеличение предметов преподавания, большее число должностных лиц, имеющих право на казенные квартиры, – все это требовало новых помещений, снабженных при том же возможными удобствами. Поэтому и Св. Синод, в своем первом указе о введении нового устава, предписал Совету академии «озаботиться приспособлением академических зданий к требованиям нового устава относительно помещения студентов и числа аудиторий и в случае потребности на это приспособление расходов, превышающих обыкновенные средства академии, своевременно представить, куда следует, сметы по сему предмету¹³⁹. Но наши здания, недавно до того времени перестроенные, оказались настолько хорошо и удобно расположенными, что Совет академии нашел возможным, вследствие предложения ректора¹⁴⁰, ограничиться на первый раз существующими аудиториями и занятными залами студентов, не делая в них никаких изменений. Относительно же приспособления вообще академических зданий к новому порядку, Совет нашел необходимым войти в особые соображения, который и поручил представить особой, составленной для сей цели, комиссии¹⁴¹. Хотя о. ректор первоначально и не входил в состав комиссии, но он принимала близкое участие в ее занятиях и побуждал архитектора скорее представлять сметы и проекты постройки зданий. Когда же соображения комиссии были окончены ¹⁴², сметы и чертежи архитектором составлены¹⁴³, о. ректор вошел особою запискою в Совет, в коей выставлял на вид важные неудобства, какие неизбежно встретятся для монастырской жизни с помещением женатых чиновников с мужескою и женскою прислугою в академических зданиях, находящихся в одной ограде с монастырем. Увлеченный заботливости об удобствах академической жизни, он готов был посягнуть на закрытие Братского монастыря, чтобы академии можно было воспользоваться для своих целей монастырскими зданиями, и предлагал Совету ходатайствовать об этом пред Св. Синодом¹⁴⁴. Высокопр. митрополит Арсений, как известно, решительно восстал против самой мысли о закрытии монастыря¹⁴⁵ и в своем отношении по этому поводу в Св. Синод рекомендовал устроить квартирные здания на академическом дворе, вне монастырских стен¹⁴⁶. По утверждении Св. Синодом предложения митр. Арсения был образован комитет, под председательством ректора, по вопросу о приспособлении академических зданий к требованиям нового устава. Этим–то комитетом, в котором пр. Филарет принимал непосредственное участие, и был выработан проект новых построек и изменения прежних, вследствие коих наши здания приняли настоящий вид¹⁴⁷.

Нам живо припоминается то горячее участие, какое пр. Филарет принимал в постройках, совершенных в последние годы его пребывания в академии. Уже облеченный саном епископа, он лично ходил осматривать строящиеся здания, оценивал пригодность материалов для построек, долго и много рассуждал с членами комитета и подрядчиками и вообще вникал во все мелочи постройки такого обширного здания, каков новый академический дом. Официальным доказательством его деятельного участия в комитете служит несколько предложений, внесенных о. ректором в Совет академии. Из таковых предложений в протоколах напечатаны: а) о перемене архитектора, составлявшего сметы, и замене его новым (Иконниковым)¹⁴⁸, б) о сокращении учебного времени и увеличении каникул на полтора месяца для своевременного окончания предпринятых работ¹⁴⁹ и в) об изменении, сравнительно с проектированною сметою¹⁵⁰ расположения некоторых помещений в здании нового корпуса.

Говоря об отношении пр. Филарета к экономической части, нельзя опустить без внимания заботливости его об улучшении собственно домашнего хозяйства академии. Он подробно вникал во все мелочи академической экономии, как то: содержание студентов, поставку материалов для пищи, одежды и т. п. Вскоре по поступлении на должность ректора он подал (в февр. 1861 г.) в Правление записку о том, что подрядный способ заготовления потребных для содержания академии материалов и припасов имеет мало применения к академической жизни, и потому он предлагал закупку материалов поручить самому эконому, для чего выдать ему особую книгу. В тоже время он внес в Правление другую записку, в коей предлагал, чтобы эконом каждую неделю представлял Правлению стоимость содержании студентов, с подробным означением, – какие в течение недели были блюда для студентов, в каком количестве употреблялись на них материалы, сколько лиц продовольствовалось и т. п. Это, по мнению ректора, необходимо для того, чтобы не было передержек в расходовании сумм по содержанию студентов, и чтобы «Правление, при рассмотрении представленной экономом ведомости, могло давать ему нужные советы и внушения»¹⁵¹. В виду недостаточности суммы, отпускавшейся в прежнее время на содержащие студентов, и увеличивавшей дороговизны припасов в Киеве, о. ректор не раз предлагал Правлению ходатайствовать пред высшим начальством «об усилении средств для более удовлетворительного продовольствия академии и студентов»¹⁵². Деятельными сотрудниками ректора в делах хозяйственных были – в прежней академии М. С. Гуляев и Н. И. Щеголев, а в новой – помощники ректора.

Касательно отношения пр. Филарета к канцелярской части академии мы не имеем таких видных и выдающихся памятников его деятельности, какие мы видели в экономической области, не встречаем также в журналах Правления его записок и предложений об улучшении или иной постановке ведения дел в нашей академии. Не смотря на такое отсутствие прямых и положительных данных, мы считаем себя вправе утверждать, что о канцелярской части наш о. ректор не менее, если не более, заботился, как и о других частях академической жизни. Не говоря о живом предании академии, вполне подтверждающем нашу мысль, – журналы Правления, Конференции, Совета и многие дела, просмотренные нами, свидетельствуют о близком участии ректора в делах канцелярии. Особенно много он работал по сей части в непреобразованной академии, когда было много секретарей и они часто сменялись, и когда ему нужно было следить за исправным и отчетливым ведением дел в Конференции, внутреннем окружном Правлении и отчасти в цензурном комитете. Правленские журналы, составлявшееся разными секретарями, носят на себе явные следы редакторской руки ректора: на многих журналах (даже беловых, не говоря о черновых) определения написаны его собственною рукою¹⁵³; выставлены им справки новые, или заменявшие приведенные секретарем¹⁵⁴, так что, кажется, не будет преувеличением, если мы скажем, что значительное большинство определений Правления (особенно по важным и серьезным делам) отображают дух, характер и направление о. Филарета и служат характеристикою его административной деятельности в нашей академии. Обращая внимание на ведение дел канцеляриею и составление журналов, ректор вникал еще, так сказать, в домашнюю жизнь канцелярии, образ поведения письмоводителей, степень усердия их к своему делу и т. п. В делах канцелярии сохранились его записки, представленные в Правление, о том, что один письмоводитель неблагонадежен к прохождению своей обязанности и подлежит увольнению¹⁵⁵, а другой усерден и заслуживает награды¹⁵⁶. Если же секретари сами представляли письмоводителей к награде, он не всегда соглашался с их рекомендациями, требуя подробных объяснений о степени усердия и продолжительности службы представляемого к награде¹⁵⁷, или же сам проверял на месте – в канцелярии степень усердия известного писца¹⁵⁸. Впрочем подобное вникание в жизнь канцелярии и недоверие к представлениям секретарей иногда вызывало у последних, особенно заслуженных из них, недовольство на образ поведения ректора¹⁵⁹. Не отрицая известной доли справедливости подобного недовольства, мы однако же заметим, что, благодаря всестороннему вниканию ректора в действия секретарей, канцелярская часть была поставлена в нашей академии образцовым образом: определения Правления составлялись отчетливо и основательно, журналы писались с подробными и обстоятельными справками и, удивляя нас своею громадностью и обширностью¹⁶⁰, служат весьма важными документами для истории академии тогдашнего времени.

Так разнообразна и многоплодна была административная деятельность пр. Филарета в нашей академии, Она, как видно из нашего очерка, обнимала собою все стороны академической жизни – учебную, воспитательную, экономическую и канцелярскую. Во всех этих случаях пр. Филарет действовал, так сказать, домашним образом, – о его действиях мы узнаем преимущественно из документов, хранящихся при делах Правления и мало доступных лицам сторонним. Но был случай, когда деятельность почившего проявилась во всем своем величии пред посторонним обществом, собравшимся в значительном количестве со всех концов России, из разных званий и состояний. Мы разумеем 50-летний юбилей киевской академии, для которого о. ректор немало потрудился и на котором он был вполне достойным представителем академии.

Юбилей был одним из торжественных праздников нашей академии, когда она отдавала отчет обществу о своей посильной деятельности и когда общество в своих адресах, письмах, телеграммах и других поздравлениях приветствовало нашу alma mater исполнением ее полувекового плодотворного существования.

О. Филарет ясно сознавал все величие и важность этого исторического момента в жизни академии и со своей стороны очень много заботился, чтобы достойным образом, возможно полнее и величественнее, отпраздновать юбилей. Тогда как другие члены корпорации приготовляли к этому дню издание научных сборников, лекций известнейших профессоров и книг, назначенных для употребления в школах и для назидания простого народа¹⁶¹, – о. ректор всю свою заботливость обратил на то, чтобы на академическом. празднестве приняло участие возможно большее число воспитанников академии, рассеянных по всей России и находившихся на разных постах службы. Поэтому он, при деятельном участии бывшего тогда секретаря, разослал пригласительные письма к именитым иерархам, служившим в академии, затем – к семинариям бывшего киевского учебного округа, а также – к другим академиям, университетам и разным почетным лицам. Во всех этих приглашениях, доселе сохраняющихся в делах нашего Правления с пометками, помарками и исправлениями самого о. ректора¹⁶², видно желание последнего засвидетельствовать признательность от имени академии лицам, потрудившимся для пользы нашей а1mа mater. Поэтому пригласительные письма были написаны не по одной общей форме, что не составило бы большого труда, но приноровительно к заслугам и значению известного лица в истории академии¹⁶³. Не к одним только иерархам и именитым лицам о. ректор посылал приглашения на академический праздник, – он не забывал и других лиц, занимавших менее видные места службы и обязанных академии своим образованием или же служивших в ней. Собственноручно им был составлен доселе хранящейся при делах Правления список, архимандритов, протоиереев и др., коим также были разосланы пригласительные письма.

Но приглашая живущих, о. ректор «желал, чтобы и сошедшее со сцены, почившие деятели академии, потрудившееся для пользы и славы ея, также приняли участие в академическом торжестве, были безмолвными свидетелями его. Во имя этой великой идеи он собирает портреты почивших иерархов, ректоров и профессоров академии, изображении коих украсил залу торжественных собраний академии. Едва ли нужно много говорить, сколько хлопот, забот¹⁶⁴ и материальных издержек¹⁶⁵ стоило о. ректору исполнение подобного дела. Из 118 находящихся в зале изображений¹⁶⁶ около сотни приобретено им после многократных письменных и словесных обращений к лицам, могшим оказать ему содействие в этом деле и жившим не только в России, но и заграницею. Зато подобные труды служат и будут служить постоянным памятником, воздвигнутым о. ректором для увековечивания своего имени и вызывают в нас, как и во всех посетителях академической залы, глубокую и сердечную признательность к нему.

О значении и деятельности о. ректора во время юбилея один из очевидцев делает такую, весьма правдивую, характеристику. «Пр. Филарет живо принимал к сердцу прошлое родной академии... Он постоянно носил в себе сознание глубокоуважаемого исторического значения, которое имела представляемая им академия для всей России. И он горячо отнесся к тому, чтобы выставить это значение в день юбилея. Кто имел счастье быть на этом юбилее, тот никогда не забудет пережитых им минут! На Филарета – представителя торжества – были обращены тогда все взоры... Он был, так сказать, героем этого великого дня! И он достойно выдержал эту высокую роль. Все были увлечены его умом, приветливой беседой, гостеприимством. В этот момент, так сказать, воплотились те идеалы, которым он служил, и тут–то он раскрыл нараспашку свою душу... Юбилей был для него истинной наградой за его любовь к академии. Торжество его отозвалось во всей России и вызвало самые сочувственные отзывы в русском обществе, в русской печати. Как радостно было ему читать эти горячие, восторженные статьи о значении киевской академии! Как приятно было ему чувствовать, что он стоит во главе этого любимого и ценимого всею Россией старинного, векового учреждения!»¹⁶⁷.

С должностью ректора преосв. Филарет соединял звание председателя церковно-археологического Общества, состоящего при нашей академии. Общество получило начало, развитие и широкую известность вследствие энергической деятельности пр. Филарета, бывшего первым его председателем и щедрым вкладчиком.

Учреждение Общества и музея при нем, имеющего большое значение для изучения церковных древностей, на первых порах, при практическом применении выработанных комиссиею проектов¹⁶⁸, соединено было с немалыми препятствиями и затруднениями, которые устранены и препобеждены, благодаря особенным стараниям пр. Филарета. Самое главное затруднение для успешного развития возникавшего Общества состояло в том, что высокопр. митрополит Арсений не вполне сочувствовал целям Общества и сначала не разрешал почти никаких отчуждений (старинных икон, книг и рукописей) от монастырей и церквей киевской епархии в пользу музея. В виду этого пр. Филарет старался расширить деятельность Общества вне пределов киевской епархии. Он разослал преосвященным тех епархий, кои входили в состав бывшего киевского учебного округа, а также некоторым из духовных и светских лиц, известных своею любовью к церковной археологи, приглашения принять на себя звание почетных членов Общества. Почти все приглашенные изъявили на то свое согласие и деятельно помогали Обществу или денежными средствами, или же пожертвованиями предметов древности для музея. В числе первых почетных членов Общества, оказавших ему деятельную помощь, были – высокопреосвященнейший Платон, бывший тогда архиепископ донской, а ныне митрополит киевский и попечитель Общества, и настоятель русской миссии в Иерусалиме, архимандрит Антонин. В течение шести с небольшим лет председательствования преосв. Филарета в археологическом Обществе число членов, благодаря деятельным его сношениям, достигло до 116, а в музей Общества поступило до 5650 предметов. Многие из этих предметов поступили в Общество и музей от лиц, находившихся в близких отношениях к преосв. Филарету и чрез его посредство. Таковы пожертвования, поступившие от архим. Антонина, архим. Иеронима (Гепнера), графа М. В. Толстова, княгини Демидовой Сандонато, генерала Лемана и многих других. Но особенно ценным и важным в археологическом отношении представляется пожертвование самим преосвященным коллекции икон, приобретенной им от мещанина Сорокина за 13.000 руб.¹⁶⁹ и называющейся теперь по имени жертвователя – Филаретовскою коллекциею¹⁷⁰.

Один из учеников преосв. Филарета в своей речи над гробом почившего сделал следующую оценку его заслуг для археологического Общества. «Не умрет, говорил оратор, память о тебе в том заведении, где ты был столько времени всеоживляющим центром. Из многочисленных твоих дел, совершенных для пользы нашей alma mater, я упомяну об одном, которого и одного достаточно для увековечения твоего имени. Без всяких основных средств, почти из ничего, единственно благодаря своему уменью и энергии ты создал громадное учебно-вспомогательное учреждение, привлекающее своим богатством и разнообразием ученых и любознательных со всего мира. Я разумею основанный тобою церковно-археологический музей, наполненный такими редкостями, какие трудно сыскать в лучших и знаменитейших учреждениях этого рода. Наши преемники по образованию, наше любознательное потомство, посещая это святилище науки, вечно будет с благодарностью твердить дорогое и приснопамятное имя, осматривая Филаретовскую коллекцию, и созерцать твой величавый образ над входом в ее помещение¹⁷¹. В ряду благодетелей академии, приснопоминаемых в торжественной конгрегации 31 декабря¹⁷², ты займешь подобающее место»¹⁷³.

В виду особых заслуг пр. Филарета для археологического Общества последнее почтило память первого своего председателя особым рефератом в честь его. Реферат был прочитан в первое же, по получении известия о смерти преосвященного, заседание Общества (15 марта) секретарем его и напечатан в академическом журнале¹⁷⁴.

Кроме председательствования в археологическом Обществе пр. Филарет, во время своего ректорства, состоял главным редактором журналов, издававшихся при академии – Воскресного Чтения и Трудов киевской академии. Первый журнал, существующей при академии с 1837 года, успел прибрести ко времени поступления о. Филарета на должность ректора, почетную известность и широкую распространенность в обществе, благодаря знаменитым именам основателей и сотрудников этого издания. Всем, интересовавшимся Воскр. Чтением, было известно, что в нем помещались статьи преосвященных – Иннокентия, Димитрия, Антония, Я.К. Амфитеатрова, И.М. Скворцова и др. Профессора академии принимали постоянное участие в этом журнале, хотя некоторые из них занимались преподаванием наук, имеющих мало общего с Воскр. Чтением. По крайней мере, в 1859 и 1860 г.г., пред открытием Трудов академии и во время первоначального их существования, в Воскр. Чтении помещали свои статьи, кроме профессоров, доселе служащих в академии, следующие лица: П.Д. Юркевич и М. М. Троицкий (преподаватели философии), А.Д. Граников (преподаватель гражданской истории), Ив. П. Максимович (преподаватель еврейского языка), Д.А. Подгурский и И.М. Бобровницкий (преподаватели древних языков), Н.А. Фаворов (преподаватель гомилетики), К. И. Скворцов (преподаватель патрологии), Н.И. Щеголев (преподаватель библейской истории) и И.С. Гуляев (преподаватель Св. Писания)¹⁷⁵. С основанием при академии (в 1860 г.) ученого журнала – Трудов многие из профессоров стали работать преимущественно для этого издания, хотя и не переставали помещать своих статей в Воскр. Чтении. Пр. Филарет сначала принимал живое и близкое участие в издании Воскр. Чтения, просматривая в качестве главного редактора статьи, предназначавшиеся для печати, исправляя и дополняя их в корректуре и поощряя лиц, трудившихся для этого журнала¹⁷⁶. Но с преобразованием академии (в 1869 г.), когда ученая деятельность наставников расширилась по разработке преподаваемых ими наук, когда профессора и сам ректор были заняты составлением обязательных для них докторских диссертаций и не имели свободного времени для приготовления статей в Воскр. Чтение, – пр. Филарет видимо охладел к этому изданию и даже сам содействовал закрытию его в 1871 году¹⁷⁷.

Высокопреосвящ. митрополит Арсений, всегда с большим сочувствием относившейся к учено-литературной деятельности академической корпорации и делавший для поощрения этой деятельности неоднократные и крупные пожертвования, – употреблял все средства к тому, чтобы не дать умереть журналу, долгое время служившему хорошею рекомендациею для киевской академии и приносившему немалую пользу любителям назидательного чтения. «Ему думалось (говорит биограф высокопреосв. Арсения), не будет ли бесчестием для академии, если она сократит свою литературную деятельность, которую он находил полезною для общества, и в этом опасении он ратовал против мысли о закрытии Воскр. Чтения, близкой к осуществлению. Когда же, не смотря на все его старания о поддержании Воскр. Чтения, оно закрылось при академии, он немало скорбел об этом и не переставал искать людей, готовых принять на себя издание закрывшегося журнала, обещая со своей стороны возможную поддержку этому предприятию»¹⁷⁸....

Совсем иначе относился пр. Филарет к другому академическому журналу – Труды киевской академии. Этот журнал начал издаваться пред поступлением о. Филарета на должность ректора академии и просуществовал под его главным редакторством 17 лет (до конца 1877 года). В первый же год своего редакторства он произвел реформу в издании журнала, выходившего до него только 4 раза в год и имевшего вид более ученого сборника, чем литературного издания с определенным направлением. С 1861 года Труды стали выходить, по примеру других журналов, ежемесячно и знакомили читателей с современными вопросами, взятыми из русской жизни, а также сообщали известия о состоянии церквей на востоке, западе и у единоверных нам славянских народов. Сам преосвященный мало помещал своих статей в академическом журнале: кроме двух его ученых исследований – о книге Иова и Экклезиаст¹⁷⁹, и нескольких слов и речей, сказанных по известному случаю¹⁸⁰, в Трудах нет статей с его именем¹⁸¹. Но по одному этому мы напрасно стали бы судить о деятельности о. Филарета для нашего журнала. Он принимал от начала до конца своего редакторства самое живое и горячее участие в издании академического органа, на который он смотрел как на вывеску учено-литературной деятельности нашей корпорации. Поручая просмотр большинства статей помощникам ректора¹⁸², которые и до преобразования постоянно разделяли труды главного редактора, – многие исследования он сам прочитывал и тщательно редактировал, обращая при этом внимание не только на содержание статей, но и на внешнюю отделку их. Это следует сказать главным образом о переводе свящ. книг с еврейского языка, который начал печататься в журнал с 1861 г. (т. е. с первого года его редактирования), и о статьях по Св. Писанию, в изобилии помещавшихся в нашем издании. Перевод Св. Писания, которому ректор придавал большое значение, был предметом особенной его заботливости и потому почти постоянно подвергался большому исправлению в тексте и дополнению в примечаниях.

По характеру статей, помещавшихся в академическом издании во время редакторства пр. Филарета, Труды разделяются на два периода: сначала (с 1861 и почти до 1869 г.) в журнале печатались, кроме ученых рассуждений, статьи менее серьезные и доступные большинству читателей; но с преобразованием академии явилась необходимость помещать в нем преимущественно и почти исключительно ученые и чисто официальные статьи, как-то: диссертации магистерская и докторская, сочинения премиальные, кандидатские, лекции профессоров, протоколы советских, заседаний¹⁸³ и т. п. Накопление ученого материала, срочность его печатания увеличивали объем книжек Трудов академии, доходивших иногда (начиная с 1870 г.) до 20 и более печатных листов и равнявшихся, таким образом, объему больших светских журналов. В таком виде журнал вполне соответствовал академическому изданию, назначение коего состоит главным образом в разработке ученых вопросов и в помещении солидных научных исследований. Так именно смотрел на наш журнал и пр. Филарет, который всегда с неподдельным восторгом встречал книжку Трудов, вышедшую в объемистом виде из под типографского станка и заключавшую в себе обилие ученых статей. Но читателей серьезных статей у нас – в России пока не много, а еще менее – любителей богословских научных исследований. Неудивительно поэтому, что наш журнал, не смотря на то, что он по цене давал вдвое более материала для чтения сравнительно со светскими журналами, не смотря на признание известными учеными¹⁸⁴ и иерархами солидности и серийности помещавшихся в нем статей, – имел мало подписчиков и читателей. Подписной цены едва доставало на покрытие типографских расходов, а о вознаграждении сотрудников, работавших почти бескорыстно, и думать было нечего. Пр. Филарет очень соболезновал о таком состоянии журнала, закрывать который ему было больно и крайне неохотно. Для выхода из этого затруднительного положения он обратился к высокопреосвященному митрополиту Арсению, всегдашнему благотворителю академии, с просьбою дозволить употреблять на редакционные нужды проценты с пожертвованного им академии капитала – в 14.000 рублей¹⁸⁵, на что и получил полное разрешение высокопреосвященного. Таким образом, наш журнал возымел возможность доселе продолжать свою, смеем сказать, не бесполезную деятельность.

Говоря о редакторстве пр. Филарета, нельзя не упомянуть о его отношениях к сотрудникам журнала. Он обладал редкою способностью и умением возбуждать и поощрять профессоров к учено-литературной деятельности и к участию в академическом органе. Он выражал искреннее довольство и неподдельную радость, если кто либо из наставников приносил ему статью для напечатания в Трудах; напротив же, открыто выражал свое недовольство, если узнавал, что члены корпорации помещают свои статьи, помимо своего, в других журналах. Лиц, нерешившихся публиковать своих сочинений, он всячески ободрял и поощрял и чрез то содействовал появлению на страницах Трудов многих литературных произведений. Кроме своих преподавателей, он привлекал к участию в журнале и сторонних сотрудников (напр. преосв. Порфирия, арх. Антонина, арх. Хрисанфа, Сорокина и др.), и содействовал лицам, известным своими литературными трудами, к переходу в академию, имея при этом в виду ту пользу, какую они могли принести академическому изданию¹⁸⁶. Сам высокопр. митрополит Арсений, по его настоятельным просьбам, делал честь академическому журналу помещением в нем своих статей¹⁸⁷. Вследствие подобного отношения пр. Филарета, как редактора, к своим и сторонним сотрудникам, наш журнал, не смотря на незначительность гонорарной платы, редко нуждался в статьях, большею же частью обладал излишеством и притом самого разнообразного материала, пригодного для напечатания в нем.

После всестороннего рассмотрения служения преосвященного Филарета в киевской академии возникает пред нами величавый и светлый образ нашего начальника и наставника, проявившего в своей разнообразной деятельности глубокий и всесторонней ум, энергию в достижении известной цели, замечательную силу воли и сердечное желание, соединенное с самоотверженными трудами, послужить на пользу горячо любимой им нашей академии.

Общественное признание заслуг пр. Филарета для академии сказалось немедленно же после его смерти и выразилось в разных учебных заведениях. При погребении его в Риге было произнесено 9 речей¹⁸⁸, в коих как бывшие воспитанники здешней академии, так и другие ораторы, выставляли на вид главным образом продолжительное и многополезное служение почившего в нашей академии. Эти речи с подробным и обстоятельным некрологом преосвященного изданы в Риге трудами бывших воспитанников академии¹⁸⁹. Преподаватели кишиневской семинарии, состоящие почти исключительно из воспитанников нашей академии, устроили в память почившего торжественные поминки, на коих была произнесена глубоко прочувствованная речь, посвященная оценке деятельности преосвященного на пользу академии¹⁹⁰ Киевская семинария, в которой пр. Филарет был только несколько месяцев ректором, поместила в своем журнале исполненный высокого уважения и согретый теплым чувством некролог, изображающий значение и заслуги преосвященного как для семинарии, так еще более для академии¹⁹¹. Другие семинарии, главным образом состоявшие в ведении киевского учебного округа, сообщали в местных епархиальных ведомостях¹⁹² краткие сведения о пр. Филарете и значение его для нашего заведения. Наконец, сама академия, немедленно по получении известия о смерти пр. Филарета, напечатала о нем на страницах двух своих изданий, – в одном из них сделана краткая оценка вообще всего служения преосвященного, а в другом изображено значение его для церковно-археологического общества¹⁹³. Настоящее наше слово также вызвано желанием выразить от лица академии посильную признательность бывшему начальнику и наставнику и представить его деяния, коими он увековечил свою память в академии. Составляя это слово, мы руководились завещанием апостола: поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие.

«Современные обстоятельства, поставляя на вид огромное практическое значение русской истории, требуют усиленного ее преподавания. Здешний край, искони составлявший часть России и потом на некоторое время отторгнутый Польшею, служить предметом тяжбы между Россиею и Польшею, между православием и католицизмом. Для всякого внимательного наблюдателя ясен несомненный исход этой тяжбы в пользу России, но ясно также и то, что право фактического обладания краем должно быть восполнено правом нравственного обладания, и что в этом деле должны принять участие не одни только правительственные, но и общественные силы нашего отечества. Будут ли воспитанники академии впоследствии священниками, наставниками или чиновниками, – во всяком случае, на них лежит не официальная только, но и нравственная обязанность принять участие в апологии против католическо-польских притязаний, в раскрытии основных начал православия и русской народности и в возбуждении народного сознания. Само собою, разумеется, что практической деятельности должно предшествовать глубокое, основательное и всестороннее знакомство с русской историей, которое одно только может придать практической деятельности твердость и разумность. Поэтому, приняв во внимание, что учебное заведение должно приготовлять людей для жизни, нельзя не признать, что в здешней академии преподавание русской истории должно быть усилено».. (Журн. Внутр. Правл. академии от 16 авг. 1863 г.).

«По отделу математических наук до ноября прошлого 1862 года в нашей Академии было два наставника: ординарный профессор Венедикт Чехович и бакалавр Александр Воскресенский. Первый преподавал алгебру и физику, последний геометрию и тригонометрию, дифференциальные и интегральные исчисления. Уроков для того и другого вместе назначалось в неделю обыкновенно три параллельно с уроками по всеобщей гражданской истории, преподаваемой всегда одним бакалавром, предоставляемой вместе с математикой свободному выбору студентов. Самое определение трех уроков в неделю для двух наставников (по полтора урока на каждого), оказывавшееся достаточными для преподавания математических наук студентам, показывало уже, что назначение двух наставников по математическому отделу наук превышало нормальное требование этой области наук, – что сумма классического труда обоих вместе совершенно равномерна с суммою классических занятий по всеобщей истории, преподаваемой одним наставником. Кроме того, предоставляемая вместе с всеобщею историей собственному выбору студентов, математика в прошлом курсе имела слушателей из 50 студентов только 10, в настоящем курсе из 60 заявили свое желание обучаться математике также только 10. Таким образом, и по числу студентов, занимающихся математикою, преподавание математики представляет меньше труда, чем параллельное с ним преподавание всеобщей истории, особенно если взять при этом во внимание, что наставник всеобщей истории должен прочитывать семестровые сочинения студентов на темы, назначаемые по этому предмету. Но при этом нельзя не обратить внимания и на то, что самое меньшинство, и притом очень значительное, изъявляющих желание обучаться математике, предпочтительно пред всеобщею историею, указывает на малозначительный интерес математических занятий в целом круге наук академического образования. С этой стороны мне представляется без нужды обширными круг математических наук, входящих в академическую программу; тригонометрия и высшие анализы математических исчислений полезны были бы в том случае, когда бы у нас читались науки, в коих они имеют практическое приложение, как напр., математическая география, астрономия и др. Преподавание математики в наших академиях имеет одно исключительное назначение – приготовить для семинарии наставников математики, насколько последняя признается необходимою в системе общего образования, коротко сказать, приготовить наставников для преподавания алгебры, геометрии и физики в наших семинариях. Впрочем, если бы по чему–либо считалось необходимым в академическом образовании расширить этот курс математических наук до того предала, в каком он существует досель, и в таком случае не будет затруднительным преподавание этих наук совместить в одном лице, так как значительная часть этого преподавания, именно преподавания алгебры и геометрии заключается обыкновенно в повторении только того, что пройдено в семинарии.

2) Между тем, обращая внимание на значение, объем и порядок преподавания в академии Св. Писания, нельзя не признать настоятельной потребности в разделении труда по этой кафедре между двумя наставниками. В настоящее время, когда переводом Библии на русский язык открылся доступ к чтению Св. Писания для всех классов нашего народа, особенно необходимо для наших пастырей усилить библиологическое изучение священных книг. С распространением в образованном обществе разных богословских сведений, почерпаемых по преимуществу из иностранных французских и немецких систем, было бы не безопасно оставаться нам при поверхностном знании Св. Писания, которое служит главными источником богословского образования. Между тем одно только литеральное знакомство с Библиею требует много времени от преподавателя ее; а если взять при этом во внимание обширность и многосложность тех учебных пособий, которые требуются для основательного изучения как текста и смысла Св. Писания, так и исторической стороны его, то всякому сколько нибудь знакомому с делом будет приметно, что недостаточно сил одного наставника для того, чтобы преподавание Св. Писания вполне удовлетворяло как важному значению его между другими предметами академической программы, так и современными требованиями богословского образования. Притом, в самом порядке преподавания Св. Писания, какой доселе существовал в наших академиях, и которого нельзя изменить, доколе на этой кафедре будет один только наставник, заключаются самые неблагоприятные условия для успехов преподавания. Доселе дело шло так: один курс наставник обыкновенно читал студентам обоих отделений (высшего и низшего) ветхий завет, а другой курс также обоим отделениям новый. Отсюда происходило, что одна половина студентов, обучающихся в академии, выслушивала сначала новый завет, а потом, в другой курс, – ветхий, вместе с общим введением в Св. Писание. Такая непоследовательность в преподавании Св. Писания не могла не сопровождаться значительным ущербом в изучении его и самому наставнику, чрез четыре года возвращающемуся к преподаванию каждой отдельной книги Св. Писания, обыкновенно приходилось снова убивать много времени на восстановление добытых трудом прежних сведений. Чтобы устранить такие неудобства, встречаемые как учащимися, так и учащими, и вместе с тем, чтобы усилить преподавание и изучение Священного Писания в академии признаю полезным и необходимыми открыть другую кафедру по классу Св. Писания, с тем, чтобы один наставник читал всегда ветхий завет в низшем отделении вместе с еврейским языком, а другой – новый завет в высшем отделении. Это будет сообразно и с общим распределением науки в низшем и высшем отделении академии. Вторая наставническая вакансия по Священному Писанию может быть открыта с упразднением второй математической». (Журнал Конференции Киевск. Акад. 10 окт. 1863 г.).

«Цель частных испытаний, производящихся в учебных заведениях: 1) определить в учащихся степень их способностей, занятия и сведений в науках, преподаваемых в заведении и 2) побуждать обучающихся неопустительно посвящать учебное время изучению тех. частей науки, преподавание коих предназначено для того или другого семестра. Имея это в виду, честь имею предложить Правлению для зависящего с его стороны распоряжения, следующие предложения касательно предстоящих декабрьских испытаний: 1) наставники имеют представить в Правление программы... Программы эти имеют быть составлены не по обозрениям учебных руководств, назначенных для той или другой науки, но по порядку чтений, показанных в классических журналах, веденных дежурными студентами в продолжение семестра. Учебные руководства большею частью бывают выучиваемы студентами еще в семинариях; на академических испытаниях они должны высказать то, что слышали от наставников и что сами успели выработать, или приобрести собственным размышлением и чтением по тем или другим вопросам каждой, преподаваемой у нас, науки. 2) Экзамены имеют производиться комитетами, которых для того и другого отделения назначается 8... (определяется самый состав комитетов из наставников). 3) Испытание производится по билетам... 4) Образ испытания предлагаю следующий. Взявши билет, студент имеете свободного времени (пока предшествующий отвечает) по крайней мере, 1/4 часа для того, чтобы обдумать вопросы, ему доставшиеся, и приготовить на них ответ в возможно свободном, плавном и отчетливом изложении своих мыслей и сведений. Сообщение с тетрадкою или книгою в это время отнюдь не допускается (пора вывести это смешное ребячество из наших учебных заведений). Ответ студента на вопросы, означенные в билете, должен быть вполне спокойный и плавный; до тех пор, пока он не кончит своего ответа, или пока не будет очевидно, что далее он не может вести сам свою речь, его не должны возмущать никакие вопросы испытующих: это – его час. Он должен сначала сам показать испытующим: 1) насколько он был внимателен к чтениям наставника, 2) сколько имеет сведений о том предмете, о котором говорит и 3) насколько владеет умением излагать свои о нем познания и суждения и выражать их живым языком. Это потребует, конечно, значительного времени и под час может сопровождаться скукою для испытующих, особенно на первых порах, когда между испытываемыми будут оказываться непривычные к свободному и отчетливому живым языком изложению своих мыслей. Но можно надеяться, что подобный экзамен приучит воспитанников заранее думать о нем, укажет им, на что они должны обращать внимание в своем самообразовании и что главными образом требуется от их занятий в продолжение учебного времени, которое они, не обращая внимания на экзамен, могут употреблять на занятия или вовсе не относящиеся, или только косвенным образом относящиеся к цели их образования, оставляя главное и существенное. Этот экзамен приучит воспитанников к живому и оборотливому изложению своих сведений и суждений, в чем замечается крайний недостаток в наших низших и средних учебных заведениях. Когда студенту не дают высказать самому своих познаний и суждений или ограничиваются недоконченным ответом его, тогда испытующим не может быть вполне виден студент, или может быть видна только одна сторона его и остаться совершенно не разведанною другая, напр., насколько он владеет способностью излагать и выражать свои познания и суждения. Когда, заметив неточность в выражениях или неверность в сведениях и суждениях, останавливают его замечанием и вопросом, тогда возмущают спокойное состояние души, разрывают нить идей, приготовляемых им в ответе на вопросы, и вообще говоря, мешают ему высказаться вполне. По окончании студентом ответа, наставник требует от него объяснения на высказанные суждения, дает возражения, или предлагает вопросы, опущенные им, вообще испытывает, как глубоки и широки его сведения и как основательны его суждения о предмете, о котором он говорил, или хотел говорить. Наставник также предлагает вопросы и по другим частям своей науки для того, чтобы узнать, так же ли студент знаком с целою наукою, и пр. 5) Суждение о качестве ответа устанавливается с общего совещания всех экзаменующих... (подробно определяется, за какой ответ ставится балл 5, 4, 3 и т. д.). 6) Из студентов никто не освобождается от испытания (кроме уважительных причин)... 7) Ректор не участвует исключительно ни в одном комитете, но по своему усмотрению посещает тот или другой из них» (Журн. Внутр. Правл. Акад. от 7 декаб. 1861 г.).

«В 1859 г. Правление Академии в производстве испытаний отступило от прежнего обычая, существовавшего с давнего времени в наших духовно-учебных заведениях: до того времени экзамены производились Правлением Академии в присутствии наставников; студенты были спрашиваемы по предметам не все, а только некоторые по усмотрению председательствующего, по разрядным спискам, представляемым от наставников; с 1859 года принято было за правило, чтобы каждый студент был непременно спрошен по каждому предмету, и отметка (балл), какую он получил на испытаниях, вносилась в общую ведомость и, слагаясь в общую сумму (средний балл) с другими отметками по тому же предмету, служила данными при назначении ученой степени студенту, к определению его успехов по тому или другому предмету. А для того, чтобы каждый из студентов мог быть подвергнут испытанию по каждому предмету, принято было производить экзамены посредством комитетов, составленных из самих же наставников; при чем наставник предмета был главным испытующим лицом, прочие только наблюдающими, и от него зависело преобладающее суждение об успехах студента. Мера эта вызвана была сколько общим, высказавшимся с особенною силою в светской и духовной литературе, признанием неудовлетворительности метода учения и экзаменов в наших учебных заведениях, столько же и особыми обстоятельствами нашей Академии, потребовавшими от наставников более строго-официальных отношений к студентам, чем какие могли быть в стенах аудитории. Мера эта необходимая по тому времени, в какое она была введена, и полезная при том направлении студентов, какое было обнаружилось в нашей Академии под влиянием не созревших идей, развивавшихся в светской литературе, и отчасти усвоенных духовною, в настоящее время оказывается недостаточною в следующих отношениях. 1) При ней наставник знакомится со студентом и получает сведение о его способностях, степени развития и успехах только во время испытаний. Как бы ни был строг наставник в своих вопросах к студенту и внимателен к его ответами, во всяком случае, это единичный только факт, на основании которого он должен составить решительное суждение о достоинстве студента; при экзаменальном испытании много может быть случайностей, по силе которых студенту может не удастся высказать себя надлежащим образом, или показать себя больше, чем сколько должно принадлежать ему по сравнению с другими его товарищами. Экзаменальное испытание может служить только поверкою прежних наблюдений над студентом, но не исключительным определением степени его развития. Правильнее и отчетливее достоинство студента может быть понято и определено в стенах аудитории, чем в экзаменальной зале. Что это так на самом деле, доказательством служит то, что при составлении разрядных списков в последние курсы Конференция наставников встречала затруднение, когда надлежало решать, кому стоять первым, кому – вторым и т. д., и не отличая с ясностью относительного достоинства того и другого студента, принуждена была довольствоваться общим представлением о них и располагать их в разрядном списке по порядку алфавита. В прежнее время подобные затруднения и неопределенности не встречались. 2) Подвергаясь испытанию и суду наставников только во время экзаменов, студенты мало или вовсе не заботятся о благовременном усвоении преподаваемого наставниками; изучение преподанного ограничивается только коротким временем самых испытаний. Нет спору, что ответы студентов на комитетских испытаниях бывали не только удачны, но иногда даже поразительно хороши. Но таковы они большею частью бывали потому, что сдавались по свежему впечатлению, производимому приготовлением к ним только накануне испытания. Ясно само по себе, что как скоро добывались познания по наукам, в которых были студенты испытываемы, так скоро оные и выходили потом из головы после испытания. Основательного, приобретенного с участием собственного размышления, знания тут не могло быть. И от того на испытаниях было замечаемо, что студент живо и свободно пересказывал все, что относилось к вопросам, означенным в его билете; но как скоро вызывался на рассуждение по предмету тех же вопросов, в его сознании оказывался недостаток ясного, отчетливого и раздельного понимания предмета, о котором он говорил по билету довольно живо и свободно. Имея в виду сии опытом дознанные последствия последней методы экзаменов, изменившей вместе с собою и методу учения, признаю необходимым возвратиться к прежнему порядку вещей, державшемуся в нашей училищной практике частью правилами устава, частью обычаем. Для этого требуется следующее: 1) Вменить в обязанность наставникам, чтобы они при чтении своих лекций занимались со студентами повторением прочитанного и для лучшего утверждения в сознании содержания своих уроков требовали от них строгого отчета в усвоении оных; это будет служить для наставников верным способом к определению способностей, степени развития умственной деятельности и усердия студентов к занятию науками академического образования; 2) Вменить также в обязанность наставникам Академии, чтобы они представляли ко времени экзаменов, которое у нас определено академическим уставом, разрядные списки студентов, с означением степени прилежания и успехов, каждый по своему предмету отдельно; списки эти должны быть составляемы не по порядку алфавита, но по степени превосходства одного студента пред другим; 3) Экзамены производить посредством членов Правления и Конференции, согласно с 183 § академического устава, по программе, которая имеет составляться каждый раз ректором Академии с утверждением высокопреосвященного митрополита; 4) После экзаменов составлять общий разрядной список студентов, на основании частных списков наставников и ответов устных и письменных, данных на испытаниях. Говоря об общем списке, при составлении которого нередко встречаются разногласия вследствие неодинаковых взглядов на разные предметы нашей учебной дисциплины, нахожу нужными теперь же обратить внимание на следующие обстоятельства: 1) Наше заведение по преимуществу есть училище веры и христианской нравственности. В последнее время в наших студентах замечается ощутительный недостаток усердия к занятию науками богословскими, под которыми разумеются богословие догматическое, нравственное и обличительное. Сообразно с 397 § академии устава, должно принять за правило, что кто не окажет по богословию отличных успехов (т. е. отлично хороших – 5 и весьма хороших – 4), тот не может занимать места в первом разряде, хотя бы по всем прочим наукам успехи его были отличные. 2) Сообразно с тем же § академии устава студент, в первый разряд помещаемый, должен отличаться не одними успехами в науках, но и благонравием. Поэтому, кто не получит аттестации по поведению отлично хорошей (5) или весьма хорошей (4), тот в общем разрядном списке не может занимать места в первом разряде. 3) Отдавая первенство между науками в высшем курсе богословским, а в низшем – философским и учению о Св. Писании, чтобы не ослабить усердия к занятию прочими науками, справедливым нахожу принять в руководство при составлении общего разрядного списка такое правило: кто не будет по богословским (в высшем курсе) или философским наукам и по Св. Писанию (в низшем курсе) в первом разряде, тот не может занять и в общем списке первого разряда; но и тот не может занять места по общему списку в первом разряде, кто более, нежели в одной трети списков по прочим предметам, будет поставлен во втором разряде, хотя бы по философским занимал место в первом. 4) Сочинения, как результат специального занятия студента по той или другой науке, свидетельствующий как о способностях студента, так и о степени усвоения преподанного ему содержания науки, и в тоже время служащие к указанию духа и направления студента, получают свою силу и значение в частных списках, составляемых наставниками. Но при составлении общего разрядного списка, не может быть не обращено внимание не только на достоинство, но и на количество их, свидетельствующее о степени усердия студента к занятию своим делом». (Дело Внутр. Правл. 1865 г., за №113).

«Студенты, лишенные Правлением казенного содержания за неудовлетворительные успехи, оказавшиеся на декабрьских испытаниях, входили прошением к высокопреосвященному митрополиту об оказании им милости и снисхождения. На каковых прошениях высокопреосвященным митрополитом написана резолюция таковая: «20 февраля 1864 года. О. ректора академии прошу сказать мне свое мнение, заслуживают ли просители снисхождения и пособия, и в каком виде и мере это пособие могло бы быть им оказано». Входя в размышление об этом предмете, я пришел к соображениям, которые требуют общего обсуждения со стороны членов Правления, которые, поэтому, имею честь предложить Правлению.

В прошедшем 1863 году высокопреосвященнейшим митрополитом Киевским Арсением пожертвована Академии сумма в три тысячи рублей с тем, чтобы на проценты из нее содержался один из воспитанников академии, который по академическим правилам, казенным коштом пользоваться не может, но который от ректора Академии, по своим способностям, охоте к учению и примерно доброму поведению признан будет заслуживающим того. Соображаясь с правилами принятия студентов на казенное содержание и с обстоятельствами, в которые поставлены бывают студенты неудостоиваемые или лишенные казенного содержания вследствие неудачных ответов на испытаниях, я нахожу возможными милость, оказанную высокопреосвященным митрополитом Арсением, простирать не на одного только, а на нескольких студентов, не изменяя в сущности смысла выраженного в предположении высокопреосвященного. По последним правилам, коими руководствуется Правление Академии в определении студентов на казенное содержание, у нас бывают следующие обстоятельства, в которых студенты нуждаются в пособии для образования своего в Академии: 1) При приеме студентов в Академию, Правление Академии нередко отказывает в казенном содержании таким воспитанниками, которые при неудовлетворительных ответах на испытаниях, показали в сочинениях своих очень хорошие способности и при этом имеют сильную охоту к учению. Таковым воспитанникам Правление, по последним своим распоряжениям, предоставляло право поступить в Академию в качестве вольных слушателей академических лекций на собственном содержании. Но большею частью случается, что иные из таковых воспитанников до такой степени бывают бедны, что принуждены бывают или совсем оставить Киев, или с крайним трудом содержать себя в продолжение первого академического полугодия на бедных квартирах при крайних неудобствах к занятию науками. Полезно было бы благонадежнейшим из таковых воспитанников оказывать пособие, которое облегчало бы их участь, испытываемую ими на первых порах академического образования. Опыты настоящего и прошедшего курса показали, что некоторые из воспитанников, не принятых вначале на казенное содержание и допущенных к посещению академических лекций в качестве вольнослушающих, на декабрьских испытаниях оказывались в числе самых лучших студентов. 2) Не давших удовлетворительных ответов на испытаниях, бывающих в продолжение академического курса, Правление Академии лишает казенного содержания, т. е. казенного продовольствия, как одеждою, так и пищею, не лишая их права считаться студентами и продолжать слушание академических лекций. Неудовлетворительные успехи бывают иногда вследствие юношеской оплошности относительно строгого и отчетливого распоряжения своим временем; между тем как студент и хорошего поведения и отличался всегда хорошими дарованьями. Лишая казенного содержания в подобных случаях, Правление Академии имеет в виду поддержать в студентах сознание своего призвания и неослабное усердие к занятию своим делом и вместе с тем оказать поощрение другим, состоявшим на собственном содержании и показавшим превосходные успехи, открывая им вакансии для поступления на казенное содержание. Но из лишенных казенного содержания иные большею частью не имеют никаких средств продолжать свое образование в Академии; в таком случае оказание им пособия было бы для них большим благодеянием, которое может благотворно действовать к возбуждению в них усердия к занятию, растворяя строгость академического правила оказываемою им милостью и не давая им доходить до крайнего отчаянья и совершенного отвращения от духовной науки. В обоих этих случаях сумма, пожертвованная высокопреосвященным митрополитом Арсением, процентами, с нее получаемыми, может служить прекрасным, благотворным пособием для более благонадежных воспитанников, оставаясь всегда в руках Правления средством, коим оно свободно и по усмотрению может располагать к поощрению примерного благонравия, соединяемого с искренним стремлением к духовному образованию. Пособие из процентов этой суммы может быть выдаваемо и на руки студентам в виде денежного вспомоществования, если они содержатся на квартире вне Академии, может поступать и в штатную академическую сумму, если студент содержится в самом здании Академии, для покрытия расходов на него по продовольствию столом наравне с прочими казеннокоштными воспитанниками. В первом случае определение количества выдаваемого вспомоществования будет зависеть от усмотрения академического начальства; в последнем, из нее должно отделяться в штатную сумму столько, сколько поступает действительным расходом на продовольствие студента пищею из штатной суммы. Применительно к лучшему осуществлению этих предположений, я полагал бы 1) испросить у высокопреосвященного митрополита Арсения разрешение называть эту сумму с процентами, с нее получаемыми, «арсениевскою», подобно тому, как называется у нас евгениево-румянцевская; 2) ввести в приходо-расходные книги академического Правления особую статью, под названием «арсениевская сумма» и в ней означить приход и расход по этой сумме, и 3) остатки этой суммы не смешивать с остатками прочих академических сумм и никогда не обращать на покрытие ими передержек по другим статьям содержания Академии. В иные годы из этой суммы может не быть расхода, но за то в другие годы, увеличиваясь остатками от прежних, она может оказывать великое благодеяние бедным студентами, искренно жаждущим духовного просвещения, давая им возможность исправить первую или вторую свою оплошность. Само собою разумеется, что при определении стипендиатов, надлежит всегда иметь благорассудительную разборчивость и осмотрительность, чтобы милость не служила поводом к лености и тунеядству. Имея в виду таковые предположения, если благоугодно будет Правлению принять и высокопреосвященному митрополиту одобрить их, я нахожу возможным некоторым из студентов, лишенных казенного содержания и вошедших с прошениями к высокопреосвященному митрополиту Арсению, оказать снисхождение. Именно, студенты И. и К. (иностранцы), по вниманию к нуждам их края в деятелях духовного просвещения, могут, впредь до усмотрения успехов на следующем испытании, воспользоваться половинным содержанием в Академии на счет процентов с суммы, пожертвованной высокопреосвященным митрополитом. Точно также и студент Ф., уроженец бессарабской области, по уважению к тому же обстоятельству и на том же условии может продовольствоваться академическим столом и жить в зданиях Академии на счет суммы с того же источника. Студент А., как сам виною своей участи по своей оплошности, не имеет права на такое же снисхождение, но по вниманию к бедности его семейства, в виде особенной милости, можно дозволить ему жить и кормиться между своими товарищами, на счет той же суммы высокопреосвященного митрополита Арсения до окончания настоящего года. В следующую же сентябрьскую треть студент А. может пользоваться подобною милостью в том только случае, если он к началу ее сдаст в Правлении удовлетворительный экзамен по тем предметам, по которыми получил неполные баллы на декабрьских испытаниях и представить удовлетворительные сочинения как за прошедшее полугодие, в котором одно считается не поданными, так и за текущее». (Журн. Внутр. Правл. от 24 марта 1864 г.).