Лекция четвертая. Вступительная по нравственному богословию

Какая способность человеческая важнее всех? От какой зависит больше спасение человеческое? От воли. Но чему обыкновенно отдают люди большую честь, за каким совершенством больше гоняются и чем гордятся? Познаниями, просвещением ума; о совершенстве же воли мало думают и мало ценят его. Правда, говорят иногда: надобно истреблять худые привычки, быть добрым; но все это и остается большей частью на словах. На познания употребляют здоровье, издержки, часто жертвуют самой жизнью; а едва ли кто умер, стараясь о исправлении воли. Но, может быть, в самом деле ум заключает в себе более цены и важности, нежели воля? Познания у людей вообще действительно ценятся слишком высоко, но сами по себе они не очень ценны. Доказательством сему служит то, что они, и даже самые существенные из них, часто достаются даром, тогда как совершенство воли очень трудно приобретать. По-видимому, это парадокс, что познания нам достаются иногда даром. В самом деле, случается, что знание наук, требующих особенного труда (например, медицинских, знание языков), вдруг проявляется в душе, но, напротив, нет ни одного опыта, чтобы человек в одно мгновение сам по себе сделался добрым. Еще: необходимые познания даются каждому человеку даром. Простолюдин, всякое даже дитя, видит в физическом мире много такого, далее и более чего не видит и астроном, например, звезды, млечный путь и тому подобное; даже часть необходимых метафизических истин открывается сама собою. Таким образом, познания совершенной цены не имеют; цена их возвышается случайно, от времени. Представьте, например, что простолюдин вдруг перенесен на луну или на другую планету; он там увидел бы более, нежели астроном на земле со всеми своими приборами; но перенесите злого человека куда угодно – и он все останется злым и не может вдруг сделаться добрым.

Почему же не считают такой важной эту способность – волю? Что за причина такого предрассудка?

1) Образование ума легче.

2) Плоды познания более видны, растут скорее, чем плоды исправления воли.

3) Несовершенство воли труднее видеть, а несовершенства ума сразу заметны.

4) Образовать разум может человек и сам, а исправление воли есть собственно дело Божие, посему человек естественный как бы и не принимается не за свое дело.

Но почему воля важнее всех других способностей? Это объясняется из самого устройства души. Ум при всей блистательности есть нечто служебное; главная пружина души – воля. Если представить человека с умом обширным, но с волей испорченной, то выходит нечто беспорядочное. В чем состоит существо воли? Сама ли себе воля закон или она управляется чем-либо внешним? Конечно, в каждой силе или способности есть свой внутренний закон, но по опыту известно, что воля управляется или умом – познанием, или чувством – ощущением. Например, когда получается ощущение неприятное, то воля старается отдалить от себя предмет, произведший это ощущение. По обыкновенным замечаниям опыта, прежде всего раскрывается в человеке чувство. Младенец несколько лет живет этим одним чувством. Потом, когда начинают раскрываться другие способности, чувство все еще остается и служит как бы скатертью, подкладкой, на которой развертываются или снуются (сновать основу – прокладывать продольные нити ткани – прим. ред.) все другие способности. Чувство состоит из простого непосредственного ощущения, есть нечто похожее на инстинкт. У нас оно обыкновенно называется сердцем; оно немо, но в нем некоторым образом совершается то же, что и в уме, только мгновенно, как молния. За чувством развивается ум. Общее свойство его – познавать, то есть как бы выкраивать образ вещей, копировать, приводить вещь в разные фигуры. После ума начинает развиваться желательная способность. Она отлична от чувства и ума. Человек ощущает, и может удалять или не удалять от себя ощущаемое; человек познает, и может усвоять или не усвоять себе этих познаний: способности эти отчасти непроизвольны, отчасти произвольны. Когда же начинает развиваться способность желательная, или определяющая, то она уже решительно полагает – следовать ли известному ощущению, познанию, или нет. Эта способность есть воля. Она дает направление всему, подписывает в душе определение: быть так, или иначе. Чтобы совершенно окончилось действие души, требуется, чтобы оно перешло вовне, – в мир, а это зависит от воли. У нас есть иногда и чувства, и познания, но без воли нет для них дирижера, правителя; и потому они толпятся в беспорядке и не обнаруживаются в правильной деятельности.

Что такое называется свободой в человеке? Не одно ли она с волей, и чем отлична от нее? В воле есть свобода, иначе воля не могла бы повелевать, но в свободе не вся воля; воля обширнее свободы. Свобода есть только качество воли. Воле, кроме свободы, нужно делать еще разбирательство, суд.

Что называется началом действия – началом нравственности (principium moralitatis)? Это – какой-нибудь главный закон, заключающий в себе все другие законы. Начала нравственности обыкновенно разделяют на внутренние и внешние. Внутренние берутся из самой души, а внешние – извне. Бывают начала еще формальные и материальные; первые определяют форму, образ действования, а вторые – самый предмет. Формальное начало может быть всеобщим; а материальное не всегда. Все деления, споры касательно сего предмета суть следствия грубого недоразумения. Говорят, что некоторые начала берутся извне; но в самом ли деле извне? Если углубиться в дело, то выйдет, что они находятся в душе нашей. Например начало: следуй воле Божией – называют внешним, но оно находится в нашей душе, созданной по образу Божию. Оттуда-то произошел ригоризм Канта или чистота Якоби. По их мнению, чистейшая нравственность предполагает непременно безбожие; у них выходит столько независимых царств, сколько неделимых существ, – не монархия, а анархия! Такие теории сошлись с практикой во времена французской революции. Итак, воля Божия может и должна быть и философским самым лучшим началом; только следует правильно понимать это начало. Из какой способности должно брать закон для нравственности? Берут обыкновенно из ума, но в самом деле должно брать не из одного ума, а и из чувства, ибо воля управляется обоими этими правителями. Если не может быть одно такое начало, то должно быть, по крайней мере, два начала: одно из чувства, другое – из ума.

Что известно под именем стечения обязанностей? Спор, столкновение требований. Но это замечательное явление есть своего рода оптический обман: сами по себе обязанности не могут быть противоположны; в таком случае одна обязанность не есть уже обязанность. Но не могут ли в самом деле стекаться обязанности? Представим нравственность подобной кругу; центр его – общий закон нравственный; из него в виде лучей расходятся обязанности; теперь представим человека на такой точке периферии, где два луча выходят из одного же закона... Главный способ примирения здесь заключается в том, что человек есть существо свободное, которое и самый закон делает свободным.

Как учит разум о нравственности? Показывает ли он способ исполнения обязанностей? Отчасти показывает. Признает ли слабость и несовершенство воли? Говорят ли философы о том, как бы вывести человека из его худого состояния и сделать добрым? Совестный разум признает все это и предлагает для поправления дела некоторые средства; например образование ума, постоянное упражнение в добродетели и тому подобное. Но как в области ума есть много заблуждений, так и в области воли. И странно, что уже давно ощущаются эти заблуждения и могли бы несколько раз быть поправлены, но не поправляются; как только люди примутся за это, то как будто кто-то преграждает им путь и отнимает руки.

Что такое совесть? По словопроизводству, она есть сознание, познание; но в ней есть и ощущение. Совесть слово славянское, греки называли ее συνειδησις, а римляне -conscientia; на всех языках она выражает одно и то же. Когда мы говорим, что сознаем, то этим явно предполагаем участие двух лиц: мы с кем-то другим сознаем, приобщаемся знанию другого. Кто же это знает и с кем мы сознаем, и при том сознаем, а не познаем? Такое сознание есть и произвольное и непроизвольное; наше в этом случае есть только «со»; а постоянно внутрь нас кто-то другой «знает». Это – Бог, действующий непрерывно в сердцах наших; сами язычники говорили: est Deus in nobus. Обращая внимание на действие совести, мы видим, что она не в нашей воле: мы можем иногда потемнять ее, подавлять, а совершенно уничтожить не можем. Процесс суда совести следующий: законодательство и разбирательство. Если составить силлогизм совести, то большая посылка будет закон; меньшая – свидетельство; а заключение – самое решение или приговор совести. Совесть есть сознание, участие наше в знании Божественном; оттого-то она есть судия неподкупный, верный. Предмет ее – мысли, желания, чувствования и самые действия. Совесть судит обо всем на основании закона; следовательно, она сознает закон, потом она есть сознание мыслей и действий; наконец – сознание следствий, вытекающих из отношений действий к закону. В первом случае она называется законодательной, во втором – судительной, в третьем – приговаривающей или исполнительной. Но совесть есть вместе и ощущение, которое нужно отличать от сознания. Мы прежде замечали, что в составе души нашей воля есть единственная производительница наших действий, на основании двоякого рода впечатлений – ума и чувства, то есть и ум и чувство как бы дают воле нечто. Ум, приложенный к деятельности, становится совестью; и чувство становится также совестью, или правильнее, соощущением. Этим объясняется многое: давно говорят, что совесть есть нечто неизгладимое, и говорят напротив, что совесть может быть подавлена: противоречие явное. Каким образом оно возможно? То, что называют подавлением совести, может быть в уме, в сознании отношения ума к закону. Хотя ум не есть собственно доска голая, чистая, однако ж он большей частью бывает такой доской, на которой несколько раз можно писать и после смарывать; на ней проведено только несколько черт, которые остаются навсегда. На чувстве же не много можно писать; но, зато написанное здесь никогда уже не может быть изглажено; остается одна капля в чувстве, одна черта, но и та не может исчезнуть: поэтому и говорят, что совесть есть нечто неизгладимое. С чем обыкновенно сравнивают действие совести? С огнем; и некоторые случаи доказывают, что это вовсе не метафора, а совершенное дело. Огонь у нас есть усиленное соединение света и теплоты. И совесть, поскольку находится в уме, есть свет, а поскольку в чувстве – теплота. Если соединить и усилить эту теплоту и свет, то произойдет огонь действительный. Ум наш по свойству своему сходен со светом. Как свет, исходя из солнца, в лучах своих распространяется повсюду, так и свет совести, исходя из ума, отражается во всех поступках человека. Чувство подлежит тому же самому закону. В сердце заключается седалище теплоты физической и нравственной. В состоянии греховном у человека – в уме лучи рассеиваются, в сердце ослабляется действие теплоты; но вдруг начинается действие обратное; и когда этот свет и теплота сосредоточатся, то внутри происходит даже физическое возжжение. Есть примеры также, что когда открывали внутренность умерших грешников, внутри их находили воспаление. И это еще здесь на земле, где существо человеческое только тлеет постепенно и бывает как бы еще покрыто пеплом, сквозь который не так сильно проторгается пламень; что же представит в будущей жизни, где не будет сего пепла, не будет тела?.. Сосредоточение идей в уме, сосредоточение чувств в сердце должно произвести адское воспаление... Случается, хотя очень редко, что сильное действие совести в груди доходит до сожжения. Писание упоминает о совести сожженной; значит, она несколько раз возжигалась, горела и угасала, прежде чем сделалась сожженною, или обожженною. Огонь совести, если примет неправильное направление в своем распространении, может только, так сказать, остекленять душу; и это обожжение, или остекленение души, ужасно!.. В природе физической самые негодные металлы, остекленившись, могут казаться чистыми, ясными, цветочными; и чтобы проникнуть в их средину, надобно разбивать их. Не то же ли и в природе духовной?..

Душа человеческая есть существо, способное усовершаться и портиться. От какой силы преимущественно зависит это? Конечно, от воли человека, хотя иногда здесь имеют немаловажное значение и внешние обстоятельства. На высшей степени усовершаемости человек представляет из себя Ангела, как, например, святые люди; а на высшей или крайней степени испорченности он является существом из мира темного. В самой душе заключается источник блаженства, независимого ни от чего внешнего; например, многие мученики среди ужасных мучений умирали с радостью. Больших явлений мир этот не может вместить; большей свободы душа не может выказать, – и само собой разумеется, что в одно мгновение не могло обнаружиться столько силы, а она приготовлялась долговременными опытами. Апостол Павел говорит о себе, что хотя всю жизнь свою провел он в скорбях и лишениях, но за всем тем он «присно радовался». Но бывает также высшая степень зависимости или подчиненности души всему в мире: душа делается как бы пером, носящимся по воздуху и вращаемым всюду по направлению ветра. Это случается большей частью со счастливцами мира. Когда душа развращенная вовсе опустеет и потеряет свою самостоятельность, а между тем начнет представлять, что она все должна производить из себя; в то время она начинает мучиться ужасно, как это показали на самом деле многие кесари римские. Из Тиверия при известных случаях и обстоятельствах мог бы сделаться мученик; а из какого-нибудь мученика мог бы прежде выйти Тиверий. Из сего следует, что каждому надлежит стараться о себе заранее, надлежит положить за твердое правило находить блаженство в себе. Казалось бы, как не стараться о себе?.. Однако ж на опыте видно, что люди мало обращают на себя внимание. И если теперь в нашей краткой жизни так много обнаруживается наклонностей в добрую или в худую сторону, то что будет в несколько тысяч лет? Все силы, коими движутся планеты, вращаются солнца, мало значат в сравнении с волей человека. Теперь она в заклепах, так как и сам человек в узилище; но она предназначена к великим событиям. Например, с 1798 по 1815 год весь европейский мир находился в чрезвычайном движении, в положении критическом: падали и восставали царства, но где заключалась главная пружина сего явления? В воле Наполеона; а воля у него была такая же, как у всякого человека.

С некоторой нерешимостью и, можно сказать, со смущением приступаю я к изложению науки практического христианского богословия. Конечно, не большая важность изложить правила христианской нравственности школьным образом. Но весьма важно представить нравственность христианскую во всей ее полноте и силе; показать жизнь христианскую во всей ее привлекательности и сладости, несмотря на все горести и неприятности, которые христиане принуждены бывают переносить. Важно это по самому предмету, ибо нравственность христианская есть самое существенное в христианстве, самое возвышенное и таинственное. Существенное, поскольку совершенство христианское состоит не в слове, а в духе, в силе, в жизни. Возвышенное, ибо жизнь христианская есть жизнь в Боге, во Христе, и жизнь Бога и Христа в людях. Самое таинственное, ибо действия, в которых выражается жизнь христианская, суть действия благодати. Следовательно, если при изложении какой науки должно говорить «не в наученых человеческий премудрости словесех, но в наученых Духа Святаго» (1Кор.2:13), то особенно это нужно при изложении сей важнейшей науки. Но скажем с апостолом: «к сим кто доволен»? (2Кор. 2:16) Кто способен к этому не только из учителей обыкновенных, но и необыкновенных? Важно это дело, наконец, «по своему действию в вас», которые предназначаетесь быть учителями веры, и в других, коих вы некогда будете учить. Нравственность христианская не есть такой предмет, которого можно не знать. Блажен, кто знает, «что есть воля Божия» (Еф. 5:17), но несчастен тот, кто, зная, не делает. Надобно передать нравственность христианскую так, чтобы она перешла в существо духа, в жизнь; но «к сим кто доволен?» Еще важнее нравственные воздействия через вас на многих других. Если вы осуществите в сердце своем и в жизни правила нравственности, то сколько благословений распространится через вас в разных краях мира!.. Каждый из вас может сделаться розгою живой. Для преподания сей науки во всей ее полноте и совершенстве нужны люди, ублажаемые Церковью – Антоний Великий, Пахомий Великий, Евфимий Великий, Феодосии Великий и подобные. Эти люди, будучи богаты духовными опытами, могли бы раскрыть жизнь христианскую во всей ее полноте и привлекательности: они не прибегали бы к внешним свидетельствам, к чужим опытам; они сказали бы: мы сами это чувствовали, сами испытали, и слова их были бы сильнее всех доказательств. От полноты духа их оживились бы и мертвые сердца: огнь Божественный, пылавший в них, мог бы разогреть и самые хладные умы. Но с другой стороны, желать, чтобы таковые великие светила сияли в этих наших стенах, значит то же, что желать, чтобы великие светила, повешенные на тверди небесной, были повешены под сводом здания рукотворенного. Эти учители были всемирные: их кафедрами были горы, леса, пещеры; но жизнь их, их действия относятся и к нам; их опытами и наставлениями можем пользоваться и мы. Промысл видел, что мы будем собраны вместе для изучения путей жизни; и видел конечно, что дело это и в таком виде, в каком оно у нас, будет не бесполезно. И действительно, при употреблении всех средств, приготовленных для сего Промыслом, и мы можем успеть. Нам нужна учебная книга: но не подана ли она нам с неба? Нам нужны примеры: но не перед глазами ли они у всех нас, то есть Иисус Христос, апостолы и святые угодники Божий? Нам нужен вразумитель и Наставник, Который самих наставляющих – нас руководил бы к истине; и этот Наставник всегда и везде с нами: это – Дух Святый, наставляющий апостолов и других людей, обращавшихся к нему с молитвой. Нам нужно средство к сообщению с миром высшим, духовным, нужен ключ к отверзению тайн небесных: и он дан нам всем, – это молитва, которая есть постоянный проводник благословений небесных для всех имеющих нужду: и что препятствует нам всегда употреблять ее?.. Таким образом мы надеемся, что уразумеем волю Господню правильно. Если в Царстве Христовом и самый последний член не остается без особенного наставления, то тем более Иисус Христос не оставит вразумлять вас столько, сколько нужно. Одно средство, одно условие для сего самое главное – желать узнать волю Божию для того, чтобы исполнять ее. Без сего невозможно приобрести в этом деле истинного познания. Ведение происходит от Духа Святаго и Он сообщает столько, сколько нужно для человека: мера принятия одна – желание осуществить принятое на деле. Каждый из нас по собственному опыту знает, что люди – существа больные, а в христианстве, и именно в деятельном, представляется самое лучшее врачевство к исцелению их, к возвышению их над всем земным, тленным. Когда же нам лучше принять это врачевство, как не теперь? Кроме того, нам предлежит некогда перейти в другой мир; для этого нужно приготовление, запас, а христианская нравственность и представляет самое лучшее приготовление к тому; другого подобного в целой жизни не будет. Вы приближаетесь теперь к концу своего образования, вам нужны правила для жизни: не подобиться же вам всю жизнь волнению морскому. Но где лучшие правила для жизни, как не в нравственности христианской? Вы сделаетесь некогда руководителями других; а для сего вам самим нужно иметь твердую опору, якорь для всех треволнений житейских. Осмелюсь сказать, что в лице моем, как вашего наставника, говорит к вам Сам Иисус Христос: «Раскройте не ум, не память только, а сердце, и начните принимать те вечные истины, в коих Я некогда потребую от вас отчета».

Различным образом можно слушать уроки. Можно слушать для одних классов; но это слушание бедное. Можно еще слушать для успешного окончания наук; но и эта цель не высокая: цель его должна быть жизнь своя и со временем – других. Имейте в виду то испытание, которому некогда подвергнутся все в страшный день пришествия Иисуса Христа, – те степени, которые будут раздаваться из рук Иисуса Христа, в присутствии Ангелов и святых Божиих. Вы знаете, как мир страждет от различных недугов, слабостей, и сколько в самую Церковь (через людей, разумеется) вторглось заблуждений, ересей и тому подобного; и вы иногда досадовали, сожалели, осуждали нерадение пастырей и учителей Церкви; но вы и сами призваны к распространению и утверждению христианства: примите же твердую решимость – приготовиться к сей высокой цели достойным образом; а приготовление это должно состоять в усвоении правил нравственности христианской. Но каким образом осуществить правила нравственности в вашем круге, лишенном самостоятельности? Истины практического христианства должны осуществляться во всех способностях человека. Для ума вашего здесь обширное поприще; но он еще в состоянии ума развивающегося, – состоянии брожения. Может быть, в нем еще есть слабость понятий, неуверенность в некоторых истинах, мысли нечистые, соблазнительные, хульные: теперь самое удобное время для истребления всего этого и для обработки вашего ума. Круг ваших чувств теперь также самый обширный. Житейские нужды и отношения в последствии времени много стесняет его; теперь чувство ваше имеет почти свое природное парение. Круг вашей самостоятельной деятельности в состоянии воспитания мал; но и он не весьма тесен. Притом для опыта и нужен круг малый: здесь виднее наклонность к добру и порывы к злу, и следствия того и другого. Коль скоро в малом круге вы приучите себя к самоотвержению, смирению ума, неудовлетворению плоти, любви к Богу и ближним; то в последствии эти добрые наклонности, как семя, разрастутся в древо велие. А если теперь произойдет противное, если вы позволите увлекать себя упорству, своекорыстию; то эти недостатки впоследствии раздробятся на множество других важнейших недостатков. С такими чувствами, с таким желанием нам нужно приступать к изучению и изложению правил христианской нравственности. Нужно еще обратить внимание на следующее: мы предполагаем заняться сей наукой практическим образом. Следовательно, нам нужно обратиться к собственному сознанию и обозреть себя, что находится в нас худого. В уме нашем нет ли нечистых мыслей, мрачных сомнений; в характере – сторон слабых или совсем худых; в привычках не найдем ли наклонностей злых? Не господствует ли у нас тело над духом? Посмотрим на свои отношения к другим. Нет ли в нас нелюбовности, бранчливости, склонности к пересудам, высокомерия? И это для того, что о всех этих недугах будет говориться в сей науке; следовательно, будет случай излечить их. Нет сомнения, что все люди должны быть добрыми; нет также сомнения и в том, что христианство может соделать людей такими, может подать все средства к сему. Один отец Церкви говорит, что самый дух злобы соделался бы добрым, если бы начал жить по христианским правилам. Следовательно, нам грешно и стыдно не воспользоваться теперь этими правилами. Конечно, можно прожить несколько лет без определенного правила, особенно в состоянии воспитания: но рано или поздно, а все же нужно обратиться к какому-нибудь правилу, когда-нибудь надобно сосредоточиться на чем-нибудь; и – не лучше ли все это сделать заранее? Благоприятнее случая для сего не будет.