IV. Духовный Регламент и учреждение Синода. – Личный состав Синода. – Распоряжения Синода

Решившись учредить новую форму церковного правления, Государь поручил Феофану составить устав духовной коллегии, который в 1719 году и был им написан под заглавием: Духовный Регламент.

После того, 11 февр. 1720 г., Государь сам рассматривал Регламент, исправлял и пополнял, затем отдал на рассмотрение Сенату с духовенством, которыми он дважды был читан и в некоторых местах обяснен новыми примечаниями, наконец подписан епископами, архимандритами и сенаторами, бывшими при слушании и, в заключение, самим Государем.⁹⁶ После того послан был для подписания в Москву и в другие места для подписи не присутствовавшим при чтении духовным особам и, по окончании всего, издан в свет.

Главное побуждение к учреждению Духовной коллегии заключалось в том, что Церковь, при патриаршем управлении, была независимою от государства, и лицо патриарха как бы равнялось лицу государеву. Петру казалось это отношение неправильным и не безопасным. А потому он решился ввести Церковь в общий порядок государственной жизни, подчинить её общей системе государственного правления, как одну из её ветвей, и духовное правительство сделать коллегией наряду с прочими коллегиями. Звание патриаршее уничтожалось само собою. Члены духовной коллегии, исключая особенный род их дел, становились такими ж начальниками в своём ведомстве, как другие – в своих управлениях, даже с теми же названиями президента, вице-президентов, советников и ассессоров, как и в прочих коллегиях. Вместе с этим Церковь и духовенство становились в общую подсудность государству по всем своим делам и интересам, исключая церковных догматов и канонов. Члены духовной коллегии должны были, вступая в эту должность, кроме общей присяги по церковному званию, приносить особую присягу на верность Государю по званию членов коллегии.

Как мало доверял Регламент образованию духовных пастырей, стоящих даже на высших степенях церковной иерархии, можно судить по следующим статьям Регламента (дела епископов, §§ 1–3).

«Должны суть епископы иметь всяк у себя соборы селенские и поместные, и что во оных заповедано, как их же самих чину, так и всему клиру должное, знать гораздо, что не может быть без прилежнаго и частаго чтения. Должны наипаче знать степени однородства и сродства и каковыя могут вместить в себе супружество, а каковыя не могут. Сами бы сие ведали, а не на иного кого спускались, хотя бы и был у них искусный в сем человек. А понеже как первая, так и вторая вышеупомянутая их должность не может добре знаема быть без прилежнаго чтения; а будет ли всяк охотник к чтению, неизвестно: того ради подан будет всем епископам от Коллегиума духовнаго указ, чтобы у всякаго, при его трапезе, чтение было канонов себе надлежащих, и разве тое моглоб иногда оставитися во дни великих праздников или при гостях достойных, или за иную некую вину правильную».

Духовная жизнь народа находилась в таком положении, что требовала настоятельно мер к её улучшению. Умножение и повсюдное распространение суеверий, самых грубых, – чрезвычайная привязанность к обрядам и формам, грубость религиозного чувства и вкуса, незнание самых первых и основных понятий христианской веры и правил христианской жизни составляют характерические черты религиозно-нравственной жизни русского народа того времени. Очищение и исправление её, возможное только чрез наставления образованных пастырей, существенно входило в план церковно-административного и религиозно-нравственного преобразования, предпринятого Петром.⁹⁷

Феофан выразил эти мысли в церковном слове, произнесённом по случаю открытия св. Синода, в Троицком соборе 14 Февраля 1721 года, в присутствии Государя, при собрании министров и всего генералитета.

«Коей пользы надеятися от правительства духовнаго, кажется мне, есть человека умом весьма ослепленнаго; ибо или невидит, или видети таковый не хощет, каковую нищету и бедство страждет христианский народ, когда нет духовнаго учета и правления. «У нас, слава Богу, все хорошо и не требуют здравии врача, но болящии». Но так себе и прочиих льстят сии окаянницы, якоже иногда во Иерусалиме народ и священство крайним безумием и безсовестием ослеплены и находящаго гнева Божия, по проповеди пророка Иеремии, невидящии, льстили себе сладким льщением: мир мир, и не бе мир, яко же помянутый пророк сетует».

«Какий убо у нас мир? Какое здравие наше? До того пришло, что всяк, хотя бы пребеззаконнейший, думает себе быти честнее и паче прочих святейшее: то наше здравие. До того пришло, что чуть не вси, бревна в своем оце не ощущающии, сучец усматриваем во очесех ближняго: то наш мир. До того пришло, что и приемшии власть наставляти и учити людей сами христианскаго перваго учения, еже апостол млеком нарицает, неведают. До того пришло и в тая мы времена родилися, когда слепии слепых водят, самии грубейшии невежди богословствуют и догматы, смеха достойные, пишут, учения басовская предают, и во предании бабиим баснем скоро воруется; прямое же и основательное учете не точию не получает веры, но и гнев, вражду, угрожения, вместо возмездия приемлет. Таков мир наш, такое здравие наше».

«Видя же сие видим, как нужное дело твое духовная коллегия; видим море купли твоей; видим широкую ниву жатвы твоей; видим пространный вертоград собрания плодов тебе указаннаго. Аще бо и всем местным пастырем тоеж дело, тот же долг, но – часть долженства: на тебе целое лежит. Иным место дому, тебе весь сей в России дом Божий вверен. Иным делати, тебе и делати и, дабы правильно делалось, наблюдати, наставляти и настояти подобает»⁹⁸.

Духовная коллегия, при первоначальном её учреждении, состояла из президента, двух вице-президентов, четырёх советников и четырёх ассессоров.

Президентом назначен рязанский митрополит Стефан, бывший местоблюстителем патриаршего престола.

На его счёт, или, по крайней мере, на счёт президента, сделано было в Регламенте, с особым ударением, несколько указаний, которых Стефан не мог не заметить. «Велико и сие, что от соборнаго правления неопасатися отечеству мятежей и смущения, яковыя происходят от едннаго собственнаго правителя духовнаго. Таковому злу во соборном духовном правительстве несть места. Ибо несть зде и на самом президенте великая и народ удивляющия славы, несть лишния светлости и позора, несть высокаго о нем мнения, не могут ласкатели безмерными похвалами возносити его. Самое имя президент не гордое есть, не иное бо что значит, токмо председателя; неможет убо ниже сам о себе, ниже кто иный о нем высоко помышляти. Еще и сие угодие церкви и государству от таковаго соборнаго правительства будет, что в нем не токмо един некто от соседателей, но и сам президент или председатель подлежати имать суду своея братш, то есть томужде Коллегиуму, ащебы в чем знатно погрешил»⁹⁹. Стефан, конечно, очень понимал значение этих намёков и не охотно подписался под Регламентом.

При обявлении манифеста об учреждении Духовной коллегии, 25 января 1721 г., опять сделали честь президенту особым о нём упоминанием, что «президента подлежати имать суду своея брати, cи-есть тойжде Коллегии, аще бы в чем знатно погрешил: того ради опредляем и голос оному иметь един с прочими равный». Что же оставалось президенту? В чем его отличие? Сидеть выше других и больше ничего.

Вице-президентами назначены новгородский архиепископ Феодосий Яновский и псковский епископ Феофан Прокопович.

Феодосий был родом из польской шляхты. По какому побуждению вступил он в монашество, неизвестно. Но какая-то тень лежит на первых годах его монашества. Из недавно напечатанного письма к нему новгородского митрополита Иова видно, что он в чём-то оклеветал пред патриархом симоновского архимандрита Варфоломея, который постриг его в монашество и, по исследовании дела, послан был, как клеветник, в оковах в Троицкий монастырь в подначальство. Иов, бывший в ту пору архимандритом Троицкого монастыря, принял в нём участие и освободил его из цепей. Сделавшись потом новгородским митрополитом, он взял его с собой в Новгород и определив хутынским архимандрнтом. В проезде Государя чрез Новгород, Феодосий умел обратить на себя внимание Петра и это произвело в его судьбе роковой переворот. Но, с другой стороны, внимание Государя надмило его против своего архипастыря, к которому Феодосий, забыв его благодеяния, начал относиться с гордостью и презрительностью. Пользуясь доступностью Государя, он начал обращаться к нему с просьбами и доносами, минуя и даже черня перед Государем своего митрополита.¹⁰⁰ Неизвестно, долго ли длились между ними эти напряженные отношения; наконец Иов решился сделать ему пастырское вразумление. «Рукоположен еси – писал он к Феодосию, – и посвящен и произведен, брате, на начальство духовное чрез меня недостойнаго во святой церкви при святем престоле, яко от самыя руки Господни (яко и есть) чрез худость нашу, еже быти тебе во всяком послушании грубости моея, якоже и обещался еси (не мне же обещался еси, но Христу Богу) быти послушен, не на некое время, но даже до смерти. И вмале, тое презрев, освоеволился еси, ни мало покорен пребыв, Богу попущающу по твоему зловольству, диаволю же действу, испал еси, яко из корабля, не токмо на дщицу, но в самыя свирепыя волны самовольства за преслушание от паствы нашея. Изторже бо тя, яко звезду из небесе, злый вселукавый сопостат диавол и, обуздав тя яко клячу худую, водит тя и на тебе ездит, величался яко на свинии (по видению св. отец), аможе хощет, Дóндеже в совершенную погибель вринет и порадуется о погибели души твоея».

«Веси ли, егда и обещался еси, постризаяся и мира отрицался, терпети всякое оскорбление, тесноту, нужду, безчестие, насмеяние, наругание, досаду, обиду и иная, их же ни едино что коснется тебе: не бо наведох тебе что сих, видя твое малодушество. Кая же душевная вина или порок, рцы ми, изреявшая тя от мене, отца твоего и пастыря, Богу самому зрящу... Научися, како отцы, в их же образ облекохомся, искушения терпяху... Ты же и до днесь ничим же искушался еси; но паче возгордевся, не искусен пребывавши, не сый яко монах начальный и послушник, но яко детищь дракун, или яко (по святому Дорофею) гнилый хлеб. Видя убо аз твое двоедушество, никогда тя чим искусих и оскорбих, но паче всегда благоугодная тебе творях, работах тебе вся дни, за яже купносельник был еси мне во обители святотроицкой и в доме нашем архиерейском, – не яко отец и начальник, но яко купленный раб; – не допустих тя ни о единой потребе телесной и келейной попещися, вся тебе готова бяху на всяк день, яко владыце некоему... Яже подобаше тебе послужити на мене, аз тая вся тебе служил. И сия вся в ничто вменили еси. Никогда от тебе получих ниясе малейшую честь, не юже отцем, но ниже равному брату подобающую. Аз же, отец, ни поне слово благоговейное когда слышах от тебе, но многащи досадная, безчестная и наглая, мужицкая, поселянская, дурацкая; много же паче ныне словеса претерпех от тебе неточно где-либо келейно, но и народно: коликощи яко изумленный, или яко блекотливый козел навопил еси на мя, и внешные человеки своим злогласием назвонил еси, яко диво некое. Но да не вменит тебе сия Господь, понеже не от тебе сия; но диавол пакоствоваше ми чрез тебе, иже, обуздав тя, исторже (яко волк хищник) от мене отца твоего. Аще и ты, гордяся худостию моею, не хощеши мя имети себе и звати отца и пастыря, но, благодарю Святаго Духа, отец тебе, аще послушлив бы был еси и покорен, и есмь и буду. Ныне же, отрицающуся тебе имети мя отца и пастыря, кто еси и откуду?.. Скачеши, яко козел, высоко, но бойся, да не поползнешися глубоко. В толико достигли еси неистовство, яко положили еси в гордости твоей усто твое на небо, а язык твой преходит по земли. Едини ты человек мнишися быта, иного же ни единаго человека вменили еси, но вся люди блядеши, нарицая свинии; единаго себе мниши некоего быта. Внемли, где еси и на коем степени жития. Уврачися, брате, от лютых сих, молю тя, не вдавайся в волю диаволю. Аще же аз тя чим соблазних или оскорбих, отдаждь ми, яко невежде сушу. Аще в упрямстве своем сатанинском пребудеши, веждь, яко по мале времени зле постраждеши и благодать, данную тебе, погубиши. Или мниши мудра быти себе? Никако, глаголю ти. Мудрость бо, свыше сущая, мирна, кротка, благопокорна; в тебе же ни едино сих зрю. Но вопроси мя о себе: кто еси? Аз тебе скажу: буй еси, ненаказан, грубянин, селчуг не людский, вепрь дивий, свирепому зверю подобнонравен оси, вель буду гневливому подражатель еси. Сими имены не тебе (понеже человек еси) зову, но непокорство и злонравие твое, показующая тя такова достойна сих имен. Отвержи от себе упрямство п непокорство, и буди благопокорлив, и будеши истинный Феодосий архимандрит, человек истинен, благ, кроток, торпелив, благодарен и богоданный, ошаяся от всякого злонравия. Аще возмиятся тебе сия оскорбляюща тя, обращающуся тебе не тебе вменятся, но ратоборец диавол понесет тая, ты же ублажишися... Возложи на мя скорбь твою сию, аз, елико могу, понесу, точно буди покорлив и послушлив и смиренномудр: мало потерпи, яко мудр некий, малоумию моему, и Бог поможет тебе. Не ненавиствуя тя, ниже проклиная весьма, но от болезненна сердца на обращение тя взывая, сия написах, аще послушаеши мя. Вем, яко жесток еси и жила железна выя твоя; но есть Бог, обращаяй сердца морская горы н из камене источаяй воды, зеленую смоковницу сушая, a сухий жезл зеленяя, водою попаляя, а огнем орошая, смиренныя возвышая, гордыя же понижая. Тойжде гордую твою выю сломити п в пятосляченну может сотворити. Ум имущему довольно»¹⁰¹.

В конце 1707 года Иов отправил его, вместе с Софронием Лихудом, в Москву за типографией Симеона Полоцкого, которую он выпросил у Государя; а Государь послал его в С.-Петербург, поручив ему осмотреть церкви и духовенство новозавоеванных городов – Ямбурга, Нарвы, Копорья и Шлиссельбурга. В бытность в С.-Петербурге он первенствовал в некоторых важных духовных церемониях. В 1710 году он обручал и потом венчал племянницу государеву, великую княжну Анну Иоанновну с Курляндским герцогом¹⁰².

В 1712 году Феодосий определен архимандритом новооснованного невского монастыря, для которого выпросил у Государя нисколько вотчин, отписанных от сергиевского монастыря и новгородского архиерейского дома.

Перенесши резиденцию в С.-Петербург, Петр сделал его второю столицею государства, и хотел учредить в нём церковное управление, сообразное с его достоинством. Если бы м. Стефан был в его духе, Государь, без сомнения, перевел бы его в С.-Петербург: но Стефан не нравился ему. Новгородский митрополит Иов, ближайший и законный епископ С.-Петербургского края, был стар и хвор и, по своим понятиям, не годился для Петра. Не решая этого дела окончательно, Пётр учредил в С.-Петербурге временное церковное управление, назначивши там администратором духовных дел Феодосия. Назначение – весьма почётное, потому что, находясь постоянно подле Государя, Феодосий делался ближайшим советником его по церковным делам и заслонил собою Стефана и, можно сказать, всех архиереев. Феодосий скоро понял своё положение, вошёл в мысли Петра и сделался для него необходимым человеком. Поездка его с Государем и Государыней заграницу, где он был при них почти неотлучно в продолжении трёх лет (1716–1718), ещё больше сблизила его с ними.

Стефану и прочим русским архиереям не нравилась эта близость Государя к Феодосию, потому что они разумели его не с лучшей стороны. Царевич Алексей и его приближённые считали Феодосия лютеранином и лютеранским апостолом в Россиии. Царевич говаривал: «разве-де за то батюшка его любит, что он вносит в народ люторские обычаи и разрешает на вся». Приближённые его выписали из полтавской службы стих, начинающийся словами: враг креста Христова, и певали его к лицу архимандрита Феодосия, говоря, что когда будут ставить его в архиереи, то пригоже будет петь это на облаченьи. А учитель царевича, Никифор Вяземский с нотою оный стих написал и говаривал, что я бы-де пять рублев дал певчим, чтоб то пропеть для того, что он икон не почитает»¹⁰³.

По возвращении в С.-Петербург, Феодосий уже пользовался полною доверенностью Государя и, по церковной администрации, стоял выше всех архиереев. Довольно указать на один доклад его Государю, чтобы понять его могущество, а вместе с тем и направление его понятий.

Это – доклад о крестовых священниках и волочащихся монахах. «О священниках крестовых учинять бы предел, кому держать, кому не держать; понеже от оных многое безчиние и унять их невозможно. И ежели кому позволится крестоваго попа держать, дабы той господин повинен был приходским своим священникам дать такой же трактамент, какой оному крестовому на год даван будет, и за всякое его безчиние обязан бы был ответствовать. А ежели никому непозволится, штрафовать бы оных волочащих попов чем тяжким, хотя на время и до каторжской работы, дабы прочие страх имели и без отпусков своих архиереев не волочились. На заставах заказать бы накрепко, да бы попов и чернецов, хотя и начальных, которые не позваны будут и от своих архиереев не явят пропусков, к Санкт-Петербургу не пропускать; такожде и нищих волочаг, понеже и от тех не малое зло в людях бывает. Из Сената послать бы указы ко всем архиереям, дабы они по своим епархиям заказали накрепко, чтоб без их ведома из собственной руки, всякого духовного чина как подначальные, так и начальные, в Санкт-Петербург приходить не дерзали, а ежели не так, то от волочаг оборонитися не возможно»¹⁰⁴.

В тоже время он разослал ко всем заказчикам С.-Петербургского края инструкции, как им наблюдать за церковными делами в своих благочиниях. От этих инструкций веет уж духом Регламента. «С приходскими священники усматривать, чтоб, в потребах св. таин, ко всякому лицу никаковыя остановки не было и таинство св. крещения коемуждо священнику кому-либо отправлять в церкви, кроме самыя нужды больных младенцов; понеже многие священники, по своим прихотям ища себе прибытков и свыше подобающих потреб, входят в знатные домы, а по убогим и для самых нужнейших треб ходить ленятся. Емуж смотреть и проведывать на крепко бродящих и тайно в домех живущих монахов и священников, которые живут без указов»¹⁰⁵.

В 1718 году, по делу царевича, Государь приказал Феодосию отрешить от петропавловского собора весь причт, начиная с протопопа до церковных причетников, а на их места определить других добрых людей немедленно. Точно также нужны были священники для других церквей С.-Петербурга и ново-завоеванных городов. И Феодосий, по своему усмотрению и выбору, переселял «доброжительных и ученых» священников в С.-Петербург, не стесняясь ни их желанием, ни согласием местных архиереев.¹⁰⁶

Точно также он собирал со всей России лучших монахов для Невского монастыря «в надежду архиерейства, чтобы здесь жили, и можно бы знать, чтоб таких не поставить, как тамбовский я ростовский были». (Полн. собр. зак. Т. V, № 3239). Это распоряжение страшно взволновало малороссийские монастыри. На переселенье в С.-Петербург монахи смотрели в ту пору, как на ссылку в Сибирь, а монастыри – как на самую тяжкую повинность и отделывались от неё всеми способами.

Кому бы ни принадлежало это распоряжение, но как исполнителем его был Феодосий, то на него же и обрушился ропот монахов и монастырских властей.

Феодосий не забывал и материального благосостояния своего монастыря. Ещё в 1712 году он отписал к нему часть вотчин от Сергиевского монастыря и новгородского архиерейского дома. После того он выпросил у Государя указ, чтобы обращать на строение Невского монастыря келейные вещи и деньги, оставшиеся после умерших архиереев и архимандритов¹⁰⁷. Это очень не нравилось архиереям и архимандритам. Они считали это оскорблением братства, да и видели, что эти поборы идут не столько на церковное строение, как на другие расходы.

Устроившись сам, Феодосий вспомнил и о родных. В мае 1719 года он просил Государя о своих родственниках, чтобы дать им вотчины на пропитание¹⁰⁸.

Феодосий и сам по себе был заносчив и неуживчив, не умел ладить с людьми; а своим надменным тоном и властительским вмешательством в чужие дела он оттолкнул от себя всех и нажил себе врагов всюду – между светскими и духовными, знатными и простыми, в елом духовенстве и монашествующем.

Он сам понимал свое положение и просил Государя уволить его от дел и отпустить на покой – на безмолвие. «Всемилостивейше доношу вашему величеству мизерный, – писал он к Государю, – умножишася паче влас главы моея ненавидящий мя туне, а причины, за который ненавидят, суть сия.

Из духовных: 1) за приказание духовных дел, мимо архиереев, в резидующем сем месте; 2) за взятье из Москвы и из других мест доброжелательных священников и диаконов к Санкт-Петербургским церквам, по поданным от мене реэстрам; 3) рязанский архиерей за конференцию о поучении его, на которой из духовных, кроме его, был только я, где и приразился, поборая по правде, не мало оному.

Из не духовных: 4) за приписание из новгородской епархии некоторых монастырей и Сергиева монастыря вотчин к Невскому монастырю; 5) за взятье из домов архиерейских и лучших монастырей, по поданным от мене реэстрам, доброжелательных иеромонахов и иеродиаконов, а именно: судей, келарев, казначеев, соборных старцов и прочиих чиновных и нечиновных лучших в Невский монастырь; 6) за перемену тихвинскаго архимандрита.

Из не духовных принципиальных и не принципиальных персон: 7) за крестовых и прочиих волочащихся попов, старцев я стариц, которых предостерегал, чтоб не держали; 8) за раскольников, которых, помещики и не помещики знатнии защищают, и сами раскольники злоречат; 9) за Ивана Синя вина, который во флоте обер иеромонаху и другому иеромонаху обиду учинил, за которых, по должности моей, а по прозьбе их, просил сатисфакции, где надлежит, которая не токмо не учинена, но и враждебно против оных и меня поступают.

Из всего поспольства: 10) за свечи по церквам всуе жегомыя, о которых священникам приказывано, чтоб чрез потребу не жгли¹⁰⁹; 11) за пречистая тайны, о которых священникам приказывано, чтоб оных за лекарство аптекарское здравым и больным младенцам не употребляли, но по крещении, причастив единою, оставляли б непричастных до познания добра и зла. И иных причин к помянутой ненависти набралось бы много, но не вместятся на сей бумаге. Из которых ненавистников многие вредят всяким злоречием¹¹⁰, не токмо в народ и между собою, но и пред вашим величеством и сумеваюся, негли и поврежден давно.

Того ради, припадая к милосердью вашего величества, прилежно молю; да будет повелено прочее время мизернаго моего живота скончать мне в чернеческом безмолвии, до не горше что безвинно постражду. Вашего величества всенижайший, всеблагожелательный молитвенник, Феодосий мизерный».¹¹¹

Вместо увольнения на покой Пётр, приказал поставить его в новгородские архиепископы, а с утверждением Синода назначил его, из уважения к его летам и заслугам, первым синодским вице-президентом.

Но и в новом звании он не снискал любви ни у духовенства, ни у народа. Духовенство не любило его зато, что он обращался с ними надменно, смотрел на великорусских архиереев с презрением, а прочих – архимандритов и протопопов ни во что не ставил. «Только себя любил, писал о нем казанский митрополит Сильвестр, а братию весьма ненавидел. Еще же по острожелчию своему дненощно вымышлял, как бы брату своему пакость сотворить, а иногда иский, кого бы и поглотити». Кроме того, под рукою, ходили слухи, что он брал с архиереев и архимандритов дары и за это вознаграждал их доходными местами и оберегал от донощиков. Народ не мог извинить ему его прихотливой жизни, оскорблявшей в его лице сан епископа и званиемонаха¹¹².

Пётр, без сомнения не все знал о Феодосии, а то, что видел и знал, не казалось ему ни дурным, ни предосудительным для духовного лица. У него идея всегда шла впереди факта и заслоняла собою факт. Ему нравились понятия Феодосия: что нужды, что он живёт, не как подвижник? За то разумеет дело и проводит хорошие понятия в церковном правлении. Ему так надоели разный благочестивые проделки старых архиереев – в роде тамбовского и ростовского, – ложные видения, вымышленные пророчества и другие выдумки разных святош, что он рад был встретить человека с светлою мыслью и живым взглядом на вещи, и держал и ценил его, не смотря на недостатки и неровности его личного поведения, так, как он ценил Меншикова и других.

Екатерина смотрела на него глазами Петра и уважала его, как верного исполнителя государевой воли. Из писем к ней Феодосия видно, что он пользовался её милостью и прибегал к её покровительству, когда замечал, что навлёк на себя гнев Государя. Но и тут Феодосий не мог сдержать своей заносчивости. В 1721 году Государыня пожаловала ему на панагию алмазов, с тем, чтобы украсить ими на одной стороне Распятие, а на другой портрет Государя. Пожалованных алмазов недостало на это украшение. Феодосий обратился к кабинет-секретарю Макарову и просил его доложить Государыне, чтоб она не поскупилась на прибавку алмазов, потому что он (Феодосий) в гроб с собою панагии не положит, а по смерти его она возвратится в кабинет¹¹³. Конечно это не могло произвести хорошего впечатление на Екатерину. Но, за прежнею близостию, в продолжение многих лет еще стушевывались черты грубости и заносчивости зазнавшегося монаха. Алмазы были присланы¹¹⁴, панагия сделана и Феодосий носил её, как драгоценный дар Государя, на груди, на голубой ленте.

В конце 1721 года он отправился вслед за Государем, вместе со всем Синодом, в Москву и повсюду являлся первым духовным сановником, почтенным особенною милостию Государя.

Берхгольц, записывавший каждый день свои наблюдения, несколько раз упоминает в своем дневник ; о Феодосии, как о первом духовном лице, пользовавшемся доверием у Государя. В новый год (1 января 1722 г.) все синодальные члены, вместе с прочими вельможами, обедали у Государя. Описывая этот обед, Берхгольц между прочим говорит: «князь Меншиков при нем (т. е. при Государе) и после него вставал несколько раз и ходил к (новгородскому) епископу, садился к нему и разговаривал с ним. Говорят, этот архиерей имеет большой вес у Государя и вельмож и считается ученым. На шее у него был род ордена на голубой ленте, с изображением на одной стороне распятого Господа нашего Иисуса Христа и двух разбойников, а на другом портрета Императора.¹¹⁵

Возвратившись в С.-Петербург Феодосий, в отсутствие Государя и Государыни, бывших в астраханском походе, навещал и ласкал юных царевен, приглашал их к себе в Невский монастырь и обо всем отписывал Государыне¹¹⁶. Но чёрные тучи начали уже застилать светлый горизонт его счастья.

Другим вице-президентом духовной коллегии и был любимец Государя, молодой архиерей, Феофан Прокопович. Умом он составил себе положение и приобрёл доверие у Государя, умом же и поддерживал то и другое. Государь часто приглашал его к себе и сам часто бывал у него¹¹⁷.

Во время этих свиданий они обсуживали вместе вопросы, касающиеся разных преобразований в русской Церкви и в общем строе государства. Никто лучше его не входил в дух мыслей Государя и никто не отзывался с такою готовностью на его различные предположения и преобразования. За то Петр и любил его. Феофан был младшим из епископов. Стефан и Феодосий были впереди его. Государь отдавал им предпочтение публично в делах службы: но Феофана любил и ценил, как сподвижника, как одного из немногих помощников, искренне преданных делу совершаемой им государственной и народной реформы.

Каков он был в Синоде и как держал себя с Феодосием? Кому из них принадлежала инициатива тех распоряжений, которыми ознаменованы первые годы синодального правления? Нет никакого повода приписывать всего Феофану. Феодосий и Феофан согласно действовали в одном направлении, и в этом направлении сходились с Государем. – С Феодосием Феофан был уклончив, уступал ему повсюду первенство и во всём преимущество. Но за то Феофан первенствовал повсюду, где нужна была живая речь, ораторский талант и ум, широко образованный. В этом отношении у Феофана не было соперников. Он стоял безусловно выше всех архиереев своего времени.

Синодальным архиереям, в отличие от прочих, дозволено было иметь шапки с крестами стоящими, по образу греческих и малороссийских архиереев и архимандритов¹¹⁸.

Советниками в Синод определены были архимандриты первейших монастырей: Ипатскаго – Гавриил Бужинский, Симонова – Петр Смелич, Высокопетровского – Леонид и Донского – Иерофей Прилуцкий.

Гавриил Бужинский родом из польской Малороссии¹¹⁹, учился в киевской, после того был учителем и префектом Московской Академии. В виде отличия за проповеднический дар он назначен был, по высочайшему повелению, флотским иеромoнахом, а при учреждении Синода определён в него советником и переведен из Ипатского в Троицкий монастырь архимандритом. При разделении между членами Синода дел по родам их, ему поручены были дела о школах и типографиях и присвоено звание «протектора школ и типографий». В 1722 году, вследствие высочайшего именного указа, он назначен был от св. Синода в комиссию для соглашения российского уложения с шведскими и эстляндскими правами, по вопросам, касающимся до духовных дел¹²⁰. По поручению Государя он переводил много разных сочинений с иностранных языков на русский и сам сочинял и исправлял, перед новыми изданиями, церковные службы и каноны.

Современные иностранцы отдавали справедливость его учёности и образованию¹²¹; a многие русские укоряли его за допущение в своих сочинениях и переводах некоторых мыслей, несогласных с точным смыслом православных догматов и многих выражений, оскорбительных для взыскательного слуха. Особенно подверглось нареканию переведенное им на русский язык Пуффендорфово Введение в историю европейских государств. Вообще защитники старины связывали его имя с именами Феодосия и Феофана, как главных деятелей в церковной реформ того времени.

Прочие синодальные советники мало заметны среди других своих товарищей. – Петр Смелич был родом серб и пользовался благосклонностию Петра и Екатерины. Пётр сам дал ему из патриаршей ризницы панагию и позволил ему еще в сане архимандрита носить это отличие архиеерев. – Леонид высокопетровский не известен ни со стороны учёности и образования, ни со стороны особых заслуг для Церкви, ни твердостию и прямотою характера, ни строгостию жизни. Вскоре, по назначении в Синод он произведён был в крутицкие архиепископы, с оставлением синодальным советником, по прежнему¹²². – Иерофей Прилуцкий, сперва донской, потом новоспасский архимандрит, мало известен.

В 1722 году советником в Синод определён ректор московской академии, чудовский архимандрит Феофилакт Лопатинский. Об образе его мыслей и частоте его характера можно судить но следующему обстоятельству. В 1722 году Государь приказал выбрать епископа в Иркутск. Феодосий и Феофан выбрали архимандрита Кирилло-Белозерского монастыря Иринарха и, при доношении, представили Государю. Но Государь не утвердил его, поручивши Макарову сказать Феодосию и Феофану, что хотя Иринарх и доброго жития по неучёный, между тем как в Иркутск нужен человек учёный, для обращения тамошних народов¹²³. Св. Синод сделал новый выбор н назначил двух кандидатов – киево-печерского архимандрита Иоанникия Сенютовича и флотского иеромонаха Рафаила Заборовского. Надо сказать, что епископство в таком отдаленном краю не слишком привлекало малороссийских учёных монахов, которые привыкли видеть своих собратий на высших местах церковной иерархии в Москве и подле Москвы. Еще при Стефане туда назначен был Варлаам Косовский, но не поехал и выждал себе тверскую епархию¹²⁴. Вероятно, и в 1722 году затруднялись найти учёного архимандрита, который бы с охотою принял иркутское архиерейство. Между тем Феофилакт посмотрел на это другими глазами и, в 1722 году, бывши уже синодальным советником, подал в Синод доношение следующего содержания: «Уведав я нижеподписавшийся, что его пресветлейшего императорскаго величества о избрании в Иркутск архиерея апостольское и, рещи возможно, самое божественное желание есть, и видя мало делателей на оную многую жатву угодных, да и просто на самое оное епископство без дела ему сопряженнаго, аки на едино тело без души взирающих, немногих охотников, которые на тамошний архиерейский сан избрание вместо ссылки себе вменяют, дерзаю правительствующему св. Синоду на сие честное и святое служение свою обявить охоту, надеяся, что мне сие дерзновение не вменится в любочестие, ибо сим болезнующие не иркутскаго, но иного поближе Москвы желают епископства. Ктомуж я и на Москве, по милости императорской и благоизволению св. правительствующаго Синода, не в голышах, ни в бобылях обретаюсь. Не любочестием убо подстрекаемый, ни иною какою страстию побеждаем, но единою к Богу и ближнему любовию подвизаем, отзываюся с моею на то охотою. Уповаю бо на Всесильнаго помощь – к доброму делу всегда всякому от Него готова есть, – что возмогу тамо послужити сему богоугоднейшему его императорскаго величества намерению, то есть человеческих душ, кровию Христовою искупленных, купно же и своему притом спасению. 14 июня 1722 года¹²⁵». Св Синод, представивши своих кандидатов, вместе с тем донес Государю о Феофилакте, что он обявляет усердную свою на помянутое служение охоту, несмотря на убеждение Синода, что он здесь будет полезен не меньше. Когда Государь, по-видимому, медлил утверждением, Феофилакт написал к Макарову просительное письмо, в котором повторил те же заявления, как и в доношении своем Синоду. «Пример можно взять – писал он – от Римлян, которые на таковыя служения самых лучших посылают; да и в дому обретаются образцы, ибо во время прошедшей войны потребен был при корпусе воинском и походе фельдмаршал, однакож, ради нужды, случившейся от изменников, послан был от корпуса в Астрахань, а не иной кто поплоше его, который сделав дело и возвратился. Тож возможно разумети и о сей духовной экспедиции. Кроме сего может быть некакая польза и от близости с Китаем: тамо бо посланный епископ¹²⁶ может требовати совета или иного чего к своему званию потребнаго отсюду и скорее чрез меня получить резолюцию»¹²⁷. Государь однако ж удержал его при Синоде. В следующем 1723 г. Феофилакт посвящен в тверские епископы¹²⁸.

Сенодальным советникам, в отличие от ассессоров и прочих архимандритов, Государь дозволил носить золотые наперсные кресты.¹²⁹

Синодальными ассессорами определены: греческой священник Анастасий Кондоиди; протопопы – троицкий Иоанн Семенов и петропавловский Пётр Григорьев и угрешский игумен Варлаам Овсянников.

Анастасий, в монашестве Афанасий Кондонди, фанариотский грек, описал свою историю в письме к кабинет-секретарю Макарову, по поводу какой-то просьбы своей к Государыне в 1726 году: «В Цареграде был я при святейшем патриархе константинопольском проповедником один: изчего не безнадежно по Боге моем имел к произведению моему время. А при салтанском величестве в габинете был я, во время свейской войны с российскою короною и бытия в Константинополе графа и кавалера Петра Андреевича Толстаго, вторым секретарем. И в тое мою бытность служил я российской империи от всея чистыя совести в самое нужное время свейскаго прихода на Украйну и в полтавскую баталию толико, что потом принужден был, всех моих имений лишася, лежать в погребе 25 дней, тайно из Царяграда спастися уходом, и вывезен на фурмане, обязан как тюк товарный в рогожке, и везен 12 дней: ибо султанской о поимке меня жестокой был указ. И хотя я тогда и спасен был, однакож товарищ мой грек, капитан Францышко, пойман и лютою за то уморен смертию – посажен накол».

«А о том, как о тайной моей к российской империи службе, так и о всем известен его графское сиятельство, господин Пётр Андреевич; понеже к нему была моя тайна приношена и вся ведома. И за такия мои верности хотя от его графскаго сиятельства был и дарен, но не принимал ничего, имея надежду на мздовоздателя Господа Бога, разсуждая службу и бедствование мое, поборая по благочестии, а не для награды».

«В то время бедствования моего, секретною пересылкою господин граф Пётр Андреевич приказал мге, обнадежа высокою блаженныя и вечнодостойныя памяти его императорскаго величества милости, чтоб я как нибудь дошел России. Но высокою божественною волею, превысочайшую его императорскаго величества особу получил видети к турецкой акции в Молдавии: а с турецкой акции с князем Кантемиром приехал в Россию».

Это было в 1716 году. Государь поручил Мусину-Пушкину предложить Кондоиди: не хочет ли он вступить в русскую службу¹³⁰? Кондоиди согласился и поступил на службу в типографию. Но он искал только выгод и хорошего положения, а не труда, а потому и не слишком налегал па порученное ему дело¹³¹.

«И от того времени, – продолжает Кондоиди, – до определения моего в Синод, никогда его императорскому величеству дерзнул к награждению о чем служить. Между же тем, трудился я в московской академии – учил богословию, из которых моих учеников иные при оной академии учительми застали, а иные произведены в Синод членами и в архиерейство».

«А в прошлом 1721 году его императорское величество, памятуя мою к его императорскому величеству и ко всему российскому государству по благочестию верность, по высокой своея императорскаго величества милости, изволил определить меня в Синод, хотя и говорить по российски мало умеюща, но ассессором, а трактаментом пожаловал советническим».

Трудно было представить, какая была цель и какая могла быть польза от этого назначения, при незнании Анастайем русской жизни и русского языка? – Между тем он насчитывает ещё много других своих заслуг русскому государству.

«Вашему ж превосходительству есть не безизвестно (понеже труд мой в вашей дирекщи при габинете ея императорскаго величества обретается), что высокославныя и вечнодостойныя памяти его императорское величество изволил меня, нижайшаго богомольца, употреблять в духовные секретные запросы: котораго превысочайшую волю исполнял так, елико долженствует чистой совести и истинному послушному рабу. И ныне ея императорскому величеству подобным образом, хотя и в малом рабском послушании, обаче послужих и до кончины моея, яко присяжный богомолец, служить должен».

«Токмо всепокорно молю и прошу ваше превосходительство, дабы, благовременный усмотря час, воспомянули о мне, чтоб в новом определении я, нижайший, за все мои вышепоказанныя службы, был не оставлен: ибо благодарю Бога моего, в России живу 15 лет безпорочно. За которую вашего превосходительства ко мне странному малость и величайшее благодеяние, должен от всеусердия моего благодарить и выну за вас и за всю вашу фамилию всеприлежно Бога молить»¹³².

Вышепомянутый грек Фандербек не находит слов к восхвалению его учености и проповеднического дара¹³³; но, по крайней мере, нравственная сторона его жизни совсем не соответствовала его образованно. Из-за выгоды он готов был отказаться от всего и мы увидим эту сторону его души, во всей красе, в процессе Дашкова.

Протопоп Пётр Григорьев был при Сампсониевской церкви, потом переведён в Петропавловский собор, на место уволенного оттуда протоиерея, замешанного в деле царевича Алексея¹³⁴.

Протопоп Иван Семёнов сначала был священником в Москве, в одном из лучших приходов, потом взят в С.-Петербург к Троицкому собору и, при учреждении Синода, определён в него ассессором. В 1723 году он чем-то провинился перед Петром и сведен из Синода в Тиунскую контору; в 1725 г. опять произведен в ассессоры; в 1727 назначен был, вместе с чудовским архимандритом Феофилом Кроликом, в Комиссию к сочинению уложения; в1737г. переведен в Москву к Благовещенскому собору.

Иеромонах Варлаам Овсянников имел странную судьбу. При учреждении Синода он определён был в него ассессором и вместе обер-секретарем; 10 марта произведен в игумены Угрешского монастыря; в 1722 году 1 января уволен от должности обер-секретаря, а в следующем году, за какие-то растраты, был арестован и содержался под караулом. На этот раз судьба сберегла его от несчастия, но потом он снова подпал под суд. Мы встретимся с ним ещё раз в печальной истории Феодосия.

Намерение Петра, при образовании Синода, состояло в том, чтобы, с одной стороны, ввести в церковное правление представителей всех классов духовной иерархии, с другой, через участие низших членов иерархии в делах и совещаниях высшего духовного правления, приготовить хороших правителей для епархии. Назначение в Синод, на высшие места, малороссийских учёных, получивших или кончивших образовавание в польских школах, возбуждало народные толки¹³⁵. Назначение греков в число синодальных членов – Кондоиди и, вслед за ним, Афанасия Наусия сделано, по-видимому, с тою целью, чтобы иметь в лице их протекторов в Синоде для восточных христиан. Но это назначение не оправдалось ни с какой стороны. Кондоиди хлопотал только о деньгах, «чтобы было не по обычаю греков – честь без денег, а по обычаю русских – честь с деньгами». – Наусий ни слова не знал по-русски. – Кто и каков был грек Ливерий, нам очень известно. – Когда греческим архиереям давали в управление русские епархии, то посылали с ними управителей, которые, вместе с архиереями, в конец разоряли духовенство этих епархий¹³⁶.

Обер-прокурором св. Синода с 1722 по 1725 г. был полковник Болтин.

Обозревши личный состав Синода, мы опишем затем образ рассмотрения и решения дел в Синоде и важнейшие постановления его в первое время после его учреждения.

Дела, подлежащие обсуждению Синода, как высшей инстанции духовного суда и управления, разделены были между членами по родам их. Два члена ведали дела следственные; другие два – раскольнические; еще двое – дела училищ и типографий; наконец два ассессора поочередно заседали в Тиунской конторе заведовавшей церковными делами столицы и вновь завоеванных городов. Члены, заведовавшие отдельными частями, решали все входящие дела и только важнейшие, требовавшие общего рассуждения и новых законодательных мер, вносили в общее собрание¹³⁷.

По делам, подлежащим совместному рассуждению духовного и гражданского правительств, Синод собирался на конференции с Сенатом, – в целом составе очень редко; большею частью, по предварительном извещении Сената чрез секретаря или по приглашению сенаторов, также чрез секретаря, посылал в Сенат одного или двух своих членов, которые действовали именем Синода.

Синод имел непосредственный доклад у Государя. Для этого не было назначено определенных дней. Государь принимал, когда и где мог – во дворце, в церкви, в типографии, и проч. Это продолжалось и при Екатерине. Докладывал один или два члена вместе, смотря по роду дел и по назначению Синода. Государь нередко сам бывал в собраниях Синода и на конференциях сената с Синодом.

Из распоряжений Синода в первое время после его учреждения мы укажем только на более важные.

В 1721 г., 14 августа, Синод предписал: «в Москве в Успенском соборе и в церкви патриаршего дома обычного патриаршеским местам поклонения не творить и находящиеся в них посохи отобрав отдать в ризницу»¹³⁸. – В том же году 22 декабря предписало было: «из оставших патриарших мантий и одежд приличное к церковному облачению отдать из Синода в неимущие своего довольства церкви; а которые одежды во оное церковное облачение не удобны, таковыя роздать синодальным членам и прочим служителям по рассмотрению синодальному, без оценки и без депег»¹³⁹. Разумеется, это распоряжение не простиралось на древние церковные облачения и прочую церковную утварь, которая осталась неприкосновенною. При осмотре патриаршей ризницы и библиотеки Голштинским Герцогом в 1722 году, он и все сопровождавшее его общество поражены были богатством великолепием священных одежд, церковных сосудов, крестов, митр, жезлов и прочих драгоценностей, составлявших и до сих пор составляющих неприкосновенное достояние Церкви¹⁴⁰. – В следующем году, 12 февраля, состоялось распоряжение о том, чтобы «находящияся в казенном приказе патриаршия серебрянныя печати взять в Синод и слить в одну массу и употребить то серебро по усмотрению и определению Синода».

Между тем следовали, один за другим, указы с преобразованием религиозно-нравственной жизни народа. – В 1721 году 20 марта обявлен указ, чтобы «обретающееся в Москве на Спасском мосту и в других местах листы разных изображены и службы и каноны и молитвы, которые сочинены и сочиняются разных чинов людьми самовольно, письменные и печатные без свидетельства и позволения, описав все отобрать в приказ духовных дел и запечатав держать до указу. А продавцов допросить с очисткою, от кого они их получают и кто сочинил и печатал эти листы».¹⁴¹ – Вслед засим, 17 апр. 1721 г. обнародован другой указ о прекращении некоторых суеверных обычаев в простом народе. «В российском государстве по городами и селам от невеж происходит некоторое непотребство, а именно: ежели кто небывает во всю светлую седмицу Пасхи у утрени, такового аки б штрафуя обливают водою, и в реках и в прудах купают. И хотя сие простой народ делает себе будто за забаву праздничную, однако от той суетной забавы делается не токмо здоровью, но и животу человеческому тщета, ибо оным от невежд купанием в глубинах иногда людей потопляют или разбивают, а сонных и хмельных внезапным обл!яшем ума лишают; ктомуж будто бы воспоминают мерзких идолов, в них же быть некш идол Купало, емуже народ на велик день прино¬сили жертву оным купашем; того ради оный богопротивный и живот вредящш обычай весьма истребить».

В декабре 1721 г. предписано было монастырским властям, архимандритам и игуменам, «чтобы в монастыри затворников и ханжей и с колтунами отнюдь не принимать и не держать». В следующем 1722 г. продолжались законоположения и распоряжения св. Синода в том же преобразовательном духе. В продолжение всего этого года св. Синод находился в Москве, где был тогда Двор и, в самом центре всех древнерусских выражений религиозной и нравственной жизни, наблюдал различные проявления суеверия и ложно понимаемого благочестия. Указы св. Синода, отсекавшие эти наросты на религиозной вере русского народа, замечательны даже в историческом отношении, потому что знакомят нас с нравственным уровнем народной жизни этой эпохи. – Января 19 состоялся указ, которым запрещалось «привешивать к образам привесы, т. е. золотые и серебряные монеты и копейки и всякую казну и прочего приношеного. Усердствующим на такие приношения велено было изяснять, что на монетах иностранных таковые лица выбиты бывают, которым при иконах святых не подобает быти; а от серег и прочих таковых привесов иконам чинится безобразие, а от инославных укоризна и нарекание на св. Церковь наноситься может»¹⁴². – Февраля 22 последовал запретительный указ, «чтобы в Москве и в городах из монастырей и приходских местных церквей ни с какими образами к местным жителям в домы отнюдь не ходить, под опасением штрафа. Если же кому какое обещание, тот сам приходил бы в монастыри и в церкви по обету. Также смотреть, чтоб с образами по Москве, по городам и уездам, для собирания на церковь или на церковное строение, отнюдь не ходили; и кто будут ходить, тех брать в приказ церковных дел и следовать. Где явятся в домах чудотворные образы, следовать о том подлинно духовным управителям, в которых годех и какие от которого образа были чудеса и кем явно; и ежели таковые образы по достоверному следованию где явятся, и те образы брать в соборные церкви и в монастыри, а в домах отнюдь не держать». – 23 Февраля: «во всех всероссийского государства монастырях колоколов не делать из казны монастырской, а ежели где есть разбитые, то и тех без повелительного указа из св. Синода не переделывать и в строение тех колоколов чрез собирателей – прошаков денег и прочего не собирать и нигде не просить; а ежели кто вкладчики будут в те монастыри колокола или иное что давать, и то принимать не запрещается; а о старых разбитых колоколах присылать в Синод донесения»... «В Чудове монастыре продается приходящим людям некакой мед, собственным его чудотворцевым называемый; а в церкви Василия Блаженного употребляется в продажу некакое масло и в почтении содержится; и в других монастырях и церквах подобный той продаже бывают. Также во многих монастырях и церквах обретаются будто чудотворцев некаких вериги, которым возлагают, якобы для исцеления, на младенцев, но не без скверноприбытной выманы. И рассудивше опасно, что таким продажам быть не подобает, согласно приговорили: такие продажи, яко подозрительные и не подлежащая, весьма пресечь, дабы отнюдь никто ничего вышеозначенного, что за святыню почитается, продавать не дерзал, под лишением сана своего и под потерянием движимого и недвижимого имения. А вериги, везде обретающиеся, присылать в св. Синод без всякой утайки, при доношениях»¹⁴³. – Марта 28 св. Синод, «имея советный разговор о не полезном и слову Божию несогласном обычае, который начался и утвердился от невежд и неполезных вымыслов некоторых лиц духовных в таком употреблены, что пред св. иконами, вне церкви стоящими (на внешних церковных стенах и на градских вратах) вжигаются и нощно и днем свещи без всякого молитвословия, а некоторые невежды, оставивши посвященные молитвенные храмы, призывают пред те внешние иконы невежд священников, и молитствуют на распутиях и торжищах, где всегдашнее многонародное бывает собрание, и явное чинят православным церквам презрение, а инославным дают причину укорительного на благочестие порицания; притом же дошло рассуждение и о построенных на горницах и перекрестках, в селах и в других местах часовнях, которым быть отнюдь не надлежит, понеже часовни всегда правильным церквам препятием бывают», ибо некоторые невежды и суеверцы не так имеют прилежание к церквам, как к часовням, а раскольникам и противному их мнению не малый способ есть, ибо они, по своему невеженному упрямству и умовредной прелести отчуждающеся св. церквей, могут приходить в те часовни, аки в некоторые свои мольбища и отправляемую там по своему суемнению мольбу почитать за правильную церковную службу, согласно приговорили: пред вышепомянутыми, вне церквей стоящими иконами, мольбы и свещевозжения, тамо безвременно и без потребы бываемые, весьма возбранить; также и часовен отныне в показанных местах не строить, и построенные деревянные разобрать, а каменные употребить на иные потребы тем, кто оные строил»¹⁴⁴. В Москве этот указ произвел сильное волнение. Берхгольц пишет, что он (указ) очень удивил и поразил здешнюю чернь и многих старых русских вельмож.¹⁴⁵ – В апреле, по случаю переложения в новую раку мощей св. Кирилла белоозерского, св. Синод приказал обявить всенародно, «чтоб никто ложных и самомненных чудес никакими образы вымышлять и притворно ко оным мощам причитать и к народному соблазну оглашать не дерзал».

Вследствие именного Высочайшего указа, последовавшего 30 апр. 1724 года, св. Синод приказал: «о обнадеживании вдовых попов и диаконов, которые училися в школах и могут послужить в проповеди слова Божия, что ежели они вступят во второбрачие, то, по отречении священнодействия, могут быть при архиереях в учителях, и у дел в духовных советах и управлениях, послать к синодальным членам и в духовную дикастерию из Синода указы немедленно» (15 июня 1724 года.)