Часть Первая

Отмеченные нами явления имели место и в истории отношений верховной власти к другому высшему учреждению, поставленному во главе управления русской церковью. Как в гражданском управлении коллегиальные начала, положенные в основу организации Сената, не уничтожали собой возможности различных нежелательных явлений, которые и заставили преобразователя организовать постоянный надзор и контроль за деятельностью Сената, так и в области церковной жизни, с учреждением св. Синода, государство, по мысли реформатора, далеко еще не могло считать себя вполне обеспеченным от нежелательного характера деятельности нового органа церковного управления. Мы уже говорили, что насколько было велико доверие Петра к коллегиальной форме правления, настолько же, если еще не более, было велико его недоверие к самим членам коллегий. Несомненно, что такое же недоверие существовало у государя и по отношению к членам высшего церковного учреждения⁴⁴ – недоверие, по всей вероятности, даже более сильное, чем к членам Сената: последние, хотя и злоупотребляли своим положением, позволяя себе, напр., взяточничество, но, во всяком случае, в глазах Петра никогда не стояли на стороне лиц, несочувственно отпросившихся к его реформаторской деятельности, тогда как все члены Синода принадлежали к духовному сословию, а духовенство, по мнению преобразователя, далеко несочувственно относилось к нему и даже находилось в скрытой оппозиции к его реформам.

Наряду с одинаковыми причинами и побуждениями, заставлявшими реформатора относиться к деятельности высшего церковного учреждения с таким же недоверием, с каким он относился к деятельности Сената, свободного от постоянного правительственного надзора, характер отношений Петра к новому органу церковного управления находился в сильной зависимости и от тех идей государственного абсолютизма, о которых мы уже говорили, как об одной из главных причин, побудивших правительство заменить древнее патриаршество св. Синодом. Отказавшись от своего первоначального намерения ввести в наличный состав высшего церковного учреждения, чуждый духовенству, светский, мирской элемент, преобразователь, в то же время, не мог оставить вновь организованное церковное управление в бесконтрольном распоряжении одних представителей духовного сословия. Правда, он смотрел на членов св. Синода не только с церковной, но и с государственной точки зрения и рассматривал их, как лиц, состоящих на службе не одной церкви, а и самому государю; назначая в состав членов высшего церковного учреждения различных духовных лиц, реформатор обязывал их давать торжественную клятву исповедовать «крайнего Судию Духовные Коллегии быти Самого Всероссийского Монарха» и «старатися споспешествовать всему, что к Его Царского Величества верной службе и пользе во всяких случаях касатися может, о ущербе же Его Величества интереса, вреде и убытке... не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать тщатися»⁴⁵. Но, без сомнения, в глазах Петра одни торжественные клятвы членов св. Синода не могли служить достаточно прочной гарантией, желательного для интересов государства, характера правительственной деятельности высшего церковного учреждения.

При таких отношениях верховной власти к св. Синоду, последний, также как и Сенат, не мог быть предоставлен самому себе в порученной ему сфере правительственной деятельности; преобразователь, не имевший возможности всегда лично присутствовать на заседаниях Синода и далеко не во всем доверявший его членам, чувствовал настоятельную необходимость в учреждении постоянного надзора и правильно организованного контроля за деятельностью нового высшего органа церковного управления. Организация такого постоянного надзора являлась тем более необходимой, по мнению практичного Петра, что в ведение св. Синода, с соизволения государственной власти, были переданы самые интересные для реформатора экономические дела духовного ведомства. Создавать какое-либо новое учреждение для целей подобного надзора, или же производить радикальные изменения в самой организации Синода не представляло никакой необходимости; идея прокуратуры для коллегиальных учреждений была уже готова и даже получила практическое применение в правительствующем Сенате, где личное начало, в лице генерал-прокурора, должно было соединяться с правильностью и независимостью коллегиального устройства, не подавляя его, а лишь только устанавливая желательную для преобразователя связь между верховной властью и Сенатом. Идея прокуратуры в той форме, в какой она уже применялась к Сенату в лице его генерал-прокурора, и была целиком перенесена Петром в область церковного управления.

В применении к св. Синоду институт прокурорского надзора за деятельностью высших учреждений выразился в новой должности синодального обер-прокурора, наделенного теми же самыми правами и полномочиями, какими пользовался генерал-прокурор правительствующего Сената, и поставленного в такие же отношения к верховной власти и к порученному его надзору церковному учреждению, в каких находился сенатский генерал-прокурор. Высочайшим указом от 11 мая 1722 года Петр, не разрушая и даже не желая ослаблять новых начал, положенных в основу организации высшего церковного управления, ввел в св. Синод специальный орган правительственного надзора, в лице синодального обер-прокурора, поставленного в ближайшие отношения к верховной власти⁴⁶.

Вручая контроль за деятельностью Синода новому органу прокуратуры, преобразователь даже не нашел нужным вырабатывать для него особой инструкции и признал вполне достаточной для определения его прав и обязанностей уже готовую инструкцию генерал-прокурора, почему избранный государем 11 мая 1722 года⁴⁷, первый синодальный обер-прокурор, полковник Иван Васильевич Болтин, и получил в свое руководство почти дословную копию с генерал-прокурорского наказа, с простой заменой названий самой должности и высшего государственного учреждения⁴⁸. Даже названия низших органов надзора, подчиненных генерал-прокурору Сената, в обер-прокурорской инструкции остались те же самые, что и в генерал-прокурорской, хотя в синодальном ведомстве они и были известны под другими именами. В исторической литературе⁴⁹ уже была высказана правдоподобная догадка, что последняя, довольно странная, особенность обер-прокурорского наказа обусловливалась невнимательным отношением дьяка или подьячего Сената к порученному ему делу составления инструкции. Получив приказание составить новую инструкцию сообразно с генерал-прокурорской, какой-нибудь сенатский дьяк, по всей вероятности, не совсем правильно понял подобное приказание и списал инструкцию почти слово в слово с данного ему наказа генерал-прокурора, не потрудившись даже применить ее к особому положению синодального обер-прокурора и назвать в ней, вместо чиновников, подчиненных генерал-прокурору, низшие органы надзора, существовавшие в духовном ведомстве.

По-видимому, подобное предположение не устраняет всех недоразумений, вызываемых существованием в обер-прокурорской инструкции некоторых пунктов, совершенно неприменимых к представителю прокуратуры в синодальном ведомстве⁵⁰. Действительно, трудно допустить, чтобы сенатский дьяк, получивший приказание написать инструкцию синодальному обер-прокурору, «применяясь» к инструкции генерал-прокурора, не понимал смысла и значения употребительного канцелярского выражения «применяясь» и отождествлял составление канцелярских бумаг применительно к какому-либо образцу с простым копированием готовых документов; не менее странным представляется и то, что сенаторы и сенатские чиновники, подписавшие, за отсутствием государя, подлинную обер-прокурорскую инструкцию, не заметили в ней присутствия нескольких пунктов, имевших отношение к сенатскому генерал-прокурору, а не к обер-прокурору св. Синода. Но необходимо заметить, что обер-прокурорская инструкция не представляла собой буквальной копии с генерал-прокурорского наказа, и составитель инструкции, переписывая генерал-прокурорский наказ, сделал в нем главные, необходимые изменения, применяясь к особому положению представителя прокуратуры в синодальном ведомстве, т. е. заменил слова: генерал-прокурор и Сенат словами: обер-прокурор и Синод, а во-вторых, нет ничего невероятного, что Сенат, обремененный, во время отсутствия государя, массой всевозможных государственных дел, отнесся без должного внимания к возложенной на него обязанности составления инструкции синодальному обер-прокурору.

4 июля 1722 года⁵¹ в заседании св. Синода было выслушано сенатское ведение, где сообщалось, что 11 мая того же года государь, присутствуя в Сенате, определил учредить в правительствующем Синоде особую должность обер-прокурора и назначил для отправления новых прокурорских обязанностей полковника Ивана Васильевича Болтина, приказав дать ему в руководство такую же инструкцию, какой должен был руководиться в своей деятельности генерал-прокурор. Сообщая о высочайшем повелении, Сенат в то же время доводил до сведения Синода, что полковник Болтин уже выслушал указ о своем назначении, получил инструкцию, подписанную, за отсутствием государя, сенаторами, и приведен к установленной присяге⁵².

В многочисленных и разнообразных документах и делах, хранящихся в синодальном архиве, не встречается ни малейшего указания и намека на то, как отнесся Синод, в лице своих членов, к известию о новой и в высшей степени важной для него правительственной мере. Из цитированного дела, имеющего прямое отношение к определению Болтина синодальным обер-прокурором, видно, что св. Синод на сенатское ведение ответил простым постановлением о вступлении в должность назначенного государем обер-прокурора и обратился к Сенату с просьбой прислать в Синод копии с присяги, принятой Болтиным, и с данной ему инструкции⁵³. Можно только предполагать, на основании некоторых не прямых, но косвенных данных, что члены Синода не видели большой и серьезной опасности для самостоятельности и независимости высшего церковного учреждения от введения в его организацию новой должности обер-прокурора. По крайней мере, когда в высочайшем манифесте об учреждении духовной коллегии высший орган церковного управления был приравнен к простым коллегиям, подчиненным правительствующему Сенату, св. Синод, как нам уже известно, в первом же заседании признал крайне неудобным и несправедливым то второстепенное, несамостоятельное положение, в какое хотел первоначально поставить его Петр в общей системе государственного управления, и настолько успешно и убедительно доказывал необходимость приравнять духовную коллегию к высшему государственному учреждению – Сенату, ни от кого не зависевшему, кроме одной верховной власти, что преобразователь должен был уступить доводам членов вновь организованного церковного учреждения. Между тем, известие о назначении обер-прокурора, наделенного довольно широкими правами и полномочиями⁵⁴, по-видимому, не вызвало в членах Синода никаких серьезных и сильных опасений, так как они, выслушав сенатское ведение, тотчас же сделали согласное с ним постановление и только предложили Сенату прислать им копию с обер-прокурорской инструкции.

Права и полномочия, какими верховная власть наделила назначенного в св. Синод представителя и защитника государственных интересов в церковном управлении, были, действительно, очень немаловажны и довольно обширны, но по идее преобразователя, они нисколько не возвышали обер-прокурора над самым учреждением, а тем более не должны были доставлять ему возможность действовать подавляющим образом на самостоятельность и независимость св. Синода. Поставленный государем в положении его уполномоченного⁵⁵, никому неподсудного, кроме одной верховной власти⁵⁶, обер-прокурор должен был «накрепко смотреть»⁵⁷ за разнообразной деятельностью св. Синода. Инструкция вменяла ему в обязанность постоянно присутствовать на заседаниях Синода и внимательно наблюдать, чтобы высшее церковное учреждение строго сообразовалось в своей деятельности с высочайшими указами и регламентами и ни в каком случае не позволяло бы себе излишней медленности в ведении и решении дел. Но так как действительные интересы закона далеко не всегда могли удовлетворяться одной формальной, канцелярской правильностью синодального делопроизводства, то инструкция поручала обер-прокурору, не ограничивая свой надзор только пределами канцелярии, строго смотреть и затем, чтобы все распоряжения и указы Синода, по возможности, немедленно рассылались по подчиненным инстанциям и в точности исполнялись ими, для чего и предписывала ему отмечать в особом журнале день издания каждого указа и время его исполнения, или же, в случае неисполнения синодального распоряжения, объяснять причины, обуславливавшие собой подобную неисправность⁵⁸.

Отступления членов Синода от точного исполнения действовавших законов, а тем более явное отсутствие беспристрастия в решении каких-либо дел, позволяли обер-прокурору, как строгому блюстителю законности, вмешиваться в самую деятельность высшего церковного учреждения. В таких случаях, обер-прокурор, в силу данного ему наказа, был обязан немедленно разъяснить Синоду, в чем его члены поступают несогласно с действительными требованиями закона, и «предложить» высшему органу церковного управления произвести известные изменения в своем постановлении⁵⁹. Нежелание синодальных членов отступить от раз принятого решения и подчиниться указаниям обер-прокурора давало последнему право опротестовать постановление Синода, приостановить дальнейшие движение самого дела и обо всем случившемся немедленно довести государю, если того требовали спешность и важность дела, или же доложить о своем столкновении с Синодом при ближайшем, удобном случае.

Как высший орган прокурорского надзора, поставленный во главе целого института прокуратуры, обер-прокурор не только должен был наблюдать за деятельностью фискалов и прокуроров, но и располагал правом, предлагая их доношения на обсуждении св. Синода, побуждать последний не оставлять без должного внимания сообщений различных органов прокурорского и инквизиторского надзора⁶⁰. Вместе с низшими представителями надзора в церковном ведомстве инструкция ставила в подчиненные отношения к обер-прокурору и самые органы синодального делопроизводства, поручая его управлению канцелярию св. Синода⁶¹.

Являясь «директором» синодальной канцелярии, имея под своим начальством прокуроров, наблюдая за инквизиторами и располагая широкими полномочиями не только контролировать деятельность высшего церковного учреждения, но, при случае, и оказывать известное влияние на членов Синода, побуждая их строго исполнять требования закона или даже изменять свои неправильные постановления, обер-прокурор был наделен еще одним довольно важным правом. Инструкция не ставила синодального обер-прокурора в положение простого, совершенно пассивного наблюдателя за правильным и законным ходом дел в высшем церковном учреждении; правда, предписывая обер-прокурору постоянно присутствовать в заседаниях св. Синода и «накрепко смотреть» за его правительственной деятельностью, верховная власть не уполномочивала прокуратуру принимать непосредственное участие в самом обсуждении и решении синодальных дел, но в то же время инструкция вменяла в обязанность обер-прокурору, по собственной инициативе, предлагать на рассмотрение и решение Синода такие вопросы, на которые не существовало достаточно ясных и определенных ответов в действовавшем законодательстве.

Необходимо, однако, заметить, что, по данному вопросу, в исторической литературе встречаются и мнения, будто бы «первоначально по инструкции обер-прокурор в Синоде имел значение только наблюдателя»⁶². Подобный взгляд на роль, отводимую инструкцией синодальному обер-прокурору в высшем церковном управлении, не совсем подтверждается самым обер-прокурорским наказом, где верховная власть называет своего представителя в св. Синоде «оком» государя и «стряпчим о делах государственных»⁶³ и находится в некотором противоречии с 10-м пунктом той же инструкции; «о которых делах указами ясно не изъяснено», читаем здесь о правах и обязанностях обер-прокурора, «о тех предлагать Синоду, чтобы учинили на те дела ясные указы... И ежели в пополнение сей инструкции что усмотрит, о том доносить же». Название синодального обер-прокурора «стряпчим о делах государственных», при всей своей неопределенности⁶⁴, в связи с прямым и естественным смыслом 10-го пункта рассматриваемой инструкции позволяет нам утверждать, что верховная власть, назначая в св. Синод свое «око» вменяла ему в обязанность оберегать интересы государства в делах высшего церковного учреждения и, по собственной инициативе, проводить в синодальном ведомстве, конечно через посредство самих же членов св. Синода, различные мероприятия, вызывавшиеся нуждами и пользой государства. Если обер-прокурор находил, что интересы государства так или иначе могли пострадать от неясности узаконений, касавшихся различных дел, подлежавших ведению св. Синода, то, в силу данной ему инструкции, имел право предложить высшему церковному учреждению выработать и издать новые постановления, более ясные и определенные и, без сомнения, более желательные с точки зрения самой прокуратуры.

Но, создавая, в лице синодального обер-прокурора, специальный орган правительственного надзора за интересами государства в сфере церковного управления, ставя его в непосредственные отношения к верховной власти и наделяя довольно обширными правами и полномочиями, преобразователь не имел намерения подчинить прокуратуре высшее церковное учреждение и отнять у Синода самую возможность пользоваться в будущем времени предоставленной ему относительной свободой и самостоятельностью действий. Учреждая новую должность обер-прокурора, Петр не ставил последнего в положение начальника над св. Синодом, а лишь только вводил его в высший орган церковного управления. в качестве своеобразного дополнения к коллегиальной организации Синода. Право протеста против постановлений духовной коллегии и возможность известного влияния на ее деятельность, предоставленные инструкцией представителю государственных интересов в высшем церковном управлении, были даны преобразователем синодальному обер-прокурору исключительно только с той целью, чтобы иметь в его лице надежное средство для успешной борьбы со злоупотреблениями и энергичное орудие для оживления самой деятельности св. Синода.

Такой взгляд на положение, созданное реформатором для новой должности синодального обер-прокурора, непосредственно вытекает из анализа высочайшей инструкции, характеризующей отношения главного органа прокуратуры к верховной власти и к высшему церковному учреждению. Наделяя обер-прокурора очень важным правом останавливать, по своему усмотрению⁶⁵, приведение в исполнение постановлений св. Синода, признаваемых прокуратурой не согласными с требованиями законов, и уполномочивая его доносить лично самому государю о всех тех случаях, когда члены св. Синода. после обер-прокурорских предложений, «не послушают» его разъяснений и будут оставаться при своем мнении⁶⁶, Петр в то же время заботился и об интересах духовной коллегии и явно стремился к тому, чтобы гарантировать ее деятельность от подавляющего влияния представителя прокурорского надзора. По словам инструкции⁶⁷, обер-прокурор в своих доношениях, подаваемых на высочайшее имя, обязан наблюдать крайнюю осторожность и осмотрительность. чтобы кому-нибудь не причинить незаслуженного бесчестья, и должен иметь в виду, что за всякий небеспристрастный и несправедливый донос, вызванный какими-либо мотивами личного характера, он сам понесет заслуженное наказание.

Доставляя духовной коллегии известные гарантии от нежелательного, подавляющего влияния на ее деятельность со стороны наделенного довольно широкими полномочиями обер-прокурора, инструкция даже давала возможность высшему церковному учреждению, в некоторых исключительных случаях, относиться к представителю прокуратуры в церковном управлении, как к своему подчиненному.

Если во время отсутствия императора Синод замечал, что назначенный верховной властью обер-прокурор совершил какое-либо важное и тяжелое преступление, требовавшее немедленного расследования дела и наказания виновного, то имел право, собственной властью, арестовать «око государя» и начать судебное следствие, обер-прокурорские же обязанности поручить, по своему выбору, другому лицу. И только самое наказание обвиняемого прокурора инструкция оставляла за одной верховной властью⁶⁸. Без сомнения, рассматриваемый пункт обер-прокурорского наказа не заключает в себе прямых и непосредственных указаний на нормальные отношения двух различных начал, соединенных преобразователем в высшем органе церковного управления, но нам кажется, что он имеет немаловажное значение для правильного понимания того положения, в какое Петр хотел поставить своего обер-прокурора в св. Синоде. Заботясь о государственных интересах, реформатор думал найти в личном начале верное и надежное средство для успешной борьбы с недостаточно энергичной и не всегда строго законной деятельностью членов вновь организованного учреждения и с этого целью наделил своего обер-прокурора значительными правами и полномочиями; но, не имея намерения подавлять самодеятельности высшего церковного учреждения сильным развитием власти обер-прокурора, он стремился сделать рискованной и опасной возможность злоупотреблений со стороны прокуратуры предоставленными ей полномочиями.

Чтобы составить себе вполне ясное представление о том положении, какое, по мысли верховной власти⁶⁹, обер-прокурор должен был занимать в св. Синоде, необходимо иметь в виду, что преобразователь, реформируя всю систему государственного и церковного управления и вводя в новые коллегиальные учреждения старые начала, стремился соединить в одно целое коллегиальное и личное начало и слить их в одно прочное учреждение, «где», по словам проф. Градовского⁷⁰, «правильность и независимость коллегиального устройства была бы соединена с быстротой и гибкостью единоличного состава», где единоличная власть входила бы, однако, в коллегии, как их своеобразное дополнение, предназначенное для того, чтобы усиливать в них быстроту действий, а не уменьшать независимость обсуждения различных вопросов. «Не для раздора», справедливо утверждает цитируемый автор⁷¹, «не для бесконечной борьбы, а для совокупной деятельности на пользу государства ввел Петр личное начало в коллегии, причем первое осталось только суррогатом последнего... Преобразователь не создал из личного начала ничего отдельного, самостоятельного и везде смотрел на него, как на необходимую часть коллегии, как на один из ее органов, которым она действует и говорит. Личное начало ничего не решало, нигде не действовало – вся государственная деятельность во всей ее совокупности была предоставлена учреждениям. Но каждое из этих начал должно было осуществлять часть Петровских идей».

В таких же взаимных отношениях должны были находиться, по мысли законодателя, выраженной в рассматриваемой инструкции, св. Синод и его обер-прокурор. Все церковное управление было поручено ведению св. Синода; члены Синода должны были обсуждать и решать всевозможные дела, возникавшие в духовном ведомстве, вполне самостоятельно и совершенно независимо от какого-либо постороннего влияния, сообразуясь исключительно только с требованиями одних «регламентов и указов»⁷². Если же обер-прокурору вменялось в обязанность иногда вмешиваться и в самую деятельность высшего церковного учреждения и даже останавливать своими протестами приведение в исполнение его постановлений⁷³, то делалось это с целью, не имевшею ничего общего с намерением стеснить свободу и независимость синодальных членов в обсуждении различных вопросов церковного управления. Здесь имелись в виду исключительно только одни интересы закона, для охранения которых обер-прокурор и был наделен довольно важным правом делать предложения Синоду об изменении его постановлений, оказавшихся в каком-либо отношении не согласными с требованиями действующих законов.

Еще менее стеснительно для свободы и независимости высшего церковного учреждения было предоставленное прокуратуре право делать св. Синоду настойчивые предложения, чтобы синодальные «дела не на столе только вершились, но самым действом по указам исполнялись»⁷⁴. Сам св. Синод, в первое время своего существования, не имел достаточно средств следить за точным и своевременным исполнением собственных указов и распоряжений и не мог не чувствовать значительных неудобств от недостатка подобных средств. С учреждением института прокуратуры, наблюдение за точным и своевременным исполнением постановлений высшего церковного учреждения было сделано специальной обязанностью синодального обер-прокурора. Очевидно, что, в данном случае, предоставленное прокуратуре право побуждать Синод принимать необходимые меры к действительному и быстрому исполнению его собственных распоряжений не только не могло быть стеснительно для церковного учреждения, но и вполне совпадало с его интересами.

Наконец, и самое важное в практическом отношении право обер-прокурора вступать в непосредственные сношения с верховной властью по делам св. Синода⁷⁵, по намерениям законодателя, не должно было являться в руках прокуратуры средством к тому, чтобы оказывать какое либо нежелательное давление на свободу и независимость синодальных членов, так как инструкция предписывала обер-прокурору в своих доношениях, подаваемых на высочайшее имя, «поступать осторожно и рассмотрительно, дабы напрасно кому бесчестья не учинить», угрожая, в противном случае, нежелательными последствиями самому докладчику⁷⁶.

Несмотря на все меры, предпринятые преобразователем для идеального, с его точки зрения, соединения двух различных начал в коллегиальных учреждениях, поставленных во главе государственного и церковного управления, Петр оказался не в состоянии обеспечить государству существование вполне определенных, прочных и устойчивых взаимных отношений между коллегиями и институтом прокуратуры. Одних инструкций и указов реформатора, имевших в виду уравновесить их взаимные отношения, оказалось далеко недостаточно, чтобы сделать невозможным возникновение стремлений прокуратуры и коллегиальных учреждений, не согласных с видами и намерениями законодателя и вызывавшихся, с одной стороны, желаниями прокуратуры приобрести более значительное влияние на ход управления, а с другой – и не менее сильным желанием самих учреждений уменьшить, ослабить значение прокурорского надзора в деле управления. Решить важный жизненный вопрос – какие отношения, при таких условиях, должны были с течением времени действительно установится между представителями двух различных начал, соединенных преобразователем в высших государственных учреждениях, – могла уже только одна история.

Отмеченные нами общие причины, обусловливающие собой непрочность к недолговечность уравновешенных отношений, какие стремился установить Петр между членами коллегий и прокуратурой, имели место в жизни всех высших, центральных учреждений: Сената, различных коллегий и св. Синода. Но в св. Синоде к ним присоединилась еще одна довольно важная причина, не оставшаяся без значительного неблагоприятного влияния на характер нормальных отношений между членами высшего церковного учреждения и его обер-прокурорами. Мы имеем в виду особое, специальное положение синодального обер-прокурора, как органа правительственного надзора за государственными интересами в сфере церковного управления. Хотя, по идее организатора прокурорского института, синодальный обер-прокурор и должен был помогать Синоду в его правительственной деятельности, но, как «стряпчий о делах государственных», он обязан был пользоваться всеми находившимися в его распоряжении средствами, чтобы отстаивать интересы государства в области тех многочисленных и разнообразных дел, которые верховная власть поручила ведению высшего церковного учреждения. При тесной связи церковной жизни с жизнью общегосударственной, высший орган церковного управления заведовал массой таких дел, где интересы государства не только косвенно, но даже и прямо, непосредственно и притом довольно чувствительным образом могли затрагиваться теми или другими распоряжениями Синода. Особенно сильно было заинтересовано государство в управлении обширными земельными владениями и громадными богатствами церкви; правительство всегда стремилось ограничивать права духовенства на бесконтрольное пользование церковными имуществами и обнаруживало желание извлекать из них возможно большую пользу, употребляя получаемые от них материальные средства на удовлетворение различных государственных нужд. Между тем, члены высшего церковного учреждения, хотя и принуждены были признавать за государством известные права на пользование церковным достоянием, но не могли не иметь собственных взглядов на назначение церковных имуществ и не могли не стремиться к тому, чтобы материальные средства, доставляемые ими, тратились прежде всего на удовлетворение различных церковных потребностей. Это различие во взглядах и отношениях членов Синода и его обер-прокурора к интересам церкви и государства, тесно переплетавшимся в разнообразных делах, подлежавших ведению св. Синода, едва ли не более всех других причин мешало дружной совместной работе представителей двух различных начал, соединенных преобразователем в высшем органе церковного управления.

И действительно, в самом непродолжительном времени после учреждения института прокуратуры в св. Синоде, довольно резко проявилось существенное различие в отношениях обер-прокурора и синодальных членов к наиболее интересным для государства экономическим делам, находившимся в ведении высшего церковного учреждения.

Уже первый синодальный обер-прокурор, Иван Васильевич Болтин, пользуясь одним из наиболее важных прав, даваемых инструкцией, – правом протеста против тех постановлений Синода, которые казались ему не вполне согласными с требованиями закона, в скором же времени после вступления в новую должность, довольно чувствительным образом затронул самые жизненные интересы членов высшего церковного учреждения. Еще задолго до учреждения должности обер-прокурора, а именно 29 ноября 1721 года, в св. Синоде состоялось постановление по вопросу о выдаче его членам высочайше определенного жалованья. Несмотря на то, что размеры содержания синодальных членов были определены именным высочайшим указом от 18 января 1721 года⁷⁷, в первое время после открытия Синод, как видно из документов его архива⁷⁸ не имел возможности выдавать постоянного жалования своему наличному персоналу. 10 марта 1721 года один из синодальных асессоров, иеромонах Варлаам Овсянников, принужден был обратиться к Синоду с просьбой выдать ему что-нибудь на пропитание, так как, по его объяснению, он не получил никакого вознаграждения за свой службу, и Синод мог дать ему только заимообразно небольшую сумму из свободного наличного капитала. Через несколько дней и по такой же просьбе была выдана денежная ссуда и другому синодальному асессору, Кондоиди. Тогда уже Синод написал «ведение» в председательствующий Сенат с просьбой прислать «оклад жалованья» всем синодальным членам и указать специальные источники для получения назначенного содержания. В ответ на посланное ведение Сенат 22 сентября сообщил Синоду, что высочайшим указом президенту назначено жалования 3.000 рублей, вице-президентам по 2.5000 р., советникам по 1.000 р. и асессорам по 600 рублей, но с тем обязательным условием, чтобы из определенной суммы жалования вычиталось столько же, сколько члены Синода получают за свой епархиальную службу, т. е. архиереи от епархий и архимандриты от монастырей. Но при объявлении о доходах, получаемых синодальными членами из мест их епархиального служения, только один архиепископ Новгородский Феодосий сообщил, что он имеет годового дохода из своего архиерейского дома 313 рублей, 20 алтын, 5 денег⁷⁹, а так как все синодальные члены в первое время сильно нуждались в денежных средствах, то Синод, основываясь на высочайшем указе, устанавливавшем определенный оклад вознаграждения за службу в новом церковном учреждении, и постановил 29 ноября 1721 года выдать из наличных сумм полное жалованье за весь 1721-й год, «для новозаводства», как мотивировал он свое определение, «и ради нынешнего из Санкт-Петербурга в Москву отъезду и будущего оттоле возвращения"…

Хотя постановление Синода о выдаче жалования за 1721 год и состоялось еще в то время, когда не существовало самой должности обер-прокурора, Болтин, как представитель интересов государства, нашел неудобным оставить без всяких последствий, казавшийся ему не вполне законным, поступок синодальных членов и в июле 1723 года обратился в Синод с «предложением», в высшей степени неприятным для его наличного состава; признавая днем открытия высшего органа церковного управления 14-е февраля 1721 года, он заявил свой протест против давно уже совершившегося факта получения синодальными членами полного жалованья за весь 1721 год и потребовал от них возвращения излишних сумм.

Но св. Синод, признававший за своими членами законное, заслуженное право на полученное жалование, нашел в своем распоряжении достаточно средств, чтобы вступиться за собственные интересы и не исполнить крайне неприятных требований Болтина: таким средством в руках высшего церковного учреждения явилась возможность непосредственного обращения к самой верховной власти, от имени которой обер-прокурор и заявил свое требование, так сильно затронувшее жизненные интересы членов св. Синода. В своей «ремонстрации», вызванной обер-прокурорским протестом, Синод решительно утверждал, что ему ничего не следует возвращать из полученного жалования⁸⁰,· и стремился самым убедительным образом доказать законность своего постановления и, следовательно, неправильность, неуместность притязаний Болтина. По словам синодального заявления, некоторые из членов св. Синода еще задолго до 1721 года уже много потрудились на пользу церковного ведомства, принимая живое и деятельное участие в составлении Духовного Регламента, окончательно рассмотренного и даже утвержденного государем в 1720 году⁸¹; другие же синодальные члены, хотя и не принимали участия в составлении Регламента, но за то были призваны к новой деятельности в том же 1720 году и, находясь в Москве, должны были в декабре этого года переправляться в С.-Петербург, что, без сомнения, потребовало от них значительных издержек и таких трудов, «каковы б в синодском сиденье были»⁸²; самый высочайший указ о своем назначении члены синода выслушали в Сенате еще до 14 февраля 1721 года⁸³ и уже 9 февраля рассуждали об одном духовном деле на Александровском подворье⁸⁴. Доказывая незаконность притязаний обер-прокурора на жалование, взятое за январь и первую половину февраля 1721 года, св. Синод в то же время не оставил без объяснений и того довольно важного обстоятельства, что, при своем постановлении о выдаче вознаграждения за 1721 год, он не принял во внимание доходов, получаемых его членами от епархий и монастырей; по словам «ремонстрации», доходы от епархий и монастырей не были включены в размеры высочайше определенного жалования на том основании, что они являлись вполне законным вознаграждением за особые труды по управлению епархиями и монастырями, так как члены Синода не освобождены от возложенных на них епархиальных обязанностей и должны вести двойной труд, участвуя в заседаниях высшего церковного учреждения и вместе с тем не оставляя своих прежних забот о вверенных их попечению епархиях и монастырях, почему Синод и признает справедливым и безусловно необходимым не включать епархиальных доходов в счет правительственного жалования⁸⁵.

Цитируемый документ не заключает в себе ни малейших указаний на то, как отнеслась верховная власть к конфликту, происшедшему между св. Синодом и представителем государственных интересов в церковном управлении⁸⁶, но, на основании знакомства с многочисленными аналогичными делами синодального архива, можно с уверенностью предполагать, что протест обер-прокурора остался без должных практических последствий и вызвал со стороны Синода только одно письменное объяснение тех мотивов, которые побудили его сделать постановление, опротестованное прокурорским надзором. Такое предположение непосредственно вызывается самым фактом молчания рассматриваемого документа о судьбе обер-прокурорского требования после «ремонстрации» св. Синода, так как в том случае, если бы протест Болтина встретил открытое сочувствие и поддержку со стороны государя, синодальное дело «о выдаче членам и прочим чинам Синода жалованья на 1721 и следующие годы» не могло бы не упомянуть о результатах обер-прокурорского протеста.

Рассмотренное дело синодального архива является довольно типичным для определения характера отношений прокуратуры и синодальных членов к наиболее интересным для государства экономическим делам, находившимся в ведении высшего органа церковного управления. Не менее типичным должно быть признано данное дело и для характеристики бытовых отношений первых представителей прокуратуры к высшему церковному учреждению. Юридически наделенные довольно значительными правами и полномочиями, первые обер-прокуроры, как видно, фактически не всегда имели возможность эксплуатировать их по своему желанию, так как иногда разнообразные предложения и протесты прокуратуры, затрагивавшие существенные интересы Синода или даже отдельных его членов, вызывали энергичное противодействие св. Синода и оставались без всяких практических результатов.

За несколько месяцев до своего неудачного и безуспешного протеста против синодального определения о получении полного жалованья за 1721 год⁸⁷ обер-прокурор обратил внимание св. Синода на состоявшееся постановление⁸⁸ ο заимообразной выдаче денег одному из его членов, архиепископу псковскому Феофану. Основываясь на высочайшем указе, запрещавшем давать взаймы казенные деньги, и указывая на продолжительный срок уплаты долга и возможность неожиданной смерти должника, Болтин предложил Синоду немедленно же возвратить в казну все деньги, выданные его преосвященству⁸⁹.

В первое время, под влиянием обоснования обер-прокурорского протеста на высочайшем запрещении давать взаймы казенные деньги, Синод постановил⁹⁰ немедленно взыскать долг со своего члена, не дожидаясь наступления прежде определенного срока, но когда архиепископ Феофан решительно заявил, что не только не имеет никакой возможности так скоро выплатить занятой им крупной денежной суммы, но и поставлен в печальную необходимость делать новые долги, о чем уже он и довел до сведения государя, то Синод резко изменил свое отношение к требованию Болтина и поставил дело таким образом, что его протест остался без последствий. Представив⁹¹ в Императорский Кабинет, бывший при Петре личной канцелярией самого государя, особый доклад о предложении обер-прокурора и несостоятельности должника, св. Синод, к тому времени уже успевший испытать на себе неприятные последствия прокурорского надзора и вставший в оппозиционные отношения к Болтину из-за известного вопроса о возвращении излишнего жалования за 1721 год, отменил свое прежнее постановление и определил приостановить взыскание денег до получения высочайшей резолюции. Но так как такой резолюции не последовало за все время пребывания в должности первого представителя прокуратуры в церковном управлении⁹², то св. Синод и не считал себя обязанным исполнить требование обер-прокурора, хотя Болтин несколько раз возобновлял его.

Оказываясь фактически бессильным настаивать на исполнении своих предложений, формально основанных на требовании действовавших законов, но не совпадавших с взглядами и интересами синодальных членов, обер-прокурор не всегда даже, в таких случаях, должен был считаться с правом Синода обращаться за разрешением недоразумений непосредственно к самой верховной власти. Иногда предложения Болтина оставлялись без исполнения просто потому, что не рассматривались св. Синодом и не вызывали с его стороны никакого определения.

Одним из своих постановлений, опубликованных по духовному ведомству, Синод определил, чтобы все подчиненные ему учреждения в своих доношениях высшему органу церковного управления не ограничивались только простым изложением известного дела, а обязательно бы выписывали «приличные указы» и высказывали свое собственное, в достаточной степени мотивированное, мнение по возбужденному вопросу. Между тем, 12 ноября 1724 года московская духовная дикастерия прислала в Синод доношение по делу, возбужденному стряпчим Санной Волчковым, и приложила к нему только одну простую копию с челобитной Волчкова и с допроса беглого ученика математической школы Паисия, не сделав никаких выписок из действующих законов и не высказав своего мнения по данному вопросу. Синод, постановивший не только не подавать подобных доношений, но и не принимать их, как видно, уже не относился с особенной строгостью к нарушавшим его определение и, оставив без должных последствий неправильный поступок московской консистории, принял ее донесение, чем, конечно, нарушил свой собственный указ. Обер-прокурор, обратив внимание Синода на явное нарушение его собственного постановления, предложил оштрафовать московскую дикастерию и послать особое лицо для взыскания наложенного штрафа, чтобы и другие церковные учреждения опасались поступать своевольно и не исполнять синодальных определений. Но предложение Болтина, косвенным образом обвинявшего в незаконном поступке и самый высший орган церковного управления, должно было испытать очень печальную судьбу; оно не повело за собой никаких неприятных последствий для провинившейся дикастерии по той чрезвычайно простой причине, что совсем и не рассматривалось св. Синодом⁹³.

Встречая открытое или пассивное противодействие своим предложениям со стороны членов св. Синода, Болтин не пользовался должным авторитетом даже и среди простых синодальных чиновников, поставленных инструкцией под дирекцию обер-прокурора⁹⁴. Можно думать, что, при существовавших в то время отношениях прокуратуры к членам высшего церковного учреждения, некоторые чиновники синодального ведомства имели достаточные основания рассчитывать, в известных случаях, на заступничество Синода, почему иногда и держали себя довольно независимо по отношению к своему обер-прокурору.

31 января 1724 года Болтин приказал секретарю синодальной канцелярии Тишину лично сообщить каждому члену св. Синода о настоятельной необходимости прислать прокуратуре точные сведения о своих доходах, получаемых из епархий и монастырей, чтобы, согласно с высочайшим указом, зачислять их в определенный оклад правительственного жалования, назначенного синодальным членам; распорядившись отобрать нужные сведения у заседавших в высшем церковном учреждении архиереев и архимандритов, обер-прокурор приказал Тишину в тот же день явиться к нему на квартиру с письменным докладом по данному делу. Но секретарь позволил себе критически отнестись к распоряжению Болтина и, побывав только у некоторых членов Синода, рассудил, что ему нет никакой необходимости являться с докладом в обер-прокурорский дом, так как данное ему поручение, без сомнения, дело канцелярское, а не домашнее. Оскорбленный обер-прокурор хотел было должным образом наказать строптивого, непочтительного чиновника, поручив обер-секретарю арестовать Тишина и отослать его в синодальную канцелярию под караул. Хотя обер-секретарь и исполнил поручение своего начальника, но отослал виновного в Синод при шпаге, и здесь арестованный, несмотря на все требования дежурного капрала, обнаружил решительное нежелание расстаться со своим оружием, заявив, что простой капрал не имеет права снимать с него шпаги.

Увидев свое бессилие собственной властью расправиться с непослушным секретарем и поставить его в должные отношения к себе, обер-прокурор предложил Синоду обсудить поступки Тишина и, заявив, что, при существовании таких чиновников, он не имеет никакой возможности успешно выполнять высочайше порученное ему дело, потребовал у Синода «сатисфакции о непослушании и противности» канцелярского чиновника⁹⁵.

Для нас представляет значительный интерес самые объяснения, данные Тишиным по поводу происшедшего инцидента; они могут служить прекрасной иллюстрацией к тем фактическим отношениям, какие существовали в первое время между обер-прокурором и синодальными служащими, подчиненными, по смыслу инструкции, обер-прокурорской власти. Призванный к допросу, провинившийся секретарь объяснил св. Синоду, что приказание обер-прокурора отобрать сведения у синодальных членов о получаемых ими доходах было исполнено, несмотря на то, что выполнение подобных поручений не входит в круг секретарских обязанностей; правда, он доложил Болтину о полученных сведениях уже на другой день и притом в помещении канцелярии, но являться с своим докладом в обер-прокурорский дом он и не считал себя обязанным, так как «то дело канцелярское, а не домовное, и никакого в том пред обер-прокурором непослушания не было». Самый арест был произведен обер-секретарем незаконно, по простому письму обер-прокурора, без доклада св. Синоду; своей шпаги арестованный секретарь не отдал дежурному капралу на том основании, что если бы даже он и действительно совершил какое-нибудь преступление, то его шпагу следовало бы снять по синодальному определению, или хотя бы и по обер-прокурорскому приказу, но во всяком случае не простому солдату, а офицеру, так как он, Тишин, подобно сенатским секретарям, имеет майорский ранг и не может отдать своей шпаги простому капралу без всякого указа и «без высших командиров». Никакого непослушания и никаких дерзостей перед обер-прокурором он никогда не позволял себе и не намерен позволять, если же Болтин требует сатисфакции, то и обвиняемый, со своей стороны, просит у Синода беспристрастного рассмотрения дела, потому что самое поручение незаконно было возложено на него обер-прокурором. В доказательство своих прав не исполнять некоторых распоряжений обер-прокурора, Тишин ссылался на Адмиралтейский Регламент, утверждая, что, по данному регламенту, обер-секретарь и секретари должны быть послушны прокурору только в тех случаях, когда последний приказывает им или произвести известные выписки, пли показать какие-либо дела; для всевозможных же сообщений членам Синода или различным присутственным местам, по мнению Тишина, обоснованному на 46 главе Генерального Регламента, существуют низшие служители. Оправдывая свой поступок и обвиняя в превышении власти самого обер-прокурора, Тишин стремился в своем объяснении затронуть и интересы св. Синода, представляя свой арест, произведенный без синодального определения, одному обер-прокурорскому приказу, как несомненное проявление пренебрежения Болтина к законным правам высшего церковного учреждения⁹⁶.

К сожалению, архивный документ не заключает в себе прямых и положительных указаний на то, чем кончилось интересное дело, вызванное своевольным поступком синодального секретаря, и как отнесся Синод к требованию своего обер-прокурора и объяснению Тишина; он только оставляет место весьма вероятному предположению, что отсутствие решения в рассмотренном «деле» обусловливалось тем, что его совсем не существовало и в действительности. Нет ничего невероятного, что высшее церковное учреждение, находившееся уже в довольно обостренных отношениях с представителем прокуратуры, не чувствовало особенного желания удовлетворять требование обер-прокурора, но так как сделать это открыто, в форме определенного постановления, оправдывавшего действия синодального секретаря, было во многих отношениях неудобно, то оно и оставило без всякого решения начавшееся дело. Такие явления нередко имели место в практике синодального делопроизводства, и в архиве св. Синода находится не мало документов, где можно видеть, как иногда какой-либо обер-прокурор вносил свое предложение на обсуждение Синода, настойчиво возобновлял его в нескольких заседаниях и, несмотря на все свои усилия, достигал только того, что решение возбужденного их вопроса, под различными предлогами, откладывалось до будущего собрания, и таким образом, обер-прокурорское предложение оставлялось без соответствующего синодального постановления. По крайней мере, Тишин, оказавший неповиновение обер-прокурору, и после своего резкого объяснения, которое, конечно, должно было еще сильнее оскорбить Болтина, по-прежнему продолжал исполнять должность синодального секретаря, и через несколько времени мы видим, что обер-прокурор уже по другому делу предлагал Синоду оштрафовать секретаря Тишина и взыскать с него пошлины за го, что он незаконно принял на рассмотрение иск крестьянина Бочагова⁹⁷.

Но не будем злоупотреблять предположениями, хотя бы они и представлялись очень вероятными; рассмотренный документ заключает в себе достаточное количество и положительных. фактических данных, имеющих важное значение для уяснения и правильного понимания того положения, какое первоначально занимал в св. Синоде представитель обер-прокурорской власти, бывший «оком» государя и «стряпчим о делах государственных» в сфере церковного управления. Уже один характер отношений второстепенного синодального чиновника к приказаниям Болтина и все объяснение, данное Тишиным св. Синоду, достаточно ясно иллюстрируют фактическое положение обер-прокурора в высшем церковном учреждения. Как видно, обер-прокурор не имел даже возможности собственными средствами наказать провинившегося секретаря, хотя последний, в силу инструкции, и был подчинен его власти; такое явление, без сомнения, обусловливалось тем обстоятельством, что виновный чиновник состоял в то же время в непосредственном ведении самого св. Синода, почему Болтин и был поставлен в неприятную необходимость обратиться к вему с известным требованием «сатисфакции». Не менее характерно и отношение Синода к «требованию» обер-прокурора; Синод, видимо, не придавал должного значения показаниям Болтина о непослушании и «противности» подчиненного ему секретаря и не спешил удовлетворить оскорбленное самолюбие обер-прокурора; напротив, он начал формальное судебное следствие с неизбежным допросом и объяснениями обвиняемого и тем самым как бы поставил в положение подсудимого и самого обвинителя – обер-прокурора Болтина.

Незначительность и слабость фактического влияния обер-прокурора на высшее церковное учреждение, обуславливавшие собой возможность таких явлений, как открытое неповиновение синодальных чиновников своему законному начальнику, не могли не отразиться и на положении, непосредственно подчиненных Болтину, низших органов прокуратуры, поставленных верховной властью в такие же отношения к второстепенным синодальным учреждениям, какие были установлены инструкцией между самим обер-прокурором и св. Синодом. В 1723 году синодальный обер-прокурор получил доношение от Раевского, исполнявшего обязанности прокурора в монастырском приказе; в своем доношении Раевский сообщал Болтину, что в октябре 1723 года он принужден был сделать московской духовной дикастерии предложение о пересмотре двух неправильно решенных дел, но члены московского синодального учреждения не признали за ним права обращаться к дикастерии с подобными предложениями и решительно отказались от исполнения требований прокурорской власти. Прокурор продолжал энергично настаивать на своем требовании, но когда, после двух безрезультатных письменных предложений, он лично явился в дикастерию, то председательствовавший в ней синодальный советник, архиепископ Леонид, выслушав его желание, открыто заявил перед всем собранием членов, «чтобы впредь он, Раевский прокурор, и дикастерию не приходил»⁹⁸…

Получив донесение Раевского и лично убедившись, на основании представленных им экстрактов из дел, решенных дикастерией, в действительном нарушении требований закона московским синодальным органом, Болтин сделал вполне правильное, логичное заключение, что в столкновении Раевского с преосвященным Леонидом нарушены права и затронута честь его, обер-прокурора, и предложил св. Синоду произвести расследование данного дела, чтобы «прокурорскому чину напрасного уничижения не было». Вместе с тем, Болтин обратил внимание Синода на то, что и другое учреждение – московская синодальная канцелярия нарушает его обер-прокурорские права, так как самостоятельно награждает чинами своих служащих и назначает новых чиновников.

Хотя Синод и исполнил предложение обер-прокурора, определив произвести тщательное и справедливое расследование дела, но члены московской духовной дикастерии, позволившие себе, в довольно резкой форме, нарушить права и полномочия обер-прокурорской власти, не были признаны виновными, так как следствие установило, что во время столкновения с Раевским они не имели от Синода никакого указа, который бы обязывал их принимать прокурорские предложения о перерешении дел, уже рассмотренных дикастерией⁹⁹. Из цитируемого документа не видно, как отнесся св. Синод к нарушению обер-прокурорских прав со стороны московской синодальной канцелярии; можно только догадываться, что он нашел возможным ограничиваться одним запросом, сделанным канцелярии, и рассмотрением полученных от нее оправдательных объяснений, так как, по словам обвинявшегося учреждения, самовольное распоряжение служащими, вызываясь крайней и безотлагательной необходимостью в увеличении чиновничьего персонала, в то же время нисколько не противоречило и той инструкции, какая была дана ему самим же св. Синодом¹⁰⁰.

Несмотря на то, что Болтин, в доказательство неправильности самостоятельных распоряжений канцелярии, игнорировавшей обер-прокурорские права, ссылался на 4-й пункт¹⁰¹ данной ему инструкции, где обер прокурору повелевалось держать в своей дирекции синодальную канцелярию и ее слушателей и выводил из него заключение, что и находящиеся в ведении св. Синода канцелярии и конторы должны быть «послушны» ему, обер-прокурору¹⁰², Синод далеко не охотно предоставлял обер-прокурору фактическую возможность распоряжаться по собственному усмотрению канцелярскими чиновниками. Мы уже видели, как он отнесся в требованию обер-прокурора наказать синодального секретаря, не признававшего авторитета за прокурорской властью и не считавшего себя обязанным в точности исполнять все приказания Болтина; знаем также, что практиковавшийся в московской духовной канцелярии порядок назначения и награждения служащих, нарушавший, по мнению Болтина, права и полномочия обер-прокурора, нисколько не противоречил инструкции, данной канцелярии св. Синодом. Но высший орган церковного управления не ограничивался только одними косвенными мерами, препятствовавшими развитию обер-прокурорского влияния на синодальных чиновников; он обнаруживал явные стремления поставить в непосредственную, ближайшую фактическую зависимость от себя всех служащих по духовному ведомству, не исключая и лиц, находившихся на службе у самого обер-прокурора, так что Болтин принужден был доказывать перед Синодом даже законность своего права представлять к наградам тех канцелярских чиновников, которые состояли в его собственной конторе.

Предлагая высшему органу церковного управления наградить или повысить чином копииста Матвеева, обер-прокурор доказывал законность подобного предложения ссылками на 50-ю главу Генерального Регламента и 110-ю главу Регламента адмиралтейской коллегии; в первой из них в общих выражениях говорилось о необходимости поощрять наградами лучших служителей, а во второй – вменялось «командирам» в непременную обязанность представлять к наградам наиболее достойных подчиненных. Правда, св. Синод исполнил предложение Болтина и повысил в чине копииста Матвеева, постановив определить его подканцеляристом в ту же контору обер-прокурорских дел, но, в данном случае, для нас имеет очень важное значение не самый факт исполнения обер-прокурорского предложения, а тот путь, каким Синод нашел нужным придти к своему решению, удовлетворившему желание Болтина. Члены св. Синода не ограничились одной обер-прокурорской рекомендацией представленного к награде копииста, но признали необходимым отобрать еще сведения об его достоинствах от своих синодальных чиновников: протоколиста, актуариуса, регистратора и канцеляристов. И только уже после того, как все синодальные служащие на предложенный им вопрос: достоин ли копиист Матвеев производства в подканцеляристы – дали свой благоприятный ответ: «достоин, если св. Синод соизволит», предложение обер-прокурора было исполнено¹⁰³.

Такая постановка дела награждения канцелярских чиновников, состоявших под дирекцией обер-прокурора, находилась в прямой зависимости от основного взгляда св. Синода на служебное положение всего чиновничьего персонала, несшего канцелярские обязанности в различных учреждениях духовного ведомства. Хотя инструкция и поручила обер-прокурору «иметь в своей дирекции канцелярию синодскую и служителей оной», что позволяло Болтину делать заключение, что и все другие канцелярии и конторы духовного ведомства должны быть «послушны» ему. но директорство обер-прокурора не заменяло собой и не уничтожало власти самого св. Синода над своей собственной канцелярией и ее служебным персоналом. И с учреждением института прокуратуры все чиновники, служившие в духовном ведомстве, по-прежнему находились в ведении и распоряжении св. Синода, как высшего органа церковного управления. И теперь назначение чиновников¹⁰⁴, их повышения по службе, определение наград и наказаний и увольнения от службы зависели от Синода, а не от обер-прокурорской власти. «директорство» же обер-прокурора состояло только в том, что он обязан был руководить служебной деятельностью подчиненных ему чиновников и мог предлагать св. Синоду сделать о них то или другое распоряжение, причем, однако, исполнение обер-прокурорских предложений зависело уже от усмотрения самого св. Синода.

Только в тех случаях, когда канцелярские чиновники позволяли себе явное нарушение требований закона и неаккуратным исполнением своих обязанностей сильно тормозили успешный ход синодального делопроизводства, Болтин получал возможность фактически пользоваться обер-прокурорскими правами, но и то не путем непосредственного воздействия на состоявших «в его дирекции синодских служителей», а через посредство того же высшего органа церковного управления. Из предложения, данного Болтиным св. Синоду 2 декабря 1724 года¹⁰⁵, видно, что чиновники синодальной канцелярии позволяли себе довольно открыто манкировать своими служебными обязанностями и обнаруживали значительную неисправность и крайнюю медленность в ведении порученных им дел; обер-прокурор давал им соответствующие указания, но его собственные меры, как нужно думать на основании рассматриваемого документа, оказывались бессильными установить в канцелярии правильное отправление делопроизводства. так как синодальные служащие отговаривались «многоделием» и, по-видимому, не придавали должного значения обер-прокурорским замечаниям. Между тем, по мнению Болтина, действительные причины неисправности синодальной канцелярии заключались не в многочисленности и разнообразии поручаемых ей дел, а в непозволительной неаккуратности самих канцелярских чиновников; последние, по его словам, являлись в присутственное место не в часы, определенные Регламентом, а чрезвычайно поздно, их же ближайшие начальники: секретари и обер-секретарь и сами не отличались особенным рвением к службе, да мало наблюдали и за своими подчиненными. Неудивительно, что, при существовании подобных порядков или, вернее, беспорядков, дела в синодальной канцелярии оказались чрезвычайно запущенными; многие предложения самого обер-прокурора, а также ведения, сообщенные из Сената, остались не представленными на рассмотрение Синода, не было произведено обязательной записи различных указов, почему-либо не исполненных подчиненными лицами и присутственными местами, оказался не отосланным требуемый Сенатом реестр сообщенных ему ведений. В виду такого нежелательного отношения канцелярских чиновников к своим служебным обязанностям, обер-прокурор и принужден был обратиться за содействием к св. Синоду и предложил ему приказать обер-секретарю и секретарям, чтобы они внимательнее наблюдали за своими подчиненными и, ежедневно приезжая в канцелярию в узаконенные часы, сами бы во всем поступали сообразно с требованиями Регламента.

Хотя предложение Болтина было в точности исполнено покровительствующим Синодом, постановившим даже ввести на будущее время правильные записи секретарских приездов и отъездов, но, без сомнения, подобный факт ничего не говорит о влиянии обер-прокурорской власти на высший орган церковного управления, так как самое предложение Болтина, вызываясь явным неисполнением требований закона со стороны синодальных чиновников, в то же время нисколько не нарушало интересов св. Синода. Напротив, беспорядочное ведение канцелярского делопроизводства не могло не отражаться неблагоприятным образом и на интересах высшего церковного учреждения. почему оно так охотно и исполнило предложение своего обер-прокурора. Замечательно, что, когда Болтин, в видах скорейшего окончания накопившихся дел, предложил самому Синоду иметь ежедневные заседания до тех пор, пока не будет разрешена вся масса залежавшихся прошений и доношений, давно уже ожидавших синодской резолюции, высший орган церковного управления нашел невозможным осуществить мысль обер-прокурора и отклонил его предложение, ссылаясь на различные обстоятельства, упущенные из внимания Болтиным¹⁰⁶.

В ряду разнообразных причин, обуславливавших собой незначительность обер-прокурорского влияния на высшее церковное учреждение, самое важное и видное место принадлежало, существовавшему в первое время, крайне неопределенному характеру отношений к верховной власти назначенного в св. Синод специального органа правительственного надзора за интересами государства в сфере церковного управления. По идее преобразователя, положенной в основу организации института прокуратуры, в лице синодального обер-прокурора должна была устанавливаться новая и более желательная для государства связь между самодержавной властью и высшим церковным учреждением; подобная же связь, по мысли инструкции, должна была поддерживаться постоянными наблюдениями за деятельностью Синода со стороны представителя государственных интересов и его непосредственными сообщениями верховной власти о всех случаях неправильного, незаконного отношения синодальных членов к возложенным на них обязанностям, по-видимому, можно было бы ожидать. что реформатор, называвший обер-прокурора «государевым оком и стряпчим о делах государственных» и видевший в нем живой и личный орган, устанавливавший желательную для государства¹⁰⁷ связь между монархом и высшим церковным учреждением, сделает из него главного посредника в своих сношениях с св. Синодом.

В действительности, однако же, ничего подобного не случилось, так как инструкция, данная обер-прокурору, только в зародыше заключала в себе мысль о представителе государственных интересов в церковном управлении, как о посреднике в сношениях верховной власти со св. Синодом, но совершенно не развивала, не регламентировала ее. Характеристическая черта Петровской эпохи, не обнаруживавшей особенной склонности к точной регламентации, а, по большей части, высказывавшей лишь главную, существенную мысль, намечавшей самые основания для известного правительственного мероприятия и затем спокойно предоставлявшей времени выяснять все неопределенное, довольно заметно отразилась и в обер-прокурорской инструкции, особенно в тех ее пунктах, где она затрагивала очень важный вопрос об отношениях к верховной власти представителей двух различных начал в церковном управлении. Предоставляя обер-прокурору право делать непосредственно самому государю ежемесячные или еженедельные доношения о некоторых делах, рассматривавшихся и решавшихся в св. Синоде¹⁰⁸, инструкция пела в виду только одни исключительные случаи, а не нормальную деятельность церковного учреждения. Она предусматривала возможность нарушения синодальными членами действительных требований закона и вероятные факты неподчинения указаниям прокурорского надзора¹⁰⁹, допускала также необходимость внесения различных дополнений и поправок в действующее законодательство по предложениям обер-прокурора¹¹⁰; в таких, сравнительно редких, случаях верховная власть дозволяла обращаться к ней за помощью и содействием, чтобы доставить прокуратуре фактическую возможность, опираясь непосредственно на высочайшую волю, оказывать должное влияние на членов Синода. Но обычный порядок сношений с верховной властью высшего церковного учреждения и его обер-прокурора, вызывавшийся нормальным положением дел в синодальном ведомстве, не был регламентирован правительством ни в Духовном Регламенте, ни в обер-прокурорской инструкции.

Отсутствие точной правительственной регламентации в таком важном вопросе обусловливало собой возможность непосредственных сношений с верховной властью самих членов высшего органа церковного управления, что, без сомнения, должно было сильно отражаться на положении обер-прокурора в св. Синоде, а в некоторых случаях даже делать совершенно фиктивными все его значительные права и полномочия. На основании архивных материалов не трудно убедиться, что, и с учреждением института прокуратуры, разнообразные постановления Синода, требовавшие высочайшей санкции, или же вызывавшиеся какими-либо обстоятельствами прошения его членов, нуждавшихся в решении известных вопросов верховной властью, подавались на рассмотрение государя, без всякого посредничества обер-прокурора, самыми членами высшего церковного учреждения.

Когда Болтин заявил свой протест по поводу получения синодальным персоналом полного жалования за весь 1721 год и потребовал возвращения излишних денежных сумм, то Синод, признав несправедливым требование обер-прокурора, постановил представить на рассмотрение верховной власти подробное и основательно мотивированное объяснение своего прежнего определения о выдаче жалования¹¹¹. И не один раз проходилось обращаться св. Синоду непосредственно к самому государю по такому сложному и запутанному вопросу, каким был в первое время вопрос о жаловании членам высшего церковного учреждения. Считая несправедливым правительственное распоряжение об обязательном включении в общую сумму казенного вознаграждения частных доходов, получаемых синодальными членами из епархий и монастырей, Синод подавал на высочайшее имя прошение об изменении неприятного для него постановления¹¹² – 24 мая 1724 года он вновь обратился к государю со всепокорнейшим прошением о прекращении установленного вычета из жалованья своим членам; указывая на накопившиеся недоимки за духовным ведомством, как на единственную причину, вызвавшую правительственное распоряжение об удержании жалования высшему органу церковного управления, и утверждал, что он имеет полную возможность оправдать себя в глазах государя, Синод просил Петра, по случаю коронации императрицы, переменить свой гнев на милость и издать указ о восстановлении старых порядков в получении вознаграждения¹¹³. – Удовлетворенная верховной властью, просьба св. Синода вызвала вопрос о специальных средствах, необходимых для выдачи полного жалования, и мы видим, что с докладом по данному вопросу являлся к государю один из наиболее влиятельных синодальных членов, Феофан Прокопович¹¹⁴.

Непосредственно обращаясь к государю со своими постановлениями, доношениями и прошениями, требовавшими высочайшего рассмотрения, св. Синод, в громадном большинстве случаев, обходился без всякого посредничества прокуратуры и при получении именных императорских указов. Архивные документы сообщают нам только об одном факте, когда Болтин имел возможность поставить себя в положение посредника между верховной властью и св. Синодом при получении последним высочайших указов¹¹⁵. 5 февраля 1723 года Синод выслушал приказание государя арестовать одного из своих членов, асессора Варлаама Овчиннникова, и на другой день постановил содержать его под арестом в своей канцелярии, о чем, в форме всеподданнейшего доношения, и довел до сведения Петра. Но в скором времени, под влиянием жалоб и просьб арестованного, уже переведенного из синодальной канцелярии в другое помещение, где с ним обращались очень строго и сурово, Синод горячо вступился за своего бывшего асессора, решительно заявив, что не признает никакой вины за пострадавшим Овсянниковым, так как безусловно убежден в лживости всех показаний доносчика на оклеветанного Варлаама. Заявление синодальных членов не оказало, однако же, должного влияния на отношения верховной власти к обвиняемому асессору; в ее глазах он по-прежнему оставался виновным и заслуживающим примерного наказания, заступничество же Синода могло только возбудить подозрения в отсутствии беспристрастного отношения высшего органа церковного управления к своим собственным служащим. Существование последнего условия делало совершенно уместным и даже необходимым ближайшее участие обер-прокурора, как охранителя интересов закона, в синодальном решении вопроса о дальнейшей участи подсудимого Варлаама, и 11 декабря 1723 года Петр предоставил уже Болтину объявить св. Синоду высочайший указ о лишении священства и монашества игумена Овсянникова.

Обычный же, нормальный порядок получения св. Синодом высочайших указов не нуждался ни в каком посредничестве существовавшей в нем обер-прокурорской власти, так как Петр обыкновенно поручал объявлять свои указы в св. Синоде кому-либо из его же членов: или Феодосию Яновскому¹¹⁶, или Феофану Прокоповичу¹¹⁷, или тому и другому вместе¹¹⁸, или же, наконец, одному из них с каким-либо другим синодальным членом¹¹⁹. Едва ли следует доказывать, что фактическое отстранение обер-прокурора от всякой активной роли в сношениях Синода с верховной властью и особенная близость к государю некоторых синодальных членов, часто имевших возможность получать непосредственно от него самого разнообразные высочайшие указы, должны были во многих случаях сводить к нулю все действительное влияние обер-прокурорской власти на высший орган церковного управления.

Непосредственные сношения Синода с государем, во многих случаях лишая обер-прокурора самой возможности оказывать, в интересах государства, какое бы то ни было влияние на церковное учреждение, не могли не отражаться крайне неблагоприятным образом и на практических результатах тех протестов прокуратуры против различных синодальных постановлений, которые, по-видимому, давали ей довольно важное и могущественное средство для развития сильного влияния на св. Синод. Нужно иметь в виду, что первый синодальный обер-прокурор Болтин был только простым драгунским полковником¹²⁰ и, сам по себе, являлся очень незначительной и маловлиятельной личностью, так как не пользовался никакой особенной близостью к источнику своих полномочий. Неудивительно, что, при наличности подобных неблагоприятных условий, обер-прокурорские протесты, так или иначе затрагивавшие интересы духовного ведомства, нередко должны были испытать печальную участь, и св. Синод, пользуясь правом непосредственных сношений с верховной властью и отсутствием сильной фактической, действительной поддержки у Болтина со стороны государя, легко мог оправдывать свои постановления, вызывавшие протесты прокуратуры, и таким образом парализовать обер-прокурорское влияние на ход дел в церковном управлении. Нам уже известно, какими практическими результатами сопровождались протесты Болтина по поводу получения синодальными членами полного жалованья за 1721 год и по случаю выдачи денег Феофану Прокоповичу; возможность непосредственного обращения высшего органа церковного управления к самому государю и фактическое бессилие обер-прокурора, обуславливавшееся отсутствием прочной и постоянной поддержки со стороны верховной власти, позволяли синоду не придавать большего значения протестам Болтина и не исполнять его требований.

Фактическое бессилие обер-прокурорской власти, юридически наделенной довольно значительными правами и полномочиями, обусловливаясь разнообразными причинами, между прочим находилось в известной связи с тем, более чем незавидным, материальным положением, в какое были поставлены верховной властью первые представители прокуратуры в синодальном управлении. В то время, как даже подчиненные обер-прокурору канцелярские чиновники получали вполне определенное и довольно значительное жалованье (обер-секретарь 1,200, а секретари по 440 рублей в год), Болтин в первые годы своей новой службы принужден был довольствоваться старым полковничьим окладом в 300 рублей, из которых еще велено было вычитать четвертую часть положенного жалования. Не получая никакого вознаграждения за синодальную службу и чувствуя крайнюю нужду в денежных средствах, обер-прокурор не имел возможности найти желательный выход из своего тяжелого экономического положения в непосредственном обращении к одной верховной власти, так как поданная им на имя государя челобитная¹²¹ о назначении добавочного жалования осталась без должных последствий; в распоряжении Болтина находилось еще другое средство – помощь и содействие самого св. Синода. Правда, подобное средство, может быть, и представлялось очень неприятным обер-прокурору, но печальная необходимость заставила его обратиться к св. Синоду и уже, конечно, не с «предложением», а с простым, обыкновенным прошением, имеющим место в отношениях низших лиц к высшим.

Такой характер смиренного прошения, без сомнения, носит доношение Болтина, представленное усмотрению св. Синода 16 декабря 1723 года¹²²; «бил челом я Его Императорскому Величеству», писал обер-прокурор, «а вашему святейшеству подал челобитную о своей скудости, о награждении Его Императорского Величества жалованьем против своей братии, как в том челобитье моем показано, – и по тому моему челобитью прошу, чтоб ваше святейшество благоволили сообщить ведение правительствующему Сенату, дабы за вашим предстательством по тому моему челобитью милостивое рассмотрение учинили». Синод, уже испытавший большие неудовольствия из-за известного нам протеста Болтина по поводу получения синодальными членами полного жалованья за весь 1721 год, как видно, не спешил «предстательствовать» за обделенного обер-прокурора, так как упоминаемая в прошении челобитная была подана еще 4 ноября 1723 года¹²³, и Болтин, не дождавшись никакой резолюции, должен был снова возбудить старый вопрос о прибавочном жаловании. Указывая на приличные размеры добавочного вознаграждения своим сверстникам, одновременно с ним назначенным на гражданскую службу, и на крайнюю недостаточность одного полковничьего оклада, он просил «для его скудости, Его Императорского Величества милостию наградить». И только после представления второго прошения Синод, наконец, принял участие в незавидном экономическом положении Болтина и постановил сообщить правительствующему Сенату свое мнение о необходимости назначить обер-прокурору добавочное жалованье за его службу по духовному ведомству. Но так как постановление Синода, вследствие медленности сенатского делопроизводства, долгое время не сопровождалось никакими практическими результатами, благоприятными для обер-прокурорских интересов, то Болтин 9 сентября 1724 года еще раз обратился к высшему органу церковного управления с всепокорнейшим прошением выдать ему, по крайней мере, какое-либо вознаграждение из особых неокладных доходов, находившихся в исключительном ведении одного св. Синода. «На 1724 год», писал в своем прошении Болтин¹²⁴, «жалованья и доныне ничего не получил; а и на прошлый год жалованье, хотя я ранг полковничий и обер-прокурорской имею, за вычетом четвертой части, получил только 225 рублей. К тому же необходимую и крайнюю в строении по Его Императорского Величества указу на Васильевском острову двора имею нужду и исправиться в том строении не вем чем, отчего опасен лишения своих (хотя и малое число имею) деревнишек, дабы в крайнюю нищету не приитить». Выставив на вид свое безвыходное материальное положение, обер-прокурор указал Синоду на возможность, и без предварительного соглашения с Сенатом, наградить его известной суммой денег из наличных неокладных доходов и «всепокорнейше просил», чтобы поданное им заявление не было оставлено без внимания.

Просьба Болтина была уважена Синодом, но подобное обстоятельство не могло, конечно, уничтожить тяжелой экономической зависимости обер-прокурорской власти от высшего церковного учреждения, так как синодальное постановление о выдаче обер-прокурору 300 рублей в награду за всю его уже довольно продолжительную службу¹²⁵ имело характер только временной, случайной меры и нисколько не избавляло необеспеченного в материальном отношении обер-прокурора от необходимости в недалеком будущем вновь обращаться за содействием и помощью к тому же св. Синоду. И, действительно, мы видим, что через несколько месяцев после получения денежного вознаграждения нужда снова заставила Болтина поставить себя в нежелательные отношения к высшему органу церковного управления¹²⁶. 19 февраля 1725 года обер-прокурор, еще не получивший казенного жалования за прошедший 1724 год, подал в правительствующий Синод новое прошение, где обращал его внимание на возможность одной комбинации, способной временно вывести Болтина из затруднительного материального положения. Но Синод на просьбу обер-прокурора выдать ему, в зачет заслуженного жалованья, какую-либо сумму денег из наличной синодальной казны отвечал решительным отказом, сославшись на то, что все чиновники должны получать свое жалованье из штатс-конторы.

Не трудно представить себе, как должно было отражаться такое необеспеченное материальное положение обер-прокурора на характере его отношений к высшему церковному учреждению. Ничтожные размеры и своеобразные условия получения жалованья создавали для Болтина тяжелую необходимость довольно часто обращаться к Синоду или за благосклонным содействием, или прямо за материальной помощью и заставляли его постоянно чувствовать себя в сильной экономической зависимости от церковного учреждения; наличность же подобных условий нередко не могла не парализовать самого желания прокуратуры настойчиво отстаивать государственные интересы в сфере церковного управления, так как обер-прокурор, при всех своих правах и полномочиях, предоставленных ему инструкцией, в некоторых случаях, невольно должен был считаться с опасностью восстановить против себя членов св. Синода.

По-видимому, с констатируемым нами фактическим бессилием обер-прокурора, обуславливавшимся, главным образом, отсутствием у Болтина надежной и могущественной поддержки со стороны верховной власти, довольно плохо мирится та настойчивость, какую имел возможность проявить обер-прокурор в своих требованиях немедленного взыскания долга с одного из наиболее влиятельных синодальных членов, Феофана Прокоповича¹²⁷. Конечно, было бы трудно допустить, чтобы представитель прокуратуры, лишенный всякой фактической поддержки со стороны государя, мог так настойчиво и энергично требовать от св. Синода немедленного исполнения своего предложения о взыскании казенных денег с архиепископа Феофана, аккуратно возобновляя неприятные для Синода требования через определенный срок; не следует забывать, что должник, которого так упорно преследовал Болтин своими обер-прокурорскими предположениями, был лицом очень влиятельным и пользовавшимся особенным расположением государя, почему невольно и является предположение, что обер-прокурор, в своих столкновениях с Феофаном Прокоповичем, также должен был опираться на сильное содействие и покровительство верховной власти или, по крайней мере, иметь достаточные основания рассчитывать на возможность такого содействия. Но недоразумения, невольно возникающие при мысли о чрезвычайной настойчивости, проявленной обер-прокурором в деле взыскания долга с наиболее влиятельного синодального члена, легко разъясняются тем обстоятельством, что, в данном случае, Болтин действовал не один, а в союзе с другим, не менее сильным членом Синода, Феодосием Яновским, находившимся во враждебных отношениях с Феофаном.

Насколько, действительно, сам по себе, был невлиятелен и бессилен синодальный обер-прокурор, юридически наделенный значительными правами и полномочиями, но фактически не всегда имевший возможность пользоваться ими, вследствие отсутствия необходимой близости к источнику своих полномочий, всего яснее доказывается печальными результатами столкновения Болтина с вице-президентом Синода, архиепископом Феофаном.

По распоряжению Феодосия Яновского и Болтина, желавших подвести Феофана Прокоповича под какую-либо ответственность и таким путем ослабить его влияние или даже совершенно отстранить соперника Яновского от участия в церковном управлении, псковский провинциал-инквизитор, иеромонах Савватий, произвел ревизию местного печерского монастыря и в начале 1725 года сделал донос обер-прокурору о найденных при ревизии беспорядках. соединенных с растратой монастырского имущества¹²⁸. Так как наблюдение за целостью монастырских имуществ было одной из прямых обязанностей прокуратуры, то Болтин воспользовался присланным доносом и формально возбудил в Синоде дело о злоупотреблениях, имевших место в епархии псковского архиепископа Феофана. Но со смертью Петра и со вступлением на престол императрицы Екатерины I, положение Феодосия, успевшего своей притязательностью и заносчивостью восстановить против себя очень многих сильных и влиятельных лиц, сделалось в высшей степени непрочным и ненадежным, положение же Феофана, оказавшего громадную услугу новой императрице, напротив, упрочилось еще более прежнего; неудивительно, что и столкновение обер-прокурора с влиятельным членом Синода повело за собой крайне неблагоприятные последствия для первого из них. Феофан сумел поставить дело таким образом, что Синод поручил ему самому исследование доноса, представленного Болтину провинциал-инквизитором Савватием; без сомнения, уже такая постановка дела, являвшаяся результатом бессилия обер-прокурора, должна была в значительной степени уменьшить опасность, угрожавшую Прокоповичу, но одна она, при существовании в Синоде таких врагов, как Феодосий и его сторонник, Болтин, оказалась еще не в состоянии гарантировать псковского архиепископа от всевозможных неприятных случайностей начавшегося судебного следствия.

Крайняя бестактность Феодосия Яновского¹²⁹ доставила Феофану легкий и удобный случай совершенно освободиться от своих опасных врагов, и 22 апреля 1725 года Феофан Прокопович, от имени синодальных членов, донес Екатерине о непозволительных поступках Феодосия, представив его политически неблагонадежным лицом. Екатерина, имевшая уже достаточно оснований быть сильно недовольной Яновским, 27 апреля приказала арестовать обвиняемого архиепископа, а так как обер-прокурорская инструкция, вменявшая представителю прокурорского надзора в непременную обязанность «верно поступать»¹³⁰ по своей должности, возлагала на прокуратуру долг каждого верноподданного делать своевременные донесения о политических преступниках и угрожала, в противном случае, наказанием самому обер-прокурору, то вместе с Феодосием, по распоряжению государыни, был взят в крепость и его сторонник, Болтин¹³¹. Привлеченный к допросу, бывший синодальный обер-прокурор должен был тяжело поплатиться за свое столкновение с сильным и влиятельным членом высшего церковного учреждения. Одновременно с обнародованием высочайшего указа о наказании осужденного Феодосия, – указа, составленного Феофаном Прокоповичем¹³² и подписанного Екатериной 11 мая 1725 года¹³³, состоялось и решение участи Ивана Васильевича Болтива; обвиненный в упущениях по своей должности, выразившихся в том, что он не доносил о предосудительных и незаконных поступках Яновского, и уличенный в пристрастном отношении к Феодосию, обнаруженном на допросах, бывший обер-прокурор оказался приговоренным к ссылке в Сибирь, с правом получения какого-либо служебного назначения. Но в скором же времени враги Болтина успели открыть в его прошлой обер-прокурорской деятельности еще новые упущения, и первый представитель прокуратуры в высшем церковном учреждении был лишен всяких прав на занятие каких бы то ни было правительственных должностей¹³⁴. Через два года правительство признало, однако же, Болтина заслуживающим прощения и назначило его на должность виде-губернатора Сибири¹³⁵.

11-е мая 1725 года, когда верховная власть окончательно решила участь Болтина, было в то же время и днем высочайшего назначения нового синодального обер-прокурора, лейб-гвардии капитана, Алексея Петровича Баскакова¹³⁶. Правительствующий Сенат сообщил высшему органу церковного управления о состоявшемся назначении, и Синод 18 мая 1725 года постановил разослать указы о вступлении в должность преемника Болтина¹³⁷.

Баскаков, еще задолго до своего определения в новую должность, уже исполнял правительственные поручения по духовному ведомству и имел случаи приходить в непосредственные соприкосновения с самим св. Синодом. «Святейший Синод!», писал император Петр 29 мая 1724 года. «Деньги, сбираемые за штраф с раскольников без указу Нашего ни на какие расходы не держите. А из вышереченных денег отпускайте на дела капитану Баскакову, по его письмам, сколько он потребует»¹³⁸. В тот же день Баскаков получил высочайшее предписание заведовать распределением монастырских доходов на жалование начальствующим, на церковные потребности, на поддержку монастырей, на больных со служащими им монахами, на малолетних и был уполномочен государем отвести для госпиталей и сиротских домов Вознесенский, Чудов и Новодевичий монастыри, а для школ приспособить тот из монастырей, который будет указан св. Синодом¹³⁹. Синод постановил отдать для образовательных целей Николаевский Перервинский монастырь¹⁴⁰, но, прежде чем его определение было приведено в исполнение, Баскаков словесно объявил ему высочайший указ о назначении для подобной цели другого монастыря, уже избранного самим Петром¹⁴¹. – Сличая полученные из некоторых монастырей ведомости со сведениями, присланными из Сената, Баскаков легко пришел к заключению, что между ними существует громадное различие, вредно отражающееся на интересах государственного казначейства, почему, через московскую синодальную канцелярию, и просил св. Синод сделать распоряжение, чтобы деньги и хлеб собирались с монастырских вотчин в размерах, определенных в сенатских ведомостях¹⁴². После запроса, посланного Баскакову, и рассмотрения полученного от него ответа, Синод увидел необходимость сделать постановление, согласное с доношением будущего обер-прокурора, и предписал камер-конторе, через прежних комиссаров, немедленно же доставить в Чудов и Вознесенский монастыри хлеб, недобранный с их вотчин за 1724 год, а затем и совсем не вступаться в сборы разнообразных доходов с указанных монастырей¹⁴³.

Преследуя казенные интересы, Баскаков составил определенные правила относительно содержания Чудова монастыря и в них довольно чувствительно затронул интересы монастырского начальства¹⁴⁴. Чудовский архимандрит, состоявший в то время синодальным членом, нашел невозможным принять в обязательное руководство полученные правила и представил их, вместе с своими замечаниями¹⁴⁵, на рассмотрение св. Синода; последний, очевидно, разделял отношение своего члена к требованиям Баскакова и также не желал практического применения выработанных им новых правил, так как постановил – на ближайшей же конференции предложить Сенату составить более удобные законоположения о содержании как Чудова, так и других монастырей¹⁴⁶.

Таким образом, еще до вступления в новую должность синодального обер-прокурора, Баскаков имел уже случай практически, путем непосредственного опыта, несколько ознакомиться с наиболее интересными для государства экономическими делами, находившимися в ведении св. Синода, и с характером отношений к подобным дедам высшего церковного учреждения. Некоторая опытность, хотя бы и не особенно значительная, давала возможность новому обер-прокурору сообразоваться в своей деятельности, в своих отношениях к св. Синоду с действительными, реальными стремлениями его членов, не всегда благоприятными для тех государственных интересов, охранение которых в сфере церковного управления составляло специальную обязанность прокуратуры. Но одно предварительное знакомство с некоторыми отраслями церковного управления, могло избавить Баскакова и только от некоторых нетактичных шагов по отношению к св. Синоду; оказать же какое-либо существенное, заметное влияние на фактическое положение синодального обер-прокурора в высшем органе церковного управления оно было совершенно бессильным.

Чтобы яснее представлять себе характер не юридических, а действительных, бытовых отношений обер-прокуроров к св. Синоду, необходимо помнить, что обер-прокурорская власть, введенная преобразователем в высший орган церковного управления, являлась не только своеобразным дополнением к коллегиальному учреждению, предназначенным к оживлению его правительственной деятельности, но и охранительницей государственных интересов в области церковного управления. Как специальные органы правительственного надзора за государственными интересами в церковном управлении, обер-прокуроры должны были стремиться в своей деятельности к целям, которые далеко не всегда могли совпадать с интересами церкви, как их понимали члены св. Синода. Различие в основных взглядах Синода и его обер-прокуроров на церковные и государственные интересы и оказывало громадное влияние на характер их действительных, бытовых взаимных отношений.

Одним из наиболее важных факторов, обуславливавших собой ничтожное значение Болтина в церковном управлении, являлся, как мы видели, крайне неопределенный характер отношений обер-прокурора и Синода к верховной власти, дававший возможность высшему церковному учреждению в непосредственном обращении к государю находить достаточно средств для того, чтобы в известных случаях, когда обер-прокурорская власть обнаруживала стремления воспользоваться своими правами и полномочиями в ущерб интересам Синода, совершенно парализовать влияние прокуратуры на церковное управление. Неопределенность отношений Синода к верховной власти, являвшаяся результатом отсутствия точной правительственной регламентации по данному вопросу, в скором же времени после назначения Баскакова синодальным обер-прокурором, была устранена высочайшим указом императрицы Екатерины I; но новое правительственное распоряжение не только не отнимало у св. Синода возможности пользоваться известными выгодам и преимуществами непосредственных обращений к государыне, а даже, напротив, узаконило такой порядок сношений с верховной властью.

1 июля 1725 года сенатский обер-секретарь, пригласив в свою канцелярию синодального секретаря Тишина, словесно объявил ему высочайший указ императрицы Екатерины, чтобы св. Синод докладывал в Кабинет Ее Величества о положении своих дел; по словам сенатского обер-секретаря, Синод должен был рапортовать в императорский Кабинет о количестве, содержании, времени слушания и характере решений рассматриваемых дел¹⁴⁷. Так как с содержанием высочайшего указа высший орган церковного управлений был ознакомлен довольно оригинальным способом, то он нашел нужным предварительно переговорить о новом правительственном распоряжении с тайным кабинет-секретарем Макаровым, заведовавшим делами императорского Кабинета; Макаров подтвердил действительное существование подобного указа, читанного в покровительствующем Сенате, и, заявив, что и сенатские рапорты присылаются в Кабинет, предложил и Синоду еженедельно доставлять к нему свои доклады для объявления их ее Императорскому Величеству, после чего состоялось уже формальное определение представлять синодальные рапорты непосредственно в Кабинет императрицы¹⁴⁸.

С появлением Верховного Тайного Совета, Синод, поставленный, вместе с Сенатом, в подчиненные отношения к новому высшему государственному учреждению, лишился возможности непосредственных сношений с верховной властью, так как, получая указы из Тайного Совета, он должен был подавать в него и свои «доношения» о разнообразных делах, требовавших высочайшей резолюции. Конечно, лишение Синода возможности непосредственных сношений с верховной властью, не могло не отразиться неблагоприятным образом на самостоятельности и независимости высшего церковного учреждения, но синодальный обер-прокурор не получал никаких выгод и не приобретал никаких преимуществ от унижения Синода и сильного стеснения его деятельности властью Тайного Совета; новый орган высшего государственного управления одинаково отстранял от непосредственных сношений с верховной властью как св. Синод, так и самого обер-прокурора, и последний, в случаях столкновения с синодальными членами и безрезультатности своих протестов, должен был обращаться за содействием к тому же Верховному Тайному Совету.

Правда, с учреждением Верховного Совета приходится иногда видеть Баскакова и в новой роли, очень важной в деле развития фактического влияния обер-прокурорской власти на церковное управление; мы имеем в виду роль посредника между св. Синодом и высшей правительственной инстанцией, в какой иногда получал возможность выступать синодальный обер-прокурор, представляя на рассмотрение Тайного Совета некоторые доклады Синода и передавая последнему распоряжения, указы Верховного Совета. 9 июня 1727 года обер-прокурор Баскаков явился в Верховный Тайный Совет с докладом от Синода об отрешении от должности обер-секретаря Палехина¹⁴⁹ и, выслушав состоявшееся здесь решение по данному вопросу, в ближайшем заседании объявил Синоду об участи бывшего обер-секретаря и о временном поручении его обязанностей простым секретарям¹⁵⁰. – 26 сентября 1726 года Верховный Совет распорядился призвать к себе Алексея Баскакова и приказал ему передать Синоду указ о сочинении проекта реорганизации высшего органа церковного управления и о немедленном доставлении его в Тайный Совет¹⁵¹. – 8 мая 1727 года то же высшее государственное учреждение постановило объявить Синоду о необходимости прекратить чтение по церквям печатных листов о государственном наследстве и на следующий день поручило обер-прокурору Баскакову передать состоявшееся определение св. Синоду¹⁵².

Но такие факты посредничества между св. Синодом и высшей правительственной инстанцией были только редкими, случайными явлениями, обычный же, нормальный порядок сношений Синода с верховной властью через Тайный Совет не давал никакого места посредничеству обер-прокурора. Уничтожение Совета и появление нового высшего государственного учреждения – Кабинета также не оказали заметного влияния на установившийся порядок сношений Синода и его обер-прокурора с верховной властью.

Фактически поставленный в своих отношениях к самодержавной власти в условия, крайне неблагоприятные для развития обер-прокурорского влияния на церковное учреждение, Баскаков, подобно своему предшественнику – Болтину, находился еще и в известной зависимости от Синода в материальном, финансовом отношении. Хотя он и не испытывал такого затруднительного положения, как Болтин, и имел право, по рангу генерал-майора, на более высокое жалование, но отсутствие определенного правительственного оклада за исполнение обязанностей обер-прокурорской службы ставило Баскакова в неприятную необходимость обращаться к Синоду с просьбами о назначении и выдаче заслуженного жалования. В 1726 году штатс-контора сообщила св. Синоду о просьбе обер-прокурора Баскакова определить и выдать ему вознаграждение за всю его уже довольно продолжительную служебную деятельность и заметила, что она, с своей стороны, находит возможным назначить просителю, по рангу генерал-майора, за 7 месяцев и 7 дней, прошедших со времени его вступления в должность, 637 руб. 79¾ коп. Синод, рассмотрев сообщение штатс-конторы и согласившись с ее мнением о размерах вознаграждения нового обер-прокурора, постановил выдать просителю назначенное жалование¹⁵³.

Как не существовало определенного правительственного оклада для синодального обер-прокурора, так не было и строго определенного порядка во времени получения обер-прокурором заслуженного жалования; в этом последнем отношении представитель прокуратуры находился уже в полнейшей зависимости от высшего церковного учреждения, так как выдача жалованья¹⁵⁴ могла быть произведена не иначе, как в силу особого постановления св. Синода, который, в данном случае, относился к своему обер-прокурору совершенно также, как и ко всем другим чиновникам, состоявшим при нем для разнообразных потребностей синодального управления. «Святейший Правительствующий Синод», читаем в его протоколе от 16 мая 1830 года¹⁵⁵, «приказали обретающемуся при Их Святейшестве обер-прокурору господину Баскакову» выдать из коллегии экономии заслуженное жалование за январскую треть 1730 года в количестве 352 р. 70 коп., с обязательным вычетом на нужды лазарета по одной копейке с рубля. И не следует думать, что подобный порядок выдачи обер-прокурорского жалования был только простой и пустой формальностью, безразличной для фактического положения прокуратуры в высшем церковном учреждении; напротив, существование такого порядка довольно чувствительно отзывалось на интересах обер-прокурора и нередко вынуждало его обращаться к Синоду с прошениями ускорить выдачу заслуженного, но по чему-либо задерживаемого жалования.

Принимая самое ничтожное и незаметное участие в сношениях св. Синода с верховной властью и находясь в известной экономической зависимости от него, Баскаков в то же время представлял из себя такую же маловлиятельную личность, не пользовавшуюся особенным значением в высших правительственных сферах, какой был и его предшественник, Болтин.

Одинаковые условия, в каких приходилось действовать первым представителям прокуратуры в церковном управлении, создавали и одинаковый характер фактических отношений синодальных обер-прокуроров к высшему церковному учреждению. Баскаков, юридически располагавший правом протестовать против постановлений Синода, признаваемых им не согласными с требованиями законов, и не позволять синодальным членам приводить в исполнение опротестованные определения, довольно часто должен был убеждаться в фактическом бессилии обер-прокурорской власти, не имевшей возможности настоять на обязательном исполнении своих требований.

6 мая 1729 года св. Синод определил приписать к одной из существующих церквей участок земли, когда-то также принадлежавший давно уже исчезнувшей церкви, но незадолго пред тем отданный казенным приказом местному землевладельцу, получившему ее за высшую цену, объявленную на публичных торгах. Синод постановил владеть спорной землей церковному причту или же, с его согласия, пользоваться данным участком другому претенденту на церковную землю, под условием непременного выполнения им принимаемых на себя обязательств; публичные же торги, позволившие казенному приказу установить высшую цену за оброчное владение землей, были признаны незаконными и недействительными. Баскаков увидел в синодальном определении нарушение интересов казны и, пользуясь предоставленным ему правом протеста, заявил, что Синод поступил «не по силе указов»; по его словам, публичный торг на церковную землю был объявлен казенным приказом вполне правильно и законно, между тем как синодальное постановление, предоставившее владение земельным участком из-за пятидесятирублевого оброка одному заинтересованному лицу и отстранившее от публичного торга всех других претендентов, находилось в прямом противоречии с высочайшими указами. Синод, руководящийся в своих отношениях к вопросу о спорном участке церковной земли не интересами государственной казны, а интересами собственного ведомства, оставил без всяких последствий протест обер-прокурора и вновь постановил, согласно со своим прежним определением, отдать землю во владение местному церковному причту¹⁵⁶.

Интересно, что в своем последнем постановлении св. Синод нашел нужным совершенно не упоминать о протесте и предложении обер-прокурора, но секретари синодальной канцелярии, составляя, на основании состоявшегося определения, указ для казенного приказа, по каким-то соображениям, внесли в него и предложение Баскакова. Синод узнал о таком поступке своих секретарей уже после того, как указ был отправлен по назначению, и архиепископ Леонид, стоявший в близких отношениях к казенному приказу, обратил его внимание на то, что в присланном указе, «в противность законам, написано излишество». Сличив указ со своим определением и убедившись, что в него внесено не упомянутое в постановлении обер-прокурорское предложение, Синод определил уничтожить старый указ и написать новый, без всяких упоминаний о предложении Баскакова, так как оно, по его словам, «недействительно», канцелярских же секретарей, за их самовольный поступок, привлечь к допросу и законной ответственности.

Не придавая большего значения протестам Баскакова и в некоторых случаях оставляя их без всяких последствий, Синод находил возможным не исполнять и обер-прокурорских предложений, если последние в каком-либо отношении оказывались небезразличными для его интересов. 16 ноября 1725 года Баскаков, исполнявший в то время свои служебные обязанности за пределами С.-Петербурга, послал в св. Синод предложение об обязательном аккуратном ведении специального обер-прокурорского журнала, успевшего прекратить свое существование за время отсутствия самого обер-прокурора. Баскаков писал, что, по сообщению экзекутора Лукина, в синодальной канцелярии уже давно не производится никаких записей в особом обер-прокурорском журнале, и что экзекутор до самого последнего времени не имеет еще от Синода специальной инструкции; отсутствие обер-прокурорского журнала, по словам Баскакова, лишало возможности синодального экзекутора записывать разнообразные справки, требуемые от него правительствующим Сенатом, так как и канцелярские служители, приставленные к ведению журнала, были определены к другим делам и не заменены новыми канцеляристами. В видах устранения нежелательных последствий замеченных беспорядков, обер-прокурор и предложил св. Синоду или определить к временно прекратившему свое существование журналу прежних канцелярских служителей, или назначить новых чиновников и обязательно производить необходимые записи в обер-прокурорском журнале, экзекутора же снабдить особой инструкцией, чтобы «в делах ее Императорского Величества остановки и помешательства не было»¹⁵⁷.

Аккуратное ведение особого, специального обер-прокурорского журнала являлось, конечно, в руках представителя прокурорского надзора одним из важных средств для действительного контролирования деятельности высшего церковного учреждения. Правда, св. Синод, мотивируя свой отказ от исполнения обер-прокурорского предложения, утверждал, что общий «журнал всем входящим в него доношениям и прочему по обыкновению» ведется в регистратуре, где производятся также и записи указов¹⁵⁸, так что, справившись с протоколами, всегда возможно получить все необходимые сведения, но нет достаточных оснований думать, что ведение специального обер-прокурорского журнала действительно являлось только излишней канцелярской обузой, бесполезной даже для самой прокуратуры, как представлял дело св. Синод¹⁵⁹. Несомненно, что существование, узаконенного инструкцией, специального обер-прокурорского журнала, в который тщательно должны были записываться все дела, подлежавшие рассмотрению и решению Синода¹⁶⁰, в значительной степени облегчало прокуратуре выполнение возложенной на нее обязанности «смотреть накрепко, дабы Синод свою должность хранил и во всех делах истинно, ревностно и порядочно, без потеряния времени, по Регламентам и указам отправлял»¹⁶¹. Неудивительно, что Баскаков, получивший донесение о прекращении установленных инструкцией записей в своем обер-прокурорском журнале, пожелал восстановить старые узаконенные порядки, дававшие ему возможность, без больших затруднений, контролировать деятельность св. Синода и за время своих отлучек из Петербурга. Но Синод, рассмотрев предложение Баскакова, не только не нашел нужным привести его в исполнение, а и в довольно резкой форме поставил на вид обер-прокурору крайнюю неуместность его требования. Высший орган церковного управления приказал своей канцелярии сообщить Баскакову, что экзекутор не нуждается ни в какой инструкции и совершенно напрасно написал обер-прокурору, без предварительного доклада св. Синоду, о воображаемых беспорядках, так как специальный обер-прокурорский журнал не ведется по той простой причине, что и не существует особых обер-прокурорских действий.

Особенный интерес представляет для нас то обстоятельство, что в своем ответе, посланном Баскакову, Синод не ограничился только простым указанием на временное отсутствие обер-прокурорских действий, обуславливавшееся пребыванием Баскакова за пределами Петербурга, как на достаточно уважительную причину несуществования самого журнала, а и заявил довольно решительным образом, что, даже при наличном присутствии представителя прокуратуры нет никакой нужды в особом обер-прокурорском журнале¹⁶².

Резкое различие между юридическим о фактическим положением обер-прокурора в высшем церковном учреждении не могло не оказать известного влияния и на характер отношений к Баскакову подчиненных Синоду второстепенных учреждений духовного ведомства. Действительное влияние обер-прокурорской власти на церковное управление было еще так слабо и ничтожно, что некоторые предложения обер-прокурора оставлялись без исполнения не только самим св. Синодом, но и низшими органами синодального управления. Еще Болтин был вынужден обратить внимание Синода на то, что московская синодальная канцелярия не вполне понимала свои обязанности по отношению к обер-прокурору; ссылаясь на один из пунктов высочайшей инструкции, где обер-прокурору повелевалось иметь в своей рекции канцелярию Синода и ее служителей, он выводил из него заключение, что и подчиненные высшему церковному учреждению канцелярия и конторы должны быть послушны ему, Болтину¹⁶³. Но, как видно, Синод не нашел нужным внушить своей московской канцелярии правильного понимания ее служебных обязанностей по отношению к обер-прокурору. По крайней мере, когда преемник Болтина, Баскаков, получивший предписание обревизовать московские соборы и монастыри, обратился в местную синодальную канцелярию с предложением оказать ему необходимое содействие в предстоявших работах и разослать по монастырям и соборам «послушные указы» о беспрепятственном предоставлении в распоряжение обер-прокурора нужных сведений, московская синодальная канцелярия не отнеслась к предложению Баскакова, как к чему-либо обязательному для себя; она нашла необходимым предварительно осведомиться о том, как смотрит на намерения обер-прокурора и как относится к его требованию св. Синод, и, заявив, что без синодального указа не сметь исполнить предложения Баскакова, просила высший орган церковного управления дать ей надлежащие инструкции¹⁶⁴.

Характеризуя фактическое положение обер-прокурора в сфере его отношений к св. Синоду и подчиненным последнему низшим административным учреждениям, цитируемый документ, в то же время, позволяет нам составить довольно определенное представление и о тех взглядах на обер-прокурорскую власть и ее значение в церковном управлении, какие тогда имели место не только в непосредственно зависевших от Синода правительственных органах, но и во всем вообще синодальном ведомстве, не исключая даже и низших, отдельных его представителей из среды простого, невлиятельного епархиального духовенства и монашества. Авторитет синодального обер-прокурора в мире современного Баскакову духовенства и монашества был еще настолько незначителен, что обер-прокурор не имел достаточных оснований рассчитывать на беспрепятственное выполнение возложенного на него поручения и принужден был предварительно заручиться содействием московской синодальной канцелярии, предложив ей особыми указами обязать настоятелей соборов и монастырей повиноваться ему, Баскакову, при производстве переписи разниц и церковной утвари в московских соборах и монастырях. И св. Синод также допускал полнейшую возможность таких явлений, как неповиновение личным обер-прокурорским распоряжениям простых протоиереев и архимандритов, так как нашел необходимым послать в надлежащие места специальные указы, чтобы «подчиненные Синоду были послушны обер-прокурору Баскакову в переписке ризниц и церковной утвари»¹⁶⁵.

Только в тех случаях, когда представитель прокуратуры пользовался своими полномочиями правительственного контролера над деятельностью разнообразных органов церковного управления, не только не нарушая интересов св. Синода, но даже оказывая ему известное содействие в уничтожении нежелательных беспорядков и злоупотреблений, обер-прокурорская власть встречала сочувственное отношение к своим предложениям со стороны высшего церковного учреждения. Баскаков, ознакомившись с деятельностью синодального казенного приказа, заведовавшего, между прочим, раздачей в оброчное пользование находившихся в Москве и во всей бывшей патриаршей области церковных земель, увидел значительную беспорядочность приказного делопроизводства, обуславливавшую собой чрезвычайно легкую возможность различных злоупотреблений местных чиновников; казенный приказ не сообщал в св. Синод никаких сведений ни о количестве отданных в оброк церковных земель, ни о месте их нахождения, ни о размерах земельных участков и назначенной за них оброчной платы и не уведомлял его ни о получении оброка, ни об употреблении в расход собранных денег. Обер-прокурор нашел, что подобные порядки или, вернее, беспорядки «не без сумнительства», и предложил высшему органу церковного управления, вытребовав необходимые сведения из казенного приказа, воспретить на будущее время такую раздачу оброчных церковных земель без ведома св. Синода. Так как бесконтрольное хозяйничанье казенного приказа оброчными церковными землями, действительно, очень легко могло давать место различным злоупотреблениям, от которых должны были страдать интересы не одного только государственного казначейства, но и самого синодального ведомства, то св. Синод, не видевший ничего неприятного и стеснительного для себя в предложении Баскакова, и постановил поступить вполне согласно с желанием и указаниями своего обер-прокурора¹⁶⁶.

3 июня 1726 года Баскаков, получивший известие, что архимандрит казанского Спас-Преображенского монастыря, Салникеев, самовольно распродал некоторые церковные вещи, предложил св. Синоду послать казанскому преосвященному указ о производстве немедленной ревизии местного Спасо-Преображенского монастыря, поручив ему освидетельствовать по прежней описи все монастырское имущество и, в случае действительного исчезновения каких-либо церковных принадлежностей, надлежащим образом допросить Салникеева, для чего и препроводить в Казань подозреваемого архимандрита, находившегося в то время в Москве. Предложение назначить судебное следствие по делу о расхищении монастырских драгоценностей, в данном случае, вполне совпадало с интересами самого св. Синода, не менее обер-прокурора оберегавшего церковную собственность от незаконных растрат, почему Синод придал должное значение сообщению обер-прокурора и постановил исполнить желание Баскакова¹⁶⁷.

3 иювя 1728 года московская духовная дикастерия донесла св. Синоду, что она не имеет никакой возможности справиться со всеми своими многочисленными и разнообразными делами при наличном существовании единственного секретаря, и просила определять на должность второго секретаря или канцеляриста Зыкова, или регистратора Яковлева. Один из синодальных членов, архиепископ ростовский Георгий, написал на доношении духовной дикастерии: «велеть быть Зыкову», а другой – Игнатий, митрополит коломенский, еще добавил, что на освободившееся место Зыкова назначается Яковлев. Баскаков обратил внимание Синода на одно обстоятельство, совершенно упущенное из внимания при определении второго секретаря московской дикастерии, а именно на то, что Зыков не представил еще счетных списков прихода и расхода по своей настоящей должности, почему обер-прокурор и высказал «опасение» в возможности нежелательных последствий от такого не вполне законного способа назначения чиновников на новые должности; по его мнению, намеченного кандидата можно произвести в секретари только по окончании необходимой проверки находившихся в распоряжении Зыкова приходо-расходных книг и, конечно, при том непременном условии, если, после произведенного учета, он окажется стоящим вне всяких подозрений. Трудно было не согласиться со справедливостью замечаний Баскакова, и весьма вероятная возможность злоупотреблений в непроверенных действиях синодального чиновника, некоторое время находившегося «у прихода и расхода» денежных сумм, побудила св. Синод постановить: немедленно же и самым тщательным образом «счесть» Зыкова по приходо-расходным книгам, за все время его пребывания у прихода и расхода, и, если по тому счету Зыков будет призван бесподозрительным, назначить его в секретари дикастерии¹⁶⁸.

Определяя характер отношений Баскакова, как «ока государя и стряпчего о делах государственных», к святейшему Синоду, как высшему церковному учреждению, необходимо еще заметить, что обер-прокурор иногда имел возможность видеть точное и немедленное исполнение своих предложений даже и при таких условиях, если ему приходилось затрагивать некоторые вопросы, не совсем безразличные для интересов синодальных членов. Но такие, сравнительно редкие, случаи нисколько не противоречат вашим представлениям о характере фактических отношений первых обер-прокуроров к св. Синоду, так как самая возможность подобных фактов обусловливалась не тем, что высшее церковное учреждение добровольно признавало себя обязанным исполнять предложения своего обер-прокурора, а другими, совершенно посторонними и чисто внешними причинами. Баскакову иногда приходилось делать Синоду известные предложения не лично от себя самого, а от высшего государственного учреждения, каким был в то время Верховный Тайный Совет, или даже от какого-либо всесильного фаворита, и, в таких исключительных случаях, обер-прокурор, по большей части, не встречал никакого противодействия передаваемым предложениям со стороны высшего органа церковного управления.

В предложении от 31 мая 1727 года Баскаков писал св. Синоду, что Верховный Тайный Совет, призвав к себе его, обер-прокурора, приказал составить особые отчетные ведомости о различных денежных суммах и денных вещах, поступавших в распоряжение св. Синода за все время его существования; в ведомостях, по распоряжению Верховного Совета, требовалось сообщить точные сведения о размерах собранного с раскольников двойного оклада, с указанием расходов и потребностей, на какие были истрачены полученные суммы, о количестве денег и вещей, оставшихся после умерших архиереев, архимандритов и других духовных лиц и поступивших в распоряжение Синода, о сумме разнообразных штрафов и, наконец, о том, кому из синодальных членов были розданы платье и другие вещи, сохранившиеся после московских патриархов. Так как далеко не все сведения, необходимые для составления подобных ведомостей, могли быть найдены Баскаковым в канцелярии Синода, и большая часть их сохранилась в документах московских синодальных учреждений, то обер-прокурор и предложил высшему органу церковного управления предписать московской синодальной канцелярии немедленно же произвести все необходимые справки и собранные сведения представить в св. Синод¹⁶⁹.

Едва ли возможно допустить, чтобы предложение Баскакова – составить для Верховного Тайного Совета подробные и точные ведомости о расходовании различных денежных сумм и употреблении в личное пользование разнообразных ценных вещей, находившихся в распоряжении Синода, нисколько не нарушало его интересов; напротив, мы, по всей вероятности, не ошибемся, если предположим, что привлечение к отчетности в таком важном деле, как получение и расходование денег, должно было показаться высшему органу церковного управления очень неприятным и совсем уже нежелательным явлением. Между тем, св. Синод тотчас же сделал соответствующее предписание своей московской канцелярии и даже постановил тот же день (31 мая) составить требуемые ведомости на основании имеющихся под руками сведений и представить их в Верховный Тайный Совет¹⁷⁰.

Понятно, что в данном и в аналогичных с ним случаях не могло иметь никакого места личное влияние обер-прокурора на решения и определения св. Синода, так как Синод чувствовал себя вынужденным исполнять не предложения Баскакова, а волю и желания Тайного Совета, сосредотачивавшего в своих руках высшее управление всеми государственными делами. Конечно, и простое посредничество Баскакова между могущественным Верховным Советом и церковным учреждением легко могло бы повести за собой развитие сильного фактического влияния обер-прокурора на правительственную деятельность св. Синода, если бы подобное посредничество представляло собой постоянное, нормальное явление, делавшее невозможными непосредственные сношения Синода с верховного властью через тот же Тайный Совет. Но в действительности, как мы уже знаем, Баскакову сравнительно очень редко приходилось выступать в св. Синоде в такой выгодной роли, и обер-прокурорская власть не извлекла никаких выгод из случайных поручений высшего государственного учреждения.

Такое же значение для обер-прокурорской власти имели и те единичные случаи, когда различные временщики и фавориты избирали Баскакова орудием для передачи своих распоряжений св. Синоду. Обер-прокурор сообщал высшему церковному учреждению желание какого-либо сильного лица, передавшего ему свое распоряжение под видом именного высочайшего указа, и Синоду, по необходимости, приходилось удовлетворять влиятельных временщиков. 3 июля 1728 года Баскаков доложил св. Синоду именной высочайший указ, сообщенный обер-прокурору, через протоколиста иностранной коллегии, графом Остерманом, предписавшим в самом непродолжительном времени вызвать в Москву архимандрита Троицко-Сергиева монастыря, Варлаама; распоряжение Остермана, располагавшего в то время громадным влиянием на государственные дела, было беспрекословно и в точности исполнено высшим органом церковного управления¹⁷¹. – В том жe 1728 году князь Долгоруков, также под видом именного высочайшего указа, уведомил Баскакова о необходимости оправить в Николаевский Радовицкий монастырь рязанской епархии умалишенного полковника Селиванова, и Синод, по предложению обер-прокурора, постановил послать настоятелю монастыря послушной указ о принятии «под начал» безумного полковника¹⁷².

Но необходимо заметить, что даже и в таких редких, исключительных случаях, когда Баскаков, услужливо выполнявший разнообразные поручения сильных временщиков, являлся посредником между церковным учреждением и Верховным Тайным Советом или же отдельными влиятельными личностями, св. Синод иногда находил еще возможным рассматривать предложения обер-прокурора с точки зрения их целесообразности, несмотря на то, что в данных случаях обер-прокурорская власть передавала ему посторонние распоряжения под видом именных высочайших указов. 15 октября 1728 года высший орган церковного управления слушал словесное заявление Баскакова, что князь Долгорукий объявил ему высочайший указ о назначении на место протопопа Успенского собора священника Преображенского полка, Максимова, и Синод только после предварительного, обстоятельного обсуждения обер-прокурорского сообщения, («довольно рассуждая», как сказано в документе) определил назначить Максимова протопопом Успенского собора¹⁷³. – В своем предложении от 13 сентября 1727 года Баскаков сообщил св. Синоду, что обер-секретарь Маслов объявил ему от имени Верховного Тайного Совета, чтобы в С. Петербурге и в ближайших к столице завоеванных городах и уездах надзор за благочинием всего местного духовенства был поручен митрополиту коломенскому, Игнатию. Предложение обер-прокурора, хотя и было вызвано приказанием Верховного Совета, не встретило, однако же, со стороны церковного учреждения покорной готовности немедленно привести в исполнение не совсем приятное для него распоряжение верховников, позволявших себе вмешиваться в совершенно чуждую им сферу церковного управления. Синод, после продолжительных рассуждений, постановил не исполнять предложение Баскакова, а потребовать еще предварительно письменный указ по предмету сообщения обер-прокурора, с таким распоряжением, чтобы на митрополита Игнатия были возложены не только наблюдение за благочинием духовенства, но и остальные обязанности епархиального управления¹⁷⁴.

Насколько, действительно, ничтожное значение имели, в деле развития фактического влияния обер-прокурора на высшее церковное учреждение, случайные единичные факты посредничества Баскакова между верховной властью¹⁷⁵ и св. Синодом, доказывает самая возможность получения «оком» государя распоряжений, «указов» не только от Верховного Тайного Совета и пр. Сената¹⁷⁶, но и от самого св. Синода. Такие проявления своеобразных отношений между высшим церковным учреждением и органом прокуратуры, хотя и редко, во все же встречаются в документах синодального архива.

Высочайшим повелением императрицы Екатерины было приказано возвратить по принадлежности все церковные и монастырские вещи, произвольно отобранные в архиерейский дом бывшим новгородским архиепископом, Феодосием Яновским. Для обсуждения более удобных способов исполнения императорского распоряжения состоялось общее «собрание» Сената с Синодом, и высшие государственные учреждения постановили послать «указ» синодальному обер-прокурору Баскакову, с предписанием выполнить во всей точности высочайшее повеление и, по окончании поручения, представить соответствующий рапорт в Кабинет ее Величества¹⁷⁷. Правда, в данном случае мы имеем дело с отношением обер-прокурора не к одному св. Синоду, а к конференции двух высших государственных учреждений, но, при юридическом равенстве полномочий Сената и Синода, и подобный указ является довольно характерным для правильного понимания фактического положения представителя синодальной прокуратуры. – В нашем распоряжений находится, однако, и другой, более важный документ, позволяющий видеть, как высший орган церковного управления, в форме указа, сообщил Баскакову свое постановление, вызванное одним нежелательным обер-прокурорским предложением. Когда Баскаков сделал св. Синоду известное предложение о правильном ведении обер-прокурорского журнала и о необходимости составления особой инструкции для синодального экзекутора, то высшее церковное учреждение, после наведенных справок по возбужденным Баскаковым вопросам, определило послать своему обер-прокурору точную копию с произведенной справки «при указе», в котором и распорядилось написать, что экзекутор не требует особой инструкции, и что нет никакой нужды в специальном обер-прокурорском журнале¹⁷⁸.

Одновременное существование таких противоположных и, по-видимому, взаимно исключающих друг друга явлений, как право обер-прокурора делать предложения высшему церковному учреждению и фактическая возможность получения им указов от того же учреждения, имело место в изучаемой нами истории прокуратуры не только в одном синодальном ведомстве, но и в области взаимных отношений Сената и генерал-прокурора. И здесь генерал-прокурор делал предложения правительствующему Сенату, но в то же время иногда и сам получал от него указы¹⁷⁹.

Верховная власть, наделив синодального обер-прокурора довольно значительными правами и полномочиями, как уже было замечено выше, не стремилась поставить прокуратуру в такое положение, при котором бы она могла пользоваться своими правами в ущерб относительной самостоятельности и независимости высшего церковного учреждения. Но так как в сферу деятельности св. Синода, кроме специально церковных или духовных дел, как они называются в официальных документах того времени¹⁸⁰, входили еще многочисленные и разнообразные дела, существенным образом затрагивавшие экономические и другие интересы государства, то правительство, в скором же времени после учреждения института прокуратуры, пришло к убеждению в недостаточности одной новой меры для приведения всей системы церковного управления в желательное для государства состояние. По словам высочайшего указа императрицы Екатерины I от 15 июля 1726 года¹⁸¹, преобразователь, отменивший патриаршество, заботясь об исправлении «чина духовного», учредил «Духовную Коллегию (т. е. Духовное Соборное Правительство), чтобы по Регламенту всякие духовные дела во Всероссийской Церкви управляти». Но когда, по докладным пунктам, в ведение и распоряжение вновь учрежденного Духовного Собрания были переданы и многие другие дела, соединенные с управлением вотчинами, со сборами в них разнообразных доходов и со всевозможными «расправами», св. Синод оказался сильно отягощенным своими сложными обязанностями, «от чего и в управлении духовных дел учинилось помешательство». Тогда государь, по выражению официального правительственного документа, «соизволил восприять было намерение» снова ограничить деятельность Синода исключительно только одними духовными делами, чтобы «церковное правление и учение во славу имени Божия в наилутчае происходило», и лишь преждевременная смерть реформатора замедлила практическое осуществление его планов.

Хотя в указе императрицы Екатерины и выставлялись главными причинами намерения преобразователя «помешательство в управлении духовных дел», являвшееся следствием отягощения Синода сложными обязанностями, и желание привести церковное управление в лучшее состояние, но общий характер отношений практичного Петра к церкви и церковному управлению заставляет предполагать, что, в данном случае, правительство не столько заботилось о действительных интересах церкви, сколько стремилось к тому, чтобы поставить в желательное для себя положение управление наиболее интересными для государства экономическими делами церкви. Государство было сильно заинтересовано в тех многочисленных делах, соединенных с управлением церковными вотчинами, сборами с них разнообразных доходов и всевозможными «расправами», которые были переданы в непосредственное ведение и распоряжение св. Синода, и Петр, очевидно, не удовлетворился одним назначением в Синод специального органа правительственного надзора за интересами государства в сфере церковного управления. Он желал устранить членов высшего церковного учреждения от непосредственного заведования экономическими делами церкви и организовать управление подобными делами на новых началах, поставив его в ближайшую зависимость от государства. Не успев привести в исполнение свои преобразовательные планы во всем их объеме, Петр, однако же, положил начало освобождению св. Синода от непосредственного заведования некоторыми интересными для государства экономическими церковными делами. Так, мы уже знаем, что он поручил важные в экономическом отношении дела «об учреждении монастырей»¹⁸², о распределении монастырских доходов¹⁸³ и штрафных денег, собиравшихся с раскольников¹⁸⁴, ведению светского доверенного лица, капитана Баскакова.

Императрица Екатерина I, заявившая по своем вступлении на престол, что она будет продолжать недоконченное преобразователем, действительно продолжала и начатое Петром ограничение прав св. Синода на непосредственное заведование разнообразными экономическими делами русской церкви. После увольнения Болтина от обер-прокурорской должности, Екатерина назначила на освободившееся место синодального органа правительственного надзора за интересами государства в сфере церковного управления того самого гвардейского капитана Баскакова, который уже при ее предшественнике успел зарекомендовать себя в глазах правительства умелым ведением порученных ему церковно-экономических дел. Вместе с назначением нового обер-прокурора императрица официально признала за ним и ближайшие права на участие в управлении монастырскими делами, приказав Баскакову, и в новом положении синодального обер-прокурора, «отправлять порученные... от Его Императорского Величества о учреждении монастырей дела¹⁸⁵.

Но поручение ближайшему ведению синодальной прокуратуры значительной части экономических дел, связанных с «учреждением монастырей», не могло удовлетворить Екатерининское правительство, стремившееся осуществить более широкие планы преобразователя, и 15-го июля 1726 года Екатерина издала указ о реформировании синодального управления, выразившемся в разделении св. Синода на два отдельных апартамента¹⁸⁶. Первый апартамент, состоявший из шести членов-архиереев, в силу высочайшего указа императрицы Екатерины, должен был заведовать духовными делами всероссийской церкви и наблюдать за благочинием духовенства и печатанием церковных книг, второй же апартамент был обязан управлять судом, расправой и экономией по делам духовного ведомства, по примеру бывшего Патриаршего Разряда и других патриарших приказов. Выделив в ведение второго апартамента все дела духовного ведомства, так или иначе затрагивавшие наиболее существенные интересы государства, правительство нашло нужным совершенно устранить от участия в нем представителей духовного сословия и пополнило его наличный, состав исключительно только одними светскими чиновниками, отведя среди них первое место обер-прокурору Баскакову.

Ограничение деятельности св. Синода или, точнее, его первого апартамента «единым правлением в духовных делах», не соединялось, однако же, с предоставлением синодальным членам полной, безусловной свободы и самостоятельности даже и в решении узко-специальных «духовных» дел, так как тем же высочайшим указом предписывалось первому апартаменту «о которых духовных делах решение учинить будет не можно, о том доносить государыне в Верховном Тайном Совете, представляя свои мнения». Второй апартамент, состоявший исключительно из одних светских лиц, обязан был, в силу высочайшего указа, сообщать «Синоду», т. е. его первому апартаменту, «о тех делах, которые подлежат к духовному рассуждению», а о светских делах должен уже был доносить , Высокому Сенату»¹⁸⁷.

Предполагая назначить членом вновь организованного второго апартамента синодального обер-прокурора Баскакова, как человека, близко знакомого, по своему служебному положению, с характером самых дел, поручаемых новому апартаменту, Екатерина в первое время признавала, по-видимому, неудобным совмещение обязанностей синодальной прокуратуры с деятельностью члена вновь возникавшего учреждения, и 24 июня 1726 года, т. е. за несколько дней до издания известного нам указа о реорганизации синодального управления, приказала определить в св. Синод, вместо обер-прокурора Баскакова, простого прокурора и назначить на эту новую должность Раевского¹⁸⁸, исправлявшего прокурорские обязанности в монастырском приказе; бывшему же обер-прокурору высочайшим распоряжением было поручено, вместе с другими светскими чиновниками, заведование делами во втором апартаменте реорганизованного Синода¹⁸⁹. 14 июля императорский указ из Верховного Совета поступил в Сенат, который, в свой очередь, переслал его в св. Синод¹⁹⁰, и по-видимому, правительственное назначение Раевского простым прокурором¹⁹¹ в св. Синод. значительно понижавшее положение прокуратуры в высшем церковном учреждении, должно было вполне совладать с его интересами. Между тем, св. Синод отнесся к уничтожению обер-прокурорской власти далеко неблагоприятно. В новом высочайшем распоряжении Синод, по всей вероятности, увидел явное стремление Верховного Тайного Совета унизить его честь и достоинство, так как простые прокуроры имели место не в высших государственных учреждениях, а в обыкновенных коллегиях, стоявших в подчиненных отношениях к Сенату. Только при таком предположении и возможно объяснить то, довольно странное обстоятельство, что присланный при сенатском ведении императорский указ остался без должного исполнения. св. Синод ограничился лишь тем, что выслушал высочайшее повеление и затем распорядился сделать на нем следующую надпись: «подано и слушано 8 дня августа 1726 года; записав в книгу, отдать по повытью». В протоколе выслушанный указ не был внесен и никакого синодального определения по нему не последовало; высочайший указ быть сдан в синодальный архив, с отметкой на обложке дела: «не решено»¹⁹². Баскаков же, назначенный, вместе с другими светскими чиновниками, во второй апартамент преобразованного Синода, продолжал еще долгов время исполнять и обер-прокурорские обязанности.

Такое отношение высшего церковного учреждения к высочайшему распоряжению или, вернее, к распоряжению верховников не представляет собой исключительного явления; св. Синод, ревниво оберегавший предоставленные ему права и полномочия, создававшие Синоду такое же положение в области церковного управления, какое занимал пр. Сенат в сфере гражданского управления, иногда находил возможным оставлять без исполнения не одни только обер-прокурорские предложения, но и высочайшие повеления, если в каком-либо отношении признавал их нежелательными для себя. Когда, с возникновением Тайного Совета и преобразованием Синода, верховная власть нашла неудобным соединять с названием последнего учреждения титул «правительствующего»¹⁹³ и даже прямо предписала, именным высочайшим указом, чтобы «титуловать его – святейший Синод, а «правительствующий» не писать»¹⁹⁴, Синод, как можно думать на основании существующих документов, и после такого распоряжения по-прежнему называл себя не только «святейшим», но и «правительствующим»¹⁹⁵.

Назначение Баскакова членом второго апартамента, в скором времени (26 сентября 1726 года) переименованного в коллегию экономии синодального правления¹⁹⁶, не изменило характера отношений обер-прокурора к св. Синоду, а только в значительной степени уяснило круг его ближайших дел и важнейших обязанностей. Как первый член второго апартамента и президент коллегии экономии¹⁹⁷, Баскаков, несомненно, приобрел более значительное влияние на ход и направление хозяйственных и некоторых других дел в синодальном ведомстве, но это довольно важное обстоятельство не оказало, однако же, существенного влияния на изменение его положения, как синодального обер-прокурора, в высшем церковном учреждении.

Правда, в архивных документах, имеющих отношение к служебной деятельности Баскакова после реорганизации св. Синода, встречаются некоторые данные, которые, по-видимому, заставляют думать, что обер-прокурор, в прежнее время (в лице Болтина) принужденный требовать у Синода «сатисфакции о непослушании и противности» канцелярского чиновника и не имевший возможности наказать его собственной властью, теперь уже мог иногда самостоятельно и властно распоряжаться чиновничьим персоналом, служившим в канцелярии св. Синода. Так, мы видим, что в 1728 году Баскаков, вполне самостоятельно, без синодального определения, приказал бить «батогами нещадно» подьячего Буйнакова «за его дурачество», выразившееся в составлении одного грязного и циничного письма, которое «за безмерным срамословием удобно только для секретного прочтения», и распорядился исключить его из канцелярских служителей за различные неисправности по службе¹⁹⁸. Но нужно заметить, что, в данном случае, обер-прокурор имел дело с виновником, уже ранее (25 сентября 1727 года) исключенным из числа служителей синодальной канцелярии («за скаредные писательства») по распоряжению самого св. Синода, как можно видеть из другого документа¹⁹⁹, хотя и неизвестно, каким образом Буйнаков снова оказался канцелярским служителем. Обыкновенный же, нормальный порядок увольнений от службы и назначений канцелярских чиновников, состоявших «под дирекцией» обер-прокурора, и теперь оставался в прежнем положении, так как Баскаков только предлагал Синоду сделать те или другие изменения в наличном составе чиновничьего персонала, действительные же распоряжения о назначения, перемещении и увольнении канцелярских служащих зависели уже от самого высшего церковного учреждения²⁰⁰, которое могло не согласиться с представлением обер-прокурора и не исполнить его предложение.

Не всегда исполняя обер-прокурорские предложения, синодальные члены иногда даже находили возможным не придавать значения и протестам Баскакова²⁰¹, что, при обязанности прокуратуры «накрепко смотреть» за деятельностью св. Синода и не позволять ему приводить в исполнение свои распоряжения, не согласные с требованиями существующих указов, легко могло подвести под ответственность и самого Баскакова.

Как президент коллегии экономии, хотя и состоявшей под ведением св Синода, но в то же время обязанной действовать и по указаниям пр. Сената, синодальный обер-прокурор должен был следить за законностью собирания всевозможных окладов, установленных правительством по духовному ведомству. Между прочим, именным высочайшим указом Петра I от 3 июня 1714 года был установлен особый сбор пошлинных и лазаретных денег с так называемых венечных памятей, в размере 24 копеек с первобрачных, 36 коп. с полуторобрачных, 50 коп. с второбрачных и 60 коп. с троебрачных²⁰². Но многие лица, заведовавшие отпуском венечных памятей, позволяли себе брать венечные пошлины и лазаретные деньги «не уравнительно и с немалым излишеством»; св. Синод, узнав о существовании злоупотреблений, «причинявших тяготу напрасную маломощным людям», 24 апреля 1730 года предписал строго руководствоваться при собирании пошлин с венечных памятей одной определенной нормой, постановив брать с первых браков по 30 копеек, с полуторных по 42 коп., со вторых браков по 56 коп. и с третьих – по 66 копеек²⁰³.

Сенат, сильно интересовавшийся экономическими делами синодального ведомства и не упускавший благоприятных случаев для вмешательства в подобные дела, узнав о новом постановлении св. Синода, позволившего себе увеличить на несколько копеек размеры пошлин с венечных памятей, 10 июня 1730 года опубликовал во всеобщее сведение свой указ о восстановлении в прежней силе высочайшего распоряжения Петра. Правительствующему Сенату – писал он²⁰⁴ – сделалось известным, что в Москве и в других епархиях «сверх указу» берут с венечных памятей «многия излишния деньги», отчего сильно страдают экономические интересы небогатого крестьянского населения. В видах уничтожения «немалой тягости, чинимой крестьянам сбором излишних денег» с венечных памятей, Сенат и определил, чтобы во всех епархиях, при собирании пошлин с венечных памятей, руководились исключительно только одним распоряжением Петра Великого. Вместе с тем, Сенат распорядился, чтобы все «лазаретные деньги сполна» поступали в коллегию экономии, обязанную рапортовать ему о правильном и аккуратном поступлении установленных сборов, угрожая в противном случае, если «тех денег сполна высылать не будут, или те деньги держать станут на другие какие расходы», брать «штрафы немалые» с архиерейских приказных людей и взыскивать издержанные на другие расходы денежные суммы из их собственного имущества²⁰⁵.

Разосланный по губерниям. сенатский указ в нескольких экземплярах был доставлен и в св. Синод, вместе с особым ведением, в котором Сенат настаивал на необходимости распространить новое распоряжение по епархиям.

Высший орган церковного управления, по всей вероятности очень недовольный вмешательством Сената в специальную область церковного хозяйства, ссылаясь на именные императорские указы, предписывавшие Сенату издавать какие-либо распоряжения, затрагивавшие и интересы «синодской команды», после совместного обсуждения дела с св. Синодом и не позволявшие ни Синоду, ни Сенату «чинить новые генеральные распоряжения» без собственноручной подписи государя, довольно решительно заметил, что по присланному сенатскому определению «св. Синоду действа производить и в епархии указов посылать невозможно». Вместе с тем, Синод постановил потребовать от Сената, чтобы по разосланным им в губернии печатным указам «действ светским командирам не производить, дабы духовным управителям напрасного от них отягощения более не происходило», и определил, до окончательного разъяснения и решения затронутого вопроса на конференции Сената с Синодом, полученные сенатские указы в епархии не рассылать и никакого по ним действия не чинить. Постановление св. Синода, разославшего по всем епархиям свои собственные указы, совершенно несогласные с распоряжением пр. Сената²⁰⁶, по-видимому, не встретило никакого протеста со стороны Баскакова, имевшего право, в качестве синодального обер-прокурора, остановить приведение в исполнение каждого определения высшего церковного учреждения, признаваемого им неправильным и незаконным²⁰⁷. А так как синодальный обер-прокурор в то же время состоял еще и президентом коллегии экономии, обязанной действовать по указаниям Сената, то очень вероятно, что последний, оставшийся крайне недовольным образом действий св. Синода, перенес свое неудовольствие и на его обер-прокурора.

Автор цитированной нами документальной статьи о св. Синоде, составленной на основании неопубликованных материалов, хранящихся в московском архиве министерства юстиции, считает столкновение Синода с Сенатом из-за рассылки указов о сборе денег с венечных памятей единственной и ближайшей причиной последовавшего в скором времени увольнения Баскакова от обер-прокурорской должности, утверждая, что Сенат увидел в отношении Баскакова к распоряжению синодальных членов незаконное бездействие обер-прокурорской власти и устранил его от должности²⁰⁸. К сожалению, подлинный документ, имеющий отношение к увольнению Баскакова от обер-прокурорской должности, – собственноручный указ императрицы Анны Иоанновны – заключает в себе довольно неопределенное указание на действительные причины увольнения синодального обер-прокурора, называя такой причиной «оплошку» Баскакова против прокурорской должности; «Алексея Баскакова за оплошку против должности прокурорской вычесть у него из жалования за четверть года и от обер-прокуроров отставить», писала императрица Анна Иоанновна в своем указе от 2 декабря 1730 года, объявленном св. Синоду из пр. Сената²⁰⁹. Без сомнения, такое неопределенное выражение, как «оплошка против должности прокурорской», мало уясняет действительную вину Баскакова, которой нашел возможным воспользоваться Сенат, чтобы устранить его от исполнения обязанностей специального органа правительственного надзора за интересами государства в сфере церковного управления. Неопределенность выражения высочайшего указа, при отсутствии других документальных данных, и заставляет нас ограничиваться, при объяснении ближайших причин увольнения Баскакова, только одними, более или менее вероятными, догадками и предположениями. Интересно, что в документах синодального архива приведенный указ императрицы Анны Иоанновны находится в деле о бывшем воронежском епископе Льве, обвинявшемся в преступлении политического характера, лишенном по суду сана и сосланном в ссылку в 1730 году, т. е. почти в одно время с отставкой Баскакова²¹⁰. Последнее обстоятельство позволяет предполагать, что Сенат, недовольный действиями обер-прокурора в известном столкновении с Синодом, мог воспользоваться и данным делом, чтобы обвинить Баскакова в «оплошке против прокурорской должности» и испросить у государыни высочайший указ об увольнении синодального обер-прокурора.

Св. Синод не имел особенных побуждений отстаивать своего обер-прокурора и, получив сенатское ведение с высочайшим указом императрицы Анны, постановил (4 декабря)²¹¹ привести в исполнение правительственное распоряжение об отрешении Баскакова от обер-прокурорской должности.