Часть четвёртая

Когда Иуда Маккавей за отечество и Церковь Божью ополчался против злочестивого Антиоха, то однажды, в глубоком размышлении воспоминая славу Израиля и чудесную помощь, много раз с небес ему ниспосылавшуюся, потом рассуждая об ужасных обстоятельствах настоящего времени и изыскивая средства спасти народ свой, вдруг узрел в видении архиерея Онию (2Макк.15:12), мужа благоговейного, кроткого и благодетельного. Первосвященник (так видел Маккавей), воздевая руки к небу, молился о мире и спасении всего народа иудейского. Благочестивый военачальник только что хотел повергнуться на землю и с ним же излить сердце своё к Богу, как вдруг явился другой муж, сединами убелённый, небесной славой сияющий и подобный более Божеству, нежели человеку. Тогда Ония сказал: «Се Иеремия, пророк Божий», – и Иеремия, в то же мгновение, простёрши руку свою к Маккавею, подал ему златой меч и возгласил: «Приими дар Божий! Им сокрушишь всех врагов веры и отечества». После этого пророк и архиерей стали невидимы.

Христолюбивые воины! Из этого видения, которого свыше удостоился величайший из военачальников, познайте, что святые угодники Божьи и по кончине своей молятся за вас к Господу и вспомоществуют вам против супостатов.

Благочестивые супруги Еспер и Зоя и дети их Кириак и Феодул¹⁸¹ были рабами одного римлянина, по имени Катала. Невзирая на то, что господин их и весь дом поклонялись идолам, они жили по заповедям Иисуса Христа: были трудолюбивы, что возлагали на них, исполняли с усердием, и верностью отличались пред всеми домочадцами.

В одно время блаженный Еспер, по приказанию господина, отправлен был в дальнее поместье, отчего Кириак и Феодул почувствовали огорчение и вскоре начали задумываться. Святая Зоя приписывала печаль детей своих то их нездоровью, то беспрестанным работам, то разлуке с родителем, но, к удивлению своему, вскоре узнала другое; ибо, когда с материнской нежностью начала выведывать у них причину душевного расстройства, дети сказали ей: «Любезная родительница! Мы не можем более жить с нечестивым Каталом. Ты сама из Священного Писания говорила нам: «не бывайте удобь преложни ко иному ярму, якоже неверныи» (2Кор.6:14). Как же сохраним заповеди Господни, если не уйдем от идолопоклонников? Мы боимся, чтобы, обращаясь между ними, не были от Бога поставлены с ними вместе ошуюю и не погибли навеки. Благослови нас: мы хотим бежать». Благочестивая мать изумилась, услышав предложение детей своих, и, с гневом воззрев на них, отвечала: «Как могло прийти вам на мысль столь нелепое намерение? Вы толкуете неправильно слова Спасителя нашего: от вас только требуется, чтобы от чистоты христианской вы не прилагались к нечистотам языческим. А что касается до повиновения господам своим, то послушайте, что заповедует ревностнейший ученик Христов: "Раби, – говорит он, – послушайте господий своих по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, якоже и Христа, не пред очима точию работающе, яко человекоугодницы, но якоже раби Христовы, творяще волю Божию от души... ведяще, яко кийждо, еже аще сотворит благое, сие приимет от Господа, аще раб, аще свобод» (Еф.6:5–6, 8). Подумайте же, имеете ли вы хоть малейшее право уйти от господ своих, когда они имеют полную власть над телом нашим? Ваше дело служить им до смерти; а кого поставить одесную и кого ошуюю, это, судя по делам их и вашим, решит Сам Господь после смерти».

Тогда послушные дети познали своё заблуждение и, умоляя мать свою, чтобы простила их, сказали: «По крайней мере, из подражания Христу, Который предал Себя в руки иудеев, дабы через то искупить от гееннского ига весь род человеческий, мы просим тебя, любезная родительница, позволить и нам искупить себя от язычника Катала своей кровью, если будет принуждать нас к жертвоприношению своим идолам». Святая Зоя благословила Кириака и Феодула на подвиг страдальчества и страшилась только, чтобы мучения не поколебали твёрдости их в вере евангельской.

Однажды преподобного Феодосия Печерского¹⁸² посетил великий князь Изяслав и остался у него обедать. На простом столе поставлена была простая пища, какую употребляли в праздничные дни иночествующие постники; но эта пища великому князю показалась чрезвычайно вкусной. Видя хлеб не очень белый и обыкновенные плоды, Изяслав не понимал, отчего с такой сладостью вкушает он, и наконец с удивлением спросил о причине своего удовольствия за столом старческим. «У меня, – сказал он, – всего довольно: припасы лучшие, разные приправы выписываются из чужих земель, повара своё дело знают; но редко могу есть с некоторым только побуждением к пище». – «Государь! – отвечал Феодосий, – у нас братия, когда хотят варить яства или печь хлебы, имеют следующий устав: сначала они приходят к настоятелю и берут у него благословение; потом делают три поклона пред святым алтарём и, возжегши свечу от елея, горящего пред образом Господним, ею разводят огонь в поварне или в хлебне; также, когда надобно лить в котёл воду, служитель говорит старейшине: «благослови, отче!», а старейшина отвечает: «Бог да благословит вас!» Таким образом, у нас всё делается с благословением, и вот причина, что пища наша имеет вкус и сладость. Напротив того, ваши рабы каждое дело начинают с ропотом, досадуя друг на друга; а где есть грехи, там может ли быть удовольствие? Сверх того, ваши дворецкие иногда бьют служителей за малейшую неисправность; их слёзы также прибавляют много горькости в ваши брашна, сколь бы они драгоценны ни были».

Великий князь согласился с тем, что святой старец говорит правду, и, приняв от него благословение, возвратился в дом свой. Согласимся и мы, христиане, что урок Феодосиев особливо для нас нужен. Ибо мы по ветрености, или лучше сказать, – в угождение иностранным лжеучителям не только без благословения принимаемся за каждое дело, но, и садясь за стол, чтобы насытиться дарами Господними, не только оставили благочестивое обыкновение предков наших – помолиться Богу, но, к несчастью, иногда почитаем за стыд даже перекреститься.

В игуменство преподобного Феодосия Печерского, боярин Судислав Гедевич, отправляясь на брань с великим князем Изяславом, дал обет Богу – если здрав возвратится в дом свой, приложить в Печерскую Лавру две гривны золота и сделать из того же металла венец на образ Пресвятой Богородицы. Брань кончилась для нас, русских, благополучно, враги были рассеяны и обращены в бегство; но Климент (христианское имя Судислава), возвратившись в Киев здравым и невредимым с отрядом своим, забыл обещание.

Через несколько дней, когда Судислав после обеда лег отдохнуть и заснул, вдруг загремел над ним страшный голос, по имени его называющий. Климент воспрянул и, узрев перед собой икону Пресвятой Богородицы, услышал укоризну, от Неё исходящую: «Почто, Клименте, еже обещался ecи дати, не дал ecи? Но се, ныне глаголю тебе: потщися исполнити обещание твоё». Посреди этого гласа, святая икона стала невидима, а боярин, поражённый ужасом, в то же мгновение бросился в сокровищницу и, взяв трепещущими руками нужное количество золота, пошёл в Печерскую Лавру.

Каждый из нас – великий охотник давать обеты Богу, когда предстоит опасность, и не исполнять их, когда опасность минует; богач обещает Богу золото и серебро, бедный – свечу, порочный клянётся, что будет беспорочен. Но где обеты? Где клятвы? Всё разносит попутный ветер. Христиане! Тот, Кто всё создал и всем управляет, Тот, Кому небо служит престолом, а земля подножием, не имеет нужды в наших приношениях. Он только хочет, чтобы мы, как чада Его, были благосерды; но какое благосердие может иметь лжец, обманщик? «Уне есть тать, нежели присно лжай: оба же пагубу наследят» (Сир.20:25). А тот, кто не исполняет своих обетов, есть и тать и лжец: лжец, поскольку не сдержал слова; тать, поскольку вещь, другому обещанная, уже не наша. Итак, если грешно обмануть ближнего своего, то сколь ужаснейший грех обмануть Бога!

Император Феодосий Великий, видя, что сын его Аркадий приходит в возраст, торжественно объявил его «августом». Народ восклицанием своим и празднествами изъявлял радость; но порфироносный отец более заботился о воспитании, нежели о возвышении детей своих. Приятная для родительского сердца мысль, что кровь его будет царствовать на престоле вселенной, подавляема была опасением, что дети его могут быть недостойны столь священного сана. Он уверен был, что не только бесполезно, но и пагубно оставить им обширные области, не снабдив мудростью управлять оными, и потому неусыпно искал добродетельного и просвещённого человека.

Долго благочестивое желание Феодосия не могло исполниться, ибо, хотя и много было мудрецов и витий, но они или привязаны были к язычеству, или, будучи христианами, не имели христианских добродетелей. Видно, царь-отец думал о воспитании юношества не так, как думает большая часть нынешних родителей, которые, оставляя в стороне не только любовь к Богу, но и любовь к отечеству, богатством и почестями их осыпающему, ищут в учителе только учёности и, что хуже всего, иноземного лжеумствования.

Наконец Феодосий был вынужден просить западного императора Грациана и папу Дамаса, чтобы они избрали и прислали в Царьград, кого признают способным к столь великому званию. Выбор пал на Арсения¹⁸⁵, диакона Римской Церкви, добродетели которого и учёность папе были хорошо известны. И этот-то священнослужитель представлен был Феодосию, как мудрый и благочестивый человек, который может жить при дворе, не повреждая своих нравов, и будет подавать не только князьям достодолжное наставление, но и придворным хороший пример.

Император принял Арсения, как особливый дар Неба, и просил его прилагать всевозможное попечение о воспитании юных царевичей и употреблять над ними отеческую власть, чтобы сделать их мудрыми и благочестивыми государями. Он повелел Аркадию и Онорию быть ему послушными и иметь к нему почтение, часто повторяя: «Дети мои! Помните, что вы более будете одолжены учителю, нежели мне самому: от меня получили вы жизнь и получите царство, а через него получите вечную жизнь и Царство Небесное».

Святой Арсений старался не только научить учеников своих мудрости и всем изящным знаниям, но и наставить их в вере и христианских добродетелях: изведывал их склонности и, стараясь искоренять злые, утверждал добрые. Благодарный Феодосий сделал его сенатором, всегда уважал голос его в тайных советах и называл его не иначе, как отцом императорского дома; а некоторые из историков утверждают, что Арсений был восприемником обоих царевичей от купели святого крещения¹⁸⁶.

Христиане! Вот поучительный пример, как избирать учителей для детей ваших и какие им внушать к наставнику своему чувствования! В противном случае бойтесь, чтобы чада ваши когда-нибудь не укорили вас нерадением об их воспитании.

Аркадий, старший сын Феодосия Великого, имел острый разум, нрав весёлый и приятный, благородные мысли и душу, по природе склонную к благочестию и правосудию. Но труды ненавидел, был непостоянен в дружбе, склонен к принятию всяких внушений и верил более тем, которые льстили его порокам, нежели тем, которые желали исправить оные.

Арсений, предвидя печальные следствия, которые могли произойти в наследнике престола от столь худых склонностей, и тщетно употребляя благоразумие к отвращению оных, принуждён был принять строгие меры и к выговорам, наконец, присовокупил наказание. Аркадий почёл усердие за обиду и захотел от него освободиться. Он открыл предприятие своё одному из придворных чиновников, к которому имел великое доверие, и приказал ему избавить себя от столь несносного, по его мнению, человека. Этот чиновник (видно, боялся Бога), опасаясь, чтобы другому не дали того же поручения, обещался исполнить волю его; а сам тайно пошёл к Арсению и сказал, чтобы он, не теряя времени, помышлял о своей безопасности.

Арсений, хотя и видел, что приказ царевича был только следствием детского гнева, но, рассуждая о несчастии государей, которые почти от рождения своего любят льстецов и почитают неприятелями наставников, не мог удержаться от слёз и принял твёрдое намерение оставить звание, которое угрожало ему смертью, если пребудет постоянен в своей твёрдости, и вечным наказанием, если станет поступать слабо и нерадиво. Само Небо благословило его предприятие; ибо, когда он в пламенной молитве просил Бога, дабы научил его, что должно делать для своего спасения, услышал глас небесный: «Убегай мира, се единое средство к твоему спасению».

Арсений возблагодарил Провидение и через несколько дней, переодевшись странником, вышел из Царьграда и удалился в Египетскую пустыню, где жил около пятидесяти лет, не имея сообщения с миром. Питался одними травами, день и ночь проводил в молитвах и слезах и, потеряв надежду в особе детей Феодосиевых спасти своё отечество от угрожающего ему падения, пекся единственно о своём спасении до девяноста пяти лет своей жизни.

Император услышал о бегстве Арсения тем с большим прискорбием, что не знал оному причины. Он велел искать его по всему государству; но Бог восхотел сокрыть его от мира, чтобы представить в нём совершенный образ Своих угодников. Аркадий не понимал полученного им через то урока; но народы почувствовали оный, когда этот государь, заматерев в страстях своих и будучи управляем женщинами и евнухами, возвышая и низвергая своих любимцев, дал повод к переменам, которые, наконец, разорили Римское государство до основания¹⁸⁷.

Любезные дети! Не сердитесь на ваших учителей, если они иногда и строго накажут вас. Послушайте, как добродетельные старые люди отзываются о наставниках своей юности! Вспоминая о наказании своих детских шалостей, они всегда приговаривают: «Учитель желал мне добра». Придёт время, когда и вы сделаетесь отцами или воспитателями и должны будете также наказывать других. Непослушный в юности своей будет некогда иметь то неудовольствие, что и его не будут слушать в старости. Это Божье наказание для нас неприметно; но спросите у несчастных стариков, сколь оно чувствительно их сердцу!

Арсений Великий, обитая в пустыне, часто сам у себя спрашивал: «Арсений, почто сюда пришёл ты?» – и потом отвечал: «Не для покоя, но для трудов; не для лености, но для подвигов. Подвизайся убо: леность Арсения соделает не Арсением».

О, если бы носители всякого звания, от вельможи до раба, чаще сами у себя спрашивали: для чего они вступили в звание своё! Тогда бы все были тем, чем быть должны; тогда не говорили бы: «Он имеет выгодное место, он имеет спокойную должность!»

Несколько иноков пошли в Фиваиду для покупки пряденого льна и по пути вздумали посетить святого Арсения. Но когда служащий ему ученик доложил, что братия, прибывшие из Александрии, желают видеть его, великий старец приказал спросить у них: какая была причина столь дальнего путешествия? Узнав, для чего отлучились они из своей обители, ученик объявил о том Арсению. «Итак, не увидят они лица моего, – сказал старец, – поскольку вышли из дому не для меня, но для своего дела. Прими их, угости и, когда отдохнут, отпусти с миром, а обо мне скажи, что не могу видеться с ними».

Не так ли и мы приходим иногда в церковь Божью? Убоимся, дабы Господь не отвратил от нас лица Своего!

В Самаре, столице сарацинского князя Амирмумны¹⁸⁸, более чем в других неверных странах, были ненавидимы христиане. Злобожные агаряне гнушались людьми Христовыми, как демонами, почему на вратах каждого христианина по приказанию варварского правительства был изображён этот дух лжи и злобы. Святой Константин философ¹⁸⁹, бывший в Самаре по делам, до веры касающимся, с сердечным сокрушением удивлялся ненависти против христиан; но сарацины хотели посмеяться и над философом христианским и, указывая на изображения демонов, спросили у него: «Мудрый Константин, можешь ли угадать, что значит это?» – «Я вижу адских духов, – отвечал философ, – и думаю, что тут живут христиане». Агаряне хотели продолжать коварные вопросы, но Константин немедленно присовокупил: «Эти демоны не смеют войти ни в один христианский дом и потому остаются вне врат; а где этих демонских изображений нет, там они, как друзья и родные, живут вместе с людьми». Сказав это, святой Константин бросил значительный взгляд на вельмож сарацинских.

Однажды сарацинские мудрецы спросили у святого Константина: «Как вы, христиане, Единого Бога разделяете на три Бога? У вас есть Отец, Сын и Дух Святой». – «Не злословьте Пресвятой Троицы! – отвечал богодухновенный мудрец. – Отец и Сын и Дух Святой суть три Ипостаси, Существо же Едино. Воззрите на солнце, от Бога в образ Святые Троицы на небеси поставленное: в нём три вещи: круг, сияние и теплота; также и в Пресвятой Троице Отец, Сын и Дух Святой. Солнечный круг есть подобие Бога Отца: ибо как круг не имеет ни начала, ни конца, так и Бог есть Безначален и Бесконечен; и как от круга солнечного происходит сияние и теплота, так от Бога Отца рождается Сын и исходит Дух Святой. Сияние, от солнца происходящее и всю поднебесную просвещающее, есть подобие Бога Сына, от Отца рождённого и весь мир Евангелием просветившего; а теплота солнечная, от того же круга вместе с сиянием происходящая, есть подобие Бога Духа Святого, Который от того же Отца исходит предвечно. Итак, рассмотрите солнце и познайте Пресвятую Троицу. В солнце одно есть круг, другое – сияние, третье – теплота; но кто скажет, что не одно, а три солнца? Так и Пресвятая Троица, хотя имеет три лица: Отца и Сына и Святого Духа, однако, Божеством не разделяется на три Бога, но Един есть Бог». Сарацинские мудрецы не знали, что сказать против доказательства Константинова, и обратили разговор свой на другие предметы.

«Христос есть Бог ваш, – сказали сарацинские мудрецы святому Константину, – для чего же вы не поступаете так, как Он повелевает вам? Иисус заповедал вам молиться за врагов, добро творить ненавидящим и гонящим вас, биющим в ланиту обращать другую ланиту¹⁹⁰, а вы – что делаете? Если кто обидит вас, изощряете оружие, исходите на брань, убиваете». Выслушав это, святой мудрец спросил у них: «Если в каком-либо законе будут написаны две заповеди, то который человек будет совершенный хранитель закона: тот ли, кто исполняет одну, или тот, кто исполняет обе заповеди?». Когда агаряне указали на второго, он продолжал: «Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих нас и им благотворить, сказал также, что большей любви никто из нас в жизни этот явить не может, разве кто положит душу свою за други своя. Итак, мы великодушно терпим обиды, причиняемые нам, как людям частным; но в обществе друг друга защищаем, жертвуя своей жизнью, чтоб вы, пленив наших сограждан, вместе с телом не пленили и душ их, принудив к богопротивным деяниям»^*. Наши христолюбивые воины с оружием в руках охраняют Святую Церковь, где Спаситель мира присутствует невидимо; охраняют государя, в священной особе коего почитают власть и силу Царя Небесного; охраняют отечество, с разрушением которого неминуемо падёт отечественная власть и поколеблется вера евангельская. Вот драгоценнейшие залоги, за которые до последней капли крови должны сражаться воины; и если они на поле брани положат души свои, Церковь причисляет их к лику святых мучеников и нарицает молитвенниками пред Богом о спасении их отечества».

Христолюбивые всероссийские воины! Какое для вас побуждение подвизаться против врагов отечества! Какая неизреченная награда, если за Церковь, царя и родимую страну прольёте кровь вашу! Любовь есть легчайший путь в Царство Небесное; но «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин.15:13).

Святой Константин имел пламенную любовь и благоговение к угоднику Божьему Григорию Богослову, непрестанно читал его книги и некоторые места учил наизусть. Будучи семи лет от рождения, он изобразил на стене крест и под ним написал: «Святитель Христов Григорий! Ты телом был человек, но житием ангел; уста твои, яко уста серафимские, прославили Бога, и твоё правоверное учение просветило вселенную. Умоляю тебя, приими меня, с верой и любовью к тебе прибегающего, и буди моим наставником и просветителем!»

Так чувствовали и поступали все христиане, сподобившиеся быть участниками блаженства ангельского! Преподобный Косма¹⁹¹ столько благоговел к отцам и учителям церковным, что, разговаривая однажды с другим старшим о спасении души и в подтверждение истины приведя свидетельство Афанасия, архиепископа Александрийского, сказал: «Если где найдешь что-либо из сочинений святых отцов и не имеешь бумаги, то напиши на твоих одеждах». Если мудрецы нынешнего века спросят, что в этих книгах заслужило столь великое благоговение, я буду отвечать устами святого страстотерпца Тимофея чтеца: "Не веси ли, – ответил он¹⁹² точно на такой же вопрос мучителя Ариана, – яко егда книги о Бозе чту, обстоят мя Ангели Божии».

Так, христиане! Кто хочет сделать приобретение для души, тому необходимо иметь христианские книги. «Самый взгляд на эту бесценную собственность, – говорит святой Епифаний, епископ Кипрский, – производит в нас омерзение к пороку и воспламеняет любовью к добродетели. Надпись, выставленная в заглавии, уже предостерегает, советует, укоряет, утешает, ободряет. Напротив того, неведение святых писаний есть, так сказать, измена для души, желающей спастись; неуважение к оным есть глубокая бездна».

Горе человеку, который мечты воображения, бред страстей, лжеумствования разума, юродство иноземной мудрости предпочитает этим душеспасительным наставлениям! Там под розами кроется змея, с сотами растворён яд. Здесь слово и жизнь помогают друг другу, здесь добродетель объемлется с мудростью, здесь – воплощённая философия¹⁹³. Произведения светские имели началом своим разные страсти; святые отцы писали, будучи осеняемы наитием Духа Святого. Это такая истина, которую осмелится отвергать разве совершенный безбожник, ибо она утверждается бесчисленными историческими доказательствами. Приведём из них некоторые.

Преподобный Иосиф Песнописец¹⁹⁴, создав в обители своей церковь во имя святого апостола Варфоломея, желал возвеличить память его похвальными песнями, но сомневался, угодно ли будет апостолу его усердие. Посему он прилежно молил святого Варфоломея, дабы тот открыл ему свою волю и свыше испросил премудрость составить пения богоугодные. Иосиф провёл сорок дней в посте и слезах. Когда настал день памяти апостола, в навечерии праздника святой Варфоломей, одеянный в белые ризы, внезапно явился в алтаре и, отняв завесу от царских врат, мановением руки призвал к себе Иосифа. Иосиф с благоговейным трепетом приблизился, и святой Варфоломей, взяв со святого престола Евангелие, возложил ему на перси и сказал: «Да благословит тебя десница Всесильного Бога, и да потекут на язык твой воды Небесной Премудрости; буди сердце твоё жилищем Духа Святого, и твои песни да усладят вселенную». Святой апостол стал невидим; а преподобный Иосиф, исполнившись неизреченной радости и ощутив в себе благодать Премудрости, простёрся на землю и со слезами благодарил Бога. С этого времени он начал писать церковные гимны и песенные «каноны», которыми украсил не только празднество святого Варфоломея, но и других угодников Божьих, а особливо возвеличил Пречистую Богоматерь и святителя Христова Николая, отчего и получил название Песнописца.

Святой папа Лев¹⁹⁵, написав послание к святому Флавиану, патриарху Царьградскому, в обличение лжемудрия Евтихиева и Несториева, положил (это послание – прим. пер.) на гроб первоверховного апостола Петра и, пребыв тут несколько дней в коленопреклонении и постничестве, молился великому ученику Христову: «Ежели я, как слабый человек, что либо опустил, сказал превратно, не довершил, – благоволи исправить ты, яко апостол Господа нашего». По прошествию сорока дней явился ему апостол Господень и сказал: «Читах и исправих». Святой папа с благоговейным восторгом взял с гроба апостольского рукопись, развернул и узрел поправки и дополнения, рукой ученика Христова сделанные.

Когда святой Иоанн Златоуст¹⁹⁶ писал толкования на послания Павловы, в одну ночь некто из граждан, имея до святого нужду, просил доложить о нём. Святой Прокл (бывший тогда келейником, а после патриархом Царьградским), решившись войти к патриарху, сначала посмотрел сквозь скважину двери, дабы увидеть, что делает Иоанн. – И что же узрел? Христиане! Благоговейте к творениям Иоанновым... Златоуст сидит при возожжённой свече и пишет, а какой-то благообразный старец, стоя позади его и преклонившись к уху патриаршему, тихо беседует с ним. Прокл, объятый священным ужасом, не знал, что об этом думать, кто с Иоанном беседует, и как вошёл он, ибо двери отовсюду были заперты. Но изумление его ещё увеличилось, когда он приметил, что этот старец совершенно похож на образ святого апостола Павла, который стоял на стене пред Иоанном. Это видение было не один раз, но продолжалось какое-то время. Часто святой Прокл дожидался всю ночь, не выйдет ли этот таинственный собеседник; но как только начинали благовестить к утреннему славословию и Златоуст вставал из-за стола, чтобы идти в церковь, старец делался невидим. Наконец, Прокл осмелился спросить у самого Иоанна: кто ночью с ним беседует? «У меня никого не было, и быть не может», – отвечал Иоанн. Тогда Прокл рассказал ему подробно, как и когда он смотрел сквозь скважину двери и видел человека старого и благообразного, который что-то шептал ему на ухо, в то время как писал он. Иоанн изумился; а святой Прокл, воззрев на образ Павлов, сказал: «Старец был точно таков».

Златоуст познал из этого, что труд его исправляет сам святой апостол, возблагодарил Бога и после того с большим дерзновением начал толковать Божественные книги, через что Церкви оставил по себе бесценное сокровище.

В начале епископства Епифаниева¹⁹⁷, один римлянин, по имени Евгномон, человек добропорядочный и честный, по некоторым обстоятельствам задолжал салиминскому жителю Дракону. И поскольку должник долго не получал денег из Рима, а заимодавец не хотел ждать, то Евгномон и заключён был в темницу. Никто за странника не хотел поручиться; один только святитель Христов Епифаний над ним сжалился и, не имея собственных денег, заплатил долг из церковной сокровищницы и выкупил его из темницы.

Весь город благословлял милосердие Епифания. Только диакон Карин, человек гордый, непокорный, злобный и завистливый, начал роптать на святителя и всех клириков подвигнул к роптанию. «Посмотрите, – беспрестанно говорил он, – что делает епископ! Как пришелец, он не жалеет церковной собственности. Страшитесь, чтобы после не заставили нас отвечать за его расточительность». Хотя священнослужители сначала не слушали мятежника и уверяли его, что архипастырь имеет полную власть над церковными суммами, особливо, когда пожелает расточать оные на дела милосердия, но хитрый Карин успел столько, что все заговорили вслух, что с таким епископом Церковь скоро обнищает. «Пусть отдаст златницы, – вопияли они, – или пусть уйдёт, откуда пришёл!» Святитель слушал мятежную молву равнодушно и молчал, пока Евгномон не возвратился из Рима. Этот благочестивый муж не только с лихвой возвратил свой долг, но всю жизнь свою посвятил на служение Богу. Тогда все церковнослужители раскаялись, что по своей глупости столь жестоко оскорбили угодника Божьего. Но Карин с гордостью везде хвалился: «истязанием истязах злато церковное».

Мятежная душа и этим не удовольствовалась, но своё буйство простёрла далее. Однажды святитель Христов пригласил всех священнослужителей к обеду и, сидя за столом, объяснял им некоторые места из Священного Писания. Случайно к самому окну кельи прилетел ворон и начал громко каркать. Злобный Карин, издеваясь над учением святительским, спросил у собеседников: «Знает ли кто из них, о чём говорит этот ворон?» С великим вниманием слушая епископа, никто не отвечал Карину. Но презритель власти и святыни тот же вопрос задал в другой и в третий раз. За бессовестного человека устыдились все беседующие. Тогда святой Епифаний, воззрев на него с жалостью, сказал: «Я знаю, что говорит ворон: он говорит, что ты, несчастный, отселе не будешь дьяконствовать». Мгновенно от слова святительского Карина объял ужас, всё тело поразила тяжкая болезнь, так что он не мог сидеть за столом. Рабы унесли его на руках в дом свой, а на другой день Карин умер.

Святой Епифаний имел при себе иеродиакона, по имени Савин¹⁹⁸, человека благоразумного, целомудренного и притом весьма искусного в писании книг, почему и поставил его судьёй духовных дел.

Однажды пришли к Савину два человека, бывшие между собой в ссоре, один богатый, другой бедный; и каждый, жалуясь на другого, объяснял, в чём состояло его требование. Все обстоятельства дела показывали, что первый был прав, а последний виноват; но Савин, по врождённому милосердию к бедным, не мог проникнуть истины и, почитая их беззащитными, хотел оправдать бедного и обвинить богатого. На тот раз Епифаний, желая знать, как Савин исправляет свою должность, пришёл туда и, став в сокровенном месте, к удивлению своему услышал, что судья его поступает неправедно. Святитель Христов немедленно показывается и тихо уличает Савина: «Сын мой! Иди, пиши книги и содержи Божественные словеса в уме твоём, да научишься судить праведно. Пророк и законодатель Моисей сказал: «не милуй нищего и не презри лица сильного, но по правде да судиши ближнему твоему» (Лев.19:15). Конечно, бедные требуют от нас милосердия и заступления, ибо часто бывают обижены богатыми; но есть и нищие с дурными нравами, есть и богатые с добрым сердцем. Даже не взирая, добродетельна ли, порочна ли жизнь тех и других, мы часто видим случаи, в которых добрый человек бывает виноват, а худой – прав. Вот для чего судья должен быть, сколько милосерд, столько же и нелицеприятен». Сказав это, святой Епифаний сам начал разбирать дело, и с того времени, не возлагая на других должности судейской, от утра до вечера сам принимал требующих суда; всех выслушивал, как отец, и отпускал, как судья.

Когда святая мученица Гликерия¹⁹⁹ за исповедание имени Христа представлена была на суд, Савин, ахайский наместник, приказал побить её камнями. Но кому Небесный Помощник и Покровитель восхощет быть во спасение, над тем изнемогает вся сила тиранов. Сколько изуверный народ ни метал на неё камней, они, не прикасаясь к мученице, падали близ неё и, как бы руками человеческими слагаясь в ограду, окружали её. Ожесточённый Савин, не признавая силы Господней, непременно хотел умертвить святую девицу. И, обещаясь вымыслить новую, неслыханную казнь, повелел отвести её в темницу. «Свяжите эту волшебницу, – сказал он стражам, – и содержите крепко. Она посредством чародейств может убежать и после скажет, что Иисус избавил её, чем прельстит множество из легкомысленной черни». – «Ослеплённый человек! – отвечала с кротостью святая Гликерия тирану, – ужели не понимаешь ты, что я и без твоих уз связана заповедями Бога моего и не хочу разрешиться от этих любезных мне уз, ни бежать от страдальческого подвига, на который иду добровольно за Христа Спасителя моего?» Сказав это, страдалица спокойно пошла в темницу.

Христиане! Мы живём в блаженные времена: у нас не может быть страдальчества за веру Христову. Но всяк, в немже призван есть, в том да пребывает пред Богом. Каждый человек по своему званию имеет подвиги, на которые должен идти добровольно, с радостью. О, если бы все, подобно святой Гликерии, имели узы заповедей Господних! Тогда бы не было преступников; никто бы не оставлял своих обязанностей; все бы государственные сословия, от вельможи до раба, имели не наёмников, но усердных носителей своего звания.

Преподобный Серапион²⁰⁰, с юности возлюбив жизнь пустынническую, был совершенным образцом иночества – был так несребролюбив, что ничего не имел у себя. Вертеп в пустыне был его кельей, мантия – всегдашней одеждой, святое Евангелие – единственным сокровищем.

Однажды, идя в Александрию, человек Божий встретился с нищим, который дрожал от холода. Серапион остановился и подумал сам себе: «Меня почитают постником и Христовым последователем; я между тем ношу ризу, а этот раб Христов погибает от холода! Без сомнения буду убийцей, если бедный человек замёрзнет». Немедленно снял он с себя мантию и отдал нищему.

Серапион сел на распутье, держа под пазухой святое Евангелие, которое повсюду носил с собой; и когда один мимо проходящий спросил у него: «Что ты, отец Серапион, без мантии?» – он отвечал, показав святое Евангелие: «Эта Божия книга раздела меня».

Едва бессребреник выговорил это, как увидел, что мимо него ведут должника в темницу. Серапион не думал много: тотчас продал Евангелие и удовлетворил заимодавца. Несчастный пошёл домой, благословляя равноангельного незнакомца.

Когда Серапион пришёл в келью, ученик спросил у него: «Где одежда твоя?» – «Я отослал её туда, – отвечал бессребреник, – где можно вместо неё получить лучшую». – «А где святое Евангелие?» – опять спросил ученик. «Сын мой! – сказал праведный муж, – оно беспрестанно твердило мне: “продаждь имение твоё и раздаждь нищим”; а ты знаешь, что оно только одно составляло всё моё имение: итак, я продал его и отдал нищим».

Христиане! Подражайте, хотя несколько, добродетели преподобного Серапиона, – и вы спасётесь.

Некогда к преподобному Пахомию пришли еретики, так называемые «постники», власяными одеждами внутренний яд прикрывающие, и, остановившись за монастырскими вратами, велели доложить ему: «Мы присланы от нашего отца спросить у тебя: воистину ли ты человек Божий и совершенно ли уповаешь, что Бог послушает тебя? Если так, то перейди с нами, как посуху, находящуюся близ монастыря реку, да разумеем, кто из нас имеет большее дерзновение: мы или ты?» Услышав столь гордое предложение, преподобный Пахомий почёл за грех даже видеться с этими волками в овечьей одежде. Но через одного из учеников отвечал им: «Попущением Божьим и еретики могут через реку перейти немокренно, но только с помощью дьявола, который этим чудом успеет очаровать слабых и утвердить соблазны еретичества. Что касается до меня, я не прошу у Бога чуда, дабы ходить по водам: этот помысел не иноческий и не христианский. Пусть узнают они, что я на Бога надеюсь, но на дела мои надеяться не могу; признаю себя грешником и не хочу искушать Господа Бога моего подобно дьяволу. Пусть узнают они, что Пахомий просит помощи у Бога только в том, дабы без вреда пройти вражеские искушения». Услышав столь поучительный ответ, еретики устыдились и пошли безмолвно.

Преподобный Пахомий Великий, отлучаясь в Панополь для устроения там иноческого общежития, приказал, чтобы в отсутствие его ни в чём не нарушали уставов монастырских. Но когда он возвратился, отрок, бывший под искусом, пришёл к нему жаловаться, что братия без него не варили ни зелени, ни каши. Святой старец с улыбкой сказал ему: «Не досадуй, сын мой! Я велю, чтобы всё было по-прежнему». Потом пошёл к иноку, служащему при поварне, и спросил, зачем без него оставлен был устав в рассуждении пищи. Инок начал извиняться тем, что старцы довольствуются сухоядением, а для одних детей, находящихся в новоначалии, ему не хотелось держать круп и масла. «Впрочем, чтобы не сидеть праздно, – продолжал он, – я делал корзины». – «Принеси же их сюда», – сказал Пахомий. Инок повиновался. Тогда святой настоятель приказал развести огонь и, сжигая труды двух месяцев, говорил: «Ты пренебрёг мою заповедь о пищи братии, и я не щажу твоего рукоделия. Не уважать повеления отеческие, служащие к общей пользе – великий грех. Разве не знаешь, что имеет от Бога воздаяние только тот, кто постится по своей воле, а кто не ест поневоле, тот не должен ожидать награды. Твоя леность, или упрямство, или скупость сделали то, что воздержание братии потеряло всю цену». Инок, почувствовав всю силу наставления Пахомиева, с покаянием припал к ногам его и сам подавал ему своё рукоделие для сожжения.

Однажды преподобный Пахомий, удалившись из монастыря, некоторое время пребывал в пустынной келье. Дух соблазна почёл уединение праведника удобнейшим для себя случаем, чтобы искусить его, и, приняв на себя богоподобный образ, явился Пахомию. «Радуйся, старец, столько мне угодивший! – сказал он. – Аз есмь Христос и пришёл к тебе, яко к другу моему». Пахомий изумился и, без робости смотря на привидение, начал рассуждать: «Христово пришествие к человеку сопровождается радостью; сердце не чувствует никакого страха, все помышления тотчас исчезают; ум делается очами серафимскими и весь вперяется в зрение славы Господней, душа забывает время; человек тогда делается бесплотным. А я теперь смущаюсь, боюсь... нет, это не Христос!» Потом, оградившись крестом, с дерзновением сказал: «Отыди от меня, дух злобы! Будь проклято лукавство всех твоих начинаний!» Мгновенно призрак стал яко прах; храмина исполнилась смрада; по воздуху восшумел ветер.

Христиане! Столь же лукавы и дерзновенны страсти, на душу воюющая. Каждый из нас знает, какой иногда блистательный и любезный принимают они на себя образ. Гнуснейшие из них обещают нам блаженство и кажутся споспешествующими нашей пользе и спокойствию; но когда войдём в сердце наше, что почувствуем?.. Смущение, грусть, угрызение, тайный страх и вместе с тем какую-то ненасытимость, как червь, поедающую наше сердце. Это ли блаженство человеческое? Одна только добродетель, всегда сама собой довольная, истинно спокойна и счастлива. Бурные страсти возмущают душу и наполняют её нечистотами; после них остаётся в сердце одна пустота и раскаяние. Блажен человек, который, почувствовав поползновение к пороку, подобно святому Пахомию скажет: «Отыди от меня, дух погибельный!»

Преподобный Феодор²⁰², ученик святого Пахомия, был добродетелен, благоразумен, мог толковать Священное Писание и книги святых отцов и имел способность убеждать разум и приводить в умиление сердце слушателей, – почему святой Пахомий, уважая столь полезные дарования, однажды велел ему сказать слово Божие изустно. Двадцатилетний юноша, не дерзая прекословить великому старцу, стал посреди собора и начал от Божественного Писания проповедовать, показуя путь спасения. Братия услаждались его беседой; но некоторые из старцев, ничего в Феодоре не видя, кроме юности, не хотели слушать его и начали роптать: «Вот новоначальный учит нас! Юноша наставляет! Стыд для старцев слушать его!» С досадой они вышли из церкви.

Преподобный Пахомий с сокрушением приметил соблазн братии и, когда святая служба кончилась, призвав к себе, спросил у них: «Почему вышли из церкви и не слушали слова Божьего?» – «Потому, – отвечали иноки, – что старцам, в монастыре столько лет препроводившим, поставлен учителем юноша». Пахомий вздохнул из глубины сердца и сказал: «Неразумные! Вы через своё высокомерие погубили всю вашу добродетель: вы презрели не Феодора, но слово Иисуса Христа, и лишились Духа Святого. Разве не видели вы, с каким вниманием и я, старший вас в иночестве, слушал его? Язык был Феодоров, но учение Христово, и я получил великую от него пользу».

Когда святой мученик Пётр и прочие воины Христовы мужественно подвизались за православную веру, тогда представлен был на судилище месопотамец, по имени Никомах, который беспрестанно и громко вопиял: «Я христианин! Я христианин!», и когда мучитель начал принуждать его, чтобы он принёс жертву языческим богам, тот отвечал надменно: «Разве ты не знаешь, что христиане не приносят жертв идолам?». Тогда дано было повеление испытать над ним наравне с прочими христианами различные мучения.

Несколько времени Никомах равнодушно принимал все раны и в то время, как другие молились Господу, дабы ниспослал им Свою помощь и укрепил совершить подвиг страдания, дерзновенно восклицал: «Я христианин! Христианской твёрдости поколебать невозможно!»

Уже Никомах был близ конца своих подвигов, уже небесный венец имел как бы в руках своих, но сила Божья не могла быть в сосуде, гордостью осквернённом. Ибо не любовь к Сладчайшему Иисусу, а желание прославиться великодушием и терпением против ужасов смерти вызвало его на священный подвиг страдальчества. Никомах внезапно переменил свой голос и закричал: «За что столь нещадно бьёте меня? Я никогда не был христианином». В то же мгновение перестали его мучить, разрешили узы, осыпали похвалами. Но как только отступник начал покланяться идолам, внезапный удар поверг его на землю. Никомах взбесновался, начал грызть язык свой, точить из уст пену и тогда же умер.

И мы не должны хвалиться ни дарованиями, ни твёрдостью в делах веры и общежития, но должны просить помощи небесной, которая одна может просветить наш разум и укрепить сердце на труды богоугодные и общеполезные. У самохвала всегда действует один только язык.

В один жаркий полдень, когда преподобный Феодор сидел при вратах своей кельи в разодранной одежде, пришёл один мирянин принять от него благословение. Ученик тотчас вынес другую одежду; но святой Феодор с неудовольствием отослал его назад и начал разговаривать с пришельцем о средствах спастися. Когда мирянин ушёл, ученик сказал святому Феодору: «Что ты, авва, делаешь? Ведь этот человек приходил получить пользу, а не соблазниться!» – «Я своё дело исполнил, – отвечал Феодор, – а прочее да идёт мимо. Кто хочет пользоваться, пусть пользуется; а кто хочет соблазняться, пусть соблазняется. Я не хочу применяться к лицам и времени; как меня застанут, так и встречаю всех приходящих. И впредь повелеваю тебе всем сказывать обо мне сущую правду и не поступать так, как поступают в мире. Когда ем, скажи, что Феодор ест; когда сплю, скажи, что Феодор спит; словом, что бы ни делал я, пусть дела мои всем будут известны. Того нельзя назвать совершенно честным в душе своей, кто имеет причину скрываться».

Повествуют, что император Констанций, отец Константина Великого, хотя по наружности казался идолопоклонником, но втайне благоговел пред Иисусом Христом, на Него только надеялся и любил христиан, что и было побуждением к следующему поступку.

Желая видеть на всех государственных местах людей добродетельных и благонадёжных, этот государь хотел испытать любовь к отечеству и верность к верховной власти любовью к Богу и постоянством в вере. Для этого, созвав к себе всех чиновников, сказал им: «Кто мне верен и хочет служить отечеству, тот да поклоняется богам моим и приносит им жертву – вот единственное условие, с которым все могут быть моими друзьями и истинными служителями государства; иноверные пусть от меня удалятся». Немедленно чиновники разделились на две части: истинные христиане, оставляя чины и знаки отличия, удалялись в передние комнаты, а малодушные наперерыв старались засвидетельствовать свою покорность и усердие к государю. Но Констанций вдруг оставил притворство. «Вы Богу вашему служите верно, – остановив непоколебимых христиан, сказал он, – вас только хочу иметь слугами, советниками и друзьями, поскольку надеюсь, что будете и мне столь же верны, сколько верны вашему Богу. А вы, – обратившись к отступникам, продолжал он, – вы не можете быть при дворе моём: кто изменяет своему Богу, тот не будет верен своему государю».

Язычники, взирая на поступок императора, скрежетали зубами. Но вера христианская в то время уже так усилилась и все государственные сословия имели столько христолюбивых членов, что зловерные не могли предпринять ничего для государя вредного.

Святой Михаил²⁰⁶, черноризец обители святого Саввы, будучи по делам монастырским в Иерусалиме, который тогда находился уже под властью агарян, был оклеветан перед сарацинским князем, будто хулит магометанскую веру. Князь в силу закона, который заставлял хулителя веры принимать ту самую веру, и притом видя, что благовидный и рослый Михаил может быть храбрым оруженосцем, сказал ему: «Проси у меня, чего хочешь, только будь мусульманином». – «Из трёх прошу у тебя одного, – отвечал святой инок, – или отпусти меня к моему старцу, или во имя Бога моего крестись, или мечом твоим пошли меня ко Христу». Раздражённый князь в ту же минуту исполнил последнее требование святого Михаила.

Авва Силуан и ученик его Захария пришли в одну обитель для посещения братии. Когда они, проведя там целые сутки, начали собираться домой, то принуждены были, как гости, вкусить немного пищи. Когда они были в дороге, Захария, увидев источник, хотел напиться; но Силуан сказал ему: «Сегодня пост!» – «А разве мы не ели, авва?» – возразил Захария. «Это была трапеза страннолюбия, – отвечал Силуан, – а мы, чадо, должны соблюдать пост свой. Если бы мы не уважили усердия гостеприимной братии, то в один раз согрешили бы дважды: оскорбили бы своих ближних и вострубили бы пред всеми, что Силуан и Захария постники. И впредь, сын мой, втайне постись».

Один идолопоклонник отвратил от Церкви христианина и преклонил его к своему зловерию. Святой Карп, ученик апостола Павла, у которого в духовной пастве это случилось, в подобных обстоятельствах был всегда терпелив и обыкновенно старался отступника обратить на путь истины увещаниями, а соблазнителя преодолеть своей благостью. Но на этот раз человек Божий чрезмерно оскорбился и, стоя на молитве, неотступно просил Господа, да спадёт огонь с неба и попалит нечестивых. В полночь внезапно потряслась храмина и расступилась надвое. Воззрев вверх, святой Карп увидел небо отверстое и Иисуса на престоле, окружённого сонмами Ангелов. Поражённый Божественной славой, апостол преклонил очи свои долу и узрел, что на некотором расстоянии земля расселась и открыла пропасть глубокую и тёмную. Увидел, что над бездной стоят виновники его скорби, соблазнитель и отступник: они ужасались и трепетали и, поражаемые невидимой силой, уже готовы были низвергнуться в пропасть, где пресмыкался посреди пламени и скрежетал на них великий и страшный змий. Святой Карп почувствовал удовольствие и не столько смотрел на небо и на Иисуса, сколько на погибель двух грешников; ждал казни их и продолжал молиться о том. Но вот Иисус восстал от престола славы Своея и, спустившись долу, приступил к пропасти; Он простёр к погибающим руку помощи, а Ангелы, восприяв их, отвели далее от бездны. Тогда Иисус сказал святому Карпу: «Мучь Меня, если хочешь; Я готов за спасение человеческое паки распят быти. Мне любезны страдания, только бы люди Мои возненавидели грехи свои. Для чего же ты желаешь погибели братьям? Подражай Мне и не желай смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему. Ужели не видишь, где лучше жить: с этим ли ужасным змием, или с Богом и человеколюбивыми Его Ангелами? Желай и другим того же, чего себе желаешь».

Эта священная повесть учит и нас желать грешникам не казни и смерти, но покаяния, и молить Бога не о том, да погубит их, но Своей благодатью да обратит их и помилует.

Преподобный Исаакий Далматский²⁰⁸, подражая святому пророку Илии, почти не показывался миру; но Бог, воздвигший Даниила на защищение невинной Сусанны, воздвиг и его на защищение Своей Невесты, Православной Церкви, которая терпела ужасное гонение от императора Валента, глубоко заражённого арианством. Руководимый Духом Святым, Исаакий пришёл в Царьград.

В то время у греко-римлян загорелась война с готами. Варвары под предводительством царя Фритигерна осадили Адрианополь и угрожали самой столице. Император Валент, известившись, что войска его разбиты, собрал новые силы и готовился к походу. Преподобный Исаакий, провидя духом гнев Божий, грядущий на гонителей веры, приступил к Валенту в то время, когда он с отборными полками выступал из Царьграда, и с дерзновением святого человека сказал: «Государь! Перестань утеснять православных, отвори им церкви – и Господь добре устроит путь твой пред тобой». Но император, презрев его, как невежду, даже не хотел отвечать и пошёл далее. На другой день блаженный старец опять вышел навстречу Валенту на следующем ночлеге и опять сказал: «Государь! Отвори церкви православным – и война будет благополучна: ты победишь врагов, возвратишься здрав и принесёшь мир твоим народам». Император поколебался в зловерии и велел было заготовить указ для обуздания дерзости арианской; но окружающие его еретики употребили все лукавства, чтобы переменить мысли Валента, и так его ожесточили, что святой Исаакий получил несколько заушений. Но ревность человека Божьего через это не упала: он опередил императора и на третий день остановил на дороге и, взяв за узду коня его, начал просить и умолять: «Государь! Умири Церковь, дай отраду православным; мщение Божие не укоснит, если не оставишь заблуждения». Тогда раздражённый Валент повелел бросить святого Исаакия в зыбкое болото, обросшее тернием, которое тогда встретилось им на пути.

Погиб бы тут угодник Божий, но невидимая десница извлекла его из топкой дебри. Исаакий пал на колена и, воздав благодарение Господу, в четвёртый раз пошёл за императором. Валент, увидев его, ужаснулся и удивлялся в безмолвии; а преподобный старец с апостольской ревностью воскликнул: «Ты хотел меня уморить в тернии и болоте, но Господь сохранил меня. Государь! Послушай меня, перестань гнать Православие, и тогда победишь врагов и возвратишься увенчанным славой и честью. За ослушание и сам погибнешь, и всё воинство погубишь. Государь! Если не трогает тебя собственная смерть, то пожалей отечество: оно гибнет за грехи твои». Хотя на тот раз император принял без гнева дерзновение инока, даже удивлялся светлости лица его, но жестокое сердце, от Бога отлучённое, не могло принять истины. Прозорливый Исаакий был под стражей отправлен в Царьград; уходя от лица Валента, он воодушевился ревностью пророческой и воззвал к нему: «Аще возвращаяся возвратишися в мире, то не глагола Господь мною(3Цар.22:28); глаголю же тебе, яко сведении вои на брань, и не возможеши варваров одолети, но побегнеши от лица их, и ят будеши, и жив огнём сожжешися»²⁰⁹

Вскоре исполнилось пророчество человека Божьего. Валент, по прибытию в Адрианополь, дал битву и проиграл её. Две трети греко-римских войск изрублено, остальные рассеялись по лесам или ушли в разные города. Лучшие полководцы убиты; император обратился в бегство, но, будучи ранен стрелой, упал с коня и был перенесён служителями в находившийся на поле небольшой дом, и этому кратковременному спасению способствовала одна только темнота ночи. Но едва уняли ему кровь и перевязали рану, как толпа готов, отделившихся от войска, прибежала туда в намерении ограбить дом, не зная, кто там находится; они хотели отбить двери, но, видя сопротивление, зажгли его со всех сторон и пошли далее.

В этом-то месте Валент, удручёный болезнью и угрызением совести, сгорел живой. Он получил жребий безбожных, будучи в жизни своей от всех ненавидим, а по смерти никем не оплакан.

Назад тому с лишком семьсот лет Россия имела уже великих и святых врачей, имена которых достойны вечной памяти. Агапит²¹⁰, из Киева пришедший в пещеру преподобного Антония и там постригшийся, врачевал иноков и всех бедных людей. Его сострадание простиралось так далеко, что, услышав о болезни кого-нибудь из братии, он немедленно оставлял свою келью и оставался у недужного дотоле, пока искусством и молитвами не возвращал ему здравия. Сверх того, Печерский монастырь всегда видел множество болящих пришельцев, которые возвращались домой здоровыми.

Вскоре успехи врачевания так прославили Агапита, что Черниговский князь Владимир Всеволодович Мономах, находясь в тяжкой болезни и уже не надеясь получить помощи от придворных врачей, отправил нарочного просить святого Антония, чтобы прислал к нему Агапита. Но преподобный отшельник отрёкся идти в Чернигов. «Я не могу оставить святой обители, – сказал он, – для снискания славы человеческой, которой убегать до последнего издыхания дал клятву Самому Богу», – и с посланным от Мономаха боярином отправил лекарства, вместо диеты – воздержание, молитву и добрые дела. Князь, скоро и совершенно выздоровев, сам приехал в Печерский монастырь, чтобы щедро наградить своего избавителя. Но святой Агапит скрылся, и Владимир принуждён был привезённые для него дары оставить игумену. В изъявление своей благодарности, он вторично послал одного из своих придворных также с дарами; но истинный и бескорыстный врач бедных и богатых и тогда, не приняв оных, сказал посланному: «Я никогда ни от кого и ничего не брал, ибо не моё искусство, но сила Христова исцеляет болящих. Пусть государь твой раздаст нищим, просящим милостыни именем Христа, не только эти дары, но и все избытки от сокровищ княжеских, из которых мы, отходя в вечность, ничего взять с собой не можем».

Этот преподобный врач и молитвенник, за три месяца предузнав свою кончину, не переставал лечить болящих братьев и пришельцев до последнего часа. Умер он в глубокой старости и погребён был в пещере преподобного Антония.

Преподобный Зосима Киликийский, инок Синайской горы²¹¹, с юности возжелав уединённой жизни, удалился в ливийские пустыни и там служил единому Богу. Однажды, ходя по необитаемым местам, он увидел старца, одеянного власяницей, и, приблизившись к нему, хотел принять благословение. Но старец, предупредив Зосиму, сказал: «Зосима, зачем ты сюда пришёл? Возвратись в Синай; Бог не благоволит твоему здесь пребыванию». Удивлённый Зосима спросил, почему он знает его. – «За два дня перед этим, – отвечал пустынник, – явился мне некто, по образу чудный, и сказал: к тебе идёт синайский инок Зосима. Вели ему отсюда уйти на прежнее место, поскольку хочу поручить ему Вавилонскую Церковь в Египте»²¹². Потом, немного отступив, пустынник помолился Богу, облобызал Зосиму и, сказав: «Мир тебе, чадо! Погреби тело моё и молись о душе моей», – возлёг на землю и скончался. Зосима отдал последний долг усопшему и, помня его пророчество, возвратился в Синай, чтобы ожидать там исполнения оного.

Но сколько преподобный отец ни принуждал себя жить в иноческом обществе, не мог преодолеть стремления к пустынному безмолвию и опять дерзнул оставить гору Синайскую. Взяв ученика своего Иоанна, он ушёл в пустыню, нарицаемую Порфирот, и, встретив там двух отшельников, Павла и Феодора, близ них поселился. Но Бог вскоре наказал его непослушание. В один день ученика его, Иоанна, ужалила змея столь жестоко, что от яда в тот же час повредилось всё тело, и юноша умер. Сетующий Зосима пошёл к Павлу и Феодору, чтобы в беседе с ними несколько утешиться; но святые пустынники, встречая его, наперед спросили: неужели умер ученик его? Зосима удивился их прозорливости и, рассказав о горестном приключении, повёл их к мертвецу. Пустынники советовали ему не сокрушаться; увидев же усопшего, воскликнули: «Юноша, восстани! Старец имеет в тебе нужду, поскольку ему должно идти в Синай, чтобы принять там епископство Вавилонской Церкви в Египте». Мгновенно Иоанн ожил, а Зосима, воспомянув волю Господню, открытую ему прежним пустынником, узрел в смерти ученика своего начало Божеского гнева за непокорство. Он не посмел задать никакого вопроса преподобным чудотворцам и, тогда же приняв от них благословение, опять возвратился в Синай.

Вскоре настоятель послал святого Зосиму за некоторым монастырским делом в Александрию. Там патриарх Аполлинарий удержал его и рукоположил в епископа Вавилону Египетскому.

Удаление от обязанностей, свыше на нас возлагаемых, по большей части имеет причины неизвинительные. Да убоимся гнева Божьего!

Некоторый брат за согрешение отлучён был от святого общества. Когда же начали изгонять его из обители, преподобный Виссарион²¹³ встал и пошёл с ним вместе, сказав: «И я такой же грешник». Но сколько человек Божий наставлял учеников своих милосердию к грешникам, столько же советовал им мужественно противоборствовать грехам. «Иноку должно стараться, – говорил он, – да будет весь око, якоже Херувим и Серафим: ибо грех пресмыкается невидимо. Против кого не воюют страсти, тот ещё более да блюдётся и смиряет себя перед Богом, чтобы надежда на самого себя не свергнула его тем стремительнее. За самомнение многие преданы были на брань; напротив того, Господь часто отвращает брань плоти от немощных, чтобы до конца не погибли».

Подражая преподобному Виссариону, не должно осуждать ближнего, видя сучок в глазу его, а лучше смотреть, нет ли у нас чего-нибудь более!

Один брат спросил у преподобного Виссариона: «Как должно вести себя, живя с другими?» – «Говори только тогда, когда нужно, – отвечал старец, – а особливо не соперничай с братией».

Этот совет весьма полезен в каждом духовном и светском состоянии, даже в каждом семействе.

Когда преподобный Кирилл Белоезерский²¹⁴ созидал и украшал монастырь, то окрестные жители весьма удивлялись успеху работ и думали, что старец имеет великие богатства, а один корыстолюбивый и злонравный помещик отважился учинить разбой и послал слуг своих, чтобы святого Кирилла и его обитель ограбили.

Вечером злодеи собрались в близлежащем лесу и дожидались ночи, чтобы неожиданно напасть на спящих иноков; но, подъехав к монастырю, увидели вокруг ограды великое множество вооружённых людей, из которых иные стреляли из лука, иные ходили с копьями, иные держали в руках обнажённые сабли. Разбойники думали, что какой-нибудь воевода с отрядом оруженосцев пришёл к преподобному Кириллу ради благословения и молитв, почему опять ушли в лес и смотрели, когда воины удалятся от обители. Но, тщетно прождав почти до рассвета, решили наверное, что богомолец, замедлив, остался тут ночевать, и, возвратившись домой, рассказали господину своему всё, что видели. Злочестивый помещик приказал им сделать то же покушение в следующую ночь; но разбойники увидели тогда ещё больше вооружённого народа и в трепете опять прибежали домой. Тогда жадный корыстолюбец послал в монастырь одного из сообщников разбоя, чтобы искусным образом спросил у иноков, кто вчера и третьего дня был у них. Но когда служитель принёс ответ, что в монастыре более недели не было ни богомольцев, ни посетителей, то Феодор (так назывался помещик) удивился и ужаснулся. Он познал, что Бог ополчает Ангелов, и, страшась, да не постигнет его суд Господень, немедленно пошёл к святому Кириллу и, обливаясь слезами, исповедал свой грех и чудное видение двух ночей. Святой настоятель, возблагодарив Бога, спасающего Своих избранных, довольно поучил Феодора от Божественного Писания и, даровав ему прощение, сказал: «Поверь мне, чадо, и другим скажи, что я с самого вступления в иночество ничего у себя не имею, кроме одежды, которую на мне видишь, и нескольких книг; а деньги на сооружение и украшение святой обители доставляет Тот же, Кто сохраняет оную».

Раскаявшийся помещик возвратился домой, радуясь и благодаря Бога, что не допустил его оскорбить угодника Своего, и с того времени сделался первым почитателем добродетелей Кирилла и щедродателем для его святой обители.

Христиане! Если чистое сердце есть достойнейшая обитель и великолепнейший храм для Бога, то и все добродетельные люди должны ожидать от Него такой же помощи, какую получил преподобный Кирилл. Он Ангелам Своим заповедует о каждом праведнике – хранить его во всех путех его (Пс.90:11, 14–15): «Яко на Мя упова, – вещает Он устами порфироносного пророка, – и избавлю его, покрыю его, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его и прославлю его».

Когда святой Вассиан²¹⁵, бывший после епископом Лавдийским, жил в Равенне при церкви священномученика Аполлинария, в то время от императора Валентиниана к тамошнему градоначальнику пришло повеление предать смерти чиновника, по имени Вифимний, единственно по клевете злобных людей. Немедленно несчастный был окован и без суда приведён на место казни. Чувствуя свою невинность, Вифимний воспомянул святого Вассиана и, сказав сам в себе: «Раб Божий, благодатью, тебе от Бога данной, будь мне ныне помощником!» – преклонил главу свою. Но едва исполнитель смертного приговора поднял секиру, чтобы ударить по шее Вифимния, секира вывалилась из рук его и упала на землю. Изумлённый палач схватил оную и опять, держа крепко, направил удар; но секира невидимой силой опять исторглась и упала; то же случилось и в третий раз. Градоначальник, думая, что тут кроется умысел, чтобы пощадить преступника, повелел другому исполнить суд царёв. Но и тот, к общему удивлению, равным образом трижды тщетно поднимал руку свою на Вифимния: секира всегда исторгалась и упадала без действия. Народ, громко вопия, требовал освобождения узнику, столь явно Богом покровительствуемому. Градоначальник не знал, чему приписать это чудо, и, приказав содержать его крепко, но человеколюбиво, под стражей, обратился к императору о столь чрезвычайном происшествии и в истине оного свидетельствовался всем городом. Валентиниан, не менее удивляясь тому, предписал рассмотреть доносы на Вифимния, и, увидев одни происки неприятелей, повелел немедленно освободить невинного и возвратить ему все чины и достоинства.

Вифимний всенародно прославил имя угодника Божьего Вассиана и, прямо из темницы прибегнув к нему, омыл слезами благодарности его руки и ноги. С того времени народ почитал святого Вассиана не иначе, как Ангелом Хранителем.

Святые мученики Мануил, Савел и Измаил²¹⁶, родные братья, были персияне, тайно в христианском благочестии воспитанные. Занимая важные государственные места в отечестве, они отправлены были государем своим к греко-римскому императору Юлиану Отступнику, для утверждения мира между обеими державами. Посланники сначала приняты были с честью; но презревший святую веру вскоре презрел и святость прав народных, что происходило следующим образом.

Наступил языческий праздник в честь Аполлона. Юлиан, как усердный поклонник идолов и желая притом показать чужестранцам пышность двора своего, захотел отправить этот праздник как можно великолепнее и приказал царедворцам, чиновникам и народу быть в Вифинии. Там воскурились жертвы, загремела музыка, начались пиршества и показались все мерзости, какими только когда-нибудь отличались язычники. Рабы Христовы – Мануил, Савел и Измаил, хотя находились также в Вифинии по обязанности всюду быть с императором, однако не хотели и смотреть на богопротивное празднество, но в уединении оплакивали заблуждение народа, а наипаче государя, рождённого в христианской вере. Когда Юлиан приказал спросить у них: «Почему не принимают участия в молениях и удовольствиях государя?» – святые братья отвечали кротко, что они, как христиане, не могут воздавать чести идолам. Греческий чиновник намекнул им, что за такую грубость неминуемо подвергнутся они гневу императорскому. Тогда посланники, уважая свой сан, сказали: «Мы имеем необходимость быть у его величества только тогда, когда дело идёт о взаимной пользе наших государств. Доложите вашему государю, что и мы здесь – наместники великого государя». Услышав это, Юлиан воспылал гневом и повелел взять благочестивых персиан под стражу. Видно, богоотступник давно искал случая оскорбить Персию и вызвать против себя государя, который искал мира. Иначе нельзя объяснить в царе, отличавшемся образованием, этот поступок, на который редко отваживаются и варварские правители.

На следующий день Юлиан потребовал их к себе и начал укорять в зловерии (так богоотступник называл правоверие). «Возможно ли вам, – говорил он, – заступать при мне место вашего государя, когда не наблюдаете веры его? Возможно ли стараться о пользе отечества, когда презираете богов отечественных? Будьте единодушны с нами в вере, тогда будем единодушны и в договорах о пользе государств». – «Государь! – отвечали святые юноши, – обязанности посланников известны тебе и нам; мы имеем наставление от своего двора, о чём с тобой договариваться: безопасность границ, дружественное сношение и торговля – вот предметы, для которых наш государь отправил к тебе посольство. Препираться о вере, которой должно держаться, не есть наша обязанность. Что же касается до нашей верности государю и усердия к отечеству, узнаешь тогда, когда будешь рассуждать о выгодах Рима и Персии». Защищая свой сан, особливо ревнуя по христианскому благочестию, они употребили несколько выражений, неприятных для богоотступника, и этим так раздражили его, что Юлиан воспылал гневом. «Я угожу приятнейшим образом царю вашему, – сказал он, – если предам пыткам и казни предателей его веры и оскорбителей моего союзника», – и повелел истощить на святых братьях все мучения, а потом отсечь им головы.

Так пострадали и умерли за Христа Спасителя святые мученики Мануил, Савел и Измаил. Но тиран, поправший все права божественные и человеческие, не был доволен оскорблением Персии в лице её посланников: он собрал силы почти всех известных тогда народов и пошёл мстить, не зная за что, той державе, которая имела полное право отмстить ему жесточайшим образом.

Всякому известно, какой конец имело это предприятие богоотступника, запечатлённое кровью святых мучеников: Юлиан погиб.

Преподобный Иоанн Колов²¹⁷ однажды с некоторыми братьями пошёл из скита. Дорогой застигла их ночь, и провожатый, к несчастью, сбился с пути. «Авва, что нам делать? – сказали Иоанну спутники, – скитаясь здесь, можно погибнуть». – «Не говорите провожатому ничего, – отвечал старец. – Бедный устыдится и будет печалиться, досадовать и, может быть, роптать. Лучше сделаем вот что: я притворюсь, будто болен; скажу, что не могу идти далее, и останусь здесь, пока не рассветёт». Таким образом и поступил. Прочие объявили, что останутся с ним; все пробыли тут до утра и не причинили сокрушения брату.

Вот высокий пример, как должно каждому из нас дорожить спокойствием ближнего!

Преподобный Паисий Великий²¹⁸ был столь славен благочестием и всеми добродетелями, что современники называли его не иначе, как «божественным», и почитали за высшее счастье, если сподобятся слышать от него священные уроки и принять благословение. Блаженный Пимен²¹⁹, имея тогда не более семи лет от рождения, также чрезвычайно желал увидеть святого Паисия, но долго не мог удовлетворить желание своего сердца, поскольку, думая о нём, как об Ангеле, не смел приступить к нему. Наконец, он начал просить преподобного Павла²²⁰, друга Паисиева, чтобы он сходил с ним к человеку Божьему; но и этот старец сказал ему: «Ты ещё дитя; как поведу тебя к столь великому мужу, когда и мы, состарившиеся в постничестве, приходим к нему с большой осторожностью, в известное только время, единственно для пользы душевной и как можно строже испытав свою совесть? Поверь, чадо, я стыжусь идти с тобой к великому Паисию». – «Но я, – отвечал юный Пимен, – по крайней мере, постоял бы у его кельи. Ты войди к нему один и начни душеспасительный разговор: счастлив буду, если услышу его мудрые наставления; а если невозможно и это, спокоен останусь, если прикоснусь к его келье и облобызаю следы ног его! Отец мой! Не лиши меня хоть этого благословения». Преподобный Павел, видя столь пламенную ревность в дитяти, наконец согласился взять его с собой и, достигнув кельи Паисиевой, оставил за дверьми. Но великий пустынник, едва встретил его, как вдруг спросил: «Где твой юный спутник?» – ибо святой душевными очами издалека увидел Пимена. «Он остался вне кельи, боясь беспокоить тебя», – отвечал Павел. Паисий немедленно кликнул отрока, сам ввёл его и, благословляя, сказал: «И нам, старым людям, вещает Спаситель: “аще не будете... яко дети, не внидете в Царство Небесное”. Поверь мне, любезный о Христе брат, – обратившись к Павлу, продолжал он, – это дитя спасёт много мужей и старцев, ибо с ним десница Господня». Потом, возложив руки свои на главу Пимена, вторично благословил его и после продолжительной беседы о спасении отпустил их с миром.

Дети! Этот малолетний Пимен, который столь пламенно желал слушать поучения от великого Паисия, сам после назван был Пименом Великим, и его старались увидеть христолюбивые люди с таким же нетерпением. Любезные дети! Если хотите быть утешением родителей, надеждой отечества, наследием Христовым, то более всего ищите случая беседовать с людьми благочестивыми.

Святой мученик Феодор²²¹, родом варяг, в бытность свою в Греции принявший христианскую веру, по торговым делам жил с сыном своим Иоанном в Киеве и, жалея о заблуждении столь храброго и вместе с тем добродетельного народа, немолчно вопиял против многобожия, за что идолопоклонники ненавидели его, а жрецы искали случая отомстить ему, не подвергая опасности свою честь.

В то время великий князь Владимир Святославич, ещё не просветившийся крещением, возвратился в Киев с победой, которую одержал над ятвягами, жившими на реке Бугу. И поскольку покорение многочисленного и воинственного народа²²² было весьма приятно Владимиру, то определено было принести богам в благодарность чрезвычайную жертву: заклать на алтаре изуверства юношу или девицу. В собрании знатных людей кинули жребий, кому пролить кровь свою; хитрые жрецы направили жертвенный нож на Иоанна, сына Феодорова. Немедленно были посланы к нему нарочные, которые именем богов, князя и народа потребовали юного христианина. «Боги возлюбили твоего сына, – говорили они, – и им угодно взять его к себе». Ревнующий по Христе Феодор вместо того, чтобы искать способа уклониться от ярости неверных, почёл этот случай удобнейшим, дабы сильнее прежнего уличить их в постыдном многобожии. «Боги ваши, – сказал он, – не суть боги, но идолы, сделанные из дерева; ныне есть, а вскоре сгниют. Сами видите, что они бездушны и бесчувственны, не видят, не слышат, не говорят: как же могли они потребовать моего сына? Они не едят, не пьют: на что им Иоанна? Несчастные! Познайте наконец, что един есть Бог, Безначальный и Вечный, в трёх лицах покланяемый, в Которого веруют греки и я с сыном. Он сотворил небо и землю, солнце, луну, звёзды и человека. Он дал нашему князю и нынешнюю победу над супостатами». Но так как посланцы начали угрожать ему, что гнев их богов прольётся на его непокорную главу, то святой Феодор изгнал их с бесчестием.

Народ, узнав ответ христианина, воспылал гневом и, подстрекаемый жрецами, с бешенством бросился к дому Феодора с оружием и дрекольями, начал ломать ворота и нагло кричать: «Выдай нам сына, и мы принесём его в жертву богам».

Нетрепетный воин Христов вышел на крыльцо. Величественная картина! Он стоит, подобно кедру, младой порослью обвитому, – стоит, обхваченный руками юного сына, и, спокойно взирая на бешенство народа, отвечает: «Если боги ваши захотели есть, то пусть пришлют от себя одного которого-нибудь за моим сыном; а вам что стараться о них?» Тогда-то совершенно обезумела бессмысленная толпа: они зарыкали, как тигры, подсекли крыльцо, и святой Феодор первый пал под их ударами; святой Иоанн своей кровью обрызгал мерзкий истукан Перуна; весь дом размётан до основания.

Так пострадали российские первомученики. Но их святая кровь, яко дождь, нисшедший на руно, оросила семя Христовой веры, посеянное равноапостольной Ольгой: великий Владимир вскоре просветился и просветил весь народ крещением. На том месте, где стоял дом Феодора, воздвигнут был храм в честь и славу Пресвятой Богородицы.

Дочь некоторого чиновника в Вавилоне одержима была нечистым духом так, что изгнать его не могли никакие старания. К счастью, однажды к отцу её пришёл знакомый инок и, узнав о страдании девицы, сказал: «Должно испытать последнее средство – призвать на помощь молитвы известных мне благочестивых пустынников; только, если будешь о том просить их, они по своему смирению откажутся от столь славного дела. Разве поступим следующим образом: когда придут они на рынок, притворись, будто желаешь купить их рукоделия; как скоро вступят в дом твой, попроси у них благословения дочери твоей. Я уверен, что возложение рук их на главу девицы исцелит её». После этого отец болящей с иноком вышли на площадь, увидели одного из учеников старческих, продающего корзины, купили и, по уговору, для расплаты повели его в дом. Но едва пустынник переступил порог, беснующаяся вскочила с места и ударила его по ланите. Инок, по заповеди Господней, подставил другую. Вдруг нечистый дух почувствовал мучение и возопил: «О, непостижимая сила! Заповедь Христова изгоняет меня!» Тотчас же девица исцелела. Все прославили Бога и уверились, что заповедь смирения низвергает гордость дьявольскую.

Если какая-нибудь порочная страсть начнет терзать наше сердце, расстраивать ум, вооружимся заповедями Христа Спасителя. Тогда непременно будем победителями.

Преподобная Евпраксия²²⁴, узнав из откровения свыше, что час её смерти наступает, так испугалась и ослабела, что пала на землю, как бездыханная. Чада веры, Христу спогребающиеся! Не обвиняйте праведницу в малодушии, но познайте причину такой великой горести.

Когда подвижница Господня опомнилась, то излила слёзную молитву в следующих словах: «Зачем, Царю и Боже мой, возгнушался меня, сироты и грешницы? Се время, в которое бы мне наипаче должно трудиться для ближних и противоборствовать врагам, на душу воюющим. Ты же смерть ниспосылаешь мне. Умилосердись о мне, Господи, и оставь для жизни моей хоть один год, чтобы могла я покаяться в моих согрешениях и совершить служение, для которого Промысл Твой призвал меня в это малое, но возлюбленное Тобой общество! Ах! Я не имею добрых дел и не могу получить награды, уготованной праведникам».

Вот почему ужасалась смерти святая Евпраксия, дочь знаменитых родителей, воспитанница императора Феодосия Великого, которая, будучи десяти лет, восприяла на себя образ ангельский и более двадцати лет, в пример святой обители, подвизалась в молитвах, постничестве и послушании. Христиане! Мы не знаем, когда придёт час смертный, но всякому известно, что мимо нас не пройдет он. Этого-то часа хотелось бы нам не видеть! Для чего же? Верно, ещё родители не получили от нас утешения в старости? Ещё дети не воспитаны в страхе Господнем? Ещё несколько бедных, по праву, данному им Спасителем, не получили от нас помощи? Ещё отечество не получило от нас никакой пользы? О! До этого, как до дела постороннего, нам и нужды нет; а что касается грехов, их мы и вспомнить не хотим. Мы не желаем смерти потому только, что хотим жить, и жить хотим для того, чтобы вкус свой притупить в бесчисленных удовольствиях света и собрать на главу свою обильнейшую жатву гнева Божьего. Но если бы каждый из нас желал отдалить смерть свою с чувствованиями преподобной Евпраксии, тогда бы и семейства, общественные сословия и сами государства были во сто крат благополучнее.

Три брата: Георгий, Ефрем и Моисей, уроженцы Угорские, в древних российских летописях сияют – первый, как герой верности своему государю, а два другие, как светильники веры и всех добродетелей. Все они были придворные бояре благоверного князя и страстотерпца Бориса.

В то время, когда убийцы, посланные Святополком, напали на князя Бориса при реке Альте, верный Георгий²²⁵ повергся на него всем телом, чтобы прикрыть от наносимых ему ударов. Он был первой жертвой злодеяния Святополкова, первый устремил на себя ярость убийц и первый лишён главы, которую отсекли для снятия с шеи золотой гривны, пожалованной ему князем Борисом.

Старший из братьев, Ефрем²²⁶, услышав об убиении Георгия, немедленно отправился на место несчастного происшествия, чтобы взять тело его, но нашёл только главу, которую хранил у себя до самой смерти. Он оставил боярский сан и дом, ушёл в Торжок и, избрав близ оного прекрасное местоположение на берегу реки Тверды, построил храм во имя своих государей Бориса и Глеба, собрал иноков, основал обитель и был архимандритом её. Георгий пожертвовал жизнью заблаготворения своего государя, а преподобный Ефрем посвятил дни свои единственно на то, чтобы несчастьям и добродетелям его воздать вечную память.

Моисей²²⁷, младший брат, во время убиения князя Бориса и всех с ним находившихся, один избавился от смерти и, прибежав в Киев, скрылся у Предиславы, сестры Ярославовой; но Болеслав, по взятию Киева, в числе пленных отослал в Польшу и Моисея. Руководимый Богом, Моисей, по прошествию некоторого времени, ушёл из Польши, опять водворился в пещеру великого учителя веры, святого Антония, безмолвствовал там десять лет и там же блаженно преставился.

Брат некоторой обители учинил прегрешение. Настоятель объявил о том живущему в окрестности, славному по добродетелям пустыннику, который и осудил его на изгнание. Несчастный вышел из обители и, сидя в пещере, горько плакал. По случаю кто-то из братии шли к преподобному Пимену²²⁸ и, увидев рыдающего инока, сжалились и начали звать его к великому старцу. Но грешник, усугубив слёзы, сказал им: «Я должен здесь умереть». Братия уведомили об этом святого Пимена, который, благословив их сострадание, отпустил с тем, чтобы они именем его пригласили к нему удручённого горестью брата. Брат пришёл; преподобный Пимен обнял его и, обходясь с ним весьма ласково, просил укрепиться пищей. Потом одного из учеников своих послал к пустыннику сказать: «Уже несколько лет слыша о твоих великих делах, желаю с тобой видеться: но, видно, по общей моей и твоей лености, мы по это время друг у друга не бывали. Теперь Сам Бог послал к тому случай; итак, возьми на себя труд, приди – и увидимся». Пустынник, хотя никогда не выходил из своей кельи, но, подумав, что Пимен не послал бы за ним, если бы Сам Господь ему не внушил того, немедленно отправился в путь. Когда они сделали друг другу радостное приветствие и сели, тогда авва Пимен сказал: «В одном месте жили два человека, и случилось обоим иметь у себя по мертвецу; но один из них, оставив своего мертвеца, пошёл оплакивать чужого». Пустынник, услышав это, был поражён притчей святого Пимена и, воспомянув свой поступок против согрешившего инока, сказал: «Пимен всегда выше и выше! А я всегда ниже и ниже!»

Один христианин жаловался преподобному Пимену, что дурные помыслы возмущают и подвергают великой опасности душу, желающую спастись. Старец взял его за руку и, поставив на открытом воздухе, велел, распахнув пазуху, удержать ветер. «Я не могу сделать этого», – сказал христианин. «Если не можешь сделать этого, – возразил святой Пимен, – то не можешь воспрепятствовать и тому, чтобы не возмущали тебя помыслы. Но обязанность наша – противиться оным».

Однажды авва Исаак, увидев, что преподобный Пимен возливает на ноги свои воду, сказал: «Другие ведут себя строже и удручают тело своё». «Мы научены умерщвлять не тело своё, но страсти», – отвечал святой старец.

Один старец спросил у преподобного Пимена: должно ли ему приказывать братьям, которые с ним живут? «Нет! – отвечал Пимен, – лучше делай сам; если они захотят с тобой жить, сами увидят, что и им должно делать!» – «Но они сами желают, – возразил старец, – чтоб я, как старший, приказывал им». – «Не советую, – сказал Пимен, – будь для них примером, а не законодателем! Тогда всё будет исполняемо в точности, и сколь бы труд велик ни был, не будет даже тени роптания».

Богом возлюбленные супруги Иоаким и Анна провождали жизнь святую и добродетельную; изобилуя богатством вещественным, они более прославились богатством духовным; кроткие, целомудренные, благочестивые, они на каждый праздник отделяли из своего стяжания две части: одну – Богу на церковные потребности, другую – нищим. Но этим супругам Бог долго не давал чада, не давал для того, чтобы явить на них Свою милость, от века неслыханную: ибо в глубокой старости, после пятидесятилетнего бесплодства, они произвели на свет «Радость и Спасение» всему человечеству.

В великий праздник, когда сыны Израилевы приносили дары Богу, сетующий о бесчадии своём Иоаким также пришёл в храм Иерусалимский; но первосвященник Иссахар не хотел принять от него жертвоприношения и с укоризной сказал: «Ты не стоишь того, чтобы принять от тебя дар Богу; будучи бесчаден, конечно, не имеешь ты благословения Божьего за какие-нибудь тайные грехи». Эту укоризну усугубил другой евреянин, с досадой сказав Иоакиму: «Зачем прежде меня приступаешь к Богу? Разве не знаешь о своём неплодстве?» Тогда-то Иоаким ужаснулся своего бесчадства; посрамлённый и униженный, в лютой скорби пошёл он от храма Господня. «Увы! – сказал он, – всем праздник великий, а мне время сетования!» – и не хотел возвратиться в дом свой, но удалился в пустыню к пастырям стад своих и там оплакивал своё поношение в людях. «Боже отцов моих! – неусыпно молился скорбящий праведник. – Ты праотцу Аврааму, уже состарившемуся, даровал сына; сподоби и меня благословения Твоего, даруй плод моему супружеству хотя в старости, да нарекуся отец, да не буду яко отверженный от Тебя, Господа моего». Святой Иоаким с молитвой соединил сорокадневный пост.

Между тем праведная Анна, услышав о столь чувствительном оскорблении супруга и об удалении его в пустыню, не могла утешиться. «Горе мне, несчастнейшей на свете! – вопияла она, – Богом я отвержена, от людей укоряема, супругом оставлена! О чём прежде начну плакать? О вдовстве ли моём? О бесчадии или о бесславии в женах израильских?» Сколько Юдифь, верная рабыня, ни утешала её, но тщетно: праведная Анна рыдала и день и ночь.

Однажды, истерзанная печалью, она пришла в сад и, севши под тенью лавра, вздохнула из глубины сердца; потом, возведя к небу наполненные слезами очи, увидела на дереве птичье гнездо, в котором лежали едва оперённые птенцы: тут болезнь её сердца перешла меру. «Всё в природе рождает и воспитывает! – воскликнула она, – я одна лишена радости сердечной. Птицы небесные! Вас благословляет Господь, ибо вы утешаетесь детьми своими. Звери дубравные! Вас благословляет Господь, ибо вы кормите детей своих. Земля, общая мать наша! И ты Богом благословенна, ибо на лоне твоём растут древа и цветы, и на них рождаются плоды. Я одна бесчадна на земле! О, Ты, Который разверз утробу матери пророка Твоего Самуила, Адонаи Господь! Умилосердись надо мной, да благословляя благоутробие Твоё, посвящу Тебе рождённое дитя». В это мгновение вдруг является пред ней Ангел Божий. «Анна! Анна! – вещает он, – услышана молитва твоя; воздыхания твои проникли сквозь облака; слёзы твои канули пред Господом. Се, зачнешь и родишь Дочь Богоблагодатную, о которой возрадуются все племена земные; ибо Ею дастся спасение всему миру». Праведница преклонила колена. «Жив Господь Бог! – воскликнула она, – имеющее родиться да будет Ему в жертву благоприятную». Исполнившись неизреченной радости, святая Анна немедленно пошла в Иерусалим воздать благодарение Богу за дар, внезапно обетованный.

В то же самое время благовеститель небесный обрадовал и праведного Иоакима. Возвестив ему рождение дочери, он сказал: «Иди в Иерусалим к церкви Господней; там, у златых врат увидишь супругу свою». Удивлённый и обрадованный старец спешит в святой град, встречает Анну, по словам ангельским, и объявляет ей благовестие свыше. Праведница рассказывает то же. Оба прославили Бога и, поклонившись Ему в храме, возвратились в дом свой.

Вскоре оправдались слова Господни: Анна зачала в девятый день декабря, а в восьмой день сентября родила Пречистую и Преблагословенную Деву Марию, Ходатаицу нашего спасения.

Эта страдалица, дочь благородного и богатого человека, именем Филофрона, за исповедание Христовой веры представлена была на суд в числе сорока девяти других христиан, которые под разными мучениями испустили дух свой.

Но святая Евфимия, как юная и прекрасная девица, казалась драгоценнейшей добычей для мучителя: посему, отдалив её от прочих страдальцев, тиран употреблял всевозможные средства, чтобы уговорить её к нечестию; ласками, обещаниями, пожертвованием своего сердца уловлял он сердце девическое; но всё было безуспешно! Тогда Приск (так именовался мучитель) приказал приготовить орудия казни; но усеянное серпами колесо останавливала десница Всемогущего; раскалённую печь окропили Ангелы росой прохладной; змеи и все ядовитые гады не имели для неё смертоносных жал; лютые звери претворялись в кротких агнцев. Неверные были в недоумении; но окаменело сердце их и не чувствовало, что тут присутствовал Сам Бог; неизреченные чудеса называли они чародейством.

Наконец, святая великомученица излила тёплую молитву к Богу: «Господь всех сил! Ты удивил на мне Твоё непобедимое всемогущество; Ты обличил немощь идолов и безумие мучителя; приими и мою жертву – сердце смиренно и дух сокрушен, как принял кровь прежде бывших мучеников; упокой меня в скиниях святых Твоих». Праведница умолкла, взирая на небо. Тогда один зверь сделал легкую рану на ноге её; истекла кровь; раздался голос с неба, призывающий её к Жениху Небесному, и мгновенно святая душа оставила чистое тело.

У некоторого старца, Силуана, был ученик Марк, искусный в рукописании книг²³¹ и за послушание весьма любимый своим наставником, на что другие двенадцать учеников смотрели с большим неудовольствием и наконец везде начали жаловаться на пристрастие Силуана. Некоторые из пустынников поверили им и, однажды придя к преподобному Силуану, начали обвинять его в чрезвычайной приверженности к Марку и в холодности к прочим. Старец, выслушав их, вышел вон и, подходя к каждой келье, стучался: «Такой-то брат (называя по имени), выйди! Мне есть до тебя дело». Но ни один из них не выходил, ни один не откликался на голос Силуана. Когда же он достиг кельи Марка и, толкнув в двери, сказал: «Марк!» – в то же мгновение Марк выскочил, и старец послал его на службу. Тогда Силуан сказал братии: «Видите сами, каковы все двенадцать учеников! Бог знает: или они дома и не хотят слушать меня? Или ушли, куда вздумалось?» Потом вошёл с ними в келью Марка и, взглянув на его тетради, нашёл, что он, услышав голос наставника, не хотел дописать даже буквы W и, бросив перо, к нему выбежал. Видя это, удивлённые старцы сказали: «Авва! Люби Марка ещё более; Сам Бог, без сомнения, любит его».

В царствование римского императора Адриана была некоторая вдовица, родом итальянка, именем София, то есть «премудрость». Она имела у себя трёх дочерей: Веру, Надежду и Любовь, тезоименитых трём богословским добродетелям. В самом деле, что христианская мудрость произвести может, как не веру во Христа, надежду на Христа и любовь ко Христу?

Тогда гонение на христиан свирепствовало ужаснейшим образом; тираны не щадили ни рода, ни пола, ни возраста; по малейшему подозрению в Христовой вере, схватывали каждого, и жребий узников решался всегда одинаково: должно было или поклониться идолам, или умереть в лютых мучениях. После этого удивительно ли, что неверные столь зверски поступили с юными отроковицами Верой, Надеждой и Любовью? Когда отреклись они принести жертву Артемиде, мучитель хотел поколебать твёрдость матери свирепством над её дочерями. Но тщетно! Все они, одна после другой, предали дух свой в руки Божьи.

Сначала Вера, имевшая от рождения двенадцать лет, как старшая сестра, должна была вытерпеть все казни, но, укрепляемая благодатью, не испустила ни единого болезненного вздоха. «Помолись обо мне, дражайшая родительница, – только говорила она, – да совершу подвиг и удостоюсь видеть лицо Господне; а вы, любезные сестры, до конца пострадайте за Того, Кому уневестились». Потом, облобызавшись с ними, святая Вера преклонила под меч главу свою.

После неё вышла на священный подвиг десятилетняя Надежда. Тиран начал увещевать её, чтобы отреклась от Распятого, но она отвечала: «Неужели я не сестра той, которую ты умертвил? Не от одной ли с ней утробы родилась? Не одним ли крещением просветилась? Не одно ли Священное Писание научило нас верить, надеяться и любить Христа Спасителя? Как же можно мне другое мыслить и другого желать, нежели сестра моя Вера?» Потом, обняв бездыханное тело Веры и облобызав матерь и Любовь, приняла ту же кончину.

Наконец предстала юная Любовь, имевшая от роду девять лет, и претерпела те же мучения, ту же казнь и с такой же неустрашимостью: ибо кто может поколебать любовь к Жениху Небесному, Краснейшему всех сынов человеческих? Эта любовь «крепка, яко смерть... вода многа не может угасити любве, и реки не потопят её» (Песн.8:6–7).

Так страдали и умерли святые девицы, в вечную славу своего имени и в посрамление тиранов! Матерь их, взирая на муки, воссылала усерднейшие молитвы к Богу, дабы укрепить их терпение. Ни единой слезы не выронила она, ибо верила в те небесные награды, которые Бог обещает пострадавшим за Него. Мучитель не хотел умертвить её – не по милосердию своему, не из уважения к её несчастному сиротству, но по жестокости нового рода: он хотел, чтобы мать страдала всю жизнь свою, вспоминая погибель, как называл нечестивый, дочерей своих.

Святая София заключила тела их в одну гробницу и погребла за несколько поприщ²³³ от города. Нежная мать три дня молилась над священным их прахом и уснула смертью святых. Верные погребли её вместе с чадами, а Церковь вместе с ними включила её в лик мучениц, ибо хотя не плотью, но сердцем она вытерпела за Христа весь ужас мучений.

Божественная Премудрость! Облистай свыше наш разум, да не заблудится, да не падёт он под мраком тех туч, которые застилают свет горний от мира сего. А вы, боголюбезные дочери её, будьте всюду нашими спутницами. Святейшая Вера! Вещай нам ежечасно, что эта жизнь есть только преддверие настоящей, блаженной жизни, которая начинается за гробом, есть поприще подвигов, неусыпность или нерадение в которых будет иметь последствием наши награды или наказание в вечности. Несомненная Надежда! Будь твёрдым для нас якорем в житейском море, воздвигаемом бурей напастей; не дай нам погрязнуть в унынии или отчаянии. А ты, Любовь нелицемерная, душа Серафимов! Обними твоим пламенем всё наше сердце, да соделавшись жилищем единого Христа, за нас пострадавшего, будет оно неприступно для развратов и сует, которые воздвигает на него князь тьмы.

Святитель Христов Алексий, митрополит Всероссийский, изнемогая от старости и чувствуя приближение кончины, призвал к себе преподобного Сергия и, сняв с персей своих драгоценную панагию, хотел на него возложить. Смиренный старец весь смутился от столь неожиданного поступка и едва мог сказать: «От юности моея не бых златоносец, ей старости же наипаче хощу в нищете пребыти». «Знаю, возлюбленный о Христе брат! – отвечал архиерей Божий, – но будь известен, какое о тебе имею намерение, и окажи послушание. Я содержал российское первосвятительство, сколько угодно было Богу, Который мне даровал оное; ныне же, видя себя близким к кончине, желаю при жизни моей обрести мужа, могущего после меня пасти стадо Христово, и в тебе вижу достойного преемника». Услышав это, преподобный Сергий восчувствовал чрезвычайную горесть. «Прости, владыка святой, моё непокорство! – отвечал он, – я никогда не возьму на себя бремени, превышающего силы мои; и я ли, грешный, осмелюсь коснуться сана архипастырского?» Сколько блаженный Алексий ни представлял ему убеждений из Священного Писания, но смиреннолюбец остался непреклонен и просил святителя впредь об этом даже не напоминать ему, а иначе он убежит и скроется в неизвестных и непроходимых местах.

Блаженный Алексий в этот духовной борьбе, наконец, должен был уступить преподобному; он опасался, чтобы столь великий светильник веры на самом деле не удалился от сообщества человеческого, и, благословив его, отпустил с миром.

Когда преподобный Сергий, Радонежский чудотворец, уже достиг глубокой старости и славился не только по всей России, но и в Греции²³⁶ примерной жизнью и Господним к нему благоволением, тогда преподобный Кирилл, после наречённый Белоезерским, будучи ещё в средних летах, отправлял в Симоновом монастыре должность братского повара. Но добродетельные всегда уважают добродетельных, как бы ни велика была разность в их состоянии; а от преподобного Сергия не могла утаиться святость преподобного Кирилла. Радонежский чудотворец, приходя иногда в Симонов монастырь для посещения архимандрита Феодора, своего родственника, каждый раз прежде заходил в поварню к блаженному Кириллу и по несколько часов беседовал с ним наедине о пользе душевной. После того навещал архимандрита и прочих благочестивых старцев; но чаще сам архимандрит с братией, узнав о его прибытии, приходили в поварню. Там, приняв друг от друга благословение, они начинали между собой разговаривать, а святой Кирилл подходил к очагу и принимался за свою работу.

В тесной келье близ реки Иордана жил боголюбезный старец Кириак²³⁷. Однажды пришёл к нему издалека один брат, по имени Феофан, чтобы принять уроки строжайшего иночества. Но когда мудрый Кириак начал поучать его чистоте и смирению, то пришлец, восхищённый боговдохновенными речами старца, сказал ему: «Отче! Не расстался бы с тобой до смерти; но, как единомышленник несториан²³⁸, я должен возвратиться к моей братии». Услышав имя Нестория, Кириак затрепетал и, сокрушаясь о погибели гостя, начал умолять его, дабы он присоединился к Апостольской Церкви. «Един путь к нашему спасению, – говорил он, – есть тот, чтобы мыслить и веровать, как мыслили и веровали святые отцы». Но старец отвечал: «И все ереси также утверждают, что человек может спастись только с их вероисповеданием. Что же после этого делать мне, окаянному? Все называют учение своё боговдохновенным, а мой разум так слаб, что не может постигнуть истины и различить её от заблуждения. Человек воистину Божий! Помолись Господу, дабы Он каким–либо откровением свыше просветил мои душевные очи». Святой Кириак неизреченно возрадовался о приближающемся спасении инока. «Останься в моей келье, – сказал он, – и веруй от всего сердца, что Всеблагий Бог откроет тебе истину». Потом удалился от него и в уединении начал за своего брата молиться Богу.

В девятом часу следующего дня несторианин внезапно увидел перед собой боголепного, но взором грозного юношу, который повелел ему идти за ним. Вдруг несторианин очутился в преддверии тёмного и смрадного места, где посреди тусклого один только мрак несколько озаряющего пламени увидел он Нестория, Диоскора, Ария и прочих еретиков, испускающих стенание и скрежет нестерпимой муки. «Се обиталище тех, – указывая на тартар, сказал таинственный юноша, – которые нечестиво умствуют, а также тех, которые следуют их учению! Итак, если это место тебе нравится, держись раскола Нестория или других злочестивцев; если же этот казни ужасаешься, приступи к Святой Апостольской Церкви, в которой пребывает иорданский пустынножитель. Я говорю тебе истину, не забудь её: если человек имеет все добродетели, но мыслит нечестиво, низвержен будет в это место». После того юноша стал невидим.

Несторианин едва пришёл сам в себя, и когда возвратился святой Кириак, рассказал ему всё, что происходило. Немедленно присоединился он к Православной Церкви и, прожив несколько лет у своего наставника, скончался в мире.

В царствование греческого императора Льва Премудрого, в первый день октября, в славной Влахернской церкви, сооружённой в Царьграде в честь Приснодевы, совершалось всенощное бдение. Храм наполнен был народом, между которым находился и святой Андрей, Христа ради юродивый. В четвёртом часу ночи прозорливый старец внезапно возвёл очи свои к небу и увидел, что храм как бы не имел сводов, увидел Небесную Царицу, Матерь Божью. Сияя паче солнца, Она стояла на воздухе, окружённая пророками, апостолами, святителями, мучениками и всеми небесными силами, и, покрывая христоименитых людей чистым своим омофором²³⁹, молилась за них к Сыну Своему и Богу. Святой Андрей спросил у стоявшего тут же ученика своего, блаженного Епифания: «Видишь ли, брате, Ходатаицу мира?» – «Вижу, святой отче! – отвечал он. – И ужасаюся». С того времени установлен праздник Покрова Пресвятой Богородицы, дабы христиане, вспоминая чудо это, знали, к Кому должно прибегать в несчастье и Кому приносить жертву благодарности, освободившись от оного.

Святой Роман²⁴⁰ был церковнослужителем при храме Святой Софии, Премудрости Божией. Но угодник Божий, сколько был добродетелен и благочестив, столько несведущ. Несмотря на это, патриарх Евфимий за неусыпность, усердие и послушание так возлюбил его, что давал равную часть с прочими клириками, составлявшими хор церковный, а это и было причиной их зависти и злобы на святого. Все с роптанием говорили: «Как не совестно патриарху равнять с нами невежду!», и Романа оскорбляли самым наглым образом.

Но Бог часто избирает «буия мира... да премудрыя посрамит» (1Кор.1:27). В навечерии Рождества Христова, когда сам государь присутствовал в церкви и святой Роман по обыкновению зажигал свечи, певцы, толкая его с ругательством, говорили: «Ты получаешь равную с нами часть, поди же на амвон и пой с нами Богохвальную песнь». Приняв при всём народе столь несносное посрамление, он не мог удержаться от слёз и по окончанию службы Божьей, когда все вышли из церкви, пал перед образом Пресвятой Богородицы, рыданием прерывая молитвы свои. Возвратившись домой, от печали он не вкусил пищи и заснул. Вдруг явилась ему Богородительница, Утешение всех скорбящих, держа в деснице Своей небольшой свиток хартии, и тихо рекла ему: «Отверзи уста и снеждь это». Святой Роман проглотил хартию и пробудился. Приснодева стала невидима, а он, восчувствовав в сердце своём неизреченную радость и в уме своём внезапный луч ведения и премудрости, повергся на колена и, воздав благодарение Небесной Наставнице, с душевным восхищением пошёл на всенощное бдение. Когда должно было петь кондак²⁴¹, Богом вдохновенный Роман взошёл на амвон²⁴² и сладкогласно воспел составленное им в уме своём: «Дева днесь Пресущественного рождает, и земля вертеп Неприступному приносит», и прочее. Все изумились столь чудесной внезапности и с величайшим вниманием слушали пение. После того патриарх спросил у него: «Откуда премудрость сия?» Святой певец, прославляя Богородительницу, рассказал сновидение, и посрамлённые клирики должны были раскаяться в причинённых ему оскорблениях.

Вскоре патриарх посвятил его в диакона, и премудрость всегда, яко река, текла из уст человека Божьего. Те, которые издевались прежде над его невежеством, теперь почитали за счастье быть его учениками.

«Насладися Господеви, и даст ти прошение сердца твоего», – сказал царь и пророк. Любезные дети! Если хотите просветить разум ваш в познание истины, то просите помощи небесной. «Просите, и дастся вам». Если ваши молитвы будут подобны молитвам святого песнопевца Романа, то будет светлость Господа Бога нашего на вас, и дела рук ваших исправите.

Один старец был набожен и строг в жизни, но, к несчастью, поработился духу сребролюбия. Он жил близ торжища, будто для того, чтобы народ, каждый день собираясь туда, имел вблизи наставника и отца духовного, а на самом деле для того, чтобы посетители, возвращаясь с торжища, приходили к нему всегда не с пустыми руками.

Святой Андрей, Христа ради юродивый²⁴³, идучи однажды мимо сребролюбца, увидел по откровению Божьему, что страшный змий обвился вокруг его шеи. Прозорливец остановился и смотрел с изумлением, а чернец, думая, что он, будучи одним из нищих, ожидает милостыни, сказал: «Бог даст!» Святой Андрей отступил на несколько шагов и увидел над ним воздушную надпись: «Змий сребролюбия – корень всякому беззаконию». Соболезнуя о погибели брата, Андрей хотел было удалиться, но едва обратился вспять, как увидел двух юношей, спорящих между собой: один был чёрен, с очами мутными и свирепыми, а другой прекрасен, как свет небесный; первый утверждал, что старец принадлежит ему, ибо не Богу, а ему работает; но другой говорил, что этот старец, будучи смирен и кроток, пребывая в постничестве и молитвах, Божий слуга есть. Так препирались они, как вдруг раздался глас небесный к светоносному юноше: «Ты не имеешь части в старце: оставь его», – и Ангел мгновенно удалился. Удивлённый Андрей от жалости заплакал и пошёл в путь свой.

Но сердце Андрея – в глазах человеческих юродивого, а в очах Божьих мудрого Андрея – не могло быть спокойно: желая обратить несчастного старца к истине, он через некоторое время опять пошёл мимо торжища и, увидев старца, взял за руку. «Раб Божий! – смотря пристально, сказал он. – Выслушай без гнева меня, раба твоего. Ах! Я весьма сокрушаюсь о тебе и не могу без ужаса помыслить, что ты, прежде этого друг Божий, ныне сделался слугой вражеским. Душа твоя имела крылья, как Серафим; зачем неприязненному духу дал обрезать оные? Ты имел образ ангельский; зачем восхотел быть тёмнообразен? Зачем подружился со змием сребролюбия и греешь его на лоне твоём? Зачем собираешь сокровища? Неужели с ними погребён будешь? Неусыпно собирая сребренники от детей духовных и увеселяясь ими, ты собираешь на главу твою все их преступления. Как же с таким бременем предстанешь Страшному Суду Христову?

Познай, что Ангел Хранитель твой далече отступил от тебя и плачет о твоей погибели, а дьявол, куда хочет, ведёт тебя. Я говорю правду: послушай меня и раздай имение твоё нищим, вдовицам, сиротам и странникам; в противном случае зле погибнешь. Видишь ли дьявола?» Тогда отверзлись душевные очи старца. Чёрный, зверообразный исполин стоял на дальнем от него расстоянии и скрежетал зубами, но, ужасаясь святого Андрея, не смел к нему приблизиться. Старец затрепетал, от ужаса обмер и едва мог произнести обещание жить по заповедям Господним. Но едва он дал клятву, вдруг от востока блеснула молния, нечистый дух исчез, и Ангел Господень приблизился к иноку. «Не открывай никому, что случилось, – сказал святой Андрей, отходя от него, – а я буду поминать тебя каждый день и ночь в молитвах, чтобы Господь управил путь твой на доброе».

Когда чернец роздал золото своё и начал жить совершенно по заповедям Господним, раб Божий Андрей явился ему в сновидении и, улыбаясь от удовольствия, показал на противолежащем поле сеннолиственное древо, усыпанное прекрасным цветом. «Благодари Бога, – сказал он, – что исторгнул Он тебя от зубов змеиных и оросил Своей благодатью душу твою: это цветущее древо – её изображение; постарайся же, чтобы этот цвет принёс сладкие плоды». Старец, воспрянув от сна, ещё более утвердился на добрые дела и всегда приносил благодарение Богу и угоднику Его святому Андрею.

Святой Дионисий родился в Афинах от благородной крови. На двадцать пятом году жизни, изучив весь круг известных тогда наук, Дионисий отправился в Илиополь, чтобы познать и египетскую мудрость.

Это-то время ознаменовано было тем ужасным днём, когда солнце померкло в полдень, дабы не видеть земли, осквернённой лютейшим из всех злодеяний – убиением Господа нашего Иисуса Христа. Удивляясь столь необыкновенному мраку, Дионисий сказал: «Или страждет Бог, всего мира Создатель, или пришла кончина миру!» Конечно, не мудрость века этого, а благодать Духа Святого вдохнула в него дар пророчества о страсти Владычней.

Спустя некоторое время после того Дионисий возвратился в Афины и, как гражданин, знаменитый мудростью и благородством происхождения, причтён в сочлены древнего судилища, называемого ареопагом. В то время святой апостол Павел прибыл в Афины и перед старейшинами города проповедовал Христа Господня. Мудрейшие люди внимательно слушали посланника Христова; но сколь сильна приверженность к миру и его идолам! Вместо того, чтобы тогда же насытиться от «воды живые», после которой человек «не вжаждется во веки» , они отложили рассмотрение истин, проповедуемых Павлом, до другого времени. Не так ли поступаем и мы, откладывая день за днём покаяние наше и спасение?

Но Дионисий был не таков. Глубоко проникнутый неслыханным учением, наедине вступил он в разговор с Павлом и, рассуждая о богах своего отечества, вызвался показать ему капища их, на что святой Павел согласился – не из обыкновенного любопытства, но для того, чтобы этот случай употребить в пользу веры Христовой. Намерение апостола тогда же исполнилось. Между прочими божницами он увидел храм, над которым было написано: «Неведомому Богу». – «Кто же есть этот неведомый Бог?» – спросил он у Дионисия. «Он ещё не явился, – отвечал Ареопагит, – но в своё время придёт. Этот Бог будет владычествовать над небом и землей, и владычеству Его не будет конца». Эта минута была удобным временем для того, чтобы апостолу начать сеять на добрую землю слово Божье. «Этот Бог, – сказал он, – уже пришёл и родился от Пречистой Приснодевы Марии, и претерпел для нашего спасения смерть крестную. На страдание Его даже солнце взирать не могло и на три часа погрузилось в глубокую тьму для всей вселенной. Этот Бог воскрес из мёртвых и вознесся на Небо. Этого познай, о, Дионисий! В Этого веруй, Этому на службу посвяти сердце твоё». Тогда-то Дионисий вспомнил тьму, которой удивлялся в Египте, вспомнил тогдашние свои чувствования и, приписывая их вдохновению Божества, немедленно уверовал в Господа нашего Иисуса Христа и крестился с супругой и детьми.

Святой Дионисий был настолько счастлив, что слышал проповедь не одного Павла, но всех апостолов, и удостоился быть с ними на погребении Пречистой Богородицы и Приснодевы Марии. Был какое-то время епископом в Афинах, потом в Галлии, и там, в царствование Домициана, принял венец мученический.

Однажды преподобный Аммон²⁴⁵ пошёл к великому Антонию и сбился с дороги; севши на камень, он несколько уснул; потом, пробудившись, начал молиться к Богу, да не допустит погибнуть созданию рук Своих. Тогда явилась из облаков рука, указующая ему путь, и шествовала над ним дотоле, пока святой Аммон не увидел пещеры Антониевой.

Христиане! Вот что делает молитва, от чистого сердца воссылаемая к Богу в каком-либо несчастье! Но не забудьте, что преподобный Аммон шёл тогда к великому наставнику веры, благочестия и всех добродетелей.

Блаженный авва Павел Простой²⁴⁶, ученик великого Антония, пришёл в одну обитель посетить братию. После обыкновенных разговоров, все иноки пошли в церковь к вечернему славословию. Тогда святой Павел стал у дверей храма и примечал, кто с каким расположением духа входил в церковь Божью: ибо Господь даровал ему благодать видеть душу всякого человека, как другие видят лицо. Каждый инок проходил с весёлым взором, и каждого из них сопровождал Ангел, также радующийся. Между ними был только один мрачен и расстроен: дух соблазна, хватая его за руки, влёк от храма Господня, Ангел же Хранитель шёл за ним вдали, печальный и с поникшей головой. Преподобный Павел облился слезами и, ударяя себя в грудь, сел у порога церковного. Иноки, увидев столь внезапную перемену и опасаясь, не приметил ли человек Божий какого-либо греха за всеми, начали просить его, дабы открыл причину скорби и рыдания. Но Павел не отвечал им ни слова и, оставаясь в том же положении, беспрестанно обращал исполненные слёз очи на несчастного брата. Наконец, святая служба совершилась, иноки пошли из церкви, и преподобный Павел опять начал с великим вниманием смотреть на них. Что же он увидел? Тот, который прежде был так мрачен и расстроен, шёл с мирным и весёлым взором; Ангел Божий радостно вёл его за руку, а бесплотный соблазнитель, заходя со всех сторон, старался, но не смел приступить к нему. Тогда прозорливый старец воспрянул от радости и, благословляя Бога, воскликнул: «Сколь неизреченна благодать и любовь Господня к человеку!» Он стал посреди братии и сказал велегласно: «Приидите и видите дела Божьи; видите Того, “Иже хошет всем человеком спастися и в разум истины приити”. Придите, поклонимся и припадем Ему и скажем: Ты един можешь очистить грехи наши!» Вся обитель стеклась на голос его, и святой старец объявил, что видел, когда иноки входили в церковь, и что видел, когда выходили они из церкви. Потом спросили у брата, почему Бог даровал ему столь внезапное обращение? Будучи для общей пользы обличён старцем, он в присутствии всех начал рассказывать дерзновенно: «Я человек грешный; издавна и до этого времени слушался врага души моей и жил порочно. Но сегодня, вошёл в церковь, услышал слова пророка Исаии, или лучше сказать – Самого Бога: “Измыйтеся, и чисти будите, отымите лукавства от душ ваших пред очима Моими... Научитеся добро творити... И аще будут греси ваши яко багряное, яко снег убелю: аще же будут яко червленое, яко волну убелю” (Ис.1:16–18). Слушая столь чадолюбивое увещание свыше, я восчувствовал все укоризны моей совести и, воздыхая из глубины сердца, сказал: «Боже, пришедый в мир грешныя спасти, от нихже первый есмь аз! Исполни на мне унывающем, яко обещал ecи чрез пророка Твоего. От этого времени я приемлю твёрдое намерение, обещаюсь от чистого сердца, клянусь, что не сделаю зла пред Тобой; отрицаюсь от всякой скверны и буду служить Тебе в чистоте совести. Днесь, Господи, в это мгновение, приими меня кающегося!» Братия, услышав это, возблагодарили Бога, а свыше вдохновенный Павел сказал: «О, христиане! Зная из Божественного Писания и святых откровений, сколь великую благодать являет Господь к тем, которые искренно прибегают к Нему и покаянием очищают прежние грехи свои, – зная, что Этот Нежный Отец повелел Ангелу Хранителю снова принимать каждого грешника под своё покровительство в самую минуту его сердечного покаяния, не отчаивайтесь о вашем спасении. «Живу Аз, глаголет... Господь, не хощу смерти грешника, но еже обратитися нечестивому от пути своего и живу быти ему» (Иез.33: 11).

Авва Авраам спросил у аввы Феодора, что лучше и полезнее: славы ли искать или бесславия? «Я более желаю славы, нежели бесславия, – отвечал старец, – ибо, если совершу что–нибудь доброе и приобрету славу, могу обвинять только сам себя, что недостоин её. А бесславие происходит от дурных дел. Каким же образом утешу моё сердце, когда буду служить в соблазн и преткновение людям! Итак, лучше приобретать славу». – «Почему же все великие отцы ничего так не боялись, как славы?» – возразил Авраам. «Они боялись ложной славы, – отвечал Феодор, – или лучше сказать, они боялись, чтобы их сердца не заразило славолюбие. Между славой, которая необходимо следует за добрыми делами, и славолюбием, которое все заповеди Господни меняет на суетность мира, есть великая разность. Делай добро единственно для угождения Богу, тогда Бог не только не осудит славу, которую человек приобретает без всякого о ней попечения, но к этой славе присовокупит ещё ту славу, которую от века уготовал Он любящим Его».

В одном монастыре с древних лет наблюдаем был следующий благочестивый и достохвальный обычай: ежегодно в Великий четверг приходили туда из всех окрестных мест убогие, вдовицы и сироты и брали из общего имущества иноков по установленной мере пшеницы, по нескольку вина и мёда и по пяти медниц, чтобы Светлое Христово Воскресение могли провести без нужды и в радости. Однажды случился неурожай, и цена на хлеб возвысилась чрезвычайно. Братия, хотя съестных припасов имели довольно, но, думая, что подаяния щедролюбцев на то время для них прекратятся, предложили настоятелю, чтобы в этот год нарушить благочестивое обыкновение и в Великий четверг не давать бедным пшеницы. Долго добродетельный настоятель не соглашался на просьбу братии. «Грех нарушать уставы, данные нам святым основателем обители, – говорил он, – грех не надеяться, что Господь пропитает нас». Но поскольку братия решительно сказали, что не хотят сами быть голодными для того, чтобы кормить других, то он с душевным прискорбием отвечал им: «Творите, якоже хощете», – и бедные, которые шли в обитель с надеждой, возвратились оттуда с отчаянием.

Но Небесный Отец убогих видимым или невидимым образом не минует наказать немилосердных людей. В Великую субботу монастырский ключарь пошёл в житницу, чтобы на Пасху выдать для хлебов чистой муки; но едва отворил двери, как почувствовал дурной запах: вся пшеница так сгнила, что должно было бросить её в реку. Братия удивлялись, жалели и не знали, что делать. А благочестивый настоятель, спокойно посмотрев на испортившийся хлеб, сказал им: «Кто преступает заповеди святого отца, основателя обители, не надеется на Промысл Небесный и не милосердствует о бедных, тот непременно должен быть наказан за преслушание. Вы пожалели пятисот мер – и погубили пять тысяч. Вперёд знайте, на Бога ли уповать должно или на свои житницы».

К несчастью, и мы начали забывать благочестивое обыкновение наших предков – кормить, по крайней мере несколько раз в году, не имеющих насущного хлеба! Не оттого ли у нас и бедные умножаются беспрестанно?

Когда святой мученик Уар, после ужаснейших страданий предав душу свою в руки Господни, выброшен был за город на съедение псам (так идолопоклонники старались посрамить христиан), тогда одна вдова, родом из Палестины, по имени Клеопатра, с малолетним сыном Иоанном и верными слугами в глубокую полночь унесла святые останки Уара в дом свой. И вскоре под видом мужнина тела, который незадолго перед тем умер, с позволения правительства увезла их в отечество. Там на кладбище своих предков она соорудила храм во имя страдальца и со священным собором, при многочисленном народе, поставила в нём чудотворные мощи.

По окончанию литургии и молебного пения Клеопатра приготовила угощение духовенству и народу, нищим и странникам, и как она, так и сын её, сами служили при столе. Но к вечеру Иоанн вдруг разболелся так тяжко, что не мог даже отвечать на вопросы матери; пламень ежечасно увеличивался, и в полночь юный Иоанн умер. Отчаянная мать побежала в церковь святого Уара и, повергшись пред гробом, горько вопияла: «Угодник Божий! Возврати мне дитя моё. Без него некому при смерти закрыть очей моих, некому предать гробу тело моё. Ах! Лучше бы мне самой умереть, нежели видеть умершим сына моего. Угодник Божий! Или умилосердись надо мной, как Елисей некогда умилосердился над вдовицей соманитской, или возьми теперь же и мою душу. Не могу жить без возлюбленного Иоанна». Стеня и рыдая таким образом у гроба Уарова, от усталости и чрезмерной скорби Клеопатра заснула. Вдруг явился ей святой мученик, держа на руках своих Иоанна. Оба они, имея на себе белые, как снег, ризы, на чреслах златые пояса, а на главах драгоценные венцы, блистали подобно солнцу. Восхищённая Клеопатра поверглась на колена, но святой Уар поднял её. «Усердная почитательница страстотерпцев! – сказал он, – я не забыл благодеяний, оказанных тобой моему телу в Египте, и здесь всегда слышу твои молитвы и молюсь о тебе к Богу. Сначала я умолил Господа о твоих предках, вокруг меня почивающих, да отпустит им согрешения их; потом, желая в полной мере вознаградить тебя за добродетели, я умолил Бога, чтобы сопричислил и сына твоего к лику святых. Увидь славу его: он ныне един от предстоящих Престолу Господню. О чём же столь горько сетуешь? Или не хочешь, чтобы Иоанн наслаждался тем блаженством, «еже око не виде, ухо не слыша, и на сердце человека не взыде»? Если так, возьми его обратно». При этом слове юный Иоанн обнял Уара и, крепко держась за шею его, сказал: «Нет! Не отдавай меня родительнице, хотя и всем сердцем люблю её, не отпускай меня опять в мятежный и развратный мир, оставь меня навсегда с собой.

А ты, любезная родительница, – обратившись к Клеопатре, продолжал он, – зачем плачешь обо мне! Если любишь меня, то радуйся моему счастью: я сожитель всех святых и воин Царя Небесного». Безмолвствовавшая доселе Клеопатра вокликнула: «Блаженные души! Жители Неба! Возьмите и меня с собой, сделайте и меня участницей блаженства ангельского». Но святой Уар отвечал ей: «Теперь иди с миром на богоугодные дела твои; живи по-прежнему. Будет время, когда Господь возьмёт душу твою на Небо: там уготовано для тебя такое же место». После этого святой Уар и святой Иоанн стали невидимы, а Клеопатра проснулась. Почувствовав себя исполненной неизреченной радости, она отёрла слёзы и, поведав чудотворное видение епископу, торжественно погребла Иоанна при гробе святого Уара.

Она сопровождала его не как мертвеца на лоно сени смертной, но как жениха в чертог брачный. Потом раздала имения свои святым обителям и бедным семействам, а сама, удалившись от мира, соорудила келью при церкви святого Уара и там служила Богу день и ночь в посте и молитвах – до блаженной кончины. Часто в сонном видении или посреди молитвенного восхищения являлся ей святой Уар в славе небесной, держащий на руках сына её.

Родители! Если кто-либо из вас имел несчастье лишиться сына или дочери, оплачьте драгоценную потерю; только жестокосердый может осудить вашу чувствительность. Но «не скорбите, якоже и прочии не имущии упования». Послушайте, что сказал Господь: «Оставите детей... приити ко Мне, таковых бо есть Царство Небесное» (Мф.19:14). «Храняй младенцы в нынешнем житии – и в будущем уготовал им пространство, Авраамово лоно, и по чистоте ангельские светообразные места, в нихже водворяются праведных дуси»²⁴⁹.

Для чего заповедей закона десять, а блаженств девять? Число заповедей равняется числу казней египетских, а число блаженств есть изображение Троицы, троекратно приемлемой²⁵⁰.

Жена хананейская вопиет – и Господь услышал её; жена кровоточивая молчит – и Господь исцелил её. Напротив того, фарисей вопиет – и осуждается; мытарь молчит, однако пошёл оправдан в дом свой²⁵¹. Из этого ясно, что Бог не смотрит, с воплем ли, с ударением ли себя в перси возносится к нему молитва, а требует сокрушенного сердца и совершенной надежды на Его помощь.

Апостольское изречение: «время искупуйте», – предполагает духовную корысть. Например, тебе пришло время оскорблений: это время искупи смирением и терпением, и тем приобрети корысть. Пришло время бесславия: купи оное великодушием, и тем приобрети корысть.

Таким образом, если захотим, то даже все противные обстоятельства принесут нам корысть, то есть пользу душевную²⁵².

Нет животного, которое было бы столь сильно, как лев; но из-за угождения чреву и лев попадает в сети; вся крепость его тут погибает²⁵³.

Дом не может быть созидаем от верха к низу, но от основания идёт до высоты. Основание есть ближний; устраивая пользу его, мы полагаем несокрушимое начало, на коем утверждаются все заповеди Христовы²⁵⁴.

Все добродетели между собой равны. Священное Писание объявляет, что Авраам был страннолюбец, и Господь возлюбил его. Илия провождал житие пустынное, и Господь возлюбил его. Давид был кроток и смиренномудр, и Господь возлюбил его. Нееман был праведный вельможа, и Господь возлюбил его. Иуда Маккавей проливал кровь свою за отечество, и Господь возлюбил его. Мардохей был верный раб царя персидского, и Господь возлюбил его. Итак, к какой добродетели более наклонна душа твоя, в оной и упражняйся во славу Божью – и спасён будешь²⁵⁵.

Люди каждый день поутру и вечером должны размышлять сами с собой, что сделали они и чего не сделали угодного Богу, чтобы в следующий день быть исправнее²⁵⁶.

Разбойник был на кресте, и одна молитва оправдала его; Иуда был несколько лет апостолом и, потеряв в одну ночь все труды, от неба нисшёл до ада. Да не возносятся слабые смертные своими добродетелями, ибо все надеющиеся на самих себя погибали.

«Быть скупым, – говорит преподобный Исаия²⁵⁷, – есть не веровать, что Бог о нас печётся».

«Прежде между людьми, – поучая молодых иноков, сказал преподобный Феодор²⁵⁸, – занятие души было единственным занятием, а занятие рук было только дополнением к занятию; а ныне занятие души обратилось в дополнение к занятию, дополнение же к занятию сделалось занятием». – «А что значит занятие души, которое ныне почитаем только прибавлением? – спросили иноки. – И что есть прибавление, которое употребляем вместо занятия?» – «Я называю занятием души то, что делается по заповеди Господней, – отвечал Феодор, – а трудиться и собирать для себя самого есть прибавление». Иноки потребовали объяснения, и авва Феодор продолжал: «Например, я слышу, что известный мне человек болен, и, поставляя за долг навестить его, говорю сам с собой: оставить ли мне дело своё и пойти к нему? Нет, прежде исправлюсь дома; ещё успею сходить. Встретилось другое упражнение, и я опять нейду. Потом другой брат говорит мне: сделай милость, помоги мне. А я отвечаю: недосуг! Таким образом, если не пойду к больному и не помогу брату, то оставлю заповедь Божью, то есть занятие души, и выполню прибавление, то есть занятие рук».

Ныне большая часть людей принимают успокоение прежде, нежели им Господь даст оное²⁵⁹.

Если военачальник хочет взять осаждённый город, прежде всего старается не допускать туда жизненных припасов. И враги, погибая от голода, принуждены бывают сдаться. Поставь себя на месте военачальника; плотские страсти – твои неприятели. Живи же воздержно, и тогда все враги, воюющие на душу, ослабеют и падут²⁶⁰.

Всякую заповедь отеческую (следственно, и всякое повеление вообще начальства) должно исполнять по апостольскому учению «без гнева и размышления» (1Тим.2:8); ибо какая польза послушнику, имеющему в руках дело, а в устах роптание? Какая польза приказание исполнять, а языком или умом прекословить? И будет ли такой человек когда-либо истинным членом братии (следственно, и всякого государственного сословия)? Нет; кто вместе с послушанием носит в недрах своих и змею роптания, тот самый ленивый, самый злой человек, носящий только личину трудолюбия и добродетели²⁶¹.

В житии преподобной Феоктисты²⁶² между прочим упоминается, что один благоговейный простолюдин, пристав на корабле к пустынному острову, где подвизалась она в молитвах и постничестве, получил от неё поручение привезти в чистом ковчежце часть Пречистых и Животворящих Христовых Таин; так что на другое лето, отправляясь туда же для ловли зверей, он с величайшим усердием исполнил, и святая Феоктиста причастилась Тела и Крови Христовой.

Здесь некоторые из православных удивятся, как Божественные Тайны, которые могут носить и подавать требующим одни священники, были вручены зверолову? Но таков был обычай первенствующей Церкви: ложек тогда не было, приступающие к Тайной Вечери принимали части Тела Христова в руки, а Святую Кровь вкушали из чаши. Отправляющиеся в путь часто брали с собой Святая Святых, приготовленные так, как ныне приготовляют у нас запасные Дары, и, достойно испытав совесть свою, в случае нужды приобщались. В 79-й главе Лимонара повествуется, что благочестивый раб одного еретичествующего купца, взяв Святое Причастие, хранил в ковчежце; но когда узнал о том господин его и хотел сжечь оное, то Тело Христово, хранимое под видом хлеба, мгновенно произрастило колосья. Этот обряд причащения продолжался до святого Иоанна Златоуста и отменён им по следующей причине: одна женщина, приняв в церкви часть Пречистого Тела Христова, унесла домой и, по какому-то прямо демонскому суеверию, смесила с чародейственными по её мнению травами. Святитель, узнав о том, заповедал всем Церквам, чтобы Тело Христово подавали ложкой в уста вместе с Божественной Кровью. С того времени такой способ причащения в Греко-Российской Церкви продолжается неизменно.

Святой Иоанн, наречённый Милостивым, будучи пятнадцати лет от рождения, видел следующий сон. Девица красивая, богато одеянная и на главе имеющая венец масличный²⁶⁴, подошла к одру его и, взяв за руку, разбудила юношу. Видя её уже наяву, удивлённый Иоанн спросил: «Кто она и как осмелилась войти к спящему юноше?» – «Я старшая дочь Царя Великого и любезнейшая между Его дочерями», – с весёлым взором и тихой улыбкой отвечала девица. Услышав это, Иоанн поклонился ей, а она продолжала: «Если будешь моим другом, я исходатайствую тебе у Царя милость и представлю к Его Престолу; ибо никто пред Ним не имеет столько дерзновения, как я: для меня Он с Неба сошёл на землю и облёкся в плоть человеческую». Сказав это, девица стала невидима.

Удивляясь столь чудному видению и размышляя в себе, Иоанн сказал: «Воистину милосердие, в подобии девицы, явилось мне; это свидетельствует масличный на главе её венец; это свидетельствуют и слова её, что она свела на землю Бога и заставила воплотиться. Итак, должно иметь милосердие к ближним, должно творить милостыню, иначе и от Бога не получишь милости». Рассуждая таким образом, святой Иоанн встал и на рассвете дня пошёл в церковь. Увидев на дороге нагого нищего, трясущегося от мороза, Иоанн немедленно снял верхнюю одежду и отдал ему, в юношеском уме рассуждая: «Теперь узнаю, Божественное ли видение или мечту воображения видел я в прошедшую ночь». Но прежде, нежели дошёл он до церкви, встретил его незнакомец, одетый в белые ризы, и, подавая ему узел, сказал: «Друг мой, возьми для твоих нужд эти сто златниц». Иоанн сначала принял с радостью; потом, тотчас же раскаявшись, что взял, не будучи нищим, хотел возвратить деньги, но никого пред собой не увидел, и сколько ни искал столь нечаянного благодетеля, найти не мог. Тогда познал, что его видение было откровением Неба, и сказал сам себе: «Перестань же, душа моя, искушать Господа Бога твоего».

С того времени святой Иоанн сделался так милостив к ближним, что не мог без огорчения вкусить пищи, если прежде не успевал сделать кому-либо благодеяния. Когда же он был поставлен патриархом Александрийской Церкви, то, призвав к себе церковных экономов, поручил им пройти весь город и переписать поимённо, как говорил он, «господ его»; и когда у него спросили, кто таковы господа его, он отвечал: «Те самые, которых вы называете убогими и нищими, – это господа мои, потому что они – настоящие хозяева того, что Небесный Господь даровал мне и над чем уполномочил меня, а я только страж». Воля его немедленно была исполнена, и людей по сердцу Иоаннову найдено семь тысяч пятьсот человек, которым в пропитание установил он дневной оброк из имений церковных.

Но поскольку служители, как водится и у нас, докладывали не обо всех приходящих, то Иоанн поставил для себя законом каждую среду и пятницу, с утра до вечера, сидеть с кем-нибудь из добродетельных и умных мужей при дверях церковных, чтобы все, имеющие до него дело, невозбранно могли приходить к нему. Тут святитель Христов всех выслушивал, помогал в нуждах, укрощал распри и свары, судом взаимной совести решал тяжбы, научал обязанностям звания приводимых к нему не так важных нарушителей общественного порядка, примирял супругов, братьев и детей и раздавал неимущим деньги, одежды и прочее. Когда же некто из знатных граждан изъявил пред ним своё удивление, как можно иметь столько терпения, то Иоанн отвечал ему: «Я имею всегда доступ к Господу моему Иисусу Христу, в молитвах беседую с Ним и прошу у Него всё, что хочу. Как же могу не дать ближнему моему невозбранного ко мне прихода? Как не позволю объявлять мне их обиды и нужды и просить у меня, чего восхощут? Должно бояться приговора Господня: «в нюже меру мерите, возмерится и вам» (Мф.7:2). Однажды (в бытность у него Софрония Премудрого, бывшего потом патриархом Иерусалимским) случилось, что к Иоанну, препроводившему таким образом весь день на церковном крыльце, никто не пришёл, никто не объявил своей нужды; тогда он в скорби и слезах пошёл домой. «Ныне смиренный Иоанн не сделал для души своей приобретения, – сказал он, – ныне Господу ни за один грех свой не принёс очистительной жертвы». Услышав это, святой Софроний отвечал ему: «Днесь-то, владыка, тебе и радоваться должно, поскольку дети твои всем довольны и живут мирно, как Ангелы Господни». Этим только мудрым замечанием святой Иоанн мог успокоиться.

Святой Иоанн Златоуст²⁶⁵ ещё в отроческих летах намерен был оставить дом родительский и с одним из друзей своих, по имени Василий, проводить жизнь пустынную и уединённую. Как скоро сетующая о вдовстве своём Анфуса (имя его матери) узнала об этом, она взяла Иоанна за руку, увела в спальню и, посадив подле себя на том самом ложе, на котором его родила, облилась слезами. Иоанн сначала изумился и не знал, чему приписать этот поступок, но когда догадался, то и сам не мог удержаться от слёз. «Сын мой! – начала тогда говорить рыдающая мать. – Бог не благоволил, чтобы добродетели отца твоего долее составляли счастье моей жизни. Смерть его, последовавшая вскоре за болезнями, которые претерпела я, рождая тебя, – тебя сделала сиротой, а меня вдовицей, весьма рано для нашего счастья. Я приняла на себя все труды и горести вдовства, непонятные для тех, которые не изведали оных. Невозможно выразить затруднительного положения молодой женщины, которая едва вышла из дома родительского, не имела времени узнать всех обязанностей хозяйства, и, однако же, погрузившись в тоску, должна приняться за новые попечения, по слабости возраста и пола столь для неё тягостные. Необходимо, чтоб она сама дополняла то, что опустят нерадивые слуги, и предохраняла себя от их злости; чтобы защищалась от родственников, которые иногда имеют злые намерения о наследстве; чтобы постоянно терпела обиды от тех, которые почему-нибудь не любили её супруга. Однако же все эти злоключения не принудили меня выйти за другого мужа; я пребыла тверда среди этих бурь и напастей и, уповая особливо на милость Божью, вознамерилась претерпеть все невыгоды вдовства. В этих бедствиях единственным для меня утешением было то, чтобы смотреть на тебя непрестанно и в твоём лице видеть живое изображение усопшего моего супруга. Это утешение началось с твоего младенчества, когда язык твой ещё не мог выговаривать даже моего имени. И я в глубине сердца своего уверена, что не подала тебе причины обвинять меня в утрате наследия родительского; а это несчастье часто случается с детьми, состоящими под опекой. Я сохранила для тебя в целости это наследие, хотя между тем не пожалела ничего, что нужно было для твоего воспитания; я делала расход из моего добра, которое получила в приданое от моих родителей. Но, любезный сын, я говорю об этом не с целью укорить тебя тем, чем одолжила тебя. За всё прошу у тебя только одной милости: не делай меня вторично вдовой; не растравляй раны, которая начала заживать; дождись, по крайней мере, моей смерти: этот день, может быть, недалёк. Когда похоронишь меня во гробе отца твоего и прах мой соединишь с его прахом, тогда иди с Богом, куда хочешь: никто тебе не попрепятствует. Но пока дышу, не отлучайся от меня; не поскучай моим присутствием, не привлеки на себя гнева Божьего, причиняя столь чувствительную скорбь матери, которая не заслужила оной. Если я когда-нибудь помыслю о том, чтобы вовлечь тебя в суетные попечения, или покушусь хоть несколько удалить от Бога, тогда не смотри ни на законы естества, ни на труды, которые употребила я для твоего воспитания, ни на почтение, которым ты, как сын, обязан матери: тогда беги от меня, как от неприятельницы твоего спокойствия, как от врага, который расставляет тебе опасные сети. Но если я делаю всё, что зависит от меня, дабы доставить тебе совершенный покой, то, по крайней мере, это должно удержать тебя, когда бесполезны будут все другие убеждения. Сколь ни много у тебя друзей, но поверь мне, любезный сын, что ни один не допустит тебя жить столь свободно, как я. Да и нет из них ни одного, который бы имел столько усердия к истинному счастью твоей жизни». Святой Иоанн не мог противиться столь трогательным убеждениям. Как ни побуждал его Василий удалиться от света, однако же нежный сын никогда не хотел оставить столь чадолюбивую и благоразумную родительницу.

Отцы и матери! Научитесь из этого примера вашим обязанностям в отношении детей: каждое слово Иоанновой матери заключает в себе прекраснейший урок. А вы, любезные дети, почитайте за первый долг утешать старость ваших родителей: вашими желаниями жертвуйте их желаниям, вашими удовольствиями – их удовольствиям, вашим покоем – их покою.

Некогда на Греческую державу учинили нападение варвары, обитавшие близ пределов персидских, которых древние историки называют ефалитами. Греческое правительство отправило для отражения их войско, одна часть которого осталась для защиты Едеса, где почивали мощи святых мучеников Гурия, Самона и Авива. В этом отряде находился воинский чиновник, родом гот, на то время вступивший в греческую службу; и ему случилось жить в доме добродетельной вдовы, по имени София, которая имела у себя единородную дочь Евфимию, прекрасную, благонравную и богобоязненную. Варвар с первого взгляда возымел преступные мысли против юной девицы и начал употреблять разные средства, чтобы поколебать её сердце. Но так как благовоспитанная Евфимия не хотела слушать его льстивых речей, то варвар принял другие меры: при случае выхвалял знатность своего рода, говорил, как любят его родители и какая радость по окончании войны ожидает его в объятиях семейства; мимоходом давал знать, что отец и мать непрестанно предлагали ему знатных невест, но сердце его доселе оставалось нечувствительно к приятностям супружеской жизни, и, наконец, все эти ухищрения довершил тем, что начал просить руки Евфиминой. Нежная мать, устрашившись одной мысли, что дочь будет тосковать на чужой стороне и, может быть, вечно с ней не увидится, сделала ему решительный отказ. Но он не хотел оставить своего намерения: то подсылал к Софии своих товарищей, которые выхваляли его род, заслуги и хорошее поведение; то вызывался поддерживать её состояние (поскольку София была человек небогатый); то притеснял её через тех, которым от правительства поручено было взыскивать городские повинности, не подавая, впрочем, на себя ни малейшего подозрения; то говорил, что Едес имеет столько приятностей и столько выгод для жизни, что он, может быть, останется тут навсегда. И наконец довёл Софию до того, что она согласилась выдать за него Евфимию, но с тем условием, чтоб он прежде бракосочетания дал ей клятву перед мощами святых мучеников Гурия, Самона и Авива, что он не женат и что будет жить с Евфимией так, как повелевает закон Божий. Наглый чужестранец согласился на всё, немедленно пошёл в церковь и, безбоязненно припав к гробницам святых страстотерпцев, воззвал с умилением: «От вас, рабы и друзья Господни, приемлю девицу эту. Вас осмеливаюсь избрать поручителями её матери и свидетелями, что я, прежде Евфимии, ни с кем супружеских обязательств не имел и буду наблюдать заповедь моего Спасителя: «мужие, любите своя жены, якоже и Христос возлюби Церковь и Себе предаде за ню» (Еф.5:25). Не оскорблю её никогда, но буду почитать её, как госпожу дома, как мою помощницу и подругу. В противном случае взыщите от меня каждый вздох её и слезу». Могла ли богобоязненная София не поверить клятвам будущего зятя? «Вам по Боге, о, святые страстотерпцы, вручаю дочь мою и через ваши руки отдаю этому иностранцу!» – воскликнула она и отдала Евфимию в супружество готу.

Новобрачные жили мирно, и Евфимия, по-видимому, была счастлива. Между тем неприятели, будучи всегда храбро отражаемы, оставили осаду Едеса и, потерпев несколько поражений, удалились в свои степи. Войска получили приказание возвратиться в Царьград, и зять Софии начал собираться к отъезду. Тогда-то почувствовала она всю горесть одиночества! Неутешно рыдая над своей дочерью, она покушалась даже расторгнуть союз брачный; но «яже Бог сопряже, человек да не разлучает». Евфимия равномерно оплакивала свою разлуку с нежной родительницей, но любовь супружеская возлагала на неё священнейшую обязанность везде сопутствовать своему супругу. Таким образом София должна была разлучиться с Евфимией.

Супруги до Царьграда путешествовали благополучно. Там гот получил от императора новые отличия, новые награды и предложение остаться навсегда в греческой службе. Но, сколько Евфимия ни просила его, чтобы не разлучал её, по крайней мере, с отечеством, Гот остался непреклонен и отправился на свою сторону. По дороге без всякой причины он дал увольнение своему служителю и притом, к удивлению Евфимии, с тем условием, чтобы он, под опасением жесточайшего наказания, не появлялся в его отечестве. Но непонятные поступки варвара объяснились вскоре. В одно время сделался он необыкновенно задумчив и к Евфимии свиреп; когда она с робостью начала спрашивать его о причине столь внезапной перемены, злодей схватил саблю и зверски закричал: «Мы скоро будем дома, а я женат! Итак, послушай: если хочешь быть жива, то страшись называться перед кем бы то ни было моей супругой, но отныне носи имя моей пленницы и будь рабой моей жены. Если же дерзнешь вымолвить хоть одно слово о наших действительных отношениях, в ту же минуту этот меч омоется в крови твоей». Как громом поражённая, Евфимия упала без чувств, и варвар равнодушно оставил её умирать. Но, к несчастью своему, Евфимия очнулась; она поверглась к ногам его, но злодей оттолкнул её и, повторив те же угрозы, приказал не напоминать ему более, что она когда-нибудь была его супругой. Обманутой, поруганной Евфимии осталось только втайне оплакивать свою горькую участь и положиться на единого Бога, Покровителя всех скорбящих. «Боже родителей моих! – возводя очи и руки свои к небу, с глубоким воздыханием и горькими слезами восклицала она. – Вонми гласу молитвы моея и воззри, сколь бесчеловечно обманул меня и мою родительницу этот клятвопреступник! Господи, избави меня от столь ужасного бедствия молитвами святых Твоих угодников, за Тебя пострадавших! А вы, святые страстотерпцы, помогите мне несчастной! На вас возлагая надежду, я вверилась чужестранцу; вы за меня будьте и ходатаями».

Оказалось, что гот, в самом деле, был женат на гордой, своенравной женщине, которая имела знатную родню и, доставив ему богатство, поступала с ним так, как хотела. Преступный муж не только боялся оскорбить родственников своей супруги, но захотел ещё сделать ей приятный подарок, отдав ей в рабыни благовоспитанную и наученную всякому рукоделию гречанку. Жестокость, редкая и в варварской стране!

Непрестанно сетуя о своём злополучии, Евфимия, наконец, достигла дома вероломного супруга и была принята, как пленница и раба. Жестокая готянка, заметив красоту Евфимии, заподозрила прежние близкие отношения между ней и своим мужем и стала поступать с ней по-варварски: поручала ей работы тяжёлые и низкие, непрестанно ругала, часто прибегала к побоям. Бедная Евфимия неоднократно намеревалась открыть ей всю истину; но обнажённый некогда пред ней меч и незнание языка готского всегда связывали язык её. К большему несчастью, она разрешилась от бремени. Готянка осыпала ругательствами своего мужа; но варвар, который клятву ценил столь же мало, как и честь свою, свидетельствуясь Богом, что не знает за собой никакого порока, дал ей полную власть над жизнью и смертью матери и сына. Тогда злобная женщина положила в уме своём удовлетворить мщению, и однажды, когда Евфимия занималась обыкновенной работой, отравила невинного младенца. Кто опишет ужас и жалость матери, когда она, подойдя к колыбели, увидела сына своего мёртвым, особливо, когда приметила, что на устах его пенится что-то подобное яду?!

До этого времени Евфимия была невинной жертвой обмана и клятвопреступления. О, если бы она таковой осталась и с полным упованием на Промысл Небесный ожидала лучшей участи! Но человек вообще слаб. Евфимия, потеряв терпение, не захотела платить своим мучителям одними слезами, и сделалась почти столь же виновной, сколько была несчастна. В отчаянии, забыв самое себя, она обтерла сыновние уста вулною²⁶⁷ и, спрятав её, решилась увериться в истине своего подозрения опытом над тою, которой приписывала смерть своего сына. На другой же день открылся удобный случай: Евфимия, прислуживая за столом, успела омочить напитанную ядом вулну и выжать в питьё, которое должно было подносить госпоже её. Таким образом, преступление было наказано преступлением, и готянка в ту же ночь внезапно умерла.

Соболезнуя об участи Евфимии, как обманутой девицы, отвергнутой супруги, осиротевшей матери, благовоспитанной женщины, угнетённой несносным рабством, – чувствительные сердца желали бы простить её поступок с госпожой. Но у Бога нет лицеприятия! Сколь бы велики ни были наши несчастья, они не могут оправдать преступления. Достойная жалости, Евфимия в этом случае представляет нам разительный пример: ибо Господь наказал её кратковременно, но ужасно, и если не до конца прогневался, то потому только, что ходатаями её были – сердечное раскаяние и святые мученики Гурий, Самон и Авив. Но обратимся к повести.

Услышав о смерти госпожи, Евфимия поражена была смертным ужасом, беспрестанно обливалась слезами и в наказание просила себе у Бога смерти. Между тем прошло семь дней после погребения готянки – и над Евфимией начал совершаться суд Божий. Сродники и друзья умершей, собравшись вместе, начали рассуждать о её внезапной кончине и обратили мысли свои на Евфимию; все утверждали, что она умертвила госпожу свою, и несчастную обрекли на смерть. По варварскому закону, который давал господам полное право над жизнью рабов, они приговорили погребсти её живую в одном гробе с умершей. Безжалостный супруг первый возложил на неё руки. Злодеи в глухую полночь открыли склеп, бросили туда бедную жертву и, привалив камень к дверям гроба, поставили стражу. Полумёртвая Евфимия, повергшись на землю, не могла произнести ни слова; у неё недоставало голоса даже для стона и рыдания. Она могла только устремить мысли свои к Богу и привести на память святых мучеников Гурия, Самона и Авива, и совершенно лишилась чувств.

Но нет столь мрачной и глубокой бездны, где бы уповающему на Бога не было спасения. Вдруг Евфимия видит перед собой страстотерпцев, поручителей её жизни и здравия. «Радуйся, дщи, и познай, где ecи ныне! – вещают они. – Приспело твоё спасение; иди с миром к матери твоей». После этого угодники Господни стали невидимы, а Евфимия, как будто пробуждаясь от сна, слышит церковное пение; с изумлением видит стены храма, ей известного; узнаёт знакомые лица молящихся и уверяется, что она в Едесе, в храме и подле гробницы святых мучеников Гурия, Самона и Авива. От неизреченной радости она воспрянула и, припав к святой гробнице, воскликнула: «Бог... наш и на небеси и на земли, вся елика восхоте, сотвори... Посла с небесе и спасе мя... благословен ecи, Господи... спасаяй уповающих на Тя (Пс.113:11, 56:4). Вечер водворится плач, и заутра радость» (Пс.29:6). Все находившиеся в церкви, внезапно увидев подле мученической гробницы женщину и услышав вопль её, с удивлением обступили Евфимию. Священник спросил: кто она? Но едва начала она рассказывать ужасную и чудную о себе повесть, все узнали её. Послали за Софией и, не объявляя зачем, приказали немедленно прийти в церковь. Какая трогательная встреча! Обрадованная Евфимия поверглась в объятия матери. Изумлённая София остановилась, внезапно увидев дочь свою одетой в рабские рубища. Обнявшись, обе они рыдали и не могли промолвить ни единого слова. Потом Евфимия рассказала обо всех злодеяниях варвара, обо всех несчастьях, с ней случившихся, и о внезапной помощи святых мучеников Гурия, Самона и Авива. Сердце нежной матери растаяло от жалости, и все слушавшие, удивляясь, прославляли всемогущую Божью силу и помощь. Припавши к гробнице святых мучеников, София и Евфимия пребыли тут в молитвах до самого вечера. Вся Греция узнала о славном чуде, и все восхвалили имя Господне.

Но Бог не оставил без наказания и клятвопреступного гота. Через некоторое время греческому воинству опять случилось идти через Едес, и варвар, привыкший к грабежам, неразлучным с войной, находился тут же. Не сомневаясь, что Евфимия погибла лютой смертью, он без всякого стыда посетил свою тёщу. София, увидев его, скрыла Евфимию, приняла гостя с притворной ласковостью и начала спрашивать, здорова ли дочь её. «Молитвами твоими живёт благополучно, – отвечал варвар, – родила сына и через меня целует тебя. Если бы я, будучи дома, знал, что придётся быть в Едесе, то непременно взял бы её с собой; но поход назначен был в другую сторону, и уже в дороге получили приказание идти к Едесу». София будто поверила словам его, пригласила родственников и приятелей и вывела перед ним Евфимию. «Злодей! – сказала она, – знаешь ли эту отроковицу? Знаешь ли, кто она? Знаешь ли, где заключил ты и какой смерти предал её?» Затрепетал преступный гот и сделался безгласен, как мёртвый; а раздражённые едесяне схватили его, заключили в тёмную комнату и обо всем возвестили блаженному епископу Евлогию. Не нужно было новыми доказательствами удостоверяться в его злодеяниях: чудо святых страстотерпцев было в свежей у всех памяти, да и варвар признался немедленно. Преосвященный Евлогий обо всём донёс воеводе, начальствовавшему над греческим войском. Немедленно наряжён был суд, и гот, как нарушитель обязанностей супружеских, губитель невинности, клятвопреступник и убийца, приговорён к смерти. Сколько боголюбивый епископ и София вместе с дочерью, единственно из христианского милосердия, ни просили военачальника, чтобы пощадил жизнь его, но тщетно. «Боюсь прогневать святых страстотерпцев, если помилую столь ужасного злодея», – сказал воевода и приказал отрубить голову клятвопреступнику.

Однажды, когда святитель Христов Григорий Неокесарийский²⁶⁸ возвращался из Коман, где был для избрания и посвящения епископа²⁶⁹, трое евреев захотели посмеяться над ним: на пути, где должно было проезжать человеку Божьему, положили одного из своих товарищей, якобы теперь только умершего, а сами, сидя над ним, горевали. Едва святой Григорий повстречался с ними, евреи начали молить его, да покажет милость над усопшим, да покроет тело его и даст что-нибудь на погребение. Святой Григорий снял с себя верхнюю одежду и, прибавив денег, отдал просившим и поехал далее. Евреи начали смеяться над чудотворцем Божьим. «Если бы имел в себе Духа Господня, – сказали они, – то знал бы, что лежит пред ним живой человек». Потом кликнули своего товарища, но он не встал. Думая, что их спутник уснул, начали толкать его; но он не отвечал, ибо уснул вечным сном. Так Господь отмстил им поругание над святым человеком, и смех их обратил в плач! Кощунники, не думая о том за минуту, должны были приготовляться к погребению мертвеца своего.

Святой мученик Варлаам²⁷¹, уже в глубокой старости предан был суду и претерпел много мучений за исповедание имени Христова. Наконец нечестивые, принуждая его к идолопоклонству, привели в капище Аполлона и, повелев протянуть руку над пылающим жертвенником, положили на оную горящие угли с ливаном и смирной для того, чтобы он от нестерпимой боли вынужден был отрясти эту жертву на идольский жертвенник. Если бы он это сделал, они хотели восплескать руками пред ним и с хохотом сказать: «Уже принёс жертву богам нашим!» Но злочестивые не могли восторжествовать над твёрдостью мученика. Старец, держа в руке своей горящий огонь, явился твёрже металла и, не тронувшись с места, не испустив ни единого вздоха, стоял, доколе отгорели персты его и с углями упали на жертвенник. Он произносил только тихим голосом: «Благословен Господь Бог мой, научаяй руце мои на ополчение, персты моя на брань» (Пс.143:1). Так мужествен и непобедим оказался крепкий страдалец и воин Христов Варлаам! Имея десницу свою вместо алтаря Господня, как говорит святой Василий Великий²⁷², он принёс себя в жертву всесожжения Господу и в руки Его предал святую душу свою.

Великий в постниках авва Диоскор²⁷³ имел обыкновение каждый год назначать себе какой-нибудь трудный подвиг, усовершающий инока. Например, он давал обет Богу: «Я весь год не покажусь в общежитии, чтобы беспрепятственно заниматься богомыслием; я налагаю на целый год молчание на уста мои; я весь год не буду вкушать плодов и елея», и тому подобное – и никогда не нарушал своего обета. Таким образом праведник поступал в продолжение всей жизни: совершив один подвиг, начинал другой.

Христиане! Жизнь преподобного Диоскора, без сомнения, была украшена множеством великих добродетелей, ибо он избрал лучший способ сделаться совершенным подвижником Христовым. Мы, напротив того, если делаем добро, то по большей части по случаю, когда дунет благоприятный ветер. Может ли быть оно прочно? Что же касается удовлетворения своих страстей, мы не только за год, но иногда и за десять лет предполагаем насытить их.

Однажды преподобный Диоскор, сидя в келье, плакал. Увидев это, ученик старца спросил у него: «О чём ты плачешь, авва?» – «Оплакиваю грехи мои», – отвечал Диоскор. «Ты не знаешь за собой никаких грехов», – возразил ученик. «Ах, сын мой!– сказал старец, – если бы я, к несчастью, дошёл до того, чтобы мог видеть грехи мои, то мало было бы трёх или четырёх для меня помощников, чтобы достойно оплакать оные!»

Как справедливы слова преподобного старца! Грехи наши подобны змеям, которые редко показываются на распутье, но всегда почти скрываются под мягкой травой, под душистыми цветами. Тем более осторожности должно иметь страннику жизни этой!

Святой Михаил, великий князь Тверской, по злобным проискам Георгия Даниловича, князя Московского, домогавшегося получить великокняжеский престол, вызван был ханом Узбеком в Орду и отдан под суд за то, будто бы не хочет повиноваться татарской власти и, собирая с подданных дань для хана, намерен бежать с ней в немецкие земли. А что важнее всего, будто бы отравил сестру ханскую, бывшую супругу Георгиеву, которая взята была в плен и там скончалась. Клевету Георгия всех более поддерживал некто Кавгадый, вельможа татарский, которого побуждало к тому мщение²⁷⁵.

Сколько великий князь ни старался доказать свою невинность и беспрекословное повиновение победителям, но властолюбие и мстительность взяли верх, и татарские вельможи не только не хотели внимать силе убеждений, но, едва удостоив выслушать оные, наконец объявили, что князь должен быть казнён. Здесь правосудие хана достойно внимания; не довольствуясь первым судом, он повелел своим вельможам вторично рассмотреть поступки русского князя. Но Кавгадый, поджигаемый злобой и Георгием, будто бы храня честь прежнего суда и славу государя, уговорил Узбека, чтобы Михаил предстал на суд уже в оковах, как виновный²⁷⁶.

Измена, оскорбление верховной Ордынской власти в лице Кавгадыя, смерть сестры ханской – по мнению татар и Георгия, не требовали подтверждения. Хотя невинный клялся Богом и своей совестью, что измена и злоумышление на жизнь княгини никогда и на ум не приходили ему, а оскорбление Кавгадыя было неумышленное, вполне возможное на войне и немедленно поправленное. Но чём более справедливость обнаруживается перед теми, которые опровергают её, тем более приходят они в озлобление. Вельможи татарские, приведённые в стыд силой оправданий, решительно сказали, что князь по всем законам достоин смерти; Кавгадый доложил о том хану. Властолюбивый Георгий возрадовался адской радостью.

На другой день после этого, хан со всей ордой пошёл на звериную ловлю к реке Тереку²⁷⁷, и этот знаменитый невольник, имея оковы на руках и ногах и цепь на шее, должен был идти за ханом. Двадцать пять дней находился он в этом мучительном путешествии, после чего надменный и грубый Кавгадый представил его на позор народа, иностранцев и данников, и обругав поноснейшим образом; по обычаю татарскому приказал перед смертью облегчить ему участь: ему позволено было видеться с сыном, который находился тут же, с духовником и с верными служителями. Всё это время князь-мученик употребил на приготовление себя к смерти: читал Божественные книги, непрестанно молился, еженедельно приобщался Святых Таин и рассуждал с духовным отцом о вечности.

Между тем Узбек находился с ордой близ Дербента, у так называемой «Темировой богатырской могилы». Здесь должна была решиться участь Михаила. В один день, когда великий князь преподавал сыну своему наставления в христианских и царственных добродетелях, вдруг вбегает в его комнату молодой служитель, бледность и трепет которого довольно и без слов показывали, какую весть принёс он. Немедленно явились убийцы, разогнали всех служителей, насильно вывели рыдающего Константина (имя сына Михаила) и, по варварскому обычаю, прилагая мучения к смерти, начали бить его. Потом, взявши за цепь, которая была у него на шее, повесили его на стену, но стена, не сдержав тяжести, обрушилась; великий страдалец упал, но, ещё сохраняя немного силы, вскочил на ноги. Варвары, вторично ударив его о землю, начали тиранить – и это продолжалось до тех пор, пока некто, по имени Романец, вероятно слуга Георгиев, не пронзил его ножом в бок и, поворачивая нож в ране, прекратил мучение и жизнь святого Михаила. Тогда убийцы, разграбив его имущество, пошли на торжище, где Кавгадый и Георгий, сидя на конях, ожидали – увы, столь приятного для них известия.

Лютейший кровожадного тигра родственник едет с Кавгадыем и равнодушно смотрит на тело убиенного князя, поверженное на землю, нагое, облитое кровью, между тем как это зрелище и в самом суровом сердце татарина произвело некоторую чувствительность: видимо, преступление потрясло его душу! Объятый ужасом, с яростью воззрел он на Георгия и закричал: «Как можешь ты с таким хладнокровием смотреть на обнажённое тело твоего брата? Или ещё не насытился его кровью?» Преступник затрепетал; из такого сурового вопроса он ясно почувствовал, чего должно ожидать ему от злобного татарина, и, не ответствуя, велел покрыть труп мученика; потом, показывая притворную печаль, испросил его у татар, чтобы отвезти для погребения на Русь.

Так пострадал и скончался великий князь Михаил. Христиане! Оплачьте смертоносные следствия властолюбия и берегитесь, чтобы этот идол даже издали не дохнул на сердца ваши: это неисцельная зараза! Сколько история ни представляет примеров оного, везде следы его облиты кровью ближних.

Преподобный Пафнутий, как совершенный постник, никогда почти не пил вина. Но если апостол Христов «всем вся бысть, да большая приобрящет», то святой Пафнутий, по крайней мере, в следующем случае поступил так же. В некотором путешествии встретился он с шайкой разбойников, которые пили вино. Разбойнический атаман знал преподобного Пафнутия и знал его постничество, но, захотев над ним посмеяться, поднёс чашу вина и, потрясая мечом, сказал ему: «Пей или умри!» Святой старец не боялся смерти, но, желая приобрести Господу овча погибшее, повиновался и выпил.

Тогда разбойник поклонился ему. «Прости меня, раб Божий! – сказал он. – Я жестоко оскорбил тебя!» – «Уповаю на Господа, – отвечал Пафнутий, – что Он за эту чашу покажет над тобой Своё милосердие в этом и в будущем веке». – «А я, – воскликнул тогда начальник грабителей, – клянусь Господом, что от этого времени никому не сделаю зла», – и сдержал своё обещание. Таким образом, святой старец обратил на путь спасения всю шайку разбойников.

Варвары, жившие в Дамаске, выходя часто морем и сушей в окрестные страны, брали в плен христиан и торговали ими, как обыкновенным товаром. Однажды случилось им захватить черноризца, родом из Италии, по имени Косма. Когда по обыкновению вывели его на продажу, инок горько плакал. На тот раз шёл мимо торжища один христианин, человек благочестивый, богатый и благородный, который, имея по своему характеру и знаменитости большое влияние на умы своих сограждан, был уважаем и от варварского правительства. Увидев черноризца, проливающего слёзы, он подошёл и, желая утешить его в скорби, сказал: «Зачем ты, человек Божий, плачешь о потере мира этого, для которого ты, как видно по одеянию, давно умер?» – «Ах! Я плачу не о мире, – отвечал старец, – ибо знаю, что есть другой, лучший мир, бессмертный и вечный, уготованный рабам Христовым, и надеюсь благодатью Господней достигнуть оного; но рыдаю о том, что отхожу от мира этого бесчадным, не оставив по себе наследника». – «Но ты, если не обманываюсь, инок, обрёкшийся пред Богом хранить чистоту, а не детей рождать! – возразил христианин. – Как же можно сетовать о бесчадии?» – «Государь мой! – сказал Косма. – Не разумеешь, о чём говорю. Я плачу не о плотском наследнике, но о духовном; хотя я и убогий инок, как видишь, но старался научиться всему, что по это время мог изобрести ум человеческий. Красноречие и поэзия, любомудрие и богословие, равно и прочие науки были всегдашними предметами моего занятия; учась всему, я имел единственной целью познание моего Создателя. К несчастью моему, имея такие дары, я никому не был полезен; чему сам научился, никого тому не научил и – ах!– уже не могу научить, ибо приспело время тяжкого моего рабства между варварами, ненавидящими всякое просвещение. Итак, я должен явиться пред Господом моим, как древо неплодное, как раб, скрывший талант господина своего. Об этом плачу, об этом рыдаю! Родители по плоти скорбят, когда не рождают чад; не должен ли и я скорбеть, что не родил духовного сына и наследника дарований Господних?»

Выслушав это, дамасский гражданин перекрестился и сказал: «Слава Тебе, Господи, что обрёл желаемое сокровище! Не скорби, добродетельный старец! – обратившись к иноку, продолжал он, – Господь поможет тебе исполнить желание твоего сердца». – После этого пошёл он прямо к правителю Дамаска, испросил свободу преподобному Косме и, приведя его в дом свой, представил ему двух отроков. «Вот два воспитанника, – сказал он, – которым ты можешь даровать духовную жизнь и оставить по себе наследниками премудрости: один – родной мне сын, Иоанн, а другой – усыновлённый мною сирота и тебе соименитый, Косма. Итак, умоляю тебя, святой старец, научи их твоей премудрости и благим нравам, сделай их твоими сыновьями и оставь их по себе наследниками некрадомого богатства духовного». Блаженный инок обрадовался несказанно и, прославив Бога, начал заниматься их просвещением.

Эти-то два отрока были Иоанн, после наречённый Дамаскиным, и Косма Святоградец, бывший после епископом Маиумским²⁸⁰. Оба имели высокие дарования, были остроумны и успехами своими приносили великую радость сердцу преподобного Космы. Иоанн, как орёл, по воздуху парящий, постигал высочайшие таинства богословия; а духовный брат его Косма, хотя имел разум медленнее Иоаннова, но обдумывал предметы всегда совершенно. Оба были добродетельны, кротки и совершенны в мудрости, как духовной, так и светской. Особенно Иоанн оказал столь великие успехи, что сам учитель смотрел на него с удивлением: он был великий песнопевец и великий богослов, а что наипаче украшало его – не гордился своей мудростью. Как благоплодное дерево, чем более приносит плодов, тем ниже приклоняется к земле своими ветвями, так любомудрый Иоанн, чем более возрастал в премудрости, тем менее думал о себе и укрощал мысли, свойственные юным умам.

Наконец, преподобный Косма сказал отцу Иоаннову: «Общее желание наше исполнилось: твои дети по плоти, а мои по духу научились всему и уже превосходят меня самого премудростью, ибо Господь чудесным образом умножил их дарования; теперь не нуждаются они в моих уроках, будучи сами способнее меня наставлять других. Итак, умоляю тебя, отпусти меня в монастырь, да там буду сам учеником и научусь от совершенных иноков высшей премудрости; ибо мирская философия предпосылает каждого человека, совершенно ею просвещённого, к философии духовной, которая чище и бесценнее оной и спасает душу». Долго родитель Иоанна не отпускал и уговаривал старца, чтобы не лишал дом его славы иметь столь великого наставника. Но, опасаясь оскорбить его, исполнил желание. Тогда истинно просвещённый муж, великий учитель, ушёл в обитель святого Саввы, там пребыл до блаженной кончины и перешёл к Совершенной Премудрости – Богу.

Святитель Христов Амвросий Медиоланский, насколько был строг к императору Феодосию Великому, когда тот, по внушению хитрых царедворцев, поступал против священного сана царей и забывал кротость веры евангельской, настолько же благоговел перед его добродетелями. С другой стороны, и христолюбивый самодержец все успехи и свою славу приписывал молитвам архиерея Божьего, а свои горести считал не чем иным, как следствием преслушания наставлений его. Сколько они взаимно друг друга уважали, явствует из их встречи.

Феодосий Великий, победив тирана Евгения, почёл первым долгом уведомить об этом Амвросия. Великий архипастырь, получив письмо великого царя, принёс от его имени священную жертву, писание его положил на жертвенник, представляя оное Богу, как залог веры императора, и после того немедленно сам отправился для посещения его в Аквилею. Встреча двух великих особ была исполнена радости и любви. Епископ пал к ногам государя, благочестие которого и явное покровительство Божие сделали достойным почтения более, нежели все его победы и лавровые венцы, и молил Бога, дабы даровал ему блаженство на Небе, как даровал счастье на земле. Император со своей стороны пал к стопам епископа, приписывая его молитвам милость, полученную им от Бога, и прося молитвы о его спасении. Потом начали они разговор о средствах совершенно уничтожить арианство и утвердить на незыблемом основании православие.

На Первом Вселенском Соборе, созванном против злочестивого Ария, между святыми отцами находился преподобный Спиридон Тримифийский²⁸¹. Последователи Ария, не надеясь своим лжеумствованием преодолеть истину, утверждаемую таким множеством богоносных пастырей, под разными предлогами испросили у Константина Великого позволение присутствовать на Соборе и еллинским философам, из которых один, наиболее искусный в словопрении, с гордостью и бесстыдством издевался над учением православных. Преподобный Спиридон, будучи прост и не учён, и зная только, что Христос есть Сын Божий и распят за нас грешных, пожелал выступить против философа. Хотя святые отцы, стараясь общими силами низложить столь ловкого врага, возбраняли святому Спиридону принимать на себя это трудное дело, но человек Божий, уповая на дары Духа Святого, дерзновенно приступил к философу и с простосердечием сказал: «Во имя Иисуса Христа послушай меня. Един есть Бог, Который сотворил небо и землю, создал из брения человека и Словом и Духом Своим устроил всё видимое и невидимое. Это Слово и есть Сын Божий и Бог, милосердовавший о нашем заблуждении, родившийся от Девы, за нас пострадавший, воскресший в третий день и нас совоскресивший. Этот Бог некогда придёт судить нас и воздаст каждому по делам его. Он Отцу Единоестествен, Сопрестолен, Равночестен. Вот чему веруем мы без всякого испытания. И ты не дерзай испытывать, ибо Таинства превышают твой разум и всякую человеческую мудрость». После этого, несколько помолчав, спросил у него самым невинным образом: «Не так ли думаешь и ты, самый искусный из всех мудрецов мира?» Хитрословесный еллин, как бы совершенно не зная философских наук, не отвечал ни слова; какая-то Божественная сила действовала против него. Наконец, собравшись с духом, сказал: «Верю и я, что уста твои вещают истину». – «Итак, иди и приими знамение святой веры», – возразил преподобный Спиридон. Тогда философ, обратившись к арианам и своим ученикам, сказал: «Доколе препирались со мною словами, словам противополагал я слова и искусством красноречия опровергал мысли противников. Но когда вместо слов некоторая сила вышла из уст этого старца, я признаю слабость мою, ибо слова против этой силы суть ничто, так же как и человек против Бога есть также ничто. Если кто из вас думает одинаково со мною, да верует во Христа, и да верует так, как учит этот мудрый старец, устами которого глаголет Сам Бог». Вскоре после того философ принял христианскую веру и крестился в церкви православных. Это происшествие весьма унизило гордость ариан.

Преподобный Спиридон, доказывая арианам на том же Соборе единство Пресвятой Троицы, взял в руку плинфу (кирпич) и стиснул. Мгновенно вышел из неё огонь к небу, вода потекла вниз, а брение осталось в руке святителя. «Се, три стихии, а одна плинфа, – сказал преподобный Спиридон, – так и в Пресвятой Троице три лица, а един Бог».

В архипастырство преподобного Спиридона Тримифийского однажды на острове Кипре свирепствовал чрезвычайный голод. Все бедные люди стекались к святому епископу просить или хлеба, или денег, или заступления у богачей. Вместе с другими пришёл к нему знакомый издавна земледелец и, прося что-нибудь взаймы для покупки жита, слёзно жаловался на немилосердного богача, который, повсюду забирая хлеб в свои руки, продаёт только на золото и по весьма высокой цене. Святитель, утешив и обнадёжив земледельца, отпустил домой, а на другой день пришёл к нему сам и принёс большой слиток золота. «Отнеси это к корыстолюбивому хлеботорговцу в залог и бери хлеба, сколько тебе будет потребно, – сказал он, – когда Господь даст обильную жатву, выкупишь оное». Земледелец удивился, где преподобный бессребренник взял столько золота, и, поступив по его приказанию, не только был сыт и доволен, но и другим помогал. Скупец сделался для него так щедр, что часто сам напоминал, не надобно ли ему хлеба.

Наконец голодное время миновало, благословенная жатва утешила сетующий народ, и земледелец, к неудовольствию ростовщика, выкупив залог, возвратил преподобному Спиридону. Чудотворец, приняв золото, повёл земледельца в сад и, положив оное у забора, возвел очи свои к небу и сказал: «Господи, Боже мой, претворивший некогда в змия жезл Моисеев! Претвори опять это сокровище в то же пресмыкающееся животное, из которого соделал его». Мгновенно слиток зашевелился и превратился в змия, который, извиваясь, пополз и скрылся в нору. Изумлённый земледелец трепетал от ужаса и, повергшись к стопам святого старца, называл себя недостойным столь чудесного благодеяния. А преподобный Спиридон, поднимая его, сказал: «Бог Долготерпелив и Многомилостив; вот почему это золото не превратилось в змия в ту самую минуту, когда жестокосердый хлебопродавец, с жадностью приняв оное, положил за пазуху. Но будь уверен, что этот змий первый начнет грызть сердце каждого безжалостного богача там, где вечный вопль и скрежет зубов будет жребием грешников».

Если, по несчастью, и между нами есть такие же корыстолюбцы и ростовщики, то пусть прочитают эту повесть как можно внимательнее.

Под державой Авраамия²⁸³, благочестивого царя Омиритского, иудеи, будучи принуждаемы принять христианскую веру, просили у него позволения иметь с христианами прение: который закон справедлив и божествен – Ветхий или Новый? Авраамий воспылал гневом, но, по совету святого Григория, архиепископа Омиритского, согласился удовлетворить их желание. Вследствие этого были избраны с православной стороны архиерей Божий, а от еврейского сонмища – некто Ерван, искуснейший законоучитель, подкрепляемый притом множеством раввинов.

В присутствии Авраамия, духовенства, царского синклита и народа, на обширном поле продолжалось состязание их несколько дней. Сколько Ерван ни был хитёр в оборотах, сколь ни искусно употреблял в свою пользу каждое место из Ветхого Завета, но всегда был побеждаем святым архиепископом. Рассуждали о трёх Лицах Божества, о Приснодеве Марии, о воплощении от Духа Святого и о тридневном воскресении Иисуса, словом – о всех Таинствах и обрядах христианской веры; но Ерван каждый раз оставался в посрамлении. Христиане радовались, иудеи унывали.

Уже наступил последний день прения о вере. Ерван колебался и не находил слов в оправдание упорства своих единоверцев. Но поскольку должно было на что-нибудь решиться, то наконец воззвал он: «Для чего столь долго утруждать себя рассуждениями и спорами? Я имею надёжнейшее средство кончить общее дело. Учитель христианский! Если хочешь, чтобы я и все единоверцы мои без всякого притворства веровали твоему Иисусу, то покажи Его, как живого; соделай, да увижу Его и возглаголю с Ним – тогда только можем признаться, что христиане победили нас». Услышав это, иудейское сонмище вострепетало; все начали умолять Ервана, чтобы в чём-нибудь не обманулся, а святой архиепископ сказал ему: «О, Ерван! Свыше сил человеческих твоё требование; но жив Господь! Для уверения вашего и для утверждения христиан, Он силён и это сотворить. Итак, скажи решительно, чего желаешь от меня?» – «Умоли Владыку твоего, да снидет сюда и явится пред нами!» – отвечал Ерван. «Да явится чувственно, – голосом боязни повторило сонмище иудейское, – тогда только примем крещение».

Святой архиепископ знал, сколь важный подвиг предстоит ему, но знал и то, что «аще имамы веру, яко зерно горушно, речем горе этой: прейди отсюду тамо, и прейдет: и ничтоже невозможно будет нам» (Мф.17:20). Всё упование своё возложив на Бога, он восстал с престола своего и несколько отступил от собрания. Царь и все христиане удивились его великому дерзновению к Богу. Смиренно и с умилённой душой преклонив колена, долго молился угодник Божий; вспоминал вслух народа все Таинства воплощения Бога Слова, Его житие, страсти, восстание от гроба и славное вознесение; наконец, воскликнул: «Явися, о, Владыка, чувственно этим окамененным и ослеплённым злобой людям, явися ради славы имени Твоего, да узрят телесными очами животворное человечество, в которое для нас Ты, Сладчайший Иисусе, облёкся и с которым вознесся на Небо, да узрев Тебя, веруют в Тебя, Единого Истинного Бога». Едва святой архиепископ совершил молитву свою, вдруг от востока поднялась буря и покатился столь ужасный гром, что вся земля поколебалась. Весь народ от страха повергся на землю; но когда один после другого, как бы пробуждаясь, встали и посмотрели на восток – отверзлось небо, и облако, испускающее пламень и лучи солнечные, нисходило на землю, а посреди его узрели Мужа, Краснейшего паче сынов человеческих: Господь наш Иисус Христос, неизреченно сияя лицом, в одеждах молниезрачных, ступая по облакам, приближался книзу и стал на воздухе против архиепископа. Небесная красота привлекала сердца и взоры, как христиан, так и иудеев; но от страха славы Его и величества, как некогда на Фаворе, все опять поверглись ниц, царь и народ. Иудеи, поражённые трепетом, устремились в бегство, но колена их подогнулись; Божественное блистание опаляло их, невидимая сила отнимала у них движение. Тогда святой архиепископ, укрепившись и собрав мысли свои, вперённые в небесную славу, громогласно воззвал к Ервану: «Виждь и веруй, яко Един Свят, Един Господь Иисус Христос во славу Бога Отца, аминь!» Ерван стоял как мёртвый и не мог выговорить ни слова. Тогда от велелепной славы Господней услышан был глас: «Ради молитв архипастыря, исцелит вас Распятый отцами вашими», – от чего иудеи более прежнего вострепетали и пали на землю; имели открытые глаза, но утратили зрение.

Между тем пред лицом Господним снова начался шум; блистающее облако, поднимаясь кверху, начало мало-помалу свиваться; наконец Господь стал невидим. Христиане долго вопияли вслед Его: «Господи, помилуй!». Святой архиепископ, приникнув лицом к земле, воссылал к Богу слёзные молитвы о людях своих. А иудеи, рыдая об утрате зрения, припадали к ногам его, да подаст им исцеление по слову Христа Спасителя; они поклялись, что от чистого сердца приемлют веру евангельскую, и в тот же день все, от Ервана до последнего младенца, крестились водой и Духом. Еллины последовали их примеру. Вся Омиритская страна просветилась, о чём возрадовались не только царь и святой архиепископ, но и Ангелы Небесные.

Священномученик Игнатий, нарицаемый Богоносцем²⁸⁴, был епископ Антиохийской Церкви. Повествуют, что этот архиерей Бога Вышнего в младенчестве своём был то благословенное дитя, которого Спаситель мира, поучая народы о Царствии Небесном, восприяв на руки, сказал: «Аще не обратитеся и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное... Иже аще примет отроча таково во имя Моё, Мене приемлет» (Мф.18:2,3,5; Мк.9:36–37). С того времени святой Игнатий, как носимый руками воплощённого Бога, наречён был Богоносцем.

Но этот священномученик не менее был Богоносцем и потому, что сам носил в сердце и в устах Бога и был избранный сосуд Христов, подобно святому апостолу Павлу, что чудодеющая десница Господня показала и по страдальческой кончине его. Ибо, будучи предан по повелению Траяна на съедение зверей, непрестанно имел он в устах своих имя Иисуса Христа, и когда нечестивые спросили у него, зачем он немолчно твердит имя это, святой отвечал: «Оно написано в сердце моём; как же мне не исповедовать его устами?» Наконец, когда праведник был растерзан и съеден зверями, а сердце его Божеским произволением осталось цело и невредимо между костями, тогда злочестивые невежды, помня слова его, разрезали оное и к изумлению своему увидели, что внутри сердца начертано золотыми буквами: «Иисус Христос».

Христиане! Если мы, подобно священномученику Игнатию, всегда будем носить в сердце и устах Спасителя нашего Иисуса Христа, то на втором пришествии удостоимся быть в отеческих Его объятиях.

Святой Игнатий Богоносец, будучи однажды в небесном восхищении и сподобившись Божественного откровения, видел ангельские лики, поющие один с другим попеременно. Так что, когда славословил Господа первый лик, безмолвствовал другой, а когда этот начинал хвалебную песнь, то с глубоким вниманием слушал первый, и таким образом оба лика, как бы передавая друг другу песнопения, славословили Пресвятую Троицу. Святой Игнатий, подражая Ангелам, установил этот же порядок в Антиохийской Церкви, а оттуда это величественное и ангелоподобное обыкновение распространилось и по всему царству благодати.

Когда, по вознесению Господнему, везде начало возрастать слово евангельское, то с распространением оного возрастали братолюбие и странноприимство. Святые апостолы были руководителями предназначенных для этой цели учреждений. Но поскольку служение трапезам вдовиц и сирот несовместно было с великой обязанностью проповедовать Евангелие всему миру, то и советовали они верному народу избрать семь мужей, исполненных Духа Святого и премудрости²⁸⁶. Посланники Господни возложили на них руки свои и нарекли диаконами. А Стефан, как первый из них по мудрости, благочестию и добродетелям, был наречён архидиаконом. Будучи силён словом и делом, этот равноапостольный муж утверждал верных в вере, обличал неверных и, возлагая руки на недужных, исцелял их от болезней. А особливо гремел против иудеев, укоряя их, что по единой зависти умертвили Сына Божьего, Мессию, от всех веков ожидаемого, – за что и был ими ненавидим.

В одно время, когда между иудеями, фарисеями, саддукеями и еллинскими евреями²⁸⁷ было состязание о Господе нашем Иисусе Христе, святой Стефан, став на высоком месте, воскликнул: «Братья мои! Всуе умножилась в вас злоба, и разделился весь Иерусалим. Блажен тот, кто уверовал в Господа нашего! Этот Господь приклонил небеса, сошёл для искупления нас от рабства греховного, родился от Святой Девы, избранной прежде сложения мира». Нечестивые иудеи, будучи не в силах стоять против премудрости и божественного красноречия, воспылали гневом и яростью на святого Стефана и донесли великой архисинагоге еврейской, будто архидиакон изрыгает хулы на Моисея и Самого Бога, воздвигли на него старцев и народ и предали суду архиереев.

Святой архидиакон стоял посреди сонмища, как Ангел Божий, сияя благодатью Духа Святого. С великим благоговением воспоминая о праотцах и пророках, он старался опровергнуть клевету лжесвидетелей; но, видя ожесточение архиереев и книжников, исполнился божественной ревности и укоризненно воскликнул: «Жестоковыйнии и необрезании сердцы и ушесы! вы присно Духу Святому противитеся, якоже отцы, ваши, тако и вы (Деян.7:51). Кого из пророков не изгнали отцы ваши? Кого из провозвестников Мессии не убили?» Тогда весь сонм распылался сердцем и заскрежетал зубами. А равноапостольный муж, воздев очи свои к небу, узрел славу Божью, узрел Иисуса, простирающего к нему десницу, и велегласно воскликнул: «Се, вижу небеса отверсты и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога». Услышав это, иудеи затыкали уши свои и, возложив на него руки, вывели из города, чтобы побить его камнями.

Сколь сладостная, хотя и посреди лютых мучений, готовилась смерть первострадальцу! От небесной высоты призывал его Сладчайший Иисус, а с ближайшей горы на подвиг его смотрела Богородительница с Иоанном Богословом и молилась Сыну Своему, да приимет душу его в руце Свои. Наконец, посыпался на святого Стефана каменный дождь. Весь окровавленный, до смерти изнеможённый, он повергся на колена и велегласно воскликнул: «Господи! Не постави им греха этого», – и, преклонив главу свою, скончался; а святая душа его воспарила в отверстые небеса к Господу и Царю славы, Которого он проповедовал и за Которого пострадал.