Часть третья

Святитель Христов Василий Великий просил у Господа, да снидет на него Дух благодати, премудрости и разума, чтобы своими глаголами¹¹¹ мог совершать бескровную службу. Через некоторое время явился ему Господь в сновидении с апостолами, совершая «предложение Хлеба и Чаши» на святом жертвеннике, и, восставив Василия, изрёк ему: «По твоему прошению, да исполнятся уста твои хваления». Архиерей Божий пробудился, с благоговейным трепетом пошёл в церковь и, приступив к жертвеннику, начал глаголать и вкупе писать все те молитвы, которые находятся в его литургии. После того он воздвиг хлеб, молясь прилежно: «вонми, Господи Иисусе Христе, Боже наш, от святого жилища Твоего», и проч. Священнослужители и народ видели небесный свет, озарявший алтарь и святителя, и некоторых мужей, в белые ризы одеянных и великого архиерея окружающих; в ужасе поверглись они лицом на землю и, проливая слёзы, благословляли Господа.

Один еврей, по имени Иосиф, был столь искусный врач, что по биению жил, за пять дней предсказывал больному час кончины его. Богоносный Василий, предвидя духом, что Иосиф некогда обратится к Спасителю мира, любил его и, часто призывая к себе, советовал принять святое крещение. Но еврей всегда отзывался тем, что в которой вере рождён, в той и умереть хочет. На что угодник Божий отвечал ему: «Поверь мне, что не умрем ни я, ни ты, доколе не родишься от воды и Духа. Без этой благодати невозможно войти в Царствие Божье. Не крестились ли и отцы твои в облаке и море? Не пили ли от камени, который был прообразованием духовного камени, Иисуса Христа?»

Наконец, приспело время отшествия его к Богу. Святитель разболелся и, призвав Иосифа, будто для своего врачевания, спросил у него: «Что думаешь обо мне?» Еврей, ощупав пульс у святого, сказал служителям: «Уготовьте всё нужное к погребению; святитель скоро умрёт». – «Сам не ведаешь, что говоришь», – возразил Василий Великий. Но Иосиф отвечал с уверенностью: «Ей-ей, владыка! Ты скончаешься прежде, нежели зайдёт солнце». – «А что сделаешь, если останусь жив до шестого часа утра?» – спросил у него Василий. «Пусть умру сам», – отвечал Иосиф. «Заклинаю тебя умереть греху, да оживёшь Богу», – сказал святитель. «Знаю, о чём говоришь, владыка! – отвечал еврей, – и свидетельствуюсь Богом, что сотворю волю твою». Святой Василий отпустил Иосифа и помолился Богу, да продолжит жизнь его для спасения заблудшего.

Утром на другой день святитель послал за ним. Врач, столько на себя надеявшийся, не поверил служителю, что Василий жив; однако, желая проститься с умирающим, он пошёл немедленно. Но как изумился он, увидев человека Божьего! Иосиф пал ему в ноги и чистосердечно воскликнул: «Велик Бог христианский! И нет Бога, кроме Его! Повели, святой отче, не отлагая, подать мне и всему семейству моему святое крещение». – «Я сам, моими руками, отрожду тебя», – отвечал святитель Христов и, к общему удивлению, восстав с одра болезни, пошёл в церковь. Там, перед всем народом, крестил Иосифа и весь дом его сам. Совершил литургию и новопросвещённых приобщил Животворящих Таин Христовых. Поучая их, он пребыл в церкви до девятого часа. Наконец, воссылая благодарение Богу за неизречённые Его благодеяния, всенародно предал дух свой в руки Господни.

Один старец обитал в опустевшем капище. В одно время пришли к нему нечистые духи и сказали: «Выйди из нашего места». – «Вы не имеете места», – отвечал старец. Тогда начали они повсюду разбрасывать пальмовые ветви, приготовленные для плетения корзин, но старец неутомимо собирал оные. После того враги человеческого рода, схватив его за одежду, повлекли вон; но старец упёрся в двери и возопил: «Иисусе, помоги мне!», и бесплотные злодеи мгновенно разбежались. «О чём плачешь?» – тогда спросил у него невидимый голос. «О том, что ненавистники веры и добродетели дерзают издеваться над рабом Господним», – отвечал старец. «Ты сам виноват, – возразил небесный голос, – поскольку забыл обо Мне; сам видишь: когда призвал Меня, Я не укоснил прийти на помощь к тебе». Старец, ощутив присутствие Божье, повергся на колена и приник лицом к земле. Сколь разительное и необходимо нужное для каждого человека тут заключается наставление!.. Мы вопием к Господу, молимся Ему, даже бываем иногда столь наглы, что ропщем на Него, когда приключится с нами какое-либо несчастье. Но для чего не просили у Него помощи тогда, когда страсти, так сказать, рассыпали по воздуху наш разум, нашу веру, наши добрые дела? Видно, мы надеялись тогда на самих себя. Но сколь безумно быть уверенными, что можем выгнать сами собой врагов, воюющих на душу.

В царствование Деция были два римлянина, Неарх и Полиевкт¹¹³, которые имели между собой такую дружбу, какую редко можно видеть и между родными братьями. Неарх был христианин, ходящий по заповедям Господним, а Полиевкт язычник, впрочем, добродетельный. Часто Неарх слёзно уговаривал его присоединиться к Церкви Христовой, читал ему Божественное Писание, объяснял Таинства веры, показывал мерзость идолопоклонства. Но Полиевкт, не отказывая своему другу ни в чём, в этом только случае, по-видимому, был равнодушным слушателем его советов. Между тем настало гонение; по стогнам града¹¹⁴ читали нечестивое повеление Деция, чтобы все поклонялись идолам, как богам, хранителям отечества. Тогда христолюбивый Неарх, приготовляясь к смерти, начал сокрушаться, что друг его навсегда останется в нечестии, и, беспрестанно сетуя о погибели души его, даже изменился в лице своём. Это было сердечным ударом для Полиевкта. При каждом свидании он спрашивал его о причине столь глубокой печали; но Неарх, страшась услышать решительный отказ, не смел объясниться. Наконец, после неотступных просьб Полиевкт сказал ему: «Друг мой, конечно, чем-нибудь я оскорбил тебя, оскорбил столь тяжко, что не хочешь и простить меня!» Тогда Неарх, облившись слезами, отвечал ему: «Ах! Я предвижу разрыв нашего дружества и прихожу в отчаяние». Полиевкт затрепетал. «Этого быть не может, – сказал он. – Я клянусь, что и смерть разлучить меня с тобой не сильна». – «Но причиной разлуки нашей будет нечто ужаснейшее, нежели естественная смерть», – возразил Неарх. Полиевкт, не уразумев ответа, обнял его и, прижимая к сердцу, сказал решительно: «Не могу более переносить твоего молчания и загадок: или объясни всё, или сейчас же увидишь смерть мою». – «Царское повеление, – воскликнул Неарх, – должно разлучить нас: я – христианин, а ты – поклонник идолов; итак, когда осудят меня на смерть, ты отречёшься от меня». Услышав это, Полиевкт узнал, чего хочет Неарх, и, ощутив наитие Духа Святого, сказал спокойно: «О! Если так, то стеснённое сердце моё пусть отдохнёт; не бойся, любезный друг! Мы не разлучимся... Буди слава Христу Богу Истинному, – продолжал он. – От этого часа оставляю суетный мир и исповедаю в себе раба Христова; пойду, прочитаю повеление Деция, на христиан обнародованное; после этого знаю, что мне делать должно!»

Ни ласки и угрозы начальников, ни слёзы родителей, супруги и детей, не могли принудить его к нарушению обета неразрывной дружбы с Неархом. Полиевкт крестился кровью своей¹¹⁵ и был ему предшественником в жизнь вечную.

Греческий царь Анастасий, заразившись ересью Евтихия, старался преклонить на свою сторону всё православное духовенство – то угрозами и заточением, то лаской и дарами. В число последних лжемудрствующий царь поместил и Феодосия Великого¹¹⁶. Он послал к нему тридцать литр злата¹¹⁷, будто для пропитания и одеяния нищих, а на самом деле для того, чтобы уловить согласие великого отца, на которого греки и римляне взирали, как на апостола. Поборник православия уразумел коварство Анастасия и восхотел богоугодным образом сам уловить его. Он не отверг даров, чтобы не показаться, будто имеет подозрение на веру царскую, и тем не подать причины к его гневу. К этому побуждало его благочестивое, истинно пастырское желание, – через милостыню исходатайствовать у Бога Анастасию благодать, наставляющую на путь истины. Между тем Анастасий думал о Феодосии Великом, как об одном из тех лжепастырей, которые, подобно наёмникам, нерадят о стаде своём, и поскольку дары были приняты, почитал его своим единомышленником; но обманулся злобожный властелин. Ибо, когда через особливых посланников захотел он испытать Феодосиево исповедание веры, великий отец, собрав всех пустынных граждан, крепко стал против злочестия и царю, между прочим, ответствовал этими достопамятными в устах отшельника словами: «Как за отечество, так и за правоверие сладостно положить душу! Сладостно, хотя и святые места наши узрим истребляемыми огнём!» Через это угодник Божий отнял у Анастасия всякую надежду когда-либо преклонить его на свою сторону.

Кто после этого скажет, что иноки, отказавшиеся от мира, занимаясь только богомыслием, не умеют верноподданнически поступать с предержащей властью и забывают отечество?

Преподобный Иаков Нисивийский¹¹⁸, увидев некогда персидского градоначальника, только что свершившего неправедный суд над одним из невинных граждан, горько вознегодовал. Человек Божий имел свыше силу пророков и апостолов и мог бы жестоко наказать притеснителя, но поступать сообразно с Новым Заветом и благодатью Христовой было первым правилом всех его деяний. Святой старец воззрел на небо, и мгновенно камень, близ судьи лежавший, сокрушился и рассыпался в персть, обличая тем суд неправедный и знаменуя, что так истребятся нечестивые в день гнева Господня. Все ужаснулись, градоначальник вострепетал и, познав грех свой, отменил несправедливый приговор.

Какой урок для тех, которые имеют власть и силу других наказывать!

Преподобный Антоний, обитая в пустыне Египетской с учениками своими, однажды помыслил, что нет инока столь совершенного, как он, поскольку всех прежде поселился он в пустыне и избрал место всех далее от сует мира. Будучи погружён в такие думы, великий старец вдруг услышал: «Антоний! Есть раб Божий, который совершеннее тебя; если хочешь, ты можешь найти его посреди внутренней пустыни». Устрашённый старец, как только пришёл в себя, взял жезл свой и пошёл в путь. Будучи руководствуем сверхъестественными и чудными встречами, Антоний наконец узрел пещеру, в которой обитал пустынник, свыше откровенный. Но он, узнав о приходе посетителя, затворил двери. Сколько Антоний ни стучался, ответа не было. Антоний стоял до шестого часа и умолял, да будет ему позволено увидеть того, кого Сам Бог повелел обрести ему. «Если не отверзешь мне, – говорил он, – то умру на пороге твоём, и здесь погребёшь меня». Но старец из хижины отвечал ему: «Кто просит с угрозой и, проливая слёзы, укоряет? Ты жалуешься, что не отверзаю тебе, но для чего пришёл ты сюда? Разве хвалиться, что умрёшь здесь?» Тогда он отверз ему.

Этот великий старец был Павел Фивейский¹¹⁹, имевший от рождения своего сто тринадцать лет и от самой юности в пустыне поселившийся. Он рассказал преподобному Антонию историю своей жизни и возвестил о смерти своей, которая на другой же день и последовала. Тогда – сколь торжественна, сколь прекрасна кончина праведника! Тогда Антоний узрел на воздухе лики Ангелов, пророков и апостолов, а посреди них узрел душу святого Павла, чистейшую солнца: она восходила на небо. От страха и радости Антоний пал на землю. «Душа праведная! – вопиял он. – Прими меня в сопутники твои». Но воздушный путник отвечал ему: «Не должно наблюдать тебе свою только пользу; твоя обязанность – пещись о ближних; будет время, что предстанешь Агнцу Небесному, но прежде научи других непреткновенно шествовать по стезе, которая ведёт к Престолу Его».

Преподобный Антоний похоронил святые останки великого старца и, возвратившись в пустыню свою, едва узрев братию, воскликнул: «Горе мне грешнику, имя только инока носящему!» И когда у него спрашивали, где так долго замедлил, он отвечал в восхищении духа: «Я видел Илию, видел Иоанна в пустыне; ей-ей, видел Павла в Раю Господнем».

Христиане! Вспомните, сколь велик верой и добродетелями был Антоний, и не забудьте, как Господь уличил его в минутном, непроизвольном высокоумии. Не мечтайте высоко о своих совершенствах. «Добродетельный человек, – часто говаривал Исидор Пилусиотский, – без сомнения получит венец светлый. Но кто, будучи добродетелен, думает, что сделал весьма мало, тот за смиренномудрое о себе мнение приимет венец светлейший». Хотите ли быть истинно добродетельными, не верьте, что вы добродетельны, и через то добродетель ваша будет возрастать более и более.

Антоний Великий¹²⁰ однажды предался унынию и каким-то мрачным помышлениям, но вскоре, испугавшись сам себя, воскликнул к Богу: «Господи! Я хощу спасен быть; но и сам не знаю, что развлекает меня. Покажи мне средство избегнуть противоборствующих помыслов; научи меня спастись». Через какое-то время святой Антоний вышел из кельи и увидел незнакомого человека, который сначала сидел за рукоделием, потом встал и молился. Опять садился и вязал кошницу¹²¹, после того опять встал на молитву... Это был Ангел, в образе инока ниспосланный от Бога, чтобы исправить и предостеречь Антония. Между тем как святой пустынножитель смотрел на него, бесплотный хранитель сказал ему: «Так поступай, и спасён будешь». Услышав это, преподобный Антоний исполнился радости и надежды, и с того времени никогда не нарушал правила ангельского.

Какое бы звание Господь ни возложил на тебя, какие бы обстоятельства ни окружали тебя, молись для спасения души твоей и трудись для пользы общества.

Молитва и труд друг друга подкрепляют взаимно: молитва дарует силы к понесению труда, на который каждый человек родится; а труд, разгоняя зловредные помыслы, эти исчадия праздности, предуготовляет уму и сердцу благоговейное спокойствие и глубокое внимание для часов молитвенных. Они служат друг для друга как бы отдохновением, и блажен человек, в чьём сердце эта чреда не нарушается.

К преподобному Антонию, безмолвствовавшему в нагорной пещере, пришли два языческих философа с тем намерением, чтобы поговорить о таинствах христианской веры и посмеяться над жизнью пустынников. Мудрый старец, при первом взгляде познав, кто они, через переводчика сказал: «Для чего вы, люди мудрые, приняли на себя столь дальний и трудный путь, и пришли к человеку безумному?» – «Ты не безумный, – отвечали они, – но совершенный мудрец». – «Если так, – возразил старец, – то обязанность и польза ваша требует принять от меня наставление как от мудреца, к которому пришли научиться, и я даю вам оное: будьте христианами!» Поражённые столь нечаянным приветствием, философы пошли назад, наиболее удивляясь остроте и разуму пустынножителя.

Когда Антоний Великий после уединённых подвигов отшельничества против воли своей поставлен был пастырем и наставником других, тогда братия, старцы и юноши, собравшись к нему, начали просить, чтобы он предписал им уставы иночества. Великий отец сказал им: «Чтобы исполнять в точности все заповеди Господни, на это довольно Божественного Писания; но помните, что все добродетели могут поколебаться в основании своём, если братия не будет взаимно утешать друг друга. Итак, вы, как отцу, исповедуйте мне всё, что знаете; а я, наученный временем и опытами, как детей буду наставлять вас. Не ослабевайте в предпринятом подвиге – вот первое общее для всех сословий наставление!» Потом, поучив их всем добродетелям гражданства небесного, отпустил с миром.

Уроки преподобного отца имели спасительное действие, ибо очень скоро общество пустыннолюбцев так сильно умножилось, что не было числа братии; повсюду были монастыри, как сени расставленные. Поющие, молящиеся, уповающие на Сокровище благих, сверх того занимались трудами рук своих, чтобы могли быть не только ходатаями за грешников, но и подавать милостыню бедным. Не было между ними ни вражды, ни клеветы, ни ропота; любовь и согласие соделывали из селений их как бы град, от мирского мятежа далече отстоящий, правдой и благочестием населённый. Взирая на них, можно было воскликнуть: «Коль добри доми твои, Иакове! и кущы твоя, Израилю! Яко дубравы осеняющыя и яко садие при реках, и яко кущы, яже водрузи Господь» (Чис.24:5–6).

Облечённые свыше чиноначалием, а также и вы, отцы семейства! Наставляйте порученных вам людей тому, чему наставлял преподобный Антоний Великий; тогда «яко роса Аермонская, сходящая на горы Сионския..., будет над вами благословение и живот до века» (Пс.132:3).

Антоний Великий, яко истинный раб Христов, всегда готов был понести на себе все уничижения; но если клевета касалась чистоты его вероисповедания, тогда поборник православия не оставался в пределах смирения, что можно видеть из следующего поступка.

Однажды ариане оболгали его, будто дружески с ними обращается. Удивлённый их дерзновением, святой Антоний воспылал праведным гневом и немедленно пошёл в Александрию; там, перед епископом и всем народом, предал их проклятию, нарицая предтечами антихриста. Но такова сила правды и святости! Хотя начальники и учители арианства скрежетали на Антония Великого, однако народ (не только еретики, но и служители идолов) повсюду теснился вокруг него, стараясь принять благословение или, по крайней мере, прикоснуться к одеждам его.

Христиане! Не подумайте, чтобы Антоний через этот поступок нарушил урок христианского терпения! Если бы он не обличил злостной клеветы, он подал бы случай другим о себе соблазняться; а что ужаснее, невежды, которые не могут проникать намерений великого человека, тогда могли бы предаться пагубному расколу. Хотя молчание почитается по всей справедливости в числе добродетелей, но свет почитает оное не иначе, как согласием на то, что клеветники нам приписывают.

Один инок был соблазнён духом-искусителем. Будучи выгнан из обители, несчастный пришёл к преподобному Антонию и пребыл с ним некоторое время. Но когда по приказанию святого отца возвратился он на прежнее место, иноки не хотели принять его. Изгнанник вторично прибег к Антонию. Святой старец опять послал его к братии и велел от своего имени сказать им следующее: «Корабль от бури повредился, растерял товары и едва достиг берега: неужели хотите погребсти в волнах и то, что не погибло?» Иноки, услышав это, немедленно приняли изгнанника опять в число братии.

Наказывая подчинённого, должно соблюдать меру, чтобы не довести его до отчаяния.

Один охотник, находясь в пустыне на охоте за сернами, приметил, что авва Антоний не по-начальнически, но весьма ласково обращается с братией. Старец познал невыгодные мысли охотника о строгости иноческого жития и, желая вывести из заблуждения, сказал ему: «Наставь стрелу и напряги лук». Охотник сделал это. «Ещё напряги», – продолжал старец. И охотник напряг туже. «Ещё напряги», – сказал старец в третий раз. Но охотник возразил: «Если натяну чрезмерно, переломится лук». Тогда святой Антоний сказал ему: «Того же должно опасаться и в делах веры: если с братией будем поступать с чрезвычайной строгостью, они почувствуют перелом; везде нужны снисходительность и некоторое послабление, а иноки также люди». Тогда охотник раскаялся и пошёл от святого Антония с пользой для души своей, а братия через то укрепились на большие подвиги.

Преподобный Маркиан¹²², пресвитер Великой Константинопольской церкви, идучи на службу Божью и увидев нищего, почти нагого, от холода трясущегося, снял с себя одежду и прикрыл наготу его, а сам остался только в нижнем платье. Но посмотрите, как Господь за это прославил его! Когда святой Маркиан священнодействовал, то весь народ, причет и сам патриарх под церковными ризами приметили блистающую порфиру царскую.

Не видно ли из этого, что мы, снабжая убогих от имения своего, не теряем оное, но отдаём его в обмен на драгоценнейшие сокровища Тому, Кто и за чашу студёной воды обещал наградить нас вечным блаженством! Царская одежда, преподобному Маркиану данная, не есть ли доказательство, что подающий милостыню делает богоугодное.

Афанасий Великий¹²³, архиепископ Александрийский, как неусыпный и мудрый защитник православия, более всех был угнетаем и гоним арианами. Исступлённые и неистовые богоборцы, желая погубить человека Божьего, вымышляли на него самые бессовестные и безумные преступления и между прочим донесли царю Констанцию, что Афанасий делал чары и чудеса рукой, которую будто отсёк у клирика Арсения.

Дело началось, по-видимому, весьма выгодно для ариан. Указом царским предписано в Тире быть собору, куда призван и Афанасий. Двор и почти все чиновники держали сторону ереси; лжесвидетелей нашлось довольно; для злодеев не трудно было представить и мёртвую руку и выдать за руку Арсения, ибо его незадолго до этого, в самом деле, вдруг в Александрии не стало.

Но Бог не оставляет жезла грешного на жребии праведных. Арсений, который скрывался единственно от страха, чтобы не понести наказания за некоторое преступление, втайне им учинённое, услышав о клевете, его рукой подкрепляемой, восчувствовал глубокое сокрушение об участи отца и благодетеля и, пришедши тайно в Тир, явился к Афанасию с сердечным раскаянием о грехе своём. Святитель возблагодарил Промысл, его спасающий, и приказал Арсению до времени пожить скрытно.

Между тем Архелай, один из царедворцев Констанциевых, и Нон, князь финикийский, открыли суд. Тогда – о, зрелище ужасное и богомерзкое! И чьё сердце не обольется кровью, видя злобу нечестивых! Тогда внесли посреди судилища мёртвую руку и, показывая оную святому Афанасию, в один голос воскликнули: «Вот безмолвная на тебя свидетельница! Она обличает тебя, она держит тебя; ни велеречием, ни хитростью не вырвешься от неё! Все знают Арсения, у которого ты, лицемерный святотатец, отсёк её; скажи, для чего она тебе потребна?» На все вопли человек Божий отвечал кротко: «Кто из вас лично знает Арсения? И все ли уверены, что эта рука именно ему принадлежит?» Но когда богоборцы начали ложь свою утверждать клятвой, Афанасий подал знак: вдруг из среды его защитников вышел Арсений и снял с лица своего покрывало. Тогда святитель с гневом воззрел на клеветников, и, кивая головой, сказал: «Не Арсений ли это? Не тот ли церковнослужитель, у которого, как утверждаете, я отсёк руку?» Он повелел Арсению простереть и показать судьям десницу, потом шуйцу, и обратился к неприятелям своим укоризненно: «Здесь обе руки! Покажите же мне вашего Арсения и скажите, чью руку здесь показываете? Она обвиняет вас в том злодействе, в котором единственно по ненависти сами меня обвиняете».

Арианские епископы и клеветники, сколько бессовестны ни были, не могли перенести стыда своего и, закрывая руками лица, в безмолвии начали выходить из судилища.

Хотя Тирский собор, к стыду ариан и чести Афанасия Великого, был распущен, но лжеепископы не могли быть спокойны. По их проискам приказано вторично быть собору в Медиолане.

Православные епископы с трепетом взирали на последствия и всемерно уклонялись от сонмища, подобного христоубийцам, и потому арианское духовенство, в числе тридцати особ, одно совершило суд над архиереем Божьим. Когда начали подписывать имена свои, то Дионисий, православный епископ Медиоланский, летами всех младший и недавно возведённый на престол архипасторства, был убеждён к общему рукоприкладству. Не страсть, не зловерие водили пером его; к несчастью, долго отрицаясь от этого, он устыдился толикого числа престарелых и уважаемых епископов.

Сколь иногда вредны и добродетели, не руководствуемые благоразумием!

Вскоре после того прибыл в Медиолан Евсевий, епископ Виркеллинский, которого по летам и благочестию Дионисий почитал не иначе, как отцом; и когда спросил он, что делается на соборе, Дионисий, рассказывая все обстоятельства, с сожалением и раскаянием исповедал перед ним и свой грех против праведника. Блаженный Евсевий сделал ему строгий выговор, но, увидев слёзы сокрушения, начал утешать. «Я знаю, – сказал он, – чем поправить дело; может быть, из среды злочестивых имен изглажу твоё рукописание».

Между тем арианские епископы, узнав о прибытии Евсевия, пригласили его в общее собрание и, показав судопроизводство, просили, чтобы и своей рукой подтвердил оное, поскольку имя столь великого святителя обещало всевозможный успех в их предприятии. Евсевий притворился, будто приемлет их сторону, и, читая имена подписавших епископов, вдруг сказал с досадой: «А где же приложить мне свою руку? Неужели ниже Дионисия? Вы сами говорите, что Сын Божий не может быть равен Богу Отцу¹²⁴; зачем же моего сына (я не иначе почитаю Дионисия) мне предпочитаете?» Сколько ариане ни старались уговорить его, но Евсевий не хотел подписаться, пока не будет изглажено имя Дионисиево. Ариане с удовольствием согласились, и Дионисий своей рукой выскоблил оное, будто бы уступая место старшему, а сам желая подписаться ниже всех. Тогда Евсевий вдруг переменил голос и, воззрев на небо, сказал: «Благодарю Тебя, Господи, что от беззаконного сонмища избавил Дионисия! Благодарю Тебя, Господи, что возложил в сердце моё благочестивый умысел от вечного проклятия спасти имя его! Так, – обратившись к арианам, продолжал он, – я вашими беззакониями не оскверняюсь, и сыну моему Дионисию не попущу быть участником злобы вашей». Услышав это, посрамлённые лжеепископы воспылали бешенством и, осыпав ругательствами архиерея Божьего, возложили на него руки свои. Вместе с Дионисием он послан был в заточение, где от чрезвычайных утеснений скончался страдальчески.

Преподобный Макарий Египетский¹²⁵ получил такую благодать от Бога, что на глас его ответствовали и мёртвые, если требовала этого польза веры или счастье невинно страждущих. Вот пример.

В одном селении случилось убийство, которое по ложным подозрениям возложили на человека совершенно невинного. Бедный, будучи преследуем гонителями, в ужасе прибежал к келье преподобного Макария и тут был схвачен. Ни слёзы, ни клятвы не могли уверить служителей правосудия в его невинности: сбежавшийся народ единогласно называл его убийцей. Святой Макарий вышел на этот шум и, узнав, в чём состоит дело, спросил, где погребен убиенный. И когда объявили место, он посреди народа пошёл к его гробу. Там, преклонив колена и пролив к небесам тёплую молитву, праведник сказал к предстоящим: «Ныне явит Господь, этот ли человек соделал убийство». Потом велегласно воззвал убиенного по имени, и мертвец отозвался из гроба. «Верой Иисус Христовой повелеваю тебе, – сказал Макарий, – открой нам, этот ли, народом обвиняемый, умертвил тебя?» – «Не этот убийца мой, – отвечал громогласно мертвец из-под земли, – не этот, которого осуждают». Народ изумился и от ужаса пал на землю. Потом, повергшись к стопам праведника, все начали умолять его, чтобы спросил у мертвеца, кто убил его; но святой Макарий отвечал: «Этого принять на себя не могу; довольно для меня избавить от напасти невинного, а предать суду виновника – не моё дело».

Христиане! И мы имеем разные дарования, от которых ближние наши могут получить пользу и вред, смотря по тому, на что будут употреблять их. Возьмите же в пример святого Макария, который благодать Божью употребил на избавление невинного человека от погибели, но не хотел употребить оную на погубление даже преступника!

Однажды преподобный Макарий, углубившись всем сердцем в молитву, услышал глас небесный: «Макарий! Ты по это время ещё не уподобился двум женщинам, которые живут в близлежащем граде». Старец взял жезл и пошёл в город. Отыскав дом, постучался в двери, и немедленно вышла женщина, с великой радостью приняла праведника и ввела в комнаты, где встретила его другая женщина.

Тогда святой старец сказал им: «Единственно для вас я принял на себя великий труд; я пришёл из дальней пустыни, чтоб узнать дела ваши; не таясь, откройтесь предо мной». – «Человек Божий! – отвечали на это со скромностью обе женщины. – Можно ли чего-нибудь богоугодного требовать от тех, которые беспрестанно заняты домашними попечениями и должны исполнять обязанности супружества?» Но святой Макарий настоял, чтобы объявили ему, как они проводят жизнь свою. Тогда добродетельные хозяйки смиренно сказали ему: «Мы две снохи, супруги родных братьев; пятнадцать лет живём вместе и в это время ни одного досадного слова друг от друга не слышали. Не имеем детей; а если Господь даст их, то первое наше попечение будет молить Его, чтобы помог нам воспитать их в вере и благочестии. С рабами поступаем ласково. Неоднократно советовались между собой вступить в лик святых дев, но не могли испросить на то позволения у супругов. Чувствуя их к нам любовь, мы решились остаться с ними и служить им утешением. А чтобы жизнь наша хотя бы немного походила на жизнь святых пустынниц, мы положили на сердце своём избегать шумных бесед, чаще быть дома и заниматься хозяйством».

Выслушав это, святой Макарий сказал: «Поистине Бог не смотрит, дева ли кто или супруга, инок или мирянин, но ищет только сердечного произволения на добрые дела: это произволение Господь приемлет и, взирая на оное, всякому ниспосылает Святого Духа, действующего и управляющего житием каждого, желающего спастись».

Супруги! Матери семейства! Возьмите в пример двух благочестивых жён – и тогда жребием вашим будет благоденствие в этой жизни и блаженство в будущем веке.

Однажды преподобный Макарий, идя с учеником своим на гору Нитрийскую, велел ему идти несколько впереди. Инок, исполняя волю его, встретился с языческим жрецом, который казался весьма утомлённым, и от излишней ревности сказал ему: «Куда идешь, демон?» Жрец рассердился и, ударив его жезлом своим столь сильно, что оставил полумёртвого, пошёл далее. Через несколько минут встретился с ним святой Макарий и сказал: «Будь здрав, любезный трудник; будь здрав!» Удивлённый приветствием святого, жрец спросил у него: «За какое доброе дело желаешь мне здравия?» – «Я вижу, – отвечал Макарий, – что ты утомился». – «Твоё приветствие меня поразило, – сказал тогда жрец, – и я познаю в тебе человека Божьего; напротив, другой, злобный инок, встретившись со мной, жестоко оскорбил меня, и за это я поразил его до смерти». Преподобный Макарий догадался, что речь идёт об его ученике; а жрец, обняв колена старческие, сказал: «Не отпущу тебя, доколе не сделаешь меня подобным тебе иноком». Они пошли далее на гору и, взяв полумёртвого ученика, отнесли в церковь. Нитрийские старцы, увидев с преподобным Макарием жреца идольского, изумились. Вскоре служитель дьявола сделался служителем Иисуса, и множество язычников по этому случаю приняли христианство. После этого святой Макарий часто говорил братии, что злословие иногда и добрых людей делает злыми, а доброе слово и злых делает добрыми.

В одно время преподобный Макарий, идучи с братией, услышал мальчика, который так говорил своей матери: «Один богач любит меня, но я, не знаю почему, ненавижу его. А бедный человек ненавидит меня, однако я люблю его». Услышав это, Макарий изумился, потом задумался. «Что сделалось с тобой, авва?» – спросили у него братия. «Поистине Господь наш богат, – отвечал Макарий, – и любит нас, а мы, безумные люди, не хотим любить Его, напротив того, враг наш, дух соблазна, и беден, и ненавидит нас, а мы, к несчастью нашему, любим его!»

Когда пустынная и безмолвная келья преподобного Евфимия¹²⁶ по изволению Божескому обратилась в многолюдную лавру, тогда эконом, закупив для потребы монастырской несколько рабочего скота, предложил брату Авксентию, родом из кочующих азиатцев, чтобы принял на себя обязанности пастуха; но инок отказался. К просьбе эконома присовокупили свою просьбу пресвитер обители и другие, уважаемые по благочестию, старцы, но Авксентий и тогда не послушался. Преподобный Евфимий, известясь о том, призвал непокорного инока и всемерно увещевал его, чтобы он, как человек, способный к скотоводству, послужил братии; но Авксентий отвечал: «Не могу исполнить желания братии, никак не могу, поскольку, будучи грешником, страшусь вне святой обители ещё более согрешить». – «Мы будем за тебя молиться Богу, – сказал преподобный Евфимий, – чтобы послал Ангела Своего для сохранения тебя. Всевышний знает, что ты из-за любви к Нему будешь работать братии. Вспомни, что и Сам Христос сказал о Себе: «не ищу воли Моея, но воли пославшего Мя Отца» (Ин.5:30). Но Авксентий ожесточился и, сколько ни убеждал его святой Евфимий, не хотел ему покориться. Тогда великий старец разгневался и сказал ему: «Чадо! Мы советуем тебе то, что послужило бы тебе же на пользу, а ты не слушаешься; я душевно жалею о тебе и хотел бы простить тебя, но Бог...» В это мгновение Авксентий затрепетал, как беснующийся, и повергся на землю. Предстоявшие отцы ужаснулись и начали умолять Евфимия, чтобы он испросил ему от Бога прощение.

Долго святой старец не соглашался на просьбы их, не по жестокости сердца, но чтобы показать им, сколь непростителен грех непослушания; наконец, как бы смягчившись, он оградил его крестным знамением и исцелил от болезни. Авксентий пал пред ним на колена. «Послушание есть великая добродетель, – сказал ему преподобный Евфимий. – Послушания Бог требует паче, нежели жертвы; напротив того, непослушание есть источник смерти. Се здрав был eси , ктому не согрешай, да не случится с тобой что-либо горшее». Тогда Авксентий начал уже сам умолять великого отца и братию, чтобы никому, кроме него, не поручали должности пастушеской.

Дети! Слушайтесь отца и матери, слушайтесь родителей ваших, слушайтесь старших людей, дающих вам добрые советы. А когда возложена будет на вас должность общественная, без прекословия повинуйтесь начальству: без послушания к высшим не может благостоять ни одно семейство, ни одно государственное сословие.

Два инока, Маро и Климатий, которым наскучила строгость монастырской жизни, сговорились в следующую ночь убежать; но богопротивное намерение было открыто. Преподобный Евфимий, призвав их, советовал оставить пагубные мысли. «Везде должно хранить себя от искушений, – сказал он. – Адам преступил заповедь Господню в Раю, Иов и на гноище сохранил её. Дело состоит только в том, чтобы не принимать в сердце своё злых помышлений: они-то причиняют уныние и печаль или ненависть к этому месту и к жителям оного. Итак, будьте трезвы и остерегайтесь от козней соблазна, который внушает вам перейти на другое место. Древо, часто пересаживаемое, плода не приносит; так и человек, который часто переменяет место или состояние, бесполезен для себя и для общества. Хочет ли кто быть добродетельным, но чувствует в себе к тому слабость, да не мыслит, чтобы сделался он способнее к тому на другом месте. Добродетель усовершается не местом, но изволением делать добро. Это подтверждается опытом. Один египетский инок, имея очень сварливый нрав, не мог ужиться на одном месте; хотя сам был виновен, но обычно всегда обвинял других. Наконец, он вышел из монастыря и поселился в пустыне один – в тех мыслях, что некому будет раздражать его. Что же вышло? В одно время у него опрокинулся кувшин с водой; старец рассердился и в другой раз наполнил оный; но, как нарочно, этот кувшин опрокинулся и в другой раз. Инок вышел из терпения и, схватив кувшин, ударил о землю». Услышав последние слова, Климатий рассмеялся. Тогда преподобный Евфимий, бросив на него значительный взгляд, сказал: «Сын мой! Смех твой доказывает, что дух-соблазнитель совершенно овладел тобой; неужели не слышал ты, что Господь без ума смеющихся называет окаянными, а плачущих ублажает?» – и, оставив Климатия, он удалился в другую келью. Тогда на кощунствующего инока напал непостижимый ужас. Только молитва преподобного Евфимия и знамение креста могли исцелить его. «С этого времени будь осторожен, – сказал святой отец, – и внимателен к словам отеческим, а ещё более к словам Господним; будь, так сказать, весь око, как описывают нам Херувимов, ибо ходишь посреди сетей».

Какой Маро, какой Климатий после столь видимого наказания Господня не исправится? Христиане! Мы слышим каждодневно слово Божье, в храмах проповедуемое, и – ах! С каким чувствованием принимаем оное? Иногда хвалим только красноречие проповедника; чаще того – желаем, чтобы скорее кончилась проповедь; а иногда кощунствуем над строгостью мыслей евангельских. Устрашимся, да меч гнева Господня «не пояст ны...» Мы часто слышим опытных и добродетельных старцев, беседующих между собой о делах веры и общежития, наставляющих юношей любви к отечеству, приверженности к благочестивым обыкновениям предков, – и зеваем от скуки, или с насмешкой от них удаляемся. Убоимся, да не будем некогда сожалеть, что, имея уши, не слышали.

Некоторый князь, происходивший от древнего и знаменитого рода, верой огнепоклонник, именем Аспевет¹²⁷, поставленный старейшиной над cарацинскими племенами, которые жили под греческой державой, имел юного сына, которого дух-губитель поразил неисцелимым недугом, так что Тревон (имя Аспеветова сына) имел половину тела, от головы до ног иссохшую и совершенно омертвелую. Сколько отец ни старался подать помощь сыну, но все средства врачей, все чары персидских мудрецов были тщетны¹²⁸.

В одну ночь юный Тревон, лежа на одре болезни и рассуждая о бедственном состоянии, в котором он находился, от чрезмерной горести воскликнул: «Вот что значит еллинское и персидское врачебное искусство! Вот что значат волшебства и заклинания волхвов! Сколько принёс отец мой жертв в капища богов! Сколько советовался со звездочётами! Но всё оканчивалось обманом, достойным посмеяния. Кроме истинного Бога, никто исцелить не может». Размышляя таким образом, юноша начал молиться, призывая имя Иисуса Христа, о Котором часто имел случай слышать от тамошних христиан, и обещаясь немедленно креститься, когда Господь дарует ему здравие.

После этого Тревон неприметно погрузился в сон и увидел инока с длинной бородой и седыми волосами, который спросил: чем страждет он? Тревон объявил всё, и старец опять спросил у него: «Исполнишь ли обет, данный тобой Богу?» Юноша немедленно поклялся. Тогда старец сказал ему: «Я – Евфимий, живу в пустыне недалеко от пути, ведущего к Иерихону; если хочешь быть здрав, приди, и Бог через меня исцелит тебя». От сильного движения, которое произвёл столь радостный сон, юноша проснулся и, что видел, рассказал отцу своему.

Аспевет, с нетерпением дождавшись утра, взял отрока и, сопровождаемый сродниками, слугами и всем домом, отправился в путь. Увидев толикое множество варваров, сначала иноки ужаснулись; но Аспевет воскликнул к ним: «Слёзно просим вас, покажите нам чудного и божественного врача вашего, которого Сам Бог открыл сыну моему в сновидении». Когда приблизились к кельям, и Тревон рассказал все обстоятельства небесного откровения, тогда старец вышел из уединённой и безмолвной кельи; видя действующий тут перст Божий, он излил пред Богом тёплую молитву за отрока и, оградив его крестным знамением, даровал совершенное здравие.

Поражённые этим чудом, варвары припали к стопам Евфимия; их души столь же скоро исцелились от заблуждения, как тело Тревоново от болезни. «Сочетай нас Христу, человек Божий, – вопияли они, – да сподобимся получить имя и часть избранных». Святой Евфимий внял молению их и, немедленно огласив, вскоре просветил их крещением. В одно время несколько душ умножили стадо Христово; а Марин, по матери дядя Тревонов, так был проникнут благодатью небесной, что не захотел возвратиться в дом свой и, приняв иночество, при святом Евфимии остался навсегда. Он жил столь примерно, что, наконец, был сделан настоятелем.

Но ревность новопросвещённых этим не ограничилась. Аспевет, при святой купели наречённый Петром, через некоторое время собрав множество агарян с их жёнами, детьми и рабами привёл к преподобному Евфимию, чтобы он наставил их на путь спасения: этот истинный христианин хотел, чтобы и все наслаждались тем благом, которого он сам сделался причастником. Святой Евфимий был восхищён их небесным желанием. Петр, видя, что старец Божий не имеет кельи и обитает в тесной хижине, призвал каменоздателей и соорудил для него церковь и дом для жительства. Так новопросвещённые чувствовали величие дара Духа Святого! Их благодарность, хотя несоразмерная благодеянию, по крайней мере, показывает признательность их и благоговение к угоднику Божьему.

Между тем чада Агари, соделавшиеся сынами Сарры, желая всегда слышать душеспасительные поучения из уст Евфимия, просили у него позволения жить близ него. Человек Божий, любя безмолвие, хотя не согласился на их желание, однако назначил им другое место, удобное для поселения. Велел построить дома и церковь, дал священнослужителей и сам часто посещал духовную паству. Вскоре от приходивших туда и принимавших святое крещение агарян малое селение сделалось столь великим городом, что преподобный Евфимий почёл за нужное быть тут епископу, и Ювеналий, патриарх Иерусалимский, по его предложению, вручил жезл пастырский Петру, называвшемуся некогда Аспеветом. Сколько потребно благодати Божьей, чтобы из новопросвещённых идолопоклонников соделать великих поборников православия!

Читатели! Святой Евфимий, обратив агарян и язычников в христианство, не соделал ли их и ревностными сынами отечества? Подвластные какой-либо державе народы ничто так не соединяет, как вера. А вы, безбожники и вольнодумцы, не дерзайте говорить, что святые люди для государства не нужны, или, по крайней мере, не столько нужны, как искусные градоправители и храбрые воины.

Преподобный Евфимий, предузнав отшествие своё к Богу, призвал к себе всех иноков и, вместо наследства, оставил им следующее завещание: «Отцы, братия и чада мои о Господе! Я отхожу от вас в жизнь вечную. Умоляю вас – сохраните заповеди мои, а особливо любовь: ибо, что соль для пищи, то любовь для всех добродетелей; даже смирение, сколь ни свято и боголюбезно, без любви быть не может. Вы знаете, что и Сам Господь единственно из любви к нам смирился и «бысть человеку»; смирение возносит нас на верх всех добродетелей, а любовь поддерживает и не допускает упасть с оного. В чистоте соблюдайте не только душу, но и тело: ибо как человек не может жить опрятно в доме смрадном и тёмном, так и в осквернённом теле не может быть душа чистая. Все уставы и законы обители храните: от этого зависит благосостояние каждого общества, духовного и гражданского. Несчастным по силе помогайте; если кто из братии борется с нечистыми помыслами, того наставляйте, утешайте, укрепляйте. Но вот последняя и Богу приятнейшая добродетель: врата монастырские для странников никогда не запирайте; пусть они будут открыты для каждого пришельца; пусть будет у вас всё с ними общее: тогда изобильно прольётся на вас благословение от Бога, и если я обрету дерзновение у моего Искупителя, то паче всего буду просить у Него той благодати, да всегда духом буду с вами». После этого, три дня пробыв в церкви в молитвах и бдении, человек Божий почил с миром.

Родители! Живите единственно для того, чтобы юную душу чад ваших обогатить примерами разных добродетелей; а если Господь воззовёт вас к Себе, то завещание преподобного Евфимия да будет вашим завещанием. Живите всегда так, чтобы дети ваши, и в юности, и «на седалищи старцев», при каждом добром деле могли сказать: «Отец мой, мать моя так поступали, и их дух носится надо мной и внушает мне делать это».

Святой Григорий¹²⁹, по глубоким сведениям в науке Божественной наречённый Богословом, имея благочестивых родителей, с юных лет успевал в добродетелях. Но не один пример имел влияние на душу Григория; следующее чудотворное сновидение ещё более укрепило его на подвиги веры.

Однажды, заснув, благочестивый юноша увидел близ себя двух девиц, облечённых в белые одежды, лицом прекрасных, ростом и летами равных. Не золото, не жемчуг, не шёлк блистали на них; не распущенные волосы, не пламень в очах составляли их прелесть: полотно было их одеждой; сквозь тонкие покрывала видимы были потупленные очи, ланиты, девической стыдливостью украшенные; уста розовые, которым молчание придавало что-то святоподобное. Григорий почувствовал в сердце своём ангельскую радость. Девицы также возлюбили его, и на вопрос, кто они и откуда пришли, первая назвала себя невинностью, другая – кротостью. «Мы предстоим Престолу Царя славы, Иисуса Христа, – продолжали они, – будь нам единомыслен; уподобь ум твой нашему уму, очи твои – нашим очам, тогда вознесём тебя на небеса и поставим близ Троичного Света». Сказав это, они понеслись по воздуху на небеса. Святой юноша провожал их очами, пока они не скрылись от него, и тогда же проснулся, ощущая в сердце своём неизреченную радость и веселье. С того времени святой Григорий ужасался паче смерти нарушить добродетели, им соименитые.

Ариане, раскол которых господствовал на Востоке и Западе почти восемьдесят лет, в царствование Феодосия Великого не только лишились всех преимуществ, но и почитались не иначе, как заразой государства. Принуждённые оставить всё церкви в Царьграде, они потеряли средоточие, из которого столь удачно распространяли заблуждение. Их лжеепископ жил за городом; проповедь арианская умолкла; даже не позволено им сооружать зданий, которые бы имели подобие храма. Сие-то и было причиною, что некоторые из ариан, приписывая все несчастья свои Григорию, архиепископу Царьградскому, как первому поборнику православия, вознамерились погубить его.

Они подкупили одного возмутительного, предприимчивого и дерзкого молодого человека, который взялся убить архиерея Божьего в епископском доме. Быть близ него нетрудно было в то время, когда множество народа стекалось к нему для поздравления с благополучным успехом в делах, касающихся веры. Злодей с прочими посетителями вошёл в комнаты архиерея, который, будучи тогда болен, сидел на постели, и, в то время как другие, засвидетельствовав усердие и почтение, выходили, остался один.

Не было удобнейшего времени для злодейства; но молодой человек вдруг задрожал и повергся к ногам святого Григория, рыдая и как будто испрашивая у него милости. Страх овладел им так, что он в этом положении пробыл несколько минут, не имея силы промолвить ни одного слова. Святитель, испугавшись столь нечаянного явления, наклонился, чтобы поднять его, и долго спрашивал, кто он и чего требует, но, услышав только беспорядочные слова, воплем и рыданием прерываемые, пришёл в сожаление о нём и сам начал плакать.

Люди сбежались на шум и, не сумев уговорить молодого человека, чтобы он вышел вон, насильно вынесли его в переднюю. Там он пришёл несколько в себя, воздел руки к небу и, исповедуя зловредный свой умысел, обнаруживал знаки величайшего сокрушения. После того повели его опять к епископу, и один из келейников в страхе и ужасе сказал: «Этот незнакомец есть убийца, хотевший погубить тебя, владыка святой! Один Господь мог привести его к раскаянию». Григорий велел ему к себе приблизиться и, обнимая его, с кротостью сказал: «Бог да помилует тебя, сын мой! И как Он сегодня спас мою жизнь, так должно и мне спасти твою жизнь. Всё мздовоздаяние, которого от тебя требую, состоит в том, да оставишь ересь и попечёшься о своём спасении». Этот поступок, пример кротости и милосердия, привёл в удивление даже неприятелей Григориевых.

Преподобный Зинон¹³⁰, путешествуя по Палестине, утомился и сел подле овощной гряды, чтобы съесть кусок хлеба. Вдруг пришла ему мысль сорвать один огурец. «Это дело не важное!» – думал он, но в то же мгновение, убоясь сам себя, сказал: «Хищники осуждаются к наказанию; итак, Зинон, испытай сам себя, можешь ли перенести мучение!» После этого старец стал против зноя солнечного и в этом положении пробыл пять дней.

Наконец, когда почувствовал, что силы от жары совершенно, так сказать, иссохли, сделал сам себе приговор: Зинон не может сносить казни, следственно, для насыщения своего не должен похищать чужого.

Египетский инок пришёл посетить преподобного Зинона, подвизавшегося в Сирии, и осуждал пред ним свои помыслы. Старец удивился и сказал: «Египтяне утаивают добродетели, которые имеют, и беспрестанно обличают недостатки, которых не имеют. А сирийцы и греки выставляют добродетели, которых не имеют, и скрывают пороки, которые имеют».

В царствование Алексея Комнина об этих трёх святителях возникла распря: который из них был общеполезнее и боголюбезнее? Иные превозносили Василия Великого, называя его по уму и делам совершенным гением, человеком ангелонравным. Иные возвышали Иоанна Златоуста, нарицая его пастырем человеколюбивым, к слабости естества человеческого снисходительным и в слове сильнейшим, когда должно тронуть ожесточённого грешника; иные держали сторону Григория Богослова, как пастыря, в науке Божественной всех превосходящего. От этого произошло разделение: одни назывались василианами, другие иоаннистами, третьи григорианами; и этим заблуждением был заражён, к удивлению, не столько простой народ, сколько учёные.

Господь восхотел, чтобы великие святители сами утолили раздор, о них восставший; и они, сначала каждый по одному, а потом все вместе явившись Иоанну, епископу Евхаитскому, в то время по учёности и благочестию знаменитейшему, единогласно сказали: «Мы имеем одно достоинство пред Богом; нет в нас противоположностей: каждый из нас в своё время, подвизаемый Духом Святым, проповедовал спасение; нет из нас ни первого, ни второго, ни третьего. Итак, скажи, чтобы православные люди раздор оставили; скажи им, что мы, как в жизни, так и по кончине, более всего стараемся о том, чтобы всех привести в единомыслие. Совокупи нас в один день и составь один праздник; а мы – всем, нас поминающим, будем споспешествовать ко спасению». Сказав это, они, светом небесным озарённые, вознеслись на небо.

Преподобный Иоанн всенародно объявил чудотворное видение и, поскольку память трёх великих святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста – празднуется в январе, установил торжествовать оную вместе тридцатого числа января и тем примирил неблагоразумное разногласие христиан.

Преподобный Исидор Пилусиотский¹³¹, высочайшим и таинственным учением согревая душу свою, старался просветить прочих. Священнонастоятель, в добродетелях совершенный, мудростью славный и всеми уважаемый, какую ревность имел он к вере Христовой, явствует из следующего письма:

«Я спрашиваю у тебя самого, – пишет святой Исидор к арианину Ферасию, – у тебя, который над нами ругается и хочет показаться проницательным и суровым судьёй, скажи, что бы ты сделал, если бы государь, отдав под твоё охранение город, поставил тебя на стенах оного? Неужели бы ты, видя супостата, устраивающего подкопы, чтобы взорвать твердыню и войти в город, не напряг всех усилий, не употребил всех орудий для отвращения погибели? Нет! Ты бы испытал все средства, чтобы защитить крепость и через то доказать свою верность и усердие государю... Не должно ли и нам, которых Бог поставил пастырями и воинами царства благодати, крепко стоять против Ария, не только воздвигшего брань на Церковь Христову, но и погубившего множество душ? Для этой-то причины я презираю все бедствия и ничего более не желаю, как пострадать даже до смерти за православие».

Но при столь необоримой ревности, великий Пилусиот не был гонителем иноверцев. «Бог одарил человека совершенной волей, – говорит он в письме к епископу Аполлонию, – следственно, противно закону употреблять насилие, привлекая людей к православию; итак, если хочешь просветить сущих во тьме, то единственное в этом случае средство – благие советы, непорочная жизнь, добрые дела и терпение».

Этот мудрый старец, чему ни учил, всё подтверждал примером своих деяний. «Жизнь без слова, – говорит он, – более приносит пользы, нежели слово без жизни; ибо кто живёт праведно, тот и в безмолвии споспешествует счастью других – своим примером; а кто говорит – и более ничего, тот подаёт только соблазн; некоторые будут о нём сожалеть, а большая часть – смеяться. Но если слово и жизнь помогают друг другу, тогда видим образ истинной философии».

Один приходский священник жаловался на худое поведение духовных детей. Святой Исидор сказал ему: «Некоторые из людей ищут добродетели, но лениво идут по пути, ведущему к оной; другие не верят и тому, что есть добродетель. Итак, должно первых убедить, чтобы оставили беспечность и нерадение, а вторым доказать, что добродетель не есть вымысел».

Неусыпный поборник веры, образ жития добродетельного, святой Исидор трепетно защищал Иоанна Златоуста пред Аркадием и после страдальческой его кончины просил святого Кирилла Александрийского, чтобы тот причислил его к лику святых исповедников; подал совет Феодосию Второму собрать Третий Вселенский Собор в Эфесе. Наконец, исполнив вселенную богомудрыми правилами, угодник Божий почил с миром.

Когда святая Агафия¹³², претерпев мучения, какие только могли изобрести против христиан тиранство и ненависть, была ввержена в глубокую и смрадную темницу, в полночь внезапно отверзлись сами собой двери, возблистал неизреченный свет, и явился пред ней старец, который предложил ей целебные травы. Святая девица, думая, что это какой-нибудь врач, решительно сказала ему: «От всего сердца благодарю тебя, добрый человек, за милосердие, но не могу воспользоваться твоим благодеянием: я уповаю на единого Господа моего Иисуса Христа, Который, если восхощет, в одно мгновение может исцелить меня». Обрадованный столь великой верой, старец улыбнулся и сказал ей: «Аз есмь апостол Петр: вижду убо тебя испиленною», – и после этого стал невидим... Святая мученица поверглась на колена. «Благодарю Тебя, Господи Боже мой, – воскликнула она, – что помянул меня, рабу Твою», – и воззрев на своё тело, видела себя совершенно здравой. Между тем небесный свет и без апостола всю ночь озарял темницу её. Устрашённые стражи разбежались; темница осталась незапертой. Тогда прочие узники, обрадовавшись столь неожиданному случаю, один за другим начали выходить и святой Агафии говорили: «Двери открыты, стерегущих нет: беги от мучений». – «Не дай мне, Господи, учинить это, – отвечала им страдалица. – Не дай, Господи, чтобы за меня претерпели что-нибудь стражи темничные! Имея помощником моим Господа, исцелившего рабу Свою, пребуду до конца в Его исповедании». После чего с ангельским спокойствием она осталась в темнице, не страшась уготовляемых ей наутро мучений и смерти.

Преподобный Палладий Александрийский однажды рассказал посетителям своим следующую повесть. Один благочестивый и странноприимный человек имел супругу, кроткую и богобоязненную, и шестилетнюю дочь, которую воспитывал в благочестии и страхе Божьем. В одно время по купеческим делам должно было ему из Александрии отправиться в Царьград. Супруга, провожая его на корабль, между прочим, спросила: «Кому на руки оставляешь меня и дочь твою?» – «Госпоже нашей Богородице», – отвечал истинный отец семейства и пустился по водам.

Вскоре после того, когда добродетельная мать, сидя с дочерью, занималась домашним рукоделием, ненавистник рода человеческого научил слугу их убить мать и дочь, похитив лучшие вещи, бежать. Злодей взял из поварни нож и пошёл в горницу; но едва коснулся порога, вдруг поражён был слепотой и так помрачился в рассудке, что не мог двинуться ни взад, ни вперёд. Долго борясь сам с собой и силясь войти, наконец начал он кликать госпожу свою; но она, удивившись столь необыкновенному поступку и в то же время не подозревая тут никакого зла, сказала ему, чтобы подошёл к ней сам. Слуга просил, умолял её, чтобы приблизилась к нему, или, по крайней мере, послала дочь свою; но она, назвав его безумцем, замолчала. Тогда злодей, будучи не в силах услужить дьяволу, в отчаянии выхватил из-за пазухи нож и поразил сам себя. На крик госпожи немедленно сбежались соседи, пришла стража и, застав злодея ещё в живых, узнали, что и как случилось. Все прославили Бога, творящего непостижимые чудеса, и Заступницу верных, Приснодеву Марию.

Святая девица Фавста¹³³, дочь верных и благородных родителей, уроженка Кизическая, на тринадцатом году возраста своего отдана была за веру Христову в мучительские руки жрецу Евиласию. Но её невинность, терпение и кротость так подействовали на зверское сердце идолослужителя, что он, познав силу Божью и умилившись над Фавстой, даровал ей свободу, за что сам восприял венец мученический.

После того император Максимиан повелел другому лицу истощить над Фавстой весь ужас мучений. Что же и тогда сделала Богом укрепляемая девица? Просила ли на своего тирана гнева небесного? Нет, она восклицала только: «Благодарю Тебя, Сладчайший Иисусе, Свидетелю сердец, что сподобил меня исповедать святое имя Твое! Ещё молюсь Тебе, возлюби Максима (имя её мучителя), просвети его верой и утверди в страхе Твоём». Сколько тиран ни был глух к гласу невинности и к чудесам, которыми Бог прославил страдальцев, но ангельское желание святой Фавсты поразило каменное сердце его. «Помощник и Покровитель невинной девицы! – наконец, воскликнул он. – Яви Твою благодать и на мне недостойном, прими меня в раба Твоего; воистину Ты един Господь и Бог сил!» В это мгновение отверзлись небеса, и явился на облаках посреди Ангелов и всех святых Сын Божий, благословляющий новообратившегося Максима.

Восхищённый небесным видением, исполнитель царского веления последовал Евиласию и Фавсте и вместе с ними крестился своею кровью. А вы, христиане, познайте из этого, какую силу и над злодеями нашими имеет молитва об их счастье.

Преподобный Марк Египетский, подвизаясь в молитве и постничестве тридцать лет, не выходил из кельи. Братия уважали его, а пресвитер в известные дни приобщал его Святых Таин на дому. Но дьявол, завидуя добродетелям старца, употреблял всевозможную хитрость, чтобы соблазнить его на грех осуждения. Он вселился в одного грешника и привёл его к старцу под видом, будто просить благословения. Недугующий только переступил порог кельи, вдруг закричал: «Твой пресвитер – великий грешник! Не позволяй ему приступать к тебе». Но Богом вдохновенный муж сказал на то: «Чадо, не суди, да не судим будеши (Мф.7:1). Если он и грешник, Господь исцелит его, написано бо есть: «молитеся друг за друга, яко да исцелеете» (Иак.5:16). После чего, сотворив молитву, старец изгнал нечистого духа и пришельцу даровал здравие.

На следующий день пришёл к нему пресвитер, и старец принял его с радостью. Тогда Милосердый Бог, благословляя непорочность его, показал знамение: ибо, когда священник начал подавать ему Святое Причастие, преподобный Марк увидел Ангела, сходящего с небес и возлагающего десницу на главу пресвитера. Марк ужаснулся, а Ангел Господень сказал ему: «И земной царь не терпит, чтобы вельможи предстояли ему в нечистоте; кольми паче могущество пренебесное». Таким образом, великий подвижник Христов Марк удостоен был благодати Божьей за то, что не послушал клеветы и не осудил священнослужителя.

Когда святая мученица Дорофея¹³⁵ за исповедание христианской веры представлена была на суд к Саприкию, градоначальнику кесарийскому, то мучитель, видя юность её, сначала не хотел употребить орудий казни, но отдал её для искушения и соблазна двум сёстрам, Каллисте и Христине, которые прежде были христианками, но, устрашившись мучений, предались идолопоклонству и, поскольку такие люди почти всегда бывают отчаянны, жили развратно.

Эти-то женщины, взяв святую Дорофею в дом свой, начали уговаривать её, чтобы она поклонилась идолам. «Покорись воле правительства, – говорили они, – и тем избавь себя от погибели; мы сделали разумно, что от христианского исступления наконец опомнились. Рассуди и ты, какая польза умереть посреди мучений». Но святая девица отвечала им: «О, если бы и вы покорились воле Иисуса Христа и опять обратились к Нему! Вы бы тогда спасли себя от мук гееннских». – «Мы раз навсегда решились служить греху, – отвечали ей поражённые гласом веры и христианского усердия соблазнительницы, – то можем ли возвратиться на путь истины и обрести благодать Божью?» – «Напрасно так думаете, – сказала им святая Дорофея, – отчаяться в милосердии Господнем есть грех ужаснейший, нежели поклониться идолам. Небесный Врач всегда может исцелить раны нашего сердца; Он для того и Спасителем нарицается, что спасает. Покайтесь, и Господь простит вас». Тогда обе сестры припали к стопам юной мученицы и, рыдая, просили её, чтобы помолилась о них Ходатаю мира.

Когда после Саприкий спросил у них об успехе своего поручения, то Христина и Каллиста в один голос сказали ему: «Великое преступление сделали и мы, что не имели твёрдости Дорофеиной и убоялись угроз твоих! Теперь Господь простил грехи наши; жизнь наша в твоих руках. Но не предадим никому, кроме Христа, душ наших». Изумлённый тиран долго стоял безмолвным; потом, воспылав яростью, осудил их на одну смерть с Дорофеей.

И мы из святой купели выходим христианами, но, к несчастью нашему, поступаем хуже Каллисты и Христины; ибо они, убоявшись ужаснейших мук, поклонились идолам; мы же, часто из одного суетного благоприличия, а чаще того – нарушая и самое благоприличие света, идолопоклонствуем страстям, на душу воюющим... О, если бы мы послушались гласа, вопиющего в пустыне: «покайтеся, приближи бо ся Царствие Небесное!» – тогда с тремя мученицами, днесь воспоминаемыми, мы умерли бы греху, да оживём Богови.

Некогда святитель Христов Парфений¹³⁶ посетил Ираклийского архиепископа Ипатиана, который тогда был весьма болен. Когда угодник Божий, проведя вечер в разговорах о естественных причинах болезни и о средствах исцелить оную, лёг спать, Господь в сонном видении открыл ему, что Ипатиан наказан за сребролюбие и насилие над бедными.

Удивлённый Парфений поутру опять пришёл к архиепископу и сказал ему: «Владыка! Ты страждешь душевной болезнью. Отряси её, и здрав будешь». Ипатиан ужаснулся и, видя в Парфении пророка Божьего, сквозь слёзы отвечал: «Исповедую грехи мои; помолись обо мне, человек по сердцу Божьему, да Господь поможет мне очиститься от беззаконий моих». Тогда святой Парфений сказал ему: «Есть грехи, которые могут очиститься одной молитвой; но твои грехи другого рода: ты в лице нищих отнимал у Бога имущество. Возврати Ему также в лице нищих, и будешь здрав душой и телом».

Тогда архиепископ совершенно очувствовался. «Господи! Согрешил пред Тобой, – воскликнул он, – но Ты сколько Праведен, столько и Милосерд». Потом, призвав домоуправителя, велел принести к себе всё неправедно собранное и усердно просил святого Парфения, чтобы принял на себя труд расточить его имение бедным; но человек Божий отказался. «Ты должен раздать сам, – сказал он, – если помнишь, у кого отнял, тому и возврати с лихвой. Если не помнишь, – отдай наиболее нуждающимся».

Ипатиан последовал совету праведника, вскоре получил здравие и с того времени не прилеплял к сокровищам сердца своего.

Преподобный Лука¹³⁷, уроженец Елладский, от юных лет возлюбив иноческие подвиги, ушёл тайно от своей матери и в одном из Афинских монастырей постригся в новоначалие.

Евфросиния (имя его матери), зная благонравие сына, хотя и догадывалась о святом его поступке, но, будучи вдовой, не могла переносить разлуки и беспрестанно жаловалась Богу: «Господи! Ты свидетель вдовства моего и всех огорчений, с ним соединённых, не забудь меня до конца, не отними у меня единственную отраду жизни, любезного сына. Ах! Я не подала ему ни малейшей причины оставить меня... Господи! Ты ведаешь моё с ним обхождение: я не запрещала ему жить по закону Твоему; я была ему матерью не только по плоти, но и по душе; хотела видеть его совершенным в добродетелях. Господи! Не презри слёз моих, возврати мне сына, да прославлю имя Твое святое». Так молилась осиротевшая мать, и Господь услышал молитву её.

В одно время игумен обители, в которой подвизался святой Лука, узрел в сонном видении плачущую мать. «Зачем меня, бедную вдову, так жестоко обижаешь? – вопияла она к настоятелю. – Зачем отнял у меня единородного сына, утеху моей старости? Это единый «свет очию моею, и той несть со мною!» Возврати мне сына, или не перестану жаловаться на тебя к Богу». Устрашённый игумен пробудился, долго размышлял о сновидении и наконец почёл за пустое мечтание. Но в следующую ночь увидел то же; в третью ночь услышал тот же вопль сетующей матери. Тогда познал он, что это не есть действие духа-искусителя, но явление, Богом устрояемое; долго рассуждал о каждом иноке порознь и, поскольку святой Лука всегда скрывал от него и от всей братии свой род и отечество, наконец, уверился, что сновидение относится к нему.

На следующий день, когда, совершив Божественную службу, братия отобедали, он призывает к себе Луку и говорит с гневом: «Как осмелился ты обмануть нас, уверив, что не имеешь родителей? Как дерзнул жить с нами, имея обман на сердце твоём? Знаешь ли, кто начальник лжи?.. Уйди от нас; уйди даже из пределов Афинских и возвратись к твоей родительнице. Уже третью ночь она укоряет и смущает меня!» Поражённый Лука стоял недвижно. Потупив глаза свои, не смея выговорить ни единого слова, он плакал, не желая оставить святую дружину. Тогда настоятель сжалился над ним и сказал с кротостью: «Сын мой! Теперь непременно возвратись к твоей матери; а после Сам Господь поможет тебе в добром намерении. Послушайся: я вижу, что её молитва имеет великую силу у Бога и может уничтожить все твои молитвы. Иди с миром и помни, что без благословения родительского ничего предпринимать не должно». Выслушав это, святой Лука в молчании поклонился настоятелю, простился с братией и отправился в путь свой.

Кто может описать удивление и радость Евфросинии? Она бросилась обнять его, но вдруг остановилась, возвела очи и руки к небу и воздала благодарение Богу. «Благословляю Тебя, Господи, – сказала она, – что не оставил молитвы моей». Потом облобызала сына своего.

Святой Лука пробыл у матери четыре месяца, но, стремясь сердцем и душой к Богу и житию безмолвному, начал просить у неё позволения удалиться в пустыню. Богобоязненная Евфросиния благословила его, ибо знала она, что Бога должно почитать и любить более, нежели родителей; и её молитвы для праведного Луки были вторым вождём на пути спасения.

Когда злочестивый Лициний, истощив все мучения на святого Феодора Стратилата¹³⁸, изрёк ему смертный приговор, тогда для предупреждения мятежа со стороны христиан, которые – как думал он – будут защищать страдальца, отряжен был воинский начальник, именем Сикст, с тремястами воинов. Но все они, увидев чудеса, совершаемые Феодором, уверовали в Господа нашего Иисуса Христа. К ним присоединилось множество народа; повсюду гремели восклицания: «Един есть Бог, Бог христианский, и нет Бога, кроме Него! Не хотим повиноваться тому, кто не повинуется Иисусу Христу». Смятение ежеминутно усиливалось; один из язычников бросился с кинжалом на Стратилата, но Сикст отразил удар и поверг его без головы; другой идолопоклонник поразил Сикста. Должно было ожидать величайшего кровопролития. Но кто из святых мучеников употреблял преступления других в свою пользу?.. И Феодор воззвал велегласно: «Возлюбленные о Христе братия! Перестаньте защищать меня; когда распинали Господа моего Иисуса Христа, Он не восхотел, чтобы Ангелы творили отмщение убийцам Его. Не воздвигайте брани на Лициния: хотя он, по своему жестокосердию, восхотел быть слугой гееннского могущества, но вам, как христианам, должно внимать гласу Господню, возвестившему, что «несть власть, аще не от Бога́», вам должно в царе своём почитать слугу Божьего». Этим и тому подобным образом уговаривая народ, святой великомученик преклонил под меч главу свою, а мятущийся народ, почитая совет праведника не иначе, как заповедью Господней, облегчил горесть свою торжественным погребением тела его, чему не дерзнул воспрепятствовать и мучитель Лициний.

Когда святитель Христов Харлампий¹³⁹ из Магнезии ведён был под стражей в Антиохию к императору Северу, который хотел лично допросить его, тогда дух злобы, преобразившись в старца, предстал тирану и, сетуя о своём несчастии, сказал: «Повелитель вселенной! Я царь cкифский, но теперь скитаюсь, как последний из рабов; горестна участь моя, но всего тягостнее для меня, что человек низкий и ничтожный был причиной моего злосчастия... Некто Харлампий, великий волшебник, взбунтовал моё воинство и возмутил против меня весь народ. Всеми оставленный, я прошу твоего покровительства; и если благоволишь принять советы изгнанника, берегись опаснейшего из чародеев: имя какого-то Иисуса в устах его имеет такую силу, которая всех привязывает к нему до безумия». Ещё дух клеветы не кончил речи, как святого Харлампия представили к императору. Демон, будто поражённый внезапным ужасом, отступил далее, а Север затрепетал от ярости. Нельзя исчислить мучений, которые человек Божий должен был вытерпеть!

Христиане! Такова сила и хитрость каждой порочной страсти! Они овладевают нашим сердцем, захватывают над ним всю власть, так что буйный рёв их заглушает не только совесть, разум и веру, но и голос собственной нашей пользы, хотя люди всего более к ней привязаны. Вспомните: не властолюбие ли Ирода было причиной избиения Вифлеемских младенцев? Не мщение ли Иезавели истребило столько пророков? Не зависть ли Каина соделала первое братоубийство? Всякая буйная страсть есть не что иное, как тот самый демон, который пред Севером оклеветал невинного Харлампия.

Святой Харлампий, после разных продолжительных страданий осуждённый на отсечение главы, придя на место казни, начал молиться: «Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем!» – и посреди молитвы своей узрел на облаках в неизреченной славе Сына Божьего и услышал глас Его: «Прииди, друже Мой, столько имене Моего ради претерпевши: проси у Мене, чего хощеши, и дам тебе». Тогда мученик Христов в небесном восхищении воскликнул: «Господи! Несказано и это благодеяние Твоё, что сподобил меня узреть славу Твою; но, Боже мой! Если угодно будет святой воле Твоей, даждь славу имени Твоему, да в отечестве моём, где я родился и где почиют кости мои, не будет ни глада, ни тлетворного ветра; да цветёт вечный мир и всех плодов изобилие; да царствует в душе моих соотечественников любовь к порядку и благочестие; да водворится ревность о спасении! Господи, Ты ведаешь слабость человеческую: остави им грехи их, излей на всех благодать Твою, да прославят Тебя, Единого Истинного Бога, всех благ Подателя». Сказав это, святой старец услышал глас Господень: «буди по твоему прошению», – и, не дождавшись взмаха смертной секиры, испустил в руце Христовы дух свой.

Юноши, обучаемые по творениям мудрецов света и по примерам великих людей древности! Вы превозносите Аристида, который, выходя из Афин, простёр руки свои к небу и молился, чтобы отечество не возымело в нём для избавления своего от опасности когда-либо нужды. И желание Аристида похвально! Но молитва святого Харлампия заставляет забывать всех страдальцев языческих. Сколько Евангелие чище и возвышенней умствований человеческих, столько глас святителя Христова чище и возвышенней гласа Аристидова.

Преподобный Прохор¹⁴⁰, уроженец Смоленский, пришёл в Киев при великом князе Святополке Изяславиче и принял образ ангельский в Киево-Печерской Лавре от игумена Иоанна. Он столько угодил Богу, что удостоился дара чудотворений.

Вскоре после этого настало голодное время от неурожая, а более от того, что неустройство и грабежи препятствовали привозить в Киев хлеб и соль из Галича и Перемышля. Жители отчаивались в жизни; повсюду были слышны плач и рыдание; бедные умирали на распутьях; к несчастью, если и было сколько-нибудь хлеба и соли, то и это небольшое количество находилось у жестокосердых откупщиков, которые не могли насытиться золотом. Тогда-то блаженный Прохор доказал, сколь человеколюбиво сердце его и сколько любит его Господь, всея твари Питатель. Чудотворец, своими молитвами претворяя горькую лебеду в здоровый и вкусный хлеб (что и прежде делал, только сам для себя) и пепел превращая в соль, раздавал бедным гражданам: келья его от утра до ночи окружена была множеством народа.

Вот благодеяние, которое верховная власть должна бы увенчать славой и благословением! Но с преподобным Прохором случилось противное: соляные откупщики, видя подрыв своему лихоимству, так жестоко оклеветали его пред Святополком, что он вместе с чудотворцем возненавидел и всю Печерскую Лавру: не верил чудесам блаженного Прохора, начал гнать игумена Иоанна, как начальника ненавистной ему братии, и обо всей Лавре думал не иначе, как о таком месте, которое старается сделать подрыв казне государственной. Но истинная добродетель, рано или поздно, всегда восторжествует: ибо, если Святополк и слушал наветы откупщиков, то, кажется, только потому, что на военные издержки имел нужду в их деньгах. Великий князь, наконец, переменился и так возлюбил святого инока, что поклялся ему торжественно впредь не делать обиды ни одному из ближних. Этого ещё мало: князь и отшельник дали друг другу обещание, чтобы тот, кто прежде умрёт, непременно был несён к месту погребения на раменах¹⁴¹ другого.

Через некоторое время великий князь отправился на войну против половцев. Между тем святой Прохор разболелся и, когда почувствовал конец жизни, написал к Святополку: «Государь! Если хочешь исполнить твоё обещание, то приди в Киев. Не чести и славы желая, об этом напоминаю тебе: я страшусь, что, нарушив клятву, ты не так благополучно кончишь войну против неверных». – Прочитав это, Святополк немедленно оставил поле брани. Столь крепко держались своего слова наши предки! Хотя великий князь знал, что его присутствие нужно для воинства, но, с другой стороны, уверен был, что молитвы праведника воодушевят оное сильнее его присутствия.

Святой Прохор, поучив Святополка вере и всем добродетелям, простился с ним и, возведя очи свои к небу, предал дух свой в руце Божьи. Великий князь с иноками положил в гроб тело его и внёс в пещеру; потом, в надежде на помощь Божью, пошёл на войну и получил славную победу над неверными.

После этого великий князь, когда отправлялся против неприятелей отечества, всегда приходил в Печерскую обитель и, помолившись Пресвятой Богородице и усопшим отцам, предпринимал дело своё.

Святой Мелетий¹⁴², епископ Севастийский, возведён был на престол Антиохийского архиепископства с общего согласия православных и ариан.

Трудно угадать, почему те и другие почитали его своим сообщником. Может быть, православные епископы знали его сердечные чувствования, а епископы арианские были обмануты терпимостью и даже снисхождением к арианству, которые человек Божий оказывал с тем же намерением, с каким защитники отечества иногда завлекают неприятеля в самое сердце оного.

Но поскольку архиерей Божий был не наёмник, а истинный пастырь стада Христова, то через тридцать дней не только опять свергнут был с престола, но и заточён в Армению – что происходило следующим образом. Приняв жезл архипастырства Антиохийского, святой Мелетий прежде всего старался научить порученный ему народ добродетельному житию, благонравию и миролюбию, углаждая через то в сердцах их путь к православию. Святой муж был уверен, что, не исторгнув терния пороков, невозможно ожидать плода от семени евангельского, и до времени не обнаруживал своего вероисповедания.

Между тем граждане антиохийские, по большей части ариане, нетерпеливо желали узнать мысли архиепископа, поскольку неправда всегда подозрительна. Иногда – через искусные и хитрые вопросы, иногда – обнаруживая своё беспокойство, искушали его столь часто, что святой Мелетий наконец решился сказать правду. В один великий праздник, в соборной церкви, при многочисленном народе, он выходит на кафедру и начинает проповедь слова Господня. Но как изумились ариане, когда архипастырь вдруг начал прославлять веру, утверждённую на Первом Никейском Соборе, всенародно исповедуя, что Сын Соприсносущен Отцу, Соестествен, Равен, Несоздан и Творец всех тварей, видимых и невидимых! Православные возрадовались неизреченно, ариане уныли; но их уныние тогда же обратилось в столь необузданное бешенство, что архидиакон церковного причта, заражённого ересью, подошёл к архиепископу и своей рукой дерзнул зажать уста его. Тогда святой простёр к народу руку свою и, потрясая оной, громогласнее языка проповедовал Святую Троицу. Он показывал три перста, изображая три Божественные Лица; потом, пригнув два перста, одним показывал в трёх лицах единое Божество. Наглый архидиакон, оставив уста, схватил архиепископа за руку, тогда святой Мелетий начал прославлять языком и голосом Троицу в Единице и Единицу в Троице. Эта борьба между святым проповедником и злочестивым служителем продолжалась какое-то время. Наконец, ариане пришли в ярость и выгнали человека Божьего с ругательствами из церкви.

Заметим из этого, что истинный христианин лучше согласится потерять всё на свете, даже самую жизнь, нежели поступить против совести и веры.

В то время, как Римское государство и Святая Церковь приходили в расстройство, воцарился Феодосий Великий, кажется для того и рождённый, чтобы все восстановить и привести в порядок. Он был сын Феодосия же, военачальника Валентинианова, воспитанник Анатолия, одного из славнейших учёных мужей тогдашнего времени, и по отцу своему происходил от императора Траяна; предводительствовал войсками Грациановыми и оказал великие услуги государству. Этого-то Феодосия Господь назначил скипетродержцем старого и нового Рима, а святого Мелетия, как славнейшего между епископами, избрал к тому, чтобы он известил храброго военачальника о чести, ему предназначенной: ибо, когда Феодосий однажды спал, явился ему епископ, возложил на главу его диадиму и облёк в порфиру. Проснувшийся Феодосий открыл сновидение своё одному из искренних друзей, который и уверял его, что это есть неложное предзнаменование величия, к которому Бог призывает его; а по описанию явившегося святителя, указал именно на святого Мелетия.

Это предвещание Господне, которого святой архиепископ был орудием, может быть, и сам не зная того, вскоре исполнилось. Ибо император Грациан, видя государство своё окружённым бесчисленным множеством варваров, принял Феодосия к соцарствованию; а по смерти Грациана и брата его младшего Валентиниана, сделался он полным обладателем вселенной и восстановил мир в Церкви.

Этот мудрый и благочестивый император любил святого Мелетия, как своего отца, и почитал не иначе, как будто от него получил государство. Но великий святитель жил недолго и закончил многотрудную жизнь свою в Царьграде, куда прибыл на Второй Вселенский Собор. К несчастью Церкви, он умер тогда, когда православие только начало воскресать и когда ещё не совсем были кончены дата Собора, председателем и душой которого он был. Вся Восточная Церковь о нём восплакала; сетующий Феодосий приказал сделать ему погребение, которое можно назвать торжеством. Тело святого мужа перенесли в храм Святых Апостолов, где воспеваемы были псалмы от нескольких ликов на разных языках; множество людей, стекаясь туда, приносили свечи и, прикладывая к лицу его полотенца, уносили их в дом, как бесценные сокровища. Красноречивейшие витии¹⁴³ архиереев, бывших на Соборе, говорили в честь его похвальные речи, описывая добродетели его и гонения, претерпенные за веру. По окончанию всех почестей, которые надлежало оказать ему, Феодосий велел эти славные и драгоценные мощи перенести в Антиохию и показывать их повсюду, хотя этого в обыкновении у римлян и не было. Отовсюду стекались народы, чтобы сопровождать исповедника Господня с пением псалмов. Наконец он был погребён в престольном граде своём, подле гроба святого мученика Вавилы, славнейшего епископа Антиохийского.

Император Юлиан всемерно старался истребить христианскую веру. Но поскольку имя философа всего более льстило его самолюбию, то богоотступник по большей части употреблял не суровые и бесчеловечные, а тайные и хитрые к тому средства. Сверх того, он знал из опытов, что тиранства не уменьшали, но умножали число мучеников и христиан.

Таким образом, издеваясь над верными, Юлиан умыслил осквернить их в первую седмицу Великого поста, когда христиане наиболее очищаются и благоговеют: он приказал Царьградскому губернатору все съестные и питейные припасы, которые продаются на торжище, смесить с кровью от жертв идольских, или, по крайней мере, окропить оной. Нечестивое повеление готовились исполнить. Но Всевидящий Промысл, препинающий мудрых в коварстве и направляющий рабов Своих, разрушил злонамерение отступника.

Ночью на Чистый понедельник Царьградскому архиепископу, не в сонном видении, но наяву, велением Господним является воин в полном облачении, которого требует поле брани, и говорит ему: «Восстань и, немедленно собрав стадо Христово, строго заповедай, чтобы никто не покупал продающихся на торжище брашен: все они осквернены кровью от жертв идольских». Архипастырь усомнился и спросил явившегося чудотворца: «Ты кто еси?» – «Я Феодор Тирон, – отвечал воин, – и послан к тебе от Иисуса Христа». – «Чем же пропитаются люди бедные, никаких запасов в доме не имеющие?» – с кротостью и благоговением возразил архиепископ. «Изготовь коливо (кутью или пшеницу, с мёдом приготовленную), – сказал Феодор, – и тем отврати недостаток убогих». С этим словом заступник христиан стал невидим.

Архиепископ в точности исполнил повеление святого великомученика. Богоотступник, подозревая придворных в открытии своего намерения, отменил приказание. С того времени и доныне люди Христовы в первую пятницу Великого поста обновляют память бывшего тогда чуда «коливами», да незабвен будет столь милосердый Божий о нас Промысл и помощь святого великомученика Феодора Тирона.

Святая преподобномученица Евдокия¹⁴⁵, родом и верой самарянка, обитала в Илиополе в царствование Траяна, и была сколько прекрасна, столько обесславлена своим поведением; она собрала бесчисленные богатства, имела большое знакомство и жила весьма роскошно. Но Бог, «не хотяй смерти грешника, но еже обратитися ему и живу быти», воззрел на погибающую девицу и исхитил её от соблазнов следующим образом.

Инок, по имени Герман, из путешествия возвращался в обитель свою и, поскольку в Илиополе застигнут был ночью, решился тут остановиться до утра. Без сомнения, руководимый Небесным Промыслом, он избрал для ночлега тот же дом, где жила Евдокия, и с дозволения дворецкого занял небольшую каморку, которую от её спальни отделяла только деревянная стена. Немного отдохнув, старец восстал на свою молитву и начал петь¹⁴⁶ обыкновенное правило; по окончании оного сел и, вынув из-за пазухи книжку, которую носил всегда с собой, читал почти до рассвета. К счастью грешницы, тут описывалось, какая слава ожидает праведных на Страшном Суде Христовом и какие мучения предуготовлены для беззаконников. Богобоязненный инок читал с чувством и часто прерывал чтение глубоким воздыханием.

На тот раз (и здесь действовала благодать Господня) Евдокия проснулась. Не подозревая, чтобы кто-нибудь так близко подле неё находился, и вдруг услышав чтение старца, она изумилась, и как всё Божественное для неё было совершенной новостью, старалась, единственно из любопытства, не проронить ни одного слова. Выражения: «грех», «Строгий Судья», «ад», «вечное мучение», а с другой стороны: «праведник», «любовь Господня», «Рай», «вечное блаженство» – глубоко потрясли душу её. В первый раз, как начала помнить себя, почувствовала она ужас своего положения. Невольным образом вздохнула, умилилась в душе своей и, приводя на память все дела свои, не могла уснуть всю ночь.

На рассвете следующего дня Евдокия призвала к себе инока и, скрывая сердечное смущение, спросила: «Скажи мне, добрый старец, кто ты? Для чего здесь ночевал? И что читал в прошедшую ночь? Ты меня удивил и напугал до крайности. Неужели правда, что грешники осуждены на огонь вечный? И если так, скажи мне, кто может спастись?» Мудрый пустынножитель на всё отвечал ей удовлетворительно; не оскорбляя самолюбия, заставил признаться в слабостях; описал гибельные плоды богатств, неправедно приобретаемых и на худое расточаемых, и наконец довёл Евдокию до того, что она пала к его ногам и слёзно просила, чтобы он научил её, как угодить Богу.

Сколь великая бывает радость на небеси и о едином кающемся грешнике, Господь показал на Евдокии. Обратившись на путь истинный, девица пребыла, по наставлению святого Германа, семь дней в молитвах и посте; в последнюю ночь, когда, простершись на земле, она оплакивала грехи свои, вдруг озарил её свет небесный. Евдокия, думая, что взошло солнце, встала; но как ужаснулась, увидев перед собой юношу прекрасного и вместе с тем грозного, в белую одежду облечённого, который, взяв её за руку, восхитил на облака! Мгновенно очутились они посреди райского жилища. Бесчисленное множество святых душ, радуясь друг перед другом, встречали Евдокию и приветствовали с неизреченным счастьем быть невестой Жениха Предвечного. В это время в воздухе показалось страшилище: вид его был мрачен, как ночь; глаза горели, как угли; он скрежетал зубами, рыкал, как лев, и, с наглостью порываясь на Евдокию, силился исторгнуть её от рук бесплотного вождя; укорял его, как похитителя рабы, единственно ему принадлежащей. Но услышав глас, исходящий от света, на который и воззреть было невозможно: «Аз с ней буду во вся дни живота её», злобный дух исчез, а Ангел Хранитель в ту же минуту поставил Евдокию в её доме и, оградив крестным знамением, вознёсся на небо.

После этого видения Евдокия как бы разрешилась от уз плоти: всё богатство через благочестивого епископа раздала нищим, просветилась крещением и вскоре удалилась в один из девических монастырей, где столько успела в добродетелях, что через одиннадцать месяцев поставлена была игуменьей. Избранница Божья – сколько чудес соделала! Она смягчала сердца звероподобных тиранов; воскрешала мёртвых, ею же, в предупреждение злодейств, единым дуновением убиенных; внезапно поражала молнией мучителей христианства; крестным знамением умерщвляла ядовитых змиев, и, наконец, скончалась страдальчески, как смиренная агница Христова, в царствование Антонина, для всех благодетельного, но, к несчастью его, для Христовых людей злотворного.

Чада Церкви! Благословим память святой преподобномученицы Евдокии и научимся от неё истинному покаянию! И мы грешники, и на нас скрежещет злообразный дух. Опомнимся, хотя в единонадесятый час!

Однажды к преподобному Агафону¹⁴⁷ пришли иноки с тем, чтобы узнать его разум в делах веры и незлобие сердца. «Ты ли отец Агафон?» – спросили они, как незнакомцы, издалека прибывшие. – «Видите пред собой грешного раба Господня», – отвечал старец. «Носится слух, – сказали иноки, – будто ты человек гордый и невоздержный». – «Совершенная правда!» – отвечал праведник. «Мы слышали также, – продолжали иноки, – будто ты лжец и любишь пересуживать других». – «И это правда!» – сказал святой Агафон. «Сверх того говорят, – присовокупили иноки, – будто ты еретик». – «Напрасно! – возразил старец. – Я не еретик». Тогда пришельцы спросили у него: «Для чего же прочие пороки на себя принимаешь, а от последнего отрицаешься?» – «Оных пороков нельзя и не приписывать себе, – отвечал старец, – поскольку они естественны человеку; а ересь есть богоотступничество, чего я, хотя и грешный человек, никак на себя принять не могу и не хочу». Услышав это, иноки удивились разуму и незлобию святого Агафона и, нарицая его учителем, а себя учениками, пошли обратно.

Христиане! Всякий человек есть грешник; всякий может подвергнуться самовольству страстей, против нас воюющих. Но сохрани, Боже, лжемудрствовать о святой вере! Слабости сердца исцеляет признание; а суемудрие, как дочь гордости, умирает, не опомнившись, и низвергается до ада.

Братия, собравшись к преподобному Агафону, спросили: «Что важнее – телесные подвиги или душевные?» – «Человек подобен древу, – отвечал старец, – телесное занятие приносит листвия, а душевное произращает плод; и поскольку Священное Писание уверяет, что «всяко... древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо» (Мф.3:10), то и видно из этого, что более внимания должно устремлять на плод, то есть на занятие души. Но древо также имеет нужду и в листвиях, чтобы тень их подавала защиту плодам от чрезмерного зноя. Этого мало ещё: листвия умножают красоту древа и доставляют прохладу путешественникам».

Святой старец сказал сущую правду. Сколь совершен, сколь любезен Богу и людям, сколь спокоен и доволен сам собой тот человек, который, через занятие душевное познав истину, может подавать спасительные советы и другим, а через занятие телесное снискивая житейские потребности, может благодетельствовать страждущему человечеству! Сверх того, и стремительные, пламенные страсти едва ли могут овладеть сердцем того, кто любит труды.

Некогда преподобный Агафон, придя в город для продажи сосудов своего рукоделия, увидел больного странника, лежащего на площади и всеми оставленного. Почувствовав глубокое сострадание, он остановился над ним и, расспросив о случившемся, нанял для него хижину; потом, продав своё рукоделие, расплатился с хозяином дома, а остальное употребляя для пищи и врачевания больного, прожил тут три месяца, пока незнакомец не выздоровел, и, радуясь соделанному добру, возвратился в пустыню.

Сострадание к несчастным уподобляет человека Ангелу Хранителю.

Преподобный Агафон, видя приближение смерти, трое суток смотрел неподвижными очами на небо. Сидящие вокруг одра его братия, удивляясь тому, спросили у него: «Что так смотришь, авва?» – «Стою пред Судилищем Христовым», – отвечал Агафон. «Неужели и ты, человек Божий, страшишься Суда?» – опять спросили иноки. «Сколько мог, я соблюдал заповеди Господни, – сказал им старец, – но, как человек, могу ли знать, что совершенно угодил Богу?» – «Авва, – возразили иноки, – тебе можно надеяться на добрые дела твои». – «Не надеюсь, доколе не увижу Самого Господа, – вздохнув, отвечал им святой Агафон, – ибо Суд Божий не таков, как суд человеческий».

В самом деле, жизнь наша подвержена столь многим искушениям, разум так иногда слаб, а сердце столь непостоянно, что и праведник едва спасется. Тем более мы, грешные люди, должны помнить Суд Божий!

Преподобный Герасим¹⁴⁸ был настоятелем монастыря, стоящего близ Иордана. Но, по уставу его, в нём обитали только те, которые недавно приняли иноческий образ; а старцы, в подвигах совершенные, имели каждый особую келью в пустыне.

Закон, который им от святого Герасима был предписан, достоин примечания: пять дней в седмице отшельники пребывали уединённо, занимаясь рукоделием, и, не приготовляя варёной пищи, вкушали каждые сутки только понемногу хлеба с водой и финиками; даже запрещено было иметь в кельях огонь. Но в субботу и воскресенье приходили они в монастырь, собирались на Божественную службу, приобщались Святых Таин и вкушали вино и варёную пищу; потом каждый из старцев показывал настоятелю своё рукоделие, которым занимался в течение пяти дней. Вечером на понедельник, взяв с собой немного пищи, опять удалялись они в безмолвные кельи.

Святой Павел и святая Иулиания¹⁴⁹, родные брат и сестра, жили в финикийском городе Птоломаиде и, будучи ревностными христианами, хотя не скрывали от граждан своего исповедания, но, благодетельствуя верным и неверным, долго скрывались от бдительных очей христоненавистного правительства. Наконец, предуготовил им все ужасы страданий такой поступок, который ныне почитается знамением истинной любви народа к благодетельному монарху.

Император Аврелиан, обозрев Ассирию, прибыл в Птоломаиду; весь народ вышел ему навстречу, возглашая «многая лета»; там же находился и святой Павел.

Веруя учению Иисусову, что «несть власть, аще не от Бога», он перекрестился, умоляя Господа, чтобы прибытие царя было всем во благо. Это-то Аврелиан приметил и тут же приказал взять святого Павла, как христианина, под стражу. Какое ослепление обладало тогда умом даже мудрых государей! Поклонники солнца, варвары, не знавшие никакого богопочитания, и даже иудеи могли свободно соблюдать свои обряды; одни христиане за всё были мучимы и убиваемы!

На следующий день Аврелиан потребовал к себе святого Павла и прежде всего грозно спросил: как смел он, встречая государя, оградиться христианским знамением? «Почитая в особе твоей власть и силу Царя царей, Господа моего Иисуса Христа, – отвечал святой юноша, – я не знал, чем более засвидетельствовать радость мою согражданам, всяких благ от тебя, о, государь, ожидающим». – «А разве не обнародованы против галилеян мои указы?» – с гневом воскликнул Аврелиан. «Я читаю все повеления вашего величества, – отвечал Павел, – но исполняю только те, которые не делают насилия моей совести в делах веры; в противном случае я готов вытерпеть все мучения, но Христа не оставлю». Тогда раздражённый Аврелиан повелел приступить исполнителям казни; святой юноша был повешен на древе; ударам не было числа. Но вдруг поражает тирана зрелище другого рода; весь народ удивляется, недоумевает... Посреди мучителей является юная девица, обнимает окровавленного Павла, лобызает раны его (то была Иулиания, сестра его). «Ах! За что так люто терзаешь брата моего? – обратившись к Аврелиану, воскликнула она, – оскорбил ли он, хоть раз в жизни, величество царя? Обидел ли своих сограждан? Моё сердце ручается за его поступки; весь народ ручается за его добродетели. Государь! Пощади невинного». Какое бы сердце не тронулось молением невинности! Но Аврелиан был твёрже камня. Мы видим язычников чувствительных, по крайней мере, наружно человеколюбивых, но когда дело касалось христиан, они были глухи, как аспиды. Так для идолопоклонников противна была небесная истина! Так противна истина и для нас, когда раболепствуем пороку!

Таков был и Аврелиан. «Сбросьте покрывало с дерзкой женщины, – воскликнул он, – и бейте по лицу немилосердно, чтобы умела наблюдать перед царём своим скромность, а над молодым изувером усугубьте удары, чтобы какого-то Христа не предпочитал императору». Святая Иулиания улыбнулась над безумием Аврелиана, и эта ангельская улыбка проникла в сердце его. Тиран смягчился и с кротостью сказал ей: «Для твоей юности, для твоей красоты щажу тебя и погубить не желаю, но поклонись богам, хранителям отечества. Тогда и ты увидишь от меня все милости, и брат твой будет славен». – «Молю Иисуса, да сохранит от всяких зол моё отечество, – отвечала Иулиания, – но идолам жертвы не принесу». После этого она возвела очи свои к небу и оградилась крестным знамением. Тогда весь ад, казалось, овладел душой мучителя. «Испытайте над ней все казни вместе с братом её», – воскликнул он и подтвердил, что малейшая пощада им будет стоить жизни исполнителям воли его.

Три дня продолжались страдания святых мучеников, и Господь всё более укреплял их. Угли и кипящая смола, змеи и гады, железо и все орудия казни были для них изысканы; но брат поддерживал сестру свою, сестра поддерживала брата своего. Наконец, святые страстотерпцы преклонили под секиру главы свои и предали дух свой в руце Господни.

Святой преподобномученик Конон¹⁵⁰, уроженец Иконийский, оплакав смерть супруги своей, с семилетним сыном удалился в монастырь. Там, подвизаясь в молитвах и постничестве, он удостоился принять от Бога дар чудотворения, и в одно время, по просьбе Иконийских жителей, именем Христовым повелел возвратиться и течь в берегах своих реке, которая при разлитии вод потопила пашни их и пажити.

Вскоре настало время гонения. Некий князь, по имени Домициан, прибыл в Иконию, чтобы истребить поклонение Иисусу Христу. Но поскольку имя Конона везде было славно, то человек Божий взят был первым на истязание. «Я простой человек, – отвечал Конон, – ибо недостоин, по грехам моим, ангельского сана; однако и я, наравне с прочими, поклоняюсь Иисусу и живу в Нём». – «Имеешь ли детей?» – опять спросил Домициан. «У меня один только сын, и остался в келье: если угодно, я представлю его сюда же». – «Верно, и он кланяется тому же Иисусу!» – с насмешкой сказал Домициан. «Каково древо, таковы и ветви его, – отвечал Конон, – благодатью Господней, он в числе слуг Его и уже дьякон». Тогда за юным Кононом посланы были воины, которые и привели его на судилище.

«Любезный юноша! – сказал Домициан, – отец твой стар, довольно жил на свете, пресытился всеми удовольствиями, и не удивительно, что сам себе желает смерти. А ты ещё молод, только жить начинаешь; доселе видел одну какую-то монастырскую строгость, а впереди ожидает тебя свобода: так неужели хочешь последовать отцу твоему?» – «Родитель мой научил меня знать Единого Истинного Бога, – отвечал Конон, – и жить для прославления имени Его. Он наставил меня, что эта жизнь есть только поприще трудов и болезней, а истинная жизнь – по ту сторону гроба, в Царстве Иисуса Христа. Он научил меня, что идолослужителям предуготована вечная мука, а рабам Христовым вечное блаженство: как же мне не идти по стопам его? Сам Господь мой Иисус Христос сказал: «Еже Отец Мой делает, и Аз делаю... и не может Сын творити о Себе ничесоже, аще не еже видит Отца творяща: яже бо Он творит, сия и Сын такожде творит» (Ин.5:17, 19). – «А что, если ужаснейшими мучениями погублю отца твоего? – возразил тиран, – захочешь ли и ты погибнуть с ним?» – «Я решился умереть с отцом моим, да с ним и жив буду, – отвечал юноша. – Ибо умереть за Христа есть то же, что жить вечно».

Услышав ответ юноши, Домициан обратился к старцу и сказал: «Сын твой разумен, даже разумнее тебя; жаль только, что суеверное воспитание не позволяет ему познать истины и воздать поклонение богам нашим!» – «Он знает истину, – отвечал Конон, – и поклоняется Глаголющему: Аз есмь истина». – «Нечестивый старик! – воскликнул тогда раздражённый Домициан. – Тебе бы надлежало обращать молодых людей на добрые дела, а ты, безумец, ещё более развращаешь сына твоего! Обнажите их, – обратившись к служителям, продолжал он, – и пытайте, доколе не откажутся от их распятого Бога».

Много страданий вытерпели святой родитель и святой сын! Наконец, когда готовили для них новые орудия казни, старец произнёс тёплую молитву к небесам: «Боже Всесильный! Благодарю Тебя, что сподобил нас пострадать за имя Твоё святое и укрепил посреди мучений; не попусти врагам Твоим посмеяться над нами и над всем христианством; не страшусь о себе, страшусь о юности сына моего: приими убо в мире дух наш!» Юноша отвечал: «Аминь!», и в то же мгновение оба заснули сном блаженной кончины.

Агриколай, военачальник Севастийский, известившись, что в полках, находящихся под его ведением, есть офицеры, тайно исповедующие веру Христову, нарядил следствие и вскоре нашёл христиан¹⁵¹, из которых Кирион, Кандид и Домн были сколько неустрашимы на поле брани, столько благочестивы и сведущи в Божественном Писании.

Сначала Агриколай почёл за лучшее средство употребить ласковость и обещание царской милости; но, видя непреклонность воинов Христовых, повелел приготовлять орудия казни. Тогда святой Кирион, приступив к нему, сказал: «Не забывай своей должности: ты не имеешь власти наказывать нас телесно; донеси государю и жди повеления». Агриколай от ярости заскрежетал зубами; но должно было повиноваться законам.

Долго воины Царя Небесного и царя земного сидели в темнице! Наконец, прибыл в Севастию князь Лисия, уполномоченный императором, и потребовал их к ответу. Святых мучеников повели под стражей в военный суд. Чем же дорогой занимался святой Кирион? «Братья мои! – говорил он прочим сподвижникам, – не убоимся тиранов. Вы помните, как Господь помогал нам посреди кровавой брани, когда мы призывали имя Его; помните, как мы, оградившись крестным знамением, одолевали тысячи врагов? Помните, как всё воинство обратилось в бегство, а мы, принеся тёплую молитву Господу, остались неподвижны и не только удержали неукротимое стремление врагов, но совершенно поразили их, сами не получив ни одной раны? А теперь кто восстаёт на нас? Тот, кто за гордыню низвержен с неба в геенну! Сколь бессилен он против Иисуса, Подвигоположника нашего! Он бессилен и против одной души христианской, а нас – сорок воинов Христовых. Итак, воспоём: «Боже, во имя Твое спаси мя и в силе Твоей суди ми! Боже, услыши молитву мою, внуши глаголы уст моих» (Пс.53:3–4).

Когда святые страстотерпцы предстали на суд, Лисия, ласково воззрев на них, сказал: «О! Эти воины стоят того, чтобы дать им важнейшие чины в сословии военном! И император сделает для вас всё, – обратившись к мученикам, продолжал он, – если, покорившись воле его, обратитесь к богам отцов ваших; в противном случае вы должны лишиться всего». – «Не только чин воинский, но и тела наши возьми от нас», – возразил святой Кандид. Услышав это, князь воспылал бешенством и повелел бить их камнями. Этого мало ещё: обвиняя в бессилии и нерадении служителей, он сам схватил камень и бросил в одного из мучеников; но рука Господня дала ему другое направление, и камень разбил лицо Агриколая, а святой Кирион воскликнул: «Борющиися с нами врази наши изнемогоша и падоша: воистину меч их внидет в сердца их, и луцы их сокрушатся» (Пс.36:15).

Смущённый Лисия повелел поставить исповедников Христовых в озеро посреди льда, отовсюду напирающего (была глубокая осень). Но из сорока мужей поколебался только один: в то время как прочие в лютый мороз стояли в воде, так что раздроблялись члены их, вошёл он в тёплую баню, поставленную на берегу для искушения их. Малодушный был наказан вечной смертью. Но его место в то же мгновение заступил страж: ибо узрел он, что тридцать девять венцев свыше нисходят на праведников, и возжелал сорокового.

Император Максимиан, жесточайший из гонителей христианства, не мог терпеть исповедников Иисуса ни при дворе, ни в воинстве. Однажды, будучи в Никомидии, он потребовал к себе всех воинских и гражданских чиновников и грозно сказал: «Если кто из вас заражён зловерным христианством и не хочет обратиться к богам царя и отечества, пусть снимет с себя все знаки чиноначалия и отличия и удалится не только из палаты, но и из города нашего. Крепко содержа веру предков моих, я не хочу иметь при себе иноверных». Тогда сколь разнообразное открылось зрелище! Страх и трепет был всеобщий. Иные старались оправдаться совестью и чувствованиями, которые внушены им от родителей; иные уверяли, что они не ведают Христа Спасителя, и проклинали веру, доселе ими содержимую; иные в безмолвии снимали с себя знаки отличия и спокойно выходили из комнат царских. Но мудрый и твёрдый душой Урпасиан¹⁵², оказавший отечеству великие услуги, поступил всех небоязненнее: он подошёл к трону, на котором сидел Максимиан, и, сбросив с себя одежду сановника, сказал: «Государь! Если мои услуги не нужны (как горестно, что на этот раз, перестав служить тебе, перестану служить и отечеству!), если Урпасиан не нужен для тебя, то объявляю себя воином Царя Небесного и Бессмертного, Господа моего Иисуса Христа. Прими обратно отличия, тобой мне дарованные; видно, служитель Христов не может быть служителем Максимиана». Услышав это, император изменился в лице и какое-то время оставался безгласен; потом, потирая чело своё и сурово взглядывая на воина Христова, зарыкал, как лев: «Возьмите сего грубияна, сего мятежника, и замучьте до смерти».

Тиран с удовольствием смотрел на все страдания святого Урпасиана. Наконец, внезапно разлилось благоухание, и дух его в образе блистающей звезды вознёсся на небо. Все христиане видели торжество мученика и благословляли Господа.

Святой мученик Кодрат¹⁵³ родился и был воспитан следующим образом. Когда по приказанию злочестивых царей и князей свирепствовали ужасные гонения против христиан, и чада Церкви, боясь нестерпимых мук, оставляли города и все имущества и, кроясь в пустынях и горах, лучше хотели жить посреди зверей, нежели с нечестивыми, подвергаясь беспрестанно опасности умереть в мучениях и принести жертву идолам, – в то время одна благоверная женщина, по имени Руфина, будучи преследуема тиранством, ушла из Коринфа и скиталась по непроходимым местам. Не своей смерти боялась истинная христианка: нежная мать хотела спасти младенца, в утробе её зачатого. Наконец, приспело время разрешения, и она родила сына; но, к несчастью, через несколько дней скончалась.

Всего естественнее подумать, что беспомощный сирота умрёт от голода или сделается пищей зверей... Но «отверзаяй руку Свою и насыщаяй всякое животно благоволения» не презрел пеленами повитого Кодрата и нарёкся отцом его и матерью. Бог заповедал облакам, и они, на голос младенца, спускаясь с высоты и преклоняясь долу, источали на уста его сладкую росу и питали млеком и мёдом, доколе он не подрос и сам не мог снискивать для себя пустынные плоды. Таким образом, отрок жил в пустыне подобно Иоанну Крестителю, Богом хранимый, Святым Духом наставляемый и вразумляемый к боговедению, и, уже достигнув юношеского возраста, был найден христианами.

Скоро святой Кодрат научился грамоте, ещё скорее – врачебному искусству, и отчасти с помощью трав, известных ему, как воспитаннику пустыни, по собственному опыту и употреблению, а более – благодатью Господней, исцелял всякие недуги. Но, привыкнув с младенчества к пустынному безмолвию, человек Божий не мог навсегда остаться в городе и по большей части жил в горах, упражняясь в богомыслии. Если недуги страждущего человечества и призывали его иногда в сообщество людей, то разврат идолопоклонников опять изгонял его в пустыню. Но и уединение его было общей врачебницей и храмом проповеди Господней: беспрестанно стекалось к нему множество народа, требующего то советов, то исцеления.

Этот второй Предтеча жил спокойно до старости. Но, к несчастью христиан, воцарился злочестивый Деций, и святой Кодрат, как муж по ревности к Иисусу известный, первый принял венец мученический с друзьями своими Киприаном, Дионисием, Анектом, Павлом и Крискентом.

Преподобный Феофан¹⁵⁴ был родственник греческого царя Льва Исавра и с юных лет исправлял при дворе и в правительстве важные должности. Вступив в супружество с одной из благороднейших девиц, Феофан был очень счастлив, что обрёл в ней не только добродетельную помощницу, но и совершенного друга в деле спасения.

Вскоре после того Феофан, по указу царскому, должен был отправиться в страну Кизическую для общественного благоустройства; благочестивая супруга следовала за ним же. Хотя в Кизику можно было ехать и сухим путём, но Феофан, по вдохновению Господню, отправился по воде и плыл между страной Олимпийской и Сигрианской, где было множество монастырей и отшельнических келий. Тогда единственным занятием Феофана было: половину дня размышлять, как бы с лучшим успехом исполнить порученное ему дело, а другую половину времени употреблять на посещение пустынников, чтобы в их беседах усовершенствовать себя в вере и благочестии.

Столь мудрому человеку не трудно было устроить благоденствие народа кизического; он исправил судилища, открыл новые источники народного довольства, именем государя предписал законы благонравия и заслужил общее благоволение от всех государственных сословий.

Заметим поступки преподобного Феофана. Пока жил он в Кизике, все дела, касающиеся общественного благоустройства, предпринимал не прежде, как посетив бесстрастных пустынников; по их равноангельному совету располагал он своё поведение в делах общих и частных. За то не только угодил государю и всеми почитаем был, как муж силен, Бога боящийся и праведен, да судит на всяк час, но и удостоился сверхъестественной благодати от Господа.

В одно время, посещая святую и богомудрую братию, обитающую в горах Сигрианских, Феофан опоздал, так что на обратном пути должен был ночевать в пустыне. Зной был чрезвычайный, место безводное, слуги и скот изнемогли от жажды; святой Феофан, почти полумёртвый, по обыкновению своему помолившись Богу, сел под холмом, чтобы немного отдохнуть и по крайней мере во сне избавиться от мучительной жажды. Едва задремал он, внезапно над головой его зажурчал источник и окропил Феофана. Человек Божий, почувствовав журчание и росу ключа, воспрянул с места и, воздав благодарение Богу, созвал своих спутников. Все, удивляясь внезапному чуду, прославили Бога и, напившись из источника, остались тут на всю ночь.

Исполнив в точности царскую волю, святой Феофан с честью возвратился в Царьград и вскоре, приняв на себя образ ангельский, удалился в пустыню. Супруга его вступила в лик преподобных дев и там в молитве и постничестве пребыла до блаженной кончины.

Святой Григорий Двоеслов¹⁵⁵ был столько милостив, что не щадил и последнего, только бы удовлетворить просьбу нищего или каким-нибудь случаем разорённого. Следующее происшествие представляет разительный пример его милосердия и к нему милосердия небесного.

Однажды, когда Григорий, сидя в келье, по обыкновению своему читал книгу, пришёл к нему бедный человек и жалобно сказал: «Помилуй меня, раб Бога Вышняго, и пособи моему несчастью! Я был хозяином корабля: но Богу за грехи мои угодно было, чтобы море поглотило всё моё имение; оставшись почти наг, я имею сверх того немало на себе долгу». Святой Григорий, пролив о нём слёзы соболезнования, призвал служащего инока и велел дать несчастному шесть златниц. Нищий, поклонившись ему, ушёл; но через час возвратился и опять сказал: «Сжалься надо мной, раб Господень! Ты дал мне мало, а я потерял весьма много». Святой Григорий приказал келейнику дать ему другие шесть златниц. Но вечером нищий пришёл в третий раз и, проливая слёзы, говорил: «Человек Божий! Не почти за наглость, что опять прибегаю к тебе: ах! Я погубил весьма много чужого богатства, и хозяева грозят мне темницей; умилосердись над несчастным!» Святой Григорий, кликнув инока, велел ему дать ещё златниц; но инок отвечал, что у них не осталось ничего. «Дай же что-нибудь другое, – возразил Григорий, – или из одежды, или из посуды!» – «Божусь, что нет у нас ничего, – сказал инок, – кроме серебряного блюда, которое твоя мать прислала с сочивом». – «Отдай же его, – сказал Григорий, – чтобы бедный человек не ушёл от нас печален». Незнакомец, взяв блюдо, пошёл с радостью и более не возвращался.

Но через несколько лет, когда святой Григорий был уже первосвященником Римской Церкви, этот нищий явился ему в другом образе. По обыкновению своему, всегда приуготовляя стол для странников, в одно время приказал он казначею угостить двенадцать человек. Когда странники сели за стол, святой папа, смотря на них, увидел тринадцать, почему и спросил у казначея на ухо: «Отчего, против моего приказания, здесь находится лишний человек? Клянусь Богом, я бы с сердечной радостью угостил и вдвое больше: но грех тебе преступать волю начальника». Устрашённый казначей божился, что за столом сидят только двенадцать нищих. Удивлённый папа, беспрестанно смотря на обедающих странников, а особенно на тринадцатого, сидящего при конце стола, увидел, что лицо его, изменяясь, представляет то старца, то юношу.

Когда обед кончился, святой Григорий, отпустив всех, оставил лишнего странника у себя и, взяв за руку, увёл в спальню. Там, посмотрев на него пристально, сказал: «Заклинаю тебя силой Бога Вседержителя, скажи мне, кто ты?» – «Я тот бедный мореплаватель, – отвечал незнакомец, – который некогда принял от тебя двенадцать златниц и серебряное блюдо; познай, что от того дня Господь нарёк тебя архипастырем Своего стада и первопрестольником Святой Церкви. Я Ангел Господень, к тебе посланный, чтобы узнать твои чувствования, не для тщеславия ли ты подаёшь милостыню?» Святой Григорий ужаснулся и повергся лицом на землю, говоря: «Прости меня, служитель Иисусов, что я, грешный человек, беседовал с тобой, как с одним из смертных!» – «Не бойся! – отвечал Ангел, – Господь повелел мне, да всегда с тобой пребываю и приношу к Нему молитвы твои; всё, что с упованием просишь, от Него приимешь». Сказав это, небесный гость стал невидим, а святой Григорий, воздав благодарение Богу, воскликнул: «Господи! Верую, что милость Твоя к милостивым неизреченна, когда и за малое подаяние столько возлюбил меня, что приставил ко мне Ангела Хранителя».

Преподобный Венедикт¹⁵⁶ в юности своей обучался в Риме, в одном из общественных училищ; но, видя разврат своих товарищей, лучше захотел быть мудрым невеждой, нежели учёным грешником, и удалился в пустыню.

Как святой Венедикт там подвизался для прославления имени Божьего, может описать разве перо Ангела. Но не может град, стоящий на верху горы, укрыться, и этого праведника Господь восхотел поставить во спасение прочим. В одном из монастырей умер настоятель. Осиротевшие иноки, по слуху зная о благочестии святого Венедикта, единодушно пришли к его келье и умоляли, да будет их настоятелем. Долго отрицался святой Венедикт, называя себя грешником, недостойным пастырства, но, видя их неотступность, наконец сказал: «Братия мои! Будьте уверены, что мои нравы не будут согласны с вашими», – и, предав себя воле Господней, согласился быть их настоятелем.

Что сказал угодник Божий, то и сделалось. Неопустительно наблюдая уставы постничества, уединения и молитвы, святой Венедикт скоро пришёл в ненависть у братии. Без сомнения, некоторые из иноков ублажали своего начальника и старались сообразоваться с его поведением; но большая часть желала, чтобы и следов Венедикта не было в их обители. Эта злоба простёрлась до того, что порочнейшие из иноков решились умертвить его ядом; но смертоносная чаша, ограждённая знамением креста, вдруг распалась и сокрушилась, как от удара камнем. Тогда угодник Божий познал, что от братии ему готовится. Он призвал к себе всех иноков и, улыбнувшись дружески, сказал им: «Да помилует вас Милосердый Бог, чада мои, и да отпустит грехи ваши. Я прежде сказал вам, что мои нравы не согласны с вашим поведением; итак, сыщите начальника по вашему обычаю, а я не могу жить с вами». После этого, благословив их, возвратился в пустыню и там начал подвизаться пред очами единого Всевидца Бога.

Недолго преподобный Венедикт наслаждался уединением. Господь вместо малого стада поручил ему большее, вместо одного монастыря, оставленного им, дал двенадцать; ибо слава его равноангельной жизни привлекла к нему столько пустыннолюбцев, что должно было разделить их на несколько обителей. В числе сих пришельцев был отрок Мавр и юный Плакида, дети римских сенаторов, порученные родителями духовному воспитанию святого Венедикта.

Однажды юный Плакида, взяв водонос, пошёл на реку и, черпая воду, нечаянно упал в самую быстрину, ибо мальчик из желания угодить духовному отцу хотел принести самой чистой воды; волны подхватили его и понесли вниз по реке. Преподобный Венедикт, сидя в келье, увидел душевными очами несчастье Плакиды и, кликнув к себе Мавра, сказал: «Беги, беги! Плакида упал в реку». Не отвечая ни слова, отрок побежал и, увидев Плакиду, утопающего посреди реки, устремился по воде, как посуху, и, схватив его за волосы, извлёк на берег. Тогда уже, оглянувшись назад, узнал он, что бежал по волнам, а не посуху.

Возвратившись с Плакидой в келью, Мавр рассказал святому Венедикту обо всём, что случилось, и, припадая к стопам старца, приписывал чудо немокренного по водам шествия его молитвам; но Венедикт отвечал на это: «Не забудь, любезный юноша, какова сила беспрекословного послушания».

Некоторый церковнослужитель, за грехи свои преданный нечистому духу, сошёл с ума и сделался беснующимся. Ни врачевание, ни молитвы Аквилейского епископа Констанция не могли исцелить несчастного. Наконец сей грешник приведён был к человеку Божьему Венедикту.

Святой Венедикт, сотворив над ним знамение креста, мгновенно изгнал духа-губителя и церковнослужителю крепко заповедал, чтобы не домогался и, если будут давать, не принимал священства. Долго исцелившийся клирик соблюдал повеление святого Венедикта; но, видя умирающих пресвитеров, видя, что на их места поступали некоторые, летами его моложе и дарованиями слабее, почёл себе за обиду и, как бы забыв заповедь святого Венедикта, начал требовать священства. Но сколь ужасен грех недостойно принять сан пастырский! Едва церковнослужитель узрел себя рукоположенным, мгновенно дух бешенства напал на него, и несчастный в ужаснейших страданиях испустил последнее дыхание.

Один благочестивый помещик послал к преподобному Венедикту два небольших бочонка вина; но слуга, утаив один сосуд, спрятал под кустом на половине дороги, а другой принёс Венедикту. Прозорливый старец узнал всё и, принимая дар усердия, издалека начал речь о верности рабов к господам и, довольно поучив его, наконец сказал: «Иди с миром, чадо, и скажи своему господину, что я, молясь о грехах моих, буду молиться и о его здравии и оставлении грехов; но смотри, не пей из сосуда, оставшегося на дороге, всё вино вылей на землю; ты увидишь, что в нём находится». Изобличённый раб от стыда не мог отвечать ни слова, поклонился и ушёл. Когда же приблизился он к месту, где оставлено было украденное вино, хотя рассмеялся над приказанием человека Божия, но из любопытства наклонил сосуд и начал лить вино. Что же? Вдруг с вином излиялся змий! Устрашённый раб пал на колена и, обливаясь слезами, благодарил Бога и угодника Божьего за избавление себя от смерти.

Две благородные девицы дали клятвенный обет Богу жить в постничестве и молитвах. К несчастью, сколь чисто было их житие, столь необуздан язык: осудить, оболгать, укорить было обыкновенным делом для постниц. Преподобный Венедикт, узнав об этом, нарочно послал к ним ученика своего и отечески советовал удержать язык свой, а в случае непослушания грозил отлучить их от Божественного Причащения. Но безумные девицы начали издеваться и над святым Венедиктом.

Вскоре после этого они умерли и, как великие постницы, были погребены в церкви. Но поскольку языки клеветника, по выражению апостола, есть «огнь, лепота неправды... неудержимо зло, исполнь яда смертоносна» (Иак.3:6, 8), то можно ли ему быть там, где истина и правота невидимо восседят на престоле своём? Когда совершалась Божественная служба, и диакон возглашал: «Елицы оглашенные, изыдите!» – некоторые из христиан видели двух девиц, выходящих из гроба и из церкви. Это чудное явление продолжалось некоторое время. Наконец, услышал об этом и преподобный Венедикт: он пролил о них слёзы сердечного сокрушения и, послав просфору в оную церковь, велел вынуть части в жертву Богу об упокоении душ их. С того времени никто уже не видел их исходящими вон, и христиане уверовали, что злоязычные постницы жертвой и молитвами преподобного Венедикта получили от Бога прощение.

Святой Анин¹⁵⁸, инок и чудотворец, обитая в уединении на границе Сирии с Персией, имел обыкновение часто уходить внутрь пустыни и там по несколько дней безмолвствовать. А поскольку Анин имел сугубый дар утешать печальных и врачевать недужных, то к его келье из разных стран стекалось всегда множество народа, но, не улучив человека Божьего дома, люди претерпевали зной и жажду, дожидаясь его, а некоторые с прискорбием возвращались. Видя это, святой Анин, сколь ни великое находил удовольствие в пустынном безмолвии, немедленно для пользы общей переменил свой образ жизни и с того времени, беспрестанно ожидая посетителей, никуда не отлучался из кельи.

Но не в одних советах и врачевании состояла благодетельность праведника. Обитая далеко от реки Евфрата, каждый день ходил он по несколько раз за водой, для напоения странников. Узнав об этом, епископ Неокесарийский послал ему осла для водоношения. Но вскоре пришёл к нему бедный человек, не имевший чем удовлетворить заимодавца, и святой Анин отдал ему своего водоносца. Епископ прислал к нему другого осла, уже не в дар, а только с тем, чтобы до времени тот работал на него; но преподобный Анин не мог удержаться, чтобы не отдать и его одному разорённому семейству. Наконец, епископ увидел, что щедролюбивый пустынник не перестанет ходить за водой, и сам поступил иначе: он приказал подле кельи преподобного Анина выкопать колодезь и время от времени наполнять его свежей водой, чтобы он и посещающие его боголюбцы имели питьё всегда готовое.

В царствование Константина и Ирины, когда Иерусалим, уже отторгнутый от греческой державы, находился под властью агарян, Палестина наполнена была разбойниками, которые, собираясь тысячами, грабили всё, что оставалось беззащитным. Земледельцы убегали с полей, иноки оставляли обители, где давали обет Богу жить до смерти; все собрались в Иерусалим, как в единое убежище, которое могло спасти их от мучений и смерти. Только иноки обители святого Саввы не хотели её оставить и среди общего мятежа и шума оружий говорили друг другу: «Не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити (Мф.10:28); мы не имеем оружия, но ополчится Ангел окрест боящихся Господа и избавит их» (Пс.33:8).

Долго святая обитель посреди повсеместного опустошения и кровопролития пребывала невредимой. Варвары часто приходили к ней, но, истребовав на дорогу съестные припасы, оскорбляли иноков одними угрозами. Наконец пришло время покушения и на этих рабов Господних. На шестой неделе Великого поста эфиопские разбойники, в числе шестидесяти человек, напали на святое жилище и несколько старцев умертвили; но показавшийся вблизи многолюдный караван заставил злодеев разбежаться. Наступила седмица страданий Господа нашего Иисуса Христа, и вместе с тем наступило время пострадать невинным рабам Его. В Великий четверг варвары напали на святую лавру и проявили свою жестокость: иных расстреливали, иных поднимали на копья, иным отсекали руки и ноги, иных побивали камнями. Нигде не было для страдальцев убежища, ибо варвары окружили обитель и поставили стражу по горам и ущельям. Кто убегал из ограды монастырской, тот убиваем был на открытом месте. Но сколь ужасны были тиранства злодеев, столь велико и непреклонно было терпение святых пустынножителей.

Юный Иоанн, начальник странноприимницы, бежал в горы, но, будучи захвачен злодеями, вытерпел все ужасы мучений. Эфиопы хотели у него выпытать золото и серебро; но Иоанн предлагал им одну пищу, для странников приготовленную, и злочестивцы в бешенстве перерезали у него жилы у рук и у ног.

Преподобный Сергий, церковный сосудохранитель, опасаясь посреди мучений открыть, где хранится утварь церковная, также бежал из обители и также был захвачен. Варвары повели его в лавру, требуя, чтобы сказал, где скрыто серебро и золото; но святой отец не хотел идти, боясь слабости человеческой. Варвары отсекли ему голову.

Несколько иноков убежали от убийственных рук и скрылись в вертепе, но были замечены и окружены злодеями. Здесь-то исполнились слова Спасителя: «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин.15:13). Когда в тёмной пещере все трепетали и друг за друга прятались, преподобный Патрикий на ухо сказал им: «Не бойтесь, братия! Я один выйду, а вы сидите как можно тише», – и вышел человек поистине великий и уверил, что в пещере никого более не было.

Наконец, варвары, ещё не насытившись кровью невинных старцев, всех, кого удержали в лавре и кого захватили в бегстве, собрали в соборную церковь и начали вымучивать, который из них начальник обители, чтобы через него, как главу братии, всё узнать; но иноки под смертными ударами отвечали единодушно: «Мы все равны; все уверяем, что нет у нас ни золота, ни серебра; а начальник наш для общих потребностей находится в Иерусалиме». После этого ни огонь, ни железо, ни разные пытки не могли принудить их, чтобы из среды своей они выставили настоятеля. Варвары заключили их в пещеру, где прежде подвизался святой Савва, и начали морить дымом; но восемнадцать старцев геройски там скончались, не объявив утвари, Богу принадлежащей, не обнаружив игумена, с ними же пострадавшего. Только слышимы были молитвы к Богу: «Господи! Приими в мире дух мой... Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем».

Варвары разграбили святую обитель. Но Правосудный Бог наказал их на обратном пути. Поссорившись между собой (такова дружба злодеев и вообще порочных людей!), они истребили друг друга и пали на съедение зверям и птицам, а окаянные души их низверглись в геенну.

Святой Никон¹⁶⁰, сын язычника и христианки, служил офицером в одном из римских полков, расположенных в Неаполе. Отличаясь ростом и красотой, он не менее отличался и на поле брани. Не было сражения, в котором бы Никон не получил новых ран и новых почестей.

Между тем отец его умер. Никон, стараясь поддержать славу своего дома, продолжал проливать кровь свою за отечество. Материнское сердце непрестанно страшилось смерти его, но ещё более страшилось того, что сын её умрет поклонником идолов; ибо, воспитанный в правилах отца своего, в младенчестве не имел он позволения, а в юности – времени быть учеником христолюбивой матери. Мудрено ли, что изуверие язычества глубоко укоренилось в его сердце? Сколько нежная мать ни старалась обратить его на путь истины, шум брани и слава воинских подвигов всегда заглушали голос веры. Наконец, чадолюбивая мать, совершенно положившись на Бога, «хотящего всем спастися и в разум истины приити», сказала ему: «Не могу внушить тебе любви к жизни вечной. По крайней мере, любезный сын, пощади для меня жизнь временную и, если на брани случится тебе быть в опасности, оградись крестным знамением. Тогда увидишь, кто есть Бог Истинный, Ему же подобает кланяться».

Спасительное действие материнских наставлений оправдалось вскоре. Римские войска выступили против варваров, произошла кровопролитная битва; победа начала клониться в пользу неприятелей; уже римские войска поражены были с тылу. Никон, имея в виду одну славу отечества, вдруг очутился один посреди врагов. Готовясь упасть под тучей стрел вражеских, бестрепетный воин вспомнил увещание матери и, устремив очи к небу, вооружился знамением креста. «Иисусе Всесильный! – воскликнул он, – яви в этот час силу Твою, да буду и я раб Твой». Сказав это, он мужественно напал на врагов; около ста восьмидесяти воинов со стороны вражеской пали под его ударами, и Никон не только вышел безвреден, но и дал время ободриться своим соотечественникам.

Победа осталась на стороне римлян. Всё воинство прославляло неустрашимость святого Никона, а он, возвратившись в объятия матери, воскликнул: «Велик Бог христианский! Я отныне раб Его, и вместе с тобой, возлюбленная родительница, проклинаю веру язычества».

Христолюбивые русские воины! Аще ополчится на вас полк, оградитесь оружием креста и воззовите к Богу Вышнему, к Богу, благодеявшему вам, – и Господь с небеси пошлёт помощь Свою, спасёт вас и даст в поношение попирающим вас.

Преподобный Малх¹⁶¹, захваченный на пути сарацинскими разбойниками, отведён был в Аравию и по жребию достался некоторому мурину. Долго там святой отец смотрел за чистотой дома и пас стада господина; но, будучи не в силах более сносить разлуки с христолюбивой братией, по внушению Божьему решился бежать. За ним последовала одна благочестивая старица, перенёсшая одинаковую с преподобным участь.

Опаляемые зноем, томимые голодом, шли они трое суток, беспрестанно оглядываясь, нет ли за ними погони, и наконец увидели двух сарацин, на верблюдах за ними едущих. Несчастные обмерли от страха; но Господь милует праведников! Внезапно близ себя узрели они глубокий вертеп. Должно было выбирать одно: или опасность погибнуть от змия или зверя, которые обыкновенно гнездятся в вертепах, или неминуемую смерть от варваров. Малх и старица перекрестились и бросились в глубину логовища и, притаившись в стороне близ входа, стояли как мёртвые, едва имея силы произносить только имя Христово. Немедленно варвары, приметившие их, остановились у вертепа и закричали страшным голосом: «Выходите вон, злодеи!» – но, не получив ответа, излили все угрозы и ругательства; потом господин с обнажённой саблей стал у входа, а раб кинулся в пещеру и миновал их, поскольку от света солнечного вошедшему вдруг в темноту видеть невозможно. Но, о, Преблагий Господи! Сколь велик Промысл Твой о рабах Твоих и скорая в неизбежной гибели помощь! Внезапно из глубины вертепа выбежала львица и, схватив раба за гортань, умертвила и увлекла в логовище. Малх и старица едва смели креститься. Господин, не слыша голоса раба, подумал, что он умерщвлён беглецами, и со скрежетом устремился в пещеру, но едва ступил несколько шагов, та же участь постигла и его: львица растерзала его, потом, взяв своё детище в зубы, спокойно вышла из логовища.

Долго в глубоком молчании трепетали Малх и старица, но уверившись, что львица удалилась, вышли на свет. Верблюды убитых варваров были навьючены пищей и питьём и, будто именно их дожидаясь, преклонили колена. Праведники возблагодарили Бога и, подкрепившись яствами, сели на них и отправились в путь. Через десять дней прошли они пустыню и, встретив греческое войско, явились к полковнику, который принял их ласково.

Тогда старица постриглась в одном из девических монастырей, а преподобный Малх возвратился к своей братии, о которой столь долго сокрушался. Оба столь чудесным с ними происшествием доказывают нам, как Господь милует всех, из духовного Египта убегающих в землю, Христом обетованную.

Преподобный Василий, так называемый Новый¹⁶², имел свыше дар проникать в сокровеннейшие мысли человеческие, и если они имели целью причинить вред ближнему, невзирая на лицо, с неустрашимостью изобличал преступника, что видно из следующей повести. Роман, тесть и соправитель греческого царя Константина Багрянородного, имел у себя другого зятя, Capoнита, который, как родственник императора, занимал важные должности в государстве. Но страсть властолюбия ненасытна! Этот гордый вельможа, надеясь на своё богатство и силу, с жадностью взирал на корону и только ждал случая, чтобы сорвать её с Константина для себя. Прозорливый старец с первого взгляда узнал намерение Саронита и сказал сам себе: «Бог взыщет с души моей, если вижу злой умысел и не покушусь уничтожить его. Пойду, изобличу злодея; может быть, прекратит безумные свои начинания... Пойду! Сам Бог хочет этого, иначе не открыл бы предо мною сердца Саронитова».

Решившись таким образом, преподобный Василий вышел на распутье в то самое время, когда Саронит по обыкновению своему ехал во дворец; Василий зашёл вперед и велегласно воскликнул: «Зачем сердце твоё помышляет лукавство на Христово наследие? Нет тебе части в жребии царском! Перестань и больше не мучь себя; опомнись, да не прогневается на тебя Господь за злоумышление против помазанника Его»... Изумлённый Саронит сначала затрепетал; но затем, ободрившись, с яростью наскочил прямо на святого старца и, дав ему множество ударов бичом, плюнул и поехал далее.

Но бестрепетный защитник престола, сделав первый шаг, не хотел остановиться. В следующее утро опять вышел он туда же, дождался предателя и теми же словами изобличил его. Тогда приказано было вооруженным служителям взять старца и отвести в дом его. «Безумный бродяга! – закричал Саронит, возвратившись из дворца. – Какой дьявол научил тебя так злобно нападать на меня? Разве не знаешь, кто я, и что с тобой сделать могу?» Старец посмотрел на него с сожалением и отвечал спокойно: «Неужели ты думаешь, что твоё злонамерение есть такая тайна, которую никто знать не может? Сам Господь открыл мне дерзость твою. Заклинаю тебя, оставь пагубное желание, чтобы вскоре не истребилась и память твоя от среды живых». Безумный Саронит, вместо того, чтобы убояться и послушать человека Божьего, воспылал яростью и грозно закричал служителям: «Пытайте, мучьте его дотоле, пока не изойдёт от него дух».

Три дня слабый старец бит был немилосердно, и три ночи лежал еле жив в холодной яме. На четвёртую ночь Господь восхотел оправдать пророчество праведника: спящий Саронит узрел в сонном видении высокий и ветвистый дуб, на котором хищный ворон имел гнездо и, сидя на нем, крылом покрывал птенцов своих; вдруг пришли два человека с секирами, и один сказал: «Этот ворон, непрестанно каркая, не даёт государю уснуть спокойно». – «Да, он совершенно измучил и угодника Божьего, который ему же хотел сделать добро», – сказал другой. «Должно срубить дерево!» – повторили они оба в один голос и подсекли огромный дуб в одну минуту; потом развели огонь и сожгли дуб.

Устрашённый Саронит от сильного трепета пробудился и почувствовал себя в нестерпимой горячке. Рассуждая о пророчестве святого Василия и о своём сновидении, он приказал немедленно выпустить святого и, повергшись в столь же великое отчаяние, сколь велико прежде было его надмение, вскоре умер.

Преподобный Палладий, однажды навестив пустынника Иоанна¹⁶³, с величайшим удовольствием слушал наставление святого старца. В то время пришёл один воевода, и дружелюбный Иоанн, приняв его с радостью, оставил Палладия. Но так как их разговор продолжался весьма долго, то Палладий, сидя в отдалении, наконец начал досадовать и приписывать суетности Иоанновой, что тот, презрев инока, уважает сановника. «Заплачу ему таким же презрением, – думал он, – и уйду отселе, не простившись». Прозорливый старец узнал мысли посетителя, кликнул ученика своего и велел сказать Палладию, чтобы он не малодушествовал. Когда вельможа ушёл, Иоанн, обратившись к Палладию, сказал ему: «За что ты разгневался на меня? Разве нашёл в поступке моём что-нибудь для тебя оскорбительное? Любезный мой о Христе брат! Ты подумал о том, чего нет в сердце моём и что не прилично твоёму сердцу. Ужели не знаешь, что «не требуют здравии врача, но болящии»? С тобой я увижусь, когда хочу; и ты, когда хочешь, также можешь меня увидеть. А этот воевода, связанный мирскими попечениями, которых требует от него сама его должность, может быть, едва нашёл время прийти сюда и принять некоторую пользу для души своей. Итак, справедливо ли оставить его и беседовать с тобой, занимающимся единственно своим спасением?»

Удивлённый Палладий познал, что этот старец вдохновлён Богом, и с восхищением рассказывал о поступке его всем пустынножителям, дабы научить их, что не должно отказывать пришельцам, сущим от мира.

Преподобный Марк, епископ Арефусийский¹⁶⁴, был один из тех человеколюбивых и сострадательных людей, которые спасли Юлиана в его юности, когда по повелению Констанция, сына Константина Великого, истребляем был род его¹⁶⁵, нечестивый и царствующему колену враждебный.

Будучи ревностным проповедником слова Господня ещё при языческих тиранах, по крещению равноапостольного Константина святой Марк разорил некоторое идольское капище, обратил множество народа от заблуждения на путь истины и, невзирая на лица, обличал язычников, – чем и возбудил против себя общую их ненависть. Но вера Христова и её поборники были тогда под покровительством величайшего из царей земных.

Наконец настало время искушения: воцарился богоотступник Юлиан, и арефусийские жители восстали на святого Марка. Нельзя исчислить тиранств, которые претерпел праведник. Юлиану должно было бы спасти своего избавителя, но кто пренебрёг благодеяниями Иисуса, тот может ли помнить благодеяние человеческое? Богоотступник в уничижение христианства повелел ему непременно заплатить ущерб, разорением «требища»¹⁶⁶ нанесённый. Если бы святой Марк сделал послабление, то вскоре бы и все храмы Господни обратились в идольские капища, а христиан, может быть, употребили бы на работы, каковыми удручал их злочестивый Диоклетиан.

Святитель Господень предвидел это и решительно отказался внести убытки, а на все муки отвечал терпением; идолопоклонники день ото дня сбавляли цену, но праведник был тем непоколебимее. Посреди всех ужасов смерти он только вопиял на небо: «Господи! Я стражду не за серебро и золото, которого у меня нет; я стражду за благочестие. Но да будет воля Твоя! Я достоин и более пострадать за то, что, по неведению моему, не дал истребить столь великое для всего света зло». Многие из христиан предлагали свои сокровища, чтобы удовольствовать бешенство неверных; но святой Марк не хотел благословить их даяния и даже грозил им за то отлучением.

Наконец, как повествует Феодорит, идолопоклонники так поражены были его терпением и непреклонностью, что не только согласились оставить его в покое, но некоторые и крестились. Даже градоначальник Арефусийский, хотя был также язычник, совершенно преданный Юлиану, просил его пощадить Марка и представлял, сколь срамно для них истощать все средства к преодолению единого старца.

Один инок не имел всех добродетелей, предписанных уставами святых обителей, и был довольно нерадив на пути спасения в постничестве и молитвах. Наконец пришло время расстаться ему с жизнью, и собравшиеся вокруг одра его братия чрезвычайно удивились, видя, что этот, по мнению их, беспечный инок оставляет мир не только без трепета, но благодаря Бога и даже улыбаясь. «Отчего ты в грозный час Суда Божьего так беспечален? – спросили они. – Мы знаем твою жизнь и не понимаем твоего равнодушия; укрепись силой Христа, Бога нашего, и скажи нам, да прославим Его милосердие». Тогда умирающий инок, приподнявшись с одра, сказал им: «Так, отцы и братия! Я жил нерадиво, и ныне все мои дела представлены мне и прочтены Ангелами Божьими; я с сокрушением признался в них и ожидал всей строгости Суда Господня. Но вдруг Ангелы сказали мне: «При всем небрежении, ты не осуждал и был незлобив», и с этим словом раздрали рукописание грехов моих. Вот источник моей радости». Сказав это, инок предал с миром душу свою Господу.

«Не осуждайте, да не осуждены будете; оставьте, и оставится вам», – сказал Господь. «Кто не может быть совершенным постником, – говорит святой Анастасий Синайский¹⁶⁸, – не может оставить суетности мира, тот пусть не осуждает ближнего. Другой по своей бедности не может подавать милостыни или по своим занятиям – часто ходить в церковь: пусть оставит ближнему, и ему оставится. Един Христос есть общий Судья: да не будем убо антихристами! Мы видим грехи брата, но видим ли его добродетели, его покаяние? Многие согрешили явно, но втайне покаялись. Разбойник, одесную Христа распятый, был человекоубийца, а Иуда был апостол: но разбойник – в Раю, а спутник Христов – в геенне. Итак, осуждать может один только Сердцеведец».

У святого Ионы, Всероссийского митрополита¹⁶⁹, был эконом, по имени Пимен, который, смотря за погребом, имел повеление давать пить всем пришельцам. В одно время бедная и нездоровая женщина попросила у него немного мёду, чтобы укрепиться от болезни; но Пимен сердито закричал на неё: «Поди прочь! Ещё не пришло время угощать вас». Бедная старица удалилась с горестью на сердце; но святитель узнал о том. Он призывает эконома и с кротостью выговаривает: «Ты не знаешь, кого оскорбил: вдовица, тобой отвергнутая, лучше всех нас угодила Богу; мне жаль тебя, но Господь послал на тебя удар смертный. Итак, пойди с миром и немедленно покайся в грехах твоих». На следующий день святой Иона повелел духовнику своему постричь его в схиму, и Пимен в тот же день умер.

Святой Григорий Богослов ещё в юности своей предвидел, сколь пагубен для христианской веры Юлиан, после наречённый отступником, и, обучаясь с ним вместе в Афинах, часто говаривал с глубоким воздыханием: «Ах! Величайшее из всех зол питает в себе земля Римская и Греческая!»¹⁷⁰ Это пророчество совершенно оправдалось, когда Юлиан сделался императором. Благоволение к еврейскому народу и упорное желание построить храм Иерусалимский, уважение к языческим жрецам и презрение к христианским епископам, непрестанные кощунства над евангельской верой и казни, если кто скажет хоть что-нибудь предосудительное об идолопоклонстве, – всё предвещало падение христианства.

Но богоотступник особенно ненавидел Кесарию Каппадокийскую. Причиной такого ожесточения было не что иное, как ревность по Иисусу тамошних христиан, бывших под архипастырством Василия Великого. А разорение одного из идольских капищ, в котором он, приезжая в Кесарию, обыкновенно приносил жертвы Фортуне, дополнило чашу его бешенства¹⁷¹. Тогда святой Евпсихий умер в жесточайших мучениях. Множество граждан взято под стражу; одни наказаны смертью, другие посланы в заточение. У многих отобраны имения; церкви ограблены; церковнослужители расписаны по дальним полкам, а город был обременён чрезвычайными налогами.

Василий Великий трепетал от ужаса, видя тирана, готового истребить веру Христову, и сокрушался о злополучии граждан; но в особе царя земного не переставал почитать власть и силу Царя Небесного. Воздавая «Божия Богови и кесарева кесареви», он молился и побуждал молиться духовных чад своих к Господу сил, чтобы умудрил и обратил на правый путь Юлиана; но «в злохудожну душу не внидет премудрость» (Прем.1:4). Богоотступник не чувствовал, сколь великого имеет за себя молитвенника, и восхотел до конца посрамить Кесарию в лице её святого архипастыря, что происходило следующим образом.

Отправляясь на войну против Персии, Юлиан шёл с воинством через Каппадокию. Василий Великий вышел ему навстречу с освящённым собором и с лучшими гражданами, в сопровождении многочисленного народа, который, ненавидя христоненавистника, подвигся единственно на глас своего архипастыря. Угодник Божий вынес ему на благословение три чистых хлеба, из ячменной муки приготовленные, каковыми и сам обыкновенно питался. Что же сделал Юлиан? Он велел оруженосцам принять оное, а святому Василию дать горсть сена, с ругательством сказав: «Ты поднёс нам ячмень – пищу, скотами употребляемую; прими же от нас сено». – «О, государь!– отвечал огорчённый до глубины сердца Василий. – Мы принесли тебе то, что сами едим; а ты, воздавая скотской пищей, воистину ругаешься, ибо не можешь властью своей сено претворить в хлеб и пищу человеческую». Тогда Юлиан, с яростью воззрев на святителя, воскликнул: «Будь же уверен, что стану тебя кормить сеном, когда возвращусь из Персии; разорю город этот до основания; всё место изглажу плугом, да родит жито, а не людей. Но нет! Этого для вас мало! Я повелю самые развалины посыпать солью: тогда некому будет внимать твоим советам, некому будет восставать против моих намерений. Восчувствуешь, дерзкий старец, свою силу гнева Юлианова!». Упоённый славой будущих побед, Юлиан пошёл далее, а святитель, отринутый и поруганный, продолжал молиться Господу, да благодатью Своей просветит преступника и пошлёт на него дух умиления и покаяния.

Между тем Юлиан, вступив в персидские пределы, рассеял несколько неприятельских отрядов. Принося за это благодарственные жертвы идолам, он объявил воинству и поклялся всенародно перед истуканом Зевса, что по окончании войны непременно истребит христианство. Известясь об этом, Василий Великий потерял всякую надежду видеть обращение отступника.

Должно было или ожидать снова курящихся по всей земле жертв идолам, или потребить от лица земли сильного и хитрого безбожника. Праведник, оставшись один в церкви, повергся пред образом Пресвятой Богородицы, где изображён был с копьём и воин Христов Меркурий¹⁷²; он молился, чтобы гонитель христианства живым не возвратился с войны. Хотя Всемирная Заступница, не хотящая смерти грешников, запрещает молиться о погибели их, но, поскольку Юлиан не хотел обратиться и жив быти, Матерь Божия Своим благословением утвердила смерть его. Посреди слёзных молитв Василия Великого, вдруг святого страстотерпца на иконе не стало. Архипастырь ужаснулся. Но через некоторое время воин Христов показался опять – с копьём окровавленным. В тот самый час, как после узнали, Юлиан поражён был в битве рукой невидимой.

Некий инок учинил прегрешение. Братия, собравшись рассуждать о его деле, послали за аввой Моисеем¹⁷³; но смиренный старец отказался быть в их совете. Скитский пресвитер приказал сходить за ним вторично и сказать, что братия ожидают его всем собором. Тогда Моисей пошёл, но каким образом? Он насыпал в ветхую кошницу песку и понёс с собой. «Что это значит, авва?» – встречая его, спросили иноки. «Видите, сколько за мною грехов? – указывая на сыплющийся песок, отвечал святой Моисей. – Я не вижу их, а между тем иду совершать суд над другим!» Услышав это, иноки ничего не сказали согрешившему брату и безмолвно простили его.

Когда Соловецкая обитель украсилась зданием, а что важнее всего, добродетельными иноками, и прославилась подвигами и чудесами святого настоятеля, враг рода человеческого, ненавидя добро, покусился уничтожить её и подвигнул на брань злобных людей. Слуги новгородских бояр и карельских помещиков, приходя на рыбную ловлю, называли себя единственными господами острова и не допускали иноков ни к одному озеру. Благочестивые старцы с кротостью говорили им о своей нужде в житейских потребностях; но злые люди отвечали одним ругательством, делали разные обиды и наглости и угрожали разогнать иноков.

Последняя угроза побудила преподобного Зосиму идти в Новгород, чтобы испросить защиту святой обители. Там, по совету архиепископа Феофила, он был у всех бояр и от всех получил уверение в их покровительстве. Одна гордая Марфа, новгородская посадница, с бесчестьем выгнала его из дому, и раб Божий, уходя от неё, сказал ученикам своим: «Се дние грядут, в няже жителю дому этого не исследят стопами своими двора этого».

Архиепископ Феофил, опасаясь, чтобы Марфа, которая сильно действовала на умы новгородцев, не сделала для обители чего-нибудь худшего, принял дело Зосимы на себя и довёл бояр до того, что они с общего согласия уступили в церковное владение весь остров и дали «жалованную грамоту»; сверх того, одарили храм Господень церковными сосудами, священническими одеждами и окладами на святые образа.

Тогда и честолюбивая посадница почувствовала стыд, а общий отзыв о благочестии и святости Зосимы заставил её раскаяться в оскорблении, ему причинённом: она пригласила его на обед. Кроткий старец, подавая пример незлобия, пришёл в дом её, но посреди общего веселья вдруг удивился и в безмолвии опустил очи свои долу; опять воззрел на пирующих бояр и опять преклонил главу свою; то же сделал и в третий раз; потом вздохнул и прослезился. Сколько ни просили его, старец не мог вкушать пищи и питья.

По окончании стола Марфа извинялась пред ним в своей, как говорила она, неосторожности и подарила Соловецкой обители деревню, лежащую при реке Суме. Когда преподобный Зосима возвращался домой, сопровождавший его ученик Даниил осмелился спросить о причине удивления и слёз за трапезой посадницы. «Чадо! – отвечал старец. – Горестно и самому мне знать ужасную тайну, не только открывать другим; однако познай судьбы Божьи, имеющие сбыться в своё время: я видел шесть знаменитейших бояр новгородских, без глав на пиршестве сидящих, и ужасался. После этого можно ли мне было участвовать в трапезе? Думаю, что они будут некогда обезглавлены; но, чадо! Сохрани в сердце твоём, что слышал от меня».

Вскоре пророчество святого Зосимы оправдалось на деле. Великий князь Иоанн Васильевич, утверждая в России благословенную власть самодержавия, овладел Новгородом и за непокорство казнил тех бояр, которых святой старец видел без глав на пиршестве. Марфа Борецкая была отослана с детьми своими в заточение, дом её разрушен, и само место, где он стоял, поросло травой.

Преподобный Зосима Соловецкий в одно время дал приехавшим на остров купцам от своего священнодействия просфору. Но они, идучи из церкви, по неосторожности обронили её. Инок Макарий, случайно проходя мимо, увидел стоящего над просфорой пса, который всемерно старался схватить её зубами, но при каждом покушении опаляем был огнём, от святого хлеба исходящим. Макарий приблизился – и огня не стало; перекрестившись, поднял он просфору и, принеся к преподобному Зосиме, рассказал о чудном видении. Все удивились столь поражающему уроку Христа Спасителя, в Его же славу совершается Святая Святых.

Христиане! Из этого познайте святость хлебов, приемлемых вами от алтаря Господня, и вкушайте их с чистым сердцем, с благоговением к Богу; в противном случае бойтесь, да огонь гнева Божьего не опалит вас.

Некоторый старец, бывший прежде рабом, обитая в ските, каждый год ходил в Александрию с тем, чтобы отдать оброчные деньги прежним господам, для расплаты с другим, который должен был вместо него служить. Благочестивые господа, воздавая должную справедливость святому человеку, всегда с глубоким почтением встречали его и наконец едва упросили впредь не делать этого. Однако старец и тогда не перестал платить им – только другим образом: принося в сосуде воду, он умывал ноги их. «Авва! Ты обременяешь себя напрасно», – говорили благочестивые хозяева. Но авва отвечал им: «Я раб ваш, и не могу по достоинству возблагодарить вас за то, что позволили мне беспрепятственно служить Богу. Вы не принимаете денег: по крайней мере, вот мой оброк, который я могу воздать вам!» – указывая на сосуд с водой, продолжал он. Добрые господа делали ему возражения и доказывали, что они не могут быть спокойны, пока будут видеть его беспокойство, но старец сказал решительно: «Если не хотите принимать этот слабой жертвы, я останусь по-прежнему у вас слугой». Благочестивые хозяева, опасаясь этого, наконец позволили ему делать, что хочет, и отпускали его с надлежащей честью, наградив всем потребным для жизни, так что он мог подавать и за них милостыню. Этот старец был славен и любим в ските.

Некогда к преподобному Феодору Сикеотскому¹⁷⁵ пришёл из Илиополя Галатийского церковный эконом и, обливаясь слезами, сказал: «Помилуй меня, раб Божий, и помоги моему несчастью! Я поручил служителю собрать церковные доходы, а этот бесчестный человек бежал с деньгами; сколько ни искали его, но найти не могли. Помолись Господу Богу, чтобы показал мне, где скрылся он – иначе я погибну; ибо всё моё имение не довлеет к тому, чтобы воздать церкви за похищенное им». – «А не будешь ли бить твоего служителя? – спросил преподобный Феодор. – Не будешь ли от него требовать с лихвой? Если дашь верное слово, то Господь тебя обрадует и беглеца предаст в руки твои». Эконом поклялся даже наградить его. Тогда сикеотский чудотворец сказал ему: «Иди с миром в дом твой и будь благонадёжен; уповаю на Бога, что скоро поможет тебе».

В то самое время Господь молитвами святого Феодора связал хищника. Он остановился близ некоторой веси и не мог ступить далее; думал, что бежит, и пребывал на одном месте. Тут он был узнан, взят и приведён к эконому; всё церковное имущество возвращено, и хищник наказан только своей совестью. Таким образом, по требованию преподобного Феодора, счастье одного не сделалось видимым злосчастьем другого.

Когда святой Иулиан был возведён на епископский престол в Бостре, тогда некоторые из граждан, ненавистники имени Христова, вознамерились умертвить ревностного архипастыря. Они подкупили его кравчего, и этот злочестивец, подавая святителю пить, в чашу положил яду; но святой Иулиан, едва принял смертоносное питьё в руки, познал свыше не только о злоумышлении, но и обо всех злоумышленниках. Он поставил пред собой чашу и, не сказывая о том служителю, велел позвать к себе всех граждан, бывших в заговоре. Когда пришли они, праведник, не желая обнаружить их злодеяния, сказал тихо: «Если хотите умертвить смиренного Иулиана ядом, се пред вами пью чашу эту». Потом трижды перекрестил оную и, сказав: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», выпил и остался невредим. Поражённые ужасом, злодеи припали к стопам его и умоляли, чтобы он простил их.

Христиане! И российская история представляет разительный пример, сколь необорима сила крестного знамения. В смутные времена самозванцев, когда злонамеренные бояре тщетно принуждали святейшего патриарха Гермогена, чтобы тот согласился принять на Всероссийский престол польского короля Сигизмунда, один из вельмож устремился на архиерея Божьего с кинжалом. Гермоген тотчас оградил его крестным знамением и едва сказал: «Буди на тебе сила крестная», – оружие выпало из рук убийцы, и злоумышленники, хотя скрежетали зубами, но к человеку Божьему на тот раз прикоснуться не смели.

Когда сарацины овладели cирийским городом Рамеллией, несколько этих варваров из любопытства вошли в церковь святого великомученика Георгия. Один из них, видя священника, молящегося на коленах пред образом Победоносца, с насмешкой сказал товарищам: «Вот безумец, доске поклоняющийся!» – и, вынув из колчана стрелу, пустил в икону: но стрела, вопреки направлению, устремилась вверх и, с силой низвергшись, пронзила руку у варвара. Почувствовав нестерпимую боль, он поспешно ушёл домой; болезнь ежеминутно усиливалась, и вскоре вся рука опухла.

Сарацин ожидал пагубных последствий; но, к счастью, в услужении у него жила христианка. Узнав, что случилось в церкви, она сказала ему: «Я человек простой, о святости и чудесах веры говорить не умею, но знаю, что проступок твой заслуживает смерти. Если хочешь быть здрав, то призови священника и спроси у него, что делать должно». Сколько cарацин ни был ожесточён против христиан, но, видя опасность, с радостью согласился на предложение служанки, и священник пришёл. «Какую силу имеет образ, которому ты в бытность нашу в церкви столь усердно поклонялся?» – спросил у него cарацин. «Всю силу имеет только один Бог, – отвечал священник. – Ему я и поклонялся; а святого великомученика Георгия, тут изображённого, молил о том, да будет о мне ходатаем к Богу». – «Итак, Георгий не Бог ваш; кто же он?» – опять спросил варвар. «Он возлюбленный слуга Божий, – сказал священник. – Был человек, нам подобный, но, за славу имени Христова претерпев мучение и смерть, получил от Бога благодать чудодействовать. Любя угодника Божьего, мы почитаем его икону и, взирая как бы на самого, поклоняемся ей, лобызаем её. Дерзость твоя, столь очевидно наказанная, свидетельствует, что христиане с умилением припадают не к простому дереву». – «Что же мне присоветуешь сделать? – спросил поколебавшийся в неверии варвар. – Посмотри на мою руку! Я мучаюсь и, без сомнения, умру». – «Если хочешь быть жив, – отвечал пресвитер, – то вели принести в дом твой образ святого Георгия, поставь над твоим ложем и возжги лампаду елея. Пусть она горит всю ночь; а на другой день помажь им руку твою, и веруй, что исцелеешь».

Немедленно святая икона была принесена. Сарацин поступил так, как приказал священник, и увидел, что опухоль опала и рана закрылась. В удивлении и восхищении он хотел выслушать повесть о святом великомученике, и в то время как священник читал его житие и страдания, cарацин, держа в руках икону, сквозь слёзы говорил: «О, святой Георгий! Ты был юн, но премудр, а я стар, но безумен; млад, но Богу любезен, а я долголетен, но гнусен пред Богом; моли обо мне Господа твоего, да учинит меня рабом Своим». Потом припал к ногам священнослужителя и умолял даровать ему святое крещение.

В тот же вечер этот варвар, как агнец из волка, из язычника сделался христианином, а на следующий день, нетрепетно проповедуя имя Христово, от рук прежних своих единоверцев скончался смертью мучеников.

В стране Сирофиникийской из одного великого озера, которое простиралось от горы Ливанской, выходил огромный, крылатый и когтями вооружённый змий и кого ни встречал, всех, увлекая в воды, пожирал, отчего близлежащий город Берит находился в беспрестанном страхе. Много раз народ вооружался, чтобы убить его; но змий умерщвлял отважнейших издалека одним дыханием, и народ всегда с ужасом убегал назад. Общее уныние овладело сердцами, ибо чудовище, своим ядом заражая воздух, по их мнению, вливало смерть даже в плоды земные.

Наконец жители (они все были идолопоклонники) оставили домашние и общественные занятия, непрестанно собирались на городскую площадь и рассуждали, что им в общем злосчастии должно делать. Не зная, на что решиться, приступили они к своему князю и громко вопияли: «Погибаем от змия! Спаси нас! Ты начальник и отец!» – «Не знаю, что повелят мне предпринять боги, – отвечал им князь. – Я буду молить их, чтобы открыли мне волю свою», – и пошёл советоваться с изуверными кумирослужителями.

Как обрадовался дух гееннский, услышав намерение князя Беритского! Он весь вгнездился в ум и сердце жрецов своих и устами их дал следующий ответ: «Если не хотите погибнуть все, то жителям Берита, не исключая и князя, должно каждый день по жребию отдавать на съедение змию детей своих, сына или дочь». Проклятый совет был принят, и, поступая по оному, начали приносить богомерзкую жертву – прежде сановники, потом народ. Каждое утро несчастный город наполнялся воплем и рыданием; каждое утро оплакивали отрока или отроковицу, обречённых на смерть. Родители и сродники, терзая волосы свои, приводили их к озеру и тут оставляли. Немедленно из глубины вод являлось чудовище и пожирало несчастную жертву.

Наконец пришла очередь и князю отдать единородную дочь. Он приказал ей облечься в лучшие одежды и, оплакав, как умершую, выслал на берег озера, а сам, скрепив сердце своё, смотрел с высокой башни, как будет погибать отроковица... Стоявшая на берегу княжна, ожидая лютого часа, рыдала и, ломая руки свои, возводила к небесам помертвевшие очи.

Но Бог, желающий всем спастись, восхотел избавить град этот от власти змия и ада. По Его всесильному мановению, вдруг является святой великомученик Георгий в образе молодого всадника, копьём вооружённый, и, приблизившись к скорбящей девице, спрашивает её, зачем она стоит у озера и так горько плачет. «Беги отсюда как возможно скорее, добрый юноша! – отвечала княжна, не зная, что это святой великомученик Георгий, – беги, чтобы не погибнуть вместе со мною!» – «Не страшись обо мне, – сказал Победоносец, – но скажи, чего ожидаешь здесь, между тем как из города весь народ смотрит на тебя?» Тогда девица вкратце сказала ему о лютости змия, о несчастии их города, о ежедневном жертвоприношении детей, и опять начала просить его, чтобы без нужды не подвергал опасности жизнь свою: «Вижу, что ты, добродушный юноша, мужествен и силён, но против лютого чудовища и тысячи устоять не могут; итак, беги и спасайся, иначе сам погибнешь, а меня не избавишь». – «Во имя Господа моего Иисуса Христа всё возможно!» – отвечал Георгий. В это мгновение ужасный змий показался на поверхности вод, быстро приближаясь к добыче. Девица испустила отчаянный вопль, а святой Победоносец, оградив себя крестным знамением, сказал: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», – и устремился на чудовище, потрясая копьём своим; мгновенно ударил его в самую гортань и, притиснув к земле, попирал разъярённым конем; потом приказал девице привязать его к своему поясу и вести в город, как кроткого пса... Народ ужаснулся при столь внезапном зрелище; но Победоносец воодушевил их бодростью. «Не бойтесь, – говорил он, – но уповайте на Господа и веруйте в Него. Этот Господь послал меня истребить чудовище, вас пожиравшее». После этого посреди города умертвил змия и, повелев сжечь труп его, стал невидим.

Князь и весь народ, познав, что это был святой великомученик и Победоносец Георгий, приняли святое крещение. Двадцать пять тысяч народа, кроме жён и детей, возродились водой и Духом.

Некогда к Лукию, старцу Енатскому, пришли иноки, так называемые евхиты или молитвенники¹⁷⁷. «Каким занимаетесь рукоделием?» – спросил у них Лукий. «Мы не занимаемся работой рук, – отвечали они, – но, по заповеди апостольской, непрестанно молимся». – «А едите ли?» – опять спросил старец. «Едим», – отвечали они. «Итак, когда едите, кто тогда за вас молится? – возразил Лукий. – Сверх того, спите ли вы?» – «Как же можно не спать!» – сказали евхиты. «Итак, когда спите, кто тогда за вас молится?» – опять возразил старец. Пришельцы не могли дать никакого ответа. Тогда преподобный Лукий сказал им: «Простите мою откровенность: вы сами себе противоречите. Я, напротив того, докажу вам, что, и занимаясь рукоделием, молюсь непрестанно. Например, плету из камыша корзины и читаю: “Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие моё...”, – не молитва ли это?» – «Конечно!» – отвечали евхиты. «Таким образом, проведя весь день в труде и молитве, – продолжал старец, – я вырабатываю немного денег: половину из них отдаю нищим, а другую употребляю на свои потребности. Когда же ем или сплю, тогда молятся за меня приемшие милостыню. Не видите ли, что я, с помощью Божьей, исполняю правило апостола и молюсь непрестанно?».

Святой Стефан¹⁷⁸, епископ Пермский, будучи иеромонахом, восприял твёрдое намерение – просветить крещением страну Пермскую. Слыша, что жители её, покрытые мраком идолопоклонства, чрезвычайно привержены к волшебству и чародействам, он объят был священной ревностью апостолов – спасти от погибели души человеческие, изведя их от тьмы и сени смертной к солнцу истинного Богопознания. На этот конец начал он учиться пермскому языку и через неутомимое прилежание успел столько, что вскоре изобрёл пермские буквы и на их наречие переложил несколько священных книг. Но это для великого пастыря казалось недостаточным: желая паче научиться Богомудрию, он после этого устремил всё своё внимание на язык греческий, в котором также достиг успехов.

Между тем Божественное рвение умножалось в сердце его более и более. Святой Стефан с пощением и слезами молился день и ночь Господу, да по Своему произволению устроит путь его. Потом испросил благословение от епископа Коломенского Герасима, бывшего тогда блюстителем Всероссийской митрополии, и – по словам апостола: «вам даровася, еже о Христе, не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати» (Флп.1:29), отправился в Пермь. Положив на сердце своём или обратить неверных к Спасителю мира, или принять за Него венец мученический, неусыпный священноинок начал проповедовать Истинного Бога, один посреди рода строптивого и развращённого, как агнец посреди волков. Неверные удивлялись неслыханному учению, мало-помалу познавали истину и принимали святое крещение. И хотя большая часть идолопоклонников не хотели слышать угодника Божьего, делали ему разные пакости, ругались и не однажды намерены были убить его, но евангельская ревность всё преодолела. Преподобный Стефан соорудил храм Господень, по новоизобретённой пермской азбуке обучил грамоте нескольких тамошних уроженцев и через них более и более распространял веру Христову.

Но едва неусыпный делатель винограда Господня начал пожинать плоды своих подвигов, вдруг появился «кудесник», старейшина всех чародеев, которого идолопоклонники почитали отцом, наставником и главой их суеверных обрядов при жертвоприношениях. Он начал новопросвещённых людей совращать с пути истины. Но, к счастью, большая часть христиан не поверила его увещаниям и предложила ему состязаться с преподобным Стефаном. Волхв согласился; но все его бредни опровергаемы были учением евангельским, все его чарования и волшебства низлагались молитвой равноапостольного пастыря. Наконец отчаянный жрец прибегнул к самому последнему средству: хотел устрашить. «Перейдем оба сквозь огонь и воду, – сказал он Стефану, – и кто не сгорит и не утонет, того вера, как истинная и Богу приятная, должна в Пермской стране господствовать». Но святой пастырь отвечал нетрепетно: «Ты от меня требуешь вещи, которая превосходит силы человеческие; однако уповаю на милость Всемогущего Бога, “Иже всем хощет спастися и в разум истины приити”. Благословен Господь Бог! – продолжал он, обратившись к народу. – Принесите сюда огня и зажгите пустую храмину; я и чародей, взяв друг друга за руку, войдём в неё».

Немедленно по приказанию святого Стефана всё было исполнено. Тогда, воздев руки свои к Богу, он излил слёзную молитву: «Владыка Всемилостивый и Всемогущий! Яви человеколюбие Твоё, покажи силу Твою, да разумеют предстоящие люди, яко вера Твоя истинна; “се, врази Твои возшумеша, и ненавидящии Тя воздвигоша главу» (Пс.82:3). “Положиша на небеси уста своя, и язык их прейде по земли” (Пс.72:9). Сего ради “сотвори со мною знамение во благо: и да видят ненавидящии мя, и постыдятся, яко Ты, Господи, помогл ми и утешил мя ecи” (Пс.85:17). Совершив молитву, святой пастырь воскликнул к предстоящему народу: «Мир вам, братия и чада! Простите и молитесь обо мне; я готов умереть за святую веру». Потом, крепко взяв волшебника за руку, повлёк в пылающий огонь. Но куда исчезла сила чародейства?

Кудесник затрепетал: он падал на землю, кричал, просил пощады; между тем народ вопиял с ругательством: «Да идёт в огонь, поскольку сам предложил этот опыт!» Таким же образом языческий волхв поруган был и у реки, где положено было спуститься в одну прорубь и выйти из другой.

Тогда преподобный Стефан сказал ему: «Хочешь ли веровать во Иисуса Христа и просветиться крещением?» Но так как ожесточённый изувер не хотел исполнить данного слова, то народ возопил единогласно: «Злодей повинен смерти!» – и хотел растерзать его. Одно милосердие святого Стефана спасло его. «Не буди рука наша на враге нашем, – удерживая раздражённый народ, говорил он, – ибо Христос не убивать послал меня, но благовестить, велел не мутить, но учить с кротостью, по словам порфироносного пророка: “накажет мя праведник милостию и обличит мя” (Пс.140:5); а если он, ожесточённый злобой, веровать не хочет, то вечная казнь готова ему в геенне огненной». После этого он повелел изгнать его из пределов Пермских.

Тогда новонасаждённая Церковь осенилась миром, и повсюду на развалинах идольских капищ созидаемы были храмы Господни. Наконец, преподобный Стефан почёл за необходимое, чтобы Пермская страна имела епископа, и с общего согласия христиан послал прошение к великому князю Димитрию Иоанновичу и преосвященному митрополиту Пимену, возвещая об успехах православной веры и требуя архипастыря. Но кто более достоин был сана архиерейского, как не тот, кто совершил столько трудов и подвигов? Равноапостольный проповедник Евангелия вызван был в Москву и, рукоположенный во епископа, возвратился к любезной пастве, от Небесного Пастыреначальника ему вручённой¹⁷⁹.

К одному старцу пришёл незнакомый человек и сказал: «Я и брат мой – друг с другом поссорились, и, к несчастью, он не хочет примириться, хотя я всеми мерами стараюсь о том. Человек Божий, сделай милость, уговори его». Старец с радостью принял на себя дело пришельца и, призвав к себе брата его, начал говорить о любви и согласии. Сначала казалось, что ожесточённый брат смягчается; но вдруг он сказал: «Не могу примириться, ибо крестом поклялся вечно враждовать с ним». Тогда старец, улыбаясь, сказал ему: «Клятва твоя имеет такую силу: Сладчайший Иисусе! Заклинаю себя крестом Твоим, что не буду исполнять Твоих заповедей и хочу повиноваться воле врага Твоего – дьявола. Друг мой! Не только должно отвергнуть то, на что мы в злой час решились, но должно раскаяться в оном; должно сокрушаться о том, в чём против души своей согрешили. Если бы Ирод раскаялся и не поступил по своей клятве, не сделал бы величайшего на свете злодеяния, не умертвил бы Предтечу Христова. Вспомни, что было тогда, когда Иисус хотел умыть ноги святого Петра, а он отрицался (Ин.13:8–10)! Вспомни, что этот же апостол с клятвой утверждал: «не знаю Человека» (Мф.26:74). Сдержал ли он своё клятвенное слово? Долго ли продолжал своё неведение о Человеке? «И изшед вон, плакася горько» (Мф.26:75). Выслушав истину из уст старца, незнакомец в тот же час примирился с братом своим.

Христиане! Если данная нами в какой-либо шумной и порочной страсти клятва влечёт за собой гибельные следствия для нашего спасения или для счастья ближних, – немедленно смойте её вашими слезами; пагубно исполнять оную. Но, чтоб избегнуть опасности, в которой находился брат, крестом поклявшийся враждовать на брата, то лучшее средство – никогда не клясться без нужды и в маловажных случаях. Если ты человек совестный, справедливый, благоразумный и чистосердечный, то одному слову «да» или «нет» поверит каждый. Напротив того, дурной человек, хоть надрывайся от клятв – всё будет напрасно. На что же без разбора столь легкомысленно призывать имя Того, Кому предстоят с трепетом чины ангельские и, от страха закрывая лица свои, взывают: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Исполнь вся земля славы Его» (Ис.6:3).