Часть вторая

Святые страстотерпцы Косма и Дамиан были единокровные братья, родом римляне, воспитанные в христианском благочестии. Смолоду научившись врачебному искусству, они с изумительным успехом исцеляли болезни, самые опасные; ибо содействовала им благодать Святого Духа. Каждый день стекались к ним страждущие и тем в большем количестве, что богобоязливые врачи ни от кого не требовали награды за труд свой; они об одном только просили исцеляемых, чтобы те веровали во Христа Спасителя. Всегда имея успех свыше, они трудились не в одном Риме, но ходили по окрестным странам и, исцеляя недуги, обращали людей на путь истины. Но благочестивым юношам казалось, что они, исцеляя тело от болезни и душу от злобожия, делали не всё, и к этим великим благодеяниям присовокупили третье: благодетельствовали бедным. Получив богатое наследство от родителей своих, они продавали сокровища и питали голодных, одевали нагих, являли всякую милость страждущему человечеству. Образ их целения был не менее боголюбезен. Они говорили всякому больному: «Мы только возлагаем на тебя руки, но сами по себе сделать ничего не можем; действует всемогущая сила Христа, Единого Истинного Бога. Если обещаешься в Него веровать, здрав будешь». Таким образом, расслабленный язычник отходил от них здрав – христианином.

О, вы, которые готовитесь быть пастырями и учителями словесного стада Христова, дети священно- и церковнослужителей! Возьмите себе в пример угодников Божьих Косму и Дамиана: будьте целителями душ и телес.

Святая Мелания, расточая ради Христа сокровища свои, достигла Александрии и, услышав о богоугодном житии святого Памвы, пришла в его пустыню принять благословение. И принесла с собой триста литр серебра⁵⁵, умоляя его, чтобы из этого сокровища взял, сколько пожелает. Но человек Божий, занимаясь своим обычным рукоделием, даже не воззрел на серебро и только сказал: «Да воздаст тебе Господь Бог по усердию твоему». Когда же благодетельница бедных не переставала умолять его, чтобы принял от её усердия хоть немного, то святой Памва сказал служащему собрату: «Возьми у праведницы, что даст тебе, и раздай старцам, живущим в Ливии и на островах, ибо земля их бесплодна; но ничего не отделяй инокам египетским: живучи на земле плодоносной, они могут быть сыты от труда рук своих...»

Святая Мелания, отдавая серебро своё иноку, сказала преподобному Памве: «Отче! Здесь серебра ровно триста литр; посмотри его». – «Бог, Которому ты, дочь моя, принесла в жертву твое сокровище, – отвечал человек Божий, – не имеет нужды спрашивать у тебя, сколько оного. Тот, Который перстом измеряет землю и взвешивает горы, неужели не знает количества серебра твоего? Если бы ты подавала мне, я пересчитал бы оное; но ты даёшь Богу, Который не презрел и две лепты⁵⁶ от вдовицы, но принял их лучше бесчисленных сокровищ: итак, молчи и не воструби пред тобой».

Поистине, что человек отдаёт бедному, то отдаёт Самому Богу. Сколь великое побуждение быть благодетельным!

В Египте были два единоутробных брата, Паисий и Исаия, дети богатейшего в той стране купца. После смерти родителей, разделив всё наследство на две равные части, они начали между собой рассуждать, какую жизнь избрать им: «Если будем заниматься торговлей, – говорили они, – то после смерти нашей, кто знает, кому достанутся труды наши? Притом всегда должно будет бояться, чтобы не обнищать, чтобы не попасть к разбойникам, чтобы не потонуть в море». Итак, после некоторого размышления, они решились положить богатство своё в сокровищехранительницу небесную на пользу душ своих. В этом намерении один из них роздал имущество своё нищим, Божьим храмам, отшельническим обителям и, ничего для себя не оставив, ушёл в пустыню. Там, питаясь трудами рук своих, молился Богу и умерщвлял страсти свои. Другой, построив для себя небольшой монастырь близ мирских селений, занимался странноприимством и питал нищих; он соорудил кельи для приходящих и больницу, где всех успокаивал, всем служил с усердием, а в субботу и воскресенье учреждал для нищих две, три и четыре трапезы. Таким образом, оба брата жили до конца дней своих.

После смерти их, между иноками произошло рассуждение и невинный спор, кто более угодил Богу: Паисий или Исаия? Одни величали того, кто в один раз благорасточил имение своё и отошёл в пустыню на безмолвие; другие ублажали того, кто сокровище своё употреблял во всю жизнь на пользу странников, нищих и больных.

Будучи не в состоянии решить сами этой духовной распри, они прибегли к преподобному Памве и спросили, который из братьев, Паисий или Исаия, получил большую награду от Бога? «Они оба равно любезны Богу, – отвечал святой старец, – ибо странноприимец уподобился праведному Аврааму, а пустынник – пророку Илии». – «Но пустынник, – возразили некоторые из братий, – исполнил заповедь евангельскую: «продаждь имение своё и раздаждь нищим, и взем крест последуй Христу, во алчбе и жажде пребывая по вся дни»; а странноприимец, хотя от своего имения и награждал нищих, однако и сам имел покой: ел и пил с больными и странниками». Напротив того, другая сторона утверждала, что и странноприимец исполнил слово Христово: «не приидох, да послужат Ми, но да послужу им»; исходя во все дни на распутья, ища странных, нищих и больных, вводя их в дом свой и там упокаивая, Исаия служил бесчисленному множеству людей; если и за едину чашу студёной воды, жаждущему данной, обещана мзда от Бога, то сколь великую получил награду этот странноприимец! Видя такое разномыслие иноков, преподобный Памва сказал им: «Братия! Подождите, доколе Сам Бог разрешит вопрос ваш; я буду о этом молиться».

Через несколько дней вторично пришли к нему братия и спрашивали о будущем жребии двух благодетельных братьев. «Свидетель Бог, – сказал им преподобный Памва, – что обоих братьев, пустыннолюбца Паисия и страннолюбца Исаию, я видел вместе в Раю стоящих». Услышав это, те и другие иноки между собой согласились и, хваля Бога, разошлись по своим кельям.

Добродетельный пустынник молится о грехах наших и тем облегчает нам подвиг на трудном пути спасения. Добродетельный мирянин разливает милость на бедных и тем облегчает судьбу страждущего человечества. Не оба ли они достойны блаженства, которое уготовил Бог любящим Его?

Святая девица Олимпиада, дочь славных и благородных родителей и родственница императора Феодосия Великого, в нежной юности обручена была с Невредием, сыном знатнейшего вельможи. Но так как жених её ещё до брака умер, то Олимпиада, оставшись девицей, решилась проводить жизнь свою в девстве. Вскоре последовала смерть её родителей, и Олимпиада, сделавшись наследницей бесчисленных богатств, всё посвятила в жертву Богу: обогащала церкви, наделяла пустынножителей; нищие и больные, странники и разорившиеся, вдовы и сироты – все называли её матерью и никогда не выходили из дома её с пустыми руками.

Между тем Феодосий Великий, видя красоту её и благонравие, вздумал отдать её в супружество одному из своих родственников – Елпидию, но Олимпиада не хотела этого. Царь неоднократно посылал к ней бояр своих, советуя и увещевая, чтобы не отвергала счастья быть супругой человека знатного; но она всегда отвечала: «Если бы Господь хотел, чтоб я была супругой, то не взял бы у меня первого жениха». Наконец, Феодосий разгневался и повелел взять в опеку всё её имение и держать дотоле, пока Олимпиаде исполнится тридцать лет. К этому побудило его, может быть, то, чтобы она через беспрестанные милостыни сама, наконец-то, не была принуждена просить милостыни. Олимпиаде не позволено было видеться с богоугодными пастырями душ, запрещено ходить в церковь. За всё это святая девица благодарила Бога, а к царю написала следующее: «Ты оказал мне поистине царскую милость и честь, принадлежащую одним святителям, повелев другому хранить тяжкое бремя – мои сокровища; я прежде много заботилась: теперь спокойна. О, государь! Ещё более облагодетельствуешь меня, если повелишь всё раздать церквам и нищим: я избегну через то суетной славы прослыть благодетельницей. Избегну непредвидимых случаев – пренебречь сокровище благих. Чего не может сделать мятеж мира этого?»

Царь, прочитав письмо её, удивился сердцу и уму Олимпиады и возвратил ей право располагать своим богатством. «Столь добродетельная и богоугодная девица, – сказал он, – лучше всех нас знает, как употреблять блага мира этого». Вскоре Олимпиада была посвящена в сан диаконисы и, совсем оставив суетный мир, до смерти служила Единому Богу.

Горе тем, которые стараются отклонить нас от пути спасения! Святая Олимпиада имела столько мужества, что могла устоять против ласк и угроз. Но не всякий человек имеет сердце этой святой девицы; не всякий может отринуть искушение. Тогда Бог взыщет на душе соблазнителя.

Преподобный Макарий, обитая в тесном вертепе⁶⁰ у Жёлтых вод, молился Богу и благодетельствовал ближним: не только единоверных себе христиан, но и приходящих по какому-нибудь случаю татар успокаивал и довольствовал пищей и питьём – за что имя его известно было повсюду.

В то время Улу-Махмет, царь Казанский, устремился с воинством на Нижний Новгород и всё, что ни встречалось ему, опустошал огнем и мечом. Наконец, разъярённые татары напали на пустыню преподобного Макария и находившихся там иноков и бельцев – иных изрубили, иных увели в плен, а обитель сожгли. Четыреста мужей, кроме жён и детей, обременённые оковами, были уведены варварами в страну дальнюю, в рабство народу дикому. Между ними находился и святой Макарий.

Когда вместе с прочими пленниками представили его перед гордым Улу-Махметом, этот вождь, увидев достопочтенный и кроткий взор его, украшенную сединами главу, сверх того узнав о его благочестии и добродетелях, умилился в душе своей и с гневом сказал воинам: «Почто оскорбили столь доброго и святого мужа, который не стоял против вас с оружием? Почто разорили обитель его? Или не знаете вы, что за этих кротких людей гневается Бог, Единый над всеми царствами и народами?» Умягчённый Самим Богом, вождь татарский дал свободу святому Макарию и прочим пленникам из одного с ним места, возвратил всем имущество и отпустил в Русь, с тем только условием, чтобы ушли далее от Жёлтых вод, которые по праву завоевания, как говорил он, принадлежали татарам. Впрочем, по просьбе праведника, позволил ему там остаться на столько времени, сколько потребно для погребения избиенной братии.

Зрелище, столь же прекрасное, сколько прежде того было плачевное! Идёт старец, как отец, радующийся о детях своих, как пастырь, обретший овча погибшее; за ним – множество людей, которые один перед другим стараются облобызать воскрилия риз его... В древние и нынешние времена шёл ли в таком торжестве какой-нибудь царь, победитель народов?

Святой Александр, уроженец Команский, был человек, сколько благочестивый, столько и просвещённый. Обладая в высшей степени этими преимуществами, он мог бы иметь богатства и приобрести славу. Но избрал, напротив того, самовольную нищету: жёг угли, привозя на торжище, продавал их и тем снискивал для себя кусок хлеба. Всегда с замаранным лицом и худой одеждой, он не имел другого имени, как Александр угольник. Но Господь, на смиренных глядя и вознося их, удивил на нём милость Свою следующим образом.

В городе Комане умер бывший перед тем епископ. Граждане послали от себя поверенных в Неокесарию к чудотворцу Григорию, умоляя его, чтобы тот пришёл к ним для избрания и посвящения епископа. Святой Григорий исполнил их желание немедленно. На установленном для этого соборе начали рассуждать, кого избрать своим пастырем и учителем: иные представляли благородных, иные богатых, иные красноречивых, иные благообразных; но святой Григорий в этом случае не был скор: в уповании на Бога, что Он Сам покажет человека, достойного получить сан святительский, напоминал собору, как избрал Бог Давида, да пасёт Израиля: ибо, когда Иессей привёл своего старшего сына Елиава к святому Самуилу пророку и он вопросил Господа: «Этот ли пред Господом помазанник Его?», тогда Господь сказал Самуилу: «Не зри на лице его, ниже на возраст величества его» (1Цар.16:6–7). «Должно и нам, – говорил святой Григорий, – избрать пастыря граду этому, не на лицо взирая; ибо наружность не есть достоинство, но истинное величие человека есть сердце его».

Этот совет праведного мужа некоторым из граждан показался неприятен. Они начали роптать и, усмехаясь между собой, говорили: «Если не должно уважать наружность, то пусть будет избран и посвящён в епископы угольник Александр». Услышав имя человека, по их мнению, ничего не значащего, все засмеялись, а святой Григорий немедленно спросил, кто такой Александр, и велел представить его на собор. Как скоро вошёл он в собрание, все на него обратились и начали снова смеяться: ибо от угля он был весь чёрен, в разодранной, измаранной одежде – настоящий эфиоп. При всём том всеобщий смех не смутил его: ничему не внимая, он стоял перед святителем благопристойно. Тогда-то святой Григорий познал Духом живущую в нем благодать Божью и, восстав с места своего, отвёл в особливый покой. Там наедине вопросил Александра, кто он, и заклинал именем Божьим сказать о себе истину. Александр, хотя и желал остаться в неизвестности, однако не смел солгать пред столь великим святителем и открыл всё: кто был и для чего принял образ нищеты и уничижения. Беседуя с ним, святой Григорий открыл в нём великое знание не только в любомудрии света, но и в Божественном Писании. Наконец, повелел служителям своим увести его в дом свой, там омыть, облечь в приличные одежды и опять представить на собор.

Между тем святой Григорий сидел на своём месте, упражняясь в богодухновенной беседе. Вдруг был введён Александр в одежде светлой, лицом благообразный. Увидев его, все изумились; святой Григорий начал предлагать ему вопросы из Священного Писания, на которые Александр отвечал благоразумно, удовлетворительно. Тогда все познали заблуждение своё о столь мудром муже и устыдились тех насмешек и оскорблений, которые только перед этим ему сделали; тогда-то увидели они исполнение словес Господних: «яко человек зрит на лице, Бог же зрит на сердце» (1Цар.16:7). Наконец все, сколько ни было граждан на соборе, с единодушием и радостью избрали угольника Александра своим пастырем и учителем. И не обманулись они! Ибо этот святитель был богобоязлив, благотворителен, кроток, великодушен, в трудах неутомим; а когда говорил поучение к народу, течаше, аки река, от устен его благодать Духа Святого, всех сердца в умиление приводящая.

Некоторый египетский князь, удивляясь пустынному безмолвию преподобного Пимена, просил у него позволения посетить его. Старец опечалился и сказал сам себе: «Если вельможи начнут посещать меня, то и весь народ будет ходить ко мне. А это нарушит пустынную жизнь и, может быть, ввергнет меня в сеть гордыни». Размыслив таким образом, святой Пимен отвечал решительно: «Умоляю князя, чтобы не приходил ко мне; ибо скорее изгонит меня от пределов своих, нежели увидит». Князь опечалился и сказал: «Видно, грехи мои причиной, что Бог не сподобил меня видеть человека Божьего». Но, желая каким бы то ни было образом получить столь великое счастье, он взял под стражу и посадил в темницу сына сестры его, в надежде, что святой Пимен будет ходатайствовать о юноше. «Если угодник Божий придёт ко мне, – сказал он, – то молодого человека освобожу; если же нет, предам его казни». Несчастная мать, услышав этот отзыв, без памяти побежала к брату своему и с рыданием объявила ему о бедственной участи своего сына и об условии, с которым князь освобождает его от смерти; но праведник даже не отверз ей дверей, не дал никакого ответа. Наконец, растерзанная горестью, мать начала поносить и укорять его: «Немилосердный, злонравный человек! – вопияла она. – Ужели не трогает тебя слёзное рыдание единоутробной сестры? Ужели не трогает тебя неминуемая смерть племянника?» На все укоризны старец через ученика своего сказал ей только это: «Пимен чад не имеет и потому не болезнует». С горьким ответом сестра возвратилась, рыдая и проклиная брата своего.

Наконец, князь сказал: «По крайней мере, пусть хоть напишет ко мне что-нибудь». И старец написал к нему следующее: «Да повелит власть твоя лучше рассмотреть преступление юноши; и если оно достойно смерти, пусть умрёт он, чтобы через казнь временную избег вечных мук; если же преступление ниже смерти, то, наказав его по закону, отпусти».

Князь, прочитав письмо, удивился великодушию и разуму богобоязливого и правосудного пустынника. Не получив счастья видеть его, он радовался тому, что по крайней мере получил письмо от руки его, и отпустил юношу.

Лжечувствительные люди нынешнего света почтут, может быть, преподобного Пимена жестокосердым. Но какая нужда до их суждений – они суетны! Праведник сказал, что преступление, достойное смерти, должно наказать смертью, чтоб преступник избег через то вечной смерти; а преступление, не стоящее смерти, также должно наказать по закону для исправления преступника и в пример другим. Решившись на просьбу, он поступил бы против правосудия.

В Египте был некий старец, совершенный пустынножитель, которого весь народ почитал совершенным в вере и благочестии. Все называли его своим богомольцем; все приходили к нему просить благословения. Когда слава об этом иноке более и более распространялась и из разных стран привлекала к нему посетителей, в то самое время пришёл в Египет преподобный Пимен и там основал для себя пустынную обитель. Вдруг большая часть людей обратилась к нему, и келья святого Пимена всегда наполнена была народом. Старец разгневался на пришельца, начал завидовать и все поступки его толковать в худую сторону. Святой Пимен вскоре узнал это. «Братия мои! – сказал он ученикам своим, – что делать нам с этими легкомысленными и досадными людьми, которые, оставив столь святого мужа, приходят к нам, ничего не значащим? Чем уврачуем гнев великого отца? Пойдём, будем умолять его; может быть, умилостивим». Что сказал, то и сделал человек Божий. Они пришли к удручённому горестью старцу и постучались в двери его. «Кто там?» – спросил ученик пустынника. «Скажи отцу твоему, – отвечал угодник Божий, – что Пимен пришёл с братией принять от него благословение». Услышав столь несносное имя, старец воспылал гневом. «Скажите Пимену, – с досадой воскликнул он, – что у меня нет времени видеть его с братией». – «Не отойдем отсюда, – отвечали на это в один голос Пимен и братия, – не отойдем от кельи, пока не сподобимся принять благословение у святого мужа...». Палимые зноем, остались они у дверей кельи. Наконец старец, видя смирение и терпение пришельцев, умилился, отверз им двери, принял с лобзанием братним и беседовал с любовью. «Поистине, не только справедливо всё то, – сказал пустынник своим посетителям, – что я до этого времени слышал о вас, но я вижу в вас добрых дел стократ более...» И с того времени этот старец был другом и собеседником преподобного Пимена.

Христиане! Если приметите, что на вас кто-нибудь гневается, всемерно старайтесь угождать ему и все ваши поступки устройте так, будто ничего не знаете о его к вам недоброжелательстве; тогда враг, без всякого напоминания с вашей стороны, узнает свою несправедливость и полюбит вас. Если же за вражду будете воздавать ему также враждой, то этот недоброжелатель вскоре сделается вашим врагом.

Некоторый инок, слыша о добродетелях преподобного Пимена, пришёл к нему из дальних стран, чтобы воспользоваться поучением его. Праведник принял его ласково, и началась духовная беседа. Посетитель начал рассуждать от Божественного Писания о вещах таинственных, о служении на Небе Ангелов. Он говорил много и долго, а святой Пимен, потупив взор свой, молчал и не дал ему ни одного ответа. Таким образом пришелец распростился с ним и, выйдя из кельи, сказал ученику святого Пимена: «Ах! Я напрасно прошёл столь дальний и трудный путь: я хотел чему-нибудь научиться и не услышал ни одного слова». Ученик объявил об этом преподобному Пимену. «Он говорил о таких вещах, которые превышают разум человека, – сказал праведник, – чему тут могу я научить? Если бы он начал рассуждать о слабостях человеческих, я бы с удовольствием отвечал ему». Ученик опять вышел из кельи и всё пересказал пришельцу.

Тогда-то высокоумствующий инок узнал ошибку свою. Он вторично вошёл к старцу и спросил у него: «Отче! Что должен делать я? Страсти всего меня взяли в плен свой!» Святой Пимен взглянул на него весёлым взором. «Теперь за добрым и полезным делом пришёл ты, любезный о Христе брат, – сказал он, – теперь отверзу уста мои». Опять началась духовная беседа и продолжалась до вечера.

Старец, воспользовавшись мудрым поучением Пимена, был вне себя от радости и возвратился в пустыню свою, благодаря Бога, что он удостоил его увидеть столь великого нравоучителя,

На что и нам рассуждать о вещах таинственных, превышающих разум человека? «Не испытуй, но веруй», – сказал Сам Господь. Итак, в дружеских беседах будем лучше рассуждать о добродетелях, которых наиболее требует звание наше.

Старец. Отче! Я смущаюсь и хочу уйти отсюда.

Св. Пимен. Для чего так?

Старец. Слышу постыдные слова об одном из живущих здесь братий – и соблазняюсь.

Св. Пимен. Ты слышал неправду.

Старец. Но мне сказывал верный человек.

Св. Пимен. Верный? Нет, если бы он был таков, то не объявил бы тебе того, что видел; не верь ему, пока сам не увидишь; ибо и Бог, слыша вопль Cодомский, не поверил, доколе Сам не увидел Своими очами: "Вопль, – сказал Господь, – Содомский и Гоморрский умножился, и грехи их велики зело: сошед убо да вижду, аще по воплю их есть».

Старец. Ах! Я и сам видел его прегрешение – сам, своими очами.

Св. Пимен (подняв с пола сучок). Что это?

Старец. Это сучок.

Св. Пимен (воззрев на потолок и указав на бревно). А это что?

Старец. Это бревно.

Св. Пимен. Положи же в сердце твоем, что твои грехи – это бревно, а грех брата твоего – этот сучок.

Старец. Я сделал тяжкий грех и хочу три года быть в покаянии. Этого времени довольно ли для того, чтобы очистить грехи мои?

Св. Пимен. Много.

Старец. Так благослови, отче, на покаяние один год.

Св. Пимен. Много.

Старец. Итак, довольно сорока дней для покаяния?

Св. Пимен. Много. Я думаю так: если человек покается от всего сердца и положит твёрдое намерение, чтобы на грех не возвращаться, то Бог приимет и трёхдневное покаяние.

Вопрос. Как можно предохранить себя от вражеских наветов?

Ответ. Когда коноб⁶⁵, снизу поджигаемый, кипит, тогда муха или другое насекомое не смеет прикоснуться к нему; когда же простынет, то и мухи, и все насекомые садятся на него. Равным образом и к человеку, на духовные дела ум свой устремившему, не смеет приступить враг рода человеческого. Кто же живёт в небрежении и лености, того низлагает он без всякого труда.

Мы подобны тому, кто по левую сторону имеет огонь, а по правую сторону воду; если загорится от огня, берёт воду и потушает огонь: огонь – злые помыслы, а вода – молитва.

Вопрос. Молчать или говорить лучше?

Ответ. Кто говорит во славу Божью – делает хорошо, и кто молчит во славу Божью – делает хорошо.

Некогда святой Пимен назвал юного брата Агафона отцом. Бывшие тут иноки сказали: «Как можно назвать отцом того, кто столь молод?» – «Молчаливые уста, – отвечал праведник, – сделали его старцем».

Есть люди, которые, никогда не говоря, говорят беспрестанно; и есть люди, которые, говоря с утра до вечера, всегда молчат. Под первыми разумею тех, которые молчат языком, но в сердце своём осуждают ближнего. Под вторыми разумею тех, язык которых говорит беспрестанно, но сердце ни о ком не помыслит худого.

Дымом отгоняют пчёл и берут сладость трудов их; равным образом порочные страсти отгоняют от души страх Божий.

Когда хочет кто строить дом, то собирает разные к тому потребности: так и человек должен взять от всех добродетелей по некоторой части, чтобы соорудить в себе дом духовный.

Преподобный Моисей, из разбойника сделавшийся возлюбленным рабом Божьим, так по благочестию своему был славен, что не только молодые, но и состарившиеся в постничестве иноки приходили к нему учиться совершенству пустынной жизни и подвигам иночества. Вот один из примеров его трудничества.

Избрав самый жестокий образ жизни, этот мужественный подвижник ночью оставлял своё ложе, обходил всех своих собратий и, если находил при их хижинах водоносы, приносил им воду: ибо от некоторых пустынь река была далеко, а многие из старцев были дряхлы и не могли подъять столь чрезмерного труда, чтобы к себе носить воду.

Таким образом святой Моисей молился Богу, трудами снискивал себе пищу и помогал другим.

Христиане! Помогайте ближним своим, по крайней мере, столько, сколько позволяют обстоятельства вашей жизни.

Угодник Божий Александр, достойно занимая престол патриаршеский, должен был бороться не только с арианами, которые, как волки, устремлялись на стадо Христово, но и с еллинскими мудрецами.

Однажды некоторые из них отважились напомнить царю, что он, оставив древнюю отеческую веру и приняв новую, какую-то неизвестную, через то ускорит падение царства. Они поступили ещё далее: просили царя, чтобы позволил им иметь прение с его святителем Александром, которая вера лучше: древняя или новая? И царь дал на то своё позволение.

Святитель Христов Александр, хотя и не упражнялся в еллинском любомудрии, но, уповая на благодать Духа Святого, не отрёкся от состязания. Собрались философы и все те, которые ненавидели веру евангельскую. Святой Александр, видя несметное множество противников, уговорил их, чтобы избрали между собой мудрейшего и красноречивейшего, с которым он и будет состязаться; ибо невозможно, говорил он, отвечать вдруг на тысячи голосов. После чего представлен был мудрец, славнейший по всей Греции; все прочие приготовились слушать их и, в случае нужды, помогать философу языческому.

Святейший патриарх начал – и чем же?.. Следующими словами: «Именем Господа моего Иисуса Христа повелеваю тебе безмолвствовать...» Мгновенно у мудреца отнялся язык, так что не мог выговорить ни единого слова. Увидев это, собрание философов поражено было ужасом и стыдом: одни из них бежали, другие уверовали во Христа; онемевший мудрец припал к ногам святителя и знаками утверждал святость веры евангельской, за что молитвами угодника Божьего был исцелён и крестился в числе прочих. Все христиане прославили имя Господне. Этим кончился спор христиан и язычников.

«Аще речете горе: двигнися, и двигнется», – сказал Господь. Христианину всё возможно, только бы не вмешивалась в его веру и капля сомнения: иначе Бог отвергнет молитву нашу, ибо это будет молитва неверующего.

Когда из-за одного подозрения, будто христиане зажгли дворец римского императора Диоклетиана, жившего тогда в Никомидии, восстало на них столь ужасное гонение, что не только рассекали их на части, сжигали в пламени, топили в море, но и тела умерших христиан исторгали из могил, чтобы с ними поступить так же, как с живыми, – тогда святитель их Анфим жил в неизвестной веси – Семане и, не имея возможности лично беседовать с заключёнными в темницах христианами, через письма укреплял их в подвигах веры. Не от смерти убегал угодник Божий, но страшился, чтоб, приняв прежде всех венец мученический, не оставить без пастыря малое стадо своё; ибо тогда многие из страха перед наказанием принесли бы жертву идолам. Итак, Небесному Промыслу угодно было, чтобы пастырь тайно боролся с хищными волками за духовную паству.

Наконец, убежище его было открыто. Мучитель обрадовался и послал немедленно воинов, чтобы взять его и, как ужаснейшего преступника, представить на суд царский. Воины достигли веси. Встретившись с угодником Божьим, у него самого спрашивают: «Где Анфим, учитель христианский?» – «Я отдам его в ваши руки, – отвечает он, – только отдохните у меня несколько минут от пути». Потом, взяв старейшину их за руку, он всех повёл в келью свою и предложил пищу и питьё. «Богу угодно было, – думал праведник, – открыть мое убежище; вижу, что угодно Его святейшему Промыслу, чтобы я, проводив мое стадо в место злачное, в место покойное, и сам последовал за ним... Пришло время моё... Благодарю Тебя, Боже Вседержителю!» По окончании умеренного стола, вдруг встаёт он и говорит: «Теперь делайте то, зачем пришли сюда; я тот, кого ищете: я – Анфим; возьмите меня и ведите к пославшему вас».

Услышав это, воины изумились; устыдившись, они не могли воззреть на седую главу старца. Так дружеский приём и неустрашимость подействовали на них! Они душевно сокрушались и посоветовали архипастырю где-нибудь укрыться, принимая на себя ответственность, что нигде не могли найти его. «Нет! – отвечал угодник Божий. – Великий пред Богом грех обмануть всякого человека, тем более ужаснейший грех обмануть царя своего. Исполняя волю его, вы невинны: виновен царь, делая поручения беззаконные». Сказав это, праведник пошёл с ними в предлежащий путь.

Чем же занимался он, идя на смерть? Проповедовал им слово Божие, поучал вере в Господа нашего Иисуса Христа, – и семя учения его пало на добрую землю, прозябло и принесло плод. Ибо, достигнув реки, святой Анфим сотворил о них молитву и крестил их во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Вот пример великодушия, неустрашимости, любви к истине и усердия христианского! Не довольно было для святого мужа отдать себя на мучение и казнь: он угостил врагов своих, наставил их свято исполнять долг свой и ни в чем не обманывать власть, сущую от Бога. Шествуя на смерть, он ещё усыновил их Господу Богу своему.

Святая мученица Василиса, будучи девяти лет от рождения своего, столь неустрашимо предстала на суд, что сами мучители, сколь неистовы ни были, пришли в изумление. Сначала поступали с ней как с младенцем, сердце которого, на всё удобопреклонное, без труда сдаётся на лестные обещания; но, увидев её мужество и решимость умереть за веру Христову, сбросили личину кротости и из агнцев сделались тиграми. Однако ни пытка, ни огонь, ни лютые звери, впрочем, кротчайшие этих мучителей, не могли поколебать в сердце её любви к Жениху Небесному. Покровительствуемая Небом, она прошла сквозь весь ужас мучений и осталась жива и невредима.

Военачальник, её мучитель, ужаснулся и был долгое время как бы в исступлении ума. Потом воскликнул: «Кто устоит против Господа!» – и повергся к ногам святой девицы. «Помилуй меня, раба Бога и Царя Небесного, – продолжал он, – и прости мне свирепства, которые, в слепоте моей, я истощил на тебя; упроси Бога твоего, чтобы за тебя не погубил меня; отныне верую в Него». Агница Христова велегласно прославила Бога, озарившего лучом истины душу мучителя, вскоре принявшего святое крещение.

Так действует Небесный Промысл, избирая человека орудием своей благости, своего могущества!

Богатый вельможа заказал молодому золотых дел мастеру сделать крест и усыпать драгоценными камнями, чтобы приложить его в церковь Божью. Отвесив, сколько должно, золота, он отпустил мастера от себя.

Юноша был благочестив. Занимаясь работой, он размышлял: «Сколь великое средство спастись имеет этот богатый человек! Сколь великую получит он благодать от Бога, дав Ему столько золота! Для чего же и мне, – подумав, продолжал он, – не прибавить своего золота в этот крест, чтобы с ним вместе принять мзду на Небе?»

Что вздумал, то и сделал: приложил в крест свои последние десять златниц и, кончив работу, принёс к вельможе, чтобы свесить золото и потом вставлять камни.

Как удивился вельможа, увидев, что крест против данного золота тянет более. «Что значит это? – с гневом сказал он. – Конечно, ты, утаив от меня часть золота, положил примеси и ошибся в весе? Признайся, неопытный обманщик!» – «Сердцеведец Бог свидетель, – отвечал молодой человек, – что ни зерна не взял я твоего золота, но ещё приложил своего, чтоб и мне вместе с тобой сделать много добра; я надеюсь, что и у меня Христос примет это маловажное приношение, как принял две лепты от вдовицы». – «Но точно ли с этим намерением ты сделал это?» – возразил удивлённый вельможа. – «Клянусь небом и землёй!» – сказал юноша.

Тогда богобоязливый вельможа обнял молодого человека и сказал ему: «Когда было у тебя столь доброе намерение, чтоб иметь со мною часть на небеси, то от этого часа имей со мною часть и на земле: я усыновляю тебя и делаю наследником всего моего имения. Вместе прославим Бога, дающего награду и здесь, и в будущей жизни тем, которые с верой приносят Ему дары свои».

После этого вельможа и юноша жили неразлучно, как отец и сын. Так награждает Бог всех тех, которые с усердием приносят Ему дары свои!

В Колоссаях Фригийских, близ Иераполя⁷², был храм во имя Архистратига Михаила, сооружённый над источником, чудотворная сила которого отовсюду призывала многочисленный народ; ибо все пьющие и моющиеся в струях его получали исцеление от болезней, а неверные, испытав на себе могущество небес, принимали святое крещение. Ожесточённые язычники от ярости скрежетали зубами. Но, к вящему их огорчению, некто богобоязненный Архипп жил при этой церкви и при этом источнике. Посвятив сердце и ум единому Богу, он имел попечение не только о своем, но и об общем опасении: наставлял на путь истинный неверных и крестил их в струях живоносного источника.

Кого бы не могли примирить с небом евангельское красноречие уст его и сила вод, посвящённых воеводе небесных сил? Но поклонники идолов изыскивали все средства истребить чудотворный источник, и после нескольких тщетных покушений, наконец, дьявол вложил в сердца их следующий совет.

Недалеко от святого места текли две реки, Ликопапер и Куфос, и, достигнув горы, соединялись в одно русло. А так как местоположение этих рек было несколько выше церковного, то злочестивым нетрудно было потопить храм и залить источник. Собравшись в великом числе, они начали копать ров – от одного весьма огромного, вросшего глубоко в землю камня, который лежал близ алтаря церковного. Между тем святой Архипп неусыпно молился Богу, да не допустит врагов Своих поругаться над святыней. Уже в их злонамеренном труде минул десятый день; от трёх стадий суши остался весьма узкий перешеек, который быстрота вод могла промыть в несколько часов. Еллины стояли на высоком месте, чтобы видеть истребление храма и источника.

В третьем часу ночи вдруг восшумели воды и устремились на храм... Святой Архипп пал на колена и воскликнул: «Воздвигоша реки, Господи, воздвигоша реки гласы своя: возмут реки сотрения своя, от гласов вод многих. Дивны высоты морския: дивен в высоких Господь... Дому Твоему подобает святыня, Господи, в долготу дний» (Пс.92:3–5). В это мгновение праведник услышал глас, повелевавший ему выйти из храма; он повиновался и узрел Архистратига в образе человеческом, но во славе небесной. Старец пал от страха на землю. «Восстань и узришь силу Божию в водах этих», – сказал Михаил. Мгновенно святой муж увидел столп огненный от земли до неба. Как скоро воды приблизились к храму, Архистратиг оградил их крестным знамением – и воды, вознесшись на высоту, остановились. Михаил обратился к камню, лежавшему близ алтаря, и ударил крестообразно жезлом своим. Вдруг загрохотал гром, земля потряслась, камень расселся, и открылась бездна. «Войдите в тесноту эту», – воскликнул Архистратиг: и воды с шумом устремились в расщелину камня. Еллины, смотря на чудо, окаменели от ужаса; а воевода бесплотных сил вознёсся на небо.

Христиане, радуясь победе над врагами веры, установили праздновать этот день. Место, где совершилось чудо, нарекли Хони, то есть «погружение»; ибо воды погрязли в камень, а реки Ликопалер и Куфос с того времени имеют своё течение в эту расщелину.

Некогда на острове Кипре было столь долговременное бездождие, что все травы и плоды иссохли, и всей стране угрожал ужасный голод. Епископ собрал народ и принёс торжественное моление Господу Богу, чтобы он даровал благорастворение воздуху. Посреди самого пения, он услышал глас небесный: «Иди к таким-то вратам града и кого прежде всех увидишь входящего, того и проси, чтоб помолился. Он будет услышан на небеси».

Епископ после утреннего славословия вышел с причтом церковным и сел у врат градских. Вдруг входит какой-то старец, родом эфиоп, неся на плечах бремя дров, чтобы продать их в городе. Епископ, восстав с места, удержал его. Старец, сложив с себя ношу и поклонившись до земли святителю, просил у него благословения; но епископ сам поклонился ему и сказал: «Старче! Прошу тебя именем Божьим, помолись Господу, чтобы даровал милость людям Своим и оросил дождём лицо земли». Удивленный дровосек не знал, что отвечать епископу; но, слыша то же от всего причта, сказал: «Я грешник; как молиться мне за людей?» Но святитель настаивал, и лишь только старец, принуждаемый к тому именем Господним, преклонил колена и воздел руки к небу, вдруг стали находить облака и зашумел дождь.

По окончании молитвы, епископ сказал старцу: «Ради любви к ближним и для общей пользы, скажи нам, как препровождаешь жизнь свою, чтобы и мы, взяв тебя в пример, могли жить так же». – «Прости меня, Господи! – отвечал смиренный старец. – Я грешный человек; родился на то, чтобы жить в суетах: каждый день выхожу ночью из города и, нарубив ношу дров, продаю – этим только трудом снискиваю себе насущный хлеб. Не имею сродников, не имею дома и сплю у церкви. Когда случится холод или дождь, день или два не ем. Время, оставшееся от трудов моих, препровождаю в молитвах».

Епископ и весь причт церковный, получив пользу для души своей, прославили Бога. «Ты доказал на себе истину Писания, – сказали они старцу, – которое говорит: «аз путишелец есм на земли». Потом епископ взял его к себе и, дав спокойную келью, содержал, пока не отошёл он в жизнь вечную.

Этот старец да послужит для нас уроком, чтобы не судить о добродетелях человека по его положению или наружности.

Когда греческому императору Феодосию Второму исполнилось двадцать лет, то святая Пульхерия, как старшая сестра и соправительница, почла нужным избрать ему супругу, достойную царского сана. Но так как богатство и знатность рода не считала она достоинствами, то и не могла долгое время через супружество составить счастья царю, своему брату.

Наконец, непредвиденный случай удовлетворил желание сердца её. В Царьград приехала девица, по имени Афинаида, дочь афинского философа Леонтия, прекрасная, разумная и кроткая. Причина её приезда в столицу была довольно примечательна: отец Афинаиды, умирая, разделил всё наследство сыновьям, ничего не отказав своей дочери, кроме нескольких златниц; и когда родственники спрашивали его, зачем без всего оставляет дочь свою, он сказал только: «Довольно для неё красоты и разума», – и с этим словом скончался. Афинаидины братья были столь жестокосерды, что ни в чём не хотели нарушить «духовную» отца своего. Растерзанная горестью, девица уважала память родителя, но не могла простить столь непонятного равнодушия братьям; она решилась искать правосудия у престола и принесла жалобу святой Пульхерии. Царевна, увидев красоту Афинаиды, её разум и невинность сердца, вознамерилась эту сирую девицу, лишённую части в своём достоянии, сделать участницей трона, и поскольку Афинаида была язычница, то она просветила её крещением, сама была матерью при купели и вскоре сочетала с царём, своим братом.

Как заблуждаются люди в важнейшем случае жизни – при выборе супруги! Один ищет богатств, другой – красоты, третий – благородства. Но сколь редкие имеют в виду разум и сердце! Возьмём в пример святую Пульхерию и не будем суетны в выборе подруги, которая должна решить счастье или несчастье наше на всю жизнь!

Феодосий Второй был царь благочестивый, добродушный и кроткий, но довольно нерадивый. Он имел дурное обыкновение подписывать дела, не читая и даже иногда не спрашивая, какого содержания подносимый ему доклад. От этого происходило, что близкие к царю вельможи делали всё, что хотели: грабёж в казне государственной, возвышение недостойных, страдание невинных, ссылки, казни – всё это было делом обыкновенным. Злодейства наносили вред государству и стыд государю; но Феодосий ни о чём не думал. Святая Пульхерия сокрушалась сердцем, видя, что царь, её брат и воспитанник, предан столь глубокому сну. Не однажды покушалась она напомнить ему о долге самодержца, но советы не вдруг могут иметь свое действие. Пульхерия вознамерилась вразумить его самим опытом, сколь пагубна беспечность и доверчивость царская, и поднесла ему бумагу, в которой всеподданнейше просила, чтобы супругу свою Евдокию он отдал ей в рабство. Царь, не спросив о содержании доклада, подписывает его и возвращает сестре своей.

После этого она приглашает к себе Евдокию, принимает как сестру и царицу и, занимаясь разговорами о разных предметах, удерживает у себя весь день. Вечером за Евдокией приходят и зовут её к царю; Пульхерия не отпустила её. Приходят в другой раз – Пульхерия с улыбкой сказала: «Царь не имеет права над своей супругой, ибо отдал её мне в услужение и это подписал своею царской рукой». Отозвавшись таким образом, она сама идёт к Феодосию и, показывая ему грамоту за его подписанием, с кротостью выговаривает: «Видишь ли теперь, сколь пагубно не читая подписывать доклады, которые подносят тебе? Я не хочу думать, чтобы так поступал ты от беспечности и нерадения. Нет; ты столь равнодушен, что и других почитаешь неспособными обманывать тебя и делать зло. Как бы то ни было, опомнись, государь, и будь осторожнее... Ты – отец отечества!»

Феодосий, будучи поражён столь чувствительным примером своей беспечности, устыдился и с того времени начал рассматривать всё, что предлагали ему.

По разорению Иерусалима, римляне распространились по всему царству Иудейскому; так как они были язычники, то, естественно, должны были умножаться в Иерусалиме капища идольские. Более прочих императоров римских занимался устройством капищ Елий Адриан. Презирая иудеев и ненавидя христиан, он решился изгладить из памяти человеческой все места, которые те и другие почитали святыми. Иерусалим во имя его был назван Елией; в Вифлееме, где родился Спаситель мира, поставлен кумир Адониса; а на Голгофе, которую оросила кровь Сына Божьего, сооружён языческий храм в честь богини Венеры. Это оскорбление святым местам продолжалось до Константина Великого, который, стараясь распространить и утвердить веру евангельскую, принял святое намерение очистить от идолопоклонства страну богошественную. Мать его, равноапостольная Елена, сама прибыла в отечество пророков, разорила капища, и столько была обрадована небом, что обрела Крест и Гроб Господень. На этом-то месте она воздвигла храм Воскресения Господня, который освящён был, уже после её смерти, Великим Константином.

Этот праздник назван Обновлением храма Воскресения Господня, потому что на том месте был мысленный храм, который Иисус Христос, по словам Евангелия, создал в три дня, и который, будучи осквернён жертвами идольскими, в это время обновлён Константином и Еленой.

Да обновляется сердце наше, яко нерукотворный храм Бога Живого, столь часто оскверняемый грехами! Да обновляется, отлагая ветхого человека и облекаясь в нового!

Когда святая равноапостольная царица Елена разрушила храм, в честь порока на лобном месте сооружённый, и, раскопав основание оного, обрела три креста, тогда все были в недоумении, на котором из них распят был Спаситель мира и на которых – разбойники, одесную и ошую⁷⁷ Его повешенные. В это время случилось нести мертвеца на погребение. Патриарх Макарий остановил шествие и повелел каждый крест, один после другого, прикладывать к бездыханному телу. Два креста не имели действия; но как скоро Животворящее Древо Господне было поднесено, – мертвец восстал из гроба.

Святая царица в небесном восторге поверглась на колена пред Крестом Спасителя и стократ облобызала его. То же сделал весь государственный синклит. Но так как, по причине бесчисленного стечения и тесноты народа, большая часть христиан не могли не только коснуться, но и видеть столь драгоценного предмета, и все громогласно просили, чтобы хоть издали воззреть на оный, то святейший патриарх, взойдя на некоторое возвышение, воздвиг или поднял вверх Древо, произрастившее нам жизнь, и показал народу, который воскликнул: «Господи, помилуй!»

С того времени установлен праздник Воздвижения Животворящего Креста Господня; и, с этим действием сообразуясь, Греко-Российская Церковь священный обряд продолжает и поныне.

Один десятилетний юноша за литургией услышал от старца, проповедующего слово Божье, что милостыню, которую даём нищему, даём не ему, но Самому Христу. Молодой человек усомнился в истине учения старческого и, возвращаясь домой, думал: «Я знаю, что Христос на небесах, одесную Отца; как же может Он принимать, например, ломоть хлеба, который даю нищему?».

Размышляя таким образом, он увидел нищего в разодранной одежде, просящего что-нибудь ради Христа подать ему; а над главой его увидел обличие Христа Спасителя. Юноша испугался... Вдруг из ближайшего дома кто-то вынес бедному старцу хлеб, и как скоро протянул руку, чтобы подать оный, Спаситель простёр десницу, чтобы принять его, и после того подавшего милостыню ознаменовал благословением. Тогда-то безрассудный юноша поверил слову Божьему и с того времени сделался первым в Царьграде благодетелем нищих.

«Не испытуй, но веруй», – сказал Спаситель; каждое евангельское слово столь свято, что скорее прейдет небо и земля, нежели изгладится едина черта от небесного учения.

Плакида, славный римский полководец, живший в царствование Траяна, будучи призван Богом на путь истины, провождал дни свои в подвигах богоугодных. Но Промысл восхотел искусить его, как человека новопросвящённого, злосчастием и страданием: болезнь и смерть водворились в доме его, и в короткое время не стало у него ни рабов, ни стад. Сверх того, злые люди расхитили сокровища его, и Евстафий (христианское имя Плакиды) из богача сделался нищим.

Трудно в таком случае не поколебаться сердцу, недавно озарённому Евангелием, но Евстафий был твёрд. Он утешал супругу свою, чтобы не скорбела; она, со своей стороны, утешала Евстафия; оба говорили друг другу: «Господь даде, Господь и отъят... буди имя Господне благословенно» (Иов.1:21).

Но, чтобы более пред Богом доказать веру свою, они вознамерились удалиться от мира. Для этого ночью, от всех тайно, облеклись в рубища и, взяв с собой двух малолетних сынов, некоторое время скрывались в окрестных сёлах; наконец, будучи близ Средиземного моря, решили отплыть в Египет, где наиболее процветала тогда Церковь Христова. Они наняли корабль; но, к несчастью, хозяин корабля был морской разбойник.

Как только пристали они к берегам Африки, варвар, высадив Евстафия с детьми с корабля своего, объявил, что супруга его остается у него рабой. Супруг обмер, дети зарыдали; Евстафий напомнил о праве своём, но его не хотели и слышать. Супруг и дети бросились к ногам варвара... но тщетно! Злодей обнажил меч свой и закричал страшным голосом: «Избирай одно: или иди, куда хочешь с детьми своими, или море будет вам гробом».

Плачевное зрелище! Супруг и дети, стоя на берегу, простирали к ней свои объятия; она с корабля простирала трепещущие руки к супругу и детям. Там и здесь жалобы прерываемы были рыданием. Наконец, хищник с добычей скрылся из глаз... Для Евстафия и для юных чад день переменился на ночь... Но праведник всегда возлагает надежду свою на Бога. Евстафий пошёл далее.

Промысл хотел сделать ещё опыт над душой праведника. Вскоре им встретилась река, не очень глубокая, но быстрая. Не имея челнока и нигде не видя моста, Евстафий решился перейти оную. А так как обоих детей сразу перенести было невозможно, то он, посадив одного на берегу, другого взял на руки и пошёл на ту сторону. Перенеся его, посадил на траву и пошёл за первым. Но едва достиг середины реки, вдруг услышал крик его, воззрел и увидел, что старшего сына схватил лев и побежал в пустыню... Евстафий обмер, бросился за ним; но зверь в мгновение ока скрылся от глаз его. Горько рыдая, Евстафий пошёл назад к младшему сыну; но вдруг подбежал волк, схватил его и понёс в близлежащие кустарники. Злосчастный отец почти лишился ума; стоя посреди реки, он не знал, что делать: идти ли далее или кончить бедственную жизнь свою во гробе этой же реки?.. Но Бог был подпорой его, и праведник не возроптал на Промысл Небесный, но с кротостью подвергся неисповедимым судьбам Его. Изливая пред Богом молитву сокрушенного сердца, он пошёл далее; достиг некоторой веси, называемой Вадизие, и, нанявшись у жителей стеречь их житницы, питался от трудов своих, жил в нищете и упражнялся в молитвах.

Всякое несчастье, ниспосылаемое свыше, есть не что иное, как испытание в подвигах добродетели, предохраняющее от преступлений, которые сделал бы человек, возгордившись в счастье своём, – или наказание за зло, которое сделал. В первом случае мы должны благодарить Бога Милосердого; во втором случае мы должны благодарить Бога Правосудного.

Занимаясь трудами, о которых прежде и вообразить не мог, Евстафий Плакида провёл в селе Вадизисе более пятнадцати лет. Часто сокрушался он о супруге своей, часто оплакивал детей своих, но всегда в минуту горести находил утешение в Боге, содержащем жизнь и смерть в деснице, и не поступал по образу не имеющих упования. В Риме удивлялись, что сделалось с Евстафием? Везде искали его... наконец, забыли. Между тем случилось нашествие иноплеменников. Траян послал против них многочисленное войско, искусных военачальников; но все были разбиты, несколько городов разорено, а граждане уведены в плен.

При столь неблагоприятных обстоятельствах император вспомнил об Евстафии и сказал при всех вельможах: «Если бы в живых был Плакида, то дела шли бы, без сомнения, лучше». Известно, что всякое слово государя принимается с особливым вниманием. Немедленно два чиновника, Антиох и Акакий, вызвались пред Траяном, что они, может быть, успеют сыскать его, если на то будет воля царская. «Это лучшее желание моего сердца», – отвечал император и, наградив их щедро, отпустил в путь. Эти царедворцы прежде были друзья и сверстники Евстафию летами и службой и всегда принимали живейшее участие в судьбе его. Руководимые, без сомнения, Небесным Промыслом, они направили путь свой к той стороне, где находился друг их; по дороге везде спрашивали: нет ли у них странника, по имени Плакиды? Описывали его лицо, возраст, поступь и проч. Наконец, достигли селения Вадизйс – и хотели пройти мимо.

В то самое время Плакида был в поле, занимаясь обыкновенным трудом своим. Увидев римских воинов, он узнал в них прежних друзей и от радости заплакал. Желая ближе увидеть их, он стал при пути. Между тем римляне, приблизившись к нему, спросили: не знает ли он Плакиды? «На что вам его?» – сказал Евстафий. «Мы друзья его», – отвечали воины. «Нет, я не знаю его, – сказал Евстафий, – и даже никогда не слышал о нем... но, государи мои! Прошу вас зайти в селение и отдохнуть у меня от столь трудного пути; а сверх того, будем иметь время разведать о том, кого ищете». Они согласились на просьбу его, и Евстафий привёл их к одному зажиточному крестьянину, прося угостить их, будто в его доме, и обещая за все издержки заплатить ему трудами рук своих. Евстафий сердечно радовался, что мог узнать от них, что делается в Риме; ибо сердце его, возожжённое любовью к Богу, не охладело для пользы во славу отечества. Евстафий служил им и угощал их; часто вырывались из очей его слёзы; но, не желая изменить тайне, он выходил из храмины и, отерев глаза, опять возвращался к ним. Антиох и Акакий, глядя на лицо его и приметив слёзы, начали мало-помалу узнавать его и говорить между собой тихо: «Этот человек подобен Плакиде, или сам Плакида». Они вспомнили, что у него на шее была рана, полученная им некогда в сражении; начали искать её и увидели... Воспрянули из-за стола, бросились ему на шею и зарыдали от радости. «Ты Плакида, – воскликнули они, – которого мы столь долго ищем! Ты – любимец цезарев! Ты – вождь римский, о котором царь и народ так долго сетуют!» Тогда объявили ему причину своего путешествия, злосчастие Рима и гордость врагов. Ревность к прежним подвигам запылала в сердце Евстафия; сыновняя горячность к родной стране в нём обновилась. «Так! Я тот Плакида, – сквозь слёзы сказал он, – с которым вы столько раз были победителями, я тот, который некогда был в Риме славен; но, ах! Я ныне слаб и презрен... однако, клянусь Богом Искупителем, что всегда готов пролить кровь мою за отечество, если правда, что я для пользы его нужен». С обеих сторон недоставало слов всё выспросить, на всё отвечать.

Евстафий облёкся в одежды военачальнические, препоясал меч по бедру своему. Все жители были в изумлении, видя столь нечаянную перемену. Хозяин дома повергся к стопам его и просил извинения, что по незнанию держал его рабом в доме своём.

Истинный христианин, наследник Неба, есть тот, кто воздаёт Божия Богови и кесарева кесаревы.

Окончив со славой брань против врагов римских, Евстафий Плакида с победоносным воинством возвращался в отечество. В один жаркий день, проходя мимо какого-то селения, стоявшего над рекой и имевшего красивое местоположение, Плакида остановился, и так как воинство его от дальнего похода утомилось, то и решился он остаться тут на три дня и велел раскинуть шатры для себя и для воинов.

Между тем два молодых воина поставили для себя одну палатку подле некоторого сада. Расположившись на траве, под тенью свесившихся через ограду дерев, они разговорились друг с другом, и один спросил другого, кто у него отец? «Не знаю, – отвечал он, – я помню только, что отец мой был славный человек в Риме, и, Бог знает, для чего вдруг взял мою мать и меня с меньшим братом, пришёл к морю и пустился по водам. Потом, когда пристали к берегу, отец мой пошёл с нами далее, а где девалась мать моя – не знаю. Помню только, что отец мой и мы весьма плакали о ней» (здесь товарищ его смутился, и покатились у него слёзы). «Потом, – продолжал он, – мы дошли до какой-то реки; меня посадил отец на берег, а меньшего брата понёс через неё на плечах. Вдруг откуда ни взялся лев и подхватил меня; но пастухи бросились на него, отняли меня и воспитали в деревне своей». – «Ах, брат мой! Любезнейший брат! – воскликнул другой юноша и бросился к нему на шею. – Я помню это! Я видел, как зверь похитил тебя... увы! И меня тогда же похитил волк и унёс в леса; но также пастухи меня отняли у него и у себя воспитали». Они обнимали друг друга, целовались и от радости плакали.

Это были Агапий и Феопист, дети Евстафия Плакиды! Но Промысл Небесный готовил им вящую радость: мать их находилась в том самом саду и, слыша их разговор, возводила с воздыханием и слезами на небо очи свои. Она хотела бежать и заключить их в объятия, но, видя себя в рубищах, остановилась... Притом, зная ветреность и гордость вообще молодых воинов, она опасалась, чтобы они не отреклись от неё и тем бы не причинили жесточайшего удара сердцу её. Итак, она решилась подготовить их к этому свиданию мало-помалу.

В этом намерении она пошла к военачальнику, чтобы выпросить у него позволение отправиться в войске его в Рим. Но представ пред Евстафием, как изумилась, узнав в нём того, о ком столько лет сокрушалась! Она стояла долго, как бы в забвении, не могла вымолвить ни слова, хотела повергнуться пред ним; но, видя стоящих вокруг него вождей и оруженосцев, усомнилась, точно ли это супруг её? И как он опять сделался вельможей? Наконец, она объяснила ему просьбу свою и получила желаемое.

Но сердце её исполнилось нетерпения узнать тайну эту... Итак, спустя несколько часов, она вторично пришла к Евстафию и, заставши его одного, сказала ему: «Не разгневайся на меня, милостивый государь, если я спрошу тебя о некоторой важной для меня вещи». – «Говори обо всем, добрая старушка», – отвечал Плакида. «Не ты ли Плакида, наречённый при святом крещении Евстафием? – спросила она. – Не у тебя ли варвар отнял жену?» Евстафий изумился. «Что касается до меня, – продолжала она, – я осмеливаюсь назвать себя твоей супругой; я Божеским милосердием сохранена от насилия, ибо варвар в тот же день погиб, и мне дана свобода». Тогда Евстафий как бы пробудился от сна и, узнав супругу свою, воскликнул: «Благодарю Тебя, Господи, Боже мой!» Оба радовались и плакали...

Потом, когда утолились их рыдания и первые восторги, она спросила у Евстафия: «Где же дети наши?» Военачальник вздохнул из глубины сердца, и опять слёзы ручьем полились из глаз его. «Увы! – уныло сказал он. – Их пожрали лютые звери».

«Не отчаивайся, – отвечала она, – как нашёл супругу твою, так же найдёшь и детей твоих». Тогда она рассказала ему, что слышала в саду от двух юношей. Немедленно Евстафий посылает за молодыми воинами, идёт туда сам, чтобы скорее обнять детей своих... Стократно лобызает их и потом уже спрашивает, кто они... Удивлённые юноши рассказывают историю своей жизни и узнают, что они в объятиях отца своего... Идут с ним в шатёр его и видят себя в объятиях матери... Кто может описать восхищение отца и супруга, матери и супруги, детей и братьев?..

Надежда на Промысл Небесный никогда не обманет благочестивого. Поэтому не ропщите на святую волю Его, но с кротостью подвергайтесь неисповедимым судьбам Его...

Когда татарский хан Батый опустошил Россию, а избежавшие убийства и плена христиане скитались по горам и в непроходимых пустынях, тогда жилища человеческие сделались жилищами зверей, а вертепы зверей превратились в жилища человеческие.

Киевский и черниговский князь Михаил, славный благочестием и царскими добродетелями, в это лютое время жил в земле Угорской с боярином своим Феодором. Он сердечно сокрушался о страждущих единоверцах своих и соотечественниках; но делать было нечего, как только ожидать, дондеже мимоидет гнев Господень. Наконец, Михаил услышал, что татарский хан, наложив дань на Русскую землю, оставил её в покое. Русские князья возвращались из бегства и, делая коленопреклонения перед царем злочестивым, принимали от него княжества. На такой же поступок решился и Михаил, но не по честолюбию своему, ибо какая честь быть князем и вместе с тем рабом? Но единственно для того, чтобы своей мудростью хоть сколько-нибудь облегчить бремя всеобщего рабства. В этом намерении, взяв с собой боярина Феодора, он прибыл в Чернигов. Сердце князя облилось кровью, когда он увидел повсюду опустошение и плач народа. Приняв благословение от отца духовного и получив от него благочестивое напутствие, Михаил и боярин Феодор отправились в Золотую Орду; но там готовился им венец мученический. Едва явились они в престольный улус Батыя, к ним пришли жрецы и волхвы татарские и объявили именем великого царя, что они должны перейти сквозь священный огонь, близ дворца по обеим сторонам пути разложенный, и, таким образом очистившись от скверны христианской, предстать царю Батыю. Князь и боярин ужаснулись и сказали решительно, что они этого сделать не могут. Услышали об их отказе бывшие на тот раз в Орде русские князья и, почитая оный необдуманным, пришли с поспешностью к своему сроднику и слёзно просили его не подвигать на гнев хана и, по крайней мере для вида, сделать поклонение солнцу, в их огне обожаемому. Но они ушли от князя с тем же ответом.

Батый, привыкший видеть одно только повиновение, с угрозами требовал, чтобы данник сделал всё, что ему приказано; он послал объявить волю свою одного из царедворцев, Елдегу; но все ласки и прещения⁸¹ были напрасны. Михаил отвечал ему спокойно: «Скажи хану, что ему, как царю, я поклоняюсь и воздаю достодолжную честь, ибо десница Всевышнего покорила меня власти его; но отнюдь не хочу оскорбить Бога исполнением обрядов языческих». Батый освирепел и повелел мучительски умертвить Михаила.

Как волки на кроткую лань, устремились на князя исполнители смертной казни; но святой мученик пребыл бесстрашен. Стоя на одном месте, он молился Спасителю, в то время как все члены его были раздробляемы от ударов; наконец, глава была отторгнута от выи. Святой Феодор был зрителем смерти его, и в тот же день, подобно ему, получил венец мученический.

Одна вера укрепляет человека в бедствиях; одна она может подвигнуть человека к перенесению страданий и не убояться самой смерти.

Настоятель одного монастыря, человек благочестивый, к нищим милостивый и украшенный всеми добродетелями, день и ночь изливал Богу следующую молитву: «Господи! Я – грешник, но надеюсь на Твои щедроты, надеюсь спастись по милости Твоей. Молюсь Тебе, Владыка! Не разлучи меня от моей братии и в будущем веке; удостой их вместе со мною жизни райской!»

Долго молился чадолюбивый отец старцев, и Господь открыл ему волю Свою следующим образом: в другой обители, неподалёку от них, наступал праздник; настоятель зван был туда вместе с братией. Он не хотел выходить из своего монастыря, но во сне услышал глас небесный: «Иди, только пошли прежде себя учеников твоих, а сам последуй за ними».

Когда настал день праздника, братия пошли на обед и на пути увидели нищего, израненного, едва переводящего дыхание. На вопрос их: «Чем болен он?» – несчастный едва мог сказать голосом полумёртвым: «Я шёл по надобности; но здесь напал на меня зверь, всего истерзал и ушёл – некому взять меня и отнести в селение». – «Мы пеши, – отвечали старцы, – не можем ничего сделать для тебя», – с этим словом они пошли далее.

Вскоре на то же место пришёл настоятель и увидел стенающего страдальца. Узнав, что случилось с ним, спросил он: «Не проходили ли мимо тебя незадолго пред этим иноки? И видели ли тебя?» – «Они стояли надо мною, – отвечал старец, – узнали мое несчастие и пошли далее, отозвавшись, что тяжело меня нести на себе». – «Можешь ли ты, – спросил у него огорчённый поступком старцев настоятель, – тихонько идти за мною?» – «Не могу!» – отвечал нищий. – «Так садись же на мои плечи, – сказал настоятель. – С Божьей помощью я донесу тебя...». Сколько расслабленный старец ни отрицался от того, сколько ни говорил, что путь далёк, а он тяжел, сколько ни просил, чтобы он из селения кого-нибудь послал за ним, но благочестивый настоятель, невзирая ни на что, взял его на руки и понёс. Он чувствовал сначала обыкновенную тяжесть человека, а потом легче-легче, и наконец, как будто ничего не имел на себе. Настоятель не знал, что думать об этом, как вдруг не стало у него странника, и свыше он услышал глас:

«Ты всегда молишься о твоих учениках, чтобы вошли вместе с тобой в Царство Небесное; между тем их дела другие, нежели твои. Итак, понудь их, чтобы ходили по стопам твоим; иначе они не достигнут Царствия Божьего. Я Праведен и воздаю каждому по делам его».

Один сельский житель, наслышавшись о добродетелях и чудотворениях святого Сергия, издалека пришёл в обитель его, чтобы увидеть праведника и принять от него благословение. В то время человек Божий возделывал землю в саду своём. Будучи извещён о пришельце, он велел допустить его к себе. Крестьянин, видя человека, слишком просто одетого, копающего гряды, не мог вообразить, чтобы это был столь славный Сергий, и подумал, что в насмешку ему вместо святого указали на работника. Он возвратился в монастырь и вторично спросил: «Где преподобный Сергий?» Сколько ни уверяли его, что, будучи в саду, он видел его, но крестьянин не хотел и слышать.

Между тем угодник Божий вышел из сада. Крестьянин, гнушаясь им, отворотился в сторону и не хотел взглянуть на него. «Ах! Какой труд подъял я – и понапрасну! – думал он. – Я пришёл для великого пророка, надеялся узреть славу его, но что же вижу? Нищего!» Святой узнал его мысли и возблагодарил Бога: ибо, как горделивец восхищается хвалой и честью, так смиренномудрый радуется уничижению. Он взял крестьянина за руки, увёл в свою келью и поставил перед ним пищу и питье. «Не печалься, добрый человек, – сказал он, – ты вскоре увидишь Сергия».

Едва святой выговорил это, вдруг объявили ему, что в монастырь прибыл великий князь; Сергий вышел к нему навстречу... Как удивился крестьянин, увидев, что государь к этому, как называл он, нищему, приступил с благоговением и, поклонившись до земли, просил благословения! Как удивился он, что этот старец сел вместе с князем, между тем как все прочие, даже вельможи, стояли пред ними!

Бедного крестьянина гнушались и слуги их... Едва выпросив для себя уголок в сенях, он не спускал глаз с того, на кого прежде и взглянуть не хотел. «Сделайте милость, скажите мне, – тихонько спросил он, – кто этот старец, подле князя сидящий?» – «Это Сергий», – отвечали ему. Обманутый самим собой, крестьянин заплакал и укорял себя в невежестве. «Конечно, слеп я, – говорил он, – что не мог узнать человека Божьего и не отдал ему подобающей чести... Увы! Как теперь предстану лицу его?» Но Сергий вскоре утешил его.

Когда князь простился с праведником, крестьянин припал к ногам его и раскаивался в безумии своём. «Ты один прав, – поднимая его, сказал святой муж, – что почёл меня старцем, ничего не значащим; все прочие обманываются».

Уважай человека в худом платье так же, как богато одетого, дабы не подумали, что отдаёшь почтение не человеку, но платью его. Сверх того, под златотканной одеждой часто скрывается невежество и злое сердце, а под рубищем – великий ум и добродетель.

Святой Иоанн Богослов, будучи в Эфесе, взял к себе на руки юношу, по-видимому, добродушного и подававшего большие надежды; возлюбив его душевно, он захотел воспитать его. Вскоре Иоанну должно было отлучиться в дальние места для проповеди слова Божьего, почему он, отходя из Эфеса, поручил молодого человека епископу с тем, чтобы он, как можно, этого отрока соблюдал от всякого зла. Епископ охотно согласился, хранил юность его и наставлял на путь добродетели. Через некоторое время он крестил его и, думая, что через это Таинство совершенно утвердил его в вере, прервал душеполезные наставления. Но сколь пагубно молодому человеку отдавать на волю поведение его! Бедный юноша познакомился с некоторыми сверстниками, не так благонравными, начал с ними ходить по ночным беседам, вскоре пристрастился к пьянству, к разорительным играм и другим порокам. А как на это нужны были деньги, то развратник сделался хищником и наконец дошёл до такого жестокосердия, что одна разбойническая шайка избрала его над собой атаманом. С тех пор не только грабеж, но и убийство для него было шуткой. Когда святой Иоанн возвратился, то, увидевшись с епископом, в присутствии всех спросил его: «Где юноша? Приведи его сюда...» Епископ вздохнул из глубины сердца, облился слезами и едва мог сказать ему: «Он умер». – «Как? – возразил святой Иоанн, – душевной смертью, или телесною?» – «Душевной, – отвечал епископ, – он теперь разбойник». – «Двое несчастных! – воскликнул святой Иоанн. – Беспечный воспитатель и нерадивый питомец! Горе ему! Но что сделал ты? Не тебя ли я, отходя отсюда, поставил хранителем души отроческой? Ах! Дай мне коня». Святой Иоанн долго ездил по лесам и горам, ища блудного сына, и наконец был взят разъездом разбойническим. Вместо того чтобы стараться избавить себя от злодеев, он просил их, чтобы представили его к своему атаману. Затрепетал злочестивый юноша, увидев святого Иоанна, и побежал от него; но Богослов, забыв старость свою, погнался за злодеем. «Почто бежишь от меня, о, чадо мое? – вопиял он, – почто причиняешь мне столь несносный труд, о, сын мой? Остановись, сжалься над дряхлым старцем. Остановись и ничего не бойся: не исчезла надежда спасения... Я отвечаю за тебя пред Богом! Пусть на мне будет кровь, которую ты пролил». Наконец, против воли убеждённый, юноша остановился, бросил своё оружие, зарыдал и, закрыв руками лицо своё, устремился на выю его. Несчастный трепетал весь, как под взмахом смертоносного железа.

Богослов взял его с собой в город и привёл в церковь, подавая всем образ покаяния, чтоб, низвергшись в прегрешения, никто бы не отчаивался получить спасение; ибо Господь хочет всем нам «спастися и в разум истины приити».

Родители! Учите страху Божьему детей своих в младенчестве, учите их в отрочестве, учите их и в зрелом возрасте; ибо человек слаб и всегда подвержен заблуждению.

Император Юлиан, из христианина сделавшись идолопоклонником, для православных чад Церкви был жесток не менее, чем языческие мучители. Господь наказал его следующим образом.

После разных тиранств за веру Христову умертвив святого Артемия, Юлиан с многочисленным воинством пошёл в Персию, чтобы завоевать или по крайней мере обессилить оную. Уже царь и воинство достигли города Ктезифона, как вдруг предстал пред ним некий старец, с виду благородный и весьма умный, и обещал Юлиану показать ближайшую и лучшую дорогу к самому сердцу Персии, – чему обрадовался он до безумия.

Сначала под руководством старца шли они по пути хорошему, но скоро увидели себя в ужаснейшей пустыне. При лёгком ветре песок поднимался и клубился наподобие моря; солнце палило их; голод и жажда каждый день похищали множество жертв; вскоре погибло более половины воинства... Старец был доволен сам собой и, будучи спрошен императором: «Для чего завёл их в непроходимое место?», сказал с неустрашимостью: «Для того, чтобы не видеть опустошённым от врага моё любезное отечество». После этого он с радостью претерпел ужаснейшую смерть.

Блуждая с остатком воинства, наконец Юлиан встретил персидские полчища и по необходимости вступил в сражение. Греки и римляне были разбиты, и стрела, неизвестно откуда пущенная, пронзила сердце богоотступника. Заскрежетав зубами, он захватил горсть крови своей вместе с пылью и, бросив вверх, воскликнул: «Победил, Галилеянин! Насыться...», – и, как злодей, испустил дух свой.

Здесь два человека представляют два примера различные, но разительные... Всевышний Промысл долго терпел злочестие Юлиана, но Он Правосуден: смотрите, как наказал богоотступника! Ужасайтесь даже в одной черте нарушить святейший Его закон. Другой человек – персиянин: он претерпел лютейшую смерть для того, чтобы спасти отечество. Подражайте примеру его и жертвуйте всем, даже кровью, для блага своего отечества.

Когда омиритский князь Дунаан, стараясь всех христиан, своих подданных, обратить в иудейство, после жесточайших мучений повелел умертвить святого Арефу и с ним множество других, тогда одна христианка, оплакивая смерть праведных, исполнилась божественного дерзновения и, держа на руках сына своего, пятилетнего младенца, подошла к исполнителям смертной казни и громко укоряла князя-мучителя, моля Бога, чтобы Он наказал его, как древле фараона.

Уличённая в христианском исповедании и вместе с тем в оскорблении князя, она была схвачена, представлена к Дунаану и, подтвердив пред ним то же, осуждена на сожжение. Младенец, облившись слезами, бросился к ногам князя и молил его освободить злосчастную мать; а так как он был собой прекрасен и благоразумен, то Дунаан взял его к себе на колени и спросил: «Кого любишь более: меня или мать?» – «Без сомнения, матушку, – отвечал младенец, – я для неё пришёл к тебе и с ней лучше хочу умереть, нежели без неё жить».

Дунаан. Останься у меня, друг мой! Я дам тебе самых лучших плодов.

Младенец. Сохрани меня, Боже! Я лучше пойду на мучения вместе с матушкой, если не могу спасти её.

Дунаан. Да знаешь ли ты, что есть мучение?

Младенец. Умереть за Христа, чтобы жить с Ним в будущем веке.

Дунаан. А кто Христос твой?

Младенец. Пойди за мной в церковь, и я Его покажу тебе... (взглянув на мать свою, опять заплакал). Отпусти меня, я пойду к матушке.

Князь удивился разуму младенца, но был столь жестокосерд, что не внял мольбам его... Между тем мать его связали и повергли в огонь. Младенец, увидев это, крепко укусил Дунаана – одно оружие, которым мог отмстить мучителю! Дунаан оттолкнул его от себя и велел одному из предстоявших вельмож увести его домой и воспитать в законе еврейском. Но младенец успел вырвать у него руку и бросился прямо в огонь... Там, обняв мать свою, сгорел вместе с ней и оправдал пророчество царя Давида: «Из уст младенец и ссущих совершили ecи хвалу, враг твоих ради, еже разрушити врага и местника».

Дети! Возьмите этого разумного младенца в пример любви к родителям и будьте всегда их утешением.

Однажды Иоанн Савватийский сидел в пустыне и размышлял о делах богоугодных. Вдруг приходит к нему из одной обители старец, чтобы посетить праведника и принять от него благословение. «Как живут твои собратья?» – спросил у него Иоанн. «Хорошо, молитвами твоими», – отвечал инок. «А как живёт такой-то черноризец?» – опять спросил его угодник Божий об одном иноке, о котором носилась худая слава. «Он нисколько не переменился», – сказал посетитель. «Горе ему!» – воскликнул Иоанн, и с этим словом объят был каким-то чудесным сном: он видит себя стоящим пред Голгофой, видит Иисуса Христа между двумя разбойниками. Иоанн устремился поклониться Ходатаю мира. Но едва успел приблизиться, вдруг Иисус обратился к предстоящим Ангелам и сказал им: «Изриньте его вон! Он осудил своего брата прежде Моего Суда». Когда Иоанн, будучи изгоняем, бежал из дверей, задержалась его мантия так крепко, что вынужден он был её оставить. С этим пробудился он и, будучи объят трепетом, с глубоким вздохом сказал посетителю: «Ужасен для меня день этот!» – «Отчего так?» – спросил старец. Тогда святой Иоанн, рассказав ему свой сон, присовокупил: «Оставленная мантия значит то, что я за осуждение брата лишился Божеского покровительства и благодати».

С того времени святой Иоанн семь лет молился Богу в пустыне, не вкушал хлеба, не входил в келью, не говорил с людьми. Наконец, опять в чудотворном сновидении узрел он, что Господь отдал ему мантию, и через это познал, что отпущен ему тяжкий грех осуждения.

«Не осуждайте, да не осуждены будете», – сказал Спаситель. Важны слова эти: ибо кто осуждает ближнего, тот как бы хочет отнять право у Судьи Небесного.

Однажды к преподобному Исидору пришёл ученик одного великого старца, чтобы спросить его о каком-то важном для иночества деле. В то время как они занимались разговором, настала ночь и поднялась буря; молния и гром были ужасны. Несмотря на это, ученик собрался идти к своему старцу. Святой Исидор и прочие иноки приглашали его ночевать у них; представляли, что ночь ненастна, а ему должно переходить через реку, которая хотя неглубока, но валы плещут весьма сильно. Однако пришлец не согласился ни на что. «Мне велел настоятель мой, – сказал он, – непременно возвратиться сегодня: как можно его ослушаться?» – и простился с ними.

Преподобный Исидор и прочие иноки пошли провожать его. Когда достигли реки, ученик скинул с себя одежды, навязал их на голову и пошёл на ту сторону. Иноки, смотря на него, трепетали при каждой волне, которая на него упадала. Но ученик перешёл бурную реку благополучно и, облекшись в одежды, поклонился им и пошёл к своему старцу. Преподобный Исидор и все иноки, благословляя его, удивлялись, сколь велика сила каждой добродетели!

Хотя Греция озарена была светом Евангелия от времён проповеди святых апостолов, несмотря на это над некоторыми местами расстилалась тьма язычества, и народ не мог видеть Бога, Искупителя мира. Между прочими была одна обширная и многолюдная весь, в которой жители все до одного были идолопоклонниками, приверженными к своему заблуждению столь крепко, что никто не мог обратить их к Богу. Сколько тамошние епископы ни посылали проповедников слова Господня, – все возвращались от них без успеха. Наконец, содействием Святого Духа, пал жребий на преподобного Авраамия Затворника.

Долго он отказывался от возлагаемой на него должности, почитая себя недостойным столь великого служения; но, убеждённый истиной, что лучше спасти многих, нежели себя одного, вышел из своей кельи и, будучи рукоположен в священника, отправился в путь свой. Сколь глубоко восстенал святой муж, увидев народ, пред идолами колена преклоняющий! – «Единый без греха Боже! – воздвигши очи на небо, воскликнул он. – Не презри дела рук Твоих!» С помощью имения, оставшегося от родителей своих, которым на пользу нищих распоряжался один из сродников, начал он созидать храм Божий; вседневно ходил на место строения и среди стоявших там идолов молился Богу, не произнося ни единого слова. Народ на созидаемую церковь и на святого человека смотрел равнодушно и довольствовался насмешками, иногда ругательствами.

Когда храм Господень был отстроен и освящён, преподобный Авраамий принёс в нем слёзную молитву к Богу: «Собери, Господи, люди расточенные и введи их в церковь эту; просвети умные очи их, да познают Тебя, Единого Истинного Бога». После этого он с церковнослужителями вышел из храма, устремился на капище и сокрушил поставленных там идолов.

Народ пришёл в бешенство. Все мужи и жёны восстали на святого человека, как лютые звери; били немилосердно и изгнали из селения. Но Авраамий при наступлении ночи туда возвратился, вошёл в церковь и с плачем и рыданием молился Богу Искупителю, да спасёт народ погибший.

Едва настал следующий день, некоторые из жителей пришли в храм Господень – не для молитвы, но из любопытства – и увидели Авраамия. Преподобный умолял их, чтобы обратились к Богу. Но сердца их были так ожесточены, что не могли принять Духа Святого; варвары устремились на него с дрекольем, повергли замертво на землю и, вытащив на поле, закидали каменьями. Там праведник, едва переводя дыхание, ночью опомнился и, восстав, начал плакать горько. «Господи Боже мой! – восклицал он. – Призри на раба Твоего и укрепи меня на подвиг Твой». С этими словами опять возвратившись в селение, он вошёл в церковь и опять на другой день был мучим и терзаем; потом, как мёртвый, извержен был в близлежащий лес.

Эта ревность праведника, эти страдания его продолжались три года. Наконец, мужество святого человека преодолело препятствия; святая вера восторжествовала.

В один день жители, собравшись вместе, начали разговор о святом Авраамии и удивлялись его великодушию и терпению. «Видите ли его беспримерную к нам любовь? – сказали мудрейшие из старцев. – Сколько мы оскорбляли его, сколько мучили, но он даже не сказал никому худого слова; поистине, он послан к нам от Бога». – «Мы то же думаем, – отвечали почти все в один голос, – но боялись обнаружить свои мысли». – «Когда так, – продолжали старцы, – то зачем же медлить? Пойдём к нему и объявим себя верующими проповедуемому им Богу». Все приняли совет старцев: единодушно вошли в церковь и воскликнули: «Слава Царю Небесному, пославшему к нам мужа святого!»

Сердце праведника взыграло радостью небесной. «Отцы мои! Братья мои! Чада мои! – воскликнул он. – Приидите, дадим славу Богу, просветившему сердечные очи в познание истины... Веруйте в Бога, Творца неба и земли; веруйте в Его Единородного Сына, Агнца, вземшего грех мира. Веруйте в Пресвятого Духа Его, всё оживотворяющего; веруйте – и получите жизнь небесную, вечную».

С того времени святой муж неусыпно старался предуготовить их к возрождению водой и Духом; учил их всему, что касается до Царствия Небесного, – что есть вера, надежда и любовь. Наконец, усыновил их Богу.

Когда священник Иосиф и дьякон Аифаил непоколебимо стояли против ужаснейших мучений, которые в Персии свирепствовали, тогда один христианин, манихейского раскола, всенародно исповедал свою веру и укорил персов за их нечестие. Тотчас схватили его и на глазах у Аифаила начали мучить... Сначала манихей казался великодушным и неустрашимым; но когда мучители испытали над ним жесточайшие казни, он громко воскликнул: «Отвергаю веру отцов моих; поклоняюсь богам царя моего». И мгновенно прекратились мучения лжестрадальца.

Видев это, святой Аифаил исполнился радости духовной, что Бог удивляет славу Свою на православных только чадах Церкви, и, соболезнуя о злочестивом отступнике, начал укорять его: «Заблудший человек! Ты едва почувствовал мучения, уже отвергся от Бога твоего... Вот доказательство, что вера ваша не православие, но буйный, богопротивный раскол! Благословен Христос, Бог наш, укрепляющий нас в лютейших мучениях и дающий непоколебимость в благочестивой вере нашей!»

Судья, услышав укоризны праведника, так возъярился на него, что повелел мучить его дотоле, пока не пресеклось в нём дыхание.

Один юноша с острова Кипра был пленён, отведён в Персию и там заключён в темницу. Родители сначала не знали, где находится сын их; потом услышали, что он умер, и начали по душе его делать поминовения в Рождество Христово, в Святую Пасху и в день Святой Троицы. – Через четыре года юноша убежал из плена и пришёл к родителям. Восхищённые отец и мать после первых объятий и слёз сказали ему: «Мы услышали, что ты, любезный сын, умер, и молились об упокоении души твоей». – «В какой месяц и в какой день сие делали вы?» – спросил юноша, и когда услышал от них время молитв, с удивлением воскликнул: «Ах, любезные родители! Вы не знали, сколько через то делали мне добра. Ибо в каждый из этих дней приходил ко мне некто в белых ризах, снимал с меня оковы и выпускал из темницы, так что этого никто видеть не мог; а на другой день я опять оказывался в темнице и в оковах».

Христиане! Молитесь об усопших ваших сродниках – молитесь о каждом усопшем христианине: ибо через сие душа его получает утешение.

Георгий, племянник святого Иоанна Милостивого, будучи оскорблён и обруган одним простолюдином, пришёл к дяде своему и слёзно жаловался на столь тяжкую обиду. Человек Божий, видя Георгия в сильной досаде и огорчении, показался тронутым и разгневанным. «Как дерзнул человек низкого происхождения, – воскликнул он, – обесчестить племянника патриаршего! Бог свидетель, что отомщу оскорбителю; я поступлю с ним так, что дивиться будет вся Александрия». Молодой человек принял слова дяди за истину и был чрезвычайно рад.

Но вдруг Иоанн переменил голос свой и, с нежностью соединяя выговор, сказал ему: «Послушай, Георгий! Если хочешь называться моим племянником, то будь готов терпеть не только досады, но и язвы; для Бога всё прощай ближнему. Если хочешь казаться благородным, то ищи благородства от добродетели, а не от крови; ибо не предки, но жизнь богоугодная украшает нас; сын или родственник какого-нибудь знатного человека, не имея добродетелей, есть то же, что сын богача, сделавшийся нищим». Увещевая Георгия таким образом, праведник тронул его до слёз, которые не значили уже, как прежде, гнев и мстительность, но были следствием стыда и раскаяния.

Но Иоанн тем не удовольствовался. Он призвал строителя церковного и приказал с простолюдина, который обесчестил Георгия, не брать церковной дани. Таким-то образом святой муж поступил с оскорбителем по своему обещанию, и, без сомнения, этому удивилась вся Александрия.

Всякое оскорбление почитай благодеянием; ибо оно смиряет душу, поползновенную к гордости, и тем приближает её к Богу.

Святой Иоанн Милостивый был истинный сын Неба, непоколебимый поборник православия, пример всех добродетелей; но он был человек... Страшась, чтобы какие-нибудь суетные мысли иногда не коснулись его сердца, он всегда имел при себе твёрдый щит – память смертную, которая есть непререкаемое доказательство человеку, что он – не более, как горсть пыли. На сей конец святой муж велел приготовить себе гроб, до половины только устроенный, и художникам приказал, чтобы всякий праздник приходили к нему и перед собравшимися посетителями вслух сказывали: «Гроб твой, владыка, ещё не доделан, прикажи окончить его; ибо смерть приходит как тать – не знаешь в который час». Таким образом, Иоанн Милостивый и сам всегда имел смерть пред очами, и другим в разительном виде показывал оную.

О, если бы мы как можно чаще мыслями своими ложились на одр смерти! Если бы чаще воображением своим представляли то ужасное мгновение, когда настоящее примет конец и наступит будущее! Тогда бы мы смотрели на все вещи другими глазами. Мы ужасались бы тех дел, в которых теперь себя ни мало не укоряем; мы бы находили страшные пропасти на тех путях, где теперь ничего не видим, кроме равнины и цветов.

Однажды к Иоанну Милостивому пришёл принять благословение богатый вельможа и увидел его постель, покрытую худым и уже полуизношенным одеялом. Возвратившись домой, он послал ему новое, которое стоило тридцать шесть златниц.

Человек Божий не хотел оскорбить усердия вельможи и в следующую ночь уснул под этим драгоценным покрывалом; но, пробудившись, мгновенно раскаялся в том. «Горе тебе, грешному! – воскликнул он. – Что спишь под нежной тканью, а братья Христовы, нищие, цепенеют от холода. Ах, сколько есть убогих, которые не имеют и лепты, чтоб прикрыть наготу свою! Сколько есть странников и пришельцев, которые спят на стогнах под открытым небом! А ты имеешь пышные храмины, толпу рабов, разную пищу, всякое питьё – и ещё вздумал более укрепить и разнежить сон твой под этим мягким шёлком... Бойся, чтобы, вкусив все наслаждения в жизни твоей, не получить одну горесть в будущем веке. Нет! Не покрывайся этим пышным одеялом в другую ночь! Пусть ценой его покроются несколько бедных».

В таких размышлениях святой Иоанн, лишь только дождался утра, немедленно послал подаренное ему одеяло на торжище для продажи. Случай привёл туда и вельможу... Он увидел своё покрывало, купил его и вторично отослал святому Иоанну, усердно прося его, чтоб тот пользовался им сам. Человек Божий принял, поблагодарил и опять велел продать оное. Вельможа опять купил его и возвратил Иоанну. Святой в третий раз сделал то же, – и вельможа сделал то же в третий раз. Наконец, праведник, удивляясь его щедрости, послал к нему следующий отзыв: «Увидим, кто из нас прежде наскучит: я ли, решившись продавать, или ты, решившись покупать и всегда мне возвращать?» Сам между тем он продолжал благочестивую торговлю. Таким образом, Иоанн приверженность к себе вельможи обратил в пользу страждущих и против воли сделал его благотворителем.

Не украшай тела твоего одеждой слишком нежной и великолепной. Христианское одеяние есть одеяние души; её должно украшать, а не тело: ибо красота души есть образ Божий, по которому человек создан; напротив того, чему научает нас роскошь тела?.. Похищать чужое и расточать своё, обижать ближнего и свою руку удерживать от милостыни. Она ненасытна: ей всё надобно. Не хорош у неё дом: надобно соорудить новый. Худо у неё платье: надобно сшить лучшее. Не по вкусу кушанье, не по вкусу вина: надобно купить усладительнейшие. Посудите же, есть ли время, есть ли возможность подумать о страждущем человечестве?

В Греции был закон, необходимо нужный для первых времён христианства, по которому всякий преступник почитаем был неприкосновенным для правосудия, если успеет скрыться в церкви. Узаконение это, без сомнения, было издано с той целью, чтобы перед народом тем более проповедать и прославить благодать Бога Искупителя: ибо злодей, в смертный час нашедший защиту у подножия престола Господня, почти всегда выходил оттуда человеком добрым на всю жизнь. Так глубоко запечатлевалось в душе его чувство всемогущества и милосердия Божьего!.. Несмотря на это, некоторые из сильных мира имели намерение этот закон уничтожить. Таков был Евтропий, вельможа при царе Аркадии. Он уговорил царя издать указ, чтобы никто не мог иметь убежища в церкви, когда преследует его правосудие; а если кто и успеет скрыться, то будет извлечён оттуда и, как преступник царской воли, будет строго наказан. Сколько Иоанн Златоуст, бывший тогда патриархом Царьградским, ни старался отвратить это оскорбление от храма Господня, но через то возбудил на себя гнев и ненависть Евтропия и часто терпел от него обиды.

Но «в нюже меру мерите, возмерится вам», – сказал Спаситель. Народ, будучи не в силах стерпеть притеснения и жестокости от Евтропия, начал роптать вслух: неотступно просил наказать, в пример всем, судью неправедного, – и Аркадий, который часто возводил на степень величия людей недостойных и никогда не умел поддерживать своих любимцев, изрёк на Евтропия смертный приговор.

Злосчастный бежит в церковь Господню и скрывается в алтаре... Это случилось в то самое время, как святой Златоуст проповедовал тут слово Господне. Как поступил в этом случае святитель Божий? Изгнал ли злосчастного из церкви, как разорителя правил её? Нет; он только представил народу, раздражённому на Евтропия, сколь непостоянно человеческое счастье, и, изображая жалостную судьбу любимца царского, тогда на смерть осуждённого, старался проникнуть жалостью к нему сердце народа.

Вот пример поучительный! Другой на месте Иоанна возрадовался бы, увидев так глубоко низверженным врага высоковыйного, и к народному гласу присоединил бы свой глас. Но праведник первый дал убежище и защиту жесточайшему своему гонителю. Он видел, что Евтропий довольно наказан и тем, когда мог найти спасение своей жизни только там, куда возбранял убежище от казни другим, столько же несчастным, но, может быть, менее преступным.

Иоанн, архиепископ Царьградский, будучи пресвитером, проповедовал перед многочисленным народом слово Божье. Вдруг какая-то женщина, не уразумев высоких мыслей и сильных выражений, воздвигла глас из-за народа: «Учитель духовный! Или лучше сказать, Иоанн Златоустый! Глубокомысленно твоё учение, а ум наш бессилен и не может постигнуть твоих спасительных слов». Услышав это, весь народ обратился на ту сторону, откуда услышал голос, и наконец, все вообще воскликнули: «Неизвестная женщина произнесла имя это, но без сомнения Сам Бог нарёк тебя Златоустым!» С того времени начали называть святого Иоанна Златоустым, что продолжается и доныне.

Между тем великий проповедник и сам согласился, что хитро сплетённое слово, будучи действительно для людей просвещённых, не принесёт пользы простому народу, и начал учить людей Христовых просто и вразумительно.

Некий отшельник, кроткий, благочестивый, добродетельный, день и ночь молился Богу, чтобы просветил разум его познать судьбы Промысла Небесного; но Господь не внимал его молитве. Пустынник, почитая себя грешником, недостойным принять откровение свыше, решился идти к ветхому старцу, который жил довольно далеко, и от него узнать то, что постоянно занимало его ум. Взяв с собой пищу и питьё, он отправился в путь. Вдруг встретился с ним черноризец и спросил: «Куда идешь, раб Христов?» – «К такому-то старцу», – отвечал пустынник. «Я иду туда же», – сказал черноризец. Спутники, обрадовавшись друг другу, пошли вместе. Когда настал вечер, странники остановились у одного богатого человека, который принял их с сердечной радостью и угощал ужином из серебряной посуды... Как скоро вышли они из-за стола, черноризец взял одно блюдо, вышел из дома и бросил в близтекущую реку. Хозяин не сказал ни слова, а пустынник не знал, что думать о том.

Поутру странники продолжали путь свой далее и на другой вечер пришли ночевать к другому странноприимцу, который оказал им всевозможное почтение. Что же сделал черноризец? При наступлении утра, когда должно было благодарить за гостеприимство, хозяин привёл к ним единородного сына и просил ему благословения. Вдруг черноризец схватил его за гортань и задушил. Пустынник ужаснулся, хотел закричать, но голос его пресёкся. А отец сказал только: «Буди воля Господня!» Таким образом пешеходы пошли далее, но на третий вечер не нашли никого, кто бы их принял и упокоил: почему и вошли в один ветхий, опустевший дом и тут препроводили ночь. Утром, когда должно было идти, черноризец начал разрушать дом и, разломав до основания, начал созидать снова. Пустынник вышел из терпения и воскликнул: «Заклинаю тебя, скажи мне: Ангел ли ты или дьявол? Дела твои для меня непостижимы!» – «А что сделал я?» – возразил черноризец. «Третьего дня, – отвечал ему пустынник, – ты утопил серебряное блюдо у добродетельного странноприимца; вчера задушил сына у того, кто так ласково угостил нас; а сегодня без всякой причины разломал дом и начал строить снова, не зная сам для кого». – «Не дивись этому, добродушный старец! – сказал ему спутник, – и не соблазняйся в рассуждении моих поступков, но послушай, что я скажу тебе... Первый страннолюбец – человек совершенно богоугодный, но блюдо, которое мной утоплено, он приобрёл неправдой. Знай же, что я, невзирая на его ласковость, из благодарности за гостеприимство, истребил оное, чтобы через эту ничтожную вещь добрый человек не потерял награды на небесах. Другой странноприимец так же богобоязлив; но малолетний сын его, достигнув совершенного возраста, сделался бы злодеем, посрамлением человечества, и тем отцу своему нанёс бы стыд и смертоносное сокрушение. Сверх того, несчастный отец тогда бы должен был дать за сына своего ответ на Суде Страшном. Итак, знай, что я, благодаря за добродетель отца, умертвил сына». – «Но здесь, в пустом вместе, – возразил старец, – какую имеешь причину разрушать дом и снова сооружать оный?». – «Не соблазняйся и в этом случае, – отвечал спутник. – Господин этого дома был хищник и человекоубийца, но он обнищал и оставил дом свой; дед его, строя дом, скрыл в стене золото: знай же, что дом разрыт для того, чтоб кто-нибудь, ища клада, не погубил души своей. Итак, возвратись, добродушный старец, – присовокупил он, – в твою келью и впредь не принимай на себя безрассудного труда испытывать судьбы Господни: Сам Святой Дух говорит, что они – глубина непостижима и недоведома для человека. Не старайся понапрасну узнать их, ибо нет в том никакой пользы». Сказав это, черноризец мгновенно стал невидим. Старец ужаснулся. Он узнал, что этот пустынник был Ангел, посланный к нему от Бога для того, чтоб дать ему спасительный урок; покаялся в неразумии своём и дал обет Господу никогда не испытывать судеб Его.

Святой Амфилохий, с мужеством и неусыпностью подвизавшийся против богохульника Евномия и духоборца Македония, не мог ничем удержать раскола Ариева, который разливался наподобие стремительного потопа по всей Греции. Добропобедный воин Христов прибегнул к помощи императора и просил, чтобы он царской властью изгнал из всех городов Греции скопища арианские. Но император, видя повсюду множество еретиков и, может быть, опасаясь от них бунта, просьбу святого оставил без внимания.

Через некоторое время Амфилохий имел случай быть у царя. Он поклонился Феодосию, сидевшему на престоле, и как верноподданный приветствовал его с глубоким почтением; между тем будто не видел сына его, Аркадия, незадолго перед тем наречённого «Августом» и сидевшего близ царя, отца своего. Приметив это невнимание к соцарствующему сыну, Феодосий разгневался и, не в силах стерпеть бесчестия его, повелел святого Амфилохия, как неучтивца, удалить от лица своего. «О, государь! – воскликнул тогда праведник. – Теперь собственным опытом ты узнал, сколь трудно стерпеть бесчестие сыновнее; ты гневаешься на меня: точно так же Бог Отец не может стерпеть бесчестия Сына Своего. Он отвращается и ненавидит хулящих Его и жестокую готовит казнь тем, которые приобщаются проклятой ереси Ариевой». Тогда царь узнал, что неуважение к сыну его оказано святым Амфилохием с благонамерением и служит притчей, что Богу Сыну должно воздавать равную честь с Богом Отцом. Удивляясь столь мудрому поступку, столь благочестивому уроку, он восстал с престола своего, преклонился перед ним и испросил прощение в оскорблении праведника.

Немедленно повсюду разосланы были царские предписания, чтобы гражданская власть неусыпно содействовала истреблению ереси арианской. Таким образом, ходатайством святого Амфилохия Церковь Христова получила покой и благоденствие.

Святая великомученица Екатерина была дочь Консты, римского цесаря. После смерти отца её скипетр царства перешёл в руки Максима. Екатерина об этом, кажется, и не думала, ибо полностью посвятила себя любомудрию: читала Гомера, Платона, Демосфена и восхищалась только своей учёностью. Но мать её заботилась о том, как бы, через супружество дочери с каким-нибудь предприимчивым вельможей, опять увидеть род свой на престоле вселенной. Она беспрестанно советовала ей избрать жениха из благороднейших юношей, но Екатерина всегда старалась отклонить намерение матери, и родительница её, сердечно сокрушаясь об этом, решилась призвать к себе в помощь других.

В безвестном месте города жил богоугодный старец, духовный отец её матери, ибо она была христианка; но, или по какому-то непонятному равнодушию к вере, или боясь, чтобы дочь её, сделавшись христианкой, по юношеской ревности не обнаружилась и через то бы не пострадала, до времени скрывала от неё веру свою. К этому-то старцу пришла она с Екатериной и, объявив ему о дочерней холодности к супружеству, просила уговорить упрямую девицу, чтоб послушалась её совета; но все увещания старца, все убеждения матери для неё были напрасны. Екатерина сказала решительно: «Если хотите видеть меня в супружестве, то найдите мне юношу, который бы не уступал мне ни в благородстве, ни в учёности, ни в богатстве, ни в красоте; если же из этих совершенств хотя бы в одном будет иметь недостаток, то вечно останусь девицей». Услышав это, мать отчаялась исполнить желание своего сердца; а старец, восхищённый её благоразумием и привязанностью к девству, подумал сам себе: «Сколь приятна будет жертва эта Христу Спасителю», – и решился обручить её Жениху Небесному.

Несколько подумав, он сказал Екатерине: «Я знаю Чудного Юношу, Который без сравнения лучше тебя всеми дарованиями: красота Его превосходит сияние солнечное; мудрость Его управляет всем чувственным и духовным; сокровища Его изливаются на весь мир; благородство Его выше всех царей». Вообразив, что старец говорит о каком-нибудь самодержце, Екатерина смутилась, переменилась в лице и спросила с некоторым сомнением: «Правда ли это?»

Старец. Представь себе глубокую тьму и лучезарное солнце; я клянусь Богом, что моё описание Юноши есть та глубокая тьма, а Его совершенство есть то лучезарное солнце. Это такой Жених, Который на тебя и взглянуть не восхощет.

Екатерина. Чей же Сын – Этот столько прославляемый тобой Юноша?

Старец. Он не имеет отца на земле, но родился сверх естества от Пречистой и Пресвятой Девы, наитием Духа Святого.

Екатерина. Конечно, ты говоришь о каком-нибудь боге или полубоге? Но ты ведь знаешь, что они все имеют по несколько жён.

Старец. О, нет! Этот Жених одним дуновением может обратить в прах всех ваших богов и полубогов.

Екатерина. Не понимаю! Но можно ли мне увидеть столь Чудного Юношу?

Старец. Если сделаешь всё, что предпишу тебе, то удостоишься увидеть лицо Его.

Екатерина. Божусь, я на всё готова.

Тогда старец дал ей образ Пресвятой Богородицы, держащей в объятиях Предвечного Младенца, и сказал: «Се Дева и Матерь, и се Её Сын! Этот образ унеси с собой и, заключившись в чертоге, с благоговением молись всю ночь, чтобы она показала тебе Сына Своего. Если будешь просить с истинной верой, то надеюсь, что увидишь Того, к Кому страстно привержено сердце твоё».

Мудрая девица приемлет неоценённый дар и спешит в чертог свой. Там по наставлению старца она молилась дотоле, пока, утрудившись от столь необыкновенного для неё подвига, не заснула крепким сном. Вдруг явилась перед ней Матерь Божья в таком точно виде, как была изображена на картине: в объятиях её был Предвечный Младенец. Он от лица Своего испускал лучи, светлейшие солнца; но взор Свой обращал всегда к Матери, так что Екатерина не могла видеть оного. Она переходит на другую сторону, но Младенец снова отвращает лицо Своё... Между тем, как борьба с обеих сторон продолжалась несколько раз, Царица Ангелов сказала Сыну Своему: «Воззри, Чадо Моё, на рабу Твою, сколь она разумна, сколь благородна, сколь богата и сколь прекрасна!» – «Она так безумна, – отвечал Святейший Младенец, – так низка, так бедна, так безобразна, что не могу и воззреть на неё». – «По крайней мере, – возразила Матерь Божия, – научи её, что должно сделать, чтобы удостоиться видеть лицо Твоё?» – «Пусть идёт к старцу, – сказал Иисус, – и что повелит он, сделает в ту же минуту; тогда увидит Меня и обрящет благодать». Встревоженная видением, Екатерина проснулась.

Сколь долог показался ей остаток ночи! Едва явилась на востоке заря утренняя, эта девица, взяв с собой верную рабыню, пошла к благочестивому старцу и просила его, чтобы научил её, как заслужить любовь Жениха Небесного. Тогда святой муж подробно растолковал ей Таинства христианской веры, блаженство души, приверженной к Богу, неизречённую славу райской жизни и ужас будущих мучений. Екатерина, как девица мудрая и просвещённая, всё поняла, всё уразумела; уверовала от всего сердца и приняла от него святое крещение. Старец дал ей наставление, с каким умилением должно молиться Богородительнице, чтобы насладиться тем же видением.

Совлекши с себя ветхого человека и облекшись в нового, мудрая отроковица молилась до глубокой ночи. Вся душа её, всё сердце было углублено в священные думы. О едином помышляла, чтобы увидеть Жениха Небесного. Утрудившись бдением и молитвой, она опять заснула, и прежде бывшее видение открылось перед ней. Уже Небесный Младенец смотрит на неё весёлыми очами. Божия Матерь вопросила Сына Своего: «Благоугодна ли Тебе девица эта?» – «Теперь она для Меня столь же благородна, славна, богата и прекрасна, – отвечал Спаситель, – сколько прежде была безумна, бесславна, бедна и безобразна, и Я столько её возлюбил ныне, сколько прежде ненавидел. Так, мудрая девица, – обратившись к Екатерине, сказал Сын Божий, – Я избираю тебя Моей невестой и в залог Моей к тебе любви вручаю этот перстень. Сохрани его и не приемли другого жениха». Святая Екатерина, исполнившись радости и восхищения, поверглась пред Ним на колени... «Я недостойна быть Твоей невестой! Пусть буду Твоей рабой!» – воскликнула она, и от сильного потрясения проснулась... Бесценный перстень был на руке её.

Человеческие намерения суетны, иногда гибельны; намерения Божеские всегда клонятся к тому, чтоб нам обратиться к Богу и в разум истины прийти. Следственно, мы при всяком предприятии должны слушаться не честолюбия своего или другой какой-нибудь страсти, но Единого Бога, Который столь ясно в Священном Писании открыл нам волю Свою.

Когда угодник Божий Пётр за проповедь Господню заключён был в темницу и приговорён к смерти, тогда все христиане, жившие в Александрии и окрестных местах, стеклись к невинному страдальцу и при вратах дома, где содержался святитель, проводили дни и ночи. Воевода, долженствовавший совершить казнь, сколько ни выжидал времени, сколько ни покушался разогнать силой или отвлечь хитростью народ, стерегущий своего пастыря, но всегда видел намерения свои тщетными. Ибо каждый раз, как только приближались воины, все вопияли, что скорее положат душу свою за пастыря и учителя, нежели оставят его. Воеводе должно было прибегнуть к средствам насильственным, а от этого мог произойти ужасный бунт.

Святой Пётр видел в царском вожде решимость умертвить его, а в христианах решимость защищать до последней капли крови. Другой на его месте всего бы легче мог найти средство избегнуть смерти; но праведник думал не так. Он, с одной стороны, страшился всенародного смертоубийства, если останется долее под защитой усердных чад Церкви, с другой стороны, и в самом гонителе христианства уважал царя и свято повиновался воле его. Одушевляемый этими чувствами, он увещевал многократно народ свой, чтоб отдали его в руки закона отечественного, но всегда слышал один голос: «Человек Божий! Что будем без тебя мы, бедные, беззащитные христиане?» Святитель Христов, поручив Промыслу духовное стадо своё, принял твёрдое намерение умереть один, отвращая смерть от многих.

Он посылает одного из стражей к воеводе, тайно от народа, с таким предложением, чтобы он, если хочет совершить волю царёву, пришёл ночью с другой стороны и, подкопавшись под стену, взял бы его и поступил, как будет угодно... Военачальник удивился столь невероятной неустрашимости праведника и вместе обрадовался совету его, ибо надеялся через то удобным образом угодить царю своему.

Тогда было зимнее время. Ночь была тёмная; ветер шумел ужасно. Никто из духовных детей его не мог услышать, как сделали подкоп в темницу, вывели угодника Божьего и отсекли главу его. Уже на другой день христиане узнали, что пастырь их и учитель принял венец мученический.

Святой Иаков был родом персианин. Рождённый отцом и матерью – христианами, воспитан он был в благочестии и вступил в супружество также с христианкой.

Облечённый в сан царедворца, он должен был сопровождать царя своего в некоторый путь; и так как встретились обстоятельства, благоприятные для государства, то персидский царь Истигерд принёс богам своего отечества торжественную жертву. Иаков, как ближний к царю вельможа, не мог быть посторонним зрителем обряда без того, чтобы не обнаружить веры своей, и сделал коленопреклонение идолам.

Мать и супруга его, услышав о таком безбожном поступке, ужаснулись и немедленно отправили к нему письмо следующего содержания: «Злосчастный! Зачем ты в угождение человеку оставил Бога, Царя Небесного? Ублажая временную жизнь, погубил жизнь бессмертную? Истину переменил на ложь? Мы плачем и рыдаем, что ты, преклонив колена свои пред идолами, уподобился убийцам Христа Спасителя, которые, издеваясь над Божественным Страдальцем, преклоняли пред Ним колена и били в то же время по ланитам. Заклинаем тебя, обратись к Ходатаю мира и тем избегни гнева и ярости Бога Мстителя! Но если ты по упрямству или по робости не перестанешь приносить сердце твоё в жертву идолам, то знай, недостойный сын и супруг, что мы не будем более для тебя тем, чем были прежде: мы не можем даже видеть тебя. Восстенаешь некогда, но будет поздно». Прочитав письмо супруги и матери, Иаков смутился, повергся в глубокую думу, и слёзы из очей его покатились градом. «Увы! – уныло сказал он. – Если мать моя, супруга моя так чуждаются меня, что же мне будет в будущий век, когда придёт Бог судить живых и мёртвых и воздаст каждому по делам его?» Он вторично прочитал письмо их и воскликнул: «Заблудший! Моли твоего Искупителя, чтобы простил страшный грех твой! Моли! Он Милосерд и не хочет смерти грешника, но с радостью приемлет кающегося».

С того времени святой Иаков день и ночь плакал и рыдал, повергшись перед распятием Господним; и это раскаяние сокрушённого сердца продолжалось дотоле, пока некоторые из нечестивцев не увидели его. Они донесли об этом царю, гонителю веры Христовой, и праведник принял венец страдальческий.

Вот пример истинного покаяния! Святой Иаков, повинуясь матери и супруге, пренебрёг благами мира и лучше захотел умереть, нежели обратиться опять к идолам. А мы ежедневно слышим глас Предтечи Господня: «Покайтеся, приближи бо ся Царствие Небесное», – и всегда пропускаем мимо ушей, иногда умиляемся, но, выйдя из церкви, опять предаёмся суетной и греховной жизни. Мы ежегодно исповедуем пред Богом грехи свои; но для чего делаем это? Едва ли по большей части не из одной привычки, а часто из одного только принуждения.

Один славный римский царь шествовал на златозарной колеснице, окружённый оруженосцами и вельможами, и встретил двух старцев в грязных и разодранных одеждах. Зная, что это благочестивые постники, царь сошёл с колесницы, поклонился и, обняв, облобызал их. Удивлённые вельможи вознегодовали и говорили друг другу на ухо: «До какого унижения дошёл царь наш!» – но, не смея обнаружить мыслей своих, просили царского брата сказать ему, что неприлично так бесчестить венец царский. Брат царский согласен был с мыслями вельмож и объяснился пред ним; но царь дал ему ответ, которого он, сколько ни старался, понять не мог.

У этого царя было следующее обыкновение: когда хотел он кого-нибудь наказать смертью, то посылал вестника, который перед вратами преступника трубным гласом объявлял ему гибель. Сообразно с этим обыкновением, в следующую ночь послал он трубу смертную к дому брата своего. Несчастный царевич затрепетал, услышав глас смерти, и всю ночь употребил на то, чтобы к ней приготовиться.

Поутру облёкся он в печальные одежды, вместе с женой и детьми пришёл в царский дворец и, став у дверей, плакал и рыдал. Услышав это, царь призвал его к себе и, видя смертное отчаяние брата, сказал ему: «Неразумный человек! Ты устрашился провозвестника, которого послал к тебе брат, тебе подоборождённый и не видевший от тебя никакого оскорбления; как же мог ты зазирать¹⁰¹ меня, когда я в смирении сердца целовал проповедников Бога моего, которые предвозвещали мне смерть громогласнее трубы? Я с тобой так поступил только для того, чтобы научить тебя. Иди спокойно в дом свой; а тех, которые о моём унижении перед нищими были одних с тобой мыслей, я научу другим образом».

После этого царь повелел сделать четыре ящика и два из них оковать золотом, а другие два обмазать смолой и пеплом. Когда всё было готово, царь призвал тех вельмож, которые ставили ему в бесчестие унижение перед нищими, и, поставив перед ними четыре ящика, спросил, чего стоят два золотые и чего стоят два смолёные? Вельможи, как и все люди, обыкновенно судящие по наружности, думая, что в златокованных ящиках лежит утварь царская, объявили им самую высокую цену; а взглянув на ящики, замазанные смолой и пеплом, почли недостойными даже того, чтобы ценить их. «Я уверен был, – сказал им тогда царь, – что вы будете судить по внешности, но посмотрим, не обманулись ли вы?»

Тогда повелел он раскрыть золотые ящики, и из них распространилось зловоние. «Смотрите, что там лежит!» – сказал он. Вельможи взглянули и, увидев кости человеческие, тотчас с ужасом отступили назад. «Вот изображение тех, – сказал им царь, – которые, облёкшись в драгоценные, блестящие ризы, гордятся славой, а в душе своей исполнены зловонных пороков и беззаконий». Потом велел открыть другие два ящика, замазанные смолой, и вдруг повеяло такое благоухание, что более не чувствовали смрада от костей мертвеца. «Посмотрите, что там лежит!» – опять сказал им царь. Вельможи увидели драгоценные камни, пересыпанные разного рода благоуханиями. «Вот изображение тех, – сказал царь, – которым я кланялся, которых целовал и за которых вы меня поносили только потому, что они были в худых рубищах. Но вы не знали, что душа их не потеряла ни одной черты от образа Божьего». Дав столь поучительный урок своим вельможам, царь отпустил их.

Под драгоценным платьем часто скрывается порочное сердце, а под рубищем – чистая и добрая душа.

Один богатый человек купил обширное поле по другую сторону реки и, призвав своих рабов, сказал им: «Я даю всем вам по равной части земли; идите и возделайте оную, а я через некоторое время вас навещу и посмотрю на труды ваши». Усердные рабы, выслушав приказание господина, в тот же час переправились через реку и принялись за своё дело; а другие из них, непокорные, жестокосердые, начали представлять разные причины, почему не могут идти туда, и наконец, совсем отказались.

Господин, вместо того чтобы наказать ослушников, сделал для них пир, упоил допьяна и в этом беспамятстве велел их перевезти за реку и оставить каждого на том месте, которое должно ему возделывать. Когда хмель вышел из головы их, то, пробуждаясь ото сна, некоторые удивились великодушию и долготерпению господина своего и с тех пор всемерно старались загладить поступок свой неутомимыми трудами. А другие напротив, досадуя за насильственный с ними поступок, не хотели приняться ни за что и только спали, отчего на их земле выросло терние и крапива.

Через какое-то время пришёл к ним господин и, увидев неусыпность рабов послушных, благословил их. Потом, осмотрев труды тех, которые, будучи перевезены через реку против воли, принялись за своё дело, также благословил и их. Наконец, дошёл он до рабов ленивых, нераскаянных и, увидев их в крепком сне, а поле в тёрнах и крапиве, с гневом воскликнул: «Лукавые рабы! Зачем оставили в пустоте часть винограда, которая назначена для ваших трудов? Или не помните, как я, простив ваше непокорство, напоил вас, спящих перевёз через реку и оставил здесь? За моё благодеяние не должно ли было вам сравниться с вашими сотрудниками?» Злобные рабы трепетали и не знали, что отвечать ему.

Наконец, господин, как Праведный Судья, воздал каждому по делам его: прилежных рабов наградил, а рабов ленивых предал смерти.

Праведный Филарет был богат, благороден и всеми уважаем; а что более всего возвышало его, был добродетелен и настолько милостив, что ни разу за всю жизнь не отказывал, если бедный что-нибудь просил у него.

Но Бог, всё на пользу нашу устраивающий, восхотел испытать его твёрдость. Агаряне напали на его отечество и опустошили всё, что им ни встретилось: людей и скот увели с собой, нивы потопили, сады выжгли. Этой ужасной участи более всех подвергся праведный Филарет и сделался беднейшим по всей Пафлагонии.

Имея супругу, детей и внучат, он начал заниматься хлебопашеством, чтобы пропитать себя и семейство. К несчастью, у одного бедного крестьянина издох чужой вол, и праведник для расплаты отдал ему последнего вола; Феозва, жена его, обливаясь слезами, горько укоряла его за расточительность. У одного воина издох конь, и праведник отдал ему последнего коня; Феозва осыпала его ругательствами. У одного бедного человека, который имел грудного младенца, пала корова; праведник отдал ему последнюю корову; Феозва прогнала его с глаз своих и с того времени ела с детьми своими, как будто не зная, что у неё есть муж.

Уже несчастное семейство питалось милостыней; но Филарет столько же был благодетелен. Если кто-нибудь из прежних знакомцев посылал ему немного хлеба, он разделял на части жене, детям, внучатам, а что доставалось ему, ещё разделял с нищими. Жена и дети называли его безжалостным, извергом, чадоубийцей; но святой муж всегда отвечал с кротостью: «У меня есть в одном тайном месте бесчисленные сокровища; их хватит на всю жизнь не только нам, но и внучатам нашим».

Феозва думала, что супруг её говорит вне ума; но время вскоре оправдало слова его. Христолюбивая Ирина, царствовавшая тогда в Греции с сыном своим Константином, вознамерилась сыскать ему достойную невесту в пределах своего отечества. Посланные для этого несколько знаменитых и благородных мужей прибыли в Пафлагонию. Увидев дом праведного Филарета, отличавшийся от прочих обширностью и красотой, они избрали его себе для пристанища; хотя некоторые из граждан говорили им, что этот дом великолепен снаружи, а внутри пуст, но через это возбудили в них большее любопытство. Они отослали наперёд от себя всё, что нужно было к столу.

Праведный Филарет с сыновьями и внуками угощал их; но как из всех его поступков обнаружилось какое-то благородство, а молодые люди весьма благопристойно обходились с вельможами, то эти последние полюбопытствовали, имеет ли он супругу и дочерей? Филарет вывел к ним Феозву, увидев которую, они удивились, что она, будучи при старости, обладает красотой. Что же касается дочерей его и внучек, они пришли в восхищение. «Благодарим Бога, что нашли желаемое!» – сказали они. Потом объявили праведному Филарету намерение, с которым они прибыли в его отечество, и Марию, старшую его внучку, поздравили невестой царя своего.

Праведный Филарет и всё его семейство отправились в Царьград. Там Мария обручилась с царем Константином; другая сестра её вступила в супружество с одним из первых вельмож; третья сделалась королевой Лонгобардской... Таким образом, на праведном Филарете сбылись слова царя Давида: "Блажен человек, разумеваяй на нища и убога» (Пс.40:2).

Будь только добродетелен, всё прочее оставь на попечение Богу; но при всём том никогда не забывай и того, чтобы надежда твоя не была запятнана сомнением.

Совершив торжество брачное, праведный Филарет сказал своей супруге: «Сделаем великолепный обед; я хочу угостить царя и знатнейших вельмож его». Феозва употребила всё, чтобы сделать пиршество как можно роскошнее.

Когда всё было готово, Филарет приказал сыну своему Иоанну, занимавшему тогда уже видное положение, и прочим внукам, чтобы столь знаменитым гостям при столе служили сами, а о себе сказал, что идёт звать царя и вельмож.

Но как удивилось семейство его, увидев святого человека, возвращавшегося домой! Он был окружён нищими, слепыми, хромыми, дряхлыми, число которых простиралось до двухсот человек. «Это царь приближается с вельможами, – сказал он. – Все ли у вас готово?» Тогда-то домашние его поняли, что праведник Царём называл Самого Иисуса Христа, а вельможами – нищих, которых молитвы имеют у Него столь великую силу, и с кротостью исполняли всё, что ни повелевал он.

Святой Филарет, угостив царя своего и вельмож, ещё дал каждому из них по златнице.

Напитав жаждущего, мы напитаем Самого Христа; одев нагого, мы оденем Самого Христа; упокоив странника, мы упокоим Самого Христа; посетив страждущего в темнице, мы посетим Самого Христа. Христиане! Сколь великое утешение быть благодетелем бедных!

Один инок, сидя в келье, услышал глас свыше: «Приди, я покажу тебе дела человеческие». Инок вышел, и явившийся Ангел указал ему на мурина, который насёк дров и, связав их, пытался поднять на плечи, но был не в силах. Вместо того чтобы убавить дров, он нарубил их ещё более и, увеличив ношу, опять стал поднимать и опять не мог – и это повторял многократно.

Пройдя несколько поприщ, опять Ангел указал ему на другого человека, который, стоя у колодезя, черпал воду и лил в утлую кадь, из которой вода опять бежала в колодезь.

Удивляясь этому, инок пошёл далее; вдруг увидел он церковь, и какие-то два человека, сидя на конях и держа бревно поперек дверей, силились внести его прямо в церковь; но, сколько ни старались, труд их был напрасен. Ибо бревно было гораздо длиннее, нежели ширина двери, а повернуть его вдоль по дверям они не хотели.

Толкование

Секущий дрова – есть человек, живущий в грехах, который вместо покаяния беспрестанно умножает оные. Черпающий воду есть тот, кто, хотя и много делает добра, но не оставляет грехов своих, и потому не имеет части с избранными Божьими. А два человека, несущие бревно, суть те, которые добродетельны, но горды.

Каждый взгляд на природу силён убедить ум и сердце, что создание мира не зависело от слепого случая. «Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь» (Пс.18:2). Разительный этому пример представляет святая великомученица Варвара.

Эта праведница, дочь богатого и славного сановника в Илиополе, родилась в идолопоклонстве. Диоскор, отец её, будучи вдов, единственное утешение жизни находил в Варваре; ибо она, сколько была прекрасна, столько и благоразумна. Она жила в отдельной части дома, возвышавшейся наподобие башни, из которой видны были прелестные окрестности. Там не занималась она ни нарядами, ни играми, которые столь свойственны юношескому возрасту. Любимое её занятие было любоваться природой.

Может быть, сначала утешали её красота, благоухание и нежность цветов. А кто знает силу пристрастий, тот не удивится, если юная девица от прелестной земли вознеслась до красоты неба и, наконец, начала размышлять о явлениях воздушных. Она видела великолепное солнце, тихий месяц, бесчисленные звёзды и не могла понять, кто поселил их в необозримом пространстве неба? Слышала гром и не знала, чьи уста глаголют с такой силой, которая все творения поражает ужасом?.. Ей с младенчества твердили, что всё производят боги её отечества; но Варвара знала и то, что их изображали подобострастными слабому человечеству; знала, что они часто предаются порокам. «Боги отца моего, – часто говорила она, – беззаконны в поступках своих: как же могли они основать, как могут поддерживать всеобщий закон природы?» Разум её переходил от мысли к мысли и, между тем, всё оставался в том же сомнении. Она представляла Бога, Творца вселенной, то в том, то в другом виде; но весь её успех был только тот, что она из одного заблуждения всегда переходила в другое; чувствовала бессилие своё и не могла помочь оному. Побуждаемая любопытством, она желала удовлетворить его в беседе с людьми мудрыми; но жизнь уединённая являлась тому преградой, которую праведница преодолеть была не в силах.

Но Бог Милосерд! Дух Святой разверзает сердце человека к приятию небесной истины, если оно с пламенным рвением старается постигнуть оную. Дух Святой озарил душу юной девицы, и она воскликнула; «Должен быть Бог, Который всё устроил и всем в мире управляет! Но не хочу думать, чтобы этот Бог был подобен богам отца моего». Эти размышления столько занимали мудрую Варвару, что она забыла всё на свете, кроме Творца и творения, и как ужаснулась, когда отец представил ей на выбор славных женихов, которые давно искали её руки и сердца! Девица облилась слезами и сказала ему решительно, что лучше готова умереть, нежели лишиться счастья жизни девической.

Бог, всегда споспешествующий нашему спасению, все обстоятельства располагает нам в пользу. Вскоре отцу Варвары должно было отлучиться на некоторое время в другое место. Тронутый нечувствительностью её к супружеству, он дал ей в отсутствии своём полную свободу проводить время с подругами, в той надежде, что она, видя тихую радость невест и счастье супругов, переменит свои мысли и отдаст сердце своё достойнейшему из благородных юношей. Среди подруг её было несколько девиц, которые, будучи христианками, скрывали веру свою, страшась гонений, которые тогда свирепствовали повсюду в Римском государстве. От них-то услышала она имя Христа Спасителя, и с того времени препровождала с ними дни и ночи: училась всему, чему они могли научить её. Но к совершенному её благополучию послужил случай особливый: в Илиополь прибыл один александрийский священник, под именем купца. Несказанна была радость праведницы, когда она в первый раз воспользовалась беседой его. С тех пор благочестивые наставления старца были единственным занятием её сердца. Тут познала она бытие и существо Того, Кого прежде усматривала только издали – как бы в некотором тумане; узнала воплощение, вольную страсть и восстание от гроба Христа Спасителя, Агнца, взявшего грех мира; узнала добродетели, отличающие душу христианина, и – отродилась водой и Духом.

Ни трогательные убеждения, ни зверская ярость отца её, ни огонь и сталь не могли поколебать в ней любви к Жениху Небесному; а мученическая смерть её доказала истину слов евангельских: «предаст же брат брата на смерть, и отец чадо».

Милостыня есть добродетель боголюбезнейшая; но она теряет едва ли не всю цену, когда честолюбивый благотворитель для столь доброго дела выходит на торжище, с гордостью простирает руку к бедным и раздаёт милостыню как можно медленнее, чтобы все мимоходящие успели увидеть сострадательность его и щедролюбие. Она не будет тогда общеполезна: ибо лишаются её те, которые по каким-нибудь обстоятельствам не могут принимать оную всенародно; не будет означать милосердия: ибо тогда оскорбляется чувствительность приемлющих; не будет достойна награды небесной: ибо гордый милостынодатель тогда приемлет мзду от мира. Она будет служить только на пользу тунеядцам, к поощрению их праздности. Итак, если сердце наше благорасположено, то будем благотворить втайне. Угодник Божий Николай в этом случае – наш наставник.

В Ликийском городе Патаре, где святитель Христов Николай приносил бескровную жертву Богу Вседержителю, был один благородный, богатый и славный гражданин; но что более утешало его – имел он у себя трёх дочерей, прекрасных и благовоспитанных. Уже приближалось время их супружества. Лучшие из патарских юношей один перед другим старались понравиться им и заслужить сердце и руку девиц. Отеческое сердце радовалось, воображая будущую участь дочерей и спокойствие своей старости; но жизнь века этого непостоянна. Внезапное бедствие постигло дом счастливца, и вдруг богач делается нищим, славный приходит в презрение.

В этом-то горестном состоянии услышал о нём святитель Христов Николай и положил на сердце мгновенно помочь ему, помочь так, чтобы не ведала шуйца¹⁰⁷, что сотворит десница его. Праведник дожидается глухой полночи, берёт кошелек золота, идёт к дому несчастливца и, приблизившись к окну, сквозь разбитую оконницу, потрясаемую ветром, бросает дар свой и уходит поспешно.

Как удивился бедный человек, когда, пробудившись ото сна, увидел на полу кошелёк и в нём нашёл деньги! «Не мечтание ли это?» – думает он; стократ пересыпает их с руки на руку; страшится, чтобы столь же внезапно не исчезли они, сколь внезапно пришли к нему; потом от радости воскликнул: «Ах! Зачем не знаю, кому обязан я спасением моей чести и жизни?»

Святитель Николай слышит, что облагодетельствованный им несчастливец счёл за первый долг выдать в супружество старшую дочь и, похвалив благое употребление дара в душе своей, повторяет его точно таким же образом. Бедный человек вторую милостыню посвящает счастью второй дочери и догадывается, что неизвестный благодетель, без сомнения, подаст руку помощи и третьей его дочери. Он чувствует сердечную нетерпеливость узнать своего благодетеля, не дремлет ночи – и вдруг слышит, что на пол его хижины упало что-то в третий раз.

Счастливец (ибо ему тогда грешно было почитать себя несчастливцем) выбегает на улицу, стремится в намерении кого-нибудь достигнуть и – падает в ноги святому Николаю. «Человек Божий! – восклицает он. – Чем могу возблагодарить тебя?» – «Молчание, – отвечает угодник Божий, – глубокое молчание и благое употребление посильного дара для меня будут приятнейшей от тебя благодарностью». Потом, сделав ему несколько душеполезных наставлений, оставляет в недоумении.

Вот трогательная картина истинной благотворительности. Сколь мало таковых добродетелей представляет этот свет! Тем более немерцаемо их сияние.

Для укрощения мятежа посланы были от царя Константина трое вождей с немалым числом войска; но так как поднявшаяся на море буря не позволяла им продолжать путь свой, то в ожидании благоприятного ветра они остановились в одном приморском городе, который принадлежал пастве святителя Николая.

Должно думать, что военачальники не строго наблюдали за порядком и благонравием в войске, ибо граждане вскоре почувствовали, что эти защитники отечества – не что иное, как разбойники: в домах показались обиды и оскорбления, на торжище – грабёж, отчего произошел ропот, потом распри, далее драки, наконец, показались искры всеобщего мятежа. Каждый час страшились увидеть кровопролитное междоусобие.

Едва услышав о столь плачевном происшествии, угодник Божий немедленно отправился в путь, чтобы предупредить или потушить пламя бунта. Одно имя праведника имеет такую силу, которая останавливает злодеяния в стремительнейшем их шествии. Точно таким образом случилось и здесь: весь народ идёт ему навстречу, военачальники и воины следуют за народом. Сердца, одно против другого враждебные, на тот раз воспламенились единодушием.

«Воинство, Христу тезоименитое! – сказал святитель Николай, обращаясь к войску. – Вы дети одного отечества, подданные одного государя, братия одной Церкви, наследники одного Небесного Царствия: зачем вам оскорблять друг друга? Но этого мало: на вас возложен от царя долг укротить мятеж в отечестве, а вы, не успев достигнуть своей цели, делаете бунт ужаснейший в самом сердце оного!» Так говорил праведник, – и военачальники раскаялись в послаблении своём, воины – в самовольствах своих; те и другие поклялись свято исполнять обязанности своего звания. Мир и дружелюбие заступили место раздора и междоусобия.

Таков должен быть истинный пастырь и учитель словесного стада Христова.

Едва угодник Божий Николай укротил бунт между гражданами и войском, явились пред ним несколько знатных мужей из Мирграда, где он был епископом. И со слёзным сетованием представили ему, что градоначальник их, привыкнув простирать руку свою к беззаконной мзде, осудил на смерть трёх граждан, которые ни в чем неповинны и только имели несчастье возбудить на себя зависть и злобу в некоторых злонамеренных богачах; что весь город им соболезнует, но, кроме его предстательства, не имеет средства спасти их; что, сверх того, сей злобный судья, пользуясь его отсутствием, беспрестанно злоупотребляет своей властью. Облилось кровью сердце угодника Божьего. Он с поспешностью возвращается в престольный град свой и слышит, что несчастных ведут на место казни. Гнев и соболезнование дают крылья старцу. Народ пред ним раздвигается с шумом.

Руки злосчастных были связаны; поникшие к земле главы их закрыты; обнажённые выи простёрты. Уже исполнитель смертного приговора с суровым взором поднял секиру для удара. В это-то мгновение предстает тут угодник Божий, с гневом и вместе с кротостью исторгает меч неправды, повергает на землю и с дерзновением разрешает узы невинных. Никто не дерзнул противоречить ему, ибо слово его было властно, поступок его знаменовал силу Божественную.

Спасённые им граждане падают к стопам его и, орошая слезами, с благоговением лобызают их. Весь народ благословляет святого человека, что столь славно Небесный Судья явил на нем милость Свою. Неправедный градоначальник старается перед ним оправдать суд свой, уверяя, что суд его есть суд царя; но человек Божий не удостоил злодея и взгляда своего. Он сказал только: «Я знаю сердце царя моего: он праведен и отметит неправду твою...»

Если имеешь хоть малейшее средство избавить от погибели невинного, или, по крайней мере, облегчить горестную судьбу его, не медли сделать доброе дело. Если и не успеешь в том, Господь наградит твоё доброе намерение.

После смерти арианского епископа Авксентия, император Валентиниан поручил духовенству – в общем собрании избрать нового архипастыря Медиолану. Он требовал человека беспорочной жизни и с глубокими знаниями, чтобы, как говорил он, царствующий град святился его наставлениями и примерами, и чтобы императоры могли принимать советы его с доверием и увещания с почтением.

Епископы собрались, но так как на соборе было столько же ариан, сколько и православных, то, предвидя несогласие, они просили Валентиниана, чтобы он сам нарёк из них того, которого желает. Император отвечал им, что это дело сверх сил его, что он не имеет столько ни знания в церковных правилах, ни благочестия, чтобы приступить к оному. «Этот выбор, – говорил он, – принадлежит единственно пастырям Церкви, потому что они имеют руководителем своим Духа Святого». Вот истинное благочестие просвещенного государя! Архипастырь за порученное ему словесное стадо должен ответствовать Богу: кто же может без трепета принять на себя этот выбор, который и его делает участником того же осуждения?

Наконец, вследствие императорского отзыва, епископы собрались в назначенном месте с прочими духовными особами; народ, согласие которого в этом случае было необходимо, был приглашён туда же. Ариане нарекли одного человека из своей секты, а православные хотели избрать одного из своего общества. Обе стороны разгорячились, и этот спор по мятежническому духу ариан уже превращался в открытую войну. Амвросий, начальник области и города, человек разумный и честный, услышал об этом беспорядке и пришёл в церковь, чтобы воспрепятствовать оному. Но едва он начал говорить с народом, как один младенец, сидевший на руках у матери, воскликнул: «Амвросий епископ!» Весь народ изумился гласу младенца и, почитая оный за вдохновение Божье, проникся единодушием. Православные и ариане потребовали, чтобы Амвросий был их архипастырем.

Между тем Амвросий сначала почитал этот общий глас вздорным; но так как народ настаивал на своём требовании, то он объявил собранию, что ещё не крестился¹⁰⁹ и знает за собой такие грехи, которые не позволяют ему быть пастырем; но общий голос отвечал ему: «Грех твой на нас да будет!» Амвросий принял решительные меры, чтобы отклонить избрание в должность, превышавшую силы его, и употребил умышленную строгость на суде, которому подпали наиболее обличённые в этом мятеже, чтобы через то охладить к себе сердце народа; но народ проник в его намерение. Наконец, Амвросий тайно бежал из города с тем, чтобы удалиться в неизвестное место, но, блуждая всю ночь, зашёл в незнакомые пути, которые внезапно привели его опять к вратам Медиолана. К нему приставили стражу, чтобы он не ушёл вторично, и подали челобитную императору, дабы подтвердил избрание их.

Сколько этому противился Амвросий, столь же радостно согласился на то Валентиниан и приказал крестить его немедленно. Избранник Божий в семь дней прошёл все степени священства и в восьмой был рукоположен в епископа. Народ радовался неизреченно; сам государь был при посвящении, и сказывают, что по окончании обряда, подняв взор и руки к небу, он воскликнул: «Благодарю Тебя, Господи, что подтвердил выбор мой Твоим избранием, поручив попечение о душах наших тому, кому я поручил правление этой области».

Богоизбранный епископ совершенно посвятил себя изучению Священного Писания и более всего старался восстановить веру и благочестие в духовной пастве.

В народном возмущении, случившемся в Фессалонике по весьма маловажной причине, был умерщвлён Боверик, наместник Иллирийский. Император Феодосий Великий, услышав об этом возмущении, разгневался и решил предать ужасной казни злосчастный город. Хотя святой Амвросий и успел укротить первое движение царского сердца, вообще доброго, но вспыльчивого, однако царедворцы, а особливо Руффин, главный дворецкий, нашли время обратить Феодосия к прежней мысли, и император повелел примерно наказать жителей Фессалоники.

Нельзя без содрогания описать ужас, который был следствием необдуманного суда. Повеление царское было исполнено с коварством и жестокостью: злополучный народ забавляли некоторыми приготовлениями к общенародным играм и, собрав множество граждан в назначенное для этого место, дали условный знак. Вдруг воины устремились на убийство: на площадях, в домах, особливо в цирке, куда собрался народ, кровь лилась ручьями; невинные погибали с виновными; не было пощады ни полу, ни состоянию. Город предан был мечу на три часа, и в это время погибло около семи тысяч человек. Слух об этом ужасном происшествии разнёсся повсюду, и святой Амвросий узнал все подробности оного.

Между тем Феодосий намеревался посетить его. Человек Божий, узнав о том, написал к нему следующее: «Сколь ни сильно в душе моей чувство благодарности за любовь и благодеяния монарха, но я после происшествия Фессалоникского уже не могу иметь той радости при виде тебя, которую ощущал прежде. И потому желаю лучше оставить тебя в покое, чтобы ты имел время подумать о своём поведении».

Сверх этого святой Амвросий представил ему дело Фессалоникское в виде неслыханного мщения и заявил, что Церковь воздыхает о том, и первосвященники её почитают за необходимость, чтобы государь покаялся, а без того не может приступить к Тайной Вечере. Что это предлагают ему не для того, чтобы посрамить его, но дабы побудить его познать в царе человека и смириться пред Богом. «Я пишу к тебе своеручно, – продолжал он, – чтобы ты, видя моё усердие, рассудил сам о себе втайне».

Император, получив письмо от святого, очувствовался; мгла предрассуждений исчезла, и мщение показалось столько злобным, сколько и безрассудным, ибо основанием оного не была даже и ложная политика, но одна своекорыстная лесть придворных. Феодосий раскаялся и немедленно отправился в Медиолан.

Чтобы истребить худое о себе мнение в народе, он хотел, прежде всего, оказать знаки благоговения и пошёл в соборную церковь, чтобы причаститься Святых Тайн. Епископ, услышав это, сошёл со своего места и ожидал государя вне притвора. Как скоро увидел его, подошёл и начал говорить с той важностью, какую давали ему сан и святость жизни: «Должно думать, государь, что ты не имеешь ещё понятия о важности преступления твоего, когда дерзаешь здесь показаться. Может быть, гордясь величеством царского сана, ты утаиваешь сам пред собой твои слабости; но помысли, что ты взят от земли, как и другие люди, и опять возвратишься в землю, как они. Не ослепляйся сиянием порфиры, которая покрывает слабое и мертвенное тело. Подвластные тебе народы одного с тобой естества и служат тому же Богу, Который есть Господь и подданных и монархов. Ты умертвил тысячи подобных тебе, как же дерзаешь войти в храм общего Отца? Дерзнешь ли простереть обагрённые невинной кровью руки к принятию Святейшего Тела Христова? Дерзнешь ли Святую Его Кровь принять в эти уста, которые повелели убить твоих собратий? Удались отсюда и не усугубляй новым преступлением того, которое тобой сделано. Но лучше прими с христианским смирением приговор, который Церковь делает тебе на земле и который подтверждает Иисус Христос на небеси. Прими его, ибо это делается для твоего спасения».

Феодосий, поражённый гласом Церкви, стоял некоторое время, потупив очи и не говоря ни слова, потом сказал: «Я признаю своё согрешение, но надеюсь, что Бог призрит на мою слабость и простит меня, как Давида, соделавшего прелюбодеяние и убийство». – «Но ты, – возразил святой епископ, – подражал ему в грехах его; почему же не последуешь ему и в покаянии?» Феодосий, облившись слезами, возвратился в свои чертоги и жил как кающийся, почти не думая, что он – император.

Между тем наступил праздник Рождества Христова. Феодосий, удручаемый печалью, встал против своего обыкновения весьма рано, и поскольку как отлучённый не мог быть участником торжествующих христиан, готовился проводить это время в глубокой печали. Руффин всемерно старался развлечь его... Таковы льстецы! Этот коварный царедворец, побудив прежде своего государя учинить столь великое прегрешение, теперь старается отвлечь его от покаяния. Слава монарху, что он, будучи другого мнения, пребыл твёрд в спасительном намерении! «Перестань издеваться над моим сетованием, – вознегодовав, сказал он. – Я рассуждаю лучше о состоянии, в котором нахожусь, нежели ты. Не имею ли причины печалиться, когда и последние из моих подданных будут сегодня отправлять молитву свою пред алтарём, а мне одному возбранён вход не только в церковь, но и в самые небеса, по словам Евангелия: «елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси?»

Руффин, не надеясь истребить из мыслей государя священного страха, решился идти к святому архиерею и просить его, дабы уничтожил он приговор отлучения. Хотя Феодосий уверял, что в рассуждении его, как величайшего грешника, это наказание справедливо, а в рассуждении непреклонности архиерея Божьего этот труд бесполезен, но видя, что Руффин подаёт несомненную надежду, дозволил ему идти к епископу и через несколько минут сам последовал за ним. Как ни искусно хитрый вельможа исполнял своё дело, но святой Амвросий отвечал ему с обыкновенной неустрашимостью: «Тебе, как первому виновнику этого преступления, нельзя быть ходатаем разрешения, и если имеешь хоть немного стыда и страха Божьего, то помышляй о деле Фессалоникском не иначе, как оплакивая худые советы, которые подавал твоему государю». Руффин, видя безуспешность своего предприятия, объявил, что сам император скоро придёт в церковь; но святитель ответствовал: «Я сам буду ожидать его перед дверьми, чтобы возбранить ему вход. Если Феодосий придёт как государь христианский, то не преступит законов веры своей; если же захочет сделаться тираном, то к смерти столького числа невинно убиенных может прибавить смерть епископа».

Руффин возвратился, Феодосий, уже на пути бывший, услышав такой ответ святителя, остановился; но, подумав несколько, пошёл далее; он готов был претерпеть всякое уничижение и, встреченный святительскими укоризнами, смиренно отвечал: «Я пришёл к тебе исцелиться, врач души моей! В твоей власти состоит приказать, что мне делать должно».

Тогда человек Божий описал ему несчастье государя, который не умеет управлять своими страстями и, делая необдуманные приговоры, проливает кровь невинную. В заключение, он повелел ему издать закон, чтобы государи, когда принуждены будут употребить чрезвычайную против кого-либо строгость, по изречению смертного приговора исполнение его отлагали на месяц. Наставление, достойное мудрого, благочестивого священнослужителя Господня. Когда страсти успокоятся, судья лучше может рассматривать свои приговоры и различать невинных от виновных.

Феодосий тут же приказал изготовить сие спасительное узаконение, подписал и дал клятву свято соблюдать оное, после чего был разрешён и принят в церковь. Богобоязненный государь пал на землю и начал молиться: «прильпе земли душа моя: Господи, живи мя по словеси Твоему» (Пс.118:25). Он бил в перси свои и, вознося глас молитвы к Нему, оплакивал грехи свои пред всем народом, который через то пришёл в сокрушение и вместе с ним плакал. Святитель Господень проливал за него слёзные молитвы...

Таков был Феодосий Великий, единодержец всего известного тогда мира. Вся Церковь и поныне назидается его верой, благочестием и послушанием глаголу евангельскому.

Святой Амвросий за непоколебимую твёрдость в православной вере не только терпел непрестанные гонения, но часто подвергался опасности и самой смерти от императрицы Иустины, глубоко заражённой арианской ересью. Но он, воздавая Божия Богови, всегда воздавал и кесарева кесареви.

Максим, предводитель римского войска в Англии, после умерщвления императора Грациана овладел Галлией и, возгордившись успехом злодейств своих, готовился учинить нападение на Италию, где царствовал Валентиниан, младший брат Грациана. Соцарствующая ему мать, Иустина, для сопротивления тирану не имела войска и не надеялась получить помощь от союзников, почему и вознамерилась отправить к Максиму посольство, чтобы смирением своим удержать его за Альпийскими горами. Но при дворе своём не нашла человека, который бы мог или хотел принять на себя столь важное дело. Арианка прибегла к гонимому от неё святителю и, будто отложив ненависть свою, просила его именем императора, своего сына, идти к Максиму, одно имя которого ужасало всех вельмож.

Угодник Божий принял с удовольствием предложение и отправился в путь с намерением пожертвовать даже своей жизнью за государя и отечество. Он нашёл Максима, готового вторгнуться в Италию.

Но сила благочестивой мудрости и священного красноречия непостижима. Святой Амвросий довёл тирана до того, что оружие пало из рук его или потому, что почтение и благоговение к великому мужу внушало ему некоторую кротость, или Сам Бог, Царь царей, утоляющий ярость мучителей, когда Ему угодно, предписал ему на тот раз пределы. С того времени тиран всегда раскаивался, что упустил столь благоприятный случай для властолюбия и хищничества, и часто жаловался на мудрого первосвященника, а более на себя, что послушался его увещаний.

Столь великого пастыря должно бы почитать отцом юного царя и спасителем царства; но Иустина думала только о восстановлении утеснённого им арианства – и решилась погубить святого Амвросия. Она издала именем сына своего указ, которым объявила мятежниками, нарушителями церковного мира, оскорбителями царского величества и преступниками, достойными смертной казни, всех, дерзающих прекословить всенародному отправлению арианского лжесвященнослужения. Избрала в епископы какого-то Авксентия, родом скифа, изгнанного из своей земли за порочную жизнь, и наконец дошла до такой степени ожесточения, что велела тайно схватить человека Божьего и увезти в заточение; но, к счастью, предприятие злобы открылось.

Досадуя на безуспешность, Иустина приказала святому епископу и всему православному духовенству отдать свои церкви арианам. Но так как они своего права уступить не хотели, то она приказала войску окружить священные храмы. Небу угодно было, чтобы это войско приняло сторону архиерея Божьего. Между тем Максим под видом защиты веры опять устремился на Италию, и жесточайшая гонительница святого Амвросия опять прибегла к нему и просила забыть прошедшее. Архипастырь, предпочитая пользу общую и службу царскую своему покою, немедленно отправился к тирану. Но Господь, наказуя утеснителей веры, не благоволил смягчить сердце их утеснителя.

Святитель Амвросий благочестием и гражданскими добродетелями столько прославился по всему свету, что в одно время мудрейшие из персидских вельмож приходили в Медиолан нарочно, дабы видеть его, как некое чудо. Но это благоговение к угоднику Божьему ещё более явствует из отзыва французских и немецких королей. Будучи на пиршестве с Арбогастом, славным и почти самовластным предводителем римских войск в Галлии, они спросили: «Знает ли он епископа Амвросия?» – «Имею честь быть его другом, – отвечал вельможа, – и нередко кушал за его столом». – «Итак, не должно удивляться, – воскликнули цари, – что ты одержал столь много знаменитых побед, когда любил тебя тот, который может удержать и самое течение солнца, если захочет».