Часть первая

Евсевий, градоначальник Кесарийский и родственник царский, вздумал одну вдову, молодую и богатую, по имени Вестиана, отдать в супружество своему любимцу, который несколько раз без успеха старался получить руку её. Как скоро Вестиана узнала, что ей предстоит насилие, немедленно ушла в церковь и объявила святому Василию, сколь бедственны её обстоятельства. Защищать беззащитных было приятнейшим удовольствием для угодника Божьего. Он приемлет вдовицу под своё покровительство. Разгневанный градоначальник повелевает воинам окружить церковь, исполнители беззаконной воли его повсюду ищут Вестиану, не уважая святыни. Идут в дом святого Василия, но, сколько ни искали её, труд их был напрасен; ибо святой Василий, опасаясь, чтоб Вестиану с наглостью не исторгли из церкви, приказал тайно проводить её в девический монастырь к сестре своей, преподобной Макрине. Раздражённый Евсевий призывает к себе святого Василия, делает ему жестокие укоризны и клянётся пытками заставить его сказать, где сокрыта жертва его насилия. «Я готов на все казни, – отвечает ему святой, – повели растерзать меня, повели источать по капле хладную кровь мою, но тайны не открою; моё тело в твоих руках, но дух мой в руке Божией». Может быть, в самом деле, смертью праведника кончился бы гнев и ярость градоначальника; но граждане узнали, что великий святитель их в опасности. Вдруг не только граждане, но и жёны, даже дети, вооружившись кто чем мог, устремились к дому градоправителя, требовали крови его за святого отца и пастыря своего. Злодей ужаснулся, ярость переменил на отчаяние. А Василий Великий, выйдя к народу напомнить ему долг подчинённости, представил, сколь ужасны следствия бунта, и среди благословений народных возвратился в дом свой.

Где столь непоколебимое великодушие против насилия? Где столь надёжное покровительство для невинности, и сверх того, где толикая кротость против своего гонителя?.. О, христиане! Возьмите пример с Великого Василия.

«Святитель Господень! – воскликнула на пути одна бедная вдовица к Василию Великому. – Защити меня злосчастную пред градоначальником: ты имеешь у него великую силу – а я, горькая сирота, не могу более переносить обид и притеснений...» Угодник Божий в тот же час написал к нему следующее: «Сия неимущая вдова сказала мне, что моя просьба всегда имеет у тебя силу; если это правда, докажи делом и сотвори милость несчастной...» Вдова с радостью приемлет письмо святителя и, воображая себя уже избавленной от всех притеснений, поспешно идёт к градоначальнику. Но судья не чувствовал счастья исполнить просьбу святого и, прочитав письмо, отвечал ему: «С удовольствием бы сделал для сей бедной женщины всё, о чем просит она, но не в силах; ибо закон велит взыскивать дань, которой она подлежит». Архиерей Божий дал на бедность вдовице что мог, а ему отписал вторично: «Если хотел ты, но не мог, не теряет цены добродетель твоя. Если же мог, но не хотел, то Небесный Судия некогда причтёт тебя к требующим; и тогда восхочешь, но не возможешь...» Это предсказание оправдалось вскоре. Царь услышал о любостяжании и обидах градоначальника, разгневался и велел заключить его в узы. Тогда-то неправедный судья вспомнил, что приговор святого Василия не был игрой слов, как думал прежде, и, едва поднимая отягчённые оковами руки, написал к нему: «Человек Божий! Слово твоё свято; я причтён к плачевному лику требующих: преклони к несчастному на милость царя, отца народа. Угодник Божий! Ты всегда можешь, когда хочешь». Святой Василий не отверг просьбы погибающего; царь не отверг просьбы праведника. Градоначальник, получив свободу, повергся к стопам святителя и от него спешил воздать сторично бедной вдове, которую прежде не хотел и слушать.

Видя несчастного, всегда должно ставить себя на его место; ибо счастье этого света непостоянно. Кто славен сегодня, может быть, завтра сделается последним. Отсюда можно заключить, хорошо ли поступают люди гордые и безжалостные?

К настоятелю некоего монастыря на горе Синайской, Силуану, однажды пришёл принять благословение инок и, увидев братию в трудах, сказал: «Не делайте брашна гиблющего, Мария бо благую часть избра»³. Игумен, услышав это, приказал смотрителю отвести для гостя отдельную комнату и там оставить его. Через несколько часов иноки начали обедать, между тем гость смотрел в окно и ждал, скоро ли позовут его. Иноки вышли из-за стола, а о нём никто и не позаботился. Наконец, побуждаемый голодом, он пришёл к настоятелю и спросил, ели ли сегодня иноки? «Ели», – отвечал настоятель. «Да почто ж не повестили меня?» – возразил пришелец. «Ты человек духовный и не требуешь пищи, – сказал настоятель, – а мы одеяны в плоть, хотим есть, вот почему и трудимся; ты избрал благую часть: читай же книги и питайся словами духовными». Старец устыдился своего умствования и, поклонившись до земли, просил у настоятеля прощения... «Любезный о Христе брат! – поднимая его, сказал игумен. – С какой стороны ни рассматривай, но от трудов всегда есть польза; и Мария от Спасителя заслужила похвалу – для сестры своей Марфы».

Праздность часто бывает причиной пороков; ибо тогда человек, не имея чем заняться, даёт волю своим страстям, которые увлекают его в погибель.

Святой Климент, сын идолопоклонника и христианки, в нежной юности лишившись отца и матери, был усыновлён Софией, благородной и добродетельной гражданкой Анкиры, подругой его матери. Руководимый её примером, юный христианин воспитывался в страхе Господнем.

По большей части неверные, не имея чем питать детей своих, оставляли их на произвол судьбы. Что ж делал святой отрок? Он собирал сверстников, повсюду скитающихся без надежды утолить голод свой, и младенцев на распутье, испускающих последний вопль, учил грамоте и вере евангельской. Таким образом, дом Софии, через святого Климента, сделался гостиницей и училищем, а София более, нежели матерью; ибо, возвращая бедным отрокам и младенцам жизнь временную, уготавливала для них через юного благотворителя и вечную жизнь.

Святой Павлин, епископ Ноланский, был столь милостив, что всё своё имущество раздал бедным соотечественникам для искупления у вандалов пленников. Наконец, когда у праведника не осталось не только денег, но и платья, которое бы он мог продать, пришла к нему бедная вдовица и просила у него помощи, чтобы выкупить единственного её сына. Раб Божий Павлин обыскал весь дом свой, но, не найдя ни полушки, сказал рыдающей матери: «Кроме меня самого нет у меня ничего; итак, возьми меня и как раба своего отдай за сына...» Бедная вдовица подумала, что святитель над нею смеётся, и хотела идти домой, но святой Павлин остановил её, уверил, что говорит сущую правду, и убедил её епископа отдать за сына.

Здесь обыкновенные люди удивятся, и поступок святого человека почтут неблагоразумным. Будучи не в состоянии выкупить одного юношу, скажут они, Павлин мог бы в другое время освободить из рабства несколько человек. Но пусть они прочтут слова Спасителя: «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя»⁶. Сверх того, пусть смотрят, сколь спасительны были следствия от этого столь решительного поступка.

Святой Павлин и вдовица скрылись из города и пошли к вандалам. Достигнув места, вдовица пала к ногам князя вандальского, зятя царя Рикса, и просила его, чтобы он раба взял за сына. Долго жестокосердый господин не соглашался, долго не уважал слёз матери; но, услышав, что Павлин – искусный садовник, принял старца за юношу. Вдовица с сыном возвратилась в отечество; а праведник начал трудиться в саду господина своего и получил приказание – каждый день к столу его приносить различные травы и плоды. Вельможа, будучи охотник до садов, также часто ходил к Павлину и, всегда подолгу разговаривая с ним, узнал его разум и мудрость и, наконец, так полюбил его, что почувствовал необходимость каждый день видеть его. Однажды, между прочими разговорами с господином, святой Павлин втайне поведал ему: «Скоро встретятся с тобою важные обстоятельства: царь Рикс умрёт скоропостижно; смотри же, не отлучайся из столицы; в противном случае кто-нибудь другой захватит власть и венец царский». Удивлённый столь важным пророчеством, вельможа верил и не верил словам праведника; но, будучи весьма любим царём, в тот же час пошел к нему и сказал всё, что слышал от своего садовника. «Я хочу сам видеть человека этого, – отвечал царь. – Прикажи ему принести к столу моему трав и плодов».

Едва Павлин по приказанию вошёл в палату, Рикс затрепетал... потом, опомнившись, подозвал к себе зятя и сказал ему: «Слова его справедливы: в прошедшую ночь я видел сон, будто мои бояре сидят в совете, а сей человек выше всех их: разговаривая между собою некоторое время, вдруг они вынесли приговор, чтобы отнять у меня царство; итак, спроси его, кто он? И откуда? Я не думаю, чтобы сей старец был простой человек». Тогда зять царский отвёл святого Павлина в сторону и заклинал его Богом, чтобы тот сказал о себе всю истину. Праведник ни за что не обнаружил бы себя, но для имени Господня, которым заклинал его вельможа, хотя с душевным прискорбием, сказал, что он – епископ.

Рикс и зять его объяты были ужасом. «Прости меня, человек Божий, – сказал вельможа, – что я, по неведению, возложил на тебя труд рабский». – «Требуй от меня чего хочешь, – продолжал царь, – и возвратись в землю твою с великими дарами». – «Одного прошу у тебя, – смиренно отвечал святой Павлин, – отпусти пленников из всех мест моего отечества; это величайший дар, которым можешь меня напутствовать».

Тогда везде разосланы были указы царские. Все пленники собирались в одно место и были отданы святому Павлину... Наконец, праведник с честью, осыпаемый благословениями, отправился в отечество и возвратил спокойствие и радость отцам и матерям, супругам и детям, родственникам и друзьям. Сам Господь сохраняет жизнь и свободу того, кто ею жертвует для спасения жизни и свободы своих ближних.

Святитель Христов Григорий, занимаясь богомыслием, любил жизнь уединённую; но царь и народ призывали его в Царьград на престол патриарший. Как ни отрекался угодник Божий принять на себя столь важную должность, но тщетно. Собрались сто пятьдесят епископов и под председательством святого Мелетия, патриарха Антиохийского, вручили ему жезл пастырский.

Спустя несколько дней святой Мелетий преставился, и епископы Египетские и Македонские вознегодовали на Григория, утверждая, что он, будучи возведён на престол свой не Александрийским патриархом, яко старшим, против правил получил сан великого святителя. Восстала распря и междоусобие. Угодник Божий, видя в сане своём причину раздоров между пастырями духовными, мгновенно приемлет намерение решительное: представ посреди собора, он говорит им: «Пастыри святого стада Христова! Стыдно вам других учить миру и любви, а между собою воздвигать брань; ибо увещания к согласию и единодушию не только не действительны, но и обращаются в посмеяние, когда происходят из сердца, обуреваемого раздорами. Заклинаю вас Пресвятою Единосущною Троицею: имейте между собою мир и любовь и устраивайте дела Церкви согласно. Если я, один я, причина вашего разномыслия и ссор, то я не лучше пророка Ионы; ввергните меня в море, и утолится между вами буря междоусобия; корабль духовный войдёт в пристанище мира. Хотя невинен я, но готов претерпеть всё, что вам угодно; только примиритесь и будьте единодушны».

Эта твёрдость святого Григория всех привела в стыд и смущение; никто не мог ответить ему; многие обливались слезами. Увидев это, угодник Божий, сам прослезившись, воскликнул: «Простите, служители православия; поминайте меня грешного в молитвах ваших». Он вышел из собрания, спросил у царя увольнение от должности и немедленно отбыл в отечество на жизнь уединённую.

Преподобный Зинон, ученик святого Василия Великого, сорок лет в постничестве богоугодно проводивший, сначала ни от кого и ничего принимать не хотел, поэтому щедролюбцы, унося свои подаяния назад, уходили от него с душевной печалью о том, что святой муж не приемлет от них. Между тем приходили к нему бедные, желая что-нибудь получить от него как от великого старца; но поскольку Зинон не имел, что дать, то и эти уходили от него также печальны. «Что предприму? Что буду делать? – наконец сказал сам себе старец. – Печалятся и те, которые назад уносят дары свои; печалятся и те, которые хотят что-нибудь принять от меня. Буду же поступать таким образом: если кто мне принесёт что-нибудь, я возьму; если кто у меня попросит, я отдам». Соблюдая это, святой Зинон и сам был спокоен, и других успокаивал.

В один злополучный год царствования Юстиниана, с последних чисел октября, в Византии и окрестных странах открылось моровое поветрие и свирепствовало так сильно, что стало умирать тысяч по десять каждодневно; в некоторых местах оказалось такое запустение, что «не бе погребаяй...» Но в Антиохии, сверх этой язвы, продолжалось ужасное землетрясение: ежедневно разрушались дома и церкви, и множество народа погибало под их развалинами. Среди прочих был подавлен и Евфрасий, епископ Антиохийский, в то время приносивший бескровную жертву в храме Господнем. Мизийский город Помпеополь до половины был разрушен, а другая половина его поглощена землей с тысячами жителей. Дабы отвратить этот гнев Господень, по особливому откровению некоторому святому человеку, установлено торжественно праздновать Сретение Господне. И как скоро, февраля второго дня, начали всенощное бдение с крестным ходом, в тот час язва миновала, мор перестал, землетрясение укротилось.

Старец Симеон, по свидетельству Священного Писания, был человек праведный и благочестивый; просвещённый Духом Святым, он «чаял утехи Израилевы» по следующему откровению.

Когда Птоломей, царь Египетский, основатель славной Александрийской библиотеки, приказал Моисеевы и пророческие книги перевести с еврейского языка на греческий, тогда из израильтян выбраны были семьдесят мудрых и как в том, так и в другом языке искусных мужей¹⁰. В числе их был и праведный Симеон. Занимаясь переложением книги Исаии, когда Симеон достиг пророчества: «Се, Дева во чреве зачнет и родит Сына»¹¹, усомнился и, остановившись, рассуждал сам с собой: как девица может родить отрока? Потом взял нож и в своей рукописи хотел изгладить оное... Вдруг Ангел Господень явился ему и, удержав руку, сказал: «Веруй тому, что написано; ты сам узришь событие величайшего таинства; ибо не увидишь смерти, доколе не узришь Имеющего родиться от Пречистой Девы Христа Господня». Утвердившись на словах Ангела и пророка, с того времени Симеон с пламенным желанием ожидал пришествия Христова: жил праведно и непорочно и, не выходя из церкви, молился Богу.

Когда же рождённый Спаситель после сорока дней Богоблагодатной Марией принесён был в церковь, тогда святой, познав свыше, что Этот Младенец есть обетованный Мессия и Эта Матерь есть Святая Дева, на Которой исполнилось пророчество Исаии, с благоговением и радостью принял в объятия свои Господа и воскликнул: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видесте очи мои спасение Твое»¹², – и, возблагодарив Бога, давшего утешение Израилю, испустил на небо дух свой.

Да подражаем в житии и вере праведному Симеону! Тогда здесь, в мире удостоимся принять не в объятия, но в сердца наши Христа Господня; а после смерти «восхищены будем на облацех в сретение Господне на воздусе». Таким образом «всегда с Господем будем» (1Фес.4:17).

Некоторый инок был любим пятью старцами, но не нравился одному, который и старался оскорблять его разным образом. Инок вышел из терпения и, оставив обитель, удалился в другую. Там восемь человек обходились с ним по-дружески, но двое ненавидели. Инок ушёл оттуда в третий монастырь; но там семь только братьев изъявляли некоторое к нему благорасположение, а пятеро смотрели на него с превеликим неудовольствием. Инок опять решился искать нового убежища. На пути старец размышлял о своём несчастье и ужасался, воображая, что с ним случится везде то же самое; он искал средств, как бы ему ужиться на одном месте, и после долгого размышления нашёл. Это было терпение! Обрадовавшись счастливой мысли, он взял свиток бумаги и написал: «терпи!» Потом вошёл в первый монастырь, который ему встретился. Тут нередко случалось доброму старцу принимать обиды не только от одного, от двух, но иногда и от всей братии. Однако он, дав обет Богу, не хотел нарушать его. Никогда не покушался, даже в мыслях, переменить место своё; и когда весьма чувствительно кто-нибудь огорчит его, он только вынет хартийцу и прочтёт: «Во имя Иисуса Сына Божия терплю», – и после этого успокоится. Таким образом, добродетельный старец проводил жизнь спокойно.

Кто желает спокойно жить в обществе, тот должен равнодушно смотреть на все неудовольствия, которые ему причинять будут; без этой необходимо нужной добродетели, человек будет менять место за местом, и вся его жизнь будет подобна вихрю.

В некоторой обители был инок, украшенный всеми добродетелями и за то весьма уважаемый братией. К несчастью, он всегда верил сновидениям.

Дух-искуситель весьма радуется, когда узнаёт в человеке слабую сторону, с которой легко может победить его: дух-искуситель всей адской силой вооружился на инока.

Каждую ночь, как скоро инок после обыкновенных молитв задремлет, враг рода человеческого начинает показывать ему сновидения, сначала безвредные, чтобы тем более обольстить несчастного, и в какую сторону старец ни толковал их, каждый сон оправдывает событием наяву. Наконец, увидев, что заблудший старец всему верит, в одну злополучную ночь тот изобразил пред ним жизнь будущую: изобразил, что апостолы, мученики, преподобные и христиане сидят в ужасной тьме, терзаемые отчаянием. А в другой стороне вместе с пророками и древними патриархами ликует народ еврейский, и Бог Отец, указывая на них перстом, вещает: «Се чада Моя!». Старец от ужаса пробудился и, не рассуждая ни о чём, ушёл в Палестину, в жилища иудейские. Там принял обрезание и стал ревностным защитником убийц Христовых.

Но Бог, сколько Долготерпелив, столько и Правосуден: через три года Бог наслал на него болезнь столь лютую, что сгнили даже кости его, и отступник в ужасных мучениях испустил дух свой.

Кто слепо верит снам, тот погрешает не менее, как если бы ворожил на картах. Лучше надеяться на Промысл Небесный и не вверяться тому, что бывает часто действием заблуждающего воображения.

В Киево-Печерской Лавре были два инока, священник Тит¹⁵ и диакон Евагрий. Несколько лет они жили между собой так дружелюбно, что прочие братия дивились их единодушию. Но враг рода человеческого искони сеет плевелы посреди пшеницы! Он посеял между ними вражду и гневом и ненавистью так омрачил их, что они не могли без досады даже взглянуть друг на друга. Когда, отправляя Божью службу, один из них шёл с кадильницей по церкви, то другой отходил в сторону, чтобы не услышать фимиама; а если иногда этот последний оставался на своём месте, то первый проходил от него как можно далее. Эта взаимная злоба продолжалась весьма долго, и они, не примирившись между собой, дерзали приносить бескровную жертву Богу... Сколько братия ни советовали им, чтобы отложили гнев и жили между собой в мире и согласии, но всё было тщетно!

Однажды священник Тит тяжко разболелся. Отчаявшись в жизни, он начал горько плакать о своём согрешении и послал к недругу своему просить прощения. Но Евагрий не хотел слышать о том и начал жестоко проклинать его. Братия, соболезнуя о столь тяжком заблуждении, насильно привлекли его к умирающему. Тит, увидев врага своего, с помощью других встал с одра и пал пред ним, слёзно умоляя простить его. Но Евагрий был так бесчеловечен, что отвратился от него и с остервенением воскликнул: «Ни в этой, ни в будущей жизни не хочу примириться с ним!» Он вырвался из рук братии и пал на землю. Иноки хотели поднять его, но как изумились, увидев его мёртвым и настолько охладевшим, как будто бы он умер некоторое время тому назад! Их изумление умножилось ещё более, когда священник Тит, в то же самое время встал с одра болезни здрав, будто никогда болен не был. В ужасе от столь необыкновенного происшествия, они окружили Тита и один за другим спрашивали: «Что значит это?» – «Будучи в тяжкой болезни, – отвечал он, – доколе я, грешный, сердился на брата моего, видел Ангелов, от меня отступивших и плачущих о погибели души моей, а нечистых духов – радующихся, – вот причина, почему я всего более желал примириться с ним. Но как скоро привели его сюда, и я поклонился ему, а он начал проклинать меня, я увидел, что один грозный Ангел поразил его пламенным копьём, и несчастный мёртв повергся на землю; а мне этот же Ангел подал руку и восстановил от одра болезни». Иноки оплакали лютую смерть Евагрия, и с того времени более прежнего начали блюстись, да никогда солнце не зайдёт во гневе их.

Памятозлобие есть порок ужаснейший и столько же мерзок пред Богом, сколько пагубен в обществе.

Христиане! Человек создан по образу и подобию Божьему: какое отличие!.. Но поверьте, что памятозлобный не имеет его: он более зверь, нежели человек.

Некто, по имени Иоанн, служил в Царьграде при монетном дворе. Будучи благочестив, щедр для нищих, богобоязнен, однажды Иоанн принял к себе инока, пришедшего из Палестины, как для того, чтобы исполнить приятнейший сердцу его долг странноприимства, так и для того, чтобы в праздное время заниматься с ним разговорами душеспасительными. В одно время собеседники шли вместе, инок по правую, а Иоанн по левую руку. Вдруг встретился с ними незнакомец и сказал выразительно: «Не должно тебе, авва, идти одесную¹⁷ великого архиерея». Удивлённый инок объявил об этом Евтихию, патриарху Царьградскому, и святитель, уважив столь чудное происшествие, облёк Иоанна в образ ангельский. Новопосвящённый инок не обманул надежды первосвященника: был образцом братии, ангелом земным, человеком небесным. Через некоторое время умер блаженный Евтихий, и праведный Иоанн с общего согласия духовных и светских был избран на место его. Человек Божий долго отказывался от столь великого сана; но, устрашённый сверхъестественным видением, в котором представилось ему пламенное море, от земли до неба колеблющееся, и сонм Ангелов, в случае непослушания предвещавших ему грозную казнь, наконец, согласился вступить на престол патриаршеский.

Житие чистое, пост совершенный, высокие добродетели украшали его до блаженной кончины; и содеянные им чудеса свидетельствуют, что Иоанн, наречённый Постником, был возлюбленный Божий.

В царствование греческого царя Феофила агарянский князь Амирмумна разбил христианское воинство и осадил прекрасный и великий град Амморию. Но поскольку неприступные стены и многочисленная сила защищали его, и греки на вылазках каждую ночь истребляли великое число измаильтян, то Амирмумна был в сомнении, не лучше ли отступить от столь крепкого града.

Но, к несчастью греков, между царскими военачальниками был некто Ватадзис. Этот изверг, имея личную злобу на некоторых полководцев, вознамерился предать неприятелю город, чтобы вместе с ним погубить тех, кого ненавидел. Выбрав благоприятный случай, злодей пустил к агарянам, уже начинавшим снимать лагерь, стрелу с письмом следующего содержания: «Почто после столького с вашей стороны кровопролития отходите без всякого успеха? Приступите к стене оттуда, где видите столб, на котором стоит мраморный лев. Эту часть города защищаю я и клянусь, что буду вам помощником. Вы знаете, впрочем, какой награды будет стоить ваш благоприятель и друг». Стрела была примечена; письмо отдано Амирмумне, который, прочитав его, не преминул воспользоваться советом злодея. В глухую полночь, когда амморияне неприятеля не опасались, агарянин совокупил силу свою и с бешенством наступил на ту часть стены, где был Ватадзис. Граждане и войска устремились сделать отпор; но злодей обратил оружие на своих соотечественников, и неприятель беспрепятственно вошёл в город. Кровопролитие было ужасно; всё обращено в пепел; христианские вожди уведены в плен, а предатель отечества Ватадзис, приняв веру лжепророка, наделён от Амирмумны богатством и возвеличен саном вельможи. Семь лет злосчастные военачальники сидели в мрачной темнице, занимаясь единым богомыслием, ибо выкуп за них отвергнут был с презрением. Агаряне, пленившие их тела, хотели пленить и души их. Часто посылаемы были вельможи и мудрецы, чтобы преклонить их на свою сторону, но тщетно; приходил и Ватадзис, но они ужасались и воззреть на него. Наконец, Амирмумна ожесточился и изрёк им приговор смерти. Сорок два праведных мужа за веру во Христа Спасителя пролили кровь свою... Но Бог сколько Долготерпелив, столько и Правосуден. Агарянский князь, удивляясь их непоколебимости в вере и преданности царю своему, вдруг призывает к себе Ватадзиса, который был равнодушным свидетелем смерти их, и с грозным взором говорит ему: «Ты не соблюл веры во Христа, изменил царю твоему; то уверен я, что при случае оставишь веру в Магомета и будешь моим предателем; посему предупреждаю вторичное от тебя злодейство». Он дал знак исполнителям казни, и в одно мгновение глава изменника была отторгнута от выи¹⁹.

Ужасно быть изменником Царя – Отца Небесного! Столь же ужасно быть изменником царя – отца отечества!.. Как гражданин, изменивший царю своему, не может быть христианином, так и христианин, отрёкшийся от веры Господней, не может быть гражданином. Ибо, какая верность царю земному от того, кто изменяет Царю Небесному?

Один затворник, в юности отказавшись от всех удовольствий света, жил в тесной хижине и, занимаясь богомыслием, умерщвлял тело своё постом и всенощным бдением. За столь равноангельское житие праведник удостоился откровения свыше. В один день пришёл в монастырь старейшина града, чтоб подать, по обыкновению своему, милостыню братии. Он наделил всех иноков по сребренику, а к затворнику принёс златницу и, стоя у окна кельи, усердно просил его, чтоб тот не отвергнул столь неважного дара. Старец употреблял в пищу и питиё не более, как по одному сухарю и по чашке воды на день, хотя никогда не принимал ни злата, ни серебра, но, устыдившись просьбы человека благородного и благодетельного, взял златницу... Ночью, прочитав обычные молитвы, он уснул. Вдруг в сонном видении представилось ему, что вместе с братией, он стоит в пространном поле, которое заросло густым и колючим тернием; а какой-то юноша, подобный Ангелу, понуждет старцев, чтоб пожинали оное. Потом подходит к нему и говорит: «Жни тёрны!» Когда же затворник начал отговариваться, то юноша грозно воскликнул: «Не имеешь причины стоять праздно! Ибо вчера вместе с братией ты нанялся и притом взял златницу, между тем как прочие получили только по сребренику. Как больше взявший, ты больше других должен и трудиться. Эти тёрны суть дела того, кто вчера подал тебе милостыню... Трудись в поте лица твоего». С этим словом затворник проснулся. Он размыслил о своём сновидении и сердечно ужаснулся, что, при столь непроходимом тернии грехов своих, должен исторгать тёрны чужих прегрешений.

О, вы, которые питаетесь милостыней! Познайте обязанность вашу из этого видения, которого Небесный Судья удостоил праведного мужа: молитесь о прощении грехов благодетелей ваших. А вы, которые даёте пищу и одежду страждущему нищетой или недугами человечеству, усугубьте щедроты свои; ибо милостыней и верой очищаются грехи.

В царствование Деция, когда христиане, в необъятном числе содержась в темницах, были томимы голодом и муками, праведный Кодрат, будучи знатен и богат, покупал вход у стражей к христианским узникам, приносил им пищу и увещевал, чтобы по любви к Богу они дерзали на все ужасы смерти.

В то время некто Перенний, чиновник царский, прибыл в Никомидию и потребовал списка богоотступников (так поклонник идольский называл христиан). Видя их столь великое множество, тиран поклялся – даже память их истребить из среды живых.

В общем собрании народа представлены были на суд христиане. Судья воскликнул грозно: «Пусть скажет всяк своё имя, звание и отечество». Блаженный Кодрат, как втайне исповедующий веру Христову, был посторонним зрителем и стоял позади всех. Видя робость страдальцев, он устрашился, чтобы кто-нибудь из них, от угроз или мучений, не отрёкся от Христа Спасителя, – и решился подать пример страдальчества до смерти: он воззвал велегласно²² из-за народа: «Мы называемся христиане, чином рабы Христовы; а отечество наше есть Небо». Услышав это, воевода царский удивился дерзости и приказал оруженосцам, чтобы наглого (так думал злобожный) незнакомца взяли и представили к нему ближе. Но дерзающий по Богу Кодрат, не дожидаясь стражи, устремился туда сам и, раздвигая руками теснящийся народ, стал пред Переннием. Все обратили на него взоры свои; а он, оградившись крестным знамением, воскликнул: «Се, от имени всех предстою тебе и уведомляю тебя, что мы все, сколько здесь ни видишь, воины Иисуса Христа...» Взирая на столь великого ревнителя православной веры, все христиане укрепились; все восхотели лучше пролить кровь свою, нежели сказать одно слово в пользу язычества. Святой Кодрат был предшественником страдальцев.

Человек не должен сомневаться, жертвовать ли самим собой, если имеет случай обратить других на путь спасения или поддержать на оном.

Некоторый старец, по имени Кир, будучи из низкого рода и весьма кроток, не понравился братии. Часто случается, что за смирение или за другие хорошие качества, наконец, полюбят того, кого прежде не любили; но участь преподобного Кира была не такова! С продолжением времени умножалась ненависть братии: не только старшие, но и юноши, находящиеся под искусом, оскорбляли его и нередко даже выгоняли из-за стола. Это продолжалось пятнадцать лет. В той обители случилось быть Иоанну Лествичнику. Видя, что кроткий Кир, будучи выгоняем из-за стола, часто ложился спать голодным, он спросил у него: «Скажи мне, что значат эти против тебя обиды?» – «Поверь мне, любезный о Христе гость, – отвечал смиренный старец, – что братия так поступает не по злобе; они только искушают меня, достойно ли ношу образ ангельский? Вступив в эту обитель, я слышал, что отшельнику должно быть под искусом тридцать лет, а я прожил ещё одну половину».

Христиане! Вот примерный поступок против тех, которые обидят нас. Кроткий Кир не хотел мстить на деле своим гонителям и считал за высшее счастье то, что бы другие почли для себя совершенным несчастьем.

Во время гонений на христианскую веру взяты были под стражу два брата, которые друг на друга имели злобу, и после обыкновенных допросов осуждены на смерть. Тогда один сказал другому: «Примиримся между собой, любезный брат! Мы завтра отыдем к Богу». Но тот и слушать его не хотел. На следующий день повели их на место казни, и что же?.. Тот, который не перестал ненавидеть брата, отрёкся от Христа; другой, который простился с братом своим, умер за веру Христову. Удивлённый мучитель спросил у первого: «Почто вчера не отвергся от Христа, чтобы избегнуть пытки?» И услышал от него следующий ответ: «Когда я решительно сказал брату моему, что не хочу с ним помириться, тогда мгновенно оставила меня сила и помощь Божья: вот единственная причина, почему я оставил веру во Христа».

Ненавистник, беспрестанно изыскивая различные средства, как бы сделать зло тому, кого ненавидит, уже не походит на человека, но совершенно уподобляется духу-губителю. А посему, может ли он быть способен к каким-нибудь добродетелям, наипаче к мученичеству, где нужна в высочайшей степени любовь к Богу, которая не может быть без любви к ближнему?

Некто, по имени Иоанн, бывший прежде боярин киевский, облёкшись в ангельский образ в Киево-Печерской Лавре, имел при себе юного сына Захарию. Видя приближающуюся смерть, Иоанн поручил его покровительству Промысла Божьего; а некоторому иноку, по имени Сергий, бывшему прежде также боярину киевскому и с ним вместе постригшемуся, оставил тысячу гривен серебра и сто гривен золота, чтобы сохранил их до совершеннолетия сына и после ему отдал. Распорядившись таким образом, Иоанн умер.

Захария, достигнув восемнадцати лет, потребовал у Сергия наследство отца своего. Но отшельник, сделавшись рабом любостяжания, изумился, как бы не зная, чего юноша от него требует; но, видя неотступность Захарии, притворно оскорбился и сказал ему: «Отец твой отдал всё имение Богу; у Него и проси, а не у меня. Виноват ли я, что Иоанн был так безумен, что, обогащая нищих, сделал нищим единородного сына». Видя такое вероломство, юный Захария заплакал. Он умолял Сергия, чтобы тот отдал ему, по крайней мере, половину имения, хотя бы третью часть; даже просил у него, наконец, десятой доли, но напрасно. Для Захарии осталось последнее средство, чтобы инок доказал невинность свою клятвой перед Богом. Увы! Порок имеет столь гибельное свойство, что человек, поскользнувшись однажды, спотыкается и в другой раз! Пустынник-миролюбец, имея свидетелями братию, идёт с Захарией в Печерскую церковь. Там, став пред чудотворным образом Пресвятой Богородицы, где прежде вместе с юным Иоанном приял союз братолюбия, клялся небом и землёй, что отец Захарии никогда не давал ему ни полушки, не только тысячи гривен серебра и ста гривен золота. Но как скоро начал приступать к Приснодеве, чтобы облобызать воскрили²⁶ одежды Её, вдруг невидимая сила удержала преступника. Он не мог двинуться с места, как ни напрягал стопы свои – весь трепетал... Наконец, видя, сколь ужасно правосудие Господне, воскликнул: «Преподобные отцы Антоний и Феодосий! Помолитесь Богородительнице, да не даст Ангелу смерти погубить меня... А ты, сын моего собрата и друга! Возьми злато своё и прости меня грешного». Иноки ужаснулись и пошли в келью Сергия, славя Бога, такие чудеса сотворившего.

«Не приемли имене Господа Бога твоего всуе», – сказал Господь через Моисея. Христиане! Страшитесь говорить: «ей Богу! Вот тебе Христос!» Даже тогда, когда на вашей стороне правда. Довольно сказать: «ей, ей!» или: «ни, ни!» Тем более да сохранит вас Бог от привычки божиться напрасно.

Некоторый старец, молившийся Богу и питавшийся от трудов своих, пришёл в селение продать своё рукоделие. Уже благочестивый инок хотел возвратиться в обитель, как встретился с ним незнакомец, окружённый нищими, странниками, и пригласил его к себе на ужин. Обласканный как нельзя лучше, старец простился с добродетельным человеком и, восхищаясь гостеприимством его, старался узнать, кто таков этот страннолюбец? Какую же почувствовал к нему любовь, когда услышал, что он каменосечец, по имени Евлогий, занимается работой весь день, ничего не вкушая. Когда же настанет вечер, получив обыкновенную плату, ведёт за собой в дом всех, кого из бедных на пути встретит, и издерживает на ужин всё, что заработал; даже крошки, которые останутся от стола, бросает соседним псам. Так надеялся Евлогий на Промысл Небесный, питающий всех от человека до червя! Добродушный старец, удивляясь добродетелям его, думал: «Евлогий бедный питает каждый день столько нищих; что же бы сделал Евлогий богатый? Ах! Он был бы пища всем голодным, одежда всем нагим!» И начал день и ночь просить Бога, чтобы Евлогий для счастья других сделался богат; соединив молитву свою с постом, он так изнемог, что едва был жив. Наконец, Бог услышал молитву старца и известил его следующим образом: старец заснул, вдруг видит себя в церкви Воскресения; видит некоторого Богоподобного Отрока, на камне сидящего, подле него стоял Евлогий. Потом Отрок сказал: «Если отдашь сам себя порукой за Евлогия, то наделю его богатством». – «От рук моих взыщи душу его», – отвечал старец и увидел, что двое из предстоявших начали в пазуху Евлогия сыпать золото. Тут старец воспрянул от сна своего, благодаря Бога, что услышана молитва его.

Между тем Евлогий жил по-прежнему. Однажды поутру, выйдя на работу свою, ударил он киркой по камню и почувствовал, что он пуст; ударил в другой раз и увидел скважину; ударил в третий раз, и из камня посыпалось золото. Евлогий ужаснулся и не знал, что делать с сокровищем? В тот день ни один нищий у Евлогия и даже сам Евлогий не вкушал пищи. Назавтра он купил лошадей и под видом перевозки камней привёз домой золото и ужинал один. Долго Евлогий был в беспокойных размышлениях... Наконец, нанял корабль и отправился в Царьград; там задарил всех вельмож и сам сделался вельможей, купил огромный, великолепный дом и жил так, как прежде, без всякой бережливости, то есть, каждый день угощал людей знатных и сильных.

Старец, который испросил у Бога богатство Евлогию, ничего не знал о том; но спустя два года опять увидел во сне Святолепного Отрока и подумал: где-то Евлогий? Но что же узрел после того? Некто злообразный изгоняет Евлогия от лица Отрока... Старец пробудился от сна и, воздохнув, сказал сам себе: «Увы! Я погубил душу мою!» Потом оделся и пошёл в ту весь²⁸, где прежде жил Евлогий; он долго ждал, пока придёт питатель бедных и пригласит его в дом свой, но тщетно! Наконец, выйдя из терпения, спросил у одной старушки: «Есть ли здесь кто-нибудь, принимающий странников?» – «Нет, – отвечала она с тяжким вздохом. – Был у нас каменосечец, который всего более любил странноприимство; но Бог, увидев дела его, дал ему благодать Свою, и он теперь в Царьграде вельможей...» Услышав это, старец сказал сам себе: «Я сделал убийство!» – и пошёл в столицу. Там он узнал, где живёт Евлогий, сел у врат дома его и ожидал, когда выйдет он... Наконец, является Евлогий с гордостью на лице, с гордостью в походке, окружённый ласкателями и сопровождаемый рабами. «Помилуй меня, – воскликнул старец, – я хочу нечто сказать тебе...» Но Евлогий даже не воззрел на старца; а рабы оттолкнули его. Несчастный поручитель опередил Евлогия другой улицей, опять встретился, опять окликнул его, но, получив несколько ударов, вынужден был удалиться. Таким образом, старец сидел четыре недели перед вратами дома Евлогиева, обуреваемый снегом и дождём, и не имел случая с ним объясниться. Наконец, старец отчаялся о спасении Евлогия и, повергшись на землю, просил Бога разрешить его от поручения, но через необычный сон был извещён, что безумная молитва и безумное поручение недостойны прощения. Несчастный старец, не зная, что делать, сел в корабль, чтобы отплыть в Александрию, и в это самое время повергся в такое малодушие и отчаяние, что был подобен мертвецу. В этом умоисступлении он задремал и после многих мучительных сновидений услышал глас: «Иди в твою келью! Я возвращу Евлогия в прежнее состояние; но ты, слабый человек, не воссылай к Богу молитв, недостойных Его величия». Спустя три месяца старец услышал, что царь Иустин умер; что наследник его начал гнать прежде бывших любимцев; что двое из них умерщвлены, а Евлогий бежал. Впрочем, царь назначил великое награждение тому, кто принесёт его голову. Старец опять пошёл в ту весь, где прежде жил Евлогий. Но как обрадовался он, когда на закате солнца увидел его, идущего с работы и окружённого нищими! Старец хотел было броситься навстречу к нему, но Евлогий предупредил и, целуя руки его, пригласил к себе ужинать. Тут старец и Евлогий объяснились между собой, причём каменосечец рассказал ему, как возвратился он в отечество своё; как бежали все жители, чтобы видеть его, и поздравляли с саном вельможи. И как он, боясь обнаружить себя, уверил их, что ходил только в Иерусалим поклониться Гробу Господню. «Я вторично взял, – продолжал Евлогий, – свои орудия и пошёл прямо к тому камню, где обрёл золото. Я думал, что опять найду клад; но сколько ни стучал, сколько ни тесал разных камней, не нашёл ничего. Наконец, вышел из заблуждения и, слава Богу, забыл пагубный сан вельможи».

Молись Господу Богу о том, чтобы простил твои согрешения, и о том, чтобы предохранил тебя от внезапных случаев совершить преступление; но не проси в молитвах твоих богатства, власти и прочего. Ибо Бог Всеведущ: Он знает, что нам полезно и вредно. Бог Милосерд: Он дарует то, что человеку нужно. Евлогий служит примером, сколь иногда пагубно бедному сделаться богатым.

В Царьграде был гражданин, довольно богатый и человеколюбивый. Имея у себя одного сына, он не старался оставить ему великое наследство и своё имение раздавал щедрой рукой неимущим. Но этого ещё не довольно было для человека богоугодного. Он хотел иметь и то утешение, чтобы, явившись к страшному Престолу Судьи Небесного, мог ему сказать: «се, аз и чадо мое!» Хотел и сына своего сделать столько же милостивым к страждущему человечеству. В один день, призвав его к себе и показав все свои богатства, он спросил у него: «Любезный сын! Что более желаешь получить от меня в наследство: сии ли сокровища? Или Христа Спасителя?» Юноша, воспитанный в страхе Божьем, решительно отвечал ему: «Христа; более ничего». Восхищённый сыновним ответом, отец ещё более начал расточать своё имение нищим, так что после смерти своей оставил ему только насущный хлеб. Благонравный юноша, из богача сделавшись почти убогим, не сожалел о том; ибо надеялся на Христа – на это великое сокровище, которое у него осталось.

В том же городе жил некоторый вельможа, славный богатством и благочестием. Он имел у себя супругу, также богобоязненную, и единственную дочь, воспитанную в страхе Божьем. Когда девице пришло время супружества, родители сказали друг другу: «Какого жениха изберём нашей дочери? Богатого ли и злонравного? Но он будет оскорблять её, принудит гоняться за суетой света, научит тщеславиться... Нет; изберём лучше человека среднего состояния, но богобоязненного, который примет дочь нашу, как особливый дар неба. Пойдём в церковь Божью, – присовокупили они. – Будем молиться о счастье нашего дитяти; и кто первый войдёт в храм Божий, тот пусть будет супругом её».

Сотворив пламенную молитву к Богу, отец и мать девицы сели и ждали, чем Небесный Промысл решит судьбу любезнейшей их дочери... Вдруг входит вышеупомянутый богобоязненный юноша. Подозвав его к себе, они спросили: кто он и откуда? И услышав, что это сын такого-то в Бозе усопшего щедролюбца, возблагодарили Бога и сказали ему: «Христос Спаситель нам усыновил тебя; прими от нас руку нашей дочери, а с ней и богатство наше. Всё это даёт тебе Сам Бог».

Благочестивый юноша служит примером, что Бог никогда не оставляет в нищете того, кто единственно из любви к Нему расточает свои сокровища.

Девица Монония, в юности приняв иночество, по-видимому, была смиренна и благочестива, но на самом деле поклонялась идолу; ибо собирала богатство и никогда не подавала милостыни. Имея у себя племянницу и любя её сердечно, она думала только о том, чтобы выдать её в супружество как можно выгоднее, и забыла своего Небесного Жениха.

Святой Макарий, попечитель неимущих, с душевным сокрушением взирая на эту заблудшую инокиню, вознамерился обратить её от идола к Богу, в чём и успел следующим образом. Будучи в молодости своей искусным гранильщиком драгоценных камней, он был известен Мононии, страстной охотнице до редких вещей. Итак, в один день, придя к ней, сказал он: «Некто продаёт два бесценных камня, изумруд и яхонт; я не знаю, его ли они собственные или где украдены; но уверяю тебя, что они будут редким украшением для твоей племянницы; купец отдаёт их недорого – только за пятьсот золотых». Монония обрадовалась несказанно и начала просить святого Макария, чтобы такую редкость не выпускал из рук; не желая сама выходить за монастырь, она в ту же минуту вручила ему деньги. Благочестивый Макарий, получив золото, ушёл и не хотел с ней видеться несколько дней, а старице совестно было послать за ним, ибо Макарий был человек всеми уважаемый и пользовался общим доверием. Наконец, Монония, встретив его в церкви, спросила: куплены ли камни или нет? «Они у меня дома, – отвечал праведник, – не угодно ли тебе самой посетить меня и посмотреть камни? Если они понравятся, то возьми их; если же не понравятся, то получи назад золото». Монония с радостью пошла к нему. «Что прежде хочешь видеть, яхонт или изумруд?» – войдя в дом свой, спросил её святой Макарий. – «Что тебе угодно», – отвечала Монония; и праведник ввёл её в одну комнату. Но что увидела тут Монония? Мужеского пола нищих, хромых, слепых, расслабленных, которые, сидя за столом, благословляли имя Мононии... «Вот твой яхонт», – указав на них, сказал ей Макарий и повёл в другую комнату. Изумлённая старица, не говоря ни слова, за ним следовала и увидела женщин, страждущих или от старости, или от болезней, которые, также обедая, молили Бога о здравии Мононии. «Вот твой изумруд, – указав на них, опять сказал Макарий, – как ты думаешь, есть ли что драгоценней этих камней? Если хочешь, возьми их; если не хочешь, оставь у меня и возьми назад твои деньги». Не зная, что отвечать на этот поступок святого Макария, поражённая стыдом, старица безмолвно оставила его.

Будучи наедине, Монония призадумалась, припомнила всю жизнь свою в иночестве и не могла вспомнить ни одного совершённого ею доброго дела; она так начала сокрушаться о том, что впала в тяжкую болезнь. Тут представлялась её воображению то тьма кромешная, то огонь неугасаемый; а некоторый Муж, сияющий славой, на всё это указывая, говорил ей: «Вот ужасы, от которых могут избавить тебя яхонт и изумруд, купленные святым Макарием». Устрашённая этим, Монония как от сна воспрянула и почувствовала облегчение от болезни. С того времени Монония уважала Макария, как своего Ангела Хранителя, и, переменив образ жизни, сделалась щедрой питательницей бедных.

Воистину, тот покупает бесценный яхонт, бесценный изумруд, кто питает бедных; ибо на эти камни можно купить Царство Небесное.

Благочестивый пустынник пришёл в некоторый скит на короткое время и, не застав свободной кельи, не знал, где остановиться. Другой старец, у которого была пустая хижина, отдал её пришельцу. В первые дни иноки обходились между собой, как братия о Христе; но скоро их любовь нарушилась.

Узнав, как поучительна беседа пришельца, многие начали посещать его и приносили ему, кто что имел. Старец, давший ему убежище, позавидовал славе инока и сказал сам себе: «Я живу здесь издавна, молюсь и пощусь, однако никто не навестил меня до этого времени; а этот пришелец здесь несколько дней, и все приходят к нему просить благословения». Потом начал роптать и злословить инока. Наконец, дошло до того, что он, надрываясь с досады, послал своего ученика сказать гостю, чтобы тот уходил из кельи, куда хочет. Добродетельный ученик пришёл к гостю, вместо того чтобы объявить волю своего наставника, поклонился и сказал ему: «Отец мой приказал спросить у тебя, здоров ли ты?» – «Скажи отцу твоему, – отвечал гость, – чтобы помолился обо мне Господу Богу; я несколько болен». Юноша, возвратившись к своему наставнику, объявил другое: будто старец нашёл другую келью и скоро уйдёт от него. Прошло несколько дней, и старец опять послал ученика своего сказать пришельцу, что, если он не выйдет из кельи, он сам придёт и жезлом изгонит его... Что ж напротив того сделал ученик? «Отец мой, – сказал он пришельцу, – услышав, что ты болен, старец прислал меня навестить тебя». – «Скажи отцу твоему, – отвечал гость, – что я, молитвами его, выздоровел». Юноша, возвратившись к наставнику своему, сказал, будто гость просит позволения пожить у него только одну неделю. Прошла и неделя... Старец вышел из терпения и, взяв костыль, пошёл выгонять пришельца. Но юноша, предупредив его, прибежал к иноку и сказал ему, что учитель идёт звать его на ужин... Услышав это, пришелец вышел навстречу старцу и, поклонившись ему, сказал: «Я иду к тебе, любезный о Христе брат! Не трудись идти ко мне». Изумлённый кротостью его, старец поверг на землю костыль свой, устремился облобызать его; потом увёл в свою келью и угостил, чем Бог послал. Проводив гостя, старец спросил у юноши, сказывал ли он пришельцу то, что было ему приказано? «Нет!» – отвечал юноша. Старец душевно тому обрадовался, и, узнав, что зависть его была следствием зависти дьявольской, он припал к ногам ученика своего и сказал ему: «Отныне ты отец мой, а я ученик твой; ибо через твой только поступок спасены души обоих нас».

Вот поучительный пример для тех, которые любят из дома в дом переносить вести! Христиане! Если увидите двух между собой ссорящихся, употребляйте все способы, чтобы примирить их: через это спасительное дело вы избавите от погибели заблудших и сами к добрым своим делам присовокупите важнейшую добродетель.

Когда преподобный Вадим, архимандрит Персидский, за веру Христову содержался в темнице и, будучи томим голодом и терзаем пытками, не хотел оказать даже наружного богопочитания солнцу, в то самое время некто Нирсан, князь арийский, уличённый в христианстве, отдан был под стражу. Но он не имел великодушия и долготерпения Вадимова. Устрашившись угрожающих мук, он повергся, наконец, в такую робость, что не устыдился сказать: «Почто терять мне блаженство известное в надежде некогда получить блаженство неизвестное?» И в тот же час послал одного из стражей к царю Саворию с просьбой, чтобы он возвратил ему своё благоволение, а он, со своей стороны, вернётся к вере отцов своих. Царь обрадовался и велел, чтобы Нирсана к нему представили. «Я готов доказать тебе мою царскую милость всем, чем пожелаешь, – сказал Саворий, – но и ты, Нирсан, докажи мне послушание верноподданного». Он шепнул что-то на ухо одному из царедворцев, и вскоре предстал преподобный Вадим в тяжких оковах на руках и ногах. «Если Нирсан умертвит своей рукой Вадима, – сказал Саворий к предстоящим вельможам, – то оставлю ему жизнь, возвращу сан, богатства и любовь мою». Злочестивец, не ответствуя ни слова, берёт у одного оруженосца саблю и взмахивает...

Вдруг раб Божий воззрел на него. Злодея объял трепет; рука его как бы окаменела. «Злобожный человек! – сказал ему праведник. – До того ли дошло твоё неистовство, что не только дерзнул ты отречься от Христа, но ещё убиваешь рабов Его? Горе тебе в страшный день Суда Божьего! Я охотно умираю за веру Христову, но не хотел бы быть умерщвлённым от твоей руки». Богоотступник, не чувствуя укоризны праведника и не имея сил исполнить волю тирана, стоял в трепете, устремив дикий взор на Вадима. Наконец, он собрался духом, с напряжением поднял руку свою и спустил удар на выю святого, но вскользь. Он несколько раз повторял удары свои и, нанеся бесчисленные раны, едва мог умертвить мученика. Так дрожали руки убийцы! Предстоявшие вельможи удивлялись долготерпению мученика, который под многократными ударами стоял неподвижно, как гора каменная, и ругались над убийцей, гнушаясь, что тот так боязлив и малодушен.

Бедственна была жизнь богоотступника! Ибо неверные подозревали его, не обратится ли опять к христианству, и при всяком случае укоряли, что он, раз изменив вере отцов своих, не может быть добрым гражданином. А христиане, встречаясь с ним, бежали от него или падали ниц, чтобы не осквернить очей своих воззрением на столь лютого нечестивца... Наконец, терзаемый отчаянием, святоубийца сделался самоубийцей.

Один епископ за некоторую вину отлучил священника от службы Божьей. Вскоре случилось, что несчастный по своей надобности пошёл в другую область и на дороге был захвачен неверными. Будучи принуждаем принести жертву идолам, с твёрдостью отрёкся он от злобожного веления и был замучен. Тело убиенного досталось христианам и было принесено в близлежащий город. Бог не токмо на душе, но и на телах праведных удивляет милость Свою. Градоначальник, видя чудеса от мощей мученика, соорудил церковь, устроил раку и, положив в неё тело его, поставил внутрь святилища. Потом, пригласив епископа и весь причет церковный, просил освятить храм Господень. Но едва началось всенощное бдение – о, чудо! Рака двинулась с места и, никем не тронутая, вышла из церкви. Все тут находившиеся ужаснулись и, усердно молясь Богу о своих согрешениях, которые, как думали они, прогневали угодника Господня, опять внесли оную в церковь; но едва в другой раз началась служба Божья, рака опять вышла. Градоначальник, поражённый удивлением и страхом, не знал, чему приписать это чудо; епископ болезновал; весь народ плакал, и с этими чувствованиями все разошлись по домам своим. Настала ночь, и святой мученик явился епископу. «Не скорбите о себе, – сказал он, – что не остаюсь с вами в храме Господнем; я умоляю тебя, сходи в такой-то град к святителю и упроси его, да разрешит и меня от запрещения. Ах! Я отлучён от службы Божьей, и потому не могу с вами служить в церкви и исхожу вон; хотя и принял венец мученический, но не видел лица Христова, как недостойный совершать Святые Тайны Его; елицех бо архипастырь свяжет на земли, будут связаны на небесех. Ты не приступай к сему; кто связал, тот пусть и разрешит». Сказав это, мученик стал невидим.

Наутро епископ, взяв с собой некоторых из причта духовного, отправился к наречённому от святого мученика епископу и обо всём случившемся рассказал ему. Святитель немедленно отправился в путь и, преклонившись пред чудотворными мощами, воскликнул: «Христос, связавший тебя через меня, смиренного раба Своего, да разрешит тебя ныне за пролитие крови твоей во славу имени Его! Войди в храм Господень и пребуди с нами».

Тогда с подобающей честью внесли раку святого в церковь и совершили всенощное бдение и литургию. Мощи не двинулись и источали чудотворения.

«В юности моей, – говорит о себе преподобный Исаак Сирский, – я жил с аввой Кронием, и этот уже дрожащий старец не возлагал на меня никакого дела, но добровольно вставал сам и подавал мне и прочим сосуд воды для омовения. После того я жил с аввой Феодором Ферменским, – и этот отец не дал мне ни одного приказания, но сам приносил на стол пищу и говорил мне: «Если хочешь, садись обедать». Я обычно отвечал ему: «Авва! Я пришёл сюда для того, чтобы тебе служить: почто не объявляешь мне воли твоей?» Но старец всегда молчал... Наконец, я уведомил об этом прочих. Иноки пришли к нему и сказали: «Авва! Брат пришёл сюда единственно для твоих услуг: почто не поручаешь ему никакого дела?» – «Разве я начальник киновии³⁴, что буду приказывать? – отвечал преподобный Феодор. – Когда захочет, пусть делает то, что я делаю, как видит он». Итак, с этого времени я предупреждал его и делал всё, что намеревался делать авва.»

Дети, ученики, подчинённые! Из этой повести заметьте, как должно поступать вам с родителями, начальниками и учителями.

Когда преподобный Исаак приблизился к блаженной кончине, собравшиеся вокруг него старцы спросили: «Что будем делать после тебя, авва?» – «Смотрите, – отвечал святой муж, – како ходих пред вами: этого для вас довольно. Если захотите идти в след мой и хранить заповеди Божьи, Господь ниспошлет на вас благодать Свою и сохранит место сие; а если не соблюдёте оных, не останетесь и на месте этом. Мы, видя приближающихся к смерти отцов наших, также сокрушались; но, соблюдая заповеди Господни и советы их, жили, как будто их самих пред собой имея. Равным образом поступайте вы, и Сам Бог сохранит вас».

Дети! Каждый благочестивый поступок ваших родителей, ваших наставников, ваших родственников, старцев и всех добродетельных людей всегда имейте пред вашими очами не только при их жизни, но и после смерти. Это будет светильником на путях ваших, с которым никогда не преткнётесь о камень соблазна.

Святой Иоанн Богослов, достигнув глубоких лет и потеряв силы не столько от старости, сколько от великих, непостижимых для нашего разума трудов, приносим был в собрание верных своими учениками. Апостольская ревность заставляла его проповедовать слово Божье и поучать христиан; но старец говорить не мог, а потому и довольствовался только этими словами: «Чадца моя! Любите друг друга». Удивляясь всегдашнему повторению одного и того же совета, они спросили его о причине, и любимец Христов отвечал: «Это заповедь Спасителя, исполнение которой, после любви к Богу, есть сокращённое содержание всего закона».

Святой Тихон, бывший епископом Амафунтским и великим поборником Православия, в молодых летах продавал хлебы, ибо отец его был пекарь. Имея сострадательное сердце, благочестивый отрок часто раздавал по нескольку хлебов нищим безденежно, за что раздражённый отец в одно время строго наказал его. Тогда святой Тихон сказал ему: «Родитель мой, ты огорчаешься напрасно; я отдаю хлебы твои взаймы Богу и имею от Него рукописание в священных книгах, где именно и говорится: «даяй Богу, сторицей приимет». Если тому не веришь, пойдём в житницу: там увидишь, как Бог возвращает заимодавцам долг Свой». Сказав это, он берёт отца своего за руку и ведёт к житнице; но когда хотели отворить дверь, они нашли, что она наполнена чистой и лучшей пшеницей, хотя прежде в ней почти ничего не было. Отец удивился и ужаснулся; он пал на землю, воздавая благодарение Богу, и с того времени не запрещал сыну своему раздавать милостыню по его воле.

В саду обрезали сухие ветви от виноградных древ и выбрасывали вон. Святой Тихон, собрав оные, рассадил в своём огороде и помолился Богу, чтобы он ниспослал на виноград его четыре дарования: первое, чтобы сухие розги приняли влагу, жизнь и силу, укоренились и возросли; второе, чтобы виноград был полон и красив; третье, чтобы ягоды были сладки и здоровы; четвёртое, чтобы гроздья его скорее прочих созревали. Наутро Тихон пошёл наведаться о винограде своём и увидал на нём благословение Господне: все розги прозябли. Они начали расти и того же лета сверхъестественно принесли чрезвычайное изобилие плодов; повсюду виноград был зелен, а у святого отрока созрел, имел вкус весьма сладкий и для здравия полезный. Этот виноград не только при жизни, но и после смерти чудотворца не лишился своей чудесной силы, и вино из этих ягод по большей части употреблялось для приношения бескровной жертвы Богу.

Столько пред Господом действительна молитва угодников Его!.. Но, христиане! Здесь заметьте другое, не менее важное для вас нравоучение. Вы не члены ли Церкви? Не розги ли винограда, его же насадила десница Господня? Вы, без духовных дарований, сухи исходите из чрева матери своей; но святая купель вам дарует влагу, Божественное миро – жизнь, Крест Господень – силу. Вся Церковь тогда молится за вас устами священнослужителя, да укоренитесь и возрастёте в вере евангельской. Итак, исполнитесь дел добрых; будьте украшением не только ваших семейств, но и общества христианского. Растворяйте сладостью благодеяний жизнь ближних, огорчённую злосчастиями. Споспешествуйте здравию недужных. Спешите, один скорее другого, расцвести верой, благочестием, братолюбием! Тогда будете, "яко древа, насажденные при исходящих вод, иже плоды своя дают во время свое, и лист их не отпадет, и вся, елика аще творите, успеете» (Пс.1:3).

Святой Сампсон, уроженец Римский, ещё в юности своей обучился врачебному искусству, не по нужде, не из корысти, но единственно для того, чтобы не быть праздным и помогать страждущим. После смерти родителей он поселился в Царьграде и полностью посвятил себя врачеванию. Но неусыпного врача наиболее украшала благодать Господня, которая всегда благословляла успехом святые труды его – через что человек Божий так прославился, что патриарх против воли рукоположил его в пресвитера.

В то время тяжко разболелся греческий царь Юстиниан и, не получая от врачей своих ни малейшего облегчения, обратился к Богу, единому источнику исцелений, и после усердной молитвы извещён был в сновидении, что только Сампсон может избавить его от болезни. Не скоро и с трудом благодатный врач был отыскан. Обрадованный Юстиниан оказал ему необыкновенную ласковость, на которую святой Сампсон отвечал с кротостью: «Всемилостивейший государь! Я нищ и грешен: сам требую от Христа исцеления грехов моих. Но вера твоя преклонит на милость Царя царей; Он может сотворить всё, что восхочет». После этого человек Божий, конечно не искусством своим, но благодатью Небесного Врача, столь долго страдавшего Юстиниана совершенно восстановил от одра болезни. Благодарный монарх радовался, сколько об исцелении своём, столько и о том, что богоугодный человек обитает в царствующем граде его. Он поднёс ему богатые дары в сребре и злате; но святой Сампсон ничего не принял. «Если благоволишь оказать мне милость твою, – сказал он, – то прошу тебя об одном: во славу Бога и для твоего спасения повели близ хижины моей построить гостиницу, в которой бы я, пока жив буду, мог принимать больных и странных и по силе моей успокаивать их. Через сие исходатайствуешь и себе вечное воздаяние от Бога, и мою старость утешишь». Юстиниан с сердечным удовольствием исполнил просьбу человека Божьего: соорудил странноприимницу и больницу и определил для них большие доходы. Здесь-то неутомимый врач, не только телесный, но и душевный, благодетельствуя ближним, достиг глубокой старости и безболезненно перешёл в жизнь вечную.

Но и сама смерть его этот богоугодный дом не сделала сирым. Когда случалось, что надзиратель странноприимницы был нерадив в своей должности или скуп для бедных, святой Сампсон являлся ему и, если тот не исправится, грозил погибелью. Однажды в Царьграде случился пожар, столь свирепый, что отчаялись потушить его; огонь шёл прямо на странноприимницу и готов был истребить оную. Вдруг увидели угодника Божьего, явившегося над домом. Он ходил вокруг ограды своей и повелевал остановиться пламени. В то самое время сверх чаяния возгремело облако, пролился необыкновенный дождь и погасил пламень.

Один старец не выходил из кельи; но имя затворника везде было славно и до благоговения уважаемо. Однажды Дух Святой возвестил ему: «Некто из праведных мужей разрешается от тела; гряди и прежде, нежели умрёт он, воздай целование». Старец задумался: «Если выйду днём, стечётся народ; будет, может быть, прославлять меня, а это тяжело для моего сердца. Итак, отправлюсь в путь поздно вечером, тайно от всех». Когда смерклось, человек Божий вышел из кельи... Но вдруг явились от Господа два Ангела с лампадами, чтобы освещать путь его. Весь город сбежался увидеть славу праведника. Таким образом, сколько он убегал славы, столько слава за ним следовала, и исполнились слова Священного Писания: «всяк... смиряяй себе вознесется» (Лк.14:11).

Когда авва Амос принял патриаршеский престол в Иерусалиме, тогда иноки из разных обителей и пустынь, по обыкновению, пришли воздать поклонение первосвященнику Божьему. «Молитесь за меня грешного, – облобызав их, сказал патриарх, – непрестанно молитесь, отцы и братия! Великое и тяжкое бремя возложено на меня, и ужасают меня подвиги старейшинства. Я читал негде, что Лев, первый наставник римский, сорок дней пребыл в церкви в молитве и посте и слёзно просил Бога, да простит согрешения его. Наконец, услышал глас: «Господь отпустил все грехи твои, кроме тех, которые касаются обязанностей, возложенных на тебя рукоположением. Об этом едином истязан будешь».

Вы, которые готовитесь быть пастырями и учителями словесного стада Христова! Познайте из этого, сколь важное дело – принять рукоположение. Не забывайте, что на Страшном Суде Христовом взыщется от вас каждая душа, вам порученная. Пасите их так, чтобы тогда дерзновенно могли сказать: «Господи! Се, аз и дети, яже ми дал ecи».

Когда святой Симеон, епископ Персидский³⁷, пренебрегая ласками и угрозами мучителя и показав готовность на все ужасы смерти, окованный и терзаемый оруженосцами, был ведён из царской палаты, евнух Усфаган, первый вельможа и в юности царя бывший его дядька, увидев Симеона, встал и поклонился угоднику Божьему. Но он, как принявшего некогда христианство, а потом сделавшегося богоотступником, Усфагана не удостоил даже взора своего и, укорив его, как беззаконника, равнодушно пошёл на мучения, для него уготованные.

Усфаган затрепетал... Он вспомнил божественные надежды, которые имел некогда на заслуги Христа Спасителя. Искра Христовой веры пробудилась в душе его, и Усфаган, сокрушаясь сердцем, начал плакать и рыдать. Он совлёк с себя драгоценные одежды и, надев рубище, сел у врат двора царского и, ударяя себя в перси, вопиял: «Увы мне, окаянному! Как явлюсь к Богу моему, Которого отвергнул? Какой дам ответ на Суде Страшном?..»

Царь Саворий в минуту узнал о столь внезапной перемене своего любимца и благодетеля. Он призывает его к себе, истощает все средства, чтобы возвратить его на путь гибели, удивляется, увещевает, укоряет, сожалеет, угрожает. Называет волшебством все поступки христиан; проклинает веру Христа Спасителя и потом опять умоляет Усфагана, как отца своего, чтобы он, именитый и мудрый старец, не делал уничижения богам, ему бесчестия и печали всему царскому дому. Но Усфаган на всё отвечал только следующими словами: «Довольно ужасно и прежде содеянное мною безумие; теперь свидетельствуюсь небом и землёю: не почту тварь паче Творца». После борьбы между царем и Усфаганом, неблагодарный Саворий решился предать смерти своего благодетеля и второго отца... Он повелел отсечь ему голову. Идучи на казнь, праведный муж просил царя обнародовать, что Усфаган умирает не за гражданское какое-нибудь преступление, но за веру христианскую. Он без труда получил на то согласие царское; ибо Саворий, наказывая своего друга и благодетеля, думал тем самым устрашить прочих христиан, а Усфаган надеялся, что христиане, услышав о страдании его, более укрепятся на все ужасы смерти за веру Христову. С этими мыслями он умер спокойно.

Вот пример добродетели языческой! Этот тиран, осудивший на смерть своего воспитателя, наставника и благодетеля, второго отца, и этим поправший всё священное, мог ли иметь в сердце своём какие-либо благодетельные чувствования? Душа христианина не такова: она сочувствует в несчастии и иноверцу.

В царствование великого князя Василия Васильевича, в Белозёрском Кирилловском монастыре был старец, по имени Савватий. Работая Господу день и ночь, умерщвляя тело свое постом, всенощным бдением и трудами на пользу обители и наставляя в благочестии приходящих туда богомольцев, он так прославился, что не проходило ни одного дня, чтобы не посетили его несколько человек для принятия от него благословения. Но Савватий, ища славы не от людей, а от Бога, сокрушался о том, что везде говорят о нём; ибо, зная слабость человеческую, праведник не надеялся на своё сердце и боялся, чтоб не проникли в него чувствования гордости и высокомерия. Святой муж решился отыскать для себя место пустынное, никем не посещаемое. Утвердившись в этом намерении, он принял благословение от настоятеля, простился с братией и ушёл на остров Валаам, лежащий на Ладожском озере, где иноки, ночь трудясь в молитвах, днём снискивают себе пищу милостыней и трудами рук своих. Но слава всегда следует за тем, кто убегает от неё... Всех превосходя подвигами постничества, святой Савватий и здесь просиял именем не только в местах окрестных, но и в странах, далее лежащих.

Опять человек Божий начал скорбеть и снедаться печалью, видя почтение от братии и от приходящих туда богомольцев; но, к сердечному удовольствию, услышал он, что на море есть остров, называемый Соловецким, пустой и ненаселённый, отстоящий от берега на два дня плавания.

Другой при первом слухе вообразил бы ужас пустыни, хлад севера, рёв зверей и в трепете отвратил бы оттуда очи свои; святой Савватий, напротив того, воскликнул: «Здесь благоприятное для меня пристанище! Бог Милосерд: Он пятью хлебами напитал в пустыне пять тысяч народа, пропитает и меня на острове хладном и пустом и даже пошлёт для меня чем накормить и пришельцев, если какие посетят обитель мою». Но настоятель и братия ни под каким видом не хотели расстаться со столь праведным мужем, ибо святой Савватий был венцем их братства.

Человек Божий решился уйти тайно. В глухую полночь он вышел из обители и направил путь свой к стороне моря; от живущих на берегу рыболовов вторично услышал он, сколь ужасная пустыня будет жилищем его, но всё это святого отшельника только более восхищало. Идучи вдоль по берегу морскому, он нашёл инока, по имени Герман, при часовне живущего, и соорудил с ним малую ладью.

Взяв с собой немного хлеба и необходимое орудие, с надеждой на Бога, они пустились в море. Тишина и попутный ветер способствовали им достигнуть желанного места. Там пустыннолюбцы водрузили крест, поставили келью и начали жить, работая Господу и снискивая себе пищу в поте лица своего. Их руки были заняты трудом, а уста благословляли Господа.

В Антиохии по случаю новых податей, для наступающего тогда военного времени необходимо нужных, произошёл бунт, в котором даже статуи Феодосия Великого и покойной супруги его Флакиллы были с ругательством низвергнуты. Суд о столь почти неслыханной дерзости производился с надлежащей строгостью. Посланные от Феодосия чиновники лишили Антиохию наименования восточной столицы; запретили даже общенародные бани; наполнили темницы не только виновными, но и теми, которые показались им подозрительными; описали имения у большей части знатных особ и повсюду расставили вооружённую стражу. Поражённые ужасом граждане непрестанно имели пред очами своими образ смерти и ожидали часа казни.

Здесь-тo сострадание пастырей и учителей христианских проявилось в высшей степени. Флавиан, архиепископ злосчастной Антиохии, невзирая на худую погоду, на беспокойства в пути, на свою старость, отправился в Царьград ходатайствовать за преступников у Феодосия. Святой Иоанн Златоуст утешал народ душеспасительными поучениями: представлял им необходимость истинного покаяния после столь жестокого злодейства и пагубные следствия отчаяния, которому после минутной дерзости предались антиохийцы. Пустынники, жившие близ города, отовсюду стекаясь, уверяли граждан, что они или испросят им милость, или умрут с ними. Проводя целые дни у входа в судилище для умилостивления судей, ночью они ложились около дверей темниц и готовы были предать жизнь за избавление братий своих: то обнимали колена судей, то обращались к ним с именем Божьим.

Один из этих человеколюбивых старцев, по имени Македоний, человек простой и не знавший светского обращения, но славный благочестием и святостью, встретил двух судей среди города и приказал им сойти с лошадей. Судьи рассердились было, но услышав о беспримерной жизни пустынника, исполнили его требование, обняли его и просили прощения. Тогда этот старец, исполнившись Божественной премудрости, воздвиг глас свой: «Пойдите, друзья мои, и сделайте государю от меня следующее представление: ты – император, однако человек; ты обладаешь людьми, которые суть образ Божий. Бойся гнева Создателя, если истребишь Его создание. Ты раздражён, что твои образы разрушены; менее ли прогневается Бог, когда ты разрушишь Его образы? Твои изображения бездушны и бесчувственны, а Его одушевлены и разумны. Твои медные образы опять восставлены и учреждены; но когда умертвишь людей, чем можешь вознаградить твое преступление? Воскресишь ли их?» Этот глас ревности и любви сильно потряс сердца судей, равным образом и просьбы прочих иноков нередко исторгали у них слёзы. Но они должны были в ответ и своё оправдание представлять им волю императора, опасность послабления государственным преступникам и необходимость исполнять требования правосудия.

Уже настал ужасный день, когда хотели читать решительный приговор обвинённым... Пустынножители опять собрались в судилище и неотступно просили отложить дело на некоторое время и ожидать новых от Двора повелений. Они принимали на себя идти к императору и умилостивить его своими слезами, и наконец столько успели, что получили желаемое. Судьи дозволили им подать представления свои на письме и отослали оные к императору. Удивления достойные пустынники, увидев, что дело, столь близкое их сердцу, находится в лучшем состоянии, возвратились в свои кельи. Их слёзы и моление пред судьями имели то спасительное действие, что Флавиан успел между тем явиться пред Феодосием и преклонить сердце его на жалость – что происходило следующим образом.

Прибыв в палаты, где находился Феодосий, архиепископ остановился от него вдали, как бы удерживаемый страхом, стыдом и печалью. Он стоял безмолвно, потупив глаза в землю; казалось, сам был виновен и просил помилования себе самому; только слёзы и воздыхания говорили за него. Поражённый сим Феодосий подошёл к нему и с кротостью сказал: «Не погрешая против неба, могу жаловаться на жителей антиохийских; я предпочитал их город всем городам моего государства: за столь многие милости и благодеяния мог ли ожидать от них столь злодейского воздаяния? Я не думаю, что сделал им какую-либо несправедливость. А если иногда и был столько несчастлив, то могли бы они восстать на меня одного. Для чего же оскорблять умерших, которые против них не погрешили?» Он остановился на этих словах; и архиепископ, отерев слёзы, наконец, прервал молчание.

Он начал речь – истинным признанием преступления антиохийцев, исповедуя, что нет соразмерного оному наказания. Но, сравнив их неблагодарность с благодеяниями императора, представил ему, что чем больше оскорбление, тем славнее прощение; привёл в пример Константина Великого, который, будучи побуждаем царедворцами жестоко наказать мятежников, обезобразивших одну из его статуй, осязая рукой лицо свое и улыбаясь, ответствовал: «я не ощущаю никаких язв»; напомнил ему собственную его милость, когда он, на праздник Святой Пасхи, даровав жизнь заключённым в темницах преступникам, воскликнул: «О, если бы Господь дал мне силу воскрешать и мёртвых!», представил, что иудеи, язычники и варвары теперь смотрят на него и ожидают приговора виновным, чтобы, судя по его милосердию или жестокосердию, заключить о силе и святости веры евангельской. Но дабы истребить из сердца его опасение дурного примера, если столь великое преступление останется без наказания, представил ему, что прощение в этом случае не будет следствием малодушия и невозможности мстить, но действием веры и милосердия. И что злосчастная Антиохия страхом и угрызением совести уже наказана более, нежели, сколько могли бы наказать её меч и огонь.

Слёзные просьбы и угрозы Суда Господня в устах человека Божьего были столь действительны, что Феодосий не мог противиться силе убеждений. Не в силах удержать слёз своих и, сколько можно, скрывая внутреннее смущение, он сказал только: «Если Господь благоволил простить убийц Своих, я ли не должен простить моих оскорбителей – я, который такой же смертный, как и они, и раб Того же Господа?» Тогда благочестивый старец повергся к ногам государя и умолял Небо о его благоденствии. «Иди, отец мой, – обняв его, продолжал Феодосий, – и принеси скорее утешение сетующему народу; обрадуй его на праздник Христова Воскресения³⁹ отпущением преступления его. Моли Бога, да благословит оружие моё, и будь уверен, что я по окончанию войны приду сам утешить граждан антиохийских». Оказав всевозможное благоволение Флавиану, Феодосий вскоре отпустил его.

Возвращение святителя в Антиохию было подобно торжеству. Весь город встретил его за несколько стадий; дорога усыпана была цветами. Радость и молитвы – было единое и общее чувство граждан.

Состарившийся в постничестве, Кассиан разговаривал с одним старцем о пользе души; и поскольку разговор их продолжался довольно долгое время, то старец начал дремать. Преподобный Кассиан, сожалея о нерадении к Богу инока, хотел обнаружить пред ним действие духа-искусителя и произнёс что-то, служащее только веселому времяпрепровождению... Вдруг инок очнулся и протянул ухо, чтобы не проронить ни одного слова. Тогда Кассиан, вздохнув тяжко, сказал ему: «Как несчастны мы! Пока беседовали о вещах небесных, то дремота сжимала очи наши; а как скоро вылетело из уст весёлое слово, мы воспрянули, и сон прошёл». Поражённый до глубины сердца наставлением, старец после этого всегда молился Богу, чтобы он никогда не допускал его заснуть, когда идёт разговор духовный, и немедленно ниспосылал бы на него крепкий сон, когда начнут празднословить, а тем более язвить имя других.

И мы, подобно беспечному иноку, всё слушаем охотно, кроме нравоучений. Разница только в том, что инок исправился, а мы по большей части как живём, так и умираем.

Один добрый, но бедный человек имел сына. К несчастью, в их стороне наступило голодное время. Тогда, видя себя, жену и сына, истаивающих от голода, несчастный отец сказал: «Любезное дитя! Согласись, чтобы я продал тебя; мучительно с тобой расстаться, но этим только и мы, и ты можем избегнуть голодной смерти». – «Делай, что хочешь, батюшка, – отвечал юноша, – я повинуюсь с охотой». – «Но, сын мой! – возразил отец. – Помни совет, который дам тебе: ходи всегда в церковь и никогда не выходи оттуда, не дослушав Божественную службу». После этого он отвёл его и продал одному вельможе, а сын со своей стороны никогда не нарушал повеления родительского и, служа верой и правдой своему господину, всегда ходил в церковь.

Но добродетель беспрестанно искушается. По какому-то несчастному случаю юноша подвигнул на гнев и мщение госпожу. Один молодой слуга всемерно тому способствовал. Мстительная женщина решилась погубить невинного юношу. «Сей новокупленный, – с видом испуганным однажды сказала она своему мужу, – имеет злые мысли на жизнь твою», и с обыкновенной в таком случае хитростью так уверила его, что он, не разобрав дела, согласился верного раба предать смерти. В тот же день, увидев уголовного судью, безрассудный господин сказал ему: «Я пришлю к тебе одного из моих слуг с убрусом⁴²; ты прикажи отсечь ему голову и, завернув в убрус, отдай тому, кто придёт после него». Между тем по имени он не назвал ни того, ни другого. Таким образом, добрый юноша, не зная ничего, по приказанию господина пошёл на смерть свою, но по дороге увидел, что перед одной церковью отправляют молебствие; он вспомнил наставление отца своего и остановился тут до окончания службы.

Между тем госпожа вышла из терпения, что так долго принуждают ждать крови его, и послала к судье своего любимца спросить у него, какой даст ответ на то, с чем послан новокупленный раб? Соблазнитель, идя дорогой и услышав молебствие, также остановился – из любопытства. Юноша, увидев его, спросил: «Куда идешь?» – «К уголовному судье, – отвечал он, – требовать ответа на то, зачем ходил ты: был ли у него?» – «Нет ещё, – отвечал юноша, – но сделай милость, переменим наши препоручения, мне весьма хочется дослушать Божественную службу; ты отнеси этот убрус вместо меня, а я схожу за ответом». Молодой человек, взяв убрус, пошёл куда должно и в тот же час потерял свою голову.

Служба Господня кончилась, и юноша по уговору пошёл к судье уголовному. Там получил он что-то завёрнутое в убрусе и, не любопытствуя, принёс домой. Как изумились господин и госпожа, увидев в живых того, кого послали на смерть! Они обмерли от ужаса, когда увидели в убрусе голову любимого слуги, которого послали за головой юноши. Потом спросили, как это происходило, и, услышав от него всё подробно, увидели тут действие Промысла Небесного. Супруг видел только свою неосмотрительность в обвинении одного и невинную смерть другого; а злобная жена, сверх того, видела тут праведный суд Господень и, умилившись душой, перестала гнать юного раба своего.

Храм есть земное небо, где невидимо присутствует Сам Бог. Христиане! Приходите в церковь, как в тихое пристанище от бури, от печалей житейских: там «просите, и дастся вам; ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам» (Мф.7:7).

Однажды нужно было преподобному Феодосию Печерскому посетить великого князя Изяслава, находившегося тогда в дальнем расстоянии от Киева. Промедлив до вечера, угодник Божий хотел, по обыкновению, пешком идти в обитель, но князь приказал отвезти его в коляске. Провожатый, человек молодой, видя преподобного Феодосия в весьма простой одежде, почёл его за какого-нибудь собирателя милостыни и позавидовал, что он, сидя в коляске, может спокойно заснуть. Наконец, он был так раздосадован, что вышел из терпения и сказал ему: «Черноризец! Время бы и мне отдохнуть на твоём месте». Святой муж, не сказав ни слова, вышел из коляски и посадил туда слугу княжеского. Преподобный Феодосий, приняв на себя должность провожатого, то шёл подле коня, то, утомившись, садился на него. Это продолжалось до рассвета, между тем молодой человек спал спокойно... Наконец, с преподобным Феодосием начали встречаться вельможи, едущие из Киева к Изяславу: увидев праведника, они сходили с коней и ему кланялись. Слуга княжеский, пробудившись на голос Феодосия, изумился, увидев, что знатные люди воздают столь великое почтение старцу, которого он обидел; в ужасе, он выскочил из коляски... Но этот ужас ещё умножился, когда, приближаясь к монастырю, увидел он, что вся братия вышли к нему навстречу и с благоговением принимали от него благословение. «Кто сей старец?» – думал слуга княжеский и почитал себя погибшим, если Изяслав узнает о его дерзости... Но праведный муж вскоре успокоил его. Он ввёл своего оскорбителя в трапезу и приказал поставить перед ним питьё и яства; потом, дав немного денег, ласково отпустил домой.

Вот смиренномудрие, истинно христианское! А мы везде любим быть первыми: не только стараемся в дружеских собраниях занять высшее место, но даже в храме Божьем, где невидимо присутствует Царь царей, пред Которым в равном достоинстве раб и князь, мы оскорбляемся, если кто-нибудь низшего против нас состояния станет впереди, – иногда с негодованием отталкиваем его.

Преподобный Арсений Великий⁴⁴, не приняв ещё образа иноческого, как человек мудрый и добродетельный, был призван царём Феодосием в Царьград и сделан учителем Аркадия и Онория. Будучи кроток душой и уважая их, как детей царских, он преподавал уроки всегда стоя, между тем как ученики его сидели в мягких и роскошных креслах.

Однажды случайно пришёл к ним Феодосий. Увидев Аркадия и Онория сидящих, а Арсения перед ними стоящего, он оскорбился и сказал: «Такое ли от меня было тебе наставление? Не сказал ли я с самого начала, чтобы ты, как второй отец, почитал их своими детьми, а не царскими?» – «Всё должно быть на своём месте, – с кротостью отвечал Арсений, – юношам нужно учение, а царевичам прилична честь царская...» Феодосий, будучи ещё более недоволен ответом Арсения, немедленно снял с детей своих знаки царские и, против воли посадив учителя, ученикам приказал стоять пред ним... «Если научатся бояться Бога, – сказал он, выходя от детей своих, – и будут достойны владычествовать над народом, то Небесный Промысл даст им царство на земле; если же будут горды и злобны, то лучше им не царствовать, нежели царствовать безумно. Молю Бога, чтобы дети мои лучше умерли в юности, нежели бы возросли на гибель души своей и на злосчастие народа». Арсений, благословив в душе своей Феодосия, с того времени начал преподавать уроки сидя, а царевичи стояли перед ним.

Без сомнения, не желает счастья детям своим тот отец, который подаёт им хоть малейший повод гордиться своим богатством или знатностью.

Преподобный Арсений Великий был так смиренномудр и столько не надеялся на свой разум, что всегда искал чему-нибудь научиться – даже от людей неучёных.

Однажды этот праведник, разговаривая с некоторым старцем, пришедшим из Египта, просил у него наставления, как лучше и надёжнее отгонять от сердца своего помыслы небогоугодные? Некто из иноков, слышавший их беседу, удивился тому и спросил у Арсения: «Почто ты, будучи искусен в греческом и латинском языках и зная разум всех книг, принимаешь уроки от невежды?» – «Я знаю греческий и римский языки, – отвечал праведник, – но по это время не могу выучить азбуки, которую сей простяк знает весьма твёрдо».

Под этим святой Арсений разумел смирение, которое есть начало всех добродетелей, как азбука есть начало всех книг.

Некогда преподобный Арсений тяжко разболелся. Иноки перенесли его в церковную больницу и положили на мягкую постель. Старец из другого монастыря пришёл посетить больного и, увидев Арсения на мягком ложе, соблазнился и подумал: «Это ли отец Арсений? Как можно ему так покоиться?» Но как пришелец изумился тому весьма неосторожно, то бывший тут священник отгадал мысли его и, отведя в сторону, спросил, кто таков был он, живучи в мире, и какова была жизнь его? – «Я был пастух, – ничего не подозревая, отвечал инок, – и жил в чрезмерной бедности и печали». – «А теперь хорошо ли живёшь?» – опять спросил у него священник. – «Весьма спокойно, – отвечал он, – и имею всё, что мне нужно». – «Знай же, – сказал священник, – что сей старец, которого видишь, был второй отец царским детям. Ему принадлежали тысячи рабов; его постель была мягка и роскошна; его богатства были бесчисленны: итак, не правда ли, что ты после трудов мирских ныне покоишься, а отец Арсений после покоя мирского ныне трудится?» Старец признался в своём заблуждении и, поклонившись в ноги священнику, просил у него прощения, что в сердце своём оскорбил праведника.

«Не осуждайте, да не осуждены будете», – сказал Христос Спаситель. Мы часто осуждаем ближнего, но сами на себя и оглянуться не хотим.

Один римский вельможа, близкий родственник преподобного Арсения, при смерти своей завещал ему великое богатство. Праведник, получив духовную, едва успел узнать содержание, как хотел разорвать её. Но слуга, который принёс оную, пал к нему в ноги и умолял не делать этого; в противном случае строго взыщут с него. Тогда преподобный Арсений, отдавая ему назад завещание своего родственника, сказал: «Я умер прежде его: удивительно, как он, недавно умерший, делает меня, мертвеца, наследником богатства. Отдай, друг мой, бумагу назад тому, кто тебя с ней послал сюда».

Вот пример высокого пустынножительства! Кто посвятил себя на служение единому Богу, тот не имеет нужды в богатстве.

Один инок желал быть мучеником за Христа; но поскольку Церковь наслаждалась миром, то и не знал он, как удовлетворить желание своего сердца. Видя в святом Пахомии дар чудотворения, он приходил к нему многократно и просил помолиться за него Богу, чтобы тот удостоил его венца страдальческого. Сколько угодник Божий ни советовал ему, чтобы не принимал в сердце своё столь странных помышлений, сколько ни говорил ему: «Любезный о Христе брат! Переноси мужественно подвиг иночества; день и ночь занимайся богомыслием; непорочной жизнью подавай душеспасительный пример братии, и будешь иметь участие на небеси с мучениками». Но все увещания святого Пахомия были тщетны. Старец с сокрушением и слезами умолял его.

Наконец, праведник, желая избегнуть непрестанных просьб инока, сказал ему: «Хорошо; я помолюсь о тебе к Спасителю мира, да подаст тебе случай прославиться в страдальчестве. Но ты, как можно, берегись, чтобы вместо исповедания имени Христова не отвергнуть его в лютый час мучений. Я уверял тебя и теперь уверяю, что заблуждаешься, без нужды желая повергнуться в напасть, когда Сам Господь учит нас молиться, да не будем введены в искушение; но если желание твоё так сильно, то пусть по-твоему будет».

Через два года после их разговора случилось некоторым из братий быть в дальней веси для собирания камыша на постели. Но так как они там надолго задержались, то святой Пахомий, призвав этого старца, сказал ему: «Иди, посети трудников и отнеси им пищу», – и, благословляя его в путь, присовокупил: «Се ныне время благоприятно, се ныне день спасения, ни едино ни в чем же дающе претыкание, да служение беспорочно будет» (2Кор.6:2–3). Инок не мог догадаться, к чему относились слова угодника Божьего, и отправился в путь свой. Но, проходя через пустыню, он встречен был варварами, которые обитали в неприступных горах. Они окружили его, взяли в плен и увели в жилища свои. «Приди, старче, – ругаясь, кричали они, – поклонись богам нашим». Долго отрекался инок принести жертву идолам; но обнажённые над головой его сабли, угрозы неслыханных мук принудили несчастного сделать коленопреклонение злобожное. Убоявшись смерти, он забыл душу бессмертную и, отрекшись от Христа, ел и пил от жертвы их. После того, как единоверец, он был отпущен без всякого вреда...

Сколь опасно полагаться на свои силы, когда человеческое сердце столь непостоянно и превратно, а плоть столь слаба и немощна!

В одной из египетских пустынь жил благочестивый инок, по имени Дула, честный, кроткий, против клеветы безответный – истинный раб Христов. В этом терпении богобоязливый старец препроводил двадцать лет.

Но враг рода человеческого искони устраивает погибель тем, которые служат не ему, но единому Богу. Будучи не в силах низложить ограждённое щитом небесной благодати сердце отшельника, он вооружился на него другим образом.

Один старец, не имевший страха к заповедям Господним, руководимый духом-искусителем, ночью, как тать, вошёл в церковь, похитил святые сосуды и, сокрыв их в тайном месте, затворился в келье своей, из которой прежде того выходил весьма редко. Когда пришло время утреннего пения, инок, вошедший в церковь, чтобы разжечь кадило, приметил с первого взгляда, что в храме неблагополучно; он немедленно поведал об этом настоятелю, настоятель объявил всей братии.

К несчастью, праведный Дула в то время из-за болезни не пришёл на утреннее славословие. Воспользовавшись этим, некоторые из его недоброжелателей подали свой голос, что святыню украл не кто иной, как Дула: лучшее доказательство, что он, против обыкновения своего, сегодня не пришёл к утрени... Легкомысленные люди поверили. Вся братия ужаснулась, вознегодовала и велела невинного Дулу привести на собор. Удручённого болезнью праведника насильно привлекли в церковь. Там в присутствии настоятеля и отцов, состарившихся в постничестве, не спрашивая, он ли точно святотатец, злые люди начали клеветать на него: иной говорил, что он тайно от всех ел; иной кричал, что он крал хлеб и продавал за монастырём. Слыша это, настоятель и старцы поверили клевете и с угрозами начали допрашивать невинного Дулу, где тот скрыл похищенное из церкви сокровище. Сначала раб Божий оправдывался и представлял убедительнейшие доказательства своей невинности. Но видя, что ему не верят, скрепил сердце своё и замолчал, говоря только изредка: «Простите, отцы святые, меня грешного». После этого настоятель повелел совлечь с него монашеский образ и облечь в мирские одежды; невинный Дула был заключён в тяжкие узы и отдан на допрос эконому... Чего страдалец не вытерпел тут! но на все угрозы, на все мучительства отвечал только: «Простите меня грешного!»

Наконец, раздражённый настоятель и братия отослали его к градоначальнику – там новые пытки; но на каждый вопрос: «Где сокрыл похищенное из церкви сокровище?» – невинный Дула повторял одно и то же: «Не имею у себя ни серебра, ни злата». Истощив весь ужас мучений, градоначальник повелел ввергнуть его в глухую и смрадную темницу. На следующий день судья призвал к себе настоятеля и прочих иноков и объявил им, что Дула ни в чём не признаётся; но ожесточённые люди представили на него новые лжедоказательства, и обманутый градоначальник подписал приговор, чтоб у Дулы, как у святотатца, отсечь руки. И повели невинного страдальца на место казни... В то самое время настоящий хищник почувствовал в душе своей угрызение совести. Он ужаснулся и сказал сам себе: «Увы! Что будет мне, если обнаружится злодейство мое? Но, положим, что тайна моя здесь на этом свете останется тайной: какой же дам ответ я на Страшном Суде Христовом? О, горе мне злочестивцу! Я – святотатец, я кровопийца!» Он немедленно идёт к настоятелю и говорит ему: «Отче, церковное сокровище нашлось; клянусь, что Дула невинен!» Немедленно настоятель послал с этим известием к градоначальнику, и страстотерпец возвратился в обитель свою. В тот же час иноки узнали о невинности его, узнали настоящего хищника и припали к стопам праведника, умоляя его, да простит им столь лютый грех. Но будет ли искать удовлетворения за обиды свои тот, кто живёт по примеру Христа Спасителя, невинно приявшего оплевания, заушения, венец терновый и смерть крестную?..

Никого не подозревай в преступлении, пока не будешь иметь несомненные на то доказательства. Неосмотрительность в этом случае губит человека невинного, меж тем преступник остается ненаказанным за большие злодеяния.

Один инок, будучи обижен другим иноком, пришёл к некоторому старцу и, рассказав, что и как между ними произошло, с гневом воскликнул: «Я не премину отомстить ему!» Сколько старец ни уговаривал его, сколько ни советовал ему, чтобы он мстить за себя предоставил Богу, но огорчённый инок не слушал его и беспрестанно повторял: «Не могу быть спокоен, пока за оскорбление не воздам оскорблением». Оплакивая заблуждение инока, старец несколько умолк; потом сказал ему: «Время молитвы; принесём, любезный брат, жертву Богу». Инок восстал, и старец начал читать следующее: «Господи Боже наш! Мы на Тебя не уповаем; не пекися о нас, не мсти за нас; мы сами всё начнём и кончим». Услышав это, инок ужаснулся и пал в ноги старцу. «Не хочу иметь ссоры с моим братом, – сквозь слёзы говорил он, – не хочу мстить ему». Потом, обратившись к Богу, вскликнул: «Един Мститель неправды! Прости мое согрешение!» Старец, веселясь о покаянии инока, сказал ему: «Будь уверен, сын мой, что претерпевший досаду без труда спасётся; напротив того, кто гневается на брата своего, тот губит свою добродетель и рабствует дьяволу».

Христиане! Оставьте Господу Богу отмщать за те обиды, которые нанесёт вам ближний; он воздаёт всякому по делам его; а ваше дело – простить оскорбителя.

Греческий царь Валент, держась Ариевой ереси, осудил на изгнание за реку Истр Евсевия, епископа Самосатского. Посланный для исполнения этого приговора, прибыв в Самосаты, не знал, как приступить к делу, ибо народ любил святителя и готов был лучше решиться на общий бунт, нежели отдать его в руки правосудия. Узнав это, святой Евсевий поздно вечером призывает к себе царского посланника и, приняв его ласково, говорит ему: «Молчи и никому не объявляй причины твоего сюда прибытия; в противном случае народ взбунтуется и убьёт тебя; я не хочу быть виновником твоей смерти». После того Евсевий совершил вечернее славословие Богу и, когда настала ночь, открыл тайну и намерение одному из слуг. Рано поднялся с ложа своего и вышел из дома архиерейского, сопровождаемый верным спутником, который нёс за ним возглавие⁵² и книгу – всё богатство, которое святитель взял с собой. Достигнув реки Евфрата, близ стен градских текущей, он отдал себя в руки царского чиновника и, сев в ладью, поплыл к городу Зевгме.

Как ужаснулся народ cамосатский, узнав о судьбе святителя своего! Все пришли в волнение, все рыдали, все спрашивали, в которую сторону святой Евсевий направил путь свой, и когда узнали, что целью его путешествия на первый раз был город Зевгма, с поспешностью устремились на лодках за архиереем Божьим. Они настигли его там, где надеялись; их плач и рыдание слышны были издалека. Каких не истощили тут они просьб и молений, чтоб возвратить к себе пастыря своего и учителя! Каких не употребили убеждений! Они припадали к ногам его, омывали их своими слезами, уверяя, что паства его достанется какому-нибудь хищному волку – арианину; но святой Евсевий на каждое новое убеждение отвечал этими только словами: «Всяка душа властем предержащим да повинуется: несть бо власть, аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть. Темже противляяйся власти, Божию повелению противляется: противляющиися же себе грех приемлют» (Рим.13:1–2). «Так, дети мои, – каждый раз присовокуплял он, – невозможно мне, подданному, противиться царскому повелению; также и вы, как подданные, будете несчастны здесь и в будущей жизни, если не будете послушны воле царской. Я первый, в этом случае, готов обвинить вас».

Народ, видя непреклонность своего пастыря, предлагал ему на путь: иной злато и серебро, иной одежды, иной рабов; но святому человеку, кроме книги и самой простой одежды, ничего было не нужно. Единственно в угождение духовных чад своих, он взял с собой несколько маловажных вещей; напомнил всем, чтобы твёрдо держались догматов православной веры, помолился о них, благословил и отправился в предлежащий путь.