Третий член Символа веры
5. История грехопадение первых людей
(По учению Филарета, митрополита Московского)
I. Происхождение греха. Начало греха в диаволе. – Греху человека предшествовал грех в мире духовном (1Ин. 3:8). «Прежде видимой и разумной твари, то есть человека, Бог сотворил невидимую разумную тварь духов, которые называются Ангелами. Один из сих светлых духов, с некоторыми подчиненными ему духами, имел дерзость выйти из послушание всеблагой воле Бога, Творца, своего, и чрез то лишился дарованного ему света и блаженства, и сделался злым духом» («Начатки», 10 стр.).
Факт падение добрых духов подтверждается словом Божиим, когда оно говорить об «ангелах, не сохранивших своего начала, но оставивших свое жилище» (Иуд. 1:6). «Злые духи, сделавшиеся таковыми чрез отпадение от Бога, после греха своего, впали в самолюбие, гордость и злобу; они стали духами нечистыми, прогневавшими Бога, осужденными, хотя приговор сего суда не во всем еще царствии Божием обнародован и не во всей силе исполнен» (Слова и речи, изд. 1848 г. II, 290; Кат. ХХIV); «они настолько укоренились во зле, что стали совершенно неспособны полюбить добро и раскаяться в грехе» («Зап. на Быт.» I, 61).
Понятно после этого, что по отношению к человеку они ничего не желают и ничего не делают, кроме зла. Они стараются коварствовать над человеками и, обольщая их, внушать им ложные мысли и злые желания (Ин. 8:44), за что и называются диаволами, т. е. клеветниками и обольстителями (Кат. XXIV). Такое отношение злых духов к человеку тем более опасно для него, что они, как принадлежащие к высшему миру духов, по своим силам превосходят человека. Они могут «действовать на стихии». Так, например, диаволу попущено было возбудить в воздухе огонь, чтобы сжечь овец и пастырей Иова, и воздвигнуть бурю, чтобы разрушит храмину и побить детей его. «Знание естественного диавол может иметь не меньше и даже, может быть, больше, нежели человек: поскольку, по тонкости своего существа, видит в природе многое, чего дух человека, заключенный в теле не видит» (Слова и речи, изд. 1848 г. I, 315; 1882 г. IV, 586).
II. Грехопадение прародителей. – После того как мы знаем, как враждебно настроен диавол против Бога, против всего святого и доброго, неудивительно, что он позавидовал блаженству человеков, и пожелал лишить их оного. Для этого он употребил хитрость: вошел в змие102 и склонил Еву вкусить запрещенного плода, преступить заповедь Божию («Начатки», 11).
Искушение прародителей в раю не миф. Господь сказал иудеям: «вы отца [вашего] диавола есте... он человекоубийца бе искони» (Ин. 8:14). Иудеи, которым сие сказано, были не мифические, а действительные существа, следственно также и отец их диавол. На что указывают слова: «человекоубийца бе искони»? Без сомнение, на искушение в раю и падение человеков. Вот как произошло падение прародителей. Преобразившись пред Евой в светлого ангела, в учителя истины, диавол сначала вводил ее в сомнение о том, точно ли слово Божие слышала она от мужа, и не по суеверию ли воздерживается от древа познания.
Ева, ответствуя змию, повторяет заповедь о древе познание, с тою особенностию, что прибавляет к ней слово: «и не прикасайтесь к нему» (Быт. 3:3). Из сего догадываться можно, что мысль о строгости заповеди и страхе смерти начинала уже затмевать в ней чистое чувствование любви и благоговение к Богу-Законодателю.
Вторая речь искусителя заключает в себе сколько слов, столько лжей, но сплетенных так, что богоотступлению они дают вид действование по намерению Божию. Примечая, что страх смерти держит Еву в послушании Богу, он отъемлет прежде всего сию опору: «не умрете» (Быт. 3:4). Но чтобы не показаться противоречащим слову Божию, он старается внести свое противоречие в самое слово Божие, и к сему обращает богонареченное имя древа познание добра и зла. Изъясняя сие наименование, он уверяет, что со вкушением от древа познание, Бог соединил совершенное ведение добра и зла, подобно как со вкушением от древа жизни совокупил жизнь бессмертную, и обещает в сем ведении новые очи, то есть новую степень ведение и даже божественность. Две мысли могло возродит такое описание древа познания: или ту, что Бог по зависти возбранил его, дабы не иметь причастников Своего естества, или ту, что Адам превратил истинный смысл Божией заповеди. Одна другой выгоднее была для искусителя; но в Еве удобнее предполагать можно последнюю. Греховное расположение в душе Евы началось беспорядочным направлением познавательных сил: возбужденная к любопытству и недоверчивости, жена взирает на запрещенное древо так, как бы видела его в первый раз, – она позабывает взирать на него, как на предмет заповеди Божией, но рассматривает оное в предполагаемом отношении к себе, – к своей чувственности, к своему сердцу, своему разумению (Еккл. 7:29); с уклонением от единства истины Божией в многочисленность собственных помыслов неразлучна (была) множественность собственных желаний, не сосредоточенных в воле Божией, или похоть, которая есть ближайшая вина «прельщения», и которая, «зачав, рождает» действительный «грех» (Иак. 1:14, 15). Ева видит в запрещенном древе не то, что оно есть, но то, чего она желает, по известным видам «похоти» (1Ин. 2:16; Быт. 3:6). Первый грех рождается в чувственности – стремлением к роскоши, в сердце, желанием наслаждаться без рассуждение, в разуме – мечтанием кичливого многоведение, и следственно проницает все силы естества человеческого. За влечением ко греху следовало греховное действие: «жена... взяла плод его (древа познания) и ела; также дала и мужу своему, и он ел» (Быт. 3:6). Так произошло событие, изменившее последующую судьбу человека и отношение Бога к нему103.
III. Тяжесть первого греха. – Кто же виновник происшедшего греха, на кого должны обрушиться последствие его? Во всяком случае происхождение греха кроется не в волие Божией – святой и благой. Благость Божия ничего не желала для человека и ничего не сделала для него, кроме добра. По благости Божией, первый человек, получив при сотворении высокие способности и могущественные силы, быв поставлен владыкою рая и земли, пользовался обширнейшею свободою, какую может иметь сотворенное существо. Если сей свободе поставлен был предел – древо познание добра и зла104, – если Адаму не предоставлено было свободы вкусить от плода его, и тем дана возможность злоупотребить свободой; то это необходимо было105 для утверждение свободы в добре, для усовершенствование человека. Бог, по благости Своей, давший человеку (свободную) волю, естественно расположенную любить Бога, не виновен в том, что человек употребил во зло сию свободу (Слова и речи, изд. 1861 г. III, 253), имея очень много побуждений к исполнению заповеди Божией. Искушение от диавола не может совершенно оправдать прародителей; оно может только уменьшить степень греховности и виновности их. Несмотря на смягчающее вину обстоятельство, грех прародителей был все-таки весьма тяжек; они оскорбили величие Божие в крайней степени преступным и мятежным желанием быть «яко бози» (Быт. 3:5); произвольным отступлением от закона они обнаружили неверие, непослушание, неблагодарность, гордость против Бога и превратное употребление всех способностей; переступивши за предел, положенный заповедию Божиею, человек уклонил свою душу от Бога, истинного всеобщего средоточие и полноты, образовал для нее ложное средоточие в ея самости, заключил ее во тме чувственности, в грубости вещества, его ум, воля, деятельность отвратились, уклонились, ниспали от Бога к твари, от небесного к земному, от невидимого к видимому (Быт. 3:6); обманутый прельщением искусителя (человек) добровольно «приложися скотом несмысленным и уподобися им» (Пс. 48:21). Вот в чем заключается падение человека106.
* * *
Примеч. „Трудно согласиться с мнением», что когда искуситель называется змием, то „сии означается простое животное, которое, примером своего вкушения от Запрещенного человекам древа, возбудило в Еве богопротивную мысль и желание: поскольку в таком случае Моисею не было бы нужды приписывать сему животному, вместо простого действия, несвойственные ему суждения в слова, поскольку представлять виною зла в мире существо, не имеющее свободы и действующее сообразно природе своей, значило бы представлять Бога искушающим, вопреки собственному слову Его (Иак. I, 13). Нельзя, напротив, думать и того, чтобы сей змий был только призрак животного: поскольку ясно сравнивается со зверями в поле. Итак, змий искуситель есть истинное, но не простое животное. Им действует существо высшего рода, ибо действует разумением, – но существо злое; ибо действует против воли Божией, к погибели человеков и к собственному наказанию. Сие есть то существо, которое точно, от искушения и прельщения человеков, в слове Божием называется древним змием, диаволом, сатаною (Апок. XX, 2; Зах. III, 1), человекоубийцею от начала, отцом лжи (Иоан. VIII, 14)“. (Зап. на Быт. I, 53 – 4). Итак, под змием искусителем нужно разумет диавола. Согласно с Св. Писанием (Апок. XII, 9, XX, 2 – 3; 2Кор. XI, 3) св. отцы и учители церкви признавали под змеем-искусателем не простого змея, но диавола, который только пользовался змеем, как орудием при искушении Евы. Так св. Иоанн Златоуст говорит: „змием, который превосходил смыслом других зверей, воспользовавшись, как орудием, диавол чрез него вступает в беседу с женою и увлекает в свой обман этот простейший и немощнейший сосуд“ (Бсс. на кн. Бытия в рус. перев. ч. 1-я бес. 16, стр. 251). Хитрейшим назван змей, говорит блаженный Августин, по причине хитрости диавола, который в нем и чрез него совершал свое коварство» (in genes. аd litt. XI. е. 29). Тот же учитель церкви в другом месте говорит: «в змее говорил диавол, пользуясь им, как органом, и возбуждая природу его таким образом, каким он мог ее возбудить, и она могла быть возбуждена, для произведения слов и телесных знаков, посредством которых жена могла понимать волю советника“ (Dе genes. аd litt. 11 с. 29). Иоанн Дамаскин делает даже догадку, почему диавол избрал в орудие искушения именно змея, а не другое животное. „До падения, говорит он, все было подвластно человеку. Ибо Бог поставил его начальником над всем, что находится на земле и в водах. Даже и змей был близок к человеку и еще больше других животных приближался к нему и своими приятными движениями как будто разговаривал с ним. Вот почему диавол, начальник зла, чрез него внушил прародителям пагубнейший совет“ (Точное изложение прав. веры, кн. II, гл. 10, стр. 83).
Примеч. Искуситель по тем же общим правилам действует на всех человеков, по которым действовал на первого, с тем различием, что змий, которого в раю употребляет он своим орудием, часто находится не вне, а внутри растленного естества человеческого, и есть возбужденное самолюбие. Ухищрения ада действовали в языческих прорицаниях; „предсказание лжепророков произошли от диавола (хотя) я не без попущения и особенного намерения Божия»; через языческих писателей „князь тьмы дал язычникам своего рода откровение» (Зап. на Быт. I Биб. ист. 140, 246, 393; ср. Слова и речи, изд. 1874 г., II, 288 – 9).
Примеч. Древо познания добра и зла. Оно называется древом познания добра и зла не потому, что имело силу сообщать нашим прародителям познания о добре и зле, но по тем последствиям, какие имели произойти от вкушения плодов его. Оно не было вредно само по себе, ибо так же произведено Богом из земли, как и другие древа райские; но Бог избрал его орудием для испытания человека и потому дал человеку заповедь не вкушать плодов сего древа.
Такая заповедь нужна была для человека: получив от Бога нравственной силы, он должен был с своей стороны развивать и упражнять их для их укрепления и совершенствования в добре. Он имел разум, но разум его не был еще утвержден опытностью. Он имел свободную волю, но свобода не исключает возможности уклонения в противную сторону. Он имел в своей совести естественный нравственный закон, но в нашей жизни мы не иначе можем исполнять этот закон, как когда представляются к тому частые случаи и указываются определенные предметы, к которым можно приложить общее его требование. Все это показывало, что для человека, в первобытном его состояния, нужна была прямая, определенная, положительная заповедь, и заповедь эта должна была быть давая ему от Того, Кому он обязан и своим бытием и всеми своими силами и дарами, коими был облагодетельствован. Сам Бог должен был быть его законодателем и нравственным воспитателем. И вот Он дал человеку сию заповедь. Заповедь эта кратка и, по-видимому касалась частного случая; но в ней собственно выражался весь закон, определяющий паше отношение к Богу, требуя от нас совершенного повиновения воле Его. В ней заключался некоторым образом и весь нравственный закон, который в своей сущности есть не иное что, как та же воля Божия, которая служит основанием всего нравственного порядка и от повиновения которой зависит все наше счастие и блаженство. Предостерегая человека от уклонения его от Бога, заповедь эта показывает вместе и благость и премудрость Законодателя: а) Бог Сам дает человеку определенную заповедь для упражнения и укрепления его в добре, Сам являясь его первым воспитателем; б) Он тотчас по сотворении дает ему положительную заповедь, чтобы с первых дней научить его самому нужному и полезнейшему для него во всей последующей его жизни, т. е. всецелое и безусловной покорности своему Создателю; в) дает ему заповедь весьма легкую и удобную для исполнения, чтобы от легкого и удобного для исполнения постепенно вести его к более трудному, и чтобы, в случае падения, он не имел права извиняться трудностию заповеди и жаловаться на Законодателя; г) ограждает, наконец, заповедь страшною угрозою за нарушение, чтобы в случае искушения, если любовь и благодарность к Творцу в нем поколеблются, по крайней мере, страх удержал бы его от нарушения заповеди и послужил бы ему во спасение (См. Зап. на кн. Быт., 1819 г., ч. 1, стр. 69 – 73. Макар. Руковод. к изуч. христ. прав. догм. богосл. 1869 г., стр. 118 – 119).
Примеч. В некоторых умах существует мнение, что вкушение от древа познания добра и зла, первородный грех, падение первых человеков есть не иное что, как супружеское совокупление Адама и Евы. На это прежде всего, заметим, что ни змий – искуситель, ни слова змия к Еве, ни ответы Евы, ни древо познания добра и зла – никак не могут быть понимаемы в иносказательном, неисторическом смысле. При том, если бы действительно «диавол искушал Еву к тому, о чем думают новые толкователи, то он был бы на сей раз не так хитер, как обыкновенно, и очень недогадлив. В сем случае не нужно было бы ему идти ненадежным путем лжи и клеветы: он мог бы начать дело с чистой истины. К чему было бы в сем случае и что мог бы значить вопрос: что яко рече Бог, да не ясти от всякого древа райского? Искуситель надежнее для своей цели мог бы спросить: почему вы не исполняете сказанного вам Богом: раститеся и множитеся? В сем случае и согрешившим прародителям следовало бы сказать (Богу) в свое оправдание: мы сделали то, что вело к исполнению заповеди: раститеся и множитеся, доселе нами неисполненной и неизведанной. Если бы познать жену было преступление, погубившее род человеческий: то как ног бы сказать апостол, что честна женитьба во всех и ложе не скверно? (Евр. XIII, 4). Это было бы несогласимое противоречие слова Божия самому себе». Рассказ Моисея ясно говорит, что, Ева согрешила прежде одна, а не вместе с мужем. Как же мог написать сие Моисей, если бы он писал иносказание, которое здесь найти желают? “ (Письма Филарета к А. М. Муравьеву – пис. 124 – 125, 129. Тоже в „Прибавл. к творен. свят. отц. 1857 г. IV, 22 – 8).