Третья книга Моисеева: Левит

(Ст. 1). Построение скинии кончено, Господь сказал Моисею об ковчеге и крышке (Mercy seat-седалище милосердия, сравни примеч. 10 главы ХХV, Исх.): «Там Я буду открываться тебе и говорить с тобою» (Иск. ХХV, 22). Доселе Моисей получал повеления Господни на горе, ныне посреди Израиля. Господь открывается в скинии, во Святая Святых, над скрижалями завета, там где изображения коленопреклоненных Херувимов стоят над крышкой ковчега. Моисей, как следует полагать из постановлений Левит. ХVI, 12–13 (первосвященник не мог проникать за завесу Святая Святых иначе, как в извесные дни и при известных очистительных обрядах, с дымом фимиама), стоял перед завесою Святая Святых, и здесь внимал повелениям Господним, не проникая за завесу.

(Ст. 2). Жертва, корбан или корван, дóрон, как переводят LXX, дар Богу (ср. Марка, VII, 11). Таково было общее имя того, что приносилось в храм и к жертвеннику с целию посвятить или отдать Богу. Здесь даются общие наставления иароду: «объяви сынам Израилевым», причем представляется на волю каждого приносить жертву всесожжения, о которой идет речь в этой главе, по собственному произволению. Другия жертвы за грех (гл. IV) и за преступление (гл. VI), или жертва очищения (XIV, 12–19) были строго определены, но жертва всесожжения была приносима по внутреннему духовному требованию человека, и священник, приносящий ее, должен был только осмотреть жертву, удовлетворяет ли она требованиям закона (гл. ХХII, 17–21) и исполнить обряд, требующийся уставом.

(Ст. 3). «Без порока». Это было необходимое условие всякой жертвы. При определенных жертвах, как наприм., за грех, приносились и самки (напр. гл. IV, 27–29), так что животное мужеского пола не составляло необходимой принадлежности всякого жертвоприношения, но условие беспорочности, т. е. отсутствие всяких физических недостатков в животном, приводимом к алтарю, составляло неизменное условие принятия этой жертвы. Жертва всесожжения называется по-Еврейски Олà- возносящаяся или ишше-горящая, сожженная, или иногда калеел-целая (holocaustum).

(Ст. 4). Постановлялось общим правилом, чтобы жертвующий приводил или приносил жертву сам во дворе скинии, и таким образом представлял ее Господу; потом священник осматривал жертву, и когда она оказывалась удовлетворяющею требованиям закона, тогда жертвователь клал обе руки на голову жертвы и прижимал ими голову жертвы, которая в это время стояла привязанною к северной части жертвенника (см. ст. 11 этой главы). Над этой жертвой, как говорит Иудейское предание, приносящий жертву исповедывал вслух греховность свою и, с последним словом этого покаяния, жертве перерезывалось горло, а кровь ее собиралась в чашу, как видно из следующего стиха. Эти сведения зиждутся на преданиях синагоги (Самуил Кларк, О. Герлах, Dom Calmet). Приносящий жертву, возложением рук и исповедью, свидетельствовал, что он сознает, что высшая справедливость должна бы была его самого принять в жертву за его преступления, но что, по воле Иеговы, дозволяющей заменить его жертвою, он переносит на нее беззакония свои. Этот обряд возложения на голову жертвы рук приносящего был общий для всех жертв. В жертвах за известный определенный грех или осквернение, упоминался тот проступок или тот случай, который был поводом к жертвоприношению, при всех же жертвах исповедывалось общее греховное состояние человека, сознание своей виновности. Вот почему и в настоящем стихе говорится: «во очищение грехов его».

(Ст. 5–6). Тельцом называется молодой бык от одного до трех лет, теленком называется бычек от 8 дней до году (ср. Левит. ХХII, 127), который также мог быть принесен в жертву. По-видимому, выше трех лет не привосили уже в жертву быков, хотя 2 Ц. XXIV, 22, указан случай вознесения на всесожжение рабочих волов на гумне Орна. Кровь жертвы принималась, как мы говорили в предыдущем примечании, в чашу и частию ее окроплялся жертвенник, а вся остальная кровь выливалась к подножию жертвенника. В Соломоновом храме, по сказанию, записанному в Мишне, были сделанны две сточные трубы, которыми кровь отводилась в поток Кедронский. При жертвеннике скинии неизвестно как и куда отводилась кровь жертв; но мы должны полагать, что она вероятно выводилась каналами или трубами за пределы двора скинии и засыпалась пеплом и золою от жертвоприношения, или закапывалась в землю. Из стихов 5 и 6 в мы усматриваем, что тот же, который приносил жертву и (Ст. 4) возлагал на нее руки, сам же закалывал ее, снимал кожу и рассекал на части. Священник же, по пролитии крови, только кропили ею, и, как увидим в следующем стихе, принимали от жертвующего уже готовую к возложению на алтарь жертву.

(Ст. 7–8). Под именем «сынов Аароновых» разумеются везде священники. Были ли все они сыны Аароновы по плоти, или же, что вероятнее, в число их были приняты многие родственники Аароновы, мы не знаем. Когда священники клали на огонь жертву, то, согласно Левиту II, 13, жертва осыпалась солью. В некоторых переводах, как, напр. в узаконенном Английском и у Остервальда, стих 8 излагается так: 8. «И разложат в порядке сыны Аароновы части, голову и проч.» Это выражение основано на Еврейском тексте и раввинском предании, по которому жертва складывалась так, чтобы представлять при всесожжении целое животное, причем задние части клались вниз, потом внутренности, тук, ребра, грудина и, наконец, поверх всего голова животного. Еще должны мы заметить по поводу разложения дров на жертвеннике и возжигания огня, – что огонь, по Левиту VI, никогда не должен был совершенно угасать на жертвеннике, а потому здесь надо разуметь прибавление дров и воспламенение их от оставшихся горячих угольев на жертвеннике.

(Ст. 9). Глагол, переведенный «сжигать», «Хиктир» – исключительно употребляется для означения «сжигания фимиама», «горения светильников в скинии» и «сжигания жертвы на алтаре». По-видимому, первоначальное значение корня, от которого он происходит, есть издавать запах, благоухать (так Гезениус и Фюрст). В Левит. XXIV, 2, этот глагол может быть передан и передавался словом воздыматься, восходить, в смысле горящего пламени. Обыкновенное слово для обозначения горения, сжигания, есть сараф и там, где говорится о сожжении жертвы вне стана (как в Левит. IV, 12; Числа XIX, 5 и др.), там употребляется это слово «сараф». Весьма важно заметить это различие, потому что смысл его заключается в том, что при всесожжении (Олà-возносящаяся) выражается мысль не горения, а возношения. Жертва называлась «приятным благоуханием» (ср. жертву Ноя кн. Бытия Ѵ40;III, 21), воссылаемым к небу в пламени. Выражение «приятное благоухание» более всего относится в жертве всесожжения, как выражение «во очищение грехов» относится к жертве за грех, хотя это последнее выражение (см. ст. 4) применяется и к жертве всесожжения (Сам. Кларк, в комментарии на Англ. Библию in loco, и предисловии к кн. Левит).

(Ст. 10–11). В 11 стихе прямо указано место закалания жертвы всесожжения, а в Левите IV , 24, 29, 33, Ѵ40;III, 2, упомянуто неоднократно закалать жертвы там, «где закалаются жертвы всесожжения». Это место было на северной стороне жертвенника, по правую сторону его, войдя во двор скинии. Мы напоминаем, что говорили уже и о том, что пепел и зола высыпались на восточную сторону жертвенника (Лев. I, 16), а священник должен был стоять или боком к скинии, на южной стороне (лицом к северу), или, вероятнее, на востоке, лицом к скинии, причем он стоял на возвышении, т. е. на земляной аппарели, и пепел вероятно высыпался у боков аппарели. Заметим, по указанию Dom. Calmet и Кука, что в Мишне (талмуд) говорится, что все жертвы закалились на северной стороне, кроме жертвы мирной, которая могла закалиться на всяком месте. Под именем мелкого скота разумеются овцы и козы, и хотя козы (или козлы) приносились в жертву при известных определенных жертвоприношениях (Лев. IV, 23; IX, 3 и др.), но овцы и овны предпочитались для жертвоприношений, и даже, по указанию Маймонида, для ежедневных публичных жертв можно было употреблять только тельцов и овнов (Кларк, также и Dom. Calmet). Жертвоприношение мелкого скота ничем не отличалось от жертвоприношений крупного скота. Приводящий жертву точно также возлагал на нее руки.

(Ст. 14). «Если кто не в состоянии принести овцу, то.... пусть принесет Господу двух горлиц или двух молодых голубей, одного в жертву за грех, и другаго во всесожжение (Лев. V, 7). Кроме того, при очищении от нечистот, или осквернения, или Назорея, требующего очищения (Лев. XV, 14; Числ. VI, 10) требовавалось именно принесение в жертву птиц. О. Герлах замечает, что в жертву приносились только домашние животные, составляющие богатство дома, потому весьма интересно указание, что в числе домашних животных указаны лишь голуби, которые водятся огромными стаями в Аравии и Палестине и весьма легко приручаются. Существует очень основательное мнение, что в древности никаких других ручных птиц у Израильтян, кроме голубей, не было.

(Ст. 15–17). Жертвоприношение птиц, как видно, совершалось просто; существует только небольшое разногласие в переводах. Англ. Ком. Библия, на основании Онкелоса и Гезениуса (также О. Герлах, Фюрст и Кнобель), указывает, что в стихе 16 следует читать: «зоб с нечистотами, в нем содержащимися», вместо слов: «с перьями». Перья, если разуметь под этим словом «крылья», по ст. 17, надламывались и сжигались на огне.

(Ст. 1). Минха: дар переводит. О. Герлах, или Корбан Минха: приношение – дар. Это была жертва бескровная *, в отличие от жертва кровавой, которая носила общее имя Зебах и которую она обязательно сопровождала, вместе с вином для возлияний. О том, что к каждой закалаемой жертве (Зебах) должно было быть присовокуплено хлебное приношение Минха, с елеем и с вином, – смотри постановление глава ХV Числ. Существует только разногласие в том, могла ли быть приносима хлебная жертва, независимо от жертвы закалаемой. Отто Герлах отрицает это, считая хлебную жертву лишь дополнением к типической жертве животной (так и Бэр); но Кларк, на основания 2 стиха этой главы, где она изображена как жертва отдельная (также на основании Числа V, 15), утверждает, что жертва хлебная была совершенно самостоятельна и могла приноситься отдельно. Об елее все комментаторы согласны в том, что он имел особое типическое значение посвящения, помазания, причем замечают, что слово «возлиять» употреблено тоже, которое употреблено при помазании Аарона и священников. С елеем соединялась мысль о благодати, об освящении, и только проникнутая, или помазанная елеем бескровная жертва могла быть посвящена Богу. Еле употребляется, как и в горении лампад светильника, так и впище один и тот же. – Это, как мы говорили в книге Исхода, было чистое и притом только что давленное, или толченое в ступе (лучшее) оливковое масло. Весьма трудно определить, где могло быть добываемо оливковое масло в пустыне. Но, кажется, можно с достоверностию сказать, что на восточном берегу залива Аккабы, как на южной оконечности Синайского полуострова, были многочисленные и значительные поселения Мадианитян, которые как все жители жарких стран, (где совсем не употребляют коровьего масла), имели большие оливковые плантации. __ *Заметим, что в кн. Бытия IV, 3–5, обе жертвы, как Каина, так и Авеля, названы Минха. Но в праве ли мы предположить, что выражение: «Авель принес от первородных стада своего, и от тука их», исключает мысль о кровавой жертве?– Не было ли приношение Авеля посвящением Богу известных первых животных, и не следует ли разуметь под именем тука (который имеет общее значение жира) молочные произведения стад Авеля? Мы здесь только ставим вопрос, не решаясь высказывать окончательного мнения.

(Ст. 2–3). Первый род хлебного жертвоприношения заключается в муке, политой елеем. – Едва ли можно сомневаться в том, что Израильтяне, находясь год на полуострове и более шести месяцев около горы Синая (ср. ст. 1-й XL Исхода и пр. 1-е 6-е), засеяли и собрали в «месяц колосьев» (Авив ср. пр. 1 гл. XX Исхода) жатву на плодородных местах скатов гор Синайской группы. Хотя эта жатва, и могла быть недостаточна для прокормления всего народа, который питался преимущественно манною, но она могла служить значительней помощью продовольствия. Весьма вероятно, что приношения хлебные, столь подробно описанные Моисеем, имеют в виду эти посевы в пустыне. В Числах VII, 13 и посл. описано как князья или старейшины колен приносили хлебные приношения муки, смешанной с елеем в серебряных чашах. Горсть муки с елеем, солью (см. ст. 13) и благовонным веществом-ливаном-"возносилась благоуханием приятным» к Господу. Выражение поминание «в память» передается по-Гречески тем же «словом (Мне-мозинон), которым говорится о Корнелии сотнике в Деян. Апост. Х, 4: «молитвы твои (Корнелия) и милостыни твои пришли на память пред Богом» (указание Кука). Из всех родов жертв, некоторые назывались «это Святыня», другие же: это великая Святыня». Первые могли съедаться на каждом чистом месте; последние же только при входе в скинию священниками, о чем будет сказано в своем месте. Выражение о хлебных приношениях. «Святыня великая», по мнению О. Гер лаха, присвоено им потому, что приносящий сам не вкушал от приношения, а передавал его всецело Господу, который уже (кроме части вознесенной в пламени) отдавал приношение священникам своим. Под именем же святыни разумелось всякое жертвоприношение, после которого совершалась трапеза, в которой, кроме части, отданной священнику, часть вкушалась и приносителем. Заметим еще, что приношение бескровной жертвы «хлебнаго приношения», поставленное превыше жертв заколений, чрезвычайно знаменательно. В нем выразился будущий тип жертвы Господу: когда народ мог уже понять, что «жертв и заколений не восхотел еси».

(Ст. 4). Печеное в печи. Печи со сводами, сделанные из камня или кирпича, были известны с древнейших времен в Египте. Своды отличной постройки были найдены и в Ассирии. Может быть здесь надо разуметь печи, вырытые в земле, как их находят в троглодитских постройках, и как их иногда и теперь можно встретить у Азиатских народов. Своды и трубы вырываются в земле, там, где глиняные толщи возвышаются небольшими стенами, вследствие водяных промоин. Устье печи находится, конечно, на самой отвесно подымающейся глиняной стене, труба пробивается колодцем кверху. Мы, конечно, не можем пройти молчанием мнения Кларка, что под именем печи надо разуметь те большие глиняные чаши, которые накаляются и к стенам которых прилепляют сырые лепешки (лаваши), доколе, они не испекутся. Мы придаем это значение тем горшкам, о которых говорится в ст. 7, «хлебное из горшка». Мы основываемся на том, что и теперь в Персии в Армянских и Мусульманских поселениях Закавказья и в Грузии делают различие между пури, хлебом печеным в печи, от лаваша тонкой лепешки, печеной в горшке. Очень интересны все виды хлебной пищи здесь изображенные. Пресный хлеб замешивался на елее; лепешка постного теста лишь смазывалась оливковым маслом.

(Ст. 5). "Хлебное со сковороды«. Вероятно, лишь богатые или многочисленные семейства могли иметь вырытые печи. Люди бедные пекли свои хлебы, замешивая муку на оливковом масле и поджаривая их на сковороде, которая ставилась на таган костра, как и теперь можно видеть у кочевых народов.

(Ст. 7). Мы видели выше, что под именем горшка, кажется, надо разуметь те большие глиняные чаши, или кувшины с широким горлом, которые употреблялись для печения лепешек в древнейшие времена. (Ср. пр. 6, главы XVIII, кн. Бытия в Священной Летописи, о приеме Авраамом и Саррою трех Ангелов). Кларк колеблется в значении этого выражения и склоняется к мысли, что это было вареное тесто (галушки Малороссии, или Хинкалы кочевых народов), политое елеем, или тесто, вареное в кипящем масле. У Сильв, де Саси 7-й стих выражен так: «cuite sur le gril». У Остервальда: «cuit dans un poêle». В нашем Славянском переводе, очень близко держащемся Греческого LXX, употреблено очень замечательное выражение: «Аще же жертву от Огнища дар твой и пр.». Это выражение положительно, по нашему мнению, намекает на те раскаленные горшки «Огниша», о которых мы говорили.

(Ст. 11). О. Герлах указывает, что никакое брожение не могло быть представляемо Господу в жертву. В нем заключалась мысль разложения. Известно, что мед возбуждает брожение, хотя квасной хлеб приносился при мирной жертве благодарности (Лев. VII, 13), но как и при приношениях первых плодов земных (Втор. XXVI, 2), он не сожигался никогда в жертву, но отдавался священникам.

(Ст. 13). Все жертвы «Осоливались солью». Настоящее место есть единственное указание этого повеления в Пятокнижии, хотя о нем впоследствии упоминается у Иезекииля XLVIII, 24, и у Ев. Марка IX, 49–50. Необычайно замечательно выражение Числ XVIII, 19, о части предоставленной из жертв в удел священству на вечно: «это завет соли вечной пред Господом». Соль, замечает О. Герлах, типически противопоставляется брожению; как брожение есть разложение, так соль есть сохранение пищи. – Она притом возвышает вкус и сохраняет здоровье. Соль есть тип ненарушимости союза с Богом. Значение соли в Новом Завете также чрезвычайно важно. Солью, т. е. связью, важнейшим нравственным элементом человеческой общины, называются люди, избранные Господом, посланные, чтобы солию осолить сердца народов: «Вы есть соль земли» (Матф. V, 13).

(Ст. 14–16). Некоторые полагают, что стихи 14–16, прибавлены впоследствии (Иисусом Навином), после вошествия в землю Ханаанскую. Но мы выше видели, в пр. 2 этой главы, что есть много оснований думать, что Израиль и в пустыне имел посевы на склонах Хорива и Синая. Упоминание только что поспевших зерен, без указани каких либо других плодов, чрезвычайно характеристично. Во Второз. ХѴ40;III, 4, и XXVI, 2, упомянуты начатки от плодов, и елея и вина, «когда ты войдешь в землю, которую Господь даст тебе». Здесь в Левите, но нашему мнению, присовокуплены указания о приношении тех только плодов земных, которые были в пустыне добыты посевом. Ни о вине, ни о елее, ни о плодах садовых нет речи. Самое приношение чрезвычайно просто, зерна, только что добытые из колосьев, слегка поджаривались на огне и поливались елеем. Главный смысл этого Минха-было установление принципа посвящения Господу первых плодов человеческой работы и освящение самой работы.

(Ст. 1). Мы видели выше, что важный отдел жертв всесожжения, сопровождаемых бескровными жертвами, возносился всецело в пламени. Мирная жертва, за отделением части на всесожжение и за выделом части священнодействующего, обращалась в трапезу для приносящего. Эти два разряда жертв: Ола (возносящаяся) и Шелем (мир, согласие) были древнейшими жертвами, переданными в наследство от Ноя через патриархов Израилю. Поэтому комментаторы и замечают, что об них нет особенных подробностей, так как, по всей вероятности, обряды их были известны. Так, Иофор приносит ранее дарования закона, совместно с Израильтянами, жертву всесожжения и жертву мирную (Исх. ХѴ40;III, 12); жертвы же за грех и за преступление (Левит. IV, 1., УИ I), по-видимому, введены лишь в пустыне, точно так, как жертва очищения от проказы (ХIѴ40;), жертва рыжей телицы (XIX Числ), или жертва козла очищения (Левит. XVI; 7–22) суть жертвы, учрежденные лишь при установлении богослужения в Израиле. В жертве мирной (она же жертва благодарности) приносились животные, как самцы, так и самки, без различия. Единственное условие, которое требовалось от жертвы, было, чтобы она была без порока.

(Ст. 2–5), Возложение рук приводящего и кропление жертвенника кровью совершаются как и при всесожжении, но: а) жертва закалалась у дверей скинии собрания, т. е., как мы понимаем, вне двора скинии, вероятно потому, что жертвы мирные были многочислены*; б) из жертвы мирной отделялся лишь тук с почками для всесожжения; в) из Лев. VIII мы видим, что грудь и правое плечо принадлежало священникам, остальное обращалось в пищу приносящего. Еще заметим, что по-видимому части мирной жертвы сожигались на жертвеннике вместе со всесожжением, «которое на дровах на огне» (ст. 5). Многие полагают, что покрытие жертвы всесожжения туком мирной жертвы обязательно (что в особенности основывают на гл. VI, 12 Лев.), причем, между прочим, могло иметься в виду быстрое сожигание жертвы всесожжения, точно так как мы видим в Илиаде, что тело Патрокла было покрыто туком волов, чтобы пламя быстрее охватило его и испепелило (Илиада II, ХХIII, ст. 166–169). Запрещение есть тук во всех жертвах изложено в ст. 17 и в Левит. Ѵ40;II, 23 и посл. Под именем тука, гов. Кук, разумеется внутреннее сало (хелев), но есть тучное (мишман), т. е. жир мяса, не запрещалось. (Неемии, Ѵ40;III 10). _ *Из Левита XVII, 3, 4 мы видим, что всякое животное предназначавшееся в пищу, должно было быть приводимо «к дверям скинии», и только там убивалось оно в виде жертвоприношения.

(Ст. 6–12). Заметим; что наш перевод стиха 9-го вернее всех других западных переводов, так как из толкования всех комментаторов явствует, что имено курдюк, а не хвост, как стоит во Французском, Английском и Немецком переводах отрезывался и сожигался вместе с туком жертвы. Мы уже говорили, что всякое животное без порока могло быть представлено в жертву мирную. Указания обрядового закона очень кратки, так как не предстояло надобности разъяснить издавна существующие обычаи. Мы присовокупим только, что, после мирной жертвы, всегда учреждалась трапеза, с вином (Числа. ХV) и хлебом, причем можно было употреблять квасной хлеб (Лев. VII, 13). Выражение 11-го стиха о туке и курдюке: «это пища огня» подтверждает, кажется, наше мнение, высказанное в предыдущем (2) примечании о том, что тук сожигался с жертвой всесожжения, для того чтобы усилить пламя.

(Ст. 13–16). Кажется, говорит Кларк, что овцы считались более приличной жертвой, чем козы, но эти последние допускались, потому что они были в большом количестве в пустыне. Это характеристичная черта из сказания о странствовании Израиля. Действительно, овцы не выдерживают сильных жаров и могли около Синая пастись лишь на горных пастбищах Хорива; козы же могли быть постоянно при стане внизу в пустыне Синайской и окрестных высотах.

(Ст. 17). Запрещение есть всякое внутреннее сало животного и курдюк, а также кровь, имело двоякое значение: гигиеническое и нравственное. В жарких странах сало вредно действует на желудок, который не в состоянии переварить эту пищу, столь необходимую в северных широтах. Что же касается крови, то она имеет особое значение, которое изложено в Лев. ХVII, 11 таким образом: «душа тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает». Запрещение употреблять кровь в пищу повторено собором Апостолов и новообращенным из язычников (Деян. Апост. XV; 29); так считала важным Иерусалимская Церковь это ветхозаветное постановление, тем более потому, что в языческих обрядах крови приписывалось какое-то магическое значение. Так, у Плиния есть указание, что жрецы острова Егины (Aegina, между Аттикой и Мореей), пили кровь, спускаясь в грот, где появлялся им дух. В древности существовало еще поверье, которого следов, кажется, нет у Израильтян, что кровь есть яд. См. напр. смерть Псаменита у Гер. III , 15, и смерть Фемистокла в Плутархе.

(Ст. 1–2). Комментаторы замечают, что слова, сказанные в I гл. ст. 1, 2, «объяви сынам Израилевым», доселе не повторялись, потому надо разуметь, что первые три главы составляли законченный отдел, и повторение этих слов в IV главе знаменует начало нового отдела. И действительно, мы видели, что жертва всесожжения и жертва мирная были издавна известны народу; ныне устанавливается особый вид жертвоприношения, который не был в употреблении в древнейшие времена. Особенность жертвы греха заключалась еще в том, что она не предоставлялась произволу или желанию приносящего, как предыдущие жертвы («когда кто из вас хочет принести жертву Господу» Лев. I, 2), а она была обязательна для того, кто чувствовал за собою грех. Грех по ошибке (или по неведению, ignorance de Sacy) противопоставляется, по-видимому, весьма правильно всеми комментаторами греху, «сделанному дерзкою (букв, высокою) рукою», т. е. с явным намерением хулы или восстания (Числа XV 30, 31), так что всякий, но-видимому, грех, кроме намеренного нарушения закона, и кроме намеренного убийства и прелюбодеяния, мог быть очищен жертвою за грех, напр., Левит. XIX, 20–22 (О. Герлах in loco). Важнее всего для воспитания народа была обязанность вопрошать свою совесть и приносить жертву за грех по ошибке, даже тогда, когда никто не видел преступления. Закон хочет дать народу Израильскому сознание того счастия, которое заключается в спокойствии совести и примирении с Богом, которого Правда и есть совесть человеческая.

(Ст. 3). Замечательно, что постановления за грех по ошибке не делают различия по богатству и бедности, но различают только ответственность лиц по их общественному положению, причем в этой последовательности имеет место и юродическое коллективное лицо, «общество Израильское». Первым стоит по ответственности «священник помазанный», т. е. первосвященник (сравни чтение LXX, 5 стиха); потом общество, потом начальник, потом из народа земли. Грех первосвященника «делает виновным народ», потому что он его представитель. Впрочем, существует мнение, что здесь разумеются ошибки только против устава Богослужения и в публичной деятельности первосвященника. Грех по ошибке «священников», полагают, очищался как грех начальников.

(Ст. 4–6). Возложение рук на жертву то же самое, которое требовалось при совершении всех жертв; но кровь жертвы вносится в святилище и ею кропится семь раз пред завесою святилища, не внося ее однако в Святая Святых, как то делалось в великий день очищения (Лев. XVI, 17). Было выражено сомнение – куда, кропил первосвященник кровию: на пол или перед завесою, или на самую завесу: в первом случае пятна на полу могли быть нечаянно попираемы ногою. Мнение разделено: некоторые думают, что капли крови падали на самую завесу, другие утверждают, что кропление дложно было производиться в то пространство, которое должно было оставаться между завесою и жертвенником курений.

(Ст. 7). В Левите XVI, 18 сказано, что точно также помазывались кровию рога жертвенника курений в великий день очищения. Там жертвенник назван, «который пред Господом». С остальной кровью поступалось по общему обряду, т.е. она выливалась к подножию большого жертвенника всесожжений.

(Ст. 8–10). Здесь жертва не всесожжения, поэтому на алтаре пред Господом сжигаются только те части животного (тук и почки и сальник), которые сжигались, всегда при всех жертвоприношениях; мясо же, которое при других жертвах употреблялось в пищу, вместе с кожей получало другое назначение, как увидим из следующих стихов.

(Ст. 11–12). Когда приносилась жертва за грех другим лицом, то мясо жертвы должно было съедаться священниками «на святом месте, на дворе скинии собрания» (гл. VI, 26); но здесь жертва за грех приносится самим первосвященником за себя, поэтому мясо жертвы, от которой греховный приносящий не мог сам вкушать, сжигается вне става, но «на чистом месте» (ст. 12), «где высыпается пепел» (id). Точно тоже видим совершается и при жертве за общество. Для священнослужащих сделано одно общее указание в Левит. VI, 30, именно: «всякая жертва за грех, от которой кровь вносится в скинию собрания для очищения во святилище, не должна быть съедаема, ее должно сожигать на огне». Ее сожигали так как сожигали остатки от несъеденной жертвы на третий день (Лев. Ѵ40;II, 17), т. е. с должными уважением, хотя не как возношение.

(Ст. 13). Согрешение по ошибке (Ferirrung) объясняется Отто Герлахом так что отдельный человек, как все общество, может в данную минуту поступать как ему кажется правильно, но потом через несколько времени обдуматься и придти к убеждению, что решение его, в данном случае приведенное в исполнение, нарушило закон. Чувству сознания греха, недовольства на себя и беспокойства за гнев Господень, должно было дать удовлетворение и успокоение. Это и было целью установления жертвы за грех. Это обяснение О. Герлаха, по нашему мнению, хорошо разъясняет стих 13-й, несколько темный по первому чтению.

(Ст. 14). «Когда узнан будет грех». Кларк указывает, что такой случай по-видимому, представляется в 1 Ц. XIV, 31–35, когда утомленный народ после битвы с Филистимлянами бросается на пищу и ест с кровью. Саул прекращает это и устанавливает жертвенник для правильного закалания животных. Весьма вероятно, что впоследствии должна была быть принесена жертва за грех общества. Жертва приносится такая, как за представителя народа-первосвященника. Подробности жертвоприношевия также почти одинаковы.

(Ст. 15). Старшины возлагают руки на жертву, представляя собою народ. Это единственный случай возложения рук народом; в день очищения первосвященник возлагает за народ руки на козла очищения (XVI, 21). По преданию раввинов, ежедневные жертвы всесожжения производились без возложения рук; только причастных жертвах приводящий жертву всегда исполнял этот обряд.

(Ст. 16–17). Кровь за народ, как за первосвященника, вносится в святялище, и точно также покропляется перед завесой. Это указывает, что первосвященник вполне представлял собою народ. (О кроплении см. выше прим. 3).

(Ст. 18–21). См. выше прим. 4, 5, 6-е. Жертва также сожигалась вне стана потому что первосвященник и священники были в числе народа, и потому не могли есть жертвы греха, приносимой за себя.

(Ст. 22–23). Начальником назывался: 1) главный в колене (Числа 1,4–16); «это избранные мужи общества, начальники колен отцов своих, главы тысяч Израилевых» (id. ст. 16); 2) тысяченачальник, что видно из книги Иисуса Навина ХХII, 30, где они отличаются от начальников обществ: «Финес священник, начальники общества и головы тысяч Израилевых, которые и проч». Вероятно, они же, как мы видели в кн. Исход. (XXXV, 27), названы князьями. При Соломоне (2 Паралеп. I, 2) начальниками назывались даже сотники: «И приказал Соломон собраться всему Израилю: тысяченачальникам и стоначальникам и судьям и всем начальствующим во всем Израиле-главам поколений».

(Ст. 24). В Еврейском употребляется два выражения козла: саир и аттуд. Здесь употреблено первое выражение. По мнению Бохарта, это были две разновидности породы; но Кнобель думает, что саир означает старого козла с бородой, аттуд-молодого козленка. В день очищения, употреблялись саир. Для обыкновенных жертвоприношений упоминаются аттуд. (Кларк in loco).

(Ст. 25–26). Кровь за начальника не вносится в святилище, а с нею поступают как обыкновенно, помазывая ею рога жертвенника всесожжений и выливая ее потом к подножию жертвенника. О мясе этой жертвы не сказано, как поступать; еще заметим: в Числах ХV, 3 –11, приказано приносить хлебное приношение и вино при исчисленных жертвах, между которыми, однако, жертва за грех не упомянута. Но повеление сжигать лишь один тук, «как при жертве мирной» заставляет предполагать, что мясо этой жертвы могло употребляться в пищу священниками (ст. 7 главы VII).

(Ст. 27 – 28). «Из народа земли», т. е. всякий Израильтянин, природный или принятый в народ. «Когда узнан будет им грех», т. е. когда он получит сознание, что поступок его, который он считал не греховным, есть нарушение закона (ср. пр. 7).

(Ст. 29 – 31). Ср. прим. 14-е.

(Ст. 32). Обыкновенно овца считалась достойнейшим приношением, чем коза, но в жертвоприношениях за грех козлы и козы, по-видимому, считалась более приличным жертвоприношением, хотя, как видим в данном случае, овца могла заменить козу. В 5 прим. I гл. Лев. мы видели при жертвоприношениях быков, что жертвенный телец был обыкновенно от году до трех; теленком считался телец от 8 дней до году. Точно также и для других животных библейский язык, говоря о козленке или ягненке, разумеет животное не достигшее году, овцой, козой, овном или козлом называются животные от году до трех.

(Ст. 35). Главная цель этого жертвоприношения, как видим, успокоить совесть согрешившего. Развитие этого чувства совести в народе древнего мира есть весьма важный психологический шаг.

(Ст. 1). Здесь не говорится о ложном свидетельстве или клятвопреступлении (Второз. XIX, 16–19) и даже не о том случае, который упомянуть в XXIII, 1 Исхода: «не давай руки твоей нечестивому, чтобы быть свидетелем неправды» (сравн. in loco прим. 1). Здесь указывается на совершенное молчание и устранение себя от всякого показания, в то время, когда ищут свидетелей для открытия истины в каком-либо деле или преступлении. Слышать «голос проклятия» или, быть может правильнее, «голос заклятия» и молчать, зная истину, есть преступление, которое не может быть раскрыто людьми: это исключительно преступление против своей совести и своего внутреннего спокойствия. Если оно не может быть наказано, как преступное действие, тем не менее оно должно быть поставлено на вид, как грех душе человеческой, и это именно имеет в виду этот закон, сравнивающий его образно в следующих стихах с осквернением, происходящим от прикосновения к предметам вызывающим омерзение.

(Ст. 2–3). В случаях прикосновения к трупам и другим нечистотам, вызванному необходимостью, или ежедневными случаями жизни, причем прикоснувшийся сознавал немедленно, что ему нужно очистится, предписаны не жертвопринощения, а очищения самых простых форм (Лев. XI, XV, ХХII, Числа, XIX et passim). Здесь весь отдел имеет в виду те осквернения, как душевные, так и телесные, которые с первого раза не сознаются человеком, но которые, по обсуждении им своих действий, являются ему в своем настоящем виде, и вызывают в душе его беспокойство. Вызывая анализ своей жизни, закон обязывает сознавать пред Господом торжественно свой грех и этим сознанием, выраженным в жертвоприношении, испрашивать себе прощения.

(Ст. 4– 5). В стихе 4 разумеется безрассудное обещание или даже клятва, слетевшая с уст, которые исполнить или совершенно нельзя, или же исполнение которых есть тягчайшее преступление (как, наприм. безрассудная клятва Ирода Иродиаде дать ей все, чего она попросит. Марк. VI, 23). Исповедь, требуемая стихом 5, есть полное сознание пред Богом вины своей; в Иудейском предании сохранилась лишь память о гласном исповедании общей своей греховности при приведении жертвенного животного и возложении на него рук приводящим. (Сам. Кларк, ссылка на Маймонида). Есть, однако, в главе V, 6–8 Числ, случай, при котором, если грех может бытьи не был сознан публично, но законом требовалось, чтобы виновный возвратил с прибавкою пятой части то имущество, которым он незаконно воспользовался, хотя бы настоящий владелец его и не знал о своем праве.

(Ст. 6). По-Еврейски ашам, значит вина, это же имя присвоено и жертвоприношению за вину (О. Герлах, Кук, Dom Calmet). О. Герлах замечает, что жертвоприношения, указанные в этойглаве, дозволяют даже беднейшим Израильтянам участвовать в этом обряде, так как допущены (ст. 7–11) к жертвоприношению не только птицы, но даже горсть муки. Из этого он заключает, что, с точки зрения нравственной, законы эти очень важны, так как законодатель обращался к совести всей массы народа Израильского.

(Ст. 11). «Пусть не льет на нее (муку) елея, и ливана пусть не кладет... Ибо это жертва за грех». Здесь ясно выступает значение елея и ливана: первый знаменовал всегда благодать, успокоение, второй знаменовал возносящуюся молитву; только примиренный с Богом человек имел право приносить Ему во всесожжение эти дары. Примирение это совершилось жертвой за грех; после нее, принося жертву мирную и хлебную, примиренный приносил елей и ливан (гл. II, 2; VI, 7).

(Ст. 14–16). Слова: «и сказал Господь Моисею» означают новый отдел. Этот отдел заключает в себе жертвы повинности. Приношения этих жертв определены в 1 – 7 стихе VII главы Левита. Они приносятся как возмездие за причиненный ущерб достоянию частного лица (VI, 4 – 5). Прежде всего требовалось отдать сполна должное и прибавить пятую часть (V ст. 16; VI, 5 также см. Числа VI, 5 – 8), и принести в жертву овна (ст. 18). Довольно темное во всех переводах изложение 15-го стиха подает повод к разным пониманиям его, из которых, кажется, самое основательное следующее: 15 стих имеет преимущественно в виду ненамеренное уклонение по забывчивости или другим причинам от уплаты следуемого святилищу приношения в каком бы виде оно ни было, деньгами ли, как выкуп душ (Ис. XXX, 12), или же как приношение первых плодов земных, посвящение первенцев и т. д. Овен, приносимый в жертву (как полагает О. Герлах), зачитывался по оценке священников в число следуемой с виновного платы, остальная часть взыскивалась серебром (Кларк), и на всю повинную сумму накладывалась пеня, равная одной части пятой всей должной святилищу суммы. Кларк так определяет отличие жертвы повинности от жертва за грех (V, 14 до VI, 7): 1.Они приносились в тех случаях, тогда нанесен был ущерб чьему-либо достоянию или собственности. 2.Они сопровождались возвратом ценности известного убытка с приплатою пени. 3.Кровь жертва не возлагалась на роги жертвенника всесожжения и никогда не вносилась в скинию, как при жертве за грех. 4.В жертву приносили овна, а не овцу или козу, (как в IV, 28, 32). 5.В жертвах как в уставе их принесения не сделано различия по положению приносящего, как в жертвоприношениях за грех (Ср. Гл. IV).

(Ст. 18). По-видимому, и стихи 17 и 18 относятся не к общим грехам по неведению (ст. 13 гл. IV прим. 7), а к тем же проступках против достояния храма, которые совершены по неведению и могли быть удовлетворены ценою приносимого овна, который поступал по ст. 7 гл. VII в пользу священника. Мы здесь приведем замечание Кларка, что в Еврейской Библии, гл. V, продолжается включительно до седьмого стиха VI главы: так как с 8 стиха VI главы начинается новый отдел, то это разделение глав казалось бы более точным. Отто Герлах, держащийся Еврейского деления, начинает VI главу с стиха 8.

(Ст. 1–5). Целый ряд преступлений или проступков против совести, не подлежащих гражданской каре, по невозможности доказать их, составляют однако такое отчуждение от Господа, которое требует жертвы повинности, но эта последняя не иначе может быть принесена, как при условии возвратить все утаенное или незаконно присвоенное сполна, с приложением пятой части, и тогда только согрешивший приемлется снова в общение с Господом, в чем залогом служит приносимая им жертва. Ясно, что мысль законодательства состоит в том, что позволение принести Господу жертву за грех свой, есть милость Господня к кающемуся, который доказал свое искреннее раскаяние удовлетворением обиженного.

(Ст. 6–7). Этими стихами кончается отдел жертвы повинности. Вообще, говорит Кларк, комментаторы весьма затруднялись отделением жертвы греха от жертвы повинности. Кажется, следует держаться Флавия Иосифа (Ист. Иуд. III, гл. X), который говорит, что жертва за грех есть обряд, совершаемый тем, кто согрешил по неведению; жертва повинности есть возмездие за грех, сознательно сделанный, но тайный. Прощение, обещанное стих. 7-м, есть вызов тайно согрешившего на покаяние.

(Ст. 8–9). Новый отдел, который начинается стихом 8-м, отличается от предыдущих отделов кн. Левита тем, что они были обращены «к сынам Израилевым», т. е. к приносящим жертвы, а настоящий отдел обращен к священнослужителям. Первое указание заключается в том, чтобы ежедневно приносимые всесожжения (Исх. XXIX, 38 и след.) были сожигаемы непрерывно горящим, весь день и всю ночь огнем. Мы уже говорили, что главное значение жертвы возносящейся заключалось в полном ее испепелении и возношении ее в пламени к небу.

(Ст. 10–11). Не иначе, как одевшись в священные белые одежды, может священник прикоснуться к жертвеннику, утром, для снятия пепла. Заметим, что никакого особенного значения не придается вечно горящему пламени, кроме постоянного жертвоприношения Богу, т. е. непрерывного ему служения. Чтобы священник мог снять пепел с жертвенника утром, надо, чтобы пламя угасло, хотя вероятно оставались горящие угли; но вслед за снятием пепла приносится немедленно новая жертва, для чего и зажигаются от угольев жертвенника снова дрова (ст. 12). Окончив очистку жертвенника, священник надевает обыкновенные национальные одежды и распоряжается о выносе пепла на «чистое место» (ср. пр. 6, гл. IV).

(Ст. 12–13). Мы выше говорили, что кажущееся противоречие между повелением, чтобы огонь на жертвеннике не угасал, с приказанием утром зажигать дрова, объясняется отсутствием мелочной буквальной обрядности, которая лишь позже вошла в обычай Иудеев. Вероятно, пламя потухало и тогда, когда стан Израилев снимался и когда к утру жертва превращалась в пепел. Лишь впоследствии Иудейское предание ввело сказание об огне не угасаемом. Смысл вечного огня был, главнейше в непрерывности памяти об Иегове, в непрерывности приносимой ему от народа дани благодарности, выражавшейся во всесожжениях. В стихе 12-м мы видим прямое указание, что тук мирных жертв клался на жертву всесожжения во время горения ее (ср. 2-е прим. гл. III).

(Ст. 14–17). Ср. гл. II, ст. 1–10 и примечания 1–5 этой главы, о хлебных приношениях. Здесь указания даются для священников. Все, что оставалось от жертвоприношений и могло съедаться одними только священниками, называется в Пятокнижии: «великая святыня» (ст. 26). Она могла съедаться лишь при входе в скинию.

(Ст. 18) Срав. Левит XXI, 22, где сказано, что всякий потомок Аарона может есть: «хлеб Бога своего, из великих святынь и из святынь».

(Ст. 19–23). В связи с хлебными приношениями народа говорится о хлебных приношениях священников, причем главнейшая мысль заключается в том, что эти приношения должны сожигаться, а не съедаться, ибо сжигание и съедание священниками жертвы хлебной (и за грех) частного человека суть действия однозначущие, так как Господь отдает дар, Ему приносимый; своим служителям, но когда эти самые служители приносят дар Господу, то он не может поступить обратно в их собственность. Аарон, после посвящения, приносит жертву всесожжения за себя (IX, 2) и при том, по уставу, должен был приносить и хлебное приношение (ХV Числ), которое и было сожжено совершенно (ст. 17, гл. IX Левита). Неизвестно каждый ли день, каждую ли субботу, или раз при посвящении приносил эту хлебную жертву первосвященник. (Все эти мнения были высказаны.) Фл. Иосиф в Ист. Иуд. (III, 10) говорит, что первосвященник приносил ежедневно хлебное приношение, которого половину он бросал в огонь поутру, а другую половину ввечеру. В 22 стихе, говорит Кларк, жертва эта названа всесожжением, со смыслом возносится к Господу.

(Ст. 24–26). Причина, почему часть жертвы греха (и повинности ст. 7, гл. Ѵ40;II), съедаемые священниками, есть «святыня великая», выясняется отчасти ст. 7, X главы кн. Левита, ибо Моисей говорит об этой жертве: «она дана вам, чтобы снимать грехи с общества и очищать их пред Господом». Стало быть, священник является как посредник и примиритель между Господом и Израилем. Мы и здесь находимся перед преобразованием будущей великой жертвы Искупления. «Плоть жертвы, приносимой за грех (говорит Кларк), представлявшей собою самого грешника, отдавалась в исключительное пользование тех, которые должны были быть посредниками между грешником и Господом. Глубокий и пророческий символизм указывал вдали на того Посредника, Который, облекшись в нашу плоть, был, по выражению св. Паулиния: «Victima sacerdotii sui, et sacerdos Suáe victimàe». Жертва своего священства и священник своего жертвоприношения»). Мы напомним также прекрасное выражение молитвы священнодействующего во время пения Херувимской песни: «Ты Архиерей нам был еси... (и далее)… Ты бо еси приносяй, и приносимый, и приемляй, и раздаваемый Христе Боже наш».

(Ст. 27–28). Причина великой святости жертвы за грех изложена в предыдущем примечании; омытие крови, попавшей на одежду на святом месте, т. е. по всей вероятности или над огнем жертвенника всесожжений, или даже в самой скинии у входа, указывает какое важное значение придается ей. – Глиняный сосуд потому разбивается, что сок яства может всосаться в стенки сосуда.

(Ст. 30). Мы видели в гл. IV, что кровь жертвы за грех: за первосвященника и за общество Израильское вносилась в святилище скинии, и что кровь полагалась на рога жертвенника курений. Точно также кровь вносилась не только в святилище, но в самую Святая святых, в великий день очищения (Левита XVI, 14–27). Стало быть, кроме жертвы, которую приносили священники за свои грехи они также не могли есть и мясо тех жертв, которые здесь указаны (за грех первосвященника и общества), ибо и они участвовали в лице первосвященника в Богослужении, и были членами общины Израильской.

(Ст. 1–2). О великой святыне ср. прим. 9-е предыдущей главы; о месте закалания сравни ст. 11-й главы 1-й и прим. 8-е.

(Ст. 3–7). Сожигаемые части те же, как в жертве греха и в жертве мирной (см. ст. 10 главы IV). О принадлежности священнику жертвы греха, как жертвы повинности, и об обязанности съедать ее на чистом месте сравни примечания 6, 7 и 9 предыдущей VI главы. При всесожжении (см. стих 8-й) одна кожа животного принадлежала священнику.

(Ст. 9–14). Слово приношение, употребляемое Еврейским текстом в стихах 9 и 10, когда идет речь о приношении хлебном, есть Ацкара, которое, но указанию Кларка, передается LXX словом Мнемозинон, т. е. поминание, память (ср. пр. 2-е главы II). Здесь говорится вообще о хлебных приношениях, как обязательно сопровождающих жертву мирную; более подробные наставления об этих приношениях находятся в главе II (см. прим. этой главы, в особенности 1, 2, 3). Присовокупляется здесь только указание о том, что при мирной жертве должен приноситься и квасной хлеб, но не как жертва (ст. 11, гл. II), а как (добавление к трапезе, учреждаемой после всякой мирной жертвы. Из опресноков же, как видно из стиха 14, лишь какая-нибудь часть их приносилась во всесожжение (возношение), остальное же печение также принадлежало к трапезе. Раввинское предание говорит, что приносилось по десяти лепешек каждого вида печений, упомянутых в стихах 4–10 главы II, и из каждого вида сожигалось по одной лепешке, остальные принадлежали священнику.

(Ст. 15–16). Различие, делаемое между мясом мирной жертвы и мясом жертв по обету или усердию, достойно замечания. По-видимому, мирная жертва благодарности была торжественнее двух других упомянутых жертв. Вероятно также, что и трапеза учреждалась для большего числа лиц и составляла празднество. Жертвы же по обету или по усердию (т. е. по внутреннему внезапному влечению) были жертвы, совершавшиеся в тесном кругу семейства; отсюда и позволение сохранить и навторой день мясо жертвы, которое не могло быть употреблено в пищу малым числом лиц в первый день. Заметим еще, что, по Лев. XIX, 6, мясо мирной жертвы можно было есть на другой день; но мирная жертва благодарности, приносившаяся за полученное благодеяние или счастие, составляла исключение: от нее ничего не могло оставаться до утра, как указано в ст. 15.

(Ст. 17–19). Общее правило о сжигании остатков мяса на третий день имеет в основании своем не только важное, особенно в южных странах, гигиеническое правило об опасности есть все то, что начинает подвергаться разложению (и при том мясо делается вредным от яичек, которые кладут в него мухи и другие насекомые), но еще смысл этого закона связуется с общим духом Мозаических постановлений, в которых народу святому не позволяется коснуться до всего того, что возбуждает подозрение в гнилости или нечистоте. Кларк приводит мнение некоторых комментаторов (на основании Филона и Абарбанеля), что закон, запрещавший хранить мясо несколько дней, имел также в виду бороться против врожденной Евреям скупости, при чем человек, приносивший жертву благодарения, обязан был, если мясо не могло быть съедено в тот же день гостями его, раздать его в тот же день бедным; если же он приносил другие жертвы (мирную, по обету, по усердию), то должен был распорядится остатками в пользу бедных не позже второго дня.

(Ст. 20–21). В 18 стихе сказано, что кто будет есть на третий день мясо мирной жертвы,... «тот понесет на себе грех». Здесь в стихе 20 и 21 сказано, что если человек нечистый будет есть от мирной жертвы или же, прикоснувшись к нечистому, будет есть мясо мирной жертвы, то «истребится душа из народа своего». Мы должны здесь напомнить то, что мы говорили уже в 6 примечании XXXI главы Исхода, что выражение истребится, кажется, должно бы быть заменено словом отчуждать: «отчуждена должна быть душа та из народа своего». По крайней мере в Св. Писании нет указания на предание смерти за нечистоту. Очень многие, впрочем, понимают это выражение таким образом, что закон предупреждает лишь народ о том, что это преступление против святыня (весьма трудно обнаруживаемое) навлечет на них кару Божию в виде болезни, бесплодия или несчастной ранней кончины, в том же смысле как Апостол Павел говорит о лицах, недостойно подходящих к чаше Господней «Оттого многие из вас немощны и больны и не мало умирает» (1Кор. XI, 30). Присовокупим к этому, что законы Пятокнижия должны были необычайно развивать чувство нравственной и плотской чистоты, заставляя чрезвычайно блюсти за собою каждого Израильтянина. При всех недостатках этого народа, надо сознаться, что в массе он единично развит более даже, чем низший класс всякого другого народа.

(Ст. 22–24). Тук, как мы видели уже в 17 стихе главы III (ср. 5 пр. этой главы), безусловно был запрещен в пищу. Но он мог идти на всякое другое употребление, не считаясь не чистым, и, напротив, приносимый при всех жертвах на алтарь всесожжений, он как бы исключительно был при жертвоприношениях посвящен Богу. Но это не исключало его из материалов, могущих приносить пользу человеку при многих ремесленных производствах.

(Ст. 25–27). О причинах запрещения есть кровь смотри 5 пр. гл. III и главу ХVII, 10–15. О выражении «истребится и пр.» см. выше 6-е пр. этой главы. Мы заметим здесь еще выражение стиха 25: «кто будет есть тук скота, который приносится в жертву Господу , истребится и пр.» Мы знаем, что приносились в жертву Господу только волы, овцы, козы (и голуби); могли же употребляться в пищу серна, олень (Втор. XV, 22) и буйвол и лань и некоторые другие животные, не совершенно известные (см. Втор. XIV, 4–5). Самуил Кларк думает, что тук всех животных, не приносимых в жертву, но дозволенных в пищу, не подлежал запрещению, т. е. его можно было есть; но Отто Герлах другого мнения.

(Ст. 27–30). При мирной жертве, приносящий ее сам приводил ее в скинию (III , 1 и сравни I, 3), возлагал на нее руки и сам закалывал ее (III , 2); а по стиху 30 настоящей главы вероятно сам разнимал ее на части и был обязан своими руками представить Господу (кроме тука) грудь, которая возносилась руками несколько раз пред Господом (ср. пр. 10, гл. XXIX Исхода). Представление назначенной части самим жертвователем имело, кроме символического Богослужебного значения, другое, нравственное, указание на которое мы встречаем в главе II, I кн. Царств (ст. 12–17), где описаны действия сыновей первосвященника Илии, которые насильно брали у приносящих те части, которые им нравились, и где они названы «людьми негодными».

(Ст. 31–32). Кроме груди потрясения, священнику еще отдавалось, из мирных жертв, правое плечо " возношения« (см. пр. 10, гл. XXIX Исх.). Некоторые из комментаторов полагали, что под этим надо разуметь заднюю ногу, как лучшую часть. Но большая часть лучших авторитетов полагает, что надо буквально разуметь правое плечо, тем более что во многих странах Азии и до сих пор передняя лопатка ценится по вкусу выше задней четверти.

(Ст. 33–34). Грудь, по стиху 34, поступала в собственность всей семье Аароновой; правое же плечо, по стиху 33, принадлежало исключительно тому священнику, который священнодействовал. Господь «берет от сыновей Израилевых и отдает эти части Аарону и сынам его в вечный участок от сынов Израилевых». Жертвы с приношениями первых плодов земных составляли все содержание священников, которые, как принадлежащие к племени Левиину, не имели семейных уделов пахотной земли и в Палестине.

(Ст. 35–38). Стихом 38 определяется время начертания этих законов: они даны Моисею на горе Синае, «когда повелел сынам Израилевым приносить Господу приношения». Приношения приказано было приносить после второго сошествия с горы Моисея (гл. ХХХV Исх., ст. 5), и стало быть законы эти даны в продолжении второго сорокадневного пребывания на горе Моисея. Записаны же они им, или кем либо по его приказанию, в продолжении тех шести месяцев, пока строилась скиния (Сравни 6-е при м. XL гл. Исхода). Вступили они в действие со дня посвящения Аарона, о котором повествование начинается с Ѵ40;III главы. Заметим здесь вместе с Кларком, что главы VIII, IX, X суть единственные повествовательные главы книги Левита *). Но помазание Аарона и сынов его естественно в хронологическом порядке должно было следовать за устройством и освящением скинии, и после объявления законов о жертвоприношениях и о той части от жертв, которая назначалась Аарону и сынам его и которая могла бы служить для содержания священников, отдающих все время свое Богослужению. Вся остальная часть книги Левита есть продолжение и развитие законодательства кн. Исхода. *Сказания о смерти Надава и Авиуда (гл. X) и о предании смерти хулителя (XXIV, 11–15) суть рассказанные в своем месте примеры наказаний за нарушение уставов и законов Господних.

(Ст. 1–2); Здесь повторяется в виде исполнения то, что приказано было в ХХIХ главе Исхода (ст. 1–3).

(Ст. 3–4). Собрание общества означает созыв всего народа, но, по всей вероятности, во двор скинии были допущены лишь «начальники общества, призываемые на собрание, люди именитые» (Числа XVI, 2), то есть те, которые в Числ. I, 16 назвавы «начальники колен отцов своих, главы тысяч Израилевых». В Пятокнижии есть несколько указаний, что избранные лица призывались вместо всего народа быть свидетелями важных событий, когда весь народ не мог видеть их. Так, на горе Божией Хориве, при старейшинах Израильских, брызнул живоносный источник (Исх. XVII, 6); так, семьдесят из старейшин Израилевых были призваны войти с Моисеем и Аароном и Надавом и Авиудом на священную Синайскую гору (Исх. XXIV, 1, 9). Наконец, старейшины на восьмой день посвящения Аарона, были призваны (ст. 1 гл. IX Лев.) принести жертву за грех по уставу главы IѴ40;, ст. 22–21 Левита. При посвящении Аарона и сынов его, они были ближайшими свидетелями очевидцами первого дня священной церемонии, но при том надо заметить, что обряд посвящения продолжался семь дней: «семь дней должно совершаться посвящение ваше» (ст. 33 этой главы); поэтому весь народ, или, по крайней мере, значительная часть, его могли видеть церемонию посвящения, не только допускаясь, на сколько можно было, во двор скинии, но и смотря на церемонию с высот, окружавших стан Израилев.

(Ст. 5–6). «Пусть омывает тело свое водою» (Левит. XVI, 4): так было приказано первосвященнику, надевая белый льняной хитон; здесь должно разуметь такое же омовение перед посвящением, а не простое омовение рук и ног, которое требовалось перед каждым священным действием (Исх. XXX, 19–21).

(Ст. 7–9). Обо всех частях одежды первосвященника смотри примечания главы XXVIII кн. Исхода.

(Ст. 10–11). Здесь исполнение приказанного в ст. 9–11, главы XL, кн. Исхода. Помазание елеем скинии и всего принадлежащего в ней и кропление елеем жертвенника указывают на значение, соединенное с священным миром (который называется елеем помазания). Все предметы, принадлежащие к скинии, и сама скиния сделаны были по образцу, виденному Моисеем на горе, и благословлены одобрением Господним; но они вышли из рук грешных людей, делавших их, и чтобы поступить в собственность Богу, они должны быть помазаны символом благодати и отчуждения от житейских целей, дабы отныне исключительно служить Богу и возрастанию и развитию в народе того религиозного чувства и духовных стремлений которые Господь воспитывал в нем.

(Ст. 12–13). Как скиния освящается и отчуждается священным миром, так грешный по природе человек возвышается, освящается и выделяется из общества себе подобных возлиянием на него «елея помазания» и ему вручается Господомсила и право, которые он, как человек, приобрести не может никаким насилием над людьми. После посвящения Аарона, облекаются в священные одежды сыны его, о которых в Исходе XL, 15, сказано: «помажь их, как помазал ты отца их». Это место, сопоставляемое с настоящим стихом, где ничего не сказано о возлиянии на них елея, заставило многих комментаторов думать, что помазание их заключалось в помазании священных одежд их вместе с Аароном (стих 30-й этой главы) без великого помазания возлиянием на главу, которое получалось одним первосвященником. Но другие полагают, на основании Иудейского предания, что они получали буквально помазание, не возлиянием, как Аарон, а прикосновением священного мира ко лбу. Мы склоняемся к этому последнему мнению, на основании слов Левит. X, 7, обращенного к сынам Аарона: «ибо на вас елей помазания Господня».

(Ст. 14–17). Жертвоприношение совершает Моисей за Аарона и сыновей его, ибо посвящение их еще не кончено. Обряд совершается по уставу гл. IV, 3 – 12 но здесь не сказано, чтобы Моисей кропил кровию семь раз перед завесой. Кажется, следует предполагать, что так как жертва за грех приносится еще не за первосвященника, и не самим первосвященником, потому обряд не вполне еще исполняется. Сожжение же тельца вне стана, на чистом месте, вполне согласно с уставом главы IV, 12, хотя несогласно с стих. 30, VI главы. В последнем стихе дан общий закон: «если кровь жертвы вносится в святилище, то ее нельзя есть она должна быть сожжена; если не вносится, то священник и только священник должен есть ее (ст. 25 главы VI). Но этот закон дан для священников уже помазанных и для общего их руководства». Здесь представляется особый случай Жертва за грех приносится за Аарона и сынов его, еще не вступивших в священство, и сами они ни в каком случае не могли есть жертвы своей за свой грех, а Моисей хотя приносил за них жертву, но сам не был священником и потому законно не мог вкушать эту жертву (Кларк).

(Ст. 18–21). По уставу 1 гл. Левита, ст. 10–13, о всесожжении мелкого скота.

(Ст. 22–24). Жертва овна посвящения отличается от всех других жертв и составляет особенность обряда посвящения. В сущности, она принадлежала к отделу жертв мирных, так как овен не сжигался совершенно всесожжением и с кровию его не поступалось как с жертвой греха, которая уже была принесена. На эту жертву Аарон и сыны его возлагали руки, и из нее, как увидим ниже, выделялись священнические части: правое плечо (ст. 25) и грудь (ст. 29), как при жертве мирной (ср. 34 стих главы Ѵ40;II). Особенность этой жертвы заключалась в помазании кровью овна правого уха, большого пальца правой руки и большого пальца, правой ноги первосвященника и священников. Весьма замечательно и знаменательно что тот же обряд употреблялся при очищении прокаженного, вылечившегося от болезни своей, и который снова воспринимался в общество народа Господня (ср. Левит. XIV, 14). По-видимому, символистика этих двух обрядов тождественна; она означает очищение особою благодатию Божиею, для того, чтобы можно было приблизиться к Богу. Первосвященник и священники, вступая служителями в дом Божий и приближаясь более других людей к Божеству, очищались как прокаженные от всякия скверны, но очищались семь дней (ст. 33–34), чтобы предстать пред лицо Божие.

(Ст. 25–28). Мы видели в прим. 11 гл. Ѵ40;II (ст. 34), что правое плечо принадлежало священнику, приносящему жертву. Эта часть, вместе с туком и хлебным приношением, которые подлежали сожжению при каждой жертве, прежде всего, возносится пред Господом, положенная на руки Аарона и сынов его (Моисей, по преданию, поддерживал снизу их руки и таким образом возносил приношение Господу). Потом часть священника сжигается вместе с туком. Таким образом, это приношение является долей Аарона священнической, которую он в этот торжественный день посвящает Богу. «Это жертва Господу» (ст. 28).

(Ст. 29). Моисей, как исполнивший вместо Аарова и сынов его весь обряд жертвоприношения, получает, как бы совокупляя в себе на этот раз все священство, ту долю жертвы, которая следует на всех священников по ст. 31 и 34 Ѵ40;II главы, а именно грудь потрясания.

(Ст. 30). Кажется, что этот именно стих есть исполнение стиха 15, главы XL, кн. Исхода: «и помажь их (сынов Аароновых), как помазал ты отца их, чтобы они были священниками Мне, и помазание их посвятит их в вечное священство в роды их». Аарон, как мы говорили выше (прим. 6 этой главы), получил высшее помазание; потом он получает очищение кровию вместе с священниками и помазание елеем вторичное, вместе с священниками. В то же время святятся и одежды Аарона и сынов его.

Т. е. мясо овна посвящения, за исключением сожженного правого плеча и груди, составлявшей часть Моисееву.

(Ст. 33–36). Семь дней должно совершаться посвящение ваше. «В семь дней вручи им священство», сказано в ст. 35, XXIX глав. Исхода. Аарону и сынам его не позволено отлучаться семь дней и семь ночей со двора скинии, а пребывать «на страже у Господа», при чем семь дней повторяются все обряды посвящения». Число семь есть «священное число союза Бога с людьми» (говорит О. Герлах). Может быть также посвящаемые на служение Богу, Творцу мира, должны были семь дней пребывать в скинии, и только в семь дней достигнуть священства в воспоминание семи дней творения.

(Ст. 1–2). В семь дней совершилось возведение Аарона в сан первосвященника и сынов его в сан священника. В восьмый день Моисей созывает, в лице старейшин, весь народ Израилев для принесения жертв Господу поставленным ныне первосвященником, вступающим впервые в свои высокие обязанности. Аарону приказывается взять тельца в жертву за грех по уставу гл. IV, 3. Но как увидим ниже, кровь его не вносится в святилище, хотя мясо сожигается вне стана. Эта особенность объясняется тем обстоятельством, что это была жертва не за особенный известный грех, а за общее греховное состояние, и при том Аарон еще не входил во святилище (см. прим. 5).

(Ст. 3). Старейшины Израилевы приносят жертву за грех козла, не за общество, а за старейшин, как указано уставом глав. IV, 22.

(Ст. 4). Все три рода жертвы приносятся старейшинами: жертва за грех, жертва всесожжения, жертва мирная с приношением хлебным. Аарон не приносит лично жертвы мирной, участвуя, по-видимому, вместе с другими сынами Израилевыми в этой жертве.

(Ст. 5–8). Ст. 7. «Приступи к жертвеннику!» Первое жертвоприношение, которое должен был принести Аарон, была жертва за грех, «дабы очистить себя и народ».

(Ст. 9). Кровь тельца за грех возлагается на роги жертвенника всесожжений, а не жертвенника курения и не вносится во святилище, потому что первосвященник еще не был сам введен в святилище. Торжественное вшествие его в скинию с Моисеем и за сим благословение им народа упомянуто в 23 стихе этой главы.

(Ст. 10–11). По уставу гл. IV, 9–12.

(Ст. 12–17). Всесожжение и хлебное приношение приносятся по уставу 1-й и 2-й главы, жертва за грех козла приносилась по уставу гл. IV, 26. Мясо жертвы греха должно было быть употреблено в пищу священниками: «это святыня великая» (ст. 25–26, гл. VI); но в первый же день жертвоприношения, вследствие смятения, произведенного смертию Надава и Авиуда, произошла ошибка – мясо жертвы за грех было сожжено (ст. 16, гл. X).

(Ст. 18–21). По уставу жертвы мирной (III, 2–5; VI, 30–34).

(Ст. 22). «Сошел, совершив жертву» и пр. Мы уже говорили (см. прим. 1 и 4, главы XXVII Исхода), что высокий жертвенник 5 ¹/₂ футов вышины, должен был иметь ступень, на которой стоял священнодействующий, или, что всего вероятнее, земляную насыпь (аппарель) к одной из сторон жертвенника. Таким образом, священнодействующий стоял на высоте, и Аарон, обратившись, чтобы сойти с насыпи, был виден всему народу. Жест благословения состоял в простирании рук над главами народа. Но, независимо от сего, произносились и слова благословения, о которых мы скажем в следующем примечании.

(Ст. 23). Введение Аарона в скинию был последний торжественный акт его посвящения. Войдя с Боговдохновенным вождем Израиля в святилище, они вместе выходят и вместе торжественно благословляют народ. В этом соединенном благословении посредника между Богом и народом и первосвященника было великое будущее для народа, если бы он сумел воспользоваться им. О форме благословения существует несколько различных мнений. Когда Аарон один, с высоты жертвенника, благословлял народ, то он, по всей вероятности, употребил ту формулу, которая указана Господом для Аарона и священником, в главе VI, 22–27 Числ: «так благословляйте сынов, Израилевых говоря им: «Да благословит тебя Господь и сохранит тебя! «Да призрит на тебя Господь светлым лицом Своим и помилует тебя! «Да обратит Господь лицо Свое на тебя и даст тебе мир!» Эта формула, по указанию Стэнли (Stanley, Jewish Church; Пр. 419; ссылка Кларка), до сих пор употребляется в синагогах. Но благословение Моисея и Аарона вместе, по выходе их из скинии, по преданию, была высказано в словах, записанных в 17 стихе Псалма 89 (надписан: Молитва Моисея, человека Божия). «И да будет благоволение Господа Бога нашего на нас, и в деле рук наших споспешествуй!» В Таргумах записана однако другая форма благословения (Кларк), в следующих выражениях: «Да будут приняты жертвы ваши, и да обитает Господь посреди вас, и да простит Он вам ваши согрешения».

(Ст. 23). Весьма многие полагают, что явление славы Господней было то именно , которое упомянуто в стихе 34, главы XL Исхода. В главе этой лишь вкратце упомянуто об освящении скинии; здесь же, в кн. Левита, дано подробное описание церемоний освящения скинии и посвящения первосвященника. По окончании освящения, когда Моисей н Аарон вышли из скинии, «Облако покрыло скинию» (Исход, loco citato). Это облако, как мы видели (срав. прим. 13 и 14, главы XL Исхода), потом поднялось и стояло над скинией.

(Ст. 24). В то же время, когда слава Господня явилась народу и наполняла скинию, огонь испепелил мгновенно всесожжения и тук (мирных жертв), возложенные на алтарь всесожжений; мы в праве в этом случае сделать сближение с совершенно подобным проявлением благоволения Господня при освящении храма Соломона (сравни П. Паралипом. Ѵ40;II, 1). Заметим, что огонь уже горел на жертвеннике, ибо семь дней приносились жертвы непрестанно, и при том огонь не должен был угасать на жертвеннике (гл. VI, 12–13). Стало быть, здесь надо разуметь мгновенное испепеление горящей жертвы, посредством видимого огня, сошедшего с неба «Всесожжение твое испепелит», говорит псалмопевец (Митрополит Филарет в Зап. на кн. Бытия часть I, стр. 184, таким образом передает смысл стиха 4-го XIX псалма: «Помянет всякую жертву свою и всесожжение испепелит». Выражение это: испепелит жертву, употреблено также в переводе с Еврейского раввина Пумпянского. (Варшава 1871 года. Смотри Псал. XX, ст. 4). В наших переводах 1822 года, Библ. Общества, и 1871 года, 4 ст. XIX псал. (соответствующий XX псалму Еврейского текста), переведен: «всесожжение твое да соделает тучным». Остервальд и полевое чтение Англ. уз. Библии, держатся, однако, того же чтения, которого держится М. Филарет. ). Испепеление жертвы всегда означало особое благоволение Господне (напр. Суд. VI, 21 о жертве Гедеона; 3 Ц. ХѴ40;III, 38 о жертве Илии; 2, Пар. Ѵ40;II, 1, о жертве Соломона и др.).

(Ст. 1). Надав и Авиуд были старшие сыны Аароновы, которые вместе со старейшинами входили на священную гору. (Исход XXIV, 1–3). В первый же день посвящения, великое горе и искушение посещает первосвященника Аарона, старшие сыновья его умирают, и при том по своей вине, вследствие нарушения уставов Господних. Смерть их в виду отца их и всего народа, столь горестная для отца их, была однако важным и поучительным примером для всех священнодействующих, дабы они не творили «дела Божия с небрежением». С другой стороны, Аарон после помазания и вступления в должности подвергается великому испытанию, которое он выдерживает с твердостию. Не все согласны в значении греха Надава и Авиуда. По-видимому, главное указание их греха заключается в выражении: «принесли пред Господа огонь чуждый, котораго Он не велел им». Но весьма знаменательно другое косвенное указание, заключающееся в законе, немедленно после смерти их данном: «вина и крепких напитков не пейте, когда входите в скинию собрания... чтобы не умереть». «Палестинские Таргумы, указывают; а де Лира, Патрик, Розенмюллер, Герксгеймер и Уордсуорс думают, что Надав и Авиуд предстали пред Господом в нетрезвом виде» (указание Кларка). Кларк думает также, что Надав и Авиуд предстали пред скинией с кадильницами в неуказанное время, когда обряд вовсе не требовал каждения, но что они, опьяненные хмельным напитком, взяли совершенно самопроизвольно свои кадильницы, когда слава Господня явилась на скинии, и дерзнули подойти ко входу ее. Полагают, что они умерли перед скинией, а не внутри нее (сравни прим. 4). Существует еще другое мнение, что они взяли огня не с жертвенника, а огня, принесенного извне ограды скинии; но Кларк указывает, что запрещения о курении огнем не с жертвенника нет в Пятокнижии, а есть только указание в гл. XVI, 12, чтобы, в великий день очищения, приготовляясь войти с курением во Святая святых, первосвященник брал горящие уголья с жертвенника. Не имея возможности решить точно вопрос о виновности Надава и Авиуда, мы можем только заключить, что они совершили поступок, который нарушал благочиние, который поселял в народе неуважение в священству, и который, по всей вероятности, или имел языческий характер, или доказывал, что преступники не понимали величия и святости Бога Израиля, поэтому и смерть их должна была служить примером для других, и освящением самого сана их, ибо нечистый пред Богом не мог безнаказанно предстать пред лице Его и служить Ему.

(Ст. 2). Флавий Иосиф говорит, на основании вероятно предания, что огонь обжег им лицо и всю переднюю часть туловища, так что они умерли немедленно (Ист. Иуд. III, гл. IX).

(Cт. 3). «В приближающихся ко Мне освящусь и перед всем народом прославлюсь». В предыдущем примечании мы говорили, что смерть Надава и Авиуда, прославляя пред народом святость храма, в котором проявилось Имя Господне, вместе с тем возносила и самое звание священника, окружая обязанности его опасностию и заставляя его вести жизнь безупречную и относится свято к своим обязанностям. Мы не находим буквально слов Моисея, сказанных по этому случаю в другом месте Пятокнижия, хотя близкий к ним смысл имеет, напр., Исхода XIX, 22. «Священники, приближающиеся к Господу, должны освятить себя, чтобы не поразил их Господь». Аарон не находит слов оправдания для сынов своих, сознавая, что Господь поразил их справедливо. Можно думать, что и глубокая горесть сделала его немым. Замечают еще впрочем, что молчание Аарона доказывает его понимание своих обязанностей, потому что в древнем мире горесть выражалась воплем и разодранием одежд своих.

(Ст. 4), Мисаил и Елцафан, сыны Узиила, были двоюродные братья Аарона и Моисея по родословной, Исход VI, 18–22. В стихе 4 выражение: «вынесите братьев ваших из святилища за стан», подало повод к недоумению: следует ли разуметь, что Надав и Авиуд вошли в скинию и умерли там, или же они умерли перед скинией и слово святилище надо понимать в общем смысле святого места, обнимающего в своем значении как скинию, так и самый двор ее. Притом не все переводы согласны с нашим. Англ. узаконенный перевод: Carry your brethren from before the sanctuary , out of the camp»; т. e., точно также как переводит наша славянская Библия: «возьмите братий своих от лица святых вне полка». У Остервальда: «Portez vos frères de devant le sanctuaire hors du camp». У Лютера и О. Герлаха не совсем ясно: «Traget eure Brüder fon dem Heiligthum hinaus for das Lager». Нам кажется, что сказание о смерти Надава и Авиуда, следуя непосредственно за появлением славы Господней и за выражением радости народа (ст. 23–24, глава IX), не позволяет думать, чтобы они могли проникнуть в скинию собрания, в которую и Моисей не мог войти, когда слава Господня наполняла скинию (ст. 35, главы XL Исхода). Нам кажется, что они, позабыв величие и святость Божию и притом вкусив опьяняющего напитка (ср. прим, 7), взяли без приказания свои кадильницы в торжественную минуту проявления славы Господней и решились подойти ко входу скинии, но упали обожженные пламенем, вырвавшимся из скинии или из самых кадильниц их. По этому их должны были поднять на дворе скинии между умывальником и входом в скинию.

(Ст. 5). Выносят умерших ближайшие родные, потому что ни отец, ни братья их, облеченные в священные одежды, не смеют коснуться их. Умерших выносят в тех белых льняных хитонах, в которых они служили.

(Ст. 6–7). Из Левита XXI, 10–12, мы видим, что первосвященник не имел права обнажать голову свою или раздирать одежды свои и прикасаться к какому бы то ни было мертвому, даже к отцу и матери своей и не мог отходить для погребения от святилища. Для простых священников (Левита ХХI 1–5) дозволено было прикасаться к ближайшим только родственникам умершим. По-видимому, здесь, по смерти Надава и Авиуда, Аарону и сынам его объявляется повеление не выказывать никаких наружных знаков печали, не только по приведенным выше причинам, но еще и потому, что они, как священники, должны были сохранить перед лицом народа непоколебимость в горе, и видимые знаки сознания, что сыновья и братья их справедливо наказаны Богом. Все же остальные родственники не священники, и весь Израиль мог рыдать и плакать по умершим.

(Ст. 8–11). «И сказать Господь Аарону». Аарон получает во время своего горя, откровение Господне которое, по-видимому, разъясняет ему то, чего он может быть сам не знал, что сыны его находились в опьянении. Крепкий напиток, который, по-видимому, пили Надав и Авиуд, без сомнения пиво, которое делалось в Египте (Геродот II, 77) из ячменя, и которое, по сказанию Диод. Сиц. (об Озирисе I.20), почти не уступало по вкусу и приятному запаху вину. Этот напиток, при отсутствии вина в пустыне (хотя и вино могло быть привезено в мехах из Эдома или Мадиама караванной торговлей), – мог очень легко быть сделан народом Израильским, торговавшим вероятно с оседлыми Мадианитами хлебом и засевавшим вероятно в пустыне (как мы уже говорили во 2 и 8 примеч. II главы) свои поля. По-видимому, слова Господни, запрещающие вино служащему священнику, связуются с словами: «чтобы вы могли отличать священное от неосвященнаго, и нечистое от чистаго... И научать сынов Израилевых» и пр. Отсюда, кажется, можно заключить, что Надав и Авиуд, именно вследствие неясного состояния рассудка, не могли обсудить своего поступка, и вместо того, чтобы «научать сынов Израилевых уставам Господним», в лице всего народа нарушили их и нарушили уважение к храму.

(Ст. 12–15). Моисей напоминает священникам о законах поедания жертв (VI, 16–29), повторяя, что от жертв могут вкушать и семейства их. Полагают, что так как при всех жертвах (Числа гл. ХV) были приносимы и жертвы возлияния, т. е. вино (или крепкий напиток), то именно это вино и послужило пагубою Надаву и Авиуду, а Моисей напоминает другим священникам, что они обязаны есть жертвы с подобающим уважением на святом месте.

(Ст. 16–18). О жертве греха срав. IV, 22–25 и VI, 26–30. Священника обязаны были съедать мясо жертвы греха, «это святыня великая». Мы видели в указанных выше главах, что мясо жертвы греха сожигалось вне стана лишь тогда, когда кровь ее вносилась в святилище. Здесь, говорит А К. Б. (с ссылкою на I Лев., ст. 9), употреблено не слово хиктир, сжигать на жертвеннике (возносить, говорится также о курении), а слово сараф, сжигать просто, почему Кларк и думает, что остатки козла, принесенного в жертву за грех старейшин, были отправлены вместе с тельцом за грех Аарона для сожжения вне стана (стих 17, главы Ѵ40;III).

(Ст. 19–20). Аарон приводит в оправдание, что он не мог есть с сынами своими «святыни великой» в тот день, когда он наказан Господом, и считает себя недостойным коснуться этой святыни. Моисей соглашается с этим воззрением, происходящим из сокрушенного сердца.

(Ст. 1–2). Законы о животных чистых и нечистых даются Моисею и Аарону вместе, так как на священников возлагалось преимущественно «научать сынов Израильских всем уставам» (X, 11). Подобное же откровение Моисею совместно с Аароном мы находим в главах XIII и ХV о проказе и нечистотах, так как священники определяли чистоту или нечистоту человека, пораженного болезнию. Прежде, чем мы приступим к рассмотрению текста этой главы, мы считаем нужным привести несколько мыслей викария Самуила Кларка об этом предмете и о причинах разделения животных на чистых и нечистых в законе Моисеевом. Разделение животных на чистые и нечистые древнее Моисеева закона, и встречается уже при упоминании о животных, взятых в ковчег Ноя (Бытия VII, 23; Ѵ40;III, 29). С древнейших времен и во всех народах предание, обычай и, более всего, инстинктивное чувство не допускало употреблять в пищу многих животных и птиц, и именно тех, которые принадлежали к породам плотоядным и пожирающим падаль. Древнейшие постановления браминов указывали на общий закон, по которому могли употребляйся в пищу только те животные вообще, которые питались предметами, принадлежащими к другому, низшему органическому царству, чем то, в котором они сами находились. Так, птицы, питавшиеся насекомыми были чисты; но птицы, пожиравшие птиц и четвероногих – были нечисты. Закон данные Израилю, имели важнейшее и глубочайшее значение: пока животное было живо, оно всегда было чистым; осел и верблюд, признаваемые нечистыми в законах о пище, никогда не оскверняли своим прикосновением человека, пока они были живы. Нет и следов такого постановления в Пятокнижии, или примеров осквернения живых животных во всей Библии. Животное делалось нечистым только после смерти, и притом всякое животное, как только огонь жизни угасал в нем, делалось также нечистым, как труп умершего человека осквернял прикоснувшегося к нему. В доказательство этого взгляда, указывают на символическое значение допущенных в видении пророков образов, льва и орла (Иезек., 1–10), которые по закону были нечистые животные. Но в виду доставления человеку пищи, Господь освящает употребление в пищу некоторых животных, которых смерть прощается человеку. (Сравни выражение в Лев. XVII 4, о незаконном заклании животного «человеку тому вменена будет кровь; он пролил кровь»). Прощение это получается лишь под условием привести животное для заклания к входу скинии (Левит, ХVII, 1–5) и выпустить всю кровь из него (id. ст. 11); последнее наблюдается строго и для животных, убитых на охоте, «ибо душа всякаго тела есть кровь» (id. ст. 13). Важное значение закона о чистых и нечистых животных было двоякое: оно поселяло в народе уважение к жизни, полученной от Иеговы, и жизнь эта могла быть отнята у животного лишь пред лицом Иеговы, проливая кровь животного пред алтарем Его, или, по крайней мере, выливая ее на землю (на охоте). Второе и важнейшее значение закона о чистых и нечистых животных было выделение народа Израильского из среды других народов не родом пищи, которая, вероятно, для всех народов была одинакова, а образом ее посвящения Богу и теми понятиями и чувствованиями, которые соединялись в уме народа с употреблением в пищу животных, принадлежащих не человеку, а Создателю их. К этому надо еще присовокупить, что не каста жрецов должна была исполнять эти законы, а весь народ святой, который должен был помнить ежедневно и постоянно свое священническое призвание (сравни стихи 44 – 45 этой главы). Присовокупим к этому, что в случае крайности не вменялось в преступление вкусить животного, хотя чистого, но или неправильно заколотого, или умершего, следовало только омыться и остаться нечистым до вечера (Левит XVII, 15). Здесь ясно выступает смысл законов: памятование о воле Иеговы и сохранение себя от осквернения.

(Ст. 3–4). Отрыгание жвачки есть отличительный признав травоядных четвероногих; этим законом исключались все плотоядные и всеядные; из общего вида травоядных четвероногих исключаются все, которые не имеют роговых раздвоенных копыт. Невозможно, в практическом смысле, дать более ясное понятие народу о требованиях закона. Животные, поименованные в стихах 4 – 7, суть лишь примеры этого ясного закона. Так, верблюд указан как пример животного, отрыгающего жвачку, но копыта которого не удовлетворяют требованиям закона. У верблюда копыто представляет собою широкую лапообразную подушку, на которой он ступает. Мясо верблюда считается нездоровым. Хотя кочевые Азиатцы и Арабы едят его, но мясо его не считается хорошим для пищи.

(Ст. 5). "Тушканчик«, по-Еврейски Шафан, буквально «прячущийся». Брюс говорит, что у Арабов имя его тофун-родственно Еврейскому (Кларк). Славянский наш перевод дает греческое название хирогрил, которое означает, кажется, дикобраза. Лютер называет его «das Kaninchen», кролик (также и Остервальд – 1е lapin, и Англ. узакон. текст). Кларк думает, «что это Нуrах Syriacus, порода грызуна, величиною с кролика, с короткими ушами, круглой головой, длинными задними ногами, предназначенными для прыганья, и без хвоста. Но, по мнению Бохарта, Шафан есть тушканчик (jerboa, gerboise)». Заметим, что строго правильный, с Еврейского, перевод наш не говорит: отрыгает жвачку, а говорит: жует жвачку. Грызуны не имеют того отдела желудка, который принадлежит отрыгающим, но между тем они беспрестанно жуют и двигают челюстями. Этого было достаточно, чтобы обратить внимание народа на эту особенность, при том они исключаются из числа предназначенных в пищу строением своих ног. Мы повторяем, что практически верное определение животных для народа не имело в виду ученой классификации.

(Ст. 6). Заяц, по-Еврейски арнебеф, по-Арабски и ныне арнаб.

(Ст. 7–8). «Свинья», по-видимому, считалась самым нечистым из животных в вследствие своей нечистоплотности, и вследствие того, что играла важную роль в языческих жертвоприношениях. Так по крайней мере можно судить из Исаии LXV; 4; LXVI, 3, и из 2 Маккав. VI, 18, 19 и послед. Известно, что свинья была священна в Крите, что ее приносили в жертву Геркулесу, Венере, Церере у Греков; Изиде у Египтян; Пенатам или Ларам у Римлян (Hederichs lexicon mythologicum), и Бахусу в Египте (Геродот, II, 47–48). Известно, что отвращение к свинье перешло, вероятно, от Израильтян-Семитов к родственным им Арабским племенам и обращено в закон исламом. По преданию Иудейскому, мясо свиньи порождало проказу. Мнхаэлис («Законы Моисеевы») указывал на общее верование жителей южных стран о том, что свиное мясо порождает накожные болезни (сравни вступл. в гл. ХIII). Обо всех упомянутых выше животных (ст. 3–8), т. е. не только названных для примера и особого предостережения, но и обо всех подходящих под определение закона, сказано: «к трупах их не прикасайтесь – нечисты они для вас«. Замечательно, что еще сильнейшее выражение употреблено о птицах запрещенных (ст. 13) и о пресмыкающихся (ст. 20): »скверны для вас»

(Ст. 9–12). Породы рыб, дозволенных в пищу, очерчены очень ясно: «оне должны иметь плавательныя перья, и чешую», поэтому все рыбы, составляющие переход от ракообразных к рыбам (на прим. твердочешуйчатые, к которым относятся акулы и осетры), были запрещены, как запрещены все змееобразные рыбы, как на прим., угри, все китообразные, все раки и моллюски. Рыба вообще была запрещена в Египте жрецам, но народ ел ее постоянно (Wilkinson: «Manner and customs of ancient Egyptians», 3 éd I, p. 322). Мусульмане не едят моллюсков, но все рыбы разрешены им в пищу (Кларк, ссылка его на Hedaya, IV, 75); но мы укажем, что Персиане-Шииты не едят осетров и держатся, относительно рыб, закона, совершенно сходного с законом Моисея.

(Ст. 13) Девятнадцать видов птиц поименовано в ст. 13–19, и один вид летучей мыши (нетопыря). Весьма вероятно, что упомянутые виды суть типы, по сравнению с которыми, в случае недоумений, священники определяли законность или незаконность употребления в пищу. Эти же виды повторены во Второзаконии ХIѴ40;, 11–20: отличительный характер их (кроме страуса), есть плотоядность. В Мишне постановлено правилом что нечистой птицей признается всякая птица, которая впускает когти свои в добычу, или цепляется когтями (попугай, дятел). Орел, по Евр. Нешер. По родству этого слова с Арабским ниср, которым Арабы называют Gyps fulvus или Gyps griffon и большого Арабского коршуна (Chenu, vautours, Р. I, р. 17 et suiv.), полагают, что это название относится к этой породе хищных птиц. Но мы предупреждаем, что, по отзыву всех комментаторов, отождествление Еврейских названий с существующими породами весьма затруднительно *). Перевод LXX называет эту птицу также орлом, aquila (так и Остервальд) Chenu (diet dee oiseaux, I, p. 33) указывает, что Брюс в своем путешествии упоминает, что ниср есть Абиссинское имя для обозначения коршуна-ягнятника. Гриф, по Евр. перес, буквально «ломатель костей». Его считают т. назыв. Египетским коршуном или Нубийским коршуном (otogyps oricou). В переводе LXX и Вульгате он назван грифом, у Остервальда orfraie, т.е. морским орлом. Кларк указывает, что его считали также Gypaetus barbatus (V, Chenu Р. I, р. 32) бородатым коршуном, (lammergeyer, ягнятник). Морской орел, по Евр. озниа. Так как в переводе LXX, он назван алиетос (этос орел, алиос море), то нет сомнения, что это «pyrargue haliaetus» орнитологов, огромная птица, питающаяся безразлично рыбою и маленькими животными; водятся почти повсеместно. *Мы сверяли наш текст с текстом славянским, с четырьмя западными текстами, с комментариями Dom. Calmet, Кларка и О. Герлаха, и проверяли замечания комментаторов по Chenu, dict. des. oiseaux.

(Ст. 14). Коршун по Евр. daâ; гипс LXX; milvus Вульгаты; вероятно milvus ater, черный коршун, milan noir on parasite (Chenu Р. I р. 93), которого Арабы называют дайа, т. е. тем же именем как Евреи. Сокол по Евр. айа; иктин LXX и Славянского текста; vultur Вульгаты. Полагают, что это milvus regalis, известный проницательностию своего зрения (Chenu Р. I, р. 92), и который приведен как пример дальнозоркости в книге Иова ХХVШ 7. Слова: «с породою его» означают, что здесь приведены только главные типы, и что все виды каких бы то ни было названий, подходящие под эти типы, также подлежат запрещению.

(Ст. 15). Ворон, с породою его; по Евр. Ореб;Коракс LXX, соrиus Вульгаты. Все согласны с значением этого имени.

(Ст. 16). Страус; по Евр. бат – хайа ана, в переводе LXX Струфос struthio Вульгаты. Во многих переводах название этой птицы заменено другим: так в Англ. узак. тексте стоит сова (the owl), также у Остервальда «le chat – huant». Но Кларк, по сличению употребленного слова с Иовом XXX, 29, Исаии XXXIV 13, с LXX, Вульгатой, Таргумами, Саадиà и с Сирийским текстом, утверждает, что Еврейское название, здесь употребленное, означает именно строуса. Строус, упомянутый в Библии, может быть только (сравни Chenu; oiseaux; р. VI, р. 304) Struthio camelus Линнея, живущий в Африке и попадающийся в пустынях Аравии. Мясо строуса употребляется некоторыми, но не всеми племенами Аравии. Страбон говорит об одном Африканском племени, которое называлось струфо-фаги. т. е строусо-яднымы. Сова: по Евр. тахмас; в перв. LXX глаукс; noctua Вульгаты. Заметим, что некоторые принимали «тахмаса» за страуса; другие переводили: кукушка. Но новейшие авторитеты признают слово тахмас названием совы, chat huant, syrnium aluco или strix orientalis (Chenu; p. I; pp. 137–143). Чайка, no Евр. шакаф; в перв. LXX ларос; larus Вульгаты; goeland larus, lа mouette (Chenu p. VI p. 271). Птица эта появляется во всех широтах, в значительных количествах; питается живою, но преимущественно мертвою рыбою, которую она хватает из воды, замечая ее по фосфорическому ее блеску. Chenu loco citato). Ястреб с породою его; по Евр. нитс; у LXX иеракс; accipiter Вульгаты. Здесь разумеются все породы ястребов, копчиков и других меньших плотоядных птиц.

(Ст. 17). Филин; по Евр. кос; у LXX никтикоракс (т. е. ночной ворон), bubo Вульгаты. Тристрам, основательный знаток естественных терминов, употребленных в Библии, говорит, что здесь надо разуметь маленького филина, известного под именем Athene meridionalis, который водится в Сирии и восточных странах. Это вероятно птица, названная у Chenu Bubo atheniensis или Grand-Duс. Рыболов; по Евр. шалак (ныряющий); у LXX катарактес;mergulus Вульгаты. Его считают кормораном, т. е. graculus corbo Линнея. (Chenu VI, р. 264). Ибис по Евр. яншуф, у LXX и в Вульгате, согласно и Онкелосу, Ибис. Но не все комментаторы согласны с этим, указывая на то, что в Исаии XXXIV, 11, употреблено слово яншуф, которое однако переводится филином, Bubo maximus, по самому смыслу речи, а именно: «яншуф поселяется на развалинах», чего об ибисе сказать нельзя. Ибисом называют первую птицу следующего стиха, тиншемет, которая переведена у нас словом лебедь.

(Ст. 18) Лебедь; по Евр. тиншемет; у LXX, кикнос; суgnus Вульгаты. Заметим, что по сверке текста нашей Славянской Библии, следовавшей тексту LXX, с текстами Лютера, Silv. de Sacy, Остервальда и Англ. узакон. текстом, оказывается перестановка имен и стихов в списках, с которым делались переводы древний LXX и наши новейшие. (Сравни напр. стихи 14, 15, 16 Славянской Библии с русским текстом.) Вследствие этого нельзя ручаться за то, чтобы имена LXX, и Вульгаты соответствовали Еврейским названиям. Весьма многие, напр., читают тинщемет ибисом (Ibis antiquorum, de Swainson: Chenu VI, 214). Пеликан; по Евр. каат у LXX пеленан; onocratalus Вульгаты; pelecanus onocratalus орнитологов (Chenu VI, 263). Сип; по Евр. рахам; при совершенном перемещении имен в тексте LXX Неизвестно, которое из них соответствует слову рахам. В нашей Славянской Библии, хотя названия перестановлены и лебедь поставлен последним, но, допуская, что стих 18-й заключает в себе те же названия, как соответствующий стих русского текста, слову сип (рахам) соответствует название порфириона. В Аравии рахам называется Египетский коршун (Poule de Pharaon; néophron percnopterus; Chenu I p. 30). Шеню говорит, что это очень распространенная порода, в особенности в Аравии Египте и Греции, хотя он появляется даже в Норвегии. Питается преимущественно падалью.

(Ст. 19). Цапля; по Евр. хасида; у LXX Эродиос; herodius Вульгаты; Эродий Славянской Библии. Греческое название аиста или журавля пеларгос (сисопиа); так что herodius (Ardea) означать должно цаплю (сравни Chanu VI, рр. 220 et 223). Весьма вероятно, что все виды так называемых голенастых (échassiers; Grailles) были запрещены в пищу под этим названием. Зуй с породою его; по Евр. анафа; харадриос LXX, charadrius Вульгаты; харадрион Славянской Библии. У Лютера это имя переведено «der Häher», соя. Вероятно, зуй здесь представитель болотных и прибрежных пород птиц, известных под общим именем charadrius, к которым принадлежат не только собственно зуи (pluviers), но и бекасы, чирки, водяные курочки и др. (Ср. у Chenu VI, р. 187 et suiv. charadrinés on pluviers). Удод; в Евр. тексте, дукифат; у LXX эпопс; ирира Вульгаты. По всем спискам и признакам, это очень обыкновенный на юге во всех странах удод (la huppe; der Wiedehopf, upupa epops), получивший вероятно свое латинское название от крика своего; французское название la huppe, явно происходя от латинского, переменило однако значение по созвучию своему с названием хохла или гребня, который составляет характерический признак этой птицы, у которой на голове пучок перьев, подымающийся во время гнева. Как в древнем Египте, так и у нас в южной России, появление удода на крыше жилища и крик его считаются предвестником несчастия. Хотя Кларк говорит, что удода едят, но это подвержено сомнению, по крайней мере у нас на него смотрят с отвращением. Chenu причисляет его к одной породе с жаворонком. Кларк говорит, что в Аравии придают удоду магические свойства, и что бедуины думают, что в удодах обитают души умерших предков. Нетопырь; по Евр. хаталлеф; у LXX никтерис; vespertilio Вульгаты; не сомневаются в том, что эта одна из пород летучих мышей. Лютер переводит однако это слово словом ласточка, die Schwalbe. Кларк говорит, что этимология слова хаталлеф означает летание в темноте, в сумерках. У Исаии II, 20, употреблено то же слово; оно по смыслу речи означает несомненно летучую мышь, и переведено в нашем тексте этим словом.

(Ст. 20). "Пресмыкающиеся«. Мы видели в 21 прим. 1-й главы кн. Библия, что Митрополит Филарет, передавал слово шерец, употребленное в стихах 20–21 первой главы кн. Бытия, словом многородящие. В значении, которое ему придает рассматриваемый нами текст, это слово совершенно верно передается словом гады, т. е. оно заключает в себе все виды животных, способных плодиться чрезвычайно и внушающих омерзение. Под этим общим именем надо разуметь не только насекомых, но и змей, мышей, жаб и всяких других мелких животных. Под именем «ходящих на четырех ногах» комментаторы, согласно и раввинского предания, разумеют не буквально на четырех ногах ходящих, а тех, у которых неопределенное число ног (ср. ст. 42), причем однако тело животного двигается в горизонтальном положении, как у четвероногих. Напр., муха и оса подходят под это определение на основании Палестинских Таргумов. (Кларк).

(Ст. 21). Под этим определением разумеется, как видно, насекомые, известные под общим именем прыгающих (saltatoria), к которым относятся полевой кузнечик и саранча, которых и теперь едят на востоке, поджаривая с солью (без головы, крыльев и ног), или обваривая кипятком. Их продают на базарах Востока (так Пэлгрев).

(Ст. 22). Саранча; по Евр. арбе; у LXX Врухос (в других местах акрис напр. у Марка I, 6), bruchus Вульгаты, acridium pepegrinum; обыкновенный вид саранчи на Востоке. Солам (еврейское название); аттаке LXX; áttacus Вульгаты; аттака Слав. Библия. Кларк, на основании авторитета Брюгша, говорит, что солам было Египетское название саранчи, и вероятно принятое в Еврейский язык, означало особый вид ее напр. Oedipoda migratoria или Acridium lineola. Харгол (Еврейское назвавие) офиомахис LXX; ophiomacus Вульгаты; офиомах нашей Славянской Библии. Определить какой это вид саранчи трудно; вероятно один из вышеупомянутых. Хагаб (Еврейское название); акрис LXX; locusta Вульгаты; акрида Слав. Библии. Это имя считают принадлежащим полевому кузнечику или же (что также очень вероятно) названием молодой, неокрыленной еще саранчи. (На юге России она известна под именем пешей саранчи).

(Ст. 23–25). Во Второзаконии XIV, 19, сказано вообще: «все крылатыя пресмыкающияся нечисты для вас». Исключение саранчи из этого общего закона само собою разумеется, по сравнении стихов 21, 22, 23 настоящей главы. Но все другие, кроме саранчи, насекомые, когда в них исчезла жизнь, оскверняют прикосновением, и требуют омовения как прикосновение ко всякому трупу (ср. прим. 1-е этой главы). Мы напоминаем, что прикосновение к живому животному или насекомому не делало нечистым. В законе сказано, что нечистым считается тот: «кто прикоснется к ним мертвым» (стих 31). Это правило, по преданию, сохраняется и в синагоге настоящего времени.

(Ст. 26). Т. е., повторяем мы, кто коснется трупа нечистого животного.

(Ст. 27). «На лапах». Это выражение кажется присовокуплено в пояснение и добавление стихов 3–8. Под этим определением заключены все плотоядные.

(Ст. 29). Крот, холед, по Еврейски; Галэ LXX: mustela Вульгаты, ласица Слав. текста. Мишна, говорит Кларк, принимает холед за ласточку, или ласицу, но Бохарт сближает слово холед с Арабским кхалд, которое означает крота. Мышь; акбар по Еврейски; мус LXX; mus Вульгаты; мышь слав. Библии; некоторые считают это слово принадлежащим маленькому животному из породы грызунов, весьма распространенному в Месопотамии, Сирии и Египте (Rowlinson’s Assyria), прыгающему на длинных задних ногах, которого Арабы называют иербоа и которое уничтожает запасы хлеба в ямах, и зерно на полях. Зоологи называют его Dypus Aegyptius; это один из видов тушканчиков. Кажется, что под названием мыши, закон разумеет всех маленьких грызунов различных видов, обитающих на полях и в жилищах человека. Ящерица с ее породою; тца по Еврейски; земной крокодил LXX, Вульгаты, и нашего славянск. текста. Англ. узакон. перевод читал это слово "черепаха»; но этот перевод отвергается комментаторами, которые не сомневаются, что тца значит большая ящерица. Геродот, описывая страну на запад от Египта, обитаемую кочевыми Ливийцами, упоминает между прочим о земных крокодилах, трех локтей длины (4¹/₂ фута), которые водятся в Ливии (Геродот IѴ40;, 192). Бохарт указывает, что слово тца родственно Арабскому дха, означающему большую ящерицу. Кларк присовокупляет, что, по сказанию Гассельквиста, мясо этой ящерицы сушилось и употреблялось в Арабской медицине, как чарующее средство, или как лекарство, и вывозилось в Венецию и в Марсель, как предмет торговли.

(Ст. 30). Анака (Еврейское название); мигале LXX и слав, текста; mуgale Вульгаты. Кларк говорит, что Еврейское слово имеет смысл: «щелкающий»; поэтому думают, что это род ночной ящерицы, называемой Гекко, имя которой происходит от щелкающего звука, который она издает. Ящерица эта, вследствие устройства ног своих, может бегать по стенам и потолку. Хамелеон; по Евр. Коах; в LXX, Вульгате, Таргумах и нашей Славянской Библии «хамелеон». Кларк однако указывает, что на название хамелеона имеет, по-видимому, более права тиншемет (см. ниже). По звукоподражательному происхождению, слово Коах родственно Арабскому Кик греческому Коакс, Латинскому coaxare, означающему во всех этих языках или лягушку, или звук, ею издаваемый; Кларк поэтому думает, опираясь на Кнобеля, что Коах значит лягушка. Летаа (Еврейское название); аскалаботис LXX; stellio Вульгаты; халаботис Славянской Библии; полагают, что это порода ящерицы. Кларк, на основании Левисона (раввина), говорит, что в Талмуде слово Летаа всегда выражает ящерицу. Хомет (Еврейское название); снипа LXX, lacerta Вульгаты; в Слав. тексте ящер. По смыслу LXX, следовало бы полагать, что это улитка; но улитка по Еврейски шавлул (смотр. Пс. 58 по Евр. счисл. ст. 9-й в переводе раввина Пумпянского; и Пс. 57 ст. 9 нашего перевода 1822 и 1871 годов). Кларк полагает, что это одна из многочисленных пород ящериц, которые в Аравии служат иногда пищей, но чаще лекарством или предметом чарований. Тиншемет (Еврейское название). Замечательно, что то же Еврейское слово употреблено, говоря о птице, которая у нас переведена словом лебедь (ср. пр. 12 этой главы). LXX переводят здесь это слово аспалакс; Вульгата talpa (крот); Славянская Библия кроторый. Тиншемет-значит надувающийся или вдыхающий; на этом основании полагают, что это порода ящериц, называемая хамелеоном, которая надувается, когда ее дразнят. Но древнейшее значение, даваемое слову тиншемет, есть крот как в нашей славянской Библии.

(Ст. 31–34). По толкованию раввинистов, эти стихи относятся к мелких животным, поименованным в ст. 28–30, т. е. к мертвым ящерицам, кротам, мышам, жабам, лягушкам и пр. Трупы многочисленных насекомых прикосновения которых избежать невозможно, не делали нечистым.

(Ст. 35). «Печь и очаг должно разломать». Два выражения, здесь употребленные, суть, по всей вероятности, указание на те два рода топок, на которые мы указывали в 3 и 5 примечании главы (II. Первое из них означает печь с трубой, на подобие т. наз. русских печей; другое означает большие горшки (огнища), которые раскаялись для того, чтобы в них можно было печь тонкие лепешки. Заметим, что доселе в верованиях народа во всех странах мышь или жаба делают «поганым» печь или колодезь.

(Ст. 36–38). Источники и колодцы не могли быть объявлены нечистыми – и по скудости воды в южных странах, и потому, что они питаются вечно притекающею из других слоев водою. Но тот; кто вынимал труп упавшего в колодезь животного, оставался нечистым до вечера. Что же касается семени, то оно воспринимало нечистоту лишь в том случае, если оно было размочено в воде. Нельзя не заметить по поводу всех этих постановлений, что они вырабатывали в народе заботливость о своих домашних принадлежностях, осторожность и порядочность, которые не встречаются у народов Востока, весьма склонных предоставлять все случаю. Закрытие колодцев и печей и горшков, вызываемое этими постановлениями, было полезно и в гигиеническом отношении, ибо случаи отравления посредством ядовитых пауков, фаланг или сороконожек весьма возможны в странах жарких.

(Ст. 39–40). В главе XVII Левита, ст. 3–5 (пр. 2), существует запрещение есть мясо умершего, т. е. не в законном порядке зарезанного животного; но мог представится случай в поле, когда отбитый у дикого зверя, но порванный скот убивался на месте, с выпусканием крови на землю и мясо его, по нужде или из экономии, употреблялось в пищу, тогда евший его подвергался только очищению. Всякий скот, хотя бы из породы чистых животных, когда умирал, осквернял человека своих трупом, как труп нечистого животного. Скверна трупа, из которого отлетела жизнь, отнималась только одним путем: жертвоприношением. Животное, заколотое пред алтарем Иеговы, вместо нечистоты, приносило святость и радость. Заметим, что нечистых животных ни в каком случае нельзя было есть даже по нужде (стихи 8 и 11).

(Ст. 41–43). «Пресмыкающееся»; «ползающее на чреве»; «ходящее на четырех ногах» и «многоножное». Все эти выражения очень точно определяют и совокупляют в памяти народа то, что должно быть «скверно» для него. Таким образом, все змеи, моллюски, улитки, насекомые, а также «гады», ходящие на четырех ногах, как ящерицы, жабы, мыши, кроты и проч. подходили под это определение.* Заметим еще вместе с Кларком и Dom Calmet, что в слове чрево буква вав пишется в Еврейских манускриптах и печатается в их Библиях особым большим типом, потому, что она составляет среднюю букву всего числа букв употребленных в Пятокнижии. Массора значит «предание». После разрушения храма Иерусалимского (70 лет после Р. Хр.), возникли в Тивериаде школы, которых цель была спасти от конечного исчезновения национальность и религию рассеянных Иудеев. Танаимы или учители закона возникли со времен Ездры, и непрерывная цепь их продолжалась до Иегуды святого, редактора Мишны во II веке до Р. Хр. После него возникли так называемые Аморанмы, истолкователи мыслей чтимых Танаимов. При них возникает Гемара, комментарий на Мишну, которая была уже подробным комментарием на Тору (закон). Мы не говорим здесь о тайном комментарии Пятокнижия (Каббала), которое составляло особое эзотерическое учение одних посвященных. По-видимому, при Амораимах, между 2 и 5 веком произведена в Тивериаде работа Массоры, которая заключалась: а) в определении орфографии слов, посредством массоретических знаков, т. е. точек, означающих гласные, которые дотоле в Еврейском языке не употреблялись; б) в замене на полях чтения одних слов другими, как, например, слова Адонаи вместо Иегова; в) в определении произношения слов, причем для выражения звуков и для примечаний и пояснений употреблялись последовательно: Иерусалимское наречие (испорченный Арамейский и Еврейский язык с примесью греческих слов), потом Арабский язык потом, в ХII, ХIII и ХIV веке древне-Еврейский язык вновь вызванный к жизни Испанскими раввинами; и наконец г) Массора для утверждения навсегда неизменно текста, выработанного тивериадскою школою (в особенности Синдерионом или Санхедрином города Ямнии в Галилее), сосчитала все буквы, слова, стихи Пятокнижия, оградив таким образом текст от всяких перемен. (См. Doellinger Paganisme et Judaisme IV, p. 272; Frank: la cahbale в переводе Gellinek, Seiten 32, 38, 74 et passim. Mignë Dict. des religions, article Massore.

(Ст. 44–47). Заключительные слова закона о нечистых животных преимущественно указывают, на выделение Израиля из среды других народов, чтобы сделать их уделом Господним: «будьте святы, ибо Я свят». Не будьте подобны другим народам, не видевшим чудес, соделанных для их спасения и потому живущих по своему произволению: вам дан закон и приказано отличать чистое от нечистого, потому что вы в среде других народов-народ священнослужителей. Кларк и О. Герлах приводят по этому случаю видение Св. Апостола Петра (Деян. X, 12); скатерть, наполненную нечистыми животными, и указывают на мысль закона древнего, отмененного законом любви. По мысли закона Моисеева, чистые животные, приносимые Богу, были типически изображением Израиля; не чистые Животные изображали язычников. Видение указало св. Петру, что стена, разделявшая Израиля от язычников, рушилась, что закон обрядовый заменен поклонением Богу «в духе и истине» (Иоанн IV, 23), и что царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе (Римл. XIV, 17).

(Ст. 1). Мы видели в 1 прим. предыдущей главы, что Господь дает повеление о чистых и нечистых животных Моисею и Аарону вместе; здесь повеление обращено к одному Моисею, так как закон не имеет такой общности, как закон о нечистых животных, касавшийся ежедневной жизни каждого Израильтянина, и вероятно ежедневно требовавший разъяснения духовного суда священников и очищения осквернившихся.

(Ст. 2). «Нечиста семь дней»; то есть, как объясняет предание, прикосновение к ней также оскверняло, как прикосновение к трупу, и коснувшийся должен был омыть одежды свои и остаться нечистым до вечера. Но, по преданию же, женщина, служащая родильнице и сделавшаяся нечистою от прикосновения к родильнице, не сообщала никому нечистоты прикосновением, и потому все сообщения с родильницей происходили через нее. Семидневная нечистота после родов считалась такою же, как во дни очищения (ср. XV, 19).

(Ст. 3). Ср. примечания 8 и 9 главы ХѴ40;II книги Бытия в Св. Летописи.

(Ст. 4). После семи дней, в продолжении тридцати трех дней, женщина уже не считалась нечистою; прикосновение к ней не оскверняло, но она не могла в продолжении этого времени вкушать пищи ни от священнической части жертвоприношений мирных, от которой могли есть все члены семьи Аароновой, ни от самой жертвы (Ѵ40;II, 20); она не могла ходить молиться в скинию, ни прикасаться в священным предметам. Кук замечает, что нигде нет ни малейшего указания, чтобы ребенок считался нечистым. Это тем замечательнее, что у Индусов новорожденный считался также нечистым, как труп или прокаженный. Закон Моисеев требовал уважения к святыне, во время физической нечистоты, нисколько не вдаваясь в ту мелочность, которая развилась впоследствии между Иудеев.

(Ст. 5). Не может быть сомнения, что в древнем законе, как в древнем мире, женщина считалась существом низшим, и потому очищение родильницы после рождения девочки, полагается вдвое. Закон вел народ в сфере тех понятий, которые были возможны и доступны для него; он выводил только его из тьмы языческих верований и скверн. Но сказать: «несть мужеский пол ни женский, все вы едино есте о Христе Иисусе, (к Галат. III, 28) предоставлено было закону любви, закону свободы.

(Ст. 6–8). Весь закон жертвоприношений зиждется, как мы видели в предыдущих главах, на трех родах жертв: прежде всего приносится очистительная жертва греха или повинности, тогда только человек может принести важнейшую и (древнейшую) из жертв: всесожжение, наконец, он имеет право принесть мирную жертву, из которой учреждается радостная трапеза, съедаемая пред Господом, состоящая из части Господней, которую Он отдает своим священникам, и части приносящего жертву, кроме тука, сожигаемого на алтаре. Здесь, в случае очищения женщины, замечательно, что жертва греха полагается общая для всех-и бедных и богатых-и притом меньшая из всех жертв греха, голубь или горлица, что и доказывает, что никакой особой греховности не полагалось ни в рождении ребенка, ни в последующем за рождением состоянии матери, а отчуждение ее основывалось лишь на физической нечистоте ее. Всесожжения-агнец для богатых, и голубь для бедных-назначались сообразно состоянию каждого, и Пресвятая Матерь Господа нашего Иисуса Христа, рожденного в бедности, принесла в храм двух горлиц по окончании дней очищения (Луки II, 22–24).

Извлечено из Англ. Комм. Библии. См. Leviticus; preliminary notes on ch XIII-ХIѴ40;, on leprosy in the house at the end of Ch. XIV, on leprosy in clothing, and footnotes of vv. 45, 46 of Ch. ХIII. Также сверено с Encyclopedic Théologique de Migne, см. его лексиконы de Liturgie (art. irregularité, lèpre, etc.), и Droit Canon id.

Есть у Диод. Сиц. кн. II гл. LX, рассказ об изгнания Аамесом толпы людей с отрезанными носами, которые селятся «на границе Египта и Сирии». Не есть ли это измененная форма того же древнего сказания, записанного и у Манефона?

Migne; Droit Canon. Компиенский собор относится к 757 году, но в 1180 году папа Александр III отменил постановление Компиенского собора, применив правила им постановленные лишь к обрученным, но не распространяя их на сожительствующих в браке. Проказа была также одною из причин, препятствующих вступлению в клир, а для посвященных она была причиною удаления от служения. (Сравни Migne, Lithurgie; irrégularités, interdiction et Droit Canon, lèрге etc.).

В собрании правил Св. Апостолов и Вселенских и поместных Соборов, принятого в нашей церкви, есть только одно правило, 16-го местного Анкирского (Агкирского) «Собора 315 года (до 1-го Вселенского) о том, чтобы прокаженным молиться «с обуреваемыми», т. е. вне церкви, куда приводили и бесноватых.

В России мы знаем, что существовал дом прокаженных, в Наурской станице, на Кавказской линии, и мы сами видели трех или четырех прокаженных, живших в этом доме в начале пятидесятых годов.

По большой части прокаженные умирают от диссентерии.

Барбадос около экватора в спорадах Тихого Океана, близ Сандвичевых островов.

Report of the College of Physicians.

Сравни Второзак. ХХѴ40;III, 35

Aretaeus, edit Kühn; р. 174 et sequ. Celsus lib III, 26; «Festus on Vitiligo with Lindemann’s note p. 742; Hero dot, I, 138». Ссылки Самуила Кларка в примечаниях Левита, в Англ. Комм. Библии.

Ссылка Кларка на св. Кирилла Александрийского (Glaphyra in Pentateuchum; Leviticus in loco) и Августина (проповедь 78 в V томе издании Бенедиктинов). Оба св. отца жили в V веке. Araeteus, говорит Кларк, высказывал мнение, кто в начале проявления болезни она могла бы быть излечима. Он советовал частое повторение теплых ванн и диететическое лечение, что совершенно согласно с взглядами и новейшей медицины.

У древних указаны некоторые лекарства против елефантиазиса, напр., у Плиния кн. XX, 2, дикий огурец (mormodica elaterium); XX, 42 спаржа, вареная в уксусе, семя белого мака (id, 76) и др. Но надо прибавить, что Плиний старший был лишь компилатором и все сведения его записаны непроверенными, из каких бы источников он ни добывал их. (Сравни Introduction de Littré в его переводе натуральной истории Плиния).

Интересно замечание Плиния в его натуральной истории (Trad. de Littré page 196 du II, Vol; L, XXVI, 3), что проказа, занесенная в Рим при Тиверии, распространилась преимущественно в среде богатых и всадников.

К северу от острова Мадагаскара, на восток от Африканского берега.

(Ст. 2). «На коже тела его». Елефантиазис именно отличается тем от накожных болезней, говорит Вильсон, что последние уничтожают верхнюю вожу (epidermis), между тем как проказа ведается глубже, заражает настоящую кожу (cutis), т. е. оболочку, которая прикрыта верхней кожицей. Из стиха 3-го видно, что таково именно было значение осмотра священника, который наблюдал углублена ли язва ниже верхней коже. Опухоль, лишаи, пятна, суть, как мы видели, симптомы анестетической или туберкулезной формы елефантиазиса, но могли, при самом своем проявлении, быть симптомами и просто накожной болезни.

(Ст. 3). Изменение волос на язве в белые – характеристический признак проказы, признаваемый всеми медицинскими авторитетами: Давидсоном, наблюдавшим более сотни случаев на Мадагаскаре, Вильсоном и др. Говорят, что Арабы верят в излечимость показавшегося елефантиазиса, если на язве находятся темные, не изменившие своего цвета волосы. Вообще же, даже если язвы проказы нет на голове, то тем не менее все волосы вылезают, и если снова вырастают, то беловато-грязного цвета. У древних голова, покрытая беловатыми волосами, считалась обыкновенным признаком проказы. (Кларк, ссылка его на Есхила, Аристотеля Hist. Anim. III, 10, § 5 и других). Об углубленной язве мы говорили в предыдущем примечании; вместе два эти симптома, т. е. изменение цвета волос на язве в белые, и понижение язвы ниже верхней оболочки, решали окончательно вопрос о том, что показавшаяся болезнь есть язва елефантиазиса.

(Ст. 4–5). Мы заметим здесь, что признание прокаженным совершалось с великою осторожностию и не иначе, как подвергнув больного два или три раза наблюдению. (См. следующие стихи).

(Ст. 6). Здесь представляется случай ошибки, когда священник признал язву, углубленною, между тем как она была на поверхности кожи, и не только не распространилась, но стала уменьшаться и подживать. О. Герлах указывает, что далее с нашими улучшенными приемами исследования, и при помощи лупы медики говорят, что в начале болезни очень трудно определить проказу, пока пятно или язва не достигнет по крайней мере величины боба. Омовение одежды доказывало обществу, что больной не признан прокаженным.

(Ст. 7). С. Кларк говорит, что следовало бы читать: «распространятся в кожу». Случай, изложенный в этом стихе, относится к тому же лицу, которое было признано чистым, но которого язвы, совершенно уже исчезавшие, снова приняли опасный характер. Мы говорили во вступлении в эту главу, как вначале болезнь медленно развивается и иногда совершенно останавливается в своем развитии на долгое время, чтобы вспыхнуть опять с новою силою.

(Ст. 8–11). Объявляется проказой два случая: а) случай, стиха 7-го, когда то, что казалось лишаями, распространяется по телу и въедается в кожу; и б) когда явились белые опухоли и живое мясо, при изменении цвета волос. Первый случай кажется, представляет начало туберкулезного елефантиазиса, второй анестетического, по крайней мере белые опухоли не представляют в том сомнения. Очень быть может, что «живое мясо» означает или гноящиеся туберкулы, или ту нежную кожицу, которая покрывает углубленную язву после спадения туберкула и предшествует белому струпу проказы. Во всяком случае, нет сомнения, что выражение: «это застарелая проказа», совершенно правильно употреблено, ибо только при известном развитии этой болезни, которая могла быть скрываема, могут появиться эти позднейшие уже признаки.

(Ст. 12). Здесь не говорится о «коже тела" (см. пр. 1-е), т. е. язва не въедается во второй слой кожи, а, напротив, покрывает кожу больного. В стихе 12 слово проказа, как видно, употреблено в том общем смысле, который дают ему и ныне при неопределенности еще болезни. Здесь оно означает накожную болезнь, имеющую сходство с елефантиазисом в его начале, но ни чем несходную с ним по последствиям и которую называют lepra vulgaris, обыкновенная сухая проказа или, правильнее, сухой лишай. Показывается эта болезнь красными прыщиками, которые белеют и увеличиваются, пока наконец не сливаются в один общий лишай белого цвета, с которого верхняя кожица сходит, как чешуя. Болезнь эта продолжается иногда целые года, и проходит сама собою без течения. Выражение: «от головы до ног» заключает в себе также медицинское указание для наблюдающего, потому что лишай появляется безразлично на всех частях тела и преимущественно на сгибах или сочлениях, покрытых одеждою. Елефантиазис, напротив, появляется всегда на частях тела, открытых действию воздуха, на руках, лице и ушах.

(Стих 13). О. Герлах думает, что стих 13 представляет быть может случай выздоровления и настоящего елефантиазиса, когда проказа, вместо того, чтобы действовать медленно, вдруг покрывает тело белыми струпьями, извергая этим путем весь яд, гнездящийся в крови. Но, казалось бы, вернее держаться мнения Кларка, изложенного в предыдущем примечании, так как оно основано на новейших тщательных медицинских изысканиях.

(Ст. 14–17). Если бы (ст. 14) больной был признан несомненно страдающим лишаями, по ст. 12 и 13, но при этом окажется и открытая язва, «живое мясо», то он нечист, т. е. наблюдение за ним продолжается. Священник (ст. 15–16) продолжает осматривать в узаконенные (см. выше стихи 5–6) сроки больного и здесь представляются два случая: а) если «живое мясо» не подсыхает, не излечивается, посреди лишаев, то это проказа; но если б) «язва обратится в белое», т. е. если язва уничтожится и сравняется с белыми лишаями, ее окружающими, то человек признается «чистым», т. е. не прокаженным, не смотря на лишаи, которые не считались поводом к отчуждению.

(Ст. 18–23). Случаи обращения в проказу нарыва, или углублением его ниже верхней кожи с изменением волоса, или распространением его по коже (в кожу), причем вид нарыва представляет или белую опухоль анестетического вида елефантиазиса, или туберкул, въедающийся в покровы. Нарыв, по-Еврейски «жжение огня», не употребляется, говоря о язве проказы, которая называется щешин, но последнее слово иногда употребляется, говоря о нарывах (напр., IX, 9 Исхода, в числе казней Египетских.)

(Ст. 24–28). Случаи, подобные предыдущим, т. е. образование проказы на обоженных местах тела.

(Ст. 29–37). Особый вид проказы, появляющейся на частях тела покрытых волосами, на голове или на бороде, и который называется особым именем «нетек», получил также особое название и в новейшей медицине: его называют «Morphaea alopeciata» (лисья короста). Это настоящий елефантиазис, с углублением язвы ниже поверхности верхней кожицы и изменением цвета волос, которые, впрочем, скоро совершенно выпадают. Если бы на этих местах появились впоследствии волоса натурального цвета, то сомневаться нельзя, что проказа прошла, и остался обыкновенный вид паршивости, т. е. золотушных струпьев, не имеющих ничего общего с страшной проказой. Если же, однако, волосы вырастают на язве или пробиваются сквозь белые струпья и имеют грязно-желтоватый или беловатый вид, то действие проказы продолжается. Обыкновенные лишаи, а именно в бороде продолжающиеся несколько месяцев или даже годов, обыкновенное явление на Востоке; но то, что Плиний называет Mentagra (Pline; Hist Nat. trad, de Littrè II, page 196 livre XXVI, § 2), и которая распространялась потом по лицу и груди, по всей вероятности, был вид настоящего елефантиазиса. Болезнь это была занесена из Азии в Италию при Тиверии. Она известна, впрочем, была уже Есхиллу, ибо ею страдал народ Делоса (Кларк со ссылками на Есхилла, Аретея, Плиния и пр.) Из сравнений разных переводов с этимологическими заметками Кларка оказывается, что стихи 31 и 32 всего правильнее переданы нашим русским переводом, совершенно согласным и с наблюдениями медиков (Сравни вступление).

(Ст. 38–39). Еврейское слово "бохак», означающее лишай, и до сих пор в употреблении у северных Арабов для означения накожной болезни не опасной и не прилипчивой: Арабы южного и восточного берега Аравии называют ату болезнь харас, между тем как елефантиазис называется джедам (Пельгрэв, пут. Т. II. стр. 34). LXX переводчиков называют здесь лишай альфос, смешивая его с lepra vulgaris, но славянский перевод называет его правильно лишаем.

(Ст. 40–44). Мы видели выше (пр. 12), что язвы на частях тела, покрытых волосами, представляли или могли представлять особый вид проказы: поэтому следовало обращаться осторожно и с теми явлениями, которые производили выпадение волос, т. е. лысину или плешивость. Мы выше видели также (пр. 2-е), что на голову, покрытую редкими белыми волосами, древние смотрели как на доказательство, что человек болен проказою. При отсутствии язв, человек признавался чистым, но в противном случае объявлялся по наблюдении прокаженным.

(Ст. 45–46). Прокаженный должен был носить на себе те именно знаки печали, которые были приняты для плача по усопшим (Ср. Левит X, 6). Он носил траур по себе самом, так как смерть в его теле властвовала над жизнию; он должен был быть весь закрыть до рта, и провозглашать встречающимся о своей нечистоте, дабы не осквернить их. Наконец, он должен был жить вне стана, освященного присутствием Иеговы. Положение прокаженного было ужасно в нравственном отношении (нужды прокаженных восполнялись, по преданию, обильно общиной и приношениями); но отшельническая жизнь этих несчастных была вероятно великим средством их душевного спасения.

(Ст. 47–59). Полагают, что одежда Израильтян, по выходе их из Египта была подобна той одежде, которую носили Египтяне и которую видел и описал Геродот (II, 81). Она состояла из льняного хитона (калозир), с наброшенным поверх шерстяным плащом, вероятно подобным бурнусу Арабов нашего времени. Шерсть и лен были главные материалы одежды всего древнего мира. Мы говорили уже во вступлении в эту главу, что язва проказы на ткани нам ныне неизвестна как и проказа домов, но мы не можем на этом основании отрицать, что в древности было какое-то явление органической жизни, которое считалась опасным для здоровья человека, появляясь на тканях, при чем омовение тканей не могло вывести это зловещее пятно и оно должно было быть сожжено. Что материи, в особенности шерсть, способны удерживать долго и потом распространяет чумный яд, в том никто не сомневается. По-видимому, подобное же явление, но резче охарактеризированное видом пятна, было известно в древности.

(Ст. 1–3). Очищение прокаженного, и введение его обратно в общину Господню распадалось на два действия: прежде всего священник удостоверялся вне стана, что прокаженный исцелился, и вводил его в стан, потом уже, по прошествии семидневного пребывания в стане, он допускался перед Господа в скинию, и здесь над ним совершался важный и знаменательный обряд помазания кровью и елеем, подобный помазанию священников, чем указывалось значение каждого Израильтянина в общине Господней.

Две птицы, по-Еврейски тциппор; полагают, что это были воробьи имя которым дано было, подражая их щебетанию. Птицы были, по преданию, приносимы священником, не прокаженным; они не сожигались на алтаре; но выпуск на волю одной живой птицы и заклание другой напоминает, по мнению многих, символистику козла отпущения (см. гл. XVI). Абарбанель, которого мнение приводит Кларк, думает, что закланная птица символизировала подобную смерти жизнь, которую доселе вел прокаженный; выпуск на волю живой птицы (ст. 7) символизировал возобновленное здоровье, новую жизнь, дарованную прокаженному, так же как кедровое не гниющее дерево означало здоровое тело, червленая нить новую кровь, и иссоп-чистое не зловонное дыхание. Кедр, иссоп, нить червленная употреблялись при всех очищениях, как, напр., домов (см. ниже стихи 49–52); при сожигании рыжей телицы для воды очищения (Числа XIX, 6); иссопом кропилась кровь на дверях домов в Египте, в ночь Пасхи (Исх. ХII, 22); иссопом же кропилась палатка после нахождения в ней трупа (Числа, XIX, 18). Наконец, символическое значение иссопа выступает также в 9-м стихе Псалма L: «окропи меня иссопом и буду чист». О каждом из этих предметов, употребляемых для очищения, мы скажем несколько слов: Кедр, или кедровое дерево. По Мишне (Dom Calmet; Clarke) это была палочка длиною в один локоть (полтора фута); но предание говорит, что под именем кедра разумелись многие породы ароматических не гниющих дерев, которые, как думают комментаторы, были: Juniperus oxyiedrus или Juniperus Bermadiana (т. наз. карандашный кедр). Терпентиновое масло, добываемое из этих пород, по-видимому, служило для простейшего вида бальзамирования в Египте, по сказанию Геродота (II, 87). Кедровое дерево употреблялось как аромат при жертвоприношениях до Троянской войны, как говорит Плиний (Hist Nat ХIII, I; page 498 du 1 er Tome de l^’ed. Nisard. traduction de Littré). Червленая нить, или язык, как называет ее Мишна (отдел Негаим XIV, 1, ссылка Кларка), служила для связывания кедровой палки с пучком иссопа, и имела символическое значение здоровой крови. Раввиническое предание присовокупляет, что «язык» привязывался к рогам козла отпущения (XVI), но об этом нет упоминания в Св. Писании. Иссоп, по-Еврейски езоб. Растение, известное ныне под именем Hyssopos officinalis, не могло, по-видимому, быть известно Моисею, так как оно было неизвестно в Египте и Сирии. Весьма вероятно, что это был один из многочисленных видов Маиоранов (вероятно Origanum Aegyptiacum или Syriacum). Кларк, однако, склоняется к мысли, что это было растение из породы каперсов (Capparis spinosa), которое растет во множестве на соляных равнинах морских прибрежий; он еще указывает на арабское название его азуф, родственное еврейскому слову есоб. Плиний, в кн. XX, гл. 59, указывает, что корень каперсового растения уничтожает на коже белые "пятна« и исцеляет злокачественные язвы (Т. II, р. 25, Edit Nisard).

(Ст. 5–7). «Живою водою» называется свежая вода, почерпнутая из бегущего источника, или колодца, питаемого родниками. (Сравни выражение, употребленное в Бытии, XXVI, 19, о колодце, выкопанном рабами Исаака). О значении птиц при этой церемонии мы говорили в предыдущем примечании; мы заметим только это седьмеричное кропление кровию, которое всегда означало таинственное число возобновления завета, как наприм., в день очищения всего народа (XVI, 14). Здесь возобновлялся завет с одним из членов общины.

(Ст. 8–9). Пока очищаемый не предстал перед Господа, он, хотя входит в стан, но не входит в шатер свой. Он объявлен чистым (ст. 8), т. е. он не оскверняет никого своим прикосновением, и с ним свободно сообщаются все его родные и знакомые, но он еще чужеземец, он не Израильтянин. На седьмой день он обривает все волосы на всем теле, весьма вероятно, чтобы убедиться самому, и убедить других, что нигде не скрывается язвы или пятна проказы, и еще может быть потому, чтобы уничтожить все следы бывшей болезни, могущей остаться на волосах. Омовение после обрития делало его совершенно чистым, и тогда он мог приступить к скинии.

(Ст. 10–11). С двумя овнами, т. е. не ягнятами, а достигшими полного возраста, т. е. от году до трех; с однолетней овцой и хлебным приношением 9 фунтов муки (Ефа по весу равна была около 30 фунтов, м. Филарет, Зап. на кн. Быт., ч. II, стр. 195) и с логом елея, очищаемый становился у входа во двор скинии, куда он мог войти лишь по принятии его в народ. Лог, по сказанию раввинистов, была одна двенадцатая часть гина; а гин одна шестая част ефы, как меры емкости. Ефа, которую считают в 4 ¹/₂ галлона, равнялась 6 ведрам нашей меры, так что лог, или семьдесят вторая часть ефы, составлял немного более полуштофа или бутылки.

(Ст. 12). Замечают, что это единственный случай, когда живой, не закланный овен приносился возношением или потрясанием пред Господа. Как видно из следующего стиха, это была жертва повинности, «святыня великая». Кларк замечает, что обо всех Левитах, в Ѵ40;III, 11–15 Числ. говорится как о жертве потрясения пред Господом (с этим согласуется и перевод Остервальда). Здесь очистившийся от проказы, под типом овна, приносился, вместе с очищающим елеем, в жертву потрясяния. Жертва потрясания упомянута в стихе 27 гл. Ѵ40;III, в посвящении Аарона.

(Ст. 13–14). По раввинскому преданию, священник принимал кровь жертвы на ладонь, и средним пальцем правой руки совершал помазание правого уха и больших пальцев правой руки и правой ноги освящаемого. Мы обращаем внимание на то, что это обряд, совершенно подобный посвящению священников (гл. VIII), но в этом и лежало его значение; отпавший член, воспринимаемый в чистую священнодействующую общину, возводился некоторым образом в сан священника, чтобы стать гражданином в этой общине.

(Ст. 15–18). При посвящении Аарона (гл. VIII, ст. 11), Моисей кропит елеем помазания семь раз на жертвенник и потом возливает этот елей, т. е. миро, на главу Аарона (id., ст. 12). Здесь священник также кропит елеем семь раз «пред лицом Господа», то есть, как полагают, перед входом в скинию и потом елеем помазывает правое ухо и большие пальцы правой руки иного, как он делал с кровию, т. е. очищаемый получает помазание не святым миром (Исх. XXX, 32), о котором сказано: «(кроме священников)..... тела прочих людей не должно помазывать им»,– а освященным принесением пред Господа елеем, который есть вообще символ благодати Господней. Кровь была символ завета, елей даров милости Господней.

(Ст. 19–20). Первый овен из двух (ст. 10), приведенных очищенным заклан был в жертву повинности (ст. 13), им совершено очищение. Теперь очищенный имеет право приносить жертвы наравне со всеми Израильтянами. Из сравнения с стихом 28 главы IѴ40;, где в жертву за грех «из народа» приносилось животное женского пола, можно предположить, что и здесь в жертву за грех приносят овцу тем более, что по стиху 3, главы I Левит, во всесожжение возносились только самцы животных. Приношение хлебное возлагалось на жертвенник вместе со всесожжением. Кларк видит в этом тексте подтверждение мысли, что приношение хлебное существовало как независимое жертвоприношение, могущее быть приносимо без принесения кровавой жертвы (сравни 1 прим. гл. II).

Бедный приносил лишь одну десятую ефы муки, т. е. около трех фунтов (ср. прим. 5 этой главы), и заменял для всесожжения и жертвы греха овна и овцу двумя голубями, но овен потрясания не мог быть заменен, он составлял главнейшую жертву очистительного обряда, точно так, как лог елея, который, вместе с кровью овна, был необходим для очищения.

(Ст. 24–22). Все обряды остаются неизменными, как выше ст. 12–18. За сим жертвы всесожжения и греха приносятся по уставу гл. I ст. 14–17, и подобно стиху 6 гл. ХII, где также в жертву за грех приносится голуб или горлица. Выражение: «что достанет рука его» (ст. 22 и 30) указывает, что очищаемый мог достать овна и голубя, и принести что-либо в жертву за грех, а другое во все сожжение.

(Ст. 33–34). Господь говорит как Творец мира, как царь и властелин сил органического мира «Я наведу язву!». Этим исключается всякое понятие о другом злом творящем начале. Закон дан для будущего; в пустыне ткани или материалы для шатров, как-то: полотна, войлока, кожи, подчинялись законам, изъясненным в гл. ХIII, 47–59, об одежде.

(Ст. 35–36). Вся утварь выносится из дому, дабы представить священнику возможность осмотреть весь дом в подробности, и потому также, что если пятно дома подходит под определение проказы, и дом объявлен будет нечистым, то из него ничего нельзя будет взять для употребления. Кларк думает видеть в этом распоряжении указание, что проказа домов не признавалась прилипчивою, а только скверною.

(Ст. 30–42). Нет сомнения, – что очищение дома, производимое кедровым деревом, иссопом, червленною нитью и кровью птицы, причем другая пускалась живою, имело символическое значение очищение от скверны; освящение дома лица, принадлежащего к общине святой, знаменовало, что самые жилища Израиля должны быть чисты. Но это очищение производилось лишь после уничтожения проказы в доме, и мы думаем, что подробное описание язвы углубленной, состоящей из красноватых или зеленоватых ямин, указывало на факт появления каких-либо микроскопических животных или растений, которые, показавшись на стенах доха, или на одежде, могли перейти паразитами и в тело человека, образуя именно болезнь проказу. Самые распоряжения священника, по-видимому, доказывают это.

(Ст. 43–47). Дом совершенно уничтожается, если, не смотря на выломанные камни, язва проказы опять появится «и будет цвести» на доме; самое выражение это указывает на органический процесс, нам неизвестный, при котором появлялись зловещие пятна. Человек, проспавший в доме, или входивший в дом, подвергается лишь символическому очищению, как всякий коснувшийся нечистой вещи, не карантинному надзору, как прокаженный. И вероятно случаи заражения были весьма редки, хотя по всей вероятности возможны.

(Ст. 48–53). Мы говорили выше о символическом значении очищения дома, теми же самыми обрядами, которыми очищается прокаженный до введения его в стан Израилев.

Этими словами заключается целый отдел о проказе, и, вероятно, кончается папирус, заключавший в себе главы ХIII и XIV, в которых соединены эти интересные для нас сведения о характерической болезни, столь страшно свирепствовавшей в Египте и Сирии в древние времена.

(Ст. 1–3). Известная болезнь мужчин; в 3-м стихе указан случай довольно опасный простуды болезни. Заметим, что это не сифилис, который, по-видимому, не был известен, а простое истечение, подобное белям женщины. В стихе 16 и 32 этой главы указаны другие не болезненные, а случайные осквернения.

(Ст. 3–12). О. Герлах замечает, что в отчуждении от больного именно этою болезнею, как в отчуждении от женщины, находящейся в известном периоде кровотечения, вовсе не может иметь места мысль о заражении: здесь единственная руководящая мысль – есть отвращение от скверны, не допускающей предстоять пред Иеговой. Кроме проказы, никакая другая болезнь не считалась нечистою или скверною, и никого не делала нечистым.

(Ст. 13). Замечательно, что никакого надзора за очищаемым не положено; он сам должен был знать, когда может снова вступить в общение с своими согражданами; но предстать в Скинию он может лишь по исполнении семи дней, совершив омовение, когда он считается чистым. Окончательное воссоединение с церковью совершалось посредством жертвоприношения.

(Ст. 14–15). Первый голубь знаменовал сознание греховности, второй приносился всесожжением в благодарность за милость Господню исцелившую. Воспитательное значение этого постановления, равно как последующих указаний ст. 16–18 не ускользнет от внимания читателя: законы эти, написанные для Израиля и действительно известные каждому Израильтянину, представляют единственный пример распространения в массе народа правильных понятий о чистоте и святости половых отношений, в супружеской жизни. Мы полагаем, что нельзя найти ничего подобного в законах народов, ни древнего мира, ни позднейших времен. Некоторые жреческие касты соблюдали в среде своей подобные же правила, но никогда масса народа не знала этого отвращения от скверны, которое знал Израиль.

(Ст. 16–18). См. предыдущее примечание. Случайные осквернения не требовали особой жертвы; достаточно, что закон обращал на них внимание народа и заставлял быть осторожным в жизни, чтобы не подвергаться на целый день «нечистоте». Заметим, что религиозные чувства боязни осквернения, приступая к таинствам Христовой церкви, мы получили в наследие от религиозного воспитания Израиля, ибо это чувство преподано было Христианам самими Апостолами, как напр., в 23 стихе послания Иудина. В основании этого чувства лежит глубокое сознание греховности человека и скверны плоти, и вследствие того сознание, что только отрешившись на сколько возможно человеку от плоти, он только в духе может совершить служение и моление пред Всевышним Отцом духов.

(Ст. 19–23). Месячное очищение женщины продолжается менее, но со дня начала его, должно протечь полных семь дней; хотя здесь не прибавлено указание омовения, но оно, по преданию, исполнялось, и никаких других затем очистительных обрядов не употреблялось, так как это нормальное, не болезненное состояние. Если же это болезнь (ст. 25), то, по исцелении, она должна была очищаться жертвоприношениями, как болезненный мужчина, упомянутый в стихе (1–15).

(Ст. 24). По Левиту, XX, 18, кто ляжет с женою во время «болезни кровоочищения» оба да будут истреблены (отчуждены) из народа своего. По всей вероятности, там разумеется случай болезненного кровотечения; здесь указание, по-видимому, случайности при нормальном состоянии здоровья. Позднейшее предание разработало эти случаи, в среде нынешних Иудеев с смешною мелочностию. (См. установления о Микве в Зап. Имп. Русск. Геогр. Общ. по отделу этнографии 1873). В Коране II, 222, есть подобное же запрещение.

(Ст. 25–28). См. прим. 6.-После окончания болезни, она должна еще остаться в выжидании семь дней, пока может предстать в скинию, так же, как выше положено для больного мужчины.

(Ст. 29–30). Сравни прим. 4.

(Ст. 31). Основание законов о проказе и нечистотах половых органов, как мы уже не раз замечали, зиждется на принципе, что каждый член народа есть священнослужитель Иеговы. Мы заметим, что женщины, не смотря на признаваемое законом подчиненное их состояние, точно так же считаются обязанными приходить в скинию с теми же очистительными жертвами, как мужчины.

Этот новый отдел, вероятно начертанный на особом папирусе, начинается по обыкновению, кратким напоминанием предыдущего события, и таким образом связывается с ним, составляя продолжение сказания о посвящении Аарона и обязанностях священников.

(Ст. 1–2). Последующее повеление об уважении к святыне, и о том, чтобы Аарон «не во всякое время входил во святилище за завесу», дается в след за смертию Надава и Авиуда, дабы, с одной стороны, успокоить Аарона и священников, пораженных страхом при служении святыне, с другой, указать им, что при соблюдении правил, для них начертанных, они не подвергаются опасности. Эти законы связаны именно с тем днем, когда Аарон обязан был входить во святая святых и с уставом таинственного дня очищения; «субботы покоя и смирения душ» (ст. 31). День очищения (ХХIII, 27), суббота суббот (т. е. покоя, ст. 31), или, как его называли позднейшие Иудея, Иома, день по преимуществу, был днем важнейшего из жертвоприношений Израильских. Он праздновался, как мы уже знаем, в десятый день седьмого месяца (в начале октября), т. е. в начале гражданского года. В этот день один только первосвященник мог исполнять таинственные обряды очищения, и притом не надевая драгоценных и разноцветных одежд своих, а облекаясь в чистую белую льняную одежду; и только принеся за себя лично очистительную жертву, мог он приносить жертву за народ и войти с кровью во святилище. Три раза входит первосвященник во святая святых, и в это время не может находиться никто во всей скинии; первый раз входит он с кадильницею, полною горящих угольев и курения, и покрывает облаками дыма ковчег завета; второй раз входит он с кровью тельца, принесенного за свой грех, и, наконец, в третий раз с кровию козла очищения за весь народ. О козле отпущения и значении его мы скажем ниже в своем месте.

(Ст. 3–4). В стихе 3, когда говорится, с чем должен входить Аарон во святилище, разумеется только его первое прибытие на двор скинии, и те жертвы, которые лично он из своего (стих 6), собственного достатка принести должен.– Потом он омывается и надевает священные льняные одежды и белый кидар. Кончив обряды очищения – (ст. 24), он снова омывается с ног до головы, пред облачением в богатые одежды. Белые одежды, по мнению Оригена, означали символически ту непорочность, без которой невозможно предстать пред Всемогущего; они были вполне подобны одежде священников, с тою, однако, разностию, что первосвященник, носил отличительный знак своего достоинства, Кидар, но белый, и имел пояс полотняный белый, между тем как у священников он был из цветных шнуров (сравн. прим. 18 главы XXVIII Исхода). Первосвященник весь в белом, т. е. в тех одеждах, которые по преимуществу называются «священными» (ст. 4), прообразовал Великого Первосвященника, Мессию, который «однажды», и при том не с кровию козлов и тельцов, а с Своею кровию, вошел во святилище и приобрел вечное искупление (в Евр. IX, 12).

(Ст. 5–6). В Мишне, под рубрикой Иома (смотр, прим. 1-е), говорится, что два козла, которые представлял народ, должны были быть одних лет и одного вида и при том быть са’ир, то есть старые козлы, с бородой (см. прим. 13, главы IV). От общества доставлялись козлы и овен всесожжения, от Аарона за себя и дом свой, как мы видели, телец за грех и овен во всесожжение. Прежде всего Аарон приносит жертву греха за себя и священников, сынов своих, и потом приступает к важнейшему обряду очищения.

(Ст. 7–8). Здесь, думает Кларк, та же символистика, что при исцеления прокаженного. Две птицы порознь и каждая отдельно представляли собой прокаженного; одна закалалась, другая отпускалась на свободу, унося с собой грехи прокаженного, и символизируя, между тем, здоровье, вновь ему дарованное. Для определения, которого из козлов приносить в жертву, бросался, как мы видим, жребий. Другой жребий по переводу западных был ДЛЯ азазель, то, что у нас переведено «ДЛЯ отпущения». Мы обязаны, однако, привести здесь разные мления, как они сгруппированы у Кларка и Отто Герлаха, о значении слова Азазель, которое представляет весьма серьезные затруднения, – тем более, что оно только один раз встречается во всем Пятокнижии, и признается многими за имя собственное. Отто Герлах, настаивает на том, что Азазель, буквально оттолкнутый, «отдельный», есть имя злого духа *), и основывается на бросании жеребьев, из которых один для Господа, а другой для этого темного имени. О. Герлах прибавляет еще, что понятие о злом духе, т. е. о диаволе, весьма скрыто от народа, в Ветхом завете, с особою воспитательною целию не подавать повода к возникновению какого-либо культа демоническим силам из страха пред злым и вредным началом. Поэтому, говорит он, демон скрыт под видом змеи в книге Бытия, а здесь прикрывается неопределенным именем оттолкнутого. И Ориген (против Цельзия кн. VI) держится того же мнения. Большая част комментаторов согласны с этим значением, но ставится другой вопрос: какое значение мог иметь козел, отправляемый в пустыню к Азазелю, обремененный грехами народа? Мысль о жертвоприношении демону не могла быть допущена в Израиле, как она не допускалась для Христиан. Кларк дает другое объяснение: он говорит, что оба козла составляли вдвоем одну только жертву и символизировали грехи народа, а потому оба посвящались Господу. Заклание одного, по жребию, знаменовало наказание, долженствовавшее пасть на преступников, отпущение другого козла, в пустыню к Азазелю, или злому духу, символически знаменовало, что к нему, отцу зла, отсылались грехи Израиля, не признавая их собственностию святого народа Господня. Кларк, – из самых обрядов очищения, т. е. из посвящения обоих козлов Господу, из того что первосвященник сам, только что выходящий из святилища, как бы от имени Господа, возлагал руки свои на козла, и возлагал на него грехи Израиля, – думает, что козел не мог потерять священного характера жертвы Господу и оставался жертвою живою, как другой козел был жертвою закланною. Существуют и другие толкования об Азазеле и козле отпущения. Так, Саадиа, Бохарт, Реланд, Леклерк и другие, под именем Азазеля, разумели имя пустыни; и отсылку козла в пустыню, понимали как забвение прошедших грехов Израиля. Некоторые переводы, и некоторые комментаторы в имени Азазель видели имя самого козла. Так у Симмаха вместо: «козел для оттолкнутаго» (см. выше мнение О. Герлаха), читаем: козел отходящий (аперхоменос); у Акилы козел освобожденный (аполелименос); в Вульгате козел посланный, caper emissaries, У Остервальда удержано Еврейское название: un bоис pour Hasazel; у Сильвестра де Сасикак в Вульгате, «lе bоис emissaire». У Лютера ledigen Bock, но в примечание О Герлах, как мы выше сказали, дает перевод »Ein Loos dem Asasel« *У Ленормана (Letres Assyriologiques; Lettre V culte de la Kaabah, p. 143 note) есть любопытное сближение между именем Азазеля и Арабским божеством, которое в Коране называется Аль-Оцца (Сура LIII, 19).

(Ст. 9–10). Чтение Семидесяти в скобках достойно внимания, потому что она дает указание, как понимало предание Александрийских Иудеев это темное место. Из этого чтения видно, что Азазель (которому, как мы видели соответствует в нашем тексте слово отпущение), должен был, по-видимому, нести на себе беззакония в землю непроходимую. У Флавия Иосифа (Ист. Иуд., кн. III, гл. X) соединены в рассказе и даже смешаны два жертвоприношения: жертва за грех, как она описана в главе IV, с жертвой дня очищения. Но вероятно, выражения его о козле отпущения имеют основание в предании; мы даем слова Фл. Иосифа об этом предмете во французском переводе Buchon (Ed. de 1836, р. 74 de l’Hist: Anc: des Juifs)....

(Ct. 11). Весь порядок церемонии следующий: 1) жертвоприношение тельца за грех Аарона и священников; 2) Аарон с курением входит во святая святых; 3) Аарон входит во второй раз во святыя святых с кровию тельца и кропит перед ковчегом семь раз; 4) приносит в жертву козла, избранного жребием; 5) входит третий раз, за завесу во святая святых с кровию козла; 6) очищает святилище, т. е., по Флавию Иосифу, кропит кровию все священные предметы (Hist. Anc. L. III, ch. X); 7) очищает также жертвенник всесожжений; 8) отсылает козла в пустыню; 9) омывается и одевается в первосвященнические богатые одежды; 10) совершает всесожжение овна и тука жертв за грехи; 11) По всей вероятности, приносит дополнительные жертвы, упомянутые в Числах XXIX, 8–9, в этот день; и, наконец, 12) по преданию Иудеев, записанному в Мишне под рубрикою Иома (день очищения), опять надевает белые одежды и входит четвертый раз за завесу в святая святых, чтобы вынести оттуда кадильницу с фимиамом.

(Ст. 12–13). Так повелено ему было, чтобы облако фимиама непрестанно скрывало от него крышу ковчега завета, которую LXX называют седалищем Милосердия. Согласно Мишны, кадильница обязательно должна была быть из золота. Форма ее, по преданию, была шарообразная с отверстиями для воздуха и дыма. Она состояла из двух разнимающихся половин, и в средину ее вкладывались уголья и курение. В нижней половине ее прикреплена была ручка (См. у Dom Calmet dict De la Bible).

(Ct. 14). He все согласны с значением этого стиха; Иудейское предание говорило, что, поставив пред ковчегом кадильницу с курением, первосвященник выходил из святая святых и, возвратившись с кровию жертвы (на ладони левой руки), кропил не на крышу ковчега, а лишь спереди ее семь раз. В этом смысле переводит Остервальд. Но другие, как, напр., Кнобель, Кейль, которых цитирует Кларк, думают, что первосвященник кропил дважды семь раз: семь раз на самую крышу спереди ее, т. е. на ее восточную сторону, и семь раз на пол перед крышею. Иосиф (Ист. Иуд. III, 10) говорит, что первосвященник кропил семь раз перед ковчегом на пол. О. Герлах думает, что первосвященник кропил восемь раз: один раз на крышу ковчега и семь раз пред крышею. Но этому поводу он замечает, что седалище Милосердия, где открывался Иегова, кропимое, кровию, было прообразованием того Милосердия, которое, приняв плоть человеческую, Своею кровию обагрило седалище Милосердия.

(Cт. 15). Кларк делает замечание, что первое очищение относилось к священникам, второе ко всему народу.

(Ст. 16). Святыни, находившиеся посреди грешного народа и подвергавшиеся прикосновению людей, должны были быть очищаемы ежегодно, для того, чтобы это сознание греховности постоянно проникало в душу Израильтян. Из настоящего стиха явствует (ср. и. Фл. Иос. loco citato), что после очищения святая святых, очищалась скиния, т. е. каждый предмет ее, потом жертвенник всесожжений (см. ниже ст. 18). Что жертвенник курений в этот день очищался возложением крови на рога его, видно из 10-го стиха главы Исхода. Иудейские писатели прибавляют, что первосвященник кропил также кровию семь раз пред жертвенником курений.

(Ст. 17–18). В продолжении всего времени священнодействия в скинии, ни один человек, даже из священников, не мог быть в скинии. Один первосвященник с курением и кровию жертв предстоял пред Иеговой. По выходе из скинии он, по преданию, очищал умывальник, и потом подходил к медному жертвеннику, на рога которого возлагалась кровь обеих жертв. Для этого, по преданию, в сосуде кровь тельца смешивалась с кровию козла. Но за завесу святая святых, как мы видели выше, он входил каждый раз с кровию одной только из жертв.

(Ст. 19–22). При возложении рук первосвященником на живого козла, Иудейское предание приводит следующие слова, которые он должен был говорить: «О Господи! народ Твой, дом Израиля повинен пред Тобою, возмущался пред Тобою, грешил пред Тобою. Ныне, молю Тебя, отпусти им их повинности и возмущения и грехи, которыми они грешили противу Тебя, как написано в законе Моисея, раба твоего (ссылка на стих 30 этой главы), «что в день сей очищают вас, чтобы сделать вас чистыми от всех грехов ваших, чтобы были чисты пред лицом Господним». (Иома VI. Так Кларк и О. Герлах in loсо). По преданию козел в Палестине свергался с кручи, чтобы избежать вторичного его появления. Его можно было узнать потому, что на рогах его была, навязана червленая нить иначе, язык. О значении двух козлов, как одной жертвы за грех, мы говорили в 4 примечании. Заметим еще здесь с Кларком, что символистика двух козлов, из которых один оставался жив, весьма глубока и знаменательна. Содеянное преступление не может быть уничтожено бесследно; совершившийся факт не может быть изглажен. Милость покрывает его забвением, отсылая его в пустыню, после принесения очистительной жертвы: вот отчего второй козел остается в живых: он знамение соделанного, прощенного, но все-таки совершившегося греховного действия.

(Ст. 23–25). Мы говорили, во вступлении в главу ХХV, кн. Исхода, что скиния состояла из деревянной постройки, сверху которой натянута была палатка. Покровы, составлявшие крышу шатра скинии, спускались гораздо далее деревянных стен, вставленных в серебряные пьедесталы, так что около деревянной постройки образовалась крытая галерея, которая и служила для переодевания священников; здесь же они должны были вкушать трапезу, называемую «святыня великая», т. е. мясо от жертвы греха (сравни главу VI Лев., ст. 26 Ѵ40;II, 6). Здесь же хранились и священныt одежды. Подобное же устройство, а именно келии около храма, мы встречаем и в каменном храме Соломоновом. Переодевшись и омывшись весь, т. е. все тело «на святом месте», около умывальника на дворе скинии, первосвященник облекался в богатые одежды свои в сожигал: а) всесожжения за себя и народ, т. е. два овна; б) тук тех жертв за грех, кровь которых вносилась в святилище. Вот почему мясо их как увидим в стихе 27, сожигалось вне стана, на основании постановления главы VI, ст. 30 Левита.

(Ст. 26). Мы указываем, что он должен был только омыть тело и одежды и войти в стан, не оставаясь не чистым до вечера, как если бы он коснулся трупа. Стало быть, козел отпущения не считался скверною; он скорее уподоблялся мясу, сожигаемому вне стана (ср. ст. 28); он был остатком от жертвы, кровь которой вносилась в святая святых.

(Ст. 27–28). Смотри главу IV, ст. 12 и 21 и предыдущ. примечание. Не все согласны в причинах, почему уводящий козла отпущения и сжигающий мясо жертв, за грех, должны были омываться прежде, чем войти в стан. Некоторые думают, что на этих жертвах лежало пятно отпущенного греха; другие же полагают, что всякий, выходивший из стана, т. е. из места святого и только что очищенного жертвою, получал некоторую долю нечистоты, не от самых остатков жертвы, а от того, что он из святого места выходил «в мир», в место не освященное особою благодатию.

(Ст. 29–31). Мы видели уже в кн. Исход, гл. ХХIII, 14 и посл. порядок праздников Израильских. День очищения происходил в месяце Тисри, который был первым месяцем гражданского года, как месяц Авив был первым месяцем религиозного года. После дня очищения происходил праздник кущей, в 15-й день этого месяца, что совпадало с половиной или концом октября. О туземцах и пришельцах мы говорили в главе ХII, ст. 48, 49, кн. Исхода. Лица из местных жителей, отказавшиеся от идолослужения, хотя не принявшие обрезания, а так же временные арендаторы, хотя из идолопоклонников, но не смевшие совершать свои обряды в Палестине, и вообще посреди Израиля, должны были соблюдать покой в день этот, как в день субботний; если же они не хотели подчиниться этим постановлением, то они должны были оставить стан Израилев или страну, где жили Израильтяне. Весьма важно выражение: «это суббота покоя для вас, смиряйте души ваши». Значение этого выражения есть: что грехи, на вас лежащие, обременяют вас, как физический труд обременяет и истощает тело. Как покой субботний, кроме его религиозного значения, имел также в виду покой тела, не только для Израильтянина, но и для раба его, и для вола его (гл. XX Исхода, ст. 10), так великий день очищения успокаивал, давал отдых душе, смирившейся пред Господом и очистившейся от прегрешений своих. Мы видим в этом первообраз христианских таинств. Как в Ветхом завете, так и в Новом, но в последнем ближе, яснее, Господь отвечает на естественные и вечные требования души человеческой, которая не изменяется, не смотря на разнообразные теории проповедуемые о ней.

(Ст. 32) См. Исход XXIX, ст. 2, ср. и прим. 12. Священник, «который помазав», есть первосвященник; иначе он и не называется в Пятокнижии; ясно, что обряды дня очищения никем не могли совершаться кроме Аарона, и впоследствии (в предвидении смерти Аарона) тем из сынов его, который будет священнодействовать вместо отца своего.

(Ст. 33–34). Общий смысл дня очищения, как мы уже говорили выше (пр. 10), лежал в общей греховности людей, в сознании этой греховности и слабости и в сознании, что даже священные вещи подлежат очищению, вследствие прикосновения к грешным людям. В последних двух стихах повторяется кратко главная мысль этого учреждения. Главное действие всего обряда, конечно, заключалась во внесении крови жертвы греха пред лицо Иеговы, который один имеет власть покрывать своим милосердием грехи, лишь после этого прощения, грехи, возложенные на главу козла, предавались забвению, уносимые в пустыню, в область темного духа (ср. Исаии ХIII, 21. Матф. ХII, 43; Луки Ѵ40;III, 27).

(Ст. 1–2). Как бы в дополнение и разъяснение предыдущей главы, говорит Кларк, даются, вслед за законами о внесении крови в святилище, другие законоположения, объясняющие, почему кровь считается священною, и повелевающие как поступать с нею в ежедневных обстоятельствах жизни. Вместе с этим, эта глава начинает отдел, состоящий из четырех глав (ХVII-XX), об обязанностях внутренней и семейной жизни для Израиля, долженствующего ходить путями Иеговы, и не путями языческих народов. Отдел этот обращен через Моисея ко всему народу, включая в него и священников.

(Ст. 3–4). Из этих стихов ясно видно, что убийство животного в принципе считается убийством, пролитием крови, отнятием жизни, которое может быть вменено в преступление человеку. Но убийство животного, предназначенного в пищу, допускается лишь под условием, однако, принести его пред Иегову в виде жертвы мирной. В Мишне (отдел Холин X, 1, ссылка Кларка) сказано, что правое плечо всякого закланного животного для пищи, должно было отдаваться священнику, как во всякой жертве мирной. Постановление Мишны есть, конечно, изображение жизни народа Иудейского, уже возвратившегося из плена Вавилонского, но нельзя не думать, что народ, возвратившийся с искренним желанием возобновить до мелочи древнюю жизнь, завещанную им Моисеем, с тщанием собирал достоверные предания об исполнении во всех подробностях писанного закона. Заметим, однако, что приказание закалать животных перед скинией относится лишь ко времени пребывания Израиля в пустыне; во Второзаконии, перед входом в землю обетованную, дается полное разрешение везде: «закалать и есть, по благословению Господа Бога твоего, мясо – только крови не ешьте, на землю «выливайте ее"….. (Второз. XII, 15, 16, 20, 21).

(Ст. 5–7). «Для того, чтобы приводили сыны Израилевы жертвы «свои, которыя они закалывают на поле.... ко входу скинии.... чтобы они впредь не приносили жертв своих идолам (буквально са́ир козел, в смысле демона; так Кларк). У Остервальда «demons auxquels ils se prostituaient», «за которыми блудно ходят они». (Ср. Lenorm. Lettres Assyr. V, p. 178). Стало быть, как явствует из этих стихов, в среде народа Израильского существовала еще тайная наклонность служения идолам, вынесенная из Египта, и которая проявилась не только в отлитии золотого тельца, но и в постоянных языческих обрядах, совершаемых тайно вне стана в поле, под предлогом закалания животных, предназначенных в пищу. И так, независимо от высшего значения пролития крови пред Иеговой, закон еще имел в виду заставить всех находящихся в стане Израильском совершать заклание публично, на глазах священников, пред скинией собрания, и таким образом отучить народ от суеверных, и преступных приемов языческих, приучая его, с одной стороны, уважать принцип жизни в животном, а с другой, – получать мясо животного в дар от Иеговы, которому отдана была жизнь животного. У Иудеев, как впоследствии у Арабов, заклание животного получило характер религиозного обряда, при чем ставится основным правилом, чтобы заклание производилось мгновенно, с возможно меньшими мучениями для животного, и чтобы притом вся кровь пролита была на землю. Так явствует из Мишны, отдел Холин, и из Хедайа, предания Мусульманского (указание Кларка). Отсюда же видно, что заклание производилось весьма острым ножом или ятаганом, так чтобы мгновенно были перерезаны оба горла и артерии. Всякая неловкость в приеме, или неловкий разрез, от дурно наточенного орудия происходящий, делали труп нечистым. Это соблюдается весьма строго и поныне между нашими польскими Иудеями, точно так как Мусульманин не будет есть, мяса от животного, зарезанного без произнесения Бисмилла(во имя Божие), или застреленного на охоте, если во время спуска курка стрелявший не произнес Бисмилла. У крупной дичи также перерезывается горло с тем же восклицанием.

(Ст. 8–9). См. прим. 6 гл. XXXI Исхода и 6-е примеч. главы Ѵ40;II, Левита.

(Ст. 10–12). «Я назначил ее (кровь) вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши»... «Душа (нефеш) тела в крови». Эти два выражения составляют основание закона о крови. Если тук был запрещен в пищу, то только потому, что он возносился во всесожжение от всех жертв; кровь же имела значение высшее: она изливалась перед жертвенником и, вносимая во святилище, очищала души и в ней была душа тела. Вот почему собор Апостолов (Деян. ХV, 23–29) и удержал лишь постановление о том, чтобы не есть крови, в послании своем к Антиохийским христианам, умолчав о туке. Заметим, что этот закон был изречен еще Ною (Бытия IX, 4). Мы присовокупим, по поводу выражения «душа тела в крови», несколько интересных строк Кларка о различных выражениях жизни и души в Священном Писании. Еврейское хэй, по-гречески «зое», vita, означает собственно жизненность живучесть, жизнь в (смысле, противоположном смерти; Еврейское нефешь, по-гречески Психа (anima), означает душу в противоположность телу: «и стал человек в душу живую» (Быт. II, 7). Наконец, Еврейское Руа, по-Гречески Пневма (spiritus), дух, противополагаемый плоти (в Римл. Ѵ40;II, 6; в Галатам Ѵ40;, 17, 1Петра III, 18), который имеет жизнь, отличную от тела, и который имеет возможность возноситься до созерцания Творца. В крови, говорит Св. Писание, нефешь животного, т. е. то начало жизни, которое оживляет его. В этом, как во многом другом, Священное Писание высказало слова, с которыми согласуется и наука. «Кровь, говорит Гарвей, есть источник жизни: она» первая начинает жить, она последняя умирает; в ней главное местопребывание жизни; она питает все тело.

(Ст. 13–14). Постановляет правило об излиянии крови только что убитого или раненого животного на землю. Этот же закон повторен для всех домашних животных при вхождении Израиля в Палестину когда было дано разрешение закалать животных в месте жительства на уделах сынов Израилевых (Второз. ХII, 16–24).

(Ст. 15–16). В Исходе XXII, 31 вообще сказано: «не ешьте растерзанного, псам бросайте его»; так, вероятно, и делалось в пустыне, но могли встретиться случаи крайней нужды, и в этих случаях следовало тому, кто ел мертвечину, по крайней мере сознать свою нечистоту, тогда грех снимался с него, иначе же «он понесет на себе беззаконие свое», т. е. как понимало предание, независимо от греха, будет наказан болезнию и даже проказой. «Удавленина (Деян. Апост. ХV, 23–29) потому именно считалась нечистой и запрещалась, наравне с кровию, в правилах, преподанных Апостолами, что кровь животного не была выпущена и оставалась в жилах. Замечательно, что во Второзаконии, при входе в Палестину, многие из этих законов изменяются, так, напр., в гл. XIV, 21, мертвечина (которая, при скудости мяса в пустыне, могла искушать к нарушению закона и потому условно дозволялась) совершенно запрещается в земле обетованной; но ее не запрещено отдавать или продавать чужеземцу, живущему посреди Израиля.

(Ст. 1–2). В основании запрещений женитьбы в близких степенях родства лежит глубокая мысль сохранения святости семьи, домашнего очага, в котором богобоязненная семья связуется лишь теми чистыми узами дружбы, которые, исключая мысль о женитьбе, исключает вместе с тем мысль о плотской любви. Несмотря на все уверения критиков, силящихся доказать позднейшее происхождение Пятокнижия, оно остается несомненно древнейшим памятником жизни народов и отвечает святым сказанием своим на недозрелые попытки людей, торопящихся делать выводы, чтобы сказать что-либо новое, и хотящим доказать, что человеческое стадо с животно-подобными самками, составлявшими общую собственность, предшествовало созданию семьи. Мы не можем вдаваться здесь в полный разбор этих теорий, скажем только вкратце, что единственное доказательство, на которое они думают опереться, суть некоторые явления в диких человеческих племенах, указывающие скорее, по нашему мнению, на индефферентизм мужчин к сохранению чистоты женщины, чем на какой-либо общий стадный закон, причем мы опять повторяем, что посылка от ныне существующего факта к доисторическим временам есть то, что у французов называется petition de principe, т. е. самопроизвольный, насильственный вывод, в котором вторая часть логического предложения, принимаемая за доказанную аксиому, ничем но доказана, ибо никто и никогда не мог доказать, что Негритосы, Папуасы, Новозеландцы, жители Тихого океана, Меланезии Полинезии, Каффры, Готтентоты, Тунгусы, Самоеды, Бошмены *) и другие дикие пленена не имели никакого лучшего прошедшего, и не суть отбившиеся давно от общего человеческого движения братья племен, имеющих или имевших цивилизацию Перед нами Пятокнижие, которое, указывая на такие браки, как Авраама с Саррой, и не скрывая неправильность их, регулирует для будущего устройство семьи, которая с первых времен человечества, по самому Пятокнижию, Богом положена в основании гражданской и религиозной общины, как мы говорили о том в Ѵ40;III главе первой части Священной Летописи. Что здесь в особенности законы, регулирующие семью, изрекаются с особенною торжественностию, видно из повторения фразы: «Я Господь, Бог ваш», в стихах 4, 5, 21 и 30. То есть. «Я Иегова, есть Бог ваш, будьте святы, потому что таинство брака Мною дано вам, чтобы сохранить вас святыми, и спасти вас от плотской жизни животных; будьте святы, потому что вы Мне служите, а не демонам или идолам». *Недавно у Бошменов (которые находятся на низшей степени развития) отыскана на М. Д. Надежда Г-м Стоу памятники древнего их искусства, доказывающие, что и у них было лучшее прошедшее. (См. в Athenaeum 1877 August 4; р. 162). **О распадении, в ваши времена, семейного союза у Париев в Индии, говорит Жаколио («Le Pariah» 1876). Хотя Жаколио писатель весьма мало достойный доверия, но факт регресса не подлежит сомнению.

(Ст. 3–5). Израиль предупреждается оставить те обряды, которые еще не забыты были им после жизни Египетской, и не принимать идолопоклоннических мерзостей Ханаанских народов, которые будут искушать его делами плоти. «Исполняя законы Мои, человек будет жив», ибо удаление от законов Господних есть смерть нравственная, и была в будущем погибель народа политическая, как мы видим из жизни Израиля» (ср. Иезекииля XX, 11 и 23).

(Ст. 6–7). Общий закон воспрещает женитьбу или супружеское сожитие со всеми родственницами по плоти. Законы обращены к мужчине, а не женщине, которая была в подчиненном положении в доме, и потому могла иногда подчиняться воле и насилию хозяина дома. Выражение «открыть наготу» означает не только плотское сожительство, но и вожделение (срав. сказанное о Сусанне гл. ХIII Даниила). Под этим именем вообще разумеется кровосмешение, которое оскорбляет и оскверняет и того, хотя бы уже умершего, которому принадлежала женщина. Ниже мы находим еще выражение: «оне твоя нагота» (ст. 10), т. е. вожделение покрывает тебя самого стыдом. Случай, подобный указанному в ст. 7, мы встречаем в баснословных сказаниях о Нине, Семирамиде и Эдипе; но в Греции грех этот возбуждал священный ужас. В Персии он был, однако, в обычае: по крайней мере на это есть указание в эпиграммах Катулла (против Геллия, 88, 89 и 90).

(Ст. 8). Случай осквернения ложа Иакова Рувимом (Бытия XXXV 12). Сравни также слова Иакова об этом случае в гл. XLIX, 3–4, кн. Бытия. О подобном же случае сожительства с женою отца см. посл. 1Кор. V- 1. Апостол Павел говорит: «это такое блудодеяние, котораго не слышно даже у язычников». Эти законы, или по крайней мере большая их часть, установились совестию общечеловеческою, которая, как мы не раз говорили, есть дар, Божий со времени сотворения человека, есть отблеск образа и подобия сотворившего человека. Для Израиля эти неясные стремления к добру облекаются в ясно высказанное слово закона.

(Ст. 9). Брак с сестрою был в нравах Египетских (Диод. Сид. I, 27), или, по крайней мере, их позднейших повелителей Птоломеев, что, однако, заставляет думать, что он не возбуждал религиозного ужаса. Но у древних Персов он считался преступлением, как видно из рассказа Геродота о Камбизе, который женился на сестре своей (Гер. III, 31). По поводу брака Авраама, в прим. 18 гл. XXV кн. Бытия, мы высказали предположение, что весьма возможно, что Сарра была не дочь Фарры, а внучка его, от Арана, так как Ревекке, в 48 ст. главы XXIV кн. Бытия дается название дочери брата Авраама, между тем как она была внучкой брата Авраама. В очень древние времена мы часто встречаем, что слово «сын» или «дочь» заменяют слово «потомок» или "происходящий». Так говорит и Иудейское предание. Поэтому мы не знаем наверное, не был ли брак Авраама (что очень правдоподобно) браком с племянницей, которая называлась ему сестрою, потому что промежуточное поколение (отец Сарры) вымерло. Так, по крайней мере, говорит Фл. Иосиф (Ист. Иуд. I гл. VI), утверждающий, что Сарра была дочь Арана, брата Авраама. Но если бы и великий Авраам, до издания закона, преступил обычай, то слабости, грехи и ошибки великих святых суть только доказательство слабости человеческой перед вечным законом Божиим, в котором указана человечеству цель, к которой он стремиться должен. Под именем дочери, рожденной вне дома, Еврейское предание разумеет рожденную в конкубинате, вне семьи, т. е. дома, который зиждется на законной жене.

(Ст. 10). Внучки суть «твоя нагота», твоя кровь, и женитьба на них – женитьба на своей крови.

(Ст. 11). Весьма трудно определить, что значит это выражение. Дочь жены отца могла быть сводною сестрою, но присовокупление родившейся «от отца твоего», означает, по-видимому, тоже родство, которое упомянуто в стихе 9, т. е. единокровную сестру. О. Герлах предлагает другое чтение этого стиха, с правдоподобною перестановкою слов: «Наготы дочери жены отца твоего не открывай: она сестра твоя по отце, как бы родившаяся от него». В этой форме запрещение относилось бы прямо к падчерице отца, которая, войдя в дом с матерью, становилась как бы родною дочерью женившегося на матери.

(Ст. 12–14) Заметим, что браки, даже записанные в Св. Писании, как напр. родителей Моисея, Амрама и Иохаведы (Исх. VI, 20), подходят под это запрещение. Закон не имел обратного действия, но на будущее запрещал женитьбу как на родных тетках, так и на вдовах дядей.

(Ст. 15). Пример Иуды, сына Иковлева (гл. ХХХѴ40;III кн. Бытия, ст. 18 26), был исключительный случай, притом, впоследствии, после рождения Фареса и Зары, «он не познавал более Фамари». Но мы повторяем: закон установлял навечно правила, которые не могли быть обойдены примером предыдущих неправильностей.

(Ст. 16). Узаконение Второзакония XXV, 5 о Левирате, т. е. о восстановлении семени брату своему, если он умер бездетен, не противоречит этому общему закону, который имеет в виду: а) прелюбодейство с женою брата, и б) запрещение жениться, если у брата остались дети, могущие продолжить имя его в Израиле (Id., ст. 6). Сравни упреки Иоанна Крестителя Ироду Антипатру, сыну Ирода I-го, брату Архелая и Филиппа (Матфея, XIV, 3–4), мужа Иродиады, который, если следовать рассказу и хронологии Фл. Иосифа (Ист. XVIII, 6 стр. 481, перев. Buchon), был еще жив до 36 года после Р. X., т. е. после событий, рассказанных в XIV гл. Ев. от Матфея.

(Ст. 17). Т. е. женитьба на дочери после смерти ее матери или на внучке, после смерти ее бабушки, если кто был в браке с матерью или бабушкой, воспрещается этим постановлением. Конечно, на дороге разврата мог еще встретиться случай одновременного сожительства с матерью и дочерью, или даже сожительство с бабушкой и соблазн при этом неопытной внучки. Замечательно, что мусульманский закон (ссылка Кларка на Hedaya, vol. I, рр. 81, 485), говорящий об этом запрещении, называет это кровосмешением крови матери с кровию дочери, что согласуется с мыслию Апостола Павла (1 Кор, VI, 16), который говорит, «совокупляющийся с блудницею, становится одно тело с нею»; стало быть один и тот же человек, соделавшийся одною плотью с матерью, становится одною плотью с дочерью ее, нарушая таким образом законы природы. Еще ужаснее, конечно, преступление, если дочь рождена от мужа матери своей, т. е. если она родная дочь беззаконника. Об этом грехе даже не говорится прямо, он подразумевается в стихе 17.

(Ст. 18). Весьма замечательны мотивы, даваемые законом, и рисующие в совершенстве сердце человеческое. Действительно, чувство ревности и соперничества между двумя родными сестрами, есть одно из самых ужасных и горьких чувств сердца человеческого, уничтожающих дружбу и доверие между двумя сестрами, и которое скорее всякого другого соперничества может натолкнуть на семейное преступление, вследствие возможности частого свидания, прикрытого родственным союзом. Опять мы должны сказать, что закон устраняет такие союзы, которые записаны в Св. Писании, как, наприм., женитьба Иакова на Лии и Рахили. Но, повторяем мы, закон творит, указывает новые, более совершенные пути жизни человеку, и никакой, прежде бывший пример, не может оправдать нарушение закона. Сравнивая эти постановления, направленные лишь к совести человека с гражданскими постановлениями, назначающими за них наказание, (Левит XX, 11–12, 14, 17, 19, 20, 21), мы видим, что не все они признаются одинаково преступными, а именно: грех совокупления с женою отца своего, и с невесткою своею, наказывался смертию, вероятно побитием каменьями; грех сожительства с матерью и дочерью ее в одно время, или после смерти матери или дочери, с одной из них наказывался сожиганием на огне. Dom. Calmet, на основании предания, думает, что сожители живыми, но другие, на основании Таргумов, думают, что вливали в рот растопленный свинец (Voir article sopplices). Но гораздо вероятнее опираться на пример, имеющийся в кн. Ис. Навина VII. 25, то есть, что казнь совершалась каменьями, а трупы сожигались. Заметим, что предание говорило, что всем приговоренным на смерть давали перед смертию напиток из вина ни мирры, лишающий сознания и чувствительности (Dom Calmet, loco citato). Женитьба на сестре подвергала истреблению пред глазами народа своего. Была ли это смертная казнь, или род отчуждения, мы не знаем. Многие писатели думают, что это было лишение гражданских прав, проклятие и изгнание из стана и из общества навсегда (Сравни примеч. 6 главы XXXI Исхода). Женитьба на тетке наказывается угрозой: «грех свой понесут они» (op. 19 и 20 гл. XX Левита). Здесь видят угрозу проказы или болезни, и притом они «умрут бездетны», говорит закон (Лев. XX, 20). Точно также лишь «угрозою бездетности» и словом «это гнусно», карается женитьба на жене умершего брата, имеющей детей (ср. прим. 10). Особенное значение при кровосмешении имели степени родства, упоминаемые в гл. XXI Левита, 1–3, при которых священникам позволялось прикасаться к трупам. Эти же степени при женитьбе считались в высшей степени преступными и казнились смертию.

(Ст. 19). Срав. стих 24 главы XV, прим. 7 этой главы, и главу XX, 18. В настоящем, рассматриваемом стихе представляется тот же случай, который упомянут в главе XV, 24; мужчина только считался нечистым семь дней; но в Левите XX, 18, случай, по-видимому, другой, а именно-сожительства с женщиной больной, и там постановлено правило: «да будут истреблены (отчуждены) от народа своего». Последний случай мог быть известен в народе, если женщина, заведомо больная, сделалась беременна; первый случай мог быть только делом совести.

Это случай прелюбодейства: здесь дается закон совести, повторяющий седьмую заповедь, но явное или открытое прелюбодейство по законам уголовным, наказывалось смертию (Лев. XX, 10).

(Ст. 21). Выражение: «Я Господь» указывает на особую важность этого закона. Пророк Амос (У, 26) и первомученик Стефан (Деян. Ѵ40;II, 43) указывают, что даже в пустыне у Израиля, было это, вероятно тайное служение Молоху, которого некоторые считают символом солнца и царем неба (Dom. Calmet, commentaire sur la Levitique, introduction). Служение это преимущественно состояло в посвящении ему детей, проводя их между двумя огнями, или заставляя их прыгать через огонь. Остатки этого культа, вероятно, следует видеть в празднике летнего солнцестояния, 10 июня, праздновавшегося в Греции под именем Лофри, причем прыгали через зажженные костры. Костры в самый длинный день, всегда зажигались на востоке: у нас этот языческий обычай прыганья через костры перенесен на Ивана Купалу, 24 июня. Но служение Молоху имело притом жестокий характер; ему не только посвящались дети, они сожигались в честь его, или закалывались в честь его при ручьях (см. Иезекииля XVI, 21; Исаии LVII, 8; псалом 105, 37 и друг.

(Ст. 22–25). Все эти мерзости имели не только характер разврата, но еще входили в языческие обряды служения богам или бесам, как указывает Св. Писание, наприм., поклонение козлу в Мендесе (Герод. II, 49), или языческая проституция мужчин, о которой упомянуто в 3 Царств. XIV, 25 (ср. Второзаконие, XXV 17). Весьма важно выражение ст. 25: «осквернилась земля» теми народами, которых Господь прогоняет пред лицом Израиля…."свергнула с себя земля живущих на ней». В стихе 16 главы XV, кн. Бытия, Господь, обещая Аврааму землю Ханаанскую, говорит: «(твое потомство) в четвертом роде возвратится сюда, ибо мера беззаконий Амореев доселе еще не наполнилась». По этому поводу, в прим. 16 на эту главу, мы приводили мнение м. Филарета о том, что значит наполнение меры беззаконий народа. Здесь мы видим тот разврат, в соединении с упадком всякого нравственного чувства, который доводит Ханаанские народы до переполнения меры беззакония. Но эта же мера беззакония была впоследствии наполнена и Израилем (Ср. 4 Царств, гл. XXI, 1–7; ХХIII, 1–8 и 27, и в особенности обличения пророков Исаия, Иезекииля).

(Ст. 29–30). Не только Израиль должен был блюсти себя, как народ, в чистоте, но он должен был сохранить в чистоте ту землю, которую Господь дает ему, не допуская в ней никаких мерзостей между другими национальностями, которые могли остаться жить посреди Израиля .... «чтобы вас не свергнула с себя земля, когда вы станете осквернять ее, как она свергнула народы, бывшие прежде вас» (Ст. 28). «Соблюдайте повеления Мои .... Я Господь Бог ваш». Служа Великому, Израиль не смел не только оскверняться мерзостями языческими, но не должен был вступать в дружеские отношения с народами оскверненными. (См. главу ХѴ40;III Второзакония, 3–8).

(Ст. 1–2). Не без основания, кажется, можно думать, что глава XIX, находящаяся между повелениями Божиими, обращенными к совести человеческой и между уголовным кодексом книги Левита (в главе XX), есть краткая выписка важнейших законов, составленная для распространения ее в народе посредством многочисленных копий на отдельных папирусах, и которая могла служить ежедневным напоминанием главам семейств, или даже заучивалась наизусть, дабы служить постоянным руководством в жизни. Напоминание важнейших законов начинается воззванием к сынам Израилевым. «Святы будьте, ибо свят Я, Господь Бог ваш»... и затем дается вкратце наставление чего нужно избегать, чтобы не нарушить этой святости.

(Ст. 3). Кларк замечает, что в этом стихе приведены те два закона десяти заповедей, которые выражены в утвердительной форме: ... «Храни Субботы»... «Почитай родителей». Все остальные заповеди даны в форме отрицательной: «Не делай». Приведенные вкратце в этом стихе две заповеди, суть основания жизни религиозной, общественной и семейной.

(Ст. 4). См. Исх. XX, 4; ХХХIV, 14–17. Идолы по-Еврейски елеелим буквально ничто (с знаком множественного числа).

(Ст. 5). То есть: Она должна быть без порока и принесена согласно уставам, вам данным (Лев. I, III).

(Ст. 6–8). Ср. Лев. Ѵ40;II, 15–18. Краткие напоминания народу о том, что нужно наблюдать, по-видимому подтверждают мысль нашу, высказанную в 1-м прим. этой главы.

(Ст. 9–10). Сравни развитие этого закона во Второзаконии XXIV, 19–22; а также в Левите XXIII, 22. Некоторые комментаторы думают, что под именем виноградника надо разуметь не только самый виноградник, во и вообще фруктовый сад. Бедный есть выражение, означающее неимущего Израильтянина; пришлец, это лицо, принадлежащее в другому племени, но живущее посреди Израиля, как напр., Кениты, упомянутые в кв. Судей IV, 11, и вероятно те, которые вышли из Египта вместе с Израилем в числе «разноплеменных людей» (Иcx. XII, 38). Закон этот, изложенный в других местах Пятокнижия, введен для полноты этого краткого народного кодекса.

(Ст. 11–12). Напоминание восьмой заповеди: «не кради», с указанием на те грехи, которые ей обыкновенно сопутствуют: обман, ложь и призвание имени Божия, – для обмана или для своего оправдания, – в ложной клятве.

(Ст. 13). Зло, делаемое ближнему из корыстных видов, не хитростию, как выше, стих 11, а насилием. К грабежу и насилию причислено удержание платы рабочих.

(Ст. 14). «Проклят (говорится во Второзаконии ХХѴ40;II, 18), кто слепого сбивает с пути». В Левите XXV, 17, говорится вообще: «не обижайте один другого; бойся Бога своего». Смысл предложенной заповеди есть сострадание к несчастиям ближнего, запрещение насмешки и злобного отношения к человеку, имеющему физические недостатки.

(Ст. 15).Ср. Исход ХХIII, 1–8 и прим. 3 и 6.

(Ст. 16). Стих этот понимается двояко. Первое значение которое дают ему, есть то, чтобы не искать крови брата перед судом, не увлекаться злобою, чтобы достигнуть его казни, хотя бы он был виновен. Другое значение в новейших переводах раввинов, следующих Талмуду, есть следующее: «Не стой праздно, когда жизнь брата твоего в опасности». Но казалось бы по связи первой части стиха со второю, что первое значение достовернее.

(Ст. 17–18). В 17 стихе указывается, как бы в дополнение предыдущего стиха, что если вражда на брата так сильна, что должна выразиться каким-нибудь действием, то пусть лучше последует обличение перед судом, чем тайная злоба, сохраняемая в сердце, которая доводит до преступления. «Не мсти», прибавляет стих 18, «и не имей злобы, на сынов народа твоего». При жестоком характере и буйных страстях народа Израильского, весьма важно было высказать в законе, что мщение не есть доблесть и обязанность, как было принято и как теперь принято думать среди полудиких народов, – но что мщение есть нарушение закона Божия. Этот взгляд, высказанный в период такой высокой древности, чрезвычайно замечателен, ибо мщение, как мы видим в Илиаде, Одиссее, у Геродота и Диодора Сицилийского, не только считалось обязанностию, но составляло и священное право. Вслед за повелением Божиим: не мсти, высказывается закон: «люби ближняго своего как самого себя». Отсылая читателя к 5 примечанию стиха 5 главы XXIII Исхода, мы напоминаем, что нигде в Пятокнижии нет выражения: «ненавидь врага твоего», и что это последнее выражение прибавлено совершенно самопроизвольно позднейшими Иудейскими учителями.

(Ст. 19). См. также Второзак. ХХII, 9–11. Весьма темное место, никем совершенно удовлетворительно не объясненное. Можно думать, что закон имел ввиду какие-либо суеверные обычаи, нам неизвестные и имевшие связь с языческим шаманством. Весьма трудно также объяснить запрещение носить одежда из шерсти и льна вместе, тогда как одежды первосвященника состояли, по-видимому, частию из шерстяных, частию из льняных тканей. Многие думают, что было запрещено носить одежды, подобные одеждам первосвященника, и потому именно запрещена была смесь льна и шерсти. Но другие, по-видимому, с большею основательностию указывают, что запрещение относится к фабрикации тканей, которые не должны были делаться из нитей разнородного материала, как поле не должно было засеваться двумя родами семян. По Кларку, слово, употребленное в Еврейском тексте стиха 19 и еще раз во Второзак. ХХII, 11, для выражения запрещения носить «разнородную одежду», есть ша-атнец в коптском языке слово это означает нечто «смешанное» или испорченное. Кларк держится мнения, что не ткань из разнородных нитей была запрещена, а запрещена была нить, составленная из двух материалов. Поэтому всякая ткань, в которой льняная и шерстяная нить могли быть различаемы, не подлежала запрещению, а пряжа, выпряденная из шерсти и льна, была запрещена. Иудеи последнего времени (говорит Dom. Calmet) понимают, это запрещение в таком смысле, что они не шьют шерстяного платья льняной нитью, или бумажного платья шерстяной нитью.

(Ст. 20–22). По-видимому, здесь представляется случай соблазна рабыни, обрученной рабу же, или запроданной свободному. Многие думают, что здесь говорится о соблазне рабыни самим господином ее, который, хотя обещал ее продать в замужество, но до исполнения акта продажи, преспал с нею. Если бы она была свободная, обрученная другому, то соблазнитель поплатился бы жизнию, по Второзак. ХХII, 23–24.

(Ст. 23–25). До посвящения Господу плодов дерева или лозы, нельзя было вкушать плодов его; но посвящать плоды Господу можно было только на четвертый год, вкушать же на пятый. Многие указывают, что закон этот должен был иметь влияние на правильный и заботливый уход за плодовыми деревьями, которые должны были достигать полного роста и развития, при заботливом за ними уходе, дабы они не засохли прежде, чем плоды их могли быть употреблены в пищу. Вероятно, первые три года цвет их обрывался, чтобы ранние плоды не истощали их силу.

(Ст. 26). Ср. прим. 8 гл. VII Левита о ворожбе и гаданиях и примечание 11 гл. XXII Исхода. См. также ниже Лев. XX, 6.

(Ст. 27). По сказанию Геродота (III, 8), «Арабы подбривают волосы кругом и около висков и говорят, что так брился Бахус, который у них называется Оротал». И второй обычай порчи края бороды думали (см. Кларка) видеть у Арабов, на основании сказания Плиния (Hist Nat кн. VI, гл. 32), но текст Плиния говорит только, что Арабы брили себе бороду и отпускали усы, а многие из них не стригли вовсе волос. Скорее можно думать, что запрещения, высказанные в этом стихе, суть древнейшие языческие обычаи траура, вероятно, соединенные с какими-нибудь идолопоклонническими верованиями. Заметим, что разодрание одежды и вырывание волос из бороды для выражения скорби на похоронах, до сих пор употребляется посреди не только мусульманских, но и христианских кавказских племен. Те же обычаи мы встречаем в Персии и у кочевых народов (сравни обычаи Скифов у Геродота IV, 71).

(Ст. 28) Нарезы на лбу, в знак печали, можно и теперь видеть в мусульманских странах шиитского толка в день воспоминания смерти Алия. Нет сомнения, что этот обычай, восходит к высочайшей древности и что он унаследован от тех именно обычаев, о которых упоминает Моисей. «Накалывание письмен» есть татуирование знаков, вероятно имевших магическое значение для воспринимавших их. Татуирование на Каролинских островах считается и теперь священным обрядом, который может быть совершен лишь с согласия божества, изъявляющего свою волю тихим свистом (Migne; Religions, ссылка на разных путешественников).

(Ст. 29). Мы полагаем, что всякая блудница Ханаана посвящала себя богине Астарте, и что все блудницы древнего Востока имели, как теперь баядерки Индии, языческий, религиозный характер (ср, гл. ХХХѴ40;III кн. Бытия с примечаниями в нашей Св. Летописи).

(Ст. 30). Сравни 15 прим. XX гл. Исхода et passim.

(Ст. 31). Связь этого стиха с предыдущим очевидна. Хранящий закон Господень, почитающий святилище Господне и соблюдающий день покоя Господень, не обратится к вызывающим мертвых и к волшебникам. Слова: «вызывающим мертвых», передаются в разных переводах иначе. Так, у Остервальда 31-й стих этой главы переведен так: «Ne vous detournez point арrès ceux qui ont l’ésprit de Python, ni арrès les devins». Английский узаконенный текст переводит: Regard not them that have familiar spirits, neither seek after wizards» (не обращайтесь к тем, которые имеют гениев и не ищите колдунов). У О. Герлаха, в примечании, дается перевод, сходный с нашим, с указанием на Эндорскую волшебницу, вызвавшую тень Самуила (1 Царств. ХХVIII). Весьма также замечателен перевод Семидесяти, передаваемый так нашею славянскою Библиею: «Не последуй утробным басням». Ленорман (Divination chez les Chaldéens, p. 161 et suiv.) указывает, что чревовещатели признавались в древности имеющими дух Пифона или Обота, имя которого по-Еврейски встречается во Второзак. ХѴ40;III, 11. Перевод LXX передает слова: «вызыватель мертвых» словом зггастримифон (чревовещатели). Поэтому, говорит Ленорман, их также называют иидоним, т. е. шепчущие и свистящие (сравни у Исаии Ѵ40;III, 19, выражение шептуны).

(Ст. 32). Уважение к старости было одною из добродетелей тех древних народов, которые были еще не испорчены позднейшею языческою цивилизацией. Так было в Египте, так было в древней Персии, в царском и республиканском Риме, в Спарте. Здесь почтенный обычай древности воспринимается в закон и освящается волею Господнею.

(Ст. 33–34). Весьма замечательный закон, указывающий, что индивидуумы всякой национальности и какого бы то ни было происхождения, если они в стане Израильском и в земле обетованной не предавались «мерзостям языческим», должны были быть любимы как братья: «ибо и вы были пришельцами в земле Египетской» (срав. прим. 20-е гл. ХХIII Исхода). Национальная жизнь языческих обществ в земле обетованной (как в стане Израильском) должна быть истреблена, но отдельные лица могли жить и пользоваться покровительством закона Израильского, только под условием не осквернять земли идолопоклонством. Сила этого милосердного правила к пришельцам утверждена знаменательным повторением «Я Господь, Бог ваш!».

(Ст. 35–37). Справедливость, честность ставятся опять под особое покровительство Божие. Господь напоминает Израилю, что он вывел его из страны не справедливости и обиды, и что он должен быть свят, потому что Иегова, Бог его Свят.

(Ст. 1–5). Молох, буквально царь, известен был также под именем Молех, Мильхом, Малькам, Адрамелех (так называли его переселенцы из города Сефарваима, жившие в Самарии; 4 Царств. ХѴ40;II, 31), «мерзость Аммонитская» (3 Царств. XI, 5). Молох был по преимуществу бог огня и ему посвящали детей, переводя их сквозь огонь, или даже сожигая их в честь Молоху. Деллингер (Paganisme et Judaisme, L. IV, ch. 4 et 5) указывает, что Молох была одна из форм обожания Ваала-Солнца, как Томмуз (Адонис) была другая из форм того же культа. У Иеремии ХХХII, 35, есть прямое указание на тождественность Ваала и Молоха и на то, что сожжение детей делалось в честь этих божеств. По-видимому, божество, которое Диодор Сицилийский (XX, 14) называет Кронос (Сатурн), был тот же финикийский Ваал-Молох, которому сожигали детей и по котором, под именем Таммуза (весеннего солнца-умиравшего и воскресшего Адониса), плакали в весеннее равноденствие финикийские женщины. Очень интересно еще мнение, высказанное Деллингером, что Молох, изображаемый с головою быка, был тот же Минотавр Крита (близкие или даже родственные сношения Крита с Финикией не подлежат сомнению, см. Ленормана Cadmus, и заметка в Manuel по поводу имени Кафторин). Жертва детей Минотавру напоминает жертвоприношения Молоху, а победа Тезея над Минотавром было уничтожение Греками-Арийцами этого кровожадного хамитского культа. Что культ этот сопровождался самыми растлевающими нравы плотскими мерзостями, можно, кажется, заключить из сказания о Пазифе. Народ (ст. 4-й) должен был сам следить за тем, чтобы в среде его не проявлялся этот культ, хотя бы в самой слабой его форме, т. е. в проведении детей сквозь огонь, для так называемого очищения их. Если сам народ не умертвит (не побьет камнями) виновного, то род его будет истреблен Иеговой.

(Ст. 6). Ср. прим. 21 гл. XIX.

(Ст. 7–8). См. гл. XI, 45; XVIII, 4–5; XIX 2 и прим. 1.

(Ст. 9). См. Исх. XXI, 17; Второзак. XXVII, 16.

(Ст. 10). См. Исх. XX, 14; Лев. XVIII, 20; Второз. ХХII, 22.

(Ст. 11–12). См. в подробности гл. ХѴ40;III Левита с примеч.

(Ст. 13). Ср. прим. 16-е главы ХѴ40;III Лев.

(Ст. 14). Ср. прим. 11 гл. ХѴ40;III; о казни огнем ср. прим. 12 той же главы.

(Ст. 15–16). Ср. прим. 16 гл. ХѴ40;III. Мы уже не раз говорили, что эти мерзости имели значение языческого религиозного обряда в честь различных божеств. В Греческой и Римской мифологии скотоложство приписывалось низшему разряду божеств, известных под именем сатиров, фавнов, силенов, на которых смотрели с насмешкой. У Арийских племен на скотоложство смотрели с отвращением (хотя Апулей и указывает на него), но в Туранских и Хамито-семитских народах оно соединялось с религиозными натуралистическими мифами и верованиями.

(Ст. 18). Заметим, для ясного понимания этого места, что в главе XV, ст. 24, ясно сказано, что муж, проспавший с женою своею во время ее нормального кровотечения, будет нечист семь дней. Здесь подобный же случай, причем только женщина больна, т. е. заведомо страдает постоянным кровотечением, не нормальным. Быть может следовало бы понимать выражение: «да будут истреблены», так, что они будут больны, умрут от болезни, то есть угрозу суда Божия, а не человеческого, или же отчуждение от сообщества народа Израильского.

(Ст. 19–21). См. примеч. 8 и 12 гл. ХѴ40;III. Под словом бездетны многие разумеют не Божию кару бездетности, а повеление Божие не признавать законными детей, прижитых в этом браке (так св. Августин и Михаэлис по ссылке Кларка).

(Ст. 22–24). См. прим. 16 и 17 гл. ХѴ40;III, где употреблены те же выражения о том, что земля свергнет с себя тех, кто оскверняет ее беззакониями.

(Ст. 25–26). О чистых и нечистых животных см. гл. XI с примечаниями и в особенности ст. 44–45 и прим. 27.

(Ст. 27). Ср. 21 прим. гл. XIX. Здесь говорится не о вопрошающих волшебников, а о том, когда сам Израильтянин будет вызывать мертвых или волхвовать. Это преступление, как служение Молоху, наказывается побитием каменьями, в котором участвует народ, дабы снять с себя грех сообщничества, как в стихах 2–4 настоящей главы.

(Ст.1–3). Священникам предписывается соблюдать высший уровень телесной и нравственной чистоты в этом «народе святом», который весь должен был удаляться от осквернения. Для первосвященника постановлены ниже (ст. 10 –11) еще более строгие правила. Правила для священников делятся на два отдела: на запрещение осквернять себя трупами и похоронными обрядами и на запрещение осквернять себя недозволенными браками и допускать блуд в семье своей. В стихах 1–3 указывается, что только к трупам отца, матери, детей своих, родного брата и сестры, если только она девица, может он прикасаться и плакать о них. Священник мог, по-видимому, присутствовать при кончине и погребении лишь тех лиц, которые жили с ним в одном доме. По Числам XIX, 14, труп, лежавший в доме или шатре, делал дом и шатер нечистыми и осквернял всех входящих в это помещение. Священник, в случае кончины ближайшего родственника, упомянутого выше, мог оставаться в шатре или доме, где умер и лежал покойник. Но первосвященник, который никогда не мог быть нечистым, должен был оставлять вероятно дом свой, если в нем был кто-либо близок к смерти. Весьма вероятно, впрочем, мнение, что первосвященник всегда жил отдельно от семьи, имея особый дом или шатер, где его могли навешать члены семьи, но где он мог и уединяться в случае осквернения дома обрядовою нечистотою. Трапезы же совершались в общем семейном доме первосвященника, где он с семьею по закону совершал и Пасху.

(Ст. 4). Настоящий стих не всеми переводами передается согласно нашему переводу. Напр., у Остервальда этот закон передан так: «Он не должен оскверняться прикосновением к женщине, мужем которой он был». Но этот перевод и комментарии в этом смысле отвергаются лучшими авторитетами на основании ст. 16–18 гл. XXIV Иезекииля Пророка, ибо в приведенном тексте пророчества, Господь, в виде исключения, запрещает Иезекиилю священнику плакать по жене. Жена составляла и составляет одну плоть с мужем (Бытия II, 23–24) и этот древнейший закон не только был известен Израилю по Священной летописи, начертанной Моисеем, но и хранился в предании народном. Поэтому, едва ли священнику, жившему с женою своею, мог быть воспрещен, в отношении ее, долг успокоения ее последних минут и плач по ней. Другой перевод стиха 4 в Англ. узакон. Библии следующий: «Он не должен осквернять себя, будучи начальствующим лицом в народе своем». Но Кларк замечает, что этот перевод очень сомнителен, и приходит к убеждению, что ст. 4-й есть запрещение осквернять себя прикосновением к трупу кого бы то ни было, кроме поименованных в ст. 2–3. Другими словами, наш перевод есть самый правильный.

(Ст. 5). См. главу XIX, ст. 27–28 и прим. 17 и 18. Св. Кирилл Александрийский (Glaphyra in Levit, in loco) замечает, что священники Израиля были священниками жизни, и потому им не позволительно было предаваться обрядам, выражавшим отчаяние. Мы присовокупим (ср. примеч. 17 и 18 гл. XIX) то, что мы говорили уже выше, что обряды, упомянутые в 5 ст., имели языческое значение и происхождение.

(Ст. 6). «Хлеб Богу своему». Минха, дар, под которым разумеются все приношения Господу. Ср. гл. II ст. 10: «это великая святыня». Под именем великой святыни разумелись все жертвы (в том числе жертва хлебная), которые могли вкушаться лишь одними священниками. Здесь, по связи речи, указывается, что приносящие «жертвы Господу, хлеб Богу своему» и питающиеся святыней великой, должны быть святы.

(Ст. 7). Заметим, что первосященник (ст. 13) мог жениться лишь на девице; Для священников нет этого ограничения; священник мог жениться и на вдове, но не мог унизить своего звания, женясь на женщине дурного поведения, или на такой даже, о которой ходили дурные слухи, или, наконец, на жене, отверженной мужем. Под именем опороченной многие разумеют даже девушку, но прижитую в незаконном браке или конкубинате, т. е. происшедшую или от сожительства с рабыней, или рожденную от запрещенного брака с теткою своею или другою родственницею (сравни ст. 10–21 гл. XX прим. 12, а также прим. 8 и 12 гл. ХѴ40;III). У пророка Иезекииля XXIV, 22) есть позднейшее указание, что священник мог жениться или на девице, или на вдове только священника. Но это откровение Божие пророку лишь впоследствии дополнило закон, и по всей вероятности потому, как видно из самой книги пророка, что весь Израиль погряз в идолопоклонстве. Девица, из какого бы семейства она ни происходила, могла слиться с жизнию священника, но вдова, может быть оскверненная при жизни первого мужа идолопоклонническими обрядами, не могла быть достойной подругой священника.

(Ст. 8). Ср. прим. 4 этой главы. Слова этого стиха относятся к народу Израильскому, как слова стиха 6 к самим священникам. Народ должен почитать и святить приносящего жертвы Господу.

(Ст. 9). В главе XIX, 29, вообще запрещается блуд, и притом вероятно как учреждение (ср. прим. 19 гл. XIX). Здесь для дочери священника, осквернившейся блудодейством, полагается смертная казнь огнем. Мы говорили в 12 прим. гл. ХѴ40;III, что по всей вероятности казненные огнем, на основании примера кн. Иис. Нав. Ѵ40;II, 25, прежде побивались каменьями, а потом трупы их сожигались. Дочь священника, отдавшая себя блуду или, что все равно, посвятившая себя Астарте, т. е. сделавшаяся публичной женщиной, бесчестила высокий сан священника и оскорбляла святыню Иеговы (см. в кн. Бытия ХХХѴ40;III главу, примечание 16).

(Ст. 10–11). Первосвященник, «на голову котораго возлит елей помазания», должен быть выше всех земных привязанностей; он отрешен от всех земных уз, он не может ни прикасаться к трупу, ни выражать своей печали. Его значение для народа так велико, что он должен пожертвовать всеми наружными знаками печали, помня, что он предстоит не за себя одного, а за весь народ перед Иеговой. Если ему, как человеку, не воспрещен брак, то однако в случае смерти жены своей он не может коснуться и ее трупа, как трупа отца или матери, или детей своих (срав. гл. X о смерти Надава и Авиуда и примечания). Внутренняя скорбь не вменялась в преступление, он только должен был силою воли не допускать себя до исполнения тех весьма часто нелепых и преувеличенных знаков печали, которые были в обычае у древних, а ныне у Азиатских полудиких народов.

(Ст. 12). Толкователи читают это место в связи с предыдущими стихами. Первосвященник не должен для плача выходить из святилища. Но он не жил в святилище и имел дом и семью.

(Ст. 13–15). «Не должен порочить семени (потомства) своего в народе». Не следует забывать, что в семье первосвященника сыновья наследовали по старшинству великое звание отца и священство. Поэтому жена первосвященника могла быть только чистая девица дома Израилева.

(Ст. 16–23). Как животные, приносимые в жертву Господу, должны были не иметь недостатков, так и лица, приступающие к жертвеннику для принесения жертв, не могли быть допущены, если они имели уродливость. Закон Ветхого Завета был законом чистоты телесной, приуготовляющей к высшей духовной чистоте. Поэтому мы видим, что в апостольских правилах говорится: «аще кто лишен ока, или в ногах поврежден, но достоин быти Епископ: да будет. Ибо телесный недостаток его не оскверняет, но душевная скверна» (Прав. 77-е). «Глухий же и слепый да не будет Епископ, не аки бы осквернен был, но да не будет препятствия в делах церковных» (Прав. 78-е). Точно также и латинское каноническое право не признает в принципе недостатков тела, могущих быть причиной признания священника «не способным к служению» (irrégulier), но на практике все недостатки, могущие мешать отправлению богослужения, устраняют его от алтаря (Gibert, ссылка Migne Droit Canon., Т. II, col. 320–323). Впрочем, из стихов 21–22 должно заключить, что и в Ветхом Завете уродливый не считается нечистым, ибо допускался к вкушению «великих святынь» и «святынь» (ср. ст. 27 и 28 гл. VI Левита, прим. 10 о важности этих выражений и ст. 3–7 гл. ХХII Левита); но он не мог «безчестить святилища», возбуждая может быть смех или укоризну в предстоящих при его служении. Он при этом, однако, оставался священником и пользовался правом питания от жертв: «мог есть хлеб Бога своего».

(Ст. 1–3). «Святыни» суть жертвы, части которых поступали в пользу священников (см. гл. VI, 25–30; VII, 31–35). Может быть, в стихе 2 следовало бы понимать шире значение этого слова и под именем святынь разуметь и жертвы, и посвященные Богу предметы. В стихе же 3 выражение: «святыни, которыя посвящают сыны Израилевы Господу» относятся прямо до жертвоприношений. Здесь значение слова «истребятся», по-видимому, определяется весьма ясно; оно вовсе не означает и не может означать смерную казнь, так как тайная, одному священнику известная нечистота не могла быть преследуема в законном порядке. Здесь, как в стихе 18 гл. XX (пр. 10), значение этого выражения есть по-видимому угроза Господня болезни и преждевременной несчастной кончины.

(Ст. 4–7). Ср. вступление в главу XI и прим. 22 этой главы об осквернении трупами гадов. К этому осквернению, а равно к осквернению от прикосновения к трупам или от случайной нечистоты происходящего, относится закон, чтобы остаться нечистым до вечера, и после омовения вкушать «святыню, пищу священника» (ст. 7). Что же касается прокаженных и имеющих истечение, то они подчинялись общим законам, изображенным, в главах ХIII, XIV, ХV.

(Cт. 8). В Левите XI, 39, и ХVII, ст. 15, евший мертвечину (по нужде), оставался нечистым до вечера. Здесь безусловно запрещено священникам есть ее, ибо священники должны были быть посредниками между народом и Господом, и очищать Израильтян в случае осквернения. Притом вкушение мертвечины не было случайным, неизбежным осквернением, а происходило по воле человека.

(Ст. 9). Срав. VII, 20. Израильтянин, имевший на себе нечистоту и евший мясо мирной жертвы, «истреблялся из среды народа своего», т. е. как мы не раз говорили, у грожался наказанием Господним, болезнию, проказою или преждевременной смертию. Здесь также Господь угрожает смертию, не от судей назначаемой, а от Господа.

(Ст. 10–11). Очень замечательный закон, из которого видно, что раб, купленный за серебро, наравне с домочадцами священника может есть «святыни», а поселенец и наемник, не принятые в общину Израилеву, не имеют право коснуться ее. Мы указываем на это различие, как на доказательство, что рабы находились в среде Израиля в совершенно другом положении, чем в среде других народов. Мы напоминаем еще, что домочадцы священника могли есть только «святыни», т. е. грудь и правое плечо мирных жертв (ст. 31–35 главы VII Лев.). Что же касается «великих святынь» (ст. 25–29 гл. VI Лев.), то они могли съедаться лишь на дворе скинии, на святом месте, притом только мужчинами из рода священников. Это были не вознесенные на жертвеннике части жертвы греха и жертвы повинности (срав. также ст. 1 гл. VII).

(Ст. 12–14). В дополнение вышеозначенных правил присвокупляется закон о дочерях, совершено соображенный с практическими нуждами жизни. Если дочь священника вышла замуж за священника же, то она имеет право вкушать то, чем пользуется ее муж и отец; но если она вышла замуж за «постороннего», то есть за не принадлежащего к священству, то, составляв с мужем одно и отрешенная от священнической семьи, она не имеет права касаться святынь. Затем является случай ее вдовства и возврата (по бедности) в дом отца своего; тогда ей не возбраняется вкушать «хлеб отца своего».

(Ст. 14). Срав. гл. V, ст. 16, прим. 6. Здесь, вероятно, разумеется ошибка, весьма возможная при многочисленных жертвах мирных, из которых отдавались грудь и плечо священникам. Учреждавший трапезу из остатков, мог, по ошибке, употребить для трапезы и части, принадлежащие служащим. В этом случае, как во всех случаях ненамеренного нарушения интересов скинии, он возвращал неправильно взятое, с прибавлением пятой части.

(Ст. 15–16). Эти стихи, по-видимому, заключают в себе торжественное повторение стиха 2, которым начинаются эти законы, т. е. напоминание уважения к святыне.

(Ст. 17–20). У Флав. Иосифа (против Аппиона, § 4) есть указание, что в первом портике храма последних времен Иудеи, допускались все без исключения иностранцы. В XI кн. Ист. Иуд., в гл. IV, после возобновления храма во времена Дария Истаспа и при первосвященнике Зоровавеле, он приводит слова его к пле менам Самарии, желавших участвовать в восстановлении храма: «что храм будут строить одни Иудеи, но что никому не воспрещается поклоняться Боту Израилеву». Здесь, и в ст. 25, мы видим прямое указание, что иноземцам и всякому пришельцу, даже необрезанному, не возбранялось приносить жертву всесожжения (от. 18), от которой никто не вкушал ничего (срав. 3 Ц. 41–43, молитву Соломона). По сравнении с стихом 25, по-видимому, иноземец мог только передать через Израильтянина жертву мирную, но не вкушать ее, ибо, по ст. 21 гл. Ѵ40;II, никто, в нечистоте находящийся, не мог есть от мирной жертвы. Стих 19-й, говорящий исключительно о всесожжении (о жертве мирной говорится ниже, с стиха 21), на основании главы I Левита, допускает лишь самцов для принесения жертвы всесожжения (1, 3–10). Точно также стих 20 повторяет узаконения гл. 1 Левита о беспорочности жертвы.

(Ст. 21–24). Срав. гл. III Левита. Здесь более подробно исчисляются недостатки, делающие животное негодным к жертвоприношению. О жертвах по усердию и по обету см. гл. Ѵ40;II, ст. 16. Трудно определить, почему в жертву усердия можно было привести тельца или агнца несовершенно нормально сформированного. Вероятно, жертва усердия считалась не столь важною, как все остальные жертвы, хотя по характеру своему она приравнивалась к жертвам благодарности по обету и мирной.

(Ст. 25). Мы выше говорили, что иноземец, по-видимому, мог приносить только жертвы всесожжения, но мог участвовать в жертвах, соединенных с трапезою, лишь посредственно, передавая дар свой Израильтянину. Здесь предвидится случай, когда иноземец хочет передать в дар несовершенное животное, которое от него ни в каком случае не принималось.

(Ст. 26–27). Ранее семи дней нельзя было приносить в жертву животного; оно считаюсь недостаточно совершенным, чтобы быть принесенным в дар Господу; над ним не протекло еще священное число дней.

(Ст. 28). Срав. стих 30 гл. ХХII; во Второзаконии подобное же запрещение брать из гнезда мать вместе с птенцами. Эти постановления развивали милосердие к животным, как мы уже говорили не раз.

(Ст. 29–30). Также как о жертве мирной (Лев. Ѵ40;II, 15), от которой жертва благодарности отличалась, по-видимому, только названием и поводом, не обрядовой частью.

(Ст. 31–33). Как в ХVIII, 30, и XIX, 37, здесь заключение еще торжественнее, потому что оно оканчивает отдел обращенный к священнодействующим (Срав. начало главы).

В ХХIII главе Исхода, в прим. 12-м, мы изложили уже порядок празднеств Господу, поставленных для народа Израильского, и потому мы отсылаем к этому примечанию, для ознакомления с общей системой церковного года Израильтян. Здесь в кн. Левита, написанной, вероятно, с главной целью руководства, для священнодействующих, самый текст излагает последовательно, как праздники должны следовать один за другим, начиная с еженедельного празднования суббот.

(Ст. 1–3). Мы уже говорили, что под именем священного собрания, мы разумеем не только обязательное присутствование при жертвоприношениях, но еще, по всей вероятности, род народного веча, которое судило о делах, касающихся целого народа или одного из колен. В пустыне, эти собрания могли быть еженедельно; в земле обетованной, они были обязательны для взрослых мужчин лишь три раза в году. Закон субботы повторен в этом стихе, так как на этом дне покоя основывалась вся религиозная жизнь Израиля: его был днем завета.

(Ст. 4–8). Устав Пасхи изображен подробно в Исх. ХII, 7–27.-В Пасхальные дни позволялось приготовлять пищу (Исх. ХII, 16), чего не позволялось в субботу.

(Ст. 9–14). Сравн. прим. 12-е гл. ХХIII Исх. под § 1-м. Сноп, приносимый к жертвеннику из только что поспевших колосьев (снятый с поля еще не сжатого), возносился не на первый день праздника, а во второй. Это было, по преданию (Мишна, Таргумы) всегда 16 Авива. Заметим, что то же предание указывает, что соблюдение покоя предписывалось только для первого и седьмого дня пасхальной седьмицы, а что другие дни дозволялось заниматься мелкими домашними необременительными работами. Поэтому и сноп, посвященный Господу, сжинался, по преданию, рано утром 16 Авива. Только после принесения этого снопа (ст. 14), дозволялось начать употребление в пищу новых зерен, и хлеба из новой муки. О хлебном приношении срав. II глав. Левита.

(Ст. 15–20). Сравн. прим. 12-е гл. XXIII, Исх. под § IL Мы уже говорили, что название Пятидесятницы не встречается в Пятокнижии. Пятидесятый день после окончания пасхальной седмицы назывался праздник жатвы (Исх. ХХIII 16), праздник седмиц Исх. XXXIV, 22). В позднейшие времена, Иудеи присваивали этому празднику исключительно название адзерет «собрание» (Кларк). В Пятидесятницу приносились испеченные из новой муки квасные хлебы, кроме, однако, законного пресного приношения с вином, сопровождавшего жертвоприношения агнцев (ст. 18). Квасные хлебы не могли быть сожигаемы на жертвеннике, они только приносились для священников, как начатки плодов. Козел (ст. 19) был жертва за грех, приносимая по уставу главы IV, 22–23 Левита. Замечательно, что всесожжение, приносимое за народ, состоит из семи агнцев, одного тельца и двух овнов; а жертва за грех приносится подобная дню очищения (гл. XVI), если она приносится за народ; иначе же надо думать, что козел, по уставу главы IѴ40;, приносится за грех начальствующих. (Если бы жертва греха была приносима за народ, то она бы должна состоять из тельца, сожигаемого вне стана. Лев., IѴ40;, 21).

(Ст. 21). О священном собрании см. прим. 2-е. Упоминание его, особенно после узаконений Пятидесятницы, вероятно было причиною, что день этот, позднейшими Иудеями, назывался по преимуществу «адзерет».

(Ст. 22). Стих этот хотя не относится прямо к уставу празднеств, но стоит в связи: а) с праздником жатвы; б) с духом закона о праздниках Господних, к которым надо отнести и седьмые года, в которые все поле предоставлялось бедным. Воззвание, я Господь, Бог ваш, есть указание на ту же мысль, которая высказана Господом нашим Иисусом Христом: «будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Луки VI 36).

(Ст. 23–25). Сравни прим. 12-е гл. ХХIII, Исхода под § III. Слово покой в 24 стихе и стихе 39 (говорит Кларк) называется по-Еврейски не Шабат, а Шабатон, т. е. Суббота покоя или, лучше, Субботний покой; т. е. наблюдать приказано такой покой, какой соблюдается в субботу (даже не варить пищи). В праздник труб 1-го Тисри (сентябрьское новолуние) Иудеи нашего времени поют псалом 81 (по нашему счислению 80). Заметим, что в 3 Ц. VIII 2, седьмой месяц назван Афаним, а Тисри было позднейшее (Сирийской) название. Седьмой месяц, считая от пасхального, был первым месяцем гражданского года Евреев. Некоторые считали праздник труб воспоминанием творения, другие переносили на сентябрь дарование закона (Кларк, Migne, Dom Calmet и друг.).

(Ст. 26–32). Сравни особый устав для очищения в главе ХVI Левита и Прим. 16-е о субботе покоя.

(Ст. 33–36). С заката солнца 9 Тисри до заката солнца десятого продол жается великий день очищения; в пятнадцатый же день месяца Тисри, в полнолуние, начинался радостный осенний праздник кущей, продолжавшийся до 22.-Осьмой день был тоже праздничный, но посвященный «священному собранию»; он назывался отданием праздника.

(Ст. 37–38). "Кроме суббот». Заметим, что праздники Еврейские лишь случайно могли совпадать с субботами; они рассчитывались по течению луны, а не по неделям. В стихе 37–38, содержится указание, что кроме упомянутых праздников и суббот, не законно учреждать новые празднества и созывать священные собрания.

(Ст. 39–40). Дополнительное постановление о кущах имеет в виду дать простор радостному празднованию этого воспоминания избавления от работы Египетской и жизни в шатрах. Народ очистился в великий день очищения и с успокоенною совестью веселится перед Господом.

(Ст. 41–44). Обязательное пребывание в кущах предписано лишь природному Израильтянину, для которого кущи были воспоминанием, которое для иноплеменника и пришлеца не существовало. Для иноземцев был один главный закон в земле Израильской: «не делать мерзостей языческих; при соблюдении этого закона, они жили дружно с Израилем, и, по преданию, в праздник кущей приглашались гостями на пиршества.

(Ст. 2). Сравни Исход ХХѴ40;II, 20, 21 и примечания 10 и 11.

(Ст. 3–4). Ср. Исход ХХѴ40;, 30–39 и прим. 19–21; XXX, 8, прим. 3 и XL, 24. Слово «чистый», говорит О. Герлах, равносильно слову золотой, или, лучше сказать, «из чистого золота».

(Ст. 5–9). Каждый хлеб предложения делался из ²/₁₀ эфы муки меры ёмкости, что, по расчислению Dom Calmet, составляет шесть пинт ёмкости, или, по исчислению Кларка, шесть фунтов веса в каждом хлебе. Предание указывает, что эти хлебы предложения делались четвероугольными, и складывались один на другой по шести, хотя стих 6 мог бы пониматься и так, что они лежали в два ряда по шести в ряду. Это были, по всей вероятности, опресноки, не квасной хлеб (ср. ст. 11 гл. II Левита), ибо они подходили под определение хлебного приношения. Неизвестно, поливался ли на них елей, как в ст. 4 главе II Левита, или же один Ливан клался на них. Прибавление LXX: «и соли», очень достойно замечания, ибо оно согласно с ст. 13 гл. II Левита. Предание говорит, что вместе с хлебами приносилось и вино (Лев. XXIII, 18), которое в золотом кувшине стояло подле стола предложения. Хлеба клались в субботу горячими из печи; между хлебами прокладывались золотые согнутые по краям листы, чтобы между хлебами проходил воздух; наверху каждой стопы хлебов стояла золотая чашечка с Ливаном (и солью). Когда в следующую субботу переменяли хлебы, то Ливан клался в кадильницу жертвенника курений. Символическое значение хлеба, Ливана (и вероятно соли) и вина, лежащего перед лицом Иеговы постоянно, как дар (Минха) народа Израильского, понятно. С одной стороны, это было сознание, что дары, приносимые Израилем, от Господа же получены; с другой, это было преобразование будущего великого таинства; и преобразование это, как везде в Св. Писании, связывало Ветхий Завет с новым. Хлебы предложения, о которых мы здесь говорили, суть именно те, которые первосвященник Авимелех дал по нужде Давиду 1 Ц. XXI, 4–6, и о которых говорил Господь наш Иисус Христос (Матф. ХII, 4).

(Ст. 10–12). Весьма вероятно, что происшествие, рассказанное в этой главе, есть вводный эпизод, помещенный в строго хронологическом порядке после окончания вышеприведенного отдела. Но Моисей вносит его в книгу законодательства в том порядке, как он ему представляется, и пользуется этим случаем, чтобы дополнить и повторить в уме народа уголовное законодательство Израиля. Самое происшествие весьма замечательно; во-первых, но примеру замужества Израильтянки с Египтянином; во-вторых, потому, что влияние Египтянина отца преступника отразилось на сыне, и на высказанное им во время ссоры ненависти к Иегове, и в-третьих, потому что мы видим, что дела, подобные настоящему, не решались порывом одиночной или народной страсти, а решались путем суда и вопрошения Господа. По поводу прибавления LXX мы заметим, что в Еврейском сказано только (ст. 11): «Хулил сын Израильтянки Имя». Это воздержание произнесения великого имени Иеговы, в этом случае, совершенно согласуется со всем характером Пятокнижия. Что касается до упоминания имени матери преступника, то предание говорило, что ему не позволено было жить в стане племени Дана, как необрезанному, и что это и было причиной его ссоры и хулы. Замечательно, что племя Даново считалось всегда худшим племенем, и отцы церкви думали, что из него должен восстать Антихрист. (Ср. прим. 15 главы XLIX, кн. Бытия в Св. Летоп.).

(Ст. 13–16). По ст. 21, 22 гл. ХѴ40;III Исхода, мы знаем, что были поставлены в народе судьи, и что только важнейшие дела доводились до Моисея, который вопрошал Господа. По всей вероятности, судьи колена Данова уже осудили его и донесли свой приговор на утверждение Моисея, который обратился к Господу за окончательным повелением. Оно в особенности было важно, потому что в законе десяти заповедей о произнесении Имени Господня напрасно не было указано наказания; независимо от этого, особый случай хуления Имени необрезанным (вероятно) должен был на будущее разъяснить раз навсегда, что среди Израиля никогда и никто не мог безнаказанно произносить хулы против Творца мира и Царя и благодетеля Израиля. Возложение рук на голову обвиняемого, обряд тождественный по смыслу с возложением рук на голову жертвы, означает отрицание сообщничества в преступлении и передачу всего греха на голову обвиняемого. И LXX и Таргумы читают 16-й стих так: «Произнесший ясно (нарицаяй но Слав. тексту) имя Иеговы да умрет». На этом основании позднейшие Иудеи не только никогда не произносили священного имени, заменяя его словом Адонаи, Владыко, но даже Массора, оставя в тексте четыре согласные буквы, составляющие имя Иеговы, (иод, хе, вау, хе), не поставила, как она сделала во всем тексте Библии, настоящих придыхательных знаков, выражающих истинное чтение, а заменила их придыхательными знаками слова Адонаи, так что, как говорят авторитеты (Кларк, Франк, Кук, Ели, Dom Calmet), произношение священного имени совершенно потеряно. (О различных произношениях смотри Dom Calmet Dict de la Bible; art Jehovah; T. II, p. 298–300). Новейшие авторитеты склоняются к произношению Иах-ве. Предание говорит, что последний, кто знал произношение священного имени, был первосвященник Симеон праведный, сын Ониаса, упомянутого в ХII кн. Истории Иудейской Флавия Иосифа (280 л. до Р. Хр.). Священное имя произносилось, по преданию, один только раз в год во время дня очищения, но тихо, и в это же время тимпаны и гусли заглушали звук произносимого слова. Каббалисты, однако утверждали, что посвященные в высшие таинства кабаллы знали произношение священного Тетраграматтона (слова, состоящего из четырех букв), и те, кто знали его, могли производить чудеса.

(Ст. 17). См. Исх. XXI, 12 пр. 8.

(Ст. 18). См. пр. 25 и 27 на гл. XXI Исхода.

(Ст. 19–20). Ср. пр. 17 на гл. XXI Исхода.

(Ст. 21). Противопоставление наказаний за убийство животного и человека, в виде сильнейшего запечатления сущности законов в уме Израильтян.

(Ст. 22). Установление весьма важного принципа, не допускавшего не только в стане Израильском, но и в земле, которую Господь даст Израилю, какого-либо другого судебного права, кроме права Израильского. Последствия этого постановления понятны для каждого; если бы мелкие группы пришельцев и иноземцев, остававшиеся в Палестине, или сопровождавшие стан Израилев, не подчинялись законам Израиля, то уважение их к народности Израиля было бы потеряно; сам народ потерял бы свое единство и уважение к себе, допуская, напр., безнаказанно поношение и хулу своего Бога и Царя.

(Ст. 23). Объявление законов, здесь упомянутых, по-видимому, предшествовало исполнению приговора над осужденным. Вероятно, после заключения под стражу преступника, и после опроса свидетелей судом, когда приговор внесен был к Моисею, он обратился в Господу, и, получив в откровении приказание не только об этом случае преступления против Господа, но и приказание напомнить Израилю преступления против брата своего, – он объявил эти приказания, и приказал исполнить приговор.

(Ст. 1–4). Весьма замечательное постановление о седьмом годе, – годе Субботы Господней, который давал покой земле, освобождение рабу Израильтянину (Исход XXI, 2) и даже прощение долгов (ср. Второе. ХV, 1–3), или может быть отсрочку их, – есть дополнение к общей системе седмичного священного счисления, положенного в основу жизни Израильской (О. Герлах, Дёллингер). С точки зрения экономической, полагают, что это постановление не только поддерживало плодородие земли, но еще заставляло народ, думая о будущем, устраивать запасные хлебные магазины (ср. ст. 22). С точки зрения религиозной, проводился во всем законе принцип принадлежности земли одному Иегове, Который, только под условиями милосердия и возврата в известные годы наделов, отдавал землю в пользование, не в собственность, родам Израилевым. Земля в седьмой год должна была питать бедного, пришельца, даже зверя земли обетованной (ст. 7), делаясь на этот год общею собственностию в произведениях своих. Не смотря на благословение, соединенное с повелением о годе Субботнем, мы видим из II Паралип. XXXVI, 20–21, что Иудеи не исполняли этого закона в Палестине, и семьдесят лет плена и опустения земли указаны, как бы наказание за неисполнение закона, и выполнение его, хотя уже невольное, ибо опустевшая земля субботствовала семьдесят лет в замен тех годов, которые она должна была субботствовать по закону. Впоследствии Иудеи стали сохранять этот закон (ср. Ист. Иуд. книга XI, 8 и ХIV, 17; письмо Юлия Цезаря Гиркану; также 1 Макк. VI, 49). Празднование седьмого года не было, по-видимому, соединено с какими-либо церемониями; это было воспитание нравственное народа. Начинался этот год с месяца Тисри, т. е. с седьмого месяца, и заключал в себе год гражданский, не священный. Это истекает из самого приказания не обрезывать лоз. Плоды собирались осенью, и за тем виноградники не убирались на зиму, – плоды следующей осени с необрезанных лоз были общею собственностию. Только после окончания сбора субботнего года, собственник приступал к зимней уборке и обрезке лоз (Так Кларк и Dom Calmet Année Sabbatique). Dom Calmet прибавляет, что, после снятия бедными урожая хлебов, земля пахалась немедленно, чтобы она не пустовала два года сряду. Работа не запрещалась в субботний год, лишь плоды этого года были общею собственностию.

(Ст. 5–7). «Грозди с необрезанных лоз». О. Герлах и Кларк указывают, что Еврейское выражение читается буквально: «Грозди с назорейских лоз», т. е. Заповеданных, или же, как думают другие, с лоз, разросшихся беспорядочно, как волосы Назорея. Возникал вопрос, как пользовалось общество плодами земли, обращенными в общую собственность, и имел ли право сам хозяин поля или виноградника на собирание этих произведений? Мы не имеем на это положительных данных, но, по-видимому, постоянный хозяин не имел только права собирать один весь урожай, но участвовал в общем праве питаться от земли вместе с рабами своими во время жатвы, питаясь однако все остальное время года из запасов своих.

(Ст. 8–9). Великая мысль юбилейного года, возвращающая каждому роду и семье участок, который получили из рук Господа в удел его отцы или деды, по-видимому, никогда не получала практического применения, и оставалась только желаемым идеалом социального устройства Израиля, напоминая ему только в принципе, что он получил Палестину под условием учредить в ней такого рода пользование землею, которое не могло бы считаться собственностию, продаваемою навечно, ибо настоящий собственник земли был лишь Иегова. Юбилейный год, как год субботний, начинался осенью в месяце Тисра, в великий день очищения, о чем из вещался народ трубными звуками, и, как полагают, немедленно после окончания обрядов очищения. Предание указывает, что в трубы трубили в субботний год священники во всяком городе Левитов (Числ. XXXV, 2–8); а в других городах всякий, кто хотел.

(Ст. 10). Существует разногласие относительно того, который год – сорок девятый или пятидесятый – признавался юбилейным. Седьмая Седмица, по Еврейскому выражению, должна бы была совпадать с субботним годом, и это объяснение признается за более правильное, иначе было бы сряду два года пустования земли, что едва ли было в мысли законодателя. Мы говорили выше, что мы не имеем исторических следов празднования юбилейного года, хотя некоторые принимают выражение Иеремии пророка, «год посещения», за указание юбилейного года. Но мы, по смыслу слов Иеремии пророка, на которые указывает Кларк (Иеремии XI, 23; ХХIII, 12; ХLVIII, 44), не можем согласится с этим мнением. Неправильное развитие и беспрерывные уклонения Израиля от закона, ему данного, были причиною, что многие из великих законов, ему предписанных, не получили исполнения. Для нас здесь важна глубокая и обширная мысль, предвидящая все последствия пауперизма и регулирующая переделы земель до вступления в Палестину и до нарезки семейных участков и могущие обеспечить навсегда правильную жизнь народа Израильского. Мы повторяем, если бы все законы Господни были приведены в исполнение, то Израиль представил бы в истории пример образцового устройства народа, обладающего всеми гражданскими правами, равноправного во всех слоях общества, подчиняющегося лишь власти Господней и притом сильного и держащего в своих руках как главный путь торговых и военных сношений между Азией и Африкой, так и посредством средиземных портов своих влияние на Средиземном море, а посредством Ецион Габера ключ к торговле с Индиею и Цейлоном.

(Ст. 11–13). Повторение закона о земле и виноградниках, по-видимому, доказывает, что юбилейный год совпадал с седьмым субботним годом. О возврате в свое владение смотри предыдущие примечания.

(Ст. 14–17). Продажа земли, по закону Израильскому, заключалась лишь в продаже жатв (ст. 16), остающихся до юбилейного года. Между тем, по-видимому, в царстве Иудейском, при Исаии пророке, не только не соблюдался закон юбилея, но еще явились лица, злоупотреблявшие бедностью братьев своих, скупщики земли за бесценок, о которых говорит пророк: «Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, так что другим не остается места, как будто вы одни поселены на земле» (Исаии V, 8). «Не обижайте один другаго», прибавляет 17 стих настоящей главы, «бойся Бога твоего; ибо я Господь Бог ваш».

(Ст. 18–22). Мы уже указывали выше в пр. 1, что стихи 20–22 поощряют составление запасов на субботний год. С сохранением субботних годов и седьмого субботнего или юбилейного года (как кажется эта тождественность очень ясно вытекает из связи предыдущих постановлений с настоящим текстом) связаны особые благословения, даваемые земле Творцом мира-Иеговой.

(Ст. 23). Мы уже говорили выше, что эта мысль о единственном собственнике всей земли, Господе, лежит в основании всех постановлений о субботних и юбилейных годах.

(Ст. 24–28). В основании этих постановлений о выкупе лежит мысль, совершенно верно рисующая всякий быт народный, в общей массе его,-а именно, что никто не может расстаться с наследственным своим участком и приютом своего семейства, если только крайняя нужда не заставит его продать свой участок. «Сохрани меня Господь, говорит Навуфей Ахаву, чтоб я отдал тебе наследство отцов моих» (3 Ц. XXI, 3). Это считалось таким бедствием, что родственникам обеднявшего Израильтянина, как и ему самому, позволялось во всякое время выкупить участок обратно, заплатив цену по расчислению годов (жатв, ст. 16), остававшихся до юбилейного года. В юбилейный же год Израильтянин даром вступал во владение свое.

(Ст. 29–30). Дом в городе, «огражденном стеною», т. е. не имеющем характера земледельческого поселения, не возвращался в юбилейный год к своему бывшему владельцу, по той простой причине, что жизнь Израиля была вся сосредоточена в земледельческих занятиях, и дома в городах были или временным приютом для приезжавшего иногда землевладельца, или же строились с тою же спекулятивною целью, как строются дома в современных нам городах. Нет также сомнения, что в городах была сосредоточена та ремесленная часть населения, которая или совершенно отстала от своей семьи, или же служила своей семье, живущей в селении, помощью и возвращалась в свой наследственный участок, когда представлялась к тому возможность. Во всяком случае, дом в «огражденном городе» не представлял ни тех воспоминаний, ни тех родовых и семейных основ общественного устройства, которые представлял родовой хутор с виноградником и плодовыми насаждениями и с полем, питавшим семью.

(Ст. 31). Этот стих служит подтверждением мысли, высказанной нами в предыдущем примечании. Дом в селении есть семейный приют, не спекулятивная постройка.

(Ст. 32–34). «Всех городов, которые вы должны дать Левитам, будет сорок восемь городов, с полями при них» (Числа XXXV, 7). О домах Левитов находящихся в этих городах, к которым прирезаны были и поля или выгоны по 430 саженей во все стороны кругом (ср. ст. 4 гл. ХХХV Числ. по 2000 локтей или по 3000 фут во все стороны), и говорится в этих стихах. Левиты не имели уделов, единственное их богатство заключалось в доме, с правом пользования городском выгоном. Вот почему этот семейный приют Левитов дозволяется к выкупу и к возврату в юбилейный год, как мы понимаем, даже в огороженных городах.

(Ст. 35–38). Поддержи брата своего..... пришлец ли он или поселенец..... чтобы он жил с тобою….не бери от него роста и прибыли….. Я Господь…..который вывел вас из земли Египетской. Здесь, по-видимому, указывается случай, когда Израильтянин продал уже свой участок и не имел где жить. Господь повелевает не отталкивать его, дать ему приют и не пользоваться его беспомощностью и нуждою, чтобы насчитывать на него проценты за вещи или деньги, ссужаемые ему, и не рассчитывать на прибыль в этом деле И не только Израильтянину, но поселенцу и пришлецу бездомному и бесприютному приказано Господом также оказывать такую же помощь и не спекулировать на нищету и нужду его. Иноземцу (Второзак. ХХIII, 20) можно было отдавать серебро за проценты, но здесь случай обнищавшего иноземца, к которому приказывается также быть милосердным, как к брату своему Израильтянину. В первом случае, это был обыкновенный коммерческий оборот, но в 36 стихе указан случай вымогательства у бедного. Повеления эти заканчиваются напоминанием, что Тот, Кто повелевает вам, это есть Тот, Который вас спас от рабства Египетского.

(Ст. 39–43). Ср. гл. XXI, 2–4 (и пр. 1–3) и гл. ХХII, 3 (и пр. 3)Исхода. Здесь сказано: «до юбилейнаго года пусть работает тебе», По-видимому выражение это допущено здесь потому, что говорится об юбилейном годе, но основный закон был, что более шести лет Израильтянин не мог быть рабом, как ясно высказано во Второзаконии, ХV, 12 и в Исходе XXI, 2. «Пусть будет у тебя, как наемник или поселенец, не налагай на него работы рабской (т. е. непрерывной, не знающей праздника и отдыхов может быть унизительной), не господствуй над ним с жестокостью», вот правила, преподанные для рабов Израильтян, попавших в рабство или вследствие долгов, или вследствие невозможности уплатить судебный штраф за воровство. (См. указанные прим. Исхода). Постановление о юбилейном годе, по-видимому, дополняло постановления гл. XXI Исхода, т. е. в то время, когда обедневший Израильтянин получать назад участок земли, он освобождался безусловно с целым семейством от рабства.

(Ст. 44–46). Мы видим, что раб, купленный за серебро (Исход ХII, 44), обрезанный, мог есть Пасху (ср. 39 прим. гл. ХII кн. Исхода на стихи 43–45). Покупка рабов иноплеменных, покупаемых на общем основании этого рода сделок, в древнем мире не представляла ничего выходящего из ряда обыкновенных явлений древней цивилизации; но необыкновенное в законе, преподанном Израилю, было то, что раб делался членом семьи и участвовал в торжественнейших обрядах семьи своего хозяина. Мы постоянно указываем на это передовое по времени развитие этой семьи человеческого рода, которая не исполнила по жестокосердию того призвания для всего человечества, к которому готовил его Господь. «И ныне, жители Иерусалима и мужи Иуды, рассудите Меня с виноградником Моим» (говорит Господь). «Что еще надлежало бы сделать для виноградника Моего, чего Я не сделал ему? Почему, когда Я ожидал, что он принесет добрые грозды, он принес дикия ягоды»? (Исаии V, 3–4).

(Ст. 47–55). Пришлец или поселенец мог приобрести Израильтянина, если этот последний: «продаст сам себя пришельцу» (ст. 47), т. е., что наши предки называли «отдать себя в кабалу». Но, во 1-х, обязанность родственников Израильтянина была немедленно стараться о выкупе его, или снабдить закабалившего себя деньгами для выкупа от рабства у иноплеменника, причем иноплеменник не имел права отказаться от выкупе, по числу лет до юбилейного (?) или вернее субботнего года; и во 2-х, пришлец (стих. 53) не смел в глазах Израиля обращаться жестоко с рабом Израильтянином, который должен был жить у него, как наемник, а не как раб древнего мира. Мы не можем умолчать о другом мнении, высказанном О. Герлахом, который думал, что рабство, не обращая внимания на субботний год, продолжалось шесть лет, и раб становился свободным на седьмой год, в какой бы год этот рассчет ни пришелся. Юбилейный же год мог еще сократить срок рабства, освобождая даром Израильтянина с семьей.

(Ст. 1–2). В главе этой заключается чрезвычайно замечательное пророчество о будущей судьбе Израиля, которое, связуя благословение народа с сохранением законов и заповедей Господних, предрекает, однако, и отпадение Израиля от Господа, и рисует его будущее, предсказывая ему и поражение от врагов, и истощение земли его, и поглощение его другими народами. Многие из новейших критиков Тюбингенской школы доказывали, что глава эта принадлежит перу позднейшего летописца, главнейше, по сравнению и сходству ст. 34–43 с 21 стихом II Парал. глав. XXXVI (что земля во время плена отпраздновала те субботы годовые и юбилейные, которые не содержал Израиль). Но весьма правильно замечают, что летописец 2 Паралипоменона мог взять это выражение из главы XXVI Левита, чтобы яснее выразить мысль свою. Первый и второй стих этой главы, по нашему мнению, выражает главную мысль, проведенную в этой главе, и принадлежит именно к ней, ибо в нем выражено главное обязательство Израиля: не кланяться идолам, букв, елилим (ничтожеству; слово это во множественном числе), и сохранять субботы Господни. Мы потому выставляем эту мысль, что в других комментариях 1 и 2 стих считаются принадлежащими к предыдущей главе, между тем как, по нашему убеждению, отвращение от идолопоклонства и содержание видимого знака общения и завета с Господом, т. е. соблюдение суббот, именно повторены в начале этой главы, потому что в этих заповедях лежало благословение Израилево, и с соблюдением их соблюдался бы непременно весь закон Господень. Кумиры (ничто) здесь принимаются в отвлеченном смысле божеств, т. е. духов, якобы оживляющих изваяния, но в сущности не существующих (Nichse, как называет их О. Герлах; des riens; things of nought). Изваяния суть, литые отделанные резцом идолы; столбы из дерева ставились в рощах, посвящаясь Астарте. Азиатской Венере, но каменные столбы становились в честь Ваала. Наконец, камни с изображениями, были истуканы разных богов; и к ним вероятно надо причислить и аэролиты Навватеев и Сабеян южной Аравии.

(Ст. 3–5). Мы видели, что в главе ХХIII, 22–33 Исхода «Книга Завета» (ср. прим. 19-е главы XX Исх.) заканчивается благословениями и обещаниями ввести в землю обетованную и даже расширить пределы владения Израиля, если он останется верным Господу. Здесь точно также книга Левит заканчивается *) благословениями для Израиля, если он будет хранить слово Господне и угрозами, если он отступит от него. Замечают только, что в книге Левита пророчество не ограничивается, как в книге Завета, одной землей обетованной; оно проводит далее и раскрывает дальнейшее будущее Израиля, как третье Пророчество во Второзаконии (XXIX-XXXI) провидит и будущий нравственный упадок народа и его политическое падение. В стихе 4-м благословение земли определяется дождями: «дождь ранний и поздний дам вам», говорит Господь (Второз. XI, 14). Под именем раннего дождя разумеются (гов. Кларк) декабрьские дожди, имеющие влияние на рост озимых посевов; дожди поздние суть дожди мартовские, падающие перед жатвой и обновляющие травы. Молотьба, достигающая до винограда, означает огромный урожай, ибо мы знаем, что месяц Авив (апрель) был месяц колосьев и жатва продолжалась до Пятидесятницы, т. е. до июня. Сбор же винограда в октябре. * Глава ХХVI, очевидно, заканчивает книгу Левит; глава ХХѴ40;II (последняя) кажется прибавлена Моисеем в виде особого приложения, для руководства может быть по случаю возникших вопросов.

(Ст. 6–13) Мир, победа над врагами, сила и мужество, даруемое Израилю, плодородие, изобилие, вот что даруется народу, ходящему в путях Господних. Но выше всего обещание Господа поставить жилище свое посреди народа и иметь попечение о нем и признать Израиль из всех народов особенно принадлежащим Господу. Последнее обещание знаменует нравственное возвышение народа, ибо там, где Господь, там – и мужи честные и доблестные – там, счастие и мудрость. Когда Господь хотел наказать Израиль, то он устами Исаия пророка указал ему, как на признак падения народа: что им будут управлять отроки и женщины (Исаии III, ст. 4 и 12). Замечательное указание.

(Ст. 14–16). Ужас, буквально « дрожание» или паника. Чахлость, слово, по указанию Кларка, родственное с понятием истощать, истощение. Горячка слово родственное слову гореть, как в нашем языке. Тоска и томление глаз очень хорошо рисуют картину болезни.

(Ст. 17–20). Ст. 17 повторяется в притчах Соломоновых ХѴ40;III, 1, как признак неопределенного и безотчетного ужаса, нападающего на нечестивых. Выражение (ст. 19): «небо ваше сделаю как железо и землю вашу как медь (ст. 21); земля не даст произрастений своих и дерева.... не дадут плодов своих», – исполнились буквально над Палестиной, этой прекрасной и плодоносной землей в древности. Проклятие Господне тяготеет доныне над этой землей за грехи потомков Израиля, мера которых переполнилась крестною смертию великого Агнца, когда народ Израильский «отрекся от Святаго и Праведнаго и просил им даровать человека убийцу... А начальника жизни убили» (Деян. III, 14–15).

(Ст. 21–22). Ср. Иезек. V, 17. Эти стихи заключают в себе третью угрозу Господню. Первая (ст. 16)-болезни и паника, вторая (ст. 19–20)-бесплодие земли: третья (22)-лютые звери и обезлюдение страны. Это третье наказание началось с Царства Израильского, народ которого был уведен ранее в плен, чем народ Царства Иудейского (4 Ц. ХV, 29; ХVII, 6. 18, 25).

(Ст. 23–26). Четвертая угроза-голод, при котором одна печь достаточна будет для десяти хозяек, пекущих хлеб для десяти семейств.

(Ст. 27–33). Пятая угроза: Господь говорит: «Я пойду противу вас.... Будете есть плоть детей ваших.... Разорю высоты ваши и повергну трупы ваши на обломки идолов.... города сделаются пустынею. .... вас разсею между народами. Все эти наказания постигли Израиля. Голод, доводящий до людоедства, был в Самарии, когда Венадад, царь Сирийский, осадил Самарию (4 Ц. VI, 28). Над Иерусалимом свершилось то же наказание во время осады его Титом (Флав. Иосиф: Война Иуд. кн. V, гл. ХХѴ40;II). Разорение высот и сожжение костей умерших Иудеев на жертвенниках идольских было сделано при Иосии после находки книги Завета в Иерусалиме (4, Ц. ХХIII, 10–16). Наконец, опустение всей Палестины и рассеяние между народами совершилось при Навуходоносоре, царе Вавилонском, а впоследствии окончательно после взятия Иерусалима Титом. Высоты (стих 30), кажется, не суть природные возвышения, хотя и они употреблялись для культа языческих божеств. С большею вероятностью можно предполагать, что высоты были копии с тех искусственных возвышенных платформ, сложенных из кирпичей или тесаных камней, которые находят ныне в Варке, Муггейре, Борсиппе и др. местах древней Халдеи. Еще Лэйард (Layard) заметил, что все храмы Халдеи и Ассирии построены были «на высотах», говоря словами пророков, т. е. на террасах, и мы убеждены, что этот всеобщий характер храмов, находимый даже в Акрополисе и в Капитолии, был характеристическим признаком идолослужения; кажется, поэтому и в Исх. (XX, 24–25) положительно высказано запрещение делать Господу жертвенник «из тесаных камней и всходить по ступеням к жертвеннику». Жертвенник Господу должен был стоять на земле, не на высоте; притом как мы видели, нигде вполне законно нельзя было приносить Господу жертву, кроме как в скинии и впоследствии в храме. Отступления от этого мы видим в Ц. III, 2, до постройки храма; но даже после его постройки при Иоасе, не смотря на то, что он был царь богобоязненный, он не мог воспретить народу приносить жертвы на высотах. Вообще, в исторических книгах Ветхого завета не считается преступлением приносить жертву Господу вне определенного места богослужения (напр., Давид приносит жертву Господу на гумне Орна, и Господь милостиво принимает жертву (1Пар. XXI, 29) но принесение жертвы на высотах, хотя бы Иегове, упоминается всегда с укором, потому что «высоты», как мы выше сказали, всегда имели характер языческого богослужения, и служение Иегове мешалось в уме народа с культом Ваала, которому обыкновенно посвящены были высоты, как, напр., знаменитый храм Бела в Вавилоне Навуходоносора, построенный на громадной террасе.

(Ст. 34–35). Весьма ясное пророчество пленения как Израиля Ассириянами во времена Феглафелассара (Tiglath Pileser у Роулинсона; между 745–740 годом до Р. Хр.), так и Иуды при Навуходоносоре, царе Вавилона (585 л. до Р. Хр.). В ст. 26–30 ХѴ40;III и в стихе 22 гл. XX земля свергает с себя беззаконные народы; здесь она изображается покоящеюся после свержения грешного племени и вознаграждающею этим покоем нарушение суббот, которые не соблюдал Израиль в отношении ее. Под этими поэтическими образами, дающими как бы индивидуальную жизнь земле и восходящими к высокой древности, – так как подобное же образное выражение употреблено в стихах 10 и 11 главы IѴ40; Бытия: «проклят ты (Каин) от земли», – разумеется растление всего общества, живущего на земле, составляющей территориальную собственность нации. И действительно, связь народа с землею, на которой живет он, несомненна; на земле остаются следы его цивилизации; на ней пишет он памятниками, храмами; или идолами и капищами свои верования; обработкой или запустением свою силу труда, селами или городами свои земледельческие или ремесленные и торговые наклонности; устройством земли своей дает он знать потомству способности свои умственные для устройства своего быта. Растление народа отражается на земле; слабость его выражается неспособностью бороться против врагов, а слабость эта происходит от утраты всяких великих верований, возвышающих душу и делающих способным человека на жертвы; народ, погруженный лишь в материальные интересы и оскверненный разлагающими учениями, свергается землей, потому что он не в силах удержать ее за собою. В народе Израильском забвение Суббот Господних, забытых, как весь Господень закон, доказывали, что Израиль пошел путем всех остальных языческих народов, – но, относительно слабый, относительно невежественный, он, оставленный Господом, сделался легкою добычею тех грозных завоевателей Междуречия, которые у Пророков указываются, как посланные Богом орудие гнева Его. Израиль уже потому был невежественнее всех народов, что, не выработав никакой собственной цивилизации, он не хотел, по упорству и легкомыслию, принять сердцем и волею ту высшую по времени цивилизацию, которую хотел дать ему Господь, поставив его передовым народом, состоящим из равноправных граждан, с ослабленным рабством, с возвратом в юбилейный год земельных наделов в обедневшие роды Израилевы, с предоставлением бедным седьмого года урожая. Эти Субботы Господни были забыты народом вместе с законом, и земля свергнула народ и вознаградила покоем запустения Субботы Господни.

(Ст. 36–38). «Пожрет вас земля врагов ваших», чрезвычайно образное выражение, исполнившееся, буквально для тех одиннадцати племен, которые уведены Ассириянами и поселены в Армении и, вероятно, частию в нынешней Грузии, частию около Каспийского моря в горах Мидии (ср. Товита). Эти племена исчезли почти совершенно; впрочем, и большая часть жителей Иудеи пожраны были землею Халдейскою; немногие возвратившиеся при Кире восстановили свою национальность только строгим до мелочности доходящим соблюдением закона Моисеева. Он один составляет национальность Евреев нашего времени. Настоящие потомки Израиля суть Христиане, принявшие полное исполнение завета и обетований.

(Ст. 38–41). Эти стихи относятся к возврату из плена Вавилонского и к восстановлению храма и национальности при Ездре и Неемии. Иудеи сознали свои беззакония, и хотя «необрезанное» (т. е. не соблюдавшее завет Господень) сердце их покорилось, но (ст. 41) «тогда потерпели они за беззакония свои». По-видимому, это Мессианское пророчество. Вечно недовольные, вечно упорствующие, Евреи никогда не умели понять времени посещения их (ср. Матфея ХХIII, 34–39; Луки ХIII, 34–35; id XIX, 42). В пустыне, после чудес Господних, при занятии земли Ханаанской, во время Судий и Царей, они настойчиво и упорно противились Господу. После плена возвратившиеся предались мелочному выполнению обрядности, совершенно почти утратив понимание нравственной части законодательства, им данного. Буйные и зверские страсти их никогда не позволили им сплотиться дружно даже для противодействия врагам (см., напр. Флавия Иосифа de Bell. Jud libr. У). Наконец, когда Слово Божие, кроткое, милостивое, благовествовало в Иудее, они не только не поняли не обрезанным сердцем своим нового посещения Господня, но даже не нашли в себе сожаления и милости к Тому, Которого они считали подобным себе человеком. «Тогда потерпели они за беззакония свои».

(Ст. 42–45). «Вспомнить завет». Продолжение того же Мессианского пророчества, о котором мы говорили в предыдущем примечании. Иегова становится опять Богом Израилевым и возобновляет завет, не смотря на рассеяние Израиля посреди врагов его. Здесь надо видеть Новый Завет, новое заключение завета, которое для рассеянных Иудеев началось проповедью Апостольскою в синагогах Малой Азии и Греции*и к которому примкнули сердца, оставшиеся верными Иегове. * Деян. Апост. ХIII, 14; XIV. 1; XVI, 1, 13; ХѴ40;II, 1–3, ХѴ40;III, 2, 4; XIX, 8; XXI, 20; ХХVIII, 17.

(Ст. 46). Этим стихом заканчивается, по мнению комментаторов, книга Левит. Следующая глава, как мы говорили в пр. 2 (подстрочная заметка), есть особое приложение к книге Левит, для разъяснения вопроса о посвящении Господу людей и имущества. Приложение это составляет однако одно целое с Левитом.

(Ст. 1–7). Глава эта содержит дополнительные постановления о тех особенных посвящениях и заклятиях, которые не входят в число обязательных или обыкновенных жертв и приношений, исчисленных и описанных в кн. Левит. В Исходе, ХIII, 13 (пр. 1-е), с разъяснением в Числах ХѴ40;III, 15, 16, говорится о выкупе первенцев (по пяти сиклей за первенца), которые обязательно было посвящаемы Господу. Здесь говорится о выкупе тех лиц обоих полов, которые- из усердия, из религиозного чувства или по обету, во время несчастия или болезни- посвятили себя Господу, и взамен жизни своей, принадлежащей Господу (ст. 29), должны были вносить определенную здесь (и притом относительно ничтожную) плату выкупа. Этим давалось удовлетворение религиозному чувству, живущему в сердцах людей и которое составляет необходимость души человеческой *). Были еще особые случаи посвящения Богу «для служения», как напр., отрока Самуила, 1 Ц. 11, 11, или Назоревв (Числа VI), на определенное время, но не эти обеты разумеются здесь; в настоящем тексте разумеются те частые в жизни случаи, когда душа человека жаждет посвятить себя или что-либо от себя Богу и приблизиться к Владыке мира обетом усердия, благодарности или моления, принося к Его престолу дары от Него же полученные. В следующих стихах мы увидим, что никакая нищета не могла быть препятствием к удовлетворению этого законного чувства души человеческой. Заметим здесь, что цена выкупа младенца от месяца до пяти лет равна обязательному выкупу первенцев. Общая таблица выкупа такова:

О значении сикля см. 6, 7, 8 пр. гл. ХХХѴ40;III Исхода. * Мы в последнее время часто встречаем, и именно в нашей литературе, отрицание необходимости этого чувства. Чтобы убедиться, как смотрят на этот предмет истинные ученые, мы отсылаем напр. к Макс-Мюллеру: Introduction to the science of Religion 1878, page 17 et passim.

(Ст. 8). Т. е. священник имеет право уменьшить оценку по своему усмотрению, соображаясь с средствами давшего обет. Оценка назначена, сообразуясь с физической и, следовательно, рабочей силой индивидуума. Нет сомнения (с чем согласно и толкование некоторых раввинистов), что бедный должен был для очищения обета работать определенное время для святилища.

(Ст. 9–13). По стиху 9 и 10 важно было не изменять слово свое пред Господом: поэтому нельзя было заменять даже лучшим животным, животное, обреченное Господу. Если Господу посвящено было животное из нечистых: лошадь, верблюд, осел, то оно должно было быть отдано натурой священнику, который или употреблял его для нужд святилища, или же распоряжался продажей его в пользу святилища. Но если бы сам жертвователь хотел взять его назад, то он должен был прибавить пятую долю к оценке, как бы пользовавшийся незаконно священным достоянием (Ср. Лев. ХХII, 14). Нам кажется, что посвящение животных, на основании стихов 9–13, есть именно та жертва усердия, о которой говорится к Лев. ХХII 23, и которая не входит в число законных жертв, ибо при ней можно было принести животное не совершенно нормально сформированное, что и согласуется с стихом 10 этой главы.

(Ст. 14–15). Точно также здесь, желая получить обратно дом, посвященный Господу, жертвователь мог получить его обратно с приплатою пятой части, как пользовавшийся святынею. Этот случай мог представиться, напр., если в доме бывали частые смертные случаи, если дом осквернен был идолослужением, и хозяин дома хотел получить его из рук Господа для отвращения несчастия.

(Ст. 16). Очень любопытное указание размера поля, по количеству посева на нем. Хомер, по указанию Кларка, равнялся 5 ¹/₂ бушелям, 8 бушелей составляют 1 англ. квартер, который почти равен нашему четверику. Хомер равнялся поэтому 5 ¹/₂ гарнцам. Стало быть, поле на котором высевалось 5 ¹/₂ гарнцев, оценялось в 50 сиклей, или 40 рублей серебром. Весьма вероятно, что в соображение принималась семи или десятилетняя сложность дохода, т. е. поле могло приносить от 5-до 7 рублей в год 5 ¹/₂ гарнцев, при урожае весьма обыкновенном, в плодоносных странах Азии в 20 крат, должны были дать в год приблизительно 14 четвериков. Стало быть цена четверика ячменя была от 35 до 50 коп. сереб. в это время.

(Ст. 17–19). Очень темное место, не достаточно объясненное ни одним комментатором. Многие думали что цена в 50 сиклей за поле, на которое высевался хомер ячменя, представляло цену поля за 50 лет, и цена эта убавлялась, по мере приближения к юбилейному году. Но едва ли можно согласиться с этим объяснением, потому что из стиха 17-го видно, что если посвящение происходит от юбилейного года, то выкуп рассчитывает по оценке «твоей» (священника), и, по-видимому, увеличенной, не той, которая принята в стихе 16, притом едва ли даже при скудности металла в то время можно предположить, чтобы поле, принимающее посев в 5 ¹/₂ гарнцев, представляло только один сикль (80 коп.) доходу в год. Если бы это было допущено, то четверик ячменя стоил бы несколько менее шести копеек. Выкуп поля, как и всего остального, делается уплатой стоимости с прибавлением пятой части цены.

(Ст. 20–21). Поле, посвященное Господу и не выкупленное, возвращалось в юбилейный год к хозяину своему и в род, которому оно принадлежало. Оно уже считалось заповедным, заклятым (ср. ст. 29), отданным на – вечно Господу. Этим заклятое отличалось от посвященного. Заклятое поле принадлежало священнику, у которого не было удела между сынами Израиля.

(Ст. 22–24). Здесь указано важное различие поля, которым не имел права покупщик распоряжаться после юбилейного года, от поля, данного в участок роду. Временный обладатель, купивший в сущности одни жатвы (ст. 14–16 главы ХХV, Левит.), должен был внести немедленно выкуп, земля же в юбилейный год должна была от него возвратиться по закону в род, которому она была отведена в надел. Этого рода посвящение, которое в сущности было денежною жертвою, не могло обратиться в заклятие.

(Ст. 25). Сравни о сикле Исхода XXX, 13 пр. 7-е и ХХХѴ40;III пр. 6, 7. 8.

(Ст. 26–27). По Исходу ХIII, 2, ХХII, 30, перворожденное из скота посвяща лось Господу, и приносилось в жертву, а потому не могло быть выкуплено, кроме первородного от нечистых животных (в Исх. ХIII, 13, упомянуты только ослы, ср. пр. 7-е этой главы). По закону Исхода, нами упомянутому, осленок заменялся агнцем; но в то время вероятно Израиль был беднее монетою, чем во время начертания главы ХХѴ40;II Левита. Теперь ставится или обязательный выкуп с приплатою пятой части, или же нечистое животное продается в пользу святилища.

(Ст. 28–29). «Все заклятое предается смерти». Животное заклятое, «херем», не могло быть выкуплено, оно должно было быть предано смерти. Дом или поле оставались на-вечно собственностию храма. Но здесь возникает вопрос, при каких случаях мог быть заклятым человек, который, по смыслу этого закона, должен был так же быть предан смерти? Что первенцы посвященные выкупались (Исх. ХХIII 13, XXXIV, 20, Числа ХѴ40;III 15), и что люди посвященные выкупались (ст. 1–8 этой главы), мы знаем из предыдущих текстов. Поэтому заклятие человека надо считать тождественным с казнью. Таким образом, человек, отдавший детей своих Молоху, по-видимому, предавался заклятию (ср. XX, 2–5), именно потому, что он отнял семя свое у Господа и отдал гнусному идолослужению. Исторически мы имеем объяснение примерами заклятия. Так, Иис. Навин заклинает Иерихон; гл. VI, 17; и Ахан, взявший заклятую вещь, сам был заклят (Ѵ40;II, 12) и предан смерти (Ѵ40;II, 25). Так, в стихе 3, главы XV, 1-й книги Цар. Амалик был предан заклятию, хотя Саул не послушался Самуила (стих 18–19), но Самуил убил заклятого Царя Амаликова Агага, чтобы исполнить заклятие. Так, в 3 Ц. XX, 42, пророк упрекает Ахава Самарийского, что он выпустил из рук Венадада Сирийского, заклятого Господом. Во Второз. Ѵ40;II, 2, приказано предать заклятию народы Ханаанские в их национальности, т. е. жертвенники их разрушать, столбы сокрушить, рощи вырубить, истуканы сжечь: так объяснено заклятие в стихе 5-м упомянутой главы. Случай обета Иефеая (Суд. XI, 31–39), обрекший всесожжению то, что выйдет из ворот его дома, едва ли может служить примером заклятия, потому что в стихе 39-м не сказано, что он принес в жертву дочь свою, а сказано только, что «она но познала мужа», т. е. она сделалась собственностию Господнею и по всей вероятности служила, оставаясь в девстве, при скинии, которая стояла тогда в Силоне. Разница между жертвой и херем (заклятым) заключалась главней не в том, что жертва приносилась только из определенных животных, и притом без порока. Заклятое не было жертвой и не могло приноситься в жертву, потому что заклинали, как мы видели, людей вредных и преступных, предназначенных к казни Божией или людской. Но не всегда и заклятые люди были предаваемы смерти: так жители Гаваона (Евеяне), которые были закляты вместе с другими народами Ханаанскими, были обращены в дровосеков и водоносов для жертвенника Господня (Иис. Нав. IX, 27). В позднейшие времена мы видим, что более сорока человек Иудеев заклялись не есть и не пить, пока не убьют Апостола Павла (Деян. Апост. ХХIII, 12–14). О. Герлах делает по поводу заклятия такое замечание, что заклятие есть совершенно противоположенное действие всесожжению: как последнее действие было приятной жертвой Господу, приносимое из чистейших и лучших даров Его, так заклятие, напротив, обнимало те действия людские и тех людей, которые были врагами Израиля и законов Господних.

(Ст. 30–33). Десятина, о которой говорится после заклятия, не подходит под закон заклятия; она, как первенцы, принадлежала Господу в виде посвящения или жертвы и могла выкупиться, как всякое посвящение; но не могла заменяться другим подобным же предметом, вероятно для того, чтобы не подавать повод к мелкому, из скупости происходящему плутовству. О выражении стиха 32 «из скота .... что проходит под жезлом, десятое должно посвящать Господу», раввиническое предание говорит, что раз в год скот загонялся в огороженные места и потом выпускался на пастбище. Левиты и священники, принимавшие десятину, трогали и отмечали жезлом на конце которого была краска, всякое десятое животное, которое худо ли, хорошо ли, не могло быть заменено другим (ст. 33).