§ 151. Характер Григория как богослова.
Церковь почтила св. Григория, тем высоким именем, которым она почтила одного высокого между апостолами и евангелистами Иоанна635. И это не напрасно.
После первого богослова, св. Григорий первый постигал столько высокими и вместе точными помыслами глубины божества, сколько постигать их можно человеку при свете откровения; особенно же вся мысль его, как и мысль первого богослова, обращена была к предвечному Слову.
Григорий – ум (νοῦς), как называли его издревле636: он зрит Беспредельного. И возвышенность помыслов, восходящих во внутреннее (сколько оно доступно), святилище Божьего естества, – такая собственность св. Григория, которою, по крайней мере в одинаковой мере с Григорием, никто не обладал. Если он обращается к рассудку, чтобы его помощью разрушить неправильные построения рассудка; то идея ума о Беспредельном всегда с ним; и от того все рассуждения его, как бы зрение ума. Рассудок употреблял св. Григорий, на то, чтобы как можно точнее выражать мысли откровения о такой тайне, какова тайна Св. Троицы. При всем том, что везде так обыкновенна у него игра образов и выражений, слова его с изумительною точностью выражают боговдохновенные мысли о Триипостасном. Потому-то и самые разномыслящие не смели спорить о веровании св. Григория, как пишет Руфин637. Богослов имел полное право говорить новокрещаемому: «если ты написал исповедание веры в Триединого, несогласно с моим учением: поди сюда и дай мне переписать, я искусно пишу». Посему-то и св. Дамаскин более, чем кем либо, руководствовался богословом в своем изложении веры. Св. богослов, при изложении догматов веры, не очень много занимается филологическим рассмотрением изречений Свящ. Писания. За то дух Свящ. Писания – живое начало учения его, и из сего духа извлекает он каждую мысль. Он основательно обличает дерзость евномиан, домогавшихся заключить беспредельного, в формы логического рассудка. Но он не исключает и рассудка из богословия; только говорит, что в человеке есть еще ум – сила высшая, есть образ божий–отпечаток свойств Божиих и, следовательно, лучший источник ведения о Боге, хотя сей источник в падшем человеке довольно мутен638. В 1-м слове о богословии св. Григорий, удерживая современников от дерзких диалектических споров о Св. Троице, говорит: «философствуй о мире или мирах, о веществе, о душе, о разумных существах, добрых или злых, о Воскресении, о Суде, о Христовых страданиях (χριστοῦ παθηματων), в этом случае и цели достигнуть небесполезно и ошибиться не опасно». Мы навязали бы богослову свое мнение, если бы сказали, что по его понятию о суде и страданиях Христовых столько же безопасно философствовать, сколько о мире и душе. Он не говорит сего, а только вообще обращает внимание современных мыслителей на предметы, которыми они могут заниматься с пользою и которыми вовсе не занимались, увлеченные к предмету, недоступному для разума639.
* * *
У прп. Феодора в каноне на субботу сырной неделя Григорий – начальнейший богослов; у св. Софрония именуется он «тайноводителем богословия» (Photii Bibl. р. 662–690). Еще прежде того Нил, или, вернее, Евагрий, ученик самого Григория: εν θεολογια μεγας Γρηγοριος (Cotelerii Monum. graec. eccl. T. 3. p. 198. T. 4. p. 411). На 7-м Вселенском Соборе св. Григорий называется «соименником богословию» о της θεολογιας επονομος (Acta concit. ed. Binii. T. 3. p. 528–581–636–638–646–654–663–680.
Василий, Кесарийский архиепископ X века, в письме к имп. Константину: «что может быть для тебя приятнее и дороже того, как видеть и слышать Григория и слова о Григорие – уме?» (Bandini Fasciculus rerum eccles. Florentiae. 1763. 8.
Praef. ad Op. S. Gregorii.
См. особенно стихотворение о душе; письмо к Филагрию (ар. Bill. р. 824–823, и выше учение о душе.
Сл. Orat, de fuga sua p. 15.