Типы общественных деятелей

Люди, ищущие в жизни высшей правды, умеют «в знамениях времени», в событиях жизни общественной и личной усматривать симптомы поворота нравственных устоев жизни или в сторону их роста и развития, или в сторону их упадка и ослабления. Особого рода нравственное чутье их не позволяет им сводить все явления даже чисто внешней жизни на законы только внешней, случайно механики явлений, а заставляет их делать запросы к совести своей и общественной и каждое из этих явлений принимать, как показатель дальнейшего пути жизни, как зов на лучшее и лучшее. Ведь вся механика внешних явлений жизни человеческой есть безусловно отражение внутренней механики жизни и, хотя бы, настоящая анархия жизни и сумбур есть безусловно отражение внутренней анархии и в области мысли (идей), и в области воли (нравственных устоев жизни), и в области чувства (неизменных инстинктов и вкусов). Странное, в самом деле, можно наблюдать теперь явление, что главный волнующийся элемент, что первые насильники чужой свободы и посягатели на святые права личности человеческой, это учащаяся молодежь высших учебных заведений и отчасти средних, да дезорганизованная и грубая масса фабричных рабочих. Странно как то, почему именно эти две категории людей объединились так дружно между собой в общем деле насилия над чужой свободой, в убийствах и демонстрациях, в распутстве и бесшабашности. Ведь перед нашими глазами происходят все деяния этих передовых борцов и представителей «обновленной России», очевидно имеющей жить под знаменем не братства и свободы, а насилия и дебоширства, и этими передовыми борцами являются пока главным образом учащееся юношество и фабричный элемент. Есть очевидно какая-то общая, выражаясь по модному, «платформа», на которой сходится передовое якобы и молодое наше поколение – ученое и образованное – и эти привязанные нуждой и куском хлеба к бездушным машинам фабричные рабочие люди. И думается, что этой «платформой», на которой люди столь разного внешнего положения, люди сытые и голодные, – интеллигентные и грубые рабочие, сходятся для совместного буйства, насилия и бесчинства, служит та внутренняя, нравственная беспринципность, та распущенность своеволия и убожество умственного багажа, носимого и колеблемого каждой случайной идеей, которые действительно роднят эти два совершенно чуждые между собой по положению и воспитанию класса людей, роднят слишком не высоким родством и соединяют на «платформе» нравственно грязной. И действительно, что, в самом деле, по внутренней своей физиономии представляет собой теперешняя учащаяся молодежь? Будем говорить о высших учебных заведениях. Отсутствие серьезного научного труда в течении уже почти нескольких лет университетской жизни и недостаток поэтому строго научных серьезных взглядов и определенного научного мировоззрения, скудный багаж знаний или, вернее, полузнаний, вынесенный из средних учебных заведений с правом однако на звание зрелого человека в 18–19 лет, чисто эпикурейские вкусы и запросы к жизни, усвоенные еще в семье и предъявляемые к жизни, отсутствие охоты и привычки к труду и нравственная неустойчивость, вот элементы, из которых слагается физиономия юного глашатая свободы и насилия одновременно. Легче принять готовую идею, ходячую и модную, легче думать, что благо жизни создается не упорным трудом всех, а каким то чудом дается сразу той или иной политическо-правовой идеей и формой, приятнее считать себя вершителем и строителем судеб своей родины, свободным в своем произволе и неответственным ни перед чем, нежели только сотрудником в созидании блага своей родины путем упорного труда. Личный произвол не привык сдерживать себя, мысль критически относиться и серьезно вдумываться во все, не отдаваясь минутным влечениям, – и вот «платформа» для всякого рода анархии готова, «платформа», оторванная от всяких устоев, от почвы исторической и народной и постоянно колеблющаяся. К этой «платформе» весьма хорошо и удобно подходит и тот багаж внутренней жизни – умственной и нравственной, – который отправляет на рынок общественной жизни громадная по численности масса фабричного люда.

Этот фабричный люд, в большинстве состоящий из массы крестьянского населения, оторванного от почвы, от религиозно-нравственных и исторически-бытовых устоев жизни русского крестьянства, представляет собой весьма удобный горючий материал и по своей внутренней физиономии весьма близко подходит к учащемуся юношеству в его теперешнем виде. Бездушные машины, к которым приставлены рабочие, убивают и в них живую душу и всякую самодеятельность, обрывки кой каких знаний, заносимых на фабрику радетелями просвещения и случайными книжками, плоды фабрично-культурной атмосферы в виде распутства, пьянства и забвения тех элементарных нравственных правил, которые охраняются еще в деревне, вот те элементы, из которых слагается жизнь рабочих и формируется их нравственная физиономия. А видимая всегда и бросающаяся в глаза противоположность их трудовой жизни с блеском жизни богатых бездельников столиц и прочих городов, пробуждают их аппетиты к сытой, бездельной жизни. Удивительно ли после этого, что оба эти разряда людей – фабричные рабочие и учащиеся – сходятся на одной «платформе» и в руках ловких мошенников являются прекрасным материалом и средством анархии и буйства. В их самих и в их деятельности можно усматривать весьма определенное и выразительное знамение времени, красноречиво говорящее, что внутренние устои жизни поколебались и нужно их поддержать. Может быть для будущего историка и обозревателя судеб жизни народной, откроются со временем и подыщутся и другие объяснения данного явления, чисто экономические только и социальные, так как других норм жизни обычно учеными людьми и не признается. Но для тех, кто признает в жизни нравственное начало и умеет различать «духи», – от Бога ли они – весьма ясно открывается в современных событиях общественной жизни и ее деятелях оскудение этого нравственного начала, духа правды и любви и торжество Ницшеанского сверхчеловека. Вот почему теперь с особенной рельефностью выделяется различие двух типов деятелей: деятелей христианских – поборников правды Божией и совести человеческой, и деятелей мирских, – насильников этой правды и совести, – хотя и эти последние ставят девизом своей работы прогресс и всестороннее улучшение жизни.

Силу влияния на жизнь общественную человеческую-мировую христианских деятелей не могут без явного противоречия фактам истории отрицать и враги христианства. Мы увидим далее, что они сами уворовали и похитили из христианства те великие идеи жизненного созидания, которые носятся и на их знамени, и за которыми, значит, сами они признают громадную силу и великую ценность. И видимо, сильны были чем-то особенным те христианские деятели, когда они силой тех же имен: любви, свободы и правды, о которых говорят и мирские деятели, волновали целый мир, созидали действительно новые устои жизни, открывали новые эпохи жизни и изменяли физиономию человечества до неузнаваемости. Это ведь, в скромных только сравнительно с прошлой историей христианства размерах, можно наблюдать еще и теперь. И вот если мы всмотримся внимательнее в жизнь христианских деятелей и постараемся узнать, в чем они сами полагали силу своего успеха, с какими настроениями они сами выходили на дело общественного служения ближним, то увидим в них одну весьма важную особенность, отличающую их от деятелей современных-мирских. В руках этих деятелей общественных-мирских стали совершенно бессильны и не действенны те самые начала, которые в руках христианских деятелей явились и являются способными обновить и возродить жизнь. Обновления и возрождения жизни и теми же самыми, по-видимому, началами любви, братства и свободы страстно ищут и эти мирские общественные деятели, но в действительности этого обновления жизни нет и нет. И сами эти общественные деятели, выступающие всегда в жизнь общественной, оказываются пустыми крикунами и наглыми обманщиками. А горизонт жизни общественной все темнеет и темнеет, и люди, как блуждающие в потемках и застигнутые врасплох бурей, не видят просвета и выхода. Не о нашей только русской современной жизни приходится говорить в данном случае, а и о всей человеческой: то, что переживается теперь нами, да и еще более страшное, переживалось и прежде, переживалось всеми народами, и все-таки этот страшный опыт одного народа никогда, как показывает история, не служит на пользу другого. Есть, значит, в жизни человеческой, какие-то особые силы, какие-то особые влечения и порывы, которые заправляют ходом истории и которые могут сдерживаться и парализоваться не чужим опытом, не голым примером истории, а только, быть может, другой силой, высшей, и более могучей, способной победить те влечения, которыми руководится человек в жизни обычной.

Мы опять должны повторить, что в с современной жизни и у современных общественных деятелей не изгнаны из употребления и не признаны еще отжившими святые имена: братство, любви и свободы, во имя их-то они и действуют и их обещают другим, но только странно, что эти начала у них в руках бесплодны. Мы говорим, что эти святые имена, ибо для нас, верующих в Христа, они дороги сугубо, так как то, что разумеется под этими именами, именно: любовь и братство, действительные, а не воображаемые и мнимые, куплены для нас кровью Христовой и выстраданы его страданиями и доселе только страданиями созидаются; не теми конечно страданиями, имя которым насилие, а теми святыми и чистыми, имя которым сострадательный подвиг любви ко всем без изъятия.

Вот почему болью должно сжиматься сердце и горько делается на душе, когда эти святые и великие имена любви и свободы делаются знаменем бунта и анархии, когда под их уже знаменем распинается Христос, поносится Церковь, носительница живой силы, способной обновить мир, и кощунственный крик «Марсельезы» заглушает церковное напутствие усопшей души, и страшная тайна смерти обращается в гнусную шутку и пошлую демонстрацию. Не нам конечно судить о том, прилично ли просто даже так грубо смеяться и издеваться над религиозной совестью целого народа, смеяться над тем, в чем открыта высшая мудрость блага нашей жизни. Нельзя думать, что любовь, свобода и братство, заветы Христа, победившие вместе с верой мир, и без Христа могут приносить благо; нельзя делать их средством служения своим грубым страстям и прикрывать ими свою наготу. Можно сказать и прямо, почему бесплодны эти общественные деятели и глашатаи свободы и братства в смысле действительного обновления жизни, почему в их руках и в их понимании эти слова делаются знаменем бунта и раздора, а не мира и счастья: да потому, что сами-то они не имеют и капли той любви, которую проповедуют, что руководит ими не смиренная готовность братского самопожертвования, а в лучшем случае только охватившая их до исступления идея общественного служения, а чаще всего просто узкое самолюбие.

Хорошо бы почаще и по возможности беспристрастно вдумываться и давать отчет в том, что совершается на наших глазах и что было прежде во имя культурных идей. Что, в самом деле, дало людям и что дает эта пресловутая культура, о которой так много кричат наши «передовые люди» и во имя которой приносятся часто кровавые жертвы? Возьмем хотя нашу родную, серую и так называемую необразованную и темную народную массу, о культурности которой так много кричат и заботятся наши передовые люди уже много лет; что дали эти крикуны и печальники народа этому самому народу? Дали ли они даже то, зачем прежде всего человек гоняется в жизни: дали ли они сытость и здоровье; дали ли они мир и спокойствие и процветание тех самых внешних сторон жизни, которые дороги культурному человеку? Не трудно кажется ответить на это: бедность и разорение деревни, смертность и невежество, рабочий вопрос и нищета, вот что дает современность и только еще разве самые незначительные крохи, упавшие с культурного стола баловней судьбы на долю деревни и простого люда, в виде убогих и малочисленных школ и больниц. Не следует и удивляться этому, потому что там, где чувства Христовой любви и братства заменены только громкими словами о них, где каждый хочет работать в свое только имя, кланяясь своему фетишу по имени «культура», весьма неопределенному по своей физиономии и многоликому, там и не может быть добрых осязательных плодов.

Возрождение и обновление жизни должно начинаться с личной внутренней жизни; здесь нужно делать запас добра и любви и потом уже выносить его в общую жизнь людей. Правду, конечно, сущую правду говорит Христос, что из сердца человеческого исходят все худые деяния: убийства, воровство, прелюбодеяния... и проч.; из сердца же конечно исходит и все доброе. Вот этот-то внутренний источник нашей жизни и должны сначала возродить в себе те, кто хочет работать на благо ближних. Ведь признают же и сами «передовые люди», честность прежде всего, как постоянное требование, предъявленное к другим и к себе и хотя содержание этого понятия весьма различно у людей, однако считаться с этим общечеловеческим требованием приходится каждому и каждый старается вносить в жизнь, сначала в свою внутреннюю, а потом и внешнюю эти начала честности и вырабатывать определенную устойчивость. Ведь каждый, конечно, очень хорошо понимает, что только из отдаленных добрых начинаний может сложиться общая сумма добрых явлений жизни. Бывает часто в жизни, что одна высокая, чистая – святая личность человека создает около себя какую-то особую атмосферу мира и радости. Вот мир-то и радость жизни и должен каждый из нас нести в общую жизнь, но прежде, конечно, должен сам их приобрести. И вот в этом открывается тайна, глубокая тайна и правда христианства, что оно, возрождая душу человека любовью, чистотою и миром, в самом корне обновляет жизнь человеческую и обеспечивает благие внешние плоды ее. Только нужно всегда помнить еще, что нельзя в этой новой, доброй деятельности отрываться лично от Христа и работать без Него в свое только имя. Нужно жить во Христе самому, а не говорить только о Нем; нужно делами являть, что мы дети его и не обращать великих заветов Христа в знамя служения личным страстям.

Вот этого-то и не достает тем современным деятелям, которые якобы во имя Христа, но без Христа и любви, думают сразу осчастливить человечество благами внешней культуры. Не так поступали и поступают те, которые тоже во имя Христа и Его правды и любви, побеждали своей проповедью народы, обновляли жизнь грешную и распутную и заставляли украшаться цветами добродетелей. Не силой красноречия и пустой болтовни сильны были они, а живой внутренней силой и, прежде всего смирением. Учились они этому смирению и упражнялись в любви только тогда уже по зову Христа и в Его имя шли на служение ближним и действительно несли с собой обновление жизни и свет. Вот почему в знамениях теперешнего времени нам нужно видеть оскудение духа Христова и любви Его и в глашатаях свободы и права насильников этой свободы и рабов своих страстей.